JUDGMENT JOURNALBY POLITICAL OUTLOOK

ESSAYS &

TRANSLATIONS

KYIV — SAINT PETERSBURG

PUBLISHED WHEN APPROPRIATE

2016

JUDGMENT JOURNAL

MARCHVOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

No. 4

ОБЩЕСТВЕННАЯ РОЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Эссе представляет собой расширенную версию президентского послания, обращенного к 98-му ежегодному съезду Американской ассоциации политической науки, 28–31 августа 2002 года, Бостон

Роберт Д. Патнэм

Перевела Татьяна Землякова

Я счастлив сообщить, что состояние здоровья и Американской ассоциации политической науки (ААПН), и политической науки как дисциплины, превосходно. 

Программа съезда ААПН в 2002  г. обозначила многочисленные достижения в нашем понимании политики в различных областях: от религии, насилия и терроризма до влияния торговых центров на развитие деловых районов города. Журнал American Pоlitical Science Review, возглавляемый новым энергичным редактором Ли Сигельманом, силен как никогда. Под руководством Дженнифер Хохшильд мы основали новый восхитительный журнал, Perspectives on Politics, который призван стать подспорьем в установлении связей между различными исследовательскими направлениями внутри политической науки, а также между нашей дисциплиной и миром. У нас также появился совершенно новый исполнительный директор, Майкл Бринтнелл. 

Совет ААПН утвердил создание трех новых оперативных групп, призванных распространять научные данные, касающиеся основных вопросов общественной дискуссии. Мы наблюдаем разгар оживленного спора о методах и задачах политической науки, которые смогут усовершенствовать разделяемую всеми нами цель углубления нашего понимания политики. Мы также вовлечены в живой спор об управлении ассоциацией, который я рад завещать моим последователям. Вопреки некоторым, наверняка знакомым вам сетованиям об упадке членства в боулинг-лигах, членство в ААПН и посещаемость съезда 2002  г. приблизились к максимуму. Так что мы играем в боулинг вместе.

Несмотря на оптимистичное введение, я хотел бы обсудить здесь некоторые аспекты нашей профессиональной роли и наших обязанностей. Что за работу выполняет политическая наука? С одной стороны, это поиск знания ради него самого. Как и в отношении других интеллектуальных занятий, важной частью того, что приводит нас к определенной дисциплине, является чисто эстетическое удовольствие, связанное с ней: это может быть озарение, посещающее при прочтении затертого фрагмента Макиавелли,

R1

JUDGMENT JOURNAL

MARCH, 2016VOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

NO. 4

элегантное доказательство теоремы общественного выбора, обнаружение связи в совокупности собранных данных, тонкое понимание политики в другой культуре. Каждый из нас чувствовал восторг, посещающий его после удачного окончания трудного исследования. Как заключили Пикассо, Эйнштейн и Элвис при своем воображаемом знакомстве на званом ужине у Стива Мартина в «Проворном кролике», искусство и наука вместе разделяют фундаментальное почтение к элегантности. Всякое интеллектуальное поле развивается, хотя 1

бы частично, в соответствии с его собственными независимыми ритмами, защищенными от влияния утилитарных соображений, по мере того, как каждая новая (и с неизбежностью частичная) истина открывает неожиданные перспективы.

Однако здесь я хочу обратиться к обсуждению другого, более утилитарного ответа на вопрос о задачах политической науки. Я утверждаю, что важная и недооцененная часть нашей профессиональной ответственности состоит в обсуждении вместе с согражданами их политических проблем, понятых в самом широком смысле. Политическая наука должна больше участвовать в общественной жизни. 

Этот аспект наших профессиональных обязанностей — вклад в общественное понимание и в жизнеспособность демократии — является далеко не единственным для политической науки, но именно он был одним из важнейших, начиная с момента основания нашей дисциплины и профессии. И, думаю, за последние годы значимость этой цели в рамках профессии угасла. 

Всего один пример: Комитет стратегического планирования два года назад, помимо того, что предложил множество необходимых реформ ААПН, составил также набросок положения о миссии Ассоциации. В Комитет входили двенадцать различных выдающихся политических ученых, представляющих все части дисциплины. Вот список десятка важнейших целей профессиональной политической науки, составленный ими в духе Дэвида Леттермана: 2

1. способствовать научным исследованиям и коммуникации как внутренней, так и международной; 2. способствовать высококлассному преподаванию и образованию в том, что касается политики и

правительства; 3. способствовать профессиональному разнообразию и представлять это разнообразие; 4. расширять академические и внеакадемические возможности для членов Ассоциации; 5. укреплять профессиональную среду политических ученых; 6. представлять профессиональные интересы политических ученых; 7. защищать легитимность научного исследования политики и правительства; 8. признавать выдающиеся заслуги в дисциплине; 9. способствовать распространению строгих этических и интеллектуальных стандартов в

профессии;   

и, наконец, …

10. служить обществу, то есть распространять результаты исследований и готовить граждан к тому, чтобы быть эффективными гражданами и участниками политической жизни. 

