ЛОМОНОСОВ МИФ КАК ОСНОВАНИЕ МЫШЛЕНИЯphilosophy.spbu.ru/userfiles/rusphil/Lomonosov.pdf · 2016. 4. 29. · Миф как основание мышления

ЛОМОНОСОВМИФ КАК ОСНОВАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

Миф как форма мышления

Миф как содержание мышления

Метафизический метод и натурфилософская система исследования

сферы естественного

«Натуральная философия»

как основание истинности научного познания

Мифопоэтическая форма натуральной философии»

Мифопоэтическое содержание «натуральной философии»

Риторика «натуральной философии»

Национальный язык как абсолютное единство формы

государственного мышления

Литературный язык как абсолютное единство содержания


История Отечества как абсолютное единство формы и содержания


ЛОМОНОСОВ

МИФ

КАК ОСНОВАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

М . Ю . С а в е л ь е в а

МОСКВА

Канон+2014

Савельева М. Ю. Ломоносов. Миф как основание мышления. — Москва:

Канон+, РООП «Реабилитация», 2014. — 356 с.

В книге представлено исследование основных особенностей мышления российского

XVIII века. В центре внимания — анализ оснований творчества Михаила Васильевича

Ломоносова. По мнению автора, мышление первого русского академика формировалось

под воздействием двух обстоятельств. Полученное в Западной Европе образование опре=

делило содержание мышления, основную научную проблематику. Созданный Петром

Великим «государственный миф» стал формой мышления Ломоносова, предопределив,

тем самым, исключительную роль мыслителя в интеллектуальной судьбе России как

инициатора «просвещенческого мифа». Последний стал основанием всеобщих принципов

организации научной, педагогической и художественно=эстетической сфер деятельности

россиян эпохи Просвещения и начала XIX века.

Рассчитана на специалистов в области философии.

ББК 87.3(4 Рос.)

ISBN

ISBN

С 34

© М. Ю. Савельева, 2014

© Издательство Канон +, РООП Реабилитация, 2014

УДК 191.9ББК 87.3(4 Рос.)

С 34 ...Мир — лестница, по ступеням которойШёл человек.Мы осязаем то,Что он оставил на своей дороге.Животные и звёзды — шлаки плоти,Перегоревшей в творческом огне:Все в свой черед служили человекуПодножием,И каждая ступеньБыла восстаньем творческого духа.

Лишь два пути раскрыты для существ, Застигнутых в капканах равновесья:Путь мятежа и путь приспособленья. Мятеж — безумие;Законы природы — неизменны.Но в борьбе за правду невозможногоБезумец —Пресуществляет самого себя,А приспособившийся замираетНа пройденной ступени.Зверь приноровлен к склонениям природы,А человек упорно выгребаетПротиву водопада, что несётВселеннуюОбратно в древний хаос.Он утверждает Бога мятежом,Творит неверьем, строит отрицаньем,Он зодчий,И его ваяло — смерть, А глина — вихри собственного духа...

Максимилиан ВОЛОШИН

7

Вероятно, главный порок большинства персонологическихисследований — взаимная подмена цели и средств или их само=произвольное превращение. Изучение обстоятельств жизнии деятельности той или иной исторической личности зачастуюявляется для исследователя всепоглощающей и самодовлею=щей целью, и потому заведомо не оставляет места для точногоопределения автономных средств. А значит, сама цель неза�

метно изменяется, с неизбежностью беря на себя функциисредства: попадая в поле позднейших исследований, личностьпопадает в завичимость от времени и начинает терять чертынепосредственной полноты и конкретности, превращаясь в аб1страктную «фигуру», «персону», «субъекта», «служителяидеи», а в действительности в — «объект», и всё большеэксплуатируется исследователем в погоне за «истинностьюпонимания»1).

Михаилу Васильевичу Ломоносову в этом плане особенно«повезло». Конечно, ему было далеко до общеевропейского уров=ня травли собратьями по перу, которой была отмечена, к при=меру, судьба Спинозы; но поскольку в научном и художествен=ном наследии российского учёного подавляющее большинство

Нет, может быть, ни одного писателя, жизнь ко1

торого была бы, по1видимому, столь хорошо известна,

но в сущности была бы так мало разъяснена.

Я. К. Грот

ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ:ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

В в е д е н и е

_________________________

1) Гносеологическая метаморфоза этим не заканчивается. Впечатление о том,

что историческая личность попадает в «кабалу» к исследователю, — не более

чем обман. В действительности, навязывая ей статус и функции «объекта», ис=

следователь не понимает, что делает её всего лишь «псевдообъектом», незамет=

но сам подчиняясь ей и идя на поводу у собственной иллюзии.

9

как будто не связанных между собой направлений его творчест=ва, после чего остаётся стойкий привкус удивления, в чём жесобственно, состоял пресловутый «гигантизм».)2)

Наконец, третья тенденция, совсем уж не имеющая отно=шения к научным критериям оценки, выражает чрезмернуюстепень непонимания места и роли Ломоносова в истории Про=свещения и преподносит её как «чудо», сенсацию. Сторонникиэтой тенденции трактуют появление мыслителя либо негатив=но — как «недоразумение» (ещё бы: мужик, переросток, благо=даря банальной лжи беспрепятственно стал студентом Спасскихшкол, а потом и заграничным стипендиатом!), либо же позитив=но — как грандиозную фальсификацию, следствие укрыватель=ства неких пикантных событий, способных пролить свет на тай=ну происхождения и столь успешного обучения Ломоносова.Тенденция эта достаточно старая, начавшая формироватьсяещё при жизни мыслителя, как его недоброжелателями (к при=меру, А. Шлёцером в 1766 г.), так и рьяными почитателями,в основном представителями растущего «третьего сословия».В результате сложилась грубоватая, но для XVIII века вполнеестественная легенда о гениальном самоучке, преобразившемсебя и Россию, потому как оказавшимся не кем=нибудь, а... тай=ным сыном Петра Великого. Живучесть этой легенды поддер=живалась не только исключительными фактами биографии, нои колоритным индивидуальным обликом самого Ломоносова.Вся манера его поведения казалась нереальной, фантастичес=кой для простолюдина, и при жизни обрастала невероятнымироссказнями. В самом деле — он мыслями и действиями былразмашист, как Пётр, так же громогласен и неуёмен; труднобыло не соблазниться иллюзией тайного родства…

Но оставим в покое грёзы о родстве телесномо и обратимсяк реальности родства духовного. Из многочисленных «птенцовгнезда Петрова» этот оказался лучшим, потому что более другихпонял суть имперских замыслов. В этом и только в этом смыслеЛомоносов является «детищем Петра Великого» (В. Розанов).

Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

8

идей имело незавершённый, а то и откровенно авантюрный вид,его посмертная участь — быть не просто «объектом», а зага1дочным, не только по1настоящему непознанным, но дажепредварительно «неопознанным», поведение которого пред=стоит толковать и расшифровывать до скончания веков. Пото=му с момента выхода первого жизнеописания российскогоакадемика, созданного сыном П. И. Шувалова, А. П. Шувало=вым в 1765 г., сформировалось несколько тенденций отношенияк мыслителю.

Первая тенденция представляет собой традиционный ана=лиз исследований Ломоносова в различных областях наук,искусств, истории и производства в лучших традициях просве=щенческой метафизики — как автономных друг от друга; приэтом характер становления каждой из этих сфер обосновыва=ется её содержательными особенностями и внутренними зако=номерностями. В результате за два с лишним столетия сформи=ровался устойчивый рационализированный и абстрактныйобраз «просветителя=одиночки», который собственным жерт=венным примером изо всех сил старался привить соотечествен=никам любовь к наукам и искусствам, но ему это не слишкомхорошо удавалось, потому как и сам он наделал немало ошибокв процессе творчества; к тому же, власть предержащие не пони=мали чрезмерного его энтузиазма и потому с неохотой жалова=ли его, и т. д. Эти стереотипные оценки вызывают ныне вежли=вое формальное внимание «по необходимости», и сочувствие,граничащее с откровенной скукой. В конце концов, это привелок тому, что «о Ломоносове говорят, но не читают его», какбыло сказано в одном недавнем интервью.

Вторая тенденция будто бы противоположна первой,но на самом деле продолжает, а в чём=то и повторяет её. Эторазного рода славословия, в которых заслуги мыслителя пред=ставляются с патетической слащавостью и складываются в лу=бочную картинку, где Михайло Васильевич выглядит лощёным«светским подвижником», «гигантом российской науки», пре=великим трудолюбием и талантом одолевшим тьму отечествен=ного невежества, «бессмертным гением», «Колумбом учёнос=ти», открывшим россиянам врата европейского образования,отстоявшим у «немцев» отечественную науку (?!), дававшим про=зорливые советы царям, отечески опекавшим ленивых при=дворных и проч. (Далее по тексту — всё тот же пересказ отдельных,

_________________________

2) Одним из первых и наиболее глубокомысленных панегириков Ломоносову

был составлен Радищевым (См.: Радищев А. Н. Путешествие из Петербурга

в Москву. Слово о Ломоносове // Радищев А. Н. Полн. собр. соч.: В 3 т. — Т. 1. —

М.=Л.: Изд=во Академии наук СССР, 1938. — С. 379–392.

11

о поэте, естествоиспытателе, педагоге или историке, посколькув каждой из этих сфер его отличала комплексность стиля мыш=ления государственного деятеля.

Основные государственные планы — формирование объ=ективных и всеобщих принципов упорядочивания мира и обще=ства, — к чему стремились все великие правители прошлого,Ломоносов пытался обосновать не как политик, а как учёный, —используя для этого данные современных ему наук и ремёсел.Пётр Великий, мысля по=государственному, отправлял на учё=бу за границу способную и энергичную молодёжь; Ломоносовпоставил цель создать в России университеты в Москве и Пе=тербурге. Когда=то в глубокой древности Александр вынаши=вал мечту подчинить себе весь мир, пройдя его шаг за шагом,и попасть на «край света»; первый русский академик спустя ве=ка обосновывал возможность бесконечного расширения эконо=мических и культурных связей Империи за счёт открытия но=вых путей в Америку через Северо=запад, а также доказывалнеобходимость создания новейшего атласа российских земельи снаряжения экспедиций с целью собирания этнографическо=го и демографического материала. При этом он рассуждало России вовсе не как подданный, а как гражданский предста=витель её интересов, от мнения которого зависела вся её буду=щая судьба: «Могущество и обширность морей, Российскуюимперию окружающих, требуют …рачения и знания. …Север=ный океан есть пространное поле, где …усугубиться можетроссийская слава, соединённая с беспримерною пользою, чрезизобретение восточно=северного мореплавания в Индию и Аме=рику»7). В своё время Цезарь, Григорий XIII и Пётр провели ре=формы календаря, чтобы сделать общественную жизнь болееупорядоченной, а чувство времени — адекватным. Ломоносовпродолжил начатое Петром дело, решив переосмыслить содер=жание нового календаря в связи с меняющимися социальнымипотребностями, прежде всего потребностями религиозного

Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

10

Кажется, что эти известные с детства слова Пушкин обратилк одному и тому же человеку. Хотя мы знаем, что это не так —слишком хорошо известны эти строки. Тем не менее, где=то в глу=бине души мы понимаем, что не всякое поспешное мнение ока=зывается ошибочным: они и в самом деле были едины в своихстремлениях — Пётр Великий и Михайло Ломоносов. Пушкинне зря объявил первого русского академика «единственным са=мобытным сподвижником просвещения» между правлениямиПетра I и Екатерины II5). Некоторые биографы Ломоносова об=ращают внимание на то, что те немногие эпитеты, которымиАлександр Сергеевич наградил великого соотечественника, от=личает оригинальная точность оценки, истинный смысл кото=рой так прозрачен, что зачастую ускользает от читателя: поэтсравнивал Ломоносова не с собратьями по перу, что было болееожидаемо, а с государственными деятелями, которым учёныйбыл равен по масштабам мышления6). И, следуя логике Пушки=на, мы, очевидно, должны судить о месте Ломоносова в миро=вой и российской истории иначе, чем только как в совокупности

_________________________

3) Пушкин А. С. Стансы // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. — Т. 2.Стихотворения (1820–1826). — Л.: Изд=во «Наука», Ленингр. отд=е, 1977. —С. 307.4 Пушкин А. С. О Предисловии г=на Лемонте к переводу басен и. А. Крылова //Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. — Т. 7: Критика и публицистика. —Л.: Изд=во «Наука», Ленингр. отд=е, 1978. — С. 21.5) См.: Пушкин А. С. Путешествие из Москвы в Петербург // Пушкин А. С.

Полн. собр. соч.: В 10 т. — Т. 7. — С. 191.6) См.: Лебедев Е. Н. Ломоносов. — М.: ОГИ, 2010. — С. 743.

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник.

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник3).

Историк, ритор, механик, химик, минера=

лог, художник и стихотворец, он всё ис=

пытал и всё проник: первый углубляется

в историю отечества, утверждает прави=

ла общественного языка его, даёт законы

и образцы классического красноречия,

<…> учреждает фабрику, сам сооружает

махины, дарит художества мозаическими

произведениями и наконец открывает нам

истинные источники нашего поэтического

языка4).

__________________________

7) Ломоносов М. В. Краткое описание разных путешествий по северным морям

и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию //

Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. —

Т. 6: Труды русской истории, общественно=экономическим вопросам и геогра=

фии. 1747–1765 гг. — М.; Л.: Изд=во АН СССР, 1952. — С. 420.

13

Миф как форма единства сознания и истории

Формальное единство сознания как абсолютного субъектаи исторического процесса как абсолютного объекта являетсяабсолютным, поскольку его всеобщности нет альтернативы;в то же время, эта всеобщность конкретна, воплощаясь в бес=конечном процессе опредмечивания формы сознания. Потомуона есть не что иное, как миф, который в процессе формиро=вания рациональности был вытеснен из контекста предметно=логических и диалектико=логических связей на уровень абсо=лютной формы или основания. Можно сказать, миф сохраняетв истории свой бессмертный дух, утратив тело, если понимать«дух» как всеохватную, самоосновательную, самоисходящуюи самовосходящую силу, в пределах которой обретается время.Поэтому сменявшие друг друга исторические периоды стано=вились автономными этапами, вариантами реализации мифав реальной действительности. Логично предположить, что дея=тельность не только социальных групп, но и творцов такогомасштаба, как Ломоносов, в силу различных обстоятельств бы=ла одним из многих средств воплощения мифа в истории.

Таким образом, исторический процесс неоднороден и пред=ставляет собой параллельное осуществление или тождествосодержательного единства событий (преемственность и реали=зация объективных законов, традиций, культурного наследияи проч.) и единства формального (устойчивый и неизменныйпринцип самоосуществления событий вследствие выстраива=ния отношений, связей, определения понятий, предметныхформ и проч.). В этом смысле история есть единство рациональ=ного отношения к самой себе и мифа.

Именно рациональность, как это ни удивительно, наделяетисторический миф содержанием и не даёт ему окончательносойти на нет. Посему у народов и культур, даже очень разня=щихся между собой, всегда можно выделить сходные признакимифа как формы истории:

1) Неопределённое отношение к исторической процессу�

альности и потому отрицательное, точнее, деконструк�

тивное понимание времени как принципа длительности, по=скольку для мифа не существует ни рациональных определенийвремени, ни бытия как основания времени, ни небытия как(онто)логической альтернативы бытию. Поэтому, как только

Миф как форма единства сознания и историиВведение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

12

характера. Иными словами, если Пётр, как сакральная и одно=временно политическая персона, в очередной раз осуществилреформу астрономического времени, то Ломоносов как учёныйи организатор решил привести во взаимное соответствие ас1трономический и социальный аспекты времени. И, наконец,Пётр существенно упростил русский язык и заставлял при=ближённых учить иностранные языки; Ломоносов же создалосновы отечественной грамматики, а чтобы живущий в общемогромном пространстве многочисленный и разнообразный рос=сийский народ мог воспринимать себя как не просто как единоецелое, но и как стоящий на одном временном уровне культур=ного развития, и ещё больше сплотился бы вокруг трона, зате=ял всеобщую реформу русского языка.

Однако позицию Пушкина до сегодняшнего дня разделяютдалеко не все. И значит, для многих Ломоносов до сих порне вышел из тени неоднозначного представления о нём как«просветителе». Между тем, преодоление гносеологическогобарьера, вызванного временной взаимоудалённостью конкрет=ных субъектов и личности как объекта исследования, а такжевосстановление способности понимания обстоятельств про=шлого в настоящем — не столь уж непосильная задача. Нужнолишь учитывать, что рациональность как следствие взаимногоопределения бытия и времени — только одно из содержатель1ных проявлений опыта сознания, смыслом которого являетсяотражение своего времени как абстрактно1конкретного — за=вершённого, полноценного и автономного и в то же времяне универсального, а лишь оригинального и неповторимого.Поэтому если рассматривать творчество Ломоносова толькокак результат проявления рациональности, оно навсегда оста=нется отчуждённо «свое1временным» — анахроничным, наив=ным и не слишком уместным в контексте последующих столе=тий. Но если учесть, что возможности вневременного общения,взаимного понимания и присвоения культур обнаруживаютсяв области формы сознания, тогда своеобразие мышления Ломо1носова видится не просто следствием отражения одной, ло1кальной эпохи; оно выступает единичным проявлением всеоб1щего — исторического бытия как содержания формы сознания,и этим, прежде всего, представляет интерес и непреходящуюценность.

15

аристотелизма как универсального принципа доказательствабожьего Бытия.

Ренессансный миф стихийно выполнял функцию восста=новления мифа античного мира, продолжив тенденцию отрица=ния предыдущего культурного опыта рациональными средства=ми как опыта ошибочного. Если в Средние Века утверждаласьнесостоятельность античного культурного опыта как следствияложности его религиозного основания, то в эпоху Ренессансаутверждалось обратное: основание всегда выходит за пределыкакой=либо Догмы. Поэтому всякая древность мудрее совре=менности, старость более уважаема и возвышенна, чем моло=дость (в буквальном смысле), потому что способна завершитьсвой земной путь и достигнуть цели, оставшись в памяти по=томков. Однако ориентация на завершённость как критерийсовершенства — заведомо тупиковый принцип для развития;культурный опыт Ренессанса остался в истории одиноким и не=востребованным.

XVII век трансформировалал принцип «двойного отрица=ния» мифа в принцип его «бесконечного отрицания»; открывв начале предыдущего столетия принцип абстрактной новизны(«вечное и старое как новое»), затем, в XVII веке, принцип от=носительной новизны («другое как новое»), наконец, в XVIIIвеке — принцип абсолютной новизны («новое как новое»). Ми=фологический характер «новизны» — всё в той же подмене смыс=ловых связей: в сведéнии времени к механически дискретнойи неизменной форме его восприятия, к длительности. То естьк бесконечности как «бесконечно растущей и длящейся конеч=ности». В этом понимании статус «новизны» всецело зависитот взаимной соотнесённости событий в предварительно задан=ной системе отсчёта. Это предельная, крайняя, завершённаястадия понимания отношения как такового — отношения какпринципа взаимного определения, дополнения и замещенияв мире смыслов. Вот почему это было время создания механи=ческих систем, научных классификаций и музеев. Оказалось,что если время дискретно, то присутствие и, соответственно,исследование старого в новом невозможно, потому оставалосьпомнить и хранить старину, чтобы уметь распознавать её и повозможности не повторять её ошибок. Раздробленность, ра=зобщённость исторических этапов делала их настолько свобод=ными в своей автономности, что это заставляло без страха


14

время начинает осознаваться, вместе с ним начинает осозна=ваться и бытие как его основание, и небытие как «сомнениев бытии» или «вопрос о бытии». При осознании время направ=ляется против самого себя в основание, в бытие, которое,в свою очередь, не кажется таким уж самоосновательным и не=досягаемым, если подразумевать альтернативой ему «небы=тие». Лишь первобытный миф, не знавший времени, восприни=мал прошлое и будущее безотносительно — как настоящее, как«бытие=вот». Человек первобытного мира непосредственнопребывал в неопределённом тождестве времени и вечности,природы, самого себя и мира богов. Такое состояние по опре=делению не способно длиться — не может реально, физическипереживаться и одновременно осмысливаться; оно может лишь«бывать» — некогда или когда1то, случайно, потому что, ос=мысливаясь, бытие сразу же отбрасывается в прошлое, не ста=новясь, однако, небытием.

Античный миф как первый опыт установления принципаотношения стал фактом неосознанного, невольного и потомуоднозначного отрицания мифа первобытного мира вследствиеего рационального осмысления и неминуемого утверждениябессмысленности происходившего в нём (слово высказанноеоглушило и заглушило слово молчаливое). Античные греки бы=ли большими почитателями древности, но возвышенный лите=ратурный пересказ хаотичных сказаний обрекал их на «бытиев небытии» и «небытие в бытии», — на абсолютную невозмож=ность когда=нибудь стать частью истории — на запредельностьне только по отношению к настоящему, но и к прошлому. И, сле=довательно, на неистинность. Так сказать, «подлинный миф» —«мёртвый миф».

Раннехристианский миф, в свою очередь, не смог принятьмиф Древнего мира, но уже по иной причине: стремился не ис=толковать и прояснить без согласования с настоящим, а пока=зать его несовершенство, несамостоятельность, обосновать егомиссию как преддверие великого Пришествия. Особенно яркоэто проявилось в апологетике — она стала мифом целесообраз=ности языческой истории.

Миф классического Средневековья, хотя и содержал в себеотрицание апологетической идеи предметно=культурной преем=ственности Догмы, формально продолжал поддерживать её, со=творив «миф абсолютной логики» употреблением методологии

17

эта модернистская идея была признана не оправдавшей себя.В середине ХХ в. стал формироваться новый миф, различнымобразом проявившийся в постмодернизме, деконструктивизмеи постструктурализме. Общим для всех этих вариантов мифаявлялся отказ от онтологической терминологии и стремлениеизбегать каких=либо определений или оценок времени. Инымисловами, время как таковое объявлялось безотносительным,лишённым самостоятельной ценности и смысла, поскольку ра=но или поздно оно возвращается в бытие, где они взаимно ниве=лируются и становятся прошлым. На основании этого «безот=носительного отношения» сформировалось тавтологическое,бессодержательное понимание мифа: миф — это миф; это таабсолютная форма, что позволяет конструировать любое отно=шение, но сама при этом остаётся по ту сторону. Это абсолют=ная свобода сознания, когда желание совпадает с результатом,цель тождественна средствам — «как захочется, так и сбудет=ся», какое время будет «воображено», такое и проживётся. Нетобъективных, непоколебимых законов, нет раз и навсегда уста=новленных содержаний и структур — есть абсолютный случайкак «присутствие отсутствия», наполняемое смыслами по меренеобходимости или случайности. Или по свободе. Главное —не переставать истолковывать пространство смыслов вокругсебя и всегда быть готовым к тому, что в любой момент всё мо=жет измениться, как только кто=нибудь где=нибудь истолкуетэто иначе.

2) Представление о начале и форме очередного истори�

ческого этапа как «прасобытии». Казалось бы, если миф —абсолютная форма сознания как отношения, он не должен на1чинаться. Тем не менее, началом в нём может быть всё, чтоугодно, абсолютная важность чего случайно, неожиданно про=явилась для сознания. Это начало как будто «само» заявляето себе, против воли человека, и обретает в его сознании статус«прасобытия».

Прасобытием в опыте мифа является безусловная воз1можность или основание любого последующего историческогособытия. Логика становления представлений о прасобытиимежду различными периодами истории разворачивается от аб=солютного к относительному — от конкретно=конкретного че=рез конкретно=абстрактное к абстрактно=конкретному, от все=стороннего и богатого содержанием к бедному, однозначному


16

искать новое общее основание, которое, однако, не позволялоим лишиться самодостаточности и формальной свободы.

Поэтому у мифа эпохи Просвещения просто не было выбо=ра, как только стать очередной попыткой отрицания временив пользу бытия как «другого времени» — конечно же, «нового».Просвещённое сознание стремилось быть объективным, непро=тиворечивым и однозначным. «Старина» более не была преиму=ществом или «неопознанным новым», она оставалась «стариной»как «непознаваемым вечным» (руины на полотнах Г. Роберапродолжают вызывать сдержанное чувство почтения и грустиза невозвратимость). Старина для настоящего мертва, но —парадокс! — зная об этом, мы не можем её отпустить и не да1ём ей исчезнуть, стать частью ничто. Мысль своей формой удер1живает время вне времени. Поэтому продуктивные (полезные)идеи прошлого можно и нужно было рядить в одежды насто=ящего, чтобы не только формально поддерживать их жизнь,но и наполнять содержанием как новой жизнью, которая начи=нается с нуля и сейчас. Молодость сильнее старости; впрочем,она быстротечна, что не позволяет ей иметь преимуществ передстаростью и свысока взирать на неё в её постылой вечности.

XIX век, перманентно увязая в бесконечных буржуазно=демократических революциях, реализовывал идею историчес=кого становления времени «от стихийности к осознанности»,«от необходимости к свободе», сформировав миф историчес1кого панлогизма. Мифологичность этого отношения была в том,что время представлялось зависимым от степени осознаннос1ти отношения к нему. При осознании своей необходимостии объективности, законы развития переживались, и, значит,представлялись проявлениями внутренней свободы субъектовистории. В действительности же — каламбур — измененияв мире происходят отнюдь не со временем, а со временем, тоесть с отношением ко времени, хотя кажется, что наоборот —сами изменения предметов и есть предметные подтвержденияизменения времени. Тем самым, весь осуществившийся истори=ческий процесс трактовался как подготовка, преддверие настоя=щих событий, которые, в свою очередь, воспринимались месси=ански — истории в них предстояло раскрыть свой подлинныйсмысл.

Однако уже в следующем столетии, после выхода в светкниг Хайдеггера «Бытие и время» и Сартра «Бытие и ничто»

19

В средневековом сознании отрицалась вещественная кон=кретность античных прасобытий и одновременно отрицаласьобразная всеохватность первобытного прасобытия. Основани=ями любого средневекового мифа, основанного на принципемонотеизма, были трансцендентальные прасобытия (Сотворе=ние мира, Богоявление, Благовещение, Распятие, Воскресение,Откровение пророку Мухаммеду). Прасобытие в таком толко=вании неповторимо и необратимо и потому перманентно возоб=новляется без предметного воздействия человека, переживаясьисключительно в акте веры. Не было больше ни прошлого,ни настоящего, ни будущего, поскольку всё суть одно и то же,уходя в небытие; не было вещественной вечности, но всегдабыла, есть и будет потусторонняя вечность.

Однако чрезмерное приближение сознания к сфере транс=цендентного и слишком сильное доверие средствам формальнойлогики, в конце концов, вселили иллюзию непосредственностиединства сознания и Божественного Духа — идею пантеизма.Средневековый мифологический опыт был тем самым исчер=пан, впереди вновь простиралось «неведомое прошлое». В со=знании эпохи Ренессанса прасобытием являлось любое событиеАнтичного мира. Иными словами, в отличие от самой антики,где первобытный мир насильно рационализировался, Возрож=дение насильно иррационализировало реальные античные ис=торические события. Это отражалось в художественной сфере:в Европе — подражаниями Платону и Эпикуру, на Востоке —созданием «биографий» Искандера=Александра8). Только про1шлое полноценно и самодостаточно, потому что было и за1вершилось. Вечность — это «вечное прошлое». Автономноебудущее не имеет значения, ведь оно никак себя не проявляет;его ценность измеряется возможностью повторить или вос1кресить прошлое.

Впрочем, с открытием Нового Света надобность делать из про=шлого идеал отпала. Идеал оказался реальностью, «новое»


18

и понятному. В доисторическом сознании прасобытием явля=лось представление о сотворении мира и человека, о переходеиз временной, но нерасчленённой содержанием вечности в веч1ность нерасчленённого содержания времени. Этим прасобыти=ем люди жили постоянно и все без исключения находилисьи действовали в его пределах. Тем самым, вечность не осознава=лась, но переживалась как таковая (чистое бытие) во времени,которое выступало способом её непротиворечивого и непо=средственного воплощения. Вокруг этого переживания враща=лась первобытная жизнь. Но с момента формирования исто=рического сознания представления о прасобытии неуклонносужались и становились всё более предметными и множест=венными.

Прасобытия Древнего мира также полностью определялижизнь людей. Однако, в отличие от доисторических представ=лений, эти события, опредмеченные и по преимуществу рациональ=но истолкованные, уже не носили всеобщего характера, а былипривязаны к существованию отдельных народов, формируя,так сказать, мифологические версии их (до)историческогопрошлого. Троянская война, странствие Одиссея основание Ри=ма потомками троянцев стали примерами псевдоисторическогоили псевдорационального восприятия обществом самого себя.Предметность, наполненность содержанием, сюжетная после=довательность и некоторая достоверность (предметное правдо=подобие) событий отличала их от пустой непосредственностипервобытного мифа и не позволяла интерпретировать до бес=конечности. Но смешивание естественного и сверхъестествен=ного, мира богов и мира людей всё ещё делало эти события попреимуществу мифическими. Любая попытка рационализиро=вать их только усиливала их аисторичность. Неопределённостьв отношении мифа к реальной истории подтверждалась архео=логическими опытами Шлимана, Эванса и др. Так происходи=ло первое рациональное осмысление соотношения временныхсостояний как альтернативы представлениям о вечности:вечность уже не представлялась неопределённой, теперьэто была «вечность прошлого», которая, трансформируясьв «вечности настоящего» определяла траекторию «вечностибудущего» и одновременно трансформировалась внутри себя —из недр диалектического хаоса рождался «космический логос»,мифология.

_________________________

8) Характерно при этом, что прасобытия, которые брались за основу античными

греками и римлянами, в эпоху Возрождения таковыми уже не считались. Это

был, так сказать, вторичный, отработанный мировоззренческий материал. По=

этому неудивительно, что хотели подражать Пиндару, Платону или Эпикуру,

но никто не подражал Гомеру.

21

в конкретной временной длительности уже не традиционны=ми реформаторскими средствами, а радикальными революци=онными действиями.

Отчасти эта идея продолжала быть актуальной в ХХ=м ве=ке. Но в конце века ХХ1го отношение к прасобытию вновь изме=нилось. Негативные, деструктивные события ранее имевшиелокальный характер, отныне стали общемировыми. Вследствиеэтого неизбежно должен был встать вопрос об основаниях ми=ра, способного эти события перенести9). Но поскольку всё раноили поздно становилось прошлым, время и наполнявшие его ра=дикальные события перестали иметь значение. Историю можнобыло переписывать или заново истолковывать, формируя но=вые прасобытия, не зависимые от времени. Более того, историюдаже можно было создавать заново, имитировать, выдумывать,выдавать желаемое за действительное. Основанием для этогобыла мифическая и мифологическая неразличимость настоя=щего, прошлого и будущего: коль скоро в настоящем историятворится осознанно, и ошибки могут быть исправлены, почемунельзя сделать то же самое в отношении прошлого? Если про=шлое остаётся в памяти, оно не должно лежать мёртвым гру=зом… Вечность оказалась субъективным, иногда даже вирту1альным представлением, как и время.

3) Наличие вечного и абсолютного единства цели и сред�

ства. До начала XIX века историческая мысль представляласобой совокупность внутренне разрозненных концепций и тео=рий, лишённых единой методологии. Основания логики исто=рического становления и исторического познания ещё не былисформулированы и обоснованы. Впервые это отчасти удалосьсделать Гегелю. До тех пор отдельные исторические периодымогли рассматриваться как автономные или же взаимосвязан=ные, в зависимости от преследуемой цели. Причина тому — дей=ствительная свобода исторического процесса, обусловленнаяформой мифа. Иными словами, мифические формы автоном=ных исторических промежутков создают прочные структурымифо=логических связей внутри каждого из них, в результате


20

оказалось «хорошо скрытым или неведомым старым», и его те=перь нужно было изучать, чтобы научиться жить в нём. В нача=ле Нового Времени (XVII век) прасобытиями стали представ=ляться любые деяния, не связанные с прошлым и работавшимина авторитет в будущем. К примеру, создание национальных го=сударств в Европе или новых форм государственного управле=ния. Вечность — это «вечное будущее»; вечная длительность —единственный критерий истинности происходящего. При этомспособом отрицания прошлого и утверждения основания буду=щего в настоящем выступала исключительно эмпирическаянаука как сфера объективного, простого, всеобщего и рацио=нального знания.

На протяжении следующего этапа Нового Времени — эпо1хи Просвещения — расширилось представление о прасобытиикак пребывающем в будущем. Отныне это была не только наука,но и политика, и право, и мораль, осуществлявшиеся усилиямиконкретных людей. Личности, формировавшие и реализовы=вавшие эти прасобытия, конечно же, были смертными, но их де=ла бессмертным образом продолжались кровными и идейныминаследниками. Вечность — то, что длится «здесь и сейчас»индивидуальными и совокупными усилиями. Нет прошлого, ес1ли нет настоящего. Нет будущего, если нет настоящего. По1ка люди самостоятельно реализуют поставленные цели, у нихесть время. И пока они понимают это, они ставят перед со1бой правильные цели, способные адекватно реализовываться.Поэтому политику Людовика XIV старались продолжать и по=сле его смерти, а дело Петрово «живёт и побеждает», пока живхоть кто=то, кто его реализует. Лучше конечно, чтобы это быликровные родственники, но коль их нет, история благосклонносогласна на всё.

В веке XIX1м впервые попытались представить мировыепрасобытия как закономерные и периодические итоги развитиявсей предыдущей истории и одновременно начала истории буду=щего. Это могли быть трансцендентальные события — момен=ты становления мирового Духа, или события материальногомира — этапы становления социально=практической сферы,но их объединял формальный подход к истории как непрерыв=ному логически обоснованному процессу, в котором каждоесобытие имело смысловое завершение. Вечность наконец обре1ла вид теоретико1логической абстракции, воплощающейся

_________________________

9) Имеется в виду известное вопрошание Т. Адорно «Как возможна метафизика

после Освенцима?» (См.: Адорно Т. Негативная диалектика / Пер. с нем. Е. Л. Пе=

тренко. — М.: Научный мир, 2003. — С. 322–333).

23

неповторимыми средствами и в уникальной форме. И это сви=детельствует о том, что в действительности история — всегдата же самая. Целью истории является сама история как беско1нечный процесс воплощения бытия во времени.

Согласно доисторическому мифу, время не имеет значе1ния, если речь идёт о жизни: «Сегодня мы живём, потому чтоживём, и довольствуемся этим». Каждый прожитый день —бесконечность, которую невозможно запомнить; поэтому сле=дующий день начинается с нуля: с нуля осознаётся цель, с нуляначинаются поиски средств её достижения.

В пришедшем на смену историческом, рационализиро1ванном мифе вечность выступает абсолютным критериемвремени: «Сегодня мы живём, потому что раньше было так».Исторический миф на любом этапе становления классическойрациональности традиционно воплощает стремление к однойобщей цели: восстановить некое утраченное абсолютное состоя=ние, благодаря которому всё однажды началось. Поэтому не важ=но, на основании чего осуществляется переход между от=дельными историческими периодами; основание может бытьлюбым, главное, что этот процесс не прекращается, потому чточем дальше мы уходим от первоначальной бытийной гармонии,тем более зыбкой кажется возможность сохранения представ=лений о ней. Вот почему, будучи абсолютной и необходимой,эта цель обязательно будет проявляться как относительная,внешняя, случайная, обретая псевдо=предметные черты прасо=бытия. К примеру, выражениями такой цели были впоследст=вии восприняты эллинизация Востока, христианизация Древ=ней Руси; такими основаниями прасобытий выступали в глазахпотомков усилия Ивана Грозного и Петра Великого сделатьРоссию европейской державой.

И потому, куда бы ни пошла история, она должна прини=маться, — не как объективная реальность, которая принимает=ся разумом аналитически, а как очевидность, с которой не спо=рят, потому что здравый смысл на это не способен11).


22

чего логические связи между отдельными историческими эта=пами становятся относительными, случайными (по крайнеймере, видятся такими). История, таким образом, предстаёт ли=шённой единого и абсолютного рационального основания —единой цели — и, как стихийный процесс времени, становитсяобъектом идейных манипуляций. Это подтверждается неудач=ной попыткой в XVIII в. решить проблему основания в теориии на практике, и бесконечными социальными революциямиXIX–ХХ вв.

Представление о лишённом цели историческом процессевсегда считалось объективным и рациональным; всяческиетелеологические концепции (в первую очередь, конечно же, ге=гелевская) рассматривались как антинаучные, поскольку«цель» — категория, отражающая момент работы формы со=знания и характеризующая деятельность индивидуального иликоллективного субъекта10). По понятным причинам история не мо=жет быть квалифицирована как «коллективный субъект», —помимо «истории людей и идей» как субъектного своего аспек=та, она ещё и «история событий» как история объектов. Нали=чие у истории самостоятельной, онтологически сформирован=ной цели делает её в принципе непознаваемой, противостоящейсвоим же субъектам. Впрочем, это лишь при условии, что цельявляется рациональной не только по содержанию, но и по фор=ме, и воплощается соответствующим средствами. История,однако, является неоднородным процессом, в котором рацио=нальные и иррациональные события совершаются одновремен=но, параллельно, поочерёдно или взаимозаменяемо. В этом слу=чае отсутствие единственной рационально обоснованной целине является критерием отсутствия цели вообще. В таком пони=мании история в целом, действительно, непознаваема силамиопытов сознания на отдельных этапах, и противостоит сама се=бе как всеобщее противостоит единичному. Это подтверждает=ся невозможностью окончательной реализации локальных це=лей коллективными историческими субъектами.

Поскольку каждый исторический период автономен сампо себе, цель его как проявления мифа каждый раз представляется

_________________________

10) См. подробно: Яценко А. И. Целеполагание и идеалы. — К.: Наукова думка,

1977. — 275 с.

_________________________

11) «Очевидность» как условие осуществления этого ни с чем не сравнимого ми=

роотношения есть состояние непосредственности и пустоты в отчуждённости

восприятия своего содержания. Потому она воспринимается только в пределах

мифа — непротиворечиво и парадоксально. С одной стороны, очевидность

_________________________

12) Более того: проявляясь, эти причины убивают в индивиде личностное начало.

Так, позорное ночное бегство юного Петра в Троицу изобличили в нём неподо=

бающие правителю черты труса. Подробно об этимологии термина «личность»

и особенностях становления его как категории см.: Бандуровский К. В. Лич=

ность // Новая философская энциклопедия: В 4 т. — М.: Мысль, 2010. — Т. 2. —

С. 400–401; Ильенков Э. В. Что же такое личность? // С чего начинается лич=

ность? — М.: Мысль, 1984. — С. 319–358; Мамардашвили М. К. Философия и

личность//[Электронный ресурс] http://www.mamardashvili.ru/Lektsii/filosofiya=

i=lichnost.html; Лобковиц Н. Что такое «личность»? — Вопросы философии. —

1998. — № 2. — С. 54–64; Савельева М. Ю. Монархия как форма самоопреде=

ления личности (Российский опыт становления феномена «сакральное»). — К.:

Издатель ПАРАПАН, 2007. — С. 130–143; The Category of The Person: Antropology,

Philosophy, History. — Cambr. Univ. Press, 1986. — 309 p.

25

а «личность», деятельность которой отличает универсаль=ность и символичность как деятельность самостоятельную,свободную и ответственную. Разумеется, мифическая личностьне застрахована от ошибок, — вероятно, даже расположена к нимбольше, чем абстрактный, частично реализующий себя во вре=мени индивид, — но она принимает решения, пользуясь лишьсобственным опытом; если же ей приходится переживать чу=жой опыт, то в процессе переживания она делает его своимв акте переживания, и её действия не являются следствиямивнешних причин12), поэтому не имеют явного и однозначногорационального объяснения.

Несмотря на то, что первобытный мир есть миф и по фор=ме, и по содержанию, ни индивид, ни общество личностямине были, в том понимании, что не могли выполнять ответствен=ных осознанно взвешенных действий, поскольку ни общество,ни индивиды не воспринимали себя адекватно, то есть со сторо=ны. Иными словами, человек и общество проявляли личностноеначало, лишь когда не осознавали его в себе, поскольку осозна=вали себя другими. Первобытный род сознательно желал оста=ваться в животном мире, потому что воспринимал себя какжалкого индивида; в свою очередь, каждый член рода воспри=нимал себя как прямого потомка звериного тотема. Потому посвободе каждый человек действовал как зверь, а как человек —лишь по принуждению со стороны природы. По метким замеча=ниям Фейербаха и Шеллинга, в первобытном мире только боги


24

Согласно новоисторическому мифу время является крите1рием и причиной самого себя: «Сегодня мы живём для того,чтобы всё изменить». Новосторический миф являлся таковым,поскольку стремился установить новый — осознанный — прин=цип исторического самоосуществления. Для этого он обосновы=вал сиюминутное состояние человечества как истинное, как тусамую цель, средством достижения которой была вся предыду=щая история — как возможность укреплять или разрушать ос=нования жизни личной активностью. Куда бы история ни пош=ла — она заведомо не устраивает, не принимается, потому чтонет более критериев очевидного. В этом смысле усилия револю=ционеров всех времён по установлению в мире принципа абсо=лютной справедливости были позитивными подтверждениямитого, что время есть принцип внутренней, внепредметной из=менчивости всего. А распространение в ХХ в. идеологии фа=шизма также может рассматриваться как негативный способувековечивания истории немецкого народа — за счёт историидругих народов.

Наконец, в соответствии с постысторическим мифомвремя абсолютизируется и выступает абсолютным критери1ем вечности, которая сама по себе неопределённа и, значит,случайна: «сегодня мы живём, и это не важно, потому что всёмогло быть и по1другому». Поэтому постысторический мифабсурдно стремится обосновать очевидность нынешнего со=стояния человечества как одно из возможных и случайных. Этоделается не для твёрдого прогноза, а ради призрачной надеждывсё равно на какое будущее.

4) Конкретность мифической личности как основания

мифического прасобытия. Коль скоро миф является формойистории, а прасобытие — её основанием, то субъектом внутриисторического процесса объективно выступает не просто абст=рактный «человек» или конкретная «индивидуальность»,

как таковая нерефлексивна и внерациональна, и потому может выступать до=

статочным основанием для познания. С другой стороны, как принцип, она со=

держательно и рационально толкуема, являясь выражением предсказуемости,

беспомощности, податливости и зависимости мира от внешних обстоятельств,

по отношению к которому достаточным основанием выступает познающий

индивид или коллектив.

27

и осознав себя по=настоящему Божественным созданием, про=будила в нём чувство безнаказанности и обернулась безответ=ственностью за содеянное. Гуманистическая идея показаласвою тёмную сторону — титанизм13).

Вот почему последующее XVII столетие употребило всеусилия, чтобы сформировать взвешенное, рациональное, науч=ное представление о личности человека на основании новодо=казанной всеобщей когнитивной методологии. Знание — ко=нечно же, сила. Но не только сила физическая, оно ещё и силаДуха, позволяющая передавать в логике понятий субстанци=альную сущность единого, всеобъемлющего и самопричинногоБожества. Оно, с другой стороны, и сила чувств, опирающаясяна опыт и не позволяющая ложным измышлениям («гипоте=зам») затуманивать ясность цели и смысла жизни человека.Настоящая личность — служитель истины и разума, учёный,пекущийся о дальнейшей судьбе своих идей и людей, реализую=щих эти идеи.

Следующий за этим Век Просвещения преподнёс бесцен=ный урок едва ли не абсолютного самоосуществления личнос1ти как «естественного чуда» — события, которое, естест1венным образом проявляясь в своё время (своим появлениемподтвердившее правоту времени, самим собой установившеевремя), воспринималось со стороны позднейшими историчес1кими этапами (где время было установлено по1иному) как не1возможность, как чудо, как авантюра или вымысел. Великимсказочникам XVIII в. ничего не оставалось, как писать своихперсонажей почти что с натуры. История Золушки повторяласьтак часто, что стала не просто нормой — обыденностью, а тои вульгарностью. Да и можно ли рационально объяснить стре=мительность социального и политического возвышения персон,изначально незначительных или вовсе случайных? Сам великийгосударь, император и самодержец Пётр Алексеевич волею слу=чая стал правителем: четвёртый и последний ребёнок мужскогопола в царствующей семье имел мизерные шансы на обладаниепрестолом. Ан нет… Удивительная авантюрность судьбы Петра


26

были личностями. Но поскольку у нас нет основания утверж=дать, что первобытные боги воспринимали себя личностями,то мы довольствуемся достаточным (=логическим) основани=ем того, что индивиды, племена и их боги составляли действи=тельное личностное единство.

Древний мир сохранил идею личностной божественности,с той лишь разницей, что личностями могли быть уже не толь=ко боги, но и люди, осознанными усилиями приближавшие себяк богам. Типичными примерами мифических личностей явля1лись древние герои, пророки и жрецы, духовный или телесныйопыт которых представлял собой единое и согласованное дей1ствие Божьего духа (или тела) и индивидуальной человеческойдуши, в результате чего обнаруживался абсолютный выбор,«безысходный исход» жизненного пути. Позднее личности на=ходились среди первых правителей1законодателей и светскихмудрецов, пытавшихся познать всеобщие законы бытия и слу=шавших в себе голоса божеств — таких, как царь Давид, Солон,Пифагор, Гераклит или Сократ. Наконец, ими были многочис=ленные свидетели Богоявления, отважившиеся признать этои изменившие свою жизнь.

Сознание Средних Веков, казалось бы, должно было от=казаться от принципа личностного отношения к миру. Тем неменее, именно в эпоху тотального господства монотеизма сло=жились обстоятельства для полноценного проявления личност=ного начала в человеке. Отношение к Богу в любом проявлении —как смирение и послушание, либо же дерзкое стремлениепостигнуть, присвоить Его сущность рациональными средства=ми, являлось критерием осознанного, хотя и безответственноговыбора человека, в зависимости от которого отказывалась вся(не только) его жизнь.

Эпоха Ренессанса введением одностороннего и, значит,внешнего мировоззренческого принципа пантеизма лишилапредставления о Боге личностных признаков, всецело наградивими человека. Это привело к тому, что безличный Бог пересталвосприниматься как всеобщий моральный регулятив. В резуль=тате осознанное личностное начало одарило индивида в равноймере и чрезмерными достоинствами, и чрезмерными пороками.И сформировать критическое, взвешенное отношение к немуудалось весьма не скоро. Невероятная творческая потенция,которую ощутил человек, возродивший в себе древние инстинкты

__________________________

13) См. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. — М.: Мысль, 1982. — С. 120–138.

См. также: Савельева М. Ю. Восстановление мифа как парадигма Ренессанса //

Практична філософія. — К.: Видавець ПАРАПАН, 2003. — № 2 (8). — С. 129–134.

29

защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне,чтобы показали своё достоинство…»14)

Тем самым можно выделить закономерность: пока человекдействует как личность, он конкретен, индивидуален и свобо=ден, но не осознаёт своей личностной сущности; как только онвоспринимает себя познающим субъектом, сразу же обезличи=вается в «служителя», а то и «раба» конкретной идеи. Он ивпрямь не может осознавать себя личностью и оставаться ею,ибо действительными личностями могут быть только боги. По=этому стоит ему задуматься, какое место он занимает в своёммире, как он оказывается за его пределами, втянутым в прост=ранство уходящих традиций и стереотипов, в коллективную не=самостоятельность.

В этом смысле как личность индивид эгоцентрист и волюн=тарист, как субъект — фаталист. И потому таким естественнымкажется сочетание несочетаемых характеристик в одном чело=веке: Роберт Бойль — дерзкий изобретатель и религиозныйфанатик. домашний тиран и деспот; Пётр Алексеевич — бессре=бреник и правдолюбец, но в то же время самодур и наивен; Ло=моносов — в жизни новатор и организатор, но и честолюбеци склочник; в науке просветитель и прогрессист, но и теорети=чески слабый и недальновидный упрямец. Как видно, реальный(телесный, живой) индивид проявляет своё отношение к дейст=вительности в единстве историчности как отчуждённой рацио=нальности, беспристрастности в решении формально=логичес=кой задачи и непосредственности, предвзятости отношенияк проблеме, сопровождаемой чувственной эмоциональностью,осознанно=неосознаваемым переживанием.

Миф эпохи Просвещения: личностные критерии эпохи

Век Просвещения не стал периодом общественного осо=знания мифа как формы истории и потому не смирился с ним.

Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

28

вихрем увлекла за собой многих неуместных «баловней судь=бы» из народа или вовсе уж непотребных людей: бывшую«портомою» Екатерину Скавронскую, «взятую на шпагу» подМариенбургом; «полудержавного властелина» Меншикова,«курляндского свинопаса» Ягужинского, совсем уж экзоти=ческую особу — великого Петрова «крестника» Ганнибала. Ну,и Ломоносова, конечно. Харизма Петра увлекла за собой и рас=пахнула двери в большой свет таким же сомнительным с точкизрения традиции властителям — «незаконной дщери» Елисаве=те, обедневшей «иноземке» Софии=Августе… Законные супру=ги и наследники ни в какую не приживались волею обстоя=тельств, что говорило не в пользу закона. И именно поэтомутакие личности становились реформаторами законодательнойсистемы.

5) Абстрактность мифического субъекта как средства

осуществления мифического прасобытия. Примечательно,что в условиях исторического мифа индивид также не осознаётсебя личностью, как и в условиях мифа первобытного. Он, ра=зумеется, не может не задумываться, отчего ему уготованата или иная участь, но его отношение к ситуации обдумываниялишено рефлексии. Он, если и задумывается, ищет ответа не там,чаще всего по старинке — в религии или светских традициях(к примеру, создаёт фальшивые генеалогические древа). Он по=прежнему соотносит, а иногда и напрямую отождествляяет се=бя с другими. Поэтому не способен воспринимать себя само=стоятельным деятелем. Он в собственном восприятии выглядитпревратно — как субъект. Превратность в том, что «быть субъ=ектом» означает, казалось бы, свободное отношение к самомусебе как обладателю познающей способности; но историческоеначало осознания человеком самого себя как субъекта в началеНового Времени было одновременно логическим итогом пре=дыдущей эпохи религиозного познания и ещё до конца не из=бавилось от прежних гносеологических изъянов. Субъект по=знания поэтому представлялся служителем, «орудием в руцеБожией», зависимым и завязанным на конкретные ситуации.И чем выше был его социальный статус, тем более зависимымвиделось его положение. Так, царь Пётр выше всего на свете ста=вил задачу служения Отечеству, видел в этом едва ли не прояв=ление нового религиозного чувства. Тот же мотив повторялсяв беседах и письмах Ломоносова: «За то терплю, что стараюсь

__________________________

14) Ломоносов М. В. План беседы с Екатериной II об обстоятельствах, препят=

ствующих работе Ломоносова в Академии Наук. 1765 февраля 26 — марта 4 //


Т. 10: Служебные документы. Письма. 1734–1765 гг.— М.; Л.: Изд=во АН СССР,

1957. — С. 357.


31

Миф эпохи Просвещения: личностные критерии эпохиВведение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

30

В этом смысле он был продолжением опытов прошлых столе=тий, с той лишь разницей, что его непримиримость в отношениитрадиционного мифа приобрела радикальные черты. В это вре=мя сформировалось представление о мире, где господствовала«эмпирическая рациональность», о мире, существующем всеце=ло по эмпирическим законам и наполненном исключительноэмпирическими связями — однозначными, простыми и реаль=ными. Этот мир естественным образом контролировался язы=ковой (умозрительной и описательной) формой отношения,на основании которого формировались любые дискурсивныежанры — от научного до литературного и религиозного. Инымисловами, просвещенческое сознание, учитывая, что в прошломвсе попытки дискредитации мифа оказывались тщетны, решилодискредитировать не только миф, но прежде всего самоё раци1ональность, которая не справлялась с поставленной задачей.Сделать это традиционным способом было невозможно: отка=завшись от рационалистических методов познания и заменивих эмпирическими, нельзя было отказаться от рациональностивообще. Но можно было изменить отношение к ней — сделать

её новым мифом. Так, в поисках новых аргументов критики ми=фа просвещенческое сознание сумело вывести содержание ми1фа (словесность, описательность предметности) на уровеньформы, а форму (чувственную непосредственность и образ1ность восприятия) поместить в содержание. Вот почему, не=смотря на засилье эмпирической проблематики, XVIII век сталвременем «тирании» рационализма, в котором не могло бытьместа не только чистому внерациональному — к примеру,трансцендентному, мистическому — опыту, но даже рацио=нально обоснованному (трансцендентальному) и научно интер=претированному сверхъестественному. Если и появлялись ка=кие=то иррационалистические или мистические представления,то немедленно рационализировались и объявлялись «невеже=ством», «заблуждением», «предрассудками», или того хуже —угрозой существующим социальным устоям, как это было с уче=ниями тайных обществ. В XVIII веке стремились отдавать пред=почтение только тем опытам мышления, которые передавались«прямой» текстуальностью (М. Мамардашвили) и не требовалиинтерпретации и раскодирования.

В связи с этим вполне естественным было осознанноевнешнее наблюдение за процессом развития рациональности.

Западноевропейские интеллектуалы XVIII в. неоднократно пы=тались определить «просвещенческие» критерии мышлениясвоего времени. Наилучшим образом, как известно, это удалосьсделать Лейбницу в начале эпохи и Канту — на её исходе. Пер=вый полагал, что таковым является действительное достижениеясности, чёткости и, значит, истинности изложения мыслей приусловии соблюдения закона достаточного основания; второйзавершил начатую мысль и подвёл исторический итог просве=щенческому культурному проекту, обосновав критерием спо=собность и желание осознания каждым гражданином личнойответственности за всё, что он делает: «…Имей мужествопользоваться собственным умом…»15).

Как и следовало ожидать, результат такого осознанияоказался парадоксальным: Век Просвещения стал примеромедва ли не наиболее продуктивной, последовательной и адек1ватной реализации мифа в истории. Любое нарушение гносео=логической меры (а стремление сделать рациональность тоталь=ной и было наилучшим подтверждением такого нарушения)является основанием бесконечного многообразия способов ут=верждения мифа. В самом деле, поставив разум в основание(сделав миф разума формой сознания), просвещенческое со=знание получило возможность механически, внешним образоми до бесконечности менять местами различные смысловые свя=зи. А это уже была мифологизация не только формы, но исодержания сознания, поскольку, подменяя друг друга, связине превращаются, а остаются самими собой, выполняя прежниефункции уже в несвойственных для себя условиях и становясьпричинами совершенно непредсказуемых и рационально необъ=яснимых событий.

Таким образом, именно просвещенческий опыт XVIII векастал доказательством того, что миф, своей непосредственнос=тью однажды породивший историю, не исчез в ней, не раство=рился во времени в тот момент, когда первичная культурная ве=щественность была поражена вспышкой рефлексии. История

эпохи Просвещения есть миф, проявившийся двойственным,

символическим образом:

_________________________

15) Кант. И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение? 1784 / Пер. с нем. Ц. Г.

Арзаканьяна // Кант. И. Соч.: В 6 т. — Т. 6. — М., Мысль, 1966. — С. 27.

33


32

– как осознанно творимый согласно предварительно

обоснованной программе процесс совершенствования мира,

человека и мышления;

– как «личностная драма», совершавшаяся в стихийной,

непостижимой и фатальной череде побед и катастроф ин�

дивидов и всего человечества, единолично, без Бога одолева�

ющих свои проблемы.

История XVIII века действительно представляет собой не аб=страктно=всеобщий, а личностно�конкретный феномен, в томпонимании, что все её события были не просто общественными,а как будто были результатами действий коллектива, осо1знанно ведущего себя как единое целое, то есть как индивид.Со своей стороны, действия некоторых реальных, эмпиричес1ких индивидов реализовывались как воплощения коллектив1ных действий и интересов. Тем самым личностный характерэпохи проявлялся в том, что она, во=первых, была наполненасобытиями, которые осуществлялись лишь при условии их од1новременного осознания — доступными всеобщему пониманиюи хорошо аргументированными событиями; во=вторых, онане имела внешних причин для своего проявления — реализовы=валась на собственном основании, свободно, и была ни на чтоне похожа (российское Просвещение — наилучшее тому под=тверждение)16). Если следовать логике Г. Гегеля, и «…то, в чём

заключается вечное назначение человека, должно совершатьсяв нём самом»17), то извечное предназначение эпохи такжезаключается в содержании её событий, в их исторической

_________________________

16) Отдельной большой областью исследования является сложный, до сих пор

напряжённо=болезненный вопрос, насколько можно квалифицировать проис=

ходившие в XVIII веке в России культурные реформы выражениями идеи Про=

свещения, как её понимали в западной Европе. К его решению в разное время

подступали философы, историки, культурологи, филологи (См.: Берков П. Н.

Основные вопросы изучения русского просветительства // Проблемы русского

Просвещения в литературе XVIII века. — М.; Л.: Изд. Академии наук СССР,

1961. — С. 5–27; Валицкая А. П. Русская эстетика XVIII века. — М.; Искусст=

во, 1983. — 240 с.; Моряков В. И. Русское просветительство второй половины

XVIII века: (Из истории общественно=политической мысли России). — М.: Изд=

во МГУ, 1994. — 215 с.; Пустарнаков В. Ф. Философия Просвещения в России

и во Франции: опыт сравнительного анализа. — М.: ИФРАН, 2002. — 337 с.; Ту�

раев С. В. Спорные вопросы литературы Просвещения // Проблемы Просве=

щения в мировой литературе / Отв. ред. С. В. Тураев; ред.: Н. А. Вишневская,

В. Д. Кузьмина. — М. : Наука, 1970. — С. 7–36 и др.) По понятным причинам, это

были преимущественно отечественные исследования. Не вдаваясь в подробно=

сти решения этой проблемы и по возможности не вступая в полемику с проти=

воборствующими сторонами, всё же кратко выражу своё мнение для ясности

дальнейшего разговора. По всей вероятности, вышеназванный вопрос завязан

на тонкости определения ключевых понятий. И он бы сам собой отпал, если бы

предварительно был рассмотрен другой, не менее важный вопрос о соотноше=

нии этимологически и культурно=исторически родственных понятий «просве1

щение» и «просветительство», отражающих, тем не менее, совершенно раз=

ные социальные феномены. Вряд ли будет корректным определять их сущность

и взаимоотношение по принципу «шире/ýже» или «раньше/позже», как это

представлено в указанной литературе; у них различные обстоятельства и цели

формирования и, следовательно, совершенно различные функции, пересечение

которых по преимуществу случайно. «Просветительством» считается процесс

распространения образования с целью повышения интеллектуального и обще=

культурного уровня народа, что наблюдалось в истории всех без исключения

цивилизаций не только в XVIII веке. Такая методологическая позиция берёт своё

начало от Г. Гегеля, который, кстати, специально не отличал «просветительст=

во» и «просвещение». (См.: Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа / Пер. с нем.

Г. Г. Шпета // Гегель Г. В. Ф. Соч. — Т. 4. — М.–Л.: Соцэкгиз, 1959. — С. 260–265).

Ей предшествовала позиция Канта, который отличал «Просвещение» как идею,

давшую имя соответствующей эпохе. По его мнению, оно являлось процессом

формирования особого отношения к знанию и разуму как средству его выведе=

ния. Поэтому оно связано с определёнными социокультурными обстоятельст=

вами, проявившимися в XVIII веке более всего в Великобритании, Франции,

Германии, меньше в Италии и Нидерландах. И если ставить вопрос о процессе

распространения идеи западноевропейского Просвещения, то уместно будет

употребить термин «просвещенчество»; «просветительство» же в этом случае

реализовывалось автономно в силу преследования им иных целей. Эти сообра=

жения позволяют сделать общий вывод о том, что в России XVIII века прояв=

лялось как «просветительство» (по преимуществу), так и «просвещенчество»;

первое — потому что представляло естественное проявление развития культу=

ры как саморазвитие, второе — благодаря своей идеологической сущности, из=

начально заложенной в нём задачи распространения, насаждения в других

культурах.17) Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории / Пер. А. М. Водена // Гегель

Г. В. Ф. Соч. — Т. 8. — М.–Л.: Соцэкгиз, 1935. — С. 409.

35


34

самообусловленности и самооправданности. Эпоха Просвеще=ния была само1стоятельна и само1сознательна, в том понима=нии, что активно конструировала не только предметный образжизни, но и формировала разум как основание и способ отно=шения к жизни: «Разум теперь — не столько то, чем мы владе=ем, сколько некоторая определённая форма того, что мы себедобываем»18). И это заставляло общественное сознание посто=янно пребывать в напряжённом поиске. Именно в XVIII векепонимание сути просвещённости проявилось не только каксветлое и радостное, но и как фатальное и драматическое состо=яние ума и поведения. Ещё бы! Этот просвещающийся мир —единственный, перед лицом остального мира сосредоточив1ший в себе всеобщие исторические смыслы, и один отвечавшийза всё. Поэтому вынужден не только просвещаться, но и про=свещать. Тем самым, просвещение — хотя и несколько наивный,но в действительности вовсе не шуточный вызов «темноте» —бессмыслице, необоснованности и непредсказуемости.

С такой однозначной внутренней противоречивостью еди=ного мира настолько тяжело было мириться, что она поневолепредставлялась как взаимное противопоставление двух (многих)миров. Эта подмена произошла вследствие утраты представле=ний об основании единства бытия как «макромира» и открытияоснования сущностной многозначности и непредсказуемостичеловека как «микромира» — основания его дискретности, внут=ренней обособленности, которая позволяла ему расправлятьсяс «макромиром» потихоньку, познавая его эмпирически инеторопливо подчиняя себе по частям. В результате, борясьс одним противостоявшим миром, просвещенческий мир неза=метно для себя боролся совсем с другими мирами и, в концеконцов, легко мог принять самого себя за один из этих миров.Что и произошло в 1789 г.

Конечно, просвещенческое сознание скользило вдольопасной грани, гордо, высокомерно, дерзко, активно идя навст=речу неизвестности и с презрением оставляя в прошлом сомне=ние, смирение, воздержание и традиционную веру. Но в дейст=вительности такая провокационность становилась для мышления

единственным спасением, так как постоянно заставляла реали=зовываться в поисках подтверждений своей обоснованности.При этом импульсивность мысли должна была оставаться вну=три, как скрытый побудительный мотив, и не выставляться на=показ; если же переживалась коллективно, то становилась не=выносимой. Поэтому Просвещение постоянно пряталось за шир=мой светской церемониальности, легкомыслия и холодноватойбеззаботности. Казалось, этот способ находиться под постоян=ным волевым самоконтролем и быть вежливым наиболее верен,чтобы сохранять интеллектуальную стабильность и не сражатьнаповал одним ударом мысли. В этом смысле бесстрастнаямаска коллективного действия и мышления, которую наделана себя эпоха Просвещения, помешала ей стать «эпохой мас1сового рождения личностей» (это произошло столетием поз1же), но зато сделала её самоё воплощённой личностью, «лич�

ностной формой рождения времени» как единым и постоянноупорядочивавшимся пространством идейных структур, на1полнявшихся смыслом в зависимости от задаваемых социаль1ных действий.

Понятно, что любой исторический промежуток в равноймере является самопричинным, автономным, и зависимым от всехдругих исторических этапов. Понятно также, что термин «лич=ность» по отношению к историческому периоду с позиции рас=судочного мышления не может не представляться метафорой.Но в данном случае он всё=таки не только метафора, потомучто эпоха Просвещения стала именно тем временным отрезком,когда индивидуальные человеческие усилия осознанно направ=лялись на создание единого и упорядоченного социальногопространства, запечатляясь на его смысловой поверхностиочертаниями идей, целей, идеалов, убеждений, законов. Попа=дая в это пространство, любой человек должен был жить по егоправилам, не лишаясь при этом собственной свободы, естест1венным образом совпадая с этими законами, в единстве неосо1знанной необходимости и целенаправленно осознаваемой сво1боды. Так общество становилось основанием формированиягражданского лица индивида, а индивид, в свою очередь —основанием формирования правового, человечного, индивидуаль1ного лица общества. Взаимно проникая, эти основания с не=избежностью подменяли друг друга, создавая впечатлениеединого пространства всеобщей индивидуально=коллективной

_________________________

18) Кассирер Э. Философия Просвещения / Пер. В. Л. Махлина. — М.: РОС=

СПЭН, 2004. — С. 27.

37


36

ответственности за всё происходившее. То есть пространстванового социального мифа19).

Именно в это время самосознание, позволявшее человекубыть самостоятельным и саморазвивающимся, трансформи1ровалось из индивидуального опыта (Ego cogito) как опыта«индивидуального всеобщего» в коллективный, массовый, об1щественный опыт как опыт «коллективного индивидуально1го». Это особенно хорошо видно при исследовании единстваи противостояния ведущих социально=политических идей —«просвещённого абсолютизма» и «народоправия». Идеи этиносят ярко выраженный мифологический, а потому личност=ный характер. С одной стороны, каждая была творением умаконкретных авторов=субъектов. С другой стороны, слишкоммногие мыслители отстаивали право первыми быть причастны=ми к появлению данных идей, и не могли полностью контроли=ровать процесс распространения и усвоения их в массовомсознании. Поэтому идеи невольно жили самостоятельной жиз=нью, предоставляя вдоволь возможностей превратно судитьо сущности и причинах своего возникновения.

Идея «просвещённого абсолютизма», безусловно, являет=ся мифом, поскольку представляет просвещённость не индиви=да, а безличной политической фигуры — просвещённость инди=видуального воплощения верховной власти, имеющей чертыиндивида. Иными словами, это идея абсолютного единства аб1страктного и конкретного отношения к обществу со сторонывласти как индивидуально�абстрактного феномена. Этот по=следний — не просто логический конструкт, субъективноепредставление, но реально действующий субъект=носитель,определяющий направление развития и регулирования общест=венных отношений. В то же время, будучи эмпирическим инди1видом, он не являлся эмпирическим субъектом; это «субъект1субстанция» (Гегель), соединяющая и отождествляющаяличную волю с представлениями о всеобщем законе и, тем самым,

подающая личную волю в качестве принципа законодательства.В этом понимании, индивидуально=абстрактное воплощениевласти в монархе делает его личностью, а власть — неповтори=мой, уникальной, конкретной и всеобщей.

Идея «народоправия» представляется не менее мифоло=гичной, поскольку в ней обосновано это же самое абсолютноеединство абстрактного и конкретного во властных отноше1ниях, но уже как воплощённое в общественно�конкретном фе1номене. Иными словами, «народ» в таком понимании представ=ляется не только источником или абсолютным основанием праваи власти, но и их непосредственным носителем. Таким образом,мифологичность идеи проявляется в том, что происходитабсолютное воплощение прав индивида в некоем «всеобщемправе» как коллективном и абстрактном субъекте (Руссоковарно называл его несколько двусмысленным термином«су1верен»). Именно он действует наряду с индивидуальными субъ=ектами — телесными, конкретными и объективно реальнымииндивидами. Руссо ни за что бы не смог обосновать возмож=ность такого деиндивидуализированного субъекта, если быне ввёл в оборот понятие «общая воля» как представление о дей=ствиях этого абстрактного субъекта, порождающих «народноеправо»: «Я утверждаю, …что суверенитет, который есть толькоосуществление общей воли, не может никогда отчуждатьсяи что суверен, который есть ни что иное, как коллективноесущество, может быть представляем только самим собою. Пе=редаваться может власть, но никак не воля»20). Собственно,«общая воля» выступала необходимым эквивалентом «воли ин=дивида» как носителя народной власти, подобно тому, как «мо=наршая воля» выступала символом «воли индивида» как носите=ля единоличной власти21). Поэтому Виндельбанд совершенно

_________________________

19) Вероятно поэтому, несмотря на всю обоснованность, это пространство было

довольно зыбким. Как только мера ответственности превышалась, как это бы=

ло во время революционных событий, и общество, и индивиды стремились уйти

от ответственности, перекладывая её друг на друга и предъявляя взаимные об=

винения во всех смертных грехах.

_________________________

20) Руссо Ж.�Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического пра=

ва / Пер. с фр. А. Д. Хаютина, В. С. Алексеева=Попова // Руссо Ж.�Ж. Об обще=

ственном договоре: Трактаты. М.: ТЕРРА=Книжный клуб; КАНОН=пресс=Ц.,

2000. — С. 216.21) Руссо, как известно, отличал «волю всех» как совокупность частных прояв=

лений воли от «общей воли», воплощающей, действительно, общие интересы

(См.: Руссо Ж.�Ж. Об общественном договоре… — С. 219). В этом понимании,

концепция «народоправия» Руссо, конечно же, не имела ничего общего с демо=

39


38

справедливо полагал, что Руссо своей концепцией «народопра=вия» выступал за «произвол большинства» как противовес«произволу правителя»22).

Именно эти идеи сделали эпоху Просвещения первым ис=торическим опытом проявления «самосознания эпохи» на ос=новании действия различных структур общественного сознания.Подобные духовные структуры существовали всегда: в преды=дущих столетиях они образовывались на основании традиций,чувств, настроений, привычек, стереотипов, иллюзий и проч.,функционировавших стихийно и неосознанно; в последующиестолетия их содержание составляли идеалы, нормы, ценности,цели и др., которые функционируют лишь при условии их по=стоянного общественного осознания и контролирования. Уни1кальность же структурных компонентов общественного со1знания эпохи Просвещения, состояла в том, что это былисимволы как результаты трансформации иррационального

в рациональное: «общее», «естественное», «равное», «полезное»,«совершенное» и др. Их символичность состояла в том, чтонарочитая понятность, обыденность, всеобщность и непосред=ственность парадоксальным образом не позволяла им быть од=нозначными и логически непротиворечивыми. Они могли со=хранять свою сущность, только проявляясь как другие, как чтоугодно. Можно ведь толковать «естественность» как «гармонич=ность» или «истинность», но можно и как «натурализм», то есть«варварство» или «бесконтрольность»; наконец, как «первобыт=ную невинность», противостоящую социальному миру. Именнотак это понимал Руссо: «…Состояние размышления — это ужесостояние почти что противоестественное и… человек, которыйразмышляет — это животное извращённое»23). «Неравенство»

можно представлять как «неравенство индивидуальныхсвойств и способностей», а можно как «неравенство условийжизни» и проч. Поэтому непрерывное осмысление этих симво=лов вселяло в общество иллюзию предельной свободы от внеш=них обстоятельств, потому что, пребывая в этом состоянии,оно соотносилось лишь с самим собой и отвечало только за се=бя. Это не означает, что оно было безответственным и инфан=тильным по отношению к внешнему окружению; напротив —именно таким путём оно препятствовало осуществлению собы=тий, за которые не смогло бы нести ответственность. И в этомпонимании оно, с одной стороны, критически воспринималосебя, с другой — порождало обстоятельства, с которыми никакнельзя было не примириться (прежде всего, абсолютистскуювласть); причём, тенденция примирения являлась ведущей,поскольку выражала необходимость исторической непрерыв=ности и преемственности времён.

И, наконец, последнее. Личность по определению осозна1ёт факт своего обладания формой мышления, и потому всегдадействует по внутренней свободе и независимо от внешних об=стоятельств. Её жизнь содержательна, наполнена событиямиисключительной важности, которые сами становятся основа=ниями внешних обстоятельств всеобщего характера. В жизниличности постоянно что=то происходит, и воспринимается этокак превосходящее её собственные возможности. Такими пред=ставлялись отечественными и зарубежными современниками(да и сейчас представляются) культурная реформация в России,её победа в Северной войне, превращение в сильнейшую импе=рию второй половины XVIII века, победа над Наполеоном…Каждое событие, происходящее с эпохой, тоже автономно, са=мопричинно («само себе эпоха»), а все вместе они напоминаютцепь бесконечных (воз)рождений огромного организма, под=тверждая, тем самым, его бессмертие. Ведь вместо того, чтобыестественно переходить от взлёта к падению, от рождения к смер=ти, эпоха=личность переходит от жизни к жизни, от рожде=ния к рождению. Каждое последующее событие удивительнымобразом не отнимает, а преумножает её силы, открывает новыевозможности преодоления бесконечности, и эта социальнаяактивность и результативность действий настолько велика,что постоянно заставляет сомневаться в своей достоверности.Возможно, поэтому европейский просвещенческий разум так

кратическими концепциями Античного мира, которые создавались на принци=

пах различия и противостояния народа в целом и его представителей в струк=

турах власти.22) См.: Виндельбанд В. История новой философии в её связи с общей культурой

и отдельными науками: В 2 т. — Т. 1 . От Возрождения до Просвещения / Пер.

с нем. под ред. А. Введенского. — М.: ТЕРРА= Книжный клуб; КАНОН=

пресс=Ц., 2000. — С. 457.23) Руссо Ж.�Ж. Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства меж=

ду людьми / Пер. с фр. А. Д. Хаютина // Руссо Ж.�Ж. Об общественном дого=

воре: Трактаты. М.: ТЕРРА= Книжный клуб; КАНОН=пресс=Ц., 2000. — С. 79.


41


40

нуждался в тайных, мистических знаниях, которые сам же и по=давлял: они — залог исторической достоверности эпохи. Ведьвсемогущество правителей будет позитивно восприниматься в на=роде до тех пор, пока будет представляться окутанным тайной.А значит, недосягаемым для любой критики.

* * *

Но если это так, Просвещение не должно было привестик революции; вовремя осознанный принцип личной ответствен=ности должен был этому воспрепятствовать. Возможно,это прозвучит странно, но Просвещение и не привело к ней.По крайней мере, в тех государствах, где реализовывалось наи=более последовательно, то есть на государственном уровне —в частности, в Германии, Голландии, Англии, России. Пока ан=гличане и голландцы устраняли последствия своих революций,совершенствуя отношения народа и власти — принципы Про=свещения утверждались. Пока немцы под влиянием протестан=тизма учились быть толерантными к человеческим недостат=кам — принципы Просвещения утверждались. Пока царь Пётроткрывал для себя и соотечественников Европу, демонстрируякультурную терпимость, а немка Екатерина открывала для себяи иноземцев Россию — принципы Просвещения утверждались.К революции привело прекращение процесса культурного об=мена, когда через образовавшиеся «разрывы культур» сталоневозможно не то чтобы перешагнуть, но даже заглянуть.Это те самые коммуникативные «разрывы», которые француз=ские просвещенцы называли «предрассудками». Закрытая,самодостаточная культура становилась «полицейской»,её начинало распирать, разрывать изнутри, потому что ей надобыло куда=то двигаться. Она ведь перестала адекватно воспри=нимать объективную реальность, перестала интересоватьсяокружающим, погрузилась в то, что обычно называют «своимсобственным миром», но что в действительности есть ни чтоиное как иллюзии и бесплодные надежды. Хорошо известнопо этому поводу мнение Канта: «Посредством революцииможно, пожалуй, добиться устранения личного деспотизмаи угнетения со стороны корыстолюбцев или властолюбцев,но никогда нельзя посредством революции осуществить ис1тинную реформу образа мыслей (выделено мной — М. С.);

новые предрассудки, так же как и старые, будут служить помо=чами для бездумной толпы»24).

Иными словами, к революции привели те причины и обсто=ятельства в сфере эмансипировавшейся культуры, которыене подпадали под идею Просвещения, и которые, тем не менее,как=то сосуществовали с ней, отчего казалось, что они соответ=ствуют её содержанию и являются её последствиями. Это об=стоятельства вырождения свободы просвещенческого сознанияв«реакцию на не имеющие отношения ситуации», это попада=ние на провокации извне, в результате чего высокая мера лич=ного отношения к другому трансформировалась в высокомериекак подавление другого собой. Одной из главных причинреволюции был ставший безальтернативным рационалистичес1кий тип мировоззрения, в основе которого лежал принципочевидности.

На первый взгляд, просвещенческий подход к представле=нию реальности как очевидности был весьма продуктивен,прежде всего для научного её освоения. Неочевидное кажется,ускользает, трансформируется, вводит в заблуждение; очевид=ное само идёт в руки, просится быть вовлечённым в процесс

_________________________

24) Кант И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение? — 1784. — С. 29. Ещё бо=

лее жёстко эту же мысль высказывал Ф. Энгельс: «Революция есть, несомнен=

но, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт,

в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством

ружей, штыков и пушек, то есть средств чрезвычайно авторитарных. И если по=

бедившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удержи=

вать своё господство посредством того страха, который внушает реакционерам

её оружие» (Энгельс Ф. Об авторитете // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 18. —

С. 305). Не зря В. Розанов провёл в своё время весьма преувеличенную, но тем не

менее адекватную идею о том, что стабильность российского менталитета обес=

печивалась твёрдым мировоззренческим ориентиром, обретённом в предыду=

щем столетии в лице Петра (См. Розанов В. В. Ломоносов. Его личность и судь=

ба // Ломоносов: pro et contra / Составление, вступ. статья М. А. Маслина. —

СПб.: РХГА, 2011. — С. 884). Россия — государство, где всегда была была необ=

ходимость «творить кумиров» ради своего же блага, чтобы не низвергнуться

в пучину социального хаоса. Истинное Просвещение, которое для неё всё ж

настало со второй половины XIX в., так же, как и в Европе, не могло не окон=

читься революцией.

43


42

практического воплощения, проверки, переделывания. Оно непросто понятно — его понятность нарастает в геометрической про=грессии, не давая мышлению возможности остановиться в сво=ём напористом конструировании картины мира. В простомначинают видеть составное — целый мир, достойный присталь=ного изучения; в едином видят многое; в завершённом — откры=тое; в неделимом — делимое; в старом основании — новое осно=вание, новый (бес)предел познания. И всё это с одной целью:установить такой порядок и обосновать такой закон, которыестанут выражениями предела (основания) простоты, непротиво=речивости, самопознания и самосовершенствования предмет=ного мира. Для этого с необходимостью вводилось достаточноеоснование преодоления формально=логической противоречи=вости как противоположности, в основе которой лежала уста=новка: «Единство истины есть истинность единого, равная сум=ме истин всех его составляющих».

Однако нельзя не заметить, что установка на очевидныйхарактер окружающей действительности была также обуслов=лена скрытым сомнением в её объективности и достоверности.В этом сомнении, конечно же, угадывалась тень знаменитогодекартовского сомнения, но не оставалось и следа от его про=дуктивного гносеологического оптимизма. Просвещенческоесомнение было на редкость беспомощным и уязвимым, по=скольку с некоторых пор утратило основания объективностиотношения к миру. Мир давно уже не казался таким, каким дол1жен был быть в действительности. Но сложность усугубляласьещё и тем, что никто не мог обосновать критериев того, что долж=но было быть. Поэтому просвещенческое сознание останавли=валось на необходимости поисков наиболее простых методовпознания объективной действительности, которые могли бытьприняты и усвоены наибольшим количеством людей и провере=ны ими на практике (то есть повторены). Ясность очевидностиусыпляет разум, навязывая ему функции здравого смысла,толкает его полагаться на абстрактную «природу», подменяя,тем самым содержательное многообразие смысловых связейформальным единообразием их основания, в частности, их ме=ханическим сосуществованием. Суть подмены была в том, чтовсе другие типы связей номинально признавались существую=щими (никто ведь не пытался отрицать физических и химичес=ких изменений в телах), но в действительности представлялись

теми же самыми — механическими. То есть различались лишьвнешне — по количеству, периодичности, частоте и месту про=явления.

В результате такой подмены любая изначально невернаяпосылка могла порождать не просто внешне правдоподобные,но и рационально достоверные следствия. Поскольку истори=ческий критерий истинности (проверка временем) является от=носительным и потому негативным, выступая абсолютным пре=пятствием для подтверждения истинности исходных посылок,на первый план выдвигается логический критерий истинности,на который гораздо легче опираться. «Очевидность», в отличиеот «объективной реальности», сосредоточена на текущеммоменте, и потому с необходимостью сопровождается «кажи1мостью» или «видимостью», которые, в свою очередь, и по=рождают иллюзии и бесплодные надежды.

По=видимому, бесплодными можно считать любые надеж=ды, поскольку все они ориентированы на «удвоение сущности».Если что=то должно произойти, нужно просто рациональнооценить ситуацию и терпеливо этого дождаться. Если чему=тобыть не суждено, упования бессмысленны и опасны, укрепляя,в конце концов, заблуждения и предрассудки. Эту адски реаль=ную ясность понимания, посылаемую свыше, настолько трудновынести, что всегда есть готовность продать душу дьяволу за пья=нящую кажимость рая. Таким заблуждением, порождённымнадеждой, стало однажды представление о том, что этот (иликакой1то ещё) мир является наилучшим, или же будет тако1вым через какое1то время. При этом сразу же слабеет желаниеинтересоваться окружающей действительностью, тем более че=му=то учиться у неё. Все усилия направляются на сохранениев неизменном состоянии своего мира, — но на деле оказывается,что неизменными остаются лишь субъективные представления.Так начинается организованный процесс массового производ=ства иллюзий — «Царства разума», «религии Высшего сущест=ва», «свободы, равенства, братства», «общественной собствен=ности» и проч.

Это означает, что в просвещенческом мире не очевидность,а именно видимость или кажимость становились центромприложения усилий индивидов. А всё потому, что принцип оче=видности целенаправленно отчуждался ими в пользу общества,понимаемого как единственного разумно обустроенного. Это,

45


44

правда, нисколько не означало, что обществу удавалось при=своить эту отчуждённую сущность, поскольку присваиватьможно лишь то, что изначально неотчуждаемо, что являетсясвоим (парадокс). Получается, что индивид теряет отчуждае=мое безвозвратно, экстраполируя его не на объективно сущест=вующее общество, а на своё субъективное представление о нём.То есть попросту уничтожает.

Другой причиной революции, непосредственно связаннойс абсолютизацией рационализма, была, как известно, идеяатеизма. Странность здесь в том. что, казалось бы, она цели=ком соответствовала проекту Просвещения. Неприятие Богакак абсолютной творящей и направляющей (смыслообразую=щей) силы приводит человека к необходимости осознавать себясамосотворённым и саморазвивающимся существом — личнос=тью. Но, с другой стороны, неприятие Бога приводит к непри=ятию сотворённого Им мира до и вне человека, обессмысливаниюи обесцениванию его. Человек без Бога становится «абсолютносущим», но перестаёт быть «абсолютно бытийствующим».Он не=бытийствует, абсолютно завися от задаваемого им самимвремени. Для него имеет ценность лишь человеческий мир, в ко=тором в любой момент всё можно переделать; всё остальное,не подлежащее переделыванию, устраняется. И с этим можнобыло бы согласиться, если бы не отсутствие абсолютного осно=вания и критерия истинности переделывания мира. Поэтомуна исходе Просвещения Гегель обратился к мысли о том, что«примирить дух со всемирной историей в действительности мо=жет только понимание того, что то, что совершилось и совер=шается повседневно, не только не произошло помимо Бога,но по существу есть дело Его Самого»25).

Впрочем, идея атеизма сформировалась лишь перед самой ре=волюцией и не имела прямого отношения к разложению идеипросвещения; главную же роль в этом сыграла теория общест1венного договора, — кстати, появившаяся в иных условиях и с инойцелью, и оказавшаяся совершенно несовместимой с идеей просве=щения, хотя и горячо принятая многими его сторонниками. Имен=но эта теория, будучи идеологическим фактором устраненияследствий одной буржуазной революции, стала побудительной

силой другой революции. И вот почему. Как известно, Кант по=лагал, что критерием просвещённости ума является не простообразование как способность применять в жизни полученноезнание, и даже не какое=то исключительное знание, позволяющеедействовать самостоятельно, свободно, ответственно и публич=но. Это способность особым образом относиться к знанию

как основанию самостоятельных действий человека и обще1ства. То есть способность не только пассивно получать, но иконструировать знание. Такая позиция, хотя, в целом, и согла=совывалась с позицией ведущих сторонников идеи просвеще=ния, имела всё же существенное отличие. Кант, видимо, предпо=лагал, что не всякое знание позволяет менять к себе отношениеи может быть конструируемо. Мыслитель утверждал, что про1свещенческое свободомыслие более всего уместно в сфере рели1гии и не обязано проявляться в других духовных сферах, в осо1бенности же нежелательно в политике. В этом утвержденииявно просматривается невольная подмена смысловых связей,поэтому оно является наиболее адекватным примером мифо=логического мышления и способно вводить в заблуждение.На первый взгляд, создаётся впечатление, что Кант одновре=менно выдвинул несовместимые идеи — поддержал атеизм и по=ощрил деспотизм. Но в действительности всё было иначе. По егомнению, осознанное, рациональное, лишённое фанатизма и не=вежества отношение к религии является основанием недопуще=ния произвола в политике и социальной жизни — ни со сторо=ны правителей, ни со стороны подданных.

Относительный либерализм в отдельных сферах обществен=ных отношений может помочь обществу сохранить необходи=мый баланс взаимоотношений власти и народа. Кант не случайновыбрал для этого религию: она автономна от государственнойвласти, поскольку затрагивает наиболее глубокие стороны ду=ховного состояния общества. Можно наверняка утверждать,что пока у народа есть возможность и желание свободно раз=бираться в сложностях духовного мира, его не будет так ужвсерьёз интересовать политика. И это вовсе не цинизм, посколь=ку Кант в своей жизни придерживался именно этой позициии был прав: политикой должны заниматься те, кто для этогопредназначен происхождением и образованием, все осталь=ные — только исполнители и дилетанты. Но религия универ=сальна в том смысле, что объединяет образованных и «нищих

_________________________

25) Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории. — С. 422.

47


46

духом» как людей, в равной мере обладающих душой и забо=тящихся о ней. Поэтому умение свободно мыслить в областирелигии, может быть, и не преумножает знание, зато воспиты=вает отношение к нему, облагораживая душу, формируя и ук=репляя добродетели. Утверждение Канта лишь на первыйвзгляд парадоксально: «Большая степень гражданской свободы

имеет, кажется, преимущество перед свободой духа народа,

однако ставит этой последней непреодолимые преграды.

Наоборот, меньшая степень гражданских свобод даёт на�

родному духу возможность развернуть все свои способнос�

ти»26). Потому что гораздо важнее способности конфликтоватьс властью способность разумно поддерживать её, ведь именнотаким путём доказывается истинность власти. А воспитываетсяэта способность только на абсолютном, трансцендентальномрелигиозном основании. И если человек научился свободно вы=сказывать свои мысли о религии и миролюбиво обсуждать ихс окружающими, он сможет, не нанося ущерба государству,высказываться и касательно светских сторон жизни, — к при=меру, оценивать меру справедливости налоговой системы, мерубоеспособности армии, или меру прозрачности судебной сис=темы. Критерием лояльности такой критики по отношениюк государству будет служить религиозный принцип автономииразума.

Это, на первый взгляд, неожиданное отношение имеет подсобой историческое основание: Кант наверняка предполагал,что если бы лютеранство не было изначально воспринято какересь, Великой крестьянской войны удалось бы избежать. Но сво=бода мышления, которую продемонстрировал Лютер, в то вре=мя могла привести лишь к социальной катастрофе, посколькупредставляла собой индивидуальный, то есть случайный опыт —так сказать, «предъявленную обществу, но неосознанную и не1познанную им необходимость». Следовательно, сразу же сталаоппозиционной формой отношения к миру. Для формированияже просвещённого отношения к религии не просто необходимыспециальные знания и усвоение опыта моральной сферы, но имассовое распространение и нормативное обсуждение этих

знаний. Только в этом случае религия не будет восприниматьсякак пространство примитивных и консервативных ритуальныхдействий, а раскроет свою подлинную рациональную и, значит,социальную сущность. Последняя состоит в том, чтобы даватьчеловечеству возможность постигать сущность верховной и аб=солютной власти как основания и критерия истинности её ад=министративных и политических проявлений.

Вышесказанное подтверждает, что идея общественного до=говора не могла не противоречить идее просвещения, и, следо=вательно, никак не могла быть порождена ею. Идея обществен=ного договора — «приживалка», незаконно обосновавшаясяв пенатах эпохи Просвещения, ибо покоилась на принципе до=бровольной кабалы (в том числе и религиозно=конфессиональ=ной), на которую теоретически обрекают себя подданные радибезопасной и упорядоченной жизни27). Недаром Руссо утверж=дал, что логическая необходимость теории общественногодоговора вовсе не означает её «естественности», то есть исто1рической необходимости для сущности человека. Ведь она по=явилась не вследствие внутренней свободы человечества, а поддавлением внешних неблагоприятных обстоятельств. Поэтомурано или поздно должна была породить свою противопо=ложность — массовое убеждение в тирании, деспотизме, тота=литарности единоличного правления, показав, тем самым,внутреннюю противоречивость и ограниченность (если не исто=рическую, то наверняка логическую) рационалистического мы=шления.

Однако предложенный Кантом оригинальный способ про=длить жизнь эпохе Просвещения, — может быть, с тайной це=лью увековечить её, — также оказывался тупиковым, как тольковставал вопрос, каким должно быть свободомыслие, чтобы не иметьничего общего с атеизмом и политической оппозиционностью.Попытки решить эту проблему уже предпринимались в преды=дущие столетия: это бегство от реальности путём обращенияк древним оккультным практикам с целью достичь межрелиги1озного примирения в некой всеобъемлющей, экуменической

_________________________

27) Не следует забывать, что Т. Гоббс был монархистом, приурочившим создание

теории общественного договора к моменту реставрации единоличной власти

в своём Отечестве.

_________________________

26) Кант И. Ответ на вопрос: Что такое Просвещение? — С. 34–35. (Выделено

мной — М. С.)


