1

Литературно-художественный альманах

№4 (26) 2012

2

Литературно-художественный альманах«Карамзинский сад» №4 (26) 2012

CодержаниеВступление ..................................................................................................................................................3-4С любовью ко всему родномуКультурный форум. Продолжение следуетИнтервью с Татьяной Ившиной ..........................................................................................6-12Ольга Даранова. «Библиокараван» в Ульяновске ..............................................13-16Гость«Только родиной и живу…». Интервью с Владимиром Крупиным ...........................................................................18-19Владимир Крупин. Рассказы ................................................................................................20-36СолоНиколай Марянин. Такие поэты на дороге не валяются ...................................38Михаил Анищенко. Очищение. Стихи .......................................................................39-46Река воспоминанийНиколай Ловягин. Верба ..........................................................................................................48-50Алексей Жданов. Подхватить зеркало. Повесть .................................................51-91Лидия Степанова. Кто? Рассказ ..........................................................................................92-96ДвоеАлена Сократова. Интенсивная терапия. Стихи............................................ 98-102Дорога к храмуВалерий Волынцев. Династия Зефировых в истории Карсуна ... 104-105Надежда Разумовская. Дайте надышаться тишиной. Стихи ............ 107-110Память сердцаПетр Мельников. Наклонись надо мною, рябина. Стихи .................. 112-113Наталья Новицкая. Закон природы. Стихи..................................................................114Страна поэзияАлександр Лайков. Болевой порог. Стихи........................................................ 116-126Валерий Кузнецов. Когда я задохнулся без добра…Стихи ................. 127-131Николай Марянин. Из прошлого в грядущее мосты. Стихи ........... 132-136Владимир Холкин. Стихи и переводы ................................................................. 137-140Молодые голосаКристина Якименко. Крылышки. Рассказ......................................................... 142-145Итоги молодежного литературного конкурса «Первая роса-2012» ................................................................................................................ 146-147«В крылатый час!».Стихи и проза участников конкурса «Первая роса» ............................... 148-192И снова выпадет Первая роса! .................................................................................................192

3

Вслед за Гончаровскими юбилейными торжествами в на-шем городе новое событие - международный культурный форум «Культура и развитие».

Новый выпуск «Карамзинского сада» открывает интервью с советником Губернатора Ульяновской области Татьяной Ивши-ной. Для нас важно ощущать себя причастными к единому куль-турному пространству. И такое знаковое событие не должно пройти незамеченным для читателей нашего альманаха.

Что такое «Библиокараван», кого объединил он? Об этом на страницах «Карамзинского сада» рассказывает Ольга Даранова.

Нашим желанным и почетным гостем стал русский писатель Владимир Крупин (г. Москва). С большим теплом вспоминаются недавние встречи с ним на Симбирской земле, в дни Гончаровских праздников. Предлагаем вниманию читателей интервью с из-вестным прозаиком и подборку его рассказов. В рубрике «Соло» Николай Марянин представляет талантливого поэта Михаила Анищенко. Прочитайте эти стихи, полные любви и боли. Неда-ром одно из стихотворений М. Анищенко посвящено Рубцову, есть ощущение преемственности, продолжения темы, созвучности души… В разделе «Река воспоминаний» Николай Ловягин с народ-ной поэтической интонацией рассказывает трагическую исто-рию жизни («Верба»). Здесь же мы публикуем автобиографиче-

Дорогие друзья!

4

Елена КувшинниКова

скую прозу Алексея Жданова «Подхватить зеркало». Это повесть с «открытым» концом. Если есть настоящая мечта, она может сбыться… Надо верить. Рассказ Лидии Степановой «Кто?» - об одном обычном и чудесном грибном августовском дне. Но именно такие дни вспоминаются спустя годы как самые счастливые…

В рубрике «Двое» поэтическая подборка Алены Сократовой «Интенсивная терапия». Традиционный раздел альманаха «Доро-га к храму». О династии Зефировых в истории Карсуна рассказы-вает краевед Валерий Волынцев. Мы публикуем отрывок из недав-но вышедшей его книги. «Дайте надышаться тишиной...» - так называется подборка духовной лирики Надежды Разумовской.

В разделе «Память сердца» мы вспоминаем недавно ушедших Петра Мельникова и Наталью Новицкую. Публикуем их стихи.

«Страну поэзию» в этом выпуске представляет творчество Александра Лайкова, Валерия Кузнецова, Николая Марянина.

Недавний гость нашего города, литературовед и писатель Владимир Холкин (Великий Новгород), представлен на страни-цах альманаха как поэт.

Завершает выпуск большая подборка стихов и прозы участ-ников областного молодежного литературного конкурса «Пер-вая роса».

Она названа «В крылатый час!». Желаем нашим авторам и чи-тателям чувства окрыленности, душевной чистоты и света.

5

6

КУЛЬТУРНЫЙ ФОРУМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Интервью с Татьяной александровной ившиной, советником Губернатора Ульяновской области, директором фонда «Ульяновск - культурная столица».

- Недавно прошли торжества, посвященные юбилею Гончарова. И вот новое культурное событие. Расскажите, пожалуйста, об общем замысле и программе международ-ного культурного форума «Культура и развитие».

- Когда мы в рамках программы «Культурная столица Содру-жества» замышляли первый международный конгресс «Культура как ресурс модернизации», все сошлись на том, что такая площад-ка для обсуждения вопросов культуры с разными сообществами (а в рамках форума к нам присоединились и архитекторы, и ту-ристические структуры, и СМИ) просто необходима стране. Не-обходима именно не как производственное совещание или как научная конференция, а как форум, как площадка для высказыва-ния мнений, для формирования неких трендов, которые потом будут «запущены» в общество для более широкого обсуждения. Когда мы подводили итоги первого форума, мы поблагодарили своих партнеров и направили письмо руководству страны с бла-годарностью за поддержку. Тогда же и была принята инициати-ва Ульяновской области о ежегодном проведении такого форума для обсуждения вопросов культуры и культурной политики на территории Российской Федерации. Это значило раз в год соби-раться широким кругом заинтересованных людей и обстоятель-но исследовать то, что волнует культурное сообщество страны. Идея была поддержана, и по окончании первого форума мы сразу начали подготовку к следующему.

В отличие от политических, экономических и инвестици-онных форумов наш форум состоит из двух частей: культурной и деловой. Но культурная программа рассматривается не как форма проведения досуга после насыщенной деловой части, а

7

как продолжение самого форума. Мы привлекаем те творческие коллективы, которые отмечены, так сказать, «знаком качества»: либо стали лауреатами национальных премий, либо получили признание национальных фестивалей. Это уровень экспертной оценки, подтверждающий, что тот или иной коллектив является лучшим в своей сфере. Так, например, в сфере театрального ис-кусства речь идет о фестивале и национальной премии «Золотая маска». Если мы говорим о культурных индустриях, то лидером в этой сфере является Великобритания, страна, которая считается местом развития культурных индустрий. Именно поэтому Бри-танский совет в Москве является нашим партнером в поддержке и развитии творческих индустрий в Ульяновске.

Какие события будут происходить на площадках города? Это выступления или уже хорошо известных коллективов, таких как ансамбль народного танца имени Игоря Моисеева, как джазовый оркестр под управлением Игоря Бутмана, или новые явления в культурной жизни, которые нам хотелось показать ульяновскому зрителю.

Ульяновцы увидят более сорока мероприятий. Например, наш известный танцевальный ансамбль «Волга» будет выступать на одной площадке с государственным ансамблем народного танца Южной Осетии «Симд». Несколько лет назад в Ульяновске на га-стролях был Государственный драматический театр из Южной Осетии. Мы продолжаем укреплять наши творческие связи. Я ду-маю, совместный концерт мастеров искусств по-хорошему уди-вит и порадует наших зрителей. Еще в программе выступление молодежного симфонического оркестра ПФО. Оркестру в этом году исполнилось 10 лет. Свою лучшую программу они привезут в Ульяновск. Среди музыкантов не только молодые люди, которые съедутся из Казани, Пензы и Тольятти и других регионов Повол-жья. Для нас очень важно осознавать, что в выступлении этого коллектива принимают участие учащиеся Ульяновского и Дими-тровградского музыкальных училищ.

Нам приятно, что с этим оркестром выступят солисты-стипендиаты Фонда Спивакова, молодые исполнители из Москвы и Санкт-Петербурга. Приедут и известные дирижеры. Это такое важное событие для Ульяновска будет иметь продолжение.

Возможно, такой опыт работы в оркестре даст импульс для создания молодежного симфонического оркестра в Ульяновске. Или, по крайней мере, позволит наладить более тесное сотруд-ничество с молодежным оркестром ПФО, чтобы в ежегодной сессии участвовали ребята из нашей области. Фонд «Ульяновск- культурная столица» и дальше планирует организовывать такие

8

культурные проекты, чтобы они были актуальными и имели тенденцию к развитию.

Если в этом году приезжает два театра - номинанты и победи-тели национального фестиваля и премии «Золотая маска», то в будущем году мы сделаем все, чтобы состоялся фестиваль «Золо-тая маска» в Ульяновске. В этом случае ульяновский зритель будет иметь возможность увидеть лучшие спектакли, которые являют-ся достижением театрального искусства. И это будет в Ульяновске в будущем году, в течение Международного культурного форума 2013 года.

О культурной программе можно говорить много.Будет много образовательных проектов и детских программ…

Российский академический молодежный театр привезет сюда спектакль и творческую лабораторию молодых режиссеров.

Деловая программа форума соберет ведущих деятелей культу-ры, искусства, политических и общественных деятелей России и зарубежных стран. Это уважаемые и авторитетные личности, ко-торые приедут на форум и на «круглых столах», дискуссионных площадках будут обсуждать действительно важные для россий-ской культуры вопросы.

В стране после череды выборов пришло новое руководство в Государственную думу и Совет Федерации. Сменилась команда Министерства культуры России. Внимание к вопросам культуры и культурной политики России вылилось во многие инициативы, касающиеся будущего культуры страны.

Уже озвучено много новых идей по разработке нового закона о культуре, по разработке концепции национальной стратегиче-ской программы «Модернизация культуры» (инициатива Госу-дарственной думы), концепции культурной политики в Россий-ской Федерации.

Законы и программы - это механизмы осуществления культур-ной политики - в четких, зафиксированных в документах приори-тетах государства нравственных ориентирах развития общества, четко прописанных ценностях для всего российского народа… Наконец-то начинает приходить понимание, что культура, как и любая другая отрасль или сфера жизни человека, нуждается в та-ком стратегическом документе. Кто является субъектом культур-ной политики? Как между огромным количеством этих субъек-тов регулировать взаимоотношения? Каковы должны быть цели и инструменты культурной политики сегодня, когда культурой занимается и министерство сельского хозяйства, и министерство образования, и министерство туризма… Все что-то понемножку делают. Но единой стройной системы, как, например, в здравоох-

9

ранении не выстроено. Культура до сих пор ассоциируется толь-ко с музеями, библиотеками, театром.

С приходом новых руководителей, появлением новых менед-жеров и профессионалов эти темы становятся все более обсуж-даемыми. Что такое культурная политика России в мировом кон-тексте? В рамках нашего форума это будет одна из главных тем. …С помощью приглашенных экспертов, руководителей разного уровня эти вопросы будут профессионально обсуждены. И, в от-личие от прошлого форума, на итоговом пленарном заседании, мы соберем и озвучим все выработанные идеи, предложения, направления, тезисы, которые, как нам бы хотелось, чтобы были отражены в стратегических документах федеральной власти. Для разработки всех этих документов созданы компетентные рабочие группы. Названия некоторых тем для дискуссий: «Статус культуры в обществе и системе государственного устройства: как сделать культуру приоритетным направлением?», «Должно ли государ-ство финансировать культуру?». Даже, казалось бы, при простых предполагаемых ответах на эти вопросы всегда есть внутренний конфликт. И для того, чтобы было собрано больше положитель-ных аргументов, и будет проведено это обсуждение.

- Какова практическая польза от таких встреч?- Конечно, будут подписаны соглашения, заключены догово-

ренности с разными структурами на благо Ульяновской области. Но вот что еще важно. Важно само обсуждение. Иногда прогова-ривание каких-то вопросов на начальной стадии становится ре-шающим фактором для исхода дела... От того, насколько будет тщательно обсужден вопрос экспертным сообществом, будет в итоге решаться, каково станет финансирование того или друго-го проекта.. Общество имеет право обсуждать государственные инициативы и само предлагать решения для борьбы с теми болез-нями, которые сегодня «разъедают» культурные основы государ-ства. По очень многим темам пройдут презентации с обсуждени-ями, где будет дана возможность участникам из других государств и из других регионов России выразить свое мнение, свой опыт. В частности, меня очень радует, что заявил о своем участии руково-дитель комитета по инвестициям Санкт-Петербурга. Сегодня на основе системной работы они создают творческий кластер в Се-верной столице… Если мы сегодня считаем, что некоторые сферы культуры могут зарабатывать и существовать через реализацию каких-то услуг и товаров, созданных творческим трудом, то мы должны развивать это направление.

- Бизнес-инкубатор в Ульяновске. Что это?- Способ зарабатывания своим творчеством, результатами

10

творческого труда… Эти люди хотят быть не просто мастерами-ремесленниками. Мы видим, что к этой деятельности присма-тривается все больше молодых людей, делает свои увлечения, свои хобби профессией. Время китайского ширпотреба прошло, сейчас каждый стремится окружать свою жизнь индивидуальны-ми красивыми, эксклюзивными вещами. Это дает возможность развития культурных индустрий. И это не только самовыраже-ние, творческая самореализация. Ремесленничество в широком смысле можно отнести к культурным индустриям. Мы понимаем под этим такие творческие направления, как фотография, дизайн (от полиграфического до промышленного), модная одежда, изо-бразительное искусство, сувенирная продукция, украшения и т.д. Сегодня государством оказывается поддержка малому бизнесу. Мы поняли,что и люди, работающие в этой сфере, тоже достойны того, чтобы их поддержать. Создание бизнес-инкубатора пред-полагает создание пространства, где предприниматели в сфе-ре культурных индустрий по льготной ставке могут арендовать помещение и вести свой бизнес. Культурный бизнес-инкубатор «Квартал» в нашем городе будет располагаться в центре по адресу: ул. Ленина, 78. В этом помещении предусмотрены выставочный зал, конференц-зал, где будут проходить культурные акции и со-бытия. Появится большая возможность для маркетингового про-движения товаров, услуг и работ, созданных в резиденциях инку-батора... Это практическая поддержка тех творческих людей, кто живет и работает в Ульяновске.

Мы готовим к открытию несколько образовательных проек-тов для начинающих предпринимателей В рамках форума прой-дет обучающий семинар с участием британских специалистов,.. Это практическая поддержка тех людей, которые живут и работа-ют в Ульяновске… Бизнес-инкубатор - только первый шаг. В буду-щем, если данный проект будут успешным, руководство области выразило готовность поддерживать это направление развития. Губернатор Ульяновской области С.И. Морозов считает, что по-добная поддержка творческих молодых людей позволит создать им условия для самореализации в родном городе. Это и есть кон-кретные шаги по созданию творческого кластера в Ульяновске.

Не исключено, что выпускники художественных школ, школ искусств, и факультета культуры и искусства УлГУ реализуют себя именно в этой сфере.

- «Ульяновск - родина талантов». Предстоящий культур-ный форум должен подтвердить эту мысль? Будет дана возможность проявить себя и нашим землякам?

- Неотъемлемой частью культурного форума станет междуна-

11

родная ассамблея «Пластовская осень», в рамках которой пройдут и конференции, и «круглые столы», и выставки реалистического искусства. Любители живописи смогут посетить художественные народного художника СССР Зураба Церетели и немецкого ху-дожника Зигмара Польке, стать участниками выставочного про-екта «Пластов и Сарьян», познакомиться с творчеством лауреатов Международной премии имени А. Пластова. На ассамблее будет вручена Премия им. А. Пластова с общим премиальным фондом 10 млн руб.

Ассамблея «Пластовская осень» будет событием для нашего города.

Еще необычное событие - участие в проекте, который нам предложила Германия в рамках Года Германии в России в 2012-2013 годах. Ульяновцам предлагается собрать большой пазл (раз-мером в 300 квадратных метров из 1023 кусочков) «Автопортрет Альбрехта Дюрера», созданный в немецком городе Нюрнберге. Дюрер - это известный художник, которым гордится немецкий народ. Это художник с мировым именем. Но собирание пазлов - это детская игра. Школьники, студенты, все желающие смогут принять участие в уличной акции на площади 100-летия Ленина, возле педуниверситета, где можно самому положить свой пазл и посмотреть, как это делают другие. Нас спрашивают: а почему картина Дюрера, а не Пластова? К сожалению, это не наша идея, но она нам очень нравится. И в будущем году, надеемся, что для собирания пазла будет выбрана одна из картин Аркадия Пласто-ва. Мы постараемся сделать так, чтобы в год 120-летия Аркадия Александровича Пластова этот проект проехал по всем городам и райцентрам Ульяновской области, чтобы и в такой игровой фор-ме приобщить мальчишек и девчонок к высокому искусству.

- Будут ли среди гостей культурного форума писатели?- К нам приедет известный современный прозаик Захар При-

лепин (Нижний Новгород). Это будет не только творческая встре-ча в рамках форума, но и лекция в университете. Современный литературный процесс, современное литературное творчество будет темой выступлений писателя. Не только читать, но и слу-шать Захара Прилепина, задать вопрос мастеру интересно. И еще одного гостя, исследователя литературы, пригласил Клуб ульянов-ских путешественников Географического общества. Это Сверкер Уредссон, профессор Лундского университета из Швеции. В цен-тре его интересов судьба одного пленного шведа, который ока-зался в России, в Симбирске, о чем написал поэтическое произве-дение. Профессор выступит с публичной лекцией «Современные взгляды на итоги Северной войны 1700 - 1721 годов».

12

Еще одна встреча, которая имеет отношение к литературному творчеству. Планируется приезд в наш город актера, заслуженно-го деятеля искусств России Юлиана Панича. Старшее поколение помнит его по ролям в известных советских фильмах. Он много лет живет во Франции. А свои награды получил за популяризацию русской литературы. Надеюсь, на эту встречу в зал Дворянского собрания Дворца книги придут любители русской словесности.

- Мы встречаемся в преддверии события. Но все же хо-чется спросить и об ожидаемых итогах, и о перспективах…

- Ожиданий всегда много. Форум - это площадка, которая дает возможность для самообразования, повышения профессиональ-ных компетенций, дает моральное удовлетворение от ощущения своей причастности к тому, что это происходит здесь и сейчас. В одном месте, в одно время будет собрано созвездие ярких лично-стей. Это Ирина Антонова (директор музея им. Пушкина), ректор МГУ Виктор Садовничий, выдающийся историк, академик Алек-сандр Чубарьян, режиссер Кшиштоф Занусси, народный худож-ник СССР Зураб Церетели, народный архитектор СССР академик Юрий Платонов, а также сотрудники театров, музеев, библиотек… Я не говорю уже о представителях министерств и ведомств. Тот че-ловек, который стремится к личностному и профессиональному росту, наверняка оценит редкую возможность встречи и общения с такими людьми, возможность установления культурных связей.

Приедут ученые с мировым именем, создатели Большой Сто-лыпинской энциклопедии, и примут участие в установке памят-ника П. Столыпину возле сельхозакадемии, которой недавно при-своено имя великого государственного деятеля.

Как выразится итог форума в материальных дивидендах? На-верное, однозначно сказать сложно. Более 20 тысяч зрителей на спектаклях, концертах, выставках, на встречах с большим искус-ством… Более 40 культурных событий за 10 дней форума. Для нас очень важно подтверждать имидж постоянно развивающейся территории. Нам важно, чтобы наша область в дальнейшем уча-ствовала в федеральных целевых программах. Для этого нужно заявить о себе, быть замеченным. Эта взаимосвязь иногда очень тонкая, невидимая. Но важно показать, что мы работаем, стре-мимся к изменениям. Мы не просто говорим, что «мы - родина та-лантов», мы создаем условия для расцвета и реализации талантов! Главное - изменить отношение в обществе к культуре, повысить статус культуры и в обществе, и в государственном устройстве. Тема форума «Культура и развитие». Мы развиваемся. Продолже-ние следует.

Беседовала Елена КУВшИННИКОВА

13

«Библиокараван» - это форма ежегодных профессиональных встреч специалистов публичных библиотек, которая символи-зирует передачу эстафеты библиотечного движения из одного региона в другой. Организаторы - министерство искусства и культурной политики Ульяновской области; секция публичных библиотек РБА; Ульяновская областная научная библиотека имени В.И. Ленина. Впервые «Библиокараван» был организован в 2002 году в Свердловской области по инициативе секции пу-бличных библиотек Российской библиотечной ассоциации. В этом году «Библиокараван» прибыл в Ульяновскую область.

2012 год - это Год российской истории, Год культуры и на-циональной славы в Ульяновской области, Год 200-летия со дня рождения И.А. Гончарова, Год 200-летия победы России в Отече-ственной войне 1812 года. Тема «Библиокаравана-2012» - «Роль библиотек в сохранении исторической памяти поколений».

Торжественное открытие «Библиокаравана-2012» было по-священо славному героическому прошлому нашей страны - От-ечественной войне 1812 года. Гостей и участников форума «при-ветствовали» прославленный полководец, фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, поэт-партизан, легендарный герой Оте-чественной войны 1812 года Денис Давыдов. (Их роли исполняли актеры Ульяновского областного драматического театра имени И.А. Гончарова Денис Бухалов и Денис Верягин.) Под звуки «Мар-

«Библиокараван-2012» в Ульяновске!С 3 по 7 сентября 2012 года Ульяновская область

принимала участников XI Форума публичных библиотек России «Библиокараван-2012».

14

ша 1812 года» с бульвара Новый Венец карета с «фельдмаршалом Кутузовым» в сопровождении эскорта наездниц проехала по переулку Карамзина. «Дамы и гусары» (актеры театра и учащие-ся пос. Октябрьский Радищевского района) вместе с приглашен-ными чествовали любимых героев Отечества. Театрализованное представление приблизило «век минувший» и настроило гостей на главную тему форума.

В открытии принял участие Губернатор Ульяновской области Сергей Иванович Морозов.

Он, в частности, отметил: «Сегодня с помощью этого форума мы хотим сказать всем, что развитие библиотечного дела явля-ется приоритетным направлением деятельности правительства региона… Мы многое делаем, чтобы создать современную би-блиотечную сеть, вернуть массовый интерес к чтению, сделать библиотеки способными отвечать на запросы современного читателя. Наши библиотеки обладают огромным ресурсом, что-бы через чтение вернуть интерес населения к качественным зна-ниям, национальной литературе и культуре, заставить гордиться своей историей и верить в будущее родной страны».

На пленарном заседании тему «Библиокаравана» обсуждали ведущие библиотечные работники России. Выступали: С.С. Серей-чик, директор Санкт-Петербургского ГБУК «Централизованная библиотечная система имени М.Ю. Лермонтова»; М.Б. Мартиро-сова, заведующая отделом краеведения ГБУК РО «Донская госу-дарственная публичная библиотека», заместитель председателя секции публичных библиотек РБА; С.Н. Друковская, заместитель директора ОГКУК «Биробиджанская областная универсальная научная библиотека имени Шолом-Алейхема»; заведующая секто-ром отдела литературы по искусству Ульяновской областной на-

15

учной библиотеки Г.А. Зиновьева; И.Ю. Ланцман, заведующая цен-тром развития муниципальной информационной библиотечной системы г. Томска; Ю.А. Груздева, руководитель центра методиче-ской работы и сетевого взаимодействия СПб ГБУК «Центральная городская публичная библиотека имени В.В. Маяковского», и дру-гие.

Порадовало гостей форума и посещение г. Димитровграда, где состоялось выездное заседание «Библиокаравана-2012». Каждая библиотека Димитровградской централизованной библиотечной системы представила себя и свои достижения. В Центральной го-

родской библиотеке г. Димитровграда прошла торжественная встреча участ-ников «Библиокаравана» с читателями, библиотечными работниками. В этот день гости приняли участие в работе двух «круглых столов», посвященных роли библиотек в патриотическом вос-питании.

6 сентября состоялись завершаю-щие мероприятия форума. Прошла презентация централизованной би-блиотечной системы г. Ульяновска. Го-стей встречала Центральная городская библиотека имени И.А. Гончарова.

В выставочном зале на Покровской (ГИММЗ «Родина В.И. Ленина») благода-ря совместному проекту с централизо-ванной библиотечной системой Улья-

С.В. НАГАТКИНА

16

новска присутствующие окунулись в мир японской культуры. На фоне экспозиции традиционных кукол и игрушек Страны восходящего солн-ца библиотекари рассказали о лите-ратуре государства, читали отрывки из произведений Харуки Мураками, состоялась традиционная японская чайная церемония.

Дальше «Библиокараван» отпра-вился в библиотеки № 22, 12, 28, 17, 8 (Заволжского и Ленинского районов г. Ульяновска.). Все еще раз убедились, насколько разнообраз-на жизнь библиотеки, сколько у нее идей, сколько накопленного опыта, партнеров и творческих планов.

В завершение дня в Торжествен-ном зале Ульяновской областной научной библиотеки состоялась церемония закрытия XI Форума публичных библиотек России «Библиокараван-2012». Светлана Валентиновна Нагаткина, ди-ректор Ульяновской областной научной библиотеки, передала эстафету «Библиокаравана» следующему региону - Томской об-ласти; приняла памятный символ Инесса Юрьевна Ланцман, за-ведующая центром развития муниципальной информационной библиотечной системы города Томска.

На торжественном приеме, посвященном закрытию «Библио-каравана», выступила министр искусства и культурной политики Ульяновской области Татьяна Геннадьевна Мурдасова. Она по-благодарила библиотекарей за участие и подвижнический труд.

Позади «Библиокараван-2012», шумный, многоголосый, дружный! Он принес много позитива, многому научил, сплотил. Участники рассказали о себе и увидели достижения своих коллег. А самым главным, пожалуй, все же останется живое общение - и профессиональное, и человеческое!

Материал подготовила Ольга ДАРАНОВА, заместитель директора Ульяновской областной

научной библиотеки им. В.И. Ленина

Т.Г. МУРДАСОВА на Торжественном приеме

17

18

«Только родиной и живу…»Интервью с писателем владимиром Крупиным

- Владимир Николаевич, недавно вы были участником юбилейных Гончаровских торжеств в Ульяновске. И рань-ше приезжали не раз в наш город в Гончаровские дни. Что для вас Иван Гончаров?

- Вообще, Гончарову повезло во всех смыслах - и местом рож-дения, и памятью о нём и тем, что его творчеством увлечены наши ведущие критики и литературоведы. И как иначе…Именно Гонча-ров унаследовал от Пушкина его ясность и чистоту, его уверен-ность в том, что Россия никогда не будет оставлена небесами…

- Как и когда в вас пробудилось желание стать писате-лем?

- Никем и никогда я не хотел быть, только писателем. Пошел в школу пяти лет и так много читал, что прозвали меня запечным тараканом. Ну, какая девочка обратит внимание на такого маль-чишку. Но как раз страдания выращивают душу пишущего.

- Ваша книга «Живая вода» в советское время была из-дана огромными тиражами, с тех пор вы знаете, что такое читательская любовь. Ваше отношение к известности. Как пройти через испытание медными трубами?

- А вы знаете, это как- то не коснулось меня. Может быть, от того, что я всю писательскую жизнь, сорок лет, дружен с Васили-ем Беловым и Валентином Распутиным, а уж они-то как были зна-мениты. Мне ли рядом с ними слушать медные трубы?

- Вы много лет живете в Москве. Но во многих ваших произведениях «окликаете» родные вятские места. Ваше отношение к малой Родине. Не прерывается связь с ней?

-Только родиной и живу. Надеюсь там и умереть и упокоить-ся. И место мне батюшка выделил. У храма. Бываю там часто. Дом мой в прошлом году сгорел, возводим новый. Хотим там сделать музей Православной культуры и (мечта) музей Великого Сибир-ского тракта. Село моё Кильмезь стоит на нём.

- А какие еще места вам дороги? Куда хотели бы возвра-щаться?

- Очень многие. И перед многими виновен. Хотелось бы и о

19

Монголии написать, и ещё о Ближнем Востоке. Сейчас вот муча-юсь работой о Шанхае. Как я его умудрился полюбить?

- С большим интересом прочла вашу недавно издан-ную книгу «Записки счастливых дней». Поделитесь своим пониманием, что такое счастье?

- Вот посещение Святых мест и есть счастье. И вообще для него надо немного, не надо ждать чего-то огромного. Солнце взошло - вот и счастье. Голубь на окне, цветы на опушке, разговор с другом, спокойная душа… Но беда, что теперешнее состояние дел в России успокоиться не даёт. А главное счастье - причастие на Литургии.

- Какую нерожденную книгу носите в душе? Можете поделиться замыслом?

- Потихоньку двигаю книгу «Жертва вечерняя». Что-то из неё уже напечатал. В «Русском доме», «Москве», «Нашем совре-меннике».

- Ваш взгляд на современную русскую литературу. Ка-ких авторов: прозаиков и поэтов выделяете?

- Дорошенко, Попов, Сегень, Трапезников, Щербаков, Шиш-кин, Громов, Воронцов, Галактионова, Замлелова, это прозаики. Поэты: Артёмов, Чепурных, Светлана Сырнева, Диана Кан, Стру-кова.

- С высоты своего писательского и человеческого опы-та скажите, что в жизни самое важное.

- Надо любить! От этого всё. Любовь - это страдание. Любить до боли сердечной нашу единственную Россию, дедовские моги-лы, семью, деточек, внуков. Верить в Бога. И ничего нового тут я не сказал, это всё прописи. Но как иногда бывает трудно любить.

- Что бы вы хотели сказать читателям.- Я жив, пока меня читают. Очень дорожу мнением читателей.

Я описываю грозу и понимаю, что ни за что не смогу описать то, что вижу и испытываю, слаб. Но уверенность в том, что читатели испытывали подобное, утешает меня, они меня поймут, домыслят. Но сколько их у меня, не знаю. Вообще, боюсь, что появившиеся у меня в советские времена читатели, потихоньку, как и я, подвига-ются к последней черте, а других вдруг да не будет. Но тут уж, как Бог даст.

Беседовала Елена КУВшИННИКОВА

20

Владимир Николаевич КРУПИН (г. Москва), русский писатель, cопредседатель правления Союза писателей России, лауреат Патриаршей премии имени св. Кирилла и Мефодия.

В июне 2012 года Владимир Николаевич приезжал в наш го-род для участия в торжествах, посвященных 200-летию И.А. Гончарова.

Сегодня Владимир Крупин - гость «Карамзинского сада».

Предлагаем вашему внима-нию подборку его рассказов.

владимир Крупин

О, русская земля!Церковь закрыли в двадцать седьмом,школу в две тысячи пятом.

Светлана СыРНЕВА

В деревне Ивановка, а таких у нас были тысячи, жили старик и старуха. Жизнь прошла долгая, много всего пережили. Муж - участник войны, боевой старшина. Вернулся - грудь в крестах. То есть в орденах и медалях. Вот только здоровье всё истратил, даже и левую ногу оставил в немецкой земле. Вернулся инвалидом. Но и косил, и пахал, рыбачить любил. Детей трое. И все дочери. Первую назвали Верой в память о рано умершей матери мужа, вторую На-деждой, в честь матери старухи. Ну, а уж третья, само собой, стала Любовью. Хорошие выросли девочки, красивые, добрые. Но выш-ли все замуж далеко от дома, в областной город. Звали стариков к себе. Старуха и рада б была, но старик ни в какую. «Тут родился, тут помру. А ты давай поезжай». Но куда она без него?

Деревня Ивановка умирала. Не сама умирала, а её убивали. Уби-ли колхоз, убили и попытки выжить своим хозяйством. Вырас-тишь поросёнка - перекупщики тут как тут. Берут живым весом, то есть за копейки. Не соглашаешься - вези на рынок сам, сам и про-давай. А на рынке: за место плати, за клеймение ветнадзору плати,

Портрет Владимира КРУПИНА.Художник Виктор ХАРЛОВ.

21

да ещё ходят по рядам кавказские вымогатели, им плати. За что? За то, что русский, за то, что осмеливаешься выжить, всё никак не очистишь от себя Россию. От них откупишься, появляется родной господин полицай, ему плати. Много ли домой привезёшь? Спа-сались пенсиями. Даже и дочкам иногда урывали. Трудно все они жили. «Вы, папа и мама, воспитали нас честными, - говорили они, приезжая, - а как сейчас честным? Честные сейчас все бедные».

Ещё у стариков была причина для огорчений - сосед Панька. Знали его с малых лет, он даже за их младшей дочкой ухаживал. Но она его резко отворотила, когда увидела, что он выпивает и упо-требляет наркотики. К наркоте этой его как раз кавказцы и приучи-ли. Панька постоянно приходил, постоянно цыганил «на пузырёк»: «Спасите! Не выпью - подохну». Вначале старик пытался отбить его от пьянки, от наркоты, подолгу говорил с ним, но зараза оказалась сильнее, и Панька окончательно пропадал. Пропил у себя всё, что можно было пропить, только телевизор не вынес. Телевизором до-рожил. Легко находил в нём какую-нибудь похабщину или уголов-щину и смотрел. Называл телевизор учебником жизни.

Старик болел всё тяжелее. В Ивановке, окончательно её уни-чтожая, власти оставили только магазин со спиртным и консер-вами, а медпункт и начальную школу ликвидировали. А школы и медпункта нет, работы нет, куда жителям деваться? Старики уми-рали, молодёжь уходила. В районную больницу ездить было да-леко. Старуха всё-таки настояла, чтоб туда поехать, хотела сдать мужа на стационар, но его не взяли. Хоть и участник войны, но сказали: «Что вы хотите - возраст», а одна врачиха, брюнетка в зо-лотых очках, даже весело пошутила: «От старости лекарства нет». Хотя какие-то витамины прописала.

Витамины лежали на виду, на столе, их в тот же день стащил Панька. Больше некому, только он и заходил, клянчил на пиво.

Старик мужался, не жаловался, но видно было - гаснет. Ел очень мало, через силу. Хотя старуха всяко старалась разнообра-зить питание. Всё-таки картошка своя, без нитратов, как и свёк-ла и морковь, ими питались. Сухофрукты, присланные одной из дочерей, заваривала. Как-то жили. К концу зимы старик уже и на крыльцо не выходил. Старуха попросила Паньку наловить рыбки, уж очень любили они уху. Но даже и это Панька не сумел. Сумел только урвать денег на бутылку, вроде как аванс.

Старик, видимо, знал, когда умрёт. Он вечером как-то особен-но посмотрел на жену, на красный угол с иконами, потом при-крыл глаза, полежал немного, опять их открыл и тихо сказал:

- Земля оттаивает.Это потом старуха поняла, что старик думал о том, что легче

будет могилу копать. Она свою догадку дочерям рассказала, когда те приехали на похороны.

22

- Под утро чего-то я как-то сильно вздрогнула, вроде как кто в окно стукнул. Окликнула его, молчит. Тогда к нему подошла, он уж готов. И руки сам сложил крест-накрест. Мне бы раньше сообра-зить, что к чему. Не зря же он вечером попросил рубаху переодеть. А у меня в комоде рубахи лежали. Чистые, стираные. А эта белая, ненадёванная. И у меня сама рука за ней потянулась. Значит, и мне знак был, а я-то, я-то… - голова у старухи затряслась, слёзы поли-лись. - Без меня ушёл, не дождался…

- Мама, прекрати, - строго сказала старшая Вера, - сейчас во-обще время вдов, а не вдовцов. Подумай, а как бы он был без тебя? Будешь жить у нас по очереди.

- Ой, нет-нет. Куда я от могилки, куда? Никому в тягость быть не хочу. Деточек летом посылайте. Ой, жалко как, не видели они деда с орденами. Такой ли герой! Его ведь всегда в школу на 9 Мая приглашали. Мы вначале на пиджак ордена нацепляли, мне он по-казывал, какие справа, какие слева, какие повыше, какие пониже. А я, забываха, разве я запомню. Говорю: давай вообще не будем от-стёгивать, повесим на плечики. Так и висел до следующей Победы. Я его тканью укрывала. Да вот… - старуха принесла тяжелый пид-жак, сняла белую простынку.

От сияния орденов и медалей в избе стало светлее. Стали рас-сматривать. Было много медалей за взятие городов: Кёнигсберга, Варшавы, Берлина, ордена Славы, Красной Звезды, медали «За от-вагу», много юбилейных, уже послевоенных наград.

- Ещё, говорил, была бы медаль за Прагу, как раз их из Берлина туда двинули. Двинулись, да под обстрел попали, тут-то и ногу от-дёрнуло. Вот она, нашивка за тяжёлое ранение. Я медали к праздни-ку начищала суконкой, они ещё сильнее горели. А все вместе такие тяжелые! Гляжу из зала - сидит мой муженёк в президиуме, локтями в стол упёрся - тянут же! Золото, да серебро, да бронза, ещё бы!

- Может, в музей сдать? - спросили дочери.- Ой, нет, - сразу сказала старуха. - Никому это нынче уже не

надо. Пока живу, с ними буду, помру - забирайте.На поминки дочери привезли всего, и старуха постряпала, а

есть и пить некому. Стали вспоминать друзей отца - все уже там. Перебрали своих сверстников - никто в Ивановке, как и они, не живёт. Со встречи все равно посидели хорошо, душевно. Даже негромко спели любимые песни отца: «По Муромской дороге», «Степь да степь кругом», «Славное море, священный Байкал», «Враги сожгли родную хату», «Раскинулось море широко», «Ох не-даром славится русская красавица», другие.

- Он ведь у меня трезвенник был, - сказала старуха, - а вот ино-гда, очень редко, немножко больше нормы примет, встанет: «Мать, подпевай!» - да как грянет, и откуда голос берётся, грянет: «Врагу

23

не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!». Да. Ве-чером сидит, письма всё ваши перечитывает.

И ещё долго сидели и поминали отца и мужа, и всё добром. И как учил различать голоса птиц, как плавать учил, как любил рас-писываться в дневниках в конце недели. Дочери никак не могли решить, кого же из них любил больше. Все уверяли, что именно её.

- Да чего хоть вы! - весело примиряла старуха. - Любил всех без ума. Вот три пальца - укуси. Любому больно. Переживал за каждую. Придёт из школы с родительского собрания: «Ну, мать, за наших невест краснеть не приходится». Конечно, страдал, что сына не получилось. Эх, говорил, мальчишка бы рыбачил со мной. Вас-то он никоторую к рыбалке не приучил.

- И как бы он, интересно, приучил, если тут огород да огород, да корова, да поросёнок? - спросила Вера.

- Зато мамины цветы на всю жизнь. У меня на участке с апреля по октябрь - заметила Надя.

- Да он больше не из-за рыбалки страдал, из-за фамилии. Сын-то, говорил, хоть бы фамилию продолжил.

- Я продолжу! - сказала вдруг младшая Люба. - Не хотела гово-рить, именно сейчас надо сказать. Мам, только не реви. Вера и Надя уже знают, и ты всё равно узнаешь. И не вздумай реветь: я разошлась. И сама вернусь на нашу фамилию, и сына запишу на неё же. Он же у меня Саша, Александр, в честь деда.

Старуха горестно помолчала, посмотрела на фотографию мужа:

- Чего ж теперь реветь? Кабы я чего могла исправить. А так… Панька с дружками выкопали могилу. Помогли и гроб опустить,

и землёй засыпали, и холмик нагребли, и временную табличку с фамилией поставили. Конечно, им заплатили, конечно, угостили. На поминках тоже с собой посадили. Панька выпил, осмелел и сказал младшей дочери, за которой ухаживал:

- А вот скажи, ведь ты неправа, что меня тогда отшила. Это ты меня подсадила на пьянку. Я же с горя запил, от потери любви. Ты же Любовь.

