От редактора

Сборник, который наш читатель видит перед

собой – это необычный сборник. Двадцать

девятого апреля мы отпраздновали свой

первый юбилей. Проекту «Следы на песке»

исполнился год. Ровно год прошел с того

момента, как увидел свет (пусть и свет

сетевой, а мы все знаем, что в современном

мире сетевой свет тоже очень многое значит)

первый сборник под названием «Встречи».

На этот временной промежуток – триста

шестьдесят пять дней – можно смотреть по-

разному, и он может принимать разное

значение в зависимости от того, каков

контекст. Для Вселенной, размер которой мы

охватываем разве что силой мысли, год – это

песчинка на огромном берегу, капля в океане.

А что такое год для нас с вами? Что произошло за это время у нас, чего добились

мы?

Сегодня очень сложно поверить в то, что когда-то этот проект был моей маленькой

честолюбивой мечтой, а первый сборник – точно такой же маленькой честолюбивой

прихотью. Что бы было, сдайся я на половине пути и не доделай сборник до конца?

Если честно, не знаю, и не думаю, что уместно размышлять об этом сейчас. Но

процесс работы дал мне понять, что самая важная составляющая любого проекта –

это хорошо подобранная команда. Люди, которые работают вместе и создают то, на

что вряд ли был бы способен каждый из них поодиночке. Люди, которые могут быть

достаточно сумасшедшими для того, чтобы браться за вещи в стиле «обалдеть, ну,

тот, кто это сделает – настоящий псих!», и одновременно достаточно мудрыми и

здравомыслящими для того, чтобы не перекрикивать друг друга, не тянуть одеяло на

себя и не стучать кулаком по столу, доказывая свою правоту. Люди, приносящие

каждый свой кусочек в мозаику – и тем самым создавая нужный узор.

Мне повезло с командой. Хочется верить, что команда думает в похожем ключе: ей

повезло со мной. В любом случае, мы работаем очень слаженно, и за год у нас не

было ни одного разногласия, хотя это звучит странно, потому что характеры у нас

совершенно разные. За последние пару месяцев команда увеличилась, но мы до сих

пор сосуществуем мирно и работаем плодотворно. Пожалуй, команда – это одно из

главных достижений проекта. Что еще произошло за этот год? Мы обзавелись

собственным сайтом и собственными группами и официальными страницами в

социальных сетях, сменили имя проекта (уже «официально наше»). Мы

опубликовали четыре электронных сборника (четвертый перед вами): «Встречи»,

«Запретный плод» (эротическая проза) и «Вечная мелодия чувств» (сборник поэзии

о любви) – все можно найти и скачать на нашем сайте в соответствующем разделе.

В сборниках опубликовали свои работы более тридцати авторов, часть из них с нами

уже довольно давно, и сотрудничаем мы успешно.

Что ждет нас в следующем году? В первую очередь, «расширение формата»: мы

будем заниматься не только словом как таковым, но и визуальным искусством,

таким, как фотография или живопись самых разных жанров. Мы переведем в более

удобный формат библиотеку проекта, которую ввиду технических сложностей нам

пришлось убрать с сайта. Я наконец-то вдохну жизнь в редакторскую колонку, мы

продолжим работу со сборниками. И, конечно же, мы будем активно работать над

увеличением своей аудитории. Мы искренне верим в то, что вокруг нас много

людей, которые ценят слово, будь то слово сетевое или печатное. В том числе,

людей творческих. Мы живем в двадцать первом веке, и у нас есть отличное

средство для поиска единомышленников – Интернет. Не будь Интернета, не было

бы и проекта «Следы на песке». Можно сколько угодно говорить о том, что сетевая

литература – это и не литература вовсе, но ведь мы-то с вами знаем, как на самом

деле обстоят дела, верно?

Итак, вернемся к сборнику, который наш читатель видит перед собой. Как вы,

вероятно, уже поняли, взглянув на обложку и прочитав название, рассказы,

представленные в нем, объединены мистической тематикой. Кто-то из читателей да

задаст себе вопрос: почему именно мистика? И действительно, почему?

Мистика в той или иной форме окружала человека всегда. Много миллионов лет

назад наш первый предок, ступивший на эту землю, сильно отличался от нас. Он не

знал, почему восходит солнце, почему ночью темно и почему на небе появляются

светящиеся точки-звезды. Он не понимал, почему сменяются времена года, почему

он не может существовать без пищи и воды, почему он не может говорить на одном

языке с животными. Неудивительно, что наши древние предки имели привычку

обожествлять силы природы и видеть во всех непонятных вещах тайные,

мистические знаки. Жители древней Эллады приносили жертвы богам, прося их о

дожде или солнце. Их средневековые потомки боялись звуков скрипки, похожих на

человеческий голос, и считали, что среди высоких гор селятся демоны.

Во времена Интернета, электричества, сотовой связи и торжества человеческого

интеллекта сложно поверить в то, что люди когда-то поклонялись деревьям и

боялись гулять по темному лесу в одиночестве. Теперь никого не удивишь сменой

времен года или наступлением ночи. Но страх непознанного до сих пор не изжит до

конца. Если бы кому-то из нас в детстве задали вопрос «как выглядит ваш страх», то

мы бы дали очень четкий ответ. Как выглядит наш страх? Он притаился в углу в

виде страшного черта, и ждет, пока выключат свет. Он спрятался под кроватью в

виде серого пыльного демона, и дожидается ночи. Или, может, страх «облачился» в

тело водяного, и вам страшно купаться в городской реке? Каждый из нас сможет

назвать хотя бы одно существо, придуманное им самим или же созданное фантазией

автора страшной сказки, которое в детстве внушало нам страх или даже панический

ужас.

После тог, как мы выросли, страхов стало меньше. По крайней мере, мы уже не

верим в чертей, водяных и пыльных демонов из-под кровати, и понимаем, что

страшные сказки – это просто страшные сказки, и не более того. Куда уходят страхи

писателей? Перемещаются на страницы рассказов, повестей и романов. Отличная

терапия, правда? Об этом Стивен Кинг довольно подробно рассказывал в своих

мемуарах о писательском мастерстве и в части написанных им эссе.

Что происходит тогда, когда мы даем жизнь очередному странному существу и

ставим своего персонажа перед выбором: попытаться разгадать мистическую тайну

или пройти мимо? По опыту могу сказать: мимо персонаж не пройдет. А поэтому

наши авторы попытались ответить на вопрос: «Какова она, обратная сторона вашей

души?»

С уважением, Анастасия Эльберг

Главный редактор проекта «Следы на песке»

Котова Ксения

Соломинки

Тим Бранвен – высокий и худой человек. У него черные глаза и светлые волосы. Он

– художник от Бога, но в работах ему не хватает чего-то неуловимого, и заказчики

обходят его стороной.

– Бездарь! Когда в доме хоть что-то появится?! – донеслось из квартиры Тима.

Так он расстался с Мартой Джеззе,

французской эмигранткой с повадками

домашней кошки.

Дженни Хилл повернула в замочной скважине

ключ и спряталась в одежном шкафу.

Когда через несколько дней у художника

высохли слезы, он почувствовал

необходимость поговорить и навестил соседку.

Неизвестно почему, но Дженни боится всего на

свете и живет в мире, который сплела для себя

из сухих ржаных стеблей. Она хромает на

правую ногу, носит зеленый редингот и

красные туфельки, а тускло-золотые и очень

длинные волосы заплетает в косу. Каждое утро Хилл развозит по магазинам

поделки, возвращается со свежими газетами и складывает из них кораблики,

которые пускает по перилам лестниц.

– Проходи, – Дженни пригласила Тима в комнату и угостила чаем.

– Вы очень похожи, – польстил Бранвен, когда девушка запрыгнула на подоконник к

соломенным эльфам. – Мне кажется, что я попал в одну из историй, которые

рассказывают в окрестностях Ньюпорта.

Дженни указала на книжные полки:

– В Суонси тоже немало сказок.

– Твои родители? – удивился Тим.

Между книгами стояла фотография, откуда смотрели джентльмен и леди в красных

рединготах и зеленых шарфах.

Хилл кивнула.

– Да? Наверное, это сказочное – пристрастие к ярким цветам! – Тим рассмеялся.

Девушка улыбнулась:

– Они волшебные, и я их очень люблю. Хотя живут за городом, они все равно

приглядывают за мной.

Бранвен почувствовал себя неловко. Пытаясь сгладить грубую шутку, он долго

говорил с Хилл, и, когда в чашках остыл последний чай, вдруг понял, что соседи зря

называют Дженни «слабоумной

дурочкой».

Тим решил навещать ее каждый вечер.

Художники по ролям читали Шекспира и

Уайльда, до слез спорили о Теннисоне и

не замечали, как в соломенном мире

гостиной рождается необыкновенное

чувство, которое постепенно, пока не

превращает в монолит, притягивает

людей друг к другу.

Однажды Тим оговорился и назвал Дженни «моей хромоножкой». От

неожиданности она едва не уронила поднос с чашками.

– Моя хромоножка, – повторил Тим. Он подошел и кончиками пальцев убрал

золотые пряди с ее лица. – Моя. Моя хромоножка.

Дженни замерла, словно разом ожили все сплетенные эльфы, а потом робко

улыбнулась, и чашки все-таки полетели на пол.

Бранвен навещал Дженни с планшетом и красками и, пока она плела, рисовал.

Иногда девушка смотрела через его плечо.

– Я бы постаралась над этой феей немножечко больше, – поделилась она. – Ты ведь

рисуешь картинки к волшебной книжке. Там, на снимке, мои родители улыбаются, а

у тебя фея выходит злой. Пусть лучше грустит, взгляни, так я могу улыбаться.

Дженни забрала у художника краски, чтобы он посмотрел на нее.

– Пожа-алуйста.

Бранвен поморщился, и Хилл прижалась к его плечу щекой.

Тим сдался.

Дженни вошла в его творчество запахом сухой травы и плетеными эльфами, с

которых Бранвен рисовал героев для волшебных сказок. Он проводил за набросками

часы, забывая об обеде, ужине и свежих носках. Когда голод становился

невыносимым, художник оглядывался на Дженни, но, увидев ее игру со ржаными

стеблями, поднимался и с улыбкой шел на кухню сам, и готовил для двоих.

Очень быстро «мистер Бранвен» приобрел известность.

В Самайн Дженни легла спать рано, и Тим не

успел отнести наброски к себе в мастерскую.

Стараясь не шуметь, он погасил светильники,

собрал рисунки, и на цыпочках прокрался из

комнаты. Еще в прихожей художник услышал

тихие всхлипывания.

На лестнице плакала Марта Джеззе.

– Тим’е! – воскликнула она с сильным

акцентом. – Я звонила тебе в’се утро! Моя

хозяйка выг’нала меня из квар’тиры! Мне

некуда ид’ти!

За дверью, где жила старая Кальях Варе,

послышались быстрые шаги.

– Тс-с… – художник прижал палец к губам.

Француженка еще раз всхлипнула и замолчала.

Бранвен посмотрел на ее расплывшееся от слез лицо и протянул ключи.

Джеззе вновь поселилась у него. Когда Тим приходил, она готовила пироги, чья

золотистая корочка напоминала тонкую слюду, и варила бульоны. Пока Бранвен

обедал, Марта перебирала его рисунки и восхищалась ими. Художник смотрел на

нее и чувствовал себя Богом, который движением кисти дарит или отбирает счастье.

Вечером, сытый и в чистой рубашке, Тим возвращался к Дженни.

– Я сделаю тебе маленького брауни. Ты нарисуешь его и, может быть, найдешь что-

то для своей последней работы. Она ведь получилась немного не такой настоящей,

как могла бы, – девушка отложила недоплетеную фигуру.

Художник помрачнел:

– Тебе кажется, что у меня не выходит?

Дженни помотала головой:

– Нет-нет, у тебя очень выходит. Но у нас выходит по-разному, а вместе больше,

чем по одному. Я немножко знаю фей, ты

немножечко знаешь фей. Чтобы нарисовать

настоящую, нужно все собрать. Посмотри на

моих родителей.

Хилл поднялась с пола и похромала к книжным

полкам. Тим вздохнул. Он оглянулся на

сложенные в беспорядке вещи, соломенные

фигуры и с прошлого вечера забытые на столе

чашки.

– Да… волшебный народец, – отшутился

Бранвен, когда девушка вернулась со снимком,

и потрепал ее по плечу. – Я еще поработаю

немного и вечером вернусь.

Он вышел и с облегчением закрыл дверь.

– Осторожно, сорвешься… – пробубнила подметавшая лестницу миссис Варе.

Художник посмотрел вниз.

– Вам помочь? – вежливо спросил он, но, не услышав ответа, ушел к себе.

Марта встретила Тима чашкой горячего бульона. Они сели на диване в чисто

прибранной кухне, и француженка спросила:

– Может, я принесу тебе еще что-то? Ты выглядишь расстроенным.

Художник покачал головой. Джеззе плотнее запахнула выцветший китайский халат;

в вырезе мелькнула полная грудь – Тим опустил взгляд и поймал себя, что вновь не

может отрешиться от бесконечного, как у маятника Фуко, движения.

Они переспали на полу, а на Рождество Бранвен не вернулся к Дженни.

Хилл ждала до полуночи, а потом переборола страх, вышла на лестничную клетку и

робко постучала в запертую дверь. Открыла Марта.

– Мой ангел, к тебе пришли!

Не привыкший к французской откровенности художник спрятался в мастерской.

Дженни застыла. Она испуганно раскрыла наполненные слезами глаза, вскрикнула и

бросилась к себе, где спряталась в одежном шкафу и сжала ладонями виски, о

которые бился сладко-монотонный голос Марты.

С тех пор на лестничной клетке поселилось безмолвие. Старая Кальях Варе

смотрела на соседские двери и неодобрительно качала головой. Дженни не

выходила, и по утрам никто не пускал по перилам кораблики из свежих газет;

Бранвен проскакивал мимо ее квартиры, сбегал вниз и на улице с облегчением

переводил дыхание.

Он не хотел даже вспоминать соломенную гостиную и вскоре предложил Марте

выйти за него замуж и переехать, чтобы больше не оглядываться на слабоумную

хромоножку.

За день до их свадьбы миссис Варе столкнулась на лестничной клетке с Дженни,

которая держала большой чемодан. Она выглядела очень плохо: под ясными

глазами лежали тени, золотые волосы потускнели, а губы потрескались.

– Ты уезжаешь, Дженни? – спросила соседка. – Куда ты уезжаешь?

Девушка повернула в замочной скважине ключ.

– Я еду к родителям, миссис Варе.

Когда она спускалась, то сильнее, чем всегда, припадала на правую ногу. Старая

Кальях Варе перегнулась через лестничные перила:

– Передавай им мое почтение, Дженни.

– Конечно, миссис Варе.

Соседка посмотрела девушке вслед и от всего сердца пожелала:

– Счастливого пути, Дженни, – и тише добавила: – Вот и все, Тим.

Ночью Бранвену приснилось, что Дженни села на пригородный трамвай и через два

часа вышла на станции в Скетти. Она миновала ряды невысоких домов и

остановилась на окраине, где за дорогой поднимался холм. Он открылся, и девушку

встретили прекрасные мужчина и женщина сидхе в красных рединготах и зеленых

шарфах.

Проснувшись, Тим набросил на плечи халат и вышел на лестничную клетку. Он

нащупал в кармане ключ от квартиры Дженни, вставил в замочную скважину и

открыл дверь. В коридоре пахло рожью. Художник заглянул в пыльную гостиную и

вдруг схватился за сердце – на его плечо прыгнул соломенный гном в красном

колпаке.

Утром Тима Бранвена нашли мертвым.

Sophoi. Felis. Psyche

Тропинка начинается у подножия, вьется между камней, чахлых кустов и сосен,

поднимается к вершине. Вершина упирается в облака, и самый ее край, поросший

эдельвейсом, в серебре которого мелькают бабочки, срезан ровно, как скальпелем.

Плато величиной с ладонь великана. Три стула: на первом – мальчик лет четырех, на

следующем – женщина с кошкой на коленях, на последнем – старик, седой, словно

февральский океан.

Голос с небес:

– Назови самого мудрого среди них.

Кейл Намп поднимается сюда несколько часов в неудобном викторианском платье,

в белых носках вместо обуви, не обращая внимания на говорящие цветы и кроликов

в очках; переходит вброд черно-

белую реку. Мимо нее пробегают

проткнутые пиками призрачные

шахматы, и проносятся салатовые

поросята. Она ожидает увидеть в

конце что-то безумное, а

оказывается перед школьной

загадкой.

Кейл раздраженно закрывает глаза.

Она произносит:

– Мальчик, – и ее виски как будто пронзают тысячи крохотных игл.

По небу веером расходятся помехи, протяжный писк взлетает до воя – короткое

замыкание сознания, и Намп возвращается в реальность.

Кейл открывает глаза. Ридж Венсон сидит в кресле возле бара; в темно-карих глазах

скачут сумасшедшие феи, губы растягивает ехидная улыбка. Намп и Венсон –

коллеги и работают над одной системой, но девушке до его опыта как чеширской

собаке до чеширского кота. Ридж об этом знает, поэтому нередко предлагает

посоревноваться: ему нравится побеждать, злить Кейл и наблюдать ее

профессиональный рост.

– Хочешь выпить? – миролюбиво предлагает Венсон и, не дожидаясь ответа, тянется

к банке.

Ридж, специалист по охранным системам, не любит лишний раз выглядывать на

улицу, ходить пешком, а рубашки гладит исключительно из необходимости

выглядеть прилично в офисе. Он высокий, но полноватый, носит очки и щурится,

пару месяцев назад начал лысеть и теперь из-за этого стесняться себя еще сильнее,

чем прежде. Однако на подобные мелочи Кейл внимания не обращает – она

отмечает его восхитительные идеи, улыбку, умение беседовать на любые темы, и

талант слушать безумный бред.

– Подожди, – Намп бескомпромиссно отодвигает пиво на край стола. – Что это за

барьер? Уж точно не на продажу. Только, если для

сумасшедших.

– Личный, – Ридж продолжает улыбаться; он делает

глоток, потом стучит безымянным пальцем по виску

для наглядности.

Помедлив, Кейл понимающе кивает.

Они живут в мире, где тридцать лет назад самым

быстрым процессором стал человеческий разум, а

самым надежным носителем информации –

человеческое сознание.

– Работал над ним последний год.

– Что за идиотская загадка в конце?

– Хочешь подсказку?

Кейл хмурится; она резким движением пальцев открывает банку, но пить не спешит.

– Значит, все сложно?

– Ответ на поверхности для тех, кто знает меня хотя бы немного, – Венсон

упирается локтями в колени и наклоняется вперед. – Я – профессионал, а в душе –

символист и ребенок.

Он делает паузу длиной в пару секунд:

– За последний месяц я... – и замолкает. – Ладно, это слишком личное. Тебе

понравилось?

Кейл откидывается на диване.

– Гора слишком высокая.

Ридж смеется, Намп присоединяется к нему через мгновение. Они пьют пиво и

беседуют, и девушка возвращается домой только накануне полуночи.

На следующее утро Кейл узнает, что через два часа после ее ухода в квартиру

Венсона забрался грабитель, выстрелил в голову хозяину, спавшему в гостиной, и

сбежал с дорогим оборудованием.

Перед рассветом Намп снится, как она поднимается на вершину горы. Позади

крадется кролик. Тик-так – его часы отмеряют время до включения сирены. Тик-так

– стук слышен даже сквозь сплетни горечавок и камнеломок. Так-так, тик-так, тик-

так... Часы не торопятся, но времени остается меньше и меньше, и Кейл идет все

быстрее. Она хромает: острые камни поранили ступни через носки.

Наверху все по-прежнему.

Голос с небес:

– Назови самого мудрого среди них.

– Старик, – отвечает Кейл.

Она просыпается от невыносимой головной

боли и трели дверного звонка. На пороге

стоит детектив. Он предъявляет значок и

рассказывает, что произошло с Риджем

Венсоном.

На работе Кейл сообщают, что похороны через три дня, и их организацию взяли на

себя родственники.

Мудрец. Sophoi. Стереотипный образ – человек преклонного возраста с длинными

седыми волосами и бородой.

Намп работает медленно, постоянно отвлекается и порой передвигает по столу

голографические окна без цели. Ей кажется, что пространство вокруг холодное и

плотное, поэтому люди как будто застывают в воздухе, и их движения –

заторможенные и размытые.

После обеда Кейл решает взять отгулы до конца недели.

Она уезжает с работы и направляется к дому Риджа. Квартира Венсона закрыта, но

охранник, посмотрев девушке в глаза, разрешает пройти внутрь. Намп отстранено

обводит взглядом кухню, ненадолго останавливается на пороге спальни и входит в

гостиную.

Тело убрали, но на диване и полу остались пятна крови, а на столе – восемь пивных

банок. Вместе Ридж и Кейл выпили шесть, еще две Венсон открыл после ее ухода.

Между банками лежит четвертый том «Метаморфоз» Апулея. Намп несколько раз

про себя читает название книги, потом поворачивается к охраннику.

– Представьте, что перед вами три стула. На одном сидит ребенок, на другом –

взрослая женщина с кошкой на коленях, на третьем – древний старик. Кто, как вы

думаете, самый мудрый?

От неожиданного вопроса мужчина ненадолго теряет дар речи.

– Кошка. Слишком банально выбирать человека.

Намп снова смотрит на пивные банки и на четвертый том «Метаморфоз». Бумажная

книга. Редкость в нынешнее время.

Кошка. Felis silvestris catus. Символ мудрости, гибкости, женственности и

изящества. Изображение кошки приносит удачу.

Вечером Кейл лежит на диване и листает греческие мифы. Читать она не хочет.

Предложения для нее сейчас – узор пустых слов. Завтра допрос, но девушка не

знает, что говорить детективу.

Многочисленные экраны с текстами шипят под пальцами Намп – так, наверное,

когда его много, шипит под ливнем пепел. Свернув очередное окно, Кейл

задерживает руку в воздухе, грустно улыбается и в знак прощания набирает

идентификационный номер сознания Риджа. Намп ждет, что информационное поле

подернется дымкой и вспыхнет надпись: «Соединения нет».

Девушка закрывает глаза.

Она стоит у подножия горы, в начале тропинки, в белых носках и неудобном сером

платье. Перед носом Намп порхает желтая бабочка. Когда бабочка тает в воздухе,

стартует отсчет времени до включения защитной системы барьера. Кейл делает шаг

вперед.

Она, как Алиса в стране чудес Риджа Венсона. Он любил Кэрролла и нередко

называл системные папки именами персонажей. Однако Риджу нравился не только

Льюис. Маркес, Камю, Макиавелли, Шоу, Флетчер – литературные вкусы коллеги

охватывали спектр от философии до комедии. И, тем не менее, устроить

фантасмагорию из сотен прочитанных книг было не в духе Венсона: он смеялся над

эклектикой.

Мысли о предпочтениях друга сильно увлекают Намп, и она даже не задумывается о

том, что после смерти его сознанию

полагалось угаснуть вместе с барьером.

– Ты опоздаешь! Ты опоздаешь! –

Кролик подпрыгивает и прижимает к

уху Кейл тикающий, как бомба,

будильник.

Она шарахается в сторону, подбирает

юбки и быстрее карабкается наверх.

Вслед девушке ярко-голубой какаду

раскрывает зубастый клюв; смеются

цветы и злорадствуют салатовые

поросята. Намп спотыкается о спящую на тропинке крысу, рвет подол, стягивает

осточертевшие носки и бежит дальше босиком. Возле реки Кейл поскальзывается и

окунается в молоко и шоколад по пояс. Призрачные шахматы, прячущиеся между

деревьями, смотрят на ее платье алчно, словно видят в черных и белых разводах

новое игровое поле.

Когда Кейл выбегает на плато, то в изнеможении садится ровно посередине между

трех стульев.

– Назови самого мудрого среди них.

