№22019 1

КонтеКстжурнал актуальных литературных практик

№2/19Харьков

2 №22019

Литературный журналактуальных словесных практик

к о н т е к с т№ 2

ISSN request pendingСоредакторы

Екатерина ДеришеваВладимир Коркунов

Редакционный совет

Ольга БаллаСтанислав БельскийНаталья БельченкоДарина ГладунАнна ГолубковаАлла ГорбуноваАнна ГруверДанила ДавыдовМария МалиновскаяЛесик Панасюк

Дизайн

Андрей Черкасов

Интернет-версия

Виталий ШутиковЯрослав Уваров E-mailkntxt.magazine@gmail.com

Сайт

kntxt.net

Фото на обложке Klearchos Kapoutsis/CC-BY-2.0

Гарнитуры Rafale by Suleyman Yazki, Svet Simov, Vasil Stanev (обложка), Helios, Myriad Pro (блок)

Типография ООО «Золотые страницы» (Харьков, ул. Маршала Бажанова, 28); «ЛитГОСТ» (Кимры, ул. Володарского, 57)

Тираж 300 экз.

© Авторы материалов, 2019© Проект «Контекст», 2019

№22019 3

Содержание

Поэзия

Марта Мохнацька. впізнати за теплом . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6Александр Кочарян. я сказал, <...> . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 11Наталия Азарова. из бабочек . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15Василь Махно. Світла пташиний писк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19Инга Кузнецова. я не отвечаю . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 24Андрей Сен-Сеньков. Если бы не Малевич . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 27Станислав Бельский. геометрия яблок . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 31Олег Коцарев. Як циганська голка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35Анна Гринка. «чёрный» через «о» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 39Виталий Зимаков. виды и причины повреждений береговых линий . . . . . . . . . . . . . . . . 42Богдан-Олег Горобчук. Революція акацій . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47Геннадий Каневский. паузы между гудками . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51Алексей Чипига. у всякого есть свой кит . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 55Александра Мкртчян. Одри танцует . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 58

Лента (Карина Лукьянова, Сергiй Рибницький, Сергiй Синоптик, Станислав Щербаков, Нина Александрова, Сергей Шуба, Дмитрий Билько, Ольга Туркина, Владислав Петренко) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61

Переводы

Ґалiна Римбу. фрагменти з «книги занепаду»Переклав з російської Янiс Сiнайко . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 74Артьом Вєрлє. з циклу «важка техніка»Переклав з російської Лесик Панасюк . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 79Анна Гальберштадт. У Вільнюсі вліткуПереклав з російської Борис Херсонський . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 82Переклала з англійської Таня Родіонова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 86Иван Пилкин. современная молдавская поэзия (Вирджил Ботнару, Мария Пилкин, Александру Вакуловский, Аурелия Борзин) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 87Мари де Катребарб. пчела внутри пчелыПеревёл с французского Иван Стариков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 92Амир Акива Сегал. место у истоковПеревела с иврита Лена Байбикова . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 95

Интервью

Остап Сливинський. Свобода від молоточківРозмовляла Анна Грувер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100Денис Ларионов. Мир без центра.Беседовал Владимир Коркунов . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 106

4 №22019

Опрос

Что такое актуальная поэзия? (Виталий Лехциер, Антон Полунин, Дмитрий Кузьмин, Наталья Бельченко, Марта Мохнацька, Ольга Брагина, Анна Голубкова, Гєник Бєляков, Михайло Жаржайло, Илья Кукулин, Ігор Мітров, Гали-Дана Зингер, Евгения Вежлян, Данила Давыдов, Серго Муштатов, Фридрих Чернышёв) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 110

Критика

Денис Ларионов. Между дискурсами и телами (О поэме Марии Малиновской «Причальный проезд») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 131Анна Грувер. Поза межами ойкумени (Сергій Татчин, «Пташка нова») . . . . . . . . . . . . . . 134Сергей Васильев. Триптих (Остап Сливинский, «Орфей» (перевод Станислава Бельского); Ольга Брагина, «Фоновый свет»; Сергей Шуба, «Где был феникс») . . . . . . . . . . . . . . . . 137Ольга Брагина. «О, этот город, подаренный нам с любовью за наши грехи» (Виталий Науменко, «Бедность, или Две девушки из богемы») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 141Иван Стариков. Пятикнижие (Ия Кива, «Подальше от рая»; Хамдам Закиров, «Дословно»; Владимир Богомяков, «У каждой деревни своя луна»; Станислав Бельский, «И другие приключения»; Андрей Василевский, «Скажи словами») . . . . . . . . . . . . . . . . 144Нина Александрова. Заденет всех (Ян Выговский, «ranit odnogo, zadenet vseh») . . . . . . 149Дарина Гладун. Софія Яблонська: «повернення» до України (Софія Яблонська, «Чар Марока»; Софія Яблонська, «З країни рижу та опію») . . . . . . 152Ольга Балла. Рецензионный дайджест (Павел Зальцман, «Средняя Азия в Средние века (или Средние века в Средней Азии)»; Игорь Вишневецкий, «Неизбирательное сродство»; Павел Гельман, «Правила философа Якова»; Светлана Богданова, «Сон Иокасты: Роман-антитеза»; Владислав Дегтярёв, «Прошлое как область творчества»; Владимир Друк, «Алеф-Бет. Формы, числа, номинации»; Михаил Айзенберг, «Урон и возмещение»; Олег Юрьев, «Неспособность к искажению»; Валерий Шубинский, «Игроки и игралища»; Санджар Янышев, «Умр. Новая книга обращений»; Мария Степанова, «Против нелюбви»; Сергей Соловьёв, «Человек и другое»; Михаил Немцев, «Ясность и радость»; Борис Дубин, «О людях и книгах»; Линор Горалик, «Все, способные дышать дыхание») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 155

Книжная серия журнала «Контекст» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 168

№22019 5

ПоэзияИлья РиссенбергАнна ГолубковаАнна ГруверСергей СдобновСерго МуштатовДмитрий ДедюлинЛюба МакаревскаяХельга ОльшвангНастя ДенисоваАнтон ПолунинИя КиваСтанислава МогилеваАндрей ТавровТатьяна РетивоваДарья СуховейОксана ЕфименкоСофия КамиллДарина Гладун

6 №22019

МартаМохнацькаПоет, перекладач. Народилась у смт Гусятин 1993 року. Вірші та переклади публікувалися в інтернет-виданні «Літцентр», поетичному «Листку» тощо. Учасник фестивалів «Книжковий арсенал», «Львівський форум видавців».Живе у Львові.

* * *

приведи до мене всіх своїх чудовиськ зі снів —нехай тобі й залишиться нічого

подовгу вдивляйся у білий —може, колись і проступлять обриси —ти повинен будеш їх впізнати за теплом

* * *

нас збирали і виводили до лісосмуги ми заглядали в невдоволене небо старалися видивитися ключі

впізнати за теплом

№22019 7

як то літати ключами а як замками гайками

трава темнозеленіла болотяне місиво липло до підошов ми вищали і ближчали до ключів і до ірію

* * *

щоб не захлиснутися приклонюся і питиму воду волоссям

гляди-но як спрага конвульсує в моїй сивині

гляди-но як ясниться моя лисина

* * *

наслинивши роздвоєний кінчик нитки просиливши її у вушко

величезна баба примружує одне око й нанизує нас:тата-опенька маму-опенька й

8 №22019

ще двох дрібних яких до супу — і то не даси

і ми висимо пахнемо на всю хату чекаємо Різдва

* * *

каже що двадцять дев'ять років не знала нас але завжди пам'ятала що ми народимось

брала і водила пальцями місце згину ноги непроглядну білу шкіру і примовляла:

нумо тріскайтесь!і ми нарешті познайомимось

* * *

всі знають що мала бути фотографія де вона тримає величезний помідор сорту волове серце розміру її голови

всі думають в чому там чудасія що помідори тоді так родили чи що ніхто не пам’ятає які там в дітей голови вони ніби й не ростуть же але й трошки ростуть чи не так

№22019 9

всі усміхаються від цієї фотографії якої не зробили та й плівка щезла тоді ще

а вона горда своєю головою своїм помідором навіть відчуває ніби якось приклалася до тодішнього врожаю

все пам’ятаємо нам розказували

* * *

дім пригрозить і нахилиться забере собі голос в підвал

щоб колись бути видобутим

грітися ріжучи гуси прикладаючи собі їхню шкіру

* * *

білий чоловік розсипає гречку на столі притискає пальцем чорне зернятко виводить його

зернятко ячменю

бочечка

ми дивуємося

10 №22019

яка численна купка інакших

і тріскаємо чорні зернятка а вони такі самінечкі

* * *

у пору коли земля стиха надтріскується і кісточки передчувають пекучі подряпини

на подвір’ї виникає велика пустеля з дюнами звуком піскового годинника

у великому решеті відро за відром висіюється спрага в оазах бавляться сусідські коти радіє визволитися і посіятися насіння будяків

і останнє зернятко і Різдво і кутя і трохи щемко без твердої певності що не міраж то був

№22019 11

* * *

эти темные облака (а почему не те) лохматые волосы и другие принимавшие участие в съемках

* * *

возможно, во мне говорит нерожденная рок-группа:что за чудовище ты потрудился вынести на свои плакаты?эти жанры по-прежнему не в ходу во впадинах ветра и в расположенных там старых подверженных неумолимой реконструкции городах

АлександрКочарянПоэт, автор текстов. Родился в 1985 году в Харькове. Окончил психфак ХНУ им. В.Н.Каразина. Публиковался в журналах «©оюз Писателей», «Воздух», Homo Legens, на сайтах Litcentr, Solo Neba, «Полутона» и др.Живёт в Киеве.

я сказал, <...>

12 №22019

* * *

почему бы не написать что-нибудь хорошее про вишневые косточки?«они выручали меня всегда, когда я приходил в беду, приходил в ненастье»

* * *

как прорваться в «мы», как открыть двери запертому в

подвале открывать

о мерный рокот ушей моих световые истребители не в людей

(экспроприация психического)

сияющее чрево персеверация: губы

жажда туман для дитяти жаждем

быстрые деревья отсутствия состояний

машина контурных почти прорываясь к тем, кто тут же кажется обитает всегда

в холодных коридорах беспочвенности разделить с тобой наши тела

* * *

о чем мы говорили?о спрятанных фигурных скобках переменных, названных транслитом о том, сколько получают

№22019 13

учителя информатики о том, что у клавиатуры есть левая и правая функциональные зоны.не помню, чтобы мы говорили о литературе.(я говорил о себе, когда упоминал фильмы ужасов и мертвые остановки)

* * *

она говорит: <…> я сказал, <…> только конструкция этой коммуникации деформировалась и распадалась теряя винтики целеполагания и я наклонялся и внимательно рассматривал получившиеся дырочки

* * *

другая фея, мальчик по образованию, если вечером оставить унижение под подушкой, заберет его ночью и оставит секс,

как будто родителей нам было мало, с их деньгами и переполненными вешалками и покупками перед началом сентября;

(но, пожалуй, ничего, закуси нижнюю губу, как в других видеозаписях)

(неумелые одежды, смещенные центры функциональности)

с этим вечным чувством вины за покупки,

14 №22019

чтобы привиделось что-то красивое, что не (страшно) уничтожить, (закрой глаза, представь это по-настоящему)

* * *

они не понимают как мы больны и мы не понимаем их болезни всего-то и нужно что перемычка точка раскачивания почему бы не «поехали со мной, прямо сейчас» и тут же появляется то что извне а потом в перевернутом состоянии пытаясь спрятаться от солнца в своей камере-обскуре

* * *

какие еще сны неужели ты выполнил все которые уже были потратил все что получил потратил все что заработал поссорился потерял (парк горького аллеи аттракционы линии деревьев зеленые деревья поверни налево зеленые деревья еще немного зеленые деревья спуск в ночь ветви деревьев лекторий под небом ветви деревьев пылает асфальт на закате едут машины колесо обозрения ограда парка ветер в деревьях мы идут за тобой ветер в деревьях комната мама одежда деревья ящерица ветра с пятью головами)

№22019 15

Наталия Азарова Поэт, филолог, переводчик. Родилась в Москве в 1956 году, окончила МГУ им. М. В. Ломоносова, доктор филологических наук. Публиковалась в журналах «Но-вый мир», «Воздух», «Новое литературное обозрение», «Арион», «Волга» и др. Лауреат Премии Андрея Белого (2014). Автор учебника «Поэзия» (2016, премия «Учебник 21 века»). Автор девяти поэтических книг, включая «Соло равенства» (2010), «Раззавязывание», «Календарь» (2014) и др. Руководит семинаром «Мировые поэтические практики» и Центром лингвистических исследований мировой поэзии в Институте языкознания РАН, организатор Биеннале поэтов (2017). Автор переводов Ду Фу, «Морской оды» Фернандо Пессоа. Стихи Наталии Азаровой переведены на 13 языков.

остановка

канун мира ожидание перед дверью когда непотерянный ключ не подходит попробовать ещё раз тот самый но не потерян но не подходит ломать не ломать бросаем орла с изнанки вошли ширма расклеилась прочно держатся бабочки неровностями бархатные круги повислиупражнение в воображении ежедневного место посиделок испанских соседей и их несовершенных несовершеннолетних террористов

из бабочек

16 №22019

скамейки из подогретого железа верхи тормашек их обсуждают корреспонденты снимают рассказать не рассказать охранный шёлк сердца валяется тамошние и здешние ошмётки мальчишек это были такие ежедневные ребята

мажорныемиражи

если взглянуть целиком поле бабочкаминарастает подвижность растенийпыль подвижнагусто дремлют нижние жизниотделяется рой бабочекживущих у пифагораобщина бабочек противостоящая демократииу них лица расшиты цветными лужайкамии с нимитрижды рождённая бабочка

* * *

внезапные взлёты лифта горизонтальные и яркие краски на фресках из перетёртых бабочек

* * *

моль летает похожая на бабочку но потом она садится сложив крылья одна мольмышь влетает в окна пугливых американок летучая мышь похожая на мышь

№22019 17

одна мышьв отеле нарастает неподвижность его пассажиров один отельвоенных вертолётов по�лосы повисли над океаном одни вертолёты насквозь подвижное поле подвижная даньв бабочках насквозь подвижны цветы нарастает подвижность растений Бог как известно похож на нас своим количеством

* * *

повтор отборповтор отборповтор отбора отбор отборповтора

* * *

урывки снаурывки уровня снаи приснилось гао�ну что он не мудрец но и не бабочка вовсе гао�ну приснилось что ондве невзрачные бабочкибеленькие

* * *

это мост для узнаванья рыбэто маленький дворец для их макияжаэто леса прилегли по кругуэто их следящие множества

18 №22019

октябрьские бабочки листьев они планируют мы ничего не планируеммы планируем они ничего не планируют они планируемкрасный серп живых рыб в пруду

* * *

прочь комариная завязь рисунчатаямы вовсе не насекомые нас в сложность не сложишь рисунок не получаетсямножницы младшего цвета пенки ве�тра рябь рыб диваны одуванчиков взлетают подушки взрываются белым утренним пухом тучки птичек стелются спешек излишки в мелкостях воздуха тельца дельцов лёгонькие рой белых жёнмы не просчитываемсямы вкладываемся одна в другую помахивая контурами мир недоношен белый снег диаспоры падает сбоку

* * *

в утренних горахвисит траектория крыльев бабочкилетела пол часа назад час вперёд

№22019 19

Троянда

кожного січня — одне й те саме — зелені дрозди й пурпурові — прирікають троянду на смерть випиваючи з неї клейкий мед з її тіла і крові

приймаючи їх причасників і убивць показуючи це мені — поету шепочеш тихо на вухо: корись кожна троянда зісохне колись можливо у середу

якщо знати сади медоносних троянд тобто ключ із замком у дверях то нехай буде воля Твоя я б дроздам і трояндам сприяв я б троянду садив на папері

для троянди — єдиний над нею монарх у дроздів — він також єдиний

Василь Махно Поет, прозаїк, есеїст, перекладач. Народився у 1964 роцi. Автор 12 поетичних збірок, книги оповідань і двох книг есеїстики, п’єс «Coney Island», «Bitch/Beach Generation», книг перекладів польських поетів З. Герберта та Я. Шу-бера. У видавництві «Фоліо» готується до друку книжка вибраних віршів «Поет, океан і риба». Твори Махна перекла-дено багатьма мовами у різних країнах. Окремими видання-ми виходили в Ізраїлі, Польщі, Румунії, Сербії та США. Лауреат низки літературних нагород, зокрема Міжнародної поетичної премії «Повеље Мораве» (2013) та «Книга року BBC» (2015). У 2016 про письменника знято документальний фільм «Дім на сімох вітрах: портрет Василя Махна» (реж. О. Фразе-Фразен-ко). З 2000 року мешкає в США.

Світла пташиний писк

20 №22019

і пелюстку троянди тримає зима у пташиних примерзлих дзьобах і витягує з неї силу

у внутрішнім дворику троянд моїх і моїх дроздів і віршів зимових я зібрав би усіх усіх хто в повітряні ями приліг у теплі пурпуровім

хто розуміє життя у троянді і дроздів які прокльовують її смерть і поета який з ними на чатах який не знає з чого почати:одне й те саме

Світла пташиний писк

медом — кленовим сиропом і лимонадом мовчання монахом — життя Леонардом первосвященником слова — його коеном в дев’ятисвічник вогню закованим в волосяниці слова і музики зашитих кишень і відірваних ґудзиків

запитавши батька: птахи небесні живуть без зарплати й зароблених пенсій то як поети — прийнявши схиму?пелюстку маґнолії й синющу сливу їдять на сніданок — і світло жарівки перейде воду по вавилонських ріках?

і якщо ти жив у річках ти був поетом?і з яких річок збудував Мангеттен?І якщо біг словами прудким леопардом?закреслив життя де був Леонардом запечатав голос мовчанням буддизму взувши сандалі які не тиснуть

вставай — одягайся — взувай сандалі є інші річки що живуть довше й пливуть далі і є самотність: житиме в тобі й з тобою і якщо ти пишеш голосом а не рукою то сам собі скажеш: хто коронований і як це співати леонардом коеном?

№22019 21

і як споглядати цвіт сливи і сніг на віях здогадуватись про світло і хто його сіє знати що смерть неминуча і що вона є не розминешся — змінивши ім’я своє сидячи за стійкою бару — чи поселившись в Челсі чи у потязі в напрямку до Нью-Джерзі

і якщо річка пливе над самотою і медом і якщо збираєш слова — то чи є поетом ходіння вздовж річки — океану — якщо звізді народитись з яйця у горличому гнізді то чому від неї світло — не зиск?і чому в світла — пташиний писк?

Вірш для Анни

Also of the Levites; Jozabad, and Shimei, and Keliah (the same is Kelita), Pethahiah, Judah and Eliezer

Ezra 10:23

ці віршінайбільш незручні для перекладу ці метафори з біблійних часів і міст цей пустельний пісок між зубами і сторінками книг

Анно нáщо мені повторювати цей стих з книги Езри це чуже чорнопере слово Птахія що моєю мовою не перекладу ніяк хіба що птахом

аякже — птахом залетів твій рід а виїхав у радянському товарняку

а інші стали землею або паперовим димом а всі разом знову птахами

Анно не вистарчить твого незнання івриту щоби перечитати усі гебрейські книги і не потрібно стільки їдишських слів для пташиних імен

22 №22019

Кропива

знаю кропива цвістиме пізно: дощі я забув від «Тойоти» і дому ключі ніхто мене не шукав — навіть жінки відкладали личинки земляні жуки на полях садили кріп — бараболю я не був там — ні з тією — ні з тою

я сховався у місто яке любив навіть якщо б — або ж навіть якби канделябри каштанів — бавовна пуху дзижчали перламутрові мухи жовтів молочай — рухались залізниці і достигали бджоли і солодкі суниці

на мене чекала мама і батько-водій вони сиділи на березі — при воді майже Берґман — «Сунична галявина» так далеко посмішка мамина ховаюсь за стовбур старої сосни і вдивляюсь: вони це чи не вони?

заховаюсь у хащі зелених кропив бо заходив в кропиву коли курив заїдав кропивою — боявся мами шукала мене за лисячими слідами за кров’ю кропиви — зеленою і масною —видивляла очі за мною і за рікою

молоді дощі над моїм містом і на ріці і на синьому серці — рубці й синці дощ мене не жаліє — кропива жалить мама каже з ріки до мене з жалем:що якщо куритиму — не зможу рости і не зможу ріку на собі нести

Лемки

наївні — намальовані невправною дитячою рукою —залишилися у засохлій золотій фарбі Никифора:

— криві капелюхи —— несиметричні очі —

№22019 23

на возах бо повертаються з ярмарку завтра треба знову:— пасти худобу — стригти овець

— відганяти вовків —

і слава Богу — що закінчилася війна — так думали –

Бедуїн радить синові (за Гаджемом Гайдаревичем)

У смерті — колір диких помаранчів. Тому заплющ очі, коли здиратимеш з них шкіру та їстимеш і коли раптово відчуватимеш запах їхнього підступного цвіту…

Смерть ховається у двосічному світлі що капає з відкритого ока помаранчі.

Від їхнього привабливого кольору і солоду до вуст напливає слина. Їх шкіра —диявольська сорочка, а густий липкий сік —злорадний усміх демона.

Від них неможливо вивільнитися, а пустельні птахи з наших кишок видзьобуватимуть їх зерна

Помаранчі пантрують за нашим кожним кроком, перетворюються в інші овочі і спрагу, здатні легко розірвати змертвіле тіло.

(Дитина впала в криницю, ївши помаранчі. Мужчина завив вовком на помаранчевому дереві. Кістки вмерлого переносилися з одного гробу до іншого, де помаранчевий сік зухвальцем капав з надгробних плит…)

Обминай дикі помаранчі і не май гадки про їхні гладкошкірі солодощі: зваблені докинуть насіння до твоєї ще зеленої смерті

24 №22019

ИнгаКузнецоваПоэт, прозаик, переводчик, литературный критик. Родилась в поселке Черноморском Краснодарс-кого края. Окончила факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Публиковалась в журналах «Но-вый мир», «Знамя», «Арион», Homo Legens, «Октябрь», «Дружба народов», «Интерпоэзия», Prosōdia, «Новая Юность», «Воздух», альманахе «Вавилон» и др. Автор че-тырех книг стихов и романа «Пэчворк» (М., 2017). Лауреат литературных премий «Триумф» (2003) и «Московский счет» (2003).Живет в Москве и Протвино (Московская область).

я не отвечаю

* * *

будто ничего не было и нет но кое-чтонезависимо от неразличимостичеловеческих миговбудетесли я налипший на мокрый камень лепесток бархатцев теряющих то и тотогда будущееэто какая-то тектоническая категорияможет быть пролом в скале и другая реальностьможет быть пролом в стенеты спрашиваешь как переношу горе ястенаю лисатанею

да нене

с любопытством

№22019 25

* * *

отправляешь летнее пальто в дальний шкафа лето не кончаетсяотправляешь нательное пальто в дальний шкафтелесное пальто в верхний шкафа оно вылезает сквозь щель между дверцамипростирается далекозаполняет вседобегает до горизонта но чье ононеужели твоеглаза не знаютони полагают ты как раз горизонтто куда бросишь взглядто и тыотступающее «я»ты (то есть я)

* * *

я заметила мое лицонравится тебе больше текстовбледное и прозрачноеэто одно и то жеты и без текстов видишь устройство мозганапрямуюсквозь черепную коробкувидишь и проводки лицевых нервовбегущий сигналкрасота же оптический эффектона ни в чемс ней ничего невозможно сделать(взять ее и т.п.)и с поэзией ничего невозможно сделатьа мы зачем-то

* * *

люди здесь да и я самаэто несущественноэта структура гигантский спрут

26 №22019

ты чувствуешь щупальцеэто не я обхватила тебя за шеюпроститочно в комиксе глупо барахтаюсьсхваченная поперек скользким упругимтретье на ощупьищет лицо

есть и другие

* * *

писчей бумаги кафкии конверта в стиле лу саломе(они у меня нашлись)достаточночтобы написать письмоно зачемтогда пришлось бы объяснить слишком многоепочему звездыи почему настолько конвенциональны научные взглядыпочему тьмаи что о ней известно с первоначальной битвыпочему всёты не спрашиваешьты не ребенокя не отвечаю

№22019 27

Андрей Сен-Сеньков Поэт, прозаик, переводчик. Родился в Таджикистане в 1968 году. Окончил Ярославскую медицинскую ака-демию. С 2002 года живет в Москве. Работает врачом. Публиковался в журналах «Новое литературное обозре-ние», «Воздух», «Арион», «Волга», «Урал» и др. Лауреат премии Андрея Белого (2018), дипломант премии «Москов-ский счет» (2007, 2011), лауреат II Тургеневского фестиваля малой прозы (2006). В 2015 году книга Anatomical Theater получила премию американского ПЕН-клуба как лучшая пере-водная поэтическая книга года. Автор многочисленных книг, включающих стихи, лирическую прозу и визуальную поэзию. В 2018 году вышла его книга избранного «Стихотворения, красивые в профиль».