- Ладно, не болтай, нашёл виноватую. Кто тебя заставляет ду-рью мучаться? Ты смотри тут, без нас маме помогай.

- А как же! Вот именно что! А ты как могла подумать? - и не по-стеснялся сказать: - Ты не поможешь парней угостить? Стараются.

И в самом деле, назавтра, когда дочери уезжали, Панька с друж-ками усердно взялись за дрова. Изображая усердие, громко крях-тели. Конечно, были вознаграждены.

Дочери обещали в городе заказать отцу заочное отпевание, по-том привезти с отпевания земельку и высыпать на могилу. Здесь-то негде было взять священника.

Поехали доченьки. Повёз их на станцию тот же нанятый во-

24

дитель, что и сюда привёз. Мать крестила их вослед. Вернулась в дом - топоры брошены, в доме пьянка. Есть что допить, есть что доесть. Старуха вздохнула: как прогонишь? И могилу копали, и дрова кололи.

- Мать! За Иваныча!Потом старуха вспомнила, какими глазами глядели они на

украшенный наградами пиджак мужа. Вспомнить это пришлось очень скоро. Алкоголику и наркоману никогда не хватит ни вод-ки, ни наркоты. Парни, конечно, понимали, что награды стари-ка - это дело не копеечное, дорогое. Вон сколько по телевизору сюжетов о том, как крадут ордена у ветеранов. Продать их можно запросто. Продать, и пить, и пить, и пить.

Назавтра они пришли, стали просить награды вначале по-хорошему. Обещали и огород копать, и крышу починить. И стари-ку оградку сделать. Старуха, конечно, не соглашалась. Но она даже и представить не могла, что они, известные ей с детства, решатся на воровство.

Не только решились, той же ночью залезли. Сон у неё тонкий, проснулась, поняла, закричала:

- Панька, ты? Да у меня же, дурак ты, топор под подушкой!Никакого топора у неё не было, она со страху так закричала.

Они поверили, испугались, убежали. А она на следующую ночь, теперь уже всерьёз, принесла топор из сеней и положила рядом.

И что это началась за жизнь, одни нервы. Из-за этих наркома-нов и уходить из дома надолго боялась. Сняла ордена и медали с пиджака, завязала их вместе с орденскими книжками в узелок и постоянно перепрятывала. Приходила на могилку и жаловалась мужу на одиночество.

Вот уже и май. Стала думать, какие цветочки на могилке по-садить. Земля могильного холмика осела. Она принесла лопату и подгребла землю с боков. Может, тогда и мелькнула у неё эта мысль, может, и сам старик подсказал ей. Иначе почему же она оставила лопату у могилы?

В этот год в деревне уже некому было праздновать День Побе-ды. Старуха оторвала листок численника с красной праздничной цифрой, вздохнула. Положила его в узелок к орденам и медалям. Спрятала узелок под пальто и вышла из дома.

Пришла на кладбище. Раздвинула уже завянувшие привезён-ные дочерьми цветы и вырыла в могильном холмике глубокую ямку. Приподняла над ямкой тяжёлый узелок и встряхнула. Орде-на и медали внутри узелка звякнули. И ещё встряхнула, и ещё.

- Такая тебе музыка, Саня, такую заслужил, - произнесла она. Опустила в ямку сокровище и закопала. Опять вернула цветы

на место. - Вот и всё, - сказала она, выпрямившись, и перекрестив могилу -

25

Воевал ты, Сашенька, за землю, в землю и ушёл. И награды твои пусть с тобой будут. И такого сраму, чтобы их пропили, не позволю!

Она даже не заплакала, так как была уверена, что поступила правильно.

А заплакала, когда стала спрашивать мужа, к какой дочери ехать жить.

Не дождалась ответа, но решила так: напишет на бумажках их имена, перемешает и вытащит. Какая выпадет, к той и судьба. А она долго не заживётся, она чувствует, как со смертью мужа в ней самой стала убывать жизнь.

У ворот её ждал Панька. - Ведь совсем молодой, - сказала она, - а уже весь серый. Ни

воин, ни пахарь. Стоишь, трясёшься. Жалко тебя. - А жалко, так опохмели, - и опять заканючил про ордена. Даже

и угрожал: - Нам не отдашь, из района приедут.- У меня их больше нет.- Как? - не поверил он.- Так. Сдала.- Куда сдала?- На вечное хранение.- Врёшь! - не поверил Панька.- Тебе перекреститься?- Н-не н-надо. - Он даже зазаикался. - Ну, тётка Анна, ну! Ну хоть

на пивцо-то, а? Иваныча помянуть. День же Победы, а? За Родину выпить, а?

- А Родине лучше, если ты за неё не выпьешь.Пришла домой, написала на одинаковых бумажках имена до-

черей. Перемешала. Долго сидела перед ними. Долго смотрела на иконы, на фотографию мужа. Наконец взяла одну из бумажек, перевернула и прочла: «Люба».

Возвращение родникаЧто говорить о том, что жизнь коротка? Она не просто корот-

ка, она мгновенна. Вчера вот тут, у этих двух лиственниц, стояли палатки районного пионерского лагеря, и я, юноша восемнадца-ти лет, уходящий вскоре в армию, был тут начальником. Вчера. А сегодня я снова здесь. Те же лиственницы, то же небо, та же река. Ничего не изменилось, только я стал стариком, да река обмелела, да леса поредели. Да более полувека прошло…

А лиственницы стоят. И одну зовут батюшка, другую матушка. В память об отце Александре и его супруге. Конечно, когда был ла-герь, мы ничего не знали о них. И церковь уже была превращена в склад. На колокольню пионеры лазили, хотя мы, вожатые, запре-щали, боялись, что упадут. И я, тайком от пионеров, поднимался и

26

озирался по сторонам. Особенно в северную сторону было дале-ко видно. Леса, леса, безкрайние леса.

Для приготовления еды, для питья нужна была вода. А с ней-то была проблема. Троицкие жители говорили, что под горой, под бывшей церковью, был родник. Что, может быть, мы раскопаем. Мы спускались от церкви с крутого обрыва, искали, ковыряли землю лопатой, но не нашли, нет родника. Пришлось, хотя и да-лековато, носить воду на кухню из деревенских колодцев.

Во все годы разлуки с родиной, когда я возвращался, всегда приезжал в Троицкое, выходил на обрыв. Уже и церкви не было, уже и село было на последнем издыхании, но сохранил Господь здешние пределы, такие, что восторг охватывал душу, когда рас-крепощённый взгляд улетал в заречные дали.

Нынешний отец Александр взялся за строительство часовни на месте разрушенного храма. Начали с расчистки задичавшей, заросшей местности, валили необхватные старые берёзы. И - главное - установили на месте бывшего алтаря поклонный крест. От шоссейной дороги несли на руках. Построили сарай для дров, сторожку. Уже было где чайку попить. Оживало Троицкое.

И тогда я узнал, как окончилась жизнь последнего настоятеля храма. Во время службы ворвались в алтарь бесы, чекисты, сорвали с батюшки облачение, вывели, повели. И велели всем плевать на него.

Но никто! Никто не плюнул, а все встали на колени. Отец Алек-сандр шел босой, в одном нательном белье и благословлял всех. Уходил на смерть и в бессмертие.

Спустились на следующий день к роднику, а… воды в нём нет. Ушла. За батюшкой ушла, как сказала одна старуха.

И в теперешнее время всегда была трудность с водой. Нужно было привозить её, экономить. Посуду вымыть, тоже на реку не пойдёшь: далеко отошло её русло за эти годы. Фляга на сорок ли-тров быстро иссякала.

С отцом Александром мы искали родник. Нет и нет. Но что он был, подтверждали многие. Никто из него сам не пил, но вспоми-нали воспоминания отцов и дедов. Бывшая здешняя жительница Любовь Трофимовна даже рисовала схему: «Вот тут, внизу, напро-тив алтаря».

Прошлой дождливой осенью плотник Андрей, возрождаю-щий часовню, копал на указанном месте. Да, яма заполнялась во-дой, ну и что? Родник ли это? Тут такое болото, везде вода. Место низкое,топкое. Грунтовые воды, верховодка. Я стал копать повы-ше - сухо.

И опять время прошло. Уже часовня, пока без креста, высилась, озаряя солнечной желтизной окрестность. И по-прежнему мы привозили с собой воду.

27

Нынче мы приехали сюда с братом Михаилом, а он взял с со-бой внука Георгия. Батюшка, совершенно не понимающий, как это человек может не работать, благословил нас выкосить высо-ченные травы вокруг часовни и домика, а я вновь просил благо-словить меня на поиски родника.

Георгий мог выбирать, с кем ему быть, с дедом или со мной. Но у деда была такая сильно ревущая бензокосилка, с такими мерзки-ми выхлопами, что он пошел со мной, вниз, под обрыв. До этого дед вымазал Георгия антикомариными кремами, всего опрыскал, и Георгий шел смело. Спускаться напрямую, по такой крутизне, не решились, пошли вкруговую.

Пойма реки, то есть место, затапливаемое весной, была выко-шена. Поваленные травы сохли, сладко пахли, пробуждая память о детстве и отрочестве. Ведь тогда сенокос был главным событи-ем каждого лета.

Подходы к обрыву походили на джунгли: болотистое место, крапива выше человека, ольха, ива, осока. Хорошо, я был в сапо-гах, шёл впереди. И Георгий смело лупил палкой крапиву.

- Смелый воин Георгий! - хвалил я. - Крапива выше тебя ростом, а ты не боишься, побеждаешь. Правильно! Читал, как твой небес-ный покровитель, великомученик Георгий, какого змея победил? Закаляйся. Как знать, какие змеи тебе в будущем встретятся. Да и внукам моим. Вот бы сейчас были с нами! Господи, помоги рас-копать родник! Чтобы и они приехали к нему.

Стали пробиваться к обрыву. Прошли, продрались. Ну, Госпо-ди, благослови! Я стал расширять и углублять прежнюю яму. В ней была вода. Но тут кругом стояла вода. Я наивно надеялся, что взбурлит вдруг под лопатой подземная струя, выйдет на поверх-ность. Столько я видел изведённых из земли, из скал родников в монастырях, на Афоне. Конечно, кто я по сравнению с монахами, но ведь молитву Иисусову, какую сейчас читаю, читали и они.

Копать было тяжело, немолоденький уже. Но и усталости не чувствовал. Копал в сопровождении музыки кровососущих ле-тающих насекомых. Это для меня было симфонией детства, но для Георгия музыкой ужаса. Но сильнее, чем хор этих кровопийц, слышалась сверху бензокосилка брата.

- Закаляйся, Георгий, и радуйся, что тут комары, слепни, оводы, а оводы и простые, и конские, и строка, да и осы, все тут. Это зна-чит, что мы здесь в чистой атмосфере, комаров же нет в городе.

- А что такое строка? - говорил Георгий, пока ещё защищённый дезодорантами.

- Это гадина редчайшая. Комар вначале ещё погудит-погудит, овод ещё попугает, даже клещ ещё поползает, а строка жалит в то мгновение, в которое тебя касается. А мошкА! Еще тебя не кусану-

28

ла? Мошка - это мельчайшая дрянь. И в глаза заползает, и в уши. - Я просвещал, а, скорее, запугивал Георгия, а сам копал и копал, вы-ворачивал тяжеленные комья речного ила, глины, вырывал кор-ни, выколупывал гнилушки. Меня крылатые насекомые грызли и кусали, потому что трудовым потом я быстро смыл всякие мази с лица и рук. Он так обильно проливался, что мне казалось, будто яма, которую я раскапывал, полна уже не водой, а моим потом.

- А раньше были комары? - спросил Георгий- Ещё бы! - А дезодоранты были?- Нет.- А как? - потрясённо спросил Георгий.- Да так: когда работаем - некогда замечать, а когда наработа-

емся, уснём от усталости, и тут хоть кусай, хоть закусай.Бензокосилка наверху смолкла, и Георгий посмотрел на меня

вопросительно. Конечно, ему хотелось к своему деду.- Да он не утерпит, сам сюда придёт, подождём.Но вскоре вновь послышался рёв мотора. Значит, заправил

бензином и опять косит. Бензокосилка выла отчаянно, будто ска-щивала уже не только травы, но вообще всю растительность.

- Да, - вспоминал я, - в колхозе брали на покос специального мальчишку, отрока, подростка, это не нынешние фанаты, не ти-нейджеры, им бы не выдержать.

- Почему?- А вот целый день попробуй отгонять от лошадей этот весь

гнус. Насекомых тучи, лезут под живот, грызут, кусают. Вопьётся овод лошади в спину, ударишь по нему, ладонь в крови. Напился. Лошади бесятся. И писали в нарядах полтрудодня. Знаешь, как на-зывался этот труд? «Опахивал мух». Раз меня лошадь лягнула, я от-летел, но взрослым не сказал - боялся, что завтра не возьмут. Вот как. Знали, что тяжело, а на работу рвались.

Жарища была такова, что пот с меня лился ручьями. Насеко-мую гнусность я уже и не отгонял. Начну с ней бороться, копать перестану. А как же монахи? Выставляли себя на ночь этим кро-вопийцам.

Достали кровососущие и Георгия. Он не жаловался, только вскрикивал от укусов Пора было его пожалеть. Видно, действие химической защиты кончилось. Но и к деду, к шуму бензокосил-ки, он не рвался. Да и как он пойдёт один через такие заросли кра-пивы? А мне хотелось ещё покопать.

- Георгий, не мучайся и на кремы не надейся. Наломай веник, вон ольха, вон берёза, вооружайся и воюй. Это поможет. Как рань-ше, провожаешь девочку и ветками черёмухи обмахиваешь. Опа-хиваешь. Эх! - я разогнул спину. - Была жизнь, сердце замирало!

29

Снова и снова читал Иисусову молитву, снова и снова вонзался лопатой в заиленное мутное пространство, где-то в глубине за-чаливал песок и глину и вытаскивал. А Георгий вовсю махал вени-ком, хлопал себя по шее, по спине, по ногам, будто парился.

Ну, ладно, всё! Я отмыл руки мутной водой, а вот сапоги постес-нялся мыть. Значит, верил: тут родник, а кто ж в роднике моет сапо-ги? Напоследок сделал то, что наметил ранее, перегородил плотин-кой из земли и глины пространство между родником и болотцем. Я рассуждал так: родник вытекает и утекает, уходит к реке, наполня-ется. Если тут родник, то воды в нём прибудет. О, дай-то Бог.

Не было сил вновь пробиваться сквозь крапивное простран-ство, и мы покарабкались напрямую. Измученный копанием, я еле полз, хватаясь за сучья, стволы и корни, таща за собой и лопа-ту. Георгию-то хоть бы что с его пятёрками по физкультуре. А мои пятёрки остались в середине прошлого века. В одном месте скло-на сучок под ногой хрустнул и я полетел спиной назад под обрыв. И ничего! Встал, отдышался и опять покарабкался.

Вверху ещё жарче показалось. Но вдруг отрадно и целительно потянуло ветерком. Брат увидел нас, выключил косилку и крикнул:

- Ну, у батюшки и техника - трижды заправлял, работает. Ду-маю: да заглохни ты, дай отдохнуть, нет, не даёт.

Мы поглядели друг на друга и рассмеялись: брат был весь с ног до головы обсыпан красно-бело-зелёным крошевом скошенных трав и цветов, а я весь грязнущий. То-то в конце уже не замечал укусов, грязь им было не прокусить.

- На солнце сорок, в тени тридцать семь, - сказал брат.В домике напились чаю из привезённой воды и решили схо-

дить на реку. Опять пробивались через ивняк, крапиву и осоку. Георгий не расставался с веником.

- Твоего Георгия, несмотря на заграничные препараты, все равно зажирали. Прямо как Россию. Пока она надеялась, что спа-сётся всякой заграницей, то и погибала. А как вооружится родной берёзой, так и спасётся от гнуса.

На реке никого не было. Георгий весело бегал по мелким го-рячим заливам, пугал мальков. Мы с братом даже сплавали на ту сторону. И легко. А ведь в детстве плыть на ту сторону считалось подвигом. Ещё нас удивили воткнутые в песок рогульки для под-держки удилищ. Они вовсю зеленели. Вышли на берег, огляну-лись. И увидели дивное зрелище - по течению уплывали наши две дорожки, обозначенные пузырьками.

На берегу Георгий показал нам построенную кем-то крепость из песка. Из бойниц её выглядывали бутылочные горлышки, обо-значавшие орудия. Крепость восхитила Георгия, нас опечалила.

- Пойдёт в реку вода из освященного родника, может, таких

30

крепостей больше не будет, а? - спросил я.Брат пожал плечами.После вечерней молитвы, как благословил батюшка, обошли

крестным ходом часовню и домик. Георгий шел впереди со све-чой, я с крестом, брат с иконой Божией Матери. Пели по очереди: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!». Георгий ра-довался и гордился, что свеча у него не погасла.

Перед сном дедушка вновь обрабатывал открытые части тела на теле любимого внука. А я сразу уснул, как засыпал в детстве. Сразу и без снов.

Надо ли говорить, что утром я шел на место вчерашних раско-пок со страхом и надеждой, с молитвами. Пролетели над головой, снижаясь к реке, два аиста. Как раз над двумя лиственницами.

Сердце моё билось, что сейчас увижу? А увидел я чистейшую воду в чистейшем роднике. Я встал перед ним на колени, умылся, напился! Родник, милый родник, ты вернулся!

Руками разгрёб запруду и с радостью увидел, как струйка воды потекла из родника. Помчался вверх. Мои ещё спали. Георгия я пожалел, а брата растолкал и крикнул шопотом:

- Родник!Ах, как нам хотелось скорее обрадовать батюшку, позвонить

ему. Но мы были вне зоны связи. Придётся терпеть до вечера, он обещал приехать. Но это же как раз и хорошо, решили мы. Радо-вать так радовать! И мы целый день занимались родником. Брат наверху делал двухметровый крест, я прокладывал дорогу к род-нику. Прорубался сквозь ивняк, крапиву, валил старые деревья, большие оттаскивал в сторону, маленькими выстилал подходы. Георгий, сегодня осмелевший, бегал от меня к деду и помогал нам. Мне приносил доски, деду подавал инструменты и гвозди. Одну большую тяжелую, метров семи, доску принесли вместе с братом. Положили её на подстилку из ветвей, получился мостик к род-нику. Для него сделали квадратный сруб из досок и напиленных брёвнышек.

Ещё расчищали пространство. Вокруг родника светлело и ве-селело. Георгий вовсю сражался с крапивой. Сегодня вновь жари-ло, но ничего уже не было страшно - родник спасал. Попьёшь из него, умоешься - и хорошо тебе, и комары отступаются. Принесли кружку, для неё воткнули в землю ивовый прутик.

Торжественным крестным ходом мы несли крест. Я пел: «Кре-сту твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое сла-вим». И брат, и Георгий подпевали.

Углубление для установки креста я выкопал заранее. Мы по-ставили крест, утрамбовали вокруг него землю и камни. И вдруг услышали голоса. Почудилось? Нет, это были люди, человек шесть.

31

Женщины и один мужчина. Приехали грести сено, метать стог и нас разглядели. Радость у них была великой. Пили воду, набирали с собой в бутылки.

- Сколько лет здесь косим и косим и всегда воду с собой берём, - говорили они. - Так ведь и рыбаки даже тоже воду с собой везут, из реки же нельзя пить.

- Ой, женщины, а ведь вот что, - оживилась старшая из них, - ведь уже второй год, как тут аисты поселились. Парочка. Неспро-ста же.

Вечером приехал батюшка. Мы условились ничего ему не го-ворить. Он хвалил, что кругом выкошено и дорога к часовне сей-час просторная, а не узкая тропинка.

- Устал, полежу, - сказал он. Прилёг и тут же встал. - Я же вам еды привёз. И воды. Перелейте во флягу. И ехать мне уже надо.

- Батюшка, - попросили мы, - а на реку хотя бы на полчасика сходим?

Он согласился:- Да, дойдём. Хоть разуюсь, хоть по воде похожу. Ноги отдохнут.

Сегодня три молебна, отпевание, ещё крестил. Ещё с рабочими за кирпичом ездил.

Мы пошли. Он впереди и так быстро, что мы еле поспевали.- Какие молодцы, какую дорожку протоптали, - похвалил он.Внизу я попросил:- Батюшка, давайте сейчас свернём направо.- Зачем?И тут Георгий не выдержал и закричал: - Сюрприз! Сюрприз!И батюшка всё понял. Уже и крест показался среди расчищен-

ного пространства. Батюшка прошёл по доске, вначале прило-жился ко кресту и запел:

- Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим! - Потом перекрестил родник, зачерпнул воды круж-кой, напился, умылся. И всё радовался: - Как милостив Господь, как милостив! Стали строить часовню, стали возрождать село, и род-ник открылся. Именно поэтому.

А назавтра батюшка приехал со всем необходимым для освя-щения. Привёз и икону Святой Троицы. В домике развёл кадило, и Георгий гордо нёс его впереди. Пели молитвы «Пресвятая Трои-ца», «Царю Небесный», «Пресвятая Богородице». Пришли к род-нику. Батюшка укрепил икону на кресте.

- Здесь Троицкое, и родник, конечно, Троицкий.Гребцы сегодня вновь работали, уже метали второй стог. Они,

бросив вилы и грабли, пришли к нам. Почти все крестились.Служили водосвятный молебен. С молитвою троекратно по-

32

гружал батюшка серебряный крест в родник. Потом окропил всех освященной водой, сделав кропило из молодой осоки.

- Подходи под благословение.Кто не умел, тому батюшка складывал ладони, правая сверху,

крестил, касался склонённых голов.- Ну что? - весело спросил он. - Вот придут антихристовы вре-

мена, сорвут с меня облачение, поведут на расстрел, а вам прика-жут на меня плевать. Будете плевать?

- Да вы что, да как это так? - заговорили они.- Да мы разве не люди?

В этот день батюшка долго не уезжал. Мы ещё раз сходили с ним к роднику. Уже с ведром. Зачерпывали из родника, и со сло-вами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» батюшка троекратно окатывал нас ледяной водой. И никакая жара не чувствовалась, и никакие комары даже Георгия не кусали.

- Ну что? - весело спрашивал батюшка, - жить захотелось? А?- Захотелось! - отвечали мы.Когда мы провожали батюшку и подошли к часовне, над нами

пролетели два аиста.

«Я стал доступен утешенью…»Ожидание радостей меня оставило, когда начал осознавать

свою греховность. За что мне радости? Имею в виду не те, о ко-торых говорят акафисты, начиная при прославлении святых му-чеников каждую строку со слова «радуйся», а о радостях жизни. И это хорошо. Какая разница, осетрину ты ешь или кильки в томате, бархат на тебе или сатин, какая разница? Не все ли равно сытым или голодным в гробу лежать. Да еще хорошо, если в гробу. А то свалят в общую яму, а то и вовсе не свалят.

Но одна невольная, и она же вольная, радость у меня осталась. Это птицы, животные и растения. И музыка. Приезжаю в Николь-ское и чай пить не сяду, пока цветы не полью и пока птицам еды не вынесу. И, конечно, всегда голодной худющей соседской соба-ке Найде, которая, чуя меня, давно сидит на крыльце.

И какая же радость - пить чай, сидя у окна. На подоконнике растут цветы, и царица средь них неопалимая купина с Синая. Да, растет. Растет, слава Богу, по милости Его прижилась в наших температурах. По радио вариации на тему какого-нибудь Кончер-то гроссе, ансамбль, например, Канта э вива, что означает живое звучание. Потом, в течение дня, обещаны и Бетховен, и Глинка, и Чайковский, и Свиридов, и Шуберт, и Гаврилин, а так же вводящие их в атмосферу звучания Евгений Светланов, Клаудио Аббада, Гер-берт фон Караян, чего больше?

33

На рынке просил сала несоленого. И вынесли из подсобки длинную толстую ленту, розовую с одной стороны. Вначале от-резал и подцепил на ветку яблони один кусок. Потом, видя, так сказать, ажиотажный спрос, добавил еще кусок и еще. Всего че-тыре. То-то отрадно - видеть, как птички припархивают, как лов-ко цепляются сбоку и снизу, и тюкают клювиками. Небось, ночью где-то под крышей, нахохлившись от холода, спокойно все-таки чувствовать, как в животишке живет и греет в морозную ночь по-лезная пища.

А вообще синицы вредные друг к другу. У людей, наверное, на-учились. Вот вроде висит четыре порядочных куска, долби знай, нет, надо вначале других отогнать. Особенно одна синичка. Ко-нечно, это не она, а он, я и назвал его Синец толстопузый. Такой сытенький экземпляр птичьего народа. И такой, о ком говорят: сам не ам и другим не дам. Сам не клюет, а всех разгоняет. Но ин-тересно, что именно он подлетает к окну, укрепляется коготками за раму и тюкает в стекло. Вроде как докладывает, что рьяно охра-няет мои корма.

Найда пасется под кормушкой. Рада и самой малости, падаю-щей от трапезы птичек. В кормушку сыплю измельченные крош-ки хлеба или покупаю просо. Это для воробьев. Но и их Синец толстопузый гоняет. И опять подскакивает к окну для доклада.

Редкие медленные снежинки. Может быть, и солнышко даже покажется. Нет, день прошел, не соизволило. Хотя в утешение был такой нежно-малиновый закат. Но такой коротенький. Взглянул в окно - восхитился, отошел к плите, почистил пару картошек, по-крошил, поставил сковородку на огонь, вернулся для возобнов-ления любования - нету малиновой нежности. Да, видно крепко нынче виновата Москва - живет без сияния небесных лучей. Всю позднюю осень туманы и долгое бесснежье, потом глухие снега, потом резкие морозы, внезапные прыжки в оттепель, сейчас обе-щают метели. Да, а куда ни позвоню, или кто из России позвонит, всегда спрашиваю: как у них за окном? А у них везде солнце. И мо-розцы для румянца щек и для бодрости. Ну и чего жалуюсь, поез-жай туда и живи там, кто не дает? А не дает канатами привязанное сердце к любимым деточкам. Да, так вот, не знал я, не думал, не гадал, что главная любовь меня ждет в старости, что все юноше-ские и взрослые волнения крови - так все крохотно по сравнению с любовью ко внукам.

Старость моя естественна для них. Они меня молодым не зна-ли. «Дедушка, - говорит Анечка, - ты уже старенький, ты уже мо-жешь ногами шаркать». Или еще смешней: «Дедушка, а почему ты не учишь английский язык?» - «Я в школе немецкий учил». - «Надо

34

английский учить». - «Мне уже поздно, Анечка». - «Да, - соглашает-ся она, - язык выучишь, а сам помрешь». - «Вот именно, зачем мне потом английский?»

Очнулся я, обнаружив себя в дымовой завесе - сгорела моя кар-тошечка. Анечка, это ты виновата, так я тебя люблю, что и время не замечаю, когда о тебе думаю. Думал, вот бы Анечка любовалась синичками. Да, у них такие крепкие клювики, что отдалбливают даже сильно замерзшее, прямо каменное сало, и скоро, много че-рез неделю, останется от большого куска только легкая шкурка, и синицы, качаясь на ней, будут поглядывать на окна дома - где там хозяин, что не идет на рынок? Мы бы слетали, да у нас денег нет.

Последний домК моей жизни очень подходит пословица: «Дали белке орехи,

когда зубы выпали». То есть все приходило ко мне очень поздно. Все прошел: казармы, общежития, коммуналки, глухое непечата-ние, постоянное безденежье. Теща литровую банку борща прино-сила и с состраданием смотрела на дочь. А дочь, моя жена, учи-тельница, прятала от учеников ноги в худой обуви под учитель-ский стол. Конечно, стыдно было перед ней, ведь часто изо всего человечества только она и верила в меня. Но позднее признание для писателя даже и спасительно. Появились бы деньги, слава, привели бы гордыню. А так: всегда бедствовал. Но как-то же вы-карабкались. Даже и не успев заметить ход жизни, я стал надеять-ся на спокойную старость. Мечтал, что мемуарный возраст будет спокоен и длителен. Буду сидеть у камина, вспоминать. Есть что и есть кого вспомнить. Жена будет в оренбургской шерстяной шали на плечах сидеть под зеленым абажуром, вязать мне носки. Буду читать ей вслух… Чем плохо? Ведь заслужили?

И вот - дожили до демократии и - не один я такой - унизитель-но и постоянно думаю, где взять какую копейку и какую прежде заткнуть дыру.

А так, внешне, я очень благополучен. Сейчас. Квартира, дача, полдомика в ближнем Подмосковье, пристанище на родине в доме детства и юности. Куда с добром! Но как же поздно все это пришло! Всегда блага жизненные обходили меня за версту. Дача, и то не моя - аренда в Переделкино появилась в шестьдесят лет. Да ведь я своими книгами и переводами на иностранные языки своих книг сто раз заработал эту аренду. А этот полдомик в Ни-кольском, стиснутый заборами кладбища и соседей тоже сумел купить, когда голова вся была седой. И в дом на родине, где про-шло детство, отрочество, юность, откуда ушел в армию, вернулся, когда въехал в старость.

35

И нигде в этих домах, не говоря о московской квартире, нет мне покоя. Никакого. Все время что-то кому-то должен. Может, это налог какой? Должен приехать, выступить, должен написать статью, предисловие, послесловие, ответить на постоянные пись-ма и бандероли, позвонить туда-то, тому-то, попросить кого-то за того-то. А иначе сколько обид. Жена родная, и та: ты православ-ный человек, должен помогать. А писать кто за меня будет? Тут следует убийственный ответ: хватит, ты уже много написал. Да я еще ничего не написал, только-только начинаю понимать, как надо шевелить пером.

Сил нет, здоровье уходит. И это все естественно, и не ропщу, но сказал же духовник: «Преподавать за тебя смогут, писать ты дол-жен сам». Должен-то должен, а что напишу? Но это опять интел-лигентское слюнтяйство.

Во всех домах у меня есть все что надо для трудов и молитвы. Везде красные углы с иконами и лампады, запасы свечей и под-свечники, везде молитвословы и много духовной литературы. Творения святых отцов. И везде ноутбуки. А когда-то таскал за со-бой тяжеленную машинку. На столах пачки первосортной бумаги, везде сплошные «паркеры», только пиши. Все есть, времени нет. А нет - сам виноват. Все старался для всех хорошим быть, а надо было прежде себя и близких спасать. Сколько же на меня вешали свои проблемы, но так мне и надо. Уж хотя бы зачлось.

Да, только живи в любом из домов. . И везде достают. Вроде даже и какое-то самолюбование можно усмотреть - какой я знамени-тый да незаменимый. И ведь отказываюсь от девяти приглашений из десяти, все равно. Раньше сам лез на все трибуны, сплошная комсомольская пассионарность. Как это, куда-то не пригласили, как это не дали выступить, как это не упомянули. Сейчас: лишь бы никуда не звали, лишь бы не выступать, не писать, не встречать-ся. Каждая встреча отягощает последующими обязательствами. Просят прочесть рукопись. «Но у меня же теперь ни журнала, ни издательства». Не прошибает. «Вы только скажите свое мнение». О-хо-хо. Говоришь о недостатках, звонят через неделю: «Я все ис-правил, посмотрите. Вам же теперь не надо все читать». Если по-нравилось - еще хуже: «Можно, я в редакции скажу, что вы чита-ли?». Через день: «Они говорят, что напечатают, если вы напишете предисловие».

Такие жалобы турка. Но, усталый раб, и я замыслил кое-что. Созидается в вятских просторах, на высоком берегу родной реки, под тополями и березами, избушечка! Кельечка такая. Господи, помоги, чтоб сбылось пожить в ней, помолиться и поработать во славу Божию!

Не надо мне ни палат каменных, ни камней самоцветных, ни

36

кушаний заморских, ни одежд многоцветных, хватит мне избуш-ки с русской печкой, с красным иконным углом, перед которым горит алая лампада. Хватит мне подполья, в котором картошка и капуста, и банка меда. Да коробка с чаем стоит на полочке над плитой. Вот такого я и душа моя чаем. Маленький стол, много хороших книг, которые можно брать наугад и открывать на тех страницах, которые сами откроются.

Да-а. Прибьются ко мне пес с котом. Кот будет лежать в ногах на деревянной постели, зимой громко мурлыкать и просить, что-бы я пустил пса погреться. Конечно, это естественно, да он уже и сам тут, у порога. Яростно чешется, а ночью взвизгивает во сне. Кот будет хорошо ко мне относиться, только жалеть, что я плохой рыбак, никак не накормлю его свежей рыбкой.

Дров у нас будет запасено много. Это все будут бывшие березы и ели, которые выросли на месте бывшей церкви и их надо спи-лить, чтобы было место для ее возрождения.

Еще у меня будет евангельская окрестность. Река наша - прямо Иордан. А тут холм - гора Елеонская. Там, где родник (я знаю, где он был, я раскопаю), там поток Кедрона. Подальше, к востоку, Фа-вор. К югу - любимый Вифлеем. Это все надо устроить. И ни у кого помощи не просить, только сил у Бога. Там, где подойдет место для Хеврона, тоже пониже по течению к югу, там надо посадить побольше дубов. И из желудей, под зиму, в хорошую землю, и на-таскать молоденьких дубочков.

Будут у меня и рябины, и черемухи, и смородины, и яблони. И буду с ними разговаривать. Еще, конечно, птицы. Кругом снесен-ные, уничтоженные, сожженные деревни, тоскливо на холодных развалинах птицам, вот и прилетят ко мне.

А главный мой гость - наш батюшка. Это именно он вывезет меня из города и привезет в эту избу. Уж как я ему буду рад, когда он приедет. Ни за что не отпущу в тот же день. Будем вместе долго пить чай, вспоминать будем многое-всякое, в основном радост-ное. Как церковь вернулась в село, как потянулись к ней. Жалеть будем Витю - работника с золотыми руками, да вот и с горлом тоже золотым. Опять, опять сорвался. Будем и за него молиться, когда перед сном встанем на вечернее правило. Золотыми лепе-сточками будут трепетать вершинки горящих свечек.

Разойдемся для сна. Батюшка, всегда измученный и уставший, уснет быстро, а я буду лежать и глядеть в окно, на которое все ни-как не заведем штору. За ним еще одно окно, в стеклах двойное от-ражение луны. И видны ветви деревьев и звезды на них как игруш-ки. И если ветви шевелятся, значит, ветер. Если луна увеличивает-ся - к холодам, уменьшается - к оттепели. Если потрескивает сруб - тоже к морозу. А все вместе взятое - к весне, к Пасхе.

37

38

Такие поэты на дороге не валяются

Первый признак настоящей поэзии - это когда хочется снова и снова перечитывать стихи, ощущая их неповторимое звучание в унисон внутреннему настрою собственной души.

Такое нечасто происходит сегодня, даже при том изобилии, которое предоставляют возможности Интернета. Но это всё же случилось, я познакомился с настоящим поэтом и вновь, как когда-то в юности от Блока, Заболоцкого и Рубцова, ощутил му-рашки на спине от чтения его стихов. Михаил Анищенко живёт не в Москве и не в Питере (почему-то считается, что только там могут появиться истинные таланты). Его дом недалеко от Улья-новска - на Самарской Луке, в сельце Шелехметь у подножия Жи-гулёвских гор. Здесь, на излучине Волги, и рождаются его пронзи-тельные, предельно обнажённые строки о России, о нас, о себе. У меня даже мелькнула фантастическая мысль, а не нашёл ли Миха-ил Анищенко спрятанный в Жигулях клад Стеньки Разина? Толь-ко в нём оказались не награбленные разбойниками сокровища, а несметные богатства великого русского слова…

Уже за первую свою книгу стихов «Что за горами», изданную в 1981 году, Михаил получил Премию им. Николая Островско-го. Окончил литературный институт, где, кстати, учился вместе с ульяновским поэтом Юрием Соколовым. Работал фрезеровщи-ком, слесарем, сантехником, сторожем, транспортировщиком, журналистом, сотрудником пресс-службы в мэрии Самары. Всту-пил в Союз писателей. Но в новой капиталистической России, как многие честные люди, Анищенко не смог себя найти и уехал из города в сельцо на берегу Волги. Питался тем, что есть в огороде, на реке, в лесу, порой жил впроголодь и продолжал писать стихи. Когда ему вдруг позвонил Евгений Евтушенко, прочитавший не-сколько стихотворений Михаила в газете, на вопрос, чем занима-ешься, Анищенко ответил: «Бомжую». Об этом он пишет и в своих стихах:

Я бомж, скиталец и калека, Я вою в небо и во мхи;Я волк, убивший человека,Всю жизнь писавшего стихи.Евтушенко пообещал издать книгу его стихотворений, а в ста-

39

тье о жигулёвском отшельнике написал: «Такие люди иногда валя-ются на дорогах. Но такие поэты на дороге не валяются». В Самаре после этого произошёл всплеск интереса к поэзии земляка, был даже организован творческий вечер Михаила Анищенко. Но всё это мало изменило его жизнь. «Со сцены, утопающей в цветах, я шагнул в русскую зиму с пустым столом и простывшей печкой», - признался поэт.

Ему сейчас шестьдесят один. В разное время были изданы сти-хотворные сборники Михаила Анищенко: «Не ровен час» (1989), «Ласточкино поле» (1990), «От тебя это было» (2001), «Тебя ещё нет, меня уже нет» (2001), «Квадрат тумана» (2008), «Поющая по-ловица» (2008), «Образ» (2008). А в прошлом году вышло «Избран-ное», куда автор отобрал лучшие свои стихи. Некоторые из них мы и предлагаем вниманию читателей.

Николай МАРЯНИН

михаил анищЕнКо

ОчищениеГром на рассвете разбудит. Встану - а небо в крови. Кажется, больше не будет Веры, Надежды, Любви.

Волга черна, словно Лета. В пропасти прожитых лет Спят облака Параклета, Спит в облаках Параклет. Нет у России наследства, Врали цари и вожди. Листья летят - не надейся, Звёзды сгорают - не жди! Пусто на сердце и грустно, Время расправу вершит. Господи! Как же искусно Мир для погибели сшит!

40

Справа и слева - могилы, Слева и справа - кресты. Господи! Хватит ли силы Верить, что всё это Ты? Так говорю - и немею, Будто бы слышу ответ. И над землёю, над всею, Вижу незыблемый свет. Вижу луга и дубравы И понимаю, что вновь Вера рождается - справа, Слева - сияет любовь! Снова - надежда, дорога, Смертная с родиной связь… А под ключицею Бога Русская кровь запеклась.

* * *Всё обгадили, всё оболгали, Добрались до святынь и могил… Штопать наши надежды и дали Мне не хватит, наверное, сил. Вот он мир - безнадёжный и узкий, Вот на выбор: тюрьма и сума. С беспросветной тоскою: «Я - русский!» Умирают и сходят с ума. Я не знаю, какая развязка К нам идёт, золотишком бренча… Но зачем мне чужая закваска И одежда с чужого плеча? Для чего мне заморская пена И гробы небоскрёбов в окне, Если стог золотистого сена Ярче солнца в чужой стороне!

41

ПриговорРусь моя! Туман, поверья, Пыль таинственных времён! Как преступник к высшей мере, Я к тебе приговорён. К шуму сосен, к скрипу ставен, К зову птиц издалека И к твоим тропинкам тайным, Проходящим сквозь века. Пусть порою путь без веры Выпадает мне во мгле… От всевышней смертной меры Нет спасенья на земле. Мир вам, рощи да излуки, Шелест, шёпот… Камыши… Навсегда. До смертной муки. До бессмертия души!

* * *Опять мороз идёт по коже. Кричат во тьму глаза и рты. Черты России не похожи На Богом данные черты.

И я, надеждою измеря Пространство памяти своей, Таю в душе тревогу зверя И нежность белых лебедей.

Мельчают даты и годины, Дурманом полнится экран. И Русь, как девочка на льдине, Согреть не может океан.

Наш путь - без духа, без возврата, Среди невидимых сетей. В туманной области разврата Теряет Родина детей.

