К комментарию одной читательской ремарки в повести Пушкина «Метель» // История русского читателя

Труды • Том 187

Министерство культуры Российской Федерации

Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

ИСТОРИЯ РУССКОГО ЧИТАТЕЛЯ

Сборник статей

Выпу с к 5

Санкт-Петербург

2010

УДК 02 ББК 78.303 И90

Сборник статей «История русского читателя» издается по решению Редакционно-издательского совета

Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств

Редакторы-составители: доктор исторических наук, профессор П. Н. Базанов, доктор филологических наук, профессор В. В. Головин

Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор А. В. Блюм, доктор исторических наук, профессор Е. В. Петров

И90 История русского читателя. Вып 5 : сборник статей / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств; ред.-сост. П. Н. База-нов, В. В. Головин. – СПб.: Изд-во СПбГУКИ, 2010. – 248 с. – (Труды СПбГУКИ. Т. 187).

ISBN 978-5-94708-128-2

Сборник посвящен различным аспектам изучения истории русского читателя как дореволюционного, так и современного. В него включены статьи о читателях рукописной книги, аналитические публикации о раз-личных читательских рефлексиях, а также работы о типологии читате-лей. Две статьи – это дань памяти известным отечественным ученым: И. Е. Баренбауму, основателю настоящих выпусков, и директору ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина Л. Л. Ракову. Издание будет интересно как книговедам, читателеведам, сотрудникам библиотек, студентам так и всем, интересующимся проблемами книги и читателя в прошлом и настоящем.

УДК 02 ББК 78.303

ISBN 978-5-94708-128-2 © Федеральное государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств», 2010

3

Содержание

П р е д и с л о в и е . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 5

Е. Е. Васильева О рукописных песенниках, их создателях и читателях (по записям и пометам в рукописях) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6

Т. Ф. Волкова Печорские крестьяне-старообрядцы – читатели старинных книг . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19

Е. В. Прокуратова Читательские записи в рукописных и старопечатных книгах коми крестьян-старообрядцев XVIII–XX веков . . . . . . . . . . . 43

Е. А. Сурков Топос «чтение» и текстовая реальность русской сентиментальной повести . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 56

В. В. Головин К комментарию одной читательской ремарки в повести Пушкина «Метель» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 70

И. О. Ермаченко «Чтение для солдат» периода русско-японской войны: специфика обращения к читателю . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 73

Е. Р. Пономарев Путеводитель по Парижу: советская рецепция парижского травелога 1920-х годов . . . . . . . . 101

П. Н. Базанов Типология читателей политических организаций русской эмиграции (1917–1988 гг.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110

М. Е. Бабичева Особенности читательского адреса в литературе второй волны русской эмиграции . . . . . . . . . . . . . . . . 124

И. А. Сергиенко «И вела я жизнь цивильную, как вдруг…»: история прочтения романа Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец» в России (1970–2000-е гг.) . . . . . . . . . . . . . . . . . 138

М. С. Морозова Отражение изменений социального портрета жителя Санкт-Петербурга в читательских и покупательских предпочтениях. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163

А. Ю. Самарин И. Е. Баренбаум − читателевед и историк русского читателя . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 167

П р и л о ж е н и е . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187

И. В. Саверкина К истории библиотеки А. Д. Меншикова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 188

И. В. Саверкина, В. А. Сомов Реестр книг А. Д. Меншикова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 197

М. С. Глинка Книга (Памяти директора Государственной публичной библиотеки Льва Львовича Ракова) . . . . . . . . . . . . . . . . 215

И. Е. Баренбаум Читатель: VI глава из книги «Основы книговедения» . . . . . . . . . . . 230

К р а т к и е с в е д е н и я о б а в т о р а х . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 247

5

Предисловие

В 1973 г. вышел первый выпуск сборника «История русского читате-ля». Его появление было закономерным итогом научно-исследовательской работы, проводившейся на кафедре общей библиографии и книговедения ЛГИК им. Н. К. Крупской (ныне кафедра библиографоведения и книгове-дения СПбГУКИ) во главе с профессором И. Е. Баренбаумом. Основной научной задачей такого сборника являлась разработка различных аспектов изучения читателей в дореволюционной России и в СССР. Поэтому пер-вый выпуск открывался историографической статьей И. Е. Баренбаума «История читателя как социологическая и книговедческая проблема»1. Уже выход первого сборника, в котором кроме преподавателей института культуры приняли участие сотрудники ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (ныне РНБ) вызвал множество отзывов в печати и рецензий. Всего было опубликовано четыре сборника под названием «История русского читате-ля»2 и один сборник «Советский читатель (1920–1980-е годы)»3, состав-ленный в середине 1980-х гг., вышел в свет только в 1992 г. К сожалению из-за социально-экономической обстановки начала 1990-х гг. выпуск сбор-ников был приостановлен, и только в настоящее время возобновляется.

Пятый выпуск сборника статей посвящен различным аспектам изуче-ния истории русского читателя как дореволюционного, так и современ-ного. В него включены статьи о читателях рукописной книги, аналитиче-ские публикации о различных читательских рефлексиях, а также работы о типологии читателей. Две статьи – это дань памяти известным отечест-венным ученым: И. Е. Баренбауму, основателю настоящих выпусков и директору Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина Л. Л. Ракову. Издание будет интересно как книговедам, читате-леведам, сотрудникам библиотек, студентам так и всем, интересующимся проблемами книги и читателя в прошлом и настоящем.

1 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая

проблема // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 5–19. 2 История русского читателя. Вып. 1 / науч. ред. И. Е. Баренбаум. Л.: ЛГИК,

1973. 193 с. (Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской; т. 25). История русского читателя. Вып. 2 / науч. ред. И. Е. Баренбаум. Л.: ЛГИК,

1976. 148 с. (Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской; т. 32). История русского читателя. Вып. 3 / науч. ред. И. Е. Баренбаум. Л.: ЛГИК,

1979. 160 с. (Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской; т. 42). История русского читателя. [Вып. 4] / науч. ред. И. Е. Баренбаум. Л.: ЛГИК,

1982. 164 с. (Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской; т. 70). 3 Советский читатель (1920–1980-е годы) / науч. ред. И. Е. Баренбаум. СПб.:

СПбГИК, 1992. 157 с. (Труды / СПбГИК; т. 133).

6

Е. Е. Васильева

О рукописных песенниках, их создателях и читателях (по записям и пометам в рукописях)

Рукописные песенники составляют особый род книжной культуры. В самой своей природе они соединяют два начала: письменное (тексты записаны) и устное (записаны для пения)4. На протяжении полутора ве-ков активной жизни (последняя треть XVII века – первая треть XIX) они не остаются неизменными ни по составу, ни по функции. Постепенно, надолго сохраняя некоторые тексты и постоянно включая вновь созда-ваемые, континуум рукописных песенников переживает несколько эпох, определяемых господствующими образами. В этом медлительном про-цессе возникают и сменяются модные влияния. Основные вехи состав-ляют камерная духовная лирика (начиная с псалмов Новоиерусалимской школы); панегирические канты-триумфы Петровской эпохи; пасторали-«пастушки»; любовная лирика в песенных формах. Самый крупный мас-штаб в их истории – перемена функции и образа от сосредоточения пока-янной дисциплины к лирическому дневнику или альбому.

Рукописные песенники образуют особое культурное пространство, в ко-тором обращаются поэтические шедевры и спонтанные отклики на тронув-шее сердце слова и напевы. Поэзия Сумарокова, Ломоносова, Тредиаковско-го живет в них без упоминания имен, причем тексты могут дополнятся и изменяться до неузнаваемости. Песенные образы, иногда неуследимые и безызвестные в начале своего существования, переживают долгий ряд пре-вращений – непредсказуемых, а порой и парадоксальных. Этот ряд не уме-щается только в книжках. Он простирается в устные песенные традиции, которые питали книжную песню, со временем входили в ее круг отдельными текстами. В другой плоскости происходит усвоение книжных песен локаль-ными «школами» песенного фольклора – книжные песни их насыщали, по-степенно растворяясь в иной стилистической среде. Наблюдая за жизнью текстов в рукописных песенниках, можно воочию и как будто под увеличи-тельным стеклом анализировать механизм устной традиции, которую сози-дают три фундаментальных принципа: непрерывность, изобретение и отбор.

4 Специфика рукописных песенников, история их изучения и проблематика

исследований слишком объемный предмет, неуместный для настоящей статьи. Отсылаем читателя к статье, специально посвященной книжной песне и содер-жащей необходимую библиографию. Васильева Е. Е., Лапин В. А. «Книжная пес-ня» XVII–XVIII вв. и фольклорные песенные традиции // Первый всероссийский конгресс фольклористов: сб. докл. М., 2006. Т. 2. С. 290–314.

7

Правомерно ли в таком случае выделить особую позицию и рассуж-дать о читателях рукописных песенников? Возможно ли разделить созда-телей, авторов, писцов, певцов – особенно в тех случаях, когда книжка или тетрадь заполнялись на протяжении долгого времени и еще дольше сохранялись? Это трудная задача и, возможно, не первоочередная в изу-чении источников, которым еще слишком мало задается вопросов. Но сама постановка проблемы и те наблюдения, по необходимости разроз-ненные и разнородные, которые мы можем сделать на данном этапе ис-следования, могут оказаться небесполезными. Во всяком случае, пометы и записи, сопровождающие песни в книжках, случайные реплики, поме-щенные на свободных местах, и некоторые другие следы личного отно-шения к уже сделанным записям дадут нам возможность ощутить реаль-ность жизни песенной культуры.

Мы должны ограничить предмет нашего интереса. Для данной статьи это в первую очередь песенники-альбомы, популярность которых про-стирается до первой трети XIX века (остроумец Чацкий в язвительной характеристике Молчалина упоминает «песенок чувствительных тет-радь» – это как раз наши песенники, выходящие из моды среди передо-вой молодежи). Среди десятков просмотренных рукописей далеко не ка-ждая содержит пометы или дополнительные записи, и все же их довольно для того, чтобы вывести несколько разрядов или групп.

1. Владельческие пометы. 2. Пометы, реплики «писцов»/авторов. 3. Реплики читателей. 4. Лирические реплики, различимые в самом корпусе текстов. Систематика эта условна, каждая запись индивидуальна, как и каж-

дый песенник5. Мы приведем их с комментариями. 1. Владельческие пометы фиксируются и изучаются в рукописях раз-

ного времени. В песенниках они бывают краткими, функциональными, как в деловых бумагах:

5 Объем, состав, история и связи текстов, замысел песенника, более или менее оп-

ределенно вырисовывающийся контекст, иногда явственно ощутимое личное присутст-вие его автора/владельца создают необходимые предпосылки для прочтения песенника как культурно-исторического феномена. Отношение к рукописи как единице смысла намечено в ряде кратких очерков о песенниках из Титовского собрания: Васильева Е. Е. Рукописные песенники в Титовском собрании // История и культура Ростовской земли. Материалы конференции. Ростов, 2006. С. 133–148. На таком же основании осуществ-лена публикация памятников Тит. 4272 (Музыкальный Петербург XVIII века. Кн. 5: Рукописный песенник с голосами, положенными на ноты. СПб.: Композитор, 2002. 311 с.) и Тит. 1304 (маленький сборник полностью опубликован в статье: Васильева Е. Е. Мастер одиночного распева // Русский север: аспекты уникального в этнокультурной истории и народной традиции. СПб., 2004. С. 71–125).

8

Сия книга глаголемая Псальмы от артильлерии подпорутчика Но-вицкаго 1733 году6 (Тит. 4487).

Сии псалмы Ивана Яковлича Серебреникова. Ярославскиой посадской И. С. (Q. XIV. 151).

Сия книга принадлежит Катерине Александровне Чебышевой (Тит. 2579). Эта запись троекратная: русская, французская, снова русская. Сия книга принадлежит кому нужно (Тит. 2720). Зачастую констатация права собственника дополняется повторами,

репликами, в которых видны свойства владельца: привычка к точности в ведении дел, стремление запечатлеть свою образованность, напоминание об обстоятельствах получения книги.

Сия книга принадлежит Ивану Старчикову купцу Ростовскому. Пе-реплетал Иван Старчиков Купец Ростовской в Городе Троицке 1789 года Коему сия книга принадлежит podlinno evo (Тит. 2518). Последние сло-ва – подлинно его – повторены многократно, как печать, транскрибирова-ны еще и греческими буквами.

Пометы отмечают событие в жизни книги: Сии псальмы новгород-ской семинарии ученика Афанасия Гаврилова проданы ему безденежно и безплатно для любови. И владеть ему, никому не продавать. А если про-даст ю то и с него деньги возьму. Леонтий Михайлов подарил и подписал своею рукою 1768 году (нрзб) дня. (Q. XIV. 128)7.

Череда записей на внутренних сторонах переплета Тит. 2117 запечат-лела отношения приятелей, принадлежащих причту двух ярославских сел, Бурмакино и Туношна (близ северо-восточных пределов Ростовского уезда). На передней крышке переплета самый торжественный текст: И я свидетелем в сем бысть не отрекуся, когда в богатые одежды облекуся, что сии псальмы точно Туношинского дьячка Ивана Петрова. И подаре-ны ему подлинно бурмакинским дьяконом Михайлом Ильиным и засвиде-тельствовал своеручно Федор Сереновской.

На задней крышке переплета вариант: Я свидетель есть и пребуду навсегда, что сии псалмы подарены дьячку туношинскому Ивану Петро-ву а подарены оные бурмакинским диаконом Михаилом Ильиным. Писал Стефан Иванов. Этой записи противостоит следующая: Сии псалмы села Бурмакина диакона Михаила Ильина подлинно неложно, праведно, нели-цемерно 18003-го (так!) года месяца февруария. Свидетельствовал дьяк Иван Петров своеручно. И рассудительное продолжение: Есть либо оные были точно подарены то не пременно должны находиться в селе Ту-ношме у вышеписанного дьячка.

6 Записи приводятся в пореформенном алфавите, по возможности с сохране-

нием оригинального написания, включая слитное или раздельное написание слов. 7 Опубликована в примечаниях к статье «Книжная песня…» (см. сн. 4). С. 314.

9

На некоторых листах есть и другие пометы: Секретарь села Бурмаки-на Воскресенской церкви дьячок Стефан Иванов (л. 48); Сия тетрать се-ла писцово церковника Василья Иванова Яблокова (л. 61 об.).

На л. 33. Idis cripsit frater Demetrius petrovitch dominus tunot ensty (латин-ская премудрость запечатлена еще пометой на предыдущем листе: Finis coronat opus). И далее комментарий: Ието Дмитрий брат писал (л. 39об.).

Рассыпанные по всему пространству книги, пометы дают представ-ление о том, как дорожили своим песенником, как гордились им братья Грехневы: Сия книга принадлежит Лальскому гражданину (нрзб) госпо-дину Грехневу; Сия книга лальскаго мещанина Михаила Грехнева. Подпи-сано своеручно (л. 1); Сия книга города Лальска… Михаила Грехнева Ивана Грехнева (скрепы по низу листов 1–7); Из книг Грехневых; Из книг братьев Грехневых. Как и в случае с рукописью Тит. 2117, за обилием помет стоит какая-то история из жизни книги – в них встречаются другие имена (Сия книга города Лальска Спасской церкви дьяка Феодора), есть и записи с подскобленным именем8.

2. Записи писцов, которые в богослужебных, монастырских рукописях и деловых бумагах если не обязательны, то ожидаемы, в наших песенниках от-сутствуют. Писанные для себя, они не обязаны равняться на идеальный образ, ответственность перед читающим не обременяет пишущего. Не удивительно, что редчайшая запись, которую можно отнести к этой группе, далека от сло-весного этикета. В песеннике, заполненном разными почерками, содержащем наряду с устойчиво бытующими псалмами, кантами и песнями панегириче-ские тексты, созданные по вполне конкретному частному поводу (приезд в Великий Устюг ярославского и вологодского наместника А. П. Мельгунова), оказался запечатленным такой обмен репликами:

– Худо ты пишошь, Ондрюха – Сам бутто бы хорошо пишот екерно

Сверху этого листа действительно скверным почерком вписаны ноты с подтекстованными словами, неправильно размещенные в 3-х строчной нотной системе. Этот кант (Цвети век вертоград священный) в нормаль-ном виде написан спустя несколько листов (Q. XIV. 134)9.

3. Непосредственность, вольность, балагурство в некоторых записях свидетельствует об отношении к песеннику-альбому. В то же время, и в

8 Все пометы описаны и приведены В. А. Лапиным в готовящимся к публикации

материалам сборника «Русская народная песня. Неизвестные страницы истории». 9 Описание этого песенника вместе с исследовательским очерком и публика-

цией в извлечениях готовится к изданию в сборнике «Русская народная песня. Неизвестные страницы истории».

10

не меньшей степени, – свидетельствует о дружеских отношениях людей, для которых эти книги и песни, в них записанные, были общими (не в смысле собственности, но как язык общения). В одном песеннике есть запись, напоминающая экспромт Пушкина и Дельвига, навестивших дру-га-поэта и не заставших его дома: Милостивый Государь пришол я невз-начай, они пили чай, как увидил дно в стакане, то сказал прости прощай. На следующем листе – вариант, следующая реплика-экспромт: Сидел я на диване, последний пунш я выпивал, как увидел дно в стакане, то сказал: Охохо какой прекрасной чай (Q. XIV. 151).

При чтении второй записи не может не возникнуть аллюзия – песня, которую П. И. Чайковский «вписал» в медленную часть квартета; о ней с сожалением упоминал в письме Н. Ф. фон Мекк – к такой прекрасной мелодии пошлые слова Сидел Ваня на диване, стакан чаю наливал. Текст живет до сих пор, записан и опубликован как «народный романс»10.

В упомянутом выше песеннике братьев Грехневых тоже есть шутли-вая запись. Сверху листа в нотной строчке можно разобрать набросок напева, а поверх нот мелко-мелко вписано Иван Камлин руку приложил и хромую ногу протянул. А пониже теснится еще одна строчка: Здравствуй и при сем верно и нелицемерно.

Уж вовсе озорные слова бывают вписаны на последнем листе, на ос-татке бумаги. Один такой текст несет в себе неожиданные рефлексы ис-торической памяти:

Ах смолоду хмелинушка не гуливала, Ах худому детинушка не давывала,

Ах дат ли не дат ли хорошенькому Как хорошему пригожему Василью Калмыку,

Ево брату Калистрату и Феодору попу, А Феодору попу и Борису Годуну.

А птичка полетайка Кондрашка Залупа, Ах и все наши ребята…

Окончание стиха не удалось прочитать11. Так же на последнем листе другого песенника, неразборчиво, слегка

затерто – еще более вольный текст: А голичок садился на скачок поехал в

10 Гилярова Н. Н. Народный романс: собр. старин. нар. романсов в сопостав-лении с лит. прототипами и вариантами город. распевов. М., 1998. С. 26, № 21. Записан в Брянской обл.

11 Опубликован в статье: Васильева Е. Е. XVIII век: историческое сознание, исторический факт, историческая песня // Локальные традиции в народной куль-туре Русского Севера: материалы междунар. науч. конф. Рябининские чтения–2003. Петрозаводск, 2003. С. 15.

11

кабачок, потягивает пиво да медок, и богату-то богатину в рот завора-чивает. У богатой же богатины, у растакой бляди матери много пива да меду, да мать ево так. Он и дочерью не сводничал, с женой спать не кладет. А дай ему дьявол два поля полыни, да два лебеды, да в дом ево беды. Стара-та шуба развалися… (Тит. 3536, окончание не разобрать)12.

Одну особенную категорию читателей песенников, пожалуй, легко вычленить, только рассказать о них нечего. Это критики. Песенники по-падали в их руки спустя долгое время после создания, непонятные, не-модные. Такие записи сухи, ворчливы, категоричны: Читал книгу Афана-сий Марков и в которой беспорятков больших и здурачеством – написа-но на поле, как комментарий к песенным текстам в одном из самых увле-кательных для фольклориста песенников (Тит. 4222)13.

Титул еще одной драгоценной книжки испещрен пометами и запися-ми, между которыми вписан приговор: Этой старине пора бы исчезнуть. Правда, были и другие читатели этой рукописи. Приговор зачеркнут, внизу листа – дарственная запись, соединяющая два имени читателей и почитателей «этой старины»: Андрею Александровичу Титову дарствует эту книжку священник Аристарх Израилев 15 мая 1882 года14.

О. Аристарх Израилев, исследователь и пропагандист колокольных звонов, издал ряд текстов свт. Димитрия Ростовского из этой рукописи. А. А. Титов, замечательный собиратель, историк, считал достойными внимания и изучения «старинные романсы». В 5-томном описании руко-писей из собрания Вахрамеева он опубликовал большую подборку книж-ных песен, главном образом, любовную лирику15.

4. Но все же – не только исследователи, сберегшие рукописные пе-сенники в XIX веке, и мы, почтительно раскрывающие их теперь, можем называться читателями. Мы находимся в другом измерении, входим в отдаленные времена и принадлежащие им тексты, для нас это памятники. Но читали же их и в самую пору создания!

12 Предыдущий текст явно песенной природы, этот же упорядочен рифмами

и грамматическим параллелизмом, подобно раешнику. В рукописи он написан сплошь (прозою), так и мы его помещаем.

13 Пометы и краткое описание сборника см. в упомянутой выше статье о ру-кописных песенниках из Титовского собрания (см. сн. 5).

14 Этому рукописному песеннику посвящена специальная работа: Васильева Е. Е. Трижды Ростовский песенник из собрания ОР РНБ // История и культура Ростовской земли. 2006. Ростов, 2007. С. 20 –48.

15 Титов А. А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие действитель-ному члену Императорского Российского Археологического общества И. А. Вах-рамееву: подроб. описание рукопис. песенников из собр. В. И. Лествицина поме-щено во 2-м выпуске (М., 1892), сборник текстов – в 3-м (Сергиев Посад, 1892).

12

Не только заметки на полях составляют диалог с книгой – продолже-ние, постепенное ее созидание тоже несет в себе черты диалога. Ответы, новые слова на известный голос (иногда с жанровой и стилистической «перекодировкой») можно счесть реакцией на прежде усвоенные тексты.

Цепочки родственных песен переплетаются в составе одной рукопи-си: на голос покаянной лирики Житье мое жалуются на свою жизнь бед-няк, подъячий, семинарист; Похоронам комара отвечает Смерть мухи; знаменитый навигацкий Буря море раздымает, превратившийся в пес-ню, порождает исповедальный монолог пьяницы:

Ах как очень тому трудно, Кто вино пьет неразсудно.

Поутру станет с похмелья, То кругом ходит вся келья, Головы поднять не вздюжит, Ноги и руки не служат и т. д. (Тит. 4172)16

Констатируя такие случаи, всякий раз приходится осторожно выби-рать глагольную форму и говорить не слишком определенно. Мы не мо-жем знать, когда проросло начальное зерно и совершилось превращение в иной текст: в этом ли песеннике, на этом листе, или мы имеем дело с прежде совершившимся, вошедшим в континуум книжной песни явлени-ем. Так же как не имеем основания утверждать, что песня записана рукой автора. Полагаясь на ощущение стиля и на степень «шлифованности» текста, не находя точно таких песен в других рукописях, мы можем толь-ко высказать предположение о близости данной записи ко времени сочи-нения. Как отчетливый «кадр», как остановленное мгновение в процессе становления лирики читается любовный текст, написанный вслед за ду-ховным под точно такой же партитурой17. Судьба двух текстов различна: исповедальный псалм устойчиво присутствует в рукописных песенниках XVIII века, записи же его «жанрового дубля» более не известны. Сопос-тавим эти тексты:

16 В комментариях к опубликованному памятнику (см. сн. 5) приведены де-

сятки таких связей. Сходные случаи указывает и Т. В. Ливанова, впервые опуб-ликовавшая рукописный песенник почти полностью. Из соображений безопасно-сти вперед были поставлены светские песни, а духовные псалмы и панегириче-ские канты с некоторыми купюрами помещены в конец. Сборник кантов XVIII века (в извлечениях) из рукописных фондов государственного исторического музея. Прил. к разд. 4 кн.: Ливанова Т. Русская музыкальная культура XVIII в. Т. 1. М.: Музгиз, 1952. 136 с.

17 Q. XIV. 134 л. Тексты вместе с партитурой готовятся к публикации (см. сн. 8).

13

Есть ли что так крепко, так силно в свете, Что б могло любви мя Божьей лишити?

Огнь не умучит, смерть не разлучит, Хлад и глад не страшный, всяк страх не ужасный –

Все ни во что же.

Зерно псалма – несколько стихов из послания ап. Павла Римлянам (8, ст. 35–39): Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?). Мощный посыл, сохраняющий интонацию ораторского обращения, искусно раз-мещен в строфе, составленной из двух пар виршей (вторая пара «дробит» каждый стих внутренней рифмой) и заключенной кратким, свободным от рифмы стихом.

Второй текст, в отличие от первого, не блещет мастерством и по мо-дальности несколько схож с театральным монологом.

Где моя доброта, где вся красота? Внутри сердца погасла любовь безмерна,

Что мне верным был, сердечно служил. Что мне добродетель, не яко злодетель

Завсегда творит. А горко, что в свете злыя возмогли Разлучность с душею вечно учинить. Прочь любовь тая, любовь сердечна,

Когда тя имети, тобою владети Не дал злый сей свет.

Ах, злые моя дни отняли мой свет, Я к тому не буду скуки той терпеть.

Пусть за тя умру, живот положу, Пусть любви я знаком, что будет знать всякой

В свете после нас.

Ответственность за организацию строфы и порядок версификации остается за напевом (то есть, за партитурой). Новые слова вложены в прежний «голос» не вполне удачно, зато благодаря этому оказывается доступным наблюдению эпизод рождения нового текста.

Интереснее всего лирические реплики, указывающие на пространст-во, исполненное внутреннего огня, в котором готово запылать поэтиче-ское песенное слово. В этом волшебном пространстве каждый читающий и поющий – герой песни, каждый поет о себе, каждая песня – собствен-ная речь, свободное высказывание. Как оно скажется, будет ли принято, сохранится ли, пустится ли сразу в рост и превращения – все со временем скажет традиция, то есть долгий ряд отсветов, возвращений, пересозда-

14

ний, который в какой-то неведомый миг приведет к зрелому песенному тексту.

Этот процесс совершается не менее таинственно, чем в творчестве «письменного» поэта, черновики которого можно разбирать, увидеть по-иски нужного слова, причудливые ассоциации, закрепленные рисунками и росчерками. В жизни анонимной звучащей поэзии важное обстоятель-ство – насыщенность быта любовными песнями, сочиняемыми заново, но все в том же модусе лирического монолога, чаще всего теми же излюб-ленными катренами (из двух 15-ти, 13-ти или 11-ти сложников, с меной клаузулы и следующей отсюда перекрестной рифмой). В безнотных ру-кописных песенниках они часто записываются строфами, свободно раз-мещенными на листе в шахматном порядке. Вот несколько начальных строф из такого песенника (Тит. 4419):

Разлучалася с любезным, Разлучалась как с душой. Уж не видеть очам слезным Ево вечно пред собой (л. 3–4 об.).

Красотою я твоею Полонен уже навек. Ах неможно, чтоб тобою Не прельстился б человек (л. 18 об.)

Взор прекрасные встречая, Жертвой вечно буду я. Сердце в плен тебе вручаю, Будь владычица моя (л. 65).

Мы не выписываем более сложных по структуре строф; ритмические обстоятельства, лексика, мотивы в них те же, эпитеты привычны, рифмы ожидаемы. Как видно по обозначениям листов, такие тексты пронизыва-ют всю книжку; между ними записан десяток масонских песен, несколь-ко духовных «псальм» (здесь эти группы так именно названы, и в каждой группе своя нумерация). И вот между ними появляется текст, следующий иной песенной тенденции, более непосредственно и многообразно соеди-ненной со стихией песни устной:

Выше светлаго месяца И затмила красное солнышко. Ах талан ли мой талан такой,

Или счастье мое бедное! Уж разрушил ты мой весь покой

И настала жизнь моя вредна.

15

На роду б мне так написано, Чтоб мне все дни горе мыкати

И вовсю жизнь счастья не видать, С молодых дней чтоб печаль узнать,

Век чтоб старой мне несносной быть. Ах вы дни, вы дни прошедшие,

Тяжело мне вас воспоминати, Вспомянувши слово молвити.

Или в людях людей не было, Полюбить ли было неково? По несчастью то случилося – Я в мила друга влюбилася. Мне казался он милей всего,

Вить поверила божбе ево. Ох ныне мой сердечный друг Покидает меня, бедную, Не стоит в правде, душа моя, Отъезжает в чужу сторону. Изволь смерть вечно глаза закрыть,

Нежли любя нелюбимой быть. КОНЕЦ

Любовь, разлука – в половине песен этого и других сборников речь о том же. Но важна не тема, интонация: здесь явственно слышна песенная основа, («предшествующий текст» или «голос»). Первые строчки как будто запнулись о начальный образ Талана, опубликованного в Собра-нии Львова-Прача18, и до, и после того известного, любимого; в частно-сти, служившего зачином исторических песен, то есть песенных повест-вований о судьбе известных героев19.

Песня начинается с полуслова, лишь вспоминая, не цитируя начало Высоко звезда восходила/Выше светлаго месяца. Это не следствие утра-ты части текста – он написан на обороте чистого листа. Видимо, утвер-дившись в знакомом ритме песни, писавший (писавшая?) позволил вы-плеснуться собственной теме. Слово конец лишь однажды помещено под песней во всей книжке, его можно отнести и к единице текста, и к сюже-ту, и к высказыванию.

18 Собрание народных русских песен с их голосами / положил на музыку

Иван Прач. 1-е изд. СПб, 1790 г. По изданию, объединившему весь подготовлен-ный корпус, № 9.

19 См. комментарий к № 39 (129) «Ах ты поле мое чистое» в кн.: Рукописный песенник с голосами, положенными на ноты. С. 202.

16

Еще одна песня, написанная тоже на обороте, тоже без номера между нумерованными текстами:

Скажи, вспомнишь обо мне, Живучи в разлуке, И во здешней стороне В прежестокой скуке. Без тебя все места Здешни ненавижу, Без тебя в сей стране Прежних дней не вижу. Как рассталась я с тобой,

Нигде нет покоя. Истерзалась тоской,

Тоскою презлою. О любовь, для чево Кровь во мне вспалила?

Воспалив, для чево С милым разлучила? Ты поди в те места, Где живу в напасти, Ты скажи, где тебя Зреть в суровой части.

Как похожа эта песня на приведенные выше катрены, и как вольно она поворачивает привычные мотивы, как свободна от ритмической инерции. Под нею тоже написано слово – имя АННА. Чье оно, подпись ли это автора, условное имя возлюбленной? Вопросы без ответа. Но если вернуться к теме и названию статьи, ответ-предположение находится. Листая и читая песенную книжку, мужскую по составу (кроме масонских песен упомянем еще эпикурейскую застольную Что мне нужды в свете сем, записанную на последних листах охотничью В островах охотник / Целый день порскает), кто-то вписал в нее несколько сугубо женских песен. Читатель, певец, владелец, автор, лирический герой – возможно, нет надобности выбирать что-то одно из этого перечисления. Такова природа песенников-альбомов, что все эти функции объединены в одном лице, умноженном на дружеский круг.

Паспортны

е данн

ые,

сопровождающие

фольклорно-этнограф

ически

е материалы

Титовского собрания

Шифр

География

Автор

записи

Инф

. Состав

материалов

Работа

над ним

внутри

собрания

Тит.

40

44

Варжской

вол

. Д

. Александрова,

Все

-хсвятского

прихода

Учительница

Александровского

училищ

а А

. Колокольцева

Не указан

причитания

свадебные

(по обря

-довы

м ситуациям)

; похоронны

е причитания

; «преж

ние проводки

»

Набело

переписа

-но

Демневского

училища,

Щениковской

волости


Одинцова

Не указан

свадебны

е причитания

(по

обря-

довы

м ситуациям)

; припевки

(6 величальных)

Марковское училищ

е Са-

винской волости

Не указан

Не указан

свадебны

е причиты

, похоронны

е

Караш

ское

училище


Анна

Свечникова

15 мая

Каршской

волости

с.

Пречистенское

Учитель

А

. Крестивны

й(?)


волости

уч-

ля Демневского

училища

учителя

причет

над

покойником;

набор

-ны

е прибаутки при беседах

(15)

; «И

з дальнего захолустья

» (песен

-ка

училищная)

: прибаутки

(16

–33

); «Впечатление

перваго

впе

-чатления

» (любовная

песенка

) П

. Яхонтова

Караш

ской

волости

Рос

-товского

уезда

учителя

6 свадебны

х песен


волости

, Демневского

училища.

учителя

Роспись приданаго

Шифр

География

Автор

записи

Инф

. Состав

материалов

Работа

над ним

внутри

собрания

2050

Д

. Микулкино

Анисья Федо-

ровна Серебря

-кова

4252

, т.

2

2050

С

. Пуж

бола

Прасковья

Его

-ровна Лом

акина

4044

Д

. Тормазово

Лазарцевско

-го

прихода

Марфа

Василь-

евна

Круглова

4044

С

. Павловское Борисов-

ской

волости

4254

т.

1

Красновская

школа

Учитель

дьякон

Александр

Камен

-ский

Свадебные обычаи,

причеты

сва

-дебные и похоронные

4252

т.

2

С. Гвоздево Приим

ковской

вол.

Свящ

. о.

Александр

Со-

колов

Крестьянка

с. Гвоздево Хри

-стина Васильев-

на Рогулина

Причеты

4252

т.

4

С. Л

азарцево

-Фом

ино,

Ивашевской

вол

. Ти

тов А

. А.

Опубл

. «П

ричи

-таний

Ростов

-ского

края

» Яр.

188

8

19

Т. Ф. Волкова

Печорские крестьяне-старообрядцы – читатели старинных книг

Для истории русского читателя особое значение имеют источники, позволяющие составить представление о читательских вкусах и оценках представителей самых демократических слоев читательской аудитории – русских крестьян-старообрядцев, затерявшихся на далеком и трудно дос-тупном Русском Севере, живших своей уединенной жизнью, в которой находилось место и для чтения «душеполезных» повестей, поучений, житий, исторических сочинений и апокрифов. Одним из таких северных районов, сохранивших большое количество старинных книг – рукопис-ных и старопечатных, является район низовой Печоры, который ученые считают «заповедником» книжной культуры20. Печорские крестьяне не только сохранили в своих семейных библиотеках большое количество старинных рукописей, представлявших собой зачастую настоящее собра-ние древнерусских сочинений разных жанров, но и переписывали полю-бившиеся им произведения, а иногда и весь понравившийся им сборник целиком. И он также попадал в круг чтения печорских крестьян – земля-ков переписчика. При этом они зачастую после прочтения книги оставля-ли на ней свою помету об этом событии. Эти записи очень разные и по объему и по содержанию, но все они – бесценное свидетельство интен-сивной духовной жизни усть-цилемцев, которая во многом формирова-лась и определялась старинной книгой21.

Вопрос о читателях старинной книжности из числа печорских кре-стьян-старообрядцев неразрывно связан с вопросом о круге чтения «устьцилёмов». В 50-е годы ХХ в., когда начал свою активную экспеди-ционную работу на Печоре В. И. Малышев, в селах Усть-Цилемского района еще сохранялся довольно значительный слой хранителей древне-

20 Открытие Нижней Печоры как уникального центра книжной культуры принад-

лежит Ленинградскому археографу В. И. Малышеву (см. его обобщающий труд: Ма-лышев В. И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI–XX вв. Сыктывкар, 1960; См. также вступ. ст. к кн.: Памятники письменности в хранилищах Коми АССР: рукоп. собр.: кат. Сыктывкарск. гос. ун-та. Сыктывкар, 1989. С. 10–31).

21 Предварительный список читателей древнерусской книги на Печоре и их классификацию см. в нашей первой публикации на данную тему: Волкова Т. Ф. Печорские крестьяне – читатели старинной книжности (по материалам записей на рукописных и старопечатных книгах) // Уральский сборник: История. Культура. Религия. Екатеринбург, 1998. Вып. 2. С. 42–51.

20

русской книжности22. Большинство из них были и активными читателями своих собраний, а если и расставались с теми или иными рукописями, то не от равнодушия к ним, а подчиняясь обаянию личности В. И. Малыше-ва, его археографическому напору или совершив выгодный для них об-мен. Но уже в те годы многие литературные сочинения Древней Руси, дошедшие в старинных рукописных сборниках, с трудом читались даже наиболее грамотными «устьцилёмами»: И. У. Поташов из д. Загривочной, А. О. Осташов из Замежной, С. Н. Антонов из Скитской отдавали пред-почтение старопечатным книгам23.

В 60–70-е гг. происходят существенные изменения в бытовании и распространении старинной книги в Усть-Цилемском крае, в составе ее хранителей. Постепенно уходят из жизни многие носители старой книж-ной культуры, владельцы значительных книжных собраний – В. И. Лаге-ев, Г. В. Вокуев, Е. И. Торопова и др.24 Их библиотеки рассеиваются по региону, частично оставаясь в руках наследников, частично вливаясь в новые собрания активных читателей кириллической книги. В эти годы значительно увеличивается число хранителей старинной книги, не вла-деющих навыками чтения кириллического текста. Некоторые из них не только не допускали к своим собраниям односельчан, но зачастую тща-тельно скрывали само наличие книг в своем доме, пряча их даже от род-ственников. Это приводило к тому, что значительная часть старинной усть-цилемской книжности выпадала из традиционного читательского круговорота. Именно эти книги по большей части перекочевали благода-ря работе археографов – последователей В. И. Малышева – в государст-венные хранилища Санкт-Петербурга и Сыктывкара25.

Экспедиционная работа на Печоре, проводившаяся в 80-е годы сык-тывкарскими археографами, позволила выявить те изменения, которые произошли в духовной жизни усть-цилемских старообрядцев к концу ХХ в., охарактеризовать, какое место занимает в ней сейчас рукописная и старопечатная книга. Опрос жителей Усть-Цилемского района (и в пер-

22 Малышев В. И. Отчет о командировке в село Усть-Цильму Коми АССР //

ТОДРЛ. М.; Л., 1949. Т. 7. С. 470. 23 См.: Малышев В. И. Пижемская рукописная старина (отчет о командировке

1955 г.) // ТОДРЛ. М.; Л., 1956. Т. 12. С. 470. 24 См.: Волкова Т. Ф. Отчет об археографической экспедиции в Усть-

Цилемский район Коми АССР // ТОДРЛ. Л., 1979. Т. 34. С. 375–376. 25 Характеристика читательского контингента и круга чтения «устьцилёмов»

в 60–80-е гг. впервые была дана мной в ст.: Волкова Т. Ф., Несанелис Д. А. Этно-конфессиональное самосознание и круг чтения современных старообрядцев Средней Печоры // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. Новосибирск, 1992. С. 191–196.

21

вую очередь потомков старинных «книжных» семей) показал, что круг чтения традиционной для старообрядцев старинной литературы к этому времени еще более сузился. Одним из важнейших факторов, обусловив-ших этот процесс, было нарушение сложившейся в дореволюционные годы практики обучения молодых «устьцилёмов» старославянскому язы-ку, кириллическому письму, пению по крюкам, опиравшейся на странст-вующих сезонных учителей26, а также старообрядческие обучающие цен-тры в Москве. Молодое поколение либо вообще не приобщалось к чте-нию родительских книг, либо получало от не особенно грамотных роди-телей лишь начатки навыков чтения кириллического текста; некоторые, наиболее любознательные, получали эти навыки «самоуком». Все это приводило к постепенному снижению общей культуры кириллического чтения и письма, а вслед за этим – к сужению репертуара литературных памятников, доступных новому поколению печорских читателей. Посте-пенно из круга чтения печорских старообрядцев уходят произведения, дошедшие на Печору лишь в составе старинных рукописных сборников, так как скорописный текст, а зачастую и полууставной, становится труд-нодоступен для них. Рукописные сборники в практике повседневного чтения и богослужения постепенно начинают вытесняться старообрядче-скими изданиями XVIII – нач. ХХ вв., а в последние десятилетия к ним добавляется печатная продукция московского, рижского и вильнюсского старообрядческих центров.

Однако, устойчивость сохраняющейся на Печоре религиозной тради-ции27 приводила к тому, что на смену уходившим из жизни духовным учителям приходили новые «грамотеи» – люди среднего возраста, в ко-торых глубокий интерес к старообрядческой книжной культуре соеди-нялся со стремлением следовать всем требованиям религиозной старооб-рядческой практики. Они становились наставниками, а их книжные соб-рания, в одних случаях формировавшиеся на базе наследственных биб-лиотек, в других – путем самостоятельной активной собирательской ра-боты, становились новыми «очагами» книжной культуры в регионе. В

26 Имена некоторых из них, например, некоего «Амельяна» с Пижмы, еще

сохранились в памяти усть-цилемских стариков, окруженные легендарными и вполне реалистическими деталями.

27 Стабильность этноконфессионального самосознания печорских старооб-рядцев поддерживается, как показал Д. А. Несанелис, благодаря целому ряду этнических, исторических и религиозных факторов (см. об этом: Волкова Т. Ф., Несанелис Д. А. Этноконфессиональное самосознание и круг чтения современных старообрядцев Средней Печоры… С. 191–193; см. также новейшую монографию сыктывкарского этнографа Т. А. Дроновой: Дронова Т. А. Русские староверы-беспоповцы Усть-Цильмы: конфессиональные традиции в обрядах жизненного цикла (конец XIX – XX вв.). Сыктывкар, 2002.

22

последние десятилетия ХХ века такими духовными учителями печорских старообрядцев стали пижемецы Степан Афиногенович Носов, последние годы проживавший в с. Бугаево на Печоре (ум. в 1981 г.)28 и Сидор Нило-вич Антонов из д. Скитской (ум. в 1985 г.)29, устьцилёмки Федосья Ефи-мовна Чупрова (ум. в 1990 г.)30, Агафья Евдокимовна Вокуева (ум. в 1995 г.), наставник из Карпушовки (одна из деревень усть-цилемского куста) Филат Васильевич Чупров; Татьяна Леонтьевна Мяндина и Улита Ива-новна Чупрова из Замежной, Фатей Семенович Носов из Нарьян-Мара31. Некоторые из них (С. А. Носов, Ф. С. Носов) своей книгописной деятель-ностью продолжили в 60–80-е гг. угасающую печорскую рукописную традицию. Переписанные ими небольшие сборники, включавшие, глав-ным образом, старообрядческие сочинения нравственно-этического со-держания, литургические тексты, а также собственные сочинения С. А. Носова, написанные в жанре видений, чудес, с использованием тра-диций древнерусской эсхатологии и агиографии, до сих пор рассеяны по небольшим книжным собраниям современных жителей Средней и Ниж-ней Печоры и активно читаются членами местной старообрядческой об-щины.

Составить полное представление о круге чтения современных старо-обрядцев Усть-Цилемского региона в настоящее время достаточно труд-но. Однако некоторая реконструкция его возможна на основании мате-риалов археографических экспедиций и читательских записей 60– 80-х гг., сделанных на рукописных и старопечатных книгах, попавших в поле зрения археографов. Анализ этого материала показывает, что из ру-кописной литературы активно используются до последнего времени, главным образом, тексты, необходимые для богослужения: Устав или выборки из него, сборники канонов, небольшие подборки, содержащие тексты погребальной службы, чина исповедания, скитского покаяния и т. п. Заметно активизировался в последние годы интерес к эсхатологиче-ским сочинениям, которые всегда занимали важное место в круге чтения

28 См.: Печорский старообрядческий писатель С. А. Носов: видения, письма,

записки / подгот. текста, вступ. ст. и примеч. М. В. Мелихова. М., 2005. (Памят-ники исторической мысли).

29 См. о нем: Волкова Т. Ф. Пижемский книжник Сидор Нилович Антонов // Уст-ные и письменные традиции в духовной культуре Севера. Сыктывкар, 1989. С. 22–31.

30 См. о ней: Волкова Т. Ф. К проблеме наставничества на Нижней Печоре (Федосья Ефимовна Чупрова) // Мир старообрядчества. Вып. 3: Книга. Традиция. Культура. М.; Бородулино, 1996. С. 161–172.

31 См. о них: Волкова Т. Ф. Современные хранители древнерусской книжности на Средней и Нижней Печоре (по материалам археографических экспедиций Сык-тывкарского университета 1977–1990 гг.) // Боровский краевед. Боровск, 1991. Вып. 3: Старообрядчество: история и культура: материалы и сообщ. С. 28–34.

23

старообрядцев. Чтение соответствующих «слов» из «Златоуста», «Паре-несиса» Ефрема Сирина, печатные издания которых в небольшом коли-честве имеются в распоряжении усть-цилемской старообрядческой об-щины, а также отдельных произведений, дошедших в рукописных сбор-никах, как правило, сопровождается размышлениями, связывающими содержащиеся в этих сочинениях апокалипсические видения и предска-зания с современной действительностью.

Не угасал в последние десятилетия и интерес печорцев к агиографи-ческой литературе. Сохранившиеся в регионе отдельные экземпляры пе-чатного Пролога хорошо известны всем читающим «устьцилёмам», бе-режно хранятся, мигрируют из дома в дом, всегда возвращаясь к их вла-дельцам. Интерес вызывают и некоторые севернорусские жития, сохра-нившиеся в рукописях (например, Житие Александра Свирского). Охот-но читаются Цветники – в районе имеются экземпляры как печатного издания Цветника, так и рукописные извлечения из него в составе не-больших поздних сборников. Активно читаются, как и в старину, духов-ные стихи. Традиция их живого исполнения не угасла, хотя число старо-обрядцев, владеющих мелодией и текстами, за последние десятилетия сильно сократилось. В 80-е гг. нам указывали на единственную исполни-тельницу, разбирающую крюковую нотацию, Улиту Ивановну Чупрову из Замежного на Пижме.

Такова история расцвета и угасания читательской культуры «устьци-лёмов», извлекаемая из содержания печорских рукописей и полевых дневников археографических экспедиций. Другим источником наших знаний о читателях старинной книги на Печоре являются записи на руко-писных и старопечатных книгах печорского бытования. В данной статье мы попытались представить некоторую классификацию читательских записей, выявленных нами в ходе создания специальной базы данных о маргиналиях на печорских книгах. Рассмотрим те из них, которые явля-ются в узком смысле «читательскими», то есть фиксируют в той или иной форме именно факт чтения данной книги автором записи, не при-влекая большой массив владельческих записей, лишь косвенно свиде-тельствующих о чтении их владельцами. Сознавая искусственный харак-тер подобного ограничения, мы хотели бы в данной публикации сосредо-точить внимание на тех случаях, когда внетекстовое пространство книги донесло до нас особый «читательский импульс», побудивший того или иного жителя печорской глубинки оставить заметку на память – для себя или последующих читателей книги – о своем общении с ней.

Записи эти тоже весьма разнообразны и по своему объему, и по сво-ему содержанию. Наиболее распространенный их тип – лаконичные по-меты, отмечающие лишь сам факт (иногда время и место) чтения данной

24

книги составителем записи: «Ету книгу читал крестьянин села Устьциль-мы Федор Филиппов Кисляков» (НБ СПбГУ, ОРК 5183 (Сав. 4)32); «Слу-чилось почитать Мишкиных деревни крестьянина Ефима Ивановича Чу-прова» (ИРЛИ УЦ н.33 183); «1935 года 7-го ноября читал сию книгу Ни-кифор П. Дуркин» (НБ СыктГУ, УЦ. п.34 15); «Сию книгу читал Проко-пий Чупров 1860-го май 3» (НБ СПбГУ ОРК 5742. Сав. 60) и т. п.

Иногда читатель книги указывает, кому она принадлежит (например: «Сия глаголемая и богодухъновенъная книга Житья святых отец принад-лежит крестьянину Игнатью Иванову Тиронову. Читал и потписал Васи-лей Степанов Палъкин. 1871 года, марта 20-го дня» – ИРЛИ УЦ н. 65) или кому передал книгу после чтения: «Кънига Авакума пъротопопа бы-ла кьнига Матьвеева, а она была дана почитать Алекъсею Мироновичу. Алекъсей Миронович бълагословил Кьлевону Марьтыновичу Ноеву (Но-сову – В. И. Малышев), 1864 года, месяца февыраля 20 дъня» (ИРЛИ, УЦ35 49).

Однако наряду с такими лишь фиксирующими факт чтения маргина-лиями на печорских книгах имеется достаточно много и более разверну-тых записей, позволяющих составить представление об обстоятельствах, характере и продолжительности чтения, отношении читателя к прочи-танной книге. Например, из записи на сборнике последней четверти XIX в. (ИРЛИ УЦ н. 322), содержащем выписки из Великого Зерцала, сатирический стих о табаке, «Газету из Ада», пророчество Кирилла Фи-лософа о последнем времени, мы узнаем, что «сию книжицу читывал гражданин деревни Степановской Ананий Фотиевич Бобрецов36 8-го ап-

32 Здесь и далее записи на старопечатных книгах из фонда Научной библио-

теки Санкт-Петербургского университета приводятся по публикации: Савельев А. А. Книги кириллической печати с берегов Печоры в собрании научной библио-теки Санкт-Петербургского университета // Исследования по истории книжной и традиционной народной культуры Севера. Сыктывкар,1997. С. 66–85; номер в скобках – порядковый номер книги в публикации А. А. Савельева.

33 Здесь и далее – Усть-Цилемское новое собрание ИРЛИ. 34 Здесь и далее – Усть-Цилемское собрание кириллических книг Научной

библиотеки Сыктывкарского университета. 35 Здесь и далее – Усть-Цилемское собрание ИРЛИ. 36 См. о нем: Книга для памяти записывания морскаго путишествия с 1893

года с 17 мая по 1899 год матроса-старообрядца с Печоры А. Ф. Бобрецова / под-гот. текста и ст. М. В. Мелихова // Уральский археографический альманах. Екате-ринбург, 2005. С. 393–449; Мелихов М. В. Тема службы царю и отечеству в днев-никах матроса-старообрядца с Печоры А. Ф. Бобрецова // Сельская Россия: про-шлое и настоящее (исторические судьбы северной деревни): материалы Всерос. науч.-практ. конференции (Республика Коми, с. Усть-Цильма, 10–13 июля 2006 г.). М.; Сыктывкар, 2006. С. 400–406.

25

реля 7433 (1925) лето», а его «слушали Аника и Диомид М. и домашни очинь похвально бысть».

Многие записи рассказывают о степени усердия читателя в работе с книгой (прочел ли он ее «от доски до доски», «всю до конца», или осилил лишь «до половины»): «Сию книгу читал крестьянин села Усть-Цильмы Павел Федорович Дуркин от доски до доски» (НБ СПбГУ ОРК 5741 (Сав. 62); «Гаврил Григорьев Носов прочитал чудотворения преподобных вси до конца в лето 7412-е (1904) месяца мая 23 день» (ИРЛИ, УЦ н. 6); «Сею книгу читала Чупрова Лукерья Васильевна до половины 1949 года авгу-ста 15-го» (НБ СыктГУ УЦ п. 29) и др.

Иногда печорские крестьяне отмечают и то, насколько регулярно они обращались к той или иной книге: читали ли ее «кажный день», возвра-щались ли к ней повторно: «Сию книжицу держал, читал кожной день Петр Васильевичь Чупров» (ИРЛИ, УЦ н. 94). О своем усердии в чтении «душеполезных книг» сообщают в записях на них не только взрослые, но и дети: «Сию книгу случилось почитать крестьянским детям Ивану и Ев-гению Яковлевичам братьям Носовым, сыновьям крестьянина Якова Прокопьева Носова в УстьЦильмы. Читали с начала и до конца. Месяца мая 2-го дня 1913 года, от сотворения мира 7121. И. Носов» (ИРЛИ, УЦ н. 3). Отмечается иногда и продолжительность пользования книгой. На-пример, крестьянин Осип Степанов записал на сборнике XVII-XVIII вв. (ИРЛИ, УЦ 12), содержащем разнообразные литературные тексты, что он держал эту рукопись с апреля по ноябрь (л. 210).

Особый интерес представляют записи, раскрывающие отношение «усть-цилёмов» к прочитанному, так как они позволяют заглянуть в мир литера-турных вкусов печорских крестьян. В записях подобного рода печорские крестьяне использовали и традиционные формулы, почерпнутые из старин-ных рукописей («вельми добра есть»), и более современные их эквиваленты («Книга хороша», «В книге есть хорошие слова»), а иногда находили для прочитанного произведения и вполне оригинальные, выразительные опреде-ления (например: «Повесть сия мглиста» – ИРЛИ, УЦ н. 13).

Иногда книга доставляла читателю настолько большую духовную ра-дость, что в своей записи он благодарил владельца книги за возможность ею насладиться: «Спасибо Григорью Чупрову за книшку и писал Гаврил» (ИРЛИ, УЦ н. 94); «Спасибо Григорей Чупров за книшку до пола и да неба. В книшки есть хорошы слова…» (там же)37.

37 Сборник, который вызвал столь горячий отклик в сердцах его читателей,

содержал апокрифическое Видение Макария египетского, Сказание об образе Христа в куполе новгородской Софии, поучение против лени, ряд слов: Иоанна Златоуста о гордыни, на Покров Богородицы, о печали света сего и др.

26

Отмечали печорские крестьяне, которым зачастую не хватало гра-мотности, чтобы осилить сложный рукописный текст, и трудности, воз-никавшие при чтении, наводившие их порой на грустные размышления о недостатке своего образования. Так, крестьянин Иван Анкудинович Ти-ронов 21 октября 1901 г. записал на сборнике XIX в., содержащем «Ис-поведь» Ивана Филиппова и Повесть о самосожжении на Пижме: «Чи-тал… да мало понимал, мало учен грамоту, надо учица току грамоту» (ИРЛИ, УЦ 73).

Записи печорских крестьян показывают, что они порой размышляли над жанром прочитанной книги, обращали внимание не только на ее со-держание, но и на оформление, отмечали особенности почерка, узнавали традиционные типы северного кириллического письма («Списано заоне-скаго писма» – ИРЛИ, УЦ 30, верх. кр-ка пер-та), оставляли кодикологи-ческие пометы, указывающие на объем книги, пропуски листов и т. п. Чтение книги вызывало иногда ассоциации с ранее прочитанным, и тогда появлялись «библиографические» пометы, отсылающие читателя к дру-гим сочинениям, соотносящимся с данным произведением по теме. Встречаются записи и в виде цитат из богослужебных текстов, различных книг Священного Писания, а также записи пословиц, поговорок, загадок (например: «Прилипляется печать к мяхкому воску, такождь и ученью ко младом детем»; «Стоит винограт зелен, да не сладок, млад ум, да не кре-пок» – ИРЛИ, УЦ 34, на верхней корке пер-та); «Стоит человек в воде по горло, пить просит, а напитися не может» – НБ СПбГУ ОРК 5185 (Сав. 14, л. 23 об.).

Таков основной круг читательских записей на усть-цилемских кни-гах. В полном объеме тексты их приведены в приложении к статье. Даль-нейшее изучение всех видов маргиналий на печорских рукописях и ки-риллических книгах, завершение нашей работы по созданию компьютер-ной базы данных о маргиналиях на печорских книгах, которая находится в стадии завершения, вероятно, позволит боле емко и точно представить читательскую культуру печорских крестьян.

27

Приложение

Читательские записи на книгах печорского бытования38

Алексей Миронович – см. Носов Клеон Мартынович (запись на ру-кописи ИРЛИ УЦ 49)

Антипин Александр Матвеевич «Читал сию книгу с разбойного корабля матрос Архангельской гу-

бернии Коневского (?) уезда мещанин Александр Матвеев Антипин» (Ча-стное собрание Ф. Е. Чупровой, Усть-Цильма; из полевых дневников ар-хеогр. экспедиции СыктГУ)

Антонов Марк Ефимович «Книгу читал 19004 (!) года Марк Ефимычь Антонов Ценаземъской

деревни» (ИРЛИ УЦ н. 1, л. 225 об.); «26 мая 1952 года Антон[ов] (Сидор Нилович? – Т. В.)» (там же, л. 225)

38 При составлении Приложения мы использовали следующие опубликован-

ные описания печорских рукописей и старопечатных книг: Малышев В. И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI–XX вв. С. 47–164; Малышев В. И. Усть- Цилемские рукописи XVII–XIX вв. исторического, литературного и бытового содержания // ТОДРЛ. М.; Л., 1961. Т. 17. C. 561–604; Памятники письменности в хранилищах Коми АССР. С. 136–212; Савельев А. А. Книги кириллической печати с берегов Печоры в собрании научной библиотеки Санкт-Петербургского универ-ситета. С. 68–85. Записи не вошедших в эти описания рукописей и кириллических книг были транслитерированы нами. Мы также заново проверили по первоисточ-никам тексты записей Усть-Цилемского собрания ИРЛИ, дополнив и уточнив описания, опубликованные ранее.

Приложение включает в основном читательские записи печорских крестьян, однако в ряде случаев мы приводим и записи жителей соседних регионов (откуда попадали на Печору рукописные и старопечатные книги), создающие своеобраз-ный контекст восприятия записей усть-цилемцев. В некоторых случаях помимо собственно читательских записей мы включили и записи автографы, если они читаются на листах одной и той же рукописи, что позволяет лучше охарактеризо-вать степень заинтересованности читателя в пометах на прочитанной книге. Включили мы и некоторые интересные владельческие записи, поясняющие про-исхождение рукописи, на которой оставлены читательские пометы.

Орфографию записей мы сохранили без исправлений, опустив лишь «ъ» в конце слов. Некоторые записи (особенно карандашные) со времени составления описания печорских сборников В. И. Малышевым стерлись, утраченные слова мы восстанавливаем по описаниям В. И. Малышева со ссылкой на него. Подавляю-щее большинство записей сделано гражданской скорописью, поэтому мы отмеча-ем только случаи употребления в тексте записей полуустава и записи, сделанные почерком, подражающим печатному шрифту. Мы также отмечаем все случаи, когда запись сделана карандашом или чернилами необычного цвета (записи, сде-ланные традиционными черными чернилами специально не оговариваются).

28

Анфимов Николай Никифорович «Сию книгу держал и читал кресьтьянин Николай Никифоров Анфи-

мов» (ИРЛИ УЦ 31, л. 169) Бажуков Андрей Михайлович «Андрей Михайловичь Бажуков прочитал сию книгу до конца»

(ИРЛИ УЦ н. 6, л. 173 об.) «Читал сию книгу Андрей Михайлович Бажукова хромого» (Частное

собрание Ф. Е. Чупровой, Усть-Цильма; из полевых дневников археогр. экспедиции СыктГУ)

«Андрей Михайлович Бажуков прочитал…» (ИРЛИ УЦ 67, л. 2, крас-ные чернила, продолжение записи стерлось)

«Андрей Михайлов Бажуков прочитал душе полезной книге» (ИРЛИ УЦ 59, 163 об., красные чернила, полуустав)

«Андрей Михайлов Бажуков прочитал вельми полезно сию книгу чи-лобитно 7394 (1886) (у В. И. Малышева ошибочно: 1888) году генваря 19 дня» (ИРЛИ УЦ 68, л. 177 об.)

Бобрецов Ананий Фотиевич «Сию богодухновенную книгу читал гр. дер. Степановск[ой] Ананий

Фотьевич Бобрецов въ лето 7435-тое (1927), месяца июля. Спаси, Госпо-ди, раба своего Авраама» (ИРЛИ УЦ н. 295, л. 296 об.)

«Сию книжицу читывал гражд[Анин] дер[евни] Степановской Ана-ний Фотиевичь Бобрецов 8-го апреля 7433 (1925) лето, слушали Аника и Диомид М. и домашни, очинь похвально бысть» (ИРЛИ УЦ н. 322, л. 63, карандаш)

«1906 года. Сию книгу читывал крестьянин Ананий Фотиев Бобре-цов, дер. Степановской» (ИРЛИ УЦ 31, л. 168, карандаш)

«Читал сию свитую книгу по старому числу 3 июня [19]48 года. А. Бобрецов» (ИРЛИ УЦ 43, л. 59 об.)

Бобрецов Андрей «Андрей Бобрецов 28 марта читал» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 11,

красный карандаш) Бобрецов Василий Калинич «Сию книгу читал крестьянин Васил[ий] Калиничь Бобрецов» (ИРЛИ

УЦ н. 295, л. 296 об.) «Читал Василий Бобрецов» (ИРЛИ УЦ н. 94, л. 187, карандаш) Бобрецов Фотий Семенович «Руковоствовался (!) кресътьянин Степановской деревни Фотий

Сем[енович] Бобрецов 1880 годда (!) 1 мая» (ИРЛИ УЦ 411, л. 2) «Фотий читывал 1861 года апреля 25 (цифирью)» (ИРЛИ УЦ 25, об-

клейка нижней кр-ки пер-та, полуустав) «1874 года 3 майя. Сию книгу читал крестьянин Степановской дерев-

ни Фотий Сем[енович] Бобрецов» (ИРЛИ УЦ 59, нижняя кр-ка пер-та, красные чернила)

29

«Читывал сей Апостол Степановой деревни Фотий Семенов Бобрецов в лето 7391 году, то есть от Адама, а по гражданьцкой летописи 1873 года 10 апреля» (НБ СПбГУ ОРК 5722 (Сав. 2), подкл. нижн. кр-ки пер-та)

Богданов Петр «1864-го года месяца марта 13 дня читал сию книгу Петр Богданов»

(ИРЛИ УЦ 32, л. 137) «Читал сию книгу Петр Богдано[в]» (ИРЛИ УЦ 372, л. 83 об.) Бозов Архип Васильевич «Сию книгу читывал крестьянин Архип Васильевичь Бозов 1853 го-

ду» (ИРЛИ УЦ н. 5, л. 79 об., подражание печатному шрифту) Брудастов Семен: «Соблаговолило[сь] прочи[та]ть сию книжицу Семену Брудастову»

(ИРЛИ УЦ 42, л. I, после записи – подпись) Брудастова Елизавета «Занималась чтением Елисавета Брудастова» (ИРЛИ УЦ 42, л. 146);

«Удостоилась прочесть сию книгу галицкая мещанка жена Елесавета Бру-дастова всю до конца» (там же, л. 147. Запись полустершаяся); «Занимала [для] чтения сию книгу Елизавета Брудастова» (там же, л. 147 об.)

Булыгин Алексей «Читал сию книгу крестьянин Алесяй Булыгин Устилемской волости

1841-го, 1842-го года генваря 19 дня» (ИРЛИ УЦ н. 92, л. 14 об.); «Читал сию книгу крестянин Алексяй Булыгин» (ИРЛИ УЦ н. 92, на внутр. стор. нижней кр-ки пер-та)

«Сии страсти Господьни читал казенный крестьянин Алексей Булы-гин 1859 года июля 15 ч. И подписал своеручно» (ИРЛИ УЦ 2, л. 159 об.); «1857 (?) года мая 23 дня выломал ногу, для памети и подписал Алексей Булыгин» (там же, л. 161 об.)

Вокуев Алексей «В ету книгу подписа[л] Алексей Вокуев и он от рода лет 13. Он сам

писал как пишу печатным и сам же под[писа]л скорописью 1878-го года мая 6 дня. Мое писмо поминанье, а к[то]… читат читатель [ч]итал, да кто ету книгу писал, того и поминал. Книга сны о последнем времени. Чита-тель читал, да в етой книги замечал» (ИРЛИ УЦ 81, л. 28 об.)

Вокуев Андрей Семенович «Сия книга писца для чтения крестьянина Андрея Семеновича Во-

куева, 1835» (ИРЛИ УЦ 50, л. 418); «Сия книга писца для чтения, а читал крестьянин (далее размашистая подпись) 1835» (там же, боле мелким почерком)

Вокуев Евграф Иванович: «Сию книгу читал Е[в]граф Иванов Вокуев. Он своею рукою подпи-

сал тут» (ИРЛИ УЦ н. 16, л. 92)

30

Вокуев Иван Михайлович «7401-е (1893) лето от создания мира прочитана бысть сия книга Но-

моканон Иван Михайлович Вокуев паче же в пользу души рещы желани-ем» (НБ СыктГУ УЦ р. 256, л. 179)

Гавриил «Спасибо Григорью Чупрову за книшку и писал Гаврил» (ИРЛИ УЦ

н. 94, л. 186 об.); «Спасибо Григорей Чупров за книшку до полу и да не-ба. В книшки есь хорошы слова. Книшка Григорья Чупрова. Руку прило-шил» (ИРЛИ УЦ н. 94, на внутренней стороне нижней кр-ки пер-та)

Галев Николай Павлович «1869 года Николай Павлов Галевъ… читал книгу хорошу» (ИРЛИ

УЦ н. 1, на внутр. стороне верх. кр-ки пер-та) Григорий «1910 года месяца марта 19 прочел я, Григорий. Гриша уехал 22 чис-

ла. Писал Ефим Иванович Овчинников» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, на ста-ром пер-те)

Димитрий Софронович «Димитрей Софронов сею книгу читал въсю с доски до доски. [Си]я

книга Парасковьи Софроновой». (ИРЛИ УЦ 52, на внутр. стороне верх-ней кр-ки пер-та)

Дуркин Алексей Игнатьевич «Сию книгу читывал Алексей Игнатьевичь Дуркин» (ИРЛИ УЦ 2, л. 1) «Сию книгу читывал Алексей Дуркин, руку приложил ей» (ИРЛИ УЦ

214, л. 534 об); «Сию книгу читывал Алексей Игнатевичь Дуркин. Ета кни-га дяди Вани Золотеревых (?)» (там же, л. 538 об.); «1878 года месяца мар-та 8 числа потписал Алексей Игнатьевичь Дуркин, руку приложил, ногу протянул» (там же); «Сию книгу читывал Алексей Дуркин руку приложил 1878 года» (там же, л. 539 об.); «1865 года июня 27 дня купил сию книгу у Ивана Мяньдина за 4 руб. сереб[ром]. Алексей» (там же, л. 539 об.)

Дуркин Артемий «Читал сию книгу Артемей Дуркин, для чтения хороша… (1 слово

неразб.)» (ИРЛИ УЦ н. 205, л. 57 об.) Дуркин Иван Федорович «Че(!) Читал ету книгу Иван Федоров Ду[р]кин» (ИРЛИ УЦ 52, об-

клейка верхней кр-ки пер-та) «Читал ету книгу Иван Федоров господин Дуркин» (ИРЛИ УЦ 2, л. 1,

запись сделана в верхней части листа вертикально вдоль сгиба блока, карандаш); «Читал сию книгу Иван Федоровичь Дуркин со страстью 12-го апреля 1908 г.» (там же, л. 2)

«Сию книгу читал Иван Федо[ров] Дуркин» (ИРЛИ УЦ 159, л. 1 об., каранд.)

«Сию книгу читал Иван Ф. Дуркин» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 33 об.)

31

Дуркин Михаил «Читал Дуркин Миха[ил]» (ИРЛИ УЦ 43, л. 74 об. под текстом, ка-

рандаш); «Читано Михаелом» (там же, л. 57, над киноварным заголовком, карандаш, подражание печатному)

Дуркин Никифор Прокопьевич «1935 года 7-го ноября читал сию книгу Никифор П. Дуркин» (НБ

СыктГУ УЦ п. 15, л. 225, каранд.) «Я кресник Алексею Игнатьевичу Никифор Прокопев Дуркин читал

сию книгу 1928 году» (ИРЛИ УЦ 214, л. 538 об., карандаш) Дуркин Павел Федорович «Читал сию книгу Павел Федоров Дуркин очень внимательно и по-

нимал» (ИРЛИ УЦ 2, л. 1, карандаш) «Сию книгу читал П. Дуркин» (ИРЛИ УЦ 59, нижняя кр-ка пер-та,

карандаш) «Сию книгу читал Павел Федорович Дуркин» (НБ СыктГУ УЦ р.

256, л. 179 об.); «Сию книгу читал 7 апреля 1874 Павел Федорович Дур-кин» (там же, л. 180 об., карандаш)

«Сию книгу читал крестьянин села Усть-Цильмы Павел Федорович Дуркин от доски до доски» (НБ СПбГУ ОРК 5741 (Сав. 62), л. 1 кн., 3-го сч.)

Дуркин Федор Иванович «Сию книгу читал крестьянин Федор Иванов Дуркин ми[сяца]

ди[кабря] 31 чи[сла]. Читал, умом росмыслялъ, толъком предлагал… (да-лее неразборчиво)» (ИРЛИ УЦ 66, 478 об.)

«Сию книжицу читал Устьцелемсково Запечорского ведомства Усть-целемского волосного правления… (неразборчиво, 1 слово) единоверче-ской церкви Федор Иванов Дуркин в 1877 году» (ИРЛИ УЦ 159, л. 2, ка-рандаш)

Дуркина Александра Ивановна «Сию книгу случилос почитать з доски до доски крестьянской девице

Александры Ивановной Дуркиной» (ИРЛИ УЦ н. 22, л. 340) Евтихей Матвеевич «1896 года список читал Евътифей сын Матъвеевичь, полъзовалъсе для

души (далее киноварью) горо моей души будет» (ИРЛИ УЦ 56, [л. 26] – ненумерованный лист, примыкающий к обложке, сейчас не склеен с ней)

Ермолин Андрей «Прочита[л] Андреа Ермолина майя 15 дня 1834» (ИРЛИ УЦ 2, л. 161

об.), «….года Андрей Ермолин майя…» (там же, л. 161) «Сию книгу читал крестьянин Усть-Целемской волости Андрей Ер-

молин 25 апреля 18[79]» (ИРЛИ УЦ 36, л. 2, запись дефектна из-за по-рванного правого края листа, дата приведена В. И. Малышевым)

Ермолин Григорий «Читал Григорий Ермо[лин]» (ИРЛИ УЦ 238, л. 3, по нижнему полю)

32

Ермолин Иван Карпович «Прочитал Иван Карповиць Ермолин» (ИРЛИ УЦ 250, л. 4 об.) Ермолин Игнатий Иванович «1894 года сентября 12-го дня сию книгу читал Игнатей Ивановичь

Ермолин» (ИРЛИ УЦ н. 3., л. 1, карандаш); «Сию книгу случилось почи-тать Иг[натию] Иванову Ермо[лину]» (там же, фиолетовые чернила); «Сию книгу случилос почитать Игнатью Иванову Ермолину 15 декабря 1900 года. Списавал слова на Рождество Христово» (там же, л. 196 об., фиолетовые чернила);

«Игнатей Ермолин» (ИРЛИ УЦ н. 211, л. 2, красный карандаш); «Иг-натей Иванов Ермолин руку приложил» (там же, л. 29, синий карандаш); «Сию книгу читал Игнатей Иванов Ермолин 7404 (1896) года декабря 4-го дня» (там же, л. 29 об., дата цифирью)

«Книга сия душеполезнаная (!). Читал Игнатий Иванович Ермолин» (ИРЛИ УЦ н. 297, л. 1, карандаш)

«1900 года, марта 5 дня случилось почитать Игнатею Ивановичу Ер-молину» (ИРЛИ УЦ н. 65, л. 144, карандаш)

«Сию книгу читал Игнатей И. Ермолин 1899 года» (ИРЛИ УЦ 59, л. 3, карандаш.)

«Сказание о ленивом очень хорошо слово. Читал Игнатей Иванов Ермолин» (ИРЛИ УЦ 120, л. 32 об.)

«Сию книгу [читал?] Игнатей Ермолин… 1899 года 7 апреля» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, на старом пер-те, карандаш)

Ермолин Т. «Читал Т. Ермолин» (ИРЛИ УЦ н. 5, л. 66 об., фиолетовый химиче-

ский карандаш) Ермолина Акулина Ивановна «Сию книгу читала Акулина Ивановна Ер[м]олина марта 16 дня 1904

года» (ИРЛИ УЦ н. 297, л. 280, карандаш) «Сию книгу случилось читать Акулине Ивановной Ермолиной 1904

года февраль 18 дне» (УЦ н. 209, л. 271 об.) Ермолина Елена Ивановна (дочь И. С. Мяндина) «Сию книгу читала и Елена Ивановна Ермолина, всу до конца»

(ИРЛИ УЦ н. 2, л. 167 об., карандащ) «7445 (1937) году случилос прочитать Елены Ивановной Ермолиной

всу до конца» (ИРЛИ УЦ н. 181, внутри верх. кр-ки пер-та, карандаш) «Елена Ивановна Ермолина читала…(?) году (1934 – В. И. Малышев)

апреля 26 (дата цифирью)» (ИРЛИ УЦ 67, обклейка верхней кр-ки пер-та, карандаш)

«Сию книгу случилось прочитать Елене Ивановне Ермолиной» (ИРЛИ УЦ 50, л. 417 об., карандаш)

33

Иван Михайлович «Сию кънижечку дъръжал Иван (?) Михайлович» (ИРЛИ УЦ 50, л. 1,

запись трудно читается) Истомин Пр., дьякон: «Читал сию книгу Д. К. церкви Пр. Ист[омин]» (ИРЛИ УЦ н. 68, л. 23

об., Фамилия написана в форме подписи; отчетливо читаются только три первые буквы); «Свидетельствую…(нрзб). Д. Истомин» (там же, л. 22 об., после рассуждения о воскресении Христа); «Свидетельствую Д. Пр. Ис-томин» (там же, л. 1 об.)

Кириллов Анисим [Дмитриевич]: «Сию книгу Евангелие прочел Анисим Кириллов до убрусу март

1981 г.» (НБ СыктГУ УЦ р. 63, внутри нижней кр-ки пер-та) Кирилов Иван Семенович «Сию книгу читал крестянинь Иван Кирилов Семенов 1862-го» (НБ

СПбГУ, ОРК 5731 (Сав. 15), подкл. нижн. кр-ки пер-та) Кисляков Василий «Книгу сею читалъ Усть-Цылемской волости крестьянин Василий

Кисляков 4 мая 1866 г.» (ИРЛИ УЦ н. 16, л. 91 об.) «Читал сию книгу Василеей Кисляковъ. Василей Кисляков руку при-

ложилъ своеручно» (ИРЛИ УЦ 36, обклейка верхней кр-ки пер-та); «Ва-силей Кисляковъ» (там же, полуустав)

Кисляков Леонид Иванович «Сию книгу прочитал 24 февраля 1901 году крестьянский сын Лео-

нид Иванович Кисляков, с. У[ст]ь-Цильма Печор. уезда Арх. губ.» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 34 об.)

Кисляков Федор Филиппович «Сию чытал книгу Федор Филипов Кисляков» (ИРЛИ УЦ н. 92, л. 11,

карандаш) «Ету книгу читал крестьянин села Устьцыльмы Федор Филиппов

Кисляков» (НБ СПбГУ, ОРК 5183 (Сав. 4), об. верхнего форзаца) Кисляков (?) Яков Иванович «Сии стихи читал Устелемской волости кресянин Яков Иванов

К[исляко]в (?) хорошо прогласие пел» (ИРЛИ УЦ н. 64, л. 1) Кислякова Парасковья Михайловна «Сию книгу прочитала Кислякова Парасковья Михайловъна» (ИРЛИ

УЦ н. 2, внутр. сторона нижней кр-ки пер-та, карандаш, подражание пе-чатному шрифту)

«Сию кънигу прочитала Кислякова Парасковья Михайловъна. Зело душеполезно» (ИРЛИ УЦ 67, л. 1, подражание печатному шрифту)

«Сию книгу прочитала Кислякова Парасья Михайловна… очень ду-шеполезна» (ИРЛИ УЦ 50, л. 417 об., карандаш, для передачи буквы «я» использован «юс малый»)

34

Кузнецов Петр «Сию книгу удостоилца читать Перемъской губернии города Чердыни

мещанин Петр Кузнецов 1845 го[да], 4-го октября» (ИРЛИ УЦ н. 64, л. 13 об.) Ларионов Иван Антипович «1856 года июня 24 Архангельской губерни Мезенскаго уезда Лепц-

кой волости Палащельскаго общества Койниской деревни Цылемс[кой] высельки крестиянин Иван Антипин Ларионов [от] доски [д]о доски про-читал оного дня – безценое сокровище (тире в записи. – Т. В.)» (ИРЛИ УЦ 32, л. 137 об.)