Не оглядываясь вперед

орфей не оглядываясь идет вторую неделю

они заблудились и похоже что движутся по кругу

эвридики идущие за его спиной уже несколько дней молчат им скучно в аду было как-то повеселей

орфей останавливается стучит пальцем по навигатору через сто метров поверните направо слышится приятный женский голос

эвридики просят хватит мы устали посмотри на нас давай уже закончим

Если бы не Малевич

28 №22019

он поворачивает голову и очередная эвридика исчезает

скоро у всех поворот направо

Синяя SIM-карта

на «карте ада» фигурка вергилия высотой всего 8 миллиметров

это посиневший от холода ужаса кусочек 8 миллиметровой кинопленки на который ботичелли снимал хронику своего страшного путешествия

пленка была засвечена

лучше полароид или как леонардо надо было делать селфи на мобильный

кусочек пленки синее спасибо тебе за то что ничего нет

за то что ничего да

Воскресный день в аду

утром в церковь спасителю вряд ли сейчас вбивали бы гвозди мы — чудовищная лень и продвинутые технологии они позволяют просто вкрутить болты за несколько секунд без особых усилий Flex ADW 18,0–42 M делает 4200 оборотов в минуту а у FEIN ASCT 14 M есть даже электронная регулировка частоты вращения плюс дополнительный аккумулятор в комплекте мало ли что потом поход в контактный зоопарк счастья тут стафилококки спирохеты вирусы иммунодефицита всех можно потрогать обнять погладить покормить вечером как обычно мы ужинаем друг другом много не пьем помня что завтра на работу единственное что в нас осталось человеческое это сказать

№22019 29

маленький понедельничек прости но мы тебя не любим

Третье пришествие — Саудовская Аравия

божья матерь русская углеводородица делает органический тест что-то не так внутри какой-то лишний очень липкий валентный электрон

я же умная богатая я же нефть каменный уголь сланец еще и гидраты природного газа как я могла так облажаться как я могла забеременеть

для электрона эта истерика не в первый раз

во второй

да снова россия снова двенадцать тупых учеников после репетиторов для егэ снова вполне себе зоологический судья снова вышивание крестиком по телу

ничего в первый раз было больней потерпим

зато потом пара тысяч спокойных лет в человечьем кинотеатре с поп-корном

который иногда с солью

Если бы не Малевич, то тут бы стояли войска Волигамси

тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год двадцать третье февраля в советском союзе как обычно отмечают день рождения казимира малевича

советская армия в которой я служу отмечает тоже

30 №22019

в лютый холод на плац выводят азербайджанцев узбеков таджиков туркмен выстраивают их в квадрат

командир части по фамилии паль (не помню его национальность но помню что фамилия переводится как мяч) зачитывает им кругло и громко теоретические работы малевича

мы плохо понимающие супрематический язык южные солджерс смотрим на снег красивый белый снег

он подлетает к нашим погонам

чуть-чуть зависает в воздухе

еще чуть-чуть

еще

до сих пор

Последний прекрасный день солнцав день открытия пенициллина

на поверхности венеры можно гулять с той же скоростью с которой солнце движется по венерическому небу

если идти достаточно быстро можно бесконечно наблюдать закат солнца

бесконечно

до самого диспансера

болезнь это когда у тебя внутри красиво гибнет эта вторая планета от солнца

№22019 31

СтаниславБельскийПоэт, переводчик. Родился в 1976 году в Днепропе-тровске. Окончил механико-математический факультет ДГУ. Публиковался в журналах «Новый Мир», «Воздух», «Арион», «Волга», TextOnly, «Лиterraтура», «©оюз Писате-лей», «Крещатик», «Двоеточие», в Вестнике современного искусства «Цирк “Олимп”+TV», на сайтах Litcentr, «Полу-тона» и др. Переводчик современной украинской поэзии (Остап Сливинский, Василь Махно, Сергей Жадан, Андрей Бондарь, Олесь Барлиг, Юлия Стаховская, Лесик Панасюк, Дарина Гладун, Анна Грувер и др). Автор семи сборников стихотворений и двух книг переводов. Составитель и соавтор книги приднепровской поэзии «Гiмн очеретяних хлопчикiв» (2011). Живёт в Киеве.

* * *

синие стены всегда эти синие стены свободы

я люблю не по фен-шую бью стёкла не по-православному и уже целый месяц будда не толкал меня острыми локтями

приятно быть сиротой наследником скифской глупости но как собрать эти осколки в хрустальную башню где каждая лампочка поёт о зимокровном лётчике?

геометрия яблок

32 №22019

* * *

вечный зов неугомонной укромницы голубоглазые выжимки детства внутри геометрии яблок

* * *

вот и дневная волна после всего чем ты не был

удочерить все случайности до появления актёров

маленький удав завтрака и незачем-незачем воскресный день

* * *

гусь-шипун и определение завёрнутой женщины

субмарина погружается в глаз объявленный вишней

* * *

с такой простудой можно достичь глубочайшей неуверенности окунуться в неё как в озеро полное зыбких теней увидеть шаткую телевышку и уже на пределе подводного зрения оттаявшее серебряное веко

№22019 33

* * *

вот ночь держит в руках ледяные бивни вот день как проросшее солнце

мы переходим вброд сиротливую реку ты говоришь мне кончилось время и началось другое

* * *

не опрокинуть ни хрупкого дерева ни вызревшего ночлега тот же самый крен в вЕках нефтяная шарада на самоварной струне

* * *

бесполезная девочка прикрытая мятым плющом спускается по мнимым ступенькам деторождения прямо в кафельный ад с леденящей душу кастрюлей

* * *

мягко стекает время переходя в расстояние от любви до щербатого снега

сбежать в никогда знакомое понаслышке:любимая девочка сеет ключи от полуденных фраз

34 №22019

* * *

количественные переходы происходят под утро когда затихают алкогольные птицы а медузы колышутся как уравнения южного воздуха успеваешь прочертить гипотенузу от амфитеатра до третьего яруса и отразить нападение первого луча

* * *

вначале был дождь и было легко-легко как при убийстве деталей

(шахматы: белые против белых)

форма защиты? но ведь не от кого защищаться

* * *

рюкзак с холодным пламенем при мне и это обязывает к длинному разговору

треть улицы ночной и реплика инея раздавленная мобильным

* * *

давай откроем кондитерскую на нижнем этаже воображаемой усадьбы пусть соседи качают головами вот до чего докатились эти полуночники

№22019 35

Тло тлі

сьогодні ти не так як завжди йдеш на комплексний сніданок до кафе «Пузата Хата» на Контрактовій площі а робиш це зовсім інакше

сьогодні в тебе в коробці з цукром сидить мураха

тому що ти дізнався:в кафе «Пузата Хата» на хлорофітумі котрий росте на вікні розбавляє вид на Поділ і помагає травленню на хлорофітумі котрий квітнути збирається завелася маленька чорненька тля

ОлегКоцаревПисьменник, есеїст, журналіст, перекладач. На-родився 1981 року в Харкові.Автор восьми поетичних книжок, книжки малої прози і роману «Люди в гніздах» (премія «Глиняний кіт»). Публікації в літературних часописах і антологіях України, Польщі, Чехії, Росії, Білорусі, Німеччини, Швеції, Бразилії, Ізраїлю, Азербайджану, Сербії, Сло-ваччини, Литви, США. Співупорядник (разом із Юлією Стахівською) антології «Українська авангардна поезія (1910-1930-ті роки)».Лауреат літературних премій «Смолоскип», поетичного фестивалю «Київські лаври» та ін.Член ПЕН-клубу. Живе в Бучі під Києвом.

Як циганська голка

Автор фото — Ірина Брязгун

36 №22019

і зараз ти купивши для годиться комплексний сніданок спустиш мурашку й вона почне доїти тлю найневтомніша в світі доярка

а потім сфотографуєшся на тлі мурашки й на тлі тлі та на радощах вигадаєш для цього фото якесь нове слово наприклад «пя» диви яке гарне слово диви яке гарне фото пя пя пя

Мода

Як ти бігла за дерев’яною парасолькою!Як купляла цукерку з турецькою буквою Ü!І як він закохується в молоду студентку З макіяжем якнаймоднішим, Важким, неминучим, мов залізниця додому!

Дехто моду лише зневажає, Але ж подивись:Мода змушує щиро і безкорисливо, Віддано й безнадійно, як пурпуровий туман, Любити таку дурню, Що, здавалось, ніколи ніхто не полюбить —

Безголосого співака, Незугарний будинок, Вчительку економіки, Вивіску з написом крейдою Чи чобітки волохаті.

Мода — прихисток безпричинності, Мода — порошок любові, Мода — вирій, в який відлітають клоуни.

№22019 37

Мода вітер підніме чи осінь зупинить, Мода навіть дозволить Любити таку дивну штуку, Як я.

Краї, де нема війни

— Чуєш, та був я в тих краях, де немає війни, —мовив він, диригуючи осами, —і скажу, що нічого там особливого:так само валізки дирчать тротуарною плиткою, як вертольоти, поцілунки вирізають язика, мов хірург польовий, і на сонці іржавіють ужиті снаряди магнолії, ні, сестричко, я туди більш не поїду, від тебе більш не поїду, —запевняв він особливо жваву осу, намагаючись упіймати за талію.

* * *

Туман робить ночі кунілінгус,Тихо пульсують світлофорні промені,Волога сідає на непотрібну дорогу,Якою йде лиш одна пара,Що все не зізнаєтьсяУ взаємнім бажанні,Що все наближаєтьсяДо поцілунку таємного,Але потім уже наступної митіГеть забуде смак цьогоСоковитого фрукту,Назавжди.

Ніч тремтить відчутніше, ближче,Й туман замислився

38 №22019

В передчутті зміни ролей,Замислився про те,Що тепер йому зробить ніч,Але ніч забуде,Туман забуде,Ти забудеш,Доведеться все починати знов.

Як циганська голка

Гілка здається ламкою, ґрунт здається твердим, але наполегливі знають, що роблять —і ось уже під ногами проламується овал у минуле, темне минуле із невідомим запахом.

Зараз ти в нього з’їдеш ногами вниз, не поспішай іще трохи, хай фотографується мить:місяць висить великий, ніби семиповерхівка, пахнуть гриби, пахне липа і після дощу асфальт та, звісно, ти, ти стоїш, випроставшись, гарна така, як циганська голка.

№22019 39

АннаГринка Поэтесса. Родилась в Мичуринске. Жила в Геленджике, затем в Москве. Училась в МГУ им. М. В. Ломоносова (романо-германское отделение филфака). Стихи публи-ковались в журналах «Воздух», «Лиterraтура», Vesalius, альманахах «Артикуляция» и Solo Neba, на сайтах «Полу-тона», «КиберОрбита» и др. Участница 13-го «Фестиваля новых поэтов» (Санкт-Петербург).Живёт в Балашихе (Московская область).

«чёрный» через «о»

* * *

возможно паутина и не оказаласьв топком зрачкено всё равно была слабостькак будто паучья сухая кроватьв себя пригласила всё зрение спать

туман разгонялся и скоро по ниткераспущенный город увял до калиткиничто не осталось ни тени домоводин только выход из старых садовнад рыхлой тропинкой скрипит и блеститне ржавчиной сжался а влился в кустыкак жидкие улицы всяких сторонсливались в одну и из них получалсяпухлый принт который где только не появлялся

по каким только вросшим камням не бежалходами провалами покрывая каждое место

40 №22019

печатанный ливень с него не сходилтоже все стены кормил неизвестным

отсюда пошла паутина с окнаформата А-три слеповатая памятьа если достать её мягко из глазто можно уже никогда не учиться ни плавать ни брассом ни кролем дышатьи встать из тумана сначала по грудьпотом по коленоа дальше по город

* * *

мучная огнёвка когда ещё была в огнене хотела оказаться планетой

она бы разорвала землюсвоим притяжениемв окружающих строках повысила бы нужные буквы такчтобы гравитация усиливалась в сто разоб эти дымоотводы

поэтому так радоваласьвыбираясь в морозиз затухающих трубчатых языковсвоего натужного кокона

расталкивала пламявыла всем столбцамо том что не убиваети живёт

* * *

смотреть в твою ладонь как проходить

ты не была цифрой и никогда ей не будешьно хорошо прижился подаренный мнойискусственный эритроцит

наверное ясноведь был он проговорёнв самый виток

№22019 41

пока мы лежали честныеистекая ещё однимпутешествием

* * *

когда закончишь писать «чёрный» через «о»эта червоточина тоже закроется

и куда только двинется памятьо цветекоторому под купол врисоваликанатоходца

по краю грамматики на колесе

будет остаток картинкиздесьбез права провалиться

* * *

за крытыми векамии за за_крытыми векамипоявляется погруженное солнце

погруженое н

ранен он былна ранем расвете н скогда мягкое радио выплеснулось в токи пробежав по телевизорамподрезало зрителям лобовое изображениебоковым неокованным звуком

в этих лучах все смотрелитеряя сны собственные кускиилистановясь ими

42 №22019

Виталий Зимаков Поэт. Родился в Москве в 1983 году. Публиковался в бумажных и сетевых литературных журналах «Вол-га», «Двоеточие», «Дети Ра», «Лиterraтура», «Новый Берег», TextOnly, Вестнике современного искусства «Цирк “Олимп”+TV», на сайтах Litcentr, «Полутона» и др.

* * *

всё сводится к разговорам о лисице успевшей перебежать шоссе когда мне было лет девять отчим сказал что выражение «рожа просит кирпича» про таких как я они ничего не придумали лучше фотографируют выпивших бродяг у стены с нарисованным на ней знаком супермена в условиях высоких грунтовых вод из подручных средств цокольный небосвод из порванного ашановского пакета вываливаешься из сна из переполненной электрички чтоб покормить кошку попить воды и лечь

* * *

семейный альбом среднего палеолита оцифрованные метрические книги в янтаре

виды и причиныповреждений береговых линий

№22019 43

в метре от земли вырванное ураганом дерево параллельно стволу другого зацепившись за ветки чёрный поросёнок бегущий через дремучий лес автономию пациента даждь нам днесь

* * *

варианты показаны пунктирной линией избушка-избушка повернись коллективной памятью улавливающие тупики для остановки потерявших способность торможения поездов улов невода птиц иисус сын навин ответил им пикриновая кислота тринитротолуол линия отреза камня на камне надпись «это не искусство» на стекле окна в пустом вагоне раскрытом грудной клеткой перед первокурсниками

* * *

сезон закрыт до сентября прихожане обходят мёртвую крысу посреди тротуара из книги английского драматурга вырвал последнюю страницу отнёс труп в травы-цветы накрыл листком издательская группа азбука-классика тень ивы растёт на спине деревянной церкви на канализационном люке туловище куклы с жёлтой лентой на правой руке с зелёной и розовыми резинками в волосах

* * *

где тебя носит дождь собранный в сноп лоб в лоб боль в боль изредка чей-либо голос к праздничному столу кленовый сироп изображение подношения чаши из черепа императора открытое письмо во вложении отказ от претензий наследства гражданства языка каких бы то ни было взаимоотношений от имени от того что когда-то рождался в поздравительной открытке соболезнованием дождливым днём трухлявым пнём которые цветут выцветают флэшбэки и другие несущественные детали скопившиеся там и тут

44 №22019

* * *

железная дорога через лес выходящий к реке вдоль поля разделённого бетонкой засечки на дверном косяке на оконном проёме за ржавой в крапиве книга льгот как ни в чём не бывало сугробы свежесрубленных веток дети в прозрачных шарах по воде

* * *

замёрзшая в порах камня вода составляет на гранитных колоннах натальную карту трещин цифровым шумом источенные поднятыми ветром вулканическими песчинками слепым пятном гулом предзимней земли почвенные воды реставрируют растворяют скульптуры возвращая экспозиционный вид мрамору гипсу известняку

* * *

осенним вечером жорж в неосвещённой комнате с парализованным слепым отцом в осаждённом городе из проницаемо цветущего шума площадь виды и причины повреждений береговых линий встань и иди перебинтовав протезы на ощупь

звук слепит за открывшейся входной пластинки из праха с виниловой смолой пряжка иокасты иглой звукоснимателя как вышли так и вернулись затемно

* * *

человекоподобный робот делает сальто слушает фанфики по шмелеву и мамлееву проходит капчи подписывает петиции

№22019 45

развешивает во дворе застиранное постельное бельё под цвет хрущёвки обновляет статус в соцсети

этот взгляд и этот вслух лист засохший между комнат неразрушенных непрочитанных страниц их костей их сухожилий связок и суставов

* * *

поток и разграбление читает авторка 11 августа по старому стилю (24 по новому) для малолетних ремесленников и крестьян отменили наказание к дождю перистые облака изгибаются к грозе закисшая сыворотка вчера смертная казнь кнутом сегодня клеймление хоть какие-то перемены по народной примете на кладбищах и болотах блуждающие огни собирали в глиняный кувшин за догорающей часовней кто огонь поймает тому водить

* * *

праздновали день снятых с петель скормленных сигнальным кострам кодом подтверждения в километре от афин своими словами платон пересказывал гипотезу симуляции вселенная локальный мем из рабочего чата дословная запись систолический шум зачерпывали черепками битых кувшинов

* * *

в начале было лиха беда типун под язык по погоде по ситуации сура буква сад микрозайм на кремацию принты с изображением акциониста мухаммеда не верь не бойся не показывай на себе альбом нет причины кончать группы хуй забей

46 №22019

* * *

ждать других очистительных жертв нагромождение костей и камней в автономном режиме материалом для клининговых принтеров суперкластеры и нейроны в пакете с замороженной мексиканской смесью на основании античных свидетельств пахло комнатой ожидания ветеринарной клиники

* * *

на амбарных весах весь свет весть или от вести оставшаяся взвесь если сумма массы груза и тары не превышает допустимый предел

№22019 47

Богдан-ОлегГоробчукПоет, художник, куратор. Народився у 1986 році. Кандидат соціологічних наук. Арт-директор Ми-стецького об’єднання «Щогла». Вірші друкувалися в журналах «Шо», «Київська Русь», «Кур’єр Кривбасу», «Стых», в інтернет-виданні «Літцентр» та ін., у численних українських та іноземних анлогіях та альманахах. Автор кількох поетичних книг. Вірші перекладено 15 мовами, зо-крема: англійською, польською, португальською, російською, французькою, німецькою, іспанською та iн.Живе в Києві.

Революція акацій

Рот

Вранішній поцілунок застиг на губах восковою печаткою і не хочеться нічого говорити вперше без справжньої необхідності здається — замовиш кави чи попросиш передати за проїзд і губи розсиплються на червоні скалки а через різку криву тріщину вирвуться сонми слів

Це ж як треба не любити свій рот аби заковтувати ним повсякденність то випускаючи назовні яскравих гусениць привітань то перемелюючи метушливих мурах ділових розмов то звільняючи твердокрилих гігантів насправді хороших ідей і пересаджуючи їх комусь просто у вушну раковину

Так і ходиш увесь день безмовний ніби вмерзлий у землю шматок кореня Ні прохання від тебе, ні наказу Ховаєш язика як білка — горіха Так недовго й забути про нього, щоб зажив власним життям, розповідаючи незалежні від тебе історії

Під вечір холоднішає і зуби б’ються ніби дві рівноцінні армії об лінію фронту

48 №22019

Під снігом

світ спаковує все на зиму їжака в чемодан нори ведмедя в контейнер барлоги перенести у темний куток уваги на зиму

сусід каже іншому сусіду що слід усе спакувати щоб нічого у дворі не стирчало потім під снігом

пам’ятаєш нас, ми ж і справді стирчали тоді під снігом як метушливий темний кущ чи перевернутий боком візок

не могли ні вийти, ні виїхати ходили, мерзли, грілися вином і так не хотілося прослизати в темний куток уваги…

а за кілька кілометрів від нас запакована в товщу озерного льоду риба не могла поворухнути ні рукою, ні ногою не могла сказати ні бе ні ме

Розмови 2

…В першій половині дня стояв густий туман, і я чув, як дикий селезень, що відбився від зграї, шукав дорогу над ставом і гелготав, ніби загублений, або дух туману Г. Д. Торо

1: хочеш щось приховати — учися в сьогоднішнього ранку:мітки в тумані — як сліди по воді тому я говоритиму а ти наздоганяй мій голос слова «зламана гілка» стануть зламаною гілкою а «прогнила ялина» — прогнилою ялиною

3: це ж неможливо — встигнути все почути це ж як ходити кімнатою з покійником відхиляючи кожне молочно-біле простирадло від дзеркала

№22019 49

і щоразу бачити інше обличчя і сумніватися — яке з них твоє?чи такі вже разючі відмінності між ними?

1: так! так! пам'ятай про природу голосу чуєш — він також клубочиться, розмивається ризикни йому повірити — може й справді замість крутосхилого яру приведе тебе до цього прихованого в дуплі гнізда постукаєш по ялині — почуєш відгомін мого страху тебе загубити

3: ти віддаляєшся а за тобою йде хтось зі здібностями канцелярської ґумки стирає частину овиду, стирає частину ослуху залишаючи тільки кістяк присутності вкритий молочно-білим саваном

2: ла ан ілк ро нил али а

Рослини 2 (Революція акацій)

мимоволі ми змовилися з ними іще у дитинстві — пам'ятаєш? —коли причащалися медом їх квітів коли грали гімни на свищиках із плоті їх ненароджених дітей яку жертву ми мусили принести за ці насолоди як не пасивне прийняття майбутньої локальної революції?