Порой покажется - светает Над полем, речкой и цветком… Но всё быстрее льдина тает Под каждым русским городком.

42

Страна берёзового ситца Ещё как будто бы жива… Но на престол уже садится Иван, не помнящий родства.

И я, грядущему не веря, Вдали от мира и людей, В своей душе лелею зверя И убиваю лебедей. * * *Ночью на лёд выхожу без ужаса. Богу не верю, но верю чутью. Из полыньи твоего замужества Чёрную жуть по-звериному пью.Звёзды вершат роковое кружение, Небо страданием упоено. Там, где клубится моё отражение, Падают мёртвые рыбы на дно.Всхлипнет вода, колыхнётся и брызнет, Медленным льдом обрастёт борода… Завтра на месте потерянной жизни Будет лишь пятница или среда.Станут вдвойне небеса тяжелее, Скатится с кручи луна колобком… И полынья, как верёвка на шее, Ближе к рассвету затянется льдом.

ОжиданиеВидно - рано... Ещё не пора... Только хочется, чтобы скорее... Я помыл семь окошек вчера, Чтобы небо казалось светлее.

А ещё, чтоб букетик не сник И на мир не повеял бедою, Я сходил на далёкий родник За живой и за мёртвой водою.

Я не знаю, тебя ли люблю, Или эти смешные цветочки...

43

Но я всё же исправно кормлю Карасей, обитающих в бочке.

И они до последнего дня Ловят крошки высокого хлеба. И с восторгом глядят на меня, Как на Бога, сошедшего с неба.

* * *Всё та же ночь. Всё те же отголоски. Всё та же злость таится за спиной. Другой поэт выходит на подмостки Во искупленье подлости земной.

Двадцатый век. Не поздно и не рано. Но всё сильней и злее торгаши. Стоит поэт, открытый, словно рана, Перед страною проданной души.

Ему созвездья страшное пророчат, Но, разводя угрозы, словно мрак, Он не кричит, не плачет: «Аве, Отче», И не дрожит, как поздний Пастернак.

Не ровен час! Отчизна не согреет. У русской славы - горестный удел. И лоб поэта всё-таки бледнеет, Когда убийца смотрит сквозь прицел.

Рубцов

Горит высокая звезда. Под ней, в неведомое веря, Он ждал мечты и поезда С тоской подстреленного зверя.

Дыханьем грея бездну тьмы, Он, как медведь, один, на льдине, Любил туманные холмы И свет росы на георгине.

Усталый, маленький, земной, Трагичной меченный судьбою,

44

Он жил неведомой виной И боль считал самим собою.

Он жил, как плуг и борозда, Как пьяный пахарь в околотке, Как в мутном омуте звезда, Как золотинка в царской водке.

У тростников, у дыма ив, В плену бездомья рокового, Он был велик и сиротлив, Как недописанное слово.

Сухона, сумерки, сельпо… Всё так же нет вина и хлеба. А в нём, под стареньким пальто, Таилась связь земли и неба.

Прошли мечты и поезда, Подгнило дно в любимой лодке. И он растаял, как звезда, Как золотинка в царской водке.

* * *Спи, моя родина, спи, неутешная. Ночь за окошком опять. Светлая-светлая, грешная-грешная, Надо подольше поспать.

Спи, моя родина, спи, мое горюшко. Горе еще не беда. Если погасло осеннее солнышко, Выйдет на небо звезда.

Спи, моя родина, спи, горемычная. Мучаясь, плача, скорбя, Я непременно отраву столичную Выведу всю из тебя.

Спи, моя родина. Тучка осенняя Тает, бессонницу лья. Где-то рождается час воскресения, С печки слезает Илья.

Спи, моя родина: сени, наличники,

45

Лавочка, печь, домовой… Завтра умоем мы грязное личико Мертвой водой и живой.

Спи, моя родина. Светлыми, юными Будут грядущие дни; И полетят над тобой Гамаюнами Лучшие чувства мои.

ИскуплениеЯ ночью смотрел, как ты пела у зыбки, Я плакал в подушку. Я верил и знал - Глупей и прекраснее этой улыбки Господь ничего на земле не создал. Ты пела над зыбкою. Ты улыбалась, Светилась во мгле, как воскресшая мать. Я плакал в подушку. Вокруг разливалась Ещё незнакомая мне благодать. Я плакал в подушку - в туманы завета, Я плакал, и верил, и знал в феврале, Что этой улыбки и этого света Мне хватит для счастья на этой земле. Не зря ты ко мне через вечность летела… Пришла и вернула негаснущий свет, Вернула мне душу, и голос, и тело, И Бога вернула, которого нет!

Очень печальное стихотворение

На отшибе погоста пустого, Возле жёлтых размазанных гор, Я с кладбищенским сторожем снова Беспросветный веду разговор.

Я сказал ему: «Видимо, скоро Грянет мой неизбежный черёд…». Но ответил кладбищенский сторож: - Тот, кто жив, никогда не умрёт.

46

Я вернулся домой и три ночи Всё ходил и качал головой: - Как узнать, кто живой, кто не очень, А кто вовсе уже не живой? Под иконою свечка горела. Я смотрел в ледяное окно. А жена на меня не смотрела, Словно я уже умер давно. В тихом доме мне стало постыло, Взял я водку и пил из горла. Ах, любимая, как ты остыла, Словно в прошлом году умерла! Я заплакал, и месяц-заморыш Усмехнулся в ночи смоляной… Ах, ты, сторож, кладбищенский сторож, Что ты, сторож, наделал со мной?

Я воду ношуЯ воду ношу, раздвигая сугробы. Мне воду носить всё трудней и трудней. Но как бы ни стало и ни было что бы, Я буду носить ее милой моей. Река холоднее небесного одра. Я прорубь рублю от зари до зари. Бери, моя радость, хрустальные ведра, Хрусти леденцами, стирай и вари. Уйду от сугроба, дойду до сугроба, Три раза позволю себе покурить. Я воду ношу - до порога, до гроба, А дальше не знаю, кто будет носить. А дальше - вот в том-то и смертная мука, Увижу ли, как ты одна в январе Стоишь над рекой, как любовь и разлука, Забыв, что вода замерзает в ведре… Но это еще не теперь, и дорога Протоптана мною в снегу и во мгле… И смотрит Господь удивленно и строго, И знает, зачем я живу на Земле.

47

48

николай Ловягин

из книги «Сказки прошлого века»

ВербаСтарушку-вербу, что свой век доживает,Я помню еще с малых лет,А сколь до меня она помнит и знает?Мне вот что рассказывал дед:- То было, мой внуче, в ненастные годы,Еще дед твой был молодым,Вскружил людям головы ветер свободы -И я поклонился родным.Мы подняли стяг свой кровавого цветаИ - в бой! - за советскую власть.Носила война меня много по свету,Случилось в наш хутор попасть.На дом атамана наш флаг водрузили -Плевались, косясь, старики...Двух белых вспоймали, под вербой казнили -Свои ж,Казаки-бедняки.А ночью глубокой вдруг нас окружили!Мы - в рысь, на прорыв, об лесок...Навстречу мне - вспышка! - и слабость по жилам.И скрежет зубов о песок...Очухался, вижу:Лежу под вербою,В листве ее птахи поют,А рядом казачка с длиннющей косою -Призналась: Варварой зовут.Она рассказала: отряд наш пробился -Не выдержал белых заслон -Я, стал быть, с коня и в песочек зарылся...Случайно услышала стон.Три месяца я у нее провалялся -

49

Поправил здоровье свое;Варваре в любви своей робко сознался -Видал бы ты счастье ее!Но время лихое - на час не забыться -Трубило: «В поход!», новый сбор.Откуда-то Жлоба с отрядом явился,И я с ним ушел на Хопер.Сколь было всего!..Но победы добились.Пришел лихолетью конец.К Варваре вернулся. Дал бог, поженились -Родился у нас твой отец.Отстроили домик (как раз под колхозы)Здесь, рядом с вербой был пустырь.В колхозы загнали, смешали с навозом,Кулачили, гнали в Сибирь...Нас, верно, не тронули, дед твой - из красных,Отец твой и бабка - при мне...А сколь погубили народу напрасно!..Кто выжил, - поныне - в ярме...Отец твой рос шустрым! - машины освоил,Женился до срока, а тутВойна полыхнула! - готов танкист-воин,А немцы, как борзые, прут.По осени поздней, в лихом сорок первом,Как только ударил мороз,Родился ты, внучек! - я рад был безмерно,Но жаль тебя было - до слез!..Я долго стоял над твоей колыбельюИ думал: «Зачем ты рожден? Чтоб выслушать посвист свинцовой метели? Постичь умирающих стон?..»

И года не минуло - батя вернулся. Да только калекой, без глаз...А вскоре наш хутор от бомб содрогнулся! Фашист дотянулся до нас.Скотинку - за Дон и за Волгу, я с нею.Полгода, считай, был в бегах.Вернулся, как немца погнали взашею,

50

И не устоял на ногах!Разбиты, пожжены почти все подворья,Наш дом - ни окон, ни двери,..Пригнуло к земле меня страшное горе,В груди все пожаром горит!Прошелся по хутору - тихо, пустынно,Как в страшном неправедном сне.Как мне средь развалин обидно и стыдно!Не верю, что сгинули все!Вот скот: ведь почти что пришел без урона, -Детей, стариков - немцу в пасть?!Оно-то понятно: Россия - огромна,Но где же советская власть?Бреду, спотыкаюсь и с горя рву волос,Как вижу: кума - под перед!Всплеснула руками, заплакала в голос И в хату, как гостя, ведет.Вхожу: а на печке, в фуфаечке старой,Сидишь ты! - мой жалкий внучок!«А где ж, - вопрошаю, - сноха? Сын? Варвара?..»Кума отвернулась... Молчок...Влила самогона мне полную кружку,Затем под вербу привела.Вот тут я все понял!Обнявши друг дружку,Проплакали с ней дотемна.Под нашей роскошной старушкой-вербоюЕще не зарос бугорок...Тут дед замолчал,.. отмахнулся рукою И слова промолвить не мог.

51

алексей Жданов

Подхватить зеркалоповесть (журнальный вариант)

Жаждущий счастья и падающеезеркало на лету подхватит.

Восточная мудрость

Алексей ЖдАнов родил-ся в 1949 году в Архангельске в семье военного врача. Семья жила в восточной Германии, в Ростове-на-дону, в Ташкенте, где Алексей окончил институт физической культуры и факуль-тет журналистики Ташкент-ского госуниверситета.

Профессиональный фото-граф. Фотографии и слайды публиковались в престижных журналах «Курьер ЮнЕСКо» (Париж), «вокруг света», в мо-сковских газетах.

Рассказы, миниатюры печа-тались в журнале «Мономах», в еженедельниках «открытая газета», «Аглая», «народная га-

зета» «Симбирские губернские вести», в альманахах «Карам-зинский сад» и «Московский Парнас».

в 2000 году вышла первая книга рассказов.в 2001 году А. Жданов стал лауреатом конкурса «Комсо-

мольской правды» и Российского телевидения «История любви» и был награжден десятидневной поездкой в Рио-де- Жанейро.

несколько рассказов были переведены на португальский язык и напечатаны в старейшей бразильской газете JORNAL DO KOMMERCIO.

в 2006 году вышел второй сборник повестей и рассказов.Живет в Ульяновске.

52

1.Я мог умереть пять раз. Первый раз в Подмосковье, где мы отдыхали в середине пя-

тидесятых каждое лето у фронтового друга отца.Я собирал грибы, нашёл очень похожий на боровичок гриб,

сорвал его и тут же услышал окрик:- Выбрось немедленно! Это сатанинский гриб!- Как интересно! - подумал я и пополам разломил шляпку.

Светло-жёлтый разлом мгновенно почернел, и я зачем-то ле-гонько его лизнул.

Буквально через четверть часа я был на грани смерти. Прои-зошло сильнейшее отравление производным синильной кис-лоты. На даче не было скорой помощи, и, произведя все необ-ходимые действия, меня спасла замечательная женщина - врач, жена отцовского друга Мария Петровна Воздвиженская. Было мне лет семь, но уже тогда я был ужасно любознательным.

Второй раз - в том же подмосковном Успенском. Из-за кру-того поворота пешеходной дорожки на меня выскочил авто-мобиль, с визгом затормозив в двадцати сантиметрах от коле-са моего велосипеда.

В третий раз - я тонул на Стрелке в Астрахани, и меня успе-ли вытащить рыбаки.

В четвёртый - когда мы возвращались в Ташкент со стар-шим сыном с отдыха на озере Иссык-Куль. Водитель «Икаруса» заснул за рулём, и нас вынесло с дорожного полотна в гладкую, как стол, степь. Спасло то, что дорога шла вровень со степью.

А в пятый раз от гангренозного перитонита уже в пятидеся-тилетнем возрасте. Хирург сказал, что мне повезло, что мало кому удаётся выжить при таком запущенном перитоните, и по-хвалил меня за то, что я весёлый парень и хорошо держусь.

Самое интересное, что этот самый пятый раз мне предска-зала цыганка. Цыгане симпатичные люди, но по мне лучше, когда они поют свои красивые песни и исполняют зажига-тельные танцы.

В начале восьмидесятых годов я ездил с младшим сыном на Чёрное море, и нечистая занесла меня к знаменитой на всём побережье гадалке! Красивая, ухоженная цыганка средних лет взяла мою руку и, внимательно взглянув, сказала:

- У тебя очень длинная линия жизни, но вот здесь - видишь, на середине - она прерывается. Ты можешь тяжело заболеть, и если не умрёшь, то будешь жить очень долго.

53

Меня мало обрадовало такое пророчество, и я подумал:- Как это так! Умереть в середине жизни! А если и случится

болезнь, то я должен! просто обязан выжить! Я же так люблю жизнь!

Денег цыганка почему-то не взяла, пригласила к столу, от-купорила бутылку марочного вина и поставила вазу с фрукта-ми. Мы выпили с ней по бокалу вина и распрощались.

Из Архангельска в Ростов-на-Дону наша семья переехала к новому месту службы отца в 1952 году. Мы снимали квартиру в районе Нахаловки. Хозяином старого деревянного дома был хмурый мужчина по фамилии Нестреляй. Соседи говорили, что во время оккупации он служил у немцев полицаем.

Как-то раз я гулял во дворе, ограниченном почерневши-ми дровяными сараями. По крыше сарая разгуливали гордые голуби с красивым переливающимся оперением. На дальнем конце крыши, как обычно, сидел неподвижно кот и следил за голубями. И вдруг он начал ползти к беззаботным птицам. Ближе, ближе…

Молниеносный прыжок - и в зубах у кота уже бьет крылья-ми птица. Кот спускается с крыши на траву и начинает терзать свою добычу. Летят перья и пух, брызжет кровь. Я, оцепенев, не в силах оторвать взгляда, смотрю на этот ужас, потом с рёвом бегу в дом и кричу: «Мама! Мама! Там кот убил птицу!» Мама вы-ходит со мной на крыльцо, обнимает меня, гладит по голове и говорит: «Успокойся, так иногда случается, коты любят кушать птичек».

Первое увиденное мною убийство живого существа запе-чатлелось на всю жизнь.

Через какое-то время отцу дали комнату в коммунальной квартире на Будённовском проспекте. Здесь уже были туалет и даже ванная комната.

Меня с самого рождения окружала музыка. Отец мой был большим любителем классической музыки и итальянской оперы. Он знал наизусть фантастическое количество арий и в минуты благодушия часто негромко что-нибудь напевал при-ятным баритоном.

Отец сутками был на службе, в госпитале, старшая сестра работала и училась в вечерней школе, мать занималась домаш-ним хозяйством, а я сидел у окна и слушал радио, по которому целый день передавали классическую музыку и песни воен-ных лет.

54

Сколько себя помню, меня всегда тянуло к музыке. Кажет-ся, в четырехлетнем возрасте я впервые услышал «Танец с саблями» Хачатуряна. Я был немного напуган, поражён и, не дослушав «дикую» музыку до конца, побежал на кухню с кри-ком: «Мама! Тарзан!» Вероятно, вспомнил недавно увиден-ный кинофильм, непонятным образом соединив джунгли с диковатой музыкой. Мама не раз рассказывала, что я, будучи карапузом-несмышлёнышем, стоял в кроватке и, услышав му-зыку из тарелки-радио, начинал энергично дирижировать. Кто-нибудь из гостей непременно говорил: «Ты гляди, что де-лает! Вырастет - дирижёром будет! А в шестилетнем возрасте я натягивал на гвоздики, вбитые в дощечку, леску и подбирал разные мелодии.

Запомнился промозглый мартовский день, когда протяжно и жутко гудели все заводы и фабрики Ростова-на-Дону. Мама плакала, плакали бабушки, женщины, одетые в темную одежду и закутанные в платки. Умер Сталин. Папа, кажется, отнесся к этому факту спокойно. И сказал маме: «Хватит реветь». Много позже я узнал, что отец был арестован в 1937 году в Астрахани за анекдот про Сталина. Кто-то из компании стукнул на него. Мама часто потом говорила: «Все друзья, товарищи - до черно-го дня!» И имела на это право. Как только отца арестовали - все друзья, знакомые и даже родственники куда-то исчезли. Маму с двумя малолетними детьми из хорошей квартиры выселили в сырой подвал, трёхлетняя сестра заболела и умерла от пнев-монии.

В 1954 году мне было пять лет. С четвертого этажа из един-ственного окна нашей комнаты-«кишки», пополам перегоро-женной огромным шкафом, хорошо был виден внизу длинный кирпичный барак. Я целыми днями сидел у окна и наблюдал околобарачную жизнь. Там суетились и громко разговарива-ли какие-то люди, бегали дети, без конца крутили одну и ту же пластинку - «Карело-финскую польку», на примусах готови-лась еда.

Подавляющее большинство советских людей после войны жили бедно. Хорошо помню, что мама до нашего отъезда в Гер-манию перешивала свои платья для моей сестры, перелицовы-вала какие-то вещи. Приобретение пары обуви, блузки, юбки, не говоря уже о пальто, было в семье событием.

55

В 1950-е годы в СССР появилась значительная группа лю-дей, которые работали, служили за границей: в Польше, ГДР, Венгрии. В основе своей это была лучшая, самая грамотная часть советского офицерства, прошедшая Великую Отече-ственную войну. Им посчастливилось остаться в живых. Они успели и горя хлебнуть, и живительного воздуха европейской цивилизации. В особенности же повезло детям, проведшим своё детство в странах Восточной Европы. Уровень жизни, пи-тание, воспитание этих детей разительно отличались от усло-вий жизни в Союзе.

2.В августе 1954 года мы с мамой и старшей сестрой ехали из

Ростова-на-Дону к отцу - к месту его службы в ГДР.На маленьком, почти игрушечном вокзале городка Белитц

нас встречал отец. Пошли в наш новый дом. Мы были пора-жены размерами и красотой этого жилища. Шикарный ста-ринный особняк тёмно-красного кирпича под черепичной крышей. В нём две просторные комнаты на втором этаже с вы-соченными потолками, большая светлая кухня, белоснежная ванная комната, а за окнами - большой яблоневый сад.

Моё детское знакомство с Германией началось с маленько-го местечка Белитц в двадцати шести километрах от Потсдама. Сразу же поразила аллея, обрамлённая громадными вековы-ми каштанами, прямые асфальтовые дороги с идеально чи-стыми тротуарами, вдоль которых на сотни метров тянулась чугунная кованая ограда, имитирующая средневековые пики, вертикально поставленные наконечниками вверх. Вызвали восторг аккуратно-игрушечные, но основательные дома под нарядными черепичными крышами, массивные, с высочен-ными окнами, четырёхэтажные краснокирпичные корпуса, окруженные хвойным реликтовым лесом. Говорили, что здесь была клиника знаменитого доктора Коха, открывшего тубер-кулёзную палочку. Теперь располагался военный госпиталь группы советских войск в Германии, в котором служил мой отец-фронтовик, военный хирург, внешностью своей (по при-знанию коллег) похожий на Ивана Алексеевича Бунина.

Начальником саншколы был выпускник военно-медицинской академии подполковник Малютин. Это был человек большой души, с потрясающим чувством юмора и голливудской внешностью. Его мать была осетинкой, а отец

56

русским. Борис Никифорович был человеком гордым, неза-висимым, знающим себе цену. Питерское элитное воспитание сочеталось у него с кавказским менталитетом. На каком-то смотре генерал Чертов неправильно назвал его фамилию - Ми-лютин. При большом скоплении высшего офицерства Борис Никифорович не постеснялся поправить генерала. «Попрошу не путать мою фамилию с фамилией композитора. Моя фами-лия Малютин», - отчеканил он.

Мой отец был из интеллигентной адвокатской семьи. Прой-дя суровую школу сталинских лагерей и всю войну, он не по-терял вкус жизни и чувство юмора. Малютин любил и уважал отца и называл его с нарочито легким кавказским акцентом Константиныч.

- Ну, Константиныч, давай еще по одной, пока Ойстрах струну перепилит.

Женой Б.Н. была симпатичная Зоя Михайловна - статная русская женщина, в тонких очках, похожая на учительницу. Кстати, она имела педагогическое образование, но работа-ла недолго, так как воспитывала сыновей-погодков - Вовку и Борьку. Наши семьи подружились.

Развлечениями советских офицеров было посещение ма-ленького ресторанчика на вокзале, поездки за покупками в Потсдам, рыбалка, охота. Тогда-то в далекие пятидесятые в на-шей семье появилась традиция воскресных обедов. Обедали то у Малютиных, то у нас.

Борис Никифорович оказался блестящим кулинаром. Ко-ронным номером было изготовление тортов неописуемой красоты и вкуса. Моя мама даже не пыталась соревноваться с ним в кондитерском искусстве. Её специализацией были мяс-ные, рыбные блюда, а также холодец, который чрезвычайно брезгливый Б.Н. ел только у нас.

Через пару лет отцу дали большую трехкомнатную квар-тиру на втором этаже дома. На первом этаже был отличный спортзал, где офицеры-медики укрепляли своё здоровье: игра-ли в волейбол, баскетбол, теннис, некоторые «тягали железо». Регулярно проводились различные соревнования, и для того, чтобы их посмотреть, мне достаточно было спуститься на один этаж.

Мне было восемь лет, я чувствовал себя тогда уже не про-стым мальчиком, а особым ребенком, у которого папа настоя-

57

щий военный, подполковник. Все поезда на Москву отправля-лись из местечка Вюнсдорф. Наша семья всегда ездила в мяг-ком вагоне. Перед отходом поезда я чинно прохаживался по перрону, разглядывая своих сверстников и разглядывая звез-ды на погонах их отцов. Уже тогда я знал все воинские звания от рядового до генералиссимуса, знал, что выше генералисси-муса уже ничего не может быть, и это звание носит Сталин.

Мы жили в Германии семь лет и пересекали границу СССР четырнадцать раз. Каждый раз, прибывая в Брест, все выходи-ли из вагонов часа на три. У вагонов меняли колёсные пары. Состав переводился на советскую, более широкую колею, а мы шли на вокзал и в Госбанк, который находился не то на вокза-ле, не то где-то рядом с ним. Помню серьезное спокойное лицо отца и свое чувство мальчишеской гордости, когда папа полу-чал из окошечка банка несколько толстых пачек советских де-нег. Я уже тогда отлично понимал, что чем больше таких пачек, тем мы будем лучше и веселее жить. Потом мы шли в ресторан и обедали, а после обеда гуляли по перрону, ожидая поезда. Как-то раз проходили мимо длинного стола с книгами. Оста-новились. Отец, указав на обложку одной из книг, сказал: «Это ты не читал, прочитай обязательно». Купил и дал мне книгу: «Алексей Толстой, - вслух прочитал я и потом медленно: - Ги-пер-бо-ло-ид инженера Гарина! Аэлита!».

- Это фантастика, - сказал отец. - Тебе понравится.Себе отец купил книжку в тонкой обложке: «Квадрат Б-52». Я

и её потом прочитал. Эта брошюра была с черно-белыми фото-графиями, на которых была шпионская амуниция и ещё что-то. Но мне запомнилось фото с изображением части улицы Энгельса в Ростове-на-Дону, на которой, как утверждал автор, был арестован иностранный шпион. Я вглядывался в снимок и удивлялся про себя: сто раз я ходил по улице Энгельса, имен-но мимо этого здания, неподалеку от входа в парк Горького, и улица в жизни выглядела намного красивей и нарядней! Мно-го лет спустя, став профессиональным фотографом, я понял, в чём дело, и уже сам снимал в разных городах для журналов фотографии домов, стараясь, чтобы на страницах и обложках журналов они выглядели лучше, чем в реальности.

Однажды я услышал под нашими окнами живое пение не-виданной красы и рассыпчатый, чистый звон гитары. Я сбежал вниз и увидел небольшую группу людей в спортивных костю-

58

мах. В центре внимания был симпатичный парень с гитарой, самозабвенно поющий популярную песню «Караван». Я был просто поражён красотой звучания гитары и подумал: «Вот бы мне так научиться!»

Мы, дети офицеров, жили интересной насыщенной жиз-нью: рыли землянки, сооружали «штабы», лазали внутрь насто-ящих танков, приготовленных для обучения солдат, ходили по лесу, в котором находили гильзы от автоматов, немецкие и русские ржавые каски, оставшиеся после войны.

Однажды, углубившись в лес, набрели на большой полу-разрушенный дом, из расщелин которого за десять послево-енных лет выросли молодые деревца. Мы ходили по хрустя-щей штукатурке и битому кирпичу, заглядывали в зияющие пустоты оконных проёмов, бодро преодолевали лестничные марши без перил и бродили по пустым комнатам, стены кото-рых были покрыты невиданными нами рисунками. Мастерски нарисованные углём, все они были исключительно эротиче-ского содержания. Мучительное гормональное напряжение таинственного автора, искания истомлённой похотью плоти, самые смелые фантазии были перенесены на серые стены раз-рушенного немецкого дома. Каждый рисунок был снабжён ак-куратными подписями на русском языке, комментирующими изображённые действа. Что и говорить, незапланированный поход в экзотическую галерею произвёл неизгладимое впе-чатление на наши неокрепшие детские души.

Мне семь лет. С папой и мамой я иду по осеннему Потсдаму мимо фантастически громадных почерневших изб. Этот рай-он Потсдама называется Русская деревня. Я, нарочно отстав, с интересом наблюдаю, как к толстым, мягким подошвам не-уставных отцовских полуботинок прилипают, отлипают раз-ноцветные узорчатые листья. Мы идем в гости к моей сестре, которая недавно вышла замуж за молодого офицера.

Сверкают под солнцем медно-красные листья. Я с упоени-ем вдыхаю воздух чистой немецкой осени, успевая вслух удив-ляться невероятной толщине бревен, из которых сложены ди-ковинные русские избы.

Уже тогда вид этих угрюмых жилищ вызвал во мне необъ-яснимую тоску по далекой России, и уже тогда, казалось, я на-чинал скучать по Родине.

59

Много лет спустя я прочел заметку в «Труде» об избах, даро-ванных Екатериной Потсдаму.

- Грузовик перевернулся, грузовик перевернулся! - орали, вытаращив глаза, пацаны.

Неподалеку от Белитца с автодорожного моста над желез-нодорожной линией Берлин - Лейпциг упал грузовой мерсе-дес», груженный апельсинами, и об этом уже знали все мест-ные немцы и наши. Я побежал к мосту и увидел необычную картину. На откосе мостового спуска на боку лежал грузовик. Из разломанного крытого брезентом кузова ярко-оранжевым языком вывалились на изумрудную траву отборные апельси-ны. Я подбежал и схватил ароматный шар.

- Не смей трогать! Положи на место, это не твоё.Я обернулся и увидел отца.- Все же берут! Посмотри, папа!- А ты не бери, я куплю тебе ещё лучше. Всё! Пошли домой!

Каждую субботу мы всей семьей ходили на Банхоф (вокзал) в ресторанчик, очень похожий на «Элефант» из кинофильма «Семнадцать мгновений весны».

Отец был не только прекрасным врачом, но и отзывчивым, веселым человеком. В маленьком городке многие его знали.

- Гутен таг, подполковник! - приветствовала папу офици-антка и чуть тише: - ПрОшу пана...

Она была полькой из Восточной Пруссии и сразу же угляде-ла во внешности отца польские черты.

Чаще всего родители заказывали шницель с тушеной ка-пустой. Запомнились огромные, чуть ли ни в полметра диа-метром, тарелки в виде мерседесовской звезды. В одном сек-торе покоился громадный пышущий жаром свиной шницель в палец толщиной, в другом - горка тушеной коричневато-охристой капусты, в третьем - упругий зеленый горошек, за-ботливо укрытый свежим листом салата. У родительских та-релок стояли большие тюльпанообразные рюмки с коньяком на донышке, высокие большие бокалы со светло-янтарным пивом, а у нас с сестрой - стаканы с лимонадом неестественно яркого цвета. Вкусно пахло жареным мясом, сигарным дымом и свежим пивом. Сзади буфетной стойки в окружении разноц-ветных бутылок возвышался довоенный темно-ореховый «Те-лефункен», из которого интимно-мягко лилась чудесная музы-

60

ка сороковых-пятидесятых годов в исполнении знаменитого оркестра Берлинского радио.

9 мая 1956 года маме исполнилось пятьдесят лет. Свой юби-лей она решила отпраздновать в Москве, куда мы специально приехали в отпуск из Германии к папиному фронтовому другу. Праздничный стол решено было накрыть в зале трехкомнат-ной квартиры на Новопесчаной улице. Понятно, что москви-чей трудно было удивить обильным праздничным столом, но мама изрядно постаралась. Астраханка по рождению, она великолепно готовила рыбные блюда, но в те майские дни в Москве как на грех не было нужной рыбы. И мама на один день слетала на родину за осетром.

На банкете присутствовал тесть папиного друга, высокопо-ставленный чиновник из ЦК, красивый черноглазый, седов-ласый Петр Иванович, державшийся с барской простотой. Он был с супругой - тишайшей, маленькой, простоволосой и неза-метной женщиной в тонких золотых очках. На юбилей прие-хала из ГДР и моя старшая сестра мужем.

Много лет спустя я спрашивал родителей: «Почему вплоть до 1960 года мы ездили в отпуск в Москву и Подмосковье, а не на Черноморское побережье или в Крым?» Но вразумительного ответа так и не получил. Много позже мама почти без сожале-ния говорила, что умные люди после службы за границей по-купали автомашины, квартиры, строили дома, а мы все деньги оставляли у Киреевых.

3.Впервые я приехал, вернее, прилетел в Ташкент в 1957 году.

Мы прилетели на самом лучшем в мире четырехмоторном пас-сажирском самолете Ту-114. Моя мама хотела повидать свою мать, мою бабушку Александру Кирилловну и свою родную се-стру. Тетя Нюся с сыном Аликом и бабушкой жили в подвале старого дома на улице Сталина, рядом с Домом офицеров, не-подалёку от знаменитого Алайского базара.

Та первая поездка в Ташкент запомнилась мне необычной жарой, мягким асфальтом, красивым с подсветкой фонтаном у Театра оперы и балета, построенного пленными японцами, и вкуснейшим бабушкиным чаем с вареньем из старинного са-мовара.

Вечерами я сидел во дворе с соседскими ребятами, и мы

61

рассказывали друг другу разные истории. Я подружился с со-седской девочкой - Наташей, и она в знак дружбы от чистого сердца подарила мне большую монету 1886 года: 100 PESO. На обратной стороне монеты красовалась надпись: Imperia do Brasil. Эта монета, кажется серебряная, была очень красивая, тяжелая, и я хранил её много лет. Потом она куда-то бесслед-но исчезла. Разве мог я тогда далеким летом 1957 года в самых дерзких мечтах подумать, что ровно через 45 лет я поеду в Бра-зилию и буду спокойно разгуливать со своим младшим сыном по улицам Рио-де-Жанейро.

Чем была для меня эта стопесовая монета? Случайностью? Знаком?

4.Вспоминается театральная фраза: «А где-то далеко есть дру-

гая, красивая, интересная жизнь». Бог ты мой! Еще ребенком я успел увидеть эту жизнь. Мы с отцом в Потсдаме. Мне лет семь-восемь. После прогулки по парку королей Сан-Суси зашли в летнее кафе. Седой благообразный немец играет на саксофо-не что-то медленное, невероятно красивое! Я слушаю, открыв рот, впитывая в себя каждый звук. Это волшебство! Я впервые в жизни слушаю ЖИВУЮ музыку!

Нас окружают несмешиваемые запахи цветущих лип, кофе, сигарного табака. Слышится сдержанная немецкая речь. И сейчас я вижу умиротворенное, улыбающееся лицо отца.

Жизнь в ГДР протекала спокойно и буднично. Но иногда происходили ЧП. Я с малых лет знал, что ЧП - это что-то страш-ное и нехорошее. Однажды утром все узнали, что молоденькая медсестра ночью бросилась под поезд. Несчастная любовь, беременность от женатого офицера. На охоте случайно за-стрелили офицера. Время от времени происходили автоката-строфы и в госпиталь привозили пострадавших. Молоденький офицер стрелялся в висок, пуля пробила лобные доли мозга, он остался жив, но сошел с ума. Рано узнал я словосочетание «в двадцать четыре часа». Именно столько времени требовалось, чтобы отправить в Союз проштрафившихся офицеров и воль-нонаёмных, невзирая на звание и прошлые заслуги.

Воскресное летнее утро. Под окнами нашего дома раздался зычный баритон Бориса Никифоровича:

62

- Константиныч! А-у! Какой воздух, какая погода! Все грибы наши будут!

На его плече висел фотоаппарат E�a��a �are� с внуши-E�a��a �are� с внуши- �are� с внуши-�are� с внуши- с внуши-тельным светосильным объективом. Б.Н. был, как и моя мама, страстным грибником. Отец же оставался равнодушным к рыбалке, охоте, грибам. Он был любителем преферанса, би-льярда, страстным библиофилом. Помню, с какой гордостью он показывал Малютину маленький оранжевый томик Эразма Роттердамского «Похвала глупости» с гравюрами на мелован-ной бумаге, только что изданный в Москве небольшим тира-жом.

Почти все, что выходило в те годы в СССР, появлялось в отцовской библиотеке. Каждый том подписного издания я встречал радостно: с хрустом раскрывал книгу, искал иллю-страции, рассматривал их и даже нюхал воздух от пружинно-скоростного пролистывания свежих страниц.

Через сорок лет в голове моей вдруг вспыхнула строка: «Творожно-мятный запах хрустящих новых книг».

К чтению я пристрастился рано. Одной из моих первых кни-жек была большая темно-синяя книга с рельефным изображе-нием А.П. Чехова. В раннем детстве перечитал К. Чуковского, С. Маршака, в школьном возрасте с упоением читал Майна Рида в твердом переплете апельсинового цвета.

Все герои говорили у меня живыми голосами, всей кожей я ощущал раскаленный воздух прерий, чувствовал запахи конского пота, сыромятной кожи, выдуманный вкус вяленого мяса...

5.Лето 1958 года. Ура! Мы в Союзе, в Москве! Боже, какая это

была Москва! Умытая летним дождем, зеркально сверкающая тысячами окон, огромными витринами магазинов, она не-слась мне навстречу, наплывая громадами домов, широчен-ными проспектами. Казалось, что я попал в кинокартину «Вес-на». Но это было не кино, а настоящая живая жизнь! В тысячу раз лучше, ярче, солнечней, цветистей и праздничней любого кино!

Вся Москва говорила о Вэн Клайберне, которого по незна-нию звали Ван Клиберн. Он стал победителем Первого между-народного конкурса имени Чайковского. В квартирах, в авто-мобилях, в поездах, на теплоходах - повсюду звучали фраг-

63

менты его блистательной игры и, чаще всего, триумфальные аккорды Первого фортепьянного концерта. Это была музыка торжествующего счастья, и всем казалось, что счастье где-то близко, совсем рядом.

Хорошо осведомлённые москвичи говорили, что Ван Кли-берн - ученик русской эмигрантки первой волны, что русская пианистическая школа как была, так и осталась лучшей в мире. Кучерявый, длиннопалый американец покорил сердца членов жюри и всех слушателей неожиданной пронзительностью и искренностью, столь свойственной русским музыкантам.

Вернувшись с родителями из отпуска в Германию, я по-смотрел в офицерском клубе (как по заказу!) иностранное кино про мальчика из бедной семьи, который стал великим пианистом. В конце фильма юноша играл Первый фортепьян-ный концерт Чайковского. Мама плакала, не скрывая слёз. Мы вышли в тёплую летнюю ночь, и мама сказала: «Ты видел? Вот! Учись музыке! Может быть, и ты станешь знаменитым!»

Женщина очень энергичная, мама не стала откладывать дерзкий план в долгий ящик. Через несколько дней она села в аккуратно-игрушечный многодверный вагон поезда и мах-нула из Белитца в Бельциг. Вечером привезли старинное кра-сивое пианино орехового дерева с резными бронзовыми под-свечниками. Я во все глаза смотрел на это чудо с восторгом и неясным чувством тревоги.

Мама рассказала, что купила пианино W.Emmer по дешевке на аукционе. Очередная немецкая семья (ещё не было стены) сбежала в Западный Берлин, захватив с собой только один че-модан.

Никто из офицерских детей так и не понял, откуда «свали-лась» эта учительница по музыке. Звали её красиво и необычно - Карина Альфредовна. Это была худощавая, подтянутая седов-ласая немка с продолговатым бледным лицом и внимательны-ми карими глазами. Она была похожа на гувернантку. Так её и воспринимали в семьях советских офицеров, имеющих детей и пианино.

Казалось, что одета она была всегда в одну и ту же длин-ную темно-серую клетчатую юбку и шерстяную кофту круп-ной ручной вязки. От неё всегда пахло чем-то непонятным, сладковато-приторным, цветочно-искусственным. Когда урок

64

был плохо выучен, этот запах нёс с собой неприятное ощуще-ние приближающейся опасности.

Всех детей Карина учила почему-то по большим советским книгам: «Самоучитель игры на фортепиано» и «Школа игры на фортепиано». Позже она продавала родителям своих учени-ков ноты Черни, Шмидта, Баха, Шумана, Бетховена, Сметаны, Шуберта, Шопена, превосходно изданные Лейпцигским изда-тельством.

Поначалу подполковник Малютин посмеивался: «Госпо-да офицьеры хочут дать своим чадам культурное, понимашь, образование». Однако не удержался и тоже пригласил Карину Альфредовну. Теперь Борька и Вовка по очереди терзали пиа-нино «Блютнер», которым гордился их отец. Через полгода «Блютнер» увезли в неизвестном направлении, и в простор-ной гостиной появился роскошный концертный рояль «Бех-штейн» на хрустальных конических подставках.

Увлечение музыкой оказалось настолько заразительным, что во многих офицерских домах появились пианино - у кого старые «Эммер», «Блютнер», у других - вкусно пахнувшие лаком малогабаритные «Рёниш», «Циммерман», «Петроф». Но под-полковника Малютина никто так и не сумел «переплюнуть».

Для меня началась пытка. Гаммы, аккорды, арпеджио, этю-ды… «Откуда взялась эта чёртова немка?» - думал я и опасливо косил влево, где рядом на стуле с прямой спиной сидела при-торно пахнущая Карина Альфредовна. Действовало на нервы, что почти всегда у неё были обнажены верхние длинные зубы, которые закрывались губой только в момент, когда она записы-вала элегантной шариковой золотой авторучкой, купленной в Западном Берлине, задание в тоненькую ученическую тетрадь. Карина была строгой учительницей и не выносила русского разгильдяйства и лени. Она без малейшего стеснения делала выговоры родителям своих учеников. Её, в частности, раздра-жало, что я никак не мог привыкнуть к правильной постановке кисти. Начинал играть нормально, а через пять-десять тактов кисти рук опускались все ниже и ниже. Карина срывалась и переходила на родной язык: «�еi� �o��! �p�el!»- громко гово-�еi� �o��! �p�el!»- громко гово-еi� �o��! �p�el!»- громко гово-i� �o��! �p�el!»- громко гово- �o��! �p�el!»- громко гово-�o��! �p�el!»- громко гово-! �p�el!»- громко гово-�p�el!»- громко гово-!»- громко гово-рила она и больно тыкала острым карандашом в ладонь снизу. «Яблоко! Представь себе, что ты держишь яблоко! Понял?» - с затаённой угрозой спрашивала она. Через какое-то время си-дящая в уголке комнаты мама не выдерживала и предлагала:

65

«Карина Альфредовна, давайте кофейку попьём». Ура! Насту-пал долгожданный перерыв!

