Наталья Менендес

На перепутьеРассказы

ИВАНОВО

2012

Выражаю сердечную признательность за помощь в подготовке этой книги к печати членам Союза писателей России –

Ларисе Ивановне Щасной, Владимиру Николаевичу Говоркову, Владимиру Николаевичу Князеву

и председателю Ивановской писательской организации Юрию Васильевичу Орлову.

От всей души благодарю спонсоров: генерального директора ООО «Спецсервис»,

группы компаний «Ветеран – 2000» Леонида Васильевича Спирина

и предпринимателя Наталью Дмитриевну Смирнову.

Оформление Регины Красновой

ISBN 978-5-85229-425-8 © Н.М. Менендес, 2012

УДК 882ББК 84(2Рос=Рус)6 М  502

Менендес Н.М.М  502 На перепутье: Рассказы. – Иваново: ОАО «Издательство

«Иваново», 2012. – 112 с.ББК 84(2Рос=Рус)6

НеНужНые вещи

Часть 1

4

5

старые обои

Грохот, стук, пыль, грязь, абсолютная бытовая неустро-енность – всё это война под названием «ремонт». И длится она, как мировая, уже четвёртый год. Финансы, как говорится, «поют романсы», я бы даже сказала – не романсы, а такую же, как ремонт, затяжную оперу. Поэтому почти все работы мы производим своими силами, и сосредоточены они в руках моего любимого сына, который живёт в другом городе и бывает у меня наездами.

Вот такие грустные мысли лезли в мою голову, пока я под-нималась по лестнице с тяжёлой авоськой в руках. Но во всём плохом психологи советуют искать хорошее. А хорошее в том, что с окончанием ремонта в моей квартире исчезнет даже маленькое напоминание о былом.

За дверью – жужжание. Вхожу. Ура! Мой ненаглядный сынок, мастер на все руки, приехал в отпуск.

– Посмотри, мама, сколько я сделал...Стена почти зашита гипсокартоном, гладкая, красивая… Но

из-под железок выглядывают кусочки старых обоев.– Сынок, а почему старые обои остались?– Приклеены намертво, не оторвать. Какая тебе разница?

Всё равно зашьётся, и ничего не будет видно.Когда мы клеили эти обои, сын был ещё маленький. Ремонт

тогда тоже делали сами, с мужем. Он предлагал купить такие

6

обои, чтобы легче было клеить, не подбирая рисунок. А я хотела в цветочек. Мы всегда расходились во вкусах, но чаще муж мне уступал. Уступал в мелочах. А вот в главном, в том, что определяет жизненную стратегию, жил по-своему, так, чтобы «легче было клеить». И цветочки на таких «обоях» не росли.

Сейчас я поменяю всё в своей квартире, ни с кем не споря. Пусть выбирает сын. Мне как-то всё равно, цветы будут на обоях или гладкое поле. Меня это уже не волнует. А что вол-нует? Видимо, то, что под этой гладкой стеной, под новыми обоями навсегда останутся маленькие клочки бумаги, на которых цветут скромные, неброские букетики. Не разрушать же из-за них всю стену, да и нельзя – она несущая.

Что ж, придётся жить в обновлённом мире с замурован-ным прошлым.

Качели

Качели жалобно скрипнули и остановились. Остановились не сами, а от моей руки, опирающейся о холодное ржавое железо кривых прутьев, свисающих с верхней перекладины. К ним было прикреплено серое, обшарпанное и тоже поко-сившееся сиденье.

Я обнаружила эти качели случайно, решив обогнуть вдруг вставшие передо мной сплошной стеной заросли. И забрела я в эти места тоже ненароком. Сломался автобус. Подумала, что вполне доберусь пешком. Почему-то даже и не поняла, как оказалась там, где прошло всё моё детство. И вот сейчас без-успешно пыталась разглядеть в этих зарослях хоть какие-то черты былого ухоженного сквера.

7

Впереди страшной громадой непонятных развалин, насквозь проросших бурьяном, вырисовывалось то, что когда-то мы называли клубом. Куда бегали в кино, на танцы, на праздничные вечера, заниматься в многочисленные кружки или взять интересную книжку в клубной библиотеке. К этой груде из щебня и кирпичей с торчащими железками было страшно подойти. Казалось, что здесь, всё сметая на своём пути, прошлась война, не оставив даже клочка нормального человеческого пространства.

«Где я? Неужели самое красивое место моего детства может быть таким уродливым и запущенным?»

Странно ныло где-то глубоко за грудиной. Я бессильно опустилась на сломанное сиденье и закрыла глаза. Качели тихонько простонали, как будто на что-то пожаловались. Мои ноги, оттолкнувшись от твёрдой опоры, сами собой поджа-лись, и я ощутила уходящую из-под них землю. Толчок... Ещё, ещё, ещё... Я поднималась всё выше и выше. Качели всхлипы-вали то ли от необъятного горя, то ли от такой же огромной радости. Парус подола наполнил ветер, и мне казалось, что я летаю.

Я открыла глаза. Передо мной голубая гладь. Хочется закричать, как когда-то давно: «Выше, выше!» Но выше уже нельзя. Это предел.

Скрип становится угрожающим. «Боже, что я делаю? Ещё не хватает свалиться здесь среди хлама и мусора». Щиплет глаза... Кто из нас всхлипывает – я или качели? «Прийти сюда снова. Принести грабли, лопату, топор... Привести всё в поря-док. И обязательно починить качели...»

Я останавливаю качели. Они больше не плачут. Торопливо огибаю заросли. Прямо передо мной огромное красивое здание из красного кирпича, дальше ещё чьи-то частные владения. Роскошные дворцы, а рядом такие развалины? Оглядываюсь: может, мне всё только померещилось? Нет,

8

неподвижный силуэт качелей, словно усталый часовой, про которого все забыли, с упрёком смотрит на меня. Мне стано-вится страшно. И я торопливо ухожу, почти убегаю, зная, что никогда сюда больше не вернусь.

Ненужные вещи

В твоей маленькой уютной и такой родной комнате ходили люди, тоже когда-то бывшие тебе такими родными. Они не просто ходили, они распоряжались, ведь теперь они здесь хозяева. А ты, сидя на шкафу, удивлённо наблюдала за всем происходящим.

Вот, подойдя к подоконнику и взяв в руки старенькую миску, мужчина произнёс: «Ну, это только в мусор». Его жена молча кивнула. Ты замахала руками и закричала: «Вы что?! Я же крошу в ней хлеб для голубей!» Но твой крик никто не услышал.

Угрожающе заскрипела дверца шкафа. Женщина брезгливо вытаскивала из него старые, поношенные вещи. «Может, отдать соседям»? Мужчина безразлично пожал плечами: «Как хочешь». Тонкое крепдешиновое платье было изрядно вытерто под мышками. «Ну, это точно никто не возьмёт, только в помойку». – «Господи, как в помойку, это же моё любимое платье! Я надевала его совсем недавно, в это жаркое лето в нём было так удобно и прохладно».

Ты спрыгнула со шкафа и, протянув руки, постаралась выхватить платье, но руки проскальзывали сквозь мате-рию, не задевая её. Лишь лёгкий ветерок волной прошёлся по прозрачному подолу. Невидимые слёзы катились по твоим щекам. «Неужели они выкинут и мою любимую куклу,

9

ту, в пышном платье, с поднятой рукой, она ведь такая краси-вая…» Но женщина бережно уложила куклу в сумку. «Слава Богу…»

В прихожей послышался звонкий девичий голосок. Ты вздохнула с облегчением: «Пришла, пришла, моя любимица! Уж ты не дашь выкинуть то, что мне дорого».

«Дочка, тебе нужно что-нибудь»? – «Только картину, мама». Твой портрет, написанный давно, когда ты была ещё так молода, сейчас, конечно, имеет цену, ведь автор, начина-ющий в то время художник, стал знаменитостью. И ты на нём такая красавица. Портрет бережно упакован.

«Ещё что-то возьмёшь?» – «Ну что тут можно взять, мама? Старая рухлядь». – «Ты права, дочка. Всё ценное уместилось в одну сумку. Остальное – ненужные вещи». Женщина окинула взглядом комнату, покачала головой. Они вышли все вместе на кухню, не закрыв за собой дверь.

Ты вскочила и уперлась головой в потолок. Попыталась проскользнуть в дверной проём, но, отброшенная страшной силой, снова оказалась на шкафу. Обхватив руками голову, причитала: «Господи, Господи, ну неужели ты заставишь меня сидеть сорок дней в этой уже чужой мне комнате?»

В полупустой комнате стояла звенящая тишина.

10

Кукла

Верка стояла, прислонившись к толстому корявому стволу дерева. Утренняя прохлада пробирала до костей. Не спасали и свисавшие листьями фикуса лохмотья того, что некогда было пальто. Одутловатое синюшное лицо наглядно демон-стрировало любовь к горячительным напиткам.

Бомжиха ждала, когда спешащие на работу жители боль-шого дома вынесут мусор. Через несколько минут всё чаще захлопали входные двери, и долгожданные пакеты начали прибывать в контейнеры. Верка почти выхватывала их из рук. Люди брезгливо отодвигались, но бомжиха не обращала на это внимания.

Как назло, ничего ценного не попадалось. Наконец рука нащупала что-то гладкое, показалось, что это пивная банка: «Может, там что-то осталось?» Но вместо банки на свет божий из пакета вылезла старая гуттаперчевая кукла, которая была тут же отброшена.

Бомжиха разочарованно присела на корточки. – Женщина, хочешь заработать? – раздался голос у неё над

головой.– Работать не хочу, похмелиться бы...– Я дам похмелиться.– Пива?– Вина.– А чего делать?– Батарею вынести. Только одна не сможешь, возьми напар-

ника, ты ведь приходила сюда не одна.– Нет, я сама.– Одна вряд ли справишься…– Да мне не привыкать.– Ну, как знаешь...Звать на подмогу Верке действительно было некого. Её

11

собутыльник Петька валялся дома никакой и ждал опохмелки. Через некоторое время бомжиха, тяжело дыша, уже

вытаскивала батарею на площадку. Остановившись, попро-сила что-то подстелить и, опрокинув неподъемное железное чудище на толстый лист картона, потащила вниз. Батарея громыхала по ступенькам. Ломило спину, и темнело в глазах. Стиснув зубы, Верка тянула ее, проклятущую, вниз. Хотелось реветь, но слёз не было. Наконец батарея тяжело плюхнулась с крыльца на землю и уже более плавно поползла по тротуару к контейнерам.

Дотянув свою ношу до помойки, Верка обессиленно села. Ей передали пакет, в котором были бутылка и закуска. Увидев, что это водка, бомжиха просияла.

– Ой, миленькая, спасибо тебе, спасительница, – хрипела она вслед уходящей спине.

Сделав несколько глотков прямо из бутылки, женщина тупо уставилась вдаль. Дрожь в теле от непосильной натуги посте-пенно проходила, и завеселевшая Верка стала рассматривать куклу, которая лежала у её ног. Белокурая пакля волос была почти оторвана, голубые глаза стёрлись.

Из глубины памяти вдруг всплыло: «Доченька, да ты у меня, как куколка, стоит ли отчаиваться? Ты ещё и не такого най-дёшь парня». А у куколки-доченьки с густых ресниц капали слёзы, стекающие по щекам чёрными струйками. И уже не такие обильные, через несколько лет слёзы капали на гим-настёрку бравого майора, который, утешая, говорил ей: «Ну, сама подумай, зачем такой куколке ребёнок? Я лучше свожу тебя на курорт. А ребёнок – это лишнее осложнение наших отношений». Будто снова услышала она презрительное шипе-ние соседок: «Как мать померла, совсем опустилась Верка-то, а ведь какая красавица была, кукла, да и только. И правда, не родись красивой…»

Грязные руки гладили потрёпанную куклу, а по щекам жен-щины текли скупые струйки давно забытых слёз.

12

Одеяло

Иногда бывает даже очень полезно переехать на дру-гое место жительства, хотя бы для того, чтобы избавиться от ненужного хлама.

«Ох, сколько его накопилось, особенно в кладовке. Это на выброс, и это тоже... Господи, и что я храню весь этот хлам? Ведь говорят же умные люди: если два года вещь не трогаешь, значит, она лишняя в доме».

– Ну что, всё выкидываем? – спрашивает сын, сбрасывая с полки очередной «раритет».

– Конечно, – согласно киваю я.На пол, где уже высится целая гора хлама, летит красное

обветшалое и местами расползающееся одеяло. Когда-то самая лучшая вещь из моего небогатого приданого.

– Нет, постой! Одеяло оставь. – Ну, ты даешь, мамулик! – Нет, не надо. Я его поштопаю, отреставрирую...– Да что там реставрировать? И потом, есть новое одеяло.

А это просто ветошь.– А это…Далёкая, далёкая юность. Мы – подружки, живём и рабо-

таем вместе и даже собираемся вместе выходить замуж. Четыре подруги, четыре свадьбы подряд. Мы уезжаем: кто в свой родной город, кто гораздо дальше. У всех девчонок есть приданое, которое им припасли родители. А я невеста без приданого, потому что родителей у меня нет.

Незадолго до отъезда тётя Зоя, наша квартирная хозяйка, которая по-матерински жалела нас, вдруг говорит:

– Ты мне своё одеяло не дашь?– Дам. Только зачем? Оно ведь не очень хорошее. – Да сгодится сыну укрываться.

13

Взяла моё старенькое одеяло, а через минуту выходит из другой комнаты с новым ярко-красным атласным одеялом, даже с этикеткой.

– Это тебе в приданое.Я брать стесняюсь, а она настаивает, просит не обижать. Долгие годы это одеяло служило мне: укрывало медовую

любовь, согревало маленькую дочь, затем сына, а когда они выросли, прятало от них мои горькие слёзы. И, наверное, мне не объяснить всего, а сыну не понять до конца, почему так жаль эту старую вещь.

Посмотрев ему в глаза, я говорю с надеждой, что он всё же поймёт:

– Это, сынок, память, а память на помойку не выбрасывают.

Швейная машинка «Зингер»

«Хочется хоть скромный ремонтик и непременно новую мебель», – не один год вздыхала моя подруга Любаша. А так как на зарплату медицинской сестры не разживёшься, осуществления мечты, даже при Любашином умении вести скромное хозяйство, пришлось ждать немало.

Смотрины были назначены на субботу. Прихватив всё, что полагается в таких случаях, мы, старинные подружки, отпра-вились в гости. Комната, приодетая в новые обои, линолеум и потолочную плитку, светилась радостной чистотой. Только что собранный шкаф отливал янтарным блеском, а мягкая, ещё не обсиженная обивка дивана приглашала поуютней на нём устроиться. Как в таких случаях говорят, скромненько, но со вкусом.

14

Вообще, всё радовало глаз своей новизной. Если бы не притулившаяся у стены обшарпанная швейная машинка с гор-дым названием «Зингер».

– Любаш, этот экспонат сюда просто не вписывается.– А куда деть? Сын в свою комнату не берёт.– А зачем она тебе, ты, вроде, и не шьёшь давно?– Не шью…– Ну, так отдай кому-нибудь или выкинь, – наперебой сове-

товали мы.Подруга отмалчивалась, только вздыхала, поглядывая

на машинку. Мы отступили, переключившись на привычные темы. О чём говорят женщины? О детях, о мужчинах, о люб-ви…

– Ну вот, подумайте, девчонки, и куда только любовь-то девается? Посмотришь на поведение муженька, так будто и не было её.

– Просто любовь потихоньку переходит в привычку.– Девочки, – включилась в разговор хозяйка, – а вот моя

бабушка, вспоминая деда, всегда говорила, что он жалел её, что слова «любовь» они и не знали. А выдали её замуж в шестнадцать лет, на сватовстве первый раз жениха увидела. И машинка эта – её, потому рука и не поднимается выбросить. Бабушка мне по наследству «Зингер» свой передала и нака-зала: «Храни! Это память».

Мы с интересом слушали рассказ подруги.– Деда своего я никогда не видела, родилась уже после

его смерти, но почему-то очень явно представляла, соединяя в своих детских фантазиях фотографию со стены с многочис-ленными рассказами о его богатырских делах и мужестве. Бабушка прожила до девяноста лет, оставшись вдовой в том возрасте, когда тепло и ласка мужчины особенно необхо-димы. Да и ягодка была – на загляденье... Но она говорила, что ей после мужа никого и не надо было.

15

Замуж она вышла ещё до Первой мировой, и первенца своего успела родить, пока мужа не забрали на фронт. Дед был работящий, сильный, не пил и не курил, и ей всегда ста-рался помочь. Увидел раз, как бабушка после трудового дня села рубашку шить для сына. «Долго же тебе руками шить-то придётся», – говорит и осенью с ярмарки привёз ей эту машинку. Бабушка всю семью на ней обшивала. Да что семью, всю деревню! Машинка та кормилицей была, пока дед вое-вал. Бабушка сильно горевала, когда забирали его на «гер-манскую», так она Первую мировую называла. А потом эта война перешла в гражданскую. Дед сторону красных занял, верил, что и земля будет в крестьянских руках, и жить будет лучше.

В двадцатом, весной, пришла весточка в их деревню Забо-рье, что приезжают солдаты. Деревня была в 20 километрах от Волги, в Заволжском районе, поэтому встречать солдат поехали на телегах. Бабушка тоже выпросилась. На Волге вот-вот ледоход должен был начаться. Ждут на берегу люди, не решаются вступить на лёд, хрупкий он, с полыньями, над тро-пой вода хлюпает. А на той стороне тоже люди толпятся. Вдруг один встаёт на тропу, в руки палку берёт и почти бегом к ним. Замерло сердце у бабки, сразу почувствовала, что дед это. Почти у самого берега льдина треснула и поплыла. Мужики кинулись, кто с багром, кто с верёвкой, да и дед смелый был, не сплоховал, почти вплавь добрался.

После гражданской зажили опять дружно да ладно. Хозяйство было большое, дед устроился ещё и на фабрику. А бабушке работника нанял для помощи. Хотел, чтобы семья ни в чём не нуждалась. Но пришли, сами знаете, какие вре-мена. Кто трудился, не ленился – те вдруг стали кулаками. Дед в городе работал, его сразу раскулачить не могли, в суд приглашали. Как ему в суд, бабка швейную машинку прятать – то на чердак, то в сарай, то ещё куда. А дед её успокаивает:

16

«Не переживай, вернусь я». Ему в суде: «Будем тебя раскула-чивать, ты батраков держишь». А он им профсоюзный билет: «Я рабочий и член профсоюза. Жене одной в деревне тяжело, ей родные помогают». Семь судов у деда состоялось, не давали кому-то покоя его хозяйство ухоженное да дом-пятистенок. Но так и не смогли деда раскулачить, выручил его профсоюзный билет. Достанет, бывало, бабушка его, посмо-трит, погладит... Я долго не знала – почему, раньше ведь нам всего не рассказывали. А машинка «Зингер» у неё на самом почётном месте стояла.

Любаша замолчала и опять вздохнула. У стены обновлен-ной комнаты по-прежнему стояла старая швейная машинка, только теперь она уже никому не казалась ни обшарпанной, ни ненужной.

скамейка

Облупившаяся и покосившаяся скамейка стояла на трёх ногах и стопке кирпичей. Её почти не видно было с централь-ной аллеи заброшенного парка из-за густых зарослей, давно не знавших ножниц садовника. Рядом валялась куча мусора. Неприглядность картины отпугивала дневных посетителей парка – женщин с колясками и старушек. А вот вечерней порой эта укромность напротив привлекала местных ребят, которые не прочь были «раздавить здесь по баночке пивка». Надо ли говорить, что от этих посещений окружающая обстановка не улучшалась. Скамейка скрипела под ногами парней и девчо-нок, имевших обыкновение устраиваться на ее спинке. Сиде-нье было замызгано и заляпано грязью. Уже несколько раз в холодные осенние вечера кто-то порывался разломать её

17

на дрова и сжечь. В общем, скамейка доживала последние дни.

Первая неделя октября выдалась на удивление тёплой. Лёгкий ветерок потихоньку раздевал липовую аллею, веду-щую к скамейке, а стройные берёзки, прикрывавшие её со стороны реки, меняли своё золотое платье на лёгкий ажур нагих ветвей.

Ранним утром по аллее шла пожилая пара. Женщина, всплёскивая руками, что-то говорила, а мужчина всё больше хмурился. Они уверенно свернули по направлению к ска-мейке, видимо, маршрут им был хорошо знаком, и, обогнув кусты, остановились.

– Ну, довольна? Вот оно, наше место. Гляди, любуйся, – недовольно проворчал мужчина.

– Не знаю, что и сказать, родной. Сколько лет я ждала этой встречи! Всё что-то мешало вырваться на родину.