а тепер, проходячи зарослою стежкою знайому з дитинства ділянку лісу натрапляємо на старезного трухлявого Делеклюза на колючого, опасистого Курбена Ежена Варлена, іще далекого від безпатронної безпорадності на шерегу заповзятих бланкістів і обірваних безхатченків поміж вирваними із землі сосновими пнями барикад

ми іще з дитинства захоплювалися їх висотою і стрункістю — пам'ятаєш? —гренадери в смолянистих одностроях фліртували із замурзаними попелом санітарками але вже тоді, під їх ногами, ошивалася асоціальна дрібнота акацій

а тепер замість того квадратно-гніздового порядку —колючий хаос акаційного опору між догниваючих поодиноких трупів

50 №22019

сосен та беріз гектари застиглої колотнечі, злий ботанічний дарвінізм в оточенні байдужих версальських полків у трикутнику між Теснівкою, Старосільцями і Минійками

ми віддаємо належне їх витримці:замість активного воління — безтурботне споглядання замість помсти, різанини, навали — оточення по периметру і кілька вартових-інвалідів

ми усвідомлюємо: навряд чи хтось осмілиться віддати колись наказ про наступ адже навіщо володарі ситуації просто забрали з собою усі тіла не лишивший й меморіального каменю

і хутко, мовчки проходимо повз зачудувавшись хіба із заповзяття малого акацієняти що кволими гілками тягло догори із вирви на місці соснового кореня колючий прапор перемоги

Ріст

Який широкий світ!А сосна не рухається: як постала, так і стоїть

Виріс дім під боком, виріс паркан Виросли її посестри, виріс низенький каштан Виросли берези, виріс горідчик, виріс пес Виросло кілька дубків, привезених здалеку, виросло кілька котячих поколінь Виросли ялини, виросло безліч комах А сосна сніговії зачерпує зеленими плавцями, як сухезна риба, але не пливе

Виросли жовті будинки, виросли дерева, що не раз уже встигли пожовкнути, Ростемо ми, ростемо, ростемо І хмари над нами однакові, і пташині перемовляння

А вона постала і стоїть, Як смоляний стовп Як змерзлий вартовий, для якого розтягнулася ця безмежна доба На увесь обшир світу Хибнеться від утоми, ступить півкроку, І знову струнко

№22019 51

Геннадий Каневский Поэт, эссеист. Родился в 1965 году в Москве. Выпустил шесть стихотворных сборников и книгу из-бранных стихов «Сеанс», публиковал стихи и заметки в антологиях и журнальной периодике («Воздух», «Волга», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Урал»). Стихи переводились на английский, итальянский, венгерский, украинский и удмуртский языки. Участник поэтических фестивалей в Санкт-Петербурге, Калинин-граде, Киеве, Львове, Нижнем Новгороде, Екатеринбур-ге, Челябинске и Чебоксарах. Лауреат премии «Москов-ский наблюдатель» (2013) и премии журнала «Октябрь» (2015), а также спецпремии «Московский счет» за книгу «Сеанс» (2016).

паузы между гудками

[* * *]

юлии кокошко

1.жизнь города тяжка, размеренна,как паровая молотилка.

но шествуют войска вдоль берега.ведёт их маленький аттилка.

членистоногие, как кляузы.там каждый — умница и скаред.

за ними входит каспар хаузер,и лес повсюду оживает.

2. приходит ночь с её дождём, с её предвестием испуга.

сегодня мы опять пойдёмс бирнамским лесом друг сквозь друга.

Автор фото — Сергей Сёмкин

52 №22019

и сучья, что по локоть — в нас.и руки, что по локоть в мыле.

и если б не следящий глазза нами с неба — где б мы были.

[мачадо]

если берёшьножчтобы разрезать хлебто разрез идётчерез всю улицучерез всё небо

если стоишь то идёшь

если идёшь то бежишь

если один за другогоно все за тебято слово за словои никого не осталось

если бизонницазубры всю ночьклубятсявнутри головы

если корридато со вчера оназапрещена

[* * *]

это была новая, новая москва,краденых высоток серебрёная медь.

правым махнёт — и из рукавапросыплется жизнь, а левым — смерть.

№22019 53

ходят рабочие, молотками звеня.ходят студенты, зубря во сне.

горе-злосчастье, отгребись от меня.рассветная лодка, пригребись ко мне.

ходит солженицын, бухтя из-под глыб.ходит пастернак, замаринован на треть.

зачем вспоминаете про мёртвую зыбь?она — живая, это как посмотреть.

свет начинает светить во тьме,но и тьма начинает возникать на свету.

радость-суета, пригребись ко мне.сегодня — меня, а уж завтра — вон ту.

[* * *]

и. в.

в первом — громкая музыкаво втором — толпанадо найтитретье где никогокроме нас не будетчтобы там позвонитьна затерянный в недрах сумкителефонс отключенным звукомназови мне номерк которомуне подойдет никтоя послушаю паузымежду гудками

[* * *]

читали виртуальное с фронтов.везли на санках хоронить как будто.ещё до наступленья холодовпродумывали сцены неуюта.

54 №22019

нырнув во тьму свежеотрытых нор,припрятывали ледяную малость.и всё, что было целым до сих пор,на мёртвые волокна распадалось.

[стихотворение из 1948 года]

бессмертник бледен, смертник же румян.

и первый пробивается меж брёвен,второй же направляет свой бипланна скопище цистерн, шепча «виновен».

всё закрывают время и туман.

наследник смертника в сибирском городкеведёт по карте пальчиком в чернилах,запнувшись на неведомой меже.

наследник же бессмертника ужеи появиться на земле не в силах.

и сходят в темноту за родом род.лишь слово появляется некстати,по дому ходит в порванном халатеи для чего-то на земле живёт.

№22019 55

Алексей Чипига Поэт, критик. Родился в 1986 г. в Таганроге. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Публико-вался в журналах «Воздух», TextOnly, «Литеrraтура», «Гвидеон», на порталах Litcentr, «Полутона» и др. Автор сборников стихотворений «Между солнцем и снегом», «С видом на утро», «Кто-то небо приводит в окно».Живёт в Таганроге.

* * *

вставать на цыпочки просто шептать стихияверить в точто перепрыгнет шёпот скакалку ветраверить в яблоко морякаобожать гриву огня

выше ноги от слёзрадуга мотылька

* * *

веснаплачь по снежному человекутающему после прогулки

когда ты приходишья узнаючто знание было тенью

незаживающихран

у всякого есть свой кит

56 №22019

* * *

окнаблаженные фрукты сквозь снегпод голубым одеялом

о ароматный огонь

хрупкую белизнуветер в тебяодел

* * *

во мраке летят снежинкипод фонарёмпривидения лёгкостивздох тишинына качелях

как желаненв зеркало утра бьющийся водоёмутром прикосновение другаа мы даже врать не умеем

* * *

в бесчисленных вариацияхснег повторяетздоровьездоровье здоровьетихие пуговицы для бессонницчтоб раздеватькоридоры

* * *

возьмите кто-нибудь мой голосвозьмите кто-нибудь биенье сердцавозьмите уставшие ждать цветыи в них китагудок парохода

№22019 57

никто не хочет

у всякого есть свой киту всякого есть уставший срываться голосзвёзды на школьной доске и смятые васильки

да у вас есть якоторого вместит ваше сердцеа моё не вмещает

и поэтому я уйдус жаждой тайны в воскресном двореи поэтому вы уйдётенаселив эту землю догадкою обо мне

* * *

Рассказы капельО подземельях и аркахПод которымиСтражники чьих-то ресницВсёСтоят

Беспокойный хрустальный маршрут

Кто вы такиеКаплиНочиСкладки одежд земли

* * *

слякотьболезная радугакнига для снов водопада

прикосновенье завёрнутое в увечье

страсть это свидание новизны и покояв долгих ночныхволосах

58 №22019

АлександраМкртчянПоэтесса, прозаик. Родилась в 1981 году во Владивостоке. С 1998 года живёт в Харькове. Окончила филологический факультет Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина по специальности «украинский язык и литература». Публиковалась в журналах «©оюз Писателей», «Стых», «Харьков — что, где, когда», альманахе «Левада», на сай-тах «Сумно?», «Буквоїд» и др. Под псевдонимом Сандра Мост выпустила две книги прозы. Лонг-листер «Русской премии».

Одри танцует

* * *

Мы выходили в школьный дворс игрушечными пистолетами в руках,искали свой персональный секрет,который дожидался именно наспод кустом, в траве, под лежачим камнем — он мог оказаться где угодно,важная информация, нераскрытая тайна,готовая открыться только тебе,ее можно было поймать в блокнотручкой или карандашом.

Тогда внутри нас еще не былобольшой рыбы,но порой мы вздрагивалиот прикосновения ее плавников,что-то намечалось,что-то приближалось издалека.

№22019 59

Сегодня я беру удочкуи отправляюсь к пруду,правильное время суток,умноженное на длину и прочность лески,остается только забросить и ждать,еще немного — и начинает клевать,и вот я вытаскиваю на берег себяутром, солнце только взошло.

Учебник по русскому языку

Учебник по русскому языку —набор инвектив и императивовна все случаи жизни, кроме особых.Какое место русский язык занимает среди других славянских языков?Спасибо, Никита, садись, двенадцать.Ученик, ты должен, будь осторожен,люби родителей и природу,переводи бабушек через дорогу,отчизна, тумбочка, журнальный столик,бедные, бедные крестьяне,смотри в глаза неприятностям,оставайся человеком,будь человеком,а что такое быть человеком?Ну, понимаешь, малыш,когда большинство из этих наставлений были написаны,еще не было нейролингвистики,и вообще, у тебя есть сердце и совестькак раз для того, чтобы не задавать дурацких вопросов,а схватывать ситуацию на лету.Тем временем Петя аккуратным почерком выводит в тетради:«Преступление и наказание» — отличная вещь, сам вопрос поставлен прекрасно,вот только концовка,да что там, все, кроме первой части,—полный отстой.

* * *

Я люблю сделанное поверхностно,небрежно выпущенное из разума,поэтому я люблю отечественную поп-музыку,она означает полное раскрепощение,

60 №22019

смотрите, ведь можно все,и это цепляет,наверное, так руководители большого бизнесарасслабляются после брифинга,никому не позволено бить меня, кроме тебя,дорогая проститутка,только молчи,никому не говори,я закатываю глаза от удовольствия, когда слушаю,как кто-то трубку не возьметя держу себя в рукаха мне друзья говорилизабудь ее забудь…Когда бог есть,все позволено.

Испанская партия

В некоторые мгновенияя чувствую абсолютную свободу,словно впервые прочитала стихи Джона Эшбери,словно разыгрываю Испанскую партию,Cb5, все так сложилось,льется музыка, доносятся звуки литавр,моя цель — черный король, не меньше — в правом дальнем углу,и если вовремя провести a4,ты — волнующий бог,цветы и птицы,и голова работает, как часы,и Одри танцует.

№22019 61

Карина ЛукьяноваНижний Новгород

* * *

Разнесённое по периметру трассы крыло. Чёрная влага, прожилки в каждом отрезке переселяют взгляд в скорость изъятия тела у тела.Узел события, схваченный глазом для факта и Euroshop. Всё по единой цене./ части несущего остова не сгруппированы резкость чуть выше нет, катастрофа / всё по единой цене / «Выжигая ближайшим порывом прессующий воздух» — если письма отправятся мёртвым …не органика станет пластичностью разговора. И, наконец, в протоколах дознания:

лента

62 №22019

Речь без движения, сдавленный горлом.Чёрная влага, возникнув./ в каждом отрезке, заполненным этим, переселиться, ослепнуть, зайти в Euroshop / Можно не вспомнить, если изъять у взгляда осколок.Может быть, это полость его деформирует спазм на рассвете, до приближения мысли к нему, разнесённому по периметру трассы.

* * *

Оборвавшись на сколотом выдохе сердцевина окраины, ночь проступала из обволоченных битумом пауз

за борт дыхания. Где смотрящий рассеивал

контур лица, неузнаваемый до разворота,

амарантовый красный взрезал его 22, 23 раза; он мог оставаться закрытым первое время. Каждый возможный из них перешагивал зрением утро,

на котором теперь он распахнут чёрной отмелью блеска в топографии треснутого стекла

сергiй РибницькийВінниця

квітка Брукнера

ось квітка Брукнера розкривається Гомбровичем Еко Скуратівським Бодлером і ти дерев'янієш у блюзовому літі так ти знову повертаєшся до дерева

№22019 63

легені бук нирки платани печінка осика серце ясен вони обростають шкірою над буком шафа над ясеном стілець над осикою комод над платанами стіл за яким ти вечеряєш разом із авторами

сьогодні літо вчить і благає тебе нічим не відрізнятися від меблі як мовчати у присутності автора най його тексти і дали тобі голос

квітка Брукнера розкривається що будь-яке місто вимагає жертв що на пішохідних переходах розкладено жертовні вівтарі і від швидкості автівок дверцята шафи ще так пронизливо риплять але це вже не музика і тим більше не дерево

вазони мертвої сусідки

однією спокусою святого антонія були вазони мертвої сусідки які ув’язнені у горнятку у землі біля вікна і поспіль вже десяток років час колом від пустелі до води

і ось припиняє сипатись пісок далі домовина кремація скло залишені рослини серед міста яке дуже схоже на бозон хіггса що ваги набирає кожний бог і мрія тут гірше гравітації і мрія тут однакова на всіх

бо надто спільне на всіх повітря і нічийні вазони і повторюємо місто це бозон хіггса місто це бозон хіггса воно не переходить нам у спадок воно чекає води аби ще одне коло часу перетворилось на німб

64 №22019

сергiй синоптикСімферополь — Київ

* * *

я більше скажу це паперові міста не відкриті і досі

вулиці площі річки

ми без них як без власної волі

присудили примусили

та й хоч би що як не вміємо жити без них

то беремо олівцями забарвлюємо досхочу

ось вам і щастячка трішки

* * *

це ставалося тричі вдень у парках сніжило ввечері не було світла

безіменна водойма й безіменні човни (Із*********ий) безіменні садиба і міст (Св********ий) безіменні палаючі шини (Сх********ий К**ш)

це стається й досі це буде ставатися ще неодноразово

№22019 65

допоки не торкнеться підлоги металева гривня

після цього щось має змінитися дай боже пам'яті що

станислав ЩербаковМосква

* * *

В темном ящике комнаты Нет потолка.Дышит сонным теплом.

В своей смятой постели Спит, пахнет так чудно Мой невероятный и сильный Зверёк.

Отчего это так нереально?Почему это важно?

Над тобою —Высокие сосны щекочут верхушками Нёбо леса, сплетенное из Всех чудес ужасающей ночи И всех тайн густой черноты.Но из скрытых под снегом секретов, Самый темный секрет — это ты.

В три часа чуть тревожно и скучно.Утро — дымная мёрзлая клетка.Небо хуже тюремной вони, Небо хуже больничной хлорки, Хуже яркого солнца.

Каждый раз, просыпаясь, Она очень злится.Когда она злится —Взлетают ключицы, На тонком запястье

66 №22019

Чернильные птицы Замертво сыплют Вниз.

Говорю терпеливо, Как будто бы стою чего-то:Никогда никому не завидуй.Особенно тем, кто на юге.Нет на юге совсем ничего.Кроме моря.Море — жирное рыбное варево, Дышит, словно старик, Между черных камней влажно булькает Трахеостомой.

На скале средь белёсых мазков В опустевшем соцветье гнезда Пусть другим открывает объятия Неживая морская звезда.

Чтоб тебя защитить, Мой прекрасный и полный решимости, От ненужных и глупых родных, От друзей и подруг, Невозможный и невыносимый и непробиваемый Над тобой словно купол сомкнется полярный заснеженный круг.

На ресницах смерзается снег.

Варандей, Юкагир, Нычалах, Алыкель.Оганер, Кайеркан.На ресницах смерзается снег.Амдерма, Курша-2, Кадыкчан, Кислокан, Сак-Елга Покрывается корочкой льда.

№22019 67

нина АлександроваЧелябинск — Москва

* * *

omnia animalia post coitum triste est ты говоришь это было честно идеальная двадцатилетняя плоть секс это всегда история про власть

бесконечная эрогенная зона на ладонях секс это гладить руки друг друга обещанные никогда не сбывшиеся объятья замирая от восторга перед этой юной тестостероновой эгоистической красотой медленные губы неотзывчивые поцелуи секс это слова от которых переворачивается внутри узнаю длинные тонкие пальцы как у моей первой любви Саши А.15 лет назад то есть почти в другой жизни

все слова неважны только смотреть и любоватьсялюбоватьсялюбоваться единственное что останется после всего крошечная квартира на проспекте Вернадского четыре утра гибкое обнаженное тело в дверном проёме кожа светится в полумраке пальцы дрожат но нарочито громко читаешь Алкея в оригинале на древнегреческом

* * *

1.главное скрыто и узнается в молчаньи язык речи комом сухим стоит язык тела язык прикосновенья нужно дать ему имя нет не нужно нутряным голосом слова со дна подбирает язык леса тяжело ворочается во рту язык земли бьется в висках пульсирует вот корнями обнял за закрытыми веками солнце переворачивается встаётхрустальные листья над головой

68 №22019

звери поднимают лицо заглядывают в глаза земля течет сукровицей травяной цветочной водой зеленое на рукавах на ладонях в небе в тебе пальцы покрылись корой завязались почек узлы язык рассыпается теперь язык это ты

2.гудение пульс чёрная нутряная земля изнанка тела каждой сестре сестра наш шелестящий голос станет твоим навсегда единственное тело остаётся тело единственное что остаётся

сергей ШубаНовосибирск

* * *

четыре холодных дня мы ходили по кругу пили только карачинскую ели что подадут

а где будет лучше с чего начать да не спрашивай ты у гугла пипетка на четверых потом нас осталось мало может быть даже один

и так не вовремя на углу Титова и Костычева тормознул мерс и мужчина в дорогом пальто вышел и сказал к сожалению мы не нашли ваших коней но следы ведут в Гиперборею прямо отсюда

сначала погасли фонари слева потом справа сладко пахло кровью

№22019 69

Дмитрий БилькоКиев

Четыре вариации на тему

I

нормальное распределение звука в битве колоколов частоколом снедаем угрозой нелинейностью жертвысмычком образ грязен притих и враждебен диптих соли и зла с угловой нераздельностью слова и рта

приземление слякоть кожи прорыв роговиц смерть жокея игра с передаточным поневоле застигнут в уме закашлатился длился но поздно

II

гонитва за шорохом с болью в ноге ухо шепчет впервые опасайся опоясайся формой побереги стук колен ребер звон не кавафис

так расхожая фраза вползла в темень снов ухватилась за звук

70 №22019

бревна рук не вращали ее не познали ее да и не берегли

III

аквинат как планировал видели буки видела степь у баштанки и овраги и линии рек медный стон откатился к початку разошлись принимали

тот полет был низложен к утру ступа лет изъявила желание быть услышанной сомкнутой быть охваченной формой просто бить в барабан

IV

шум скатился по сходам от незнания и пышущей темноты там тимпан там аллея встречали его стоном линий мембран шар луны покатился навстречу приняв шум за сестру

мы уходим от темы средостением став полой тенью сестры шумом ставен всего лишь изнанкой стены или просто ничем

№22019 71

ольга туркинаСанкт-Петербург

* * *

Взгляд растёт в слова Слова вырастают во взгляды Мы говорим на языке зари На языке зари лежит таблетка солнца Мы срываем молчаливые цветки кричащего цвета Наши глаза молчаливого цвета кричат Свет порождает тени Полдень —Теперь Всё так угловато, что скруглить можно разве что скобками

* * *

Пёс страшной породы играет с ветром.Играет в ветер, ловит опасной пастью ветхий листопад.Улыбается… В этой аллее ни души. Только собака и листья.Знаете, если б я тоже оказалась из тех, кто испугался, перешёл дорогу…Я бы не узнала, что псы страшной породы так улыбаются.

Владислав ПетренкоХарків

* * *

Сріблястий попіл, ми сприймали за чистий іній, не сперечались з конвойним, клікушами на ринку, ми проходили крізь кам’яні споруди,

72 №22019

витримуючи удари в груди грудневого снігу, шматками зимового м’яса, намагалися з’їсти усе, що нам давали.І від цього ж звісно блювало, біля будинків покинутих на призволяще, біля обійсть вихололих наче зіниці брата по вірі.Ми забруднювали чужою кров’ю руки, і над нами літали голодні круки.Провінція спить, Метрополія задихається від нудьги і нудоти, провокуючи бажання руйнувати скульптури, і молитися не образу, а подобі, тримаючись лінії горизонту, тримаючись істини, як тримаються за ідею, але не форму.

В фоє анатомічного театру будуть танці

Чоловіки запрошують панянок до танцю.І грають вальс музики у кутку, і муха дзигочить в стакані, серветки скручені підзорною трубою, і капітани вже покурюють махорку, у не причинену кватирку, блакитною сльозою кришталя блищить «високий світ», в офортах тендітних плеч, грудей і рук.І все це мов би сон записаний на плівку, і хвилі «Балтики» гойдаються в бляшанці.Лише одне змінилося на світі, в анатомічному театрі, Морфей раптово вкусить Еврідіку, Вона потягне за собою, подерті, пошматовані куліси, і п’яний охоронець тоскно заведе, якусь сумну і сороміцьку пісню.

Модераторы ленты

Анна ГруверАнна Голубкова

№22019 73

74 №22019

ҐалiнаРимбуГромадська діячка, поетка, філософиня, критикиня. Народилася у 1990 році в Омську, живе у Львові. Випускниця Літературного інституту ім. А. М. Ґорького. Магістрантка Європейського університету в Санкт-Петербурзі за напрямом соціально-політична філософія. Співорганізаторка незалежних відкритих семінарів, присвячених феміністичній літературі та теорії під назвою «Ф-письмо». Авторка поетичних збірок «Передвижное пространство переворота» (Москва, «АРГО-РИСК», 2014), «White bread» (Нью-Йорк, After Hours LTD, 2016), «Вре-мя земли» (Харків, kntxt, 2018), «Kosmiskais prospekts» (Озолнієкі, Literature Without Borders, 2018), «Жизнь в про-странстве» (Москва, «Новое литературное обозрение», 2018).

фрагменти з «книги занепаду»

I.

*

якщо книга занепаду знову відкрилася, то якимбуде дотик?

важка вода. і світло важке.шкіра важка.вологою дорогою ми котимосяна чорному материку її тіла.

земля. її тіло ліпили двоє покрученими руками,вилучали препарат зі спеціального боксувсередині живота. ніч трималася.

ми були немислячими, немо�влячими,коли відкрилося.

у кімнатах уяви

№22019 75

лежали, скрикуючи. ніч трималася.

ліпили її двоєз дикими дірками зіниць, із дірами в черепах,відводячи становищ табір до беззначних полів.

труни на отруєній воді. грюкіт верстатів мови. тримається ніч. ми тримаємодещопоміж тілами.земля.вона бреше.

все прилягає одне до одного,за допомогою книги занепаду. відкрилася. й б'ютьсторінки, торкаючись. ми п’ємо сліпонапиток важкий, глухий препарат,аби не відчувати, яким чиномдумає ніч, ці двое, без знака

I.

*если книга упадка снова открылась, то какимбудет касание?

тяжелая вода. и тяжелый свет.тяжелая кожа.по влажной дороге мы катимсяна чёрном материкееё тела.

земля. её тело лепили двое корявыми руками,изымали препарат из специального боксавнутри живота. ночь держалась.

мы были немыслящими, неговорящими,когда открылось.

в комнатах воображениялежали, вскрикивая. ночь держалась.

лепили её двоес дикими дырками зрачков, с дырами в черепах,уводя состояний табор к беззначным полям.

76 №22019

гробы на отравленной воде. стук станков языка. держится ночь. мы держимнечтомежду телами.земля.она лжет.

всё прилегает друг к другу,используя книгу упадка. открылась. и бьютстраницы, касаясь. мы пьем слепотяжелый напиток, глухой препарат,чтобы не чувствовать, каким образомдумает ночь, эти двое, без знака

*

поля страждань розмічені заледветими, хто чекає

натовп виникає зненацька, мов голостого, хто дивиться на нас,як вузол найближчого

вузли сповнені крові світові несемо з тобою

твоє тіло іззовні, втискається, із тими, хто вийшов, не обгорівши,за межі поля

починається

почнеться от-от

зв’язокяк ти його тримаєш,протягуючись усюди,час, туди,останнє, девибухає відрізненорозум, неначе вулкан

*

поля страданий размеченные едватеми, кто ждёт

толпа возникает внезапно, как голостого, кто смотрит на нас,как узел ближайшего

узлы полные крови миру несём с собой

твое тело снаружи, вжимается, с теми, кто вышел, не обгорев,за пределы поля

начинается

начнётся вот-вот

связькак ты её держишь,протягиваясь всюду,время, туда,последнее, гдевзрывается различённоум, как вулкан

№22019 77

*

тут розбухають тканини, розсихаються двері. фрагменти прибулих. книгу занепаду закритоу них. тому ми так триваємо коротко? кожензв’язок хисткий. тягнуть до сховку каравани сірих жуків прямі тіла із траншей. друге пришестяпозбавлених фрагментів. напередоднісон уві сні приніс тепле гасло. значенняне згадати. чи було воно? згодом.колони ведмедок в гарячій землі. інші тіластали гарячими від бездільності. із іншого боку. у боксі прозорому несу на прийом свой сон. нехай. нехай подивляться, що не так,що сталося, ці,тварини з червоними очима, переінакшені лікарським вітром,спротивом, саме ці, які одним каламутним поглядомпідіймають танкери над водою, а ті чорні рідинизмушують зворотно впадати, углиб землі. лікують вони? знаютьҐаю так, як ти? як у тому сні, де хочемо, коли вона одним коротким дном-лезомпровела по твоїй голові, і все згорнулося у відзняте. ми тримаємо,лежимо, змінюючись, ніч, обіймаючи книгу занепаду. тільки ми. і згодом,продираючись крізь чагарники техніки старого зразка, ти тримаєш. та як?дотепер.