«Хозяину сей книги великия благодарность будет читателя. Иван Ла-рионов» (ИРЛИ УЦ 265, л. 40, по правому полю)

Лашуков Осип «Сию книгу читал Архангильски губерьни Мезенъского уезда Усть-

Цилемской волости крестьянин Осип Лашуков (Ляпунов – В. И. Малы-шев), своеручно подъписовал в 1861 года сентября 27-го месяца (?)» (ИРЛИ УЦ 193, л. 3 об., карандаш)

Лешуков Герасим «Соблаговолилось прочитать сию книжицу Герасиму Лешукову»

(ИРЛИ УЦ 42, л. I); «Брал сию книжицу Герасим Лешуков для чтения» (там же, л. 146 об.)

Лукин Данила Петрович «1901 года апреля 13 дня сию Цветник считал Даниило Петровичь

Лукин» (ИРЛИ УЦ 59, л. 163 об.) «8 дек[абря] 1901 прочитал сию книгу крестьянин села Важгорты

Данилко Петровичъ Лукин» (ИРЛИ УЦ 36, л. 236 об.) Ляпунов Иван Саввич «Сию книгу читал Мезенской округи Койнаской волости Вожгорской

деревни крестьянин Иван Савин сын Ляпунов. Пользовался и прочитал до конца всю славнаго и великоумнаго и храбраго царя Александра Ма-кедонскаго. Подписал своеручно» (ИРЛИ УЦ 193, л. 3)

Михеев Евстафий Матьвеевич «1908 года августа 6 дня читал сию книгу Евстафей Матьвеевич Ми-

хеев» (ИРЛИ УЦ 42, л. 143) Мяндин Василий Евграфович «Сию книгу читал устелемский крестиянин Василей Евграфов Мян-

дин, читал 1884 года 5 августа и 30 августа» (ИРЛИ УЦ 66, л. 470 об. На-чало записи написано вертикально вдоль левого поля)

Мяндин Василий Семенович «Сию книгу читал крестьянин села Усть-Цильмы Мяндин Василий

Семенович в марте месяце в 1961-го года» (НБ СПбГУ ОРК 5741 (Сав. 62), л. 395 об.)

35

Мяндин Григорий «Сия книга духновенная… (неразборчиво 1 слово.) читал сию кни-

гу…(неразборчиво) [Мяндин Григорий – В. И. Малышев]» (ИРЛИ УЦ 59, л. 2, карандаш)

Мяндин Иван [Степанович] «Читал сию книгу крестьянин Иван Мяндин 1840-го года» (ИРЛИ УЦ

6, л. 219 об. Внутри переплета рукописи были найдены листы с рисунка-ми И. С. Мяндина, что позволяет отождествить автора записи с этим из-вестным усть-цилемским писцом)

Мяндин Иван Васильевич «Сию книгу случилось посмотреть Ивану Васильеву Мяндину»

(ИРЛИ УЦ н. 3, 195 об.) Мяндин Иван Егорович «Сию книгу читал Иван Егорович Мяндин» (НБ СыктГУ УЦ р.

213, л. 1 об., карандаш) Мяндин Иван Никитич «1891 (?) года апреля 19 дня читал ети ст[р]асти крестьянин села

Устьцильма Иван Никитичь Мяндин» (ИРЛИ УЦ 2, л. 159 об.) Мяндин Ипат Степанович «Сию книгу читал крестьяни[н] деревни Замежной Ипат Степанов

Мяндин» (ИРЛИ УЦ н. 2, л. 2. карандаш) «Читал книгу Ипаиаи (!) Степанович Мяндин руку приложил» (РНБ

НСРК О. 100, л. III) Мяндин Николай Никитич «Сию книгу читал много раз крестьянин с. Усть-Цильмы Николай

Никитин Мяндин // в лето 19[1]7 (?) году (ИРЛИ УЦ н. 5, л. 108 об.–109, фиолетовый чернильный карандаш)

Нечаев Александр Васильевич Книгу читал Александр Вас[ильевич] Нечаев» (ИРЛИ УЦ 22, л. 245

нов. нумер., светло-синие чернила) Николай «Сию книгу читал запосный унтер… Николай… Господь во гробе

был 36 часов» (ИРЛИ УЦ 2, л. 159 об., карандаш) Носов Гавриил Григорьевич «Гаврил Григорьев Носов прочитал чудотворения преподобных вси

до конца. В лето 7412-е (1904) месяца мая 23 день» (ИРЛИ УЦ н. 6, л. 173 об., дата обозначена цифирью)

«Сию книгу читал крестьянский сын села Усть Цильма Печерскаго уезда Арх. губернии Гаврил Носов 19 марта» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 34 об.)

Носов Евгений Яковлевич «Сию книгу читал и списал крестьянин села Устьцыльмы Евгений

Яковлев Носов 20 лет от роду. Списал в 1919-м году от Рождества Хри-

36

стова. 1919 года марта 6 дня» (ИРЛИ УЦ 59, л. 163, красные чернила, полуустав); «Сию книгу читал и списал Евгений Яковлев Носов в 1919 году» (там же, л. 164, фиолктовые чернила)

Носов И. «Сию книгу читал гражданин И. Носов» (ИРЛИ УЦ 59, л. 163, фио-

летовые чернила) Носов Иван Григорьевич «1912 года марта 25 дня случилось почитать християнину села Усть-

цильмы. Иван Григорьев Носов» (ИРЛИ УЦ н. 3, л. 2 об., под текстом оглавления, карандаш); «1920 и 21. Иван Григорьевич Носов» (там же, л. 194 об.); «Читал Иван» (там же, на нижнем поле)

«Сию книгу читал Иаван Григорьевич Носов» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 34 об.).

Носов Иван Яковлевич «Сию книгу случилось прочитать И. Я. Носову» (ИРЛИ УЦ н. 3, л. 1

об.); «Сию книгу случилось почитать крестьянину села Устьцильмы. Иван Носов» (там же, л. 195 об.);

«Сию книгу глаголемую Цветник читал Иван Яковлевич Носов 1919 года» (ИРЛИ УЦ 59, л. 3, фиолетовые чернила, полуустав)

Носовы Иван и Евгений Яковлевичи «Сию книгу случилось почитать крестьянским детям Ивану и Евге-

нию Яковлевичам братьям Носовым, сыновьям крестьянина Якова Про-копьева Носова в Устьцильмы. Читали с начала и до конца. Месяца мая 2-го дня 1913 года, от сотворения мира 7121. И. Носов» (ИРЛИ УЦ н. 3, на внутренней стороне верх. кр-ки пер-та); «Сию книгу читали И. и Е. Я. Носовы» (там же)

Носов Клеон Мартынович «1845 (1847?) года сиу книгу глаголемую Обиходник держал Клео-

ник Мартынов Носов» (ИРЛИ УЦ н. 25, л. 331, карандаш) «Кънига Авакума пъротопопа была кьнига Матьвеева, а она была да-

на почитать Алекъсею Мироновичу. Алекъсей Миронович бълагословил Кьлевону Марьтыновичу Ноеву (Носову – В. И. Малышев), 1864 года, месяца февыраля 20 дъня» (ИРЛИ, УЦ39 49, л. 1 об., карандаш)

«1915 года месяца апреля 23 дня читал Клеон Мартынов Носов (?)» (НБ СПбГУ, ОРК 5646 (Сав. 53), л. 76)

Носов Матвей Ефимович «Сию книгу читал Матвей Носов» (НБ СыктГУ УЦ р. 211, форзац);

«Сию книгу читал Матвей Ефимов сын Носов 1876 года апреля 9 дня…» (там же); «Сию книгу читал устьцелемской волости крестьянин Матвей Носов» (там же, л. 137 об.)

39 Здесь и далее – Усть-Цилемское собрание ИРЛИ.

37

Овчинникова Агафья Родионовна «Сию книгу читала крестьянская жена Агафья Родионова Овчинни-

кова 1900 года 25 иуня» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 1 об., карандаш) Осип «1936 года читал Осип» (ИРЛИ УЦ 18, л. 165 об., карандаш) Осташов Василий «1869 года писал Павлов, а Васили (!) Осташовых читал книгу хоро-

шу» (ИРЛИ УЦ н. 1, на внутр. стороне верхней кр-ки пер-та, карандаш) «Сию книгу читал Василий Осташов. Поношение человеком сущим»

(НБ СыктГУ УЦ р. 211, на внутр. стороне верх. кр-ки пер-та) Палкин «1864 года читал крестьянин волости Степановския Палкин» (НБ

СПбГУ, ОРК 5183 (Сав. 4), об. нижнего форзаца) Палкин Василий Алексеевич «Сию книгу читал крестьянин Васили Алеексеев Палкин. Сию книгу

читать доброполезно. Господи, благослови» (ИРЛИ УЦ 59, л. 2 об., ка-рандаш)

Палкин Василий Степанович «Сия глаголемая и богодухъновенъная книга Житья святых отец при-

надлежит крестьянину Игнатью Иванову Тиронову. Читал и потписал Василей Степанов Палъкин. 1871 года, марта 20 дня» (ИРЛИ УЦ н. 65, л. 144 об., карандаш)

Попова Зинаида Николаевна «Сию книгу читала Попова Зинаида Николаевна 1982 год январь»

(НБ СыктГУ УЦ р. 63, внутри нижней кр-ки пер-та) Семенов Федот- см. Федот Семенов[ич] Соколов Петр Семенович «Читал оную книгу крестьянин Петр Семенов Соколов 1835 года»

(НБ СыктГУ УЦ р. 246, на внутр. стороне нижней кр-ки пер-та) Спиридонов Андрей «Сию книгу читал Андрей Спиридонов» (ИРЛИ УЦ 60, л. 52 об., ка-

рандаш) Степанов Осип «Осип Степанов книгу держа, месяца апреля взял, а держа до ноября»

(ИРЛИ УЦ 12, л. 210) Тиронов Андрей «Читал сию книгу Андрей Тиронов» (ИРЛИ УЦ 70, л. 164 об.; лист

сохранился фрагментарно, отделен от блока, запись сделана снизу вверх посередине листа, карандаш)

Тиронов Артемий Никитич «Сию книжицу чита[л] Артемей Никитич Тиронов» (ИРЛИ УЦ 67, л.

358 об., карандаш)

38

«Сию книгу читовал Артемей Никитич Тиронов 1874 го[да] ме[сяца] фе[враля] 2 числа» (ИРЛИ УЦ 66, л. 478)

«Случилось почита[ть] сию божест[венную] книгу Торжественик че-ловеку невеликому Артемъю Н. Тиранову» (ИРЛИ УЦ 151, л. 1, каран-даш); «Сия книга в чтение оказалась очень полезна» (там же, л. 3 об., ка-рандаш); «Случилось почитать сию божественою книгу к[рестьянину] с. Устьцильмы Артемию Никитичу Тиронову в 1881-м году месяца декабря 6-го дня» (там же, л. 80 об., карандаш); «Сия книгу читавал Арътеме[й] Никитиц господин Тиронов 1875 года 21 декабря Аръхадолъскаго губеръ-ни Мезенъского уезда Устелемъского волосного правления. Сия книга на кожъно[й] праз[дник]» (там же, л. 114, карандаш); «Сию книгу читывал крестьянин Архангельской губерни Мезенъского… (не дописаио)» (там же, л. 218 об., карандаш); «Случилось почитать сию божественною книгу нарицаемую чтительную крестьянину Мезенского уезда Устцелемъской волости (далее – „крестьянину“ – зачеркнуто) человеку невеликому Арте-мию Н. Тиронову 1886 года майя 4-го дня» (там же, л. 235)

Тиронов Василий «Читал Василий Тиронов, чита(!) он кажной день руку приложил»

(ИРЛИ УЦ н. 94, л. 187) Тиронов Иван Анкудинович «1901 года 21 октября читал кре[сть]янин Иван Анкудинов Тиронов,

да мало понимал, мало учен грамоту, надо учица току грамоту» (ИРЛИ УЦ 73, л. 42 об.)

Тиронов Никита Родионович «1878 года месяца апреля 9 Устелемъской волости читал сию книгу

Никита Родионов Тиронов, прочитал до конца» (ИРЛИ УЦ 193, л. 2) Тиронов Семен Игнатьевич «Сию книгу читал крестьянин Семен Игнать[евич] 1884 года (1885 –

В. И. Малышев) 31 марта умерша» (ИРЛИ УЦ 59, л. 3, карандаш); «1874 года 3 июня? сию книгу читал С[емен] Т[иронов] полезно душе своей» (там же, л. 164 об.); «1894 года февраля 20 дня сию книгу читал Сем[емен] Иг[натьевич] Тиронов» (там же); «Сию книгу читал крестьян-ский сын С. И. Тиронов» (там же)

Тиронов Федор «Сию книгу читал Федор Тиронов» (ИРЛИ УЦ 66, л. 478) Торопов Василий Максимович «Сию книгу читал Василей Максимович Торопов» (НБ СыктГУ УЦ

р. 211, форзац) Торопов Ермолай Максимович «Сию книгу читал Ермолай Максимов Торопов крестьянин Усть-

це[лемс]каго села 1874 го (В. И. Малышев) 1 июня» (ИРЛИ УЦ 66, л. 478)

39

Торопов Яков «…читал подписал (?) 1915 года. Бывает грех и ты распроси в роду и

племени или в кумовстве или в сватовстве и сием аще кто таковым. Яков Тороповъ 1915 г.» (ИРЛИ УЦ 75, л. 42, на правом и нижнем поле)

Федот Семенов «1818 года апреля 13 дня любопытствовался сей книжицей, которая

действует и отъкрывает человеку как всегда душеспасительней в вечную жизнь путь. И подписал многогрешней человек Федот Семенов своей рукою» (ИРЛИ УЦ 42, л. 146)

Федотов Филипп «Читал сию книгу крестьянинъ… волости дер. Коровей руч[ей] Фи-

лип Федотов» (ИРЛИ УЦ 33, л. 322 об., карандаш, запись читается с тру-дом, карандаш стерся)

Чупров Антон Григорьевич «Читал Антон Григориев Чупров» (ИРЛИ УЦ 56, л. 10 об., после тек-

ста на свободном месте, карандаш) Чупров Василий Иванович «Сию книгу читал крестьянин Архонделкой (!) губерни Мезен[с]кого

уезда. Читал Василий… 1862 года. 20. 10» (ИРЛИ УЦ н. 92, л. 11 об.); «Сия книга принадлежит крестьянину села Устьцыльмы Печерского уез-да Василью Ивю Чупрову. К числу книг эту…» (там же, л. 7 об.)

«Василей Чупров читал хорошо» (ИРЛИ УЦ н. 54, л. 52); «Читат Ва-силей Чупров» (там же, л. 62, на верхнем поле); «Сия книга Чесовник Ивана Мяндина. Читат Василей Чупров хорошо книгу» (там же, л. 82 об.); «Сия книга на[зываемая] Чесовник читалъ крестьянин Василий… (неразб.) Чупров 1867 года» (там же, л. 129 об., карандаш)

«Случилось посмотреть крестьянину села Устьцильмы Василию… Чупрову 1886 года» (ИРЛИ УЦ 29, л. II)

«Случилость посмотреть сию книгу крестьянину села Устьцыльмы Василью Чупрову 1881 г. 26 сентября» (ИРЛИ УЦ 149, л. 1 при перепле-те, карандаш)

Чупров Григорий «Читал детко Григорий Чупров» (ИРЛИ УЦ н. 94, л. 187, карандаш) Чупров Ефим Иванович «Случилось почитать Мишкиных деревни крестьянина Ефима Ива-

новича Чупрова» (ИРЛИ УЦ н. 183, л. 1 об.) Чупров Иван «Хороша книга» (ИРЛИ УЦ н. 54, л. 51 об., в верх. половине листа);

«Читал Чупров Иван» (там же, в нижней частилиста) «Читал и почитал Устьцелемской волости крестьянин Иван Чупров…

(далее неразборчиво) крестьян…» (ИРЛИ УЦ 144, л. 269 об., запись сде-лана поверх другой скорописной записи, тоже, видимо, читательской)

40

Чупров Иосиф Иванович «Сию книгу читал гражданин села Устьцыльмы Иосиф Ивановичь

Чупров 1822 марта 10 дня» (ИРЛИ УЦ 60, л. 52 об., фиолетовые чернила, полуустав, дата цифирью, буква «я» передана через «юс малый»)

Чупров Кирик «Сию книгу держал и читал Кирик (?) Чупров…» (ИРЛИ УЦ 184,

л. 2, карандаш) Чупров Михаил «Сию книгу читал Михаил Чупров» (ИРЛИ УЦ 193, л. 1. Запись чи-

тается с трудом) Чупров Михаил Михайлович «Сию книгу читал Михаил Михайлов сын Чупров» (НБ СыктГУ УЦ

р. 211, форзац) Чупров Петр Васильевич «Сию книгу читал Петр Васильич Чупров. 1893 года 6 ию…(?)»

(ИРЛИ УЦ н. 92, л. 18, под текстом) «Сию книжицу держал, читал кожной день Петр Васильевичъ Чу-

пров» (ИРЛИ УЦ н. 94, л. 186 об.) Чупров Петр Петрович «Сию книгу читал гражданин села Усть-Ц[ильма] Петр Петров Чу-

пров 1920 года октября 12 дня» (ИР ЛИ УЦ н. 2, на внутр. стороне ниж-ней кр-ки пер-та, карандаш)

Чупров Прокопий Евлампиевич «Читал сию книгу Прокопий Евла[мпиевич] Чупров по святому кре-

щению Михаил» (ИР ЛИ УЦ н. 2, на внутр. стороне нижней крышки пер-та, карандаш)

«Сию книгу случилось посмотреть усть-цилемскому крестьянину Прокопию Евлампиеву Чупрову в своем доме в 1863 года апреля 20-го. Печора отъкрылась льдом апреля со 18-го на 19 день 1863 год» (НБ СыктГУ УЦ р. 19, л. 284 об.)

«Сию книгу под названием Списка случилось прочитать крестьянину Устьцелемьского селения Прокопью Евла[мпиевичу] Чупрову 1865, 73 и 73 года (!) июля 24-го» (ИРЛИ УЦ 266, л. 82); «Верю, что подпись Чу-пров» (там же, л. 81 об., печатные буквы); «Верю, что подпись Чупрова… (далее подпись неразборчиво). 1868 г. 2 января» (там же, л. 82, под запи-сью П. Чупрова)

«[Читал]… Прокопий Чупров» (НБ СыктГУ УЦ р. 211, форзац) «Сию книгу читал Прокопий Чупров 1860-го май 3» (НБ СПбГУ ОРК

5742 (Сав. 60), подкл. нижн. кр-ки пер-та) Чупрова «Читала сесътрени[ца]? Чупрова» (ИРЛИ УЦ н. 94, л. 187)

41

Чупрова Анна Петровна «Сию книгу случилость почитать Анне Петровне Чупровой» (ИРЛИ

УЦ н. 3, л. 1 об., фиолетовые чернила; запись сделана наискосок снизу вверх)

«Сию книгу случилость почитат и посмотреть кре[с]тьаньской деви-цы Аны Петровной Чупровой 1904 года января 24 дня. Писала Анна Пет-рровна» (ИРЛИ УЦ 52, л. 115 об., карандаш); «1903 года июня 10 числа» (там же, на левом поле тем же почерком); «Сию книгу случилость почи-тать крестьянской девице» (там же, на нижне крышке пер-та, карандаш)

Чупрова Лукерья Васильевна «Сию книгу читала Чупрова Лукерья Васильевна 1951 года июля 17

дня» (ИРЛИ УЦ 67, л. 1, фиолетовые чернила); «Сию книгу всю прочита-ла Чупрова Лукерья Васильевна 1949 года 25 июня» (там же, л. 1 об., ка-рандаш)

«Всю сию книгу читала Чупрова Лукерья Васильевна 1952 года ноября 24 дня» (НБ СыктГУ УЦ р. 63, на внутр. стороне нижней. кр-ки пер-та)

«Сию книгу читала Чупровва Лукерья Васильевна до половины 1949 года августа 15-го» (НБ СыктГУ УЦ п. 29, л. 169 об.)

Чупрова Мария Ивановна «1949 года 1 [и]юня с[и]ю книгу прочитала до конца, много хорошо-

го душе полезного в ней видела. Чупрова Мария Ивановна. Господи, бла-гослови, Христос. Господи, прости меня грешну» (ИР ЛИ УЦ н. 2, л. 167, карандаш)

Чупрова Матрена Ивановна «Сию книгу читала Матрена Ивановна Чупрова месяца декабря»

(ИРЛИ УЦ н. 3, на внутр. стороне верхней кр-ки пер-та), карандаш Чупрова Пелагея Семеновна «Сию книгу читала Пология Семеновна госпо[жа] Чупрова 1909 года

месяца апреля 1 дня» (ИРЛИ УЦ 60, л. 52 об., карандаш) Чуркин Леонид (Степан?) Егорович «Сию книгу читал крестьянский сын Леонид (над словом Леонид чер-

нилами надписано „Степан“) Егорович Чуркин 9 марта 1900 года» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 34 об., карандаш)

Безымянные читательские записи

«Сию книгу читал крестьянский сын дер. Ко… (?) волости. 1920 г. марта 30 дня ночью против Пасхи» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 33 об.)

«Слово ето читаица проти[в] Пасхи ночью на погребение Господа Исуса Христа сына Божия» (НБ СыктГУ УЦ р. 213, л. 34)

«Писано Книги о вере. Писано 24 июня, еще 26 июля, еще 12 августа. Читал еще декабря 29-го, еще чита[л] Феофила царя 5 крещении (?) агу-ста» (ИРЛИ УЦ 91, л. 7, под текстом, подражание печатному шотфту)

«Деветь канонов читали…» (ИРЛИ УЦ 368, л. 7, карандаш, подража-ние печатнму шрифту)

«1875 года получил не прогневался (?) в челности книгу (?)» (ИРЛИ УЦ 67, л. 341 об., карандаш)

«1928 года читал книгу крестиянин» (ИРЛИ УЦ н. 295, л. 295 об., фиолетовые чернила)

«Сия книга богодухновенная, в ето[й] книги вьсяких повесте хоро-шия от свят[ых] отец изъложение, но человекам на пользу о житеицъких и о душевъных» (ИРЛИ УЦ н. 295, л. 297)

«Хороша книга» (ИРЛИ УЦ н. 54, л. 51 об.); «Конец… (неразб.). Кни-га хороша» (там же, карандаш)

«Читал и сие слово о милосердии Владычици. Вельми добра есть» (ИРЛИ УЦ н. 94, л. 187 об.)

«Читана сия… (неразборчиво) книга человеком незнакомым (далее неразборчиво, м. б. Иван Пластов?..» (ИРЛИ УЦ 27, л. 190 об., запись читается с трудом)

«Повесть сия мглиста» (ИРЛИ УЦ н. 13, л. 3, на правом поле)

43

Е. В. Прокуратова

Читательские записи в рукописных и старопечатных книгах коми крестьян-старообрядцев XVIII–XX веков

Рукописно-книжная культура удорских коми крестьян-старообряд-цев, сложившаяся в конце XVIII в. в северо-западной части Коми края, в бассейне р. Вашки (притоке р. Мезени), является одной из ло-кальных письменных традиций, представленных на территории Рес-публики Коми.

Появление старообрядчества в Удорском районе Республики Коми непосредственно связано с притоком крестьян-старообрядцев из раз-личных севернорусских регионов, которые бежали в столь отдаленные северные районы, опасаясь гонений со стороны официальных властей. Старообрядцы-переселенцы постепенно ассимилировались с местным населением, усвоив их язык и культуру, и во многом способствовали утверждению своих мировоззренческих установок среди удорских жителей. Усвоение старообрядческой религиозной идеологии способ-ствовало не только распространению общей грамотности среди мест-ного населения, но и активизации рукописной деятельности и станов-лению самобытной книжной культуры.

Рукописная книга попадала на Удору по большей части из старооб-рядческих районов, расположенных на территории Архангельской, Воло-годской и Олонецкой губерний. И вместе с тем удорские староверы не только приобретали печатные и рукописные сборники, созданные авто-ритетными книжниками, но и сами переписывали разнообразные сочине-ния и составляли рукописные книги, которые отвечали потребностям общины40.

40 На формирование духовного наследия местного населения, а также на их

самосознание повлияла не только старообрядческая идеология в целом, но и соб-ственная специфика жизнедеятельности и бытового уклада, и в первую очередь двуязычный характер культуры жителей Удорского края. Местные крестьяне-старообрядцы использовали в бытовой разговорной практике коми язык, в то время как исправление богослужебных обрядов и создание рукописных книг происходило на церковно-славянском и русском языках. См. подробнее: Старо-обрядческий центр на Вашке: материалы и исслед. / отв. ред. и сост. А. Н. Власов. Сыктывкар, 2002.

44

Книжное наследие удорских крестьян-старообрядцев41 следует отне-сти к поздним рукописным традициям, зародившимся в конце XVIII в. и достигшим своего расцвета в конце XIX – начале XX вв. Удорские руко-писи, являясь образцами поздней крестьянской рукописной книги, имеют ряд специфических черт в кодикологическом и палеографическом отно-шении, которые проявились, с одной стороны, в общей ориентации позд-ней старообрядческой книги на традиции древнерусской и ранней старо-обрядческой книжности, с другой – отразили веяния нового времени. Как правило, удорские рукописные книги написаны на бумаге фабрики на-следников Сумкина, Лальской фабрики, фабрики Рязанцевых. В то же время рукописи ХХ в. нередко созданы на листах из школьной тетради. Большинство рукописных сборников известных удорских книжников написано полууставом, восходящим в своих лучших образцах к помор-скому полууставному письму. Многие рукописи удорских староверов выполнены небрежным полууставом и почерком, подражающим письму кириллических книг. В то же время среди книг ХХ в. можно встретить сборники, написанные гражданской скорописью, в ряде случаев выпол-ненные шариковой ручкой.

Одной из важных задач, стоящих перед исследователями старообряд-ческой книжной традиции, является проблема выявления и атрибуции рукописей и входящих в их состав сочинений, созданных представителя-ми различных старообрядческих согласий42. Главным критерием при ат-рибуции рукописных сборников становятся именные записи – читатель-

41 Рукописные сборники, созданные удорскими старообрядцами, входят в

различные книжные собрания, сформированные в результате археографических экспедиций на Удору. 23 рукописные книги удорского происхождения входят в состав Мезенского собрания Древлехранилища ИРЛИ; 58 рукописей представле-но в Вашкинском территориальном собрании Отдела редкой книги Научной биб-лиотеки СыктГУ (далее – ОРК НБ СыктГУ). Отдельные рукописные сборники удорских староверов входят в состав рукописного фонда Коми республиканского историко-краеведческого музея и Гагаринского собрания ОРК НБ СыктГУ. Ряд рукописных книг удорских книжников представлен в Каргопольском собрания БАН (Санкт-Петербург) и рукописном фонде Каргопольского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника (г. Каргополь). Помимо государственных хранилищ, рукописные книги удорских крестьян-старообрядцев представлены в частных коллекциях местных жителей, среди которых следует выделить родовые собрания Рахмановых-Матевых-Палевых (далее – РС РМП), Коровиных-Давыдовых (далее – РС КД), А. П. Лимеровой – см.: Старообрядче-ский центр на Вашке. С. 230–238.

42 См.: Прокуратова Е. В. Старообрядческие рукописные сборники в составе фондов отдела редкой и рукописной книги библиотеки Сыктывкарского госуни-верситета // Университетские библиотеки: прошлое, настоящее, будущее: мате-риалы Междунар. науч.-практ. конф. СПб., 2003. C. 150–155.

45

ские, владельческие или писцовые, встречающиеся на страницах старо-обрядческих книг. Большая часть записей довольно лаконична: в них со-общается имя составителя или читателя рукописи, в ряде случаев место его жительства и время составления записи или написания самой руко-писной книги: «Афанасий Лукьянович Тукоев 1917 году» (РС РМП р.–10, л. 275 об.)43; «Иоанн Палев. 1946 г.» (РС РМП р.–9, л. 96)44, «Про-копий Кузьмичь Галев 1900 года июля 8-го числа» (ОРК Вашк. р.–37, л. 22)45, «1903 года 26 марта розписался Иван Стефанов Созонов, руку при-ложил изъ себя» (ОРК Вашк. п.–19, л. 173 об.)46.

Нередко читатели удорских рукописей использовали устоявшиеся словесные обороты, в которые облекали свои записи. По-видимому, ав-торы заимствовали эти формулы из других книг. Так, владелец старопе-чатного богослужебного сборника пишет: «Сия святая богодухновенная книга, нарицаемая, принадлежит крестьянина деревни Островской Иван Стефанов гн. Созонов розписался 1913 года 26 марта» (ОРК Вашк. п.–19, л. 173). В ряде случаев староверы более подробно оговаривались о своем месте жительства: «1925 года сентября 10-го числа я, нижеподпи-савшийся, автономной области Коми Усть-Вымского уезда Важгортской волости деревни Остров руку приложил Ширяев Александр Герасимо-вич» (ОРК Вашк. п. 19, л. 172); «Я, нижеподписавшийся, государствен-ный крестьянин Вологодской губернии Яренского уезда Важгортской волости деревни Островской крестьянин Семен Петрович господин Ши-ряев. 1902-го мая 9 дня писал Семен Петрович Ширяев его Высокоблаго-родию Егор Федоров Созонов сию книга Псалтырь, милостливый госу-дарь Семен Петр господин Ширяев, книга 5 рублей 50 коп[еек]. Сего года 12 мая, апреля 5 дня С. П. Ш.» (ОРК Вашк. п.–19, л. 174); «Вологодской губернии Яренского уезда Важгортской волостной правления деревни Пучкомской азъ есмь росписуюсь грешникъ крестьянск[ий] сынъ Фео-доръ Петр[ович] Сивк[ов] 1911 года 2 сентября» (ОРК Вашк. р.–46, л. 22 об.)47.

В ряде случаев рукописные книги, в которых встречаются именные записи, были составлены на заказ или имели дарственный характер, в них автор указывал свое имя, иногда имя своего адресата. Так, удорский

43 РС РМП р.–10. Сборник старообрядческий. XIX в. (конец) – XX в. (нач.).

8º. 275 л. Полуустав И. М. Матева и М. И. Матева. 44 РС РМП р.–9. Сборник старообрядческий. XIX в. 4º. 107 л. Полуустав

И. М. Матева и М. И. Матева. 45 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–37. Сборник богослужебный. XIX–XX вв. 8º.

41 л. Полуустав нескольких почерков, печать. 46 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п. 19. Сборник канонов. XIX–XX вв. 4º. 176 л. 47 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–46. Канонник. 1911 г. 8º. 24 л. Полуустав

А. П. Сивкова.

46

книжник конца XIX – первой половины XX вв. Платон Егорович Коро-вин, исповедовавший странническое согласие, составил рукописный «Стиховник» (РС КД р.–2)48, на верхней обложке которого поместил за-пись, указывающую на составителя рукописи и ее владельца: «Сей сти-ховник принадлежит Михаил Егорович Коровин. Писал Платон Егорович Коровин». Рукописный «Стиховник», согласно представленной на нем записи, принадлежал родному брату П. Е. Коровина – Михаилу Егорови-чу. В данной рукописи встречаются традиционные для последователей «старой веры» духовные стихи о смерти, покаянии: «Стих об умолении матери своего чада», «Среди самых юных лет вяну, аки нежный свет», «Стих воскресению Христову», «Кто бы дал мне, яко птице, два перна-тыя крыла…» и др.

Зачастую имя составителя сборника вносили в рукопись не сами ав-торы, а читатели рукописных сборников. Так, представительница старо-обрядческого рода Рахмановых-Матевых-Палевых М. И. Палева указала не только на составителя рукописи, но и попыталась атрибутировать саму книгу: «Сия книга переписаны Иваном Малахиевичем Матевым из книги „Маргарит“» (РС РМП р.–3, л. II)49; «Сия книга написана Матевым Иоан-ном Малахеевичем, жившей 1816 по 1886 годы, всего 70 лет» (РС РМП р.–9, л. 1 об.)50.

При атрибуции рукописных книг важным критерием являются не только владельческие и читательские записи, но и характерные особен-ности почерка определенного писца-старообрядца, которые прослежива-ются в нескольких рукописных книгах. Так, рукописные сборники, напи-санные известным удорским книжником XIX в. Иваном Малахеевичем Матевым (1816–1886), выполнены четким полууставом, приближающим-ся к поморскому письму. Украшением родовой коллекции Рахмановых-Матевых являются объемные – до тысячи листов – сборники-конволюты XIX-XX вв., в которых содержатся самые разнообразные статьи бого-служебного и четьего характера, выписки из сборников «Маргарит», «Златоуст», «Книги о вере» и др. Помимо самого И. М. Матева, талантли-выми книжниками были и другие члены этой старообрядческой семьи: его сыновья Михаил Иванович и Яков Иванович Матевы, Мария Иванов-на Палева51.

48 РС КД. р.–2. Стиховник. XX в. (нач.). 8º. 18 л. Полуустав П. Е. Коровина. 49 РС РМП р.–3. Сборник старообрядческий. XIX в. 4º. 324 л. + IX л. Полуус-

тав И. М. Матева. 50 РС РМП р.–9. Сборник старообрядческий. XIX в. (конец). 4º. 107 л. Полу-

устав И. М. Матева и М. И. Матева. 51 Эта старообрядческая семья имела большую библиотеку, насчитывающую

десятки рукописных и старопечатных книг, книг гражданской печати, богатое эпистолярное наследие. Помимо собственной библиотеки Рахмановых-Матевых,

47

Характерная манера оформления рукописных книг присуща удорской наставнице Ольге Петровне Коровиной (мирское имя Степанида, 1878 (?) – 1937). К настоящему времени выявлено пять рукописных книг, соз-данных этой книжницей. Данные книги представляют собой богослужеб-ные нотированные рукописи конца XIX–XX вв.: «Обиход» (ОРК Вашк. р.–1)52, «Ирмологий нотированный» (ОРК Вашк. р.–3253; ОРК Гагар. р.–154), «Канон Пасхе» (ОРК Вашк. р.–4455), «Обиход Всенощного бде-ния» (ОРК Вашк. р.–49)56. Рукописные книги О. П. Коровиной, написан-ные крупным полууставом, отличает яркая ориентация на традиции по-морской писцовой школы: формат всех рукописей – в 2-ку, они перепле-тены в доски, обтянутые кожей, с двумя застежками; обрез рукописи ок-рашен красной краской. В качестве орнаментальных украшений исполь-зованы заставки, заставки-рамки и концовки поморского стиля. Укра-шающим элементом этих рукописей является использование переводных картинок, восполняющих недостающие орнаментальные элементы, кото-рые, по всей видимости, были наклеены последними владельцами этих книг. В одной из рукописных книг богослужебной направленности – «Обиходе нотированном» – О. П. Коровиной была выполнена писцовая запись, своеобразное «послесловие», указывающее на составителя руко-писи: «Имя писавшей сию книгу на О со семидесятого, на ЛЬ с тридцато-го, на Г с третьяго, на А с перваго Петровна» (ОРК Вашк. р.–1, л. 388)57.

В числе известных на Удоре писцов необходимо упомянуть имя удорского и каргопольского наставника Прохора Филипповича Ильина

отдельные книги из родового собрания находятся в отделе редкой книги Сыктыв-карского университета (Вашкинское собрание) и в Национальном музее Респуб-лики Коми (собрание Тек. пост.). Подробнее о родословной этой крестьянской семьи и их рукописном наследии см.: Власов А. Н., Рыжова Е. А. Рахмановы-Матевы-Палевы // Старообрядческий центр на Вашке. Сыктывкар, 2002. С. 21–27.

52 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–1. Обиход нотированный. ХХ в. (нач.). 2º. 394 л. Полуустав О. П. Коровиной.

53 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–32. Ирмологий нотированный. ХХ в. 1908 г. 4º. 227 л. Полуустав О. П. Коровиной.

54 ОРК НБ СыктГУ. Гагар. р–1. Ирмологий нотированный 1905 г. 4º. 252 л. Полуустав О. П. Коровиной.

55 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–44. Канон Пасхе. Обиход. ХХ в. (нач.). 2º. 29 л. Полуустав О. П. Коровиной.

56 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–49. Обиход Всенощного бдения. 2º. Полуустав О. П. Коровиной.

57 Прокуратова Е. В. Книгописная деятельность коми старообрядческой на-ставницы О. П. Коровиной // Женщина в старообрядчестве: материалы междунар. науч.-практ. конф. Петрозаводск, 2006. С. 132–138; Прокуратова Е. В. Корови-ны // Старообрядческий центр на Вашке. Сыктывкар, 2002. С. 46–52.

48

(мирское имя Павел, 1865–1922 (?))58, который был не только владельцем обширной старообрядческой библиотеки, но и талантливым проповедни-ком и наставником страннической братии. В личную библиотеку П. Ф. Ильина входили самые разнообразные рукописные и старопечат-ные сборники, которые в настоящее время рассредоточены по различным книжным собраниям. О принадлежности рукописных сборников П. Ф. Ильину по большей части свидетельствую разнообразные записи, оставленные им на странницах этих книг, а также характерные особенно-сти письма – основная часть текста выполнена аккуратным почерком, подражающим полууставу, пометы и дописки написаны небрежным по-лууставом. В настоящее время нами выявлено шесть рукописных сбор-ников, принадлежаших П. Ф. Ильину, три из которых представлены в собраниях библиотеки СыктГУ. В составе Вашкинского собрания ОРК СыктГУ содержатся две рукописи, имеющие непосредственное отноше-ние к этому наставнику. Первая рукописная книга представляет собой историко-полемический сборник (Вашк. р.–22)59, на страницах которого можно встретить его многочисленные правки и пометы. Атрибутировать данные записи П. Ф. Ильину позволяет его автограф: «Еще тому же у[до]стоверяю я, грешный Прохор Ф., что Корнилий Петрович тоже меня хотел взять под себя из Каргопольской области без увольнительно[й] грамоты и указывал на правило апостольское 31-е из греческой Кормч[ей]» (л. 51 об.). Вторая рукопись – сборник духовных стихов (Вашк. р.–33)60. Среди читательских помет встречаем запись, в которой старообрядческий наставник использует свое мирское имя Павел, полу-ченное до принятия страннического крещения: «Прошу покорне прило-жить руку. Я имею жительство Яренском уезде Вологодской губерни Важгортской волости деревни Муфтюской. Павел Филипов Ильин» (Вашк. р.–33, л. III). В Гагаринском собрании ОРК НБ СыктГУ представ-лен сборник вероисповедального характера, принадлежащий П. Ф. Ильи-ну, о чем свидетельствует штамп-печать – «Прохор Филиппович Вино-градов»61 (Гагар. р.–10)62. Остальные рукописные книги находятся в хра-нилищах г. Санкт-Петербурга и г. Каргополя63.

58 См.: Старообрядческий центр на Вашке. С. 34–46. 59 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–22. Сборник страннический нравственно-

полемического характера: ХХ в. (перв. половина). 4º. 240 л. Полуустав несколь-ких почерков, гектограф с рукописного и машинописного оригиналов, стекло-граф.

60 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–33. Сборник духовных стихов: XIX в. (конец) – XX в. (нач.). 8º 61 л. + 4 л. Полуустав разных почерков.

61 Каргопольский страннический наставник М. И. Залесский, ведущий пере-писку с П. Ф. Ильиным, говоря о наставнике Прохоре, зачастую упоминает не его родовую фамилию Ильин, а другую – Виноградов, см.: Залесский М. И. Истори-

49

Ряд рукописных сборников богослужебного характера создана удор-ским писцом Алексеем Петровичем Сивковым: Канонник (ОРК Вашк. р.–46)64 и Устав с Месяцесловом (ОРК Вашк. р.–47)65. Атрибутировать эти книги позволили читательские записи на полях рукописных сборников, а также характерные особенности почерка: «Сию Канонник переписал дер. Пучкомской грешной человек Алексей Петрович Сивков 1911 года меся-ца 9 февраля. Алексей Петрович Сивков» (ОРК Вашк. р.–46, л. 20). Еще одна рукопись (ОРК Вашк. р.–45)66, составленная этим книжником, пред-ставляет собой сборник духовных стихов, который был написан, соглас-но владельческим записям, зимой 1934 года: «Настоящие духовные стихи переписал 1934 г. 20–22 ноября азм гр-к Алексей Петрович Сивковъ» (л. 6); «28/XI–34. А. П. Сивковъ» (л. 17 об.).

К местным книжникам принадлежал удорский наставник Алексей Стефанович Тукоев, проживавший в д. Вильгорт Удорского района Рес-публики Коми. В рукописном собрании ОРК НБ СыктГУ имеются две рукописные книги, написанные А. С. Тукоевым, атрибутировать которые позволили читательские записи на страницах книг: сборник четьего и регламентирующего характера (ОРК Вашк. р.–467) и сборник духовных стихов (ОРК Вашк. р.–2968). В первой рукописной книге содержатся 8 чудес от иконы Толгской Богородицы и переписанные с печатного изда-ния Служба и Житие Николая Мирликийского, вопросы и ответы о мо-

ческий очерк каргопольских странников в биографиях их руководителей за время 1845–1940 годы // БАН. Карг. собр., № 78. По всей видимости, изменение фами-лии было обусловлено своего рода конспирацией, поскольку последователи странничества, по большей части руководители старообрядческих общин, под-вергались преследованиям со стороны официальных властей как сторонники «опасного» противоправительственного старообрядческого согласия.

62 ОРК НБ СыктГУ. Гагар. р.–10. Сборник страннический. XIX в. (конец) – XX в. (нач.). 4º. 281 л. Гектограф с рукописного оригинала, подражание печатно-му и полууставу.

63 ИРЛИ. Мезен. собр., № 99. Обиход. XIX в. (посл. четв.). 4º. 50 л. Полуус-тав; БАН. Карг. собр., № 325. Послание П. Ф. Ильина к каргопольским странни-кам. 1913. 8º. 3 л. Полуустав; Каргопольский музей-заповедник. Карг.–66. Обиход церковного пения. 1877–1878 гг. 4º. 250 л.

64 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–46. 1911 г. 8. 24 л. Полуустав А. П. Сивкова. 65 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–47. Устав с месяцесловом. XIX в. (конец) –

XX в. (нач.). 8º. 49 л. Полуустав и подражание печатному А. П. Сивкова. 66 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–45. Сборник духовных стихов. 1934 г. 4º. 20 л.

Полуустав и скоропись А. П. Сивкова. 67 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–4. Сборник. XIX в. (трет. четв.). 4º. 91 л. + II л.

Подражание полууставу. 68 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–29. Сборник духовных стихов. XIX в. 8º. 24 л.

Скоропись А. С. Тукоева.

50

литве, об отпущении грехов, выписанные из Катехизиса, слова и поуче-ния Иоанна Златоуста, выписки из «Книги о вере», «Альфы и Омеги» и др. В данной рукописной книге имеются многочисленные читательские и владельческие записи самого книжника: «Сию книжнику просматривал Алексей Стефанов Тукоев», «Милостивый государь Алексей Стефанов Тукоев руку приложил 1893-го года месяца 13-го марта Вологодской гу-бернии Яренскаго узда Вычегорскаго волостного правления» (ОРК Вашк. р.–4, л. 31)69.

В плеяду удорских книжников входят писцы из рода Патраковых, проживавшие в д. Вильгорт Удорского края, известные своей неприми-римостью с последователями «бозовской веры»70. Представители семьи Патраковых знали книжную грамоту и выполняли наставнические функ-ции в кругу своих единоверцев, к которым принадлежали по большей части их односельчане и родственники. Среди книжников из рода Патра-ковых можно назвать писцов: Семена Андреевича Патракова и его сыно-вей Андрея Семеновича, Алексея Семеновича и Петра Семеновича. Эти писцы в основном составляли рукописные книги богослужебного харак-тера, необходимые им для совершения культовой практики. Читательские записи позволяют атрибутировать этим книжникам рукописный «Толко-вый Апокалипсис» («Патраков Семен Андр[еевич]. 1886 г. дер. Выль-горт… Андрей Сем[енович] Патраков» (ОРК Гагар. р.–28, л. 1))71 и бого-служебную рукопись («Петр Семенович Патраков 1925 года» (ОРК Вашк. р.–8, л. 28 об., 70 об.))72. Авторство одной из рукописей богослу-жебного характера ХХ в. было определено на основании рассказов доче-ри книжника Алексея Семеновича Патракова – Веры Алексеевны Южи-ной, проживавшей в д. Вильгорт Удорского района Республики Коми (ОРК Вашк. р.–55)73.

Рукописные книги, бытовавшие в кругу удорских крестьян-старообрядцев, свидетельствуют о том, что приобщение к книжной куль-туре обычно происходило в детском или подростковом возрасте. Так, известный удорский наставник И. М. Матев в 15-летнем возрасте создал

69 Об удорских книжниках А. П. Сивкове и А. С. Тукоеве см. статью

Е. А. Рыжовой в исследовании «Старообрядческий центр на Вашке» (С. 58–60). 70 «Бозовская вера» – старообрядческий толк беспоповского направления,

распространенный на Удоре и получивший свое название по фамилии наставни-ков Бозовых, проживавших в с. Важгорт Удорского края.

71 ОРК НБ СыктГУ. Гагар. р.–28. Апокалипсис толковый. XIX в. (серед.). 8º. 132 л. Полуустав поздний.

72 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р. 8. XIX–XX в. 8º. 78 л. Подражание печатному и скоропись.

73 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. р.–55. Цековно-служебная рукопись. ХХ в. (нач.). 8º. 21 л. Подражание полууставу двух почерков.

51

свою первую рукописную книгу – Свиток Иерусалимский, который на-писан на 11-ти листах в 8-ку, переплетенных в картон. Атрибутировать эту рукописную книгу И. М. Матеву позволили записи на 1-м листе сбор-ника, выполненные полууставом – «Писал Иоан Малахиев Матев 1831-го года» – и гражданской скорописью, – «Писал сей свиток Иерусалимский крестьянин Иван Матев 1831-го года» (РС РМП р.–26)74. Книгописную деятельность И. М. Матев продолжал в течение всей своей жизни – на протяжении 70-ти лет. В рукописном сборнике «Книга вопросов и отве-тов» (РС РМП р.–15)75 сохранилась авторская запись удорского писца о созданных им книгах: «Мои книги велики, малы числом 24, 25. Моя кни-ги ве[лики]х малой 24. Моя книги великих малых 24, 25, 25 2. Все моя книги малых и велиих 24» (л. 15 об.). О раннем приобщении к книгопис-ной деятельности свидетельствует биографические сведения другого удорского наставника П. Ф. Ильина, который принял вероучение стран-нического согласия еще в подростковом возрасте, переехав на террито-рию Каргопольского уезда Архангельской губернии. В числе рукописных сборников его библиотеки встречается книга «Обиход церковного пе-ния», в котором имеется запись, сделанная писцом в 13-летнем возрас-те76. В рукописи имеется двухконтурный рисунок в виде домика, по внешнему обводу запись: «Писано сия книга 7386-го года Никанора Иг-натьевича». Внутри домика расшифровывается имя писавшего: «Про-хор». По всей видимости, эта запись была сделана Прохором Филиппо-вичем Ильиным в период приобщения к странническому согласию после переселения с территории Коми края в Каргопольский предел.

Между отдельными удорскими писцами, которые нередко проживали в разных селениях Удорского края, шел интенсивный книгообмен, на что указывают записи и пометы на рукописных и старопечатных книгах. Так, читатель старопечатной «Псалтыри», на время получивший книгу, запи-сал: «1970 год имею ето книги, дано августа» (Вашк. п.–8, л. 223 об.)77. В ряде сборников можно встретить упоминания о нескольких удорских книжниках, оставляющих свои имена на прочитанных ими книгах, что свидетельствует не только о практике книгообмена, но и о популярности этих сборников среди местных жителей. В одном из сборников читаем следующую запись, выполненную скорописью: «Сию житию чюдец Ва-силия Новаваго крестьянин Гаврила Данилов… 1889 г. марта 26 числа», «Сию житию чудес Василия Новаго крестьянин Алексей Михай[лович]

74 РС РМП р.–26. Свиток Иерусалимский. 1831. 8º. 11 л. Полуустав И. М. Матева. 75 РС РМП р. 15. Сборник старообрядческий. XIX в. (конец). 8º. 35 л. Полуус-

тав И. М. Матева. 76 Каргопольский музей-заповедник, № 66. Обиход церковного пения. XIX в.

(конец). 4º. 250 л. Полуустав. 77 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п.–8. Псалтырь. XVIII в. 4º. 232 л.

52

Бозов читывал 1873 года февра[ля] 21… рачкою своею подменаго роспи-сался» (ОРК Вашк. п.–25)78.

Нередко старообрядцы составляли рукописные книги на основе ста-ропечатных сборников, которые на время заимствовали у своих едино-верцев. В сборнике второй половины XIX в. из собрания РМП р.–6, напи-санном скорописью И. М. Матевым, есть запись его правнучки М. И. Па-левой, свидетельствующая о связях книжников из селений Тойма и Важ-горт Удорского края: «Сия книга переписано прадедом Иваном Малахие-вичем Матевым из книги „Алфа и Омега“, одолжено из Важгорта» (РС РМП р.–6)79. В некоторых случаях в родовые библиотеки попадали сбор-ники синодальных изданий или из собрания земской публичной библио-теки. Так, в книге синодального издания «Минея четья Дмитрия Ростов-ского» из частной библиотеки старообрядки с. Муфтюга Удорского рай-она Республики Коми А. Н. Федоровой имеется штамп «Земская бес-платная публичная библиотека»80.

Помимо имен удорских книжников, среди записей нередко присутст-вуют «тематические указания»: «Зри ересь» (РС РМП р.–10, л. 63 об.), «О крестном знамении истово» (РС РМП р.–10, л. 275 об.), «Сатанинския глубины незн[аемыя]» (РС РМП р.–10, л. 211). Причем эти записи обо-значают не только тематику выписок, но и отношение к ним старообряд-ческого книжника. Устойчивой группой записей стали указания на ис-точник цитирования: «Зри Скрижаль» (РС РМП р.–10, л. 80 об.), «Книга Кирилла Иерусалимского, гл. 14; Пролог, апрель 18 число» (РС РМП р.–10, л. 275 об.). Нередко в записях отражается название самой книги: «Сия книга крестьянена Якова Егоровича Тренева. Книга Псалтырь Вологод-ской губернии Яренской округи Вазжгорской волости Виморской Сем-ской оприставы деревни Пучком, государственный крестьянин Егор Пав-лович Терихов за себя руку приложил» (ОРК Вашк. п.–27, л. 179)81. Ав-тор последней записи Е. П. Терихов – читатель старопечатной Псалты-

78 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п.–25. Житие Василия Нового. XIX в. (нач.). 4º. 158 л. 79 РС РМП р.–6. Сборник. XIX в. (втор. половина). 4º. 399 л. Гражданская

скоропись И. М. Матева. Содержит: выписки из Книги Альфа и омега, Пролога, Лествицы, Патерика Скитского, библейских книг, Диоптры, Пролога, выписки из сочинений Иоанна Златоуста, Симеона Богослова, Кирилла Иерусалимского и др.

80 Примечательно, что параллельно с формированием крестьянских старооб-рядческих библиотек шел процесс создания библиотек, организованных миссио-нерскими обществами, в частности, Велико-Устюжским Стефано-Прокопьевским миссионерским братством. Эти библиотеки организовывались главным образом в пропагандистских целях борьбы с «удорским расколом» (Отчет о деятельности Велико-Устюжского Стефано-Прокопьевского братства за 1905–1906 г. В. Устюг: Тип. П. Н. Лагирева, 1907. С. 41).

81 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п.–27. Псалтырь. 1841. 4º. 179 л.

53

ри – не только указал на владельца книги и ее название, но и привел све-дения о собственном месте жительства – д. Пучкома Важгортской волос-ти Вологодской губернии.

В ряде случаев на страницах рукописных книг представлены записи оценочного характера, которые отражают отношение староверов к самой книге или к ее отдельным статьям. Так, в старопечатном «Цветнике ду-ховном» встречается читательская запись, в которой противопоставлены две категории лиц – «праведников» и «отступников» от веры: «Кто нера-диво живет, на тех закон лежит, и имеют отдать ответ Богу, на праведни-ка не лежит закон, но для того, кто нерадиво живет, кто не старается о спасении, на те[х] закон…» (ОРК, Вашк. п.–3, л. 40 об.–41)82. В одной из рукописей удорский книжник И. М. Матев не только пояснил сделанные им выписки, высказав свое отношение к ним, но и обратился к читателям с просьбой – исправить ошибки, найденные в его книге, умаляя свои спо-собности, что было традиционным топосом христианской книжности: «Вышеписанное истинно из книг, а перво письмо, то скобы окружены, и простите мя грешнаго, в чем неладно, то исправьте своим остроумием и вникните в книги, и узрите свет духовный» (РС РМП р.–9, л. 61 об.).

Довольно часто на страницах рукописных и старопечатных сборни-ков встречаются записи бытовой тематики: местные книжники упомина-ют о событиях, произошедших в старообрядческих семьях, – рождении, болезни или смерти кого-либо из родственников. По большей части эти упоминания присутствуют на страницах богослужебных текстов – «Святцах», «Месяцесловах», «Уставах». В старопечатных «Святцах» (ОРК Вашк. п.–4)83 встречаются следующие записи: «Сей день Егора младенца болезнь схватила» (л. 147 об.), «Никифор именинник 1855 ро-дился» (л. 149 об.), «Сей день родился младенец… 1848 году» (л. 174), «Сей день Анна померла» (л. 171 об.), «Сей день Семен принял брак за-конный, 1847-мъ году женился» (л. 171 об.). В ряде случаев старообряд-ческие книжники вносили в свои рукописные сборники биографические сведения: «Петр Алексеевич Сивков родился 1923 года октября 26 дня, скончался 1934 года 22 октября, хоронили 26-го октября. А. П. Сивков» (ОРК Вашк. р.–46, л. 23). В ряде случаев в рукописях могут встречаться записи фенологического характера: «1913 год Вашка остановилась 7 ок-тября (20 окт[ября] по новому стилю, 10 окт[ября] дожди» (РС РМП р.–3, л. IX об.).

Нередко на страницах удорских рукописных сборников, местные книжники, этнические коми, бессознательно делали описки: опускали

82 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п.–3. Цветник духовный. XVIII в. 4º. 124 л. 83 ОРК НБ СыктГУ. Вашк. п.–4. Святцы. XVIII в. (конец) – XIX в. (нач.). 16º.

327 л. Рукописная реставрация отдельных листов.

54

предлоги, не имеющиеся в коми языке, делали ошибки в родовой и па-дежной системах, заменяли буквы, фонетические эквиваленты которых отсутствовали в коми языке: вместо звука «х» использовали звук «к», «ф» заменяли на «п» и т. п. Например, «пилифовская вера» (ОРК Вашк. р.–27), «едят креном студень» (ОРК Вашк. р.–29), «Сия книга Псалтырь принадлежит крестьянин деревни Островской» (ОРК Вашк. п.–19, л. 174), «Важгортской волостной правления» (ОРК Вашк. р.–46, л. 22 об.), «Сия книга переписаны» (РС РМП р.–9, л. 1 об.)84.

Изучение книжных собраний удорских староверов показывает, что большое количество рукописей местных жителей Удоры было создано в страннической среде85, представители которой отличались большой на-читанностью в области духовной литературы и зачастую владели «про-фессиональными» навыками составления рукописных сборников. В большинстве своем удорские староверы-странники, проходили обучение искусству составления рукописных книг и владению иконописным мас-терством на территории Каргопольского уезда и Северодвинского края, где находились духовные центры северно-русских старообрядцев, и где, по всей видимости, располагались «духовные училища», при которых и проходили обучение христиане, вступившие на путь постижения стран-нической религиозной идеологии.

На страницах страннических рукописных сборников можно встре-тить двойные имена: мирское и «иноческое», полученное при переходе в странничество. Удорские странники П. Ф. Ильин, О. П. Коровина поль-зовались именами, полученными после перекрещивания – Прохор Фи-липпович, Ольга Петровна. Такими именами страннические коми книж-ники подписывали рукописные книги.

Встречающиеся на странницах страннических рукописных книг ав-торские, читательские и владельческие записи нередко отражают религи-озную идеологию последователей страннического согласия – их непри-ятие «мирской» жизни и проповедование бегунства, что может являться также своеобразным критерием отнесения рукописных книг к письмен-ной традиции страннического согласия. В страннической рукописи, при-надлежащей удорскому староверу-страннику Степану Галеву содержится запись: «1952-го 29 июня не стал пот[р]еблять клеба по старому стилю»

84 Удорская рукописная традиция практически не знала текстов, созданных

на коми языке, за исключением нескольких произведений, написанных книжни-ками рода Рахмановых-Матевых («Предисловие И. М. Матева к руководству по окрашиванию красками», переведенное с рус. на коми яз. НМ РК Тек. р.–69) – публикацию текста см.: Старообрядческий центр на Вашке. С. 161–163.

85 Мальцев А. И. Староверы-странники в XVIII – первой половине XIX в. Но-восибирск, 1996. С. 169.

(ИРЛИ Мезен. собр. № 29, л. 1)86. Нередко сам состав рукописного сбор-ника – авторские сочинения или тематическая подборка текстов в компи-лятивных рукописных книгах – становится ярким свидетельством при-надлежности той или иной книги сторонникам страннического вероиспо-ведания. На страницах рукописей, принадлежащих староверам-странникам, нередко можно встретить сочинения известных наставников и книжников, руководителей общины – основателя согласия старца Ев-фимия, страннических наставников XIX–XX вв. – А. В. Рябинина, Федо-ра Михайлова и др.

Таким образом, читательские записи на страницах рукописных сбор-ников удорских коми старообрядцев являются важным источником, по-зволяющим не только атрибутировать книгу, но и проследить понимание коми книжниками культурного наследия предшествующих и современ-ной эпох и, в целом, оценить развитие книжной традиции крестьянского населения Коми края.

86 ИРЛИ. Мезен. собр., № 29. Сборник страннический. XIX в. (конец) – XX в.

(нач.). 1º. 274 л. (л. 1–159 – печать, л. 160–274 – рукопись). Полуустав.

56

Е. А. Сурков

Топос «чтение» и текстовая реальность русской сентиментальной повести

Проблема читателя и читательской рецепции литературного произве-дения как художественного целого одна из фундаментальных проблем теоретического литературоведения, прямо касающаяся особенностей структуры литературного произведения и его внутреннего мира. Не ак-центируя внимания на теоретической стороне вопроса, обратимся в связи с этим к одной из особенностей поэтики русской прозы первой половины XIX века, определяемой подчеркнутой «литературностью» ее мотивов и образов, что неоднократно было предметом научной рефлексии примени-тельно к творчеству А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, А. Погорельского, М. С. Жуковой, Ф. М. Достоевского и др. Ю. М. Лот-ман подчеркивал, что произведения Пушкина насыщены «литературно-стью», в них содержится «обилие цитат литературных… идейно-политических и философских отсылок»87. Однако восходит эта поэтиче-ская особенность русской прозы к сентиментальной повести конца XVIII века, для которой было свойственно именно такое построение текста. Причиной тому была, на наш взгляд, специфика историко-культурной ситуации становления новых повествовательных форм и формирование собственной семантической памяти, или «словаря литературы», в терми-нологии А. К. Жолковского и Ю. К. Щеглова88. По всей видимости, в ка-кой-то момент русской литературной истории исчерпанность канониче-ских жанров определила этот процесс рефлексии над их эстетической природой, который и был характерен для художественного мышления времени.

Уже сентиментальная повесть в силу своего новаторского характера была «озабочена» природой той реальности, которую она изображала. Неслучайно авторы-сентименталисты настойчиво пытались подчеркнуть ориентацию своих произведений на реальность и правдивость изобра-жаемого, многие повести имели подзаголовок – «истинная» или «спра-ведливая»: «русская истинная повесть» («Евгений и Юлия» Н. М. Карам-зина), «полусправедливая оригинальная повесть» («Роза» Н. Эмина), «российская, отчасти справедливая повесть» («Бедная Маша» А. Измай-лова), «истинное происшествие» («Злосчастный» Н. Мамышева и «Не-

87 Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. С. 112. 88 Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Ин-

варианты–Тема–Приемы–Текст. М., 1996. С. 16.

57

счастная Лиза» неизвестного автора) и т. д. Отметим, что также обозна-чает свою «петербургскую повесть» и Пушкин: «Происшествие, описан-ное в сей повести, основано на истине»89, что позволяет нам увидеть в «Медном всаднике» не просто элементы идиллии, о чем писалось неод-нократно90, но и реализацию сентиментально-идиллического модуса в целом. Причем использование своеобразного дискурсивного фона сюже-та, что мы видим у Пушкина91 и у Гоголя в «Старосветских помещи-ках»92, еще раньше мы встречаем в качестве устоявшегося приема в сен-тиментальной повести. Очень часто ее сюжетные события тем или иным образом связывались с общепризнанными дискурсивными клише или разворачивались на их фоне, что можно считать «приемом выразительно-сти» или «типовой комбинацией» приемов, которые в целом способство-вали выработке общей топики русской повести. Одним из таких художе-ственно значимых топосов русской повести первой половины XIX века, стал топос «чтение», сформированный в сентиментальных текстах.

Топос «чтение» как презентация «литературности». Настойчивое стремление писателей-сентименталистов придать черты истинности сво-им произведениям означало, прежде всего, наличие внутренней автор-ской рефлексии по поводу специфической «литературности» их текстов. В этой же связи появляется еще один показательный для сентименталь-ных повестей элемент сюжетной ситуации, который обычно принято рас-сматривать только как описание круга чтения «чувствительных» героев. М. В. Иванов полагает, что таким образом автор сентиментального текста стремится «подключить свое произведение к образцу»93. Во всех подроб-ностях и на большом материале эта сюжетная ситуация рассмотрена в

89 Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 4. М., 1957. С. 379. 90 Пумпянский Л. В. «Медный всадник» и поэтическая традиция XVIII века //

Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Вып. 4–5. М.; Л., 1939. С. 93–124; Хаев Е. С. Идиллические мотивы в произведениях Пушкина 1820–1830-х годов // Болдинские чтения. Горький, 1984. С. 98–115; Архангельский А. Н. Стихотворная повесть А. С. Пушкина «Медный всадник». М., 1990; Гаспаров Б. М. Поэтиче-ский язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. Wiek, 1992. С. 287–319. (Wiener slavistischer Almanach. Sbd. 27); Иваницкий А. И. Историче-ские смыслы потустороннего у Пушкина: к проблеме онтологии петербургской цивилизации. М., 1998.

91 Сурков Е. А. Интертекстуальная структура и дискурсивные образы в «Мед-ном всаднике» А. С. Пушкина: к постановке проблемы // Сибирский филолог. журн. 2007. № 3. С.18–23.

92 Сурков Е. А. Идиллия и идиллическое в русской литературной традиции // Вестник молодых ученых. № 5. Сер.: Филологические науки. 2004. № 1. С.17–26; Сурков Е. А. Русские контексты «Старосветских помещиков» Н. В. Гоголя // Го-голевский сборник. Вып. 2 (4). СПб.; Самара, 2005. С. 38–50.

93 Иванов М. В. Судьба русского сентиментализма. СПб., 1996. С. 234.

58

книге Н. Д. Кочетковой «Литература русского сентиментализма»94. «Чте-ние» или ориентация на какой-то литературный текст, по мнению иссле-довательницы, связаны, прежде всего, с характеристикой персонажей и их внутреннего мира: «В жизни и даже судьбе „чувствительного“ героя чтение играет значительную, а иногда и определяющую роль»95. Следует признать, что это, действительно, один из важнейших элементов художе-ственного мира сентиментального повествования, но значение «литера-турных» мотивов может быть увидено более объемно, особенно с точки зрения их функциональности. Идея «пережитой литературы в литерату-ре», о которой упоминает Н. Д. Кочеткова96, связана не только с героем или фабульными событиями произведения, но, прежде всего – с процес-сом осознания автором места, роли и функции его высказывания в дис-курсивном и текстовом пространстве культуры. Это, на наш взгляд, свое-образная «текстовая рамка», устанавливающая отношения нового произ-ведения к существующей традиции. Внимание к этому явлению тем бо-лее важно, что оно станет очень существенным в текстовых построениях последующих русских прозаиков, хотя и приобретет иные формы выра-жения. Наиболее интересными в данном случае станут тенденция к цик-лизации повестей, то есть создание нового текстового единства; внима-ние к умножению субъектов речи в едином повествовании или цикле; имитация «чужой» речи.

В сентиментальной литературе «читаемые» или упоминаемые произ-ведения чаще всего связаны не с самими героями, сколько с позицией автора-повествователя. При этом в сентиментальной повести откровенно обозначена граница между изображенным и сопровождающими изобра-жение «литературными» рефлексиями повествователя. Образующаяся дистанция не может быть понята в этом случае только как «дистанция между реальностью и литературным вымыслом»97, поскольку это своеоб-разный «зазор» между уже хорошо знакомой, освоенной или даже типо-вой литературой и литературным произведением, создаваемым на глазах читателя. Пространство между ними семантически может быть разным (ироничным, например), но важно, что оно существует. Чаще всего из-вестные и авторитетные литературные тексты становятся своеобразным нарративным фоном, на котором не только воспринимается читателем, но и созидается автором новый текст. Внутри этого вновь создаваемого про-

94 Кочеткова Н. Д. Литература русского сентиментализма: эстетические и

художественные искания. СПб., 1994. С.156–189. 95 Там же. С.158. 96 Там же. С.159. 97 Там же. С.159.

59

изведения возникает и выраженная рефлексия по поводу его эстетиче-ской природы, значимости и самобытности.

Так в повести В. В. Измайлова «Ростовское озеро» (1795) таким фо-ном становится «Новая Элоиза» Руссо, имена героев и «детали» которой щедро рассыпаны по тексту: «На каждом шаге встречались мне прекрас-ные места, романтические убежища блаженства, цветущие берега, кото-рые, может быть, ничто в сравнении с леманскими, прославленными Жа-ном Жаком Руссо и молодым Верном, но на которых осмеливался я посе-лять новую Юлию, сам быть вторым Сен-Пре и жить там с нею в тишине уединения…»98.

Дистанцию между «литературным» видением мира автором-повествователем и историей-повествованием встреченного им реального героя подчеркивают ироничные замечания: «Предупреждая критиков, требующих для черных волос черных и глаз, мы скажем, что натура не сообразуется иногда с их правилами»99. Рассказчик истории, случайно встреченный повествователем, также является поклонником романа Рус-со: когда-то он мечтал встретить свою Элоизу. Но встречает герой кре-стьянку Анюту – читательницу того же романа, которая говорит «самым чистым французским языком»100. Тем не менее, «сюжет повести ничего общего не имеет с романом Руссо»101. При этом Измайлов подчеркивает сиюминутность и новизну создаваемого им текста: «Лица их сближились, они бросились друг к другу в объятия, слезы их смешались и… Но я кла-ду перо и не смею продолжить сего слабого описания»102, тогда как ро-ман Руссо представлен как уже хорошо знакомая, освоенная литератур-ная модель. Знакомая тем более, что сам В. В. Измайлов был известен как страстный почитатель Руссо103. В истории рассказчика на тех же правах присутствуют и другие дискурсивные модели: в описании Анюты при-сутствуют не только имя Юлии, но и упоминание «Рубенсовой и Рафа-элевой кисти»104.

Несомненно, что еще одним текстом, входившим в художественную структуру повести «Ростовское озеро», была и «Бедная Лиза» Карамзина: помимо прочего, на это откровенно указывает фраза героини – «а чувст-

98 Измайлов В. В. Ростовское озеро // Русская сентиментальная повесть. М.,

1979. С. 144. 99 Там же. С. 151. 100 Там же. С.154. 101 Кочеткова Н. Д. Литература русского сентиментализма. С.176. 102 Измайлов В. В. Ростовское озеро. С. 148. 103 Костюкова В. В. В. В. Измайлов и С. Ричардсон // XVIII век. Сб. 22. СПб.,

2002. С. 320. 104 Измайлов В. В. Ростовское озеро. С.154.

60

вовать умеет и всякая крестьянка»105. И, наконец, главенствует в повести образ идиллического дискурса106, представленный в описательных конст-рукциях и характеристиках героев. Крестьянка Анюта говорит о себе так: «Я, по крайней мере, благодарю бога за то, что родилась <…> в таком состоянии, в котором можно всегда веселиться и радоваться. Тихое жи-лище, простая пища, кроткие подруги, тенистые дерева, зеленая травка, поющие птички – все это очень приятно…»107.

Но ни один из представленных нарративных типов, ни одна дискур-сивная практика не реализуются в повести в своей привычной для чита-теля форме: смысловой и структурной. Даже идиллия, которая, казалось бы, подошла в повести к своему логическому завершению (влюбленные обвенчались и поселились в «маленьком домике») оказалась несостояв-шейся. Героиня повести погибает, но погибает случайно: в мир устойчи-вых дискурсивных образов вторгаются никогда ранее ими не учитывав-шиеся «жизненные» обстоятельства (смерть во время родов). Именно таким образом, на наш взгляд, автор и демонстрирует «рамки» своего текста: с одной стороны, использует общую топику определенной тради-ции, но с другой – индивидуально-авторскую интенцию к ее возможной или потенциальной художественной трансформации.

Аналогично выстраивается в своем соотношении с идиллией сюжет другой повести В. В. Измайлова «Прекрасная Татьяна». Изначально здесь моделируется «пасторальная» перспектива восприятия (перечисляются, например, самые известные авторы идиллий): «…Мельтон, молодой знатный человек, прогуливался по скату Воробьевых гор, вполголоса пел пастушеский романс и неприметно приближился к тому месту, где рус-ская поселянка, может быть, прекраснее всех аркадских пастушек, милее всех Флориановых Эстелл, представляла картину, достойную кисти но-вых Теокритов и Геснеров»108.

Однако традиционная для сентиментальной повести сюжетная завяз-ка – встреча богатого «городского жителя» и «простой крестьянки», ста-

105 Измайлов В. В. Ростовское озеро. С. 155. 106 Под «образом дискурса» мы понимаем субститут национальной культурной

традиции и семантической памяти в конкретном тексте, как он сложился в культур-ной памяти эпохи, с закрепленным за ним определенным рядом ассоциаций, впе-чатлений, способов художественного освоения темы, мотивного комплекса и обла-дающего собственной интратекстульной функциональностью. См.: Сурков Е. А. Интертекстуальная структура и дискурсивные образы в «Медном всаднике» А. С. Пушкина. С.18–23; Сурков Е. А. Русская повесть в историко-литературном контексте XVIII – первой трети XIX века. Кемерово, 2007. С. 10–153.

107 Измайлов В. В. Ростовское озеро. С. 155. 108 Измайлов В. В. Прекрасная Татьяна, живущая у подошвы Воробьевых

гор // Русская сентиментальная повесть. М., 1979. С.158.

61

новится основанием иного сюжетного развития. Герои повести – кресть-янка и мещанин, несмотря на все испытания, возникающие из-за этой встречи, счастливо избегают судьбы, предназначенной им привычной сентиментальной моделью: воспылавший страстью барин решается все-таки быть добродетельным и помогает любящим героям воссоединиться.

И в более поздних своих повестях – «Летучие листочки, или Тайные записки светской дамы», «Обе школы, или Свет и уединение», «Проти-воречия, или Гордость ума и слабость сердца» (1814) – Измайлов исполь-зует тот же прием. В этих повестях дискурсивным фоном становятся произведения Ричардсона: романы «Кларисса, или История юной леди» и «История сэра Чарльза Грандисона». Сюжетная ситуация «чтения» ге-роями этих романов уже была предметом рассмотрения в статье В. В. Костюковой «В. В. Измайлов и С. Ричардсон»109, но она осталась, по сути, в рамках традиционных представлений о характеристиках пер-сонажей через их «чтение». Тот факт, что герои принципиально не сов-падают с «образцами» или похожи не на «тех», даже не привлек внима-ния автора работы. Читающая Ричардсона Елена из «Летучих листочков» не только никоим образом не реализует сюжетную судьбу Клариссы, но и прямо отрицает ее «добродетель». К тому же Елена в конечном итоге оказывается похожей на «мужского» героя – Ловласа.

Очевидно, что в своих повестях Измайлов отразил поиск новых пове-ствовательных и конструктивных возможностей, который был характе-рен для литературного сознания конца XVIII – начала XIX века. Его тек-сты во многом отличаются от монособытийной сентиментальной повес-ти, и насыщены событийностью, хотя иногда она остается на периферии повествования, но вполне может быть реализована сюжетно и компози-ционно. Так, всего лишь в пятнадцати строчках представляет Измайлов судьбу своей героини из «Ростовского озера», полную «несчастий» и «испытаний», обладающую явно романной спецификой. Но автор пред-почитает оставаться в рамках повести, тогда как в европейской литерату-ре жанр сентиментального романа был очень развит, будет он развивать-ся и позднее, наследуя художественные открытия сентиментализма. Очень похожие на кратко описанную биографию героини Измайлова ис-тории будут еще не раз повторены в романных текстах: она, например, в точности совпадает, как ни парадоксально, с сюжетом романа Ш. Бронте «Джейн Эйр», который будет написан в 1847 г. В этом плане произведе-ния Измайлова интересны как проявления определенной тенденции раз-вития русской повести и более поздних романных структур и могут быть соотнесены с творчеством В. Нарежного. Стремясь к созданию нового типа повествования, Измайлов маркирует эту новизну именно тем, что

109 Костюкова В. В. В. В. Измайлов и С. Ричардсон. С.320–332.

62

включает в структуру своих текстов такой конструктивный элемент, как их соотношение с дискурсивными образами или формами, исчерпавшими свой творческий созидательный потенциал на определенном этапе исто-рического развития и не актуальными теперь уже именно для «русской повести». Она, обозначенная как «истинная» или «справедливая», оказы-вается иной: как бы абсолютно «нелитературной», нетипичной, а зна-чит – действительно истинной историей.

В повести Г. П. Каменева «Софья» (1796) на тех же правах присутст-вуют Стерн и Оссиан («Я почувствовал нечто оссианское!»)110 и анало-гичные замечания повествователя: «„Что это? что это такое?“ – закричит какой-нибудь мизантроп, прочтя сие место…»111. Ирония по отношению к общепризнанным литературным моделям присутствует и в повести Ка-рамзина «Юлия» (1794). Здесь мы вновь встречаемся с тенденцией к ре-организации жизни по известным дискурсивным моделям. Герои повести читают «Новую Элоизу» и «Эмиля» Руссо, пытаясь реализовать книжные правила в своей жизни; Юлия даже падает в обморок по правилам – «следуя обыкновению новых Дидон» (героиня «Энеиды» Вергилия. – Е. С.). Следование сентиментальному литературному этикету приводит героев в деревню, которой сначала они восхищаются. Но настала осень, «все стало так печально, так уныло, что Юлия потеряла всю охоту хва-лить деревенское уединение»112. Изменение стереотипной ситуации в повести Карамзина происходит случайно, и «случай» этот – беремен-ность и рождение ребенка, связан с жизненными обстоятельствами, кото-рые не было принято описывать в литературно-этикетных текстах. В этом случае мы имеем дело не только с обманутым ожиданием читателя, как принято считать, но и со своеобразным «обманутым» текстом, поскольку первоначальная текстовая интенция, оказавшись не реализованной, структурирует появление текста нового типа.