– Вот, вырвалась теперь. Приплыли...– Да не серчай ты. Где уродились, там и пригодились. Дожи-

вать дома будем, – как будто утешая, проговорила женщина.– Да, да... Гулять в парке будем, на нашей скамейке сидеть,

– добавил с ехидцей мужчина.Помявшись ещё немного около скамейки, они вышли на

аллею и направились к выходу.А на другой день пришли сюда, нагруженные инструмен-

тами, краской, брусками, в общем, всем необходимым для ремонта. К вечеру скамейку было не узнать. Она ослепи-тельно сияла голубой краской, гордо встав наконец на все четыре ноги.

Вечерело. За кустами послышались приближающиеся голоса, и появилась шумная компания.

– Э, пацаны, да тут сегодня ремонтная мастерская, – грубо произнес долговязый парень.

Женщина вся как-то сжалась, но решилась обратиться к верзиле, видимо, почувствовав в нём лидера:

– Сыночек, вы уж сегодня, пожалуйста, повремените, не садитесь. Завтра краска высохнет, она быстро сохнет. А под мусор я вам пакет оставлю, вот на ведёрко его надену.

Парень молчал. Ребята удивлённо разглядывали непри-вычную чистоту облюбованного места вечерних тусовок.

– Вить, а у входа урна валяется, может, принесём? – обра-тилась к долговязому худенькая девчонка в красной короткой курточке.

– Пусть Макс сходит, – миролюбиво распорядился он.Женщина с облегчением вздохнула:– Вот и умники, ребятушки. Отдыхайте, а мы с дедом

домой пойдём. До свидания, родные. Уж извините, посидите сегодня у берёзок на пеньке. А завтра скамейка-то высохнет, высохнет...

– Идём, мать, – тянул женщину за руку мужчина.Они молча пошли вдоль аллеи. Выйдя за ворота парка,

мужчина произнёс:– Зря ты это затеяла, завтра всё по-старому будет.– А может, и не зря, – с надеждой произнесла женщина.

ДвОе

Часть 2

20

21

ветка сирени

Город обнимал его как старого друга, по которому очень соскучился. «При-при-привет!» – вскрикивали проезжающие мимо автомобили. «Ух-ты!» – хлопнули двери знакомого кафе, как будто радуясь, что он переступил порог. Приветливо улыбаясь, миловидная официантка с забавными кудряшками спрашивала его: «Вы что-то хотите?» На уличном прилавке перед ним услужливо раскладывал книги юноша: «Посмо-трите, это интересно!»

...Он идёт по знакомой тропинке. Поднимается по лестнице на мост. На третьей ступеньке нога сама останавливается.

«Дальше должна быть глубокая выбоина. А может, её уже нет? – Он наклоняет голову. – На месте. Ничего не измени-лось!»

Он поднимается выше и окидывает взглядом всё вокруг:«Нет, изменилось. Вон там уже нет магазинчика,

куда бегали за тетрадками и ручками. На месте столовой какой-то напыщенный офис. Но всё равно хорошо! И день тёплый, и солнце, и эти приятные запахи весны… Кстати, откуда они?»

В той стороне, откуда доносились пьянящие ароматы, он увидел яркий цветочный базар. Розы, гвоздики, хризантемы... Целое море букетов: пышные и изящные, величественные и скромные... Цветочные ароматы, перемешиваясь, сливались, и только один, особенный, выделялся из этого причудливого коктейля, тревожил и манил его, ведя за собой к самому

22

краю цветочного базара, где на низенькой скамеечке сидела старушка с большим букетом сирени. Сирень была крупная и очень пушистая, с редким нежно-розовым оттенком. Он невольно протянул руку. «Берите, берите, она свежая и будет стоять долго». Он достал деньги, даже не спрашивая, сколько стоит букет. «На все? – удивлённо спросила старушка, потом улыбнулась, как будто о чём-то догадываясь. – Ваша любимая любит сирень?»

«Любимая…» – мысленно повторил он, и что-то сжалось у него внутри. Он положил назад пушистую ветку и досадливо махнул рукой на протянутые ему деньги. Резко развернув-шись, торопливо пошел в сторону, совершенно не думая, куда идёт. Как-то сразу пропала приподнятость, которая сопрово-ждала его, когда он ходил по знакомым улицам. А за день он, кажется, обошёл весь город, побывал во всех уголках, куда вела его память, и только это место старательно обходил. Как только он приближался к нему, строгий голос откуда-то изнутри говорил ему: «Нет-нет, только не туда». Вот и сейчас он пошёл в другую сторону от старого района с маленькими улочками из небольших деревянных домов. В той, прошлой жизни он каждый вечер летел сюда как на крыльях.

Близились сумерки. Он чувствовал усталость и какую-то непонятную подавленность. Бесполезное хождение начало его раздражать, тем более что вокруг было незнакомое про-странство новостройки. Пройдя несколько метров, он упёрся в широкую, глубокую канаву без мостков. Перепрыгнуть её было невозможно. Пошёл вдоль длинного забора, за кото-рым стоял кран. «Интересно, что здесь строится? Похоже на школу…» Обогнув забор, натолкнулся на остатки сгоревшего дома, одна стена которого чудом сохранилась и торчала абстрактным чёрным квадратом с зияющим белым глазом, особенно жуткая на фоне белоснежного вишневого сада. «Где я, куда меня несёт, что я здесь делаю?»

23

Солидный мужчина, среднего роста, с красивой тёмно-русой шевелюрой и выразительными глазами, одетый в эле-гантный дорогой плащ, стоял на пустыре и растерянно ози-рался. Потом опять пошёл, огибая сад, и вдруг увидел заросли малины, а за ними густой бурелом и покосившийся сарай, рядом с которым благоухал большой куст сирени. Сердце его вздрогнуло. «Господи, неужели я пришёл сюда?! Как, каким образом?» Но ноги уже сами несли его по узенькой тропинке. Он отводил руками ветви, которые больно хлестали по лицу. Лишь одна мысль билась в его голове: «Сейчас я увижу этот дом! Увижу, обязательно увижу её!»

Тропинка оборвалась, запнувшись о чёрную, прогнившую доску. Это было всё, что осталось от крыльца. Он остановился в оцепенении и, не отрываясь, смотрел на мусорную кучу за этой черной отметиной, из которой, как костлявая рука, тор-чала кочерга. Неожиданно кочерга вздрогнула и поплыла по кругу, как на вращающейся театральной сцене.

Он глубоко вдохнул морозный воздух, и под его ногами заскрипел снег. Яркий свет из незашторенного окна ослепил его. Хозяйка дома – старая бабушка не любила закрывать окна на ночь занавесками. Она говорила, что так можно не заме-тить пожара в соседних домах.

…Он стоял напротив окна в саду и видел всё, что происхо-дит в доме. Бабушка, наклонившись к подтопку, мешала там кочергой, а у зеркала расплетала косу девушка, которую он не видел уже несколько месяцев. «Нет, я не буду стучать в окно, сначала немножко посмотрю на неё». По плечам шелком рас-сыпались длинные рыжие пряди. Глаз девушки он не видел. «А интересно всё же, какого они цвета – карие или зелёные?» Он никак не мог понять это: ее глаза меняли цвет при разном освещении. «Глупенький! – как-то сказала она. – Они зелёные в коричневую крапинку».

24

Её рука прикоснулась к верхней пуговке на кофточке. «Ай-яй-яй!» – засмеялся он и постучал в окно. Она радостно вздрогнула, и её лицо тут же оказалось прямо напротив его лица.

Дверь хлопнула, и вот она уже в его объятиях. «Глупышка, ты же простудишься!» Они идут узким коридором, и он на ходу успевает поцеловать её. Она выскальзывает из его рук:

– Целоваться не будем, ты наказан!– За что?– За то, что долго не приезжал.– Ну, прости, прости, закрутился, я ведь теперь студент.– Раньше учёба нам не мешала, я ведь тоже учусь. Навер-

ное, что-то произошло?– Нет, конечно, но лучше бы ты была рядом, – говорит он, и

в его голове мелькает мысль о бойкой девушке, с которой он познакомился на студенческой вечеринке.

– Ты же знаешь, что это сейчас невозможно, да и потом вряд ли я смогу уехать, бабушка уже старенькая.

– А ты постарайся!– Я постараюсь...Он снова хочет притянуть её к себе, она уворачивается, и

лицо ему щекочет прядка волос, выбившаяся из-под шапки. Она запрокидывает голову, и на лицо ей падают снежинки.

– Смотри, смотри! – восклицает она удивлённо. – Вон там звезда...

В свете фонаря мерцают снежинки.– Снежинки танцуют. – говорит он. – И правда красиво.– Вон там звезда!– Ничего не вижу...– Ну, посмотри, посмотри!– Ты её просто придумала, фантазёрка.– Ничего не придумала, она есть, просто от моей звезды

свет ещё не пришёл.

25

– Ну и когда же он придёт?– Не знаю, но ты её должен видеть, если не глазами, то... –

Она закрывает ему ладошкой то место, где гулко стучит сердце.Нет, он не видит этой звезды, да и смотрит уже не на небо,

а на неё. Снежинки серебрятся на рыжих волосах, с которых почти сползла вязаная шапочка...

Да это уже и не снежинки, а опавшие белые лепестки виш-невого цвета. Порыв ветра уронил их ей на голову, когда она шла по той же узкой тропинке навстречу ему. В руках у нее пушистая ветка сирени с удивительным розовым оттенком. «У меня хорошая новость: скоро, скоро я приеду к тебе», – улыбается она. Он не может произнести «не приезжай» и поэтому молчит. Она всё поняла. Ветка сирени падает ему под ноги. Он резко разворачивается и наступает на неё. Девушка вздрагивает. И уже за спиной он слышит странный звук: то ли стон, то ли всхлип измятой ветки сирени. Он уходит, не оглядываясь. Маленький деревянный домик смотрит ему вслед…

Он больше никогда не приходил сюда. Почему же сейчас оказался здесь? И почему ему так больно? Разве всё так плохо сложилось в его жизни? У него семья, прекрасная работа... И он не хотел возвращаться сюда. «Почему?!» – срывается беззвучный крик с его губ. Старый, заброшенный сад тихо шелестит. Он чувствует что-то солёное на губах. Неужели это слезы? Как давно он не плакал... Но здесь можно, никто не увидит...

И всё же пора уходить. Он резко разворачивается и отводит в сторону пушистую ветку сирени.

26

На пороге

Неожиданный звонок прервал раздумья, мучившие ее вот уже несколько дней. Бесполезные гадания на кофейной гуще: что ждет, что будет, чего не может быть… Казалось, она уже совсем близка к принятию решения... И вдруг этот звонок.

Она не сразу узнала его голос, но внутри что-то дрогнуло и оборвалось.

Знакомый и незнакомый голос в трубке говорил:– Я проездом... Хочу встретиться с тобой... Я могу прийти? Она совсем растерялась. «Господи, как давно я не видела

его! Неужели это и правда он? И я даже не почувствовала, что он приехал», – с удивлением подумала она.

За долгие годы их разлуки чутье ее не подвело ни разу: «Он здесь, он приехал!» Какая-то незримая нить крепко-накрепко связала их, как ей казалось, навсегда. Почему же в этот раз она не почувствовала его близости? Слишком долгим было его отсутствие? Или что-то изменилось в ней самой?

Но она не могла сейчас думать и тем более анализировать, охваченная непреодолимым желанием как можно быстрей увидеть его.

– Конечно, если хочешь, приходи, хоть сегодня, хоть завтра.– Тогда, до завтра.– Да, до завтра! «Вот как только дожить до этого завтра»? Внутри что-то

сладко заныло. Она куда-то шла, что-то делала, что-то гово-рила... Двадцать мучительных часов, каждый из которых вме-щал в себя не меньше суток. Почти месяц, целый месяц! И дни этого месяца как будто раскручивали назад всю ее жизнь, только как-то странно, перепрыгивая через годы.

...Она видела себя танцующей на школьном балу с сим-патичным мальчиком. Сердце колотилось внутри, как

27

маленький мячик... Или вдруг становилась пушистым комоч-ком, лежащим на больших руках отца... Она взлетала с этих рук птичкой, а снизу, глухо и издалека, доносился голос матери...

Внезапно она превращалась в молодую женщину. Люби-мый пятилетний сыночек дёргал её за руку и просил: «Посли сколей». И в эту же минуту слышался шёпот: «Не уходи...»

Потом она снова брела по лужам в осеннюю слякоть, и дождь его голосом стучал у нее в ушах: «Уезжаю, уезжаю, уез-жаю...»

А потом её кружил белый-белый снег, и приходило ощуще-ние невесомости и мягкой теплой шапки, согревающей лоб, – его шапки, и куда-то уплывали яркие звезды на небе...

Она очнулась лишь тогда, когда увидела на пороге его. Он был немного не такой, каким она его себе представляла, вспоминая. И она загадала: если он посмотрит на нее оцени-вающе – значит, всё кончено.

Но он смотрел иначе. А как? Она не смогла разгадать его взгляд, но тревога отступила, и ее захлестнуло ощущение праздника. Господи! Неужели это он? Родной, близкий, тот самый-самый, которого она ждала всю свою жизнь. Ждала и мечтала, как он переступит этот порог, как протянет ей люби-мые белые хризантемы и скажет: «Я пришёл».

– Я пришёл. Вот – джентльменский набор. – Он протянул ей пакет.

– Извини, я только с работы, не успела ничего приготовить.– Ерунда, сейчас приготовим вместе.Он вёл себя естественно и просто, словно вернулся к себе

домой. Пройдя на кухню, спокойно доставал из шкафов посуду, даже не спрашивая, что где лежит, что-то готовил…

И ей с ним было легко и просто.Он что-то говорил о своей интересной работе, о городе, в

котором живёт. Она ему тоже о чём-то рассказывала. Словно

28

два близких человека, придя домой с работы, делились тем, что произошло за день.

И вот уже накрыт стол. Они уютно расположились в крес-лах. Звон хрустальных бокалов после банального «за встречу». Тихая мелодия и голос Ободзинского: «Эти глаза напротив…» перевели свидание на более интимную волну.

Она тонула в любимых глазах, которые взяли ее в плен на долгие-долгие годы на том незабываемом школьном балу...

– Девушка, а почему я вас не знаю? Вы что, не из нашей школы?

– Значит, не из вашей, раз вы меня не знаете.– А вы случайно не новая учительница?– Я вас, наверное, разочарую, но нет.– Вы меня очень обрадовали. Значит, я могу попросить раз-

решения вас проводить?– К сожалению, я не одна.– Жаль...Она действительно была не одна. Их диалог с любопыт-

ством слушали ее друзья.– Не связывайся с ним – он бабник, – доверительно шеп-

нула ей подружка.– Я и не связываюсь.Но их связало что-то свыше. А потом нелепая случайность,

и всё разорвалось.«Разорвалось, разрезалось, распалось,Что было целым столько долгих лет…», –

написала она на маленьком клочке бумаги, когда острая боль потери немного притупилась.

…Он перебирает старые фотографии и находит ту, давнюю:– Неужели ты её бережёшь?..«Для кого ты себя бережёшь, для нелюбимого мужа?»

– необычным для него жёстким голосом спросил он ее в их

29

последний вечер. Он не мог смириться с тем, что она ему не принадлежала и уже не будет принадлежать.

«Какая глупость, разве непонятно, что я берегла себя только для него. И что такое тело, если моё сердце уже давно при-надлежит ему», – удивилась она тогда.

– …А это твои дети? – спрашивает он, рассматривая фото-графии.

– Да, видишь, какие уже взрослые.– Когда дети вырастут, проблем не меньше.– Конечно, – соглашается она.А в голове, словно эхо: «Когда дети вырастут, мы с тобой

непременно будем вместе. Я не представляю свою старость без тебя». – «Конечно, если ты этого захочешь». – «Неужели ты в этом сомневаешься?» – «Говорят, не откладывай на зав-тра то, что можно сделать сегодня». – «Обстоятельства сейчас против нас».

«А какие у нас обстоятельства? Вот он, рядом. Близко-близко... И первый раз за долгие годы мы одни. Одни в целом мире», – думает она.

Его рука потянулась к ней. Словно ток пробежал к её сердцу от его ладони. «Господи, сколько пересудов, сплетен было про нас, а ведь мы никогда не были близки».

– Сегодня наш с тобой день...– Только день? Ещё чуть-чуть, и его бы не было. Я недавно

совсем уж было замуж собралась.– Ну что ты, зачем? Я скоро приеду насовсем. А хочешь, мы

на тот год съездим куда-нибудь?– Правда?Их накрыла волна нежности. Нет, это была не страсть. Это

была именно нежность, которую они столько лет прятали и от других, и от себя. Она сидела у его ног, а он гладил ее волосы, и они смотрели друг другу в глаза.

30

Неужели она дождалась, неужели не зря прошли эти годы? Всё наладится, они обязательно будут вместе. Они же просто созданы друг для друга.

Его губы всё ближе, они жаркие и сухие. Ощущение неве-сомости и мягкой тёплой шапки, согревающей лоб. И снова куда-то стали уплывать звёзды...

Но что-то звенит и звенит с раздражающей назойливостью, мешая им оторваться от земли.

Она берет трубку надрывающегося телефона:– Да, я слушаю. Почему вы так решили? Это личное дело

каждого, – и с досадой кладёт ее на рычаг: – Может, его отключить?

Он вздрогнул, подавленно посмотрел на нее:– Это меня?– Нет, что ты, это мне по работе.Но он уже весь сжался, потускнел…Господи! Что произошло? Она совсем не узнает его. О чем

он говорит? Опять пустые обещания, что когда-нибудь он при-едет и всё будет по-другому, что сейчас он проездом и что когда-нибудь всё изменится…

Он суетливо собирается. Она молчит... Жизнь такая короткая. А они так долго откладывали на

потом то, что не должны были откладывать. Любовь нельзя откладывать, жизнь может отомстить за

это. Уже отомстила. Она не знает, сможет ли опять ждать его, и не знает, сможет ли не ждать. Знает лишь одно: ждать его не надо.

Она стоит на пороге, прислонившись к косяку распахнутой двери.

Порог существует для того, чтобы войти в дом или выйти из него.

Холодно. Надо закрыть дверь...

31

пустая остановка

Мрачный громоздкий дом с трудом приоткрыл один глаз, всё ещё потягиваясь после сна. Что-то хрустнуло и тихонько зашуршало. Одиноко светящееся окно мигнуло и снова погру-зилось в темноту. Словно нос из-под тёплого одеяла, высунулся на улицу из подъезда человек. Дверь быстро захлопнулась за ним, жалея выпускать на улицу расслабленное, сонное тепло. Мужчина торопливо зашагал по тёмной, холодной улице.

Из-за широких ворот соседнего дома раздался короткий собачий лай. Мужчина вздрогнул и зашагал ещё быстрее. Он убегал из этого города. Убегал от несбывшихся надежд, горьких разочарований. «Глупый, глупый, – ругал он себя, – так вляпаться в моём возрасте, ведь не шестнадцать». Мужчина лукавил, он знал, что нравится женщинам. Виски серебрились благородным инеем, он был подтянут и строен, и приближа-ющиеся полвека пока совсем не говорили о старости.

«Зачем я остался на эту тусовку? Закончилась официальная часть конференции, и лети домой, в свою одинокую берлогу. Разве можно ждать искренних чувств от женщины, которая имеет такое положение в обществе, которая постоянно на виду, в окружении огромного количества пресмыкающихся перед ней людей? Комплименты, подарки, неприкрытая лесть... Но ведь всем что-то надо от неё. Как ей разобраться, где настоящее, а где нет, – уже оправдывал он ее. И тут же с досадой констатировал: – Да и я не могу разобраться, когда она настоящая».

В голове спотыкались друг о друга обрывки произнесен-ных фраз, невысказанных мыслей, запутанных в разноцвет-ный серпантин разорванной киноленты воспоминаний.

…Он увидел её в лесу, прислонившуюся к берёзке, с венком из колокольчиков и ромашек на голове, задумчивую и отре-шённую.

32

– Спрятались ото всех и любуетесь дикими красотами? – спросил он, когда она обернулась на его неожиданное втор-жение.

– Надоело искусственное, прилизанное и подстриженное, а здесь всё первозданное, нетронутое.

– Да не скажите, вон посмотрите на тот овражек, видите пластиковые бутылки?

Они разговорились и даже немного поспорили на его излюбленную тему экологической безопасности. Ему было легко и просто с этой мягкой, нежной и даже, как ему каза-лось, беззащитной женщиной.

«Беззащитная» оказалась настоящей «железной леди» – вон как отчитала подчиненного за маленькую, нелепую ошибку. И оба дня их близких отношений – это просто ее прихоть.

Холодная, надменная, высокомерная, она безразлично скользнула по нему взглядом и отвернулась к высокопостав-ленному начальнику, подарив тому милую улыбку.

Больно резанула ядовитая фраза коллеги, знавшего об их недавней близости:

– Э, друг, не бери в голову, все бабы – стервы. Видишь, как перед начальством стелется. Ни для кого не секрет, что это он её продвигает. А за какие заслуги, как думаешь?

При мысли о «заслугах» ему стало плохо до тошноты.Непонятно только, зачем она ему потом звонила? Он не

стал отвечать, отключил сотовый. Что она подумает? Да не всё ли равно теперь!