Намп поднимает руки, прося невидимого вопрошающего повременить. Она

переводит дыхание, смотрит вначале на мальчика, потом на старика, затем на кошку

и в конце – на женщину. В первый раз Кейл недооценила Венсона и ошиблась, во

второй – использовала слишком очевидный вариант. Может быть, ответ – женщина?

Или все-таки кошка? Кейл прижимает ко лбу указательный и средний пальцы. Ридж

сказал, что ответ для знакомых людей на поверхности, и положил на стол книгу

Апулея. Тогда...

Плато – вершина Олимпа? Трое на стульях – боги? А кошка – дурное чувство юмора

коллеги?

– Назови самого мудрого среди них, – повторяет голос.

Кейл скрещивает ноги, срывает лист эдельвейса и кладет в рот. Она вспоминает

слова Венсона: «Я – профессионал, а в душе – символист и ребенок». Означает ли

это, что загадка намного сложнее, чем кажется, и все вокруг условно, но

многозначно? Намп разжевывает эдельвейс, тянется к еще одному листу и замечает

бабочек. Она замирает: подъем на гору тоже начинается с желтокрылой бабочки.

«Метаморфозы». Бабочки. Апулей первым записал легенду о Психее, которую

изображали с крыльями бабочки.

– Назови самого мудрого среди них, – в

третий раз повторяет голос. – До

активации барьера: три, два...

Кейл поднимает голову и кричит в небо:

– Психея!

Голос смолкает. Мальчик, женщина,

кошка и старик исчезают. Медленно тают

очертания стульев. Несколько секунд

ничего не происходит, а затем ковер

эдельвейса взрывается вихрем

желтокрылых бабочек, которые рисуют в

воздухе человеческую фигуру. Это мужчина. Вначале появляется его улыбка, потом

– голова, затем – руки и ноги, последним – торс. Перед Кейл стоит Ридж Венсон,

такой же, как в последний вечер в его квартире.

– Умница, – произносит коллега вместо приветствия.

Намп смотрит на него и не может сказать ни слова. Венсон протягивает руку, чтобы

помочь ей подняться. Кейл недоверчиво вкладывает пальцы в чужую ладонь, и

Ридж поднимает девушку рывком.

– Все в порядке. Я это я. Мне нужно, чтобы ты сделала еще кое-что, – Венсон

говорит неторопливо и четко. – Поезжай в Релоутскую больницу и договорись о

встрече с доктором Малик. Она – моя сестра. Скажи, что я лично попросил тебя

сообщить ей о моей смерти. Она объяснит, что происходит, и сделает все

необходимое.

– Ты жив? – Не может поверить Кейл.

Венсон отрицательно качает головой.

– Вряд ли меня можно назвать живым.

– Тогда почему твое сознание продолжает существовать?

Ридж усмехается.

– Когда я показывал тебе барьер в первый раз, то скопировал загрузочные файлы в

твое подсознание. Выполнишь мою просьбу, принцесса?

Кейл кивает. Венсон улыбается. Он протягивает руку, упирается ладонью девушке в

плечо и толкает. Намп делает шаг

назад и летит в пропасть.

Психея. Psyche. Олицетворение души

и дыхания в древнегреческой

мифологии. Психея изображалась в

образе бабочки или молодой девушки

с крыльями бабочки.

Утром Намп просыпается с ощущением, что ей приснился долгий и безумный сон.

Однако она знает, Ридж – профессионал и талантливый манипулятор, которому не

составляет труда играть с сознаниями других людей. Кейл думает набрать

идентификационный номер Венсона еще раз, но что-то останавливает ее.

Она поднимается, принимает душ, собирает вещи и вызывает такси.

Машины долго нет, и полчаса в ожидании Намп меряет шагами гостиную, не зная,

верить или нет в привидевшееся.

Сев в такси, Кейл загружает четвертый том «Метаморфоз» и перечитывает миф о

Психее. Водитель наблюдает за девушкой в зеркало заднего вида и вскользь

интересуется:

– У вас все хорошо?

Намп пропускает вопрос мимо ушей.

Когда машина останавливается перед Релоутской больницей, девушка

расплачивается с водителем, подхватывает сумку и решительным шагом входит в

стерильно-белый холл. Кейл просит администратора организовать ей встречу с

доктором Малик. Женщина предлагает подождать, пока сестра Риджа не

освободится. Намп, нервничая, присаживается на стул возле кофейного автомата.

Доктор Малик похожа на Риджа как две капли воды. Высокая, полноватая, она

носит очки и щурит темно-карие глаза. Взгляд у доктора Малик мягкий и добрый.

Она осматривается, и администратор указывает ей на Кейл. Намп поспешно встает и

протягивает руку. Запнувшись, девушка произносит:

– Я п-приехала, чтобы сказать:

Ридж лично попросил меня

сообщить вам о его смерти.

Доктор Малик осторожно

пожимает протянутую руку.

– Можешь называть меня Вария.

Пойдем.

Вария приглашает Кейл в

маленький кабинет и предлагает

занять большое и удобное

кресло. Намп с интересом пробегает взглядом по переплетам стоящих в шкафах

книг – Юнг и Лами, – плакатам с умиротворяющими пейзажами, лежащим на столе

бумагам. Доктор Малик садится напротив девушки и некоторое время внимательно

ее рассматривает, затем улыбается, как будто чем-то очень довольна.

– Мой брат не рассказывал вам о наших исследованиях, верно? – интересуется

Вария и после кивка Кейл продолжает: – Тогда я попробую объяснить как можно

более доступно и просто. Как вы знаете, информационное поле появилось задолго

до первых разумных форм жизни, но понимать его структуру и использовать ее

человечество научилось всего лишь несколько десятилетий назад. Вы помните

основное свойство?

Кейл неуверенно спрашивает:

– Вы имеете в виду, что поле формируется на основе всех когда-либо

происходивших событий?

– Совершенно верно. Как следствие, информационное поле сохраняет данные о

любом когда-либо существовавшем человеке. Однако это частицы, – Вария разводит

руками. – Разрозненные файлы. Я и Ридж постаралась систематизировать их.

Основной проблемой было создать такое огораживающее личное пространство,

которое не позволит раздробление образа ни снаружи, ни изнутри.

Кейл озадачено прикасается пальцем к левой брови.

– Особая форма личного барьера?

– Он загружается в подсознание знакомых людей заинтересованным человеком. Мы

не были уверены, станет ли это работать с теми, кто не связан родственными узами,

– доктор Малик откидывается на стуле и поправляет очки. – На следующем этапе

подобная загрузка должна происходить автоматически для всех объектов, имеющих

хоть одну общую точку.

Она делает паузу.

– В итоге, мы хотим позволить этой форме личного барьера существовать вне

любых дисков. Таким образом, даже когда уйдут все знакомые люди, образ

останется.

Намп озадачено качает головой.

– Это похоже на воплощение теории о вечном существовании.

– Только мысли. Проект называется «Psyche». Аллегория души.

Кейл молчит, доктор Малик тоже. Они сидят одна напротив другой, и каждая

думает о своем. Намп старается осознать рассказанное Варией, но не может.

Девушка одновременно восхищается и ужасается идеей Венсонов. Женщина

смотрит на собеседницу сочувственно.

– Вы ведь работали с теми же технологиями, что и мой брат, верно?

Намп испугано вскидывает на доктора Малик глаза.

– Как вы отнесетесь к тому, чтобы продолжить исследование вместе с нами?

Девушка растеряно обхватывает себя руками за плечи и зажмуривается. Вария

наклоняется вперед и сжимает ладонями ее кисти, потом обнимает за плечи и мягко

поглаживает по худенькой спине. Кейл всхлипывает.

– Ну, что вы. Это лишнее. Хотите поговорить с моим братом еще раз?

Намп судорожно кивает. Вария мягко просит ее открыть глаза и успокаивающе

улыбается. С пальцев доктора Малик скатывается крохотный разряд – два сознания

соприкасаются. Кейл вздрагивает. Она беспомощно смотрит женщине в глаза, а

потом тихо и дважды говорит пароль доступа к своему личному барьеру:

– Амур… Амур.

Едва слышным стрекотом помех издалека доносится отклик «Психея», и в этот

момент Кейл понимает, что знала ответ изначально.

Котова Ксения: контакты

Электронная почта: freziachild@gmail.com

Игорь Ревзин

Право на реальность

Золотистый кругляш медленно и лениво переворачивался с одной стороны на

другую, подхлестывая лучами бликов пугливых ламповых зайчиков – младших

братьев солнечных. Монета кувыркалась бесшумно, не заставляя доски стола

рассыпать глухие отзвуки, потому что висела над ним в воздухе. И так же, как

звезда притягивает планеты, привлекала к себе два скрещенных взгляда.

Мир казался чьим-то притворством. Как в детстве, когда я узнал от приятеля, что

нельзя было дослушивать историю

про зеленые глаза, а то умрешь. И

думал – а вдруг я умер, а кто-то

морочит мне голову, заставляя

считать, что жив, и видеть дом,

старый двор, маму... Не помню,

плакал или нет, но пытался в темноте

почувствовать неизвестно что,

подтверждавшее или опровергавшее

обман. И прижимал теплые

подушечки дрожащих пальцев друг к

другу, но они казались чужими,

ненастоящими, и все вокруг тоже ненастоящим и чужим. Слышался звон в глубокой

тишине. Голова уснувшей за чтением мамы виделась далекой и маленькой – меньше

ногтя...

Никому об этом страхе не рассказывал. Да и сам давно забыл – и вот мир снова

звенел и был не больше висящей над столом монетки.

Я выбросил руку и сжал пойманный кругляш в кулаке, пытаясь нащупать, а потом

разглядеть обрывки нитки, следы клея – найти обман... Обычный полтинник.

– Ты обещал, – сорвавшимся напильником скрежетнул голос, но я ничего не ответил

и не оторвал взгляд от монеты. Стул шорохом аккомпанировал встающему. Тем не

менее, лишь когда шаги отдалились, я рискнул бросить взгляд вслед старику, за

которым уже закрывалась дверь небольшого уютного кафе.

Обещал, прошелестели книги на полках, где Брем соседствовал с «Тремя

мушкетерами». Я не раз перелистывал их и не ожидал такого предательства.

Обещал, подтвердил кивком немой Чарли Чаплин с экрана на противоположной

стене. Обещал – тикали в полированном дереве часы.

Мы помним.

Почему-то я не усомнился, что мой зарок исполнится.

Старик казался немного выпившим, но вполне доброжелательным. Он подсел за

столик, и мы разговорились как-то легко и

непринужденно.

– Так ты, значит, документы подаешь, учиться?

Это дело хорошее. А куда же? – подмигивание

еще больше укрепило меня во мнении, что он

нетрезв, хотя запаха не ощущалось.

– На юридический.

– О! Прокурором или адвокатом? Садить или

защищать?

– Не знаю, – я махнул рукой, не желая

вдаваться в тонкости народного и лично дедова

отношения к своей будущей профессии. Я

действительно давно собирался после школы

стать юристом.

– И никак не передумаешь?

– Да с чего бы это? – удивился я.

– А вдруг судьба? В судьбу веришь?

– Не знаю... – я дипломатично увильнул.

– Пятьдесят копеек есть?

Ну вот, наконец: сейчас дам ему денег и отвяжется. Только что ж так мало просит-

то? Или это лишь начало, как у цыган? Тем не менее, старик и не подумал уходить,

повертел монету перед глазами – будто знакомился с ней.

– Вот я с тобой поспорить хочу. Если выиграешь, то твоя правда, судьба – в свой

юридический. А нет, так... ну хоть в театральный. На орла-решку.

– Оставьте меня в покое! – я попытался встать. – Жизнь так не решают. Не пойду я в

театральный ни на орла, ни на решку, ни даже если монета на ребро вдруг встанет.

– А если в воздухе зависнет? Ну не обижайся, парень... – дед казался таким

расстроенным, что я снова сел.

Какой бес дернул меня за язык?

– Тогда, пожалуй, пошел бы, если такое случится! – я расхохотался.

– Точно? – быстро, чуть заискивающе.

– Да чтоб мне сдохнуть, если вру!

У меня все-таки было в тот день

слишком веселое настроение. Но оно

улетучивалось, по мере того, как

золотистый кругляш долго, медленно

и лениво переворачивался в воздухе с

одной стороны на другую...

Я надеялся, что не сдам, и все

вернется на круги своя. Надеялся, но

это была надежда, знающая, что она –

миф. И, конечно, поступил, несмотря на слухи о том, что все места распределены за

год по знакомым и взяткам.

Слухи были преувеличены. Ребята и девчонки оказались неплохие, веселые, а в

семнадцать лет не получается долго предаваться сожалениям, иначе ты не студент, а

унылая плесень. Я ленился между сессиями, заводил романы, уважал одних

преподавателей и терпеть не мог других, и к третьему курсу был не то что доволен,

но смирился. Закончу, а там, глядишь, второе высшее...

На экзамене я получил задание разыграть с Эльвирой из нашей группы

импровизацию на тему свидания, и только приготовился начать, когда перед

глазами вновь завертелся золотистый кругляш – тот самый, что лежал в особом

отделении кошелька. Я утонул в отблесках, и не помню, что было дальше.

Очнулся, стоя на одном колене. Председатель комиссии подписывал зачетки, не

глядя на нас, а партнерша была бледна, как мел. Руки ее дрожали.

Стоя в коридоре у стены, я смотрел, как полосы света и тени чередовались на полу,

будто белые и черные клавиши пианино, а беспорядочно проходившие ноги, не

ведая того, играли странную, сбивчивую мелодию. Пальцы коснулись моего плеча.

Я обернулся и увидел Эльвиру.

– Я... Влад, я тебя действительно люблю. И ты... ты ведь не просто сдавал экзамен,

правда?

Глаза как глаза. Серые, сколько раз видел. Там – отражение мира. А присмотрись

лучше – и увидишь зеленый луг, текущий по нему чистый ручей и зверька,

доверчиво выглядывающего из травы. Не гляди – опасно.

А я смотрел, и медленные, ленивые блики ламповых зайчиков ложились на траву и

переворачивали мир вокруг меня. Делали на миг ненастоящим и возвращали снова –

реальным, но уже иным.

– Правда.

Первый спектакль – уже не

студенческий, а в настоящем театре.

Я вышел со своей пятиминутной

ролью, безжалостно превратив за

кулисами в серый пепел две

сигареты, но так и не справившись с

внутренней дрожью.

Зал ждал с той стороны – жадный и щедрый одновременно. Ряды голов,

выглядывающих из кокона кресел. Ряды тех, для кого мы играем. И в пропасти

между вторым шагом и первым словом – знакомые, видимые только мне блики,

позолотили воздух. Мир стал ненастоящим, уравняв в праве на подлинность сцену и

зал.

Только на этот раз я все сознавал. Чувствовал, как навстречу ламповым зайчикам

устремляются иные отблески. Они с легкостью преодолевали барьер между

актерами и зрителями. Забирались на сцену по незримой стене, гораздо более

неприступной, чем пять ступеней. Становились маленькими планетами,

вращающимися вокруг золотистого светила, куда меньшего, чем спутники, но

властного. Они меняли меня и через меня – мир.

Все – между вторым шагом и первым словом.

Без этого никогда бы так не сыграл.

Вернувшись за кулисы, я рухнул на стул, обессиленный, будто не ел несколько

дней. Сердце билось тревожно и громко, и я просидел до самого конца спектакля...

Когда пришла пора выйти на поклон, с трудом заставил себя подняться.

Хлопали почти так же громко, как исполнителям главных ролей. И тогда я ощутил,

что силы возвращаются.

Аплодисменты... Они бывают разные. Сухие, подобные зачерствевшей лепешке;

жидковатые, будто недосыпали муки; кислые, как перебродившее тесто; вежливые и

пресные; искренние – вкусные, как свежеиспеченный каравай. Даже приторные, они

утоляют голод, а настоящие... Аплодисменты – хлеб актера, без которого не жить. В

лучшем случае – влачить существование. Мы питаемся ими... хотя, быть может, для

товарищей овации значили немного меньше. Но тогда почему мы выходим к

публике после спектакля раз за разом, выжимая все, что можно?

Мне всегда нужна была эта пища, будто золотые блики никогда не падающей

монеты съедали что-то там, на сцене, чему иначе не восстановиться, не отрасти.

Но не аплодисменты давали силы менять мир, хотя бы ненадолго. И менять людей –

быть может, сильнее. Не они уравнивали настоящее и... другое настоящее в

хороводе ламповых зайчиков.

Юриспруденция, конечно, обошлась без меня.

На нашей с Элей серебряной свадьбе я ненадолго отошел в другой зал ресторана.

Там за столиком сидел молодой парень, веселый и самоуверенный, и в нем

светилось то, что было нужно. То, что нашлось и в моем младшем сыне.

Он легко принял условия, гораздо легче, чем я в свое время. Монета – не заветная,

что все еще лежала в ящике комода, другая – взлетела в воздух, на миг замерла... и

застучала по столешнице.

Я извинился и вернулся к жене.

Мало... Ожидания чуда в нем оказалось слишком мало – жаль. Того ожидания, что

порознь у подавляющего большинства слабо, а вместе течет из зрительного зала

переплетениями трубочек гигантской капельницы, наполняющей актера не его

жизнью и могущее менять реальность.

Мы – вампиры, питающиеся тем, что отдают с охотой.

Мы сами ждем немыслимого.

Таких мало.

А монета... не в ней дело. Любая сойдет.

То, что всегда с тобой

Первый случай произошел вскоре после того, как Андре исполнилось тринадцать.

Он выбрал самую дальнюю дорогу домой, вдоль набережной Сены, и помахивал

сумкой с купленным батоном. Летний вечер был неспешен, как пожилой лавочник

на прогулке в Люксембургском саду. Медлительно он подкрашивал киноварью и

охрой парижскую синь небес, которая от этого казалась натянутым над головой

куполом огромного цирка.

Мальчишка представил себя акробатом и подпрыгнул, чуть не толкнув при этом

пожилого худощавого мсье. Тот что-то недовольно проворчал, отстраняясь. Юный

«циркач» смущенно извинился, но прохожий, не слушая его, последовал своей

дорогой. Вокруг его головы дрожало в сгущаемом сумерками воздухе призрачное

свечение. Как завороженный, Андре последовал за ним.

Это что ж такое? Ангел с нимбом? Так крыльев нет, да и лик какой-то

неправильный... Не бывает носатых ангелов!

Тем более старых.

А мираж прорастал деталями, будто рука

уличного художника с Монмартра наносила

штрих за штрихом. Это... это же

уменьшенная копия того, что их окружает!

Вот небо; не громадный купол – так, зонтик.

Синей ленточкой – полоска Сены. Только

там, в видении, краски кажутся ярче, и еще

оно подрагивает. Нет, не от шагов – как будто бы маленький город фей танцует в

такт мелодии.

Мальчишка так загляделся, что не сразу сообразил, почему удивительное зрелище

уносится и исчезает. Грохот колес, стук копыт по булыжнику... Он непонимающе

смотрел вслед фиакру. И только дома, очнувшись, вспомнил, что видел фото

сегодняшнего старика в газетах.

Да это ж Берлиоз, композитор! Ух ты!

Увиденное осталось маленькой тайной, которую так приятно хранить, чувствуя себя

мудрецом, вроде индийских йогов, про которых он читал невероятные истории...

Воздух вокруг людей продолжил вспыхивать полупрозрачными коконами.

Профессор, зашедший в переплетную мастерскую отца; старый ворчливый

антиквар, немало путешествовавший раньше; отставной генерал... И дальше, больше

– отец, мать, соседи.

Оказалось, каждый нес вокруг себя маленький мир, призрак того, что окружал всех,

и у каждого он был своим.

Однажды мальчик не выдержал и выложил все отцу. Тот приложил руку к его лбу,

озадаченно хмыкнул – температуры нет – и отвесил легкий подзатыльник, велев не

выдумывать, а учить уроки. Приятель Жан

долго глазел на прохожих вместе с ним,

ничего не увидел и обозвал обманщиком.

Тогда они подрались, затем помирились –

быстрее, чем зажил разбитый нос, – но

больше Андре никому ничего не пытался

рассказать.

Зато он любил смотреть. Видения у отца и

матери мало отличались от того, что было

вокруг, и потому это было не очень

интересно. Зато, к примеру, антиквар... Он

охотно вспоминал былое, и тогда словно два

призрака пытались обняться – на один

нереальный мир накладывался другой,

проступая, как дно реки сквозь отражения на

поверхности.

Андре казалось, что он вот-вот разглядит комнаты Пале-Рояля, куда почти двадцать

лет назад ворвались толпы восставших и поставили точку в череде королей

Франции, прогнав с трона Луи-Филиппа. А вот блеск морских волн – пароход

плывет в далекую Америку, туда, где янки с кольтами и индейцы...

Даже если просто долго смотреть на задумавшегося человека – картина уплывала в

сторону, комната исчезала. Что внутреннему взору кирпичная кладка? Мелькала

река, небо, другие города, друзья, знакомые...

В мирах целыми днями сидевших на лавочке соседок все мужчины и все женщины

были очень похожи между собой, будто лица стирались, и отличались они по

одежде и украшениям. Новая золотая цепочка сияла для них ярче, чем взгляд.

Скучно.

С годами он различал картины все легче и легче, и в пятнадцать впервые увидел

блики в зеркале. Тогда подросток просидел перед ним полночи, до рези в глазах, но

так ничего и не различил. Смотреть на других и не увидеть того же у себя?

Нетушки!

На это понадобились еще долгие часы бдений, вырванных украдкой у занятий, у

игр, у беспечных прогулок по городу. Все яснее становился слабый, колеблющийся

маленький мираж комнаты вокруг. А за этой кисеей ярко и четко, как золотое

тиснение на обложке книги, проступал рассвет такого оттенка, словно впитал в себя

всю сирень с парижских бульваров. Он горел над высокой лимонной травой,

отвоевывая ее у отступающей ночи.

Здесь всегда был рассвет, сколько Андре ни

смотрел.

Иногда пролетали птицы, травы шевелил ветер

или прошуршавший среди них невидимый зверь,

но граница дня и ночи не двигалась, и небо все

так же горело нежной цветочной лиловостью. Со

временем ему удалось сдвинуть поле зрения

ближе к далеким холмам, возле которых

виднелось нечто, похожее на жилища...

К этой поре предстояло выбрать путь в жизни.

Отец, имевший старшего сына-наследника,

прочил второму карьеру врача, и Андре не был

против. Уважаемая профессия, и...

А что происходит, когда человек умирает?

Юноша получил ответ скорее, чем ему хотелось. То, что вокруг мертвых ничего не

видно, он знал давно, а расставание с жизнью впервые увидел, когда разбитые

войска отступали от Шатильона. Это была последняя попытка отбросить пруссаков

от столицы и не допустить осады. Кольцо вокруг города смыкалось, и грохот колес

звучал зловеще; гремел предвестником обстрелов. Студент-медик Андре, не

отрываясь, смотрел на усатого пожилого солдата, тяжело стонавшего на телеге. В

его мире светился не Париж – раненый в забытье не видел ничего вокруг, – а берег

моря, белый песок и теплое солнце. Лазурный берег?

Мужчина захрипел и дернулся, его ладони с неистовой силой сжались в кулаки, тело

выгнулось, будто под электрическим током. А потом усач затих, расслабился.

Юноше казалось – слышно было, как внутри в последний раз испортившимся

метрономом стукнуло сердце.

Телега проезжала мимо. Берег, видимый только Андре, стал истончаться, словно

застиранный до дыр тюль. И призрачная ткань не выдержала, истерзанная холодным

злым воздухом военного утра, пахнущего поражением и страданием. Разорвалась на

клочки, растворилась, исчезла без следа.

Он глядел вслед еще долго, стоя соляным столбом. Жена Лота узрела гибель

Содома, а он – гибель мира. Маленького личного космоса, которого больше нет.

И не будет.

Никогда.

Если только Бог не подобрал его где-то там, в заоблачной выси. Хотя в конце

просвещенного девятнадцатого века, когда мсье Верн уже описал путешествие на

Луну, не верят, что на облаках сидят ангелы. А жаль. Хоть бы одного увидеть.

