№ 15. 2008 «СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ» Arroyo Seco, Californiaapraksinblues.narod.ru/ApraksinBlues15.pdfМир можно познавать, не выходя из Блюза, не

№ 15. 2008 Arroyo Seco, California«СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ»

СодержаниеИмена глины (блюзовое мондо). Т. Апраксина ...........................................................................2Прекрасный недуг собирательства. Интервью с Рувимом Брауде. Ирина Рапопорт ..... 4Китайская поэтика в стихах Эзры Паунда и Гери Снайдера.

Уэс Ивасаки .................................................................................................13“Моё сердечко” и другие сокровища. Наталия Гладуш .........................................................20Женский клуб без названия. Тина Тиффани ............................................................................23Камни Венеции. Джон Рескин (перевод) ......................................................................................27Время Улицкой. Джеймс Мантет (блюзовый репортаж) ...........................................................41Форма “ноль” (повесть). Нелли Сквирская .................................................................................44Необъяснимое в стихах. Богдан Фокин .......................................................................................58Жизнь Риты (главы из нового романа). Лорен Масака .........................................................59Одеяния как элемент нравственно-духовного воспитания. Елена Старовойтова .......67

Почта ............................................................................................................81Математики о свойствах Божественного. В. Фишзон ..............81Ответ редактора .......................................................................................85Письма .........................................................................................................88

Все помешенные материалы публикуются впервые

№ 15. 2008 «СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ» Arroyo Seco, California

Главный редактор:Татьяна АпраксинаАдрес редакции:47494 Arroyo Seco Road 6Arroyo Seco, California 93927-9715 [email protected]

На обложках:1, 4 стр. – фото: Дж. Мантет.2 стр. – декоративный азиатский музыкальный инструмент с росписью, Т. Апраксина3 стр. – фестиваль Интерфолк в России

http://apraksinblues.narod.ru

«СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ» 2

ИМЕНА ГЛИНЫ

“Есть великая гуманность в сердце вещей”

Есть великая гуманность в сердце прозы, в сердце глины, в сердце вещества,в архаизме мифа, в соли и в навозе, и в архитектуре, и в ведре без дна,и в безродности учёного космополита, в винограде или в стаде за рекой...Есть гуманность в сердце вещи, если слито сердце вещи с правильной рукой.

3 «СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ»

Традиции нужно время.Цивилизации нужно место.Культуре нужен культ –

взаимопревращения субъекта и объекта,взаимопроживания деталей прозы,взаимораскрывания ума и знака,взаимного создания сознания и позы –

в местах пересечений действий и имён.Культуру нужно культивировать. Таков её закон.

Мир вещественности, осязаемости, счётности, проводимости, проходимости... Тиражирован-ной материальности, множественности, способной подавить и поглотить неисчислимостью многообразия, многообмена. Того, кто принимает вещь за вещь, и день за день, и в смене вариаций видит суть проблем или прогресса, он поглотит и сделает своим. Собой. Послушным эмиссаром принципа конечности.

Но тот, кто видит в вариантах тождество сердец, не делит мир делимый и себя не разделяет, как вещь между вещами: на эпохи, времена, на моды и народы, и на их мораль и имена. Мир монолитен, как кирпичный дом – неважно, сколько кирпичей зажато в стенах, сколько башен, сколько арок и колонн. Всегда другой, всегда один и тот же.

Мир вещи совершенен, абсолютен и отстранён, как циферблат от стрелки.

И только правота определений, имён позволит вещи быть во всём собой.

Универсальная реальность естества безостано-вочных взаимопревращений...

Неповторимость, уникальность формы, средства... Сродства. Срастания. Врастания – количества и качества гуманности материи в одушевление бродящего вина.

Мир можно познавать, не выходя из Блюза, не покидая своего двора.

Т. Апраксина

Дать время.Дать место.Дать имя.Дать сердце.

Остаться собой.

Фот

о Дж

. Ман

тет


ПРЕКРАСНЫЙ НЕДУГ СОБИРАТЕЛЬСТВА

Ирина Рапопорт

Вы рисуйте, вы рисуйте,вам зачтется ...Булат Окуджава

Сан-Франциско, Монтерейский буль-вар. Я подхожу к дому, больше напоминающему миниатюрный замок.

Он расположился на возвышении, с которого открывается вид на океан, застывший синим стеклом. Только белые парусники вдали оживляют его безмятежную гладь. Неправдоподобный покой!

Дверь открывает хозяин – энергичный, седеющий, очень обаятельный человек. Это он, Рувим Брауде, собрал в доме (впоследствии с участием жены Инны) уникальную коллекцию живописи и графики ленинградских художников второй половины ХХ века. Войдя сюда, сразу ощущаешь ту

атмосферу напряженной жизни Ленинграда, в которой художники жили и боролись, отстаивая свое право на самовыражение в искусстве.

Борьба за утверждение независимого искусства началась в Ленинграде еще в 1950-е годы и достигла пика в 1970-е. Самыми известными её событиями стали знаменитые выставки во Дворце культуры им.И.Газа в 1974 г. и в Невском Дворце культуры в 1975 г., прошедшие в ответ на так называемую “бульдозерную” московскую выставку 1974 г. Ленинградские художники назвали свое движение “газа-невской культурой”, или Газаневщиной. В результате этого движения появилось “Товарищество экспериментальных выставок” – ТЭВ.

К 1980-му году в результате давления властей многие участники Газаневщины были вынуждены эмигрировать. Остальные вместе с художниками молодого поколения самоорганизовались в ТЭИИ – “Товарищество экспериментального изобразительного искусства”. ТЭИИ легло в основу третьей формации – Товарищество “Свободная культура” с Арт-центром “Пушкинская-10”.

“Пушкинская-10”, благодаря благородной и неутомимой работе лидеров-художников Сергея Ковальского и Евгения Орлова, превратилась в серьезный культурный центр, известный уже во многих странах мира. Центр распространил свою деятельность и на другие области искусства, а также создал постоянно действующий Музей нонконформистского искусства.

На “Пушкинской-10” очень бережно относятся к культурному наследию художников Газаневщины. В 2004 г. в Петербурге, в Центральном выставочном зале “Манеж”, состоялся “Фестиваль независимого искусства”, посвященный 30-летию выставки во Дворце культуры им.Газа. Организаторы проделали гигантскую работу, собрав материалы и показав работы всех участников Газаневщины и “Пушкинской-10”, соединив прошлое и настоящее нонконформистского искусства Ленинграда-Петербурга.

РУВИМ БРАУДЕ


Коллекция Брауде в Сан-Франциско как раз и посвящена в основном ленинградским художникам-нонконформистам. Она составлена очень вдумчиво, представляя художников самых разных направлений. Здесь нет ни одного случайного художника, ни одной случайной работы. Каждая несет на себе печать авторского своеобразия и занимает свое собственное место в коллекции. Редко можно видеть настолько чётко сфокусированную частную коллекцию.

ИРИНА РАПОПОРТ (ИР) – Рувим, расскажите, пожалуйста, что Вас подтолкнуло к коллекционированию? Изобразительное искусство, вероятно, не было основным интересом в Вашей семье. Ваш дедушка был главным раввином Ленинграда.

РУВИМ БРАУДЕ (РБ) – Переломным моментом и началом моего интереса, – нет, страсти к искусству – стала выставка 1975 года в Невском дворце культуры, на которую меня случайно привел мой друг. Это было эстетическое, моральное, политическое потрясение, которое качественно изменило мою жизнь. Меня также поразил интерес к этой выставке зрителей: такой осознанный, коллективный интерес к искусству. Помните эти беспрецедентные очереди на выставку? Стал мечтать, что может быть когда-нибудь я смогу иметь одну-две из этих работ. К сожалению, тогда я ничего не знал о квартирных выставках 1970-х годов.

ИР – Когда Вы стали думать о Вашей собственной коллекции?

РБ – В 1981 г. я случайно попал в один эмигрантский дом на Лонг-Айлэнде, где все стены были завешаны работами художников-нонконформистов. В памяти сразу возникли ассоциации и скользнула мысль о потенциальной возможности коллекционирования. В том же году я случайно узнал о выставке Е.Абезгауза в синагоге Нью-Джерси. Я помнил его по выставке в Невском, и на свои скудные средства приобрел его графическую работу “Снова погром. Что делать?”

ИР – Так цепь “случайностей” привела Вас к мысли о коллекционировании. Какая живописная работа стала первой в Вашей коллекции?

РБ – “Шаббат” Александра Манусова (Илл.1). Я до сих пор испытываю восхищение, глядя на нее.

ИР – Прекрасное начало! Рано ушедший из жизни Саша был блестящим колористом, что видно и в этой картине. У него есть очень серьезные серии на темы Ветхого Завета и Холокоста.

Да, искусство Газаневщины действительно оставило глубокий след в Вашем сознании. Отлично подобранные работы ее участников, а также выделевшейся в ней группы “АЛЕФ” сделали коллекцию очень направленной.

РБ – А я ведь себя не лимитировал, просто так получилось. И это еще не все “случайности”. Знакомый, гостивший несколько дней в Сан-Франциско, встретился (опять же случайно!) в Чайнатауне с Алеком Рапопортом и Вами. Я помнил искусство Алека по Ленинграду и просто вцепился в возможность познакомиться с ним лично.

1. А.Манусов, “Шаббат”


Покойная И.В. свела меня с Женей Ухналёвым, прося помочь ему разобраться в документах, связанных с гостевым пребыванием в Сан-Франциско. Р.С., вдова Саши Манусова, познакомила с Сашей Гуревичем, и эта встреча стала судьбоносной для нас обоих.

ИР – Вы – ангел-хранитель искусства Гуревича. Вы сделали все возможное из того, что меценат может сделать для художника: собрали большую коллекцию его работ, организовали у себя дома несколько выставок, представив его искусство многочисленным зрителям, часть которых в свою очередь начала увлекаться коллекционированием. Вы также систематизировали его собственное собрание и организовали выпуск превосходного альбома ... Знаете, как говорил сын Матисса: “Если бы не было Щукина, не было бы и Матисса”. В этих словах – не умаление значимости творчества художника, а заслуженная дань благодарности меценату.

Воспроизведенная здесь картина (Илл.2) очень характерна для Саши. По словам замечательного историка искусства Б.М.Бернштейна, искусство прошлого “давит на художника, как атмосферный столб”. Большинство работ Гуревича сюжетно и композиционно восходит к старой живописи таким же образом, как данная – к картине французского художника ХVII в. Ж.де ла Тура. В сюжете есть интересный момент: возле сидящего музыканта с лицом самого Гуревича лежит горстка мелких монет. Это символ печального удела большинства артистов во все времена.

РБ – Вот еще мой любимый художник Газаневщины и группы АЛЕФ – Алек Рапопорт.

ИР – Алек и мой любимый художник. “Душа моей души”*, с которым мы были связаны 35-ю годами любви. Вероятно, в той страсти, напряжении, правдоискательстве, религиозных сомнениях, в которых он жил и работал, и кроется причина его ранней смерти за работой, в своей мастерской в Сан-Франциско. Как отметил Б.М.Бернштейн, исследуя цикл “Ангел и Пророк”, даже непонятно, на что рассчитывал художник, отпуская свои детища в нынешний мир: “В жилах внешне спокойного и мудрого художника струилась кровь библейских пророков, визионеров и глашатаев истины”. М.Лемхин сравнивал Алека с Атлантом, который “и не помышлял сбросить со своих плеч груз великих традиций – искусство было для него в первую очередь ответственностью”.

У Вас представлены все жанры, в которых работал Алек: библейский, “Образы Сан-Франциско”, автопортреты, натюрморты (Илл.3). Здесь и “Автопортрет” 1950-х годов,

* Л.Улицкая. ** М.Лемхин, “Памяти Алека Рапопорта”, “Русская мысль” №4162, 1997г.

2. А.Гуревич, “Рылейщик (Харди-Гарди)”

3. А.Рапопорт, “Натюрморт со словарем”


который Алек сделал, будучи еще совсем мальчиком, и солдатские рисунки периода его службы в армии в Биробиджане. У Вас есть даже “Композиция с маской Kwakintle” – результат недолгого изучения Алеком культурного наследия американских индейцев.

РБ – Я знаю, что Алек восхищался творчеством Саши Арефьева. Я очень дорожу его рисунком, единственным в моей коллекции (Илл.4).

ИР – Да, это раритет. Саша Арефьев – одна из самых значительных фигур ленинградского нонконформизма. Он замечательный художник и прирожденный борец. Еще в 1950-е годы он организовал “Орден нищенствующих живописцев”. Сюжет его рисунка в Вашей коллекции является очень характерным. Тема “страдания жертвы и наслаждения мучителя” проходит через все его творчество.

РБ – А вот еще художник Газаневщины и группы “АЛЕФ” – Анатолий Басин, совсем другого характера: печальный, гармоничный, интимный (Илл.5). Я помню, что Алек высоко ценил его работы. У них были разные учителя?

ИР – Да. Басин принадлежал к известной в 1950-60-е годы “школе Сидлина”. О.А.Сидлин (1909-1972) преподавал в изостудиях Ленинграда и оказал огромное влияние на большую группу художников, многие из которых примкнули к движению нонконформизма. Басин – типичный “сидлинец”. Идея учителя была в сосредоточении на самом живописном процессе (не на изображении эмоций, литературных сюжетов, психологии и пр.). Сидлин учил передавать впечатления от мира только как организацию цветовых пятен. Перед смертью он уничтожил свои работы, поскольку важным считал сам творческий процесс, а не его результат. Имя Сидлина до сих пор произносится оставшимися его учениками с придыханием.

Соучеником Алека по классу Н.П.Акимова в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии, а также другом был Миша Кулаков. Живя в Италии, он не принимал непо-средственного участия в нонконформистском движении Ленинграда, но был нонконформистом и по своей природе, и по характеру творчества. Одним из первых среди своих сверстников он начал

4. А.Арефьев, “Барышня и два хулигана” 5. А.Басин, “Двое”


изучать творчество Джексона Поллока и делать свои абстрактные композиции. В отличие от большинства выхолощенных американских абстракций, его работы духовны и несут в себе заряд неортодоксальной религиозности (Илл.6).

У Вас много работ Евгения Ухналёва. Алек называл его “честным художником”. Среди привычных мне работ очень выделяется “Вагон” (Илл.7). Здесь так много символики, которую я не всегда понимаю. Расскажите мне об этом, пожалуйста.

РБ – “Вагон” – чрезвычайно интересный триптих, состоящий из трех

отдельных частей. Сам Женя назвал работу строчкой из песни Галича “Кадиш”: “А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам – колеса, колеса, колеса, колеса ...” Старый, тронутый огнем вагон, изображения на трех частях которого отражают три разных периода истории ХХ века с ужасами революции и гражданской войны; Второй мировой войны и Холокоста; сталинских репрессий.

На левой части вагона – символ уходящей власти в виде эмблемы царской империи – двуглавого орла, и коряво написанные отрывки революционных лозунгов: “Вся власть ...”, “Даешь ...” и т.д. Вдали – темное дымное зарево.

На средней части стенки вагона – нацистская свастика, обрывки надписей на немецком языке, в том числе размашисто “только для евреев, 1944”. Дверь раскрыта, вагон пуст, лишь через борт свешивается конец молитвенного талеса. Вдали – ряды мрачных лагерных строений и дымящаяся труба крематория.

На правой части – штамп Октябрьской железной дороги, указание места назначения – “Речлаг”, 1948 и лагерный номер, который был присвоен восемнадцатилетнему заключённому Евгению Ухналёву. Вдали – “курящаяся сопка Воркуты”.

7. Е.Ухналев, “Вагон

(триптих)”

6. М.Кулаков, “Композиция”


ИР – Спасибо, Рувим. Я думаю, что это – самая значительная работа в творчестве Ухналёва, и рада, что она в Вашей коллекции.

Четырнадцатилетним мальчиком пришел на выставку во Дворец культуры Газа Михаил Иофин. Тогда, по его словам, он понял, что помимо “советского” искусства есть еще “другое и настоящее”. В своем последующем творчестве Миша сохранил лучшие традиции “инакомыслящих” художников и сформировался в своеобразного и зрелого мастера. Обычная его тематика обращена к художникам прошлого, а также к теме театрально-драматического карнавала Петербурга-Сан-Франциско. Дань Петербургу он отдает почти во всех своих работах. А картина Вашего, Рувим, собрания полностью сфокусирована на изображении города и передаче его сокровенного духа. Я очень люблю эту работу – “Пушкин над Петербургом” (Илл.8).

Северные, бледные, тихие сумерки. Строгая геометрия пяти параллельных горизонтальных линий: чеканная линия черной решетки чугунных перил, припорошенных снегом; линия однотонной неподвижной глади Невы; четкая линия противоположного берега; непрерывная линия чуть тонированных зданий, монотонная линия их верхней границы оживлена вертикалями шпиля, куполов, дымовых труб. А над этим пейзажем – горизонтально парящая фигура А.С.Пушкина, осеняющая и олицетворяющая Петербург, город-мираж, застывший в своей прекрасной и вечной неизменности.

Мне кажется замечательным ещё и то, как точно художник отразил идею Петра Великого, принцип жесткой регламентации при строительстве города – образ-цового, правильного, регулярного, геометрически выверенного. Моей душе так близка эта работа!

РБ – С Газаневщиной связано еще несколько художников моей коллекции – В.Видерман, Е.Абезгауз, С.Островский. А с “Пушкинской-10” – В.Герасименко, Е.Тыкоцкий, Б.Борщ.

ИР – Пожалуй, Борис Борщ – один из сильнейших современных пейзажистов Петербурга (Илл.9). А вот этот графический лист

8. М.Иофин, “Пушкин над Петербургом”

9. Б.Борщ, “Петербургский пейзаж”


Е.Тыкоцкого “Фрагмент” (Илл.10) для меня непривычен. Я мало знаю его творчество, но мне кажется, что эта графика, рассказывающая о подробностях рутинной жизни местечка, тематически выпадает из основной линии его творчества своей семитской темой и духом.

Яков Фельдман. Рувим, я никогда не видела его работ, и они мне очень по душе. Кто он?

РБ – Он – молодой художник, родившийся в Витебске, а ныне живущий в Иерусалиме. Интересно, что его бабушка была племянницей М.Шагала.

ИР – Его “Адам и Ева” (Илл.11) написана мастерски и технически напоминает работы старых мастеров – на доске, темная

и насыщенная красочная поверхность, лессировки. Однако традиционный библейский сюжет приближен к современности двумя китчевыми деталями – Ева вместо фигового листка защищена изображением ножниц, а Адам – ложки. Выполнено это очень деликатно, со вкусом и мастерством в передаче материала. Замечательное приобретение, прекрасно вписывающееся в Вашу коллекцию.

Рувим, в каком направлении Вы будете ее продолжать – увеличивая количество худож-ников, которых она уже представляет, или сделаете акцент на еврейских художников, или на современном нонконформистском искусстве Петербурга?

РБ – Я продолжаю коллекционировать. К счастью, жена Инна меня поддерживает. Она понимает, что собирательство для меня не хобби, а страсть, родившаяся во время подъема нонконформистского искусства. Это уникальный феномен в истории

развития искусства, когда целое направление возникло как следствие беспрецедентного насилия над искусством. Горькая ирония заключается в том, что это искусство родилось не вопреки, а благодаря гонениям.

Я не подхожу к собирательству с чисто эстетской позиции – это люблю, то – нет. Не подхожу

11. Я.Фелдман, “Адам и Ева”

10. Е.Тытоцкий, “Фрагмент”


и с коммерческим интересом – продать завтра то, что выросло в цене. Для меня в искусстве важна комбинация исторической, политической, психологической, эстетической значимости. Думаю, что буду расширять коллекцию уже имеющихся художников. Они проходят трансформацию на своем творческом пути, и я пойду вместе с ними, той же дорогой. Также мне хочется расширить коллекцию приобретением искусства современных художников, связанных с “Пушкинской-10”.

ИР – Сколько работ включает коллекция? Какую часть Вы можете разместить на стенах Вашего дома?

РБ – Живописных около ста, плюс графика и немного скульптуры, а размещена, пожалуй, треть.

ИР – Приобретаете ли Вы работы, как Ваш знаменитый предшественник П.М.Третьяков, посещая мастерские неизвестных художников?

РБ – Пожалуй, да.

ИР – Щедры ли художники на подарки?

РБ – Да, щедры. Дело в том, что некоторые мои любимые художники становятся и любимыми друзьями, с которыми складывается многолетняя дружба. Подарок всегда приятен, но надо отдавать себе отчет, что для художника его труд это еще и заработок.

ИР – Мне отрадно, что в Вашей коллекции нет выхолощенных московских художников “дип-арта” – “искусства для дипломатов”, без которых не обходится почти ни одна русская коллекция или галерея. Так сложилось в 1960-70-е годы, что именно дипломаты в Москве, зачастую ничего в искусстве не понимающие, становились главными судьями, окончательной инстанцией, решавшей, кого поощрять, а кого игнорировать. Этим они выставляли за борт достойных художников, делали рекламу недостойным, и таким образом нанесли огромный вред объективной оценке искусства в целом.

Провокационный вопрос – есть ли у Вас, например, Оскар Рабин?

РБ (шутливо смутившись, потупляет глаза) – Есть, даже две (Илл.12).

ИР – Да, я понимаю. Рабин – явление чисто московское, восходящее к передвижникам. Некрасивая живопись, однообразные сюжеты: водка-селедка; хлеб-булка; обрывок газеты – или еще чего-нибудь; кривые домишки нищей провинции; жалкая, безнадежная Россия ... Но, конечно, его роль вдохновителя и организатора нонконформистского движения в Москве однозначна.

РБ – Насколько я знаком с искусством москвичей, оно мне не так понятно, не так близко. А питерское – это мое, личное, родное.

12. О.Рабин, “Пейзаж с булкой”


ИР – Итак, в конце нашего недолгого разговора хочется отметить, что Рувим Брауде – очень серьезный коллекционер со своей определенной концепцией. Его мерило – собственная, непосредственная оценка картины, без оглядки на чужое мнение. Очень важно, что он любит и ценит саму личность художника и созданные им детища.

Коллекционирование современного искусства вызывает особое уважение, так как собиратель не знает, в какую коммерческую категорию попадет художник. Он вкладывает свои средства в искусство, дальнейшую судьбу которого предопределить невозможно.

Иногда современные частные коллекции перерастают в крупные музейные собрания, как это случилось с коллекцией проф.Нортона Доджа, которая стала самым полным собранием русского нонконформистского искусства и легла в основу Музея Университета Зиммерли в штате Нью-Джерси, США. Кто знает, во что преобразуется сегодняшняя коллекция Рувима и Инны Брауде?

В заключение хочется выразить им обоим сердечную признательность за их меценатскую деятельность и пожелать никогда не исцеляться от “прекрасного недуга собирательства”.

Илл.1МАНУСОВ Александр (1947-1990)ШАББАТ, 1989Масло на холсте100 х 120 см

Илл.2ГУРЕВИЧ Александр (р.1944)РЫЛЕЙЩИК (ХАРДИ-ГАРДИ), 2003Масло на холсте127 х 94 см

Илл.3РАПОПОРТ Алек (1933-1997)НАТЮРМОРТ СО СЛОВАРЕМ, 1982-1997Смешанная техника на холсте91,5 х 71 см

Илл.4АРЕФЬЕВ Александр (1931-1978)БАРЫШНЯ И ДВА ХУЛИГАНА, 1955Гуашь, карандаш на бумаге20 х 15 см

Илл.5БАСИН Анатолий (р.1936)ДВОЕ, 1989Масло на холсте61 х 51 см

Илл.6КУЛАКОВ Михаил (р.1933)КОМПОЗИЦИЯ, 1975Смешанная техника56 х 76 см

Илл.7УХНАЛЕВ Евгений (р.1931)ВАГОН (триптих), 2001Масло на холсте91,5 х 183 см (три части вместе)

Илл.8ИОФИН Михаил (р.1959)ПУШКИН НАД ПЕТЕРБУРГОМ, 2003Масло на холсте23 х 30,5 см

Илл.9БОРЩ Борис (р.1948)ПЕТЕРБУРГСКИЙ ПЕЙЗАЖ, 1989Масло на холсте53 х 66 см

Илл.10ТЫКОЦКИЙ Евгений (р.1941)ФРАГМЕНТ, 1975Сухая игла, бумага

Илл.11ФЕЛЬДМАН Яков (р.1969)АДАМ И ЕВА, 2002Масло на доске (диптих)52 х 21,5 см (каждая часть)

Илл.12РАБИН Оскар (р.1928)ПЕЙЗАЖ С БУЛКОЙ, 2001Масло на холсте61 х 76 см

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ


Основная специальность Уэса Ивасаки – американская литература и музыка. Дальневосточные языки и литература представляют другую важную область его интереса. Живя и преподавая в США, он регулярно посещает Японию, где проводит много времени в горах. Наиболее значительная среди изданных в последние годы работ Ивасаки – монография о роли американской народной музыки в американских романах тридцатых годов двадцатого века.

Китайская классическая поэтика

в стихах американских авторов Эзры Паунда

и Гери Снайдера

Уэс Ивасаки

Западные поэты черпают вдохновение в сочинениях древности уже веками, хотя до недавнего времени эта традиция ограничивалась в основном произведениями, принадлежащими различным западным цивилизациям. С начала двадцатого века значительную роль в

расширении западного литературного мировоззрения стал играть Эзра Паунд (1885-1972), благодаря своим интерпретациям древнекитайской поэзии (преимущественно эпохи Тан, с её богатым культурным наследием). Несмотря на то, что китайские стихи переводились специалистами по восточной культуре на английский и раньше, они впервые оказались в мастеровитых руках поэта, представляющего век модерна.

Концепция китайской идеограммы и характер её употребления в классических образцах китайской поэзии особенно захватили воображение Паунда, и после интенсивного изучения заинтересовавшего его предмета он начал вводить его элементы в собственную работу. Современный поэт Гери Снайдер (1930 г.р.), вдохновлённый поисками Паунда, также сделал дальневосточную литературную традицию существенной частью своего поэтического стиля. Благодаря многолетнему проживанию в Японии, он, в отличие от Паунда, имеет опыт глубокого личного контакта с азиатской культурой. Хотя творчество Паунда и Снайдера во многом разделяет общие эстетические цели, связанные с употреблением китайского элемента в собственных стихах, Снайдеру удаётся в итоге найти для этого более естественное применение, нежели Паунду.

Оба поэта вошли в мир китайского поэтического искусства с помощью уже существовавших переводов. Паунд рано познакомился с переводами с китайского Х.А.Гайлса. Позже, в 1913 году, ему были доверены несколько томов рукописей, которые содержали заметки о китайской поэзии,


сделанные востоковедом Эрнестом Феноллосой в Японии. В этих тетрадях присутствовали иероглифические знаки, подстрочники и разъяснения, комментарии к многочисленным древнекитайским стихотворениям. Руководствуясь заметками Феноллосы, Паунд на их основе взялся за собственные переводы, что привело к появлению сборника стихов под названием “Катай” (“Cathay”). Специалисты-синологи многократно осуждали Паунда за грубые ошибки в переводе, однако ни один из существовавших прежде переводов не сумел с такой прочностью утвердить себя в качестве чистой поэзии.

Гери Снайдер представляет уже следующее поколение поэтов, тех, кто прикоснулся к миру китайской поэзии прежде всего благодаря переводам Паунда. Те же качества традиционной китайской поэзии, которые вдохновляли Паунда, вызвали в свою очередь и у Снайдера подобное желание погрузиться в изучение языка, чтобы вслед за этим попробовать себя в переводах, которые превосходили бы буквальные значения идеограмм в передаче стихотворного содержания на английском языке.

Уникальная иероглифическая природа китайской письменности разбудила воображение Паунда и заставила его взяться за исследование китайской литературы и поэзии. Китайская идеограмма, в отличие от английского слова, представляет из себя односложное слово или понятие, выраженное не на фонетической основе, а в изображении. Опираясь на теорию Феноллозы, Паунд считал (как многие до него и после), что такие знаки способны вызывать намного более стихийные чувства и ассоциации, чем любое отдельное английское слово. Например, идеограмма “ань”, означающая приблизительно “мир” или “покой”, соединяет в один образ стилизованное изображение женщины и символ крыши (安). Выходит, что этот знак предлагает конкретную метафору – женщина под крышей – для абстрактного понятия “мир” или “покой”. Стоит отметить, что лишь небольшая часть китайских иероглифов может служить столь же аккуратным учебным примером идеографического принципа. В построении большинства иероглифов применяется система соединения элементов, основанная на звучании и приблизительном значении. В таких знаках соединение элементов не создаёт никакой логичной метафоры, имеющей отношение к представленному предмету или понятию. Тем не менее ассоциативное изобразительное представление в какой-то степени действует во всех китайских знаках.