С аналогичным, на наш взгляд, художественным явлением русский читатель встретится позднее в романе Пушкина «Евгений Онегин», ге-роиня которого, привязанная к романам, «влюблялася в обманы / И Ри-чардсона и Руссо»113. Причем «обманными» литературные модели явля-ются не только для Татьяны, поскольку сюжет «жизни действительной» окажется совершенно не сравнимым с романными коллизиями, но и для других героев. Например, для матери Татьяны, чью любовь к Ричардсону

110 Каменев Г. П. Софья // Русская сентиментальная повесть. М., 1979. С.186. 111 Там же. С. 180. 112 Карамзин Н. М. Евгений и Юлия // Русская сентиментальная повесть. М.,

1979. С.112. 113 Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 5. М., 1964. С. 49.

63

Пушкин «переворачивает» в обыденный и опрощенный жизненный план: «Сей Грандисон был славный франт, / Игрок и гвардии сержант»114.

«Чтение» присутствует и в повести Карамзина «Наталья, боярская дочь», «чтение» тем более удивительное, что художественное время по-вести – это «русская старина». Помимо того, что здесь упоминаются идиллические имена Дафниса и Хлои или Стерн115, которые могли бы показаться обыкновенным сентиментально-идиллическим приемом, в тексте повести есть и более интересный для интерпретации «литератур-ных» элементов фрагмент: «…наша прелестная Наталья имела прелест-ную душу <…> имела все свойства благовоспитанной девушки, хотя рус-ские не читали тогда ни Локка „О воспитании“, ни Руссова „Эмиля“ – во-первых, для того, что сих авторов еще и на свете не было, а во-вторых, и потому, что худо знали грамоте, – не читали и воспитывали детей своих, как натура воспитывает травки и цветочки»116.

Откровенно смоделированная дистанция между временем героев и временем повествователя в этой ранней повести Карамзина может слу-жить еще одним очень убедительным доказательством того, что «литера-турные» элементы и приметы сентиментального повествования связаны в первую очередь с изображением дискурсивного фона, который призван подчеркнуть новые нарративные стратегии и возможности, реализуемые во вновь создаваемом произведении. Оформлены здесь также и дискур-сивные горизонты восприятия текста. Неслучайно и сама эта повесть Ка-рамзина станет позднее предметом «чтения» в «Барышне-крестьянке» Пушкина, который использовал не столько литературный образец сенти-ментального чтения, сколько модель, оформленную Карамзиным для вы-ражения особой эстетической природы произведения.

Причем описание процесса чтения «Натальи, боярской дочери» для обучения грамоте у Пушкина сравнимо с аналогичным описанием в дру-гой повести Карамзина – «Рыцарь нашего времени»: «В три дни, – рас-сказывал он (учитель героя. – Е. С.) за чудо другим грамотеям, – в три дни затвердить все буквы, в неделю – все склады <…>; этого не видано, не слыхано!»117; «„Что за чудо! – говорил Алексей. – Да у нас учение идет скорее, чем по ланкастерской системе“. В самом деле, на третьем уроке Акулина разбирала уже по складам „Наталью, боярскую дочь“.<…> Прошла неделя и между ими завелась переписка»118.

114 Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 5. М., 1964. С. 50. 115 Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2 т. Т. 1. М.; Л., 1964. С. 631, 632. 116 Там же. С. 626. 117 Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя: избр. проза. М.,

1986. С. 157. 118 Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. Т. 6. М., 1964. С. 165–166.

64

И в самом «Рыцаре нашего времени» Карамзина не только упомина-ется «Наталья, боярская дочь», но и подробно описываются «читатель-ские» пристрастия героя, душа которого «плавала в книжном свете, как Христофор Колумб на Атлантическом море»119. В этой, так и не окончен-ной повести Карамзина, описание чтения имело, по всей видимости, принципиальный характер, поскольку было связано с последующей судьбой героя (на что есть указание в тексте), и с эстетической новизной произведения, которую задумывал Карамзин. Неслучайно он пишет «вступление» к повести следующего рода: «С некоторого времени вошли в моду исторические романы. Неугомонный род людей, который называ-ется авторами, тревожит священный прах Нум, Аврелиев, Альфредов, Карломанов и <…> вызывает древних героев из их тесного домика <…>, чтобы они <…> забавляли нас своими рассказами. Прекрасная кукольная комедия! Один встает из гроба в длинной римской тоге <…>; другой в коротенькой гишпанской епанче <…>. Я никогда не был ревностным последователем мод в нарядах; не хочу следовать и модам в авторстве; не хочу будить усопших великанов человечества; не люблю, чтобы мои чи-татели зевали, – и для того, вместо исторического романа, думаю расска-зать романическую историю одного моего приятеля»120.

Таким образом, автор повести декларирует новизну своего повество-вания, отталкиваясь от привычных литературных приемов, и продолжает полемику с ними дальше, уже в самом тексте повести. Главный герой повести задумывался как персонаж, не совпадающий с литературными правилами, читательскими привычками и с сюжетами тех книг, которые он нашел в «желтом шкапе». Поскольку, как заявляет автор читателю, «вы читаете не роман, а быль», «Леон в совершенных летах часто увидит противное» тому, что раньше читал в романах121.

«Рыцарь нашего времени» Карамзина интересен не только этой своей стороной. Повесть, появившаяся в самом начале XIX века, демонстриру-ет направление эволюции художественного мышления писателя и пример текстовой реализации определенного этапа становления русской повести в целом. Именно в этом произведении Карамзин-автор не только рефлек-сирует проблему литературности текста, но и создает текст, вырастаю-щий из русского контекста, адекватный ему, и этим открывает потенци-альные возможности дальнейших художественных трансформаций сю-жетно-мотивного комплекса «героя времени» в русской литературе. При-чем это «открытие», как представляется, не случайная «находка» талант-ливого писателя. Карамзин, развивающийся как прозаик в русской дис-

119 Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя. С. 159. 120 Там же. С. 150. 121 Там же. С. 155, 159

65

курсивной парадигме, чутко улавливает то, что позднее ею же будет вос-требовано и актуализовано. Как образно выразился А. С. Янушкевич, «…если бы Карамзин на рубеже веков не написал свой роман („Рыцарь нашего времени“. – Е. С.), его нужно было бы выдумать…»122. Действи-тельно, повесть Карамзина не только откровенно связана с текстами-предшественниками (например, с «Духовным рыцарем» И. В. Лопухина, рядом повестей самого автора, то есть – с сентиментальным дискурсом), но и определяет перспективы последующих литературных опытов: «„Ев-гений Онегин“ и замысел романа „Русским Пелам“ Пушкина, „Герой на-шего времени“ Лермонтова, „Маленький герой“ Достоевского, автобио-графическая трилогия Л. Толстого, „Степь“ Чехова – лишь видимые и осязаемые звенья этого карамзинского дискурса. Текстовая, поглавная циклизация <…> „Рыцаря нашего времени“ открывала возможности но-вого героя – вечного духовного странника и искателя. Сопряжение глав – жизненных циклов в романе Карамзина, главы как аналоги самодвижу-щейся реальности и „героев-рек“ в „Евгении Онегине“, циклизация но-велл в „Герое нашего времени“ и анфиладность движения авторской мысли в „Мертвых душах“ Гоголя не столь различны меж собой, ибо в основе всех этих произведений новые нарративные стратегии, заложен-ные в экспериментальном романе Карамзина»123.

Таким образом, история «карамзинского дискурса» показывает, что ориентация текста на литературные модели или эстетическую проблема-тику не была для русской повести простой данью времени. Она была свя-зана с чрезвычайно значимым для быстропротекающих в России («взрывных», в терминологии Ю. М. Лотмана) художественных транс-формаций, моментом четкого проявления/обозначения путей трансфор-мации и дальнейшего развития.

Другим интересным примером этого явления может служить повесть М. Сушкова «Российский Вертер» (1801), наполненная в избытке различ-ными «литературными» элементами: здесь в разной связи и в разных случаях возникают имена писателей: Флориана, Геснера, Вольтера; лите-ратурных героев: Вертера, Памелы, Галатеи, Эстеллы, Катона; названия литературных произведений («Недоросль») или цитаты из них. Однако и в этой повести ни один из предложенных литературных «образцов» не оказывается реализованным. Эстетизированное или текстовое мышление героя, который видит мир только сквозь устойчивые литературные приз-мы, не совпадает с реальностью. К тому же, череда писем, из которых и состоит повесть, показывает серьезные внутренние изменения в герое,

122 Янушкевич А. С. Роман Н. М. Карамзина «Рыцарь нашего времени»: текст

и контекст // Карамзин и время. Томск, 2006. с.90. 123 Там же. С.90.

66

которые порождают его новое отношение к миру, не зафиксированное знакомыми ему текстами или «речевыми практиками». Потому речь ге-роя существенно меняется с IX письма. До этого он упражнялся в сло-весной иронии или играх с «дискурсами»: «Недавно читал я Флориана. Какой пречудный писатель! Он заставляет забыться, водит мысленно по лугам и долинам, принуждает принять участие в радостях и огорчениях своих пастухов: я восхищаюсь, бегу в поля <…> и возвращаюсь недо-вольным собою. Пастухи наши не только вселить участия, но и сами ни веселия, ни печали не умеют почувствовать <…> я в существе вижу ко-медию Недоросля. Муж дурак, жена злая, сын крестьянский повеса, в другой семье настоящий Скотинин, и хотя нет здесь Софьи, однако, так-же по человеколюбию воспитывают простенькую сиротку»124.

Именно так герой первоначально видит и интерпретирует окружаю-щий мир. После встречи с Марией ирония и «литературная» игра исчеза-ют из его писем. И не только потому, что влюбленный герой видит те-перь мир в ином свете. Дело в том, что теперь он пишет сам и говорит о себе, то есть создает свой дискурс, связанный лично с ним и его «истори-ей», которую нельзя подвести под «образец» или опереться на готовый «речевой» прием.

Стремление героя к творению письменного текста, не зависимого от устойчивых формул, прямо представлено в повести: «Ты требуешь под-робной повести нашего знакомства. Исполню твое желание» или «Пред-ставь себе русые волосы, распущенные локонами по лицу, белейшему снега; но нет, такое уподобление давно известно и, следовательно, ее не-достойно. <…>. Ах, для чего я не живописец! <…>. Одним словом, не нахожу выражений, способных изъяснить всех ее прелестей и всей моей любви»125. Трагизм сюжетной ситуации здесь состоит в том, что герой не в состоянии вырваться из литературных рамок, несмотря на вдруг от-крывшееся ему несоответствие жизни и литературы. В главе «От сочини-теля» прямо говорится о том, что в герое представлен «Российский Вер-тер», а свое самоубийство он совершает после чтения трагедии Аддисона «Катон», которая была широко известна русским читателям как произве-дение о героическом самоубийстве.

Таким образом, игра различными этикетными литературными форму-лами в этом произведении М. Сушкова имеет свое значение для понимания внутреннего сюжета повести или, по крайней мере, тех новых текстообра-зующих и смыслопорождающих тенденций, которые постепенно оформ-ляются в русской прозе. Здесь важно видеть явно ощущаемый автором по-

124 Сушков М. В. Российский Вертер: полусправедливая повесть // Русская

сентиментальная повесть. М., 1979. С. 208, 206. 125 Там же. С. 210, 209.

67

вести водораздел между «литературным переживанием» и его образным воплощением и реальной историей героя. Неслучайно «сочинитель» в сво-ем предисловии к письмам говорит о том, что читателю не нужно знать ни «благородство и родословие» героя, ни его настоящее имя, а видеть только как Вертера. Здесь же «сочинитель» иронично отзывается о «старинных французских повестях», где прописаны все подробности биографии героя, и о «российских сочинениях», в которых характер героя явлен в именах «здравосудов, вертопрахов». Очевидно, что «сочинитель» строго ориенти-рован на знакомый литературный сюжет и показывает своего безымянного героя в его перспективе. Однако в предисловии от лица еще одного участ-ника события рассказывания – «издателя», говорится о герое с иной точки зрения: он назван «странным молодым человеком» и «мнимым Верте-ром»126, что и моделирует несоответствие литературной схемы и изобра-женной жизненной истории. И хотя в повествовательной структуре декла-рирована несовместимость того и другого, семантически повесть прочиты-вается в ориентации на «Вертера».

Эта семантика наиболее очевидна в контексте русской «вертерианы» конца XVIII века. Подробно литературную модель «вертерианы» этой эпохи описал В. В. Сиповский в ряде своих известных работ, в том чис-ле – в статье «Влияние „Вертера“ на русский роман XVIII века», где при-вел обширный перечень повестей конца XVIII – начала XIX века, так или иначе связанных с темой Вертера (переводы, подражания и т. д.)127. По мнению ученого, «Вертер» активно повлиял на многих русских писате-лей, несмотря на то, что связь их текстов с романом Гете не всегда замет-на: например, на «Бедную Лизу» Карамзина128. Позднее русской «верте-рианой» занимался В. М. Жирмунский, указавший и на другие произве-дения того времени129. Основываясь на результатах исследований В. В. Сиповского и В. М. Жирмунского, мы можем сделать вывод о том, что «вертеровский» сюжет не только был хорошо знаком русскому чита-телю, но и стал уже во многом своеобразным литературным «стандар-том», четко выделенной литературной и текстовой моделью. В этом кон-тексте и становятся более зримыми принципиальные установки М. Суш-кова на ниспровержение типовой литературности, тем более что, как по-казал В. М. Жирмунский, текст «Российского Вертера» по своей семан-тике во многом расходится со своим прототипом – произведением Ге-те130.

126 Сушков М. В. Российский Вертер. С. 203. 127 Сиповский В. В. Влияние «Вертера» на русский роман XVIII в. // Журнал

министерства народного просвещения. 1906. № 1. С. 52–106. 128 Там же. С. 59. 129 Жирмунский В. М. Гете в русской литературе. Л., 1981. С. 30–71. 130 Там же. С. 58–60.

68

Показательно, что и более поздняя русская повесть использует анало-гичные приемы. Например, в «Вечерах на Карповке» М. Жуковой расска-зы героев соотнесены с откровенно представленными литературными моделями, а потому эти повести можно действительно считать «калейдо-скопом читательских пристрастий пушкинской эпохи»131. Правда, Г. Мо-салева считает, что этот «калейдоскоп», обладающий свойствами «„не-отобранности“, своеобразной хаотичности» является всего лишь «инте-ресным свидетельством» об эпохе и «явной стилизацией»132. На наш взгляд, литературность текста Жуковой – это художественный прием, четко обозначенный прямыми и порой нарочитыми отсылками, паралле-лями и эпиграфами. В рассказах героев «Вечеров» мы видим и «чувстви-тельную повесть», и романтическую, и светскую, и историческую. Эти «чужие» тексты, став формой цикла, как полагает Г. Мосалева, вместили «иное авторское содержание» и составили «новый текст». Однако это «содержание» повестей, которые оцениваются «как одно из лучших про-заических произведений первой половины XIX века»133, исследователь-ница так и не рассматривает, и не интерпретирует.

Попытка интерпретации содержится в другой работе о Жуковой – в статье Р. Иезуитовой «Об авторе „Вечеров на Карповке“». Р. Иезуитова пишет: «„Реальность“ и „литература“ постоянно соотносятся в книге М. Жуковой. Действительность питает литературу, предлагает ей свои сюжеты (их множество в окружающей жизни, нужно только уметь уви-деть и разглядеть их – считает писательница), но и литература – в свою очередь – дает уроки самой жизни, насыщает ее человечностью»134. От-меченное исследовательницей противостояние «литературы» и «реально-сти» представляется и нам главным структурообразующим элементом повестей, но смысл противостояния, на наш взгляд, совершенно иной. Увлеченные «литературными играми» собеседники, активно выражая заинтересованность в судьбах героев рассказываемых историй, не заме-чают и не видят реальных людей и реальной «романтической» истории, которая развивается тут же, практически на глазах у всех. Очень загадоч-ной и интересной оказывается судьба Пронского, «тайна», которого рас-крывается на последних страницах; за всеми литературными любовными историями собеседники и слушатели не заметили реальной и драматич-ной истории любви Любиньки и Вельского, открывшейся только в самом конце.

131 Мосалева Г. В. Особенности повествования: от Пушкина к Лескову: моно-графия. Ижевск; Екатеринбург, 1999. С. 203.

132 Там же. С. 204. 133 Там же. С. 204, 195. 134 Иезуитова Р. В. Об авторе «Вечеров на Карповке» // Жукова М. С. Вечера

на Карповке. М., 1986. С.277.

Интересно, что и для читателя эта история оказывается не слишком заметной, что, по всей видимости, намеренно смоделировано Жуковой. Ведь внимательное чтение коротких эпизодов, помещенных между собы-тиями рассказывания, позволяет проследить развитие отношений между молодыми героями. Однако инерция читательского восприятия способст-вует тому, что основное внимание сосредоточено на самих повестях, а фрагменты между ними, изображающие реальность и бытовые подробно-сти жизни Натальи Дмитриевны, обычно считаются формальными связ-ками, необходимыми только для оформления целостности цикла. Но ока-залось, что и эти небольшие фрагменты также являются текстом со своим сюжетом, перипетиями и счастливым, в сравнении с повестями, финалом. Так «действительность» оказалась не просто «добрее» литературы135, она в целом оказалась не совмещающейся с литературно-этикетными дискур-сами. Уже легко опознаваемые ко времени написания «Вечеров» сюжеты рассказанных повестей воспринимаются слушателями как данность лите-ратурной манере, они являются изображением, образом соответствующей модели. А вот в действительности все оказывается исполненным подлин-ного трагизма, драматизма, проблем и доброты. Ее когда-то проявила Наталья Дмитриевна по отношению к умирающей Елене, но об этом ни-кто из окружающих не знал и не догадывался. Таким образом, в цикле Жуковой создается ситуация нехватки нового типа текста, способного отразить истинные отношения, и те тайны, которые являются принад-лежностью жизни героев.

Однако в таком построении «Вечеров» мы замечаем уже известную с конца XVIII века, о чем собственно и идет речь, «литературную игру» или «игру» с дискурсивными образами. И в этом плане справедливо ин-терпретировать повести Жуковой «как явления второго ряда»136, что от-нюдь не лишает их художественного значения. Интересные сами по себе, повести, тем не менее, показывают автоматизацию литературного прие-ма. Но этот момент важен для историка литературы, поскольку подтвер-ждает, и в данном случае – очень зримо, наличие в ней особого внимания к проблемам «литературного фона» и образа дискурса.

135 Иезуитова Р. В. Об авторе «Вечеров на Карповке». С. 278. 136 Там же. С. 276.

70

В. В. Головин

К комментарию одной читательской ремарки в повести Пушкина «Метель»

Пушкинская повесть насыщена книжными реминисценциями. Ос-новное место, разумеется, принадлежит «Новой Элоизе» Ж.-Ж. Руссо. Четвертое предложение повести: «Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена»137 обуславливает поэтику поведения героини «по французскому роману»138, и событийный ряд: «Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, нахо-дившийся в отпуску в своей деревне»; «Наши любовники были в пере-писке, и всякий день видались наедине в сосновой роще или у старой часовни».

На наш взгляд, нуждается в комментарии последний диалог повести. Начинается он словами Бурмина:

Не знаю, – отвечал Бурмин, – не знаю, как зовут деревню, где я вен-чался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало пола-гал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, быв-ший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды оты-скать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жес-токо отомщена.

У читателя-современника Пушкина в отличие от нас не могло не воз-никнуть ощущения, что Бурмин говорит неправду. Он спешит в полк, в Вильно. На почтовой станции он должен был расписаться. Была подо-рожная, и надо было отчитываться или платить собственные деньги. По-сле приключения он проснулся на следующее утро на третьей станции. На ней, по существующим порядкам, также надо было также отметиться. Зная две станции из трех, можно начать поиски. В районе этих трех стан-ций следовало бы искать следы ямщика – свидетеля метели и ночной свадьбы, умер только слуга. Можно искать церковь и священника. Бур-мин не стал – как-то легкомысленно для полковника с Георгием в петли-

137 Все цитаты приводятся по изданию: Пушкин А. С. Метель // Полное соб-

рание сочинений: в 10 т. Т. 6. Л., 1976. С. 70–80. 138 Обратим внимание, что в черновиках Пушкин конкретизировал тип этого

романа: «Les amours», то есть любовный французкий роман: Пушкин А. С. Романы и повести. Путешествия: другие редакции, планы, варианты // Полное собрание сочинений: в 16 т. Т. 8, кн. 2: Романы и повести. Путешествия. М., Л., 1940. С. 605.

71

це. Но с точки зрения святочного события все органично139. Что было в святки – сбудется. И немужняя жена опять же в силу святочной перспек-тивы благополучно переезжает из Ненарадово к встрече с соседом Бур-миным.

Теперь о поведении Марьи Гавриловны. Во-первых, с приездом Бур-мина «Марья Гавриловна очень его отличала. При нем обыкновенная задумчивость ее оживлялась». Фраза: «Она приуготовляла развязку са-мую неожиданную и с нетерпением ожидала минуты романического объ-яснения» вполне допускает некоторую двусмысленность. Появляется ощущение, что она может знать, кто такой на самом деле Бурмин. Также двусмысленна и ремарка: «Тайна, какого роду ни была бы, всегда тягост-на женскому сердцу».

Прежде факт узнавания конкретного письма из «Новой Элоизы» трак-товали только как насмешку Марьи Гавриловны над шаблонной фразой Бурмина:

«Я вас люблю», сказал Бурмин, «я вас люблю страстно…» (Марья Гавриловна покраснела и наклонила голову еще ниже). «Я поступил неос-торожно, предаваясь милой привычке, привычке видеть и слышать вас ежедневно…» (Марья Гавриловна вспомнила первое письмо St.-Preux).

Некоторые комментаторы относят ремарку Марьи Гавриловны к ошибке Пушкина – «милая привычка» встречается только в XVIII пись-ме. Цитируем Ю. М. Лотмана:

Л. Н. Штильман не нашел соответствующей цитаты в романе Руссо, но, обнаружив упоминание привычки и ее опасностей для влюбленных в XVIII письме романа Руссо, заключил: «Вероятнее всего, что у Пушкина мы имеем дело с реминисценцией из романа Констана и что цитирован-ные строки из этого романа, в свою очередь, восходят к „Новой Элои-зе“» (Штильман Л. Н. Проблемы литературных жанров и традиций в «Евгении Онегине» Пушкина // American Contributions to the Fourth International Congress of Slavists. Mouton’s-Gravenhage, 1958). Думается, что дело все же проще: Пушкин просто ошибся. Но как раз характер ошибки наиболее интересен: он забыл, что это цитата из «Адольфа», но не забыл, что это цитата. Действительно, здесь не так важен источник, как то, что текст выполняет функцию чужого – книжного – слова140.

139 См. нашу статью: «Метель» Пушкина: святочный комментарий // Фольк-

лор, постфольклор, быт, литература: сб. статей: к 60-летию А. Ф. Белоусова. СПб, 2006. С. 200–212.

140 Лотман Ю. М. Н. А. Некрасов. Последние элегии // Лотман Ю. М. О по-этах и поэзии. СПб., 1996. С. 202.

Но никакой ошибки здесь нет. «Видеть ежедневно» есть и в первом письме141. Но самое главное не в этом. В том же первом письме, в том же абзаце St.-Preux пишет Юлии про непреодолимую преграду, которая сто-ит между ними142. То есть можно допустить, что Марья Гавриловна, пре-красно знающая текст (она жила по нему), догадывается, о чем будет сейчас говорить Бурмин: он будет также как St.-Preux говорить о непре-одолимой преграде между ними. Он так и сделал.

Далее она, когда Бурмин говорит, что он вышел из церкви, она закри-чала: «Боже мой!.. и вы не знаете, что сделалось с бедной вашею же-ною?». Этот крик также можно трактовать двояко: и как предчувствие узнавания, но и как возмущение – Бурмин не делал никаких попыток по-иска своей «бедной жены». Но наиболее показательна концовка:

«Боже мой, боже мой!» сказала (курсив мой. – В. Г.) Марья Гаври-ловна, схватив его руку; «так это были вы! И вы не узнаете меня?».

Бурмин побледнел… и бросился к ее ногам…

Снова двоякость: после восклицаний, крика, хватаний за руку Марья Гавриловна в развязке, в самом эмоциональном моменте, просто «сказа-ла». Совершенно не экспрессивный глагол, который, не исключено, опять же свидетельствует о возможном знании Марьи Гавриловны, кто стоит перед ней.

Уточнение смысла ремарки Марьи Гавриловны, по нашему мнению, уточняет и смысл одной из интриг повести.

141 «Однако мы ежедневно встречаемся» (Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения:

в 3 т. Т. 2. С. 14, 2-й абз.). 142 «Правда я знаю, что приказывает благоразумие в тех случаях, когда не мо-

жет быть надежды» (Руссо Ж.-Ж. Избранные сочинения: в 3 т. Т. 2. С.14, 2-й абз.).

73

И. О. Ермаченко

«Чтение для солдат» периода русско-японской войны: специфика обращения к читателю

1. Журналы «солдатской дидактики»

Период русско-японской войны характеризовался необычайной не только для прошедшего XIX, но и для всего наступившего XX века ак-тивностью и объективностью отечественной печати. В ходе газетно-журнального описания дальневосточной кампании по существу выраба-тывался новый стандарт освещения военных действий, образа противни-ка, фронтовой и тыловой повседневности, который в чем-то остался не-досягаемым для более идеологизированной прессы последующего вре-мени143. Однако на фоне сохранявшейся сословной дифференциации рос-сийских вооруженных сил сохранялась и тенденция представлять солдат-скую массу в виде «серых героев», «больших детей», организуемых и ведомых на ратные подвиги «отцами-командирами». Ей соответствовало сохранение специализированных «солдатских» периодических изданий. Предназначенные исключительно для рядового и унтер-офицерского со-става, они претендовали одновременно на общее культурное представи-тельство «солдатской массы» и на особую воспитательную роль по от-ношению к ней. На их страницах «нижним чинам» предлагался свод не-обходимых и достаточных сведений не только по специально-военным, но и по общим вопросам жизни, идейно явно базирующийся на традици-онной триаде «православие – самодержавие – народность».

Подобный подход, свойственный редакциям периодики для «солдат-ского чтения», заметно архаизировал ее даже по сравнению с такими официозными и охранительными изданиями, как «Летопись войны с Японией», «Русский вестник» или «Родное слово», куда так или иначе прорывались новые веяния «века печати». Он сказывался и на самом ме-ханизме взаимодействия с читателем, диалоге с ним, если понимать тер-мин расширительно, имея в виду специфику языка или организации пуб-ликуемого материала, рассчитанную на особые качества аудитории. Ди-дактико-просветительская нацеленность «солдатской» периодики про-

143 Подробнее см.: Ермаченко И. О. Япония и Китай в русской прессе 1904–

1905 гг.: динамика образов в контексте общественной самооценки // Межкультур-ный диалог на евразийском пространстве: материалы междунар. науч. конф. Уфа, 2002; Ермаченко И. О. На пути к революции: рус. либералы перед «японским зер-калом» // Неприкосновенный запас: дебаты о полит. и культ. 2005. № 6 (44).

74

слеживается и в самой структуре изданий, пытающихся систематизиро-вать и упорядоченно представить все темы, которые могли бы заинтере-совать читателя.

К началу русско-японской войны у российской печати уже имелся существенный опыт такого рода. 1904 г. стал 57 годом выпуска выхо-дившего по Высочайшему повелению в Санкт-Петербурге журнала «Чте-ние для солдат». Единообразное оформление титула каждой книги за этот год специально подчеркивало недавнюю знаменательную дату надпися-ми «Пятьдесят лет» и «1847–1897», а официозно-монархическую направ-ленность журнала – изображением короны и державы. Еще в 1879 г., со-гласно циркуляру Главного штаба № 343 от 11 сентября, журнал был включен в систематический каталог книг, одобренных к обращению в войсках. Его официальный статус был подтвержден циркуляром Главно-го штаба № 235 от 15 октября 1903 г.

В 1904 г. журнал выходил «книжками, согласно новой Высочайше утвержденной программе, которою поставлена журналу цель содейство-вать умственному и нравственному самообразованию солдата» (6 книг подразделялись на 12 выпусков)144.

В следующем году структуру издания упростили: оно делилось уже только на выпуски, сохранив прежнюю тематическую рубрикацию по 6 разделам. Каждый из выпусков содержал 4 раздела, комбинировавшихся в порядке, определенном новой редакцией программы журнала, «расши-ренной с Высочайшего соизволения» редактором полковником С. А. Платовым. В ней, в частности, декларировалось повышенное вни-мание к изобразительному ряду: «Каждая статья… по возможности ил-люстрируется. В течение года в журнале помещается более 100 рисунков, планов и чертежей»145.

Мода на «программность», свойственная журнальным изданиям того времени, в данном случае способствовала сохранению консерватизма изданий. I раздел, графически оформленный христианской символикой, определялся как «духовно-нравственный»146 и содержал «беседы и по-учения о христианских обязанностях человека и воина в особенности»; рассказы «из священной истории», «из истории церкви», «о житии Свя-тых Угодников Божиих»; «описание святых мест: церквей, монастырей и проч.»; «описание чудес и других проявлений Промысла Божия». Так, на протяжении первых трех книг журнала за 1904 г. публиковались «Крат-кие беседы о вере православной и Законе Божием», а выпуск 1-й откры-вался «Словом на Новый год» протоиерея А. Листова, ригористические

144 Чтение для солдат. 1904. Вып. 2 и след. Последняя страница обложки. 145 Чтение для солдат. 1905. Вып. 1. С. 3. 146 Там же. С. 2.

75

поучения которого сделала еще более актуальными начавшаяся вскоре война:

Итак, еще целым годом сократилась и без того краткая жизнь наша на земле! Еще на шаг мы стали ближе ко гробу, который и без того был недалек от нас! …Живущий в свете неприступном показал нам свет ны-нешнего дня; а кто знает, – увидим ли его завтра…147

Общую религиозно-дидактическую направленность I раздела не-сколько разбавляли включаемые сюда же «слова и речи, сказанные по случаю событий, имеющих отношение к военному быту или поучитель-ные вообще». Под ними чаще всего подразумевалось назидательное из-ложение исторических сюжетов из древней и средневековой истории, преимущественно русской, хотя иногда встречались и адаптации зару-бежного историко-культурного материала нравоучительной окраски, вроде переложения «древнего чужеземного сказания» «Ральф и Генрих»:

– Ральф!! – сказал он, обращаясь К своему врагу, – Ральф!! Питать к тебе я злобы Больше не могу!

Бросим месть… и вновь друзьями Будем мирно жить И заздравный кубок братски В честь отчизны пить!!148

Характерный для I «отдела» «Чтения для солдат» пафос научения мог выражаться и в других формах, например, в своего рода обмене опытом богоугодных армейских начинаний вроде «сооружения в полковой церк-ви кружки для сбора пожертвований на помощь нижним чинам полка, увольняемым по болезни на родину»149. В сентябрьском выпуске за 1904 г. «стирание границы» между «земным» и «небесным» нашло наи-более наглядное воплощение. И. Савченко, увещевая читателя не подда-ваться некоторым негативным влияниям солдатской повседневности,

147 Чтение для солдат. 1904. Вып. 1. С. 3, 5. 148 Ральф и Генрих: древнее чужеземное сказание / пер. В. Б-до // Чтение для

солдат. 1904. Вып. 7. С. 24. 149 Достойная подражания отеческая заботливость командира л.-гвардии Се-

меновского полка о нижних чинах, увольняемых по болезни в запас: (Из письма на имя о. Протопресвитера военного и морского духовенства) // Чтение для сол-дат. 1904. Вып. 3. С. 21.

76

следующим образом комментировал евангельское «Вы чисты, но не все» (Иоан. XIII, 10):

Да устрашат же тебя, христолюбивый воин, эти слова Христовы и да подвинут тебя на заботу о чистоте души и тела. Как готовишься ты к ин-спекторскому смотру и все приводишь в исправность, так будь готовым и предстать пред лицом Царя Небесного, с душою чистою, неосквернен-ною и незапятнанною никакими греховными сквернами… <…> Когда идешь ты в поход, помышляй и о походе в загробную жизнь, в страну вечности, и как на походе алчешь ты и жаждешь, так алкай и жаждай ду-ховной пищи и пития… <…> Когда умываешься, надеваешь чистое бе-лье и вообще приводишь себя в порядок, чистишься и охорашиваешься, чтобы тебя начальство не обозвало неряхою, всегда думай и о чистоте твоей души, одевай ее одеждою христианского милосердия и братолю-бия, не обнажай ее произношением сквернословия и пением бесстыдных песен…150

Интересно сопоставить с сентенциями Савченко одну из шуток рубрики «Анекдоты» отдела VI, выворачивающую этот дидактизм наизнанку:

Объяснил по-своему Во время духовной беседы солдатик отвечал священнику о подвигах

святого, память которого празднует рота, и между прочим говорит: – …Много раздавал милостыни бедным и строго исполнял посты. – А вот кстати скажи, братец, какие бывают у нас посты? – спросил

священник. – Пороховой погреб, склад оружия и… – но остановился, заметив

удивление на лице священника151.

В целом в следующих за I разделах журнала риторико-дидактический накал ослаблялся, в том числе – в разделах III и IV – за счет включения более психологизированных нравоучительных рассказов из мирной жиз-ни как военных, так и штатских персонажей. Но дидактическая линия продолжала развиваться во всех частях издания152.

Расширенная редакция программы журнала на 1905 г., возможно, реагируя на потребности военного времени, пыталась жестко закрепить за каждым из разделов определенные функции и сферы воздействия на читателя.

150 Савченко И. Вы чисты, но не все (Иоан. XIII, 10) // Чтение для солдат.

1904. Вып. 9. С. 18. 151 Чтение для солдат. 1904. Вып. 2. С. 313. 152 См., напр.: Селянин: редкое, примерное молитвенное торжество в семье

крестьянина // Чтение для солдат. 1904. Вып. 2. С. 291–293 (разд. VI).

77

II раздел характеризовался как «военный», посвященный «описанию войск, походов и сражений, где стяжали себе славу наши войска и флот», «примерам личной храбрости, находчивости и терпения», «поучитель-ным примерам из военной истории и военного быта других народов», «жизнеописаниям полководцев». Он также должен был содержать «„па-мятки“ или истории частей войск и проч.». Здесь затрагивалось в основ-ном сравнительно недавнее прошлое, в первую очередь турецкие кампа-нии XIX века, включая Крымскую войну. Дидактичность воздействия на читателя в этом разделе достигалась прежде всего самой риторикой из-ложения, хотя использовались и отсылки к священным текстам или сен-тенциям религиозной окраски. Так, очерку «Бой парохода „Колхиды“ 20 октября 1853 года» В. М. Шаховского были предпосланы эпиграфы «Всякий, кто призовет Имя Господне, спасется. Ап. Петр (Римл. 10, 13)» и «Вера есть единственное утешение, прибежище и надежда воина во всех опасностях. А. В. Суворов»153.

В 1904 г. бόльшую часть II раздела занимало беллетризованно-очерковое «Описание Восточной войны 1853–1856 гг. (По случаю пяти-десятилетнего юбилея)», принадлежавшее перу самого издателя «Чтения для солдат» генерал-майора А. Ф. Гейрота. Несмотря на ясный и живой стиль изложения, объем этого более чем 500-страничного сочинения, публиковавшегося в журнале с января 1904 по май 1905 г., и само коли-чество приводимых автором подробностей требовали значительных уси-лий от читателя и вряд ли были по силам недостаточно грамотным ниж-ним чинам. Более подходящими для приобщения солдатской массы к героике прошлого кажутся небольшие, еще более беллетризованные и насыщенные простонародной диалоговой речью очерки, вроде уже упо-мянутого «Боя парохода „Колхиды“ 20 октября 1853 года».

III отдел определялся программой журнала на 1905 г. как «научный», содержащий «повествования из русской и всеобщей истории», «жизне-описания замечательных людей», «рассказы по географии», «статьи по естественным наукам», сведения «по сельскому хозяйству», «по разным производствам и ремеслам», «статьи по военным наукам и морскому де-лу и вообще всякие статьи и сведения, имеющие научно-образователь-ный характер». Сюда же, что примечательно, относились «краткие извле-чения из военных постановлений и уставов», очевидно, не дающие сол-дату забыть о специфике его восприятия окружающего мира.

Отдел IV аттестовался как «повествовательный» и должен был пред-ставлять «повести, рассказы, стихотворения, песни, сценки, анекдоты и проч.».

153 Чтение для солдат. 1904. Вып. 4. С. 139.

78

Отдел V, не названный в программе определенным образом, может характеризоваться как официальный, поскольку включал «ВЫСОЧАЙ-ШИЕ манифесты» (выделено в оригинале), «указы», «извлечения из Пра-вительственных распоряжений», «ВЫСОЧАЙШИЕ приказы о ВЫСОЧАЙШИХ наградах нижним чинам армии и о наиболее выдаю-щихся назначениях и награждении офицеров и высших чинов армии и флота», «приказы по военному и морскому ведомствам», «циркуляры Главного штаба, приказы по округам и др., представляющие особый ин-терес для нижних чинов». Эта оговорка и соответственный редакцион-ный отбор вряд ли были достаточны для адекватного восприятия аудито-рией приводимых документов. Они, как правило, публиковались неадап-тированными и несокращенными, без редакционных комментариев и чи-тательских откликов (столь обычных, например, в популярном среди офицеров журнале «Разведчик») и явно вызывали неодинаковое внима-ние читателя, в зависимости от уровня его грамотности и общего круго-зора. Очевидно, выделение V раздела призвано было подчеркнуть, с од-ной стороны, официозность журнала, с другой, распространенное в об-ществе понимание просветительной миссии прессы, а более насущными для солдатской публики полагались «краткие извлечения» из отдела III.

VI отдел назывался «Смесь» (в 1904 г. так обозначалась только часть VI раздела – краткие сообщения) и предполагал включение в него «све-дений о всем современном, могущем интересовать нижних чинов, дозво-лительном для народного чтения и вообще все статьи, не подходящие по своему содержанию к прочим пяти отделам». В нем или же в особом «Приложении» должна была также даваться информация «о смотрах, парадах в ВЫСОЧАЙШЕМ присутствии, о ВЫСОЧАЙШИХ путешест-виях и посещениях», составленная по официальным корреспонденциям «Правительственного вестника» и «Русского инвалида».

Раздел «Смесь», как и V, нередко просто воспроизводил материалы из других органов печати, не подвергая их какой-либо особой адаптации для солдатской аудитории. Так, выпуск 1 журнала за 1905 г. перепечаты-вал из «Русского инвалида» телеграммы министра Имперского двора под общим заглавием «Напутствие Государем императором частей, отправ-ляющихся на Дальний Восток», из «Правительственного вестника» – ин-формацию «Бесплатная перевозка посылок в действующую армию» со сведениями, предназначенными скорее для железнодорожной админист-рации и касающимися более организации перевозки, чем приема и выда-чи посылок. Следующая за ней статья «Паразиты солдатских сухарей» содержала, наряду с наименованием бабочки-вредительницы на латыни, подробные инструкции по массовому изготовлению и сохранению суха-рей, полезные скорее интендантской службе, чем нижним чинам.

Одновременно в «Смеси» могли даваться полезные советы для «мир-ной жизни» – например, рекомендации по «выбору семенного картофеля

79

по кустам» из «Вестника русского сельского хозяйства», со ссылкой на опыт «французского ученого Жирара»154, заметки «Усиление урожая кар-тофеля посредством обрывания цветов» и «Предохранение земледельче-ских орудий от порчи» («мазью, составленной из четырех весовых частей сала на одну часть смолы»)155 и т. п.

Программа журнала предусматривала также наличие в качестве осо-бых приложений «пьес для солдатских театров» и «Настенного календа-ря», рассылаемого подписчикам.

На аудиторию, подобную публике «Чтения для солдат», был рассчи-тан и ежемесячный журнал «Досуг и дело», издаваемый также в столице и тоже по Высочайшему повелению типографией Товарищества «Обще-ственная польза». Основанный в 1867 г., до апреля 1902 г. он имел подза-головок «Повременное издание для солдат и народа», но и после упразд-нения подзаголовка повторяющийся рисунок обложки, изображавший нескольких штатских в окружении многочисленных нижних чинов раз-личных родов войск, не оставлял сомнений в предназначении журнала. Как и «Чтение…», он был включен в каталог периодических изданий, допущенных в народные читальни и для обращения в войсках. Стоимость годовой подписки, включая почтовую пересылку, составляла 4 руб. Под-писчики имели 25-копеечную льготу (1/5 стоимости) на прилагавшийся к журналу «Военно-исторический календарь и месяцеслов с рисунками».

Программа «Досуга и дела», регулярно публиковавшаяся на послед-ней странице обложки, декларировала состав, тематически близкий «Чтению для солдат», хотя и несколько расширенный в пользу «общего знания»:

1) Статьи духовного и религиозно-нравственного содержания, как-то: евангельские рассказы, описания жизни святых, толкования праздни-ков и обрядов Православной церкви. 2) Рассказы из народного и солдат-ского быта. 3) Повести и рассказы литературного содержания. 4) Очерки и рассказы из событий русской истории, описание доблестных подвигов русского народа. 5) Общепонятные сведения о природе и ее явлениях, преимущественно свойственных России, а также сведения о жизни, нра-вах и обычаях разных народов целого света, как образованных, так и ди-ких. 6) Статьи, касающиеся жизни человека, в особенности при условиях народного быта, способствующие к искоренению господствующих в на-роде предрассудков, вредящих здоровью и сохранению жизни. 7) Сведения о разных физических явлениях, происшествиях и вообще всякого рода мелкие известия.

154 О выборе семенного картофеля по кустам // Чтение для солдат. 1905.

Вып. 1. С. 110–111. 155 Чтение для солдат. 1904. Вып. 1. С. 311–312, 312–313.

80

Нравоучительность «Досуга и дела» по сравнению с «Чтением для солдат» носила более «мирской» характер. Так, в кратком разделе «Смесь» публиковались стилизации под «случаи из армейской жизни» с весьма «прикладной» моралью и частым подчеркиванием здоровой пат-риархальности армейского наставничества:

«А правда ли сказывают, дядька Матвей Иваныч, что прежде во времена прикладки много людей убивали?» – спросил молодой солдат Пахомов своего учителя, ефрейтора Родионова.

Рассказанная «учителем» в ответ жуткая история сопровождалась приземленной, хотя и осложненной фатализмом, сентенцией:

А все потому, что умники мы, не слушаем начальства… <…> Эх, да что и говорить: неисповедимы пути Твои, Господи!156

В целом «Досуг и дело» отличался от «Чтения для солдат» меньшим объемом номеров (в среднем около 130 страниц) и, несмотря на имев-шуюся «программу», отсутствием четкой внутренней структуры. К нача-лу русско-японской войны издание явно эволюционировало в сторону сборника рассказов из народной жизни преимущественно на «мирные» темы. Военно-патриотическая проблематика оказалась вытеснена в изда-ваемую редакцией библиотеку «книг для чтения», а «военные были» – отчасти в раздел «Смесь», что и демонстрируют январский и февраль-ский номера за 1904 г. В последнем, впрочем, публиковалась посвящен-ная подавлению «боксерского восстания» «песня» М. Н. Лебедева «Ки-тайский поход» из 31 куплета, в которой японцы «несвоевременно» вы-ступали союзниками русских солдат в борьбе против «тьмы китайцев косоглазых»:

Мы с японцами – на стены! Стали дружно штурмовать…157

Общей чертой просветительской линии обоих журналов и до, и во время войны было стремление сопровождать многие тексты объясни-тельными комментариями. Сам характер подобных разъяснений свиде-тельствует об отсутствии у редакторов иллюзий по поводу образованно-сти и информированности аудитории. Так, стихотворениям из «Досуга и дела», посвященным памяти погибших на «Варяге» и «Стерегущем», приданы примечания с кратким описанием произошедшего и разъясне-

156 Как Спиридонов стал убийцею // Досуг и дело. 1904. Февр. С. 128. 157 Досуг и дело. 1904. Февр. С. 105.

81

нием слов «Чемульпо», «экипаж» и «такелаж»158. Опубликованный там же «рассказ из боевой жизни Порт-Артурской эскадры» содержит не только отступление по поводу того, «что же такое миноносец?» («Это маленькое быстроходное судно, вооруженное аппаратами для выбрасы-вания мин, которые могут повредить и даже потопить громадный эскад-ренный броненосец»), но и подстрочное уточнение: «Т. е. маленькое, ко-нечно, по сравнению с крупными морскими судами»159.

Упоминавшаяся выше публикация «Ральф и Генрих» в «Чтении для солдат» сопровождается не менее знаменательными примечаниями: «Ка-пюшон – вроде башлыка», «Пилигрим – чужеземный странник по святым местам» и т. д., а напечатанные в «научном» разделе журнала подробней-шие инструкции по кустарному кирпичному производству с 53 (!) рисун-ками не обошлись без сносок с разъяснением слов «формовать», «формов-щик», «сырец» и «кирпич» и призывом не путать два последних160.

Пожалуй, общее направление «солдатских журналов», с их своеоб-разным консервативным просветительством, наиболее ярко отражено в дидактичном финале одного рассказа из «народной жизни»:

Афанасий же еще раз доказал, что русский солдат, преданный безза-ветно Царю и отечеству, так же предан и христианской вере, которая учит нас: не покидать ближнего своего в опасности. Кроме того, он до-казал, что военная служба, которой так боятся многие из молодых кре-стьян, вовсе не страшна и приносит много пользы даже для домашнего быта крестьян. Не будь Афанасий в военной службе, не научись там гра-моте и разным способам подачи помощи, он, конечно, ничего не сделал бы для спасения жизни Григорьевича, и его самоотвержение не имело бы благого конца.

Дай Бог побольше таких Афанасиев в наших деревнях, – и тогда только можно ожидать от нашего крестьянина отречения от вековых своих заблуждений, которые сильно тормозят и дело хозяйственное, и народное образование, и вообще всякое движение вперед161.

2. Война и журнальная динамика «разговора с читателем»

Начало войны отразилось не только на содержании журналов для солдатского чтения, но и на их структуре. С выпуска 3-го за 1904 г. вы-ходит приложение к «Чтению для солдат» с собственной пагинацией, под

158 См.: Досуг и дело. 1904. Апр. С. 1, 4; Май. С. 93. 159 Лебедев М. Н. На разведках в море: рассказ из боевой жизни Порт-

Артурской эскадры // Досуг и дело. 1905. Февр. С. 6–7. 160 Белавенец, митр. Нажимной способ формирования сырца для строитель-

ного кирпича // Чтение для солдат. 1904. Вып. 3. С. 97–125. 161 Горшков А. Не бывать бы счастью, да несчастье помогло // Досуг и дело.

1905. Янв. С. 111–112.

82

названием «Война России с Японией». Хотя со следующего номера эту рубрику стали называть «статьей» (с добавлением порядкового номера), она, как правило, представляла собой соединение разнородных материа-лов. Особым разделом приложения стал с октября 1904 г. «Список ниж-них чинов убитых, раненых и пропавших без вести в делах с японцами», составлявшийся в особом отделе Главного штаба и перепечатываемый из приложения к «Русскому инвалиду». Первый список, набранный пети-том, занял 17 страниц, в январе 1905 г. их было уже 33. Некоторый «мо-ральный противовес» этому мартирологу составляли публиковавшиеся в разделе V «Чтения для солдат» наградные приказы, отмечавшие подвиги нижних чинов на Дальнем Востоке.

Первое военное приложение к журналу включало в себя две склады-вающиеся «отчетные карты» масштаба 180 верст в дюйме: 1) Маньчжу-рии, прилегающих областей России, Китая и Кореи; 2) Кореи и приле-гающих частей соседних государств. Начиналось приложение с сообще-ния читателям банальных сведений в разговорной интонации:

Далеко на самой окраине матушки России лежит Приамурский край, покрытый горами, поросшими дремучим лесом; среди гор бегут реки. <…> Севернее Забайкалья лежат такие холодные страны, что недоступ-ны для хлебопашества; зима продолжается девять месяцев, потому и скота разводить нельзя – слишком много бы пришлось для него запасать сена. Русских тут мало, живут все инородцы… <…> Остров Сахалин оторван от суши морем; сюда ссылают преступников на каторжные ра-боты…162

Приводимая здесь общая оценка дальневосточных стран, вовлечен-ных в конфликт, выдержана в подобном же стиле, с добавлением к эле-ментарным географическим и бытовым сведениям утрированных этноха-рактерологических описаний:

Китаец сильно отличается характером от других народов; уличишь китайца во лжи, он рассмеется и скажет, что ты ловчее его. Другое их качество – нечистоплотность: города окружены стенами, за которыми все теснее и теснее скучивается увеличивающееся население; немоще-ные улицы узки, посреди тянется канавка для стока нечистот, издающая страшное зловоние. Дома сыры и холодны, окна заделаны бумагой, две-ри плохо затворяются. Главное занятие – земледелие: деревянной сохой китаец скребет размокшую почву рисового поля. Китайцы с презрением относятся к военной службе, почему войска их очень плохи; офицеры в

162 Война России с Японией: прил. к журн. «Чтение для солдат». 1904.

Вып. 3. С. 1–2.

83

военном деле ничего не смыслят. Единственные сносные войска нахо-дятся около столицы Пекина163.

На таком фоне новый противник России выглядят в изложении автора гораздо привлекательнее, в том числе в экономическом сопоставлении: «жители трудолюбивы, занимаются хлебопашеством»164; «рыбная ловля развита в этой стране так, как ни в одном государстве»; «рыбные остатки японцы вываривают и получают отличное удобрение для посевки риса»; «страна покрыта железными дорогами, телеграфами, много фабрик»165.

Раздел II первого выпуска приложения назывался «Причины войны». Они характеризовались без излишних эмоций и рассуждений о «желтой опасности», свойственных «Русскому вестнику», «Московским ведомо-стям» и другим правым изданиям. Утверждалось лишь, что Китай «не простил» поражение от «его многочисленных врагов – европейских дер-жав, С.-Американских Соединенных Штатов и Японии», которые, как прямо констатировалось, захватили его земли, а также о сближении ки-тайцев с японцами, взявшими на себя руководящую роль и вооруживши-мися для борьбы с Россией166. Сообщалось о подстрекательской роли английских и японских газет, которые «старались вызвать среди японцев возбуждение против России и достигли этого»167. Подчеркивалось стрем-ление России, «одушевленной искренним миролюбием своего Государя», избежать войны даже ценой уступок, которые Япония не оценила и «на-чала требовать еще больших»168. Из правительственного информацион-ного сообщения о войне было процитировано лишь одно предложение об ответственности Японии за происходящее и о решимости правительства защитить «свои права и интересы на Дальнем Востоке» 169.

Эта сдержанность тона корректируется лишь к концу приложения, где полностью воспроизведен царский манифест об объявлении войны, сопровожденный ставшими вскоре стереотипными фразами о России, которая стремилась не допустить конфликта «в сознании своей правоты и силы»170:

Как Царь мира, Государь испробовал все мирные пути. Япония пре-зрела это. Долго мы не вынимали меча; теперь же, когда пролилась рус-

163 Война России с Японией. Вып. 3. С. 3. 164 Там же. С. 2. 165 Там же. С. 3. 166 Там же. С. 4. 167 Там же. С. 5. 168 Там же. С. 6. 169 Там же. 170 Там же. С. 16.

84

ская кровь, – мы не вложим его, пока не обеспечим от разбойничьих на-падений.

Осенив себя крестным знамением, могучая Россия величаво подни-мается на защиту отечества: со всех концов ее повергаются к стопам обожаемого Монарха чувства горячей любви и готовности положить жизнь за Него…171

Вскоре эту линию монархистско-патриотической риторики продол-жили непритязательные поэтические тексты, разбросанные по разделам I–IV. Так, в III разделе следующего номера находим стихотворение, наи-более ясно раскрывающее понимание поэтами-патриотами функциональ-ной сущности своих сочинений:

Гой ты великая! Гой ты сердечная, Славная русская речь! Так же могуча, как удаль беспечная, Так же остра ты, как меч!

Влей же отвагу ты в сердце солдатское! Смело веди его в бой!.. Слово великое, сильное, братское Всех увлечет за собой!!!172

Естественно, вниманием журнала не был обойден «Геройский подвиг „Варяга“ и „Корейца“ (Бой под Чемульпо)» – именно так был озаглавлен большой очерк, включавший портрет капитана 1-го ранга В. Ф. Руднева на всю страницу и рисунки с изображением обоих судов173.

Герои «беспримерного в морской истории боя», как отмечалось, «вдохнули новые силы и мужество в сердца наших защитников на Даль-нем Востоке и, вызвав удивление всего мира, составили на вечные вре-мена новую блестящую страницу в истории русского флота»174. Здесь же перепечатывался из «Русского инвалида» Приказ по морскому ведомству от 23 февраля, отметивший подвиг экипажей175.

С другой стороны, уже первый «военный» выпуск «Чтения для сол-дат» демонстрирует склонность и к другой тенденции освещения войны русской прессой – особому и непредвзятому вниманию к противнику. Это видно из III раздела приложения – «Японские вооруженные силы».

171 Война России с Японией. С. 22. 172 Б-до В. С нами Бог! // Война России с Японией. Ст. 2: прил. к журн. «Чте-

ние для солдат». 1904. Вып. 4. С. 32. 173 См.: Война России с Японией. Ст. 2. Вып. 4. С. 25–31. 174 Война России с Японией. Ст. 2. Вып. 4. С. 29. 175 Там же. С. 31–32.

85

Помимо описания подразделений японской армии (с указанием числен-ности и вооружения) и самой системы ее организации, давалась общая оценка:

Хотя японские нижние чины маленького роста, мало выносливы, плохо переносят холод… тем не менее в японской армии есть большие достоинства: солдаты ловки, храбры, очень стойки под огнем и крайне нетребовательны – дневная порция их 3½ фунта рису и несколько рыбок. Особенно пренебрегают они применяться к местности; это, по их словам, «война трусов», вследствие этого они несут совершенно даром большие потери. Слабое место армии – кавалерия: лошади некрепки, дурно выез-жаны, люди сидят плохо; при этом кавалерия мало деятельна в бою. Ар-тиллеристы обучены хорошо, но лошади и здесь дурны, почему этот род оружия у японцев мало подвижен176.

Здесь же приводилась полная количественная информация о составе японского флота по типам судов. При этом, хотя и указывалось в скоб-ках, что 4 из 10 японских броненосцев «старые»177, в целом констатиро-валось:

Большинство судов новейшей постройки и вооружены скоро-стрельной артиллерией178.

Указывалось также на высокие мобилизационные возможности тор-гового флота, позволяющего, вследствие своей многочисленности, «по-садить на суда через несколько дней… одновременно 4 дивизии со всеми запасами и обозами», а в течение 2 месяцев перебросить на континент 11–12 дивизий, «т. е. почти всю действующую армию»179.

Что касается «Наших сил», поставленных в разделе на второе по по-рядку место, то сведения о них были менее определенны по качественно-количественным характеристикам, но более «индивидуализированы». Сообщение о состоянии сухопутных войск ограничивалось общим указа-нием на Владивосток и Квантун как главные центры расположения и по-именным перечислением «старших начальников» вплоть до командиров бригад. Русский флот, соответственно, характеризовался полным переч-нем кораблей (тип и название) и их капитанов, с указанием дислокации групп судов.

176 Война России с Японией. Вып. 3. С. 8–9. 177 Там же. С. 10. 178 Там же. С. 11. 179 Там же.

86

«Досуг и дело» отозвался на японское нападение также мартовским номером – военный материал вытеснил из него даже традиционный раз-дел «Смесь». Заняв 23 страницы из 154, этот раздел, названный «Япон-ская война», содержал сообщение о срыве российско-японских диплома-тических переговоров, публикацию царского манифеста и дипломатиче-ской ноты в связи с началом войны, «список нижних чинов флота, по-гибших во время военных действий», и само описание этих действий в районе Порт-Артура и Чемульпо, иллюстрированное двумя рисунками художника «Нивы» А. Сафонова. В сообщениях о первых морских боях присутствуют упрощенно-наглядная передача событий и эмоциональная разговорная интонация:

Увидя столбы воды, поднятые минами, взорванными под нашими кораблями, японцы возликовали. Но каково было их смущение и разоча-рование, когда они заметили, что наши суда, как заколдованные, по-прежнему стоят на воде и еще метче поражают их своими снарядами180.

Подвиг «Варяга» и «Корейца» прославлялся специальным очерком и в этом журнале181.

Возмущаясь вероломным нападением на русский флот и подчеркивая неудачи противника, «Досуг и дело», тем не менее, отмечал: «Нужно от-дать справедливость нашим врагам японцам и признать, что они храбры и мужественны»182. С того же номера на последней странице обложки на 8 месяцев утверждается реклама книги «Япония и японцы, с 21 рисун-ком», допущенной Главным штабом для обращения в войсках, с объяв-лением о продаже ее в редакции журнала.

В то же время, подвиг «Варяга» оказался поводом продемонстри-ровать максимально возможный диапазон художественно-литературных откликов «солдатских» журналов на начало войны. Характерно, что в обоих случаях авторы явно апеллировали к «народному» восприятию.

В апрельском номере 1904 «Чтения для солдат» 8 страниц военного приложения было отведено «Былине о славном витязе Всеволоде и о струге его бранном „Варяг“, на гуслярский строй налаженной», которая посвящалась В. Ф. Рудневу. Ему, получившему от «Царя нашего Батюш-ки» «Крест святой, Крест Егорьевский», народный певец «Стар-Старинушка» разъяснял:

Ты носи его В честь великую,

180 Минная атака в ночь на 27 января // Досуг и дело. 1904. Март. С. 133. 181 Геройская борьба // Досуг и дело. 1904. Март. С. 143–144. 182 Замыслы японцев против нашего флота // Досуг и дело. 1904. Март. С. 151.

87

Чтобы знал народ На Руси святой, Как Отец родной Деток жалует!183

Стихотворное послание капитану Рудневу в следующем номере, под-писанное В. Зевеке, именовало героя «богатырем» и «витязем», «счаст-ливым первенцем и избранником судьбы», которому Богом суждено бы-ло показать миру величие Руси. Затопление «Варяга» командиром автор ассоциировал с вынужденным убийством отцом «сына своего», «дитя родного», дабы избавить от вражьего плена. Соответственно, предлага-лась уже не былинная, а мелодраматичная тональность:

Не плачь, герой! Утешься, витязь славный: Царем обласкан ты, Царю ты близко стал. Мы молимся теперь, чтоб снова Вождь Державный Тебе бы поскорей другого сына дал184.

Впрочем, тому же автору, как показывают предыдущие страницы, не чужда была и «былинность»:

Осерчал Сам Царь – Свет наш Батюшка, На японца, слышь, на охальника, На безбожника, на обманщика. Повелел сейчас воеводам Он Собирать свою рать могучую185.

Позднее на идиллической ноте журнал описывал торжественный прием «героев Чемульпо» в Зимнем дворце:

Невозможно передать действие Царской ласки; у всех навертыва-лись слезы. Задушевно было «ура» героев своему царю186.

183 К-ий В. Былина о славном витязе Всеволоде и о струге его бранном «Варяг»,

на гуслярский строй налаженная // Война России с Японией. Ст. 2. Вып. 4. С. 29. 184 Зевеке В. Посвящается командиру крейсера «Варяг», капитану 1-го ранга

В. Ф. Рудневу // Война России с Японией. Ст. 3: прил. к журн. «Чтение для сол-дат». 1904. Вып. 5. С. 32.

185 Зевеке В. Былина: Посвящается русскому воинству // Война России с Япо-нией. Ст. 3: прил. к журн. «Чтение для солдат». 1904. Вып. 5. С. 29–30.

186 В России // Война России с Японией. Ст. 5: прил. к журн. «Чтение для солдат». 1904. Вып. 7. С. 30.

88

С лубочными текстами «Чтения для солдат» явно диссонирует парал-лельно опубликованное «Досугом и делом» пятистраничное стихотворе-ние «Памяти „Варяга“». Снабженное подзаголовком «Рассказ матроса англичанину», оно представляло собой рифмованную стилизацию про-стонародной речи о «досадной» «передряге» – «…как, честь свою спа-сая, / Потопили мы „Варяга“» – обращенной в пивной к «пьяному изряд-но» рыжему надменному британцу. Констатация смелости, проявленной русскими моряками, и ущерба, нанесенного «желторожему», не возме-щала, однако, тона тоскливой растерянности и сомнения, которым про-никнут весь монолог матроса:

Словно мухи, гибли люди; В час – нет трети экипажа… На «Варяге» ни орудий, Ни бортов, ни такелажа. <…> Выпьем, рыжий!.. Сердце ноет, Помереть готов я с горя… <…> Помереть в бою кровавом Нам бы всем, пожалуй, надо… Но мы все же поддержали Честь Андреевского флага…187

В конце номера помещен рисунок «Наши моряки на Дальнем Восто-ке: Светлая заутреня на военном корабле» и очередные списки жертв (с транспорта «Енисей», того же «Варяга» и нескольких других кораблей). Все остальные материалы номера, включая восстановленную «Смесь», не имели отношения к шедшей войне, не создавая, таким образом, никакого «патриотического противовеса» скорбным событиям.

Прозаическое обращение к народным представлениям и народному языку в сдвоенном июньско-июльском номере журнала выглядит столь же неоднозначно. Беллетризованный «военный очерк» «На Дальний Вос-ток» А. Васильковского абсолютно лишен «ура-патриотических» на-строений, напротив, полон невеселых предчувствий, которых не скрыва-ют персонажи:

– Стало быть… на войну? – как-то чересчур тихо спросил Никифор. При словах «на войну» Матрена, поправлявшая в светце лучину,

уронила ее в подставленное «под нагар» корыто. Лучина, упав в воду, погасла. Настала полная тьма.

187 М. В. В. Памяти «Варяга»: рассказ матроса англичанину // Досуг и дело.

1904. Апр. С. 4–5.

89

<…> – Оно бы все это и ничего, – как будто рассуждая сам с собой, начал

старик, – коли война, – стало быть, так надо… ну, и иди… А только как все это невзначай вышло: только тебе про войну сказали, – тут тебе сразу и идти!

– А, небойсь, надо было ждать, пока наших побьют! – насмешливо заметил Семен.

– Нет, оборони от этого Господь!.. а только не ожидал никто. <…> Матрена взглянула на мужа, как-то скорбно улыбнулась, вздохнула

и опустила голову. В избе было холодно, но оба не замечали этого и стояли молча, не

зная, какими словами выразить тяжесть, может быть, вечной разлуки. <…> Матрена с громким плачем обняла мужа и не хотела отпускать его.

Насилу оттащили ее бабы… <…> – Ну, братцы, прощайте… – глухо заговорил Семен, – не поминайте

лихом… А ежели что, – не ворочусь: пускай брат не обижает мою Мат-рену…188

Это настроение перевешивает и сомнения в боеспособности японцев («…народ хоть и задорный, а мелкий и хлипкий; опять же – стужи до страсти боятся, потому что живут в стране теплой и горячей водой моют-ся»189, и напутствия мужиков, которые по сравнению с бабами «смотрели веселее» и «выражали только надежду на скорое возвращение и на ус-пех» («…Послужи… За правду идешь…»)190. Очевидно, иная подача ма-териала о проводах на войну обернулась бы слишком явным диссонансом всей остальной беллетристике «на народные темы», столь долго и обиль-но заполнявшей страницы «Досуга и дела».

Впрочем, такие «послабления» и «отступления» не определяют об-щий идейный облик журнала. В нем продолжали встречаться и «народно-патриотические» вирши191, и сентенции о том, что убивающий на войне «не грешен, так как убивает не для своих целей, а обороняя свое отечест-во, своего царя и своих соотечественников»192, и оценки боевых столкно-вений не в пользу врага, хотя и не заслуживающие названия «шапкозаки-дательских»:

188 Досуг и дело. 1904. Июнь-июль. С. 2–9. 189 Там же. С. 5–6. 190 Там же. С. 9. 191 См., напр.: М. В. В. Памяти последних защитников миноносца «Стерегу-

щий» // Досуг и дело. 1904. Май. С. 93–94. 192 Савельев А. О любви к ближнему // Досуг и дело. 1905. Янв. С. 3.

90

Мы видели, что семь японских кавалеристов обратились в бегство перед нашими тремя казаками, и это доказывает, что японская кавалерия гораздо хуже нашей. <…> При появлении казаков японская кавалерия или удирает, или к ней подходят пехотные части и оберегают ее от наших казаков.

(Одновременно отказ от продвижения основных русских сил вглубь Кореи логично объяснялся недостаточным знанием японских планов и опасением попасть в западню противника, который способен перерезать коммуникацию наступающей армии с Россией193.)

«Былинность» же, которой пренебрегли авторы журнала в случае с «Варягом», вовсе не была чужда общему духу журнала, что показывает редакционная статья сдвоенного летнего номера 1905 г., именно на этой основе построившая обращенный к читателю позитивный посыл:

А как прочтут эту грамотку люди истинно русские, – распалится у них сердце, разыграется мысль, станут крепкую думу думати, и глянь – снова пойдут у нас на святой на Руси Ильи Муромцы, Вольги Селянино-вичи, там родится Алеша Попович, здесь Добрыня Никитич, тут пойдут Минины, князья Пожарские, целый сонм витязей, слуги все царские. Скоро услышим мы их ратный чудный успех, когда сила врага в корень сломится…194

Батальные описания из военного приложения «Чтения для солдат» в общем тоже не отличались однозначностью. С одной стороны, сама лек-сика самооценок («наши герои», «молодцы», «лихие сибирские полки», «беззаветная храбрость», «выдающаяся стойкость», «превосходный дух наших войск», «удалая вылазка казаков», «страшный огонь нашей артил-лерии» и т. д.) и многочисленные констатации «огромных потерь» и «беспорядочного отступления» японцев, не оставляла читателю права хоть как-то усомниться в подлинном смысле происходящего. С другой стороны, все чаще подчеркивались «настойчивость», «ожесточение», «ярость» и численное превосходство «отчаянно лезшего противника», который постоянно ухитрялся «подвозить резервы» или «ставить новые батареи» взамен уничтоженных, ведя, в свою очередь, «убийственный огонь». В отличие от других специализирующихся на освещении войны изданий, приложение к «Чтению для солдат», как и соответствующий раздел «Досуга и дела», «не злоупотребляли» сопоставлением стратеги-ческих и военно-технических качеств сражающихся армий. Речь велась в

193 Высадка японцев Корее // Досуг и дело. 1904. Май. С. 130, 134. 194 Бог, Царь и Родина // Досуг и дело. 1905. Июнь-июль. С. 4.

91

основном о «борьбе духа» на пределе человеческих возможностей, отя-гощенной теми или иными факторами объективного характера:

Пользуясь каждым выступом, втаскивая друг друга за руки, солдаты поодиночке, по два лезли на страшные кручи, с которых неприятель производил огонь пачками и осыпал камнями. Сброшенные камнями ползли, обдирая до крови руки и ноги и разорвав обувь и одежду. Одно-временно с этим правая колонна, атаковавшая противника с фланга, не-сла при перебежках также огромные потери. Одной роте, ворвавшейся впереди всех, удалось занять ближайший окоп. Японцы быстро скрылись в соседнем, шагах в 30; после нескольких секунд взаимного расстрела и мы, и японцы припали в окопе. Достаточно было показаться голове, как по ней открывали пачечный огонь. Противник с грубой бранью по-русски вызывал наших, а наши кричали «ура», как бы собираясь атако-вать – японцы высыпали тогда наружу и по ним давали залп. Такой бой длился часа два, но подошедшее к противнику подкрепление заставило роту покинуть окоп. Кроме ран ружейным огнем, наши солдаты несли большие потери от ручных бомб, выбрасываемых неприятелем в огром-ном количестве и разрывавшихся на множество осколков195.

Очевидно, и такие зарисовки могли порождать у читателя непростую реакцию. В общем «качели» между патриотизмом и рационализмом не-сколько размывали «солдатскую» специфику обоих журналов.

1905 г., ознаменовавшийся живым, открытым и нелицеприятным об-суждением российской прессой масштабов и причин дальневосточных поражений, вызвал определенные изменения в редакционной политике «Досуга и дела». Сохранив в своем составе военную беллетристику и патриотическую поэзию (и дополнив последнюю публикацией с продол-жением текстов и нот «Военных песен»), журнал отказался от самой руб-рики «Русско-Японская война», которая по определению требовала все-стороннего освещения событий. Исчезнув в декабре 1904 г., она была возобновлена затем лишь однажды – в мартовском номере. В итоге даже катастрофы Мукдена и Цусимы «выпали» из поля зрения читателей жур-нала, ознакомившихся в октябрьском номере за 1905 г. уже с «послесло-вием»: редакционной заметкой «К заключению мира» и стихотворением Н. Протасова «После брани»:

Замолкли громы пушек на полях военных И пули не свистят губительным дождем. Вас, братья-воины, всех раненых и пленных, На Родине своей увидеть скоро ждем.

195 Действия в Маньчжурии // Война с Японией. Ст. 10: прил. к журн. «Чте-

ние для солдат». 1904. Вып. 12. С. 7.

92

Покроем раны ваши мы любовью новой, Кто верою Руси и правдою служил, И на главу венец тому сплетем лавровый, Кто Богу и Царю в беде не изменил196.

Если стихотворный эпилог выглядит политически почти нейтраль-ным, то о редакционном подведении итогов сказать такого нельзя. Наря-ду с тяжелыми последствиями коварного японского удара по русскому флоту и объективными стратегически-географическими выгодами Япо-нии, главные причины поражения анонимный автор редакционной статьи видит во внутренней измене корыстолюбивых «мерзавцев и негодяев» и «баранов, которые, наслушавшись этих негодяев, делали по их указке»197:

Победа и поражение в руках Божьих. Но вспомним и про то, что если до сих пор мы не имели победы, то в этом виноваты те, кто сеял смуту среди народа, и те, кто по подлости души или по нежеланию подумать о том, что делают, заводили беспорядки внутри государства. На их душах Божье проклятие за нарушение присяги, на их головах позор наших не-удач, на их совести кровь убитых и раненых воинов, павших без победы198.

Среди причин военных неурядиц не была упомянута даже порочная стратегия бывшего главнокомандующего Куропаткина, осужденная к этому времени и правыми органами печати.

Подобными аргументами и стилем черносотенной прокламации, с непременным кивком в сторону происков «студентов, инородцев и жи-дов», было отмечено еще августовское редакционное вступление «Про-клятие бунтовщикам». В более мягкой, но уже настороженной передовой статье июньско-июльского номера «Досуга и дела» отмечалось, что «фабричный люд не указ солдату и пахарю. Они живут без настоящей семьи дедовской. Под ногами у них чужая земля, не любимая, да и в цер-ковь с фабрики плохо хаживают»199. Эти материалы позволяют судить о возможных причинах отказа от ежемесячного систематического освеще-ния военных действий, которое практиковала редакция раньше, в мае – ноябре 1904 г.: слишком велик стал разрыв между линией журнала и ре-альностью фронта и тыла.

«Чтение для солдат» отличается большей стабильностью: рубрика «Война с Японией» продолжает издаваться и в 1905 г. (за исключением двух номеров), посвятив отдельные выпуски и Мукденскому, и Цусим-

196 Досуг и дело. 1905. Окт. С. 130. 197 К заключению мира // Досуг и дело. 1905. Окт. С. 4, 5. 198 Там же. С. 8. 199 Бог, Царь и Родина // Досуг и дело. 1905. Июнь-июль. С. 4.

93

скому сражениям. В результате «Семнадцатая статья» довольно ней-трально излагает завершающий этап войны и переход к мирным перего-ворам, не акцентируя специально проблему ответственности за пораже-ние и, после приведения царского манифеста об окончании войны, чисто технически подытоживая: «На этом и мы закончим наш краткий обзор войны с Японией»200.

В общем же оба журнала, придерживаясь изначальной дидактической линии, так и не снизошли до подлинного диалога с читателем, оставаясь в монологическом регистре и отказавшись от публикации таких писем из армии, дневниковых записей, интервью очевидцев, которые содержали бы двойственные или критичные оценки, исходящие в том числе и от нижних чинов. Подобные публикации, особенно к концу войны, были широко представлены в органах печати различного политического толка, отражая новые идеологические и коммуникативные реалии.

3. «Листок для чтения солдат Маньчжурской армии»: несостоявшаяся альтернатива?

Свидетельством новых реалий были и многократная констатация «ин-формационного голода» и повышенного спроса на печатное слово среди военнослужащих на страницах «не солдатской» прессы, и появление «сол-датского» издания иного по сравнению с прежними журналами типа.

1 августа 1904 г. стало днем рождения «Листка для солдат Мань-чжурской армии» – специального газетного приложения к «Вестнику Маньчжурской армии», который с Высочайшего соизволения был учреж-ден ее командующим генерал-адъютантом А. Н. Куропаткиным и начал издаваться Полевым штабом армии в мае 1904 г. Обе газеты печатались в армейской Походной типографии (последовательно в местах штабной дислокации – Ляояне, Тьелине, Мукдене в 1904 г., Мукдене и Гунжулине в 1905 г.) и были в полном смысле порождением военного времени. Ре-дакция «Вестника…» в одном из первых номеров ясно определила адре-сата и предназначение «этой военно-полевой газеты» – «давать Армии точные, полные и быстрые сведения о ходе нынешних военных событий» в выпусках «2–3 раза в неделю, по мере возможности». Замысел предпо-лагал сочетание официальности и военной цензуры с самой активной обратной связью с читателем:

Содержание… газеты будут составлять: приказы по Армии, военные и агентские телеграммы, известия с театра войны, военно-политические статьи, военный фельетон, военные рассказы и пр. Так как впоследствии «Вестник Маньчжурской армии» представит весьма ценные материалы

200 Война с Японией. Ст. 17: прил. к журн. «Чтение для солдат». 1905. Вып. 9. С. 6.

94

для будущей истории Русско-японской войны 1904 г., то деятели и уча-стники нынешних событий приглашаются к самому широкому сотруд-ничеству <…> для того, чтобы ни один подвиг доблестных русских вои-нов на поле брани не остался незамеченным, но был бы увековечен на страницах «Вестника».

Этой основополагающей установке была подчинена и созданная ре-дакцией система коммуникации: издание рассылалось во все учреждения и подразделения Маньчжурской армии через полевые почтовые конторы или летучую почту, а рукописи могли быть присланы в Полевой штаб армии «в какой угодно форме: в форме телеграмм или донесений, заме-ток, дневника, рассказов, воспоминаний и проч.»201. Распространению «Вестника Маньчжурской армии» способствовали самые высокие прави-тельственные круги. Уже 28 мая 1904 г. министр внутренних дел Плеве информировал телеграммой Куропаткина о сделанном им распоряжении по поводу бесплатной почтовой пересылки газеты и «солдатского» при-ложения к ней202.

Издавать приложение для нижних чинов предполагалось с самого на-чала. Анонсированное в «Вестнике…» как «Чтение для солдат», оно, од-нако, вышло в свет под другим, уже известным нам названием – видимо, во избежание путаницы с одноименным журналом. C конца 1904 г. в свя-зи с реорганизаций структуры вооруженных сил на Дальнем Востоке на-звание газеты, как и у «Вестника…», было скорректировано: «…для сол-дат Маньчжурских армий».

Запланированная для солдатского приложения периодичность – два раза в месяц – хотя и неровно на протяжении срока издания, в среднем соблюдалась: с 1 августа 1904 г. до 14 февраля вышло 15 номеров «Лист-ка…». Однако после разгрома под Мукденом наступил длительный пере-рыв, и 16-й № появился в Гунжулине лишь 17 апреля 1905 г. Стоимость одного номера и того, и другого издания в розничной продаже первона-чально была определена в 10 коп., а подписная цена за полгода – 6 руб. для «Вестника…» и 1 руб. 20 коп. для «Листка…». Однако уже с середи-ны июля 1904 г. вместо 4-страничных номеров «Вестника…» нередко стали выпускаться 2-х, а иногда и 1-страничные, и в этих случаях цена «у разносчиков» указывалась в 5 коп. «Листок для солдат» с № 5 (21 сен-тября 1904 г.) стал, вне зависимости от числа страниц, стоить 1 коп., с предупреждением возле обозначения цены: «Разносчики не смеют брать дороже». Кроме того, как было объявлено в № 7 (28 октября 1904), «ны-

201 От Редакции // Вестник Маньчжурской армии. Ляоян. 1904. № 4 (1 июня). С. 1. 202 Телеграмма // Вестник Маньчжурской армии. Ляоян. 1904. № 4 (1 июня). С. 2.