Господи, если ты есть где-то там, откликнись! Скажи, что ничто не исчезает без

следа. Скажи, ну что тебе стоит!

Тишина.

Месяцы, пока пруссаки стояли у ворот Парижа, и на город с севера и юга падали

снаряды, слились в сплошной кошмар. Он ухитрялся помогать опытным врачам, и

то и дело, раз за разом наблюдал, как исчезает одно сияние за другим. Никто не

видел мир так, как те, кто еще недавно был жив, и никто не увидит больше. Даже

взгляд росших вместе близнецов отличается. Слегка, неуловимо – но иной. Все эти

миры ушли до срока, хотя и так были обречены.

Обречены. Обречены. Обречены.

Андре гнал от себя эту мысль, но она возвращалась, сжимая сердце холодом

городского морга. В детстве казалось, что он будет жить вечно. Что небо будет

всегда, и солнце будет всегда. И то, другое небо, неистово-сиреневый рассвет – тоже

будет всегда.

Сейчас затянувшееся, спрятанное в душе детство умерло, истекло кровью, будто

каждый раз, проходя мимо, смерть чиркала по нему холодными когтями.

Стремительно утратив инстинктивную веру в бессмертие, он спасался лишь тем, что

всматривался в собственный мир, мысленно зарываясь лицом в траву цвета лимона

и солнца.

И искал выход. День за днем. Не находил.

Он когда-то умрет, пусть так, но нельзя, невозможно, недопустимо, чтобы

призрачный восход погиб с ним, развеялся по ветру. То, что видит он и никто

больше, дороже жизни. Но как? Как? Как?! В голову приходили самые дикие идеи –

и отвергались. Он побывал на

собраниях мистиков и духовидцев, вот

только все они оказались жуликами.

Наука? Она могла проложить рельсы и

пустить по ним поезд, могла передать

новость по телеграфным проводам

через всю Европу. Могла вложить в

пушки новые снаряды – но не способна

была помочь ему.

Кошмар осады на самом деле был раем... или хотя бы чистилищем. Андре понял это

через несколько месяцев, после капитуляции и мартовского восстания. Поднявшая

знамя коммуны, которую тут же принялись раздирать противоречия, столица

осталась в одиночестве. И в мае, словно подожженная свечами каштанов, запылала.

Под цветущими деревьями восемь дней солдаты правительства и защитники

Парижа, версальцы и федералисты истребляли друг друга. Французы убивали

французов – как не ново, правда? Великая, гордая, прекрасная и несчастная страна –

ты привыкла к этому. С тех пор, как в 1789 году собрались Генеральные штаты, не

проходило и двух десятилетий, чтобы улицы древнего города не рассекались

баррикадами и не обагрялись кровью. Но подобной резни не случалось, пожалуй, с

Варфоломеевской ночи.

Правда, на этот раз бойня длилась целую неделю и еще день, в течение которых

версальцы занимали квартал за кварталом, а коммунары пытались сжечь дома,

которых не могли удержать. Французы убивали французов, забывшись во взаимной

ненависти. Не щадили ни пленных, ни заложников. Многие на обеих сторонах

истово верили в свободу, равенство и братство, за которые просто умереть, и еще

проще – убить.

Антихристово царство, конец света.

А для Андре это было нечто неизмеримо более страшное. Лавина Апокалипсисов,

град концов света, которые видел только он один. Видел – и пытался спасти те

миры, которые мог.

Отчаянно. В отчаянии.

Тогда он впервые услышал звуки в миражах. То доносился порыв ветра, то шум

реки... Но это – от умирающих, которым

был уже безразличен бой. Живые и

способные держать оружие видели только

врагов и слышали лишь выстрелы.

Он почти не спал, почти не ел, пил много

воды. Ввалившиеся щеки обычно

аккуратного молодого человека покрыла

щетина. Но, в минуты отдыха глядя в

зеркало, Андре находил там небо вечного

рассвета, под которым вдруг, стремительно,

стали открываться тайны. Он видел горы и

реку, странных животных и необычных

людей, с которыми происходили удивительные истории. Слышал, как растет трава и

вдыхал запах озера. Прикасался к воздуху. Казалось, это занимало много времени,

но наяву проходили считанные минуты...

И он писал. По ночам, неровным почерком, лихорадочно, пытаясь запечатлеть все,

что было там. Про то, что здесь – напишут другие. Торопливые строки скелетом

видений ложились на бумагу. Неумелые, они не в силах были запечатлеть и сотой

доли его мира. Он не имел достаточно таланта и мастерства, и понимал это, но что

еще делать?! Нарастало ощущение – мерными взмахами, будто коса смерти, убивает

секунды невидимый маятник.

Андре был схвачен в последний, восьмой день, когда помогал раненым

федералистам. Версальцы были разъярены недавней казнью заложников...

У офицера, командовавшего расстрелом, был очень странный мир. В нем по земле

грохотали колоннами сотни солдатских сапог, и юноша был уверен, что там, за

пределами поля зрения, их еще тысячи. Миллионы – топчут Европу. Безжалостное

будущее, призрачный пока грядущий век глянул на него из стволов. Но страх,

преследовавший в последние месяцы, почему-то совершенно исчез.

В миг, когда раздались выстрелы – Андре увидел, как там, в мире вечного рассвета,

восходит солнце.

Солдат, которому он сунул пакет, торопливо написав адрес, со словами «передай

отцу», отнесет посылку. И не увидит: когда молодой человек упадет на землю,

мираж вокруг него вздрогнет. Но не истает, а отделится от тела, нежным облачком

окутает завернутую рукопись, просочится сквозь бумагу и незримо уляжется между

страниц, готовый встать за строками, когда дождется того, кто поймет и увидит.

Он дождется.

Игорь Ревзин: контакты

Электронная почта: higf@yandex.ru

Юлия Баткилина

Юлия Соловьева

Вера

Человек – бабочка, застрявшая в паучьих лапках жизни.

И не у многих вырастают крылья.

Время бежит.

И печаль, и радость сменяют друг друга, как

весна - осень и лето - зиму.

Что самое важное? На чем крепится ниточка

человеческого счастья?

Уснуть и видеть сны?

Хватит ли сил сделать это, а может быть, сил

хватит на то, чтобы остаться и бодрствовать?

Покой нам только снится….

А может, следует просто выспаться…

Или проснуться?

Черная «Тойота-кемри», взвизгнув, затормозила перед воротами монастыря. Дверца

с тихим щелчком отворилась, и невысокий мужчина в черных брюках и черной

рубашке вышел из машины. Каштановые волосы, собранные в хвост, и

благообразная бородка выдавали в нем священника.

Дверной звонок отозвался где-то вдали соловьиной трелью. «Надо будет заменить

его на что-нибудь более подобающее» - подумал мужчина.

Послушник в подряснике открыл чугунные ворота, смиренно опустив голову.

- Он уже здесь? – в густом баритоне гостя слышалось еле скрываемое волнение. -

Да, отче. Он в вашем кабинете. – Послушник склонился еще ниже и посторонился,

пропуская святого отца. Тот шумно сглотнул:

- Хорошо, – вспомнилась их последняя встреча, и крупные мурашки пробежались по

всему телу, а в горле засаднило, как тогда.

Монастырь, настоятелем которого он был, находился прямо на окраине леса.

Высокая черная ограда узорчатой ковки четко отделяла светский мир от

монашеского. Все, что осталось от внешнего – это три старых дуба и двухэтажное

здание администрации, которое пять лет назад отдали монастырю.

На фоне тихого шелеста зеленой листвы и безмятежного покачивания

подстриженной травы - звук шагов, эхом отдававшийся в ушах, казался таким же

возмутительным, как и кашель в театре. Священник, неожиданно одинокий в этом

привычном мире спокойных звуков,

остановился и зажмурился от белизны

высоких стен. Аккуратные аллеи, розовые

клумбы, высокие блестящие шпили

крестов, округлые башенки – это

замкнутый мир покоя и молитв, так было

задумано… «Надо просто сдать отчет - и

все» - проговорил отец и похлопал себя по

карманам. Дальше пришла другая мысль:

«В машине забыл!»

Сигнализация недовольно пискнула,

осуждающе щелкнули замки. «Надо меньше волноваться». Красная пластиковая

папка перекочевала с заднего сидения автомобиля в наманикюренные руки святого

отца.

Огромные окна второго этажа пропускали достаточно света для того, чтобы

метровые фикусы и густые заросли папоротника, доставшиеся от прежних хозяев,

буйно разрастались в деревянных кадках. Отец торопливо шагал по длинному

коридору, устланному красной дорожкой. «Пятнадцатая слева!». Он совсем забыл о

никелированной табличке у себя на двери! Выгравированные буквы отражали свет,

казалось, что они сияют. Священник сглотнул, выпустил воздух в долгом выдохе.

Стук в дверь получился очень тихим.

- Да, войдите, - за сосновым столом по-хозяйски расположился непритязательного

вида человек лет сорока. Огромные линзы в роговой оправе, помятый пиджачок и

залысина приличных размеров. Святой отец настороженно замер.

- Да? – спокойно спросил гость и вопросительно приподнял брови.

- Я… вы другой…на этот раз… простой – обыкновенный, - перед последним словом

игумен сконфужено замолчал, а потом более уверенно добавил – Вы изменились. -

Ерунда, - пожал тот плечами, - Времена пафоса давно прошли, теперь миром правит

обыденность. Даже в моем деле.

Вдруг раздалось тихое жужжание – это почти бесшумно напоминал о себе

мобильный телефон на широком поясе священника. Он выхватил его из чехла на

магнитной застежке и отключил, даже не посмотрев, кто звонил:

- Простите.

- Ничего, я сам обзавелся – полезная штука, - и гость подергал цветной шнурок, на

котором красовался такой же мобильный телефон:

- Ладно, о чем это мы – ах да – отчет. Готов?

Папка бесшумно легла на полированный стол.

- Ну и как у нас дела с паствой? – спросил гость,

копаясь в бумагах.

- С паствой?

- Ой, простите. Только что был у католиков. Как с

прихожанами?

Отец распрямил плечи, стал по стойке «смирно» и

оттараторил:

- За последний год количество прихожан увеличилось на двадцать процентов. Все

подробности я изложил в отчете.

- Хорошо, - белые исписанные листки в коротких, но ловких пальцах мелькали, как

карты в руках шулера. – Не зря вы в столь юном возрасте стали настоятелем… Я

доволен вами. И как вы думаете, церковь сейчас оказывает достаточно большое

влияние?

- Да.

- Хорошо, – посетитель задумчиво потер подбородок, - ваша работа прольет свет на

многие вещи. Ладно, дальше я сам, спасибо.

Батюшка выдохнул и уже повернулся, чтобы выйти, но перед дверью, уже взявшись

за бронзовую ручку, замер:

- Я очень хотел спросить… Помните нашу последнюю встречу?

Гость оторвал внимательный взгляд от листов:

- Да.

- Я все хотел спросить, как это так вышло, что вы тоже были в Святилище

Преображенных?

- Ах, это, - посетитель улыбнулся, и у него на щеках заиграли ямочки: - У меня там

были дела – тогда секты имели очень большое влияние, все-таки идеологический и

экономический кризис. – Посчитав, что ответил на вопрос, он опять опустил взгляд

на убористые черные строчки.

- А почему я? – священник напряженно ждал ответа.

Гость снял очки и привычным движением потер переносицу:

- У вас был потенциал, и по плану дату можно было отсрочить, вот я вас и выбрал.

- А можно последний вопрос?

Посетитель быстро взглянул на ручные часы. Секундная стрелка замерла. Синее

небо чертили быстрые ласточки. Их крики были слышны даже через плотно

закрытые окна.

- Давайте, но помните: мы еще успеем наговориться, а сейчас у меня мало времени.

Святой отец как-то сжался от этой фразы, словно втянул голову в плечи, но

продолжил:

- Зачем вам это? Зачем развивать религию?

Гость хмыкнул:

- И это спрашивает священник?

Тот покраснел но, подняв подбородок, ответил:

- Вы сами знаете, какие у меня были причины… Встреча с вами все изменила.

Гость еще раз хмыкнул, и в карих глазах мелькнул насмешливый огонек:

- Да, вам повезло, по человеческим меркам… А вот моя задача простая – у меня есть

план для каждого, и его нужно выполнить. Что же это будет, если каждый начнет

своевольничать и решать самостоятельно – когда умирать? Суицид – очень большая

проблема, с которой я борюсь уже многие тысячелетия. И самое эффективное

оружие – внушение, религиозное, традиционное, партийное, не имеет значения.

Главное вера, а во что? Какая разница! Теперь понимаете? – за окном – теперь уже

бесшумно – носились ласточки.

Настоятель наткнулся взглядом на стенные часы… Секундная стрелка пару раз

дернулась, а потом часы пошли. Как обычно. И стало удивительно легко.

Святой отец кивнул и рывком открыл дверь, уже вслед слыша:

- До встречи, отче.

Странно, как иногда пересекаются жажда жизни и жажда смерти… Переплетаются –

не разорвать. Выспаться, выспаться… Проснуться… Проснуться…

Им, решившим умереть, панически,

безумно хотелось воздуха… Маленькая

комнатка, набитая людьми, затянутая

дымом и гарью. Глава запрещенной секты

решил не отдавать своих последователей

грязному сирому миру, и поэтому все были

в этом домике – чтобы умереть и смертью

доказать свою Веру. Серая копоть

клубилась под потолком, и казалось, что это

грозовые облака, а молниями были

выбивающиеся языки пламени, пожирающие деревянные перегородки с

нарастающим аппетитом. Люди лежали на полу, и многие уже не дышали, только

несколько человек еще оставались в сознании и бессмысленно смотрели в потолок.

Он думал о быстрой смерти и завидовал тем, кто уже отмучился. Горло саднило,

глаза слезились, было нестерпимо жарко …

…Святой отец отдернул руку от нагревшегося капота...

…Он захотел жить – он больше не желал умирать…

…Не хочу!..

…Но сил приподняться уже не было, и над головой раздалось угрожающее

потрескивание ломающейся древесины…

Вдруг совсем рядом раздались шаги, и кто-то подхватил его под мышки и поволок к

выходу.

На грязном дворе толпились зеваки…Иногда ветер подхватывал сгусток черного

неприятно пахнущего дыма и швырял в их сторону. Люди кашляли и чуть-чуть

отходили назад, однако не покидали место событий.

- Разойдитесь, разойдитесь! Вы же не даете человеку дышать!

Он просто лежал и обессилено хватал ртом воздух. Белое пятно неба было

окаймлено темными силуэтами, которые обступили его со всех сторон. Совершенно

ясно он различал только одно лицо.

- Ну, как самочувствие?

Из темной массы голов и плеч солнечный лучик выхватил золотую шевелюру,

вспыхнувшую маленьким ярким ореолом.

- Вы… спасатель?.. да?

Высокий блондин смущенно хмыкнул, и на его щеках появились ямочки:

- Вообще-то – наоборот, – а через мгновение добавил. - Но главное – чтобы вы в это

Верили.

Юлия Баткилина, Юлия Соловьева: контакты

Электронная почта: amaranta_83@mail.ru

gustoso@yandex.ru

Живой Журнал: www.riweth.livejournal.com

www.yuliys.livejournal.com

Публичная страница ВКонтакте: www.vk.com/public37409115

Валентин Искварин

Апокриф

Катерина сказала: «Память о прошлом не всегда сохраняется. Иногда, когда нечто

в настоящем становится особенно важным, мы пытаемся догадаться. Но как?

Как суметь вспомнить неизвестное? По его следам, конечно. И здесь мы не

должны забывать о том, что в одно место ведут тысячи путей, из которых ни

один не важнее другого. И короткий – не всегда правильный, а долгий – не

обязательно настоящий».

– Витьк! Тут Маринка пишет, у них такая штука

огромная есть…

– Ха! Многообещающе. Лучше бы сразу сказала, что

заскучала.

– Так она потому и пишет: знает, что ты рядом.

Говорит, тебе должно быть интересно!

Виктор ухмыльнулся, слегка махнул ногой по снежной

целине. Ошметки лежалого снега брызнули вверх, и

только верхний свежий слой запорхал, заискрился в

свете фонаря.

– Это она про землеворот на пустыре? Я думал, там

уже красные флажки и люди в черных костюмах.

Саша снял перчатку и потыкал пальцами по экранчику.

– Да нет! Говорит, никто не торопится огораживать.

– Странно… – Снежинки опали, но порыв ветра снова

послал их в полет, стремясь загладить следы

вмешательства людей. – Ну, пошли тогда. Нас никому не сбить с пути…

– Нам все равно, куда идти! – радостно отозвался Саша.

Загадочное место. Здесь цивилизация вроде как наступила, но вдруг заметила, во

что наступила – и как-то, не прощаясь, ушла. С холма дорога скатывается в низину.

К железной дороге, к кривому парку, к заводским районам и спальникам. Слева, в

километре, пытаются громоздиться пятиэтажки, но делают это неуверенно,

непоследовательно и жалко. Справа молчаливыми часовыми лет и эпох стоят

гордые частные дома. Крыши нахохлились под шапками снега, лампы накаливания

под жестяными колпаками справляются с имитацией освещения.

Впереди обширный пустырь. На восточном краю еще недавно стояли хронические

недостройки, но какая-то корова слизала бетонные остовы, оставив по краю только

ряд жизнеспособных особей.

На юго-западном углу пустыря,

под переменно желтеющим

светофором, мерзнет Маринка.

Голубенькая дубленка прижата к

бокам рукавами, мохнатая шапочка

белым пятном плывет в ленивой

метели, сапожки нежно

приплясывают на костях снежинок.

– Вы пешком, что ли, шли?

– Бешеной собаке… – с улыбкой

начинает балагурить Саня.

– Не нравится по морозу бегать, –

заканчивает Виктор. – Ей бы все на

маршрутках. Редких.

– Вить, вон там, – она показывает

себе за спину.

– Ага, слыхал. Вы идите, я

осмотрюсь.

Снегурочка и Дед Мороз радостно

сбегают под ручку к уюту древнего дома: к кофе с молоком, печенью, джему в

стеклянных розетках и музыке. Виктор осторожно вздохнул, боясь растерять тепло,

запасенное в транспорте.

Круг с полкилометра. Чуть углубленная к центру тарелка с ворохом мусора в

центре. Ледяная корка прикрыта белизной, но уже с границы заметно изменение:

неведомая сила расплющивает снежинки, обращая их причудливую форму в

мертвенную однородную прозрачность.

Лед по краю тонок. Виктор попробовал поверхность ногой. Держит. Если глаза не

обманывают, к центру толщина нарастает. Исследователь сделал шаг, другой,

третий. Остановился, чуть согнул колени, встал ровно. Хм, держит.

Хруст, как от вафли, сломавшейся в руке, только многократно усиленный,

догоняющий себя по всей окружности, заставил Виктора вздрогнуть. Он соскочил с

предательской поверхности, дернувшейся, было, под ногами, но все уже стихло.

Открылась сантиметровая бороздка земли, по которой помчались прозрачные

перемычки, быстро запаявшие прореху.

– «Я не нарочно, просто совпало». Землеворот, говорите? – Виктор ступил на

замерший круг. Движение не возобновилось. – Значит, совпало.

В круге метель стихла. Кто-то

бесстрашный уже ходил здесь, изучал.

Но снег вползал в неровности, сминался

в складках и почти сгладил их. Лед не

змеился трещинами, как на реках.

Совершенная гладь слабо понижалась,

маня к нагромождению в центре.

Десять шагов от края. Виктор посветил

телефоном вниз.

– И правда, вертится!

Земля ползла по часовой стрелке. Заметно так, по полметра в минуту. И казалось,

дальше скорость будет нарастать. Надо проверить.

Еще десять шагов. Лед окреп, но вращение под ногами убивало уверенность.

– Метр в минуту. Скорость удваивается или добавляется?

Он отмерил еще десяток шагов. Невидимый гигант снова пожевал вафельку.

– Полтора сантиметра в секунду… То ли шажки усохли, то ли зависимость сложнее.

На чем же держится лед? Если на земле, то должно быть трение, смазанность слоев

в зоне контакта. Если на воде, то она должна течь… опять же, где слоевые эффекты?

Но земля под прозрачным монолитом была суха, ее рытвины ползли, аккуратно

перемалываясь, разрыхляясь. Третьи сутки живет своей жизнью эта катавасия. Как

появилась аномалия? Кто ее запустил? Странный вопрос. Впрочем, нет: явление

явно не природное. Значит, артефакт, результат разумного действия. Из шалости

Виктор крикнул:

– Эй! Кто здесь?

Гейзер из кристаллов и мусора вздыбился в центре. Из высшей точки вырвалось и

помчалось нечто ярко белое, сшибло исследователя, проволокло метра два и

растворилось где-то в стороне светофора.

Однако ни боли, ни даже ощущения удара не было. Нахальный испытатель

сверхъестественного поднялся на ноги. И выругался только в мыслях: что бы ни

было в середине, его не стоило сердить. Существо, систему, след присутствия

демонического разума и сил, логово неизвестных существ – не важно.

Затем пришел звон, как ложечкой по тонкому стальному бокалу. И – речь:

– Оператор аномалии временно недоступен. – Голос молодой женщины, которая

откровенно забавлялась! – Вы можете оставить сообщение после сигнала.

И закончила сообщение тем самым коротким словечком, которое он не решился

произнести. Изумительно! Так почему здесь никого нет? Где милиция, вояки, МСЧ,

ФСБ? Почему никто не пытается обуздать непонятное явление? Как себя вели те, к

кому уже обращалась эта девица? И как следует себя вести?

Или это – предупреждение незваному гостю: держаться на расстоянии. Или

настоящее приглашение к разговору! Можно бы позвать Саню с Маринкой, но вдруг

все пойдет наперекосяк? Так, наверное, чувствовал себя первобытный человек,

приручавший мамонта: зверь либо съест сладкие побеги, либо насадит

дрессировщика на бивни.

Виктор решил, что лучше рискнуть, находясь вне круга. Он бросился бегом по льду.

И упал в снег за границей артефакта, потеряв равновесие от порыва ветра. Даже не

порыва: струи воздуха свивались и мчались мимо аномалии, словно ударяясь в

невидимую стену. Пришлось отойти-отползти на некоторое расстояние, где буйство

стихии не мешало стоять.

– Круто. Класс, – он отер снег с лица. – Ну и как «оставить сообщение»?

Можно проорать вопрос, вертевшийся на языке. Но как поведет себя звуковая волна

на границе? И «останутся» ли слова, или унесутся прочь без толку? Быть может,

надо сотворить нечто безумное, соответствующее невероятной ситуации? Оператор

заигрывает, шутит, балуется. Возможно, послание должно быть в духе ее фокусов?

Что-нибудь сказочное: стрела с надписью, горсть лягушиной икры, шесть зернышек

апельсина, флакон наговорной водички. Пусть будет наговорный снежок!

Замерзающими руками в перчатках Виктор плющил сухой рассыпчатый снег,

добавляя новые горсти материала к

шарику. Все, хватит, ничего лучше

уже не придумать и не сделать.

– Кто ты? Чего ты хочешь? –

прошептал он два своих любимых

вопроса. И, подумав, добавил еще

два: – С кем ты уже говорила? Что это

за место?

Размахнувшись, он послал снаряд в

сторону круга. Правое плечо заныло:

перестарался. Будет жаль, если зазря.

Вдруг из ночной мглы к снежку

метнулась черная тень! Темная

хищная птица, с гортанным «уиик!» сцапала «сообщение» и понесла к центру круга,

быстро теряясь во тьме.

– Блин! И что теперь, о временно недоступная? Холодно же, черт тебя дери…

Мороз пробовал на вкус пальцы, жадно облизывал щеки. Чувствуя себя все более

глупо, Виктор еще несколько минут приплясывал в ожидании ответа. Наконец,

выругавшись, побрел к дому Марины. Через минуту из темноты вынырнул та же

птица, едва не задев крылом голову неудачливого исследователя.