Он подошел к пустой, открытой всем ветрам остановке. Под ногами шелестели передуваемые с места на место бумажки, целлофановые пакеты, разорванные разноцветные упаковки, ждущие утренней метлы дворника.

Мужчина поёжился: «Ещё не хватает схватить простуду. Господи, какой же я дурак! И зачем я сюда притащился?»

Из-за поворота показался автобус. Мужчина облегчённо вздохнул: «Слава богу!» Сев на первое сиденье спиной к

33

салону, тупо уставился в окно. За окном мелькали тёмные дома с редкими огоньками окон. Город ещё спал.

Через некоторое время автобус снова остановился, чтобы впустить ещё одного пассажира. «Вот бедолага, ему тоже куда-то надо в такую рань», – уже спокойней подумал муж-чина.

В громадном сером доме напротив остановки светилось всего одно окно. Свет, исходивший из него, был мягкого розо-ватого оттенка. Мужчине показалось, что в узком проёме между штор мелькнул женский силуэт. Он почему-то обер-нулся, когда автобус тронулся, и смотрел на окно, пока маня-щий загадочный свет не растворился в густой серой мгле.

* * *У большого окна, закрытого розовыми шторами, стояла

женщина. Она смотрела в узкий проём, опершись рукой о подоконник. Тусклый фонарь напротив слабо освещал небольшой киоск и человека, топтавшегося с ноги на ногу в ожидании транспорта. Это был странный немой спектакль одного актёра и одного зрителя. Подошедший автобус на минуту закрыл сцену, а уехав, оставил её пустой.

Женщина подумала: «Я – как эта остановка. Через какое-то время она наполнится людьми, к ней будут спешить с разных сторон, чтобы уехать. Пройдёт несколько часов, вокруг меня тоже соберутся люди, и я буду чувствовать себя необходимой. Но всё это случайные люди, ожидающие своего транспорта на моей остановке. Неужели вокруг меня одни пассажиры? А где же тот, кому нужна я, а не выгодное назначение или прият-ный бонус? Я думала, что нашла его, а он уехал, как и другие. Не понял, что нужен мне...»

Ей стало нестерпимо больно смотреть на удаляющи-еся огоньки автобуса, на опустевшую, продуваемую со всех сторон остановку. Она плотней сдвинула шторы и отошла от окна.

34

Заключим перемирие

Они никогда не ладили. Еще в институте, когда были сту-дентами, спорили до хрипоты, до той самой минуты, пока кто-нибудь в компании ни говорил: «Хватит уже! Заключите пере-мирие». И они расходились по разным углам.

Он терпеть не мог уверенных в себе, имеющих собственное мнение девушек, считая, что женщина должна быть мягкой и нежной, а главное, во всем соглашаться с мужчиной. Благо-даря довольно интересной внешности, недостатка в «мягких и нежных» он не испытывал. Правда, потом они становились почему-то не очень мягкими и нежности больше требовали, чем отдавали, а «недополученное» тут же пытались компен-сировать на стороне. Он иронизировал, что ему уже не при-выкать получать «удар ниже пояса», но снова искал «мягкую и нежную». Случалось, что и сам разворачивался от «скороспе-лой ягодки» на сто восемьдесят градусов и снова бежал «на длинную дистанцию».

Столкнувшись с ним на студенческой вечеринке, она язвительно подшучивала над его «забегами» до очередной стервы с удочкой. А самой тоже в любви не очень везло. К ней всегда прилипали слабаки, двоечники и неудачники. Навер-ное, интуитивно искали надежную опору. Она называла их «пиявками», но лишь после расставания. При встрече же ей всегда мерещился нежный и любящий принц на белом коне.

После окончания института судьба разбросала их далеко друг от друга. Лет через десять им довелось встретиться на какой-то конференции: оба стали хирургами, специализирую-щимися в одной области. Удивительно, но они обрадовались встрече.

– Заключим перемирие, – то ли в шутку напомнил, то ли всерьез предложил он.

35

– На сколько?– Ну, хоть на эти дни.Они не избегали общества друг друга. За воспоминаниями

юности быстро пролетели несколько дней. Они, конечно же, спорили, не без этого, но не так яростно, как тогда.

В один из последних дней командировки он предложил посидеть в ресторане.

– Почему бы и нет, только где не очень шумно, хочется тишины и покоя.

– Это тебе-то! – удивился он.Место, которое он выбрал, оказалось уютным и немного-

людным. Играла приятная музыка. Их потянуло на откровен-ность. Он рассказал об очередной неудачной женитьбе, она – о своих поражениях и судьбе одинокой женщины, воспиты-вающей дочь.

– Ну почему нам так не везет в личной жизни? – вздохнул он, который раньше никогда бы не позволил себе выглядеть неудачником в ее глазах.

– Наверное, потому, что мы с тобой не поняли главного: опорой может служить лишь то, что оказывает сопротивление, – такая опора самая надежная.

– Нам с тобой в медицине сопромат не был нужен, но, наверное, ты права, – согласился он.

В гостиницу возвращались пешком. С наслаждением вды-хали морозный воздух, и он держал ее за руку. У дверей номера пристально посмотрел ей в глаза:

– Можно к тебе?– Можно, – сама удивляясь себе, разрешила она.Было хорошо и уютно. Хотелось положить голову ему на

грудь. Она и не заметила, как сделала это...Они прощались, как друзья. Он чмокнул ее в щеку и про-

хрипел:– До встречи.

36

Досады от случившейся так неожиданно близости у нее не было. Но ей казалось, что он к свершившемуся отнесся абсо-лютно равнодушно, и это немного обижало.

Лишь дома через месяц она поняла, что что-то не так.– Черт дернул! – ругала она себя, а потом успокои-

лась. – Ну что я дергаюсь? Аборт ведь не проблема, схожу к по друге, благо, она гинеколог. Правда, придется что-то врать… Да ладно, что-нибудь придумаю.

Вечером пошутила с дочкой: – Сестренку не хочешь? – Нет, не хочу, вот брата можно, – заявила девочка.На другой день она всё-таки пошла к подруге.– Подожди немного, я сейчас, – на ходу, куда-то спеша, ска-

зала та.От нечего делать походила по коридору, потом прислони-

лась к холодной шершавой стене. Почему-то в заполненном людьми коридоре ей, привычной к такой обстановке, сейчас было очень неуютно.

Она присела на скамейку и оказалась напротив болезнен-ной, но очень приятной женщины. Та сидела, склонив голову, ее держал за руку мужчина.

– Ну, не переживай ты так, не вышло в этот раз, так что ж? У нас еще есть время... – утешал он.

«А у меня есть это время, время завести сына – найти того, от кого его родить, а потом еще успеть и воспитать?» – думала она, глядя на них. Ведь она так мечтала о сыне! И сейчас он маленьким комочком уже внутри её. А она хочет его… убить.

В реальность её вернула лишь чья-то рука на плече.– Пойдем, пойдем, – говорила подруга. – Что у тебя?– Ты знаешь, мне уже совсем некогда, я просто хотела пока-

заться, наверное, в другой раз... Она торопливо вышла на крыльцо. Зажмурилась от яркого

солнца и посмотрела на огромную сосульку, свисающую

37

с крыши напротив. «Ну что я, в самом деле! Это же так про-сто – родить себе сына. А если признаться честно, родить бы я хотела только от него».

Но всё оказалось не так уж и просто. Хотя отношения с мужем у нее были не ахти, но, когда родилась дочь, она всё-таки была не одна. А сейчас все проблемы свалились на ее голову: бессонные ночи, уроки дочери, материальные про-блемы из-за невозможности работать... Сообщать ему, что он стал отцом, она не хотела. Не признаваясь даже себе самой, ждала весточки от него, но он не написал и даже не позвонил.

– Надо ехать домой, – решила она, – там мама, родные. Не пропаду...

И действительно, не пропала. Ее окружили родные люди, друзья. У нее снова была любимая работа. Время летело неза-метно. В этом году она хорошо отдохнула со своими детьми, но попала, как говорится, «с корабля на бал» – сразу на дежурство в выходной. Дежурство после отпуска показалось ей на редкость тяжелым: больных везли и везли, а ассистент был так себе. Хорошо хоть с операционной сестрой повезло: молодая, но толковая.

Под самое утро привезли еще одного больного.– Ну всё, отдохнуть не придется, – вздохнула она. Большеглазая сестричка смотрела на нее с восторгом: – Мне так хочется быть такой, как вы! Я поступлю учиться и

обязательно стану хирургом.– Такой, как я, не надо – возразила она хмуро. – Я кто?

Я ведь не женщина, я мужик, только в юбке. И на работе, и дома – везде мужик. А если в институт пойдешь, не выбирай хирургию. Тоже станешь мужиком, а тебе нельзя, ты красивая.

– Вы тоже очень красивая. Правда, правда!..– Ну, спасибо за комплимент, – буркнула она и резко доба-

вила: – Всё, разговоры закончили, работаем…

38

Совсем рассвело. Она сидела на жестком диване, тупо уставившись в окно.

– Пойдемте хоть кофе попьем, – позвала ее сестричка.– Ну, давай, может, немножко приободрюсь.– А знаете, пока вы были в отпуске, к нам пришел новый

хирург, – щебетала разговорчивая девушка. – Такой прият-ный...

– Влюбилась, что ли? Молодой, холостой, наверное?– Он одинокий, вашего возраста.– Ну, если одинокий и моего возраста, значит, бегун на

длинные дистанции.– Это как? – не поняла сестричка.– Ну, бегает всё и бегает, и год от года его вожделенные

цели становятся всё моложе. Вот сейчас, наверное, бегает за такими, как ты. Припустится за двадцатилетней юбкой, а дис-танция год от года всё длиннее, сил же у него всё меньше. Вот и получается, что не за юбкой бегом, а к инфаркту.

– Да нет, он вроде не такой...– Поживем, увидим.Увидела она его утром. Это был он, ее враг и ее друг.

А самое страшное – отец ее сына, который был так похож на него. «Господи, принесло же его!» – думала она весь день, хотя встретились они очень спокойно. Он улыбнулся, потя-нулся к ней, видимо, намереваясь обнять. Она отстранилась. Вопрос был и в его глазах, и в словах:

– Перемирие продолжается?– Посмотрим, – сказала она.Ее всё в нем раздражало, и война разгорелась с новой

силой.– Ну что ты хочешь? – однажды спросил он.– Хочу, чтобы ты уехал, – ответила она. И продолжила про

себя: «Пока не увидел моего сына».– Вообще-то у меня были другие планы…

39

Какие – он не уточнил.Она заболела под самый Новый год. Было очень паршиво –

и от высокой температуры, и от того, что болезнь началась так некстати, но дочку она всё-таки отпустила на школьный вечер. Сын ухаживал за ней заботливо, как взрослый. Она сердилась и отгоняла его:

– Отойди, заразишься!– Я надену маску, и инфекция не попадет, – успокоил ее

«подкованный» докторский ребенок.– Звонят, иди открой, – велела она сыну и подумала: «Вот и

помощник подрос у меня». Глаза закрывались, хотелось спать, но мешало какое-то бес-

покойство. Гость вошел в комнату, и она увидела рядом двух мужчин, очень похожих друг на друга. Только один был боль-шой, а другой – совсем маленький. Особенно были похожи глаза, серые, с пушистыми ресницами. Взрослый мужчина держал в руках новогодние гостинцы.

– Ты извини, вот на работе попросили отнести твоим детям, я ведь живу недалеко.

Он очень внимательно посмотрел на ее сына, который деловито усаживал гостя.

– Можно, я немного побуду у вас? Познакомь нас, пожа-луйста…

Потом они вместе с сыном хлопотали по хозяйству, кор-мили ее, давали таблетки. Она уснула, а когда проснулась, то увидела их сидящими вместе, вокруг была гора игрушек, и они что-то оживленно обсуждали. «Ну, нашли общий язык», – обреченно подумала она.

– Проснулась? – он подошел к ней. – Знаешь, а мне твой сын кого-то напоминает, причем хорошо знакомого. На кого из наших знакомых он похож?

– Из наших знакомых он похож только на тебя.

40

«Сейчас он испугается, – думала она, – но я его успокою, сын только мой, пусть не переживает».

Растерянность на его лице сменилась какой-то глупой улыбкой.

– Не может быть, не может быть... – твердил он.– Может, может, – сказала она и добавила: – Будем воевать

или заключим перемирие?– Заключим, и надеюсь, надолго, а лучше – навсегда.Он смотрел на нее долгим взглядом:– Неужели ты так и не поняла, что я приехал к тебе?...А потом был Новый год. Ей очень хотелось выйти на улицу

и глотнуть морозного воздуха, как тогда. Но он не пустил:– Подожди, еще нагуляемся.Вокруг нее все хлопотали, наряжали елку. А она сидела в

кресле в теплых носках и думала: «Как хорошо, когда о тебе есть кому позаботиться».

Дочка отнеслась к его появлению вполне спокойно, заявив: «Давно пора». Ну а про сына и говорить нечего: он не отходил от него, сразу почувствовав в нём родного человека, хотя пока ему ничего не рассказали.

Они встречали Новый год дома, вчетвером. Под большой нарядной елкой лежали четыре подарка: три для нее и детей, а четвертый ее дочка и сын положили для него. Дочка, улыба-ясь, сказала:

– Это мы с братом приготовили для «папочки». Ты ругаться не будешь?

Она не ругалась, она так хотела верить, что четыре подарка будут лежать под елкой в ее доме не только в этот Новый год, но и в каждый следующий. А перемирие превратится в боль-шой-большой мир, длиною в целую жизнь.

41

потерянное время

Ещё не рассвело, когда Нина вышла из дома. Это осле-пительное утро настигло её по дороге на работу. Она бодро шагала, любуясь искрящимися бриллиантами невесомых сне-жинок. Рассвет, словно разочарованный художник, начинал стирать свои первые сиренево-розовые акварели, заливая полотно ослепительно белой краской.

Снег был целомудренно свежим и весело поскрипывал в такт её шагам, как будто напевал песенку: «Скоро, скоро, скоро…» И она радовалась: «Да, скоро Новый год!» И удивля-лась: «Неужели опять Новый год?» И вся наполнялась каким-то удивительным ожиданием чуда, как в детстве и юности.

Подойдя к знакомому зданию, Нина увидела у входа нескольких мужчин. Они не привлекли её внимания, и она уже взялась за ручку входной двери, когда её кто-то окликнул. Нина не узнала бы его, даже если бы в этот день прошла мимо него много раз. Её сердце не «ёкнуло», не захотело подска-зать, что он близко.

Он окликнул ее ещё раз. Нина оглянулась. На неё смотрел пожилой незнакомец с лицом пьющего человека, правда, одетый в чистую, новую одежду. Но сидела она на нём как-то мешковато, словно была с чужого плеча. На чужом лице застыло выражение досады и растерянности – до боли знако-мая гримаса. «Господи, этот дряхлый старик – Сергей?!»

Сердце Нины сжалось. Внезапно раннее утро превратилось в глухую, тёмную ночь. Время остановилось. Где-то внутри себя она услышала странный звук, как будто что-то щёлкнуло. И, как в старом механическом вокзальном справочнике, перед ней, падая вниз, быстро замелькали пёстрыми стра-ницами прожитые годы, остановившись на дне десятилетней давности, когда ее бывший муж уехал. «А ведь это было почти

42

день в день, также за две недели до Нового года», – подумала Нина.

Он уезжал, и она уже ничего не могла поделать. «Наверное, так будет лучше, – успокаивала она себя. – Наша семейная жизнь зашла в тупик. Я устала бороться за него. А он, навер-ное, устал сопротивляться». Сергей говорил ей, что это вре-менно, что из другого города помогать детям будет легче, что он обязательно вернется. Она согласно кивала, но ясно пони-мала, что если ему и рядом не было никакого дела до её про-блем, то вдалеке – тем более.

...Снова упала страница, и вот уже дети сидят перед ней в напряжённом молчании и прячут глаза, как будто провини-лись в чём-то. «Ну что? Как он там? Работает? Помогать вам обещал?» – теребит она их, хотя понимает, что они чего-то не договаривают, оберегая её. Дело не в маленькой зарплате, а в том, что ему опять не до них. Видимо, он не один. Но она снова спрашивает: «Не пьёт?» «Да успокойся ты, мама, – наконец не выдержала дочь, – пусть это теперь волнует другую».

Но она всё ещё надеялась, надеялась даже после того, как дети открыли ей правду.

И вот мужа нет рядом уже несколько лет, а она бьётся, как рыба об лёд, стараясь поставить детей на ноги: обуть, одеть, накормить, дать образование... И всё это в тяжёлые девяно-стые годы.

Старый вокзальный справочник снова щёлкает и начинает раскручиваться в обратную сторону. Нина видит сияющую физиономию мужа, плотно прижимающуюся к стеклу и от этого приплюснутую и смешную. Сергей машет ей огромной охапкой разноцветных тюльпанов: «Ну как ты, всё в порядке? А дочка?» Как он очутился у окна, недоумевает она, ведь их палата на втором этаже?

…И опять яркими красными пятнами перед глазами вспы-хивают цветы. На его ладони лежат изящные часики: «С днём

43

рождения тебя, любимая!» Часы маленьким солнышком горят на её руке. Она никогда не расставалась с ними. Но вот однажды её любимые часы куда-то запропали. Нина долго их искала. А весной знакомые принесли ей потускневшие, облез-лые часики, которые вытаяли у них из-под снега около бани. Она обрадовалась, помыла, почистила их и отдала в ремонт. После ремонта часы шли неделю. Потом снова ремонт, и снова, и снова, пока мастер не подвёл черту: «Ремонту не под-лежат».

Как это напоминало их жизнь! Сколько раз она пыталась её отремонтировать. Казалось, не пей Сергей, и всё будет в порядке. Но, наверное, болезнь была не на поверхности, не снаружи. Ржавчина сидела где-то глубоко внутри, как в её любимых часах. И она поняла, что время нельзя возвратить. У них было только прошлое, а будущее они потеряли.

Нина купила себе новые часы и начала новую жизнь, в которой были дети, работа, новые увлечения, новые люди. В этой жизни уже не было места Сергею. А совсем недавно она встретила мужчину, и у неё заколотилось сердечко, как когда-то в юности, и появилась маленькая надежда на личное счастье.

И вот в этот самый момент к ней возвращается её прежняя жизнь. А возвращается ли? Кто этот чужой ей человек? Как он жил все эти годы? Судя по его внешности, не очень хорошо, пьёт он ещё больше, чем когда жил с ними. Он не стал лучше с другой женщиной. А может, женщинами?

На неё смотрели знакомые глаза, смотрели из далёкого, уже потерянного времени и ждали ответа.

В её сердце боролись жалость, страх и обида. Белые, пушистые снежинки съехали с её ресниц и потекли

по щекам чёрными струйками.

44

пятьдесят пять роз

Пятьдесят пять роз были вызывающе красивы, но сейчас на них лежала печать легкого увядания. Она сидела и смотрела на цветы целый день, и в душе у нее боролись два чувства: отчаяние от того, что они скоро завянут и их придется выбро-сить, и радость от того, что они скоро завянут и она сможет их выбросить.

«Какое счастье, – думала она, – что никого нет дома, что муж и старший сын на работе, а младший учится». И снова и снова повторяла: «Надо привести себя в нормальное состоя-ние. Не смей раскисать!»

А ведь в последнее время в её жизни всё было спокойно и хорошо. Они всей семьей долго готовились к предстоящему юбилею. Ее мальчики – муж и два сына – всё время секрет-ничали, о чем-то перешептывались с таинственными лицами. Коллеги тоже что-то придумывали и изобретали, стараясь удивить.

На работе ее в основном окружали мужчины. И профессия у нее была мужская – начальник цеха крупного машинострои-тельного завода. Подчиненные уважали своего руководителя за компетентность и доброжелательность, несмотря на при-родное чувство мужского превосходства. А некоторые даже открыто симпатизировали ей, поскольку отказать начальнику цеха в привлекательности и обаянии было трудно.

Вот и вчера на юбилейном торжестве, глядя на неё, гости говорили: «Ну разве пенсионеры такие бывают!» Она знала, что это не дежурные комплименты, и с удовольствием при-нимала поздравления и подарки. И вдруг…

Сначала она увидела огромный букет. «Вот это сюрприз! – подумала она. – Молодцы коллеги!» Ей не был виден стоя-щий за цветами человек, но голос показался очень знакомым:

45

– Незваный гость хуже татарина, но всё-таки я пришел вас поздравить, не удержался, когда узнал, что у вас юбилей.

«Боже праведный! Неужели?..» – мелькнуло у неё в голове.– Ну что вы, – постаралась как можно спокойнее ответить

она. – Я очень рада. Вы когда приехали?– Да всего два дня назад, и вот видите, с корабля на бал.Он протянул ей прекрасный букет, который едва умещался

в кольце его рук.– Какой красивый! – ахнула ее подруга.– Та, кому он предназначен, еще красивей, – не отрывая от

нее глаз, сказал он.Со всех сторон подходили коллеги, которые хорошо его

знали, радостно пожимали ему руки, обнимались. На какое-то время она даже перестала быть центром внимания.