Мама варила настоящий кофе из зерен «мокко», купленных в Елисеевском или в гастрономе в высотке на площади Восста-ния. Перед варкой обжаривала на чугунной сковороде, потом перемалывала на ручной кофемолке. Такой кофе могла по-зволить себе далеко не каждая немецкая семья в ГДР. По всему дому разливался чудный аромат благополучия и комфорта. К кофе подавались бутерброды с хорошим сыром и финским са-лями. Как-то раз, во время очередного перерыва, Карина не без гордости сообщила, что она училась «в Петерсбурге», в консер-ватории, в той же, кстати, которую окончила до революции её бабушка по отцу.

Что ни говори, но Карина Альфредовна была хорошим пе-дагогом. Из Союза доходили сведения, что её ученики успеш-но поступали в музыкальные учебные заведения. Я был пло-хим учеником - ленивым, нетерпеливым. Карина мучилась со мной, имевшим, по её мнению, абсолютный слух.

Ноты всё больше сковывали меня: мне не терпелось играть то, что нравится. Я рано стал подбирать по слуху и очень ско-ро поразил родителей и их приятелей исполнением «Арген-тинского танго» из кинофильма «Моя бедная любимая мать», и «Албанское танго» - эти подобранные мной мелодии были безумно популярны в те годы. С тех пор не один воскресный обед с папиными сослуживцами не обходился без моего вы-ступления, так что пришлось расширять репертуар.

6.Каждую субботу в офицерском и солдатском клубах показы-

вали кино. Из многих фильмов запомнились названия: «Плата за страх», «В твоих руках жизнь», «Адам хочет стать человеком», «Тихий Дон», «Карнавальная ночь», «Простая история», «Солдат Иван Бровкин», «Свадьба в Малиновке», «Последний дюйм».

Очень понравилась мне мелодия из кинофильма «Адам хочет стать человеком». На следующий же день я быстро по-добрал мелодию на пианино. Только в семидесятые годы я увидел её автора по телевизору. Это был знаменитый Раймонд Паулс. Потряс меня, как и всех мальчишек, фильм «Послед-ний дюйм» по рассказу Джеймса Олдриджа. Позже я смотрел его раз двадцать! Спустя четверть века с расстояния полуто-ра метров я фотографировал в редакции ташкентской газеты

66

«Правда Востока» автора рассказа, по которому был снят этот замечательный фильм.

В моём детстве основными источниками информации и умственного развития были книги и в меньшей степени кино. Телевизоров тогда ещё не было. Первый телевизор в госпитале появился у полковника Бурчинского. Я даже успел посмотреть несколько телерепортажей с римской Олимпиады 1960 года. Узнал про Юрия Власова, Валерия Брумеля, Альберта Азаряна. Эти фамилии были у всех на слуху. Олимпийцы стали приме-ром для подражания миллионам мальчишек.

Кажется, году в пятьдесят девятом отец сделал мне роскош-ный подарок - четырёхтомную Детскую энциклопедию. До этого я никогда не видел таких потрясающих книг с богатыми цветными иллюстрациями, с понятными рассказами о самых разных явлениях. Это окончательно и бесповоротно затянуло меня в мир книг. Самым любимым моим занятием стало чте-ние. Я читал и перечитывал интересующие меня статьи часами. Для меня распахнулись двери в необъятный мир знаний. Осо-бенно меня интересовали статьи про медицину. Я прочёл про великого анатома средневековья, покупающего у тюремщиков бесхозные трупы преступников для своих исследований. Зва-ли его, как и моего отца, и прадеда, Андрей. Фамилия - Везалий. Тогда я подумал, что, когда вырасту, женюсь, и у меня родится сын, я назову его в честь отца, прадеда и в честь Везалия Андре-ем. Через десять лет я женился, и через год у нас родился сын, которого в честь отца мы с женой назвали Андреем.

Забегая вперёд, замечу, что в дальнейшей моей жизни ещё не раз происходили такие интересные совпадения, кото-рые спустя десятилетия подтверждали неоспоримую истину: мысль МАТЕРИАЛЬНА, слово имеет свойство воплощаться.

Одно из самых удивительных воплощений - это едва про-мелькнувшая в девятилетнем возрасте мысль о фантастиче-ской возможности побывать там, куда не попал мой самый любимый герой - Остап Бендер. Сердце моё разрывалось от обиды за умного, весёлого и обаятельного Бендера. Я очень страдал от того, что Остап Ибрагимович не смог осуществить свою мечту - жить в Рио-де-Жанейро! Я тайно мечтал побывать в Рио, но никому в этом не признавался. Однако, не знаю, по-чему, меня дразнил муж моей родной сестры: «Лёше здесь де-лать нечего, ему надо в Рио-де-Жанейро ехать!» Это шутка, по-

67

вторяемая сотни раз, поначалу меня злила, а потом я просто перестал обращать на неё внимание. Пройдут годы, и я все же окажусь в городе своей мечты! Но об этом - позже…

7.Августовский Ростов 1961 года встретил нас после возвра-

щения из Германии пыльным зноем, невыносимо-вкусным запахом баклажанной икры с завода «Смычка» и дрожжевым запахом пивзавода.

Большой прямоугольный военный двор из мрачновато-серых шестиэтажных домов был таким же, как и семь лет на-зад, только деревья подросли. Даже звуковая начинка двора не изменилась: звенели детские голоса, голоса мамаш, выкликаю-щих своих чад, раздавались стуки костяшек домино, обрывки какой-то радиопередачи, нудные фортепьянные упражнения из открытого настежь окна, трамвайные звонки с Будённов-ского проспекта.

По настоянию мамы занятия музыкой не прекратились и после возвращения из ГДР в Ростов.

Если бы я захотел придумать какое-то необычное, экзотически-красивое имя героине своей повести, то не при-думал бы ничего лучше, чем настоящее имя моей новой учи-тельницы по классу фортепиано: Иоинна Исааковна Сере-бряная. Рыжеволосая, невысокая, крутобедрая, с темными чувственными глазами, молодая женщина произвела на меня неизгладимое впечатление

Мне было тринадцать лет. Интерес к противоположному полу рос день ото дня. Рано развившиеся ростовские девочки-одноклассницы добавляли дрожжей в бурлящую кровь, а тут ещё эта учительница-мучительница! Меня так и тянуло по-смотреть на её высокую, обтянутую тонким свитером грудь, на персиковые, покрытые нежнейшим пушком щеки, хотелось заглянуть в бархатные миндалевидные глаза. Но мне было страшно. Самым доступным объектом были её маленькие изящные руки с точеными пальчиками. Перед каждым уроком я мыл лицо с мылом, мочил непослушные волосы, тщательно причесывался и надевал чистую рубашку. А однажды так силь-но начистил гуталином ботинки, что Иоинна Исааковна недо-вольно сморщила веснушчатый носик и сказала: «Пожалуйста, не чисть свои ботинки перед моим уроком». Я покраснел как рак

68

и минут десять не мог попасть пальцами в нужные клавиши.Мне казалось, что очень скоро в этом дворе у меня появят-

ся друзья, и начнётся новая, интересная жизнь. Но ростовские пацаны не спешили принимать меня в компанию. Им не нра-вилась моя иностранная одежда и аккуратные очёчки. Я не ку-рил, не матерился, не плевал сквозь зубы. В общем, был чужа-ком. Я уж стал подумывать, что никогда не найду приятелей. Но оказалось, что я не единственный «интеллигент» в большом ростовском дворе. Лёня Ткаленко тоже был из военной семьи. Всегда чистенько одетый и аккуратно причесанный, был он на два года старше меня и выгодно отличался от других мальчи-шек любовью к чтению, о чём я узнал совершенно случайно.

- Кто у тебя отец? - спросил Лёня.- Военный.- Понятно, что не колхозник. В каком звании?- Подполковник. Военный врач. Сейчас в отставке. А твой?- Мой - начальник библиотеки артиллерийского училища.

Майор.- У вас, наверное, много книг?- Да, у отца хорошая библиотека. Хочешь посмотреть?Квартира мне очень понравилась. Поразил кабинет отца,

все стены которого были от пола до потолка заставлены им-портными полками. Такое количество книг в квартире я видел впервые. Вероятно, здесь было всё, что выходило в СССР за по-следние лет двадцать.

- У нас тоже есть некоторые и этих книг, - гордо сказал я, заметив знакомые корешки собраний сочинений Чехова, Ку-прина, Достоевского, Толстого, Сервантеса, Золя, Драйзера.

- Хочешь коньяку? - неожиданно спросил Лёня.- Не знаю, я никогда его не пил, - смущённо ответил я. - Это

твой коньяк?- Неважно.Лёня вёл себя, как Бобик из мультфильма, когда тот при-

нимал гостя в отсутствие дедушки. Он уверенно наполнил хрустальные рюмки, подвинул ко мне початую коробку с шо-коладными конфетами и небрежно бросил на журнальный столик дефицитнейший журнал «Америка». Я забыл про рюм-ку и стал с интересом листать глянцевые страницы. На одной из страниц застрял надолго. До сих пор помню черно-белый снимок, на котором лихой моряк в клешах широко и стреми-тельно шагает куда-то с новенькой шестиструнной гитарой

69

на плече. Я жадно вглядывался в фотографию, подробно рас-сматривая гитару: верхнюю деку, лапку, симметрично распо-ложенные колки, розетку, подставку, каждую струну. Я словно слышал упругий, незнакомый звук этой гитары, купленной американским морячком.

Уже тогда, в шестом классе, я по-настоящему увлёкся гита-рой. Это была какая-то болезнь, похожая на любовь. Я мог сут-ками шпарить на гитаре. Стал хуже учиться. Подушечки левой руки загрубели до копытообразного состояния. После кино-фильма «Человек-амфибия» я мечтал о шестиструнной гитаре, так как был уверен, что аккорды такой красоты можно извлечь только на шестиструнке!

В начале шестидесятых годов в лучшем ростовском кино-театре «Россия» между сеансами играл хороший эстрадный оркестр. Всё моё внимание было приковано к большой жёл-той электрогитаре. Я вслушивался и вглядывался в левую руку гитариста, извлекающего из инструмента неслыханные звуки. Придя домой, торопливо хватал свою семиструнку, быстро перестраивал её на шесть струн, присаживался к пианино и мучительно вспоминал положение пальцев гитариста из орке-стра, пытаясь выяснить правильность звучания на пианино. А внутри меня всё звучала песня рыбака из «Человека-амфибии» и изумительные напряжённо-драматические аккорды…

По радио и телевидению часто передавали хорошую музы-ку. Исполнялись замечательные старинные русские и цыган-ские романсы. Один Николай Сличенко чего стоил! И везде ги-тара, гитара с её неподражаемым, завораживающим звуком.

Летом я все дни проводил на правом берегу Дона, на город-ском пляже. Там всегда было много блатных компаний с ги-тарами. Запомнился парень по имени Арсен. У него не было указательного пальца на правой руке, но он мастерски «крутил восьмёрку» - самый сложный и популярный бой уголовников-гитаристов. А какие он пел песни! Вокруг него всегда была толпа слушателей. Я старался протиснуться поближе. Пытался запомнить все эти неуловимые смены больших и малых звёз-дочек, баррэ, а дома меня ждала пятирублёвая семиструнка, и я уже умел петь под собственный аккомпанемент песню из толь-ко что прошедшего фильма «Оптимистическая трагедия».

«Была бы шляпа, пальто из драпа, а к ним живот и голова! Была бы водка, а к водке глотка, всё остальное - трын-трава!»

70

- звонко пел я, замечая, что это получается у меня намного луч-ше, чем у других.

За год до отъезда в Германию мать купила великолепней-ший красно-перламутровый концертный аккордеон «Вель-тмайстер». За считанные дни я выучился на нём играть. Теперь на воскресных застольях я шпарил чуть ли не всю популярную музыку пятидесятых.

После переезда в Ростов во дворе быстро узнали, что я играю на аккордеоне, и сразу же дали общественную нагруз-ку. В теплые летние вечера я выходил во двор и играл для всех желающих. Перемигиваясь, офицеры-фронтовики меня спра-шивали: «Албанское танго» можешь? «Давай закурим» знаешь? А «Синий платочек»?

А однажды (я учился в седьмом классе) меня пригласил на день рождения Толик Шамшинов по кличке Моргослепый. Он часто моргал и щурился, вероятно, был близорук. Отец его был военным моряком. Я привычно надел ремни аккордеона, поу-добней сел на табурет. Толин отец поднес мне рюмку портвей-на, чокнулся со мной, как со взрослым мужиком, и сказал:

- Давай нашу, «Прощайте скалистые горы».

В один из июньских дней ко мне пришёл Лёня с незнако-мым бритоголовым парнем. На его круглом обыденном лице выделялись очень тёмные внимательные глаза.

- Познакомься, это Коля, - представил мне лысого. - Он из милиции.

«Только этого мне не хватало!» - подумал я, пожимая креп-кую руку Коле.

- Бери гитару, и поехали, - сказал Лёня.- Куда? - спросил я.- По дороге объясню.Возле подъезда стоял мотоцикл с коляской. В обнимку с ги-

тарой я сел в люльку и мы поехали по Буденновскому проспек-ту в сторону Дона. Переехали на правый берег и остановились в рощице. Возле мангала, на котором доходил шашлык, сидели несколько мужчин разного возраста в обычной одежде, и, на мой взгляд, абсолютно непохожих на работников милиции. На траве был «накрыт стол»: свежие огурцы, помидоры, крупно нарезанный хлеб, стояла открытая бутылка водки и гранёные стаканы.

71

- Это наш артист, - серьёзно представил меня Лёня. - При-саживайся.

Мне плеснули немного водки. Я выпил, закусил помидор-кой, а через пару минут Лёня сказал:

- Делай!В тот июньский день я впервые почувствовал себя арти-

стом. Слушали меня внимательно, не произнося ни слова, без тени улыбки, как-то очень серьёзно и после каждой песни аплодировали, как на Уимблдонском турнире, интеллигентно - сдержанно. Время от времени мужчины молча наливали по чуть-чуть себе и мне для настроя.

Я прекрасно чувствовал, что моё выступление всем очень нравится. А то, что не было бурных проявлений чувств, я спи-сал на суровую специфику милицейской службы.

С каким же удовольствием я исполнял весь свой репертуар, выжимая всё, что можно, из своей обшарпанной семиструн-ки!

Часа через полтора на этом же «Урале» бритоголовый до-ставил меня с Лёней назад. Удивительно, но дома меня ни о чём не спрашивали и даже не учуяли запаха водки. Больше я своих необычных слушателей никогда не видел.

8.Квартирный вопрос ничуть не испортил нашу семью. Од-

нако жить дальше втроем в коммунальной комнате стало не-вмоготу. Купить или получить квартиру в Ростове было так же нереально, как и в Москве. Я окончил девятый класс, и роди-тели поменяли ростовскую комнату на малогабаритную одно-комнатную хрущёвку в Ташкенте. В молодости отцу довелось пожить и поработать в Средней Азии, и он полюбил долгое тепло и азиатскую кухню. Отец с восхищением вспоминал дунганскую лапшу, лагман, узбекский плов, обилие отличных овощей, фруктов, арбузов, дынь.

…Ташкент. Август. Первый же выход на улицу поверг меня в уныние, граничащее с отчаянием. Спальный район, застро-енный новенькими хрущёвками, уже в десять часов утра был объят мартеновской жарой. Я шёл по Чиланзарскому кварта-лу, щурился от беспощадного солнца и как загадочные шумер-ские письмена читал написанные родными русскими буквами экзотические надписи: ОЗИК ОВКАТЛАР, а рядом ОВОЩИ - ФРУКТЫ, НОН - ХЛЕБ, САВДО МАРКАЗИ - ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР.

72

Мне было 15 лет, и я был зависим от родителей. Если бы они переехали в Новую Зеландию, то и я переехал бы с ними. Узбе-кистан не Новая Зеландия, но тоже интересная страна.

Я шел по раскаленному жарой кварталу, покрытому пепельно-серой пылью, и, щурясь от беспощадного солнца, читал по складам трудно произносимые надписи.

- Один курить дай!- ?- Один курить дай!Я увидел перед собой неизвестно откуда появившегося ху-

дого, загоревшего до эфиопской черноты пацана-узбека, кото-рый нахально указывал на пачку «Примы», торчащей из моего кармана. «Боже! Неужели мы приехали сюда навсегда!» - поду-мал я, открывая пачку, и сердце мое сжалось от тоски по род-ному Ростову.

Первую безответную любовь я перенес как болезнь и, уез-жая из Ростова, твёрдо себе сказал: «Всё, никаких девчонок!».

Наступил сентябрь. Учиться не хотелось. А тут - новая школа да ещё выпускной класс! Я ходил на уроки с тонкой тетрадкой и огрызком карандаша, демонстрируя своё наплевательское от-ношение к учёбе. У меня уже был накоплен опыт изощренных издевательств над учителями, и те, словно почувствовав это, настороженно присматривались к новичку. В классе я осво-ился быстро. Сразу же подружился с самыми хулиганистыми ребятами, и девочки-одноклассницы старались держаться по-дальше.

Раннее утро 26 апреля 1966 года запомнили все, кто жил в это время в Ташкенте. В четыре часа раздался жуткий всепро-никающий гул, который нельзя описать и ни с чем сравнить.

- Лида, бомбежка! - закричал со сна отец.Под ногами ходуном заходил пол. В серванте колоколь-

чиками затренькала хрустальная посуда. Заскрежетали сте-новые панели, закачались стены, и пол превратился в палу-бу корабля. Я выглянул в окно: из подъезда выбегали люди в нижнем белье, женщины прижимали к себе маленьких детей. В северо-восточной части города в полнеба полыхало красно-оранжевое зарево. Это горела (об этом мы узнали позже) боль-шая электроподстанция. Мы выбежали на улицу. Никто ниче-го не знал. Все были объяты ужасом неуправляемой стихии и

73

терялись в предположениях. Что будет дальше? Останемся ли мы в живых или последуют еще более сильные толчки. Кто-то вспомнил Ашхабадское землетрясение 1948 года, когда от го-рода остались руины и погибли десятки тысяч людей.

После первых толчков наступило затишье, и через три-четыре часа люди стали возвращаться в дома, чтобы позвонить в другие районы двухмиллионного города, послушать радио, получить хоть какую-то информацию. Город продолжало тря-сти. Но уже не было сильных толчков, и народ вскоре привык к толчкам 3-5 баллов.

Я заканчивал десятый класс. Программу госэкзаменов со-кратили до трёх, и это было самым настоящим благом для раз-гильдяев вроде меня. Мы, без пяти минут выпускники, бродили по своему кварталу. Обнимались, целовались со своими дев-чонками, пели под гитару, были беззаботны, веселы и счастли-вы.

Буквально через несколько дней после мощного землетря-сения началось восстановление Ташкента. Сотни эшелонов шли из всех республик огромной страны. Повсюду сносились повреждённые глинобитные дома и возводились целые квар-талы многоквартирных сейсмостойких зданий. Каждый но-вый квартал получал своё название по городам и республикам, откуда прибывала помощь - специалисты, стройматериалы, инструмент.

Но и в эти непростые для Ташкента дни я продолжал заня-тия музыкой. Благодаря маминой сестре тёте Нюсе, хорошей портнихе, обшивающей состоятельных горожанок, я стал брать уроки у замечательного педагога - Серафимы Петровны, ленинградки, оставшейся после эвакуации в Ташкенте. В кон-серватории она вела класс камерного оркестра. Два раза в не-делю я ездил к ней на улицу Гоголя. Мы сидели с ней за пиани-но, а во дворе стояли военные брезентовые палатки, в которых жили потерявшие кров люди. В ванной комнате шумел холод-ный душ, из распахнутого окна доносились обрывки фраз на узбекском и русском языках, и тянуло горячим сквозняком, а по клавиатуре, элегантно перешагивая через мои руки, чинно прохаживался большой пушистый кот.

Школа окончена. Аттестат, пестрящий «трояками», полу-

чен. В физкультурный институт я поступил по той простой причине, что в другой вуз поступить у меня шансов не было.

74

Слишком широк был круг моих интересов в выпускном клас-се. Вместо тщательной подготовки к выпускным экзаменам я занимался только тем, что мне было интересно: вёл вокально-инструментальный ансамбль, посещал литературный кружок, занимался спортом, выступал в соревнованиях. Но, главное, я был влюблён в самую красивую, в самую умную и лучшую де-вушку школы!

Тётушки уговаривала меня поступать в музыкальное учи-лище на дирижёрско-хоровое отделение, но я отверг это пред-ложение, посчитав, что среднее образование опасно увеличит дистанцию между мною и моей девушкой: она медалистка, по-ступила в университет - и я решил получить высшее образова-ние. Неважно, какое, но высшее.

Моё поколение («Дети лет послевоенных») хорошо помнит советские фильмы пятидесятых-семидесятых. Часто в этих лентах представителей таких профессий, как учитель физ-культуры, фотограф и музыкант (лабух), показывали исключи-тельно в комическом ключе. Физкультурники демонстрирова-ли тупость, безграмотность и пошлость. Фотографы прыгали, как мартышки, вокруг своих героев, принимая самые нелепые позы. Лабухи представали в виде расхлябанных типов, вечно подшофе и с неизменной сигаретой в зубах. Такие живопис-ные детали очень оживляли отечественное кино, неизменно вызывая дружный смех зрителей. Придурки! Что с них возь-мёшь! Мне несказанно повезло! Я стал представлять все эти три замечательных профессии! Три в одном! Окончил институт физической культуры, подрабатывал фотокорреспондентом в редакциях газет, а по вечерам играл на всяких торжествах, на свадьбах. По мнению некоторых серьёзных людей, я был не просто придурком, а придурком в кубе! Меня это здорово за-бавляло и даже стимулировало в какой-то степени! Я знал себе цену, свои физические и умственные возможности и жил так, как мне хотелось. Чувствовал я себя превосходно!

9.Так случилось, что замечательную писательницу Дину Руби-

ну я открыл для себя после 2000 года. Ума не приложу, почему это не произошло на десять, пятнадцать, на двадцать лет рань-ше! Когда я буквально впился в роман «На солнечной стороне улицы», самый ташкентский роман о замечательном городе

75

моей молодости, городе, в котором я прожил почти тридцать лет своей осознанной жизни, я совершенно обалдел, узнав, что я и моя будущая жена жили рядом с Диной на шестом квартале Чиланзара. Мы учились с ней в одной школе, только Дина была на три класса младше нас. Возможно, прилежная ученица му-зыкальной школы имени Успенского даже слушала выступле-ние нашего вокально-инструментального ансамбля, которым я руководил.

А ещё я узнал из романа, что преподавателем математики у Рубиной была Анжела Николаевна, которая была классным руководителем в 10 А. Я учился в 10Б и всё время бегал в па-раллельный класс, где училась отличница с экзотическим име-нем Лиана. А в моём 10Б классной дамой была Анна Сергеевна. Очень душевная и чувствительная женщина. Мне она запом-нилась тихим голосом, не всегда понятной сентиментально-стью и повышенной слезливостью, что, однако, не помешало ей дать мне после окончания школы волчий билет. С такой характеристикой не то что в институт, а в тюрьму с неохотой пустят. Я был в отчаянии. Но здесь-то и помогла мне Анжела Николаевна. Она прочитала мою характеристику и тут же на-писала мне другую, стандартно- нейтральную, с которой я успешно поступил в институт, где учился на одном факультете с Ириной Винер.

После прочтения романа Дины Рубиной я еле сдержался, чтобы не написать ей восторженное письмо. И правильно сде-лал. В одной из её очередных повестей она рассказала, как в разных концах земли после встречи с читателями к ней подхо-дили какие-то пожилые люди и задавали множество вопросов про далёкий Ташкент, про давние мимолётные знакомства, и многие спрашивали: «Вы меня помните? Я училась с Вами в школе Успенского!» Многим хотелось попасть в ореол славы всемирно известной писательницы.

Мне кажется, что нет и не будет лучшего подарка ташкент-цам, рассеянным по всему миру, чем замечательный роман «На солнечной стороне улицы».

10.Я сижу в удобном кресле в десяти шагах от океана и вспоми-

наю Балтийское побережье Паланги в 1967 году, свою первую поездку в советскую Прибалтику, своё спортивное турне: Рига - Вильнюс - Тарту - Вентспилс - Клайпеда. В очередной раз вре-

76

мя играет со мной непостижимую шутку: оно прихотливо сжи-мает и растушёвывает до пресной обыденности сегодняшнюю жизнь, легко разматывает подробную ленту событий сорока-летней давности, превосходя по яркости деталям и ощущени-ям сегодняшний теплый осенний день.

После ташкентской жары Клайпеда показалась мне ев-ропейским курортом. Городской парк поразил простотой устройства. Эта была часть старого соснового леса, где удобно и естественно расположились кафе, киоски, немудреные ат-тракционы. На лесной поляне была танцплощадка со сценой, на которой местный ВИА играл каждый вечер свой реперту-ар, замешанный на хитах зарубежных групп. В парке царила атмосфера беззаботности, праздника и целенаправленного интереса к местным девушкам. Крепкий хвойный дух прибал-тийского леса кружил головы нам, приезжим «азиатам», и всем хотелось скорейшего телесного контакта.

Тихий зеленый городок с тенистыми улицами, аккуратны-ми домиками создавал умиротворенное курортное настрое-ние, и равнодушное замечание местного жителя, указавшего на балкончик дома, с которого якобы выступал бесноватый фюрер, прозвучало мрачным диссонансом.

Я был самым молодым и самым любопытным в команде ташкентских спортсменов. Мне было семнадцать, и очень хо-телось познакомиться с местной девушкой.

Питались мы в кафе «Спорт». Каждое утро я приходил на полчаса раньше всех, поднимался на маленькую эстраду и с удовольствием играл на хорошо настроенном «Циммерман-не», с первого же дня став любимцем всех официанток. Наш столик обслуживался быстрее, чем столик, за которым сидели заслуженные тренеры республики. Чувственно выводя тему Шербурских зонтиков, я поглядывал на официанток, прики-дывая простейшие варианты, но, увы, ни одна из них мне не нравилась.

Ума не приложу, как удалось моему хмурому товарищу по команде снять такую куколку-латышку. Крошечная, росточ-ком не более полутора метров, с точёными ножками, с осиной талией, голубоглазая, с длинными шелковистыми волосами до середины спины, говорящая по-русски с милым акцентом, она была настоящей европейской красавицей. Получилось так, что мы втроём пошли в кино на латышский фильм «Эдгар и Кристина». «Забавно, - ухмыльнулся я, - в Латвии смотреть ла-

77

тышский фильм. Хорошо ещё, что на русском языке». Впрочем, для меня это уже не имело никакого значения. Я запал на Лай-му. Она сидела между нами. Я жадно всматривался в её очаро-вательный профиль, в ореол подсвеченных экранным светом пушистых, тщательно вымытых волос, вдыхал запах незна-комого импортного шампуня и прозрачно лёгких духов. «От неё пахнет иностранкой», - подумал я. Наклонился к её ушку и тихо об этом сказал. Она улыбнулась и сжала мою руку. Ан-дрюха сидел безучастно и пялился в экран. Мне же было не до латвийских экранных страстей.

- Ты где живёшь? - спросил я Лайму.- Сейчас в Паланге, в кемпинге, а так в Риге.- Давай съездим в Палангу, покажешь мне курорт, - предло-

жил я. - Хорошо, - сказала иностранка и предостерегающе при-

ложила пальчик к губам.После кино Лайма пошла со мной, а Андрюха испарился.

«Молодец! - подумал я - Настоящий товарищ». Договорились, что я приеду на следующий день к двенадцати дня.

После ужина я дождался, когда уйдут тренеры, и зашёл в кухню.

- Девочки! - обратился я к своим слушательницам. - Завтра утром я еду на пикник, у меня первое свидание. Соберите мне, пожалуйста, всё, что нужно в таких случаях. Я протянул им пачку талонов, которые, кстати, запрещено было обменивать на продукты на вынос. Но работницы кафе «Спорт» отнеслись к моей просьбе с пониманием. Утром мне с улыбкой был вру-чён джентльменский набор. В пакете было: бутылка болгар-ского сухого вина, бутерброды с ветчиной, свежие фрукты и шоколадные конфеты.

Через полчаса я уже был в Паланге. С трепетом и надеждой я шёл к незнакомой девушке, которая должна была стать моей первой женщиной.

Стандартный дощатый домик среди десятка таких же. А вот и Лайма. Она машет рукой: я здесь! Лёгкие объятия. Обоюдная робость. Крохотная комнатёнка. Столик, стул кровать. Не хо-чется терять время. Я выкладываю содержимое пакета, хозяй-ка накрывает на стол. После выпитого вина робость проходит, и я, используя небогатый арсенал чувственных ухаживаний, раздеваю Лайму. Ловко раздеваюсь сам, и мы ложимся в при-готовленную чистую постель…

78

11.Мой спортивный стаж был, на удивление, коротким. Всего

три года интенсивных тренировок. Одно лето 1967-го и осень 1968 года я был в сборной республики и колесил по стране. Поездки были насыщены впечатлениями, наблюдениями, ощущениями, связанными не только со спортом. Воспомина-ний и осмысления увиденного и прочувствованного хватило на многие годы.

Апогеем моей короткой спортивной карьеры, так и не успевшего расцвести многообещающего спортивного талан-та стали «учебно-оздоровительные сборы» в сентябре-октябре в Одессе и Ялте.

Это было чудесно! Море, девушки, молодое вино, гитара, легчайшие, ни к чему не обязывающие тренировки, скорее по-хожие на разминку. Тогда я показал, совершенно неожиданно, свой лучший результат в беге на 400 метров, «прокатив» круг без напряжения, без запаха крови в горле на последних пяти-десяти метрах.

В Одессе я нашёл своих гэдээровских приятелей Вову и Борю Малютиных, с которыми расстался в августе 1961 года. Повидал и их замечательных родителей, друзей моих отца и мамы. В один из дней поехал с Володей, студентом-медиком, к его девушке, с которой он потом расписался. Любовную пару очаровала моя игра на пианино, особенно мелодия из кино-фильма «Мужчина и женщина», триумфально прошедшего на экранах Советского Союза, а меня очаровала Одесса и её не-подражаемые жители. Мелодию из кинофильма по просьбе влюблённой пары я на бис играл раз двадцать...

В Ялте у меня, восемнадцатилетнего «охотника за прекрас-ным полом»», разгорелся роман с местной женщиной. Там же я случайно познакомился с московским поэтом, автором из-вестной «целинной песни» Эдмундом Иодковским и компози-тором Георгием Манвеляном..

Московская знаменитость читал свои стихи, только что на-писанные здесь, в Ялте. Одно из стихотворений с эпиграфом «Лодка любовная разбилась о быт» мне так понравилось, что я на одном дыхании сочинил мелодию и аккомпанемент, кото-рые очень органично слились со стихом и сильно понравились Иодковскому. Эдик был приятно удивлён и сказал: «А Жорик почему-то не смог сделать мелодию, хоть и профессиональ-ный композитор». На следующий же день поэт договорился с

79

властями Ялты о своих творческих встречах с отдыхающими. Вспомнился незабвенный Остап Ибрагимович. Мне с Иод-

ковским выделили роскошный белый «ЗИС», и мы несколько дней подряд рассекали по крымскому побережью. Эдмунд читал стихи, а я служил ему музыкальным фоном, играя то на рояле, то на гитаре самые красивые популярные мелодии. Коронным номером было исполнение мною свежеиспечён-ной песни «Любовная лодка». Было чертовски приятно, когда маститый поэт представлял меня как молодого ташкентского композитора, а я выходил с гитарой на сцену и проникновен-но пел в ре миноре:

Лодку любовную бурей било,Теплится чувство едва-едва.Я разлюбил, да и ты разлюбила,Всё это ясно, как дважды два.

Но, может быть, дважды два не четыре? Может быть, зайцы храбрей, чем львы?Самое умное дело в мире -Делать глупости от любви.

В лодочке нашей - сплошные дыры,Только их зря конопачу я.Что за любовь, если нет квартиры?Что за семья, если нет жилья?

Но, может быть, дело совсем не в квартире?Может, не властен быт над людьми?Самое умное дело в мире -Делать глупости от любви. В бешеном ритме кружит планета,Вся она в пепле, в слезах, в крови.Самое лучшее в мире - этоДелать глупости от любви!

Эту песню я исполнял и спустя годы в разных компаниях, и она всем нравилась. До сих пор жалею, что не сумел сохранить все подаренные мне стихи.

Застряли в памяти ещё такие строки замечательного поэта Эдмунда Иодковского:

80

Безо всякой такой обиды, Уж которое лето подряд Я гружу на Привозе дыни И прозрачнейший виноград.

В каждой дыне весомость слитка, Всякий труд мне стал по плечу, Но прекрасная одесситка Неподвластна и москвичу.

Пахнет в булочных хлебом ситным, До рассвета роман кручу, Но прекрасная одесситка Неподвластна и москвичу.

…Ровно через тридцать лет после памятной поездки в Ялту я написал рассказ «Бархатный сезон», навеянный ялтинской поездкой, и на десять дней бесплатно съездил за него в Рио-де-Жанейро!

12.После возвращения из Рио мне удалось после года безде-

лья устроиться в редакцию сразу двух газет, и это было обяза-тельным условием приёма на работу. Вторая - была открыта под выборы её владельца. Как водится, платили сущие гроши, только за работу в одной газете, которая была неким филиа-лом популярного московского издания. Иного и нечего было ожидать. Газетёнка «под выборы» мэра была образчиком про-винциальной журналистики - гаденькая, мелочно-злобная. Вся её работа была построена на собирании, соскабливании всяческой грязи, компромата на своих конкурентов, их род-ственников.

Содержал газету, вероятно, психически неустойчивый со-рокалетний предприниматель, рвущийся к власти. Журнали-сты, работающие на своего «благодетеля», смеялись над его неистощимыми выдумками и «убойными материалами», ко-торые он время от времени приносил в редакцию, искренне считая себя настоящим публицистом. Сотрудники спали и ви-дели, как бы найти другую работу, но другой работы не было...

81

Лет с тридцати мне уже стало ясно, что жить с алкоголем ве-селее, чем без него. Девяносто девять процентов окружавшей меня богемной публики были самыми настоящими хрониче-скими алкоголиками, но они упорно прикидывались «выпи-вающими». Я хорошо знал этих выпивающих. Хорошо запом-нилось первое посещение крупной презентации. На столах было, кажется, всё! Не хватало только лобстеров и трюфелей. Публика с таким остервенением накинулась на халявное изо-билие, что я почувствовал физическое отвращение и ушёл из галдящего зала.

Время было обеденное, я купил «маленькую» и пошёл до-мой. Сделал салат из свежих помидоров, разогрел котлеты с макаронами, выпил водочки и с аппетитом пообедал.

Некоторые, выпив, безудержно тянутся к общению и на-чинают болтать всякую чушь. Меня это раздражало, и я ино-гда выпивал один. После первой же рюмки водки мой мозг начинал работать, как хороший, но застоявшийся механизм, получивший долгожданную смазку. И, как после гибели субма-рины, нарвавшейся на глубинную бомбу, из океанской бездны выбулькивали на поверхность какие-то обломки, предметы быта и даже контейнеры с добротным, неповрежденным со-держимым... Одно воспоминание тянуло за собой множество других, как гирлянду. Возникали образы, звуки, запахи, давно позабытые ощущения, и как льдины при ледоходе топорщи-лись, хаотично наползая друг на друга, назойливые вопросы, требующие немедленного ответа. А иногда неожиданно про-сыпалась жажда познания. Рука тянулась к энциклопедиям и книгам, ухо внимало к монотонно-бубнящему кухонному ре-продуктору, светлячками вспыхивали разные мудрёные слова, значения которых не знал или позабыл. Хотелось немедленно действовать. От привычной лени не оставалось и следа. Мучи-тельно хотелось осмысленной направленной деятельности. Хотелось быть умнее, чище, значимее, добрее. Но последую-щие дозы алкоголя едва заметной мягкой волной безвозврат-но смывали только что построенные замки из песка, и берег вновь становился ровным, гладким и пустынным.

У нетяжелых продолжительных болезней есть одно поло-жительное свойство: приходится лечиться, принимая лекар-ства, и в течение всей болезни не пить. Много свободного вре-мени. Можно читать, писать, думать о своей бездарно прожи-той жизни, и на фоне грустных размышлений, как ни странно,

82

появляется надежда на лучшее. Кажется, что избавишься от пагубной привычки и начнешь жить в полную силу: станешь много и результативно работать, хорошо зарабатывать, ездить в дальние страны, а там дальше, глядишь - успех, признание и долгая спокойная старость на берегу океана.

Иногда я всерьез думал, что в России умышленно торгуют контрафактной водкой, после которой сильно болят голова, все внутренние органы и возникает острая необходимость регулярного похмелья. В начале девяностых нас буквально за-топили импортным спиртом «Ройял». Им торговали всюду: в магазинах, на рынках, забегаловках, кафе. Я по глупости напи-сал и повесил на работе рукописный плакат: «В каждом доме должен быть роял и гитара». Между тем, мужики умирали пач-ками, а на поминках очередного покойника снова пили тот же «Ройял».

Свой плакат я немедленно сорвал, узнав о смерти своего тридцатипятилетнего соседа.

- План ЦРУ по развалу СССР выполнен! - бодро рапортовал в забегаловке пьяный офицер. Заказывал три по сто пятьдесят, чокался пластмассовым стаканчиком со своими собутыльни-ками и провозглашал: «Приступаем к развалу России!».

Однажды я поймал себя на мысли, что, прожив больше по-ловины жизни (это по европейским меркам, ибо по россий-ским - уже можно готовить домовину, а кто запретит жить по тем меркам, которые мне больше по душе!), я оказался в пара-доксальной ситуации. Судьба-индейка, сделавшись перевёр-тышем, приготовила мне сюрприз.

Ведь в жизни как бывает? Если человек здоров, нормален, не уходит в запой, не нарушает законов, то к 40-45 годам имеет хорошую работу, квартиру, семью, детей, хороших и верных друзей. Вспомните, сколько написано, снято, рассказано про людей, с рождения своего живших в нищете, росших без от-цов или в семьях с отцами-алкоголиками! Про людей, которые вопреки всем обстоятельствам, вопреки всем злым пророче-ствам, только благодаря своей силе воли, огромной работо-способности, целеустремлённости, безграничной вере в себя выбивались в люди и становились состоявшимися, состоя-тельными и знаменитыми!

В моём же случае с переездом из Ташкента на историче-скую родину в цветущем возрасте всё встало с ног на голову.

83

Превосходное жильё, добротная одежда, прекрасное питание, частные педагоги, ежегодный отдых на роскошной даче в под-московном Успенском - все превратилось в мираж, в сон. Всё моё существо сорокатрёхлетнего мужчины в расцвете сил сна-чала взбунтовалось, потом потихоньку затихло, чуть, было, не поддавшись чувству обречённости, но прививка, полученная в детстве в нашей семье, не дала мне упасть на дно.

13.В восьмидесятые годы мой друг Володя Иванов стал са-

мым молодым в Узбекистане доктором биологических наук. Он работал в академической лаборатории, которую возглав-лял симпатичный ученый с узбекской фамилией. Его мама была бухарской еврейкой, а папа - узбеком. Свою иудейско-мусульманскую двойственность этот гражданин весьма успеш-но использовал в повседневной жизни. Когда было нужно, ненавязчиво напоминал, что он узбек, когда же в результате изощрённых околонаучных интриг его пытались задвинуть и, например, не пустить в капстрану, недвусмысленно говорил о притеснении евреев в СССР.