– Хээ! Уиик! – проорал хищник и умчался прочь.

– Чертов зяблик! – крикнул ему вслед Виктор. – Если это был от-твет, то я ни ч-

черта не понял!

– Ты тут совсем отморозился? – ответил подбежавший Сашка. – С птицами

разговариваешь?

– В-вроде т-того… П-пошли ч-чтол-ли…

– Побежали! Маринка беспокоится!

Морозы отступили. Метели за неделю вымотались и умчались на север. В

воскресенье Виктора, твердо решившего отоспаться, разбудил стук. В стекло. На

четвертом этаже.

– Что, Витя, и тебе не спится? – пробормотал он и перевернулся на другой бок. Но

стук продолжался.

Виктор вскочил и подошел к балконной двери. На заснеженной тумбочке сидел…

угольно-черный сокол! «Уиик!» Хищник

извернулся и клюнул нечто, на чем сидел.

Затем взмахнул крыльями и набрал высоту,

направляясь на восток.

Виктор открыл дверь. Ком скопившегося снега

повалился в комнату, обжигая голени.

– «Жизнь – череда грубых пробуждений», – он

поморщился, втягивая сквозь зубы холодный

воздух, и выволок из снега кафельную плитку.

Такую же, как те, что лежали на балконе, но

испещренную выгравированными буковками.

Усевшись на постель, он прочитал:

«Я – неподвластная времени. Меня зовут его

Хранительницей. Я хочу, чтобы ты ответил на мои вопросы. Тогда я остановлю рост

аномалии. Больше никто не решился говорить со мной. Листок с ответом воткни в

снег туда, где сидел Викки. Мой вопрос: чего ты не любишь, что ты ненавидишь?

Напишешь полно и честно – землеворот уменьшится».

Розыгрыш. Дурацкая шутка! Отвечать за судьбу района, если не целого города?

Можно отвечать за свою семью, за детей, буде случатся. За подчиненных, если ты

начальник. Но начальнику хотя бы деньги платят!

Впрочем, почему бы и не написать? Странно, что за десять дней больше никто не

заговорил с этой Хранительницей. Зачем ей этот опрос? Она сотворила огромную

аномалию, нашла дрессированного сокола, поставила автоответчик, нацарапала

послание. Куда проще подойти на улице и за коробочку конфет вызнать все, что

требуется!

А-а, плевать! Виктор оделся, сел за стол и написал:

«Не люблю, когда мною манипулируют или когда руководят почем зря. Не люблю

Париж, куда укатила работать маменька. Ненавижу Америку. И вранье о «равных

стартовых возможностях». Не люблю телевиденье. Недолюбливаю сильный мороз и

жару. Ненавижу «власть немногих», взяточников и жадность. Не люблю впустую

потраченные усилия, пробки на дорогах, очереди в учреждениях, людей в погонах.

Не в восторге от войн.

И, раз так, хочу узнать, как артефакт появился и как работает».

Он встал с кресла, свернул листок трубочкой, подошел к окну, в которое робко

заглядывало февральское солнышко.

Виктор постоял с минуту у

распахнутой двери и воткнул записку

в снег.

Скоро за окном раздалось знакомое

«уиик!», и Виктор метнулся к

балкону. Черная птица уже улетала со

свертком в когтях. Виктор проследил

за ее полетом, потом бросил взгляд на

тумбочку. На снегу не осталось следа

ни от бумажки, ни от лап и крыльев

сокола, ни от послания оператора…

Вечером зазвонил телефон, и взволнованный голос Маринки пропищал:

– Витька! Землеворот съежился! Почти вполовину! Ты должен это видеть!

– Да. Круто…

– Ты знал? Витька! Ты все-таки что-то выяснил? – затараторила Марина.

– Почти ничего. Я не уверен… Когда узнаю, расскажу…

– «Когда узнаешь»!? Но откуда!? Витька, кончай темнить! Мы ж свои!

– Ага. Точно… – и нечаянно нажал на «отбой».

В следующее воскресенье Виктор встал по будильнику, предположив, что крик

сокола мог означать нечто большее, чем выражение птичьих эмоций: a week, неделя.

На сей раз послание было на деревянной дощечке.

«Однажды я сама ввязалась в дело, не разобравшись. И я не знаю, была ли то судьба

или мой выбор. В любом случае, я всем довольна. Вот и ты заинтересовался.

Поэтому не думай, что тебя во что-то втягивают. Мне неизвестно, что именно ты

напишешь, но я уверена, что там будет оправдание всех твоих дел и свершений.

Трудно объяснить, как я создала землеворот. Чтобы это понять, надо быть мною. А

я совершенно уверена: тебе нельзя становиться мною. Так что только намекну: я

творила невозможное. Чтобы творить невозможное, надо отвергнуть возможное.

Отвергая возможное, я отталкиваюсь от него, начиная движение к невозможному, и

мое действие приближает его к

действительному. Отчасти поэтому

скорость движения в центре круга

близка к невероятной. Так я

получаю доступ к творению

несуществующего.

К делу! Второй вопрос: что ты

любишь, чего ты хочешь? И это не

то же самое, что отрицание

нежелаемого. Если твой ответ будет

исчерпывающим, аномалия исчезнет».

Несколько минут Виктор пытался понять объяснения Хранительницы. Потом сделал

перерыв на завтрак. И снова попробовал подумать. Не помогло.

Или его водят за нос, играя словами, или действительно есть вещи, которых лучше

не понимать, чтобы сдуру не начать «творить несуществующее». Ладно. Чего же он

хочет?

«Я хочу мира, как бы смешно это ни звучало. Я хочу делать добро. Хочу иметь

уверенность в том, что мои добрые дела не окажутся злыми.

Я люблю море и хочу путешествовать. Хочу заниматься любимым делом. Быть

может, тем, что кроме меня никто не сможет сделать. Хочу чего-то необычного.

Ну и, как в волшебной сказке: жить долго и счастливо».

Виктор свернул записку и улыбнулся. Письмо маленького мальчика Деду Морозу.

Чуть запоздало, правда: на дворе уже непредсказуемый март. Старик с белой

бородой уже пропил свой посох.

Трудно отрицать возможность сверхъестественного, когда в каких-то пяти

километрах уже полмесяца вращается гигантская махина, созданная только для того,

чтобы расспрашивать какого-то студента о его страхах и желаниях. Но чтобы

воплотить смелые, глупые и наивные мечты, нужно нечто большее. И к тому же

тонкое и избирательное…

Виктор вышел на балкон. Сосульки облепили перила. Солнце на треть оголило верх

тумбочки, и покрыло настом рваную снежную шапку. Виктор пробил указательным

пальцем ледяную корку и пристроил в дыру записку.

Как она определяет качество ответа? Что ж, результат ее решения он увидит. Виктор

вернулся в комнату, закрыл дверь и стал ожидать пернатого гонца. Красивая птица,

хотя и мрачная.

Но сокол не прилетал. Солнце уже перебирало лучами пылинки в комнате, а записка

все торчала в медленно умирающем сугробе. А ведь намокнет!

Тут подул ветер. Упорно, необоримо. Послание задрожало под порывами и, прежде

чем Виктор успел добежать до двери, сорвалось. Он же даже не спросил, зачем

Хранительница устраивала этот безумный опрос! Точно! Надо найти записку и

дописать!

Он начал одеваться. Разумеется, кофта наделась задом наперед.

Стоп! Зачем бежать куда-то, когда можно написать заново?

Виктор сходил на кухню за листком, не заметив…

…что за окном стемнело. Чуть подумав, он написал:

«Бабушка, я в кино с Сашей и Мариной. У нее рядом с домом кинотеатр открыли.

Хотим опробовать. К полуночи вернусь».

Повертев ручку, он не придумал, чего бы добавить. В темные окна билась

февральская метель…

После вечернего танца Катерина посмотрела на плоды моей медитации.

«Да, Победитель встретился с Хранительницей совершенно не так, как ты

описала. Я вижу, что ты далеко продвинулась в осознании важности

несущественного. Завтра на закате ты будешь танцевать об этом».

Валентин Искварин: контакты

Электронная почта: trortz@gmail.com

Живой Журнал: yasu-san.livejournal.com

Артем Патрикеев

Демон

Павел Сергеевич трудился охранником уже более двадцати лет. Если быть точным,

то двадцать три года, два месяца и двенадцать дней. Последние шесть лет он

отработал в обычной средней общеобразовательной школе. Менять место ему

совсем не хотелось: тепло, светло, в столовой подкармливают – красота. А то, что

дети иногда хамят и с родителями легкие конфликты случаются – так это даже

хорошо, будни разнообразятся.

Вот и сегодня был обычный, не обещающий ничего интересного вечер. Через

полчаса после ухода последнего сотрудника Павел вышел на крыльцо школы, чтобы

выкурить вечернюю сигарету. Когда-то он

хотел избавиться от этой вредной привычки,

но быстро передумал. Охраннику без курева

никак нельзя: чем еще можно минуту-другую

скоротать, особенно когда никого поблизости

нет, и ты совсем один на объекте?

Заходящее солнце залило все небо ярко-

красными оттенками. Возможно, Павел

Сергеевич о чем-то задумался, глядя на небо

(прищуренный глаз и скопившаяся у правой

щеки слюна говорили именно об этом), но

нам не дано этого знать, так как уже через пару секунд охранник сплюнул, вытер

ноги о железную решетку и зашел внутрь, заперев дверь школы на ключ.

Все, он отгородился от внешнего мира. Теперь вся школа была в его распоряжении.

Впрочем, это на Павла никак не влияло. Когда-то, еще в молодости, он бы с

радостью воспользовался возможностью обойти всю школу, заглянул в каждый

уголок, чтобы ощутить всю силу одиночества, но не теперь. Эти романтические

годы давно прошли.

Поэтому Павел просто забрался в свою каморку, включил маленький переносной

телевизор и погрузился в созерцание очередного мордобоя. В первую рекламу он

достал заготовленную еду, до второй рекламы успел все съесть, а во время третьей

уже сладко посапывал, даже не думая о том, что могут прийти с проверкой. Вечер

заканчивался как обычно.

Ночью его разбудил непонятный шепот. Павел открыл глаза и посмотрел на

шелестящий помехами телевизор. Затем рывком сел на раскладушке и прислушался.

Шепот звучал не переставая.

Охранник не мог разобрать ни одного слова, а жуткий холод, веявший от этих слов,

заставил окончательно стряхнуть остатки сна. Нажать на кнопку пульта и взять

фонарик было делом нескольких секунд. Кто бы что ни говорил, но охранник из

Павла Сергеевича выходил неплохой. Да, мужчина любил поесть да поспать, но

когда следовало применить профессиональные навыки на деле, он не медлил ни

секунды.

Оружия ему не выдавали, да и не положено оно ему

было, однако травматический пистолет всегда был

под рукой. Мало ли что – никогда не знаешь, что

может пригодиться.

Павел выскочил из своей каморки и осмотрелся.

Света от уличных фонарей вполне хватало, поэтому

фонарик остался выключенным. Источник звука

определить не удалось – казалось, что он был прямо в

голове. Зато коридор, ведущий в сторону спортивного

зала и столовой, освещался бледно-красным светом.

Павел поежился. Но делать нечего, надо идти

проверять. Вначале он подумал о том, что это

проказы школьников, но голос в голове мешал в это

поверить. Слишком уж извращенно звучали все

слова, слишком холодно и страшно становилось на

душе: такое никакая аудиотехника не воспроизведет.

Павел медленно двигался по коридору. Свет явно шел

со второго этажа. Да и свет ли это был? Скорее какая-

то непонятная субстанция. Никакой свет не мог

распространяться таким несуразным способом. Но

этот момент меньше всего занимал мысли Павла.

Дверь в спортивный зал оказалась открытой. К голосу в голове добавились голоса из

зала. Охранник перехватил пистолет поудобнее и ворвался в зал.

Увиденное повергло его в шок: три фигуры в черных балахонах стояли у

светящегося круга, внутри которого была нарисована пентаграмма. Да и нарисована

ли она? Горящие свечи, которые стояли, обозначая все углы символа, ни в коей мере

не могли создать такой неприятный кровавый свет.

«Как будто пленку проявляют», – почему-то подумалось Павлу.

Но шок шоком, а рефлексы сработали безупречно – мужчина даже сам не заметил,

как направил пистолет в сторону незнакомцев. Те прекратили бормотание. Раздался

громкий неприятный смех. Одна из фигур отошла от круга и направилась к Павлу.

– Стой, стрелять буду, – пролепетал он.

– Павел Сергеевич, неужели вы будете стрелять в школьника? – фигура подняла

капюшон.

– Виктор? – Павел удивился.

Этот парнишка всегда ему нравился: вежливый, спокойный, сменку не забывал,

приходил вовремя, курить не бегал. Пистолет задрожал в руке.

– Не бойтесь, – между тем продолжал парень, – все произойдет очень быстро, вы

почти ничего не почувствуете.

Его голос обволакивал, забирал силы.

– Отдайте мне это. – Виктор вытащил пистолет из руки охранника. – Он нам не

пригодится.

Тяжелый, громкий стук сообщил о том, что пистолет упал на деревянный пол.

– Идемте со мной.

Виктор взял Павла за руку и повел к светящемуся кругу. «Прямо как невесту», –

несмотря на подавленную волю, Павел Сергеевич думал на удивление ясно. Его

повернули к кругу спиной, вторая тень ударила охранника под колени, а Виктор

помог упасть телу туда, куда требовалось. Ни одна свеча при этом не погасла. В

руках парнишки блеснул нож.

– Извините, но это необходимо.

Ловкими движениями парень вспорол сначала левый рукав рубашки, затем левую

штанину. Двое его подельников вновь заговорили. Павел не мог разобрать слов, да

еще и голос в голове стал набирать силу. Виктор присел на колени рядом.

– Скоро все кончится, Павел Сергеевич, еще совсем немного.

Виктор аккуратно провел рукой, убирая волосы со лба мужчины, затем быстрыми

точными движениями вскрыл вены на левой руке. Кровь потекла на пол… Нет, не

на пол.

Павлу удалось повернуть голову, и он увидел, как струя крови по невидимому

желобу направилась вон из круга, она почему-то тоже светилась, поэтому ее путь

можно было легко проследить. Кровь устремилась куда-то влево, но недалеко. Как

только была достигнута некая граница, вспыхнул еще один круг, которого не было

еще секунду назад.

«Откуда он возник?» Пока Павел думал, Виктор вскрыл вены на его левой ноге, и

кровь так же потекла к возникшему только что кругу. Когда второй поток вошел в

круг, внутри него произошла вспышка и

проявилась пентаграмма. Виктор встал, набросил

капюшон на голову и присоединился к общей

молитве.

Павел догадался, что звучала именно молитва, вот

только молились ребята какой-то извращенной

сущности. Имени того, кому они молились, Павел

разобрать не мог.

Силы медленно покидали его, кто-то словно

вытягивал кровь из тела. Она почему-то не

сворачивалась, хотя порезы были не такие уж и

глубокие.

Павел попробовал позвать на помощь, но получился лишь жалкий, еле слышный

хрип. Силы покидали его. «Почему они меня просто не добьют? – думал он. – Один

удар по горлу – и все, зачем такое издевательство?»

Резкий пронзительный крик сбил его мысли. Павел смотрел на соседний круг и

видел, как в нем начало материализоваться что-то темное и ужасное. Тень

принимала знакомые очертания.

Охранник не знал, сколько времени прошло – может, несколько минут, а может, и

часов. Тень стала реальной, а затем… повернула голову и посмотрела в глаза Павлу

Сергеевичу. В этих глазах бушевал огонь.

Круг и пентаграмма под тенью перестали светиться. Демон поднялся. Он был как

две капли воды похож на охранника. Вот только демонический взгляд ни с чем

нельзя было перепутать. Павел хотел закричать, но не сумел. Ужас охватил всю его

сущность. Ему грозила не смерть, ему грозило порабощение.

Демон захохотал и вышел из круга. Несколько шагов – и он уже рядом с Павлом.

Ребята в балахонах склонились в низком поклоне. Все замерло, голос в голове затих.

Демон не стал произносить пафосных фраз, он просто прыгнул на Павла, полностью

погрузив свое астральное тело в его физическое.

Сознание Павла боролось несколько секунд, но все же было сломлено чужой волей.

Демон пришел в наш мир.

Утром в школу поступила информация, что на пустыре были найдены убитые

школьники: Виктор Пахомов, Иван Прокудин и Григорий Ногов. Вскоре

выяснились подробности: ребята покончили жизнь самоубийством, причем весьма

оригинальным способом: они по очереди вскрыли друг другу вены на руках, после

чего умерли от потери крови. Дело было закрыто.

Демону не нужны свидетели.

Артем Патрикеев: контакты

Живой Журнал: http://vikont-ic.livejournal.com/

Анастасия Эльберг

Легенда о Шамане

Древней меня лишь вечные создания,

И с вечностью пребуду наравне.

Входящие, оставьте упованья…

Данте Алигьери, «Божественная комедия»

Давным-давно, в пустыне, там, куда не ступала нога человека, жило древнее и

могущественное существо. Для того чтобы поддерживать себя, ему требовалось

мало пищи и воды, а обществом людей оно тяготилось, так что жизнь в пустыне ему

нравилась. Люди не беспокоили существо, так как боялись его: поговаривали, что

там, где оно обитает, не растут даже верблюжьи колючки, горячий воздух обжигает

легкие так, будто это воздух Ада, а песок под ногами бессмертного плавится и

становится черным.

Мало находилось смельчаков, которые

решались навестить существо. Но местные

жители знали: оно может излечить

безнадежного больного. Существо бросало в

огонь костра пригоршню песка, а с утра

больной вставал с постели, приступал к

своим делам и проживал счастливую и

долгую жизнь. Плату за свои услуги

существо брать не хотело, и дары,

оставленные людьми у того места, где они

видели костер, находили нетронутыми. В

какой-то момент все решили, что существо

это – либо бог, либо кто-то, приближенный

к богу, и начали называть его Шаманом.

В тишине и одиночестве Шаману жилось

хорошо, но однажды он осознал, что такой образ жизни начинает тяготить его, и

навестил деревеньку, располагавшуюся неподалеку. Там он встретил красивую

женщину, полюбил ее и увел с собой. Через год она родила ему дочь. Пока женщина

была беременна, Шаман молился темным богам и просил их сделать его дочь

бессмертной, но боги не услышали его: она оказалась человеком. В чем-то Шаман

провинился перед богами, так как его единственному ребенку не было суждено

прожить даже несколько десятков лет, отпущенных смертным: незадолго после ее

рождения стало понятно, что она больна, и не проживет больше года.

Шаман потерял счет пригоршням песка, брошенным в костер, но девочка оставалась

худой и больной, слабела на глазах. Он чувствовал, как из нее по капле уходит

жизнь: та самая жизнь, которой он полон до краев и будет полон не десятки, а сотни,

а, вероятно, и тысячи лет.

- Почему вы так несправедливы ко мне?! - спрашивал Шаман темных богов, но они

не отвечали, и он решил искать более чуткие уши.

В ту ночь, когда на небе появляется

полная луна, он отправился к Темному

храму, остановился на перекрестке двух

дорог – самом страшном месте, которое

только было в окрестностях – и воззвал к

Владыке Тьмы. К Шаману пришел

Главный Песчаный Демон. Волосы его

были цвета сожженного солнцем песка, а

глаза напоминали две полных луны.

Шаман сказал Главному Песчаному

Демону, что хочет продать душу взамен

на жизнь дочери, и готов заплатить какую

угодно цену, умереть хоть завтра – лишь

бы она выросла здоровой и счастливой.

Главный Песчаный Демон, у которого

был большой опыт подобных сделок,

разволновался: никогда еще бессмертное

существо не предлагало ему душу за

такой пустяк. Он попросил у Шамана

несколько дней на размышление и отправился в Ад с подробным докладом. Сначала

Всетемнейший не поверил ему, но Главный Песчаный Демон поклялся, что говорит

правду.

Отсмеявшись, Владыка Тьмы созвал всех высокопоставленных демонов, и они

принялись размышлять.

- Нет тут подвоха, - сказал Левиафан, демон зависти. - Ему завидно, что все дети

здоровы, а его дочь, ребенок бессмертного существа – нет. Положись на меня,

Хозяин. Я знаю, на какие безумства способны люди, когда ими руководит зависть!

- Нет, - покачал головой Владыка Тьмы. - Дело не в зависти.

- Он так зациклился на магии, что ему лень искать другие лекарства для своей

дочери – легче продать душу, - предположил Бельфагор, демон лени.

- Не в лени дело, - в очередной раз покачал головой Всетемнейший.

- Да о чем мы тут с вами?! - взорвался, наконец, Сатана, демон гнева. - Он злится на

темных богов за то, что они якобы не слышат его – вот и обратился к тебе, Хозяин.

Уж я-то знаю, на что способны смертные, когда ими овладевает гнев!

- Ну, а, может, у него есть планы на дочурку, но до этого ей нужно подрасти? -

хитро подмигнул Асмодей, демон похоти.

- Нет, - расстроился Владыка Ада. - Все не то.

Думали демоны три дня и две ночи. На третью

ночь заговорил Люцифер, демон гордыни,

который высказывался на общих собраниях

крайне редко.

- Беда этого существа, Хозяин, в том, что оно

гордится собой, - сказал он. - Шаман спас

многих людей, они благодарны ему за это, и,

несмотря на то, что он делает вид, что ему все

равно, это не так. Смертные грешны, а

бессмертных многие грехи обходят стороной.

Скупость, Маммон, обходит их, так как они

живут долго, и перестают ценить

материальное. Обходит их и похоть, Асмодей,

так как они учатся управлять своими

инстинктами. То же самое, Сатана,

происходит и с гневом. Завидовать, Левиафан,

они могут исключительно тем, кто равен им –

а таких мало. Что до лени, Бельфагор… а кто из нас не без греха?

- А как же любовь к еде? - протянул Вельзевул, демон чревоугодия. Но с его

мнением считались редко.

- Что ты предлагаешь, Люцифер? - спросил Владыка Ада.

- Один грех не обходит бессмертных, Хозяин. И грех этот – гордыня. Чем старше

они становятся, тем больше о себе думают. Возьми его душу. Даруй его дочери

здоровье и дай ему несколько сотен лет счастливой жизни.

- Несколько сотен? - переспросил Левиафан.

Пару секунд Люцифер размышлял, а потом сказал:

- Даруй его дочери бессмертие.

- Бессмертие?! - завопил Сатана. - Это уже чересчур! Может, сделать его богом?!

- Дослушайте до конца, - улыбнулся Люцифер. - Дайте мне описать его Ад – и

тогда вы со мной согласитесь.

Выслушав Люцифера, Всетемнейший пришел в восторг. Демон гордыни отправился

к Шаману и сказал, что за свою душу тот получит бессмертие дочери и пятьсот лет

жизни.

- Только не пытайся нас обмануть, - предупредил его Люцифер. - В противном

случае дочь твоя снова станет смертной и умрет, прожив лишь несколько лет, а ты

отправишься в Ад.

Жизнь шла своим чередом. Дочь Шамана выросла и из худой бледной девочки

превратилась в красавицу, при взгляде на которую сердце каждого мужчины

начинало биться чаще. В один прекрасный день она согласилась стать женой одного

из них, но у супругов не было детей. И здесь не помогла магия Шамана: а он так

надеялся, что увидит внуков.

Годы шли, женщина смотрела на мужа и видела, что он из полного сил мужчины

превращается в старика, тогда как она остается цветущей красавицей. Пришел день

его смерти, и безутешная вдова похоронила своего любимого. А годы все

продолжали идти, окружающий мир менялся, крохотные деревни превращались в

города. Многих мужчин любила дочь Шамана, но ни одному из них не

посчастливилось стать отцом ее детей, и они в предназначенный час отправлялись в

другой мир.