– В гости или насовсем?– Ну, как в Европе? – Сколько лет, сколько зим!«Да, – думала она, – сколько лет, сколько зим...» И была

даже довольна, что в эту минуту на нее мало обращают вни-мания, иначе многие бы заметили, какое напряженное у нее лицо, как она пытается взять себя в руки и как плохо это ей удаётся.

Её младшенький всегда был более внимательным, чувстви-тельным и тонким, поэтому перемена в настроении матери не укрылась от него:

– Что с тобой, мама?– Ничего, просто немного переволновалась, да потом такой

почетный и неожиданный гость.– А кто это?– Бывший директор нашего завода, он уже много лет живет

в Германии. После отъезда приехал сюда впервые. Посадите его, угостите...

– Хорошо, хорошо, мама, не беспокойся.

46

Она собрала всю свою волю в кулак: «Никто не должен ничего заметить».

Вокруг продолжалось веселье, и снова она была центром всеобщего внимания, ведь это был её день и её гости. Она разговаривала, смеялась, танцевала… Её наперебой пригла-шали. И вот из-за стола встал он. Она поняла, что сейчас он подойдет к ней, но он направился в сторону распорядителя вечера, что-то сказал ему, тот кивнул. И зазвучала музыка, их давно забытая музыка. Откуда? Неужели он принес свою кас-сету?

«Господи, моё сердце, наверное, разорвется от боли, лишь только он дотронется до меня», – думала она. Но отказать ему на глазах у всех не могла.

– Зачем ты пришёл? Я знаю, что жизнь твоя устроена и у тебя всё хорошо.

– Я не мог не выполнить своего обещания. Я должен был подарить тебе эти пятьдесят пять роз.

Музыка отрывает их от земли и уносит далеко-далеко... Она успешная молодая женщина, у которой всё хорошо:

муж, дети, ответственная работа в большом мужском коллек-тиве, с которой она прекрасно справляется. На нее многие обращали внимание, но это её не волновало: свою спокойную семейную жизнь она искренно считала настоящим счастьем. И что её жизнь может быть совсем другой, поняла лишь в тот день, когда узнала его, того, что стал ей всего и всех дороже.

Этот день она не забудет никогда – солнечный, весенний и какой-то по-особенному радостный. Всё у неё ладилось. Она шла по цеху. Рабочие улыбались, здоровались, некото-рые смотрели на нее с нескрываемой симпатией. Ей, конечно, как и любой женщине, это было приятно, не более. И вдруг этот взгляд... Он не был восторженным, не был изучающим, он пронзил ее. Она даже не спросила, кто этот мужчина, что он здесь делает. Это было неважно. Лишь потом узнала, что

47

у них на заводе новый главный инженер. А через несколько дней, стараясь скрыть охватившее её волнение, стояла в его кабинете.

Но всё уже произошло, произошло в то первое мгновение в ее душе, и она точно знала, что и в его душе тоже. Каждый день они летели навстречу друг другу, хоть это были мимо-летные встречи. Просто пройти рядом, коснуться рукавом или хотя бы улыбнуться друг другу… Он зачастил к ним в цех. Еще издали смотрел на нее, их взгляды встречались. И она таяла, растворялась... Так продолжалось довольно долго.

Однажды он вызвал ее к себе.– Вы поедете со мной в командировку, – то ли спросил, то

ли приказал.– Да, конечно…И вот уже стучат колеса поезда, но еще громче стучат их

сердца. Эти несколько дней перевернули всю ее жизнь. Она не знала, что любовь может быть такой, не знала, что можно так любить. Когда каждая клеточка твоего любимого – это твоя клеточка, когда тебя просто нет, и ты вся растворилась в нем, когда, окольцованная его сильными руками, летишь по бескрайней вселенной на крыльях любви.

Тогда она была на пороге тридцатипятилетия. Любимый женский возраст Овидия. «Женщина становится женщиной, лишь семь пятилетий прожив», – писал древнеримский зна-ток амурных дел.

В день рождения любимый подарил ей тридцать пять роз, невозможно красивых, и сказал, что каждый год будет при-бавлять к букету по одной. Количество роз дошло до сорока пяти.

Как трудно было ей в эти годы разрываться между своей внезапной любовью и семейным долгом. Да и он ведь не был свободен. Они воровали любовь у своих близких. Пусть это были всего лишь маленькие по времени кусочки, но в душе

48

у каждого их любовь занимала слишком много места. И они боялись, что всё может открыться, ведь вместе быть они не могли. Ее мальчики так любили отца, так дружили с ним, разве они поняли бы ее в этом возрасте, разве простили бы? Да и он сразу сказал, что не может сейчас оставить жену, кото-рая очень больна.

– Наступит день, и мы обязательно будем вместе, – говорил он.

И этот день наступил. У неё не было никаких предчув-ствий. Придя на работу, она, как всегда с нетерпением, ждала встречи с ним. Он был уже директором завода. Пробежав по цеху, она заторопилась на утреннее совещание. Навстречу, запыхавшись, спешила знакомая сотрудница.

– Вы слышали, какое несчастье?– А что именно?– У директора умерла жена.«Господи! У него умерла жена?!»Как она плакала в этот день! Она и сама не понимала, что

оплакивает – смерть его жены или свою любовь. Она чув-ствовала, что очень скоро перед ней встанет нелегкий выбор. И это «скоро» наступило даже быстрей, чем она думала. Через два месяца он попросил ее переехать к нему. Она не могла так резко разорвать свои семейные узы. И он решил, что она не любит его. Не понял, что она не может разрезать сердце пополам, что больше жизни любит своих сыновей и поэтому не может навредить им, ведь они сейчас в таком сложном возрасте. Почему он этого не понял?

Он сказал, что ему будет больно видеть ее каждый день.– Что ж, я перейду на другую работу.– Не надо, у меня есть возможность уехать за границу.

Раньше я не хотел, но сейчас это будет для нас лучшее реше-ние.

И он уехал.

49

Она продолжала жить, но только внешне, внутри у нее что-то оборвалось. И образовалась пустота, зияющая черная пустота, какая может быть только за гранью жизни. Лишь через несколько лет она стала затягиваться чем-то зыбким и непонятным, как закрывается ряской долго не чищенный пруд.

Иногда ей рассказывали о нём общие знакомые. Он при-сылал друзьям письма, в которых сообщал о своей жизни: о том, что женился, что живет очень обеспеченно и не жалеет, что уехал из страны.

Да и у нее всё вроде бы нормализовалось. Сыновья выросли. Старший женился и подарил ей внуков. Младший заканчивает институт. Ей было для кого жить. Она не одинока, нужна семье. А значит, надо жить...

Какое счастье, что эти пятьдесят пять роз скоро завянут!Господи! Ну как же она будет выбрасывать эти пятьдесят

пять роз?!

Двое

Сквозь поредевшую листву деревьев ласково светило клонящееся к горизонту солнце. Так неназойливо оно может светить лишь осенью на закате. Последние дни бабьего лета потихоньку снимали с деревьев их пёстрый ярмарочный наряд, и он с каждым днём становился всё прозрачней. Осень небрежно сбрасывала надоевшее платье к ногам, и оно пре-вращалось в пушистый, шуршащий ковёр.

Круглоносые туфельки с удовольствием погружались в эту мягкую рыхлость и, поочерёдно выныривая из неё, подни-мали умирающие листья, словно желая оживить их, соеди-нить в танце с родичами, летящими сверху.

50

«Как жаль, как жаль», – тихонько шептала обладательница туфлей. Это была немолодая, но довольно статная женщина. Её русые с проседью волосы выбивались из-под небольшого берета. Одной рукой она поправляла непослушную прядку, а другой опиралась на руку идущего рядом мужчины.

Он посмотрел на неё вопросительно:– Ну и чего тебе жаль?– Жаль, что самое красивое время года так быстро заканчи-

вается. Ну и, в общем, всё…– Что всё?– Всё хорошее заканчивается быстро.– А что хорошее?– Старость моя.– Что ты несёшь! Разве старость бывает хорошей?– У кого что хорошее. У кого юность, у кого зрелость, а у

меня старость.– У кого и ничего хорошего.– Так не бывает.– Бывает, только поздно понимаешь. В юности гонялся за

женщинами, в зрелости за карьерой, а в старости за мной гоняются.

– Кто? Женщины или карьера?– Болезни.– Болезни – это наши грехи.– Видать, их у меня много.– Не ворчи. Посмотри лучше вперёд. Красота-то какая! – От этого ещё тоскливей – нас не будет, а всё это останется.– Просто ты сегодня встал не с той ноги.– А с какой надо? Ты мне утром шепни на ухо, чтоб я не

перепутал, – сказал он уже более миролюбиво и слегка усмех-нулся.

– Устал, наверное? – спросила женщина. – Пойдём, поси-дим вон там.

51

Они подошли к старой, покосившейся скамейке. Женщина достала из сумочки газету и постелила её на сиденье. Муж-чина сел и, посмотрев влево, увидел лежащую на скамье ученическую тетрадь. Ветер тихонько перебирал странички в косую линейку, исписанные неровным, неряшливым почер-ком.

Поёжившись, мужчина опять нахмурился.– Что-то не так?– Холодно, дует с Волги.Женщина подняла воротник его куртки и стала плотнее

повязывать вокруг шеи шарф.– Что ты, как маленького...– А мужчины до старости мальчишки, повзрослеть не дано.Улыбнувшись, она снова потянулась к нему. Но он сердито

отодвинул её руку.Она взглянула на него укоризненно:– Подвинься, я сяду с этого края, чтобы не дуло.– Здесь занято, – сказал мужчина и опять посмотрел на

тетрадь.Вздохнув, женщина села на другом краю скамейки и отвер-

нулась. На её глазах заблестели слёзы.Мужчина чувствовал, что обидел её, но упрямо молчал,

несмотря на то, что в душе поднимались угрызения совести и от этого было неуютно и даже слегка покалывало где-то за грудиной. «Ну что я, право, злюсь? Ведь не она виновата, что чувствую себя я сегодня отвратительно после вчерашнего телефонного звонка. И рассказать ей не могу, что наконец-то соизволила позвонить жена, но волновало её не столько состояние моего здоровья, сколько то, где и с кем я живу так долго и что собираюсь делать с квартирой и дачей». Но тут же, оправдывая себя, подумал о женщине: «Эта её назойливая опека уже достала. Ходит за мной, как нянька. Что я, малень-кий?»

52

А женщина видела перед собой грязную больничную палату с обшарпанными стенами, чувствовала зловоние сме-шанных запахов лекарств и испражнений. И снова будто бы споткнулась о взгляд мужчины, лежащего в мрачной палате с одной-единственной койкой. Ей тогда показалось, что он смотрит на неё, но она ошиблась: мужчина смотрел в никуда, сквозь неё.

Она сделала несколько шагов и остановилась, как вкопан-ная.

– Господи… Господи… – прошептала она.Ноги подкосились, и она опустилась на стул у стены. Мысли

путались: «Он или не он?» Через несколько минут подошла к дежурной медсестре.

Та, улыбнувшись, поинтересовалась:– Вы снова к подруге?Женщина машинально кивнула, а потом спросила, как

зовут мужчину из седьмой палаты.– Парализованного? – переспросила медсестра. – Алексей

Петрович.– Он – парализованный... – чуть слышно прошептала жен-

щина.– Вы его знаете? Он здесь давно. Родственники забирать не

хотят, поэтому оформляем в дом инвалидов.– Господи! Спаси и сохрани! – опять прошептала женщина.– Его многие знают, был известный человек, но вот заби-

рать некому, – рассказывала медсестра.Подробности не сразу дошли до сознания женщины.

В голове крутилась лишь одна мысль: «Как помочь?»На другой день, договорившись с лечащим врачом, она

пришла к нему под видом санитарки. Алексей Петрович не сразу узнал её, да это и не удивительно. Небольшой эпизод их встречи так мало значил в череде событий его яркой запол-ненной жизни. Но в её памяти эти несколько дней остались

53

навсегда. За долгие годы ни одна новая встреча не стёрла, не отодвинула и даже не сделала менее значимым их, со сто-роны казалось бы, маленький роман. Память снова и снова возвращала его улыбку, руки, голос, а главное – то чувство уверенности и надёжности, которое обретает женщина рядом с настоящим мужчиной.

И вот теперь он лежал перед ней беспомощней малень-кого ребёнка. Она меняла ему постельное бельё, предвари-тельно постирав его дома, кормила с ложки, подавала утку. До блеска отмыла палату. Заставляла выполнять все проце-дуры, назначенные врачом.

Сначала Алексей Петрович был безучастен и пассивен, затем она стала замечать, что его глаза оживают, в них посе-лилась надежда.

А он удивлялся, как изменилось всё с появлением новой санитарки:

– Вот что значит человек на своём месте, я всегда об этом говорил. Главное, работать надо с душой.

Она и не отрицала, что работает с душой, но он не дога-дывался, что даже не за нищенскую ставку санитарки, а абсо-лютно безвозмездно. Хорошо ещё, что лежал он один, а то бы пришлось ей ухаживать за целой палатой, чтобы не вызвать у него подозрений. В прошлом высокое положение в обще-стве пока определяло его статус здесь, в больнице. И всё же было очень странно, что такого известного человека почти никто не навещает. Как-то она не выдержала и спросила его об этом.

– Давно я здесь... Сначала посетителей было много, все спешили показать своё участие. Но когда стало ясно, что к прежней работе я уже не вернусь, сослуживцы стали ходить всё реже, за исключением некоторых, кстати сказать, тех, кого я не считал близкими людьми.

– А семья?

54

– Дети живут за границей, и жена почти всё время прово-дит у них. Ей там всегда нравилось больше, да и предлог есть – помогает управляться с внуками. Хотя какая из неё нянька! С детьми занимаются воспитатели. А меня вот брать не торо-пятся. Говорят, нужен профессиональный уход. Ну да Бог с ними...

– А здесь у вас есть родственники, друзья?– Поднимаясь в гору, ты становишься всё более одиноким.

Друзей не приобретаешь, а теряешь. Чем выше, тем более узкой становится тропинка, по которой ты идёшь, и на ней всё меньше близких людей. Ты идёшь, пьянея от головокружи-тельной высоты, а потом…

– Что потом?– Чем выше, тем тяжелее, а вернее, убийственнее падать.Она взяла его за руку, погладила:– Голубь ты мой сизокрылый. Больно-то тебе как...Алексей Петрович вздрогнул:– Меня так называла только одна женщина.– Ты помнишь?– Я помню…Он внимательно посмотрел на неё:– Зинаида? Так это ты? А почему ты здесь работаешь?– Ну, работой это трудно назвать…– Для тебя – конечно. У тебя хорошее образование, ты –

прекрасный специалист, я помню. Что случилось?Она молчала. Он по-прежнему внимательно смотрел на

неё:– Кажется, я начинаю понимать. Ты здесь из-за меня. Но как

ты узнала?– Случайно.Он потянулся, превозмогая себя, чтобы достать губами до

её руки, и не смог. Но она поняла, что означало это его дви-жение.

55

...А потом были два долгих года, которые она полностью посвятила ему. Горы перечитанной литературы, советы с луч-шими специалистами. Трудные упражнения, которые они сначала делали вместе. И вот, наконец, Алексей Петрович начал потихоньку передвигаться. На первых порах с её помо-щью, затем с палочкой. Летом стал ходить самостоятельно. А последние две недели даже подставляет ей руку, чтобы она опиралась на него. Это же счастье, думала она. Но почему же он такой хмурый сегодня, а главное, за что обижает её?

Мучительные раздумья обоих были прерваны какими-то посторонними звуками. Около скамейки стояли двое – маль-чик и девочка, по виду не больше чем первоклассники, со школьными рюкзаками за плечами. Мальчик был хруп-кий, подвижный, с озорными тёмными глазами. Девочка на первый взгляд выглядела старше его. Из-под яркой вяза-ной шапочки выбивались озорные светлые кудряшки, но выражение лица было строгим. Она явно подражала учи-тельнице.

– Дядечка, отдайте тетрадку, – сказала девочка.– Какую? – рассеянно спросил Алексей Петрович и тут же

спохватился: – А, это ваша?– Это – его, – сказала девочка и показала на мальчишку. –

Он её выбросить хотел, а я его ругаю.– Она всё равно плохая, – сказал мальчишка, – надо её

разорвать.– А я ему говорю, что рвать и выбрасывать тетрадки нельзя.

Надо просто переписать то, что плохо получилось. – И, опять подражая кому-то взрослому, добавила: – Готовиться нужно к школе как следует.

– Отстань, – разозлился мальчишка, – сам знаю!Он потянул из рук девочки тетрадку.– Я бы переписала тебе, – надула она губы.– Сам перепишу.

56

– Правильно, – вмешался Алексей Петрович, – настоящий мужчина должен всё делать сам. Но тараторку ты не обижай, ведь она тебе помочь хотела. Подойди ко мне, кое-что скажу по секрету.

Он что-то шепнул мальчику на ухо. Тот хмыкнул:– Понял, понял...– Ну, тогда бегите, – подтолкнул его Алексей Петрович.Мальчик и девочка быстро зашагали по аллее.– Что ты ему сказал? – спросила женщина.– Это наш мужской секрет.– Понятно, – усмехнулась она. – Секрет, как нас, женщин,

вокруг пальца обводить.Он покачал головой:– Глупая, вопрос в другом – как остаться мужиком. Женщина внимательно посмотрела на него. Перед ней

сидел тот прежний – самый надёжный, самый сильный – её любимый мужчина.

– Голубь ты мой сизокрылый, видать, я и правда глупая.– Да что ты, Зинуля, я сам сегодня что-то не того. Пошли

домой, родная.Они встали со скамейки. Он подал ей руку, и она оперлась

на неё.Как жаль, подумал он, что так поздно понимаешь, что

самое главное в женщине – это верность. А она вдруг поняла, что впервые за долгую жизнь может

позволить себе быть слабой и беззащитной, и даже глупой, в конце концов.

...Они шли под тихий шелест падающих листьев. Сквозь ажурные силуэты полуобнажённых деревьев светило заходя-щее солнце. Его лучи золотыми брызгами ложились мужчине и женщине на плечи, согревая их.

Мы НужНы ДруГ ДруГу

Часть 3

58

59

сонька синцова

Тяжелая клетчатая сумка на колесиках катится по асфальту, то и дело спотыкаясь. Пожилая женщина с ухоженным, прият-ным лицом, скрывающим её возраст, толкает сумку впереди себя. Она идёт очень неуверенно, на дороге ей всё время попадаются какие-то непонятные темные и глубокие ямки. Она то и дело останавливается и, осторожно ступая, подходит к передним колесикам сумки. Когда ямки сами собой исче-зают, женщина, покачав головой, снова берётся за ручку. Ред-кие прохожие смотрят на неё недоумённо или раздраженно и спешат обойти. Она идёт дальше, задумчиво глядя вперёд, и успокаивает себя: «Уже совсем недалеко, как-нибудь дойду до дома». Назвав так место, в котором живёт, мысленно тут же себя одёргивает: «До дома? Где же он, мой дом?»

Та квартира, в которой она живёт сейчас, совсем не похожа на её родной дом, где ей знаком и дорог каждый уголок. Там было большое уютное кресло, абажур, свисающий над сто-лом, и огромные стеллажи с книгами. Дом, в котором она каждый вечер ждала своего мужа, в котором журчал голосок её сынишки, постепенно, с годами, приобретая глухие муж-ские интонации и хрипотцу. Там часто открывались двери для многочисленных гостей, стол ломился от вкусных блюд, умело и с любовью приготовленных. В просторном зале гостей ждали дружеские объятия, улыбки, интересные разговоры и

60

любимые мелодии, наигрываемые на фортепьяно, которые сливались с родными голосами, поющими русские и грузин-ские песни. «Тбилисо» плавно переходила в «Подмосковные вечера», а «Сулико» уступала место «Катюше». Так же гармо-нично переплеталась и речь – то русская, то грузинская. Когда она подходила к мужу, беседующему со своими друзьями на родном грузинском, все сразу переходили на русский. Хотя за долгие годы жизни в Грузии она хорошо освоила язык, счи-талось неудобным в её присутствии говорить не на русском: вдруг Аннушка чего-то не поймет? Муж души в ней не чаял, друзья любили и уважали. И так ладно всё было в их жизни, что, казалось, и семья, и всё, что её окружает, будет вечным и нерушимым.