48

религии и на основании этого сформировать факторы абсо1лютного воздействия общественного мнения на светскуювласть. Это представление предполагало «преображение чело=века как микрокосма, усваивающего себе гармонию макрокос=ма и таким образом исполняющегося мудростью и любовью.И вместе с тем оно предполагало преображение общества, в ко=тором посвящённые мудрецы постепенно распространяют гер=метическое знание и основанные на нём принципы управления»28).В Средние Века эту благородную, но совершенно невозможнуюцель ставили перед собой представители религиознойоппозиции — орденов тамплиеров, иоаннитов, госпитальерови др. Позднее к этому стали стремиться представители наукии образования — Раймунд Луллий, Парацельс, Дж. Бруно, ЯнАмос Каменский. В XVIII в. подтверждением возвращенияк идее всерелигиозного единства было создание многочислен=ных тайных масонских и розенкрейцерских лож, в которых,по сути, происходило возвращение к древним мистическимзнаниям29), что можно рассматривать как более или менее

осознанный общественный протест против господства механи=стического рационализма.

* * *

Вопрос о том, являлось ли происходившее в культурнойжизни России с середины до конца XVIII века адекватным во=площением идеи Просвещения в кантовском понимании, до сихпор не решён однозначно. Несмотря на то, что подавляющеебольшинство отечественных исследователей отвечают на негоутвердительно, продолжают смущать две вещи: вторичный,заимствованный и, значит, в какой=то мере чужеродный харак=тер этой идеи для российской ментальности; её воплощение в рос=сийском культурном контексте на совершенно иных принципах,нежели в Западной Европе. Не могу не принять во вниманиемнение В. Ф. Пустарнакова, что адекватное развёртывание идеиПросвещения в России стало происходить лишь сто лет спустя —начиная с середины XIX века30). Впрочем, не могу и полностьюсогласиться с этим утверждением. Действительно, происходив=шие в XIX в. мировоззренческие перемены реализовывалисьна собственном основании, как когда=то просвещенческиеперемены в Западной Европе. И в этом смысле они по формевзаимно адекватны. Но именно поэтому также и различны, по=скольку не связаны между собой принципом временнóго заим=ствования, подобно тому, как столетием раньше были связанызападноевропейская просвещенческая идея и её выборочное

49

_________________________

28) Живов В. М. Государственный миф в эпоху Просвещения и его разрушение в

России конца XVIII века // Из истории русской культуры. — Т. IV (XVIII —

начало XIX века). — 2 изд. — М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 658.29) Исследование социальной роли тайных обществ в истории является отдель=

ной специальной темой и наиболее подробно представлено в следующих источ=

никах: Барсков Я. Л. Переписка московских масонов XVIII=го века. — Пг.: Из=

дание Отделения русского языка и словесности Императорской Академии на=

ук, 1915. — 340 с.; Вернадский Г. В. Русское масонство в царствование Екате=

рины II. — Пг.: Типогр. акц. об=ва Типогр. Дела в Петрограде 7 рота, дом 26,

1917. — 286 с.; Гилли К. Розенкрейцеры в России в XVII и XVIII веках. Неко=

торые моменты из истории европейской духовной реформации // 500 лет гнос=

тицизма в Европе: материалы конференции во ВГБИЛ, г. Москва, 26–27 марта

1993 г. / Под ред. М. Я. Билинкиса. — М.: Рудомино, 1994. — 311 с.; История

масонства в документах / Пер. и сост. Е. Л. Кузьмишин. — М.: Тип. Изд.=ва

«ARS TECTONICA», 2010. — 403 С.; Карпачёв С. П. Масоны. Словарь. Великое

искусство каменщиков. — М.: АСТ: Олимп, 2008. — 634 с.; Масонство в его про=

шлом и настоящем / Под ред. С. П. Мельгунова и Н. П. Сидорова. — Т. 1–2. —

Издание «Задруги» и К. Ф. Некрасова, 1914–15; Молева Н. М. Тайны Золото=

го Века Екатерины: царедворцы, масоны, фавориты. — М.: КРПА Олимп, Экс=

мо, 2007. — 256 с.; Пыпин А. Н. Русское масонство. XVIII и первая четверть

XIX в. — Пг.: Изд=во «Огни», 1916. — 580 с.; Пятигорский А. Кто боится воль=

ных каменщиков? Феномен масонства /Авт. пер. с англ. К. Боголюбова. — М.:

Новое литературное обозрение, 2009. — 448 с.; Серков А. И. Русское масонст=

во. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — М.: РОССПЭН, 2001. —

1224 с.; Соколовская Т. Русское масонство в истории общественного движения

(XVIII и первая четверть XIX столетия). — СПб.: Издание Н. Глаголева, 1907. —

92 с.; Соловьёв О. Русские масоны. От Романовых до Березовского. — М.: Экс=

мо, Яуза, 2004. — 512 с.; Финдель И. Г. История франк=масонства от возник=

новения его до настоящего времени / Пер. с нем. — Т. 1–2. — СПб.: Тип.

Н. Скаратина на углу Фонарного переулка, д. Франка, № 87–9, 1872–74; Фран�

ко Ф. Масонство. — М.: Форт=Профи, 2008. — 304 с.30) См.: Пустарнаков В. Ф. Философия Просвещения в России и во Франции:

опыт сравнительного анализа. — М.: ИФ РАН, 2002. — 343 с.

отражение в российской культуре. Наконец, самостоятель=ность российского Просвещения середины века XIX=го под=тверждалась тем, что также давала возможность заимствоватьего аспекты внешними «наблюдателями».

На основании вышесказанного следует рассматривать ха=рактер культурных перемен в России середины XVIII века какпросвещенческий постольку, поскольку его субъекты стреми=лись не просто заимствовать идеи чужих культур, а реализовы=вать их самостоятельно в других социокультурных условиях.Иными словами, демонстрировали морально1практическийаспект идеи просвещения. С таким же успехом можно сомне=ваться в просвещенческой функции тех, кто безупречно умел«пользоваться собственным умом» (=продуцировал идеи),не представляя себе всей меры ответственности за их возмож=ное воплощение в жизнь.

Попав в культурный контекст России, западноевропей=ская идея просвещения столкнулась, с одной стороны, с дав=но утвердившейся здесь мессианской идеей «Третьего Рима»и не смогла избежать её влияния31), с другой стороны — с докт=риной безраздельной самодержавной власти, сформировав=шейся на крепостном праве. Поэтому восприятие и осуще=ствление проекта просвещения в России имело ряд особен=ностей, существенно отличавших его от подобных проектовв других государствах. Если западноевропейское сообществов XVIII веке не переживало никакого идеологического или по=литического «чуда» (таковое приключилось лишь на его исходеи пришло во всём великом ужасе Революции), то россиянес начала столетия, напротив, были заворожены политикойПетра. Поэтому все последующие культурные реформы вос=принимались в России в первую очередь как государственное

(и, значит, единоличное, самодержавное) дело, и уж потом —как следствия межкультурного, политического и индивиду=ального общения. В интеллектуальных кругах Империи до на=чала XIX века господствовало представление об исключитель=ной роли монарха=реформатора и начатой им новой историиГосударства Российского. По словам Сумарокова, «До времёнПетра Великого Россия не была просвещена ни ясным о вещахпонятием, ни полезнейшими знаниями, ни глубоким учением;разум наш утопал во мраке невежества, искры остроумия уга=сали и воспламениться не имели силы. Вредительная тьма ра=зума приятна была, и полезный свет тягостен казался ... Воз=мужал Великий Пётр, взошло солнце, и мрак невежестварассыпался. Обманулись невежи и упрямцы, с суеверами воз=будителями своими, в мерзкой своей надежде ... Властолюбиеи лихоимство бессовестных людей прибегали к суеверию, суе=верие к варварству; ибо варварство во все времена паче всегосуеверию повиновалося»32). И всё происходившее в дальней=шем так или иначе соотносилось с его персоной: Елисавета —«великая дщерь»; Екатерина — «Вторая» и Великая преемни=ца; Павел — поневоле правнук; Александр — внук великойпоследовательницы…

Иными словами, российский вариант политики просвещён=ной монархии преследовал совершенно иную цель, поэтомуи восприятие его на родине весьма отличалось от европейского.Немецкие, французские, австрийские правители, конечно же,выступали законодателями и проводниками в жизнь идей про=свещённого абсолютизма, но никак не их основателями, по=скольку эта идея веками вынашивалась в обществах самостоя=тельно. В России же просвещение (как его понимали в Европе)началось молниеносно и, можно сказать, с нуля, под руковод=ством государей. Его главной функцией стало не воспитаниемировоззренческой активности и самостоятельности в общест=ве, а донесение до народных умов идеи просвещающей и спра=ведливой монархии. Способы же для этого выбирались понача=лу социально=практические, позже — педагогические, научныеи эстетические. Поэтому просвещённый абсолютизм такжеформировался и реализовывался здесь не как идеология, а как

50 51


________________

31) Подробно об этом см.: Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепции

«Москва — Третий Рим» в идеологии Петра Первого (К проблеме средневеко=

вой традиции в культуре барокко) // Лотман Ю. М. Избр. статьи: в 3 т. — Т. 3.

Статьи по истории русской литературы. Теория и семиотика других искусств.

Механизмы культуры. Мелкие заметки. — Таллинн: Александра, 1993. — С. 201–212;

Стремоухов Дм. Москва — Третий Рим: источники доктрины // Из истории

русской культуры. — Т. II. Кн. I. Киевская и Московская Русь / Сост. А. Ф. Лит=

винова, Ф. Б. Успенский. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — С. 425–441.

_________________________

32) «Трудолюбивая пчела». — 1759. — С. 582–583.


5352

«мифо�логия», но смысловым центром его являлся культпросвещённого монарха33), а не представления о свободе граж=дан, осуществляющейся на основании культа абстрактного ра=зума. И, очевидно, что «именно этот культ (просвещённогомонарха — М. С.) оказывается тем краеугольным камнем,который обеспечивает синтез — пусть недолговечный и химе=рический — двух совершенно разнородных традиций, форми=рующих русскую культуру XVIII в. Это, с одной стороны,духовность, сформированная культурными традициями Мос=ковской Руси, а с другой — рационалистическая культураевропейского абсолютизма»34).

Таким образом, мифологический характер взаимоотноше=ний народа и власти в России долгое время позволял сохранятьсоциальное равновесие и находить «золотую середину» междуметафизическим рационализмом, религиозным и научным

Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ» Миф эпохи Просвещения: личностные критерии эпохи

мистицизмом и обыденным традиционализмом, и имея возмож=ность, тем самым избегать революционных катаклизмов35).

Миф просвещённого монарха — иллюзия примирения ми=ровоззренческих крайностей, поскольку в немалой степенитормозил развитие рациональных сторон общественного миро=воззрения и формирование рационально функционирующих,активных социальных отношений. Перенесение центра общест=венных интересов на правящих особ подавляло внимание обще=ства к самому себе и замедляло развитие критического мышле=ния. Ощущение того, что «чудесное преображение Отечества»осуществляется всецело усилиями просвещённых правителей,гасило и без того слабый народный энтузиазм. Чем более раци=ональным, активным и прагматичным был монарх, тем стихий=нее, пассивнее и беспомощнее становилось народное сознание.Немногими полноценными историческими личностями по=прежнему выступали члены царствующей фамилии, а средипредставителей свободных и в частности привилегированныхсословий активно действующие субъекты были едва ли не ис=ключениями36).

_________________________

33) См. подробно: Савельева М. Ю. Монархия как форма самоопределения лич=

ности. — С. 118–129; Успенский Б. А. Царь и Бог (семантические аспекты сак=

рализации монарха в России) // Успенский Б. А. Избранные труды: В 3=х т. —

Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. — 2 изд., испр. и доп. —

М.: Языки русской культуры, 1996. — С. 205–337; Успенский Б. А. Царь и импе=

ратор. Помазание на царство и семантика монарших ритуалов. — М.: Языки

русской культуры, 2000. — 144 с.; Успенский Б. А. Historia sub specie semioticae //

Из истории русской культуры. — Т. 3 (XVII— начало XVIII века). —

С. 519–527.34) Живов В. М. Государственный миф в эпоху Просвещения и его разрушение

в России конца XVIII века. — С. 665. Не могу, однако, вполне согласиться с ут=

верждением В. М. Живова о том, что сочетание европейских идей и некоторых

исконных традиций в российской культуре было возможным в силу отсутствия

непосредственной связи между идеологией государства и реальным механиз=

мом государственного управления (См.: Живов В. М. Государственный миф

в эпоху Просвещения и его разрушение в России конца XVIII века. — С. 667).

Думаю, что такая связь не просто случайно отсутствовала, но и не имела ника=

ких оснований, так как государственная идеология приобрела более или менее

завершённый вид лишь во времена Николая I. К тому же, вряд ли массовые

представления о правителях как «работнике=академике», «великой дщери Пе=

тра», «доброй вдовы Екатерины Алексеевны» и проч. можно расценивать как

идеологические конструкты.

_________________________

35) В какой=то мере это объясняет причину более низкой популярности тайных

обществ в России и сдержанного к ним отношения среди представителей науки

и образования. что касается Ломоносова, то не известно ни одного прямого его

высказывания в поддержку роли масонства в российском обществе, несмотря

на его тесное общение с такими видными членами лож, как И. И. Шувалов, Р. И.

Воронцов, А. П. Сумароков. По всей видимости, Михайле Васильевичу не мог=

ли импонировать принцип «тайны» знания, умозрительность, расплывчатость

и многозначность социальной позиции масонов. Учёный полагался на ясность

и простоту мироустройства, на всеобщность и наглядность его законов. А если

и использовал космогонические аллегории в своих поэтических опытах и при

оформлении сочинений, то исключительно с одной целью — сделать тайное яв=

ным, непонятное понятным. И, уж конечно, не помышлял о том, чтобы оказать=

ся в оппозиции, пусть и тайной, к существующей власти.36) Не могу не вспомнить в связи с этим один забавный и весьма показательный

эпизод. Во время моего выступления на научной конференции «Верховная

власть, элита и общество в России XIV — первой половины XIX века», прохо=

дившей в июне 2009 г. в Московском Кремле, один из участников задал мне тог=

да недоумённый вопрос, как же, дескать, можно утверждать, что великие двор=

цовые перевороты совершались силами народа, если, согласно архивным

55


54

В этом и состояла специфика типологических различийи содержательной направленности просвещенческого миро=воззрения. В просвещенческой Европе оценивали деятельностьвеликих монархов прошлого: Людовика Святого, Фердинандаи Изабеллы, Генриха IV Французского или Елизаветы Англий=ской, никогда не забывая о дистанции, отделявшей этих персонот настоящего времени; потому оценка их политики была лише=на какой=либо патетики, но не объективного уважения. Гораз=до более критическими были взгляды на политику современныхцарствующих особ. В России же в восприятии деятельностиотечественных правителей доминировала наивная непосредст=венность, которая формировала в народе субъективное к нимотношение, колебавшееся от безмерной любви до безмернойненависти. Несмотря на непоследовательность в оценке со сто=роны различных общественных слоёв, все они были схожив том, что эмоциональный аспект превалировал в них над раци=ональным.

Таким образом, идея «дела Петрова» лишь на первыйвзгляд подобна была революционным идеям ПросвещенческойЕвропы. Она была, если можно так выразиться, «сверхреволю=ционной» или «сверхрациональной», поскольку реализовывалазадачу полного сущностного преображения культуры России,а это превосходило по целесообразности задачу измененияформы власти как основную задачу всякой революции. Осуще=ствить эти преобразования возможно было только глубокотрадиционными, даже консервативными средствами, имея в ос=новании принцип полной зависимости культуры от конкретныхобстоятельств, — во=первых, от монаршей воли, во=вторых,от церкви, поскольку все просвещенческие реформы в России

совершались в рамках христианской традиции и согласованияс церковью37), в третьих, от случайных обстоятельств (к приме=ру, от результатов Северной войны). Поэтому «дело Петрово»не могло породить ни полноценной политической оппозиции(впрочем, и не нуждалась в ней), ни настоящего революционно=го движения — в лучшем случае национальную форму народ=ного бунта, Пугачёвщину. Идея просвещения в российском ис1полнении была направлена на воскрешение ближайшего про1шлого ради светлого настоящего и далёкого прошлого. И вэтом смысле, как ни странно, также была вполне прагматичной.«Сейчас следует продолжать дело Петрово, и только так буду1щее будет», — эта установка большинства последователей Пе=тра, прежде всего Ломоносова, совсем не была похожа нафранцузскую идею. Ведь уже сама по себе абстрактная воз=можность будущего является критерием его позитивностии абсолютности основания всего. В самом деле, глупо размыш=лять о «светлом» или «смутном» будущем; сам факт его — ужебезусловная удача. Всё равно, что рассуждать о «большем»или «меньшем» добре. Если же разрабатывать критерии успеш=ности будущего, это может привести к нарушению меры объек=тивности познания. Потому Ломоносов (как позднее Кант)призывал сосредоточиться на настоящем моменте, которым яв=лялось собственное действие мысли и рук каждого индивида38).Труд, служение есть нравственный процесс. Ломоносов — та=кой же трудяга, как и Пётр, и позднее Екатерина. И в этомсмысле они были свободны в выборе средств воплощения идеипросвещения. Чего нельзя сказать о французских революци=онерах, которые были рабами идеи и, соответственно, залож=никами будущего, в том числе и заложниками позднейших мне=ний о них. Казалось бы, всё то же самое: каждый индивид

_________________________

37) См.: Живов В. М. Государственный миф в эпоху Просвещения и его разруше=

ние в России конца XVIII века. — С. 666.38) Правда, для Канта основанием истинности настоящего момента был абсо=

лютный долг индивида; для Ломоносова же основанием абсолютного долга по=

прежнему выступали традиционные религиозные представления, в частности,

представлении о Конце Света, которые он увязывал с необходимостью сущест=

вующей политики: Конец Света непременно наступит, если не продолжать

«дело Петрово».


данным, в одном только перевороте 25 ноября 1741 г. участвовали представите=

ли не менее 25 ведущих дворянских фамилий, — к примеру, таких, как князья

Гагарины. Весьма расхожее, даже стереотипное, но далёкое от истины толко=

вание ситуации. Помню, я довольно долго и, кажется, безуспешно объясняла,

что понятие «народ» касается всех тех, кто не имеет непосредственного отно=

шения к процессу осуществления власти. В этом смысле Гагарины, Воронцовы,

Салтыковы и др. — такие же представители народа, как и члены подушных со=

словий. В условиях отсутствия Конституции судьба каждого подданного все=

цело зависела от прихотей монаршей воли; обладая многими свободами,

они не обладали правами.

57

отдалённой от политического центра петровских реформ, он,тем не менее, с детства не соответствовал критериям личноститрадиционного общества средневекового Московского госу=дарства, поскольку та всегда действовала сообразно Божест=венному основанию и, значит, должна была испытывать к себепреимущественно уничижительные чувства. Михайло Василье=вич формировался как личность Нового времени, когда опытклассического философского мышления в своём становленииблизился к завершающему этапу, и старая форма отношенияк миру постепенно наполнялась новым содержанием. Основа=ние мира по=прежнему воспринималось как абсолютное — веч=ное, всеобщее, неизменное, но уже не сверхъестественное, по=тому что под влиянием точных наук оно с некоторых пор сталопредставляться как поддающееся если не научному, то, по край=ней мере, рациональному осмыслению, воспринимающеесякак умопостигаемое и, значит, своё, — свойственное себе. Этооснование — дух, но не Божий, а человеческий, обобщённое,субстанциальное и отчуждённое от человека его же сознание.А поскольку Ломоносов жил не просто в Новое время, а ещёи в эпоху Просвещения, то в качестве основания видел дух че=ловека, выполнявшего формализующую в отношении мирафункцию, то есть воплощавшего собой рациональный, упоря=дочивающий принцип верховной власти — власти просве=щённого государя=самодержца. Наконец, как российский под=данный, он видел таким основанием не кого=нибудь, а именносоотечественника — Петра Великого и всех правителей и спо=движников, следовавших его культурным и политическим за=ветам: «Я в поле межь огнем, я в судных заседаниях межь труд=ными рассуждениями, я в разных художествах между много=различными махинами, я при строении городов, пристаней,каналов, между бесчисленным народа множеством, я межь сте=нанием валов Белаго, Чернаго, Балтийскаго, Каспийскаго моряи самаго Океана духом обращаюсь. Везде Петра Великаго вижув поте, в пыли, в дыму, в пламени — и не могу сам себя уверить,что один везде Пётр, но многие и некраткая жизнь, но лет тыся=ча. С кем сравню Великаго Государя? … Комуж я Героя нашегоуподоблю? Часто размышлял я, каков Тот, который всесиль=ным мановением управляет небо, землю и море: дхнет духЕго — и потекут воды, прикоснётся горам — и воздымятся. Номыслям человеческим предел предписан! Божества постигнуть

Личность эпохи Просвещения как единство и тождество исторического и мифическогоВведение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

56

не может не думать о будущем и не может не страшиться неиз=бежного завершения его для себя; эта вспышка надежды — какнапоминание о естественной, греховной слабости человека.Но основания у этих представлений разные. Для европейцевэто были представления о безличном порядке, предметной по=следовательности; для россиян — представления о единоличнойи верховной организации как основании порядка. Будущее не ме=ханично, потому что его ещё нет; но это не означает, что заве=домая упорядоченность до времени грозит ему смертью. Оноживое, органичное, поэтому с необходимостью (само)организу=ется (прежде всего механическим путём) в рамках монаршейволи.

Таким образом, процесс становления общественного мировоз=зрения в России XVIII в. не только являл противоположностьзакономерностям функционирования современного ему миро=воззрения в Западной Европе, но одновременно логическиего дополнял и исторически конкретизировал, выявляя, тем са=мым, разносторонность путей осуществления просвещения. Иначеневозможно объяснить творческую продуктивность европей=ских мыслителей во время их пребывания в России и интенсив=ный приток иностранцев в сферы российского образованияи науки39).

Личность эпохи Просвещения

как единство и тождество исторического и мифического

Ломоносов был как раз тем самым человеком, которыйвоплощал свою эпоху индивидуальным образом, и в этом пони=мании был личностным символом просвещенческого мифа. Бу=дучи выходцем из традиционной социальной среды, весьма

________________________

39) Одним из многочисленных подтверждений тому, что для иноземных учёных

в России был «настоящий рай», является письмо Ломоносова И. Г. Гмелину.

Страстно упрекая коллегу за нежелание вернуться в Россию для продолжения

научной деятельности, Ломоносов писал: «…Вы России обязаны в сто раз боль=

ше, чем Вашему отечеству…» (Ломоносов М. В. 1748 октября 1. И. Г. Гмелину //


Т. 11, дополнительный, справочный. Письма, переводы, стихотворения, указа=

тели. — Л.: Наука, Ленингр. отд., 1983. — С. 14).

59

чувственной непосредственностью, а порой и забавностью.Подлинная и конкретная разносторонность натуры Ломоносо=ва раскрывалась в профессиональном общении — будь то воз=вышенные письма к Эйлеру или жалобы Шувалову на произволШумахера. Просиживание сутками в лаборатории, заседанияв Академии и постоянные выяснения отношений между колле=гами были его привычной повседневностью. Однако ошибочнобыло бы думать, что чувственно=эмоциональная сторона егодеятельности проявлялась либо в неуёмных восторгах передсилами науки, либо в таких же неуёмных дрязгах с коллегами.Общественная направленность чувств Ломоносова проявля=лась настолько активно и мощно, что формировала его поведе=ние и в тех сферах, которые не имели непосредственного отно=шения к научно=исследовательской деятельности, создавая темсамым весьма неоднозначный моральный облик учёного. До=статочно вспомнить, как настойчиво он хлопотал о назначениикрупной пенсии вдове Рихмана и как боролся за сохранение егопамяти в академических кругах. Разумеется, эти поступкине были выражениями сентиментальности; Михайло Василь=евич полагал, что государственная служба должна быть по до=стоинству отмечена государством, гибель же во время и во имягосударственной службы никогда не должна оставаться без воз=даяния. До чего же прав был Пушкин: Ломоносов был «чело=веком=университетом», но не только в том смысле, что имелэнциклопедическое образование, а именно как индивид, дейст1вовавший подобно целому коллективу, причём, коллективус государственным статусом; сам собой он был лишь тогда,когда, выполняя государственную функцию, выступал в раз1личных профессиональных ипостасях. И в этом проявляласьмифическая ипостась сущности его личности: его удивитель�

ная разносторонность ещё более удивительным образом все�

гда реализовывалась однонаправленно и предсказуемо.Иными словами, всё, что попадало в поле зрения интересов

Михайлы Васильевича, исследовалось и развивалось с однойлишь целью — преумножить силу и славу Отечества Российско=го. Он ничем не занимался только в своё удовольствие, хотято, чем он занимался, бесспорно, приносило ему удовольствие.Но главный смысл отношения, с которым он приступал к иссле=дованию любого предмета, — служение. И это отличало егоот потомственного дворянина, который мог себе позволить


58

не могут! Обыкновенно представляют его в человеческом виде.И так, ежели человека, Богу подобнаго, по нашему понятию,найти надобно, кроме Петра Великаго не обретаю»40). Добавитьк этому нечего.

Жизнь учёного была критерием действительности индиви=дуального становления просвещенческого опыта в России и Ев=ропе. Прежде всего, его действия носили ярко выраженныйобщественно направленный характер. Миф ведь не знает про=тивопоставления публичной и частной сторон жизни и одина=ково пристально относится к каждому её проявлению. Поэто=му не стоит удивляться непропорциональному освещениюобстоятельств жизни Ломоносова, ведь он являл собой наибо=лее адекватный пример жизни просвещенческой (и просвещён=ной) личности — его деятельность не разделялась на частнуюи общественную. И это приводило к тому, что уже современни=ки воспринимали учёного вне его профессиональной сферы какабстрактную фигуру, для которой помимо науки и универси=тетских занятий ничего важного не существовало. Не зря поч=ти не сохранилось воспоминаний о семейном быте Ломоносоваили каких=то его пристрастиях, не имевших отношения к наукеи образованию41). Он весь был в работе; академическая жизнь,без преувеличения, была ему дороже семьи, в том смысле, чтобез семьи никак нельзя было обойтись, а без академической ра=боты — можно. Поэтому гораздо сильнее живые, человеческие,индивидуальные чертыего проступали в описаниях не бытового,а профессионального поведения, наполняя его формальность

_________________________

40) Ломоносов М. В. Слово похвальное блаженныя памяти Государю Императору

Петру Великому, говоренное апреля 26 дня 1755 года // Ломоносов М. В. Пол=

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8: Поэзия, оратор=

ская проза, надписи. 1732–1764. — М.=Л.: Изд=во АН СССР, 1959. — С. 610–611.

(Ломоносов М. В. Ода на день Тезоименитства Его Императорскаго Высочест=

ва Государя Великаго князя Петра Феодоровича 1743 года // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 109).41) Показателен в этой связи противоположный пример Леонарда Эйлера, кото=

рый, при всей своей профессиональной занятости, был глубоко семейным, до=

машним человеком, обожавшим своих многочисленных детей и позволявшим

им играть у себя в кабинете, пока сам он работал. Биографы умилялись этим

не меньше, чем его научными заслугами.

61

с полным правом заявлял И. Шувалову: «…Я своей чести до=стиг не слепым счастием, но данным мне от Бога талантом, тру=долюбием и терпением крайней бедности добровольно для уче=ния»42) Поэтому можно согласиться с утверждением Е. Н. Лебе=дева, что «Ломоносов — из тех гениев, которые появляются вистории народов не то чтобы раз в столетие или раз в тысячеле=тие, а вообще — один только раз. Появляются, чтобы показатьсоотечественникам, что кроется в каждом из них, но и подавля=ется чуть ли не каждым из них»43).

Именно поэтому его мышление на всю жизнь осталось по=следовательным. Он был мифически постоянен в своём много1образии, «он везде был тот же» (Пушкин), везде самостоя=тельно демонстрировал себя. Даже желание оставаться в тениПетра — тоже следствие самостоятельного, свободного вы1бора. Мышление Ломоносова — это мир, в котором он жил,

и он сам, даже когда полностью принимал и повторял установ=ки Вольфа или Ньютона. Усвоенные суждения проходилисквозь его чувства, переживались непосредственно и переста=вали быть чужими. Потому=то и кажется до сих пор, что имен=но он, Ломоносов, а не кто=то другой, открыл закон сохране=ния вещества — настолько естественным и одновременно са=мобытным он звучит в его изложении. И в этом смысле миф еговосприятия оказывается важнее рационального к нему отно1шения, причём, я имею в виду вовсе не пушкинский миф «по=мощника царей», а мифологическую форму восприятия нео=бычного, исключительного физиологического и психологичес1кого облика Ломоносова, поскольку именно в нём сохраняетсяи передаётся непосредственность переживания современника=ми того магнетизма, который исходил от по=настоящему силь=ного человека.

Ломоносов жил так, что ещё при жизни не мог не породитьв отношении к себе неадекватного, иррационального, фольклор=но=мифологического представления. Но, в то же время, эта его«удивительная» жизнь, вопреки здравому смыслу (и петровским


60

изучать науки и искусства «по случаю» — в состоянии неосознан=ной свободы, — без какой=либо практической цели. Ломоносовне мог, и, наверняка, не хотел себе этого позволять. Он —простолюдин, но не заурядный «мужик», как казалось многим,а свободный гражданин, со знанием дела и по своей внутрен=нему настрою нёсший ответственность за вверенную ему обя=занность. Установка предыдущего века на то, что «знание —сила», была для него превыше всего. Только просвещение даётсилу, только сила открывает новые возможности для творчес=кой самореализации. Иного смысла у жизни нет.

В соответствии с характером осуществления идеи просве=щения, все события жизни русского мыслителя совершалисьне сами по себе, стихийно, а строго осознанно и под его кон=тролем. Возможно, поэтому каждое из них обладало исключи=тельной значимостью и каждое было достойно отдельного об=стоятельного исследования. Жизнь учёного потому и казаласьвсегда такой чудесной, местами откровенно легкомысленнойи не слишком правдоподобной, что в ней ничего не происходи=ло вопреки его воле: чего он желал и к чему прилагал усилия,то и случалось. И правда, несмотря на то, что Михайло Василь=евич всячески подчёркивал свою скромную роль в жизни госу=дарства перед лицом Петра Великого, он формировался как

личность на собственном основании и собственными усили�

ями в том понимании, что в его ранней жизни, действительно,не было никаких внешних, предметных факторов, способст1вовавших саморазвитию на таком уровне. Обстоятельствами,которые могли сыграть роль в становлении его активного миро=воззрения, были социальная свобода и экономические отно=шения в регионе. Отсутствие крепостничества в Поморье спо=собствовало укоренению особой ментальности, отличавшейтамошнее население от большинства россиян. Но эти объектив=ные обстоятельства были проявлениями внешнего основанияи касались, скорее, формирования особенностей характера —чувств ответственности, самостоятельности, предприимчивос=ти и прагматичности, умения довольствоваться малым и выжи=вать в тяжёлых условиях; на особенности и направленностьинтеллекта они вряд ли могли повлиять. Поэтому поиски внеш=них причин общего духовного становления Ломоносова заве=домо бесплодны, он всем был обязан исключительно силе соб1ственного желания и врождённым способностям. Об этом он

_________________________

42) Ломоносов М. В. 1760 апреля 17. И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 539.43) Лебедев Е. Н. Ломоносов. — М.: ОГИ, 2010. — С. 14.

63

вроде бы постоянно полагался на судьбу, на случай. Правда,ни разу не обманулся в своих ожиданиях — как будто его что=то хранило… В то же время, было совершенно ясно, что эта ска=зочная простота и однозначность — не более чем мнимость.

Все эти мотивы были отражены в самых первых биографи=ческих писаниях о Ломоносове, и многие позднейшие исследо=ватели справедливо отмечали их откровенный мифологизм45).Иначе и быть не могло: Ломоносов стал одним из первых людейиз народа (не канонизированных церковью и не членов царст=вующей фамилии), о ком стали писать вскорости после смертии чья жизнь стала предметом специального изучения; именнопоэтому его биографии поначалу сильно смахивали на агиогра1фии46), что не удивительно — жизнеописание нужно было за=служить исключительными, чуть ли не сверхъестественнымизаслугами, в противном случае оно просто не имело бы смысладля своего времени. В самом деле, в этих первоначальных био=графиях на первом месте стояли непомерная ошеломлённостьи восторг от превосходства способностей учёного (всё равно,каких), и только потом — стремление донести определённую идеюс рационально=эмоциональным (назидательным) содержанием.


62

указам) осуществляясь «из грязи в князи», органично вписыва=лась в контекст мифа новой России, «мифа неравных возмож=ностей», созданного теми же усилиями Петра. В условиях, ког=да никак не могли появиться отечественные бернулли, эйлеры,ни даже вольфы, повсеместно рождались ломоносовы, кулиби=ны, шубины, аргуновы, ковалёвы=жемчуговы, тропинины, чтомогло восприниматься лишь как нечто непостижимое, местамиабсурдное хотя, впрочем, и не случайное. Ведь миф не знаетпротивопоставления необходимости и случайности — только«естественность». Потому и Ломоносов — всего лишь один измножественных эпизодов в нескончаемой веренице отечествен=ных мифических сюжетов. Подобно тому, как Пётр казался чу=десным образом снизошедшим до стоящей на краю гибели Мос=ковской Руси и, сойдя вместе с ней в бездну междоусобной вой=ны, возродил её новой Россией, Ломоносов сразу после смертистал представляться явившимся из северного мрака, дабы под=нять отечественную науку, изрядно ущемлённую иноземнымгнётом после смерти императора. Таким образом, его появле=ние было мифологической закономерностью: мир уже ждалего, как пророка, был готов к его приходу, чтобы развить ужеимеющиеся в русском народе способности к просвещению44).

Даже очень внимательное, спокойное и непредвзятое изу=чение обстоятельств его биографии создавало впечатление, чтостремления Ломоносова выбиться в люди, организовать работуАкадемии наук и университета, создать основы физической хи=мии и проч. как будто были откликами на некие проявлениявсеобщей необходимости. Жизненный путь его был слишкомнепосредствен, чтобы не быть в дальнейшем мистифицирован=ным; невольно кажется, что он стал таким, каким стал, потомучто его «призвала судьба». Как же иначе можно было объяс=нить его невероятную удачливость и своевременность желания«послужить России»? Поэтому ни один из его биографовне смог избежать парадокса: казалось, что, будучи весьма воле=вым, даже своевольным, человеком, Ломоносов в то же время

__________________________

44) Подробно см.: Николаев Н. И. Мифы о Ломоносове и мотивы его поступка

(К вопросу о построении биографии русского учёного) // М. В. Ломоносов:

личность и научно=образовательная деятельность: сб. — Архангельск: Помор=

ский ун=т, 2009. — С. 31–54.

_________________________

45) См.: Пекарский П. История Императорской Академии наук в Петербурге. —

Т. 2. — Санкт=Петербург: Тип. Имп. Академии наук, 1873. — С. 272–274,

280–284 и др.; Живов В. Первые русские литературные биографии как социаль=

ное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное

обозрение. — Москва. — № 25 (1997). — С. 41–53.46) См.: Бабкин Д. С. Биографии М. В. Ломоносова, составленные его современ=

никами // Ломоносов: pro et contra. — С. 903–943; Карпеев Э. П. Русская куль=

тура и Ломоносов. — СПб.: Наука, 2005. — С. 134–135; Serman I. Z. Mikhail

Lomonosov: Life and Poetry / Translated by S. Hoffman. — Jerusalem: Lexicon,

1988. — P. 11–17. В. М. Живов, правда, связывает появление биографических

панегириков Ломоносову с неудовлетворённостью авторов екатерининской по=

литикой (См.: Живов В. Первые русские литературные биографии как социаль=

ное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 52). То есть с исто=

рической случайностью. Думаю, это серьёзная модернизация событий: вряд ли

первые биографы ставили вопрос оппозиционности Ломоносова политике Ека=

терины и только поэтому брали его в «свидетели». Скорее всего, им нужен был

универсальный пример просвещенца с политическим мышлением — ну, не к Су=

марокову же им было обращаться, в самом деле!

65

«шекспировского вопроса», а спустя сто лет породило много=численные слухи и легенды о возможном «кровном родстве»Ломоносова и Петра I. Некоторые из этих исследований созда=ны на такой солидной источниковедческой и логической базе,что не могут просто с ходу быть отвергнутыми49). Тем не менее,цель, ради которой предпринимаются подобные шаги, пред=ставляется бессмысленной: известная сегодня официальная би=ография Ломоносова становится гораздо более «чудесной»при попытках «рационального» развенчания его карьерныхи социальных успехов с помощью отыскания внешних предмет=ных причин. Как и положено мифологической ситуации, чрез1мерная рационализация есть не что иное, как утверждениенового мифа либо же укрепление старого.

Гораздо проникновеннее, трогательнее и с большим вкусомвоспринимаются слова младших современников МихайлыВасильевича, через несколько десятилетий всё ещё потрясён=ных его смертью и желавших прояснить тайны его гения посе=щением «мест изначальных» его детства и юности. Кто=то, какМ. Н. Муравьёв, поражался несоответствию представленийи увиденного: «Как! В хижине земледельца, в состоянии, посвя=щённом ежедневному труду, далеко от всех способов просве=щения, от искусств, от общества — родился разум, обогащён=ный всеми дарованиями, всеми способностями, которому суж=дено отрыть поприще письмен в своём обществе?»50) Кто=то, какП. И. Челищев, посетивший родину учёного в 1790=х гг., желалувидеть нечто мистическое в самой местности. Увы, и это «па=ломничество» не увенчалось успехом: «Я ездил с городничими почтмейстером на то место, где родился упомянутый МихайлоВасильевич Ломоносов, и любопытствовал, не увижу ль какихотменных на нём знаков, но не нашёл ничего…»51)


64

Прежде всего, идею «просвещенческого спасения» России какпродолжение и развитие идеи «политического спасения» её, реа=лизованной Петром47). Это, в частности, дало основание В. М.Живову полагать, что на Ломоносова даже переносились атри=буты петровского мифа48) — именно мифа, а не реальной личнос1ти Петра, в частности, мифа о глобальном противостояниитёмного и косного мира светлому преобразовывающему уму.Канонами агиографии обусловливалось и нарочитое подчёрки=вание некоторыми биографами осознанного желания Ломоно=сова быть творчески несамостоятельным, вторичным по отно=шению к личности Петра Великого: эти мотивы гражданского«долга» и подданнического «повиновения» перекликались по смыс=лу с религиозным «послушанием» и «смирением» и станови=лись если не новой религиозной доктриной, то, во всяком случае,идеологемой в контексте осуществления светского просвещен=ческого культа. А стремительное карьерное возвышение Ломо=носова удивляло настолько, что неизбежно заставляло ставитьиные — внерациональные — вопросы, откуда такая сила.

Ответы на них также оказывались внерациональными и,как правило, лишёнными агиографической возвышенности.Драма и коварство личностного мифа в том, что его действую=щее лицо по всякой причине представляется неуместным,а иногда и нереальным, и тут же подвергается сомнению — каксамостоятельный субъект или реальная историческая персона.В частности, это однажды стало основанием актуальности

_________________________

47) См. подробно: Лысцов В. П. М. В. Ломоносов в русской историографии 1860=

1870=х годов. — Воронеж: Изд=во Воронеж. ун=та, 1992. — 223 с.; Живов В.

Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаков=

ский, Ломоносов, Сумароков. — С. 41.48) См.: Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное явле=

ние: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 41. Очевидно, такой перенос

совершался не без косвенного участия Ломоносова. В некоторых его письмах

можно усмотреть не только мировоззренческие параллели с Петром Первым,

но и готовность учёного к тому, чтобы при случае пережить сходные жизнен=

ные перипетии: «За общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечест=

ве и против отца своего родного восстать за грех не ставлю» (Ломоносов М. В.

1761 января 30. Г. Н. Теплову // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 554).

________________________

49) См.: Доценко В. Д., Колотило Л. Г. Вопрос крови: легенда о великом Ломоно=

сове — сыне Петра Великого. — СПб.: Изд=во «Аврора=Дизайн», 2010. — 208 с.50) Муравьёв М. Н. Отрывки из «Трёх писем» // Михайло Ломоносов. Жизне=

описание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения потом=

ков. Стихи и проза о нём. — М.: Современник, 1989. — С. 82.51) Челищев П. И. Описание родины Ломоносова // Михайло Ломоносов. Жиз=

неописание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения по=

томков. Стихи и проза о нём. — С. 87.

67

миф также отличался единством изображения мира и его дей=ствующих лиц. Однако в западноевропейской и российской мо=дификациях просвещенчества природа этого непротиворечиво=го совпадения или тождества была различной. Западноевро=пейский индивидуальный опыт отношения к миру проявлялсякак единичное воплощение опыта коллективного или всеобще=го отношения, при котором между индивидом и обществом ус=матривалось лишь количественное различие. В этом случае ин=дивид выступал как абсолютный представитель каждого из воз=можных на то время общественных коллективов: своей семьи,сословия, корпорации, фамилии, нации, государства, человече=ства. Свойственные только ему потребности — в еде, питье, жи=лище, одежде, семье, безопасности, защите, духовном разви=тии и проч. — реализовывались как таковые лишь неосознанно,при осмыслении же теряли индивидуальную конкретность ипреподносились как общественно полезные и абстрактные.

Иными словами, индивидуальные потребности, чтобыосуществиться, должны были переставать быть собой, обретатьвид потребностей всего государства как совокупного и абст=рактного индивида, удовлетворяющего их как самоцель.Эмпирические же индивиды выступали средствами удовлетво=рения.

Таким образом, создавалось впечатление, что один человекделает всё то же и так же, как делает коллектив или общество,поскольку они действуют на едином рационально обосно=ванном основании — на основании государственной идеи кактождества индивида, коллектива и общества. Это означало,что индивид и общество выстраивали свою жизнь по единымпринципам, на основании понимания своей сущности как чув=ственно=эмпирической и абсолютно познаваемой, и потому не=противоречиво вписывались друг в друга.

Понятно, что рациональность такого основания — в дейст=вительности миф. Миф рациональности, поскольку проис=ходила подмена смыслов в объективных связях: единство

и тождество индивида и общества оказывается возможнымлишь на уровне явления, как взаимное отчуждение и превра�

щение их сущностей.В российском просвещенческом мышлении, разумеется,

происходило прямо противоположное: непротиворечивостьединства общественного и индивидуального обеспечивалась


66

В конце концов, при умном, взвешенном отношении к твор=ческой личности, положить конец досужим вымыслам могли быещё в своё время слова современника Ломоносова, его ярогооппонента и почти открытого противника в академическихкругах Людвига Шлёцера: «Михаил Васильевич Ломоносов ро=дился в 1711 году в Холмогорах, которые теперь деревня на ос=трове Двины, а до построения Архангельска были главнымпунктом тамошнего конца света. <…> Ломоносов был действи=тельный гений, который мог сделать честь всему Северному по=люсу и Ледовитому морю и дать новое доказательство тому,что гений не зависит от долготы и широты»52).

Ирония в том, что более слабые и менее удачные жизнен=ные опыты, как правило, не вызывают сомнения в авторскойпринадлежности; так же не заставляют сомневаться в своёмправдоподобии заурядные жизненные события. Но глобаль=ность и семантическая многозначность смысложизненных про=блем, поставленных в великих трагедиях Шекспира, требует,по представлениям исследователей, какого=то «исключитель=ного», «особенного» авторства и, соответственно, исключи=тельного его подтверждения. При этом с фарисейским велико=душим оговаривается, что, конечно же, «кто=то существовал…»Такими же «чудесными», едва ли не «геракловыми подвига=ми» предстают основные события жизненного пути М. В. Ло=моносова53).

* * *

Как и подобает личностной форме мира, миф в равной мереформирует отношение в обществе как к самому себе в целомили коллективу, так и к отдельным людям. Просвещенческий

_________________________

52) Шлёцер А.�Л. О Ломоносове // Михайло Ломоносов. Жизнеописание. Из=

бранные труды. Воспоминания современников. Суждения потомков. Стихи

и проза о нём. — С. 85–86. (Выделено мной — М. С. )53) В этом смысле историческая подлинность личностей=мифов, создателей

мифологическими средствами мифов собственной жизни — Баяна, Гомера,

Христа, Моисея и пресловутого Шекспира — никогда не будет абсолютно под=

тверждена или опровергнута. Мифический аспект пребывания человека посто=

янно трансформируется, но до конца не уничтожим, и поэтому бесконечно

продуцирует мифологические связи и отношения в мире.

69

ских мыслителей XVIII в. к образам Вадима Новгородского,Владимира Киевского, Александра Невского и ДмитрияДонского, смутам времён Ивана Грозного, Бориса Годуноваи Михаила Романова. В мифе ведь нет прошлого или будущего;события глубокой древности, происходившие в истории ушед=ших в небытие славянских племён, казались столь же ценными,и так же способны были воздействовать на умы и души, каки недавние события Северной войны. При этом, никому не при=ходило в голову, что у исторического опыта можно чему=ни=будь научиться. Историческая память сама по себе казаласьсакрально ценною: одного только воображаемого присутст1вия прошлого было достаточно, чтобы хранить настоящеедля будущего.

Однако представление о единстве судьбы индивидов и оте=чественной истории осуществлялось на совершенно ином осно=вании. Мироотношение россиянина эпохи Просвещения ужене было традиционно общинным, поскольку чувство единенияс общественностью было совершенно осознанным и, значит,свободным и ответственным. В отличие от общинного реалисти=ческого мироотношения, которое осуществлялось всецело радискорейшего достижения поставленной цели, просвещенческоеобщественное мировоззрение представляло собой единство ре=алистического и идеалистического. В нём цель и средство, про=цесс и результат должны были функционировать как непроти=воречивое согласование индивидуальных опытов отношенияк миру, то есть как универсальная мера взаимной ответственно=сти индивида и коллектива.

Поскольку в российском просвещённом мышлении ин=дивидуальное и общественное были неразличимы, это вполнеестественно повлекло за собой изменения традиционных кри=териев социального статуса индивидов и сословий. К середи=не XVIII столетия эта непростая и во многом болезненнаятрансформация обрела законодательную форму в виде Мани=феста «О даровании вольности и свободы всему российскомудворянству», провозглашённого Петром Фёдоровичем в 1762 г.55).


68

безусловным и мгновенным признанием эмпирически=чувст=венного основания, без предварительной рефлексии. Такоеоснование возникало исторически случайно и получало содер1жательное развёртывание во времени, то есть рациональнопредставлялось мифом или мифологизировалось. Подменасмыслов в таком основании имела другое содержание: единст�

во индивида и общества оказывалось возможным лишь как не�

возможность их взаимного рационального самоопределе�

ния, а, следовательно, и взаимного различия их сущностей.Поэтому индивиды действовали так же, как действовали кол=лективы или общество, поскольку однажды кому=то конкретноудалось обосновать безусловную результативность этихдействий:

Ужасный чудными делами

Зиждитель мира искони

Своими положил судьбами

Себя прославить в наши дни.

Послал в Россию Человека,

Каков неслыхан был от века.

Сквозь все препятства он вознес

Главу, победами венчанну,

Россию, грубостью попранну,

С собой возвысил до небес54).

Cледовательно, «просвещённому россиянину» ничегодругого не оставалось, как поверить в это, принять это серд=цем как свою и Отечества судьбу и следовать ей всю жизнь.Россиянин эпохи Просвещения, как и его патриархальныйпредшественник, объективно и субъективно не отделял себяот общества, причём, не только от общества современного,но любого, которое имело хоть какое=то отношение к форми=рованию Новой России. Этим объясняется обращение россий=

_________________________

54) Ломоносов М. В. Ода на день восшествия на Всероссийский престол Ея Ве=

личества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года // Ломо�

носов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. —

Т. 8. — С. 199–200.

________________________

55) См.: 11.144 // Полное собрание законов Российской Империи. — Том XV

(1762). — Санктпетербург: Тип. II Отделения Собственной Его Имп. Величест=

ва канцелярии, 1830. — С. 912–915.

71

с ним и тот надрыв, который побуждает Ломоносова пить,скандалить и вступать в бесконечные конфликты со своимиколлегами»57).

С этим мнением можно согласиться лишь отчасти. Эгоцен1тризм, о котором говорил В. М. Живов, конечно, можно рас=сматривать как одну из порочных характеристик способноговыскочки; но в действительности это был едва ли не единствен=ный фактор, помогавший Ломоносову не теряться в своём от=ношении к миру. В любой ситуации Михайло Васильевич ни наминуту не забывал о важности присутствия собственного Яи настаивал на личной причастности ко всему происходяще1му58). Видимо, сказывались два года, проведённые в Европе. Ведьэто была манера западноевропейского мышления — ставитьсебя везде и всегда на первое место и определять мир в отноше=нии к своей сущности. «Просвещённому» же россиянину следо=вало повсеместно демонстрировать собственную скромность,подавляя силы индивидуальных способностей восхищениеммощью государства. Ломоносов был, пожалуй, единственным,кто воспринимал личные способности на государственномуровне. То есть, по сути, не видел преимущества государства

перед собой, полагая себя достойным детищем эпохи Петра Ве=ликого. По сравнению с таким формальным самоопределениемсоциальный статус отодвигался на второй план59).


70

Но окончательно оформилась лишь 21 апреля 1785 г. изданиемЕкатериной Алексеевной «Грамоты на права, вольности и пре=имущества благородного российского дворянства»56). В первойже половине «просвещённого столетия» сословная проблемапребывала в состоянии хаоса, и россияне эпохи Просвещениядолжны были быть готовы к тому, чтобы в любой момент рас=статься с традиционными критериями социального самоопре=деления. Поскольку в мифе нет прошлого и будущего, в нёмтакже нет чётко определённого социального статуса — преждевсего, для тех, кто этот миф принимал всерьёз и реализовывалв общественной и индивидуальной жизни — для Тредиаковско=го, Ломоносова, Татищева, Сумарокова и др. Вероятнее всего,именно эта, неизвестно откуда взявшаяся, непривычная и уст=рашающая неопределённость толкала их на непоследователь=ность и дерзость в публичном поведении, рождая в их характе=рах невероятные сочетания высокого и низкого, глубокогои поверхностного.

Действительно, нельзя не согласиться, что в облике каждо=го из просвещенцев можно найти гротескное сочетание прони=цательности, серьёзности, хорошего научного вкуса во всём,что относилось к исследовательской, педагогической и литера=турной работе, и откровенной пошлости во многом, что каса=лось межличностных профессиональных и административныхотношений. Разумеется, это впечатление имело своим основаниеммифическое тождество представлений о пользе и нравственно=сти, которое постоянно проявлялось в мышлении и деятельно=сти каждого из них, в особенности же Ломоносова как акаде=мического администратора. Многие ошибочно воспринималиэто как банальное высокомерие, комплекс, свойственный про=столюдину, пробравшемуся в высшее общество. И мало кто по=нимал истинный смысл этого неудобного поведения. По мне=нию В. М. Живова, «Мы имеем здесь дело с социальным фактом,возникавшим из=за отсутствия социального статуса; получениетакого статуса требовало утверждения собственной исключи=тельности, и это обязательство, тяжкое и унизительное, под=держивало ощущение социальной неполноценности, а вместе

_________________________

56) См.: 16.187 // Полное собрание законов Российской Империи. — Том XII

(1784–1788). — С. 344–358.

_________________________

57) Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное явление:

Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 47.58) М. Мамардашвили называл это умением «держать собственную мысль».59) В этом смысле Ломоносов — и «просветитель», и «просвещенец» одновре1

менно, в зависимости от ситуации. Он просветитель как учёный, поэт, ремес=

ленник, историк и проч. Он просвещенец как инициатор идеи поклонения Пет=

ру. Когда он настаивал на самодостаточности поступка или свободе здравого

смысла, он проводил идею просвещения, разумеется, в её российской модифи=

кации. Если на Западе смыслом идеи просвещения было создание антифеодаль=

ной идеологии на основании развития конкретных наук, в России феодализм

ещё очень долго определял основания мировоззрения. Ломоносову удалось

найти оригинальный компромисс между личной самостоятельностью и всеоб=

щей социальной ограниченностью. Это был рационально переосмысленный мо=

тив государственного служения. Михайло Васильевич не мог да и не желал под=

вергать сомнению авторитет государства; главным аргументом для него был

73

характером российского Просвещения. Ломоносов, опираясьна собственный опыт и пример Петра, полагал, что главным дляпросвещённого человека является способность продуктивнопеределывать себя и мир на основании гармонического единст=ва прошлого и настоящего, извечного и нового опытов. Уважа=ющий традиции своего народа, верующий в Бога, но стремя=щийся к образованию и развитию человек просто не будет ста=вить перед собой недостойные или нереальные цели. Поэтому


72

Разумеется, со стороны это чаще всего воспринималосьне слишком лицеприятно, ведь мифическая атмосфера тоговремени при постороннем исследовании способна была созда=вать противоположное впечатление: кажется, будто основныетворческие шаги Ломоносова — по преимуществу следствияслучайных событий в его жизни, результаты незаслуженноговезения, либо же его бесконечной борьбы с коллегами по Ака=демии60). Но эта особенность была обусловлена также общим

пример беззаветного монаршего служения государству как Богу. Если уж мо=

нарх служит государству, то простые подданные обязаны воспринимать монар=

ха воплощением государства и также поклоняться ему, как Богу. Просвещение

при этом оказывается главным орудием воспитания политического законопо=

слушания. Сила власти настолько тяжела, что без регулярного образования

её сущность остаётся непостижимой. Такой компромисс между приверженно=

стью авторитету и тягой к прогрессу можно объяснить тем, что «…Просвеще=

ние — это та стадия развития буржуазной идеологии, на которой её носители

сами ещё не осознают буржуазного характера своей идеологии» (Пустарна�

ков В. Ф. Философия Просвещения в России и во Франции: опыт сравнительно=

го анализа. — С. 43 со ссылкой на Ф. Энгельса: Энгельс Ф. Анти=Дюринг //

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 20. — С. 267). В особенности это касается России.60) Такое впечатление возникает при чтении одной из последних научно=попу=

лярных биографий Ломоносова, написанной В. Шубинским (См.: Шубин�

ский В. Ломоносов. — М.: Молодая Гвардия, 2010. — 471 с.) — произведения,

довольно неровного с точки зрения авторского самоопределения по отноше=

нию к своему герою. По сравнению с фундаментальным, почти легендарным

стилем повествования о годах детства и ранней молодости время возвращения

Ломоносова из=за границы и в особенности его работа в Академии представле=

ны как=то скомкано и излишне приземлённо. Вполне естественная озабочен=

ность учёного о том, чтобы своевременно продвигаться по карьерной лестнице

изображена всего лишь как всепоглощающее желание растолкать коллег и за=

ставить их признать собственную исключительность Подобное объяснение

причин тех или иных особенностей поведения Ломоносова мы находим у В. М.

Живова (См.: Живов В. Первые русские литературные биографии как социаль=

ное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 49). На мой взгляд,

его мнение о морально=этической стороне карьеры Ломоносова неоправданно

жёстко — учёный предстаёт едва ли не холуём и карьеристом в худшем смысле

слова. А положение о том, что одним из главных карьерных желаний мыслите=

ля было утверждение за собой статуса придворного поэта, по крайней мере,

односторонне (См.: Живов В. Первые русские литературные биографии как со=

циальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 45–46, 48).

Однако думаю, если бы Ломоносовым двигали только эти — такие понятные и да=

же вполне простительные в силу своей заурядности, безобидности и распрост=

ранённости — импульсы, вряд ли он смог бы по достоинству воспользоваться

немногими официальными случаями продемонстрировать меру творческого са=

мопостижения. Взять хотя бы его соревнование с Тредиаковским и Сумароко=

вым в тонкостях перевода горациева «Памятника». Несмотря на известность

этих стихов, их лапидарность и глубина требует привести их полностью:

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный аквилон сотреть не может,

Ни множество венков, ни едка древность.

Не вовсе я умру, но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе,

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатный род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи эольски

И первому звенеть алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, муза,

И увенчай главу дельфийским лавром

(Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в кото=

рой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то

есть оратории и поэзии, сочинённая в пользу любящих словесные науки // Ло�

моносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. —

Т. 7: Труды по филологии. 1739–1758. — С. 314–315).

75

а как мы могли бы заботиться о нём, если бы не видели в этомсвоего главнейшего интереса? Следовательно, для нашего само=сохранения нужно, чтобы мы любили себя,— нужно, чтобы мылюбили себя более всего; а непосредственным последствиемэтого самого чувствования является и наша любовь к тому,что нас сохраняет»62). Поэтому сущность идеи просвещения со=стоит в понимании того, как государство влияет на состояниеинтересов индивида. Сам человек не способен разумно контро=лировать развитие собственных интересов, но способен со=здать такие общественные совокупные условия, которые будутнаправлять его интересы и приводить в соответствие с интере=сами других индивидов. Поэтому совершенствование частнойжизни было одной из главных задач западноевропейского про=свещения. Единичный жизненный опыт задаёт тон и направ=ленность опыту совокупному. Индивидуальный нравственныйоблик лежит в основе хорошего или дурного состояния обще=ственной морали.

Таким образом, ни одно из воплощений идеи просвещенияне в состоянии было обосновать общественные основания чело=веческой свободы. И это не удивительно: свобода представля=лась «естественным» состоянием; к чему было повторно ста=вить проблему её проявления в общественных отношениях?Естественное нельзя отнять, но можно просвещённым, взве=шенным образом сделать её средством и направить с цельюдобиться общественно полезных и необходимых результатов.Поэтому на первое место просвещенцами ставилась либо доб=ровольная самоотдача, поклонение государству, либо же сми=ренное подчинение его нормам в виде псевдозаботы или прямо=го насилия.

В контексте этой проблемы основное противоречие про=свещенческой установки Ломоносова было закономерными сводилось к тому, что самостоятельный и самодостаточныйчеловек свободно употребляет все свои силы не на непосредст1венное саморазвитие, а на преумножение сил государства. Ко=нечно, с позиций сегодняшнего дня, развитие государства мож=но интерпретировать как одно из проявлений саморазвития


74

его частная жизнь или какие=то индивидуальные черты харак=тера могут и не быть образцами для подражания, теряясь нафоне масштабности государственных дел. Именно потому, чтоони всё равно не играют ведущей роли при выполнении госу=дарственных задач, они могут восприниматься со стороны какничтожные, неправильные, курьёзные и проч. Строго говоря,частности мало кого интересуют всерьёз; до тех пор, пока онине несут опасности обществу в целом, они могут быть отно1сительно вольными от общественных норм. Главное — честнослужить Государству.

В отличие от российской модели просвещения, затягиваю=щей прежде всего немногочисленных удачливых выходцевиз народа, не владевших большой частной собственностью,его французский вариант отражал процесс быстрого возвыше=ния буржуазии, которая по уровню богатства давно обошла со=словие дворян. Поэтому идеологи французского просвещенияделали акцент на том, что человек по природе себялюбив и эго=истичен61), во всём усматривает личный интерес: «Источникомнаших страстей, началом и основой всех прочих, единственноюстрастью, которая рождается вместе с человеком и никогдане покидает его, пока он жив, является любовь к себе; это страстьпервоначальная, врождённая, предшествующая всякой другой:все другие являются в некотором смысле лишь её видоизмене=ниями. С этой стороны все страсти, если хотите, естественны.Но большая часть этих видоизменений вызывается причинамипосторонними, без которых они и не появились бы; а самые этивидоизменения не только не полезны, но даже вредны нам: ониизменяют основную цель и обращаются против своего начала:тут именно человек оказывается вне природы и становитсяв противоречие с самим собою. Любовь к самому себе всегдапригодна и всегда в согласии с порядком вещей. Так как каждо=му вверено прежде всего его собственное самосохранение, топервою и самою важною из его забот является — и должна яв=ляться — именно эта постоянная забота о самосохранении;

___________________________

61) См.: Гельвеций К. А. Записные книжки / Пер. с фр. II. С. Шерп=Борисовой //

Гельвеций К. А. Соч.: В 2 т. — Т. 2. — М.: Мысль. 1974. — С. 91; Гельвеций К.

А. Об уме / Пер. с фр. Э. Л. Радлова // Гельвеций К. А. Соч.: В 2 т. — Т. 2. —

С. 174, 310, 315.

_________________________

62) Руссо Ж.�Ж. Эмиль или О воспитании / Пер. с фр. П. Первова. — М.: Типо=

лит. И. Н. Кушнерёв и К°, 1896. — Книга четвёртая, § 10–12. — С. 283.

77

И в оправдание себе приводил аргумент, который вообще былна грани логики и безрассудного бахвальства: «Моё единствен=ное желание состоит в том, чтобы привести в вожделенное те=чение Гимназию и Университет, откуду могут произотти много=численные Ломоносовы…»65)

Дело, конечно же, не в том, чтобы проинтерпретироватьэти суждения с целью отыскания в них высокого, благородногои исторически обоснованного смысла. Главное — понять, поче=му Ломоносов нарочно избегал церемоний, становился несдер=жанным, иногда высокомерным и хвастливым, когда речь шлао том, о чём он непосредственно заботился как о главном длясудеб Отечества. Патриотизм — чувство вполне мифологическое,поскольку объединяет человека с его миром почти физиологи=ческими, внерациональными узами и, следовательно, притупля=ет нравственные свойства его поведения. Где бы Ломоносов ни на=ходился — на Родине или в Европе, — он служил России,и любое поползновение против петровских реформ (во многомпонятых на свой лад) рассматривал как прямую угрозу своемумиру и своей собственной жизни подданного и гражданина.Родным для него был тот мир, который он сам создавал, обуча=ясь в разных городах и странах, а не тот, откуда родом были его


76

человека; однако, в мышлении Михайлы Васильевича, стремив=шегося к непротиворечивости, любое противоречие обреталопредельный, тупиковый, непродуктивный характер. Фактичес=ки, государство вытесняет Бога и занимает в просвещенческоммышлении Его место. Конечно, государство не только эксплуа=тирует человека, но и заботится о нём; однако зачем1то высту1пает посредником его самого для него же, отчуждает сущностьчеловека, возвращая её ему в превращённой, общественно=го=сударственной форме. В результате самостоятельность таких,как Ломоносов, представлялась многим как нонсенс, произволили непозволительная роскошь.

О том, что Ломоносов знал себе цену, известно такжепо немногочисленным, но весьма характерным анекдотам, ос=тавленным его современниками. В этих откровенных и забав=ных свидетельствах удивляет не то, что учёный был высокоме=рен, но то, что он был лишён лицемерной скромности, говорило своих заслугах буквально, с почти детской непосредственно=стью, равным образом гордясь собственными достоинствамии недостатками. То есть наблюдал со стороны за своим высоко=мерием и понимал его смысл. Это, конечно, делало его в глазахокружающих не просто невежей, но порой даже неадекватномыслящим. Казалось, ему и в самом деле был не писан закон,ведь он не раз ставил знак равенства не только между собойи другими учёными, которых считал прогрессивными, но и на=укой в целом. Так, в одном из писем к графу И. Шуваловуон в сердцах писал о Шумахере: «…Он всегда был высокихнаук, а следовательно (выделено мной — М. С.) и мой ненави=стник и всех профессоров гонитель…»63) В другом месте са=мооценка Ломоносова звучала несколько иначе, но более пря=молинейно: «Не токмо у стола знатных господ, или у какихземных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самогоГоспода Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет»64).

_________________________

63) Ломоносов М. В. 1753 ноября 1. И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений: В 11 т. / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 495.64) Ломоносов М. В. 1761 января 19. И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений: В 11 т. / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 546.

В. М. Живов, правда, объясняет эту невероятную смелость Ломоносова тем

обстоятельством, что как раз незадолго до того, как высказаться, учёный сумел

«навязать себя» К. Разумовскому (см.: Живов В. Первые русские литературные

биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. —

С. 48). Что ж, стечение обстоятельств, действительно, было. Ломоносов и в са=

мом деле искал покровительства К. Розумовского в последние годы царствова=

ния Елисаветы. Однако думаю, он был слишком умён, чтобы вот так вдруг пор=

тить отношения с вельможей, с которым его связывали, помимо сходства офи=

циальных убеждений, ещё и чисто человеческие симпатии. К тому же известно,

что и помимо этого эпизода академик позволял себе откровенно высказывать

И. Шувалову собственное мнение по спорным административным вопросам,

полагаясь на природный ум и толерантность своего покровителя.65) Ломоносов М. В. 1760 апреля 17. И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Полн.

собр. соч. — Т. 10. — С. 539. Как мы помним, за полтора десятилетия до этого

подобная мысль была высказана не так дерзко, а в более общем и абстрактном

виде — как мечта о «собственных платонах и невтонах» (См.: Ломоносов М. В.

Ода на день восшествия на Всероссийский престол Ея Величества Государыни

Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года. — С. 206).

79

на основе одного только звукового сходства их корней,Михайло Васильевич пренебрегал всякими правилами этикета,лишь бы привести наглядные примеры того, «…каких гнусныхпакостей не наколобродит в российских древностях такая до=пущенная в них скотина»70).

Таким «мужицким», плебейским способом Ломоносов от=стаивал объективность правого основания там, где индивиду=альный нравственный опыт изначально оказывался бессиль=ным, а закон вообще отсутствовал. И нельзя сказать, что он былтак уж не прав: если нет закона, ограничивающего произволдругих, индивиду ничего другого не оставалось, как самомувставать на путь нравственного произвола с целью устране1ния произвола юридического. Во всяком случае, XVIII век с егоустановкой на непременное восстановление изначального и ес=тественного «права сильного» этому ничуть не препятствовал.Ломоносов просто не видел другого способа заставить себяслушать. Толстокожее, лучезарно=бесстрастное лицемериенепробиваемо вежливостью; она же на его фоне становитсяпростоватостью. Мыслитель понимал, что церемониться с ли=цемерами — значит, втягиваться в игру по их правилам и попро=сту терять время. Поэтому лучше и эффективнее всего ломовойгрубостью вдруг отменить всяческие правила игры и в один=единый миг утвердить в межличностных отношениях тот самый«естественный» и неподдельный хаос силы, которого так стра=шились образованные иноземцы.

В повседневности, отмеченной личным присутствием, дажесамые заурядные события обретали оттенок исключительнос=ти. Это и не удивительно: если Ломоносов представлял собойисключительное явление как общественное лицо, то таким жеон представлялся (то есть действительно был) и в обыденнойжизни. Те немногие эпизоды, которые память современниковвсё же донесла до нас, свидетельствуют о том, что поведениеего всегда было «изрядно», и во многом вследствие недюжин=ной физической силы, бывшей притчей во языцех. Благодаря ейбытовые сюжеты его жизни обретали некую героическуювозвышенность, а сам академик выступал чуть ли не Ильёй


78

предки66). Поэтому он выступал вовсе не против «немцев»,а против всех, кто действовал вразрез с его творческими замыс=лами — тех, кто, окопавшись в Академии, умел только пользо=вать, но не создавать. Его личными врагами были не только Шу=махер и Тауберт, но и Теплов. Поэтому вошедшая в поговоркуломоносовская грубость, по свидетельствам современников, во=все не была тривиальным хамством, ведь она почти всегда воз=никала «по делу». Это была, так сказать, до предела доведённаяи выведенная за пределы нормы форма честности: МихайлоВасильевич никогда, ни при каких обстоятельствах не могпойти против себя67), и если его побуждали привселюднопокривить душой, он привселюдно высказывался со свойствен=ной ему резкостью даже в отношении к наиболее влиятельными уважаемым им царедворцам. В частности, известная попыткаИ. Шувалова примирить его с Сумароковым за званым обедомзавершилась уничтожающим: «не хочу обедать с дураком»68).Ну, и уж конечно, как не вспомнить безграничное возмущениенашего академика филологическими «перлами» А. Шлёцерав его «Русской грамматике», в коей проявлено было «не токмонезнание, но и сумасбродство в произведении слов россий=ских»!69) Поражаясь, как можно выводить принцип родствен=ности происхождения отдельных слов различных языков

_________________________

70) Ломоносов М. В. Отзыв о «Русской грамматике» А.=Л. Шлёцера. 1764 авгус=

та. — С. 427.

_________________________

66) Показательно, что, однажды уйдя из дома, Ломоносов так никогда и не посе=

тил родные края, хотя с удовольствием принимал в своём доме земляков.67) Речь идёт, разумеется, о его поведении с равными себе. Когда он славословил

в честь царствующих особ, он также не шёл против себя, просто различал уров=

ни дискурса, выполняя государственную функцию идеолога; но со всеми

остальными он вёл себя как человек, свободный волеизъявлять собственную

позицию с чувством ответственности. То есть выстраивал рационально=прагма=

тические отношения.68) См.: Штелин Я. Черты и анекдоты для биографии Ломоносова, взятые с его

собственных слов Штелином. 1783 г. / Публ. и примеч. Г. Е. Павловой // М. В.

Ломоносов в воспоминаниях и характеристиках современников. — М.–Л.: Из=

дат. Акад. наук СССР, 1962. — С. 58.69) Ломоносов М. В. Отзыв о «Русской грамматике» А.=Л. Шлёцера. 1764 авгус=

та // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 9: Служебные документы. 1742–1765 гг. — М.; Л.: Изд=во АН

СССР, 1955. — С. 426.

81

очень мало напоминал и древнеславянский фольклорный,и классический античный героизм, поскольку в своём осно=вании имел рационалистическое, и потому местами весьмаприземлённое отношение к человеку. Тем не менее, довольнорегулярное обращение российских интеллектуалов эпохи Про=свещения к символам древнерусской удали не было случайным,поскольку «общим местом» для Древней Руси и XVIII векабыл всё тот же чувственный опыт мифа как содержание рацио=нальности.

Казалось бы, в условиях тотального господства рациона=лизма, да ещё и облечённого в мифологическую форму, любо=му проявлению индивидуальности, особенно в её предельно ак=тивной, героической форме, не должно было быть места. Ведьгерой своим присутствием всегда нарушает однородностьи непротиворечивость рационально или нерационально позна=ваемого мира, привнося в его безусловность и понятность эле=менты чудесного, несуразного, хаотического, угрожающего.Подвижничество героизма в любом проявлении, конечно же,обнаруживало и свою негативную, деструктивную сторону.Яркость, исключительность, праздничность индивидуальноосуществлённого подвига неминуемо имеет своей подоплёкойпраздность окружающих, поскольку свершение героическо=го поступка подводит черту траектории развития, отменяетсмысл всей дальнейшей деятельности, утверждая всеобщеепочивание на лаврах. Подвиг героя, тем самым, имеет смыслтолько как перспектива, бесконечная цель, абсолютная возмож=ность; свершение же его утверждает его дальнейшую невозмож=ность, равно как и невозможность условий его длительностиво времени.

Рационалистическая по преимуществу атмосфера эпохи Про=свещения показала, что непосредственный, чувственно=образныйгероизм одиночек не мог быть основанием самого себя как идеи, —разве что одиночными его из проявлениями. Поэтому понятныстремления западноевропейских просвещенцев утвердить недо=ступное героям сумрачное «царство здравого смысла»72). Ины=ми словами, стремясь сохранить рациональную целостность,


80

Муромцем своего времени. В частности, особенно показатель=ным является известное воспоминание Я. Штелина о том, какМихайло Васильевич не сробел перед тремя матросами, случай=но напавшими на него поздно вечером. Рассказ Штелина отли=чался непосредственностью и бесхитростностью, свойственны=ми фольклорным сказаниям: «Он с величайшею храбростиюоборонялся от этих трёх разбойников. Так ударил одного изних, что он не только не мог встать, но даже долго не мог опо=мниться; другого так ударил в лицо, что он весь в крови изо всехсил побежал в кусты; а третьего ему уж нетрудно было одолеть;он повалил его (между тем как первый, очнувшись, убежалв лес) и, держа его под ногами, грозил, что тотчас же убьёт его,если он не откроет ему, как зовут двух других разбойникови что хотели они с ним сделать. Этот сознался, что они хотелитолько его ограбить и потом отпустить. “А! каналья! — сказалЛомоносов, — так я же тебя ограблю”. И вор должен был тот=час снять свою куртку, холстинный камзол и штаны и связатьвсё это в узел своим собственным поясом. Тут Ломоносов уда=рил ещё полунагого матроса по ногам, так что он упал и едвамог сдвинуться с места, а сам, положив на плечо узел, пошелдомой с своими трофеями, как с завоёванною добычею, и тот=час при свежей памяти записал имена обоих разбойников.На другой день он объявил об них в Адмиралтействе; их немед=ленно поймали, заключили в оковы и через несколько днейпрогнали сквозь строй»71).

Именно последние слова заставляют поверить Штелину,потому как слишком уж не вписываются в фольклорную ком=позицию. Ломоносов в конце концов поступил не так, как древ=нерусский былинный герой, всепрощающий своего врага, а какпросвещённый россиянин, беспощадно изобличающий его —государева человека — врагов и, следовательно, «врагов госу=дарства».

* * *

Существовавшая вокруг Ломоносова устойчивая героичес1кая аура — отнюдь не иллюзия современников и не следствиеидеализации легковерных потомков. Этот героизм, правда,

________________________

71) Штелин Я. Черты и анекдоты для биографии Ломоносова… — С. 59.

_________________________

72) См.: Длугач Т. Б. Здравомыслие в гегелевской «Феноменологии духа». Здравый

смысл как философская культура Просвещения // «Феноменология духа» Ге=

83

созданных новых условиях. Так он осуществляет качественноедвижение, развитие культуры, одновременно выступая как про=должатель=соучастник и основатель=реформатор, как традици=оналист и критик.

В случае с Ломоносовым «автором» его героической функ=ции, разумеется, был Пётр. Особенностью этого авторства,правда, был его парадоксальный, с оттенком мистики и фата=лизма, характер: герой завладел автором так, что казалось,будто это автор руководил им. Так в своё время «Илиада» «вы=брала» Гомера. Иными словами, герой неожиданно для всех«сам выбрал себе автора» и, чтобы быть достойным его, пошёлего путём и сам стал основанием и частью посмертного мифао Петре. Основание их отношений как нельзя лучше было оха=рактеризовано М. Бахтиным выражением «вненаходимость» —абсолютной смысловой и физической отчуждённостью автораот героя. Именно она позволяет автору «…собрать всего героя,который изнутри себя самого рассеян и разбросан в заданноммире познания и открытом событии этического поступка, со=брать его и его жизнь и восполнить до целого теми моментами,которые ему самому в нём самом недоступны…»74) И, собрав


82

просвещенческое мышление желало свести героическое доуровня повседневности и нормативности; мгновенная лёгкость«подвига» как исключительного и фундаментального действиязаменялось бесконечным и монотонным бременем «службы».

Тем не менее, «служебная» деятельность Ломоносова, бы=ла, безусловно, героической, и это нисколько не противоречи=ло духу его времени. Как бы то ни было, героизм есть функция,средостение противоречий. С одной стороны, предельная, все=общая, универсальная, возвышающая героя над аморфной«толпой». С другой стороны, — всё=таки только функция, про=межуточное звено, и значит, несамостоятельное, вторичное и,по сути, ограниченное в средствах творческого самовыраже=ния, поскольку нуждается в своём логическом дополнении: какне может быть субъекта без объекта, так не может быть героя

без автора. Герой (»DTH) как носитель силы, мощи, инициати=вы, действия призван в мир с целью решения некой «сверхзада=чи», — но поставленной заведомо не им, задолго до него и за=частую не имеющей к нему никакого отношения. И предназна=чение героя — быть единственным достойным средством еёрешения73). Иными словами, основанием противоречивостифункции героя является время: он с необходимостью продол=жает воплощать предшествующие, не свои, замыслы в лично

геля в контексте современного гегелеведения /Отв. ред. Н. В. Мотрошилова. —

М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация», 2008. — С. 367–388; Длугач Т. Б. Подвиг

здравого смысла или Рождение идеи суверенной личности (Гольбах, Гельвеций,

Руссо). — М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация», 2008. — 336 с.73) Автор и герой — функции полисемантичные. Поэтому картина их взаимоот=

ношений обретает различные смыслы под влиянием многообразия культурного

контекста. Однако независимо от ситуации они сохраняют устойчивость фор=

мы. Как и герой, автор ("LJ@) заключает в себе способность к действию. Но от=

личием является его сущностная автономия и самодостаточность (Selbst).

И потому он — «…носитель напряжённо=активного единства завышенного це=

лого, целого героя и целого произведения… Изнутри самого героя, поскольку

мы вживаемся в него, это завершающее его целое принципиально не может

быть дано, им он не может жить и руководиться в своих переживаниях и дейст=

виях, оно нисходит на него — как дар — из иного активного сознания — творче=

ского сознания автора. Сознание автора есть сознание сознания (выделено мной —

М. С.), то есть объемлющее сознание героя и его мир сознание, объемлющее

и завершающее это сознание героя моментами, принципиально трансгредиент=

ными ему самому, которые, будучи имманентными, сделали бы фальшивым

это сознание. Автор не только видит и знает всё то, что видит и знает каждый

герой в отдельности и все герои вместе, но и больше их, причём он видит и зна=

ет нечто такое, что им принципиально недоступно, и в этом всегда определён=

ном и устойчивом избытке видения и знания автора по отношению к каждому

герою и находятся все моменты завершения целого — как героев, так и совме=

стного события их жизни, то есть целого произведения. …Герой живёт по=

знавательно и этически, его поступок ориентируется в открытом этическом

событии жизни или в заданном мире познания; автор ориентирует героя и его

познавательно=этическую ориентацию в принципиально завершённом мире

бытия, ценного помимо предстоящего смысла события самим конкретным мно=

гообразием своей наличности. <…> Сознание героя, его чувство и желание

мира — предметная эмоционально=волевая установка — со всех сторон,

как кольцом, охвачены завершающим сознанием автора о нём и его мире; само=

высказывания героя охвачены и проникнуты высказываниями о герое автора»

(Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М.

Собр. соч. — Т. 1. Философская эстетика 1920=х годов. — М.: Изд=во «Русские

словари», Изд=во «Языки славянской культуры», 2003. — С. 95).74) Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности. — С. 96

85

Таким образом, возможность героизма для Михайлы Васи=льевича основывалась не только на принципе рационализма,но в целом на просвещенческом мифе как форме сознания.Воспринимая личные интересы не иначе как в гармонии с обще=ственными, Ломоносов возвёл здравый смысл в абсолют, отож=дествив его, тем самым, с его противоположностями — абсо=лютной свободой разума и абсолютным служением75). Это былоокончательным подтверждением того, что героизм, даже со=провождаясь утилитаризмом, не мог исчезнуть вовсе, измени=лась лишь его интерпретация: истинно просвещённые гражданене должны были относиться к «службе» как к обыденностии профанности; она для них — ни много ни мало как «подвиг».И они стоически и в то же время возвышенно=романтически,своим совокупным энтузиазмом создавали героическое прост1ранство как форму реализации индивидуальной деятельности.

В связи с этим был совершенно закономерен и обоснованэнтузиазм, с которым Ломоносова как учёного ещё при жизнии тем более сразу после смерти старались наградить всевоз=можными лестными эпитетами и историческими сравнениями.Если же говорили о его поэтических заслугах, то и здесь геро=ическая оценка находила себя в поэтических гиперболах: онбыл «Петром Великим нашей литературы» и «отцом русскойпоэзии», и «патриархом русских поэтов» (В. Г. Белинский), —и ни разу самим собой, как и полагается настоящему герою —то есть кем1то другим в отношении к другим. Его готовы былисравнивать хоть с Самим Господом Богом, лишь бы подчерк=нуть «подобие», «вторичность», ограничить контекстом исвести на нет самобытность и новизну его творческого стиля.Даже самые искренние похвалы и восхищения сквозили завуа=лированным отрицанием уникальности ломоносовского талан=та и указанием его ориентации на «кого=нибудь»:

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий — слава россов,

Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.


84

его, окончательно передать ему свою силу. Бахтин, правда,имел в виду логическую, а не историческую вненаходимость,но в ситуации с Ломоносовым этот термин усиливается истори=ческим аспектом и как нельзя более конкретно передаёт сущ=ность взаимоотношений покойного императора и учёного. Ведьих встреча не была событием времени, это было «событие Ду=ха», «событие бытия» (М. Бахтин). Иными словами, если в ре1альной жизни Петра закладывалось основание духовной жизниподданных на десятилетия вперёд, то в реальной жизни Ломо1носова претворялась эмоционально1волевая стороны жизниПетра.

Мифологический характер идеи просвещения позволялЛомоносову полагать, что он действует не на основании ре=форматорских принципов, заложенных Петром, — это было быслишком абстрактное отношение к личности Петра, — а по егопрямому указанию. То есть, вследствие непосредственного вос=приятия заветов Петра, понятых как обращённые лично к нему,Ломоносову, и душевного их переживания. Поэтому МихайлоВасильевич осознанно позиционировал себя как отнюдь не ору=дие исполнения петровых замыслов, полагая своей сверхзада=чей подавать простым соотечественникам пример возможностии действительности индивидуального следования Петру и са=мореализации в рамках его реформ. Так он проводилв жизньдревний мифический принцип абсолютного предметного тож=дества противоположностей: теряя всё, обретал всё. Растворя=ясь духом в идее просвещённого государя, обретал подлинныйсмысл своего предназначения. Ломоносов мог идентифициро=вать себя, только присоединившись мыслью к мыслям госуда=ря=реформатора, поскольку воля Петра изначально должнабыла трансформироваться в волевые опыты его последовате1лей. Поэтому неудивительно, что она выступала как превра�

щённая временем воля Ломоносова. В самом деле, всю жизньПётр занимался созданием не своей биографии — государст=венной. И потому после смерти его Дух также должен былвоплотиться в жизненном пути другого индивида. Ломоносов,выполняя заданную извне функцию, тем не менее, был самосто=ятелен в выборе путей и средств исполнения. Пётр «отпустилего на волю», создав основание для бесконечной подвижничес=кой деятельности; свобода таких, как Ломоносов, заключаласьв бесконечном многообразии решений сверхзадачи.

_________________________

75) В этом смысле просвещенчество Ломоносова проявилось, опять=таки, на рус=

ский лад: он понимал здравый смысл не как следствие и способ утверждения

индивидуальной свободы, а как необходимость реализации принципа государ=

ственной пользы.

87

от двусмысленного замечания, — дескать, явился совсем не тот,кого ожидали:

В отечестве Зимы, среди её снегов, —

Сказал парнасский бог, — к бессмертной славе россов

Родись вновь Пиндар, царь певцов!»

Родился... Ломоносов80).

По=другому, видимо, и быть не могло: мир попросту не уз=нал его, как не узнают долгожданного пророка. Ломоносоваспасала лишь общая атмосфера просвещенческой сдержаннос=ти в суждениях, не позволявшая тотчас же вынести карающийвердикт, но побуждавшая постоянно сомневаться в профессио=нализме его способностей. Впрочем, в своей непостижимостиего действия имели гораздо более сильный общественный резо=нанс, чем это было в действительности.

«Сложные отношения с Богом»

(Необходимость личностного самоопределения)

Мнение о том, что Ломоносов является мыслителем, «глу=боко и всестороннее выразившим время перехода от старой до=петровской России к России новоевропейской»81), давно сталотривиальным, поскольку отражает лишь одну — позитивно=оп=тимистическую — сторону оценки духовной ситуации своего

«Сложные отношенияс Богом» (Необходимость личностного самоопределения)Введение. ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ: ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

86

В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

От пламенных картин поныне слышен гром76)

Что в Риме Цицерон и что Вергилий был,

То он один в своём понятии вместил, —

Открыл натуры храм богатым словом россов

Пример их остроты в науках Ломоносов77).

На фоне этого высокопарного единодушия совершеннымисключением выглядит ироничное мнение Карамзина: «…Ге1ний его советовался только сам с собою»78). Пожалуй, толькоон да Пушкин всерьёз отстаивали формальную самостоя=тельность творческой позиции Ломоносова, проявлявшуюся во=преки его желаниям79). Однако и Карамзин не смог удержаться

_________________________

76) Державин Г. Р. К портрету Ломоносова // Державин Г. Р. Сочинения Дер=

жавина с объяснительными примечаниями Я. Грота. — Том третий. Стихотво=

рения. Часть третья. — Санкт=Петербург: Тип Имп. Академии наук, 1988. —

С. 337.77) Поповский Н. Н. Надпись к портрету М. В. Ломоносова // Поэты XVIII века

/ Вступ. статья Г. П. Макогоненко, биогр. справки И. З. Сермана, сост. Г. П. Ма=

когоненко и И. З. Сермана, подгот. текста и примеч. Н. Д. Кочетковой. — Л.: Сов.

писатель, 1972. — С. 114.78) См.: Карамзин Н. М. Пантеон российских авторов // Карамзин Н. М. Из=

бранные сочинения в двух томах— М; Л.: Худ. лит, 1964. — Т. 2 / Сост., подгот.

текста и примеч. Г. Макогоненко. — С. 168 (Выделено мной — М. С.)79) Видимо, не зря Пушкин развивал мотив парадоксальной неразличимости и вза=

имной дополняемости автора и героя. По его замыслу, поведение героя лишь

на первый взгляд по преимуществу зависит от воли автора; в действительнос=

ти же оно является во многом самостоятельным и изначально непредсказуе=

мым: герой, конечно, «персонаж», но всё же некоторые персонажи — настоя1

щие«герои». Посему автор часто оказывается просто «вынуждаем» менять

точку зрения под давлением вроде бы им же самим созданных обстоятельств

и идти на уступки своему герою. Думаю, Л. Н. Толстой вовсе не лукавил, когда

вслед за Пушкиным сетовал на «своеволие» своих персонажей: «Вообще герои

и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то,

что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной

жизни, а не то, что мне хочется» (Цит. по: Бабаев Э. Г. Комментарии к роману

«Анна Каренина» // Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. — Т. 9: Анна Каренина

(Ч. V–VIII). — М.: Худ. лит., 1982. — С. 423). Впрочем, это отдельная тема

для исследования.80 Карамзин Н. М. К портрету Ломоносова // Карамзин Н. М. Полное собра=

ние стихотворений / Вступ. статья, подгот. текста и примеч. Ю. М. Лотмана. —

Л.: Сов. писатель, 1966. — С. 234.81) Кувакин В. Мыслители России. Избр. лекции по истории русской филосо=

фии. — М.: Рос. гуманистическое общ=во, 2006. — С. 16. Примечательно, что те,

кто разделяет эту позицию, как правило, упускают из виду момент собственно=

го осознания мифологического характера общественно=исторических усло=

вий (критерием является образно=бинарная оценка культурного состояния

России — «старая/новая»), но подчёркивают активную роль Ломоносова в ук=

реплении и преумножении этого мифа.

89

Ф. Бэкона. Он был совершенно уверен, что развитие наук нетолько не дискредитирует религиозную идею, но подтверждаетеё истинность, очищая от суеверий: «…Естественная филосо=фия есть вернейшее лекарство против суеверия и тем самым до=стойнейшая пища для веры»82). В свою очередь, освобождённаяот внутренних суеверий религия укрепляет душу и ограждаетот соблазнов предрассудков в науке — овладения шарлатан=скими методами, несовместимыми с исследованием законовприроды.

Это означало, что отныне, помимо религиозного открове=ния, имело право на существование также и естественное от�

кровение как наивысшее, завершённое состояние здравогосмысла, направленного на изучение природы и проявляющеесякак научное открытие83). Ломоносов вторил, соглашался: «…Вы,удостоенные взирать в книгу непоколебимых естественных за=конов, возведите ум ваш к строителю оных и с крайним благо=говением его благодарите, открывшего вам феатр премудрыхдел своих, и чем больше оные постигаете, тем вяще со страхомего превозносите. Вам о его всемогуществе и малейшие гадыпроповедуют, и пространные небеса возвещают, и бесчислен=ные звёзды показуют непостижимое его величество. О коль слепты, Епикур, что при толиком множестве светил творца своегоне видишь!»84)

Тем самым, религия лишилась традиционного слепого по=клонения, но обрела возможность трезвого уважения к себе.Мыслители эпохи Просвещения не сомневались, что вера — тожеформа знания, и так было предвосхищено ещё в Св. Писании:


88

времени. Между тем, тривиальность — почти всегда надёжноеубежище для трудно разрешимых проблем и неоднозначно ин=терпретируемых ситуаций, в особенности, если речь идёт о пе=реходном периоде становления культуры. Когда традиционныемировоззренческие ориентиры заводят в тупик, привычныеобщественные ценности теряют прежнее значение, а новые ус=тановки ещё не стали достоянием общественного духа, обост=ряются все скрытые противоречия. Чаще всего под ударом ока=зываются сферы религии и морали, поскольку первая связанас формальным определением предельных оснований и границпознавательных возможностей человека, а вторая — с общест=венной оценкой этих оснований и возможностей.

В опыте просвещенческого мифа традиционные пред=ставления о Боге как абсолютном основании и разуме как до=статочном основании поменялись местами, поскольку сущ=ность обоих предстала в ином свете с открытием всеобщихнаучных законов. Если в Средние века разум представлялся ло=гической функцией познания Божьего бытия и потому весьмаограниченной в своих силах, то с открытием законов механикион предстал как универсальный способ предметного познания —рациональная форма сознания, абсолютная, всеобщая способ1ность познания миракак Божественного творения. Это не мог=ло не повлечь за собой изменения представлений о Боге,поскольку изменилось представление о сущности и путях по=знания Его творения и, соответственно, о сущности человекакак способного познавать свои основания субъекта. Это озна=чает, что изменившиеся представления о Боге могли способст=вовать духовному хаосу и мировоззренческой дезориентации(при условии отсутствия просвещения), но могли и позволитьчеловеку, в конце концов, самостоятельно определиться какличности (при условии действительного осуществления идеипросвещения).