*

здесь разбухают ткани, рассыхаются двери. фрагменты прибывших. книга упадка зарытав них. потому мы так коротко длимся? любаясвязь неясна. тянут в укрытие караваны серых жуков прямые тела из траншей. второе прибытиелишённых фрагментов. наканунесон во сне принес тёплый лозунг. значенияне вспомнить. оно было? потом.колонны медведок в горячей земле. другие теластали горячими от бездействия. в другой стороне. в прозрачном боксенесу на приём свой сон. пусть. пусть посмотрят, что не так,что стало, эти,животные с красными глазами, преображенные лекарственным ветром,сопротивлением, именно эти, которые одним мутным взглядомподнимают танкеры над водой, а ту черную жидкостьзаставляют обратно втекать, внутрь земли. они лечат? знаютГею так, как ты? как в том сне, где хотим, когда она коротким дном-лезвиемпровела по твоей голове, и всё свернулось в отснятое. мы держим,лежим, изменяясь, ночь, обнимая книгу упадка. только мы. и позже,пробираясь сквозь заросли техники старого образца, ты держишь. но как?до этих пор.

78 №22019

*

червоне вікно.червоний птах метушиться в дворі.червоні сльози від твоєї присутності.

вогонь у вогні. що із ним сталося?співмислення — це удар.

«я увімкнув фільм», «я їм цей хліб», —каже дитина. та твоє ім’я — що із ним сталося? сліди від вогню.шкіра горить. не мислить.

червоний стіл для події.дотики стали червоними,мов сліди від ударів. співмислячий узгортку чекає. вогонь від вогнювідділено. як? червоний купол над незахищеним. ранок безспівмислячого. яким повідомленням бачиш назустріч, а тілотримається? книга занепаду у вогнідо червоної суботи, попрозспільний світ.

*

красное окно.красная птица мечется по двору.красные слёзы от твоего присутствия.

огонь в огне. что с ним стало?сомышление — это удар.

«я включил фильм», «я ем этот хлеб», — говорит ребёнок. но твоё имя — что с ним стало? следы от огня.кожа горит. не мыслит.

красный стол для события.прикосновения стали красными,как следы от ударов. сомышленниксвёрнуто ждёт. огонь от огняотделён. как? красный купол над незащищённым. утро безсомышленника. которымсообщением видишь встречу, а телодержится? книга упадка в огнедо красной субботы, мимообщего мира.

Переклав з російської Янiс СIнАйко

Про перекладача:Яніс Сінайко — поет, перекладач. Публікації в журналі «Воздух», на сайті «Полутона» та

інших виданнях. Автор книги «Ангел-конструктор» (видавництво «Лоція», 2017 рік). Довгий список Премії Аркадія Драгомощенка (2015, 2017 роки).

№22019 79

* * *

білі дев’ятиповерхові будинки зводять на брудіщо зритий коліями які залишила важка технікавони ще порожні — всередині у них лише мокрі сірі стіниїх добре видно крізь порожні отвори віконнеподалік іще складені один в одного сходові маршібудівельний кран дуже обережно намагається не втратити рівновагупорив вітру змушує враз непокоїтися людей знизувони вдягнені у брудні кожухи — всі в білих тертих плямаха я непокоюсь іще більше ніж вонищось у мені поривається схопити кран втримати

але інша частина мене разом із рештою моїх частинзалишається на місці та повільно веде геть ту що розтривожилася

* * *

белые девятиэтажные дома строят на грязиизрытой колеями оставленными тяжёлой техникойони ещё пусты – внутри у них лишь мокрые серые стеныих хорошо видно сквозь пустые оконные проёмы

Артьом Вєрлє Поет, публіцист. Народився у 1979 році. Кандидат філософських наук. Має численні поетичні публікації. Куратор циклу сеансів сучасної поезії у Пскові «Поэтопро-ектор». Лауреат Малої премії «Московский счёт» (2015). Вірші перекладалися польською, італійською, іспанською,

з циклу «важка техніка»

українською та фінською мовами. Автор поетичної збірки «Хворост» (2015). В 2019 році в серії kntxt вийшла друга книга А. Верле «Як пробачити сніг» (переклади Лесика Панасюка).

80 №22019

невдалеке ещё сложены друг в друга лестничные маршистроительный кран очень осторожно пытается не утратить равновесиепорыв ветра вдруг заставляет беспокоится людей внизуони одеты в грязные тулупы — все в белых тёртых пятнаха я беспокоюсь ещё больше чем оничто-то во мне бросается схватить кран удержать

но другая часть меня вместе с остальными моими частямиостаётся на месте и медленно уводит прочь ту растревожившуюся

* * *

хоча район тут щільно забудований на території туберкульозного диспансеру вільнобагато старих дерев кущів черемшини за невисоким парканома будівля його там у глибині алеївзимку рано-вранці світить крізь високі вікнакулеподібними лампами під самісінькою стелеюсюди приходять на роботу завчасно одягають халатиі спостерігають за іншими що лежать тиняються їдутьу своєму дрантітам старенька возить каструлі на каталцііз нескінченною кашею з написами перше відділення друге відділення

я щоразу відкашлююсь проїжджаючи поруч — горло дере в передчуттінових можливостей

* * *

и хотя район здесь плотно застроен домамина территории туберкулёзного диспансера свободномного старых деревьев кустов черёмухи за невысоким заборомздание же его там в глубине аллеиранним зимним утром светит сквозь высокие окнашарообразными лампами под самыми потолкамисюда приходят на работу рано облачаются в халатыи смотрят за другими лежащими бродящими едящимиодетыми кто в чтотам старушка возит кастрюли на каталкес нескончаемой кашей с надписями первое отделение второе отделение

я проезжая мимо всегда откашливаюсь — горло першит в предчувствиивсё новых возможностей

№22019 81

* * *

знову над сусіднім будинком кружляють галкиале цього разу якось уповільнено та розміреноі їх цікавить лише визначений простірза межі якого вони не вилітають — невидима куля метрів п’ятдесят у діаметрідолітаючи до її кордонів пташка летить уже у зворотний бікта раптом деякі птахи прискорюються їхній політ стає стрімкішимспочатку одна пташка вилітає за межі кулі потім іншаі все розвалюється — кожна робить що хоче

і мені вже не цікаво спостерігати за нимиі я також перелітаю невидимий кордон аби поставити чайник

* * *

опять над соседним домом кружатся галкино в этот раз как-то замедленно и размереннои их интересует только определённое пространство за пределы которого они не вылетают — невидимый шар метров пятьдесят в диаметредолетая до его границ птица летит уже в обратную сторонуно вот некоторые птицы ускоряются их полёт становится стремительнеесначала одна птица вылетает за пределы шара потом другаяи всё разваливается — все творят что хотят

и мне уже не интересно наблюдать за нимии я тоже перелетаю невидимую границу чтобы поставить чайник

Переклав з російської Лесик ПАнАСюк

Про перекладача:Лесик Панасюк — поет, перекладач і дизайнер. Народився в 1991 році у м. Житомир.

Автор книг «Камінь дощу» (2013), «Справжнє яблуко» (2014), «Крики рук» (2018). Співавтор зіну «Документація тіла» (2018). Співперекладач поетичної збірки Дмітрія Кузьміна «Ковдри не передбачені» (2018). Перекладач книги Артьома Вєрлє «Як пробачити сніг» (2019). До дру-ку готується книга Вальжини Морт «Епідемія троянд» (2019). Перекладає українською твори сучасних авторів із російської, білоруської, англійської та польської мов.

82 №22019

АннаГальберштадт Поетка, перекладачка. Виросла у Вільнюсі, закінчила МДУ ім. М. В. Ломоносова. З 1980 року живе та працює в Нью-Йорку. Член Американського ПЕН-центру. Друкувалася в журналах «Арион», «Интер-поэзия», «Дети Ра», «Новый журнал» (російською), Literatura Ir Menas (літовською), Literary Imagination (Oxford University Press), Mudfish, Cimarron Review, Forge (англійською) та ін.Авторка чотирьох поетичних збірок і двох книг перекладів (віршів Айлін Майлз і Едварда Хірша). Лауреатка міжнародного поетичного конкурсу Atlanta Review — володарка призу International Merit Award Poetry 2016.

Chelsea

Челсі,

Спекотний серпневий полуденьПроходжу повз будівлі кольору крові що згорнулася Висока акація незграбними гілкамиЗатуляє вид.Католицька школа Святого Ксав’єраЦерква Святого Франциска Ксав‘єраРаптовий подув спекотних духівВипереджає кольориЖовтий яскраво-рожевий фіолетовийСукні подруг нареченої,Довга брюнетка в мініСпускається зігнувши коліна колесом Зі сходів на підборищах.Католицьке весілляКремезні мужики Схожі на ірландців поліцейських У недільних вихідних костюмах

Челси

Челси,

Знойный августовский полденьПрохожу мимо здания цвета свернувшейся кровиВысокая акация с угловатыми ветвямиЗаслоняет вид.Католическая школа Святого КсавьераЦерковь Святого Франциска КсавьераВнезапное дуновение знойных духовОпережает цветаЖелтый ярко- розовый фиолетовыйПлатья подруг невесты,Длинная брюнетка в миниСпускается согнув колени колесом С лестницы на каблучищах.Католическая свадьбаКоренастые мужики Похожие на ирландцев полицейских В воскресных выходных костюмах

У Вільнюсі влітку

№22019 83

Дружини блондинки в шалі з пашміни На плечах округлих,Йдуть у напрямку до банкетного залу Посміхаючись В очікуванні першої Бладi Мері Або коктейлю Хайбол.Я виросла в католицькому містіДе перетиналися різні світиНіколи гладкоЄдина брюнетка у морiЛляних блондинок,Єврейська дитина Народилася Не більше п’яти років післяКривавої різанини. Як можу я просто Насолоджуватися ледачим спекотним полуднем,Витріщатися на весільну процесію не згадуючи?В моєму світі ти міг бути тільки одним —Литовцем, євреєм, москалем, поляком.Коли мені було років п’ятьМи з Альфредкой, моїм дружком литовськимСамо собою, обидва вважали себе росіянами.Напевно, в цьому був якийсь сенс У Вільнюсі, в кінці п’ятдесятих.

Школа була світом де говорили на литовському.Тонкий шар РадянськогоПрикривав суміш ненависті до влади,Націоналізм, німецьку казармену дисципліну,Католицьке вузьколоббя і неприйняття,Дуже мало співчуття.Господи , благослови Нью-Йоркську байдужість,Перехожих яким по хуюЗа можливість бути тут ким завгодно. Тут не потрібно намагатися залативать прірвиНамагатися зшивати різні світи один з однимХоватися в фортеці з книжок і фантазії.

Жены блондинки в шалях из пашмины На плечах округлых,Идут по направлению к банкетному залу Улыбаясь В ожидании первой Блади Мэри Или коктейля Хайбол.Я выросла в католическом городеГде разные миры пересекалисьНикогда гладкоЕдинственная брюнетка в мореЛьняных блондинок,Еврейский ребенок Родившийся Не более пяти лет послеРезни кровавой. Как могу я просто Наслаждаться ленивым знойным полднем,Глазеть на свадебную процессию не вспоминая?В моем мире ты мог быть только одним из —Литовцем, евреем, москалем, поляком.Когда мне было лет пятьМы с Альфредкой, моим дружком литовскимСамо собой, оба считали себя русскими.Наверное, в этом был какой то смысл В Вильнюсе, в конце пятидесятых.

Школа была миром где говорили на литовском.Тонкий слой СоветскогоПрикрывал смесь ненависти к власти,Национализм, немецкую казарменную дисциплину,Католическое узколобие и неприятие,Очень мало сострадания.Господи , благослови Нью-Йорк за безразличие,Прохожих которым по хуюЗа возможность быть здесь кем угодно. Тут не нужно пытаться залатывать пропастиПытаться сшивать разные миры друг с другомПрятаться в крепости из книжек и фантазии.

84 №22019

У Вільнюсі влітку дуже приємно У Вільнюсі влітку дуже приємноТам прохолодноКав’ярні і пивні в монастирських подвір’яхДе п’ють Швитурисзаїдаючи моченим горохомЗ беконом у кількості здатному Поштукатурити судини у Шварценегера.Ніякої позолотиТака романтична руїнаДе зі стін обдерті верхні шариІ під ними вивіска, приміром, керосинової лавкиНа польському чи їдиш.На вулиці Страшуно час рухається у зворотну сторонуЯк на ідиш літери Які читаються справа наліво,Навпаки.Коли я проходжу повз подвір’я де живе американський поет КерріМені бачаться сходи бiля яких на мене напавЗлий собака коли мені було чотири роки.Вона ймовірно пам’ятала,Мені це розповідала Рахіль Кастанян,Директорка Зеленого будинку-музею,Як під час війни коли їй було тринадцять років Під час облавНімці євреїв замикали в цихтрубоподiбних дворахІ солдати з вівчарками стояли біля входу.У дворі як стояли й раніше Горщики з запашним горошком і гераннюУ вікнахНа підвіконні ледача кішкав чорних плямах на сонечку дрімаєПравда, що змінилосяТак це іномарки Запарковані на бруківці Простирадла на мотузці сушаться перед сараєм могильнихНа дерев’яних східцях сидить З цигаркою злегка Прихистила дамаІ каже мені Ви кого тут шукаєтеНікого немає вдомаПравда Адже нічого тут не змінилося За останні років сто двадцять.

№22019 85

В Вильнюсе летом очень приятно

В Вильнюсе летом очень приятноТам прохладноКафе и пивные в монастырских дворикахГде пьют Швитурисзаедая моченым горохомС беконом в количестве способном Отштукатурить сосуды у Шварценегера.Никакой позолотыТакая романтическая руинаГде со стен ободраны верхние слоиИ под ними вывеска, к примеру, керосинной лавки На польском или идиш.На улице Страшуно время движется в обратную сторонуКак на идиш или арамейском буквы Которые читаются справа налево,Наоборот.Когда я прохожу мимо двора где живет американский поэт КерриМне видится лестница у которой на меня напалаЗлая собака когда мне было года четыре.Она вероятно помнила,Мне это рассказывала Рахиль Кастанян,Директриса Зеленого дома-музея,Как во время войны когда ей было лет тринадцать Во время облавНемцы евреев запирали в этихДворах трубообразныхИ солдаты с овчарками стояли у входа.Во дворе по прежнему Горшки с душистым горошком и гераньюВ окнахНа подоконнике кошка лениваяв черных пятнах на солнышке дремлетПравда , что изменилосьТак это иномарки Запаркованные на брусчатке Простыни на веревке сушатся перед покосившимся сараемНа деревянных ступеньках сидит С сигаретой слегка Принявшая на грудь дамаИ говорит мне Вы кого здесь ищетеНикого ведь нет домаПравда Ничего тут не изменилось За последние лет так сто двадцать.

Переклав з російської Борис ХерСонСький

86 №22019

Литва

Я почуваюсь камінцем, що знову й знову викидає на один і той самий берег,попри довгу подорожвдалині,бажання залишити цю землю,досі маючи в собі ДНКубитих родичів,чия кров змішалась з чорноземом,що родить запашний литовський чорний хліб.

Потреба забути з часомперетворилась на потребу пам’ятати,вшановувати полеглих родичів,серед яких — сто дворічна прабабуся,яку з незрозумілих причин мали вбитище до мого народження.

Шкода, що я говорю цією мовоюта надто добре розумію,що майже, чи ж зовсім, нічого не змінилось на краще.Незнання допомагає ввести себе в омануй бачити лише те, що на поверхні —прекрасні поля, вузькі середньовічні вулички,вітерець, що колише листя на липах.

Lithuania

I feel like a pebble being returnedto the same shore over and over,despite the long journeyaway from it,desire to leave behind the landstill carrying the DNAof murdered relatives,blood mixed with the black earthproducing fragrant dark Lithuanian bread.

The need to forget graduallyturned into a need to remember,to honor fallen lost family members,among them — a hundred and two year old great-grandmotherwho for some mysterious reason had to be killedbefore I was born.

I regret speaking the languageand understanding too wellthat things have not changed much, or at all, for the better.Ignorance helps to delude oneselfand see what’s on the surface only —beautiful fields, narrow medieval streets,a breeze moving leaves on linden trees.

Переклала з англійськоїТаня родІоноВА

Про перекладачів:Борис Херсонський (н. 1950) — поет, есеїст, перекладач. Народився в 1950 році.

Закінчив Одеський медичний інститут. Кандидат медичних наук. Ректор Київського інституту сучасної психології та психотерапії. З 1990-х років вірші друкувалися в журналах «Арион», «Воздух», «Шо», «Новый мир», «Интерпоэзия» та ін. Автор багатьох поетичних книг, двох книг перекладів, літературної есеїстики. Живе в Одесі.

Таня Родіонова (н. 1990) — перекладачка, редакторка, менеджерка культурних проектів, ініціаторка перекладацької групи «VERBація», директорка літературно-перекладацького фестивалю TRANSLATORIUM. Працювала координаторкою багатьох міжнародних проектів, зокрема на «Книжковому Арсеналі». Перекладала Тімоті Снайдера, Доротею Ріхтер та ін. Живе у Києві.

№22019 87

Иван Пилкин Поэт, переводчик современной румынской поэзии, преподаватель. Родился в 1983 году. Окончил факультет иностранных языков и ли-тератур и юридический факультет Молдавского государственного университета. Переводы с румын-ского на русский публиковал в журналах «Воздух» и «Дети Ра», с русского на румынский — в литера-турной газете «România literară». Составитель и пере-водчик двуязычной антологии «Lector in libris: писатели Бессарабии о чтении, книге, библиотеке» (2015), автор стихотворного сборника «Человек-аквариум» (2018).Живет в Кишиневе.

современная молдавская поэзия

Вирджил Ботнару

тревожное ожидание

свет наполнился дверями окнамиполовиками стульями столами

вещи распятые на плечикахпроклинают закрытое пространство

холодильник хрипитсловно старый курильщик

кнопки в стенахостались без дела

выдвижные ящики закрыты в себе

и даже одиночество готово сбежать с другим

скоров шкафу пойдет дождь

suspans

lumina s-a umplut cu uși ferestrepreșuri scaune mese

haine răstignite pe umerașeblestemă claustra

frigiderul sforăieca un fumător bătrân

piunezele din perețiau rămas fără rost

sertare închise în sine

până și singurătatea ar fugi cu altul

curândîn dulap va începe să plouă

88 №22019

иван гог

они скандировали лозунгимы любили друг другабезумно блаженнодолой да здравствуеткричали онивсе цветаполитической радугиразливались по городуа мы читалис иван гогомкрасные синиезеленые виноградникисколько же красокиван гогблаженныйиван гог

made in china

дорогой китайспасибо тебе затвою вездесущностьты повсюду со мнойво мнена мневозле менясловно матьчто всегдасо мной рядомтак что и ястановлюсьmade in china

попробуй полюбить иуду

x говорит что y был стукачому говорит что х все еще стукачбудто отец кричитчто мать потаскуха

Мария Пилкин

ivan gogh

ei strigau cu pancartelenoi ne iubeamnebun şi paradisiacjos susstrigau eitoate culorilecurcubeului politicse revărsau în urbeşi noi citeamcu ivan goghviile roşiialbastre verzice cromaticivan goghpreafericitulivan gogh

made in china

dragă chinaîţi mulţumesc pentruomniprezenţa taeşti cu mine peste totîn minepe minelângă mineca o mamăcare mereu îmieste în preajmăaşa încât ajungşi eu să fiumade in china

încearcă să-l iubeşti pe iuda

x spune că y a fost turnătory spune că x mai esteaşa cum ar striga tatacă mama-i o curvă

№22019 89

а мать шепчетчто отец пьяницанасколько понимаю каждый у нас иудакак же легко любить иисусапопробуй-ка полюбить иудуможет это и естьнастоящая любовьведь без иуды мыне обрели бы спасения

Александру Вакуловский

Буджак

здесьсамый мягкий песок на всемчерноморском побережьемало людей

добираться тяжеломашины проваливаются ивыбираются изям как изтраншей

журавли аистырозовые пеликанылебеди

лежащие людидельфины ирыбные стаи

немного дальшета же странасолнце бронетранспортерытанки траншеилежащие людираздуваются насолнце

Bugeac

aicie cel mai fin nisip de laMarea Neagrăoameni puțini

ajungi greumașinile cad și seridică dingropi ca dintranșee

cocori berzepelicani rozlebede

oameni întinșidelfini șibancuri de pești

un pic mai încoloaceeași țarăsoare mașini blindatetancuri tanșeeoameni întinșiumflându-se lasoare

iar mama ar şoptică tata-i beţivtoţi sunt iuda să-nţelegdar cât de uşor estesă îl iubeşti pe isusîncearcă să-l iubeşti pe iudapoate aceastae dragostea adevăratăcăci fără iudanu ne mântuiam

90 №22019

Как в книгах

Я одолжила ему Воду и грезы Гастона Башляра,он решил добиться моей симпатии томом надзирать и наказывать Фуко.Мы встретились, чтобы вернуть книги, обменялись еще несколькими,перешли на беллетристику, затем на эротическую литературу.Мы носили книги друг другу в пакетах,виделись все чаще, даже чаще, чем успевали их прочесть,книги стали всего лишь поводом.С какого-то момента мы их уже не возвращали,одалживали на неограниченный срок, дарили.Мы обменялись нашими библиотеками, словно домами.Когда одному из нас нужны были какие-то из одолженных книг,перемещение их обратно,перетаскивание библиотек на прежнее место показалось нам слишком хлопотным делом,мы решили, что лучше начать жить вместе,я знала конфигурацию его ума до мельчайших подробностей,ласкала его столькими книгами, по страницам которых водила глазами,мыслями, подушечками пальцев.Я воспроизвела путь Маргерит Юрсенар,которая, прежде чем стать женой, пардон, написать о Марке Аврелии,прочла почти все, что читал и он.

Ca-n cărți

I-am împrumutat Gaston Bachelard, Apa și visele,el a vrut să-mi atragă simpatia cu A supraveghea și a pedepsi, de Foucault.Ne-am întâlnit să ni le restituim, am mai făcut schimb de câteva titluri,am trecut la beletristică, la literatură erotică.Ne aduceam unul altuia cărți cu sacoșa,ne vedeam mai des, mult mai des decât reușeam să le citim,cărțile deveniseră doar un pretext.Da la un timp nu ni le mai restituiam,ni le împrumutam pe un termen nelimitat, ni le dăruiam.Am făcut schimb de biblioteci cum am fi făcut schimb de case.Când am avut nevoie de unele volume împrumutate,plimbatul acestora pe drumuri înapoi,

Аурелия Борзин

№22019 91

căratul bibliotecilor în locurile de unde au fost strămutate ni s-a părut mai anevoios,am zis că mai bine ar fi să trăim împreună,îi știam în detalii configurația minții,i-o mângâiasem odată cu atâtea cărți pe filele cărora mi-am plimbat ochii,gândurile, buricele degetelor.Am reconstituit drumul lui Marguerite Yourcenarcare înainte de a se căsători, pardon, de a scrie despre Marcus Aurelius,a citit cam tot ce citise acesta.