Беда пришла нежданно. Скоропостижно скончался муж, и следом развалился Советский Союз. Задыхаясь от горя на обломках прежней жизни, она поняла, что была всего лишь гибким вьюнком, обвивавшим могучее дерево. Упало дерево, а её понесло ветром, и она никак не могла зацепиться за эту сухую, каменистую и, как оказалось, чужую почву. Кругом вражда, ненависть, война... Иногда ей в голову приходила пугающая мысль: «Может, и хорошо, что любимый не видит всего этого…»

Она всё яснее осознавала, что надо возвращаться на родину. И вот совсем недавно решилась оставить всё – могилу мужа, книги, квартиру, вещи... Книги, которые они собирали с такой любовью, оказались ненужными в новой Грузии. Рус-скую классику, да ещё на русском языке, никто не хотел поку-пать. Разноцветные, в красивых переплётах книги были уло-жены в коробки, стоящие по всей квартире.

Новые хозяева спросили её: – Что это за книги?– Это русская классическая литература. Возьмите, я не

смогла их продать, а выкинуть не поднимается рука.

61

– Зачем они нам? – Тогда выкиньте сами. И она в последний раз перешагнула порог своего дома...Как сегодня выглядит её дом? Где книги? Может быть, сго-

рели в эту холодную зиму без тепла и света?.. Колёсики дребезжат, перепрыгивая через чёрные тре-

щинки асфальта. Трещинки становятся всё шире и шире. «Опять яма? Какая она чёрная и глубокая! Эту уже не обой-дёшь».

– Ха! Ха! Ха! – засмеялись две джинсовые юбочки.– Наверное, я сказала про яму вслух, – прошептала жен-

щина. – Бабка, ты что, спятила? – подтвердила её опасения гряз-

ная кроссовка, упёршаяся в колёсико сумки.– Женщина, ну что вы встали поперек дороги, не пройти

ведь, – нараспев проговорила остроносая туфелька.– Сидели бы вы дома, бабуля, – проворчали светлые со

стрелками брюки.– Простите, пожалуйста, я вам мешаю, – тихо сказала жен-

щина.– Да уж, понаехали тут. Голос, раздавшийся сверху, напоминал шипение змеи.

Женщина вздрогнула и подняла голову. От обиды у неё задро-жали губы:

– Почему же понаехали? Я вернулась домой. Отсюда по комсомольской путёвке уезжала на новый текстильный ком-бинат в Грузию. Страна тогда была общая. Сколько нас таких уехало! А сейчас нам там места нет. И здесь мы чужие, – с горечью прошептала она.

– Бабушка, давай я тебя провожу, – чья-то тёплая рука дотра-гивается до её плеча. Голос мягкий, совершенно не вяжется со стоптанными туфлями и нелепым длинным подолом.

62

Женщина приподнимает голову навстречу открытой улыбке, беззащитной и глуповатой. Такая знакомая улыбка, такое знакомое, родное лицо Соньки Синцовой.

– Ой, Сонечка, это ты?!– Нет, бабушка, меня Санькой зовут. Держись за меня,

я сумку повезу.Сумка бодро бежит впереди, а женщина более уверенно

идёт, опираясь на руку рослой девчонки лет четырнадцати. А может, она просто выглядит подростком? За этим лицом, сразу выдающим умственную отсталость, трудно разглядеть возраст. Но как легко и надёжно рядом с ней. Куда-то сразу подевались чёрные ямки. Иногда под ногой что-то попада-ется. А, это шишки!

…Они идут тёмным незнакомым лесом. Уже глубокая ночь. Как они сюда попали? Заблудились? Её привела сюда Соня? Нет, конечно, виновата не Соня. Она сама захотела в ту дале-кую деревню с большой красивой церковью. Бабушка водила её к доброму батюшке-священнику, который угощал вкусным вином, и ей так захотелось снова сходить туда. Соня сказала, что отведёт её, но дороги она не знала.

Соседская девочка Соня Синцова была её ангелом-храни-телем (сегодня сказали бы – телохранителем). Рослая и силь-ная, она сопровождала её повсюду, охраняла от всех детских бед и обид – дёрганий за косичку, нечаянных подножек, пулек от рогатки.

Она была старше Ани на три года, но в школу пошла с ней вместе. В то далёкое время специальной школы для таких, как Соня, не было, а в обычной учиться она могла. За год с помо-щью Ани выучила лишь несколько букв, но упорно ходила вместе с ней в один класс и садилась за одну парту.

Наверное, вместе они выглядели очень нелепо: худенькая, маленького роста восьмилетняя ухоженная девочка и крупно-телая, выше её на целую голову, девчонка с глупой доброй

63

улыбкой, всегда несуразно одетая. Многие, встречая их, улыбались, но постепенно все привыкли к этой неразлучной паре.

Случалось, Сонина опека была излишне рьяной. Однажды Аня заснула прямо на уроке, не выспавшись из-за пожара на их улице. К ней подошла учительница, но Соня, загородив подругу, потребовала: «Не тронь, пусть спит». И учительница, улыбаясь, отошла.

Аня была шустрой девочкой, любила попроказничать. Доставалось за эти проказы всегда Соне, но она никогда её не выдавала. И вот сейчас, когда они плутают по тёмному лесу, Ане не страшно, ведь рядом с ней Соня! Вот уже и светает, видны знакомые дома. Скоро они подойдут к своей улице...

– Анечка, смотри, вон твой дом.– Сонь, твоя тётка на крыльце стоит. Попадёт тебе, навер-

ное.– Не переживай, Анечка...Издалека слышится визгливый голос Сониной тётки:– Ой, Господи, что за наказанье эта Сонька! И зачем ты

только на свет родилась такая? Вот брат-то тебе задаст!Рядом у забора стоит их сосед, качая головой. Он держит

в руках газету. Чёрные круглые очки привязаны белой резин-кой-вздёшкой к затылку. Рот закрыт газетой, из-за неё торчат уши, и поэтому кажется, что говорят они:

– Правильно делали в древней Спарте: как родится боль-ной или урод – его со скалы. Вот и были там одни здоровые.

– Так ведь она тоже здоровая, только дура! – кричит тётка.– А зачем таким жить? Одни проблемы с ними.Сонька сжимается и, кажется, становится меньше ростом. «Это Соня-то не должна жить? – Негодование буквально

распирает Аню изнутри. – Сколько плохих людей вокруг, а она добрая, никому не делает зла. И пусть за год научилась читать лишь несколько слов – ничего, я буду с ней заниматься».

64

...Сумка спотыкается о трещинку асфальта.– Санька, паразитка, ты куда запропастилась!Визгливый голос так похож на крик Сонькиной тётки.Рослая девчонка вздрагивает и останавливается.– Спасибо, Сонечка. На тебе конфетку.Женщина наклоняется к сумке.Беззащитная, глупая улыбка отодвигается. Длинный, неле-

пый подол скользит по лицу женщины. Стоптанные туфли уже на другом краю тротуара...

– Бабусь, ну куда ты запропастилась? Мы уже волнуемся. Опять ты одна ходила за покупками! Подождала бы, сходили бы вместе.

Колёсики сумки стучат по лестнице и, скрипнув, останавли-ваются у коричневой двери.

– Ну всё, бабусь, мы дома.– Да, да, внучек, дома, – послушно кивает головой женщина.

Манька-навозница

В доме пахло пирогами. Этот приятный аромат, который ни с чем не спутаешь, щекотал Ксюше нос, и, хоть просыпаться не хотелось, желание попробовать тёплого пирожка одержало верх.

– Бабулечка, – подкралась она к бабушке, возившейся около противня с пирогами, – дай пирожок!

– Кыш! – шутливо погрозила бабушка. – Сначала иди умойся, озорница.

– Сейчас, сейчас! Я быстро...Бабушка положила на тарелку пироги, достав их из-под

полотенца, и вылила из банки в кружку остатки молока.

65

– Завтракай давай да сходи за молоком к Маньке-навоз-нице, а то родители придут, а молока-то и нет.

Пироги без молока были вкусными только наполовину, это Ксюша, хоть и было ей восемь лет, прекрасно понимала. Да и перечить бабушке бесполезно. Она натянула курточку, взяла в руки трёхлитровый молочный бидон и отправилась на сосед-нюю улицу. Там в ладном, просторном доме жила семья, у которой была корова. В частном секторе на окраине города некоторые домохозяйки держали скотину, правда, год от года желающих заниматься этим хлопотным и затратным делом становилось всё меньше.

За молоком Ксюша ходила не первый раз. Хозяйка, при-ветливая женщина в ослепительно белом фартуке, всегда приглашала её зайти в дом. В доме всё сверкало чистотой, и Ксюша про себя каждый раз удивлялась: «Почему же тётю Маню все Манькой-навозницей зовут?» Конечно, не в глаза, но так звала её вся округа – и взрослые, и дети.

Сейчас Ксюша в ожидании, когда нальют молока, сидела на мягком стуле, болтая ногами, и разглядывала фотографии на стенах.

Хозяйка вошла с бидоном и подала его девочке:– На, неси бабушке молоко. Да вот, возьми сахара варёного.Сахар был удивительно вкусный, мягкий, с хрустящими

орешками.– Спасибо, тётя Маня.Дойдя до двери, Ксюша остановилась:– И всё же я не понимаю...– Чего ты, Ксюшенька, не понимаешь?– Почему вас все навозницей-то зовут? Какая же вы навоз-

ница!– А! Вон в чём дело… Да ладно, пусть зовут.– Так ведь обидно!

66

– Обидно? Когда-то было обидно, – усмехнулась женщина и погладила девочку по голове.

«Да, – подумала она, – а ведь мне было лет-то приблизи-тельно столько же, когда с лёгкой руки дядьки Степана при-клеилось ко мне это прозвище».

А как она ждала своего геройского дядьку! Все уж, кто выжил, вернулись с войны, а он всё продолжал служить где-то в Германии. И вот пришло письмо, что дядя Степан едет в отпуск. Засуетилась мать, лучшие припасы из закромов повытаскивала. Степан единственный из её братьев живой-то остался. Поехала на станцию его встречать, а Ксюше наказала никуда не уходить. Ребята соседские тоже у дома толкутся, ждут... Как же, герой едет!..

Слез дядька с телеги и к ребятишкам:– Ну, где тут моя Манька-навозница?Ох, как обидно ей стало, заревела, а детвора смеётся.

Взрослые шикнули, конечно, но прозвище как будто при-липло. Дядька потом и гостинцы, и подарки ей суёт, а она не идёт к нему, и всё. Мать кое-как смогла дочку успокоить, но пришлось рассказать ей то, что и самой вспоминать было страшно.

...Война накрыла белорусскую деревню неожиданно. Эва-куироваться не успел почти никто, да и большинство мужчин мобилизовать тоже не успели. Куда же им было деваться? Конечно, в лес, к партизанам. Леса рядом глухие, фашисты в них соваться боялись. А вот партизаны покоя захватчикам не давали. Фашисты отыгрывались на мирных жителях: то одну деревню спалят, то другую… Не жалели ни стариков, ни детей... Когда удавалось, партизаны предупреждали населе-ние о приходе карателей.

Лютый мороз стоял в январе сорок второго года. Пере-метало. Снегов навалило до верхней перекладины плетня. Под самое Рождество рожала в белорусском селе женщина.

67

Девочка родилась ещё от довоенных сладких весенних ночек, первенец в молодой семье. Муж пришёл из отряда, чтобы побыть рядом с женой, отпустил его командир.

Только обмыли ребёнка да завернули во всё чистенькое, бегут из отряда связные, среди них и дядька Степан.

– Быстрей собирайтесь! Каратели вот-вот нагрянут!Жители, а их в деревне не так уж много осталось, почти

все собрались у околицы. Совсем маленьких детей не было, только новорождённая.

– Не брать! – приказал командир. – Плачем выдаст ребёнок, не уйдём.

Ох, как закричала мать! Прижимает кулёчек к груди – не оторвать. Оторвали...

Рядом была куча навозная. Муж, почти не глядя, сунул туда малышку:

– Пусть уж лучше сама помрёт, чем фашисты надругаются. Три дня укрывались селяне в лесу. Потом партизаны тех,

кто не остался в отряде, назад проводили. Идёт домой женщина. Идёт, как в тумане. Белый свет ей не

мил. Совсем молодая, а из-под платка седая прядка выбилась. Муж её успокаивает:

– Ладно, Варвара, не рви душу. Будут у нас с тобой ещё дети. Пойдём малышку похороним.

Дымится ещё деревня, а они не к дому идут, а к навозной куче. Сунул муж руки в навоз, достаёт девочку, а она живая! Живая! Назвали ее Марией, в честь матери Христа. Светом в окошке для Варвары она была – доченька её единственная. Муж под самый конец войны погиб, уже в армии, и больше замуж она не выходила. Сохранил Господь ей дочку, не дал прожить в одиночестве жизнь.

...Смотрит Мария на соседскую девочку, улыбается:– Это хорошо, Ксюшенька, что у тебя сердечко жалостливое.

Только не обижаюсь я на людей, ведь навоз меня спас.

68

Посадила девочку рядом с собой, рассказала ей свою исто-рию, да так, чтобы не очень страшно было, а только удиви-тельно.

Красногорье

«Жу-жу-жу», – назойливо жужжит над ухом муха. Хочется отмахнуться, но никак не получается. Муха, ловко увернув-шись, взмывает вверх. Крылья, переливаясь перламутром, вспыхивают разноцветной радугой, яркой, как дуга сварки, ослепившая случайного зеваку.

Настя невольно зажмуривается от режущего глаза света. Нет! Это не муха. Это маленький самолётик набирает высоту, а она, прильнув к окну, смотрит на огромную серебристую змею реки, извивающуюся среди полей и лесов. Через неко-торое время водная гладь исчезает в поглотившей её зелени. И у Насти возникает ощущение, что она летит не на самолёте, а на пушистом зеленом ковре. Неожиданно ковёр обрывается, и ей открывается панорама большого села в виде квадратов и прямоугольников огородов, паутинок расходящихся в разные стороны тропинок, заплаток разноцветных крыш. Пыльная серо-жёлтая дорога делит село на две части. Это – Красного-рье.

– Красногорье! – кричит из кабины пилот.«Вот и прилетела», – думает новоиспечённый молодой

специалист. «Ответственная работа, самостоятельная, – вспо-минает Настя слова строгого мужчины из комиссии по рас-пределению, – но, я думаю, вы справитесь». Чтобы не выдать охватившую ее тревогу, она напускает на себя строгость и сте-пенность, которая никак не вяжется с широко распахнутыми

69

серыми глазищами и пушистым ореолом русых волос вокруг круглого лица.

– Ну, девонька, прилетели, – откуда-то издалека доносится голос пилота.

И снова «жу-жу-жу...»Внезапно Настя понимает, что это звонит телефон, а над

ней стоит её хозяйка, бабушка Маша, и будит её:– Вставай, девонька, вставай... Из лесхоза звонили, несча-

стье там в бригаде.Тревога пробирается внутрь, под одеяло, и Настя быстро

открывает глаза:– Что-то случилось?– Парень один поранился, да, видать, сильно. Боятся тро-

гать, хуже бы не наделать. Надо осмотреть сначала.– Да, да... Я сейчас, быстро!..Настя вскакивает, на ходу натягивая одежду.– Потеплей оденься. Холодно, ноябрь на дворе.«Уже ноябрь, – промелькнула мысль, – три месяца я здесь».– Беги, девонька, к Степанычу, пусть лошадь запрягает.Держа в руках чемоданчик для экстренных случаев, Настя

бежала по чавкающей грязи к колхозной конюшне. Ездить на вызовы в ближайшие деревни ей приходилось уже не раз. Машину в таких случаях, как правило, не давали, и её неиз-менным сопровождающим был конюх Степаныч.

В маленьком оконце тускло светила лампочка. Пахло навозом, соломой и самогоном. Пофыркивание лошадей заглушал храп, напоминающий голоса нескольких громких, но расстроенных музыкальных инструментов.

Конюх Иван Степанович, или попросту Степаныч (имя к этому отчеству как будто и не полагалось), распластался на куче соломы.

– Степаныч! Степаныч! – трясла Настя за плечо вусмерть пьяного конюха. – Ну, миленький, ну, вставай, мне ехать надо!

70

– Хрм, хрм, – ничего не понимая и с трудом разлепляя глаза, бормотал конюх. На помятом лице торчали пегие волосы и прилипшая солома. Как только Настя отпускала его плечо, он снова валился навзничь. Отчаянье от бесполезности усилий разбудить конюха сменилось злостью. Настя схватила ведро с водой и плеснула Степанычу прямо в лицо.

– Бр! Бати-мати, ёшкин корень, сдурела, сука! – раздались любимые ругательства конюха, но глаза приоткрылись, и, по мере узнавания молоденькой и всеми любимой фельдше-рицы, на одутловатом лице появлялось выражение вины.

– Дочка, прости, не узнал, думал, жена Лушка, а это ты.– Я, я, Степаныч! Мне ехать надо, запрягай телегу!– Кудыть?– Так на дальний участок.– Дык, не проедешь.– Как не проеду?– Дык, развезло.– А что делать, Степаныч? Там раненый.– Токмо прямо на лошади.– Как на лошади?! Я не умею.– Чего уметь-то? Садись да поезжай. Лошадь сама довезёт.– Ой, Степаныч, миленький, как же я?– Да не боись, пойдём, до просеки провожу, а там прямком,

никуда не сворачивая. Ласточка смирная. Иди сюды, помогу сесть.

Настя нехотя подошла к лошади. Встав на кряжик, с тяжё-лым вздохом взобралась на спину Ласточки. Степаныч взял переминающуюся с ноги на ногу лошадь под уздцы и повёл к выходу из конюшни.

Дорога, покрытая хлюпающей коричневой жижей, упи-ралась прямо в лес. До рассвета было ещё далеко. Тёмная ноябрьская ночь изменила декорации, и лес представлялся сплошной мрачной стеной. У просеки Степаныч отдал Насте

71

уздечку. Сердце её сжалось. Старик почувствовал, что она боится.

– Не робей, девонька. Без седла-то не больно удобно, но ничего, как-нито доберёшься. А сумку повесь через плечо. На вот, ремень возьми.

Настя послушно перевесила через плечо свой чемоданчик. Степаныч подстегнул лошадь:

– Ну, пошла!Настя тоже толкнула лошадь ногами. Ласточка не спеша, но

уверенно зашагала, видно, маршрут этот был ей известен.Чёрная труба просеки всасывала в себя странный силуэт –

лошадь и маленькую сгорбленную наездницу. В лесу стояла бездонная тишина, которая поглощала даже размеренные шаги лошади. «Ну, чего тут страшного, лес и лес, – успокаи-вала себя Настя, но невольно прибавляла то, над чем раньше посмеивалась, слыша причитания бабы Маши: – Господи, спаси и сохрани!»

Ехать до дальнего участка было часа три. Постепенно тем-нота перестала быть такой густой, и Настя начала различать силуэты деревьев по бокам просеки. Чёрный туннель расши-рялся и становился светлее. Девушка облегчённо вздохнула, увидев впереди, словно на сцене за раздвигающимся зана-весом, какие-то строения и фигурки людей.

Настя подтолкнула лошадь, и та пошла быстрее. Люди, видимо, заметив её, побежали, и она услышала чей-то голос:

– Фельдшерица приехала! Встречайте скорей!У крыльца небольшого деревянного домика Настя спрыг-

нула с лошади и почти вбежала в настежь распахнутые двери.На постели, сильно перепачканной кровью, лежал моло-

дой широкоплечий парень. Он слабо улыбнулся ей, глядя вопросительно и с тревогой.

Настя стала осматривать его, осторожно освобождая от одежды. На лице были характерные синяки, выступающие

72

вокруг глаз. «Травма головы, только бы не перелом основания черепа», – забеспокоилась она. Опросив и осмотрев раненого, решила, что с головой всё не так страшно, но вот вместо рук у парня было кровавое месиво. Она ужаснулась. Два пальца висели, что называется, на липочке.

«Отстричь, обработать, зашить, забинтовать», – мысленно проговорила она про себя.

Парень как будто прочитал её мысли.– Пришей, как я без пальцев-то работать буду, – сердито

сказал он.– Ты что, сдурел? Чего тут пришивать? Она потянулась за ножницами. Парень дёрнулся, отодви-

гая руку, и грозно зарычал:– Уйди, не дам! Он приподнялся, но побледнел и откинулся на подушку.

В его глазах блеснули слёзы. Умоляюще глядя на девушку, он тихо прошептал:

– Пришей, Настенька...Чтобы успокоить его, она кивнула:– Лежи, не дёргайся. Сейчас пришью.Разложив инструменты, опять повторила заученную схему:

«Отстричь, обработать, зашить, забинтовать», но почему-то медлила. Ей вспомнился случай, который она видела на прак-тике. Парень с похожей травмой так же орал и никого к себе не подпускал. Хирург, махнув рукой, сказал: «Да пришейте, всё равно потом отстрижём». Чтобы отвязаться от парня, ему кое-как пришили три пальца. Но вот чудо – два из них при-жились!

И она решилась: была не была!Сделав обезболивающий укол, Настя аккуратно, кусочек

за кусочком, начала сшивать ткани. Потом осторожно забин-товала. Трудоёмкая работа продолжалась часа два. Когда она распрямила спину, то увидела, что рядом, затаив дыхание, сидят двое мужчин.