95

не… неимущие нижние чины могут во всякое время дня и ночи получать бесплатно в [редакционном] вагоне „Листок для солдат армии“»203.

Важен контекст, предваряющий это объявление в заметке и фикси-рующий общий «читательский голод» среди рядового и унтер-офицерского состава:

Нижние чины войсковых частей Армии и учреждений обращаются в редакцию «Вестника Маньчжурской армии» и «Листка для солдат ар-мии» с просьбой дать им почитать какую-либо книжку. Редакция сооб-щает нижним чинам, что душеполезное чтение и основательные книжки вскоре из России прибудут для нижних чинов и будут им бесплатно вы-даваться.

Таким образом, «Листок» рассматривался не просто как газета, но и как чтение «вообще», за неимением другого.

Этот мотив отмечен и другими изданиями, иногда довольно экспрес-сивно:

Вы, мои милые петербургские знакомые, шьете в полках рубахи на солдат, но пришло ли кому-нибудь из вас в голову послать сотню, дру-гую книжек?

Ведь не о хлебе едином жив человек. Три четверти нашей армии грамотных, а кто неграмотен, тот охотно послушает грамотея соседа. Больные и раненые не все время лежат и стонут и находятся в забытьи. Боли утихают, болезнь смягчается, встать, ходить, работать, уйти из гос-питаля еще нельзя, а голова уже свежа, она работает, и тогда наступает скука.

Ах, какая это скука! Все передумано. Сколько раз и деревню вспом-нил, и жену Аграфену, и сына Егорку, сколько раз товарищей поминал, полк, даже ротную собаку Жучку не раз в уме ласкал, а время все еле ползет и, на смену радостным думам, идут думы тяжелые. Сна нет… Скучно…

– Сестрица, дайте что-нибудь почитать!.. Вы, живущие в настоящих столицах, вы, имеющие под боком сотни

книжных лавок и магазинов… пошлите по госпиталям, по военным, поле-вым, скромным госпиталям, сотни, тысячи книжек. Конечно не макулату-ру, в роде «дисциплины двух фасонов», а что-либо духовное, или сказоч-ное, или трогательное. Пошлите жития святых, пошлите русские сказки, сказки Гоголя, его незабвенные «Вечера на хуторе близ Диканьки», по-шлите Погосского, пошлите что есть про Японию, пошлите путешествия ко святым местам, что-либо о китайцах вышлите, вышлите хотя бы этот безграмотный, но такой заманчивый бред, как «история о Франциль Вен-

203 Справочник // Листок для солдат Маньчжурской армии. 1904. № 7 (28

окт.). С. 3.

96

циане», или «пана Твардовского». Пошлите севастопольские рассказы Толстого, для более развитых, дайте «Князя Серебряного» Ал. Толстого, дайте Жюля Верна, Майн-Рида, – и это облегчит долгие минуты медлен-ной поправки, упростит, хотя немного, бесконечный труд сестер…204

В то же время периодике в 1904–1905 гг. уже отводится новое, осо-бое место «властительницы дум» («шестым континентом» назвал печать А. И. Куприн устами главного героя своего знаменитого рассказа «Штабс-капитан Рыбников»). Не случайно в № 1 «Листка…» объявля-лось, что в его общую с «Вестником…» редакцию «ежедневно присыла-ются со всех концов России газеты и журналы, для офицеров и солдат наших отдаленных отрядов», и здесь «производится ежедневно, во всякое время дня, выдача этих газет и журналов для г. г. офицеров и солдат»205.

Именно в «Листке…» были намечены коммуникационные аспекты, отсутствовавшие в журнальном «чтении для солдат»: публикация писем из тыла и с фронта (включая стихотворные послания в адрес «дорогих воинов» и их стихотворные же отклики), ответы на вопросы нижних чи-нов и т. п. Правда, все это так и не сложилось в систему, и не только из-за редкого выпуска газеты. С одной стороны, уровень образованности ниж-них чинов и правда оставлял желать лучшего, с другой – продолжали сказываться все те же сословные и дидактические установки авторов.

Так, рубрика «Ответы на вопросы нижних чинов» появилась лишь единожды – в № 14 (3 февраля 1905 г. С. 2). Первый из вопросов – «Где находится наша Балтийская эскадра?» – не вызывает никакого недоуме-ния, как и отсутствие точного ответа на него («…Оно и понятно: адмирал Рожественский опытный моряк, серьезный адмирал, чтобы разглашать о движениях вверенной ему эскадры до столкновения с японцами»). При-водя здесь же «заграничные известия» о пребывании «некоторых судов эскадры» около острова Мадагаскар, редакция, однако, отдавала себе отчет о степени информированности рядового и унтер-офицерского со-става. Она разъясняла, что остров находится к востоку от Африки, «под покровительством и надзором Франции», напротив континентальных владений Германии, и «японских владений там вблизи нет». Два других вопроса – «Величина и народонаселение Японии» и «Что такое нейтра-литет?», как и ответы на них, также демонстрировали понимание сотруд-никами газеты информационной пропасти, отделяющей рядовой и унтер-офицерский состав от офицеров. В ответе на второй помимо требуемых цифр дополнительно упоминались японские деньги – иены и «главней-шие продукты земледелия и промышленности в Японии <…>: шелк, чай,

204 Сестры милосердия на театре войны // Дневник войны: бесплатн. прил. к газ. «Биржевые ведомости». СПб., 1904. № 3 (5 (18) июня). С. 21.

205 Листок для солдат Маньчжурской армии. 1904. № 1. (1 авг.). С. 4.

97

рис, медь, уголь, бумага и бумажные изделия». Особенно пространного ответа потребовал третий вопрос. Достаточно доходчивое определение нейтралитета, в том числе применительно к самой русско-японской вой-не, было все-таки дополнительно истолковано «на народный лад»: «По простоте говоря, нейтралитет означает: двое дерутся, а третий не лезь в их драку». Однако после этого редакции потребовалось соотнести фор-мальный нейтралитет с политической реальностью. Речь пошла о нару-шениях государственного нейтралитета торговой и промышленной дея-тельностью частных лиц и отдельных предприятий, о существовании англо-японского договора о дружбе, определившего двойственность по-литики Англии, которая, объявив нейтралитет, «с одной стороны, должна помогать Японии, а с другой стороны никак и ничем не должна…» В итоге само понятие «нейтралитет» преподносилось как «хитрая штука», «не выражение твердого слова, а ловкая выдумка – в роде палки о двух концах». Реакция на подобное разъяснение со стороны не самых продви-нутых нижних чинов вполне представима.

Нередко предназначенной для солдат информации придавался в «Ли-стке…» вид диалога, стилизованного под устную речь нижних чинов. Са-мый обширный и яркий материал такого рода – печатавшиеся с продолже-нием в четырех номерах «беседы», принадлежащие перу П. Н. Краснова, в ту пору одного из активнейших военных корреспондентов, а впоследствии заметного литератора, крупного военного и политического деятеля, одного из руководителей белого движения. «Беседы о войне с Японией» ведутся «с сослуживцами» во время «дневок», походных привалов или перерывов в солдатских работах неким фельдфебелем Иваном Егоровичем – «челове-ком бывалым из запасных», с двумя георгиями и медалями на груди206. Его «ответы» солдатам, по сути дела, – дайджест русской прессы в вольном пересказе, сокращенный и усредненный вариант распространенных в ней оценок происходящего, специально адаптированных для малограмотной солдатской массы. Эту массу главный герой «бесед» одновременно и обра-зовывал, и наставлял. И если общий дидактизм его рассказов мог объяс-няться «жизненным опытом», то содержание ответов на вопросы рядовых явно должно было черпаться из газет и журналов (хотя специально автор на этом внимание не фиксировал).

Информированность персонажа более чем достаточна, чтобы удовле-творить любой солдатский интерес. Он делится с окружающими кратки-ми сведениями об истории и современном положении Японии, о модер-низации японской армии по европейскому образцу, о ходе российско-японских переговоров накануне войны и ее причинах, о прежних боевых

206 Краснов П. Беседы о войне с Японией // Листок для солдат Маньчжурской

армии. 1904. 1 авг., № 1. С. 2.

98

заслугах главнокомандующего Куропаткина, о нападении японского флота на Порт-Артур и героической гибели «Варяга» и «Корейца», о тра-гедии «Петропавловска» и гибели адмирала Макарова, о Корее и разве-дывательном рейде туда казаков генрала Мищенко, об особенностях по-вседневной жизни корейцев и их реакции на появление русских, о пере-движениях и потерях японцев на корейском театре войны207. Отвечая на вопрос, «какие же они из себя», Иван Егорович детально описывает об-мундирование и вооружение как японской пехоты, так и кавалерии, и дает «компетентную», ободряющую солдат оценку боевых качеств про-тивника, призывая «жестоко наказать врага за его вероломное нападение, за его адские выдумки всевозможных мин и горящих судов»:

– А в атаку на наших они не ходили? – Нет. Когда наши пройдут близко, японцы бегут, – отвечал Иван

Егорович. – Значит, в случае, ежели что, надо ближе находить, – сказал Тычкин. – Вот оно самое: вали вперед на ура. Японец этого слышать не мо-

жет, – отвечал Иван Егорович. <…> Враг наш, братцы, хитер, но враг не силен, сломить его можно.

Русского штыка он шибко боится. Да и наш солдат при нужде сумеет дать ему суровый отпор…208

Судя по характеру солдатских вопросов, косвенно автор «бесед» до-пускал, что газетно-журнальную информацию как таковую не вполне способны усвоить даже лучшие, наиболее активные представители ар-мейских низов:

– Расскажите нам про войну, Иван Егорович, – проговорил бравый ефрейтор Тычкин, старательно накладывавший заплаты на розовую ситцевую рубаху. – А то воюем мы воюем с этим самым японцем, а тол-ком и не знаем, за что он так на нас рассердился, что посмел поднять ру-ку на матушку Россию209.

В некоторых случаях «снижающая» адаптация передаваемых солда-там сведений приобретает не только лексические, но и общестилистиче-ские параметры. Например, повествования «фельдфебеля» о начале япон-ской модернизации и о предвоенных переговорах по стилю приближают-ся к сказу:

207 Краснов П. Беседы о войне с Японией. С. 3–4. 208 Там же. С. 4. 209 Там же. С. 2.

99

Японцы сначала не хотели пускать к себе никого. Им показали ру-жья, пушки, показали пароходы и говорят: «Что вы со своим войском можете сделать? Мы вас расколотим, ничего от вас не останется. Давай-те лучше жить в мире и торговать. У вас есть шелки хорошие, у вас есть чай, рис, материи разные, черепаховые изделия – давайте их нам, а мы привезем вам ружья, сабли, пушки, порох, машины, научим, как ими управляться, и вы станете сильными и могущественными, как Россия».

– Нам, – говорят японцы, – и так хорошо. Живем мы тихо, страна у нас хорошая. Чего еще нам искать? От добра добра не ищут.

– Да вы поезжайте к нам, – говорят им. – И посмотрите, как мы жи-вем, тогда и говорите.

Особенно старались англичане и американцы. Поехали японцы по-смотреть; поехали и удивились. Так им все понравилось. Вернулись и решили устроить все как у англичан или американцев. Накупили паро-ходов, железные дороги, стали вооружать и снаряжать свои войска на европейский лад, а жизни своей не ломали. Очень переимчивый народ оказались японцы, быстро всему научились, говорят иностранцам: «Спа-сибо. Теперь мы как-нибудь и сами обойдемся без вашей помощи». <…>

«Нам, – говорят японцы, – на своих островах есть нечего, войдите в положение». – Наш Царь говорит им: «Если вам есть нечего – идите в Корею, живите там, трудитесь». А японцы думают, что мы им позволяем селиться в Корее потому, что мы их боимся, и говорят: «Корею отдавай-те нам, а из Маньчжурии уходите совсем». <…> Нашему Государю не хотелось воевать. Жалко было ему японцев, не хотелось и своими жерт-вовать. Послал он своих посланников к японцам, чтобы сказали им, что лучше им образумиться и не лезть в драку, а японцы так и ершатся… <…> А про то позабыли, что Русскому Государю стоит сказать одно слово, и у него появится войска сколько угодно. Каждый мужик возьмет ружье, накинет полушубок и пойдет воевать210.

Собственно военная информация передается более реалистично, со-провождаясь чаще всего просторечными аналогиями с обыденной жиз-нью. Так, например, отвечает «Иван Егорович» на вопрос «ефрейтора Тычкина» о начале войны:

– Нехорошо началась она, подлым, изменническим образом, <…> обыкновенно когда кто с кем воюет, то пишет – мол – я иду на вас войною и теперь между нами все позволено. Японцы ничего нам не написали211.

По поводу японского ультиматума, предъявленного русским судам в Чемульпо, он заявляет:

210 Краснов П. Беседы о войне с Японией. С. 2–3. 211 Там же. С. 3.

Ведь это, братцы, все равно что затеять в чужом доме драку…212

На этом фоне некоторым диссонансом выступает картина, нарисо-ванная в опубликованном «Листком…» очерке «Среди казаков», герои которого долго и активно обсуждают инициативу соседнего подразделе-ния по возведению памятника в своей станице, с которой знакомятся из того же источника:

– Я себе и № газеты сохранил. Вот что мне особенно нравится. Урядник достал из кармана «Листок для солдат» и прочитал подчеркну-тое карандашом…213

Устами другого персонажа очерка, полкового фельдшера Авдеева, автор, видимо, делится собственным представлением о месте русско-японской войны в утверждении авторитета печатного слова:

Ведь знаешь, у нас в станицах когда стали за книги да за газеты браться? – Как война началась с Японией. Раньше один батюшка у нас газеты получал, а теперь почти всякий грамотный «Свет» или «Бирже-вые ведомости» выписывает. Да, перед нашим отходом уж многие ста-ничники про читальню говорили.

И хотя далее речь зашла о противодействии благим начинаниям со сто-роны станичного атамана, кончается беседа непротиворечивым слиянием настроений верноподданничества и просвещенчества. Один из казаков пред-лагает на месте, «где нас провожал Царь-Батюшка», и где казачьи «слезы пролились от радости», «да и он как будто прослезился», основать училище для бесплатного обучения грамоте сирот убитых на войне:

…Как бы мы это дело-то начали, так бы нам тогда и все Донские помогли, да может и казна бы пришла на помощь.

В обмен на это казаки готовы «японцев в окопах, как сусликов» пе-ребить214.

Обратный результат войны и начавшаяся революция поставили про-блему «народного чтения» в принципиально иной контекст.

212 Краснов П. Беседы о войне с Японией. 213 Семилетов, сотник. Среди казаков // Листок для солдат Маньчжурской

армии. 1904. № 11 (9 дек.). С. 2. 214 Там же. С. 2.

101

Е. Р. Пономарев

Путеводитель по Парижу: советская рецепция парижского травелога 1920-х годов

1

Литература путешествий, активно создававшаяся советскими писате-лями в конце 1920-х годов, обрела форму путеводителя. Причин было несколько. Во-первых, в конце 1920-х годов, в отличие от начала 1920-х, советские писатели стали намного активнее выезжать в Европу. Целью большинства вояжей был Париж, где советский писатель, как правило, жил по несколько месяцев, репрезентируя советскую культуру и набира-ясь впечатлений для книги о разлагающемся капитализме. Париж, таким образом, стал для советских литераторов хорошо знакомым городом, и этим знанием они спешили поделиться со своим читателем. Во-вторых, писатели, побывавшие за границей (и особенно в Париже), ощущали себя особой, привилегированной группой людей – которой официально раз-решено пребывание в сердце капиталистического мира. Именно они – точка соединения культур, им доверена роль посредников: западному человеку они должны объяснять, как живут в Советском Союзе, а совет-ским людям – рассказывать о том, как устроена жизнь на Западе. Жанр путеводителя по Парижу (переходивший временами в путеводитель по Европе) напрашивался сам собой.

Форма путеводителя особым образом ориентирована на читателя, его интересы и запросы. Она позволяет читателю стать спутником повество-вателя, перенять его опыт. С другой стороны, она позволяет ограничить и проконтролировать читательский маршрут, ибо все не попавшее в путе-водитель для читателя как бы не существует.

Путеводитель выстраивает маршрут, приглашая читателя следовать за собой:

Уйдем из Пантеона и по пути к Люксембургскому саду…215 Возле площади Сен-Мишель помещается улица «Сент-Андре дез-

Ар»… там есть один тупичок…216 Прутиков выбегал из отеля через «Пляс Эстрапад» (здесь между ог-

ромными павлониями убит был Петлюра) к поражавшему его мысль Пантеону217.

215 Никулин Л. Вокруг Парижа (Воображаемые прогулки). М.: Земля и фабри-

ка, [1929]. С. 86. 216 Инбер В. Америка в Париже. М.; Л.: Госиздат, 1928. С. 89.

102

Характерно указание на историческое значение места, будто сде-ланное на бегу экскурсоводом. Путеводитель сообщает некоторые сведения из истории, необходимые для исторического ориентирования на местности:

Мы минуем черные аркады Лувра <…>, издали виден зуб башни Сен-Жак, церковь Сен-Жермен Оксеруа. С этой колокольни был дан сигнал в Варфоломеевскую ночь. Из окна Лувра король Карл стрелял в убегающих гугенотов218.

А также дает описание нравов и сообщает правила поведения в иной культурной среде:

Что делать в воскресенье на бульварах с двух до пяти часов дня? В пять часов, по примеру парижан, можно с деловым видом сидеть в кафе. В семь – время обеда. Но до пяти, до часа аперитива, есть только один выход – синема219.

Советский травелог образца 1927 года комбинирует два типа путево-дителя. С одной стороны, в каждой книге встречаются главы-очерки с обобщенно-безличным взглядом – читателя проводят по улицам, предла-гая ему нарезку впечатлений: «Париж с птичьего „дуазо“» у О. Форш, «Жизнь с точки зрения Эйфелевой башни» у В. Инбер, первые главы книги Л. Никулина с присущими путеводителю топонимическими («Сло-бода Бианкур», «Ваграм») или топонимико-метафорическими («Улица лицемеров», «Улица веселья») заглавиями. С читателем говорит все-знающий повествователь, указывающий на типические картины город-ской жизни и прилагающий к ним точный комментарий. С другой сторо-ны, в ряде очерков-глав повествование ведется от первого лица. Тут в текст врывается властный голос гида, имеющего тот или иной облик. Часто к голосу гида добавляется голос его собеседника-туриста – напри-мер, у Л. Никулина в главе «Прогулка с соотечественником» появляется товарищ Галкин, командированный в Париж с целью изучения комму-нального хозяйства. Писатель Л. Никулин показывает ему город. Собе-седник профан, повествователь дока; так реализуется в тексте изначаль-ное, до-поездочное знание Парижа путешественником.

В книге О. Форш ряд очерков выстроен по первому типу путеводите-ля: обобщенный повествователь рассказывает читателю о западной жиз-ни. В некоторых из них, как в новелле, действует вымышленный персо-

217 Форш О. Под куполом. Л.: Прибой, 1929. С. 8. 218 Никулин Л. Вокруг Парижа. С. 78. 219 Там же. С. 110.

103

наж – Прутиков (очерк «Под куполом»), Лобов («Куклы Парижа»), Вак-син («Лебедь Неоптолем»), некий «юный русский», работающий в Пари-же («Кукины дети»). Так создается ощущение объективности описаний. Но в большинстве очерков более или менее определенный повествова-тель (в «Последней Розе» рассказывает путешествующая писательница, в «Лурдских чудесах» – обобщенный советский гражданин и т. д.) не явля-ется подлинным рассказчиком. Рядом с ним появляется гид, обращаю-щийся к читателю (через голову расплывчатого повествователя) изнутри описываемой культуры. Это дальний приятель Прутикова «некий мосье Юбер» («Под куполом»), работница кукольной фабрики Луиза Барбье («Куклы Парижа»), сапожник Буриган («Лебедь Неоптолем»), знакомый «юного русского» помощник парикмахера Венсен («Кукины дети»), сту-дент Сорбонны Шарль («Лурдские чудеса»). Наконец, в предельно напо-минающем путеводитель «Кладбище Пер-Лашез» рассказ ведут, сменяя друг друга, кладбищенский сторож, работник крематория Антуан и ста-рушка, ухаживающая за могилами коммунаров.

В травелоге В. Инбер (где в целом выдержан рассказ от лица путеше-ствующей советской беллетристки) отношения «повествователь – гид» трансформированы в отношения «путешественник – спутник». Сначала, от Москвы до Берлина, путешественница беседует с немцем, затем, по пути из Германии в Париж, с американцем. Нередко поддакивая разго-ворчивым собеседникам, писательница внутренне не согласна с ними. Советский путешественник обладает иным мировоззрением и молчаливо иронизирует по поводу того, что западный человек изрекает серьезно. Иногда ирония проникает в авторский комментарий, в ремарки. Эта мол-чаливая ирония оставляет в тексте пустоты – готовые лекала для позиции читателя, такого же советского человека, что и герой-повествователь. Читательское отношение к разговору должно заполнить уже приготов-ленное для него пространство подтекста.

На этом фоне становятся понятными трансформации, происходящие с гидами в книге О. Форш. Их рассказы неполны, недостаточны по той причине, что гиды представляют «внутреннюю» точку зрения, они пода-ют свой голос из глубин капиталистического мира. Мосье Юбер («Под куполом») и Шарль («Лурдские чудеса») закрывают суть вещей от себя и других при помощи «мо» – метких словечек, сознание Луизы Барбье – живое воплощение капиталистических противоречий, крематорский «па-лач» Антуан сознательно служит лицемерию, окружающему смерть в капиталистическом обществе. Незаметный большей частью советский повествователь оказывается необходимой фигурой, так как его «внеш-ний» взгляд корректирует слова гида. Не напрямую, а исподволь, распо-ложением слов и картин, самим ходом сюжета, он указывает на то, что гид, пользуясь словами В. Инбер, «укутан во все „привычное“ и „род-ное“» и потому не видит очевидного. Ход сюжета опровергает француз-

104

ского гида: пытаясь доказать одну из капиталистических истин, он вся-кий раз доказывает читателю прямо противоположное. Сапожник Бури-ган показывает приезжему русскому живущую в их городе мадам Канапу как образец семейных ценностей. На поверку семейные ценности обора-чиваются хозяйственной мелочностью и сентиментальной практично-стью. Мосье Юбер с гордостью за французскую культуру приглашает Прутикова на церемонию избрания Поля Валери «бессмертным», но Прутиков видит лишь хорошо разыгранный, малосодержательный спек-такль, где актеры выступают в привычных амплуа. Наиболее яркая трансформация происходит в финале «Кладбища Пер-Лашез». Туристы встречают старуху, плачущую над могилами коммунаров:

– Дочь коммунара? – прошептали мы с волненьем. – Но, может быть, и жена?

<…> Все были глубоко взволнованы. Жена коммунара, живая исто-рия была перед нами!220.

Старуха начинает рассказывать, и первоначальное предположение, развитое туристической впечатлительностью, превращается в свою пол-ную противоположность. Она жена сержанта национальной гвардии, принимавшего участие в расстреле коммунаров:

Не сами они придумали расстреливать – служба! Ах, умереть бы мне раньше, messieurs, когда все было ясно, как день и ночь: коммуна-ром быть постыдно, а национальной гвардией – похвально. <…> А что, думаю, если и на том свете, как здесь, – полная перемена в этих делах и мужа моего на страшном суде уже не похвалят? Вот и хожу сюда, вот и молюсь за коммунаров… Служба, говорю им, служба у мужа такая была, наградные, говорю, на ней получали, не худым, говорю, видно, делом, считалось…221

В капиталистическом мире, как у Гоголя, все не то, чем кажется. Но даже если, как в варианте Л. Никулина, гид и турист – оба совет-

ские люди, все равно, свежий взгляд туриста дополняет и поправляет (с точки зрения коммунистической истины) присмотревшегося к Западу экскурсовода:

– <…> Улица называется авеню Николая Второго, а дальше – Мост Александра Третьего.

– Как? – насторожившись, спросил Галкин. Я повторил. Он посмотрел на меня с недоверием.

220 Форш О. Под куполом. С. 63–64. 221 Там же. С. 64.

105

– Так и называются? – Так и называются. Он пожал плечами и усмехнулся. – Надо полагать – переименуют. – Оглянулся по сторонам и, подми-

гивая, сказал: – Не те, так другие переименуют222.

Так гид и турист постепенно меняются ролями, и настоящим гидом становится тот из двоих, чей взгляд на действительность более верен. В конечном счете, обладателем правильного взгляда оказывается читатель путеводителя. Это образцовый советский человек, который не знает де-талей европейской жизни, но хорошо знает ее внутреннюю, буржуазную суть. Путеводитель по Парижу адресован тем, кто никогда не поедет в Париж.

2

Экскурсии по Парижу в путеводителях советских авторов пережива-ют аккуратное, постепенное, медленное снижение. Снижается все, что традиционно считается парижской красотой. Например, водная прогулка по Сене. В книге В. Инбер парижская река поначалу, как водится, пре-красна:

Сена рассекает Париж на две части. Сена, эта избалованная, столько раз воспетая река, небрежно брошена вдоль города, как рука вдоль бар-хатного платья. Она перехвачена несчетными браслетами мостов. <…> Солнце, дождь, туман, изморозь – все ей на пользу, все красит ее, потому что она сама красива. Иногда она так хороша, что жалко бросить в нее окурок223.

Первое снижение – окурок. Его, может, и не бросят в реку, но, будучи упомянутым в этом контексте, он как бы уже плавает в ней. Дальше – отдельные окурки разрастаются до нефтяных пятен:

Чем дальше от главных мостов, тем проще река. Она снимает с себя все наряды и остается в будничном, буром, рабочем платье, измазанном сажей и нефтью224.

И наконец, нам показывают уже не совсем Сену, а так называемые «каналы» – отведенные от русла рукава; на их берегах стирают прачки. Стирают в нечеловеческих условиях, подрывающих здоровье. И наконец,

222 Никулин Л. Вокруг Парижа. С. 61. 223 Инбер В. Америка в Париже. С. 76. 224 Там же. С. 77.

106

весь облик красавицы Сены завершает отвратительная, облезлая кошка – венец экскурсии:

Рядом с ней [прачкой. – Е. П.], на груде мокрого белья, сидит шелу-дивая одноглазая кошка и смотрит на воду. От взгляда этого единствен-ного кошачьего глаза становится так скверно, что дальше смотреть нель-зя. Дождь идет весь день225.

В экскурсии по Сене тоже оставлена лакуна, специально организую-щая читательское восприятие. Читатель, вроде бы, реагирует сам, но эта реакция заложена в тексте. «Охрана труда, – где ты?»226, – говорит у Л. Никулина осматривающий Париж Галкин по другому поводу. Но эту раз прорвавшуюся фразу можно переадресовать и сюда.

Другое снижение традиционных городских маршрутов – глава «Ули-ца веселья» в книге Л. Никулина. Стоит упомянуть рисунок Юрия Ан-ненкова (еще не ставшего невозвращенцем), и самые веселые и посещае-мые места вечернего Парижа превращаются в свою противоположность:

У Юрия Анненкова есть рисунок – «Rue de la gaieté» – улица весе-лья, темная безотрадная, безрадостная улица при свете дня.

Три театра ревю (Мулен Руж, Фоли-Бержер, Казино де-Пари. – Е. П.) находятся в разных местах города, но их как бы соединяет «Rue de la gaieté»227.

«При свете дня» в цитате – это, с одной стороны, нетуристический поступок (посещение вечерних районов Парижа днем, когда нет вечерних «прикрас»), с другой же – корректирующий взгляд советского человека, истинное видение вещей. Рядом рассыпаны слова-маячки, исподволь ор-ганизующие впечатление: «работорговля», «человеческий товар», «сбыт человеческого тела». И когда советский человек идет по Парижу вечером его не обманет блеск электрических огней, в его сознании картина за-вершена:

Тысячи женщин искали сбыта на бульваре и тротуарах, и гул барабанов и рычание саксофонов рвались на улицу из дверей дансингов и баров228.

Снижаются и картины местных нравов, обязательные в путеводителе:

225 Инбер В. Америка в Париже. С. 79. 226 Никулин Л. Вокруг Парижа. С. 59 227 Там же. С. 24. 228 Там же. С. 68.

107

Детей здесь поколачивают, это считается нормальным для всех классов населения. Детям раздают затрещины и в парке Монсо и здесь, в рабочем предместье, на тротуаре перед кафе. Бьют главным образом по лицу. Никто не вмешивается – такая уж система воспитания. У нас обя-зательно бы нашлись люди, вразумившие почтенного родителя или ро-дительницу ссылками на Песталоцци, Ушинского, Наркомпрос и, нако-нец, милицию229.

Механизм тот же: в текст уже заложена реакция советского читателя. Ее нужно только разделить. Показательно, что снижение распространяет-ся на все классы населения – поведение рабочих не отличается от пове-дения эксплуататоров. Здесь видно, как путеводитель избавляется от классового мышления, приобретая национальное.

Наконец, традиционные красоты могут исчезать за вспышками рево-люционных видений. Л. Никулин заканчивает восторженное (восторг, по-видимому, следует атрибутировать Галкину) описание Площади Согла-сия резким рывком:

– Здорово, – сказал Галкин и оглянулся назад, на Луксорский обе-лиск.

– Сто тридцать семь лет назад здесь стояла гильотина, – сказал я. – На этом месте отрубили голову королю. Гильотина работала семьсот дней и в среднем казнили сорок человек230.

Обрыв интонации соотнесен с композиционным обрывом: это по-следнее предложение главы. Кажется, что рассказ путеводителя должен быть продолжен, но он остановлен на революционном напоминании. Концовка контрастирует со всем предшествующим повествованием и воздействует на читателя своей неожиданностью. Читатель может сде-лать разные выводы, но, в любом варианте, красота Конкорда перечерк-нута кровавой картиной.

Путеводитель превращается в антипутеводитель. Читателю подробно объясняют, куда ему не следует ходить, чего не следует видеть. Он дол-жен ощутить удовольствие оттого, что никогда не поедет в Париж. Именно так реагирует герой-повествователь в «Театральном романе» М. А. Булгакова на парижские рассказы Измаила Александровича Бонда-ревского:

229 Никулин Л. Вокруг Парижа. С. 71. 230 Там же. С. 62.

108

Как представлю себе Париж, так какая-то судорога проходит во мне и не могу влезть в дверь. <…> И как ни талантлив Измаил Александро-вич, но очень уж противно в Париже231.

Превращение путеводителя в антипутеводитель организуют слова-маячки – носители идеологических значений. Их не замечает читающий текст иностранец, они рассчитаны на организацию впечатления советско-го соотечественника. Маячки указывают читателю, как понимать то или иное впечатление. Так, с одной стороны, возникает иллюзия объективно-сти повествования, а с другой, у читателя создается нужное восприятие эпизода. Например, путеводитель Л. Никулина совершает прыжок от витрин Шарля Коти в королевский Версаль, к истокам французской пар-фюмерии. Объективный, на первый взгляд, исторический экскурс, под-крепленный ссылками на мемуары современников, насыщен мелко по-рубленными идеологическими косточками:

Вши и блохи одолевали королей и королев, принцев и принцесс. Ко-ролевы и принцессы не умывались годами. <…> Аллеи Версальского парка у стоков воды были буквально завалены нечистотами. Приблизи-тельно так же выглядели галереи Версальского дворца, по свидетельству мемуаристов-современников. Самые неэстетические запахи исходили от королев, принцесс и вельмож, и для того, чтобы сколько-нибудь отбить эти запахи, изобретали ароматические и благовонные жидкости. Таким образом французская парфюмерия обязана своим развитием старому ре-жиму и королевской Франции232.

Марксистская идея о закономерном разложении королевской власти получает физиологическое подтверждение, духи скомпрометированы как порождение имущих классов, прекрасный Версаль завален исторически-ми нечистотами и, тем самым, превращен в неприятное место, не стоящее осмотра.

К середине тридцатых годов центральный и прекрасный Париж окончательно пропадет со страниц советских травелогов. В 1933 г. И. Г. Эренбург публикует альбом «Мой Париж» (1933), где сделанные им фотографии сопровождаются длинными публицистическими пояснения-ми. Альбом наполнен снимками клошаров, бедняков, стариков, грязных улиц и дворов – это городские антивиды, антидостопримечательности. Лейтмотив альбома:

231 Булгаков М. А. Избранные произведения: в 2 т. Т. 2. Киев: Днiпро, 1989. С. 215. 232 Никулин Л. Вокруг Парижа. С. 101.

Париж нестерпимо стар. Он задыхается среди исторических воспо-минаний…233

Символом дряхлеющего Парижа становятся старухи, разгуливающие по городу в домашних туфлях.

Для того, чтобы увидеть домашние туфли, совершенно не нужно ехать на другой конец Европы. Победившему соцреализму нужны были лишь путеводители по Москве.

233 Мой Париж: [альбом] / текст и фотографии И. Эренбурга. М.: Изогиз,

1933. С. 18.

110

П. Н. Базанов

Типология читателей политических организаций русской эмиграции (1917–1988 гг.)

Традиционно в отечественном книговедении при определении крите-риев типологии книги выделялось читательское назначение – как наибо-лее широкая и многоаспектная категория234. Советские схемы типологии читателей создавались по демографическим, психологическим и профес-сиональным признакам, социальному положению, Интеллектуальному уровню и даже целям чтения, выработаными на основе издательской и библиотечной практики в 60–80-е гг. ХХ в.235 Нужно учитывать, что они создавались в условиях монопартийности, а лучшие классификации вы-рабатывались на основе анализа издания и чтения в СССР художествен-ной и классической литературы236. Надо отдать должное, что серьезные ученые-книговеды реально оценивали такую ситуацию, сложившуюся в отечественной науке о книге: «Очень мало внимания уделяется в обще-книговедческих работах одному из основных критериев типологии кни-ги – читательскому адресу. Этим занимаются только библиотекари – ис-

234 Иоффе А. М. Введение в книговедение: учеб. пособ. для библ. фак. ин-тов

культуры. М.: МГИК, 1984. С. 55. 235 См. например, наиболее классические определения и схемы: Книговеде-

ние. М., 1982. С. 596; Ханин М. Г. Читатель // Книга. М., 1999. С.708–709; Типо-логия изданий. М., 1990. С. 206–208, а также С. 19, 85, 150, 80–81, 98, 186, 194–195; Умнов Б. Г. Теоретические и методологические проблемы типологизации читателей // Проблемы дифференциации читателей и психологии чтения. Л., 1980. С.5–37; Баренбаум И. Е. Основы книговедения. Л., 1988. С. 81–84; Иоффе А. М. Введение в книговедение: учеб. пособ. для библ. фак. ин-тов культуры. М.: МГИК, 1984. С. 55–56; Зубов Ю. С. На пути создания научной классификации читателей // Сов. библиотековедение. 1977. № 2. С. 36–53; Тугов Ю. М., Куликова А. П. Психолого-педагогические основы классификации читателей // Сов. биб-лиотековедение. 1980. № 4. С. 51–65; Беляева Л. И. К вопросу о типологии чита-телей // Проблемы социологии и психологии. М., 1975. С. 157–159 и мн. др.

236 Трубников С. А. Типология читателей художественной литературы. М., 1978. 58 с.; Тихомирова И. И. Современные концепции дифференциации читате-лей художественной литературы // Проблемы дифференциации читателей и пси-хологии чтения. Л., 1980. С. 58–75; Беляева Л. Основания и критерии типологии читателей художественной литературы // Проблемы дифференциации читателей и психологии чтения. Л., 1980. С. 76–87; Умнов Б. Г., Акифьева И. О. Опыт типоло-гизации читателей ОПЛ // Труды ЛГИК им. Н. К. Крупской. Т. 65: Психологиче-ские проблемы чтения. Л., 1981. С. 21–39 и др.

111

следователи чтения»237. Впрочем, и в работах признанного специалиста в изучении чтения М. Г. Ханина политические убеждения читателей фак-тически не учитываются238. Известный историк книги и теоретик книго-ведения И. Е. Баренбаум отмечал, что пока довлеют социальные, демо-графические факторы, которые мешают созданию единой общей типоло-гии читателей239. Проблема эта не преодолена и по сей день. Казалось бы, в России уже почти 20 лет существует многопартийная система, сняты все идеологические, политические и цензурные препятствия, но по-прежнему, наука застыла на месте.

Известный исследователь и теоретик исследования читателя в нашей стране М. Г. Ханин в своей статье в энциклопедии «Книга», с одной сто-роны подчеркивает, что сложилась новая дисциплина: «Одной из цен-тральных проблем изучения Читателя является их дифференциация и построение научно обоснованных типологий, чем занимается сравни-тельно недавно сложившаяся специальная дисциплина читателеведение, в историко-ретроспективном плане опирающаяся на исследование исто-рии читателя»240. Далее М. Г. Ханин пишет: «Для собственно книговеде-ния преимущественно используются классификации Читателя, основан-ные на социально демографических характеристиках (пол, возраст, обра-зование, профессиональный характер труда, место жительства и т. п.), которые наиболее отчетливо влияют на формирование читательских ин-тересов»241. То есть мы видим, что воспроизводится старая советская схема. Это более чем странно, учитывая, что М. Г. Ханин пишет в той же работе как раз между двумя выше приведенными цитатами: «Если в ши-роком смысле проблем Читателя представляет интерес для многих гума-нитарных областей (изучение истории как таковой, развитие обществен-ных, религиозных, философских, социально-политических движений, литературы, средств массовой информации и т. п.)»242, то становится еще более непонятно почему и по выше выделенным признакам нельзя про-водить типологию читателей, пусть даже и как второстепенную. Можно, конечно, заметить, что еще основатель типологии читателей Н. А. Рубакин выделял, прежде всего, психологический фактор в своей

237 Типология изданий / подгот. В. С. Агриколярский и др. М.: Кн. палата,

1990. С. 9. 238 Ханин М. Г. Социальные функции печати и личностные функции чтения //

Труды Гос. б-ки СССР им. В. И. Ленина. Т.15: Социология и психология чтения. М., 1979. С. 58–73; Ханин М. Г. Читатель // Книга. М., 1999. С. 708–709.

239 Баренбаум И. Е. Основы книговедения. Л.: ЛГИК, 1988. С.84. 240 Ханин М. Г. Читатель. С. 708. 241 Там же. С. 708. 242 Там же. С. 708.

112

известной классификации243, но и у него политический аспект, как всем известно, присутствовал.

Вторая проблема, которая присутствует при рассмотрении темы данной статьи – это взаимосвязь типологии книги (изданий) и типоло-гии читателя, а именно аспекты типологии политической книги и «по-литического» читателя. В советское время существовал, крайне не-удачный термин «массово-политические издания», т. к. считалось, что политические издания читают в СССР все – рабочие, колхозники, ин-теллигенция, дети и т. д. Не выдерживает критики и читательский ад-рес массово-политических изданий – т. н. «массовый читатель», под которым понимают все взрослое население (от 14 лет до пенсионного возраста), в большинстве своем имеющем среднее или незаконченное среднее образование244.

Проблемы типологии читателей напрямую связаны с типологией книги (изданий или как сейчас модно говорить документов). Идеологиче-ская функция книги формирует в обществе идеологию социальных групп и течений, служит важнейшим способом политического влияния. А. М. Иоффе к тому же отдельно выделял среди социальных функций книги «агитационно-пропагандистскую». Идеологическая агитация и пропаганда соответствует целевому назначению массово-политических изданий. Несмотря на то, что этот термин закрепился в советское время в книговедческой научной литературе, еще тогда исследователи М. В. Ист-рина и В. П. Смирнова считали его семантически не четким и предлагали более правильный с их точки зрения вариант – «издания агитационно-пропагандистской общественно-политической литературы»245. Сам тер-мин «агитационно-пропагандистская» был использован еще в 1934 г. К. И. Пропиной и А. А. Терновской в их схеме построенной по принципу «социального заказа» («целевого назначения»)246. Традиционно издания политических организаций относят к виду массово-политическим, т. е. «содержащие произведения общественно-политической тематики, агита-ционно-пропагандистского и воспитательного характера, форма изложе-ния которых доступна широким кругам читателей»247. Подобное же оп-ределение дается и в современном международном стандарте «Издания. Основные виды, термины и определения ГОСТ 7.60-2003» в разделе

243 Рубакин Н. А. Психология читателя и книги: кратк. введ. в библиолог.

психологию. М.: Книга, 1977. С. 163–169. 244 Типология изданий. М., 1990. С. 19. 245 Истрина М. В., Смирнова В. П. Издания массово-политической литерату-

ры: теория и практика. М., 1976. С. 4, 13–14. 246 См. подробнее: Пропина К. И., Терновская А. А. Практика классификации книж-

ной продукции по социальному назначению // Сов. библиогр. 1934. Сб. 2. С. 5–22. 247 Типология изданий. М., 1990. С. 76.

113

«3.2.4.1. Виды изданий по целевому назначению» дается следующее оп-ределение: «3.2.4.8. массово-политическое издание: издание содержащие произведение общественно-политического характера и предназначенное широким кругам читателей»248. Внутреннее деление этого вида по В. П. Смирновой таково: Массово-политические издания: 1. докумен-тальные (по составу и объему информации выделяются еще две группы документов: моноиздания и сборники документов, в основном тематиче-ские); 2. теоретико-пропагандистские (по способу изложения материала выделяются тексты: объяснительные, проблемные и полемические); 3. публицистические (основные жанровые направления: информацион-ные, аналитические и художественно-публицистические)249.

Схема эта появилась, как антитеза классификации А. А. Реформатор-ского 30-х гг. предложившего деление «агитмассовой литературы» на четыре группы: (1. листовка, 2. агитброшюра, 3. пропброшюра, 4. сбор-ник агитматериалов), так же как и его деление читателей (на неподготов-ленных, имеющих определенный навык работы с книгой, содержащей теоретический текст, и обладающих высоким уровнем работы с научным текстом), которая была признана устаревшей250.

Нужно отметить, что и определение М. В. Истриной и В. П. Смирно-вой (т. е. «издание агитационно-пропагандистской общественно-полити-ческой литературы»), не соответствует вышепроцитированному внутрен-нему делению этого вида, именно третьему пункту. Художественные произведения особенно в российской традиции прекрасно могут служить примерами агитационно-пропагандистской деятельности. Современные исследователи используют термин пропаганда как способ воздействия на общественное сознание, а не область деятельности, в значении воздейст-вия на интеллектуально-рациональную сферу восприятия, с целью пре-вращения знания в убеждения. Главная задача пропаганды – теоретиче-ски воспитывать на основе знания, и она при этом оперирует логически-ми доводами, преимущественно методами убеждения. Агитация же воз-действует на эмоционально-волевую сферу восприятия человека, ее глав-ная задача – эмоционально воздействовать на аудиторию, пользуясь ме-тодами внушения251.

Уязвимыми сторонами предложенных типо-видовых схем, является то, что они были созданы, основываясь на опыте моноидеологической и

248 Стандарты по издательскому делу: сб. док. / сост. А. А. Джиго, С. Ю. Ка-лин. М.: Экономистъ, 2004. С. 195.

249 Истрина М. В., Смирнова В. П. Издания массово-политической литерату-ры. С. 4, 13–14.

250 Типология изданий. М., 1990. С. 79. 251 Шевцов А. В. Непериодические издания русских либеральных и консерва-

тивных партий начала ХХ века: библиогр. указ. / Рос. нац. б-ка. СПб., 2002. С. 13.

114

однопартийной системы, строго подавлявшей любые попытки появления иного мировоззрения и даже мнения. К тому же мало понятно, на каком основании из числа «массово-политических изданий» были исключены: «рекламные пропагандистские издания» (видимо за «несерьезность» све-дений они попали в рекламные)252, массово-политические изоиздания (плакаты, открытки и альбомы, предположительно как нетекстовые были отнесены в изоиздания)253. Несовершенство схемы, предложенной М. В. Истриной и В. П. Смирновой, хорошо видно, даже если сравнить ее с внутренним делением вида политико-воспитательных изданий (для де-тей и юношества) А. А. Александровой из той же коллективной моногра-фии «Типология изданий», где к трем подвидам прибавляется четвер-тый – «практические пособия», т. е. руководства, планы и конкретные рекомендации партийной работы с подрастающей сменой (у нее комсо-мольской и пионерской)254. Поэтому уже в наши дни известный украин-ский книговед, доктор исторических наук, профессор Ровенского госу-дарственного гуманитарного университета Г. Н. Швецова-Водка в свой классификации документов «По сферам возникновения информации» приводит тип просто «политический»255. Далее она поясняет: «Политиче-ские документы фиксируют деятельность различных политических и об-щественных объединений. Среди опубликованных документов это – по-литические первоисточники, публицистическая и массово-информационная литература»256. В другой своей работе дает несколько иную внутреннюю классификацию: «Среди массово-политических изда-ний целесообразно выделить: издание политических первоисточников (документов общественных организаций), агитационное издание, пропа-гандистское издание, публицистический очерк, сборник публицистиче-ских статей, мемуарное издание»257.

В условия идеологического плюрализма, многопартийности, борьбы различных философских, религиозных и даже научных концепций абсо-лютно ясно, что термин «массово-политический» не соответствует ни исторической правде, ни современной действительности. Современный историк книги, доктор филологических наук, профессор Российского

252 Типология изданий. М., 1990. С. 104. 253 Там же. С. 149. 254 Там же. С. 166. 255 Швецова-Водка Г. Н. Некоторые дискуссионные вопросы типологической

классификации документов // Книга: исслед. и материалы. 2002. Сб. 80. С. 196. 256 Там же. С. 197. 257 Швецова-Водка Г. Н. О пересмотре государственного стандарта «Издания.

Основные виды. Термины и определения» // Книга и мировая цивилизация: мате-риалы XI междунар. конф. по проблемам книговедения (Москва, 20–21 апреля 2004 г.): в 4 т. Т. 1. М.: Наука, 2004. С. 270.

115

государственного педагогического университета им. А. И. Герцена А. В. Шевцов первым поставил под сомнение этот термин. В своей моно-графии, анализируя издательскую деятельность русских несоциалистиче-ских партий начала ХХ в. он указал: «некоторые издания трудно назвать „массовыми“, по характеру информации и читательскому адресу они скорее относятся к научным изданиям»258. А. В. Шевцов также указывает наличие в партийной издательской деятельности изданий информацион-ного характера, справочники, календари, рекламные, учебные, картогра-фические, нотные, изобразительные, литературно-художественные (по-этические и прозаические) и т. д.259 Следует отметить, что все типы изда-ний имели «„политическую подкладку“, отражая партийную идеологию и участвуя в решении агитационно-пропагандистских, воспитательно-просветительских и организационных задач»260.

Даже авторы стандарта «Издания. Термины и определения ОСТ 29.130-97», повторяя в разделе «Виды изданий» – 2.1 по целевому назна-чению – вид 2.11 «массово-политическое издание»261, буквально через страницу в определении видов «По читательскому адресу», приводят на-ряду с массовыми – «для служебного пользования, популярное, элитар-ное» и т. д.262 Следуя логике авторов ОСТ 29.130-97 должны существо-вать не только вид «массово-политический», но и «политическое для слу-жебного пользования», популярно-политическое и главное «элитарно-политическое».

Обобщение автором обширного эмпирического материала исследо-вания позволяет отказаться от понятия «массово-политические издания» в пользу термина «агитационно-пропагандистские издания» являющегося основой для тематико-типологической модели «издания политических организаций русской эмиграции». В эту модель входят издания, которые одновременно относятся к «агитационно-пропагандистскому», «научно-вспомогательному» и «учебные». Вместе с тем, программы и уставы по-литических организаций, проекты конституции и сводов законов, цирку-ляры можно квалифицировать как «нормативные издания» («официаль-ные»), многочисленные плакаты, изобразительные открытки, портреты и листовки-карикатуры вне всякого сомнения, относятся к изоизданиям. В меньшей степени выпускались нотные издания (песенники), информаци-онные издания (библиографические пособия), рекламные, справочные, для детей и юношества и др. Отдельно нужно выделить литературно-

258 Шевцов А. В. Издательская деятельность русских несоциалистических партий начала ХХ в. СПб.: Изд-во РНБ, 1997. С. 259.

259 Там же. С. 259–260, 270–271. 260 Там же. С. 260. 261 Стандарты по издательскому делу. С. 508. 262 Там же. С. 509.

116

художественные: поэтические и прозаические издания, имевшие четко выраженную политическую направленность. Особенностью издательской деятельности политических организаций русской эмиграции было и то, что многие издания относятся к научному типу, в котором есть как науч-но-исследовательские (монографии, избранные труды, собрания сочине-ний, сборники статей, отчеты, материалы и тезисы конференций и съез-дов и симпозиумов), так и источниковедческие издания, причем встреча-ются даже академического характера, то есть все, что можно считать «элитарно-политическим». Все вышеизложенное позволяет определить тип исследуемых изданий как «издание политической организации» на основании наиболее четко выраженных качеств. Особенность «изданий политических организаций русской эмиграции» выражается в функцио-нальном (целевом) назначении, читательском адресе и даже материаль-ной конструкции.

Читательский адрес политических изданий напрямую связан с прин-ципом идеологических пристрастий читателей. В советских схемах типи-зации этого вопроса касались только когда писали о дореволюционном времени, да и то по принципу – «читатель прогрессивной литературы (книги)», «читатель революционный демократ», «разночинно-демократический» и т. д.263. Только последнее время российские ученые стали затрагивать, весьма поверхностно, идеологические взгляды читате-лей дореволюционного времени264. Важную роль в чтении жителей Рос-сии даже при выборе художественной и развлекательной литературы все-гда играло классическое деление на западников и славянофилов, евра-зийцев и почвенников, космополитов, интернационалистов и национал-патриотов и т. д. Отрицать фактор идеологических и политических сим-патий и антипатий бессмысленно. Часто возражают, что сторонники од-ной политической партии или идеологического течения читают, издания противников, хотя бы в виде контркритики. Но если так рассуждать, то многие взрослые читают произведения детской литературы, люди опре-деленной профессии, регулярно самосовершенствующиеся в своем деле, читают книги для развлечения и из других областей, если не из-за посто-янного увлечения («хобби»), то хотя бы из интереса. Поэтому типология читателей по политическому признаку, хотя, конечно, и носит опреде-

263 Например: Баренбаум И. Е. Разночинно-демократический читатель в годы

демократического подъема (втор. половина 50-х – нач. 60-х гг. XIX в. // История русского читателя. Вып. 3. Л., 1979. С. 23–25 (Труды / ЛГИК им. Н. К. Крупской; т. 42); Банк Б. В. Изучение читателей в России (XIX в.). М.: Книга, 1969. 262 с. и др.

264 Шапошников А. Е. История чтения и читателя в России IX–XX вв.: учеб. пособ. М.: Либерия, 2001. 80 с.; Аскарова В. Я. Динамика концепции российского читателя (конец Х – нач. ХХI в.). СПб., 2003. С. 222–362.

117

ленно некоторый элемент абстрактности, но не более чем по профессио-нальному или демографическому (возраст и пол) признакам.

Читатель русской эмиграции – это настоящая «терра инкогнита» для отечественной науки. В то время как особенности книжного дела, лите-ратуры и культуры русской эмиграции убедительно указывают на второ-степенность старых схем классификации читателей.

Предлагаемая схема автором статьи основывается на анализе обшир-ного эмпирического материала. Первая классификация, конечно, хроно-логическая, соответствующая трем «волнам» эмиграции из России. Вто-рую классификацию можно провести по принципу территориального местонахождения в эмиграции или на Родине. Первая категория сами русские эмигранты всех трех «волн». Вторая категория русское коренное населения стран лимитрофов – среди них было много крестьян, порой даже малограмотных. И, наконец, третья категория читателей в Совет-ской России – СССР, «подсоветский» по терминологии тех лет. В метро-полии даже очень образованный, начитанный человек из-за «железного занавеса» не мог знать порой элементарных достижений гуманитарных и социальных наук и находился в своеобразном информационном вакууме. С конца 1950-х – начала 1960-х гг., наоборот, среди эмиграции распро-странялась политическая «агитка», а в СССР читателя больше интересо-вала интеллектуальная литература.

Третья классификация проводится по принципу идеологических при-страстий читателей. Русская эмиграции отличалась настолько обострен-ной политической непримиримостью и антитолерантностью, что не толь-ко представители основных идеологических направлений и политических течений, но даже сочувствующие элементы из принципа не читали изда-ния противников. Даже И. А. Бунин демонстративно отказывался читать книги и периодику, напечатанную на новой орфографии, только потому, что ее приняли официально большевики. Основные идеологические те-чения русской эмиграции в целом соответствуют группам читателей: со-циалисты, республиканцы, монархисты, с дальнейшим появлением чита-телей конкретных политических организаций русской эмиграции. Осо-бенность состоит в том, что выработался тип читателя, который по поли-тическим и идеологическим вопросам читает только непериодические и сериальные издания своей политической организации.

Предлагаемая автором классификация читателей политических орга-низаций почти полностью совпадает с классификацией самих политиче-ских организаций. В первую группу политических организаций русской эмиграции автор выделяет политические партии, сложившиеся еще в до-революционной России и просто перенесшие свою деятельность в Рус-ское Зарубежье, не меняя основ идеологии и организационных структур. К ним относятся политические организации меньшевиков, эсеров и каде-тов. Эти партии быстро распались в эмиграции на непримиримые фрак-

118

ции и группы и не пользовались в Русском Зарубежье ни большим влия-нием, ни популярностью. Кстати, именно эти политические партии луч-ше всего исследованы в отечественной историографии, а эмигрантский период их деятельности даже освещен в энциклопедии «Политические партии России: конец XIX – первая треть ХХ в.»265. Сохраняться в усло-виях эмиграции меньшевикам и эсерам удавалось за счет их четко выра-женного кадрового характера, а кадеты, более всех в дореволюционной России приближавшиеся к партии «прагматического» характера, именно из-за этого и прекратили свое существование в начале 20-х гг. ХХ в.

В следующую группу выделяются русские политические партии и группы, созданные из существовавших до революции и во время Граж-данской войны организаций, которые изменили в эмиграции свою струк-туру и стратегию, но остались на старых философско-идеологических позициях. Примерами таких организаций в русском зарубежье могут служить: «Народный союз защиты Родины и Свободы» (Б. В. Савинкова), «Братство Русской Правды», «Крестьянская Россия – Трудовая Крестьян-ская партия», «Республиканско-демократическое объединение» (П. Н. Милюкова), «Борьба за Россию» (С. П. Мельгунова). Общее назва-ние для них можно сформулировать как «новотактические» (в честь, т. н. «Новой тактики» П. Н. Милюкова) или «новоструктурные» организации. К ним же можно отнести и многочисленные монархические организации, которые в эмигрантский период стали сильно отличаться от своих доре-волюционных предшественников – черносотенцев, октябристов, правых кадетов и др. Поражение Белого движения вызвало кризис старой поли-тической партийной системы и возникновение новых политических орга-низаций. Этот процесс затянулся почти на все 1920-е гг. Большинство политических лидеров и их сторонники жили надеждами, что вот-вот на родине восстанут крестьяне, красноармейцы, выйдут из лесов «белые» или «зеленые» партизаны, и советской власти, несмотря на поражение белых регулярных армий, придет конец. Новые организационные струк-туры возникали как блоки групп (остатков старых партий), где признава-лось личное и коллегиальное членство.

Часто к ним современники и историки присоединяют и РОВС, кото-рый нельзя считать политической организацией, прежде всего на основа-нии приказа № 82 от 8 сентября 1923 г. П. Н. Врангеля о запрещении по-литической деятельности в рядах РОВСа. При этом прекрасно известно, что в составе союза существовал ряд структур, организаций и групп, осуществлявших политическую организационную и террористическую деятельность в Русском Зарубежье и России. В частности, одним из са-мых громких террактов был взрыв в партийном клубе в Ленинграде в

265 М.: РОССПЭН, 1996. 872 с.

119

1927 г. Самым лучшим доказательством того, что РОВС не был полити-ческой партией, служит его издательская деятельность. Ни сам союз, ни его многочисленные отделы и входящие на правах коллегиального член-ства организации и кружки не выпускали никакой политической или пар-тийной литературы. Издававшаяся литература носила военный, военно-мемуарный и военно-исторический характер. РОВС имел свой неофици-альный печатный орган – журнал «Часовой», который можно назвать военно-политическим, но и при нем выходившие книги и брошюры но-сили военный и реже справочный характер. Например, «Армия и флот: военный справочник» (под ред. В. В. Орехова, Е. Тарусского. Paris: Изд-во Часовой, 1929).

Третьей наиболее многочисленной была категория политических ор-ганизаций, сформировавшихся на базе принципиально новых идеологи-ческих течений и начавших играть ведущую роль в политической жизни Русского Зарубежья в конце 20-х – начале 30 гг. ХХ в. «Идеократиче-ские» или «новоидеологические» политические организации пользова-лись среди эмигрантов, в особенности среди молодежи, большой попу-лярностью, и именно такой тип эмигрантских организаций оказался са-мым многочисленным по числу сторонников в Русском Зарубежье. В современной политологии такие организации дифинируют как «идейно политические» или «мировоззренческие»266. К ним относятся: евразийцы, младороссы, пореволюционеры (национал-максималисты, утвержденцы, новоградцы), солидаристы-новопоколенцы, «Русское Трудовое Христи-анское Движение», «Русский Национальный Союз Участников Войны», русские фашисты и т. д. Синонимом у большинства исследователей к понятию идеократические (новоидеологические) организации является термин «пореволюционные» (т. е. признавшие факт революции)267.

На рубеже 1920–1930-х гг. ведущую роль в политической жизни Рус-ского Зарубежья начали играть организации, рожденные в ходе поиска принципиально новых идеологий: евразийцы, младороссы, пореволю-ционеры (национал-максималисты, утвержденцы, новоградцы и др.), со-лидаристы-новопоколенцы, «Русское Трудовое Христианское Движе-ние», «Русский Национальный Союз Участников Войны», русские фаши-сты и т. д. Будущую Россию они видели «идеократическим» государст-вом, где правящая политическая организация включена в государствен-ную структуру, а идеология проникает во все формы жизни. В. Д. Порем-

266 Политология: энцикл. слов. / общ. ред. и сост. Ю. И. Аверьянова. М.: Изд-

во Моск. коммерч. ин-та, 1993. С. 246. 267 См., например: Онегина С. В. Пореволюционные политические движения

российской эмиграции в 20–30-е годы (к истории идеологии) // Отеч. история. 1998. № 4. С. 87–99.

120

ский для их типизации пользовался словосочетанием «политические но-вообразования»268, желая подчеркнуть отличие от дореволюционных пар-тий и политических организаций наследников Белого Движения. Для большинства исследователей синонимом понятия идеократические (но-воидеологические) организации служит термин «пореволюционные» (т. е. признавшие факт революции)269. Понятия «пореволюционеры», «пореволюционность» объединяли различные политические кружки, партии, группы, чаще всего не связанные организационно, но имевшие ряд общих идеологических установок, определявших схожесть порево-люционных программ и проектов. Все так называемые пореволюционные организации и течения сходились на двух постулатах: принципиальное отрицание возможности реставрации в России дореволюционного госу-дарственного строя и попытки найти в Революции 1917 г. положительные черты, которыми можно воспользоваться в идеологической борьбе. На-пример, князь Ю. А. Ширинский-Шахматов призывал: «нужно не бо-роться с революцией, а овладеть ею, выбирая при этом путь не снижения процесса, а интенсификации и углубления революции»270. Другой люби-мой идеей всех идеократических организаций была концепция «россий-ской нации», по которой Россию населяет одна нация, состоящая из мно-жества народов. В их число одни включали украинцев и белорусов, дру-гие считали их областными группами русских, а ультраправые напротив, исключали евреев-иудаистов из «российской нации», а фашисты – даже крещеных в православие.

Собственно пореволюционные организации (или левые пореволю-ционеры, как их правильнее называть), сложились в обстановке идеоло-гического разлада эмигрантской молодежи с «поколением революции» (людей, чья политическая деятельность развернулась еще до 1917 г.). Молодое поколение эмиграции ставило в вину идеологии «отцов», как левой – либерально-социалистической, так и правой – консервативно-монархической – Революцию 1917 г. и поражение в Гражданской войне. «Дети» эмиграции создавали собственные партийные и блоковые струк-туры, построенные на неприятии эмигрантской политики старшего поко-ления. Они даже именовались символично «Молодая Россия», «Нацио-нальный Союз Нового Поколения» (курсив мой. – П. Б.) подчеркивая от-межевание от «отцов» и формирование самостоятельных и самобытных духовно-политических и идеологических течений. Левые пореволюцио-

268 Поремский В. Д. Стратегия антибольшевицкой эмиграции: избранные ста-

тьи за 1934–1997. М.: Посев, 1998. С. 233. 269 Онегина С. В. Пореволюционные политические движения российской эмигра-

ции в 20–30-е годы (к истории идеологии) // Отеч. история. 1998. № 4. С. 87–99. 270 Варшавский В. С. Незамеченное поколение. М.: Информ-Экспресс, 1992. С. 45.

121

неры (или собственно пореволюционеры) заняли положение между пра-выми пореволюционными организациями и евразийцами и сменовехов-цами.

Самыми многочисленными и влиятельными у левых пореволюционе-ров были младороссы, но они настолько политически самобытны и свя-заны с легитимистским монархическим движением, что легко вместе с солидаристами-новопоколенцами выделяются в центр этого течения. Возможна иная классификация – по отношению к фашизму. Так, солида-ристы ориентировались на португальский корпоративизм А. Салазара, младороссы на итальянский фашизм Б. Муссолини, «Русский Нацио-нальный Союз Участников Войны» на испанский франкизм, многочис-ленные мелкие националистические эмигрантские организации на все оттенки между итальянским фашизмом и германским национал-социализмом, а русские фашисты в Манчжурии и Германии на национал-социализм Гитлера. Левые же пореволюционеры ко всем вышеперечис-ленным моделям относились крайне отрицательно, порой предпочитая даже большевиков. Другой критерий – это «активизм» – если правые по-революционеры открыто жаждали борьбы с советской властью, то левые жили ожиданием момента «когда Бог орду переменит» (внутренних из-менений в СССР).

В последнюю категорию выделяются политические организации, дей-ствовавшие после Второй мировой войны. После 1945 г. сформировались: «Союз Адреевского Флага», «Союз Борьбы за Освобождение Народов Рос-сии», «Лига Борьбы за Народную Свободу», «Российское Народное Дви-жение», «Комитет Объединенных Власовцев», «Российское Общенацио-нальное Народно-Державное Движение», «Союз борьбы за свободу Рос-сии». Продолжали существовать: НТС (учитывая его раскол на три органи-зации), меньшевики, эсеры и многочисленные монархические организации. Но все вышеперечисленные организации ориентировались на вторую эмиграцию или даже были созданы представителями второй «волны». По-слевоенные политические организации русской эмиграции пережили три «пика» развития. Первый приходится на 1947 г., когда с началом «холод-ной» войны перестали выдавать в СССР советских граждан и когда разре-шили в «дипийских» лагерях деятельность антикоммунистических органи-заций. Второй «пик» приходится на 1949 г., совпадающий с началом фи-нансовой и «моральной» помощью США и Великобритании. И последний «пик» приходится на 1951 г., когда американские государственные и около государственные структуры попытались создать из русских эмигрантских политических организаций парламент и правительство в изгнании. После этого начинается спад, приведший к гибели в 60-х гг. почти все политиче-ские организаций русской эмиграции.

С другой стороны, появляются ангажированные читатели, которые читают все работы (книги, брошюры, статьи, интервью и т. д.) любимого

122

автора, чьи политические, идеологические, научные и литературные взгляды они отождествляют со своими. Наиболее характерными приме-рами в русской эмиграции могут послужить читатели изданий П. Н. Ми-люкова, А. Ф. Керенского, Ю. О. Мартова, И. Л. Солоневича и др. Клас-сификации, построенные по принципу идеолого-политических симпатий, могут успешно применяться в изучении не только истории книжного де-ла, но и помогут разобраться в особенностях читательского интереса со-временной России.

Несмотря на отсутствие работ посвященных читателю русской эмиг-рации, тем более узкой темы, заявленной в названии статьи, отечествен-ные исследователи однозначно признают существование широкого и по-литически ангажированного круга чтения у эмигрантов из России. Из-вестный историк русской эмигрантской литературы доктор филологиче-ских наук, заведующий сектором литературы русского зарубежья Инсти-тута мировой литературы им. А. М. Горького РАН О. Н. Михайлов писал: «И поэтому можно считать, что литература русской эмиграции именно как литература состоялась: со своим массовым читателем (как бы верши-на оторванной пирамиды), широко разветвленной сетью издательств, журналов, газет, библиотек, читален. Имелись издания, что называется на все вкусы… для читателей различной степени подготовленности и раз-ных духовных и эстетических запросов („свой“ читатель был, скажем, у Бунина и „свой“ – у Шмелева или Набокова), для сторонников тех или иных партий – от меньшевиков и эсеров до монархистов (курсив мой. – П. Б.)»271. Из этой цитаты мы видим, как с чисто литературоведческих позиций О. Н. Михайлов подошел в принципе к сходным положениям. Другое дело мнение профессора Московского государственного универ-ситета культуры А. Е. Шапошникова. В единственной статье, посвящен-ной читателю русской эмиграции «первой волны», он совершенно верно утверждает: «Русские читатели-эмигранты могли беспрепятственно зна-комится с различными течениями общественной мысли: монархически-ми, либерально-республиканскими, идеями сменовеховцев, евразийцев и др.»272. При этом в следующем же предложении допускает ошибку, свя-занную с преувеличением фактора художественной литературы при ти-пологии читателя и с доверчивым отношением к стереотипам советского времени: «Исключительно широким был спектр читательских интересов в области художественной литературы. Круг чтения включал не только газеты, журналы, книги, вывезенные из России или изданные за рубежом, но и литературу советских издательств, закупленную через „Междуна-

271 Михайлов О. Н. Литература русского зарубежья. М., 1995. С.12. 272 Шапошников А. Е. Русские читатели за рубежом (1920–1940 гг.) // Абра-

мовские чтения. М., 2004. С. 59.

родную книгу“. Огромной привлекательностью пользовался „Тихий Дон“ М. Шолохова. Привлекали имена таких писателей как Михаил Зощенко, Леонид Леонов, Исаак Бабель и др.»273. В то время, как известно, русские эмигранты демонстративно не читали советские издания, напечатанные по правилам новой орфографии, демонстративно не интересовались большевистской литературой, а отзывы в прессе на них носили, как пра-вило, отрицательный характер. Только левый фланг Русского Зарубежья (пражский журнал «Воля России» или откровенно сменовеховские изда-ния) специально интересовались вышеперечисленными авторами и реко-мендовали их своим читателям. Только когда писатель подвергался в СССР острой критике или гонениям, интерес к нему выходил за пределы узкого круга литературных критиков или информационных аналитиков.

В заключение можно подвести некоторые итоги этой статьи. До на-ших дней не разработана не только типология читателей по идеолого-политическим признакам, но типология книги (изданий). Читатель рус-ской эмиграции ХХ века наименее исследованный объект в отечествен-ном читателеведении, не только из-за слабого пока развития эмигранто-ведения, но из-за пока не решенных вопросов типологии. Читатель эмиг-рантской книги в СССР даже на этом фоне удостоился пока только упо-минаний, правда, в самых разнообразных работах, о своем существова-нии. Предстоит долгая и кропотливая научная работа. Выскажу даже очень смелую мысль: образование новых направлений и областей в оте-чественном книговедении и читателеведении.

273 Шапошников А. Е. Русские читатели за рубежом. С. 59.

124

М. Е. Бабичева

Особенности читательского адреса в литературе второй волны русской эмиграции

Русские писатели, оказавшиеся после (и в результате) Второй миро-вой войны за пределами СССР, среди множества проблем столкнулись, в частности, с проблемой полной изоляции от основной массы русскоя-зычных читателей. Это обусловило формирование специфического, сложного читательского адреса, что, в свою очередь, неизбежно отража-лось непосредственно в самих произведениях. Главным образом, это от-носится к произведениям эпическим и драматургическим, по самой при-роде своей предназначенным прежде всего отражать действительность (а не восприятие этой действительности автором, как это свойственно ли-рике).

Заветная мечта большей части писателей-эмигрантов – быть услы-шанными и принятыми на родине. В этом смысле авторы, о которых идет речь – не исключение. Так, в предисловии к американскому изданию сво-его романа В. Юрасов писал: «…я думаю, что может статься (полужир-ный мой. – М. Б.), и мой „Параллакс“ найдет дорогу до города моей юно-сти Ленинграда или до города моего детства Ростова-на-Дону». И даль-ше: «…когда я думаю, что моему роману, может быть удастся про-рваться (полужирный мой. – М. Б.) на родину, мне хочется рассказать о себе»274. Сама стилистика высказывания в данном случае подтверждает, что желанная возможность быть прочитанным на родине представляется писателю маловероятной и трудно достижимой. Он с горечью признает: «Писал я роман для русского читателя, но основной русский читатель живет за семью замками (полужирный мой. – М. Б.) в Советском Сою-зе»275.

Однако и эта слабая надежда озвучена уже в 1970-е годы. В конце 1940-х годов авторы, выросшие и личностно сформировавшиеся в СССР предвоенных лет, осознавали, что к отечественному читателю их произ-ведения смогут дойти только через значительный промежуток времени. И этот российский читатель будущих поколений с большой долей веро-ятности будет читателем именно советским, плохо понимающим пробле-мы второй эмиграции и ее литературу, а то и вовсе лишенным информа-ции и о том, и о другом.

274 Юрасов В. И. Параллакс. Нью-Йорк, 1972. С. 3,4. 275 Там же. С. 9.

125

Отсюда, повидимому, и вытекают две взаимосвязанные особенности рассматриваемого литературного феномена. С одной стороны, важное место среди затрагиваемых писателями тем занимает их рассказ «о вре-мени и о себе». Иными словами, о самом явлении «второй эмиграции» и о его представителях. Широкий исторический контекст предназначен в данном случае для объяснения (и, возможно, оправдания) в глазах буду-щего отечественного читателя жизненного выбора этой части военного поколения. С другой стороны, сам этот контекст, в значительной мере состоящий из описания повседневной жизни в предвоенном СССР, явля-ется своего рода «визитной карточкой» второй эмиграции, презентует ее как гео-социальный феномен новой для него среде обитания.

Таким образом, в координатах «здесь – там» и «сейчас – потом» обо-значилась двойственность читательского адреса прозы второй эмиграции, во многом определившая и наиболее распространенная в темы, и особен-ности их раскрытия.

Будущему отечественному читателю, в первую очередь, предназна-чен рассказ о пережитом «новоэмигрантами» во время и после Второй мировой войны. Прежде всего, это – «другая правда» о самой войне, те реальные факты и события, которые были полностью изъяты из офици-альной советской истории, и, соответственно, вплоть до перестройки в нашей стране не находили никакого отражения в советской литературе.

Для писателей второй волны эмиграции Великая Отечественная вой-на не самостоятельное историческое событие, но важнейшая составная часть глобального исторического катаклизма – Второй мировой войны. Соответственно, совершенно иначе, чем в советской литературе, обыгры-вается и оценивается фактор внезапности вступления в войну для СССР. Советские писатели в этой ситуации видели в первую очередь проявле-ние вероломства противника, жертвой которого стала вся их родина, и, отчасти, оправдание военных неудач и потерь СССР в первые месяцы войны. Для писателей-эмигрантов неизбежность вступления в мировую войну одной из крупнейших держав мира – СССР представляется оче-видной. Во внезапности этого вступления они склонны видеть историче-скую вину руководства страны перед народом. И резко осуждают прави-тельство и лично Сталина за преступную неподготовленность СССР к войне, повлекшую бесчисленные и бессмысленные жертвы. В. Алексеев, Г. Андреев Г. Климов и некоторые другие писатели второй волны эмиг-рации рисуют в своих произведениях положение рядовых советских сол-дат в первые дни Великой Отечественной войны. При этом до натура-лизма подробно описывается плохое обмундирование, скудное питание, не приспособленные для жизни бараки и почти полное отсутствие ору-жия в лагерях и на сборных пунктах, где формируются части для отправ-ки на фронт. Особо подчеркивается, что значительная часть новобранцев

126

не только не имеет достаточной военной подготовки, но зачастую и во-обще к военной службе непригодна.

Так, в «Солдатской России» В. Алексеев пишет: «Суп получали в бачках и делили за столами по тарелкам и кружкам. Многие подростки (полужирный мой. – М. Б.) ломали и теряли ложки, а поэтому пили суп прямо из тарелок. Грязь в столовой-землянке была фантастическая. Кро-ме столовой, были столы на улице около кухни. Землянка не могла вме-стить всех даже по очереди, и каждый день какая-нибудь рота обедала на морозе. Есть суп при температуре в 15–20 градусов ниже нуля было не очень приятно, а для не имевших ложек и опасно. Суп в жестяных тарел-ках моментально остывал и можно было обморозить язык об металличе-ские края. О бане в распределительном батальоне никто и не мечтал»276.

Более того, для этой части отечественной литературы характерно ут-верждение, что советское военное руководство проявило в первые меся-цы Великой Отечественной войны особый цинизм, непосредственно обу-словленный господствующей в стране коммунистической идеологией. Подменив главную задачу тренировочных лагерей, их из центров обуче-ния бойцов сделали местом превращения людей в бездумные и послуш-ные автоматы. Это делалось для того, чтобы оружие ни в коем случае не попало в руки человека, сохраняющего собственное достоинство и спо-собного самостоятельно принимать решения. Именно с такой ситуацией столкнулся автобиографический герой романа Г. Климова «Берлинский кремль»: «Многие из нас искренне возмущаются методом обучения сол-дат в запасных частях перед отправкой на фронт. Там солдат учат почти исключительно строевой подготовке, повиновению команде „направо“ и „налево“, отдаче чести начальству и хождению в сомкнутом строю. Сплошь и рядом винтовки у солдат деревянные. Часто солдаты попадают на фронт, ни разу не выстрелив из настоящей боевой винтовки <…> Ино-гда это объясняется причинами местного порядка. Но общие планы идут сверху и имеют свой глубокий смысл. Для Кремля не важно, если солдат умрет, но гораздо хуже, если солдат не будет повиноваться. Исходя из этого планируется обучение»277.

Противостояние СССР и нацистской Германии показано в литературе второй волны русской эмиграции в контексте всей Второй мировой вой-ны. Соответственно, философские категории добра и зла имеют несколь-ко иное, чем в советской литературе о Великой Отечественной войне, конкретно-историческое наполнение. В последней оценки по данному вопросу были однозначны: воплощением зла считалась «фашистская си-ла темная», добро олицетворял «советский воин-освободитель». В эмиг-

276 Алексеев В. И. Россия солдатская. Нью-Йорк, 1954. С. 145. 277 Климов Г. П. Берлинский Кремль. Франкфурт-на-Майне, 1953. С. 45.

127

рантской же литературе проблема представлялась гораздо сложнее. Со-ветская Россия рассматривалась здесь как неразрывное единство двух составляющих, по вопросу добра и зла разнесенных по противополож-ным полюсам. С одной стороны, Родина, отстаивающая свою независи-мость, и в этом противопоставленная фашистским агрессорам (добро). С другой, – тоталитарное советское государство, сражающееся за мировое господство, и в этом плане идентичное государству фашистскому. В ми-ровом противостоянии добра и зла оно выступает на стороне последнего.