Располагая наши профессиональные интересы (публикации, преподавание,  награды за научные достижения, трудоустройство и так далее) наверху списка, Комитет, думаю, прекрасно сознавал тот факт, что служение обществу (и общественному интересу) стало чем-то второстепенным по отношению к другим нашим профессиональным правам и обязанностям. 

Следует заметить, что в последние годы часто раздавались громкие голоса в защиту общественных обязанностей нашей профессии: об этом говорили Роджер Смит, Ларри

R2

Даймонд, Раймонд Сейдлман и многие другие. Однако, в последних обсуждениях наиболее 3

сильные защитники общественных обязанностей нашей профессии были одновременно и наиболее жесткими критиками наших научных устремлений. Они страстно настаивали на том, что бездумная погоня за точностью подорвала всякую актуальность нашей науки. 

И наоборот, наиболее ярые защитники нашей научной миссии отмалчивались по поводу наших общественных задач. Я не хочу сказать, что наши статистики, бихевиоралисты или формальные теоретики полностью игнорировали общественную повестку в собственной работе; они, скорее, никогда не утверждали, что внимание к этой повестке является частью наших профессиональных обязанностей. И, напротив, одни из наших наиболее талантливых и последовательных коллег выражали глубокий скептицизм в том, что вклад в общественное благо является приемлемым или желательным устремлением для политической науки. Как сказала одна из наших наиболее выдающихся коллег в ответ на вопрос о том, каковы практические следствия ее работы: «Я бы хотела сделать мир лучше. Думаю ли я, что могу это сделать? Ни в коем случае». 4

Позвольте мне привести пример того, как подобное отношение постепенно уменьшало наш вклад в общественную жизнь. Как хорошо известно, за последние четыре десятилетия все большее число наших сограждан сомневались в преданности американского правительства обществу и предпринимаемых им действиях. Поскольку правительство — это 5

наше дело, кто-то может решить, что подобная отстраненность  от общественной повестки могла бы способствовать тщательному обсуждению среди политических ученых того, как же стоит ответить на этот вызов. Но если вы так подумали, то вы ошиблись. 

Как профессионалы, мы отследили эту тенденцию, но отбросили ее, сочтя всего лишь любопытной. В первую очередь мы пояснили согражданам, что они просто ошиблись: число должностных преступлений на высоких постах  снизилось, а не возросло. Также мы уточнили, что поскольку доверие правительству, кажется, не коррелирует ни с одной из переменных, которые мы обычно исследуем, все это было простой статистической погрешностью. И даже когда мы признали, что за этим общественным беспокойством может крыться взвешенное суждение, мы отбросили саму идею о том, что у нас есть какая-то профессиональная возможность — не говоря уже о профессиональной обязанности — отреагировать на это суждение. Мы снисходительно поясняли, что любая реформа, предложенная кем-либо, кроме политических ученых, обречена на провал. И наиболее разрушительным был тот факт, что мы считали своей обязанностью указывать на безуспешность внедрения и одобрения любой подающей надежды реформы. Мы предупреждали о непредвиденных последствиях («Будет только хуже», — говорили мы). Наш совет согражданам, выражающим нарастающую обеспокоенность политикой и правительством: «Успокойтесь!». 

Как замечает Томас Манн в статье о реформе финансирования избирательных кампаний, мы «вообразили себя отрядом защитников интеллектуальной истины, вооруженные нашей подготовкой и исследовательской работой, мы отправляемся разрушать лицемерие общественных дебатов, обличать благовидные притязания и обманчивые предложения реформ». Мы стали профессией трех «нет»: нет проблемы, нет решения, нет реформы.  6

Я ни в коем случае не отрицаю, что быть «отрядом защитников интеллектуальной истины» действительно важно. Лицемерие должно быть обличено, и я искренне восхищаюсь работой тех наших выдающихся коллег, которые исполняют эту роль. Но у нас как профессии есть также другие обязанности. Если роль обличителя — это единственная, которую мы играем в делах, беспокоящих большинство наших сограждан, тогда мы ничем не отличаемся от какого-нибудь исследователя рака, который сообщает обеспокоенному пациенту, что ничего поделать уже нельзя. Этот ответ может быть клинически верным, но в

R3

некотором, более глубоком смысле, совершенно безответственным. Поиск лучших ответов — это и есть суть медицинского исследования; и хотя приведенная аналогия несовершенна, поиск лучших ответов должен стать важной частью профессии политического ученого. 

