SPIRO  KOSTOF    THE  CITY  SHAPED  

URBAN  PATTERNS  AND  MEANINGS  THROUGH  HISTORY  

Карта  

ОГЛАВЛЕНИЕ  

THE  CITY  SHAPED  –  ПЕРВАЯ  КНИГА  В  СЕРИИ.    ВТОРАЯ  КНИГА  В  СЕРИИ  –  THE  CITY  ASSEMBLED  THE  CITY  ASSEMBLED  -­‐  основные  идеи  второй  книги  серии    (подробнее  см.  презентацию  по  книге  The  City  Assembled).  

БИОГРАФИЯ  

БИБЛИОГРАФИЯ  

ОСНОВНЫЕ  СЮЖЕТЫ:  ОРГАНИЧЕСКАЯ  ФОРМА  ГОРОДА  РЕШЕТКА  ГОРОДА-­‐СХЕМЫ  ВЕЛИКИЙ  СТИЛЬ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА    

Оглавление   nav  

Введение    ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ  Вводная  часть  Заметки  о  методе  Периоды  и  категории    ГОРОД  В  ИСТОРИИ  Городские  циклы  Происхождение  городов  Ранняя  городская  форма    ЧТО  ЕСТЬ  ГОРОД?          

1.  «Органические»  паттерны    СПЛАНИРОВАННЫЕ  И  НЕСПЛАНИРОВАННЫЕ  ГОРОДА    СОСУЩЕСТВОВАНИЕ  И  КОПИРОВАНИЕ    ЭВОЛЮЦИЯ  «ОРГАНИЧЕСКИХ»  ПАТТЕРНОВ  Города  как  организмы  Роль  топографии  Распределение  земли  Синоэцизм  Закон  и  социальный  порядок    ПРЯМАЯ  И  КРИВАЯ:  АЛЬТЕРНАТИВЫ  ПРОЕКТИРОВАНИЯ  Происхождение  спланированной  живописности  Парадигма  Города  Сада  Сохранение  и  урок  истории    МОДЕРНИЗМ  И  СПЛАНИРОВАННАЯ  ЖИВОПИСНОСТЬ        

2.  Решетка    ПРЕАМБУЛА  Природа  прямолинейного  планирования  Решетка  и  политики  «Лучший  порядок»  или  рутина    ИСТОРИЧЕСКИЙ  ОБЗОР  Решетка  в  древнем  мире  Новые  города  в  средние  века  Ренессанс  в  Европе  Переход  в  Америку    ВЫКЛАДЫВАНИЕ  РЕШЕТКИ  На  месте  Исследователи  и  теоретики  Планировщик  города  как  художник    СИСТЕМА  КООРДИНАТ  ГОРОДА  И  ДЕРЕВНИ  Деревенские  решетки  Решетчатые  распространения    ЗАМКНУТАЯ  РЕШЕТКА:  СТРУКТУРА,  АКЦЕНТ,  И  ОТКРЫТЫЕ  ПРОСТРАНСТВА  Огороженная  структура  Уличные  ритмы  Распространение  площадей  Блоковая  организация    РЕШЕТКА  В  20  ВЕКЕ    

Оглавление  (ПРОДОЛЖЕНИЕ)  3.  Город  как  схема      КРУГИ  И  МНОГОУГОЛЬНИКИ  Аркосанти  и  Пальманова  Утопии  и  идеальные  города    СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫЕ  СРЕДЫ  Проектирование  регламентации  Священные  города    ПОЛИТИЧЕСКАЯ  СХЕМА  Линейные  системы  Централизованные  системы  Пример  Сфорцинды    ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ  ДИАГРАММА  Логика  защиты  Трафик  и  радиальная  концентрация    СВЕТСКАЯ/СОЦИАЛИСТСКАЯ  ДИАГРАММА  Космос  рабочих,  криминала  и  студентов  Реформирование  городского  общества  Планета  и  внешнее  пространство          

4.  Великий  стиль    ВВОДНАЯ  ЧАСТЬ    ИСТОРИЧЕСКИЙ  ОБЗОР  Античность  Европейское  барокко  Великий  стиль  за  пределами  Италии    ПЛАНИРОВАНИЕ  В  ВЕЛИКОМ  СТИЛЕ  Топография  Великий  стиль  как  театр  Великий  стиль  и  ландшафтное  проектирование  Проектирование  высот    ЭЛЕМЕНТЫ  «БАРОККО»  Прямая  улица  Диагональ  в  стиле  «барокко»  Тривиум  и  Поливиум  Бульвары  и  авеню  Единообразие  и  непрерывный  фасад  Вариативность  в  единстве  Перспектива  Ориентиры  и  монументы  Церемониальная  ось    ПОСТМОДЕРНОВЫЙ  БАРОККО  

5.  Городская  линия  горизонта    ВВЕДЕНИЕ  Публичный  и  приватный  горизонт  Изображенный  горизонт    СВОЙСТВА  ГОРИЗОНТА  Священные  высоты  Достопримечательности  мирского  города    ПРОЕКТИРОВАНИЕ  ГОРИЗОНТА  Некоторые  принципы  Цвет  и  свет    СОВРЕМЕННЫЙ  ГОРИЗОНТ  Придумывание  Stadtkrone  Город  небоскребов  Башни  из  стекла  «И  остановились  они,  чтобы  построить  город»    

nav  

Позиция  автора  (реконструкция  редактора)  Спиро  Костоф  –  по  профессии  историк  архитектуры.  Его  цель  при  написании  данной  книги  –  задать  специфическую  позицию  архитектурного  историка.    Она  заключается  в  описании  хода  жизни  городов  как  социально-­‐культурного  процесса,  отражающегося  на  форме  города.  Это  отличается  от  историков  городов,  которые  описывают  социальный  процесс,  и  не  отражают  изменения  физической  формы.  А  также  от  архитекторов-­‐проектировщиков,  которых  в  городе  интересует  только  форма.  Автор  считает,  что  такой  подход  позволит  устранить  многие  ошибки  в  понимании  архитектуры  и  проектирования  городов  (например,  такие,  что  существуют  «неспланированные»/органические  города,  и  органичность  города  это  всегда  хорошо,  или,  что  решетчатый  план  города  характерен  для  демократических  обществ).  

Формирование  позиции    Историк  архитектуры  

Социальный  историк  Раскрывает  исторический  процесс,  не  раскрывает  физическую  форму  

 

Архитектор,  проектировщик  

Упор  на  форму,    игнорирование  социального  процесса  

Историк  архитектуры  (по  Костофу)    

Совмещение  подходов.  Должен  исследовать  культурное  содержание  возникновения  артефакта  

nav  

ВВЕДЕНИЕ   nav  

Cities  are  amalgams  of  buildings  and  people.  They  are  inhabited  settings  from  which  daily  rituals  –  the  mundane  and  extraordinary,  the  random  and  the  staged  –  derive  their  validity.  In  the  urban  artifact  and  its  mutations  are  condensed  continuities  of  time  and  place.  The  city  is  the  ultimate  memorial  of  our  struggles  and  glories:  it  is  where  the  pride  of  the  past  is  set  on  display.    Sometimes  cities  are  laid  out  by  fiat,  as  

perfect  shapes  and  for  premeditated  ends.  They  may  aim  to  reflect  a  cosmic  rule  or  an  ideal  society,  be  cast  as  a  machine  of  war,  or  have  no  higher  purpose  than  to  generate  profit  for  the  founder.  A  myth  of  propitiousness  and  high  density  may  come  to  surround  the  act  of  founding.  Or  this  act  may  be  nothing  more  than  a  routinized  and  repetitive  event.  But  whether  born  under  divine  guidance  or  the  speculative  urge,  the  pattern  will  dry  up,  and  even  die,  unless  the  people  forge  within  it  a  special,  self-­‐sustaining  life  that  can  survive  adversity  and  the  turns  of  fortune.      

Города  это  смесь  зданий  и  людей.  Это  населенные  поселения,  где  совершаются  ежедневные  ритуалы  –  простые  и  необычные,  случайные  и  многоэтапные.  В  городском  артефакте  и  его  мутациях  сконденсированы  непрерывности  времени  и  места.  Город  это  предельный  монумент  нашей  борьбы  и  славы:  где  гордость  прошлого  выставлена  напоказ.    

Иногда  города  закладываются  постановлением,  как  идеальные  формы,  и  с  осознанным  намерением.  Они  могут  стремиться  отразить  космическое  правило  или  идеальное  общество,  быть  образцом,  как  машина  войны,  или  не  иметь  более  высокой  цели,  чем  создавать  доход  для  создателя.  Миф  благосклонности  и  высокого  предназначения  может  окружать  акт  создания.  Или  этот  акт  может  быть  рутинным  и  повторяющимся  элементом.  Но  рожденный  тем  или  иным  способом,  паттерн  будет  высыхать,  и  даже  умирать,  если  только  люди  не  наполнят  его  особой,  самоподдерживающейся  жизнью,  которая  может  выдержать  бедствия  и  повороты  судьбы.      

ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ      

nav  

This  book  is  an  architectural  historian’s  attempt  to  make  accessible,  to  architects,  urban  designers,  and  the  general  public,  the  universal  experience  of  making  cities.  It  is  about  urban  form  and  urban  process.  More  specifically,  it  is  a  discussion  of  some  patterns  and  elements  of  urban  form  seen  in  a  historical  perspective.        What  concerns  me  has  to  do  with  how  and  why  

cities  took  the  shape  they  did.  Which  is  to  say  that  I  am  not  engaged  with  form  in  the  abstract,  or  with  form  studied  for  its  behavior  possibilities,  but  with  form  as  a  receptacle  of  meaning.  And  architectural  meaning  is  ultimately  logged  in  history,  in  cultural  contexts.    

Эта  книга  –  попытка  историка  архитектуры  сделать  понятным  для  архитекторов,  городских  проектировщиков  и  широкой  публики  всесторонний  опыт  создания  городов.  Она  о  городской  форме  и  процессе.  Более  точно,  это  обсуждение  некоторых  паттернов  и  элементов  городской  формы  в  исторической  перспективе.  

 То,  что  меня  волнует,  относится  к  тому,  как  и  

почему  города  приняли  ту  форму,  которую  приняли.  Надо  сказать,  меня  не  интересует  форма  сама  по  себе,  или  форма,  исследованная  с  точки  зрения  возможностей  поведения,  а  форма,  как  хранилище  значений.  А  архитектурное  значение,  в  конце  концов,  всегда  заключено  в  истории,  в  культурных  контекстах.      

ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ  nav  

I  remember  that  when  I  was  asked  to  take  part  in  an  urban  design  seminar  in  Siena  several  years  ago,  the  common  perception  of  this  much  admired  city-­‐form  was  that  it  developed  spontaneously,  filling  and  solidifying  the  shapes  of  its  natural  site.  The  landscape  of  the  medieval  Siena  was  seen  as  testimony  against  those  forceful  designs  imposed  by  planners  and  politicians  in  defiance  of  the  dictates  of  topography  and  the  comfortable  rhythms  of  the  townfolk.  Even  people  who  ought  to  have  known  reinforced  this  impressionistic  reading  of  the  great  Tuscan  hilltown.  Lewis  Mumford,  for  example,  singled  her  out  as  proof  of  “the  esthetic  and  engineering  superiority  of  an  organic  plan”.  

Я  помню,  что  когда  меня  попросили  принять  участие  в  семинаре  по  городскому  проектированию  в  Сиене  несколько  лет  назад,  всеобщее  восприятие  этой  любимой  многими  городской  формы  было,  что  она  развилась  спонтанно,  заполняя  и  застывая  в  формах  своего  естественного  места.  Ландшафт  средневековой  Сиены  рассматривался  как  доказательство  против  тех  могущественных  проектов,  предлагаемых  планировщиками  и  политиками  с  вызовом  диктату  топографии  и  комфортным  ритмам  горожан.  Даже  люди,  которые  должны  были  знать  лучше  эту  ситуацию,  укрепили  это  субъективное  понимание  великого  Тосканского  города.  Льюис  Мамфорд,  например,  выделил  его  как  доказательство  «эстетического  и  инженерного  превосходства  органического  плана».    

ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ   nav  But  I  was  not  at  all  surprised  to  discover,  as  I  

looked  into  the  historical  circumstances  of  Siena’s  origin  and  growth,  that  she  was  coerced  to  take  that  shape,  that  her  city-­‐form  was  one  of  the  most  highly  regimented  designs  of  medieval  urbanism  (70).  I  am  not  surprised,  because  over  the  years  I  have  witnessed  numerous  instances  of  false  “reading”  of  past  architecture,  and  have  become  settled  in  my  mind  that  form,  in  itself,  is  very  lamely  informative  of  intention.  We  “read”  form  correctly  only  to  the  extent  that  we  are  familiar  with  the  precise  cultural  conditions  that  generated  it.  Rather  than  presume,  in  other  words,  as  practically  everybody  in  the  architectural  world  wants  to  presume,  that  buildings  and  city  –forms  are  a  transparent  medium  of  cultural  expression,  I  am  convinced  that  the  relationship  works  the  other  way  around.  The  more  we  know  about  cultures,  about  the  structure  of  society  in  various  periods  of  history  in  different  parts  of  the  world,  the  better  we  are  able  to  read  their  built  environment.  