73

– Ну, ты, девонька, даёшь, – покачав головой, сказал тот, что постарше. – Прямо Пирогов, да и только.

– Да не Пирогов она, а доктор Айболит, который зайцу лапку пришил, – засмеялся тот, что помоложе.

Из-за занавески показалась женщина:– Иди, дочка, я тебя покормлю.– Сейчас, – откликнулась Настя. Она убрала инструменты и хотела отойти от кровати,

но острая боль c внутренней стороны бедер сковала её. Невольно ойкнув, она встала как вкопанная. Мужчины пере-глянулись:

– Что, девонька, отбила тебе Ласточка мягкое место? Как ты только без седла-то доехала?

Настя, с трудом переставляя ноги, с ужасом думала о том, как поедет обратно, да еще вместе с раненым.

Пожилой мужчина, бригадир, успокоил её:– Не переживай, дочка, до Красногорья поедете на телеге,

вон мороз-то какой ударил.Через несколько часов они двинулись в обратный путь.

Парень оказался на редкость терпеливым, дорогой почти не стонал и лишь благодарно поглядывал на Настю серыми зату-маненными глазами. Она понимала, что ему очень тяжело, и, ухаживая за ним, забывала о своих неприятностях.

Прошло немало времени, а Насте всё ещё было тяжело ходить, и она часто вспоминала это ночное путешествие. Хлопотная и ответственная работа не давала ей почувство-вать себя свободной ни днём, ни ночью. Она и не заметила, как пролетели два предновогодних месяца. Заканчивался декабрь, застеливший всё село белоснежными перинами и одевший на крыши домов и деревья пушистые шапки.

Приближался любимый Настин праздник – Новый год. Ей очень хотелось домой, к родителям, снова побыть малень-кой девочкой, о которой заботятся, которую любят и нежат.

74

Но оставить сельчан на выходные без фельдшера она не могла: мало ли что может случиться.

Настя собралась идти на встречу Нового года с подругами в сельский клуб и даже сшила нарядное платье, но мысли её были далеко. «Ничего, – успокаивала она себя, – вот отрабо-таю положенные три года и уеду домой». Подруга, которая зашла за ней, всю дорогу до клуба трещала без умолку, но Настя её почти не слушала.

У крыльца стояли весёлые молодые люди, почти всех она уже знала. «С наступающим!» – приветствовали их. Девушки вошли в клуб. Пахло хвоей, кругом были развешаны разно-цветные гирлянды и блестящая мишура.

Когда прихорашивались перед зеркалом, Настя вдруг уви-дела за спиной знакомые серые глаза.

– Ну, здравствуй, спасительница! – Вы уже в Красногорье? А я думала, вас ещё не скоро выпи-

шут из больницы.– Да уж больно мне потанцевать с тобой захотелось, – ска-

зал парень и подал ей руку.Свежие рубцы были ещё припухлые и красноватые, но все

пальцы на месте.– Сказали, надо теперь разрабатывать. Так что я к тебе

после праздника на приём запишусь. Можно?– Конечно, приходите. Только после праздника я ненадолго

хотела уехать.– Не отпущу, – усмехнулся парень.И он действительно никуда не отпустил её. А Красногорье

на всю жизнь стало для Насти родным домом. Изредка она вздыхала, вспоминая город. Иногда ей снился похожий на муху перламутровый самолёт, летящий над лесами и полями и уносящий её далеко-далеко... Но это был только сон.

75

Курский мёд

Среди маслянистых пятен, расплывшихся на сером бетон-ном полу, мелкого железного хлама и полуразвалившихся ящиков медленно плыли красивые замшевые сапоги на высо-ком каблуке и платформе. Закруглённые чёрные носики над-менно поднимались над кучами мусора и пренебрежительно переступали через них. Так же горделиво глядел вверх и кур-носый нос обладательницы сапог.

– Смотри, смотри! – толкала в бок Татьяна свою подругу.Валентина, красивая молодая женщина, стояла в окру-

жении нескольких мужчин и, не обращая внимания на эти толчки, что-то строго им выговаривала. Те слушали, понуро опустив головы, как провинившиеся дети. Валентина рабо-тала мастером на станкостроительном заводе, и в подчине-нии у неё были в основном мужчины, но они безоговорочно признавали профессионализм этой маленькой хрупкой жен-щины и уважали ее.

Но женщина всегда женщина, поэтому сапоги не остались без внимания Валентины.

– Да, вижу я, вижу, – наконец обернулась она к Татьяне. – И что?

– Что, что! Надька в Москву ездила. Ты же сама ей отгул дала, а нас с Лариской не пустила. Тоже мне подруга! Нам что, сапоги не нужны? Надька в ЦУМе купила. Сказала, привезли большую партию, будут всю неделю продавать.

– Ну так поезжайте и вы.– Когда?– Сегодня, как раз на выходные.– А билеты?– Купите перед отъездом. Ночь туда, день там, а вечером

обратно. Ещё и отдохнуть в воскресенье успеете.

76

– А если билеты не купим туда или обратно?– Да глупости, я сколько раз так ездила.– Вот и поехали вместе, сама говорила, что тебе тоже сапоги

нужны.– Ну, Татьяна, от тебя не отвяжешься. Ладно, поехали!Был короткий рабочий день перед выходными. Подруги

успели собраться и примчались на вокзал за час до отправле-ния поезда. Билеты они и правда смогли купить, но только в общий вагон.

Рано утром их встречала «дорогая моя столица, золо-тая моя Москва». Огромная толпа от Ярославского вокзала направлялась к метро, которое развозило многочисленный люд по разным уголкам мегаполиса. Кто ехал за продуктами, кто за одеждой, а кто совмещал походы по магазинам с посе-щением театров, музеев. Культурная программа была необ-ходимой частью организованных экскурсий, но и экскурсанты не прочь были пробежаться по московским магазинам.

«Сумочники» из провинции вызывали огромное не удовольствие москвичей, несмотря на то, что часто, купив вожделенный килограмм колбасы, приезжие с удивлением обнаруживали, что произведена она в их родном городе. Но ездить за ней почему-то приходилось в «дорогую столицу». Среди жителей близлежащих областей даже ходила шутливая загадка: «Длинненький, зелёненький, колбасой пахнет. Что это такое?» И если впервые слышащий её недоуменно разво-дил руками, загадывающий довольно хихикал: «Московский поезд».

Усталые и невыспавшиеся, подруги были у ЦУМа ещё до открытия, но, к сожалению, обнаружили, что желающих купить французские сапоги слишком много. Кто-то бойко выкрикивал номера, которые записывали на руках. Трёхзнач-ный номер, уже вплотную приближавшийся к четырехзнач-ному, особых надежд не сулил.

77

– Ничего, – успокоила подруг Валентина. – Достоимся, достанется и нам.

К вечеру они буквально валились с ног, спасало только то, что по очереди могли отлучиться, хоть немножко отдо-хнуть и перекусить. Но удача им всё-таки улыбнулась. Перед самым закрытием магазина желанные сапоги были в их руках. Правда, не французские замшевые, а финские кожаные, но тоже великолепные.

Окрылённые подруги рванули на вокзал в надежде на оче-редную удачу. Однако фортуна усмехнулась и покинула их. Билетов не было, и никто из проводников трёх безбилетниц брать не хотел. Когда они сообразили, что проситься нужно поодиночке, было уже поздно. Поезд дал гудок. А это был последний, самый поздний кинешемский поезд. И впереди – перспектива ещё одной бессонной ночи на вокзале.

Они расселись на широкой, до блеска отполированной лавке. Татьяна и Валентина то и дело вскакивали и шли то в буфет, то к расписанию. Лишь самая тихая и скромная из трёх подруг Лариса сидела в задумчивости.

– Девочки, – наконец промолвила она, – а у меня есть теле-фон москвича. Мы с ним в Плёсе познакомились.

– Интересно, когда это вы успели познакомиться, мы ведь там вместе были? – удивились подруги.

– Да так, случайно всё вышло, – промямлила Лариса.Расспрашивать о подробностях было некогда, и подруги

решительно приказали ей: «Звони».Лариса, покопавшись в сумочке, достала замусоленную,

сложенную вчетверо бумажку. Набирала номер Валентина, но, услышав длинные гудки, сунула телефон Ларисе.

– Алле, здравствуйте, – нерешительно промолвила она.Подруги толкнули её в бок.– Алёша, это Лариса из Иванова, мы с вами в Плёсе позна-

комились, – уже увереннее продолжала она. – Вы мне теле-

78

фон дали, сказали, что при необходимости могу приехать. Но только я не одна, а с подругами.

– А подруги тоже из Иванова и такие же красивые, как вы?– Ну, обо мне не мне судить, а подруги красивые.– Как я понимаю, ивановским девчонкам негде переноче-

вать?– В общем-то, да.– И где же вы сейчас?– На Ярославском. Вы говорили, что живёте недалеко.Они условились о месте встречи, и через двадцать минут

подруги уже стояли на привокзальной площади. Время было позднее, но народа сновало вокруг много. Они с интересом разглядывали проходивших мимо мужчин, а их интерес вызы-вал ответный. «Этот?» – спрашивали подруги Ларису. Но она только пожимала плечами.

Озябшие и усталые, они не на шутку рассердились.– Ты чего, Лариска, очумела? Стоим тут, как три тополя на

Плющихе, а ты всё «не знаю» да «не знаю»! – закричала на неё Татьяна.

– Действительно, Лариса, где твой знакомый затерялся? – более спокойно, но и более строго спросила Валентина.

И в этот момент раздался мужской голос:– Девочки, кто из вас Лариса?– Я! – моментально отреагировала она.– Привет, Ларисочка!– А вы Алексей? – спросила Валентина.– Предположим. Лариса ведь должна это знать.– Лариска, он ли?– Наверное.– Ну, ты даёшь! – вскипела Татьяна. – И что, мы пойдём

куда-то с этим «наверное»? – Ладно, девочки, не кипятитесь. Не съем я вас. Ну, под-

забыла меня Ларисочка, с кем не бывает. Темно, я в зимней

79

одежде. Замёрзли ведь... Я вас чаем напою. У меня мёд есть, из Курска родственники прислали.

– Всё, хватит! Пошли! – за всех решила Валентина.По дороге москвич шутил по поводу ивановских невест,

но, женщинам, продрогшим на осеннем, насквозь пронизы-вающем ветру, было не до шуток. К счастью, идти пришлось и правда недалеко. Уже не думая ни о чём, они с радостью переступили порог обычной московской коммунальной квар-тиры.

– Располагайтесь, девчонки, а я чайник пойду поставлю, – проводив их в комнату, сказал новый знакомый.

Вошли. Огляделись. Комната как комната: диван, два кресла, полированный стол, только вместо привычного сер-ванта и шифоньера новинка сезона – «стенка».

Скинув в кресло демисезонные пальто, подруги сели на диван. Валентина снова стала строго допытываться у Ларисы:

– Ну, узнала теперь своего знакомого? Он это?– Не уверена...– Как это, не уверена?Лариса молча пожала плечами. Татьяна снова закипятилась:– Ты чего, Лариска, очигарела?! Знакомый, знакомый, а

сама узнать не можешь!– Так, девчонки, темно же было. Мы случайно на берегу

Волги познакомились, в тот день, когда вас вызвали на работу.– Как познакомились? – спросила Валентина.– Близко.– Как это – близко?– Ну, как, как... Провели ночь, а на другой день он уехал.– Обалдеть! Нет, Валентина, ты послушай её – «ночь

провели». Вот тихоня! Настоящая «б», да ещё с большой буквы.

80

У Ларисы выступили на глазах слёзы. Обе её подруги замужем, у той и у другой маленькие дети, а ей в семейной жизни не повезло. С мужем прожили только год, и он ушёл к другой.

– Угомонись, Татьяна, ну что ты к ней пристала? Не видишь, она чуть не плачет? Хорошо тебе моральной быть с мужем под боком, а она уже сколько лет одна, – сердито одёрнула подругу Валентина.

В этот момент в комнату вошёл Алексей с подносом в руках, на котором стояли чашки и банка с мёдом.

– Чайник скоро закипит, девочки. А может, чего покрепче сообразим?

– Будем пить чай, – сердито буркнула Татьяна.– Чего это, Лариса, твоя подруга такая сердитая? А мне

говорили, что в Иванове девушки ласковые.– И кто это вам говорил? – ещё больше разозлилась Татьяна.

– Всё, как хотите, а я ухожу. За кого нас здесь принимают?Не успела она договорить, как в дверь заглянула пожилая

женщина.– Вадик, – обратилась она к парню, – твой чайник уже пере-

кипел, я его выключила.– Вадик! – почти хором воскликнули подруги. – А где же

Алексей?Женщина удивлённо посмотрела на них:– Так Алёшка уж неделю как в командировке.Подруги дружно вскочили и схватились за одежду. Но

хозяин стал их урезонивать:– Ну, куда вы, девчонки, среди ночи пойдёте? Алёшка – мой

друг. Ему много девчонок звонит. А тут из Иванова, из города невест. Вот я и решил посмотреть, что за невесты в Иванове.

– Посмотрел? – спросила Валентина.– Да. И подумал, что вы морозиться ночью на вокзале

будете? Так что, давайте знакомиться. Я – Вадим. А вы мне

81

уже, хочешь не хочешь, представились. – Он посмотрел на подруг с озорной и открытой улыбкой.

...Они пили чай с курским мёдом. Отогревшись в тепле, чувствовали себя естественно и просто с новым знакомым и даже смеялись над собой. За окном в ярком свете фонарей и витрин кружили снежинки, а улицы переметала позёмка.

И тёплые финские сапоги были, конечно, кстати.

«Француженка»

Корпоративная вечеринка не удалась. Вроде и праздник один из самых приятных – их профессиональный, к которому получили неплохие бонусы. Но всё было как-то не так. Не так, как прежде. Когда никто не держал камня за пазухой, никто никому не завидовал, во всяком случае, так явно, не подсижи-вал, не писал кляузы в вышестоящие инстанции, не поливал коллег грязью. Когда каждый знал, какая зарплата ему поло-жена государством, обижаться было не на кого. Зато сейчас подозрительности – хоть отбавляй: «Интересно, сколько у него в конверте? Ведь я работаю больше, чем он».

Когда-то единый крупный коллектив расползался на мел-кие междусобойчики. По отдельности каждый был вроде и неплохим человеком, а вот общей спайки не стало: куда-то исчезли дружелюбие, расположенность друг к другу. Перио-дически возникали склоки, сплетни, разборки – климат нака-лялся, потом всё затихало, и жизнь снова шла потихоньку, но скучно и неинтересно.

Вот и на вечеринке сидели, общались, говорили компли-менты начальникам. Чем больше начальник, тем слаще ком-плимент. И занимались этим «жополизством», как правило,

82

те, от кого можно было ждать самых больших гадостей и под-лостей. А как только высокое начальство удалилось, все стали потихоньку расходиться в разные стороны.

Марина стояла в гардеробе перед зеркалом.– Уже собираешься уходить? – спросила Лера, молодая

сотрудница их отдела.– А что тут делать? Все расползаются, как тараканы.– Да домой тоже еще не хочется, я и мужу сказала, что

приду поздно.– А ты его удиви.– Вот что против моих правил, так это делать такие подарки

мужу.– Вы о чём договариваетесь? Вроде третьего не хватает? –

присоединилась к ним ещё одна сотрудница их отдела – Вика.– Кому-то идти некуда, а кому-то куда-то идти не хочется, –

сказала Марина.– А может, сходим вместе куда хочется? Я сегодня тоже сво-

бодная птица.– Ну, ради такого невероятного случая, девочки, можно

позволить себе развлечься.Они вышли из душного помещения на свежий воздух, и

Марина с удовольствием подставила лицо приятному лёг-кому ветерку.

– Давайте пойдём в кафе на берегу, – предложила она.Женщины направились к расположенному неподалеку

торговому комплексу, при котором был бар с открытой веран-дой. Они выбрали столик поближе к парапету, откуда откры-вался великолепный вид на Волгу. На веранде было почти безлюдно, не считая столика в самом углу, за которым двое молодых людей пили пиво. Женщины окликнули официантку, которая обслуживала парней и совершенно не обращала на них внимания. Та кивнула им и, удаляясь в подсобку, на ходу бросила: «Сейчас…»

83

Марина, откинувшись в кресле, смотрела на переливающу-юся в лучах заходящего солнца водную гладь, не слушая бол-товню Леры и Вики, горячо обсуждавших рабочие проблемы.

«Господи, – думала она, – как же всё надоело. И почему люди не могут жить в мире и добре? Почему, если ты не кида-ешься на другого, чтобы его съесть, это воспринимается как слабость, и уже тебя норовят если не съесть, так хоть поку-сать? Почему сегодня наглость и беспардонность становятся нормой общения? А как уродливо выглядят властолюбие и пресмыкательство перед тем, кто выше тебя, особенно когда эти качества проявляет один человек. И везде так, даже здесь, где, казалось бы, главное – интересы клиента. Вот сидим за грязным столиком, никто к нам не подходит... Дождь начина-ется, и даже зонтик не хотят раскрыть, впору скандал подни-мать».

Словно угадав её мысли, женщины тоже завозмущались.– Ну наглёж, полчаса не выходит. Эй, где вы там! – перешла

на крик Вика.– Действительно обнаглели, – поддержала её Лера.– Merde!* – неожиданно для них, да и для самой себя воз-

мущенно произнесла по-французски Марина.Подруги удивлённо посмотрели на неё, ещё более изум-

лённым был взгляд вышедшей на крик официантки. Марина, поймав эти взгляды, решила поиграть. Она в совершенстве владела французским языком, была лучшей переводчицей в их конторе. И сейчас бросала растерянной официантке фразу за фразой, брезгливо указывая то на грязный стол, то на часы.

– Чего не сказали, что с иностранкой? – укоризненно ска-зала официантка. – На каком это она лепечет?

Вика и Лера, сообразив, что к чему, стали подыгрывать:– Она француженка.

* Дерьмо (франц.).

84

– Ой, извините, извините! Одну минуточку! Сейчас быстренько всё сделаем, – засуетилась официантка. – Что французы предпочитают из нашего меню?

– Что-нибудь французское, например жульен.В течение минуты был установлен большой зонт, закрыв-

ший их от моросящего дождика. Официантка сменила ска-терть. Ещё через несколько минут на столе появился аппетит-ный жульен в горшочках, и рубиновыми бликами заиграло в фужерах красное вино. Вика и Лера, улыбаясь, подмигнули Марине и с удовольствием прозвенели бокалами. Марина покачала головой, показывая, что поговорить с ними уже не сможет – нужно продолжать игру.

Из угла веранды на них заинтересованно глядели парни. «Француженка» им явно приглянулась. Один решительно направился к их столику:

– Девчонки, познакомьте с иностранкой.– А с нами? – игриво спросила Лера.– Своих нам хватает и помоложе, – пренебрежительно

хмыкнул парень.Оскорблённая его наглостью, Лера отвернулась, а Вика

ответила хаму в его тоне:– А нам и без вас всего хватает. Топайте отсюда! Она всё

равно ничего не понимает.Марина продолжала делать вид, что действительно

не понимает по-русски. Через несколько минут парни ушли. А вскоре, закончив трапезу и расплатившись с заискивающей официанткой, женщины спустились с веранды и направились в сторону автобусной остановки.

Быстро темнело. Они шли по пустынной улице, болтая и посмеиваясь над произошедшим. Неожиданно сзади резко затормозила машина, и из неё выглянул один из тех парней:

85

– Девчонки, хватит дуться! Ну, правда, познакомьте с фран-цуженкой. Как её зовут?

– Марина Петровна, – быстро ответила Лера и, поняв свою оплошность, ойкнула.

Парни хмыкнули, сидящий за рулём нажал на газ, и машина резко рванула вперёд.

– Ну вот, всё испортила, – сказала Вика, – можно было ещё поиграть до остановки.

Они опять о чём-то шумно заговорили, не обращая на Марину внимания. А её как-то разом покинула весёлость.

«Боже, – думала она, – ну почему всё так? Значит, будь я француженкой…»

Её мысли прервал хохот девчонок.– Будь ты француженкой, ты стоила бы дороже, – съехид-

ничала Вика.– Что ж мы себе цену-то такую низкую назначаем? – А кто его знает? – развела руками Лера.«А понять бы надо, – подумала Марина, – ведь от этого

многое в нашей жизни зависит».Тусклые фонари бросали тени на выбитый, потрескавшийся

асфальт дороги, по которому они шли. Иногда их обгоняли машины, и женщины прижимались к обочине. Перейти было некуда, тротуар, местами просто исчезающий, покрывали огромные лужи.

Дорога была для избранных.

86

Мы нужны друг другу

Серая дымка каракулевой папахой накрыла вершину горы. Вниз от неё на серпантин дороги, со всех сторон обвиваю-щий склоны, свисали бело-серые ленты тумана. На выступе скалы с противоположной стороны за небольшим валуном укрылись трое молодых ребят в камуфляжной форме. Двое лежали, смежив глаза, а третий пристально просматривал в бинокль окрестные горы.