Китайская поэзия черпает большую часть своих богатств из глубин значений, которые могут содержаться в отдельных идеограммах. Классическое китайское стихотворение обычно состоит из пяти или семи иероглифов в строчке, при этом каждая строчка создаёт самостоятельную мысль или образ. Эта крайне сжатая форма исключает почти все грамматические союзы (and. but. like. as), которые обычно применяются в английском, чтобы прояснить отношения между мыслями или образами. Две строчки известного поэта Танского периода (618-954) Ли Бо, чьи произведения составили большую часть материала для переводов, сделанных Паундом, представляют хороший пример этого качества:

梨花白雪香

柳色黄金嫩груша цветок белый снег ароматива прутья жёлтый золото нежный


Отсутствие знаков препинания и союзов создаёт намеренные неясности. Цветы груши на снегу? К чему относится “нежный”? К прутьям ивы?

Чтобы проверить, какое влияние переводы китайских стихов могли иметь на авторскую работу Паунда и Снайдера, я предлагаю сравнить два образца стихотворных переводов, сделанных каждым из них в начале творческого пути.

Стихотворение Эзры Паунда из сборника “Катай” (1915)*:

Голуба, голуба трава у реки,Склонились ивы в приречный сад,И стоит на крыльце – стройна, молода,Прозрачной рукой приоткрывши дверь, –Хозяйка с прозрачно-белым лицом.

Она куртизанкой когда-то была,А теперь её муж, гуляка хмельной,Стороной обходит свой собственный дом,И она слишком часто бывает одна.

(перевод с английского А.А.Кистяковского)

* Для наглядности стихи даны в английском оригинале, в русском подстрочнике и стихотворном переводе. – АБ

The Beautiful Toilet

Blue. blue is the grass about the riverAnd the willows have overfilled the close garden.And within, the mistress, in the midmost of her youth,White, white of face, hesitates, passing the door.Slender, she put forth a slender hand;

And she was a courtesan in the old days,And she has married a sot,Who now goes drunkenly outAnd leaves her too much alone.

by Mei Sheng B.C. 140

Синяя, синяя трава у реки,И ивы переполнили тесный сад,А внутри госпожа в расцвете юности,С белым, белым лицом задерживается у двери.Тонкая, она протянула тонкую руку;

А она была куртизанкой в старое времяИ вышла замуж за горького пьяницу,Который теперь уходит в загулыИ одну оставляет её слишком часто.

Мей Шен (140 г.до н.э.)


Другое стихотворение принадлежит Г.Снайдеру. Оно входит в его сборник “Стихи Холодной Горы” (“Cold Mountain Poems”, 1956), состоящий из двадцати трёх переводов, сделанных поэтом в то время, когда он занимался восточными языками в Беркли, готовясь отправиться в Японию.

Clambering up the Cold Mountain path,The Cold Mountain trail goes on and on:The long gorge choked with scree and boulders,The wide creek, the mist-blurred grass.The moss is slippery, though there’s been no rain.The pine sings, but there’s no wind.Who can leap the world’s tiesAnd sit with me among the white clouds?

Карабкаюсь тропой Холодной Горы,Трасса Холодной Горы идёт и идёт:Длинное ущелье забито щебнем и валунами,Широкий ручей, туманом стёртая трава.Мох скользкий, хоть и не было дождя.Сосна поёт, но ветра нет.Кто может перескочить мирские привязанностиИ сидеть со мной среди белых облаков?

Оба приведённых стихотворения демонстрируют определённые черты китайской поэзии, ассимилированные Паундом и Снайдером. Как отметил после издания “Катая” Паунд, “... китайская поэзия обладает некоторыми свойствами живого изображения, а многие китайские авторы удовлетворялись тем, что излагали свой материал без морализирования и комментария”1.

Это черты, подтверждающие принципы, которые Паунд пропагандировал в рамках движения имажистов. Мы можем видеть их отражёнными в приведённом выше стихотворении. Каждая из строчек с первой до пятой представляет ясный самостоятельный образ, не соотнося его явно с остальными строчками, их содержанием. Нам приходится, как при обозрении ряда картин, раскрывать чувства, заключённые в этих образах. Здесь фокус внимания постепенно сужается: от речных берегов до тесного сада, до хозяйки, до её лица, до, наконец, её тонкой руки. Хотя стихотворение предлагает нам поискать связь между внешним пейзажем и “внутренним ландшафтом” переживаний хозяйки, общая интонация огорчения становится ясной только в последних четырёх строчках. Стоит ли нам жалеть или презирать эту молодую женщину, которая была куртизанкой и вышла замуж за “горького пьяницу”? Её положение вызывает огорчение без примеси осуждения. Беспристрастность наблюдения, исключающая из повествования “эго” поэта, отражает даосистскую эстетику, влияние которой присутствует в творчестве как Снайдера, так и (временами) Паунда.

Представленное здесь стихотворение Снайдера также предлагает ряд образов без интерпретирующего авторского комментария. Читателю приходится самому установить связующее отношение между “тропой Холодной Горы”, “длинным ущельем”, “широким ручьём”, скользким


мхом и прочим. В естественном мире все эти явления просто ЕСТЬ. С человеческой точки зрения, однако, мы можем их истолковывать в определённом аллегорическом смысле, как препятствия в пути. Последние две строчки способствуют разъяснению этого предположения: препятствия представляют собой “мирские привязанности”. Поэту удаётся успешно их преодолеть, и теперь он зовёт нас следовать за собой.

После завершения переводов “Катая” Паунд через некоторое время начал включать в свои “Песни” (“Cantos”) настоящие китайские иероглифы. Хотя сам он верил в архетипичную действенность своего метода, присутствие идеограмм в его стихах чаще всего имеет обратный эффект. Без глубокого знания китайского языка читателю остаётся недоступным всё богатство отношений в иероглифических символах, которое может быть понятно только знатоку. Несведущему читателю стоило бы больших трудов освоение всей концептуальной глубины даже одной идеограммы, оставляя в стороне значение её расположения в Паундовском монтаже многочисленных культурных и личных референций.

Снайдер, в стихотворении “Топорища” (“Axe Handles”) выражающий признательность Паунду, как одному из “топоров”, сформировавших его “топорище”, явно принимает сознательное решение отказаться от прямого употребления китайских идеограмм в собственной поэзии. Его понимание тонкостей китайского языка вполне могло позволить ему свободно их применять, если бы он этого хотел. Тем не менее, стараясь раскрыть в своих стихах культурное богатство Востока, Снайдер умудряется избежать элитарных, недоступных для читателей методов.

Им разработаны альтернативные способы передачи привкуса идеографического символа без фактической его демонстрации. В сборнике “В отношении волны” (“Regarding Wave”), к примеру, Снайдер в части стихотворений сокращает окончания слов –ed, заменяя их на –t или –d. Так, в “Повсюду по сухим травам” (“All over the Dry Grasses”), он пишет:

once deer kisst, grazed, prancd, pisst,all overCalifornia.

однажды олени целовались, паслись, гарцевали, писали по всейКалифорнии.

Посредством срезания несущественных гласных Снайдер создаёт глаголы, которые кажутся глазу более рубленными, энергичными, эффектными, чем их ходовые образцы. Такая огрублённая орфография призвана передавать качество “архаичности”, подобающее для вневременного характера действий, описываемых здесь Снайдером. Как и сами китайские иероглифы, почти не изменившиеся за более чем двухтысячелетний срок, своеобразная техника Снайдера стремится выражать чувство связи с прошлым – с тем языком, который и по сей день применяется для фиксации основных, неменяющихся человеческих забот и интересов.


В другом стихотворном цикле, “Практика стрельбы” (“Target Practice”, также из сборника “В отношении волны”), автор вводит графическую фигуру ( ) в верхней части каждой страницы и между определёнными строфами. Символ явно намекает на примитивное изображение человека, которое служит сильной образной нитью, связывающей стихотворения вместе. Он также заставляет почувствовать физическое присутствие поэта, странствующего по стихотворным ландшафтам. Образ одинокого скитальца, далёкого от дома, часто повторяется в китайской литературной традиции, которой в этом следуют произведения Снайдера.

В качестве ещё одной альтернативы применения иероглифических знаков Снайдер часто употребляет графическую компоновку строчек на странице. Хорошую иллюстрациию этого приёма представляет первая строфа стихотворения “Уилу Петерсену в тот раз, когда мы поднялись по снежному бездорожью на гору Хией” (“В отношении волны”):

To Will Petersen the time we climbed Mt. Hiei cross-country in the snow

No trail can’t be followed: wild boar tracks slash sidehill through bamboo thicket.Where are we the hillGoes up.

Нет тропы, которой никак не последовать: дикого вепря следы прорубают горный склон сквозь бамбуковый ком.Где мы, холмПоднимается.

Очертания правой части стихотворения с наслоениями “бамбук”, “ком” (“гуща”, “роща”), “холм” графически выражают рельефность природной сцены, на которой происходит действие. Сами по себе разбитые по разным уровням части не могут считаться признаком китайского влияния, однако такая компоновка помогает компенсировать неидеографическую, алфавитную природу английского слова. В традиционной для Китая форме стихотворение часто бывает совмещено с живописью, представляя собой композиционную часть картины, отвечающей его настроению. Снайдеровская техника аранжировки строчек создаёт утончённый визуальный этюд из образов слов.

Особенности взаимодействия с китайской поэтической формой в авторском творчестве Эзры Паунда и Гери Снайдера существенно различаются. На мой взгляд, Снайдер добивается в этом большего успеха, чем Паунд, что можно объяснить несколькими причинами. Паунд был знаком с китайским языком только по книгам и на этой основе делал все свои переводы, тогда как


Снайдер на практике посвятил себя погружению в жизнь типичного китайского странствующего отшельника-поэта. Духовная связь с горами тихоокеанского северо-запада Америки помогла ему восстановить дух древнекитайских поэтов (он считал их первыми и “архетипичными” скитальцами-битниками2). Разнообразные личные переживания Снайдера – хоть на Востоке, хоть на Западе – выглядят одинаково естественными, сохраняя в поэтическом контексте верность китайской эстетике. Его образы адресованы универсальным чувствам, хотя в его стихах встречаются китайские наименования. У Паунда же действительный опыт и знание заменены освоенной по книгам теорией. Этим он как бы отрицает интуитивные эмоциональные связи, которые составляют важнейшую суть традиционной китайской поэзии.

(Перевод с английского.)

1 Wai-lim Yip, Ezra Pound’s Cathay (Princeton: Princeton University Press, 1969) 34.2 Lee Bartlett, “Gary Snyder’s Han-shan,” Sagetrieb (2 Spring 1983) 107.

Библиография

Bartlett, Lee “Gary Snyder ‘s Han-shan” Sagetrieb 2 Spring 1983. 105-110.Denny, Rauel “The Portable Pagoda: Asia and America in the Work of Gary Snyder” Asian and Western Writers in

Dialogue: New Cultural Identities Ed. Guy Amirthanayagam. London: Macmillan, 1982. 115-136.Kenner, Hugh The Pound Era Berkeley: University of California Press, 1971.McLean, Wm. Scott, ed. The Real Work: Gary Snyder, Interviews and Talks 1964-1979 New York: New Directions Books,

1980.McLeod, Dan “The Chinese Hermit in the American Wilderness” Tamkang Review 14 Autumn-Summer 1983-84.

165-71.Nolde, John J. Blossoms from the East: The China Cantos of Ezra Pound Orono, Maine: University of Maine, 1983.Parkinson, Thomas “The Poetry of Gary Snyder” Sagetrieb 3 Spring 1984. 49-61.Pound Ezra The Cantos of Ezra Pound New York: New Directions Books, 1972.Pound, Ezra The Translations of Ezra Pound New York: New Directions Books, 1953.Shu, Yunzhong “Gary Snyder and Taoism” Tamkang Review 17 Spring 1987. 245-261.Snyder, Gary Regarding Wave New York: New Directions Books, 1969.Snyder, Gary Riprap & Cold Mountain Poems San Francisco: Four Seasons Foundation, 1969.Yip, Wai-lim Ezra Pound’s Cathay Princeton: Princeton University Press, 1969.


“Мое сердечко” и другие сокровища

Наталия Гладуш (Санкт-Петербург)

В большой палитре фестивалей, которые проводятся в Санкт-Петербурге, появился еще один. “Interfolk” в России

(http://interfestplus.ru/interfolk/public_html/index.php) – это встреча фольклорных коллективов с разных концов света. Задача, поставленная оргкомитетом фестиваля, – дать зрителям возможность познакомиться с разнообразием этнических форм творчества. Демонстрируя гармонию в многообразии, устроители фестиваля, как можно предположить, сделали ставку на то, чтобы познакомить зрителей с коллективами “из глубинки” (в особенности это касается российских коллективов).

Таков, к примеру, ансамбль “Хэзинэ” из Татарстана; существует с 2006 года. В Санкт-Петербурге коллектив в первый раз. Выступали с большим волнением, на подъеме. Приезд на фестиваль для них – это открытие; гуляли по городу, общались с певцами и танцорами из других городов и стран, смотрели и слушали, сами рассказывали о своем опыте.

В переводе с татарского название ансамбля значит “сокровище”. Руководитель ансамбля Дильбар Хайбиева, рассказывая о своем коллективе, подчеркивает: “Мы из деревни, среди нас есть и фермеры, и учителя, и заведующие клубами, всякие есть… Песни, которые мы исполняем здесь, дома поем, эти песни или совсем старые, или вновь сочиненные. Кто эти песни сохраняет? Местный народ. Мы эти песни знаем с детства. Нас бабушки учили”.

Спрашиваю, трудно ли поддерживать коллектив? Дильбар отвечает: “Репетиции для нас праздник. На открытии мы спели татарскую народную песню “Ох, середечко мое” и показали обряд “Отбеливание холста”. А на закрытии – татарскую народную песню “Аллюки”. Такой фестиваль, как мы считаем, хорошее дело, есть возможность обмениваться опытом, видим, как другие выступают. Костюмы шили специально, но это наши, яркие, национальные; цвета правильно подобраны…”.

Глубинное звучание подарила программа, исполненная ансамблем “КрАсота” из Новосибирска. Руководитель коллектива Оксана Выхристюк обратила внимание на то, что они исполняют старые песни, которые собирают в фольклорных экспедициях. Неповторимое впечатление производят старообрядческие песни, что-то самое настоящее, родное, проникновенное слышится в этих распевах. С таким же бережным пониманием традиции сделаны и костюмы, по-особому красивые и строгие; очень много глубокого красного цвета, цвета жизни и радости.

Своего рода открытие сделали многие, побывав на выступлении чувашского фольклорно-этнографического ансамбля из Уфы, который называется “Нарспи”. Колоритные костюмы в красно-белой гамме, украшенные национальными узорами, народные и современные песни,

http://interfestplus.ru/interfolk/public_html/index.php


Международный фольклорный фестиваль “Интерфолк” в России

1-4 октября 2008 г.Санкт-Петербург

Фото из архива фестиваля “Интерфолк”


характерные движения – все говорит о древности народа и его культуры. И, в целом, о разнообразии самобытных культурных традиций и народов в России.

Часть моих симпатий, безусловно, была отдана ансамблю казачьей песни “Тальянка” из села Вайгайцево (Новосибирская область) и народному фольклорному ансамблю “Вечерки” (Алтайский край).

Подчеркну: я говорю только о личных впечатлениях. И общий вывод, к которому они приводят, может быть таким: там, где традиция поддерживается, фольклорное искусство процветает. Это, в первую очередь, можно отнести к норвежским участникам фестиваля – Камерному хору Бергена и группе “Стриларинген”. Отточенные движения, сияющие лица, веселый кураж… Вихрь радости увлекает каждого из присутствующих в зале. А также к гостям из Греции, Швеции, Филиппин. Кстати, жюри, проведя конкурс ансамблей, именно филиппинцам присудило первое место.

Но, понятно, дело вовсе не в конкурсе. Все-таки самое главное – увидеть живое творчество, еще и еще раз заглянуть в ту шкатулку с драгоценностями, имя которой – народное искусство.

Директор и продюсер фестиваля Елена Бизина, рассказывая о том, как готовился фестиваль, отметила, что много времени ушло на проработку самой идеи и поиск партнеров. Чем же особенным отличается для устроителей концепция этого нового фестиваля? Пожалуй, главное здесь – представить публике аутентичное исполнение, поддержать тех, кто приезжает издалека. Очень важно и нужно, чтобы люди общались, обменивались опытом. Есть также и мечта о мастер-классах, о постоянных встречах… Возможно, именно такой заочный клуб, виртуальный мастер-класс можно было бы организовать уже сейчас, создав свою – певческую – сеть фольклористов; устроить обсуждение... Интерес к фольклору огромный, недаром, замечает Елена Бизина, на фольклорные отделения вузов увеличился в последние годы конкурс, и этот факт далеко не случаен. В разговоре моя собеседница упомянула о прошлых, еще советских фестивалях под своеобразным названием-слоганом “15 республик, 15 сестер”. Да, те мероприятия были сухи, схематичны, но в самой идее заключалось нечто рациональное. Ведь именно в провинции расцветает исконная культура; просто им, этим росткам, необходим воздух зрительских симпатий, их поддержка, одобрение. Новый фестиваль как нельзя лучше отвечает этим потребностям, дает им площадку. “За кадром” остаются будни фестиваля, когда его участники знакомятся, говорят о секретах той или иной манеры пения, обсуждают костюмы, узнают о носителях традиции, специальной литературе, наконец, обзаводятся верными поклонниками своего творчества, устанавливают иные специальные контакты… Радостная картина, правда, пока далеко не завершена. Когда я узнаю, что, например, шведы бережно хранят свои старые костюмы, что у многих норвежцев есть старинные семейные одежды, настоящие реликвии, то становится обидно за нас, тех, у кого не осталось таких национальных нарядов. На счастье, в нашем распоряжении есть отличные музейные собрания, есть записи и фотографии из архивов известных собирателей народного творчества, исследователей традиций культуры и быта. Так что не все потеряно, впереди много возможностей наверстать упущенное. А сокровища духовной культуры зависят по-прежнему не от цены на золото, а от широты твоей собственной души.


ЖЕНСКИЙ КЛУБ БЕЗ

НАЗВАНИЯ

Тина Тиффани

Ирина Дугина:“Хороша та встреча, которая даёт

пищу для ума”

Женский клуб в Сан Рамоне прекрасно обходится без регистрации, без

письменного устава и даже без названия. Это не собрание домохозяек, делящихся кулинарными рецептами. Клуб также было бы невозможно классифицировать как пример общения бойких, знающих себе цену бизнес-леди (кому приходилось в таких бывать, знают: автоматчики у входа, эротическое шоу на сцене). Нет, конечно, здесь можно услышать и разговор о хозяйстве над столом с приготовленными сообща закусками, и профессиональные темы не остаются за дверью (а как же без них – работа это жизнь!). И всё же основной интерес, который заставляет женщин, чей общий родной язык – русский, съезжаться в одном назначенном месте раз в месяц, это интерес интеллектуальный. Не случайно параллельно с этим клубом здесь же существует ещё один, литературный, где можно увидеть те же лица, услышать те же голоса.

Пища интеллектуальная – вот то, чего этим женщинам, разных возрастов, профессий, живущим в разных условиях, попавшим в Калифорнию из разных мест, несущим память каждая о своей среде, одинаково недостаёт для полноты жизни. Пища интеллектуальная – и общение, чуть приподнятое, чуть более мобилизованное, что открывает путь доверительности другого рода. Они знают, что могут друг друга понять в том, от чего далеки представления основной массы населения Калифорнии. Дефицит именно этого понимания в окружающей повседневности собирает их раз за разом вместе.

На встречах можно заметить не только жительниц Сан Рамона – небольшого престижного “спального” городка в окрестностях Сан Франциско. Сюда приезжают также из других, порой не самых близких городов. Клуб не страдает манией величия, не стремится поразить масштабом или оригинальностью. Всё очень скромно – от количества участниц до характера антуража.

Когда я приступала к своему маленькому исследованию, то уже знала, что речь пойдёт об обществе без дураков. Без пустых эффектов и манерности. И всё-таки вопрос оставался. Если это ЖЕНСКИЙ клуб, то значит, есть какая-то черта (кроме пола членов), какое-то специфическое качество, в котором декларируется эта самая ЖЕНСКОСТЬ?! Должен же быть здесь свой


обязательный шарм!Дело не в том, чтобы дамское собрание

представлялось мне обязательно разодетым в пикантные пеньюары или пижамы (эталон недостижимого шика, одна из любимых фантазий когдатошних доморощенных феминисток). Или распущенность определённого толка. Или сибаритский снобизм манер. Или дух общественного активизма сплотившихся матерей. Что ещё может быть выражением женского единения? Каких сюрпризов прикажете ждать от встречи с сугубо женским сообществом? Что, в конце концов, обязывает его быть женским? Можно предположить если не одну, так любую другую схему. Так или иначе, общим признаком в них всё равно будет привкус произвольных табу, ограниченности, предвзятости во имя усиления выбранного аспекта утверждения своего женского приоритета.

Вариантов много. Примеров тоже.Но что, собственно, обязывает искать в отказе от

мужской компании ограниченность (и, как закулисного её двигателя, порочность), хотя бы и вполне невинного толка? На этом настаивает теория, объясняющая все подобные явления соперничеством полов, великим гендерным фактором. Однако она права далеко не всегда. Не касаясь дел семейных: выглядит ли в наших глазах сколько-нибудь ограниченным (и порочным!) хорошо образованный, вышколенный, трезво мыслящий джентльмен образца, знакомого нам прежде всего по произведениям Дж.Голсуорси, просиживающий час за часом ежедневно в аристократическом мужском клубе, пока дамы предаются чаепитию в кругу родственниц и подруг? Как правило, факт разделённости с женским обществом никак не отражается на характере его поведения или занятий. Он обсуждает биржевую сводку, судачит о политике, обедает. В некоторых случаях играет в биллиард. Всё то, что вполне можно было бы делать при дамах. Часто при них и делается. То, что клуб мужской, не значит – для мужских фривольностей или, почище того, грубостей (для этих забав отведены другие ниши). Мужчина в мужском клубе остаётся таким же, как всегда. Просто на несколько часов он освобождён от необходимости быть на сцене перед женской аудиторией.

Для женщин, посещающих свой клуб в Сан Рамоне, это такая же возможность побыть вне отвлекающего внимания противоположного пола. Вне поля отвлекающего флирта и

ИРИНА ДУГИНА


связанного с ним духа соперничества. Ещё важней – вне неизбежной озабоченности за свою половину, спутника, компаньона.

Впрочем, члены женского клуба об этом как будто не задумываются. “Отдохнуть от них,” – характерный ответ на поставленный прямо вопрос. “Шутка, в которой есть частичка правды, – комментирует Ирина Дугина, инициатор и один из организаторов клуба. – Я думаю, не все это осознают, но когда мы собираемся без нашей сильной половины, обстановка более расслабленная.” Расслабленная, заметим, в очень определённом смысле. В данном случае это та “расслабленность”, которая активизирует лучшие стороны личности, освобождает для интересов выше средних.

В этом можно убедиться, навестив одно из ежемесячных собраний клуба. В настоящее время у клуба нет постоянного адреса. “Больше года клуб проводили в одном доме,

что было легче, но решили, что путешествия из дома в дом сплотят членов клуба. Многие приходили и уходили за эти два года, но в конце концов остались те, кому это оказалось нужно и важно.” Рассказ об истории возникновения клуба, о его традициях Ирина Дугина заканчивает выводом: “Все вечно сетуют, что на наших встречах насыщенные программы и не хватает времени для

общения, но те вечера, на которые я не пригласила выступающих, оказались менее удачными. Так что, наверно, хороша та встреча, которая даёт пищу для ума.”

Подготовка к поглощению пищи для ума начинается с дружной атаки на пищу телесную: большинство приезжает сюда прямо с работы. Стол уснащают привезёнными с собой закусками. Так начинается первое отделение ежемесячной программы: обмен текущими новостями, освобождение от будничных забот, настройка на общий камертон внимания к запланированной встрече.

Тема вечера планируется заранее. Члены клуба оповещаются о том, кого им предстоит увидеть и выслушать. К каждому событию готовятся, причём по возможности тщательно – пища-то предназначена для собственного ума! Знакомятся с доступной информацией о героине встречи (герои-мужчины не допускаются даже на сцену; в этом клуб блюдёт категоричность), читают тематические материалы.

Список выступавших в клубе “спикеров” говорит о широте спектра интересов слушательниц. Здесь успели побывать представительницы разных сфер культуры, искусства и предприниматель-ства. Музыка, издательское дело, фэн шуй... Всё, что выходит за рамки усреднённости, может быть равно интересным для интеллигентных голов. Включая время от времени устраиваемые капустники.

Сегодняшняя гостья клуба – автор сложного поэтического произведения. Чтение стихов перемежается оживлённым общим разговором. Большинство присутствующих уже знакомо с материалом и в общих чертах представляет себе характер творчества нынешней собеседницы.


В интервью, взятом у автора сразу после выступления в клубе, она признаётся: “Пожалуй, впервые на встрече с публикой я могла позволить себе такой уровень серьёзности разговора. Обычно приходится адаптировать свои ответы, сообразуясь с восприятием слушателей. Но сегодня я быстро почувствовала, что аудитория готова принимать мысли на той глубине, где они возникают – и отвечать на них, и развивать их, и предлагать примеры... Много задавали серьёзных вопросов. Было понятно, что практически всем собравшимся интересно, и, что ещё важней, что предмет обсуждения для них не остаётся абстрактным, что многое из услышанного они сразу проецируют на свою жизнь, относят к своему опыту и, задавая следующий вопрос, не стремятся повернуть к светской поверхностности. Наоборот, усиливают остроту, пытаются согласовать с личными взглядами. Размышляют. Обдумывают. Это редкая черта (наиболее редкая – в общественном кругу) – доверие и острый интерес к серьёзной мысли. Были реакции, лица, моменты, когда я чувствовала замечательную полноту понимания”.

Почему-то совершенно не удивляет, что состав клуба по профессиональному признаку в основном можно характеризовать знакомым для многих штампом “научно-техническая интеллигенция”. Программисты, преподаватели, менеджеры, переводчики, врачи... Те, кто, как мы знаем, в иные времена и в иных городах заполняли большинство мест в концертных и лекционных залах, на выставках, в ночных очередях за театральными билетами или за подпиской на редкие издания... Те – такие, как те – кому для полноты жизни нужна живая пища умственная.

А что же всё-таки с “женской” стороной вопроса? Речь-то о клубе, не о монастыре. О современных и во всём прогрессивных и свободных представительницах общего для мужчин и женщин человеческого сообщества.

И что вообще значит в нашей реальной жизни этот знаменитый гендерный принцип, оккупировавший, если верить экспертам, все стороны существования?

Прижившаяся формальная точка зрения, которой частенько балуются американские журналы (Vogue, Psy-chology Today), настаивает на том, что формы, традиционно закреплённые за мужчинами в общественной структуре исходно “мужской” цивилизации, всё чаще и активней переходят в женские руки по причине потери мужской творческой потенции в этих формах и из желания женщин добиться реванша, побив векового властелина его же оружием.

А вдруг всё не так? Вдруг наоборот: однополость нужна время от времени как раз для того, чтобы избежать деления на “мужское” и “женское”? Избежать сравнений? Позволить себе отвернуться от обычных критериев, определений, обозначений... Обходиться без названия. Как и сам клуб в Сан Рамоне до сих пор прекрасно обходится без названия.

Фото Марианны Александровой


Камни Венеции

Джон Рескин (Перевод с английского Ларисы Житковой)

АБ благодарит издательство “Азбука” за любезное разрешение опубликовать фрагмент

готовящейся к изданию книги.

От переводчика

“Высшая мудрость заключается не в самоотречении, а в умении находить удовольствие в самых малых вещах”,

– говорил Джон Рескин (1819-1900), выдаю-щийся английский философ и культуролог, прозаик и поэт, художник, историк и теоретик искусства, литературный и художественный критик, автор работ по естествознанию и социальному реформаторству.