Отныне необходимость и возможность религии могли бытьобоснованы и доказуемы без непосредственного вмешательст=ва в её структуру, и значит, без нанесения особого ущерба еёавторитету: на место безальтернативного постулированияцерковных догматов, поисков их новых интерпретаций, уточне=ния имеющихся переводов и проч. пришло научное исследова1ние природы и человека как божественных созданий. Эта смыс=ловая тенденция впервые отчётливо проявилась в работах

_________________________

82) Бэкон Ф. Новый Органон. Афоризмы об истолковании природы и царстве че=

ловека / Пер. с лат. С. Красильщикова // Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. — Т. 2 / Сост., об=

щая ред. и вступит. статья А. Л. Субботина. — М.: Мысль, 1972. — С. 54.83) Эта идейная тенденция была особенно сильна в немецком естествознании

XVII — начала XVIII вв. Её поддерживали Э. Вейгель, С. Пуфендорф и учитель

Х. Вольфа К. Нейман. Подробно см.: Морозов А. А. М. В. Ломоносов и телео=

логия Христиана Вольфа // Литературное творчество М. В. Ломоносова: Ис=

следования и материалы / Под ред. П. Н. Беркова, И. З. Сермана. — М.; Л.: Изд=

во АН СССР, 1962. — С. 163–196.84) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 325.

91

мотив богооставленности, который, конечно же, не мог ос=таться незамеченным, ведь это казалось так созвучно многимобстоятельствам жизни учёного. Весь его жизненный путь былотмечен одиночеством: его мать умерла рано, отец отчуждённоотносился к его желанию учиться наукам; потом, будучи ужеизвестным учёным, он так и не заимел преданных друзей илисколь=нибудь талантливых учеников, способных продолжитьего дела. Зато вдоволь было скрытых недоброжелателей и от=кровенных недругов. Как же было не согласиться с тем, что чемболее человек наделён душевными силами и интеллектуальноодарён, чем больше и сильнее в нём героическое начало, темтрагичнее его судьба, тем больше испытаний посылает емувраждебный, не понимающий его мир? Ведь рядом с ним нетглавного заступника — Бога, Который один только и волен ус=танавливать абсолютную справедливость. Никакой мудрец илиподвижник, понимая это, не в силах Его заменить. Даже царьПётр. Герой — по определению всегда одиночка. Поэтому дажежелезная воля и недюжинная душевная сила Ломоносова ино=гда давали слабину и разражались стенаниями на превратностисудьбы:

Песчинка как в морских волнах,

Как мала искра в вечном льде,

Как в сильном вихре тонкой прах,

В свирепом как перо огне,

Так я, в сей бездне углублен,

Теряюсь, мысльми утомлен!87)

Эпоха Просвещения сумела, правда, смягчить состояниеиндивидуального одиночества, придав ему более спокойныйхарактер, нежели это было в древности. Просвещенческий умуже не испытывал того фатального отчаяния, которое охваты=вало древних героев в борьбе с враждебным миром; напротив —


90

«По плодам их узнаете их» (Мф. 7:16). Михайло Васильевич ив этом им не прекословил: «Правда и вера суть две сестрыродные, дщери одного всевышнего родителя: никогда междусобою в распрю прийти не могут… …знание натуры, какое быоно имя не имело, христианскому закону не противно; и ктонатуру исследовать тщится, бога знает и почитает…»85).

Новое представление о Боге формировалось в двух смыс=ловых тенденциях: как формальное изменение отношенияк Нему — атеизм, и как изменение содержательных представ1лений о Нём — деизм. Первый является радикальной формойотношения, выходящий за рамки рационализма и потому од=нажды ставший причиной краха идеи просвещения в процессереволюционного переделывания мира. Второй представлял со=бой одно из следствий синтеза рационализма и фидеизма в по=исках принципа «золотой середины» во взаимоотношенияхестественного и сверхъестественного, и потому в течение деся=тилетий являлся едва ли не единственным фактором удержива=ния баланса общественных мировоззренческих сил.

Ломоносов как один из тех, кто формировал лицо своеговремени, не мог не испытывать различной степени совокупноговлияния его основных идей. Тяготея к свободомыслию, он, ра=зумеется, никак не мог быть атеистом. Был ли сознательными последовательным деистом? Был ли деистом материалистиче=ского толка? Анализ и интерпретация его произведений с учё=том разноречивых мнений исследователей не позволяют отве=тить однозначно86), и, следовательно, вполне допускают егомолчаливое согласие со многими содержательными моментамидеистической концепции. Во=первых, это мотивы самостоятель=ности и личной ответственности за однажды сделанный выбор.Во=вторых, это обратная сторона деистического оптимизма —

_________________________

85) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санктпетер=

бургской императорской Академии Наук майя 26 дня 1761 года //Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2:

Труды по физике, астрономии и приборостроению. 1744–1765 гг. — М.; Л.:

Изд=во АН СССР, 1955. — С. 373, 376.86) См. для сравнения: Костылев П. Н. М. В. Ломоносов и научное изучение ре=

лигии // Вестник МГУ. — Серия 7. Философия. — 2011. — № 5. — С. 81; Серман

И. З. Поэтический стиль Ломоносова / АН СССР, Институт русской литерату=

ры (Пушкинский Дом). — М.; Л.: Наука, 1966. — 33, 34, 46; Сухов А. Д. Ломоно=

сов // Новая философская энциклопедия: В 4 т. — Т. 2. — М.: Мысль, 2010. —

С. 450.87) Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве при случае ве=

ликаго севернаго сияния // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 120–121.

93

норм; разум же, казалось бы, единый для всех, разобщает иобособляет их, побуждая искать новые, не всегда оправданныеформы морального поведения. И удел нестандартно и мас=штабно мыслящего человека — всю жизнь барахтаться в вязкихповседневных обстоятельствах, на первый взгляд, не имеющихникакого отношения к Божьему замыслу. Здесь, видимо, стано=вится окончательно ясным, как могли в жизни Ломоносова со=четаться возвышенные творческие усилия учёного и мелочнаяподковёрная натура академического интригана. Обострениепротиворечий в религиозной сфере не могло не оказывать дав=ление на состояние общественных нравов, делая их неуравно=вешенными и даже агрессивными. Любое великое начинаниес неизбежностью должно было наталкиваться на возмущённыйпротест со стороны окружающих и его автор вынужден былприбегать к ответным интригам, чтобы пробиться сквозь мы=шиную возню наговоров, осуждений, клеветы.

В этом тоже одно из проявлений сути «просвещённого ве=ка»: несущий в себе свет разума сберегает его для других, самже движется в темноте, постоянно натыкаясь на собственнуютень как на препятствие, — познавая других, мало что успеваетуведать о себе и ложно борется с собой, думая, что боретсяс другими. «Свет разума» тоже способен рождать чудовищ.Трудность судьбы разумного и одарённого — вовсе не в том,что он встречает открытую войну зла и беззакония. Страшнеедля него оказывается пассивное, скрытое сопротивление тради=ционной филистерской добродетели, которая не может не вы=ражать протест открытому непотребству, но одобрительноотводит глаза, если что=то недостойное свершается потихоньку.Она не прощает только тем, кто во всём занимает принципиаль=ную позицию, поскольку сама не в состоянии быть мужествен=ной, а значит, не в состоянии и понять. И не меньшее отвращениевызывает несвоевременное, суетное, бесполезное добро, кото=рое иногда опаснее неприкрытого зла, потому что творитсяповсеместно, будучи критерием греховности человека.

Судя по характеру деятельности Ломоносова, он уже впол=не был в состоянии разводить понятия «зла» и «греха». С пер=вым необходимо и можно бороться, второй непреодолим,являясь всеобщим основанием единства и борьбы добра и зла. По=видимому, Ломоносов был совершенно уверен, что цивилизован=ность и объективность мышления и поведения необходимы


92

он даже стремился к тому, чтобы время от времени оставатьсянаедине с собой, изредка отстраняться от окружающих, и оста=ваться в тишине, дабы ничто не мешало ему прислуживатьсяк голосу разума. И хотя российский учёный не менее остро вос=принимал сопротивление мира, чувство одиночества в его душепритуплялось неистребимыми до конца, с детства усвоеннымиментальными представлениями «общинности» и «соборности».И потому разум его тешила мысль о том, что этот мир —не единственный, достойный совершенства; наверняка Господьпозаботился о других подобных мирах. По=другому и быть неможет: совершенство по определению носит абсолютныйи всеобщий характер, и не может быть так, чтобы оно было со=средоточено где=то в одном месте. Локальное, оно теряетсмысл и отменяет возможность рационального мышления.

Уста премудрых нам гласят:

«Там разных множество светов,

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков;

Для общей славы божества

Там равна сила естества»88).

Однако деистическая идея, доведя рациональность до пре1дела, до идеала, обнаружила также её негативный, иммо�

ральный характер: вера, оставаясь индивидуальным, закрытымопытом, способна безусловно и накрепко объединять людей,не подвергая сомнению объективность основных моральных

_________________________

88) Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве при случае ве=

ликаго севернаго сияния. — С. 121. (Выделено мной — М. С.) Получалось, что

на примере идеи множественности миров Ломоносов показал, что можно идти

к усвоению всеобщих мировоззренческих представлений совершенно иными

путями, нежели это делали мыслители Западной Европы. Он наверняка был

знаком с работами Дж. Бруно, знал концепцию множественности миров Лейб=

ница; тем не менее, чтобы это прочувствовать, ему потребовалась отчественная

религиозная традиция. Тем самым он показал возможность самостоятельного

индивидуального, то есть просвещённого выбора всеобщих мировоззренческих

ориентиров, показал себя не просто как личность, а как носителя определённой

традиции, которая, даже устаревая, может оказываться полезной.

95

исправить (для того ему дана была способность суждения).Поэтому его добродетель обеспечивается демонстративной ве=рой в нравственного Творца и компенсируется строгим со=блюдением религиозных ритуалов. Этим же оправдываетсянеистребимость греха в повседневной жизни. Иными словами,вновь получилась парадоксальная ситуация: абсолютный ста1тус разума не позволяет достичь невозможного, но заставляетразмышлять над невозможным, — над смыслом абсолютной нрав1ственности (неизвестно, с какой целью).

В общественном сознании России XVIII в. мотив абсо=лютной закреплённости нравственного начала за Всевышнимотличался сильным чувственно1конкретным акцентом. Пред=ставление о воплощении абсолютного зла в абстрактном обра=зе дьявола было неудобным для неискушённых в схоластичес=ких тонкостях умозрения россиян. Принимая религиознуюидею прежде всего сердцем, а уж потом умом, русские искалисвои пути подтверждения дьяволизму в реальном мире, и, надосказать, преуспели в этом не меньше, чем западноевропейскиеревнители веры. Поскольку основанием православной верыв Троицу выступает Боговоплощение как вочеловечение ипос=тасью Христа — гораздо популярнее были представления нео дьяволе как онтологическом антиподе Господа, а об антихри=сте как (онто)логическом антиподе Сына Божия. Власти от Бо=га всегда угрожала власть от лукавого, в особенности, когдаверховная политическая власть стала трансформироваться в то=талитарную. Поэтому на протяжении двух предшествовав=ших столетий в русской ментальности формировалась опаснаяидея царя1антихриста, воплощениями которой попеременностановились Иван Грозный, Борис Годунов, разного родалжедмитрии и, наконец, сам Пётр Алексеевич. Нельзя сказать,что эта идея была тождественна идее дьявола. Скорее, она су=ществовала автономно и параллельно, но всё же была побужда=ема ею, в особенности, с усилением процесса европеизацииРоссии90).


94

при отстаивании всеобщих, то есть государственных интересов;в частных же ситуациях не грех бывает и согрешить. Потомучто любое проявление частности интересов является прямойили непосредственной угрозой — чуть ли не оппозицией —государственному порядку; посему бороться с частной жиз=нью следует её же оружием — хаосом, беспринципностью,неотёсанностью…

Видимо, все эти представления сыграли свою роль в том,что просвещенческое мышление, в конце концов, призналоБожественногоТворца единственным носителем высшего бла=га, но пребывающим за пределами человеческого мира, по=скольку как иначе объяснить неспособность человека достичьморального совершенства? При этом в действительности всёоказывалось не так плохо. Человек разделил с Богом принципабсолютности, но в разных проявлениях: сила интеллекта, спо=собность познания и самостоятельность действия досталасьему, Богу же осталась сила нравственности, справедливый и окон=чательный Суд — ответственность за содеянное человеком. В ре=зультате религия и нравственность стали дополнять и подме=нять друг друга. С одной стороны, в нравственность начали

верить как в недостижимое, — как в Бога, ведь она принадле1жит только Ему89). Нравственность как практическое проявле=ние рациональности обрела форму идеала, стала светской мо1делью недостижимого совершенства, на который пассивновзирали, не слишком торопясь реализовывать её в реальнойжизни.

С другой стороны, религия также быстро обретала несвой=ственные себе функции — теряла сверхъестественность, бу=дучи сведённой к нравственному опыту. Это в какой=то мерепоясняет причину общественного потакания росту безнравствен=ности в эпоху Просвещения — распутству монархов, стяжа=тельству придворных, склочности и продажности диплома=тов, тупости и консерватизму учёных и педагогов. Человекслаб; разумный, просвещённый человек ещё более слаб, потомучто в отличие от других, осознаёт, признаёт и тем самым пре=умножает свои слабости, потому что ничего не в состоянии

_________________________

89) В этом одно из основных отличий философии Просвещения от классической

немецкой философии.

_________________________

90) Ю. М. Лотман в этой связи как=то весьма удачно заметил, что «через окно

в Европу тянуло гарью» (См.: Лотман Ю. М. Об «Оде, выбранной из Иова»

Ломоносова // Из истории русской культуры. — Т. IV (XVIII — начало XIX ве=

ка). — 2 изд. — М.: Языки русской культуры, 2000. — С 649).

97

замысла беззаветной верой в Него и просвещёнными мыслямии действиями: «Ежели бы небо благоволило, чтобы человек пре1провождал жизнь свою безбедно, то бы он своего счастия не могчувствовать»91). Поэтому бесконечные конфликты, коварство,предательство терпеливо сносилиськак «естественные». По срав=нению с Божьим судом они были всего лишь «сотрясениямивоздуха». Понимаемое таким образом мировое зло было лишьодним из многочисленных проявлений Божественного блага:

Святую волю почитая,

Имей свою в терпеньи часть.

Он все на пользу нашу строит

Казнит кого или покоит.

В надежде тяготу сноси

И без роптания проси92).

Даже недальновидность монархов — ничто в сравнениис предвечной силой высшей справедливости. Михайло Василье=вич не мог этого не понимать и иногда напоминал об этом в сво=их произведениях:

Никто не уповай вовеки

На тщетну власть Князей земных:

Их тежь родили человеки,

И нет спасения от них93).


96

Впрочем, идея дьявола или антихриста и борьба с её но=сителями только усиливала деистический парадокс. Фактором,способствовавшим оживлению взаимной трансформации об=щественных нравов и религиозных взглядов, оказывалосьто обстоятельство, что вера в «Божественное добро» как «все=общее благо» должна была логически дополняться невериемздравомыслия в «Божественное зло», ибо это противоречилоизначальной догме о всесильности Божественного начала. Темсамым, догмат дьявола или антихриста, появившись, в концеконцов, стал отрицанием самого себя: зло уже не воспринима=лось как вселенская катастрофа, к нему стали привыкать и от=носиться как к проявлению не божественной, но человеческойслабости — как к случайности, забаве, недоразумению, кото=рые приходят со временем и устраняется силами разумныхдоводов и соответствующих действий.

Таким образом, мысль эпохи Просвещения стремиласьпротивостоять не только средневековым предрассудкам,но и предрассудкам Ренессанса и даже первых десятилетийНового Времени. Только признав зло «небытием» можно былопостепенно свести на нет борьбу с сатанизмом и охоту на ведьм,развернувшихся вместе с прогрессом наук. Рационализм смогувеличивать авторитет Бога, но не смог даже поколебать верыв дьявола. Поэтому просвещенческое мышление не видело ино=го способа борьбы со злом, кроме как терпеливо встречать по=сылаемые человеку испытания, ведь причина их — не в Боге,а в невежественных людях. Только добро — истинно, зло —ложно, оно из области иллюзий, мнений, суеверий. Его нужноигнорировать, ведь разумного основания для него нет, а нера=зумное не может быть аргументом. Тем самым, борьба добраи зла воспринималась не как реализация мировой судьбы, дра=ма, а как соревнование, игра сил ума. Иначе разум просто нев состоянии это интерпретировать: если Бог создал мир и уда=лился от него, Он не мог оставить его в смертельной опасности,ведь это обессмыслило бы Его креативную сущность и замысел.Следовательно, в мире нет настоящего зла, угрожающего че=ловечеству. Оно — кажимость, плоды субъективного подходачеловека к миру. Бог по определению справедлив и всеразумен,и если Он удалился от созданного Им мира, в этом есть Егопромысел. Ведь сильному не нужен Бог, напротив, сильный не1обходим Богу, чтобы подтвердить истинность Его творческого

_________________________

91) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию… // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 122.92) Ломоносов М. В. Ода, выбранная из Иова // Ломоносов М. В. Полное собра=

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 392. Правда, Ю. М.

Лотман утверждал, что причины создания Ломоносовым этого произведения,

а, следовательно, и авторский замысел остаются до сих пор не выясненными,

поскольку неизвестна точная его датировка (См.: Лотман Ю. М. Об «Оде, вы=

бранной из Иова» Ломоносова. — С. 637), Думаю, совокупной причиной была

общая идейная атмосфера с большой примесью деизма. Не решившись прямо

принять деизм, Михайло Васильевич обратился к библейскому тексту, издавна

популярному в России, но созвучному отдельным моментам нового учения. Так

сказать, нашёл компромисс между идеями прошлого и настоящего.93) Ломоносов М. В. Преложение псалма 145. — С. 185.

99

света и проч. Эти положения, имевшие с деизмом тесную связь,при последовательном анализе начинали ему противоречить,показывая его внутреннюю ограниченность. Поэтому позицияЛомоносова касательно места и роли Творца в мире отличаласьудивительной щедростью и рациональной силой, продиктован=ными сочетанием просвещённости и важнейших православныхтрадиций. Только так и можно объяснить смысл некоторых егостихотворений, в частности, поэтических переложений библей=ских текстов:

Блажен тот, кто себя вручает

Всесильному во всех делах

И токмо в помощь призывает

Живущаго на небесах…95)

Скорее, Михайло Васильевич выявлял спонтанное сочувст=вие деистам, которые, как известно, были подчёркнуто сдер=жанны и прозаичны в отношении к Богу; Ломоносов же испы=тывал перед Ним неподдельный восторг, как истинно русскийи как просвещённый субъект познания — ведь он понималне только суть своих познавательных способностей, но и ихабсолютную причину:

В безмерном углубля пространстве разум свой,

Из мысли ходим в мысль, из света в свет иной,

Везде Божественну мы мудрость почитаем.

В благоговении весь дух свой погружаем.

Чудимся быстрине, чудимся тишине,

Что Бог устроил нам в безмерной глубине.96).


98

* * *

Ломоносов не создал специальных богословских произве=дений, поскольку не считал это необходимым для осуществле=ния своих целей. По=видимому, он понимал, что использованиерелигиозного опыта как иллюстративного материала или объ=екта специальной критики ничего не даст в плане осуществле=ния принципа «общей пользы» — ни ему лично, ни российскойнауке в целом. Деструктивность оснований как самоцель по=рочна. Необходимо использовать любой имеющийся духовныйопыт в новых условиях, и это будет лучшей проверкой его истин=ности и просвещённости мышления. В этом смысл проявленияпринципа всеобщей пользы. Поэтому религиозные мотивы во всехпроизведениях Ломоносова присутствуют как основание пер1вичного личностного самоопределения: прежде чем решатьконкретную научную проблему, он желал определиться в це=лом с критерием истинности и направлением познания — чтоон мог и чего не мог позволить себе как учёный в плане пред=ставлений о сверхъестественном и норм общественного поведе=ния, приступая к изучению окружающего мира, чем долженбыл руководствоваться в определении конечных целей своейдеятельности, и проч.

Просвещенческий деизм стал новейшей религиозной иде=ей, расширявшей полномочия науки за счёт ограничения прави функций религии. Но Ломоносов вполне закономерно не под=дался его влиянию. Прежде всего, потому, что ему как право=славному претила прямолинейность, однозначность и, еслиможно так сказать, рассудочная бездушность основных деис=тических установок94). Парадоксальным образом авторитетрелигии подавлялся средствами самой же религии — в частнос=ти, популяризацией представлений о «князе тьмы», что приво=дило к усилению религиозного фанатизма и порождало вспыш=ки массового психоза, в виде периодических ожиданий конца

_________________

94) Внимательное изучение особенностей аргументации Ломоносова в вопросах

религии показывает, что он всегда апеллировал к православным церковным ав=

торитетам. Он действовал как лютеранин, но мыслил и чувствовал как право1

славный, и это всё объясняет: для нового восприятия религиозного «духа» ему

нужен был не новый религиозный «кодекс», нужны были новые дела.

_________________________

95) Ломоносов М. В. Преложение псалма 145 // Ломоносов М. В. Полное собра=

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 186.96) Ломоносов М. В. Письмо о пользе Стекла К Высокопревосходительному

господину Генералу Порутчику, действительному Ея Императорскаго

Величества Камергеру, Московского Университета Куратору и орденов Белого

Орла, Святого Александра и Святыя Анны кавалеру Ивану Ивановичу

Шувалову, писанное 1752 году // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений

/ АН СССР. — М.; Л., 1950—1983. — Т. 8. — С. 517–518.

101

По всей видимости, основные положения «естественной рели=гии» были Ломоносову так же близки, как и догматы современ=ного ему православия. Правда, большинство трудов, посвя=щённых вопросам «естественной религии», вышли в свет ужепосле смерти учёного. Работы Юма и Дидро десятилетиямилежали под спудом, прежде чем их решились обнародовать.Русский учёный успел дожить лишь до публикации «Общест=венного договора» Руссо, и вполне мог быть не знаком с его со=держанием. Несмотря на это, Ломоносов, руководствуясьздравым смыслом, сформировал собственную позицию в отно=шении традиционной религии, которая в отдельных аспектахбыла вполне созвучна идее «естественной религии».

Ломоносов нигде прямо не утверждал, что религия естьсвойство человеческой души и была присуща человеку с момен=та его появления в мире; но также и не отвергал мысли, чтоеё формирование было закономерным следствием реакции че=ловека на угрозу со стороны объективного мира и окружаю=щих людей, в результате чего со временем она неизбежно сталаобрастать всяческими «неестественными» культовыми струк=турами — довольно неоднозначными обрядами и церемониями,которые больше затемняли, нежели проясняли истинный смыслидеи сверхъестественного. Михайло Васильевич не мог не заме=чать, что чем более догматичной становилась религия, чем болеежёстким становился её культ, тем насущнее была необходимостьпостороннего вмешательства в её процесс. Такое вмешательст=во могло быть осуществляемо только со стороны государствакак структуры, обеспечивающей порядок и закон, посколькуименно государство в своё время стало основанием догматиза=ции религии.

Таковы были причины и возможность оправдания религи=озных реформ, которые, по мнению Ломоносова, были довольнопоздно начаты Петром, и по преимуществу были лишь начаты.Царь ограничился реформированием структуры православия(церковного аппарата), но не тронул его содержания (культа).Он исключил основание для дальнейшей догматизации культа,взяв курс на европеизацию государства, но не избавил религиюот накопившихся ранее догм и предрассудков. Между тем, со=стояние, в котором православие пребывало к середине XVIIIвека, никак не могло устраивать истинно просвещённыеумы. По замыслу Ломоносова, следующим этапом церковной


100

Как православный, он отстаивал принятый сердцем примат«доброго Бога»; как рационалист и просвещенец, не мог не по=нимать, что представления о каком=либо ином боге, кроме как«добром», не согласовываются с доводами разума и установ=кой на человеческую свободу97). И если Ломоносову не былчужд некоторый интерес к демонологии, сопровождавшийидею деизма98), он всё же был лишён той болезненно=фанатич=ной формы, которая ему придавалась рассудочным характеромзападноевропейского мышления, и преподносилась как комич=ное, скоморошеское представление, не поддающееся последо=вательному рационалистическому обоснованию.

Вторая причина, по которой Ломоносов не смог принятьположений деизма, состояла в том, что, как «неофит» в облас=ти западноевропейской научной традиции, он возлагал боль=шие надежды на силы рационализма, но результаты мировоз=зренческих поисков деистов его не устраивали. И в самом деле,деисты по сути реформировали лишь содержание, не затронувпринципов религии, — заменили традиционный догмат транс=цендентного бытия Бога в мире догматом Его субстанциально=го отсутствия и невмешательства, и дополнили его буржуазнойустановкой «свободы воли». При этом традиционные функциирелигии никуда не исчезли, трансформировавшись в светскиемировоззренческие структуры, в частности, формировали ус=тановку сакрализации государственной идеи в отрыве от кон=кретных царствующих персон. И это, в конце концов, вошлов противоречие с установкой «свободы воли»: бывший «под=данный» и «холоп» как «гражданин» оказывался тем же холо=пом, но уже в зависимости не только у царя, но и государства.

Однако основанием деизма была более обширная по со=держанию и функционально полисемантичная идея «естест1венной религии». Включая в себя основные положения деизма,она, вместе с тем, выходила далеко за его рамки и оказывалавлияние также на тех, кто не являлся последовательным деистом.

_________________________

97) Можно согласиться с мнением Ю. М. Лотмана, что Ломоносов принимал

идею «теодицеи» и не раз демонстрировал это, в частности в «Оде, выбранной

из Иова», что вполне согласовывалось с «Теодицеей» Лейбница (См.: Лотман

Ю. М. Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова. — С. 650).98) См.: Лотман Ю. М. Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова. — С. 637–656.

103

признав уже публично эти догматы, ведёт себя, как если бы онв них не верил, пусть он будет наказан смертью; он совершилнаибольшее из преступлений: он солгал перед законами. Дог=маты гражданской религии должны быть просты, немногочис=ленны, выражены точно, без разъяснений и комментариев. Су=ществование Божества могущественного, разумного, благоде=тельного, предусмотрительного и заботливого; загробнаяжизнь, счастье праведных, наказание злых, святость Обществен=ного договора и законов…»100) Ломоносов, конечно же, не былсторонником реформирования традиционной религии и «граж=данскую». У него для этого просто не было основания: он пре=красно понимал, что упразднение института патриархии Пет=ром не означало упразднения института Церкви в целом. Царьограничил её извечные функции, но не извратил их, ведь он, по=добно Лютеру, подверг критике не религиозную идею, а пове=дение церковных иерархов. Посему и Ломоносов, хоть и ругалпопов многократно, называл их «первыми пьяницами» и «невеж=дами», едва знающими грамоте, всё же не считал это основани=ем для провозглашения царя главой Церкви. Он лишь полагал,что государство должно контролировать состояние религии,и в своём убеждении не был одинок.

Таким образом, в «естественной религии» Михайле Васи=льевичу импонировало то обстоятельство, что между верующейдушой, церковными обрядами и моментом получения открове=ния не было никакого постоянного посредника, контролёра,который бы направлял и регламентировал опыт веры. Когдаучёный в записке «О сохранении и размножении российскогонарода» настаивал на необходимости пересмотра церковногокалендаря, упрощения церемоний и обрядов, введения послаб=лений в институт брака и проч., он тем самым руководствовал=ся исключительно принципами здравого смысла (рассудочногоопыта в кантовском, а не гегелевском понимании). Он руковод=ствовался соображениями, связанными с изменчивостью кон=кретных обстоятельств, а не устойчивостью исходных всеоб=щих представлений.

Иными словами, Ломоносов вовсе не выдвигал какой=тоновой всеобщей идеи ради свершения мировоззренческого


102

реформы должна была стать переоценка основных церковныхсобытий — уточнение дат главных праздников, упрощение об=рядов и церемоний с целью придания им последовательностии понятности, и тем самым усиления их воспитательного значе=ния. Всё это нужно было для того, чтобы сделать религию болеедоступной здравомыслию и продемонстрировать её истиннуюпользу для общества. Сродность взглядов Ломоносова с идеей«естественной религии» также обусловливалась двухсотлет=ним опытом сакрализации персоны российского монарха, за=вершившимся культом Петра Первого99). Как и всякий культ,этот формировался в двух смысловых тенденциях: аксиологи=ческой — как выражение стихийного восторга и боязни народаперед силой духа царя, и логической — как необходимость про=тивостояния идее царя=антихриста.

Усилия, предпринимаемые Ломоносовым для утвержденияидеи сакрализации политики и личности Петра за счёт секуля=ризации религии, имели мало общего с укреплением принципасакрализации государственной власти в целом, позднее кон=цептуально обоснованной Руссо. Ломоносов продолжал разви=вать смысловую линию сакрализации монаршей власти в лицеконкретных персон, традиционную для России двух предыду=щих столетий; по мнению же Руссо, персона правителя должнабыла воплощать персонифицированное «юридическое право».Правитель является безальтернативным и притом профаннымза счёт трансформации традиционной религии в синтезе верыи гражданского долга. «Существует… исповедание веры чистогражданское, статьи которого надлежит устанавливать сувере=ну; и не в качестве догматов религии, но как правила общежи=тия, без которых невозможно быть ни добрым гражданином,ни верным подданным. Не будучи в состоянии обязать кого быто ни было в них верить, он может изгнать из Государства вся=кого, кто в них не верит, причём не как нечестивца, а как чело=века, неспособного жить в обществе, как человека, неспособ=ного искренне любить законы, справедливость и жертвоватьв случае необходимости жизнью во имя долга. Если же кто=либо,

_________________________

99) См. подробно: Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (Семиотические ас=

пекты сакрализации монарха в России) . — С. 205–337; Савельева М. Ю. Мо=

нархия как форма самоопределения личности. — С. 143–159.

_________________________

100) Руссо Ж.�Ж. Об общественном договоре… — С. 254.

105


104

переворота и не выводил нового понятия религии, а простополагал, что исходные всеобщие понятия и представления обобразе жизни больше не должны быть догматичными. То есть,одобрял утверждённую ещё Лютером установку об относи1тельной взаимной автономии веры, религии и церкви.

То обстоятельство, что Михайло Васильевич стихийно раз=делял позицию «естественной религии», было также следстви=ем дихотомичности его ментальности. С одной стороны, емукак россиянину было свойственно непосредственное чувствен=но=эстетическое восприятие православной доктрины. С другойстороны, обучаясь в Германии, он выработал привычку к раци=ональному толкованию иррационального. Обе эти особенностине противоречили сути «естественной религии», поскольку онав действительности была рациональным способом толкова1ния чувственного и сверхъестественного, то есть просвещен�

ческой разновидностью мифологии. Это и позволило Ломоно=сову использовать её как универсальную методологию лично=стного самоопределения в процессе познания и деятельности.Но одновременно поставило под вопрос истинность традици=онных представлений о Боге.

Предварительно очерченный силуэт просвещенческого ми=фа позволяет увидеть в содержании эпохи Просвещения взаим=ное проникновение её личностных аспектов и эпохальных чертотдельных её деятелей. Так создаются первичные, наиболеепростые и всеобщие типы связей человека с миром, представля=ющие собой отражающуюся в мышлении мифологическуюформу их единства.

Миф мышления Ломоносова состоял в том, что окружаю=щая действительность обретала для него подлинный смысл,«пробирала» его до костей (Чехов), то есть становилась егособственным «миром» и провозглашалась им как «наилучшиймир» для россиян не сама по себе (что и было в действительно=сти), а лишь на основании постоянного осознания бессмертно=го бытия личности Петра Великого. Поэтому все мировыесвязи, в контексте которых складывалась жизнь учёного, вос=принимались и толковались им исключительно в отношениик покойному императору. О чём бы Михайло Васильевич ни раз=мышлял, он всегда выходил на тему деятельности царя=рефор=матора или связанных с его жизнью событий, говорил и писало нём везде, постоянно, видя его связь с конкретными истори=ческими обстоятельствами, а вне этих связей искусственно ихсоздавая, даже там, где для них меньше всего было оснований.И самым удивительным и непостижимым было то, что это уста=новление связей не было субъективистской произвольностью.Восприятие Петра Первого абсолютной формой новой исто1рии Российской — не плод наивной интерпретации преданного

МИФ КАК ФОРМА МЫШЛЕНИЯ

107


…Гласит сей град и флот, художества и войски,

Гражданские труды и подвиги Геройски1).

Так же точно можно сказать и об авторе этих строк: онесть Университет, созданные им основы регулярного высшегообразования, теоретические основания химии, российскойграмматики, поэтики.

Между тем, несмотря на почти безбрежный опыт исследо�вания, смысл петровских реформ лишь на первый взгляд лежитна поверхности. Притом, что Пётр ввёл среди своего народа не�сметное количество предметно�культурных новшеств, не этобыло целью его усилий. Немецкое платье, новый календарь, не�привычные праздники и незнакомые ассамблеи, газета, обуче�ние за кордоном и проч. имело, огромное значение для самогоцаря лишь в связи с созданием флота, армии по европейскомуобразцу и строительством новой столицы. Но даже и это не об�ладало бы столь глубоким и самодостаточным смыслом, ес�ли бы попутно не формировало новое отношение к «новому»и одновременно изменяло представление о ценности и досто�инстве отечественной и мировой «старины». Действия Петралишь казались непоследовательными и фрагментарными, имеяосознанную цель изменить ментальность народа — изменитьотношение к традициям, поставить целесообразность их суще�ствования в зависимость от общественной пользы2). Тем самымон раз и навсегда перевернул российские умы3). Поэтому даже те,


106

ученика, а действительное положение вещей до тех пор, покавоспроизводится сознанием и деятельностью. Поэтому, при всейчрезмерной высокопарности стиля, Ломоносова сложно былоупрекнуть в тенденциозности или льстивости. Во�первых, этобыла дань памяти давно ушедшему из жизни. Во�вторых, го�воря о Петре, учёный, по сути, говорил о ком угодно, кто по�вторял его творческий путь не как представитель власти, а какдеятельный гражданин. В�третьих, его слова никогда не расхо�дились с делом.

Поэтому складывалось вполне адекватное впечатление,что мыслитель осознанно игнорировал, упорно не желал ми�риться с фактом земной кончины Петра. Для него царь по�прежнему был жив, поскольку каждый может к нему обратить�ся мыслью и следовать его заветам. Более того, он был живне только своими делами, но прямо и косвенно продолжалжить в своих потомках, как представитель царственного рода.Наконец, как верующий человек, Ломоносов не мог не призна�вать истинности догматов бессмертия души и вечной жизни«по ту сторону».

Мышление Михайлы Васильевича, безусловно, более дру�гих отличалось мифологической формой, поскольку истинныесмыслы его творческой деятельности обнаруживались далекоза её пределами. Поэтому многое из того, что было очевидным,воспринималось современниками, да и ближайшими потомка�ми предельно и не вполне адекватно — как откровение либо жекак абсурд. Примечательно, но по сравнению с ним Тредьяков�ский или Сумароков были более понятны и даже автономны,отчуждены от внешних обстоятельств, хотя при этом (а можетбыть, как раз поэтому?) и не были столь грандиозны в замыс�лах. Каждый из них отражал лицо эпохи, но ни один на сталеё личностным воплощением. Каждый из них выполнял функ�цию, но Ломоносов смог преодолеть частичность и «функцио�нальность», поскольку смысл его деятельности проясняетсяне в отношении учёного к самому себе или объектам професси�ональных интересов, а лишь при условии понимания смысла пе�тровских реформ.

Для сравнения, задаваясь вопросом, кто же таков были есть Пётр, сам Ломоносов искал ответ за пределами его инди�видуальности, в содеянных им прожектах:

__________________________

1) Ломоносов М. В. Надпись 2 к Статуе Петра Великаго // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 285.2) О том, что традиционализм в России претерпевал существенные трансформа�

ции уже в допетровское время, см. подробно: Каменский А. Б. От Петра I до

Павла I: реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа). — М.: РГГУ,

1999. — С. 80–90.3) Отдельным и едва ли не бесконечным по степени обширности вопросом, оста�

ющимся за пределами исследования, является церковная реформа Петра и

отношение царя к религии. Об этом подробно см.: Анисимов Е. В. Время пет�

ровских реформ. — Л.: Лениздат, 1989. — С. 330–351; Живов В. М. Культурные ре�

формы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. —

Т. III (XVII — начало XVIII века). — 2 изд. — М.: Языки русской культуры,

2000. — С. 528–583; Каменский А. Б. От Петра I до Павла I: реформы в России

109


Ломоносов воплощал собой национальную драму российской

науки и литературы, облик которых принимал различные вы�ражения в зависимости от обстоятельств. Формальная нерас�членённость мировоззрения мыслителя, где по необходимостипереходили друг в друга естественнонаучные, исторические,политологические, религиозно�этические, литературоведческие,педагогические проблемы, воспринимается как надлежащее.Но основаниями этого единства являются просвещенческиймиф и миф Петра Великого, — вот почему наследие Ломоносо�ва далеко не всегда видится ясным и последовательным. Поэто�му все попытки оценивать заслуги Михайлы Васильевича передобществом с позиций принципов последовательного рациона�лизма приводят к признанию едва ли не полной несостоятель�ности его как учёного и стихотворца. Противоположное жестремление представить его «сыном своего времени» и тем сни�сходительно оправдать неудачи и ошибки и вовсе грозит свестина нет его роль в мировой истории.

Между тем, безусловное и непосредственное восприятиеопыта монарха�реформатора стало для Ломоносова главнымуроком, давшим ему не одно преимущество по сравнениюс большинством просвещённых современников и потомков:мысль, чтобы обрести настоящую творческую мощь, должнане только быть наполнена соответствующим содержанием, но ивыступать формой мира, способом его упорядочивания и наде�ления смыслом. Субъект, чтобы быть полноценным в процессепознания, должен не только лицезреть объект и любоваться им,а сливаться с ним, принимать его всем сердцем, любить его.Иными словами, Михайлы Васильевича примером своего твор�чества указывал единственно верный путь исторического дви�жения культуры своего народа: для продолжения «дела Петро�ва» не нужно изобретать ничего нового; нужно быть таким,

как Пётр, более того — едва ли не самим (новым?) Петром;тогда нововведения в обществе не иссякнут. И действительно,Ломоносов наглядно подтверждал, насколько легко было имстать, слиться душой с его великим и бессмертным духом, при�общившись к мощи его грандиозных планов и воплощая свои,столь же грандиозные планы служения во благо России.Не случайно характер и стиль научного и обыденного мышле�ния Ломоносова оказался столь же уникальным, колоритными зачастую парадоксальным, как и стиль государственного


108

кто через столетия продолжал воспринимать явление Петрадля России, скорее, пагубным своей непривычностью и ради�кализмом, нежели благотворным, вынуждены были признавать,что окончательное мнение о нём, по�видимому, так никогда и небудет сформировано: «Эта фигура, хоть над ней и много рабо�тали, и до сих пор ещё состоит из отдельных кусков, не сло�женных, не спаянных, не охваченных одною общею идеею.…Большинство общества не знает Петра как личности, как ха�рактера, очевидно, выкроенного руками природы и русской ис�тории из цельного куска и в то же время полного, по�видимому,противоречий»4).

Сказанное полностью можно отнести и к личности Ломо�носова. Именно осознанное стремление быть в духовном един�стве с покойным императором, безудержное желание всегосебя посвятить идее, а не личным планам, наполняло всю его де�ятельность амбивалентными смыслами. Функция Ломоносовав обществе была комплексной, многосторонней, совокупной,и только в некоторых обстоятельствах непротиворечивой, по�скольку направлялась всеохватывающей целью — служениемРоссии. Он осознанно не ограничивал свою деятельность ка�кой�то одной конкретной творческой сферой, ибо в этом слу�чае вряд ли смог бы воплотить в жизнь задуманное. Он былтерпеливым «делателем», «тружеником», «служителем», и в этомсмысле уже не важно, на что по преимуществу направлены бы�ли его творческие интересы и какими средствами реализовыва�лись. Так же, как Пётр был национальной драмой россиян,

XVIII века (опыт целостного анализа). — С. 59–164; Панченко А. М. Начало

петровской реформы: идейная подоплёка // Из истории русской культуры. —

Т. III (XVII — начало XVIII века). — 2 изд. — С. 508–518; Панченко А. М.

Пётр и веротерпимость // Панченко А. М. О русской истории и культуре. —

СПб.: Азбука, 2000. — С. 385–395; Панченко А. М. Церковная реформа и куль�

тура петровской эпохи // Из истории русской культуры. — Т. III (XVII — начало

XVIII века). — 2 изд. — С. 486–502 и др. О некоторых аспектах религиозного

самоопределения М. В. Ломоносова см.: Лотман Ю. М. Об «Оде, выбранной

из Иова» Ломоносова // Из истории русской культуры. — Т. IV (XVIII — на�

чало XIX века). — 2 изд. — С. 637–656.4) Михайловский Н. К. Из литературных и журнальных заметок 1872 года //

Михайловский Н. К. Сочинения. — Т. 1. — СПб., 1896. — Стб. 647–651.

111


диалектики или метафизики. Логика понимания сущностипредмета познания имеет смысл только в том случае, если под�крепляется пониманием особенностей его исторического ста�новления. Именно поэтому «аксиома, что ничего не бывает безоснования, должна считаться одной из самых важных и плодо�творных аксиом во всём человеческом познании; на ней осно�вывается большая часть метафизики, физики и нравственногоучения, и без неё нельзя ни доказать существование Бога изтворений, ни построить доказательство от причин к следствиямили от следствий к причинам, ни сделать какие�либо выводыв делах гражданских (выделено мной — М. С.). Так что всё,что не относится к математической необходимости (к формамлогики и истинам чисел), должно вообще проистекать из неё»6).

Однако при изучении закономерностей дальнейшего раз�вёртывания проблемы основания7) оказывается, что её решениене исчерпывается прояснением сущности её структурных диа�лектико�логических связей. Строго говоря, проблема основа�ния не возникла бы, если бы ранее в процессе познания Божье�го Бытия не проявилось противоречие веры и разума. И потомуизначально она обрела вид проблемы аргументации сущностиуниверсалий как доказательства безличного и лишённого об�разности пан�онто�тео�логического основания. Но как толькохристианский Бог с распространением грамотности и рефор�мированием католического культа стал обретать в обыденномсознании непосредственные личностно�образные, и в то жевремя рационализированные черты, эта проблема уже препод�носилась двояким образом. Прежде всего, с диалектическойпозиции Лейбница, как проблема теодицеи — основания необ�ходимости оправдания веры в безучастного и пассивного Богав условиях стремительно растущей социальной активности чело�века и развивающегося научно�экспериментального познания.И спустя какое�время, с метафизической позиции Вольфа —как проблема непротиворечивого объединения сфер наукии религии на основании механистических законов.


110

мышления Петра5). Ирония была лишь в том, что этот опытнельзя было осознанно перенять или повторить, его можнобыло случайно осуществить с нуля, пережить самостоятельнои независимо от внешних обстоятельств. Тем более этого нельзябыло сделать, оставаясь в традициях отечественной ментально�сти холопа. Ломоносову в том помогла, опять�таки, случай�ность, воспринятая им как проявлении необходимости илисудьба. Обучаясь в Германии, Михайло Васильевич усвоилгосподствовавшие там рационалистические и мистические тра�диции и, насколько мог, соединил их с отечественной идеей са�крализации персоны императора. Личность Петра по�прежне�му интерпретировалась различными символами, которые,однако, преподносились уже не как художественные или рели�гиозные образы, а как логические выражения основания даль�нейшего развития государства Российского. Это означало, чтопри реализации творческих способностей в научной, художест�венной или политической сферах не обязательно было упоми�нать о своей верности идеалам, завещанным Петром; уже a pri�ori предполагалось, что ход рассуждений и практическихдействий осуществляется строго в рамках заложенных импера�тором принципов просвещения России.

Общемировоззренческая проблема основания была сфор�мулирована на рубеже XVII–XVIII вв., и её всеобщий характербыл критерием её мифологической сущности. Это видно ужепо той манере, в какой Лейбниц описывал действие закона до�статочного основания. С его точки зрения, ясность пониманияпредмета познания возможна лишь тогда, когда форма мышлениясовпадает с его содержанием, то есть когда предмет познаётсяне сам по себе, в отрыве от окружения, а с учётом ретроспек�тивного метода, познавательных способностей и уровня об�разования субъекта. Тем самым, проблема основания изна�чально была обозначена как проблема «абсолютного метода» —

__________________________

6) Лейбниц Г. В. Об основных аксиомах познания / Пер. с лат. Н. Ф. Каврус //

Лейбниц Г. В. Соч.: В 4 т. — Т. 3. — М.: Мысль, 1984. — С. 141.7) См.: Хайдеггер М. Положение об основании / Пер. с нем. О. А. Коваль. —

СПб.: Алетейя, 1999. — 296 с.

_________________________

5) Не зря, видимо, Ю. М. Лотман обращал внимание на то, что Ломоносова как

стилиста невозможно спутать ни с кем (См.: Лотман Ю. М. Очерки по истории

русской культуры XVIII — начала XIX века // Из истории русской культуры. —

Т. IV (XVIII — начало XIX века). — 2 изд. — С. 141). И всё потому, что его мы�

шление, как и мышление Петра, отличалось единством формы, основанным на

предельно глубоком понимании и непосредственном переживании содержания.

113


что решит, поскольку знает, что будет в этом случае наилуч�шим, ибо он намерен избрать наилучшее, иначе из этого будетследовать, что Бог не может знать с уверенностью, что он самбудет делать в этом случае. Прекрасна мысль Скота о том,что божественный разум не познаёт (из фактических вещей)ничего, чего бы он не предопределил, в противном случае онобесценился бы»9).

Несмотря на то, что Лейбниц акцентировал внимание наформе суждений, чтобы сделать их как можно более отвлечён�ными и безассоциативными, трудно отделаться от мысли, чтоБог в его представлениях всё же наделён «образом и подобиемразумного существа», поскольку постигается в Своей сущнос�ти через действия, в которые также вовлечён и человек. Следо�вательно, любое разумное (человеческое) действие так или ина�че является образом и подобием Божественного перводейст�вия, в зависимости от степени общности результата. В этомпроявляется всеобщий и амбивалентный характер закона до�статочного основания, делающий его уязвимым для возможно�го искажения в толковании. Что и произошло позднее в фило�софии Вольфа, который свёл основание истины к действиювнешней причины: «…Всё, что существует, должно иметь доста�точное основание, почему оно существует… …это положениемы хотим назвать законом достаточного основания»10).

Высказанные Лейбницем и Вольфом суждения вполнемогли бы принадлежать Ломоносову, который также предпо�лагал, что основанием истинного познания может выступатьтолько действие в виде наглядного, доступного и понятногоэкспериментального знания. Иными словами, Ломоносову неважно было, что эксперимент выступает основанием теорети�ческих суждений лишь в той мере, в какой случайно подтверж�дает их и, следовательно, субъективно признаётся таковым.Он представлял себе это так, что «природа» экспериментальногодействия по определению объективно выступает основанием


112

В этой двоякой подмене связей сполна проявился изначаль�но неявный мифический аспект проблемы основания. У Ломо�носова, испытавшего сильное влияние Вольфа8), эта проблемаполностью трансформировалась в миф: бытие как основаниемира и всеобщее трансцендентальное понятие было подмененоконкретно�образным и персонифицированным историческимпредставлением — бытием личности Петра Великого. И этоне было намеренной логической натяжкой или следствием не�понимания проблемы. Напротив — манера рассуждений Лейб�ница с необходимостью подводила к их упрощению Вольфом.То есть, к тому, чтобы проблему умозрения решать с помощьюлогики действия, эксперимента, диалектическую логику допол�нить формальной логикой практики: «Тот высший принцип, чтоничего не бывает без основания, кладёт конец большей частиспоров в метафизике. Ибо схоластики, кажется, не могут отри�цать, что ничего не происходит без того, чтобы Бог был спосо�бен, если бы пожелал, дать основание тому, почему нечто скореесуществует, чем не существует. И то же самое можно сказатьоб обусловленном будущем… Бог заранее знает, чем станетмладенец, когда вырастет, но он, если захочет, может и дать ос�нование этому своему знанию, и убедить сомневающегося;впрочем, какой�нибудь человек тоже мог бы сделать это, хотяи несовершенно. Следовательно, знание Бога состоит не в неко�ем видении, которое несовершенно и апостериорно, но в позна�нии причины и оно априорно. <…> Согласно истинным фило�софам и св. Августину, основание, почему Бог знает действиявещей (прошлые или будущие), необходимые или свободные,абсолютные или обусловленные, есть совершенное познаниеих природы, подобно тому как геометр знает, что может бытьпостроено в каждом конкретном случае с помощью циркуляи линейки или каков будет результат действия некоторого ме�ханизма, если он будет приложен к определённым вещам и силам.<…> Бог …знает абсолютное будущее, ибо знает, что он решил,и обусловленное будущее, ибо знает, что он решит. А он знает,

_________________________

9) Лейбниц Г. В. Среднее знание / Пер. с лат. Н. Ф. Каврус // Лейбниц Г. В. Соч.:

В 4 т. — Т. 3. — С. 142–143.10) Вольф Х. Разумные мысли о Боге, мире и душе человека, а также о всех ве�

щах вообще, сообщённые любителям истины Христианом Вольфом. — II, § 30 /

Пер. нем. В. А. Жучкова // Христиан Вольф и философия в России. — С. 243

_________________________

8) О том, насколько тесно философские взгляды Ломоносова переплетались с

философскими взглядами Вольфа, см.: Пустарнаков В. Ф. Философия Вольфа

и «русская вольфиана» в отечественной историографии // Христиан Вольф

и философия в России. — СПб.: РХГИ, 2001. — С. 124–188.

115


в государстве структуры светского, прагматически ориентиро�ванного образования, мышление большинства россиян XVIII в.оставалось «книжным», пассивно и накрепко привязанным к тек�стам Св. Писания12). Проблема основания истины могла бытьтолько привнесена иноземными учёными, либо же одинокимироссийскими подвижниками, прошедшими учёбу за границей.Поэтому, когда Ломоносов объявлял: «Я хочу строить объяс�нение природы на известном, мной самим положенном основа�нии (выделено мной — М. С.), чтобы знать, насколько я могуему доверять»13), строго говоря, он мыслил «не по�русски» —иными словами, мыслил не как «книжник», а как философ

(правда, не метафизик�богослов, а, выражаясь словами Ньюто�на, представитель «экспериментальной философии»). Эта ус�тановка на предварительное познание основания была обуслов�лена непосредственностью знакомства с экспериментальнымиметодами научной работы Х. Вольфа и А. Генкеля, а также опо�средованным влиянием Ньютона.

* * *

Ломоносов представляет собой редкостный пример того,как можно жить в государственной системе, быть её частью,и при этом сохранять, реализовывать и преумножать свои спо�собности, не кривя душой и оставаясь самим собой. Тем не ме�нее, такая «гармония сущности и существования» чаще всего


114

теории. Так, конкретные и не всегда последовательные и оправ�данные действия Петра Великого стали основанием дальнейше�го успеха развития российской политики. Впрочем, Ломоносовне мог не соглашаться с тем, что далеко не всем удавалось со�вершать действия, которые могли бы стать основаниями дляосознанного повторения: «Сколь трудно полагать основания!Ведь [при этом] мы должны как бы одним взглядом охватыватьсовокупность всех вещей, чтобы нигде не встретилось противо�показаний. Я, однако, отваживаюсь здесь на это, опираясь наположение или изречение, что природа крепко держится своихзаконов и всюду одинакова»11). Как видим, Ломоносов, уже сов�сем в духе Вольфа, отождествлял основание с причиной, ко�торая может признаваться лишь одним из его проявлений —как достаточная и общая причина или достаточное основание.Других аргументов у него не находилось, ведь он ориентиро�вался на конкретные исторические обстоятельства. Если при�рода «всюду одинакова», следовательно, нет ничего неестест�венного в политике Петра Великого, и одного лишь факта рож�дения государя�реформатора было достаточно, чтобы в нём со�держалась скрытая возможность для формирования просве�щённого государства Российского.

Не стоит, однако, забывать, что в контексте российскойментальности свобода и дальновидность научной и мировоз�зренческой позиций Ломоносова были по преимуществу еголичным делом. Большинство проблем, поставленных перед ев�ропейской общественностью эпохой Просвещения, для образо�ванных россиян оставались чуждыми. И, прежде всего, пробле�ма основания, которая, с учётом сказанного выше, проявляласьне только как всеобщая онтологическая проблема, но и обнару�живала практическую сторону — как проблема соотношенияпо�разному проявлявшихся тенденций реализации проектапросвещения в России и Западной Европе. Между тем, разли�чия были весьма велики. Мышление российских «книжников»XVII в. не прошло испытаний схоластикой, а потому не зналои метафизики. Несмотря на все усилия Петра сформировать

_______________________

12) Поскольку Православная церковь в Московском государстве никогда по�

настоящему не знала еретической оппозиции, решение Петра реформировать

образование было воспринято едва ли не как «конец света». Привлечение

ко двору «латинствующих» интеллектуалов, выходцев из Киево�Могилянской

академии — Стефана Яворского, Феофана Прокоповича, Дмитрия Ростовско�

го рассматривалось общественностью как настоящий подрыв основ веры.

И значит, всё позитивное, привносимое ими, заведомо отрицалось (См. по�

дробно: Панченко А. М. Начало петровской реформы: идейная подоплёка //

Из истории русской культуры. — Т. III (XVII — начало XVIII века). — 2 изд. —

С. 503–518).13) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии... //


Т. 1. — С. 125.

________________________

11) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии; темы

будущих работ // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 135.

117


как проявления общего блага или пользы. Ломоносов, как и боль�шинство просвещенцев в России и Европе, проводил в жизнь ста�рую, изрядно подзабытую идею: по�настоящему свободныйчеловек не станет бунтовать, если его что�то не устраивает в об�щественной жизни. Свобода — это знание о бесконечнойвозможности выбора и одновременно действительность этойвозможности; поэтому индивид�гражданин, скорее, должентщательно взвешивать причины и обстоятельства жизнен�ных неудобств, изучать особенности властных отношений,нежели с ходу отвергать их. Разум, наверняка, подскажет емупуть к решению проблемы мирным путём. Бунт — удел рабов,не понимающих сути вещей, не воспринимающих мира в целом;поэтому он всегда безрезультативен, даже если историческинеизбежен. То есть абсурден. Только тот, кто не в состоянииувидеть наличествующей в реальной жизни свободы, боретсяза неё. Но ведь это парадокс, ибо как можно стремиться к томуи обрести то, о чём нет ни малейшего представления? Свободане может обретаться через бунт, она вообще не обретается из�вне — не дарится кем�то, не присваивается силой. Свобода рож�дается из свободы, она есть или её нет. Кто изначально не имеет сво�боды, не узнает её, столкнувшись с ней. Личность же не нуждает�ся в свободе, уже обладая ею, она свободна по определению —как носитель разума и воли, как субъект ответственностиза свои поступки. Поэтому Ломоносов всегда был против лю�бых проявлений бунтарских настроений и осуждал их проявле�ние в прошлом. Его «революционный» путь обретался в науке,педагогике, литературе и административной деятельности.

Несмотря на то, что мыслитель всегда старался избегатьпрямых оценок политических событий и нигде прямо не выска�зывался по поводу политических конфликтов внутри страны,известно, что его отношение к ним было однозначно негатив�ным; достаточно ознакомиться с его набросками к историистрелецких бунтов. Стараясь не искажать реальных событий,он смог преподнести их так, что у читателя до сих пор не можетне складываться впечатление об их полнейшей безоснователь�ности и бессмысленности. В самом деле: борьба за власть средипридворных группировок вряд ли могла внести серьёзные изме�нения в юридическое и социальное положение стрельцов. Кро�ме того, мыслителю удалось показать, что любое вмешательст�во представителей народа в вопросы власти пагубно тем,


116

воспринимается скептически, побуждает искать скрытый под�вох и заведомо критиковать. Поиски же альтернативного смыс�ла становятся причиной невольной модернизации при интер�претации каких�то исторических обстоятельств, и это зачастуюможет выступать главным доказательством субъективизма са�мой исторической критики. Для примера обращусь к мнениюВ. М. Живова: с позиций сегодняшнего дня он характеризуетгражданскую позицию Ломоносова не просто как вернопод�данническую, а как конформистскую, ведь Михайло Василье�вич выбрал для себя стезю одописца, прославителя по преиму�ществу идеализированных деяний монархов. Подтверждениемэтому служит тот факт, что никакая их критика Ломоносовымне признавалась и осуждалась, если он находил её у другихмыслителей. В частности, в одном из писем к И. И. Шуваловуон, характеризуя достоинства Вольтера, отдавал должное еготаланту мыслителя, но, действительно, порицал как подданно�го, ибо «…он человек опасный и подал в рассуждении высокихособ худые примеры своего характера»14). На основании этихслов В. М. Живов выносит весьма прямолинейный приговоргражданской позиции Ломоносова: «…Профессиональныйпанегирист никакой свободой пользоваться не должен»15). Име�ется в виду, очевидно, не только свобода творчества, но и раз�личные проявления мировоззренческой свободы в целом. Всехправителей России славил, — когда же был искренним?..

Не стоит, однако, забывать, что Ломоносов был не простоподданным Российского самодержавного государства, а под�данным просвещённым, и потому был свободной личностью,несмотря на то, что чаще всего должен был демонстрироватьверноподданнические, а иногда и конформистские настроения.Ему было свойственно весьма своеобразное представлениео свободе, выработанное в рамках просвещенческого мифа.Это представление о свободе как возможности рациональногообоснования необходимости всего происходившего в обществе

_________________________

14) Ломоносов М. В. 1757 сентября 2. И. И. Шувалову // Ломоносов М. В. Пол�

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 525.15) Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное явление:

Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков. — С. 46.

119


работ Ломоносова по экономическим и политическим вопро�сам видно, что крепостное право для него не представляло про�блемы, а было объективной реальностью, воспринималось какодин из способов осуществления и составляющая властныхфункций и потому как необходимое и, значит, «полезное» го�сударству. Проблемой были многочисленные случаи жестокогообращения помещиков с крестьянами, но Михайло Васильевич,по�видимому, не выводил частное из общего, всецело полагаясьна верховную волю. Общественная поддержка и оправданиевласти состоят в том, чтобы использовать во благо общест�ву и индивидам её нынешнее состояние. Эта установка застав�ляла Ломоносова думать о практических задачах государства.Он действительно не задавался вопросом, насколько сама посебе объективна и необходима идея единоличной верховнойвласти, предполагающей физический принцип ограничениясвободы человека, поскольку был уверен, что в силах просве�щённого монарха в любой момент подтвердить меру этого со�вершенства реальными практическими действиями. К тому же,был убеждён, что нельзя без понимания общей пользы сделатьсчастливыми отдельные сословия. Этим, кстати он оправдывалполитику Петра, где жестокость выступала не самоцелью, а вы�нужденным средством. Ломоносов был абсолютно убеждён,что только по�настоящему сильная власть способна заботитьсяо благосостоянии и безопасности своих подданных и потомутолько она может быть основанием их свободы — то естьне внешним, случайным условием, а прорастать из души каждо�го подданного, делая его сознательным гражданином. Приэтом в отдельных случаях власть может отступать от буквызакона, становиться мягче или жёстче, если это способствуетобщей пользе, — например, делать исключение для одарённыхдетей подушных сословий при получении университетского об�разования, вводить новые налоги накануне войны или же пере�сматривать отдельные судебные решения. Эти отступленияподтверждают её гибкость, своевременность и просвещённость.Но в целом она должна оставаться неколебимой в политичес�ком и правовом отношениях, и общество должно относитьсяк этому с пониманием. В этом ему должна помогать историчес�кая память о пагубности народных волнений; эта же памятьдолжна становиться достаточным основанием для формирова�ния самосознания народа под контролем верховной власти.


118

что народ всегда остаётся средством достижения власти треть�ими лицами. Тем самым, власть предстаёт перед народом в сво�ём искажённом, негативном виде — как насилие, несправед�ливость, репрессии, и народ перед её лицом превращаетсяв разрушительную, антисоциальную силу. Власть и народ дей�ствуют друг против друга противоестественным образом; бунтстановится формой общественного и политического взаимо�истребления, лишая власть и народ взаимного авторитетаи почитания.

Ломоносов не слишком вдавался в подробности причинстрелецких мятежей, видимо, понимая, что отыскать их воз�можно всегда; зато скрупулёзно описывал жестокости, про�явленные обеими сторонами. Он полагал, что просвещённое от�ношение к любого рода конфликтам состоит в их однозначномнеприятии и поисках мирных решений. Но уж коль они всё жевозникают, он одобрял самое суровое их подавление. Поэтомувывод его к истории стрелецких восстаний был закономерен:Пётр сделал то, что должен был сделать царь — «…принялпо отношению к мятежникам меры, которые были одобренывсей придворной знатью и всеми горожанами. Он заглушилв себе милосердие и обрушил справедливую кару на тех под�данных, которые так часто злоупотребляли первою из этихдобродетелей»16).

Тем же чувством внутренней отстранённости и самодоста�точности Михайло Васильевич руководствовался в своём отно�шении к такой неоднозначной сфере отечественного права, каккрепостничество. Поскольку, в соответствии с особенностямимифологического мироотношения, он не рассматривал сферыобщественной деятельности автономно друг от друга, и совер�шенно закономерно видел основанием экономики не формусобственности, а тип государственного устройства, то опреде�лял меру необходимости экономических реформ степеньюих непротиворечивости и безопасности для государства (и лишьпотом — прогрессивности самих по себе). Из немногочисленных

_________________________

16) Ломоносов М. В. Описание стрелецких бунтов и правления царевны Софьи:

Текст и пер. / Под ред. Т. П. Кравца // Ломоносов М. В. Полное собрание со�

чинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 97–161.

121


преподносилось как образцы изысканно уважительного, хотя искрыто иронического, поощрения. По убеждению МихайлыВасильевича, эстетического любования заслуживает не сам фе�номен власти, но лишь действия конкретных людей, воплощаю�щих его в жизнь. А выдвижение всевозможных практическихпроектов — по освоению новых территорий Сибири и Севера,прокладыванию новых транспортных путей, открытию и раз�работке месторождений полезных ископаемых и т. д. должныбыли придавать верховной власти дополнительные деятель�ностные черты и усиливать её открытый, «перспективный»характер.

* * *

Но эти размышления Ломоносова не были бы столь убеди�тельны, если бы касались только сфер политики и экономикии обходили стороной нравственный опыт. В рассуждениях Ми�хайлы Васильевича он также обретал всеобщий, онтологичес�кий характер, объединяя прагматично понимаемую идею пра�вославия с идеей всеобщего блага.

Век Просвещения стал первым историческим периодом,где личностная активность, предметная деятельность воспри�нималась как критерий преумножения добра в мире. Поступкине делятся на «добрые» и «злые», от этого вся нравственная пу�таница в мире. Поступок либо есть, либо нет, он сам по себеесть добро, зло — его отсутствие, пассивность, безучастность,равнодушие. Любые поступки, даже ненужные или ошибочные,осуществляются с намерением добра. Не бывает злых поступ�ков, потому что поступок утверждает и развивает способностичеловека, заложенные в нём свыше. Первый же злой поступоксокрушил бы Божественное творение мира. Поэтому не оши�бочные поступки приводят в ад (таковых вообще нет), а толькоблагие и тщетные намерения, не становящиеся поступками.Нежелание или невозможность действовать есть зло, и именнооно извращает поступок, отнимая у него благое предназначе�ние. Основанием невозможности свершения поступка и тягико злу Михайло Васильевич называл… «скуку». И правда —отсутствие интереса к окружающему, «рассеянность» и смут�ность собственного отношения к миру, невозможность яснопредставить смысл собственного существования — всё это


120

Таким образом, представление о свободе в понимании Ло�моносова было представлением о безграничных, можно ска�зать, абсолютных возможностях разума. В связи с этим весьмараспространённое мнение о нём как «поэте в науке и учёномв литературе и искусстве» оборачивается совершенно инымсмыслом. Действительно, в его творчестве порой крайне трудноразделить содержательные направления, которые, к тому же,почти все остались не до конца проработанными. Но вот прин�ципы разделения этих направлений были завершёнными и од�нозначными, и потому служили твёрдыми основаниями отдель�ным видам творчества и толчком для их развития. Ломоносови в самом деле выполнял государственную, гражданскую, тоесть упорядочивающую, формализующую задачу во всех прояв�лениях своей деятельности. Он по собственной воле был граж�данином — но не политиком, поскольку не был определён к это�му правом рождения. Он мыслил политически в отдельныхсферах духовной и общественной деятельности, рассматри�вал их развитие как политическую задачу — развитие конкрет�ного ради общего к пользе государства, потому что в этом егоукрепила эпоха петровских преобразований.

Поэтому вполне закономерным было то, что желание мыс�лителя преумножать славу Отечества сопровождалось усили�ями по укреплению авторитета существующей власти. Этоне было проявлением ограниченного политического консерва�тизма или соглашательства. Напротив: вместо непосредствен�ного, безотчётного и пассивного доверия «доброму царю»Михайло Васильевич демонстрировал последовательное пози�тивное и вместе с тем аналитическое, рационально взвешенноеотношение к различным сторонам монаршей власти. Наиболеевыразительно это было представлено в жанрах официальнойпоэзии — одах, надписях, героической поэме «Пётр Великий»,а также в тех его произведениях, которые касались практичес�кого применения результатов фундаментальных наук или прак�тической проверки научных гипотез. Скрупулёзность исследо�вания деятельности монархов и понимание явных недостаткових политики удачно скрашивались эстетической привлекатель�ностью поэтической формы. Тем самым, поддержка властипредставлялась необходимой и оттого становилась более искрен�ней и естественной: то, что в прозе могло иметь вид откровен�ного раболепства, в поэтических или научных произведениях

123


только это должно было стать действительным, плодотворнымотрицанием существующего в обществе зла»18).

Как видим, в преданности Ломоносова заветам Петра былонемало такого, что наделяло его позицию оригинальностью и вну�тренней свободой от большинства современных ему оценокидейного наследия императора, и в этом понимании делало еёизрядно оппозиционной. Можно сказать, что, продолжаяи укрепляя традицию отправления светского императорскогокульта, сложившуюся при жизни Петра, Ломоносов формиро�вал основания массового единства и последовательности

в восприятии этого культа. То есть, осознанно выступая тра�диционалистом, одновременно стихийно способствовал пре�одолению традиции, заложив основы первого в России свет1

ского опыта идеологического мышления, целью которогобыло (само)управление общественными настроениями и взгля�дами. Это отчасти объясняет то обстоятельство, почему учёныйвсячески избегал личного участия в рассмотрении внутриполи�тических проблем. Характер его общественной деятельностии демонстрация абсолютной лояльности верховной власти немогли не вызывать впечатления, будто Михайло Васильевичосознанно избрал для себя функцию идеолога — советчикаи сподвижника царственных политиков, помогавшего им по�стигать смысл своего высочайшего предназначения и восприни�мать его отчуждённо от своей персоны.

В предыдущие столетия в истории России в развитом видесуществовала лишь религиозная идеология с концепцией «Тре�тьего Рима». На её фоне попытки Ивана Грозного создатьсветскую идеологию царства не смогли увенчаться успехом:светские идеалы казались почти бесполезными в сравнениис идеалами страдавшего под натиском ислама православия.Установка Петра на беззаветное служение Отечеству также не


122

подавляет творческое начало в человеке. Оттого все беды в ми�ре «…боязнь есть скука от ожидания приближающегося зла.<…> Гневом называется великая Стыд есть немалая скука отхуда, которое кто на себе имеет и которое другим известно.<…> Зависть есть скука, которая происходит от благополучиятого, кого мы ненавидим. <…> Раскаяние есть скука, проис�шедшая от учиненного нами дела, которое мы после за зло по�читаем»17).

Такие взгляды полностью согласовывались с христианскойдоктриной. Как известно, Аврелий Августин полагал, что доб�ро есть порядок, а зло — его отсутствие, хаос, беззаконие. По�ступок осмыслен, и смысл этот — в усовершенствовании имею�щегося, упорядочивании, исправлении. Оттого поступок естьдобро. Иными словами, любое усилие души, любой труд Духазаслуживает уважения и внимания, должен быть всестороннеизучен и по возможности использован во благо, прежде чемему будет дана окончательная оценка. Ломоносов использовалмалейшую возможность, чтобы внушить соотечественникамвсячески реализовывать свои способности, «не зарывать талантв землю». И для этого он использовал не только критику, но иразличные бытовые и художественные приёмы поощрения.Ведь похвалой иногда сильнее, чем порицанием, можно подвиг�нуть человека к достойным делам. В этом объективность егоапологической гражданской позиции, которую далеко не всеисследователи принимают во внимание: «Мы приучены тради�цией к тому, что гражданственность начинается с обличениясоциальных и нравственных пороков, что страстное отрицаниезла составляет самую суть её. Однако Ломоносов не писал(в отличие от Кантемира или, скажем, Сумарокова) сатир. У не�го вместилищем гражданственности стала именно похвальнаяода.

Созидание — благо, разрушение — зло. Такова была об�щая мировоззренческая установка Ломоносова, подткреплён�ная метафизической методологией. Он менее всего был скло�нен отрицать нечто в окружающей действительности с позициисвоего идеала: он самый идеал стремился утвердить. Это и

_________________________

17) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию / Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 181–192.

_________________________

18) Лебедев Е. Н. Ломоносов. — С. 327–328. Поэтому можно, конечно, упрекать

Ломоносова в том, что он был «слишком равнодушен к внутреннему миру от�

дельного человека: его интересовали только природа, государство, народ как

единое целое» (Шубинский В. И. Ломоносов. — С. 380). Но такой упрёк не столь�

ко адекватен, сколько тривиален своим желанием увидеть в первом русском

академике непременного «революционера», «борца за справедливость» и проч.,

но уж никак не апологета безжизненных идеалов.

125


состояло в том, что целесообразность действий правящих лицпредлагалось соотносить не просто с абстрактными и всеобщи�ми идеями, а всё также с деяниями конкретного и единственно�го лица — Петра Великого; наконец, способность следовать емудолгое время усматривалась в зависимости от степени не толь�ко идейного, но и кровного родства с великим реформатором.

Поэтому пропагандируемые Ломоносовым взгляды быливстречены в высочайших кругах с некоторым смущением:их содержанием были не только идеи Петра в их абстрактномотражении, но сама его личность, которая добавляла идее при�влекательности и человечности: «Мы ныне, озираясь на оныяминувшия лета, представляем, коль великою любовию, коль го�рячею ревностию к Государю воспалялось начинающееся вой�ско, видя Его в своём сообществе, за однем столом, тую же при�емлющаго пищу; видя лице Его, пылью и потом покрытое; видя,что от них ничем не разнится, кроме того, что в обучении и тру�дах всех прилежнее, всех превосходнее. Таковым чрезвычай�ным примером премудрый Государь, происходя по чинам с под�данными, доказал, что Монархи ничем так величества, славыи высоты своего достоинства прирастить не могут, как подоб�ным сему снисхождением»21). Подобные картины не только вы�ставляли сильных мира сего не всегда в выгодном свете, но иподрывали уверенность в абсолютности и истинности любо�го царствования после смерти Петра (о чём Ломоносов, разуме�ется, не помышлял). В то же время, нельзя не признать, что Ломо�носов немало влиял на социальную активность царствующихособ, когда превозносил их несуществующую мудрость, срав�нивая её с мудростью Петра Великого. Он хвалил то, что покане стало реальностью, побуждая её проявиться как можно бы�стрее. Но это и была идеология мифа: не дело побуждалоявиться слову ради своего оправдания и разъяснения, а, напро�тив, слово побуждало дело явить себя, ибо слово разумно.

Тем самым, создаваемая Михайлой Васильевичем идеоло�гия сразу же обнаруживала свою парадоксальность: с одной сто�роны, лишь «Петрова кровь» отныне достойна была царствовать;


124

смогла полностью реализоваться как идеология — на сей разв силу авторитарности правления и формального устранениярелигиозного авторитета. Это означает, что возможность дляформирования идеологических структур есть там, где есть хо�тя бы малейшее проявление гражданской свободы — даже в ви�де свободы подчинения19). Ломоносову выпало жить как разв то время, когда авторитаризм правления существенно смяг�чился, и одновременно теряла былую последовательность вер�ховная политика. Почему и требовались некие идеальные,обобщённые представления о сущности государственного уст�ройства и управления, с которыми следовало соотносить собы�тия действительности.

Несмотря на то, что Ломоносову не хватило жизни на то,чтобы окончательно сформировать эту идеологию20), всё же этобыла идеология, поскольку отвечала основной функции: всестороны материальной, общественной и духовной жизни онанаправляла в единое смысловое русло для реализации двусто�ронней политической цели — упорядочивания общественнойжизни и укрепления сильной внутренней власти ради преумно�жения мощи и славы России среди других государств. В то жевремя, это была идеология мифа, поскольку цель её, конкрети�зируясь в результатах деятельности Петра, фактически, ужебыла достигнута.

Таким образом, Ломоносов видел смысл идеи целесооб�разности в возможности и необходимости её практическойреализации. Несовершенство же его идеологического проекта

_________________________

21) Ломоносов М. В. Слово Похвальное блаженныя памяти Государю императо�

ру Петру Великому, говоренное апреля 26 дня 1755 года. / Ломоносов М. В.


_________________________

19) Ю. М. Лотман полагал, что Ломоносов не мог не понимать деспотического

характера петровских принципов правления, однако, выше этого ценил воз�

можность обеспечения своеобразного мифологического «равенства снизу»

всех сословий перед верховной властью, благодаря которому он сам смог

пробиться наверх (См.: Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры

XVIII — начала XIX века. — С. 51).20) Во времена Ломоносова писаным законом всё ещё считалось Соборное уло�

жение Алексея Михайловича от 1649 г., созданного на основе идеи «Третьего

Рима». И только Новое Соборное уложение, созданное под руководством Ека�

терины в 1767 г., установкой на то, что «Россия есть европейская держава»,

в целом утверждало идеологический характер отношений власти и народа

в государстве.

127


более рациональным и последовательным. По логике, учёныйдолжен был осудить свержение Екатериной своего мужа,прежде всего потому, что тот являлся потомком Петра. Тем неменее, в просвещенческих представлениях Ломоносова силаДуха победила силу крови (или же сила крови трансформиро�валась в силу Духа?), и мыслитель избрал позицию поддержкиЕкатерины как «духовной преемницы» великого реформатора,и вместо «кровнородственного» критерия истинности верхов�ной власти обозначил критерий моральный, согласно которомумонархи не только наследуют власть, но и имеют обязанностиперед Богом и подданными:

Услышьте, Судии земные

И все державные главы:

Законы нарушать святые

От буйности блюдитесь вы

И подданных не презирайте,

Но их пороки исправляйте

Ученьем, милостью, трудом.

Вместите с правдою щедроту,

Народну наблюдайте льготу,

То Бог благословит ваш дом23).

Как видим, Михайло Васильевич не просто каждый разподдерживал нового правителя России, «забывая» о прежних;его задача состояла в поддержке верховной власти как таковойради сохранения стабильности в государстве. Он был уверен,что принципы защиты государственности не зависят от време�ни, и потому выступал сторонником наиболее надёжной на товремя абсолютной и просвещённой монархии. Согласно тради�циям Нового Времени, он сравнивал общество с пчелиным роем


126

с другой стороны, несравненность харизмы Петра и недосяга�емость её даже для ближайших родственников делала бессмыс�ленной передачу власти строго по мужской линии, да и вообщесущественно ослабляла идею священности кровного наследия.Без всякой натяжки можно утверждать, что отчасти благодаряэтим идеологическим трансформациям мировоззрения на рос�сийском престоле однажды оказалась Екатерина. И, по иронии,этот же персоналистический принцип идеологии лишал Екате�рину индивидуальности: вряд ли новой императрицы понрави�лось, что Ломоносов в Оде в честь её восшествия на престол на�звал её «воскресшей Елисаветой».

Поэтому в дальнейшем идеологическая тенденция следова�ния «петровым заветам» обрела более последовательный ха�рактер: в ней усилилась отчуждённость, и признаки личностно�го культа стали более отвлечёнными, в результате чего смоглибыть перенесены на личность Екатерины, не ущемляя её инди�видуальности. При этом содержание идеологии стало болееобоснованным благодаря существенному усовершенствованиюзаконодательной системы. По�иному и быть не могло: Екатери�на не могла сердцем «прочувствовать» личности Петра, по�скольку изначально была представителем совсем иной культу�ры; но, обладая сильной логикой и прагматическим складомума, она была способна более глубоко постигать суть Петро�вых преобразований, чем многие его соотечественники и совре�менники, и была по�настоящему ему благодарна за возмож�ность показать, на что она способна как верховный правитель22).

Со своей стороны, взгляды Ломоносова также претерпева�ли изменения в связи с событиями очередной насильственнойсмены власти 1762 г.; его идеологическое сознание становилось

_________________________

22) Так, в отличие от Ломоносова, который историю Новой России начинал с Пе�

тра, Екатерина полагала, что реформы по европейскому образцу начались

в России намного раньше, «царём Алексеем Михайловичем и его старшим сы�

ном, царём Фёдором Алексеевичем. Сей последний уже приступил к изменению

одежды и многих других обычаев» (Екатерина II. Антидот, или Разбор дур�

ной великолепно напечатанной книги под заглавием «Путешествие в Сибирь

по приказу короля в 1761 г…» // Каррер д’Анкосс Э. Императрица и аббат.

Неизданная литературная дуэль Екатерины II и аббата Шаппа д’Оттероша /

Пер. с фр. О. Павловской. — М.: ОЛМА�ПРЕСС, 2005. — С. 357).

_________________________

23) Ломоносов М. В. Одна торжественная Ея Императорскому Величеству Все�

пресветлейшей Державнейшей Великой Государыне Императрице Екатерине

Алексеевне, Самодержице Всероссийской, на преславное Ея восшествие на

Всероссийский Императорский престол июня 28 дня 1762 года. В изъявление

истинной радости и верноподданного усердия искренняго поздравления при�

носится от всеподданейшаго раба Михайла Ломоносова // Ломоносов М. В.


129


128

с единым центром руководства: «…Один владетель повелевает,прочие внимают послушанию. Он один каждому труды разде�ляет: ленивых и к делу неспособных выгоняет из улья, как изгражданского общества; прочие пчёлы в назначенных трудахобращаются примерно»24).

Эта мифологическая манера мышления надёжно продлева�ет жизнь политического мифа и мифа самого Ломоносова, поз�воляя видеть учёногопровозвестником, современником и непо�средственным соучастником событий других эпох. В этомсмысле оправданно мнение о том, что «…Ломоносов вовсе небыл “следствием” Петровской эпохи, восстанавливавшим тра�диции им самим не пережитого времени. Он сам был человекомПетровской эпохи (выделено мной — М. С.), именно в первойполовине 1720�х гг., — когда уже ощутимы и зримы были пло�ды многих начинаний и замыслов Петра, — воспринявшим со�знательно и прочно её дух, её атмосферу, её веяния»25). То, чтовеликий реформатор умер, когда Михайле Васильевичу былолишь 14 лет, не должно особенно волновать: сам Ломоносовбыл уверен, что творение ума и рук Петровых бессмертны, по�ка хоть кто�то продолжает его дело как своё собственное.

Представление об основании как личностно воплощённомабсолюте позволяло Ломоносову оставаться целостной лично�стью, подчинявшей свою деятельность единой и комплекснойцели — прогрессивной государственной службе ради преумно�жения славы России. Эта целостность, имея причины в себе са�мой, одновременно во многом обусловливалась целостностьюнатуры самого Петра. В то же время, понятно, что личностноепребывание в основании не может быть внешним, случайным,отчуждённым; оно должно осуществляться таким образом,чтобы отыскиваться изнутри, из глубин внутреннего мира чело�века, переживаться как «само�основание» — собственный миф,миф самого себя или, иначе говоря, миф, созданный собствен�ной формой сознания. И в этом главная трудность пребыванияв основании: как бы Михайло Васильевич ни принимал близкок сердцу идеи великого реформатора, всё же в действитель�ности он был совсем другим человеком — и по происхождению,и по обстоятельствам жизни, и по задачам и характеру общест�венной деятельности. Да и разделяли их, по крайней мере,полтора десятилетия. Поэтому, при всей идейной близостис Петром, при всём желании быть верным исполнителем его за�мыслов, Ломоносов, конечно же, следовал манере своего, а не егоповедения (в особенности тогда, когда осознанно стремилсяподражать императору). Поэтому как личность реализовывал�ся двойственным, противоречивым образом.

Ломоносов был едва ли не единственным в своём Отечестве,кто пытался по возможности объективно анализировать

__________________________

24) Ломоносов М. В. Древняя Российская история от начала российского наро�

да до кончины Великого князя Ярослава Первого или до 1054 года, сочинённая

Михайлом Ломоносовым, статским советником, профессором химии и членом

Санктпетербургской императорской и королевской Шведской Академий наук //


Т. 6. — С. 210.25) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — М.�Л.: Наука, 1966. — С. 6.

МИФ КАК СОДЕРЖАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

131


применять результаты образования к сферам конкретных науки искусств. И вот здесь возникали настоящие сложности. Риск�ну предположить, что Ломоносов отдавал себе отчёт в том, на�сколько труднее поломать стереотипы у тех, кто уже успел че�му�нибудь обучиться. Михайло Васильевич наверняка понимал,что ранее полученное, но неэффективное или невостребован�ное образование, «полупросвещение» (Пушкин) может быть неменее, если не более опасным, чем изначальное, но естествен�ное невежество: «нищие духом» блаженны и открыты к обще�нию, но искушённые фарисеи прокляты… Поэтому Ломоносовзакономерно воспринимал себя едва ли не как единственногочеловека в России, воплощавшего идеи Просвещения и проти�востоявшего тьме его «врагов» — невежд, стяжателей, лентяев,ханжей, почивавших на лаврах, пожалованных августейшимиособами за давно пережитые заслуги.

Таким образом, совпадение Ломоносова с Петром формоймышления полностью обусловливало характер его деятельно�сти: он осознанно и планомерно трудился над созданием гар1

монического единства себя и окружающего мира, поскольку

в реальной жизни переживал постоянное противостояние

с объективно существовавшим окружением, видя его тёмным,

неподатливым к просвещению и не понимавшим его замыс1

лов. И, видимо, не без основания, потому что общество, пере�жившее харизму Петра и сформировавшее устойчивое отно�шение к его памяти, тем не менее, не сразу должным образомвосприняло его последователя из народа и не пожелало узнатьего до конца при жизни. Пётр строил собственный мир, хотяи стремился к этому не только для себя. Поэтому всем последо�вателям его идей суждено было начинать как будто с нуля, со�здавать миры на основаниях идей Петра как своих собствен�ных. К тому же, после смерти император окончательно сталобъектом абстрактного поклонения, и это добавило ситуациипарадокса: что однажды было позволено монарху�реформато�ру, не дозволялось впредь никому из подданных. Выражаясьфигурально, общественное смятение и страх перед возмож�ным появлением идейных «двойников» Петра были гораздосильнее, нежели ранее страх перед самим Петром; глобаль�ность общественных реформ порождала в обществе не толькоуверенность, но и ужас перед непредсказуемостью. Вот почемунужно было жить так, чтобы «следовать, не следуя».


130

сущность, характер и направленность петровских реформ. Вни�мательное изучение творческой деятельности Михайлы Васи�льевича в разные периоды его жизни показывает, что он со�вершенно справедливо понимал успешность этих реформ какперманентность. Их комплексность не могла быть установле�на и реализована раз и навсегда. Для того чтобы действие ихне прекращалось, они должны постоянно возобновляться, при�чём, вовсе не сторонним принуждением. Реформа — не тольковведение в обиход диковинных предметов туалета вроде пари�ков или кринолинов, употребление табака и кофе; это «почва»,формирующая в умах готовность отзываться на постоянные,порой рискованные, но такие необходимые перемены. Нако�нец, это инициирование перемен на разных уровнях обществасамим обществом, поскольку реформаторское мышление свой�ственно преимущественно профанному, а не сакральному уму.Профанный ум не самодостаточен и потому жаждет обновленийради усовершенствования. Царь же как сакральная персонаможет выступать основанием возможности реформаторскогоэнтузиазма; однако изменения в обществе должны осуществ�ляться и одобряться теми, кто занят в практической сфере —представителями народа. Подтверждением этому являлось то об�стоятельство, что царь Пётр при проведении реформ всегдавыступал в профанной, или, как говорили тогда, «потешной»роли: как «господин бомбардир», или «Пётр Михайлов», или«шкипер Всея Руси». Поэтому то, что совершал когда�то импе�ратор, под силу было совершать и его подданным, тем более чтов условиях просвещённого мира все изменения должны былипредварительно осмысливаться там же, в народе.

Поэтому, когда с уходом Петра I реформационный процессв России надолго замер, Ломоносов начал воспринимать своюмиссию как «просвещение просвещения», полагая самого себя«просветителем ранее просвещённых». Тем самым, он какбудто ломал уже ставшее привычным представление о том, чтопросвещать нужно и можно только тёмных и необразованных.Это уже сделал Пётр Алексеевич, просвещённость которогобыла обусловлена его происхождением, Богом данной властьюи правильно использованными возможностями. Но это было пер�воначальное, формальное и абстрактное просвещение как дек�ларированное знание о необходимости образования и культур�ного обмена. Его ещё предстояло дополнить массовым умением

133

МИФ КАК СОДЕРЖАНИЕ МЫШЛЕНИЯМИФ КАК СОДЕРЖАНИЕ МЫШЛЕНИЯ

132

Именно поэтому всю свою жизнь Ломоносов прожил какцепь драматических страстей, переходя от побед к поражениями снова одерживая победы. Поставив и решив множество обще�ственных проблем за неполных 54 года, он ушёл, «преодолён�ный» миром, в становлении которого принимал самое деятель�ное участие.

Своеобразие мышления Михайлы Васильевича составлялоединство чувственно�конкретной и потому не всегда отличав�шейся объективной точностью формы (принятого как данностьмировоззренческого опыта Петра) и практически обоснован�ной направленности содержания (осознания смысла собствен�ной деятельности). Строго говоря, это всё же нельзя назватьмифическим сознанием в традиционном понимании, когдамысль и действие, субъект и объект познания неразделимы инеразличимы в силу отсутствия рефлексии; Ломоносов, какраз, постоянно рефлектировал, соотнося свои действия с идея�ми Петра. Но в условиях господства рациональности форма исодержание не могли быть тождественными и совпадали лишьизредка. Их относительное взаимное соответствие представля�ло собой индивидуальный опыт просвещенческой мифологиикак абсолютной формы единства переживания и пониманияпетровских идей и попытки рационального повторения их вновых исторических условиях. То есть, это был самостоя1

тельный опыт формирования Ломоносовым вторичного ми1

фа — мифологической картины современного ему мира на

основании уже существующего формально мифа личности

Петра. В этом мире основное содержание принадлежало ми�фу «новой молодой России», созданной и оставленной покой�ным императором в наследство просвещённому человечеству,но осмысливаемой и развиваемой уже не непосредственно, а спомощью последних достижений науки и искусства как вечно�го основания для общественного или индивидуального самоут�верждения.

Это означает, что идейная общность Ломоносова и ПетраАлексеевича была достаточным основанием для самостоятель�ного персонологического мифотворчества. Важно понимать,почему Михайло Васильевич всю жизнь создавал свой собст�венный, автономный от существовавшего и непохожий на не�го, миф о Петре. Идея превращения реальной личности в миф,вообще говоря, довольно соблазнительна своей лёгкостью,

_________________________

1) См., к примеру: Абрамзон Т. Е. Поэтические мифологии XVIII века (Ломоно�

сов. Сумароков. Херасков. Державин.) — Магнитогорск: МаГУ, 2006. — 480 с.;

Абрамзон Т. Е. Просветительские мифы М. В. Ломоносова. — Магнитогорск:

Изд�во МаГУ, 2005. — 134 с. Автор данного исследования настаивает на факти�

ческом создании поэтами собственного пространства мифологии поэтико�сим�

волическими средствами, которое со временем становится общественным ми�

фом, и даже выводит некие принципы поэтического мифологизирования (С. 13

и след.), что, по�видимому, должно доказывать его объективную закономер�

ность. Однако налицо явное противоречие: принципы свойственны теоретичес�

кому, по крайней мере, рациональному, а не мифологическому мышлению.