В произведениях писателей послевоенной эмиграции отражена мучи-тельная раздвоенность, которая в первые месяцы Великой Отечественной войны была характерна для многих (по мнению авторов) советских граж-дан. Люди встали перед неразрешимой дилеммой: защищая родину от иноземных захватчиков, они автоматически становились союзниками и защитниками строя, о крушении которого мечтали (а некоторые, подобно героям «Невидимой России» В. Алексеева, даже действовали подпольно, готовя его свержение).

Те же, кто воспользовался моментом, чтобы вступить в борьбу с со-ветской властью, автоматически оказались сражающимися на стороне оккупантов. И хотя главной их целью было освобождение своего народа (от сталинского режима), фактически они воевали за его, народа, пора-бощение (фашистами).

В такой ситуации оказалось и большинство бойцов РОА – Русской Освободительной армии, сформированной немцами для ведения боевых действий против СССР. По имени командующего этой армией генерала Власова ее бойцы получили нарицательное название «власовцев». Ко-нечно, были среди них трусы и предатели, просто спасающие любой це-ной свою жизнь или ищущие выгоды в любых ситуациях. Именно на этом аспекте проблемы долгое время делала акцент советская литература о войне. Писатели второй волны эмиграции, не отрицая этого факта, ак-центы расставили иначе. В центре их внимания те из «власовцев», кото-рые действительно любили родину, но поставленные перед труднейшим выбором, решили, что сталинизм для России все же большее зло, чем немецкая оккупация. Этот мучительно трудный выбор между националь-ным интересом, с одной стороны, и свободой личности – с другой, выну-ждены делать герои Г. Андреева, Г. Климова, Л. Ржевского, В. Юрасова.

В прозе второй волны эмиграции многократно повторяются сцены и эпизоды, показывающие, что в самом начале Великой Отечественной войны определенная часть русского крестьянства достаточно лояльно отнеслась к немецкой оккупации. Авторы объясняют этот факт тем, что для исконного крестьянства колхозный строй является бóльшим порабо-щением, чем даже иноземное иго. Доведенные до отчаяния бесправием и материальными лишениями, крестьяне готовы были признать господство немцев при условии возвращения частной собственности на землю. О

128

первых месяцах оккупации рассказывается в произведениях В. Алексее-ва, Г. Андреева, Л. Ржевского. В большей степени, свидетельствуют, не сговариваясь, разные писатели, немцев доброжелательно встречали в черноземных южных областях.

Еще одна страница истории Второй мировой войны, написанная в основном прозаиками второй волны эмиграции и предназначенная ими, повидимому, в первую очередь будущему российскому читателю, посвя-щена фашистским лагерям для военнопленных. В очерковой форме быт такого лагеря эпизод за эпизодом детально воспроизводится в очерках Г. Андреева «Минометчики». Одно из лучших художественных его описа-ний дано в романе Л. Ржевского «Между двух звезд». Рассказывается об этом также в произведениях В. Свена и Т. Фесенко. Последняя, кроме того, знакомит читателей с бытом так называемых «рабочих лагерей», созданных на территории Германии для беженцев «с востока» и по усло-виям жизни немногим отличавшимся от концентрационных лагерей.

Эксклюзивным жизненным материалом, раскрытым преимуществен-но писателями второй эмиграции, стало все, связанное с лагерями пере-мещенных лиц, возникшими в послевоенной Европе. Именно в этой час-ти отечественной литературы нашли отражение история возникновения таких лагерей, подробное описание быта в них, анализ состава их весьма своеобразного населения, его проблем, целей и надежд. Здесь же утвер-дилось, став полноправным русским термином и само обозначение Ди-Пи, восходящее к аббревиатуре английского звучания словосочетания «перемещенные лица» (displaced persons).

Детально о жизни Ди-Пи в лагерях рассказано также в романах Л. Ржевского, В. Юрасова, повести Т. Фесенко, поэме Е. Кукловской. Многие произведения самых различных жанров – от рассказа (Б. Филип-пов) до целой книги мемуарного характера (Б. Ширяев) посвящены этой теме полностью. Более того, заглавие книги Ширяева включает этот тер-мин: «Ди-Пи в Италии».

Все авторы, пишущие о лагерях Ди-Пи, подчеркивают, что самым мучительным для «перемещенных лиц», являвшихся ранее советскими гражданами, был постоянный страх перед возможной насильственной репатриацией. В целый ряд произведений вошли и сами сцены «выдачи» людей советским властям. По глубине эмоционального воздействия эти страницы относятся к сильнейшим во всей литературе второй волны рус-ской эмиграции. Наиболее ярко и художественно совершенно воспроиз-вели трагические эпизоды «выдач» В. Юрасов, рассказавший о событиях в лагере Платтлинг (Германия), и Б. Ширяев, описавший, как это проис-ходило в Римини (Италия). Единый для всех авторов пафос – глубочай-шее сочувствие к преданным союзниками соотечественникам и осужде-ние союзников, из соображений политической выгоды обрекших сотни тысяч невинных жертв на мучительную гибель – выразительнее всего

129

звучит в поэме Е. Кукловской при описании трагедии, разыгравшейся «в казачьих больших лагерях» у города Лиенца (Италия).

Насильственная репатриация была дамокловым мечом и для послево-енных «перебежчиков»: советских граждан, чаще всего – военнослужа-щих, оказавшихся в оккупированной Европе и бежавших на Запад. Эти люди также находились под постоянной угрозой выдачи советским вла-стям. Судьба такого перебежчика составляет сюжетный стержень рома-нов В. Юрасова «Враг народа», Г. Климова «Крылья холопа», пьес С. Малахова «Летчики» и «Беглецы», очерков В. Алексеева. Во всех этих произведениях «феномен перебежчика» исследуется глубоко и всесто-ронне: в социальном, историческом, психологическом, этическом и на-циональных аспектах. Касаются этой темы и другие авторы – Л. Ржев-ский, Г. Андреев, Б. Филиппов; Б. Ширяев.

Прежде всего будущему отечественному читателю адресован, по-видимому, и рассказ эмигрантов второй волны о собственном трудном «врастании» в мирную, послевоенную чужеземную жизнь. О специфиче-ском ощущении «повторной» эмиграции при переезде из Европы за оке-ан, в частности, в США (а также в Бразилию, Аргентину, Австралию).

А вот описание особенной, только этой части эмиграции присущей «отрицающей» ностальгии, в которой любовь к покинутой родине и тос-ка по ней органически сочетаются с животным страхом перед даже гипо-тетической возможностью на родине оказаться, предназначено, вероятно, в первую очередь для современников: жителей западной Европы и «ста-рых» русских эмигрантов. Различные герои Л. Ржевского в очень разных жизненных обстоятельствах говорят об этом сложном психологическом феномене практически одними и теми же словами. «Благодарю Тебя, Господи, что унес меня из этой несчастной страны!» – искренне воскли-цает в задушевной беседе с соплеменником герой рассказа «Полдюжины талантов»278. «Спасибо Тебе, Господи, что унес меня из той окаянной страны», – почти слово в слово вторит ему «задумчивый старикан» (он же – повествователь), подводящий итоги своей жизни в позднем, одно-именном рассказе279. Герой рассказа «Малиновое варенье» чистосердечно признается: «Представьте, иногда прямо-таки заболеваю ностальгией. Потом встречу оттуда приехавших и расскажут такое, что страшно ста-нет»280. А «старый» эмигрант в повести «Между двух звезд» утверждает: «Это совершенно беспримерная в истории мира дрожь людей при мысли о возвращении на родину, тем и беспримерна, что она массовая. Все дро-

278 Ржевский Л. Д. За околицей: рассказы разных лет. Тенефлай (Нью-

Джерси), 1987. С. 147. 279 Там же. С. 175. 280 Там же. С. 40.

130

жат. Все подсоветские. И природа этой дрожи вполне своеобразна… Это – рецидив того страха, которого все наглотались там»281.

Автобиографический герой Б. Ширяева пытается объяснить собесед-нику из «старых» эмигрантов (а в значительной степени – осмыслить сам) упорное нежелание эмигрантов послевоенных возвращаться в СССР: «…вы увезли с Графской пристани память о лучших годах вашей жизни, а мы сквозь все наши проволочные заграждения – память о муке, страдании, нищете, тесноте, унижениях тащили. Мы эту память волокли, а она нас под зад толкала. Для вас Европа разом стала минусом, а для нас даже вот эта мусорная куча ировская все-таки плюсом»282.

С непревзойденным чувством юмора эта особенная ностальгия оха-рактеризована в «Дипилогической азбуке» И. Сабуровой: «Р – родина. Над утратой ее пролито немало горьких слез. Но дипилогическое объяв-ление о потере гласит так: Потеряна горячо любимая родина. Умоляем не возвращать»283.

Как уже отмечалось выше, эксклюзивная тематика в прозе второй волны русской эмиграции, предназначенная, главным образом, для одной из двух основных категорий читателей, как правило, вписана в более ши-рокий исторический контекст, имеющий как раз двуаспектный читатель-ский адрес. Эмигрантская судьба героя, обычно показывается на фоне его предшествующей жизни (в предвоенном СССР, и очень часто – пребыва-ния в ГУЛАГе).

Соответственно, проза второй волны русской эмиграции тяготеет к большим эпическим формам. Почти все авторы писали романы, причем многие – с продолжением, объединяя романы в дилогии и даже трилогии. Романы эти часто складывались постепенно, из отдельных частей, публи-кующихся в разных периодических изданиях в разное время. При этом с точки зрения сюжетной хронологии приращение шло в обе стороны: и в будущее, и в прошлое. Подобным же образом складывались и циклы очерков. Для творчества некоторых авторов вообще характерно создание единого художественного пространства, в котором кочуют из произведе-ния в произведение одни и те же персонажи.

Можно предположить, что этот исторический контекст предназначен даже в большей степени для нового окружения писателей – читателей из среды эмигрантов первой волны и тех иностранцев, которые проявили интерес к судьбе «новой эмиграции». Удается даже выделить отдельные тематические аспекты именно с этим читательским адресом. Задача в

281 Ржевский Л. Д. Между двух звезд. Нью-Йорк, 1953. С. 404. 282 Ширяев Б. Н. Ди-Пи в Италии: записки продавца кукол. Буэнос-Айрес,

1952. С. 213. 283 Сабурова И. О нас. Мюнхен, 1972. С. 108.

131

данном случае, главным образом, – информационная. Однако и для бу-дущего отечественного читателя этот пласт литературы также содержит определенный «мессидж». Это не «другая правда», как в случае с Вели-кой отечественной войной, но принципиально другой ракурс картины, неоднократно воспроизводимой в литературе социалистического реализ-ма. И этот ракурс позволяет высветить совершенно другие характерные черты действительности, служащие, в частности, причиной и оправдани-ем для решения покинуть родину.

Двойственность задачи определяет и двуаспектность раскрытия те-мы. Наряду с объективной информацией об отображаемой действитель-ности эта часть новоэмигрантской прозы включает сведения, делающие картину в целом откровенно тенденциозной. Эта тенденциозность помо-гает авторам создать у людей, впервые сталкивающихся с темой, именно то (сочувственное) мнение об их предвоенном прошлом, которое они стремятся создать. Кроме того, именно благодаря этой тенденциозности, изображение советской действительности, созданное новыми эмигранта-ми, отчасти дополняет, отчасти противостоит тому одностороннему ее изображению, которое существовало в литературе социалистического реализма. Таким образом, писатели обретали сочувствующую аудиторию «здесь и сейчас» и в то же время закладывали предпосылки для того, чтобы быть адекватно воспринятыми читателем в будущем на родине (при том, что речь идет о двух очень разных категориях читателей и с социо-культурной, и с идеологической точек зрения).

В прозе послевоенной эмиграции усиленно акцентируется нищета большей части населения СССР в эти годы, убогость быта, в особенности в провинции. В художественной форме эта материальная скудость суще-ствования блестяще описана в романе Н. Нарокова «Мнимые величины». Среди очерков на эту тему выделяется первая часть книги Г. Андреева «Горькие воды».

В дилогии В. Алексеева эта картина, в ее органическом единстве пе-ретекает из романа в роман, объединяя в единый обвинительный текст и собственно повествование, и публицистические отступления, где автор выражает свою горечь прямо от собственного лица. Очереди, дефицит практически всех товаров, коммунальные квартиры, плохая работа транспорта, характеризующие в произведениях Алексеева быт относи-тельно благополучной Москвы, воспринимаются большинством персо-нажей дилогии как норма жизни. Еще хуже дело обстоит за пределами столицы: на больших стройках люди живут в бараках, в деревнях бедст-вуют, в областных центрах влачат унылое существование. Сама стили-стика фраз раскрывает боль и негодование автора: «Когда Григорий вы-шел с вокзала в Туле, его сразу поразило убожество и бедность города (полужирный мой. – М. Б.). Было начало апреля. Набухшие облака бежа-ли над грязными (полужирный мой. – М. Б.), полными до краев снега

132

улицами. Было десять часов утра. Около хлебных магазинов толпились очереди (полужирный мой. – М. Б.): бородатые мужики, повязанные платками женщины, оборванные (полужирный мой. – М. Б.) ребятиш-ки… В целом, по сравнению с концом НЭПа, в глаза бросалась грязь, нищета и измученность (полужирный мой. – М. Б.) народа; дома были давно не ремонтированные, хмурые и унылые (полужирный мой. – М. Б.)»284.

В произведениях Б. Филиппова и Л. Ржевского показано, что боль-шинство жителей, соответственно, Москвы и Ленинграда существуют не в лучших условиях, осложненных еще и неразрешимостью квартирного вопроса. С убогим, полунищенским существованием киевлян в этот пе-риод знакомит читателя Т. Фесенко. О нищете колхозного крестьянства средней полосы России рассказывает С. Максимов в дилогии о Денисе Бушуеве.

Первыми в отечественной литературе, задолго до того, как это стало возможно на родине, писатели второй волны эмиграции осветили еще одну историческую трагедию – искусственно организованный голод, как они считали, на Украине в 1933 году. Выразительные картины вымерших деревень, описание ужасающих человеческих страданий: физических и нравственных, связанных с голодом в плодороднейших местах можно найти в произведениях Т. Фесенко, М. Соловьева и некоторых других авторов.

Писатели второй волны эмиграции показывают и начавшееся в «бес-классовом» обществе социально-материальное расслоение. На фоне то-тального обнищания людей, «новая аристократия» предстает явлением вызывающим и безнравственным. В настоящей роскоши живет партийно-правительственная элита, а также те, кто власть ее обеспечивает как с военной, так и с идеологической позиций. Среди «избранных» генерали-тет армии, высшие чины НКВД, люди искусства. Настоящие Валтасаро-вы пиры устраивают писатели в подмосковном дачном поселке в дилогии С. Максимова. Маленькой усадьбой является, по-существу, генеральская дача в пьесе того же автора «Семья Широковых». Большую и просто-рную московскую квартиру с мастерской занимает угодный властям скульптор Петр Николаевич в рассказе В. И. Алексеева «Возвращение». Практически безграничны материальные возможности Любкина в «Мни-мых величинах».

Это расслоение чревато назревающими конфликтами как в общест-венно-политической, так и в частной жизни. Односельчане невзлюбили родителей Дениса Бушуева, которым преуспевший сын выстроил в род-ном селе роскошные хоромы. В очерках В. Свена жители сел в окрестно-

284 Алексеев В. И. Россия солдатская. С. 239.

133

стях Селигера ненавидят праздных и нарядных дачников. Но открыто выражать протест народ пока не решается.

Двойственность читательского адреса при изображении советской действительности в прозе второй волны русской эмиграции определяет возможность и даже распространенность «автономного» существования этой темы (вне контекста последующей судьбы героя). Наглядный тому пример – дилогия С. Максимова о Денисе Бушуеве. Это большое эпичес-кое полотно показывает в различных ракурсах жизнь в СССР в 1931–1936 годах (роман первый – «Денис Бушуев») и в 1940–1941. Картина эта содержит штрихи, невозможные в советской литературе соответствую-щего периода. Помимо упомянутых выше нищеты в колхозах и социаль-но-экономического расслоения общества, автор затрагивает проблему несвободы советской интеллигенции («художник и власть»). Она рас-крывается, прежде всего, на примере судьбы главного героя. Талантли-вый деревенский юноша Денис Бушуев получает от советского государ-ства большую помощь в развитии своего поэтического дарования. Но только до тех пор, пока держится в предписанных идеологических рам-ках. Попытка же за эти рамки выйти приводит его к физическому унич-тожению.

Поскольку перечисленные аспекты играют значимую роль в дилогии Максимова, картина советской действительности в целом, созданная в этом произведении, значительно отличается от той, которая создавалась параллельно в литературе социалистического реализма. А значит, может представлять интерес для читателей «по ту сторону железного занавеса». И в то же время дилогия содержит множество деталей, в советской лите-ратуре неоднократно отраженных, предназначенных скорее для читателя западного. В первую очередь, конечно, это восторженный гимн Волге. Великая русская река для писателя символ и в то же время материальное воплощение самой русской души. На западного читателя, в значительной степени, ориентированы, вероятно, и массовые сцены, выписанные дина-мично и рельефно. Это и коллективный выход на покос, сочетающий в себе настоящий тяжелый крестьянский труд и праздник. И традиционное народное гуляние на Троицу, традиционно же заканчивающееся жесто-ким побоищем между парнями соседних деревень. И многолюдные кре-стьянские свадьбы, и зимние шумные сборища молодежи по домам, по-тому что «клуб – клубом, а посиделки – посиделками». Все эти события, включая даже кровавую массовую драку взрослых уже молодых людей, описаны автором с большой теплотой и полным приятием происходяще-го. Все это – естественные составляющие реальной жизни народа, выра-ботанные веками способы взаимодействия между людьми. И покос, и посиделки, на которых лучшая плясунья деревни самозабвенно пляшет «барыню» – сцены, написанные в традиции Л. Толстого и с откровенным подражанием соответствующим сценам в его романах.

134

Такая же двойственность читательского адреса и у первой книга ди-логии В. Алексеева – «Невидимая Россия». Действие в ней охватывает период с 1925 года до самого начала Великой Отечественной войны. Ин-тригующе-расплывчатое заглавие обещает читателю информацию, не доступную невооруженному взгляду, сокрытую. Действительно, главным объектом изображения в этом романе является существовавшее в России 1920–1930-х годов антибольшевистское подполье. Эта сторона жизни, естественно, не имела отражения в советской литературе тех лет. В то время Алексеев красочно изображает также бедственное материальное положение большей части российского населения накануне войны. Для советского читателя это – в общем-то знакомая картина, необычна лишь авторская позиция, для западного – информация о неведомом мире, не менее интересная, чем рассказ о борьбе с большевизмом внутри страны.

Двойственность читательского адреса свойственна прозе второй вол-ны русской эмиграции и при раскрытии темы сталинских лагерей. Опи-сание тюремно-лагерного быта, большой части писателей известного по собственному опыту, повидимому, предназначено в первую очередь для западного читателя. Анализ «изнанки процесса», внутренний мир чеки-стов, «классификация» этих людей, самая сущность того сложного орга-низма, который представлял собой застенок ЧК – НКВД – ГПУ, показан-ные Н. Нароковым в «Мнимых величинах», в равной степени неведомы и интересны современному автору зарубежному и будущему российскому читателю. То же, вероятно, можно сказать о версии, предложенной Г. Климовым в дилогии «Князь мира сего» и «Имя мое легион». Сталинские репрессии этот автор объявляет результатом действия… нечистой силы. И детально на многочисленных примерах свою гипотезу обосновывает.

А вот акцентирование специфического, «утешительного» аспекта ла-герного бытия, скорее всего, – для будущего отечественного читателя. Наличие этого аспекта в значительной мере отличает развитие темы у писателей послевоенной эмиграции. Они создают фактически ту же кар-тину, что и оставшиеся на родине бывшие узники ГУЛАГА. Но картина эта освещена особым светом. Светлое, жизнеутверждающее начало в раскрытии «лагерной темы» писатели послевоенной эмиграции связыва-ют с проявлением некоторыми заключенными в самых нечеловеческих условиях высочайшей духовности, лучших свойств личности. Такое по-ведение большинство авторов напрямую соотносит с религиозностью персонажей. Так, в дилогии В. Алексеева наиболее достойно и мужест-венно из трех (весьма положительных) главных героев ведет себя в за-ключении Николай Осипов – человек не просто верующий, но истинный фанатик православия. Заключение Николай воспринимал как часть необ-ходимой для спасения родной страны искупительной жертвы. А потому этот крестный путь был для него хотя и мучительным, но исполненным великого смысла. И, действительно, смысл этот был: заключенные, по-

135

добные Николаю, помогли обрести веру (и благодаря этому выжить) многим товарищам по несчастью. В романе С. Максимова подобную функцию выполняет дед Дениса, Северьян Бушуев. Человек глубоко ве-рующий, он добровольно отправился на советскую каторгу, взяв на себя чужую вину.

Особенно наглядно влияние религии на состояние души и всю повсе-дневную жизнь заключенных показано в произведениях, рассказываю-щих о Соловецком лагере особого назначения – печально знаменитом СЛОНе. Поскольку лагерь располагался непосредственно в стенах быв-шего православного монастыря, атрибуты службы, присущие этой кон-фессии, почти сливались в сознании узников с явлениями природы. Мо-настырские строения, отдельные предметы церковной утвари, немногие оставшиеся на острове монахи, сопутствующие этим местам церковные легенды – все становилось для заключенных неотъемлемой составной частью их повседневной жизни. При этом, именно на Соловках находи-лось множество заключенных священников. Их влияние на нравственную атмосферу в лагере показано в повести Г. Андреева «Соловецкие остро-ва». Осужденные священники воздействовали на других заключенных, проповедуя слово Божие, и личным примером, и даже самой причиной своего ареста. Большинство из них осуждены именно за несогласие от-речься от сана (и от Бога – даже формально!), за то, что продолжали, не-смотря на запреты, служение церкви. О влиянии на жизнь Соловецкого лагеря религии вообще и заключенных-священнослужителей, в частно-сти, пишет и Б. Ширяев. Одну из глав книги о СЛОНе он так и назвал: «Сих дней праведники».

К пафосу всех произведений второй эмиграции о сталинских лагерях в определенной степени относятся слова, написанные критиком В. Ар-сеньевым о книге Б. Ширяева: «Соловецкие ужасы автор не смакует, а отодвигает на задний план. Передний же – почти радостный, „утеши-тельный“. Все его внимание сосредоточено на жемчужинах духа, концла-герная обстановка их лишь оттеняет»285.

«Лагерная» литература послевоенной эмиграции богата также пол-ными лиризма красочными пейзажами, данными от имени героев-рассказчиков. Это природа, увиденная глазами и воспринятая душой за-ключенного: суровая красота соловецкого края у Б. Ширяева и Г. Анд-реева, таежный европейский Север в различные времена года у С. Мак-симова и В. Алексеева. Большая часть пейзажей вызывает ощущение светлой, легкой грусти, характерной для эмигрантского взгляда на род-ную природу из новой жизни. Целый ряд картин подчеркивает мощь, грозную, подавляющую, непреодолимую силу природы, что характерно

285 Арсеньев В. Свет во тьме // Грани. 1955. № 24. С. 140.

136

для восприятия родины послевоенными эмигрантами. Есть в этой части отечественной словесности и другие российские пейзажи: Москва и Подмосковье в повестях Ржевского, Волжские просторы в дилогии С. Максимова, Ставропольские степи в эпопее М. Соловьева. Окрашенные глубоким лирическим чувством, эти зарисовки представляют далекую родину новому окружению писателей.

Еще одна, немногочисленная, но очень значимая категория читателей прозы второй волны русской эмиграции – сами послевоенные эмигранты, в первую очередь, писатели и литературные критики из этой среды. По отношению к авторам они нередко выступали в роли «alter ego» и даже материализованной совести. Прежде всего, именно к собратьям по судь-бе, со-чувствующим, понимающим и способным оказать моральную под-держку, обращены страницы, отражающие мучительные попытки оправ-дать свой жизненный выбор, осмыслить свое место в новой ситуации. Читатели второй эмиграции, действительно, проявили большой интерес к создаваемой в их среде литературе. Практически каждое произведение становилось предметом обсуждения в прессе, причем в число рецензен-тов входили почти все писатели. Ведущее место среди писателей-рецензентов занимал яркий прозаик – Л. Д. Ржевский. Ему принадлежат рецензии на отдельные произведения и книги «новых» эмигрантов (С. Максимова, Н. Ульянова, Б. Ширяева и некоторых поэтов), а также обзорные статьи «Художественная проза „новой“ эмиграции»286, «Черты эмигрантской литературы послевоенного времени»287 и др. Он же в одной из рецензий (на «Ди-Пи в Италии» Б. Ширяева) отмечает: «…книгу все время выклянчивают, того и гляди зачитают»288 – (полужирный мой. – М. Б.). Это замечание, сделанное в скобках, свидетельствует о том, что ситуация хотя и значимая, но не представляющая собой чего-то сверхординарного. Еще один штрих к портрету современного авторам читателя делает критик В. Зеелер. О том же произведении Б. Ширяева он пишет: «Я читал книгу с карандашом в руке, чтобы отметить особо яркие факты»289 – (полужирный мой. – М. Б.). К слову, начинается само рецензируемое произведение открытым письмом «Куда-то в Аргентину» одному из таких же послевоенных эмигрантов. А заканчивается призы-вом идти вперед, невзирая на трудности, также обращенным к послево-енным эмигрантам, обитателям лагеря для Ди-Пи.

Сам Ширяев, в свою очередь, тоже являлся внимательным читателем и критиком произведений «новых» эмигрантов. Он, например, живо от-

286 Русская литература в эмиграции: сб. ст. Питсбург, 1973. С. 83–94. 287 Новое Русское Слово. 1967. 16 апр. 288 Ржевский Л. Книги Б. Ширяева // Грани. 1954. № 18. С. 137. 289 Русская Мысль. 1952. 12 дек., № 510.

кликнулся и высоко оценил дилогию В. Алексеева, отметив объектив-ность авторской позиции и соответствующий ей беспристрастный тон повествования: «В. Алексеев никого не судит в своих повестях. Он как бы устраняет из них самого себя, свой личный аспект, стремясь расска-зать о виденном им, минуя призму своего собственного отношения к этому виденному»290. Само по себе это утверждение представляется спорным: тенденциозность автора очевидна, но, повидимому, его точка зрения совпадает с позицией самого рецензента. Однако косвенно такая оценка подтверждает высказанное Ширяевым признание художествен-ных достоинств книги.

Вообще, современная авторам критика, как правило, доброжелатель-на, немногочисленные замечания высказываются, в основном, мягко, в сопровождении перечня достоинств. Главная задача такой критики – по-нять, поддержать автора и помочь ему «достучаться» до читателя. Уже заглавия статей характеризуют писателей рецензентов как вдумчивых и благосклонных читателей: «Простая правда» (Б. Ширяев об А. Алексее-ве), «Новый талант» (П. Степанов об С. Максимове), «Свет во тьме» (В. Арсеньев о Б. Ширяеве»). Л. Д. Ржевский часто использует в названи-ях такие определения как, «настоящая» книга, книга, «не отпускающая читателя», и т. д. Однако, при всей лояльности критики, самый факт не-избежного внимательного прочтения и обсуждения профессионалами, несомненно оказывал мобилизующее воздействие на авторов.

Таким образом, сложный и своеобразный читательский адрес в зна-чительной мере определяет своеобразие литературы второй волны рус-ской эмиграции как историко-культурного феномена, обусловливая це-лый ряд особенностей его формы и содержания. И, встречно, анализ этой литературы позволяет увидеть специфику ее читательского адреса.

290 Ширяев Б. Простая правда // Возрождение. 1954. № 32. С. 148–149.

138

И. А. Сергиенко

«И вела я жизнь цивильную, как вдруг…»: история прочтения романа Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец» в России (1970–2000-е гг.)

В истории книжной культуры Нового времени не раз появлялись книги, воздействие которых выходило далеко за рамки собственно лите-ратурного процесса и вызывало бурный всплеск читательской моды. Ув-лечение читающей публики тем или иным произведением могло выра-жаться в самых разнообразных культурно-бытовых формах – достаточно вспомнить эффект произведенный мистификаторскими «Поэмами Ос-сиана», когда, по меткому выражению, «вся столичная Россия вместе с Оссианом взахлеб читала Вальтера Скотта, курила английский табак и куталась в клетчатые пледы»291. «Страдания юного Вертера», породив-шие моду не только на синие фраки и желтые жилетки «под Вертера», но и на романтические самоубийства, паломничество восторженных почита-тельниц творчества Лидии Чарской на могилу княжны Джавахи у Ново-девичьего монастыря и многое другое. Однако в случае с героико-фантастическим романом Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец» мы име-ем дело с явлением, в своем роде уникальным, не только в истории чита-теля, но и в массовой культуре в целом. Широкая популярность, которую в 1960–1970-хх гг. роман завоевал на Западе, а в 1980–1990-х гг. – в Рос-сии, привела к возникновению самостоятельной субкультуры «толкини-стов» и легла в основу ролевого движения292.

291 Бочарова Л. Краткая история ролевых игр. URL: http://www.grosmeister.ru/

pages/98.php. 292 История «толкиновского» бума на Западе в 1960–1970-е гг. подробно опи-

сана Х. Карпентером: «Так или иначе, для сотен тысяч молодых американцев исто-рия похода Фродо с Кольцом сделалась теперь Главной книгой, затмив все прежние бестселлеры… Начали появляться значки и надписи „Фродо жив!“ „Гэндальфа в президенты!“, „Назад в Среднеземье!“. Ветви „Толкиновского общества“ дали по-беги по всему Западному побережью… Члены Фан-клубов устраивали „хоббитские пикники“, на которых ели грибы, пили сидр и одевались персонажами „Властелина Колец… Пламя американского энтузиазма перекинулось и на другие страны. На карнавале в Сайгоне видели вьетнамского танцора с Багровым оком Саурона на щите, на Северном Борнео „Общество Фродо“. Примерно в то же время заметно возрос интерес к книгам Толкина и в самой Англии… в Лондоне, и по всей стране образовывались „Толкиновские общества“, студенты Уорикского университета переименовали кольцевую дорогу вокруг студгородка в „дорогу Толкина“, появил-ся психоделический журнал под названием „Сад Гэндальфа“, целью которого было

139

Не претендуя на полноту освещения вопроса, в данной статье пред-принимается попытка рассмотреть читательскую судьбу легендарного романа в России, проследить, какой путь проделал «Властелин колец», превратившись из книги для узкого круга «посвященных» в культовое произведение, породившее свою собственную субкультуру, издательский бестселлер, книжку «из школьной программы», и, наконец – в элемент массовой культуры, непосредственно уже не связанный с книгой, как таковой.

Основной интерес для меня, в данном случае, представляли рассказы респондентов о том, когда и при каких обстоятельствах они прочитали роман, и что за этим последовало. Как выяснилось в ходе исследования, эти воспоминания в совокупности образуют некий единый «текст-меморат», где можно выделить ряд сходных «читательских ситуаций», сюжетов и микросюжетов, и даже одинаковые нарративные формулы-клише, хотя их носители принадлежат к различным социо-возрастным группам и проживают в разных городах России и Ближнего Зарубежья. Мною были использованы записи рассказов информантов, их письмен-ные сообщения, материалы различных Интернет-форумов, сайтов, интер-нет-дневников, а также сведения из уже опубликованных мемуаров. Большинство моих респондентов – так или иначе – принадлежит к суб-культурной среде толкинистов, ролевиков, реконструкторов и пр., в связи с чем в данной работе освещенным оказывается определенный и весьма специфический срез заявленной темы.

Обращает на себя внимание тот факт, что рассказы о «читательской инициации» относительно «Властелина колец» функционируют, по моим наблюдениям, в субкультурном сообществе и в качестве самостоятель-ных текстов, которые бытуют сами по себе, вне зависимости от провоци-рующей их ситуации опроса. Эти рассказы представляют собой устойчи-вый автобиографический нарратив, где, как правило, рассматриваются такие составляющие личного «автобиографического мифа» как события и совпадения, определившие судьбу. Большинство представленных тек-стов отличается высоким уровнем рефлексии и исповедальности, зачас-тую они имеют сюжетное построение с четко выраженной завязкой, раз-вязкой и кульминацией. Повторенный – проговоренный или записан-ный – несколько раз рассказ, превращается в каноническую историю и начинает функционировать уже в данном качестве. Некоторые из моих респондентов включают эти рассказы в свои автобиографии, представ-ленные на различных приватных и официальных сайтах.

„собрать вместе весь дивный народ“» (Карпентер Х. Джон Р. Р. Толкин: биография. М.: Эксмо-пресс, 2002. С. 363–364).

140

I

Специфика читательской судьбы «Властелина колец» в России тесно связана с историей его перевода и издания на русском языке. История же эта довольно сложна, запутана и, подчас, драматична293. Намеренно не углубляясь в данную тему, являющуюся предметом множества скрупу-лезных исследований и штудий, приведу здесь лишь общеизвестную ин-формацию, необходимую для дальнейшего освещения событий.

Первым произведением Толкина, изданным в СССР, стала, как из-вестно, сказочная повесть «Хоббит, или Туда и обратно»294, вышедшая в свет в 1976 г. До этого были опубликованы отдельные главы из «Хобби-та» – в журнале «Англия» за 1969 г. и сборнике английских сказок на английском языке295. Первая часть романа «Властелин колец» в сокра-щенном переводе А. Кистяковского и В. Муравьева, была напечатана в 1982 г. в издательстве «Детская литература», под заглавием «Хранители» и выпущена в 1983 г. там же еще раз296. В 1988 г. и 1989 г. в издательстве «Радуга» вышел несокращенный вариант «Хранителей»297, а следующая часть романа («Две Твердыни»)298 была напечатана только в 1990 г. Ха-рактерно, что полностью издание первого перевода «Властелина колец» (так называемого «кистемуровского» перевода) было завершено уже по-

293 История издания произведений Дж. Р. Р. Толкина в СССР и России под-

робно изложена в указателе «Библиография сочинений Дж. Р. Р. Толкиена на русском языке 1969–2002». URL: http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/ugolok/ tolk_sssr.shtml.

294 Толкин Дж. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно: сказочная повесть / пер. с англ. Н. Рахмановой; рис. М. Беломлинского. Л.: Дет. лит., 1976. 254 с.

295 Подробнее об этих публикациях см. «Библиография сочинений Дж. Р. Р. Толкиена на русском языке 1969–2002». В данной статье также не рас-сматривается история издания других произведений Толкина, которые публико-вались в СССР в 1970–1980-х гг.

296 Толкиен Дж. Р. Р. Хранители: Летопись первая из эпопеи Властелин Ко-лец / сокр. пер. с англ. А. Кистяковского и В. Муравьева; стихи в пер. А. Кистяковского; рис. Г. Калиновского. М.: Дет. лит., 1982. 335 с.; Толкиен Дж. Р. Р. Хранители: Летопись первая из эпопеи Властелин Колец: [для средн. и ст. возраста]; сокр. пер. с англ. А. Кистяковского и В. Муравьева; рис. Г. Калиновского. М.: Дет. лит., 1983. 335 с.

297 Толкиен Дж. Р. Р. Хранители: Летопись первая из эпопеи Властелин Ко-лец // [пер. с англ. В. Муравьева, А. Кистяковского; Предисл. В. Муравьева.]. М.: Радуга, 1988. 496 с.; Толкиен Дж. Р. Р. Хранители: Летопись первая из эпопеи Властелин Колец / [пер. с англ. В. Муравьева, А. Кистяковского; предисл. В. Му-равьева. С. 5–27]. М.: Радуга, 1989.

298 Две твердыни: Летопись вторая из эпопеи Властелин Колец / [пер. с англ. В. Муравьева; худож. Э. С. Зарянский.]. М.: Радуга, 1990. 416 с. Продолж. кн.: Хранители.

141

сле того, как появились другие переводы: последняя часть романа – «Возвращение государя»299 – вышла в свет в 1992 г., когда уже были на-печатаны «Повесть о кольце» в пересказе З. Бобырь (1990)300, ее же более полный перевод романа под заглавием «Властители кольца» (1991)301, ленинградское издание «Властелина колец», в переводе Н. Григорьевой и В. Грушецкого (1991)302 и хабаровское – в переводе В. Маториной (1991)303. Эти обстоятельства, при которых разрыв между появлением первой части романа и его завершением, составил фактически десять лет, обусловили особый драматизм читательских ожиданий, о котором неод-нократно упоминают информанты 1960–1970-х гг. рождения.

Однако, уже в конце 1960-х – начале 1970-х гг. «главная» книга Тол-кина была хорошо известна советскому читательскому андеграунду. И оригинал романа «The Lords of the Rings» и его самиздатовские перево-ды304 активно циркулировали в узких, – главным образом, московских и ленинградских, – читательских кругах диссидентов, интеллектуалов, бо-гемы и близкого к этим кругам студенчества.

299 Возвращение Государя: Летопись третья из эпопеи Властелин Ко-

лец / [пер. с англ. В. Муравьева; худож. Э. Зарянский.]. М.: Радуга, 1992. 351 с. 300 Повесть о Кольце: роман: в 3 ч. / Д. Р. Р. Толкин; [пер. с англ. (в сокр.)

З. Бобырь.]. М.: Интерпринт, 1990. 487 с. Содерж.: Содружество Кольца; Две башни; Возвращение короля.

301 Властители колец: фантаст. романы / Д. Р. Р. Толкиен; [пер. с англ. З. И. Бобырь; худож. М. Сивенкова]. М.: Мол. гвардия, 1991. Властители колец: фантаст. романы / Д. Р. Р. Толкиен; [пер. с англ. З. И. Бобырь; худож. М. Сивенкова]. М.: Мол. гвардия, 1991. Ч. 1: Хоббит, или Туда и Обратно; Со-дружество. 1991. 367 с.; Властители колец: фантаст. романы / Д. Р. Р. Толкиен; [пер. с англ. З. И. Бобырь; худож. М. Сивенкова.]. М.: Мол. гвардия, 1991. Ч. 2: Две твердыни; Ч. 3: Возвращение Короля. 1991. 405 с.

302 Властелин Колец / [пер. с англ. и предисл. Н. В. Григорьевой, В. И. Грушецкого; Иллюстрации А. Николаева]. Л.: Северо-Запад, 1991, 1005 с. Содерж.: Ч. 1. Братство Кольца; Ч. 2. Две крепости; Ч. 3. Возвращение короля.

303 Властелин Колец / Д. Р. Р. Толкин; [пер. с англ. В. А. М.]. Хабаровск: Амур, 1991. Летопись 1: Содружество Кольца. 1991. 462 с.; Властелин Колец / Д. Р. Р. Толкин; [пер. с англ. В. А. М.]. Хабаровск: Амур, 1991. Летопись 2: Две твердыни. 1991. 399 с.; Две твердыни: Летопись вторая из эпопеи « Властелин колец» / Д. Р. Р. Толкин; [пер. с англ. В. А. М.]. Хабаровск: Амур, 1991. 400 с.; Властелин Колец / Д. Р. Р. Толкин; [пер. с англ. В. А. М.]. Хабаровск: Амур, 1991. Летопись 3: Возвраще-ние короля. 1991. 431 с. В прил.: Хроника королей и властителей, короли-нуменорцы; Род Эорла; Счет городов; Хроника Западных Городов.

304 Один из первых и наиболее известных самиздатовских переводов – пере-вод А. Грузберга, выполненный в 1976 г. и распространявшийся во второй поло-вине 80-х гг. по некоммерческой компьютерной сети FidoNet. Подробнее см.: URL: http://jrrtlib.narod.ru/articles/jrrt_translates_faq117.html.

142

Одними из первых читателей романа стали его будущие переводчи-ки – московские филологи Владимир Муравьев и Андрей Кистяковский и небольшая группа их коллег-единомышленников. «Я действительно, экспонат, потому что прочитала Толкина в 70-м году <…> когда его читали человека три, – вспоминает Наталья Леонидовна Трауберг305. – История была такая: Владимир Сергеевич Муравьев, работавший в биб-лиотеке Иностранной литературы, совершенно ошалел от этой книги, стал искать отзывы, что там о ней пишут на Западе <…> но мы, тем не менее, оказались здесь пионерами, потому что тут же он дал Кистя-ковскому, и Аверинцев прочитал, и такой покойный ныне замечательный молодой ученый, аспирант Аверинцева, Сережа Серов… в общем, чело-век пять прочитали эту книгу, и тоже ошалели»306.

«Конечно, прочитали ее не только филологи. Сразу оказалось, что кому-то ее привезли, а кто-то даже сам купил. Все это были highbrow (тип „выездного интеллектуала“ уже существовал), и кое-кто из них, по слухам, стал Толкина переводить, но переводы куда-то делись»307.

Наиболее яркой фигурой из числа «прочитавших не-филологов» представляется Борис Гребенщиков, с чьим именем в отношении «Вла-стелина колец» связана масса слухов и легенд. «Существует даже ле-генда о том, что первый экземпляр „Властелина колец“ привез в Россию Борис Гребенщиков, который даже сделал его перевод. Соответствует ли это действительности, я не знаю, но среди „олдовых хипов“ совет-ского периода Толкин был достаточно хорошо известен, и первыми „иг-рать в Профессора“, принимая имена его героев, пытались именно они», – пишет один первых участников отечественного ролевого движе-ния308. Он же упоминает о «самиздатовских» переводах «Властелина ко-лец» и «Сильмариллиона», которые были широко распространены в кру-гах любителей фантастики уже в середине 1980-х309.

Один из респондентов, вспоминая, как читал племяннице «Хоббита», в письме к ней так же отмечает «гребенщиковский след»: «Я его тебе читал, видимо, в 1978. Я с ним познакомился через Гребенщикова. Книга была ему привезена из Венгрии (?), т. е. это было издание на русском языке для зарубежного читателя. (Рахмановский ли это перевод, не

305 Трауберг Н. Л. 1928 г. р., известная переводчица и литературовед. Автор

переводов К. Г. Честертона, П. Г. Вудхауза, К. С. Льюиса, Г. Грина и др. 306 Трауберг Н. Л. Толкин и непротивление… // Толкиновское общество

Санкт-Петербурга. URL: http://www.tolkien.spb.ru/articles/rggu4.htm. 307 Трауберг Н. Л. Невидимая кошка. М.; СПб.: Летний сад, 2006. C. 102. 308 Гончаров В. Ролевые игры – болезнь, симптом, лекарство… хобби? // Ар-

да-на-Куличках: [сайт]. URL: http://www.kulichki.com/tolkien. 309 Там же.

143

помню, но Билбо был нарисован „с Е. Леонова“)»310 (А. Г., м., 1956 г. р., СПб.)311. В указанные годы этот респондент был студентом «матмеха» (факультета прикладной математики) ЛГУ, на котором в начале 1970-х учился и Борис Гребенщиков. На вопрос о «Властелине колец» респон-дент отвечает: «Читал я его в оригинале. Дал мне его тот же БГ. Учи-тывая его тогдашнюю жизнь, думаю, что ему это привозили из-за кор-дона. Кстати, тот ВК на английском – это та книга, которую я и чи-тал в первый раз (купленная позже у БГ). Через него у меня появились оригиналы „Хоббита“ и третьего тома ВК с приложениями. „Хобби-та“ позднее у меня зачитали, оставив вместо него оригинал „Алисы в стране чудес“ (по-моему его зачитала Настя Фурсей – вдова Курехина, но это я помню неточно)» (А. Г., м., 1956 г. р., СПб). Замечу, что и в ру-ки автора статьи «Властелин колец» попал в качестве «книги из личной библиотеки БГ», но уже гораздо позднее – в 1991 году.

Сам Борис Гребенщиков неизменно восторженно отзывается о «Вла-стелине колец» и творчестве Толкина в целом, но, как правило, не сооб-щает никаких конкретных сведений о том, когда и при каких обстоятель-ствах состоялось его знакомство с книгами Толкина и действительно ли существует и функционирует его собственный перевод «Властелина ко-лец»: «…Первое, что я читаю довольно долго и не вижу никаких причин к тому, чтобы это ослабевало, – это литература „фэнтэзи“ Дж. Р. Р. Толкина, то есть саму трилогию и все, что с ней связано и до, и после, и вокруг. Трилогию я перечитывал раз одиннадцать! Два раза переводил ее на русский в устном чтении, и для меня это КНИГА!» – говорится в его интервью 1985 г.312

Определенно читатели «Властелина колец» эпохи 70-х видели в этой книге некий символ «тайной свободы», воспринимали ее как одно из тех явлений, вокруг которого могут сплотиться единомышленники. В этот период «Властелин колец» был классической «диссидентской» книгой – и по форме своего существования (книги, привезенные из-за рубежа, самиздатовские рукописи, устные переводы и даже пересказы), и по то-му, как роман воспринимался своими читателями и адептами. «Мы <…> увидели в саге Толкина свою тогдашнюю жизнь. – вспоминает Н. Трауберг, – Для нас его книга не была аллегорией <…>, подошло бы слово „миф“, которым хотелось передать не поверхность, а суть, смысл, промыслительный узор жизни. <…> Представьте себе без ны-

310 В письменных сообщениях и материалах из Интернет-источников сохра-няется орфография и пунктуация оригинала.

311 Здесь и далее в скобках приводятся следующие сведения об информанте – первые буквы имени и фамилии/имени/никнейма, пол, год рождения, место рож-дения/проживания.

312 Матвеев А. В поисках ближнего: фрагменты прозы // Урал. 1988. № 1. С. 168.

144

нешних аберраций, какими были 70-е годы. Для тех, кто узнал себя в саге о кольцах – практически невыносимыми. Так мы и читали ее, как книгу надежды в безнадежности. <…> Больше пятнадцати лет мы жили как Сэм, бредущий через горы»313. Некоторым из первых читателей сам текст романа представлялся чрезвычайно подходящим для скрытой политиче-ской борьбы с существующим режимом: «Все особенности перевода Владимира Сергеевича (Муравьева. – И. С.) и Андрея Андреевича (Кистя-ковского. – И. С.) (особенно Андрея Андреевича: он был невероятно пы-лок <…>) отражают прямое их отношение к этой книге, они хотели сделать ее манифестом зэковского бунта, и подчеркивали это любым способом – книга использовалась тогда как прямая прокламация. Они ее использовали как прокламацию, достаточно длинную, но воинствен-ную…»314.

«Младшее» поколение читателей той же поры было очаровано «сво-бодой побега», еще неведомым тогда в наших широтах «эскапизмом»: «Толкин сконструировал реальность целиком, и реальность эта подошла не только мне, а еще миллионам людей по всему свету – его реальность оказалась настолько близка, нужна и необходима для повседневной жиз-ни, причем не как бегство, а как дополнение и расширение понятия что такое жизнь вообще! И то, что описано Толкиным, для меня и сегодня наиболее реальное из того, что я вижу вокруг…» – писал Борис Гребен-щиков315. Идеология и эстетика романа во многом оказалась созвучна идеям и мироощущению хиппи, и в этом опыт западных и российских читателей совпал. Движение хиппи, начавшее формироваться в России в 1970-е годы, ассимилировало роман в свой культурный контекст еще за-долго до появления его в печати.

Отмечу, что уже первые читатели «Властелина колец» столкнулись с тем самым головоломным вопросом, однозначно решить который не взя-лись ни сам автор, ни его «первоиздатели»: для детей или для взрослых предназначена эта книга?

Еще в начале работы над рукописью «Властелина колец», Толкин не раз отмечал, что история, которая замышлялась как продолжение детской сказки «Хоббит», невольно становится все более и более «взрослой», а ее читательский адресат – все более и более неопределенным. «Должен вас предостеречь, что произведение получается ужасно длинное, местами гораздо страшнее „Хоббита“, и, по правде говоря, на самом деле абсо-

313 Трауберг Н. Л. Невидимая кошка. М.; СПб.: Летний сад, 2006. C. 103. 314 Трауберг Н. Л. Толкин и непротивление… // Толкиновское общество

Санкт-Петербурга. URL: http://www.tolkien.spb.ru/articles/ rggu4.htm. 315 Матвеев А. В поисках ближнего. С. 168.

145

лютно не „детское“», – писал Толкин своему издателю Стэнли Анвину316. Будучи законченным и переработанным, монументальный роман о собы-тиях в фантастическом Среднеземье, продолжает вызывать у автора и издателей нешуточные опасения по поводу того, а существует ли вообще реальный читатель и потребитель их странного детища? Признавая, что книга производит «ошеломляющее впечатление», рецензирующий руко-пись Райнер Анвин, тем не менее, как будто недоумевает: «положа руку на сердце, не знаю для кого эта книга предназначена…»317. Накануне вы-хода в свет первого тома и сам автор испытывает глубокое волнение, оценивая свой труд как «грандиозную катастрофу»: «Мое детище вырва-лось из под контроля, я породил монстра: невероятно длинный, сложный, довольно горький и крайне пугающий роман, совершенно непригодный для детей (если, вообще, пригодный для кого-нибудь)»318. Английские и американские критики также решительно разошлись во мнениях. В част-ности, Э. Мьюир в статье «Мир мальчишек» писал: «Все персонажи – мальчишки, вырядившиеся в одежды взрослых героев, <…> до половой зрелости они никогда не дорастут»319, а его единомышленники призыва-ли: «Взрослые всех возрастов, объединяйтесь против вторжения инфан-тилизма!»320. В свою очередь их оппоненты утверждали: «Эта книга не для детей, и не для любителей Алисиных головоломок… Это грандиоз-ное повествование, исполненное глубокого нравственного смысла, ли-кующее и дерзкое напоминание о подлинной красоте <…> способное взволновать каждого»321.

В условиях советской действительности 70-х гг. эта проблема приоб-рела неожиданную актуальность, в том числе и самого практического толка. «Мы стали немедленно спорить о том, что это такое: чистая схватка Добра и Зла, чрезвычайно любезная подростковому сознанию <…> или же это поразительная по своей силе <…>, проповедь предания себя воле Божией и Промыслу. <…> Передать не могу, какого накала достигали эти страсти», – вспоминает Н. Трауберг322. Возобладала пер-вая точка зрения, которой придерживались В. Муравьев и А. Кистяковский, и это во многом определило концепцию первого пере-вода, в результате которого роман самым очевидным образом переходил в разряд «подростковой литературы».

316 Толкин Дж. Р. Р. Письма. М.: Эксмо, 2004. С. 69. 317 Там же. С. 140. 318 Там же. С. 158. 319 Там же. С. 260. 320 Там же. С. 505. 321 Tolkien J. J. R. The Lords of the Rings: The Two Towers. New York: Bal-

lantine Books, 1965. Р. 1. 322 Трауберг Н. Л. Невидимая кошка. М.; СПб.: Летний сад, 2006. С.103.

146

Не последнюю роль здесь сыграл тот факт, что в книжке для детей, особенно под видом волшебной сказки, легче было напечатать что-либо неугодное советской цензуре. Еще в конце 60-х гг. такая – и неудавшая-ся – попытка была предпринята переводчицей Зинаидой Бобырь и ее то-варищами. «Изначальная цель этого перевода состояла в том, – пишет в своем исследовании Н. Семенова, – чтобы сделать из „Властелина“ нечто похожее на привычную литературу того времени: с одной стороны, по-пытаться свести текст Толкина к сказке, с другой – к научной фантасти-ке.<…> Переводчики <…> сделали еще одну хитрую вещь: предпослали каждой части интермедию, которая все происходившие чудеса объясняла научной фантастикой. <…> Но тогдашние цензоры <…> честно отраба-тывали свою зарплату, и издать книгу не удалось»323.

По поводу первых переводов «Властелина колец» до сих пор не пре-кращаются ожесточенные дискуссии324, но факт «цензурной конъюнкту-ры» остается очевидным – авторы первых переводов отдавали себе отчет в том, что роман, столь значимый для них, имеет больше шансов проскочить через цензурные рогатки, именно в качестве детской книжки. В итоге, пер-вым изданием «Властелина колец» на русском языке стала вышедшая в издательстве «Детская литература» книга «Хранители», где определенная инфантилизация текста (в том числе, и за счет значительного сокращения) сочеталась с вышеупомянутым тяготением переводчиков к «манифестации зэковского бунта». Снабженная грифом «Для среднего и старшего (школь-ного) возраста» первая часть романа начала свое печатно-легитимное су-ществование в советской эпохе середины 80-х годов.

II

Начиная с этого периода, читателями Толкина становятся те самые «средние и старшие школьники», причем, как включенные, тем или иным образом, в около-диссидентскую и/или неформальную субкультуру, так и совсем далекие и от этих кругов, и от столичных городов. Кто-то из моих информантов получает «Хранителей», можно сказать, «из первых рук», на фоне действительно насыщенного культурного контекста: «Учился во втором классе. В Сайгоне кто-то из издателей оживленно рассказывал – мол новая книга, отличные сказки… Взрослые – усмехались, а я набрался наглости и подошел. Мне и подарили первую книгу… <…> Ирландией я

323 Семенова Н. Из истории толкинизма в России // Толкиновское общество Санкт-Петербурга. URL: http://www.tolkien.spb.ru/articles/rggu13.htm.

324 История «советских» переводов «Властелина колец» подробно рассмат-ривается в работах Н. Семеновой «Пять переводов «Властелина Колец» Дж. Р. Р. Толкина», «К вопросу о генезисе русских переводов «Властелина Ко-лец» Дж. Толкина («Повесть о Кольце» З. Бобырь и «Властелин Колец» Н. Григорьевой, В. Грушецкого)» и др. (http://www.tolkien.spb.ru).

147

уже тогда интересовался – так что было близко. Второй том искал и покупал сам. Как сейчас помню – зима, я отстоял сам очередь и… Свер-шилось! Потом была постановка „Хоббита“ в ТЮЗе325. И активное об-суждение в Клубе после спектаклей. Там рассказывали третью часть (как я понял – с оригинала).

Когда на стыке 80-х и 90-х появилось новое полное издание – я уже ходил с „олдовым“ видом (я-то уже успел). А потом – коммунарские БРИГи326, ХИшки327 <…>, Зеленая книга328, Печкин329, Неоконченные ска-зания, толкиеновские семинары330, etc. („И завертелось, и началось…“)» (Ю. Я., м., 197?, СПб.).

Кому-то книга попадается совершенно случайно, на полках сельской библиотеки: «Я читал впервые <…> „Хранителей“ у бабушки, в деревне, на каникулах. Выходит, году в восемьдесят третьем… Там замечатель-ная была библиотека, чего там только не было! Дочитать не успел. Ав-тора не запомнил. Вернулся домой, стал у всех спрашивать, не знает ли кто такой книжки, где, ну, хоббиты, эльфы, орки… и орлы летят… У всех спрашивал – у учителей даже, и у библиотекарей, а они мне гово-рят, что ты выдумываешь, какие еще эльфы-орки! Не может быть та-

325 Спектакль «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе», по пьесе Я. Гордина, по-становка З. Корогодского, 1980 г. ТЮЗ им. А. А. Брянцева.

326 Коммунарские БРИГи – «коммунарство» – во второй половине 80-х само-деятельное движение части педагогических работников (в основном, пионерво-жатых и молодых учителей), «комсомольского актива», учащихся разных клас-сов, прдеставляющее своего рода последнюю волну комсомольской неороманти-ки, которая играла роль альтернативы разваливающимся в тот период официаль-ной комосмольской и пионерской организациям. Деятельность «коммунаров» была достаточно разнообразна, в том числе, именно «коммунары» первыми нача-ли организовывать и проводить «на природе» БРИГИи – «Большие Ролевые Иг-ры», которые отличались от последующих ролевых игр, жестким сюжетом и большим сходством с «Зарницей».

327 ХИ, ХИшки, хишки (сленг.) – имеются в виду первые ролевые игры по сюжетам книг Толкина, носящие название «Хоббитские игрища». Первые ХИ были проведены в 1990 г., под г. Красноярском.

328 «Зеленая книга» – неоконченная рукопись Дж. Р. Р. Толкина, опублико-ванная позднее его сыном К. Толкином.

329 Печкин Степан Маркелович. петербургский рок-музыкант, поэт и перево-дчик. В данное время проживает в Израиле. В середине 1990-х г. перевел и опуб-ликовал в электронной версии «Неоконченные сказания» Дж. Р. Р Толкина (URL: http://pechkin.rinet.ru) и еще ряд работ по произведениям Толкина.

330 Толкиновские семинары – в конце 1980-х – начале 1990-х российские тол-кинисты собирались на импровизированные «семинары», где выступали с раз-личными докладами и сообщениями о творчестве Профессора. По свидетельству очевидцев пристанищем для этих семинаров служили различные ДК (Дома Куль-туры), аудитории различных вузов и пр.

148

кой книжки. Почитай что-нибудь другое – вот хорошие книжки. Я и сам потом стал думать, что, может быть, мне приснилось, ну, показа-лось… Я обалдел просто, когда узнал, что она есть! Уже где-то году в восемьдесят девятом, в старших классах…» (А., м., 1972 г. р., Минск).

Общим для многих из этих воспоминаний является описание своего рода потрясения, вызванного чтением «Хранителей», и акцентуализация абсурдно-драматической ситуации, когда продолжения книги – второй и третьей части – фактически не существовало: «Это был восемьдесят третий год… Летом, на каникулах, в Измаиле… брат Сашка говорит: „Хочешь, я тебе дам книжку, только она очень страшная…“. Когда я читал, я сразу понял три вещи: что у меня никогда не будет такой книжки, что я никогда ее больше не увижу, что я никогда не узнаю, чем же там закончилось… Я понимал, что она не сначала и не до конца. Та-кая книга <…> Она не отсюда, совершенно особенная, заграничная кни-га, очень редкая. Была мысль, что эта книга единственная в стране. Ну, может быть, вот одна у Сашки, а еще одна где-нибудь в Москве, в Ле-нинке. И все. Книжка не сначала, необыкновенная. И если я ее сейчас не прочитаю, то вообще никогда не прочитаю. Но до конца не успел дочи-тать…

Прочитал, уже намного позже… Как только я поступил в Универ-ситет, так сразу ринулся в научку… и там она нашлась, наконец! Я чи-тал ее совершенно волшебным образом… И никто мне не мешал, никто не знал даже… Я тогда был уверен, что я единственный толкинист на свете. Вообще, один такой в мире…» (А. С., м.,1973, Саратов).

«Я прочитала „Властелина колец“, первую, то есть, часть… в во-семьдесят третьем году. Взяла в библиотеке, кто-то посоветовал, да… и за одну ночь проглотила… Спрашиваю, а где продолжение? Никто не знает… Я стала всюду искать, мама тоже стала искать, подружки… Буквально бредила этой книжкой… Вдруг папа едет в Москву, в коман-дировку! Папа – ну, ведь он все может, он был большим начальником тогда… должна же она быть в Москве! Говорю: „Папа, привези мне книжку, пожалуйста, только книжку!“. Папа пообещал: „достану“ – говорит, и уехал. Приезжает – такой растерянный: „Доченька, нету там такой книжки, все оббегал…“. Ну, я поплакала, а делать нечего…» (Е. К., ж., 1971, Екатеринбург).

С тем, что в распоряжении первых читателей «печатного Толкина» имелись только «Хранители», которые и сами были книгой достаточно редкой, связаны рассказы информантов об их напряженных поисках: «охотился за продолжением», «разыскивал хоть что-нибудь об авторе», «никто ничего не знал» – эти выражения, встречающиеся практически в каждом рассказе читателя 80-х гг., наиболее точно характеризуют ситуа-цию.

149

Характерной чертой этого периода являются поиски первоисточника, и попытки самостоятельно перевести продолжение, о чем подробно вспоминает автор Live Journal блога а_str: «Я, движимый жаждой знать, что было дальше, позвонил в Публичку и спросил, переводились ли на русский язык вторая и третья части331. Нет, не переводились, но библиотека располагает экземпляром на английском. <…> Я отправился в юношеские читальные залы… и очень скоро мне… пришла третья кни-га, „Возвращение короля“. Поэтому первое слово по-английски, которое я выучил, было mountains. В предисловии излагалось краткое содержание первой и второй книг, но это предисловие я переводил две недели, причем первые два часа просидел над определенным артиклем…». Но незнание английского языка не останавливает автора воспоминаний: «Я уже при-лично ориентируюсь в языке, дело идет к середине второй книги, я уже знаю, что Гандальв выжил, вот как! …Перевод Кистяковского оказался неточен, с огромными лакунами, сильно славянизирован. Буду перево-дить сам, решил я. И взялся переводить. Вместо школы, понятное де-ло»332 (А. Ш., м., 1970, СПб.; Венеция).

Однако, не для всех читателей «Хранители» были совершенно новой неизвестной книжкой, открывающей некую «terra incognita». Отдельные респонденты – главным образом, петербуржцы и москвичи – вспоминают спектакль «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе», поставленный в 1980 г. (шел до 1989 г.) ленинградским ТЮЗом: «Хоббита» мы еще смотрели в ТЮЗе, там был очень хороший спектакль «Баллада о славном Бильбо Бэггинсе» (Д. Б., ж. 1978 г. р., СПб.)333. Еще больше было тех, кто читал «Хоббита» и воспринимал «Хранителей» как ее продолжение: «Прочи-тав „Хоббита“ в 1977 г. в возрасте 7 лет, узнала из приписки где-то на титуле, что есть еще продолжение, „Властелин Колец“. „Хоббит“ стал одной из моих любимейших книг <…> и еще 12 лет я потом искала продолжение, не подозревая о том, что у нас в стране его тогда еще не было. А когда появилось – то до Урала не доползло. <…> я нашла „Хра-нителей“ (Дет. лит., 1982) в 1989 г. в подмосковной библиотеке. Это был взрыв мозга! Потом в наш КЛФ „добрались“ и остальные книги ВК в переводе Грузберга, напечатанном на машинке…» (К., ж., 1970, Уфа-Москва).

331 Речь идет о 1985 г. 332 URL: http://a-str.livejournal.com/calendar. 333 Существуют и противоположные отзывы о спектакле: «От Толкиена впе-

чатление сначала было резко негативное!!! В 10 лет посмотрела спектакль в ТЮЗе „Баллада о славном Бильбо Бэггинсе“, это по „Хоббиту“. Спектакль был жутко длинный, нудный и страшный, ночью кошмары снились!!!» (Miriam, ж. // Tolkien.SU. URL: http://tolkien.su/forum/index.php/topic.4091.40.html).

150

Специфическая ситуация издания романа, когда его части доходили до читателей со значительным временным разрывом, сказалась и на про-блеме «читательского возраста». Зачастую, с первой частью «Властелина колец» мои респонденты знакомились еще будучи учениками младших классов, а окончание романа читали уже в студенческие годы. Характер-но, что вместе с читателями, «повзрослел» и сам роман – переводы Н. Григорьевой, В. Грушецкого и В. Маториной, вышедшие в начале 1990-х гг., уже не были ориентированы на «подростковую литературу».

Ряд респондентов описывает такую вот вынужденную «прерывисто-пролонгированную» манеру чтения как исключительную и анекдотиче-скую: «Первый том я прочитал в классе девятом, через пару лет на пер-вых курсах ИжГТУ я прочитал „Две башни“, и уже по окончании сего заведения мне удалось дочитать все до конца. Всю ночь читал. К тому же, для освежения памяти я сначала перечитал первые два тома»334.

В начале 90-х гг. ситуация изменилась. Книжный рынок наполнился различными переводами и переизданиями «Властелина колец», начала интенсивно формироваться толкинистская – и шире – ролевая субкульту-ра, информация о книге и ее авторе стала распространяться в массовых читательских кругах. В воспоминаниях тех, кто прочел эту книгу в пер-вой половине 90-х, повествование о том, с какими трудностями было со-пряжено читательское обретение этой неуловимо-загадочной книги, сме-няется рассказами об эмоциональном воздействии книги и ее опреде-ляющем влиянии на дальнейшую судьбу. Можно вывести приблизитель-ную сюжетно-смысловую схему этой группы нарративов: «Прочи-тал/прочитала книжку» (случайно, с подачи друзей/родителей/учителей/ библиотекарей – понравилось («снесло башню», «снесло крышу», «разма-зало по стенке», «мозг погиб», «взрыв мозга», «взрыв сознания» и т. д.) – познакомился/познакомилась с толкинистами – поехал/поехала на роле-вые игры («и началось…», «и понеслось…», «и все изменилось», «и пока-тилась по наклонной…», «и вот так дошел до жизни такой…» и т. д.), где последние формулы, характеризующие включенность респондента в толкнистскую/ролевую субкультуру, выражают одновременно и само-иронию, и очевидное восхищение собой, а также силой захватившего их увлечения. Вот один из характерных примеров: «Прочитала профффес-ссоррра где-то в 94 году, в то время я была сорокоманкой335 и училась в 10–11 классе, впечатление книга произвела СНОГСШИБАТЕЛЬНОЕ (хо-тя бы уже потому, что вы зовете меня Гил <…>); последствия были

334 Воткинский форум. URL: http://forum.votkinsk.net. 335 «Сорокоманы» – неформальное общественное движение, возникшее в

1992 г. в Санкт-Петербурге среди постоянных читателей газеты бесплатных объ-явлений «Сорока» (1991–1996).

151

такие: как начинающий толкиенист я побывала: практически на всех толкиеновских семинарах, практически на всех толкиеновских играх, начиная с 95 года и заканчивая 2001, а также – заглумила Ника Перумо-ва (и взяла у него автограф), сделала себе эльфийский плащ и мой меч носил какое-то длинное мелодичное имя, выучила несколько песен про эльфов, несколько фраз на эльфийском языке <…>, приобрела себе под-ругу-гнома Филиану Гринбьерн…» (О. Ц., ж. 1979 г. р., СПб.).

Отличительным моментом ряда рассказов, где информанты вспоми-нают о первой половине 1990-х гг., является устойчивое повторение формулы «когда я прочел/прочла книжку, я еще ничего об этом не знала» в ее различных модификациях. Под «этим», здесь, очевидно, подразуме-вается растущая популярность книжки и ее автора, а также существова-ние ролевой/толкинистской субкультуры В связи с чем можно предполо-жить, что респонденты этой группы, так или иначе имеющие отношение к ролевой субкультуре, и оценивающие начало 90-х гг. со своих сего-дняшних позиций, считают, что именно в тот период начиналось пре-вращение «Властелина колец» в так называемую «культовую книгу» и формирование вокруг нее субкультурного сообщества: «… прочла фак-тически случайно, летом на даче…<…> Не имела об этом всем никакого понятия. Вообще, люблю совсем другие книги. Сначала проглотила за сутки, перескакивая через страницы, потом тут же еще раз перечита-ла внимательно <…> Странное впечатление! Ни на что не похожее… Вернулась в город, стала знакомым рассказывать – оказывается, „изо-брела велосипед!“. Ее все читают, все знают, были даже знакомые тол-кинисты, а я не знала… Год-то был уже девяносто третий!» (А. Д., ж, 1970, СПб.).

К этому же периоду относится появление высказываний-клише, где приобщение к роману – и шире – к творчеству Толкина, описывается в выражениях «заразили», «подсадили», «толкинули» и пр.: «…Году в 91–94 ходили в походы на байдарках, мне было лет 10–12, так наши инст-руктора из НИИ (возраста чуть ли не моих родителей) повально увлека-лись Толкиеном. Особенно один толкиенутый, дядя Коля, был. Вот он-то нас всех и заразил» (Е., ж., 198?, Тверь). «…Одногрупник принес „Храни-телей“, перевод Муравьева. Потом долго искала второй и третий том… От книги к книге становилось все интереснее и интереснее. Од-новременно толкиенула сестру» (Ю. Ш., ж., 197?, Саратов). «У моей под-руги был парень-толкинист… вот он то нас всех и подсадил…» (А. В., ж., 1975, М.) и т. д.

Представляется, что функционирование этого лексического комплек-са, вызывающего образы инфекционной болезни, эпидемии, наркотиче-ской зависимости и пр. с одной стороны, выступает, опять же, проявле-нием иронической рефлексии, с другой – отражает характер той предель-ной экзальтации, в которую впадали неофиты-толкинисты: «Все время

152

кажется в последнее время, что либо я – эльф, либо эльфы вокруг ме-ня…» (Г., м.,)336. Именно в середине 90-х наиболее интенсивно развивает-ся направление, которое можно определить как «мистический толки-низм» – возникают многочисленные компании, сообщества, клубы, где доминирует эскапистская, экзальтированно-романтическая составляю-щая: «Тогда (в начале 90-х) я познакомилась с компанией Торина, и она мне была очень интересна. Стала в нее стремиться, <…> но потом я поняла, что эта разновидность толкинизма – мистический, католиче-ский толкинизм, не по мне. Поняла, что впадаю в логический ступор. В этой компании почти все были воцерковленные католики <…>… Это был выстроенный образ жизни. Из-за своего толкинизма они очень ро-мантично выглядели – „дивные рассказы“, серьезные легенды, рассказы об эльфах, мифология. Такой романтический флер – завлекушки для на-рода. Я не понимала, как можно одновременно верить в перерождение эльфов и католическую доктрину. А если поговорить с ними серьезно, с глазу на глаз: „Что ты, какие эльфы, мы христиане… Это же игра“» (Э., ж., 1980, Сыктывкар; СПб.).

Несмотря на то, что сообщество толкинистов в этот период активно формируется, становится все более массовым и разнородным как по сво-ей структуре, так и по формам деятельности (от «посиделок» с гитарой на кухне до организации масштабных ролевых игр, Толкиновских семина-ров и конференций, разработки виртуальных форм коммуникации и са-мопрезентации и пр.), актуальным в рассказах моих информантов остает-ся мотив ощущения собственной исключительности в качестве «единст-венного толкиниста на свете», и поиска единомышленников. Повествова-ние об этом нередко выстроено по принципу «квестового» сюжета, и по-дается как «рассказ о приключении», где важную роль играют игра слу-чая, удивительные совпадения, неожиданная развязка, комические дета-ли: «Летом 1994, когда я собиралась ехать в Крым, мама подсунула мне газету „Аргументы и факты“, где была статья о том, как не обгореть и не утонуть в коварном южном море <…> полистав газету, я увидела заголовок „Это кто в кольчуге и джинсах“. То была статья о москов-ских толкинистах, и, еще не дочитав ее до конца, я сама уже была без-надежной толкинисткой. Уезжая в Крым, я сказала маме: „Найди мне где-нибудь толкинистов, пока меня не будет. Они есть в Москве, зна-чит, должны быть и в Киеве. Меня интересует толкинизм“. „А что это?“ – задала мама логичный вопрос. И, как девочка из известного анекдота, я ответила: „Не знаю. Но теперь это будет моим хобби“.

336 Материалы форума «Tolkien. SU». URL: http://tolkien.su/forum/index.php/

topic.4091.40.html.

153

Когда я вернулась, меня ждал номер телефона и подпись „Саурон“. Правда, в скобках значилось „Наташа“.

<…> Оказалось, 24 августа, в день независимости Украины, мама, пользуясь моим отсутствием, собрала все мои фенечки и отнесла их на Андреевский спуск продавать. И к ней подошли два длинноволосые суще-ства, судя по всему разного пола, и заявили, что „у них“ не принято про-давать такие вещи. Их надо, мол, дарить. У кого это „у вас“, спросила мама. У толкинистов, был ответ. „А, вас-то мне и надо!“. Но сами они отказались дать свои телефоны, и вместо этого предложили телефон Саурона. До сих пор я не знаю, кто все-таки были эти двое…

<…> Я позвонила Саурону-Наташе, и она, спев мне прямо по теле-фону половину песен Алой Книги под гитару, сказала, что приведет меня в клуб, но для начала мне надо бы прочитать ВК. И был сентябрь в Кие-ве, и в Шире тоже был сентябрь, Фродо собирался в путь, и я тоже уходила… Чтобы уже не вернуться»337 (Е. Т., ж, 1976, Киев).

«Считала ли я себя толкинистом? Я – толкинист, только сама по се-бе. Я честно была уверена, что в Сыктывкаре я одна такая. <…> Такая ненормальная <…> Когда я ехала в Питер учиться, то говорила папе: „Папа, я обязательно там найду толкнистов, сразу найду. Их же там не может не быть“. Папа говорит: „Ну, осмотрись годик, а потом и ищи“. „Что ты, папа, я не могу ждать, я их сразу найду, ну через месяц…“. А вышло все так, как папа говорил…» (Э., ж., 1980, Сыктывкар-СПб.).

К концу 1990-х гг. «Властелин колец» становится своего рода «сommon place» неформальной культуры, превращается в своеобразный «неформальный кич»: над книгой и толкинистами иронизируют и под-смеиваются, но не знать этого романа и – что еще важнее – проявлять неосведомленность в рамках «предметного поля» толкинизма – означает демонстрировать свою отсталость и непросвещенность: «Я думал все время, что это дурацкая хипповская какая-то книжка, глупая. <…> Да, у меня же интересно было!… Я был влюблен в одну девушку и пошел с ней на какой-то концерт. Там одна девушка пела на каком то языке… непонятном языке… совершенно такой язык… Девушка говорит, та с которой я пришел: „Это эльфийский, что ли…“. Я говорю: „Тебе вид-нее…“. Она же на филфаке учится, ну я и подумал – вдруг она знает, может, там проходят… Она засмеялась и говорит: „Ты что, это же, знаешь, откуда!“. Ну, думаю, надо читать, чтобы снова не ляпнуть» (Д., м., 197? г. р., СПб.).

337 Полностью текст опубликован на сайте неформального творческого объе-

динения «Tolkien, Text, Translation» (URL: http://ttt.by.ru/index.shtml).

154

Эта ситуация иронически опоэтизирована в песне Жанны Бадалян (Джейн)338, где речь идет о некоем молодом человеке, который обладает, казалось бы, всеми статусными для субкультурного героя достоинствами: его жилище демонстрирует знаковую принадлежность к определенному кругу («Я помню твой дом – без дверей, без ключей / Еще там был Бор-хес и полный Том Уэйтс, / И Гребенщиков почти весь…»), он искусно поет и играет на гитаре («А бархатный твой баритон, бари-тон… / Звучит, как живой – все о том, все о том / И палец прицельно скользит по ладам – / Как егерь по волчьим следам»), да и сам он – пре-красен и харизматичен («Ты – вечно в борьбе, ты вода и огонь! / А имя тебе – Арагорн, Арагорн! / Влюбиться б в тебя да забыть обо всем!»). Но тем не менее, героиня песни решительно покидает героя:

Ведь ты же не читал Властелина Колец, Ты никогда не читал Властелина Колец! Так чего ж я сижу здесь с тобой? И теряю время с тобой?

Герой умоляет девушку вернуться – она выдвигает свое условие:

Но ты прочитай Властелина Колец, Просто прочитай Властелина Колец, И тогда я буду с тобой, Буду вечно только с тобой!

Любопытно в этом тексте еще и то обстоятельство, что здесь роман не появляется именно на том знаково-культурном фоне, который сопут-ствовал ему на протяжении предыдущих лет. И в реальной жизни «куль-товая книга» стремительно превращается в книгу для массового читателя. Для периода конца 1990-х – начала 2000-х гг., когда роман все шире вхо-дит в круг массового чтения, характерно увеличение нейтральных чита-тельских отзывов, сводящихся к формуле: «прочитал – понравилось» / «прочитал – не понравилось», и обозначение резкого читательского нега-тивизма: «Никогда не читала эту книгу по причине испытываемого к ней невыносимого отвращения. Папа в детстве подсунул мне „хоббита“, меня затошнило и до сих пор не перестало» (Н. Б., ж., 198?, М.). Обраща-ет на себя внимание тот факт, что некоторые респонденты спешат сооб-щить: «прочитал/прочитала книгу и ничего не было/дальше ничего тако-го не было…» и. т д., еще до провоцирующего вопроса с моей стороны, в связи с чем можно утверждать, что образ книги, после прочтения которой «что-то бывает» (а иначе говоря, книги, тесно связанной с роле-

338 Каталог музыкальных сайтов. URL: http://deglyn.narod.ru/09Vlastelin.mp3.