Смуглый худенький паренек, поёрзав, тихо сказал:– Парни, жрать охота, сил нет. Ну, когда нас сменят? Комбат

совсем оборзел, вместо трёх уже пятые сутки здесь сидим.– Похавать, конечно, не мешает. Но вот затишье это, парни,

мне совсем не нравится, – откликнулся тот, что с биноклем.– Питьё-то хоть ещё осталось?– Канистра.– И то ладно, а то скоро подыхать здесь начнем.– Не каркай! Я же сказал, не нравится мне эта тишина, –

оборвал его тот, что с биноклем.Они замолчали, но это только усилило тревогу. Ребята уже

несколько месяцев находились в так называемой «горячей точке» и научились точно угадывать приближение боя. Выра-боталась интуиция солдата, почти никогда не обманывающая.

Послышалось слабое шуршание. Смуглый толкнул парня с биноклем:

– Серый, посмотри на выступ слева.– Чего?– Вон пища сама пришла. Давай стрельнём. Мясо будет...На выступе стоял небольшой горный козлик и с любопыт-

ством поглядывал на них.– Не, Мишка, всё равно не достанем, а шуметь нам ни к

чему. Ты лучше глянь туда...

87

– Куда?– На, возьми бинокль, увидишь.Смуглый взял бинокль, поглядел в указанном направлении

и, присвистнув, смачно выругался. Повернувшись к третьему, который лежал на боку, прикрыв глаза, позвал его:

– Лёха, кончай дрыхнуть, передавай по рации. Опять попёрли, гады!..

– Да я и не сплю.– А чего же ты затих?– Да так...Парню не хотелось говорить, что минуту назад он наблю-

дал, как по травинке ползла маленькая букашка. И тишина эта, и тонкая зелёная травинка, и частички пыли, светящиеся в лучах солнца, и отливающий перламутром край скалы каза-лись ему какими-то особенными. Вдруг захотелось стать этой маленькой букашкой с голубовато-золотистыми крылышками и, взмахнув ими, улететь отсюда далеко-далеко или, наобо-рот, заползти в эту трещинку на камне. Но какая-то непонят-ная грубая сила держала его здесь, и он не в силах был ничего изменить. Тошнотная безысходность подкатывала к горлу.

– Ну, шевелись быстрей! – нетерпеливо обратился к нему Сергей, которого все называли Серый.

– Сейчас, ребята, минуточку. Чего передавать-то? – спросил Алексей.

– На, – протянул ему листок Михаил, – только шифруй. Мало ли чего...

Посмотрев на листок, Алексей отложил в сторону науш-ники:

– А вы не ошиблись?– Не веришь, сам считай, – обиделся Мишка.– Да чего ты, я просто удивился.Алексею стало неудобно. Его светло-серые глаза приоб-

рели зеленоватый оттенок. Он начал отстукивать донесение,

88

и через несколько минут ему ответили. Прочитав, он снова стал передавать информацию.

– Ну, чего там? – спросил Сергей.– Через два часа нас отсюда снимут.– Слава богу, – разом вырвалось у остальных.Все трое снова поудобнее расположились за валуном, не

забывая каждые несколько минут просматривать окрестно-сти.

* * *По серому, до блеска отмытому дождём асфальту мягко

катилась машина. За рулём сидел седовласый мужчина. Задумчивая поперечная складка на лбу, сеточка мелких мор-щинок вокруг глаз... Притаившаяся в уголках губ лёгкая улыбка была обращена к элегантной женщине, сидевшей рядом.

– Так, значит, нам нужно её вытащить из дома непременно?– Пренепременно! Она не вылезает уже три месяца, всё

лето.– И что же так?– Сын из армии пришёл, всё не может на него налюбо-

ваться. Так перенервничала, пока он служил.– А где служил?– На Кавказе.– М-да…– Я не поняла... Так мы заедем?– Заедем.– Впрочем, мы уже почти приехали. Вон у того дома при-

тормози.Машина остановилась у типовой пятиэтажки, и женщина

стремительной походкой направилась к подъезду. Её не было довольно долго. Появилась она не одна, на ходу что-то горячо говоря своей подруге. Та шла неохотно, у машины останови-лась и, подняв голову, кому-то помахала рукой.

89

Мужчина открыл дверцу машины.– Познакомьтесь, – сказала женщина. – Это Владимир

Петрович. А это – Галина.– Очень приятно, – сказала подруга мужчине.Тот кивнул и заторопил женщин:– Поехали, поехали, а то нас уже заждались. Шашлычков

хочется, жуть! А вы как к шашлычкам относитесь? – обратился он к Галине.

– Не знаю, я не любительница шашлыков. Это Надя меня уговорила, да и сын.

– Значит, сын шашлыки одобрил?– Конечно, одобрил, он у неё умница, – вмешалась Надя.Завязался непринуждённый, лёгкий разговор, за которым

незаметно пролетело время. Машина съехала на просёлочную дорогу и, проехав ещё

несколько метров, остановилась на берегу реки. Был солнечный тёплый день, но осень уже погладила своей

рукой деревья и траву. Лёгкий ветерок теребил золотые лен-точки тонких берёз, обрамлявших живописную полянку.

Присутствие людей совершенно не украшало естествен-ную прелесть этого местечка, отовсюду выглядывали при-знаки цивилизации. Здесь «скатерть-самобранка», там гора припасов, тут гараж под открытым небом, а дальше, в кусти-ках, по всей вероятности, отхожее место.

Все суетились, что-то делали. Галина в нерешительности остановилась у самой воды, в этой компании она знала только Надю, которая сразу же включилась в общие хлопоты.

К ней подошёл Владимир Петрович:– Скучаете?– Просто не знаю, чем могу быть полезной.– Да всё уже готово, пойдёмте поближе к шашлычкам, они

получились отменные.

90

Он повёл её к компании и стал знакомить с друзьями. Муж-чины оказались военными, отдыхавшими в санатории, где работала Надя. Некоторые были с жёнами, а некоторые – одни, но все хорошо знали друг друга. Разговаривали о привычных делах, абсолютно не понятных Галине. Видимо, почувствовав, что она заскучала, Владимир Петрович незаметно перевёл разговор на общественные проблемы, волнующие всех. Он оказался хорошим собеседником, неплохо знающим новости и культуры, и современной литературы. А потом неожиданно запел любимый Галинин романс, чем совершенно её подку-пил. Она отметила про себя, что, видимо, ошибалась, считая всех военных грубыми «солдафонами».

Но «солдафон» в компании всё-таки нашёлся. Пока Влади-мир Петрович прогуливался по берегу с Надей, подвыпивший мужчина грубо и откровенно начал приставать к Галине. Она растерялась, совершенно не зная, как себя вести. Скандал под-нимать не хотелось, а просто удалиться «от греха подальше» было некуда. На выручку снова подоспел Владимир Петрович. Его друг тут же ретировался, бормоча: «Пардон, мадам».

Весь оставшийся вечер Галина была окружена заботой и вниманием «настоящего полковника», который в реальной жизни оказался генералом. Она поймала на себе ревнивый взгляд подруги, который вызвал у неё улыбку, и шепнула ей на ухо: «Не глупи, ты ведь знаешь, что я терпеть не могу воен-ных».

Вечером, когда они садились в машину, она с благодарно-стью посмотрела на Владимира Петровича. Генерал поймал этот взгляд. «Какие необычные светло-серые глаза с зелено-ватым оттенком. Что-то очень знакомое... Где-то я уже видел эти глаза и этот благодарный взгляд». Но вспоминать было некогда, он сосредоточился на дороге. Стемнело, и надо было поскорей выехать на шоссе.

91

* * *Бой шёл уже несколько часов. Банды рассеивались и ухо-

дили в горы. Одна группа, довольно большая, двигалась в направлении погранпоста. Было видно, что это хорошо обу-ченные профессионалы.

– Парни, точно на нас наёмники прут, и уходить некуда. Эх, ё…! – раздражённо выругался Серый. – Не успеют снять нас, суки!

– Всему свой срок, Серый! Не вопи, повоюем малость, – прохрипел Мишка. – Лёха, кончай стучать, не до нас им.

Над головой послышалось жужжание «вертушки». А дальше – словно во сне... Они поднимались на вертолёт

уже под пулями. Алексея и Сергея немного зацепило. Но это ерунда по сравнению с тем, что могло случиться: ранения не тяжёлые, пару месяцев в госпитале, а там и службе конец.

Снял их личный вертолёт генерала, который приезжал к ним с проверкой. Алексей вспомнил его. Он тогда кормил всю комиссию, потому что повара ранило, а нового ещё не прислали. Генерал похвалил его и спросил, где он научился готовить. Он ответил, что у мамы. И про отца спросил генерал, а он сказал, что нет отца и что он у матери один.

Но не знал Лёха того, как ругался генерал, когда кто-то доложил ему, что их забыли снять с поста. Просто – забыли. И что в голове у генерала при этом всё крутились слова юркого умелого паренька, который на его вопрос, скучает ли он по матери, ответил: «Мы нужны друг другу».

Потом, когда они выходили из вертолёта, генерал подошёл к ним и сказал:

– Молодцы, солдаты! За сведения спасибо. И вдвойне молодцы, что не запаниковали, не обнаружили себя раньше времени.

А когда он уже лежал на носилках, генерал наклонился к нему и, похлопав по плечу, шепнул:

92

– Держись, Алёшка, ведь вы нужны друг другу.Но фраза эта, как и лицо генерала, уже уплывала из затума-

ненного сознания Алексея. Рана-то хоть и не очень тяжёлая, а крови потерял много.

* * *Машина резко затормозила у подъезда. Владимир Петро-

вич вышел и подал Галине руку.– Спасибо за прекрасный день, давно я не отдыхала, –

поблагодарила она.– Ну, не всё, к сожалению, было так прекрасно, но всё же...– Не скромничайте, – улыбнулась она.От подъезда к ним шёл молодой человек.– Мамулик, приехала? – сказал он женщине и, обращаясь к

Владимиру Петровичу, добавил: – Здравствуйте.Какое-то мгновение они смотрели друг на друга и почти

одновременно воскликнули:– Товарищ генерал!– Алёшка!«Так вот откуда мне знакомы эти благодарные зеленовато-

серые глаза», – подумал генерал, и обычная серая пятиэтажка показалась ему мрачной горой с острыми, нависающими выступами, с серпантином дороги, на которой вперемешку лежали тела молоденьких солдат с тонкими мальчишечьими шеями, с глазами, устремлёнными в небо, которого они уже никогда не увидят.

93

последняя надежда

Сквозь кружевные узоры строчёной занавески в неболь-шую кухоньку, заставленную кринками, стеклянными бан-ками, эмалированными мисками и другой незатейливой утварью, пробились лучи заходящего солнца. Мрачноватое помещение сразу преобразилось: на столе яркими бликами вспыхнул самовар, на вешалке высветилось красными пету-хами и жёлтыми подсолнухами расписное полотенце, а в углу по старой потрескавшейся иконе пробежали радужные пере-ливы.

С печки, переходящей в длинные полати, кряхтя, стал спу-скаться сухонький старик.

– Ты куда это, батя, намылился? – спросила, не поворачивая головы, пожилая женщина, продолжая разливать по банкам молоко.

Старик ничего не ответил, а стал молча натягивать валенки.Из комнаты в кухню вошла благообразная старушка. Ее

лицо, покрытое паутиной мелких морщинок, напоминало потрескавшуюся икону в углу.

– И правда, отец, не ходил бы ты, родной, сегодня, только вот спину недавно растёрли.

– Нельзя, всё ведь, ироды, растащат, ничего им не жаль колхозного-то.

– Так всё уже и так растащили давно, – усмехнулась жен-щина, разливавшая молоко.

– Ты, Анна, говори, да не заговаривайся, у меня, чай, не рас-тащат. Не дам!

– Да, ты у нас вояка ещё тот, – опять усмехнулась она.Старушка укоризненно покачала головой:– Не слушай её, отец, вся деревня знает, что ты у нас герой,

зря, чай, медали на войне не дают. Только вот один-то день можно и не ходить.

94

– А кто Семёна сменит? Он с утра сторожит.– Да чего сторожить-то там, отец? Скота в коровнике, всё

одно, уже давно нет.– А имущество, мать, что не считаешь? И скот у нас ещё

будет. Ну, как в колхозе без скота, без коровника? Мы ведь, ого, как знамениты были!

Заскрипела входная дверь, и в проём просунулась пышная румянощёкая девушка:

– Мам, бабуль, слышали новость?– Какую, Лиза? – спросила старушка.– Коровник наш сегодня председательша продала.– Как это? И кому?– Так вот тем, что вчера на крутых машинах приезжали, ска-

зали, что будут поднимать сельское хозяйство.– Так и сказали, дочка? – недоверчиво покачала головой

старушка.– Вот видишь, мать, а ты говоришь – не ходи, – обрадовался

неожиданной поддержке дед. – Да что-то, отец, мне не верится. Сколько их наезжало,

а ничего хорошего за последние двадцать лет не произошло.– Вообще-то, Валентина Петровна – женщина осторожная,

она зря бы продавать не стала, – вмешалась Анна в разговор.– Ну, я вам и говорю, что поднимать будут, – снова затарато-

рила Лиза. – В правлении сказали: последняя надежда.– И чего я тут с вами балясы точу, пошёл я, – проговорил

дед и перешагнул порог.Старушка, снова покачав головой, беззвучно шевеля

губами, перекрестила его в спину.У калитки старик столкнулся с соседкой.– Михалыч, никак на свиданье собрался? – хихикнула Зина-

ида.– А тебе какое дело?

95

– Да вот, думаю, не ко мне ли? Что я, такая молодая, про-падаю зазря?

– Стар я, Зинаида, по свиданкам шастать.– Старый конь борозды не портит.– Фу ты, охальница!Женщина засмеялась. Она была явно навеселе. В лицо ста-

рику пахнуло перегаром, и он невольно поморщился. Отвер-нулся, плюнул себе под ноги и потихоньку зашагал к окраине села, опираясь на палку. Тяжёлые мысли крутились в голове: «Что с людьми-то делается? Ведь хорошая девчонка росла, и работница отличная. В Москву посылали на выставку. А сей-час что? Муж от вина помер, сын – алкаш алкашом, и сама опустилась ниже некуда. Напрочь спивается народ».

Подойдя к правлению, он остановился, посмотрел на окна. Увидев в крайнем свет, постучал в стекло. Выглянула женщина и рукой показала, чтоб подождал. Старик присел на крыльцо. Через минуту она вышла:

– Яков Михайлович, ты на дежурство?– Дык, куды же?– Ну ладно, иди, наверно, последний день.– Чего, расчет мне даешь?– Так ведь, поди, уже знаешь, что завтра новые хозяева при-

едут, у них свои сторожа. Обещали, что будет современная ферма, автоматизированная.

– А у нас что, не современная была? Гремели на всю область. На ВДНХ зря не приглашают.

– Ну что вспоминать, Михалыч? Что было, то прошло. Какие нынче ВДНХ? Уж три года коровник пустой. Как зарезали в ту зиму, когда кормить было нечем, всю скотину, так и кончился наш колхоз. Может, хоть чужаки наладят...

– Чужаки они и есть чужаки, – проворчал старик.– Да иди ты, Михалыч, не береди душу!

96

Старик побрёл дальше, спотыкаясь на кочках и пришарки-вая. Уже почти совсем стемнело. Дорога, ведущая к ферме, выложенная гладкими бетонными плитами, была на удив-ление ровной. И старик зашагал быстрее по направлению к единственному освещённому окошку длинного кирпич-ного здания. За его спиной маячили редкие огоньки родной деревни Растяпино. Она стояла в стороне от основной авто-мобильной дороги и в нескольких километрах от Волги и её крупных притоков, а потому была мало привлекательна для богатых москвичей, скупавших земли на живописных реч-ных берегах. Соседним деревням Расторгуихе и Разгуляихе повезло больше. Неповторимые волжские берега привлекали новоявленных богатеев возможностью отдохнуть на природе, и именно они ширили и обновляли эти деревни, превращая их в дачные посёлки – тщательно охраняемые частные терри-тории. Местных жителей там оставалось мало, но были креп-кие индивидуальные хозяйства, которые обеспечивали всем необходимым новых властителей мира.

В Растяпине последние двадцать лет после развала Союза колхоз, носивший гордое имя «Красное знамя», постепенно приходил в упадок. Некогда крепкое, образцовое хозяйство, которое именовали не иначе как «маяк животноводства», дер-жалось дольше соседей за счёт знаменитого племени коров и современного, отстроенного в конце советских лет коровника. Обязательные посевы, планы на которые спускались «сверху», без всевидящего партийного ока быстро прекратились, и поля запустели. Через несколько лет на них маленькими тонкими антеннами затрепыхались на ветру берёзки и осинки, а вдоль дороги, как фантастические неземные чудища, раскинули свои зонты ядовитые борщевики.

Выживать становилось всё трудней. Из колхоза начали уез-жать: сначала молодёжь, а затем и люди зрелого возраста. Иногда уезжали целыми семьями, насовсем, а иногда на

97

заработки в областной центр или столицу. Рушился привыч-ный сельский уклад. И как бы негативно некоторые ни отно-сились к колхозному строю, но всё-таки признавали, что при хорошем председателе и порядок, и возможность заработать были. И жили они в своём передовом хозяйстве, особенно в последние предперестроечные годы, неплохо: выросла целая улица новых щитовых домов со всеми городскими удобствами, мотоцикл имела почти каждая семья, не говоря уже о бытовой технике. Открыли новый клуб, школу и детский сад. Проложили дорогу от фермы до центральной автострады. Оставалось только заасфальтировать саму деревню, но осу-ществить эти мечты уже не довелось.

Теперь в деревне остались лишь старики, несколько рабо-тающих колхозников да опустившиеся, пьющие люди, кото-рые и в городе не смогли пристроиться, и здесь им тоже работы не нашлось. Деревня, и раньше любившая выпить, опустев и обнищав, просто спивалась. Пили от мала до велика. Пили не просыхая, с утра до вечера. Лишь некоторые семьи сохранили натуральное личное хозяйство при изнурительном, почти круглосуточном труде. Таких же, кто верил в возрожде-ние колхоза или другой системы коллективного труда, почти не осталось.

К этой жалкой горстке оптимистов и относился Яков Михайлович – ветеран Великой Отечественной войны, кава-лер ордена Славы всех трёх степеней, в прошлом прекрасный механик, работавший в колхозе и до войны и после, осуще-ствивший свою мечту о передовом, современном животно-водческом комплексе, полюбоваться на который и перенять опыт приезжали со всей области, да и из других регионов.

...Завидев огонёк в окне комплекса, Михалыч, как его назы-вали большинство жителей деревни, припустил во всю стари-ковскую прыть.

98

На крыльце его поджидал верный друг Семён, с которым они прошли «огонь, воду и медные трубы».

– Чегой припозднился-то? Я уж заждался тебя, думал, слу-чилось чего.

– Случилось-то случилось, да не со мной.– А с кем же? Неужто Мария приболела?– С ней, слава Богу, тоже всё в порядке. А вот коровник-то

наш продают, и нам с тобой отставка пришла.– Да, может, и к лучшему?– Может, и к лучшему. Говорят, что новые хозяева подни-

мать сельское хозяйство будут.– Во как! – удивился Семён.– Говорят, последняя надежда, – проворчал Михалыч.– Надежда – это хорошо, без неё уж совсем каюк. Держи

вот пугалку, выкурим по маленькой, да пойду я на свою печку, – сказал Семён, протягивая другу старую берданку и доставая из кармана фуфайки помятую пачку дешёвых сигарет.

Они присели на бревно, закурили. Темнота всё больше сгу-щалась, казалось, что деревня отодвигается куда-то вглубь, будто чернота засасывает её.

Старики, кряхтя, встали с завалинки. – Фонарик-то у тебя есть? – спросил Михалыч.– Кажись, есть.– А то возьми мой.– Не, вот, в кармане. Ладно, пошёл я. Завтра Настя тебя сме-

нит. Да уж сильно-то не высовывайся, на рожон не лезь, если что. Запрись и сиди. А чего там снаружи, пусть тебя не каса-ется. Сейчас всяких отморозков развелось... И все в деревню норовят поживиться.

– Не учи учёного, – проворчал Михалыч, запирая за другом тяжёлые засовы.

Ночь прошла на удивление спокойно. Никто не приходил к ферме, не подъезжал на машине. Светало... Утренняя про-

99

хлада проникла в небольшую комнатку, которая служила сто-рожкой. Старик вышел на улицу и отправился осматривать территорию. «Настасья, – думал он, – раньше десяти не сме-нит. Пока отдоит, пока сготовит…»

Со стороны центральной дороги послышался шум. Через какое-то время показалась техника: грузовые машины, авто-кран, бульдозер. «Ого, техники-то нагоняют, видать, и правда что-то грандиозное будет», – радостно подумал Михалыч.