Он родился и вырос в семье состоятельного шотландского виноторговца. Получил образо-вание в Оксфорде, где впоследствии читал курс

искусствоведения. Много путешествовал, изучая исторические памятники готики и проторенессанса в Германии, Франции, Италии. В своих работах провозглашал принцип “верности Природе”, заявляя, что прототип и критерии красоты можно найти только в дикой природе, “ничем не обезображенной и не оскверненной”. Под впечатлением от живописных работ Тернера сложилось его главное эстетическое кредо, выросшее в убеждение, что красота ценна не сама по себе, а как символ божественного в человеческой жизни.

Джон Рескин был близок к прерафаэлитам Д.Г. Россетти, Д.А. Миллесу, Э. Берн-Джонсу и многое сделал для укрепления позиций основанного ими литературно-художественного течения. Его почитали Уолтер Патер (Пейтер), Уильям Моррис, Марсель Пруст, однако, взламывая барьеры условностей XIX века, он зачастую вызывал неприятие у современников.

Свое первое эссе “Поэзия архитектуры” (1838) Рескин опубликовал в возрасте девятнадцати лет. Из его богатого творческого наследия, составляющего 50 книг и 700 статей, наиболее известны работы “Современные художники” (1843-1860), “Семь светочей архитектуры” (1849), “Камни Венеции” (1851-1853), “Политэкономия искусства” (1857), “Этика праха” (1866-1875), “Лекции об искусстве” (1870), “Прогулки по Флоренции” (1874), “Художественный вымысел: прекрасное и безобразное” (1880).

Портрет Дж.Рескина (Д.Г.Россети, 1853)


Первые издания трудов Джона Рескина в переводе на русский язык появились в России на рубеже XIX-XX веков, но в начале 20-х годов циркуляром заместителя наркома просвещения Н.К. Крупской они были включены в индекс запрещенных книг, какое-то время не подлежавших выдаче в библиотеках страны. В их числе – книга “Прогулки по Флоренции. Заметки о христианском искусстве”, вышедшая в 1902 году в переводе одной из ярких представительниц русского “серебряного века” Аделаиды Герцык (исправленная и дополненная версия этой книги в 2007 году была выпущена издательством “Азбука” в серии “Художник и знаток”), а также “Лекции об искусстве” (переиздана в 2006 году издательством “Б.С.Г.Пресс” в серии “Ars longa”).

Кроме того, в 2007 году издательство “Азбука” выпустило трактат “Семь светочей архитектуры” (перевод М. Куренной, Н. Лебедевой, С. Сухарева), а в настоящее время готовит издание книги “Камни Венеции”, фрагменты которой и предлагаются читателям журнала “Апраксин блюз”.

К А М Е Н О Л О М Н И

С тех пор, как утвердилось владычество человека над океаном, на его песках были воздвигнуты три престола, достоинством превосходившие все остальные: Тирский, Венецианский и Английский. От первой из этих великих держав остается лишь память, от второй – руины,

третья же, унаследовавшая величие своих предшественниц, если и забудет их пример, то, возможно, благодаря более горделивому возвышению придет к менее плачевному концу.

Возвышение, грех и наказание Тира были записаны для нас, пожалуй, в самых трогательных словах, когда-либо произнесенных пророками Израиля против чужих городов. Но мы читаем их словно дивную песнь – и не внемлем суровости их предостережения, ибо самая

бездна падения Тира ослепила нас, затмив его реальность, и, любуясь белизной скал, теснящихся между небом и морем, мы забываем, что когда-то здесь было, как “в Эдеме, саду Божьем”.

Преемница Тира, равная ему по совершенству красоты, хотя и уступающая по долговечности господства, по сей день продолжает услаждать наш взор, предоставляя нам быть свидетелями заключительного периода ее упадка; призрак на морских песках – столь хрупкий, столь мирный и до такой степени лишенный всего, кроме очарования, что, глядя на его смутное отражение в зеркале лагуны, впору усомниться в том, где сам Город, а где его Тень.

Я бы хотел попытаться очертить контуры этого образа, прежде чем он канет в вечность, и по мере возможности запротоколировать предостережение, изрекаемое, как мне думается, каждой из стремительно накатывающих волн, погребальными колоколами бьющихся о КАМНИ ВЕНЕЦИИ.

* * *

ЛАРИСА ЖИТКОВА


В И З А Н Т И Й С К И Е Д В О Р Ц Ы

Описание архитектуры собора Святого Марка, данное в предыдущей главе, я полагаю, в достаточной мере ознакомило читателя с духом византийского стиля, хотя он, вероятно, еще не имеет четкого представления о его родовых формах, которые было бы

неосмотрительно определять на основании исследования одного только этого собора, строившегося к тому же по разным проектам и в разные периоды. Но если мы пройдемся по городу в поисках зданий, имеющих сходство с собором Святого Марка – во-первых, в важнейших особенностях инкрустации, а во-вторых, в характере лепных украшений, – мы обнаружим значительное число таковых, пусть не слишком привлекательных с виду, но превосходно согласующихся во всех важных деталях как друг с другом, так и с самыми ранними частями собора, и представляющих поэтому глубокий интерес как остатки старой Венеции, совершенно отличные по внешнему облику от ныне существующих построек. По этим остаткам мы можем с уверенностью вывести общие заключения касательно форм византийской архитектуры, бытовавших в восточной Италии на протяжении одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого столетий.

Помимо стиля интересующие нас здания согласуются и в другом отношении. Все это либо руины, либо фрагменты, прикрытые реставрацией. Ни одно из них не осталось неповрежденным или неизмененным, и невозможность отыскать хотя бы один уголок или этаж, сохранившийся в идеальном состоянии, является доказательством едва ли менее убедительным, нежели сама их архитектура, что они действительно были возведены на ранних этапах венецианского могущества. Незначительные фрагменты, разбросанные по узким улочкам и узнаваемые где по единственной капители, где по сегменту арки, я перечислять не буду – отмечу лишь наиболее важные старые здания, из коих шесть расположены в окрестностях Риальто, одно на Рио-ди-Кай-Фоскари и одно – против роскошного дворца эпохи Ренессанса, известного как Палаццо Вендрамин-Калерги. Перспектива канала позади него заканчивается церковью Святого Иеремии – еще одним, но гораздо менее привлекательным творением эпохи Ренессанса: невзрачной грудой кирпича, увенчанной бестолковым свинцовым куполом. Так что перед созерцателем разом предстает и самое пышное, и самое убогое в поздней венецианской архитектуре: самое пышное, позволим ему заметить, – как пример любви частных лиц к роскоши, а самое убогое – это то, что было отдано Богу. Затем, взглянув налево, он увидит фрагмент постройки более ранних времен, не в меньшей мере свидетельствующей против того и другого своим полным запустением, нежели благородством сохранившихся черт.

Об истории этого здания имеется мало письменных упоминаний, да и те ничтожны. То, что когда-то оно принадлежало герцогам Феррарским, а в шестнадцатом веке было откуплено у них и превращено в сводное хранилище товаров турецких купцов – откуда и происходит его нынешнее название Фондако (или Фонтико) дей Турки, – факт столь же важный для антиквария, как и то, что в 1852 году муниципалитет Венеции позволил использовать его нижний этаж в качестве табачного склада – “депозито ди табакки”. И об этом, и обо всех прочих памятниках данной эпохи мы можем узнать лишь то, что расскажут нам их собственные камни.

Самым заметным строением в середине видимой части Большого канала является Каза Гримани. Причалив к ступеням этого великолепного дворца, путешественник увидит на другом берегу здание с небольшой террасой со стороны фасада и маленьким двориком с выходом к воде рядом с нею. Половина здания явно современная; толстый шов, похожий на шрам, отделяет ее от старой части постройки, в которой сразу же угадываются округлые верхушки византийских арок.


Коль скоро у этого здания, насколько я знаю, нет иного названия, кроме фамилии его нынешнего владельца, то в дальнейшем я буду именовать его попросту Домом с террасой.

Слева от него стоит современный дворец, а по другую сторону – недавно отреставрированное здание, во втором и третьем этажах которого вновь возникают византийские лепные украшения. Можно подумать, эти столбы и арки были возведены только вчера – так искусно подогнаны под них современные стены и так безжалостно уничтожены все признаки старины, включая декоративный орнамент и пропорции сооружения. Но все же я не могу говорить об этих изменениях с беспримесной печалью, ибо, не бросая тень своего позора на моего добрейшего венецианского друга, они сделали этот дворец пригодным для его проживания. Дворец носит название Каза Бузинелло.

Отчалив от ступеней Казы Гримани и развернув гондолу в сторону, противоположную Риальто, мы проследуем мимо Казы Бузинелло и трех следующих зданий на правом берегу. Четвертым будет еще один отреставрированный дворец, белый и приметный, сохранивший, однако, от прежней постройки лишь пять центральных окон третьего этажа с лепным орнаментом над ними, к которому, впрочем, без возведения лесов не подступиться, а посему, хотя он и выглядит старинным, ручаться за это я не могу. Но сами окна представляют для нас огромную ценность, и поскольку их капители отличаются от большинства нами обнаруженных (за исключением санмарковских) бордюром в виде косичек или жгутов и корзинчатыми боковинами, то в дальнейшем я буду называть этот дворец Плетеным домом.

По другую сторону от него находится переправа “Делла Мадоннетта”, а за нею – также выходящее на Большой канал здание небольшого дворца, коего фасад выказывает лишь признаки аркад, так как видны только старые столбы да едва различимые полукружия швов на современной штукатурке, скрывающей арки. На боковой его части наблюдается весьма любопытное скопление округлых и стрельчатых окон во всех мыслимых местоположениях и почти всех исторических эпох, начиная с двенадцатого века и кончая восемнадцатым. Это самое маленькое из зданий, но отнюдь не самое безынтересное. Я называю его Домом Мадоннетты.

Отсюда мы спустимся по Большому каналу до Палаццо Фоскари и, обогнув его, войдем в русло более узкого канала Рио-ди-Кай-Фоскари. Минуя огромные ворота внутреннего двора Фоскари, мы почти тотчас же увидим на фоне разрушенных, выщербленных временем стен, возвышающихся, грозя обвалом, над водой слева от нас, белый изгиб круглой арки со скульптурными украшениями над нею и фрагменты оснований небольших колонн, опутанных гирляндами богородской травы – “Эрба делла Мадонна”. Далее, говоря об этом дворце, я буду именовать его Домом на Рио-Фоскари.

Ну а теперь нам придется вновь подняться по Большому каналу и приблизиться к Риальто. Как только мы минуем Казу Гримани, путешественник узнает две роскошные, вытянутые в длину громады зданий, являющиеся важными объектами исследования почти в каждом живописном ракурсе со стороны знаменитого моста. Из них первое, дальнее от Риальто, значительную часть своих старых составляющих сохраняет в смещенной форме. В верхних этажах оно полностью перестроено на новый лад, в первом же и втором наличествуют почти все оригинальные столбы и капители, правда их кое-где переставили, чтобы высвободить место для разных маленьких помещений, в результате чего нижние этажи представляют собой изумительные аномалии в пропорциях. Венецианцы называют сие творение Каза Фарсетти.

Соседнее с ним здание – не столь приметное и нередко оставляемое без внимания – всякий, кто его как следует рассмотрит, признает, я уверен, самым красивым дворцом на набережных


Большого канала. Оно часто реставрировалось – и во времена Готики, и в эпоху Ренессанса, а по мнению некоторых авторов, даже перестраивалось, но если и перестраивалось, то в прежнем виде. Готические добавления изящно сочетаются с византийской работой; а рассмотрев его прелестную центральную аркаду, мы и думать забудем о громоздящихся наверху добавлениях эпохи Ренессанса. Это здание известно под названием Каза Лоредан.

Все они согласуются своими круглыми арками и мраморной инкрустацией, но только в шести из них прослеживается первоначальное расположение частей: это Фондако-дей-Турки, Каза Лоредан, Каза Фарсетти, Дом на Рио-Фоскари, Дом с Террасой и Дом Мадоннетты; кроме того, эти шесть зданий согласуются своими сплошными аркадами, тянущимися вдоль фасадов от угла до угла

и разделенными в каждом случае на центральные и боковые, причем и те и другие отличаются более крупными размерами средних арок, а также чередованием столбов либо с пилястрами – в центральной части, либо с более тонкими столбами – в боковых частях.

Насколько можно проследить структуру этих зданий, они согласуются еще и по высоте арок: в нижних этажах они высокие и редкие, а в верхних – более низкие и частые; но, к величайшему сожалению, так уж случилось, что лишь в двух случаях третьи этажи остались прежними, а первые перестроены на новый лад, во всех же остальных – первые остались прежними, а третьи перестроены, так что мы нигде не увидим более двух рядов византийских арок, расположенных непосредственно один над другим. Однако и этого вполне достаточно, чтобы продемонстрировать первый из главных пунктов, на котором я готов настаивать, а именно – тонкость чувства пропорции у греческих зодчих; и я надеюсь, что даже неискушенный читатель не позволит себе убояться вида таблиц с кое-какими измерениями, ибо, если только ему будет не в тягость приложить небольшое усилие, необходимое для их сравнения, он, в чем я почти уверен, обнаружит результаты, отнюдь не лишенные интереса.

Фондако-дей-Турки имеет шестнадцать арок в первом этаже и двадцать шесть во втором над ними, а всё вместе покоится на великолепном фундаменте, возведенном из блоков красного мрамора до семи футов длиной и до полутора – толщиной, и достигающем высоты около пяти футов над уровнем полной воды. Ниже вчерне представлено повышение одной половины здания от боковых колонн аркад к центральным, дабы продемонстрировать расположение частей, скульптурные же украшения, обозначенные кружками, и продолговатые вертикальные ниши между арками слишком малы, чтобы показать их и на рисунке в три раза большего масштаба. Когда-то здание было увенчано арабским парапетом, но через несколько лет его снесли, и я не знаю ни одного аутентичного изображения его деталей. Большинство скульптурных украшений, обозначенных пустыми белыми кружками, также либо

Дж.Рескина, 1885


обвалились, либо были сбиты, но и тех, что сохранились на боковых частях, достаточно, чтобы подтвердить данное на схеме представление об их первоначальном расположении.

Ну а теперь изучим размеры. Ширина малых арок боковых частей первого этажа (а, а, а) составляет

футы дюймы от столба до столба 4 5 промежуток b 7 6,5 промежуток с 7 11 промежутки d, e, f, etc. 8 1

Разница между шириной арок b и с вызвана менее глубокой выемкой карниза с левой стороны по сравнению с выемками карнизов больших капителей, но эта непредвиденная полуфутовая разница в ширине двух крайних арок центральной части оскорбляла взор зодчего, поэтому он уменьшил ширину следующей – без практической надобности – на два дюйма и так, посредством ряда планомерно увеличивающихся шагов, добился плавного сужения аркады к флангам с восьми до четырех с половиной футов. Нельзя, конечно, продемонстрировать данный эффект на приведенной схеме, так как в этом масштабе первая разница будет меньше толщины линий. В верхнем этаже все капители почти одной высоты, так что разнице между крайними арками возникнуть было неоткуда. Из двадцати шести верхних арок по четыре малых размещаются над правой и левой тройками боковых арок нижней аркады, а восемнадцать больших – над десятью центральными, разбивая тем самым столбы по всем типам взаимных положений и безнадежно запутывая взгляд при всякой попытке их сосчитать; однако в этой кажущейся путанице проскальзывает четкая симметрия, ибо нетрудно заметить, что четыре арки на флангах образуют две группы, из коих в одной имеется непарный большой столб в центре, а во второй – пилястр и два малых столба. То, что большой столб возникает как эхо столбов центральной аркады, “увязывая” их с системой пилястров, весьма характерно для византийской скрупулезности в композиции. Другие тому свидетельства присутствуют и в расположении капителей, чему будет уделено внимание ниже, в седьмой главе. Боковые арки этой верхней аркады составляют поперечь три фута два дюйма, а центральные – три фута одиннадцать дюймов, то есть в совокупности здание Фондако-дей-Турки украшают арки шести разных величин.


Фондако-дей-ТуркиГравюра с рисунка Рескина из серии “Образцы венецианской архитектуры”.

Далее рассмотрим дворец Каза Лоредан. Колонны его расположены по той же схеме, что и в Фондако-дей-Турки, так что я для простоты обозначу их вертикальными линиями, дабы можно было пометить промежутки буквами. Здесь мы имеем пять арок в центральной части нижнего этажа и по две с боков.

футы дюймыСредний промежуток а из центральных пяти равен 6 1 Два соседних с каждой стороны b, b 5 2Два крайних с, с 4 9Внутренние арки с флангов d, d 4 4Внешние арки с флангов е, е 4 6

Градация этих размеров видна с первого взгляда, причем в данном случае самым дерзким шагом является арка, ближайшая к центральной части, тогда как в Фондако – наиболее удаленная от нее. Первая убыль составляет здесь одиннадцать дюймов, вторая – пять, третья – пять, затем, словно опровергая принцип убывания, следует едва уловимое приращение двух дюймов в крайних арках


и останавливает усечение здания жестким сопротивлением с флангов.Мне не удалось произвести точные замеры верхнего этажа, ибо дворец был закрыт во все время

моего пребывания в Венеции, но семь его центральных арок расположены над пятью нижними и по три с флангов – над двойками крайних, причем эти группы разделены двойными столбами.

В свою очередь центральная часть нижнего этажа Казы Фарсетти также состоит из пяти арок, а боковые – из двух. И стало быть, сообразно последнему рисунку, который сгодится и для этого дворца, размеры промежутков равны:

футы дюймы а 8 0 b 5 10 c 5 4 d и e 5 3

Возможно, однако, что промежуток с и боковые арки были задуманы одинаковыми, так как ширина одной из боковых арок составляет пять футов четыре дюйма. И мы, таким образом, имеем более простую пропорцию, чем все те, что встречались нам ранее; здесь имеют место лишь две убыли: первая в два фута два дюйма, вторая – в шесть дюймов.

Центральная часть верхнего этажа состоит из семи арок шириной четыре фута один дюйм каждая.

футы дюймы Соседние правая и левая арки 3 5 Тройки боковых арок 3 6

Здесь мы имеем еще один прелюбопытнейший пример тонкости взгляда, коего не удовлетворило отсутствие третьей величины, однако же смогла удовлетворить разница в один дюйм на три с половиной фута.

В Доме с террасой первый этаж перестроен на новый лад, второй же состоит из пятиарочной центральной части и двухарочных крыльев; размеры арок таковы:

футы дюймы Три средних арки центральной группы 4 0 Крайние арки центральной группы 4 6 Внутренние арки крыльев 4 10 Внешние арки крыльев 5 0

Здесь наибольший шаг сделан к центру, но увеличение, что необычно, идет к краям, и приращение составляет соответственно шесть, четыре и два дюйма.

Я не смог получить размеры третьего этажа, в котором сохранилась только центральная группа, но две крайние арки явно шире остальных и они, таким образом, начинают пропорцию, соответствующую приведенной ниже, где боковые размеры были искажены реставрациями.

Наконец, в Доме на Рио-Фоскари главной особенностью является центральная арка, а четыре


боковых образуют одно великолепное крыло; размеры их таковы: футы дюймы Центральная арка 9 9 Вторая арка 3 8 Третья арка 3 10 Четвертая арка 3 10 Пятая арка 3 8

И разница в два дюйма на почти три фута в двух средних арках – это все, что было необходимо для того, чтобы ублажить взор зодчего.

Нет надобности указывать читателю, что эти мелкие единичные соответствия, вне всякого сомнения, означают не только то, что постройки, в которых они обнаружены, принадлежат к одной школе, но и то, что (насколько в них еще прослеживаются эти тончайшие совпадения) они сохранились в первоначальном виде. Ни один современный зодчий не додумается соединить свои арки подобным образом, а реставрации в Венеции производятся слишком грубой рукой, чтобы допустить предположение, что такие тонкости будут заметны даже в ходе разрушения – не то что повторенные в небрежном воспроизведении. И словно особо обращая наше внимание на это свойство как на признак византийского искусства, самый интересный пример обнаружится в арках фасада самого собора Святого Марка, о чьих пропорциях я пока не упоминал, с тем чтобы можно было сравнить их здесь с пропорциями современных дворцов.

Дверей, используемых в настоящее время для входа с западного фасада, обычно бывает пять, и расположены они, как показано на рис. а, но византийского зодчего не могла устроить столь незатейливая группировка, поэтому он добавил с краев по одной маленькой арке, как на рис. b, присовокупив два миниатюрных портика, от которых нет абсолютно никакой пользы, разве что они завершают пропорции фасада, а сами по себе демонстрируют изысканнейшие пропорции в расположении столбов и архивольтов, знакомых мне по целому ряду произведений европейской архитектуры.

Если читатель возьмет на себя труд сравнить все изложенные здесь факты с теми, что были получены в Мурано, он не сможет не признать, что из них складывается неопровержимое доказательство наличия у византийских архитекторов острого чувства гармонии в отношении величин – чувства, столь безнадежно утраченного нами сегодня, что мы даже вряд ли способны это осознать. И пусть не говорят – как по поводу недавних открытий едва уловимой кривизны в Парфеноне, – что то, чего нельзя продемонстрировать без тщательных измерений, не может оказывать влияния на красоту проекта. Глаз постоянно испытывает влияние того, что ему труднее заметить, – более того, мы не зайдем слишком далеко, сказав, что особенно сильное влияние на него оказывает как раз то, что он меньше всего замечает. Правда, ни в форме Парфенона, ни в его цвете нет ничего подлинно благородного, но сила его воздействия зависит от обстоятельств чересчур запутанных, чтобы в них разобраться, и слишком неясных, чтобы их проследить. Что же касается наших византийских построек, то мы не воспринимаем их просто потому, что не видим, иначе нас так же восхищало бы разнообразие пропорций в их арках, как ныне восхищает разнообразие пропорций в природной архитектуре цветов и листьев. Природа зачастую бывает


гораздо более тонка в своих пропорциях. Когда смотришь на некоторые лилии – непосредственно в чашечку цветка, то на мгновение может показаться, что их лепестки образуют симметричную шестиконечную звезду, но при более пристальном исследовании мы обнаружим, что они сгруппированы по трем размерам: два внутренних лепестка, расположенные над тычинками, по ширине больше остальных четырех, тогда как третий внутренний лепесток, на котором лежат тычинки, оказывается самым узким из шести, а три внешних лепестка остаются одного и того же промежуточного размера, как это видно на прилагаемом рисунке.

Однако я не должен утомлять читателя рассуждениями на эту тему, которая всегда была мне особенно любезна и всегда способна завести меня слишком далеко, – вернемся лучше к дворцам Большого канала. Признавая, таким образом, что фрагменты этих дворцов, судя по мельчайшим соответствиям в планировке оных, продолжают оставаться в первоначальном расположении, они демонстрируют нам некую форму – либо дворца, либо жилого дома, – в которой неизменно присутствовали центральные галереи или лоджии, ведущие в помещения каждого крыла, обеспечивая доступ огромного количества света, а общие пропорции здания, в высшей степени изящные, тонкие и легкие, в действительности являют собой нечто большее, чем совокупность столбов и арок. От внутренней планировки этих дворцов ни в одном случае не осталось ни малейшего следа, а я недостаточно хорошо знаком с восточной архитектурой, чтобы взять на себя смелость строить на сей счет какие-либо догадки. Я ставлю своей целью констатацию фактов – доселе не выявленных, – касающихся их внешней формы.

В каждом из вышеупомянутых зданий, за исключением Дома на Рио-Фоскари (в котором имеется лишь одна большая входная дверь между крыльями), центральные аркады держатся – по крайней мере в одном этаже, но обычно в обоих – на отдельно стоящих мощных цилиндрических столбах с роскошными капителями, тогда как арки крыльев опираются на более тонкие столбы, которые, примыкая к частям стены, превращаются в пилястры большей или меньшей ширины.

А теперь я должен напомнить читателю, что в мире существует только два главных ордера капителей: один из них выпуклый по контуру, другой –вогнутый, и что в первом большей частью обнаруживается богатство орнамента и полная свобода фантазии, а в другом – суровая простота орнамента и строгая дисциплина фантазии.

Оба эти семейства капителей возникают в Византийский период, однако вогнутый тип оказывается более долговечным и переходит во времена Готики. Мы должны детально исследовать их характеры, и лучше всего можно представить их в общем виде, если допустить, что оба семейства сформированы по типам цветов: одно – по типу водяных лилий, другое – по типу вьюнков. Византийские зодчие отнюдь не задавались целью имитировать какие-либо цветы, но во всех прекрасных произведениях искусства так или иначе прослеживается либо намеренная имитация природных форм, либо случайное сходство с ними, и непосредственное сравнение наших капителей с теми природными формами, которые они больше всего напоминают, будет наивернейшим способом закреплять их различия в сознании читателя.


Четыре венецианских цветочных ордера.

Византийские капители. Вогнутый тип.


Так, первый тип – семейство выпуклых капителей – смоделирован по простейшим очертаниям той огромной группы цветов, что имеют округлую форму чашечки – как, например, водяные лилии: лепестки отходят от стебля горизонтально и смыкаются кверху. К этому же семейству относится роза, но ее чашечка обильно заполнена лепестками; крокус, колокольчик, лютик, анемон и почти все прелестнейшие дети полей формируются по тому же типу.

Второе семейство капителей имеет сходство с вьюнками, трубоцветами и прочими подобными цветами, у которых чашечка книзу сужается, а верхние края загибаются наружу. Цветов, сконструированных природой по данной модели, гораздо меньше, чем цветов выпуклой формы, но в структуре деревьев и зелени это прослеживается постоянно. Разумеется, применительно к капителям, оба эти свойства смягчаются в силу несоизмеримо большей толщины стебля – или столба, однако в других отношениях такой параллелизм точен и строг; так что читателю лучше сразу же закрепить в своем сознании очертания цветов и запомнить их как олицетворение лишь тех двух ордеров капителей, которые когда-либо видел или может увидеть мир.

Образцы вогнутого типа встречаются в Византийскую эпоху главным образом либо в больших капителях, основанных на греческих коринфских и используемых преимущественно в нефных колоннах церквей, либо в малых боковых столбах дворцов. Кажется несколько необычным, что чисто коринфская форма едва ли не исключительно предназначалась для нефных колонн, как, например, в Торчелло, Мурано и соборе Святого Марка; правда, она возникает, наряду почти со всеми другими формами, также и во внешнем оформлении собора Святого Марка, но никогда – в столь четком виде, как у столбов нефа и трансептов. О характере, который капитель вогнутой формы принимает в Торчелло, сказано достаточно, и одна из самых изысканных ее разновидностей, имеющихся в соборе Святого Марка, представлена на странице 107 \ред: страница оригинала!\; она примечательна прозрачной резьбой в виде зубчатых листьев чертополоха, сквозь которые кое-где просвечивает льющийся сзади свет, а также изящными завитками загибающихся наружу краешков листьев, соединенных вверху, как в одном цельнолепестковом цветке.

Прочие типичные образцы капителей вогнутого типа, относящиеся к Византийской эпохе, столь же просты, сколь роскошны те, что ведут свое происхождение от коринфских. Эти капители встречаются на малых столбах крыльев Фондако-дей-Турки, Казы Фарсетти, Казы Лоредан, Дома с террасой и на верхнем этаже Дома Мадоннетты, причем они так похожи по форме, что по двум рисункам на странице 107 (1 и 2) можно получить достаточно полное представление обо всех. Они состоят просто из цельных кусков с четырьмя срезами в виде стрельчатых листьев (рис. 1, Фондако-дей-Турки), отходящих от плинтусов или поясков, пропущенных по всем фасадам этих дворцов, причем всю конструкцию чуть округляли у основания, чтобы подогнать ее к столбу. В позиции же между двумя арками эти капители принимают форму, представленную на рис. 2 (Дом с Террасой). Рис. 3 выполнен с центральных арок Казы Фарсетти и приведен здесь только потому, что это либо поздняя реставрация, либо форма, совершенно уникальная для Византийского периода.