155

вой / толкинистской субкультурой) распространился уже достаточно ши-роко и стал общепризнанным.

Похоже, что к этому времени кумуляция циркулирующих в моло-дежной среде рассказов, построенных по формуле «прочитал Толкина – вся жизнь изменилась», достигла такого уровня, что некоторые респон-денты (правда, в рамках опроса) сознательно конструируют обратный текст: «Началось все лет в 7, дочитала до конца лет в 10–11, понрави-лось, лет в 16 еще раз перечитала, больше читать не собираюсь. До про-чтения (и еще долго после) ничего не знала ни про автора, ни про книгу, потом я закончила школу, не поступила в институт, потом было еще много чего, потом вышла замуж, потом родила ребенка, продолжение следует… Очень надеюсь, и почти уверена, что все эти события в моей жизни никак не связаны с прочтением ВК» (А. Я., ж.,1979, СПб.).

III

Важнейшим событием, сыгравшим роль в читательской судьбе «Вла-стелина колец» стала экранизация романа, осуществленная Питером Джексоном. Первая часть кинотрилогии вышла в прокат в 2001 г., и сразу же принесла роману новую волну читателей: «Представляю, как Толкие-нисты со стажем недолюбливают всех тех, кто присоединился к ним после фильма. А я вот даже не с ними, вообще скажу честно. Мне еще „Возвращение Короля“ дочитывать <…> На самом деле ощущения про-сто волшебные, я за три дня прочитала первые две книги и просто уто-нула в них, просто захлебываешься всем этим волшебством, постепенно сживаешься с ним, ну и естественно с особым интересом читаешь мес-та, которые в фильме переврали) Вообще это нечто потрясающее, спо-собное увести подальше от черно-белой зимы за окном» (F., ж.)339. Для большинства моих информантов, родившихся в конце 1980-х – начале 1990-х гг., характерно сперва знакомиться с фильмом, а потом уже – чи-тать / не читать сам роман.

Экранизация, безусловно, способствовала созданию нового поколе-ния страстных эскапистов, очарованных Толкином, в чьих рассказах, подчас чрезвычайно эмоциональных и подробно-исповедальных, знаком-ство с фильмом/книгой оценивается как поворотный момент судьбы, ис-полненный почти мистического значения, связанный с необыкновенными событиями, совпадениями и т. д., определяющий дальнейшее течение жизни: «И вела я жизнь цивильную, как вдруг… Однажды классная руко-водительница решила нас вместо уроков в кино сводить. Типа, подарок на Новый год. Мы все обрадовались конечно… Это было в десятом клас-

339 Материалы форума: Tolkien. SU. URL: http://tolkien.su/forum/index.php/

topic.4091.40.html.

156

се. Пришли в кинотеатр. И все! Пожалуй, такой поворотный момент у меня был в жизни только еще один раз, но это очень личное. Башку мне снесло напрочь! То есть совершенно. Я выхожу из кинозала и понимаю, что у меня перед глазами другой мир – тот… А на этот смотреть не могу <…> Смотрю на улице вокруг – тошнит! Смотрю дома на стены – тошнит! Страшно захотелось узнать, что же дальше, жить этим и только этим! Кое-как ночь пережила и поскакала в школьную библиоте-ку. Библиотекарша: „Ой, у меня был один том, да и тот потерялся…“. <…> У меня до этого времени была серая замкнутая жизнь. Друзей у меня не было, в классе меня травили, все свое свободное время проводила на стремяночке между книжных полок. <…> „Из дома в школу, из шко-лы в дом – лучше нет дружить с котом!“ Телевизор еще смотрела це-лыми днями. А жить-то хотелось, Господи, как жить-то хотелось! Неделю я маялась чувством – все серое, все гадкое, все противное. По-ехали с бабушкой <…> на какой-то детский концерт, глупый детский концерт… В метро едем, свет мигнул перед станцией – и у меня в голове вспышка – поднимаю глаза, и вижу – рекламу подарочного издания, чер-ненького такого, в магазинах „Снарк“. В фильме есть такая сцена – Бильбо увидел колечко, и все. Жизненно важно, больше чем воздух! Мне не приходило в голову попросить, чтобы мне ее купили. Даже не знаю, чего я вообще ждала. <…> с деньгами дома всегда было не очень хоро-шо. Я же понимала, что она дорогая. Тут мама замечает, что я не ем, не пью, не сплю, хожу вздыхаю. Мама могла бы подумать, что я влюби-лась, если бы не знала меня. <…> А книжка то в „Снарке“ продается. Ну! В самом дорогом магазине. Мама сказала: „Ладно. Если не дороже 500 рублей, то так уж и быть“. Мама куда-то ехала. В какое-то кафе, встреча у нее там была… Дикий снег, метель. Я за ней увязалась… Мы все шли куда-то и шли. Пришли в „Снарк“ – 489 рублей, 489! Я вцепи-лась, в маму и в книгу… Купили. Прочитала за три дня запоем – благо, были каникулы. Потом меня плющило и колбасило, плющило и колбасило! И два года я была сама по себе. <…> Когда я встретила взрослых лю-дей… которые любят то же, что и я… люди, которые занимались всем этим, вызывали у меня непомерное восхищение и шок. Восхищение и шок! Они <…> разговаривали, кидались умными словами. Я сразу прочитала „Сильмариллион“, чтобы понимать, о чем они говорят.

Когда я книжку прочитала, народ вокруг был до ужаса цивильный. Надо мной беззлобно посмеивались всегда. Почему? Ну, например, живет себе один китаец, а вокруг все не китайцы. Они неплохие люди, но не ки-тайцы. Они не поймут меня, мою китайскую душу, потому что не читали „Дао дэ цзин“. А если и читали, то не поняли. И все, что говорит им этот китаец, – они тоже не понимают, потому что на китайском. А не гово-рить я не могу, потому что этим живу. Нет, другие тоже читали – по-

157

тому что модно, потому что фильм. Мне было еще грустнее – читали – и не увидели. Читали – и ничего не поняли…» (А. К., ж., 1986, СПб.).

Эта генерация читателей Толкина оказалась в условиях, когда его знаменитый роман с одной стороны интенсивно – и даже агрессивно – внедряется в чтение массовой культурой, поколением родителей, а ино-гда даже школьной программой, а с другой – почти утрачивает свои «са-кральные» субкультурные свойства и воспринимается просто «как книга, которую все читают». В записях, посвященных самому концу 1990-х – началу 2000-х гг. впервые появляется слово «классика» применительно к «Властелину колец»: «Давным-давно, в 1999 году (мой восьмой класс), я заметил, что глаза моих друзей и знакомых при произнесении мной фра-зы „А я вот Джона Рональдовича-Руэловича не читал“ становятся пу-гающе круглыми и опасно выкатываются. Дабы не допустить развитие каких-либо страшных офтальмологических заболеваний я нашел и про-читал „Властелина“. Книгу мне любезно предоставила городская биб-лиотека. Ну, к с самой книге у меня в итоге выработалось больше ува-жение, нежели истинная литературная любовь читателя к произведе-нию. Мол, вот это – классика, на нее роптать не смей! Имиджа ради держу на полке перевод Муравьева-Кистяковского в издании 2002 года. Чтобы было» (И., м., 1988, Апатиты).

Причем, «классикой» в начале 2000-х роман считают главным обра-зом родители – поколение читателей 70–80-х, которое подчас намерено транслировать свои ценности достаточно жестко: «Я уже много раз бра-лась – думала, прочитаю, буду немеренно крута. Но вот не могу… эти первые 20 страниц! Все эти генеалогии, подготовки ко Дню Рождения… такой мрак и ужас! А мама мне с детства говорит: „Прочитай Толки-на! Прочитай Толкина! Прочитай Толкина!“ <…> Потому что мама – толкинистка, ролевик, <…>, и сама я… да, ролевик…В общем, все вокруг меня сплошные ролевики, и они каждый день говорят: „Да как, да ты?! Как же ты можешь (не читать Толкина. – И. С.), ты ведь же ведь там вся такая неформалка, ты же ведь никакая не цивилка, и ты не чита-ла!“ Драугвен вообще говорит иногда, что ей не о чем со мной разгова-ривать. Драугвен ведь толкинистка, а я то нет. <…> В общем мама меня все заставляет, заставляет… А я больше тридцати страниц про-читать не могу, потому что муть страшная! То есть оно, может, ко-нечно, и занятно, но вот, не знаю, фильм мне не понравился.

<…> Хотя с „Хоббитом“ все нормально было. Мне его кто-то вслух прочитал. А мама еще „Властелина“ мне на английском читала, когда я была маленькая. Было дело, да…Ну как я могла после этого вырасти в нормального человека! Так что Толкин все-таки на меня как-то… Он носится в воздухе и проникает, видимо, в мозги человечества с молоком матери. <…> Мама старалась его в меня запихнуть, говорила: „Ну все, если ты там не начнешь читать его к субботе!“. Сколько раз такое

158

было. И еще говорила: „Вот умрет мать твоя родная, а ты «Властели-на Колец» не прочитала!“. С другой стороны, я тоже думаю: „Вот упа-дет на меня кирпич, а я не читала «Властелина Колец»!“. Это тоже… неправильно как-то» (Д. А., ж., 1989, СПб.).

Однако, как видно из этого интервью, субкультурный контекст чита-тельского функционирования романа оказывается все еще достаточно жизнеспособным. Иногда желание подтолкнуть товарища к чтению «Той Самой Книги» принимает забавные формы: «В четырнадцать лет я про-читал „Властелина колец“ и осознал, что все мое окружение, прочитало его раньше… И они корили меня… Все время… Говорили: „Ну, как же ты еще не читал…“. Один мальчик признался, что выучил песню энта. Он напевал ее мне. Иногда. И я прочитал…» (С. Г., м., 1990, СПб.).

Сравнительно новой чертой этого периода становится трансляция ценностей «толкинизма» от поколения детей к поколению родителей: «Я не помню когда я сама прочитала. Но я толкинистка. Заставляла маму читать. Мама говорит: „Ой, нет! Мне будет страшно! Я читала «Хоб-бита» и мне страшно было“. А я: „Ничего, давай, читай!“» (Е. Н., ж., 1988, СПб.). Иногда это приводит к весьма глубокому погружению роди-телей в мир того, чем увлекаются их дети: «Мама повела меня вместо школы на фильм! И сама прибалдела. Она так сидела, смотрела, вообще, была так в восторге, в полнейшем просто…<…> Ну и вторая, и третья часть, когда… Она снимала меня с уроков в школе, короче, специально вела меня в кино, вместе с ней мы ходили, смотрели. <…> Моя мама бы-ла – „и вела я жизнь цивильную“ – вот реально, это в чем-то про нее. Потому что она всегда была очень таким обычным совершенно челове-ком. Сейчас она ходит на концерты, слушает фолк, там вообще все на свете, просит ей на Новый год подарить фибулу, и, в общем, вся такая прямо…» (К. В., ж., 1987 г. р., СПб.).

Ряд информантов отмечают неожиданное для них поведение и реак-ции родителей: они снимают детей с уроков, чтобы посмотреть фильм, тратят деньги из семейного бюджета на приобретение дорогих книг, одобряют и поддерживают участие в ролевых играх и прочей нефор-мальной деятельности.

А непосредственно молодежная неформальная среда демонстрирует самый разнообразный и противоречивый спектр мнений. Один из ин-формантов, например, считает время, когда он еще не был знаком с ро-маном, потерянным: «Читал на первом курсе, в 2003 году. Фильм раньше смотрел, а книжку не собирался читать. А потом у меня появился зна-комый, который меня приобщил не только к Толкину, а ко всему… <…> Ко всей этой вашей субкультурке… Общаемся мы, общаемся… Уже в клубе „Золотого Эмбера“, уже туда ходил… решил, что надо прочи-тать. Ну, мне понравилось, сразу фильм пересмотрел. Я очень жалею, что обо все этом узнал не в шестом классе, а сейчас. Я считаю, что

159

много времени потерял. Занимался бы сейчас ролевыми играми, реконст-рукцией. (И. С. – Но сейчас ведь ты всем этим занимаешься…) Ну да, за-нимаюсь, но все равно считаю, что время потерял. Так про школу и вспомнить нечего. Ну что, ходили, гуляли…» (Ю. З., м., 1987 г. р., СПб.). В то время как представительница той же самой дружеской компании демонстрирует к «Властелину колец», Толкину и толкинизму полное равнодушие: «Я не читала… Мне все это как-то… Брату было задано читать в шестом классе, первую часть, по-моему… Школа какая-то, там, не знаю… <…> …Ему вроде даже понравилось… Я взяла книжку, несколько страниц прочитала, нет – положила, скучно! Слышала что-то об этой книге, но мне параллельно… Ну, что это такая великая кни-га, вещь всех времен и каждый должен… Но мне как-то…Папа вроде читал, и говорит, что там все очень глупо, что можно было покороче. <…> Я вообще люблю фэнтези читать, много читаю: Громыко, Пан-кеева, Белянина, Лукьяненко…» (Н., ж., 1989, СПб.).

Как сообщается в предыдущем интервью, «Властелина колец» начи-нают включать в учебные программы «каких-то там школ», скорее всего, в рамках внеклассного чтения. Ряд респондентов отмечает, что они по-знакомились с творчеством Толкина именно в школе, на уроках или из рассказов учителей. Одна из моих информантов вспоминает даже худо-жественную школу: «В художественной школе учительница говорит: „Ой, а давайте будем рисовать всяких героев!“. И мы рисовали… да, героев Толкина… и по прикладному творчеству, и из бумагопластики… Все делали героев, я делала пейзажи – волшебные леса, реки, башни. Была большая выставка. Говорю, просто все тогда читали, повально… При-шлось и мне тоже. В каждом дворе у нас были подростковые клубы. И вот все на Толкина набросились. Играли между собой, что-то ставили, костюмы шили, истории всякие рассказывали, что он откуда взял. А еще там карты были, это тоже был культ – они перерисовывались, у кого-то были карты, у кого-то нет. У меня-то, лично, дома династия Рюри-ковичей висела…» (К. П., ж., 1986 г. р., Нижнекамск).

Попав в школьную программу, роман Толкина неизбежно должен был разделить судьбу многих литературных произведений, вызывающих читательский негативизм, именно потому, что их «задано читать»: «Для меня эти две самые страшные книжки – „Властелин колец“ и „Война и мир“. Потому что такие толстые, и потому что надо читать. Мама, папа и тетя говорят: „Что ты, такие хорошие книги! Это надо чи-тать, это литература!“, и в школе будем проходить. Надо читать… Нет, они может и хорошие, но только толстые… огромные прямо! И столько героев, столько всего…Я их в шкаф убрала на самую дальнюю полку. Потом прочитаю…» (А., ж., 1993 г. р., СПб.). Отметим, что лите-ратурная интуиция не подвела школьницу – она справедливо поставила рядом два эпоса: один – историко-бытовой, другой – фантастический.

160

Интервью с самым младшим участником опроса – шестиклассником, на момент проведения исследования, свидетельствует о том, что «Вла-стелин колец», по выражению Толкина, снова «отправлен в детскую». Мой информант говорит о романе и фильме, как о предметах ему хорошо знакомых и уверенно освоенных средой младших подростков, причем, по ходу беседы, импровизирует, указывая на непосредственное функциони-рование «Властелина колец» в кругу его сверстников: «Я читал после того, как фильм посмотрел. Читать было захватывающе и интересно. В конце – грустновато: все исчезают, уплывают – отстой какой! Ну да, Сэмчик остается, а Фродо-то… тю-тю! <…> Что касается фильма, я больше склоняюсь к книге. В фильме все орут безбашенно: „На нас напа-дают! На нас нападают!“. А в книге благоразумно объясняют: „На нас нападают“. Кто нападает, как нападает, и зачем – и все понятно. <…> А в классе все давно читали. Ой, вот сегодня случай был, как раз по „Властелину колец“. Одна девочка сказала: „Отстой этот ваш «Вла-стелин колец»!“. Все так возмутились! И как дали ей! Нет, девочек, ко-нечно, не обижают, мы ее не обижали, просто возмутились, и как дали все вместе!» (Ю. Л., м., 1995, СПб.).

Став «культовой книгой», бестселлером, лидером кинопроката, книжкой из школьной программы, роман начинает свою причудливую жизнь в пространстве массовой культуры, где с ним происходят различ-ные трансформации – контаминируются сюжеты разных произведений, смешиваются автор и герои, авторство приписывается другим популяр-ным писателям и пр. Многие участники опроса – представители младше-го поколения – не читали «Властелина колец», но, тем не менее, могут сообщить те или иные сведения об авторе, книге и ее «культурной роли»: «Ее только ругают. Говорят, что она бессодержательная, плохо напи-санная, что там нет логических связей… Эта книга сыграла огромную роль для американской культуры. В Америке в двухтысячных годах все просто помешались. Наступило массовое увлечение фантастической литературой, фэнтези…Эта мода, во многом, порождена „Властели-ном колец“» (Е. Б., ж., 1985, СПб.). «„Гарри Поттер“ – это же продол-жение „Властелина колец“… (И. С. – а кто автор?). Не знаю автора… не знаю… Роулинг? Нет… Вертится в голове „Роальд Даль“, но это не он, точно…» (Е. Р., ж., 1984, СПб.).

Некоторые информанты довольно точно помещают «Властелина ко-лец» в соответствующий социокультурный контекст, но при этом вносят щедрый вклад в мифологизацию образа автора: «О книге услышала давно. Я довольно читающий ребенок. Лет с девяти знала, но почему-то не было желания ее читать…<…> Я уже слышала о движении толкинистов. Не-много странные люди. Хотя меня всегда привлекала древняя тематика. Вот, как у нас любят переодеваться в латы, в доспехи…У меня такое, примерно, представление было, чем они занимаются в лесу…Я была в Вы-

161

борге340 и видела примерную тематику. Это для меня где-то рядом – тол-кинисты, и те люди, которые воспроизводят события, бывшие в средне-вековье <…> Про автора знаю, что он англичанин. Профессор. У меня статья есть где-то дома о нем… Ну, он очень не от мира сего, что он и в жизни был такой, как хоббит. Да, серьезно, этому вся статья посвящена! <…>. Он почти не общался с людьми… Имеется ввиду, что он был очень закрытым человеком… Ну вот, автор статьи и называет его хоббитом. Он мог преподавать, мог быть общительным снаружи, но внутри то у него было все другое…»341 (Н. Б., ж., 1983, СПб.).

Растиражированный массовой культурой «Толкин»342 (понимаемый здесь, как единство «автор–книга–субкультура»), похоже, действительно «носится в воздухе» становясь ее неотъемлемым элементом: «То, что книгу так разрекламировали… я тоже к этому настороженно отно-шусь. Я восприняла ее как массовую литературу, грубо говоря. Поняла, что это не научная фантастика и решила не тратить время. <…> Кни-га большого объема, в ней четыре части. Там идет борьба Добра со Злом, тролли, хоббиты, гоблины. Зачем-то они куда-то потопали, там что-то такое надо было достать… По-моему меч….<…> Знакома, главным образом, по КВНовским инсценировкам, где они пародируют… ну, все такое известное. Знаю, что ролевые игры проводятся в этом русле. <…> „Гарри Поттер“ – загон для подростков. А Толкин – для тех, кому под сорок. „Поздно быть иным, когда тебе за сорок“ – что-то такое в „Пять углов“ писали <…> О каком-то дяденьке… мужчине, который куда-то… на какую-то вечеринку пришел в костюме орка или тролля… Я не помню, только этот заголовок в память врезался – „Поздно быть иным…“. В библиотеке (детской), где я работаю, эти книги сейчас343 не очень популярны. „Гарри Поттера“ куда чаще спра-шивают…» (М. Г., ж., 1984, СПб.).

340 Начиная с 1997 г. в Выборгском замке ежегодно проводятся Фестивали

Средневековой культуры. 341 Тема «Толкин=хоббит», еще не раз встречающаяся в рассуждениях моих

респондентов, очевидно, возникла в связи с широким цитированием в статьях о Толкине его знаменитого письма к Деборе Уэбстер «Я хоббит – во всем, кроме размеров. Я люблю, сады, деревья, земли, обработанные вручную, без помощи машин, курю трубку» и т. д. (Толкин Дж. Р. Р. Письма. М.: Эксмо, 2004. С. 326).

342 Представляется, что в описанной ситуации мы можем наблюдать процесс отчуждения имени от его носителя, что отчасти подтверждается рассуждениями одного информанта: «Толкин – знаменитый автор. Американский писатель… Ну, Толкин, это, конечно, псевдоним… (И. С. Почему?). А разве у людей такие фами-лии бывают?» (С. В., ж., 1983, СПб.).

343 2005–2006 гг.

То, что сообщают мои информанты, свидетельствует не об их «не-просвещенности», а, прежде всего, о том, что с романом «Властелин ко-лец» происходит то же, что и с другими произведениями, которые мы называем хрестоматийными. Даже в результате случайной выборки, ни один из опрошенных респондентов не обнаружил полную неосведомлен-ность – каждый что-то слышал об этой книге и ее авторе, но вот сведения эти уже весьма приблизительны и баснословны. В том, что почтенный профессор Толкин стремительно меняет имена, становясь «Говардом», «Робертом», «Роальдом», «Роландом» и даже почему-то «Хьюзом», а также превращается в хоббита и писательницу Джоан Роулинг, есть что-то напоминающее историю про Пушкина, который, как известно, «сам яблочный, а зад у него сахарный». Не сопоставляя эти имена, рискну предположить, что и роману Толкина на российской почве теперь угото-вана жизнь хрестоматийного произведения известного самому широкому читателю, но понаслышке: по фильмам, рассказам, школьным урокам, телевизионным передачам, анекдотам из жизни персонажей и автора (где они вполне могут меняться местами), рекламным роликам, игрушкам, сувенирам, картинкам на товарных упаковках и пр., и, в то же время, та-кого, каждая буква которого тщательно изучена специалистами и про-комментирована. В случае с «Властелином колец» есть еще и третья со-ставляющая – субкультура толкинистов. Сложно предположить, как дол-го просуществует еще это явление, и какими путями оно будет разви-ваться – сохранится ли в уже существующем виде, откроет ли для себя какие-то новые горизонты деятельности, или будет без следа ассимили-ровано другими течениями, и отойдет в область истории, – но пока эта субкультура является жизнеспособной, роман Толкина будет продолжать вести свою странную жизнь – жизнь «главной книги» для сообщества читателей, объединившихся вокруг нее.

163

М. С. Морозова

Отражение изменений социального портрета жителя Санкт-Петербурга в читательских

и покупательских предпочтениях

Анализ и прогноз формирования социального портрета индивида не-возможно представить без рассмотрения проблемы его взаимодействия с книгой. Особенно в периоды перемен, смены общественных приорите-тов, развенчания былых идеалов люди нуждаются в поддержке и опоре духовного и нравственного начала. Эту опору люди ищут, обращаясь к печатному слову, книге, поэтому изучение проблемы «книга и читатель» дает возможность выявить наиболее острые грани вопросов, которые волнуют социум. Таким образом, читательские предпочтения напрямую зависят от социально-культурных условий. Взаимосвязь и взаимозависи-мость развития социума и развития культуры неразрывно существовали с момента зарождения цивилизации344.

С другой стороны издания, к которым обращается общество, этим обществом и создаются, а значит, книга является социокультурным фе-номеном, отражающим черты данного общества. Чем ниже уровень куль-туры, образования, экономики общества, тем примитивнее возникающие в нем проблемы, взаимоотношения и ценности. Это зачастую находит отражение в современных изданиях, приводит к развитию одних и уходу других жанров литературы. Привлекательность книги часто напрямую зависит от того, насколько ее содержание совпадает с интересами и по-требностями читателей в данный период времени.

Социум Санкт-Петербурга меняется под влиянием развития общества и изменений социальных условий жизни. Под социумом будем понимать человеческую общность как результат исторически сложившихся форм деятельности людей или группу людей, объединенную по каким либо признакам345.

Рассмотрим основные факторы, оказывающие непосредственное влия-ние на социум Петербурга. Большое влияние последнее время на социаль-ную ситуацию в городе оказывает демографический состав населения. Во многих социологических исследованиях отмечается, что с каждым годом доля молодого населения города сокращается. Число тех, кого принято

344 Шомракова И. А. Изучение массового читателя в 1920–1930-е гг. Пробле-

ма источника // Советский читатель (1920–1980). СПб.,1992. С. 7. 345 Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. Ч. А. Кузнецов. СПб.:

Норинт, 2003. С. 325.

164

относить к экономически активному населению, снижается. Санкт-Петербург называют «городом пожилых людей». У этого фактора есть как положительные, так и негативные свойства. Образовательный, культурный и научный уровень жителей ранее был значительно выше, чем сейчас. Сложилась и работала формула «чтение – социальная ценность и норма». Большинство домашних библиотек, особенно художественной классиче-ской и фундаментальной технической и справочной литературы сформи-ровалось в пятидесятые – восьмидесятые годы ХХ века. Поэтому покупа-тельский спрос на данные издания в Петербурге низкий, читательский вполне удовлетворяется внутренними ресурсами. Пожилое население обычно относится в нашем городе к малообеспеченному слою общества, поэтому основной покупательской группой книг не является. Читательский спрос удовлетворяется через библиотеки. Состояние здоровья многих по-жилых людей (проблемы со зрением, артериальное давление) не позволяет им много читать, и при чтении они предъявляют особые требования к ка-честву издания, например это крупный шрифт, длина строки и т. д. Книги не всегда могут этим требованиям соответствовать, что приводит к сниже-нию спроса. Многие проблемы, поднимаемые в современной литературе, не соответствуют потребностям и интересам читателей старшего поколе-ния. Часто потребности социума и рассматриваемого индивида приходят в конфликт. Поэтому книги последних лет выпуска, особенно досуговая ли-тература, редко привлекают этот слой населения.

В городе за последние десять лет резко увеличилось количество оди-ноких людей, не стремящихся к созданию семьи. Это вызвано экономи-ческой ситуацией и сменой социальных ценностей. На первый план как у мужчин, так и у женщин выходит личная профессиональная карьера. Люди, живущие в одиночку, покупают книги меньше и по ограниченно-му списку разделов, обусловленному в основном профессиональными интересами. Хотя часто это книги дорогие, актуальные по содержанию и качеству. Последнее время данный сегмент все больше предпочитает периодические профессиональные издания в электронной форме. Таким образом, при наличии платежных средств и читательских потребностей эта группа покупательский спрос проявляет слабо и не регулярно.

Вызывает тревогу сложившаяся ситуация с рождаемостью населения. Традиционно большое место в ассортименте книжных магазинов города занимает раздел детской литературы, но это только место в торговом за-ле, а не прибыль в кассе. Детей мало, материальное положение семьи с маленьким ребенком (двумя, тремя) оставляет желать лучшего. Нет сво-бодных материальных средств, читательские интересы часто удовлетво-ряются за счет домашних библиотек. Влияют и социальные ценности – ребенку лучше купят престижную игрушку или одежду, чем книгу.

Прирост рождаемости за счет мигрировавшего населения из южных районов бывшего СССР не представляется перспективным с точки зре-

165

ния развития читательских и покупательских интересов к детской книге. Мигранты сохраняют здесь свой язык, традиции и культуру, а наши сказ-ки, песенки и т. п. детские издания им не понятны и не интересны. Воз-можно, скоро можно будет задуматься о выпуске и продаже их нацио-нальных изданий здесь, это все заметнее проявляется в национальном составе населения города. Сегодня мигранты являются потребителями только одного раздела литературы – учебники для средней школы, т. к. во многих школьных библиотеках учебники теперь не выдают в силу их морального устаревания или физического износа.

Уровень финансового благосостояния в данной социальной группе часто не связан с уровнем образования и не влияет на читательские или покупательские интересы индивидов.

Изменилось сегодня и отношение к такой социальной ценности, как образование. Перераспределились интересы молодых людей, большинст-во из них хотят быть юристами, экономистами, менеджерами, финанси-стами. Это продиктовано жаждой быстрого и зачастую легкого обогаще-ния и страхом перед тяжелым трудом. Молодежь к приобретению книг подходит все более рационально и схематично. Есть проблема – есть ре-шение проблемы в книге – совершается покупка, нет решение проблемы в книге – нет покупки. В основном покупательский интерес проявляется к учебной и специальной книгам, реже к понятийным и совсем редко к художественным и досуговым изданиям. Читательский интерес проявля-ется несколько иначе чем раньше, молодежь все больше потребляет ли-тературы на новых информационных носителях, просто скачивая интере-сующие их тексты в сети Интернет. Это, кстати интересная проблема, определить, сколько читает современный молодой человек. Оценить при помощи традиционных методов оценки это становится невозможно, т. к. количество скаченного материала у нас в стране не контролируется.

Необходимо так же выделить и рассмотреть макрофакторы, влияю-щие на социум города. Прежде всего, это информатизация пространства. В Петербурге этот процесс идет очень активно. С одной стороны она по-могает решать ряд коммуникационных проблем, но с другой становится тормозом интеллектуальной и исследовательской сторон жизни общест-ва. Это отражается на читательских интересах и процессе чтения и вос-приятия текстов.

В страну и в город хлынул поток разнообразных развлечений, пропа-ла проблема проведения досуга. К сожалению, целая «индустрия удо-вольствий» не думает о развивающей и познавательной составляющей досуга. Люди постепенно перестают думать и ищут все более новых и острых ощущений для тела, забывая про разум. Идет борьба за кошелек потребителя, что он выберет: книгу или катание на аттракционах, чтение или массаж тела. Раньше такие сравнения были невозможны, сегодня это реальность.

Изменение экономического строя государства привело к расслоению доходов населения. Рост доходов абсолютно не означает автоматического роста повышения спроса на книги, но снижение доходов всегда приводит к падению спроса на издания. Небольшая часть покупателей действи-тельно готова платить за качество книги, элитарность ее оформления и эксклюзивность содержания. Но большая часть жителей города предпо-читают покупать дешевые издания, в мягкой обложке, с текстом на серой бумаге и без иллюстраций. Это приводит к общему снижению уровня так называемой книжной культуры.

Быстро и во много раз возрастает объем информации. Человек не в со-стоянии не только обработать, но и воспринять ее большую часть. Наряду с этим увеличивается и количество так называемого «информационного шу-ма». Наиболее ярко это явление наблюдается в сети Интернет. Там люди скачивают издания в электронном виде не только из-за их доступности или экономических соображений. Часто люди читают там тексты из-за любо-пытства, заранее зная, что иметь такое издание на традиционном носителе просто не имеет смысла. Сегодня в сети появились книги, которые живут так же недолго, как и периодические издания. Это конечно противоречит основ-ному принятому понятию о книге, но остается фактом.

Подводя итог можно сделать вывод, что социальный портрет жителей города определенно проявляется в их читательских и покупательских предпочтениях. Об этом свидетельствует изменение читательского и поку-пательского спроса, предъявляемых в книжной торговле города. Законы развития читательских и покупательских предпочтений связаны с законами развития всего рассматриваемого социума в определенный исторический период. Социальный портрет современного жителя Санкт-Петербурга по своему противоречив, но поддается объяснению и анализу. Вероятно, он будет меняться и дальше, и возможно изменения не всегда будут иметь позитивный характер. Меняется и развивается город, вместе с ним меня-ются его жители и их интересы, очень важно уметь эти изменения преду-гадывать и управлять ими в правильном русле. «Проблемы чтения выдви-нулись сегодня на передний план среди других задач, стоящих перед со-временным российским обществом. Это становится особенно понятным, если рассматривать процесс чтения не только как способ организации до-суга, фактор релаксации… или даже как инструмент получения знаний в течение образовательного или послеобразовательного периода. Функции книги и чтения в нынешнем социуме гораздо шире»346.

346 Ленский Б. В. Чтение и книжное дело // Чтение как стратегия жизни: мате-

риалы междунар. науч-практ. конф. (Москва, 14 дек. 2006 г.). М., 2006. С. 110.

167

А. Ю. Самарин

И. Е. Баренбаум − читателевед и историк русского читателя

В конце 2006 г. ушел из жизни выдающийся современный книговед, доктор филологических наук, профессор Иосиф Евсеевич Баренбаум. Многогранное творческое наследие ученого в сфере общей теории кни-говедения, истории книги, библиотечного дела и библиографии уже неоднократно становилось предметом рассмотрения347. Значительный вклад внесен им в разработку читателеведения и, особенно, истории русского читателя. И. Е. Баренбаум выступал как теоретик данного на-правления исследовательской работы, сам активно создавал статьи по этой тематике, явился составителем и ответственным редактором четы-рех сборников «История русского читателя» (Л., 1973, 1976, 1979, 1982) и сборника «Советский читатель (1920−1980-е годы)» (СПб., 1992). За-дача нашей работы – осветить роль И. Е. Баренбаума как исследователя читателя и чтения.

В 2003 г. Иосиф Евсеевич дал обширное интервью болгарскому ученому А. Кумановой. В нем о своем пути к изучению читателя он вспоминал:

347 Библиография трудов И. Е. Баренбаума включает около 400 названий.

См.: Иосиф Евсеевич Баренбаум: библиограф. указ. тр. / сост. Л. Д. Шехурина; науч. ред. И. А. Шомракова. СПб., 1996. 47 с.; Фурсенко Л. И. И. Е. Баренбаум: библиография [за 1996−2006 гг.] // Библиография. 2007. № 3. С. 132−136. Основ-ные работы о жизни и деятельности И. Е. Баренбаума: 60-летие профессора Ио-сифа Евсеевича Баренбаума // Книга: Исследования и материалы. М., 1982. Сб. 44. С. 171−174; Голубева О. Иосиф Евсеевич Баренбаум // Книжное дело. 1994. № 6. С. 50−52; Петрицкий В. А. Иосиф Евсеевич Баренбаум: к 80-летию со дня рождения // Книга: исслед. и материалы. М., 2001. Сб. 79. С. 254−259; Пайчадзе С. А. Педагог, ученый, человек!: к 85-летию Иосифа Евсеевича Баренбаума // Библиосфера. 2006. № 4. С. 64−65; Самарин А. Ю. Патриарх отечественного кни-говедения: к 85-летию И. Е. Баренбаума // Университетская книга. 2006. № 6. С. 40–41; Петрицкий В. А., Самарин А. Ю., Шомракова И. А. Памяти И. Е. Баренбаума // Библиография. 2007. № 3. С. 126−129; Петрицкий В. А. В До-ме ученых на Дворцовой: малоизвест. события жизни и черты облика И. Е. Ба-ренбаума // Книга: исслед. и материалы. М., 2007. Сб. 86. Ч. 2. С. 154−159; Фро-лова И. И. Несколько слов об Иосифе Евсеевиче Баренбауме // Книга: исслед. и материалы. М., 2007. Сб. 86. Ч. 2. С. 160−161; Пайчадзе С. А. Вспоминая Учите-ля // Книга: исслед. и материалы. М., 2007. Сб. 86. Ч. 2. С. 162−166 и др.

168

Вопрос о читателеведении имеет особый характер. Началось все с чтения книги С. Т. Аксакова «Детские годы Багрова-внука». Я обратил внимание, что изданная в XVIII веке Н. И. Новиковым книга «Древняя российская вивлиофика» все еще читается с интересом в XIX веке. Я стал размышлять о читательской судьбе книг, об их читателе. Возникло поня-тие «история читателя».

Я пришел к выводу, что судьба книги не ограничивается ее из-данием, за этим следует ее чтение. Значит, книговеды должны зани-маться не только историей издательского дела, как это имело место, но изучать также исторического читателя, которому книга изна-чально и предназначена348.

Первая специальная работа И. Е. Баренбаума по проблемам читателе-ведения появилась в 1970 г. в сборнике «Издательское дело. Книговеде-ние»349. Уже в этой небольшой статье можно найти первые формулиров-ки многих идей, развитых ученым в последующие годы. Так, он акценти-рует внимание на необходимости вести изучение читателя не только в библиотековедческом и психологическом плане, но более широко разви-вать социолого-книговедческое направление исследований. При этом, по мнению И. Е. Баренбаума, «только исторический ракурс, всестороннее исследование проблемы „читатель−книга“ на всех этапах человеческой культуры, в самых различных ее аспектах позволит вести изучение чита-теля с подлинно научным размахом»350. Очень важно, что в этой статье Иосиф Евсеевич не только указал на наличие в зарубежной историогра-фии монографий по истории читателя, но и обстоятельно проанализиро-вал две книги: «Проблемы истории чтения» Кароля Гломбевского (Вроц-лав, 1966) и Ричарда Алтика «Английский массовый читатель. Социаль-ная история массового публичного чтения. 1800−1900» (Чикаго, 1957). На этом факте следует остановиться подробнее. Он свидетельствует о том, что И. Е. Баренбаум хорошо ориентировался в современной зару-бежной литературе, использовал ее опыт в собственных теоретических и исторических работах, хотя в дальнейшем он уже не делал таких подроб-ных экскурсов по западным работам по истории чтения и читателя351.

348 Куманова А. Профессор Иосиф Евсеевич Баренбаум: портрет ученого в

стиле интервью. Шумен, 2005. С. 36. Все выделения в тексте здесь и далее при-надлежат И. Е. Баренбауму.

349 Баренбаум И. Е. Некоторые актуальные проблемы истории читателя в СССР // Издательское дело. Книговедение. 1970. № 1 (7). С. 13−16.

350 Там же. С. 14. 351 О европейских и американских работах по истории читателя см.: Мигонь К.

Наука о книге: очерк проблематики. М., 1991. С. 107−108. Обширная библиография проблемы помещена в фундаментальном коллективном труде по истории чтения в

169

И. Е. Баренбаум полагал, что нужно вести исследования как сводного характера, освещающие чтение в определенные исторические периоды, так и локальные, ограниченные узкими временными рамками или отра-жающие интересы «читателей различной социальной и профессиональ-ной среды, различного возрастного и образовательного ценза, а также монографические исследования персонального плана»352. Целями и зада-чами таких работ являются «изучение судьбы книг после их издания, что предполагает выявление круга чтения разных социальных слоев и групп, анализ влияния книги на формирование личности в историко-социологическом аспекте, наконец, изучение читательских интересов в связи с конкретной эпохой, влиянием среды и прочих социально-исторических, психологических факторов»353. В числе источников исто-рико-читателеведческих исследований И. Е. Баренбаум называет воспо-минания, письма, прессу, архивные документы из фондов министерств просвещения и внутренних дел, полиции, учебных заведений, а также издательские и библиотечные каталоги и маргиналии на книгах. Помимо традиционных методов, применяемых в исторических трудах, особое значение в истории читателя «приобретают конкретно-социологический (анкетный − при наличии соответствующих данных читательского опро-са) и статистический. При этом последний распространяется как на чита-теля (подсчет прочтенной им литературы), так и на издания (подсчет пе-чатной продукции по тиражам, тематике, типам издания и пр.)»354.

В качестве примера, И. Е. Баренбаум остановился на характеристике задач и путей изучения демократического читателя середины XIX в. В скором времени они были реализованы в ряде его работ. Завершил свою первую историко-читателеведческую статью И. Е. Баренбаум оптими-стично: «В настоящее время работа по изучению русского читателя нача-та в Ленинградском государственном институте культуры имени Н. К. Крупской. В ней принимают также участие книговеды − сотрудни-ки Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина»355.

Ректор Ленинградского государственного института культуры Е. Я. Зазерский, характеризуя работы по истории русского читателя, сви-детельствует, что «еще в 1968 г. была разработана программа исследова-ния, создана инициативная группа и авторский коллектив. В работе при-

западных странах: A history of reading in the West / ed. by G. Cavallo and R. Chartier. Amherst, 1999. P. 443−471. Первое издание вышло в Париже в 1997 г.

352 Баренбаум И. Е. Некоторые актуальные проблемы истории… С. 16. 353 Там же. 354 Там же. 355 Там же.

170

няли участие научные сотрудники Института и других учреждений − Го-сударственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Челябинского и Минского государственных институтов культуры. Ре-зультаты исследований докладывались на заседаниях группы, научно-теоретических конференциях и симпозиумах»356. Спустя два десятилетия, И. Е. Баренбаум вспоминал, что «поначалу проблемы изучения „историче-ского читателя“ стали предметом обсуждений небольшой группы энтузиа-стов». «Активное участие в этих научных встречах приняли, в частности, А. С. Мыльников, Н. В. Варбанец, Т. Н. Копреева, Г. Г. Фирсов, Н. Н. Жи-томирова и другие»357. В интервью, данном в 2003 г., он назвал также име-на Н. Н. Розова, А. В. Блюма, И. А. Шомраковой358. Под редакцией И. Е. Баренбаума был подготовлен первый сборник «История русского читателя», увидевший свет в 1973 г. В нем приняли участие Н. Н. Розов, А. В. Блюм, А. С. Павлова, Н. А. Костылева, И. А. Шомракова и др.

Сборник открыла статья И. Е. Баренбаума «История читателя как со-циологическая и книговедческая проблема». Основные ее положения были предварительно изложены на научной конференции по проблемам психологии чтения и читателя, проведенной в Ленинградском государст-венном институте культуры им. Н. К. Крупской в конце октября − начале ноября 1971 г.359

Данная статья, на наш взгляд, до сих пор сохраняет свое теоретиче-ское значение. В ней И. Е. Баренбаум утверждал: «История читателя есть историческая часть читателеведения и вместе с тем одна из дисциплин исторического книговедения, тесно соприкасающегося с историей книги. Но если основным объектом истории книги является сама книга − ее воз-никновение, издание и распространение, то в истории читателя на первом плане стоит читатель, его личность, исторически и социально детермини-рованная»360.

Ученый сформулировал определение истории читателя как области знания, которая изучает «читательские интересы и круг чтения отдель-

356 Зазерский Е. Я. Книговедение в Ленинградском государственном институ-

те культуры им. Н. К. Крупской: (к 60-летию Института) // Книга: исслед. и мате-риалы. М., 1978. Сб. 37. С. 170.

357 См.: Баренбаум И. Е. Исследование проблем книговедения и истории кни-ги и их преподавание в ЛГИК // История и перспективы библиотечного образова-ния. Л., 1988. С. 156.

358 Куманова А. Профессор Иосиф Евсеевич Баренбаум. С. 36. 359 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая

проблема // Научная конференция, посвященная проблемам психологии чтения и читателя. 29 окт. – 2 нояб. 1971 г.: крат. тез. докл. Л., 1971. С. 6−9.

360 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая проблема // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 5−6.

171

ных лиц и целых социальных групп и слоев, чтение ими книг и других произведений печати, имеющих хождение в тот или иной исторический период. История читателя изучает также формирование читательских интересов, отношение читателя к книге, которое книга оказывает на чи-тателя в процессе чтения, выступая в качестве важнейшего фактора вос-питания личности и формирования ее мировоззрения»361.

В своей статье И. Е. Баренбаум также подробно рассмотрел отечест-венную традицию изучения читательской аудитории. Он анализирует первые попытки изучения читательского восприятия в трудах литерату-роведов А. Н. Пыпина, В. В. Сиповского, В. И. Срезневского, а также социологические исследования конца XIX − начала XX в., предпринятые Х. Д. Алчевской, С. А. Ан-ским, Н. А. Рубакиным. Выделяет читателе-ведческие исследования 1920-х гг. в трудах Д. А. Балики, М. Н. Куфаева, Я. Н. Шафира, Б. В. Банка, Н. Я. Фридьевой, в которых «получили осве-щение теоретические вопросы изучения читательских интересов, имев-шие существенное значение для становления читателеведения как науки, определения ее предмета и метода»362. Особо он отметил подход украин-ского литературоведа А. И. Белецкого, выдвинувшего в 1922 г. идею о том, что история читателя является органической частью историко-лите-ратурной науки363. «На протяжении тридцатых и сороковых годов исто-рия читателя отошла на второй план по сравнению с непосредственно историко-книжными исследованиями», − констатировал И. Е. Баренбаум.

Новый подъем интереса к данному направлению отмечен уже в 1960-е гг., когда «появился ряд работ, которые свидетельствовали, что история читателя привлекает к себе внимание специалистов различных областей знания − социологов, библиотековедов, историков, литературоведов». И. Е. Баренбаум перечисляет ряд исследований такого рода и заключает, что «среди названных работ по истории читателя вполне книговедческий характер носят исследования Н. А. Баклановой, С. П. Луппова, Н. Н. Ро-зова, Г. Г. Фирсова, Ю. П. Шарапова. Читатель предстает в них как ко-нечная инстанция динамического процесса „автор–книга–издатель–читатель“ и исследуется как составная часть системы „книга–читатель“, в которой оба основополагающих элемента тесно взаимосвязаны. В конеч-ном счете перед нами − историко-книжные исследования, в которых на передний план выступает читательская судьба книги, а читательское вос-приятие служит своеобразным барометром, позволяющим полнее, объек-тивнее раскрыть многоаспектное, многофункциональное воздействие

361 История читателя как социологическая и книговедческая проблема // Ис-

тория русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 6. 362 Там же. С. 7. 363 Там же. С. 9−10.

172

книги на общество, ее жизнь, ее судьбу. Изучение обратной связи − „чи-татель−книга“ позволяет в свою очередь понять определенные законо-мерности, вызывающие к жизни и обеспечивающие популярность того или иного типа и вида издания, той или иной конкретной книги, книг того или иного автора, а также проблемы тиражирования, ценообразова-ния, оформления, географию распространения и многое другое, что вхо-дит в круг книговедческого знания»364.

Коснулся И. Е. Баренбаум также вопроса о методах изучения истории читателя, отметив их неразработанность. «Для нас ясно, – писал он, – что для изучения читателя широко используются общенаучные методы − исторический, социологический, статистический и др. Найдет в исследо-вании по истории читателя применение и основной метод книговедения − функциональное изучение читателя в связи с книгой, в единстве и нарас-торжимости этого двуединого объекта познания»365. Он считал также возможным использовать при наличии соответствующих исторических материалов специальных методов, применяемых в библиотековедении: анализ материалов библиотечной статистики, анализ читательских фор-муляров, анализ книжных формуляров и др.366

Важнейшим, по мнению ученого, является также вопрос о формиро-вании круга историко-читателеведческих источников. «Проблема источ-ников − это вместе с тем и проблема методов, ибо специфика источника требует и специфического метода его исследования. Подчеркнем в этой связи особое значение для истории читателя источников субъективного характера − воспоминаний, мемуаров, писем, дневников, читательских заметок на полях книг, подлинная научная ценность которых может быть выявлена лишь в совокупности изучения всего многообразия историче-ских источников, их сопоставления и критики»367.

Можно утверждать, что данная теоретическая статья И. Е. Баренбау-ма, посвященная истории читателя как научному направлению, задала парадигму его собственных исследований, а также творческого поиска учеников и коллег.

В том же 1973 г. статья И. Е. Баренбаума об итогах и перспективах изучения истории читателя в нашей стране была опубликована в авто-ритетном польском книговедческом издании «Studia o Książce»368. Наи-

364 История читателя как социологическая и книговедческая проблема // Ис-

тория русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 15. 365 Там же. С. 16. 366 Там же. 367 Там же. С. 17. 368 Barenbaum I. E. Badania nad historią czytelnictwa w ZSRR − wyniki i per-

spektywy // Studia o Książce. Wrocław, 1973. T. 3. S. 279−299.

173

больший интерес в ней представляет приложение, в котором помещен подробный проспект монографии по истории читателя в России с древ-нейших времен до 1917 г.369 По-русски он так и не был напечатан. Мо-нография должна была состоять из введения, в котором характеризова-лись цели и задачи, методы и источники исследования, а также анали-зировалась историография. Далее следовали шесть глав, посвященных читателю в различные исторические периоды (XI−XVI вв., XVI−XVII вв., XVIII в., первой половины XIX в., 1861−1895 гг., 1895−1917 гг.), заключение и библиография. Следует отметить широту замысла. Он предполагал, что в каждом периоде будет дана общая ха-рактеристика книжного дела и читательской аудитории, особенности чтения разных социальных и общественных групп, читательское вос-приятие наиболее значимых произведений русских и зарубежных писа-телей и ученых, ведущих периодических изданий, характеристика чита-тельских интересов выдающихся читателей. Многое в данном плане соответствовало традиционным установкам советской гуманитарной науки. Так, среди перечисляемых выдающихся читателей второй поло-вины XIX в. около половины были представители революционно-освободительного движения. Вместе с тем, многие моменты проспекта были достаточно смелыми и нетривиальными для того времени. На-пример, предполагалось изучение не только чтения либеральных орга-нов печати («Русского слова», «Вестника Европы»), но и интереса к религиозно-философским произведениям А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, В. С. Соловьева, К. П. Победоносцева и др. Предполагалось даже изу-чение чтения царской семьи и царского двора начала ХХ в. Правда, с оговоркой о том, что увлечение мистикой и эротикой − свидетельство их полного морального разложения. Думается, что именно широта за-мысла (как по хронологии, так и по тематике), а также включение неко-торых тем, находившихся в советское время под запретом, помешало реализации идеи о создании большой монографической работы по ис-тории русского читателя. И сегодня, спустя треть века, мы не имеем обобщающей национальной истории российского читателя. Ее создание должно стать одной из задач современного поколения ученых.

Отталкиваясь от проблем истории читателя, И. Е. Баренбаум перешел к целенаправленному расширению области, изучаемой книговедением, включению в нее читателя как полноправной составляющей.

369 Barenbaum I. E. Badania nad historią czytelnictwa w ZSRR… S. 294−298.

174

Занимаясь «историей читателя», я заинтересовался методологи-ческими вопросами изучения читателя. Появились идеи об особой в недрах книговедения науки о читателе − «Читателеведение»370.

Одним из оснований для обоснования такого подхода стало призна-ние функционального метода в качестве ведущего метода книговеде-ния371. Именно он заставляет «осознать сложно-составной характер объ-ектов книговедения (произведение−книжное дело−читатель), находящих-ся в динамическом взаимодействии в разных каналах связи − прежде все-го издательских, книготорговых и библиотечных»372.

Отстаивая такой подход, И. Е. Баренбаум проявил себя как один из ярчайших представителей петербургской книговедческой школы, для которой характерно активное использование функционального метода, следование принципу историзма, особое внимание к проблемам истории книги, книжным связям, читателю373. Опора на функциональный подход привела И. Е. Баренбаума к заключению о том, что, наряду с книгой и книжным делом, читатель является самостоятельным объектом изучения в книговедении. Функциональный метод, по мнению исследователя, тре-бует «изучать книгу в связи с читателем − потребителем заключенной в ней информации, реальным или подразумеваемым, т. е. с позиций строго отграниченной замкнутой системы „книга−читатель“, со всей присущей ей спецификой, закономерностями − и в силу неизбежности − противоре-чиями»374. И. Е. Баренбаум выступил с предложением уточнить опреде-ление предмета книговедения и составляющих его дисциплин с учетом системы «книга−читатель». Первоначально данное определение выгляде-ло следующим образом:

Книговедение − комплексная наука о книге и книжном деле в их связи с реальным или подразумеваемым читателем. Книговедение изуча-ет процессы создания, распространения и использования (чтения, по-требления) произведений письменности и печати в обществе375.

370 Куманова А. Профессор Иосиф Евсеевич Баренбаум. С. 36. 371 См.: Баренбаум И. Е., Барсук А. И. К вопросу о методах книговедческих

дисциплин // Книга: исслед. и материалы. М., 1974. Сб. 29. С. 24−32. 372 Там же.. С. 24. 373 См.: Шомракова И. А. Петербургская школа книговедения // Петербург-

ская библиотечная школа. 2000. № 1/2. С. 61. 374 Баренбаум И. Е. Система «книга−читатель» и некоторые актуальные зада-

чи советского книговедения // Актуальные проблемы книговедения. М., 1976. С. 18. См. также: Баренбаум И. Е. Функциональный подход и его применение в книговедении // Книга и социальный прогресс. М., 1986. С. 128−129.

375 Баренбаум И. Е. Система «книга−читатель»… С. 19.

175

Для книговедения читатель, − утверждал И. Е. Баренбаум в середине 1970-х гг., − это один из вполне равноправных, диктуемых самой ком-плексной природой этой науки объектов. Изучение книги и книжного дела в отрыве от читателя, от ее конечного адресата, по-существу, не-возможно, ибо личность читателя присутствует уже в авторском замыс-ле; к нему, реальному или воображаемому, представляемому мысленно, обращается автор любой книги − независимо от ее содержания, темати-ки, типа. В то же время книговедческий подход предполагает и особое, самостоятельное изучение читателя как конечной цели всего динамиче-ского книжного процесса376.

По мнению ученого, изучение читателя в рамках книговедения, исто-рии, литературоведения, психологии, социологии «закономерно ведет и к возникновению в науке о человеке более частной, но обладающей своими целями, объектом и методами исследования науки − „читателеведе-ния“»377. Читателеведение, по мысли ученого, правильно определить «как социолого-книговедческую науку, в которой как разнообразные социоло-гические, так и книговедческие методы исследования находят самое ши-рокое применение»378. С этих позиций «история читателя − это читателе-ведение, „опрокинутое“ в прошлое. В конечном счете те же задачи, кото-рые ставятся перед изучением читателя на современном этапе, возникают и перед изучением читателя в прошлом»379.

Следует заметить, что И. Е. Баренбаум очень чутко уловил настрое-ния, буквально витавшие в воздухе. На рубеже 1960-х − 1970-х гг. замет-но вырос интерес к изучению проблем читателя и чтения. Например, в 1970 г. в ходе обсуждения тематики Первой Всесоюзной конференции по проблемам книговедения такие авторитетные ученые, как А. И. Марку-шевич и Н. М. Сикорский, предлагали создать специальную секцию, по-священную проблеме «книга и чтение»380. Несомненной заслугой И. Е. Баренбаума следует считать разработку теоретических подходов, реализацию конкретных исследовательских тем, а также организацион-ную работу в сфере изучения читателя.

Развивая и уточняя предлагаемые ранее формулировки, И. Е. Барен-баум выпустил в 1988 г. учебное пособие «Основы книговедения». К со-

376 Баренбаум И. Е. История читателя и чтения в системе книговедческих

дисциплин // Федоровские чтения, 1976. М., 1978. С. 22−23. 377 Там же. С. 25. 378 Там же. С. 25. 379 Там же. С. 26. 380 Подробнее см.: Васильев В. И., Самарин А. Ю. Научный совет РАН «Ис-

тория мировой культуры» и развитие отечественного книговедения // Книга: ис-след. и материалы. М., 2003. Сб. 81. С. 64.

176

жалению, оно остается недооцененным, хотя по ясности изложения, чет-кости структуры, емкости заключенных в ней идей и формулировок оно, на наш взгляд, заслуживает места в числе классических книговедческих работ. В ней ученый, в частности, рассмотрел ряд подходов к определе-нию состава, предмета и объекта книговедения. Книговедение, по его мнению, «предстает как интегративная наука, объемлющая триединый системный объект: книга−книжное дело−читатель»381. При этом:

Каждый специфический этап движения книги в системе кни-га−книжное дело−читатель может изучаться и изучается специальной научной дисциплиной: автор−рукопись−издательство − историей, тео-рией, практикой редакционно-издательского дела; производственная технология − полиграфией и наукой об искусстве книги; книгорас-пространение − теорией и практикой книжной торговли (библиопо-листикой); общественное пользование, библиотечное дело − библиоте-коведением; библиографическая деятельность − библиографоведени-ем; читатель − читателеведением. Вся совокупность процессов произ-водства книги, книгораспространения, книгопользования − наукой о книге, имеющей всеобщий характер, − книговедением382.

Во второй половине 1970-х−1990-е гг. И. Е. Баренбаум продолжал активно заниматься историей читателя в качестве исследователя и орга-низатора (редактора сборников трудов, руководителя диссертационных исследований). В этой связи он не мог не обращаться к характеристике исследований, проведенных учеными его школы. В 1982 г., открывая своей статьей четвертый выпуск сборника «История русского читателя», И. Е. Баренбаум предпринял многомерный анализ работ, помещенных в трех предыдущих томах.

В них была опубликована 31 статья общим объемом 36 п. л. Хроно-логически они охватили период с XI в. до 60−70-х гг. ХХ в. В них были рассмотрено чтение различных социальных групп: крестьянства, мещан-ства, декабристов и их дворянского окружения, разночинно-демократической интеллигенции, студенчества, рабочих, комсомольской молодежи, школьников и др. В ряде работ реконструировались персо-нальные портреты выдающихся читателей: Ф. М. Достоевского, Г. В. Плеханова, А. А. Блока, С. Я. Маршака и др.

«Наиболее полно, обстоятельно и развернуто в исследованиях по ис-тории русского читателя представлены читательские интересы, круг чте-ния различных социальных слоев, отдельных групп и лиц той или иной

381 Баренбаум И. Е. Основы книговедения. Л., 1988. С. 55. 382 Там же. С. 55.

177

эпохи», − отмечал И. Е. Баренбаум383. «Изучение круга чтения важно не только для характеристики читательских интересов, влечений, осознания того, под воздействием каких книг и их авторов происходило становле-ние духовного потенциала, профессиональной ориентации личности, ее убеждений, но, в конечном счете, для характеристики того социального слоя, того класса, к которому принадлежит личность. В книговедческом плане, изучение круга чтения позволяет выявить судьбы книг, подлин-ную ценность изданий, предпринятых в тот или иной период, тем или иным издательством, „проверить“ читательским отношением популяр-ность того или иного издания, выявить совпадение официального и об-щественного мнения, или, наоборот, их „расхождение“, проверить стой-кость „репутации“ на опыте ряда поколений читателей», – подчеркивал ученый384.

В этой же работе И. Е. Баренбаум выделил несколько «типов», разно-видностей читателеведческих исследований. Среди них: изучение «мас-сового чтения», «кружкового» чтения, чтения индивидуального, в каче-стве разновидности последнего выступают «персональные» исследова-ния, посвященные выдающимся читателям.

Очевидно, − писал И. Е. Баренбаум, – исследования каждого из этих «типов», могут и должны быть продолжены, они дают каждый свою, специфическую картину чтения и позволяют подчас одного и того же читателя рассматривать и как единичного, индивидуального, «персо-нального», и как участника чтения «кружкового», и в составе «массово-го» читателя, в зависимости от социальной и иной среды. Подобный «пе-рекрестный» анализ и изучение читателя позволяет дать в конечном сче-те более объективную, точную, скорректированную картину чтения, «движения», эволюции читательских интересов и формирования еди-ничного и массового читателя. Возможно и появление специальных ис-следований сквозного типа, изучающих, скажем, «массового» читателя на всем протяжении его истории, равно как и сборников персонального характера, дающих представление о читательском облике выдающихся деятелей культуры, «великих» читателей, чей опыт имеет непреходящее значение385.

Сам Иосиф Евсеевич блестяще мог осуществлять исследования по истории читателя всех «типов», а также писать работы, носящие ком-плексный характер. Примером этого, может служить цикл статей учено-

383 Баренбаум И. Е. Некоторые итоги изучения истории русского читателя: (по материалам «Истории русского читателя». Вып. 1−3. Л., 1973−79) // История русского читателя. Л., 1982. Вып. 4. С. 6.

384 Баренбаум И. Е. Некоторые итоги изучения истории русского читателя. С. 6. 385 Там же. С. 17.

178

го, посвященных чтению молодого разночинного читателя 1850− 1860-х гг.386 В них на основе мемуаров Н. В. Шелгунова, Л. Ф. Пантелее-ва, П. Д. Боборыкина, В. Острогорского, К. Скальковского, И. Ясинского, Н. Николадзе, Е. А. Штакеншнейдер и др., опубликованных документов о революционном движении, агентурных полицейских донесений, извле-ченных из архивов, реконструируются различные аспекты индивидуаль-ного чтения, роль кружков в развитии интереса к революционной, социа-листической и нелегальной литературе. Особо изучено чтение произве-дений Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова, изданий Вольной ти-пографии А. И. Герцена в Лондоне, нелегальных прокламаций. И. Е. Ба-ренбаум подчеркивает, что читатель-разночинец тянулся к сочинениям социалистов-утопистов и философов-материалистов, а среди естествен-но-научной литературы его занимали «произведения Дарвина и его по-следователей − Лайелля, Фогта, Бюхнера, Молешотта − вульгарных ма-териалистов»387.

Выясняя читательские интересы разночинной интеллигенции 60-х годов, − писал И. Е. Баренбаум, − мы рассмотрели их дифференцирова-но, выделив в особый ряд проблемы индивидуального чтения и чтения кружкового. <…> Конечно, между индивидуальным и кружковым чте-нием существовала связь, ибо кружковый читатель был одновременно и читателем индивидуальным. Но при этом существуют и определенные различия и своя специфика каждого из видов чтения. Кружковое чтение носило чаще всего остро выраженный политический, антиправительст-венный характер. В кружки, тем более, тайные общества объединялись единомышленники, враждебно настроенные по отношению к сущест-вующему самодержавно-крепостническому режиму. Чтение книг и жур-налов преследовало здесь прежде всего пропагандистские цели, изуче-ние и распространение социалистических и материалистических идей, выработку независимого революционного мировоззрения. Этим именно объясняется, что в кружковом чтении заняла прочное место нелегальная литература, издания зарубежной вольной печати и прежде всего издания

386 Баренбаум И. Е. «Кружковое» чтение разночинной молодежи второй по-

ловины 50-х − начала 60-х годов XIX в. // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 77−92; Баренбаум И. Е. Из истории чтения разночинно-демократичес-кой молодежи 50-х − начала 60-х годов XIX в. // История русского читателя. Л., 1976. Вып. 2. С. 29−44; Баренбаум И. Е. Разночинно-демократический читатель в годы демократического подъема (вторая половина 50-х − нач. 60-х годов XIX в.) // История русского читателя. Л., 1979. Вып. 3. С. 23−35.

387 Баренбаум И. Е. Разночинно-демократический читатель… С. 32−33.

179

А. И. Герцена. Кружковое чтение явилось важным фактором революци-онной ситуации 1859−1861 гг.388

Наглядным образцом работы, в которой рассматривается читатель-ская деятельность выдающейся исторической личности, можно считать статью И. Е. Баренбаума «В. И. Ленин как читатель в первые годы Совет-ской власти». К герою работы сегодня можно относиться по-разному, но нельзя отрицать его гигантской роли в истории России ХХ столетия. Для историка чтения фигура В. И. Ленина, несомненно, привлекательна по нескольким причинам. Во-первых, он был активнейшим читателем. Во-вторых, в силу повышенного внимания к жизни и деятельности основате-ля Советского государства, в распоряжении ученых имеется огромное количество разнообразных источников, позволяющих реконструировать его читательский портрет. Иосиф Евсеевич демонстрирует в работе вла-дение широким спектром научных приемов. Он анализирует состав биб-лиотеки В. И. Ленина в Кремле, цитаты и ссылки в сочинениях и речах вождя мирового пролетариата, рассматривает конспекты прочитанного и пометы на книгах, приводит фрагменты из писем и записок, касающиеся приобретения и подбора литературы, привлекает воспоминания лиц из ленинского окружения, свидетельствующие о широте его читательских интересов и т. д.

По оценке И. Е. Баренбаума, чтение В. И. Ленина было подчинено задачам политического момента, он «не обходил вниманием ни одной мало-мальски примечательной книги, брошюры или статьи, посвященной Октябрьской революции, гражданской войне, Советской республике, на-писанной в России и за границей»389. В круг чтения В. И. Ленина входила не только политическая литература, но и публикации о состоянии про-мышленности, книги и брошюры по проблемам электрификации, труды по истории, философии, экономике, справочники и словари. Несмотря на занятость, он продолжал читать произведения русской и мировой худо-жественной литературы, а также сочинения некоторых современных пи-сателей.

В. И. Ленин обращался к самому широкому кругу печатной продук-ции. «Здесь и советская печать, и печать эмигрантская, контрреволюци-онная, и многие зарубежные органы прессы как прогрессивные, комму-нистические, рабочие, так и буржуазные, реакционные. Ленин читал не только на русском языке, в его читательском арсенале пресса на всех ос-новных европейских языках − английском, немецком, французском,

388 Там же. С. 33−34. 389 Баренбаум И. Е. В. И. Ленин как читатель в первые годы Советской вла-

сти // Книга: исслед. и материалы. М., 1987. Сб. 55. С. 57, 61.

180

итальянском, испанском, польском и иных», − подчеркивает И. Е. Барен-баум390. Изучение круга чтения В. И. Ленина, несомненно, дает многое не только для характеристики его личности, но и для понимания логики его политического мышления, истоков тех или иных решений. Перспектив-ность дальнейшего изучения темы демонстрирует недавно написанная статья видного современного историка академика РАО С. О. Шмидта, проанализировавшего интерес В. И. Ленина к эмигрантским изданиям. Ученый привел целый ряд фактов, свидетельствующих о внимательном, подчас эмоциональном чтении председателем Совнаркома изданий, вы-пущенных россиянами за пределами территории страны Советов. И дела-ет важный вывод: «Наблюдения о составе личной библиотеки Ленина и особенно о свидетельствах ознакомления его с находящимися там изда-ниями важны и при исследовании вопроса об отношении Ленина к ин-теллигенции, в частности, и истории высылки за границу видных специа-листов-гуманитариев и литераторов»391.

Замечательным примером сочетания разных «типов» читателеведче-ских исследований в рамках одной работы является статья И. Е. Барен-баума «Советская интеллигенция − читатель 30-х годов». В ней ученый создает общую картину чтения советской интеллигенции 1920−1930-х гг., анализируя статистику посещений и книговыдачи крупнейших библиотек СССР: Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, Государст-венной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Библиоте-ки АН СССР, Научно-технической библиотеки Наркомпроса, Научных библиотек Казанского и Саратовского университетов. Ее дополняет изу-чение массива издаваемой в этот период литературы. Обращает И. Е. Ба-ренбаум внимание и на тематическую структуру книговыдач. Например, в Государственной публичной исторической библиотеке в 1939 г.

Статистические данные, рисующие коллективный портрет советского читателя-интеллигента, дополняются этюдами «о читательских запросах и вкусах» «представителей творческой интеллигенции, некоторых вид-ных государственных деятелей, живших и работавших в 30-е гг.», напи-санными «по воспоминаниям, дневниковым и иным сходным материалам (переписке и пр.)». Среди героев данной статьи И. Е. Баренбаума – А. В. Луначарский, Г. К. Орджоникидзе, Д. Бедный, А. К. Тарасенков,

390 Там же. С. 79. 391 Шмидт С. О. Эмигрантские издания в личной библиотеке В. И. Ленина //

Общественная мысль и традиции русской духовной культуры в исторических и литературных памятниках XVI−ХХ вв. Новосибирск, 2005. С. 519−520.

181

Е. Таратута, А. Н. Афиногенов392. Поэтому убедительными выглядят об-щие выводы ученого:

Особенностью интересующего нас периода был повышенный спрос на техническую и социально-экономическую литературу, при этом уро-вень и содержание, особенно последней, не всегда могли удовлетворить возросшие запросы читателей. Чтение художественной литературы оп-ределялось в значительной мере индивидуальными вкусами и запросами. Официальное признание писателя еще не означало его читательское признание. Среди авторов и книг, волнующих читателя, мы обнаружива-ем и Пастернака, и Мандельштама, и Цветаеву, и Есенина, и многих дру-гих «замалчиваемых» в эти годы прозаиков, поэтов, драматургов. Это касается и западных авторов. Советская интеллигенция тридцатых не была «безликой» читательской массой, хотя государственное манипули-рование общественным сознанием в эти годы было весьма ощутимо. Для сохранения читательской индивидуальности большое значение имело книгособирание, позволившее сохранить многое наиболее ценное и та-лантливое, обеспечить преемственность читательских интересов393.

Небольшую специальную работу посвятил И. Е. Баренбаум соотношению истории читателя и библиофильства. В ней он, в частности, писал:

Можно смело утверждать, что любое богатое собрание книг, с какой бы конкретной целью оно ни собиралось, представляет определенную культурную ценность и вместе с тем дает представление о личности са-мого владельца собрания, позволяет выявить его интересы, вкусы, его общественную позицию… Все это делает историю библиофильства, личных книжных собраний одним из ценных источников для изучения читателя и чтения394.

Иосиф Евсеевич неоднократно пытался определить наиболее пер-спективные пути развития истории русского читателя, наметить важней-шие исследовательские задачи. Так, в 1982 г. он писал:

От сборников статей универсального, общего характера мы уже мо-жем переходить к исследованиям тематического, монографического плана, изучающих в рамках общего направления одну какую-либо, стро-го ограниченную проблему. Такие исследования могут быть двух типов: а) ограниченные хронологически, скажем, русский читатель начала

392 Баренбаум И. Е. Советская интеллигенция − читатель 30-х годов // Совет-

ский читатель (1920−1980-е годы). СПб., 1992. С. 106−116. 393 Баренбаум И. Е. Советская интеллигенция − читатель 30-х годов. С. 116. 394 Баренбаум И. Е. История читателя и библиофильство // Актуальные проблемы

теории и истории библиофильства: тез. докл. науч.-практ. конф. Л., 1985. С. 17.

182

ХХ в., или иного определенного исторического периода, и б) ограничен-ные тематически, например: читатель-рабочий, читатель-крестьянин, юношеский читатель и т. д.395

В 1994 г. И. Е. Баренбаум опубликовал методологически важную ста-тью «О соотношении теории, истории, методики и практики книжного дела: (Историко-прогностический обзор)», в которой он попытался дать свою оценку состояния различных отраслей науки о книге, наметить пути их развития. В ней он отмечал:

Особого рассмотрения заслуживает история читателя как состав-ная часть читателеведения и книговедения. Одним из первых исследова-телей этого направления в нашей стране был все тот же Н. А. Рубакин. К достижениям книговедения в этой области мы относим четыре выпуска сборника «История русского читателя», сборник «Советский читатель» (Санкт-Петербургский институт культуры) и монографию А. И. Рейтбла-та «От Бовы к Бальмонту». Защищен ряд историко-читателеведческих диссертаций, в том числе и докторские. Исследования конкретного пла-на могут сегодня опираться на теорию читателеведения, которая все бо-лее уточняется, определяются ее предмет, объект и методы. И все же у нас еще нет функциональных монографических исследований по исто-рии читателя, подобных тем, которые существуют в других странах − Германии, Франции, США, Англии и др. Но «прорыв» уже сделан, и можно ожидать в ближайшие годы появления новых работ не ниже уровня монографии А. И. Рейтблата, с разнообразным хронологическим охватом, прослеживающих характер чтения в прошлом читателей раз-личных социальных групп, возраста, пола, профессиональной занятости, тематической ориентации. Можно не сомневаться, что изучение читате-ля придаст историко-книжным исследованиям бóльшую репрезентатив-ность, сделает их более глубинными по социокультурному, философско-историческому звучанию396.

Одновременно И. Е. Баренбаум продолжал заниматься теоретически-ми аспектами изучения читателя и чтения. Как уже было сказано выше, он выступал как сторонник выделения специальной науки − «читателеве-дения». По его мнению, она изучает свой объект в «трех основных аспек-тах − теоретическом, историческом и практическом»397. Еще в 1973 г. ученый писал, что ее целью «является определение закономерностей,

395 Баренбаум И. Е. Некоторые итоги изучения истории русского читателя. С. 19. 396 Баренбаум И. Е. О соотношении теории, истории, методики и практики

книжного дела: (ист.-прогност. обзор) // Книга: исслед. и материалы. М., 1994. Сб. 68. С. 11−12.

397 Там же. С. 129.

183

действующих в сфере „книга−читатель“ в интересах наиболее полного удовлетворения потребностей общества и отдельных его членов в лите-ратуре различного содержание. Читателеведение складывается как ком-плексная наука, тесно связанная с социологией, социальной психологией, библиопсихологией, философией и другими общественными науками»398. Ученый выделял в рамках читателеведения ряд основных подходов: со-циологический, психологический, библиотековедческий, книговедче-ский, а также литературоведческий399.

Естественно, что особое внимание И. Е. Баренбаум уделил обоснова-нию книговедческой составляющей изучения читателей. В одной из ста-тей он так сформулировал свои идеи по данному вопросу:

Книговедческий подход к изучению читателя обладает своей специ-фикой. Близкий к социологическому, он имеет дело с читателем любого вида литературы (не только художественной), при этом читатель рас-сматривается как органическая часть системы «книга−книжное де-ло−читатель». Книговедческое изучение читателя и процессов чтения имеет своей целью выявление функционирования книги в обществе, влияния книги на читателя, характера ее восприятия, что обеспечивает в конечном счете изучение всех основных компонентов системы. Если ис-торик читателя с позиций литературоведения имеет дело с произведе-ниями художественной литературы, независимо от материальной формы ее существования (тип книги, вид издания), то книговедческий подход обязан учитывать это последнее. Иначе говоря, книговедческий подход в данном случае обусловливает изучение читателя не просто литературно-го произведения, но в связи с типом книги и видом литературно-худо-жественного издания (периодические, непериодические, однотомное из-дание, многотомное собрание сочинений и т. п.) с учетом издательской характеристики и различных каналов распространения (библиотеки, книжные магазины, книгообмен, коллекционирование и т. д.)400.

Данный подход был конкретизирован ученым в специальной статье, посвященной влиянию типов книги на читательское восприятие. На ши-роком хронологическом интервале И. Е. Баренбаум проследил смену ти-пов и жанров книжных изданий, а также феномен популярности в от-дельные исторические периоды разных видов печатной продукции (эн-циклопедий, альманахов, «толстых» журналов, книжных серий, собраний сочинений и т. д.). «Мы убеждаемся, − писал он, − что книги сообразуют-

398 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая проблема // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 5.

399 Баренбаум И. Е. Основы книговедения. С. 74−80. 400 Баренбаум И. Е. Изучение читателя с позиций книговедения // Проблемы

комплексного восприятия художественной литературы. Калинин, 1984. С. 35−36.

184

ся с духом времени, с читательскими запросами и в свою очередь форми-руют последние. Ориентация на тот или иной тип книги − это одновре-менно и ориентация на определенные читательские потребности»401.

В 1985 г. в серии «Книжная торговля: Обзорная информация по ос-новным направлениям развития отрасли» увидела свет брошюра И. Е. Баренбаума «Читатель в СССР (вопросы методики и практики со-циологических исследований)». В ней были подведены основные итоги изучения советского читателя, активно проводившегося в конце 60-х − начале 70-х гг. Основываясь более чем на 100 исследованиях этого пе-риода, Иосиф Евсеевич охарактеризовал основные подходы к изучению читателя, остановился на направлениях классификации и типизации чи-тателей. Проанализировал он и результаты изучения чтения ряда важ-нейших социальных страт советского общества (рабочих, жителей села, интеллигенции, молодежи), а также покупателей книжных магазинов. Особо он затронул и разработку понятия «культура чтения». Опираясь на мнения ряда специалистов, И. Е. Баренбаум подчеркивает, что оно пред-полагает «сознание роли книги в жизни общества, умение сознательно и целенаправленно выбирать книги для чтения, пользуясь справочно-библиографическим аппаратом книжного магазина и библиотеки, умение работать со справочным аппаратом книги, глубже воспринимать и пра-вильно оценивать прочитанное», а также «регулярное обращение к раз-ным видам изданий: книге, журналу, газете»402.

Еще одна тема обзора − место чтения в системе массовых коммуни-каций, его взаимоотношения с радио, телевидением, кино, театром. Уже тогда сформировалось несколько точек зрения на проблему: «книга и чтение сохраняют свои позиции, а массовые средства информации спо-собствуют интересу к чтению и не являются конкурентами книге; теле-видение, кино, радио теснят книгу и чтение, интерес к последним падает; телевидение и другие „небумажные“ средства массовой информации в будущем полностью заменят книгу»403. Следует отметить, что в работах ученых, специализирующихся на изучении читателя и чтения, в тот пе-риод доминировал скорее оптимистичный взгляд на будущее печатного слова, поскольку трудно было прогнозировать стремительный рост элек-тронных способов коммуникации.

401 Баренбаум И. Е. Эволюция типов книги и некоторые аспекты читатель-

ского восприятия // Художественное восприятие: проблемы теории и истории. Калинин, 1988. С. 41.