Но  я  был  совсем  не  удивлен,  когда  обнаружил,  изучая  исторические  обстоятельства  появления  и  роста  Сиены,  что  она  была  принуждена  принять  эту  форму,  что  ее  городская  форма  была  одним  из  самых  высокоупорядоченных  проектов  средневекового  урбанизма.  Я  не  был  удивлен,  так  как  за  многие  годы  я  был  свидетелем  многочисленных  случаев  неправильного  «прочтения»  архитектуры  прошлого,  и  понял,  что  форма,  сама  по  себе,  очень  малоинформативна  о  замысле.  Мы  «читаем»  форму  правильно  только  в  той  степени,  в  какой  знаем  точные  культурные  условия,  создавшие  ее.  Больше  чем  убежденность,  другими  словами,  всех  остальных  в  архитектурном  мире,  что  здания  и  городские  формы  это  откровенный  посредник  культурного  выражения,  я  убежден,  что,  напротив,  отношение  работает  только  в  обратном  направлении.  Чем  больше  мы  знаем  о  культуре,  о  структуре  общества  в  различные  периоды  истории  в  разных  частях  мира,  тем  лучше  мы  читаем  построенную  им  среду.      

ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ   nav  

For  us,  then,  city  form  is  neutral  until  it  is  impressed  with  specific  cultural  intent.  So  there  is  no  point  in  noticing  the  formal  similarities  between  L’Enfants’  plan  for  Washington  and  the  absolutist  diagrams  of  Versailles  or  Karlsruhe,  no  point  in  discovering  identical  sinuous  streets  in  medieval  Nordlingen  and  Olmsted’s  Riverside,  unless  we  can  elaborate  on  the  nature  of  the  content  that  was  to  be  housed  within  each,  and  the  social  premises  of  the  designers.  Urban  form  and  urban  process,  I  said  at  the  

beginning.  The  second  half  of  this  program,  urban  process,  may  also  not  be  self-­‐explanatory.  I  use  the  phrase  here  in  two  senses.  

Для  нас,  следовательно,  городская  форма  нейтральна,  пока  на  ней  не  оставлен  след  особого  культурного  значения.  Поэтому  нет  смысла  отмечать  формальные  сходства  между  планом  L’Enfant  для  Вашингтона  и  абсолютистскими  диаграммами  Версаля  или  Карлсруэ,  нет  смысла  искать  одинаковые  змеевидные  улицы  в  средневековом  Нордлингене  и  Риверсайде  Олмстеда,  пока  мы  не  исследуем  природу  содержимого,  которое  находилось  в  каждом  из  них,  и  социальные  предположения  проектировщиков.    

Городская  форма  и  городской  процесс,  я  сказал  в  начале.  Вторая  часть  программы,  городской  процесс,  также  может  быть  не  самоочевидной.  Я  использую  фразу  в  двух  смыслах.      

ГОРОД  КАК  АРТЕФАКТ   nav  

One  of  them  has  to  do  with  the  people  and  forces  and  institutions  that  bring  about  urban  form.  Who  designs  cities?  What  procedures  do  they  go  through?  What  are  the  empowering  agencies  and  laws?  Content  of  this  nature  we  will  bring  in  as  we  need  it,  to  explain  elements  of  urban  form,  but  we  will  not  devote  separate  sections  to  it.  This  is  because  the  legal  and  economic  history  

that  affects  city-­‐making  is  an  enormous  subject…  The  second  sense  in  which  I  use  “urban  

process”,  on  the  other  hand,  is  very  much  central  to  the  purposes  of  this  book.  This  refers,  precisely,  to  physical  change  through  time.  The  tendency  all  too  often  is  to  see  urban  form  as  a  finite  thing,  a  closed  thing,  a  complicated  object.  I  want  to  stress  what  we  know  instead  to  be  the  case  –  that  a  city,  however  perfect  its  initial  shape,  is  never  complete,  never  at  rest.    

Один  из  них  относится  к  людям,  силам  и  институтам,  которые  создают  городскую  форму.  Кто  проектирует  города?  Через  какие  процедуры  они  проходят?  Каковы  властные  агентства  и  законы?  Такого  рода  содержание  будет  привноситься  по  необходимости,  чтобы  объяснить  элементы  городской  формы,  но  мы  не  будем  уделять  этому  отдельные  части.    

Потому  что  юридическая  и  экономическая  история,  влияющая  на  города,  это  огромный  объект…  

Второй  смысл,  в  котором  я  использую  «городской  процесс»,  централен  к  целям  данной  книги.  Он  относится  к  физическим  изменениям  во  времени.  Распространенная  тенденция  –  рассматривать  городскую  форму  как  конечную  вещь,  закрытую  вещь,  сложный  объект.  Я  хочу  подчеркнуть,  что  мы  на  самом  деле  знаем  –  что  город,  каким  бы  он  ни  был  изначально  идеальным,  никогда  не  закончен,  никогда  не  стоит  на  месте.      

ЗАМЕТКИ  О  МЕТОДЕ   nav  

It  bears  repeating  that  the  primary  interest  of  this  book  is  to  elucidate  the  physical  traits  of  the  urban  landscape  without  a  priori  theories  of  urban  behavior.  Persuaded  by  history  that  the  same  urban  form  does  not  perforce  express  identical,  or  even  similar,  human  content,  and  conversely,  that  the  same  political,  social  or  economic  order  will  not  yield  an  invariable  design  matrix,  I  choose  to  start,  throughout,  with  the  thing  itself  and  work  towards  its  meaning.  How  does  the  non-­‐geometric  city  plan  come  about?  What  is  the  nature,  and  what  are  the  permutations,  of  the  ubiquitous  grid?  Historically,  in  what  ways  has  the  city  defined  its  limits?  Within  the  city,  what  divisions  were  implied  or  built?  These  are  some  of  the  topics  of  the  chapters  that  follow,  and  of  a  companion  volume,  The  City  Assembled,  -­‐  these,  and  two  prime  components  of  the  urban  armature,  namely,  streets,  and  those  spaces  which,  by  common  consent  and  legal  restraint,  were  kept  free  of  development  and  set  aside  for  public  use.    

Стоит  повторить,  что  первичный  интерес  книги  –  пролить  свет  на  физические  особенности  городского  ландшафта  без  а  приори  теорий  городского  поведения.  Убежденный  историей,  что  одна  и  та  же  городская  форма  не  выражает  сама  по  себе  идентичное  или  даже  одинаковое  человеческое  содержание,  и,  наоборот,  что  одинаковый  политический,  экономический,  социальный  порядок  не  несет  неизменную  проектировочную  матрицу,  я  начну  книгу  с  самого  предмета,  и  буду  работать  в  этом  направлении.  Как  негеометрический  план  города  появляется?  Какова  природа  и  изменения  повсеместной  решетки?  Исторически,  как  город  определял  свои  границы?  Какие  подразделения  в  городе  появлялись?  Это  некоторые  названия  глав  данной  книги  и  второй  книги  серии  –  The  City  Assembled,  это,  и  два  первичных  компонента  городского  устройства,  а  именно  улицы,  и  те  пространства,  которые,  по  общему  согласию  и  юридическим  ограничениям,  были  освобождены  от  развития,  и  оставлены  для  общественного  использования.    

ЧТО  ЕСТЬ  ГОРОД?    

 

nav  

Фундаментальные  определения  города   Fundamental  premises  

A.   Города  это  места,  где  происходит  определенное  заряженное  скопление  людей.  

A. Cities  are  places  where  a  certain  energized  crowding  of  people  takes  place.    

B. Города  существуют  в  кластерах.  Город  никогда  не  существует,  не  сопровождаемый  другими  городами.    

B.  Cities  come  in  clusters.  A  town  never  exists  unaccompanied  by  other  towns.    

C.  Города  это  места,  которые  имеют  некоторое  физическое  ограничение,  материальное  либо  символическое.    

C.  Cities  are  places  that  have  some  physical  circumscription,  whether  material  or  symbolic.    

D.  Города  это  места,  где  есть  специализированное  разделение  работ,  и  где  богатство  неодинаково  распределено  между  горожанами.    

D.  Cities  are  places  where  there  is  a  specialized  differentiation  of  work  and  where  wealth  is  not  equally  distributed  among  the  citizens.    

E.  Города  это  места,  привилегированные  некоторым  источником  дохода  (торговля,  интенсивное  земледелие),  физическим  ресурсом  (металл,  источник),  геоморфным  ресурсом  (залив),  или  человеческим  ресурсом  в  виде  короля.    

E.  Cities  are  places  favored  by  a  source  of  income  (trade,  intensive  agriculture),  a  physical  resource  (metal,  spring),  a  geomorphic  resource  (natural  harbor),  or  a  human  resource  like  a  king.    

ЧТО  ЕСТЬ  ГОРОД?    

 

nav  

Фундаментальные  определения  города   Fundamental  premises  

F.  Города  это  места,  которые  должны  опираться  на  письменные  документы  (законы,  торговля).  

F.  Cities  are  places  that  must  rely  on  written  records  (trade,  laws).  

G.  Города  это  места,  тесно  связанные  с  сельской  местностью,  которая  имеет  территорию,  чтобы  кормить  их,  и  которую  они  защищают  и  обеспечивают  услуги.    

G.  Cities  are  places  that  are  intimately  engaged  with  their  countryside,  that  have  a  territory  that  feeds  them  and  which  they  protect  and  provide  services  for.    

H.  Города  это  места,  отличающиеся  некоторой  монументальностью,  то  есть,  его  структура  это  больше,  чем  место  для  жилья.    

H.  Cities  are  places  distinguished  by  some  kind  of  monumental  definition,  that  is,  where  the  fabric  is  more  than  a  blanker  of  residences.    

I.  Города  это  места,  сделанные  из  зданий  и  людей.    

I.  Cities  are  places  made  up  of  buildings  and  people.    

«ОРГАНИЧЕСКИЕ»  ПАТТЕРНЫ  В  анализе  городской  формы  обычно  выделяют  два  типа  городов,  как  самые  постоянные  и  исходные:  «созданные»  города  и  «спонтанные»  города.    

 

 СПОНТАННЫЕ  ГОРОДА  (ville  spontanèe)  

СОЗДАННЫЕ  ГОРОДА  (ville  crèèe)  

Спонтанный  город,  также  называемый  «выросший»,  «случайно-­‐выросший»,  порожденный,  или,  чтобы  подчеркнуть  одну  из  очевидных  доминант  паттерна,  «геоморфный».    Предполагается,  что  он  развивается  без  вклада  проектировщиков,  не  является  объектом  мастер  плана,  а  является  объектом  времени,  особенностей  ландшафта  и  ежедневной  жизни  горожан.  Результирующая  форма  иррегулярна,  негеометрична,  «органична»,  с  долей  изогнутых  и  кривых  улиц  и  беспорядочных  открытых  пространств.  Чтобы  подчеркнуть  временной  процесс  в  создании  таких  городских  форм,  говорят  о  «непланируемой  эволюции»  или  «инстинктивном  росте».  

Город  такого  типа  создается  одномоментно,  его  паттерн  определен  однажды  и  навсегда  некой  контролирующей  властью.  До  19  века  такой  паттерн  неизменно  отмечался  как  упорядоченная,  геометрическая  диаграмма.  Если  брать  чистую  форму,  это  может  быть  решетка,  или  центрально  спланированная  схема  как  круг  или  многоугольник  с  радиальными  улицами,  выходящими  из  центра;  но  часто  геометрия  более  сложная,  соединяющая  две  чистые  формулы  в  моделированном  и  преломленном  виде.      

nav  

Иррегулярная  геометрия    

ville  spontanèe  

Упорядоченная  структура    

ville  crèèe  

«ОРГАНИЧЕСКИЕ»  ПАТТЕРНЫ  По  ряду  причин,  такая  четкая  дихотомия,  направленная  на  упрощение  нашего  понимания  городской  формы,  оказывается  больше  помехой,  чем  помощью.  

1. Для  начала  надо  заметить,  что  регулярность  спланированного  города  условна.  Улицы,  которые  смотрятся  как  прямые  и  одинаковые  на  городском  плане,  могут  оказаться  компромиссными  из-­‐за  непостоянного  поведения  граничащих  масс.    

   Непредсказуемость  двух  видов.  Как  здания  соотносятся  с  линией  улицы  и  где  они  стоят  имеет  большое  значение  для  восприятия  геометрического  порядка.    

2. Если  случай  спланированной  городской  формы  условен,  иррегулярность  «неспланированного»  города  также  вопрос  степени.  Кривая  часта,  но  не  канонична.  Что  кажется  неорганизованностью,  часто  оказывается  сегментами  прямой  улицы,  пересеченной  под  разными  углами,  и  линейными  элементами,  разбитыми  частыми  угловыми  сгибами.    