Чубатый парень, высунувшись из машины, спросил:– Дед, это, что ли, ферма колхоза «Красное знамя»?– Да, милок, она самая. А чего строить-то будете? Ферма

у нас знатная...– А на кой … нам она, дед?Не обращая внимания на старика, он махнул рукой води-

телю крана. Шум, скрежет, клубы пыли... Старый вояка не сразу даже понял, что враги овладели его последним, так тща-тельно оберегаемым бастионом. Из земли выворачивались бетонные плиты и грузились на машины.

– Ребятушки, что же вы делаете-то? Погодь!Старик встал наперерез машине. Из кабины вылез чубатый

парень:– Ты что, дед, охренел, под колёса лезешь?– Не дам, – хрипел Михалыч, – колхозное добро, не дам!– Уйди, дед, не наводи на грех! Продали, так уж чего там.– Дык, ведь поднимать сельское хозяйство...– Какое сельское хозяйство? Хозяину к даче дорога нужна,

а у вас самая ближняя, да и купил по дешёвке.Парень оттолкнул деда. Машина развернулась и отъехала.

Из-под колёс брызнула грязь, обдав старика с головы до ног. Затем мимо него проехали и другие машины. Кран и бульдо-зер остановились у обочины.

Старик стоял у развороченной дороги, которая напоми-нала поле битвы. Земля плыла перед его глазами, плыла ему

100

навстречу, как когда-то, в том далёком бою. И он снова при-пал к ней... Он смог защитить её тогда, не дал пройти врагу. И сейчас закрывал её своей грудью. Грохотали и скрежетали танки с фашистской свастикой, ползущие на его окоп. Рядом взрывались снаряды... Из последних сил он пытался дотя-нуться до этого огромного, грохочущего чудища, остановить его, крепко сжимая в руке последнюю связку гранат...

Он поднимает руку, бросает ее вперёд и тихо сползает в глубокий, тёмный окоп…

– Эй, дед, ты чего? Плохо тебе, что ли? – спрашивал старика испуганный бульдозерист.

Но Яков Михайлович уже ничего не слышал.

На перепутье

Серый, с перламутровым отливом гладкий тротуар вне-запно оборвался. Потрескавшийся асфальт покрыла густая хлюпающая жижа, которая вытекала из ржавой трубы, торчавшей у края тропинки. Она была зловонная, тёмная, с ядовито-зелёными и рыжевато-поносными прожилками. Грязь шипела и расползалась, захватывая всё пространство вокруг.

Андрей огляделся по сторонам. Слева возвышалась сплош-ная толстая стена ограждения, за которой виднелся роскош-ный, затейливо украшенный дворец. Сверху на него при-стально глядел холодный глаз камеры наблюдения. Вправо от грязной лужи шла узкая, твёрдо вытоптанная тропинка. Она петляла среди зарослей крапивы и репейника, спускаясь в глубокий овраг, заваленный пластиковыми бутылками, паке-тами, банками, лохмотьями какой-то одежды... Идти в эту сто-

101

рону было абсолютно бессмысленно. А впереди за грязной, вонючей лужей снова была ровная дорога, поднимающаяся к зелёному пригорку, на котором, приподняв золотой шлем куполообразной главы, возвышалось белоснежное тело храма.

Андрей решил, что нужно идти прямо. Он долго стоял на перепутье и, прикрыв рукой глаза, вглядывался в ослепитель-ные солнечные блики позолоченных куполов. Потом реши-тельно шагнул к трубе и почувствовал, как грязь проникла в ботинки и стала подниматься выше, засасывая его. Жижа забивала рот, стало тяжело дышать. Андрея затошнило...

Неожиданно его ослепил яркий свет. Он зажмурился, потом открыл глаза:

– Слава тебе, Господи! Это всего лишь сон.Некоторое время он лежал в постели в каком-то оцепене-

нии, стараясь отогнать странный сон. Затем потянулся, вслух приказал себе:

– Вставай! Опоздаешь на работу, – и тут же поморщился: мысли о работе были ему неприятны, как и его сон. «Опять склоки, пустые разговоры, за которыми не остаётся времени сделать что-то интересное. Когда это закончится?» – с раздра-жением подумал он.

Андрей работал в проектном бюро, которое раньше разра-батывало проекты строительства клубов, театров, домов куль-туры. В былые времена заказы так и сыпались из разных угол-ков области, а сейчас всё это оказалось никому не нужным. Нет, конечно, без работы они не остались. «Новым русским» требовались бары, развлекательные центры, казино... Они строили с размахом, но это была лишь видимая часть айс-берга. На безопасность и то, что Андрей считал в строитель-стве основным, внимания не обращали. Экономили там, где экономить было нельзя. Андрей был одним из лучших спе-циалистов, но слыл человеком несговорчивым, не умеющим

102

приспосабливаться. И это позволяло коллегам постоянно его обходить, получая наиболее выгодные заказы. «Кому сегодня нужно то, что я умею?» – с горечью думал он.

Ему пришлось собрать остатки всей своей воли, чтобы, вытянув длинные, покрытые золотистым пушком ноги, выпрыгнуть из-под одеяла.

Андрей подошел к зеркалу и, взяв с полки бритвенный ста-нок, уставился на своё отражение: «Лицо помятое, волосы торчат в разные стороны, глаза тусклые, с синяками. Волосы на подбородке где рыжий, где тёмный... пегие какие-то! Тьфу! И бритва не бреет!»

Он всегда был недоволен своей внешностью. И, возможно, именно это подстёгивало его желание быть элегантным и аккуратным. Завершив утренний туалет и облачившись в хорошо сидящий костюм, он взглянул на себя уже более бла-госклонно: «А что, ничего выгляжу... Моих пятидесяти совсем не видно. Рано ставить на своей карьере крест. Вчера обошли, так, может, сегодня повезёт?»

Да, вчера его действительно обошли, а точнее, поступили очень непорядочно, и не кто-то чужой, а его лучший друг. Подло, из-за спины нанёс удар.

Он случайно услышал обрывок разговора:– Что вы! Такой проект и Андрею Борисовичу? Нет, нет,

только не ему! Намучаетесь, гонора слишком много, – гово-рил его друг тихим доверительным голосом клиенту, с кото-рым Андрей наконец-то нашёл вариант договора, устраиваю-щий обе стороны.

– А нам его рекомендовали...– Не переживайте, у нас есть более молодые, перспектив-

ные проектировщики.Этим «перспективным» проектировщиком был, конечно

же, его собственный зять.

103

«Фу, противно-то как, – поёжился Андрей. – И как теперь работать вместе, просто не знаю. А может плюнуть на всё и начать заново?»

«Тёмная полоса» захватила не только работу, но и семью. Жену постоянно раздражало его неумение приспосабли-ваться, зарабатывать большие деньги. Конечно, они не нищенствовали, Андрей не пил и не лежал с газетой в руках на диване, но, привыкнув к хорошему достатку в прежней жизни, жена стала считать его неудачником. Нервозность и громкие скандалы постепенно сменились безразличием. Она стала жить своей, обособленной жизнью, в которой ему не было места.

Вот и сегодня утром он пил чай в гордом одиночестве. Жена ещё вчера ушла к подруге. «А к подруге ли? Хорошо, хоть дети этого не видят, живут далеко. Уже взрослые и на своих ногах...» – думал Андрей.

Но мысли мыслями, а опаздывать на работу нельзя. Он торопливо выскочил на улицу и зашагал к знакомой кособо-кой остановке, исписанной вдоль и поперёк привычными «заборными» выражениями.

На его счастье, автобус уже подъезжал. Он протиснулся через заднюю дверь в переполненный салон. Впереди крях-тела и охала маленькая старушка. Справа от нее со спокой-ным и безразличным выражением лица сидел парень.

Андрей не выдержал:– Молодой человек, пожалуйста, уступи бабушке место.Тот с недовольным видом стал подниматься, видимо, наде-

ясь, что старушка откажется. И она оправдала его ожидания:– Ладно, ладно, милок, сиди. Мне недалеко.Но, посмотрев на неказистую старушку и вытащив из даль-

него уголка своей души остатки совести, парень пробурчал:– Нет уж, садитесь...Покряхтывая, бабушка уселась.

104

Андрей ехал до конца маршрута. Автобус постепенно пустел, и за несколько остановок до конечной он присел рядом со старушкой.

– Спасибо, милок, – поблагодарила она, – сердечный ты. Помоги уж мне ещё немножко. Вот, в толпе шнурок оборвался, боюсь, не потерять бы.

Она разжала руку, и он увидел на её морщинистой ладони небольшой крестик.

– А что надо сделать, бабушка?– Расстегни карман, руки-то заняты, самой никак. Там пла-

ток...Он достал из кармана завязанный узелочком платок.– Разверни и положи туда крестик.Он развернул и увидел свёрнутые трубочкой и перевязан-

ные резинкой деньги.– Так тут деньги, бабушка!– Ничего, милый, положи крестик в другой уголок, не рядом

с деньгами.– А куда ты собралась, бабушка, да ещё с такой суммой?– Строителей нанимать. Хотим с подружкой в нашей

деревне Дунихе храм построить вместо того, что разрушили, когда мы ещё маленькие были. Нет у нас храма, да и от деревни-то восемь домов осталось.

– Так зачем вам храм?– Ой, миленький, жизнь всегда около храма начинается!

А у нас жизни совсем не стало. На восемь домов восемь бабок да один дед. Мы с Петровной не пьём, остальные-то напрочь спились от нечего делать.

– Почему нечего делать? Ведь семьи, наверное, есть?– Да все далеко, в городе. Чего у нас делать-то? Ни работы,

ни магазина, ни клуба... Приедут на один день – и обратно в город.

– Так, может, вам лучше магазин и клуб построить?

105

– Потом можно и магазин, и клуб, а сначала – храм, милый. Уж больно на душе у народа темно.

– А на что строить будете? Это весь ваш капитал?– Да, пока весь, милый. Мы с Петровной год копили,

а остальные не захотели. Пропивают всё.Автобус резко затормозил и остановился. Андрей взял из

прохладной бабушкиной ладони крестик. Он был старинный, изящный, но недорогой, из обыкновенной меди. Солнечный луч скользнул по гладкой поверхности креста, и внезапно в переливах и бликах Андрей, как в зеркале, увидел бело-снежную церковь с небольшим золочёным куполом.

– Так, говоришь, бабушка, деревню Дунихой называют?– Да, да, милый... И кирпичи у нас есть. Недостроенный

телятник рядом, его уж списали. Всё равно не для кого стро-ить.

– А тебя, бабушка, как звать? – Так бабой Дуней и зови.– И ты – Дуня? Это замечательно! А найми-ка ты меня, баба

Дуня, в строители. Я и спроектирую, и построю вашу церковь. Это я умею.

– Так с радостью, милый. А жить у меня можешь. Денег-то мы с Петровной ещё подкопим. Ей дети хорошо помогают, а я одна, мне немного надо.

– Да вы и так знатно накопили! – рассмеялся Андрей. Он посмотрел на часы, секундная стрелка стремительно

приближалась к цифре 12. «Опоздал! – подумал он и тут же успокоил себя: – А может, и не опоздал, а наоборот, успел».

Автобус разворачивался. Кондуктор удивлённо спросила:– Вы что, не выходите?– Нет, мы едем, – весело сказал Андрей.…Деревня Дуниха встретила его диковинными для город-

ского жителя запахами, соединяющими цветочные и навоз-ные ароматы. Оглушала непривычная тишина, изредка нару-

106

шаемая криками петухов, лаем собак и скрипом колодезной ручки.

У колодца стояли женщины и о чём-то оживлённо беседо-вали. Завидев бабу Дуню с Андреем, они, поздоровавшись, ехидно заметили:

– Что, Евдокия, кавалера из города привезла?– И привезла! – в тон им ответила баба Дуня.– А не сбежит?– Обогрею да приласкаю, авось и не сбежит.– Ну-ну, давай, молодуха, – захихикали они.Вид у женщин был довольно потрёпанный, на лицах уже

лежала печать, безошибочно выдающая их пристрастие к алкоголю.

Сама деревня производила впечатление заброшенности со следами былого размаха в виде огромной полуразвалив-шейся фермы и большой кучи старой сельхозтехники.

Сначала Андрея всё удручало. Раздражала и бытовая неустроенность: туалет рядом с коровой, рукомойник с ведром и непросыхающая грязь у скотного двора. Но посте-пенно он перестал обращать на это внимание. Утром вставал бодрый, переполненный энергией, будто сбросил с себя лет двадцать. Быстро завтракал тёплыми лепёшками или ола-дьями, которые пекла для него баба Дуня, запивая их парным молоком, и отправлялся на свой «святой объект». Вечером, поужинав и немного посидев на крыльце со своей заботливой хозяюшкой за разговорами о деревенских новостях, засыпал как убитый.

Иногда на их вечерние посиделки приходила подружка бабы Дуни, которую все в деревне звали Петровной, со своим мужем, дедом Василием. Через какое-то время дед стал Андрею верным помощником на стройке. Они обедали прямо на стройплощадке, расстелив на траве фуфайку и достав при-пасы, которые для них заворачивали в белое полотенце баба

107

Дуня и Петровна. За обедом велись неторопливые разговоры, правда, говорил больше дед Василий: выспрашивал у Андрея про его планы, вспоминал молодость, обсуждал житейские проблемы.

Как-то, закурив свою любимую «Приму», дед Василий ска-зал:

– Тебя, Андрей, нам Господь послал. Вот кабы меня тогда радикулит не скрутил, Дуня бы в город не поехала. А я, может, и не встретил бы тебя.

– Сам же говоришь, Господь послал.– А мне бы, может, и не послал… грешник я.– Так уж и грешник?– После войны один я был на всю деревню...– Так, значит, и баба Дуня грешница, – подшучивал Андрей. – Она – нет, – серьезно отвечал дед Василий. – Она мово

друга Стёпу ждала, хоть он и погиб. А она, дура, всё ждала. Я знал, что он погиб, но тоже не сразу сказал ей. Всё не решался у неё надежду отнимать. А она думала, раз «без вести пропав-ший», значит, можно надеяться.

Дед Василий замолчал и посмотрел в сторону, туда, где белыми барашками присела на кромку леса кудрявая стайка облаков.

Шли дни, недели, месяцы... Стены храма поднялись и начали надевать на своё вытянувшееся тело округлую голову купола. Храм получился небольшой, уютный и вполне соот-ветствующий православной традиции. Деньги, которые баба Дуня отдала Андрею, ушли на строительные материалы, больше пока собрать не удалось. Андрей горевал, что, когда закончит купол, не на что будет отделывать храм.

Баба Дуня тоже вздыхала:– Милый, ты же у нас без зарплаты работаешь!– Ничего, баба Дуня. Голодным вы меня не оставляете.– Да избави Бог! – махала она руками.

108

Дни становились короче и холоднее. Всё чаще не давали работать противный, пронизывающий ветер и дождь. Андрей в такие дни пораньше прибегал в тёплый бабушкин дом, где его ждали горячие печка и самовар да рассказы бабы Дуни о прошлом и нынешнем житье.

Вот и сегодня он торопливо шагал по улице, натянув капю-шон куртки на голову, рядом с ним семенил его верный помощник. У дома деда Василия стояла, поблескивая перла-мутровым боком, иномарка.

– Ой, никак сынок приехал! – всплеснул руками дед.– Откуда приехал? Ты что-то про сына мне не рассказывал.– Так уж, почитай, года три как за границей живут, а домой

первый раз приехали. Еле дождались мы с матерью. А не говорил, потому что уж больно тоскливо говорить-то было. Ну ладно, побёг я, потом тебе всё расскажу.

Дома, уже с порога, новости ему докладывала баба Дуня. О том, что сын деда Василия и Петровны приехал насовсем, что хочет здесь начинать какое-то большое строительство и что человек он очень важный.

Андрей не придал особого значения ничему, о чём рас-сказала хозяйка. Но утром на стройку дед Василий пришёл не один. И он как-то сразу нашёл общий язык с его сыном, у кото-рого действительно были большие планы.

– Пора отдавать долги, – сказал он. – Больно смотреть на эту разруху.

– Да, пора, – согласился Андрей.– Твой храм станет всему началом. А отделать его я помогу.

Это будет мой личный вклад. Оставайся, здесь для тебя хватит работы.

– Надо подумать.– Думай, только не очень долго. Я бы подождал, но время

не ждёт. Прощаясь, они пожали друг другу руки.

109

В этот вечер Андрей долго не мог заснуть. Кровать вдруг показалась неудобной, жёсткие пружины упирались в бок. Уже под утро он стал уплывать по волнам зыбкого и знако-мого сна.

...Тротуар, по которому шёл Андрей, резко обрывался на перепутье. Из ржавой трубы, торчавшей у края обломивше-гося бордюра, прямо под ноги вытекала зловонная жижа. Андрей неуверенно озирался. Слева возвышалась знакомая стена, но она была уже не такой высокой, и за ней виднелись ровные ряды каких-то аккуратных строений. Справа, среди зеленеющей травы, вилась тропинка, ведущая в овраг, порос-ший кустарником. А впереди на пригорке высился белоснеж-ный храм с гордо поднятой куполообразной головой.

Андрей знал, что ему нужно пройти вперёд, но мешала грязь, которую он никак не мог переступить. Какой-то парень, одетый в стройотрядовскую форму, с инструментами в руках, пытался перекрыть вытекающую грязную жижу. Он призывно махал рукой. Неожиданно Андрей узнал в нём самого себя, только из далёкой уже юности. Он подошёл к себе и взял раз-водной ключ.

Хлюпающий вонючий поток становился слабее. Грязь сочилась из трубы тоненькой ниткой, которая иногда совсем обрывалась, превращаясь в тягучие капли. Дорога на глазах подсыхала. Андрей вступил на твёрдую почву и пошёл к зна-комому храму, сверкающему на солнце высоким золочёным куполом. Яркие лучи, отражаясь от зеркальной поверхности, освещали всё вокруг.

Он оглянулся на трубу. Грязь в ней всё ещё шипела, и труба извивалась, как змея. Но Андрей твёрдо знал, что надёжно закрепил прорыв.

Вокруг становилось суше и чище.

110

СОДЕРЖАНИЕ

Часть 1. НеНужНые вещи

Старые обои . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .5Качели . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .6Ненужные вещи . . . . . . . . . . . . . . . . . . .8Кукла . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .10Одеяло . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .12Швейная машинка «Зингер» . . . . . . .13Скамейка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .16

Часть 2. ДвОе

Ветка сирени . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .21На пороге . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .26Пустая остановка . . . . . . . . . . . . . . . . .31Заключим перемирие . . . . . . . . . . . . .34Потерянное время . . . . . . . . . . . . . . . .41Пятьдесят пять роз . . . . . . . . . . . . . . . .44Двое . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .49

Часть 3. Мы НужНы ДруГ ДруГу

Сонька Синцова . . . . . . . . . . . . . . . . . .59Манька-навозница . . . . . . . . . . . . . . . .64Красногорье . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .68Курский мёд . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .75«Француженка» . . . . . . . . . . . . . . . . . .81Мы нужны друг другу . . . . . . . . . . . . .86Последняя надежда . . . . . . . . . . . . . . .93На перепутье . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100

Литературно-художественное издание

Менендес Наталья Мануэловна

На перепутьеРассказы

РедакторТ.Н. Бавыкина

Технический редактор Е.Н. Лебедева

Компьютерная верстка Н.А. Лабунская

Подписано в печать 15.03.2012 г.Формат 60х84 1/16. Печать плоская. Печ. л. 7,0. Усл. печ. л. 6,5.

Уч.-изд. л. 6,2. Тираж 220 экз. Заказ № 73т.

Изд. лицензия ЛР № 010221 от 03.04.1997

ОАО «Издательство «Иваново» 153012, г. Иваново, ул. Советская, 49

Тел.: 32-47-43, 32-67-91 E-mail: riaivan37@mail.ru. www.ivanovo.ucoz.com

Менендес Наталья Мануэловна окончила исторический факуль-тет Ивановского государственного университета. Работает в Кине-шемском медицинском училище. Преподаёт общественные дисци-плины.

Пишет поэзию и прозу, публикуется в периодической печати, в коллективных сборниках, литературном альманахе «Откровение» Ивановского отделения Союза писателей России.

В 2007 году вышла её первая книга стихов «Перекрёсток вселен-ной», в 2010 году – повесть «Потеряла я колечко» в сборнике «Завет-ные строки», в 2011 году – второй поэтический сборник «Песочные часы»; принята к публикации повесть «Разведённые мосты» в жур-нале «Писатель 21 века» (г. Санкт-Петербург).

В новой книге представлены небольшие рассказы, некоторые из них публиковались в альманахе «Откровение», в сборнике «Таков мой взгляд» и в периодической печати.

ISBN: 978-5-85229-425-8

9 7 8 5 8 5 2 2 9 4 2 5 8