В советские времена в Узбекистане не было такого антисе-митизма, как на Украине или в России. Евреи и в Одессе, и в Ташкенте жили неплохо, не говоря уже о Штатах или Европе. Да и сегодня их положение не ухудшилось.

К чему это я?Дело в том, что мне время от времени задают изрядно надо-

евший вопрос: «А ты случайно не еврей?» Меня так и подмыва-ет ответить: «Еврей. И не случайно. А в чем дело?» Но ответить так я не могу по той постой причине, что ни по материнской, ни по отцовской линии у нас в роду евреев не было.

Моя мама лицом была вылитая казанская татарка. Когда она стояла в очередях за продуктами первой необходимости, к ней часто обращались на татарском языке и, получив ответ на чистейшем русском, отходили с недоумением, оглядываясь на неё с обидой и укоризной.

Сколько раз после разговоров на тему моего мнимого ев-рейства за стаканом доброго вина приятели мне говорили:

- Дурак! Чего ты волнуешься? Если за еврея принимают, зна-чит, считают умным!

Честно говоря, меня это мало успокаивало, так как я доволь-но часто чувствовал себя самым настоящим дураком.

84

Посудите сами. Из пятнадцати лет, прожитых после Таш-кента в российской провинции, я четыре года был безработ-ным. Имея три интеллектуальных профессии, жил на случай-ные заработки. Единственно, что меня радовало, так это то, что родные и близкие люди всегда были рядом. Это было для меня необходимым условием для выживания. Мало того, я ещё уму-дрялся выпивать и получать от этого какое-то удовольствие.

В памятном 1966 году со мной произошёл странный слу-чай.

Я подстригся в торговом центре, расплатился и направился к выходу. Неожиданно ко мне подошла женщина лет пятиде-сяти и негромко, но с сильным еврейским акцентом ни с того ни с чего сказала:

- Вы очень симпатичный молодой человек, и я могу позна-комить вас с хорошей девушкой.

Надо сказать, что к тому времени я уже прочитал всего Ба-беля и кое-что понимал из местечковой жизни. Я слегка опе-шил, но быстро взял себя в руки и ответил:

- Спасибо, но у меня уже есть девушка.И это было чистой правдой. Я уже вовсю целовался с самой

красивой девушкой со знаменитой украинской фамилией, за которой бегала до моего приезда из Ростова вся школа. Конку-рентам нечего было противопоставить моей игре на пианино и блатным ростовским песням под гитару.

Но это ещё не всё!Через несколько лет, уже после армии, на репетиции ансам-

бля у Марика Каца я обнаружил в его исполнении маленькую гармоничную неточность и между делом об этом ему сказал. В ответ услышал: «Ди бис аид?» Вероятно, это было комплимен-том в мой адрес, но мне стало не по себе, и я позволил себе гру-бый тон по отношению к выпускнику консерватории с крас-ным дипломом. Понятное дело, в консерватории не играют фрейлехсы, но я был уверен, что в любом случае надо играть как можно точнее.

Однако пресловутая сила слова хоть на русском, хоть на идиш заронили в мою неокрепшую душу семена сомнений: а вдруг в далёком прошлом в какой-нибудь сосудик моего петер-бургского русско-украинско-польско-немецкого генеалогиче-ского дерева попала - таки капелька еврейской крови?

85

С мамой всё было ясно с её рязанско-казанской внешно-стью, и я стал приставать с расспросами к отцу, но он игнори-ровал мои вопросы. Сказывалась лагерная закалка. Когда же я совсем его достал, он раздражённо ответил: «У меня в роду ев-реев не было, но ты действительно здорово похож. Особенно когда норовишь выпить на халяву и тайком от меня каждый раз берёшь у матери три рубля на такси. Пора самому зараба-тывать».

14.Скажу честно, характер у меня неважный. По молодости

быстро сходился с людьми, приводил в дом, угощал. Много пил, играл на пианино, на гитаре, с удовольствием пел, травил анекдоты. Но стоило мне почувствовать малейшую фальшь, обнаружить у нового знакомого нелады с юмором или при-знаки высокомерия, тупоумия, что, в сущности, одно и то же, я немедленно прекращал отношения. Нередко доходило до того, что я не открывал дверь тому, с кем не хотел общаться. Не скажешь же гостю: ты мне неинтересен и надоел, не ходи больше ко мне. Таким образом, к зрелому возрасту я остался без друзей, а настоящие друзья, не собутыльники, друзья юно-сти и молодости, оказались за океаном.

Как-то раз я размечтался по обыкновению и записал в сво-ём дневнике:

«Долгое время я хотел, чтобы у меня было минимум три друга!

Первый - врач. В меру циничный, весёлый, разносторонний и, разумеется, хороший специалист. Терапевт, например. Что бы он в любое время мог меня подлечить или хотя бы успоко-ить.

Второй - профессиональный музыкант с консерваторским образованием. Чтобы он с искренней улыбкой похваливал бы меня, слушая мою любительскую игру на гитаре и пианино: «Ты смотри! По слуху и так точно! А как чувственно!»

А третий - иностранец, может быть, японец - прирождён-ный созерцатель прекрасного. Чтобы он, общаясь со мной, говорил про себя: «До чего же интересны эти русские! Какие же они талантливые и чувствительные люди! С ними вполне можно дружить. Оказывается, не все они - хамы, лентяи и ал-коголики».

86

Её, прислонённую к спинке старого кожаного кресла, я уви-дел сразу и остановился как вкопанный. Я был поражён её со-вершенством и не мог подойти к ней беззаботно, небрежно, как подходят к провинциальной девчонке-простушке, а осто-рожно и медленно приблизился к ней, почтительно склонив голову, не отрывая глаз от её королевской стати. Так, необъяс-нимо, притягивают к себе взоры по-настоящему добротные, дорогие вещи, начисто лишённые каких-либо украшательств.

…Странная была эта гитара, сделанная из старинного не-мецкого рояля, из каких-то экзотических материалов, приве-зенных моряками торгового флота лет тридцать назад из даль-них стран. Провинциальный мастер делал эту гитару из мате-риалов, «забытых» в недрах антресолей, удивляясь необычным свойствам твердокаменной африканской и бразильской дре-весины, и, когда через полгода закончил работу, был удивлён невероятной отзывчивостью нового инструмента. Привычно натягивая струны, мастер слышал, как новая гитара тихонь-ко поскрипывала и постанывала, напоминая старинный па-русник, поймавший долгожданный попутный ветер. А когда старик настроил её по камертону и прошёлся по всему грифу, возликовал, услышав серебристый, светлый звук, похожий на звук дорогих испанских гитар старых мастеров! Но это был другой звук, принадлежащий только этой гитаре, сделанной по классической схеме знаменитого Рамиреса.

Даже простая смена аккордов в разных позициях звучала волшебно и таинственно, как готовая канва наивной, никем не слышанной симфонии: то отдавая тихой медью, то клаве-синным холодком, то отголосками бархатно звучащей арфы, в струнах которой переливается солнечный свет в предчувствии неизбежной любви…

Гитара, как живое существо реагировала, на входящего в комнату человека. Стоило что-нибудь тихо произнести или легонько кашлянуть, как она мгновенно отзывалась смутным ми минором. Стены столетнего бревенчатого дома были пока лучшим футляром. Но скоро ей предстояло обрести своего хо-зяина.

В результате долгих переговоров, но главным образом бла-годаря моей публикации в международном журнале, после ко-торой на мастера посыпался дождь заказов, инструмент, о ко-тором я мечтал последние двадцать лет, стал моим.

87

15.Воскресный день подходил к концу, и я с отвращением по-

думал, что завтра надо идти на опостылевшую работу. Настро-ение испортилось. Я снял со стены гитару, лёг на диван и стал тихонько наигрывать «Хаву нагилу», созвучную моему грустно-му настроению. Еврейская мелодия, приправленная русской тоской, звучала печально, жалобно и безысходно. Я отложил гитару, вынул из письменного стола «маленькую», плеснул в «дежурную рюмку», выпил. Взял гитару и продолжил игру. Те-перь мелодия зазвучала громче, уверенней и оптимистичней. Через минуту ко мне в каморку зашла жена и, как в украинском анекдоте, уперев руки в бока, с укоризной спросила:

- Опять свои еврейские штучки?- Я тебе мешаю? - Наверное, всё же ты где-то еврей!- Запомни, где-то евреем быть нельзя. А если серьёзно, то

все мы немного евреи. Не веришь? Почитай «Ветхий Завет». Впрочем, я забыл, тебе ж некогда. Не дай бог сериал пропу-стишь!

- Хватит острить!.. Я вот в последнее время всё думаю: «Луч-ше бы я вышла замуж за нормального еврея, а не за вот такого «гения», который всю жизнь мучает меня то широкой русской душой, то еврейскими замашками».

- Так чего ж ты терпела столько лет! Подала бы на развод, и все дела!

Жена заботливо приблизила ко мне лицо и принюхалась.- Что, опять? Началось?!- Что началось?- Запой!- Какой запой! Что ты несёшь! Перед ужином выпил стакан

пива.- Ты что, за дуру меня держишь? Посмотри, на кого ты стал

похож, красавец!- Поимей совесть! Я тебе все деньги отдаю, не курю, послед-

ние пять лет ночую только дома. Запой…Жена вышла, хлопнув дверью. Я снова достал «маленькую»,

сделал большой глоток из горлышка, прилёг, приняв позу эм-бриона, отвернулся к стене и задумался.

Вот, дожил до 47 лет и чего достиг в своей жизни? Должно-сти старшего корреспондента в паршивой провинциальной газетёнке? А дальше что? Газетная работа высасывает все соки и

88

ничего не даёт взамен, даже мало-мальски приличной зарпла-ты. Уже давно появилось отвращение и чувство, схожее с тем, какое испытываешь, обнаружив на своём бокале следы губной помады чужой нетрезвой женщины. Сейчас до меня дошла мысль о бессмысленности и об очевидной вредности газетной работы. Я прямо-таки физически стал ощущать, что моя невоз-вратимая, бесценная жизнь уходит, как вода в песок, в ненуж-ной каждодневной гонке. Вспомнилась идиотская фраза со-ветских времён: «Журналист держит руку на пульсе времени». А кто будет держать руку на моём пульсе, когда настанет время загибаться! Врач, имеющий зарплату, равную стоимости литра хорошего виски? Или собутыльники? А может главный редак-тор ненавистной газеты? Нет. Скорее всего, вот эта немолодая, издёрганная женщина, жена, которой памятник надо поста-вить! Только не из бронзы - из бронзы нельзя: непременно со-прут! А из какого-нибудь прочного материала неподходящего ворам. И назвать его просто: «Жене алкоголика».

Пусть кто-то покосится недружелюбно в мою сторону, об-винив меня в размазывании соплей, но, пока мы живы и от-носительно здоровы, скажу пару слов в адрес жены. Моя жена никогда никому не говорила о своей верности, о жертвенно-сти, о загубленной молодости (хотя имела для этого серьёзные основания), а тихо и незаметно несла свой крест. Я знаю, что более надёжного и верного человека мне никогда не найти. И дай Бог ей здоровья! И всё. Хватит об этом.

16.После того как я окончательно и бесповоротно покончил

с алкоголем, мне захотелось выглядеть лучше, свежее и моло-же, вроде того, как выглядят люди в нормальных цивилизован-ных странах. Разумеется, я понимал, что для этого надо долго жить в одной из этих стран, или, на худой конец, создать себе примерно такие же условия здесь, в российской глубинке, что весьма проблематично. Понятно, что для этого нужны нема-лые деньги для медицинского обслуживания, качественных продуктов и прочего.

Газету закрыли, и я с группой коллег в очередной раз ока-зался не у дел. Полгода я перебивался случайными заработка-ми. Свободного времени было полно. Я много читал, вёл днев-ник и ежедневно играл на гитаре.

89

Боже, до чего же хорошо звучит гитара! Какое изумитель-ное январское утро! Какое великолепное настроение! То ли из-за того, что читал на ночь жуткие тексты В. Маканина о его страшной жизни, то ли от вкуснейшего завтрака. А может, по-тому, что через три дня увижу Красное море, чужую тёплую солнечную страну?

А сейчас я лежу на диване, с наслаждением играю на гитаре, смотрю на большую зимнюю фотографию Стокгольма и фан-тазирую. Я представляю себя сегодняшнего лежащим в хоро-шем номере отеля с гитарой, играющим эти же мелодии. Вижу огромное окно, из которого утренний Стокгольм смотрит на меня, и наливаюсь спокойной уверенностью, что ТАК ОНО И БУДЕТ. Может, пейзаж будет чуточку отличаться от фотогра-фии в календаре. Но будет такое же утро, будет гитара и живой Стокгольм в окне и в моей жизни.

Наконец я решил попытать счастья и поехать в Москву. Приобрёл серьёзную фотокамеру, собрал солидное портфо-лио и изрядное количество текстов. Там я планировал пора-ботать фотографом в редакциях газет и журналов и разнести по книжным издательствам свои рассказы, посмотреть, что из этого выйдет. Пару месяцев я снимал недорогое жильё в Под-московье, а потом стал жить бесплатно в мастерской худож-ника, знакомого ещё по работе в большом ташкентском изда-тельстве.

Как водится, в мастерской собирались интересные компа-нии. Приходили актёры, журналисты, художники, разная око-лобогемная публика и просто любители выпить. И снова я ока-зался белой вороной. Теперь только потому, что не пил.

- Ты что? На коде? - заботливо спрашивал актёр из театра имени Гоголя.

- Вы больны? - интересовалась девушка из канала «Культу-ра».

- Не трогайте его! - «выручал» меня ташкентский друг Коля. - Он буйный! В восемьдесят пятом году кухонным ножом из-резал мне четырнадцать картин. Хорошо, что до меня не до-бежал!

Гости смущённо замолкали и срочно меняли тему.

Я сделал для себя открытие: СТО ЛЕТ не такой уж большой срок. Особенно остро я почувствовал это, когда беседовал с

90

80-90-летними участниками войны, которые сохранили ве-ликолепную память. Как-то раз я делал для московской газеты материал о девяностолетнем летчике и был поражен: он без за-пинки называл многие десятки фамилий, имен, званий, долж-ностей, географических названий…

СТО ЛЕТ. Столетние газетные листы - желтеют, журнальные страницы из хорошей бумаги почти сохраняют первоначаль-ный вид, а для книг, если они не попадали в огонь и не зали-вались водой, сто лет не срок. Мне порой представляется, что книги, подобно хорошему вину, дозревают: бумага становится суше, плотней, и текст срастается с бумагой еще крепче…

«Сто лет не такой уж большой срок», - думаешь, слушая ис-правный ход старинных настенных часов, садясь за пианино с ажурными бронзовыми подсвечниками, листая Брокгауза, в стотысячный раз щелкая затвором трофейной «Лейки». Но странная вещь! В то же время понимаешь, что сто лет - это гро-мадный, фантастический отрезок времени для ребенка, и аб-страктная, ничего не значащая цифра для матери, потерявшей в недавней войне сына, или для заключенного, получившего десять лет тюрьмы за несовершенное преступление.

17.Многолетняя многочасовая игра на гитаре не прошла да-

ром. Как-то раз я взял лист бумаги и записал все вещи, которые играл без сучка без задоринки. Получилось 79 пьес. Да каких! Кладезь лучших популярных мелодий ХХ века.

Постепенно мой репертуар стал приближаться к сотне пьес. В этом московском ресторане я уже работал больше полугода, и мне это стало надоедать. Между тем владелец ресторана был мною доволен. Трудно найти человека, кому не нравилась бы классическая гитара. Слушателей становилось больше, а не-пьющий музыкант - не такое уж частое явление. Зарабатывал я неплохо, но о своей квартире в Москве нечего было и думать. Такую роскошь могли позволить себе лишь «звёзды», поющие песни на три, а то и на два аккорда!

В перерывах я привычно пил сок или зелёный чай, в ко-торый раз победно думая, что без спиртного намного лучше жить.

- Вы позволите? - прервал мои размышления мужчина, по-хожий на иностранца.

- Вообще-то это служебный столик.

91

- Простите, буквально на несколько минут.- Слушаю Вас.- Мне очень понравилась Ваша игра, а инструмент Ваш

- просто восхитительный. Я слышал много гитар, но звук Ва-шей - бесподобен! Очень похож на Рамиреса, но здесь что-то другое. Но не это главное. Я внимательно Вас слушал и поду-мал, что так может играть человек, который многое пережил, многое передумал, много повидал и при этом не потерял инте-реса к жизни. Это дорогого стоит. Поверьте, говорю это совер-шенно искренне. По первому диплому я психолог. И всё же для меня загадка - Ваш инструмент, он притягивает.

- Разговор про мой инструмент не уложится в несколько минут.

- Да-да, разумеется. Хочу сказать, что и репертуар Ваш очень хорош. Такое ощущение, что Вы специально подбирали самые красивые, самые мелодичные вещи. Кстати, я впервые слышу саксофоновые вещи Фаусто Папетти в переложении для гита-ры. Это Ваше? Просто здорово!

- Да, мне нравится мелодичная музыка, с хорошей гармони-ей и внятной темой. Простите, мне надо работать.

- Ещё секунду! Вы хотели бы поработать в Стокгольме? У меня небольшой ресторан, постоянная клиентура, люди со-лидные, много наших. Я ведь сам из Питера, в девяносто чет-вёртом уехал. Вот моя визитка. Надумаете - позвоните…

92

Лидия СТЕпанова

Кто?рассказПосле недели зарядивших дождей наконец-то установилась

жаркая погода. Август щедро дарил свое тепло, вальяжно рас-текаясь солнечными лучами по еще зеленеющим деревьям, по бокастым алым помидоринам, по оранжевым тыквам, важно раскинувшимся в конце огорода. Все дышало умиротворением и покоем.

Я сидела на дачной террасе и отдыхала, подставив лицо ласко-вым солнечным лучам. С минуты на минуту должен был подъехать муж , чтобы забрать меня с корзинами, полными овощей, домой. Мою нирвану прервал звонок сотового телефона. Звонила под-руга Татьяна.

- Все! Хватит пропадать на даче! Завтра едем на лодке на остро-ва. Там, говорят, грибов - море! С утра, как всегда, ждем на том же месте. Ну, часиков в восемь…

Я обрадовалась, конечно. Действительно, уже отпуск кончает-ся, а я вся в заготовках-закрутках каждый божий день. Чего только не насажала на грядках на свою голову!

Утром в лесном снаряжении с лукошком в руках была на бе-регу. Муж раньше меня вышел на работу после отпуска, так что пришлось идти одной.

Подруга уже махала мне рукой из лодки, а её любимица - чер-ный пудель Чана - бросилась ко мне, виляя мокрым хвостом, под-прыгивая и мусоля мне щеки. Муж подруги Василий завел мотор, и мы полетели, разрезая водную гладь реки. Когда уже вошли в заводи, там пришлось сбавить скорость. Вокруг частоколом воз-вышались заросли камыша, и то тут, то там покоились в зеленом обрамлении белейшие лилии. Вася выключил мотор и перешел на весла. Ближе к берегу прямо из-под весел неожиданно вспар-хивали утки.

Когда вышли на первом острове, Василий на правах старшего объяснил:

- Все идем, придерживаясь берега, чтобы не потеряться. Остров круглый, так что встречаемся на этом же месте.

Поначалу мы аукались, а потом я что-то так увлеклась сбо-ром грибов, что и очередное «ау» не расслышала. А грибы дей-ствительно надо было не искать, а просто собирать. Прямо как в

93

огороде. Под березами коричневели великаны - подберезовики, в траве осиновики манили оранжевыми глянцевыми шляпками. И - о, счастье! - попадались даже крепенькие боровички. Поисти-не царский гриб! Срезаешь ножичком, а корешок весь белый- бе-лый - без червоточинки.

Грибов попадалось так много, что на какие-то там дождевики да вешенки я и внимания не обращала. Скоро мое лукошко было полно, но азарт брал своё, и я сняла куртку. Даже сквозь деревья припекало солнышко, и комары уже не так досаждали, как с утра.

Застегнув молнию и завязав рукава, я начала собирать грибы в эту импровизированную тару. Подняла голову только тогда, когда и этот «рюкзак» был полон грибов.

Оглянувшись по сторонам, я поняла, что зашла довольно дале-ко. Моё «ау» сиротливо утонуло в зарослях, не найдя ответа. И тут я начала вспоминать все свои скудные сведения по ориентиро-ванию в лесу. Понимая, что на небольшом островке заблудиться довольно сложно, тем не менее я слегка струхнула. Страх придал мне силы и решимости, и, включив в придачу интуицию, вскоре я все-таки пробралась к месту, откуда мы разбрелись в поисках грибов.

Мои друзья встретили меня ворчаньем: - Это ты почему не отзывалась?- Мы уж не знали, что и думать! Чувствуя себя виноватой, я особо не возражала. Только с пло-

хо скрываемой гордостью показала свою грибную добычу. А они за время, пока меня дожидались, успели рассортировать

свои грибы по корзинкам, и те смотрелись, словно на картинке - один к одному.

Костерок уже был разведен, и Василий обжаривал сосиски, наткнув их на веточки. Чана в нетерпении носилась вокруг, скуля и повизгивая.

О, как же вкусны были наши нехитрые съестные припасы, раз-ложенные на скатерке! Помидоры пустили слезу от соли, огурчи-ки поблескивали на срезе, вареные яйца первозданно белели, освобожденные от кожуры в центре этого натюрморта. Сосиски слегка закоптились, щекотя ноздри привкусом дымка.

После этой великолепной трапезы, закончившейся чайком из термоса, мы разлеглись рядышком на травке. Даже Чана, вво-лю наносившись по поляне, прикорнула рядом, в ногах хозяйки, прикрыв глаза.

О, какое неповторимое наслаждение - смотреть сквозь круже-

94

во сосновых веток на голубеющее небо над головой! И почему-то в этот миг не думается ни о чем-ни о чем! Просто ловишь взгля-дом проплывающие на небе облачка и куда-то летишь-летишь вслед за ними! Если мне за лето не выпадают такие минуты, то я постоянно ношу в себе какое-то томление… что вот все не вы-берусь никак в лес... Что еще не полежала на спине среди травы, и что ни разу за все лето ваня-комарок в своем красивом темно-красном мундирчике с черными крапинками не пощекотал мою руку своими лапками, перебираясь к следующему цветку.

Из полудремы вынес меня голос Василия: - Подъем! Отчаливаем! К другим островам мы на сей раз плыть не стали. И так добы-

ча наша была богатой. Грибы, прикрытые ажурными ветками па-поротника, стояли на дне лодки в разномастной таре. Мой само-дельный «рюкзак» выглядел внушительно.

Решили по пути домой заехать только на один островок поку-паться, благо там был прекрасный песчаный бережок. Мы с Татья-ной, как и договаривались, даже купальники прихватили. Грех не воспользоваться одними из последних купальных летних дней!

Раздеваясь, я расстегнула часы и положила их аккуратно на прибрежный камешек. И поймала себя на мысли:

- И зачем я в лес часы надевала? Как бы ни забыть!Стоит сказать, что купаться я люблю до умопомрачения. Я

обычно объясняю: - Наверное, потому, что я Водолей по знаку зодиака. В любой

луже поплавать всегда готова! Хоть и плаваю-то , как это говорят, «по-собачьи».

Совершив несколько заплывов вдаль и вдоволь побрызгав-шись у берега, мы с Татьяной выбрались из воды.

- Хватит уже! Вас, как лягушек, из воды не вытащить! - уже сидя в лодке, поторапливал нас Василий.

Его слова подстегнули меня, и я, переодевшись, быстренько вскочила в лодку, держа в руках кроссовки.

Вечерний закат розовым отблеском лег на воду, когда лодка уже выбралась на стремнину. Мы приближались к лодочной стан-ции на том берегу, и все больше и больше чаек пролетало, низко планируя, почти касаясь крылом волны. Они гортанно перекри-кивались, чуя рыбу, которая к вечеру поднималась из глубины и играла в волнах почти на поверхности.

Я любовалась этой картиной: волны…чайки… закат… Но любо-ваться пришлось недолго. Вот и берег... станция… множество мо-торок с номерами.

95

Расстались, договорившись выбраться еще раз... как-нибудь… на днях.

Нести поклажу было тяжеловато, но... как говорится - своя ноша не тянет, да и живу я неподалеку от реки.

Придя домой, прежде всего я вывалила грибы в ванну, чтобы помыть и почистить. Их оказалось ведра два, не меньше. Хорошо еще, что муж был не в гараже и взялся мне помогать.

А вот когда я стала умывать руки, то спохватилась: - А-а! Где же мои часы?И тут я поняла, что оставила их на том камешке на берегу. Ска-

зала об этом мужу. Он в ответ: - Не удивила! Как всегда - в своем амплуа! Дело в том, что у меня просто хобби - все терять: перчатки,

зонты, сережки, часы. Причем часов я уже потеряла четверо. Эти, последние, муж подарил мне недавно - на годовщину нашей свадьбы. Красивые, миниатюрные, с позолоченным узеньким браслетом. Он никогда не забывал этот день.

- Я побегу! Я скоро! - на ходу крикнула я мужу и помчалась к лодочной станции.

Моих друзей, конечно, там уже не было. Их лодка стояла, на-дежно привязанная на цепь с замком.

На соседней лодке сидел парень, попивая из горлышка ли-монад.

Я упросила его: - Пожалуйста! Я Вас очень прошу! Свозите меня только до

ближайшего острова! Там часы… Это дорогой для меня подарок… - сбивчиво торопилась я объяснить.

- Я Вам уплачу!... Парень, видимо, сбитый с толку моим волнением, быстро со-

гласился и даже добавил: - Да ладно! Ничего мне не надо платить!У его лодки был мощный мотор, и до острова мы домчали бы-

стро. Я выскочила на берег. Вот оно, это место. Вот и камень. НО…

Где же часы? Я обошла камень несколько раз, потрогала, недоуменно загля-

нула под него со всех сторон и все растерянно бормотала: - Ну я же их сюда положила… Тут же никого не могло за это

время быть! Кто же? Кто мог их взять? Поняв, что искать дальше бессмысленно, я понуро вернулась

в лодку.

96

- Ну вот! Так всегда! Когда что-нибудь очень хорошо, обяза-тельно потом будет что-то плохо!

От этих мыслей, конечно, легче не стало. Муж меня не ругал. Он вообще меня никогда не ругал, толь-

ко посмеивался надо мной: «Эх, ты! Тебе имя надо поменять. На Машу. Маша-растеряша!»

- Да не переживай ты! - всегда говорил он мне, если касалось чего-то материального - Деньги - это навоз! Сегодня нет, а завтра - воз!

И у меня всегда тут же высыхали слезы, которые он вытирал, усмехаясь, размазывая мне их по лицу, и я начинала тоже улы-баться.

* * *Когда приходит сияющий август и наступает грибной сезон, я

всегда вспоминаю эту историю и невольно опять задаюсь вопро-сом :

- Кто же, кто все-таки унес мои часы? И думаю: - Наверное, сорока! Они так любят все блестящее!И все-таки, все-таки… Этот августовский день вспоминается

мне как праздник. Праздник полноты жизни... когда еще был со мной мой муж и когда рядом с ним я чувствовала себя маленькой защищенной девочкой, которая могла бесшабашно терять часы, сережки, перчатки. А он мне снова и снова их покупал.

И еще… Я знаю, что в августе всегда надо обязательно выби-раться на природу. Только такие дни помнятся как самые яркие, самые счастливые.

97

98

Алена СОКРАТОВА - филолог, литературный редактор, поэт. В 1998 году с отличием окончила филологический факультет Ульяновского государственного педагогического университета. Кандидат филологических наук. Член Союза писателей России. Ведущий редактор Издательского центра Ульяновского государ-ственного университета.

Пишет стихи с юности. Публиковалась в областной перио-дике (журналы «Мономах», «Литературный Ульяновск», «Карам-зинский сад», газеты «Ульяновская правда», «Дыхание Земли», «Ди-митровград»), сборниках «Отражения» и «Золотое зеркало», в «Исторической газете» (Москва), журналах «Луч» (Ижевск), «Сло-во Забайкалья» (Чита), «Великоросс» (Москва), «Лава» (Харьков), «Новая литература», «Артбухта» (Севастополь), «Европейская словесность» (Кёльн). Член Лито «Пиитер» (Санкт-Петербург). С 2005 года активно публикуется на различных литературных сайтах в Интернете.

В декабре 2005 стала лауреатом областного молодёжного поэтического конкурса. В 2009 г. входила в состав жюри област-ного молодежного литературного конкурса «Первая роса».

Автор четырёх книг стихов: «Слёзы и звёзды» (Ульяновск,

99

1998), «Бабье лето» (Ульяновск, 2008), «Переклички» (в соавтор-стве с Арсением Платтом; Ульяновск, 2009), «Антизолушка» (Ульяновск, 2010) - и буклета «И солнце с кисти брызнет…» (Мо-сква, 2009).

Дипломант I степени Всероссийского поэтического интернет-конкурса им. Н.С. Гумилёва (2012).

Алена Сократова о себе: «Как жизненный, так и поэтиче-ский принцип - «Нечего сказать - лучше помолчи». В стихах ценю краткость, афористичность, глубину мысли и неподдельность чувства в сочетании с простотой формы, которую считаю высшей степенью мастерства; в людях - ум, чувство юмора, эмоциональную теплоту, искренность, либерализм во взглядах. Не приемлю хамство и ханжество. Любимые поэты - Высоцкий, Окуджава, отчасти Бродский, поздний Пушкин, поздняя Ахма-това, Вознесенский, Леонид Мартынов, Семен Гудзенко, Вален-тин Лукьянов».

алена СоКраТова

Интенсивная терапия* * *

Не проверяй меня на прочность...Я много выдержать смогу.Любая боль пробьется в строчки - И перемелется в муку.

Я помню: каждому - по вере.И там, внутри, живет, любя,Струна нетронутого нерва,Настроенная на тебя.

Она натянута до дрожиИ ждет прикосновенья рукТвоих, что смогут осторожноИзвлечь ее высокий звук.

В нем будет все: мотив рассвета,И шум апрельского ручья,И крик веснушчатого лета,И песня тихая твоя,

100

Многоголосье дня и ночи,От сердца звонкие ключи...Не проверяй струну на прочность,Пускай звучит...

* * *Я не знаю правил, законов и жестких схем.Отмеряю жизнь по наитию, в темноте.Нет замков на дверях, и окна открыты всем.Пусть заходят внутрь, даже если они - не те…

В иллюзорном мире условностей и границ Я сама - как призрак, но все, что сейчас хочу, -Постирать из памяти сотни ненужных лицИ горячим лбом припасть к твоему плечу…

* * *...лекарством человека, оказывается, вылечить нельзя. Его можно вылечить только человеком.

А. ВЕЛИКИН, «Санитар»

На закат, угасающий до утра,Тяжело смотреть, ничего не видя.Твою боль и усталость себе забрать -Вот и вся печаль, ну а там - как выйдет.

Твою боль и усталость смахнуть рукой -Может, в этом и промысел нашей встречи?Новый день - это новый неравный бой,Только кто же твою маету излечит?

Предрассветный ветер, как будто дрожь,Пробежал по тревожно прикрытым векам…Ты сегодня средство опять найдешь - Человека вылечить человеком…

* * *Как ты, любимый, сегодня далек…Кто-то внутри ускоряет стаккато.Глупое сердце - слепой мотылек -Острой иголкой разлуки распято.

101

Днем несвободой томится душа,Ночью к тебе улетает по встречной.Солнце любви - опаляющий шар.Долю Икара разделит беспечный.

Пламя, распятие - все пустякиПеред лицом добровольной разлуки…Пусть мы сегодня с тобой далеки -Но не отнять бы руки от руки,Сделать бы так, чтоб всему вопрекиДуши не сделались слепы и глухи…

Страстная пятница, 13-еНет ничего более постоянного,

Чем временные трудности.Народная мудрость

Туман, съедающий Последний снег,И мир, вступающийВ привычный круг…Мне б знать тогда еще:На свете нетКонца у трудностейИ у разлук.

За одиночество Прости меня:Обручена емуСтальным кольцом…Но мне так хочетсяСейчас обнятьИгрушку мягкуюС твоим лицом…

Все станет маленьким…Считай до ста.Рутина вечная,Уютный быт… Что ж эта вмятинка,

102

Где нет креста,Ничем не лечитсяИ так болит?..

* * *Все возможно, любимый. Мне хочется, чтобы ты верил.Посмотри мне в глаза, отвлекись от сомнений своих.Навсегда для тебя оставляю открытыми двери.Если силы не хватит - я буду любить за двоих.

Я хочу тебя ждать, как бы ни было трудно и долго.Можно, рядышком лягу, тихонько тебя обниму?…А Обломов - ты знаешь, он тоже родился на Волге.Может быть, он грустит и без нас одиноко ему…

11.06.2012

* * *Полчаса в вокзальной сутолоке -Как полжизни на двоих.Мне нестрашно в теплом сумракеГлаз смеющихся твоих.

Серпик розового месяцаРежет тучи поперек.Рядом - в небо чья-то лестницаСамой главной из дорог.

Может быть, глаза Всевышнего -Это поезда огни?..Слава всем, любовью дышащим,Будто вечные они...

103

104

Валерий Алексеевич ВОЛыНЦЕВ - краевед, составитель родос-ловных, много лет занимается историей Карсуна.

Книга о роде Зефировых, вышедшая небольшим тиражом, итог большой работы. Валерий Алексеевич продолжает исследовать эту тему.

Предлагаем вашему вниманию вступительные страницы это-го издания. «Вспомнить всех поименно» - сохранить память о до-стойных людях, живших на нашей земле. В это благородное дело вносит свою лепту кравед Валерий Волынцев.

«Династия Зефировых в истории Карсуна»

Утрата цельности, народной спаянности, коренной сродности со всем организмом, уходящей в века жизни, не могла не привести к разрыву поколений живших и проживающих сегодня.

В настоящее время, когда появился интерес к деятельности из-вестных и рядом живущих людей и особенно личной родословной, следует в ходе поисков обращаться в архивы, в библиотеки, в музеи, к старожилам и открывать новые имена.

Уже на протяжении пяти лет в Карсунском художественно-краеведческом музее проходят православные форумы, благодаря которым открываются новые имена, формируются новые взгляды на жизнь и деятельность священнослужителей. Поэтому для нас

Увидела свет книга валерия алексеевича воЛынцЕва

105

очень важно довести всю правду об этом сословии.

О родословной высказывался известный учёный Николай Федо-рович Федоров (1829 - 1903), что «Только в учении о родстве вопрос о толпе и личности получает реше-ние: единство не понижает, а возве-личивает каждую единицу, различие же личностей лишь скрепляет един-ство, которое всё заключается... в со-знании каждым себя сыном, внуком, правнуком, праправнуком, потом-ком, т.е. сыном всех умерших отцов, а не бродягою, не помнящим род-ства, как в толпе».

Нужно помнить, что на сто лет приходит деятельность трёх поко-лений человеческого рода.

Мы ещё раньше обращали вни-мание на известную большую ди-настию Зефировых, у которых в роду живы внуки, правнуки и пра-правнуки.

Осенью 2010 года на старом клад-бище Карсуна был установлен памят-ный крест достойным представите-лем карсунского духовенства в лице двух священнослужителей - братьев Степана Филипповича и Николая Филипповича Зефировых, которые только в карсунских приходах при-хожанам служили более 30 лет.

Оба брата окончили Симбир-скую духовную семинарию с отли-чием по 1-му разряду и начинали свою службу в сельских приходах. В течение всего времени получили все церковные награды, даже прави-тельственные ордена.

Степан Филиппович Зефиров

Зефиров Николай Филиппович

Зефиров Степанович Филиппович

106

был настоятелем Крестовоздвиженского собора, благочинным округа, много лет председательствовал на епархиальных съездах депутатов от духовенства и церковных старост в Симбирске, также как депутат от духовенства участвовал на Карсунских уездных зем-ских собраниях, был законоучителем в реальном училище.

У С.Ф. Зефирова в семействе было пять сыновей и пять дочерей, но судьба многих из них сложилась трагично. В настоящее время в Карсуне проживает его правнучка Евгения Михайловна Муреева.

Николай Филиппович Зефиров был настоятелем Михайло-Архангельской церкви, после ухода брата за штат Николай Филип-пович был назначен благочинным округа, был законоучителем высшего начального уездного училища. С началом Первой миро-вой войны в 1914 году стал гарнизонным полковым священником. В 1929 году его направили на епископскую кафедру в город Бел-город, но ввиду тяжелой болезни пришлось вернуться обратно в Карсун.

У Зефирова Н.Ф. в семействе были один сын и две дочери. В на-стоящее время в городе Выборге проживают его внучка Любовь Николаевна Кудрявцева, правнучка Татьяна Белякова и правнуки Сергей и Ирина.

Священнослужители, а также учителя из династии Зефировых в Карсуне, уезде и губернии самые известные из многочисленного Зефировского рода. И сейчас посвящаем им настоящее повество-вание. Главное, восстановилась связь с родственниками, которые проживают в разных местах нашей страны.

Конечно, настало время вспомнить и о других служителях право-славной веры, которые были репрессированы и забыты.

Ведь среди священнослужителей было немало высокообразо-ванных, глубоко нравственных людей. Они открывали приходские школы для бедноты при своих церквях, образовывали общества трезвости, занимались благотворительностью.

Недавно посетил Карсунский музей один из потомков священ-нослужителя Благовещенского. Из общения с ним и из дальнейшей переписки с родными мы узнали новые имена. Основной пред-ставитель этого рода - Александр Иоаннович Благовещенский, священник из села Сухой Карсун Горенской волости Карсунского уезда.

Новые материалы по родословной священнослужителей Благо-вещенских будут представлены на православном форуме.

107

* * *Колышится неистово и рьяноСиренево-черёмуховый май.Кричу сквозь многолетья, расстоянья:«Любимый мой, меня не забывай!»

Мне дорого, поверь, и очень важноЗнать то, что я в тебе ещё живу,Как эхо с незабудкой в вечер влажный,Крик чайки, с грустью рвущей синеву.

* * *«Ангел твой молится вместе с тобою.

Он молится непрестанно».Сентябрь. Луна прозрачной льдинкойВот-вот растает в синеве.Берёзка жёлтой пелеринкойНакрылась, выходя ко мне.

В аллее тихо и безлюдно,И так не хочется спешить…Мой Ангел, как сейчас мне трудно,Пошли мне сил, чтоб как-то жить…

Надежда РАЗУМОВСКАЯ, автор книги «Виа Долороза» (Ульяновск, 2012), стихи и эссе публиковались в журнале «Мо-номах» и альманахе «Карам-зинский сад».

надежда разумовСКая

Дайте надышаться тишиной...

108

Ты сказала…Ты сказала: «Умри!» - и я умерлаДля тебя, и для тех, кто смерти хотел мне,Но воробышек добрый, вскинув крыла,Прочирикал: «Живи!» со старой котельни.

Красный мак постелил у ног лепестки,Свежий ветер с любовью подал карету,Расступились с поклонами васильки,И лечу я, лечу по белому свету!

Улыбаюсь всему в объятьях теплаДо желтеющих клёнов, белых метелей…Ты сказала: «Умри!» - и я умерлаДля тебя, и для тех, кто смерти хотел мне.

* * * Дайте насладиться тишиной - Малость, напоследок, как придётся…Может быть, сегодня путь земной,Словно нить, внезапно оборвётся.Дайте надышаться тишиной…

Дайте насладиться тишиной - Мне её всегда так не хватало.Шум и гам везде, всегда со мной,Только тишины бывало мало.Дайте надышаться тишиной…

Дайте насладиться тишиной - Без успокоительных таблеток,Будьте обходительны со мной,Я прошу - хотя бы напоследок.Дайте надышаться тишиной…

* * *В вечность войдёт только плод любви,Плод покаянья, надежды, веры.В прошлое я не вернусь, не зови…Не потому, что притихли скверы,

109

Чувствуя осень. Не потому,Что юбка длиннее … Каблук стал ниже…Всё соответствует моемуМиру духовному - он мне ближе…

* * *«…одним днём приготовляется другой,который за ним следует.»