3. Такое  расплывание  базовой  дуальности  городской  формы  имеет  также  современный  поворот.  С  начала  19  века  направление  планирования,  которое  впервые  появляется  в  романтичных  пригородах,  и  перерастает  в  зрелую  альтернативу  доминирующим  практикам  западного  урбанизма,  дало  нам  негеометричные  планы,  ловко  спроектированные,  чтобы  преодолеть  негибкость  геометрической  абстракции.  С  предпочтением  изогнутым  улицам,  прерывистым  линиям,  акцентированному  пространству  и  яркому  профилю,  такие  проекты  перефразируют  принципы  «органического»  города  в  осознанное  подражательное  настроение.  Поэтому  мы  можем  позволить  говорить  о  «спланированной  органичности»  или,  менее  неуклюже,  о  «спланированной  живописности».    

 

 

 

nav  

«ОРГАНИЧЕСКИЕ»  ПАТТЕРНЫ  4.  Если  бы  мы  изучили  несколько  сотен  городских  планов  ,  выбранных  случайным  

образом  в  истории,  мы  бы  обнаружили  более  фундаментальную  причину  усомнить  полезность  городской  дихотомии,  основанной  на  геометрии.  Мы  бы  обнаружили,  что  две  первичные  версии  организации  города,  спланированная  и  «органическая»,  часто  сосуществуют.    

 

Факт  в  том,  что  никакой  город,  какой  бы  случайной  нам  не  казалась  его  форма,  нельзя  назвать  «неспланированным».  За  странным  изгибом  улицы  или  аллеи,  за  самым  бесформенным  общественным  местом,  лежит  порядок,  обязанный  первичному  занятию,  свойствам  земли,  общественным  конвенциям,  компромиссам  между  индивидуальными  правами  и  общественной  волей.    

 

 

nav  

Бостон  (Массачусетс),  1877  г.  Смесь  иррегулярного  и  прямолинейного  планирования  видна  в  городском  портрете  Джона  Бахмана.  Извилистая  сеть  улиц  исторического  центра  вокруг  куполообразного  Дома  правительства  (в  центре)  повторяет  форму  земли  и  сельских  дорог,  которые  придали  ранее  форму  городу.  Справа  на  заднем  фоне  решетчатый  Южный  Конец,  район,  построенный  на  свалке  в  середине  19  века.    

Герат  (Афганистан).  Этот  расщепленный  план  показывает  сосуществование  разнообразия  городской  геометрии  в  различающихся  уличных  иерархиях.  Суперрешетка  справа  организует  сеть  второстепенных  улиц  в  большие  квадранты.  Когда  к  плану  добавляются  лабиринт  дворов  и  тупики,  слева,  вся  структура  как  будто  исчезает.  (по  фон  Нидермаеру)  

РОЛЬ  ТОПОГРАФИИ  nav  

What,  then,  determines  the  seemingly  idiosyncratic  shapes  of  evolved  or  generated  cities?  The  most  widely  acknowledged  causality,  the  

natural  landscape,  rings  true  because  it  is  visually  the  easiest  to  grasp.  In  some  parts  of  the  world,  Latin  America  for  example,  the  siting  and  spread  of  human  settlements  respond  so  fatefully  to  the  sculpture  of  the  land  that  it  is  impossible  to  isolate  the  urban  experience  from  earth-­‐induced  affects.    

Что  тогда  определяет  кажущиеся  уникальными  формы  эволюционировавших  или  генерированных  городов?    

Самая  широкоизвестная  причина,  естественный  ландшафт,  звучит  правдиво,  так  как  визуально  ее  легче  всего  понять.  В  некоторых  частях  мира,  например,  в  Латинской  Америке,  место  и  распространение  поселения  так  корреспондируют  со  скульптурой  земли,  что  невозможно  изолировать  городской  опыт  от  влияния  среды.  

   

Топография  как  детерминанта  формы  города:  1  –  город  на  реке;  2  –  город  в  гавани;  3  –  оборонительный  город;  4  –  пологая  горная  гряда;  5  –  город  на  холме;  6  –  наклонная  местность.    

Мачу  Пикчу  (Перу).  Город  инков,  созданный  взгромоздившимся  высоко  в  Андах  средствами  театрального  террасирования.  

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ  ЗЕМЛИ  

 

 

 

nav  

The  study  of  the  process  whereby  an  antecedent  rural  landscape  translates  itself  into  urban  form  has  hardly  begun.  And  yet  pre-­‐urban  land  division  may  well  be  the  most  fundamental  determinant  for  the  irregular  city-­‐forms  of  all  ages.  The  main  problem  is  that  it  is  very  hard,  when  not  actually  impossible,  to  reconstruct  this  initial  landscape  either  through  field  work  or  documents.  Field  work  can  discover  surviving  old  village  nuclei  within  the  suburban  extensions  of  towns,  but  what  phenomenon  is  rare,  and  the  results  do  not  lead  us  very  far…  

 Without  accurate  records  of  this  sort,  the  analysis  

of  rural-­‐urban  continuities  cannot  pretend  to  be  conclusive.  Speaking  generally,  we  can  aver  this  much.  In  the  early  stages  of  settlement,  the  occupation  of  land  commonly  takes  place  without  the  benefit  of  a  formal  land  survey.  Fields,  meadows  and  pastures  have  irregular  boundaries,  and  the  main  lines  of  this  division  demarcate  large  pieces  of  land  for  common  use.  When  this  agricultural  land  finds  itself  in  an  urban  situation,  these  main  lines  become  streets,  and  the  land  parcels  begin  to  be  subdivided.  

 

Исследование  процесса,  при  помощи  чего  прошлый  сельский  пейзаж  переходит  в  городскую  форму,  едва  начался.  И  до  сих  пор  догородское  распределение  земли,  может  быть,  самая  фундаментальная  детерминанта  нерегулярных  городских  форм  всех  времен.  Главная  проблема,  что  трудно  реконструировать,  если  не  невозможно,  этот  первоначальный  пейзаж  и  по  работе  в  поле,  и  по  документам.  Работа  в  поле  может  помочь  обнаружить  выжившие  ядра  старой  деревни  в  пригородных  расширениях  города  ,  но  такие  события  редки,  и  результаты  нас  мало  продвигают…    

 Без  точных  записей  такого  рода  анализ  деревня-­‐

город  не  может  претендовать  на  конечность.  Вообще  говоря,  мы  можем  это  утверждать.  На  ранних  стадиях  поселения  занятие  земли  обычно  происходит  без  формального  исследования  земли.  Поля,  луга  и  пастбища  имеют  нерегулярные  границы,  и  главные  линии  такого  разделения  отмечают  большие  площади  земли  для  общественного  использования.  Когда  такая  сельскохозяйственная  земля  становится  городской,  главные  линии  становятся  улицами,  и  участки  земли  начинают  делиться.  

 

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ  ЗЕМЛИ    

 

 

nav  

Colonialism  disrupts  the  passage  from  a  rural  to  an  urban  landscape  which  is  the  benchmark  of  continuous  human  settlement.  The  colonial  power  can,  out  of  hand,  wipe  away  past  land  tenure  systems,  and  the  social  and  legal  systems  they  support,  opening  the  way  for  formal  planning.  As  the  French  Minister  of  Colonies  wrote  in  1945:  “There,  space  is  free  and  cities  can  be  constructed  according  to  principles  of  reason  and  beauty”.  

Колониализм  нарушает  переход  от  сельского  к  городскому  ландшафту,  что  является  ориентиром  непрерывного  поселения  людей.  Колониальная  власть  может  сразу  стереть  прошлые  системы  землевладения  и  социальные  и  юридические  системы,  открывая  дверь  формальному  планированию.  Как  Французский  Министр  Колоний  написал  в  1945  г.  «Здесь  пространство  свободно,  и  города  можно  конструировать  согласно  принципам  цели  и  красоты».  

   

СИНОЭЦИЗМ   nav  

The  administrative  coming  together  of  several  proximate  villages  to  form  a  town,  what  Aristotle  calls  “synoecism”,  is  repeatedly  attested  to  in  history.  Such  administrative  arrangements  have  physical  consequences,  and  given  the  nature  of  the  units    being  merged,  that  is,  traditional  villages,  the  result  is  bound  to  be  “organic”.  There  are  exceptions.  At  Teotihuacan,  the  communities  were  held  together  by  a  ceremonial  complex,  a  “nucleating  center”  in  the  urban  geographer’s  jargon,  which  eventually  generated,  and  forced  upon  this  ;loosely  gathered  group  of  rural  villages,  a  strict  geometric  organization…  

 For  Aristotle,  synoecism  –  literally  “living  together”  

–  is  a  political  transaction.  It  enables  people  to  transcend  their  tribal/pastoral  ways,  and  join  up  in  a  pact  of  self-­‐government.  The  decision  to  go  urban  is  not  the  result  of  clear-­‐cut  technological  advances  or  a  strategy  to  reap  a  finite  advantage  like  trade:  it  springs  from  a  conscious  desire  to  replace  the  common  law  of  tribe  and  clan  with  the  free,  durable  institutions  of  the  polis,  the  setting  for  experiments  in  democracy  and  the  rule  of  equals.  …    

Административное  объединение  нескольких  соседних  деревень  в  город,  что  Аристотель  называет  «синоэцизмом»,  неоднократно  засвидетельствовано  в  истории.  Такие  административные  меры  имеют  физические  последствия,  и,  с  учетом  природы  единиц,  из  которых  город  возник,  то  есть  традиционных  деревень,  результат  вынужден  быть  «органическим».  Есть  исключения.  В  Теотиуакане  сообщества  объединяются  церемониальным  комплексом,  «ядром»  на  языке  географов  городов,  который  в  итоге  генерирует  и  насаждает  на  эту  свободно  собранную  группу  сельских  деревень  четкую  геометрическую  организацию…    

   Для  Аристотеля  синоэцизм  –  дословно  «жизнь  

вместе»  -­‐  это  политический  процесс.  Он  позволяет  людям  превзойти  свои  родовые  пути,  и  соединиться  в  пакте  самоуправления.  Решение  перейти  к  городскому  это  не  результат  четких  технологических  прорывов  или  стратегии  получить  результат  в  виде  торговли:  он  возникает  из  осознанного  желания    заменить  всеобщий  закон  племени  и  клана  свободными,  прочными  институтами  полиса,  поселения  для  экспериментов  с  демократией  и  правилом  равных.    

СИНОЭЦИЗМ  nav  

Aristotle’s  definition  of  synoecism  suggests  that  it  is  by  the  common  decision  of  the  villages  that  their  territories  are  conjoined  into  a  single  administrative  entity.  In  practice,  these  unions  seems  often  to  have  been  involuntary  and  to  have  been  resisted  strongly.  The  beneficiary  often  happened  to  be  a  ruler  or  an  institution  of  some  kind.  It  was  the  bishops  (later  archbishops)  of  Novgorod,  for  example,  who  directed  the  merge  of  that  city…      Synoecism  is  beginning  to  prove  itself  as  one  of  

the  commonest  origins  of  towns  coming  out  of  a  rural  context,  along  with  one  other  process  –  the  cohesion  of  an  urban  core  around  an  important  institution  like  a  religious  center  or  a  fort.  The  form  of  a  synoecistic  city  absorbs  the  shapes  of  the  original  settlements,  along  with  their  road  systems.  The  open  spaces  that  existed  between  the  settlements  are  filled  slowly,  and  retained  open  in  part  as  markets  and  communal  centers.      

Определение  Аристотеля  предполагает,  что  это  общее  решение  деревень,  что  их  территории  объединяются  в  единую  административную  сущность.  На  практике  такие  союзы  часто  непроизвольны  и  им  сопротивляются.  Главы  церковных  приходов  часто  оказывались  правителями  или  некими  институциями.  Такими  были  епископы  (позже  архиепископы)  в  Новгороде,  они  управляли  слиянием  этого  города…    

 Синоэцизм  оказывается  одной  из  самых  

распространенных  причин  возникновения  городов  из  деревень,  вместе  с  еще  одним  процессом  –  формирования  городского  ядра  вокруг  важной  институции,  такой  как  религиозный  центр  или  форт.  Форма  синоэцистического  города  вбирает  формы  первоначальных  поселений,  а  также  систему  дорог.  Открытые  пространства,  которые  существовали  между  поселениями,  медленно  заполняются,  и  остаются  открытыми  в  части  рынков  и  общих  центров.    

ЗАКОН  И  ОБЩЕСТВЕННЫЙ  ПОРЯДОК  nav  

Much  of  what  I  have  said  so  far  on  the  evolution  of  “organic”  patterns  is  earth-­‐bound.  Topography,  land  division,  synoecism  –  these  are  all  physical  determinants  of  irregular  city-­‐form.  It  remains  to  speak  briefly  of  urban  improvisations  based  on  social  structure  and  the  limits  of  public  control.          The  model  of  the  traditional  Islamic  city  has  to  

be  invoked  once  again.  Neighborhood  cohesion  based  on  kinship,  tribal  affiliation  or  ethnicity  was  strong  enough,  to  rearrange  an  inherited  pre-­‐Muslim  grid  of  Greco-­‐Roman  origin,  and  fuse  and  introvert  its  checkers  into  exclusive  superblocks.      