но весьма опасна для создателя. Коварство мифа в том, что егоавторская принадлежность может стать завершением, пригово�ром авторской функции. Тот мыслитель, что обнаружил мифи�ческую связь между собой и другой личностью, и сделал этусвязь реальной, заплатил за это непомерную цену своей инди�видуальности, самостоятельности мышления. Он вывел на светБожий лишённый рациональной формы образ, отчего тот сра�зу стал мифологическим, псевдорациональным: в нём есть со�держание, есть логика, он очень информативен, многословен,но смысловые связи и принципы его проявления имеют дру�гую — мифологическую — природу, где истиной является всё,что угодно. И коль скоро Ломоносов стремился к творческойсамостоятельности, он, наверняка, не должен был заниматьсяперсонологическим мифотворчеством — он ведь родился и жилв уже созданном Петром мифе о новой России и о нём самомкак абсолютном основании, в котором соединялись чертыверховного правителя и рядового служителя великого государ�ства. Более того, никакой миф не может пребывать лишь благо�даря предпринимаемым в обществе чьим�то сознательным уси�лиям. Для сравнения, Феофан Прокопович сколько угодно могвоспевать своего государя, но если бы это не отвечало духу ужесложившегося мира, его опусы так и остались бы его личнымопытом1). Миф о Петре бессознательно реализовывался наро�дом и собственной деятельностью Петра. И Ломоносов был ча�стью содержания этого мифа, сделав его формой своего мыш�ления, чтобы продолжать процесс мифотворчества, но уже некасательно личности государя, а в направлении отдельныхсфер функционирования просвещённого государства.

135


самоцелью; это было лишь несовершенное, приблизительноесредство отражения абсолютного основания — жанр панеги�рика, и не более. Поэтому некорректно было также ставить во�прос о мере искренности такого отношения — оно есть факт,и этого достаточно.

Ломоносов видел смысл своей деятельности не только в про�должении, но и доскональном изучении плодов усилий Петра,того культурного пространства, в пределах которого жилии действовали поколения просвещённых россиян. Это следова�ло изучать, чтобы показать потомкам, жителям далёкого буду�щего всю чудесность, всеохватность, глубокомысленность и веч�ную актуальность замыслов и деяний великого монарха, с тем,чтобы слава его не угасла в веках. Михайло Васильевич прини�мал всё произошедшее в недавнем прошлом как предустанов�ленное и неизбежное, подтверждением чему стало появлениев истории России такого правителя. Тем самым, мыслитель оп�ределял свою мировоззренческую позицию как осознанное,взвешенное, всестороннее и просвещённое отношение к сферевласти:

Уверю целые вселенныя концы,

Что тем я заслужу Парнасские венцы,

Что первый пел дела такого Человека,

Каков во всех странах не слыхан был от века2).

* * *

Коль скоро Михайло Васильевич всегда мыслил и действо�вал на основании просвещенческого, личностно ориентирован�ного мифа, вполне закономерным было то, что его отношениек Петру Великому не отличалось традиционным религиозно�благочестивым характером, сложившимся по отношению к вер�ховной власти в предыдущих столетиях в Византии и ЗападнойЕвропе.


134

Тем не менее, мифологическая форма мышления Ломоносо�ва требовала соответствующего содержания. Поэтому мысли�тель мог продолжать «дела петровы» лишь как «другойПётр» в других условиях, несмотря на то, что царь изначальнообладает ни с кем и ни с чем несравнимой сущностью само�держца. Как просвещённый подданный, Ломоносов мог стре�миться к единству с личностью монарха не в потустороннем ми�ре, а здесь и сейчас, в идее, и таким образом становиться дляРоссии тем, кем стал ветхий человек по отношению к отдалив�шемуся от него Создателю. И он достиг своей цели: Пётр остал�ся «воплощённой новой Россией», Ломоносов — её «воплощён�ной духовностью», образцом интеллекта и просвещённостигосударственного человека, символом его одухотворённости.Потому�то он как учёный или поэт может сколь угодно жёсткобыть критикован, но остаётся всегда узнаваем сам по себе,и это подтверждает мысль о том, что, только пребывая в «лонеПетровом» как некоем просвещённом подобии Отечества,русский человек способен обретать и сохранять собственноелицо.

Однако задача создания самостоятельного мифа о Петре,кажется, не слишком отвечала сущности эпохи. Большинстводеятелей Просвещения Западной Европы трактовали миф каксферу вымысла, предрассудков, пустых фантазий. тем более,они не могли позволить себе роскошь поставить «производствовымысла» на поток, безосновательно раздувая чьи�то вполнескромные реальные достоинства и приписывая кому�то иллю�зорные качества. Но и здесь Ломоносов не противоречил духувремени. С точки зрения Михайлы Васильевича, объективнаяреальность довольно часто бывает ущемлена, ущербна; усилия�ми же Петра Алексеевича она показала свою грандиозность,избыточность, порождая «платонов и невтонов» через столе�тия после смерти великого императора. Поэтому «мифом» еёназывают те, кому не под силу преодолевать мыслью и действи�ем границы обыденности. И что бы ни говорилось об императо�ре, это не может быть чрезмерным, его невозможно было, таксказать, «перехвалить». Пётр попросту не нуждался в поощре�ниях, поскольку его качества абсолютны. Следовательно, всё,что Михайло Васильевич говорил и писал о нём, должно быловосприниматься не как славословия, а как должное и естест�венное. Ведь его слова не являлись оценочными и не могли быть

_________________________

2) Ломоносов М. В. Пётр Великий. Героическая поэма // Ломоносов М. В. Пол�

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 697.

Кстати, эта неоконченная поэма — единственное произведение Ломоносова,

где Пётр Алексеевич фигурирует как историческое лицо.

137


агиографическому дискурсу и является примером светскогожития»8), вряд ли обоснованно. Прежде всего, мифологическийагиографический опыты объективно несовместимы, поскольку

первый является внерациональной, а второй — рациональнойформой осмысления жизни. И, кроме того, позднейшие иссле�дования поэтического творчества учёного подтверждают, чтоЛомоносов не играл мировоззренческими смыслами, переина�чивая их в соответствии с идеологическими требованиями. Не�смотря на аллегоричность и витиеватость поэтической манеры,свойственной в целом эпохе Барокко, «…стихи Ломоносова ис�торически точны, каждая — или почти каждая — деталь опира�ется на документ и может быть подтверждена свидетельствомисточников»9). Михайло Васильевич как никто другой понималнеобходимость сохранения исторически правдивого обликаимператора. Его цель состояла не в бессмысленном идолопо�клонничестве по отношению к давно усопшему императору,а в исследовании недолгой, но такой яркой истории обновлён�ной, преображённой России и объяснении причин и основанийеё стремительного возвышения10).


136

В соответствии с христианской доктриной, правитель зем�ной воспринимался как непосредственное воплощение свойствЦаря Небесного — личной праведности, благодати и истиннос�ти3). Впрочем, отечественные исследователи чаще всего огова�риваются, что «в своих представлениях о царской власти рус�ские исходят из собственной традиции, лишь в своих истокахсвязанной с традицией византийской»4). Далее, вместе с провоз�глашением идеологии «Третьего Рима» довольно скоро утвер�дилась идея священности и мессианской (реформационно�кре�ативной) харизмы российского монарха. Однако по характеруотношения к царю видно, что Ломоносов был далёк от тонко�стей теологических трактовок. Во�первых, ни в одном из обраще�ний его к Петру Великому нет ссылок на тесты СвященногоПисания для подтверждения идеи личного священства и бла�годати императора, как это, к примеру, можно увидеть в про�изведениях Феофана Прокоповича5). Во�вторых, он нигде не име�новал Петра I «святым», хотя это и было официальной, учреж�дённой Сенатом, формой обращения к верховному правителюв XVII–XVIII вв.6) В�третьих, за всю жизнь Ломоносов ни разуне ввязался ни в одну теологическую дискуссию7). Поэтомумнение о том, что «Ломоносовский миф о Петре I подобен

_________________________

3) Подробно см.: Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотические ас�

пекты сакрализации монарха в России). — С. 215, 216–219, 220.4) Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотические аспекты сакрализа�

ции монарха в России). — С. 221.5) См.: Прокопович Ф. Слово о власти и чести царской // Прокопович Ф. Сочи�

нения / Под ред. И. П. Ерёмина. — М.–Л.: Изд�во Академии наук, 1961. —

С. 76–93.6) См.: Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотические аспекты сакра�

лизации монарха в России). — С. 235–247.7) Исключением не является даже знаменитое послание к И. И. Шувалову «О со�

хранении и размножении российского народа», поскольку вместо элегантных

схоластических пассажей оно переполнено едкой критикой, порой довольно

грубой, но всегда объективной. Стараниями прежде всего самого графа Шува�

лова она была «придержана» и увидела свет в сильно урезанном виде в «Жур�

нале древней и новой словесности» 1819 года, а полностью — лишь в 1871 году.

Так что Михайле Васильевич удалось избежать прямых обвинений в ереси

и вольнодумстве.

_________________________

8) Абрамзон Т. Е. Поэтические мифологии XVIII века… — С. 31. Косвенный

скептицизм по отношению к этой точке зрения можно найти в работах: Растя1

гаев А. В. Агиографическая традиция в русской литературе XVIII в.: (Канте�

мир, Тредиаковский, Фонвизин, Радищев) — Самара: САМГПУ, 2007. — 410 с.;

Растягаев А. В. Житийная топика в прозе писателей XVIII столетия (Канте�

мир, Тредиаковский, Фонвизин). — Самара: Изд�во «Книга», 2009. — 292 с. Не�

смотря на то, что «византинизация не только уживается с европеизацией,

но в том, что касается сакрализации царской власти, даже усиливается. В раз�

вивающемся культе монарха византинизация и европеизация переплетаются,

образуя единое целое» (Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотиче�

ские аспекты сакрализации монарха в России). — С. 228–229), Ломоносов всё

же не воспринимается как автор произведений, созданных в жанре светской

агиографии.9) Западов А. В. Поэты XVIII века (М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин). — М.:

МГУ, 1979. — С. 90.10) В этом смысле великие «певцы» древности — Гомер или Баян — авторы

«в состоянии между физическим присутствием и отсутствием», как улыбка Че�

ширского кота, «мерцающие» между реальностями мира и мифа. Это, действи�

тельно, великие поэтические пространства, уже не мифологические, но ещё

139


«Сакральное» — не просто характеристика, предикат илисвойство, а модель мироотношения, основание самоопределе�ния и принцип выделения ценностей, сформировавшихся в пе�риод первобытнообщинных начал истории человека. В отличиеот «священности» и «святости», где диалектические противо�речия вытеснены в сферу формальной логики, «сакральность» —феномен, сохраняющий онтологическую природу противоречий.В языке эта особенность отразилась таким образом, что одини тот же термин обозначает как абсолютную привлекатель�ность, так и абсолютное отвращение — как возвышенное,так и низменное12).

С формированием религиозной рациональности представле�ния о сакральном частично переместились в сферу политичес�ких отношений, стали структурными признаками верховнойвласти. Но и здесь они со временем начали отходить на заднийплан, либо сливались со смыслами религиозных представленийо «священном» и «святом». О сакральном самом по себе вспо�минали лишь в тех случаях, если носители верховной властиоказывались не просто неординарными личностями, а «исклю�чительными злодеями» — такими, как Калигула, Нерон, ИванГрозный. Именно такую — негативную — модель сакральногообосновал Макиавелли. Только в случае с Петром Алексееви�чем великие злодейства уравновешивались великими подвигамии самоотречениями во имя идеи сильного государства. И пото�му представление о сакральном характере его личности — этокритерий почти абсолютной адекватности её восприятия.

По�видимому, Ломоносов в своём отношении к императорув целом придерживался именно этой смысловой тенденции, из�начально наделяя сакральными характеристиками не самоёвласть, а личность Петра Алексеевича, благодать которого за�тем распространила сакральность на всю верховную власть.

Для такого отношения было несколько причин. Прежде все�го, основанная на внешнем авторитете общинная ментальность,в условиях которой прошли детство и отрочество мыслителя.Соединение юридической свободы с патриархальным воспита�нием выработало своеобразное отношение к традиционным


138

Доскональное знание множества документов эпохи ПетраАлексеевича и свободное оперирование ими было новым нетолько для отечественной поэзии, но для эстетического миро�воззрения в целом, к тому времени всё ещё отдававшего пред�почтение вымыслу11). В то же время, стремление как можнополнее сохранить историю Петра для будущего, по�видимому,не означало для Ломоносова слепого переписывания докумен�тальных источников. Богатый словесный и художественныйсимволизм при изображении событий позволял преподноситьих в новом свете, но при этом не искажать. Кроме того, средиразличных сведений об императоре Ломоносов отбирал толькодостойные подражания и памяти, и только те, которые имеливсеобщий резонанс.

Таким образом, Михайло Васильевич, искренне поддержи�вая официальный императорский культ, делал это на совершен�но ином основании. Это было не сложно, поскольку светскийкульт монарха в России изначально формировался под влияни�ем заново открытого и по�иному осмысленного византийскоготеолого�политического опыта, который не совпадал с народны�ми представлениями. Если в официальном мировоззрении Ви�зантии основу культа императора составляла сложная идея со�отношения священства и святости, то в российском народномсознании эта идея не могла ни отразиться, ни сохранитьсяв своей первозданности. Массовая растерянность и подозри�тельность перед непривычной трактовкой сущности верховнойвласти, невозможность понятно и убедительно донести её на�роду и, не в последнюю очередь, истерия староверов привелик тому, что основные символы и догмы стали восприниматьсябуквально, знаково. В результате «святость» и «священство»монаршей власти как феномены и представления были допол�нены более ранними и понятными представлениями о её сак1

ральной природе. Особенно интенсивно эта мировоззренческаятрансформация осуществлялась при Петре I.

не литературные. Они эпические, а эпос — уже не миф, но ещё и не литература

в рациональном понимании. Он — «застрявший» между мифом и логосом. И в этом

понимании «полу�» или «недо�реальность» Гомера — закономерная вещь.11) См. подробно: Гребенюк В. П. Пётр I в творчестве М. В. Ломоносова, его со�

временников, предшественников и последователей // Ломоносов и русская ли�

тература. — М.: Наука, 1987. — С. 73.

_________________________

12) Подробно об этом: Савельева М. Ю. Монархия как форма самоопределения

личности (Российский опыт становления феномена «сакральное»). — С. 16–34.

141


Он Бог, он Бог твой был, Россия,

Он члены взял в тебе плотския,

Сошед к тебе от горьних мест;

Он ныне в вечности сияет…13).

Ломоносов понимал, что для того чтобы общественное ми�ровоззрение как�то мирилось с подобными взглядами, чертыкульта императора не только не должны тускнеть, но, напро�тив, со временем должны усиливаться, что не могло не вызы�вать противоречивых чувств в различных общественных кругах:одно дело — прославление дел петровых, совсем другое — объ�явление персоны императора «божественной» и провозглаше�ние его личности идеалом для правящих. С этим не могли согла�ситься ни Церковь, ни двор. Однако для самого Ломоносова(как и ранее для почитаемого им Петра) это, по�видимому,не выглядело кощунством: исключительные личные качества ко�го бы то ни было вполне достойны исключительного признания.

Поэтому император, который не стал основателем династиии поначалу не был даже реальным претендентом на престол,представал в воображении мыслителя сверхъестественным ос�нователем просвещённого общества и государства:

…И, словом, се есть Пётр, отечества Отец.

Земное божество Россия почитает…14).


140

государственным ценностям, сочетавшее слепое благоговение иосознанную преданность. Кроме того, жажда новых авторите�тов и ценностей после упразднения царём Петром традиционнойавтономии Церкви. Как правило, ниспровергатели старых ку�миров занимали их места. И, наконец, быть может, самое важ�ное: случайные стечения обстоятельств, спонтанные акты со�знания и индивидуальные характерологические особенностии предпочтения Михайлы Васильевича, всех подробностей ко�торых мы никогда не узнаем. Всё это необходимо учитывать,в противном случае суть отношения академика к императорубудет мало чем выделяться из общей государственной полити�ки и оттого будет казаться банальным. Если игнорировать ас�пект сакрализации, то чрезмерность отношения Ломоносоваособенно раздражает, преподносит его неадекватным, блажен�ным, либо же пошлым, сентиментальным, слащавым, посколькувозвышенные эмоции угасали, и со временем общественное вос�приятие политики Петра не могло оставаться непредвзятым —слишком много жестокостей было сотворено им на фоне вели�ких подвигов. В свою очередь, уважение и любовь становилисьболее формальными и отчуждёнными. Но Ломоносов всяческистарался показать, что отношение к Петру никак не может бытьтаким же, как к другим выдающимся людям. Неестественноотноситься к нему естественно, сколько бы ни прошло лет,потому что Пётр превзошёл своими действиями и мыслямине только обычных людей, но и всех без исключения выдаю�щихся современников, среди которых было немало талантли�вых правителей, — ведь он задал новую траекторию социально�го времени. Поэтому «неестественное» не есть «ложное» или«иллюзорное», оно попросту за гранью рационального пости�жения. Ломоносов ни разу не пошёл против историческойправды, но за каждым предметным событием увидел бездон�ность сакрального смысла: с одной стороны — царское проис�хождение, Божье помазание и выдающиеся личные качества;с другой стороны — устрашающие черты характера и анти�христов соблазн насильственной европеизации православногогосударства. И потому Пётр представал в одах и поэмах Ломо�носова не просто «строителем нового государства», а сверхъес�тественным демиургом, — не кротким святым, а обладающимневероятной духовной и физической силой человекобогом,следовавшего лишь Им Самим исповедимыми путями:

___________________________

13) Ломоносов М. В. Ода на день Тезоименитства Его Императорскаго Высоче�

ства Государя Великаго Князя Петра Феодоровича 1743 года (1743) // Ломоно1

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. —

С. 109. Традиция почитания человекобога была распространена в Древнем ми�

ре в Передней Азии и Египте. Согласно ей, человек становится богом после же�

стокой и несправедливой смерти, прожив напряжённую, полную страданий

и героизма жизнь. При жизни эти люди не были и не считались богами, но, как

герои, вели своё происхождение от них — это Геракл, Загрей, Аттис. В эпоху

Просвещения эта традиция должна была казаться абсолютной экзотикой и

восприниматься, в крайнем случае, как аллегория.14) Ломоносов М. В. Надпись 1 к статуе Петра Великого // Ломоносов М. В.


143


Во гневе сильном и жестоком

Преступных он мятет врагов19).

Как видно, понимание Ломоносовым сакральной природыличности Петра Великого существенно отличалось от традици�онно существовавших в России представлений о природе сак�рального. Поэт реализовывал свою цель мифологическимисредствами. Однако делал это не только для того, чтобы при�дать реальным историческим образам и событиям возвышенно�сти и эстетической безукоризненности. Только с помощьюмифологических, то есть непосредственно символическим об�разом истолкованных, сюжетов он мог передать всеобщность,необходимость и судьбоносность происходившего в Россиина рубеже XVII–XVIII веков. Живописуя реальные историчес�кие события, поэт желал убедить читателей в абсолютной цен�ности каждого замысла монарха. Невероятная активность,прозорливость, глобальность мышления позволяют человекупревосходить повседневность, возноситься над заурядностьюи серостью и тем самым обретать черты божества не метафори�чески, а действительно. Именно таким образом более древнеепредставление о человекобоге, всецело в духе идей Просвеще�ния, не вытесняло, а дополняло традиционную доктрину о Бо�гочеловеке. Этот замысел обусловил особенности сюжета по�эмы «Пётр Великий». При этом Михайло Васильевич вовсене пытался проводить параллели между агиографией Христаи биографией Петра Алексеевича, как это казалось большинст�ву его современников. Возможно, на эту мысль наводило из�вестное событие, когда Ломоносов предложил в качестве сю�жетов для мозаик обновлённого Петропавловского соборасюжеты из жизни Петра Алексеевича. Но император был не му�чеником, а верным слугой, солдатом, бесконечная сила которо�го делала его победителем, а не жертвой. Смысл его пребыва�ния на земле был в том, чтобы помочь осуществиться замыслам


142

Таким образом, Ломоносов не отвергал того представления,согласно которому верховный правитель выступает «земнымбогом» подобно Небесному правителю. В Россию подобныевзгляды пришли из Византии и очень скоро лишились метафи�зического смысла и стали буквальными15). К примеру, СтефанЯворский трактовал их как приёмы идеализации духовного об�лика монарха16), а А. К. Нартов — как основания гражданскойпреданности17). Скорее всего, эти выражения пришлись по вку�су и деятелям Просвещения, в том числе и Ломоносову, потомучто в них было своё парадоксальное здравомыслие: не будь мо�нарх «земным богом», сверхъестественным существом, нельзябыло бы пояснить, на каком основании ему дана абсолютнаяземная власть. Именно так, по�видимому, и следует трактоватьслова нашего академика о Елисавете, вложенные в уста Госпо�да: «Я сам в лице Ея предстал…»18)

Наконец, Михайло Васильевич поддерживал ещё одну тра�диционную тенденцию согласно которой монарх, обладая не�полной божественной сущностью при жизни, после смертиобретал эту сущность полностью. Поэтому в худые для Россиичасы память о покойном императоре позволяла представлятьего хранителем государства в образе Духа — не святого, конеч�но, но сверхъестественного:

На запад смотрит грозным оком

Сквозь дверь небесну Дух Петров,

_________________________

15) См.: Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог (семиотические аспекты сак�

рализации монарха в России). — С. 247, 249.16) См.: Чистович И. Феофан Прокопович и его время. — Санктпетербургъ:

Изд�во Императорской академии наук,1868. — С. 66.17) Нартов А. К. Достопамятныя повествования и речи Петра Великаго // Раз�

сказы Нартова о Петре Великом Л. Н. Майкова. — Санктпетербургъ: Изд�во

Императорской академии наук, 1891. — С. 69.18) Ломоносов М. В. Ода Ея Императорскому Величеству Всепресветлейшей Держав�

нейшей Великой Государыне Императрице Елисавете Петровне, Самодержице Все�

российской, на пресветлый и торжественный праздник рождения Ея Величест�

ва и для всерадостного рождения Государыни Великой княжны Анны Петровны,

поднесённая от Императорской Академии Наук декабря 18 дня 1757 года// Ломоно1

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. —Т. 8. — С. 637.

_________________________

19) Ломоносов М. В. Ода на прибытие Ея Величества великия Государыни Импе�

ратрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коро�

нации (1742) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. —Т. 8. — С. 97.

145


у соотечественников независимо от уровня его развития в рос�сийском обществе. С этой целью Ломоносов всю жизнь зани�мался пропагандой даже не столько содержательной стороныобразования, сколько пользы его в различных общественныхкругах, то есть пропагандой формы образования. И делал этоиногда в ущерб собственной деятельности. Он всегда и во всёмоставался гражданином государства, стремящимся к просве�щению, и только поэтому был учёным и педагогом; хорошоаргументированную теорию он рассматривал лишь как наибо�лее верное средство доказательства практической пользы на�уки, но никак не автономную ценность: «Один опыт я ставлювыше, чем тысячу мнений, рождённых только воображением.Но считаю необходимым сообразовать опыты с нуждами физи�ки. Те, кто, собираясь извлечь из опыта истины, не берут с со�бой ничего, кроме собственных чувств, по большей части долж�ны оставаться ни с чем: ибо они или не замечают лучшего и не�обходимейшего, или не умеют воспользоваться тем, что видятили постигают при помощи остальных чувств»20).

Просвещенческий характер такого подхода состоял в антро�поморфизировании функций объективного и субъективногомира и полагании определённой предустановленности для ре�альности «быть источником обучения». В этом понимании реаль�ность оказывается свободно открытой человеку, ожидающейего прихода, и, соответственно, вызывает объективную предрас�положенность человека «быть вечным учеником». Иными сло�вами, обучение и достижение истины могут происходить по во�ле познающего субъекта лишь в той мере, в какой мир открыва�ется мыслящему разуму. В этом суть просвещенческой трактов�ки соотношения субъективного и объективного в познавательномпроцессе. Это означало, что мир в целом и отдельные его струк�туры не несут сами по себе никакой ценности, и пребываниев нём лишено всякого смысла, если мир не воспринимается как«открытая книга», откуда дóлжно черпать знание и опыт. «Зна�ние само по себе» — пустой звук; только то знание полезнои имеет смысл, которое, кроме всего прочего, сочетает назида�тельную, воспитательную и познавательную функции.


144

Богочеловека — вернуть утраченный «парадиз», — ведь нико�му из простых смертных их воплотить не под силу.

Таким образом, продолжая разворачивать пространство ми�фа, дополняя его, продлевая во времени, видя в нём новую ис�торию, Ломоносов создал эпос — историю, поданную как миф(или наоборот), историю, где реальность неотличима от нере�альности, осуществляется в единстве с нею, где предметныесмыслы многозначны и многозначительны, где историческойзакономерностью управляет судьба.

* * *

Однако исторически объективное и обоснованное следова�ние авторитету не может рано или поздно не поставить под во�прос меру самостоятельности выбора действий, а то и вовсе ли�шить возможности такого выбора, побуждая к осознанномуили неосознанному подчинению. Так, Ломоносов, мысля в раз�личных областях наук и искусств совершенно самостоятельноот господствовавших в российском обществе традиций, тем неменее, постоянно принижал собственные интеллектуальныедостоинства, подчёркивая, что этим «самостоянием» он был все�цело обязан гению Петра Великого. Кроме того, самообразова�ние считал ценным настолько, насколько оно способствовалоразвитию ремёсел и промышленности в стране — опять�таки,потому, что таковой была политика Петра. Тем самым МихайлоВасильевич на словах выказывал полную зависимость от своегоавторитета, от его конкретных характеристик. Но в действи�тельности зависел от него лишь формально: имея достаточнообразования и способностей для выведения нового знания, онне желал сформулировать для этого каких�либо иных целей,кроме раз и навсегда заданных Петром. Это создавало опреде�лённые неудобства, потому как с точки зрения содержаниянаучных интересов Ломоносов также во многом зависел оттрадиций научного мышления и образования, заимствованныхв Европе; последние же имели весьма отдалённое отношениек государственной политике.

Удивительно, но для Ломоносова главным было не сверше�ние научных открытий и не обоснование нового знания. Всё это,конечно же, не могло не присутствовать в его творчестве, но смыс�лом было воспитание адекватного отношения к просвещению

_________________________

20) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии... /


Т. 1. — С. 125.

147


столетия ведущие педагоги России при разработке программобразования молодёжи использовали важнейшие системооб�разующие принципы, заложенные Ломоносовым и составляв�шие истину просвещенческого образования — прежде всего,связь естественных и точных наук с изучением мировой историии древних языков.

Первый принцип — изучение мировой истории. Его функции —не только хранить память о прошлом, но и служить источникомсоздания идеалов в настоящем для будущего: «…Недостатокидеальных образов в действительности должен по возможнос�ти вознаграждаться изображениями из мира истории или вы�мысла»22). Иными словами, мыслитель считал, что в истории да�же больше образцов для подражания, чем в реальной жизни,поскольку человеческая память отбирает и хранит лишь то,что своей ценностью прошло проверку временем и носит воз�вышенный, гармонизированный характер.

Такая установка была проявлением просвещенческого ми�фа. Во�первых, потому что вместо поисков реальных способовустранения социальных пороков (реформ или революций)предлагалось создание системы идеалов, которые, имея всеоб�щую ценность, реализовывались бы в процессе индивидуально�го опыта, и, значит, могли быть вполне безобидны. Тем самым,была сохранена идея Ломоносова о тождестве между «просве�щённым человеком», «просвещённым государством» и «про�свещённым обществом». Ломоносов полагал, что все они вза�имно обусловлены, необходимо лишь правильно обосновать«алгоритм» их соотношения. Кроме того, мыслитель был убеж�дён, что овладение знаниями способно улучшить «природу» че�ловека, сделать его нравственным, трудолюбивым и честным.Словом, стать «аристократом ума» в противовес «аристокра�там по происхождению».

Вторая составляющая просвещённого образования — изу�чение древних языков и классических текстов художествен�ной литературы. Поэтому изучение классических языков —


146

Таким образом, очевидно, что мышление Ломоносова, каки сформированное на его основании мировоззрение, отлича�лось самостоятельностью и завершённостью лишь по форме.По содержанию же оно было эмпирическим, эксперименталь�ным путём воплощаемым в жизнь рационализмом. При этомрационализмом не кабинетным, а повседневным, естествен�ным, рассудочно�бытовым, смыслом которого являлось вечное

обучение — иными словами, культивирование принципа неса1

мостоятельности формы мышления (при одновременной са1

мостоятельности действия), что впервые отчётливо прояви�лось ещё в деятельности Петра. Первый русский академик вос�принимал мир не просто как реальность, поле деятельности,а как своеобразную «школу». И это означало, что Ломоносовне отличал условия получения образования от самого процес1

са образования. Однако со временем утвердилось мнение, чтоименно в этом состояла основная причина широты мышленияЛомоносова и грандиозного успеха его как учёного. Так,по словам Я. К. Грота, «природа и Церковь были первыми егонаставниками. Природа неизгладимыми чертами напечатлелав душе его образ своего величия; церковь зажгла в этой избран�ной душе светильник, сопровождавший Ломоносова до концажизни в царстве науки, …церковь просветила его ум первымипознаниями, церковь песнопениями Давида воспламенила духего к поэзии, наконец, церковь же, путём Московского учили�ща, ввела его в преддверие науки»21).

Однако, несмотря на непосредственную связь с отечествен�ной традицией, предложенные Михайлой Васильевичем улуч�шения процесса образования существенно отличались от по�добных проектов других выдающихся российских деятелей: онне просто стремился воспитывать и пропагандировать про�свещение, а организовывал воспитание и образование в систе�мы, которые могли функционировать независимо от волии желания индивида. Жизнеспособность и практичность еговзглядов с годами подтвердилась: уже в начале следующего

_________________________

21) Грот Я. К. Очерк академической деятельности Ломоносова // Труды Я. К.

Грота. — III. Очерки из истории русской литературы (1848–1893) / Под ред.

проф. К. Я. Грота. — СПб.: Тип. Министерства путей сообщения (Товарищество

И. Н. Кушнерёв и К°), Фонтанка, 117, 1901. — С. 28.

_________________________

22) Грот Я. К. Заметка о значении идеалов в воспитании // Труды Я. К. Грота. —

V. Деятельность литературная, педагогическая и общественная (1837–1889). —

СПб.: Тип. Министерства Путей Сообщения (Товарищество И. Н. Кушнерёв и

К°), Фонтанка, 117, 1903. — С. 183, 185.

149


кроме обоих этих качеств, Вы еще, знаю, и благосклонны комне, то я не сомневаюсь, что Вы выслушаете благожелательното, что я предлагаю Вашему просвещеннейшему суду, и, заме�тив пункты, недостаточно у меня обоснованные, не поставитесебе в труд откровенно, как всегда, указать мои ошибки»24).В этом, очевидно, и был истинный смысл по�особому понимае�мых им «достоинства», «чести» и христианской нравственнос�ти учёного. Чем одарённее и удачливее научный разум, тем

ниже и смиреннее он должен склоняться перед теми, от кого

почитает возможным обогатить себя к пользе общего дела:«На людей, имеющих заслуги перед республикой науки, я небуду нападать за их ошибки, а постараюсь применить к делу ихдобрые мысли»25). Но коль заходила речь об определении степе�ни самостоятельности суждений и упрёках в каких�либо заим�ствованиях, Михайло Васильевич отбрасывал ложную скром�ность: «…Совершенно ясно, что я ни в отношении времени, ни вотношении нисхождения верхней атмосферы ничем не обязанФранклину: всё у меня собственное и новое. Несмотря, однако,на это, несмотря на такое множество новых мыслей и догадок,такое множество новых опытов и наблюдений, наполняющихмою речь, я не столь тщеславен, чтобы хвастливо объявлятьих совершенно неизвестными, а говорю только, что в познанииих нехватало ясности и отчетливости, по крайней мере, на�сколько мне известно»26). Это было до предела обострённоечувство собственной ответственности за судьбу науки, тогдасмиренность оказывается неуместной, и сдержанная деликат�ность сменяется возвышенной гордостью, на которую естьвсе основания: «…За то терплю, что стараюсь защитить труды


148

греческого и латыни — более чем на столетие стало не толькооснованием гуманитарного образования, но и критерием обра�зованности вообще. Языки, в особенности древние, обладают«образовательной» способностью во всех смыслах слова: онинаделяют человека интеллектом точно так же, как однаждысмыслом наделили для него весь мир — образовали его из хаоса.Вслед за Ломоносовым Я. Грот утверждал: «Человеку всегоближе и доступнее мир собственного его мышления и слова.Из всех языков нашей индоевропейской расы греческий и ла�тинский, установившись и завершив своё развитие в древности,отличаются от позднейших своим самобытным и правильнымстроем. Система их законов составляет настоящую науку сло�ва… работа ума над уразумением этих законов… действует пло�дотворно на умственное развитие и укрепление навыка ко вся�кому серьёзному умственному труду»23).

Это и есть те смысловые моменты, которые не дают возмож�ности однозначно судить об историческом месте Ломоносоваи его роли в российской и мировой культуре. Позитивнымздесь было то обстоятельство, что российскому мыслителю былпонятен и ничуть не оскорбителен весьма скромный характеротечественной науки, — по�иному и быть не могло: «новая»Россия ещё была так молода… Это не сформировало в нём ком�плекса неполноценности, ведь он сам, всей своей биографией,демонстрировал своевременность и результативность обучениянезависимо от возраста. Главное — не длительность отпущен�ного времени, а то, как им удаётся распорядиться. Так же какПётр призывал учиться у европейских народов и перениматьу них основы культуры, первый русский академик неустанноподчёркивал свою «вторичную» функцию «прилежного учени�ка», с лёгкостью уступающего дорогу известнейшим научнымумам современности. Не часто встречается столь естественноесочетание почтительности и душевной открытости, как в пере�писке Михайлы Васильевича с некоторыми своими коллегами:«Считаю необходимым следовать совету тех, чье суждение изо�щрено постоянным занятием важными вопросами, авторитетже приобретен заслугами. Так как, муж снисходительнейший,

_________________________

24) Ломоносов М. В. Письмо к Леонарду Эйлеру от 5 июля 1748 г. // Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. —

С. 173.25) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии… —

С. 107.26) Ломоносов М. В. [Материалы обсуждения «Слова о явлениях воздушных,

от электрической силы происходящих»] / Пер. Я. М. Боровского // Ломоно1

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. —

Т. 3. — С. 148–149. (Выделено мной — М. С.)

_________________________

23) См.: Грот Я. К. О классическом образовании 1871 // Труды Я. К. Грота. — V. —

С. 189.

151


реализовывать совершенно различные цели, в зависимости отобщественно�политического уклада, в отношении которого этидействия применялись. Если судить по контексту размышле�ний, для нашего мыслителя задача просвещения народа вплотьдо распространения высшего образования среди низших сосло�вий стояла выше всех других общественных задач исключитель�но в силу прагматического, вторичного её характера. Очевидно,он не мог не понимать, что для разных общественных групппросвещение обладает своим отдельно взятым смыслом идолжно реализовываться автономными путями. Но в любомслучае, правильность его реализации обеспечивается совпаде�нием основания и результата как достигнутой цели. И посколь�ку «просвещение» есть феномен гражданский, основанием егореализации должны служить общие представления о сущностигражданства, а целью — формирование истинных гражданОтечества Российского.

Потому для Ломоносова необходимо было вывести наукуза пределы кабинетов и направить её на нужды государства иобщества. Но поскольку Россия — по преимуществу аграрнаястрана с твёрдым крепостным укладом, необходимость просве�щения (в знании как его форме) проявлялась лишь для предста�вителей власти и приближённым к ней; народу же просвещениедолжно было внешним образом дать пользу, каковая заключа�лась в его содержании — в том, чтобы прояснять историческуюнеобходимость современного уклада и с помощью образованияприближать народное сознание к пониманию мудрости и благаэтой, а не какой�то иной власти. Тупое и невежественное под�чинение силе правителей всегда порождает лишь скрытое недо�верие и рано или поздно приводит к бунту; но ясное пониманиевысших целей и способствование их достижению позволит раз�личным сословиям жить в мире и согласии. Для этого и пред�полагалось распространение регулярного образования такжеи среди одарённых крестьянских детей. В «Проекте регламентамосковских гимназий» Ломоносов писал: «Не принимать ни�каких крепостных помещичьих людей, кроме того, когда по�мещик, усмотрев в ком из них особливую остроту, пожелает егообучать в Московской гимназии и в Университете свободнымнаукам; должен его прежде объявить вольным и, отказавшисьот своего права и власти, которую он над ним имел прежде, датьему увольнительное письмо за своею рукою и за приписанием


150

Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показалисвоё достоинство…»27)

У «ученического» мироотношения Ломоносова имелась, од�нако, и негативная сторона. Будучи персоной общественнойи почти всегда занимаясь решением вопросов, имевших полити�ческий резонанс, мыслитель последовательно избегал демонст�рации личного отношения к социальным конфликтам, которыхпри его жизни происходило достаточно. И причина здесь нетолько в том, что он избрал для себя миссию идеолога и добро�вольного апологета власти. Ломоносов, как и царь Пётр, ока�зался заложником самого себя: личная искренность, личныепристрастия и цели у него совпадали с государственным инте�ресом к науке и образованию и потому почти всегда исключалиполитический подтекст в проявлении личного отношения кбольшинству происходивших в России событий. Поэтому, ни�когда не презирая своего происхождения и не пренебрегая по�жалованным дворянским титулом, он, вместе с тем, как будтоне замечал исключительности и одиночества своего положенияна фоне интеллектуальной и социальной убогости, царившейв государстве. Напротив, его собственная судьба казалась емунормой и даже неизбежностью для всех, кто желает служитьОтечеству. И если кто�то не смог повторить его пути, причина�ми тому, согласно его логике, могли быть недостаточность пат�риотических чувств и силы воли или изрядное отсутствие про�свещения…

Вот почему, хлопоча о том, чтобы в университет принималипредставителей всех без исключения сословий, основываясьлишь на индивидуальных способностях, Ломоносов, действи�тельно, не имел ничего общего со своим современником Б. Фран�клином, который в решении социальных проблем прежде всегоруководствовался соображениями необходимости расширениясферы «народных свобод». Скорее, наоборот, и потому кон�кретность и индивидуальность действий Ломоносова при отсут�ствии общих принципов позволяла впоследствии одновременно

_________________________

27) Ломоносов М. В. [1765 февраля 26—марта 4. План беседы с Екатериной II об

обстоятельствах, препятствующих работе Ломоносова в Академии Наук 1765

февраля 26 — марта 4 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН

СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 357.

153


Иными словами, принцип целесообразности не являлся аб�солютно жёстким, поскольку его функционирование сопро�вождается свободой воли. Он даже может нарушаться в опре�делённых обстоятельствах, ведь человек должен сам, по своейволе, принимать установку на осуществление государственнойпользы, и рассматривать это как цель своей жизни. Если же онотходит от служения государству, оно вольно поступать с ним,как с чужаком или предателем (=внешним образом). Если же онпреданно ему служит, оно становится его защитой и второйнатурой.


152

свидетелей. Данное отпускное письмо хранить в университет�ском архиве при директории, а оного школьника производитьс прочими разночинцами по его учению и пользоваться ему те�ми ж с ними привилегиями; когда ж явится негоден, отдать егопомещику обратно попрежнему»28).

Любопытно, с какой объективной беспощадностью двига�лась его мысль: только в случае проявленных успехов в на�уках и ремёслах крепостной обретал юридическую свободу,в противном же случае она для него оказывалась как будто и нестоль уж нужной. Михайло Васильевич вполне обоснованнопредполагал, что стихийное просвещение способно приводитьк различным и порой весьма нежелательным результатам: мо�жет порождать всеобщее недовольство существующим поло�жением вещей, множить иллюзии и побуждать людей искатьсвободы с оружием в руках; но может быть также способомпримирения с действительностью, когда понимание историче�ской необходимости — понимание того, что «всё действитель�ное разумно» — совпадает с субъективными предпочтениямии способностями.

Такое представление в немалой степени было обусловленотем, что результаты мышления учёного во многом зависели отвозможности усматривать в процессе человеческой жизни иполучении знания скрытый принцип целесообразности. Этотпринцип потерял в суждениях Ломоносова логико�метафизи�ческую абстрактность и обрёл общую политико�правовую на�правленность. Главной целью каждого человека должно бытьулучшение состояния государства и усиление его роли в меж�дународной политике. Эта цель может выступать внешней, от�чуждённой, враждебной по отношению ко всем частным, инди�видуальным целям, если они наполнены другим содержанием.Но она же проявляется как внутренняя, присвоенная, естест�венная и достижимая, если её ставит человек с просвещённымразумом, то есть ставит безальтернативно, без сомнений, видяединство своих интересов с государственными.

_________________________

28) Ломоносов М. В. Проект регламента московских гимназий. 1755 января 12 —

апреля 26 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 9. — С. 443.

155

Просвещенческий миф, в рамках которого Ломоносов реа�лизовывал свои научные и гражданские замыслы, был, с однойстороны, автономным мировоззренческим феноменом, с дру�гой — в определённом смысле продолжением мифологическойформы сознания предшествующего столетия. Поэтому законо�мерности становления Лего как учёного во многом были обус�ловлены обстоятельствами становления науки XVII века.Именно там нужно искать ответы на вопросы, касающиеся сво�еобразия научной позиции первого русского академика.

Как известно, в начале XVII в. стараниями Галилея разроз�ненные научные достижения прошлого были, наконец, объеди�нены на основании механистических законов, носящих универ�сальный, наиболее простой и наглядный характер. Наука обре�ла статус, как сказали бы теперь, «формы общественногосознания». Основная причина этого лежала, однако, далекоза пределами её содержания. Понадобилось более ста лет,чтобы адекватно осознать мировоззренческое значение колум�бового открытия. Новый Свет не просто расширил границытрадиционного обитания людей и добавил новые штрихи к гео�графическому знанию, а перевернул представление о сущностичеловеческой культуры и влиянии природы на становление че�ловека. «Новое» перестало быть «очередным неизвестным»,то есть «новым здесь и теперь»; оно стало принципом абсолют�ного изменения привычного положения вещей и событий.То есть стало «новым как таковым», абсолютным критериемвремени и пространства. Результатом осознания этого и стало

открытие всеобщих законов механики как теоретического вы�ражения пространственно�временных соотношений.

Однако, законы механики были лишь внешним фактором,связующим научные направления на едином основании приро�ды как общего объекта исследования. С их помощью невозмож�но было объяснить суть и механизм внутренних связей приро�ды и, соответственно, связей отдельных научных направленийи сходства проблем, а также закономерности взаимного допол�нения научных знаний. Для выявления внутреннего единстванауки необходим был дополнительный фактор, выявивший се�бя во второй половине XVII в. — открытие Робертом Бойлемхимического принципа изменения вещей. Именно химизм лежалв основе природных изменений и, соответственно, служил объ�яснением взаимопроникновения и взаимодополняемости наук,направленных на изучение природы.

Единство этих двух факторов — открытия законов механи�ки и химического строения вещества — привело в XVII в. к воз�никновению гносеологического (рационалистического) мифа,в основании которого лежал принцип всеобщего тождествасмысловых связей и неизбежности их взаимной подмены.Смыслом его было представление об универсальности науч�

ного отношения к миру и неограниченных возможностях на�

уки упорядочивать, систематизировать и совершенство�

вать объективный мир. А поскольку человек представлялсебя частью этого мира, то и человеческую жизнь тоже. Инымисловами, мир изменился независимо от человеческого желания,и теперь главной задачей человека являлось овладение умениемзаново описывать его; и сложность была в том, что традицион�ные языки религии, метафизики, искусства больше не годились.

Развитие этой тенденции продолжилось в следующем сто�летии. XVIII век — время создания грандиозных, порой весьмазапутанных, гносеологических систем, призванных наделятьчеловека почти абсолютными знаниями, чтобы он мог раскры�вать запредельные тайны мироздания. Здесь ясно прослежива�лась общая историко�логическая закономерность: посколькуXVII век был временем нового осмысления формы мышленияи чувств, следующее столетие с необходимостью стало перио�дом наполнения их конкретным содержанием (кстати, не все�гда научным). Это чаще всего приводило к метаморфозам са�мой формы — гносеологический миф, проявляясь в области

МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ МЕТОДИ НАТУРФИЛОСОФСКАЯ СИСТЕМА

ИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ ЕСТЕСТВЕННОГО

154

МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ МЕТОД И НАТУРФИЛОСОФСКАЯ СИСТЕМАИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ ЕСТЕСТВЕННОГО

157



156

конкретных наук, становился онто�гносеологическим мифом

как формой сознания и мироотношения (мифом разума). В ча�стности, форма мышления отождествлялась с методом позна�ния, а содержание мышления — с системой познания, и постепен�но подменялись ими. Этим отчасти объясняется переход от однойтотальной формы онаучивания мироотношения к другой —от «математизации» эмпирического мышления в XVII�м векеко всеобщему «оестествлению» мышления в веке XVIII�м1).

Гносеологический миф изменял судьбу не только современ�ных научных направлений; его влияние весьма сильно ощуща�лось и на состоянии вненаучных сфер — философии, религии,искусстве, политике и, соответственно, изменялось представле�ние о характере познания в этих сферах. Так, со времён великихгносеологических опытов Древней Греции натурфилософияи метафизика были автономными и самодостаточными фено�менами, в каждом из которых при желании можно было усмо�треть единство метода и системы. Натурфилософия была со�средоточена на сведении общего к конкретному, непонятногок понятному, неестественного к естественному с помощью на�ивной диалектики. Основной целью древней натурфилософиибыл отказ от первобытного мифа путём его рациональногопрочтения. Сферой же метафизики стало изучение вечных, не�изменных, общих и априорных вещей средствами формальнойлогики. Свою специфику они сохранили и в условиях господст�ва христианства. Однако с открытием всеобщих научных мето�дов природа как божественное создание стала представлятьсяоткрытой книгой постижения сущности Создателя. Соответст�венно, авторитет метафизики мог быть распространён

на сферу естественных вещей с целью выявить в них присут�

ствие если не Божественного и абсолютного, то, по крайней

мере, устойчивого и неизменного. Это привело к тому, что

метафизика в качестве универсального метода заменила на�

турфилософию; последней, в свою очередь, пришлось занять

место метафизики, будучи вытесненной в сферу всеобщих

и абстрактных вещей — религии, права, философии. Однако_________________________

1) Подробно о преимуществах и недостатках просвещенческой методологии ес�

тествознания см.: Савельева М. Ю. Статус естествознания в эпоху Просвеще�

ния: Кант и Линней // Философский Век: Альманах. — Вып. 33. Карл Линней

и Россия. — СПб.: Санкт�Петербургский Центр истории идей, 2007. — С. 70–79.

такая «перемена мест слагаемых» не означала взаимной заменя�

емости функций, и натурфилософия могла представлять сфе�

ры всеобщего только как «естественные».Именно с помощью натурфилософии мышление Нового

Времени стремилось уйти от вымысла, как оно его себе пред�ставляло — вымысла, насаждаемого веками господства религи�озного сознания и позднее подхваченного картезианцами, исвести искусственно и ошибочно или, как говорил Ньютон, «ги�потетически» созданные представления о всеобщем как бес�предметном к естественным, предметно богатым и общедоступ�ным для понимания. По этой причине в гуманитарной сфереинтенсивно распространялась тенденция использования вмес�то адекватных, но абстрактно�созерцательных трансценден�тальных категорий на основании умозрительного осмыслениябытия, аналогичных им предметных — естественнонаучных по�нятий, выведенных в процессе использования эксперименталь�ного метода. А в области точных и естественных наук почтисразу же обозначилась устойчивая манера сведения болеесложных научных моделей движения мира к более простым —химической к физической, физической к механической, меха�нической к математической. В этой осознанной подмене смыс�ловых связей и состояла суть «научного мифа».

В русле этих закономерностей формировались научныеинтересы Ломоносова. Именно потому, что в основании егомышления лежал петровский миф, который Михайло Василье�вич, как просвещённый гражданин, стремился представить ра�ционально осмысленным и, следовательно, основанием любойрациональности и способом борьбы со всяческими предрас�судками прошлого, он с неизбежностью должен был относитьсяк действительной рациональности как к мифу. Тем более, к ра�циональности научной. Не только основание абсолютностьюсвоей сущности подводит к необходимости рационального и прак�тического исследования предметной области; последняя такжеспособна оказывать настолько сильное влияние на спецификупонимания основания, что иногда подменяет его собой: «Видитуже Россия и тое вожделенное время, в которое премудрого ееобновителя Великого Петра предсказание сбываться начинает.Прозорливый разум свыше просвещенного сего монарха пре�дусмотрел, что и в пространном сем государстве высокие наукиизберут себе жилище и в российском народе получат к себе

159


Петровский миф во многом совпадал с научным мифом За�падной Европы. Его истоки тоже лежат в XVII столетии, прав�да, не в сфере природы, а в сферах политической власти и рели�гиозной идеологии. Если проанализировать логику начальногоэтапа становления экспериментального метода в Западной Ев�ропе как наиболее надёжного основания истинности научногоразума и выражения ответственности учёного за свои позиции,становится очевидным общность причин формирования и це�лей его реализации в разных гносеологических традициях. Так,английская тенденция эмпиризма (Бойль, Локк, Ньютон) отра�жала закономерности становления и потребности крайних, оп�позиционных католицизму, христианских сект, проповедовав�ших принцип непосредственности, внеритуальности отношенийчеловека с Богом. Под воздействием неугасимого накала рели�гиозной реформации произошла своеобразная парадоксальнаяреакция: наука вновь оказалась «служанкой религии», но на сейраз на совершенно иных основаниях. Несколько неожиданноэкспериментальный метод стал рассматриваться как «бого�угодное дело», природа представлялась «храмом», а миссия ес�тествоиспытателя приравнивалась к миссии пророка. Мыслите�ли Германии также полагали, что схоластическая метафизикав своей созерцательной пассивности зашла в тупик, и только экс�периментальный метод сможет вывести её на путь доказатель�ства твёрдых оснований истины и оправдания разума. До сихпор логика самообоснования разума демонстрировала своюнедостаточность, следовательно, нужно было выйти в сферу ес�тественнонаучных экспериментов. Так сказать, «заставить при�роду говорить языком разума» и тем самым отыскать резервыдля дальнейшего обучения у неё. В этом плане неоценимы былиусилия Вольфа по созданию методологии абсолютного единствафилософии, эмпирической науки и теологии. Естествоиспыта�тель лишь тогда будет выполнять «богоугодное дело», когдавооружится абсолютной логикой — станет подобным Богу4).


158

любовь и усердие. Что его величество не токмо словесно пред�возвещал, но и самым делом показывал, приуготовляя и строявсякие средствия и способы, к принятию, содержанию и рас�пространению оных потребные. Сбытие премудрого его предска�зания приемлет уже свое начало не токмо в тех, которых должностьесть в науках упражняться, но и в оных явно себя показывает, ко�торые отягощены бременем важнейших государственныхдел»2). Однако не только восхищение личностью Петра Перво�го стало основанием научной и общественной деятельности Ло�моносова. Можно сказать, что во всех действиях мыслителя из�начально присутствовал настолько мощный эмоциональныйпорыв, зачастую подавлявший рассудок, что это не могло не ска�заться на выборе им в качестве научной методы именно кон�кретности и радикальности эксперимента, а не всеобщностиумозрительного суждения. Это, конечно же, не означает, что экс�периментальная наука лишена умозрительных аспектов; но пре�имущество её Ломоносов видел в немедленном достижениирезультатов, наглядность которых казалась ему наилучшим крите�рием истины — эмпирические факты трудно критиковать…

Поэтому, в духе времени, смыслы в его картине мира посто�янно менялись местами и содержаниями. Так, сфера сверхъестест�венного, абсолютного, вечного, которая в древности и раннемсредневековье наделялась европейцами сакральными характе�ристиками, усилиями Ломоносова расширяла свои пределы добесконечности, сливаясь с предметностью — со всем, чего каса�ются человеческий дух и тело. И в этом Ломоносов не был ори�гинален, с большим запозданием для себя открывая уже усто�явшиеся со второй половины XVII века взгляды: «Чем глубжедо самых причин толь чудных дел проницает рассуждение, темяснее показывается непостижимый всего бытия строитель. Еговсемогущества, величества и премудрости видимый сей миресть первый, общий, неложный и неумолчный проповедник»3)._________________________

2) Ломоносов М. В. Волфианская экспериментальная физика, с немецкаго подлинни�

ка на латинском языке сокращённая, с которого на российский язык перевёл Ми�

хайло Ломоносов, Императорской академии наук член и химии профессор // Ломоно�

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.;Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 421.3) Ломоносов М. В. Слово о происхождении света, новую теорию о цветах пред�

ставляющее… — С. 317. Здесь, скорее всего, не обошлось без некоторого влия�

ния пантеизма, однако прямых указаний на это в работах Ломоносова нет.

________________________

4) Христиан Вольф всерьёз доказывал, что единственным подлинным филосо�

фом является Господь, поскольку только Он обладает абсолютной истиной.

Следовательно, каждое проявление знания свято в той мере, в какой приближе�

но к абсолютной истине (См.: Volff Chr. Theologia naturalis: methodo scientifica

pertractata. Pars posterior qua existentia et attributa Dei ex notione entis perfectis�

161


экспериментальной активности и эпистемологического крите�рия практики как формы внешнего обоснования разумной дея�тельности. Так, он понимал основную цель естествознания

как возможность и необходимость с помощью эксперимен�

тальных методов объяснять первоначала мира. При этом

он видел смысл (=пользу) этой цели в том, чтобы, соотнося

первоначала с современным состоянием мира и общества,

находить пути для установления совершенного и гармонич�

ного общественного порядка, а не ради абстрактного «владе�

ния истиной».Поэтому при изучении научного наследия Ломоносова,

как правило, сразу же складывается неоднозначное впечатле�ние: с одной стороны, общая манера его рассуждений страдаетчрезмерной приземлённостью, утилитарностью, что вызваноособенностями достаточно узкого, прагматичного выбора на�учной проблематики; с другой стороны, он формально уравно�вешивал и компенсировал это возвышенным, благоговейным,прямо�таки поэтическим и патетическим отношением к экспе�риментальному методу, тем самым наделяя эмпирическую на�уку несвойственными ей исключительными характеристикамии функциями. Действительно, Михайло Васильевич неодно�кратно рассыпался похвалами наукам в их возвышении челове�чества: «Что святее и что спасительнее быть может, как, поуча�ясь в делах Господних, на высокий славы его престол взиратьмысленно и проповедывать его величество, премудрость и си�лу? К сему Астрономия пространное рук его здание: весь види�мый мир сей и чудных дел его многообразную хитрость Физикапоказует, подая обильную и богатую материю к познаниюи прославлению Творца от твари. Что полезнее есть человечес�кому роду к взаимному сообщению своих избытков, что безо�паснее плавающим в море, что путешествующим по разным го�сударствам нужнее, как знать положение мест, течение рек,расстояние градов, величину, изобилие и соседство разных зе�мель, нравы, обыкновения и правительства разных народов?Сие ясно показует География, которая всея вселенныя обшир�ность единому взгляду подвергает. Чем военный сердца вящшек мужественному против врагов действию и к храброму защи�щению отечества побуждаются, как славными примерами вели�ких Героев? Сии приводит на память История и Стихотворство,которое, прошедшия деяния живо описуя, как настоящия


160

Подобным же образом понималась наука и в петровскоммифе. Начиная с XVIII века, в России в научном познании осо�бенно рьяно усматривали мистические свойства, основания дляобъяснения, а значит, и возможного повторения чудес. В част�ности, на это указывает просвещенческая трансформация пра�вославного догмата «Святой Софии» в секуляризированнуюметафору «святости научной мудрости» — метафору, в кото�рой сошлись в одной точке противоположные смыслы. С однойстороны, наука в это время выступает почти что самостоятель�ным сверхличностным субъектом преобразования мира, вовле�кающим человека в соучастие; и человек, и наука в равной меревыступают частями замысла Божьего. С другой стороны, «свя�тость» проявляется как бескорыстное и беззаветное служениевысшей цели, предельное самоотречение (но не самоотчуждениекак потерю сущности). И это вовсе не потому, что россиянамникак было не поспеть за научными успехами западноевропей�ской общественности, и они компенсировали это спекулятив�ными представлениями. Российское общество уже не одностолетие было озабочено поисками эффективной формы верхов�ной власти, обеспечивающей силу и безопасность государства.И потому науке здесь изначально отводилась вспомогательная,прикладная роль «средства», что неожиданно совпадало с тен�денциями её развития в западной Европе. Следовательно, Ло�моносов стихийно согласовывал свои интересы с западноевро�пейскими научными традициями, хотя его цели как учёногобыли за пределами научной теории.

Таким образом, Михайло Васильевич не собирался полно�стью игнорировать умозрительную задачу самообоснования ра�зума и мотив «богоугодности» экспериментальной активностипознающего субъекта. Но оригинальности его позиции прида�вала социально�политическая направленность деятельности, в ка�кой�то мере снявшая в себе опыт оппонентов. Выдвигая тезис«пользы Отечеству» как конкретизирующий абстрактностьпринципа «общего блага», Ломоносов одновременно под�тверждал правомерность морально�правового аспекта научно�

simi et natura animae demonstrantur, et atheismi, deismi, fatalismi, naturalismi,

spinosismi, aliorumque de Deo errorum fundamenta subvertuntur. Auctore

Christiano Volfio. — Francofurti; Lipsiae: Prostat in officina Libraria Rengeriana,

M, DOC XXXVII. — Caput II. De intellectu Dei. — § 79. — 51).

163


разочарований — слишком уж отвлечённый характер был у ре�лигиозных догм. Даже деисты оправдывали эту отвлечённость,вынуждены были признавать практическую бесполезность ре�лигии. Ведь если Бог сразу же удалился от мира после его со�творения, не означает ли это, что вера в Него — не самое важ�ное?.. Таким образом, всё шло к тому, чтобы человек осозналсебя, помимо «орудия Божья», ещё и непосредственным «ору�дием природы». А у Ломоносова для этого было устойчивое,независимое от сознания, достаточное основание — завет Пет�ра Великого: «умножая науки, действовать во имя России».«Дело государево» было объявлено священным. И потому всё,что смогло служить упрочению силы государства, если не пря�мо приобщалось к святости, то, во всяком случае, избавлялосьот статуса греховности9).

* * *

Опечаток мифологической сущности изначального выбораоснования лежал на всей профессиональной деятельности Ло�моносова. Он интенсивно использовал метафизический методв его новом понимании, потому как тот наилучшим образом от�вечал его целям, — в нём все этапы и объекты исследования вы�ступали автономными, взаимно безотносительными и, значит,равноценными и взаимно заменяемыми. В то же время, в егопроизведениях присутствовала сильная натурфилософская тен�денция, проявившаяся уже в самой ранней работе о причинахпревращении твёрдых тел в жидкие (1738): он постоянно стре�мился свести более сложные формы движения к более простыми наглядным. Используемая им методология была вполне раци�ональна и традиционна: физическиеявления как достаточно слож�ные должны объясняться математическими методами как болеепростыми в силу того, что предметные причины всегда лежатза пределами следствий и окончательно непостижимы. К при�меру, физическое движение может представляться как «механи�ческое перемещение более мелких частиц». Соответственно,и химические явления, будучи неявными для непосредственного


162

представляет: обоими и прехвальныя дела великих Государейиз мрачных челюстей едкия древности исторгаются. Что превос�ходнее себе представить можно, как такое средство, котороеуправляет разум, паказует непрелестный путь произволению,укрощает человеческия страсти и естественные и гражданскиезаконы утверждает? Сие исполняет Философия. Что есть чело�веку жизни своей дороже и что любезнее здравия? Обои сииМедициною сохраняются и продолжаются. Что в человеческомобществе нужнее есть употребления разных махин и знаниявнутренняго вещей сложения? Сие открывает Химия, Механикаоныя составляет. Все сии точною и осторожною Математикоюуправляются. Все к приращению блаженства человеческаго хо�тя разными образы, однако согласною пользою служат»5). Од�ним из немногих, кто верно понял этот мифологический мотиви уловил его в рассуждениях Ломоносова, был В. Зеньковский.Вспоминая известное высказывание Михайлы Васильевича о том,что «Испытание натуры… трудно, однако, приятно, полезно,свято»6), Зеньковский утверждал: «В этом признании “святос�ти” свободного научного исследования и заключается основ�ной тезис секуляризованной мысли: здесь работа мысли самапо себе признаётся “святой”»7). И добавлю: признаётся Ломо�носовым не потому, что наука была превращена в подобиерелигии8). Напротив: наука никак не претендовала на роль рели�гии, потому что последняя вызывала в обществе всё больше

_________________________

9) Косвенным подтверждением этому может служить Указ Петра о невозмож�

ности соблюдения тайны исповеди.

_________________________

5) Ломоносов М. В. Слово Похвальное Ея Величеству Государыне Императрице

Елисавете Петровне, Самодержице Всероссийской, говоренное ноября 26 дня

1749 года / Пер. М. В. Ломоносова [Panegyricus Elisabetae Augustae Russiarum

Imperatrici Patrio Sermone Dictus Orante Michaele Lomonosow. Latine Redditus

Eodem Auctore] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 252.6) Ломоносов М. В. Слово о происхождении света, новую теорию о цветах пред�

ставляющее, в публичном собрании императорской Академии Наук июля 1 дня

1756 года говоренное Михайлом Ломоносовым // Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 317.7) Зеньковский В. История русской философии. — М.: Академический проект,

Раритет, 2001. — С. 101–102.8) Таково мнение Е. Н. Лебедева (См.: Лебедев Е. Н. Ломоносов. — С. 492). Ско�

рее, это утверждение правомерно в отношении западноевропейской науки.

165


открытие всеобщих законов не исчерпывает проблемы основа�ния познания, напротив, до предела обостряет её; возможно,законы механики объективны, тем не менее, ограничены,и «натура» скрывает какой�то иной — высший? — закон12).

Свободное сочетание различных областей научного знанияпо внешним, предметным признакам неизбежно приводит к ихвзаимной подмене. К тому же, попытки науки подчинить внена�учные сферы познания на основании их предметности наруша�ют истинность научных критериев познания. Наконец, сохра�нение формально�логических связей в рассуждениях вполнесочетается с утратой связей объективно�смысловых, в особен�ности там, где стоит вопрос об определении всеобщих понятийи представлений, выполняющих, помимо содержательной, ещё


164

восприятия (или, как выражался Ломоносов, «нечувствитель�ными») и потому казавшиеся намного сложнее физических, долж�ны изучаться с помощью физических методов как более простыхи общих, а в идеале соотноситься с математикой и механикой.

Такая подмена связей приводила к осознанию того, что бо�лее простые науки могут выполнять философскую, то естьобщеметодологическую функцию по отношению к более слож�ным и производным наукам. Иными словами, если философияначала вести себя как наука, снизилась до её уровня, наука,в свою очередь, стала претендовать на роль «естественной» фи�лософии. Поэтому Ломоносов, говоря о физической химии, ут�верждал, что в отношении к традиционной, эмпирической хи�мии она выступает «химической философией»10)

Результатом теоретического воплощения этих представле�ний стало создание основ математической химии на основаниивольфианского учения о целесообразности и физической хи�мии как промежуточного звена для объединения физики и со�зданной ранее Бойлем аналитической химии11). Такая подменасвязей позволяла мыслителю использовать как научные, таки умозрительные представления, применять привычные поня�тия в непривычных ситуациях, что придавало его выводам, с од�ной стороны, новизну и оригинальность, с другой — мягко го�воря, гипотетичность.

Как бы то ни было, такое «сочетание несочетаемого» ока�зывалось наиболее результативным и, видимо, единственнымпутём комплексного познания мира при отсутствии единогопредставления об основании всеобщей объективности научныхзаконов и понимании всей тщетности вопроса о нём. Судяпо характеру суждений, Ломоносов не мог не понимать, что

_________________________

12) См.: Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве при слу�

чае великаго севернаго сияния // Ломоносов М. В. Полное собрание сочине�

ний / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 121. Такая же тупиковая си�

туация образуется и в случае представления о таком основании с позиций деиз�

ма. Поэтому то его высказывание, которое мы сегодня воспринимаем как «от�

крытие закона сохранения и превращения вещества», в действительности мог�

ло иметь совсем другой — вполне традиционный и привычный — смысл: «Для

Ломоносова, учёного, исповедующего деизм, это было совершенно очевидно:

Бог создал мир из определённого количества материи. Он же был “перводвига�

телем”, ибо “запустил мировой механизм”, вложив также определённое коли�

чество движения, и больше не вмешивался в ход событий, почему, естественно,

количество материи и движения в созданном им мире остаётся неизменным.

Как всеобщий естественный закон воспринимали эти два принципа западноев�

ропейские учёные, так же воспринимал его великий математик и физик Леонард

Эйлер, адресат Ломоносова» (Карпеев Э. П. Русская культура и Ломоносов. —

СПб.: Наука, 2005. — С. 33). То есть воспринимал как никакое не открытие —

тем более не научное выражение закона достаточного основания, — а как про�

писную истину, поэтому не откликнулся на эти слова в письме Ломоносова.

В пользу этого предположения свидетельствует и то обстоятельство, что Ми�

хайло Васильевич не опубликовал данные опытов, подтверждающих открытие

закона сохранения вещества. Он лишь упомянул о нём дважды — в письме к Эй�

леру от 5 июля 1748 года, назвав его «всеобщим законом природы» 12, и в дис�

сертации 1760 г. «Рассуждение о твердости и жидкости тел» (См.: Ломоносов

М. В. Рассуждения о твёрдости и жидкости тел // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 383.)

_________________________

10) См.: Ломоносов М. В. Prodromus ad veram chymiam physicam. [Введение в ис�

тинную физическую химию. Перевод Б. Н. Меншуткина] // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 483.11) Сложность опровержения этой установки в том, что в ней есть доля истины.

Кинетическая энергия, действительно, возникает вследствие движения мель�

чайших частиц. Но главное здесь — не перемещение частиц (дискретность), а то

поле, которое при этом возникает (непрерывность) и приводит к появлению

теплоты. Это качественное отличие физической и механической форм движе�

ния.

167


научного и философского мышления эпохи Просвещения.Использование его и других методов познания более ранних ис�торических периодов было возможно не столько в силу их соб�ственной инвариантности, сколько из�за особенностей механис�тического мировоззрения. Именно оно позволяло почти безизменений сочетать старые принципы и новые законы. Вот по�чему атомистическую точку зрения по поводу строения мираразделяли даже те, кто атомистом в строгом смысле слова небыл. К примеру, Ньютон: «…Бог вначале дал материи формутвёрдых, массивных, непроницаемых, подвижных частиц такихразмеров и фигур и с такими свойствами и пропорциями в от�ношении к пространству, которые более всего подходили бык той цели, для которой он создал их. Эти первоначальные час�тицы, являясь твёрдыми, несравнимо твёрже, чем всякое пори�стое тело, составленное из них, настолько твёрже, что ониникогда не изнашиваются и не разбиваются в куски. Никакаяобычная сила не способна разделить то, что создал Бог припервом творении. Если бы они изнашивались или разбивалисьна куски, то природа вещей, зависящая от них, изменялась бы....Поэтому природа их должна быть постоянной, изменения те�лесных вещей должны проявляться только в различных разде�лениях и новых сочетаниях и движениях таких постоянныхчастиц...»15) В другом месте той же «Оптики» мыслитель рассуж�дал о причинах движения частиц�корпускул под воздействиемнеких качественных «начал» — притяжения и отталкивания:«…Эти частицы имеют не только vis inertiae... но также, что онидвижутся некоторыми активными началами, каково начало тя�готения и начало, вызывающее брожение и сцепление тел»16).При этом, «начала» вовсе не рассматривались им как веществен�ные характеристики; в противном случае, Ньютон говорил быпросто о «тяготении» и «сцеплении», а не «начале тяготения»и «начале сцепления». Это серьёзная оговорка, выявляющая сво�еобразную трактовку Ньютоном вневещественного, умозритель�ного основания, представляющего собой абсолютную возмож�ность к движению, однако полностью с ним не отождествляемого.


166

и формальную, общеметодологическую функцию, являясьсредством построения целостной научной картины мира. Так,к примеру, определяя сущность материи, Ломоносов в качествеотправной точки брал описание её структурных составляю�щих, а не функциональное предназначение. В то же время,нельзя также сказать, что он сводил её сущность к веществен�ному содержанию, поскольку составляющие материи, хотяне представлялись ему наделёнными статусом вещественности,но вводились и использовались для обозначения степени раци�онального постижения объективной реальности с позициипринципа множественности бесконечного: «…материя естьпротяженное несопроницаемое, делимое на нечувствительныечасти»13).

Как видим, в ломоносовском определении материи со�единились две методологические позиции — декартовско�спи�нозовский субстанциализм (метафизика) и древний атомизм(натурфилософия). Это вполне отвечало просвещенческому ха�рактеру познания с его стремлением ничего не обойти внима�нием и использовать гносеологические традиции прошлоготам, где современная методология оказывалась бессильной.В частности, актуальность античного атомизма Ломоносовобъяснял его мировоззренческой универсальностью и фор�мально�логической непротиворечивостью, а также согласован�ностью с законом достаточного основания: «У многих глубокоукоренилось убеждение, что метод философствования, опира�ющийся на атомы, либо не может объяснить происхождениявещей, либо, поскольку может, отвергает бога�творца. И в том,и в другом они, конечно, глубоко ошибаются, ибо нет никакихприродных начал, которые могли бы яснее и полнее объяснитьсущность материи и всеобщего движения, и никаких, которыес большей настоятельностью требовали бы существования все�могущего двигателя»14).

Атомизм — конечно, не универсальный, но, во всякомслучае, наиболее сильный из натурфилософских признаков

_______________________

13) Ломоносов М. В. 276 заметок пофизике и корпускулярной философии // Ломоно�

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 107.14) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии. —

С. 119.

_________________________

15) Ньютон И. Оптика или Трактат об отражениях, преломлениях, изгибаниях

и цветах света / Пер. С. И. Вавилова. — М.: Гостехиздат, 1954. — С. З03.16) Ньютон И. Оптика. — С. 304.

169


первичных, и притом различных, называются производными».«Итак, смешанное тело состоит из производных корпускул».«Составное тело есть такое, которое состоит из смешанныхтел, слившихся друг с другом»19).

Несмотря на то, что исходные принципы «естественнойфилософии» Ломоносов позаимствовал у Бойля, в частностяхон неоднократно опровергал его и шёл в своих выводах гораз�до дальше. Так, проверяя действие флогистонной теории, отдалпредпочтение теории кислородной: «Деланы опыты в заплав�ленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать,прибывает ли вес металлов от чистого жару; оными опытаминашлось, что славного Роберта Боила мнение ложно, ибо безпропущения внешнего воздуха вес сожжённого металла оста�ётся в одной мере»20). И это далеко не единственный пример на�учного «вольнодумства» Михайлы Васильевича. Конкретностьзадач исследования мыслитель «уравновешивал» общим и абст�рактным характером представлений о вещах, что заставлялоего, наряду с экспериментальным методом, использовать такжеметод аналитический дедукции: «При изложении химии надопредставлять доказательства и они должны быть выведены изясного представления о самом предмете. Ясное же представле�ние должно приобретать путем перечисления признаков, т. е.путем познания частей целого; поэтому необходимо познаватьчасти смешанного тела. А части лучше всего познавать, рассма�тривая их в отдельности…»21)

Этот же самый принцип сочетания вненаучных умозренийи новейших научных выводов отличал исследование Ломоносо�ва о превращении твёрдых тел в жидкие. Помимо того, что онвпервые попытался дать обобщённую картину уже имеющихсяхимических знаний, главным для него было формирование но�вого отношения к ним, объяснение принципа единства много�образия природы многообразием не только веществ (содержанияв себе), но и их агрегатных состояний (форм отношений).


168

Эти и другие рассуждения Ньютона вполне могли послу�жить для Ломоносова отправной точкой в его размышленияхо материи и «первоначалах». Однако Ньютон был более точенв выборе понятийного аппарата: для него «первоначала» не бы�ли абстрактными умозрительными приёмами описания невеще�ственной материи, а обозначали физические силы, действующиена вещи. Ломоносов никоим образом не подражал Ньютону;трактовка «начал» у него, напротив, оставалась умозрительнойи одновременно становилась более непосредственной. И этоне удивительно, поскольку Михайло Васильевич отдавал пред�почтение менее точной корпускулярной картине мира в интер�претации Р. Бойля. Так, внутренними качествами тел, приводя�щими к изменениям вещественной структуры, Ломоносов,вслед за Бойлем, считал «элементы» и «начала». По сути, в егопонимании «начала» были отождествлены с «неделимыми час�тицами»: «Надобно считать началами только то, что на основа�нии рассуждения и опыта оказывается неделимым далее надругие известные нам части»17). «Элемент», по его мнению, естьчасть тела, не состоящая из каких�либо других меньших и отли�чающихся от него тел. То есть, его можно было бы назвать ато�мом. «Корпускула» же есть собрание элементов, образующееодну малую массу, — иначе говоря, молекула. «Начало» естьтело, состоящее из однородных корпускул. То есть принцип.«Смешанное тело» есть то, которое состоит из двух или не�скольких различных начал, соединённых между собою так, чтокаждая отдельная его корпускула имеет такое же отношениек частям начал, из которых она состоит, как и всё смешанноетело к целым отдельным началам. То есть тело внутренним об�разом организовано, иначе говоря, структурировано18). Поми�мо этого, Ломоносов позаимствовал у Бойля принцип делениякорпускул на «первичные» и «вторичные» или «производные»:«Корпускулы, состоящие непосредственно из элементов, называ�ются первичными»; «Корпускулы, состоящие из нескольких

_________________________

17) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии // Ломоно�

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1.— С. 143.18) См.: Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae [Элементы математиче�

ской химии. 1741 / Пер. Б. Н. Меншуткина] //Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 79–81.

_________________________

19) См.: Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae. — С.79–81.20) Ломоносов М. В. Репорт президенту АН с отчётом о работах за 1751–1756 гг.

1756 октября 23 — ноября // Ломоносов М. В. Полн. собр. соч.; В 11 т. — Т. 10. —

С. 392.21) Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae. — С. 81.

171


или тавтологии: «Взаимное сцепление частиц твёрдого теладолжно затрудняться при превращении его в жидкое… Сцепле�ние это происходит от одинакового стремления частиц к дви�жению в противоположных направлениях… Следовательно,должно быть затруднено это стремление, являющееся причи�ною сцепления частиц твёрдого тела»26). Впрочем, формально�логическая непротиворечивость только усиливала внутреннююнеоднозначность этой картины: за пределами логики осталсявопрос о природе внешней причины (или, как говорили, «ма�терии») взаимодействия твёрдых и жидких тел. Коль скороони являются взаимно различными и внутренне устойчивыми,непонятно, какая сила толкает их навстречу друг другу. Воз�можно, это стремление ко всеобщему равновесию и однородно�сти? Но тогда возникает следующий вопрос: по какой жепричине эта однородность так и не способна была полностьюустановиться?..

Нельзя не заметить самостоятельность и своеобразие суж�дений Ломоносова на фоне распространённых идей корпускуляр�ного атомизма. Большинство современников Михайлы Василье�вича всё ещё представляли корпускулы чувственным образом —как вещественные тела, имеющие геометрическую форму и кон�тактирующие между собой исключительно на основании этойформы: они цепляются друг за друга и таким образом форми�руют тела. Ломоносов уже некоторым образом отходил от этихпредставлений. Он, конечно, оставался натурфилософом, для не�го корпускулы ещё не стали абстрактными единицами, посколь�ку не были экспериментально подтверждёнными вещественны�ми структурами — молекулами, но их «поведение» ему ужепредставлялось иначе. Ломоносов полагал, что причиной изме�нения агрегатного состояния вещества является «коловрат�ное», то есть вращательное движение корпускул. Оно, правда,тоже механическое, но заслугой мыслителя было допущениемногих вариантов механического движения, в том числе и более


170

Критерием определения агрегатных состояний веществадля Ломоносова был всё тот же атомистически�корпускуляр�ный принцип его строения: твёрдое тело образуется жёсткимсвязыванием частиц; жидким оно становится, когда частицыплохо или вообще не связаны друг с другом в результате за�труднения взаимного их сцепления. Следовательно, частицыжидкого тела могут быть отделены друг от друга без сопротив�ления. Поэтому если требуется превратить какое�либо твёрдоетело в жидкое, необходимо с помощью дополнительных усло�вий затруднить взаимное сцепление отдельных его частиц, ото�двинув их друг от друга22). Поясняя причины различного родасцепления частиц, Ломоносов полагал, что твёрдым тело стано�вится прежде всего потому, что его частицы «одинаково стре�мятся» к движению в противоположных направлениях23). На ос�новании его утверждения можно сделать вывод, что твёрдостьвозникает вследствие равномерного, сбалансированного рас�пределения частиц в границах тела, что и делает его однород�ным, следовательно, единым, целостным. И… неподвижным(что одно и то же). Поэтому Ломоносов утверждал, что «...припереходе твёрдого тела в жидкость должно затрудняться оди�наковое стремление частиц к движению в противоположныхнаправлениях»24). Тем самым, жидкое тело, в отличие от твёрдо�го, неоднородно и потому изменчиво, подвижно.

Другой причиной твёрдости Ломоносов полагал наличиебольшей поверхности сторон сцепления частиц, чем частицжидкого тела25). Доказательство этого положения Ломоносовстроил по принципу априорного аналитического суждения

[Физическая диссертация о различии смешанных тел состоящем в сцеплении

корпускул, которую для упражнения написал Михайло Ломоносов, студент

математики и философии, в 1739 году, в марте месяце / Пер. Б. Н. Меншутки�

на] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 1. — С. 49–53.26) Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 7.

_________________________

22) См.: Ломоносов М. В. Specimen physicum de transmutatione corporis solidi in

fluidum a motu fluidi praeexistentis dependente [Работа по физике о превраще�

нии твердого тела в жидкое, в зависимости от движения предсуществующей

жидкости / Пер. Б. Н. Меншуткина] // Ломоносов М. В. Полное собрание со�

чинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 7. Как видим, Ломоно�

сов не делал различий между понятиями «плотности» и «твёрдости».23) См.: Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 7.24) Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 9.25) См.: Ломоносов М. В. Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia,

quae in cohaesione corpusculorum consistit, quam exercitii gratia conscripsit

Michael Lomonosow, matheseos et philosophiae studiosus, anno 1739, mense martio.

173


есть та, которая не движется вместе с телом, но свободно про�ходит через промежутки его»29). Судя по контексту, и «жидкаяматерия» и «посторонняя материя» — выражения, обозначаю�щие «пустоту», альтернативную субстанцию как условие внут�реннего изменения вещей и предметов. Непротиворечивостьэтого представления в том, что механическая форма движенияне даёт материям смешиваться на качественном уровне, изнут�ри. Поэтому «при переходе твердого тела в жидкое силы оди�накового стремления, проявляемого частицами твёрдого телак движению в противоположных направлениях, не могут со�противляться силам причины, препятствующей сцеплению час�тиц»30). Но почему? Вывод Ломоносова кажется весьма произ�вольным и нисколько не прояснявшим сущности движенияи взаимного проникновения веществ: «…Силы причины, пре�пятствующей сцеплению частиц, должны быть больше сил оди�накового стремления частиц к движению в противоположныхнаправлениях»31).

Как видно, методологическая ошибка Ломоносова состоя�ла в постулировании единой механической сущности движенияи представлении структуры физического тела по аналогии с ме�ханической конструкцией: «Не говорю о других свойствах кор�пускул, ибо, кроме этих, нельзя указать других, которые моглибы дать хоть что�нибудь для объяснения различия их сцепле�ния»32). Твёрдое тело больше наполнено частицами, жидкое —меньше, сцепление частиц твёрдого тела сильнее, жидкого —слабее; поэтому жидкие тела при твердении увеличиваютсяв объёме, а твёрдые тела, разжижаясь, занимают больше прост�ранства. Мыслитель поначалу не представлял себе, что связител и частиц могут быть не только количественными (внешними),


172

сложных, чем простое перемещение. А это уже был шаг к от�крытию физической и химической форм движения.

Ломоносов, очевидно, не мог не видеть уязвимости своихрассуждений. Оттого периодически обращался к закону доста�точного основания, который должен был подтвердить объек�тивность его мнения и прояснить суть причины неравномерно�сти движения частиц: «Так как ничто не может совершаться бездостаточного основания.., то одинаковое стремление частицк движению в противоположных направлениях должно затруд�ниться от какой�либо причины, когда твёрдое тело переходитв жидкое. …эта причина — движение предсуществующей жид�кости»27). То есть абсолютной растворяющей субстанции, кото�рая «предсуществует», то есть является условием превращениятвёрдого тела в жидкое. Таким образом, в качестве основанияучёный обращался к древнему натурфилософскому принципу —представлению о единстве атомов и пустоты. Одновременнос помощью этого принципа он пытался прояснить внутреннеедвижение тел: «В телах существуют промежутки, не содержа�щие той материи, из которой тела состоят, и они наполняютсякакой�то другой нечувствительной жидкой материей»28). Посколь�ку здесь он объединял совершенно различные по смыслу гносе�ологические традиции, его выводы грешили неоднозначностьюпонятийного аппарата; для описания одних и тех же ситуацийЛомоносов использовал различные термины и понятия: «Мате�рия собственная есть та, из которой состоит тело, а постороннейназывается та, которая наполняет промежутки тела, не запол�ненные собственной материей. Посторонняя материя связан�ная есть та, которая движется вместе с телом и вместе с нимдействует на другие тела; посторонняя материя протекающая

_________________________

27) Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 9. Представление о «пресущест�

вующей жидкости» как вещества до всякого растворения в нём твёрдых ве�

ществ у Ломоносова также далеко от научности: в таком «абсолютно жидком»

состоянии, по его мнению, пребывает вода до растворения солей, царская вод�

ка до растворения золота, огонь до плавления тел (См.: Ломоносов М. В.

Specimen physicum … — С. 13; см. также: Ломоносов М. В. Dissertatio physica de

corporum mixtorum differentia… — С. 43–47).28) Ломоносов М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии... —

С. 121.

_________________________

29) Ломоносов М. В. Tentamen theoriae de particulis insensibilibus corporum deque

causis qualitatum particularium in genere [Опыт теории о нечувствительных час�

тиц тел и вообще о причинах частных качеств / Пер. Б. Н. Меншуткина] // Ло�


Т. 1. — С. 190–191.30) Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 9.31) Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 9–11.32) Ломоносов М. В. Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia… —

С. 29.

175


как известно, видимая прозрачность и формальная непререка�емость предметных суждений зачастую обусловлена тем, чтоскрывает в себе далеко не единственный смысл. Мыслитель ос�новывался на представлениях однажды сотворённого, то естьконечного, замкнутого, однородного мира, в котором ничегоуже не создаётся из ничего и ничто никуда бесследно не исче�зает. Недаром он замечал, что представления о бесконечностине должны занимать точные науки, поскольку бесконечностьподдаётся не исчислению, а умозрению: «Мы совершенно не ка�саемся воображаемой делимости материи до бесконечности,так как считаем возможным, не опасаясь ошибок, обходитьсябез нее в физике. Точно так же не заботимся мы и о рассеяннойв материи пустоте (если таковая есть); так как в ней ничего,кроме протяжения, не мыслится, то пустота никаких свойствне имеет и ничего, стало быть, не может внести в сущностьи природу вещей,— все равно, существует она или нет»36). По�этому он видел этот мир непротиворечивым, абсолютно по�знанным в перспективе, а источником возможных противоре�чий полагал содержательный недостаток знания37).

Таким образом, в первоначальных представлениях Ломоно�сова все происходящие в мире изменения — во взаимоотноше�ниях физических тел, их частей и внутри этих частей — разли�чались лишь количественно, и, по сути, являлись проявлениямиединой механической формы движения на макро� и микро�уровнях. В этом смысле не было никакой разницы между


174

но и качественными (внутренними), которые зависят уже неот расстояния и силы притяжения между частицами, а отсвойств частиц, обусловленных особенностями их внутреннегостроения. В этом случае переход тела из твёрдого в жидкое со�стояние может представляться не только как процесс удалениячастиц друг от друга и ослабление связей между ними33), но икак изменение характера самих связей, позволяющего смеши�ваться частицам твёрдых и жидких тел. Иными словами, при из�менении агрегатного состояния частицы не удаляются друг от дру�га, а составляют бесконечно новые комбинации, смешиваясьс частицами жидких тел, и, возможно, порождая новые части�цы (?) Это тоже делало бы тела неоднородными, и значит, мяг�кими или жидкими.

Но уже в следующем году, при написании «Физическойдиссертации», Ломоносов был не столь категоричен и обращалвнимание на важную роль качеств частиц вещества, посколькуотныне он подразделял их на корпускулы и начала: «Так как ос�нование того, что свойственно природным телам, нужно искатьв качествах корпускул и способе их взаимного расположе�ния…, то и основание различия, наблюдаемого в их сцеплении,надо искать в них же»34). При этом, он по�прежнему исследовалхарактер сцепления частиц механическим или геометрическимспособами, рассматривая их как математические объекты35).

* * *

Как видим, Михайло Васильевич стремился к рационально�му выражению понимания сути научного познания. Однако,

_________________________

36) Ломоносов М. В. Tentamen theoriae de particulis insensibilibus… // Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т.1. — С. 221–223.

По этой же причине из религиозного сознания стал исчезать образ дьявола как

нарушающий принцип Божественного всемогущества и вносящий хаос в мировые

процессы. Поэтому в «Оде. выбранной из Иова» изображён мир, «…в котором,

прежде всего, нет места сатане. …Бог оды — воплощённое светлое начало разума

и закономерной творческой воли. Он учредитель законов природы, нарушить

которые хотел бы ропщущий человек. Бог проявляет себя через законы природы

и сам им подчиняется» (Лотман Ю. М. Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносо�

ва // Из истории русской культуры. — Т.IV(XVIII — начало XIX века). — С. 637–656).37) А если бы воспринимал мир бесконечным, тоже ничего бы не изменилось:

Спиноза допускал тот же самый принцип сущностного постоянства бытия в от�

ношении бесконечной божественной субстанции, в учении об атрибутах.

_________________________

33) См.: Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 15.34) Ломоносов М. В. Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia // Ло�


Т. 1. — С. 27. Поэтому большинство исследователей «натуральной философии»

Ломоносова сходятся на том, что, согласно общему контексту его рассужде�

ний, трактовка «корпускул» весьма близка трактовке «молекул», а «начала»

могут быть интерпретированы по аналогии с «атомами».; соответственно, «эле�

менты» или «первоэлементы» представлялись как сочетания корпускул и начал.35) См.: Ломоносов М. В. Dissertatio physica de corporum mixtorum differentia… —

С. 29–43.

177


Однако стремление во всём избегать противоречий в от�дельных случаях абсолютизировало противоречия до уровняпарадокса: Ломоносов вводил понятия «абсолютно жидкоготела» (пустоты) и «абсолютно твёрдого тела» (атома и корпус�кулы) не как формально�логических или диалектических про�тивоположностей, а как абсолютно безразличных, безотноси�тельных друг другу принципов организации предметности. В тоже время, их обособленность не могла осмысливаться иначе,как через взаимную противоположность. «Абсолютно твёрдоетело», по мнению Михайлы Васильевича, характеризовалосьполнотой отсутствия внутреннего движения частиц и причинэтого движения: «…В союзе частиц нечувствительных, тела со�ставляющих, перемена не признаётся, для того не должно и при�чины спрашивать»41). А абсолютность «предсуществующейжидкости» была обусловлена не просто усиленным, а внутрен�ним (самопричинным) движением её частиц, что позволяло по�следним не распространяться между частицами твёрдых тел,а, напротив, вбирать в себя частицы твёрдых тел42). Тем самым,Ломоносову приходилось нарушать принцип всеобщности ме�ханического движения, как имеющего внешнюю причинность,и допускать либо существование внутренней причинности, ли�бо какой�то другой принцип внешней причинности, так илииначе нарушающий однородность мира.


176

движением тел или корпускул относительно друг друга. Сутьдвижения в мире постоянна и неизменна и состоит в том,что оно всегда есть следствие и никогда — причина.

Это рационалистическое и одновременно фидеистическоепонимание движения, сформировавшееся во времена Аристо�теля, поддерживалось картезианцами и принималось Ломоно�совым: тела могут двигаться другими телами при условии, чтопоследние сами находятся в движении, которое тоже откуда�тополучили38). Поэтому он полагал, что ньютоновская концепциявсемирного тяготения противоречива, следовательно, неверна.По мнению Ломоносова, Ньютон неправомерно полагал, будтотела притягиваются к Земле в силу собственных свойств, а непотому, что Земля — «большой магнит»39); при этом русскийучёный огульно отвергал не только способ аргументации анг�личанина, но и самый закон тяготения. А всё потому, что усма�тривал это противоречие совсем в другом — в неправильнопонятой природе тяготения как сосредоточенной в одном ис�точнике. По его мнению, не может недвижимое тело (Земля) дви�гать другие тела, то есть сообщать им характеристики, кото�рыми само не обладает. Следовательно, есть «тяготительнаяматерия», сообщаемая телам. При этом Ломоносов не обращалвнимания на известное в то время обстоятельство, что Землянеподвижна лишь по отношению к находящимся на ней телам,но сама по себе и по отношению к светилам движется. И, воз�можно, потому умалчивал, является ли движение как свойство«тяготительной материи» самопричинным, или же оно прило�жимо только внешне. Иными словами, обходил вниманием во�прос, как именно (или кем) эта материя сообщается телам. Ло�моносову достаточно было принимать, что движение передаёт�ся цепной реакцией и частично обладает реакцией возвратной,что позволяет ему иметь различную скорость. Только так оно под�властно рациональному объяснению и научному изучению40).