Короче говоря, я считаю, что внимание к проблемам наших сограждан — это не простое дополнение к профессии политического ученого, но обязанность, такая же фундаментальная, как и поиск научной истины. И в отличие от тех, кто прежде высказывался в пользу этой точки зрения, я не вижу никакого смысла в пренебрежении или даже высмеивании количественной и математической точности. 

Как с теоретической, так и с практической точки зрения, важно знать, являются ли демократические режимы более миролюбивыми, чем недемократические, но совершенно невозможно ответить на этот вопрос, не проводя расчетов. Важно знать, действительно ли (и если да, то каким образом) внимание конгресса ограничивает погрешности бюрократов, но совершенно невозможно проанализировать этот вопрос, не прибегая к аккуратной логике и систематическому сбору данных. Изменения социального и политического неравенства обладают важнейшей моральной и практической значимостью, а количественные методы — незаменимы в измерении неравенства. Также и строгий формальный анализ является неотъемлемым элементом в разработке институциональных рамок, предназначенных для разрешения этических конфликтов. 

Если вы в течение последних лет следили за этим дисциплинарным спором, вы могли вполне правомерно заключить, что политическим ученым следует выбрать между научной строгостью и общественным долгом. Обратите внимание на заголовок статьи Роджера Смита, которую я уже имел удовольствие процитировать: «Должны ли мы сделать политическую науку более научной, или более политичной?». Думаю, это «или» в вопросе предполагает ложную дихотомию. Защита актуальности не может быть оставлена критикам научной точности, так же как и защита точности не должна оставаться в монополии скептиков в отношении актуальности. 

Представление о том, что политическая наука может быть либо строго научной, либо общественно актуальной, но ни в коем случае ни первым и вторым одновременно, аналогична (если и вовсе не идентична) ошибке, которую Дональд Э. Стоукс исследовал в своей книге «Квадрант Пастера», а именно тому ложному представлению, согласно которому исследование должно быть либо «базовым» (то есть связанным с фундаментальным пониманием), либо «прикладным» (то есть имеющим практическую ценность). Стоукс показал, что в действительности бóльшая часть исследований (включая биохимические исследования упомянутого французского ученого) направлены одновременно и на расширение фундаментального знания, и на решение практических задач. Исследования глобального потепления помогли продвинуться в базовом понимании атмосферной химии, а вклад Джона Мейнарда Кейнса в экономическую теорию был связан с попыткой решить проблемы Великой депрессии. Зачастую лучшие научные работы появляются в ответ на 7

наиболее насущные общественные проблемы.  Я не могу сказать точно, откуда взялось наше предубеждение в том, что точность и

актуальность противоположны, но так точно было не всегда. Основатели ААПН не видели никакого противоречия между двумя этими устремлениями. В самом деле, возникновение всех социальных наук в качестве самостоятельных дисциплин и профессий сто лет назад было неразрывно связано с желанием способствовать социальной и политической реформе, и, вместе с тем, развивать более строгое, эмпирически обоснованное, научное понимание социальных и политических проблем. 8

R4

Мы рискуем несколько отклониться от цели, но тем не менее остановимся здесь для более внимательного обсуждения слова «наука» в политической науке. Мое употребление одновременно широкое и конвенциональное: наукой я называю теоретически оформленные, эмпирически точные (воспроизводимые) обобщения, короче говоря, «воспроизводимое проверяемое знание». 