Многое  из  того,  что  я  до  этого  сказал  об  эволюции  «органических»  паттернов,  связано  с  землей.  Топография,  распределение  земли,  синоэцизм  –  все  это  физические  детерминанты  иррегулярной  городской  формы.  Остается  коротко  сказать  о  городских  импровизациях,  основанных  на  социальной  структуре  и  границах  общественного  контроля.    

Нужно  опять  вспомнить  модель  традиционного  исламского  города.  Спаянность  округов,  основанная  на  схожести,  родстве  или  этнической  принадлежности  была  настолько  сильна,  что  переорганизовала  унаследованную  до-­‐исламскую  решетку  греко-­‐римского  происхождения,  и  переплавила  и  перевернула  ее  клетки  в  особенные  суперблоки.    

 

Улица  в  Багдаде  (Ирак),  где  дома  втиснуты  в  узкий  общий  проход.  

ПРЯМАЯ  И  КРИВАЯ:  АЛЬТЕРНАТИВЫ  ПРОЕКТИРОВАНИЯ    

 

nav  

Before  the  modern  period,  it  is  hard  to  find  evidence  that  the  “organic”  city  form  was  appreciated  as  a  rational  choice.  Cities  were  that  way  because  they  grew  to  be  that  way.  Designing  cities,  as  a  conscious  exercise,  assumed  some  degree  of  geometric  order.  So  it  would  seem.  Nevertheless,  urban  thinking  may  not  have  been  altogether  clear  cut.  Aristotle  paused  to  think  on  that  matter.  Always  curious  about  the  facts  of  things  as  they  are,  he  saw  advantages  in  the  irregularity  of  old  towns  in  military  terms,  while  he  championed  the  new-­‐style  urbanism  of  Hippodamus  of  Miletus.    

До  современного  периода  трудно  найти  доказательство  того,  что  «органическая»  форма  города  была  осознанным  выбором.  Города  получались  такими,  какими  вырастали.  Проектирование  городов,  как  осознанное  действие,  предполагало  некоторую  степень  геометрического  порядка.  Так  казалось.  Тем  не  менее,  городское  мышление  не  обязательно  должно  быть  совершенно  четким.  Аристотель  думал  на  эту  тему.  Всегда  любопытный  о  вещах  как  они  есть,  он  видел  преимущества  в  нерегулярности  старых  городов  в  военном  смысле,  когда  защищал  урбанизм  нового  стиля  Гипподама  Милета  .    

Алберти    (противник  архитектуры  раннего  Ренессанса).  О  преимуществах  узких  и  запутанных  улиц:  -­‐  Военные  цели  (запутать  врага,  вошедшего  в  город).  -­‐  Преимущества  для  здоровья  (расширение  улиц  делает  город  жарче,  следовательно,  менее  здоровым).  -­‐  Это  красиво.      

МОДЕРНИЗМ  И  СПЛАНИРОВАННАЯ  ЖИВОПИСНОСТЬ    

 

nav  

Today,  after  the  terrifying  Twenties  and  Thirties,  when  the  old  towns  were  attacked  by  Fascist/Nazi  grandezza  on  the  one  hand  and  Modernist  fanaticism  on  the  other,  after  the  Fifties  and  Sixties  with  their  frenzy  of  urban  renewal  that  devastated  our  city  centers,  we  are  learning  to  accept  the  wholeness  of  our  cities…  How  are  we  to  use  our  new  understanding  as  

we  take  our  turn  in  renewing  the  fateful  cities  that  have  served  us  so  long?    In  the  first  place,  we  must  renounce  all  selective  prejudice  against  the  past,  against  this  or  that  environmental  order.  The  orgy  of  destruction  sanctioned  by  Modernists,  a  direct  result  of  their  contempt  for  cultural  continuities,  should  give  us  no  license  now  to  hate  back.  At  the  same  time,  in  the  history-­‐affirming  mood  we  are  determined  to  enjoy,  we  should  be  careful  not  to  revive  the  artificial  dichotomies  of  urban  form  –  “organic”  as  against  “planned”  –  by  setting  up  medievalizing  and  classicizing  camps.    

Сегодня,  после  ужасающих  20-­‐х  и  30-­‐х  гг.,  когда  старые  города  были  атакованы  фашистско-­‐нацистской  grandezza  с  одной  стороны,  и  Модернистским  фанатизмом  с  другой,  после  50-­‐х  и  60-­‐х  гг.  с  их  безумием  городского  обновления,  которое  разрушило  городские  центры,  мы  учимся  принимать  целостность  наших  городов…  

Как  мы  можем  использовать  наше  новое  понимание,  когда  приступаем  к  обновлению  обреченных  городов,  которые  так  долго  нам  служили?  Во-­‐первых,  мы  должны  отказаться  от  выборочного  предубеждения  относительно  прошлого,  относительно  того  или  иного  порядка.  Оргия  разрушения,  санкционированная  Модернистами,  прямой  результат  их  презрения  к  непрерывности  культуры,  должен  нас  предостеречь  от  ненависти  к  прошлому.  В  то  же  время,  в  признании  истории,  мы  должны  быть  осторожны,  чтобы  не  оживить  искусственную  дихотомию  городской  формы  –  «органическое»  против  «спланированного»  -­‐  создавая  средневековые  и  классицистские  лагеря.    

МОДЕРНИЗМ  И  СПЛАНИРОВАННАЯ  ЖИВОПИСНОСТЬ    

 

nav  

We  cannot  bring  back  the  pre-­‐industrial  world,  any  of  it,  much  as  we  might  yearn  for  it.  We  should  be  content  with  saving  as  much  as  we  can,  to  know  what  we  once  had  –  and  to  add  our  own  pieces  sympathetically  to  this  collective  artifact,  with  a  feeling  and  love  for  the  whole.    

Мы  не  можем  вернуть  доиндустриальный  мир,  ни  один  из  них,  сколько  бы  мы  ни  тосковали  по  нему.  Мы  должны  быть  довольны,  что  сохраняем  то,  что  можем,  чтобы  знать,  что  у  нас  однажды  было  –  и  добавляем  наши  собственные  части  к  коллективному  артефакту  с  чувством  и  любовью  к  целому.    

ОРГАНИЧЕСКИЕ  ПАТТЕРНЫ   nav  

The  origin  of  many  cities  is  humble;  their  form,  insinuative  and  gradual.  Where  once  there  were  fields  and  steep  pasture  land,  streets  will  materialize  and  link  up,  tightly  girded  public  spaces  will  ensconce  collective  life,  and  the  spread  of  houses  will  thicken  and  mesh.  The  buildings  will  climb  the  slopes  and  take  the  bends  as  best  they  may.  In  time  these  natural  arrangements  will  turn  self-­‐concious.  Terracing  will  suggest  institutional  and  social  hierarchies.  We  will  then  expect  adventurous  city-­‐makers  to  recreate  these  effects  where  there  is  no  innate  cause  to  do  so.  The  picturesque  suburb  is  the  city’s  retrospective  celebration  of  its  natural  origins.  And,  too,  a  conjuring  of  virtues  past.  The  belief  that  sustains  modern  nostalgia  for  the  irregularities  of  “townscape”  is  this:  that  “organic”  patterns  once  ensured  social  cohesion,  and  encouraged  a  spirit  of  community  which  we  have  washed  away  down  the  boulevards  and  expressways  of  the  traffic  engineer’s  town.  

Происхождение  многих  городов  простое;  их  форма  вкрадчива  и  постепенна.  Где  когда-­‐то  были  поля  и  пастбища,  возникают  улицы,  туго  подпоясанные  общественные  пространства  укрывают  коллективную  жизнь,  распространение  домов  уплотняется  и  смешивается.  Здания  карабкаются  по  наклону  и  изгибаются  как  могут.  Со  временем  эти  естественные  систематизации  окажутся  осознанными.  Террасинг  будет  предполагать  институциональную  и  социальную  иерархию.  И  появятся  авантюрные  строители  городов,  которые  заново  создадут  эти  эффекты,  хотя  для  этого  нет  внутренней  причины.  Яркий  пригород  это  ретроспективное  торжество  его  естественного  происхождения.  И  изгнание  прошлых  добродетелей.  Убеждение,  которое  поддерживает  современную  ностальгию  о  нерегулярностях  городского  ландшафта:  что  «органические»  паттерны  однажды  обеспечили  социальное  сплочение  и  дух  коммьюнити,  который  испарился  с  бульварами  и  шоссе  города-­‐трафика  инженеров.    

РЕШЕТКА.  ВВЕДЕНИЕ  

nav  

“The  Pack-­‐Donkey’s  Way,”  Le  Corbusier  decreed  in  his  1924  book  on  urbanism,  “is  responsible  for  the  plan  of  every  continental  city”.  He  meant  the  “organic”  patterns  reviewed  in  the  last  chapter.  The  pack-­‐donkey  “meanders  along,  meditates  a  little  in  his  scatter-­‐brained  and  distracted  fashion,  he  zigzags  in  order  to  avoid  the  larger  stones,  or  to  ease  the  climb,  or  to  gain  a  little  shade;  he  takes  the  line  of  least  resistance”.  That  cannot  be  the  way  of  humans  .  “Man  walks  in  a  straight  line  because  he  has  a  goal  and  knows  where  he  is  going”.  The  British  architect  Sir  William  Chambers  has  said  much  the  same  thing  two  centuries  earlier:  “on  a  plain  where  no  impediment  obliges…it  cannot  be  supposed  that  men  would  go  by  a  crooked  line,  where  they  could  arrive  by  a  straight  one”.  

Man  walks  in  a  straight  line,  so  this  argument  runs,  and  peels  off  from  it  at  right  angles  when  he  needs  to.  The  frequency  of  these  cross  streets  is  his  own  decision.  Topography  has  little  to  do  with  it,  especially  on  a  level  site.  This  simple,  rational  order  of  pacing  the  land  –  streets  set  at  right  angles  to  one  another  –  is  the  first  step  in  settlement  planning.    

«Путь  нагруженного  Осла»,    написал  Ле  Корбюзье  в  1924  г.  в  книге  по  урбанизму,  «ответственен  за  планирование  каждого  континентального  города».  Он  имел  ввиду  «органические»  паттерны,  рассмотренные  в  предыдущей  главе.  Нагруженный  осел  «слоняется,  немного  медитирует  в  своей  легкомысленной  и  сумасшедшей  манере,  делает  зигзаги,  чтобы  избежать  больших  камней  или  взобраться  на  них,  или  попасть  в  тень;  он  выбирает  путь  наименьшего  сопротивления».  Это  не  может  быть  путем  человека.  «Человек  ходит  по  прямой,  так  как  он  знает  свою  цель  и  куда  идет».  Британский  архитектор  Сэр  Вильям  Чамберс  сказал  похожую  вещь  два  века  ранее:  «на    плоскости  нет  препятствий…  нет  оснований  предполагать,  что  люди  пошли  бы  по  кривой  там,  где  могут  идти  прямо».  

 Человек  ходит  по  прямой  линии,  которая  

продолжается,  и  сходит  под  прямыми  углами,  где  нужно.  Частота  этих  пересечений  улиц  есть  его  собственное  решение.  Топография  не  имеет  к  этому  отношения.  Этот  простой,  рациональный  порядок  шагания  по  земле  –  улицы  расположены  под  правильными  углами  друг  к  другу  –  первый  шаг  в  планировании  поселения.    

РЕШЕТКА.  ПРИРОДА  ПРЯМОЛИНЕЙНОГО  ПЛАНИРОВАНИЯ  

nav  

The  grid  –  or  gridiron  or  checkerboard  –  is  by  far  the  commonest  pattern  for  planned  cities  in  history.  It  is  universal  both  geographically  and  chronologically  (though  its  use  was  not  continuous  through  history).  No  better  urban  solution  recommends  itself  as  a  standard  scheme  for  disparate  sites,  or  as  a  means  for  the  equal  distribution  of  land  ...  The  advantage  of  straight  through-­‐streets  for  defense  has  been  recognized  since  Aristotle,  and  a  rectilinear  street  pattern  has  also  been  resorted  to  in  order  to  keep  under  watch  a  restless  population.  Refugee  and  prisoner  camps  are  obvious  settings…    

Решетка  –  или  сетка  или  шахматная  доска  –  до  сих  пор  самый  распространенный  паттерн  спланированных  городов  в  истории.  Он  универсален  географически  и  хронологически  (хотя  его  использование  не  было  непрерывным  в  истории).  Нет  лучшего  городского  решения  для  стандартной  схемы  несравнимых  мест,  или  как  средство  для  равного  распределения  земли…  Преимущество  прямолинейных  сквозных  улиц  для  защиты  известно  со  времен  Аристотеля,  к  прямолинейному  паттерну  улиц  также  прибегали  для  наблюдения  за  беспокойным  населением.  Лагеря  беженцев  и  тюрьмы  очевидный  случай…    

 

РЕШЕТКА.  ПРИРОДА  ПРЯМОЛИНЕЙНОГО  ПЛАНИРОВАНИЯ  

nav  

Yet,  ubiquitous  as  the  grid  has  always  been,  it  is  also  much  misunderstood,  and  often  treated  as  if  it  were  one  unmodulated  idea  that  requires  little  discrimination.  Quite  the  contrary,  the  grid  is  an  exceedingly  flexible  and  diverse  system  of  planning:  hence  its  enormous  success.  About  the  only  thing  that  all  grids  have  in  common,  is  that  their  street  pattern  is  orthogonal  –  that  the  right  angle  rules,  and  street  lines  in  both  directions  lie  parallel  to  each  other.  Even  this  much  is  not  immutable;  the  system  can  curve  around  irregularities  on  the  ground  without  betraying  its  basic  logic.    