38) См.: Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 19.39) Показательно, что задолго до Ньютона Декарт на основании дедуктивной те�

ории полагал, что Земля обладает свойствами магнетизма.40) По иронии судьбы, эту точку зрения поневоле разделяли даже те, кто всеми

силами стремился её опровергнуть. В частности, Ньютон и его сторонники, по�

лагавшие, что гравитация вокруг тела возникает исключительно вследствие ме�

ханического перемещения составляющих его частиц. В результате открытие за�

кона всемирного тяготения не только не разрушило аристотелевско�картези�

анскую концепцию перводвигателя, но в совокупности с корпускулярной тео�

рией придало ей универсальный смысл.41) Ломоносов М. В. Meditationes de solido et fluido. Рассуждение о твердости

и жидкости тел. [Русский текст Ломоносова] // Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 385.42) См.: Ломоносов М. В. Specimen physicum… — С. 13. Уже в следующей работе

«Докторская диссертация» (1739) Ломоносов утверждал прямо противопо�

ложное: «Если сцепление корпускул изменяется, вследствие перехода непо�

средственного соприкосновения в опосредствованное, то между сторонами со�

прикосновения их внедряются корпускулы какого�нибудь постороннего тела».

И далее: «Если сцепление изменяется вследствие превращения опосредство�

ванного соприкосновения в непосредственное, то корпускулы каждого посто�

роннего тела, препятствующего непосредственному соприкосновению, долж�

ны уходить из места соприкосновения» (Ломоносов М. В. Dissertatio physica

de corporum mixtorum differentia… — С. 61).

179


подтверждения, но сам предполагал существование эфира какоснования движения и особой «тяготительной материи» или«тяготительной жидкости», которая притягивает тела к земле,потому что не мог пока ни подтвердить, ни опровергнуть их.

То обстоятельство, что Ломоносов всегда отдавал предпо�чтение экспериментально�эмпирической науке, не позволяло емужёстко следовать общепринятым правилам исследовательскойметодологии. В то же время, такая научная позиция давала не�которые преимущества: сочетание натурфилософии и метафи�зики в мышлении позволяло Михайле Васильевичу дискретнои обособленно подходить к выбору научных авторитетов и ре�шению комплексных проблем. Научные и ненаучные взглядысвободно сосуществовали в его мироотношении, без какой�ли�бо взаимной обусловленности. Поэтому, всякий раз, как толь�ко учёный пытался найти для них общее основание, он неиз�бежно оказывался за их пределами — лицом к лицу со сферой«государственной пользы» как мифологически понимаемой на�учно�экспериментальной практики.


178

Эти методологические нестыковки приводили к тому, чтомышление Михайлы Васильевича могло одновременно делатьзамечательные общие выводы, но путаться в более конкретныхвещах — к примеру, он мог с лёгкостью принять принцип со�хранения вещества и единства мира, но не был в состоянии по�яснить источника теплоты: «Он утверждал, что степень тепло�ты тела определяется вращательным движением составляющихего частиц. Передача тепла осуществляется …следующим обра�зом: более нагретые частицы, вступая в зацепление с менее на�гретыми, передают им вращение, то есть нагревают их, а те,в свою очередь, — соседние. <…> Понятно, что если нет пово�да для тепла извне, то ни одна нагретая частица не может датьсоседней большей скорости вращения, чем имеет сама, и не мо�жет, следовательно, нагреть её выше своей температуры (прин�цип, который ныне носит название второго начала термодина�мики)43). Ничего удивительного: то обстоятельство, что телапри взаимном отталкивании сообщают друг другу тепло, явля�ется лишь внешней, случайной причиной, и как всеобщий прин�цип, несостоятельно.

Поэтому Ломоносову ничего другого не оставалось, какиспользовать наряду с научными ещё и вненаучные представле�ния — например, об эфире и «тяготительной жидкости». Дви�жение и теплота, по его мнению, не могут передаваться на боль�шие расстояния, между далеко находящимися телами; междуними должен быть «толчок», а его нет. Поэтому такое движе�ние происходит с помощью эфира, который, фактически, обла�дает теплопроводностью и проводит движение, передавая егомежду составляющими его атомами. Так тела, далёкие другот друга, заряжаются движением.

Будучи убеждённым, что «действие на расстоянии» невоз�можно, Ломоносов ввёл ещё одно ненаучное представление о «тя�готительной жидкости». В этом был его очередной чисто на�турфилософский ход: учёный отвергал теплород и флогис�тон44), поскольку их существование не находило практического

_________________________

3) Карпеев Э. П. Русская культура и Ломоносов. — СПб.: Наука, 2005. — С. 120.44) Последний поначалу признавал, о чём свидетельствуют ранние работы (См.:

Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 83; Ломоносов

М. В. 276 заметок по физике и корпускулярной философии... // Ломоносов


С. 115, 143, 145; Ломоносов М. В. Dissertatio de actione menstruorum chymico�

rum in genere. Auctore M. Lomonosow» [О действии химических растворителей

вообще, Михаила Ломоносова / Перевод Б. Н. Меншуткина] // Ломоносов


С. 345; Ломоносов М. В. De tincturis metallorum. Auctore Michaele Lomonosow.

[О металлическом блеске. Михайло Ломоносов / Перевод Б. Н. Меншуткина] //

Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 1. — С. 397, 399, 401, 403, 407, 409, 411, 417). Комментаторы

Полного собрания сочинений, правда, пытались смягчить эту ошибку Ломоно�

сова, поясняя, что ему «…флогистон представляется вещественной весомой ма�

терией, вопреки мнению ряда видных химиков его времени (Юнкер и др.) (См.:

Примечания к работе № 15 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН

СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 575). Однако эти оговорки не изменяют

натурфилософской сути мышления Ломоносова.

181

Михайло Васильевич, как и его западноевропейские колле�ги, неосознанно подменял трансцендентальную всеобщностьоснования мира его предметной общностью, то есть представ�лял его как перманентный процесс эмпирического проявленияисторических событий и фактов. Нетрудно понять, что всеобщ�ность основания различных сфер и форм познания представля�лась ему как бесконечный процесс абстрагирования и обобще�

ния данных отдельных наук в некой всеобщей и универсаль�

ной формально�методологической сфере — как «натураль�

ная» или «естественная философия». То есть в прямом смыс�ле «философская эмпирия», или, говоря иначе, — «…такоесредство, которое управляет разум, показует непрелестныйпуть произволению, укрощает человеческия страсти и естест�венные и гражданские законы утверждает»1).

При обращении к историческим обстоятельствам формиро�вания классической теоретической философии становится ясно,что её критерием является наличие проблемы сознания как ме�рила всего, к чему выстраивается отношение. Сознание выступа�ет не просто связующим звеном между человеком и миром,а рефлексивным способом их связи, то есть способом взаимопро�никновения и взаимоотражения с целью взаимного познанияи воплощения. Ту же рефлексивную функцию в «естественнойфилософии» выполняет опыт эксперимента, практическогодействия. Поэтому «естественная философия» и была так близ�ка конкретным наукам. Тем не менее, она всё же не замещаласьни одной из них, формально оставаясь философией, что объяс�нялось спецификой понимания сущности эксперимента.

Если воспринимать экспериментальный опыт направлен�ным на локальные цели и рассматривать только как последова�тельность конкретных действий в конкретной предметной об�ласти, он будет ограниченным, выполняя техническую рольсредства проверки знания на истинность. И в этом случае«…естествоиспытатель действительно не имеет права поднять�ся над рутиной и техникой опытов и не призван подчинить их

180

Исключительная многосторонность Ломоносова на рос�сийском научном поприще немало способствовала тому, чтопроцесс распространения просвещения в стране отозвался нео�жиданным и мощным резонансом во всей Европе. «Воротив�шись» в Европу через Россию, просвещение открыло европей�ским интеллектуалам глаза на подлинную сущность того, чтоони делали в привычных для себя обстоятельствах. Не будетбольшим преувеличением предположить, что состояние наукв России на протяжении всей эпохи Просвещения показывало«изнаночную сторону» того состояния, в котором пребываланаучная мысль западноевропейских сообществ. Именно в со�единении с российской ментальностью, как в кривом зеркале,отчётливо проступали многочисленные огрехи научной и фило�софской методологий, до поры в полной мере не проявлявшие�ся в западноевропейской гносеологии. В частности, научное,художественное, религиозное, политическое направлениямышления в просветительской традиции Западной Европы од�новременно выступали естественными локальными проявле�ниями мышления всеобщего, то есть философского, когдаединичное исследовалось как проявление всеобщего с цельюопределения в нём меры соотношения случайного и необходи�мого. Тем самым, философия представлялась не отдельнойсферой познания со своим автономным предметом, и не однимиз аспектов научного исследования, а его абсолютной формой.В результате познание зашло в тупик: к концу XVIII в. усилия�ми Канта сфера всеобщего знания лишилась традиционного ос�нования и стала представляться априорной.

«НАТУРАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ»КАК ОСНОВАНИЕ ИСТИННОСТИ

НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

«НАТУРАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ»КАК ОСНОВАНИЕ ИСТИННОСТИ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ

_________________________

1) Ломоносов М. В. Слово похвальное Ея Величеству Государыне Императрице

Елисавете Петровне, Самодержице Всероссийской, говоренное Ноября 26 дня

1749 года // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 8. — С. 252–253.

183

термины «натуральность» или «естественность» по отношениюк философии означали её направленность не только на приро�доведческое и фундаментальное, но и гуманитарное знание.В частности, Михайло Васильевич полагал, что для того чтобыстать изрядным историком вроде Тацита или Тита Ливия,«…требуется сильное знание в философии и красноречии»5);«…кто желает быть совершенным ритором, тот должен обучить�ся всем знаниям и наукам, а особливо гистории и нравоучитель�ной философии»6); наконец, «…дóлжно юристу, яко знающемудовольно философию, всякому юридическому термину изобре�тать и составлять точные дефиниции, полные, без изли�шеств…»7) и т. д.

С древнейших времён становления рациональности и вплотьдо середины XVII в. ни одна форма знания не представляласьуспешно и адекватно познанной на основании какой�то инойформы, кроме своей собственной. Когда Зенон пытался решитьфилософскую проблему движения средствами математики, онпотерпел фиаско. Это был первый урок, который преподаламышлению античная натурфилософия: связи между сферамизнания весьма относительны, а их нарочитость способна вво�дить в заблуждение; автономия познания определяется особен�ностями объекта и методами мышления субъекта. Науки, ис�кусства и ремёсла взаимодействуют лишь в той мере, в какойпроявляется инвариантность объектов исследования. Но стоиттолько попытаться подменить связи, и мир начинает представ�ляться не тем, чем есть. Потому что у всего есть своё самообус�ловленное место.

Первым, кто попытался обосновать место (=смысл) каждойформы знания и степень их взаимосвязи, был Аристотель. Прав�да, он выбрал для этого слишком абстрактное основание —


182

рассуждению, чтобы отсюда перейти к открытиям»2). Но тогда«пусть философы… подумают, как им взяться за дело, чтобыничего не доказывать и в то же время всё�таки доказывать»3).Поэтому единственно верным путём является представлениеоб эксперименте как всеобщей, универсальной форме челове�ческого отношения к миру, в котором каждое действие из�начально содержит в себе рациональное содержание и стано�вится основанием идеи. Будучи формой, опыт представляетсякак начало и конец каждому исследованию, осуществляемомуиндивидуально и самостоятельно каждым исследователем4).В этом смысле «натуральная философия» являлась именно

философией, поскольку осуществлялась формально на соб�

ственном основании — волей, движением мысли и знаниями

субъекта познания. Ведь на опыте подтверждается истинность(адекватность всеобщему основанию) теоретических положе�ний. Наконец, само бытие есть опытное (действенное и целе�вое) разворачивание времени в пространстве. В этом понимании

_________________________

5) Ломоносов М. В. Проект регламента Академии Наук. 1764 не ранее сентября

10 — не позднее марта 1765 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 148.6) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике на пользу любителей слад�

коречия // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950—1983. Т. 7. — С. 23.7) Ломоносов М. В. Проект регламента Академии Наук. 1764 не ранее сентября

10 — не позднее марта 1765. — С. 149.


________________________

2) Ломоносов М. В. Dissertation sur les devoirs des journalistes dans expose qu’ils

donnent des ouvrages, destines a maintenir la liberte de philosopher [Рассуждение

об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений, предназначен�

ное для поддержания свободы философии / Перевод с лат. и фр. под редакцией

Т. П. Кравца] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 220.3) Ломоносов М. В. Dissertation sur les devoirs des journalistes… — С. 220.4) В XVIII в. опыт, к счастью, уже не представлялся в таком гипертрофирован�

ном виде, как за несколько десятилетий до появления Ломоносова в Германии.

Так, учитель Вольфа Каспар Нейман в 1689 г. в одном из писем к Лейбницу

выражал общие настроения сторонников «естественной философии»: «Я со�

жалею о том, …что в то время, когда почти весь учёный свет в regno naturae ос�

новывается на экспериментах и пишет observationes, ни один человек в regno

gratiae или теологии не подумает о том, что и в этой области, подвластной бо�

гу, ежели только пожелать обратить внимание на творение его рук, то каждый

миг предоставит нам возможность воскликнуть вместе с апостолом Петром:

„Ну, теперь я познал истину!“ — и таким образом поставить всё наше христиан�

ство на чисто экспериментальный путь» (Цит. по: Морозов А. А. М. В. Ломоно�

сов и телеология Христиана Вольфа // Литературное творчество М. В. Ломоно�

сова: Исследования и материалы / Под ред. П. Н. Беркова, И. З. Сермана. —

М.; Л.: Изд�во АН СССР, 1962. — С. 164).

185


интеллектуальных журналов XVIII в. анонимный автор дажеотождествлял теоретическое и естественное философствова�ние, поскольку они оба есть «…всё то, что делает нас обществуполезнейшими, чем исправляется наш разум, чем укрепляетсянаша смотреливость, всё то, почему бываем мы способными ве�ликое соединение истин ясно и скоро перейти мыслию. Но сиеделает теоретическая философия. Она расширяет пространст�во нашего духа по вмещению вдруг большего числа понятий, не�жели как бывает у неученых, она представляет нам близкимидальние следствия некоего положения, которые другой уже подолговременном размышлении постигает»9).

Начиная с XVII века, среди мыслителей Европы прочно ук�репилась мысль, что язык философии может содержательноменяться вследствие изменения объективных обстоятельств;при этом принцип формального объединения людей остаётсяпостоянным. В последующем столетии эта мысль приобрелафундаментальность мировоззренческой идеи, распространяе�мой Х. Вольфом и его единомышленниками и последователя�ми, среди которых был и Ломоносов. Михайло Васильевич былабсолютно уверен, что нет ничего хуже, как принимать чужойопыт на веру, из�за чего актуальные науки, «…а особливо фи�лософия, не меньше от слепого прилепления ко мнениям слав�ного человека, нежели от тогдашних неспокойств претерпели.Все, которые в оной упражнялись, одному Аристотелю после�довали и его мнения за неложные почитали. Я не презираю се�го славного и в своё время отменитого от других философа,но тем не без сожаления удивляюсь, которые про смертного че�ловека думали, будто бы он в своих мнениях не имел никакогопогрешения, что было главным препятствием к приращениюфилософии и прочих наук, которые, от ней много зависят. Чрезсие отнято было благородное рвение, чтобы в науках упражня�ющиеся один перед другим старались о новых и полезных изо�бретениях»10). Ломоносов был всецело убеждён, что если наука


184

законы формальной логики, а не практическую проверку исти�ны знания. Но принцип взаимосвязи познавательных областейбыл понят правильно. Таким образом, античное познание выра�ботало одно представление, дававшее неоспоримое преимуще�ство в развитии форм отношения к миру: различные виды зна�ния способны успешно подменять друг друга лишь при условии,что ни одно не обладает всеобщим и универсальным статусом.К примеру, средства математики могли быть задействованы вез�де — от архитектуры до астрономии, от экономики до музыки,от сельского хозяйства до военного дела. Но никому не приходи�ло в голову считать математику сферой абсолютного знанияи основанием других наук. То же самое касалось религии, искус�ства, политики, когда одни смысловые связи заменялись други�ми в рамках философии, превращаясь в натурфилософию и ог�раничивая сферу всеобщего предметными представлениями.

Но как только в первой половине XVII в. наука стала пере�ходить к отражению общего (общие законы изменения мира),она тоже стала обретать натурфилософский статус. То естьпретендовать на замену связей в других областях знания своимсобственным, но только одним типом знания. Это означало, чтопереход от метафизики к «естественной философии» в дейст�вительности не только не был борьбой с аристотелизмом,но стал возможным именно на его основании. Греческий мыс�литель нашёл основание всеобщей необходимости философиив логике, философском универсальном языке как возможностиобъединять разные народы и культуры, не изменяя их сущности.С подачи Аристотеля философия стала рациональной, а значит,казалось, легко могла быть формой отношения к обыденнымвещам: при желании её можно было усмотреть во всех сферахобщественного бытия — от повседневности до высокой науки,от искусства до религии и политики8). В одном из российских

_________________________

8) Не зря Й. В. Гёте утверждал, что склонность к философскому обобщению за�

ложена в самом механизме отношения человека к миру: «Всякое смотрение пе�

реходит в наблюдение, всякое наблюдение — в размышление, всякое размыш�

ление — в связывание, и поэтому можно сказать, что при каждом вниматель�

ном взгляде на мир мы уже теоретизируем» / Пер. К. А. Свасьяна (Goethe.

Naturwissenschaft1iche Schriften: Mit Еinlеitungen und Er1äiuterungen im Text /

Hrsg. vоn Rudo1f Steiner. — Dornach,1982. — S. 79).

________________________

9) Рассуждение о пользе феоретической философии в обществе // Ежемесячные

сочинения. — 1756. — Сентябрь. — С. 219–220.10) Ломоносов М. В. Волфианская экспериментальная физика… //Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1 —

С. 423.

187


представлений об окружающем мире. Форма сознания соотно�сится с миром бесконечного содержания, а форма эксперимен�та имеет значение только в отношении конечного, замкнуто�

го, детерминированного мира. Эта перемена представленийобязательно должна была произойти, потому что макромир(обитаемый) и микромир (неуловимый, «нечувствительный»)стали стремительно расширять свои границы вследствие их по�знания. Следовательно, необходимо было как можно быстреенайти новое основание их внешнего и внутреннего единства.Сознание для этого уже не подходило, ведь оно фиксировалоодновременно их единство и различие, и неизвестно, что из нихпревалировало. Кроме того, мыслители констатировали отли�чие сознания от мира. Перефразируя древних, можно сказать:«мысль и то, о чём она — не одно и то же». Понадобилось сов�сем другое — объективное, независимое от сознания — основа�ние единства мира. И им стал естественнонаучный опыт, экс�перимент. Сознание в нём участвует не как форма, а как одиних содержательных моментов. Формой же выступает единстводействий субъекта и объективного «поведения» вещей, котороенельзя предсказать абсолютно. Эксперимент можно поставитьв любой познавательной области. И если результат себя не оп�равдает, в этом будут виновны не вещи, с которыми экспери�ментируют, а сознание, не представляющее, что происходит.

Понимаемая таким образом проблема основания познаниявесьма импонировала мифологической манере мышления Ло�моносова. Представление о Петре Великом как личностно пре�вращённом основании вполне дополнялось теоретическими вы�водами об основании, сделанными Лейбницем и в особенностиадаптированными для университетского образования Воль�фом. Михайло Васильевич был знаком достаточно хорошос мнениями обоих14), и воспринимал их иначе, чем большинство


186

становится всеобщей внутренней систематизированнойформой общественного сознания, она способна объединять лю�дей не хуже формальной логики11). Следовательно, она является«естественной философией» или «абсолютной физикой», в от�личие от метафизики, занимающейся сверхъестественнымивещами. Наука ведь тоже занимается поисками причин явлений,но, в отличие от метафизики, ищет не абсолютные, а предмет�ные и объективные причины. Этого же мнения придерживался,в частности, давний недруг и оппонент Ломоносова в научныхвзглядах Григорий Теплов. Его классификация познания вооб�ще, фактически, повторяла вольфовскую: познание разделя�лось на три направления — историческое, направленное на то,чтобы знать «голое известие о бытности», философическое,стремящееся «знать причину бытности», и математическое —высшее, чтобы «знать причины количество и силу»12). Если гово�рить о «науке философской» более подробно, то в ней «все тозаключается, что человека делает Богу угодным, монарху свое�му верным и услужным, а ближнему в сообщество надобным»13).

Одной из причин, вследствие которых учёные перешлиот формы сознания к форме эксперимента, была перемена

________________________

11) Речь вполне могла идти о создании чего�то вроде «Республики учёных». См.:

Елизаров В. П. «Республика Ученых»: Лейбниц и Мерсенн // Г. В. Лейбниц и

Россия». Материалы Международной конференции. Санкт�Петербург, 26–27

июня 1996 г. / Отв. редакторы Т. В. Артемьева, М. И. Микешин. — СПб: СПб

НЦ, 1996. — С. 196–223.12) См.: Теплов Г. Н. Знания, касающиеся вообще до философии для пользы тех,

которые о сей материи чужестранных книг читать не могут. — СПб.: Печ. при

Имп. Академии наук, 1751. — С. 67. Мнение Теплова важно тем, что в целом от�

ражало официальную установку Академии. Ознакомившись с его книгой, Ло�

моносов согласился с ней и докладывал в Академию наук о том, что «…фило�

софские учения в ней предлагаются понятным образом для всякого, и весьма

полезна будет российским читателям, которые, не зная других языков, хотят

иметь понятие или и знание о философии вообще, на всех ее частях, и для того

за благо рассуждаю, чтобы она была напечатана» (Ломоносов М. В. Репорт

в Канцелярию АН о книге Г. Н. Теплова «Знания, до философии вообще каса�

ющиеся». 1750 ноября 10 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 9. — С. 631).13) Теплов Г. Н. Знания, касающиеся вообще до философии… — С. 26.

14) В частности, в работе «Элементы математической химии» М. В. Ломоносов

приводил дословно тезис об основании в интерпретации Вольфа. Причём, сде�

лал это дважды: первый раз — как исходную методологическую посылку: «Ни�

что не происходит без достаточного основания» (Ломоносов М. В. Elementa

chimiae mathematicae... // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. —

Т. 1. — С. 77); второй раз — как истолкование действия этой посылки в конкрет�

ной ситуации: «Атрибуты зависят от сущности… единичности же имеют одина�

ковую сущность, поскольку они принадлежат к одному роду, следовательно

189


движутся, о трясении земли нечто угадывать можно, однако вовсяком испытании оные вещи прочим предпочитать должно,которые самому испытаемому делу предшествуют, купно с нимоказываются и окончанному следуют, везде в тесном с ним со�единений. Того ради за истинную и общую причину земноготрясения, со всеми почти нынешними и древними философамиподземельный огонь признаваю»17).

Другой причиной трансформации метафизики в «нату�ральную философию» была трансформация свободы индивидаиз состояния бесконечности выбора в состояние абсолютногои однозначного гражданского долга. Только в бесконечном мире,отвергнувшем всяческий миф, можно иметь свободное (част�ное) время — время как таковое, оставляющее сознание наеди�не с бытием. Но в ограниченном, завершённом мире укрытьсянегде, даже если это «бесконечно большая конечность». Ломо�носов чувствовал это, как никто другой. Он был частью верхов�ного замысла — рационалистического мифа, где ясность, про�зрачность, открытость и наглядность были доведены до предела.Это был миф полного отсутствия частного времени и осознан�ного и целенаправленного обобществления индивидуальнойжизни. Поэтому Михайло Васильевич понимал личную свободукак осознанную необходимость жить для пользы обществаи государства. В этом контексте философия как всеобщее раз�мышление о природе всеобщего не имела смысла. Она не про�сто должна была быть практически направленной, как конкрет�ные науки; в этом случае она утратила бы свой предмет. Онадолжна была так представлять природу всеобщего, чтобы ви�деть его конкретно и реально. Она должна была быть основа�нием системы наук или (что то же самое) — универсальнойнаучной методологией, scientia generalis, формой единстванатурфилософии (системы) и метафизики (метода). То есть,наиболее простой и общей из всех наук, посему её следовало изу�


188

соотечественников — собратьев по науке, поскольку ему по�счастливилось непосредственно изучать западноевропейскую«кухню» научного творчества и ненадолго стать его активнымсоучастником. Кстати, в определении основания он находилподдержку и со стороны Ньютона: «Причину... свойств силытяготения я до сих пор не мог вывести из явлений, гипотез же яне измышляю. Всё же, что не выводится из явлений, должно на�зываться гипотезою, гипотезам же метафизическим, физичес�ким, механическим, скрытым свойствам не место в эксперимен�тальной философии»15). Михайло Васильевич был полностьюс этим согласен: «…Ныне ученые люди, а особливо испытателинатуральных вещей, мало взирают на родившиеся в одной голо�ве вымыслы и пустые речи, но больше утверждаются на досто�верном искусстве (эксперименте — М. С.). Главнейшая частьнатуральной науки физика ныне уже только на одном ономсвое основание имеет. Мысленные рассуждения произведеныбывают из надежных и много раз повторенных опытов. Для то�го начинающим учиться физике наперед предлагаются нынеобыкновенно нужнейшие физические опыты, купно с рассужде�ниями, которые их оных непосредственно и почти очевидноследуют»16). И уже изучая конкретную практическую проблему —причину землетрясений, он отождествлял философствованиес экспериментированием: «Исследуя довольную причину к про�изведению таковых действий (подземных толчков — М. С.), ка�жется мне, безопаснее тот философствует, кто оную внутрь са�мой земли ищет, оставив мнения древних вавилонян, которыедумали, что все сие от силы планет происходит. И хотя Плинийне мало обстоятельств в их пользу приводит, также хотя отшатания центра (ежели какое�нибудь от взаимного действиянебесных шаров происходит), к которому тела по тягости

и их общие атрибуты зависят от одной и той же сущности. Таким образом, они

имеют достаточное основание в общей сущности.., т. е. зависят от одной при�

чины» (Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae... — С. 77). 15) Ньютон И. Математические начала натуральной философии / Пер. с лат.

и коммент. А. Н. Крылова. Предисловие Л. С. Полака. — М.: Наука, 1989. —

С. 662.16) Ломоносов М. В. Волфианская экспериментальная физика… — С. 424.

_________________________

17) Ломоносов М. В. Oratio de generatione metallorum a terrae motu [Слово

о рождении металлов от трясения земли / Пер. с лат. М. В. Ломоносова] // Ло�


Т. 5: Труды по минералогии, металлургии и горному делу. 1741–1763 гг. —

М.; Л.: Изд�во АН СССР, 1954. — С. 304–306.

191


и каждой сфере дать строгое определение: «Учением приобре�тенные познания разделяются на науки и художества. Наукиподают ясное о вещах понятие и открывают потаенные дейст�вий и свойств причины; художества к приумножению человече�ской пользы оные употребляют. Науки довольствуют врожден�ное и вкорененное в нас любопытство; художества снисканиемприбытка увеселяют. Науки художествам путь показывают; ху�дожества происхождение наук ускоряют. Обои общею поль�зою согласно служат»21). Ломоносов полагал, что автономиянаучного разума в целом позволит мышлению находить допол�нительные возможности для познания мира в процессе выявле�ния преимуществ одних наук перед другими для более продук�тивного обмена опытом между ними. С другой стороны, он несомневался в том, что «...науки наукам много весьма взаимноспособствуют, как и физика химии, физике математика, нраво�учительная наука и история стихотворству»22).

Утверждать так были все основания: коль мир был созданТворцом из ничего и сразу, то был создан единым. Это под�тверждается тем, что, при всех частных и даже всеобщих изме�нениях, мир остаётся миром. Значит, нельзя отдельные его частии стороны рассматривать в окончательном отрыве друг от друга.Отдельные виды познания, направленные на упорядочиваниемира, имеют общность, которая есть не что иное как активноеотношение к ним субъекта познания, выраженное в экспери�ментальном действии; в нём берут начало и теория, и практиче�ская их направленность как завершение теоретического этапа.Это означает, что поиски универсального теоретического осно�вания исследовательских методов и метафизического обосно�вания единства наук были для Ломоносова только побочной,несамостоятельной целью, выступая лишь средством снятиябезосновательного пиетета перед природой и формирования


190

чать, начиная с самых ранних классов гимназий, о чём и ратовалМихайло Васильевич: «В школе первых оснований нужнейшихнаук, в первом и во втором классе употреблять …логику, мета�физику и практическую филозофию учить по Тиммигову со�кращению Волфианской философии на латинском языке»18).То же самое касалось и академической гимназии: «В классепервых оснований должна вкратце преподаваться филосо�фия… на латинском»19).

* * *

Тенденции взаимной трансформации научной и философ�ской форм мышления нашли отражение в произведениях Ломо�носова, поскольку ему посчастливилось стать учеником одногоиз преданнейших и наиболее последовательных сторонников«натуральной философии». По немногочисленным, но одно�значным свидетельствам Христиана Вольфа, «молодой человекпреимущественного остроумия Михайло Ломоносов с того вре�мени, как для учения в Марбург приехал, часто математическиеи философические, а особливо физические, лекции слушали безмерно любил основательное учение»20). Однако, МихайлоВасильевич, как уже говорилось, не во всём следовал западное�вропейским традициям. С одной стороны, настаивал на том,чтобы раз и навсегда на едином основании разделить общест�венные функции и проблематику науки, религии и искусства,

________________________


апреля 26 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 9. — С. 459.19) Ломоносов М. В.Проект регламента Академической гимназии. 1758 марта 24 —

мая 27 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950—1983. — Т. 9. — С. 490.20) Эти слова Вольфа, а также иные похвальные мнения разных учёных лиц о са�

мом себе Михайло Васильевич привёл в оригинале и собственном переводе в од�

ном из писем к Графу М. Воронцову под общим названием «Свидетельства

о науках советника Ломоносова» (Ломоносов М. В. Письмо Воронцову М. И.,

19 января 1764 г. // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 571).

_________________________

21) Ломоносов М. В. Слово о пользе химии, в публичном собрании Император�

ской Академии Наук сентября 6 дня 1751 года говоренное Михайлом Ломоно�

совым // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 2. — С. 351.22) Ломоносов М. В. Первые основания металлургии, или рудных дел. Санкт�Пе�

тербург. Императорская Академия Наук. 1763 // Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 5. — С. 618.

193


христианские. Сему излишеству есть с другой стороны подобное,но и притом приращению наук помешательное некоторых по�ведение, кои осмехают науки, а особливо новые откровенияв натуре, разглашая, будтобы они были противны закону. Коимсамим мнимым защищением действительно его поносят, пред�ставляя оной неприятелем натуре, не меньше от бога проис�шедшей, и называя все то соблазном, чего не понимают.Но всяк из таковых ведай, что он ссорщик, что старается про�извести вражду между божиею дщерию натурою, и междуневестою христовою церковью»25).

Чтобы понять, почему химия обрела в глазах учёного такойнебывалый авторитет, следует учитывать, что Ломоносов жилв то время, когда в становлении науки произошёл очереднойкачественный рывок, сформировавший критическое отношениена этот раз не только к принципам познания Античности и Сред�невековья, когда сфера научных законов и понятий не пред�ставляла собой целостной формы, но также и к теоретическимрезультатам опытов познания предыдущего столетия, когданаука уже оформилась в своей автономии от других форм зна�ния. Химия была последним из сформировавшихся к тому вре�мени научных направлений и представлялась Ломоносову наи�более близкой к универсальному знанию, соединявшему в себеабстрактное и конкретное представления, способному раскры�вать сущность образования промежуточных форм — математи�ческой и физической (и, если смотреть далеко в будущее, ещёи биологической) отраслей химии. Поэтому казалось, что онаестественным (подобным, непротиворечивым) образом включа�ла эти знания в себя. Так, поскольку изменения «смешанного»тела происходят посредством движения, а наука о движенииесть механика, следовательно, изменения «смешанных» телпроисходят механически и могут быть объяснены законами ме�ханики. Поэтому для более глубокого постижения химическихистин необходимо изучать механику. В свою очередь, знаниемеханики предполагает знание чистой математики, и значит,


192

последовательного прагматического отношения к ней с цельюпроникновения в её тайны и подчинения силам разума и рук.Наш мыслитель не мог буквально принять установку Вольфа нато, что непротиворечивое единство наук коренится лишь в сфе�ре возможного, но мог трактовать «возможное» как указательпрактической реализации знаний. Главными же движущими

мотивами исследования являлись доказательство практиче�

ской пользы исследуемых природных и социальных явлений и

распространение знаний ради просвещения. Этим объясняет�ся его непременное желание усилить понятность публичногоизложения научного знания и упростить его восприятие в на�родном сознании.

Нетрудно догадаться, что для российского учёного суть«научного мифа» также представлялась иной, нежели дляпросвещённых европейцев. Ломоносов полагал её не в абсолю�тизации науки как таковой и подчинении ей метафизики,а лишь в универсализации одного из конкретных её направле�ний и выявлении философской (обобщающей) сущности по�следнего. В отличие от мыслителей Западной Европы, он оченьбыстро отказался от предпочтения отвлечённого, математичес�кого знания и перешёл к знанию экспериментально�естествен�ному — химии, «употребление коей велико и необходимо какв исследовании натуры, так и во многих в жизни человеческой«преполезных художествах»23). В этом пункте он расходилсяс Вольфом, который был абсолютно убеждён, что «…математи�ка доказывает свой предмет с такой надежностью, что всякийдолжен признать это истинным…» и что только «…стремлениеизучить methodi gratia математики…» поможет «…потщитьсяпривести теологию к неопровержимой достоверности»24).По поводу уместности применения методов точных наук сферамненаучным, в частности, к религии, Ломоносов ехидно замечал:«Посмеяния достойны таковые люди, кои сего требуют, подоб�но как некоторые католицкие философы дерзают по Физикеизьяснять непонятные чудеса божие, и самые страшные таинства

_________________________

23) Ломоносов М. В. Слово о пользе химии... // Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 352.24) Цит. по: Морозов А. А. М. В. Ломоносов и телеология Христиана Вольфа. —

С. 165.

_________________________

25) Ломоносов М. В. Первые основания металлургии или рудных дел. Прибавле�

ние второе. О слоях земных // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 5. — С. 618–619. Вольф католиком не был,

но выпад Ломоносова был явно против него.

195


происходят не только по внешним причинам, путём измененияфункций и расположения вещей, как в механике, но и по внут�ренним; это — изменения в пределах составных частей, по�скольку тело сложное, то есть изначально является «единствомсоставного».

При этом Ломоносов не превышал меру, не отождествлялвнутреннюю причину с самопричинностью, ибо в таком случаеоказалось бы, что каждое тело в силу особенностей химическо�го состава выступало бы носителем каких�то сверхъестествен�ных свойств. Причина химического изменения может не иметьвыраженных внешних признаков или качеств, но всё равно неабсолютна, потому что эти признаки всё же могут проявляться.Но они либо весьма опосредованы, либо также являются внут�ренними, но другого содержания. Судя по определению Ломо�носова, он склонялся ко второму толкованию: «Под внутрен�ними качествами я понимаю все то, что можно в теле познатьчувствами, за исключением фигуры, движения и положениявсего тела»27). Эти внутренние изменения можно назвать каче�ственными — временными или внепространственными. Поэто�му причины химических изменений Ломоносов считал болеесложными и совершенными, нежели причины механическиеили физические, и полагал, что химия есть наиболее философ�ская из всех наук — обобщая знания о структуре мира, тем неменее, не выходит за пределы объективной реальности в сферуумозрения, ограничиваясь исследованием переменных качестввещей. Поэтому «всяк, знающий различие между необходимонужными тел свойствами и между переменными их качествами,явственно видеть может, что всего того причины ни показатьневозможно, ни спрашивать не должно, что в вещах к бытию ихнеобходимо нужно…»28) Иными словами, занимаясь исследова�нием природы следствий, то есть проявлениями движения, хи�мия реализуется на философском основании, последнее же,«…называемое довольной причины, не простирается до необхо�димых свойств телесных»29).


194

стремящийся к ближайшему изучению химии должен быть све�дущ и в математике26).

Тем самым, общеметодологическая и общемировоззренче�ская функция экспериментального метода должна была прояв�ляться в тех ситуациях, когда вставала проблема исследованиягенезиса вещей. Как известно, в Античности и Средневековьепредставления о происхождении были умозрительными, созер�цательными и, по сути, не являлись проблемой. В эпоху Просве�щения в основание её решения была положена концепция воз�можности изменения вещественной структуры материи. В то жевремя представление о внутренних причинах изменений вещейво многом оставалось связанным с древними учениями о перво�элементах и алхимическими традициями Средневековья. При�чудливая совокупность старых и новых представлений и поро�дила идею универсальности химии.

Формированию химии как автономной отрасли знанияспособствовали и одновременно препятствовали три рода об�стоятельств. Первый — случайный (историко�практический),благодаря которому химические знания как знания о возмож�ностях превращения одних веществ в другие, начиная с глу�бокой древности, постепенно и стихийно накапливались какответы на сформулированные обществом запросы. Эти обстоя�тельства способствовали общему количественному, содержа�тельному усложнению науки за счёт появления новой пробле�матики и специального лабораторного оснащения для экспери�ментов, однако, тем самым, делали её почти полностью зависи�мой от нужд плохо развивавшейся промышленности. Поэтомудо середины XVII в. изменения в области химии происходили,в основном, вследствие развития и усовершенствования гор�ного дела и металлургии. Второй род обстоятельств — необхо�димый (логико�теоретический), проявивший себя со второйполовины XVII в., в результате чего наука преобразилась фор�мально (качественно), обосновав объективно открытые возмож�ности «превращать» объекты одних форм знания в объектыдругих форм знания, универсализировать их. Вслед за Бойлем,Михайло Васильевич утверждал, что химия — наиболее со�вершенная из существующих наук: химические изменения

_________________________

26) См.: Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae... — С. 73–75.

___________________________

27) Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae... — С. 79.28) Ломоносов М. В. Meditationes de solido et fluido... / Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 385.29) Ломоносов М. В. Meditationes de solido et fluido... — С. 385.

197


философом. Занимающиеся одной практикою — не истинныехимики»31).

Следовательно, несмотря на очевидность и наглядностьэкспериментального знания, Ломоносов в области химии ино�гда отходил от ньютоновской установки, полагая, что не долж�но всякий раз «…спешить с осуждением гипотез. Они дозволе�ны в философских предметах и даже представляют собой един�ственный путь, которым величайшие люди дошли до открытиясамых важных истин. Это — нечто вроде порыва, который де�лает их способными достигнуть знаний, до каких никогдане доходят умы низменных и пресмыкающихся во прахе»32).В противном случае от «массы непродуманных опытов» можетслучиться «хаос»33).

Поэтому ошибочно полагать, что для Ломоносова задачаусиления практической направленности науки могла успешнорешаться лишь за счёт полного умаления её теоретических ас�пектов. В полном соответствии с мифологической формой мы�шления, учёный не видел противоречия между теоретическойи практической сферами науки. Более того, они представля�лись ему не просто составляющими и взаимно дополняющимисторонами научного процесса, а тождественными друг другу.Если же и проявлялись какие�то несоответствия, МихайлоВасильевич, как просвещённый мыслитель, представлял их след�ствиями недостатка знаний34). Таким образом, в его сужденияхнет противоречия, когда он одновременно выступал и за уни�версальность опыта, и за универсальность теоретических суж�дений. В конце концов, «если нельзя создавать никаких теорий,


196

И, наконец, третий род обстоятельств — свободный (лично�стный), собственно, и порождающий то самое «вольное фило�софствование»30), в процессе которого разум, высвобождаясьиз�под власти традиционных авторитетов, формирует личнуюответственность познающего субъекта перед обществомза результаты практической (экспериментальной) деятельнос�ти. Михайло Васильевич полагал, что ни физика, ни механика,ни тем более математика не способны дать внутреннюю твор�ческую свободу субъекту исследования; они — сфера отраже�ния жёсткой объективности всеобщих законов природы. Нотолько химия позволяет человеку свободно (в своих целях)применять знание этих законов — создавать вещи и соединениявеществ, которых ранее не было или не было в определённыхусловиях. Этим объясняются особенности использования имразличных значений термина «философский» в контексте раз�мышлений о конкретных науках: «Практическая часть химиисостоит в историческом познании изменений смешанного тела.<…> Теоретическая часть химии состоит в философском по�знании изменений смешанного тела. <…> Химик�практикесть тот, кто обладает историческим познанием изменений,происходящих в смешанном теле. <…> Химик�теоретик естьтот, кто обладает философским познанием изменений, проис�ходящих в смешанном теле. Если, например, кто�нибудь знает,что в сосуде, наполненном водою или другою жидкостью, по�ставленном на огонь, может быть вызвано кипение, и проводитэто на деле, то будет называться практиком. Но если он будетзнать, что вода приводится в кипение воздухом, расширившим�ся в ней от огня и вырывающимся из нее, то будет теоретиком.Истинный химик должен быть теоретиком и практиком. Хи�мик должен доказывать все, что говорится в химии… Но то,что он доказывает, ему надо сперва познать, т. е. приобрестиисторическое познание изменений смешанного тела, и, следо�вательно, быть практиком… Это — первое. Далее, он же дол�жен уметь доказывать познанное.., т. е. давать ему объяснение,что предполагает философское познание… Отсюда следует,что истинный химик должен быть и теоретиком… Это — вто�рое. Истинный химик, следовательно, должен быть также и

________________________

30) См.: Ломоносов М. В. Волфианская экспериментальная физика… — С. 423.

_________________________

31) Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae... — С. 69–71.32) Ломоносов М. В. Dissertation sur les devoirs des journalistes... — С. 231.33) См.: Ломоносов М. В. Elementa chimiae mathematicae... — С. 75.34) Поэтому, видимо, его отношение к методологическим ошибкам Вольфа было

достаточно мягким; Ломоносов понимал, что время не стоит на месте, и потому

естественно, что «...в те времена, когда господин Волф писал свою физику,

весьма мало было знания о электрической силе, которая начала в учёном свете

возрастать славою и приобретать успехи около 1740 года» (Ломоносов М. В.

[Посвящение и прибавления ко 2�му изданию Волфианской экспериментальной

физики. 1760 г.] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 438.

199


принципов, разработанных Бойлем. Так же как Пётр понималглубокую взаимную зависимость и обусловленность различныхаспектов политики и экономики, Ломоносов понимал и могдоказать, сколь зависимы и полезны во взаимном влиянии от�дельные научно�исследовательские сферы. Однако, посколькунауки можно было сочетать лишь механически, основание ихединства полагалось вне их теоретической формы — в сферепрактического применения и взаимного влияния их результа�тов. То есть, по мнению Ломоносова, хотя сами по себе наукиотдельны и различны, в таком применении к жизни они одина�

ково несамостоятельны и бесполезны. Так различные народыроссийские одинаково трудятся на земле и служат пользе Оте�чества, при этом единства, исходящего изнутри, не имеют,потому как «польза» суть понятие абстрактное и эмпиричес�кое, понимаемое в зависимости от ситуации и направленноена внешним образом определённую цель.

* * *

Таким образом, признавая неизбежность «философских»оснований естествознания, Михайло Васильевич всё же отво�дил им промежуточное место в процессе просвещения — за�креплял за ними функцию «средства» перехода от чувствен�ного начала познания к эксперименту как его логическомузавершению. Тем самым, он мыслил не только «не по�русски»,но и «не по�европейски» — осознавая себя сторонником «ес�

тественной философии», основанной на принципах последо�

вательного рационализма, в действительности ломал тра�

диционную механистическую картину мира и формировал

автономную естественнонаучную сферу междисциплинар�

ных проблем. Эта амбивалентная гносеологическая функцияперешла к Ломоносову «по наследству» от Вольфа, которыйкак учёный наиболее ярко выражал кризисное состояние со�временной ему европейской науки38).

Однако то, что в Европе к середине XVIII в. уже восприни�малось как признак тупиковости научного познания, в России


198

то какова цель стольких опытов, стольких усилий и трудов ве�ликих людей?»35) Для человека, следовавшего петровским заве�там, смысл «теории» виделся в возможности расширения

практической сферы на фундаментальные и точные науки

на основании понимания всеобщих законов природы. Так,учёный опровергал поверхностное мнение о том, будто матема�тики никогда не применяют способа a posteriori для подтверж�дения уже доказанных истин. «Разве не достоверно, — вопро�шал он одного из своих (кстати, анонимных) критиков, — чтокак в элементарной, так и в высшей геометрии пользуются чис�лами и фигурами для того, чтобы объяснять теоремы и в неко�тором смысле представлять их наглядно, и что затем в прило�жении математики к физике постоянно пользуются опытамидля обоснования доказательств?»36)

Иными словами, для Ломоносова была важна не самодо�статочность факта открытия как выявления нового научно�го содержания, а возможность постоянного изменения отно�

шения к уже имеющимся научным фактам. Поэтому понятно,отчего Михайло Васильевич так мало внимания уделял осо�знанному, содержательному и автономному теоретизирова�нию: для него «теория» — не цель, на достижение которойнаправлена мысль, а постоянно присутствующая (точнее,бытийствующая постоянно) форма этой мысли. И результа�ты такого мышления были столь же неожиданны и удивитель�ны: мыслитель использовал имеющиеся научные данные, при�меняя их в непривычных областях и показывая, тем самым,их новый смысл. Так были сформулированы основы физичес�кой химии, которая «...есть наука, объясняющая на основанииположений и опытов физики то, что происходит в смешанныхтелах при химических операциях»37). А математические обос�нования химии стали следствием углубления аналитических

_________________________

35) Ломоносов М. В. Задачи [на премию Петербургской Академии Наук на

1756 г. Перевод Я. М. Боровского] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочи�

нений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 239.36) Ломоносов М. В. Dissertation sur les devoirs des journalistes... // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 222.37) Ломоносов М. В. Планы и материалы курсу физической химии // Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 461.

_______________________

38) См.: Жучков В. А. Метафизика Вольфа и её место в философии Нового Вре�

мени // Христиан Вольф и философия в России. — СПб.: РХГИ, 2001. — С. 10.

201


доказательства, чем способ математиков, которые подтвержда�ют выведенные a priori положения примерами и проверкой a pos�teriori (выделено мной — М. С.)»40).

Как видно, критическая позиция Ломоносова в отношениик западноевропейской метафизике была совершенно независи�мой. Этому немало способствовало то обстоятельство, что Ми�хайло Васильевич не занимался специальными исследованиямив области метафизики; да и вряд ли после Вольфа ему удалосьбы сказать что�то новое. Его самостоятельность — в оценке функ�ций метафизики как теоретического руководства поисками ис�тины на практике. Но если применение метафизики в областиточных и естественных наук приводило к созданию дальновид�ных научных гипотез, то сведéние философских представленийк натурфилософским порождало у Ломоносова ложные пред�ставления о ложности (=умозрительности) многих основопола�гающих теоретических понятиях. В частности, он не воспринималметафизическую (сверхчувственную) сущность лейбницевыхмонад и отвергал правомерность учения о них, о чём писал как�то Л. Эйлеру: «…Я твердо уверен, что это мистическое учениедолжно быть до основания уничтожено моими доказательства�ми…»41). Вслед за Вольфом, он трактовал сущность монадсогласно принципам физики: «Нечувствительные физическиечастицы, реально не делящиеся на другие меньшие, мы называем


200

переживалось как пик научного прогресса. Это было обуслов�лено тем, что в Европе философия Вольфа изначально не нахо�дила практического выхода не только по своей сути, но и в силусовокупных объективных обстоятельств — отсталости разви�тия общественного производства, и потому со временем неиз�бежно стала представляться тормозом для науки. В России жепростота и ясность выводов Вольфа воспринималась не как те�оретическая банальность, — «другая схоластика» — а как сиг�нал к непосредственному практическому воплощению законовмеханики. То есть представлялась адекватно, что подтвержда�ют слова самого Вольфа: в Предисловии к первому изданиюсвоего труда «Первая философия или Онтология как истиннонаучный метод, содержащий все принципы человеческого зна�ния» он утверждал, что главная цель метафизики была утраче�на с подачи Декарта и его последователей, что, сосредоточив�шись на схоластическом методе, метафизика стала обретатьдурную славу, а после и вовсе превратилась в посмешище39).

Скорее всего, Ломоносову импонировали не только ясностьи простота изложения Вольфом своих суждений, но и цели, со�гласно которым он это делал. Вольф был прекрасным дидакти�ком (как в своё время Аристотель), заботившимся о наиболееэффективном усвоении знаний студентами. И Ломоносов, меч�тавший о реформе отечественного образования, всячески под�держивал своего учителя в том, что касалось необходимостисоздания не просто универсальной, но и универсально проверя�емой и подтверждаемой методологии. Но поскольку речь шлалишь о логической достоверности «науки о действительностивозможного» (scientia possibilliun), то последнее находило под�держку у европейцев либо на уровне лабораторной практики,либо в области природоведческих наук, почти не влиявших насостояние европейской экономики и социальной жизни — гео�графии и астрономии. В трудах Ломоносова, напротив, выводыВольфа обретали характер теоретического основания прак�тического познания природы: «Нет более надежного способа

_______________________

39) См.: Wollf Chr. Philosophia prima sive Ontologia, methodo scientifica pertracta,

qua omnis cognitionis humanae principia continentur. — Francofurti; Lipsiae:

Prostat in officina Libraria Rengeriana, 1730. — P. 10–11.

__________________________

40) Ломоносов М. В. Meditationes de caloris et frigoris causa. Auctore Michaele

Lomonosow. [Размышления о причине теплоты и холода Михаила Ломоносова /

Перевод Б. Н. Меншуткина] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 25.41) Ломоносов М. В. 1754 Февраля 12. Л. Эйлеру / Пер. с лат. // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. —

С. 503. В этой связи, можно согласиться с мнением, что Ломоносов заимствовал

из немецкой научной традиции лишь форму аргументации, но основное содер�

жание рассуждений и выводов его были близки простоте французской филосо�

фии и науке XVII столетия, хотя Вольф и называл Декарта «заоблачным ро�

мантиком» (См.: Ильин В. И. Империя и культура. Чудо Ломоносова // М. В.

Ломоносов: pro et contra /Составление, вступ. статья М. А. Маслина. — СПб.:

РХГА, 2011. — С. 895). Об этом же подробно см.: Ланжевен Л. Ломоносов

и французская культура XVIII века / Пер. с фр. М. Г. Новлянской // М. В. Ло�

моносов: pro et contra. — С. 968– 1013.

203


лежат где�то в бесконечности Космоса, обусловленные всеоб�щим движением космических тел. Поэтому Земля не можетпроизвольно изменять ни скорость вращения, ни степень грави�тации без последствий для всей Вселенной.

В этом единстве единичного и всеобщего и состоит абсо�лютное и самопричинное (особенное) основание движения.Всеобщее особенным образом проявляется в единичном, а еди�ничные вещи все без исключения действуют как одно целое.

Как видно, в «натуральной философии» произошла оче�редная подмена смыслов — в частности, всеобщие феноменывроде вращения Земли были сведены к единичным проявлениямдвижения, вследствие чего простейшие единичные эксперимен�ты (натирание палочки, например) были абсолютизированы какпроявления всеобщей гравитации. Это укрепляло представле�ние об эмпирической науке как основании нового рационалис�тического мифа, состоявшего в том, что описание процесса экс�перимента формировало теорию вне (=до) открытия закона какзавершения эмпирического этапа познания. Иными словами,в такой ситуации эмпирическое познание не может формиро�вать представлений об объективной закономерности происхо�дящего, поскольку при абсолютизации опыта не учитываетсяпредыдущий уровень теоретических знаний. А если ещё истори�чески сложилось так, что этих теоретических знаний ранее по�просту не было, абсолютизация оказывается единственным пу�тём развития науки — временным, но иногда довольно долгим.

На то время, о котором идёт речь, было две возможностиизбежать образования научного мифа. Во�первых, можно былоиспользовать ненаучные теории светского характера — скореевсего, философские. Этим путём шли Бруно, Декарт и Лейбниц,немецкие и французские просветители. К примеру, аристотелевоучение о бесконечности было положено в основу учения о бес�конечности вселенной и мирах Бруно и Лейбница. МихайлеВасильевичу было известно об этом, но он лишь изредка ис�пользовал этот опыт. Видимо сказывалось влияние Вольфав сочетании с особенностями личного характера: с одной сто�роны, желание всё объять и ощупать, с другой — осознание се�бя как скромного «вечного ученика» и последователя ПетраВеликого.

Другая возможность продуктивной борьбы с научным ми�фом состояла, как ни странно, в его усилении. То есть, в том,


202

физическими, монадами»42), которые «суть твердые корпуску�лы»43). Этой проблеме Михайло Васильевич посвятил специаль�ную работу 44).

Источник заблуждений Ломоносова коренился, конечно же,в абсолютизации экспериментального метода. На основаниижитейского опыта действительно кажется (ибо кажимость —действительна), что Земля плоская и Солнце вращается вокругнеё, что не Земля притягивает вещи, а вещи стремятся к ней…Это тоже опыт, только очень примитивный и имеющий совершен�но иной смысл, нежели научный эксперимент. Ограничиваясьотдельными опытами, даже такие фундаментальные мыслите�ли, как Ньютон, не могли видеть различия между обыденнымисвойствами отдельных вещей и теоретическими принципами,объясняющими закономерности одинакового проявления этихсвойств в различных условиях. Намагничивание тела являетсясвойством, потому что имеет внешнюю причину — принуди�тельное вращение, натирание, пропускание тока. А гравитацияесть принцип как совокупное проявление внутренних причин,заставляющих эти свойства проявляться независимо от усло�вий. По содержанию гравитационные изменения есть те же са�мые проявления магнетизма, но происходящие на собственномосновании. А «собственное основание» есть проявлениеединства причины и следствия в процессе вовлечения вещи во все�общий процесс движения, из которого нельзя выскочить. К при�меру, можно потереть янтарную палочку и она будет притяги�вать металлические иглы. Но её можно и не тереть, и тогданичего не будет, поскольку это случайный процесс, возникаю�щий принудительно, хотя и выражающий объективные свойст�ва взаимодействия предметов. Земля же обладает магнетизмомоттого, что вращается и трётся о космическую пыль. Это вра�щение отличается от принудительно заданного вращения телане только количественно, но и качественно, поскольку его причины

__________________________

42) Ломоносов М. В. Tentamen theoriae de particulis insensibilibus… // Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 221.43) Ломоносов М. В. Tentamen theoriae de particulis insensibilibus… — С. 223.44) См.: Ломоносов М. В. De cohaesione et situ monadum physicarum. [О сцеплении и

расположении физических монад. Перевод М. Е. Сергеенко] // Ломоносов М. В.


205


системе: противно�де закону»46). Однако в этой же работеМихайло Васильевич одновременно выдвигал и телеологичес�кие аргументы там, где не мог продемонстрировать силу экспе�римента: «Несказанная премудрость дел божиих хотя из раз�мышления о всех тварях явствует, к чему предводительствуетфизическое учение, но величества и могущества его понятиебольше всех подает астрономия, показывая порядок течениясветил небесных. Воображаем себе тем явственнее создателя,чем точнее сходствуют наблюдения с нашими предсказания�ми; и чем больше постигаем новых откровений, тем громчае егопрославляем»47).

Поэтому неудивительно, что в трактовке идеи целесооб�разности Ломоносов также занял несколько иную позициюпо сравнению с Лейбницем и Вольфом. Причём, ему это уда�лось сделать вовсе не потому, что он, как кажется, объединилимманентную телеологию Лейбница и антропоцентрическуютелеологию Вольфа48). Если таковое и можно усмотреть в егологике, проявилось оно поневоле. Видя во всём практическуюподоплёку и стараясь избегать абстрактного теоретизирова�ния, Михайло Васильевич представил действие телеологичес�ких связей, так сказать, в «зеркальном отражении». Ведь онибыли ничем иным, как поставленными с ног на голову реальны�ми детерминистскими связями. Тем самым, Ломоносов вернулим адекватный смысл. К примеру, если Вольф утверждал, чтоЗемля вращается вокруг своей оси, для того чтобы дни и ночисменяли друг друга и человеку было бы легче ориентироватьсяво времени, ясно было, что в действительности всё наоборот —дни и ночи сменяют друг друга, потому что Земля вращаетсявокруг своей оси, и потребности человека тут не при чём. И этокасается любой предметной ситуации. Михайло Васильевичмыслил не просто более конкретно; обосновывая практическийхарактер принципа целесообразности, он не исключал принцип


204

чтобы продолжать терпеливо накапливать нужные опытныезнания, которые однажды могли бы позволить качественнымобразом — путём синтеза и интуиции — сформулировать тео�рию. Однако это достаточно долгий и незастрахованный от оши�бок путь. Так, можно бесконечно наблюдать восход и заходСолнца, представляя, что Земля плоская. Есть опыты, за преде�лы ложной очевидности которых трудно вырваться. И нельзягарантировать, что прорыв будет правильным. Довольно часто,покидая границы эмпирического опыта, человек попадает в об�ласть религиозной веры.

Первоначально Михайло Васильевич именно так и посту�пал: к примеру, не имея возможности доказать основание мно�жества миров или многообразия земного мира, он прибегал к идееСоздателя как демиурга:. «Предусмотрительность высшего бо�жества сделала так, что род человеческий, рассеянный на по�верхности земли, какую бы часть ее ни населял, всюду находитметаллы, необходимые для удовлетворения своих потребнос�тей. …Премудрость того же провидения наполнила в изобилииглубочайшие недра гор жирным минералом, который мы назы�ваем серою, благодаря чему металлы были созданы не тольконекогда, в младенческие времена мира, но рождаются в боль�шом количестве и до сего дня»45).

Усвоенная мыслителем вольфовская методология частозаставляла поступать непоследовательно и сочетать научныеи вненаучные принципы доказательства. В частности, на осно�вании принципа целесообразности абсолютизировать внеш�нюю причину. Так, со временем отойдя от вольфовской фор�мально�логической традиции, он отстаивал правильность идеимножества миров уже на основании личного опыта — наблюде�ния за прохождением Венеры через диск Солнца: «Читая здесьо великой атмосфере около помянутой планеты, скажет кто:подумать�де можно, что в ней потому и пары восходят, сгуща�ются облака, падают дожди, протекают ручьи, собираются в ре�ки, реки втекают в моря, произрастают везде разные прозяба�ния, ими питаются животные. И сие�де подобно Коперниковой

___________________________

45) Ломоносов М. В. De tincturis metallorum. Auctore Michaele Lomonosow // Ло�


Т. 1. — С. 403.

__________________________

46) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце... // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 371.47) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце… — С. 372.48) Такого мнения придерживался А. А. Морозов (См.: Морозов А. А. М. В. Ло�

моносов и телеология Христиана Вольфа. — С. 168).

207

«Натуральная философия» как синтетический опыт мыш�ления, считавшийся наиболее близким к истине — к отражениюсущего как такового — должен был выражаться соответствую�щим языком. Поэтому закономерно, что борьба за чистотуи объективность познавательного метода и последователь�ность системы, развернувшаяся с середины XVII в., была в то жевремя борьбой за стройность и адекватность предметнойтерминологии. В частности, терминологии научной. Однако ин�терес к языковым аспектам познания в то время был преимуще�ственно формальным: язык не имел альтернативы и потомуобъявлялся совершенным средством выражения истины; но ар�гументы в пользу его абсолютных оснований первоначальновыдвигались совершенно автономно от сферы специальныхлингвистических и антропологических исследований — факти�чески, продолжали линию номинализма. Вот почему спустя де�сятилетия именно этот проект Кант подверг всесторонней кри�тике: «…Посредством одних лишь категорий нельзя ни мыс�лить, ни определить какой бы то ни было объект…», поэтому«…гордое имя онтологии, притязающей на то, чтобы давать ап�риорные синтетические знания о вещах вообще в виде система�тического учения <…> должно быть заменено скромным име�нем простой аналитики чистого рассудка»1). Безапелляцион�ность Канта понятна: его первая критика вышла в свет за не�


206

самостоятельного развития мира после сотворения его Богом:«…Напрасно многие думают, что все, как видим, с начала твор�цом создано, будто не токмо горы, долы и воды, но и разные ро�ды минералов произошли вместе со всем светом и потому дене надобно исследовать причин, для чего они внутренними свой�ствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждениявесьма вредны приращению всех наук, следовательно, и нату�ральному знанию шара земного, а особливо искусству рудногодела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучасьнаизусть три слова: „Бог так сотворил”— и сие дая в ответ вме�сто всех причин»49). Поэтому оба его «Размышления о божьемвеличестве» были, безусловно, призывами к самостоятельностиисследования мира, а не к «остановке ума».

_________________________

49) Ломоносов М. В. Первые основания металлургии или рудных дел. Прибавле�

ние второе. О слоях земных / Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 5. — С. 574–575.

МИФОПОЭТИЧЕСКАЯ ФОРМА«НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

_________________________

1) Кант И. Критика чистого разума / Пер. Н. Лосского // Кант И. Соч.: В 6 т. —

М.: Мысль, 1964. — Т. 3. — С. 305, 306.

209

МИФОПОЭТИЧЕСКАЯ ФОРМА «НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

«диалектики мифа» как рационально аргументированной под�меной смысловых связей, в результате чего язык неосознанно,но неизбежно возвращал себе функции и характеристики, ко�торые ему придавались в глубокой древности, но по мере ста�новления рациональности всё более забывались или трансфор�мировались.

Чем шире опыт, тем более разносторонним является вза�имное воздействие реальности и человека. Исторически пер�вичным, а значит, наиболее общим, естественным и простымопытом осознанного отношения к миру в первую очередь пред�ставлялся язык. Но по мере того, как исторический миф прихо�дил в упадок и формировалась мифология как первая истори�ческая форма рациональности, опыт как всеобщее и аморфноеотношение к миру терял былую однородность, поскольку миртакже переставал представляться однородным. Поэтому лите�ратура в широком смысле (словесно�художественная и, разуме�ется, письменная форма рассуждений) стала рассматриватьсякак наиболее надёжный способ рационального упорядочива�ния отношения к миру и самому человеку через язык (в отличиеот действия, которое также является человеческим, но не все�гда осознанным). Словесно�речевая оболочка мышления, каза�лось, вмещала в себя целый мир и в какой�то момент начиналаотождествляться с ним. В будущем языковеды неоднократноподмечали эту особенность: «Интонация и тембр голоса, ак�цент и порядок слов, синтаксическая конструкция и лексичес�кое своеобразие, тематические пристрастия и характерныеприёмы сюжетосложения, весь вообще с т и л и с т и ч е ск и йуклад речи, т.е. всё то, что отличает в ней именно э т ог о го�ворящего среди прочих, — ведь это и суть те факты, в которыхмы усматриваем следы индивидуальной жизненной манерыи которые позволяют нам смотреть на слово не только как назнак идеи, но и ещё как на поступок в истории личной жизни»2).А значит, и в истории общества, особенно в моменты фунда�ментальных социальных и политических изменений.

Коль скоро древние могли представлять, что «одно и то же —мысль и то, о чём она», рано или поздно должна была появиться


208

сколько лет до революционных событий во Франции, когдапросвещенческий миф, фактически, констатировал своё фиас�ко в решении проблемы единства сознания как отражения ос�нования единства мира. Но на рубеже XVII–XVIII вв. «нату�ральная философия» была довольно успешным средством и ре�зультатом трёхвековой борьбы со средневековой метафизикой,и это обстоятельство, конечно же, не ускользнуло от вниманияКанта. Схоластический гносеологический опыт основывался налогике Аристотеля, где основную методологическую цен�ность составляла возможность более�менее точно определятьвещно�предметные проявления сущего. Результативность фор�мально�логического познания зависела от изначального стрем�ления к непротиворечивости суждений на основании констата�ции различия реальности и мышления, языка и его содержания.То есть от рационального обоснования принципа меры истин�ного познания. Поэтому каждая проблема в рамках схоластикиформулировалась как ограниченная и безотносительная к дру�гим, но тем не менее самодостаточная и однозначная. В этом,правда, заключалась и уязвимость метафизического познанияСредневековья: подкреплённое не научными доводами, а тео�логическими догмами, оно было формально дискретным и неимело всеобщего рационального основания. Законодательныйсинтез знания стал возможен лишь с формированием общихнаучных принципов познания мира и переходом метафизикиот принципов Аристотеля к принципам Декарта.

Логика становления «натуральной философии» всё же небыла лишена диалектичности и в этом смысле была довольнопродуктивной. Впрочем, Кант не мог не заметить, что в ней «но�вое» отношение к терминологии в действительности было лишь«хорошо забытым старым»; вместо диалектического снятия про�тиворечия античной «физики» и средневековой схоластики всёчаще проявлялись попытки вернуться к доаристотелевскомуопыту философствования. Однако Кант не понял антиномич�ности, парадоксальности просвещенческого отношения к языку:с одной стороны, его стремились сделать простым, понят�ным, регулярным и рациональным; с другой стороны (и по этойже причине) — предполагали его абсолютность, то есть сверх�рациональность, непредсказуемость и проч. Это означало, что«натуральная философия» оказалась мифологической сферойпознания, очередным — просвещенческим — проявлением

_________________________

2) Винокур Г. О. Биография и культура. — М.: Гос. академия художественных

наук, 1927. — С. 83.

211


пытно, что позиция Ломоносова как не�поэта по преимущест�ву была не столь прямолинейной, скорее, синтетической. А ведь,по логике, именно он должен был отстаивать формальную точ�ность и однозначность языка. Но нет. Как справедливо утверж�дал И. З Серман, «…слово как таковое, в своей единичности,в представлении Ломоносова не является однозначным “поня�тием”, допускающим только одно�единственное, оправданноелогикой употребление. Слово для Ломоносова одновременнои ýже и шире понятия; шире потому, что оно входит в ряд близ�ких, подобных ему понятий; ýже — так как оно не вмещает в се�бя всех оттенков значения данного понятия (или идеи) в основесинонимического ряда»5).

Видимо, дело было не только в том, чтобы доскональноизучить структуру языка. Михайло Васильевич обладал весьмаобширными познаниями об объективном мире и использовалязык как средство его описания. Поэтому и воспринимал егоиначе, чем те, для кого развитие языка было всецело самоце�лью. Он представлял язык, мгновенно и целиком меняющийсявместе с переменами в объективном мире, и потому его измене�ния легко и естественно воспринимаются разумом. Этот язык,с одной стороны, существует сам по себе, как противопостав�ление миру; но одновременно его конкретность обусловленапроисхождением из самой предметности. Каждая вещь имеетсобственное содержание; показываясь другим вещам, она рас�сказывает о себе, сама рассказывает также и о других вещах,и этот рассказ отражается в мышлении человека в виде языко�вых структур. Человеческий язык — услышанный, повторен�ный, закреплённый в памяти и рационально интерпретирован�ный «голос мира», осмысленное выражение мировой души. В этомпонимании язык есть материально�предметное закреплениемифических (взаимоморфных) связей человека и мира — за�креплённых не в содержании, а на уровне абсолютной формы.И потому его должны были исследовать не узкие специалисты,а профессионалы широких взглядов, выходящих за пределы«языка как языка» — лишь для того чтобы рассматривать весьмир как подчинённый «языку как языку».


210

уверенность, что «одно и то же — язык и то, о чём он». Во вся�ком случае, это не противоречило ни здравому смыслу, ниСв. Писанию: как известно, ветхий человек произвёл свою волюот всевышнего дозволения давать имена живому и названия не�живому — так возник первоначальный совершенный и свобод�ный язык, «lingua adamica». Тем самым, мышление Нового Вре�мени, представляя язык как совершенное средство выражениязнания, незаметно трансформировало его историю в автоном�ную совершенную (само)цель — просвещенческий миф всемир�

ного языка или всемирный язык просвещенческого мифа.Ломоносов не оставался в стороне от интеллектуальных

веяний Европы. Он также настаивал на необходимости после�довательного совершенствования словесно�речевой формы ус�воения знаний и, соответственно, словесно�речевой формы вы�ражения результатов познания. Главное в мышлении — слово,язык, точно, ясно и, главное, непосредственно отражающийпредметы и действия, который, вместе с тем, не может оста�ваться без изменений: «…Если бы каждый член человеческогорода не мог изъяснить своих понятий другому, то бы не токмолишены мы были сего согласного общих дел течения, котороесоединением разных мыслей управляется, но и едва бы не хужели были мы диких зверей, рассыпанных по лесам и по пусты�ням»3). Это мнение разделяли и другие российские литераторы;причём, то, о чём Ломоносов�естествоиспытатель говорил лишьвскользь, у поэтов Сумарокова или Хераскова, к примеру, ста�новилось идеей «…о незыблемых и объективно существующихкатегориях, истинно, логически концептируемых поэтическойречью. Слово в стиле „Россиады“ плоскостно, терминологично,однозначно, точно. Оно значит в меру точно определительногосвоего логического значения. Самый принцип высокости славя�низма не является признаком эмоционального ореола вокругданного слова (так было отчасти у Ломоносова), а является ре�зультатом детальной классификации точных явлений»4). Любо�

_________________________

3) Ломоносов М. В. Российская грамматика // Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950—1983. — Т. 7. — С. 394.4) Гуковский Г. Очерки по истории русской литературы и общественной мысли

XVIII века. — Л.: Изд. «Художественная литература», 1938 — С. 238–239.

_________________________

5) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 115.

213


божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословияучитель, если он думает, что по псалтире научиться можно ас�трономии или химии»8).

Итак, все локальные научные языки лишены универсально�сти и абстрактны, а значит, неистинны и даже вредны в приме�нении к другим сферам познания. Несмотря на всю наивностьи необъективность такого отношения, Ломоносову сложновозражать — он ведь исходил из принципа общей пользы, сле�довательно, из соображений возможности быстрого и адек�ватного усвоения конкретно�научных знаний как можно бóль�шим количеством россиян. А для этого необходима была струк�турно прозрачная, рациональная и доступная в пониманиисистема изложения наук; ею на тот момент стала «натуральнаяфилософия».

Однако большинство сторонников «натуральной филосо�фии» воображали, будто оперируют вовсе не исторически воз�никшими эстетическими категориями, а словесно�языковымиконструктами, приближающимися к неким изначальным, аб�солютным и универсальным. Смысловая подвижность этихизвечных языковых структур передавалась символичностью,стиравшей противоречие между реальностью и её знаковым во�площением, между обыденным и теоретическим мышлениеми объединявшей логический смысл с материальной предметно�стью. Иными словами, многие мыслители Просвещения полага�ли, что язык участвует не только в процессе общения, как сред�ство передачи содержания информации, но и в процессе форми�рования мышления, как основание картины мира9). Поскольку


212

Но такая позиция изучения языка могла осуществлятьсялишь на основании мифа. То есть не формироваться в соответ�ствии с законами рассудка, а мгновенно постулироваться, про�возглашаться и безоговорочно приниматься. В этой связипонятно, почему Ломоносов настаивал на том, что поэт — не«сочинитель», а вдохновенный пророк, советчик правителям,глас народа6). Только ему ведом тот мифический мир, которыйвоспринимается формально безусловно, потому что содержаниеего переполнено условностью — напоминает книгу, ведь всёв нём имеет словесное обозначение. Следовательно, истинныезнания не формируются субъективно, а открываются (вычи�тываются) извне и усваиваются эмпирически, ибо языкомприроды всё уже сказано и написано, остаётся лишь увидетьи понять: «Создатель дал роду человеческому две книги. В однойпоказал своё величество, в другой — свою волю. Первая — ви�димый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огром�ность, красоту и стройность его зданий, признал божественноевсемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая кни�га — священное писание. В ней показано создателево благово�ление к нашему спасению. В сих пророческих и апостольскихбоговдохновенных книгах истолкователи и изъяснители сутьвеликие церковные учители. А в оной книге сложения видимо�го мира сего суть физики, математики, астрономы и прочиеизъяснители божественных в натуру влиянных действий сутьтаковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковныеучители»7). Как правило, это известное высказывание Ломоно�сова приводят лишь для подтверждения непоследовательностиего религиозной позиции и сдержанного вольнодумства. В дей�ствительности же, речь шла о вполне допустимом и официаль�но поощряемом вольнодумстве — о сложности согласованияметодов и выразительных средств познания различных сфербытия: «Нездраворассудителен математик, ежели он хочет

_________________________

6) Эта позиция была очень популярна в Западной Европе, откуда Михайло Васи�

льевич её и заимствовал (См., к примеру: Лейбниц Г. В. О преумножении наук /

Пер. с лат. Г. Г. Майорова // Лейбниц Г. В. Соч.: В 4 т. — Т. 1. — М.: Мысль,

1982. — С. 188–189). Но на Родине Ломоносов долгое время был одинок.7) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце… / Ломоносов М. В. Полное со�


_________________________

8) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце… — С. 375. Как видим, представ�

ление о мирах как «книгах» содержало в себе парадокс: с одной стороны, каж�

дый такой мир насыщен, даже переполнен смыслами; с другой стороны, ис�

ключалась всяческая возможность установления между смыслами отдельных

миров устойчивых связей. Каждый из этих миров самодостаточен, и даже свя�

зи, установленные с помощью языка, оказываются установленными субъектив�

но и произвольно.9) «Язык есть орган, образующий мысль», писал позднее В. фон Гульбольдт

(Гумбольдт В., фон. Природа и свойства языка вообще // Гумбольдт В., фон.

Избранные труды по языкознанию / Пер. с нем. Г. В. Рамишвили. — 2�е изд. —

М.: Изд. Группа «Прогресс», 2000. — С. 75).

215


«физиков», второе — у Аристотеля. Искусственность языкапроявляется в тех случаях, когда им без какого�либо основа�ния, произвольно пользуются те, кого этот язык объединяет14).Это могут быть либо вовсе необразованные, либо малообразо�ванные люди, не имеющие возможности выходить в процессемышления за рамки узко�эмпирических суждений (мнений).Поэтому одной из главных целей просвещенческого мифаЛейбниц провозгласил создание такого языка, который бы рав�номерно и непротиворечиво сочетал естественность (филосо�фичность), точность (научность), внешнюю благозвучность (эс�тетичность) и духовную глубину (религиозное благочестие).Именно он должен был стать способом адекватного изложениясодержания «натуральной философии».

Для создания такого универсального языка требуется, ко�нечно же, множество факторов, но одним из ведущих являетсяизучение истории возникновения реальных языков. Лейбницполагал, что «естественность» языка лучше всего подтвержда�ется не аргументацией какими�то внешними причинами, а самимего устройством — структурой и контекстом. Это вовсе не оз�начало, что мыслитель пытался обосновывать принципы исто�рического происхождения и саморазвития как проявленийсущности языка; по его мнению, язык должен «говорить сам засебя», потому что должен непосредственно, абсолютно и в то жевремя конкретно воплощать (можно сказать, «фотографиро�вать») сущность мира. Таким образом, в этом вопросе Лейбницне мог быть окончательно последовательным и оставался на�турфилософом, перемежая рационалистически аргументиро�ванные суждения с умозрительными. Так, по его мнению, боль�шинство древних языков имеют множество содержательныхи формальных сходных черт, потому что запечатлели «естест�венное желание» древних людей подражать звукам природы:«..Если предположить, что наши языки производные, то в осно�ве они всё же имеют в себе нечто первичное, обнаруживаю�щееся у них в связи с возникновением новых коренных слов, об�разовавшихся в них впоследствии случайным образом, но пофизическим основаниям. Примером этого являются слова, оз�начающие звуки животных или происходящие от этих звуков.


214

степень «естественности» познания измерялась степенью

его «философичности», и наоборот — то есть мудростьюстроить отношения к миру и в этом опытном процессе находитьи доказывать общее и единое между сознанием и миром, следо�вательно, язык как естественное материальное выражение ду�ха и духовное содержание материального действия представ�лялся философичным своей формой, символичностью структуры.Чем более ясным, адекватным и разносторонне выражающимон является, тем более он заключает в себе «натуральностьфилософствования» — тем он практичнее, ближе к жизни.И наоборот — философствование (=рефлективность) есте�

ственным образом свойственно языку с момента его возник�новения, если, конечно, он не ограничен в своих отражающихсредствах какими�то чрезвычайными обстоятельствами. Тако�во, в частности, было мнение Лейбница. Небольшую рецензи�онную работу «О философском стиле М. Ниццоли» он посвя�тил проблеме исключительного качества философского языкапо сравнению с языком обыденным, ненаучным10). Последниехарактеристики трактовались им как равнозначные косности,недоразвитости.

С точки зрения Лейбница, язык в своей сущности отлича�ется тремя достойными качествами — ясностью (claritas), ис�тинностью (veritas), и изяществом (elegantia)11). Ясность его не�однозначна, так как имеет различное происхождение — можетбыть естественной (originem) или же искусственной (usum)12).Философский язык естествен, поскольку естественным являет�ся любое стремление преумножить, расширить знания о мире.И это обусловлено либо его непосредственным отражениемоснования (radicis), либо же формированием его по аналогиииз основания13). Первое прослеживалось в опытах мышления

_________________________

10) См.: Leibniz G. W. Dissertatio de stilo philosophico Nizolii 1670 // God. Guil.

Leibnitii Opera Philosophica quae extract Latina, Gallica, Germanica Omnia. Edita

recognovit e temporum rationibus disposita pluribus ineditis auxit introductione

critica atque inditibus / instruxit J. Е. Erdmann. — Pars Prior. — Berolini: Sumtibus

G. Eichleri, MDCCCXL. — P. 55–71.11) См.: Leibniz G. W. Dissertatio de stilo philosophico Nizolii. — Р. 59.12) См.: Leibniz G. W. Dissertatio de stilo philosophico Nizolii. — Р. 60.13) См.: Leibniz G. W. Dissertatio de stilo philosophico Nizolii. — Р. 60.

_________________________

14) См.: Leibniz G. W. Dissertatio de stilo philosophico Nizolii. — Р. 60.

217


стилистическими особенностями можно увидеть идентичныесуждения, весьма далёкие от научности:

В сравнении с Лейбницем, позиция Ломоносова с точкизрения науки выглядела более абстрактной, но с точки зренияидеологии — более практичной. Он, в отличие от немецкогомыслителя, не проводил специальных исследований историчес�кого происхождения и формирования русского языка, тем бо�лее ничего не говорил о его фонетической общности с явлениямиприроды. И это было закономерно: в России, на собственномопыте пережившей радикальные государственные реформы,не природа, а государство было основанием социального бы�тия, и в частности, сферы языкового опыта. В России, разом по�лучившей доступ к западноевропейской культуре, вопрос о ес�тественности языка должен был казаться бессмысленным.Язык менялся стремительно, поэтому многие исследователибыли озабочены тем, чтобы новый язык адекватно отражал об�щее, а не частное, и, ни мало не преувеличивая, говорили о не�разрывной связи проблем государства и проблем языка и поли�тическом происхождении литературных жанров18). Государствосоздавалось на глазах изумлённой общественности невероятнобыстро, радикально и очень индивидуально�личностно. В этомсмысле первым «поэтом» вполне мог считаться Пётр Алексее�вич, а первой поэтической меркой происходящего была ода.


216

Таково, например, латинское соахаrе, применяемое к лягуш�кам, родственное немецкому couaguеn или quaken. Звуки этихживотных являются, вероятно, первичным корнем других словнемецкого языка. Действительно, так как эти животные произ�водят большой шум, то в настоящее время слово это применяютк пустой и ничтожной болтовне, которую уменьшительно назы�вают quakeler»15). Как видно, философу не удалось избежатьпротиворечия: хоть языки и «говорят сами за себя», но всё рав�но высказываются о внешних, случайных причинах своего воз�никновения. Если следовать его логике в решении проблемыпроисхождения языков, парадоксальным образом складывает�ся вполне объективная картина. Древние люди использовалиязык неосознанно и потому не рассматривали его как преиму�щество перед животным миром, чтобы отличаться от него; на�против, они старались всеми силами сохранить былую связьс природой, и, видимо, поэтому звуковыми сочетаниями пыта�лись имитировать природу, ставя, тем самым, необходимостьчеловеческого языка под вопрос. Разумеется, Лейбницу это неприходило в голову, но он невольно оказался прав: до тех пор,пока язык был хаотичным набором звуков и слогов и не офор�мился как материальный носитель сознания, в нём можно былоусматривать какое угодно содержание. Для обретения объек�тивности ему нужно было стать «искусственным» — структу�рированным, с устойчивым и однозначным лексиконом и бо�лее�менее регулярными правилами употребления.

Попытки Лейбница исследовать исторические корни языкауспехом не увенчались и были, скорее, исключением, нежелиправилом, что не удивительно. На протяжении всего XVIII ве�ка отношение к языку изменялось крайне медленно; успехиделались в основном в области преподавания грамматики.Но ежели, к примеру, сравнить суждения о происхождениипоэзии и языка вообще, высказываемые Феофаном Проко�повичем в начале века и В. фон Гумбольдтом на его закате, за

________________________

16) Прокопович, Ф. О поэтическом искусстве / Пер. Г. А. Стратановского //

Прокопович, Ф. Сочинения. — М.�Л.: Изд�во Ан СССР, 1961. — С.345. К слову,

в «Грамматике» Ломоносова вступительный раздел «О человеческом слове во�

обще» исключает историческое рассмотрение формирования слова.17) Гумбольдт В., фон. Природа и свойства языка вообще. — С. 75.18) См.: Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма // Пумпянский Л. В.

Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. —

М.: Языки русской культуры, 2000. — С. 60.

«Говоря о происхождении нашей

способности (поэтической — М. С.),

мы возвели её к первоначалам самой

природы, которые древнее всякого

искусства»16).

«Нерасторжимая связь мысли, орга�

нов речи и слуха с языком обуслов�

лена первичным и необъяснимым

в своей сущности устройством чело�

веческой природы»17).

_________________________

15) Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении автора системы пре�

дустановленной гармонии / Пер. с фр. П. С. Юшкевича // Лейбниц Г. В. Соч.:

В 4 т. — Т. 2. — М.: Мысль, 1983. — С. 282. Нельзя не признать, что мыслитель

добился своей цели: в его рассуждениях непротиворечивым образом сочетают�

ся теоретическая и эмпирическая наука и обыденность.

219


* * *

Эта невозможная для решения проблема формированияединой языковой культуры как всеобщего способа полноты вы�ражения опыта сознания (абсолютной истины) и достаточногооснования межкультурного понимания изначально проявиласькак двуединая, но непротиворечивая. С одной стороны — какпроблема обоснования логической общности языков на основа�нии представления об универсальности языковой структурыи форм общения; с другой стороны — как проблема обоснова�ния поэтико�эстетических особенностей языка, обусловлен�ных уникальным присутствием автора�субъекта. Таковой онабыла впервые сформулирована Аристотелем, и ей удалось со�хранить этот аспект сущности на протяжении истории вплотьдо конца XVII века. Миф нового — просвещенческого, научно�рационального и универсального — языка формально такжереализовывался как поэтика, точнее, мифопоэтика языка(единство поэтики и логики мифа в индивидуальных литера�турных опытах).

Двуединство проблемы общности языкового пространствабыло обусловлено изначальной и неустранимой внутренней ан�тиномичностью самого языка, которую немедленно замечаливсе, кто хоть сколь�нибудь подступался к нему. И когда Ломо�носов упрекал учёных и богословов во взаимном непонимании,он говорил как раз о проблеме языка, а не о противостояниимировоззрений. Ведь ещё в глубокой древности сформирова�лось два способа употребления языка в зависимости от выра�жения меры доступности и адекватности знаний о бытии и не�бытии — сакральный и профанный. Это, в конце концов, сталоодним из факторов непротиворечивого языкового самоопреде�ления сфер общественной деятельности.

В условиях просвещенческой абсолютизации рациональ�ности в рационализме бинарность «сакральный/профанный»неминуемо должна была трансформироваться с учётом ново�введённых принципов единства и абсолютной познаваемостимира. Казалось бы, в зависимости от основания, результаттрансформации мог быть каким угодно. Но нет. Эпоха Просве�щения стремилась утвердить тотальность непротиворечивогомышления на уровне его формы — как отражения объективно�го и предметного мира, где отсутствуют противоречия бытия


218

Поэтому вопрос о происхождении языка заинтересовалЛомоносова лишь тогда, когда стал «государственным» вопро�сом, из абстрактной теории перейдя в область практики в связис проблемой исторического формирования древнерусского го�сударства («норманнская теория»), а также в связи с необходи�мостью повышения эффективности университетского препода�вания (создание отечественной грамматики). Однако, изучаястилистику древнерусских рукописей и сравнивая её со стилис�тикой некоторых современных ему произведений, МихайлоВасильевич пришёл к выводу о формальной самодостаточнос�ти ума и языка как несомненных его преимуществах в каждыйпериод истории: «Красота, великолепие, сила и богатство рос�сийского языка явствует довольно из книг, в прошлые веки пи�санных, когда еще не токмо никаких правил для сочинений на�ши предки не знали, но и о том едва ли думали, что оные естьили могут быть»19). Это означало, с одной стороны, что научнаяточность и однозначность суть качества важнейшие, новрéменные, приходящие; скрупулёзное изучение основ языка спомощью точных наук — например, того же математическогоисчисления, как о том мечтал Лейбниц, — способны сделать по�нятной ткань языка, возможно, даже универсализировать его,но при этом разрушить его душу, навсегда разлучить его с на�родом. Ведь точная наука намного моложе языка и не способнаотразить всех тонкостей его исторического становления. Стильже, интонация, ритм, эмоциональные особенности выраженияначали проявляться сразу же, как только беспорядочные звукистали преобразовываться в язык. Они сформировали его и по�тому были ценны всегда. А отсутствие научной объективностизачастую восполняется отражением индивидуальной неповто�римости субъекта и бесконечным продолжением его жизни в язы�ке. С другой стороны, это вызывало сомнение в необходимос�ти формирования единого естественно�философского языкаи свидетельствовало о том, что послепетровская Россия виделасобственные цели просвещённости и формировала для их до�стижения собственные пути.

_________________________

19) Ломоносов М. В. О нынешнем состоянии словесных наук в России // Ломо�


Т. 7. — С. 582.

221


автор, исполнитель и зритель в одном лице. Потому что слово,в отличие от действия, неразрывно объединяет бесконечностьдуховного содержания с определённостью материальной обо�лочки; взрывая своим проявлением мир, слово проясняет и кон�кретизирует содержание в момент оглашения и, сообщая егобесконечность материальной форме, одухотворяет её.

В России также прекрасно понимали различие между по�эзией и стихосложением. Известно достаточно точное мнениеТредиаковского по поводу формальной сущности поэзии:«...Прямое понятие о поэзии есть не то, чтоб стихи составлять,но чтоб творить, вымышлять и подражать. Творение естьрасположение вещей после оных избрания: вымышление естьизобретение возможностей, то есть не такое представление де�яний, каковы они сами в себе, но как они быть могут или дол�женствуют; а подражение есть следование во всём естествуописанием вещей и дел по вероятности и подобно правде. Всяквидит, что стих есть всё не то: творение, вымышление и под�ражание есть душа и жизнь поэмы, но стих есть язык оныя.Поэзия есть внутреннее в тех трех, а стих токмо наружное»20).Поэтому действия поэта всегда осуществляются по законам вну�тренней целесообразной согласованности частей — гармонии.

Как видим, термину «поэт» в России XVIII века ещё не при�давали того универсального морально�этического значения,какое появилось лишь в первой половине века XIX�го. Пожа�луй, лишь у Ломоносова «поэтика» определялась не только каквсеобщая отличительная характеристика творчества, его фор�ма и условие осуществления, а как универсальный принцип ав�торского согласования производительного и художественногоаспектов процесса деятельности. Однако приведённое вышемнение Тредиаковского было направлено как раз против Ломо�носова, который, как полагалось, писал не «поэзию», а «стихи»,делал их, то есть чаще всего зарифмовывал мысли, не имеющиеотношение к возвышенному или прекрасному. Тредиаковскогонельзя строго судить — у него был свой заметный путь в ли�тературе. Однако нельзя и полностью принимать его мнения: по�этичность у Ломоносова — мера действительного присутствия


220

и ничто. Следовательно, просвещенцы искали основание и длявнутренней непротиворечивости языка и могли их найти толь�ко в нём самом. Поэтому содержательное разнообразие языкастали понимать исключительно как светское явление, то естьболее не воспринимали его как следствие отражения потусто�роннего и посюстороннего миров. Различие языковых структуротныне трактовалось как выражение случайности употреблениястилей и терминологии в рамках необходимой неизменностиего формы. Язык стал объяснять не только мир, но и сам себя,и тем самым устранял противоречия, растворяя их в интерпре�тациях и преподнося их разночтения. В результате непреодоли�мый раскол бинарности «сакральный/профанный» был заме�нён непротиворечивым и рациональным взаимодополнением«поэтический/прозаический». Непротиворечивым, посколькусмыслом его выступала мера доступности объекта не в катего�риях разума (направленность языка на установление всеобщихдиалектических связей с миром), а в категориях рассудка (на�правленность языка на отдельно взятые объекты). Рацио�нальным, поскольку критерии совершенства, образцовостиязыка становились прозрачными, понятными и выполнимыми.Всё это было очередным подтверждением объективности све�дения Аристотелем поэтики к теории стихотворчества.