Капители вогнутой группы, однако, не были по природе своей благоугодны Византийскому духу. Его излюбленная капитель имела ярко выраженную выпуклую или подушкообразную форму, столь заметную во всех постройках данной эпохи, что я посвятил следующую страницу всецело ее изображениям. Форма, в которой она использована впервые, получается в сущности из квадратного блока, помещенного на голову колонны (рис. 1 на странице 109 \ред: страница оригинала\), сперва отсечением нижних углов, как на рис. 2, а затем – скруглением краев, как на рис. 3; это дает нам колоколообразный камень, на который помещается простая абака, как видно на


рис. 4, где представлена современная форма, использованная в верхней аркаде Мурано, – и остов капители готов. Рис. 5 иллюстрирует основную манеру и общий вид ее отделки в том же масштабе; на других рисунках, сделанных с апсиды Мурано (6 и 7), Дома с террасой (8) и Баптистерия собора Святого Марка (9), показан способ резной обработки поверхностей капителей средней роскоши, какие возникают повсеместно, ибо нет предела фантазии и красоте более изысканных образцов.

Византийские капители. Выпуклая группа.Вследствие особой любви, которую византийцы питали к этим массивных формам, они

приспособились при использовании всех типов капители, основанной на коринфской, видоизменять вогнутый профиль, делая его выпуклым в нижней части. На странице 106 (рис. 1) представлена капитель чисто вогнутого семейства, и, заметим, она нуждается в ободке или валике, опоясывающем ее шейку, чтобы было видно, где она отделяется от столба. На рис. 4, с другой стороны, представлена капитель чисто выпуклой группы, которая не только не нуждается


в таком выступающем ободке, но и была бы им перегружена; тогда как на рис. 2 изображена одна из византийских капителей, основанных на коринфской (Фондако-дей-Турки, нижняя аркада), коей основной контур является вогнутым, но внизу, в месте ее соединения со столбом, обретает выпуклые очертания колокола. И наконец на рис. 3 мы видим профиль нефных столбов собора Святого Марка, где, хотя и сделанная весьма тонко, уступка византийскому нраву является двойной: первая – в изгибе у основания и вторая – наверху, где капитель снова становится выпуклой, хотя черты коринфского колокола все еще придаются ей ярко выраженными вогнутыми листьями.

И поскольку эти модификации византийских профилей являются основными, то на странице 107 я собрал воедино некоторые из наиболее характерных образцов отделки капителей вогнутого и переходного типов.

Во всех капителях, о которых говорилось доселе, форма верхушки колокола была квадратной, а разнообразие его очертаний достигалось при переходе от квадрата абаки к округлому контуру столбов. Гораздо более сложные типы форм возникают в результате разделения колокола углублениями на доли или листья – как у розы или тюльпана, которые, в свою очередь, покрываются либо растительным, либо сетчатым узором. Набросок с капители из собора Святого Марка (рис. 10 на странице 109) даст некоторое представление о самых простых из этих типов, ну а, пожалуй, самой изысканной во всей Венеции является центральная капитель верхней аркады Фондако-дей-Турки.

Джон Рескин. Ходульные архивольты, воспроизведенные с руины на Рио-ди-Кай-Фоскари. “Это был восхитительно живописный фрагмент, так как архивольтные рельефы выполнены в мраморе”.

Таковы главные родовые типы византийской капители; однако читатель всегда должен помнить, что приведенные образцы являются единичными примерами, да и те не самые блестящие, зато наиболее доступные для понимания, выбранные из многих тысяч, – одни лишь рисунки капителей собора Святого Марка составили бы целый том.


ВРЕМЯ УЛИЦКОЙ

Джеймс Мантет

Публика стекается на встречу с писательницей Людмилой Улицкой. Роман “Даниэль Штайн, переводчик”, появившийся вслед за предыдущими книгами

Улицкой, выходившими на протяжении десятка лет, резко подстегнул её репутацию, разнеся её по всему свету. Друзья обсуждают книгу с друзьями, семьи с семьями. Те читатели, которых прежние произведения Улицкой оставили равнодушными, находят последний роман великолепным. Другие, заинтересованные в первенстве литературы более крайнего образца, видят в неожиданной популярности Улицкой симптоматичный признак новой эры повышенного социального конформизма. Комментаторы амери-канской книжной индустрии, не упуская случая упомянуть масштабность сопровождавшей выход романа реклам-ной кампании, указывают на “Штайна” как на свидетельство того, что понятие “интеллектуальный бестселлер” остаётся менее противоречивым для России, нежели для Америки – в которую привело Улицкую нынешнее турне, связанное не столько с интересами паблисити, сколько с делами гуманитарными. Этот вечер в частном клубе – короткая пауза между университетами.

Появляется Улицкая. Ей за шестьдесят. Нарочито несветская, с определённым ироническим шармом. Она знакомит собравшихся со своей биографией, разграфлённой от изучения генетики до работы завлитом Еврейского театра в Москве. Слушателям, далеко не

беспристрастным, детали её жизни хорошо знакомы, как можно догадаться. Привлекательность момента состоит в том, чтобы услышать обо всём из уст автора. Фазы этой хорошо проштудированной жизни привычно очерчены. Улицкая задерживается на нескольких именах – преимущественно своих педагогов, этим как бы незаметно подкрепляя систему ценностей, которая приписывает

ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ

Фото Л. Водопьяновой.


особое значение порядочности и преданности, героизму ежедневного существования.

Улицкая заостряет внимание на своей текущей теме – “толерантности”, неожиданно неотвязной заботе человечества начала века и одновременно ключу к нашумевшей работе романистки. Она не демагог, говорит Улицкая, это роль, в которой она оказалась из-за склонности во время интервью высказывать личное мнение по горячим вопросам без учёта возможных последствий этого. То, что её часто путают с героем её романа Даниэлем Штайном, личностью схожей, хотя в ином роде, “неосторожности” в высказываниях, только добавляет градус к оттенку скандальности её фигуры. Это скандальность не литературного или морального характера, она вызвана причинами идеологическими, касающимися места толерантности в выработке национальной идентификации. Улицкая не отворачивается от этого аспекта своей репутации. Вместо этого она идёт напролом.

Она читает рассказ, в котором эта тема открыто выставлена на стол. Сюжет идёт “от обратного”, включая пример полного отсутствия толерантности. В рассказе описана случившаяся в детстве автора история покупки груш во время отдыха в одной из южных республик Советского Союза. Операция сопровождается вольной тирадой в местной манере. Похоже, что сюжет, смягчённый налётом ностальгии и благодушного юмора, задуман автором как доза приземлённой реальности, контрастирующей с широко известным представлением, именуемым мифом о советском национальном единстве. Судя по дружному смеху узнавания, рассказ пользуется успехом. Подобные эпизоды могли происходить в практике многих из присутствующих.

“Есть здесь у кого-нибудь мои книги? – спрашивает Улицкая, – Я могу ещё почитать, а потом отвечу на вопросы”. Она отыскивает и читает длинный пассаж из “Даниэля Штайна”; кем-то расторопно поданный экземпляр сейчас послушен пальцам автора. Штайн, католический священник с нетрадиционным взглядом на доктрину, в молодом государстве Израиль, ведёт переписку с девушкой из Германии, желающей присоединиться к его делу. Текст вызывает ощущение доверительности, как бы приглашая читателя примкнуть к по-прежнему актуальной и ещё не завершившейся борьбе.

Следуют вопросы. Считает ли себя Улицкая, фантастически популярная в настоящей момент, “писателем нашего времени”? “Я пишу для себя и иногда для своих знакомых, – отвечает она. – Просто так выходит, что это нравится и другим. Я сама видела вахтёров, читающих мои книги. У моего последнего романа тираж три с половиной миллиона – это ведь о чём-то говорит?.. Но процесса сочинения это не меняет. Что касается вопроса, являюсь ли я писателем нашего времени, это правда, что я пишу о сегодняшнем дне и о том, что помню сама. Самый ранний период времени, фигурирующий в моих произведениях, это сороковые годы.”

Ответ выглядит ускользающим от уровня, который был определён вопросом. В самом деле, на этой промежуточной встрече Улицкая не спешит делиться секретами ремесла. Тем не менее, сохраняя умеренность, действуя в уменьшенном масштабе (некоторые различают в ней эхо Чехова), она получила определение социологического феномена даже без учёта своего литературного значения, благодаря одной своей популярности как объединяющей силы, обращённой (в отличие от преобладающего большинства других писателей) к добру в читателях, поддерживающей в них надежды, а не сомнения.

Этот вечер по меньшей мере свободен от нарушения толерантности. На что ещё способен феномен Улицкой? Возможно, на то, чтобы снять определённый внутренний кризис у читателей, горюющих, что эпоха проходит без великих авторов, без тех, кто способен


адекватно её отразить, эту эру конфликтов, подавляющих эстетическое воображение, когда идеи не в ладах друг с другом, рождаясь и исчезая, восходя и нисходя с меньшей объективностью, возможно, меньшей окончательностью, чем могли ожидать предполагаемые арбитры и комментаторы. Улицкая возводит в привычку направлять прозу жизни слегка вверх и делать это в такой художественной форме, которая освещает опыт, сохраняя при этом его целостность. На протяжении определённого времени приоритеты литературного развития почитали подобные амбиции неинтересными, недостаточно смелыми. Их могут посчитать таковыми снова. Временами подчёркнуто необычные книги – будь они фантастическими или аллегорическими, шокирующими, антиобщественными – выступают на передний план, как наиболее подходящие для компенсации того безголосья, которое всякий ощущает, психологически или фактически, как угрозу своей реальности. Булгаков, Кэрролл, Оруэлл, Толкиен, Кастанеда, Стругацкие могут представляться указателями пути к новым перспективам в литературе и жизни. У лагеря, возлагающего свои надежды на таких писателей, как Пелевин или Лимонов, с их героями, подобными жертвенным знаменосцам альтернативных видов существования, популярность Улицкой исторгает вопли отчаяния и возмущения. Трудясь трезво, методично, разумно, поддерживая постоянную температуру, она умудряется вернуть жизнь в три измерения, а поток времени – в единое направление. Писание романов, говорит она, пожалуй слишком трудоёмкое для неё дело, чтобы взяться за ещё один. Она сейчас занята проектом детской литературы, стандарты которой, говорит она, ухудшились. Вот и пожалуйста, портрет жизни, времени. Журналисты его подтверждают. Генетики, физики и философы по меньшей мере не отрицают. Нерациональная теология? Медитативный поиск? Магический реализм? Для всего этого литература предлагает других писателей, вместе с противоядием к ним.

Продукция Улицкой, работа её мысли воздействуют, как оздоровительная балансировка, возвращающая от новизны искусственных приправ к памяти о реальном неподдельном хлебе. Рецепт его приготовления – хоть пышной буханки, хоть пресной лепёшки – частенько нарушается и редко совершенствуется. Писатель предлагает нам этическое причастие, сходное с таковым в ритуале церковном – преодоление одиночества частного существования и затягивание разрывов: в израненных поколениях, в собственной жизни, в жизни отдельной, связанной с другими, как дело толерантности или просто сочувствия, симпатии, что приводит в равновесие фокус внимания к себе посредством искусства понимания прочих.

В таком случае, можно выйти после встречи с Улицкой с чувством очищения: будучи прощённым, быть готовым простить. Но одновременно приходит печаль. Это не божественное милосердие, хотя оно способно утешить.

И всё же: что есть знание, что есть достижение, если всё уравнивается толерантностью? Какая вера должна последовать за культурным лекарством?



Форма “ноль”повесть

Нелли Сквирская (Германия)

Месяц назад Зое Карловне стукнуло 50… Нет, она вовсе не чувствовала возраста. Но сознание, что через пять лет… всего лишь через пять лет – ей полагается пенсия по ста-ро-сти, приводило её в ярость. О какой старости может идти речь? Она не знает

усталости, легка на подъём, первая заводила в любом деле. И вдруг ей уже полсотни лет… Неужели это конец несбывшимся надеждам? Неужели надо замотать волосы старческим узлом, повязать платочек и потупить (то бишь потушить!) глазки, скрестив на пузе натруженные жилистые руки… Но “пуза” нет еще и в помине, а ручки-рученьки холеные, пусть и немало потрудившиеся, хоть на выставку, только любоваться. Все называют её, как девчонку – Зая! Да она и чувствует себя Заей! Ещё нынешней весной назревал такой обнадёживающий роман… Дети говорили: “Чем не невеста наша мама Зая?” Но и эта весна снова обманула. Позабавлялась дешёвыми приманками, обнадёживающий роман некрасиво оборвался: у героя романа, сильно потрёпанного ловеласа, нечаянно обнаружилась параллельно тянущаяся длительная связь, он оставил на прощанье лишь обиду (“за что, за что мне такое?”…), кинул в ноги стыд и на развороте намылился на очередной обнадёживающий роман. Конечно же, с сохранением давнишней устойчивой связи. Больно хорош был у него аппетит: одной не под силу прокормить такого. Вот он и изловчался постоянно иметь совместительниц. Умудрялся под циничными предлогами проворачивать ухаживания без каких-либо материальных затрат. Очень был уверен в своих исключительных мужских достоинствах. Да и краснобай был отменный.

Зая рада была, что так быстро его раскусила, даже отчасти гордилась, что этакому прощелыге с седою буйною, завидной копной волос не удалось-таки серьёзно её завлечь. Хотя опасность такая была. И очень даже реальная. Не без приятности она вспоминала сказанные ему на прощанье ядовитые, заученные слова:

– Моя фирма по изготовлению куриных кнелей более не нуждается в ваших услугах, сэр!У него тогда резко вытянулась физиономия, от этой услужливо-любезной дамочки он ничего

подобного не ожидал. Лифт захлопнулся.“Хорошо, что так удачно смогла поставить жирную точку. Пусть теперь поскребёт

свою шевелюру, хоть немного озаботится большой начальник…” Но, несмотря на попытку самоутешения, несмотря на лихо разыгранную браваду собственной победы, ей теперь было стыдно за свою вечную доверчивость и близорукость, и было особенно больно, что так и не успела до пятидесяти вторично создать семью. Страшно было даже само звучание этого нового понятия: “пятидесятилетняя женщина”. …“Правда, этих лет мне никто не даёт! – успокаивала себя Зая, – Все считают меня на десяток лет моложе! Но я-то сама знаю, что я теперь…”

Неожиданно в поток невесёлых Заиных мыслей ворвался дверной звонок.Она пружинисто поднялась с кресла и бегом к двери, про себя отметив: “Есть! Есть ещё

порох!”– Кто там?– Телеграмма!


– Господи, откуда?– С Севера. Распишитесь.– Господи, от кого?Почтальон загадочно улыбнулся. Зая развернула телеграмму:“Прилетай субботу мой день рождения тчк Согласие срочно тчк Телеграфируй рейс

Встречаю – Павел”И-эх, как всполошило, закружило внутри, забуранило. Заю вихрем вынесло к телефонному

автомату:– Миша, Мишельчик, Мишечка! Вести с Севера! Да какие! Слушай, не перебивай! Читаю

телеграмму! Да! От него… – Зая так кричала в телефон, что вместо точек у неё получались сплошные восклицательные знаки: – Мишельчик! Миленький! Что делать? У меня завтра первая экскурсия Псков-Печоры! Я давно просилась на этот маршрут! Наконец перевели, а тут такое!.. Как разорваться? И денег ни шиша…

– Глупая! Там жизнь решается, а ты о работе. Отставляй Печоры! Ничего, заменят – незаменимых нет! А о деньгах не беспокойся – Паша всё возместит! Лети! Благословляю!

Зая дозвонилась в диспетчерскую экскурсионного бюро:– Девочки, умоляю! Срочно! На завтра! Дайте мне замену на Псков-Печоры! В долгу не останусь!

Вы же меня знаете. Представьте – лечу к жениху! Куда? В Мурманск! Что? Палтуса захотелось? Хорошо, хорошо! Будет исполнено: вы – мне, я – вам! Спа-си-бо! Пожелайте удачи!

Со скоростью ветра Зая примчалась к маме. У мамы крохотная пенсия, но удивительное дело: всем своим четверым взрослым и даже стареющим детям она умудряется одалживать (на короткое время) небольшие заначки. И вот уже три червонца на три дня в Заином

кулачке! А мамин дом как раз напротив касс АЭРОФЛОТА. В огромном, как площадь, кассовом зале к каждому действующему окошку прилепилась очередь. Зая наугад пристраивается в хвост одной из них. Но даже очередь не остужает её ветрености. Напротив, раззадоривает. Она уже накалена желанием скорей очутиться в романтическом городе моряков!

Наконец билет на Мурманск, весь новенький, как новая грядущая жизнь, получен. Зая бережно свернула его, заложила в паспорт и бегом на телеграф. Это рядом, за углом. Ответная телеграмма Павлу уже в эфире.

Всю ночь, как в девичестве перед свадьбой, Зоя Карловна со старшей сестрой Надеждой Карловной, овдовевшей смолоду, примеряли наряды, мечтали, шалили… Выбор остановили на недавно купленном в месткоме вечернем платье из ворсалана. Казначей месткома Регина буквально навязала Зае это платье:

– Вы такого нигде не купите, – сказала, как отрезала, – Это наши были по туристической во Франции! Лучшая фирма – от Диора! Второго такого в Ленинграде нет. Берите – ваш размер. В ресторане, в филармонии только на вас и будут смотреть – шеи вывихнут!

– Да, я понимаю, мне очень нравится, но в ресторан не с кем, а для филармонии, пожалуй, чересчур… – слабо сопротивлялась Зая.

Но последнее слово осталось за Региной: “Будет такое платье – сразу появится с кем пойти”.Выходит, Регина как в воду глядела. Вспоминая этот недавний торг, сёстры так хохотали,

забыв про позднее время, что им шваброй зло постучали в потолок верхние жильцы.


Договорились, что Надежда непременно (хоть на денёк) тоже слетает в Мурманск. Во-первых, для солидности: всё-таки она врач, не хухры-мухры. А во-вторых, чтобы засвидетельствовать общую семейную удачу. Надежда сказала:

– Должен же быть хоть у одной из нас приличный и состоятельный муж!Итак, решено.…На час они смежают веки, не успев погасить улыбки. Просыпаются через полтора часа…

Ох! Ах! Фу–ты, ну–ты! Нет ни секунды на чай и умывание. В страхе опоздать пролетает дорога в аэропорт.

– На этот рейс все билеты проданы, – говорит кассирша, – посадка давно объявлена…С эскалатора, который уносит Заю к самолёту, она кричит сестре:– Бери билет на следующий рейс, дождусь там в аэропорту-у-у…

И вот пятидесятилетняя ветреница уже в воздухе! Летит! Летит к Павлу! Это реальность. Равномерный гул двигателей, этот постоянный звуковой фон, будто охраняет поток её мыслей. Она закопалась в толчее воспоминаний…

…Откуда он взялся, кто он, этот Павел?..…Всего год назад нечаянный ночной разговор с Мишелем. Нет уж, скорее это был разговор

на всю ночь. Обилие тем, неостановимый поток, жажда открываться обоюдная. Вперемежку – две исповеди. Всё умилительно: и встреча в лесу с “джеклондоновским” бородачом, и одинокий домик-крошечка в три окошечка, и спонтанная, ничем не сдерживаемая, без помех, влюблённость… Потом курили возле одинокой дачки, курили молча, лелея в себе только что пережитое счастье. А ночь тихая, хрустящая от заморозка. Луна откровенная, вся обнажённая и лукавая, как соучастница. И, как нарисованная, застывшая лунная дорожка на озере. “Такие ночи выдаются не в каждой жизни, – самонадеянно считала Зая, – только избранным, как дефицитный товар в закрытом распределителе”. И перед расставанием Миша сказал :

– Эх! Рубенса на тебя нет! Такую бабу грех оставить бесхозной. Я выдам тебя за Пашу! Мировой парень!

– Не хочу мирового Пашу. Мне нужен только ты, – настаивала Зая.– Да мне ж от Нинки моей никуда не деться. Крест на всю жизнь. А Пашка лучше меня, ей-

Богу.– Не хочу лучше. Только твоя копия.И они, охмелевшие от свежего карельского воздуха, от близости и нежности, от тихой

безлюдной красоты вокруг, играючи, шутя написали письмо Паше в Мурманск, прямо в часть.Потом, когда Зая уже забыла о мифическом Паше, примчался к ней из своих лесов Мишель:– Есть вести с Севера. Представляешь, звонил! Дал домашний адрес, а я ему твой.

Последовало три письма с неприличными перерывами. Всякий раз, когда она уставала ждать ответа, он вдруг приходил, подписанный красивым именем – Павел. Письма непривычно безэмоциональные, но мужественные и по-мужски прямолинейные. В

последнем сообщалось:“Переезд с Севера невозможен. Для меня расставание с Севером несоизмеримо ни с чем. И


платят здесь по высшей сетке. Квартира есть. Лучше давайте ко мне”.И теперь вдруг телеграмма. Категоричная и на “ты”: “Приезжай!” – и всё тут, и никаких

разговоров. Именно это Заю и забрало. Вечно вокруг эти университетские экскурсоводы, всезнайки-зазнайки. Зануды, одним словом. Дела от них не дождешься, одна болтовня. А этот : “Приезжай!” и всё. Как приказал: “Согласие срочно”. Точка. Вот это настоящий мужчина.

Ох! Как мчится время. Быстрее самолёта. Зая достала из сумочки зеркальце. “Ну, нет уж, – подумала она, – такую невесту к Павлу мы не пустим”. Привычными движениями нанесла на лицо тонкий слой французского тонального крема, лёгкие тени загадочной зеленью из тюбика на веки – отличная маскировка естественной усталости… Да уж, бессонная ночь в таком возрасте – это рискованно. Чуть ярче ресницы, чуть сочнее губы (и помада – то, что надо: “долгоиграющая”! И духи с очень подходящим названием “ВИЗИТ”!).

Теперь совсем другое дело… Она осталась довольна своим отражением: глаза блестят – чем не невеста?!

– Батюшки! – мысленно ужаснулась Зая, – А как же он догадается, что я – это я? И как я отыщу ЕГО??! Я же не знаю, как он выглядит!

Она стала лихорадочно вспоминать, что ей известно о Павле. Миша говорил, что Паша лучше него… Ну, это на чей вкус… И вообще, что значит “лучше”? Это определение ничего не определяет… В чём выражено это “лучше”? Как его увидеть?.. О! Вспомнила! Миша сказал, что друг выше него ростом. Значит высокий. Отлично!

Таким образом, она пришла к выводу, что низкорослых мужчин в мурманском аэропорту она проигнорирует. Да, но этого мало. Вот ещё: Павел написал в одном из писем, что он демобилизовался… Значит, он не в морской форме. А жаль…

– Граждане пассажиры! – прервал поток её рассуждений голос стюардессы, – Пристегните ремни, спинки кресел приведите в вертикальное положение. Самолёт пошел на снижение …

…Ой-ой-ой! Скорей, скорей! Успеть бы составить его портрет!.. – засуетились, заметались Заины мысли: “Бородач Мишель говорил, что у Паши только усы, но зато не седые, а чёрные! Ура! Есть особая примета!”.

Наша героиня подвела итог: “Высокий, не моряк, с чёрными усами, примерно моего возраста… С ним кое-что прояснилось, а как же он узнает меня??”

Самолёт уже приземлился. Пассажиры маялись в духоте. В динамиках раздалось неотвратимое:

– Трап подан. Первыми выходят пассажиры второго салона.Решение пришло внезапно. Она выдернула из тетради двойной лист и фломастером крупными

буквами написала во весь разворот:“ПАВЕЛ! ЭТО Я! ПРИВЕТ ОТ МИШЕЛЯ!”… и приколола английской булавкой к плащу на

груди.Дальше всё происходит молниеносно.У аэровокзала за оградкой толпа встречающих. Над толпой выпирает лицо с усами и улыбкой.

Лицо огромно, как вывеска. Это самое большое лицо из всех, которые ей довелось встретить за прожитые пятьдесят лет. Глаза на этой “вывеске” – раскалённые чёрные угли – сразу прильнули к её ищущим глазам. Между ними возник до предела натянутый незримый луч, который, сжимаясь, соединял этих двух немолодых, чужих, одиноких людей: мужчину и женщину. Она приблизилась.


Он положил огромную, как подушка, руку ей на плечо:– Здравствуй, – говорит, – С благополучным приземлением! – и ведёт её к такси. Когда они

вышли из толпы, он увидел транспарант на её груди: “Что это?”. Смял и выкинул в урну: “Я все равно сразу тебя узнал”.

А дальше Зая провалилась в сон, в сказку, где всё неправдоподобно. Она попала в новое неведомое измерение. Кануло в прежней “допавловой эпохе” её легкомысленное обещание сестре дождаться в аэропорту следующего рейса. Всё, что было до этой минуты, до минуты встречи с ним – будто вообще не существовало. Её верной Нади, её сестры, которая так мечтала разделить с ней семейную удачу, ради чего пожертвовала своим драгоценным отдыхом, – этой Нади не было, даже мысли о ней не мелькнуло, даже не ёкнуло, не толкнуло в бок неосознанное беспокойство, когда машина покатила от аэропорта.

Зая заворожённая сидела в такси на заднем сиденье рядом с благоухающим свежевымытым мужчиной нестандартных габаритов. Они сидели вполоборота друг к другу и не скрывали, что первое впечатление – приятное. Своим большущим добродушным лицом, которое ещё больше раздала вширь довольная улыбка, Павел отгородил от неё всё реальное.

– Распорядок такой, – загудел он, – сначала на рынок, прикупить свежих овощей, остальное заготовлено; затем домой – завтракать и отдыхать. В 18.00 – банкет в ресторане. Завтра приём дома.

“Вот это да! – пронеслось у неё в голове, – вот это порядок! Всё продуманно, чётко, по-военному!”. А он через паузу добавил:

– К твоему приезду успел закончить ремонт.И при этом сообщении глаза его дали яркую вспышку гордой радости:“Всё для тебя!” и “вот я какой!”Зая была вся какая-то расплавленная, растёкшаяся. Она вся сплошное безмолвное счастливое

удивление. Так всё ново. Из памяти вынырнуло словечко, которое частенько говаривал её давнишний муж, кстати, тоже был военный моряк, штурман, и она сказала:

– Добро!Павел испытывает пик удовольствия:– Добро! – как эхо вторит он.В разглядывании друг друга, в вариациях улыбок и непрерывном молчаливом диалоге пролетела

дорога из аэропорта через весь город на рынок. Такси осталось за воротами наматывать на счётчик, а гостью Павел увлёк в торговые ряды. Мурманск! Север! Заполярье! Но какое изобилие овощей, фруктов, цветов! Там, в Ленинграде, пока в магазинах только долговязые огурцы, а здесь море красок и дразнящих запахов.

– Ты любишь орехи?– А? Что? – Её будто выдернули из сна.– Любишь грецкие орехи?– Да кто ж их не любит?– Пары килограмм тебе хватит?– Шутите?


Павел к продавцу:– Два кило. Сыпь сюда. – Подставляет сумку. Зая перестаёт дышать. Крупным планом перед

ней вырастает воткнутый в гору орехов белый наглый флажок: “20 рэ.”.Когда к ней вернулось сознание, в огромную сумку поверх отборных помидоров кавказец

бережно укладывал что-то космически дорогое, отдалённо напоминающее “дамские пальчики”. А Павел всё покупал и покупал. Вот это действительно была настоящая покупательская способность! Перед Заей, как в тумане, хотя день был на редкость прозрачный, легко порхала увесистая рука Павла: взмах, затем мгновенное погружение под плащ в районе нагрудного кармана, снова взмах и ликующее шелестение сотенной купюры…

Остановитесь! Что вы делаете? Зачем так много и так дорого? – крикнуть, но слова где-то застряли. Она только почувствовала, что от изумления у неё открыт рот, но подобрать отвисшую челюсть не было сил. Когда они подошли к цветам, Павел вынул разменять шестую или даже седьмую сотенную… Бедная Зая сбилась со счёта. Вот это да!