Снежинки - сонм Ангелов малыхСпускаются к людям зимой,Чтоб радовать слабых, усталых,Отчаянных в жизни земной.

Чтоб им показать, что плохоеИ грязное можно укрыть,Путём покаянья, с лихвоюИ сердце, и душу отмыть…

Земля, как постель в покрывалах…Следы исчезают за мной…Снежинки - сонм Ангелов малых,Спускаются к людям зимой.

МилостыняКруженье птиц боясь нарушить,Тропой под снегом тихо шла…Просили голуби покушать,А я их, жаль, не поняла…

Они крылом касались шапки,Ласкали плечи, кисти рук…Сугробы снега, как лошадкиИз белой ваты, встали вдруг…

И только дома догадалась - Вернуться б снова в магазин,За хлебом, плюнув на усталость,Важней - дать милостыню им…

Чтоб не корить за нерадивостьСебя у тёплого окна - Давать нуждающимся милостьВ момент, когда она нужна.

110

Мой монастырьНа открытый ПсалтирьПоложу три свечи.Домик мой - монастырь,В дверь Господь постучит.

Я открою сама - Ручки с улицы нет…Пропою три псалма,Сочиню свой сонет.

Подарю тишине,Всколыхну дух немой,Блики звёзд на стенеВздрогнут вместе со мной.

Земной поклонНеужели снежок утеплит мою землю,Стосковавшуюся по заботе такой.Всё, что было со мной, благодарно приемлюИ земной мой поклон за желанный покой.

За молитвы в тиши, за Церковную благость,За ушедшую прочь - в никуда - суету,За прощенье грехов и духовную сладость,За небесно-земную Твою красоту.

За рожденье стихов и мелодий экспромтомНа листе и на струнах гитары моей.И неважно, что чаще минорным аккордамОтдаю предпочтенье - мне это родней…

А деревья на улице всё-таки дремлют,Из-за штор помашу декабрю я рукой…Всё, что было со мной, благодарно приемлю,И земной мой поклон за желанный покой.

111

112

пётр мЕЛьниКов (1928 - 2012)

Самобытный писатель, поэт родился в селе Сосновка Черда-клинского района Ульяновской области. Стихи начал писать с детских лет. Творческим ито-гом стали книги «Песня с зелёного луга», «Горькая трава свергузник», «Столбунцы», «Таёжные просеки», «На дальней кошаре», «Перевалы судьбы» и другие. В автобиогра-фической прозе он достоверно рассказал о тяготах, перенесен-ных его семьей в трагические 30-е годы. Пётр Мельников прожил долгую, достойную жизнь. Его называл своим другом наш боль-шой поэт Николай Благов. Трудолюбие, достоинство, бережное отношение к русскому слову, - все эти качества отличали та-лантливого писателя Петра Мельникова.

«Наклонись надо мною, рябина…»

* * *В эфире так, а не иначе:Порой в вечерние часыПередаются передачиДля истомившейся души.

То «Мчится тройка почтовая…» -За сердце грусть-тоска берет.То «Не брани меня, родная»Певица русская поет.

Тогда и я чего-то значу,И Родиной своей горжусь.И песни слушаю, и плачу,И слез своих я не стыжусь.

113

ДетиКак любимцев зовем мы к себе голубей,Рассыпая у дома каких-нибудь крошек,И следят за нами глаза детейИ на улице, да из окошек!Посадили деревья или цветы,И они тут как тут - всё-то им интересно!Это значит: и в них есть залог красоты.И смеются они - так чудесно!

РябинаСлышу ветра осеннего всхлипы,Серой улицы даль не видна.Во дворе две берёзы, три липы,А рябина, как в песне, одна.Дождь и снег, дни и ночи ненастные.С неоглядной решимостью вдругПод рябиною ягоды красныеЗасветили магический круг.Я устал от сермяжного быта,Красный цвет не принёс мне покой.У неё потайная защита,У меня с ранних лет - никакой!В скит уйти бы теперь с богомольцами,Да ни веры, ни сил больше нет;Вокруг дома, проложенный кольцами,Оборвётся внезапно мой след.Жизнь покорно прошла, как рабыня,Справедлив будь, небесный суд!Наклонись надо мною, рябина,Когда в вечность меня понесут.

114

наталья новицКая(1938-2012)Родилась и жила в Ульяновске.

Работала экскурсоводом. Автор книг «Одинокая синица», «Радуга души», «Грани любви», «Звуки жизни». Член Союза профессиональных ли-тераторов. Увлекалась живописью. Выставляла свои художественные работы в музеях города. Она и сама была благодарным и вниматель-

ным слушателем, читателем, зрителем… Ее часто можно было встретить на литературных вечерах, в концертном зале, на открытии выставки картин… Ее отличали скромность и неиз-менная доброжелательность. И в стихах слышится её негром-кий голос…

* * *У края пропасти стояла много раз.Казалось, жизнь уходит безвозвратно.Но кто-то лучик зажигал в тот часИ возвращал меня обратно.Давал мне силы думать и страдать,С деревьями и травами шептаться,Добро копить, а зло не замечать,С хорошими людьми встречаться…

Закон природыКап, кап - как поминальный звон, Осенний дождь стучит по крыше.Кап, кап - а мне печальный стонВ том грустном звуке четко слышен.Ушла душа.. И может лиНа землю снова воротиться?А мы, живущие вдали,Должны с потерей той смириться…«Ничто не вечно под луной»,Отжившее всегда уходит.С дождем и быстрою рекойВ неведомое всех уводит.Закон природы. Не грусти.Быть может, скоро мне в дорогу,Скажи: «Прощай» и отпусти.Пусть молодость придет к порогу.

115

116

Подкова в золеС первых строк Александра Лайкова на нас повеяло свежим

ветром волжского Понизовья, шелестом дремучих камышей, за-пахом медовых кувшинок речки Икрянки и горькой полыни бы-линных курганов. Там, на древнем пепелище, однажды маленький Саша нашел подкову. Подкова в золе - символ опаленного счастья - стала главным образом и стержнем его поэзии. Сразу стало понятно, что перед нами настоящий поэт, со своим взглядом на мир, со своей судьбой, в которой переплелись надежды и траге-дии бытия.

Это подтвердил и семинар ульяновских литераторов в Мо-скве, где рукопись Александра высоко оценили столичные мэтры поэзии и редактора знаменитого издательства «Современник». С той поры много воды утекло - Александр Лайков выпустил не-сколько поэтических сборников, публиковался в литературных журналах и альманахах Москвы и Поволжья, был принят в чле-ны Союза писателей России, получил признание многочисленных читателей поэзии.

Александр по-прежнему трудится в местной ульяновской прессе. Я сама работала в газете и знаю, как много творческой энергии забирает ремесло журналиста. А. Лайков еще умудряет-ся вести добротную «Литературную полосу», писать объектив-ные рецензии, выступать в школах и вузах, а главное - творить замечательные стихи! Я не раз удивлялась тому, как он преоб-ражается, когда речь заходит о поэзии. Причем в отличие от большинства собратьев по перу, декламирующих свои творения по бумажке, Александр всегда читает свои стихи и поэмы наи-зусть. Он знает и помнит множество стихов, начиная от лю-бимого Лермонтова до современных ульяновских стихотворцев.

Александру Лайкову выпало счастье родиться на переломе эпох, стать свидетелем появления новой России. И все пережи-тое страной и лично им самим переплавилось в стихи.

Его поэзия очень человечна, идет от жизни, и в ней бьется пульс времени.

Александру Лайкову повезло не впасть в газетчину, не стать легковесным стихотворцем, а родиться Поэтом на русской по-чве, с русской распахнутой душой, вобрать в себя, как воздух в легкие, величайшее литературное наследие России. О чем бы он ни писал, его стихам задана особая, трепетная лирическая нота, теплота и доброта сердца.

У нашего народа душа певучая. Нас, «забулдыг и подмасте-рьев» золотого слова, не будет уже, а стихи жили и будут жить!

Светлана МАТЛИНА

117

александр ЛайКов

Болевой порогиз новой поэтической тетради

* * *Памяти Евгения МЕЛьНИКОВА

Вы поплачьте, а я помолчу.Прикушу молодую травинку.Горький ветер задует свечу,Мелкий дождь зашуршит по суглинку.

А слеза, по граниту скользя,Не утешит душевные раны.Слишком рано уходят друзья За черту, где не пишут романы,

Где не смотрят лукаво в глазаНи чиновники, ни графоманы...Все прошло - только дым в небеса!Но бессмертны чернила и файлы.

Может, есть и другие миры,И мы встретимся где-то в астрале.Видишь, призрак Никольской горыИ кресты в родниковой оправе?

Болевой порогСаданула под ложечку боль,Полоснула крапивой жгучей!Покачнулся предательски пол,Покатилась бескрыло ручка...

Лишь укол медсестры молодойУспокоил взрывное сердце.

118

Невысокий порог болевойМне отец передал в наследство.

Потому я слагаю стихи,За униженных лезу драться...Жаль, в словах намолол чепухи,С дураками - не разобрался.

Но рябины морозная гроздьПридает мне с лихвой отваги!...Я болею от стона берез,Обреченных весной на лаги.

Отзываюсь на крик малыша - Не умею никак иначе!Истекает в печали душа,Если женщина где-то плачет.

И бросают в холодную дрожьОдноклассников павших списки.Достают - как душмановский нож!-До предсердия обелиски.

И, где лотос качает рассвет,Вдруг мурашки волной по коже...В мире книг, соловьев и ракетМне за будущее тревожно.

Я молю у судьбы об одном:Чтоб жила моя мама долго,Чтоб шумела под отчим окном Полноводная моя Волга!

Я хочу еще много успеть:Искупаться в реке Икрянке.Долюбить. Доглаголить. Допеть!И вскопать в огороде грядки...

У костра поотведать ухи,Всласть попариться в русской баньке!...Как в деревне поют петухи!Заливаются лаем собаки.

119

Отступает смертельная боль,С перебоями бьется сердце....Слишком низкий порог болевойМне отец передал в наследство.

Подкова Светлане МАТЛИНОйЯ шел босиком по горячей земле,Курганы дышали, как тесто.Нашел я у речки Подкову в золе, А суть - только Богу известна.

В рыбацком поселке я жил - не тужилИ хоть я - дитя комсомола!С Русалкой водился, и с Лешим дружил,И дергал перо у Глагола!

Но Леший не нужен в больших городах,Где чахнут в гудроне березы...Мне крылья подрезал в горах Карабах,А веру - чернобльские дозы.

Полынь да репейник рождает земляОт кровушки русской и пота...Прибить бы Подкову на башню КремляНа счастье и благо народа!

Вот с полным ведерком стою на крыльце -Живительна волжская влага!Не брызги, а слезы блестят на лице....И все понимает дворняга.

БессонницаНе любви я, а бессонницыВ эту осень удостоин.Только ночь - моя сторонница,Только ночью я свободен.

Я свободен от запретовДемонстраций и собраний,

120

От страшилок Интернета,Лицемерья стран и партий.

От безденежья и грусти,От бездарных мыльных опер,От редакторских напутствийИ вестей, что кто-то помер.

От свиданий и красивых,Но всегда лукавых женщин...От служебных детективов И чиновничьих затрещин.

От хвалы и низвержений,От нетрезвого рассвета,От доносов и спряженийЖизни русского поэта!

Слава Богу, что бессонницыЯ сегодня удостоин.Только ночь - моя сторонница,Только ночью я свободен!

Романс В последней свечке мой соблазн сгорел...

Александр КУКУшКИН

В последней свечке мой соблазн угас.Еще зовут на бис, но гаснет сцена.Я вспоминаю молодость и нас,Я вспоминаю молодость и нас,Когда нам море было по колено!

Когда мы в бой отчаянно рвались,Терзая гриф расстроенной гитары...Как высоко над Волгой вознеслись,Как высоко над Волгой вознеслись На лебедей похожие кварталы!

Я вспоминаю тихий городок,Романтику и первые мозоли...

121

Мы были молоды, а век жесток,Мы были молоды, а век жесток,И нам с лихвой хватало в жизни соли!

На старой пристани играют вальс,А нам милей «Прощание славянки».Какие женщины любили нас,Какие женщины любили нас,Какие девы с берегов Икрянки!

А мы сбегали от семейных уз:Поход на Каспий - время золотое!Как хорошо распробовать на вкус,Как хорошо распробовать на вкусКартошку с воблой - пополам с золою!

На пару дней я в прошлое вернусьИ сквозь сирень проникну за ограду,По памяти в окошко постучусь,По памяти в окошко постучусь -И мы пройдем по солнечному саду...

Пускай звучит божественный романс!Пускай поют на бис! - подайте шпагу!Я вспоминаю молодость и нас,Я вспоминаю молодость и нас,Безумство храбрых и свою отвагу!

Виртуальная любовьШорох звездИ сплошные дожди листопада.Пристань первой любвиИ нечаянных встреч.Где ты, Милая девочка из Ленинграда,С горькой нежностью губИ обветренных плеч?

Никакой Internet Нас с тобою не свяжет,Электронная почта

122

Не сможет помочь.Возраст первой любвиВиртуален и тяжекИ стыдливо-восторжен, Как брачная ночь!

В Петербурге знобит.С адресами накладка:Я все письма твоиПринимаю за «спам»!...Не пиши. Не звони.SMSок не надо!И, ты знаешь,Прости - я боюсь телеграмм.

Я бреду наугадВ кутерьме листопада,ТополяОплывают огарками свеч...Ленинградка моя!Больше нет Ленинграда.Как же так?Не сумели любовь мы сберечь.

* * *Это кто там окликнул меняШкольным именем «Саня»?И, заветную тайну храня,Бросил камешек в ставни?

Отразилась на стеклах слеза.Тихо скрипнули двери.И, как пчелки, шальные глазаОбожгли сквозь сирени.

Отсчитала кукушка года.Обмелели протоки....Помнишь время смешное, когдаПропускали уроки?

123

А потом зарядили дожди,Обложили утраты.Ты сказала печально: «Не жди»,Но вернулась обратно.

Ах, какая сирень у плетня.Распустилась густая!...Это кто там окликнул меня,Бросив камешек в ставни?!

Осенняя грустьРодниковые дали,Красноперый рассвет.И листы, как медали,Облепили проспект!

Полыхают в туманеГроздья мокрых рябин...Я стою, как в романе - Одинок, но любим!

С Волги веет прохладой,Остывает асфальт.Нам с тобою не надоНи признаний, ни клятв!

Над раскрытым роялемКапли слез или нот?Я тебя прогоняюИз бессонниц и снов.

Ты смеешься и злишьсяИ приходишь опять,Красно-желтые листья,Словно письма летят.

Все прохладнее дождик, Мерзнет брошенный сад....Мы не встретимся большеВ золотой листопад!

124

Верность НаталиГород задернул шторойОт суеты сует,День погасил, которыйЯркий коробит свет.

Канул в прохладу комнатИ в тишину - один! -Временем - недопонят,Временно - нелюбим.

Что же, родная, делать,Если ликует ложь?В «черный» мой понедельникСлышу вокруг скулеж.

Рифмы выходят боком.А говорят: «Талант!»Помнишь, как зайчик оконПрыгал на синий бант?

Было тепло и тесно,Тело бросало в дрожь!Годы - до «Песни песней»,После - за дочкой дочь.

Сыпал медовый августЖелтым зуденьем ос.Все нам легко давалось,Сладилось и сбылось!

Сладко любилось-пелосьВозле свияжских вод…Боже! Куда все делосьВ послеабортный год?!

Слышал, родная, каюсь:Плакала по ночам.В бездне старинных клавишЯ утоплю печаль.

И обойдусь без песен -Временно нелюбим.

125

Сколько прожили вместеВесен с тобой и зим?

Муторно мне и горько,Даже в жару - знобит.Может, виновен город,Наш неустроенный быт?

Знаю, что сам - не ангел,Как большинство мужчин.Сколько тебе прибавилВозраста и морщин?

В жизни хватает трещин,Как и заветных тем.Но ни одной из женщинЯ не слагал поэм!

Если стихи - то малость,Словно кувшинки рек…Видно, пришла усталостьВ нервно-убойный век.

Там от бессонниц лютыхЯ изводился весь.Знаю, меня ты любишьПросто за то, что есть!

Верю, еще не вечер,Клином сошелся свет.Я без тебя - газетчик,Вместе с тобой - Поэт!

Словом спасали городИ возводили Храм.Хлынул вселенский холод!Мир накануне драм.

Слышишь, печальный ДемонУ голубой ВалерикМежду землей и небомСмертный уносит крик?

Полон эфир истерик,А на Парнасе - глушь.

126

И тиражирует «телик»Черные дыры душ!

А бесноватый владелецРубит вишневый сад.Что же поэту делать?Что же нам делать, брат?

Не усидеть за шторойДаже мрачнее туч…Переживем - который? -В жизни кровавый путч!

Нам не дадут медалейИ не предъявят счет.Родину - не предали!Что же в груди печет?

Песни ли пели лживы?Иль оторвали куш?Черту не заложилиНаших крылатых душ!

...Вороны или тениУ твоего плеча?Молча паду в колениМежду «прости-прощай».

Видно, родная, хватитГоречь в ступе толочь.Нежность опять накатит,Встанет на цыпочки ночь.

Слева, под сердцем, ёкнет.Выкинешь белый флаг!Вышла поэма боком.Вечно пою не в такт!

Сколько извел бумаги!Слышишь, гремит гроза?Хватит ли нам отвагиПравде взглянуть в глаза?!

127

Валерий КУЗНЕЦОВ, поэт.Родился в 1965 г. Окончил историческое отделение историко-

филологического факультета Ульяновского педагогического университета. В настоящее время - доктор исторических наук, профессор кафедры истории УлГПУ. Печатался в журналах «Ка-рамзинский сад» и «Литературный Ульяновск», сборниках «Пять» и «О! Пять», других ульяновских изданиях. В 2012 г. был рекомен-дован в члены Союза писателей РФ. Любимый поэт - А.А. Блок.

валерий КузнЕцов

Когда я задохнулся

без добра…* * *

Как будто танцуют березки,Как будто ведут хороводИ танец тот русский неброскийИдет здесь который уж год.

На той неприметной полянке,От тропок людских в сторонеКак будто встают спозаранку,Как будто не спят в тишине.

И движутся ровно, по кругу,Ветвями касаясь легкоВ том танце неспешном друг друга,Подруги над узкой рекой.

Как будто России богиняСошла сюда, что бы средь нихБерезкой стать тонкой отнынеСреди тех подруг шестерых.

Как будто я здесь ненарокомУвидел Россию саму,Как будто сейчас я о многомДо самого сердца пойму.

128

* * *От заката чуть порозовелиУ березок тонкие стволыИ снега как будто еле-елеРозоваты стали, не белы.

Вот они, крещенские морозы,Даже птиц на небе не видать,Или скрыли их от ветра слезы,На ресницах бисеринки льда?

Что мороз пред горем человека,Ветер что перед его тоской!Боль души - сильней ожога снега,Вот попробуй, справься-ка с такой!

Человек опять бросает вызовРасстоянью, холоду, всему,Жизнь он пишет сразу, без эскизов,Но березок жалко тех ему.

БерезкиНикогда б я в это не поверил,Поднял бы, наверное, на смех,Думал - или просто лицемерье,Иль халтуры мелкой серый грех.

Но приходит, видимо, другаяВ жизни и моей сейчас пора:О березах я стихи слагаю,И стихи те вовсе не игра.

Это стало для меня так важно -Написать о них, восславить их,На пространстве маленьком бумажномЧтоб вобрал в себя их тайну стих.

И теперь судите, как хотите,Но я к ним - чтоб не были одни.Русский я, простой российский жительИ березам хоть чуть-чуть сродни.

129

* * *Есть в осени первоначальной...

Ф.И. ТюТЧЕВЕсть красота у осени такой.Нисходит на душу целительный покойИ наступает время примиренья.Все пережито, сделано ужеТем жарким летом, так что на душеЛежит печать печали и прозренья.

Нежарко светит солнце, и егоЛучи не ослепляют никого.Березы с поредевшею листвоюНе в силах скрыть чуть золотистый свет,В руке из листьев пламенный букетИ во всем парке ты и осень - двое.

Уже и лета вроде бы не жаль,И близкая зима - уж не печаль.Шуршанье листьев - лучшая отрада,Они лежат ценнейшею парчой.О чем тут думать и грустить о чем?Сейчас есть осень, большего - не надо.

Безвестные поэтыКак же много в России поэтов,Очевидно, что не перечесть.Список ямбов, хореев, сонетовВдохновенный у Родины есть.

Большинство тихо кануло в Лету,Да и жили в миру не в чести.Где стихи эти? Все они где-то.Их попробуй найди и прочти.

У родных где-то сложены в папкахПозабытые всеми давно,Или в ящиках в старых тетрадках,Пусть хоть книги - уже все равно.

130

На списанье их библиотекиПотихоньку сдают и сдают.Да, пусть так! Но остался на векиВ небесах их возвышенный труд.

Они жили родимым глаголом,Через них оживал наш язык,Чтоб дышал он напевом веселымИ не умер, не сдался, не сник.

* * *Когда она оставила меняНе угадать ни года и ни дня,Тогда, быть может, как легли морщиныНа глупое лицо, или тогда,Когда я понял, что не ерундаПоступки наши, что они лавинойНесущейся неумолимо с горВсе под собою погребут. Иль, может,Я без нее живу один с тех пор,Когда я понял - я обычен тожеИ в главном так беспомощен и неСмогу укрыть от смерти и от горяХотя бы тех, кто так был дорог мне,И с этим я живу, уже не споря.Когда я задохнулся без добраИ словно бы я оказался в коме?Когда не дома оказался в доме?Когда я понял, что моя пораНе за горами? Может быть. Возможно.Когда я жить стал слишком осторожно?Когда я понял - время не рекаА водопад, что с гор несется в пропасть?Когда в меня, как будто в кожу копоть,Те чувства въелись, без которых яНаивно, добро жил все эти годы?Когда не раем стала мне Земля,А кругом ада без моста и брода?

131

Когда увидел я, что старикиОни, мои кумиры молодые,Что одногодки многие седые,Что мне нужны на плюс уже очки.(Здесь улыбнуться можно). Боже мой!Какой осатанелою зимойМеня ты бросила, о, юность, миф, о, сказка,Легенда, вымысел, иллюзия! МояЛемурия, страна добра, огня!Вот ты ушла, и вот она, развязка.

* * *На Волхонке, там где скачут волки,Запряженные в боярских да санях,Потерялось, как в стогу иголка,Моё слово, что вело меня.

Я как будто сразу словно не жил,Что с того, что я пока что жил.Слово я стрелой для лука нежилС тетивою из воловьих жил.

Думал я: оно ларец расколет, Думал я: и утку-то собьёт,И настигнет зайца в чистом поле,И яйцо падёт, как сгнивший плод.

И восстанут мёртвые в живые,И свершится!.. Только что теперь:Скачут волки, злые, ездовые,Крепкие врата не сбить с петель.

Что скажу вам, братцы мои, други?Стал я нем и жалок, точно раб.Видно, не даётся слово в рукиТем, кто духом сдал, душой ослаб.

Для чего еще мне жить на свете?Мне б не слышать дикий волчий вой!Кто не воет - те уж на приметеИ за всё ответить им с лихвой.

132

Николай МАРЯНИН, журналист, поэт. Автор слов гимна Улья-новской области.

Человек неравнодушный, много делает для сохранения памя-ти об ушедших ульяновских поэтах и писателях. Благодаря его усилиям в Интернете созданы странички творчества Анато-лия Чеснокова, Владимира Косоурова, Виталия Масюкова, Евгения Мельникова…. В творчестве Н. Марянина звучит любовь к малой родине и боль за нее, в строчках бьется публицистический нерв, передается читателю авторское обостренное чувство спра-ведливости и пронзительное ощущение противостояния добра и зла . Многие стихи Николая Марянина благодаря творческому содружеству с Сергеем Ляминым стали песнями.

Предлагаем вниманию читателей поэтическую подборку, посвященную нашему краю.

николай марянин

«Из прошлого в грядущее

мосты…»

Обыкновенная история

На музыку Сергея ЛЯМИНАСирени сломанная ветка,прибрежный плеск речной волны,обрыв и Гончаровская беседка -свидетели священной старины…

Огни Венца над Волгой тают, к рассвету тянутся мосты,и в облике Симбирска проступаютвеликого писателя черты!

133

Как много эти двести лет вместили восторга в наши души и сердца:обыкновенная история России,и повесть, у которой нет конца…

Покой обломовского сада,манящий грёзами диван, и вновь летит вперёд фрегат «Паллада»,рождая чувств и мыслей океан…

Над рощей Винновской, как реки -разливы музыки ветров,и в облике Ульяновска навеки -Россия и великий Гончаров!

Как много эти двести лет вместили восторга в наши души и сердца:обыкновенная история Россиии повесть, у которой нет конца!

Родина ЛениДиванная нега, блаженный уют, Чарующий свет из оконных проёмов: Поэзию Лени возвёл в абсолют Ленивец Обломов… И это не поза, не самообман, Не блажь, укротившая дух совершенства: У нас пол-России считают диван Вершиной блаженства! На нём вдохновенно поэты творят, Бичует народ прегрешения власти И толпы влюблённых познать норовят Гармонию страсти… Энергия Лени во все времена Была толкачом и мессией прогресса, Пределы души защищая сполна От жуткого стресса! Но слишком досужего разума сон

134

Угрюмо рождает чудовищ сознанья, Стремящихся мир превратить в полигон Земного страданья… И жизнь разбивается молотом вдрызг, Осколки взметнув из обломовской тени: Не родина Ленина город Симбирск, А родина Лени! Свияга и Волга из древних миров Бегут параллельно навстречу друг другу, И вихри семи заунывных ветров Скрежещут по кругу… В замедленном омуте - времени смесь Способна от искорки воспламениться: Ульянов и Керенский именно здесь И могут родиться! Когда полыхнувшая лава костра Лизнёт языком полусонное царство, На родине Лени настанет пора Шального бунтарства… Достанутся Штольцам наганы в руках, Обломовым, как по заказу, обломы, И разуму, сжатому плотно в тисках, Не выйти из комы! Но время любой исцеляет недуг, К свободе легко отмеряя ступени, И снова порвёт этот замкнутый круг Энергия Лени… Россию поднимет она на дыбы, Но знает пусть наших традиций богиня: Не мы - торжествующей Лени рабы, А Лень нам - рабыня!

В ожидании приливаНа Русском море кончился прилив, и обнажились вдруг земные плиты… Вдоль Волги - гор чарующий мотив, плезиозавры, сланцы, аммониты,

135

потоки гуннов, таинства булгар, легенды Кул Гали и Ибн Фадлана, Батыевой орды палящий жар, былинные руины Тамерлана, Симбирская гора и волшебство двух гордых рек, дерзнувших течь навстречу, засечный град Богдана Хитрово, и Стенька Разин, вышедший на сечу, внушительный Суворовский конвой, в Москву на казнь ведущий Пугачёва, и Карамзин с историей живой, и Пушкин, и Языков в мощи слова, Обломова воспевший Гончаров, Минаева колючая сатира, и Керенский на стыке двух миров, и Ленин, взбудораживший полмира! Триумф надежд, свержение идей, баталии вселенского размаха, где не понять, кто - гений, кто - злодей, и всё сплелось под шапкой Мономаха, пошитой из небесного сукна, светил, планет, созвездий мирозданья, космического тонкого руна, семи ветров и вечности дыханья! И связывая времени пласты, над Волгой, как неслыханное диво, из прошлого в грядущее мосты застыли в ожидании прилива…

Ода Симбирскому краюНа музыку Сергея ЛЯМИНА

Славу России в веках умножая,эта земля нам с рожденья дана:воздух просторов Симбирского краядышит историей Карамзина!Дорог нам слог летописного слова,пластовский облик лесов и полей,

136

голос Языкова и Гончарова,в небе над Волгой - полёт журавлей…

Дух этих мест и смирен, и мятежен,в нём - наших предков душевный порыв:здесь из-за острова плыли на стреженьи поднимались на волжский обрыв,вдаль устремляли свой взор, замирая,и находили в симбирской глушиобраз аксаковский отчего края -аленький нежный цветочек души…

Пой нам во здравие, край изобильный,хлебом и солью гостей угощай,край самолётный и автомобильный,атомный и земледельческий край…Сей - и хорошего жди урожая:мы будем вместе на этом пути,славу России в веках умножая,знамя божественных предков нести!

Снова с высоких откосов ВенцаРодина в наши впадает сердца,словно вливается в волжский туманМайна, Свияга, Сура, Черемшан…Здесь, в самом сердце России, живётдобрый, умелый и сильный народ:славься, твори и в веках процветай,край наш Симбирский, чарующий край!

137

Владимир ХОЛКИН, родился в 1946 году в Приморье.С малых лет рос, учился и работал в Ленинграде - Санкт-

Петербурге. В прошлом режиссер, но от театра давно отошел и нынче, живя уже в Великом Новгороде, пишет стихи, прозу и статьи, в том числе, по русской классической литературе. Пе-чатается в журналах Москвы и Санкт-Петербурга: «Вопросы литературы», «Дружба народов», «Звезда», «Континент», «Нева», «Новый мир», «Октябрь», «Русская литература» и научных сбор-никах. В круг его культурно-исторических интересов, кроме философии, поэтики и психологических особенностей романа Гончарова «Обломов», входят жизнь и судьба В.К. Кюхельбекера и позднее творчество Чехова. Автор книг: «Действующее лицо. Об одном современном портрете Пушкина» - (СПБ, изд-во «Але-тейя»), «Александр Блок: двенадцать персонажей одной души» - (издано там же) и «Илья Обломов: жизнь вопреки…», вышедшей в Ульяновске в 2012 году. В июне 2012 года был гостем нашего го-рода, принимал участие в научной Гончаровской конференции. Предлагаем вниманию наших читателей стихи и литератур-ные переводы Владимира Холкина.

владимир ХоЛКин

* * *Я жил тогда в заснеженной деревне,На хуторке, что горбился пологоНад неумолчным, ветреным ручьем.Сковать его морозу было не под силу:Студеный сам, он стынь превозмогал,Пружинисто журча и в самый лютый холод.Он выручал меня той скаредной годиной То сытной натощак колодезной водою,То ясным, с переливом, плеском гуслей.Стояла тишина. До неба. Плавно полнясьВодою в ведрах, налитыми всклень.Луна висела над холмами снега.Всегда в другом, изменчивом, обличье:То желтой репкой, траченной мышами, То бутафорской оперной жестянкой,А то, по серебру черненым блюдом.И всяк из них, то молча, то вздыхая,Подмогою невольной становился,

138

Пока однажды не взбрело на ум судьбеРасщедриться вытаивать меняИз мерзлоты пустого многолюдья,Из беспросветно гиблого пути – Из скудости его и лоскутья,Из сирости ума и дружбы вероломства.Так мы и обывали тесным кругом: скакун-ручей,Столб спелой тишины, растущий до небес,Прибитая к столбу луны жестянка, И я, перекативший поле, постоялец,Которому, порой, утешно было видеть,Как на небо всходила звезда полей, И где однажды ночью над снегами Зажглась вдруг Вифлеемская звезда.

Из двух американских поэтовальфред ТЕнниСон

WinterThe frost is hereThe fuel is dear,And the wood are searAnd the fires burn clear,And frost is here,And has bitten the heel of the going yearBite, frost, bite!The wood are all the searer,The fuel is all the dearer,The fires are all clearer,My spring is all nearer,You have bitten into the heart of the earth,But not into mine.

ЗимаСтудено. Холодно.Все, что горит, - в цене.Дрова сухи. Камины полыхают.И стынь…Язви, мороз! Язви и жги

139

Ужаленную стужей пятку года.Поленья аж звенят - так сухи.Да и монеты за дрова все звонче.Зато и у камина жарче.Вот-вот меня весна коснется!Мороз, ты в самом средоточье жизни.Знобишь сердца. Но только не мое.

The BrookGrumbling, stumbling,Fumbling all the day,Fluttering, stuttering,Muttering away.

Rustling, hustling,Bustling as it flows.That is how the brook talksBubbling as it goes.

РучейРопщет, щебечет, шепчет в смущеньиИ все-то запинки, и все-то заминки,И все-то ручей тщится шире разлиться,Спешит шибче течь, говорить, пузыриться,Зане ему тесно средь трав веселиться.

огдон нэш

МуравейПрославился трудяга-муравейСвоим неугомонным прилежаньем.Что ж из того? А вы? А сами вы?Скажите, не таясь,Куда бы делась ваша безмятежность,Тревожимая поминутноЯдреной муравьиной кислотой?

140

Слово к мужуЧтоб сохранить полнехоньким любви сосуд,К тебе два умника на выручку идут. Один: Смелей признай свою неправоту!Другой: Скромней и молчаливей правоту!

I Didn’t Go To Church TodayI didn’t go to church today,I trust the Lord to understand.The surf was swirling blue and white,The children swirling on the sand.He knows, He knows how brief my stay,How brief this spell of summer weather,He knows when I am said and doneWe’ll have plenty of time together.

Грешник, сегодня я не был…

Грешник, сегодня я не был к заутрене в церкви.Но верю, что Господу зоркому внятно - Причина проста и, словно нагая луна, откровенна:Ведь пенный прибой и вьется и вновь опадаетТак шепотом мягко, такой голубою волною И кружевом белым,А дети в таком хороводе кружатся на мокром пескеСредь ракушек.Творец Он, и знает творенье, и ведом ЕмуИ срок моего пребыванья, и краткостьПогожего лета, прильнувшего к берегу моря.Он знает, что вскоре, совсем уже вскоре мне скажетИ сделает так,Что дней бесконечности будет в избытке,Чтоб нам проводить их в совместной покойной беседе.

141

142

Кристина яКимЕнКо

КрылышкиМаме, Ольге НИЖЕГОРОДЦЕВОй, посвящаю

Жила на свете маленькая грустная Девочка. И всего-то в ней веселого было, что редкая улыбка да бантик в каштановых косич-ках. Была у Девочки когда-то красивая и радостная мама, которая больше всего на свете любила танцевать и летать на прозрачных крылышках. Правда, Девочка никогда не видела, как мама летает, она вообще никогда ее не видела, только на старенькой, поли-нявшей фотографии, на которой мама махала кому-то рукой. На маме было красивое легкое платье, такие не носили женщины, знакомые и чужие: такое оно было воздушное и ослепительно белое, и мама казалось в нем совсем крошечной. На фотографии мама замерла в причудливой позе: вся вытянутая, точно струнка, на ножках причудливые туфельки, казалось, что мама как раз со-бирается взлететь. Девочка иногда ставила фотографию около кровати, тогда она представляла, что мама у нее есть и она подхо-дит к ее кровати, специально тихо на цыпочках, чтобы поправить ей одеяло. И Девочке чудилось, что она почти чувствует касание маминой руки. Тогда Девочка становилась веселая и улыбалась, засыпая. А утром она опять становилась грустная, ведь мамы не было рядом. О том, что мама умела летать, Девочка узнала у сер-дитой няньки:

- Чистая правда! Мать-то у тебя летала, ох, не сиделось ей! Шу-страя была… Бывало, билетов не достанешь на ее выступление!

- Наверное, маме так нравилось летать, что она решила совсем улететь от нас, а, нянюшка?

- Ай, уймись! Чего выдумала! Сгорела мать-то у тебя в горячке, все не сиделось ей, ой, не сиделось!

И старуха, качая головой, снова начинала стучать спицами.А Девочка думала, что мама в своих ажурных туфельках слиш-

ком близко подлетела к солнцу, и крылышки сгорели… Поэтому Девочка не любила солнца, оно отняло у нее красивую маму.

Девочка жила в большом доме, где было много детей. Много ве-селых и шумных детей. Девочка никогда не играла с ними, потому что она была грустная, и детям было неинтересно с ней. Больше всего на свете Девочка хотела, чтобы у нее тоже были крылышки, хоть самые маленькие, тогда она сможет долететь до неба, где, как говорит няня, теперь живет ее мама. Девочка пробовала смасте-рить себе такие крылышки, но вырезанные из бумаги и склеен-ные из деревянных досочек, они были мертвые, эти крылышки, и не хотели поднимать девочку над землей.

143

Однажды дети увидели, как Девочка пробует летать. Она, раз-бежавшись и широко размахивая руками, подпрыгивала, запро-кидывала голову, стараясь зацепиться за лучик солнца, которое она так не любила. Дети рассмеялись, тогда Девочка, тяжело дыша, остановилась и прокричала им:

- Когда-нибудь я долечу до мамы!-Ха! У тебя нет никакой мамы! - хохотнул один их мальчишек!- Нет есть, - ответила Девочка, - она там, на небе, ждет меня!- Нет! Нет никакой мамы! - ударило детское многоголосие, -

нету! - Обманщица! - обозлился какой-то другой мальчик и кинул в

Девочку камнем. Девочка не уклонилась от удара, и камень попал ей в лицо. Она

не заплакала, а только сказала:- Это у тебя нет! А моя мама меня ждет!- Нет, нет, нет, - еще больше обозлился мальчишка, потому что

у него и вправду не было мамы, как, впрочем, и у всех детей, кото-рые плотным кольцом окружили Девочку:

- И у тебя тоже нет! Лгунья!И уже град камней полетел в Девочку. Лежа на земле, осыпанная

упреками, ругательствами и вдобавок тяжелыми камнями, Девоч-ка подняла глаза в небесную высь и, вытирая тоненькую струйку крови, струившуюся по лицу, тихо прошептала:

- Мама, подари мне крылышки! Я так устала, у меня болят нож-ки и головка. Мне так плохо без тебя!

И - о, чудо! Из-за спины девочки, к изумлению столпившихся детей, выросли два маленьких крылышка. Девочка привстала с земли и, подарив детям на прощание свою веселую улыбку, поле-тела прочь. Она летела над городом, набирая высоту. Расшалив-шись, она схватила пролетавшую мимо важную птицу и, когда та возмущенно пискнула, засмеялась. Девочка летела долго, наслаж-даясь ощущением свободы и легкости. Но одна тревожная мысль беспокоила ее: «Как же я узнаю, где живет мама? Куда лететь?» Пролетая над базарной площадью, Девочка решила опуститься и немного подумать. Начался мелкий дождь, и Девочка сжалась от холода: маленькие крылышки начали намокать и становились тяжелыми, не так-то просто будет снова взлететь. Размытые тро-пинки между торговыми рядами пестрили лужами, по которым устало брели люди.

Вдруг Девочка увидела Маленькую Нищенку, которая, забив-шись под навес прилавка, испуганно таращила свои большие пе-чальные глаза на грозовую тучу. Девочка поспешно опустилась к ней на плечо, ведь она была такая маленькая. Уютно устроив-шись на плече Нищенки, она взяла прядь ее волос и, укрывшись

144

ею, как одеялом, задремала. Проснулась она от испуганного кри-ка Нищенки. Какой-то страшный злой человек пытался отобрать у несчастной все, что она сумела выпросить у прохожих за день. Нищенка была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Тогда Де-вочка гневно взмахнула своими сухими уже крылышками, вос-кликнула:

- Поди прочь, злой человек! Поди!То ли шум крыльев, то ли гневная тирада дошла до ушей обид-

чика, но он, испугавшись, бросил под ноги Нищенки все ее день-ги и, махнув рукой, пошел восвояси.

- Вот диво! - удивлено протянула Нищенка и дрожащими рука-ми собрала монетки. - Никак ангелы небесные услышали и сжа-лились!