Однако налицо было и существенное различие в эпичес�ком, аристотелевском и просвещенческом толкованиях сущно�сти поэтического. При общем сохранении терминологии от�дельные концепты и понятия со временем обрели совершенноиной смысл. «Поэт» и «поэтика», как известно, происходилиот единого древнего корня B@4©T, означавшего преобразующеедействие в самом широком смысле — как материальное или ду�ховное произведение, творчество в целом. Поэтому термин«поэт» (B@40JZH) во всех европейских языках изначально былмногосмысленным: это и мастер, и производитель, и творец,и законодатель, и даже инициатор сражения. То есть первона�чально он означал возвышенный характер творческой способно�сти в целом, виртуозность и мастерство, и только со временем —конкретную способность к стихосложению, направляемуюисключительными способностями. Как именно происходилосужение смыслового пространства, теперь уже трудно сказать.Скорее всего, это было обусловлено тем, что, в отличие от дру�гих созидателей и деятелей — не виртуозов и не мастеров, поэт —

________________________

20) Тредиаковский В. К. Мнение о начале поэзии и стихов вообще // Тредиаков�

ский В. К. Стихотворения. — Л.: «Советский писатель», 1935 — С. 404.

223


понятным и доступным, как ремесло, а ремесло возвышалось доуровня искусства. Это была именно «мифо�поэтика», потомучто выявление дополнительных смысловых связей между ве�щью и словом давало возможность подменить ими реальныесвязи между вещами и создавать воображаемое пространствобытия. Но это же давало мыслителю свободу.

В последующие столетия различные мыслители неодно�кратно пытались обосновать целесообразность трансформа�ции поэтики из мировоззрения в эстетическую теорию. В част�ности, Феофан Прокопович не без основания полагал, что исто�рическое сужение смыслового поля «поэтики» было его зако�номерной конкретизацией, обусловленной тем обстоятельством,что слово не имеет столь непосредственных наглядных средстввоплощения субъективных образов, каковыми обладают ремёс�ла, живопись, скульптура или архитектура. Поэтому сила вооб�ражения (читай: сознания или, точнее, духа) является основа�нием силы слова, считал Прокопович, и изначально она вышеу стихотворца23). Вероятно, с этим следует согласиться: словоединственное способно адекватно передавать содержание со�бытий, которое иным способом передать невозможно (скажем,изобразить). Ломоносов вторил ему: «Правда, что кроме слованашего можно бы мысли изображать было чрез разные движе�ния очей, лица, рук и прочих частей тела, как то пантомимы


222

субъекта как автора, обусловленная силой личностного про�ецирования на продукт творчества. Он, правда, не смог выра�зить всеобщую сущность этого личностного присутствия на на�учном основании, которое было конкретно�эмпирическим, по�этому обращался к основанию религиозному: «Мы прияли отвеликих и ученых мужей, что другие науки состоят в правилахи в учении; но стихотворцы от натуры силою ума бодры и акибы некоторым божественным духом вдохновенны бывают.И для того по справедливости наш Энний стихотворцев называ�ет священными: ибо кажется, что они даются нам как некото�рое божие дарование»21).

И, наконец, «мифопоэтика» выступала универсальным

принципом гармонической согласованности автора и произ�

ведения, выраженным актом «JXPP<0» как абсолютным един�

ством слова и дела, искусства и ремесла. Последний, очевид�но, стал одним из важнейших условий трансформации поэтикикак формы личностного мироотношения (духовно�практичес�кого опыта) в несколько отчуждённую концепцию художест�венного стихосложения (теоретический опыт). Впервые наибо�лее последовательно и убедительно это сделал Аристотель, и стех пор за поэтикой закрепилась узко�прикладная функция22).В процессе этого единства искусство становилось таким же

туры, 2000. — 407 с.; Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса:

Ранние формы и архаические памятники. — 2�е изд., испр. — М.: Изд�во вос�

точной литературы, 2004. — 462 с.; Пропп В. Я. Исторические корни волшебной

сказки. — М.: Лабиринт, 2000. — 336 с.; Пропп В. Я. Поэтика фольклора. — М.:

Лабиринт, 1998. — 352 с.; Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. —

2�е изд., испр. и доп. — М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН,

1998. — 800 с.; Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. — М.: Издатель�

ство «Лабиринт», 1997. — 448 с.; Хайдеггер М. Исток художественного творе�

ния / Пер. с нем. А. В. Михайлова. — М.: Академический проект, 2008. —

С. 77–237 и др.) И это также служит основанием исторического обособле�

ния поэтики в теорию развития отдельного литературно�критического на�

правления.23) Прокопович, Ф. О поэтическом искусстве. — С. 346. [«Quamquam, ubi de orig�

ine facultatis nostrae dictum est, ad ipsius naturae primordial omni arte antiquiora

eam revocaverimus…» (Прокопович, Ф. De arte poetica // Прокопович, Ф. Сочи�

нения. — С. 236).]

_________________________

21) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию... // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950—1983. — Т. 7. — С. 177–178.

Здесь Ломоносов привёл отрывок речи Цицерона в защиту поэта Архия.22) Аристотель, правда, упустил один существенный момент: художественная

поэзия исторически предшествовала появлению художественной прозы. (Об

исторических обстоятельствах формирования поэтической литературы см. по�

дробно: Веселовский А. Н. Избранное: На пути к исторической поэтике. — М.:

«Автокнига», 2010. — 688 с.; Веселовский А. Н. историческая поэтика. — Изд.

4�е. — М.: Изд�во ЛКИ, 2010. — 648 с.; Дубова О. Б. Мимесис и пойэсис: Антич�

ная концепция «подражания» и зарождение европейской теории художествен�

ного творчества. — М.: Памятники исторической мысли, 2001. — 271 с.; Меле�

тинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. — М.: «На�

ука», Главная редакция восточной литературы, 1986. — 320 с.; Мелетинский

Е. М. От мифа к литературе (Учебное пособие по курсу «Теория мифа и исто�

рическая поэтика повествовательных жанров»). — М.: РГГУ, 2000. — 170 с.; Ме�

летинский Е. М. Поэтика мифа. — Изд. 3�е. — М.: Изд�во восточной литера�

225


постижения мира упоён, опьянён собственным воображениеми способен произвольно менять мнения о вещах, с которымив реальной жизни даже не сталкивался. Поэзия уводит из ре�альности в мир иллюзий, портит нравы людей, заставляя сопе�реживать воображаемым лицам, которым в реальной жизниполагается наказание27); вот и одна из причин общественныхконфликтов. В отличие от Платона, Аристотель был уверен,что свобода поэта — не мнимая, а настоящая, и только его сво�бода, потому что реализуется бескорыстно, то есть внутреннейпричиной — тягой к удовольствию, индивидуальным отношени�ем к миру. Поэтому первые философы, однажды ощутив удоволь�ствие от мышления вообще, одновременно были и поэтами.

Интеллектуалы Просвещения попытались вернуть поэзииеё древние универсальные функции, сохранив при этом теорети�ческие наработки Аристотеля. Просвещенческое «взрослое», от�ветственное перед миром мышление вознамерилось нарушитьбаланс всеобщего «ученичества» у природы, пропагандируемо�го прошедшим столетием, и предаться, кроме всего прочего,также лингвистическому способу обоснования личностной ав�тономии (пока ещё не разума, а только рассудка). Аристотельговорил об обобщающей функции искусства. В условиях господ�ства метафизики как научного метода, где обобщения предпри�нимались неохотно, только на основании предметной общностиобъектов, эту функцию взяла на себя поэзия. Она стала своегорода мифической (поэтической) диалектикой, где противоре�чия реальности и мышления подменялись взаимными перехода�ми метафор. В этом, очевидно, основная причина того, почему«…поэтическое слово приравняли к понятию, поэзию — к на�уке, к логике, которую понимали как метод «геометров», как сис�тему аксиоматически однозначных (в идеале) доказательств…»28)

В этом состояло принципиальное различие просвещенчес�кого и аристотелевского методов отношения к языку. Аристо�тель, как известно, строго разграничивал сферы искусства в са�мом широком смысле — как мастерство, и философии какузко�логического опыта, считая последнюю наукой. Иными


224

на театрах представляют, однако таким образом без света былобы говорить невозможно, и другие упражнения человеческие,особливо дела рук наших, великим были бы помешательствомтакому разговору; не упоминаю других непристойностей»24).Кроме того, у поэтического слова есть ещё одно преимущество,которого Феофан Прокопович и Ломоносов почему�то не за�метили: заключающее в себе ритм и интонацию, оно являетсясамостоятельным фактором, способствовавшим рождению ещёодной художественной сферы творчества — музыки.

Поэтому поэзия, локализируя слово определёнными пра�вилами и нормами, остаётся сильнее и влиятельнее прозы.И значит, в сочетании с объективными обстоятельствами мо�жет составлять серьёзное неудобство для консервативных об�щественных отношений. Именно поэтому Платон однаждыизгнал стихотворцев из идеального государства, обвинив ихв пропаганде умозрительных суждений, подкреплённых лишьфантазией вместо практической проверки. Логика проста: зна�ние о предмете само по себе ничего не стоит, и поэтому «…зна�нием будет обладать лишь тот, кто этим предметом пользует�ся»25). Выходит, даже изготовитель предмета недостаточно о нёмзнает, потому что может не пользоваться им. Тем более ничегоне знает об этом подражатель, ведь он изображает, не вопло�щая в жизнь. Поэзия и есть чистое умозрительное построениебез воплощения, подражание, фантазия или даже вымысел безпрактического применения, описание без конкретной цели.Своей живописностью она отражает не бытие, а только кажи�мость, хоть и возвышенную, и, значит, не является ценностью26).

Таким образом, основанием поэтического Платон считалдурно понятую свободу, которая позволяет творить далёкие отдействительности вещи. Человек в своём поэтическом опыте

_________________________

24) Ломоносов М. В. Российская грамматика / Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 395.25) Платон. Государство, X, 602a / Пер. А. Н. Егунова // Платон. Собрание со�

чинений в 4 т. — Т. 3. — М.: Мысль, 1994. — С. 397.26) Платон. Государство, X, 601с. — С. 396. Позднее Феофан Прокопович в сво�

их комментариях упростил ситуацию, заявив, что изгнание касалось только тех

поэтов, что сочиняли непристойные вирши (См.: Прокопович, Ф. О поэтичес�

ком искусстве. — С. 341–342).

_________________________

27) Платон. Государство, X, 605d, e. — С. 403. Платон наверняка имел в виду тра�

гедию Эсхила «Персы».28) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 112.

227


случай. <…> В отношении деятельности опыт, по�видимому,ничем не отличается от искусства…»31).

В отношении в опыту мышление эпохи Просвещения былосовершенно солидарно с Аристотелем, и потому просвещенче�ская философия всё же нашла возможности сблизиться с ис�кусством (уже в узком смысле) благодаря эмпирической науке,и в своём единстве они смогли открыть дополнительные воз�можности познания истины. Разум по�прежнему ничего не мо�жет примышлять, открывая уже�наличествующее, но отнынебесспорная новизна знаний виделась в возможности открытия(воссоздания?) универсального и совершенного языка, связую�щего весь мир воедино и преображающего его из хаоса в кос�мос тем, что описывает простой и наглядный опыт, лежащийв основе всего. Об этом, также в полном согласии с Аристоте�лем, писал Феофан Прокопович: «…даже давно известное, из�менив свою внешность, благодаря имени и стилю авторов при�обрело вид новизны и сильнее привлекало учащихся»32). Приэтом «новизна» вовсе не означала непостижимости, чудесно�сти или нагромождённости мыслей; речь шла о возвращениик забытой простоте изъяснения. Мир в действительности прост,коль скоро просты и наглядны методы его познания. Описаниеэмпирического опыта, составляющее содержание предпола�гаемого совершенного языка, должно было совершенствоватьтакже и его форму. Коль скоро язык есть единственный способотражения действительности, а действительность — его един�ственное содержание, следовательно, эмпирические законысуть законы языка. От постоянства их применения зависит сте�пень его совершенства.

В этом и проявлялись сущность и цель поэтичности и тер�минологической многогранности «натуральной философии».


226

словами, видел в философии способность не творения или под�ражания (такое возможно лишь в результате обобщения), а по�знания как открытия уже�наличествующего. Философия изу�чает вечные и первоначальные причины, не поддающиеся нивоссозданию, ни подражанию. Искусство же (поэзия в том чис�ле) есть сфера конкретных, чётко слаженных действий, по�скольку появляется оно, «…когда на основе приобретённыхна опыте мыслей образуется один общий взгляд на сходныепредметы»29). Поэтому Аристотель считал непозволительнымставить язык в качестве основания общности философии и ис�кусства, будучи уверенным, что они изъясняются на разныхязыках. В этом случае слишком легко ввести несведущих людейв заблуждение, как это делали софисты30). Но поскольку Арис�тотель полагал, что искусства обладают важной общественнойфункцией — идеализацией, то есть направленностью в сторонусовершенствования общественных отношений, он всё�таки при�знавал основание общности науки и искусства, — правда, запределами их содержания: «…Опыт кажется почти одинаковымс наукой и искусством. А наука и искусство возникают у людейчерез опыт. Ибо опыт создал искусство, …а неопытность —

_________________________

29) Аристотель. Метафизика / Пер. А. В. Кубицкого. — А, 981a, 7 // Аристотель.

Сочинения в четырех томах. — Т. 1 / Ред. В. Ф. Асмус. — М.: «Мысль», 1976. — С. 65–66. 30) Учитывая специфику терминологии, обращусь к первоисточнику: «Что ни од�

но из дошедших до нас искусств не занимается привходящим, это ясно. Так,

строительное искусство не рассматривает тех привходящих обстоятельств, при

которых могут оказаться будущие обитатели дома (например, будет ли их

жизнь там тягостной или наоборот), точно так же и ткачество, и сапожничест�

во, и поваренное искусство; каждое из этих искусств занимается тем, что отно�

сится только к нему, т. е. собственной целью. Не ставит наука и вопрос, есть ли

образованный в искусстве также и сведущ в языке, или вопрос, если образован�

ный в искусстве стал сведущим в языке, будет ли он вместе и тем и другим,

не будучи ранее таковым; то, что есть, но не всегда было, однажды стало; зна�

чит, тот вместе стал образованным в искусстве и сведущим в языке, — подоб�

ные вопросы не разбирает пи одна из признанных всеми наук, а разбирает их

одна лишь софистика…» (Аристотель. Метафизика. К, 1064b, 17–25. — С. 286).

Действительно, пренебрежение языковыми формами проявлялось у Аристоте�

ля в почти полном отсутствии литературного стиля. Видимо, недаром он один

из самых косноязычных авторов.

_________________________

31) Аристотель. Метафизика / Пер. А. В. Кубицкого. — Б, 981a, 1–5 // Аристо�

тель. Сочинения в четырех томах. — Т. 1 / Ред. В. Ф. Асмус. — М.: «Мысль»,

1976. — С. 65–66.32) Прокопович, Ф. О поэтическом искусстве. — С. 335. [«…Quodamodo aemulis

ingeniis crescat in diem accessio artis, partim it antiqua etiam inventa dum extimam

mutant faciem a nomine styloque auctorum speciem novitatis accipunt, maiore vi &

illicio ad se pertrahant sui studiosos» (Прокопович, Ф. De arte poetica. — С. 229).

229

Основания поэтического восхищения Ломоносовым естест�венными и точными науками, восприятия научной сферыкак эстетического объекта — проблема, до конца не раскры�тая, поскольку содержит многие неявные смыслы. Помимо не�обходимости следовать западноевропейским когнитивным тра�дициям у него было множество собственных причин видеть«поэзию науки и науку поэзии». С одной стороны, это, конеч�но же, индивидуальные психологические особенности его от�ношения — беззаветная любовь к научному творчеству, пред�ставление о возвышенном характере и всесильности научногомышления, страстность натуры, предрасположенность к быст�рому восприятию нового и проч. С другой стороны, было остроепонимание объективной необходимости сделать науку еслине по�настоящему общественным, то хотя бы популярным фе�номеном — достоянием быстро формировавшегося при дворепросвещённого круга. Нельзя полностью игнорировать этотрационалистический мотив отношения Ломоносова к наукам1).Наконец, его интерес к сфере поэтического во многом былобусловлен желанием заставить поэзию в широком смысле —как средство гармоничной организации языкового опыта —служить развитию университетского образования. Этот замысел

кажется надуманным в своей преувеличенности, поскольку в дей�ствительности был очередным подтверждением мифа мышле�ния Ломоносова. Однако оказался вполне осуществимым.Стихотворная речь должна быть направлена не только на ус�лаждение ума и слуха, к чему в большинстве своём стремилисьзападноевропейские интеллектуалы. При чтении «Опыта о че�ловеке» А. Поупа или «Поэмы о естественном законе» Вольтеравозникали лишь удивление и восхищение виртуозностью пере�ложения прозаических философских суждений языком по�эзии. Не более. Но для первого российского академика былокрайне важно, чтобы поэзия не просто изменяла, а облегчалаи ускоряла восприятие мысли, при этом не упрощая её содер�жания. А значит, делала научную мысль достоянием обществен�ности и тем самым создавала впечатление её естественности.Ведь естественным является всё то, что реализуется без допол�нительных усилий. Поэтому рассказ о науке художественнымисредствами представлялся не только возможным, но и необхо�димым моментом действительного движения научной мысли2).Вот почему стоило бы согласиться с Гоголем в том, что в поэти�ческих описаниях Ломоносова «…слышен взгляд скорей учёно�го натуралиста, чем поэта, но чистосердечная сила восторгапревратила натуралиста в поэта. Изумительней всего то, что,заключа стихотворную речь свою в узкие строфы немецкогоямба, он ничуть не стеснил языка: язык у него движется в узкихстрофах так же величественно и свободно, как полноводная ре�ка в нестеснённых берегах. Он у него свободнее и лучше в сти�хах, чем в прозе…»3)

МИФОПОЭТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ«НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

_________________________

1) Как нельзя и гиперболизировать его (См. подробно: Осповат К. Ломоносов

и «Письмо о пользе стекла»: поэзия и наука при дворе Елизаветы Петровны //

Новое литературное обозрение. — 2007. — № 5. — С. 148–183).

_________________________

2) Строго говоря, Михайло Васильевич был далеко не первый в своей позиции:

за два столетия до него так же думал и Леонардо да Винчи. Только полагал, что

не слово, а глаз является универсальным средством познания.3) Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. XXXI. В чём же, на�

конец, существо русской поэзии и в чём её особенность // Гоголь Н. В. Сочи�

нения в 12 т. — Изд. 15�е. — Т. 7. — СПб.: Издание А. Ф. Маркса, 1900. —

С. 168–169. Примечательна своеобразная обмолвка Гоголя: «слышен взгляд».

Гиперболизация образов с помощью поэтической формы, и в самом деле,

способна заставить читателя поверить в то, что чувства начинают выполнять

несвойственные им функции: глаза начинают слышать, уши — видеть…

228

МИФОПОЭТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ «НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

231


И в научной прозе: «Чем больше таинства ее (науки — М. С.)разум постигает, тем вящее увеселение чувствует сердце»6).Он вовсе не склонен был думать, что «строгость» науки непре�менно должна означать её «скучность»; поэтому в своё времяпорвал с Генкелем. Истина, заключённая в научном познании,а priori понятна, но вовсе не банальна — напротив, интереснаи привлекательна; она возбуждает оптимизм, радость, энтузи�азм, удовлетворение и проч. Занятия наукой могут быть «весё�лыми» не менее, чем беззаботные зрелища. Поэтому в деятель�ности Михайлы Васильевича органично сочетались практическиеразработки в области горнорудного дела, теоретические во�просы математики, физики и химии, сценарии фейерверкови опыты в мозаичном искусстве. Всё это в равной мере пред�ставлялось необходимым, — об этом свидетельствовали терпе�ние и добросовестность, с какими учёный сочинял проектыи северных экспедиций, и бесконечных придворных празд�неств. Для всего у него находилось время — время для тяжёлойи изнурительной геологической практики на немецких рудни�ках и время для сочинения Хотинской оды; время для изучениясостояния жизни российского народа и время для задушевныхписем Леонарду Эйлеру… Не было времени для скуки, губящейвеликие замыслы. Поэтому так занимательно он писал обо всём,за что ни брался.

Одним из наиболее заметных, оригинальных и успешныхрезультатов стремлений объединить поэтичность и рациональ�ную точность познания стала небольшая поэма�трактат «Пись�мо о пользе стекла», в которой автор выполнял сразу несколь�ко функций и выступал с нескольких познавательных позиций:«Действительно, естественнонаучные темы и соответствующаяим дидактическая стилистика сочетаются в “Письме…” с эпи�столярной формой, выступающей литературным эквивалентом“учтивых” процедур светского общения. С одной стороны,это сочетание соответствовало двойственному амплуа Михайлы


230

Мысль Гоголя позволяет предположить, что именно поэзия,а не проза выступает критерием естественности языка. Даже не�умелые и наивные стихи заслуживают справедливого снисхож�дения. Напротив, соответствующий правилам, но сложный и тя�жёлый прозаический язык кажется надуманным и далёкимот реальности. Вряд ли у разумной, но лишённой чувственнойосновы, мысли будет долгая жизнь. Одам же Ломоносова былауготована долгая и достойная жизнь, потому что её автор пер�вый и единственный в своё время «…сделал основой своей оди�ческой манеры эмоциональное отношение к истории и деяте�лям России, к её современному положению и к её прошлому.Такое подчеркнуто эмоциональное отношение и составляетспецифику, придаёт оригинальность поэтическому “я” ломоно�совских од. Сила и мощь ломоносовского поэтического “я”в его уверенности, что он вправе говорить от имени нации и вы�ражать её чувства»4). Иными словами, индивидуальность чувст�венно�эмоционального аспекта отношения к миру была у Ломо�носова настолько полной и завершённой, что сливалась в своейпредельности со всеобщностью народных настроений.

Михайло Васильевич был заинтересован в популяризациинауки в целом и своих собственных исследований, в этом не бы�ло ничего предосудительного. Удовлетворение и удовольствиеот процесса и результатов труда как составляющие принципаобщей пользы постоянно присутствовали в его отношениик проблеме развития российской науки в её практическом и пе�дагогическом направлениях, и к жизни вообще. Это неодно�кратно отражалось в поэзии:

Я только от Творца прошу,

Чтоб в храм его вселиться;

И больше в свете не ищу,

Как в оном веселиться5).

__________________________

4) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 131 (Выделено мной —

М. С.).5) Ломоносов М. В. Преложение псалма 26 // Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 372 (Выделено

мной — М. С.).

__________________________

6) Ломоносов М. В. Слово о происхождении света, новую теорию о цветах пред�

ставляющее, в публичном собрании императорской Академии Наук июля 1 дня

1756 года говоренное Михайлом Ломоносовым // Ломоносов М. В.Полное со�


233


создаёт те необыкновенные тематические мотивы, которыепрежде всего бросались в глаза его современникам в его стихо�творениях. Это — моменты описания, из которых вытравленаконкретная образность; это — стремительные нагнетения не�вероятных сочетаний слов различных рядов значений, соеди�нённых в картины без картинности, заключающих фантастиче�ские гиперболы. Но эта фантастика не стремится создать иллю�зию реального, не вклиняется в круг предметов мира сего; на�оборот, она носит характер великолепной игры абстракциями,так как сочетания слов�представлений и слов�понятий сообща�ют ей совершенную немыслимость. Ломоносов настолько смел вэтом отношении, что подчас доходит до туманности, получаетсякак бы заумный язык, но не в смысле небывалых слов, а в смыс�ле небывалых значений»8). Советский критик с полным основа�нием настаивал на том, что в поэзии Ломоносов отходил отпринципов рационализма, полностью погружаясь в пучину чув�ственно�мифологических движений души: «…Восторженныйпиит руководим в своём пении не разумом, а восхищением; еговоображение парит, пролетает мигом пространство, время на�рушает логические связи, подобно молнии освещает сразу раз�нообразные места»9). Впрочем, Гуковский видел в этом лишьпроявление не всегда последовательного использования рито�рических приёмов.

Действительно, смешивая жанры и стили, Ломоносов уст�раивал «лирический беспорядок» образов. Но при этом онне просто бесцельно втискивал научное содержание в поэтиче�скую форму, а констатировал, что в отдельных ситуациях по�знания оказывается невозможным различение отдельных егоформ, и это сказывается на его содержании10). В результате фор�мального и содержательного слияния происходило рождениеудивительных образов, а через них — «лирическое пережива�ние истины»11). Внимательное изучение произведений «научной


232

Васильевича, светского поэта и естествоиспытателя. С другой сторо�ны, тематико�стилистическая гетерогенность была своего родажанровой константой европейской учёной поэмы»7). Не менееоригинальным и стилистически разнообразным был напомина�ющий социальный памфлет�отчёт «Явление Венеры на Солн�це», где астрономические чертежи и расчёты соседствовалис едкими эпиграммами против учёных ретроградов — против�ников гелиоцентризма, и историческими и богословскими раз�мышлениями. Михайло Васильевич мог легко переходить от од�ной манеры изложения к другой, в зависимости от предметаисследования. Предположив существование вокруг Венеры«знатной атмосферы», он с не меньшим энтузиазмом пускалсямечтать о возможных обитаемых мирах во Вселенной, попутнорьяно нападая на религиозных фанатиков и ища подтвержде�ния своим аргументам не только в научным, но и древних бого�словских текстах. Пожалуй, в этом произведении Ломоносовнаиболее полно выразил идею объединения усилий науки и ре�лигии в исследовании мироздания и обоснованию универсаль�ности метода «натуральной философии».

Однако всеохватность исследовательских задач предвеща�ла амбивалентность возможных результатов и неоднознач�ность общественного к ним отношения. И дело не только в том,что мифопоэтическое содержание «натуральной философии»вызывало множество вопросов у представителей точных наукпоследующих столетий. Стилистическая неоднозначность, ко�торую Ломоносов как стихотворец позволял себя повсеместно,так же делала его объектом критики собратьев�пиитов и позд�нейших исследователей. По мнению Г. Гуковского, «…для Ло�моносова характерна борьба с обычным значением слова в язы�ке. Слово, связанное со своим конкретным, так сказать, земнымзначением, мешает его полёту ввысь; оно должно утерять своёбедное, простое значение воспарить в абстракцию. В полномсогласии со своей теорией, Ломоносов вводит в свою речь сдви�ги в области значений слов. <…> Отсюда характеризующиестиль Ломоносова резкие метафоры, смелые эпитеты, наруша�ющие логическую связь понятий и т.д. <…> …Ломоносов

_________________________

8) Гуковский Г. А. Русская поэзия XVIII века // Гуковский Г. А. Ранние работы

по истории русской поэзии XVIII века. — М.: Языки русской культуры, 2001. —

С. 46–47.9) Гуковский Г. А. Русская поэзия XVIII века. — С. 47.10) См.: Гуковский Г. А. Русская поэзия XVIII. — С. 46.11) См.: Лебедев Е. Н. Ломоносов. — С. 227.

_______________________

7) Осповат К. Ломоносов и «Письмо о пользе стекла»: поэзия и наука при дво�

ре Елизаветы Петровны. — С. 148–183.

235


искушённые в слове, отмечали фееричность мысли Ломоносо�ва, который больше чем просто сочинял — творил чудеса есте�ственно и легко: «Нет и следов творчества в его риторическисоставленных одах, но восторг уже слышен в них повсюду, гдени прикоснётся он к чему�нибудь, близкому науколюбивойего душе. Коснулся он северного сияния, бывшего предметомего учёных исследований, — и плодом этого прикосновения бы�ла ода “Вечернее размышление о божием величестве”, вся вели�чественная от начала до конца, которой никому не написать,кроме Ломоносова»14).

* * *

Несмотря на то, что рифмованных научных размышленийу Михайлы Васильевича было несравнимо меньше, нежели тра�диционно прозаических научных исследований, его поэтичес�кие строки касательно «состояния наук российских» восприни�маются наравне с самостоятельными научными разработками.И дело не только в том, что поэтическая форма, придавая со�держанию дополнительное обобщение, выводит его за пределыузких профессиональных интересов; нельзя не признать, чтомногие традиционные суждения Ломоносова с обретениемстихотворной формы кажутся новыми и оригинальными, а со�мнительные — сложно опровергаемыми. Дело, видимо, в том,что только так правильные, но безличные суждения обретаютвечное авторство, а вместе с ним и некое дополнительное со�держание — возможно, восстанавливается тот самый, древнийсакральный смысл, утраченный по мере утверждения рациона�лизма? Ломоносов, кроме того, был очень эмоциональным чело�веком, поэтому «восторг, пленивший ум» переполнял его душуизумительной лёгкостью, хотя и мог вызывать раздражённуюусмешку у эмоционально обделённых читателей. По сути, всё


234

поэзии» Михайлы Васильевича показывает, что рифмованнаяманера подачи научных рассуждений — вовсе не случайныеплоды не ко времени нагрядувшей во время занятий наукамиМузы, а отдельные этапы планомерно осуществляемого замыс�ла, который в своё время мог быть интересен широкой публике,а сегодня способен привлечь исследователей мифа как формысознания. Помимо желания популяризировать науку Ломоно�сов стремился решить ещё одну задачу. Мифологический сим�волизм позволял маскировать и компенсировать некоторыевесьма ощутимые недостатки гносеологической позиции Михай�лы Васильевича: «Поэт же, равновесие между которым и пред�метностью дано, есть до�критический поэт, т.е. певец, т.е. бе�зымянный — в принципе — носитель восторга. Высшая цельтакого певца — провидеть, раскрыть судьбы, наставлять наро�ды: во всяком случае “роман между душой и миром” не естьего тема. Торжество поэзии Ломоносова — не “изображениеприроды”, …а пророчески восторженный бред о судьбах госу�дарства и тронов. <…> Если взять наиболее общую форму сло�весного выражения природного предмета — миф, можно ска�зать, что (ломоносовская) ода есть момент в истории развитиямифа (или мифологического термина). …Это есть отношениек предмету через уже существующее слово»12).

Поэтому, не обладая ещё представлением о сущноститрансцендентального единства сознания как основания единст�ва бытия, мыслитель, в то же время, уже не мог довольствовать�ся проявлением этого единства в возможности лишь наглядно�го, непосредственного, механического сочетания отдельныхобластей научного познания. Он употреблял аллегории, мета�форы и прочие поэтические приёмы так, как если бы это былидиалектические законы: «Химия руками, математика очамифизическими по справедливости назваться может»13). То естьоблекал поэтическое содержание в мифологическую форму.Вот почему в последующих столетиях другие великие мастера,

__________________________

14) Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями. В чём же, наконец,

существо русской поэзии и в чём её особенность. — С. 168. А Л. В. Пумпянский

добавлял: «…На вопрос, в чём главная особенность его поэзии, лет 100 отвеча�

ли: п а р е н и е, это стало неизбежным lieu commun» (Пумпянский Л. В. К ис�

тории русского классицизма. — С. 73).

_________________________

12) Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма. — С. 57.13) Ломоносов М. В. Письмо о пользе Стекла... // Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 354. (Выделе�

но мной. — М. С.)

237


самой культурой, оно существует в её языке, и такое слово оп�равданно именовать готовым, вслед за А. Н. Веселовским, имеяпри этом в виду, что такое готовое слово есть вообще всё то,что ловит автора на его пути к действительности, всё то, что ве�дёт его своими путями или, может быть, путями общими, зара�нее уже продуманными, установившимися и авторитетнымидля всякого, кто пожелает открыть рот или взять в руки перо,чтобы что бы то ни было высказать»16). А коль скоро язык наукиили искусства выступает субъектом действия, то выполняетфункцию «производительной силы», а мышление — функцию«средства производства», осуществляющего процесс воплоще�ния слова в жизнь.

Этот язык представлялся «готовым» или предустановлен�ным вовсе не потому, что в нём законсервированы были какие�то содержательные структуры, без которых он невозможен.Он воспринимался автором не просто как ранее�существовав�ший, а как вечно�существующий, абсолютный. В конечномсчёте, автор вынужден был соглашаться, что причины проис�хождения языка лежат за пределами человеческого опыта.А потому — чем больше в научном языке общих представлений,чем больше в нём естественнонаучных и фундаментальных дан�ных о мире, тем больше в нём тайной, непостижимой силы и сво�боды пребывания. Но эмпиризм не позволяет делать глобаль�ные обобщения, и тогда на помощь приходит поэзия. Поэтомумотив внутренней свободы и автономной жизни науки усили�вался лишь стихотворной формой, взлетал до необозримыхэмоциональных высот восторга17) и, как ни удивительно, от этойбезмерности обретал естественность и ответственность за сказанное:

Из гор иссеченны колоссы,

Механика, ты в честь возвысь

Монархам, от которых Россы


236

разнообразие интонации, которое не в состоянии было передатьпрозаическое содержание слова, могла вместить его рифмованнаяформа. Тем самым, несмотря на виртуозную живописность, бо�гатство лексикона и нагромождение метафор, поэт всегда ос�тавлял читателю возможность искать и находить дополнитель�ные нераскрытые смыслы где�то между строк и слов.

Одним из определяющих мифических признаков поэтикинатуральной философии являлось то, что поэтическая формаподачи научного содержания усиливала мифологическую фор�му науки, создавая впечатление о ней как самостоятельном

и даже живом субъекте действия: «…Коль проницательнои коль сильно есть химии действие! Напрасно хитрая натура за�крывает от ней свои сокровища толь презренною завесою и в тольпростых ковчегах затворяет, ибо острота тонких перстов хими�ческих полезное от негодного и дорогое от подлого распознатьи отделить умеет и сквозь притворную поверхность видит вну�треннее достоинство. Напрасно богатство свое великою твер�достию тяжких камней запирает и вредными жизни нашей ма�териями окружает, ибо вооруженная водою и пламенем химияразрушает крепкие заклепы и все, что здравию противно, про�гоняет»15). Уже в конце прошлого столетия некоторые иссле�дователи, не называя прямо эту ситуацию мифологической,констатировали гипертрофированное и неконтролируемоевлияние именно поэтического слова на характер мышления, вовсяком случае, на его содержание: «…У автора нет прямогодоступа к действительности, потому что на его пути к действи�тельности всегда стоит слово,— оно сильнее, важнее и даже су�щественнее (и в конечном счёте действительнее) действительности,оно сильнее и автора, который встречает его как “объектив�ную” силу, лежащую на его пути; как автор, он распоряжаетсясловом, но только в той мере, в какой это безусловно не при�надлежащее ему слово позволяет ему распоряжаться собоюкак общим достоянием или реальностью своего рода. Главное —что слово встаёт на пути автора, и всякий раз, когда автор на�мерен о чём�либо высказаться, особенно же если он желаетсделать это вполне ответственно, слово уже направляет его вы�сказывание своими путями. Такое слово заготовлено наперёд —

_________________________

15) Ломоносов М. В. Слово о пользе химии… — С. 360.

_________________________

16) Михайлов А. В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Ми&

хайлов А. В. Языки культуры. Учебное пособие по культурологии. — М.: Язы�

ки русской культуры, 1997. — С. 117.17) Л. В. Пумпянский называл этот одический восторг «отечественным дионисий�

ским движением» (См.: Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма. —

С. 57).

239


А ты, возлюбленная Лира,

Правдивым щастьем веселись,

Чтоб ратай мог избрати время.

К блистающим пределам мира

Шумящим звоном вознесись

И возгласи, что нет на свете,

Ктоб равен был Елисавете

Таким блистанием хвалы.

Но что за громы ударяют?

Се глас мой звучно повторяют

Земля, и ветры, и валы!18)

Сложно сказать, осознавал ли Михайло Васильевич то об�стоятельство, что ход научных экспериментов иногда выходилиз�под контроля исследователя и приводил к непредсказуемымрезультатам, или он просто был переполнен романтическогочувства восхищения научным процессом? Как бы то ни было,характерно, однако, что, свободная от внешнего влияния, внут�ренняя жизнь науки не несла в себе, по соображениям нашегомыслителя, никакой угрозы или непредсказуемости. Его про�гнозы относительно дальнейшего её развития были совершеннооптимистичны, так как основанием их являлись здравый смысли обострённое чувство меры, уравновешивавшее неуёмную тягук знаниям. Если наука — подлинный субъект, то человек —«наблюдатель» и «свидетель» её деятельности. Его роль вто�ростепенна, статистична, но в этом её преимущество — он не спо�собен навредить природе. Смысл просвещённого подходак науке, по замыслу Ломоносова, как раз состоял в спокойномследовании законам природы. Учёный был совершенно уверен,что научные знания сами по себе, как цель, не содержат зла; егопривносит человек неумелым их использованием. Как известно,уже в начале XIX в. эта мысль была художественно подтверждена.Но Ломоносов никогда не смог бы оказаться в ситуациидоктора Франкенштейна, когда исследование выходит из�под


238

Под солнцем славой вознеслись;

Наполни воды кораблями,

Моря соедини реками

И рвами блата иссуши,

Военны облегчи громады,

Петром основанные грады

Под скиптром Дщери соверши.

В земное недро ты, Химия,

Проникни взора остротой

И, что содержит в нем Россия,

Драги сокровища открой.

Отечества умножить славу

И вящше укрепить державу

Спеши за хитрым естеством,

Подобным облекаясь цветом;

И что прекрасно токмо летом,

Ты зделай вечно мастерством.

В небесны, Урания, круги

Возвыси посреде лучей

Елисаветины заслуги,

Чтоб тамо в вечну славу Ей

Сияла новая планета.

Российскаго пространство света

Собрав на малы чертежи,

И грады, Оною спасенны,

И села, Ею же блаженны,

География, покажи.

Наука легких метеоров,

Премены неба предвещай

И бурный шум воздушных споров

Чрез верны знаки предъявляй,

Чтоб земледелец выбрал время,

Когда земли поверить семя

И дать когда покой браздам,

И чтобы, не боясь погоды,

С богатством дальны шли народы

Елисаветиным брегам.

_________________________

18) Ломоносов М. В. Ода, в которой Ея Величеству благодарение от сочинителя

приносится за оказанную ему высочайшую милость в Сарском селе Августа 27

дня 1750 года (1750–1751) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 401–403.

241


индивидуальное настроение учёного и характер восприятия имокружающего мира проявлялись в тесной взаимосвязи, а ино�гда и в непосредственном единстве с состояниями окружающейприродной среды. Причины этой взаимосвязи известны и по�нятны: поскольку Божье Бытие более не рассматривалось какабсолютное основание человеческого существования, интел�лектуалы Просвещения вынуждены были искать это основаниеза пределами человеческой натуры, но в естественной для неёсфере — не в индивидуальном разуме, но в природе, ибо раци�онализм предыдущего столетия всё равно выводил к идее Бога.

Таким образом, представление, совершенно не соответст�вовавшее нормам европейского рационализма XVII в., счита�лось вполне естественным в эпоху Просвещения. Ломоносов,как известно, отразил эту связь в двух стихотворных «Размыш�лениях» о Божьем Величестве, полагая, что этой вязью обус�ловливалась не только направленность и характер, но и резуль�таты познания20).


240

контроля. И даже трагическая кончина Рихмана была для негопарадоксальным подтверждением разумности исследований «небес�ного электричества» и вписывалась в научно�мифологическуюкартину мира: смерть учёного «на алтаре науки» вполне возмож�на и даже необходима как жертва ради просвещения современ�ников и потомков. Учёный не ошибается, просто становитсяобъектом непредвиденного воздействия научных явлений.

Ещё одним мифопоэтическим признаком науки, на этотраз отличавшим её содержание, являлось описание происхож�дения химических веществ и соединений как рождения живыхсуществ. Мифологически оформленная идея была если не на�прямую персонифицирована, то, по крайней мере, символичес�ки предметна, то есть не конкретна, но переполнена иносказа�тельным содержанием. Потому картина происхождения стеклаиз огня и «натуры», изображённая Ломоносовым, напоминаетповествование Гесиода, более того — кажется его рационали�зированной вариацией:

Не должно тленности примером тое быть,

Чего и сильный огнь не может разрушить,

Других вещей земных конечный разделитель:

Стекло им рождено; огонь его родитель.

С натурой некогда он произвесть хотя

Достойное себя и оныя дитя

Во мрачной глубине, под тягостью земною,

Где вечно он живет и борется с водою,

Все силы собрал вдруг и хляби затворил,

В которы Океан на брань к нему входил;

Напрягся мышцами, и рамена подвинул,

И тяготу земли превыше облак вскинул.

<…> Но чтож, от недр земных родясь, произошло?

Любезное дитя, прекрасное Стекло19).

Наконец, ещё один безусловный признак мифологическогосодержания натуральной философии состоял в том, что любое

__________________________

20) К сожалению, исследования в этом направлении можно пересчитать по паль�

цам. (См.: Пашкуров А. Н. Некоторые грани возвышенного в русской фило�

софской оде: («Вечернее размыщление о Божием величестве при случае вели�

кого северного сияния» М. В. Ломоносова и «Ночь» С. С. Боброва) // Пробле�

мы изучения русской литературы XVIII века: межвуз. сб. науч. тр. / Рос. пед.

гос. ун�т им. А. И. Герцена, Самарск. гос. пед. ун�т. — СПб., Самара, 2003. —

Вып. 1. — С. 191–210; Топоров В. Н. Два «Размышления» Ломоносова в контек�

сте русской поэзии ХVІІІ века // Поэтика. Стихосложение. Лингвистика: К 50�

летию научной деятельности И. И. Ковтуновой / ИРЯ РАН им. В. В. Виноградо�

ва. — М.: Азбуковник, 2003. — С. 15–31). Можно согласиться с В. Н. Топоровым

в том, что «…сама “парность” этих двух “размышлений” как бы очевидна,

…но именно в силу этой очевидности она, видимо, не стала предметомпоследо�

вательного рассмотрения (Топоров В. Н. Два «Размышления» Ломоносова

в контексте русской поэзии ХVІІІ века. — С.23).

Несмотря на популярность этих произведений, исследователи чаще всего

традиционно видят в них проблематику религиозного или вольнодумного со�

держания (См. например: Левитт М. «Вечернее размышление о Божием вели�

честве» и «Утреннее размышление о Божием величестве» Ломоносова: опыт

определения теологического контекста // XVIII век: Сб. ст. и материалов / Рос.

акад. наук, Ин�т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб., 2006. — Сб. 24. — С. 57–70).

_________________________

19) Ломоносов М. В. Письмо о пользе Стекла ... // Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 509–510.

243


Мысль по сути своей очень уязвима. Высказанная в зависи�мости от сезона или времени суток, она может быть увереннойили беспомощно растерянной, утвердительной или вопроси�тельной. Тем более, если она отражает «Божье Величество».Временная предметная бинарность «утро/вечер» в разное вре�мя легко трансформировалась в различные символическиебинарности: в традиционной христианской ментальности —в «добро/зло», «радость/скорбь», «мир/война», «откры�тие/сокрытие», «подъём/спуск» и др.; в эпоху Просвещения —в «знание/заблуждение», что хорошо согласовывалась с идей�ной бинарностью «просвещение/невежество»:


242

На первый взгляд, Ломоносов повторял уже известные вещи:состояние природы влияет на физическое и душевное состоя�ние человека, формирует его настроение, потому что человек —существо разумное и не может не замечать происходящих во�круг социальных и природных перемен. Это особенно хорошовидно при сопоставлении обоих текстов:

Всё это так. Но кроме этого было ещё нечто, что отличалопредставления Ломоносова об основаниях познания от подоб�ных представлений его просвещённых современников. Это ми�фологическая форма восприятия природы. Он не просто вос�принимал чувствами и осознавал природные явления, а тракто�вал последние по аналогии с человеческими чувствами, видя аб�солютность связи человека и природы. Но и это не всё, по�скольку мифология мышления Ломоносова не теряла при этомпросвещенческий характер, но придавала ему оригинальныйсмысл.

Иными словами, Михайло Васильевич был убеждён, чтоот состояния и поведения природы зависит состояние и по&

ведение не только тела, но и мысли. «Вечерний» и «утрен�ний» характеры протекания размышлений отличаются друг отдруга, и это не случайно. Бог повелевает происхождением мыс�ли но природа задаёт ей интонацию — уверенную или смутную:

Лице свое скрывает день,

Поля покрыла мрачна ночь,

Взошла на горы чорна тень,

Лучи от нас склонились прочь21).

Мой дух, с веселием внемли,

Чудяся ясным толь лучам…

<…> От светлости твоих очей

Лиется радость твари всей 22).

Но гдеж, натура, твой закон?23) Когда бы смертным толь высоко

Возможно было возлететь,

Чтоб к солнцу бренно наше око

Могло приближившись воззреть…24

_________________________

23) Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве… — С. 121.24) Ломоносов М. В. Утреннее размышление о Божием Величестве. — С. 117.25) Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве… — С. 123.26) Ломоносов М. В. Утреннее размышление о Божием Величестве. — С. 119.

Примечательно, что, в отличие от «утреннего», «Вечернее размышление» было

написано не только касательно Божьего Величества вообще, но и конкретного

Его проявления — северного сияния, природа которого в то время ещё не была

известна. Другим подтверждением полисемантичности «утра» и «вечера» может

служить факт выхода в Санкт�Петербурге литературных журналов «Вечерняя

заря» и «Утра», почти одновременно — в 1782 г. Несмотря на то, что к тому

времени мифологическая форма частично трансформировалась в литератур�

ном символизме, связь мышления и предметно представляемых начал бытия

во времени была очевидна: название первого издания ориентировало авторов

и читателей на поиски Божественного откровения и укрепление религиозной

веры, а второе недвусмысленно указывало на вольнодумство литературных

_________________________

21) Ломоносов М. В. Вечернее размышление о Божием Величестве при случае ве�

ликаго севернаго сияния // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8 — С. 120.22) Ломоносов М. В. Утреннее размышление о Божием Величестве // Ломоно&

сов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. —

С. 117, 119.

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест

Скажитеж, коль пространен свет?

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

Скажитеж, коль велик Творец?25)

Творец! Покрытому мне тмою

Простри премудрости лучи

И что угодно пред Тобою

Всегда творити научи

И, на Твою взирая тварь,

Хвалить тебя, безсмертный Царь26).

245


она уже никогда не сойдёт с небосклона науки. УверенностьЛомоносова подводила общественное мнение к неявному смыс�лу, что в некоторых случаях цель оправдывает средства, и за«ночью переворота» настаёт «день нового правления» Елиса�веты Петровны, которое до последнего момента будет наполне�но просвещённым светом:

Мы славу дщери зрим Петровой,

Зарей торжеств светящу новой.

Чем ближе та сияет к нам

Мрачнее ночь грозит врагам28).

Это влияние природы на состояние сознания и, следова�тельно, на меру истинности познания не должно рассматри�ваться как внешняя, отчуждённая, принудительная причина.Ломоносов был верующим и законопослушным гражданином.Кроме того, он, в согласии со своим временем, считал человека«частью природы». Поэтому формальная самостоятельностьи некоторая радикальность его мышления не противоречиласодержательной ориентированности его взглядов на природу.Скорее, наоборот: он потому и был самостоятелен как мысли�тель, что рассматривал себя органической частью целого, будьоно природа или общество. Таков принцип реализации мифасознания: должное рассматривается как сущее; уверенностьв своём отношении к действительности должна быть всецелой.У Ломоносова, к тому же, содержательное противоречие скра�дывалось формальными словесно�поэтическими приёмами:чувственный энтузиазм и подъём, восторг, любование и восхи�щение природой скрашивали её отстранённость и инаковостьчеловеку.


244

Этим, видимо, объясняется тот факт, что обе духовные одыимеют очевидное композиционное сходство, хотя были написа�ны и опубликованы в разное время. Это указывает не толькострогое соблюдение Ломоносовым стихотворных правил,но и на последовательность и целостность его мировоззрения.Вначале было написано «Вечернее размышление», и это понят�но: путь познания начинается во мраке сомнений, растеряннос�ти и блужданий в потёмках «предрассудков». Но спустя времянастаёт просветлённое состояние и ясное видение цели. Длянашего мыслителя время становления научных идей зеркаль�ным образом отличалось от времени исторического — не «ве�чер» следует «утру», а наоборот, «утро» завершает «вечер&

ние» бдения разума. И если тема «ночи» или «сумерек» иногдаоказывалась наполненной надеждами и связанной с радостны�ми и долгожданными событиями, это, наверняка, могло проис�ходить лишь за пределами научных законов, где господствова�ло чудо Божьего проведения, судьба, а не разумение человека.Во всяком случае, именно так Михайло Васильевич представлялсебе дворцовый переворот 1741 года:

Россия, посмотри на ту щастливу ночь,

Что радость привела, печаль отгнала прочь.

Когда по ревности и истинному праву

Изволила принять Петрова дщерь державу,

С Собою и тебя до облак вознесла,

Доброт прекрасный Лик ко трону привела,

Которыя его всечасно окружают

И щастие твое вовеки сохраняют27).

Но то, что «в едину ночь» было установлено Божьей волей,далее должно было вестись разумом и волею человеческой.Когда идея встречается с благодатным историческим событием,

_________________________



нации // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 8. — С. 82.

жанров — там в основном печатались сатирические и критические работы (См.:

Козьмин М. Б. Журнал «Утра» и его место в русской журналистике XVIII ве�

ка// XVIII век: Сб. ст. и материалов / Рос. акад. наук, Ин�т рус. лит. (Пушкин.

Дом). — М.–Л.:Изд�во АН СССР, 1959. — Сб. 4. — С. 104–135).27) Ломоносов М. В.«Россия, посмотри на ту щастливу ночь...» // Ломоносов


С. 273.

247

РИТОРИКА «НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

человеческое самовыражение. Поэтому от того, насколько пра�вильным, благозвучным, гармоничным в сочетаниях, понятными адекватным по значению будет язык, не без основания каза�лось, зависел весь образ жизни индивида и общества. Инымисловами, не всякая, а именно поэтическая речь как знаковое во�площение законодательных принципов языка, её формальнаяобобщающая способность заставляла взглянуть на мир как ос�мысленный, упорядоченный, внутренне связный и последова�тельный, логически ясный и расположенный к познанию. Кро�ме того, создавалось впечатление, что, начиная с глубокойдревности, в обобщённых поэтических образах и символах пре�одолевается ограниченное (=прозаически однозначное) косноесодержание объективной реальности, и смыслы словесногоотражения мира становятся универсальными и бесконечными,и в то же время более податливыми для постижения.

Поэтому напрашивается вывод, что законы грамматики,функционирующие в пределах национальных языков, никак немогут быть законами развития универсального языка как от�ражения мира в целом, — конкретное содержание не можетбыть основанием чистой и абсолютной формы. Это объясняет,почему в первой половине XVIII в. ещё не настало время длянационально ориентированных лингвистических исследований,но одно за другим появлялись исследования природы эстетиче�ского. Прежде чем браться за решение конкретных проблем,следовало правильно поставить проблему на уровне основания;до того как приниматься за упорядочивание структур отдельныхязыков, необходимо было осмыслить природу и законы разви�тия языка как такового — как всеобщего знаково�символичес�кого воплощения сознательного отношения к миру, и сформи�ровать более или менее унифицированную культуру речи. Так,в частности, думал Лейбниц, полагая, что начинать исследова�ние природы языка необходимо с постановки вопроса, какимобразом слова оказываются (сами?) приспособленными к тому,чтобы быть «знаками идей» или «внутренних мыслей» челове�ка и одновременно означают не только сами себя, но и вещиреального мира. Немецкий философ старательно изучал про�тивоположные и сходные позиции решений в поисках правиль�ного ответа: 1) происходит ли это благодаря естественной свя�зи между звуками и идеями, или случайно, по произвольномуустановлению; 2) определяется ли естественными основаниями,

246

Итак, просвещенческий миф универсального (=философ�ского) языка преподносил его абсолютность через поэтическийхарактер формы, поскольку в поэзии (если представлять её вшироком смысле) законы развития и функционирования языкапредставлены в завершённом виде и оттого кажутся ярче и вы�разительнее, нежели в прозаическом описании. Рискну предпо�ложить, что большинство мыслителей эпохи Просвещенияименно так и трактовали смысл различия «прозы» и «поэзии» —как следствие противопоставления обстоятельств исключи�тельного и повседневного употребления языка. Поэтическаяречь потому и отличается от речи прозаической и не использу�ется в повседневных условиях, что представляет собой упоря�дочивание стихийности и профанности восприятия мира, — таксказать, «экстракт» законов развития и функционированияязыка в чистом виде1), служащий идеалом мировоззренческогои эстетического ориентирования.

Язык — способ специфически человеческого, познаватель�но�субъектного отражения предметно�вещного мира знаково�словесным образом, «великое орудие и всеобщая связь общест�ва» (Лейбниц). Следовательно, постижение законов развитияязыка издавна представлялось тождественным постижению за�конов развития мира. Словом начинается и завершается любое


_________________________

1) См.: Томашевский Б. В. Стих и язык: филологические очерки. — М.�Л.: Изд�

во АН СССР, 1959. — С. 67.

249


вания. одним из путей стало развитие эмпирического естество�знания. Другой путь, не исключавший первый, состоял в том,чтобы исследовать всеобщую форму языка с целью более�ме�нее адекватного выражения состояния собственной души,представлявшейся на то время если и не вполне научно, то,во всяком случае, рационально — в виде подвижного чувствен�но�эмоционального (чаще всего возвышенного) внутреннегомира. Ведь ни что так не затрагивает душевные струны, как гар�монически выстроенная и к месту высказанная речь, да, к томуже, отражающая реальное положение дел. В свою очередь,«…чтобы сие (словесное воздействие — М. С.) с добрым успе�хом производить в дело, то надлежит обстоятельно знать нра�вы человеческие, должно самым искусством чрез рачительноенаблюдение и философское остроумие высмотреть, от какихпредставлений и идей каждая страсть возбуждается, и изведатьчрез нравоучение всю глубину сердец человеческих»5). Мысли�тель утверждал, что изучение всякой науки в отрыве от другихневозможно и противоречит здравому смыслу, ибо в реальнойжизни всё взаимосвязано и потому непротиворечиво и понят�но. Воспитание красноречия на основе изучения спецификиязыка особенно важно для просвещённых россиян, ибо «…кприобретению оного требуются пять следующих следствий:первое — природные дарования, второе — наука, третие —подражание авторов, четвёртое — упражнение в сочинении,пятое — знание других наук»6).

Эти ломоносовские утверждения существенно конкрети�зировали просвещенческую идею о совпадении и взаимном от�ражении микро� и макромиров, на основании которой теперь пред�ставлялось, что «…с т и л и с т и ч е с к и е ф о р м ы п оэ з и ис у т ь о д н о в р е м е н н о с т и л и с т и ч е с к и е ф о р м ы


248

диктуемыми особенностями морального выбора и образа жиз�ни в целом2).

Однако общая ориентированность научного мышления наэмпиризм законов и практического воплощения подвела к то�му, что всеобщие законы развития языка как «материальнойоболочки сознания» (К. Маркс, Ф. Энгельс) стали рассматри�ваться не как абстрактная знаково�символическая система, ав непротиворечивой совокупности со звуковыми и стилевымиособенностями. То есть как законы риторики, поскольку «сутьриторики, по�видимому, и заключается в том, чтобы придаватьслову статус готового, канонически определённого и утверж�дённого; на место такого слова, которое мы (быть может, бездостаточного основания) можем мыслить себе как вольное и“привольно” самоопределяющееся относительно автора и от�носительно действительности, приходит, с наступлением рито�рики, слово, идущее проложенными путями и ведущее по нимвсякого (ответственно) высказывающегося»3).

Но это вовсе не означает, что целенаправленные поиски инаучное аргументирование всеобщей (=поэтической) формыязыка осуществлялись только лишь ради закрепления единыхграмматических правил и правил общественного поведения.Коль скоро «материя риторическая есть то, о чём говорить и пи�сать можно»4), следовательно, именно форма подачи материаладолжна способствовать его наилучшему и правильному освое�нию. Форма не может лгать, даже при неистинном содержании.Тем самым, риторика подавалась как особая форма (=методо�логия) знания наук — как знание словесной формы (=методо&

логии) всех наук. И это не удивительно: поскольку человекотказался от традиционных приёмов обоснования Божьего Бы�тия как абсолютного основания (Богоподобия) своей сущности,он вынужден был искать другие пути и средства этого обосно�

_______________________

5) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. // Ломоносов М. В.


С. 166–167.6) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. — С. 92. Об этих «дру�

гих науках» Ломоносов говорил более конкретно в другом месте: «…Для того,

кто желает быть совершенным ритором, тот должен обучиться всем знаниям и

наукам, а особливо гистории и нравоучительной философии» (Ломоносов М. В.

Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладкоречия. — С. 23).

_________________________

2) См.: Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении автора системы

предустановленной гармонии. — С. 275, 279.3) Михайлов А. В. Поэтика барокко: завершение риторической эпохи // Ми&

хайлов А. В. Языки культуры. — С. 117.4) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике на пользу любителей слад�


1950–1983. — Т. 7. — С. 23.

251


истории в отечественной культуре. Так, известный химикрубежа XIX–XX ст. и исследователь творчества ЛомоносоваБ. Н. Меншуткин отмечал неуклюжесть и искусственность(в том понимании, в каком этот термин употреблял Лейбниц)первых результатов становления научного языка. По его мне�нию, этот язык «…у нас начинает появляться лишь при Петре Iи представляет собой почти исключительно заимствования изиностранного: каждый специалист пользовался немецкими,голландскими, польскими и латинскими словами для обозначе�ния технических вещей, словами, непонятными другим. Кто,например, может догадаться, что текен обозначает чертёж,киянка — молоток, бер — запруда, дак — крыша, кордон —шнурок и т. п. Понемногу стали появляться и химические обо�значения, опять�таки совершенно непонятные, как: лавра —кубовая краска, тир — жидкая смола, шпиаутер — цинк (этовыражение до сих пор имеет хождение на заводах) и научныетермины, как: перпендикул — маятник, радис — корень, триан�гул — треугольник, кентр — центр, аддиция — сложение»9).

Беззаветно доверяясь далеко не абсолютному авторитетуязыковых традиций западноевропейского Просвещения, рос�сийские интеллектуалы слишком упрощённо и поверхностновоспринимали самый дух эпохи — основания самостоятельнос�ти мышления, коренившегося в самостоятельности опытногоосвоения мира. И это было вполне закономерно. Можно ска�зать, они были так ослеплены «светом разума», что, без лиш�них раздумий заменяя церковные авторитеты светскими, мифо�логизировали познавательный процесс и отражающий его


250

л и ч н о й ж и з н и»7). И, я бы добавила, общественной тоже. Ус�тойчивость, малоподвижность и неповоротливость стилистиче�ских, лексических и грамматических особенностей языка, стро�гость поэтических правил обычно свойственны не только отдельнымисследователям — педантам и консерваторам, но и всему устой�чивому, регулярному общественному устройству, — не важно,обеспечивается эта регулярность объективной стабильностьюматериального и духовного производства или авторитарностьюгосударственного устройства. Поэтому, как только настаёточередной период социальных или политических потрясений,отдельные языковые структуры непременно трансформируют�ся, ломаются, превращаются, традиционная консервативностьотходит на второй план. Новый мир формирует новый язык —иногда весьма непоследовательно и болезненно, но всегда про�дуктивно, как это происходило в России, начиная с эпохи Петра.

Основное противоречие языковой политики и практикитого времени состояло в том, что «…нормативным является са�мый отказ от старого книжного языка, в то время как разно�родность элементов, конституирующих новый литературныйязык, остаётся для реформаторов безразличной. <…> …Ясно,что исправление русского языка с помощью знаний, приобре�тённых при изучении других европейских языков, означаетименно перенесение на русский язык тех принципов нормали�зации грамматической кодификации, которые были принятыв европейской филологии»8). Это означало, что сущностью оте�чественной реформы языка до Ломоносова не был синтез язы�ковых опытов прошлого и настоящего на основании когнитив�ного синтеза прошлого и настоящего, как это происходилов Западной Европе. В идеале это могло быть задумано как пол�ное отрицание церковно�славянской языковой культуры про�шлых столетий, в реальности же было только вытеснением еёотдельными структурными компонентами новой, светской язы�ковой культуры, находящейся под сильным влиянием западно�европейских традиций. Особенно неестественно это сказывалосьна формировании научного языка, фактически, не имевшего

_________________________

9) Цит. по: Мещёрский Н. А. История русского литературного языка. — Л.: ЛГУ,

1981. — 280 с. Не менее безобразными и искусственными были более поздние

русифицированные формы протеста против засилья европеизмов в языке,

«…которыми отсталые литературные круги начала XIX в. пытались заменить

ходячие иноязычные термины… Надворный советник Михайло Карлевич, изда�

тель книги “Приступ к ежемесячному изданию под названием любитель оте�

чества (отчелюбец)” (СПБ., 1816) хотел, например, заменить слово медицина сло�

вом лечезнание, слово физика — словом телообразие, слово математика — словом

сомерочетие, слово химия — словом споятело (?), слово музеум — словом хра�

новид и т. п.» (См.: Винокур Г. О. История русского литературного языка. —

М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. — С. 130–131).

_________________________

7) Винокур Г. О. Биография и культура. — С. 85. (Выделено авт. — М. С.)8) Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. — М.: Школа «Языки рус�

ской культуры», 1996. — С. 156, 158.

253


феноменах чужой научной картины мира. Поэтому русскийязык обогатился словами «барометр», «диаметр», «атмосфе�ра», «формула», «оптика», «квадрат», «минус» и «плюс»,«микроскоп», «метеорология», «периферия» и проч.

Таким образом, принимая выдвинутый Лейбницем прин�цип исторической общности языков, российский мыслитель,вместе с тем, отстаивал встречные идеи об общественно&

практическом и мировоззренческом равноправии языков и об

адекватности перевода научных терминов на основании

объективности экспериментального метода и необходимос�ти использования национальных языков в научной сфере. Припереводе «Экспериментальной физики» Вольфа он осторожнозамечал: «Я уповаю, что склонный читатель мне сего в винуне поставит, ежели ему некоторые описания опытов не будутдовольно вразумительны: ибо сия книжица почти только длятого сочинена и ныне переведена на российский язык, чтобыпо ней показывать и толковать физические опыты; и потомуона на латинском языке весьма коротко и тесно писана, чтобыдля удобнейшего употребления учащихся вместить в ней трикниги немецких, как уже выше упомянуто. Притом же, сокра�титель сих опытов в некоторых местах писал весьма неявствен�но, которые в российском переводе по силе моей старался яизобразить яснее. Сверх сего принужден я был искать слов длянаименования некоторых физических инструментов, действийи натуральных вещей, которые хотя сперва покажутся несколь�ко странны, однако надеюсь, что они со временем чрез употреб�ление знакомее будут»12). При этом наилучших результатовв исследовании структурных особенностей языка и закрепле�нии принципов адекватности перевода Михайло Васильевич до�бивался всё же не в научной, а в художественно�поэтическойсфере — там, где удавалось избегать подстрочного выражениясмыслов. И хотя он указывал, что «риторика учит сочинять сло�ва прозаические, а о сложении поэм предлагает поэзия»13), в кон�тексте его творчества поэзия выполняла, помимо эстетической,


252

язык. Тем самым они осознанно или неосознанно снималис себя профессиональную ответственность за происходившиеизменения в правилах и нормах общественного познания. Посути, единственным, кто отстаивал приоритет тенденции син�тетического развития языка, был Ломоносов10), поскольку онболее других был заинтересован в развитии отечественнойобщественной практики под руководством науки. Единство ко�нечных целей научной деятельности и их практической направ�ленности позволяло ему проверять истинность западноев�ропейской научной терминологии в условиях отечественнойнауки и попутно апробировать им самим изобретённые терми�ны. Поэтому, выступая против заимствований в русском языке,Ломоносов имел в виду не огульное сопротивление неологизмами интернационализмам, а как раз те самые «…дикие и странныеслова нелепости, входящие к нам из чужих языков…»11) Он былуверен, что если чистая форма языка действительно совершен�на, то является основанием автономного функционированияи развития содержания языка без внешних заимствований.Иными словами, введение новых терминов может и должно осу�ществляться не столько простым перенесением иностранныхслов в отечественную лексику (Ломоносов называл это «варва�ризмами»), сколько образованием этих терминов из уже су�ществующих в родном языке по собственным, а не чужимправилам. Таковы, в частности, были введённые российскиммыслителем понятия «окружность», «кислота», «предмет»,«наблюдение», «частица», «явление», «градусник», «кисло�род», «равновесие», «чертёж», «удельный вес», «полнолуние»,«теплота», «преломление» и др. Михайло Васильевич считал,что иностранные термины нужно переносить в неизменностина чужую языковую почву лишь в тех случаях, если вместес ними привносятся и неизвестные знания о соответствующих

_________________________

10) Что, казалось бы, не удивительно, поскольку он получил европейское обра�

зование. Тем не менее, и Тредиаковский, и Татищев также учились и жили в Ев�

ропе, но не достигли в языкознании общего методологического уровня, зани�

маясь исследованиями прикладного характера.11) Ломоносов М. В.Предисловие о пользе книг церковных в российском языке //

Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —М.; Л., 1950–1983. —

Т. 7. — С. 591.

_______________________

12) Ломоносов М. В. Волфианская экспериментальная физика… //Ломоносов М.

В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —М.; Л., 1950–1983. — Т. 1. — С. 425,13) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике на пользу любителей слад�

коречия. — С. 24.

255


отношение Ломоносова, в первую очередь, к общепризнаннымсловесно�литературным святыням, которые чаще всего подвер�гаются безжалостному давлению времени, но оказываются не�уязвимыми для его разрушительного влияния: «Священное пи�сание не должно везде разуметь грамматическим, но нередкои риторским разумом»15). Очевидно следует согласиться с мне�нием И. З. Сермана: «У Андрея Критского и Иоанна ДамаскинаЛомоносов нашёл то, что он считал основной эстетической за�дачей поэзии, — уменье воздействовать на эмоциональнуюприроду человека, без которого он себе не мыслил поэзии,в чём видел он “главное дело” поэтического творчества: “воз�буждение” и “утоление” страстей. <…> Ломоносов обладал до�статочной духовной свободой, чтобы отделить общечеловечес�кое эмоционально�психологическое содержание духовной по�эзии от её церковно�культовой функции…»16)

Таким образом, используя привычную методологию, мож�но сказать, что древнеславянский языковый опыт не был под�вергнут учёным однозначному остракизму, а был снят и преоб�разован в синтезе с радикально отрицающим опытом Петра Ве�ликого. Михайло Васильевич вовсе не шёл наперекор замысламимператора, напротив — наполняя их новым содержанием, фор�мально следовал их сущности. Если Пётр не держался за тради�цию, это означало, что утверждённые им ранее планы такжедолжны были меняться со временем. Время интенсивных и аг�рессивных реформ миновало, Россия политически заявила о се�бе в Европе. Поэтому наступил период вдумчивого и взве�шенного осознания только что достигнутого и сравнения егосо славными страницами отечественного прошлого. Россия от�дала должное обучению у Европы; наставало время рассказатьЕвропе о себе17).


254

ещё и пропедевтическую функцию, выступая своеобразной«школой» формирования просвещенческого языка и попутно —способом практической проверки теоретических выкладок раз�личных областей знания, в том числе риторики. Именно такаяпроверка усиливала резонанс теоретико�лингвистических ис�следований Ломоносова14).

* * *

Но этим не исчерпывалась самостоятельность позиции Ло�моносова при обосновании условий формирования языка «на�туральной философии». Многие западноевропейские мыслите�ли, его современники, слишком ретиво стремились порватьсо средневековой традицией поисков трансцендентального ос�нования, и, видимо, поэтому не нашли в себе сил сформироватьновой традиции. В отличие от них, Михайло Васильевич пола�гал, что отдельные языки именно потому и остаются взаимнозаменяемыми в переводах, что всегда есть нечто незыблемое,сохраняющее актуальность даже в условиях наиболее ради�кальных перемен. К слову, этим его позиция весьма существен�но выбивалась из контекста политики Петра, который в само�забвенном увлечении реформами вполне способен был лишитьродной язык его формальной самостоятельности. Ломоносовже не видел противоречия между стремлениями отыскать пер�воначальные языковые корни и обосновать современные наци�ональные языковые структуры. В отличие от покойного импе�ратора, наш учёный понимал, что создание нового невозможнобез реконструкции старого, поскольку конкретные историчес�кие опыты существуют на общем основании, способном в рав�ной мере выражаться в любом языке. Создатель, творец, авторновой жизни не может обойтись без помощи ранее существо�вавших авторитетов; и чем мощнее его собственный талант,тем более он нуждается в сопутствующих талантах, попутно спо�собствуя их появлению. В этом смысле понятно и оправдано

_________________________

14) См.: Алексеев А. А. Социолингвистические предпосылки нормативно�стили�

стической реформы Ломоносова // Доломоносовский период русского литера�

турного языка. — Stockholm, [б. и.], 1992. — С. 339; Бухаркин П. Е. Михаил Ва�

сильевич Ломоносов в истории русского слова. — С. 70–71 и др.

___________________________

15) Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце… //Ломоносов М. В. Полное со�

брание сочинений / АН СССР. —М.; Л., 1950–1983. — Т. 2. — С. 372.16) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 98.17) Что не замедлило произойти, хоть и не совсем так, как того хотел Ломоносов.

Как известно, не только честными стараниями некоторых российских академи�

ков многие авторитетные рукописи были открыты европейским интеллектуаль�

ным кругам; немало ценнейших славянских древностей также оказались тайно

и безвозвратно вывезенными за кордон.

257


у нас пристойные и вещь выражающие речи. И ежели чего точ�но изобразить не можем, не языку нашему, но недовольномусвоему в нем искусству приписывать долженствуем»19). И в эпо�ху Просвещения опыт такого постижения также должен былполучить новую жизнь.

Поэтому усилия Ломоносова по усовершенствованию все�общего просвещенческого языка «натуральной философии»в условиях отечественной культуры имели принципиальноиной характер, нежели усилия многих западноевропейскихмыслителей, которые начинали с того, что предавали теологи�ческие тексты Средневековья «анафеме» свободомыслия. Ми�хайло Васильевич был благодарен отечественной истории, еёнесовершенству и драматизму. Он понимал, что лексическиеточки соприкосновения отдельных областей предметного зна�ния могут быть абсолютно случайны, и потому намеренно неискал их, отвергая малейшую возможность безосновательногопоявления теории. Главной его задачей было не создание совер�шенного лексикона, а формирование совершенных правил его

функционирования и трансформации, то есть нахождениеобщего грамматического основания языков, — практическойподоплёки той самой словесно�знаково�звуковой «формулы»,вскрывавшей тайны внутренней связности и гармоничностиязыковой ткани. Только такая «формула» могла быть абсолют�ным условием формирования отечественного национального язы�ка и разнообразия его стилистических проявлений. И он нахо�дил её наиболее адекватно выраженной не в государственныхдокументах и художественных произведениях последних лет,а в древнерусских и церковно�славянских текстах. Следова�тельно, не мог не понимать, что религиозная идея, преобразо�ванная и утверждённая как одно из проявлений идеи государ�ственной, была той самой формой общественной практики,в которой некоторое время проходили проверку новые куль�турные принципы общественного развития.

Вот почему, составляя «Проект регламента московскихгимназий», Ломоносов настаивал на сохранении для начально�го образования церковно�религиозного содержания: «В Рос�


256

Тем самым, безмерное уважение мыслителя к церковно�славянским раритетам также разительно отличалось и отпиетета средневековых схоластов перед латынью. Очевидно,«польза книг церковных», в понимании Ломоносова, как рази заключалась в том, что они должны были, наконец, перестатьвсецело служить консервативному религиозному ритуалу и влить�ся в абсолютное основание развития совершенного языка ново�го сильного государства, стать этим основанием как способомнаиболее адекватного проявления языка в объективной реаль�ности. Здесь Михайло Васильевич не был оригинален: именнодревность (по возможности, отечественная) являлась для негозалогом абсолютности. Однако оригинальность его замыслабыла в том, что он рационально аргументировал абсолютныйстатус древних текстов не содержанием их, а уникальной сло�весной формой — особенным совершенством структуры языка,позволившей этим произведениям преодолеть не одно тысяче�летие. Именно в них, в процессе мастерского, виртуозногоиспользования, слову выказывалось почти абсолютное почита�ние; ныне следовало распространить этот опыт на всю языко�вую культуру государства Российского. Кроме того, черезкультуру перевода священных текстов, путём сопоставленияи приведения во взаимное соответствие грамматических конст�рукций, древние славяне по�настоящему глубоко усваивали какродной, так и греческий языки. Тем самым, можно без преуве�личения сказать, что уже в начале истории славянских народовосуществлялся альтернативный «диалог культур»: родственностьи близость языков проявлялась не через внешнее лексическоезаимствование, а путём обнаружения сущностного и формаль�ного сходства его структур18). Поэтому не имитированные илиперенятые заумные словеса, а «сильное красноречие Цицеро�ново, великолепная Виргилиева важность, Овидиево приятноевитийство не теряют своего достоинства на российском языке.Тончайшие философские воображения и рассуждения, много�различные естественные свойства и перемены, бывающие в семвидимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют

________________________

19) Ломоносов М. В. Российская грамматика // Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 392.

18) См.: Ломоносов М. В. «Предисловие о пользе книг церковных в российском

языке» // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 7. — С. 587–588.

259


рассуждал прагматически, предпочитая иметь дело с не стольдревними, но исторически реальными языками, которые не мо�гут в корне трансформировать сущность личности и навязыватьей сложно постижимые цели. К тому же, целью поиска linguaadamica было доказательство существования источника внеш&

него единства всех живущих народов. То есть, формированиекосвенного представления о фатальном характере человечес�кой истории. Ломоносов же стремился доказать существова&

ние источника внутреннего единства российского народа,позволявшего последнему осуществлять процесс историческо�го развития как саморазвития. И основанием для этого пред�ставлялся не просто «язык как язык», а «язык как мир», всемсвоим богатством отражающий определённый образ жизнинарода.

Таким образом, мыслитель понимал смысл «совершенст�ва» или «абсолютности» языка не столько в связи с его древно�стью и безальтернативностью, сколько в связи с выполнениемконкретных общественно�практических функций — преждевсего, с возможностями объединения народов на государствен�ном уровне и развития национального самосознания не толькоусилиями авторитета государства, но и изнутри, свободно —на основании развития наук и «художеств». В конце концов,каждый язык выражает определённую степень близости к со�вершенству, — об этом свидетельствует хотя бы тот факт, чтов своей научной деятельности Михайло Васильевич с одинако�вым успехом пользовался различными языками и делал это за�частую по собственному усмотрению.

Поэтому вместо абстрактного представления о lingua adam�ica как умозрительного принципа единства европейских этносовЛомоносов поставил конкретный эмпирический принцип истори�ческого сохранения «общеупотребительных речений» как крите�рия сущностного единства славянского этноса. Эту общеупотре�бительность он называл «славенороссийской» и полагал, что имен�но таким путём отбора слов языки трансформируются на протя�жении веков, сохраняя при этом этническую принадлежность23).


258

сийской школе, в первом классе обучать российской грамотеобыкновенным старинным порядком, то есть азбуку, часослови псалтырь, потом заповеди просто»20). И даже после того, какучащиеся овладеют гражданской печатью и тонкостями латин�ской грамматики, продолжать «…прилежно читать славенскиекниги церковного круга и их держаться как великого сокрови�ща, из которого знатную часть великолепия, красоты и изоби�лия великороссийский язык заимствует»21).

Такая позиция примечательна тем, что показывает глубинупознавательных возможностей и выверенность нравственноймеры, с которой Михайло Васильевич подходил к решению про�блемы. Он не ставил возможность доказательства основанийязыка в зависимость от фактора времени и вовсе не стремил�ся, подобно Лейбницу, отыскать корни «первоязыка» как ис�точника абсолютной истины, полагая наверняка, что признак«изначальности» не обязательно является критерием «совер�шенства». Кроме того, поиски lingua adamica, увлекавшие мно�гих западноевропейских мыслителей, как правило, уводилив сторону от проблемы соотношения слов и вещей, подменяявещи мыслями самих исследователей. То есть откровенно ми�фологизировали ситуацию. Умозрительность и субъективностьрезультатов таких экспериментов иногда превосходила самыесмелые фантазии. В частности, Лейбниц делал в целом верныйвывод о несомненной первичности древнегерманских наречийотносительно многих других европейских языков, используя,однако, лишь выборочный этимологический анализ бытовыхзначений22). То есть оказывался правым совершенно случайно —скорее, «гениально угадывал» (В. И. Ленин), нежели делал на�учные выводы. Это доказывало, что язык, даже мёртвый, чудес�ным образом продолжал жить собственной жизнью, заманиваяисследователей и лишая их, так сказать, способности про�фессионального волеизъявления. Вероятно, поэтому Ломоносов

_________________________


апреля 26 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 9. — С. 457.21) Ломоносов М. В. Проект регламента московских гимназий. — С. 458.22) См.: Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении автора системы

предустановленной гармонии. — С. 283.

_________________________

23) Подробно см.: Ломоносов М. В. Предисловие о пользе книг церковных в рос�

сийском языке // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 588–589.

261


в истории Московской Руси (разумеется, посредством созда�ния собственного мифа о «Третьем Риме»). Произошло это бла�годаря тому, что, с одной стороны, потомки древних славянвосприняли эту историю как «новую», с другой стороны, не от�бросили домонгольское прошлое и сделали языком религиоз�ной доктрины не этнически и ментально чуждый греческий,а близкий церковно�славянский, возникший стараниями вели�ких подвижников Кирилла и Мефодия и укреплённый много�летними усердными переводами христианских текстов глаголи�цей и кириллицей. Конечно, этот язык тоже воспринималсянародным сознанием отчуждённо — как язык «книжников» —не в пример разговорному славянскому. Но преимущество егоперед латынью было в том, что он, строго говоря, принадлежалвсем и никому, был создан, а не навязан конкретным историче�ским носителем. Тем самым, параллельное создание государст�венных мифов с одинаковым содержанием привело к совер�шенно разным результатам, поскольку языковые формы этихмифов были тоже различными. Социокультурные идеи показа�ли свою силу перед кровнородственными отношениями в Евро�пе и на Руси. Но в одном случае проникновение чужого языкав народную среду привело к утверждению в народном сознаниимифа чужой истории. В другом же случае родной язык позво�лил чужеродным языковым и культурным явлениям ассимили�роваться в истории государства и не дать народу распасться.

До времени жизни Ломоносова западноевропейская лите�ратурная словесность уже располагала переводами священныхтекстов на национальные языки, но их было немного. КромеЛютеровского полного перевода Библии был ещё один, болееранний — полный английский перевод 1388 г., сделанный Джо�ном Уиклифом, Джоном Перви и Николасом Херефордом. Этотакже ранние переводы отдельных книг Священного Писанияна французский, голландский и греческий. Однако норматив�ность латыни не могла уберечь от постоянного возникновенияересей. Можно с большой уверенностью утверждать, что нетолько сама христианская идея, но и чуждая языковая оболоч�ка религиозной доктрины порождала бесконечные схоластиче�ские споры по поводу терминологических уточнений и толко�ваний природы сверхъестественного, взаимные обвиненияв произвольности толкований и церковные гонения. Это и при�вело, в конце концов, к необходимости реформации не идеи,


260

Такое расхождение в понимании целей изучения языкаи собственных исследовательских задач было обусловленоне только различием индивидуальных научных и гражданскихприоритетов Ломоносова и западноевропейских мыслителей,но и объективными различиями в истории становления языковРоссии и Европы. Когда, пребывая на учёбе в Германии, Михай�ло Васильевич погрузился в разнообразие тамошней научной,религиозной и художественной литературы, он немедленно об�ратил внимание на важную особенность, которую европейцыто ли воспринимали как должное, то ли не замечали в силу при�вычки. Несмотря на то, что между современными националь�ными европейскими языками и древними этническими наречия�ми объективно существовала прочная родственная связь, в ми�ровоззренческих представлениях она явно не отражалась, какбудто и впрямь отсутствовала, или же существенно искажа�лась. К примеру, вплоть до окончания XVIII века это проявля�лось в существовании множества местных, гораздо более древ�них диалектов вместо единых национальных языков; и дажес появлением этих языков как официальных диалекты ещё дол�го продолжали параллельно существовать. А ведь именно синтезэтнического и национального выступает критерием преемст�венности между различными историческими этапами развитияодних и тех же народов и наделяет разнообразием лексики,смысловой глубиной и грамматической общностью языки, по�степенно становящиеся государственными. Однако эту связьнарушали многие социокультурные факторы религиозногои политического характера, и прежде всего насильственнаянормативность латыни — языка ушедшего народа, враждебно�го и чуждого европейской языческой ментальности. Сила мёрт�вого языка была настолько велика, что даже спустя столетиянекоторые народы через него незаметно усваивали несвойствен�ный себе исторический статус, наделяя себя несуществующимпрошлым и подводя под настоящее заведомо ложные основа�ния. Так, средневековые немцы в какой�то момент пересталивоспринимать себя как потомков древних германцев, а провоз�гласили себя преемниками римлян, превратив созданный Отто�ном Великим рейх в один из этапов вечно пребывающего мифа«Священной Римской империи». Для сравнения, история вос�точнославянского этноса также оказалась «перерезанной» на�шествием монголо�татар. Но сохранилась перевоплощённой

263


русского общества в послепетровское время»24). Мыслитель так�же был уверен, что церковно�славянская лексика являлась пер�вым и весьма успешным опытом упорядочивания языковой —и, следовательно, социокультурной и политической — ситуа�ции в государстве. Поэтому «в свете его представлений усвое�ние античной словесной традиции становилось не усвоениемнового, но скорее оживлением того, что изначально — с само�го момента Крещенья — присутствовало в жизни русского сло�ва, присутствовало, однако, в неосознанном, невыявленном ви�де — в качестве реальности, но не факта самосознания»25).

Вот почему, несмотря на скорое распространение плодовпросвещенческой науки в России и влияние прагматизма после�петровской повседневности на язык, Михайло Васильевич ра�товал возвращаться к изучению книг церковных, дабы на ихпримерах осилить механизмы влияния греческого языка на языкроссийский, тайную силу российского слова, постичь культуруего организации и по возможности применять её принципыв других областях познания. Как известно и прискорбно, этиего старания постоянно усложнялись всевозможными препят�ствиями со стороны руководства Академии, в том числе и мно�гозначительными рекомендациями издать исследование по ри�торике не по�русски, а не по�латыни, что свидетельствовалоо фрагментарности, «клочковатости» усвоения идей Просве�щения его учёными собратьями. В особенности иностранцами.

* * *

Коль скоро исследования в области риторики были частьюобщего замысла Ломоносова о распространении просвещенияв России, вполне логично предположить, что Михайло Василь�евич склонен был поддерживать различные нововведения и вэтой сфере. Однако исследователи не раз обращали вниманиена то, что если в области точных, естественных и историческихнаук Ломоносов всячески старался быть самостоятельными сторонником рационально обоснованных новшеств, то сфера


262

а внутренне самоотчуждённой религиозной доктрины, — ре�формации, которая, как известно, также осуществлялась дале�ко не мирными путями. Для сравнения, в российском правосла�вии обязательность перевода священных текстов призвана бы�ла усиливать авторитет религии. И действительно делала это,потому и никогда не становилась основанием подобных разно�чтений и камнем преткновения для межкультурного понима�ния, порождавшего социальные конфликты. И это могло озна�чать лишь одно: нет и не может быть единого языка даже дляпредставлений о едином и абсолютном. Поэтому Михайло Ва�сильевич всячески настаивал на том, что восточнославянская сред�невековая культура всегда имела несомненное преимуществоперед культурой западноевропейской, потому что не заимство�вала пусть и авторитетный, но чужой язык для нововведённойрелигии, а без какого�либо страха сформировала свой собст�венный. Тем самым, она открыла новые смысловые возможнос�ти христианства через православие, сохранив его близкимк первозданности, наверняка избежав опустошительных рели�гиозных войн и не ведая такого разгула ересей, как в Европе.

Реальная преемственность языков укрепляла и развивалапредставления о преемственности истории славянского и рос�сийского народов, к тому же на ранних этапах утвержденияхристианства на Руси существенно ослабляла конфликты меж�ду язычеством и православием, довольно долго позволяя суще�ствовать двоеверию. Ортодоксальность православия компенси�ровалась его внутренней идейной согласованностью, в пользучего, по мнению Михайлы Васильевича, свидетельствовали да�же лихие годы Великого Раскола. Ведь попытки реформиро�вать церковь и стремление править службу «по�гречески» былиобусловлены не внутренней необходимостью дальнейшего су�ществования доктрины или потребностями общественного со�знания, а лишь дерзким тщеславием одного�единственного«ересиарха». Церковь же не только выстояла в испытанияхРасколом, но и вышла из него с укреплённой верой народа и об�новлённой верой государя.

Таким образом, необходимо согласиться с тем, что ужев середине XVIII в. Ломоносов подступался к обоснованию то�го, что было научно доказано лишь спустя два столетия: «рус�ская грамотность выросла на почве языка церковного, и имен�но эта грамотность легла в основание языковой деятельности

_________________________

24) Винокур Г. О. История русского литературного языка. — С. 70.25) Бухаркин П. Е. Михаил Васильевич Ломоносов в истории русского слова. —

С. 68.

265


как идея. Риторика в широком смысле выступает совокупностьюправил и норм оперирования формой слова. Поэтому её теоре�тическая часть на то время казалась почти не подверженнойпеременам. На первое место здесь выходили память и искус�ность подражания. Именно последнее выступало способом до�казательства того, что риторика содержит объективное осно�вание27). Поэтому сходство взглядов и даже многократныеповторения авторитетных мнений, — попросту откровенныйплагиат, — вовсе не означали, что «…Ломоносов неотличимот Пиндара или, тем более, является его простым подражате�лем. …Рефлексивный традиционализм предполагал персони�фикацию идей художественного совершенства в конкретнойисторической личности… И сопоставление с таким человекомозначало, что сравниваемый автор так же приближался к выс�шему эстетическому уровню, что в литературном своём деледостигнул он бесспорных высот, а созданные им тексты автори�тетны в высшей степени»28).

Вот почему Ломоносов предпочитал быть очень осто�рожным в исследовании природы слова (словесно переданной

природы), в отличие от исследования природы как таковой.Подчеркну: осторожным, но не ограниченным, посколькуформальная консервативность пикантно дополнялась разнооб�разием стилистических открытий и изобретений. Но, вводя в ри�торический контекст собственные стихи и грамматические при�меры, Михайло Васильевич, скорее всего, не рассматривал ихкак критерий теоретической новизны; это были всего лишьиллюстрации, придающие изложению черты индивидуальностивосприятия и передачи всеобщего характера мышления. По�скольку объективный мир меняется постоянно и, следователь�но, меняется содержание отражающих его слов, требуются но�вые риторические руководства, с новыми, «свое�временными»,актуальными примерами. Это новизна эмпиризма, которойне придают особого значения. Но новизна теории не в этом.


264

риторики, — пожалуй, единственная, где он довольно часто на�меренно заимствовал структуру теории и ключевые определе�ния у более ранних отечественных риторов. Даже оригиналь�ное прочтение уже существовавшей к тому времени «Теориитрёх штилей» не нарушало этот традиционализм, скорее, под�тверждало его. К примеру, определение предмета Михайло Ва�сильевич формулировал в точности, как в «Риторике» МихаилаУсачёва 1699 г.: согласно последнему, «риторика есть наукадобре, красно и о всяких вещех прилично глаголати»; Ломоно�сов почти дословно повторял: «Риторика есть наука о всякойпредложенной материи красно говорить и писать…» То же ка�салось и определения функций «ритора» — здесь усматривает�ся сходство взглядов Ломоносова с первым отечественным ри�торическим сочинением 1620 г. и произведением Н. Спафария«Книга избранная вкратце о девятих мусах и о седмих свобод�ных художествах» 1672–1674гг. 26)

Конечно, нельзя не признавать, что риторика точна нестоль содержанием, сколь своей формальной безальтернатив�ностью, и потому не допускает фундаментальных перемен, —разве что лексические различия, но никак не вольности, тем бо�лее не логический субъективизм. К слову, заимствования болеесерьёзного характера наличествовали у всех российских пред�шественников Ломоносова. Однако тогда не ясно, к чему вооб�ще создавать новые руководства к красноречию. К тому же,от Михайлы Васильевича как новатора всегда ожидали чего�тоисключительного, по крайней мере, необычного. Он же, напро�тив, в целом не нарушил сложившуюся в этой области тради�цию, и это особенно бросается в глаза.

Причин для неоднозначного отношения Ломоносова к «ри�торической материи» было немало. Прежде всего, он понимал,что словесная форма как абсолютное основание внутреннейлогической связи языка наиболее устойчива, меняется в по�следнюю очередь, когда вынужденно и стихийно изменяютсяотношения в мире. В то же время, слово как наиболее простоеи естественное отношение к внешнему изменчиво по содержа�нию, и потому само постоянно становится причиной перемен —

_________________________

26) См. подробно: Аннушкин В. И. Русская риторика: исторический аспект:

Учеб. пособие. — М.: Высшая школа, 2003. — С. 201–210.

_________________________

27) За развитие содержательного аспекта, по мнению Михайлы Васильевича,

отвечала практическая часть риторики — «оратория», то есть собственно ис�

кусство «красного речения».28) Бухаркин П. Е. Михаил Васильевич Ломоносов в истории русского слова. —

С. 74.