- Зачем мне бессмертие, отец, если люди, которых я люблю, умирают? - спросила

женщина у Шамана. - Неужели смысл вечной жизни заключается в том, чтобы

видеть страдания других? Где же они, эти темные боги? Почему они не открыли нам

истинной сути вещей? Не лучше ли быть смертным, радоваться каждому дню,

осознавая, что с утра ты мог и не проснуться?

- Неужели тебе хочется стать смертной? - удивился Шаман.

- Да, - ответила она. - Это – единственная дорога к счастью. Смертные счастливы

потому, что знают: их радость недолговечна. Любовь не бывает вечной. Вечными

бывают только боль, горе и страдание.

Непросто Шаману далось это решение, но он пошел на тот самый перекресток, и

снова воззвал к Владыке Ада. Не хотелось Люциферу отправляться ему навстречу –

ему не позволял статус - но Всетемнейший напомнил ему, что ответственность

лежит на нем.

- Я предупреждал тебя, - напомнил Люцифер. - Если мы расторгаем сделку, то дочь

твоя становится смертной, а ты отправляешься в Ад.

- Это мне и нужно, - кивнул Шаман.

Люцифер поцокал языком.

- Подумай, Шаман. Ты не знаешь, что

ожидает тебя в Аду.

- Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, -

ответил ему Шаман. - Ради этого я готов на

все.

- На все? - переспросил Люцифер. - Готово!

- А как же Ад? - удивился Шаман.

Люцифер сделал широкий жест рукой.

- Вот твой Ад, Шаман. Или твоя гордыня так

велика, что мир для тебя маловат?

Шаман не нашел слов для того, чтобы

ответить, и демон гордыни продолжил.

- Ты помогаешь людям. Сначала делал это бескорыстно, да и потом тоже не брал

даров: но только гордыня твоя разъедала тебя изнутри. Когда ты понял, что не

можешь помочь дочери, то продал душу, получил свое, и лучше тебе было бы

успокоиться, но твоя гордыня снова взяла верх. Темные боги отвернулись от твоей

семьи, но это не вернуло тебя на истинный путь. Твоя дочь, несмотря на твои

усилия, не могла иметь детей, но и это не заставило тебя задуматься. Ты не бог,

Шаман, хотя возомнил себя богом. Я придумал для тебя особое наказание.

Люцифер повторил широкий жест.

- Посмотри вокруг. Ты спас тысячи жизней, эти люди завели семьи и родили детей,

а их дети подросли и родили им внуков. Миллионы спасенных тобой, Шаман,

потомки тех, которых ты когда-то излечил. Я покажу тебе другую сторону

всевластия. Ты будешь жить вечно. И умрешь ты только тогда, когда убьешь

последнего потомка спасенного тобой смертного. Мы исполняем свои обещания. И

второе тоже исполнено: твоя дочь теперь – обычная смертная. Она станет твоей

первой жертвой: твоя охота начнется с нее.

С тех пор Шаман, старец с длинными седыми волосами, усталое лицо которого

покрыто сетью глубоких морщин, бродит по миру, не зная покоя. С собой он носит

узелок с храмовым песком. Встречая кого-либо из потомков спасенных им людей,

он бросает в лицо несчастному пригоршню песка – совсем как тогда, давно – но

только с противоположной целью: для того, чтобы очередная жертва умерла в

страшных мучениях.

Анастасия Эльберг: контакты

Электронная почта: anastasia.elberg@gmail.com

Живой Журнал: www.stacie-elberg.livejournal.com

Страница на Самиздате: http://samlib.ru/editors/e/elxberg_anastasija_ilxinichna/

Ира Зеро

Осенняя история

Вечерами Юзеку было всегда страшновато. Имение полузаброшенное, вокруг

только озера Мазурские да болота. Папа в городе, сестренка, Баська, маленькая

еще. Мама все сидит и плачет. Остается только Эльжбета – няня, так она занята все

время. Садовник Збигнев в дом не заходит, разве что дров принести. Вот Юзек и

оставался хоть и на людях, да – один. А как за окнами стемнеет, совсем страшно

становится.

За дверью раздались знакомые шаги. Эльжбета

вошла со свечкой.

– Ты что сидишь? Спать давно пора, а он тут в

окно пялится!

– Эльжбета! Да рано же еще! – затянул Юзек.

– Ничего не рано! Ужин кончился – спать.

Давай, поднимайся, да и в кровать.

– А сказку?

– Ну, что уж поделаешь! Идем, расскажу.

Поднялись наверх. Свечка Эльжбеты

слабо освещала дом. Не было видно запустения

и нищеты, казалось, здесь по-прежнему живут в

огромном своем имении владетельные

шляхтичи. Портреты со стен кидали взгляды на проходящую парочку и скрывались

в полутьме. В спальне было прохладно. Юзек быстренько разделся и нырнул в

кровать.

– Ну, что же тебе сегодня рассказать? – спросила Эльжбета.

– Что-нибудь про старину! – Юзек сжался комочком под одеялом, приготовился

слушать.

– Ладно, про старину, так про старину. Когда-то, давным-давно, жил в этом имении

предок твой, пан Юзеф Хмара-Мазурский. Ох, и крутого он нраву был! Хватил он

раз питного меду, брякнул кубком о стол, да и говорит: «Я всю жизнь шею не гнул,

и смерть придет – обычая менять не стану, пускай она первая мне поклонится!» Не

молоденький уже был, когда женился, оставил лихость. Детишки родились у него,

имение процветало. Да вот навязалась черная кручина. По нашему краю болезнь

страшная приключилась – мор. И баяли люди, что ходит болезнь та от дома к дому

Моровой Девой, подойдет, руку просунет в окно, чермным платочком помашет, и

все, кто в доме есть, умирают. Никого не щадила Моровая дева. Дошла и до наших

Мазурских озер, и везде за ней смертный след тянулся. Тогда пан Юзеф и задумал

небывалое. Встал он на страже у окна. Вечером

смотрит: от озера что-то серое тянется.

Пригляделся – она, Дева Моровая. Сама

красивая, глазищи огромные, волосы длинные,

шелковые, сама платочком цвета спекшейся

крови обмахивается. Да холодом смертным от

нее веет, кровь леденит. Идет она, а пан Юзеф

стоит у окна. Сабля вострая в руке. Ждет.

Подошла Дева к окну, просунула свою длань,

как размахнулся пан Юзеф, да и срубил ей

саблей руку-то. Взвыла Дева зверью дикой и

исчезла. И больше в наших краях не появлялась.

Хотя… – тут Эльжбета как-то внезапно

примолкла.

– А пан Юзеф что? – взволнованно спросил

Юзек.

– Ты не спишь еще? – возмутилась Эльжбета. –

Ну что пан Юзеф – помер. Успела, видно, Дева тряхнуть платочком. Ну, хватит, –

сказала она решительно. – Закрывай глаза и спи! Некогда мне тут тебе сказки

рассказывать.

Эльжбета вышла, унося свечу. Юзек не мог заснуть. Он вспоминал портрет

храброго пана Юзефа и дивился, не в честь ли этого воина и его, Юзека, назвали

таким именем. Он тоже храбрый. Уж не отступил бы при встрече с какой-то девой.

Схватить ее за волосы длинные, да об печку головой! Нет, вспомнил Юзек, ей надо

отрубить руку. Где же сабля? Юзек вылез из кровати и зашлепал босыми ногами по

комнате, чуть освещенной луной. Юзек снял с гвоздика жестяную саблю,

пристроенную заботливой нянькиной рукой. Плохонькая была сабля, что уж

скрывать. Но все-таки – оружие. Юзек аккуратно положил саблю себе в изголовье и

собрался было лечь в постель, как вдруг взгляд его привлекло движение за окном.

От озера к дому явно двигалась какая-то серая тень! Собака? Нет, что-то крупней.

Но что? Не разберешь. Теленок, наверное. Со вздохом Юзек устроился в кровати,

обернувшись одеялом. Сквозь наступающую дрему ему почудился не то плач, не то

писк или какой-то стон.

Энергичный зов Эльжбеты разбудил Юзека рано, еще солнце только показалось

над озером.

– Вставай, лентяй! – звала нянька. – Спускайся завтракать!

Юзек нехотя вылез из кровати и пошел вниз. В столовой его ожидал сюрприз. За

столом, вместе с мамой и Баськой, на коленях у няньки сидела незнакомая девочка.

– А эта откуда взялась? – пробормотал Юзек, но Эльжбета расслышала:

– Вчера ночью услыхала я плач. Вышла посмотреть, а там – девчонка. Откуда

взялась, ума не приложу. Ничего не говорит, только: «Есть хочу!» Ну, привела я

домой ее, накормлю, там разберемся.

Юзек посмотрел на нежданную гостью. Девочка походила на Баськину куклу –

громадные глаза, длинные волосы. В общем, девчонка-размазня, не стоит и

внимания. Юзек быстренько доел завтрак и, увидев, что никто на него не обращает

внимания, ужом выскользнул из дома и побежал к озеру. У озера нашлось, чем

заняться, и Юзек вспомнил об обеде, когда солнце уже стало садиться. Сломя

голову он понесся к дому, знал, Эльжбета не преминет выговорить.

Но странно, Эльжбеты нигде не было. Ни в столовой, ни в кухне, где она обычно

проводила большую часть дня. Юзек поискал по комнатам, а потом догадался

подняться наверх, в Эльжбетину спаленку. Заглянув в полутемную комнату, он

вдруг споткнулся и истошно закричал. Эльжбета лежала на полу. И вид у нее был

такой, что сразу становилось ясно – умерла. Юзек, задыхаясь от страха, побежал

искать маму. Но и мамы не было на обычном месте у окна. Да что же такое

случилось? Он снова поднялся наверх. Из Баськиной спальни доносились мамины

рыдания. Юзек приоткрыл дверь.

Баська лежала в постели. Сразу видно было, дела ее плохи. Мама сидела рядом,

держа Баську за руку. На ковре у кровати примостилась новая девочка. «Эта-то что

тут делает?» – неприязненно подумал Юзек. – «Ей какое до нас дело?» Он подошел

к маме.

– Мамочка! Что с Баськой? Вы посылали Збигнева к врачу?

Мама вновь разразилась рыданиями. Сквозь слезы она пыталась что-то произнести.

Из обрывков фраз Юзек понял, что Збигнев куда-то сбежал.

– Мама! Может, я пойду за врачом? – предложил Юзек.

– Куда? Не смей! У меня ты один остался! – истерически закричала мама, и Юзек

понял, что с Баськой все плохо. Просто очень плохо.

– Мама, а вы знаете про Эльжбету?

– Что? Она тоже сбежала? – со слезами спросила мама. – Не удивляюсь. В такой

момент все покинули, все! – и зарыдала снова.

Баська угасала на глазах. Ее дыхание стало прерывистым, руки судорожно

двигались по одеялу, с запекшихся губ срывались слабые стоны. Мама стояла

рядом, держа дочь за горячую руку, девочка по-прежнему сидела на ковре,

приткнувшись головой к кровати. Юзек

переминался с ноги на ногу. Он не знал, как

помочь, а уйти ему было страшно. Внезапно

девочка приподнялась:

– Пот надо ей вытереть, пот, – достала откуда-то

из складок своей одежды платочек, показавшийся

Юзеку кровавым пятном на ее руке, и вытерла

Баськин горячий лоб. Юзек не мог отвести от

девочки глаз. Холодом на него вдруг повеяло при

виде вкрадчивых движений маленьких рук.

Движения эти напомнили ему давнюю встречу на

озере с рысью, которая так же лениво и медленно

передвигалась по берегу. А потом, неожиданно

бросившись, вцепилась в горло привязанного на

выпас ягненка и начала душить.

Короткий вскрик мамы прервал его мысли, он

посмотрел на сестренку. Та лежала в кроватке

такая серьезная и взрослая, что он сразу все понял, но все равно зачем-то подошел и,

тронув сестру за руку, растерянно проговорил:

– Баська! Ты что? Вставай! – но мать с воплем оттолкнула его, бросившись на

безжизненное тело дочери. Юзеку стало страшно. Его мама, обычно такая

сдержанная, выла сейчас в голос, как простая баба. Юзек не знал, как ей помочь. Он

подошел, чтобы обнять ее, но девочка опередила. Гибким, змеиным движением она

обняла маму, с силой, неожиданной в таком маленьком тельце, оторвала ее от

Баськи и стала что-то приговаривать. Мама притихла. Она вся как-то обмякла,

сникла и пошла вслед за девочкой, увлекавшей ее из комнаты, безжизненно

переставляя ноги.

Юзек остался один. Он стоял, прислушиваясь к происходящему. По дому полз

липкий страх. Он волнами прокатывался по комнатам, прилипая к мебели, к обоям,

к портретам. Юзек задумался: что вдруг произошло в их доме, еще вчера

спокойном? Вчера еще Баська играла, мама сидела у окна, Эльжбета готовила еду –

словом, все шло как обычно. Будто эта девчонка всех сглазила – с внезапной злобой

подумал Юзек. Пока ее не было, никто не умирал! И откуда она появилась? Новых

людей в округе нет, уж Збигнев бы сказал. И где сам Збигнев? Может, и он не

сбежал, а умер? Юзек решил сходить во флигель и проверить. Он выглянул в окно.

Почему-то двор выглядел совсем не так страшно, как вчера. Будто что-то исчезло со

двора. Или, может, вошло в дом?

Юзек решительно встал, взял свечу и вышел во двор. Быстро пробежал по

тропинке и, подойдя к флигелю

Збигнева, заглянул в окно.

Темно, ничего не разглядеть.

Юзек вошел. В неровном свете

свечи он с облегчением увидел,

что Збигнева здесь нет. Отойдя

от пережитого страха, он стал

оглядываться снова, теперь уже

примечая упавший стул,

брошенный впопыхах баул,

валявшуюся на столе кружку.

По всему было видно, что

Збигнев собирался впопыхах и

не думал сюда возвращаться: все вещи, которыми он дорожил, исчезли. Мама была

права – Збигнев сбежал. Но почему? Юзек подошел к столу. Возле кружки лежал

намокший от пива рисунок. Там была изображена красивая длинноволосая девушка

с платочком в руке. Странно, но даже на этом дешевом лубке от лица девушки будто

веяло смертельным холодом. Под рисунком была подпись, выведенная не слишком

трезвой рукой: «Дай Боже от Моровой Девы поможу». С чего бы Збигневу хранить

такие картинки?

Но раздумывать над этим можно было и дома. Юзек вдруг почувствовал, как озяб.

Он вышел из флигеля и вернулся по тропинке домой. Поднимаясь по ступеням, он

явственно ощущал, как что-то давит на него. Домой заходить не хотелось, там

гнездилось что-то очень страшное и злое. Но куда идти? Дома была мама, а он

сейчас – единственный мужчина. Эта мысль придала ему решимости. Бросив взгляд

на освещенные закатным солнцем окна, Юзек увидел в одном из них размытое,

белесое пятно, словно следящее за ним, оно показалось и пропало. Когда Юзек еще

раз поднял глаза, в окне ничего не было. Сделав над собой усилие, Юзек вошел. В

доме – ни звука. Юзек прокрался к маминой спальне, прислушался. Из-за двери до

него доносилось тихое бормотание девчонки: «пот стереть, пот». Вот пристала-то! –

с неприязнью подумал Юзек. От маминой двери вдруг повеяло нешуточным

холодом, и Юзека затрясло в ознобе. Что-то жуткое творилось там, за дверью, понял

он. Но заходить не решился, его вдруг пронизало страхом, и он быстрее побежал к

себе.

В комнате ему спокойнее не стало. Быстро темнело, красное солнце, севшее в

клубящиеся на горизонте облака, плеснуло в окна кровавым заревом. Тени в доме

вытянулись, все замерло, как бывает только в краткий миг заката, по углам начала

роиться тайная жизнь – серой мглою поползла она, отвоевывая у света пядь за

пядью, будто затопляя дом черной,

вязкой, осенней водой.

Юзек вдруг почувствовал, насколько он

устал, как кружится голова. В горле у

него пересохло, виски налились тяжелым,

отупляющим жаром. Он еще успел

подумать, что надо бы раздеться, но сил

уже не было и, с трудом вскарабкавшись

на кровать, он натянул на себя одеяло. Его

сотрясала крупная дрожь, руки стали как

ватные, в ушах загудело от тока густой

крови. Тяжелые веки закрылись будто

сами собой. Юзек совсем было

опрокинулся в черную яму сна, как вдруг

тихий звук заставил его разлепить глаза.

- Юзек, Юзек, – настойчиво звал его кто-

то сипящим, горловым шепотом, выговаривая имя притворным призывом, как

человек, что подзывает собаку, спрятав за спиной тяжелый камень. Он с трудом

огляделся, дверь в комнату приотворилась – как от ночного ветерка. И в

приоткрывшуюся щель просунулась встрепанная голова.

– Юзек, – в косой полосе лунного света появилась тощая, маленькая фигурка.

Странно подволакивая ноги, она приблизилась к кровати. Юзек ощутил волны

мертвящего холода, накатывающие на него от девочки. Как будто ощупывая его

лицо, жадно бегают черные бусинки ее глаз, черпая силу в его изнеможении,

наполняясь его бессилием.

– Юзек, подожди, Юзек, сейчас тебе станет легче, – со странной, недетской

насмешкой прошептала девочка, – ты не бойся, не бойся, у меня и рушничок с

собой, дай утереть тебе лоб, и спи спокойно.

Стылой могилой дышали ее слова, ни сил, ни мочи не было дать ей отпор. Вот она

сунула руку в карман, вот потянула скомканную, черную во мраке, тряпицу, вот

медленно, будто во сне, потянулась к его лицу. Маленькое, красивое личико хищно

вытянулось, зубы ощерились…

Словно дохлая собачка, – подумал Юзек, – не девочка будто... Дева моровая! – он

вдруг вспомнил картинку Збигнева. – Так вот кто тут ходит! Голодная, не наелась

еще!

Он почувствовал, как закипает в жилах горячая кровь его прапрадеда.

– Нет, пусть смерть мне первая поклонится! – вспомнил он. Пошарив рукой, он

нащупал твердый край сабельного эфеса, сжал его, собрав в это движение все силы,

и резко рубанул жестяной сабелькой по протянутой руке. Дева завыла, отдернув

короткую культю, а кисть с зажатым платочком покатилась под кровать. Юзек

ожидал потока крови, но срез был странно ровным, будто свечной огарок, только

сверху раскрашенный человеческой плотью. Мальчик с ужасом увидал, как нежить,

будто тая, как стеарин на невидимом огне, стала оплывать. Холодными, как лед,

каплями потекли руки, которыми чудовище после первого замешательства

попыталось до него дотянуться. Вытягивалось книзу, окончательно превратившись

в морду бешеной собаки, лицо, в уголках губ и глаз обеленное разводами ядовитой

пены. Быстро оседая, подгибаясь на утративших опору ногах, она не потеряла злой,

настойчивой воли. Шипя и извиваясь, волнообразными движениями раздавленной

гадины она пыталась добраться до него, но – тщетно.

Сырое утро едва занималось, когда худощавый мужчина подъехал к дому в дешевой

бричке. Он бросил поводья и помог выйти из брички своей случайной спутнице –

красивой девушке с длинными шелковистыми волосами. Дверь не была заперта, и

он, предложив девушке руку, вошел в темный, предрассветный дом. Было тихо, дом

почему-то казался нежилым.

– Мария, Эльжбета, дети, где вы все? - позвал мужчина и, не услышав ответа,

пошел от комнаты к комнате. Девушка, хотя он и не приглашал ее, шла за ним

следом, но он этого не замечал. Он ослеп и оглох от увиденного. Он уехал три дня

назад, оставив семью в безопасности родового имения. А теперь вокруг были только

тела тех, кого он любил, и мертвящее запустение. Под конец он заглянул в комнату

сына. На высокой кровати, измазанной странными желто-серыми разводами,

привалившись к подушкам, сидел его мальчик. Положив на колени игрушечную

саблю, свесив голову, он спал, вздрагивая во сне, и седые волосы закрывали его

лицо. Мужчина с отчаянием обернулся к своей спутнице:

– Извините, пани, я не смогу вас отвезти дальше, как обещал. Я не понимаю, что

случилось. Но теперь я должен позаботиться о сыне. Может быть, вы…

Но она перебила его:

– Ничего, я пока побуду здесь. Вам понадобится помощь, может, приготовить

питье, вот хотя бы утереть лоб, – сказала она, незаметно подбирая с пола

невзрачный платочек. – Да и нам с вами поесть не мешало бы. Я, стыдно сказать,

ужасно голодна.

И что-то в интонации, с которой она это произнесла, укололо его сердце, как

льдинкой.

Ира Зеро: контакты

Электронная почта: rasshid2012@yandex.ru

Сергей Анатольевич «Доброе утро!»

САМО

Часть 1. Перед началом.

Эту историю мне рассказал мой дед, когда мне было чуть больше восьми лет.

Рассказ был длинным. Помню, слушал его несколько дней, постоянно требуя

продолжения. Надеюсь, что память не подведет меня, и я сумею столь же подробно,

столь же достоверно рассказать эту историю вам. Сейчас и начну. Вот только введу

вас в курс дела. Только скажу о времени и месте тех событий. Я этот рассказ слушал

тридцать пять лет назад. Деду тогда было около шестидесяти, и говорил он о

времени, когда был молодым. Так что сами можете посчитать, когда все это

происходило. Наверное, это время

уже может быть определено

словом «давно». Дед мой родом из

Сибири. По причине своей

женитьбы перебрался в

Калужскую область. Рассказывал

еще про жизнь до женитьбы. Так

что место можно тоже определить

одним словом – «далеко», или

двумя – «далеко отсюда». Именно

отсюда, из квартиры в Москве,

которая сейчас и носит название

«здесь», а когда находишься в ней, именуется словом - «сюда». И лишь память в эти

моменты уносит отсюда. Итак…

Эту историю рассказал мне мой дед. Она произошла давно и далеко отсюда.

Произошла в одной чайной, которую дед иногда по ошибке называл рюмочной,

потому что чай в ней пили не часто.

Жил тогда в селе молодой человек, имени которого дед не помнил, но звали его

Механик, потому что починить и сделать мог что угодно. Золотые руки имел. Еще

про него говорили, что в руках его все само делается…

Часть 2. Только начало.

Зашел как-то в субботу вечером Механик в чайную. Пропустил рюмочку. Закурил.

Сидел, отдыхал. Не трогал никого. Устал тогда очень. Чинил что-то весь день. А за

соседним столиком трое мужичков давно уже сидели. Крепкие, большие, на

лесорубов похожие. Сильно они выпили. И зашел у них спор на тему, кто работать

умеет, а кто не умеет, кому Бог какие способности дал, а кому не дал, что из того

справедливо, а что не справедливо. Шумели сильно, кричали. Механик-то зашел

только, и пятнадцати минут еще не сидел, как услышал, как те трое внимание на

него обратили и обсуждать стали, за что ему такие таланты дадены. Пришли к тому,

что не за что, а значит не справедливо, значит наказать надо. Встали, подошли к

Механику, слово за слово, вытащили из-за стола и бить стали. Сильно били,

кричали: «Это ты во всем виноват!» Из-за соседних столиков услышали, что

Механик во всем виноват и на помощь тоже поспешили. В общем, человек

пятнадцать Механика ногами пинали, пока не устали. А устали, разошлись по

столикам, и пить за справедливость, которая восторжествовала, пошли. Были те, кто

не бил, так те наблюдали и улыбались.

И тут встал Механик на ноги. Еле встал,

шатаясь. Грязный весь. Руки в крови,

пальцы поломаны. Из обеих бровей, из

носа кровь по лицу. Встал, за ребра

держится, напрягся как-то весь, собрал

все силы и сказал:

- Не будет меня больше в вашей

деревне. Пусть отныне у вас все само

без меня делается!

Сказал так надрывно, с такой болью и

обидой, что в этот миг протрезвели все.

Сказал – и к дверям…

Часть 3. Все только начинается.

Минут десять в чайной народ обсуждал,

правильно ли они Механика наказали,

который все с легкостью лучше них

делал. Подпили еще и решили, что

правильно. И вот сидят за одним из столиков три мужика, один лысый, другой

бородатый, а третий здоровяк. Сидят и говорят. Лысый тему начал:

- А что там Механик такое говорил?