Утверждая, что научная точность и общественная актуальность взаимно дополняют друг друга, а также что обе они являются центральными в определении наших профессиональных обязанностей, я вторю Чарльзу Мерриаму и Чарльзу Бирду — двум моим наиболее выдающимся предшественникам на посту президентов ААПН (1923 и 1924 гг. соответственно). Наши основатели были в наивысшей степени обеспокоены примирением точности и актуальности. Так было вплоть до 1960-70 гг., когда, по утверждению Раймонда Сейдлмана, убеждения в противостоянии точности и актуальности стали доминирующими в профессии.   9

И вправду, как описала Дороти Росс, во всех социальных науках волны сциентизма и активизма сменяют друг друга в диалектическом движении. Более того, речь здесь идет о соотношении больше-меньше, а не о противостоянии одно-другое; особенно это касается такой удивительной и многообразной профессии, как наша, в которой даже в периоды всплесков активизма множество политических ученых работают над тем, что наши коллеги-физики называют «подсобной наукой» (bench science). И наоборот, даже в расцвет сциентизма, многие наши коллеги важнейшим образом учавствуют в общественной жизни. Тем не менее,  исторически более обоснованный анализ, который я мог бы предоставить, показал бы, думаю, что мы приближаемся к концу периода снижающегося значения активизма или его делегитимации нашими профессиональными нормами. Во всяком случае я надеюсь, что описанный период подходит к концу. В этом я разделяю устремления современных критиков, хотя я и не разделяю их нападки на наши научные побуждения. 

Какой же вклад мы должны совершить? Сейчас, как и прежде, политические ученые вносят свой вклад в общественную жизнь различными способами:

В первую очередь, мы влияем на публичную политику личной вовлеченностью. Такая вовлеченность может реализоваться через выборную должность (иллюстрацией чему служит карьера нашего коллеги-конгрессмена Дэвида Прайса) или через высокий пост в исполнительной ветви власти как местного (например, нашего коллеги Дуга Рая, ставшего городским управляющим Нью-Хейвена, штат Коннектикут), так и национального уровня (например, нашей коллеги Кондолизы Райс, помощницы государственного секретаря). Многие из нас, как я предполагаю, принимают активное участие в социальных движениях — местных, национальных и международных. Еще чаще мы выступаем в роли экспертов по самым разным вопросам: от разделения избирательных округов до реформы благосостояния и демократизации (хотя в этой области наши усилия сталкиваются с усилиями, которые предпринимают коллеги в других социальных науках, особенно экономисты). 

Во вторую очередь, мы занимаемся подготовкой студентов и аспирантов, которые принимают участие в общественной жизни Соединенных Штатов и за границей. В самом деле, основное влияние, которое мы лично оказываем на общественную жизнь, мы оказываем через деятельность наших студентов. И хотя это влияние иногда трудно проследить, многие учителя прекрасно знают, что наиболее важным вознаграждением за наш труд являются достижения тех, кого мы учили. 

В третью очередь, мы проводим исследования, соответствующие общественной повестке (в последние годы это была наименее популярная форма вовлечения). В некоторых случаях результаты наших исследований могут быть немедленно применены в текущем обсуждении

R5

среди граждан; один из последних примеров в этой сфере — финансирование избирательных кампаний, как показал Томас Манн; но другие наши коллеги проделали не меньшую работу в таких разнообразных сферах, как здравоохранение, военная политика и защита прав человека. Этот вид вовлечения не должен быть сведен только лишь к «анализу политики». Например, пока Америка борется с рисками (или уже фактами) войны на Ближнем Востоке или в Южной Азии, политические ученые, знакомые с историей и политикой региона, способные обеспечить аккуратное, проницательное насыщенное описание, могут сделать решающий вклад в осмысленное общественное обсуждение совершенно независимо от того, какие именно практические рекомендации они предложат. 

Однако наиболее значимый вклад в общественную жизнь, который могут совершить политические ученые, состоит не в том, чтобы отвечать на поставленные вопросы, но в том, чтобы задавать новые. Наша задача — в том, чтобы обращать внимание на забытые ценности, определять значимые, но недооцененные факторы, которые влияют на эти ценности, и выявлять скрытую логику, объединяющую эти факты и ценности. Как отметила Кэрол Вайсс:

Социальные науки … привносят новые перспективы в область политики, новое понимание причины и следствия; они бросают вызов принятым на веру суждениям и обращают внимание на те, что даже не рассматривались прежде. Они просвещают ... Хотя хорошие данные полезны и убедительны, не менее важным является взгляд [социальных наук] на деятелей, процессы и события. Участники политического процесса могут выиграть и от понимания сил и течений, приводящих в движение определенные процессы, и от знания структур значений, которые [социальные ученые] выводят в своих теориях и исследованиях.   10