Девочке не хотелось улетать от Нищенки, она опасалась, что ее еще кто-нибудь опять обидит. С тех пор они стали неразлучны, хотя Нищенка вряд ли подозревала о существовании Девочки. Но каждый раз, когда Маленькую Нищенку обходили стороной беды или мелкие житейские неприятности, она возносила хвалу небу, а Девочка тотчас вспоминала, что мама все еще ждет ее там. Но бросить Маленькую Нищенку он не могла. Какая-то магическая сила была заключена в волшебных крылышках: стоило Девочке замахать ими на обидчиков Нищенки или на злых и жадных лю-дей, как с ними случались удивительные превращения - злые лица расплывались в улыбке и обидчики, почесав макушку и сплюнув в сторону, оставляли Маленькую Нищенку в покое.

Так проходили дни. Однажды, как всегда задремав на плече у Нищенки, Девочка почувствовала, что будто чья-то рука нежно проводит по ее волосам, она открыла свои грустные глаза и вся просияла чудесной улыбкой:

- Мама! Ах, мама!Да, это была мама. Причем в тысячу раз прекраснее, чем на ста-

рой фотографии. От нее исходило ослепительное сияние. Девоч-ка крепко сжала мамину руку, теперь она ни за что не отпустит ее. Мать заговорила: голос ее звучал очень тихо, но Девочка слышала каждое ее слово:

- Дитя, я пришла за тобой… Пойдешь ли ты со мной?- Туда? - спросила Девочка, подняв глаза на небесную высь.- Да! - просто ответила мать и снова улыбнулась. - Своей само-

отверженностью и любовью к этому существу, - мать, кивнула на спящую Нищенку, - ты заслужила это…

- А как же она? - задумчиво произнесла Девочка.Мать ничего не ответила. Улыбнувшись, она распустила свои

прекрасные крылья, чтобы снова улететь. - Нет! - закричала Девочка. - Ах, мамочка, я так долго тебя жда-

145

ла и искала, не улетай от меня! Не уходи! И Девочка, взмахнув своими маленькими крылышками, поле-

тела вместе с матерью вверх по светлой дорожке солнца.Девочка держала маму за руку и улыбалась и, как в отражении,

видела улыбку матери. Так умели улыбаться только два человека в мире: она и мама.

В последний раз девочка взглянула на Маленькую Нищенку: та уже проснулась и щурилась от солнечного света. Неожиданно открылась дверь магазина, рядом с которым сидела Нищенка, вы-шла хозяйка. Размахнувшись, она дала Нищенке увесистую оплеу-ху и, зачерпнув комок липкой грязи, кинула в нее, приговаривая: «Сидят тут, покупателей отбивают! Пошла-пошла!»

Зажав горящую от удара щеку, Маленькая Нищенка медленно побрела прочь.

Девочка резко выдернула ручку из маминой ладони и с горяч-ностью произнесла:

- Нет, мама, я не пойду с тобой! Прости меня. Я не могу бросить Маленькую Нищенку… Ей будет плохо без меня. Я не хочу, чтобы она стала навсегда грустной. Грустной быть очень-очень больно.

Мать сжала голову Девочки в своих руках и, поцеловав ее в каштановую макушку, сказала:

- Лети, дитя! Возвращайся на землю, Господь благословляет тебя!

- Кто это, мама? - удивилась Девочка.- Это Отец всего сущего, маленькая, он любит всех нас. Мне у

него хорошо, там на небе. Всем ангелам хорошо у него…- Ангелам! - мечтательно прошептала Девочка, - так тебя зовут

теперь, мама?- Да! Такое имя теперь и у тебя, дитя. Ангелы помогают Богу за-

щищать людей, которых Он любит больше всего. Ты будешь по-могать Ему хранить вот эту Маленькую Нищенку всю ее жизнь, ты сама ее выбрала… А когда маленькая нищенка сама станет анге-лом через много-много лет, вы вместе прилетите к Богу. И мы там встретимся и уже не будем расставаться.

И мать провела рукой по растрепавшимся косичкам Девочки.- Снова встретимся? - медленно произнесла Девочка и улыбну-

лась. - Только пообещай, мама, что каждую ночь ты будешь прихо-дить поправлять одеяло Маленькой Нищенке, у нее ведь нет мамы, а ночи такие холодные…

- Обещаю! - ответила мать и, взмахнув своими великолепными крыльями, вознеслась в небесную высь.

А Девочка с той поры совсем перестала быть грустной, потому что мама, поправляя каждую ночь одеяло Маленькой Нищенки, которая теперь, кстати, уже совсем большая девочка, гладит и ее маленькие крылышки.

146

Подведены итоги областного молодежного литературного

конкурса «Первая роса»

В этом году конкурс был посвящен 200-летию со дня рожде-ния И.А. Гончарова.

Организаторы - министерство искусства и культурной поли-тики Ульяновской области, Ульяновское региональное отделение общероссийской общественной организации «Союз писателей России».

Подведение итогов литературного состязания состоялось в дни Гончаровского юбилея в областной научной библиотеке. Го-стем мероприятия стал Михаил Константинович Попов, лауре-ат Всероссийской литературной премии имени И.А. Гончарова (2007 год), главный редактор журнала «Двина» (г. Архангельск).

Награждение лауреатов и дипломан-тов конкурса провела Ольга Георгиевна Шейпак, председатель Ульяновского от-деления Союза писателей России.

В церемонии подведения итогов кон-курса приняли участие поэт Николай Марянин; журналист Александр Фила-тов; журналист, писатель Геннадий Дё-мочкин.

Мы рады назвать имена победителей! М.К. ПОПОВ

147

Номинация «Поэзия», возрастная категория 17-35 лет

Лауреаты:•Жабник Василий;•Савин Вячеслав;•Творогов Андрей.Дипломанты:•Ромбовский Владимир;•Волков Алексей;•Лазарева Ольга;•Шумаева Екатерина;•Криштул Илья.Номинация «Поэзия», возрастная категория 12-16 летЛауреаты:•Вдовина Дарья;•Курилович Мария;•Фомиченко Александра.Дипломанты:•Польшакова Виктория;•Левченко Наталья;•Фролова Наталья.

Номинация «Проза»Лауреаты:•Идиатуллов Азат;•Грызункова Оксана;•Балькина Ксения.Дипломанты:•Левченко Владимир;•Герасимова Анастасия;•Симонова Наталья;•Зелинский Станислав.

Поздравляем победителей и благодарим всех

молодых талантливых авторов за участие

в конкурсе!

148

В КРЫЛАТЫЙ ЧАС!Стихи и проза участников конкурса

«Первая роса»василий ЖабниК

ПредрассветноеМирок любовного гнезда: вот чайник на огне, вот одинокая

звезда в расшторенном окне (в него таращится фонарь - лучи-стый полифем, он изучает календарь, завравшийся совсем), в со-седней комнате - кровать, под ней скребётся мышь... Тебе так рано лень вставать, и ты слегка храпишь.

Я медленно вожу ножом, слагая бутерброд. Твой деревянный старый дом нас охраняет от сапфирной стужи (на дворе - не выше минус ста: зима сурова в январе, такие здесь места), и я люблю глу-хой уют цыплёнка в скорлупе спустя три месяца кают, гостиниц и купе.

Дрожит на кухне синий газ, желтеет тусклый свет. Я разбужу тебя сейчас...

А может быть, и нет - ты смотришь сон, прикрыв лицо рассла-бленной рукой (на пальце - узкое кольцо с фальшивой бирюзой: давно закрыт тот старый тир, в котором из ружья я выбил этот су-венир поддельного «рыжья» - ты ликовала, как дитя; кольцо ты но-сишь так, что ярче подлинных блестят пластмасса и томпак), и в час, когда ты спишь среди измятых простыней, я тут могу побыть один - с тобой наедине.

Я обожаю эту смесь: тоска, комфорт, покой - когда ты как бы и не здесь, но всё равно со мной, и ощущаю себя псом, хоть и люблю котов: стеречь твой предрассветный сон я каждый день готов.

...Вода клокочет, пар свистит, накрыт нехитрый стол. Звезда пока ещё блестит, и мышь глодает пол, но через несколько минут затеплится заря, со скрипом школьники пойдут по снегу, фонаря погаснет палевый опал слегка в манере флю, и ты проснёшься.

Но пока ты спишь, а я не сплю.

149

вячеслав Савин

* * *сколько листьев не уляжется в ведрестолько вёдер не прозябнет на двореа иначе не проехать не пройтиобернуться достучаться - прекратиэто правда - безусловный перестукнеумолчный непорочный вон из рукбудь то яблоко янтарное на спасбудь то время покидающее насу распаханной дороги гужевойнабухают зёрна крови дождевойкрупны зёрна бесконечен их помоли в падении подобранный подол

* * *не последний но очереднойобъясню второпяхна губах перегнойодинокое семя сквознякрастирает изрытой ладоньюприляг отдохниа набрякшую семядолюв паху схорони

Сынгде-то мой мальчик ломоть отрезвон он мамаша вон онбритую шею кладя на рельсщупает пульс вагонамих окольцовывает в умелента без окончаньяпередавая зрачку во мгленовое очертаньесын улыбается отыскавтело его смеётсябьётся о струны струи составпесня из горла льётся.................................................................................выя воловья подвязана

150

сном опоясанаграду и гладу поверженаобезображенашея взошедшая клонитсякаяться катитсяпрочь головня-головёшкажнива касаетсялегче беды серпокрылойсумерек беднаястынет у речи червивойкашица вербнаяземлю устлали карателигорькими платьямидвое - дорогами рознымисемеро - розгамирваные ноздри и лёгкиегорнего пламенипоздно испили поводьярухнули пьянымипламя вдали половодьечёрные чучелаосень весна увяданьечайка уключина

Каспийпересечённая кисть бог вестьэхо уносит блажную взвесьлегче пшеничного колоскав воду глядеть и не знать пескачто ты ворочаешься голышОн не алхимик а химик лишьщёлочи щёк и кислоты скулперемешать на глазу рискнули не осталось ни ручейкау островного солончакахолод повсюду кого ни будьсевер повсюду куда ни гнуть

Набатвоздаётся зиянию нерваоплеухой бетона

151

ежедневнопо восходе жетонадозвонился - и дёрнули чертитак что выпучил обавиночерпийнепочатого нёбаколыбельную нянча дряхлея -всхлипы выхлопы охи -где трахеягде бикфордовы бронхи

Икарденису вАССИяРовУ

чирикнул быстро прикурилотбросил спичку - на конфоркуотпитый выплеснул открылпродрал рассохшуюся створку

и долго - долго - наблюдалОтцадымя не по летамслезами очи прогляделкарманы хлопан пусто там

и снова лязгнул - чистотелвоспламенился обессмертилгорит очаг упрямо светелвысоко пепел полетел

* * *Тане

до тошноты и потери дараречи и раковины помимопышет кулак о края там-тамашаткой груди на отшибе мираэхом увенчанные исканьяпыли посудину в гору чаляя высекаю волну из камнясопротивления не встречаяна одиноком персте влекомом

152

камень расколот истёсан ноготьнекто наросшая в горле комомужаса это любовь должно быть

* * *Тане

Позабытые Богом, очаг обретая в лачуге,о нечаянной боли смеются, смеются о чуде -полумёртвая астра ломает озябшие пальцы -нищета нищетой, говорят, так кого же бояться,если вместе они и наверное кем-то любимы,кистепёрые тени - навытяжку, неколебимы,будто губ уголки у смиренной, покорной, покойной -и одним соглядатаем меньше во тьме заоконной.

андрей Творогов

РеволюцияСударь, полковник, не прячьте стекляшки,Ваших замазанных ваксою глаз.Гордый вы, сударь. Да смята фуражка.Вон! Вас встречает - Бунтующий класс.Нехотя, ладно, пущу Вас в ночлежку.Как Вам - признайте! - такой антураж?Крепкий портвейн. Постоянная слежка.«Красная правда» -Уходит в тираж.

Первые полосы - глядь, офицерчик!- Лагерь для ваших и наших открыт.Пьяной судьбы ножик рубит все мельче.Лошадь судьбы -Переходит на спирт.

Вот вам романсы! - кровавая пляска.Вот вам, полковник, ваш Франц Фердинанд.Бог - где-то в Риме, на Дьяволе каска.Ровной колонной -Проследуйте в ад.

153

Так вот, полковник, а мы тут навечно.Думали вы, что с бродягами пить?..Где-то вдали красный мечется вечер.Что ж, привечай -И тебе не тужить!

Ишь, на бульваре собрались девицы.Где ж, офицерчик, то дочка твоя?Русь улетает как белая птица -В даль и просторы -В леса и поля.

Что же осталось? Проклятая почва,Черная клякса на карте земли.Воры, поэты - все пьяные к ночи.Эти - на девок! -Теперь за рубли.

Гладко ты бритый, смотрю, словно фрицы.В моде сегодня усы и разгул.Вон, посмотри на их бойкие лица -Синь от попоек -Как шрамы от пуль.Сударь, полковник, не прячьте стекляшки,Ваших замазанных ваксою глаз.Гордый вы, сударь. Да смята фуражка.Вон! Вас встречает - Бунтующий класс.

Немного музыкиНемного музыки - и ты теперь со мной.И пыль покрыла волосы, как иней.Немного музыки - исчезнешь с тишиной,Оставив душу в замерзающей гостиной.

И я один - все вспомню о тебе.Смотри же, дух, играет наша песня.Не смог спасти тебя в твоей немой судьбе -

154

Зато теперь - смотри - портрет повесил...

...Ну - улыбнись, пожалуйста, родная!Пусть слезы не вернут из-за покрова.Вся наша жизнь - лишь только проходная.Ты чувствуешь - я тоже нездоровый.

Играет музыка. Я вижу твои губы,Разбившиеся вдребезги о землю.Твой нежный стан. Асфальт безумно грубый.И тень, идущую за гробом в небыль.

Мы все уходим - потихоньку, полегоньку.Ты первая ушла, однако, бросив все.Мой призрак, дай мне закурить тихонько.Ты чувствуешь - меня опять трясет.

Мой нежный ангел, музыка играет.А ты молчишь, и мухи бьют в окно.Мы здесь одни. Никто ведь не узнает,Что было в эту ночь - давным-давно.

Укроет ночь запекшиеся слезы.Пластинка кончилась, и ты опять ушла.Лишь за окном все тот же снег белесый.И с пальцев так дрожащих падает зола...

алексей воЛКов

ЛюмпенЗима.Он не надевает шапку.Сидит возле нее.Его, как шавку,Пинают,Плюют,Срывают злость.

155

Не повезло.

Назло покрасили скамью.

А он готов отдать обноски,ПоследниеНоски,Как сыр.Косынки,Следки,Которые изношены бесследно.

Готов он поделиться краем хлеба,Черствинушкой горбушки,И горбушей,Частичкой хлева,И осколком сердца,Все для того,Чтоб вамсогреться было нужно.

А ты идешь,Плюешь.Пинаешь.Ты!Усмехаешься над человеком,Который изнутри богаче,Хоть внешне он ХромойКалека.

Цветок жизни Ох, этот чертовОлеандр.

Я чувствовал,

как онВдыхает мои легкие.

Я чувствовал,

156

Как его «зубья»Медленно гладят мою кожу,

Я чувствовал,

Как они резко впивались в меня,Как его ядПроникал в мои вены,Как он, уже перемешанный с кровью,Совершил круг.Останавливаясь на пит-стопвозле моего сердца.

Я чувствовал,

Как он медленно пожирал меняИзнутри,Как он заставлял мой пульсбиться все тише и тише....

…Я не чувствовал.

ПомолчиПомолчи ты, не кричи. В строчках надо ставить точки, Запятые - палачи, Ну а впрочем, как ты хочешь. В ссорах наших вновь ничья, Счет скандалам наш закончен, Вечером начнем с нуля. И с нуля продолжим ночью.

Станислав зЕЛинСКий

* * *Глаза наполнены печалью, Улыбкой не стереть ее, И тело, скованное сталью, Уже как будто не мое.

157

Я прячу взгляд за стекол тени, Играя в псевдопозитив. И только поднимаясь к сцене, Я жизни чувствую прилив. И мне плевать на то, что скажут, Я с оголенною душой… Пускай затопчут и размажут, Я пел, как мог, я был живой…

мария КуриЛович

Брахиколон (односложный размер, в котором все слоги ударные)

Необычное происшествие в обычный день

Мойденьбылсер,какмышь.

Мысль шла во мгле сквозь дождь.

Бел свет мне был не мил,

всякдруг

158

не друг, а Брут.

Как вдруг средь туч - луч!

Мне гость был дан, зван.

Он вразсонм туч смял,

какЖан-КлодВан-Дамм.

И вновь свет бодр, смел,

А день мой горд, цел.

159

Вся муть, вся грусть - вон!

Вот что мне дал он!

илья КришТуЛ

В деревне (Гроза)Жарко. Душно. И за речкойМолнии сверкнула нить.Я сижу в избе со свечкой. Это лето. Будем жить.

А гроза уже над лугом,За окном пёс начал выть.Свечка гаснет. Кот напуган.Это лето. Дайте жить!

Громыхнуло над избою,Я пытаюсь ужас скрыть…Небо плачется водою.Это лето. Надо жить.

Всё. Затихло. Воздух чистый - Не дышать его, а пить…Кукарекай, голосистый.Это лето. Будем жить!

* * *Я опять одинок,Это доля поэта, Словно жёлтый листок Среди праздников Лета.

160

Словно жёлтый листокВ гостях у Весны,Я опять одинокИ друзья мои - сны.Я опять одинок,Средь зверья - человек,Словно жёлтый листокТам, где падает снег…

владимир ромбовСКий

* * *Междумнойи тобой -Покой,Многомиль,города,Вода,Солнцашепоти светПланет,Юныхвесенкапель,Апрель,Страхивстречныхполос,Мороз,И нес-бывшихсявстречКартечь.

161

* * *Я чего-то стою?Отчего-то стою.И молчу,обуян простоем.Ветер трудности строит.Поют в строю -тишина этипесни сроет.

Но важна ли ценность?И нужна ли цена,если стройпроплывает мимо?Ведь отшельнику лишькрасота дана -Одиночества пантомима.

* * *Лист сорвалсяи - к толще воды,достигая у воздуха дно.Силуэты - струящийся дым.Сладковат.И ленив.Выходной.

Воздух легкийбездельем простыл.И слонялсяпо дому - бестел.Время блекло,сдавая посты.Только звук.Только листшелестел.

162

наталья ЛЕвчЕнКо

Если...Если я выйду и красною краскойЯ нарисую разбитое сердце,Если я руку пораню шипамиРозы колючей и сердце росоюТой окроплю. То воскреснет в нём жизнь,Битые склеит осколки.

Если увижу я чёрные крыльяМыши летучей на старом заборе,Если у них существует художник,Значит, мы встретимся с ним непременно.Встретимся мы. Но торжественный деньСерою скрыт пеленою.

Если туман нападёт на Ульяновск,Англии старой мне будет виденье,Если Биг-Бен мне покажется краснымБиг Гончаровым. При чём здесь писатель?Нет, ни при чём. То поверю в ОтчизнуИ назовусь патриотом.

Если раскрою я главную тайнуКошки той чёрной, не белой вороны,Если уеду в таинственный город,Чтобы там жить, где другие не станут...Сны наяву: что приснилось, то будет.Вещие сбудутся сны.

виктория поЛьшаКова (12 лет)

О войнеЯ ничего не знаю о войне!Не знаю, как сражались люди!Я ничего не знаю о войне!

163

Не знаю звон и треск орудий!Я ничего не знаю о войне!Мне незнакомы боль и страх!Я ничего не знаю о войне!Не знаю я о тех порах!Я ничего не знаю о войне!Не знаю муки тех героев!Я ничего не знаю о войне!Не знаю крики, шум прибоев!Я ничего не знаю о войне!Не знаю я тот запах смерти!Я ничего не знаю о войне!Мне незнакома горечь в сердце!Я ничего не знаю о войне!Возможно, недостойна знать!Но знаю точно, что в огнеОни не просто стали погибать!Они боролись за страну!Они боролись целый век!Они боролись для того, чтоб мог родиться человек!

наталья ФроЛова (12 лет)

* * *Чтоб уют всегда был в доме,Пахло вкусно пирогом,Нужно, чтобы ты был добрымКаждый день, а не потом!

* * *Наступил счастливый день И вставать совсем не лень,Ведь каникулы у насИ пришел веселья час.

* * *Весенняя грозаРазверзла небеса,И молния сверкает,Аж сердце замирает.

164

александра ФомичЕнКо (г. Карсун)

И.И. ОбломовуЗабыть, уйти и раствориться,Бежать, покуда хватит сил.Слезами тёплыми умыться…Ты сам забыть тебя просил!

Душа живёт в безумном теле,И сердце живо… слышишь стук?А помнишь, улететь хотели?А что теперь… темно вокруг.

Везде темно, но живо сердце!Оно пытается взлететь!Мечтой надеется согреться…С душою хочет песни петь.

Забыть, уйти и не вернуться…А где же наше счастье есть?Окончен сон… пора проснуться…Проснись, ты можешь не успеть!

* * *Дай силы слабому, прозри незрячего,Дай тьме свечения и сласти спящему!Болящим - здравия, унывшим - радости.Прости нам, Господи, все наши слабости!Терпенья матери, а помощь - пахарю!Прости лечения, о, Боже, знахарю!Помилуй, Господи, рабы заблудшия - Мы ищем верности и любим душами!

марина гончароваПапе

Туда, где ты, не ходят поезда,В те рейсы самолёты не летают,И пароходы не идут туда.В ту сторону дороги я не знаю.

165

На карте это место не найти,Не отыскать его среди названийОгромных городов, глухих пустынь,Забытых деревень и океанов.

Не написать письмо, не позвонить,Чтоб в трубку просто голос твой услышать,Как раньше, нам с тобой поговорить,Когда звонки стать помогают ближе.

И знаю я теперь, что на землеТакие есть немыслимые дали,Которые нельзя преодолеть,Как сильно бы того мы не желали…

Екатерина СаЛКова * * *Твой поезд ушел час назад.Прости, я опять опоздала.Я столько хотела сказатьТебе на ступеньках вокзала.Сказать бы: «Лишь рядом с тобоюЯ чувствую, что я жива».Нас снег разделил пеленою, И в горле застряли слова.Твоё я ошибочно имяПрочла на газете в киоске.В разлуке мы станем другими:Вернешься, а что будет после?С годами мы станем сильнее,Наверно, тогда я не струшу.А может, гораздо страшнее Мне будет открыть тебе душу?Мне нечего ждать на перроне.Метель застилает глаза.Весь город в хрустальной короне.Твой поезд ушел час назад.

166

дарья вдовина, (15 лет, пос. Октябрьский)

Ода ОбломовуОбломов, как ты одинок!Твоей души никто не знает,Твой путь был пуст, и мал твой срок,Таких, как ты, уж не бывает.В душе твоей живет мечта,И лишь во сне ты счастье знаешь,Но как реальность далека,В которой ты не обитаешь.Ведь как манит к себе постельИ запах детства, сладость лени,Уют халата, тусклость стен,И в дремоте сюжет видений.Свой смысл ты не мог понять,И до сих пор никто не может,Но как любовь смогла объятьТвой скучный мир, все потревожить,Заставить встать, ходить, читать,Петь сердцем, думать головою,Заставить прыгать и летать,Твой разум весь занять собою!И как хотел ты лучше стать,Покончить с серыми тонами,Отправить письма, меньше спать,Заняться важными делами.Но ты боялся перемен,И в этом нет твоей вины уж.«Убить» Обломова совсемВ себе нельзя, ты им болеешь.Как та помятая сирень,Твоя любовь вся пожелтела,Вся жизнь вернулась в прошлый день,Опять на дно болот осела.

167

Екатерина шумаЕва

БлагословениеМолитвой тихой на сухих устах,Уж засыпая, Господа просила:Благослови в земных моих делах,Восстанови надорванные силы…

Вокруг дышала дерзкая весна,Клубились ночь и благодать святая,С блаженством полуяви-полуснаСплелось благоуханье первомая.

… Вдруг вдребезги сознание моеРазбилось мириадами осколков - Жужжали, выставляли острие:И каждый о своем, и все без толку.

В звенящей пыли растерялась я,Но с облаками унеслась далеко;Нет времени, движенья, бытия.Есть истина - у первого истока.

Проснулась от прилива вешних сил;На улице игривый дождь танцует,..Осознаю - Господь благословил,И не в лицо, а в спину ветер дует.

Живут и в тяжкий, и в крылатый часСлова, столь благотворные для слуха,Живут для всех, для каждого из нас:«Во имя и Отца, и Сына, и Святаго Духа!»

ольга ЛазарЕва

СтранницаВечная девочка, юная странница,Бродит по миру, идет за мечтой.Встретит кого-то, но снова обманется - Слез не обронит, ведь ей не впервой

168

Падать. Но снова все выше и выше,Крылья расправить и в ультрамарин…Видеть, как солнце гуляет по крышам,Вновь открывать неизвестные нишиВ синих просторах небесных глубин.

Пусть это странно порой и нелепо,Но за падением следует взлет…Так уж устроена наша планета - На место упавшего кто-то придет.И глупо просить приюта у неба,Когда оно только лишь крылья дает,

И, от земли отрываясь доверчиво,Падая в жизни круговорот,Верить по-детски в счастливый исход,Вечная юная странница-девочка,Что тебя снова в дорогу зовет?

Рубцы На спине рубцы (как немой укор) Там, где были когда-то крылья, Закрываешь их, и случайный взорНе узнает о том, что было.

Закрываешь их, прячешь боль и страхОт людей, от себя… от мира.Крест поставила на своих мечтах,Задыхаешься от эфира.Будто ластиком по черновику - Ты мечтаешь стереть страницыПрошлых дней своих - изменить судьбу…Но зачем? Этому не сбыться.

Прошлых дней разбег не изменишь ты,Все, что было, не перепишешь…

169

Но разбитые навсегда мечтыИногда воскресают. Слышишь,

Хватит врать себе, оглянись вокруг: Это - жизнь, и она прекрасна!Да, порою в ней не прожить без вьюг, Но и в стужу находят счастье!

оксана грызунКова

* * *Осень-дева, невеста Христа. Мир осенний – уже монастырь. Эти плачи, молитвы, посты – В каждом вздохе последнем листа...

* * *Гордость к совершенству не ведет - голову cклоню перед смиреньем. Посмотрю на этот гладкий лед: В жизни столько взлетов и падений! Посмотрю на этот белый снег - Четкое сплетенье мелких кружев, невзирая на ночную стужу, обнажусь пред Господом навек.

анастасия гЕраСимова

УрокЯ сидела за первой партой перед учительским столом в каби-

нете физики и тоскливо смотрела в окно, думая о своём. Давным-давно я читала рассказ Дины Рубиной «Астральный полёт души на уроке физики» и совсем не поняла, про что он. Как вообще душа может отделиться от тела и летать где-то независимо от него? Ладно ещё, если это произошло бы во сне, там и не такое бывает, но наяву?..

От размышлений меня отвлекли голоса одноклассников и «экономистов», изучавших с нами немецкий. Всё-таки иностран-

170

ный язык седьмым уроком - это что-то. После предыдущих шести вообще ничего не соображаешь и хочешь спать. А на уроке завуча младших классов ты не поспишь - не даст. Вот и мне напомнили, что моя очередь читать предложение в каком-то тексте, полови-ны которого я не понимала, потому что и не хотела, и не могла уже что-нибудь делать. Отчеканив предложение, попутно запнув-шись в словах трёх, я вновь впала в апатию и посмотрела в окно.

Пейзаж за стеклом был, мягко говоря, безрадостный и на-вевал ещё больше тоски. Какие-то младшеклассники играли на стадионе в только им и понятные игры. Учителя физкультуры сновали туда-сюда, и при одном их виде я вспоминала един-ственную тройку в полугодии по этому предмету, что поднятию настроения особо не способствовало. Белый снег, лежавший по земле хаотичными сугробами и расчищенный только на дорож-ке к школе, неприятно резал глаза, совсем отвыкшие от ярких красок. Я посмотрела дальше. Всюду был только снег, даже на ограждениях, исписанных поблекшими от времени граффити и «матными» словами, которые никого не смущали уже не первый год. За ними виднелись дома и трубы завода, из которых валил дым прямо в блеклое голубое небо, которое от холода, казалось, дрожало, как желе. За домами и трубами были ещё строения и дороги. Я всматривалась так напряжённо, что мои глаза начало резать. Совсем далеко была большая полоса снега, словно поле, за ней начиналась тёмная длинная стена какой-то лесопосадки - я как-то умудрилась различить отдельные верхушки скинув-ших листву давным-давно деревьев. Я цеплялась за них взгля-дом, уже как будто в азарте пытаясь разглядеть, что за ними, но видела только серевшее небо, по которому словно ползла дымка. А потом ЧТО-ТО случилось...

Весь мир вокруг куда-то подевался. Я видела только осенний лес в багряном уборе, что меня удивило, ведь был январь, и речку с прозрачной водой, на берегу которой я, как мне казалось, стояла.

Я смотрела на деревья, шумевшие на ветру - я чётко слышала игру вихря в их пока не опавших на землю кронах - и даже не ду-мала, что происходит, как вдруг я услышала шаги. Шуршали уже опавшие листья под чьими-то ногами. Меня это озадачило. Я смо-трела на тропу между берёзами, когда на ней появился человек.

Я не помнила его лица, не помнила ничего о нём. Перед моим внутренним взором стоял большой старый арбалет со стрелой на

171

тетиве. Незнакомец смотрел на меня, а потом вдруг вскинул руку с оружием. Я не сомневалась - он выстрелит.

- Надь, да читай уже! - толкнула меня локтём Настя, сидев-шая со мной за партой. Она показывала мне место, на котором все остановились. Я чувствовала себя, как в тумане, но прочита-ла. Единственное, чего я хотела, чтобы меня оставили в покое и позволили разобраться в том, привиделось ли мне это или я, как всегда, себя накрутила и ничего не было, это игры моего несчаст-ного разума, сознания, чего-то ещё?..

Я с надеждой понять это уставилась в окно, но дымка в небе словно спустилась вниз, и она уже почти целиком закрыла дере-вья и далёкое поле. Почувствовав разочарование, я решила про-верить это ЧТО-ТО в следующий раз.

И, самое странное, когда я пришла на урок немецкого в тот же кабинет на то же место, я вновь увидела на границе лесопо-садки и неба осенний лес. Только охотника я не высмотрела. И то это произошло потому, что он наверняка подкрался ко мне со спины. Ему ведь плевать на всякие там чести и правила. Я уве-рена, он хочет меня пристрелить. В следующий раз пойду на урок с ножиком в руке. Вдруг он мне поможет справиться с охотни-ком?..

Потом я уже не смотрела на горизонт - вдруг ещё что-нибудь такое увижу.

владимир ЛЕвчЕнКо

ВстречаПоезд остановился. Открылись двери вагонов и люди медлен-

но начали выходить на свободу из тесных железных коробок. Вышел и я. Какой простор, какая благодать! Они заполонили всю мою сущность! Это только говорят, что самый загрязнённый воз-дух - московский. В тот момент я бы не променял этот земной воз-дух ни на какие райские благовония.

Я медленно побрёл по перрону ко входу в метрополитен. Окру-жающие меня люди суетились по своим мелким делам: встречаю-щие обнимали приезжих или пожимали им руки, грузчики везли чьи-то багажи, бомбилы-таксисты предлагали свои услуги… всё было как всегда, по крайней мере, тогда, когда приезжал я. И, мо-жет быть, именно своим врагам китайцы желают «жить в эпоху

172

перемен», но в тот момент мне почему-то очень захотелось ока-заться на месте таких врагов. Я увидел ЕЁ. Вся окружавшая меня яр-кость мгновенно поблекла: ядовито-насыщенные цвета дешёвых китайских курток слились в одну массу, а выходящие из вагонов поезда пассажиры напомнили выползающих анкилостомидоз из тела гигантской зелёной гусеницы.

ОНА стояла одна, окружённая всевозможными сумками и па-кетами, посреди растянувшегося на десятки метров перрона. ЕЁ вид был очень растерянным и испуганным: она смотрела по сто-ронам, словно пыталась кого-то отыскать… Но окружающие не обращали на это никакого внимания: пробежала уборщица вок-зала, побрякивая совком и щёткой; прошагал, как по плацу, поли-цейский патруль; степенно, допивая утренний кофе и заглядывая временами в свой iPad, прошёл начальник поезда. Поначалу мне также хотелось пройти мимо, поддавшись стадному инстинкту. Но потом вспомнил свою бабушку, которой я заменил погибшего в Афганистане сына. Вспомнил её тёплые руки, что всегда так при-ятно пахли тёплым парным молоком коровы Зорьки и которыми она часто гладила мою спросонья лохматую голову; вспомнил её бархатный голос, так часто успокаивавший меня, когда она чита-ла мне на ночь сказки… Я никогда не забуду её. «Если у ЭТОЙ по-жилой женщины даже есть сын или внук, то они в любом случае не могут сейчас прийти к НЕЙ на помощь - в момент, когда ЭТА женщина очень нуждается в поддержке… а я рядом», - подумал я.

- Вам помочь? - участливо спросил я.- Не надо, сынок, пустяки… я и сама… и сумки-то нетяжёлые…

дойду как-нибудь…- ответила пожилая женщина.- А вам куда? До метро?- Да я… вот… да сын обещал встретить, но что-то его нет пока.

Он сказал, что встретит.- К которому часу он должен был подойти?- К десяти… даже номер вагона два раза переспросил…- Ладно, давайте я всё-таки помогу вам донести этот груз до

метро.- Не стоит… он обязательно придёт сюда… он обещал… это же

мой сын…Меня растрогала эта материнская уверенность - мать есть

мать. Но через несколько минут, когда я уже взял ЕЁ сумки за руч-ки, ОНА всё-таки уступила:

173

- Ну, как знаешь, спасибо тебе, добрый человек… - её благодар-ности не было предела.

Мы уже добрых полчаса стояли возле спуска в метро, когда за-метили приближавшегося к нам мужчину. С цветами.

- Сыночек! Дорогой мой сыночек! - чуть не плача воскликнула старушка.

Убедившись, что моя миссия выполнена, я пошёл по своим делам. За спиной послышались радостное «Мама!» и обвинения-оправдания в адрес автомобильного коллапса за длительную за-держку. Всё вокруг вернулось на свои места: та же яркость, те же люди, те же поезда. Будто бы и не было этой короткой встречи.

азат идиаТуЛЛов

Записки влюблённого Лёхи Прошкина

1Ощущения самые замечательные. Такое случается только на

пороге новой жизни, да и то не всегда. Меня зовут Лёха Прошкин, отчасти оттого, что знакомые считают меня инфантильным, от-части оттого, что я сам не люблю чрезмерно официального к себе обращения. Мне 29 лет, точнее 29 лет и 6 месяцев. Мужчины в этом возрасте обычно любят заниматься подведением промежу-точных итогов жизненных удач и ошибок. Обычно такое занятие чем-то напоминает заполнение пустых квадратиков в анкете, где главными вопросами значатся семейное положение, престижная работа или, на худой конец, достойный заработок. Эти вопросы являются неприкосновенными, как будто в незапамятные време-на один очень великий человек сказал: «Да будет так». И с тех пор всякий двадцатидевятилетний юноша обязан выполнить свой долг и любыми путями достичь хотя бы частичного соответствия этому списку. Но мне всегда были неприятны стандартные кри-терии, есть в них какая-то обречённость. Мне часто мерещится между этих вроде бы ничем не запятнанных строк могильная плита с надписью: «Здесь покоится человек, жизнь которого по-служила достижениям всеобщего прогресса». Вот уж чепуха, ещё одно волшебное словечко - ПРОГРЕСС. Не хотел бы я увидеть его на своей собственной могиле, впрочем, весьма вероятно, что свою могилу вряд ли суждено увидеть, будь там даже отрывок из «Дориана Грея».

174

Посудите сами, времена Гитлера, будь он трижды неладен, были гораздо прогрессивнее времён Наполеона, но жить ни в том, ни в другом времени мне отчего-то совсем не хочется. Меня волнует другое: «Из чего всё?». А! Вы уже это слышали. Тогда вот так… Я за-думался как-то, что бывает, когда уходит чувство любви, остаётся ли после него что-нибудь. И сам того не зная, приблизил уход по-следних отблесков юношеской увлечённости. Я любил когда-то, любил неоднократно, теперь-то я это точно знаю. И всё это было нечто особенное, неповторимое. Но, странное дело, каждый раз, задумываясь над данной темой в прошлом, мне приходилось ис-пытывать жалкое чувство неловкости, всегда с лёгкостью в своих любовных историях я обнаруживал тот или иной факт, за кото-рый мог легко упрекнуть себя в излишней романтичности, кото-рая, на мой вкус, только портит всякое достойное чувство. Всегда я точно знал, что приукрашивал свои отношения с любимым че-ловеком, всегда добавлял в них чрезмерной идеализации, и это, в конечном счёте, предопределило мой теперешний взгляд на про-блему человеческих взаимоотношений.

Но сначала по порядку. А именно с самого термина. Один мой знакомый часто любит говорить, что подобные вопросы заслу-живают целой лекции. Сложно с этим поспорить. Тем более что всяким реальным попыткам объяснения данного понятия уже давно уготовано известное место - бренд популярной некогда жвачки. Будучи детьми, мы часто вглядывались в загадочную над-пись с многоточием. Помниться мне, у нас с моей двоюродной сестрой случился даже спор, как правильно произносить эту ду-рацкую аглицкую фразу «Лов из…» или «Лав из…». Видели бы вы, какие яростные обороты принял наш тогдашний диспут: защита кандидатской по филологии не идёт ни в какое сравнение с теми зигзагами мыслей, которые я и моя шестилетняя сестрёнка Лиза извергали почти полчаса нашего драгоценного летнего времени.

- Тётя Влада всегда говорила «Лоооооов», - пискляво твердила Лиза, и по её сопливому носу можно было угадать происходящие в ней душевные переживания. Она прекрасно понимала, что сто-ит только раз уступить в споре своему старшему семилетнему ку-зену, то есть мне, как восстановить былой паритет сил будет уже невозможно. Она сыпала своими аргументами с такой страстью и с таким неугомонным озорством, что мне ничего не оставалось, как просто смириться c её априори неправильной версией, тем самым поскорее вернуть её и заодно себя к более увлекательно-му занятию: игре в карты. В нём хотя бы нет никакой неопреде-

175

лённости: либо проиграл, либо выиграл, либо игра закончилась ничьей. Уже тогда спор был оценён мною как не самое честное времяпрепровождение даже по сравнению с карточной игрой. Я и сегодня терпеть не могу рассуждать и тем более спорить. Вот было бы хорошо, если бы правда лилась с неба, как морковный дождь в мультфильме, тогда и не надо было «БОЛТАТЬ». А пока та-кого дождя нет...

Позже, став гораздо старше, я, к удивлению, заметил, что такие сопливые сестрёнки живут во многих людях, не только девочках, и аргументы их того же порядка, и страсти в них бушуют столь же нешуточные.

И всё же что это такое? Любовь… Мне очень импонирует та точка зрения, которая не раз излагалась моим университетским профессором психологии. Он обратил внимание нашей группы, и меня в частности, на следующий факт. Оказывается, в англий-ском языке слово like имеет два значения: нравиться и быть похо-жим на что-то, по-другому «быть как». Например, словосочетание I like an ice cream можно перевести: 1) Я люблю мороженное. 2) Я как (похож на) мороженное. Очень интересно, не правда ли? Я не раз пробовал рассказать эту версию друзьям, но они только смея-лись в ответ. Видимо, не все любят мороженное.

Однако, если без смеха, если мы любим, мы ведь действитель-но в некотором смысле уподобляемся объекту нашей любви, хотя бы отчасти. Нет, нет. Отчасти это уже уступки, это полулюбовь. На самом деле надо уподобляться, становиться им, человеком, кото-рого любишь, до конца. Любовь это всегда to be or not to be. Или нет, или я ошибаюсь?