Разговоры и сны

Он продал машину или подарил ее женщине, торгующей овощами напротив дома,обстановка не очень ясна, но это не мешает нам начать ссору,объясняться всю ночь.Утром я рассказываю ему, что он натворил во сне,он просит прощения.

Discuții și vise

A vândut mașina sau a dăruit-o vânzătoarei de legume din fața blocului,contextul nu e clar, asta nu ne împiedică să ne certăm,să lămurim lucrurile toată noaptea.Dimineața îi povestesc ce-a făcut în vis,își cere scuze.

об авторах:

Вирджил Ботнару (р. 1988) — поэт, прозаик, публицист. Автор стихотворных сборников «Return to Innocence» (2014) и «Смена высоты» (Schimbare de altitudine, 2017). Живёт в Кишинёве.

Мария Пилкин (р. 1982) — поэтесса, литературный критик. Автор поэтических сбор-ников «Стихи для Иван Гога» (Poeme pentru Ivan Gogh, 2015), «Заратустра — это женщина» (Zarathustra e femeie, 2018), книг эссе и литературно-критических статей. На русском языке публиковалась в журнале «Воздух». Живёт в Кишинёве.

Александру Вакуловский (р. 1978) — поэт, прозаик, публицист, переводчик. Автор романов «Пиздец» (Pizdeț, 2002), «157 ступеней в ад, или Спасите меня в Рошиа Монтанэ» (157 de trepte spre iad sau Salvați-mă la Roșia Montană, 2010) и др., сборников стихов, теа-тральных пьес, интервью. Живёт в Кишинёве.

Аурелия Борзин (р. 1984) — поэтесса и эссеистка. Автор стихотворных сборников «Бессонница для умалишенных» (Nesomn pentru demenți, 2003), «Перевязки» (Pansamente, 2007), «Кишинев — это шоколадная плитка» (Chișinăul e o tabletă de ciocolată, 2010), «Живые существа» (De-ale viețuitoarelor, 2014). Живёт в Кишинёве.

92 №22019

Из цикла«Переход мог быть языком»

[лиловый]1.[/лиловый]

Слушание детстваЕдва закончено

Жизнь взрослого в этом случаеБрошенный взгляд на город, — который город не слышитвзгляд, чтобы города не стало,у границ, два ландшафтапервое положение: желания выдумкаРассказ среди тысяч свидетельствспособ двигаться вместе с вещамиПогружать руку в информальный материалобразы в неразберихе несжимаемы С каждым цветом языка,Сопротивление зерна

Мари де Катребарб Поэтесса, переводчица, дизайнер. Родилась в 1984 году. Окончила Высшую национальную школу декоративных искусств во Франции. Автор сборников стихов «Деды с кнутами меня пресле-дуют всегда» (2012), «Без минуты жизнь» (2014), «Стирание головы» (2017), книги прозы «У меня под кроватью Джон Уэйн» (2018), нескольких микроизда-ний, звуковых и видеоперформансов. Одна из основа-телей и соредактор журнала поэтических переводов La tête et les cornes, участница редколлегии литератур-ного портала remue.net. Стихи переводились на англий-ский, нидерландский, шведский, норвежский, испанский, галисийский, арабский. Живёт в Париже.

Transition pourrait être langue (extraits)

[lilas]1.[/lilas]

Une audition de l’enfanceA peine achevée

La vie de l’adulte en l’occurrenceUn regard porté sur la ville — que la ville n’entend pasun regard pour que la ville n’existe pas,aux frontières, deux paysagessituation première : fiction du désirUn récit entre mille témoignagesmanière de bouger avec les chosesPlonger le bras dans la matière, informelledes figures en pagaille incompressibles

A chaque couleur de langue,Résistance du grain

пчела внутри пчелы

№22019 93

[лиловый]2.[/лиловый]

Желать и претерпевать, от золотой серединыСопрягать разрывы Отвлечься и смешаться проходит одиночествомправила, которые он налагает и исключаетТот, чьё счастье сопротивляетсячтобы оставить его, тебе нужно было влюблённой Может быть, однажды обилие языкаСлишком коротки его ночиДевушка в лохмотьях сбивает ноги,раскрывает руки как видетьрука поднимается, формы? Ты ветер, прошедший сзади,которым хлопают двериТо, что ты знал, серая накипьсерого утра, немного холодного

Два стихотворения из цикла «Клинт Иствуд»

* * *

Собирая вещи, я узнала взгляд её собаки во взгляде Клинта Иствуда

это была чашка из японского фарфора разрезанная, в японской чашке, которая

дети были первыми

потом был попугайчик, которому она говорила: уже поздно, возвращайся к себе

ей становилось страшно, когда я оставалась одна и наступала ночь

прошлым месяцем она вспоминала, как я звала её вечером в пустынном парке;фонари моргали, но я была пьяна

когда обрушился шкаф, в котором она расставляет японские чашки, подаренные «бабулей»; бережно, я храню слёзы там, где воображаю их

[lilas]2.[/lilas]

Désir et subir, du juste milieuConjuguer les écarts

S’abstraire et confondre passe par la solitudedes règles qu’il impose et exclutCelui dont le bonheur résistepour le quitter, il te faudrait amoureuse

Un jour peut-être, foison de langueTrop courtes ses nuitsLa fille en lambeaux frappe des pieds,ouvre ses bras comme voirla main soulève, des formes ?Tu es le vent passé derrièrepar lequel claquent les portesCe que tu savais, écume grised’un matin gris légèrement froid

94 №22019

Перевёл с французскогоиван СТАрикоВ

о переводчике:

Иван Стариков — поэт, переводчик, критик. Родился в 1983 году. Учился в России, Франции и Германии. Переводы публиковались в журналах «Воздух», Prosōdia, TextOnly. Живёт в г. Гейдельберг (Германия).

Clint Eastwood (extraits)

* * *

En rangeant des affaires, je reconnus le regard de son chien dans celui de Clint Eastwood

c’était une tasse en porcelaine japonaise découpée, dans la tasse japonaise qui

les enfants furent les premiers

ensuite il y eut une perruche à laquelle elle disait : il est tard, rentre chez toi

elle avait peur quand j’étais seule et que la nuit tombait

le mois qui précède, elle se souvient que je l’ai appelée un soir, dans le parc désert ; les lumières clignotaient mais j’étais ivre

lorsque s’effondre le meuble dans lequel elle range les tasses japonaises offertes par « mémé » ; précieusement, je conserve les larmes où je les imagine

* * *

Я бы хотела писать фразы, упакованные как матрёшки. Селить в их пустотелом деревянном животе, тайна может сохранить

роза внутри розы, пчела внутри пчелы

я мечтала, что тебе повернули голову назад, настолько, что нужно было держать за плечо, чтобы ты не упала, с развёрнутой головой

тот, что не говорит ничего, там, твоё лицо говорит ей. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, кто-то бежит по твоей причёске

* * *

J’aimerais écrire des phrases emboîtées comme des poupées russes. Loger dans leur ventre de bois creux,un secret peut préserver

une rose est dans une rose, une abeille dans une abeille

j’ai rêvé qu’on t’avait monté la tête à l’envers, si bien qu’il fallait te tenir l’épaule pour que tu ne tombes pas, la tête renversée

celui qui ne dit rien, là-bas, ton visage parle pour lui. À chaque fois que je te regarde, quelqu’un court sur ta coiffure

№22019 95

Амир АкиваСегалПоэт, публицист, литературный критик. Печатался в журналах «Итон 77», «Шво», «Ма’аян», «Зеркало» (в переводе Л. Байбиковой) и др., выступал с еже-недельным обзором новинок израильской поэзии на радио «Коль Исраэль».Автор двух поэтических сборников: «Возвращаясь с военных сборов» (Гваним, 2008), «Другая страна» («Итон 77», 2014). Лауреат премии им. Рафи Фарбмана (2011) и премии им. Гарри Гершона (2014).Живёт в Иерусалиме.

Наши вещи

Наши вещи — слова, высеченные в камне.Застряли в камне. Проходят долгие дни, и нетУже камня, но вещи, застрявшие в нём, всё ещё есть.Слова с камня не сходят даже сейчас,Когда камня нет, и никто не помнит тех слов.

ונלש םירבדה

.ןבאב תוקוקח םילמ םה ונלש םירבדהןיאו םירבוע םיכרא םימי .ןבאב תועוקת

.םיעוקת םירבד שי ןידעו ןבא רבכושכע םג ,ןבאה תא תובזוע אל םילמה

.םילמה תא רכוז אל דחא ףאו ,ןבא ןיאשכ

место у истоков

96 №22019

Чертежи строительства иного, лучшего будущего вперёд, дай мне тогодай-ка и шоколадки дольку и кофепотом я сигарета, хожу раздавленэто дело без строчек, я обессахаренные карамелькименя можно остановить, я шипучий напитокя дважды шипучий, потом я белый хлебя сигарета, я белый не к местуэто не строчки, не строчкипеченюшки мои большие печенья я дрожжевой пирог я мороженое неординарное ядай-ка мне яблоко, после,для чувства предназначениянехорошее что-то дергается в животемне говорят: бери ещё, ещё вот этого, отрицательногоа что такое отрицательноездесь больше нет кофе, нет соков и всего такогопотом я думаю что-то потомя потом что-то потомвот она, минутка с сигаретойминутка яблока и шипучего напиткаа после, вот и минутка для кофе

רתוי בוט ,רחא דיתע תיינב לש םיטוטרש

הז תא יל ןת ,המידק הפקהו דלוקוש תיבקהו הז תא יל ןת

ץוצר ךלוה ינא ,הירגיס ינא ךכ רחארכס אלל תוירכס ינא ,הזה ןינעה לכב תורוש הפ ןיא

ססות הקשמ ינא ,יתוא רצעל רשפאןבל םחל ינא ךכ רחא ,םימעפ ססות ינא

ומוקמב אלש ןבל ינא ,הירגיס ינאתורוש אל ,תורוש אל הז

הלאה ילש תויגועהתולודג תויגוע

םירמש תגוע ינאינא הרידנ הדילג ינא

ךכ רחא חופתה יל ןתתוחילשה תשוחתל

ןטבב יל םיזזש םיבוט אל םירבדילילשה רבדהמ דועו דוע חק יל םירמוא

№22019 97

?ללכב ילילש רבד הז המהלאכו םיצימ ןאכ ןיא ,רתוי הפק ןאכ ןיא

ךכ רחא והשמ ךכ רחא בשוח ינאךכ רחא והשמ ךכ רחא ינא

הירגיס לש עגר הזססות הקשמו חופת לש עגר הז

הפק לש עגר םג שי ךכ רחא

Оно не имеет формы

И в большом изобилии требуется бóльший голоди боль безутешная. Насколько к концу реальному нужно приблизиться, чтобы увидеть вспышкукачества? Беспокоит мысль о тех днях, когдаменя было меньше на десять лет и на десять кило. И тогдаи там написана пара вещей. Этими пальцамив принципе. Оно не имеет формы. Жены отлынивают в ночи�. Калорийность пива и баклажан в майонезе уже совсем не того, а если в тахини — то да. И по-румынски тоже. А у других мужиков гущеволосы и площе живот, чем в среднем, и тот же самый взгляд. Но пока я пасую перед большим изобилием.В эту ночь не написано ничего.

הרוצ הזל ןיא

רתוי לודג בער ךירצ לודגה עפשב םגףוסל בורק המכ .המחנ ילב באכ םגוקזבה תוארל ידכ תויהל ךירצ ישממה

רשע לש םימי לע בשחל דירטמ ?תוכיאםג ,זא םג .הזמ תוחפ וליק הרשעו םינש

הלאה תועבצאב .םירבד המכ ובתכנ ,םש תוקמחתמ םישנ .הרוצ הזל ןיא .ןורקעב

הריבה לש ירולקה ךרעה םגו .הלילבהניחט םע לבא ,אל רבכ זנוימב םיליצחהו

רתוי שי םירחא םירבגל .ינמורה םגו .ןכותוא םגו עצממהמ החוטש ןטב םגו רעש

.לודגה עפשל ענכנ ,םיתניב .טבמ.רבד וב בתכנ אלש הליל הז

98 №22019

Место у истоков

если это всё, что естькак мне заполучить ещё кое-чтоналивая чай спросил человекистинного господа своегохочется чего-то другогоно не сегодняэтот день раскалёнхочется дня прохладыхочется высотного домадля другого человекатропинка эта из ряда воня на грания грань пересёкполоскиполоскиполоскихочется релятивизмая в иной абсолютностикофе возможно подаритпредпочтительный мирчеловек наливающий чай — не чёрствый сухарья знаюпосле многих лет поискав нём застыла какая-то влага

תורוקמל בורק םוקמ

שיש המ לכ הז םאאבה רבדה תא גישמ ינא ךיא

התה גזומ שיאה לאשיתמאה ויהלא תא

רחא רבד הצור ינאםויה אל ךארעוב םוי הז

רק םוי הצור ינאהובג ןינב הצור ינא

רחא םדאלןינמה ןמ אלש ליבש הז

לבוג ינאהצוח ינא

םיספםיספםיספ

תויסחי הצור ינאתרחא תוטלחמב ינא

תתל יושע הפקףידע םלוע

בל ער וניא התה גזומ שיאהעדוי ינא

םישופח לש םינש ירחאבטר והשמ וב אפק

Перевела с ивритаЛена БАйБикоВА

об переводчике:

Лена Байбикова — переводит с иврита и японского на русский и с русского на иврит. Родилась в 1977 году в Ленинграде. Окончила Еврейский университет в Иерусалиме и док-торантуру университета Киото. Доцент кафедры русской филологии Университета иностран-ных языков города Кобэ. Член жюри японского и ивритского конкурса детских переводов «Мосты культуры». Сотрудничала как редактор и переводчик с журналом «Иностранная литература», в качестве переводчика — с журналами «Воздух», «Зеркало» и «Итон 77» (на ив-рите). Живет в Японии.

Переводчик благодарит риту коган за помощь в работе над переводом стихотворения «Чертежи строительства иного, лучшего будущего».

№22019 99

100 №22019

ОстапСливинськийПоет, перекладач, літературознавець, есеїст. Закінчив філологічний факультет у Львівському національному університеті імені Івана Фран-ка (за спеціальністю «болгарська мова та література»). Автор п’яти поетичних збірок, численних есе, колонок, рецензій, оглядів в українській та закордонній періодиці. Твори перекладені 16-ма мовами. Перекладає художню і наукову літературу з англійської, білоруської, болгарської, македонської, польської, російської мов. Лауреат численних українських і міжнародних премій. Працює у Львівському національному університеті ім. І. Франка.

Розмова з Остапом Сливинським про сфери мовчання та межі мови, пост-пам’ять, можливість мистецтва протидіяти агресії і вавилонську вежу як акт ініціації

Свобода від молоточків

— Світ вже пережив latina vulgaris і мову есперанто, яку поет Мішель Дегі назвав «безнадійною мовою». Остапе, що ми втрачаємо у випадку культурної глобалізації — чи можна вже помітити панування глобішу над іншими мовами, чи існує ймовірність таких змін попереду? Чи може стати цікавою поезія, яка написана цілковито мовою глобіш або однією з «мертвих» мов? Подібний поетич-ний досвід здатен вийти за межі експерименту? І взагалі — чи можна вважати нештучну мову «мертвою», поки існують хоча б дві людини для здійснення комунікації?

— Розкажу маленьку історію. Наприкінці 2000-х ми з групою друзів-письменників з Польщі, Німеччини і України мріяли про нову

понаднаціональну літературу, це був такий рух уперед і водночас повер-нення назад років на двісті п’ятдесят, у глобальність часів ще Просвітництва. Був такий міжнародний журнал «Радар», в якому ми розвивали цю ідею: вона відштовхувалася швидше від непри-йняття. Неприйняття тісної концепції національної літератури, взагалі від націоцентризму в побудові порядку денного сучасної літератури. Нам ішлося про те, щоб сполучати локальне безпосередньо з глобальним, так, як це робили Кафка, Агнон, Кіш, ці всі «внутрішні експати» ХХ століття. Але ми навіть на секунду не замислилися, чи не спробувати всім писати якоюсь однією мовою, наприклад, англійською. Бо мова — це для нас теж була частина локальності. Навпаки, переклад, уся

Автор фото — олександр Ласкін

№22019 101

та гра у своє-чуже, яка відбувається в процесі перекладу, нам була дуже важлива. Я і тоді, і зараз сприймаю мову як щось невід’ємне від інтер’єру, архітектури, ландшафту, кольорів, фактур, серед яких живеш і які виносиш разом із собою в простір літератури. Не як знак приналежності до якихось «своїх», якоїсь уявленої спільноти нації, це все — вторинне. Всі ці процеси мовної глобалізації, перерозподілу впливів між «великими» і «малими» мовами, як між транснаціональними корпораціями і локальними виробни-ками — все це помітно і в поезії. Напри-клад, у поезії емігрантів, які обирають писати мовою домінантної спільноти, переважно — «великою» мовою. І за-звичай це дуже цікаво, бо нова мова є маркером нового досвіду, часом навіть нового «я». Іноді нова мова є політичним притулком, психологічним захистом від травматичного минулого. Як у Жана Амері, австрійського єврея, який вижив в Освенцимі, виїхав до Франції і перейшов з німецької на французь-ку. Найважливіша драма нерідко розігрується якраз між двома мовами — тією, яку залишив у минулому, і тією, яка є твоїм тут-і-тепер. Але якби, наприклад, я раптом почав писати англійською, це було б безглуздо. Це була б моя «мерт-ва», моя «нічия» мова.

— Сьюзен Зонтаґ казала, що історія надсилає суперечливі сигна-ли щодо цінності спогадів у довгій перспективі, і що безсердечність і втрата пам’яті приходять разом. В якому історичному періоді

у літературі залишається найбільше лакун, для яких років і подій досі не віднайдені відповідні слова? Що досі замовчується, і котре з наступ-них поколінь, на вашу думку, буде в змозі заговорити без генетичного страху?

— Найбільша проблема — зви-чайно, з ХХ століттям. Це час, коли в наших шафах завелися скелети, які й досі там живуть. У нашій частині світу, в Центрально-Східній Європі, немає родини, в якої їх нема. І це не дає жити, тривожить, приходить у кошмарах, із цього кошмару й виникло те, що на-зивають «пост-пам’яттю». Грубо кажучи, «пост-пам’ять» — це коли вже запізно. Свідки й учасники подій — діди, бабусі — померли, так і не розказавши нічого або розказавши не все. Батьки жили в тіні цієї травми такі налякані (дітям краще було нічого не знати, задля їхньої ж «безпеки» фізичної і психічної), що переважно нічого й не питали. Онуки хочуть і не бояться знати, але вже нема кого й запитати. Тому вони шукають самі, а чого не зна-ходять — вигадують. Якщо бути точним, то пост-пам’ять — це не пам’ять ніяка, а уява, фантазія, дуже часто — письмо. Тобто література. Така, що допомагає позбутися кошмарів, назвати нарешті те, що лякало. Цікаво, що Оксана Забужко колись написала перший український роман, який відкрито говорив про сучасну сексуальність, а потім — перший український роман пост-пам’яті. Це — «Музей покинутих секретів». Сама Забужко об’єктивно не належить до покоління пост-пам’яті, але її героїня — так. Вона шукає ланку, якої бракує в її власному ланцюгу пам’яті, і знаходить цю жінку, зв’язкову УПА, яка за віком якраз могла би бути її бабусею. Але пост-пам’ять — це не про-сто якесь заповнення порожнин у влас-

Іноді нова мова є політичним притул-ком, психологічним захистом від трав-

матичного минулого.

102 №22019

ному генеалогічному дереві, все наба-гато складніше. Це пошук якогось дуже потрібного, але відсутнього меседжу з минулого, ось що є двигуном пост-пам’яті. Мені здається, в українській літературі це все лише починається, ось «Забуття» Тані Малярчук — теж роман пост-пам’яті, роман, який шукає відповідей в минулому, шукає там спільника в тривозі. Думаю, що таких романів буде більше. І українська література, до речі, тут не самотня, бо те саме відбувається в польській, чеській, словацькій, болгарській літературах. Весь наш регіон, всі ці «криваві землі» нарешті починають без страху читати своє минуле. Часом агресивно, бо задовбало вічне бідкання над собою як жертвою історичної несправедливості. З цього постають такі злі тексти, як «Хліб із хрящами» Бриниха або «Ніч живих євреїв» поляка Іґора Остаховича.

— Наразі ми тільки вчимося проговорювати травми, але більшість, звісно, проговорюється постфактум. Як ви вважаєте, що відбувається в сучасному суспільстві

з усвідомленням сексуальності, і як це відобража ється в літературі?

— Мені тільки здається, що українська література стала яко-юсь асексуальною? Точніше, вона такою завжди була, і сексуальне розкріпачення 90-х, виходить, було якимось коротким епізодом. Чому українські кінорежисери не вміють знімати повнометражне кіно і чому українські письменники не вміють (очевидно, і не хочуть) писати про секс — ось два великі питання нашої актуальної культури Наприклад, нова польська проза, особливо та, що написана жінками, аж іскрить від добре прописаної сексуальності: Хутнік, Барґельська, Пустков’як. При цьому я дуже навіть погоджуюся з одним недавнім постом Гаськи Шиян (ось, до речі, приклад української авторки, яка не вписується в цю тоск-ну картину), в якому вона каже, що сьогоднішні люди до 30-ти набагато розкутіші і вільніші від комплексів у питаннях сексу, ніж старші; що не бо-яться експериментів, що з повагою і без страху ставляться до власного

Авторка фото — Анна Процук

№22019 103

тіла. Тільки от де це все в українській літературі?

— На вашу думку, чи може поезія у теперішніх обставинах обирати шлях «чистого мистецтва», або кожне повідомлення так чи інакше визначає політичні погляди? У 2016 році в рам-ках Форуму видавців ви проводили захід «Література проти агресії» — які відбулися зміни за три роки? В одно-му з інтерв’ю ви порадили звернути увагу зокрема на роман Володи-мира Рафєєнка «Довгі часи», тому що ця книга не мовою репортажу розповідає про те, що відбувається в Україні. Чи з’явилися з тих часів книги, які ви так само могли б пора-дити іноземцям?

— Усе є політичним. Питання не в писанні, а у відчитуванні. Навіть найбільш аполітичний автор (у тому сенсі, що не «цікавиться політикою») може одного дня з подивом для себе дізнатися, що є виразником певних — бажаних для одних і неприйнятних для інших — політичних поглядів. Для мене яскравою ілюстрацією цього є польське видання «Політична критика»: воно показує, що будь-який публічний меседж (а література за замовчуванням є такою) може бути використаний як фігура в політичній грі. Автори не завж-ди це усвідомлюють, а шкода. Митців якось не прийнято бити по голові за таку наївність, хоч іноді дуже б хотілося.

Щодо «Літератури проти агресії», то назва була навмисно сформульована дещо утопійно. Чи хтось насправді вважає, що література може відвернути війну? Або примирити ворожі сторони? Вірю все-таки, що література і загалом культура якось пом’якшують етос, є універсальними амортизаторами чи вентилями, які випускають енергію агресії. Але ця позитивна дія культури є

надто абстрактною, щоб її можна було якось виміряти. Зате її негативна дія — цілком вимірювана, конкретна і точкова. Наприклад, не секрет, що російська «історична фантастика» задовго до по-чатку війни на Донбасі і всього цього «новоросійського» психозу дуже де-тально це все описала, мало не у формі інструкції.

Подібно діє література і в ретроспективній площині. Якщо вона фіксує якесь травматичне минуле, то працює як цінне свідчення, але майже ніколи — як ефективне застереження. Ніщо не здатне відвернути повторення помилок, в тому числі й література. Більше того, вона може спрацювати, як проза Юнґера про Першу світову, яка стала натхненням для нових мілітаристів.