267


Однако, как и следовало ожидать, несмотря на видимуюобъективность, свободу и научность, лингвистическая концеп�ция М. В. Ломоносова являлась содержательной составляющейвсё той же мифологической формы мышления. Это, впрочем,нисколько не умаляет её оригинальности и идеологической оп�равданности, хотя и вносит некоторую путаницу в её понима�ние в последующих столетиях. В немалой степени это былообусловлено сложностью языковой ситуации в России к сере�дине XVIII в., когда до предела обострилось противоречие раз�говорной и письменной речи: обе они испытывали сильное вза�имное воздействие и отчуждение. При этом одна грозила поте�рять естественность под давлением строгих правил и норм, дру�гая — утратить нормы и правила в неконтролируемой мешани�не отечественных и иноязычных традиций и целей. Потому не�удивительно, что позиция самого Михайлы Васильевича такжене всегда была последовательной. С одной стороны, он виделобъективные отличия между «славенским» и «российским»языками, постоянно анализировал их и обосновывал. К этойпроблеме мыслитель неоднократно обращался в «Российскойграмматике»30), а также вполне однозначно упоминал в подго�товительных материалах к этому произведению о том, что со�бирается «писать о разности славенскаго языка съ российскимъ»31).Наконец, на основании диалектического соотношения «славен�ского» и «российского» языков построено было «Предисловиео пользе книг церковных в российском языке». С другой сторо�ны, мыслитель готов был признать, что не только содержание,но и сущность языка со временем трансформируется, и это,соответственно, влечёт за собой трансформацию его общест�венной роли и функций. Так, Ломоносов пытался доказать,будто различия между языковыми культурами отдельных


266

Доказательством новизны, как это ни парадоксально, явля�ется очередной выход в свет согласованного с предыдущимириторического руководства как подтверждения его неослабе�вающей актуальности и непротиворечивости. Иными слова�ми, Ломоносов усматривал возможную новизну риторическогоопыта в сохранении различных способов проявления вечного(формы слова) предметно�наглядным, знаково�звуковым обра�зом. А если учитывать его мнение о том, что русский, греческийи латинский языки имеют общие основания, то новизна рито�рической теории проявляется в формировании новых оценокиздавна существовавших славянских языковых форм и в возмож�ности исследования их позитивного исторического влиянияна историю других языков с целью доказательства непротиворе�чивости сосуществования славянских и европейских культур.С позиции этой почти абсолютной цели Михайло Васильевичоценивал и свой личный вклад в развитие «словесных наук»:осуществление объединения ораторского искусства и поэзиипод руководством риторики. Что и было представлено в назва�нии и содержании соответствующего произведения 1747 г.

Таким образом, мышление Ломоносова отличало просве�щенческое — здравомыслящее и иногда формально�теоретиче�ское — отношение к отечественным языковым традициям29).Новое для российской ментальности отношение. Он понималвсю ограниченность пространством и связанность временемтрадиционных способов отражения мира. Но, вооружённыйсилой разума, не спешил отрицать, — напротив, стремился объ�яснить меру необходимости и случайности появления той илииной традиции, найти в ней выражение социально�практичес�кого отношения к миру, и на её основании закономерно перей�ти к анализу современного состояния познания. Тем самым ис�тория становления отечественного языка и всего образа жизнипредставала в совершенно ином свете и, значит, сохранялаактуальность.

______________________

29) Некоторые исследователи используют при этом удачно введённый С. С. Аве�

ринцевым термин «рефлексивный традиционализм» (См.: Аверинцев С. С. Ри�

торика и истоки европейской литературной традиции. — М.: Языки русской

культуры, 1996. — С. 103, 108 и др.; Бухаркин П. Е. Михаил Васильевич Ломо�

носов в истории русского слова. — С. 51).

_________________________

30) См., например: Ломоносов М. В. Российская грамматика // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — §§ 172,

173, 190, 193, 440, 442, 444, 446, 448, 450, 453, 511, 533 и др.31) Ломоносов М. В. Материалы к российской грамматике // Ломоносов М. В. Пол�

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 631. Важно,

что Ломоносов не отождествлял, по примеру многих современников, бытовой

славянский и церковно�славянский языки, считая их также глубоко самостоя�

тельными (См.: Винокур Г. О. История русского литературного языка. — С. 70).

269


оказываются законодательно закреплены рациональные прин�ципы структурности славянской грамматики33). И, наконец, этопорождает третий пласт мифологической подмены, при кото�рой абсолютизация стилевого аспекта языка приводила к абсо�лютизации писаных языковых правил в ущерб правилам уст�ным, а это, в свою очередь, — к ущемлению устного языкав сравнении с письменным и постепенному возведению послед�него в статус литературы34).

Этим мифологический характер общей реформы языкане исчерпывался. Перечисленные выше смысловые трансфор�мации касались преимущественно содержательных его особен�ностей. Но была ещё и формальная (методологическая) смыс�ловая подмена, поскольку исследования риторических особен�ностей языка изначально имели преимущественно методологи�ческий смысл. Иными словами, руководство правильности по�строения языка выступало одновременно и руководством(критерием) правильности познания и отношения к миру:ведь человек способен признавать божественное всемогущест�во лишь «по мере себе дарованного понятия»35). Можно при�знать правомерность мнения о том, что в эпоху Просвещения«…риторическая культура не предполагала жёсткой и обязатель�ной связи между тем, что мы называем художественной литера�турой, и вымыслом; эстетическая ценность текста определялась


268

периодов истории одного и того же славянского этноса со вре&

менем перестают быть отдельными сущностями и могутпредставляться уже как различия стилей одной и той же

сущности языка как языка.Это обстоятельство подмены логических связей неодно�

кратно констатировалось отечественными исследователями32),однако, его мифологический характер до сих пор либо не заме�чался, либо не оценивался должным образом. Между тем, «Те�ория трёх штилей» любопытна вовсе не содержательными по�дробностями, поскольку здесь наш мыслитель также не былпервопроходцем. Она примечательна, прежде всего, изначаль�но определённым формальным отношением Михайлы Василье�вича к трактовке основания и формирования структуры языкаи его стилей. Эта трактовка, безусловно, осуществлялась ми�фологически, так как налицо была сложная, многопластоваяподмена смысловых связей при общей рациональной позитив�ности результатов. Первый пласт этой подмены проявлялсяв том, что на просвещенческом этапе своего развития древне�славянский, церковно�славянский и «российский» языки по�степенно теряли свою сущностную автономность и трансфор�мировались, в аргументации Ломоносова, также в разные стилиодного и того же языка — простонародный, научный и офици�ально торжественный (так называемый «приказной штиль»).Таким образом, Ломоносов, в отличие от Лейбница, не пре�ступил меру, не стал искать лексические и стилевые точки со�прикосновения национальных языков различных этносов,поскольку видел не «горизонтальную» (культурно�географи�ческую), а «вертикальную» (историко�логическую) их преем�ственность. То есть преемственность в рамках одного этноса.И в этом смысле был отчасти прав. Второй смысловой пластподмены вытекал непосредственно из первого и заключалсяв том, что один из стилей, а именно церковно�славянский, мо�жет выступать в то же время реальным, предметным основани�ем единства самого себя и двух других, поскольку в нём впервые

_________________________

32) См. например: Вомперский В. П. Риторики в России XVII–XVIII вв. —

М.: Наука, 188. — С. 134–170; Вомперский В. П. Стилистическое учение М. В.

Ломоносова и теория трех стилей. — М.: Изд�во Моск. ун�та, 1970. — 210 с.

___________________________

33) По мнению Г. О. Винокура, Ломоносов понимал, что церковно�славянский

язык также претерпевал исторические изменения. Поэтому он имел в виду язык

книг, который был основан на издании исправленного в 1663 г., при патриархе

Никоне текста Библии. Именно он был канонизирован и на будущее мог рас�

сматриваться как своего рода классический церковнославянский язык (См.: Ви&

нокур Г. О. История русского литературного языка. — С. 73).34) Однако история распорядилась так, что Ломоносов не стал главным идеоло�

гом общелитературного языка, создаваемого на поприще художественной ли�

тературы; этого ему не позволил прагматический характер отношения к языку.

Таким идеологом почти сразу же стал Сумароков (Подробно см.: Винокур Г. О.

Язык литературы и литературный язык: Статья первая / Публ. и подгот. текста

Т. Г. Винокур // Контекст — 1982: Лит.�теорет. исследования / Отв. ред. П. В.

Палиевский. — М.: Наука, 1983. — С. 255–282.35) См.: Ломоносов М. В. Явление Венеры на Солнце… // Ломоносов М. В. Пол�


271


Ещё одним признаком мифологичности предложенной Ло�моносовым риторики «натуральной философии» является соче�тание терминологии и методов, принадлежащих когнитивнымтрадициям различных времён. Так, исследователи не раз ука�зывали, что мыслитель, ставя на первое место практическуюнужду, зачастую действовал по принципу «цель оправдываетсредства». Иными словами, не всегда задумываясь о гносеоло�гической правомерности, буквально использовал тот исследо�вательский инструментарий, который приходил на ум и более�менее успешно оправдывал себя. К примеру, воспринимаяотечественную терминологию прошлых столетий историко&

генетически, то есть как таковую, Михайло Васильевич иссле�довал её современным стилистическим методом39), чем серьёз�но модернизировал ситуацию.

Эта нескончаемая череда методологических и проблемныхподмен неожиданно сформировала объективную закономер�ность, которая незаметно и постепенно была усвоена общест�венным мнением лишь к концу XVIII в.: для создания универ�сального языка «натуральной философии» никакие средстваобщественной духовной жизни — науки, политики, искусст�ва, религии или повседневности — не годились; его следовалоформировать автономно, из него же самого. Это возможно, ес�ли изначально воспринимать его как язык, поддающийся сти�листическим правилам и нормам, то есть потенциально ли&

тературный — по сути, его нужно сделать таковым, создать,подобно тому, как ранее создали церковно�славянский языкКирилл и Мефодий, — собрав в едином лексико�грамматическомаппарате наиболее часто употребляемые языковые структурыславянского этноса. И только в этом случае вновь созданныйязык с необходимостью займёт место нового, универсально�го, научно обоснованного инструмента познания и станет един�ственным адекватным способом изложения «натуральнойфилософии».


270

не выразительностью мимесиса, а красотой, прихотливостью,необычностью сочетания слов друг с другом, она была связанав первую очередь с актуализацией тех имманентных возможно�стей, которые были заложены в самой структуре слова. Данныекачества могли с одинаковой интенсивностью проявляться какв фикциональном (то есть придуманном) словесном мире так ив жанрах, направленных на прямое описание окружающегомира…»36)

Доскональное знание структуры языка, обстоятельств и пра�вил его формирования, стилистических тонкостей изложениямысли позволяло российскому мыслителю всегда оставаться«в рамках», относиться ко всему с позиций рациональностии выражать эмоции и чувства без опасения, что они возьмут верхнад разумом37). И коль скоро «натуральная философия» при�звана была быть не только системой познания, но «системойсистем», то и смысл лингвистической реформы Ломоносовазаключался в преобразовании уже имевшихся и формиро�вавшхся грамматических, лексико�фразеологических, ритори�ческих и проч. систематизированных конструкций в единую«метасистему», достойную передавать смысл «натуральнойфилософии». Это подтверждается соответствующими содер�жательными особенностями «Теории трёх штилей»: «Языко�вые средства всей системы, как и каждого из “штилей”, взаи�мосвязаны друг с другом и объединяются синонимическимиотношениями двойной зависимости. С одной стороны, языко�вые средства всех трёх “штилей” находятся в синонимическихсоответствиях между собой, так как система “штилей” покоит�ся на внутреннем единстве структуры литературного языка,с другой стороны, каждый “штиль” обладает собственными си�нонимическими отношениями между собой»38).

_________________________

36) Бухаркин П. Е. Михаил Васильевич Ломоносов в истории русского слова. —

С. 58.37) Наиболее выразительно это выражено в частной и официальной переписке

Ломоносова, стилистический анализ отдельных высказываний которой см.: Бу&

харкин П. Е. Михаил Васильевич Ломоносов в истории русского слова. —

СПб.: Нестор�История, 2011. — С. 48–50. 38) Вомперский В. П. Риторики в России XVII–XVIII вв. — С. 142.

_________________________

39) См.: Вомперский В. П. Риторики в России XVII–XVIII вв. — С. 142.

273

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО ФОРМЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

комплексный характер и законы её становления насаждалисьизвне. Для России такой приоритетной и опережающей жиз�ненной сферой была сфера государственности; нация же объ�ективно, но весьма неторопливо вырастала на основании сла�вянского этноса. Вот почему, как будто вопреки традиционнымпредставлениям об исторической логике, процесс российскогопросвещения осуществлялся одновременными параллельнымиавтономными, иногда противоречившими друг другу направле�ниями: частные проблемы не следовали из разрешения общих,а сопутствовали им и иногда подменяли или даже отменяли их.

Наиболее непростым для осмысления и весьма продол�жительным в осуществлении оказался процесс формированиянационального самосознания, совпавший с началом Елисаве�тинского царствования. Видимо, потому что оно явление ком�плексное и зачастую виделось одновременно как причина и след�ствие адекватного национального самоопределения. Одним изследствий этого процесса стало формирование встречных тен�денций; в частности, отечественная «европеизированная элитане довольствуется более сознанием своей причастности Евро�пе, а начинает формировать представление о “русском европей�це”, начинает воспринимать себя не как европейский десант,попавший к неведомым аборигенам, а как лучшую часть соб�ственного народа, обладающую властью в силу своих заслуги достоинств»2).

Ломоносов, в целом поддерживая эти общественные умо�настроения, понимал их слабое место — научную необоснован�ность и субъективистскую романтичность. Сам он подошёлк исследованию этого вопроса всё с тех же позиций просвещен�ческой мифологии: основанием любой культурной самобыт&

ности, по его мнению, является язык народа, поскольку в нёмвпервые материализуются всеобщие идеальные представле�ния, в нём отражаются и через него развиваются наиболее об�щие, первичные и простые формы культурного самоопределенияи предметные формы отношения человека к миру, закрепляет�ся историческая память. Следовательно, чем более совершен�ным, стройным и единым в употреблении становится язык, темболее совершенными и самодостаточными должны быть формы

272

Процесс формирования универсального языка «натураль�ной философии» не был бы продуктивным, если бы не повлёкза собой необходимость совершенствования языка и в другихсферах общественной и индивидуальной жизни. Это означало,что разработка риторических оснований «натуральной фило�софии» как всеобщей теории языка не могла и не должна былаосуществляться в отрыве от совокупного процесса развитиянационального языка1). Строго говоря, последняя задача все�общностью своей постановки должна была предварять разви�тие научной риторики. Но история России своей прихотливос�тью показала, что не такой уж редкостью является движениедуховного развития в направлении «от противного». И резуль�таты при этом могут быть не менее продуктивными. Инымисловами, развитие отдельных сфер духовной жизни можетосуществляться с некоторым опережением развития нациив целом, если каждая из этих сфер в тот момент ещё не обрела

___________________________

1) Для России осуществление этой задачи облегчалось тем, что Европа к тому

времени уже накопила определённый опыт, который можно было проанализи�

ровать и перенять. Там давно уже шла борьба со схоластикой, которая твёрдо

ассоциировалась с абстрактной латынью. К слову, Ломоносов был не единст�

венным и не первым, кто говорил о преимуществах национального языка. Ранее

на этот счёт уже недвусмысленно высказывался Лейбниц (См.: Sokol A. E.

Leibniz and German Language // Stanford Studies in Language and Literature /

Hardin Craig, Editor. — Stanford University, California, 1958. — P. 193–202).

_______________________

2) Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. — С. 268.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО ФОРМЫ

ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

275


дисциплину. Но на рубеже XVII–XVIII вв. русский язык стано�вился всё более интересен определённым кругам западноевро�пейского сообщества — в основном коммерсантам и полити�кам. И здесь важно было расширить этот интерес на россий�скую культуру в целом. Ломоносов был совершенно убеждёнв том, что правильное выстраивание отношений между госу�дарствами возможно лишь на принципах равенства. Но это за�висело не только от западноевропейской общественности, но иот россиян. И здесь совпадение взглядов Ломоносова с объек�тивными общественными потребностями не могло быть пол�ным, поскольку просвещенческие представления о реальнойповседневности и потребностях общества ограничивались от�дельными, преимущественно парадными сторонами жизни пра�вящих кругов, или идеализированными и сентиментальнымикартинками «труда простых людей на лоне природы». К томуже, к великому прискорбию мыслителя, сталось так, что первыеопыты грамматической систематизации отечественной разго�ворной языковой сферы были предприняты не россиянами,а иностранными учёными, да ещё на других языках, и вдобавокопубликованы были за пределами России 3). Эти последние хотьи знали язык, но были лишены эмоционально�чувственногоединства с происходящим и руководствовались по преимуще�ству исследовательским прагматизмом, то есть писали свои трудыне для россиян, а в основном для тех самых, далёких от науки,


274

общения народа и государственных правителей. И тем болеепоследовательными и объективными становятся представлениянарода о степени собственного единства и целостности.

Как видим, Ломоносов неосознанно взаимно подменял илиотождествлял проблемы сознания и проблемы языка как пред�метной формы его выражения. Такое не раз будет происходитьвпоследствии, впервые же проявилось в начале XVI в., правда,в пределах сферы христианского мировоззрения. Тогда Мар�тин Лютер высказал убеждение в том, что «язык определяетмеру истинности мировосприятия», и что чтение СвященногоПисания на родном языке способно упреждать многие ошибкипостижения Доктрины и укреплять веру точностью, простотойи привычностью формулировок. Век Просвещения пошёл даль�ше: на основании картезианской методологии к проблеме со�знания стали относиться как решённой и сосредоточились насловесных нормах его выражения, чтобы заново научитьсяописывать мир теперь уже конкретным языком науки. Это оз�начало, что господствовавший в средневековье принцип обос�нования единства религиозного сознания как единства мираи отражавшего его языка священных текстов сменился в нача�ле Нового Времени и окончательно утвердился на протяженииXVIII в. как принцип обоснования единства сознания и мирана основании национальных языков. Таким образом, в соответ�ствии с просвещенческим мифом, всеобщность абстрактногооснования исторического развития стала преподноситься какобщность предметного, языкового основания, проявляющегосяна единичном (индивидуальном) уровне и делающего единич�ное особенным. Это вполне можно рассматривать как проявле�ние объективной необходимости вырабатывать универсальныйдискурсивный аппарат на основе всеобщих методов мышления.Впрочем, на протяжении XVIII в. это был лишь долгий процессвзаимного согласования сложившихся в рамках латыни как уни�версального языка научного общения дискурсивных требо�ваний к науке, религии и повседневности с представлениямибыстро развивавшихся и всё больше претендовавших на обслу�живание науки национальных языков.

Здесь научные интересы Ломоносова совпадали с объ�ективной необходимостью: мыслитель ни за что бы не сталзаниматься разработкой основ отечественной риторики, еслибы воспринимал её как отвлечённую теоретико�логическую

________________________

3) См.: Heinrich Wilhelm Ludolfi Grammatica russica quae continent. Non tantum

praecipua fundamenta Russicae linguae. Verum etiam manuductionem quandam ad

grammaticam slavonicam. Additi funt in forma dialogotum modi loguendi commu�

niores, Germanice aeque ac Latine explicati, in gratiam eorum qui linguam Latinam

ignorant. Una cum drevi vocabulario rerum naturalium. — Oxonii A.D. MDCXCVI. —

100 p. (Русская грамматика Лудольфа. — Оксфорд 1696 / Переизд., пер., вступ.

статья и прим. Б. А. Ларина. — Л.: Ленингр. науч.�иссл. ин�т языкознания, Тип.

«Коминтерн», 1937. — 165 с.) Справедливости ради, следует упомянуть, что

Г. Лудольф, не был голословен и умозрителен и посещал Москву, приблизи�

тельно, в 1692–1894 гг. Но, разумеется, этого было недостаточно для постиже�

ния «русской души». Довольно заметным событием был также выход в свет

французского параллельного исследования: Sohier J. Grammaire et mé thode

Russe et Française. — Paris, 1724. — 2 tt. (Faks., edite par B. A. Uspensky. — München:

Verlag Otto Sagner, 1987).

277


щенародного «спасения души», о чём писал неоднократно ипредельно высокопарно: «Блаженство рода человеческого кольмного от слова зависит, всяк довольно усмотреть может. Со�браться рассеянным народам в общежития, созидать грады,строить храмы и корабли, ополчаться против неприятеля и дру�гие нужные, союзных сил требующие дела производить как бывозможно было, если бы они способа не имели сообщать своимысли друг другу? Того ради всевышняя премудрость к дарова�нию разума присовокупила человеку и слова дарование, в кото�ром остроумные люди уже в древние времена приметили, чтооное искусством увеличено и тем с вящею пользою употребле�но быть может, и для того многое старание и неусыпные трудыполагали, чтобы слово свое учением возвысить и украсить,в чем они великие успехи имели и в обществе показывали знат�ные услуги. В нынешние веки хотя нет толь великого употреб�ления украшенного слова, а особливо в судебных делах, каковобыло у древних греков и римлян, однако в предложении божияслова, в исправлении нравов человеческих, в описании славныхдел великих героев и во многих политических поведениях кольоное полезно, ясно показывает состояние тех народов, в кото�рых словесные науки процветают»6).

Поэтому совершенно очевидно, что Ломоносов не мог ос�тавить в стороне изучение мировых языковых опытов древ�ности и недавнего отечественного прошлого — письменныхисточников Киевской и особенно Московской Руси XVII века:


276

иностранцев4). Среди имеющихся на то время отечественных тру�дов Ломоносов выделял только два, которые, по его мнению,достойны изучения: «славенскую», то есть «Грамматику 1619 г.Мелетия Смотрицкого, и «маленькую», «Anfangs�Gründe derRu$ischen Sprache» — сокращённый вариант русской граммати�ки, написанный по�немецки в 1731 г. В. Е. Адодуровым5).

Всё это никак не могло способствовать формированиюединого и живого языка. Ломоносов же стремился нормативнообосновать общие принципы наиболее продуктивного, целост�ного развития российской государственности; посему языкдолжен был выступать не просто средством рациональногои эстетически выразительного отражения происходящих собы�тий, а едва ли не абсолютным мерилом духовного и социокуль�турного взросления народа, критерием истинности его бы&

тия. Ведь для Михайлы Васильевича слово имело не просто са�кральную, сверхъестественную, но ещё и высоконравственную,в подлинном смысле человеческую ценность: как русский чело�век и к тому же верующий, он никак не мог допустить, что спо�собности мастерского владения языком как «Божий дар» мож�но использовать иначе, кроме как во благо Отечеству. Поэтомунеобходимость совершенствования отечественной грамматикиучёный представлял не только как «государственное дело» и, зна�чит, как научную задачу систематизированного формированияспособностей красноречия и сочинительства, но и как залог об&

_________________________

4) По крайней мере, Михайло Васильевич был в этом небезосновательно убеж�

дён, ведь уже Лудольф именно так определял основную цель своего сочинения:

«…Вероятно, моя работа принесёт некоторую пользу тому или другому из мно�

гочисленных иностранцев, которые имеют нужду приезжать в Россию не толь�

ко по торговым и политическим делам, но и по делам иностранных церквей…»

(Русская грамматика Лудольфа. — Оксфорд 1696 / Переизд., пер., вступ. статья

и прим. Б. А. Ларина. — С. 114). В противном случае Ломоносов не препятство�

вал бы столь рьяно выходу в свет совсем не бесталанной, хотя и далёкой от со�

вершенства «Грамматики» А. Шлёцера, и не поносил автора последними слова�

ми (См.: Ломоносов М. В. Отзыв о «Русской грамматике» А.�Л. Шлёцера. 1764

августа // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950—1983. — Т. 9. — С. 426–427).5) См.: Ломоносов М. В. [Материалы к Российской грамматике] // Ломоносов М. В.


_______________________

6) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М. В.


С. 91–92. Любопытно, что мыслитель увязывал отсутствие полноценного мифо�

логического мировоззрения у древних славян с отсутствием развитой научной

сферы: «Мы бы имєли много басней, какъ греки, естьлибы науки въ идолопо�

клонствє у россіян были» (Ломоносов М. В. [Материалы к Российской грамма�

тике]. — С. 618). Вполне возможно, что он понимал мифологию как рационали�

зированный с помощью науки древнейший опыт мифа. А если учесть, что речь

идёт о «баснях», то, вероятнее всего, Михайло Васильевич имел в виду не столь�

ко естественные науки (они�то, как раз, опровергают мифологию и лишают её

мировоззренческой функции), сколько науки гуманитарные, прежде всего,

касающиеся развития языка: письменность, грамматика, искусство поэзии,

разработка нарративных жанров и т.п., и науки о государстве.

279


стремился доказать, что общенациональный язык должен фор�мироваться в процессе взаимного проникновения и влияниятрадиций высокой церковной книжности и бытовой просто�народности. Вследствие этого, не всегда последовательногои болезненного, синтеза должен был образоваться так называ�емый «средний штиль», который, фактически, становился ос�новой новой общенациональной речи — живо реагировавшейна происходящее в мире и в то же время грамотно выстроенной.По мысли Михайлы Васильевича, отличительное преимущест�во «среднего штиля» в том, что он не столько объективноприсущ какой�либо общественной группе, сколько являетсястилистически удобовоспринимаемым и используемым состо�янием языка, при котором звуковое благозвучие, понятностьи предметная точность образуют гармоническое единство, внезависимости от каких�либо объективных или просто благопри�ятных обстоятельств. Иными словами, «высокий» и «низкий»штили, будучи крайними проявлениями языкового отношенияк миру, имеют каждый в отдельности множество причин соци�ального и культурного характера, которые в совокупности с не&

обходимостью закрепляют их за определёнными сословиямии соотносят с определёнными обстоятельствами. «Средний» же

штиль, по мысли Ломоносова, ни сословно, ни ситуативно

не определён, так как имеет в основании лишь одну причинуили условие: просвещение, путь к которому есть путь индивиду�альной свободы и эстетического вкуса. И потому он может фор�мироваться не только стихийно�исторически, но и по индивиду�альным потребностям и способностям, а также целенаправленновнедряться в процессе обучения или воспитания для усовер�шенствования форм общения различных слоёв общества.

Разумеется, эта концепция, при всей оригинальности и прав�доподобии, содержала нарочитое противоречие между автор�ским замыслом и объективными его предпосылками. Если языкдействительно отражает мир, в котором формируется, в этоммире должен быть особый, сформировавшийся исключительнона просвещенческом поприще слой граждан, носителей этогоязыкового штиля — «средний класс» или, как говорили тогда,«третье сословие». Но, как известно, в отличие от Западной Ев�ропы, российское Просвещение потому и было преимущественнозаимствованным, что реализовывалось на основании феодаль�ного способа производства. Поэтому о возможности придать


278

несмотря на абсолютное превосходство религиозного миро�воззрения, это были интенсивно развивавшиеся городские типыкультур, где политика стояла на первом месте, а имперская цен�тростремительность способствовала языковой консолидациина фоне классовой разобщённости, и эта консолидация, в своюочередь, тормозила процесс феодальной раздробленности.Иными словами, Михайло Васильевич видел основные крите�рии развития национального языка не в сфере религиозной илихудожественной литературы и тем более не в бытовой повсед�невности, а в сфере общественной деятельности. И вполне за�кономерно, что меру этой общественности Ломоносов виделвовсе не в экономике7), а в государственных отношениях. Поэто�му не было ничего удивительного в том, что «территориальнаяи культурная почва общерусского языка там же, где террито�риальный и культурный центр созданного русскими государст�ва, то есть в говоре города Москвы и в языке московских, цар�ских канцелярий. По мере того как областные канцелярии ус�ваивали московскую орфографию и терминологию, а московскиедьяки и подьячие допускали в свой языковой обиход известныеобластные элементы, язык московских приказов приобреталсвойства языка общегосударственного»8). И каким бы казён�ным и скучным ни был этот язык, в нём было главное — практи�ческая направленность, относительная согласованность норми правил, то есть грамотность, и автономность от церковнойпроблематики. Вот почему Ломоносов считал его гораздо болеесовершенным, нежели язык петровской эпохи, и достойнымбыть положенным в основу новой грамматики.

* * *

Принимая во внимание лингвистические достижения пред�петровской эпохи и стараясь творчески их развить, Ломоносов

________________________

7) Несмотря на то, что Михайле Васильевичу посчастливилось родиться в крае,

весьма прогрессивном в плане производства, он наверняка понимал, что эконо�

мика на то время была лишь общинно�коллективной, но не общественной, —

развивала смекалку и предприимчивость, но не позволяла мыслить в масштабах

государства, обслуживая нужды локальных географических пространств.8) Винокур Г. О. История русского литературного языка. — С. 67.

281


требляя мнимо высокого славенского сочинения»10). Замыселавтора был более чем прозрачен: за то время, что Господь отпу�стил Петру Великому на реформы государства Российского,и что протекло после его кончины, жизнь российского народанастолько преобразилась, что почти исчезли «подлые» отличияповседневности, долгожданная просвещённость проникла во всеуголки народного быта. Посему каждый эпизод этой новойжизни достоин живописания и сам может быть источникомхудожественного вдохновения; исчезла надобность нарочитоприукрашивать словеса напыщенными «высокостями» стари�ны — достижения «новой» истории затмевают собой прошлоеи должны воспеваться «новым», прогрессивным языком.

Ломоносов слишком хорошо понимал смысл идеи Тредиа�ковского и именно поэтому не мог её поддержать. Тредиаковскиймыслил как поэт, Ломоносов же — как человек государствен�ный. Когда Михайло Васильевич, вслед за Лютером и Вольфом,предложил перейти в сфере образования на родной язык, он преж�де всего ставил и решал общемировоззренческую проблемуединства мира (=государства), намереваясь устранить традици�онное понимание различия между человеческим и Божествен�ным мирами и одновременно ограничить присутствие церков�но�религиозного фактора в сфере образования, а уж потомна основании этого единства намеревался разрабатывать прин�ципы развития конкретной области лингвистического знания.Как и Тредиаковский, Ломоносов воспринимал Россию Петра«свершившимся раем», а потому различие, тем более противо�поставление двух миров становилось как будто несуществен�ным. Время как вечное возобновление живой жизни и смертькак её вечное прерывание не имеет значения, если речь идёт(буквально) о событиях непреходящей важности. Но ВасилийКириллович настаивал на том, чтобы писать не по правилам,а «по звонам», то есть на слух — «как слышится, так и пишется».Тем самым, ставил под удар накопленный предшествующимивеками письменный опыт и, соответственно, претерпевавшую


280

буржуазному сословию юридические права («вольности») за�говорили лишь к концу Златого Века. И это было в порядке ве�щей, ведь даже дворяне не сразу получили положенное им поправу благородного происхождения: Манифест «О дарованиивольности и свободы всему российскому дворянству» был под�писан лишь в марте 1762 г. Петром III, а Екатерина II в 1785 г.довела его до логического завершения «Жалованной грамо�той», окончательно освобождавшей мужскую часть сословияот военной «барщины». Что уж говорить о каком�то «третьемсословии»… Екатерина всерьёз вспомнила о нём лишь в 1767 г.,посвятив судьбе купечества главу XIII Наказа Комиссии по со�ставлению Нового уложения.

Видимо, не зря Михайло Васильевич умалчивал о том,кто же имеет приоритет быть носителем этой новой традиции«среднего штиля». Тем не менее, несмотря на всю поспешностьи теоретическую незавершённость, замысел согласовать нормыязыка с требованиями реальной жизни через усиление «казён�ного», отчуждённого его аспекта вполне понятен, так как не быллишён основания. Помимо всего прочего, нашёлся и конкрет�ный повод. За несколько лет до выхода «Российской граммати�ки» В. Тредиаковский написал довольно занимательный и про�вокационный трактат программного направления «Разговор обортографии»9), главной идеей которого была трактовка сутипетровских реформ исключительно как отказа от «предрассуд�ков старины», и обоснование необходимости полного отбрасы�вания строгости церковно�славянской лексики и орфографиис заменой её живой разговорной речью: «…Истинное витийст�во может состоять одним нашим употребительным языком, не упо�

_____________________________

9) См.: Тредиаковский В. К. Разговор между чужестранным человеком и рос�

сийским об ортографии старинной и новой и о всем что принадлежит к сей ма�

терии / Сочинен Васильем Тредиаковским, профессором елоквенции. — Санкт�

петербург: При Имп. Акад. наук, 1748. — [8], 460 с. За 18 лет до Тредиаковско�

го в свет вышел анонимный трактат, скорее всего, русского происхождения,

«Grammaire Françoise et Russe en Langue moderne accompagnée d’un petit

Dictionnaire pour la Facilité du Commerce / Грамматика французская и русская

нынешняго языка сообщена съ малымъ Ле$икономъ ради удобности сообщест�

ва в Санктпетербургє» (Тип. Академии наук, 1730. — 64 с.) Однако Ломоносов

нигде о нём не упоминал.

_________________________

10) Тредиаковский В. Слово «О Терпении и нетерпеливости» Фонтенелево, по�

лучившее награждение за красноречие. Варианты и редакции // Тредиаков&

ский В. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. — СПб.: Наука,

2009. — С. 406.

283


сохранение традиции в изучении родного языка и распростра�нение грамотности, настоятельно рекомендуя начинать обуче�ние с изучения церковнославянских текстов. Очевидно, мысли�тель изначально отдал предпочтение тому, что казалось болееустойчивым и упорядоченным, и потому достойным быть осно�ванием российской жизненной стихии. Церковнославянскийязык с его развитой письменностью и универсальными лекси�ческими корнями не зря рассматривался Ломоносовым как объ�единяющее звено для древнеславянской и современной русскойписьменности. В его понимании, именно церковно&славянская

письменность выполняла функцию упорядочения и организа&

ции древнерусской общественной жизни, подобно языку на&

уки в Новой Европе. Подтверждением тому служит хотя бы тотфакт, что даже с воцарением науки как формы мировоззренияязык религии не утратил полностью своего авторитета, по�скольку в нём веками накапливался опыт точного, рациональ�ного отражения всеобщих смыслов, который можно было ис�пользовать в просвещенческих целях11). Поэтому использованиеЛомоносовым наряду с интернализмами многочисленных арха�измов в письменной и разговорной речи не должно казатьсяпротиворечием общей реформаторской направленности его за�мыслов; так он стремился доказать непрерывность процессастановления «российского» языка, а также напоминал о необ�ходимости упрочения памяти о славных героических временахвеликих политиков древности — просветителей и реформато�ров Св. Владимира, Ярослава Мудрого, Св. Александра Невско�го как идейных предшественников Великого Петра.

Задача мыслителя как всегда была амбивалентной: с однойстороны, следовало найти внутреннюю естественную связь

между различными историческими и жанровыми проявлениями(штилями) единого «славено�российского» языка, с другойстороны — сформулировать регламент внешнего контроля

за его употреблением и взаимным влиянием штилей. При этом,ни в коем случае нельзя было окончательно отъединять штилидруг от друга. Ведь чем обширнее и богаче история языка, тем


282

громадные перемены ментальность современников. По мыслиже Ломоносова, отсутствие единой методологической базыобучения родному языку лишило бы смысла самоё необходи�мость его развития и тем самым свело бы на нет весь проектпросвещения России и все дела Петровы. Следуя советам Тре�диаковского, россияне оказались бы в нелепой ситуации, когда,«слыша звон, не знали бы, где он».

Взгляды Тредиаковского были тем более коварны, что про�явились в весьма неустойчивое для развития российской мен�тальности время — сразу после смерти Петра, когда обосно�ванная императором и находящаяся в самом начале идея госу�дарственности грозила вот�вот рухнуть. С одной стороны, это�му способствовали субъективные, случайные обстоятельства:исчезновение по�настоящему сильного и дальновидного госу�дарственного лидера�преемника, поверхностное пониманиев обществе смысла реформ, бессознательное желание боль�шинства власть предержащих вернуться к старине. С другойстороны, были и весьма серьёзные объективные причины: в но�вых условиях успело всё же вырасти целое поколение, котороеболее не желало по старинке холопски и стоически служитьсвоему государству, тем более не желало возвращаться к затх�лой «книжности» церковнославянского мировоззрения; одна�ко, лишь немногие хотели служить государству всерьёз, со зна�нием дела, — служить, имея при этом право на частную жизнь.В этом было основное противоречие новой российской мен�тальности, сформированное политикой Петра: мечтая сделатьРоссию «европейской державой», сильной и свободной, импе�ратор желал, в то же время, чтобы принципы свободы её наро�да не выходили за рамки интересов государства. И это былопонятно: большое государство требует беспредельной власти,а полноценная реализация принципов просвещения неминуемоограничивает власть, — это всегда опасность иметь сомневаю�щихся в правильности официальной политики.

Михайло Васильевич, безусловно, это понимал и потомуне уставал искать такой компромисс, при котором сила и тя�жесть верховной власти могли бы облегчаться и уравновеши�ваться постоянным встречным процессом воспитания в обнов�лённой народной душе чувств патриотизма, национальногоединства, представлений о приоритетности государственногодолга, общей пользе и проч. Поэтому и ратовал за частичное

__________________________

11) По�видимому, Михайлу Васильевича не особенно смущало то обстоятельст�

во, что наука не была формой мировоззрения для россиян ни в XVII веке,

ни в его время.

285


мышления учёного было отягощено традиционной консерва�тивностью формы: как любое нововведение, оно в основе сво�ей имело обращение к более ранним формам социального опыта,которые частично реанимировались и подавались как открытыена естественном основании отечественных традиций, а иногдаи как возникшие «из ничего». В этом Ломоносов был солидаренсо многими своими современниками. Поэтому сформулиро�ванная им идея постепенной унификации языка в целом спо�собствовала консолидации общества вокруг идеи государства,но никоим образом не могла повлиять на процесс автономногоразвития и внутренней организации сословий в России. И, зна�чит, вряд ли могла найти немедленный позитивный отклик в об�щественном мнении, — разве что в учёных кругах. Напротив,нарочитая дистанциированность от реальности приводила к ис�кажению её сути и придавала отчуждённости позднейшему еёвосприятию.

Продуктивность мифологической подоплёки лингвистиче�ских разработок Ломоносова долгое время не улавливалась ис�следователями или превратно толковалась; причины несоответ�ствия целей и средств долгое время оставались в тени. Так,по мнению российского филолога и фольклориста Я. К. Грота,Ломоносов, с одной стороны, сверх меры увлекался церковно�славянизмами, с другой, «…очищая лексический состав пись�менного языка, вместе с тем надолго утвердил введённую ещё донего духовными писателями совершенно несвойственную рус�ской речи латинскую конструкцию»14). Тот же Грот неодно�кратно отмечал, что, несмотря на всю тягу быть объективным,Ломоносов сочетал научный анализ с некоторым произволом,когда рациональные связи довольно часто дополнялись и под�менялись другими — иными по смыслу или вообще иррациональ�ными. К примеру, для того, чтобы приблизить исследованияо языке к реальной жизни (а, возможно, соглашаясь с логикойТредиаковского), то есть желая говорить о звучащем, живомязыке, Ломоносов начал свою «Грамматику» с рассмотрениявопроса о голосе как о чувственным образом явленной речи.


284

устойчивее перед натиском времени история народа. Вместотого чтобы чинить препятствия верховной власти или невеже�ство своё показывать, всяк волен будет искать в безбрежностипросвещения то, что ему придётся по душе; такой народ с необ�ходимостью обретёт свободу — не в политике, так навернякав искусстве или быту. Примером тому служит великая историядревности, отражённая в литературе: «Счастливы греки и рим�ляне перед всеми древними европейскими народами, ибо хотяих владения разрушились и языки из общенародного употреб�ления вышли, однако из самых развалин, сквозь дым, сквозьзвуки в отдаленных веках слышен громкий голос писателей,проповедующих дела своих героев, которых люблением и по�кровительством ободрены были превозносить их купно с отече�ством. Последовавшие поздные потомки, великою древностиюи расстоянием мест отделенные, внимают им с таким же движе�нием сердца, как бы их современные одноземцы»12). Вот почемунеобходимо постоянное обращение за советом к источникамцерковно�славянской письменности — в конце концов, в нихдо последних дней содержатся идеи, не постигнутые встарь.В том Михайло Васильевич и видел их пользу непререкаемую:«…Что предкам нашим казалось невразумительно, то нам нынестало приятно и полезно»13).

* * *

Поставленные Ломоносовым задачи научного реформиро�вания родного языка и, соответственно, сферы отечественногоязыкознания, носили не просто всеобъемлющий, а мифологи�ческий характер, и потому никак не могли быть последователь�но и рационально поняты, и уж тем более как�то претвореныв жизнь. Точнее сказать, они действительно реализовывались,но лишь в той мере, в какой не осознавались, а принимались бе�зусловно и как бы сами собой. Ведь реформаторское содержание

_________________________

12) Ломоносов М. В.Предисловие о пользе книг церковных в российском языке // Ло&

моносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. —

С. 592.13) Ломоносов М. В. Предисловие о пользе книг церковных в российском язы�

ке. — С. 588.

_________________________

14) Труды Я. К. Грота. — II. Филологические разыскания (1852–1892) / Под ред.

проф. К. Я. Грота. — СПб.: Тип. Министерства путей сообщения (Товарище�

ство И. Н. Кушнерёв и К°), Фонтанка, 117, 1899. — С. 2.

287


«пределом» же, то есть границей — его письменное выражение.Таким образом, слово письменное и слово устное как разныепроявления содержания языка становятся его единой формой;мир же, отражённый в его содержании, сохраняется как его ос�нование. Поэтому содержание может бесконечно варьировать,а форма должна оставаться относительно неизменной19). По�тому возможно историческое единство языка, проявляющеесякак синтез «высокого» и «низкого» штилей.

Иными словами, Ломоносову не удалось увидеть феноменязыка со стороны в его действительно живом проявлении, по�скольку для этого следовало изучать объективные обстоя�тельства, в которых этот язык осуществляется. То есть, по�мимо обращения к сравнительному языкознанию, следовалоизучать исторические обстоятельства жизни славянских народови других культур, в разное время оказавших влияние на россий�скую культуру. Вместо этого Михайло Васильевич попыталсяпроникнуть внутрь, в структуру языка, и тоже увидеть его«взглядом постороннего», но уже как отчуждённую логико�грамматическую структуру. В результате, стараниями Ломо�носова изгнать противоречия из сферы языка, вокруг него всёравно создавалась противоречивая ситуация — но уже искусст�венно и потому с особенной силой: язык становился самоот�чуждённым. С одной стороны, Ломоносов закономерно обос�новывал практическую направленность и прагматическуюценность национального языка, о чём не раз настойчиво напо�минал: российская грамматика «…есть знание, как говоритьи писать чисто российским языком по лучшему рассудительно�му его употреблению»20). С другой стороны, он абсолютизиро�вал этот аспект и тем самым представил практический характерязыка как абсолютный критерий оправдания любых субъек�тивных экспериментов над ним. То есть, фактически, вступил


286

Тем самым, он вроде бы ставил вопрос о необходимости фило�софского осмысления языка, отдавая безусловное предпочте�ние индуктивному методу, «…чтобы прежде рассмотрениячастностей обозреть всю область языка и уяснить основные по�нятия науки о нём»15). В этом и только в этом смысле следует по�нимать слова Ломоносова о том, что «…общая грамматика естьфилософское понятие всего человеческого слова…»16) ОднакоГрот справедливо замечал, что это не помогло ему достичь це�ли, несмотря на то, что философская направленность ломоно�совской «Грамматики» наделяла её большим преимуществомперед западноевропейскими филологическими исследованиями)17).В действительности Михайло Васильевич рассуждал не столь�ко о живой речи, сколько об особенностях конкретных произ�ношений, отличавших людей в разных частях страны18).

Причина этой неудачи состояла в том, что Ломоносов рас�сматривал язык в отношении к самому себе как особому миру,а не в отношении к окружавшему его предметному миру. И этозакономерно: в понимании Михайлы Васильевича, реформа,чтобы быть удачной, то есть научно обоснованной и непротиво�речивой, не должна выходить за смысловые пределы предмета,на который направлена, чтобы не изменять сути и содержаниядругих предметов и связей, — так сказать, не перерасти в рево�люционную стадию. Однако противоречия не исчезают, но пере�мещаются внутрь объекта, в его структуру, и сразу же встаютвопросы: где пределы языка? И где пределы предмета? На зака�те эпохи Просвещения подобными вопросами задавалсяИ. Кант: где границы моего тела? И пришёл к выводу о невоз�можности определения этих границ конкретно�научными сред�ствами. Ломоносов же думал иначе: язык как «зеркало жизни»определённого народа должен, как и сама жизнь, иметь опре�делённые предметные границы, позволяющие последовательноизучать его, воздействовать на его состояние, улучшать егоструктуру и проч. «Началом» языка является голосовой звук,

_________________________

15) Труды Я. К. Грота. — II. — С. 508.16) Ломоносов М. В. Российская грамматика, § 86 // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 420.17) См.: Труды Я. К. Грота. — II. — С. 522.18) См.: Труды Я. К. Грота. — II. — С. 509.

_________________________

19) Примечательно, что по такому же принципу пытались осуществлять свои

проекты языковой реформы Тредиаковский и Сумароков (См.: Труды Я. К. Гро�

та. — II. — С. 642–687).20) Ломоносов М. В. Российская грамматика, § 86. — С. 420. Я. К. Грот, однако,

полагал, что такая позиция даёт несомненное преимущество Ломоносову как

учёному перед западноевропейскими языковедами, которые, как правило, ог�

раничивали свои цели сугубо теоретическими или эстетическими замыслами:

289


связи между содержанием языка и способами его передачи.С одной стороны, чем значимее тема, тем чаще она присутству�ет в языке и тем жёстче приёмы её описания, делающие стильречи торжественнее и высокопарнее. С другой стороны, значи�мость смысла высказываемого побуждает не только специальноразрабатывать, но и законодательно закреплять приёмы торже�ственности речи. Тем самым, то, что при одних обстоятельствахявляется критерием научности теории, в других (временных)обстоятельствах может обернуться её ненаучностью. У Ломо�носова это проявлялось в том, что он в какой�то момент сталотождествлять стиль языка с его формой, и на этом основа�нии выводил принцип обусловленности содержания и формыязыка классово�сословной принадлежностью человека. Это впос�ледствии проницательно определил Гуковский: «Жанр — этои есть категория иерархичности, в которой сомкнута класси�фикация действительности как темы с классификацией ис�кусства как стиля»22). Иными словами, Ломоносов обосновалне только иерархию литературных жанров, но пытался дока�зать, что жанровость как таковая имманентно и априорно

присуща объективно существующей в обществе иерархии,

задана ею.Таким образом, значимость, всеобщность языковой про�

блематики может определяться не только уровнем образова�ния и гражданской позицией, но в равной мере и «достоинст�вом» происхождения; соответственно, «низость» сословийобусловливается и изобличается, помимо всего прочего, неис�требимым обилием в языке простонародных, узко�бытовыхслов и обыденной грубостью и примитивностью содержанияречи. Это означало, что «теория трёх штилей» выполняла,

помимо осознанно заданной функции, ещё и несвойственную

науке функцию косвенного — эстетического — подтвержде&

ния и закрепления классово&сословного характера российско&

го общества. Она была чем�то вроде лингвистической модели«Табели о рангах» и, возможно, в этом состояла её основнаяфункция.


288

в противоречие с самим собой, обосновав неизбежность появ�ления тех самых «варваризмов» с которыми боролся. Такимобразом, ратуя доказать жизненную силу русского языка, егоактивный отражающий характер происходивших в России пе�ремен, Михайло Васильевич, в действительности, достиг обрат�ного, оторвав его от объективной реальности своими нововве�дениями и подчинив неоправданно строгим правилам.

Этому, впрочем, есть вполне рациональное, хотя и далёкоеот научности объяснение. Ломоносов полагал, что для теорииединого языка неприемлемо различие между устной и письмен�ной речью, и старался всячески нивелировать его, полагая,что речевой аспект языка либо в целом подчиняется письмен�ным правилам, либо не подчиняется им вовсе; частичного под�чинения быть не может. В результате, желая упорядочить языккак таковой, он сосредоточил всё внимание на реформирова�нии лишь грамматики с намерением сделать её предписаниемдля любых тонкостей устной речи. Тем самым, желая положитьконец отсутствию законодательной основы в языкознании, Ло�моносов ввёл авторитарное начало, которое, по определению,не может быть завершённым и совершенным, поскольку входитв противоречие с основаниями объективных (во многом случай�ных и стихийных) обстоятельств развития народного языка21).

Эта изначальная формальная подмена связей живого уст�ного языка и языка письменного, литературного повлекла засобой и другие, более конкретные, локальные неопределённос�ти. В «Теории трёх штилей» научные и ненаучные аспекты такжепереходят друг в друга. Критерий научности теории в том, чтов ней обоснованы общность, универсальность и объективность

так, немецкий филолог Готтшед учил, что «грамматика есть указание, как

должно правильно и красиво говорить и писать на языке известного народа

по лучшему его наречию и по соглашению лучших его писателей (выделено ав�

тором — М. С.)» (Труды Я. К. Грота. — II. — С. 523).21) Поэтому усилия, предпринятые Ломоносовым по созданию теории грамма�

тики, не исчерпывали собой сути языковой реформы и смогли стать лишь пер�

вым шагом к созданию единого национального языка. Вторым же шагом долж�

на была быть (и действительно стала) либерализация путей развития языка,

приведение во взаимное соответствие устной и письменной речи, снятие или

смягчение искусственно созданного между ними противоречия. Заслуга в этом

принадлежала в равной мере Карамзину и Пушкину.

_________________________

22) Гуковский Г. А. Ломоносов�критик // Литературное творчество М. В. Ломо�

носова: Исследования и материалы / Под ред. П. Н. Беркова, И. З. Сермана. —

М.; Л.: Изд�во АН СССР, 1962. — С. 78.

291


Этим обусловлен ещё один признак присутствия мифасреди научного анализа языка: стремление Ломоносова обос�новать очередную методологию целенаправленного контроля

над процессом развития российского общества — на этот разпутём планомерного использования соответствующих шти�лей. Причём, миф проявлялся в данном случае и формально —как допущение самой идеи «контроля», и содержательно —как представление о непосредственном и неизбежном влиянииособенного на состояние общего. Видимо, основанием для это�го убеждения послужили, с одной стороны, наблюдение Ми�хайлы Васильевича за понятийной однозначностью и строгойвнутренней структурированностью европейских языков, с дру�гой стороны — понимание того, что язык, отражая происходя�щие в государстве события, сам должен испытывать возвратноедействие этих событий, и лучше, если организованно. Ломоно�сов основывался на предположении, что стихийность форми�рования устной речи рано или поздно должна отойти на второйплан, что её, в конце концов, вытеснят писаные правила, не поз�воляющие стихии разбушеваться. Поэтому в правописании«…наблюдать надлежит, 1) чтобы оно служило к удобному чте�нию каждому знающему российской грамоте, 2) чтобы не отхо�дило далече от главных российских диалектов, которые сутьтри: московский, северный, украинский, 3) чтобы не удалялосьмного от чистого выговору, 4) чтобы не закрылись совсем сле�ды произвождения и сложения речений»24). Последнее замеча�ние особенно характерно для мыслителя, не любившего «измы�шлять гипотез». Он был уверен, что рациональное и всеобщеезнание может рождаться лишь на основе другого, обязательноуже наличного — только что или в незапамятные времена —знания. Просвещенческая установка не допускала принципаврождённых идей, необъяснимых результатов или случайнос�тей в сфере гносеологии; тем самым, любая новизна имела ре�альное происхождение и являлась естественным, относительным


290

Типичным результатом мифологической подмены смысловбыл «закон» происхождения языка, сформулированный нашиммыслителем в согласии с традициями механицизма: «Как всевещи от начала в малом количестве начинаются и потом присо�вокуплениями возрастают так и слово человеческое по мере из�вестных человеку понятий, в начале было тесно ограничено и од�неми простыми речениями довольствовалось, во с приращениемпонятий и само помалу умножилось, что происходило произ�вождением и сложением»23). С механистической методологией,как известно, и спорить и соглашаться крайне трудно. С однойстороны, в сложном и далёком от последовательности процес�се исторического становления языка Ломоносов совершенноправильно выделил логическую тенденцию перехода от индиви�дуально�конкретного (лексического) к абстрактно�всеобщему(грамматическому) этапу функционирования. Эта тенденция,по замыслу Ломоносова, являлась критерием рефлективнойфункции языка, то есть формировала его как способ самопо�знания народа. Видимо, многое здесь объяснялось концепту�альным влиянием немецкого языка, через который учёный со�прикоснулся с европейской культурой и на котором не толькосвободно изъяснялся, но и думал. Михайло Васильевич полагал,что подавляющее большинство русских слов, как и в немецкомязыке, произошло путём простого присоединения составляю�щих, что лишь отчасти соответствует действительности. Такимобразом, всеобщее (абстрактные представления) у Ломоносоваотождествлялось с единичным (словесно�буквенным выраже�нием), поскольку напрямую в нём выражается. Но помимоэтого он отождествил принцип развития языка (форму) с егоструктурой (содержанием) и, в конце концов, подменил их ме�стами. Это привело к цепной реакции в подмене смыслов: пола�гая, что развитие языка адекватно отражает развитие мира,Михайло Васильевич был убеждён, что сохранение наиболеепрогрессивных аспектов родного языка и устранение устарев�ших структур сможет позитивно влиять на общее состояниекультуры общества. И он был отчасти прав. _________________________

24) Ломоносов М. В. Российская грамматика, § 112. — С. 429–430. Этим, видимо,

можно объяснить, почему Ломоносов страстно отстаивал необходимость ис�

пользования одинаковых по звучанию буквы «Е» и «Њ», но настаивал на удале�

нии букв «Э» и «1» (См.: Ломоносов М. В. Российская грамматика, § 116–119. —

С. 430–432).

____________________

23) Ломоносов М. В. Российская грамматика, § 51 // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 409.

293


что наиболее вероятными теоретическими и поэтическимиисточниками идей Ломоносова являются произведения антич�ных авторов29), тем более, что сам Михайло Васильевич прямоуказывал на некоторых из них: «Ясно ... видеть можно ...коль много мы от переводу Ветхого и Нового завета, поученийотеческих, духовных песней Дамаскиновых и других творцовканонов видим в славенском языке греческого изобилия и от�туду умножаем довольство российского слова»30).

По сути дела, Грот лишил Ломоносова законного «автор�ского права» на идейный и композиционный замысел «Грамма�тики», поскольку «даже мыслью назвать главные отделы своейграмматики наставлениями Ломоносов обязан древним, кото�рые ставили слово institutiones в заглавие своих грамматичес�ких и риторических трудов»31). Что ж, мифологическая формамышления надёжно маскирует авторский подход к проблема�тике под коллективный и безличный результат многолетнихгносеологических поисков.

Однако нельзя не согласиться с тем, что Ломоносов доста�точно произвольно подходил к проблеме исторического станов�ления языка, иногда совершенно безосновательно строя при�чинно�следственные связи при исследовании закономерностейего изменения32). В этом также проявлялась власть мифа мыш�ления, когда непосредственная реальность и конкретность


292

и совокупным результатом исторического процесса позна�ния25). Тот же принцип Ломоносов взял за основу при изученииструктуры русского языка. Поэтому и не одобрял стремленияТредиаковского единолично произвести локальную «револю�цию» в фонетике, взяв за основу грамматики особенности про�изношения26).

Эта установка вносила видимую простоту в аргументациюЛомоносова, но, в то же время, порождала растерянность притщетном желании определить историческое авторское «пер�венство» в решении того или иного вопроса. Так, при поздней�шем исследовании обстоятельств создания и источников дедук�тивно�индуктивной структуры ломоносовской «Грамматики»сами собой напрашивались рациональные ответы, однакопреимущественно в виде догадок27). Исследователей заботила боль�ше степень самостоятельности Ломоносова, нежели его объек�тивная правота. В частности, Грот полагал, что Михайло Ва�сильевич наверняка должен был у кого�то почерпнуть мысльо необходимости начинать грамматику сведениями о звуках че�ловеческой речи и философскими понятиями о языке, состав�ляющими принадлежность так называемой общей грамматики.По мнению Грота, такой замысел мог быть вынесен мыслителемиз знакомства с германской учёной литературой. Но исследо�ватель не нашёл убедительных подтверждений своим догадкам:«…Ни Готшед, издавший свою грамматику в 1748 году, ни дру�гие известные в то время авторы по этой части не представляютничего подобного»28). Полагая невозможным признать научнымфакт «озарения», Грот с явной натяжкой пришёл к заключению,

_________________________

25) Фактически, Ломоносов мог бы подписаться под словами Декарта из письма

К. И. Бекману: «Это не может быть трудом одиночки…» (Декарт Р. Из перепи�

ски 1619–1643 гг. / Пер. с лат и франц. Я. Ф. Ляткера и С. Я. Шейнманн�Топ�

штейн // Декарт Р. Сочинения я 2 т. — Т. 1. — М.: Мысль, 1989. — С. 582). Не�

гативной «издержкой» этой установки стали позднее, как известно, «антино�

мии разума».26) См.: Труды Я. К. Грота. — II. — С. 642.27) См., к примеру: Кадлубовский А. П. Об источниках Ломоосовского учения о

трёх стилях. — Харьков: Электрическая Типо�Литография С. А. Шмерковича,

1905. — 90 с.28) Труды Я. К. Грота. — II. — С. 516.

_________________________

29) Труды Я. К. Грота. — II. — С. 517.30) Ломоносов М. В. Предисловие о пользе книг церковных в российском язы�

ке. — С. 587.31) Труды Я. К. Грота. — II. — С. 517.32) Однако многие исследователи XIX в., всецело в духе эпохи Просвещения, по�

лагали, что огрехи лингвистической теории Ломоносова вполне преодолимы,

поскольку кроются в недостаточной его осведомлённости в области языкозна�

ния. По мнению всё того же Грота, источник ошибок мыслителя — в неверном

выборе приоритетов: первый русский академик в исследованиях живой речи

отдавал предпочтение мнению древних писателей — Аристотеля, Квинтиллиа�

на, Доната, Присципиана, а не современников (См.: Труды Я. К. Грота. — II. —

С. 516). Следуя мысли Грота, Ломоносову стоило только познакомиться с про�

изведениями английских и французских специалистов по грамматике, и он, без

сомнения, преодолел бы ограниченность своих взглядов. Впрочем, нельзя

утверждать наверняка, что Ломоносов не был с ними знаком...

295


содержание (церковно�славянскую лексику), формализовалего в соответствии с чужеземной грамматикой (латинско�гер�манский строй речи). Тем самым, как кажется, он первым средисовременников понял парадоксальную сущность языка и при�нял её. Это выразилось в одновременном отстаивании проти�воположных представлений о его сущности как взаимно непро�тиворечивых и самостоятельных: учёный стремился доказать,что консервативность и частичная ортодоксальность формыязыка буквально вытекает из его «обу�словленности», то естьявляется следствием безальтернативности его словесно�бук�венного выражения; именно поэтому язык так уязвим переднатиском бесконечных мировых перемен. Вот почему толькопостоянное и обоснованное реформирование отдельных язы�ковых структур способно сохранять в неприкосновенностисамобытность и целостность языка как такового. И подра�жание античным речевым образцам вовсе не означало присвое�ния чужеродных грамматических или лексических структур,создания ложных смысловых связей, обоснования несуществу�ющих принципов преемственности. Напротив — только сло�жившийся, самодостаточный национальный язык, каковымМихайло Васильевич желал видеть (уже видел) язык «россий�ский», способен брать на себя функции языков, считавшихсяидеальными. Цель такого замещения — в демонстрации безгра�ничных возможностей собственного совершенства, возможно�стей достигать просвещенческих абсолютных целей.

Такое представление о языке не могло бы сложиться, еслибы Ломоносов не старался выделить и обосновать историчес�кие закономерности его становления. И здесь противоречиеего теории достигало своего предела и трансформировалосьв парадокс. С одной стороны, Михайло Васильевич стремилсярассматривать язык непротиворечиво — «язык как язык». С дру�гой стороны, для того чтобы показать его как критерий единст�ва народа, нужно было обосновать единство многообразияистории становления языка как отражение единства многооб�разия истории народа. То есть, выйти за пределы логическойструктуры языка. Очевидно, Ломоносов всё же должен былэто сделать, ведь он полагал, что, только благодаря сово�купному историческому опыту, российский народ способенбыл однажды под руководством Петра показать Европе своюсилу и культурное величие. И только лишь благодаря осознанию


294

происходящего не является единственной реальностью, а по�тому не даёт возможности правильно выявить собственныепричины. Помимо неё есть ещё реальность, создаваемая разго�ворной речью, и реальность литературного языка; у Ломоносо�ва они отождествляются и постоянно подменяют друг друга.В результате миф стал основанием противоречивости ломоно�совской реформы родного языка. С одной стороны, мыслительсовершенно обоснованно полагал, что язык имеет культурнуюценность как таковой — как исторически определённый, са�модостаточный и открытый для совершенствования феномен,в котором проявляется мера его внутренней свободы. С другойстороны, он упускал из виду историческую необходимость, с ко�торой язык встраивается в контекст событий и отражает их.В результате получалось, что язык — действительно, мир чело�века. Но мир не объективный, словесным образом отражённыйи осознанный, а построенный средствами самого языка в его жесобственных пределах. Язык в этом понимании — миф мира

и миф самого себя.

* * *

Однако критика не может быть завершением отношения.По мере удаления от мировоззренческих традиций и научныхнорм XVIII в. истинный смысл ломоносовской реформы прояв�ляется всё новыми и новыми сторонами. Российский учёныйне просто жаждал продолжать «Петрово дело» и действитель�но продолжал — он действовал в согласии с теми же принципа�ми, что и Пётр, и это придавало даже заурядным и, зачастую,ошибочным и наивным действиям учёного необычайно прозор�ливый, судьбоносный оттенок. Ломоносов как будто двигалсяв своих замыслах навстречу Петру, создавая свой вариант «го�сударственного мифа» лингвистическими средствами. И чем«естественнее» (то есть масштабнее, комплексно) должен былпротекать процесс языковой реформы, тем жизнеспособнеедолжен был становиться «государственный миф». Царь, пред�писывая россиянам обязанность «мыслить по�русски» (фор�мально быть самостоятельными, рациональными и ответствен�ными), насыщал содержание их мышления неведомыми ранее,чужими заграничными сюжетами, порой весьма сложнымидля постижения. Ломоносов же, сохраняя в языке традиционное

297


лексико�грамматической структуры, закреплённой законода�тельно и отражённой в поэзии, оно совпадает с окончаниемстроительства национального государства и утверждением гар�монии межличностных отношений. Разумеется, это нарочитоесближение языка и истории, когда язык, в конце концов, погло�щает историю, становится ею. Но Ломоносов видел в этом едвали не единственный способ сохранения национального досто�инства и определения меры ценности современного развития.Ведь благодаря знанию истории языка можно выстраивать раз�личные формы отношения к собственной истории: можновоспринимать прошлое как антипод настоящему, культурный«тормоз», а можно — как основание и условие осуществлениянастоящего.

Таким образом, занимая, подобно Петру, космополитиче�скую позицию «ради пользы и славы Отечества», Ломоносовв то же время безоговорочно считал русских главной силой,объединяющей вокруг себя остальные народы Империи. В этомсмысле сферы «российской грамматики» или «российскогостихотворства» выполняли не столько функцию развития об�щественной духовности (были картинами развития русскогоязыка и поэзии), сколько функцию идеологическую (выступалиуниверсальными предписаниями, образцами «штилей» изъяс�нения для всех «народов российских»). В результате бесчис�ленные народы, населявшие бескрайние просторы русской зем�ли, становились россиянами, оставаясь этнически самими собой,то есть непосредственно включались в государственный меха�низм, запущенный русскими.


296

и последовательному и адекватному отражению в языке этихзакономерностей российский народ сможет продолжать своюисторию как целостный процесс в будущем.

Тем самым, ломоносовское дело было логическим продол�жением и дополнением дела Петра: думать «по�западному»не менее, а иногда и более важно, чем думать «о западном».Пётр прививал правила и нормы пользования плодами инозем�ных культур, копирования и воспроизведения наиболее важных;Ломоносов радел об усвоении и преобразовании иноземныхправил и путей творчества в условиях отечественного образажизни, в результате чего россияне могли бы развивать ту жеформу мышления, что и европейцы, но уже касательно реали�зации собственных целей. Пётр в основу реформ положилличный пример, и это сделало его замыслы невероятно резо�нансными, но уязвимыми во времени: вполне естественно, что по�следующие поколения постепенно теряли адекватность и непо�средственность понимания его действий. Ломоносов, формируяи открывая безличные и всеобщие научные законы и правилаисследования, приучал соотечественников к самостоятель&

ности мышления в независимых от времени и формы госу&

дарственного правления условиях. Тем самым принцип деятель�ности Петра — особенность проявления единичного в общем —был дополнен и завершён принципом деятельности Ломоносо�ва — общностью проявления особенного в единичном.

Однако исторический процесс становления языка Ломо�носов также стремился показать непротиворечиво. Историястановления языка представала в его размышлениях односто�ронне — как логика истории, то есть как развитие конкрет�но�исторического содержания в пределах формально�логичес�ких структур, а не история логики как временной процессстановления и трансформации логических структур. Вот по�чему он был уверен: чтобы до конца понять замыслы Петра Ве�ликого и обеспечить историческое будущее российского госу�дарства, следует изучать не только деяния его выдающихсясподвижников, но также язык мудрецов и реформаторов миро�вого прошлого. Отдельные языки образуют единый язык наро�да точно так же, как отдельные эпохи складываются в единуюисторию. Если начало языка — в озвучивании, проговариваниислов, то оно совпадает с рождением этноса как своего носите�ля; если завершение становления языка — в создании единой

299

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО СОДЕРЖАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

стилистической манеры: какие бы усилия ни прикладывал рос�сийский академик, ни он сам, ни его современники, ни дажетакие известные его последователи, вроде Шишкова или Кры�лова, «...ещё не образовали российского слога», и потому«...проза Ломоносова не может служить для нас образцом»2),явно проигрывая передовым идеям его же собственной научнойпозиции.

Что ж, несмотря на всю прямолинейность и безжалост�ность, Карамзину сложно отказать в объективности. С какой сто�роны ни посмотреть, он был прав — поневоле и более чем прав,поскольку сам ещё до конца не избавился от многих «галлициз�мов», которые Пушкин позже шутя называл «грехами юнос�ти»3). Приходится признать, что сколь бы совершенной ни былаграмматическая теория, её одной мало для того чтобы язык былпо�настоящему живым и богатым, в полной мере проявлял свойобразно�поэтический потенциал, брал за душу и пробуждалблагородные общественные чувства. Как бы Ломоносов ни ста�рался популяризировать науку, политику и искусство в стихах,насыщать витиеватыми художественными оборотами офици�альные речи, этого было ничтожно мало для создания полно�ценной отечественной литературы. Иными словами, объеди�няющая функция языка не может сводиться к единообразиюиспользуемого лексикона и последовательного употребленияграмматических правил — в этом случае такое единство былобы формально отчуждённым, внешне навязанным. «Единствонарода» — вещь мифологическая, проявляющаяся одновре�менно и историко�этнически, и идеологически. И эта амбива�лентность, оказывая встречное влияние на состояние языка,делает народное единство внутренне парадоксальным, прими�ряя его содержательные противоречия, делая его одновремен�но непосредственно буквальным и иносказательным, символи�чески непредсказуемым. Символизм же, реализуясь средства�ми языка, формируется и функционирует как смысловаягрань, образуемая взаимным отражением�переходом формально�

298

Процесс формирования общенационального языка, с не�обходимостью проявившийся как следствие создания универ�сального языка «натуральной философии», в свою очередь,стал побудительной силой формирования языка литературно�го: «…Общее культурное и политическое развитие Россииво второй половине XVII в. создавало нужду в языке, которыйбыл бы общим не только в территориальном смысле, но такжеи в функциональном, то есть в общем языке письменности.Для того чтобы ответить этой потребности, общегосударствен�ному приказному языку нужно было приобрести такие каче�ства, которые ему могло дать только сближение с языком лите�ратурным. На этой почве возникает тот сложный и длительныйпроцесс конкуренции и взаимного приспособления основныхразновидностей древнерусской письменной речи, которыйи дал в результате современный русский литературный язык»1).И здесь мнения критиков касательно роли, меры вклада и эсте�тической значимости литературного творчества Ломоносова,как всегда, неоднозначны. Я. К. Грот был далеко не первым,кто упрекал Михайлу Васильевича в теоретических несоот�ветствиях грамматического и художественно�поэтическогозамыслов. Совсем уж немного времени разделяло Ломоносоваи Карамзина, а историк уже достаточно категорично конста�тировал искусственность и архаическую тяжеловесность его

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО СОДЕРЖАНИЯ

ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

___________________________

1) Винокур Г. О. История русского литературного языка. — С. 67–68.

_________________________

2) См.: Карамзин Н. М. Пантеон российских авторов // Карамзин Н. М. Избр.

соч.: В 2 т. — М.–Л.: Худ. лит, 1964. — С. 168.3) Пушкин А. С. Евгений Онегин. 3, XXIX // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. —

4�е изд. — Т. 5. — Л.: Ленингр. отд�е изд�ва «Наука», 1978. — С. 59.

301


современников и потомков: «…Переворот, произведённыйЛомоносовым в русской поэзии, в её стилистической природе,заключался в том, что он сделал метафору и метафоризациюобразного строя од основным поэтическим принципом стиляоды»6).

Однако нельзя сказать, что наш мыслитель вовсе лишилнаучный язык каких бы то ни было признаков художественно�эстетической образности. Поясняя основное предназначение(оно же и преимущество) метафоризации языка, Михайло Ва�сильевич утверждал: «Сим образом идеи представляются многоживяе и великолепнее, нежели просто…»7) Таким образом, ре�зультативность и успех метафорических приёмов были обуслов�лены степенью мощности чувственно�эмоционального накаласодержания, которое Ломоносову удалось преобразовать ивывести на уровень поэтической формы. Видимо, мыслительполагал, что «живость» и «великолепие» стиля не свойственныпассивному миросозерцанию, они пробуждаются лишь при ин�тенсивной интеллектуальной работе, при которой устанавли�ваются новые, не совсем типичные, содержательные связи наосновании прежних смысловых форм. Фактически, эмоциональ�ное воздействие стиля универсально, обусловленное возмож�ностью совершать эстетические открытия или изобретенияподобно научным на основании поэтических экспериментов.

Иными словами, в области художественного слова Ломо�носов старался действовать теми же исследовательскими мето�дами, что и в области естественных наук — двигался от теориик практике, почему иногда навязывал художественной лите�ратуре несвойственные ей функции. Впрочем, причина была нетолько в мифологических основаниях его мышления; это вооб�ще было очень характерно для него: мыслитель в который разподтвердил характерноеотличие своей мировоззренческой по�зиции от позиций виднейших его современников�литераторов.


300

логических и содержательно�образных его аспектов. Именнопоследние, в виде соответствующих структур и представлений,отражают эмоционально�чувственную, имманентную и «непри�нуждённую» основу единства народа.

Таким образом, в той мере, в какой язык обладает симво&

лическими особенностями, он есть символ единства народа.Но и только. Если же он претендует на то чтобы быть «не толь�ко» символом, но и вполне реальным фактором единства,то должен быть организован и реализован в соответствии с за�конами литературных жанров. И притом так, чтобы обществен�ность хотела его принять.

Наиболее простыми, понятными и распространённымиприёмами символизации языка и мира были на то время всё теже механистические процедуры, трансформированные в эсте�тической сфере в виде метафоризации и аллегоризации описы�ваемого содержания. Разумеется, Михайло Васильевич никакне мог допустить повсеместное использование развёрнутых ме�тафор в естественнонаучных и математических трудах, дабыне лишить свои идеи точности восприятия и анализа, а такжевозможности их экспериментальной проверки: «…Метафорне употреблять чрез меру часто, но токмо в пристойных местах,ибо излишно в речь стесненные переносные слова больше онуюзатмевают, нежели возвышают»4). То есть, чтобы сравненияи ассоциации не становились вымыслами, от которых их от�деляет тонкая грань невежества, либо неуёмность фантазииавтора. По той же причине он крайне редко вводил и аллегории(в основном делал это в частной переписке)5), поэтому его про�за не могла отразить основных моментов процесса языковогообъединения российского народа. Но его поэзии и исследова�ниям поэтической формы слова повезло гораздо больше — и вуспешности выполнения поставленных задач, и в оценках

________________________

6) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 103. Несмотря на то, что

речь идёт лишь об одном поэтическом жанре, это можно считать несомненной

победой Ломоносова, ведь ему удалось теоретически обосновать закономер�

ность связи между стилем и жанром и показать, как это действует на практике.7) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию // Ломоносов М. В.


_________________________

4) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике на пользу любителей слад�


1950–1983. — Т. 7. — С. 51.5) Исключениями, подтверждающими правило, являются переполненные мета�

форами и аллегориями «Слово о пользе химии» и «Письмо о пользе стекла».

Второе, впрочем, лишь по жанру «письмо», в действительности же — популяри�

зированные в стихах рассуждения о пользе конкретного химического состава.

303


свойственные слова…»8). Подтверждение своим соображениямЛомоносов находил в отечественном фольклоре, а также в не�многочисленных официальных художественных произведени�ях прошлых столетий, в частности, в повестях «Задонщина»,«Сказание о Мамаевом побоище», «Слово о погибели Рускыяземли и по смерти великого князя Ярослава» и хвалебныхвиршах XVII в. Метафорические сопоставления «царь/свет, солн�це», «весна/жизнь, молодость, будущее, надежда», «восход/на�чало», «высота/радость, эмоциональный подъём», «заход/конецмира» и проч. он использовал в своих стихах, полагаясь на смыс�ловую устойчивость, которая обеспечивалась наглядностьюи ясностью образов. Это тот самый опыт восприятия мира, ко�торый не может кануть в глубины времён, несмотря на развитиенауки, — напротив, обеспечивает стабильность духовного раз�вития народа. Умение его использовать — вот что отличало,по мнению Михайлы Васильевича, мышление просвещённого,ответственного и свободного гражданина.

Отсюда следовал ещё один мифологический приём демон�страции прямого влияния языка на образ жизни и формы обще�ния народа — нетипичное использование Ломоносовым правилсинонимики. Так, методология французской лингвистическойтрадиции, фактически, повторяла принципы естественнонауч�ной методологии: синонимы считались различными смысловы�ми конструкциями, в результате чего и в полном соответствиис нормами метафизики, «...весь мир распадался на множествопонятий, и каждое из них требовало условного знака — слова.Атомизм миропонимания отражался в атомизме стиля»9). При�мечательно, что Михайло Васильевич, также стремясь не от�ходить от принципа научной непротиворечивости и терми�нологической однозначности, как будто пытался доказыватьобратное: по его мнению, синонимы — различные именованияодного и того же предмета, но сформированные не многообра�зием сущности этого предмета, а внешними обстоятельства�ми — особенностями образа жизни, исторических условий,


302

Михайло Васильевич — натура страстная, и, хотя старалсядемонстрировать стоическую сдержанность во всём, что каса�лось трудностей государственного служения, при этом всё женикак не отказывался получать удовольствие от результатовсвоих усилий и стремился побуждать к удовольствию окру�жающих. Оттого и надеялся видеть «российский» язык не про�сто правильным — регулярным, внутренне стройным и упоря�доченным, а возвышенно прекрасным, звучащим как музыка,чтобы граждане государства Российского не только не стыди�лись говорить и писать на нём, но и с гордым удовольствиемпредпочитали его иным европейским языкам. В этом он усмат�ривал одно из важнейших воплощений патриотизма. Язык дол�жен быть уважаем не только потому, что на нём изъясняютсягерои, монархи и учёные сильного государства, но и сам по се�бе, чтобы герои, монархи и учёные сами стремились просла�виться в его благозвучии и величии. Таковыми были классичес�кие языки древности; таковым должен был стать и «российский»язык. Но для этого ему требовалась изрядная эстетическаяобработка.

Убеждение в том, что стилистические особенности языкамогут влиять на общее состояние мировоззрения, конечно же,миф — и по замыслу, и по способу его воплощения. Ведь Ломо�носов полагал, что достаточно воплотить в языке правилазамещения конкретных, буквальных смыслов более общими,абстрактными, иносказательными, чтобы проявилось основа�ние ментального единства. Кроме того, он это делал, используяне научную терминологию, а всем понятную художественно�образную конкретность или (реже) религиозную рациональ�ность. Видимо, сама возможность на словах механически пере�носить признаки одних вещей на другие и при этом не тольконе искажать или уничтожать их смыслы, но делать их болеевыразительными, казалась ему проявлением необходимостиоснования действительного сближения, сплочения на уровнесущности различных предметных форм культуры. Чувственноглубокое и рационально обоснованное знание окружающегомира позволяют свободно владеть языком, отыскивать такиеслова, «…которые саму предложенную вещь точно и подлинноне значат, но перенесены от других вещей, которые со знамену�емою некоторое сходство или принадлежность имеют, однакопритом бо?льшую силу подают в знаменовании, нежели сами

________________________

8) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике... // Ломоносов М. В. Пол�

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 50.9) Гуковский Г. Очерки по истории русской литературы и общественной мысли

XVIII века. — С. 239.

305


ство языка всецело определяется лишь степенью его древнос�ти — большей или меньшей возможностью вбирать в себясловесное содержание прошлого, использовать термины ми�нувших времён, а вовсе не необходимостью ускорять развитиепутём установления новых знаний о сущности предмета, пере�смотра существующих традиций и нового восприятия при�вычных и устойчивых ситуаций. Благородство же стиля обес�печивается обязательным употреблением редко или вовсене используемых в обиходе старинных терминов. Нельзя ска�зать, что Ломоносов был здесь полностью не прав, хотя времен�ной критерий определения штиля был ему необходим не какцель, а лишь как средство, то есть использовался в его негатив�ном проявлении — как нарочитое подтверждение его несуще�ственности там, где речь идёт об «общей пользе». Иными сло�вами, временные параметры штиля не имеют особого значения,если только они не являются единственно возможным спосо�бом адекватного выражения неких смыслов.

Как видим, Ломоносов стремился прагматизировать ситуа�цию, ища во множестве схожих исторических значений логикуих взаимного перехода. И находил её в мифологическом основа�нии тождества целей и средств, что давало ему возможностьиспользовать языковые средства одного исторического перио�да для достижения целей совсем другого периода. Его, в общем,можно понять: «не измышляя гипотез», он также не стремился«умножать сущности», «экономя» на смыслах и говоря об од�ном и том же различными словами. А вот адекватное употреб�ление штилей различных временных периодов, по его мнению,указывает не то, что предмет со временем трансформировался,а лишь на степень его смысловой устойчивости и масштаб впле�тённости в общественные отношения: чем актуальнее предмет,тем дольше он на устах, тем дольше сохраняется первоначаль�ный язык его описания.

Поэтому, если в произведениях Ломоносова встречалисьсинонимы равной степени штилевого уровня, это было, скорее,случайностью; мыслитель заносил их в одну смысловую группукак термины, не особенно влияющие на характер познанияи смысл речи. Гораздо больше пользы он видел в употреблении


304

уровнем образования и «тонкостями души» познающего субъ�екта. Получалось, что синонимы как многочисленные следствияштилевых и жанровых расхождений — вещь исторически необ�ходимая, но логическая связь между ними совершенно случайна.

Таким образом, Михайло Васильевич абсолютизировалв синонимии её историческую обусловленность — факт при�сутствия одного и того же значения в древнеславянском, цер�ковнославянском и современном ему «российском» языках,когда смысловые и жанровые оттенки определяются не меройили целью познания предмета, а степенью рациональности от�ношения к нему, что лишь отчасти соответствовало действи�тельности. Чем дальше в прошлое, тем слабее рациональностьи тем отстранённее, возвышеннее и величественнее кажутсясмыслы. Таковы, в частности, выделенные им словесные ряды«свобода — вольность», «дорога — путь — стезя» или «печаль —кручина — скорбь», и т. д.10) Напрашивался вывод, что богат�

_________________________

10) Ломоносов М. В. [Материалы к Российской грамматике] // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 619, 662.

Строго говоря, синонимические связи имеют различную природу, чего Ломо�

носов ещё не улавливал, либо же умышленно обходил молчанием: понятия «ру�

ка/длань» можно рассматривать как синонимы с большой натяжкой — лишь

в отношении к общей истории становления русского языка. Скорее всего, это

выражения разнообразия исторической поэтики и стилистики. Для обоснова�

ния же синонимии между стилями необходимо отдельное основание. Но вот

бинарность «длань/десница» — уже полностью синонимична, поскольку эти

понятия возникли приблизительно в одно и то же время в отношении к одному

и тому же предмету (=кисть руки), но с пониманием различия контекста, в ко�

тором этот предмет существует (княжеская длань/десница Божья) и, соответ�

ственно, степенью отчуждённости отношения. Эта подмена смысловых связей

трудно уловима и не всегда адекватно замечалась исследователями. К приме�

ру, И. З. Серман противоречил сам себе, утверждая, что в основу ломоносов�

ской теории штилей «…положен чисто стилистический принцип синонимичес�

ких рядов. Синонимы в ряду стезя — ... — ход расположены в нисходящем

порядке: от высокого чисто славянского слова (стезя) через слова, общие сла�

вянскому и русскому языкам (путь), к словам уже чисто русским (тропа) и да�

же просторечным (проход, ход). Для Ломоносова важны были стилистические

потенции данного слова, а не его историческое происхождение» (См.: Серман

И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 117). Однако на примере видно,

что штилевое (логическое) расположение синонимов в точности соответствует

исторической последовательности их возникновения.

307


Спокойной мир хранит одна премудра власть,

Не может войску быть, ни щастию в том часть12).

* * *

Однако смысл реформаторской роли Ломоносова в про�цессе становления литературного языка не исчерпывался новойинтерпретацией и использованием в новых обстоятельствахуже известных и популярных в Европе литературно�стилисти�ческих приёмов. В этом случае это была бы очередная, лишён�ная самостоятельности, рационалистическая вариация на линг�вистические и поэтические темы. Суть реформаторства заклю�чалась в особенностях личного отношения: не следует забы�вать, что Михайло Васильевич любую исследовательскую зада�чу решал как мифолог, то есть одновременно с двух позиций —как учёный и как государственный человек. И сфера литера�туры не стала исключением. Эту принципиальную жизненнуюпозицию он высказывал неоднократно и как уж слишком одно�значно: «…Академики не суть художники, но государственныелюди»13). И это было прямым подтверждением тому, что нелингвистические разработки и не литературное творчествоэпохи Просвещения формировали миф как форму сознания,а, напротив, миф был основанием развития художественноготворчества и литературы Европы и России, определял ха�рактер их становления, жанры и авторские приоритеты их со�здателей.

Мы уже знаем, что по�настоящему поэтическое, эстетичес�кое восхищение у Михайлы Васильевича вызывали естествен�нонаучные идеи и в какой�то мере идеи политические, а не самапо себе художественная образность родного языка и не искусст�во пиитики. Художественное творчество, литература, тем более


306

многозначных слов, хотя и не стремился находить связи междуразными проявлениями одного и того же значения. Так, Ми�хайло Васильевич любил и потому очень часто употреблял сло�во «высота». Однако все значения этого слова у него представ�лены в отдельности, сами по себе, хоть и вплетёнными в общийнарративный контекст, но не связанными между собой единымлогическим основанием. Скорее всего, он использовал эти мно�гократно повторяющиеся смыслы для облегчения и ускоренияпроцесса понимания наиболее сложных метафор:

Взнесись превыше молний Муза,

Как быстрый с Пиндаром орел;

Гремящих арф ищи союза

И в верьх пари скорее стрел;

Сладчайший нектар пей с Назоном;

Превысь Парнас высоким тоном11).

Наш мыслитель, похоже, не замечал, что именно использо�вание однопорядковых по штилю и не тождественных по смыс�лу слов придаёт его высказываниям особую выразительность,а утверждениям — афористичную прозорливость. Таков был, на�пример, удачный опыт употребления слов «покой — тишина —мир — счастье», которые в одном контексте могут выступатьтремя различными и даже взаимоисключающими значениями,а в другом — различными оттенками одного и того же смысла:

Хотя счастливые военные дела —

Монархам громкая на свете похвала,

Но в ясной тишине возлюбленного мира

Прекраснее ко всем сияет их порфира.

Велико дело в том, чтоб часто побеждать,

Но более того всегдашней мир держать.

В победах надлежит полкам большая доля,

В победах счастию почти дана вся воля.

_________________________



нации (1742) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 82.

_________________________

12) Ломоносов М. В. Проект фейерверка и иллюминации к торжественному дню

тезоименитства Ея Императорскаго Величества сентября к 5 дню,1753 года //


Т. 8. — С. 528–529. (Выделено мной — М. С.)13) Ломоносов М. В. Проект привилегии Академии Наук. 1764 не ранее сентября

10 — не позднее марта 1765 // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 10. — С. 163.

309


и героизма и т.д. И в самую последнюю очередь — вызыватьк жизни частные сентиментальные чувства. Поэзия Ломоносо�ва наглядно показывает, как в соответствии с просвещенчески�ми стереотипами менялись его мировоззренческие и эстетичес�кие приоритеты от 1738 к 1761 годам:

Вполне естественно, что стихотворная композиция реали�зовывалась за счёт соответствующей поэтической структуры.Поэтому метафорика Ломоносова также «идейна», заключаяв себе хорошо продуманный, идеологически актуальный и (ми�фо)логически обоснованный смысл. Можно сказать, ему удалосьсовмещать метафору с аллегорией, местами даже отождеств�лять их для усиления идеологического аспекта. С особой силойэто было сконцентрировано в жанре оды, поскольку именнов ней отражались надежды на реальное и иллюзорное возвыше�ние государства Российского. Михайло Васильевич начиналс тщательного подбора значений для разработки конкретныхобразов, которые в совокупности становились сначала ино�сказанием, а затем абстрактной и обобщённой идеей. Это был


308

поэзия для него никогда не были (само)целью, чаще всего вы�ступая наиболее быстрыми и надёжными средствами вовлече�ния общественной ментальности в сферу просвещения. В этом

состоял мифологический характер его отношения к языку:

воспринимая его как средство решения собственных исследо&

вательских задача, Ломоносов компенсировал это тем,

что превозносил его в своих размышлениях как универсаль&

ную цель и основание развития российского народа. Одновре�менно его личные литературные вкусы совпадали с актуальны�ми общественными веяниями. Просвещенческую литературув целом отличала чрезмерная открытость и публичность. Потомуеё и литературой�то сложно было считать, ведь она выполнялане только (и не столько) художественно�поэтические функции.Показательным было то, что наиболее авторитетными жан�рами литературного творчества были жанры официальные —торжественная ода, панегирик, похвальная речь («слово»).Видимо, потому, что «…они жили не столько в книге, скольков церемониале официального торжества. <…> Поэзия, худо�жественная литература вообще в это время не существоваласама по себе; она фигурировала как элемент синтетическогодейства, составленного живописцем, церемониймейстером,портным, мебельщиком, актёром, придворным, танцмейстером,пиротехником, архитектором, академиком и поэтом — в целомобразующего спектакль императорского двора»14). Поэтомуне было ничего удивительного в том, что в ломоносовских одах,как в государственных документах, «…не описываются собы�тия, а ведётся их обсуждение с государственных позиций»15).То есть, литература в первую очередь была призвана формиро�вать в мышлении людей сходные и устойчивые представленияоб окружающем мире — делать более понятными и притягатель�ными научные и политические идеи, вселять чувства патриотизма

_________________________

14) Гуковский Г. А. Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворян�

ская фронда в литературе 1750–1760�х годов. — М.�Л.: Изд�во АН СССР,

1936. — С. 13–14. Даже камерные и сентиментальные романы Руссо содержали

в себе невыносимую, прямо�таки исповедальную откровенность, и это мирило

их автора с общей идеей просвещения.15) Западов А. В. Поэты XVIII века (М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин). — М.: Изд�во

МГУ, 1979. — С. 17.

_________________________

16) Ломоносов М. В. «Хвалить хочю Атрид» (вторая половина 1738 г.) // Ломо&


Т. 8. — С. 14.17) Ломоносов М. В. Разговор с Анакреонтом // Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 762.

Хвалить хочю Атрид,

Хочю о кадме петь,

А Гуслей тон моих

Звенит одну любовь.

Стянул на новой лад

Недавно струны все,

Запел Алцидов труд,

Но лиры звон моей

Поет одну любовь.

Прощайтеж ньнь, вожди,

Понеже лиры тон

Звенит одну любовь16).

Мне струны по неволе

Звучат геройский шум.

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славой вечной

Я больше восхищен17).

311


тем больше ему открывается, тем богаче ему предстаёт мир. На�против, состояния спуска, замедления ассоциировались с уга�санием или потерей творческих и жизненных сил; скольжениепо течению означало непонимание происходящего, безучаст�ность и покорность судьбе21).

Таким образом, несложно понять, что официальные лите�ратурно�поэтические жанры не были тривиальными «госзака�зами» или «госпрограммами» функционирования поэтическо�го искусства и эстетического вкуса в целом. Они составлялисовокупный критерий встречного ожидания, понимания и сво�бодного порыва индивида навстречу этому государственномузамыслу. Они были выражением эстетической меры совпаде�ния государственных потребностей и индивидуальных миро�воззренческих интересов. Особенно последовательно проводи�лась эта идея в одической поэзии Ломоносова: она «…практи�чески разрешила задачу создания такой поэзии, в которой сли�


310

всецело мифологический процесс, поскольку всё, о чём он гово�рил, было настолько простым и очевидным, что не могловызывать сомнений: слова, которые должны были выступатьсимволами�заместителями, в то же время непосредственно, на�прямую отражали смыслы; так, настроения душевного востор�га поэт реализовал в мифологических образах небесных богов,либо же в собирательных и наглядных образах возвышения,подъёма, движения по вертикали, пронизывающего собою всёповествование18), — внешнее чувство пространства, душевногоразмаха передавалось его физическим эквивалентом:

Какую радость ощущаю?