– Какие тебе цветы? Какие любишь?Она окинула взглядом прилавок: на ценниках среди цветов мелькали нереальные сочетания

цифр. Чтобы остановить этот покупательный шквал, Зая проговорила:– Здесь таких нет. Я люблю простенькие, полевые…– Странный вкус. Ну, ладно. Желание дамы закон для мужчины, верно? – и он выразительно

посмотрел на продавщицу, – Давайте вон те меленькие. Сколько? А все, что в ведре. Давайте!– С ведром? – Продавщица ошалело выпучила глаза.– Ведро оставьте себе. Или ты хочешь с ведром?– Нет, нет, какое ведро… зачем столько, дорого…– Да о чём ты? Бери все – раз нравятся!И Павел подал своей даме влажную охапку, чуть прикрытую газетами.– А эти каллы впридачу от меня – мои любимые!Ну, как в кино! Фантастика!Какой-то непривычный густой ком подкатил к горлу. Какое-то новое неведомое чувство,

инородное в характере Зои Карловны, возникло после базарного шоу. В ней всех пленяла удивительная гармония черт лица и линий фигуры. Всё было обаятельно, всё пухловато-мягко-упруго-кокетливое. Весёлые, отзывчивые на шутку зелёные глаза, весёлый, отзывчивый, лёгкий характер. С ней было приятно и легко. Она легко сходилась с мужчинами и расставалась без сцен и упрёков – просто. Она знала, что женственность её так же естественна, как естественно тепло летом. Все постоянно подчёркивали наличие в ней притягательной естественной женственности. И она радовалась этому при каждом признании с нерастраченным чувством новизны открытия. Да и не глупа была, образованна к тому же: институт культуры, библиотечный факультет. Много лет проработала в библиотеке Дворца моряков, но такой скудный, неприлично жалкий был заработок, что подалась в экскурсоводы: надо же пенсию заработать. Зоя Карловна знала, что она всегда нравится, но так же привычно она знала, что замуж ей не суждено. И давно примирилась со своей долей. Но подспудно, где-то в глубинах подсознания, очень желала быть мужней женой. Замужние женщины вызывали в ней почтительный трепет.

Такси повернуло снова в сторону аэропорта. Снова был путь через весь город. И лишь на


самой окраине, у самых сопок, предпоследний новый дом оказался домом Павла.После рынка Зоя Карловна так же сидела к Павлу вполоборота, так же улыбалась, но не видела

сияющего гордого лица мужчины. Как ни велико было это лицо – оно не могло заслонить от неё то, что зрело, росло внутри её сознания. Стало пробиваться что-то похожее на раздражение: “У мамы пенсия 46 рублей. На месяц… Если бы вместо рынка шесть сотенных отдать маме, то можно было бы купить ей подержанную шубку из искусственного меха, и тогда она в долгие наши зимы могла бы не отягощать плечи допотопным тяжелым драпом, а бродить по старушечьим заботам налегке и в тепле. А остальные деньги – добавка к пенсии: можно целый год досыта и вкусно есть. Но какое я имею право даже мысленно посягать на чужое?” – решительно покончила она с соблазнами.

Именно в те минуты, когда их такси сворачивало к дому Павла, Заина сестра Надежда сошла с трапа самолёта в аэропорту города Мурманска. Она ещё не предчувствовала предательства младшей сестры, когда направилась в здание вокзала. Её не волновало, что у неё нет адреса Павла, да и никакого другого в этом чужом для неё городе адреса. Она улыбалась солнцу, сопкам. Вот сейчас сёстры встретятся, и тогда Надежда увидит Заиного жениха… Но тем временем нагруженный Павел, щедро рассчитавшись с шофёром, и назначенная в невесты Зая, вся заваленная цветами и буквально потерявшая память, входили в новую, только что отремонтированную квартиру. На площадке приятно пахло свежими красками и чистотой.

Павел успел похвастать, что закончил ремонт к её приезду, но не сообщил, что не успел убрать следы ремонта. Пол в прихожей и на кухне был завален газетами, которые кое-где присохли к опрокинутым из банки густотёртым масляным белилам. Зая поскользнулась на чём-то жирном, но удержалась и остановилась перед завалом на столе. Павел одним махом руки сбросил завал с грохотом на пол:

– Размещай всё здесь, а я скорей в ванну! Духота.Несмотря на внушительный объём, он с лёгкостью мимоходом впорхнул в ванную. Там взвыли

краны, видимо открытые до предела. Он всё делал широко, занимая максимум пространства. Зая же затанцевала в кухне, наводя порядок. Она даже суетилась грациозно. Со стороны это действительно было похоже на танец. Про неё, если она занималась уборкой, говорили: “Наша Зая опять танцует!”

Через несколько минут уже можно было войти в кухню без риска для жизни. Газеты, набросанные на полу, она быстро скатала, растерев недосохшее разлитое пятно, стол с пластиковым верхом обмахнула влажной тряпкой, в чистое ведро налила воды и водрузила туда охапку цветов. На гладком столе цветы сразу создали праздник. Зая замурлыкала: “Пора – пора – порадуемся на своём веку…”

Конкретное дело отодвинуло от неё фантастические кадры минувшего часа. Новые для её лёгкого нрава качества, как раздражение, недовольство, досада, испарились. Под весёлую суету ей уже Павел стал казаться сказочным рыцарем, который, чтобы завоевать её сердце, бросил к её ногам всё своё состояние.

“Вот это да-а!” – не уставала мысленно восклицать Зая, выкладывая в таз фрукты.– Духота! Иди раздевайся. Я там приготовил тебе махровый халат! – раздался прямо ей в затылок

густой радостный баритон. – А вообще-то запомни: в этом доме всегда ФОРМА “НОЛЬ”.Любопытство незамедлительно развернуло гостью на 180 градусов. Её тут же поразил столбняк.

Он стоял перед ней, едва знакомой немолодой женщиной. Стоял, как Адам, не стеснённый


одеждами. Нагота делала его ещё более громоздким. Его по-детски целомудренная улыбка обезоруживала. Естественность его поведения не допускала протеста. Непривычная “тарзанья” раскованность обескураживала: “Что делать, что делать?” – засвербило в Заином сознании…

– Быстро сбрасывай с себя всё лишнее! Привыкай!Зая, покорно подчиняясь приказу мужчины, автоматически, как сомнамбула, пошла в комнату.

Там посреди комнаты на единственном стуле раскинут новый с магазинной биркой просторный пестрый халат из махры. Этот халат, эта предупредительность странного чужого и совсем голого мужчины шевельнули в её сердце отзвук благодарности и смущения. Как же всё будет дальше? Неужели сейчас сразу станет домогаться? Он как-то странно не стесняется своей наготы, хотя далеко не Аполлон. Почему он с ней не разговаривает, не расспрашивает её ни о чём, никак не называет, а даёт указания, как матросу? Она вдруг представила себе, как он гудит: “Матрос Зая! Ко мне! Бегом!” Ей стало смешно и полегчало на сердце.

Когда, подавляя смятение, она вышла в халате из комнаты, то наткнулась на очередной блиц-спектакль: в маленькой ванне (дверь в ванную, конечно, настежь – духота!) в сильно взбитых облаках душистой пены гигантски счастливый усатый великан! Зая хотела прикрыть ему дверь, но: “У-у-о-о-о-а-а-ах!” – запротестовал он, мотая головой и не переставая наслаждаться. Она прошла в кухню на уже обжитую территорию. Вслед за ней проследовал Павел, роняя с себя на ходу хлопья душистого пенного облака.

– Сейчас спущу воду и тебе сделаю ванну! – сказал, как одарил. – А пока давай за приезд!Он распахнул нижние дверцы кухонного двустворчатого шкафчика, а там целый винный

магазин: коньяки, таллинский бальзам, марочные вина, горилка, экспортная водка…!– Что предпочитаешь?– Нет, нет, не хочу. Вообще не люблю. Ничего.– Как ничего? За приезд надо. Давай коньяк. Я сам только коньяк. Вино и прочее – для

гостей.Он ставит на стол два тонких чайных стакана и с ловкостью фокусника молниеносно заполняет

их. Зая снова стоит с открытым ртом. Один стакан под возглас “За тебя!” мгновенно поглотила его алкающая плоть.

– А что же ты? – спросил, закуривая. – Давай!.. А! – сообразил вдруг, – Тебе же поесть надо. Поправимо: миг – и мясо разогрею.

Он включил газ, пододвинул латку с мясом, снова ловким движением опрокинул бутылку и налил ту же дозу – ровно полстакана.

– Ну, чокнемся: за тебя!– Павел! Паша! Погоди! Куда ты торопишься? Ничего не ешь? Что ты будешь делать на банкете?

– испугалась Зая.– О! Не беспокойся! Мы ещё выспимся! Да! Тебе же надо набрать ванну! – всполошился Павел,

– Сейчас!Сильный порыв ветра – это он пронёсся в ванную. Снова рёв кранов. Снова шквал ветра в

обратную сторону – Павел уже просохший с наполненным стаканом и со счастливой детской улыбкой опять у стола:

– За тебя! – и стакан пуст.


Ей стало дурно. Покачнуло камбуз. Она опустилась на стул. Зажмурилась. Запахло жареным. Реально запахло. Открыла глаза: на тарелке красивые куски мяса. Бесконечные порывы ветра с переменным направлением – это хозяин носится из кухни в ванную, из ванной в комнату и обратно. На него напал хозяйственный стих. Ну и темперамент! Она услышала, как он с хрустом раздирает крахмальные пододеяльники, наволочки, простыни… Приготавливает постель. Он проносится совсем близко, едва не сгребая Заю, выключает газ под мясом: “Ешь! Ешь! Не стесняйся! Вкусно!”. Вихрем исчезает в ванной, взбивает с радостным стоном душистую пену и уже снова, толкая впереди себя толщу воздуха, въезжает в кухню, притормаживая у стола:

– За тебя я, раз ты не пьёшь! – и третьего стакана как не бывало.– Ну, давай в ванну! Ой, завидую тебе, а то я уже совсем обсох. Пойду пока прилягу. Извини,

ты любишь у стеночки или с краю?– У стеночки… – машинально ответила Зая, идя в ванну, как велел “настоятель её будущего

монастыря”.И в пене почему-то не весело. Но и из пены выходить не хочется. И боязно. Да и куда идти?

Некуда. Там чужой мужчина с красивым именем Павел. Как быстро он сумел всё перевести на обыденщину. Там в комнате много Павла, много коньяка. Не утонуть бы…

Вдруг раздирающий душу рёв потряс стены. Зая вскочила, вся обратившись в слух: краны закрыты, что же это так ревёт? Землетрясение? Она с опаской открыла дверь, и что же? В комнате напротив на широкой семейной тахте на сверкающем крахмале простыни простодушно нагой огромный ребёнок с азартом выдувает из лёгких коньячные пары. Рулады сопроводительного оркестра копятся в недрах его мощной груди и силой взрывной волны выбрасываются под барабанную дробь через распахнутый рот. И тут же весь этот выброс отравы засасывается со свистом и хрюканьем через непроходимые ноздри. Да-а! Ну и храп! Гаргантюа!!

У неё закружилась голова. От коньячных паров или от бессонной ночи? От того и другого вместе. Не мудрено. Да ещё этот сотенный туз-тузище… Спать хочется. Ей бы узенькое местечко под теплым одеялом и немного тишины. Она оглядела комнату: кроме двуспальной тахты платяной шкаф с раскрытыми дверцами, у шкафа на полу распавшаяся пачка бумажных денег, (видимо, уронил, когда выдёргивал из шкафа постельное бельё), одинокий табурет, заваленный какими-то свитерами, стул из-под махрового халата и тумбочка у ложа. Это вся мебель, лечь больше негде. Она хотела поднять деньги, так непривычно было видеть их валяющимися на полу, но не решилась. Её пробирала дрожь. Она тихонько прокралась по стеночке на заранее согласованное место, вытянулась стрункой под одеялом, стараясь не дышать, так как храп насторожённо замер. Но затишье вызвало новый взрыв бури. Её колотило, она не могла справиться с дрожью, не получалось, несмотря на махровый халат, одеяло и тёплый солнечный полдень. Может быть, это его храп резонировал в ней ознобом? “А что если вообразить, будто это рёв двигателей самолёта, и что она всё летит на встречу с загадочным Павлом, откинувшись на отлогую спинку самолётного кресла, и дремлет в предвкушении… А что, если… А что, если… А что, если…

– Ту-ру-ру–ту-ру-ру–ту-ру-ру–ту-ру-ру-ру-ру-ру! Подъём!Зая не сразу поняла, где она…– Ту-ру-ру… – снова заиграл “подъём” Павел, подражая звуку горна. Зая открыла глаза: возле

тахты с сервированным подносом и в голубеньком дамском переднике с оборочкой возвышался счастливый сияющий Павел. С него падали хлопья свежей ароматной пены:

– Кушать подано!


– А который час?– 16.00.– Павел! Побойся Бога! Через два часа банкет, а ты затеял еду!– Только перекусить. Сам приготовил! В ресторане не то. Они так не умеют. Ну, за тебя! О-

па! – и опорожнённый стакан ставит на поднос, а поднос на тумбочку. – Ешь!– Павел, прошу, наберись терпения…– Не бойся. Я свою норму знаю.Сел рядом на тахту, закурил, не заметив, что Зая сидит хмурая, не прикасаясь к еде.– Как жаль, – раздумчиво говорит он, – что я демобилизовался. Мне очень шла морская

форма.Бесстыдно, как сама природа, он поднялся и пошёл к шкафу, сверкая отполированными

систематическим мытьём ягодицами, украшенными голубеньким бантом передника. Затем достал парадную форменную тужурку с погонами “кавторанга” (капитана второго ранга) и надел на себя, застегнулся, выпрямился, приосанился, надел фуражку с золотым крабом, по-военному развернулся:

– Здорово, а!?Спохватившись, он освободил своё тело от передника и, снова вытянувшись, торжественно

прошагал мимо гостьи, ничуть не смущаясь выглядывающим не к месту излишеством.– Здорово, а?! – переспросил он, – Я и чувствую себя в форме увереннее!– Да, да. Очень идёт. Красиво. – успокаивает Зая. – А когда нам выходить? Далеко ли до

ресторана?– Недалеко. Выйдем в 17.30! – по-военному отчеканил он. – Пройдёмся пешком. Посмотришь

на наши сопки. Уверен, Заполярье тебе понравится.Зоя Карловна надела новое вечернее платье с почётным клеймом “Диор”, приобретённое

в месткоме, лаковые лодочки на высоких каблучках, подрисовала лицо и вышла к имениннику, который ждал её в безукоризненно отутюженном гражданском костюме со свеженаведёнными брючными стрелками. Хорош! – пронеслось у неё в голове. Зато её выход превзошел все прогнозы месткомовской Регины: Павел буквально окаменел, пораженный гордым восторгом в самое сердце… Он предложил Зае руку, и они пошли по изрытым строителями дорожкам, петляющим меж недавно возведёнными стандартными убогими пятиэтажками. А все встречные здоровались с Павлом, буквально впиваясь взглядом в его спутницу. И сам наш герой будто не даму поддерживал, а нёс победное знамя!

Вот, наконец, и ресторан “Север” или попросту “стекляшка” – двухэтажная стандартная коробка с одной стеной сплошь из стекла. Когда они поднялись в главный зал, где был заказан стол на шесть персон, оказалось, что внутри нечем дышать, потому что окна не открываются, а вентиляция не работает… И гостям заведения ничего другого не остаётся, кроме как терпеть издержки современного типового строительства.

При появлении Павла к нему бросились официанты, опережая друг друга, видно, зная не понаслышке о его щедрости.

– Подавать сразу на шесть персон?– Нет, пока два прибора, коньяк, шампанское, маслины, зернистую икру, заливную севрюгу с


хреном, а там посмотрим, что ещё. Да! Не забудь для дамы “Мишку на севере” и виноград. Без косточек!

А в это время оркестрик уже разогревался фокстротом, переиначенным из песенки:Мишка, Мишка! Где твоя улыбка,Полная задора и огня?Самая нелепая ошибка, Мишка,То, что ты уходишь от меня.Павел под собственную команду “О-па!” опрокидывает в себя полную рюмку коньяка, заедает

ломтиком лимона, и, ловко щёлкнув каблуками, уже стоит перед дамой. Зоя Карловна, большая любительница потанцевать, оценила галантного кавалера и пружинисто поднялась ему навстречу. Павел ловко подхватил её послушное тело, и они ритмичным шагом заскользили по паркету. “А у него хороший слух и чувство ритма”, – с удовольствием отметила она. Но танец быстро кончился. Танцевавшие поаплодировали и разошлись к своим столикам.

Павел, не отрывая раскалённого взгляда от своей спутницы и под возглас “За тебя, о-па!”, заглотнул ритуальную порцию и, прищёлкнув каблуками, уже снова стоял в поклоне перед ней, так как музыканты заиграли танго:

Утомлённое солнцеНежно с морем прощалось,В этот час ты призналась…Солист изо всех сил старался вложить душу в каждое слово, он знал, что его слово в этом зале

не останется неоценённым, как и само известное танго, модное в ресторанах с момента создания и всегда, пока есть музыканты, помнящие мелодию. А для наших героев танго было восхождением на высшую ступень наслаждения, тем более, что Павел знал самые замысловатые “па” этого страстного танца-поединка. Он умело и ловко вёл свою партнёршу, как капитан родное судно. И всё было бы отлично, но Заю почему-то тревожило, что друзья именинника до сих пор не пришли на “банкет”… Да и сам именинник ничего не ест, ссылаясь на то, что когда придут, он наверстает. Зато Зая славилась завидным аппетитом, тем более, что такое изысканное меню ей выпадало в жизни не часто, вот она и старалась доставить радость герою дня: с удовольствием “приговорила” нежнейшую севрюгу и, конечно, икорку не оставила без внимания, и всё похваливала, всему радовалась. Только огорчалась, что сам хозяин пьёт, не закусывая, а он её успокаивал: “Я меру знаю. И страсть люблю кормить!” И в подтверждение этого тезиса он тут же потребовал, чтобы официант для его дамы “сладил” баранью отбивную! Зая таяла от такого внимания и пригубливала шампанское, а он тем временем держался своего курса.

Много раз он приглашал её танцевать, и всё у них шло гладко, без задоринки. Даже вальс, что далеко не всем легко даётся; а он кружил её и влево, и вправо, не зная промахов. Им даже аплодировали за вальс, и за танго тоже, не только посетители, но и сами музыканты.

“Странно, – подумала Зая, – а может, Павел и им отвалил немалый куш?..” Он продолжал выводить свою единственную гостью-партнёршу к танцу, но от раза к разу при этом почему-то становился всё ниже ростом… И вдруг разучился щёлкать каблуками и сделался весь размякшим и тяжелым. И хотя она с самого начала боялась именно этого, но, удивительное дело, её вечная несгибаемая бдительность дала трещину… Так увлеклась танцами и всеобщим вниманием, да и шампанское тоже не вода… “Да и кавалер видный и с размахом… И вот тебе нате: преображение, да ещё и прилюдно!” Зая буквально услышала мамины интонации, её такие необщие слова, её такую всегдашнюю правду… И самой Зае было так нехорошо, так горько и стыдно в этом чужом


краю среди чужих людей… Это только в её сознании щёлкали мысли, а в действительности Павел вдруг в самом деле дьявольски отяжелел, взвалил на её плечи весь свой богатырский вес, она же, едва удерживая его, опасаясь уронить, пыталась двигаться в сторону стола, выкрикивая:

– Домой! Домой! Немедленно домой!Тут подскочили оба официанта, усадили бережно за стол, что-то ласково нашёптывали,

оглаживали его с двух сторон, потом подсунули счета, оба были щедро одарены, оба были довольны и помогли ему сойти по лестнице вниз… И даже вывели на улицу, на свежий воздух.

А на улице было светло, как днём! 9 часов вечера! Но ведь полярный день! Вот одна из прелестей Павлова Заполярья! А на душе у бедной женщины были зловещие сумерки. Как-то быстро не только поблёк, но затянулся тучами весь танцевальный восторг. Растаяли, улетучились смелые надежды вчерашней легкомысленной невесты. Стёрлась, растворилась, будто никогда не существовала сестра Надежда… А сама невеста шла сейчас почему-то рядом с едва знакомым мужчиной, крепко держа его под руку, чтоб не упал. Она вдруг увидела, что одна пола белой сорочки, смятая, какая-то жёванная, вылезла у него из брюк и висит навыпуск, а брюки съехали под пузо скомканным мешком… И куда девались завидно выутюженные стрелки на брюках?..

Она вдруг отчётливо увидела себя со стороны: высокая, статная, в облегающем изысканном вечернем платье – от Диора! Рядом с безобразно расхристанным пьяным мужиком…?! Она мгновенно расстегнула ему брючный ремень… Но… Тут мужик стал крениться на бок!.. Катастрофы удалось избежать только потому, что мимо, обгоняя их, проходила женщина, которая в самый критический момент подставила своё тренированное плечо и вцепилась крепко в его пиджак: “А-а! Так это наш Паша?! Привет, привет, дорогой! Ничего, этот не буйный, он проспится и опять хорош!”

– Ой, спасибо вам! А то мне бы одной не справиться. Я ведь в гости приехала, – оправдывалась Зая, а сама подтянула ему брюки, заправила в них сорочку и, затягивая потуже ремень, подумала: “Вот так я и буду возиться с этим громадным дитятей изо дня в день? И в этом будет состоять моя семейная жизнь? Да ни за какие коврижки!”

Дома Павел мгновенно разоблачился до “формы НОЛЬ” и уже фыркал от удовольствия в ароматной пене ванны! А Зая, подавленная, сидела на тахте, пытаясь справиться с назревающим горьким комком слёз. “Только не разреветься!” – внушала она себе. Тут

скрипнула входная дверь (была не заперта, должно быть), и вошла миловидная молодая женщина, лет этак 23-х-25-ти, не более, приветливо широко улыбнулась:

– Привет Паша! – крикнула она в раскрытую дверь ванной комнаты и сразу же направилась к гостье:

– Здравствуйте, Зоя! – она замялась и уверенно продолжила, – Карловна! Я всё про вас знаю! Как хорошо, что вы приехали! – и потянулась обнять, но осеклась вдруг. – Ой, что это с вами, Зоя Карловна?

Зая не смогла сдержать слёз, так тронули её заботливые и искренние интонации.– Нет, нет! Только не уезжайте! Он вас так ждал! И мы все ждали… Паша очень хороший!

Очень, очень добрый! Вы привыкнете, Зоя Карловна, вы полюбите его, честное слово, здесь все его любят! А я просто Галя. Мы с мужем живём этажом выше. Он у меня пока ещё каплей, ну, капитан-лейтенант… молодой ещё. Мы завтра придём: пригласил на торжественный обед! Ой! А как Паша готовит!.. А в этой коробке наш подарок! Хотите покажу? О-ой! – вскрикнула


Галя, обернувшись в сторону ванной, – Я побежала… Внимание! Прямо из пены морской выход КАВТОРАНГА! Меня уж нет! Не уезжайте, Зоя! Пока!..

Дверь захлопнулась.Зая проскочила в кухню, прихватив брючный костюм, в котором приехала, чтобы снять,

наконец, нелепое здесь вечернее платье…И странное дело: за весь долгий мурманский день, за бесконечной вереницей ошеломляющих,

обнадёживающих или устрашающих трюков, исполняемых единственным и неподражаемым Павлом, Зая напрочь забыла, стёрла из памяти события прошлой ночи… Будто не было вовсе никаких приготовлений в фантастический Мурманск, не было озорных хлопот с сестрой Надеждой; и вообще не было никакого аэропорта Пулково, где не оказалось билетов для Надежды на Заин рейс; и уж совсем не было Заиного зазывного клича с уносящего её эскалатора:

“Бери билет на следующий рейс, я дождусь…”Всё испарилось. Остался только странный великан, одновременно привлекательный и

отталкивающий……Вот и сейчас, с завидным постоянством глотнув коньяку под возглас “О-па!”, он рухнул

поверх одеяла на тахту и через пару минут… всего-то через какие-то две минуты…он уже спал! И без всякого снотворного! Но зато под уникальные пассажи собственного храп-оркестра…

“Интересно!.. А куда же мне деваться, что же мне делать в этой пыточной камере? – повторяла Зая, зажимая уши ладонями. Но это не помогало.– Хоть бы книги были… Тогда можно закрыться в кухне и читать всю ночь. Но что-то пока ни одной не встретила…” Она трясла головой и шептала, как заклинание: “Домой! Домой! Скорей домой, в тишину! Но у меня же нет обратного билета!.. И как попасть в аэропорт? И денег нет… Но ведь Мишель сказал, что Паша всё возместит.

Сказал, сказал. Но где этот Мишель? А где Паша? Здесь только звуковое оформление его небывалого счастья!.. Но вот же деньги везде раскиданы… И там в комнате у шкафа пачка на полу валяется…”

Её буквально физически передёрнуло от греховных мыслей: “Фу, ты! Фу! Тьфу! Ничего себе – искушения дьявола… Стоп! Но я же могу написать записку, объяснить обстоятельства и указать, сколько возьму в долг”…

Она схватила громадный лист обёрточной бумаги, в которую была упакована подарочная коробка от каплея с Галей, расстелила эту бумагу на столе в кухне и стала писать обнаруженным на подоконнике карандашом:

“Павел! Положение гостьи в Вашем доме для меня непривычно и тягостно. Конечно, за совместно проведённый день я узнала много нового, узнала уклад жизни элитарного морского офицерства, познакомилась с кругом интересов и духовной насыщенностью… Я догадываюсь о месте, уготованном мне в Вашей жизни, и оно не представляется мне привлекательным. Масса Ваших достоинств не способна перекрыть того, что вызывает во мне непонимание или даже протест. Мне тяжело находиться в одном помещении с Вами, когда Вы спите, но здесь нет никакой норки, где можно спрятаться в тишине.

Я благодарю Вас за гостеприимство, за сердечную щедрость, но мне пора домой. Не желая прерывать Ваш сладкий сон, я взяла из тех денег, что разбросаны повсюду, четыре купюры: 3 – по 10 рублей и одну достоинством в 25 рублей, это на такси и обратный билет на Питер. Спасибо и прощайте. Зая.”


Она поставила точку, но это не принесло ей облегчения. Бедный Павел… Он так беззаботно, так раскованно, от всей своей расточительной души храпел на все лады, не жалея сил; он наслаждался и стенал, он рычал, угрожая и запугивая, он исторгал из своей могучей груди такие замысловатые рулады и буквально “вытанцовывал” носоглоткой столь виртуозные “антраша”, что это даже развеселило гостью. В крохотном коридорчике она решительно сняла с гвоздя на стене плащ, он предательски зашуршал, и храп тут же резко прекратился. Зая метнулась в кухню, торопливо застёгиваясь. Через секунду Павел стоял в дверях: “Я провожу”. (Сразу видна военная выучка, тут же оценил ситуацию.)

Увидел на столе отложенные гостьей деньги, смахнул их рукой на пол и стал читать послание. Дочитав до конца, молча удалился в комнату и вскоре появился в полном параде, даже в застёгнутом плаще. Он очень серьёзно поглядел Зае прямо в глаза:

– А, может, не стоит так торопиться? Может, стоило чуть-чуть подождать?…Она не ответила.– Ну, как хотите.– А деньги надо поднять, а то у меня нет…– Не волнуйтесь. Я еду с Вами.На улице он быстро изловил такси.В полупустом ночном аэропорту Павел купил билет на Питер. Вылет через полчаса, уже идёт

посадка. Павел быстрым движением опустил руку ей в правый карман плаща, затем подчёркнуто щёлкнул каблуками и, склонив голову, поднёс её руку к губам: “Спасибо. И мягкой посадки…”

В правом кармане Зоя Карловна обнаружила сотенную…Дома её встретила Надя. Надежда рассказала, как слетала в Мурманск, но, не найдя

ожидавшей её сестры и не имея адреса жениха, ближайшим рейсом через три часа улетела обратно.

– Я просто тут же поняла, что моя романтическая Заинька сразу окунулась в свежие приключения и, разумеется, забыла обо всём на свете, не только о сестре. А я полюбовалась на лысоватые сопки и унылые городские строения неподалёку, да ещё в твоих белых брюках возле аэровокзала пощеголяла.

Зая сразу же вернула сестре зря потраченные 60 рублей, а маме отнесла одолженную тридцатку да прибавила десятку, нечто вроде премии, на гостинцы.

Когда на мамины расспросы Зая подробно обо всём рассказала, мама долго не могла успокоиться:

– Такой добрый человек, а ты его как из ушата своей глупой “правдой” окатила. Ах, как жаль, такой добряк!.. Его жалеть да лелеять надо…

Очень горевала мама…

Конец истории.А мне грустно с ней расставаться.И жаль всех действующих лиц…


Необъяснимое в стихах

Богдан Фокин

Есть сферы, выше рифмы и исскуств.Я чушь пишу, дабы не впасть в искусотдать словам-вампирам на пропойнеобъяснимое.О, воля. О, покой.

* * *

МОЙ СОН

Вы на коне, а я на пони.Мы мчимся по заснеженной степи.Барак.Снимают фильм о войнах,что были и могли б произойти.