Хотя  решетка  повсеместно  распространена,  ее  также  во  многом  не  понимают,  и  часто  считают  неизменной  идеей,  не  требующей  дифференциации.  Наоборот,  решетка  очень  гибкая  и  разнообразная  планировочная  система:  отсюда  ее  оглушительный  успех.  Единственная  вещь,  которая  есть  общая  у  всех  решеток  –  ортогональная  уличная  система  -­‐  правило  прямых  углов  и  параллельных  улиц  сохраняется.  Но  и  это  правило  не  постоянно.  Паттерн  может  обходить  по  кривой  неправильности  земли,  без  нарушения  целостной  логики.  

Сучжоу  (Китай),  отпечаток  высеченного  на  камне  плана  города,  1229.  Параллельная  система  улиц  и  каналов  с  тусклыми  линиями,  отражающими  водные  пути.  Веревчатая  структура    снаружи  стен  отражает  окружающие  каналы.    

«Вид  Саванны,  Джорджия,  29  марта  1734  г.».  Гравюра  П.  Фудриние.  Структура  двориков  и  тифингов  (административная  структура  из  десяти  домовладельцев)  Саванны  очевидна  в  грубых  сосновых  коттеджах  и  заборах,  через  год  после  основания  поселения.    

РЕШЕТКА.  ПРИРОДА  ПРЯМОЛИНЕЙНОГО  ПЛАНИРОВАНИЯ  

nav  

In  addition,  the  subject  is  crowded  by  impire,  composite,  or  other  sorts  of  hybrid  uses  of  the  grid.  I  might  single  out:  1. Loose  approximations,  where  the  lines  are  not  strictly  paralleled  or  the  angles  strictly  right  (a  good  many  of  the  medieval  bastides  fall  into  this  category)  2. Gridded  extensions  of  “organic”  city  forms  (e.g.,  Berlin,  Cracow,  etc.)  3. Gridded  additions  to  an  original  grid  plan  (e.g.,  San  Francisco,  New  Orleans,  Turin)  4. Grids  combined  with  other  geometric  planning  principles,  most  commonly  diagonal  avenues,  as  in  the  famous  instabce  of  L’Enfant’s  Washington,  or  in  the  18-­‐th  century  scheme  for  St.  Petersburg.  5. The  curvilinear  grid  of  the  modern  residential  development.    

Наконец,  объект  переполнен  смешанными,  сложными,  и  другими  сортами  разнородного  использования  решетки.  Я  могу  выделить:    1.  Несвязные  приближения,  где  линии  не  строго  параллельны  или  углы  не  строго  прямые  (большинство  средневековых  бастид  относится  к  этой  категории).  2.  Решетчатые  продолжения  «органических»  городских  форм  (Берлин,  Краков  и  т.д.).  3.  Решетчатые  добавления  к  оригинальному  плану-­‐решетке  (Сан  Франциско,  Новый  Орлеан,  Турин).    4.  Решетки,  скомбинированные  с  другими  геометрическими  принципами,  чаще  всего  диагональными  авеню,  как  в  знаменитом  примере  L’Enfant  Вашингтона  ,  или  в  18  веке  схема  для  Санкт-­‐Петербурга.  5.  Изогнутая  решетка  современного  жилищного  строительства.  

Вариации  решетки.  

Берн  (Швейцария),  основанный  герцогом  Берхтольдом  V  в  1191  г.  Средневековое  ядро,  гибкая  решетка  вдоль  центрального  водораздела.  (Новый  мост,  снизу,  взломал  конец  города;  старый  мост  живет  рядом  с  ним).  

Схематический  план  Чандигара  (Индия),  столица  Пунджаба,  спроектирована  Ле  Корбюзье  в  1951  г.  Торговые  улицы  проходят  сквозь  решетку  горизонтально,  а  парки  вертикально.  Темная  зона  в  центре  –  бизнес-­‐район.  Административный  комплекс  вне  решетки  на  верхушке  плана.    

РЕШЕТКА.  «ВЫСШИЙ  ПОРЯДОК»  ИЛИ  РУТИНА  

nav  

Historically,  the  grid  has  served  two  main  purposes.  The  first  is  to  facilitate  orderly  settlement,  colonization  in  its  broad  sense.  This  involves  both  the  acquisition  of  distant  territory  –  by  the  Greek  in  Sicily,  Spain  in  the  New  World  –  and  the  settlement  of  reclaimed  or  newly  opened-­‐up  land,  as  happened  in  the  Spanish  peninsula  with  the  reconquista  or  in  the  American  Midwest  after  about  1800.    The  other  application  of  the  grid  has  been  as  

an  instrument  of  modernization,  and  of  contrast  to  what  existed  that  was  not  as  orderly.    

Исторически  решетка  служила  двум  главным  целям.  Первое,  облегчать  организацию  поселения,  колонизацию  в  широком  смысле.  Это  и  приобретение  отдаленных  территорий  –  греками  в  Сицилии,  Испанией  в  Новом  Мире,  -­‐  и  поселение  на  открытой  земле,  как  случилось  на  испанском  полуострове  с  реконкистой  или  на  американском  Среднем  Западе  после  1800  г.  

Другое  применение  решетки  –  как  инструмент  модернизации  и  контраста  с  предыдущей  неорганизованностью.      

РЕШЕТКА.  «ВЫСШИЙ  ПОРЯДОК»  ИЛИ  РУТИНА  

nav  

The  actual  motivation  for  the  grid  has  also  varied.  It  served  military  arrangements  (Roman  castra,  British  cantonments),  religious  covenants,  mercantile  capitalism  (railroad  towns),  and  industrial  planning.  This  versatility  of  program  within  what  it  is  possible  to  see  as  a  simple-­‐minded,  uninspired,  unvarying  formula  has  brought  the  grid  many  detractors.  Advocates  of  the  Grand  Manner,  from  Baroque  urbanists  to  the  theorists  of  the  City  Beatiful  movement  in  the  United  States,  have  faulted  it  for  its  timidity  and  its  failure  to  provide  distinctive  sites  for  public  buildings.  Those  who  defended  the  visual  interest  and  social  richness  of  the  old  European  towns  could  think  of  orthogonal  planning  only  as  a  symptom  of  a  primitive  state  of  culture,  or  proof  of  the  impoverishment  of  the  urban  experience  in  modern  times.  Charles  Dickens,  during  his  visit  to  the  United  States  in  1842,  complained  that  Philadelphia  was  “distractingly  regular.  After  walking  about  it  for  an  hour  or  two,  I  felt  that  would  have  given  the  world  for  a  crooked  street”.  

Фактическая  мотивация  решетки  также  разнится.  Она  служила  военным  приготовлениям  (римский  castra,  британские  казармы),  религиозным  соглашениям,  торговому  капитализму  (города  при  железной  дороге),  и  индустриальному  планированию.  Такая  многосторонность  схемы  в  пределах  того,  что  возможно  увидеть  как  простую,  без  полета  фантазии,  неизменную  формулу,  принесла  решетке  много  очернителей.  Адвокаты  большого  стиля,  от  урбанистов  Барокко  до  теоретиков  движения  City  Beautiful  в  США,  обвиняли  ее  в  робости  и  необеспечении  красивыми  местами  для  общественных  зданий.  Те,  кто  защищал  визуальный  интерес  и  социальное  богатство  староевропейских  городов,  думали  об  ортогональном  планировании  как  о  симптоме  примитивности  культуры,  и  доказательстве  бедности  урбанистики  современности.  Чарльз  Дикенс  во  время  визита  в  США  в  1842  г.  жаловался,  что  Филадельфия  была  «ужасающе  регулярна.  После  прогулки  по  ней  в  течение  часа-­‐двух  я  почувствовал,  что  отдал  бы  все  за  изогнутую  улицу».    

РЕШЕТКА.  «ВЫСШИЙ  ПОРЯДОК»  ИЛИ  РУТИНА    

 

nav  

This  prejudice  against  the  grid  was  nurtured  by  American  planners  and  scholars  in  more  recent  days.  The  grid  was  an  easy  target  for  the  Garden  City  apologists  like  Lewis  Mumford,  for  formalist  urban  historians  who  could  appreciate  the  beauty  of  Savannah’s  pattern  but  saw  no  merit  in  the  mean  layouts  of  speculative  towns,  and  for  social  historians  eager  to  make  the  grid  synonymous  with  greed  and  the  unfeeling,  mechanized  production  of  mock-­‐communities.    

Такое  предубеждение  против  решетки  возросло  в  последнее  время  со  стороны  американских  планировщиков  и  ученых.  Решетка  была  легкой  целью  для  апологетов  Garden  City,  таких  как  Льюис  Мамфорд,  для  педантичных  городских  историков,  которые  оценили  красоту  паттерна  Саванны,  но  не  видели  достоинств  в  жалких  схемах  умозрительных  городов,  и  для  социальных  историков,  стремящихся  сделать  решетку  синонимом  алчности  и  бесчувственности,  механизированной  продукцией  осмеиваемых  коммьюнити.  

РЕШЕТКА.  «ВЫСШИЙ  ПОРЯДОК»  ИЛИ  РУТИНА  

 

 

nav  

But  of  course  to  blame  the  grid  for  the  shallowness  and  callousness  of  urban  experience  is  surely  to  miss  the  point.  Any  grid  holds  the  potential  to  become  a  beautiful  city  over  time  depending  on  how  it  is  fleshed  out.  The  architect,  the  social  planner,  the  politician,  the  residents  themselves  have  their  chance  once  the  two-­‐dimensional  diagram  is  in  place.  If  grids  serve  up  a  routinized,  alienating  urban  setting,  it  is  largely  because  of  what  was  allowed  to  happen  or  was  not  encouraged  to  happen  after  the  initial  lines  were  drawn.  Without  collective  control  even  model  grids  like  Savannah’s  will  quickly  squander  their  initial  advantages.    

Но  винить  решетку  за  мелкость  и  бессердечность  это  упускать  главное.  Каждая  решетка  содержит  потенциал  стать  красивым  городом  со  временем,  в  зависимости  от  того,  как  ее  облекают  плотью.  Архитектор,  социальный  планировщик,  политик,  жители  имеют  шанс  в  случае  двумерной  схемы.  Если  решетки  и  служили  рутинным,  враждебным  городским  поселениям,  это  результат  того,  что  это  допустили,  или  не  создали  после  того,  как  нарисовали  первоначальные  линии.  Без  коллективного  контроля  даже  образцовые  решетки,  как  в  случае  Саванны,  быстро  потеряют  первоначальные  преимущества.    

РЕШЕТКА.  «ВЫСШИЙ  ПОРЯДОК»  ИЛИ  РУТИНА  

 

 

nav  

With  care  and  imagination,  the  initial  sameness  of  the  most  prosaic  of  grids  may  become  the  matrix  within  which  interest,  diversity,  and  human  richness  can  be  provided  for.  And  of  course  the  original  intention  for  the  grid  can  itself  ensure  against  tedium  and  trivialization.  Against  the  profit-­‐mongering  of  speculative  towns  we  can  pit  communitarian  experiments.  The  grids  which  Mormons  planted  along  the  trail  of  their  persecution,  though  on  paper  no  more  enticing  than  the  speculative  diagrams  of  land  development  and  railroad  companies,  were  resonant  with  the  force  of  faith.  Perhaps  it  is  indeed  time  to  stop  condemning  the  grid  plan  out  of  hand  as  “dull-­‐witted,  unesthetic,  and  somehow  speaking  of  a  lower  use  of  man’s  intellect”,  and  to  see  it  rather  as  “one  of  the  great  inventions  of  the  human  mind”.  