Но в продолжение темы (согласие с предыдущим примером многоуважаемого профессора необязательно) ещё одно, уже моё наблюдение. Вряд ли найдётся какое-либо явление, которое так часто эксплуатировалось бы (не найду более точного слова) ми-ровой художественной культурой. И в литературе, и в кино, и осо-бенно в театре любовь обнаруживала себя неоднократно, иногда и, как правило, реже, это было уместно, иногда, весьма и весьма сомнительно. Но меня сейчас волнует другое. Как объяснить столь болезненную увлечённость искусства любовью, не обнару-жило ли оно в ней свою родственную, артистическую сущность. Если моё скромное мнение верно, то любовь это ещё и личина, нарядная театральная маска, скрывающая по всей видимости скучную и серую повседневность. Как удобно прятаться за её при-влекательной и одновременно отталкивающей бахромой, удач-

176

ное изобретение, нечего сказать: любить, чтобы скрыть себя, своё внутреннее душевное уродство. Любовь - это своеобразный вид древнего забытого искусства, не отражающий жизнь, но скрыва-ющий своего одинокого художника.

«Мы любим, потому что мы одиноки». Сей нескромный вывод, с позволения тёти Влады, я процитировал не случайно. Уж она-то, без сомнения, умела любить. «Всё, чему я научилась в жизни, так это умению любить», - говорила она в моменты, когда наша разношерстная, но весёлая компания добиралась до высот фило-софских обобщений. Мы тут же вздыхали, кидая в стороны нео-пределённые взгляды, пытаясь таким образом показать, что уже не дети. Но было в этих вздохах и ещё что-то, чуть большее, чем банальная детская бравада. Где-то на уровне фона из естествен-ных для нашей семьи склоков и пересуд мы впитали историю её жизни, и, в частности, тех бесчисленных её влюблённостей, что она не скрывала ни от кого, даже от нас. Между мной и ей были полтора десятка лет разницы, опыта, существования. Но, когда она улыбалась и ловила наши тайные детские мысли и замыслы, в ней просыпалась та особая энергия основательного и тёпло-го родства, что стирала не только столь существенную разницу в возрасте, но и другие более серьезные преграды, как, напри-мер, пол и место рождения. Что касается последнего, то здесь су-щественно для нас следующее: судьба преподнесла ей, пожалуй, самую первую коллизию уже при появлении её на свет. Страст-ная, эмоциональная натура тети Влады, проявившаяся в раннем младенчестве особой подвижностью, доводившую её родителей практически до актов безумия, не имела никаких шансов срод-ниться с тем местом, в котором прошли первые годы её детства: холодная и пустынная природа тундры стала первым её опытом «чужого» дома, так до конца не обжитого ей. Она не переносила однообразных нескончаемых полярных ночей. Девочку Владу раздражали также и скупые на тепло и зелень, казавшиеся ей из-дёвкой природы пасмурные летние дни. Но ещё больше не терпе-ла она жадные на улыбки, неестественно дряхлые лица местных жителей. Пожелтевшие от избытка зимних холодов, они выража-ли самую неприглядную для Влады тайну природной лености и ханжества. Она искала и не находила ни в ком отзывчивого и тре-петного собеседника, а в пору детства увлекательного партнёра для занимательных и нескучных игр. Всё было мёртво, даже лю-бовь родителей временами казалась ей натянутой, сдержанной и негреющей. Но Влада не сдавалась, её неисчерпаемая страстная

177

вера в искренние и откровенные чувства постоянно бросала её на борьбу с черствостью людских сердец. И, остерегаясь неудач, на-ученная их завидной регулярностью, она часто брала отношения в свои руки и, взяв, делала всё, чтобы продлить и удержать пре-красные мгновения. Так, уже в 7 лет она призналась своей маме, что поцеловала соседского мальчика, бывшего её на год моложе, но очаровательного до чёртиков. «Милый, милый…» - повторяла она в полусознательном состоянии, когда удивительный и глубо-кий детский сон уже подкарауливал её, а ночь накрывала дремлю-щий Сыктывкар своим тяжёлым, плетенным из нитей полярных звёзд, одеялом. В том, что этот первый поцелуй станет залогом её долгой и счастливой жизни, она даже не сомневалась, но она му-чилась от другой мысли. Откуда, из каких таких сказочных мест взялась эта её уверенность, что нужно обязательно быть с кем-то вдвоём. Чем старше она становилась, тем более мучительным ста-новился для неё этот вопрос, заданный однажды самой себе, под сенью синусоидальных изгибов полярных сияний. Однако ответ не приходил. Ширился лишь круг несметных ухажеров. Пик его пришёлся на университетские годы…

2Мне было 16 лет, когда тётя Влада приоткрыла подробности

своей личной жизни. «Михаил, Анатолий, Владимир - всех и не перечислишь, - разоткровенничалась она, когда ужасы Сыктыв-кара оставили её, и моя родная Пенза стала и её родным городом. Она переехала сюда с родителями в 2002 году, так как в возрас-те 29 лет у неё обнаружились признаки бронхиальной астмы и врачи посоветовали ей поменять климат на более теплый и сухой. Однокомнатная квартира, в которой они жили, не располагала к столь интимным разговорам, поэтому мы отправились с ней в небольшую пиццерию «Сан-Хуан», ставшую нашим излюблен-ным местом на долгие годы, не столько из-за низких цен, сколько из-за того удивительного изобилия красного цвета, что густыми и жаркими оттенками заполнял стены этого заведения. В Пен-зе любят красный цвет настолько, что всякого приезжего легко можно узнать по тому, что в его список любимых цветов красный не входит. Но тётя Влада и здесь оказалась приятным исключе-нием, она была с нами одной крови, одного психического строя, и, отметая в сторону все холодные оттенки, что были болезнен-ным напоминанием той борьбы, которую она вела за полярным кругом, она ворвалась в нашу жизнь огненным пламенем именно красного цвета.

178

«Когда я поступила на культурологический факультет СыкГУ, я задалась целью найти своего человека. Ну, знаешь, так, без осо-бой философии какой-то. Как говорится, без задней мысли. Про-сто бабьего счастья захотелось, - она глотнула томатного сока и продолжила: - Ну, то, сё, и влюбилась, может, даже в первый день. В Мишку Платова. Симпатичный такой, редкая смесь смазливого личика и царственного аристократизма. Лентяй жуткий, но не лишённый природного, я бы даже сказала божественного интел-лекта. Но расстались с ним, точнее, вся наша любовная история напоминала медленное и болезненное расставание с тяжёлыми и драматическими последствиями, для меня в первую очередь… Ещё ни одна встреча так не изматывала меня, так не иссушала моей щедрой женской души. Вот те крест, ничего не оставил мне, ни капельки, всю выпил нашу любовь, даже воспоминаний не по-жалел… - она замолчала на несколько секунд, и медленно, почти шёпотом начала вновь: - Вру, опять вру. Всё, что осталось от него - один день, тот самый первый день, и даже не день, но миг нашего знакомства. Я летела вниз по университетской лестнице, уже и не помню, куда, но веселая и счастливая, просто так, без причины. Что ты?! Я ведь любовь свою найти здесь решила».

- Да-да, - вставил я, заметив, что она стала повторяться.- Повторяюсь? А? Ведь повторяюсь. Я где-то в одной книге чи-

тала, что душа Вселенной вот так и зародилась из повторений, не одного или нескольких, но многократных, наподобие метаний жука. И любовь, в сущности, тоже вот такое метание, повезёт - бу-дет пара, как Ин-Янь, а не повезёт - ничего не будет. Хотя будет, так и останется метание: туда-сюда, туда-сюда. Знаешь ли, я ино-гда ощущаю, как звёзды дрожат…

- Да разве здесь от удачи что зависит, - не согласился я, осо-бо не вникая в смысл последней её фразы. Тётя Влада призадума-лась.

- Нет, а я сказала удача? - переспросила она меня, слегка скри-вив губки.

- Да, неважно, - отпарировал я. - Только уж очень обидно вы-ходит. Как же так без любви-то. Ведь может не повезти.

- А я и не сказала, что без любви, напротив. Без неё никак, с неё все и начинается, - всё, что сумела ответить тётя Влада. После этой фразы в нашем разговоре не было ничего интересного.

Лишь в конце встречи, она вновь на минуту вернулась к теме любви. Ей необходимо было выговориться, но, так как выпитое спиртное уже давало о себе знать, она сумела зачитать только одно

179

короткое стихотворенье. А когда я вернулся домой, то обнаружил, что злюсь смешной какой-то, по сути, ничем необоснованной злостью. На кого? Я так в этот вечер и не понял этого. Мне очень не хотелось думать, что предметом злости той была тетя Влада. Но по всему выходило, что я злюсь именно на неё. Спасла меня от бессонницы и тягостных дум мысль о том стихотворении, что она прочитала, с трудом справляясь с охватившими её чувствами. Позже я попросил написать его мне в тетрадь, которую до сих пор бережно храню. Вот оно, короткое, но симпатичное:

Бывают такие мгновения,И их не забыть мне вовек,Душа вдруг прольёт из забвенияТвой образ, родной человек.И тут уж неважно: аукнулось Иль белым быльём поросло,Твоё и моё во мне спуталосьИ в чудную даль унесло.Прошу, не сердись, невозможное,Зачем тишину ворошить,И только небесное, сложное,Как прежде, советует жить.

Никогда себе не прощу, что проболтался об этом стихотво-рении и об университетских влюбленностях тёти Влады своей двоюродной сестре - Лизе. Возраст явно не пошёл на пользу её скудной душонке. Я и раньше догадывался о той злобе, что она накопила за свою 15-летнюю жизнь, лишённую всяких намёков на искреннее и преданное чувство. Да, так бывает, что есть люди, которые не любят никогда, их натура не создана для любви, как и Луна не создана для атмосферы. Но надо же чем-то таким людям дышать, и вместо благодатного чувства любви воздухом для них служит неограниченная и едкая злоба, прожигающая не столько возможных оппонентов во внешнем мире, сколько то ближай-шее окружение, что досталось им по родству крови. Нет ничего страшнее человека, целью жизни которого стало презирать жи-вую ткань человеческого существования - трепетных и ранимых людей, подобных тёте Владе. И именно таким человеком стала Лиза к своим 15 годам. Она обладала той редкой и жутковатой способностью выбивать даже самые интимные факты, несмотря на всяческое сопротивление со стороны окружающих, что мож-

180

но объяснить только дьявольским влиянием. Так она и поступила со мной. Мы оказались с ней в группе общих знакомых, я попы-тался было избежать общения с Лизой, но тут она применила ко мне старое как мир, но по-прежнему мощное оружие - лесть.

- Я слышала, роман пишешь… - начала она как бы меду делом, рассеянно глядя по сторонам.

- Что так, когда это ты стала интересоваться моими увлечения-ми? - ответил я ей вопросом на вопрос.

- Так, на страничке твоей прочитала… - быстро ответила она, с интересом вглядываясь мне в лицо, от чего я ощутил, как неприят-ный холодок пробежал по моей спине. Действительно, на одной из моих страничек в социальной сети я выложил новый статус: «Пишу роман, вернусь не скоро».

- Меж тем мне очень интересно, как ты его назовёшь и о чём будет сюжет? - снова второпях вставила она, заметив, по всей ви-димости, моё смущение.

- Да так, о вечных истинах, - поторопился ответить я, надеясь свести весь наш разговор к паре избитых фраз.

- Я слышала, тётя Влада активно общается с тобой. Неужели она подкинула тебе пару мыслей? - заметила она, не без злорад-ства скривив свой очаровательный ротик. Страшное негодование закипело во мне. Да как она смеет такое про тётю Владу? Тут мне, как назло, вспомнились мысли последней о звёздах, метаниях жука и звёзд и тому подобном.

- Да, пусть так! - сказал я, повысив голос. - Ты даже представить не можешь, как много, например, она может поведать о любви… Она живёт увлекательной жизнью. В её жизни есть хотя бы какой-то смысл. Ты бы слышала, как она говорит о … - тут я запнулся, видимо, стал понимать, что перехожу границу дозволенного.

- Она рассказала тебе свои секреты?! - Лиза чуть не свистнула от восхищения. - Ну, что там, давай выкладывай.

- Да ничего особенного… - тут я стал что-то мямлить совершен-но невнятное.

- А ну-ка, не увиливай, что-то о Мише? Ведь так? - она радостно улыбнулась, заметив удивление на моём лице.

- А ты откуда знаешь? - только и сумел ответить я… В общем стоит ли продолжать, я и сам практически не заметил, как к кон-цу вечера выложил перед ней всё, что знаю о взаимоотношениях тёти Влады и Михаила. И ладно, только это, но я выложил больше, гораздо больше, за что и не могу себя простить. И тут началось! Вскоре вся родня знала о похождениях тёти Влады в СыкГУ. Фак-

181

ты, естественно, обрастали новыми подробностями, совершенно неправдоподобными. Но когда это толпу интересовала правда? Известно, что она только портит удовольствие от всякой сплет-ни. И с лёгкого движения моего бессовестного языка тётя Влада превратилась едва ли не в блудницу, позор нашей безгрешной семьи и т.д. и т.п. Переживала ли сама тётя Влада наличие тех не-вероятных домыслов, что циркулировали о ней по острым язы-кам родни? Думаю, да. Иногда это проявлялось в том, что в после-дующих разговорах со мной она чаще стала опускать свои глаза вниз или вовсе краснеть, чего раньше практически не случалось. Она мучилась, видимо, тем, доходят ли эти слухи до меня. Бедная тётя Влада, знала бы она, кто был одним из пусковых механизмов этой волны слухов. Но жизнь шла, между тем, своим чередом. Тётя Влада успела два раза выйти замуж и один раз даже овдоветь. Она потеряла своего последнего и, думается, самого любимого мужа - Бориса, как-то очень быстро - он буквально сгорел за пару ме-сяцев от рака желудка. В период между двумя этими браками мы практически не общались с ней. Мне чудилось иногда, что она до-гадалась о моем разговоре с Лизой - и это не давало ей покоя - я, естественно, не корил её за это, моя вина была налицо. Но однаж-ды, совсем недавно, мы увиделись с ней в магазине сувениров, она была одета в шикарное чёрное платье, а на груди у неё красова-лась маленькая красная роза - словно бы в память о первых годах её жизни в Пензе. Мы приобнялись и долго глядели друг на друга, как завороженные. «Нет, возраст определённо не портит умную и любящую женщину», - думал я про себя, не смея ничего произ-нести вслух, кроме слов восхищения. Она вежливо, не без щеголь-ства принимала их от меня, но было видно, что до конца открыть-ся мне всё же не решалась. Минут через десять она неожиданно схватила меня за руку и повела вдоль прилавков магазина, словно бы это была экспозиция в музее.

- Знаешь, - сказала она, не отпуская мою руку, - всё можно пере-жить. Но вот Лиза, как же, видимо, тяжело ей без любви, без семьи, когда все вокруг только и мечтают об этом, - тут она улыбнулась, и что-то давнее, совсем уже позабытое промелькнуло в её глазах. Я понял, она простила нас. Простила меня и Лизу. С тех пор мы часто виделись с ней, и мне представилась возможность вновь окунуться в атмосферу её чудесных любовных переживаний.

«Наконец наступила самая длинная бессонная ночь в моей жиз-ни, - призналась как-то тетя Влада во время одной из таких встреч. - После смерти Бориса на тот момент прошло уже около года. Мне

182

даже в самом фантастическом сне не могло привидеться, чтобы кто-то или что-то смогло бы возродить во мне былое, неулови-мое чувство. Неправильно было бы сказать, что я разуверилась в любви, но её неиссякаемый источник, казавшийся мне всегда ве-ликим даром моей, что уж тут греха таить, небезгрешной судьбы, в те дни больше не одаривал меня бесценной влагой. Если что-то и напоминало о его бывшей мощи, то это напоминание скорее походило на клочок старой, пожелтевшей от времени карты, на которой серыми дешевыми чернилами был старательно выведен извилистый маршрут к нему. Но сам он уже не был прежним. Вода, известная на всю округу своими целительными свойствами, не была способна теперь даже взрастить скудные, необходимые для поддержания жизнедеятельности плоды. Всё выглядело так, как будто бы оазис жизни утратил свою питательную среду. Жизнь в нём, конечно, не прекратилась окончательно, ещё встречались меж его пальм беззубые и одинокие старцы, монотонно читаю-щие свои столетние молитвы, но молодых и сильных погонщи-ков верблюдов не видели здесь уже давно, - здесь она засмеялась и также неожиданно замолкла, в глазах её проявились отблески приближающейся грусти. - Я всегда умела сказать так, чтобы дать почву моим постоянным насмешникам. Но тебе я верю. А пото-му прости мне эти художественные изыски. Бессвязность произ-несённых мною мыслей вызвана всего-навсего невыразимостью тайного опыта - пожалуй, одного из самых главных достижений жизненного пути любой настоящей личности. Внутри словно бы вспыхивает цветок. Это совершенно незабываемо, - тут она сно-ва засмеялась. - А в сущности, вот я и проговорилась. В ту ночь, самую длинную бессонную ночь, я обрела этот цветок впервые. Дай-ка мне вспомнить, - взгляд её на секунду метнулся налево. - Да ничего особенного и не было. Так, только поймала себя на мыс-ли, что люблю. Люблю, как никогда и никого не любила. Страст-но, нежно, по-шекспировски. И она била не просто каким-то там источником, но била фонтаном, гейзером там каким-нибудь или потоком лавы. Не поверишь, не поверишь, - она заулыбалась. - Но потом, спустя аж минут пять или десять только, я задумалась, а кого же я, собственно, так люблю. И знаешь, не получила ответа. Вся моя жизнь вдруг превратилась в любовь, любовь ни к кому, и ко всему одновременно. И начиная с той ночи, я живу этим ощу-щением, ощущением этой неизвестно откуда берущейся любви... Или нелюбви. И мне впервые всё равно. Есть любовь или её нет».

183

3Лето в Пензе - долгожданная пора для таких романтиков, как

я. В этот сезон надо непременно задержать своё внимание на гу-стых и плотных излишествах благоухающей июльской красоты. Чрезмерное изобилие городских парковых пейзажей обманчиво - в его сложных и путаных изгибах бывает непросто разобраться. И всё же стоит только настроить своё внутреннее зрение на бо-лее чувствительный лад, как в тот же миг тебе раскроется чарую-щая музыка дорогих сердцу переливов редкого и значительного великолепия ландшафтов Предволжья. Разговор с тётей Владой - чаровницей тайного искусства любви завёл внутри моей не-стройной душевной организации простую, изредка заедающую, музыкальную пластинку. Мне было невмоготу шляться без дела по сладостным просторам ночного города. Меня манила неизведан-ная даль неиспытанных ещё мною переживаний. Ощущение за ощущением взрывали в моей голове тонны какого-то неоргани-ческого вещества, вскоре разливавшегося по моему телу горячим и приторно вязким соком. Ночь серебрила свою половину неба последовательно и деликатно. Ветер неожиданно превратился в старательного и неискушённого любовника, с каждым своим по-рывом рвущегося за пределы чувственных ощущений. Мне было нелегко состязаться с ним за сомнительное первенство, и я посте-пенно сдался, позволяя ему указывать направление моего сколь безумного, столь и пылкого городского маршрута. Трамваи, с гро-хотом проносившиеся мимо меня, на несколько секунд освеща-ли и без того прозрачные дали, но забирали взамен часть моего случайного эмоционального бунтарства. Воздух был наполнен известным мне по маю и июню ароматом скошенной травы и загородных лугов, но сюда примешивался ещё один запах - он даже заставил меня отдышаться и оглянуться по сторонам. Было в этом ароматическом нюансе июля что-то тлетворное, какая-то омерзительная нотка, которая, без сомнения, не могла испортить бушевавшие во мне страсти, но сглаживала особенно резкие их вихри. Он веял из известных своей разрушительной деятельно-стью заводов и фабрик, из отходов кипучей деятельности множе-ства местных ресторанов; он, петляя, но не отступая от заданной траектории, извергался тысячами машин, несущихся по городу в поисках долгожданного приюта. Это был запах гнили и разла-гающейся плоти, разноликих химических и пылеватых веществ и частиц. Он дразнил моё обоняние с присущим только ему упор-ством и, не давая мне опомниться, указывал на мою причастность

184

к его скверным и страшным замыслам. Моя старость, моя чёрная и дряхлеющая старость приближалась ко мне. Запах возвестил мне о том, что нет никакого такого цветка, который смог бы заме-нить первые и благодарные минуты человеческой влюблённости. «Все эти минуты всеобщей любви - слабое утешение. Мы с тобой знаем об этом лучше всех», - словно бы говорил этот запах, пода-вляя опекаемую мной веру в слова тёти Влады, и в конечном счёте мои слова, не произнесённые, но частью вычитанные и принятые в лоно моих мечтаний в университетские годы. Но самое страш-ное, я не нашёлся, что бы такое возразить ему, что-то стоящее, что-то равное его пустому и всесильному аргументу - факту вре-мени и смерти.

«Не остаётся ничего…» - продолжал рассуждать я, и тут же мне вспомнилась Салли - молоденькая и страстная цыганка, жившая в Железнодорожном районе, недалеко от Апрельской горы. Она постоянно насмехалась надо мной и моими к ней чувствами. Её не волновали ни мои томные взгляды, ни игривые, полушутли-вые комплименты в адрес её жгучей южной красоты. Я был всего-навсего игрушкой в умелых руках этой чудовищно смелой и та-лантливой обольстительницы. Иногда она создавала видимость близости, возникающей между нами, и тогда я испытывал не-бывалые, неземные эмоции, граничащие с наслаждением плоти. Она влекла меня к себе искусно, с присущим только ей артистиз-мом, но не проходило и дня, как град несправедливых упреков обрушивался на меня этой чертовкой. И уже ничто не выдавало в ней тех прелестных и чарующих чувств, что накануне так щедро расточались ею.

- Вот тебе цветочек от меня, сохрани, помни, мой дружок, - щебетала Салли звонко, не фальшивя ни в одном слове. И я хва-тал розовое соцветие тысячелистника как самую последнюю со-ломинку, связывающую мой мир наивных мечтаний о ней, с той реальной круговертью игры, что Салли мастерски воплощала в жизнь. Я нёс этот цветок домой, и череда неясных, туманных мыс-лей о грядущем счастье с дочерью цыганских кровей воскресала в моей душе. Я и не думал улыбаться, но улыбка светила на моём глупом от радости лице, и всё, окружавшее меня, таяло, оставляя несуразные свидетельства об объективном мире панельных девя-тиэтажек.

На следующее утро я, как правило, обнаруживал, что букеты точно таких же тысячелистников были подарены нескольким юным кавалерам, что жили поблизости от неё, и все мои надеж-

185

ды разбивались о её холодный, полный беспричинной ненави-сти взгляд. Я задавал Салли вопросы о цветке, но она лишь ехид-но улыбалась, отводя взгляд в сторону, словно бы высматривая более интересного собеседника. Такое состояние, когда весь строй моей жизни напоминал порхание птички на пояске юной и озорной принцессы, длилось больше года. Мне неоднократно приходилось испытывать адские муки от того, что поясок тот то отдалял, то приближал меня к Салли, пока, в конце концов, жизнь как-то сама собой не развела меня с ней. Я уехал в другой город на заработки, а по возвращении узнал, что она вышла замуж за сына весьма уважаемого среди жителей нашего района нефтяного ба-рона - Леонида Петровича Закошанского.

Однако, к удивлению, я не обнаружил в себе никакого волне-ния, никакой такой боли, которую ожидаешь испытать в такие моменты. Ничто не встрепенулась во мне, никакое чувство до-сады на молоденькую цыганку не заклокотало в моей душе. Всё было мертво. И только эхо - страшное, беззвучное - отозвалось во мне, многократно отразившись от тяжёлых и одновременно при-ятных воспоминаний. В тот день я написал такое стихотворение:

Я потерял Вас навсегда,Узнал случайно, между прочим,Как ниоткуда в никудаВода, вода и многоточье…

Один вопрос, за что меняОставить рано так решились?Ответ один, и он беда,Вопрос с ответом сговорились.

Тому, что было сужденоОстаться в прошлом, всё по праву,И чёрно-белое кино,С сего момента лишь отрава.

Всё пусто, сумрак, перед сномМолитва прозвучит печально,Я потерял Вас, и не в том,А в этом мире, что есть тайна.

В забытых дебрях вышел срок,Пернатых сонм летит на север,

186

Один вопрос: за что потокТебя уносит в бытность плевел?

Того, что было, было, нет.Ноль, тишина, коллапс, затменье.И доархейских долгих летНе хватит всех, и будет тленье.

Всё пусто, сумрак, перед сномМоя молитва прозвучалаНе в этом мире и не в том,И не с конца, и не с начала.

Я долго перечитывал это стихотворенье, словно бы пытаясь обнаружить, хоть что-то стоящее за всеми теми отношениями, что были между мною и Салли, или теми, которые я сам сконстру-ировал в своей голове. И знаете, к какому выводу я тогда пришёл? Любовная игра может быть предельно неэстетичной штукой. Она часто бывает повязана на самых подлых и мелких обстоятель-ствах. Это не делает ей чести, честное слово, не делает. К тому же это нельзя объяснить лишь одним моим разочарованием в любви. Много раз впоследствии я угадывал в любовных парах, даже са-мых на первый взгляд счастливых, вот эту особую печать грязной какой-то истории, подлости и даже обмана. Я видел чудесных, за-мечательных, умных девушек, которые отчего-то связывали свою жизнь с пустышками типа того сына Закошанского, который, ко-нечно, не был под стать своему отцу ни в чём. Самое серьезное достижение его в жизни - это его слащавая улыбка, да и та через несколько встреч с ним изрядно надоедала своим однообразием и постоянством. И ведь я понимал всем своим нутром, что рано или поздно эти замечательные девушки бросят своих никчёмных парней, но не это волновало меня, здесь жизнь гораздо мудрее, и я оставляю право ей самой распорядиться тем, что касается разлук и встреч. Меня заботило другое: непогрешимость любви, часто ставящаяся ей в заслугу, не была ли она всего лишь иллюзией, вы-званной, по всей видимости, нашей человеческой глупостью. Это хорошо знал Эмори Блейн - самый желчный персонаж американ-ской литературы - и, по всему, был близок к такого рода познанию и я. Мне не хватало лишь соответствующего катализатора. Им стал упомянутый мною выше профессор - Сергей Иванович Ритке - он обыкновенно в конце июля проводил время в государственном

187

университете им. Огарева. Мне приятно было вспомнить о нём в момент моего душевного смятения. Может быть, поэтому, может, ещё по какой причине я направился к нему через два дня после своей ночной прогулки.

4Профессор, конечно, не был примером идеального человека.

В нём постоянно кипели необъяснимые переживания. Казалось, ему самому было неудобно справляться со своим неуёмным тем-пераментом и особенно с теми мыслями, которые постоянно сле-тали с его языка. Он ужасно путал их между собой таким образом, что даже самый искушённый слушатель не всегда мог разобрать-ся, что во всём этом заслуживает внимания, а что сам профессор с лёгкостью проигнорировал бы. Тем не менее, несмотря на свой невероятный ум, он был человеком крайне добрым, даже черес-чур. Он с лёгкостью ставил четвёрки самым наглым прогульщи-кам, если им удавалось сформулировать какую-нибудь мало-мальски оригинальную мысль. Однажды он поставил пятёрку самому отвязному хулигану универа только за три предложения: «Ад - это когда человек лишён возможности оценить красоту. В данном случае красоту слова. Думаю, те, кто не читал Достоевско-го и Коэльо и не смог оценить их литературный талант, упустили прекрасные мгоновения...»

Я вошёл к нему в кабинет часа в два пополудни: стояла необык-новенная жара - все 40 градусов, - и лёгкий, практически не ощу-тимый сквозняк, в комнате профессора, приятно дразнил мою разгоряченную кожу.

- Для меня проблемы любви давно уже не существует, - гово-рил профессор, уверенно глядя мне в глаза и разливая кофе по ослепительно белым чашкам. - Было время, когда я был гораздо моложе. Весёлое время. Педагогический дебют. Первые споры со студентами. И вот в бытность той поры мне был задан вопрос: «А верите ли Вы в любовь, Сергей Иванович?» Что я им ответил? Я и сам был молод, поэтому ответил со всем присущим мне напором и увлечённостью: «Всё, что написано и сказано о любви, да и сама любовь - это слишком мало для жизни. Вот я сижу перед вами, - го-ворил я им, - и чем же это не любовь? Неужели вы думаете, что моя заработная плата могла стать тем мотивом, который бы заставил меня оказаться в одиночестве с целой толпой интеллектуалов - носителей одного неоспоримого преимущества - силы кулака, ног и бесшабашной молодости. Ещё неизвестно, кто больше ра-дуется открытой двери - единственной возможности спастись от

188

сонных лиц - вечно недовольных студентов (студены после этих моих слов захихикали). Или, может, вы приписываете своему неуёмному обаянию тот факт, что, несмотря на острые приступы язвы, преследующие меня с тридцатилетнего возраста, я собираю свой кожаный чемодан и врываюсь в полупустую аудиторию, что-бы услышать многообещающее: «Отпустите нас сегодня порань-ше, у нас репетиция в студенческом театре». Нет, дорогие мои. Я прихожу к вам, и первым делом вглядываюсь вам в глаза, и задаю вопросы, и сам рвусь на них отвечать, чтобы, по-вашему, удосто-вериться в очередной раз в своей бесконечной глупости? Чтобы согласиться со мной, вам не хватает пары воздушных поцелуев и ещё, быть может, двусмысленных речей и какой-то безудерж-ной эйфории от взгляда влюблённых глаз? Так знайте, это обыч-ный голливудский приём - чёрные как смоль ресницы и жаркие объятья пляжных мальчиков. И потому я спрашиваю вас: чем это обычное сиюминутное каждодневное сосуществование препо-давателя и студентов не соответствует любви? Чую, знаю, что от-ветите - невыразительность чувства, мёртвость его, отсутствие движения. Но вашу любовь, то, как вы её понимаете, нельзя убить, потому что она уже давно мертва: страдание первого чувства - хо-роший тому пример».

Тут профессор немного замолчал. Он глядел на меня с нескры-ваемым интересом, было видно, как цепляет его данная тема, как давно и восторженно развивал он в своём мозгу великолепную, как ему казалось, мысль и как радостно было ему от ощущения того, что теперь эта мысль перестала быть только его собствен-ностью, но ворвалась в единую сферу идей - Эйдос.

- Помнишь, может быть, фильм «Шестое чувство». Там ёщё Брюс Уиллис сыграл оду из главных ролей.

Я едва успел кивнуть, как он вновь пустился по лабиринтам своих мыслей.

- Есть там одна из финальных сцен, которая меня, не самого сентиментального человека, надо сказать, необыкновенно при-тягивает. Мальчик, обладающий редким в наши дни даром яс-новидения, а именно умением общаться с ушедшими из жизни людьми, никак не может доказать своей матери наличие в нём несомненных способностей. И тут, практически потеряв всякий шанс убедить свою мать, он вспоминает, как призрак его бабушки, постоянно навещающий мальчика, отчего-то при каждом появ-лении говорит: «Каждый день, каждый день». Сразу же выясняется, что мать мальчика, посещая могилу бабушки, задавала той один и

189

тот же вопрос: гордится ли она ей? Вот так, с присущим Голливуду пафосом дитя и мать проникаются друг к другу доверием, и талант мальчика приобретает для нас ещё большую убедительность. Но, главное, и я подчёркиваю, для меня, в этой сцене каждодневность человеческой жизни и всего ей присущего - категоричная и, не скрою, смелая необходимость постоянного требования любви, а не только тогда, когда хочется…. - сказав последнее, Сергей Ива-нович едва не сплюнул и ещё раз повторил: - Хочется любви!!! Брррр. Как глупо...

- Но не путаете ли вы любовь к жизни и любовь мужчины и женщины, - вставил я, понимая параллельно, что померк на фоне своего профессора.

- Ты бы ещё обвинил меня, что я путаю пареное с репой… Не-хорошо, - профессор залился искренним смехом. - И всё же я про-должу…. Вот если бы я снимал фильм о любви, то я бы непременно назвал его не в бровь, а в глаз - «Любовь». Но ничего бы там не было о любви, ни ужимок никаких, ни первых и чувственных по-целуев… И всего подобного… Но был бы, к примеру, такой сюжет: девочка влюбилась в мальчика, а он бы оказался генетически де-вочкой, и оба они, узнав о последнем, понимают, что не могут быть вместе, что возможна только дружба, вот и всё, на что они могут претендовать в отношениях. И безрадостный финал - они расстаются, и ничего….

- Так есть уже такой фильм, - сказал я, не стерпев столь откро-венного разговора.

- Да??? - профессор искренне удивился. - Но это даже ещё луч-ше, - продолжил он задумчиво и прильнул к чашке с кофе.

Я уже собирался уйти, как вдруг профессор остановил меня уже в дверях.

- Есть ещё одна штука у любови у этой, - он неловко коснулся моего плеча и стал переминаться с ноги на ногу. - Я о ней сооб-разил лет пять назад, когда ещё не был отцом и, честно говоря, не особо пытался им стать.

Я раздражённо закивал, сетуя на себя за то, что не успел во-время скрыться от нудных и неоднозначных его речей. Но про-фессор и не думал меня отпускать, мысль кипела в нём, как вода в чайнике, глаза его заискрились, и он громко, почти что с угрозой продолжил:

- Да-да, не хотел становиться отцом, потому что видел я во-круг себя примеры «неудачного материнства». Работала у нас тогда жалкая такая девчушка-лаборантка простая как персико-

190

вое семечко - все её оценочные суждения были столь неуклюжи и грубы, что я и секунды не мог находиться с ней в одной ком-нате, когда она заводила с кем-нибудь из членов кафедры свой никчёмный разговорчик. Прости, что я так ехидничаю по поводу представительницы слабого пола, но это лишь в пользу того, что я говорил тебе пять минут назад. Так вот она месяцев через пять после своего устройства на кафедру забеременела. И как смешно это было. Возомнив себя, смею предположить, пресвятой девой Марией, она стала всячески использовать своё положение, чтобы сгримасничать какое-нибудь загадочное такое лицо, а то и вовсе мудрое выражение.

- Ну зачем вы всё это говорите, Сергей Иванович? - не вытер-пел я, - У меня к беременным женщинам всегда было особое от-ношение. И…

- Ну послушай, как ты не понимаешь. Мне нет до её беремен-ности никакого дела. Но важно, как это всё влияло на меня. Это вы-нуждало меня избегать всяческих разговоров об отцовстве. Я не хотел быть вот такой вот лаборанткой… Это же… Мерзко! Рождение ребёнка не всегда имеет отношение к личности человека, иногда это великое чудо лишь наподобие рентгена просвечивает нашу неуклюжесть, несовершенство наше. Стыдно прикрываться бере-менностью или чем-то подобным, когда ничего нет за душой.

-Я не могу… я не принимаю… Оставьте людям самим решать… - выговорил я, запинаясь.

- Да кто же против?! - профессор недоумённо взглянул на меня. - Я только за, да и был бы я против, разве смог в этом что-то изме-нить. Как ты думаешь? Кхе, кхе. Выбор есть всегда. Но не об этом сейчас. А дело в том, что некоторое время спустя мне открылось очень важное: есть разные уровни любви, и очень многое зависит от самого человека. Чем сложнее его духовная организация, тем сложнее и, если хочешь, выше его любовь. Я представил вдруг, что у меня могут быть дети, и это не будет реализацией банального животного инстинкта. Нет! Так как я сам прошёл длинный путь, совершенствуя себя, я развивался, и если быть честным до конца, то чем я хуже лаборантки, не умеющей никогда, сколько бы она не пыжилась, оценить радость обретения нового человека. Если выс-шие силы способны одарить её счастьем рождения дитя, то почему и мне не попытаться обрести его… Это не гордость, нет. Напротив. Честный взгляд. Честный, и в первую очередь перед самим собой. Это ощущение пути, ощущение трудности. Может, и тебе стоит от-пустить свою «грязную любовь»? - он щедро улыбнулся.

191

- Сумеете вы загнать в ступор… - я действительно потерял спо-собность трезво оценить сказанное. - Но я, пожалуй, пойду, - едва не взмолился я, увеличивая расстояние между собой и профессо-ром, который наконец отпустил меня, но очень громко крикнул мне вслед: «Извини, если был резок в своих мыслях. Знаешь, это были только мысли! Но, если хочешь знать, во влюблённых лю-дей надо верить. И эта вера - истинный признак человечности для меня».

Разговор с профессором буквально вывернул меня наизнанку. Я злился на него, но меня не могла успокоить банальная злость. Мне стало понятно вдруг всё: встреча с профессором столкнула меня с самим собой, словно бы я увидел в толпе прохожих вто-рого Лёху Прошкина и подошёл бы с ним поболтать. Стало мне понятно также и то, почему много лет назад я злился на тётю Владу: я был раздражён её естественным состоянием постоян-ной влюблённости, которого был лишён. Она была для меня тем раздражающим фактором, каким была лаборантка для профессо-ра. Я осознал, что создан из другого материала, меня не убедить одним лишь фактом любви, мне надо обязательно докопаться, измучить себя и других и, в конечном счёте, вернуться к началу пути. И всё же как интересно получается: вот живут люди - один добрый и увлекающийся мудрец - Сергей Иванович Ритке, другая - таинственная и неунывающая посланница древнегреческих бо-гов любви - тётя Влада, и даже эта Лиза - не испытавшая прелестей светлых чувств, но вызывающая жалость у таких людей, как я, а, в сущности, все мы жуём дешёвую фруктовую жвачку и спорим о том, как она называется, а лето жизни нашей проходит мимо нас, и не остановить его ни любовью, ни её отсутствием. Вот я даже подумал: а может, тётя Влада и профессор созданы друг для друга, ведь они одного возраста, разве только ищут любовь по-разному. И тут меня как молнией сразило: за фонтаном, рядом с которым я стоял, чтобы укрыться от жары, мелькнула знакомая фигура. Вот так да… «Да это же Салли», - вырвалось из моей груди вместе с об-жигающим июльским воздухом. Но Салли исчезла так же быстро, как и появилась: она пробежала мимо меня, запрыгнула в трам-вай, даже не заметив, как одинокий и печальный молодой человек двадцати девяти лет взирал на неё, не скрывая своего юношеского восторга. Что тогда на меня нахлынуло, я и сам не знаю, только в тот самый момент быстро вытащил блокнот и записал следую-щие строки:

192

Случайно Вас я увидал,Меня ж Вы вовсе не узнали,Метафизический скандалМне подарил глоток печали.Взглянув на Вас, узрел себя.Такая точная картина,Я изменился б, да нельзя,И не при чём здесь злая мина.Ведь перемена не в лице,А в той сверхтонкой тайной связи,Старуха в беленьком чепцеОткрыла штору чудной вязи.И в чёрном бархате огня,Что догорает пред рассветом,Ищу по-прежнему тебя,Чтоб вновь назвать все это бредом.

Что ещё добавить к этим строчкам? Ах, да! Через месяц я влю-бился снова. Что я испытываю? Ощущения самые замечательные. Такое случается только на пороге новой жизни, да и то не всегда.

И снова выпадет ПЕРВАЯ РОСА!

В память об Андрее Безденежных, организаторе конкурса мо-лодых литераторов Ульяновской области «ПЕРВАЯ РОСА», создан сайт, где каждый желающий может разместить в Интернете свои творения: поэзию, прозу, публицистику, критику, статьи, а также репродукции к своим работам, фото и видеоматериалы. Публи-кация на сайте абсолютно бесплатна и не ущемляет авторских прав. Пусть наш интернет-клуб «ПЕРВАЯ РОСА» станет местом общения, местом дискуссий, местом знакомства всех добрых лю-дей, любящих литературу.

http://www.pervayarosa.come-mail - cashless@list.ruтелефон для справки +79378711355