* * *

Идти неловко уходящему спиной –тут риск велик остаться инвалидом.Иль хуже – грох! – и ...овощь-индивидуум.И уж совсем – прощание с Душой.

Я на пороге. Я машу рукой. Фото Л. Водопьяновой.


Жизнь Риты Главы из нового романа

Лорен Масака (Калифорния)

От редакции:

Героиня романа “Жизнь Риты” – лицо чрезвычайно типичное (и не только для сегодняшней Америки). Типична даже сама её нетипичность, тот своеобразный наивный шарм, который выделяет её из окружающей массы “норми”. Своеобразие радостей и горестей её жизни

тоже типично для всех таких же, как она. Подобных Рит можно встретить во множестве в любом углу большой страны. Их легко узнать. Эти одинокие женщины похожи на увядающие бутоны никогда не раскрывшихся цветов. Хотя они многое в жизни знали, что такое жизнь, осталось им неведомо. Среднее положение, средний достаток, средний или за-средний возраст. Средняя амплитуда колебаний чувств, средней яркости эмоциональные вспышки, средней, приглушённой остроты заботы. Убегая от социальной предопределённости жизни, Рита не пробует прорваться за пределы общего пастбища. Она занимает незаметное место на его периферии, где таких отбившихся от стада – свой легион одиночек. Так, по её понятиям, всё же честнее. Она хороший человек, сочувствующий другим хорошим людям. Временами она тоскует и грустит от смутного сознания неполноценности, тепличности своей жизни, в которой не было и нет ничего настоящего: ни настоящей страсти, ни настоящей близости, ни напряжения, ни вдохновения, ни интереса. Ни жертв. В её полубогемной голове спутано маленькое и большое, “планетарное” и мелочное, общие предрассудки и частные суеверия. Она не знает, куда, к чему себя приспособить, к чему или кому приложить свою искренность, чистую, но слабую и безвольную, такую же, как и её самостоятельность, простирающаяся только в самых безопасных, часто заранее подсказанных пределах. Она предпочитает находить закутки свободы внутри своего тупика, посещая те “атриумы”, в которых смелые мечты не взывают к риску быть непременно осуществлёнными. События сами приходят и уходят, не принося перемен. В любых обстоятельствах Рита остаётся “землянином в комнате”, предпочитая дивиться далёким от неё космическим процессам из привычного укрытия. Она не бросает вызова общественным штампам (как иногда ей приятно думать), она просто ничего, кроме них, не знает, но она создаёт из них свой личный набор со своими значениями согласно собственным представлениям о раскованной грациозности и оригинальности. Гармония незамысловатой внутренней утопии приводит к согласованию разрозненность маленьких земных одиночеств с одиночествами космическими и божественными.

Автор “Жизни Риты” при издании книги предпочёл воспользоваться женским псевдонимом Лорен Масака, этим ещё раз указав на внутреннее сходство с героиней романа, на готовность разделить черты типичности многоликой толпы одиноких Рит.


Предисловие автора:Кто есть Рита на самом деле? В чём-то она сам автор, а в чём-то – его сестра-близнец,

никогда не увидевшая света дня, разве что глазами двойника-писателя. Она также женщина с серебряными волосами, с которой ему довелось столкнуться в пансионе “Святой Георгий” в три часа ночи. Оба в одиночестве бродили без сна по зданию и оба были одеты в одинаковые синие ночные неглиже. Уставившись друг на друга, они застыли на третьем этаже в противоположных концах коридора. С любопытством опасливо приблизились и в мягком свете и тишине спящего пространства представились друг другу.

Год, проведённый в “Св. Георгии”, вызвал к жизни книгу о Рите. “Жизнь Риты” – в основном вымысел.

Л.Масака

НАСЛЕДНИК

Первые две ночи октября были свежими, туманно-дождливыми. После полуночи Рита сидела у раскрытого окна, наслаждаясь бульканьем в водосточных трубах. Непонятно почему ей вспомнилась чистка отцовского трофея.

Дождливый полдень... Ей двенадцать лет, и она сидит за кухонным столом. Отец награждён за отстрел индеек. Она помнила, как он сказал: “Да, лучший стрелок из тридцати слепцов. Единственная когда-либо заработанная премия! Но может быть меня ждёт ещё одна, за то, что я был идиотом и проклятых двадцать лет вкалывал на городское управление”. Кислый запах полировальной жидкости на тряпке... Кремообразный вид. Дождливый день...

Годы спустя она столкнулась с самодовольным богачём, одетым в костюм из жатого ситца, с розовым полосатым галстуком, с подобранным в цвет карманным платком и свежей бутоньеркой из гвоздики, когда он входил в продуктовый магазин. Судя по отличной физической форме, он привык упражняться. Но оказался психом – избалованным и эксцентричным. Богатый дядя его матери (сообщила Рите падкая до сплетен кассирша) изобрёл тот самый состав для полировки меди, которым Рита пользовалась в детстве. Таким образом, этот лощёный оригинал никогда не должен был работать. У него были мигающие за толстыми линзами глаза и бамбуковая трость в руке. Его антикварный линкольн был выкрашен в нежно-голубой цвет.

А после, не так уж давно, в китайском ресторане, где ей случилось оказаться воскресным днём, Рита увидела, как тот самый мужчина, теперь толстый и старый, пьяно ввалился в дверь, спасаясь от порывов дождя. На нём был обветшалый фрак поверх футболки с Мадонной, не слишком свежие ноготки в петлице и забрызганные грязью носки с дырами, из которых торчали неопределённого цвета ногти.

Он дымил сырой сигарой и завопил: “Отцепись, сука!”, когда миловидная официанка-китаянка вежливо предложила оставить сигару за дверью. Она подала знак, и два маленьких китайских повара выскочили из вращающихся дверей кухни, подняли потрёпанного наследника за локти,


вытолкали его на улицу, пока девушка держада дверь открытой, быстро протащили пинающегося, бранящегося мужчину через залитую дождём стоянку и скинули его в канаву. Затем они молча вернулись на кухню. На всё ушло меньше тридцати секунд.

СЕРЕБРИСТО-РОЗОВОЕ БАЛЬНОЕ ПЛАТЬЕ

Полночь – не столь уж грустный час, но Рита грустила, потому что соседке было грустно. Соседка, Карли, была театрально-драматическим инструктором. У неё была роль в спектакле Летнего театра.

Спектакль был вещицей старинной. Костюм Карли проистекал из Франции XVII века.. Взбитое серебряно-пунцовое платье с глубоким декольте, а завитые волосы подняты в высокую причёску. Она была и без того прелестной, но в костюме выходила за пределы всякой прелести. И ещё со всеми этими жемчугами...

Театральный уборщик, поэт, остолбенел, когда увидел Карли (в образе), курившую за закулисной дверью. Они курили и разговаривали шёпотом, их руки почти соприкасались на перилах балкона. Всего несколько минут, пока ей не пришлось снова пойти на сцену.

Карли сияла в эйфории, потому что чувствовала себя в этом наряде чудесно, а августовский вечер был тёплым и пропитанным запахом моря. Но уборщик погрустнел и сказал: “Вы так красивы! Почему мне не встретится кто-нибудь такой же в реальной жизни!” Карли стало ясно, что его слова обращены не к ней, а к роли... И что он видит в ней героиню спектакля...

Она дотронулась до его рукава. Мягко поцеловала в щёку, приподнявшись на цыпочки, а затем поспешила выйти, чтобы играть в своей сцене, оставив поэта-уборщика в одиночестве докуривать, глядя в сторону океана с балкона позади закулисной двери.

Недосягаемость её красоты вызвала в нём печаль, и это опечалило её тоже. Она всё ещё продолжала грустить, когда вернулась домой и передала свою сладкую грусть Рите за чашкой чая с печеньем в полночь.


ЗЕМЛЯНИН

Пытаясь измерить передвижение серповидного месяца, Рита отступила от окна своей комнаты. Небо было фиолетовым от звёзд.

С кнопки над окном свисала хрустальная капля на невидимой нитке. И вот, соразмеряя ось луны с отвесом хрусталя, Рита стояла совершенно неподвижно. Думая о тени Земли и о том, как это ей удаётся подстроиться к луне с таким совершенством. Как манто... Однако приходилось всё время либо закрывать один глаз, либо видеть через очки сразу две луны. Рита стояла так неподвижно, как только возможно, но ей казалось, что голова всё равно чуть шевелится, когда она прищуривается.

“Это, должно быть, двигается луна. – заключила она. – А может, Земля. Или всё-таки я сама.”Было никак не определить. Она сдалась, дивясь законам физики, по которым всё так устроено.

Просто принимай движение луны, и Земли, и собственной маленькой субстанции... Землянин в комнате... Глядящий вдаль на луну...

ЧЁРНАЯ АРФА

“Святой Георгий” после полуночи бывал безлюдным. Хотя квартир здесь было много, жильцы находились за закрытыми дверями, занимаясь делами, которыми обычно люди

занимаются... Так что если пройтись поздно по коридорам, можно было вообще никого не встретить.

Рите, однако, почему-то не было одиноко. Она задумалась о недавнем госте. Это был мужчина высокого роста с рыжей бородой, одетый во всё чёрное (кроме зелёных сапог), который появился к закату, чтобы показать ей свою новую арфу. Арфа была из кленового дерева, покрытого блестящим чёрным лаком. Небольшого размера... Кельтская арфа. На днях доставленная из Индианы. На вид она была ценной.

Когда высокий человек сел и поставил арфу между колен, в нём произошла перемена. Он привёл себя в равновесие медленным, глубоким дыханием. Затем лёгкие движения его пальцев наводнили комнату тёплым музыкальным потоком, смывавшим застарелую пыль грусти сквозь раскрытое окно.

Она закрыла глаза и увидела, как птицы и рыбы пролетают в тумане под луной... Почувствовала тёплый ветерок и мурашки в бёдрах... Руки мужчины знали всё, что можно знать о свете. Внезапно вспыхнувшие свечи разогнали темноту... Квартира от пола до потолка заполнилась гардениями.

Вокруг сандалий, тихо звякая, покатились золотые монетки... Тень её сестры, улыбаясь, подавала вишнёвый пирог. Леденцы в фольге посыпались с неба, и Рита в вихре пыли фей заснула. Когда она проснулась, ни мужчины, ни его чёрной арфы уже нигде не было.


ВИД ДЕРЕВА

Был такой вид деревьев, который она очень любила, но никак не могла вспомнить его название. Она помнила всё же выезд с первого шоссе на Сиклиф-бич в тот день, когда изобрела способ запоминания. Сам этот момент ей запомнился – но не название дерева.

Не лиственница... И не цикута...Она также помнила, как в тот день придумала ещё один приём, чтобы запомнить что-то

другое. Но что такое было это другое, вспомнить не удавалось. Оно имело какое-то отношение к олеандрам.

У деревьев, которые ей нравились, были маленькие шишки. Такие мог бы делать ювелир для серебряного кулона. Но на хвойные эти деревья не были похожи. Они росли по берегам реки в горах, где она часто гуляла в прошлом.

(ольха)

УХОДИ

Мне хотелось бы, чтоб ты вернулся на луну... там ты может меньше бы мешал... а из сердца моего сделать арфу, которую щиплет наамфитаминенный мексиканский карлик. Уйди пожалуйста опять люблю тебя.

Не быть ли тебе просто камнем, пущенным мной по воде и пропавшим? Или вишнёвым пирогом, благополучно мною съеденным! Прошу, приди, чтобы испортить жизнь мою своею красотой! Или плыви подальше, как пузырь пустой.


Незачем рыдать о рыжих волосах! Неужели нет забот поинтересней? Ни к чему хотеть растаять у тебя во рту. Я, пожалуй, слишком занята, чтобы языком считать твои веснушки.

Хочу, чтоб ты ушёл, как бумеранг. Не будь мышонком у меня в кармане. Ах лучше б ты ушёл. Не вздумай посыпать тропинку крошками, чтоб я бежала сзади.Уйди уйди уйди. Я нас с тобой хочу покрасить золотом. Единственное, что мне нужно, это то,

чтоб ты прижился у меня под кожей.Не стой, смеясь, со мною в океане. Ложись в ночи под дерево, и я приду. Учусь не замечать

тебя. Папайи так вкусны в потёмках! Позволь подуть тебе на спину. Мне так хотелось бы похитить что-нибудь из бельевой твоей корзинки...

Уйди! Иначе я могу быть только ниткой от твоего летящего по небу игрушечного змея.Люблю тебя. Уйди же! Уходи...

РАЙСКИЕ ПТИЦЫ

С того самого времени, как она переехала в “Святой Георгий”, Риту завораживали огромные листья “райских птиц”, когда она просиживала в ветреном атриуме, всего за две двери от её квартиры. Она удивлялась новым липозелёным листьям, пока они медленно

разворачивались, день за днём и ночь за ночью, на высоких наклонных стеблях.Теперь она к ним уже привыкла и почти не видела свисающих листов, слегка касавшихся

её, когда приходила посидеть в любимом кресле у журчащего фонтана под названием “зелёный человечек”.

За много лет у неё бывало множество любовников. Но сейчас не было никого. Иногда она мечтала о любовниках, хотя наяву в жизни их не было.

Один симпатичный мужчина с забинтованным синяком под глазом и шрамами на губе, которого звали Дюк, однажды сидел с ней в атриуме, рассказывая всякое о себе. О том, как по дороге на пикник для служащих фирмы он напился, а на месте напился ещё больше. Хозяин фирмы, очень богатый, пытался подъехать к красивой женщине, с которой Дюк флиртовал раньше, в бассейне. Дюк просил от неё отстать, не то наддаст. Тогда телохранитель богача ударил Дюка кулаком так, что тот потерял сознание. Очнулся, когда его под небом, полным звёзд, вытаскивали из речного русла двое в ковбойских шляпах. Всех остальных уже не было. Потом он не мог найти ключа от своего корвета.

Она думала о том, каково быть любовницей Дюка. Он очень страстный. Но и очень грубый. Кажется, лучше его проигнорировать. Когда-нибудь... она наверняка встретит того, кто ей нужен... И тогда они станут любовниками.

НОЧНАЯ МУЗЫКА

Бывало, поздно ночью под её окном рыдали одинокие и потерянные. Они не знали её, не знали, кто она, ничего не знали. Не знали даже себя. Но её окно было квадратом тёплого света.


Безумцы стояли внизу на безлюдном тротуаре, смотрели вверх и обращалисмь к окну с горячими речами. Или напевали. Или тяжело переводили дыхание, скрываясь от полицейских машин с синими мигалками.

Такое случалось под звёздами Вселенной и уличными фонарями. Было слышно, как в шлёпающих под пристанью волнах залива заходятся лаем тюлени. Сонные водители с надрывающимися переговорниками развозили газеты для пропащих бедолаг, чтобы тем можно было спать, завернувшись в скорби мира, пока трезвонят городские куранты. Мимо с грохотом катились тяжёлые фургоны из дальних штатов.

Под её окно стекался хор слабоумных. Пожирая холодными пальцами горошек из банки и испытывая нужду в туалете. Многие не знали, какой стоял месяц или год и где они находились... Только то, что было очевидно, как колокол и холод.

Маленький худой помешанный кричал в три часа ночи: “Что же делать, если мать ненавидит меня с той минуты, как я родился!!!” “Так её! Так её! ТАК ЕЁ!” – поддержал свежеотделанный пьянчуга и расплакался.

Была ли занавеска открыта или задёрнута, лужа людской печали скапливалась под её окном, чтобы выть и петь об участи человеческой, и вздыхать в унисон, синкопированный молчанием.

Так они глотали и рыдали ночи напролёт. Рыдали даже те, кто спал, и холодный сухой тротуар впитывал их маленькие солёные приношения. Стонала окровавленная нищенка с мешком. Толстый псих медленно стучал разбитыми кулаками по абстрактной стальной скульптуре в неровном ритме биполярного пульса.

Когда наступила жуткая долгая тишина, мет-панк швырнул свой скейт борд в витрину ювелира и убежал... А все добрые и разумные тем временем почивали в безопасности и тепле.

СВЕЧА

У Риты, потягивавшей кофе из маленькой чёрной чашки и курившей сигарету в четыре утра, горели розовые свечи. Все три были оставлены кем-то (без записки) под её дверью. Та, что в ванной, потухла, догорев. Другая, стоящая на стеклянной полке, излучала сияние на

фарфоровую гейшу. Третья освещала нефритового дракона и несколько свисающих растений.Дождь уже кончился, хотя ни луны, ни звёзд видно не было. Бездомный гитарист покинул

скамейку под её окном. Сделалось так тихо, как это вообще может быть в маленьком городе. Рита была в смятении от вспыхнувшего в ней недовольства Богом, хотя понимала, что никакой пользы оно не принесёт.

“Почему Он позволил всему так запутаться?” – думала она. Рассуждая теологически, она предположила, что виной всему смазливый смутьян Люцифер, соблазнивший треть ангелов...

“Почему бы Ему просто не простить их всех, чтобы восстановить порядок? Неужели никак нельзя? Нет? Почему же нет? Если даже я.., глупое, ограниченное создание, способна такое себе представить.., почему Богу это не пришло в голову? А может, как раз пришло?..”

Единственное, что Рита знала, это то, что она не знает ничего. Но если бы она распоряжалась, то точно поставила бы всё по местам. И поэтому её терзало расстройство.

“Разве можно доверить Богу, чтобы Он помешал людям захламить планету и угробить себя?


Или наша горестная кончина составляет такую уж важную часть космического плана?”Некоторые из друзей Риты были подлинными интеллектуалами... Атеистами. Их позиция

выглядела достаточно выгодной, но Риту это не убеждало. Потому что стоило ей помолиться о свечах, и они появились. Не сразу, а тогда, когда надо. Бог, в которого не верили друзья-интеллектуалы, уже десятки лет отвечал ей и на такие вот маленькие молитвы, и на бесчисленные прочие. Так что Рите уже было не перестать верить. К тому же... сейчас ей была нужна новая свеча.

НОЧНОЕ-ДНЕВНОЕ

Рита вслух засмеялась над собой. Она слизнула шоколадные крошки с блестячщей тёмно-синей тарелки, в которой отразились её зубы и язык. До зари оставалось меньше часа. После душа с шампунем она была чистой. Чистой до того, что пахла мятой и малиной. Её

глаза искрились блестящими идеями. Недавно освоенная способность видеть сны наяву делала сон менее необходимым, чем раньше. Теперь постель надо было раскладывать всего четыре раза в неделю вместо семи, как делают все остальные. Когда ей было двенадцать лет, она решила: “Не хочу быть, как другие. Их жизни кажутся вялыми и печальными. Я хочу быть не такой.”

А что теперь? Ну, теперь-то она знала, что из себя представляет. Ночная-дневная жизнь вызвала кое-какие перемены. Её длинные чёрные с сединой волосы часто вспыхивали звёздным светом. Бледная кожа говорила о проведённых в постели солнечных днях. То, о чём извещали настенные часы, фактически перестало иметь значение.

Когда она проходила мимо нормальных людей (она называла их “НОРМИ”) по авеню, им было не понять, что это в ней вызывает у них интерес и желание узнать, кто она такая. Она жалела их за обыкновенность и сочувствовала их пустым глазам, радостно приветствующим всякого, кто умеет улыбнуться. Её жизнь – это ваза взбитых сливок с мятой и анютиными глазками... А их – горшки переваренной брюссельской капусты. Она – розовый бумажный змей, летящий и тянущий конец верёвки высоко над берегом.., пока они поглощают через соломинку кока-колу в машинах с орущей музыкой.

“Я хочу стать ребёнком, когда вырасту”. Это давно было её девизом. Её мониста украшены лепестками красной розы, которые она раскидывает, несясь, как ветер, по авеню...

Жадность в собственных глазах заставила её засмеяться, когда к ней приблизилось отражение её лица в тёмно-синей тарелке, с которой она слизывала крошки шоколада... за миг до того, как ночь ещё раз стала зарёй.



Одеяния как элемент нравственно-духовного воспитания

на примере одежд монахов-буддистов тхеравадинской, тибетской (махаянской) и сото-дзен (японской) традиций.

Елена Старовойтова (Санкт-Петербург)

В данной статье сделана попытка установить истоки и причины формирования и последующих

изменений внешнего облика буддийских монахов традиций Тхеравадыi, Махаяныii и Сото-дзенiii. Для исследования были использованы переводы на русский язык канонических текстов данных традиций и комментариев к ним. Был проведен анализ материала по изобразительному искусству буддизма, а также интервьюирование монахов вышеперечисленных традиций.

Принятие монашества в большин-стве традиций предполагает смену образа жизни, соблюдение специальных правил поведения и следование определенным канонам. Описание и объяснение норм жизнедеятельности новопосвященному монаху передается изустно, а также имеет фиксацию в канонических текстах. Каждая традиция обладает своим основополагающим руководством по монашеской дисциплине, в который включен раздел о внутренних правилах поведения монахов. В него, в свою очередь, включены правила-наставления для монаха/монахини, регламентирующие их образ жизни и предписывающие соблюдение определенных норм внешнего вида в одежде, как внутри монастыря, так и за его пределами.

В буддийской традиции каноническим кодексом правил поведения, образа жизни и внешнего вида для монахов/монахинь является “Виная” (Vinaya)iv. В большинстве традиций буддизма дисциплинарные правила на 80% совпадают. Древнейший корпус текстов Винаи принадлежит к традиции Тхеравада. Оставшиеся 20% наставлений составляют региональные особенности в конкретных традициях.


Традиция Тхеравада.Каноническим текстом этой буддийской традиции является “Палийский канон”v, который

называют Трипитака (Tripitaka)vi. Он является открытым, то есть доступным как для монахов, так и для мирян.

Трипитака состоит из трех частей:• Виная-питакаvii – сборник текстов, касающихся правил поведения в повседневной жизни

сангхиviii, так называемый “дисциплинарный устав” сангхи – общины бхиккху (получивших посвящение монахов) и бхиккхуни (получивших посвящение монахинь). В него входит полный набор правил сангхи, а также история происхождения каждого правила и подробное описание того, как Будда решал вопрос сохранения общей гармонии в большой и разнородной духовной общине. Эти правила подытоживаются в разделе “Сутта Вибханга”, в части “Пратимоккха”, где их количество составляет для бхиккху (монаха) 227 правил и 311 – для бхиккхуни (монахини). Согласно буддийской традиции, эти правила установлены самим Буддой и касаются практически всех сторон монашеской жизни. Все локальные буддийские монашеские общины функционировали по этим правилам.

• Сутта питака – сборник сутрix (проповедей и поучений), приписываемых Будде и нескольким его ближайшим ученикам. Содержит все основные учения Тхеравады.

• Абхидхармма питака, “сверх-Дхарма”x, – сборник текстов, в которых основополагающие принципы учения, представленные в Сутта питаке, переработаны и организованы в систему, которую можно применять для исследования природы ума и материи.

Традиция Махаяна.Корпус текстов Виная традиции Махаяны открыт по большей части для монахов. В тибетской

махаянской традиции не рекомендуется читать эти тексты мирянам. Такая рекомендация не является строгим запретом. Она вызвана желанием уберечь мирян от соблазна испытывать и контролировать монахов в соблюдении ими монашеских обетов.

Традиция Дзен.Основной текст японской традиции Сото-дзен датируется 13 веком н.э. и носит название

“Себогензо (Шобогензо)” (Shobogenzo), что переводится как “Сокровищница ока истинной Дхармы”. Его автором считается Мастер Доген. Правила поведения и внешнего вида монахов в наши дни коротко описаны в “Правилах поведения в Доджо”xi мастера Тайсена Дешимару.

Условия и причины возникновения правил для монахов.

В каноническом тексте Тхеравады зафиксированы условия и причины возникновения правил для монахов. Целью определения и систематизации таких правил поведения и внешнего вида монахов была необходимость “... гарантировать, что целомудренная жизнь,

основанная Буддой, будет продолжаться долго, точно так, как нить, скрепляющая цветочные украшения, гарантирует, что их не развеет ветер”.

Вот как описаны условия для создания правил-наставлений в Буддийском монашеском


кодексе:... только когда ментальные скверны (асава) дали себя почувствовать в общине, возникает нужда в

Пратимокши.... В Бхаддали – сутта (М. 67) Будда перечисляет пять таких условий:... Когда существа начали вырождаться и истинная Дхарма стала исчезать. ... тогда Учитель установил

правила поведения для своих учеников, чтобы противодействовать этим условиям. ... Нет такого случая, чтобы условия, благоприятствующие скверне, возникали в общине, пока община не стала обширной (1). Но когда община стала обширной, появились случаи возникновения условий, благоприятствующих скверне... Когда община стала обладать обильными материальными благами (2)... высоким статусом (3), обширным корпусом учения (4)... когда община долго просуществовала (5)”…

В том же тексте дано обоснование необходимости этих правил десятью причинами-целями:...безупречность общины (1), спокойствие общины (2), укрощение дерзости (3), удобство для примерных

бхикшу (4), обуздание скверны, связанной с настоящей жизнью (5), предупреждение скверны, связанной со следующей жизнью (6), поднятие веры в неверующих (7), умножение верующих (8), утверждение истинной Дхармы (9), воспитание дисциплины (10).

В комментарии к “Буддийскому монашескому кодексу” причины-цели классифицируются по трем основным типам:

“…Первые два являются внешними:обеспечить мир и благополучие внутри самой общины и культивировать и оберегать веру среди мирян, от

поддержки которых бхикшу находятся в зависимости.Причины третьего типа являются внутренними:правило должно помочь обуздать и предотвратить ментальную скверну внутри личности бхикшу.

... Этот последний пункт скоро становится явным для каждого, кто серьёзно старается придерживаться правил, так как они воспитывают разумность и сдержанность в действиях – качества, которые влияют на подготовку сознания.

Там же оговаривается, что, …Будда не устанавливал полный кодекс одновременно. Напротив, он формулировал правила одно за другим в ответ на события. Правила в Пратимоккхе представлены одно за другим, каждое правило предваряется историей его происхождения, связанной с событиями, которые повели к его установлению.

Система наказаний.

В том же тексте, кроме перечисленных наставлений, Буддой была предложена система наказаний за их несоблюдение. Эта система базировалась на двух принципах:

…Во-первых: …система анализа каждого нарушения с точки зрения усилия, предмета, осознанного восприятия, намерения и результата показывают, как твердое соблюдение правил ведет направленно к развитию концентрации и понимания. Если монах привыкает осознавать свои поступки со стороны этих факторов, он будет развивать внимательность, аналитический подход к реальности (настоящему) и настойчивость. Это первые три фактора Просветления (пробуждения), формирующие базис для трех остальных: радость, благородство, концентрация и невозмутимость духа…

…Второй принцип: …монахи привыкают ценить свою хорошую репутацию перед уважаемыми членами их группы, и вся система наказаний, разработанная Буддой, построена целиком на воздействии на статус нарушителя внутри общины…

В каноне сохранилось немало свидетельств того, что отношение Будды к соблюдению правил


поведения монахов не было формальным. Правила сами по себе не были причиной упадка общины, а условия, способствующие подъему ментальных загрязнений, не были сами по себе загрязнениями. Усложнение жизни общины создавало возможности для монахов действовать на основе загрязнений их ума. Правила не могли предотвратить любого из этих условий, но должны были хотя бы помочь ограничить проявления скверны. Соответственно, с усложнением условий жизни усложнялись и правила.

Правила, касающиеся монашеского одеяния.

Среди правил-наставлений обозначена часть правил, касающихся непосредственно монашеского одеяния: владения, изготовления и ношения.

В “Буддийском монашеском кодексе”, в главах: “Об изготовлении одежды”, “Об алкогольных напитках”, “О сокровище”, в разделе “Секхия” (“26 правил надлежащего поведения”, “16 правил обучения Дхамме”) даны рекомендации относительно:

• времени изготовления одежды и организации рабочего места;• условий принятия и распределения одежды, кусков ткани или денег для приобретения

одежды;• количества одеяний, одновременно находящихся во владении у монаха;• условий дарения и обмена одежды и кусков ткани для одежды другим монахам;• размеров одеяния;• условий ношения одежды;• способа ношения одежд;• достойного отношения к одеждам;• степени допустимой ценности принадлежностей монаха.

Время изготовления одежды и организация рабочего места.Для изготовления одежды определялось особое время, которое так и называлось – “сезон

одежды”. Оно регламентировано в главе “Об изготовлении одежды”, части “Васса и катхинаxii привилегии”.