Зараз в Україні пишеться багато та-кого, що точно стане цінним свідченням. Частина з цього ще й добре написана, тому має «просвітницький» потенціал: його, ймовірно, будуть перекладати і читати ті, кого не надто цікавить наша війна як така. Я вже згадував книжку

Я розумію, що є складний механізм, який клавішу фортепіано сполучає з молоточком,

а той б’є по струні — це чимось нагадує механіку означування. Але ж піаніст, коли грає твір, не мусить про нього думати. А письменник мусить, він має контролюва-ти значення, адекватність, будь-яке скрипіння в педалях і молоточках — на його совісті, а не фортепіанного майстра.

104 №22019

Рафєєнка, але на той час ще не було «Інтернату» Жадана, «Точки нуль» Арте-ма Чеха і «Розки» Олени Стяжкіної. Це все я радив би (і раджу) іноземцям.

— Ваші батьки музиканти. Чи існує музичний твір, якась власна «соната Вентейля», можливо, по-чута при дивних обставинах, яку вам хотілося б перекласти мовою віршів? Чи є в зануренні у дитинство в глибинному розумінні часткова спроба дізнатися (або згадати) про світ, в якому ще немає жодних слів? Вашу нову поетичну збірку «Зимовий король» оформлював художник Лесь Панчишин, а згодом з’явився мультимедійний перформанс. Як ви ставитеся до синтезу мистецтв?

— Для мене якось великою прикрістю, вічним несповненням є те, що я не став музикантом. Імовірно, бать-ки трохи занадто цього хотіли, а я своє бажання зрозумів тоді, коли дитячо-підлітковий бунт уже зробив своє діло. Мені слова завжди були надто — от є таке польське слово «sztywny», краще не скажеш. Негнучкими, кутастими. Мене виснажував механізм семіози. Я розумію, що є складний механізм, який клавішу фортепіано сполучає з молоточком, а той б’є по струні — це чимось нагадує механіку означування. Але ж піаніст, коли грає твір, не мусить про нього думати. А письменник му-сить, він має контролювати значення, адекватність, будь-яке скрипіння в педалях і молоточках — на його совісті, а не фортепіанного майстра. Ну, і мене природно цікавили межі мови, ті сфери, де вона виникає з мовчання і западає в нього, ці моменти проговорювання і затихання. Я навіть написав дисертацію про мовчання, але зараз вона мені якраз здається якоюсь занадто формалістичною, тому я ніяк не наважуся взятися її переробити, щоб

зробити книжкою. Може, я тоді злякався невловності теми, що вдарився в якусь чисту комунікативну прагматику.

Музики як цієї «свободи від молоточків» мені бракує завжди, мож-ливо, тому я провокую різні синтетичні проекти на межі музики і тексту. В нас були такі експерименти з композитором Богданом Сегіним, з електронщиком Юрком Булкою, з джазовою вокалісткою Даною Винницькою. Але я завжди це сприймаю більшою мірою як процес одночасної імпровізації десь в студії, ніж як результат, як сценічне виконання. Часом це можна поєднати: напри-клад, із Даною Винницькою ми якось імпровізували на сцені літнього фести-валю «Фортмісія», співали птахи, гріло сонце, публіка похитувалася в ритмі, і ніхто не знав, що це чистий експери-мент, що в нас не було жодної репетиції.

— Яке ваше ставлення до цитати з «Кризи вірша» Малларме, яку на-водить Вальтер Беньямін у своєму «Завданні перекладача»? («…тут, на землі, розмаїття говірок не до-зволить нікому горланити слова, що одним тільки ударом не карбували б наяву саму істину») І чи відрізняється в цьому випадку ваше ставлення як перекладача і як поета?

— Ха, мені чогось згадався Аґнон, якого колись запитали дозволу пере-класти його прозу англійською, а він

Вавилонське змішання мов — то був такий акт ініціації в дорослість для людства. дру-

гий після вигнання з раю. Бо в такому акті людина завжди щось одне втрачає, натомість здобуває щось значно більше.

№22019 105

відповів: нащо? я ж пишу івритом! нащо з івриту перекладати щось якоюсь іншою мовою?! Тобто в декого таких проблем нема

А якщо серйозно, то я вважаю, що вавилонське змішання мов — то був такий акт ініціації в дорослість для людства. Другий після вигнання з раю. Бо в такому акті людина завжди щось одне втрачає, натомість здобуває щось значно більше. Було втрачено здатність без перекладу порозуміватися одне з одним (і з Богом? — можливо), зате багатократно помножилася кількість життєвих світів. Об’єкт відірвався від свого єдино можливого означника, і людина відчула його відносність, осягла свободу стосовно нього. Можливість перекладати, тобто проектувати один на одного наші життєві світи — це такий чудовий бонус, яким нас покарав Бог за нашу надмірну амбітність. Кара варта провини! Тому я вважаю, що потрібно якнайбільше перекладати, і не вірю в ніяку неперекладність. Ні як перекла-дач, ні як поет.

— Існує відомий приклад з Книги Буття (6, 14: Зроби собі ковчега з дерева ґофер. З перегородками зробиш ковчега, і смолою осмолиш його ізсередини та ізнадвору), де незрозуміло, що, власне, з гебрайської значить «ґофер», і з давних часів перекладачі стикаються з цією проблемою. Може, у ваші перекладацькій практиці були такі слова, які б не мали відповідного еквіваленту, але вміщували бага-то різноманітних відтінків і вам запам’яталися?

— Одне таке слово вже навіть про-звучало в нашій розмові)) Таких слів насправді є багато, і деякі з них мене переслідують від тексту до тексту. На-приклад, польське «rozanielony» — це ніби добродушно-замріяний, але з відтінком релігійного зворушення, а ще в цьому слові чути шелестіння ангельських крил. Нема слова, яке мог-ло б передати бодай половину з цього всього. Або болгарське «сеір» — це якесь неприємне публічне видовище, яке викликає загальну увагу, якби можна було слова «ганьба», «сором», «ярмарок», «спектакль», «зіваки» злити в одне, то це було б воно.

— Наперекір тенденціям робити невтішні висновки: що змінюється на краще?

— Та маса всього, і це без фальшиво-го оптимізму. Ось місяць тому Україна, наприклад, ввійшла до числа країн, авторам з яких вручається Літературна премія Євросоюзу, а це означає підтримку перекладів, промоцію в Європі — чим не переможенька? Нарешті нормально запрацював Український інститут книги і започат-кована програма перекладів, в рамках якої будуть дофінансовуватися видання українських авторів за кордоном. І взагалі, якби хтось ще 7–8 років тому описав мені сьогоднішній український книжковий ринок, ту кількість видань, перекладів, ту здорову боротьбу за авторські права, я б не повірив, що таке можливо.

розмовляла Анна ГруВер

106 №22019

ДенисЛарионовПоэт, прозаик, критик, культуролог; исследова-тель литературы, кино и современного искусства. Участник международного фестиваля поэзии, саунд-арта и визуальных искусств «Поэтроника» (2012–2017), русско-немецкого культурного проекта «VERSschmugel/Поэтическая диверсия» (2015). Член комитета Премии Андрея Белого (2016–2018). Один из основателей и член жюри поэтической Премии «Различие». Номинант Премии Андрея Белого (2013). Стихи переведены на сербский, английский, немецкий, итальянский языки. В настоящее время преподает на кафедре Новейшей русской литературы ИФФ РГГУ.

— Современная молодая поэзия (не вся, но подобных стихов крайне много) — сложна, отчасти засушена и нарочито интеллектуальна. Речь можно вести о большом диапазоне действительно хороших поэтов — от Екатерины Захаркив и Александра Авербуха до Никиты Сафонова и даже вас. Кто её заархивировал (как она появилась) и что делать с её переизбытком?

— Действительно, иногда возникает ощущение, что «сложность» перестает быть свойством текста, но становится маркером принадлежности к некоей условной социальной общности, раз-деляющей определенную моду. Но что такое «нарочитая интеллектуальность»? Интеллектуальность либо есть, либо её нет. Нередко усложненным языком вы-говариваются до смешного тривиальные

смыслы, а бывает, что текст представ-ляет собой всего лишь малограмотный набор слов (есть и такое, к сожалению). Впрочем, за подобными конфузами скрывается гораздо более масштабная и серьезная проблема (issue), а именно коренная перемена оснований поэзии как таковой, ее синтаксического строя, семантических свойств, лирического субъекта и т. д. Возможно, именно этим вызван алармизм вашего вопроса.

В осмысленных формах «сложное» письмо — это ничего не гарантирующее (ни поэту, ни читателю), но требующее определенных усилий исследование мира, связанное с большим количеством ограничений. Оно существует в за-медленном времени, потому что такие тексты сочиняются, прямо скажем, не бы-стро, и плохо поддаются легитимации, потому что мало кому хочется возиться

Денис Ларионов о «сложной» поэзии, авторском пессимизме, местонахождении «актуального» текста и созиданию не наперекор, а благодаря сомнениям

Мир без центра

№22019 107

с трудноустроенными текстами, которые норовят дезавуировать любую интерпре-тацию и/или проблематизируют границу между литературой и не-литературой. К тому же, у нас почти не осталось институций и частных инициатив, кото-рые бы могли заниматься прояснением и распространением подобных текстов; а более «нейтральные», то есть, конечно, компромиссные институции, во главе ко-торых стоят люди весьма традиционных взглядов на поэзию, вообще не придают им значения (и не обязаны, в общем-то). Как вы думаете, может ли кто-то из на-званных вами авторов попасть в шорт-лист премии «Лицей» (и хорошо, что не может)? При этом мне не хотелось бы фетишизировать «сложность», представ-лять ее в виде отдельного литературного движения и выступать ее апологетом (это было бы смешно).

Обращение же ряда авторов пре-имущественно 1980-х гг. рождения к «сложным» типам письма навскидку может быть объяснено причинами общегуманитарного (глубокое погруже-ние в контекст континентальной и/или аналитической философии), социаль-ного (стремления изъять себя из сим-волического обмена, свойственного российскому обществу) или культурно-го (стремление обновить поэтический канон или вообще «переизобрести» поэзию) характера. Но с каждым ав-тором, так сказать, надо разбираться индивидуально.

— Кажется, нет больше имён, являющихся безусловными (по-следним, да и то с натяжкой, был Бродский). Литература, как и исто-рия, идёт в разные стороны. Вот есть поэт Елизавета Мнацаканова. Для нас она живой классик, оппоненты, глядя на её стихи, покрутят пальцем у виска. Вы можете предположить, что «правда» не на вашей (нашей) стороне? Или что она где-то между?

— У меня ни дня не было ощущения, что «правда» на моей стороне. При этом я уважаю свои мнения. И мнения оппо-нентов я уважаю, хотя могу и поспорить, а человек, крутящий пальцем у виска по поводу поэтессы Мнацакановой (на самом деле здесь может стоять любая фамилия), — это просто человек, крутя-щий пальцем у виска, с которым не о чем спорить. Понимаете, тексты Мнацака-новой — не оригинальное штукарство, обезоруживающее простодушного читателя, а исторически и культурно обусловленное явление, понимание которого объяснило бы сегодняшнее стремление к конвергенции поэзии с другими видами искусств (и не только).

В целом же Мнацаканова — довольно консервативный автор, хоть и работаю-щий в модусе авангардного письма (ко-торое к середине прошлого века чуть ли не стало собственной противоположно-стью). Желающих могу отослать к докладу Дмитрия Кузьмина, прочитанному им на Львовской секции конференции ASEES.

— Тогда как правильно прочиты-вать тексты, такие как у Елизаветы Мнацакановой или Евгении Сусло-вой? Подскажите наивному/стремя-щемуся понять читателю.

— Честно говоря, я не понимаю, как можно в небольшой реплике рассказать о столь нетривиальных поэтиках, да еще в режиме «как правильно читать». Могу лишь отослать к своим текстам об этих поэтессах, ну или предложить написать мне личное письмо с конкретными вопросами. Я не могу позволить себе считать кого-то наивным или наивной, но и первый шаг в понимании поэта я за другого человека сделать не могу.

— А где находится «актуаль-ность» у поэзии? То есть, наверное, монополии на неё у круга журнала «Воздух» нет, и это не только «умный верлибр». Что может быть актуаль-ного в сегодняшней силлаботонике,

108 №22019

опубликованной в традиционном «толстяке»?

— «Сработать» может любой текст, но у силлаботоники шансов больше, в силу большей аттрактивности: вспом-ним хотя бы десятилетней давности спор вокруг «В Ленинграде, на рас-свете…» Виталия Пуханова, в котором нет ни одного элемента, который бы затруднял понимание этого текста. Но мне кажется, что способ измерения актуальности поэтического текста через его формальные особенности довольно архаичен. Как и через его идеологиче-ское послание (хотя этот пункт сегодня нуждается в дополнительном объясне-нии). Скорее, «актуальность» — если под ней, согласно словарю, понимают отчаянную современность конкретного текста или поэтики — совокупность двух этих факторов плюс «кое-что еще»: социальные и культурные обстоятель-ства, которые способны задать ту или иную траекторию прочтения.

— На какие вопросы вы пытаетесь ответить своими стихами — и почему именно такая форма?

— Думаю, лично у меня нет какого-то специального видения мира, для которого необходимо обращаться к столь трудоемкому предприятию как написание стихов. Нравится нам это или нет, но большую часть жизни мы прово-дим в повседневной стихии банального (говорю безоценочно), в которой есть своя скука и своя прелесть. А поэти-ческие тексты — это нечто вроде поля исследования, но не лабораторного, а включенного. Чему же посвящено это исследование? Попытке найти от-вет на вопрос, может ли существовать мир без центра (то есть насколько хватит кислорода в децентрированном мире). Но центральной для меня темой я считаю исследование отношений — между людьми, объектами, языком/ами. Конечно, это не то исследование, что

проводилось бы в академическом учреждении — хотя бы из-за пессими-стической предустановки автора.

— Говорят, каждый священник хоть раз в жизни стоял перед зеркалом и спрашивал себя: «Не обманываюсь ли я? А вдруг Бога нет?». У вас не было сомнений, что в смысле литературы вы приставили лестницу не к той стене?

— Как и положено человеку моих занятий, большую часть своей жизни я провожу в сомнениях: в себе, в своей жизни, в своей деятельности и т. д. Если я и сделал что-то дельное, то благодаря им — конечно же, в моменты, когда со-мнения рассеялись или отступили перед срочностью работы. Мне кажется, необ-ходимо соблюдать баланс между уверен-ностью и сомнением, не впадая ни в одну из крайностей. Это довольно непросто психологически, но это издержки работы литератора и исследователя.

При этом у меня нет ощущения обмана себя или других. Есть досада, что предложенный мной способ словесного выражения для очень многих непонятен или даже неадекватен. Но, с другой сто-роны, эта дистанцированность — праг-матический эквивалент интересующих меня-как-автора тем и мотивов. Нужно быть к нему готовым, продолжая делать то, что начал: в конце концов, моих текстов за меня никто не напишет. Да и способ этот сложился не сразу, до-вольно долго я стремился скалибровать оптимальный для меня способ словес-ного выражения. Так что лестницу пере-ставлять уже поздно (да и не хочется).

БеседовалВладимир коркуноВ

Поэтические тек-сты — это нечто вроде поля исследова-ния, но не лаборатор-ного, а включенного.

№22019 109

110 №22019

Виталий Лехциер

1. Почему-то вопрос этот периодически всплывает, хотя, казалось бы, уже все тут ясно. Интересно, что, например, сло-восочетание «актуальная философия» не прижилось в нашем обиходе, хотя в конце 90-х на разных философских форумах мы спорили о его содержании. Помню, тогда говорили, что «актуаль-

ная философия» — это, во-первых, философия, которая делается сейчас, во-вторых, это философия, которая раз-рабатывает новые проблемы. Но, может быть, поскольку любая письменная на-учная работа, в том числе философская, начинается с обоснования актуальности ее темы, специальное понятие актуаль-ной философии и не прижилось. С поэ-зией ситуация другая. Здесь это понятие

+ ссылки: Кузьмин, Скидан, сказать, что по порядку выставлены, Гали-Дана, Вежлян [муштатов, фриц, данила]

Что такое актуальная поэзия?Словосочетание «актуальная поэзия» (как термин) вошло в обиход в 1990-е годы — и в ту пору ассоциировалось, в первую очередь, с кругом Союза молодых литерато-ров «Вавилон». уже тогда сложилось представление, что «актуальный» текст — это интеллектуальный и сложный для понимания верлибр с обязательным а) поис-ком и нахождением нового смысла и б) обновлением языка. (Это не совсем так, ведь актуальными — вспомним дмитрия кузьмина1 — могут быть стихи и про любовь, и про золотую осень, если в них выражено сегодняшнее восприятия и того, и другого.) несмотря на то, что нигилизм по отношению к верлибру — явление 25-летней давности (когда появились первые антологии верлибра и возник одноимённый фе-стиваль), вопросы о том, как воспринимать подобные тексты, как их прочитывать (и даже стихотворение ли верлибр, тем более «актуальный»), — возникают посто-янно. Столкнулись с ними и мы — после выпуска первого номера «контекста», ориен-тированного именно на «актуальный» сегмент литературы. А потому мы решили задать вопросы2 о том, что такое «актуальная поэзия» авторам журнала и людям, с чьим именем (и/или с чьим творчеством) это понятие неразрывно связано.

1. Что вы понимаете под словосочетанием «актуальная поэзия»?3

2. Как, на ваш взгляд, правильно прочитывать «актуальный текст» (какой читательский навык/читательская база нужны? без какого бэкграунда это проблематично и т.д.)?

3. Почему актуальную поэзию нельзя считать жанром или направлением?

1 Интервью Дмитрия Кузьмина Насте Денисовой в том числе об актуальной поэзии см.: http://vavilon.ru/dk/interview-lookatme.html

2 Ответы опубликованы в порядке их получения редакцией.3 См. также ответ Александра Скидана на наш вопрос о том, что такое актуальная поэзия: http://www.

cirkolimp-tv.ru/articles/823/nichego-ne-popishesh

Опрос

№22019 111

сразу стало полемичным и маркирую-щим определенное отношение к тому, как сегодня возможна поэзия. Отвечу на ваш вопрос как редактор: актуальная поэзия — это довольно большой диапа-зон поэтических практик, отвечающих ряду критериев. По текстам должно быть понятно, что автор находится в контексте современной эстетической, философской, вообще общегумани-тарной проблематики (это уровень эсте-тики). Актуальная поэзия — это стихи, обладающие определенной степенью сложности, семантической или, что не менее интересно, прагматической. На уровне поэтики стихи должны быть авторскими или стремиться к этому, — что также называют инновативностью. Все это в свою очередь предполага-ет эксперимент, избегание всякого поэтического клише или, наоборот, открытую его рефлексию. Ну, и лично для меня еще важна, конечно, установка на интерречевой характер поэзии. При-глашаю также познакомиться с нашим изданием http://www.cirkolimp-tv.ru/, поскольку его поэтический контент — это и есть ответ на ваш вопрос.

2. Я думаю, что вообще говоря база нуж-на и для чтения классики, особенно той, до которой не доходят руки в школе или даже на филологических факультетах. Чтобы «правильно» читать тексты акту-альной поэзии, нужна сформированная установка, примерно такая, которая позволяет воспринимать произведения современного искусства. В эту установ-ку входит, с одной стороны, готовность воспринимать поэзию одновременно вне каких-либо конвенциональных формальных рамок и шаблонов, всегда исторических, — назовем такую уста-новку эстетической открытостью, апри-орным согласием, хотя бы временным, следовать за поэтом в его представле-

ниях о том, что такое поэтический текст и зачем он нужен. С другой стороны, эта установка предполагает восприятие текста в большом историческом, эстети-ческом контекстах, собственно содер-жательно актуальность только и может быть считана в таком большом времени, ближнем и дальнем. Это главное. Даль-ше — уже частности, навыки и личный читательский опыт.

3. Кто-то, наверное, так считать может. Но если мы полагаем (тут я возвра-щаюсь к мысли о полемичности этого понятия), что поэзия возможна только как актуальная, что за ее пределами находится что-то мало интересное, с точки зрения эстетики и поэтики, что-то трафаретное, изжившее себя и со-держательно, и формально (я условно сейчас разделяю форму и содержание, потому что понятно, что это одно), то да, жанром или направлением считать актуальную поэзию нельзя.

Антон Полунин

1. Наверное, существует какое-то узкое, специальное значение термина «актуальная поэзия», доступное пред-ставителям т. н. экспертного сообще-ства, квалифицированным акторам литературного поля. Я об этом не знаю ничего. Поэтому, отвечая на вопрос, буду исходить из широкого понимания «актуальности». То есть, актуальная поэзия, имхо, должна быть эффективно операционализируемой внутри лите-ратурного поля на заданном отрезке времени, могущей повлиять (сколько-нибудь заметно) на развитие литерату-ры (а то и языка, речи). Таким образом, актуальная поэзия с одной стороны рассматривается как неанахроничная, а с другой — умозрительно отделяется

112 №22019

от cutting edge, где эксперименталь-ность и инновационность зашкаливает настолько, что трудно сказать, какое отношение этот передок авангарда имеет к современности (может, эта поэ зия станет актуальной через время, может — никогда). Стоит, на мой взгляд, также отмежевать актуальную поэзию от «универсального», «вневременного» литературного наследия, так как акту-альность поэзии определяется именно в привязке к условиям, действую-щим в определенных (сравнительно узких, думается) временных рамках. Так, определяя поэзию, актуальную на отрезке в 20–30 лет (1990–2020), неконструктивно (хотя и соблазнитель-но) было бы относить к ней «Гамлета» или «Илиаду». Понятно, что это херовое определение. Потому, в первую оче-редь, что пользоваться им удобнее всего в ретроспективе. Универсального способа маркировать современные поэтические тексты как актуальные или не- я не вижу. В устах организатора фестиваля актуальных поэтических практик это высказывание выглядит странно. Ничего не поделаешь. Могу, впрочем, рассказать о поэтических трендах, интересующих (именно в раз-резе «актуальности») лично меня.

I. Found poetry — в самом широком смысле. За прошедшие полгода только я выбросил в корзину три своих фаунд-поэтических проекта. Если серьезно, об этом недурно бы спросить у Андрея Черкасова.

II. Эдакая первая производная от found poetry — «поэтизация» изначально непоэтичного текста (не обязательно «найденного»). Как бы отыскивание поэтических конструкций в текстах, традиционно не маркируемых как поэтические, и смещение акцентов именно на эти конструкции. Понятнее пока не могу объяснить. У Данилы

Давыдова было что-то похожее. Я тоже пытаюсь разрабатывать эту тему. Дам знать, если что-то получится.

III. Жанровая поэзия. Пример — фантастический роман в стихах (организованных!) Виктора Шепелева. Я тоже сейчас пытаюсь эту жилу раз-рабатывать.

IV. Квир-поэзия. Да, вот здесь инте-ресно. Это случай, когда актуальность поэзии определяется не эстетической, а этической составляющей. Ясно, что специфическое содержание (альтерна-тивная этика, антиэтика, неэтика) требует и новых, других формальных решений. Но «актуализируется» квир-поэзия (имхо, я здесь не эксперт) не через эксперимен-ты с формальным аспектом поэтической речи, а через инаковость сказанного. При этом актуализация осуществляется не исключительно в экспертной среде. Сюда я отнес бы и левую поэзию, пони-мая, что эксперты, вероятно, согласятся принять этот тезис с миллионом огово-рок и предостережений.

2. Гуляла по сети такая шуточка: «Гово-рите, вы не понимаете современного искусства? Можно подумать, искусство ренессанса вам понятно». Это я к тому, что для понимания актуальной поэзии требуется примерно тот же инстру-ментарий, что и для понимания поэзии вообще.

О каком инструментарии речь? Ну ок, во-первых, я не понимаю, что значит «правильно прочитывать» поэти-ческий текст. Видимо, речь идет о том, чтобы вообще суметь идентифициро-вать поэтический текст как таковой. Как это сделать? Думаю, благих намерений вполне достаточно. Именно интенция прочитывать текст (какой-либо) как по-этический явится залогом «правильного прочтения». Отсюда и фаунд поэтри, кстати.