Поскольку наша дисциплина, более чем любая другая среди социальных наук, склонна уделять должное внимание разумному и ясному обсуждению нормативных вопросов, мы имеем необычайный потенциал для формирования повестки, которая с неизбежностью находится в границах соотношения факта и ценности. Чтобы производить общественно-вовлеченную политическую науку, мы должны быть разрушителями границ в этом смысле. Наши ценности в значительной степени определяют, что мы изучаем, какие рекомендации даем; в указанном смысле наша работа, вне всяких сомнений, ценностно обусловлена. С другой стороны, открытие фактов может (и должно) подчиняться объективным правилам. В этом смысле я согласен с веберовским взглядом, который был столь удачно сформулирован в недавнем эссе Стива Хёниша: «Для Вебера наука и политика не являются взаимоисключающими — они, скорее, взаимно включают друг друга». 11

Чтобы способствовать развитию того типа политической науки, который я защищаю, нам нужно предпринять серьезное усилие для совмещения внимательного отношения к фактам и внимательного отношения к ценностям, при этом удерживая во внимании отличие одних от других, как в исследованиях, которые мы публикуем, так и в курсах, которые преподаем. Я скептически отношусь к ценностно-нейтральной социальной науке, равно как и к свободной от фактов философской критике. Исследования фактов недостаточно для разрешения социальных проблем, но оно — необходимо. Те из нас, кто стремится ставить основные социальные вопросы, должны в равной мере уважительно относиться к требованиям как нормативной, так и эмпирической строгости. Для моих научно-ориентированных  коллег я повторяю (перефразируя, кажется, статистика Джона Торки): «Лучше приблизительный ответ на важный вопрос, чем точный ответ на тривиальный вопрос»; для моих менее научно-ориентированных коллег я говорю: «Чем точнее, тем лучше».

Ничто из сказанного ранее не подразумевает, что для общественно вовлеченной политической науки «все сойдет». Напротив, те из нас, кто работает на этом поприще, должны быть готовы к самой пристальной перепроверке. Профессионально рассуждая об

R6

общественных проблемах, мы должны быть субъективны в той же мере, что и при исполнении нашей обычной ученой роли. Если, например, я утверждаю, что американский общественный договор пришел в упадок и должен быть пересмотрен, будет совершенно легитимным уточнить, соответствуют ли факты моему утверждению и являются ли ценности, на которых основано мое утверждение, интеллектуально приемлемыми. То, что мы пишем для широкой общественности, должно являться (и является) честной и сильной научной критикой.

Попытка приблизиться к еще более вовлеченной политической науке потребует от нас дальнейшего пересечения границ. В первую очередь, внимание к проблемам, а не к методам, вынудит нас стремиться к более активному сотрудничеству, преодолевающему дисциплинарные границы — с экономикой, социологией, психологией, историей и другими исследовательскими областями. В междисциплинарном сотрудничестве у политической науки есть одно особое преимущество. Мы — проницаемая дисциплина и дисциплина-браконьер, беззастенчиво заимствующая методы и понятия из других областей. За последние два десятилетия ровно 20% президентов ААПН получили свои докторские звания в других дисциплинах: один психолог, один экономист, два социолога. Более того, эти коллеги (Филипп Конверс, Чарльз Линдблом, Сеймур Мартин Липсет и Теда Скочпол) были одними из наших наиболее выдающихся лидеров. Политическая наука является, пожалуй, самой космополитичной из всех социальных наук.

Более затруднительным будет пересечение границы между теорией и практикой, между уединенной башней и переполненной площадью. Вовлеченная политическая наука должна говорить с нашими согражданами, а не просто обращаться к ним. В большей степени, чем европейский интеллектуал, «овод» (выражаясь языком Роджера Смита), сторонящийся текущей политики и созерцающий своим философским, критическим взглядом разрыв между тем, что есть, и чему следовало бы быть, мой герой — это прогрессист из прошлого столетия, выходец из Среднего Запада, стремящийся заполучить научный опыт из опыта неакадемических реформ. Я не представляю более вовлеченного политического ученого ни мудрым советчиком, нашептывающим правду, ни отстраненным оводом. Это политический ученый, вовлеченный в настоящий диалог с согражданами, в котором он учится в той же мере, что и учит.

Я не питаю иллюзий по поводу отношений между учеными и практиками. За последние годы, работая по всей стране с активистскими группами, занятыми вопросами возрождения гражданского участия, я приобрел определенный практический опыт в этом диалоге. Я понял, что даже в тех случаях, когда наши исследования получают неожиданную огласку среди множества обыкновенных американцев, все равно остается значительный разрыв между нашим научным знанием и их практическими заботами. Заготовленные нами ответы с трудом согласуются с их неотложными вопросами,  и дело здесь вовсе не в том, чтобы просто перефразировать эти ответы. Когда управляющий школами в Сан-Диего спрашивает, как он может поспособствовать гражданскому вовлечению среди крайне неоднородной группы студентов, за которых он несет ответственность, нет никакого смысла цитировать Платона или М. Кента Дженнингса, насколько бы просвещенными оба эти мудреца ни были в вопросах политической социализации. 