С  заботой  и  вдохновением  начальная  одинаковость  самой  обычной  решетки  может  стать  матрицей,  в  которой  интерес,  разнообразие  и  человеческое  богатство  могут  быть  обеспечены.  И,  конечно,  исходная  интенция  сделать  решетку  может  сама  гарантировать  нескучность  и  нетривиальность.  Против  гонящихся  за  наживой  умозрительных  городов  мы  можем  противопоставить  эксперименты  с  коммунами.  Решетки,  которые  мормоны  создавали  вдоль  пути  своего  следования,  хотя  на  бумаге  не  более  привлекательны,  чем  умозрительные  схемы  девелопмента  земли  и  железнодорожные  города,    резонируют  с  идеалом  справедливости.  Возможно,  настало  время  прекратить  порицать  решетку  как  «тупую  неэстетичную  и  свидетельствующую  о  низком  использовании  интеллекта»,  и  увидеть  ее  как  «одно  из  величайших  изобретений  человека».  

РЕШЕТКА.  РЕШЕТКА  В  20  ВЕКЕ  

 

 

nav  

Indeed,  the  crusade  of  the  last  two  decades  to  bring  back  the  historic  city,  conserve  what  is  left  of  it  and  rehearse  its  lessons,  also  entails  the  recovery  of  the  traditional  block.  The  grid,  in  fact,  never  quite  disappeared.  The  Modernist  cityscape  had  displaced  two  other  urban  traditions  that  were  now  being  reclaimed:  the  “organic”  townscape  with  its  picturesque  effects  and  irregularities  all  within  a  system  of  spatial  closure:  and  the  Baroque  townscape  with  its  complete  compositions,  its  visual  drama,  its  showcasing  of  monuments  in  formal  squares  and  at  the  ends  of  vistas,  its  scenographic  hierarchies.      

На  самом  деле,  крестовый  поход  последних  двух  декад  по  возвращению  исторического  города,  сохраняет  что  осталось  от  него  и  повторяет  его  уроки,  а  также  влечет  восстановление  традиционных  блоков.  Решетка,  по  факту,  никогда  полностью  не  исчезала.  Модернистское  городское  пространство  вытеснило  две  другие  городские  традиции,  которые  сегодня  возвращаются:  «органическое»  городское  пространство  с  его  яркими  эффектами  и  иррегулярностями  по  всей  пространственной  системе;  и  барочная  структура  с  ее  полными  композициями,  визуальной  драмой,  монументами  на  официальных  площадях  и  в  концах  перспектив,  сценографической  иерархией.  

РЕШЕТКА.  РЕШЕТКА  В  20  ВЕКЕ  

 

 

nav  

It  is  the  great  virtue  of  the  grid,  of  its  ceaseless  usefulness,  to  resist  both  of  this  contrived  urban  experiences.  Their  champions  hold  as  an  article  of  faith  that  the  complexity  of  social  life  requires  complex  street  systems  to  seek  its  fulfillment.  The  premise  of  the  grid  is  that  city-­‐form,  as  a  tissue  of  lines  on  the  ground,  is  the  inscribed  set  on  which  our  lives  are  played.  How  well  we  play  on  this  set,  what  progress  we  register  towards  creating  a  decent  and  proud  community,  is  in  our  hands.  The  proof  of  our  intentions  will  be  in  the  streets  and  public  spaces  as  we  shape  them  into  in  our  progress.    

The  virtue  of  the  grid  is  precisely  in  being  a  conceptual  formal  order,  nonhierarchical,  neutral,  until  it  is  infused  with  specific  content.  The  grid  is  free  both  of  the  malerisch  incident  and  of  ideological  posturing.  It  is  repetitive,  homogeneous,  even  redundant.  And  because  it  is  so,  it  calls  us  both  to  respect  it  and  to  complete  it.  Our  task  as  designers  becomes  one  of  celebrating  its  commonality  while  teasing  it  into  calibrations  it  does  not  promise  as  a  two-­‐dimensional  plan  on  the  ground.  The  grid  is  what  you  make  it.    

Это  большое  достоинство  решетки,  ее  непрестанная  полезность,  сопротивляющаяся  обоим  этим  изобретенным  городским  опытам.  Их  защитники  утверждают,  что  сложность  социальной  жизни  требует  сложной  уличной  системы  для  осуществления.  Предположение  решетки,  что  городская  форма  ,  как  ткань  улиц  на  земле,  это  начертанный  сет,  на  котором  разыгрываются  наши  жизни.  Как  мы  играем  на  этом  сете,  какой  прогресс  мы  делаем  к  хорошему  и  величавому  коммьюнити,  все  в  наших  руках.  Доказательство  наших  намерений  будет  на  улицах  и  в  публичных  пространствах,  как  мы  их  меняем  в  ходе  прогресса.    

Достоинство  решетки  в  концептуальной  формальной  организации,  неиерархической,  нейтральной,  пока  она  не  наполнена  особым  содержанием.  Решетка  это  одновременно  malerisch  случай  и  идеология.  Она  повторяющаяся,  гомогенная,  даже  чрезмерная.  И  поэтому  она  призывает  нас  уважать  ее  и  соревноваться  с  ней.  Наша  задача  как  проектировщиков  –  радоваться  ее  распространенности  и  в  то  же  время  варьировать  ею.  Решетка  не  несет  неотъемлемого  содержания.  Решетка  такая,  какой  ее  делают.  

РЕШЕТКА  nav  

Orthogonality  is  a  manner  of  creating  urban  order,  not  a  simple  formula  of  urban  design.  If  the  urban  grid  is  ubiquitous  in  the  history  of  cities,  it  is  neither  standard  nor  predictable.  On  flat  terrain,  it  is  the  sensible  method  of  land  division.  But  the  grid  will  as  readily  climb  hills  or  curve  its  lines  to  fit  a  river  bend.  The  appoximations  and  quirks  may  have  natural  causes,  but  they  may  also  be  fostering  a  calculated  political  and  social  structure;  or  else,  as  in  the  emblematic  configuring  of  Sabbioneta,  be  altogether  willful.  The  blocks  that,  at  their  least  inspired,  line  up  as  real-­‐estate  parcels  may  also  group  themselves  into  wards,  stretch  into  narrow  strips  of  burgage  plots  maximizing  street  frontage,  or  be  internalized  through  landscaped  courts  as  in  Berlage’s  Amsterdam.  The  virtue  of  the  grid  is,  in  fact,  its  unending  flexibility.    

Ортогональность  это  способ  создания  городского  порядка,  а  не  простая  формула  городского  дизайна.  Хотя  городская  решетка  распространена  в  истории  городов,  она  ни  стандартна,  ни  предсказуема.  На  плоской  поверхности  это  разумный  метод  деления  земли.  Но  решетка  также  легко  взбирается  на  горы  или  огибает  реку.  Аппроксимации  и  изгибы  могут  иметь  естественные  причины,  а  могут  также  усиливать  планируемую  политическую  и  социальную  структуру;  а  также,  как  в  символической  конфигурации  Саббионеты,  быть  совершенно  своенравными.  Кварталы,  которые  выстраиваются  как  сгустки  недвижимости,  могут  также  группироваться  в  дворы,  вытягиваться  в  узкие  полосы,  максимизируя  фасад  улиц,  или  замыкаться  в  дворы,  как  в  Амстердаме  Берлажа.  Достоинство  решетки,  по  факту,  в  ее  нескончаемой  гибкости.    

ГОРОД  КАК  СХЕМА  

Утопии  и  идеальные  города  

Специализированные  среды  (военные  

лагеря,  монастыри,  индустриальные  

города)  

Священные  города  

Города  с  авторитарной  

властью  (политическая  схема)  

Функциональная  диаграмма  (в  логике  

защиты)  Социалистские  схемы  

nav  

Виды  городов-­‐схем  

ВЕЛИКИЙ  СТИЛЬ   nav  

The  Grand  Manner  is  not  the  currency  of  little  towns.  It  is  neither  practical  nor  modest.  Perceived  as  an  expensive  pattern  of  sweeping  vistas,  its  relation  to  topography  and  prior  urban  arrangements  is  arbitrary,  its  effects  often  grandiloquent.  Typically,  behind  designs  in  the  Grand  Manner  stands  a  powerful,  centrist  State  whose  recourses  and  undiluted  authority  make  possible  the  extravagant  urban  vision  of  ramrod-­‐straight  avenues,  vast  uniformly  bordered  streets,  and  a  suitable  accompaniment  of  monumental  public  buildings.  This  is,  in  fact,  a  public  urbanism.  It  speaks  of  ceremony,  processional  intentions,  a  regimented  public  life.  The  street  holds  the  promise  of  pomp:  it  traverses  the  city  with  single-­‐minded  purpose  and  sports  accessories  like  triumphal  arches,  obelisks  and  free-­‐standing  fountains.  All  this  architectural  drama  subsumes  the  untidiness  of  our  common  routines.  Shielded  by  the  spacious  envelopes,  most  of  us  continue  to  manage  our  plain  existence,  ready  to  gather  into  attendant  crowds  when  the  high  business  of  the  Grand  Manner  city  needs  its  popular  complement.    

Великий  Стиль  распространен  не  в  маленьких  городках.  Он  ни  практичен,  ни  скромен.  Воспринимаемый  как  ценный  паттерн  широких  перспектив,  его  отношение  к  топографии  и  прежней  городской  организации  случайно,  его  эффекты  часто  помпезны.  Типично  за  проектами  в  Великом  Стиле  стоит  мощное,  центристское  государство,  чьи  ресурсы  и  неусомневаемый  авторитет  делают  возможным  расточительное  городское  видение  прямых  авеню,  широких  одинаково  окаймленных  улиц,  и  подходящий  аккомпанемент  монументальных  публичных  зданий.  Это,  по  факту,  публичный  урбанизм.  Он  говорит  о  церемонии,  процессиональных  намерениях,  регламентированной  общественной  жизни.  Улица  выполняет  обещание  великолепия:  она  пересекает  город  с  единственной  целью  и  развлекается  аксессуарами,  такими  как  триумфальные  арки,  обелиски  и  фонтаны.  Вся  эта  архитектурная  драма  подбирает  неопрятность  нашей  общей  рутины.  Укрытое  вместительной  упаковкой,  большинство  из  нас  продолжает  свое  простое  существование,  готовое  собраться  во  внимающие  толпы,  когда  большое  дело  города  Великого  Стиля  требует  народного  дополнения.  

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА    

 

nav  

The  point  to  be  iterated  is  that  until  the  advent  of  the  Industrial  Revolution,  the  urban  skyline  celebrated  institutional  landmarks,  buildings  of  communal  importance  having  to  do  with  religion  and  political  power.  The  source  of  wealth,  of  economic  power,  was  itself  sometimes  institutionalized  in  representational  buildings  like  cloth  halls,  with  their  stately  towers  proudly  rising  within  the  storied  shape  of  the  urban  center.  With  the  arrival  of  industry,  a  confusion  of  skyline  priorities  begins.  If  a  town  grew  around  a  factory  or  mill,  the  new  skyline  acquired  an  inherent  logic  at  least.  The  shock  came  in  the  older  towns  subjected  to  industrial  invasion.  In  America,  Pittsburgh  may  be  a  good  example  –  the  smokestacks  lined  against  the  fiery  red  night  sky,  the  curving  rivers  with  their  steel-­‐girdered  bridges,  the  blazing  furnaces:  an  appropriate  symbol  for  a  city  that  became  the  hearth  of  the  nation  by  1880,  but  a  startling  contrast  to  the  city  that  was.    

Нужно  отметить,  что  до  наступления  Индустриальной  Революции  городской  горизонт  был  отмечен  институциональными  ориентирами,  зданиями  общественного  значения,  имевшими  отношение  к  религии  и  политической  власти.  Источник  богатства,  экономической  власти,  был  сам  по  себе  иногда  институционализирован  в  представительственных  зданиях,  таких  как  залы  тканей,  с  их  величественными  башнями,  гордо  возвышавшимися  над  одноэтажным  городским  центром.  С  приходом  индустрии  началось  смешение  приоритетов  горизонта.  Если  город  рос  вокруг  фабрики,  новый  горизонт  по  крайней  мере  приобретал  внутреннюю  логику.  Шок  пришел,  когда  старые  города  стали  объектом  индустриального  вторжения.  Питсбург  в  Америке  хороший  пример  этого  –  дымовые  трубы,  выстроенные  на  фоне  раскаленно  красного  ночного  неба,  изгибы  реки  со  стальными  мостами,  раскаленные  печи:  подходящий  символ  для  города,  который  стал  очагом  нации  к  1880  г.,  потрясающий  контраст  с  тем,  каким  он  был.      

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА    

 

nav  

Since  the  Industrial  Revolution,  the  notion  that  private  structures  should  not  be  allowed  to  overwhelm  the  collective  symbols  of  the  city  has  been  regularly  voiced.  “The  final  contention  remains”,  as  Thomas  Sharp  put  in  1963  in  his  defense  of  the  historic  skyline  of  Cambridge,  “that  a  minority  of  private  interests  should  not  be  allowed  to  dominate  the  town  architecturally  any  more  than  it  should  socially”.  And  the  opposite  point  of  view  would  have  it  that  traditional  cities  were  indeed  set  aside  by  modern  practices,  and  that  our  cities  are  no  longer  cathedral  cities  but  commercial  or  industrial  centers  which  deserve  their  own  skyline.    