Куда я ныне восхищен?

Небесну пищу я вкушаю,

На верх Олимпа вознесен!19)

В небесны, Урания, круги

Возвыси посреде лучей

Елисаветины заслуги20).

Помимо расширения и обогащения привычных смыслов ме�тафора у Ломоносова выполняла ещё и реформаторскую функ�цию основной мировоззренческой структуры и ценности эпохиПросвещения. Как известно, в традиционной православной до�ктрине состояния воспарения, возвышения и проч. всегда трак�товались как духовные явления и ассоциировались с покидани�ем духа телесной оболочки, то есть со смертью. Но у МихайлыВасильевича эти состояния были равнозначны творческому эн�тузиазму — порой лирическому, но чаще героическому и всегдажизнеутверждающему. Чем выше взгляд (в буквальном смысле),

________________________

18) См.: Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 133.19) Ломоносов М. В. Ода, в которой Ея Величеству благодарение от сочинителя


дня 1750 года (1750–1751) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений /

АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 394.20) Ломоносов М. В. Ода, в которой Ея Величеству благодарение от сочинителя


дня 1750 года (1750–1751). — С. 402.

_________________________

21) Вполне возможно, что Ломоносов позаимствовал эти мотивы из католичес�

кой или лютеранской доктрин, где изначально не была сформирована догма

Богопознания через благодать, а вместо неё было распространено представле�

ние о воспарении души к Богу с целью познания сущности Его Бытия при жиз�

ни человека. Эта смена мировоззренческих ориентиров хорошо знакома со�

временным исследователям; её анализируют и комментируют, но в основном

как лингвистическую ситуацию, не затрагивая проблему причин (См., к приме�

ру, Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 133–140). Думаю, одной

из важнейших причин является натурфилософский принцип восприятия Ломо�

носовым мира. Оставаясь глубоко и искренне верующим, он в то же время,

был естествоиспытателем и трактовал беспредметное бытие как предметный

мир — единый, бесконечный и не разорванный на состояния поту� и посюсто�

ронности. Это мир, где дух и тело едины, взаимно переходящи, и мерой жизни

выступает не просто их единство, а движение, деятельность, активность и вре�

менная длительность как особое состояние этого единства. Михайло Василье�

вич воспринимал это не метафизически, а буквально — физически: чем более

жизнеспособным является движущийся мир, тем центробежнее это движение,

тем больше пространства вовлекается в него, тем ближе оно к состоянию полё�

та, зависания, лёгкости, — потому что другого состояния для расширяющейся

бесконечности нет… И эти, в общем, наивные образные представления, отра�

жаясь в стихах, обретали характер откровения, — ведь в действительности

они были отнюдь не лишены реальности.

313


характер. Это и давало Ломоносову возможность продолжатьмиф Петра не только своим образом жизни, но и в литератур�ном слове24). Поэзия и журналистика, как и наука, преподава�ние, государственное служение для Михайлы Васильевича бы�ли не автономными целями, а совокупными средствами вопло�щения единой цели — продолжениями дела Петрова; потомуи были производными мифа, а не производителями его.

Поэтому можно, конечно, упрекать Ломоносова в излишнейидеологизации художественных произведений, в том, что поли�тический подтекст почти всегда становился у него прямым тек�стом, вытесняя его и нарушая меру эстетического вкуса непо�средственным присутствием будто бы льстивых велеречий25).Но основной проблемой является вовсе не то, насколько учё�ный был искренен в своих мыслях (этого мы не узнаем никогда),а то, почему ему так нужно было идеологизировать и рациона�лизировать литературу и в особенности поэзию. Когда это стано�вится понятно, проясняется и мера его гражданской искренности.


312

лись лирическое “я” поэта, выразителя субстанциональногов жизни нации, с поэтически претворённой действительностьюв тематическом единстве»22). Она была его «личным», классици�стическим мифом, в том смысле, что отсутствие рассужденийо самом себе, тонкостей личных переживаний вовсе не означа�ло подавления индивидуальности повествованием и вынужден�ного авторского сокрытия. Это был тот редкий случай, когдапоэзия, будучи невероятно удалённой во времени, не может бытьмалопонятной, потому что автор не уходит в тень, выводя за со�бой на свет весь мир, о котором повествует, и ставя его на судчитателя любого времени. Мир исторических реформ, мир Хо�тинской и победы и Елисаветинского переворота — это его соб�ственный мир, охваченный в слове до мельчащих подробнос�тей. На их фоне мимолётным переживаниям просто нет места23).

Иными словами, литература, как и другие сферы духовнойжизни, оказывалась вплетённой в контекст коллективногоповедения, — формировалась в нём и оказывала обратное влияниена его формирование, — и в этом проявлялся её мифологический

________________________

22) Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. — С. 128 и след.23) У всех правил положено быть исключениям, эти правила подтверждающим.

Были они и у Ломоносова — это известный перевод оды Анакреона о кузнечике:

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истинне ты перед нами царь:

Ты Ангел во плоти иль, лучше, ты безплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен;

Что видишь, все твое; везде в своем дому;

Не просишь ни о чем, не должен ни кому

(Ломоносов М. В. Стихи, сочиненныя на дороге в Петергоф, когда я в 1761 го�

ду ехал просить о подписании привиллегии для Академии, быв много раз преж�

де за тем же (1761) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН

СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 736). Если обратить внимание на на�

звание оды, всё становится ясным: Михайло Васильевич писал о том, чего в про�

свещённом государстве быть не должно — о безнаказанности, произволе,

безответственности и безынициативности многих своих коллег. И «кузнечик

дорогой» — вовсе не грёза уставшего от бюрократии академика, а едкий шарж

на академических клерков, случайно допущенных до власти…

_________________________

24) В сравнении с ним Татищев, Кантемир, Сумароков, Тредиаковский, Херас�

ков, Радищев, Новиков, Державин и др. вписывались в содержание петровско�

го мифа, были его структурными составляющими, но не были тождественны

ему в форме мышления, поскольку разрабатывали литературу, историю и жур�

налистику их же собственными средствами, — были, что называется, «профес�

сионалами», а не мифологами. Косвенным подтверждением этому служил хо�

тя бы тот факт, что любые другие общественные задания у них, как правило,

проходили безуспешно: достаточно вспомнить заключение Татищева в Петро�

павловскую крепость при Анне Иоанновне, Новикова в Шлиссельбургскую

крепость, а Радищева в Илимский острог, наконец, впавшего в немилость Ека�

терины тамбовского губернатора Державина. Совсем другое дело — Ломоно�

сов: ему удивительным образом всё удавалось одинаково (и при этом до конца

непонятно, хорошо ли, дурно ли); в его творческой деятельности сложно найти

смысловую иерархию или градацию приоритетов, смысловой и идейный центр

его размышлений — повсюду. И любопытно также, что, в отличие от неудач со�

братьев по перу, неудачи самого Ломоносова прощались, либо же на них смот�

рели сквозь пальцы. Так, в частности, было во время провала его предприятия

по производству цветного стекла.25) См.: Живов В. Первые русские литературные биографии как социальное яв�

ление. Тредиаковский. Ломоносов. Сумароков. — С. 51.

315


сказания лучше передают особенности ментальности древнихгреков, чем языческие ритуалы. По мнению Ломоносова, эпосрождается вследствие того, что рациональное отношение к про�шлому способствует формированию не только точности вос�приятия, но и эстетической изысканности чувств — стихо�творству26). Поэтому в его официальных посвящениях частоприсутствуют персонажи древнерусской истории, — присутст�вуют не как признаки абстрактной памяти, а вживе, вдохновляясовременников на великие дела:

Разумной Гостомысл при смерти

Крепил Князей советом збор:

«Противных чтоб вам силу стерти,

Живите в дружбе, бойтесь ссор.

К брегам Варяжских вод сходите,

Мужей премудрых там просите,

Моглиб которы править вас.

Послы мои туда сходили,

Откуда Рурик, Трувор были,

С Синавом три Князья у нас.

Неславныль стали их потомки?

Велик был Игорь, хоть и млад;

Дела его при Понте звонки,

Дрожал пред ним и сам Царьград.

Устроил внук меня красняе,

Открыл мне полдня свет ясняе,

Кумиров мерсских мрак прогнал.

Ревнив Донской что Дмитрей деет?

Татарска кровь в Дону багреет,

Мамай, кудаб уйти, не знал.

Молчу заслуги, что недавно

Чинила Царска мне любовь.

Твое коль, Рурик, племя славно!

Коль мне твоя полезна кровь!


314

* * *

Успех новаторства Ломоносова почти всегда был обус�ловлен тем, насколько умело и вовремя он апеллировал к соот�ветствующему традиционному историческому опыту. Как ужеговорилось, в истории довольно примеров, когда национальныйязык в своём становлении не только намного опережал процесссоциокультурного развития народа, но и становился его осно�ванием, задавал ему темп и направление. Эта же закономер�ность прослеживалась и в становлении литературного языка,начиная с глубокой древности. Ещё Гомер и Гесиод своими тво�рениями способствовали становлению целостной древнегрече�ской ментальности задолго до того, как реальные политическиесобытия привели к объединению разрозненных эллинских пле�мён. Изучая древнерусские летописи, былины и эпосы, Михай�ло Васильевич не мог не осознавать, как Нестор и анонимныйавтор «Слова о полку Игореве» пробуждали ментальное дви�жение славянских племён по пути к организации вокруг госу�дарственных структур, что привело, в конце концов, к образо�ванию соответствующих народностей. Любопытно, что русскиймыслитель трактовал роль художественного слова как болеевлиятельную и масштабную, нежели роль слова религиознойдоктрины. Ни сколько не преуменьшая значимости реформСв. Владимира, он, тем не менее, не мог не принимать в расчётсилу народного протеста против чужой религии. По мнениюЛомоносова, какой бы продуктивной и прогрессивной ни былацель введения православия на Руси, оно с необходимостью не�сло на себе равную функцию общественного раскола и межкуль�турных конфликтов, что было отражено в самом Св. Писании:«…Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделитьчеловека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекро�вью её. И враги человеку — домашние его» (Мф. 10: 34–36).Ничего подобного не было в художественных источниках и ис�торических летописях, поэтому душа народа находила в нихоснование для единения тогда, когда религия и политика сеялираздор в умах людей. Будучи глубоко и искренне верующим,Михайло Васильевич был, тем не менее, убеждён в том, что тра�гедия князя Игоря точнее и глубже отражает особенности рус�ской души, нежели православные источники, — точно так же,как древнегреческие и древнеримские легенды и эпические

_________________________

26) См.: Ломоносов М. В. Первые основания металлургии и рудных дел // Ломоносов

М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 5. — С. 618.

317


Однако продолжение искусства оды в эпоху Просвещенияне могло дать ожидаемых масштабных результатов, посколькуода во все времена выступала хвалебным, славословящим жан�ром, а похвала — лишь одно из проявлений воспитательнойфункции слова. Ода направлена на утверждение силы и ценно�сти настоящего момента, и в этом смысле несамостоятельна какидейно сформированное целое; её не интересует память, вре�менная длительность, историческое изменение. Главный её мо�тив — закрепление состояний послушания, служения, востор�женной покорности и восхищения властью. Можно сказать,что, как рудимент тоталитарного мышления, ода является,

скорее, помехой, нежели подспорьем в процессе просвещения.Она ослабляет демократизм аналитической мысли, лишает спо�собности сомневаться и критиковать, притупляет восприятиетем, что перекладывает ответственность (безнаказанно!) за про�исходящее на представителей власти. Поэтому Ломоносов былубеждён, что не менее чем горации, народу нужны были верги�лии, — помимо одического жанра, российским гражданамПросвещённого столетия также следовало иметь собственныелетописные и эпические сказания, в которых отражалась бы не�давняя история — короткая, всё ещё длящаяся и не менее слав�ная своим превосходством и неповторимостью перед более дав�ним прошлым. Увиденная новыми глазами и описанная новым,художественным языком, она должна была стать основой форми�рования самосознания Великоросской нации, мифологическимобразом укрепив уже объединённые политической и религиоз�ной формами власти народы Великия, Малыя и Белыя Руси.


316

Оттудуж нынь взошло Светило,

Откуду прежне щастье было.

Спешите скоро, те лета,

Когда увижу, что желаю.

О младом Свете больше чаю,

Неж предков слава мне дала27).

Не случайно поэтому в вопросах становления русского ли�тературного языка Ломоносов почти всегда следовал путямидревних — причём, поэтическому опыту следовал буквально,полагая, что значимость его, основная идея и композицияне изменяются со временем. Жанр, наполненный новым содер�жанием, остаётся жанром; в этом смысле Михайло Васильевичне видел различий между собой и, скажем, Горацием — оба роди�лись в эпоху перемен, оба служили государству28). Вряд ли этобыла банальная нескромность: никто из российских поэтов,писателей, историков или естествоиспытателей не обладалтакой личностной мощью: мысль Ломоносова, хоть и не былаобразцом гармоничности, рождалась сама по себе, причём не ра&

ди самой себя, а ради Дела — ради пользы Отечеству29).

_________________________

27) Ломоносов М. В. Ода, которую в торжественный праздник высокаго рожде�

ния Всепресветлейшаго Державнейшаго Великаго Государя Иоанна Третияго,

Императора и Самодержца Всероссийскаго, 1741 года Августа 12 дня веселя�

щаяся Россия произносит (1741) // Ломоносов М. В. Полное собрание сочине�

ний / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 39–40.28) Не случайно, по�видимому, ломоносовская вариация на тему «памятника»

не имеет критериев перевода: главное здесь — тема, а не первенство её рас�

смотрения.29) К слову также, никто из творчески одарённых современников, подобно Ло�

моносову, не обладал почти сверхъестественным, инстинктивным «чутьём вре�

мени», достаточно поверхностно и частично вникая в суть художественной

востребованности исторической тематики. К примеру, Херасков кажется более

бескорыстным в своих мировоззренческих приоритетах, поскольку восславлял

не Петра Великого, а Владимира Святославича и Ивана Грозного. Но их де�

ятельность в своё время не стала основанием универсальных перемен в госу�

дарствах, хотя, казалось бы, один решил проблему единства религии, другой —

проблему единства политики как самодержавия. Иными словами, важен был

выбор проблемы, но не менее важны были средства её решения. Никто из

царствующих особ Киевской или Московской допетровской Руси не втягивал

весь народ в процесс осуществления политических реформ. Как ни старался

митрополит Илларион, образ Владимира был неоднозначен в сознании верую�

щих современников; о личности царя Ивана Васильевича и говорить не прихо�

дится. Энтузиазм этих правителей парадоксальным образом гасил народную

инициативу или направлял её по ложному пути бунтарства. Политические ре�

формы Владимира Киевского и Ивана Грозного не могли иметь продолжения

в силу своей логической и исторической завершённости, а значит, не могли

иметь последователей. Это были не общемировоззренческие, а по преимущест�

ву идеологические опыты, ориентированные на конкретный исторический пе�

риод и изначально концентрировавшие в себе общественные противоречия;

потому и заканчивались вместе с окончанием земного пути их основателей.

319


Сам Михайло Васильевич прекрасно отдавал себе отчёт,какого рода ношу на себя взваливает. И потому не только клас�сицистические нормы пиитики, — весь масштаб, драматизм и ве�личие петровских преобразований побуждали его сперваиспросить сил и вдохновения на повествование у муз или все�сильного мецената. А поскольку, как мы знаем, он отдавалпредпочтение героике перед лирикой, то рассчитывал больше нена причуды вдохновения, а на одобрение и покровительствоценителя искусств и наук графа И. И. Шувалова. Кроме того,будучи рационалистом во всём, хотел в поэзии сохранить исто�рическую точность и политический расчёт, вознеся её не льсти�востью содержания, а красотой и мощью формы русского слова:

Хотя во след иду Виргилию, Гомеру,

Не нахожу и в них довольнаго примеру.

Не вымышленных петь намерен я Богов,

Но истинны дела, великий труд Петров31).

Что же такое отличало эпический язык, что он во все вре�мена становился фактором, консолидирующим ментальностьдо уровня общенародной? Судя по всему, именно в нём нашёлотражение тот самый парадокс мышления, когда противоречияперестают восприниматься как таковые, достигая своего преде�ла, благодаря чему и сохраняется миф как абсолютная формасознания. По форме эпический язык есть язык «самой вечнос�ти»: в нём нет грамматической или стилистической привязкик конкретному времени, при этом события изображаются как ис�торически определённые. По содержанию это язык, повествую�щий о чудесах, происходящих в реальном мире. ПредставлениеЛомоносова о чуде претерпело серьёзную трансформацию на про�тяжении жизни. Так, в «Риторике» 1743 г. он определял его до�вольно узко, полагая, что чудесность всецело связана со спо�собностью мышления к воображению и вымыслам: «Вымысл естьчрезъестественное изображение предлагаемой материи… <…>При сем наблюдать должно подобие вымышленного изображе�ния с самою вещью… <…> Также стараться дóлжно, чтобы


318

В прежние времена эпические сказания всегда появлялисьпри переходе общества от старых традиций к новым. Эпос былисторически первой попыткой оценки самостоятельной силыслова как проявления силы мысли в процессе анализа недавнихи наиболее важных для общества событий. Для России это бы�ло тем более необходимо, что государственный миф, создан�ный Петром, не должен был потускнеть со временем; чтобыэтого не произошло, он должен был трансформироваться в ра�циональность исторического мышления. Сделать это можнобыло только с помощью эпического сказания. Этим первым дляновейшей просвещённой истории России эпосом должна быластать, по замыслу Ломоносова, героическая поэма «Пётр Вели�кий». Должна была, поскольку Михайло Васильевич не окончилзадуманного. Но и нельзя сказать, что не стала — потому какнет ничего более естественного для эпического сказания, какоборваться на полуслове в ожидании продолжения. И хотя Ло�моносов, конечно же, не Гомер, и финал его произведения во�все не затерялся таинственным образом в истории, (он попрос�ту не успел его завершить), — мы всё же испытываем соблазнвоспринимать это именно как удар судьбы…30)

_________________________

31) Ломоносов М. В. Петр Великий, героическая поэма // Ломоносов М. В. Пол�


_________________________

30) Исследователи не могли не обратить на это внимания и постарались придать

в общем�то обыденному обстоятельству пикантный характер интриги. Г. Н.

Моисеева, ссылаясь на мнение Е. Н. Купреяновой и Г. П. Макогоненко, пишет

о том, что Ломоносов отказался от продолжения работы над поэмой, так как

эстетический кодекс классицизма предусматривал создание абстрактного, от�

решённого «…от реальности образа. Всё конкретное, индивидуальное, непо�

вторимое подвергалось поэтическому остракизму». По мнению исследователя,

«Ломоносов, предупредив, что в поэме речь пойдёт не о „вымышленных богах“,

но об „истинных делах, великом труде Петрове“, всё же был вынужден петь,

а не изображать, создавать условный образ „монарха“, „отца россиян“... По�

эму Ломоносов писал по правилам классицизма, а эти правила не позволяли

раскрыть индивидуальное своеобразие личности Петра» (Моисеева Г. Н. Ло�

моносов // История русской литературы: В 4 т. / АН СССР. Ин�т рус. лит.

(Пушкин. Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд�ние, 1980–1983. — Т. 1. Древнерус�

ская литература. Литература XVIII века. — 1980. — С. 523–541; Купреянова

Е. Н., Макогоненко Г. П. Национальное своеобразие русской литературы.

Очерки и характеристики. — Л.: Наука,1976. — С. 115–116).

321


эпическое произведение, Михайло Васильевич изображал мно�гочисленные чудеса «жития Петра Великого» не как явленность«возможности невозможного», а как вполне естественные,предметно оформленные события, понимаемые рационально(то есть просто абсолютно и адекватно понимаемые), и именнопоэтому имеющие бесконечный резонанс в мировой и отечест�венной истории, являющиеся её основанием, влияющие на еёдальнейший ход и преображающие условия жизни и характермышления. Именно таким вымысел впервые представал в исто�рии средствами эпического слова, и таким его желал сохранитьЛомоносов. Чудесное вовсе не умаляло истинности объектив�ной реальности, но открывало в ней дополнительное содержа�ние, скрытое от повседневности — создавало поэтическую

правду как «правду возможного», преумножающую правдуобыденной жизни подвижничеством. Иными словами, своейобразностью и наглядной убедительностью вымысел эпическо�го слова как будто закреплял за чудом право на жизнь и приэтом не позволял вступать в противоречие с объективной ре�альностью. Достигалось это за счёт словесного преувеличенияв описании: эпическое слово не знает меры, а потому со сторо�ны кажется, что постоянно нарушает её, выходит за грань приоценке реальных событий. Но только так оно полагает сохра�нить их для вечности, не используя вовсе или используя каквторостепенные, формальные средства письменности. Дейст�вующие лица истории обретают личностное бессмертие, толь�ко становясь при жизни героями. Будучи случайно заброшен�ными в исключительные обстоятельства, они могут найтив себе силы стать основаниями новой цепи обстоятельств, со�единив возможное и действительное. И эпос даёт им такую воз�можность, пристально и скрупулёзно вглядываясь в каждыймомент их деятельности, изображая их действия катастрофи�чески фатальными, противопоставленными всему миру, но,в конце концов, побеждающими этот мир.

Таким героем, конечно же, был Пётр. Успех и прозорли�вость Ломоносова в изображении деяний покойного императо�ра обусловлены были тем, что описательное «преувеличение»касалось личности, роль и место в истории которой сложнобыло преувеличить. И если мыслитель допускал всё же примы�шление неких сверхъестественных факторов, они казались, ско�рее, домыслами, а не вымыслами, поскольку ведущая функция


320

вымышленного изображения части, действия и обстоятельстваимели некоторые свойства тоя вещи, которая под оным пред�ставляется, с вымышленными, смешанные…»32) Во второй «Ри�торике» он как будто усилил акцент иррационального: «Вы�мыслом называется идея, противная натуре или обыкновениямчеловеческим, заключающая в себе идею обыкновенную и нату�ральную и оную собою великолепнее, сильнее или приятнеепредставляющая»33). Однако безапелляционность критики со�провождалась неявной уступчивостью, продиктованной воз�можностью решения эстетических целей: «Вымыслы в красно�речии таковы суть, каковы на сражениях военные хитрости,ибо, как с довольным числом солдат и всякого военного снаря�ду, с искусством как употреблять оружие и с сильным, мужест�венным на врагов нападением военные хитрости употреблятьвесьма полезно, так и вымыслы при увеличенном чрез распро�странения слове, при основательных доказательствах и придвижении страстей весьма много способствуют»34). Такой пово�рот мысли, в конце концов, может породить предположение,а следом за ним и уверенность в том, что в действительностимежду чудом как следствием вымысла и реальностью — огром�ная пропасть, как между знанием и незнанием. В общем, этаидея была свойственна многим немецким и французским лите�раторам эпохи Просвещения и не была чужда Ломоносову.Но последний, в соответствии с традициями метафизики, пола�гал, что не бывает мгновенного перехода от состояния незна�ния к знанию, всегда необходимо время для такого перехода,и оно должно быть чем�то заполнено; очевидно, эпическийопыт и есть состояние такого перехода, со своим собственнымвременем, когда формируется рациональность очередногоисторического периода. Поэтому, уже создавая собственное

__________________________

32) Ломоносов М. В. Краткое руководство к риторике на пользу любителей сладко�

речия // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 7. — С. 62.33) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. — С. 220.34) Ломоносов М. В. Краткое руководство к красноречию. — С. 220–221. По�

дробный анализ отношения Ломоносова к идее вымысла и его роли в художе�

ственной литературе, а также обзор источников по этой проблеме см.: Серман

И. З. Поэтический стиль Ломоносова. Гл. 4. — С. 133–155.

323

Самобытный характер развития российской просвещенче�ской ментальности наводил на мысль о том, что, возможно, еёзападноевропейская модель была далеко не безупречна и гре�шила многими недостатками, которые не ускользали от при�стального внимания Ломоносова. Для своего времени МихайлоВасильевич достаточно проницательно оценивал теоретическиевозможности западноевропейского просвещенческого миро�воззрения. Ответственность — довольно неудобная вещь, если,при всём осознании её необходимости, для неё нет достаточносил духа и соответствующих условий. Тем не менее, в ЗападнойЕвропе были почти единодушными убеждения в нравственнойнаправленности познания и обязательности для просвещённыхлюдей соизмерять свои личные возможности со всеобщимипредставлениями о добре. Как полагал Ломоносов, это в целомбыло обусловлено тем, что европейцы воспринимали время нетолько как исторически непрерывное и линейное, но и как ра�ционально предсказуемое, в результате чего «славное истори�ческое прошлое» воспринималось исключительно как своё соб�ственное. История не учит, и потому у неё не учатся; еёпомнят, чтобы проникнуться совершенством древности и ощу�тить прошлое как чудо. Потому европейцы никогда не училисьу самих себя — только у природы или Бога; не занимаясь «само�образованием», они не могли реализовать идею развития каксаморазвития в гегелевском смысле, это выступало подтверж�дением отчуждённости идеи Просвещения: только присвоен�ное самодостаточно, только присвоенное способно беско�нечно и самопричинно преобразовываться. Таким образом,


322

принятия решений оставалась за героем, и историческая после�довательность событий не нарушалась. Так, помыслы импера�тора направлялись покровительством Св. Александра Невско�го35), в морских сражениях на Балтике ему помогал Нептун36),и т.д.

Поэтому, можно было, конечно, написать научную «Исто�рию Петра Великого» — вместо Вольтера или безотносительнок нему, дабы показать преимущества ментального сродства с по�койным императором. Но Ломоносов рассудил иначе: эту исто�рию обязательно напишут — не сейчас, потом, когда улягутсястрасти вокруг осмысления небывалых ранее подвигов (улягут�ся ли?..). Но пока живы те, кто знал Петра лично, сделал под егоначалом первые шаги по пути становления новой Российскойдержавы, о нём будут говорить возвышенным поэтическим язы�ком, вкладывая в него все силы преданной, бесстрашной и наив�ной русской души.

_________________________

35) См.: Ломоносов М. В. Петр Великий, героическая поэма// Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 8. — С. 727.36) См.: Ломоносов М. В. Петр Великий, героическая поэма. — С. 702

ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВАКАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО

ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ

325

называются»1). Также, по его мнению, ассимиляция славян сплеменами скифов и сарматов приводила к тому, что «…обоинароды одержали великое участие в обширном сем земель про�странстве»2). Потому�то позднее, с созданием полноценных го�сударственных структур, для славян естественно было контак�тировать с северными балтийскими народами и дополнять своюжизнь их культурными традициями: «Многие области, которыев самодержавство первых князей российских чудским народомобитаемы были, после славянами наполнились. Чуди частьс ними соединилась, часть, уступив место, уклонилась далеек северу и востоку. Показывают сие некоторые остатки чуд�ской породы, которые по словесным преданиям от славенскогопоколения отличаются, забыв употребление своего языка»3).

Конечно же, восприятие истории становления славянскогоэтноса через принцип его абсолютной дискретности моглобыть только мифологическим. Ломоносов не мог бы трактоватьлюбое культурное вторжение в этническое бытие славян какчужое, если бы оно действительно при этом оставалось чужим.Ведь сам момент восприятия, осмысления, толкования и проч.делает «чужое» своей противоположностью. Именно это про�тиворечие позволяло Михайле Васильевичу воспринимать рос�сийскую историю как единое целое и принимать судьбу «народароссийского» как свою личную заботу4). Приходится соглашаться,

324

главная просвещенческая идея всерьёз подрывалась внутрен�ней противоречивостью. Кроме того, в Европе вряд ли кому�топриходило в голову, что можно по�настоящему продуктивноучиться где�то ещё — к примеру, у других народов, да ещё со�временников, да ещё провозглашать это частью государствен�ной политики. Это ведь тоже должно было означать признаниесобственной недалёкости…

В России же, в силу сложившихся исторических обстоя�тельств, приоритеты были несколько иные. С одной стороны,просвещённые россияне разделяли точку зрения о том, что оте�чественная старина достойна в основном почитания. Учитьсяу старины было никак нельзя по определению, поскольку ста�новилось непонятным, остаётся ли прошлое при этом в непри�косновенности, или же трансформируется в настоящем, исче�зая как предмет изучения. Старину можно было только чтить,по возможности повторяя её уроки, которые, при вниматель�ном обдумывании, раскрывали неожиданные смыслы, дающиепреимущества при оценке современных событий. С другой сто�роны, исторический процесс объективно обладает автономнымсодержанием, диктующим специфику общественныхо отноше�ний будущего. И для России это событийное содержание былодругим. Куда�то в незапамятную глубину веков канула ДревняяРусь, смятая монгольским завоеванием, которое, однако, нетолько внесло путаницу в дальнейшее развитие славянских на�родов, но и обнаружило возможность синтетического слияниясовершенно различных культур и менталитетов. В результатеславянские народы не только не исчезли как культурная общ�ность, но приобрели инвариантные черты, позволившие имвпоследствии стать единым российским народом, открытымдля влияния иных культурных традиций. Ломоносов полагал,что такая живучесть передавалась славянам «от века», ещёво времена дохристианские, когда различные племена интен�сивно смешивались без боязни о взаимном ущербе: «Венды ианты, соединяясь со сродными себе славянами, умножали ихсилу. Единоплеменство сих народов не токмо нынешнее сход�ство в языках показывает, но и за тысячу двести лет засвиде�тельствовал Иорнанд, — оставив известие, что от начала рекиВислы к северу по безмерному пространству обитают много�людные вендские народы, которых имена хотя для разных по�колений и мест суть отменны, однако обще славяне и анты

ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА КАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВОФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ


___________________________

1) Ломоносов М. В. Древняя Российская история... // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 176.2) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… — С. 173.3) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… — С. 174.4) См.: Лебедев Е. Н. Ломоносов. — С. 622. Улучшение благосостояния россий�

ского народа, которое Ломоносов считал целью осуществления отечественной

истории, также было проявлением мифа. Мыслитель полагал, что подтвержде�

нием достижения этой цели будет увеличение численности населения в госу�

дарстве (количественный критерий), что и приведёт к улучшению качества жиз�

ни. Не экономика, не политика, не науки, а правильное обустройство межлич�

ностных отношений. То есть жизнь, взятая в её абстрактном (физиолого�

органическом), нечеловеческом проявлении. Он не то чтобы не видел связи

между экономикой и физиологической жизнью, а сознательно игнорировал её.

Народ должен быть — это главное. А уж как он будет обустраиваться — это

327

в то время как Западная Европа по�прежнему оставалась до�статочно далёкой и загадочной. Российский учёный не без ос�нования полагал, что, ассимилировавшись однажды с такойагрессивно�самобытной культурой, как монгольская, и не поте�рявшись в ней, российский народ в состоянии усвоить и культу�ры западноевропейские, которые намного ближе и понятнее.Подтверждение этой ассимиляции Михайло Васильевич искалв исторических и логических трансформациях не только госу�дарственности, но и языковой культуры, которая на протяже�нии всей истории не только не утратила, но и преумножиласвоё разнообразие, ставши культурой «российского» языка:«Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанскимязыком с богом, французским — с друзьями, немецким —с неприятельми, италиянским — с женским полом говоритьприлично. Но если бы он российскому языку был искусен, то,конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными гово�рить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского,живость французского, крепость немецкого, нежность ита�лиянского, сверх того богатство и сильную в изображенияхкраткость греческого и латинского языка. <…> Сильное крас�норечие Цицероново, великолепная Виргилиева важность,Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинствана российском языке. Тончайшие философские воображенияи рассуждения, многоразличные естественные свойства и пере�мены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческихобращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие ре�чи. И ежели чего точно изобразить не можем, не языку нашему,но недовольному своему в нем искусству приписывать должен�ствуем. Кто отчасу далее в нем углубляется, употребляя пред�водителем общее философское понятие о человеческом слове,тот увидит безмерно широкое поле или, лучше сказать, едвапределы имеющее море»7).

* * *

326

что «ломоносовское понятие о народе — это в прямом смыслепредметное, ощутительное понятие. То есть, это даже вовсеи не понятие. Это какое�то огромное и бессмертное множествов единстве. Но бессмертное не абстрактным, не ”риторским”бессмертием, а осязательно живым…»5)

Если оставить в стороне вопрос о степени документальнойдостоверности приводимых Ломоносовым сведений о древнос�ти и поведении славян, самоценность его взглядам придаёт про�зорливая мысль об извечной и естественной возможностикаждого народа перенимать чужие культурные традиции, —мысль, обогащённая и конкретизированная популярнымив эпоху Просвещения принципами «общего блага» и «общейпользы». Михайло Васильевич связывал эту способность к ас�симиляции не только с объективными историческими обсто�ятельствами, но и изначальным различием религиозного исветского типов представлений о происхождении различныхнародов. Коль скоро полагать, что такой�то народ ведёт своёначало от потомков Адамовых, то нет ему альтернативы, кромесамого себя. Однако же, писал Ломоносов, «Мосоха, внука Но�ева, прародителем славенского народа ни положить, ни отрещине нахожу основания. Для того оставляю всякому на волю соб�ственное мнение, опасаясь, дабы Священного Писания не упо�требить во лжесвидетельство, к чему и светских писателейприводить не намерен»6). А коль так, то представление об исто�рической ассимиляции народов становилось выражением есте�ственной необходимости.

Наконец, особое место российского народа в межкультур�ном контексте казалось Ломоносову обусловленным также его«серединным» географическим положением; этим объясняласьего открытость как Востоку, так и Западу, и постоянная готов�ность «перенимать» у всех. Не потому, что «своё» хуже, простосчиталось, что оно уже известно, и дважды его не проживёшь,



второстепенный вопрос, зависящий от самого народа. Поданные должны

трудиться на благо России, поэтому главное — это сам факт их жизни. В этом

они себе не принадлежат.5) Лебедев Е. Н. Ломоносов. — С. 622.6) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 180.

_________________________

7) Ломоносов М. В. Российская грамматика /// Ломоносов М. В. Полное собра�

ние сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7.— С. 391–392.

329

проверяли её основательность с точки зрения отражённыхв ней закономерностей становления славянских языков. С осто�рожным пониманием отнёсся к этой теории и акад. О. Н. Тру�бачёв: «…На… просторах земли к северу от Чёрного моря, ко�торые в старину звались южно�русскими степями, кипелажизнь, складывались формы межплеменного общения и своитрадиции наименований. Ещё эти степи называют скифскимиили сарматскими. Но их этническое прошлое было богаче. В VI в.на этих берегах упоминается народ рос, а также росомоны,с которыми (а также с роксоланами) пытался связать нашу Русьне кто иной, как Ломоносов»11). Среди сторонников скифо�сар�матской теории в украинской истории второй половины ХХ —начала ХХI вв. наиболее заметен М. Ю. Брайчевский12).

Подробности исторических изысканий Ломоносова доста�точно хорошо исследованы в соответствующей литературе13)

328

Историческая ценность позиции Ломоносова по вопросувероятного происхождения славянских народов (мера её объ�ективности и научной достоверности) весьма скромна и потомунеоднократно пересматривалась и критически корректировалась,хотя никогда до конца не опровергалась по причине невозмож�ности полной реставрации исторического процесса. МихайлоВасильевич, как известно, был сторонником так называемой«скифо�сарматской» версии происхождения славянского эт�носа. Впервые упомянутая в Баварской хронике XIII в., эта вер�сия стала довольно популярной в учёных кругах Западной Ев�ропы XIV–ХVШ вв.8) и не осталась незамеченной в просвещён�ной России. Но если в отечественной истории конца XIХ —первой половины ХХ вв. она постепенно сошла на нет, то в оте�чественном языкознании она до сих пор вызывает интерес.В частности, акад. А. И. Соболевский9) и проф А. А. Зализняк10)



_________________________

8) Показательно, впрочем, что «популярность» не всегда является критерием

«основательности» и «научности». Профессиональные историки отнеслись

к этой теории с величайшей осторожностью; на ум приходит лишь имя Э. Гиб�

бона. А вот дилетанты в области истории, напротив, восприняли её с большим

энтузиазмом. На ум приходит точка зрения такого неавторитетного в области

истории гения, как Лейбниц. Занимаясь историей славян по просьбе Петра I,

он в одном из своих писем в 1708 г. писал: «Под сарматами я разумею все сла�

вянские племена, которых древние называли сарматами, прежде чем стало

известным название славян или славов» (Лейбниц Г. В. Сборник писем и мемо�

риалов Лейбница, относящихся к России и Петру Великому / Изд. В. И. Герье. —

СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1873. — C. 211).9) См.: Соболевский А. И. Названия населенных мест и их значение для русской

исторической этнографии // Материалы и исследования в области славянской

филологии и археологии / Соч. А. И. Соболевского, заслуж. проф. Имп. Акад.

наук, академика Санкт�Петербург: тип. Имп. Акад. наук, 1910. — [2], IV, 287 с.;

Соболевский А. И. Русско�скифские этюды // Известия отделения русского

языка и словесности АН (ИОРЯС). — Пг., 1923. — Т. 26; Соболевский А. И.

Славяно�скифские этюды.— ИОРЯС. — Л., 1928. — №. 1, кн. 2; Л., 1929. — № 2,

кн. 1; Соболевскій А. И. Археологическія замєтки // Чтенія въ историческомъ

обществє Нестора лєтописца. — К., 1892. — Кн. VI. — Отд. II. — С. 2–10.10) См.: Зализняк А. А. Проблемы славяно�иранских языковых отношений древ�

нейшего периода // Вопросы славянского языкознания. — № 6. — М., 1962. —

С. 28–45.

_________________________

11) Трубачёв О. Н. Indoarica в Северном Причерноморье. — М.: Наука, 1999. —

С. 123. См. также: Трубачёв О. Н. Из славяно�иранских лексических отноше�

ний // Трубачёв О. Н. Труды по этимологии: Слово. История. Культура. — Т. 2. —

М.: Языки славянской культуры, 2005. — С. 25–102. Впрочем, развёрнутого ана�

лиза позиции Ломоносова в трудах Трубачёва мы не находим.12) См.: Брайчевський М. Ю. Дослідження М. В. Ломоносовим історії древньо�

руської держави (До 250�річчя з дня народження М. В. Ломоносова) // Ук�

раїнський історичний журнал. — № 6. — К., 1961. — С. 94–99; Брайчевский

М. Ю. По поводу одного места из Константина Багрянородного // Византий�

ский временник. — Т. XVII — М.–Л., 1960. — С. 144–154; Брайчевский М. Ю.

«Русские» названия порогов у Константина Багрянородного // Земли Южной

Руси в IX–XIV вв. (История и археология): Сб. науч. тр. — К.: Наукова думка,

1985. — С. 19–30.13) См.: Антипин Л. Н. Ломоносов: у истоков отечественной исторической на�

уки. — М.: Моск. гос. текстильный ун�т им. А. Н. Косыгина, 2009. — 229 с.; Ар&

темьева Т. В. Идея истории в России XVIII века // «Философский Век». Аль�

манах. — Вып. 4. — СПб.: Санкт�Петерб. Центр истории идей, 1998. — 267 с.;

Вьюнов Ю. А. Вклад М. В. Ломоносова в развитие отечественной научно�исто�

рической мысли // М. В. Ломоносов и современная филология: науч. чтения /

Гос. ин�т рус. яз. им. А. С. Пушкина. — М., 2008. — С. 43–53; Милюков П. Глав�

ные течения русской исторической мысли. — 3 изд. — СПб.: Изд�во М. В. Аве�

рьянова, 1913. — С. 16–127; Каменский А. Б. Ломоносов и Миллер: два взгляда

на историю // Ломоносов: сб. ст. и материалов / АН СССР, Ин�т истории

331

имени и народа российского» (1749), в которой коллега разде�лял точку зрения немецкого филолога и историка Г. З. Байера,положившую начало так называемому «норманнскому» или«варяжскому» вопросу происхождения славян14).

При внимательном изучении произведений Байера, Милле�ра и Ломоносова хорошо видно, насколько избранные русскими немецкими учёными методы исследования разнятся междусобой. Байер видел подтверждение этнических характеристикпервых славянских правителей в их собственных именах, кото�рые запечатлела «Повесть временных лет»: «Посмотримъ на име�на перьвыхъ Царей из Варягов бывшихъ. Имєемъ мы со всєхъперьваго Рурика. Сїе имя какого есть народа, как не Сканди�навскаго, или Датскаго? О Рурике Датскомъ Королє Пятомъи десятомъ Саксон Сїаланденскїй обявляетъ, оный у Эрика Ко�роля, или Королевскаго монаха, въ Исторїи Датской Рорикъназывается. Въ расписанїижъ Рунскомъ Королей Датскихъот Олая Вормїя изданномъ, Рорекъ. У Норвежцовъ знатныйесть Грорекуръ или Рорекуръ… Уповательно, что тожъ имя, ко�торое у германцовъ (немцовъ) было Ругерикъ и Рогерикъ братуРурикову Тревуръ, Трубаръ, Тровуръ имя было, как Русскїяисторїи объвляютъ у Саксона грамматика. <…> Осталисьимена Скандинавскїя также и в потомстве, и в доме Рурико�вомъ. Примєромъ есть сынъ Игорь, как имя его Россїяне выго�вариваютъ: ибо у Константина Порфиророднаго есть 3((TDИнгоръ…»15)

Как видно, Байер весьма непоследовательно подходил к ре�шению проблемы. На основании исследования старинных ру�кописей он изучал исторический контекст, при этом не слиш�ком вдаваясь в подробности лингвистической формы подачиисторических сюжетов. Его интересовала мера адекватностиотражения событий прошлого в памяти народа, но он никакне связывал это с историей языка. Таким образом, смысломего исследований стало рациональное прочтение (=критика)

330

и оценка их не является специальным предметом данного ис�следования. Гораздо более интересным видится анализ практи�ческой, социокультурной направленности его историческихидей и той роли, которую играл в их становлении совокупныйидеологический процесс просвещенческой России. Соответст�венно, нынешняя актуальность исторической позиции Ломоно�сова обусловлена возможностью проанализировать обратноевлияние исторической мысли на особенности становления и со�держание российской просвещенческой идеологии и государ�ственного мышления. Иными словами, важно не только то,насколько выводы Ломоносова в сфере отечественной историиотвечали объективному положению вещей, но и причины,

по которым мыслитель избрал именно эту, а не иную иссле&

довательскую позицию.Проблема происхождения славян заинтересовала Михай�

лу Васильевича не случайно; весь ход его исследовательской де�ятельности показывает, что рано или поздно он осознал бы не�обходимость заняться рассмотрением этого вопроса. Всюжизнь отстаивая позицию исторического предназначения Рос�сии быть прогрессивной, он неизбежно должен был начать по�иски исторических начал судьбы своего народа и государства.Но повод для этого, как это часто бывает, оказался совершен�но случайным. Как известно, Михайлу Васильевича возмутилаконцепция диссертации Г.�Ф. Миллера «О происхождении



естествознания и техники; отв. ред. Э. П. Карпеев. — СПб., 1991. — Т. 9. — С. 39–48;

Карпеев Э. П. Антинорманнизм Ломоносова // Русская культура и Ломоносов /

Э. П. Карпеев. — СПб.: Наука, 2005. — С. 131–133; Лобанов Н. А. М. В. Ломо�

носов о происхождении и сущности древнерусского государства // //Правове�

дение. — 1961. — № 4. — С. 136–139; Фомин В. В. Ломоносов: гений русской ис�

тории. — М.: «Русская панорама», 2006. — 488 с.; Формозов А. А. Классики

русской литературы и историческая наука. — М.: Радикс, 1995. — 157 с.; Шан&

ский Д. Н. Запальчивая полемика: Герард Фридрих Миллер, Готлиб Зигфрид

Байер и Михаил Васильевич Ломоносов // Историки России: XVII — начало

XX века: Сб. / Отв. ред. А. Н. Сахаров; Рос. акад. наук, Ин�т рос. истории. —

М.: Скрипторий, 1996. — С. 28–38; Шолохов А. Б. Ломоносов о целостности

и многомерности истории // Михаил Ломоносов: ученый�энциклопедист, поэт,

художник, радетель просвещения: Сб. ст. / Рук. авт. коллектива В. И. Голдин. —

М., 2010. — С. 156–179; Шулепова О. Б. Феномен несогласия в историческом

учении М. В. Ломоносова // Вопр. гуманитар. наук. — 2007. — № 1. — С. 39–43.

_________________________

14) См.: Байер Г. З. Сочиненїе о варягахъ автора Феофила Сигефра Беэра, быв�

шаго профессора восточной истории, и восточных языков, при Имп. Академии

наук / Переводил с латинскаго языка Кирияк Кондратовичь. 1747 года, в генва�

ре. — Санктпетербург: При Имп. Акад. наук , 1767. — [11], 56 с.15) Байер Г. З. Сочиненїе о варягахъ… — С. 11–13.

333

весьма неоднозначное замечание. С одной стороны, упрёк Ми�хайлы Васильевича кажется вполне заслуженным: Миллер опа�сался мыслить широко и принимал лишь очевидные вещи.Но, с другой стороны, нельзя не признать, что Миллер не желалреконструировать реальную историю народа, ограничиваясьисторией языка, в которой реальность легко могла бытьподменённой субъективными или вовсе неадекватными сооб�ражениями.

Совершенно иным был исследовательский подход Ломоно�сова. Приступив к изучению вопроса традиционно, как и нем�цы, с сопоставления старинных источников, он, однако, совер�шенно иначе понимал роль языка в историческом становлениинарода. Оттого и результаты исследования получались совсемдругими.

Отношение к языку в России всегда было иным, нежелив Западной Европе. Исторически складывалось так, что сакра�лизованные языки европейского Средневековья и Нового Вре�мени — латынь и древнегреческий — были языками мёртвых куль�тур; языки живых культур, напротив, считались профанными,годными лишь для повседневного общения, в лучшем случаедля создания художественных «фикций». В России старосла�вянский язык долгое время был единым для письменного и уст�ного пользования19). Его постепенная трансформация в церков�нославянский и консервация в этом виде пришлись на XIV–XVIIвека, когда ранее единый народ уже не был единым. Тогда жена основании местных диалектов параллельно начали форми�роваться языки повседневности, ставшие потом национальны�ми. Но всё равно они сохраняли близкие родственные связи,и общее отношение к писаному слову оставалось по�прежнемублагоговейным.

332

мифологических сюжетов, при этом, он совершенно логичнотрактовал язык только как явление, производное от образажизни, и потому рассматривал имена собственные как вто�ричные по отношению к этническому происхождению народа;имена собственные — символические признаки племенной при�надлежности, исключающее случайность фонетических и ор�фографических совпадений. Поэтому сходные условия жизни,по его мнению, порождали сходство в языках и собственныхименах, а это приводило к абсолютизации объективного фак�тора и дальнейшим ошибкам в определении критериев проис�хождения народа. Так, Байер вполне естественно допускал,что «Какъ Влодимиръ Славенское имя есть, такъ ВалдемаръНормандское и Нємецкое»16). Однако следующий его вывод былсовершенно нерациональным: на основании этого он произ�вольно выводил корни собственных имён из корней имён нари�цательных, в которых запечатлелись некие общие представле�ния, отражавшие устойчивые, схожие и важные события в жизнисовершенно различных народов. В результате получалось, чтоимена «Владимир», «Вольдемар», «Валгалла» и подобные импроизошли от единого старинного немецкого корня Wal (полебитвы), что указывает на их скандинавскую природу17). Следуялогике Байера, князь Владимир должен был иметь скандинав�ское происхождение.

Эту же методологическую позицию разделял Г. Ф. Миллер.В «Возражениях» на его пресловутую диссертацию Ломоносовуказывал, что «отвергает господин Миллер мнение ученых лю�дей, которые россиян и имя их производят от роксолан, древне�го народа, жившего между Днепром и Доном, а причины сегоотвержения полагает, что�де небольшое сходство имени росси�ян с именем роксолан и сходство места не довольны к тому,чтобы утвердить происхождение имени и народа российскогоот роксолан; но должно�де показать: 1) как имя роксолане пе�ременилось на имя россияне, 2) как роксоланы перешли к севе�ру, 3) каким языком роксолане говорили»18). Что и говорить,



_________________________

16) Байер Г. З. Сочиненїе о варягахъ… — С. 17.17) См.: Байер Г. З. Сочиненїе о варягахъ… — С. 17–19.18) Ломоносов М. В. Возражения на диссертацию Миллера // Ломоносов М. В.


________________________

19) Ломоносов видел в этом преимущество родного языка, недостаток же латы�

ни полагал в оторванности от повседневной жизни: «…как немецкий народ стал

священные книги читать и службу слушать на своём языке, тогда богатство его

умножилось, и произошли искусные писатели. Напротив того, в католицких

областях, где только одну латынь, и то варварскую, в служении употребляют,

подобного успеха в чистоте немецкого языка не находим» (Ломоносов М. В.

Предисловие о пользе книг церковных в российском языке // Ломоносов М. В.

Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 7. — С. 588).

335

этнической принадлежности народа и основанием возможнос�ти ассимиляции с другими народами в будущем. В этом смыслеучёный мыслил в соответствии с церковно�славянской тради�цией, где отождествлялись термины «народ» и «язык»20).Вот почему, не найдя в современном ему русском языке сканди�навских элементов, Ломоносов сделал вывод о ложности нор�маннской теории происхождения славян. А вот иранские и балт�ские корни в нём присутствуют, и это стало одной из причин,заставивших его поддержать скифо�сарматскую теорию и пред�положить, что «варяжские» пришельцы были прусского проис�хождения. Эта методология также побудила Ломоносова при�знать достоверность упоминания о славянах или схожих с нимиплеменах в античных и византийских исторических хрониках.

* * *

Подобные взгляды отражали основные особенности про�свещенческой общественной установки на практическую на�правленность всех без исключения наук, среди которых пред�почтение отдавалось прикладным сферам. «История» в такомпонимании была эмпирическим, чувственным видом знания,формирующим теоретические выводы всецело на основе соби�рания и систематизации фактов. Поэтому историки стремилисьпо возможности избегать привлечения каких�либо других тео�рий, предоставляя на суд читателя, так сказать, «априорноеаналитическое пространство» — «голое известие о бытности»21).При этом скромно умалчивалось, каким образом будет дости�гаться непосредственность восприятия «бытности», давно ка�нувшей в Лету. По сути, история не выходила за пределы исто�риографии, писаного повествования, заслонявшего собой про�шедшее настоящее. Это означает, что происходила неосознанная

334

После утверждения Петром I новой упрощённой азбукиобразовалось, фактически, два самостоятельных языка, одиниз которых в неизменном виде существовал в старинных и со�временных религиозных текстах и православном богослужении,другой черпал из быта и других языков различные новшестваи постоянно менялся. Но отношение к этому новому языку ос�тавалось старым, то есть возвышенно серьёзным и искажавшимего настоящий смысл: новый язык отличался новым величием,представляясь признаком нового жизненного уклада, новогонационально�этнического состава народа, новых мировоззрен�ческих приоритетов. Словом, новый язык означал новую жизнь.И если это могло происходить сейчас, значит, происходило все�гда. Если Пётр смог утвердить новую азбуку, значит, Ломоно�сову, получившему начальное образование на церковнославян�ском, под силу было утвердить обратное — увидеть общеемежду «старым» и «новым» и показать пользу «старого»как механической и абсолютной причины «нового» — черезвозможность сочетания слов из различных языков. Отсюдаи использование «теории трёх штилей» с целью доказать не�тленность древнего языка, незаменимость и постоянное при�сутствие его в веках как свидетеля истории.

Таким образом, язык для Ломоносова был непосредствен�ным отражением всех, бывших когда�либо и будущих событий,к тому же, наиболее надёжным способом их сохранения. Еслиистория как процесс смены реальных событий была лишь от�носительностью, то история как их описание становилась аб�солютной и если не вечной, то, по крайней мере, «бесконечнодлящейся». Ведь даже радикально трансформировавшись на про�тяжении столетий, слово никогда полностью не отрываетсяот первоначальных корней; нужно лишь обладать способнос�тью расшифровывать их смысл. От того, насколько литератур�ным, художественным является родной язык, зависит сила

любви народа к своей истории, гордость за неё и желание пре�умножать её славу. Но от того, насколько универсален и точенон будет как язык национальный, зависит судьба прошлого —истинность и беспристрастность процесса словесного описа�ния основных исторических событий Отечества.

Иными словами, если немецкие учёные рассматривалиязык как главное следствие образа жизни, для Ломоносова онявлялся уже не просто главным, а единственным критерием



_________________________

20) См.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем.

и доп. О. Н. Трубачёва. — Т. 4. — М.: Прогресс, 1987. — С. 550–551; Черных

П. Я. Историко�этимологический словарь современного русского языка. —

3 изд., стереотип. — Т. 2. — М.: Русский язык, 1999. — С. 467–468.21) См.: Теплов Г. Н. Знания, касающиеся вообще до философии для пользы тех,

которые о сей материи чужестранных книг читать не могут. — СПб.: При Имп.

Академии наук, 1751. — С. 67.

337

временем исторических этапов. Вот почему в своих исследова�ниях он размышлял вопреки формальной логике — брал за осно�ву древние сказания и пытался реконструировать их содержа�ние, сравнивая структуру древнерусского языка с состояниемсовременного ему «российского языка». Таким образом, он какбудто выстраивал пространство рациональности «внутри» ле�гендарной, мифологической формы, отыскивая в мифе рацио�нальное зерно и создавая новый мир новой рациональности —«рациональности мифа», в которой форма и содержание то и де�ло менялись местами в зависимости от поставленной цели.

Таким образом, немцы исходили из признания объектив�ности (факта случайности) событий прошлого и на их основа�нии выводили особенности языка как способа описания этогопрошлого. Ломоносов, напротив, интересовался не тем, что про�исходило когда�то, а тем, как это отражалось в языке. Он по�лагал, что события могут лгать, а язык — никогда. Временнойпроцесс как стихийная смена различных событий пропадает вме�сте со временем, пока кто�то не решил сделать его письменнымповествованием — рассказать как «историю». Языковая формаподачи события есть формальный критерий его истинности.

Доверие Ломоносова языку как форме в сравнении с кон�кретными его воплощениями в древних письменных свидетель�ствах привело к отождествлению или подмене имени народаи его исторического носителя, в результате чего язык сталпредставляться абсолютным критерием этнической само�идентичности: «Перемена имени роксолане на россияне весь�ма невелика и много меньше разницы имеет, нежели Киев и Ке�нугардия, которые господин Миллер за однопочитает (стран. 31).Литеру F переменяют иногда аттики на >, то недивно, что из ре�чения россолане сделалось у греков ро>олане, а слово россо�лане не больше разнится от россиане, как только окончаниемпо разности языков. С роксоланами соединяются у Плинияаланы в один народ сарматский. И Христофор Целларий при�мечает, что сие слово может быть составлено из двух — россыи аланы, о чем и Киевского Синопсиса автор упоминает, из че�го видно, что был в древние времена между реками Днепроми Доном народ, называемый россы. А как слово росс перемени�лось на русс или русь, то всяк ясно видит, кто знает, что поля�ки о в выговоре произносят нередко как у, напр. бог, буг; мой,муй; король, круль; ров, рув; конь, кунь; толстый, тлустый,

336

взаимная подмена логических и исторических связей, котораяявляется критерием мифологического отношения к знанию.В частности, предметное правдоподобие летописных событийподавалось как их логическая достоверность, которая, в своюочередь, выступала критерием их истинности. Иными словами,для рационального осмысления историю дóлжно было пре&

вратить в противоположность — миф22).Мифологизм был всеобщим основанием, определявшим

характер мышления не только Ломоносова, но и Байера, Мил�лера и др., однако в силу вышеуказанных обстоятельств прояв�лялся по�разному. Можно сказать, что все мыслители строилисвои идеи на едином основании, но по содержанию как будтодвигались от противного навстречу друг другу.

В понимании немцев история была насыщена объективны�ми законами в виде неких предметных, но со временем пере�ставших быть очевидными обстоятельств�событий, которые,однажды отразившись в языке, раз и навсегда задали вектор су�ществования и развития народа. Тем самым, Байер и Миллер,чрезмерно доверяя силам собственного разума, мифологизиро�вали его возможности, то есть наделяли его несвойственнымиему функциями. В результате ограниченные во времени и про�странстве объективные обстоятельства прошлого преподно�сились как основания языка, который является бесконечно

осуществляющимся событием. Это и был опыт рациональнос�ти как опыт выстраивания «мифа рациональности».

Ломоносов же полагал, что история народа сама по себезаконов не имела и потому обеспечивалась устойчивым, беско�нечным, почти что вечным формальным фактором — развитиемязыка, благодаря чему в любой момент могла свернуть кудаугодно. Подтверждением тому был неожиданный рывок ре�форматорской деятельности Петра и стремительное вхожде�ние России в европейское пространство. Иными словами, дляЛомоносова язык был бесконечным основанием ограниченных



_________________________

22) Важно понимать, что в данном противопоставлении история не должна ассо�

циироваться с «правдой», а миф — с «ложью» или «иллюзией». Оба они явля�

ются формами проявления бытия. Разница лишь в способах его восприятия.

История есть бытие, воспринимаемое рационально, относительно и понятно;

миф — бытие, воспринимаемое чувственно, безоговорочно и мгновенно.

339

что первые заказы на исторические исследования препоруча�лись иностранцам, которые охотно брались за дело, толкомне понимая, кто они в этой миссии. Поразительно другое: оте�чественные летописцы, имея чрезвычайное рвение, по разнымпричинам не справлялись с поставленными задачами. Так, инди�видуальные особенности мышления Татищева, Тредиаковскогои Ломоносова состояли в причудливом соединении самородно�го ума и педантично усвоенного заграничного образования;но именно это стало основанием мифологической подменыисторических методов исследования идеологическими и конкрет�но�научными, а в отдельных случаях — основанием субъектив�ного, произвольного выстраивания причинно�следственныхзависимостей между социально�политическими и экономичес�кими обстоятельствами и этническими характеристиками древ�них предков славян.

Поэтому неудивительно, что в логике исследовательскойдеятельности Ломоносова случайное преобладало над необхо�димым, в результате чего необходимые связи и закономерностиисторического становления славянского этноса представалив его интерпретации как случайные, а случайные связи господ�ствовали под видом необходимых. Это приводило к тому,что реальность и кажимость почти не различались. Так, Михай�ло Васильевич отстаивал объективно правильное допущениео том, что история любого народа не имеет однозначной от�правной точки в виде какого�то «прасобытия». А значит, ника�кое «прасобытие» не может быть основанием имени народа,поскольку имя отражает в себе гораздо больше, нежели пред�метные ситуации. В частности, он полагал, что началом оте�чественной истории никак не мог быть 862 г., когда, согласноНестору, новгородцы «призвали варягов». Ломоносов совер�шенно естественно усматривал не только историческое, но иформально�логическое противоречие в этом свидетельстве: ес�ли таково «начало», тогда как быть с уже жившими к тому вре�мени новгородцами (=носителями имени), которые, к тому же,были настолько цивилизованы, что осознавали необходимостьединой централизованной власти? В таком понимании история,боясь начаться «ниоткуда», искусственно сама себя ограни�чивала. Одним из надёжных аргументов в пользу своего ут�верждения Ломоносов полагал факт существования письмен�ности у северных племён Новгородско�Псковско�Балтийского

338

и проч. Сие имя иностранные писатели девятого века и позжеуслышав от поляков, стали россов называть руссами»23). Как ви�дим, Михайло Васильевич почти везде говорил о «происхожде�нии имени и народа российского», не разделяя эти два поня�тия, и, соответственно, не делая различия между феноменами:народ российский сущий есть, только обладая соответству�ющим именем. А это уже не только терминологическая, но иобщая гносеологическая подмена, в которой представлениясливаются с объективной реальностью, и объект исследова�ния становится внутренне неопределённым, либо же слишкомабстрактным, почти безграничным по смыслу. Поэтому Ломо�носов, также чрезмерно увлёкшись поисками сходства языко�вых корней, отождествлял «вагров» с «варягами», «вендов»и «волжских аланов» со «славянами» и проч.24) В этом прояв�лялся важнейший признак мифологичности его историческогомышления.

Ещё одним, не менее важным, признаком мифологичностиявляется неопределённость субъекта исследования. Действи�тельно, среди причин, определивших мифологический характермышления, немаловажными были индивидуальные условияжизни и творчества учёных, которые на фоне объективных ис�торических закономерностей развития российского обществапредставляли собой примеры «абсолютной случайности»,«недоразумения» или даже «чуда». Именно самовольная поли�тика Петра и его последователей привела к тому, что новая ис�тория российская с самого начала творилась руками россиян,но под руководством иноземцев. Парадокс был даже не в том,



_________________________

23) Ломоносов М. В. Возражения на диссертацию Миллера. — С. 26. Если же

Михайло Васильевич где и ссылался на древние источники, где предки россиян

именовались как�то иначе — к примеру, «вагры», как у Адама Бременского,

то трактовать это следовало так, что иноземцам попросту не было известно их

настоящее имя. В отличие от него, Байер ранее не был столь доверчив (См.:

Байер Г. З. Сочиненїе о варягахъ… — С. 7–8).24) См.: Ломоносов М. В. Древняя Российская история… // Ломоносов М. В. Пол�

ное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 209, 210.

Тогда же, следуя логике самого Ломоносова, можно предположить, что если

имя определяет народ, то, называя славян по�другому, иноземцы могли воспри�

нимать их как «других», и от этого славяне, вправду, становились «другими».

341

истокам. Оппоненты Ломоносова постоянно пеняли ему на то,что в истинном отношении к делу не должно быть места лич�ным интересам. Однако личная раздражённость и гнев Ломо�носова против диссертации Миллера совпадали с общей на�правленностью его исторических и логических аргументов:«Здесь примечания достойно, что господин Миллер вышепи�санные о роксоланах свидетельства древних авторов, то естьСтрабоновы, Тацитовы и Спартиановы, пропустил вовсе, чегоему учинить отнюд было не должно…»26)

Наконец, последний выраженный признак мифологизма,который в большей мере проявился у Ломоносова, нежели егооппонентов, — принцип тождества временных этапов, отсут�ствие представления о ценностной иерархии прошлого, на�стоящего и будущего, и об одинаковом воспитательном воз�действии времён. Этой особенностью определялись основнаяцель и смысл любого его исследования, не только историческо�го: «Велико есть дело смертными и преходящими трудами датьбессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел долж�ную славу и, пренося минувшие деяния в потомство и в глубо�кую вечность, соединить тех, которых натура долготою времениразделила»27). Иными словами, историческое время определя�лось, по замыслу Ломоносова, типичностью протекания вре�мени социального, в центре которого находятся не всякие,а лишь наиболее важные, судьбоносные события. Поэтому,отдавая дань авторитету древнерусских летописей, МихайлоВасильевич стремился опираться не только на них, но и на пи�сания древнегреческих и латинских авторов в поисках наиболееизвестных и общих сведений о жизни наших предков. И пото�му вёл историю российскую «…от времен, глубокою древнос�тию сокровенных»28).

* * *

340

региона задолго до формирования церковнославянской грамо�ты. Тем самым, церковно�славянский перевод Библии не могбыть основанием древнерусского литературного языка, а лишьодной из его составляющих наравне со старославянским. Это,по мнению мыслителя, могло также служить пояснением, поче�му в русском языке до сих пор встречаются корни древнейшихязыков Запада и Востока.

Однако Михайло Васильевич на тот момент не мог найтидля своей концепции надёжные методы исследования и потому,наряду с анализом, вынужден был по старинке апеллироватьк авторитетам. В отсутствие надёжных критериев распознава�ния достоверных источников ему ничего не оставалось, как от�давать предпочтение количеству перед качеством — нарядус непосредственными и авторитетными свидетельствами прихо�дилось зачастую использовать и весьма косвенные, не имевшиеотношения к истории славян источники, и даже откровенно ми�фологические предания, полагаясь на их древность и популяр�ность. В этом смысле его роль как субъекта исторического ис�следования до сих пор то и дело становится под вопрос.

Всё это приводило к тому, что взаимная неоднозначностьсубъекта и объекта исторического исследования трансформи�ровалась в тождество, точнее, в невозможность их автономно�го определения. Это, в частности, подтверждалось многочислен�ными суждениями о Ломоносове как о поэте по преимуществу,нежели учёном, как о поверхностном «ура�патриоте», которыйпо одной лишь причине национальной принадлежности «…сталдоказывать, что шведы, с которыми мы воевали, не могут бытьпредками наших князей»25).

Конечно, в патриотизме Ломоносову не откажешь, но лю�бовь к Родине — чувство самородное и очень личное, само посебе недостаточное не то что для построения, но даже для со�знательной поддержки какой�либо теории; поэтому оно обяза�тельно должно было трансформироваться под воздействиемполученного в Европе рационалистического, регулярного об�разования в объективное и последовательное (в рамках своеговремени, конечно) отношение к отечественным историческим



_______________________

25) Бестужев&Рюмин К. Н. Русская история. — Т. 1. — СПб: Изд�во Д. Е. Ко�

жанчикова, 1872. — С. 211.

_________________________

26) Ломоносов М. В. Возражения на диссертацию Миллера. — С. 30.27) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 171.28) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… — С. 169.

343

времени писателям среднего веку известно было купно с гетамиили готами. Ерманарик, король остроготский, за храбростьсвою по завладении многими северными народами сравнен былот некоторых с Александром Великим, имел у себя войско рок�соланское… Хотя ж россаны по большой части в полуночныестраны уклонились и со сродными себе аланами, как по выше�писанному видно, у берегов Балтийского моря поселились, од�нако оттуда с готами в Италию ходили и назывались от истори�ков аланами, сциррами и ругиянами.

Радегаст, славянин именем, родом ружанин, нашествиемсвоим с великим войском произвел несказанный страх в Италиии в самом Риме внутренний бунт между христианами и невер�ными. Аларик, Рима победитель, почитается от Претория за ру�жанина, затем что Прокопий оного острова жителей готамиименует и что готы к избранию ружанских князей в свои коро�ли склонны были. В пример служат, кроме Радегаста и Аларика,готские короли из Ругии — Губа, Гумулх, Иллибалд, Видомир,также Одоацер, который с турцилингами, сциррами и геруламинапал на Италию, Августула кесаря со владения свергнул, и егопадением Римская империя разрушилась. Всего геройства в Ита�лии южных варягов описывать пространно не позволяет место,и разные их проименования скрывают точно принадлежащуюим военную славу, которая в Греции была больше ведома.

Константин Порфирогенит, царь греческий, в Админист�рации пишет, что россы издревле даже до Египта ездили мо�рем» 29).

Если оставить в стороне стилистические и историческиегиперболы, мысль Ломоносова была достаточно здрава и впол�не рациональна: истоки того или иного народа лежат в беско�нечности и потому неопределённы, ведь каждый народ предше�ствием своим имеет множество других народов, оставившихв его культуре многочисленные следы, расшифровать которыеможно лишь с помощью языка. Но если историческое началоесть «условная остановка в бесконечном времени», тогдакажется, что история как сводная память народа не имеетсмысла: «что нам Гекуба?», как сказано было столетием ранее

342

Поскольку миф является лишь формой мышления (спосо�бом его подачи), а не содержанием, он неизбежно несёт на себеотпечатки эпох, в которых проявляется. Просвещенческий миф —не исключение. В какой�то момент в обществе начинают осозна�вать неудовлетворённость разума исследованиями настояще�го времени и обращаются, будто бы за советами, к прошлому.А чтобы обращение к прошлому не выглядело искусственным,история должна стать «философией истории», наполнитьсяавторской мыслью, стать современной в личном пережива�нии и прилежно усвоенной, как школьный урок. Она должнастать «ипостасью» самого исследователя, обучать, направлятьи совершенствовать, что, конечно же, миф, ведь обучение,направление и совершенствование исходит не от событий, а отпреподносящих их субъектов. Так просвещенческий миф ма�нипулировал умами, став исторически первой формой госу�дарственной идеологии.

В связи с этим понятно, почему Ломоносов никак не могпринять норманнскую теорию происхождения славянского на�рода: она противоречила и просвещенческому, и мифологичес�кому критериям его мышления. Во�первых, она освещала сла�вянский этнос как неполноценный в плане внутренней полити�ки. И сразу напрашивался вопрос: как могло произойти такоестремительное возвышение Руси при князе Владимире и ИванеГрозном? Во�вторых, она разрушала миф о миссии Петра и Рос�сии как «европейской державе» и пресекала возможность под�ниматься из низов талантливым одиночкам, вроде самогоЛомоносова.

Рассуждая об исторических заслугах того или иного наро�да, награждающих его «вечной жизнью и славой», мыслительполагал, что это, прежде всего творения ума и рук. Но посколь�ку далеко не всё, созданное мастерами глубокой древности,способно устоять против варваров, остаётся ещё один способне затеряться во времени — добыть себе бессмертие справедли�вым и мудрым жизненным укладом, который другими народа�ми может быть в пример взят. По мнению учёного, мало чтоиз искусств и наук славянской древности сохранилось, но госу�дарственный опыт был настолько велик, что известны былипредки славян древним историкам — Птолемею, Страбону, Пли�нию, Прокопию Кесарийскому и более поздним христианскимисторикам — в частности, Преторию. «Имя роксолан по сем



________________________

29) Ломоносов М. В. Древняя Российская история... — С. 212–213.

345

жизненную прагматику, поскольку она плохо сочеталась с до�ктриной всепрощения и смирения. Впрочем, и здесь случайноебыло проявлением необходимого: царь Пётр именем своим во�площавший абсолютное единство христианской идеи и жизни,мощью своей утвердил новую, молодую Россию.

Этот миф зависимости судеб народа и индивида от госу�дарства призван был стать одним из идеологических средствдоказательства авторитетности прошлого и современного го�сударственных устройств России: «Большая одних древностьне отъемлет славы у других, которых имя позже в свете распро�странилось. Деяния древних греков не помрачают римских,как римские не могут унизить тех, которые по долгом времениприняли начало своея славы. Начинаются народы, когда другиерассыпаются: одного разрушение дает происхождение друго�му. Не время, но великие дела приносят преимущество. Посемувсяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев,греческим и римским подобных, унижать нас пред оными при�чины иметь не будет, но только вину полагать должен на быв�ший наш недостаток в искусстве, каковым греческие и латин�ские писатели своих героев в полной славе предали вечности.

Сие уравнение предлагаю по причине некоторого общегоподобия в порядке деяний российских с римскими, где нахожувладение первых королей, соответствующее числом лет и госу�дарей самодержавству первых самовластных великих князейроссийских; гражданское в Риме правление подобно разделе�нию нашему на разные княжения и на вольные городы, некото�рым образом гражданскую власть составляющему; потом еди�ноначальство кесарей представляю согласным самодержавствугосударей московских»30).

А потому правильная формулировка вопроса, кто же сто�ял у истоков возникновения славянского этноса — варяги илискифы, имела принципиальное методологическое значениеименно с точки зрения просвещённого разума. Позиция Ломо�носова достаточно ясна: оба эти народы были чужды славянам,но один из них всё же дал начало славянской истории. И этоскифы. Во�первых, они считались несравненно более древнимнародом, нежели норманнские племена; корни скифских

344

Ломоносова. Потому и имя «Русь» теряет со временем свойпервоначальный смысл.

Учёный рискнул предположить, что доказать историчес�кий факт древности народа возможно не только с помощью ар�хеологических находок и надёжных письменных источников,но и логическими (точнее сказать, идеологическими) средства�ми: не древность истории является причиной надёжности го�сударственного устройства, а, напротив, тот или иной тип

государственного устройства определяет длительность ис&

тории народа. А иначе чем ещё, кроме как мудростью государ�ственной политики, можно пояснить предпочтение князем Вла�димиром христианства, и освобождение Московского княже�ства от трёхсотлетнего татарского ига, и, наконец, стремитель�ное вхождение России в Европу при Петре, да и его, МихайлыЛомоносова, судьбу? Без преувеличения, эта мысль звучалапочти по�гегелевски: «Всё действительное разумно, всё разум�ное — действительно». К этому глобальному допущениюМихайло Васильевич пришёл на основании собственного жиз�ненного опыта: именно благодаря мудрой политике Петра Ве�ликого сын безвестного поморского мужика смог стать солид�ной государственной фигурой. Хотя, такие установки, конечноже, следует принимать с осторожностью, так как между подоб�ными событиями есть связь, но основание её неявно и поэтомуможет быть трактовано совершенно произвольно.

Впрочем, Ломоносов, разумеется, не Гегель, его сужденияотличала сильная мифологическая окраска. Согласно логикеМихайлы Васильевича, коль уж мы связываем начало нашей ис�тории с какими�то событиями («кто в Киеве нача первее княжи�ти»), события эти, в силу своей единократности и предметнойсосредоточенности, достаточно условны. Но поскольку онипредметны, то кажутся ясными, понятными и значимыми, и по�тому их почти всегда избирают для удобства отечественноголетописания. Но есть ещё иные свидетельства историческихначал: «имя» как основание истории народа отражает в себене память о некоем «прасобытии», а специфику политическихотношений, тайну власти, указывая, тем самым, на важностьгосударственности в его жизни. Большинство языческих имёнвеликих князей древности — тому подтверждения: Святослав,Владимир, Ярослав, Ярополк, Святополк, Мстислав, Всеволод,Твердислав… Христианские имена лишь отчасти воплощали эту



_________________________

30) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… — С. 170–171.

347

от разных племен и языков состояли и только одним соединя�лись обыкновенным тогда по морям разбоем. <…> Какогопроисхождения сие имя, о том имеем немало сомнительных до�гадок. Но всех справедливее быть кажется, что производитсяот общего речения всем северным народам. Не токмо шведы,норвежцы, истландцы и славяне, но и греки тоже одно словоупотребляют в исторических книгах. И Перинскиольд, перево�дя на русский язык Стурлезонову историю о королях северных,называет варягов по большей части так же, как по�истландски,варингами, или по�латине северными солдатами; из чего ужеследует, что они не были только одни шведы, как некоторыедумают, ибо в сем случае употребил бы историк конче собст�венное их имя, а особливо, описывая их дела под предводитель�ством королей шведских, именовал бы их хотя в одном местешведами, чего, однако, нигде не видно»32).

Таким образом, опираясь на аргументы из области исто�рического и сравнительного языкознания, Михайло Василье�вич довольно убедительно доказывал, что никаких «шведов»в период формирования древнеславянского этноса не былои быть не могло. Тем самым он показывал, во�первых, несосто�ятельность выдвинутых против него обвинений в том, что он,дескать, «таил злобу на шведов». Во�вторых, пояснял, что еслифакт «призвания» варягов северными славянами всё�таки имелместо, то никак не в подтверждение признания превосходстваодного народа над другим. Варяги в такой интерпретациивыступали наёмниками, а это указывало, как раз, на их собст�венную культурно�этническую и государственную неполно�ценность и дипломатическую дальновидность славян, которые

346

легенд пропадали где�то в глубине Античного мира. Во�вторых,(и это для нас гораздо важнее) этническая принадлежностьскифов гораздо менее определена, в отличие от славян, чья эт�ническая сплочённость и однороность не вызывала сомнений.А всё потому, что скифы — народ кочевой и потому открытыйдля ассимиляции. Иными словами, скифы, в понимании Ломо�носова, обладали слабой культурной самоопределённостью,и потому, воспринимая в какой�то мере чужие традиции, самивливались в процесс формирования многих более поздних куль�тур. Это, по мнению Ломоносова, могло отчасти пояснятьнынешнюю восприимчивость россиян к европейской культуре.Чего нельзя сказать о норманнах, культурная направленностькоторых изначально была узко экспансивной и осталась такойдо последних времён.

Следуя логике нашего мыслителя, можно сделать вывод,что «неудача» исторической перспективы варягов состояла втом, что они, будучи оседлым народом, вели себя как кочевники(политические) и мало занимались совершенствованием отно�шений внутри своих государств. Поэтому в какой�то момент(то есть в 1721 г.) их потомки были раз и навсегда побеждены.Скифы же, напротив, будучи кочевниками, не были полити�чески агрессивны. И потому вбирали в себя чужие культуры,не вредя им.

Но если славяне происходили от скифов, Ломоносовдолжен был как�то объяснить цель пребывания варягов на сла�вянских землях. Он не мог совершенно опровергнуть фактаприсутствия варягов и в целом соглашался с тем, что их однаж�ды «призвали». При этом Ломоносов стремился понять пре�имущества этого северного народа, за которые его представи�телей славяне почтили таким доверием и в дальнейшем дажестали почитать как своих предков. Вывод Михайлы Васильеви�ча в научном плане был довольно неожиданным и, видимо, невполне соответствовавшим действительности, но как всегдаоригинальным и продуктивным для дальнейшего осмысления:варягов нельзя считать предками славян, поскольку они явля&

лись не этносом, а социальной группой или даже общест&

венной прослойкой31). Этим, видимо, отчасти поясняется вы�деление им племён варягов�россов и варягов�скандинавов:«Неправедно рассуждает, кто варяжское имя приписывает од�ному народу. Многие сильные доказательства уверяют, что они



_________________________

31) Смелая манера ломоносовской интерпретации соблазняет делать ещё более

смелые предположения: возможно, варяги и были этносом, как то старались

доказать немцы, но для славян это в тот момент не имел никакого значения; им

нужно было решить задачи совсем другого рода. Тем самым, роль варягов ста�

новилась, так сказать, «технической».32) Ломоносов М. В. Древняя Российская история… // Ломоносов М. В. Полное

собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л., 1950–1983. — Т. 6. — С. 203–204. На�

мёки на это можно встретить уже у Байера: «Какое жъ было имя Варягамъ? где

они жили, то никто такъ совершенно не изъяснилъ…» (Байер Г. З. Сочинение о

варягах… — С. 2).

349


348

проявили настолько великую мудрость, что противоречия внут�ренней политики сумели разрешить, заручившись силой ино�земной дружины.

Однако если преобладание идеологического аспекта надисторическим и этнографическим в целом прогрессивно влиялона развитие историко�филологических экспериментов Ломо�носова, то в области теоретической филологии не могло не при�водить к научным натяжкам, а иногда и прямым искажениям.Так, исследователями отмечалась искусственность употребле�ния Ломоносовым (и не только им) термина «российский» в техслучаях, когда уместнее было бы использовать «русский»33).В то же время, нельзя не признать, что тому также были полити�ческие основания: Ломоносов отстаивал приоритеты монархи�ческого централизованного государства и потому рассматри�вал национальный аспект сущности народа (который он иногдаотождествлял с этническим) как производный от аспекта госу�дарственного. Соответственно, этническая характеристика«русский» отождествлялась им с государственно&правовой ха�рактеристикой «российский» и имела тенденцию вытеснятьпоследнюю.

_________________________

33) См., к примеру: Трубачёв О. Н. Русский — российский: История, динамика,

идеология двух атрибутов науки // Трубачёв О. Н. В поисках единства: Взгляд

филолога на проблему истоков Руси. — 3 изд., доп. — М.: Наука, 2005. — С. 230, 231.

Слова Мераба Мамардашвили, вынесенные в заглавие,выбраны мною не случайно. Они, как никакие другие, характе�ризуют функцию, точнее, миссию Михайлы Васильевича Ломо�носова в истории мышления. Он мог бы вполне предсказуемостать пропагандистом, «копиистом», фанатиком западноевро�пейской традиции рациональности в России, или, напротив, за�нять место среди ярых её оппонентов. Однако осознанно пред�ставляя себя средством или орудием реализации замысловПетра, — от всей души желая быть таковым, — Михайло Васи�льевич в действительности реализовывал индивидуальныеспособности как самоцель — как единственную возможностьполноценно проявить себя и тем придать собственной жизниабсолютный смысл.

В этом проявилась его прозорливость как мыслителя и го�сударственного деятеля. Многие из его напутственных словзвучат почти по�кантовски, опережая на десятилетия кёниг�сбергского философа: «Сами свой разум употребляйте. Меняза Аристотеля, Картезия, Невтона не почитайте. Если же вымне их имя дадите, то знайте, что вы холопи; а моя слава па�дет и с вашею»1); «Я не ищу покровительства какого�либо

«ПОБУЖДЕНИЕ К МЫСЛИ»

(Вместо Заключения)

_________________________

1) Ломоносов М. В. 127 заметок к теории света и электричества / Пер. Я. М. Бо�

ровского // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. — М.; Л.,

1950–1983. — Т. 3. — С. 258–259.

351

«ПОБУЖДЕНИЕ К МЫСЛИ» (Вместо Заключения)

(само)целью лишь при условии, если он одновременно высту&

пает и абсолютным средством. Мысль Ломоносова понятна:такое возможно (но и только возможно) в монархическом, точ�нее, абсолютистском имперском государстве, где единствогосударственной идеи обеспечивается правителем, воплощаю�щим абсолютность цели, и подданными как абсолютным сред�ством. И тогда личное удовольствие от выполнения общейфункции — службы во славу Отечества — становится бескоры�стным и оправданным и не противоречит принципу «общейпользы». Кант ведь, как мы помним, говорил, что всякое личноечувство, в том числе и удовольствие, не должно определятьсяинтересом; в этом случае оно делает ситуацию предвзятой и ме�шает полностью войти в суть дела3); однако русский мыслительнастаивал на том, что всеобъемлющее, всепоглощающее удо�вольствие от происходящих в стране прогрессивных перемен,совпадающее в удовольствием личным, может сопровождатьсяреализацией соответствующих интересов. Но это не тольконе противоречит истинности познания, но и является её един�ственным критерием.

Вот почему вместо раболепства перед рационалистическоймодой Ломоносову свыше был послан ангел�хранитель великойпамяти отечественного прошлого и (не удержусь снова позаим�ствовать у Мамардашвили) был дан гений великодушия в отно�шении к чужому.

Великодушие есть «…допущение того, что нельзя требо�вать, чтобы мир соответствовал нашему или вашему уровнюразвития, нашим представлениям, нашим желаниям и нашиммыслям. …Великая душа — это душа, способная вместить иное,не дрогнув»4). Вместить, не истребив исконного. Вместить,не ущемив ни на йоту личного достоинства. В этом смысле Ми�хайло Васильевич преподал мировой культуре гениальный при�мер глобального интеллектуальной щедрости, позволявшейчужим культурным опытам безвозмездно реализовываться нароссийской почве. Своеобразным воздаянием за эту щедростьстал небывалый душевный порыв — не бессильный и бесплод�

350

прославленного философа, как обыкновенно делает ученоеюношество»2).

Харизматическая мощь мышления Ломоносова проявля�лась в том, что он своим личным примером доказал, что саморе�ализация возможна в любом случае, как в любом случае воз�можна свобода. Нужно только иметь мужество самостоятель�но, без внешнего толчка, принять разумность окружающих об�стоятельств. И тогда действительность покажет своё подлин�ное лицо, откроет истинный смысл. В этом проявляется ещёодин момент его сходства с Кантом: Михайло Васильевич так�же был уверен, что свобода есть внутреннее состояние. И пото�му, серьёзно относясь к историческим примерам, осуждал Ка�тона, который, не приняв возвышения Цезаря, наложил на себяруки. Ломоносов полагал, что «тираны» бывают разные — «ти�раны�по�отношению�к�другим» и «тираны�по�отношению�к�себе». Последние есть подлинные враги самих себя, ведь, не всилах примириться с окружающим миром, отказываясь от по�пыток понять его, они добровольно отказываются от последнейвозможности. Так они лишаются шанса со временем найти ре�шение вопроса. Они уверены, что у них нет времени, и это за�ставляет их без сожаления расставаться с жизнью. Спокойноеже отношение к обстоятельствам есть следствие уверенного«стояния в просвете личного бытия» (М. Хайдеггер), надеждаи возможность претворения этого бытия во времени.

Но Ломоносов — это ещё и в определённом смысле «анти�под Канта». Выступая за абсолютную государственную само�реализацию человека, Михайло Васильевич при этом, как ниудивительно, вовсе не рассматривал его как цель — ни для негосамого, ни для себя как исследователя. Абсолютный статусцели не позволяет человеку совместиться с нею, но позволяетиспользовать его как абсолютное средство. Поэтому создава�лась мифологическая ситуация: при обосновании Ломоносо�вым природы взаимоотношений человека и государства целии средства оказывались неразличимыми, взаимно подменяемы�ми, и выходило так, что человек может быть абсолютной


__________________________

2) Ломоносов М. В. [Заметки к «Системе всей физики» и «Микрологии» / Пер.

Я. М. Боровского] // Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений / АН СССР. —

М.; Л., 1950–1983. — Т. 3. — С. 494–495.

_________________________

3) См.: Кант И. Критика способности суждения. — Ч. 1, § 2. — С. 204–206.4) Мамардашвили М. К. Очерк современной европейской философии. — СПб.:

Азбука, Азбука�Аттикус, 2012. — С. 14.

353


или может быть, и к чему он так или иначе имел отношение какроссийский подданный. Это ответственность по принципу абсо�лютного долга — ответственность сверхрациональная, мифо�логическая, в том понимании, что может реализовываться лишькак тождество знания о самой себе и действия.

Устойчивый «миф о Ломоносове» — важнее изменчивой«исторической правды». И вовсе не потому, что мы её до концаникогда не узнаем. Нам достаточно известно. Достаточно длятого, чтобы отказаться от мысли поставить точку в процессесоздания достоверного портрета первого русского академика.Оставим же его таким, каким он запомнился современникам —оглушительным, невесть откуда взявшимся, перевернувшимумы тех, кто взирал на науки и образование с тоской, как на ос�таточные сферы деятельности. Потому что никакие представ�ления не способны всколыхнуть таких чувств, как извечная ис�тория о бедняке, завоевавшим мир и подарившим ему своё соб�ственное счастье…

Декабрь 2011 — декабрь 2013 гг.


352

ный, а действенный и продуктивный, увлекавший за собойинтеллектуальные усилия множества людей. Смыслом этогопорыва было создание перманентных условий для всесторон�него развития российского народа. С этой позиции незавер�шённость и содержательная непоследовательность большинст�ва научных проектов Ломоносова находит своё объяснениеи видится совсем в другом свете. Наш мыслитель думал преждевсего о том, что и как сделать, чтобы в государстве постоянновоссоздавалось основание для общественной и индивидуальнойдеятельности, а не о том, как сохранить за собою славу «пер�вооткрывателя», недосягаемую для большинства современ�ников и потомков. Отсюда становится понятной «несвое�временность» Ломоносова: современники не могли смиритьсяс автономностью и самодостаточностью формы его сознания,а потомки, которые, наконец, познали плоды просвещения,уже не ценили содержание его работ, не видя в них более ни на�учной, ни художественной новизны. Однако в действительностиЛомоносов всё же стал первооткрывателем, но не предметных,а формальных мыслительных конструктов, составляющих ос�нование продуктивности, творческой силы ума. В этом прояв�лялась профессиональная скромность и, если позволено будетсказать, просвещённая интеллигентность выходца из «про�стых». Словом — то самое великодушие, которое позволялоМихайле Васильевичу жить в согласии со своим непростымвременем, воздавая ему сполна так же, как оно воздавалосполна ему.

Поэтому лишь на первый взгляд кажется, что в творчествеЛомоносова многое застыло на стадии нереализованной воз�можности, перспективы, планов, ведь он пытался соединить ма�ло соединимые вещи — творчество в науке и административныефункции. Это монархам могли удаваться их замыслы, потомучто они воплощали их на основании власти, в рамках власти,средствами власти. Однако, будучи подданным с гражданским ти�пом мышления, Михайло Васильевич и не помышлял о власти —на какое бы благо эта власть ни употреблялась. А это гораздоболее сложное состояние ума, нежели ум «монарха�республи�канца». Если просвещённый монарх свою сознательность и от�ветственность проясняет и облегчает властью, то Ломоносовявлял пример «ответственного по свободе», ответственногоза всё, что ему лично не принадлежало, за всё, что только будет

355354

ЛИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ:ВСТРЕЧА С «НЕОПОЗНАННЫМ ОБЪЕКТОМ»

В в е д е н и е7

Миф как единство формы сознания и истории13

Миф эпохи Просвещения:личностные критерии эпохи

29

Личность эпохи Просвещения как единство и тождествоисторического и мифического

56

«Сложные отношения с Богом»(необходимость личностного самоопределения)

87

МИФ КАК ФОРМА МЫШЛЕНИЯ105

МИФ КАК СОДЕРЖАНИЕ МЫШЛЕНИЯ129

МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ МЕТОДИ НАТУРФИЛОСОФСКАЯ СИСТЕМА

ИССЛЕДОВАНИЯ СФЕРЫ СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОГО154


180

МИФОПОЭТИЧЕСКАЯ ФОРМА«НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

207

МИФОПОЭТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ«НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

228

РИТОРИКА«НАТУРАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ»

246

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО ФОРМЫ

ГОСУДАРСТВЕННОГО МЫШЛЕНИЯ272

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫККАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО СОДЕРЖАНИЯ


ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВАКАК АБСОЛЮТНОЕ ЕДИНСТВО ФОРМЫ И СОДЕРЖАНИЯ


«ПОБУЖДЕНИЕ К МЫСЛИ»(В м е с т о З а к л ю ч е н и я)

349

ОГЛАВЛЕНИЕ

Documents

ЛОМОНОСОВ МИФ КАК ОСНОВАНИЕ МЫШЛЕНИЯphilosophy.spbu.ru/userfiles/rusphil/Lomonosov.pdf · 2016. 4. 29. · Миф как основание мышления