И даже когда нам есть что сказать нашим согражданам, мы часто не способны сформулировать свое знание удобоваримым образом. Жаргон должен знать свое место, но наиболее полезным инструментом для вовлеченного политического ученого будет журналистское перо. Как профессия, мы часто пренебрегаем «популяризацией» и ужасаемся самой мысли о «продаже» наших идей, но если мы-таки хотим включиться в общественное обсуждение вместе с нашими согражданами, нам следует научиться говорить

R7

на простом английском. Как говорит Ларри Даймонд: «Политические ученые обязаны обращаться к широкой, вне-академической аудитории». И вновь я утверждаю, что это 12

далеко не так уж просто; необходимы значительные усилия, чтобы оформить свои профессиональные прозрения в понятную внешним наблюдателям форму. Тем не менее, такой навык будет нам полезен.

Мы должны быть сдержаны в том, что предлагаем общественности. Я не имею в виду, что мы — короли-философы, обладающие сакральным знанием; я говорю о том, что мы можем быть полезны для постановки проблем, разъяснения ценностей и предоставления фактов. Мне очень нравится метафора Чарльза Бирда: политическая наука, на самом деле, не решает общественные проблемы, но может пролить на них свет. И мы, в силу нашей профессии, обязаны делать это.

До сих пор я говорил языком теории, а не языком примеров. Политическая наука может привнести свое профессиональное понимание и определенную ясность во множество общественных  дискуссий. И в самом деле, подтверждения этому мы находим на съезде ААПН 2002 г.:

• роль религии в политике; подъем исламского фундаментализма и его последствия для мирового порядка;

• вызовы демократизации, исходящие от этнических конфликтов, которые явно не затухают с модернизацией;

• возрастающее значение богатства в американской политике, последствия этого для политического равенства, и вопрос о том, что может быть сделано в связи с этой проблемой;

• нормативные и исторические трудности примирения гражданских свобод и национальной безопасности.

Помимо этих примеров, я хотел бы кратко рассмотреть три специфичных случая, которые, как мне представляется, в полной мере заслуживают нашего профессионального внимания.

Во-первых, какова роль политической науки в упорядочивании противоречивого спора о  глобализации, а также, возможно, в помощи создания новых институтов для глобализированного мира? На данный момент Соединенные Штаты имеют исторически беспрецедентный уровень влияния в мире, подобный которому испытывали лишь Великая Британия и Рим в периоды своего расцвета. Как мы можем воспользоваться этим моментом? Политические ученые тем более должны принимать участие в споре. Тем не менее, я должен воздержаться от детального обсуждения этого случая, в первую очередь потому, что в разной степени это уже обсуждалось моими предшественниками Робертом Кеоханом и Робертом Джервисом. 

Во-вторых, какой должна быть роль политической науки в уточнении понимания вопросов социальной справедливости? Наиболее важный пример в этой области, полагаю, дает нам внезапный рост этнического разнообразия и социально-экономического неравенства в Соединенных Штатах (и некоторых других развитых государствах). Современные исследования сходятся во мнении, что равенство, гомогенность и социальный  капитал сильно коррелируют  как во времени, так и в пространстве. Американское общество столкнулось с резким упадком всех трех факторов за последние несколько десятилетий.

Наиболее вероятный прогноз для  всех развитых обществ от Новой Зеландии до Финляндии гласит, что этническое разнообразие будет расти в последующие годы. Сам по себе, это, конечно, здоровый тренд. Однако социальная справедливость требует, чтобы мы остановили упадок равенства, в то время как социальное благополучие требует от нас

R8

остановить упадок социального капитала. Пожалуй, наиболее важная задача, которая стоит сейчас перед Америкой и большинством других развитых демократий, состоит в примирении требований разнообразия, равенства и сохранения сообществ. Это действительно большой вызов, требующий вклада многих дисциплин, теоретиков, эмпириков и практиков. Если мое утверждение верно, тогда политические ученые, как профессионалы, обязаны внести вклад в этот (важнейший) спор. 