- Сказал, что теперь без него у нас все само будет делаться, - ответил здоровяк.

Все посмеялись. Еще минут десять прошло.

Вдруг с кухни в зал заведующий чайной выбегает с отрезанными пальцами. Орет от

боли. Ему все:

- Что ж ты, дурень, ножом по пальцам-то вместо колбасы?

А он и говорит:

- Да я только за нож взялся, а он у меня из рук вылетел и давай сам все нарезать. –

Говорит, а сам тряпку разрывает и

пальцы свои заматывает. – Колбасу

порезал, огурчики накромсал, потом

хлеб, а как на столе все закончилось,

так пальцы мне и отсек. Больно-то как.

Мужики посмеялись над ним, сказали:

- Ну, ты допился, ножи у него сами

режут.

- Братцы, с утра в рот ни грамма не

брал.

Увели его на второй этаж в свою

комнату, он там и жил в чайной этой, за фельдшером послали.

Часть 4. Развитие событий.

Это вам не нынешнее время и не столица. Отрезанные пальцы заведующему назад

фельдшер не пришил. Стал руку жгутом перетягивать, пальцы зеленкой намазывать

да перебинтовывать. Ни с того ни с сего бинты из его рук вырвались, разматываться

стали и к кровати пострадавшего привязывать стали. Обматывали старательно с

головы до пят. У фельдшера глаза округлились, он в зал выбегает, кричит:

- Мужики, посмотрите, чего делается.

У нас народ любопытный. Сколько народу в чайной было, все на второй этаж

рванули. В комнату заведующего смотрят, а тот лежит и стонет, к кровати бинтами

привязанный. Кто-то к фельдшеру:

- Ты чего его так замотал?

- Ребята, бинты сами… - Говорит, а самого трясет от страха. Угрюмый мужик

вперед всех вышел, раньше, видимо, бывал здесь, нужный ящик открыл, ножницы

достал. Стал бинты срезать, чтобы заведующего освободить. И тут уже все увидели,

как ножницы из рук его вырвались - и давай бинты кромсать. Заведующего

освободили, а не успокаиваются, начали шторы на полоски резать, потом скатерть

на столе. Все остолбенели, смотрят, не шевелясь. Ножницы тем временем скатерть

порезали, покрутились в воздухе и к мужикам, одежду на них резать. Те толпой

вниз. Ножницы за ними.

Часть 5. События развиваются дальше

Мужики по чайной носятся, от ножниц увернуться пытаются, да только хуже от

того. Ножницы промахиваются и колют больно. Тут бородатый не выдержал, с

пожарного щита багор и топор схватил и в атаку на ножницы с двумя орудиями

направился. Только вырвались те орудия у него из рук. Топор начал мебель в чайной

рубить, а багор на мужиков набросился, стал их за штаны, за рубахи тащить.

Мужики, как девки в холодном душе, визжат, руками машут, отбиться пытаются.

Смотрят только, как топор свою работу заканчивает, все столы изрубил, все стулья,

к шкафчикам с посудой приступил. Тут лысый закричал:

- Мужики, я понял. Не прикасайтесь ни до чего. Все инструменты, что в руки

возьмете, сами, без вас все делать начнут. А без ума да само – все вон оно как

работается.

А мужикам-то, им на слово поверить как? Надо же версию лысого проверить. Один

коловорот неизвестно откуда взял подержать, в руках покрутить, а тот вырвался и

стал пол сверлить. Методично так. Одно отверстие просверлит, через пять

сантиметров другое. Все, как по линеечке, ровненько. Другой ножик перочинный из

кармана достал, посмотрел на него бездумным взглядом, тот и вырвался. Мужик

лишь удивился:

- Надо же, как.

И вот уже с десяток колющих и режущих инструментов по залу летают, рубят,

сверлят и на мужиков нападают. Все порублено вокруг, перебито, переломано.

Бородатый коробок спичек с пола зачем-то поднял…

Часть 6. К завершению близко.

Бородатый встал по центру зала, посреди порушенной мебели и стоит. Наблюдает,

как за лысым топор носится, а тот голову от удара обухом руками прикрывает, как

здоровяка багор ниже спины лупит, а тот подскакивает, как за другими мужиками,

которые убегают от инструментов, ножи, ножницы и коловорот летят, норовят

уколоть побольнее, поранить. На тех трех лесорубов, что Механика первыми бить

начали обрезки бинтов напали, пытаются вокруг горла обвиться и задушить. Те

руками их разрывают, руки то сильные, но бинтов много, точнее обрезков, что от

привязанного заведующего

остались.

А бородатый встал и не

двигается. И наблюдает лишь,

как за теми, кто

сопротивляется, бегает,

боится, инструменты носятся,

а его, стоящего, не трогают.

Вот он спички с пола и поднял,

которые обронил кто-то, или

со стола упали, когда тот

топор рубил. Папиросу достал.

Покурить решил. Только

спичку из коробка достал,

чиркнул, как у него этот коробок вырвался, спички из него вылетели, чиркаются

одна за другой – и в разные стороны, зажженные. Смотрит бородатый, уже у окна

шторы порезанные загорелись, в углу щепки от стола порубленного занялись. Огонь

то там, то здесь вспыхивает. Чайная-то из бруса построена и деревом обшита. Огонь

обвил все за секунды.

Бородатый из оцепенения вышел, как закричит:

- Бежим!

Часть 7. Само завершение.

А бежать-то куда? Все огнем горит уже, а инструменты как летали по чайной, так и

летают. Здоровяк со всей дури в окно, раму снес начисто, осколками немного

порезался. Еще два окна похожие на лесорубов выбили, от бинтов отбившись. В три

окна мужики и ломанулись. Кто-то за заведующим успел сбегать, а пока сбегал, и

лестница вся в огне. Пришлось им со второго этажа из окна прыгать.

В общем, никто не погиб. Выбежали все, повыпрыгивали. Вокруг чайной стоят,

смотрят, как та догорает уже. Вот и крыша провалилась, и стены рушатся. Стоят

мужики, оборванные, порезанные, исколотые и побитые. Себя осматривают, на

других глядят и на чайную догорающую. Даже тушить ее никто не пытался, даже за

водой не побежали.

Милиция потом долго выясняла, что да как. Кто-то пытался объяснить, что само все

загорелось, да те, кто не был в той чайной и не видел происходившего, поверить

словам не могли. Да и слова у мужиков путанные были.

Так что дело ни с чем закрыли, решили в протоколе запись «самовозгорание»

сделать верно.

Место то бурьяном быстро поросло.

Мужики его стороной обходят. А когда

с кем мимо идут или едут, историю эту

рассказывают попутчикам. Всяк на свой

лад.

Я как слышал, так и пересказал.

Часть 8. После завершения.

Помню, страшно мне было после того,

как дед историю эту закончил. Пару

ночей заснуть никак не мог. Лежал, а глаза открыть боялся. Все казалось, что сейчас

ножи и топоры по комнате летать начнут. Потом история эта в дальнюю память

ушла. А сейчас на бумагу легла.

Еще помню, как бабушка с кухни деда позвала, сломалось у нее что-то. Дед чинить

сразу пошел, а бабушка ко мне подошла, по головке погладила ласково и сказала:

- Молодец у тебя дед. Все, что хочешь, починит. В руках у него все как будто само

делается.

От автора.

Иван, так звали человека, что подарил мне эту историю, прочитав этот рассказ,

сразу же позвонил мне:

- Анатольич, я рад, что ты эту историю сохранил. Я бы так не написал. Просто,

хорошо. Только знаешь, как-то все на сказку похоже или на ужастик американский.

А ведь и вправду все было. Дед говорил.

Я ответил:

- Вань, ты, извини, если что не так. Я же не сочинял ничего, стилистику не

прорабатывал, слова даже не подбирал. Писал, как писалось. Само.

Сергей Анатольевич «Доброе утро!»: контакты

Личный сайт: http://www.dobroeutro.org

Электронная почта: info@dobroeutro.org

dobroe_utro@list.ru

Наталья Маркелова

Не бойся…

Будильник буквально надрывался, мне даже показалось, что в его истерическом

вопле проскакивают нотки досады и раздражения. Должно быть, я долго не мог его

услышать. Что же мне снилось? Кажется, там был яркий свет, громкая музыка, звук

аплодисментов. Кажется, там я был счастлив…

Я вздохнул и поплелся в ванную комнату, нужно было собираться на работу. От

мысли об этом меня замутило. Опять

перебирать бумажки, опять выслушивать вечно

на что-то жалующихся людей. Как же я

ненавижу все это… Когда же я был счастлив

последний раз не во сне, а в реальной жизни? Я

уже и не помню.

А ведь в детстве я совсем не собирался

становиться мелким чиновником, а мечтал

стать циркачом – выделывать трюки под

куполом цирка. Я мечтал видеть себя в

отражении восхищенных глазах зрителей. Я

мечтал летать под куполом так, словно земного

притяжения для меня не существовало, так,

чтобы все открывали рты от удивления и

желали быть похожими на меня, а дети бы

просили матерей сшить такой же

блистательный костюм, как мой.

Я тяжело вздохнул: мечты мечтами, а еще один день моей бессмысленной жизни

начался.

– Слышали, в новостях говорили – из психушки маньяк сбежал? – поделился

горячей новостью мой коллега по работе Юрий, он всегда был в теме таких вот

событий. И чтобы мы без него делали?

– Что, самый настоящий? – нервно хихикнула наша секретарша Оленька,

выкладывая на стол отписанные мне руководителем документы. Я страдальчески

прикрыл глаза и сосчитал до пяти, чтобы не выбросить все эти бумажки в урну:

предстояла каждодневная муторная работа.

– Самый-самый настоящий, – наиграно мрачным голосом подтвердил коллега, –

говорят, на его счету уже сорок три жертвы, и якобы умерли они в страшных

мучениях. После побега этот сумасшедший уже успел убить какого-то дальнобоя.

– И как же я сегодня домой пойду одна? – надула губки Оленька.

– А я вас подвезу, а то возможно это не просто маньяк, а маньяк сексуальный.

– Сами вы излишне сексуальный, Юрий Павлович. Если тот маньяк предпочитает

дальнобоев, то я в полной безопасности.

– Оленька, если верить новостям…

– Я вот предпочитаю слушать новости культуры,

вот там настоящая беда, умер очень знаменитый

балерун, а вы все о маньяках и сексе. Фу, –

передернула плечиками Оленька, и вышла из

нашего кабинета, цокая каблучками.

– Вот так всегда. Славик, и почему я им не

нравлюсь? – вздохнул Юрка.

Я промолчал в ответ. Откуда мне-то знать –

почему, у меня и самого с женщинами обстояло не

очень. Я тупо уставился на бумаги, не было сил

вникать в текст, не было желания. Я подумал, что

и с женщинами у меня тоже давно не было

желания. У меня вообще ни на что желания не

было.

Не знаю, сколько я так просидел, тупо пялясь на стопку бумаг, когда из ступора

меня вывел звонок телефона. Все та же Оленька сообщила испуганным голосом, что

меня вызывает руководитель.

Я поплелся в кабинет начальства.

С порога на меня обрушились гром и молнии. Я понуро стоял и тупо смотрел, как

шлепают губы разгневанного руководства.

«Что я тут делаю? – рассеяно думал я. – Почему я стою здесь, как нашкодивший

щенок, и позволяю этому ничем не выдающемуся человечку на себя орать, почему?»

Неожиданно даже для себя, я развернулся и пошел к двери.

Позади удивленно замолчало начальство, а потом завопило с удвоенной силой. Я

вышел в приемную, поймав на себе удивленный и заинтересованный взгляд

Оленьки, похоже, что она впервые меня по-настоящему заметила, улыбнулся ей и

пошел прочь, аккуратно закрыв за собой дверь. А потом, не заходя на рабочее место,

точно опасаясь передумать, покинул наше, безусловно, нужное и необходимое

стране учреждение.

Пришел в себя я уже где-то за городом. Моя машина мчалась по трассе, а я даже не

представлял, куда и зачем еду.

Осознание того, что я сделал, как бы само

надавило на тормоз, машина встала. Я

облокотился на руль и закрыл глаза. И что на

меня сегодня нашло? Надо ехать назад, надо

извиниться перед начальством, надо все

исправить, сослаться на головную боль, стресс,

придумать умершую бабушку, что угодно,

пока еще не слишком поздно. Но мне не

хотелось двигаться с места, я просто не мог

этого сделать. Лучше сдохнуть, чем обратно.

Вдруг в окно постучали, я дернулся, ошалело

ставясь в глаза мужику, который, согнувшись,

заглядывал в салон моей машины.

Нехотя я опустил стекло.

– Шеф, не подбросишь? – улыбнулся

незнакомец.

– Я и сам не знаю куда еду.

– Я-то знаю, куда еду я, к тому же мне тут не далеко.

– Ладно, садись, – буркнул я, на самом деле почувствовав облегчение оттого, что

мне теперь не нужно ехать назад. Вот подброшу мужика и тогда… тогда решу, что

делать.

– Ты доволен своей жизнью? – после затянувшегося молчания, голос незнакомца в

моей машине походил на инородное тело, что-то вроде мухи в тарелки с борщом.

– Что? – удивленно посмотрел я на своего пассажира.

– Ты доволен своей жизнью? Я же вижу, что у тебя что-то не так.

Только сейчас я подумал, что подобранный мною человек очень странно выглядит.

Одежда была явно ему велика и висела мешком. Я подумал, что эти штаны и рубаха

приспособились принимать контуры совсем другого тела и не могут смириться с

тем, что им нужно изменить своим привычкам. Это угораздило же бомжа

подобрать!

– Нет, – сказал я, задумчиво рассматривая мужика, – я не доволен своей жизнью.

– Но ты же можешь все изменить.

– Как?

– Просто возьми и измени эту жизнь, взломай систему, по которой она построена,

стань тем, кем тебе хочется. Раз и ты в дамках!

– Так просто?

– Нет, не просто, но быстро, то, что это очень быстро, я тебе гарантирую.

– Так не бывает.

– Почему?

– Для того чтобы кем-то стать, нужны годы упорного труда и масса знаний. Да и

тогда еще не факт, что получится, так как существуют различные непредвиденные

обстоятельства.

– Глупости, чтобы стать кем-то надо всего лишь решиться на это и сказать – я

есть… Кстати, а кем ты хочешь быть?

Я замялся, ведь если произнести мою мечту вслух, она наверняка прозвучит глупо.

– Не бойся, я не буду смеяться, – словно подслушал мои мысли мужчина. – Вот,

например, последний встреченной мною парень, а он, представь себе, был

дальнобойщиком, мечтал танцевать, ты не поверишь, в балете, балеруном он мечтал

быть.

Какой-то неприятный червячок заползал по моей памяти, но я не обратил на него

внимания.

– Думаю, мне удастся переплюнуть вашего недавнего знакомого, – неприятное

ощущение уходить не хотело.

– Я на это надеюсь, – глаза незнакомца жадно блеснули, или возможно мне это

только показалось, но по моей спине потекла струйка пота, и я понял, что этот блеск

до дрожи напугал меня.

– Я мечтал стать воздушным гимнастом, – пролепетал я, пытаясь справиться со

страхом.

– Цирк, – мужичок причмокнул губами, – очень славно, давно мне не встречалось

такого интересного преображения – из

серого костюма в яркое трико. Очень

хорошо.

– Просто прекрасно, – съязвил я.

– Так вы хотите, чтобы ваша мечта

сбылась?

– Вы что предложите мне продать вам

душу?

– Зачем? – его удивление было не

поддельным и даже комичным.

– Ну как же, вы предлагаете мне исполнить

мою мечту, значит вам с меня что-то надо.

Мужик засмеялся, он смеялся долго и с

наслаждением, затем, резко оборвал свой

смех, и повернулся ко мне:

– Нет, я делаю это просто так. Поверьте – исполнять чужие мечты мне доставляет

истинное наслаждение.

– И все же какой-то у нас с вами странный разговор.

– Знаете, что по-настоящему странно?

– Что же?

– То, что большинство людей, после того, как я исполнил их мечту, попросту не

смогло ее принять. И став тем, кем они больше всего хотели, люди попросту не

сумели воспользоваться ситуацией, испугались или продолжали вести себя, как и

раньше. Представьте себе, я содрал с них их поганые маски, но оказалось, что это

были не маски, а их настоящие мерзкие лица, их плоть и кровь!!! Скажите, вы

уверены, что действительно хотите выступать под куполом цирка?

Я вспомнил о своей работе, теперь уже, наверняка, бывшей, о груде бумаг на столе,

о тупых людишках, звонящих по телефону и бесконечно требующих, требующих,

требующих. Ах, если бы только все, что говорит этот незнакомец, было правдой,

если бы можно было взять и все изменить? Да, я хотел бы этого! И я утвердительно

кивнул:

– Да!

– Так доставьте мне это наслаждение, произнесите вслух. Я есть…

– Хорошо. Это смешно, но я это сделаю. Я – воздушный гимнаст!!! Ну, так я уже…,

– я не успел договорить, резкая боль обожгла мне бок. Я вскрикнул, резко крутанув

руль, дорога поплыла перед

моими глазами.

Я пришел в себя посреди

какого-то поля. Рядом горел

костер. Я чувствовал его

жар, но жар от костра не шел

ни в какое сравнение с тем

пламенем, что пульсировало

в моем боку. Попытавшись

пошевелиться, я осознал, что

крепко связан.

– Если тебе хочется кричать, кричи, – сказал мне мой недавний попутчик.

Я повернул к нему голову и с удивлением подумал, что в свете костра мужик

выглядит совсем по-другому. Сейчас он совсем не жалкий мужичонка, он

величественен и прекрасен, как древний бог. Мне показалось, что даже лицо его

изменилось и стало другим.

Он также внимательно смотрел на меня, как я на него.

Неожиданно я осознал, что мне почему-то совсем не страшно, хотя происходящее

явно должно меня шокировать, а может быть, мое бесстрашие и было следствием

шока.

– Я думаю, что твой случай будет уникальным, – произнес мужчина, – ты

отличаешься от всех тех жалких обывателей, с которыми мне приходилось иметь

дело. Ты сам уже шел на встречу своей мечте. У меня получится содрать с тебя

маску.

– Ты тот маньяк, о котором говорили в новостях, – до меня наконец-то дошло. Как

глупо ведь это же было на поверхности!

Все произошедшее сложилось в четкую картину, но почему-то мне опять же не

было страшно.

– Я – это он и в тоже время я много кто еще.

– Ты меня убьешь? – почему-то даже мне самому этот вопрос показался глупым и не

важным.

– Я подарю тебе твою мечту,

циркач.

– Как ты меня назвал?

– Я назвал тебя тем, кем ты

действительно являешься на самом

деле.

– И это все? Это глупое слово ты и

считаешь осуществлением мечты?

За это ты меня и убьешь, как убил

тех сорок с лишним человек?

– Нет, нет, ты будешь выступать, ты

увидишь радость и восторг в глазах

зрителей, ты будешь летать под

куполом цирка, ты подхватишь

партнершу в блестящем трико, и

она одарит тебя таким взглядом, что тебе станет жарко, и ты забудешь и о трапеции,

и о зрителя, и обо всем на свете. Ты будешь счастлив, если…

– Если что?

– Если ты не будешь бояться! Если ты не испугаешься, если ты примешь свою

истинную сущность. Это самое тяжелое – снять свою маску и научиться принимать

свое настоящее лицо таким, каким оно дано нам.

– Кем? Богом?

– Нет, он делает нас безликими, но потом, потом мы находим свою мечту, и она

меняет наши лица. Вот только большинство из нас почему-то боится быть тем, кем

ему хочется. Владислав, почему ты не стал циркачом?

Я совсем не удивился тому, что незнакомец знает, как меня зовут.

– Наверное, потому что это было не серьезно, семья бы меня не поняла.

– Нет, это все ложь, а правда в том, что ты просто испугался. И если ты сейчас

испугаешься, то упустишь свой шанс и просто умрешь.

– А ты сам-то следуешь своей мечте?

– Да, и я пошел гораздо дальше, я раздвинул границы мира, я стал…

– Богом?

– Нет, я стал магом. И я открыл дорогу вовсе не сорока смертным, их гораздо и

гораздо больше…

Маньяк подошел ко мне и наклонился совсем близко:

– Я научу тебя, циркач, одному волшебному

действу. Когда ты поймешь, что чудо

произошло, встань на ноги, как бы трудно

тебе не было и крикни: – Я не боюсь! Чудо

поможет, поможет тебе стать тем, кем ты

хочешь, твое тело будет знать, что и как

делать, если ты сможешь побороть страх. А

теперь кричи, просто кричи, боль она

очищает. Боли будет много, я постараюсь,

ведь без боли не возможен переход.

Я увидел в руках мужчины скальпель, острый

и блестящий.

– Я срежу с тебя твою маску, – шепнул мне

маг, – и этот завораживающе блестящий

скальпель вонзился мне в лицо, срезая кожу.

И я закричал, я кричал долго…

Я услышал голоса множества людей. На меня нахлынуло чувство полного счастья,

если вокруг люди, то это значит, меня спасли, это значит, я жив. Но что с моим

лицом? Я попытался поднять руку, у меня ничего не получилось. Неужели я все еще

связан?

– Он мертв, я сожалею, после падения с такой высоты остаться живым не возможно,

– произнес неизвестный мне голос, и женский крик разорвал мой мозг своим

отчаяньем. Я и не думал, что найдется на свете женщина, которая будет так по мне

убиваться.

– Андрей, Андрей, – стонала женщина.

«Андрей?»

Я снова попытался открыть глаза – не получилось. Неужели я и правда умер?

И вдруг я почувствовал аромат опилок, запах диких животных, лошадей, кожи – это

был запах цирка. Запах цирка!

Внутри меня дрогнула какая-то пружина, что-то резко дернулось, и сердце ухнуло в

моей груди. Я резко открыл глаза. Прямо надо мной был купол, огромный, яркий

цирковой купол. Я смотрел в него и думал, что, пожалуй, это самое прекрасное, что

я видел за свою жизнь, даже небо не могло с ним сравниться.

«Не бойся! – раздалось в моей голове. – Вставай!»

Я собрал в кулак всю свою волю, я не должен был проиграть. В это время тело мое

менялось вместе с моими мыслями. Я чувствовал, как срастаются кости, как

приходят в норму органы и ткани. Я зашевелился, перевернулся и встал на колени.

– Не может быть, – прошептал мужчина, в котором я определил врача, – так не

бывает!

Женщина, которая рыдала на его плече, обернулась и бросилась ко мне. Через

мгновение рядом с нами уже толпились какие-то люди, и на их лицах было

написано неподдельное счастье.

– Не шевелись, не шевелись, это вредно, твой позвоночник… – кричал мне врач.

Чьи-то заботливые ладони пытались удержать меня. Но теперь я знал, что никого и

никогда не буду больше слушать. Я встал. Вокруг гремел гром аплодисментов. На

секунду мне показалось, что среди зрителей я вижу мага, но потом все смешалось.

Люди, недавно вопящие от ужаса, теперь спешили к арене, люди хотели

прикоснуться к доброму чуду. Я на секунду опустил свой взгляд, и заметил, как

опилки впитывают мою кровь. Нет, не мою, а того самого воздушного гимнаста,

который мгновение назад разбился насмерть на этой арене, дав мне шанс. Того

Андрея, место которого я теперь займу. Я не стал мучить себя мыслью, стал ли я

причиной его смерти? Мне некогда было думать, у меня было дело, которое я

должен был довести до конца.

Набрав в грудь побольше воздуха, я поднял вверх руки и, запрокинув голову к

куполу, закричал:

– Я не боюсь!!!