№22019 113

Дмитрий Кузьмин

Я ощущаю некоторую долю ответствен-ности за распространение термина «актуальная поэзия», хотя я его не вво-дил и сам им особенно не пользуюсь. Несмотря на то, что в аффирмативном режиме такое понятие существует и, как подсказывает нам «Википедия», закрепилось в 2000-е годы даже в названиях нескольких поэтических фестивалей, — в значительной мере его популяризация исходит из про-тивного литературного лагеря, вроде того как у одного покойного писателя, черпавшего вдохновение из быта соб-ственной литстудии, героиня «подалась в “актуальщики” и принялась писать стихи без какого-либо логического смысла», ибо «имитировать актуаль-ность бездарным было легче, почему это направление и перестало быть чисто экспериментальным, сделавшись вдруг модным». Когда речь заходит про моду, я, конечно, сразу себя чувствую как еврей из анекдота, узнавший, что евреи продали Россию, и желающий выяснить, где бы ему теперь получить свою долю. Но интересно не это, а то, как ярлык «актуальщика» работает в ка-честве инструмента маргинализации: пускай где-то есть какая-то отдельная «актуальная поэзия», но помимо неё существует и «просто поэзия», и она как минимум ничуть не хуже, а вообще-то и есть настоящая.

В действительности никакой по-эзии, кроме актуальной (в момент своего появления), собственно говоря, нет: всё прочее — ремесло, или, как говорил Д. А. Пригов, промысел, пусть иногда и небезвредный, как всякая забава боевых реконструкторов. При этом то, что поверхностному или пред-убеждённому наблюдателю видится как отказ от «логического смысла» (по-

койному писателю было невдомёк, что смысл бывает и не только логический) или распад гармонической формы, — не просто никогда не отказ и не распад (потому что основной вопрос не в том, чего больше нет в этих текстах, а в том, что в них теперь есть), но и вообще не обязательная примета «актуаль-ности». Развёрнутые интроспекции Аркадия Драгомощенко, сочетающие интеллектуальную изощрённость с ви-зионерством, в последнее время стали иконическим воплощением актуаль-ного письма, моделью для младшего поколения, — но на самом деле эта стратегия письма репрезентативна для поэзии непосредственного прошлого не в большей и не в меньшей степени, чем приговское балансирование на краях любых речевых практик, опыты Ивана Ахметьева по обнару-жению поэзии в минимуме условий, виртуозные деформации классической формы и классического субъекта вы-сказывания у Николая Байтова или введённый в русскую поэтическую традицию Мариной Тёмкиной фемини-стический дискурс. Потому что всё это индивидуальные варианты решения одной и той же генеральной задачи, сформулированной ещё Артюром Рембо: «Следует быть абсолютно со-временным».

Неподчинение этому императиву (не только в поэзии) — симптом некоторой бытовой невменяемости (свойство, закреплённое за поэтами в более раннюю эпоху и высмеян-ное ещё Козьмой Прутковым: «когда в толпе ты видишь человека,/ который наг (вариант: на коем фрак)» etc., — но, конечно, желающие изобразить пиитическую натуру находятся по сю пору, как и сердобольные болельщики для них). Понимать современность как моду — глупая редукция, всё равно

114 №22019

что понимать Интернет как место, куда можно постить котиков. Понимать со-временность и принадлежность к ней как индульгенцию — тоже не очень умно: если ты завёл себе канал в «Телеграме», то это ещё не значит непременно, что тебе есть что сказать. Современность — это необходимое, но недостаточное условие для ис-кусства, та основа, на которой только и возможно складывание индивиду-ального голоса.

Но что такое современность? Она, как перекрестье прицела, воз-никает на пересечении двух линий: по вертикали — развитие традиции, по горизонтали — то, что происходит с миром и человеком прямо сейчас. И мы уже знаем, что уложить сегод-няшний опыт в формат высказывания, сложившийся много десятилетий назад, не получается: особенности формата (языка, ритма, композиции, темати-ческой фокусировки, конфигурации субъекта) подминают под себя новый день, нивелируют его отличие от вче-рашнего. (Иногда, однако, этот новый опыт хорошо укладывается в формат позапозавчерашнего дня, играющий остраняющую роль: в русской поэзии лучше всего получилось оседлать этот парадокс у Петра Орешина с его дере-венскими гекзаметрами.) Справедливо и обратное: если ты хочешь сказать нечто архаически тривиальное, то про-двинутые эстетические технологии тебе не помогут, — но такой вариант остаёт-ся, скорее, теоретическим, потому что у желающих заново воспроизводить дискурс вчерашнего дня нет никакой мотивации для прибегания к этим тех-нологиям, их целевой аудитории такие фокусы ни к чему.

В этой дуальности отсчёта — определённый фактор риска: из-за неё для читателей повышается по-

рог входа в современную поэзию. Новые способы письма, выросшие из прежних в результате длительного и нелинейного развития, для квали-фицированного читателя оказываются подспорьем в работе с месседжем, а для неквалифицированного — пре-пятствием. Собственно говоря, именно этим и объясняется новейший бум имитаций современности — сетевая и эстрадная поэзия, которая при всей рутинности письма декларирует свою причастность к сегодняшнему дню чисто внешними средствами (элемен-тами мультимедийности, способами циркуляции, да и просто риторической подачей в рекламе). А для того, чтобы читать важнейших современных авто-ров — да, не худо бы понимать, какой эволюционный путь привёл к тому, как они пишут, от Пушкина или пусть даже от Бродского. В стране с нормаль-ным образованием тут не было бы проблемы, поскольку представле-ние об этой эволюции бралось бы уже из школьного курса. Пока этого нет на постсоветском пространстве, спасение утопающих остаётся делом самих утопающих. Значит ли это, что читательское развитие должно непре-менно следовать принципу развития эмбриона (онтогенез воспроизводит филогенез), начинаясь с безогово-рочной классики и дальше двигаясь по оси времени? Возможно, что и нет, поскольку такой путь со временем становится всё длинней. Наоборот, сегодняшняя поэзия предлагает чита-телю некоторые удачные точки входа, позволяющие соотнести себя с текстом помимо непривычного способа его ор-ганизации и даже вопреки ему — для кого-то это радикальное женское пись-мо Оксаны Васякиной, для кого-то — местный текст в тех не совсем обычных случаях, когда он заметно поднимается

№22019 115

над обычным уровнем краеведчес-кой поэзии областного и районного масштаба (в диапазоне от уральского текста в интерпретации Виталия Кальпиди сотоварищи до новой пост-оккупационной крымской поэзии, с которой вышел на литературную авансцену Ярослав Головань), а для кого-то — и религиозная поэзия Сер-гея Круглова. Что, впрочем, не отменя-ет остро стоящего уже 30 лет запроса на специальные проекты — прежде всего, издательские, — направленные на приближение сложных и непривыч-ных поэтических текстов к более широ-кому читателю. Такие проекты нужны, их не слишком сложно придумать, но и объём, и характер ресурсов, необ-ходимых для их реализации, таковы, что никому из действующих игроков сегодняшнего литературного поля это не по зубам. Но рано или поздно такое положение вещей изменится.

Наталья Бельченко

Интересно, что, если 25 лет назад, как сказано выше, существовал нигилизм по отношению к верлибру, теперь как раз регулярный стих порой «в за-гоне», считается неотрефлексиро-ванным следованием традиции, если не банальным во всех смыслах ее вос-произведением. Общаясь с польскими переводчиками, в частности с украин-ского языка, я услышала мнение, что, дескать, предпочтительнее переводить современную украинскую нерифмо-ванную поэзию, поскольку польский читатель воспринимает тексты в рифму как принадлежащие детской литера-туре, а также прошлой эпохе, даже архаичные, и тем самым современная украинская поэзия может предстать в невыгодном свете.

1. В идеале актуальная поэзия — это по-эзия с индивидуальным, узнаваемым го-лосом, говорящая о современных вещах так, что это невозможно сымитировать, воспроизвести без потерь. Конечно же, это не только верлибр. Скажем, наи-более сильное впечатление — как раз от рифмованных текстов СергеяЖадана, а уж его-то никто не обвинитв неактуальности.

С другой стороны, есть опасность размывания «лица необщего выраже-нья», когда индивидуальность лирики подменяется исповедальностью. Я, например, могу узнать сходу не всякого верлибриста — Остапа Сливинского могу, в то время как авторство боль-шинства довольно глубоких текстов остается как бы на периферии. Может быть, в этом допущении анонимности, как бы растворенности в эпохе — тоже некий смысл актуальной поэзии.

2. Желательно иметь опыт чтения как таковой, чтобы улавливать аллюзии, без которых по-настоящему многомерный текст невозможен. А также быть от-крытым к парадоксальным практикам, не пугаться стилистических, лексичес-ких новшеств. Но не надо обольщаться: некоторые средства, кажущиеся супер-современными, были в ходу и прежде. Например, у Ярослава Ивашкевича есть написанные в 1916 году стихи без прописных букв и знаков препинания. Вообще важно быть открытым к новому опыту, так, поэзия о теперешней русско-украинской войне делает достоянием читателя взгляд, который не с чем сравнить.

3. Наверное, потому, что актуальность теряется со временем, каждое деся-тилетие добавляет свои ориентиры. По сути, это просто качественная по-эзия, отражающая свою эпоху.

116 №22019

Марта Мохнацька

1. Напевно, найважливіше почати з того, що визначити поняття актуальної поезії, може виявитися справою невдячною і програшною. Адже значок актуальності пришпилює перш за все реципієнт поезії. З цього випливає, що актуальною може називатися вся поезія (і не-поезія), яка сьогодні задовольнила певні потреби окремого читача. Та все ж, оскільки я теж є реципієнтом поезії, яка відбувається сьогодні, то дозволю собі вказати на ознаки текстів, актуальних для мене.

До актуальної поезії я б зарахувала сучасні поетичні тексти, які можна охарактеризувати особливою і легко впізнаваною рисою: вони містять лише півтони, і повідомлення тексту передається через їхнє посередницт-во — посередництво скальпельно точних, однак лише напівнаближених, некатегоричних слів, які створюють ледь впізнавані відчуття та розмиті асоціації, що, однак, жодним чином не впливає на цінність в сприйнятті усіх учасників тексту.

Гострі й концентровані засоби мови прийнятні лише у випадку, якщо їхні значення викликають не закріплені за собою зміщені асоціації.

2. Читач повинен бути відкритим до тек-сту, бути готовим не отримати прямого повідомлення, бути цікавим самим собі (адже в тексті можна раптово опинитися віч-на-віч з собою). Він мусить знати, що повертатися у текст може бути нелегко, але він повинен апріорі прийняти умову, що повернення є обов’язковим. Читач повинен знати, що текст варто проживати знову і знову, і кожного разу слова змінюватимуть відтінки: ранити-муть і загоюватимуть, загоюватимуть і ранитимуть хоч на трішки інакше.

Ольга Брагина

1. В моем понимании, поэзия как тако-вая — это попытка актуализировать и осмыслить свой опыт в рамках поэти-ческого текста. Для пишущего его опыт актуален, даже если он осмысляется не только в контексте субъективного опыта восприятия современности, но и в контексте классической литерату-ры или истории, но если рассматривать актуальную поэзию именно как систему поэтических практик в рамках совре-менной литературы, для меня это как поиск нового угла зрения для привыч-ных вещей, так и открытие новых смыс-лов стремительно меняющегося на на-ших глазах мира, изучение его проблем и вызовов. В этом смысле актуальная поэзия — попытка сформулировать вопрос, на который только предстоит найти ответ, с помощью новых поэтиче-ских средств.

2. Для восприятия актуальной поэзии, очевидно, необходима читательская оп-тика, отличная от читательской оптики восприятия, например, хрестоматийной поэзии Серебряного века, поскольку но-вая поэтика требует нового прочтения и осмысления. До сих пор возникающие дискуссии на тему «поэзия ли верлибр», как мне кажется, только подтверждают актуальность этой поэтической прак-тики — ведь актуально то, что задевает и тревожит читателя, заставляет заду-маться и соотнести прочитанное со сво-им восприятием действительности. Необходимый читательский навык — открытость и готовность воспринимать новое — как в области поэтики, так и в области создания смыслов — расши-рять кругозор, и не только поэтический.

3. Понятие «актуальная поэзия» объ-единяет очень разных авторов со своей

№22019 117

яркой индивидуальностью и поэтикой, которые осуществляют поиск новой поэтической оптики и переосмысляют классические каноны восприятия — здесь как авторы, для творчества которых характерны эксперименты в области формы, так и тяготеющие к более традиционной поэтике, при этом создавая новые области смысла.

Анна Голубкова

1. Безусловно, на первый взгляд по-нятие «актуальная поэзия» ассоцииру-ется в основном с кругом «Вавилона» и затем — журнала «Воздух», хотя на самом деле Союз молодых лите-раторов объединял самых разных поэтов, а главная стратегия журнала «Воздух» — это отображение всего самого лучшего, значимого и мейн-стримного в современной русской поэзии. Самого Дмитрия Кузьмина, как мы знаем, очень даже интересуют и новое прочтение «традиционной» силлаботоники, и продуктивные по-пытки работать с устоявшимися стихот-ворными размерами. Например, не так давно главным поэтом 34-го номера «Воздуха» стал Алексей Александров. Так что презрительное прозвище «ак-туальщики», которым наградила этот круг поэтов консервативная критика, на самом деле давно уже не актуально, если когда-либо вообще было таковым. Что касается длинного переусложнен-ного верлибра, с которым почему-то ассоциируется актуальная поэзия, скорее всего, именно это больше всего раздражало противников «Вавилона», было для них чем-то вроде красной тряпки для быка. То есть с этой точки зрения «актуальная поэзия» — это все-таки некий конструкт, выработан-ный в ходе литературной полемики

совершенно определенного периода времени. Если же задуматься о самом смысле понятия «актуальная поэзия», то в первую очередь мы увидим здесь акцент на сугубой современности поэ-тического текста, современности, если хотите, в квадрате или даже в кубе. И таким образом актуальная поэзия становится еще одним вариантом мо-дернистского проекта, когда-то жестко противопоставившего старое и новое. Актуальная поэзия, получается, — это суперновое, новейшее в современной литературе. Но так как ничего новее авангарда до сих пор пока не при-думали, неизбежным образом при таком понимании актуальная поэзия оказывается связанной именно с поэ-тическим экспериментом — как смыс-ловым, так и языковым. Хотя лично мне как историку по первому образованию ближе всего именно историческое понимание этого определения: акту-альная поэзия в таком случае включает в себя то, что на данный момент для на-шей культуры действительно является самым важным, что переживается как длящееся настоящее, а не как славное прошлое, пусть и полное авангардных экспериментов. И тогда актуальной поэзией на 2019 год становится поэзия феминистская, поэзия, работающая с гендерной травмой, осознанием подвижности гендерных границ и первыми робкими попытками их пре-одоления.

2. На мой взгляд, у любой поэзии есть несколько уровней прочтения, по-этому даже у самых переусложненных текстов бывают наивные читатели, которые цепляются за один понятный образ и через него интерпретируют все произведение. Но если мы говорим о прочтении осознанном, то, конечно, тут необходимы и знание контекста,

118 №22019

и история литературы, и визуальные искусства — потому что всплыть в со-временном стихотворении может все что угодно. Поэтому, наверное, челове-ку следует прежде всего решить, каким именно читателем он хочет быть, что он хочет получать от текста — какие-то эмоции или более глубокое наслажде-ние от приближения к пониманию всей конструкции стихотворения и скрытых в нем многочисленных ветвящихся значений.

3. Потому что само слово «актуальная» имеет ярко выраженную временную окраску. Мы же не можем считать от-дельным жанром или направлением очень отдаленное прошлое? Так и бли-жайшая, актуальная современность является скорее состоянием, чем от-дельным художественным или литера-турным направлением, не правда ли?

Гєник Бєляков

1. Для мене «актуальна поезія» — це поетичний текст, що працює з культур-ними кодами сучасності та відображає «дух часу». На мою думку, такий текст характеризується наявністю зв’язків із тими чи іншими культурними особливостями, стереотипами мис-лення, трендами та ідеологіями, що є ознаками сучасного для цього тексту світу. Відображаючи й опрацьовуючи ці вхідні дані, «актуальний поетичний текст» вписує себе в парадигму понять і уявлень, характерних для сучасних суспільств. Утім, якщо вже говорити про категорії, то, як на мене, «актуальний текст» не має нічого спільного з по-шуками нового. Текст, що має таку мету, я б назвав «новаторським». Натомість «актуальний текст» перебуває в рамках сучасного йому світобачення та по-

винен відповідати їм, аби не втратити актуальність і зрозумілість.

2. Для прочитання «актуального по-етичного тексту» не потрібні ні навички, ні база, оскільки він «актуальний». Для його адекватного сприйняття потрібна лише відсутність упереджень стосовно ознак поетичного тексту. Те саме працює й для будь-якого іншого «актуального тексту». Оскільки «акту-альний текст» відповідає категоріям і стереотипам мислення, наявним у сучасному йому світі, то його здатна прочитати будь-яка людина, яка живе в цьому світі, незалежно від наявної освіти та досвіду. На заваді сприйняттю «актуального тексту» стають уперед-ження, тобто переконаність у тому, що «актуальний текст» (байдуже, поетичний чи будь-який інший, і так само байдуже чи замислюється людина, яка сприймає текст, про ці категорії взагалі) мусить бути саме таким, яким його уявляє собі рецепієнт. Ці уявлення й упередження можуть стосуватися як смислового навантаження, так і формальних ознак того чи іншого «актуального тексту». Наприклад, у даному випадку, можна сказати, що все те, про що я зараз розповідаю (робота з культурними кодами сучасності, зрозумілість, неза-лежно від освіти та досвіду тощо), це мої упередження стосовно ознак «ак-туального тексту», які заважають мені сприймати «актуальний текст», якщо він їм не відповідає.

3. Вочевидь тому, що це поняття не стале, а змінне. У моєму розумінні воно прив’язане до поняття сучасності, а тому змінюється разом із нею. Саме тому воно не може мати сталих жанро-вих ознак, навіть якщо в якийсь певний період часу й здається, що їх можна виокремити.

№22019 119

Михайло Жаржайло

1. Варто зізнатися, мені довелося по-шукати цей термін у Google. Якщо я пра-вильно розумію, він свого часу виник у російських літературних колах, а серед українських кіл він або не звучить узагалі, або мене мало цікавить теорія літератури як така. Такі дискусії вигляда-ють на спробу імпорту понять з іншого дискурсу в український. Як на мене, подібні визначення — заскладний спосіб для опису простих речей. Безпосередній процес написання поетичних текстів не має нічого спільного з появою категорій, якими описуються ці тексти. Актуальною я міг би назвати поезію, яка публікується і потрапляє до читача тоді, коли вона написана, бо це — задово-лення потреб автора і читача. Або коли написане (одразу або через якийсь проміжок часу) набуває ваги не лише як окремий твір, а у зв’язці з суспільно-політичними явищами починає станови-ти окремий варіант дійсності. Поетичний текст як об’єкт «доповненої реальності», віртуальна надбудова, настільки по-тужна, що не потребує додаткових технічних засобів, як-от VR-окуляри. Узагалі, вся поезія — актуальна і неакту-альна водночас. Актуальність залежить від точки спостереження. Для когось і досі актуальний Пушкін. Тому що він відіграє для нього певну роль. Для мене досі в чомусь лишається актуальним Ґете. Якщо поетичний текст не отримує окремого читацького відгуку — це або поганий текст, або читач не має в собі відповідних сенсорів для його сприйнят-тя. Можна розвивати ці сенсори, але чи справді в цьому є потреба?

2. Вміння прочитувати, розуміти і відчувати будь-яку поезію росте з елементарних потреб та їх вчасного задоволення (або незадоволення), бо

інакше не виникають передумови для формування поетичного світогляду. Важливо також мати вільний доступ до якомога більшої кількості різних джерел. Якщо вас досі «годують з ложеч-ки», то ви, мабуть, досі дитина. Якщо ж ви «готуєте» собі поезію самостійно — то ви самі вирішуєте що і в який спосіб читати. Мабуть, ми б досі жили у раю, якби не скуштували плід пізнання поезії. Інколи заздрю людям, які не вміють чи-тати поезію або не цікавляться нею.

3. До цього опитування, у моїй свідомості всі тексти поділялися на «графоманію» та «літературу». А якщо це була «література», то далі міг бути або «мейнстрим» або «о, нарешті, щось цікаве». Актуальна поезія могла б опи-нитися і серед «мейнстримних», і серед «цікавих» текстів різних жанрів. Але це вже вибрики особистих уподобань та смакових рецепторів — свого часу мені перестали бути цікавими тексти, написані простою мовою.

Илья Кукулин

1. В 1990-е годы я был довольно близок к Союзу молодых литераторов «Вави-лон», но не помню такого, чтобы кто-то вокруг меня тогда всерьез — с согла-сием или напротив, осуждающе — го-ворил, что «“актуальный” текст — это интеллектуальный и сложный для понимания верлибр…» и т. д. Вообще в 1990-е слово «актуальный» гораздо чаще употреблялось в составе идиомы «актуальное искусство», которым тогда обычно переводили англоязычное выражение contemporary art. Термины «актуальная поэзия», «актуальная ли-тература» были попытками перенести в литературную критику то значение слова «актуальный», которое было

120 №22019

привычно в разговорах о современном искусстве — и понятно, почему движе-ние шло именно от изобразительного искусства: в ХХ веке именно его эво-люция шла быстрее всего, или, точнее, оно изменялось наиболее быстрым и наглядным образом. Поэтому-то поэт и художник Дмитрий Александрович Пригов и сетовал, что поэзия — как он полагал — развивается медленнее и вы-глядит в целом несколько архаичнее, чем визуальные искусства.

Для меня выражение «актуальная поэзия» ассоциировалось со стихами, которые выражают современное созна-ние и при этом достаточно аналитичны; «аналитичный» и «сложный» — не сино-нимы. Я предполагал, что это такие сти-хи, которые выявляют черты современ-ности на более глубоком уровне, чем просто упоминание модных словечек, трендов, фильмов и так далее. В россий-ской литературе в 1990-е годы появля-лись совершенно новые эстетические языки, новые способы видеть мир, именно они, как я думал, и заслуживают названия «актуальная поэзия».

Конечно, я отдаю себе отчет, что для меня этот термин с самого начала не был нейтральным: он содержал в себе скрытую положительную оценку. Называя что-то актуальным, можно было выделить явление и противопо-ставить его другим, «неактуальным». Но, если не делить окружающих на «своих» и «чужих» на основании только взглядов на искусство, такая оценочность мне представляется неиз-бежной. Споры о том, какие явления в искусстве выражают современное сознание, какие — повторяют старые идеи, пусть и в новой обертке, а что не относится ни к тому, ни к другому — являются вообще-то нормальной со-ставной частью критической полемики. Другое дело, что в российской критике

1990-х такой тип разговора не сложил-ся, но причины, почему этого не про-изошло, требуют отдельного анализа.

2. Оговорю: сегодня выражение «акту-альный текст» мне кажется не то чтобы неверным, но недостаточным. Оно было важно в эпоху 90-х, когда значи-мым было ощущение «жизни на острие времени» (выражение современного философа Ханса Ульриха Гумбрехта), когда ценность происходящего во мно-гом зависела от его новизны, неиз-вестности, даже эфемерности. Сегодня само переживание «современного» существенно изменилось, а новых слов для этого переживания, кажется, пока не найдено.