… Четвертый лунный месяц сезона дождей – начиная со дня после первого полнолуния в октябре и до следующего полнолуния – назывался сезоном одежды. Это время традиционно отводилось монахам для изготовления одежды. В ранний период, когда большинство монахов проводило холодный и жаркий сезоны в странствиях, оставаясь на одном месте только для пережидания сезона дождей, последний был идеальным временем для подготовки одежды к странствиям, а для мирян, узнавших монахов за время пережидания дождей, проявить свою благодарность и уважение подношением им одежды или ткани для изготовления одежды.

На время сезона одежды отменялись пять дисциплинарных правил – нисаггия пачиттия 1 и 3, пачиттия 32, 33 и 46 – как привилегия для монахов, соблюдающих трехмесячное пребывание в одном монастыре (васса), чтобы облегчить им изготовление одежды. ... После принятия участия в церемонии монахи, участвующие в ней, могли продлить сезон одежды еще на четыре лунных месяца. На это время они также получали дополнительную привилегию отмены правила нисаггия пачития 2.

…Когда какой-либо монах закончил изготовление одежды и его рама разрушена (его катхина-привилегия


недействительна), он может держать у себя излишнюю одежду не более десяти дней. Если срок превышен, предписывается выплата неустойки и раскаяние в проступке.

Условия принятия и распределения одежды, кусков ткани или денег для приобретения одежды.

… Любая одежда, пожертвованная в определенный монастырь в течение этого периода (сезона дождей), могла быть разделена только среди монахов, которые провели в нем весь сезон дождей, и ни с каким вновь пришедшим монахом.Если число монахов, проведших сезон дождей в определенном монастыре, превышает пять человек, они также

получают право участвовать в церемонии катхина, во время которой они принимают подношения тканей от мирян, отдают их одному из своих членов и затем всей группой делают из нее одежду до рассвета следующего дня…

…Когда монах закончил изготовление одежды и его катхина-привилегия недействительна, если после этого ему преподносят кусок ткани, он может принять его, если желает. Приняв его, он должен немедленно изготовить из него предмет одежды. Если ткани недостаточно, он может хранить ее не более месяца, надеясь восполнить недостающее. Если этот срок превышен, налагается неустойка и раскаяние в проступке.

…Если какой-либо монах выпрашивает одежду у мужчины или женщины-домохозяев, не родственных ему, за исключением надлежащих случаев, налагается неустойка и покаяние. Надлежащие случаи здесь таковы: одежда монаха украдена или сильно повреждена.

… За десять дней до полной луны третьего месяца Каттика в октябре, если одежда “настойчиво” преподнесена монаху, он может принять ее, если считает, что она преподнесена “настойчиво”. Если он принял ее, он может держать ее на протяжении всего сезона одежды. После этого срока налагается неустойка и раскаяние в нарушении.

….В случае, если царь, царский министр, брахман или домохозяин пошлет денежный взнос для какого-либо монаха через посланника, говоря: “Купив на эту сумму одежду, обеспечь одеждой такого-то монаха”; и когда посланник, прибыв к монаху, сообщит ему: “Эта денежная сумма была послана для пользы уважаемого. Пусть уважаемый примет эти деньги”, тогда монах должен ответить так: “Мы не принимаем деньги, мой друг. Мы принимаем одежду (или ткань), соответствующую определенному сезону”…

…Если какой-либо монах, приобретя пряденную нить, отдаст ее ткачам для изготовления полотна (ткани), налагается неустойка и покаяние.(Здесь имеется в виду, что либо нить приобретена не должным образом, либо ткачи не должным

образом принуждены к работе).

Количество одеяний, одновременно находящихся во владении у монаха.Буддийским монахам разрешалось иметь только один комплект одеяний (три одеяния):

нижнюю, верхнюю и “внешнюю” (что-то вроде накидки). Дополнительные и излишние предметы одежды допускалось хранить под так называемым “двойным владением”. В таком случае монах формально разделял право собственности на предмет одежды с другим монахом, монахиней или послушником. Такой предмет не считался излишним предметом одежды и мог храниться неограниченно долго, однако перед его использованием двойное владение следовало отменить.

…Существуют жилища в удаленных местах, которые считаются опасными и рискованными. Монах, живущий в таком жилище после полнолуния четвертого месяца Каттика, может держать одну из трех своих монашеских одежд в деревне, если он так хочет. Если он по другим причинам отделен от любой


из своих трех одежд, это может продолжаться не более шести ночей подряд, в ином случае – если это не утверждено монахами – налагается неустойка и покаяние.

Условия дарения и обмена одежды и кусков ткани для одежды другим монахам.…Если какой-либо монах принимает одежду или ткань от монахини, не родственной ему, – за исключением

случаев обмена, – налагается неустойка и покаяние.…Если какой-либо монах, собственноручно отдав предмет одежды или ткань другому монаху, затем, будучи

разгневанным и недовольным, станет отнимать – или отнимет – ее обратно, налагается неустойка и покаяние.

…Если какой-либо монах, поместив ткань или предмет одежды под двойное владение с другим монахом, монахиней, послушником или послушницей, затем использует его без отмены двойного владения, то в таком поступке следует покаяться.

…Если какой-либо монах дает монахине, не родственной ему, ткань для одежды, за исключением случая обмена, в таком поступке следует покаяться.

…Если какой-либо монах изготавливает или изготовил одежду для монахини, не родственной ему, в таком поступке следует покаяться.

Размеры одеяния.…Когда какой-либо монах изготавливает ткань, которой оборачивают тело во время болезни, она должна

иметь стандартный размер. Стандарт здесь таков: четыре “локтя Сугаты” в длину, два локтя в ширину. Если имеется избыток, он должен быть отрезан, а при нарушении следует покаяться.

…Когда какой-либо монах делает одежду для купания под дождем, она должна иметь стандартный размер. Стандарт здесь таков: шесть “локтей Сугаты” в длину, два с половиной в ширину. Если имеется избыток, он должен быть отрезан, а при нарушении следует покаяться.

…Если какой-либо монах имеет одежду, по размеру равную или большую, чем одежда Сугаты, избыток должен быть отрезан, а при нарушении следует покаяться. Размер одежды Сугаты здесь таков: девять “локтей Сугаты” в длину, шесть “локтей Сугаты” в ширину. Таков здесь размер одежды Сугаты.( прим.:”локоть Сугаты” – около 25 см. Это правило относится к верхней одежде).

Условия ношения одежд.…Когда монах принял новую одежду, она должна быть помечена одним из трех цветов: зеленым, коричневым

или черным. Если монах использует новую одежду, не пометив ее этими цветами, то такой поступок требует покаяния.

…Когда монах закончил изготовление одежды и его рама разрушена (его катхина-привилегия недействительна); если после этого он находится отдельно от любой из своих трех одежд хотя бы одну ночь, – если это не утверждено монахами, – налагается покаяние и неустойка.

…Если какой-либо монах использует одежду, выстиранную, окрашенную или вычищенную монахиней, не родственной ему, налагается неустойка и покаяние.

Способ ношения одежды.Раздел “Секхия” (26 правил надлежащего поведения), фиксирует драпированный способ

ношения одежды, когда кусок ткани, без дополнительного кроя, драпируется вокруг тела при


помощи скручивания или узлов.…Я буду носить нижнюю /верхнюю/ одежду, обернутую вокруг тела: это правило должно соблюдаться.…Я буду ходить /сидеть/ хорошо одетым в людном месте: это правило должно соблюдаться.

Под выражением “хорошо одетый” здесь имеется в виду максимально закрытое тело: шея, грудь, руки – до запястья, ноги – ниже колен на несколько пальцев (количество пальцев варьируется в зависимости от монастырских внутренних правил).

Достойное отношение к одеждам.Из главы “Об алкогольных напитках”.

…Если какой-либо монах прячет или спрятал чашу, одежду, футляр для иголок или пояс другого монаха – хотя бы в виде шутки – за такой поступок налагается покаяние.

…Если какой-либо монах намеренно обращает к себе подношения, которые предназначались сангхе, налагается неустойка и покаяние.

Степень допустимой ценности принадлежностей монаха.….В случае, если у мужчины или женщины-домохозяев есть ткачи, которые делают для них полотно, и

если монах, определенно не приглашенный для этой цели, придет к ткачам и будет давать им указания относительно ткани, говоря: “Эта ткань, друзья, должна быть соткана для моей пользы. Сделайте ее длинной, сделайте ее широкой, сотките ее ровно, плотно, и, возможно, я вознагражу вас за это каким-нибудь небольшим подарком”, – и если впоследствии монах вознаградит их каким-либо небольшим подарком, пусть даже пищей, собранной подаянием, эта ткань изымается и налагается покаяние.

…Если неродственные монаху мужчина или женщина-домохозяева преподносят ему много кусков ткани, он может взять не больше, чем надо на верхнюю и нижнюю одежду. Если он примет больше, налагается неустойка и покаяние.

…В случае, если мужчина или женщина-домохозяева приготовили определенную сумму денег для неродственного им монаха, думая: “Купив одежду на эти деньги, я обеспечу одеждой такого-то монаха”; и если монах, определенно не приглашенный для этой цели, придет к домохозяину и будет делать намеки относительно одежды, говоря: “Это было бы в самом деле хорошо, если бы вы обеспечили меня одеждой такого и такого образца”, – из желания получить что-нибудь красивое, – тогда этот предмет одежды изымается и налагается покаяние.

Из главы “О сокровище”.….Если какой-либо монах имеет футляр для иголок, сделанный из слоновой кости, кости или рога, то

такой поступок требует покаяния, а футляр должен быть разбит.


Особое отношение к монашескому одеянию.

Кроме “технических наставлений”, в канонических текстах зафиксировано и рекомендовано для монахов особое отношение к монашескому одеянию:

1. ОДЕЯНИЕ КАК СИМВОЛ ТРАДИЦИИ.…Татхагатаxiii Шакьямуниxiv вручил сокровищницу истинного ока Дхармы, совершенное и всецелое пробуждение, Махакашьяпеxv вместе с одеянием, полученным от учителя Будды Кашьяпы. Одеяние передавалось от учителя к ученику в течение тридцати трех поколений, пока не попало к Хуэй-нэну. Непосредственно передавались его форма, цвет, размеры. После этого дхармовые преемники Цин-юань и Нань-юэ, непосредственно передавая Дхарму, сшили и стали носить Дхарму патриарховxvi. Учение о том, как стирать и носить одеяние, было известно только тем, кто учился у наставника, непосредственно передававшего это учение…

(“Путь к пробуждению”)

2. ОДЕЯНИЕ КАК ПРЕДМЕТ ПОКЛОНЕНИЯ.…Хуэй-нэн, дзенский наставник Да-цзянь, получил одеяние от Хун-жэня на горе Хуанмэйшань и сохранил

его до конца своих дней. Это одеяние по-прежнему хранится в святилище монастыря Баолиньсы на горе Цаосишань, где он проповедовал.

Императоры одного поколения за другим просили, чтобы одеяние было передано во дворец. Когда одеяние посылалось во дворец, люди поклонялись ему и совершали подношения. Таким образом, одеяние почитали как священный предмет…

…вы должны: поддерживать, почитать и совершать подношения одеянию, рождение за рождением, поколение за поколением…

…в том, чтобы увидеть одеяние Будды, услышать его учение и совершить подношение, заслуг больше, чем в обладании мириадом миров. Быть правителем государства, в котором есть одеяние, это есть рождение, наивысшее среди бесчисленных рождений и смертей. Поистине, это самое лучшее рождение…

(“Путь к Пробуждению”)

3. ОДЕЯНИЕ КАК СПОСОБ СООТВЕТСТВИЯ КАНОНУ-ОБРАЗУ.… тот, кто непосредственно получил кашаяxvii от учителя, не похож на того, кто не получил его. Поэтому, когда дэвы или люди получают одеяние, они должны получать одеяние истинным образом переданное патриархами.


4. ОДЕЯНИЕ КАК СПОСОБ ПАМЯТОВАНИЯ…сила кашая воплощается через нашу практику, и способствуют этому не один или два пробужденных, но число которых так же велико, как число песчинок в реке Ганг…



Принцип адаптации канонизированных одеяний монахов.

Принцип адаптации канонизированных форм одежд для монахов определенной традиции состоит в корректировке изначального образа-легенды (канона-нормы) под воздействием изменения разных факторов.

К таким факторам можно отнести:• изменение климатических условий – например, монах поменял место жительства и переехал

из теплого климата в более суровый;• дополнительные социальные условия жизни монаха – например, монах вынужден нести

светскую службу в миру;• историко-политические обстоятельства – например, смена господствующей власти и

вынужденная конспирация для монахов;• культурно-национальные особенности комплектности и вида одежд – например,

драпированный вид одежд;• технические возможности, которыми обладает монах для изготовления одежды – например,

наличие инструментов и умение ими пользоваться;• технологические возможности, предоставляемые монаху при изготовлении (выборе) одежды

уровнем развития цивилизации – например, механизированные швейные мастерские, промышленное массовое производство одежды.

Автором были прослежены современные тенденции адаптирования канонизированных видов монашеской одежды в зависимости от внешних факторов жизни современных монахов буддийской традиции. В результате этого были отмечены две тенденции изменения канона-образа:

1. выборочное использование современных существующих форм с ограничением по цвету, крою, сырью.

2. конструирование новых видов одежды с учетом канона по цвету, крою, сырью.

В результате проведенного исследования можно суммировать и оценить факты использования монашеского одеяния следующим образом:1. Монашеское одеяние и в современное время является символом Традиции.

1) При посвящении в монахи-буддисты происходит обязательная торжественная передача монашеского одеяния.

2) В традиции Тхеравада (Бирма) при посвящении в монахи организуют церемонию Щинпью, которая является костюмированной инсценировкой канонической истории Будды, принца Сидхартхи Гаутамы, ушедшего из дворца в поисках Истины.

В день церемонии посвящаемых облачают в костюмы королевичей, головы увенчивают коронами со множеством стеклянных украшений. На лицо наносят обильный грим: щеки натирают пудрой танакхой, губы подкрашивают, брови подводят. На лице рисуют круги с расходящимися лучами – символами солнца, в знак того, что династия правителей народности шакьев, к которой принадлежал Будда, считается “солнечной”, ведущей свой отсчет от повелителей Солнца.


3) В современных сложных политических условиях иногда монахи/монахини прибегают к десакрализации образа – “снятию одежд” – при сохранении обетов. Эта вынужденная мера также была предусмотрена в “Винае”. Для возобновления права ношения монашеских одежд нужно совершить особую церемонию “покаяния”.

2. Из существующих сейчас традиций ношения монашеских буддийских одежд тхеравадинская традиция является самой аутентичной времени Будды.

3. Существует историческая преемственность внешнего облика монахов-буддистов внутри каждой традиции.

4. Элементы монашеского одеяния являются символом линии преемственности патриарховxviii.

В традиции Сото-дзен ракусуxix (маленькая походная кеса или кашая) шьется вручную, с определенными требованиями и в определенных условиях. Она имеет шелковый подклад, на котором мастер пишет имя посвящения монаха/монахини и поименно перечисляет линию преемственности мастеров от Будды до себя. Получающий такую ракусу оказывается включенным в линию преемственности патриархов и попадает под их защиту.

5. Канонический облик монаха-буддиста имеет региональные отличия, которые проявляются:а) В цветовом решении одежд при сохранении “номинации” “цвета земли”.Традиция Тхеравада:

Таиланд, Шри-Ланка, Бирма: цвет – горчичный, коричневый, оранжевый (городские монахи), бордо (“лесная” традиция).

Традиция Махаяна:Индия, Тибет, Бурятия, Монголия, Калмыкия: цвет – оранжево-желтый и бордо.

Традиция Дзен:Китай: цвет – темно-коричневый, серый.Корея: цвет – серый и бордо (узкая накидка).Япония: цвет – черный и белый.

б) В комплектности и названиях монашеского набора одеяний.Традиция Тхеравада:

Три одежды у монахов: уттаросанга – верхняя накидка, канчуга – жакет, антеровассика – юбка. У монахинь – четыре, используется дополнительная рубаха, закрывающая правое плечо.

Традиция Махаяна:Нижнее белье (“юбка”, рубашка-безрукавка), верхняя рубашка (с “крылышками” на плечах), верхняя “юбка”, накидка.В Тибете и ареале тибетского буддизма дополнительно используются особые головные уборы, монахи носят рубаху и штаны.

Традиция Сото-дзен:Япония: – шата (белая нижняя одежда); коломо (kolomo) (основная черная одежда) с поясом; кеса, кашая (англ. “kesaya”, санскр. “kashaya”), ракуса (англ. “rakusa”).


6. Монашеское одеяние используется как способ памятования.В традиции Сото-дзен и по сей день кашая и ракуса изготавливается монахом вручную, по определенным требованиям и в определенных условиях. По качеству исполнения этих одеяний определяется степень концентрации и бдительности монаха.

7. При сохранении внешнего облика, канонизированная комплектность монашеской одежды одной традиции имеет склонность изменяться в зависимости от климатических условий проживания монаха.

o В традиции Тхеравада, в Бирме, разрешается сезонное использование дополнительных теплых вещей: теплых накидок, носков, свитеров с обрезанным правым рукавом, рукавиц.o В традиции Махаяна, Сото-дзен допускается носить современное нижнее белье.

8. Одеяние является предметом поклонения.1) Монашескую одежду соблюдают в чистоте и аккуратности. Если на “юбке” больше 10 заплат, одежда должна быть заменена на новую.Одежду, которая стала непригодной для носки, в тибетской Махаянской традиции рекомендуют оставлять в “чистых местах” (лес, поле, дерево, горы, река). В традиции Тхеравада (Бирма) такую одежду сжигают.2) В традиции Сото-дзен существуют особые ежедневные правила хранения и надевания кесы и ракусы.Хранить одеяния рекомендуется на алтаре в сложенном виде. Если алтаря нет – на “чистом месте” – на столе уровнем не ниже пояса. Запрещается кесу и ракусу класть на землю, носить на спине, заходить с ними в туалет, оставлять надолго в неположенных местах (вне алтаря).

Ежедневный ритуал одевания состоит из двух этапов:– свернутую кесу или ракусу снимают с алтаря двумя руками и делают поклон головой вперед, касаясь головой одеяния;– раскладывают одеяние и трижды в поклоне касаются лбом знака “сото” . Три поклона символизируют Прибежище: Будду, Дхарму, Сангху.После поклонов-прибежища кесу или ракусу надевают. При снятии одеяний ежедневный ритуал проводится в обратном порядке: снимают, делают три поклона, складывают, кладут на алтарь.

Во время медитаций (дзадзен), проводимых в зале Дхармы в монастырях, кесы и ракусы хранят на “малом” алтаре перед залом. Для таких медитаций существует расширенный ритуал одевания:

– перед первым дзадзен, в начале дня, кеса или ракуса не надеваются. Они (или кеса, или ракуса) приносятся в зал Дхармы и кладутся перед собой на время медитации в сложенном виде. По окончании медитации все монахи, не выходя из позиции дзадзен, двумя руками кладут кесу или ракусу на голову, складывают руки в поклон (гашо) и в таком положении все вместе троекратно вслух читают сутру (молитву) “Кеса”:


“Святой убор Вселенной,Платье Освобожденья,Благословенно поле без формы.Жажду освободить всехСуществ, одеваяНаставления Будды”.

(перевод Александры Рымарь).– после этого следует процесс одевания;– перед каждой последующей медитацией ракуса или кеса кладется на голову. Сутра “Кеса” три раза произносится монахом/монахиней про себя, потом одеяние надевается.

9. Монашеское одеяние воплощает аскетический образ жизни. Монаху/монахине разрешено иметь только один комплект одежд.10. Основным принципом формирования адаптивного внешнего образа монахов/монахинь-

буддистов в сангхе является принцип невилировки внешнего вида монахов по полу, возрасту, индивидуальности.

11. Выявлены следующие технологические изменения в изготовлении и выборе одеяний современными монахами:

• большая вариативность в используемом сырье материала, идущего на одеяние. Сейчас широко применяются смесовые, синтетические и искусственные ткани (вместо архаичных натуральных);• при сохранении традиционного цветового решения одежд, распространено использование ткани с фабричной окраской анилиновыми красителями (вместо архаичных натуральных).

12. Отмечена разная степень эстетизации в подходе к индивидуальному изготовлению (выбору) монахом одежды:

1) доступность исполнения, то есть использование легко доступного материала по цвету, сырью;2) тщательный выбор ткани и цвета, стремление к эстетизированной достоверности в копировании канонического образца по:

• материалу (натуральное сырье, домотканина);• окраске (натуральными красителями);

3) эстетизация декора или элементов одежды (“заплаты”, эффект старения ткани как доказательство продолжительности практики и аскезы).

В результате анализа перечисленных фактов можно сделать обобщающий вывод: монашеское одеяние и на сегодняшний день является одним из элементов нравственно-духовного воспитания монахов-буддистов тхеравадинской, махаянской (тибетской) и японской (сото-

дзен) традиций.


Использованная литература.1. Буддийский монашеский кодекс. Перевод и объяснение учебных правил Пратимокши. по

книге Thanissaro Bhikkhu “Buddhist Monastic Code of Discipline”. Раздел Секхия (правила поведения).

2. Путь к Пробуждению. Главные сочинения наставника Дзен Догена. Под редакцией Кадзуки Танахиси. Евразия. СПб, 2001, стр. 122-147.

3. Роберт Фишер. Искусство буддизма. Москва ; слово/slovo, 2001.4. Стависский Б. Я. Судьбы буддизма в Средней Азии. Москва.; “Восточная литература” РАН,

1998.5. Буддизм: словарь. ред. Жуковская Н. Л., Москва.; “Республика”, 1992.6. Буддизм: Карманный словарь. Торчинов Е. А. СПб.; Амфора, 2002.7. Листопадов Н.А. Бирма. Страна к югу от горы Меру. – М.: Институт востоковедения РАН,

2002.8. Being Dharma. The Essence of the Buddha’s Teachings. Ajahn Chah/ Translated by Paul Breiter/

Boston – London. Shambala. 2001.9. The Way It Is – Ajahn Sumedho. Bangkok – Thailand. 2000.10. Cittaviveka. Teaching from the Silent Mind. Ajahn Sumedho. Amaravati Publications. 2000.

i Тхеровада (произносится как т’эра-вада) или “учение старейших” – одно из направлений буддизма, также называемое южный буддизм. В течение множества веков буддизм Тхеравады является основной религией в континентальной части юго-восточной Азии (Тайланд, Бирма, Камбоджа и Лаос) и на Шри-Ланке. Сегодня а мире насчитывается около 100 миллионов буддистов Тхеравады. Последние несколько десятков лет учение Тхеравады начало распространяться и в западных странах.

ii Махаяна (буквально Великая колесница) – одно из основных направлений буддизма. Махаяна распространена в гималайском регионе, Тибете, Монголии, Вьетнаме и на территории Российской Федерации (Бурятия, Калмыкия, Тыва и ряд других регионов).

iii Сото-дзен – японская традиция дзен-буддизма, распространена в Японии, в Европе существуют монастыри в Польше и во Франции; основная масса монахов живет около монастыря и приходит в монастырь на практику.

iv Буддийский монашеский кодекс. Перевод и объяснение учебных правил Пратимокши. Сокращенный перевод по книге Thanissaro Bhikkhu “Buddhist Monastic Code of Discipline”. Раздел Секхия (правила поведения).

v Палийский канон – обширнейшее собрание текстов, в переводе на английский язык оно занимает несколько тысяч печатных страниц. Большая часть Канона уже опубликована на английском языке, но полностью он еще не переведен. Хотя на сайте “Колесо Дхармы” доступны лишь немногие из этих текстов, тем не менее они могут быть хорошей отправной точкой в ознакомлении с этой традицией. Язык, на котором написаны все важнейшие тексты Тхеравады, называется Пали (в переводе “текст”). Он произошел от средне-индонезийского диалекта, на котором во время Будды говорили в центральной Индии.


vi Трипитака (пали “ти” (три) + “питака” (корзины)) или Палийский Канон – это собрание древнейших текстов на языке пали, образующих основу учения буддизма Тхеравады. Вместе с древними комментариями они составляют полный корпус классических текстов Тхеравады. Трипитака состоит из трех частей

vii Виная питака объединяет четыре раздела: Суттавибханга, Кхандхака (Махавагга), избранное из Махавагги, Кхандхака (Чулавагга), Паривара.

viii Сангха (санскр., дословно “общество”) – будд. Община, членами которой являются монахи (биккху) или монахини (биккхуни).

ix Сутры буддийские – само слово “сутра” означает нить, на которую нечто нанизывают (например, бусы или четки). Так в Индии назывались базовые тексты религиозно-философских школ, фиксирующие учение основателя данной традиции. Сутры рассматриваются в буддийской традиции как проповеди самого Будды.

x Дхарма (санскр.), дхамма (пали) – санскритская форма слова “дхарма” – производная от арийского корня dhar – утверждать, поддерживать, защищать. В буддийской традиции слово дхарма имеет два основных значения: 1. Закон или учение Будды, как совокупность доктринальных, этических, ценностных и психотехнических основоположений буддийской религии. 2. Базовый термин буддийской философской психологии, употребляемый как в единственном, так и во множественном числе (“дхармы”) – обозначает элементарное психофизическое состояние.

xi Доджо (додзе) япон. – зал Дхармы.xii “катхина” означает раму, на которую натягивалась ткань во время изготовления одежды.xiii Татхагата (санскр., дословно “так ушедший, так пришедший”) – титул, который в инд. религиях

наряду с термином будда (буддха) – “просветленный”, применялся к лицам, достигшим освобождения (нирвана, мокша).

xiv Шакьямуни (санскр., дословно “мудрец из рода Шакья”) – он же Будда, он же Сиддхартха Гуатама, в буддийсой мифологии – последний земной будда, проповедовавший дхарму (Закон, Истину).

xv Махакашьяпа – брахман Кашьяпа, основатель школы Кашьяпийя, Суваршика.xvi Дхарма патриархов – кашая.xvii Кашая или кеса (англ. “kesaya”, санскр. “kashaya”) – накидка из полос (5 – повседневная, 7 –…,

9 – у мастера на церемонии вновь посвященых в монахи). Шьется по образцу самим будущим монахом вручную определенными стежками. С ней связаны определенные ритуалы во время надевания и снимания.

xviii Линия преемственности – линия передачи Учения – указание имен от Будды до ....xix Ракусу – маленькая походная кеса, также выполняемая вручную. Имеет шелковый подклад,

на котором мастер пишет имя посвящения и линию преемственности мастеров от Будды до себя..

xx Здесь имеется в виду то, что снимается кеса или ракуса, остальное одеяние остается.xxi Знак “сото” (произношение с ударением на второй слог) – символ традиции сото-дзен,

геометрический символ, который вышивается контрастным цветом на кесе и ракусе.


ПОЧТАМАТЕМАТИКИ О СВОЙСТВАХ БОЖЕСТВЕННОГО*

Вилен Фишзон

Окончил НГУ в 1967 г., кандидат экономических наук

Статья А.Марковича “Эволюция Троицы в трёх откровениях искусства” (АБ №14 “Другая игра”) несомненно обратила на себя внимание читателей элитного журнала и обстоятельностью

изложения, и выбором темы. Автор понимает, что предмет его анализа изначально противоречив (“христианство с давних пор упрекают в своего рода “троебожии”, в нарушении принципов монотеизма”, – замечает он). Стремясь поставить свою работу на научную основу, он находит в математике объекты, “свойства которых аналогичны свойствам Троицы”. По базовому образованию я – математик, поэтому испытываю некоторую иронию в отношении собственного желания принять участие в обсуждении использования царицы наук в духовной сфере. По религиозной принадлежности я – иудей, и мне не рекомендуется вступать в споры без особой надобности, анализировать (хвалить или критиковать) догматы других религий: не потому что у меня нет такого права, а потому что я обязан осваивать безграничное духовное наследие – Тору, не тратить время на посторонние занятия и не заниматься миссионерством. Если так будет поступать весь еврейский народ, то Истина сама придёт ко всем людям. Следовать этому предписанию трудно, особенно когда появляется яркая и логичная статья, автор которой не всегда точно высказывается об основных принципах философии иудаизма. С позиции моих скромных познаний всё же попытаюсь критически ответить на некоторые соображения Марковича, не желая при этом задеть чувства миллионов людей, верующих в то, что необходимо для их духовного самоутверждения.