И все же я боялся, я ужасно боялся того, что сейчас прозвенит будильник, и я

проснусь…

Герой

Резать руку было очень больно и, в то же время, сладостно. Точно как в детстве,

когда делаешь нечто, за что обязательно влетит от матери, но остановиться не

можешь. Я несколько минут зачарованно смотрел, как кровь стекает по моей

дрожащей руке. Стекает и капает. Затем сел на пол, привалившись спиной к стене, и

опустил руку в заранее приготовленный тазик с теплой водой. Вода тут же стала

красной. Это было красиво и, не смотря на боль, я улыбнулся.

А затем закрыл глаза и стал ждать…

…Опустив веки, я словно отгородился от

окружающего мира, погрузившись во тьму, но не

смог уберечься от мыслей, навязчиво

проникающих в голову. Ребенком у меня была

любимая игра, я учился заглушать собственные

мысли, иногда мне это удавалось и тогда, в

образовавшейся внутри головы пустоте,

слышался звон. Он наполнял меня всего

целиком, и я становился похожим на колокол,

каждая клеточка моего тела содрогалась и

дрожала, а потом приходили ослепительной

красоты видения. Но с возрастом эта

способность пропала, еще и потому, что к моим

мыслям постепенно стали прибавляться чьи-то

чужие, незнакомые, жестокие. Они и теперь

были здесь эти посторонние мысли. Они кричали в моей голове, убеждали, что вот

так вот умирать - глупо, что этого никто не оценит и не поймет. Но я старался их не

слушать. Я не умирал, я становился героем. ГЕРОЕМ! (Кажется, я прокричал это

вслух). Пусть этого никто и никогда не узнает. Я-то знал, знал до боли, до

солоноватого привкуса крови на губах, такого соблазнительного вкуса крови. Мое

тело содрогнулось при воспоминаниях, я зарычал, заставляя его успокоиться, но это

было очень сложно сделать, так как к памяти прибавлялся запах, он будоражил мой

дух, заставлял чужие мысли становиться громче, заполнять мою голову, разрывать

ее изнутри.

«Боже, если ты есть! Впрочем, самоубийцу ты вряд ли услышишь. О, Боже!», - я

содрогнулся, при этом рука выскользнула из тазика, и я, преодолевая сопротивление

плоти, засунул ее обратно в воду. У меня хватало еще сил для этого, но что будет,

когда из вен вытечет слишком много жизни, что будет тогда? Остается надеяться

только на то, что у того, второго меня, тоже не останется сил. Вот так и будем

лежать, и ненавидеть друг друга в одном лице. Мне стало смешно, и я рассмеялся. Я

всегда поступал так, как чувствовал, но сейчас это простота стала свинцово

тяжелой. Тяжело разуму идти против тела, тяжело и невозможно, но иначе нельзя.

Я попытался думать об Алене. Это помогло, но ненадолго. Говорят, что любовь

сильнее смерти, может быть и так, мне не суждено это узнать, ведь я призываю

смерть, чтобы спасти любовь. Но сильней ли любовь того, что живет внутри меня,

того, что очень сильно боится смерти и в то же время несет ее в себе?

Вновь вернулись мысли о моей девушке. У Алены светлые волосы, голубые глаза,

ярко алые, как кровь, губы. Опять кровь, из моей утробы вырвался стон, неужели

нет других сравнений, неужели я уже не о чем другом не могу думать? Господи,

только бы мне не опоздать,

спастись, спасти своих близких и

ее, мою милую Алену. Когда я

впервые поцеловал ее, мне

показалось, что…

…Пелена, мысли путаются,

кажется, я засыпаю. Ветер за

окном что-то шепчет мне. Стоп,

откуда взялся этот проклятущий

ветер, ведь всего несколько минут

назад не было никакого ветра?!!

Минут? А может быть лет?..

…Тогда тоже был ветер. Он играл верхушками деревьев, и те стонали, раскачиваясь,

как будто пытались выдрать из земли свои корни и убежать. Я лежал на земле,

чувствуя ее запах, в нем так чудесно перемешались оттенки смерти и жизни –

ароматы свежей молодой травы и гниения прошлогодних листьев, и смотрел в

ночное небо, звезды на нем подмигивали мне. Звезды любят таких как я, я знал это

доподлинно в ту минуту. А когда родился во мне тот, второй, я узнал еще очень

многое, ощутил, прочувствовал то, что раньше оставалось тайной. Казалось, Он

пришел из моих детских видений, выскользнул из пустоты и загородил меня собой.

И я принял его помощь, потому что по-другому было нельзя, иначе бы я просто

умер. А умирать не хотелось, впрочем, и сейчас не хочется, а надо. Когда ты ранен,

а по твоему следу идет парочка здоровых егерей, готовых тебя убить лишь за то, что

ты нарушил запрет и подстрелил себе на ужин зайца, все воспринимается по-

другому. Я был рад этой неожиданной помощи Зверя, даже не задумываясь, что

рано или поздно за все придется платить. Ах, как здорово вдруг превратиться из

затравленной жертвы в охотника, увидеть страх в глазах своих палачей, ощутить

ужас, исходящий от них и, наконец, забрать их жизни…

…Я поднялся с земли, отряхнулся и побежал в лес и, в тоже время, остался сидеть

на полу в собственном доме. Прошлое и настоящее смешались. Мысли стали

серыми и прозрачными, похожими на тающую льдинку, вот сейчас останется от них

одна вода – красная вода. Я совсем забыл, для чего это сделал - зачем разбавил воду

своей кровью, или кровь водой. Ах да, я герой.

Алена…

Голубые глаза, так приятно целовать их в

опущенные ресницы и шептать в маленькое

розовое ушко – «люблю». Милое доверчивое

существо. Если бы она знала меня лучше,

разве смогла бы без содрогания принимать

мои ласки? Смогла бы она полюбить того, кто

живет во мне и от чего я неотделим, как мясо,

из которого сотворено мое тело, неотделимо

от костей, на которых оно держится?

Память дрогнула и надкололась…

…Я вновь бежал по лесу, и чувство восторга

переполняло меня. Свободный, невесомый и,

в то же время, сильный, почти Бог.

Ночь моего второго рождения освещалась

полной луной. Лес жил, дышал, смеялся

вместе со мной. У нас с ним было одно сердце, общее сердце. Я слышал, как дрожат

листья, как стучат о землю копытца косули, почуявшей меня, как растет трава, и как

роется под землей крот, как поют ведьмы на поляне у костра, и как мурлычет

костер, пожирая дрова. Слышал крик ребенка родившегося в деревеньке

неподалеку, и тихий смешок упыря над своею жертвой. Я был счастлив, я был всем

этим…

…«НЕТ!» - тот второй во мне не хочет умирать. До сегодняшнего дня мне казалось,

что он сильнее меня настоящего, что он заполнил и почти вытеснил меня, сделав

пришельцем в собственном теле. Но сегодня я доказал ему, что это не так, я смог, и

вскоре он умрет, пусть ценой моей собственной жизни. Потому что я не позволю

ему прикоснуться к Алене. Она моя и останется моей навсегда. А вчера, вчера я

очнулся у ее дома, не помня как пришел туда, и не помня зачем, нет, я уберегу свою

девушку. Я люблю ее!

Как так получилось и почему, почему я изменился, почему впустил Его в свое тело?

Разум упорно не хочет верить правде, разуму проще признать, что он болен, и все

происходящее со мною лишь бред, иллюзия, горячка. Но это не так, он чист, он ясен

- этот проклятый разум, и он хочет жить. И тело хочет жить, хочет мчаться по лесу

по едва заметной тропинке, отталкиваясь от земли, делать огромные прыжки, почти

лететь, и задыхаться воздухом свободы, вбирая его полной грудью, до изнеможения.

А потом напасть на след, так обворожительно пахнущий страхом, и гнать, гнать

свою жертву до той самой минуты пока зубы не вопьются в горячую податливую

плоть, и язык не ощутит восхитительный, пьянящий вкус крови, а чужая жизнь не

вольется в меня. И нет на земле ничего более прекрасного чем это мгновение…

…Смерть приблизилась ко мне, встала рядом, заглянула в мои глаза и,

улыбнувшись, сказала: – «Здравствуй». Ой, как жутко слышать пожелания здоровья

от этой гостьи. И страшно, безумно страшно, не только тому, второму, а мне - всему

целиком. Всему моему онемевшему телу – СТРАШНО! Хочется откупиться, чем

угодно, только не смотреть в белесые провалы ее глаз. Но почему ее голос так

насмешлив, почему она не торопится коснуться меня, что значат ее слова?..

…Я очнулся только когда услышал стук в дверь, и увидел себя как бы со стороны. Я

лежал, уткнувшись лицом в таз, и лакал захлебываясь собственную кровь, жадно

остервенело, с н-а-с-л-а-ж-д-е-н-и-е-м…

«Вот и все, вот и не смог».

А дверь уже трещала под чьими то сильными ударами. Я слышал, как плачет Алена

(и откуда она только прознала?), слышал голоса людей. И, опрокинувшись на спину,

при этом перевернув таз с остатками крови, заплакал. Заплакал от облегчения, что

буду жить, буду. Точно что-то свалилось с плеч, что-то тяжелое, противное,

мерзкое, стало так легко, так спокойно. В голове вертелось, что это уже не моя вина.

Я сделал все что мог, все, что зависело от меня. Я не звал никого на помощь, они

сами пришли, и теперь они будут повинны за все что случится. А то, что случится, я

знал наверняка. В это мгновение я, наконец, стал одним целым с самим собою,

общая жажда жизни объединила человека и зверя внутри меня.

Стать героем не получилось. Я не смог победить самого же себя, это оказалось

слишком тяжело. Может быть, завтра я попробую еще раз, может быть, а может

быть и нет. Но кто знает, кто окажется следующей моей жертвой. Кто? Одно меня

успокаивает и радует, нынешней ночью я не выйду на охоту, сил не хватит, и ради

этого стоило пережить сегодняшний день, ради этого стоило поздороваться со

Смертью. Потому что этой ночью мои родные и друзья могут спать спокойно. Но

этого подвига никто не заметит.

Сфинкс

- Он у тебя всегда такой? - Эля морщит носик и кокетливо постреливает глазками на

собравшихся в комнате мужчин. Это она никогда не забывает делать.

Я подавляю ненависть к ней подобным и, придав своему голосу как можно больше

невинности, интересуюсь:

- Какой - такой?

- Неулыбчивый. К тому же прозвище у него какое-то странное - Сфинкс.

- Потому и Сфинкс, что неулыбчивый, - я

беру стакан с соком и прячу в нем ехидную

усмешку.

- Да… - Эля не уверена, что понимает. Еще

бы, с ее то умишком.

Я милостиво поясняю:

- Улыбка сфинкса приносит несчастье.

- Слишком мрачно, - она надувает губки, - к

тому же, вот я ничего такого про сфинксов

не слышала. А вот то, что он загадочный и

чем-то похож на льва - это точно, - Эля

непроизвольно облизывает губы и поводит

бедрами. Мне не нужно уметь читать

мысли, чтобы понять, о чем она думает. - И

все же, мне хотелось бы увидеть его

улыбку.

- Тебе он обязательно улыбнется.

Она вопросительно поднимает идеально выщипанные брови:

- А ты совсем не ревнуешь, молодец, люблю умных женщин. Конечно, такой как он

не для тебя, малышка, ты слишком простовата.

Эля направляется в сторону моего мужчины. А я, стараясь оставаться спокойной,

наблюдаю, как она кокетничает с ним, как прикасается, как ловит его взгляд. Я

видела это уже множество раз, и все никак не могу привыкнуть. Мерзко. Я

осторожно ставлю стакан с соком на стол, еще мгновение и я бы шарахнула его об

пол.

Эля не права, я ревную.

Руки дрожат, ключ никак не хочет попадать в замочную скважину. В грудь точно

накачали жидкости, и она мешает дышать. Наверное, это сердце истекает кровью. Я

знаю, что не должна была приходить сюда так рано. Я знаю, что за этой дверью они

вместе.

Наконец, раздается недовольный щелчок замка, и дверь распахивается, я замираю на

месте, мне страшно. Точно я опять вернулась в тот день, когда мы впервые

встретились со Сфинксом, в тот день, когда стоя на краю крыши, я готовилась

сделать свой самый последний в жизни шаг и…

…Я сделала его.

Но Сфинкс поймал меня за

руку. Я не знаю, каким чудом

он оказался в тот момент на

крыше, всего мгновение назад

она была пуста. Но его сильная

рука поймала мою -

беспомощную. И развернув,

точно в замысловатом

танцевальном па, он прижал

меня к себе. Я помню, что в тот

момент, когда наши взгляды

встретились впервые, его глаза

показались мне желтыми

глазами хищника.

- Самое сложное в любви - это прощать, - сказал он…

…Я делаю шаг и осторожно прикрываю за собой дверь.

В квартире нестерпимо жарко и темно. Темнота такая плотная, что сквозь нее не

видно даже очертания предметов. Я застываю на месте, мне начинает казаться, что

квартира бесконечна.

В лицо мне ударяет сухой горячий ветер, я вздрагиваю, хватая ртом его

обжигающий вздох, полный песка. Ощущение такое, что я оказалась в пустыне,

даже пол обжигает мне ступни сквозь тоненькие подошвы туфелек.

В темноте кто-то есть. Совсем близко я слышу тяжелое дыхание, скрип песка под

огромными лапами и шелест крыльев. Я чувствую запах зверя. Мне кажется, я вижу,

как блестят острые зубы - зверь улыбается.

И… вспоминаю о выключателе.

Яркий свет заливает прихожую, рассеивая иллюзии, но комната все еще погружена

в полумрак, впрочем, мои глаза уже привыкли к темноте. Я вижу своего мужчину

сидящего в кресле, он вытирает тыльной

стороной ладони губы. Вижу скомканную

постель и обнаженное женское тело на ней.

Свет, точно играя, ложится на грудь и бедра

Эли, придавая им золотистый оттенок.

- Зачем ты пришла? - спрашивает Сфинкс.

- Я хочу знать.

- Разве ты готова принять правду?

Я, не отвечая, смотрю на неподвижное тело

Эли.

- Знаешь, я завидую им, они дают тебе

больше, чем могу дать я, - за окном

проносится машина, на мгновения одевая

Элю в голубоватые тона. Рана на горле и

брызги крови на простыне кажутся мне

чернильными пятнами, - они продляют твою

жизнь.

- Разве я завидую колбасе, которую ты ешь? К тому же, с тех пор, как ты взяла на

себя обязанности по подбору этой колбасы, она только высшего сорта. Ведь грех,

являющийся ее начинкой, всегда так сладок.

- Это все, чем я могу помочь. К тому же, я льщу себе мыслью, что тем самым делаю

мир немножечко чище.

- Так оно и есть, любимая.

- Кто ты?

- Ты знаешь. Всего несколько минут назад, ты ощущала меня таким, каким я

являюсь на самом деле.

- Было темно, и мое воображение…

- То, что видят глаза, не всегда является правдой. А темнота не скрывает, а,

напротив, дает нам представление об истине. Выключи свет.

Я выполняю его просьбу. И вокруг меня тут же возникает пустыня. Жаркий воздух

обволакивает мою кожу.

- Ты готова принять этот мир таким, каким он является на самом деле?

- Да, но что будет с трупом?

- Тоже что и с прочими, песок скроет все. Не думай о мелочах.

И я тут же забываю об Эле, словно ее и не существовало.

Зверь подходит ко мне, он огромен. Я касаюсь жестких крыльев, провожу рукой по

шелковистой львиной шерсти. И чувствую на своих губах человеческие губы.

Отшатываюсь, от сфинкса пахнет свежей кровью.

- Самое сложное в любви - это прощать, - говорит мне Сфинкс.

И я, наконец, понимаю, что эта фраза гораздо глубже, чем я представляла ее

впервые. И сама целую его. Обжигаясь, точно вампир, целующий крест.

Наталья Маркелова: контакты

Личный сайт: n-markelova.ru/

Электронная почта: litali@mail.ru

Татьяна Клищенко

Визитка доминантрикс

Стас крутил черную с золотым тиснением визитку, мучительно размышляя. С одной

стороны, он с трудом представлял себе, как он может позволить женщине

повелевать собой. С другой — одна мысль о доминантриксе вызывала возбуждение.

Весь этот антураж: черная плетка, латекс черного костюма, подчеркивающего

безупречные линии тела, стальная шпилька…

Стасу насиловать доводилось, а вот чтобы

изнасиловали его — это в новинку. Да и не

верилось ему, что женщина может

доминировать над таким «альфа-самцом», как

он…

***

За свою относительно короткую жизнь Стас,

яркий представитель золотой молодежи, успел

многое перепробовать и изрядно пресытился

так называемыми извращениями. Он был

постоянным посетителем свингерского клуба,

регулярно участвовал в доггерских тусовках.

Однако все эти сексуальные приключения

успели ему изрядно надоесть — везде все

одинаковое до зевоты.

Иногда казалось, что все девицы смотрят один

и тот же порнофильм и старательно подражают его главной героине. Стас частенько

ловил себя на мысли, что без труда предугадывает то, что сделает девушка в

следующий момент. Качество секса давно перешло в количество — бездумную

гонку за новыми звездочками в заветном блокноте.

Погоня за количеством довела до того, что Стас оказался на скамье подсудимых —

одна из тех дурочек, которую он подобрал на дороге, не оценила его внимания и

написала заявление. Якобы он ее изнасиловал. Глупость, конечно, никто ее не

насиловал — она сама кокетничала всю дорогу, напрашиваясь. К счастью,

адвокатам удалось доказать невиновность Стаса и он был освобожден из-под стражи

в зале суда.

Помнится, адвокат здорово поизмывался над той глупышкой, доказывая, что она во

всем виновата сама. Речь адвоката была столь зажигательна, что Стас и сам

окончательно уверовал в свою невиновность. Лишь однажды он почувствовал

легкий укол совести — когда узнал, что эта «потерпевшая» покончила с собой.

Но, с другой стороны, Стас то тут причем? Она же была виновата сама…

***

Черная визитка с лаконичной надписью «Доминантрикс» к Стасу попала случайно

— ее в прямом смысле слова порывом ветра

бросило ему в лицо. Он сначала хотел

выбросить ее, но чем больше Стас смотрел на

плеть, сверкающую золотом на черном фоне

визитки, тем больше склонялся к мысли, что

лучше что-то сделать и раскаяться, чем не

сделать — и сожалеть об упущенной

возможности всю оставшуюся жизнь.

Стас набрал номер телефона, указанный на

визитке и затаил дыхание, вслушиваясь в

гудки. Наконец в трубке что-то щелкнуло и

Стас услышал самое сексуальное «алло…» из

всех возможных. Мужчина ощутил, как

ладонь, сжимающая телефон, мгновенно

вспотела.

— Э-э-э…, — промычал Стас, внезапно

осознав, что не знает, что говорить.

— Вечером. В двадцать ноль-ноль, — голос

женщины проник в ухо шелковой удавкой, полностью захватив сознание мужчины.

Стас судорожно сглотнул и спросил:

— А куда?..

— Улица Тихая 13. Не опаздывай. Накажу.

— А…

— Тысяча. Долларов.

В телефоне забился пульс гудков. Стас, ошеломленный действием голоса

незнакомки, ошарашено смотрел на потухший экран мобильного, постепенно

осознавая, что женщина, чей голос вогнал его в ступор, назначила ему встречу.

— Похоже, это будет очень интересный эксперимент, — подумал Стас, положив

визитку в портмоне. — Интересно, «накажу» — это угроза или обещание?

Доминантрикс

Стас с трудом дождался вечера — время тянулось невыносимо медленно. Стрелки

часов словно примерзли циферблату, с трудом переползая с одной цифры на

другую. Стас раздражался, один раз даже сорвался и накричал на подчиненного,

устроив тому разнос по совершенно незначительному поводу.

Однако все рано или поздно кончается, закончился и этот длинный день. Стас,

прислушиваясь к бормотанию навигатора, нашел улицу Тихую, подивившись тому,

что никогда не забредал в эти края, хотя, казалось бы, знает свой город очень

хорошо.

Дом номер 13 был практически не виден за высоким забором. Стас вышел из

машины и подошел к высоким воротам. Вдавив кнопку домофона, он приготовился

представиться, однако это не потребовалось — ворота медленно распахнулись,

открывая дорогу для проезда. Стас недоверчиво хмыкнул, но сел за руль и въехал во

двор.

Внешне дом доминантрикс не впечатлил — типичное строение без особых изысков

или хотя бы претензии на готичность. Стас почувствовал легкое разочарование —

он-то успел себе представить чуть ли не замок злобной вампирши, которую он

укротит одной силой своего взгляда. А тут попахивает банальщиной и глупым

разводом.

Стас уже совсем было решил уехать, пока не поздно, но любопытство взяло верх —

рука сама потянулась и вытащила ключи зажигания из замка. Стас вышел из

машины, брелок в руке послушно пикнул, блокируя двери.

У дверей Стаса встретила миловидная девушка, одетая довольно смело, но особого

впечатления она не произвела. Видел Стас и посимпатичнее, и посмелее…

— Это вы — доминантрикс? — с легким недоумением спросил он, понимая, что

стал жертвой глупого розыгрыша.

— Госпожа Ирма ждет Вас, — с достоинством старого дворецкого ответила

девушка. — Следуйте за мной.

Стас покачал головой и шагнул через порог. Дверь за его спиной тяжело

захлопнулась, заставив юношу вздрогнуть.

— Нервы пора лечить, — попенял Стас сам себе в полголоса, стараясь не отстать от

своей провожатой.

Впереди открылся длинный узкий коридор, ведущий к открытой двери. По стенам

развешаны картины — мельком взглянув на одну из них, Стас впервые подумал, что

все-таки попал по адресу. На картине была изображена женщина, восседающая в

колеснице, запряженной четверкой «рысаков» — обнаженных мужчин, на плечах

которых были четко видны следу ударов

плетью.

Длинный коридор привел их в комнату с

зашторенными окнами. Тяжелые портьеры

практически не пропускали свет, поэтому

в комнате царил интимный полумрак. Стас

присвистнул — на стенах, в специальных

витринах с подсветкой, висела шикарная

коллекция орудий БДСМ.

— Присядьте, — сказала девушка,

указывая на кресло странной формы. Оно

состояло из острых углов, так что когда

Стас опустился в него, между ног

оказалось вершина одного из углов. Да и

подлокотники скалились острыми углами,

так что юноше, невзирая на все старания,

так и не удалось сесть удобно.

— Чай? Кофе? — услужливо спросила девушка.

— А чего-нибудь покрепче нет?

— Виски, коньяк, вино?

— Коньяк, если можно, — сказал Стас, все еще пытаясь умоститься на неудобном

кресле. Девушка поставила перед ним небольшой поднос с пузатыми бокалами и

бутылкой коньяка.

— Угощайтесь. Госпожа Ирма скоро присоединится к вам, — сказала девушка,

налив коньяк в бокал.

Девушка удалилась, однако Стас недолго томился в одиночестве — едва он успел

пригубить коньяк, как распахнулась дверь и в комнату вошла Она — госпожа Ирма.

Черная полумаска, скрывающая лицо женщины, подчеркнула бледность ее кожи,

странно гармонирующей с алыми губами. Зеленые глаза сверкали в прорезях маски

— женщина испытующе посмотрела на Стаса, однако он не смутился и окинул

хозяйку дома нахальным оценивающим взглядом.

Ничего так — есть на что посмотреть. Длинные, иссиня-черные волосы госпожи

заплетены в тугую косу, похожую на плеть, вьющуюся по спине почти до колен.

Тело женщины, по-мальчишески худощавое, затянуто

в кожаный черный корсет и мини-шорты. Дополнили

костюм высокие ботфорты на тонкой металлической

шпильке.

Стас про себя хмыкнул — как он и думал, удивить

его здесь ничем не смогут. Ну, поиграется сейчас эта

доминантрикс плеткой, ну, наручники на него

наденет — да он сам сто раз такое проделывал с

партнершами. Ничего особенного. Намучаешься

только шорты эти с ботфортами стаскивать, когда эта

госпожа в раж впадет и начнет умолять его отыметь

ее…

— Вы должны подписать договор об оказании услуг,

— без малейшего намека на приказ, сказала женщина.