С  начала  Индустриальной  Революции  идея,  что  частные  структуры  не  должны  превосходить  коллективные  символы  города,  регулярно  озвучивалась.  «И  последнее  заявление»,  говорил  Томас  Шарп  в  1963  г.  в  защиту  исторического  горизонта  Кэмбриджа,  «что  меньшинство  частных  интересов  не  должно  архитектурно  доминировать  в  городе  больше,  чем  оно  доминирует  социально».  Противоположная  точка  зрения  состояла  в  том,  что  традиционные  города  больше  не  рассматриваются  современной  практикой,  и  что  наши  города  это  больше  не  религиозные  города,  а  коммерческие  и  индустриальные  центры,  которые  заслуживают  свою  собственную  линию  горизонта.      

Классический  вид  приватизированного  горизонта:  Нью-­‐Йорк,  здания  RCA  Victor  (Cross&Cross,  1930-­‐31),  Chrysler  (Вильям  Ван  Ален,  1928-­‐30)  и  Waldorf  Astoria  (Schultze&Weaver,  1930-­‐31)  вытянули  свои  верхушки  в  стиле  Арт  Деко  в  конкурентных  претензиях  на  доминирование  своих  владельцев.  

От  башен  Бога  к  башням  человека.  Лондон  в  1746  г.,  картина  Каналетто  из  дома  его  патрона,  герцога  Ричмонда  второго  (около  New  Scotland  Yard).  Кафедральный  собор  святого  Павла  возвышается  над  горизонтом,  украшен  массивом  камня  и  серым  шпилем  –  проект  Рена.  Только  две  светские  черты  выделяются  (обе  вдалеке  справа):  высокий  колоннообразный  монумент  Великому  пожару  1666  г.  и  темная  коническая  бутылка  над  индустриальный  южным  банком.    

От  башен  Бога  к  башням  человека  Лондон  в  1990  г.,  глядя  на  город  с  Гринвича.  Единственный  священный  символ  –  купол  собора  Св.  Павла.  С  трудом  различим  далеко  слева  между  двумя  прямоугольными  многоэтажными  блоками.  Самый  высокий  небоскреб  рядом  с  ним  –  здание  Национального  Вестминстерского  банка.  С  Гринвича  вид  Королевского  Дома  и  Госпиталя  закрыт  противоречивым  новым  бизнес-­‐районом,  строящимся  на  той  стороне  реки,  где  доминирует  башня  Cesar’s  Pelli  Canary  Wharf,  высочайшее  здание  в  Англии  на  сегодняшний  день.  

Линия  горизонта  19  века.    Шеффилд  (Англия)  в  1850  г.  Мировой  центр  производства  стальных  изделий,  и,  с  приходом  железной  дороги,  больших  конструкций,  таких  как  бронированной  обшивки  для  кораблей.  Картина  Вильяма  Иббита  запечатлела  беспрецендентную  трансформацию  городского  пейзажа  механизированной  индустрией,  фабричные  трубы  стали  башнями  и  минаретами  новой  эпохи.    

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА  

 

 

 

 

nav  Skylines  are  urban  signatures.  They  are  the  

shorthand  of  urban  identity,  and  the  chance  for  urban  flourish.  Cities  of  all  descriptions  and  periods  raise  aloft  distinctive  landmarks,  to  celebrate  faith  and  power  and  special  achievement.  These  landmarks  focus  city  forms  and  highlight  city  portraits.  The  presentation  itself  is  contrived.  It  is  chiefly  meant  for  an  external  audience.  The  artist  composes  the  urban  skyline  with  the  piligrim,  the  official  visitor,  the  common  tourist  in  mind.  This  image  changes  slowly  and  deliberately.  Radical  transformations  –  the  thrust  if  factory  smokestacks  or  corporate  towers  –  signify  cultural  upheavals…  When  the  city  center  ends  up  as  an  aggregate  of  tall  office  buildings,  we  recognize  that  the  city  image  has  succumbed  to  the  advertizing  urges  of  private  enterprise.  The  skyline,  in  the  end,  is  a  negotiated  symbol.  What  stands  out  as  the  city’s  official  silhouette  was  given  license  to  do  so.  

Горизонты  это  городские  подписи.  Они  стенография  городской  идентичности,  и  шанс  городского  процветания.  Города  всех  описаний  и  периодов  высоко  поднимают  различимые  достопримечательности,  чтобы  отметить  веру,  силу  и  особые  достижения.  Эти  ориентиры  фокусируют  форму  города  и  выявляют  городской  портрет.  Презентация  сама  по  себе  напускная.  Она  в  основном  предназначена  для  внешней  аудитории.  Художник  собирает  горизонт  с  пилигримом,  официальным  посетителем,  туристом,  в  голове.  Этот  образ  меняется  медленно  и  сознательно.  Радикальные  трансформации  –  атака  труб  фабрик  или  корпоративных  башен  –  указывает  на  культурный  переворот.  Старые  ценности  ослаблены  или  превышены…  Когда  городской  центр  становится  сборищем  высоких  офисных  зданий,  мы  понимаем,  что  образ  города  уступил  рекламным  нуждам  частных  предприятий.  Горизонт,  в  конце  концов,  символ,  установленный  в  порядке  договоренности.  Что  становится  официальным  городским  силуэтом,  было  допущено  к  этому.    

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

Since  the  mid-­‐Sixties  a  new  mood  has  been  gaining  strength  –  both  in  Europe  and  in  the  United  States.  Its  managers  go  beyond  the  debate  of  how  best  to  make  skyscrapers  fit  in  our  towns.  They  question  the  wisdom  of  having  them  at  all.  The  policies  of  urban  renewal,  which  freely  sacrificed  old  building  stock  for  most  of  a  furious  decade,  are  now  openly  discredited.  In  London  people  react  with  distaste  at  the  erections  in  the  vicinity  of  St.  Paul’s.  Meantime,  the  promised  millennium  of  the  Modernists  seems  to  celebrate  an  impoverishment  of  culture.  The  arbitrary  rambling  of  highrises  in  Modernist  estates  like  Groupisstadt  in  Berlin,  the  withdrawn,  almost  clinically  circumscribed  daily  life  of  “the  city  in  the  park”,  hardly  make  up  for  the  urban  legacy  we  were  asked  to  sacrifice.  Hence  the  appeal  for  a  pre-­‐scyscraper,  indeed  pre-­‐industrial,  urban  form  by  the  likes  of  Leon  Crier.    

С  середины  60-­‐х  новое  настроение  набрало  силу  в  Европе  и  в  США.  Его  апологеты  идут  дальше  дебатов  о  том,  как  лучше  всего  делать  небоскребы,  чтобы  они  подходили  городам.  Они  спрашивают  о  разумности  их  строительства  вообще.  Политики  городского  обновления,  которые  свободно  жертвовали  старыми  зданиями  десятками,  сейчас  откровенно  дискредитированы.  В  Лондоне  люди  реагируют  с  неприязнью  на  здания  поблизости  с  St.  Paul.  В  то  же  время,  обещанный  миллениум  модернистов,  кажется,  отмечает  истощение  культуры.  Произвольное  расползание  многоэтажек  в  модернистских  местах,  как  Групиштадт  в  Берлине,  замкнутый,  почти  клинически  ограниченный  ежедневной  жизнью  «города  в  парке»,  вряд  ли  компенсирует  городское  наследие,  которое  нас  попросили  принести  в  жертву.  По  сути,  это  призыв  к  до-­‐небоскребу,  фактически,  к  доиндустриальной  городской  форме,  тому,  что  любил  Леон  Криер.    

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

But  this  is  an  extreme  position.  The  skyscraper  city  as  it  has  existed  for  one  hundred  years  is  tradition  by  now.  The  issue  is  how  to  curb  it,  and  give  it  an  appropriate  place  in  the  scheme  of  things.  The  alternatives  are  to  discourage  it  altogether  by  opting  as  a  community  for  a  no-­‐growth  policy;  or  to  regulate  the  proliferation,  siting,  and  appearance  of  the  scyscraper.      

Но  это  экстремальная  позиция.  Город  небоскребов,  как  он  существовал  сотню  лет,  сегодня  уже  традиция.  Вопрос  в  том,  как  обуздать  его,  и  дать  соответствующее  место  в  схеме  вещей.  Альтернативы  –  не  одобрять  ,  предпочтя  политику  no-­‐growth,  или  регулировать  разрастание,  место  и  вид.  

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)    

 

nav  

Building  high  is  no  longer  a  technical  challenge  –  the  question  rather  has  become,  “Should  we”?  Doubts  are  being  expressed  more  and  more  openly  about  the  equation  of  tall  buildings  with  urban  progress  –  both  in  economic  terms  and  in  terms  of  the  quality  of  life.  Recent  advances  in  measuring  the  impact  of  the  skyscraper  city  on  the  citizens’  well-­‐being  point  out  much  to  be  worried  about.  “Environmental  impact”  reports,  required  in  the  United  States  for  all  new  significant  building  projects  since  1969,  could  be  extremely  impressionistic.  Drawings  and  models  almost  never  dealt  with  the  real  world  of  the  pedestrian  functioning  at  the  foot  of  these  behemoths.      

Строительство  вверх  это  больше  не  технологическая  проблема.  Вопрос  скорее  в  том,  «надо  ли»?  Высказывается  все  больше  сомнений  в  равенстве  высоких  зданий  и  городского  прогресса  –  и  в  экономических  терминах,  и  в  терминах  качества  жизни.  Последние  исследования  в  измерении  влияния  города  небоскребов  на  качество  жизни  горожан,  указывают  на  многие  поводы  для  беспокойства.  Отчеты  “о  влиянии  на  окружающую  среду”,  требуемые  в  США  при  строительстве  любых  значительных  зданий  с  1969  г.,  могут  быть  очень  субъективными.  Схемы  и  модели  почти  никогда  не  соотносятся  с  реальным  миром  пешехода  у  подножия  этих  махин.  

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

The  value  of  symbols  is  of  a  different  order.  Symbols  are  carriers  of  meaning.  Urban  symbols  are  presumably  carriers  of  some  collective  meaning  of  those  who  live  and  work  there.  Who  should  be  allowed  to  design  a  city’s  skyline?  Who  should  have  the  privilege  to  represent  us  on  the  horizon?  These  are  the  fundamental  questions.  Throughout  history,  as  we  have  repeatedly  

observe  in  this  book,  urban  form  has  been  firmly  legislated.  The  much-­‐admired  medieval  Siena  had  a  premeditated  form,  down  to  the  shape  of  the  windows  and  the  enforced  use  of  brick.  The  design  prescriptions  that  controlled  Hausmann’s  Paris  extended  to  the  smallest  details.    

Значение  символов  другого  порядка.  Символы  это  носители  смысла.  Городские  символы  это,  вероятно,  носители  некоторого  коллективного  смысла  живущих  и  работающих  в  городе.  Кто  может  проектировать  городской  горизонт?  Кто  может  иметь  такую  привилегию?  Это  фундаментальные  вопросы.    

В  ходе  всей  истории,  как  мы  неоднократно  замечали  в  этой  книге,  городские  формы  твердо  утверждались.  Восхитительная  средневековая  Сиена  имела  сознательную  форму,  вплоть  до  формы  окон  и  принудительного  применения  кирпича.  Предписания  проектирования,  которые  контролировали  Париж  Хаусманна,  распространялись  до  самых  мелких  деталей.  

 

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

In  the  last  half-­‐century  cities  have  effectively  turned  over  their  skylines  to  powerful  developers,  corporations,  and  their  architects.  But  the  interests  of  the  community  are  not  synonymous  with  the  interests  of  developers  and  corporations.  They  put  up  the  tall  buildings;  the  community  is  asked  to  look  after  them.  As  early  as  1926,  the  President  of  the  American  Civic  Association  underscored  this  fatal  flaw  in  the  skyscraper  mystique.  “There  is  a  very  close  relation”,  he  wrote,  “between  the  privilege  to  owners  of  erecting  high  buildings,  and  the  burden  thrown  upon  the  community  of  taking  care  of  the  consequences”.  

The  importance  of  the  civic  dimension  of  the  skyline  has  yet  to  be  fully  grasped  in  the  culture  of  the  skyscraper  city.  It  is  still  true  today  as  it  was  at  the  beginning  that,  to  quote  Thomas  Adams,  the  chief  author  of  the  1931  Regional  Plan  for  New  York,  “In  the  American  city  the  disposal  of  the  lots  to  individuals  with  liberty  to  make  the  best  of  them  for  their  private  purposes  was  the  governing  factor  in  development,  rather  than  architectural  control  in  the  interests  of  the  community”.  