В-третьих, какова роль политической науки в разрешении проблемы безучастности граждан? Пять лет назад шло оживленное обсуждение фактов. Существует ли вообще эта самая безучастность или нет? Как участник этого обсуждения я могу быть не совсем объективен, но я полагаю, что безучастие повсеместно проявилось как в академии, так и вне ее. Сейчас мы согласны в том, что: вовлечение в американскую политическую жизнь снизилось за прошедшие три десятилетия, это снижение в основном связано с молодежью, такое направление развития неблагоприятно как на индивидуальном, так и на коллективном уровне. Тот же тренд, понятый шире, наблюдается в других развитых демократиях, так что нам есть чему поучиться у них — попыткам справиться с проблемой; однако первейшая задача для американских политических ученых — совладать с проблемой здесь, у себя дома.   13

Если это так, нам следует работать одновременно как на институциональном, так и на индивидуальном уровне — мы должны способствовать политическим и социальным реформам, которые вовлекут большее количество граждан, и мы должны также думать о том, как привлечь гражданские способности и интересы молодежи. Не отрицая важности структурных факторов, я хочу сказать о другой стороне проблемы: гражданском образовании.

Забота о гражданской жизни и гражданском участии заложена в нашем профессиональном ДНК. Со своего основания сто лет назад, ААПН была глубоко вовлечена в проекты реформ гражданского образования. И хотя нам еще необходим более детальный 14

исторический анализ эволюции гражданского образования в Америке ХХ  в., можно утверждать, что в 1960-х гг. более двух третей студентов старшей школы выбирали хотя бы один курс (а чаще — два) по гражданскому образованию. В суматохе, окружавшей 15

Вьетнамскую войну, бóльшая часть из них была упразднена, а позднее заменена курсами по «американскому правительству», в значительной степени вдохновленными политической наукой.

Эти изменения в учебной программе сопровождались неуловимыми, но мощными сдвигами в фокусе и повестке гражданского образования. Вместо того, чтобы способствовать рассмотрению себя как политических акторов, способных к политическому участию, эта новая учебная программа, скорее, способствует распространению среди студентов образа какого-то циничного наблюдателя — речь идет не о том, что мы можем сделать в гражданской жизни, а о том, что делают другие, с нами или без нас; не о том, как мы можем повлиять на общественную жизнь, а о том, как на нее влияет кто-то другой. Гипотеза, согласно которой это смещение в программе гражданского образования от активного вовлечения к пассивному анализу может быть как-то связано с безучастностью последовавших поколений, явно нуждается в исследовании. Если это так, тогда в некоторой степени вывод Пого может быть применен к этой проблеме политической науки и гражданского вовлечения, последовавшего вслед за ней: мы встретили врага, и он — это мы. Но здесь не место предлагать проект по ревитализации американской учебной 16

программы гражданского образования. Тем не менее, если я прав, это еще одна тема 17

общественного беспокойства, к обсуждению которой мы, как профессионалы, обязаны присоединиться.

R9

Поскольку соотношение активизма и сциентизма в нашей профессии изменялось в течение последнего столетия, соответствующей метафорой для всего этого процесса, если не всего нашего интеллектуального развития вообще, будет не маятник, а спираль, которая никогда не возвращается в предыдущее положение. В середине прошлого столетия за формальным институциональным анализом последовала так называемая бихевиоральная революция, за которой последовал новый институционализм, сильно отличавшийся от старого институционализма и включивший многие достижения прошедших лет. Также я надеюсь, что когда мы возвратимся в фазу более активного вовлечения в общественную жизнь, мы сделаем это уже с учетом достижений недавней научной фазы. Я ищу более проблемно-ориентированную политическую науку, не ради замены недавней методологически-ориентированной, но в дополнение к ней, с учетом, а не отрицанием, ценных инструментов, которые мы разработали.

Более вовлеченная политическая наука, конечно, несет в себе определенные риски. Напряжение между оправданием и незаинтересованной экспертизой может подорвать нашу академическую репутацию. Конституция ААПН упреждает ассоциацию от вовлеченного участия в обсуждении общественных проблем, в то время как следующее предложение побуждает политических ученых включиться в обсуждение противоречивых вопросов общественной важности. Более того, поскольку сами эксперты практически всегда 18

различны, более вовлеченная дисциплина будет в большей степени подвержена спорам. Когда основатели нашей дисциплины в Прогрессивную эру занимали позицию, которая сейчас кажется наивной, они полагали, что наука даст «один правильный ответ» на все социальные и политические вопросы; но более диалогичная интерпретация нашей общественной роли, которую я защищаю, не предполагает такого упрощения.