402 Баренбаум И. Е. Читатель в СССР (вопросы методики и практики социо-лог. исслед.). М., 1985. С. 24. (Книжная торговля: обзор. информ. по осн. напр. развития отрасли; Вып. 6).

403 Там же. С. 29.

185

Главные итоги теоретических изысканий И. Е. Баренбаума в сфере читателеведения изложены в главе «Читатель», помещенной в его учеб-ном пособии «Основы книговедения»404. В ней в концентрированном ви-де нашли изложение идеи, разбросанные в статьях 1970-х − 1980-х гг.

В последнее десятилетие своей жизни И. Е. Баренбаум реже создавал читателеведческие иследования. Пожалуй, самой значительной работой по этой тематике стала статья о вкладе М. Н. Куфаева в изучение читате-ля и чтения. К отдельным аспектам темы ученый обращался и ранее405. Анализируя его монографический труд «Книга в процессе общения», брошюру «Библиофилия и библиомания», а также статьи: «О чтении книг. (Методические заметки)», «Пушкин-библиофил», И. Е. Баренбаум убедительно показал, что его учитель выступал «как теоретик и методист чтения» и «проявил себя и как историк чтения»406.

Вместе с тем Иосиф Евсеевич продолжал внимательно следить за развитием читателеведческих штудий, неоднократно рецензировал рабо-ты, посвященные истории чтения в России407.

Как своеобразное завещание ученого новым поколениям исследова-телей можно рассматривать его слова из интервью 2003 г.:

Выделение читателеведения в книговедческом цикле знаний придает книговедению объемный характер, четко очерчивает круг его основных объектов, делает исследование книговедческих про-блем методологически определенным.

В читателеведении, истории читателя я вижу целенаправлен-ный путь, поднимающий нашу науку на более высокий уровень408.

Работы Иосифа Евсеевича Баренбаума в сфере читателеведения и ис-тории русского читателя сыграли значительную роль в формировании уникального облика петербурской школы книговедения, российской нау-ки о книге в целом. Расширяя круг вопросов, изучаемых книговедами и историками книги, они способствовали появлению антропологической направленности научных работ, сближению отечественного книговеде-

404 Баренбаум И. Е. Основы книговедения. С. 70−86. 405 Баренбаум И. Е. М. Н. Куфаев и некоторые спорные проблемы теории

библиофильства // Актуальные проблемы теории и истории библиофильства: тез. докл. науч-практ. конф. Л., 1982. С. 5−7.

406 Баренбаум И. Е. М. Н. Куфаев и проблемы изучения читателей // Книга: исслед. и материалы. М., 1999. Сб. 77. С. 92.

407 См.: Баренбаум И. Е. Книга и чтение в России // Книга: исслед. и материа-лы. М., 1999. Сб. 76. С. 265−266; Баренбаум И. Е. Монография о российском чи-тателе // Книга: исслед. и материалы. М., 2001. Сб. 79. С. 328–330.

408 Куманова А. Профессор Иосиф Евсеевич Баренбаум. С. 36.

ния с мировой гуманитарной мыслью, в которой в последние десятилетия рассмотрение проблем истории книги и читателя становится одним из ведущих методов изучения истории культуры409. Заложенные ученым традиции продолжают его непосредственные ученики и коллеги, живу-щие в разных уголках не только России, но и стран ближнего и дальнего зарубежья. Возобновляется выход сборников «История русского читате-ля». Хочется верить, что их регулярный выпуск станет данью уважения и памяти их основателю, замечательному российскому ученому Иосифу Евсеевичу Баренбауму.

409 См. например, переведенные на русский язык исследования французского

ученого Р. Шартье: Шартье Р. Культурные истоки Французской революции. М., 2001; Шартье Р. Письменная культура и общество. М., 2006. См. также обзор: Блуменау С. Ф. Книги, умонастроения, культура Франции Старого порядка: со-временные исследования // Религия, умонастроения, идеология в истории. Брянск, 1996. С. 11−19. В американской историографии лидером данного направ-ления является Р. Дарнтон. О его работах об издательском деле, книжной торгов-ле, чтении во Франции в XVIII в. см.: Рубинштейн Е. Б. Роберт Дарнтон: «интел-лектуальная история снизу» // Диалог со временем: альм. интеллект. истории. М., 1999. Вып. 1. С. 266−278. Количество примеров можно значительно увеличить.

Приложение

188

И. В. Саверкина

К истории библиотеки А. Д. Меншикова410

Библиотека выдающегося государственного деятеля России Алексан-дра Даниловича Меншикова относится к наименее известным книжным собраниям России первой четверти XVIII в. История ее формирования, объем, тематика привлекали внимание некоторых исследователей411. По приведенным в литературе данным, она была чрезвычайно многочислен-ной – включала около 13000 томов412. Но, по мнению С. П. Луппова, книжное собрание А. Д. Меншнкова не могло отражать его интересы и вкусы, так как князь был малообразованным человеком и поэтому мог быть лишь коллекционером редких, престижных изданий, а не собирате-лем нужных ему книг413. В литературе ведется дискуссия о грамотности

410 Изд. 2-е, испр. и доп. 1-е изд.: Саверкина И. В. К истории библиотеки А. Д.

Меншикова // Книга в России: XVI – середина XIX в.: книгораспространение, библиотеки, читатель: сб. науч. тр. Л.: БАН СССР, 1987. С. 37–45.

411 Барсуков Н. П. Жизнь и труды П. М. Строева. СПб., 1878. С. 235; Иконни-ков В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 2, кн. 2. С. 1078; Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII в. Л., 1973. С. 229–231; Долгова С. Р. О библиотеке А. Д. Меншикова // Русские библиотеки и их читатель: (из истории рус. культуры эпохи феодализма). Л., 1983. С. 87–98; Долгова С. Р. Кни-голюб или книгочей? Найдена опись библиотеки Александра Меншикова // Неде-ля. 1983. № 26. С. 14; Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншикова. М., 1986. С. 103, 105; Лазарева Т. Что же он читал? // Вечерний Ле-нинград. 1987. 28 нояб.; Саверкина И. В, Сомов В. А. Библиотека государственного деятеля Петровской эпохи: (о кн. собр. А. Д. Меншикова) // Книга и культура: 6-я всесоюз. конференция по проблемам книговедения. Секция библиофильства: тез. док. М., 1988. С. 15–16; Саверкина И. В. К истории библиотеки А. Д. Меншикова // Книга в России. XVI – середина XIX в.: книгораспространение, библиотеки, читатель: сб. науч. тр. Л., 1987. С. 37–45; Саверкина И. В. Как и чему учился Александр Данилович Меншиков // Петровское время в лицах–2004: материалы науч. конференции. СПб., 2004. С. 191–199; Самарин А. Ю. Сведения о формиро-вании библиотеки А. Д. Меншикова в расходных книгах Санкт-Петербургской типографии // Проблемы источниковедения истории книги: межведомств. сб. науч. тр. М., 1997. С. 65–69; Самарин А. Ю. А. Д. Меншиков и Санкт-Петербургская типография // Библиофил: люди, рукописи, книги, тайны и откры-тия. 2001. № 1. С. 38–45.

412 По свидетельству Ф. К. Гадебуша: «Князь имел библиотеку около 13 тысяч томов, среди которых 3 тысячи было очень редких издаиий, полу-ченных им Константинополя и других мест» (цит. по: Луппов С. П. Книга в Рос-сии в первой четверти XVIII в. С. 230).

413 Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII в. С. 229–231.

189

А. Д. Меншикова414, косвенным образом касающаяся культурной ценно-сти его библиотеки. На основании анализа обнаруженной С. Р. Долговой описи картографического материала из собрания Меншикова ею был сделан вывод о его прикладном характере. Картографическое собрание А. Д. Меншикова было близко по составу к библиотеке Петра I и его формирование связано с событиями в истории России, в которых А. Д. Меншиков принимал активное участие. А. Ю. Самарин, основыва-ясь на документах Санкт-Петербургской типографии, отметил, что Мен-шиков интересовался новой литературой по военному делу, календарями, «Ведомостями»415. А. Ю. Самарин признает наличие «личных читатель-ских пристрастий всесильного фаворита»416. Анализируя введенный им в научный оборот архивный материал, А. Ю. Самарин отметил, что «свет-лейший князь, как и его августейший покровитель, не получив система-тического образования, всю жизнь имел интерес и тягу к разнообразным областям человеческого знания, на осуществление которого ему не хва-тало сил и времени. Книжное же собрание явилось отражением этих да-леко не полностью осуществленных стремлений»417.

Нами привлечены источники по истории библиотеки А. Д. Меншико-ва: описи имущества, расходные книги домовой казны и переписка свет-лейшего князя с Петром I и другими лицами. Описи составлялись управ-ляющими князя для хозяйственных целей, а также при конфискации имущества А. Д. Меншикова. В них содержится подробное описание движимости, в том числе книг. В расходных книгах в хронологическом порядке фиксировались разнообразные покупки, которые делались для А. Д. Меншикова и его семьи. Среди прочих расходов здесь упоминается об уплате денег за покупку или переплет книг, что позволяет установить дату поступления некоторых изданий в библиотеку А. Д. Меншикова. В переписке князя имеются ценные сведения, позволяющие восстановить обстоятельства, при которых книги поступали в его собрание. В совокуп-ности анализ этих источников дает возможность в некоторой степени дополнить и конкретизировать имеющиеся в литературе сведения о на-значении, составе и истории формирования библиотеки одного из самых ярких деятелей Петровского времени.

414 Павленко Н. И. Меншиков: полудержавный властелин. М., 1999. С. 182–

186; Беспятых Ю. Н., Рахман А. И. Грамотный Меншиков // Меншиковские чте-ния–2003. СПб., 2004. С. 26–29; Беспятых Ю. Н. Александр Данилович Менши-ков: мифы и реальность. СПб., 2005. С. 14–46.

415 Самарин А. Ю. Сведения о формировании библиотеки А. Д. Меншикова. С. 66. 416 Там же. 417 Там же.

190

Сопоставление данных рассматриваемых источников с описью, опубликованной С. Р. Долговой418, подтверждает на конкретных приме-рах справедливость ее утверждения о прикладном характере картографи-ческого материала из библиотеки князя. Так, под № 5 в описи значится «Чертеж Слободскому дому князя Меншикова». Слободской дом, при-надлежавший прежде Ф. Лефорту, был подарен Петром I А. Д. Меншико-ву в 1706 г.419 Получив этот подарок, Меншиков приказал снять план до-ма. В письме П. П. Шафирову от января 1707 г. он, находясь в армии, писал: «Прикажи доброму архитектуру тот двор со всем каменным и де-ревянным строением срисовать, и тот априс как скоро возможно изволь сюда ко мне прислать, чтоб заранее потребное строение в том дворе можно было управить»420. Вероятно, этот чертеж и вошел впоследствии в собрание князя. Под № 32 в описи упомянута «Картина плоская Каспи-ского моря и протчая». Правомочно предположить, что эта та карта, о которой в 1722 г. писал А. Д. Меншикову его секретарь Ф. Вист: «Поне-же я ныне уведомился от господина адмирала Крейца, что ваша высоко-княжая светлость изволите требовать мапу (карту. – И. С.) Каспиского моря, а такой мапы он, господин адмирал, ныне не имеет и отослал сыс-кать того ради я такую мапу, присланную ко мне из Берлина от маэора Даннерта, посылаю до вашей высококняжей светлости»421. Карта Каспия могла быть нужна А. Д. Меншикову в связи с событиями Персидского похода 1722–1723 гг.

Под № 102, 103, 147 в описи указаны «Абрис городу Стральзунту и острову Рюгену, при котором весь корпус был», «Абрис городу Страль-зунту, как оной осажден был от королевского величества полского и ко-ролевского величества дацкого», «Абрис Стралзунту». Эти карты были куплены для А. Д. Меншикова Я. В. Брюсом в 1718 г.: «1 атлас об оступ-лении города Стралзунта и 2 таких же»422. Вопрос о возможности пере-хода Штральзунда с округом и острова Рюген к Швеции обсуждался на Аландском конгрессе 1718–1719 гг.423 Я. В. Брюс был представителем России на этом конгрессе. А. Д. Меншиков интересовался ходом перего-воров, о чем Я. В. Брюс его регулярно информировал424. Этим объясняет-

418 Долгова С. Р. О библиотеке А. Д. Меншикова. С. 92–98. 419 Подольский Р. Петровский дворец на Яузе // Архитектурное наследство.

М.; Л., 1951. № 1. С. 31. 420 РГАДА. Ф. 198. Д. 1035. Л. 31 об. 421 РГАДА. Ф. 198. Д. 459. Л. 17 об. 422 РГАДА. Ф. 198. Д. 115. Л. 2 об. 423 Фейгина С. А. Аландский конгресс: внешняя политика России в конце Се-

верной войны. М., 1959. С. 318–321. 424 РГАДА. Ф. 198. Д. 425.

191

ся приобретение Я. В. Брюсом для светлейшего князя карт Штральзунда именно в 1718 г.

Приведенные данные свидетельствуют, что формирование картогра-фического материала из собрания Меншикова происходило в связи с конкретными потребностями, вызванными как политическими события-ми, так и причинами частного характера.

Существующие источники позволяют определить, что библиотека А. Д. Меншикова включала не только картографический материал, но и разнообразное по составу книжное собрание, формированию которого А. Д. Меншиков уделял большое внимание.

Самое раннее из выявленных в настоящее время упоминаний о книжном собрании А. Д. Меншикова относится к марту 1704 г. Согласно «Ведомости Приказной палаты по Петербургу» к губернатору поступили 62 книги на латинском и шведском языках из трофеев («завоеванных припасов швецких»)425.

Желая приобрести редкие и престижные издания, А. Д. Меншиков вел переговоры о приобретении целых европейских книжных собраний, иногда даже выступая в этом конкурентом Петра I. Так, в 1713 г., нахо-дясь в Польше, он попытался приобрести библиотеку, обещанную перед тем польским королем Августом II Петру I. Царь в письме А. Д. Меншнкову отмечал, что эту библиотеку он купит сам, а князь мо-жет приискать для себя в Польше другое книжное собрание: «Оную (библиотеку. – И. С.) его величество уступил при нас нам… но я потом до времени свободного о ней вяще не упоминал, а понеже у его величест-ва таких вещей много и лехче в тамошних краях достать чем мочно не-жели нам, того ради я сим прошу дабы опая по данному слову уступлена была нам, а деньги, которые за нее, у нас готовы»426.

Позднее, в 1726 г., А. Д. Меншиков через дипломата Б. И. Куракина вел переговоры о приобретении во Франции библиотеки знаменитого министра Ж-Б. Кольбера. Эта библиотека, представлявшая, бесспорно, большую культурную ценность, не была еще продана, хотя Кольбер умер в 1683 г. В прошлом одним из претендентов на нее был Петр I. Он пред-лагал за эту библиотеку, через врача Р. Арескина, 25 000 ефимков, но за нее запросили «великой цены» – 60 000 ефимков427. Б. И. Куракин вел переговоры о приобретении библиотеки Кольбера для А. Д. Меншикова в расчете, что цена на нее понизилась «понеже здесь все великую нужду в

425 РГАДА. Ф. 26. Оп. 1. Кн. 11. № 30. Л. 385, 387. Автор выражает призна-

тельность Е. А. Андреевой, указавшей нам на этот источник. 426 Архив СПбИИ РАН. Ф. 270. Д. 73. Л. 124. 427 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 90.

192

деньгах имеют»428. В письмах А. Д. Меншикову Б. И. Куракин характери-зовал состав этой библиотеки, подчеркивая ее многочисленность и отме-чая, что она включала не только печатные издания, но и рукописи: «Оная славная библиотека, – писал Б. И. Куракин, – состоит в 30 000 волюми-нах, между которыми 2000 волюмов писменных»429. Причем Ментиков интересовался составом библиотеки более подробно, так как Б. И. Кура-кин отмечал, что ее каталог «состоит в великой книге… ради того не моч-но чрез почту переслать»430. Поэтому Б. И. Куракин выслал князю лишь «экстракт» каталога431. Ему не удалось приобрести библиотеку Кольбера для А. Д. Меншикова. Она была куплена королем Португалии432. Но сам факт переговоров свидетельствует о стремлении А. Д. Меншикова по-полнить свое книжное собрание выдающимися памятниками европей-ской книжной культуры.

Помимо редких, престижных, коллекционных изданий в состав биб-лиотеки А. Д. Меншикова входили книги, необходимые для его практи-ческой деятельности и отвечающие его личным интересам. Подтвержде-нием этому служит письмо князя неизвестному лицу от 1718 г.: «Понеже по его царского величества высокому повелению имею я быть в военной кампании, того ради предлагаю зам дабы по получении сего приказали вы… прислать все книги, в которых нам обстоит нужда»433. Отметим так-же обнаруженное А. Ю. Самариным письмо секретаря Я. П. Веселовско-го директору Санкт-Петребургской типографии А. П. Аврамову от 1718 г., в которой очевидна личная заинтересованность светлейшего князя в получении печатной продукции: «Его высококняжая светлость зело на вас гнев иметь изволит, что по се время календарей сего году вы его светлости не вручили, которых ради нарочно приказал послать. Того ради изволь сему посланному отдать три календаря в кожаном переплете»434.

Библиотека А. Д. Меншикова включала книги не только на русском, но и на иностранных языках. Например, в описи имущества его дома в Нарве упомянуто «книг немецких болших и малых 57»435, а среди вещей в Слободском доме в Москве указаны «9 книг чертежных полских… 2 книги чертежные немецкие»436.

428 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 91 об. 429 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 95. 430 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 90 об. 431 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 103. 432 РГАДА. Ф. 198. Д. 684. Л. 153 об. 433 РГАДА. Ф. 198. Д. 108. Л. 360. 434 Самарин А. Ю. Сведения о формировании библиотеки А. Д. Меншикова. С. 68. 435 РГАДА. Ф. 248. Оп. 14. Кн. 782. Л. 331. 436 Из бумаг кн. Александра Даниловича Меншикова // Щукинский сборник.

М., 1905. Вып. 4. С. 372.

193

На основании данных, содержащихся в переписке князя и других ис-точниках, можно выделить следующие тематические разделы его книж-ного собрания:

медицина – «3 книги дохтурские»437,

военное и морское дело – французский морской устав, датский и гол-ландский морские артикулы, русские воинские Устав и Артикул, Гене-ральные сигналы438, «Морской регламент»439,

история – «описание королей швецких»440,

архитектура и садово-парковое искусство – «книга огородная и дому»441,

право – «все печатные с начала здешней (Санкт-Петербургской. – И. С.) типографии указы»442, «каковы царского величества именные ука-зы состоялись в Правительствующем Сенате… печатные и письмен-ные»443, «писаные собственною его царского величества высокою рукою к его светлости указы и письма»444, немецкий «регламент о рангах»445,

нумизматика – «книга медалная»446,

учебная – «книга алфавит киевской печати»447, 2 псалтири учебные448. художественная – «езоповы притчи с лицами… три маленкие истории

с лицами»449. Трудно представить, что в состав библиотеки А. Д. Меншикова не

входили издания, посвященные лично ему или содержащие описания событий, связанных с ним, такие, как «Ляврея, или венец бессмертные славы» И. Кременецкого 1714 г.450 Правомочно предположить, что в его собрание входили описания праздничного убранства его домов и фейер-верков, проходивших по случаю событий государственной важности. К таким изданиям относятся «Состояние врат торжественных, которым быть у его светлости светлейшего князя Александра Даниловича его ми-лости Меншикова» 1709 г. с изображениями событий Северной войны

437 Из бумаг кн. Александра Даниловича Меншикова. С. 372. 438 РГАДА. Ф. 198. Д. 459. Л. 1–1 об. 439 Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншикова.

С. 102, 105. 440 РГАДА. Ф. 198. Д. 459. Л. 1–1 об. 441 РГАВМФ. Ф. 233. Д. 112. Л. 34. 442 РГАДА. Ф. 198. Д. 108. Л. 360. 443 РГАДА. Ф. 198. Д. 53. Л. 1. 444 РГАДА. Ф. 198. Л. 360. 445 РГАДА. Ф. 198. Д. 529. Л. 44. 446 РГАДА. Ф. 198. Д. 115. Л. 2 об. 447 Из бумаг кн. Александра Даниловича Меншикова. С. 372. 448 Архив СПбИИ РАН. Ф. 84. Д. 39. Л. 26. 449 Архив СПбИИ РАН. Ф. 84. Д. 39. Л. 31 об. 450 Описание изданий гражданской печати. 1708 – январь 1725 г. / сост. Т. А.

Быкова, М. М. Гуревич. М.; Л., 1955. № 112.

194

1706–1709 гг.451, «Изъявление фейерверка», произведенного по распоря-жению А. Д. Меншикова в честь прибытия Петра I в столицу 1 января 1712 г.452, описание «Врат триумфальных в царствующем граде Москве», воздвигнутых в 1721 г. в честь заключения Ништадтского мира. Среди врат были «собственные врата… иждивением светлейшего… князя Ижорского Александра Даниловича Меншикова» при его доме на Чистых прудах453. С именем Меншикова связана также «Ведомость в письме… барона Шафирова к его светлости князю Меншикову» из Копенгагена от 1716 г. Она была оформлена виньеткой с изображением Петербурга,- приложением была гравюра, на которой были представлены русский, английский и датский флот454.

В 1705 г., в ожидании солнечного затмения, царь именно А. Д. Мен-шикову поручил распространение среди населения печатного «Изъявле-ния о затмениях», в котором содержалось объяснение этого астрономиче-ского явления455. Петр I дарил А. Д. Меншикову книги, пополнявшие библиотеку князя. В 1716 г. царь подарил ему книгу по садово-парковому искусству. В письме, присланном вместе с книгой, Петр I писал: «Меин фринт, посылаю к вам презент – книгу огородную и дому»456. В ответном письмо Меншиков отмечал: «Получил презент, а именно огороднук кни-гу»457. В расходной книге домовой казны князя от того же 1716 г. есть упоминание об уплате денег за переплет «архитектурской книги, кото-рую царское величество изволил прислать его светлости»458. Возможно, во всех приведенных источниках речь идет об одном и том же издании. В 1716 г. Петр I приобрел за границей большое количество книг по архи-тектуре и садово-парковому искусству459. Одну из них он, вероятно, пода-рил А. Д. Меншикову, ведущему в то время строительные работы в своем столичном доме на Васильевском острове и в загородной резиденции в Ораниенбауме. В 1720 г. Петр I прислал А. Меншикову «Морской регла-мент», причем с гордостью отмечал в письме к князю: «Посылаю вам книгу трудов моих»460.

451 Описание изданий гражданской печати. 1708 – январь 1725 г. № 27. 452 Там же. № 55. 453 Там же. № 649. 454 Там же. № 210. 455 Воронцов-Вельяминов Б. А. Очерки по историн астрономии в России. М.,

1959. С. 53. 456 РГАВМФ. Ф. 233. Д. 112. Л. 34. 457 РГАДА. Ф. 198. Д. 306. Л. 23. об. 458 РГАДА. Ф. 198. Д. 1182. Л. 207. 459 Бакланова Н. А. Отражение идей абсолютизма в изобразительном искусстве

первой четверти XVIII в. // Абсолютизм в России (XVI–XVIII вв.). М., 1964. С. 193. 460 Калязина И. В., Дорофеева Л. П., Михайлов В. Г. Дворец Меншикова. С. 102.

195

Некоторые книги были присланы А. Д. Меншикову или куплены для него по его специальным указаниям. Так, «француской устав, галанской и дацкой артикулы и генералные сигналы и протчее что к флоту надлежит, тако ж и сухопутные устав и артикул и все печатные с качала здешней типографии указы» были присланы А. Д. Меншикову, находившемуся в армии, в 1718 г. по его личному требованию461.

«Регламент о рангах» был прислан из Берлина Меншикову, специ-ально интересовавшемуся этим вопросом, канцлером и первым президен-том Коллегии иностранных дел Г. И. Головкиным в 1721 г. В письме, присланном вместе с книгой, Г. И. Головкин писал князю: «По послед-нему вашей светлости писанию, в котором изволили желать ведать как о рангах здешних воинских и статских чинов, так и о жалованье их, печат-ный регламент о рангах при сем прилагаю»462.

«Книга медальная» была куплена для А. Д. Меншикова Я. В. Брюсом в 1718 г.463 Наличие книги по нумизматике в собрании Меншикова обу-словлено его личными интересами. Он был обладателем значительной нумизматической коллекции, в которую входили выдающиеся памятники русского и западноевропейского медальерного искусства464.

«Описание королей швецких» было прислано А. Д. Меншикову из Ревеля в 1717 г. переводчиком Я. Квистом, выполнившим его перевод по распоряжению князя. Об этом свидетельствует письмо Я. Квиста А. Д. Меншикову: «Что ваша высококняжая светлость… меня своего ни-жайшего раба высоким своим повелением описание королей швецких против… книги зделать достоинствовать благосоизволили, за что ни-жайше благодарствую. И хотя оная книга, которая при сем следует, не такой важности и достоинства, чтоб ее вашему сиятельству, таковому во всей Эвропе славы заслуженному государю презентовать, но однако ж я имею нижайшую надежду, что да благосоизволит ваша высококняжая светлость… воспринять»465.

Но анализ приведенных фактов позволяет сделать вывод, что биб-лиотека А. Д. Меншикова формировалась на протяжении его жизни, при личном участии князя и в соответствии с требованиями его практической деятельности и личными интересами.

Источники позволяют остановиться на спорном вопросе о приклад-ном или коллекционном характере библиотеки А. Д. Меншикова. Она,

461 ЦГАДА. Ф. 198. Д. 108. Л. 360. 462 РГАДА. Ф. 198. Д. 529. Л. 44. 463 РГАДА. Ф. 198. Д. 115. Л. 2 об. 464 Саверкина И. В. Неизвестная коллекция Петровского времени: нумизмат.

собр. А. Д. Меншикова // Памятники культуры: новые открытия. 1987. М., 1988. С. 343–350.

465 РГАДА. Ф. 198. Д. 459. Л. 1–1 об.

по-видимому, была разнообразна по составу. В нее входил картографиче-ский материал, а также книги, необходимые для практической деятельно-сти. Кроме того, А. Д. Меншиков стремился пополнить свое собрание редкими, коллекционными, престижными изданиями. Причем следует отметить, что коллекционирование редкостей, стремление к представи-тельности – одна из характерных черт культуры Петровского времени. Поэтому библиотека такого выдающегося государственного деятеля, ка-ким был А. Д. Меншиков, должна была включать уникальные тома. Она должна была вызывать интерес современников, русских и иностранцев, свидетельствовать о высоком уровне культуры, которого достигла Россия в период преобразовании первой четверти X V I I I в.

Список сокращений

РГАДА – Российский Государственный Архив Древних актов (Москва). РГАВМФ – Российский Государственный архив Военно-морского

флота (Санкт-Петербург). СПбИИ РАН – Санкт-Петербургский институт истории Российской

академии наук.

197

И. В. Саверкина, В. А. Сомов

Реестр книг А. Д. Меншикова466

Библиотека А. Д. Меншикова (1673–1729) уже давно привлекает вни-мание историков467, однако по сей день состав книжного собрания этого выдающегося государственного деятеля Петровской эпохи остается не-достаточно изученным. Продолжая ранее выполненные исследования, мы публикуем «Реэстр посланным в Москву книгам, описным в пожитках Меншикова немецким и француским, аланским, латинским и полским Санкт-Петербурского гварнизона Невского полку с адъютантом Лоды-женским», хранящийся в архиве Санкт-Петербургского института исто-рии РАН468.

466 Изд. 2-е, испр. и доп. 1-е изд.: Саверкина И. В., Сомов В. А. Реестр книг

А. Д. Меншикова // Книга в России в эпоху Просвещения: сб. науч. тр. Л., 1988. С. 145–160.

467 Барсуков Н. П. Жизнь и труды П. М. Строева. СПб., 1878. С. 235; Иконни-ков В. С. Опыт русской историографии. Киев, 1892. Т. 2, кн. 2. С. 1078; Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII в. Л., 1973. С. 229–231; Долгова С. Р. О библиотеке А. Д. Меншикова // Русские библиотеки и их читатель: (из истории рус. культуры эпохи феодализма). Л., 1983. С. 87–98; Долгова С. Р. Кни-голюб или книгочей? Найдена опись библиотеки Александра Меншикова // Неде-ля. 1983. № 26. С. 14; Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншикова. М., 1986. С. 103, 105; Лазарева Т. Что же он читал? // Вечерний Ле-нинград. 1987. 28 нояб.; Саверкина И. В, Сомов В. А. Библиотека государственного деятеля Петровской эпохи (о кн. собр. А. Д. Меншикова) // Книга и культура: 6-я всесоюз. конференция по проблемам книговедения. Секция библиофильства: тез. докл. М., 1988. С. 15–16; Саверкина И. В. К истории библиотеки А. Д. Меншикова // Книга в России. XVI – середина XIX в.: книгораспростране-ние, библиотеки, читатель: сб. науч. трудов. Л., 1987. С. 37–45; Саверкина И. В. Как и чему учился Александр Данилович Меншиков // Петровское время в ли-цах–2004: материалы науч. конференции. СПб., 2004. С. 191–199. Самарин А. Ю. Сведения о формировании библиотеки А. Д. Меншикова в расходных книгах Санкт-Петербургской типографии // Проблемы источниковедения истории книги: межвед. сб. науч. тр. М., 1997. С. 65–69; Самарин А. Ю. А. Д. Меншиков и Санкт-Петербургская типография // Библиофил: люди, рукописи, книги, тайны и откры-тия. 2001. № 1. С. 38–45.

468 Архив СПбИИ РАН. Ф. 226 (БАН). Оп. 1. Д. 168. 22 л. (л. 13–22 чистые). Коллекция рукописей БАН, включающая разнообразные материалы, была пере-дана в Архив СПбИИ РАН в 1931 г. (Путеводитель по Архиву Ленинградского отделения Института истории СССР АН СССР. М.; Л., 1958. С. 371). Реестр не относится к комплексу бумаг Меншикова, хранившихся с середины XVIII в. в Библиотеке Петербургской Академии Наук (ныне Архив СПбИИ РАН. Ф. 83.

198

Реестр представляет собой рукописную тетрадь на 24 страницах, на-писанную несколькими почерками I-й трети XVIII в. на голландской бу-маге того же времени469. Реестр входит составной частью в корпус доку-ментов, связанных с одной из крупнейших в XVIII в. конфискаций иму-щества в пользу казны. После опалы и ссылки А. Д. Меншикова были конфискованы не только его земельные владения и заводы, но и много-численные дома, наполненные разнообразным имуществом, включая и книжное собрание. Конфискация имущества одного из богатейших лю-дей России проводилась с большой тщательностью: по каждому из его домов составлялась опись, где учитывалось все – от обоев и мебели до мелких личных вещей.

После составления первичных описей, делались вторичные, отра-жавшие дальнейшую судьбу конфискованного имущества, например предметов, отобранных для дворцов Петра II, поскольку значительная часть вещей Меншикова была перевезена в 1728–1730 гг. в Москву, где в основном находился императорский двор470. Например, в 1729 г. из Пе-тербурга в Москву были перевезены золотые медали из коллекции свет-лейшего князя471. Хотя реестр не имеет даты, его можно отнести также к этому времени.

Конфискованному имуществу А. Д. Меншикова велся строгий учет, что приводило к появлению многочисленных оригинальных и копийных документов. Поэтому не исключена возможность обнаружения списков данного реестра или других материалов, относящихся к этому вопросу (например, документов о получении в Москве книг, отправленных из Петербурга).

Книжное собрание А. Д. Меншикова было рассредоточено по его многочисленным домам в Петербурге, Москве и других городах. Право-мочно предположить, что большая и наиболее ценная его часть находи-лась в резиденции на Васильевском острове. При конфискации по этому дому было составлено 30 описей472; они в настоящее время не обнаруже-ны, но известно, что капитаном Сурминым, адъютантом Стареевым и бывшим служителем Меншикова В. Думашевым была составлена опись

Походная канцелярия кн. Меншикова). Авторы выражают благодарность члену-корреспонденту РАН С. И. Николаеву, указавшему нам на этот документ.

469 Бумага с филигранью: Амстердамский герб, литеры IBRV. Филигрань сходна с указанной Э. Хивудом (№ 405) и датируемой 1729 г.: Heawood E. Wa-termarks mainly of the 17th and 18th centuries. Hilversum (Holland), MCML.

470 РГАДА. Ф. 248. Оп. 5. Кн. 234. Л. 337–441. 471 Саверкина И. В. Неизвестная коллекция Петровского времени: нумизмат.

собр. А. Д. Меншикова // Памятники культуры: новые открытия: 1987. М., 1988. С. 343–350.

472 РГАДА. Ф. 248. Оп. 5. Кн. 234. Л. 441 об.–443.

199

книгам, находившимся в этом доме в двух шкафах473. Может быть, пуб-ликуемый нами документ и является этой описью.

Реестр состоит из двух частей, озаглавленных «в полате 1-го нумера 16 нумеров», «полата 2-го нумера». Он содержит описания примерно 170 изданий (около 300 томов). Приводится сокращенное название книги (как правило, в русском переводе), язык, число томов, формат. Изредка ука-зывается автор и никогда не называется место и год издания. При рас-пределении книг в реестре очевидна систематизация по формату, языку и частично по тематике. Правомочно предположить, что описывались кни-ги, находившиеся в одном или нескольких шкафах, так, как они были расставлены ранее. В процессе составления реестра их снимали с полки одну за другой и фиксировали. В этой работе, видимо, принимали уча-стие несколько человек, не менее двух. Один, владевший иностранными языками, диктовал названия книг, обычно в русском переводе, а другой записывал их, не всегда правильно расслышав и поняв, что нередко при-водило к искажениям. Так, например, под № 132 в реестре значится «од-на книга в осмушку на немецком языке юс бубликом». Имелось в виду «юс публикум» (публичное право).

Основываясь на данных реестра, во многих случаях можно говорить только о тематической и языковой характеристике книг. Что может дать исследователю описание типа «одна книга в осмушку на француском языке о фортификации» (№ 49), «одна книга в осмушку на латинском языке медицынская» (№ 112), «одна книга в четверть на италианском языке матиматическая» (№ 169)? Но все же данные реестра позволили атрибутировать многие книги из собрания Меншикова, хотя часто те или иные издания указываются предположительно.

В настоящее время нельзя определить полный объем библиотеки. В 1729 г. «Библиотек жерманик» сообщала, что она насчитывала 12–13 тыс. томов474, Эта цифра, известная до сих пор лишь по упоминанию Гадебу-ша в «Лифляндском ежегоднике» 1783 г.475, не внушала доверия иссле-

473 РГАДА. Ф. 248. Оп. 5. Кн. 234. Л. 442. 474 «Библиотека князя Меншикова была помещена, по приказу императора, в

монастыре Св. Михаила близ Москвы. Она состоит, как говорят, из двенадцати или тринадцати тысяч томов, среди которых есть три тысячи весьма редких руко-писей, которые прибыли из Константинополя, Исфахана и др.» (Bibliothèque ger-manique ou hisfoire l i t téra ire de l’Аllemagne, de la Suisse, et des pays du Nord. Am-sterdam: Chez Pierre Humbert, MDCCXXIX. T. 17. P. 201). Возможно, имеется в виду Чудов Алексеевский Архангеломихайловский монастырь в Кремле, подле Большого дворца, известный своей библиотекой (Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи. М., 1908. С. 427). Авторы признательны Н. А. Копаневу, указавшему на сообщение «Библиотек жерманик».

475 Gadebusch F.-C. Livlandische Jahrbücher. Riga, 1783. Th. 4, Absch. 1. S. 349.

200

дователям, которым было известно, что крупные русские библиотеки первой четверти XVIII в. содержали от 1 до 2 тыс. изданий (библиотеки Петра I, А. А. Матвеева, Я. В. Брюса)476. Но сообщение «Лифляндского ежегодника» почти дословно совпадает с публикацией «Библиотек жер-маник», относящейся непосредственно ко времени конфискации, что за-ставляет отнестись к этим сведениям более внимательно.

Могла ли быть у А. Д. Меншикова такая библиотека? Пока неизвест-но. Вспомним, что первый генерал-губернатор Петербурга имел лучший в столице дворец, который украшали живопись, скульптура, предметы декоративно-прикладного искусства477. Вероятно, у него было и значи-тельное по тем временам книжное собрание. Напомним, что в 1726 г. А. Д. Меншиков через дипломата Б. И. Куракина вел переговоры – окон-чившиеся неудачей – о приобретении огромной по тем временам библио-теки министра финансов Франции Кольбера478.

В реестре значатся книги по военному и морскому делу, политиче-ские трактаты, исторические труды, описания путешествий, сочинения по вопросам права, медицины, архитектуры, садово-парковому искусст-ву. Здесь представлены издания Священного писания, труды по теологии, философии нравоучительная литература, различные грамматики, лекси-коны и т. д. Среди книг А. Д. Меншикова – хорошо известные в России того времени сочинения С. Пуфендорфа и Гуго Гроция (№ 94, 152, 155). Президенту Военной коллегии, герою Северной войны были необходимы записки об артиллерии П. Сюрире де Сен-Реми (№ 28), труды по форти-фикации М. Кугорна и М. Дегена (№ 12, 75). Генерал-губернатору Пе-тербурга, принимавшему в своем дворце иностранных дипломатов, было полезно сочинение о «действах послов и министров» (возможно, А. Вик-фора – № 91). О важнейших событиях при европейских дворах сообщал политический журнал «Европейская молва», выходивший в Лейпциге, тем более интересовавший русских читателей, что в нем содержались и материалы о России (№ 116). Из «Россики» назовем также «Жизнеописа-ние Петра Великого» на немецком языке (№ 89), книгу К. де Брюина «Путешествие через Московию и Персию в Восточную Индию» на гол-ландском языке (№ 9). Автор, голландский художник, дважды посетил Россию в 1702 и 1707 гг., был принят при дворе и встречался с

476 Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII в. С. 230. 477 Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншикова; Ка-

лязина Н. В., Саверкина И. В. Живописное собрание А. Д. Меншикова // Русская культура первой четверти XVIII в.: Дворец Меншикова: сб. науч. тр. СПб., 1992. С. 54–61; Андросов С. О. Об одной статуе из собрания А. Д. Меншикова // Сооб-щения Гос. Эрмитажа. Л., 1984. Вып. 49. С. 13–16.

478 Саверкина И. В. К истории библиотеки А. Д. Меншикова. С. 40.

201

А. Д. Меншиковым, который, по словам путешественника, хорошо пони-мал голландский язык479.

Заголовок реестра неточно отражает состав перечисленных изданий. Помимо упомянутых французских, немецких, голландских и латинских, в нем описаны издания на итальянском и английском языках. Польские книги лишь упомянуты в конце реестра суммарно.

В реестре преобладают книги на французском языке (примерно тре-тья часть). Среди них: описания Парижа, Версаля и Марли (№ 23, 41, 45), «Приключения Телемака» Фенелона (№ 65), басни Эзопа во французском переводе (№ 51), издание Ветхого и Нового завета, осуществленное пас-тором Д. Мартеном (№ 10).

Библиотека А. Д. Меншикова органично вписывалась в общий кон-текст культуры Петровской эпохи. Секуляризация культуры, интерес к окружающему миру, науке, характерные для того времени, нашли от-ражение в подборе книг. Причем в некоторых случаях можно просле-дить взаимосвязь книжного собрания и произведений живописи, скульптуры, прикладного искусства, украшавших дворцы Меншикова. Это касается и нумизматического собрания, тем более, что коллекции монет и медалей были обязательной принадлежностью европейских кабинетов и библиотек XVII–XVIII вв.480 В коллекцию входила медаль на смерть французского короля Людовика XIV, а в библиотеку – исто-рия Франции в период его царствования (№ 35, 39), имелись медали саксонских курфюрстов, валахского господаря Михаила Абавии – в библиотеке были книги по истории этих государств, а также политиче-ской и династической истории Европы (№ 145, 147 и др.). Так, сведе-ния, сообщаемые в книгах, дополнялись и иллюстрировались памятны-ми медалями.

В процессе петровских преобразований русская культура обогаща-лась образами античной истории и мифологии. Наполненные новым со-держанием, они служили для пропаганды успехов, достигнутых Россией. Поэтому нельзя считать случайностью, что картина «Виктория Алексан-дра Македонского» украшала загородную резиденцию А. Д. Меншикова «Фаворит» около Петергофа481, а в его библиотеку входило «Жизнеопи-сание Александра Великого» Квинта Курцня во французском переводе

479 Bruin С. de. Voyages de Corneille Le Brun par la Moscovie en Perse, et aux

Indes Orientales. Amsterdam, 1718. T. 1. P. 30. 480 Щукина E. С. Медальерное искусство в России XVIII в. Л., 1967. С. 10;

Саверкина И. В. Неизвестная коллекция Петровского времени. 481 РГАДА. Ф. 6. Д. 160. Ч. 3. Л. 261 об.

202

(№ 30). Известно, что в панегирической литературе А. Д. Меншикова нередко сравнивали с Александром Македонским482.

В доме Меншикова библиотеке уделялось большое внимание, она об-служивалась библиотекарем Василием Васильевым483, несколькими пере-плетчиками. Так, в 1716 г. иностранцу X. Питнеру «за переплет книги ар-хитектурской, которую царское величество изволил прислать его светло-сти», было уплачено 4 рубля484. В 1721 г. X. Бетисором были переплетены «писаные собственою его царского величества высокою рукою к его свет-лости указы и писма», причем на переплет было куплено 1 аршин бархата и 2 аршина желтых лент485. В реестре упомянуты книги в переплетах с се-ребряными застежками, зеленого атласа, красного сукна (№ 2, 18, 19).

Книги приобретались не только для самого А. Д. Меншикова, но и для членов его семьи, например учебники для детей486. Библиотекой мог-ли пользоваться старшие служители дома: секретари, учителя, музыкан-ты и др. Среди служителей А. Д. Меншикова были такие образованные люди, как его секретарь Ф. Вист, отвечавший за иностранную перепис-ку487, Р. Арескин, домашний врач А. Д. Меншикова, а впоследствии лейб-медик Петра I488. Не исключено, что они могли оказывать влияние па подбор книг в библиотеке.

Любопытно сопоставить данные о библиотеках Меншикова и Пет-ра I. С. Р. Долгова уже справедливо отметила совпадение картографиче-ского материала в их собраниях489. Это касается и книг. У царя и его ближайшего сподвижника были одни и те же книги, например знамени-тый труд голландского врача и анатома Г. Бидлоо «Анатомия человече-ского тела», с прекрасными гравюрами Г. де Ларесса в двух изданиях, на голландском и латинском языках (№ 4, 5). Возможно, одинаковые книги и приобретались одновременно – известно, что сам царь дарил А. Д. Меншикову книги490. Но книги Петра I могли попасть к А. Д. Мен-

482 Демин А. С. Пьеса о воцарении Кира // Ранняя русская драматургия:

XVII – первая половина XVIII в.: пьесы столич. н провинц. театров перв. полови-ны XVIII в. М., 1975. С. 656.

483 Архив СПбИИ РАН. Ф. 84. Д. 90. Л. 33. 484 РГАДА. Ф. 198. Д. 1182. Л. 207. 485 РГАДА. Ф. 198. Д. 169. Л. 5. 486 Архив СПбИИ РАН. Ф. 84. Д. 39. Л. 123 об; Д. 90. Л. 23 об. 487 Павленко И. И. Александр Данилович Меншиков. М., 1981. С. 19. 488 Лебедева И. Н. Лейб-медик Петра I Роберт Арескин и его библиотека //

Русские библиотеки и их читатель: (из истории рус. культуры эпохи феодализма). Л., 1983. С. 100–101.

489 Долгова С. Р. О библиотеке А. Д. Меншикова. С. 90–91. 490 Калязина Н. В., Дорофеева Л. П., Михайлов Г. В. Дворец Меншикова. С.

103, 105; Саверкина И. В. К истории библиотеки А. Д. Меншикова. С 42–43.

203

шикову и после смерти царя. Е. И. Боброва отмечала: «Видимо, за четыре года (1725–1728), пока длился процесс передачи книг и рукописей Пет-ра I из дворцовых помещений в Академию наук, какая-то часть их разо-шлась по рукам его бывших приближенных»491.

Нам неизвестна судьба книг, принадлежавших А. Д. Меншикову. Выборочный просмотр изданий в фондах Библиотеки Академии паук, Библиотеки Государственного Эрмитажа и Российской Национальной библиотеки (в которой хранится библиотека Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, располагавшегося в здании дворца Меншикова с 1732 г.) пока не дал результатов, т. е. не выявил издании с какими-либо признаками принадлежности А. Д. Меншикову. Поиски мог бы облегчить экслибрис князя, но до сих пор неизвестно, существовал ли таковой. Хотя можно предположить, что князь, украшавший своим гербом большинство личных вещей, имел гербовый экслибрис, подобно своим современникам Я. В. Брюсу и Р. Арескину. Отделу Государственного Эрмитажа «Дворец Меншикова» было предложено приобрести в качестве экслибриса свет-лейшего князя гравюру с изображением его герба, происходящую из соб-рания Н. П. Сырейщикова. Однако В. Я. Адарюков предполагал, основы-ваясь на ряде признаков (ошибках в русских словах, французской пояс-нительной надписи), что она является гербом Меншикова, помещенном в каком-то сочинении по геральдике на французском языке492. Справедли-вость предположения В. Я. Адарюкова подтверждается наличием этой гравюры в «Историческом атласе» Шателена и Гедевиля, изданном в на-чале XVIII в. Одна из карт, помешенных в нем – «Карта церковного и гражданского управления Московии…» – украшена планом Москвы и гербом А. Д. Меншикова493.

Публикуемый реестр представляет собой описание лишь части биб-лиотеки А. Д. Меншикова. По другим источникам известен ряд книг, не упомянутых в реестре, но, вероятно, отражает основные тематические разделы этого книжного собрания. Новые материалы о библиотеке А. Д. Меншикова вполне соответствуют уже сложившимся представле-ниям о библиотеках государственных деятелей Петровской эпохи и в то же время пополняют сведения об иностранной книге, бытовавшей в Рос-сии в первой трети XVIII в.

491 Боброва Е. И. От составителя // Библиотека Петра I: указ.-справ. М., 1978. С. 10. 492 Адарюков В. Я. Редкие русские книжные знаки. М., 1923. С. 12. 493 Chatelain H.-A., Gueudeville N. Atlas historique, ou nouvelle introduction a

l’histoire, à la chronologie et à la géographic ancienne et moderne. Amsterdam, 1714. T. 4. № 35.

204

л. 1

Реэстр посланным в Москву книгам, описным в пожитках Меншико-ва немецким н францускнм галанским латинским и полским Санкт-Питербурского гварнизона Невского полку с адъютантом Лодыженским.

л. 1 об.

В полате 1го № 16 нумеров 1.Одна книга на александриской бумаге с переводом росиского языка 2. Одна книга ланкт карт застешки серебреные на александриской

бумаге в ней 150 листов сочинения Гегарда Фарка 3. Одна книга ланкт карт на росиском и на латинском языках 4. Три книги на александриской бумаге анатомические на галанском

языке сочинения Гегарда Беляреся // (Bidloo Godefridi (Govard). Ontleding des menschlyken Lichnaams… Uitgebeeld, naar het leeven, in Hondreed en vyf Aftekeningеn, door der Heer Gerard de Lairesse. Amsterdam, 1690. fol. – Петр, № 926)

5. Одна книга, на александриской бумаге анатомическая на латин-ском языке того ж сочинения. (Bidloo Godefridi (Govard) Anatomia humani corporis, centum et quinque tabulis per… G. de Lairesse ad vivum delineatis, demonstrate. Amstelodami, 1685. fol. – CBL. T. 32. P. 120).

6. Две книги на листу сочинения Ефима Фонсадатра на немецком языке называемая немецкая академия в архитектуре ремба живописная. (Sandrart von Stockau Joachim. L’Academia Tedesca della architectura, scul-tura et pittura, oder Teutsche Academie der edeln Bau-Bild- und Malerei Künsle. Nurenberg, 1675–1679. Th. I, 2. – CBL. T. 289. P. 312).

7. Две книги на листе на француском языке сочинения Людвика Маре называемой ди ксанарь или описание о духовных и мирских действах (Marais Louis).

8. Одна книга на листу о фортификации на француском языке сочи-нения Индрика Хонюса.

9. Одна книга на листу на галанском языке описание Карнилиюса Дебринса о Российском, Персидском и Индейском государствах (Bruin Cornelis de. Reizen over Moscovie, door Persie en Indie. Amstelodami,1714. fol. – CBL. T. 45. P. 139).

10. Одна книга на листу на француском языке ветхоновой закон созда-ние Давида Мартиса // (Martin David. Éd. Lа Sainte Bible, qui contient le Vieux et le Nouveau Testament. Amsterdam, 1707. 2 vol. fol. – CBN. T. 108. P. 153).

л. 2

11. Одна книга на листу на немецком языке называемоя изображения богов или идолов стародавних создание Ефима Синдрарта. (Sandrart von

205

Stockau Joachim. Iconologia deorum oder Abbildung der Gotter welche von den alten verehrt worden. Nurenberg, 1680. fol. – CBL. T. 289. P. 312).

12. Одна книга на листу на латинском языке называемой нынешней архитектура воинская создание Матвея Дегана. (Doegen Matthias. Archi-tectura militaris moderna. Amstelodami, 1647. fol. – CBL. T. 85. P. 108).

13. Одна книга на листу называемая научение о исправителстве госу-дарства на талианском языке создание Дара Инго.

14. Одна книга на листу архитектурная на француском языке в кото-рой толко чертежи разным полатам.

15. Одна книга на листу на латинском языке называемая санбола ду-ховной и мирской папов императоров и королей создание Яко Бади Попе. (Typotius Jacobus. Symbola divina et humana Pontificum, Imperatorum, Regum. Francofurti, 1652. fol. – CBL. T. 331. P. 403).

16. Одна книга на листу учение а рисавании на немецком языке.

л. 2 об.

17. Одна книга на листу на немецком языке предисловие Гибнера. 18. Одна книга в зеленом отласе ланкт карта на тафтеных листах. 19. Одна книга в белом прогаменте на аглицком языке ланкт карт

морская о Черном море обе в красном суконном чехле. 20. Одна книга в четверть на немецком языке о ветхом и новом законе. 21. Одна книга в четверть на латинском языке учение изданная о со-

чинения Медицинской колегии. 22. Одна книга в четверть на немецком языке учение родителское к детям. 23. Одна книга в четверть на француском языке всяким фигурам ко-

торое находятца в саду Версалском. (Thomassin Simon. Recueil des figures, groupes, thermes, fontaines, vases, statues et autres ornemens de Versailles. Amsterdam, P. Mortier, 1695. 4°. – CBN. T. 187. P. 933).

л. 3

24. Одна книга в четверть на латинском языке медицинская прошпо-ра алпимии.

25. Одна книга в четверть на немецком языке наука математическая Николая Биона. (Bion Nicolas. Neu-eröffnete mathiematische Werck-Schule. Francfurt-Leipzig; Nűrnberg, im Hoffmannischen Buchladen, 1712. 4°. – CBL. T. 32. P. 474; Петр, № 927).

26. Одна книга в лист ланкт карт морская в пестрой бумаге. 27. Три книги в лист чертежам всяким городам в пестрой бумаге. 28. Две книги в четверть на француском языке в артиллерий сочинение

Сурире де Санкт Трейми. (Surirey de Saint-Remy Pierre. Memoires d’artillerie. Paris, J. Anisson, 1697. 2 vol. 4° – CBN. T. 180. P. 727;. Петр, № 1549).

29. Одна книга в четверть на француском языке философическая со-чинение Петра Коште. (Coste Pierre).

206

30. Одна книга в четверть на француском языке описания жизни и действ Александра Великого издания Квинта Курсий. (Quint – Curce. De la vie et des actions d’Alexandre le Grand. Paris, Courbé, 1653. 4° – CBN. T. 144. P. 981).

31. Одна книга в четверть дисканариа Венерони италианского и фран-цуского языков // (Veneroni, Jean Vigneron dit. Dictionnaire italien et français. Paris, M. David, 1710, 2 parties en 1 vol. 4°.– CBN. T. 205. P. 316).

л. 3 об.

32. Шесть книг в осмушку от пяти до двенатцати частей на францу-ском языке о действах бывающих в Европии.

33. Пять книг в осмушку на француском языке описание знатных дел некоторой дамы.

34. Шесть книг на француском языке история Донивикс Отты. 35. Семь книг в осмушку. на француском языки история государства

француского во время государствования Людовика XIV. (Limiers Henri-Philippe de. Histoire du règne de Louis XIV. Amsterdam, aux depens de la Compagnie, 1717. 7 vol. 12°; Larrey Isaac de. Histoire de France sous le règne de Louis XIV. Rotterdam, M. Bohm. 1721–1722. 9 vol 12°. – CBN. T. 89. P. 348; T. 98. P. 267).

36. Восемь книг в осмушку на француском языке о действах Европских. 37. Четыре книги в осмушку от двух до семи части на француском

языке о шпионах придворных. (Marana Giovanni-Paolo. L’Espion dans les cours des princes chrétiens. Cologne, E. Kinkius, 1710. 6 vol. 12°.– CBN. T. 105. P. 711–712).

38. Две книги в осмушку на француском языке забава математиче-ская филосовская.

л. 4

39. Семь книг в осмушку на француском языке описание государства Француского во время государствания Людовика XIV.

40. Три книги в осмушку на француском языке зерцало сокротическое. 41. Две книги в осмушку на француском языке описание города Парижа. 42. Три книги в осмушку на француском языке пророчества о разно-

сти церквей. 43. Две книги в осмушку на француском языке пророчества разных

церквей. 44. Одна книга в осмушку на француском языке первая часть о неис-

кустве придворном. 45. Одна книга в осмушку на француском языке описание Версалиса

и Марли. 46. Одна книга в осмушку на француском языке всяческое обхожде-

ние придворное.

207

л. 4 об.

47. Одна книга в осмушку на француском языке веселие и разговоры. 48. Одна книга в осмушку на француском языке Окадемия. 49. Одна книга в осмушку на француском языке о фортофикации. 50. Одна книга в осмушку на француском языке путь святой. 51. Одна книга в осмушку на француском языке фабли изопии. (Esope

de Phrygie. Les Fables d´Esope. Paris, A. Courbé, 1649. 2 part, en 1 v. 8°. – CBN. T. 48. P. 162–163).

52. Одна книга в осмушку на француском языке наука манаршеская в подобие писма святаго.

53. Одна книга в осмушку граматика латинская. 54. Одна книга в осмушку граматика латинская и аглецкая.

л. 5

56. Одна книга в осмушку на француском языке история о Баштилии француском. (Renneville Rene-Auguste-Constantin de. L’Inquisition fran-çoise, ou l’Histoire de la Bastille. Amsterdam; Leide, 1724. 4 vol. 8°. – CBN. T. 149. P. 355).

57. Одна книга в осмушку граматика венероны талианского, немец-кого и француского языков (Veneroni, Jean Vigneron dit. Des berühmten Herrn von Veneroni viel vermehrt verbessert und volkommener Sprach-Meister, zu… baldiger Erlernung dreyer europäischen Haupt-Sprachen, der italiänisch, teutsch und frantzösischen Francfurt am Main und Leipzig, J. P. Andreae, 1707. 8°. – CBN. T. 205. P. 325).

58. Одна книга в осмушку нa француском языке о воспитании мало-летных.

59. Одна книга в осмушку днксанарь француской и немецкой. Одна книга в осмушку на француском языке о сочинении всяких пи-

сем Таляндра (Bohse August. Curieuses Hand Buch allerhand auser-lesener Send-Schreiben und mündlicher complimentcn vom aller neuster. Stylo… nebst einem zühanglichen neuvermehrten französischen-ilaliänischen und teut-schen Titular Buch… von Talandern (A. Bohse)… Leipzig, 1700. 8°. – CBN. T. 14. P. 1134).

60. Одна книга в осмушку на француском языке описание Индей Орентарских.

61. Одна книга в осмушку на француском языке физическая. 62. Одна книга в осмушку на француском языке инженерская. 63. Одна книга в осмушку граматика немецкая и француская Пепли-

гера: (Des Pepliers J.-B. La parfaite grammaire royale françoise et allemande. Das ist Vollkomene königliche französisehe Grammatica mit neun und sehr nützliche Regeln. Ed sexta. Berlin, 1702. 8°. Петр, № 1392).

208

64. Одна книга в осмушку на француском языке машина воденая о реках слюзах и коналах.

л. 5 об.

65. Одна книга в осмушку на француском языке действа Телемекова (Fénelon, François de Salignac de la Mothe. Avantures de Télémaque fils d’U-lysse. La Haye, 1708. 12°. – CBL. T. 288. P. 168).

66. Одна книга в осмушку о строении. 67. Одна книга в осмушку граматика немецкая и француская Камеля. 68. Одна книга в осмушку на француском языке архитектура воинская. 69. Одна книга в осмушку на француском языке наука арифметическая. 70. Одна книга в осмушку на француском языке действо европейское. 71. Одна книга в осмушку на француском языке наука родителская сыну. 72. Одна книга в осмушку на француском языке разные от креста

господня Лока.

л. 6

73. Одна книга в осмушку на француском языке описана граматика француской.

74. Одна книга в осмушку на француском языке реляция о походе на море в полдень.

75. Две книги в осмушку на француском языке фортификация Кугор-нова. (Coehoorn (Koehoorn) Menno van. Nouvelle fortification, tant pour un terrain bas et humide, que sec et élevé. La Haye, 1711. 8°.– CBL. – T. 65. – P. 151; Петр, № 1228, 1229).

76. Одна книга в осмушку на француском языке о славе мучеников. 77. Одна книга в осмушку на француском языке история Мартиса

Беклемеca. 78.Одна книга в осмушку на француском языке описание двора Гиш-

панского. 79. Одна книга в асмушку календарь немецкой Шивбеке напечатано.

л. 6 об.

80. Одна книга в осмушку на француском языке всякие случаи при-ключившийся Тулеру.

81. Одна книга в осмушку на француском языке описание путь гос-подня Фоляций.

82. Одна книга в осмушку на француском языке разговор некоторой женщины.

83. Одна книга в осмушку на француском языке о действах некото-рой женщины.

84. Одна книга в осмушку на француском языке действо Неопетони-ма сына Ахилова.

209

85. Одна книга, на француском языке механическая. 86. Одна книга в осмушку на француском языке логическая.

л. 7

87. Четыре книги в осмушку на немецком языке история политическая 88. Одна, книга в осмушку на француском языке о иждивении чело-

веческом. 89. Одна книга в осмушку на немецком языке жизнь и действа Петра

Великаго императора великаго Росискаго (Des Grossen Herrns Tzaars und Gross Furstens von Moscau Petri Alexiewiz… Leben und Thaten aus besonde-ren Nachrichten beschrieben… Von J. H. L. Francfurt und Leipzig: bey Joa-hann Leonhard Buggeln, 1710. 2 T. 8°; Rabener Justus Gottfried. Leben Petri des Ersten und Grossen, Czaars von Russland. Leipzig, 1725. 8°; Ihro Czari-schen Majestät Petri Alexiewiz ersten Käysers der Russen rühmliches Leben und Helden-Thaten. Francfurt am Mayn, zu finden bey Christian Friedrich Waldow, 1725. 8°. – Minzloff, P. 36, 39. 40).

90. Одна книга в осмушку на немецком языке о частях и членах. 91. Одна книга в осмушку на француском языке о действах послов и

министров. (Van Wicquefort Abraham. L’ambassadeur et ses fonctions. La Haye, 1680–1681. 2 vol. 4°. – CBN. T. 202. P. 1139).

92. Одна книга в осмушку граматика латинская и славянская. 93. Одинадцеть книг в осмушку на немецком языке история полити-

ческая. 94. Три книги в осмушку на немецком языке история политическая Пу-

фендорфа // (Pufendorff Samuel von. Einleitung zu der Historie der vornehmsten Reiche und Staaten so jetziger Zeit in Europa sich befinden. Francfurt am Mayn, F. Knoch, 1705–1709. 3 vol. 8°. – CBN. T. 143. П. 886; Петр, № 1414).

л. 7 об.

95. Одна книга в осмушку на латинском языке о преимуществе госу-дарев и князей европейских.

96. Одна книга в осмушку на латинском языке физика Яна Клерика (Sperling Joannes. Antropologia physica. Wittebergae, 1647. 8°; Institutions physicae. Lubecae, 1647. 8°. – CBL. T. 310. P. 8–9).

97. Одна книга в осмушку на немецком языке вирши Овидисо-ва.(Ovidius Naso Publius).

98. Две книги в осмушку на француском языке описание о порядках воинских.

99. Одна книга в осмушку на немецком языке щот и порядок купеческое. 100. Одна книга в осмушку на немецком языке арифметическая наука. 101. Одна книга в осмушку на немецком языке веселие и разговоры о

разных делах.

210

102. Одна книга в осмушку диксенарь на латинском, еврейском и халдейском языках.

103. Одна книга в осмушку на латинском языке грамоты Марка Ан-тония Марети // (Muret Marc Antoine. M. A. Mureti… Epistolae, Parisiis, 1580. 8°; Epistolarum M. A. Mureti… liber… Ingolstadii, 1584. 8°.– CBL. T. 230. P. 254–255).

л. 8

104. Одна книга в осмушку на латинском языке описание натуры. 105. Одна книга в осмушку на немецком и латинском языках разго-

воры о разных делах. 106. Одна книга в осмушку всяких чертежей инженерских. 107. Одна книга в осмушку на немецком языке геометрическая. 108. Одна книга в осмушку на немецком и француском языках о ис-

кустве француского и немецкого языков. 109. Одна книга в осмушку на немецком языке о состоянии госу-

дарств европейских. 110. Одна книга в осмушку на латинском языке ияриспруденции

римские.

л. 8 об.

111. Одна книга в осмушку на француском языке состояние дворов европейских.

112. Одна книга в осмушку на латинском языке медицынская. 113. Одна книга в осмушку немецкие и француские разговоры о раз-

ных делах. 114. Две книги в осмушку на француском языке физические в белой

простой бумаге. 115. Одна книга в осмушку на француском языке в чем состоит инте-

рес прынцов европейских. (Rohan Henri Ier due de. De l’lnterest des princes et estats de la Chrestienté… Dernière edition. Jouxte la copie imprimée à Paris, 1639. 12°. – CBN. T. 154. P. 678–679; Les Interèts des Princes de l’Europe… – Plotho, P. 995, № 6688).

116. В переплете в синей простой бумаге двенатцать книг в осмушку на немецком языке Фама Европейская. (Die Europäische Fama welche den gegenwärtigen Zustand der vornehmsten Höfe entdecket Leipzig, 1702–1735. 30 vol. CBL. T. 252, P. 386).

117. Дватцать книг в осмушку на немецком языке еврпейская штат-ская канцелярия Антоний Фабри. (Faber Anton, pseud (i. e. Christian Leon-hard Leucht). Europäische Staats-Cantzley. (Nüremberg), 1697–1760. 115 Thle. 8°. – CBL. T. 104. P. 476).

118. Четыре книги в осмушку на немецком языке описание знатней-ших действах в Европии

211

л. 9

119. Четыре книги в осмушку на немецком языке разговоры знатных министров.

120. Одна книга в осмушку на немецком языке предисловные описа-ния всех принцов европейских.

121. Одна книга в осмушку на немецком языке церемония политическая. 122. Одна книга в осмушку на немецком языке уложения всех рим-

ских цесарей. 123. Одна книга в осмушку на немецком языке руководение европей-

ских штатов. 124. Одна книга в осмушку на немецком языке наука геролческая. 125. Одна книга в осмушку на немецком языке наука математическая. 126. Одна книга в осмушку на немецком языке разные грамоты в ко-

торой меж собою списывались императоры, короли и князья.

л. 9 об.

127. Одна книга в осмушку на латинском языке истрактурий юрис-пруденций.

128. Одна книга в осмушку на немецком языке о сочинении всяких искусного секретаря. (Der Allzeitfertige Secretarius. Nürnberg, 1693. 8°. – Петр, № 1501).

129. Одна книга в осмушку на немецком языке руководение при-дворного философии.

130. Одна книга в осмушку на немецком языке описании дел при-ключившихся в Европии.

131. Одна книга в осмушку на немецком языке описание о теплицах. 132. Одна книга в осмушку на немецком языке юс бубликом. 133. Одна книга в осмушку на немецком и француском языках разго-

воры о разных делах. 134. Одна книга в осушку на немецком языке наука обхождений в

компаниях.

л. 10

135. Одна книга в осмушку на латинском языке описаний теплицах. 136. Одна книга в осмушку на немецком языке о правах римского го-

сударства. 137. Одна книга в осмушку на немецком языке арифметическая. 138. Одна книга в осмушку на немецком языке предисловная описа-

ния прынцов европейских. 139. Одна книга в осмушку на немецком языке руководение права

римского государства

212

140. Одна книга в осмушку на латинском языке экстракт нрава нату-ралного.

141. Одна книга в осмушку на немецком языке знатных и стародав-них действ

142. Одна книга в осмушку на немецком языке математическая.

л. 10 об.

143. Одна книга в осмушку на немецком языке штат Гишпанских. 144. Одна- книга в осмушку на немецком языке штат римских пап. 145. Одна книга в осмушку на немецком языке штат саксонских князей 146. Одна книга в осмушку на немецком языке штат Курвался. 147. Одна книга в осмушку на немецком языке штат Семиградских

Балахи [Исмуидовы (нрзб)]. 148. Одна книга в осмушку на немецком языке штат Турецкой. 149. Две книги в четверть на латинском и немецком языках трактаты

мирные разных государей и государств. 150. Одна книга в четверть на латинском языке папы римского Геор-

гия Девятаго // (Gregorii papae noni Gesta quaedam insignia, nunc primum studio Gerardi Yossii… in lucem edita, ac ejusdem scholiis illustrata… Romae, typis B. Bonfandini, 1586. 4C. – CBN. T. 64. P. 36).

Л. 11

151. Одна книга в четверть на латинском языке права духовная. 152. Одна книга в четверть на латинском языке права войны и мира

(Groot Hugo de. De Jure belli ac pacis libri tres. Parisiis, 1625. 4°. – CBL. T. 133. P. 317).

153. Одна книга в четверть на латинском языке права гражданская 154. Одна книга в четверть на латинском языке права гражданская

римскаго государства 155. Две книги в четверть на немецком языке права натуралная и по-

сполитое Пуфендорфа. (Pufendorff, Samuels Freyherrn von. Acht Bucher v. Natur und Völkerrecht. Francfurt: Knoch, 1711. 2 ThIe. 4 – GV. Bd. 112. S. 63).

156. Одна книга в четверть на латинском языке драга юстинианская 157. Одна книга в четверть на немецком языке артикулы воинские

чюжестранных государей. 158. Две книги в лист на латинском языке наука гералдическая.

л. 11 об.

159. Две книги в лист на немецком языке немецкие адвокат или стряпчеи.

160. Одна книга в лист на немецком языке регламент о рангах в Ев-роии обычайно

161. Одна книга в лист па латинском языке лексикон юридический

213

162. Одна книга в лист на немецком языке искуства секретаря ино-странного.

163. Одна книга в лист на немецком языке родословие государей и принцов европейских.

164. Одна книга в лист на немецком языке науки о сочинении всяких солнечных часов.

165. Одна книга в лист на немецком языке описание претензии в ко-торых имеют государи промеж собою // (Schweder Christoph Hermann von. Theatrum Historicum praetensionum et controversiarum illustrium in Europa, oder Historisher Schauplatz der Ansprüche und Streitigkeiten hoher Potentaten und anderer regierenden Herrschaften in Europa. Leipzig. 1712. fol. – CBL. T. 295. P. 245; Zwantzig Zacharias. Theafrum Praecedentiae oder eines Theils lllustrcr Rang Streit, andern Theils illustre Rang-Ordnung, wie nemlich die considerablen Potenzen und Grandes in der Welt nach Qualität ihres Standes, Namcns. Dignitäl und Characters samt und sonders in der Praecedenz… strei-tig seynd und competieren. 2 Th. Francfurt, 1709. fol. – CBL. T. 360. P. 415).

л. 12

166. Одна книга в лист на латинском языке права гражданская рим-ского государства.

Полата 2-го нумера. 167. Одна книга в четверть матиматическаго искуства на немецком

языке. 168. Одна книга в четверть библея немецкая. 169. Одна книга в четверть на италианском языке математическая 170. Одна книга в осмушку на немецком языке несчасливое житие

аталант 171. Одна книга в осмушку на немецком языке всякие забавы и раз-

говоры

л. 12 об.

172. Одна книга в осмушку на немецком языке разговоры о натурал-ных вещах

173. Одна книга в четверть на француском языке архитектурная 174. Одна книжка маленкая фигуры библейные ветхова новова зако-

ну на немецком языке 175. Одна книга в четверть на немецком и латинском языках всяких

дивизиях 176. Одна книга в четверть на латинском языке дедикация академии

Санкт-Питербурские 177. Сверх сего реэстру всяких разных книг немецких и полских 27 в

тетратях средних и малых. Всего вышеписанных 311 книг.

Список сокращений

Петр – Библиотека Петра I: Указатель-справочник / Сост. Е. И. Боб-рова. – Л., 1978.

СПбИИ РА – Санкт-Петербургский институт истории Российской Академии Наук.

CBL – The British Library General Catalogue of Printed Books to 1975. – London etc., 1979–1987. – 360 t.

CBN – Catalogue général des livres imprimés de la Bibliothèque Na-tional. – Paris, 1924–1981. – 231 t.

GV – Gesamtverzeichnis des deutchsprachigen Schrifttums: (GV) 1700–1910. – Munchen etc., 1979–1987. – 160 Bd.

Minzloff R. – Minzloff R. Pierre le Grand dans la littérature étrangère. St.-Petersbourg, 1872.

Plotho – Bibliotheca, quam… Ludovico Otto nob. dom. de Plotho… col-legit, publica auctionis lege d. 1. Octobr. MDCCXXXII in aedibus Blumen-thalianis… dividenda. Vitam illustrissimi collectors praemisit Christ. godof. – Haffman. Berolini, 1732.

215

М. С. Глинка

Книга (Памяти директора Государственной

публичной библиотеки Льва Львовича Ракова)

Весной 1962 г., в абсолютно рабочее время при совершенно точном знании заведующего лабораторией, чем я, год назад принятый на работу лаборант, занимаюсь, несколько дней сряду я изготовлял «самиздатов-скую книгу». Оборудование и материалы при этом были казенными. Происходило это в расформированном позже Институте полупроводни-ков Академии наук СССР, располагавшемся в бывшем французском по-сольстве (Ленинград, наб. Кутузова, дом 10).

Институт полупроводников был тогда, несомненно, питомником того типа наших граждан, за которыми потом утвердилось название «шестиде-сятников». Как молодежь, так и доктора наук собрались тут взглядов весь-ма сходных, и джазовые концерты, кавголовский слалом, альпинизм и бай-дарки были как бы естественным дополнением к научным семинарам, об-суждением ходящих по рукам книг и постоянно вспыхивавшим на самые неожиданные темы дискуссиям. Так однажды у костра на Вуоксе мне слу-чилось услышать что-то вроде подробной исторической справки о причи-нах отпадения Англии от католического мира при Генрихе VIII. Через со-рок лет при случайной встрече я напомнил автору этой справки – к тому времени директору филиала Физико-технического института в Шувалове – о том разговоре. Он не помнил уже ни поездки, ни того разговора, но с жа-ром рассказал мне заново и так, словно это случилось вчера и с его близ-кими знакомыми, про Екатерину Арагонскую и Анну Болейн…

Итак, возвращаясь к 1962 г., повторю, что институт был прекрасным. Неладно было другое – пришел я в него не после физфака университета, а с атомной подводной лодки. И хотя для того, чтобы выращивать из рас-плава кристаллы стронция-хлор-два образования моего хватало, но на научных семинарах, где запальчиво предсказывались будущие свойства кристаллов в зависимости от вносимых в них примесей, мне, инженеру корабельной службы, делать было абсолютно нечего. Либо идти в свои двадцать пять лет на тот же физфак.

Было и еще одно обстоятельство, которое сильно снижало искрен-ность моих отношений с замечательным Институтом полупроводников. Обстоятельством этим было то, что я постоянно наблюдал и еще один мир, еще одну среду.

216

Это был мир моего дяди, Владислава Михайловича Глинки, усыно-вившего меня во время войны. Дядя был главным хранителем русского отдела Эрмитажа, а перед тем с юности работал в музеях Петергофа, Царского Села и Гатчины, и к описываемому моменту вошел в зенит сво-ей неофициальной известности, если не сказать, славы. Это была слава человека, досконально знавшего то, чего уже никто, кроме него, знать просто не может. Вдобавок, дядя писал одну за другой толстые книги, и круг его знакомых – по музеям, Публичной библиотеке, Пушкинскому дому, по миру писательскому и издательскому, по мастерским художни-ков и реставраторов, по театрам и киностудиям, где, как уникальный зна-ток предметного (а также непредметного) мира XIX и начала XX века, он консультировал постановки и фильмы – был широк необычайно.

В кругу бесчисленных знакомых дяди густо мелькали известнейшие в те годы имена. Ленинград здесь мешался с Москвой и другими города-ми. Какие имена тут назвать? Если ученых и историков – то Пиотровско-го, Лихачева, Зильберштейна… Если из мира театра и кино – то Акимова, Товстоногова, Бондарчука, Хейфеца, Козинцева… Инициалов не рас-ставляю, раз речь идет о начале шестидесятых, думаю, ясно, какой име-ется в виду Пиотровский, и какой Бондарчук. Среди художников в близ-ких знакомцах дяди были Пахомов и оба Верейских; среди писателей – Вера Панова, Николай Тихонов, Виктор Некрасов… Нежно любимый дядей Евгений Шварц умер незадолго до того. И еще были бесчисленные музейщики, ученые-краеведы и историки-исследователи, которые писали дяде отовсюду, специально для консультаций приезжали и бесконечно звонили…

Мир дядиных знакомых манил меня как магнитом. Моей мечтой бы-ло в него войти. Мечта эта была, мягко говоря, не основанной ни на чем, если не сказать, попросту наглой. Круг дяди был, по сути, целым оже-рельем клубов по профессиям, и каждый из этих клубов объединял въед-ливых знатоков и дотошных ценителей чего-то профессионально своего.

Каким образом я мог войти в их круг? Кто мог меня в него ввести, кроме дяди? Но как раз с ним-то, и я, чем дальше, тем яснее это понимал, ладилось у меня далеко не все. Впрочем, может быть, именно по этой причине меня так и тянуло к этим людям, которые были на поколение старше. И дело совсем не в том, что я, как может показаться, ощущал недоданность чего-то отцовского – одиннадцать лет закрытых морских училищ, где все получают единой мерой с тобой, от такого комплекса лечат – скорее, все было наоборот: я не столько ждал дядиного участия в своей жизни, сколько хотел бы быть нужным ему. Да только чем? С са-мого начала мало что у меня получалось.

Во время войны, как уже сказал, мы с сестрой лишились родителей: мне было пять, а сестре семь, когда на фронте погиб отец, а летом сорок

217

четвертого умерла и мама. Мы были в это время в эвакуации в Кологриве Горьковской области (потом границы областей изменились, и теперь Ко-логрив в Костромской). Остались мы с бабушкой (она была матерью на-шего отца и дяди), и возвращаться нам было некуда. Дом в Старой Руссе, откуда мы побежали при подходе немцев, во время оккупации сгорел.