В  последней  половине  века  города  действенно  развернули  свои  горизонты  к  властным  девелоперам,  корпорациям,  и  их  архитекторам.  Но  интересы  коммьюнити  не  синонимичны  интересам  девелоперов  и  корпораций.  Они  возводят  высокие  здания;  коммьюнити  просят  присматривать  за  ними.  В  1926  г.  президент  американской  гражданской  ассоциации  подчеркнул  этот  роковой  недостаток  в  мистике  небоскребов:  «Есть  очень  близкое  отношение  между  привилегией  владельцев  возводимых  высоких  зданий  и  ношей  последствий,  накладываемой  на  коммьюнити».  

Важность  гражданского  измерения  горизонта  еще  предстоит  ухватить  в  культуре  городов  небоскребов.  До  сих  пор  верно  то,  что  сказал  Томас  Адамс,  главный  автор  регионального  плана  Нью  Йорка  1931  г.,  «в  американском  городе  множество  индивидуумов,  обладающих  свободой  для  личных  целей,  было  решающим  фактором  в  развитии,  а  не  архитектурный  контроль  в  интересах  коммьюнити».  

 

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

The  skyscraper  city,  like  all  other  negotiated  settings  of  our  past,  cannot  be  praised  or  excoriated  as  an  aesthetic  container  alone.  It  is  in  that  juggling  act  between  private  interests  and  the  public  good,  supervised  by  the  citizenry.  The  esthetic  vision  of  how  our  cities  will  look  will  always  be  supplied  by  professional  designers,  of  course.  But  it  is  perfectly  appropriate,  indeed  imperative,  for  the  citizens  to  control  the  limits  of  that  vision.  While  private  interests  are  entitled  to  seek  their  advantage  in  the  urban  fabric,  and  city  authorities  and  their  experts  are  paid  to  find  wholescale  planning  solutions  to  the  problems  of  unfettered  growth,  it  is  the  citizens  as  a  collective  voice  who  must  ultimately  decide  the  shape  of  their  city…  

Город  небоскребов,  как  все  договорные  установки  прошлого,  нельзя  хвалить  или  критиковать  только  с  эстетической  точки  зрения.  Это  ловкий  акт  между  частными  интересами  и  общественным  благом,  за  которым  смотрят  граждане.  Эстетическое  видение  наших  городов  всегда  будет  обеспечиваться  профессиональными  проектировщиками.    Но  совершенно  свойственно,  и  даже  необходимо,  чтобы  граждане  контролировали  границы  такого  видения.  Пока  частные  интересы  имеют  право  искать  свое  преимущество  в  городской  структуре,  а  городским  властям  и  экспертам  платят  за  поиск  целостных  решений  проблемы  неконтролируемого  роста,  именно  коллективный  голос  горожан  должен  окончательно  решить  форму  города…  

ГОРОДСКАЯ  ЛИНИЯ  ГОРИЗОНТА.  «И  ОСТАНОВИЛИСЬ  ОНИ,  ЧТОБЫ  ПОСТРОИТЬ  ГОРОД»  (GENESIS  11)  

nav  

If  we  still  believe  that  cities  are  the  most  complicated  artifact  we  have  created,  if  we  believe  further  that  they  are  cumulative,  generational  artifacts  that  harbor  our  values  as  a  community  and  provide  us  with  the  setting  where  we  can  learn  to  live  together,  then  it  is  our  collective  responsibility  to  guide  their  design.  

Если  мы  все  еще  верим,  что  города  это  самый  сложный  артефакт,  созданный  нами,  если  мы  верим,  что  они  кумулятивные,  поколенческие  артефакты,  которые  укрывают  наши  ценности  как  коммьюнити  и  дают  нам  структуру,  где  мы  можем  учиться  жить  вместе,  то  это  наша  коллективная  ответственность  управлять  этим  проектированием.    

The  City  Assembled  Основные  идеи  

Я  полагаю  урбанизм  процессом  –  множеством  путей,  которыми  физическая  структура  города  приспосабливается  к  потребностям  времени  (изменяющимся  нуждам).                                                                            Форма  города  никогда  не  существует  отдельно  от  социального  наполнения:  она  является  матрицей,  внутри  которой  мы  организуем  нашу  повседневную  жизнь,  и  все  мы  имеем  твердые  представления  о  ней.  

I  have  emphasized  urbanism  as  process  –  the  many  ways  in  which  the  city’s  physical  frame  is  adjusted  to  changing  exigencies.      Urban  form  is  never  innocent  of  social  content:  it  is  the  matrix  within  which  we  organize  daily  life,  and  all  of  us  have  strong  opinions  about  it.    

  “Architecture  is  a  social  act  and  the  material  theater  of  human  ac3vity”.  

  Spiro  Kostof  

The  City  Assembled    Основные  идеи  

Ход  жизни  Городов  

Институты  

Люди  

Внешние  силы  

The  City  Assembled    Цель  книги  Я  не  для  того  начинал  эту  работу,  чтобы  продвинуть  великую  гипотезу  или    новую  версию  истории  города.  Как  категории,  так  и  классификации  форм  города,  которые  я  использовал,  произвольны  по  своей  сути.  Города  являются  исключительным  явлением:  их  нельзя  рассматривать  отдельно  от  конкретного  момента  времени  и  обстоятельств  (превратностей)  места  их  расположения  и  культуры,  они  не  могут  быть  упорядочены  единой    классификацией  (пришпилены  абсолютной  таксономией).  Исследователи  городов  изобретают  разнообразные  подходы,  каждый  из  которых  отвечает  специфике  их  целей.  Моя  цель  оставалась  неизменной  в  этих  двух  работах:  в  доступной  форме  представить  всесторонний  опыт  создания  городов,  и  сделать  это  с  использованием  характеристик,  которые  в  моей  дисциплине  –  истории  архитектуре  –  считаются  обоснованными  (законными).  Я  полагаю  урбанизм  процессом  –  множеством  путей,  которыми  физическая  структура  города  приспосабливается  к  потребностям  времени  (изменяющимся  нуждам).          

I  did  not  start  this  work  to  advance  a  great  hypothesis  or  promote  a  new  'kind  of  urban  history.  The  categories  I  propose  here  are,  as  all  classificalons  of  semlement  form  must  be,  essenlally  arbitrary.  Ciles  are  too  parlcular  as  phenomena  -­‐  specific  to  moments  in  lme  and  to  the  vicissitudes  of  site  and  culture  -­‐  to  be  pinned  down  by  absolute  taxonomies.  Urban  observers  devise  various  approaches  to  their  quarry,  each  amuned  to  a  specific  interest.  Mine  has  remained  throughout  these  two  volumes  the  same:  to  render  accessible  the  universal  experience  of  making  ciles,  and  to  do  so  within  the  legilmate  parameters  of  my  discipline  -­‐  architectural  history.  I  have  emphasized  urbanism  as  process  –  the  many  ways  in  which  the  city’s  physical  frame  is  adjusted  to  changing  exigencies.      

The  City  Assembled    Городские  формы  Здесь  я  фокусируюсь  на  общих  для  всех  типов  поселений  компонентах  градостроительства,  которые  не  зависят  от  классификации,  приведенной  в  «Сформированном  городе».  Каждый  город  имеет  постоянно  изменяющуюся  границу,  и  это  не  зависит  от  того,  является  ли  он  «органическим»,  или  спланирован  как  «сетка»  или  как  победоносный  город  Великого  стиля.  Каждый  город  имеет  внутреннее  деление,  общественные  места,  улицы.    Я  хотел  исследовать  здесь  идею  географов-­‐урбанистов  о  поясе,  окаймляющем  города  (urban  fringe  belt);  роль  церковных  приходов  в  пространственной  структуре  Христианского  города;  происхождение  «гражданской  площади»  (residenlal  square);  природу  мостов-­‐улиц;  и  иные,  такие  знакомые  приемы,  благодаря  которым  форма  города  собирает  себя,  проявляя  при  этом  индивидуальность,  воображение  и  озорство.  Я  завершаю  книгу  главой  о  процессе  жизни  городов  (urban  process),  которая  используется  здесь,  чтобы  поговорить  как  о  радикальных,  так  и  о  постепенных  трансмутациях  городов,  и  объединить  все  тематические  разделы,  которые  до  этого  обсуждались.    

We  now  focus  on  the  consltuent  elements  of  city  building  common  to  all  semlement  pamerns,  independent  of  the  modes  of  classificalon  dislnguished  in  The  City  Shaped.  Every  city  has  an  edge  which  changes  over  lme  -­‐  whether  it  has  an  "organic"  pamern  or  is  laid  our  as  a  grid  or  a  triumphant  city  in  the  Grand  Manner.  Every  city  has  internal  divisions,  public  places,  streets.  These  are  the  subjects  of  the  following  chapters.  I  wanted  to  explore  here  the  urban  geographer's  concept  of  the  urban  fringe  belt;  the  role  of  the  parish  in  the  spalal  structure  of  the  Chrislan  city;  the  origin  of  the  residenlal    square;  the  nature  of  the  bridge-­‐street;  and  other  such,  familiar  devices  out  of  which  urban  form  assembles  itself  with  verve  and  imaginalon  and  mischief.  Finally  I  conclude  with  a  chapter  on  urban  process,  which,  used  here  to  refer  to  the  transmutalons  of  ciles  both  forceful  and  incremental,  embraces  all  of  the  topic  areas  previously  discussed.    

  “We  now  focus  on  the  cons3tuent  elements  of  city  building  common  to  all  se@lement  pa@erns.  Every  city  has  an  edge  which  changes  over  3me.  Every  city  has  internal  

divisions,  public  places,  streets”.  

  Spiro  Kostof  

The  City  Assembled    Городские  формы  

Город  Границы  

Улицы   Районы  

Общие  места  

The  City  Assembled    Топика  редактора  

Против  кого:  -­‐ модернизма;  -­‐   скучного  изложения;  -­‐   игнорирования  жизни  людей  

Контексты:  -­‐ Междисциплинарный  подход;  -­‐   популярное  изложение  

ГОРОД-­‐КОНСТРУКТОР  

ГРАНИЦА  

ОБЩИЕ  МЕСТА  

РАЙОН   УЛИЦА  

URBAN  PROCESS  

ГОРОДСКИЕ  ФОРМЫ  

ЖИЗНЬ  ЛЮДЕЙ  

ИСТОРИЯ  

ПРИМЕРЫ  

The  City  Assembled    Облако  понятий  

АРХИТЕКТУРА  ГОРОД  

ГОРОДСКИЕ  ФОРМЫ  

ГРАНИЦА  

УЛИЦА   ОБЩИЕ  МЕСТА  

РАЙОНЫ  

ПРОЦЕСС  ЖИЗНИ  ГОРОДОВ  

ИСТОРИЯ  ЖИЗНЬ  ЛЮДЕЙ  

ГОРОДСКАЯ  СТЕНА  

URBAN  FRINGE  BELT  

ГОРОДСКИЕ  ВЫХОДЫ  

ОТКРЫТЫЙ  ГОРОД  

ПРИГОРОДЫ  

РАСШИРЕНИЕ  ГРАНИЦ  

ВОДНАЯ  ГРАНИЦА  КОРОЛЕВСКАЯ  РЕЗИДЕНЦИЯ  

ХРАМ  

РЫНОК  

БАРЬЕРЫ  

ВНУТРЕННИЙ  ДВОР  

ПЛОЩАДЬ   ПАРК  

ТИПОЛОГИЯ  

РАЗМЕР  И  ЕГО  ПРИЧИНЫ  

ЧАСТНАЯ  УЛИЦА  

ТРОТУАР  И  МОСТОВАЯ    

КРЫТЫЕ  УЛИЦЫ  

ВОДНАЯ  УЛИЦА  

БУЛЬВАР   УЛИЦА-­‐МОСТ  

ПЕШЕХОДНАЯ  УЛИЦА  ХАУЗМАНИЗАЦИЯ  

ВОЙНА   ПОЖАР  

УРАГАН  

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ  РЕКОНСТРУКИЦИЯ  

ЗАПОЛНЕНИЕ  ГОРОДОВ  

Биография  

                 По  национальности  турок,  Костоф  обучался  в  Istanbul's  Robert  College.  В  1957  году  он  приехал  в  Соединенные  штаты  для  получения  высшего  образования  в  Йельском  университете.  Несмотря  на  то,  что  он  намеревался  учиться  по  специальности  драма,  его  интересы  сместились  на  историю  архитектуры.  В  1961  он  получил  степень  PhD  и    4  года  преподавал  в  Йельском  университете,  далее  его  пригласили  в  Калифорний  университет  для  преподавания  на  факультете  дизайна  окружающей  среды.  Спиро  Костоф  оставался  верен  университету  Беркли  на  протяжении  всей  своей  карьеры.  

(1936  -­‐  1991)  

The  Architect:  Chapters  in  the  History  of  the  Profession    

1978    

History  of  Architecture:  Settings  and  Rituals      

1985    

America  by  Design     1987    

Caves  of  God:  Cappadocia  and  its  Churches     1989    

The  City  Shaped:  Urban  Patterns  and  Meanings  Through  History  

1991    

The  City  Assembled:  Elements  of  Urban  Form  through  History  

1992    

Библиография