Честно говоря, больший риск состоит не в том, что вклад политической науки в общественную жизнь окажется противоречивым, а в том, что он будет проигнорирован. Как отмечал приблизительно век назад мой предшественник Чарльз Бирд: «Если исследователь политики предлагает решение, которое удовлетворяет [какую-то могущественную группу], он, скорее всего, будет осужден как ученый; но если его предложение приходится не по вкусу, то, что уж сказать, ведь он всего лишь профессор» . Однако Бирд не считал 19

достаточным этот аргумент против вовлеченной политической науки — не считаю и я. Мы, как профессионалы, обязаны вступать в диалог с нашими согражданами по вопросам

американского доминирования, разнообразия и неравенства, гражданского участия и многих других проблем. Внутри профессии нам необходим оживленный диалог, в котором защитники критической, реформистской политической науки будут всерьез принимать работу наших сознательно научных коллег не только как активность чужого племени, занимающего ту же дисциплинарную территорию.  И также тем из нас, кому привычнее орудовать с расчетами и моделированием, стоит серьезнее отнестись к нашим общественным обязанностям. Ничто из этого не пройдет легко. Как говорил Макс Вебер, размышляя на ту же тему в настолько же затруднительный переломный период более восьми десятков лет назад: «Политика есть мощное медленное бурение твердых пластов» . В этом наше высшее 20

призвание.

Переведено по изданию: Putnam, Robert D. (2003). "APSA Presidential Address: The Public Role of Political Science", Perspectives on Politics, Vol. 1, No. 2 (Jun., 2003), pp. 249-255.

R10

Примечания (примечания автора приводятся без изменений)

Речь идет о пьесе Стива Мартина "Picasso at the Lapin Agile" — Прим. пер.1

Planning our future 2000.2

Smith 2002; Diamond 2002; Seidelman 1985.3

Профессор Джоанна Джова, Пенсильванский университет, во время публичного 4

обсуждения политической науки, 22 апреля 2002 г., цит. по: Rosof 2002. Нарастающая отчужденность общества не ограничивается одними лишь Соединенными 5

Штатами. См.: Pharr and Putnam 2000. Mann 2003: 72–3.6

Stokes 1997.7

См. Ross 1993.8

Seidelman 1985.9

Weiss 1993: 28, 37, цит. по: Wilson 2002. Вайсс говорит преимущественно о социологии, но 10

ее точка зрения может быть также успешно применена и к другим социальным наукам. Hoenisch б. г.11

Diamond 2002.12

Изложение моей позиции см. в: Putnam 2000. Также см. в: Pharr and Putnam 2000, 13

политическое участие снизилось во многих развитых демократиях за последние десятилетия, однако вопрос о том, общая ли у этих случаев этиология, все еще обсуждается.

См.: Schachter 1998 и Snyder 2001. Гражданская безучастность была основным научным 14

беспокойством для многих основателей ААПН. См.: Merriam and Gosnell 1924, Merriam 1931. Этот и следующий параграфы основываются преимущественно на Schwartz 2002, Niemi 15

and Smith 2001. Пого — антропоморфный опоссум, главный герой американского газетного комикса 16

"Pogo". Слова Пого "We have met the enemy and he is us", которые цитирует Роберт Д. Патнэм, являются пародией на высказывание американского коммондора Оливера Хазарда Перри "We have met the enemy, and they are ours". Впоследствии цитата стала одной из наиболее известных за всю историю комикса. — Прим. пер.

В ответ на подобный вызов в 2002  г. правительство Тони Блера в Великобритании 17

учредило новую национальную гражданскую учебную программу; теперь же разрабатываются систематические методы оценки ее эффективности.

«Ассоциация … не будет поддерживать политические партии и отдельных кандидатов. 18

Ассоциация также не будет поддерживать своих членов в вопросах публичной политики и занимать позицию по вопросам, не связанным прямо с ее непосредственными целями, сформулированными выше. Но, тем не менее, Ассоциация активно поддерживает в среди своих членов и на страницах своих журналов исследование значимых политических и социальных проблем современности, какими бы противоречивыми и ангажированными эти проблемы ни представлялись общественности». Constitution of the American Political Science Association, Art. II, §2.

Beard 1993: 126. Из лекции, произнесенной в Колумбийском университете 12 февраля 19

1908 г. Weber 1946: 128.20

R11

Designed by Tatyana Zemlyakova

JUDGMENT JOURNAL 2016