Но не прошло и двух недель после смерти мамы, как к нам в Колог-рив приехал брат отца. Не взятый из-за болезни сосудов в армию, дядя блокаду провел в Ленинграде, все время, лишь с перерывом на госпиталь, где его вытаскивали из дистрофии, работая в своих ненаглядных музеях. Ему было сорок лет, он был тощий, с тростью, и его приезд был событи-ем, наверно, не только для нас. Первое, что помню, когда он к нам прие-хал, это то, что его уговаривали перед выходом на улицу надеть медали. Одна из них, понятно, была «За оборону Ленинграда».

Теперь, уже по прошествии десятков лет, я думаю, что тогдашнее по-явление в нашей семье взрослого мужчины явилось событием, которое лично для меня можно было бы назвать пришествием. Своего отца уви-деть, я, вообще говоря, не успел. Мне было несколько месяцев, когда в феврале тридцать седьмого его арестовали (за то, что он, будучи ученым-коневодом, якобы, отравлял лошадей), и четыре года, когда из-под след-ствия его выпустили. Я смутно помню его серое лицо и глубоко запавшие глаза. Помню также, что зубов спереди у него почти не было. Звука голо-са отца я не помню. За год, остававшийся до ухода на фронт, ему, как я теперь понимаю, вернуться своим сознанием в нормальную жизнь уже не удалось.

И вот вместо него к нам в эвакуацию приехал его брат, чтобы усыно-вить нас с сестрой. До войны, когда мне изредка случалось дядю видеть, я был слишком мал, чтобы его запомнить, но теперь мне было уже во-семь лет. Нам с сестрой сказали, что дядя историк, что он пишет статьи и даже написал книгу, которая называется «Бородино». И за это его приня-ли в Союз писателей.

Забрать нас из Кологрива в Ленинград сразу дядя не мог – на это тре-бовалось особое разрешение. Побыв с нами несколько дней, он уехал.

А вскоре я получил от него письмо. Мне было восемь лет, и до этого мне лично еще никто не писал. Письма военных лет были по большей части треугольниками в четвертушку тетрадной страницы, это же было в конверте, мало того, внутри оказалась цветная открытка с изображением плоских коричневых людей со вздернутыми прямыми плечами. На этих плечах сидели головы птиц и шакалов. Смысл слов, которые дядя напи-сал поверх немецкого шрифта на обороте открытки, заключался в том, что теперь, как только я приеду в Ленинград, а это будет скоро, то будем подолгу и обо всем разговаривать, и тогда он расскажет мне о египетских пирамидах подробно. Штамп военной цензуры удостоверял, что так именно и будет.

218

Но мы еще год остались в Кологриве, и там я пошел в первый класс. Мы проучились всего несколько дней, когда на одном из уроков учи-

тельница сказала, что из Горького пришло указание отметить 132 годов-щину Бородинского сражения, и поэтому мы сейчас вместе прочтем сти-хотворение «Бородино», которое написал поэт Лермонтов.

Я поднял руку. – У тебя какой-то вопрос? – спросила она. Я встал и сказал, что «Бородино» написал никакой не Лермонтов, а

брат моего отца Владислав Михайлович Глинка. Нашей учительнице было лет девятнадцать. Она закончила школу за

год до того и вела у нас все предметы, кроме физкультуры. – Ты знаешь, тут написано, что «Лермонтов»… – растеряно сказала она. Очень спокойно я ответил ей, что это ошибка. Тут же меня неожи-

данно поддержало несколько ребят, мои уличные друзья. Знавшие меня уже полжизни, они заверили учительницу, что чаще всего, я не вру. И первое поле сражения за имя дяди в ту бородинскую годовщину осталось за мной. Книжку «Бородино» – пятьдесят страниц карманного формата – я увидел много позже. Но ведь и знаменитое стихотворение, нельзя ска-зать, чтобы поражало своей огромностью. Надеюсь, взыскательность чи-тателя не заставит его забыть, что в восьмилетнем возрасте количествен-ные критерии, не менее чем в возрасте зрелом, предпочитаются нами всем остальным.

В сентябре сорок пятого мы переехали в Ленинград. Кажется, еще больше, чем сам переезд, меня волновали будущие рассказы дяди о Древнем Египте. Я еще не знал, что взрослые и даже чаще, чем дети, ино-гда начисто забывают о том, что обещали. За сорок следующих лет, о чем мы только с ним ни говорили, только о Египте, кажется, ни разу.

Усыновив нас с сестрой, дядя с тетей совершили поступок абсолютно безоглядный: жить и без нас им, музейным работникам, да еще с малень-кой дочкой, практически, было не на что.

Но другого вида жизни, нежели работа музейщика, для дяди не суще-ствовало. Тем более что музеем-то был Эрмитаж. Но за все надо платить, а, уж, за одержимость, особенно. И многое из того, к чему дядя, возмож-но, и был когда-то способен, к зрелым годам выветрилось из его жизни подчистую. В молодости, судя по оставшимся рисункам, он почти про-фессионально рисовал. Помню деревянную головку солдата николаев-ского времени – мастерски вырезанные усы, выпученные глаза. Но ма-ленькие французские стамески и долотца вороненой стали, которыми дядей была изготовлена когда-то эта головка, без дела валялись в ящике буфета.

Учась в молодости на кавалерийских курсах, дядя был не чужд спор-тивности, а уж, танцор в юности был просто ретивый. Но сама мысль о

219

простой утренней зарядке, казалась теперь по отношению к нему дикой. Живя с пятнадцати лет вне родительской семьи, он наверняка научился тогда и что-то готовить, и что-то (как щеголь) даже зашить, если не сшить. Но к тому времени, о котором идет речь, ни с молотком, ни со сковородкой, ни с наперстком он уже не знал бы что делать. У него не было ни малейшего понятия об электричестве, и, хотя он и служил в юности в автомобильной команде, в более поздние годы никогда никако-го интереса к машинам у него и не возникало. Думаю, что он никогда не садился и на велосипед. За свою жизнь он никогда не бывал ни на рыбал-ке, ни на охоте, ни разу не присоединился к грибникам, ни разу не лежал на солнышке, чтобы позагорать. Если изредка он и мог выпить рюмку, то лишь на чьем-либо празднике. Ни разу ни от кого не слышал, чтобы он не то, чтобы играл, но даже со стороны интересовался чем-либо игровым или имеющим целью соперничество – карты, шахматы, футбол, пинг-понг, фехтование, городки, домино, бокс, скачки – всего этого для него не существовало. Зато каждую неделю он бывал в филармонии, довольно часто в театрах – поскольку Акимов, Брянцев, Козинцев или Товстоногов постоянно приглашали. Кинофильмы смотрел редко – в виде исключения мог пойти на эрмлеровский фильм «Перед судом истории», где можно увидеть живого В. В. Шульгина. Или на «Дорогу» Феллини. Или на «Зем-ляничную поляну». Да и то после горячих рекомендации тех немногих, мнению кого привык доверять (метод коллаборативной фильтрации). И еще, чтобы кинозал был где-то рядом, например, в Доме творчества ки-нематографистов, где он как раз в это время работал.

В натуре дяди была черта, о которой нельзя не сказать особо. Друж-бу, сколько бы лет ни прошло, бескорыстно оказанную кем-то услугу, проявленное в самом давнем прошлом доброжелательство – он запоми-нал навсегда. Десятилетия спустя, он неукоснительно навещал вдов дру-зей, погибших в лагерях и во время блокады. И ежемесячно (причем мы сами в это время бедствовали!) посылал деньги своей старой няне в де-ревню под Старой Руссой. Понятно, что не взять в свою семью детей по-гибшего брата, а также и мать, когда сгорел ее дом, он не мог. Но что делать с усыновленными детьми, если из памяти дяди, как только он по-гружался в работу, исчезала даже собственная дочь? Из всего своего дет-ства помню лишь одну совместную с ним прогулку – семь километров пешком вдоль берега озера Ильмень. Собственно, это и не прогулка бы-ла, а необходимость отнести какую-то посылку. В одной из этих деревень жила его старая няня, у которой в то лето мы с бабушкой гостили.

Дядю нельзя было представить катящим детскую коляску, пришед-шим за ребенком в детский сад или посетившим школьное родительское собрание. Забота о школьной форме, воскресный зоосад, интерес к тому, что учителя пишут в дневнике – все это было про кого-то другого, при том категорически.

220

Тем не менее, он без колебаний взял нас в свою семью. Не будь его, мы бы просто сгинули. Но что с нами делать дальше? Наше появление в его жизни, как потом выяснилось, перечеркивало его планы, так же как и планы его жены. Оба собирались строить дальнейшую жизнь иначе. Его ждала другая женщина, ее – другой мужчина. Но как быть с нами и ста-рой бабушкой? Ответа на этот вопрос не было, вернее, был лишь один – есть долг перед матерью, есть долг перед детьми брата. Исполнение этого долга исключало если не распад семьи, то, во всяком случае, ее террито-риальное разделение. Ничего иного на долгие годы нельзя было приду-мать, и дядя пропадал в Эрмитаже, тетя – в своем музее, за Дворцовым мостом. Оба получали гроши.

Дядя представлял меня приходившим к нему людям. – Вот мой племянник, нахимовец, – говорил он. Соответственно вре-

мени менялось последнее слово: «курсант», «лейтенант», «инженер». Гость, улыбаясь, пожимал мне руку. Курсант я либо лейтенант ника-

кого значения не имело. Другой характеристики, кроме того, что я – пле-мянник своего дяди, я не имел. Месяца два спустя дядя мог снова пред-ставить меня тому, с кем уже знакомил не раз. Если я набирался смелости об этом заикнуться, собеседник сердечно заверял меня, что прекрасно меня помнит. Через месяц могло повториться то же самое. Матрица па-мяти этих людей меня не фиксировала. Запоминать им меня было не для чего, я лишь подавал им перед уходом пальто.

– А эта неуемная страсть поучать, – бросал дяде один из них, выужи-вая тростью из-под вешалки свои галоши, – не напоминает ли вам лейт-мотив известных писем из туманного города? Эти сплошные жалобы его стареющего на то, что никого нельзя ничему научить?

Стоя за спиной дяди, я коллекционировал случайно подслушанное, как собирают гербарий из травинок, украдкой сорванных в ботаническом саду. Но что за травинку я унес? Лондон? Переписка? И робкое предпо-ложение, что я догадался, кто имеется в виду, заставляло лихорадочно листать дотоле нечитанные мной книги…

Конечно, среди дядиных друзей были люди, расположения которых мне хотелось бы добиться более всего. Однажды, к примеру, с каким-то пустяковым поручением я ездил по просьбе дяди ко Льву Львовичу Рако-ву. И оба они – и дядя, и Раков – об этом, верно, не помнили, но десяти-минутное посещение квартиры бывшего директора легендарного Музея обороны Ленинграда, где оловянные солдатики и модели кораблей, сто-явшие буквально повсюду, мешали читать надписи на корешках неиз-вестных мне книг, так на меня подействовало, что я вспоминал потом эту квартиру и ее хозяина недели, если не месяцы…

Со временем у меня развился острый комплекс неполноценности. Выливалось это в выяснение отношений с собственным недавним про-

221

шлым. Вечерами, придя с работы, я начал писать. То, что в 25-летнем возрасте мемуары не пишут, я догадывался, но писать тянуло почти нар-котически, а строить выдуманные сюжеты казалось фальшью. Жена, ве-роятно, из жалости стала называть то, что я пишу, «рассказами».

И тут одна знакомая (типично советским парадоксом 1960-х было то, что она работала в Особом отделе) дала мне на три дня машинописный перевод романа Хемингуэя «По ком звонит колокол». Естественно, с предостерегающими словами. Кажется, это было в первый раз в жизни, что я держал в руках нечто печатно-запретное. Добавочную остроту при-давало ситуации то, что автор запретной книги (застрелившийся за не-сколько месяцев до того) был тогда популярен феерически. С конца три-дцатых Хемингуэя не печатали у нас больше двадцати лет, и черный двухтомник, вышедший в 1959 году, произвел такой фурор, что портрет коротко стриженого загорелого старика, с улыбкой смотрящего прямо на вас, висел тогда в каждой второй квартире, не говоря уже о студенческих общежитиях… Но «Колокола» в двухтомнике не было. Проглотив двести страниц, я остановился. Но остановился лишь для того, чтобы сообра-зить, как именно действовать дальше… В руках у меня была не только превосходная книга… Нет, не только.

Нынешний молодой читатель абсолютно вправе покрутить пальцами у виска, читая следующую страницу, поскольку едва ли представит себе, что даже не в 1960-х, а уже в 1980-х, то есть при Горбачеве, желающие оформить подписку на собрание сочинений, допустим, Тургенева, жгли ночью костры, чтобы не окоченеть в очереди и попасть поутру в список счастливцев. Сейчас уже не представить, что существовали закрытые распределители дефицитных книг – лавки писателей, выездные лотки на кремлевских съездах и магазины при советских посольствах… И что по-следовательно во времени – книги Дудинцева, Солженицына, Цветаевой, Мандельштама, Платонова, Маркеса, Фриша, Булгакова и т. д. вызывали у огромного числа людей одну мысль – как достать?

У меня же в руках была напечатанная на пишущей машинке превос-ходная книга совершенно криминального по тогдашним меркам содержа-ния (зверская расправа якобы республиканцев над якобы фашистами, чер-ная дыра гражданской войны, эротика), книга, которую явно никто из ТЕХ, с кем я жаждал общаться, не читал. Про предостережения моей знакомой я как-то не вспомнил. Впрочем, была в разгаре хрущевская оттепель.

Я решил изготовить копию книги.

Никакая машинистка за два дня этого сделать не могла, да я бы и не рискнул никому такую рукопись отдать. Значит, переснимать, и самому. Машинописных страниц в рукописи было больше семи сотен. Глядя из нынешнего времени на то, что было сорок лет назад, впору спросить –

222

что это была за планета, на которой мы жили? Многие ли, к примеру, теперь помнят, что десятки лет, вплоть до 1980-х гг., перед двойными выходными 1–2 мая и 7–8 ноября по всей стране в учреждениях и на предприятиях сдавались в особые комнаты с решетками на окнах все пи-шущие машинки? И что потом эти комнаты опечатывались? «Линотип», «размноженное на гектографе», «множительная техника» – сами терми-ны, сами понятия эти десятилетиями означали нечто архи запретное, ас-социировавшееся чуть ли не с диверсией. Ксерокс, сканер, принтер – слов таких еще не было, не то, что устройств. Не было никаких компью-теров. А цифровые фотоаппараты еще не были изобретены.

Я уже упомянул вначале, что расходные материалы в моей довольно безумной операции были не мои, а казенные… Сколько бы это ни смахи-вало на вымысел, но так оно и было. Мой заведующий лабораторией, дру-жок Ландау и других физиков, делавших бомбу, увидев у меня в сумке толстую машинописную книгу, спросил, сделав нарочито страшные глаза:

– Полистать дашь? Я открылся ему, он был свой. И он отвел меня на первый этаж, к дру-

гому завлабу, тоже его дружку, но молодому и хваткому, к тому же зара-батывавшему в отличие от нас на военных заказах. Поэтому его хозяйст-во было не чета нашему, и у него была даже своя фотолаборатория.

– Расскажи ему, – сказал мой. Я рассказал. – Надеюсь, мы прочтем первыми? – следя за тем, как лаборантка вы-

дает мне фотоматериалы, мимолетом бросил завлаб два. Щелкал объективом, переснимая книгу, я все оставшиеся до ее сдачи

часы. Дочитал я «Колокол» в ванночках с проявителем. По этой причине некоторые из страниц оказались явно передержанными, а я неделю ходил с коричневыми пальцами.

Фотобумага была размером 18 на 24, и когда страницы высохли (на-поминаю, больше семисот), то свернулись в тугие трубки, а сложенные вместе, точнее, втиснутые одна в другую, образовали неразъемный ру-лон, не влезавший ни в один портфель. Идеальной тарой, в которой этот схожий с отрезком бревна рулон, транспортировался так, будто одно бы-ло специально сделано для другого, являлся брезентовый чехол от одно-местной палатки. С конспиративной точки зрения это было, как сказали бы теперь, явным «ноу-хау», но страницы все же удобнее читать, если они плоские, и чтобы сделать их таковыми, пришлось, слегка обдав па-ром, заключить их стопки между прямоугольниками пятимиллиметрово-го оргстекла. Таких бутербродов – страниц по двести пятьдесят – вышло три. Первоначально я пытался обвязывать получившиеся сэндвичи шпа-гатом крест накрест, но несколько физиков-экспериментаторов, не без корысти наблюдавших за мной, высказалось за технически более грамот-ное решение – сверлить оргстекло по углам, и продеть болты. В отличие

223

от обычной книги, которую для чтения раскрывают, эту теперь предлага-лось развинчивать.

– Эм-пять, – прикидывая диаметр болтов, резюмировал механик на-шей лаборатории. – И на барашки.

Технический вкус Виктора Соколова, так звали нашего механика, был не без эстетики. Одухотворен он также был редкой для человека фрезерного труда предупредительностью. Барашки на гайках предпола-гали возможность пользоваться изделием и женщинам, у которых может не оказаться под рукой гаечного ключа.

Часть дальнейшего – кому дал читать сразу, и что говорили читав-шие – пропускаю. Дядю я инстинктивно в известность не поставил.

Конечно, сказав, что среди множества людей, составлявших круг дя-диных знакомых, совсем не было никого, кто помнил бы кто я такой, я, пожалуй, слегка перегнул. К примеру, называл меня, здороваясь по име-ни-отчеству (как, впрочем, и всех других, независимо от возраста), буду-щий составитель лермонтовской энциклопедии профессор Мануйлов; мягко наставлял в совершенно не пригодившейся мне теории стихосло-жения работавший в библиотеке Эрмитажа переводчик с французского Андрей Иванович Корсун; знал меня с детства и историк искусства Все-волод Николаевич Петров, с семьей которого – поколение с поколением – наша семья находилась в непрерывном и близком знакомстве с 1818 г.

Но не их внимания я тогда искал. Может быть потому, что они, по-добно моему дяде, были переполнены своими делами. Или потому что я знал этих людей с детства. Не их же мне завоевывать?

В голове у меня варилась романтическая каша, и в моем почти воспа-ленном воображении смутно рисовались некие идеалистические картины. Вообще говоря, я готов был, если не сказать, жаждал учиться. Не знал, правда, чему именно. Но, безусловно, учителя будущей моей жизни должны были быть из ряда самого значительного. В моих мечтах этим личностям античного масштаба я тоже для чего-то был нужен.

Одним словом, к тем многочисленным утопиям, которыми были так богаты два предыдущих века, можно было смело приплюсовать еще од-ну. Признаюсь, она не была детально разработана, в общих же чертах ее контуры были следующими: некий, практически деклассированный мо-лодой человек, довольно начитанный, но без руля и без ветрил, ищет ду-ховного наставника. В его поле зрения попадают люди выдающиеся, но фортуна которых повернулась к ним спиной. Или несправедливо покину-тые. В образах XIX века – черты того наставника, которого я искал, мож-но было найти в образах Барклая де Толли, или генерала А. П. Ермолова; а если говорить о советском времени, то художника Филонова или адми-рала Кузнецова.

224

Первому из дядиных друзей я позвонил Льву Львовичу Ракову. Как человек, создавший Музей обороны Ленинграда, он был связан

для меня с самыми первыми из тех моих детских романтических фантазий, которые сейчас я могу вспомнить. Они были абсолютно милитаристскими.

С сентября 1945 я пошел во второй класс 203 школы на Кирочной улице, от которой до Музея обороны в Соляном переулке, было бегом минут семь. А если знать проходные дворы, так и пять. Нашей целью была немецкая трофейная бронетехника, которой был тогда забит сквер перед музеем. Сколько раз я сидел верхом на пятнистых холодных ору-диях в этом сквере? Сколько вертел и без меня уже отполированные дру-гими ребятами рукоятки, защелки, штурвальчики наводки… А еще был настоящий самолет, висевший под потолком в главном зале музея, пира-мида немецких касок и несметное количество разного оружия, стоящего вдоль стен и лежащего в витринах. Конечно, в первые школьные годы этот музей ни с каким именем конкретно у меня не связывался, но сейчас, когда я уже был демобилизованным офицером, постоянно звучащее в кругу дяди имя знаменитого директора давно уже не существующего му-зея, манило меня. И хотя мне было уже не десять лет, но, читатель, вспомните себя… Разве впечатления детства не встают перед нами ино-гда, не менее ярко, чем реальность? И еще, конечно, в дядином кругу как бы витало в воздухе, что Раков директором был особым, и отнюдь не просто администратором. Он придумал, он осуществил, да еще как… Странно, но про страшное «Ленинградское дело» и про индивидуальную судьбу самого Льва Львовича, я при этом, можно сказать, не знал тогда почти ничего. Почему? Да все по тому же… Из своих двадцати пяти лет больше половины я провел в погонах. Льва Львовича арестовали, когда я уже третий год учился в закрытом Нахимовском училище (это был 1950-й, и Лев Львович был тогда уже Директором Публичной библиотеки), а освободили его, когда я Нахимовское заканчивал. Затем у меня было пять лет инженерного, еще более закрытого училища, потом атомные лодки, высшая форма секретности. Дядю это мое все более глубокое погружение в мир ему предельно чуждый, возможно, и заботило, но над тем, как складывается моя жизнь, он более не был властен. Мне была определена колея, и я следовал ее извивам. Дядя же следовал тому, что диктовал ему опыт тридцатых-сороковых. Должно быть, он считал, что пока я ношу погоны, ненужные размышления мне ни к чему, чтобы не было соблазна делиться ими с теми, с кем учусь или служу. Но вот неожиданно я вер-нулся в гражданскую жизнь. Что я знал о ней? Что понимал? Ответить затруднюсь.

Трубку Лев Львович взял сам. Я представился, но по некоторой паузе собеседника стало понятно, что он пытается вспомнить, кто бы это мог быть. Пришлось привычно назваться племянником Владислава Михайловича.

225

– Ну, как же, как же… – сказал Лев Львович. – Превосходно вас знаю… Михаил… отчество ваше, насколько помнится…?

Я сообщил отчество, ответил на вопросы о дядином здоровье. – Ну-с, так чем могу быть полезен, любезный друг? – спросил Лев

Львович. – Вы же звоните не просто так? Ведь есть причина? Я ответил, что причина, действительно, есть. – Готов вас выслушать, это ведь не очень долго, не так ли? Я сказал, что, если это возможно, я просил бы его о короткой встрече.

Буквально на несколько минут. – Теряюсь в предположениях, – сказал Лев Львович, голос его слегка

подмерз. – Быть может, хоть в самых общих словах, поясните… Что я мог объяснить? Слова мои были предельно бессвязны. – Ну, что же… – очевидно, утратив надежду что-либо понять, сказал

Лев Львович. – Если вы не против… Конец будущей недели вас, наде-юсь, устроит?

Какими выражениями мне удалось передать ему, что меня это не уст-роит, объяснить не берусь. Голос Льва Львовича подмерз еще заметнее. У меня, вероятно, что-то совершенно не терпящее отлагательств, предпо-ложил он. Физически страдая, я утвердительно блеял.

Не будь я «племянником», на том бы, вероятно, все и кончилось. Но имя дяди работало. От разговора этого недолгого я взмок, но время для короткого посещения на следующий день мне все-таки было назначено.

Я приехал. О квартирке Раковых в Матвеевом переулке (наискосок от Мариинки), если посмотреть на эту квартирку просто как на жилой объ-ем, по нынешним понятиям и говорить-то не стоит. Темноватая, во дво-ровом флигеле. (Впоследствии я узнал, что Раковы поменялись сюда с Благодатного, где Льву Львовичу выдали квадратные метры после осво-бождения из тюрьмы). Квартирка, повторяю, доброго слова, не стоила. Но, однажды здесь побывав, как уже упоминал, я был околдован стояв-шими повсюду макетами кораблей и оловянными солдатиками. К тому же ни о чем, относящемся к миру дядиных знакомых, никакого объек-тивного мнения иметь тогда я не мог.

Лев Львович был в свободном сером костюме. Светлая, но не белая рубашка, темный, кажется, блекло-синий галстук, черные туфли. Я был другого, младшего поколения, мой визит предполагался предельно крат-ким. К тому же, и это было очевидно, я, практически, навязался. Но я был гостем! И в этот раз, и в следующий, и еще множество раз впоследствии я имел возможность наблюдать в действии одни и те же обязательные и неизменные для этого дома правила. Квартира прибрана, хозяин выбрит и причесан, а костюм его свидетельствует уважение к гостю: никаких домашних шлепанцев, пижам, свитеров, заношенных воротничков, брюк с мешками на коленях. Никаких предметов одежды и туалета на спинках

226

стульев, диване, вообще висящих или лежащих там, где принимают гос-тя. Но это уж я так, на будущее… Лев Львович стоял передо мной, высо-кий, сдержанно улыбающийся, несомненно, хоть я и напросился, привет-ливый.

После первых фраз я сообщил Льву Львовичу, что принес ему некую книгу. Он поднял брови. Я вынул из сумки изделие, точнее, одну его треть, Лицо Льва Львовича, хотя не дрогнул ни один мускул, стало дру-гим. Глаза его смотрели на меня без всякого выражения.

– Кто вам это дал? – сказал он. – Вы сказали – книга. Но это же не книга…

– Про войну в Испании, – сказал я. – По-моему, вам будет интересно… – Мне? Почему именно мне? Несколькими годами спустя, Марина Сергеевна, жена Льва Львовича,

как-то, вспомнив, как я к ним тогда заявился, сказала: – Вы были ужасны, Мишка (так она всегда меня потом называла).

Ужасны. Я все видела из другой комнаты. Выглядели вы просто провока-тором. Я поражалась, почему Левушка вас сразу не выставит…

Лев Львович продолжал смотреть на меня без всякого выражения. – Ваши действия предельно странны… Предельно. Но… – он сделал

паузу, – Вы ведь – родной племянник Владислава Михайловича! Не мо-жет же быть, чтобы…

Признаться, я тогда не очень понимал, что делаю. Повторяю, о том, как, за что и сколько он сидел, я тогда подробно не знал. Не знал и того, что за близость с ним высылали и Марину Сергеевну. Дядя не очень де-лился со мной этими сведениями.

Удивительно, но Лев Львович меня тогда все-таки не выгнал. Несколь-ко раз, повернув голову в сторону комнаты, откуда так и не вышла Марина Сергеевна, он повторил имя дяди и мое звание – «племянник». Точнее – «все-таки его племянник». И треть «Колокола» осталась у Раковых.

Позвонить я набрался смелости через неделю. – Приезжайте, – коротко сказал Лев Львович. Руку мою при рукопожатии он немного задержал в своей. Глаза его

остановились на моей сумке. – Привезли? – спросил он. – Но надеюсь, пятнадцать-то минут у вас

есть? Конечно, у нас это еще долго не напечатают… И он заговорил о той части книги, которую прочел, и которая обры-

валась как раз рассказом Пилар о расправе на ратушной площади. Это был самосуд жителей маленького городка, где все друг друга знают, над своими же согражданами. Давние обиды, бытовая зависть, алкогольное безумие, безжалостный главарь, который умеет всех связать кровью про-литой сообща… Гражданская война.

227

Я не заметил, как прошло часа полтора. Лев Львович Раков был в своей жизни лектором, научным сотрудником, ученым секретарем Эрми-тажа. Он был директором Музея обороны и директором Публичной биб-лиотеки. Он был последовательно офицером, номенклатурной единицей высокой категории, а потом и заключенным. Но всегда и везде во всех своих ипостасях он оставался СТРАСТНЫМ ЧИТАТЕЛЕМ. При том чи-тателем таким, которому необходимо было обменяться мнением о прочи-танном с другим читателем той же книги.

Обменяться мнением о «Колоколе» он мог только со мной. Выбора у него не было.

– Мариночка, а не выпить ли нам чаю? – сказал он. Звонок, с которого я отмеряю начало иных для себя, нежели до того

1960-х, раздался дня через два. – Где же вы? – спросил он. – Куда же вы пропали? Когда я пытаюсь для себя определить, какое положение при Льве

Львовиче мне выпало занимать те восемь лет, что оставалось ему жить, то с формулировкой у меня ничего не выходит… Собеседник? В какой-то степени, это так. Но стоит ли всерьез говорить о том, что мое мнение о чем бы то ни было, могло быть ему действительно интересным? Некто, внимающий его монологам? Пожалуй…

Я гулял с ним, отвозил и привозил книги, помогал Марине Сергеевне переставлять мебель (раз в три-четыре месяца обязательно!), помогал Раковым переезжать на лето в парк Лесотехнической академии (где семья дочери Виталия Бианки предоставляла им на лето две комнаты), чинил его американский патефон…

Несколько раз, когда силы позволяли Льву Львовичу еще бывать в театре, он просил меня сопровождать его. В частности, помню, мы были на премьере спектакля (кажется, «Деревья умирают стоя») в Театре ко-медии, где для него были оставлены почетные места. В антракте ко Льву Львовичу подошел главный режиссер – Николай Павлович Акимов. Я стоял рядом и слушал. Лев Львович рассказывал Николаю Павловичу о том, как в партийном лектории, расположившемся в дворцовом особняке, недавно «модернизировали» плафонную роспись огромного зала. Этот зал и старую его роспись Лев Львович знает с 1920-х гг. – среди гирлянд цветов и розовых облаков по углам потолка там летали раньше парами голенькие розовые амуры, теперь же, в соответствии с новыми указания-ми, амуров для приличия одели в пионерскую форму и лишили крыль-ев… Болтая ножками, пионеры парят в невесомости. Красные галстуки их развеваются. Прямо, Артек в облаках… Вероятно, в качестве иллюст-рации явления невесомости…

То была первая половина шестидесятых, слово «невесомость» после полета Гагарина было у всех на слуху.

228

На вечерний физфак я все-таки поступил, но намерений учиться там у меня хватило лишь на месяц. Уяснив окончательно, что с профессией перепутал, не особенно задержался я и в замечательном Институте полу-проводников.

Тем временем два толстых журнала опубликовали мои первые рас-сказы, хвалебный отзыв Юрия Германа об одном из них напечатали «Во-просы литературы», «Ленфильм» под нажимом того же Ю. Германа ку-пил рассказ для инсценировки… Но Лев Львович с присущим ему тактом сумел дать мне понять, что если я выбрал это занятие всерьез, то радо-ваться, по меньшей мере, рано.

– Вам не случалось замечать, со сколь разным вниманием слушают никуда не уезжавших, и того, кто откуда-то вернулся? – спросил он меня как-то. – Ведь происходящее дома, ясней всего видишь издалека…

К тому времени я уже умел отличать те из слов Льва Львовича, к ко-торым потом не раз возвратишься. Мог бы и просто сказать, что писать мне, вообще говоря, еще не о чем. Но Лев Львович был человек светский.

Я пытался пойти плавать, но за границу не выпустили – за мной тя-нулся шлейф службы на атомных лодках. Я огорчился, но не очень, по-скольку тут подвернулась поездка на Украину – запускать воздушные шары с исследовательскими зондами. Вернувшись, я напридумывал во-круг этих шаров и запусков полтораста страниц любовно-детективного сюжета. Выдумывал я эти страницы, абсолютно не подозревая, чем эти выдумки не только для меня, но и для тех, кого начальство сочтет прото-типами действующих в повести лиц, могут обернуться. Но время было таким, что все, ради чего задирали голову, отдавало космосом, и в жур-нале «Звезда», который я уже начал считать своим, повесть напечатали в одном из ближайших номеров. Столько денег, сколько я получил при этом, я никогда еще не держал в руках. Мы с женой привыкли жить от зарплаты до зарплаты впритык, а тут явно должно было хватить месяца на три.

Потом я отправился на Байкал, определился там на научный катер, и мой очерк о том, что творится вокруг построенного на линии сейсмиче-ского разлома бумажного комбината приняла в «Новом мире» знамени-тая в то время Анна Берзер. Но тут тему Байкала прихлопнули, на чем моим первым журнальным удачам, а, вернее бы сказать, обманчивым радостям, пришел конец.

За публикацию моего рассказа в «Звезде» гаркнул на главного редак-тора секретарь обкома Толстиков, и, хотя это случилось на закрытом об-комовском совещании, сценаристу Наташе Рязанцевой, которая по дого-вору с «Ленфильмом» взялась за работу над сценарием по моему расска-зу, дали понять, что снимать ничего не предвидится. Другой мой рассказ из той же «Звезды» обложила «Литературка». Ладно бы еще холодной водой окатывали лишь официальные инстанции, но выяснилось, что мой

текст о запусках, задел множество людей частных. Достаточным оказа-лось уже то, что число людей в той экспедиции совпало с числом персо-нажей в повести…

Уже вовсе не для сбора впечатлений, а потому что надо было на что-то жить, я нанялся палубным матросом-рабочим на тресковый сейнер, идущий из Мурманска в полярную ночь к Медвежьим островам; с той же целью возил в теплушке оборудование Ленфильма опять на тот же Бай-кал (при этом почти заманил в эту теплушку и Иосифа Бродского); а для того, чтобы получить допуск к вождению экскурсий по Никитскому бо-таническому саду, пришлось сдавать такой экзамен, какого в жизни мне сдавать еще не приходилось…

– Но вы же сами выбрали такую жизнь? – говорил Лев Львович при каждой встрече, и глаза его блестели. – Достается? Но ведь вы, несо-мненно, знаете рецепт лекарства? Как так, не знаете? Читать! Читать и читать. Мы все время должны читать…

230

И. Е. Баренбаум

Читатель: VI глава из книги «Основы книговедения»494

Изучение читателя и проблем чтения получило в последние два деся-тилетия как в СССР, так и за рубежом, широкое распространение. Можно назвать ряд факторов, которые определили это положение.

Большой интерес к изучению читателя вызван, несомненно, такими факторами, как успехи книгоиздания, небывалым ростом спроса на книгу в нашей стране и во многих странах мира, как развивающихся, так и разви-тых в экономическом и культурном отношении. Это вызвало потребность осмыслить роль и место книги в системе современных средств массовой информации и коммуникации, в связи с усиливающейся конкурирующей ролью телевидения, кино, радио и т. п. Одной из важных причин устойчи-вого интереса к проблеме читателя и чтения являются изменения, происхо-дящие в социальном, экономическом и культурном положении личности, в частности советских людей, которые, в свою очередь, ведут к новому от-ношению к средствам информации, к книге и чтению. Исследование чело-веческой личности, разностороннее изучение проблем, в центре которых стоит Человек и все, что связано с его интересами, ведется широким фрон-том социологами, философами, психологами. Но познать личность и ее интересы – социальные, духовные, минуя читательские интересы, невоз-можно на современном этапе. Отсюда широкое и частое обращение к этой проблеме представителей различных общественных наук, в частности в связи с изучением роли чтения в использовании досуга как показателя культурного уровня различных социальных слоев (например, при изучении социального облика рабочих, молодежи и т. д.).

Начало изучения читателя в нашей стране восходит еще к трудам Н. А. Рубакина. Значительный вклад в становление науки о читателе вне-сли исследования X. Д. Алчевской, С. А. Ан-ского, М. М. Ледерле и дру-гих видных русских библиотечных деятелей и педагогов, работников книжного дела, сделавших много для социально-психологического (как теоретического, так и экспериментального) изучения русского читателя, опережая подчас при этом зарубежную науку495.

Широкий размах изучение читателя в СССР приобрело после 1917 г. Интерес к проблемам читателя и чтения объяснялся той громадной ро-лью, какую стала играть книга, знание, чтение в условиях социалистиче-ского строительства. Создание развернутой сети советских издательств,

494 Публ. по изд.: Баренбаум И. Е. Основы книговедения. Л.: ЛГИК, 1988. С. 70–86. 495 См.: Банк Б. В. Изучение читателей в России XIX в. М., 1969.

231

успешно конкурировавших с частными и кооперативными издательства-ми, интенсивная библиотечная деятельность по обслуживанию книгой трудящихся масс города и деревни – все это в условиях острой идеологи-ческой борьбы первых лет Советской власти требовало усиления работы с читателем, своевременного изучения читательских запросов для их наиболее полного удовлетворения. В результате изучение читателей по-сле Великой Октябрьской революции стало делом государственной важ-ности, которому уделяли серьезное внимание В. И. Ленин и партия.

В 20-е годы вышло много специальных исследований (книг и статей) по изучению читателя и чтения. Большей частью это были работы, обоб-щающие результаты социологического изучения читателя, а также осве-щающие методику конкретных исследований. Наряду с этим в трудах Д. А. Валики, М. Н. Куфаева, Я. Н. Шафира, Б. В. Банка, Н. Я. Фридьевой и других получили освещение теоретические вопросы изучения чита-тельских интересов, имевшие существенное значение для становления науки о читателе, определение ее предмета и метода.

Новый, плодотворный этап изучения читателя относится к концу 50-х годов. Возрождение интереса к социологическим исследованиям, углуб-ленная разработка вопросов социальной психологии, социологии печати, успехи советской книговедческой науки, библиотековедения, библиогра-фии – все это привело к новому интенсивному изучению читателя.

В 60–70-х годах изучение читателя обогатилось новым пластом капи-тальных социологических исследований, в основе которых лежал огром-ный исходный материал, собранный и обработанный по заранее проду-манной методологии. Здесь в первую очередь должны быть названы ис-следования, проведенные Государственной библиотекой СССР им. В. И. Ленина, – «Советский читатель» (М., 1968), «Книга и чтение в жиз-ни небольших городов» (М., 1970–1973), «Книга и чтение в жизни совет-ского села» (М., 1972–1978). Конкретные социологические исследования велись также в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салты-кова-Щедрина, Ленинградском государственном институте культуры им. Н. К. Крупской. Наиболее значительными исследованиями, выполнен-ными в этих учреждениях, следует считать цикл работ о читательских интересах работающей молодежи, а также «Специалист – библиотека – библиография. Опыт исследования профессиональных потребностей в информации» (М., 1971).

Наука о читателе. Объект, предмет, состав, место в системе наук. Терминология

Хотя наука о читателе складывается уже давно, имеет своих корифе-ев, однако она до сих пор не вычленилась в самостоятельное знание, не имеет еще четко очерченных границ, общепризнанного определения сво-его объекта и предмета. Не выявлен ее состав, соотношение с другими

232

областями знания. Наука о читателе еще не оформила свой «статус», на-ходится в движении, в поиске своего предмета и метода, что позволило бы осмыслить ее как самостоятельную область знания.

В литературе встречаются разные термины, соотносящиеся с поняти-ем «наука о читателе». Это и «изучение читателя», «изучение чтения», «изучение читателя и чтения», «психология чтения», «руководство чте-нием», «работа с читателем», «история читателя» и др.

Хотя данные термины и употребляются часто в однозначном контек-сте, в действительности далеко не равнозначны, обладают своей специ-фикой, оттенками, преследуют разные цели и задачи изучения читателя и чтения. Чаще в литературе говорится об изучении «читателя», но в то же время употребляются и словосочетания «изучение чтения», «руководство чтением», «история чтения» и т. д. Возникает вопрос: насколько равно-ценны понятия «читатель» и «чтение», можно ли их рассматривать как синонимичные, однозначные, если – нет, то в чем принципиальные раз-личия между ними?

«…Читателем можно назвать социальный субъект чтения как регу-лярной деятельности, отвечающей его духовным потребностям, который выступает в качестве объекта воздействия со стороны автора, печатных изданий и каналов их распространения и пропаганды»496. Под чтением понимается «вид коммуникативной деятельности (духовного общения и взаимодействия людей), в процессе которой субъект-читатель извлекает из печатного или рукописного текста зафиксированные в нем сообще-ния»497. Изучать читателя, следовательно, означает изучать человеческую личность, обладающую определенными физическими, физиологически-ми, психическими и социальными свойствами. Изучать же «чтение» это значит исследовать процесс восприятия книги, произведения печати во-обще, его характер, особенности, свойства и т. д., связанные, с одной сто-роны, субъектом процесса – «читателем», с другой, объектом познания процесса – «книгой».

Реальный читатель (и равно – потенциальный) не существует вне процесса чтения, восприятия текста книги. «Читатель» и «чтение» – это единство, вне которого невозможно извлечение информации, содержа-щейся в любом текстовом сообщении. Процесс чтения заключается именно в извлечении закодированной в тексте информации и ее осмыс-лении. Говоря об изучении «читателя», мы подразумеваем одновременно и самый процесс «чтения». Иначе говоря, наука о читателе это одновре-менно и наука о чтении. Но поскольку «читатель» не существует вне

496 Умнов Б. Г. О понятийном аппарате психологии читателя // Теоретические

проблемы руководства чтением. Л., 1977. С. 49. 497 Словарь библиотечных терминов. М., 1976. С. 597.

233

«чтения», а последнее немыслимо вне читателя, то позволительно огра-ничиться термином «читатель». Это лежит и в традициях науки, когда в названии конкретной научной области знания превалирует субъект и объект познания, а не процесс («биология», «география», «естествозна-ние», «науковедение», «генетика», «физика», «искусствознание» и пр.).

В силу сказанного, возможно именовать интересующую нас область знания – «наука о читателе». Вместе с тем – по примеру других родствен-ных наук («книговедение», «библиотековедение», «библиографоведение») в последнее время входит в употребление термин «читателеведение».

Термин читателеведение не является новым – он бытовал еще в ис-следованиях 20-х годов498. В настоящее время он вновь предложен В. П. Талововым и И. Е. Баренбаумом. В 1969 г. Таловов в статье «Чита-телеведение и журналистика» определил «читателеведение» как специ-фическую область социального исследования, в которой сосредоточива-ются разнообразные сведения относительно изучаемого явления. В даль-нейшем Таловов употребляет этом термин и в других своих публикациях, в основном посвященных изучению читательской психологии.

И. Е. Баренбаум дал определение «читателеведения» как науки, «целью которой является определение закономерностей, действующих в сфере „книга–читатель“ в интересах наиболее полного удовлетворе-ния потребностей общества и отдельных его членов в литературе раз-личного содержания»499. Данное определение было принято рядом специалистов, изучающих историю читателя. Термин «читателеведе-ние» был включен в «Словарь библиотечных терминов» (М., 1976, с. 133). Его содержание при этом было ограничено «читательской пси-хологией в полном объеме связанных с ней психологических и социо-логических проблем». Отмечена и дискуссионность целесообразности введения термина. Термин «читателеведение» включен и в 3-е издание учебника «Работа с читателем»500 и определяется как «комплексная область научного знания, интегрирующая подходы к читателю и чте-нию, присущие дисциплинам, изучающим теорию, историю и практи-ку создания, распространения, пропаганды и функционирования про-изведений печати».

В отношении к науке о читателе – читателеведению – можно вычле-нить несколько основных подходов.

498 Бек А., Тоом Л. Лицо рабочего читателя. М.; Л., 1927. С. 8. 499 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая

проблема // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 5. 500 Работа с читателем. 3-е. изд. М., 1981. С. 105.

234

Социологический подход

Социология – это наука об обществе как целостной системе и об от-дельных социальных институтах, процессах, общественных группах. Со-циологический подход к изучению читателя и чтения проявился уже в первых исследованиях по этой проблеме. Так, Н. А. Рубакин утверждал: «Изучение читающей толпы в разные исторические моменты, в разных слоях общества, в разных ее проявлениях имеет громадный научный со-циологический интерес, не говоря уже о чисто практических выводах, которые сами собой вытекают из этого изучения»501.

В собственно социологических исследованиях знание читателя, чита-тельских интересов личности, отношения его к литературе, книге являет-ся не целью, а средством подчас очень эффективным: изучение личности в ее отношении к объекту и предмету социологии, социологического ис-следования позволяет более полно, всесторонне исследовать их. Социо-лог интересуется читателем как общественным явлением, с этих именно позиций вырабатываются им принципы классификации читателей, выде-ляющие определенные читательские слои, группы, типы читателей, изу-чается «география» читателя, его реальное «поведение» и пр. Широкое распространение получили конкретные социологические исследования различных социальных групп – рабочих, крестьян, молодежи, интелли-генции и др. При этом социологи, изучающие культурный уровень кон-кретной среды, использование свободного времени, структуры досуга и пр., ограничиваются по преимуществу количественными характеристи-ками чтения – регулярность обращения к печатным источникам, время, затрачиваемое на чтение. Собранный подобным образом обширный эм-пирический материал содержит важные сведения о содержании читатель-ских потребностей, месте печатных источников в системе средств массо-вой информации, распространенности чтения, мотивах обращения к из-даниям, социальной роли массовых библиотек и иных учреждений книж-ного дела.

В «Словаре библиотечных терминов» дано следующее определение «социологии чтения»: «частная социологическая дисциплина, изучающая социальные факты и закономерности, относящиеся к функционированию произведений печати в обществе. Основные задачи социологии чтения – вскрыть общественно-историческую обусловленность потребности в чтении, объяснить социальную природу и принципы развития читатель-ских интересов, определить место чтения в системе культурных явлений и его роль в формировании духовного мира человека… Социология чте-ния выполняет три главные функции: познавательную – изучение объек-

501 Рубакин Н. А. Русские читатели и их обстановка // Вестник знания. 1905. № 1. С. 172.

235

тивных закономерностей чтения; управленческую – выработка рекомен-даций для управления, планирования, прогнозирования книжного и биб-лиотечного дела, идеологическую – создание основ для углубленной ра-боты по формированию социалистического типа личности посредством печатных источников»502.

Психологический подход

Исследователи отмечают связь социологии чтения с проблемами психологии чтения503. Направления развития науки о чтении обусловле-ны двойственным характером его как объективного и индивидуального процесса. Поэтому закономерно, что проблематика исследований вклю-чает разработку социологических и психологических вопросов.

Психологический подход наиболее традиционный в читателеведче-ских исследованиях. В нашей стране он прочно связан с именем Н. А. Рубакина – создателя «библиопсихологии». Термин «читательская психология» был впервые употреблен Рубакиным в статье «Привычка как основной фактор читательской психологии» (Вестник знания, 1912, № 1). Под «библиопсихологией», Рубакин понимал «ту отрасль совре-менной (бихевиористской) психологии, объектом которой является пове-дение работников во всех областях того трудового процесса, который называется книжным делом и включает в себя все процессы создания, распространения, циркуляции и утилизации всех ценностей печатного, рукописного и устного слова»504. Бихевиористская психология рассмат-ривает поведение человека как совокупность ответных реакций его орга-низма на внешние раздражители, а психические процессы человека сво-дятся как бы к сумме навыков, возникающих в итоге многократных ме-ханических тренировок. В соответствии с этими посылками, Рубакин и самый процесс чтения рассматривал как реакцию организма на внешний раздражитель – книгу.

Библиологическая концепция Рубакина, подвергшаяся в свое время острой и не всегда справедливой критике, в настоящее время вновь при-влекает к себе внимание специалистов. На вооружение берутся те поло-жения, рекомендации и методики библиопсихологии, которые позволяют глубже изучать процесс чтения, восприятия литературы, особенности личности читателя.

502 Словарь библиотечных терминов. М., 1976. С. 155–156. 503 Стельмах В. Д. Основные направления изучения чтения и читательских

интересов на современном этапе // Библиотеки СССР. 1970. Вып. 1. С. 10–12. 504 Рубакин Н. А. Психология читателя и книги: кратк. введ. в библиот. пси-

хологию. М.; Л., 1929. С. 41.

236

Исследование читательской психологии было обусловлено в значи-тельной мере потребностями развития книжной торговли и издательского дела. Значительный вклад в изучение читательской психологии в России внес петербургский книгоиздатель М. М. Ледерле505.

После революции в разработку психологии чтения внесли свой вклад М. Н. Куфаев, Д. А. Валика, Е. И. Хлебцевич, Я. М. Шафир и др.

В последние два десятилетия психология чтения вступила в новую фазу развития, став органической частью и одним из важнейших направ-лений формирующейся теории чтения. От изучения отдельных, частных вопросов психологии чтения переходят к формированию целостной пси-хологической теории.

По мнению О. С. Чубарьяна, основная задача психологии чтения – анализ проблем читательского интереса и читательского восприятия не только в субъективном, но и в социально-психологическом плане506.

Попытку дать определение читательской психологии предпринял В. П. Таловов. Под читательской психологией им понимается «взятые в их единстве и целостности мысли и чувства, притом не только зрелые, но и искания, потребности, установки, интересы (как истинные, так и лож-ные), ожидания, вкусы, иллюзии и т. д., возникающие по поводу объек-тов чтения в условиях повседневной жизнедеятельности людей на уровне обыденного сознания»507.

Б. Г. Умнов определяет психологию читателя как область знания, ко-торая опираясь на выводы общей и социальной психологии, охватывает широкий круг проблем: структура читательской психологии как специ-фического образования в сознании субъекта, природа и закономерности основных ее проявлений (потребности в чтении, читательских интересов, установок, мнений, привычек и др.), факторы ее формирования и воспи-тания, типологии читателей, социально-психологические особенности читательских групп и аудиторий508.

В духе идей Б. Г. Умнова дано определение «психологии чтения» в «Словаре библиотечных терминов»509. Вопросам психологии чтения по-священы исследования Л. И. Беляевой, О. И. Никифоровой510. Эти про-

505 Ледерле М. М. Мнение русских людей о лучших книгах для чтения. СПб.,

1895. 506 Чубарьян О. С. Человек и книга: социал. проблемы чтения. М., 1978. С. 38. 507 Таловов В. П. Историческая обусловленность познания читательской пси-

хологии как научная проблема. Л., 1971. С. 5. 508 Умнов Б. Г. О понятийном аппарате психологии читателя. С. 45. 509 Словарь библиотечных терминов. С. 131. 510 Беляева Л. И. Проблемы интеграции библиотековедения и психологии //

Библиотеки СССР. 1971. Вып. 50. С. 44–65; Никифорова О. И. Психология вос-приятия художественной литературы. М., 1972 и др.

237

блемы находились в центре внимания ряда научно-теоретических конфе-ренций, дискуссий.

При всем различии содержания, которое вкладывается в понятие «психология чтения», большинство специалистов сходится в том, что основополагающим остается выяснение содержания, структуры и меха-низмов восприятия литературы511.

Библиотековедческий подход

В развитии науки о читателе и чтении значительную роль сыграли библиотечные деятели – теоретики и практики. Это, естественно, накла-дывало отпечаток на характер и цели изучения читателей. Специфика библиотековедческого подхода сформулирована наиболее четко в учеб-нике «Работа с читателями». Отмечая, что читатель – объект изучения многих наук, авторы раздела «Изучение читателей» пишут: «Библиоте-карь же изучает не все явления чтения, а только наиболее существенные и доступные ему для познания в процессе работы с читателями. Он об-служивает книгой отдельных людей и целые коллективы, преследуя оп-ределенные воспитательные цели. Естественно, чтобы уточнить задачи изучения читателей в библиотеке, необходимо рассматривать индивиду-альные и групповые особенности чтения людей в свете психологии лич-ности и социальной психологии»512. Подчеркивается, что для понимания поведения читателя (мотивы выбора литературы, характер систематиче-ского чтения), библиотекарю важно изучать читательскую направлен-ность личности – потребности человека в чтении, его читательские инте-ресы и установки, проявления вкуса, интеллектуально-эстетические чув-ства и идеалы, связанные с чтением. Для решения этих задач предлагает-ся проводить изучение в следующих аспектах: 1) изучение населения, условий его жизни и деятельности; 2) изучение читательских групп; 3) изучение отдельных читателей.

В своих читателеведческих исследованиях библиотековеды особое внимание уделяют понятию «читательский интерес», принципам и мето-дам изучения читателей в библиотеке. Выделяются следующие вопросы социального и психологического характера в проблематике исследова-ний: место книги и библиотеки в советском обществе, содержание чтения различных социальных и социально-профессиональных групп, формиро-вание круга чтения советского человека, читательский интерес как соци-альная и психологическая категория, психология восприятия научного и художественного текста и др.513

511 Библиотековедение в 1970–1972 гг. М., 1973. С. 90. 512 Работа с читателями. М., 1970. С. 68. 513 Опыт изучения читателей и чтения в библиотеках СССР. М., 1968. С. 3.

238

В библиотековедении особое место занимают также проблемы руко-водства чтением в целях воспитания всесторонне развитой личности. По мнению некоторых ведущих советских библиотековедов, теория руково-дства чтением рассматривается как основополагающая теория советского библиотековедения514.

Книговедческий подход

Книговедение как комплексная наука о книге – книжном деле, чита-теле – изучение читателя рассматривает как свою принципиально важ-ную задачу. Ставится вопрос о необходимости изучения книги в связи с читателем и читателя в связи с книгой.

Особенность книговедческого подхода состоит в том, что читатель берется во всех его проявлениях и функционировании – как читатель библиотечного абонемента, книжного магазина, читатель-библиофил. Книговедческий подход позволяет придать читателеведческим исследо-ваниям «широкий комплексный книговедческий характер, не ограничи-ваться лишь данными библиотечного опроса, проводить изучение чита-тельского восприятия книжной продукции советских издательств, анали-зировать спрос на книги через книготорговую сеть, т. е. интегрируя как базу исследования, так и его методы, выявлять в результате максималь-ной репрезентативности итогов исследований разнообразные группы и категории советского читателя»515.

«Читателеведение» рассматривается с этих позиций как органическая ветвь книговедения. Так, например, А. А. Гречихин утверждает, что ком-плексное решение проблем чтения и пользования книгой следует изучать в книговедении как социальной науке о производстве, распространении и использовании книги (социальной информации) в общественной дея-тельности516.

Представленная классификация подходов к изучению читателя и чтения не исчерпывает все возможности. Так, особый характер носит литературный подход. Следует напомнить, что изучение читателя пер-воначально происходило на почве преимущественно литературоведче-ской науки (труды Э. Эннекена, Г. Лансона, Л. Шюккинга, П. Боборыки-на, А. Горнфельда, А. Белецкого и др.). В последние годы многие совет-ские литературоведы вновь обратились к проблеме читателя в связи с литературным процессом.

514 Ванеев А. Н. Развитие библиотековедческой мысли в СССР. М., 1980. С. 148 и далее.

515 Баренбаум И. Е. Система «книга–читатель» и некоторые актуальные задачи советского книговедения // Актуальные проблемы книговедения. М., 1976. С. 23.

516 Гречихин А. А. Методика чтения и работы с книгой в книговедении. М., 1980. С. 13.

239

Задачи изучения читателя с позиций литературоведческой науки сформулированы в трудах В. В. Прозорова. Историка литературы интере-сует прежде всего реакция читателя на литературное произведение, взаи-мосвязь читателя и писателя, влияние, какое читатель оказывает на раз-витие литературного процесса, на творческую лабораторию писателя. «Специфический угол зрения на читателя», присущий литературной нау-ке, Прозоров видит в том, что выявляется связь читателя, его вкусов, его спроса с процессом внутрилитературного развития, с изменением поэти-ческих принципов освоения действительности, с эволюцией художест-венных методов и стилей517. «Категория читателя важна для понимания эволюции художественного метода, направления, течения, школы… Чи-татель помогает понять литературный процесс во всей его неискаженной целостности»518.

Отмечая, что система связи «автор–произведение–читатель» изучается многими специальными дисциплинами, Прозоров подчеркивает, что литера-туроведу важно понять, кем и чем является читатель для писателя, в какой мере представления художника о своем адресате влияют на творческую ин-дивидуальность мастера, на процесс и, в конечном счете, на результат твор-чества. Образно, разницу между литературоведческим и иными подходами к проблеме читателя Прозоров видит в том, что социологов, педагогов, книго-ведов занимает человек с книгой в руках, его запросы, интересы, потребно-сти; филолога влечет к себе книга в руках человека, внутренние «готовно-сти» произведения к воздействию на читателя519.

Многие «читателеведческие» исследования носят «стыковой» харак-тер, т. е. могут быть отнесены к социолого-психологическим, психолого-педагогическим и социолого-библиотековедческим и т. д. Тяготение друг к другу различных подходов объясняется их общей «читателевеческой природой», единством объекта и полным или частичным совпадением предмета исследования. Это является еще одним – существенным аргу-ментом в пользу создания единой науки о читателе и чтении. Эта инте-гративная, комплексная наука примет в себя все вышеобозначенные под-ходы, дифференцируя их одновременно в зависимости от поставленных задач, целей, содержания, направленности, характера исследования, об-ласти применения, установок и т. д. Вместе с тем читателеведению как науке присущ широкий социолого-книговедческий характер, что опреде-ляется общественным характером самой науки, тем, что в центре ее вни-мания находятся такие социальные объекты, как книга и читатель.

517 Прозоров В. В. Читатель и литературный процесс. Саратов, 1975. С. 44–45. 518 Там же. 203–204. 519 Прозоров В. В. О читательской направленности художественного произведе-

ния // Литературное произведение и читательское восприятие. Калинин, 1982. С. 4.

240

Б. Г. Умнов предлагает – с этих широких позиций – следующее опреде-ление: читателеведение – комплексная дисциплина, интегрирующая под-ходы к читателю и чтению, присущие областям, которые связаны с исто-рией, теорией или практикой создания, пропаганды, распространения и функционирования произведений печати520. Это вместе с тем не значит, что не могут быть и собственно социологические, психологические, биб-лиотековедческие, литературоведческие исследования данной проблемы. Но при этом ни одна из данных наук не может претендовать на монопо-лию в области изучения читателя и чтения.

Состав читателеведения Общая теория

Содержанием общей теории любой науки являются вопросы объекта, предмета, состава, методов, терминологии конкретной науки. Эти вопро-сы ставятся в исследованиях О. С. Чубарьяна, В. П. Таловова, И. Е. Баренбаума, В. В. Прозорова, Л. И. Беляевой и др.

О. С. Чубарьян рассматривает теорию чтения как обобщенную науку комплексного порядка, которая по существу призвана заменить собой читателеведение в целом. Структура теории чтения включает следующие основные направления: общая теория, осуществляющая синтезирующую роль, социология чтения, психология чтения, педагогика чтения521.

Комплексный характер читателеведения подчеркивает и Таловов, ко-торый включает в эту отрасль научного знания – социологию чтения, психологию читателя и психологию чтения. При этом он полагает, что эти последние должны различаться между собой спецификой предмета и исследовательских методов522.

О читателеведении как комплексной науке, входящей в цикл соци-альных наук, в том числе книговедческих, пишет И. Е. Баренбаум. По его словам: «Читателеведение, возникшее в результате дифференциации нау-ки, является вместе с тем естественной органической частью (разделом) книговедения, связанной с изучением читателя – одного из составных элементов системы „книга–читатель“»523.

Таким образом, общая теория читателеведения находится сегодня в состоянии становления, развивается по преимуществу в границах того или иного подхода (библиотековедческого, книговедческого, литературо-ведческого), но выявляет то общее, что позволяет ей выделиться в само-

520 Умнов Б. Г. О понятийном аппарате психологии читателя. С. 47. 521 Чубарьян. О. С. Человек и книга. С. 36. 522 Таловов В. П. О читательской психологии и теоретических основах ее изу-

чения. Л., 1973. С. 7. 523 Баренбаум И. Е. Система «книга–читатель»… С. 20.

241

стоятельную часть читателеведения как комплексной науки о читателе и чтении. Своей теорией обладают каждая из ветвей читателеведения – социология чтения, психология чтения и др.

Методы читателеведения

В исследованиях читателя и чтения применяется широкий набор как общих, так и частных методов, количественных и качественных. Особое значение при этом имеют социологические методы, статистические и математические, методы моделирования, библиотековедческие и книго-ведческие. Наиболее полно разработаны методы изучения читателя в библиотеке524, среди которых можно выделить биографический метод изучения читателей, метод анкетного опроса. Важно перекрестное ис-пользование различных методов, что обеспечивает большую точность и достоверность добытых сведений, позволяет делать научно выверенные обобщения и рекомендации.

Типология читателя

Читатель является основным объектом читателеведения и это зако-номерно ставит вопрос о классификации читателей, разработке научно обоснованной типологии.

Проблемы типологии читателей ставились еще в трудах Н. А. Рубакина, который рассматривал «тип» в социальном и психическом плане, подчерки-вая, что всякий тип определяется совокупностью наиболее легко экформи-руемых (воплощаемых) в нем психологических переживаний и групп по-следних525. На этой основе он классифицировал все типы, как социальные, так и индивидуальные, по комплексам наследственной, социальной и инди-видуальной системы. Поскольку, по Рубакину, классифицировать людей по их психическим типам – значит выяснить, какие именно переживания по-вторяются в них наиболее часто, постольку этот признак принят им за ос-новной. В итоге выявляются читатели отвлеченного типа, конкретного типа, эмоционального типа, активного типа и т. д.526

Свою классификацию читателей предложила А. В. Мезьер. В третьей части «Словарного указателя по книговедению» раздел «Читатель – его история, типы» строится по хронологическим и социальным признакам. При этом выделяются: 1. Читатель-военный. 2. Читатель городской. 3. Читатель деревенский. 4. Читатель из интеллигенции и учащейся мо-лодежи. 5. Читатель из молодежи послереволюционной эпохи (комсомо-лец и др.). 6. Читатель-рабочий. 7. Читатель торговой и купеческой сре-

524 Работа с читателями. М., 1970. С. 116–167. 525 Рубакин Н. А. Психология читателя и книги. М., 1977. С. 163. 526 Там же. С. 163–164.

242

ды. Кроме того, особо выделен – читатель революционной среды и чита-тель индивидуальный.

Общетипологическую концепцию читателей предложил (в 1961 г.) И. П. Кондаков. Он выделил 3 группы читателей: к первой группе отно-сятся те, кому еще надо указать путь к знаниям, помочь определить свои интересы и овладеть культурой чтения. Вторую группу составляют чита-тели, имеющие необходимую подготовку для самообразовательного чте-ния. Третья группа – пропагандисты и популяризаторы знаний, к кото-рым относятся также учителя и библиотекари527. Образовательный куль-турный уровень – уровень интеллектуального развития личности поло-жил в основу классификации читателей и Ю. С. Зубов528. Проблему типо-логии читателей он связал с существующими закономерностями стадий-ного развития.

С. А. Трубников выдвинул в качестве критерия общей типологии чи-тателей «культуру чтения» как системное понятие, включающее в себя три взаимосвязанных части – культуру выбора литературы, культуру ее восприятия, культуру ее освоения и использования. «Только такая типо-логия читателей, – пишет Трубников, – которая построена на основе ор-ганического, системного объединения важнейших признаков, характери-зующих культуру личности в целом, будет внутренне непротиворечивой и сможет удовлетворить потребности разностороннего руководства чте-нием»529. С этих же позиций трактуют проблему классификации читате-лей Ю. М. Тугов, и А. П. Куликова. Предлагаемая ими психолого-педагогическая классификация читателей строится по ступеням с учетом различных уровней культуры чтения: первую ступень составляют три группы читателей, представляющих три различных уровня культуры чте-ния: 1) читатели, уровень которых должен отвечать задачам формирова-ния общественной направленности личности, ее нравственному станов-лению; 2) читатели, нуждающиеся в организации чтения, которое соот-ветствует задачам выбора жизненного пути; 3) читатели, уровень культу-ры чтения которых должен соответствовать всестороннему духовному развитию личности. Последующая дифференциация читателей произво-дится с учетом достигнутого внутри этих групп разного уровня культуры чтения530.

527 Совещание по рекомендательной библиографии 19–21 января 1961 г.: сб.

материалов. М., 1961. С. 19. 528 Зубов Ю. С. На пути создания научной классификации читателей // Совет-

ское библиотековедение. 1977. № 2. С. 51. 529 Трубников С. А. Типология читателей художественной литературы. М.,

1978. С. 31. 530 Тугов Ю. М., Куликова А. П. Психолого-педагогические основы классифи-

кации читателей // Советская библиография. 1980. № 4. С. 55–60.

243

Л. И. Беляева выделяет 3 направления, по которым идут в настоящее время поиски путей научной классификации читателей: а) классификация на основе социально-профессиональных и демографических признаков; б) на основе общепсихологических, личностных особенностей читателей; в) на основе особенностей восприятия (последнее направление, с ее точ-ки зрения, особенно ценно, так как «именно характер восприятия… опре-деляет все степени воздействия книги на читателя»)531.

Поиски критериев типизации читателей осложняются отсутствием единых общеметодологических установок в области типологии вообще. В настоящее время большинство пишущих о типологии исходит из необ-ходимости комплексного синтезирующего, междисциплинарного подхо-да, который увяжет «в единый методологический узел в наших представ-лениях задачи, которые считались самостоятельными или, во всяком слу-чае, решались обособленно: задачи классификации, систематизации (сис-тематики), типизации (типологии), категоризации, распознавания обра-зов, структурного анализа и системных исследований»532.

По мнению специалистов, должна быть создана синтетическая науч-ная классификация читателей, в основу которой «необходимо положить не один какой-либо признак, а совокупность взаимосвязанных признаков, характеризующих наиболее существенные стороны личности читате-ля»533. Из стратегии эмпирической «типологизации читателей во взаимо-действии с целостной теорией читательской психологии и читательской деятельности» исходит Б. Г. Умнов, который обосновывает возможность многомерного анализа в типологизации читателей. Исходным выступает понятие «читательский тип», которое обозначает модель, обобщенно от-ражающую систему существенных характеристик читательской психоло-гии и читательской деятельности. В качестве системообразующих осно-ваний читательской типологии учитываются направленность субъекта и уровень его читательского развития534.

Попытку определения «читательского типа» предприняла Л. И. Бе-ляева. Она рассматривает его «как сложный сплав природных свойств человека (наиболее устойчивых); личностных (формирующихся и разви-вающихся) – таких как способности, направленность, потребности, моти-

531 Беляева Л. И. К вопросу о психологических типах восприятия художест-

венной литературы взрослым читателем // Проблемы чтения и формирования человека развитого социалистического общества. М., 1973. С. 134.

532 Типы в культуре. Л., 1979. С. 151. 533 Карташов Н. С. О научных основах руководства чтением // Библиотеки

СССР. 1964. Вып. 26. С. 39. 534 Умнов Б. Г. Теоретические и методологические проблемы типологизации

читателей // Проблемы дифференциации читателей и психологии чтения. Л., 1980. С. 20.

244

вы, интересы, установки и др.; влияния множества социальных факторов: семьи, образования и самообразования, средств массовой информации, особенностей производственной деятельности, локальных условий удов-летворения культурных потребностей, влияние референтных и др. групп <…> Читательский тип, – приходит к выводу Беляева, – представляет собою сочетание индивидуально-психологических и социально-психоло-гических свойств. И как все психологические структуры, характеризуется устойчивостью, сочетающейся с известной пластичностью – способно-стью к изменениям»535.

На позициях поиска многомерного анализа в соответствии с требова-ниями комплексного, системного и междисциплинарного подхода, при кото-ром в основу типологии читателя кладется совокупность признаков, стоят и другие советские специалисты (О. М. Маслова, И. Ю. Акифьева).

Все же к настоящему времени еще не выработалась единая общая ти-пология читателей. Довлеют социальные, демографические, психологи-ческие факторы, которые и принимаются в расчет при проведении изуче-ния читателей, выявления их читательских интересов, их общей характе-ристики.

История читателя

Изучение истории читателя началось еще в XIX веке, но оно носило спорадический характер и чаще касалось изучения читательского вос-приятия в трудах по истории русской литературы (А. Н. Пыпина, В. В. Сиповского, И. В. Срезневского). Литературоведческий характер носили работы советских историков чтения 20-х годов (Д. Благого, Л. Дейча, П. Н. Сакулина). Появляются труды социолого-психологичес-кого характера (Л. М. Клейнборта, М. Н. Гернета, П. Фабричного, Б. А. Бреслава). О необходимости организованного, научного, планомер-ного изучения истории читателя в 20-е годы писали А. И. Белецкий, В. Вихлянцев.

Уже в послевоенный период, в 60-е годы, был поставлен вопрос о планомерном книговедческом изучении читателя и его истории (И. Я. аганов, М. И. Слуховский). В это же время появился ряд работ, которые свидетельствовали, что история читателя привлекает к себе внимание специалистов различных областей знания – социологов, библиотекове-дов, историков, литературоведов. Одновременно история читателя стала осмысляться как важная составная часть науки о читателе – читателеве-дения. С этих позиций разрабатывают методологические проблемы исто-

535 Беляева Л. И. Основания и критерии типологии читателей художествен-

ной литературы // Проблемы дифференциации читателей и психологии чтения. Л., 1980. С. 80.

245

рии читателя В. В. Прозоров, И. Е. Баренбаум. Если для Прозорова ха-рактерен при этом литературоведческий подход, то Баренбаум переносит проблему в сферу книговедческих интересов. Им предложено следующее определение истории читателя как науки: «Историю читателя можно… определить как область знания, изучающую читательские интересы и круг чтения отдельных лиц и целых социальных групп и слоев, чтение ими книг и других произведений печати, имеющих хождение в тот или иной исторический период. История читателя изучает также формирова-ние читательских интересов, отношение читателя к книге, влияние, кото-рое книга оказывает на читателя в процессе чтения, выступая в качестве важнейшего фактора воспитания личности и формирования ее мировоз-зрения»536.

История читателя является общественной наукой. Она покоится на прочной базе марксистско-ленинской философии, диалектического мате-риализма и служит средством к познанию прошлого, свойственных ему закономерностей и тенденций, без чего трудно уяснить многие проблемы наших дней и тенденций будущего. Исследование читательских интересов, круга чтения представителей различных классов, социальных групп и про-слоек помогает глубже, полнее постичь природу классового сознания, ста-новления и развития общественной мысли, борьбы мнений и идей.

Изучение истории читателя сегодня ставится широко и планомерно. Этим занимаются коллективы Ленинградского государственного инсти-тута культуры им. Н. К. Крупской, Калининского государственного уни-верситета, Саратовского университета. Выходят сборники «История рус-ского читателя», межвузовские тематические сборники, выпускаемые Калининским государственным университетом. Истории изучения чита-теля посвящена монография Б. В. Банка – «Изучение читателей в России (XIX в.)» (М., 1969). Исследование Банка важно для изучения методов, целей и задач, которыми руководствовались те, кто занимался изучением читателей до революции. В методологическом отношении это ценный вклад в советское читателеведение.

Читателеведение – наука, конечная цель которой в совершенствова-нии системы читатель – книга. Изучение читателя имеет, как уже отмеча-лось, конкретные социально-культурные, в конечном счете – важные на-роднохозяйственные и идеологические задачи. Представляет интерес концепция общественных функций чтения, предложенная О. С. Чубарья-ном Согласно этой концепции, массовое чтение как прогрессивное соци-альное явление становится, во-первых, все более одним из важнейших средств формирования общественного сознания и мировоззрения лю-

536 Баренбаум И. Е. История читателя как социологическая и книговедческая

проблема // История русского читателя. Л., 1973. Вып. 1. С. 6.

дей, воспитания в них высоких политических и моральных убеждений; во-вторых, процесс чтения все шире используется для практического осуществления непрерывного образования, поднятия общекультурного уровня людей; в-третьих, чтение превращается в эффективное средство повышения уровня профессиональных знаний и навыков (профессио-нальное чтение), приобщая трудящихся к активной творческой жизни. В результате «организованное в национальном масштабе массовое чтение представляет собой одно из звеньев системы мер, обеспечивающих соци-альный, экономический и научный прогресс общества»537.

В докладе на IV рабочем совещании центров библиотековедения и методической работы библиотек социалистических стран (июль 1968 г., Москва) «Опыт изучении читателей и чтения в библиотеках СССР» ука-зывалось, что изучение читателей в СССР позволяет: 1. Определить ме-сто печатного слова, книги, библиотеки, чтения в системе средств массо-вой коммуникации, что особенно актуально в условиях все ускоряющих-ся темпов научно-технического прогресса и увеличения потока информа-ции, 2. Вносит вклад в разработку общественных проблем, так как пока-зывает изменения в духовном облике и культурной жизни советского народа, 3. Через отношение к книге можно проследить многие общест-венные процессы, в том числе постепенное стирание различий между умственным и физическим трудом, между городом и деревней, взаимо-влияние национальных культур, укрепление интеграции, сближение на-ций, 4. Исследование читательских интересов органически связано с со-циальной психологией и психологией личности, способствует всей идео-логической работе, определяет поиск творческих путей и форм воспита-ния человека нового общества.

Эти задачи ставились и решались в ходе изучения советского читате-ля отдельных социальных групп, которые были организованы Государст-венной библиотекой СССР им. В. И. Ленина, Государственной Публич-ной библиотекой им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Государственным ин-ститутом культуры им. Н. К. Крупской, рядом региональных библиотек и социологических лабораторий. Результатом этих исследований, как уже отмечалось явилась публикация – ряда тематических сборников, коллек-тивных монографий, статей, методических материалов о советском чита-теле в целом, а также о читателе малых городов, читателе современного села, о чтении юношества, рабочей молодежи и пр.

537 Чубарьян О. С. Чтение в современном обществе // Советское библиотеко-

ведение. 1973. № 1. С. 26–30.

247

Краткие сведения об авторах

Б а б и ч е в а Майя Евгеньевна, кандидат филологических наук, зав. секто-ром рекомендательной библиографии НИО библиографии Российской государст-венной библиотеки (Москва).

Б а з а н о в Петр Николаевич – доктор исторических наук, профессор ка-федры библиографоведения и книговедения Санкт-Петербургского государст-венного университета культуры и искусств.

Б а р е н б а у м Иосиф Евсеевич (1921–2006) – доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки, выдающийся современный книговед.

В а с и л ь е в а Елена Евгеньевна – кандидат искусствоведения, доцент ка-федры народно-песенного искусства Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств.

В о л к о в а Татьяна Федоровна – кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Сыктывкарского государственного университета (Сыктывкар).

Г л и н к а Михаил Сергеевич – член Союза писателей Санкт-Петербурга. Г о л о в и н Валентин Вадимович – доктор филологических наук, профес-

сор, зав. кафедрой детской литературы, проректор по науке Санкт-Петербургско-го государственного университета культуры и искусств.

Е р м а ч е н к о Игорь Олегович – кандидат исторических наук, доцент Рос-сийского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена.

М о р о з о в а Мария Станиславовна – кандидат педагогических наук, доцент кафедры книгоиздания и книжной торговли Северо-Западного института печати Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна.

П о н о м а р е в Евгений Рудольфович – кандидат филологических наук, до-цент кафедры литературы Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств.

П р о к у р а т о в а Екатерина Владимировна, кандидат филологических на-ук, доцент кафедры фольклора и истории книги, директор научной библиотеки Сыктывкарского государственного университета (Сыктывкар).

С а в е р к и н а Ирина Витальевна – кандидат исторических наук, заведую-щая научно-экспозиционным сектором отдела «Дворец Меншикова» Государст-венного Эрмитажа, доцент кафедры музееведения Санкт-Петербургского госу-дарственного университета культуры и искусств.

С а м а р и н Александр Юрьевич – доктор исторических наук, зав. отделом редкой книги Российской государственной библиотеки (Москва).

С е р г и е н к о Инна Анатольевна – кандидат филологических наук, доцент кафедры детской литературы Санкт-Петербургского государственного универси-тета культуры и искусств.

С о м о в Владимир Александрович – научный сотрудник Отдела рукописей Научной музыкальной библиотеки Санкт-Петербургской консерватории им. Н. А. Римского-Корсакова.

С у р к о в Евгений Анатольевич – доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русской литературы и фольклора Кемеровского государст-венного университета (Кемерово).

Труды Санкт-Петербургского

государственного университета культуры и искусств •

Том 187

ИСТОРИЯ РУССКОГО ЧИТАТЕЛЯ Сборник статей • Выпуск 5

Оригинал-макет М. Е. Лисовской Обложка С. А. Владимировой Редактор Г. М. Шарпило

Подписано в печать 11.01.2010. Формат 60×901/16. Усл. печ. л. 15,5. Уч.-изд. л. 15,5. Тир. 300. Зак. .

ФГОУВПО «Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств» 191186. Санкт-Петербург. Дворцовая наб., 2. Тел. 312 85 73

Отпечатано с готового оригинал-макета в типографии Издательства Политехнического университета.

195251, Санкт-Петербург, Политехническая ул., 29

Documents

К комментарию одной читательской ремарки в повести Пушкина «Метель» // История русского читателя