1. О вариантах монотеизмаВера в единого трансцендентного Б-га, Творца всего сущего, дана человечеству через праотцов

Авраама, Исаака и Якова и зафиксирована Моисеем в Письменной и Устной Торе как учение, которое возлагает на еврейский народ долг быть его хранителем. После возникновения христианства – первоначально как секты в иудаизме, а затем как самостоятельного религиозного направления – в сознании определённой части верующих утвердилось понятие о триединстве Бога Отца, Господа Иисуса Христа (Сына Божьего) и Господа Духа Святого, то есть учение о единосущностных Ипостасях, которым в равной степени воздаётся поклонение. Иудеи, естественно, не могли представить себе Единого Бога в виде совокупности трёх Лиц, каждое из которых является Богом. В своей исторической судьбе они шли на муки и смерть, когда им навязывали эту идею.

А.Маркович приводит интересный факт: в первой главе книги “Бытие” имя Б-га употребляется

* В процессе редактирования номера данный текст не избежал мелких исправлений и сокращений, вызванных потребностью освободить содержание от лозунгов и сделать более чёткой динамику его развития. Позже я сочла уместным восстановить купированные фрагменты и вернуть тексту первоначальный вид, за что извиняюсь перед читателями, для которых это уменьшит удовольствие от чтения. – Т.А.


во множественном числе – Элоким. Корень этого слова – Эль (одно из основных имён Б-га в Торе) в переводе означает “сила”. Элоким – “обладающий всеми силами”. Современный еврейский мыслитель М.Левуш комментирует: “... множественное число в этом имени Б-га отражает совокупность всех возможных сил, собранных воедино” (“Четыре царства”). Это толкование заинтересовало А.Марковича только в рамках возможности считать свойства Б-га математическим множеством (согласно определению Кантора, “многое, которое можно мыслить как единое”). Такая мысль вполне может служить обоснованием для использования соответствующих математических понятий в рассуждениях о свойствах Божественного. Но, на наш взгляд, в дальнейшем автор упускает из виду различие между выражениями “совокупность всех возможных сил” и “множество разрозненных сил”, что как раз является классическим примером теологического спора, описанного М.Левушем. Одна сторона задаёт (в связи с Элоким) вопрос: “Сколько Богов сотворили мир?”. Язычникам разъясняется, что они ошибочно рассматривают участвующие в творении силы в качестве самостоятельных богов, утверждая, что “другие боги” упоминаются в Пятикнижии.

Различие между иудейским и христианским толкованиями монотеизма – исторический факт, и здесь не может быть пересечения общих точек зрения.

2. К вопросу о “Множественности Единого”Автор начинает этот раздел с изложения политеистических основ индуизма. Здесь уже нет

никаких сомнений относительно того, какой смысл имеет понятие “множественность Единого”: это не совокупность связанных между собой проявлений Б-га, а множество богов, реализующих свою власть каждый в своей сфере. На этом фоне утверждение, что “множественное представление единого Бога можно найти и в каббале – еврейском мистическом учении”, выглядит несправедливо по отношению к иудаизму. Каббала – одна из таинственных частей Устной Торы, записанной великим рабби Шимоном бар Йохая (ученик раби Акивы, 2-ой в.н.э.) в книге “Зогар”. Существовала традиция, по которой к тайному учению о мироздании приобщались единичные учёные (не младше сорока лет), в совершенстве изучившие Тору и Талмуд. Невозможно вообразить, чтобы в этих условиях был искажён основной принцип иудейской веры. Только с тринадцатого века началось более или менее ощутимое распространение каббалистических знаний в Европе. И автор правильно отмечает, что именно позднейшие христианские толкователи каббалы стали отождествлять имена Б-га и соответствующие им десять сефирот (“каналы, через которые Б-г общается с миром и воздействует на него”) с Ипостасями Троицы. Но это есть их частное дело и их право.

Б-г сотворил мир – это уже заключает в себе необходимость Его проявления в этом мире. Каббалистические имена Б-га выражают особые свойства, которые связаны между собой воедино, как клеточки тела связаны с самим человеком (человека нельзя рассматривать как совокупность отдельных независимых клеток или даже органов). Кроме того, существует семь базовых, фундаментальных Принципов устройства мира (непрерывность процесса сотворения, превращение потенциальной энергии в актуальную и др.) – это так называемые парцуфим, которые вместе с сефирот отражают многогранные проявления системы Управления Миром. Как пишет рав Эллиягу Эссас, эти и другие понятия, характеризующие Высшие миры, никак не нарушают осознание Единственности Творца.


3. О математических аналогияхСчитается общепринятым, что математика отражает закономерности материального мира.

Вся окружающая нас природа (микро- и макромиры) являет удивительные примеры бесконечных множеств. И если предположить существование высших миров, то их структура, как бы априори, должна быть не менее сложной.

Для иллюстрации идеи, что части могут быть “равноправны” с целым, А.Маркович рассматривает множество натуральных чисел N и три его подмножества: нечётные числа, чётные числа и квадраты целых чисел. При этом все четыре множества являются бесконечными и счётными, то есть имеют одинаковую мощность, и в этом смысле они эквивалентны друг другу. Конечно, подобные рассуждения не могут доказывать то, о чём мы ничего не знаем, но автор предлагает использовать их для логической иллюстрации теологического утверждения, что “три Ипостаси Бога по мощности эквивалентны друг другу и обладают всей полнотой “энергетических потенций” единого Бога”. В принципе здесь просматривается аналог “Троицы”, если не искать ответа на вопрос “кто там есть кто?”. Главным для автора было показать, что могут существовать части, вполне заменяющие уже необязательное целое, и об идее Единобожия речь может идти теперь только в специфически христианском смысле, когда в Троице нет никого, кроме самих Ипостасей.

Интересно, что если кроме трёх (или больше) подмножеств рассматривать ещё и “основное множество”, тогда получится полная аналогия с индуизмом, в котором “конкретные” божества (Брахма, Вишну, Шива и др.) являются проявлениями одной Высшей Силы (Абсолюта) – Брахмана. Здесь все аспекты являются различными “ликами на одной голове”, а не сиамскими близнецами (“аналог” мой – В.Ф), в чём, на наш взгляд, проявляется образное отличие индуизма от христианства.

В статье приводится и аналогия академика Б.В.Раушенбаха, основанная на том, что вектор в трёхмерном пространстве представляется тремя его проекциями на ортогональные оси. Поскольку эти составляющие являются также векторами, делается вывод, что они единосущностны и триедины, причём очень логично исследуются и сопоставляются также и все другие свойства Троицы, сформулированные теологами. Но при этом первичный вектор вежливо удаляется, происходит смена “власти”: теперь сами ортогональные проекции рассматриваются как “самостоятельные” первичные силы, полностью заменяющие суммарный вектор. С точки зрения христианской доктрины всё так и есть: Монада заменяется Троицей, и более этого ничего тут не скажешь.

В рамках этой же геометрической аналогии можно предположить и противоположную картину: основной трёхмерный вектор, изменяясь в бесконечных вариантах, имеет всё же “свою волю”, а его проявления в двухмерных и одномерных пространствах выступают всего лишь как соответствующие проекции на плоскости и на оси. На наш взгляд, такой оборот, как и в примере с множествами, подходит для иллюстрации принципов индуистских верований, когда есть “абстрактный” Единый и зависимые от него “конкретные” божества.

В Евангелии Иисус, называя себя Сыном, говорит: “Я и Отец – одно”. Может быть, это не означает “одно и то же”? Духовная эволюция человечества ведёт к тому, что каждый человек сможет сказать: “Бог и я – заодно”. Души умерших и живущих людей, всех будущих поколений, потенциальные души всех возможных сочетаний мужских и женских клеток – всё это неисчислимые частицы Б-га. Сонмы Ангелов (духовных сущностей, или сил), выполняющих свою небесную работу, все законы и объекты материального мира и всё, что может познать и сотворить человеческий Разум – всё это находится, по иудаистским представлениям, во власти Единого Б-га,


математическим аналогом которого может служить только Неделимая Точка.Ещё раз подчеркнём, что мы не критикуем верования людей в Троицу или в отдельных богов,

ибо для веры практически не нужна логика, – мы попытались лишь показать, что математика – услужливая наука, учитывающая поставленные ей условия, и она способна иллюстрировать какие угодно идеи.

4. Аналогия непознаваемости ВсевышнегоМатематика свободно оперирует N-мерными пространствами, что интуитивно более

соответствует Природе Божественного Творения, чем наше трёхмерное воображение. Кроме того, истинное знание Структуры Верховной Власти просто сокрыто от нас, и мы можем лишь верой полагаться на учения, данные нам через пророков как Откровения Всевышнего. Цель и возможности науки заключаются в том, чтобы дать человечеству знание о материальных проявлениях Всевышнего. Используя идеи А.Марковича, мы можем предложить элементарный пример, иллюстрирующий свойство неизмеримости, неисчерпаемости, непознаваемости Творца.

Представим треугольник с вершиной в точке А и основанием в виде отрезка прямой ВС. Мощность множества точек этого отрезка составляет так называемый континуум. Причём, если провести между точкой А и отрезком ВС любую линию, параллельную основанию, то соответствующий отрезок по своей мощности будет также континуумом. И как бы близко мы ни приближались к точке А, любой бесконечно малый отрезок будет оставаться (по мощности множества) эквивалентным основанию, никогда не достигая вершины.

Таким же трудным для воображения является различие между понятиями “отрезок прямой” и “интервал”. В последнем, по определению, отсутствуют граничные точки, которые не имеют размера (!). Существует и шутливый вопрос для любознательных: “За сколько укусов вы съедите пирожок, если каждый раз будете откусывать по половине остатка?”. Ответ: никогда не съедите! То есть никогда не поймёте “примитивную” Монаду, из которой исходит всё и кроме которой нет ничего. Но тем не менее, как пишет рабби Моше-Хаим Луцато (Рамхаль, великий каббалист, Италия-Израиль, 18 век) в книге “Даат Твунот”, мы обязаны понять образ правления Всевышнего и то, “что нет, кроме Него, никакого другого властелина или правителя над миром и всеми созданиями, и нет никого, кто мог бы помешать Ему, и нет препятствий воле Его. И всё потому, что власть Его единственна и абсолютна”. Такова еврейская традиция поклонения Всевышнему, а не Его проявлениям в мире.


Ответ редактора:

Традиция «откликов на отклики» хорошо знакома нашему журналу и приветствуется им. Заслужить разработанный и тщательно организованный читательский анализ темы,

предложенной публикацией, всегда большая честь для её автора и для журнала. Тем более если этот анализ выходит за рамки эмоциональных реакций и достигает уровня самостоятельного исследования, содержащего оригинальный взгляд на предмет. Такой удачей можно было бы назвать помещённый выше «математически-теологический» труд Вилена Фишзона – если бы чистота исследовательского жанра не была в нём “подправлена” толикой пропаганды. Оставляя читателям их естественное право оценивать материал согласно собственным вкусам и убеждениям, я всё же чувствую необходимость высказать и своё мнение по поводу этой публикации, содержащей черты, нарушающие традиционный этический принцип АБ.

При этом хотелось бы не забыть о хороших манерах, которые нет-нет да изменяют автору

послания. Нежелание опираться на редакторский авторитет, а также поверхностность знаний математических и теологических (хотя об упоминаемых В.Фишзоном религиях и мне доводилось кое-что слыхать) не позволяют мне выступать в роли знатока. Поэтому я останусь на месте читателя, каковым и являюсь, в этом случае – из числа первых.

В отличие от В.Фишзона, я не берусь представлять какую-либо определённую религию (испытывая интерес ко всем, в особенности дальневосточным). Думаю, что и А.Маркович, с которым Фишзон полемизирует, не имел такого намерения. Те религии, которые он рассматривает, избегая личных оценок, в ходе своих построений, выглядят в его подаче равно заслуживающими серьёзного внимания. И привлечены они для раскрытия главной темы, воплощённой в трёх выбранных для этого откровениях искусства (заголовок недвусмысленно об этом извещает). В его невовлечённости, непредвзятости, дистанцированности от внутренней материи религиозных толкований (даже при анализе картин он уважительно на шаг отступает) видится признак объективности, уравнивающей исходные данные. Маркович старается приблизиться к значению феномена Троицы со стороны “словарной” полноты канонических определений. В этом смысле сам объект исследования остаётся для него “неделимым” и “незаменяемым” – что вполне соответствует нормам научного анализа, не позволяющим произвольно манипулировать условиями эксперимента.

О работе Вилена Фишзона было бы нелегко сказать то же самое. Он выступает с позиции отстаивания своей веры, заявляя об этом во вступительной части текста. Всё последующее, соответственно, надлежит воспринимать в свете этой задачи.

Очень огорчительно! Потому что, сколь здравыми, умными, интересными не выглядели бы его прозрения, читателю уже сложно относиться к ним с полным доверием, особенно если читатель не принадлежит к числу единоверцев В.Фишзона. Неловкость вызывается не расхождением в богословских или научных взглядах, а тем, что абстрактное научное знание, нечаянно или с умыслом, используется для поддержки идеологии. По моим рядовым понятиям, религия, которую В.Фишзон отстаивает, в таких методах поддержки не нуждается.

По счастью, вера математическая всё же ухитряется сохранять независимость от идеологии. В этом ей повезло больше многих других. Каждый читатель волен применить к любой из приведённых автором математических моделей своё толкование. Те части работы Фишзона, которые отданы


во власть “царицы наук”, способны доставить большое удовольствие. Здесь автор добавляет свои ценные математические метафоры, обогащающие представления и о возможных способах анализа “запредельного”, и о самом объекте математического расследования. В этом логика математической мысли Фишзона столь же благотворна для расширения сознания, побуждения к ответным размышлениям, как и математические примеры, используемые А.Марковичем. Не претендуя на предметный комментарий, выражу предположение, что для размышляющего читателя математически-философский вклад каждого из двух авторов равно значителен и заслуживает благодарности.

Такой же добросовестности хотелось бы в остальном. Для теологических диспутов квалифика-ция нужна не меньше, чем для научных. Но автора подводит не столько даже недостаток квалификации, сколько нежелание признать её необходимость. Не столько ограниченность знания, сколько отказ признавать наличие такового вообще. Показав себя в одной области человеком образованным, склонным к самостоятельному мышлению, автор, переходя в область другую, задевающую его чувства, подчас теряет ясность мысли, прибегая к случайным штампам и допуская в формулировках легкомыслие, какое (хочется верить!) в математике вряд ли позволил бы себе.

Нет сомнений, что каждая развитая система религиозно-философских взглядов не только создаёт свою картину мира, но и размещает её в специфической (метафизической) реальности, требующей каждый раз “другой физики” со своей логикой и поправок в математике. Переопределения значений осей координат. Не говоря о содержании терминов. Потому-то и существует всё богатство спектра религиозных моделей: каждая из них устанавливает свой мировой – миросозидательный и мировоззренческий – принцип, формирует свою концептуальную доминанту, пользуясь уникальным разворотом, масштабом, специфическим временем и пространством. Чтобы механически накладывать индуизм на христианство (брахманизм на иудаизм?), надо в чём-то серьёзно недооценивать и то, и другое.

Можно было бы, не подталкивая себя и читателей к сомнительному, незрелому выводу о закамуфлированном многобожии христиан, попробовать понять, или просто узнать, как видит и осмысляет Всевышнего вера, развившаяся на том же фундаменте, который представляет сам автор. Эта вера не отменяла Единого и Единственного, она совершенствовала принцип взаимодействия с Ним, принцип понимания и приятия Его воли, перенося центральный акцент внимания с процесса воспитания народа и управления им на закономерности развития личности и её отношений с Творцом. Её – личной, не связанной с родовой причастностью, ответственностью перед Ним.

И Троица, которую В.Фишзон остроумно именует “сиамскими близнецами”, полагая, что является автором блестящей находки (“аналогия” и не нова, и не умна), не казалась бы ему столь абсурдной, прояви он чуть больше пытливого научного внимания к предмету рассмотрения. Вот где ему также не мешало бы вспомнить об авторитетах – не обязательно церкви, но мировой культуры и искусства, отдававших лучшие силы своего ума и таланта этой великой тайне, остающейся – по определению – неразгаданной и непознанной (“Дао познанное не есть Дао”, – говорит о непознаваемости источника творения аксиома ещё одной религии, даосизма). На бытовом же, элементарном уровне, минуя учения, толкования и головоломки, естественность принципа Троицы легко иллюстрируется примером любого живого человека (автор тоже пользуется подобного рода доступным примером, говоря о “клеточках тела” при объяснении выражения “совокупность множества сил”)), хотя бы и самого В.Фишзона, который без особых затруднений бывает сыном со своим отцом, а отцом становится с собственными детьми, и делается


не тем и не другим, а третьим – аллегорически, Духом Святым, – когда предаётся занятиям со своими вычислениями или сочинениями. В каждом случае все качества и свойства (и клеточки) его “суммарной” личности остаются в полном комплекте, но ведущий принцип их активности перемещается на другую основу. И да, действительно, когда речь идёт об ипостасях человеческих, нужен ещё и Начальник, Пастырь, неотлучно распоряжающийся “суммарной личностью” из Своего кабинета. Ему же Самому отдельное руководство не требуется: во всех трёх Ипостасях Он остаётся тем же единственным Господом, той же неделимой точкой. Его всемогущество может не считаться с канонизированным восприятием основания треугольника.

Достаточно бы было нехитрых усилий, чтобы запастись хотя бы самыми азбучными сведениями о предмете. Удивляет, что “учёный человек” как будто забывает о существовании хотя бы словарей и справочников, когда берётся судить о “чужих и чуждых” своей религиях. Резолюции, однако, он выносит с высоты авторитета, готового поставить детский мат на любой доске – “и более этого ничего тут не скажешь!”.

В.Фишзон называет поводом для своего “критического анализа” и обращения в редакцию то, что “А.Маркович ... не всегда точно высказывается об основных принципах философии иудаизма”. Резонно было бы ожидать точности по части “основных принципов” от самого Фишзона – не только когда речь идёт о традициях иудаизма, где его аргументация отличается педантичностью и включает полный аппарат формальных и эмоциональных реквизитов. От библейских патриархов до великих каббалистов и их великих учителей и упоминаний об исторической борьбе за чистоту идеалов до специальной терминологии и темпераментных утверждений, таких как: “...между иудейским и христианским толкованием монотеизма ... не может быть пересечения общих точек зрения” или “Невозможно вообразить, чтобы в этих условиях был искажён основной принцип веры”. К последнему замечу, возвращая мысль автора к его же доводам, что невообразимые, так же как и “трудные для воображения” вещи умудряются всё же существовать и даже становиться объектами или участниками исследований, и относится это не только к различию между понятиями “отрезок прямой” и “интервал” или несъедаемому пирожку.

Жаль,что яркость мысли автора, готовая увлечь к открывающимся горизонтам, вянет и вязнет в специфическом бездоказательном пафосе, не помогающем ни проникнуть в суть дела, ни проникнуться уважением к самому автору. Когда он начинает очередное предложение словами: “С точки зрения христианской доктрины...”, хочется перебить его вопросом: А она Вам известна??... Очевидно, что нет, как и другие. А напрасно! Знание “догматов других религий” может быть поучительным и полезным – не обязательно для того, чтобы “восхвалять или критиковать” их или “заниматься миссионерством”, но хотя бы чтобы мысли выглядели обоснованными, чтобы уберечь себя и свою позицию от попадания в ложные положения. Досадно, когда логика страдает из-за недооценки темы и пробелов в элементарных сведениях.

Между прочим, христиане (особенно западного образца) прекрасно знакомы как с Пятикнижием, так и с другими частями Библии – тексты из них, к примеру, читаются и комментируются на каждой католической мессе наравне с новозаветными. Существует огромный, развивавшийся веками, массив теологических разработок всех возможных ветхозаветных тем. Когда христианские мыслители пишут об иудаизме, они знают предмет, и знают его хорошо, считая неотъемлемой частью своей истории и своих воззрений. Хотелось бы, чтобы обратные примеры на этом фоне не коробили типичной наивностью и ущемлённостью представлений о фундаментальных принципах христианства. Независимо от того, как оцениваются чужие религии, право их оценивать должно быть заслужено.


Мне приходится отказаться от соблазна подробно проанализировать здесь все детали и примеры “Математиков о Божественном”, задержавшие на себе внимание. Возможно, в будущем ещё появится повод говорить о них отдельно.

В заключение хочу выразить В.Фишзону искреннюю благодарность за во всех отношениях стимулирующее знакомство с его взглядами и пожелать ему “делать дела Авраама” (а не только ссылаться на его авторитет), продолжая плодотворно реализовывать и совершенствовать свою веру, знания и таланты. И присылать новые варианты своего понимания выбранных духовных тем. Математические темы тоже могут служить нуждам духа и веры, особенно когда не содержат подтасовок, даже как будто невинных.

Мыслящему человеческому существу нужен и фундамент догмы, и новаторский полёт. Вакансия открыта для всех.

Т. Апраксина

АБ приглашает читателей высказать свои впечатления и продолжить начатый обмен мнениями. Читательская почта, как и авторские рукописи, принимается в любом виде по любому из указанных адресов.

ПисьмаРедактору:

... Я была ошеломлена... листала, удивлялась, испытывала огромное уважение. Приступив к чтению номера (АБ №14 “Другая игра”), начала с А.Марковича (“Эволюция Троицы

в трёх откровениях искусства”). Вначале ничего не поняла, но стала читать дальше. И... попала в плен к на редкость интересному и вполне доступному мне комментарию к “Троице”. Икону Рублёва я впервые увидела в 11-12 лет. Видеть видела, но не понимала. Не знала, что может быть такая глубокая религиозно-философская трактовка, такой сравнительный анализ. Я благодарна автору и журналу. Я прозрела.

Внимательно просмотрела (прочувствовала) всё остальное. Конечно, многое мне не вполне доступно. Эйнштейн, Унксова, Меерсон: не только философских познаний нет, но и современное искусство во многом мне непонятно. Но полотна (репродукции) “дошли” и даже очень. Особенно “Люмен де люмине”, “Кимоно с веером”, “Рождение музыки”. И всюду присутствует скрипка, тончайший символ вообще музыки, который трансформируется из жизни в краску на полотне. Я воображаю, как это выглядит в цветном варианте!

Словом, я получила огромное удовольствие, завершившееся разделом “Почта”. Совершенно верно: и “высоколобый”, и “изысканный”, “элегантный”, и “с высоким напряжением”. Всё правда!

Иветта Р., Кливленд, Огайо

Редактору:

... В статье “Цивилизованный сад” (Дж.Мантет, АБ №14 “Другая игра”) мне понравилось представление тем в вводной части, напоминающее читателям об общих для всех

искусств качествах. Затем следует немедленное переключение на переживание конкретных культурных событий. Легко представить себе продолжение подобных обзоров в виде рубрики,


которую читатели ожидают с нетерпением в каждом номере.В свете впечатлений, полученных о работе Алека Рапопорта из статей в предыдущих номерах,

было тем интересней узнать о его ретроспективной выставке в Сан Франциско. Я благодарна за новые сведения о связи художника с этим городом.

Приятно было представить себе небольшую галерею “Canvasations”, описанную автором, её салонную атмосферу, спонтанную игру на рояле... От всего этого можно получить удовольствие.

Читая о переживании музыки в описании концерта струнного квартета, я чувствовала, что присутствую на нём. Смесь конкретных деталей вместе с размышлениями о музыке делают впечатление особенно реальным.

Интервью с Джоном Дотсоном (“Связанные несвязанностью”) показалось мне особенно прозорливым. В его ответах на метко поставленные вопросы ощущается правдивость, достовер-ность открытого, пытливого, глубокого ума. Очень захотелось увидеть какой-нибудь из его спектаклей.

Понравился также экспромт П.Тисдейла (“Блюз о нелюбви к блюзу”), его свежий юмор. Было бы интересно получить дополнительную информацию об авторе. Какого он происхождения? Насколько богат его опыт, связанный с описанными им музыкальными жанрами?

Спасибо вам!

Роберта Т.-М.

Редактору:

... На мой взгляд, наличие иллюстраций – это огромный плюс журнала: они придают любому материалу – а тем самым и журналу в целом – совершенно особое, благородное,

что ли, качество.

А.

Редактору:

... Столько важной информации, столько стимулирующих мысль идей! Поздравляю с прекраснейшей и сильной продукцией!

Ричард К.-В., Таос, Нью Мексико

Редактору:

... Практически каждый автор номера (АБ №14 “Другая игра”) имеет своё – оригинальное – мнение о том, что пишет. При всём несходстве между собой они демонстрируют

единодушие в том, что касается переоценки сущности избранного объекта. Эта тенденция “демаскировки” образует явную ось всего номера, начинаясь с мондо и варьируясь во всех статьях и иллюстрациях. Очень интересна тема “Сердца каменного” Ольги Меерсон: здесь вопрос смены жизненной основы (сердца) выходит за рамки области чистой символики, получая неожиданное подспорье в оторванных от божественного содержания ритуальных процедурах. Хотя речь в статье идёт о возрождении мертвецов духовных, средством для этого оказывается имеющая исторический прецедент процедура плотского вмешательства.

В Израиле традиция уделяет большое внимание “анатомической”, плотской стороне обрядов, связанных с духовной трансформацией: пища, гигиена (начиная с процедуры обрезания).


В номере можно вычленить и темы “подстрочные”. Одна из них – причины бытующего непонимания, разногласий между людьми. Здесь авторы тоже непреднамеренно сходятся, заявляя, что причина расхождений коренится чаще всего в незначительных нюансах. Об этом говорит в своей статье “Несовместимы ли религия и наука” и великий физик Альберт Эйнштейн: “Если мы рассматриваем различные существующие религии относительно их главной сути, то они в своей основе не кажутся столь отличными друг от друга”. У Пабло Тисдейла (“Блюз о нелюбви к блюзу”) об этом тоже сказано прямо: “ ... хотя все верили примерно в одно и то же, существовали детали, по части которых мнения расходились...”

Если эту линию обобщить, получится, что религия дана человеку в том числе для того, чтобы контролировать инстинкты, включая природные. О регуляции общественных взаимоотношений говорит в “Обрядовой палитре красной девицы” Н.Серов, сообщая, что соблюдение общественных норм “приближает человека к смерти”, подавляя природные импульсы. Поэтому для нейтрализации общих правил существуют правила “особые”, вступающие в силу в экстремальных ситуациях. Интересней всего, что при смене характера ситуации сознание и подсознание могут тоже меняться местами, принимая руководящую роль.

Рассуждения Серова об эротическом аспекте чёрного цвета неожиданно вызывают в памяти Судамифь (“Черна я, но красива...”). По-моему, это попадает в самую точку (хотя считается ошибочным толковать “Песнь Песней” как любовную метафору).

Если то, что один называет “белым”, другой готов посчитать “чёрным”, какая схема может стать общей для человеческого сознания? Буквальный символ цивилизации – пустое платье на картине “Гейша”. Одежда – это то, что делает человека частью социума. По мысли Серова, именно в человеке без определённого социального статуса “бессознательное” достигает особой силы.

О.И., Израиль

Редактору:

Хочу выразить свой восторг по поводу совершенно блестящего оформления номера (АБ №13 “Трапеза”), прекрасных иллюстраций, заголовков и всего прочего, так тщательно и изящно

сделанного.Несколько слов о работе Марка Гинзбурга (“Час сокрытия лица”, АБ №13). Он, кажется,

вовсе не употребляет в своей работе слова “справедливость”, но следует понимать, что речь идёт главным образом о ней. Одной формулировки явно или неявно поставленных в статье Гинзбурга вопросов достаточно, чтобы увидеть за ними оригинальность и широту мышления автора. Главная и бесспорная ценность работы заключена, на мой взгляд, в том, что автор имеет смелость свои вопросы задавать, хотя принято этого избегать, потому что на них нельзя найти простых, однозначных ответов. Тем не менее отвечать на них совершенно необходимо: ведь здесь мы имеем дело не с отвлечёнными размышлениями теологического характера, а с тем, что непосредственно касается судьбы человечества в целом, – речь идёт в конечном счёте о нашем понимании общего смысла истории.

Мы должны быть благодарны автору за то, что его необычная работа заставляет нас задуматься над вопросами неизмеримой глубины.

А.М., Кливленд, Огайо

Documents

№ 15. 2008 «СЕРДЦЕ ВЕЩЕЙ» Arroyo Seco, Californiaapraksinblues.narod.ru/ApraksinBlues15.pdfМир можно познавать, не выходя из Блюза, не