— Сами понимаете, я оказываю весьма

специфические услуги, поэтому все мои клиенты

подписывают договор об отказе от любых претензий.

Вы согласны?

— Подписывать то хоть кровью? — неудачно

пошутил Стас, все больше раздражаясь от этого неумелого фарса.

— Нет, достаточно обычной подписи, — сказала женщина, выкладывая перед

Стасом кипу бумаг. — Ознакомьтесь и подпишите.

Стас скрипнул зубами. На работе ему ежедневно приходилось подписывать сотни

бумаг. Тут решил расслабиться — и пожалуйста, опять подписи требуют. Стас взял

договор в руки и стал его перелистывать, пробегая глазами текст по диагонали.

— Не забудьте указать кодовое слово, — сказала женщина, внимательно наблюдая

на юношей.

— Что еще за кодовое слово? — удивился Стас.

— Слово, услышав которое от вас, я мгновенно прекращу свою работу.

Своеобразная гарантия того, что вы не получите больше, чем сможете перенести.

— Хорошо, — подал плечами Стас, расписываясь на договоре. В поле «кодовое

слово» он вписал собственное имя и отдал договор женщине. Она мельком

взглянула на подпись и кодовое слово и мгновенно преобразилась — ее взгляд стал

надменным, плечи расправились, а в руке, словно из ниоткуда, возникла длинная

семихвостая плетка. Взмах руки — и плеть обвилась вокруг шеи юноши,

выдергивая его из кресла. От

неожиданности он упал на колени и взвыл

от боли.

— Да ты что? — возмутился он, за что и

поплатился новой вспышкой боли. Плеть,

отпустив его горло, вонзилась в кожу

спины, распарывая ткань рубашки. Стас с

ужасом ощутил, как теплые струйки крови

сбежали по бокам, голова закружилась, то

ли от запаха крови, то ли от коньяка,

неожиданно оказавшегося слишком

крепким. Теряя сознание, юноша успел

удивиться тому, как преобразилось лицо

женщины — в ее взгляде полыхнула

откровенная ненависть…

Кодовое слово

Очнулся Стас от холода — сквозняк

прошелся по обнаженному телу, заставив

его покрыться «гусиной кожей». Юношу окружала такая плотная темнота, что ему

на мгновение показалось, что он ослеп. Однако в следующий момент глаза уловили

какой-то отблеск, словно луч света упал на клинок ножа. Блик тут же исчез, и Стас

тщетно вглядывался в темноту, пытаясь понять, где находится и что с ним

произошло.

Он на чем-то лежал в какой-то неестественной позе — темнота не давала

сориентироваться и понять, на чем он лежит. Стас прислушался к ощущениям.

Спину, там, где прошлась плеть, слегка пощипывало, да губы почему-то слегка

занемели.

Вдруг он ощутил, как что-то холодное скользит по его ноге. Он дернулся и

почувствовал, как холодный металл наручников впивается в кожу запястий.

Загремели цепи, послышался стук каблуков, щелкнул выключатель и комнату залил

мертвенно белый свет бестеневой лампы. Стас обнаружил себя распятым на

гинекологическом кресле. Руки и ноги надежно зафиксированы, голова притянута к

изголовью широким ремнем, больно впившимся в кожу лба.

Настолько беспомощным Стас себя никогда не ощущал. Ужас закрался в его душу

— он отчаянно захотел оказаться как можно дальше от этого проклятого места.

Госпожа Ирма склонилась над Стасом, заглянула ему в глаза и тихо спросила:

— Ну что, поиграем?

Стас глубоко вздохнул. Точно — это же все просто игра, которую он может в любой

момент остановить. Достаточно сказать кодовое слово — и он свободен!

Госпожа Ирма взяла с металлического столика скальпель и встала между ногами

юноши, широко разведенными в стороны. Стас с ужасом понял, что лезвие нацелено

ему в пах — еще секунда и эта сумасшедшая лишит его мужского достоинства!

Холод металла обжег кожу и Стас изо всех сил попытался прокричать кодовое слово

— но его губы срослись и не пропускали ни звука.

Госпожа Ирма взглянула на юношу, распятого перед ней, и жестокая ухмылка

исказила красивые губы.

— Что, Стас, не получается? Но ты же виноват сам — не так ли?

Полумаска медленно сползла с лица женщины, и Стас с ужасом узнал ту самую

девушку, которая несколько лет назад покончила с собой после унизительного

судебного процесса. Он забился в цепях, осознав, что пришел час расплаты, но

вымолвить кодовое слово так и не смог…

***

Черная визитка, сверкая золотым тиснением, лежала на обочине. Мимо промчалась

машина, ветер подхватил прямоугольный кусок картона и понес его, кувыркая и

подкидывая. Очередной порыв подбросил визитку высоко вверх, она закружилась и

спланировала прямо в окно проезжавшей машины. Мужчина недовольно покосился

на черный прямоугольник и хотел, было, его выбросить, но взор зацепился за

причудливую вязь букв.

«Доминантрикс» — прочитал он. — «Занятно. Надо бы попробовать». Мужчина

достал телефон и набрал телефон, указанный на визитке.

— Вечером. В двадцать ноль-ноль, — голос женщины проник в ухо шелковой

удавкой, полностью захватив сознание мужчины.

Мужчина судорожно сглотнул и спросил:

— А куда?..

— Улица Тихая 13. Не опаздывай. Накажу.

— А…

— Тысяча. Долларов.

В телефоне забился пульс гудков...

Татьяна Клищенко: контакты

Электронная почта: yanasobol9@gmail.com

Личный сайт: http://faktor-schastya.ru

Анна Томенчук

Кошка

Мальчик Джозеф или попросту Джо, как его называли родители, был умным

мальчиком. Он знал, что нельзя выходить из до Мальчик Джозеф или попросту Джо,

как его называли родители, был умным мальчиком. Он знал, что нельзя выходить из

дома вечером. А еще он знал, что если желание выйти из дома сильнее внутреннего

понимания «это совершенно определенно делать не следует», надо взять с собой

фонарик, еду и телефон. И обязательно проверить, в каком состоянии батарейка и

баланс! Джо был умным мальчиком, он смотрел фильмы ужасов.

Папа купил маме большой дом почти на

окраине Треверберга, и мальчик,

довольный тем фактом, что он теперь почти

самый крутой и смелый (по самому факту

жизни в старой части) среди

одноклассников (он учился в младшей

школе), потихоньку изучал доселе

неизведанные окрестности. Старая часть

города была пропитана мистическими

флюидами с начала до конца. Площадь,

река, дома, каждый камень мостовой,

казалось, буквально вопили, прыгая мальчику в глаза с требованием разгадать их

тайну. Мальчик Джо был не просто умным ребенком. Он очень любил разгадывать

всякие тайны. А что может быть интереснее, чем мрак истории родного города?

Он долго готовился к своей вылазке. Во-первых, выбрал день, когда родители

отправились на какую-то очередную встречу-выставку-презентацию-он-просто-не-

знал-что-еще. Его отец Самуэль Мун был известным в городе и за его пределами

художником (Джо мечтал пойти по его стопам, как всякий хороший сын). А мама,

Теодора Мун, больше известная как мисс Барт, занималась организацией выставок

отца и других художников, и даже открыла свою галерею. Мальчик там был

несколько раз. Особенно его поражали работы отца - мрачные, загадочные,

бездонные. Казалось, что всего миг отделяет зрителей от реальной встречи с

изображенными там существами. Джо страшно любил все мистическое и

загадочное.

Во-вторых, он собрал себе в путь самый настоящий сухой паек: хлеб, воду (и

лимонад в маленькой бутылочке), несколько батончиков сникерс, яблоко и банан. И

зачем-то сунул в карман (боковой и большой) несколько бутербродов с копченым

мясом. Все было готово! Осталось только дождаться, пока служанка Джейн уйдет из

прихожей. Джо ждал, сжимая в руке телефон. Фонарик лежал в кармане куртки (и

пара батареек к нему). Джо аж приплясывал от нетерпения. Он выучил наизусть

форум с городскими легендами и точно знал, куда хочет отправиться.

В сгоревший особняк Кеппелов!

Часть первая. Путешествие.

Желтоватый кругляшок от фонаря плясал на мостовой. Он казался единственным

живым пятном в мрачной паутине тревербергской ночи, которая, как всегда,

затопила город неожиданно и резко. Это была липкая, мглистая ночь, полная

загадок и тайн. И, как всегда, в старой части города все оживало, перешептывалось,

наполнялось смыслом и звуками. Кругляшок выхватывал кусочки мостовой,

заборов, орнаментов на фасаде домов, кладбищенских ворот… Джо упрямо шел

вперед, а желтоватое пятнышко с тем же

непередаваемым упрямством норовило

выхватить куски пострашнее. Один раз

мальчик даже вздрогнул, когда луч его

фонаря упал на оскаленную морду фавна

на воротах старинного кладбища.

Не было ветра. Казалось, и звуков никаких

не было. Тишина стала настолько

давящей, что хотелось заткнуть уши, лечь

на землю и не шевелиться. Но мальчик

Джо знал, что лежать ночью рядом с кладбищем – не очень хорошая идея. Поэтому

он шел вперед. Он обещал себе, что дойдет до особняка. Все

достопримечательности города были изучены и осмотрены вдоль и поперек. В них

не было ничего такого, на рассказ о чем одноклассники бы сказали «ах, Джо, ты

крут». А вот до особняка никто не доходил. Многие собрались, но никто не смог

туда попасть. А главное, никто не помнил, как снова оказывался на дороге с

повернутыми в сторону дома ногами.

Джо был упрямый мальчик. Он решил дойти. А если не дойти, то доползти. Ну

включите логическое мышление! Если бы на подходе к дому находилась стена или

иное препятствие – о нем бы вспомнили. Невозможно ведь забыть о таком, когда ты

посреди города натыкаешься на непреодолимую стену, правда? Но никто ничего не

говорил ни о какой стене. И особняк лорда и леди Кеппел так и стоял в мрачном

одиночестве на отшибе старой части города. Хотя прошло от силы три-четыре

десятка лет, его нельзя было назвать таким уж старинным.

Джо почувствовал знакомую волну возбуждения, поднимавшуюся внутри. Желтое

пятно фонаря заплясало, замельтешило, уткнулось в искособоченную ветку дерева.

Мальчик остановился так, будто действительно налетел на стену – ему показалось,

что там, за этой веткой, он увидел чьи-то глаза. Страшные глаза! Но он был смелый

мальчик. Перевел дыхание. Набрал полную грудь воздуха – и специально посветил

туда, где, как ему казалось, прятался монстр! Ничего… Только старые деревья с

переплетенными ветвями. В неровном свете фонаря они казались живыми.

- Первое препятствие, - с гордостью

отметил про себя мальчик, делая очередной

шаг на пути к цели. Он задумчиво жевал

банан.

Поднялся легкий ветерок. Листва

шелестела, слышались странные звуки,

откуда-то слева доносился еле различимый

плеск воды.

- Река, - поежился Джо. Он шептал сам

себе, создавая иллюзию общения. Он не

любил воду.

Мальчик не нашел мусорный бак. Поэтому положил шкурку от банана на обочину.

И только тут отметил, что уже давно идет не то чтобы по дороге… скорее, по старой

мостовой, выложенной большими камнями. Она была идеально стесана и, наверное,

не размывалась даже дождями. Такие дороги раньше делали на совесть.

- Виктор Джеймс Кеппел был архитектор, - снова сказал сам себе мальчик. – К его

дому должна была вести особенная дорога. Второе препятствие!

Почему обнаружение камней вместо асфальта мальчик причислил к препятствиям,

он не понял сам. И не успел об этом подумать – в ногу ткнулось что-то мягкое. Джо

вскрикнул и выронил фонарик. Монстры? Чудовища? Что такое может тут быть

посреди ночи, да еще и подкосить его так коварно? В этот момент мальчик Джо

понял, что просчитался – он не взял оружие.

Фонарик не потух (немецкое качество, подарок отца!). Он просто откатился в

сторону, располосовав мглу четким желтым лучом. Джо потянулся за ним так, будто

он был его единственным связующим звеном с окружающим миром. Нога дернулась

– и снова ударилась о что-то мягкое…и живое!

Часть вторая. Встреча.

Послышалось недовольное «мяу», и мальчик увидел кошку. Он готов был

поклясться в двух вещах: что кошка была черной и что она специально бросилась

ему под ноги.

- Привет.

- Мяу, - буркнула она и лизнула лапку.

Джо подобрал фонарь и испуганно огляделся – порыв ветра снова оживил все

деревья. Казалось, что под ветвями бегают какие-то тени. Тут и там вспыхивали

красные огоньки. Мальчик замер, глядя в лес. И не заметил, как на черной мордашке

кошки появилось непередаваемое выражение, и ее взгляд тоже блеснул красным.

Хороший мальчик Джо закрыл глаза и представил красивое лицо матери – оно его

всегда успокаивало. Он искренне считал Теодору самой красивой женщиной на

планете. Мальчик почувствовал очередное прикосновение кошачьего тела к ноге и

опустил взгляд. Надо было идти дальше. Время шло, а ему совсем не хотелось,

чтобы родители, вернувшиеся с выставки-презентации-и-так-далее, не застали его

дома. Шаг. Еще один. По мере продвижения вперед страх отступал сам собой.

Деревья шевелились. Ночные шорохи стали реальными до дрожи, но мальчик

упрямо шел вперед. Ноги сами несли его по той дороге, которую он два часа искал

на google-maps. Кошка невозмутимо вышагивала рядом, исполняя роль собаки-

поводыря. Это сравнение пришло в голову неожиданно, и Джо ухмыльнулся – на

прошлой неделе он рассказывал в школе истории про таких собак. Кошка замерла на

повороте и повернулась, будто приглашая мальчика идти дальше самостоятельно.

Ее глаза тускло отливали красным, морда приняла какое-то ехидно-хищное

выражение.

Хороший мальчик Джо, знающий, что его, возможно, ведут в ловушку, был

достаточно оптимистом, чтобы предположить, что животное ему помогает. С этой

мыслью он сделал насколько бодрых шагов – и с размаху налетел на стену! Или

нет? Мальчик упал. Фонарь упал рядом с ним, светя ровно вперед. И если верить

глазам, никакой стены не было! Но ушибленный лоб говорил об обратном. Он

распластался на земле, глядя в темное небо. Впереди была только бесконечность.

Голова болела дико, но оторвать взгляда от синевы мальчик просто не мог.

Теплый шершавый язык, самым наглым образом прочертивший влажную дорожку

по его лицу, заставил мальчика буквально подскочить на месте. Кошка сидела

рядом. Видимо, она пыталась вылизать ушибленное место.

- Эээ…. Спасибо, мисс Кошка.

- Мяу.

Она встала. Грациозно изогнулась и пошла вперед. Остановилась ровно на том

месте, где Джо ударился головой (ох, как это звучит). Мальчик подобрал фонарик и

посветил дальше по тропинке. В нескольких десятках метров впереди возвышался

мрачный каркас когда-то сгоревшего здания. Он выглядел абсолютно диким и

неживым. Пугающим даже. Но кошка стояла в воротах и внимательно смотрела на

Джо, будто прикидывая, достаточно ли в нем авантюризма, чтобы сделать этот шаг.

Она наклонила голову набок.

-Мр?

- Ладно, ладно, пушистая, - пробормотал мальчик, поднимаясь и держа удивительно

прочный фонарик в руке. – Я пойду. Но если со мной что-нибудь случится, ты

будешь иметь дело с моим папой!

- Мяу, - отозвалась кошка задумчиво.

Он поправил помятый рюкзак

(страшно представить, что стало с

провизией), и пошел. На этот раз

Джо шел медленно. Он выставил

руку вперед, чтобы, если что, она

приняла удар на себя. Даже

зажмурился, когда подходил к

«границе», но… ничего не случилось.

Джо попал на территорию особняка

Кеппелов!

Часть третья. Когда цель достигнута.

Здесь росли деревья. Было видно, что когда-то лобби было великолепно оформлено,

пересекалось тропинками, было украшено клумбами, декоративным кустарником и

деревьями. Сейчас никто не следил за красотой. Место выглядело дико и

непередаваемо прекрасно. Желтый кругляшок фонаря плясал от куста к кусту,

выхватывая различные детали и вспугивая тени, которые прятались под старыми

ветвями, стремясь сохранить свою целостность. Ветви были кривые, пугающие, но

при этом и странно красивые. Джо замер, жалея, что не взял с собой фотоаппарат.

Кошка шла рядом, помахивая хвостом. Она остановилась на пороге дома. А Джо

озирался по сторонам, пытаясь запечатлеть в памяти каждое мгновение. Было

страшно. Очень страшно. Но… Вокруг сновали какие-то тени. Казалось, будто

десятки существ таятся под кустами. Тут и там что-то шелестело, шептало,

угрожало, предостерегало. Мальчику стало по-настоящему страшно. Ему казалось,

что он переступил запретную черту, подошел к тайне непозволительно близко. И…

он мог поклясться, что кто-то за ним наблюдал! И этот кто-то вряд ли был настроен

доброжелательно!

Кошка куда-то исчезла. Круг мглы вокруг него сужался. Мальчик понял, что назад

дороги нет – оглянувшись, он не увидел ворот, через которые вошел. Вокруг была

только мгла. Солоноватая, туманная, обжигающе холодная. Говорят, такая мгла

селится на кладбище. Она затапливает его на ночь и все, кого она случайно

накрывает, пропадают! Мальчик выхватил мобильный и, не глядя, нажал быстрый

вызов, пытаясь дозвониться матери. Естественно, сеть здесь не ловила. Аппарат

упал на землю. Джо выдохнул, крепче уцепился в

фонарь – и рванулся вперед.

Ему показалось, что он нырнул в ледяную воду.

Что-то сомкнулось вокруг его тела, но

выпустило, не сумев удержать. Мальчик упал на

деревянное крыльцо и уткнулся в мягкую шерсть

кошки. Она снова лизнула его, на этот раз в нос.

- Ты нашел, что искал, Джозеф?

От этого голоса по спине пробежал мороз, а в

сознании всплыли мифы про демонов. Он был

тихим, свистящим. Может быть, это говорил сам

Ветер? Или дух Кеппела явился из преисподней?

Мальчик сглотнул и опасливо поднял голову,

пытаясь что-то рассмотреть. Он не знал, где фонарь.

- Кто ты? Я не боюсь!

Шелест листвы донес до него приглушенный смех.

- Еще не пришло время, Джозеф Мун. Ты рано сюда пришел.

- Кто ты?

Мальчик кубарем скатился с крыльца и врезался в ближайший куст. Больно! Когда

он снова открыл глаза, у двери в дом стояла высоченная фигура. Она была соткана

из тьмы, не отражающей ничего, она будто поглощала взгляд, была точкой

абсолютного ничего в этом странном доме. Мальчик нащупал рукой камень – и

метнул его в фигуру. Он не промазал. Но ничего не произошло. Камень просто

пролетел там, где должен находиться торс – и ударился о стену дома.

- Уходи…

А это ему уже шепнули на ухо. Мальчик обернулся – и встретился глазами с

непередаваемым взглядом ледяных тускло мерцающих синим глаз. Пронзительно

вскрикнув, он побежал. Еще мгновение – и этот взгляд выпил бы его до дна. Он

бежал, почти готовый снова встретиться с мглой, не зная, куда бежать, но к своему

удивлению оказался у ворот – и с размаху врезался в кого-то. Он зажмурился и

попытался оттолкнуть неожиданное препятствие – и оторопело замер, услышав

голос:

- Ты настолько боишься, что готов поднять руку на собственную мать?

Джо замер. Открыл глаза. Это действительно была его мать. Она смотрела

удивленно и немного осуждающе. А потом перевела взгляд – и ее лицо изменилось.

Стало… еще красивее? Неожиданно выглянувшая луна залила Теодору серебряным

светом. Она стала похожа на лесную богиню. Но куда она смотрела?

Мальчик обернулся.

В воротах стояла фигура в черном плаще. В свете луны стало понятно, что это

мужчина, но глаза… Глаза по-прежнему жили своей жизнью. Они были синими,

сияли, как факелы. На его плечах растянулась кошка. Она спокойно спала,

вцепившись всеми четырьмя лапами в плащ.

- Ты вернешься сюда. - Снова голос в его голове! – Когда придет время…

Анна Томенчук: контакты

Живой Журнал: madame-pamira.livejournal.com

Skype: madame-pamira

Электронная почта: annapamira@gmail.com

Саундтрек

«Соломинки»: Red Hot Chilli Pipers, Clocks

«Sophoi. Felis. Psyche»: Arvo Pärt, Tabula rasa, I. Ludus con moto

«Право на реальность»: «Зимовье Зверей», «Летайте самолетами»

«То, что всегда с тобой»: «Зимовье Зверей», «Пепел Клааса»

«Вера»: Nightwish, Deep Silent Complete

«Апокриф»: Лейтмотив Ордена Охотников за Магами

«Демон»: Stephen Bennett & Jamie McMenamy - Sanitarium, The Innocent Abandoned

«Легенда о Шамане»: Nightwish, Dead Boy’s Poem

«Осенняя история»: Камиль Сен-Санс, Dance macabre, исполнитель – Kharkiv Youth

Symphony Orchestra "Slobozhansky" (Ukraine). Conductor - Tiran Nikogosyan.

«Само»: Joe Satriani, I Just Wanna Rock

«Не бойся»: RTPN-Unnamed

«Герой»: Those We Don’t Speak Of («Таинственный лес», саундтрек)

«Сфинкс»: Archive, You Make Me Feel

«Визитка Доминатрикс»: Rammstein, Mein Herz Brennt piano instrumental

«Кошка»: David Garrett, The 5th

Над сборником работали:

Главный редактор:

Анастасия Эльберг

Помощники главного редактора:

Виктория Штерн, Анна Томенчук

Оформление сборника (верстка, подбор

иллюстраций):

Анна Томенчук, Виктория Штерн, Анастасия Эльберг

Дизайн обложки:

Наталья Шаманаева (shamanaeva@gmail.com)

Авторы представленных в сборнике работ:

Котова Ксения, Игорь Ревзин, Юлия Баткилина, Юлия Соловьева, Анастасия

Эльберг, Валентин Искварин, Сергей Анатольевич «Доброе утро!», Артем

Патрикеев, Наталья Маркелова, Татьяна Клищенко, Анна Томенчук

Авторы иллюстраций и сайты, с которых были

взяты иллюстрации:

Alexander Pashpekin, Mominur Rahman, Андрей Письменный, Nady Gepp, Nan Fe,

Cyntia Sheppard, Lira Allei, noahbradley, умуму, Kyle Anderson, Nitro Mario, Curielo

Cabral, Frank Frazetta, Tuomas Pekkarien, Frank Fielder, Archia Orlyix, Saara Makinen,

Фатах Галла, IgorY, Вероника Глушко, Ева Томас, Carsten Witte (проект «Психея:

поцелуй бабочки»), Э. Эшалиев, Камиль Демулен («В саду Пале-Рояль»), Paul-Emile

Boutigny « Henri de La Rochejacquelein au combat de Cholet en 1793 », Эрнест

Месонье «Осада Парижа», vita («Полное истощение реальности»), Juan Carlos

Gonzalez,

http://www.dreamworlds.ru, http://www.drawmaster.ru, http://old.computerra.ru,

http://www.delaempechi.ru/stairs.shtml, http://infoisoft.nnm.ru, http://turbina.ru,

http://fineartamerica.com, http://mauforum.ru, http://rusdemotivator.ru,

http://www.magiclamp.ru, http://magazin-gobelenov.ru (гобелен «Набережная Сены»),

http://www.sacred-destinations.com, http://t-s.kz, http://www.pro-goroda.ru

Контактная информация

Сайт проекта: www.artsoart.com

Адрес электронной почты: sbornik.art@gmail.com

Страница в социальной сети Facebook: www.facebook.com/ArtInspiresArt

Страница в социальной сети ВКонтакте: www.vk.com/artsoart

Twitter: @inspires_art