Но если не фетишизировать вы-ражение «актуальный текст», — такой бэкграунд, как мне кажется, существует, но он не может быть определен спис-ком, который сообщал бы, что нужно прочитать то-то и то-то. Тут скорее важ-но сочетание двух психических качеств. Первое — это готовность принимать другого: другого человека, явление иной культуры, непривычную логику мышления — и, как частный вариант этого общего настроя, — готовность принимать новое. Второе — это усво-ение ключевых элементов модернист-ского и постмодернистского мышления. Важнейший из таких элементов, общий для модернизма и постмодернизма — представление о том, что произведение искусства не обязано быть жизнеподоб-ным, комфортабельно-сентименталь-ным или, наоборот, клишированно-пафосным, что оно может, пользуясь современным выражением, на каждом шагу рвать шаблоны, что искусство имеет право ставить под вопрос любые общественные установления, наши представления о человеке и, в немень-шей степени — о том, что такое оно

№22019 121

само, искусство. Такого рода представ-ления у разных людей могут возникать в результате разного опыта: у кого-то больше от чтения стихов, написанных в ХХ веке на русском, английском, немецком языках — список, как вы понимаете, можно продолжать долго, у кого-то — от смот рения артхаусного кино, у кого-то — от внимательного слушания хороших (в смысле — нео-бычных и не эпигонских) рок-песен, при котором человек стремится понять и музыку, и стихи — почему они так устроены? — а у кого-то — и в резуль-тате чтения работ значительных фило-софов, искусствоведов или теоретиков культуры. Насколько я могу судить, за-интересованные читатели современной поэзии часто имеют в «бэкграунде» со-четание всех этих типов опыта, но про-порции могут быть очень разными.

3. Надеюсь, то, что уже сказано, являет-ся уже до некоторой степени ответом на Ваш вопрос. «Актуальная поэзия» (если этот термин считать сохраняющим силу) — это не только не жанр и не на-правление, но даже и не конкретный вид художественного мышления. Это целый спектр, пучок таких форм мышле-ния, которых раньше не было и которые возникли — и сейчас возникают, на-ходятся в процессе становления — для того, чтобы и поэты, и читатели могли ответить себе на вопросы: где я нахо-жусь? как я могу быть связан с другими людьми? как и зачем я мог бы изменить свое положение, стать другим, устано-вить новые отношения с реальностью?

Ігор Мітров

1. Актуальна — для кого?Для будь-якого читача актуальність поезії визначається виключно особи-

стим бекґраундом (час, місце, настрій, індивідуальний досвід тощо).

Для філолога актуальною є принци-пово нова поезія (із точки зору як фор-ми, так і змісту). Вона реалізується ви-ключно на зламі культурно-історичних епох, протягом відносно невеликого ча-сового проміжку. Далі поезія рухається за інерцією аж до нового зламу. (Нота бене: для історика літератури акту-альною є ВСЯ поезія — від її зародків у доісторичні часи — і до крайнього написаного тексту, рівно як і поезія ще не написана, але перспективи створен-ня якої він може окреслити.)

Для хіпстера «актуальна поезія» — питання моди. Як кольорова гама його одягу чи наявність рослинності на обличчі. Його сумнівні авторитети розказують йому, яка поезія є актуаль-ною сьогодні. Вони ж повідають завтра, чому ця поезія припинила бути такою.

Для обивателя «актуальна поезія» — це те, що «зрозуміло»; те що він знає, але не може висловити настільки «красиво». Якість, художня цінність відходять на другий план (якщо не далі), адже обиватель мало знає про поезію в її найглибшому розумінні. Йому достат-ньо поверхневого уявлення. Звідси — «зірки» соцмереж, що втілюють обивательські думки у примітивній віршованій формі, здобуваючи собі багатотисячну авдиторію.

Актуальність поезії — одна з найсуб’єктивніших її характеристик. Не шукайте її — вона сама вас знайде. Коли вас покине кохана/ий; коли ви втратите когось із близьких; коли у вашій країні почнеться війна; коли ви будете валятись із застудою чи зламаною ногою. Коли познайомитеся на поетичному вечері з людиною, що з нею потім проживете залишок життя (цілком імовірно, що для вас обох буде актуальною одна й та сама поезія).

122 №22019

Питання до редакції: яка поезія не є актуальною? 1

2. Питання стоїть некоректно, адже порушено причинно-наслідковий зв’язок. Текст набуває (чи не набуває) актуальності ЛИШЕ ПІСЛЯ прочитан-ня. І щоб усе ж таки набув, просто необхідний спільний бекґраунд із автором, ліричним героєм, персонажем тексту; щось спільне на будь-якому рівні сприйняття. Щось, що саме тут і зараз робить текст актуальним для конкрет-ного читача.

3. Очевидно, що жанр і напрям — це сталі літературознавчі категорії, у той час як актуальність поезії залежить від суто позалітературних чинників і є суб’єктивною (а часто навіть антинауко-вою) характеристикою тексту.

Гали-Дана Зингер

1. Вы справедливо отметили, что по-нятие «актуальная поэзия» появилось в 1990-е годы. Оно призвано было каким-то образом разрешить противо-речие, заложенное в понятии «со-временная поэзия», но, как это всегда бывает в мире слов, не справилось с этой (в принципе неразрешимой) за-дачей. Только пока «современная» поэ-зия вынуждена была дистанцироваться от любого со-временного ей шлака, «актуальной» пришлось разрываться на части еще и изнутри — в попытках

1 Редакция понимает это так: неактуальная по-эзия — очевидно, та, которая оперирует старыми смыслами, в  которой не  происходит обновление языка, не возникают новые объёмы, а культурная инерция или отбрасывается вовсе (тогда мы её понимаем в  качестве «штампа» или «клише») или наполняется признаками сегодняшнего дня. Но, разумеется, тема много шире, и в кратком коммен-тарии её не отразить — только наметить.

части ее создателей\представителей объявить актуальность прерогативой своего рода «стихов на повестку дня», «стихов на случай», окказиональной поэзии. У меня есть подозрение, что вся эта путаница началась еще с тех незапа-мятных времен, когда русская культура предпочла усвоить непереваренные за-имствования «модерн» и «модернизм», но это древнее прошлое уж быльем поросло, бог с ним. Поскольку вопрос «актуальности поэзии» интересовал меня декадой раньше, то я предпочи-таю называть его — по старой памяти — вопросом «современности поэзии». В те годы вопрос «что же такое современная поэзия?» был для меня настолько актуален и, можно сказать, стоял пере-до мной настолько ребром, что ответ на него я получила в древнейшем стиле всех манипуляций с ребрами — во сне и в готовой форме. Мою Еву звали Адель Килька, в руках она держала (и дала мне подержать и полистать) книжку под названием «современно современно облако». «А поутру они проснулись», наступило отрезвление: пароход современности ушел без меня, «такая книжка уже есть», и написана она не мною… Потребовался еще один этап пробуждения, целая сессия разубеж-дений со стороны того, кто проснулся рядом со мной, и несколько месяцев на осмысление произошедшего, чтобы я начала записывать запомнившееся, заполнять лакуны и восстанавливать, воссоздавать созданное сном — автора и его стихи.

Моя редакторская практика застави-ла меня выработать еще более широкий взгляд на актуальную поэзию. Его легче всего определить, вспомнив исходное словарное значение английского слова actual — фактический, реальный, действующий, действительный (в от-личие от потенциального, возможного,

№22019 123

ожидаемого). Это та поэзия, что есть, та, которую мы, если хотите, заслужили, та, что сейчас вылавливается сетями, рас-кинутыми на берегу полного пластика, химикалий и мертвых тел космического океана. Она может нам не нравиться, но она — сущность нашего существо-вания здесь и сейчас, и наши потенци-альные прорывы в прошлое и будущее тоже таятся в ней.

2. Я всегда считала, что ничего одно-значно правильного и неправильного не бывает. Допустим, я бы сказала, что правильно читать такую поэзию внима-тельно, так нет же! часть современных стихотворений я читаю «по касатель-ной», прокручивая ленту ФБ, и в итоге обнаруживаю, что чьи-то стихи цепляют меня все больше и больше, чьи-то перестают говорить со мной, а чьи-то так ни разу мне ничего и не сказали, не стали для меня актуальными. В тех случаях, когда эти стихи присылают мне для публикации в журнале, более пристальное чтение обычно приводит меня к тем же выводам. Или допустим, я бы сказала, что правильно читать без предубеждения… Но я легко могу представить себе кого-то, кто начинает читать с раздражением — «зачем я читаю весь этот бред?!» — и внезапно натыкается на что-то, что оказывается для него откровением. Так что един-ственно верным мне кажется читать современную поэзию, только и всего. Что же до бэкграунда и читательских навыков, то личный опыт счастливо избавил меня от всякой предвзятости и любого снобизма в этом вопросе: мне случалось получать удивительные по тонкости отклики от людей обычно далеких от поэзии наших дней и реже, но все же приходилось сталкиваться и с непробиваемой тупостью людей, пребывающих внутри этого процесса.

Единственное, что мне представляется однозначно ошибочным, так это обу-чение поэзии и особенно групповое обучение. Вот оно-то и порождает тот самый утилитарный, функциональный и окказиональный взгляд на поэзию, ко-торый, может, для учёбы и здоров, а для поэзии — карачун, как мог бы сказать П. А. Вяземский.

3. Это вполне очевидно из всего здесь уже сказанного.

Евгения Вежлян

Обычно те, кто любят считать термины просто словами из бытового словаря, воспринимают слово «актуальный» в этом словосочетании как «современ-ный». То есть актуальная поэзия — это вся поэзия, написанная ныне живущими поэтами. Но это не так. Начиная при-мерно с конца 90-х годов поэтическое сообщество разделилось на два «лаге-ря». Один связывали с кругом журналов «Арион» и «Вопросы литературы» (шире — вообще толстых журналов, и часто речь шла о «толстожурнальной поэзии» как о некотором стилевом майнстриме), а другой — с деятель-ностью Союза молодых литераторов «Вавилон» и журнала, соответственно «Новое литературное обозрение», а в дальнейшем, с 2006 года, — и жур-нала «Воздух» (правда, к 2006 году противостояние стало постепенно сходить на нет — в качестве единствен-ной актуальной повестки поэтической сцены). Одних в полемически заострен-ных статьях именовали «традициона-листами», а других — актуальными поэтами, реже — «актуальщиками». Что характерно, эта полярность про-являлась на всех уровнях организации литературной жизни, включая и сами

124 №22019

литплощадки, из которых одни тяготели к собиранию авторов «традиционных», а другие — «актуальных» (Вспомним, что один из первых запущенных «Куль-турной инициативой» циклов назывался «Полюса», имея в виду именно это тотальное разделение.)

Интересно, что периодически воз-никали недоуменные реплики: кто-то обнаруживал, что поэтика поэта N, считающегося «традиционалистом» и тусующегося с «традиционалистами», легко представима себе в альманахе «Вавилон», или, напротив, стихи автора, постоянно печатающегося в «Вавилоне» или имеющего страницу на замечательном и до сих пор самом репрезентативном для современной поэзии одноименном сайте, создан-ном Дмитрием Кузьминым, выходят отдельной книгой в серии «Ариона». Эти ситуации показывали, что дело, ка-жется, не в формальных отличиях (хотя написал же И. О. Шайтанов пародию на «вавилибр», то есть «вавилонский верлибр») и даже не в выборе литера-турных ориентиров — между модер-нистским письмом Серебряного века или американской objective school, между официальной поэзией совет-ского периода или неподцензурной поэзией. Сейчас, спустя время, можно попробовать порассуждать о том, что стояло за этим противостоянием «на са-мом деле». Сам Дм. Кузьмин говорил одно время об этом на языке теории литературной эволюции Юрия Тыня-нова, позднее уточненном аппаратом П. Бурдье. «Инновативная» поэтика, как я это сейчас могу сформулировать, — это поэтика, которая строится на отли-чии, конструктивно значимом сдвиге, конкретное наполнение которого зависит от текущего состояния литера-турной конструкции. Тут закономерно на ум приходит понятие «литературный

авангард», но оно должно быть от-брошено, поскольку «классический» авангард — это во многом «модерный» концепт, где формальные поиски связаны с жизнестроительной идео-логией. В случае «актуальной» поэзии инновативность — это не отрицание, а «различение», а если и разрыв, то как раз разрыв с любой генерализирующей «метафизикой», лежащей в основе эс-сенциалистского определения поэзии.

Отсюда вытекает, как мне кажется, вот какая мысль. Отличие актуальных поэтов от «традиционалистов», которое интуитивно чувствовалось, но было трудно уловимо — это отличие, пре-жде всего, габитуальное. В 90-е годы вырабатывался новый литературный габитус, отличный от габитуса советско-го литератора. «Старый» поэтический габитус (а габитус у Бурдье — это такая категория, которая одновременно от-носится и к «привычкам», и к способам художественной рецепции, поскольку он же — «инкорпорированный смысл» и он же — «вкус») как раз был укоренен в тавтологичном и нормативном пред-ставлении о «возвышенной» поэзии, не выходящей за границы этически и эстетически ей дозволенного («луч-шие слова в лучшем порядке», где каждый по умолчанию понимает, что такое — «лучший») и о поэте, как все еще некотором «исключительном» существе, чье право на исключитель-ность санкционировано особостью его «дара» (и тогда сразу, безоговорочно понятно, кто «поэт», а кто «не поэт»). В это представление никак не уме-щались такие поэтические практики, которые, как, например, конкретизм или концептуализм, рефлектировали сами эти основания «безоговорочно-го», «само собой» понятного, спонтанно проявляющегося вкуса и в этой реф-лексии выходили за границы не только

№22019 125

поэзии, но и литературы как таковой; такие практики, где предметом рефлек-сивного творчества становился и сам поэтический субъект.

И потому понятие «актуальная по-эзия» — это своего рода «зонтичный бренд», объединяющий все возможные способы «иного» и «рефлексивного», неэссенциалистского понимания поэ-зии, предполагающего напряженный поиск оснований ее существования и языка ее описания, то есть не только практику, но и теорию. В этом случае, разумеется, мы не можем сказать, что «актуальная поэзия» — это направле-ние или течение, или что она ограничи-вается особой формой верблира. Это скорее обозначение, которое работает как термин «актуальное искусство», который обозначает практики, по-священные тотальной рефлексии над всей историей феномена искусства и выработке новых, альтернативных путей его осуществления. Чтобы читать такую поэ зию, а также слушать ее или смотреть (ведь способом существо-вания актуальной поэзии становится постепенно не только текст) нужно, пре-жде всего, отказаться от «естественной установки» (термин Э. Гуссерля), сужаю-щей наше представление о поэзии и, увы, — знать всю совокупность пред-ыстории каждого текста. Актуальное искусство, как мы знаем, непредставимо без разного рода сопровождающих его рефлексивных документаций. Акту-альная поэзия в этом смысле мало чем отличается от актуального искусства. Скажу больше — актуальная поэзия постепенно перемещается из мира ли-тературы в мир актуального искусства, возвращая себе утраченную в ходе ее олитературивания синтетическую природу. Поэтому от того, кто будет ее читать/слушать/смотреть, требуется особого рода рецептивная готовность.

Данила Давыдов

1. Откровенно говоря, это очень размытое понятие, никак не термин. Его следует использовать исключительно как рабочую формулу, но так получилось, что оно стало восприниматься в качестве синонима «неканоничес кой» поэзии вообще, а следовательно, «извне» — как знак своего рода «моды», вполне воз-можно, ложной; в этом смысле понятие «актуальная поэзия» ушло чуть ли не в массовую культуру (ср. одну из песен Павла Фахртдинова, где любовь к «акту-альной поэзии» приписывается герою-позеру, наряду с эзотерикой, уфологией, астрологией и т. п. — налицо нерелевант-ный ряд, создающий, однако, вполне убедительный образ персонажа, далекий, однако, от какой-либо социальной ре-альности). С другой стороны, «изнутри» «актуальная поэзия» использовалась по умолчанию как синоним «своей», как не менее пустой знак, нежели это пони-мается в использовании «извне», только позитивно, а не негативно окрашенный.

В соответствии с этим приходится и использовать понятия «актуальной по-эзии» — как обозначение совокупности значимых и продуктивных тенденций в современной поэзии. Понимание (по крайней мере, мое) «актуальной поэ-зии», таким образом, постепенно эволю-ционировав к пустотности, и изначально было не то чтобы чётким. Всё больше и больше хочется говорить о, например, «значимых явлениях в современной поэзии» или как-то еще подобным способом; апелляция к «актуальности» требует помещения этого термина в раз-говоре в воображаемые скобки.

2. При всех вышесказанных оговор-ках, отмечу: чтение любого серьезного текста (это касается любого из искусств) требует от реципиента определенной

126 №22019

квалифицированности, в зависимости от текста несколько отличной (Кенжеев или Гандлевский всё-таки заведомо могут восприниматься в контекстах как «актуальных», так или «консерватив-ных», в отличие от, скажем, Аристова или Драгомощенко). В любом случае, в серьезном искусстве, в т. ч. поэтичес-ком, подразумевается, что реципиент способен к опознанию множества кодов, подчас не самых очевидных, и такого рода опознание, конечно, сег-регирует совокупность потенциальных реципиентов на способных или не спо-собных данное опознание производить, а точнее — на желающих или не желаю-щих. Соответственно, лишь волей реци-пиента определяется желание учиться такому опознанию, позволяющее в ко-нечном счете не только заниматься чте-нием как смыслопроизводящим трудом, но и получать то самое «удовольствие от текста», которое у неквалифициро-ванного читателя будет связываться лишь с текстом рекреационным.

3. Отчасти см. ответ на вопрос 1. Будучи просто общим рабочим понятием (не слишком удачным) для современной поэзии, актуальность, конечно, объемлет все то, что а) претендует на собствен-но решение художественных задач, а не просто саморепрезентацию субъ-екта или того образа автора, который готов выстроить в качестве ожидаемого от «поэта» массовый реципиент; б) в той или иной форме (чаще всего, не про-говаривая это, ставит задачи деавтомати-зации канона, а не его воспроизводства, сколь угодно профессионального, а следовательно, исходит (опять-таки, возможно и не вполне осознанно) из за-дач художественного исследования.

Из этого следует, что никакими стили-стическими и/или групповыми рамками «актуальная поэзия» определяться

не может. Более того, по сути, она не сво-дится и к узко понятой современности (хотя во многом с ней совпадает). Даже если оставить в стороне не вполне бес-смысленные рассуждения о неизбывной актуальности тех или иных «вечных спутников» (будь то Мандельштам или Хлебников), то актуальность часто «про-ступает» сквозь время, означая в данном контексте как принципиально новое, доселе не имевшее места прочтение того или иного автора или произведения минувшего времени, так и внесение в текущий архив авторов или произ-ведений, прежде находившихся вне зоны внимания (а часто и вовсе никому не известных) — внезапная актуаль-ность, к примеру, очевидна в случае корпусов сочинений Сергея Нельдихена, Андрея Николева, Алека Ривина (доселе известных лишь в малых группах и/или отягощенных ложной репутацией) или блокадных стихов Геннадия Гора (вовсе возникших «из небытия»).

Серго Муштатов

1-2-3. Родители изображают лес (после тунгусского метеорита). Холод низан на мотузку кактус в каске бублик. До шлюпок спасательных коридор цветёт. Готовность бумаги — стойкого изобретения полиамории? Горы-реки-тачки изображений в рогатом халате без турникетов гребли в окаменелых цунами гулянье. Полярной ночью сильные про-жекторы пробивают сугроб насквозь. Стенки норки скользки от выдохов антивоенных. Светло в таком. Несметно. Никто не ужалит в разрезе. Лежи себе (линией тесл выводком упаковок) в се-кретном самодельном космосе во вне-классном кристалле погрешность.

На склоне (полярным днём) выклады-вай камушки. Соединяя обрубками стеб-

№22019 127

ло патычком караван-радио. Сетчатку с Регулом. Контурную беседку с наруж-ным Гагариным. Тулу (принята внутрь) с Подзамче (в ласточках). Что попадётся под заполярную руку без башен (после поэзии маш(ink.) головоногих берлог митинг). Ничего не выискивать специаль-но никаких придумок. Куда глаза глядят (на вдох) провод-цепочка до верха. От подножия. Солнце почти не заходит (врозь целлюлоз). Чиркнет по абразиву сопок и — вперёд (гнездовой способ). Начнёт таять всё — идти за спичкой аль-пинистской подлёдным теченьем племя. Выныривая пунктирами.

Набивая тюбик-ракету топливом из транспортиров шариков от пинг-понга. Вид на буксир (после обновле-ния). Ещё один спутником (горсти) дер-жится за угол «Очевидного — неверо-ятного» протофото. Неприсоединённое нутро низин государственной травмы в ангаре уровней. Делая надпись пер-манентным пальцем на своём пузе лёжа в жиже [1] проветривая исследования собой рывком пропарывая экраны из гулких бумаг без знаков [2] выпуская на волю (из ограниченного объёма к бесконечному расширению) инертный газ посреди пустоши [3] пучков времен-ной тьмы на корточках с севера улеев на посту брод через полюс бродячий псевдократий ещё раньше [4].

В телевизоре в то время (в сиропе) жила программа «Время». По кругу. Открытое тело-сигнал — луч из фо-нарика. Частичный я успевал вылезти из торосов спуститься с сопки. Уже без серы впасть в неслужебную реку сосновую Печенгу. Как раз в том месте где вокруг соревнований говорили «оспорьте». Такая слышалась вязанка (после местоположения). Катехон говорящих голов хвастался стадионами колючей проволокой. <…> Некоторые используют одни и те же названия для

разных явлений вершин переправ дня. Некоторые называют разными именами одни и те же вещи с края сияний.

Пойду от обратства. Что (в моём раз-умении) НЕ вяжется с «актуальным» в ви-зуальных практиках (с одной территории ягудки «искусство» и «работа со сло-вом»). Что обживание тупика усколь-заний от диктатуры разутой что лхаса в коляске для двойни что брязкальце на минной полке сносок что сырой ещё воздух у рта? <…> границы условности волны частицы. Размыты. Не всегда ясно где хореография габаритов а где ис-следовательская работа моря где фильм рукавиц шалашовок а где испытывают на прочность прорезь. (Есть фото. Мне года четыре. Доволен. Сижу на бортике клумбы с табличкой «хлилант» (это не я!) в Стрыйском парке.)

Есть смысл не включать сюда: «ди-зайн» и «ремесло» «моду» и «промысел» «бизнес-план» и «через меру огранки». Иначе говоря то что (имеет товарный вид\эффектно\приносит доход (чи-вость)\решено загодя\обусловлено) «работает» но заранее просчитано пирсами то что делается с оглядкой на кран\сценарий\шаблон\канон\со-стоявшийся опыт заточено под опреде-лённую цель\пользу\комфорт\портовую девственность. <…> Атрибуты «акту-альной поэзии»… Риск ходьбы с ливнем с громоотводом? Деавтоматизация? Гуттаперчивость иконостаса-отража-теля + умение лавировать (во что бы то ни стало)?

Отклик на вызовы касаний «со-временности» + перетасовка смен мест (ангажированных бигудей и отборных стоянок с плазменным шаром) спешки? Преобразование уровней cкатерти скатываний + Осмысление (a-petite) выходов? Узнанка? Дар не стоять на ас-фальтах в лыжи обутым многоголосьем в гостях постепенных гестапо? Голые

128 №22019

торсы теневой пробежки с батоном сто-рож? Следование за «утром в газете»? Пещерная человечность? Материали-зации эфира в вещество каста-правок? Работа с «шумом» покрышки слит(н)ы? Способность изображать с зубами мясо и «злое новьё» + указательным тыкать на болевые точки прохожих? Не знанье?

Время. Индивидуальная его переносимость. Раз — день как год. Другой — десяток лет мигом. Третий — никогда (не поздно). Вопросы «Когда?» (в стихах) «Кто говорит?» (…«слушает или слышит?») и «Где это происходит?» (случается без ощущения времени). Насколько внятна данность в момент пребывания\считывания\допущений. И заинтересованный читатель-соавтор (доверие могло сработать на «уровне Имени (автора)» «…места (журнала\из-дательства\сайта)») с нуля сооткрывает новое (снова) вместе с записавшим либо отсылки\пасхалки забрасывают следующего за языком в глухую степь памятливости аналогов обелисков предтеч нескончаемо пересказывая бывшее не Здесь а Там (Где-то). «Хоро-шо» начинать с «Дано…»

«Актуальная поэзия» — один из ин-струментов беседы сонастройки с миром. Открытая область взаимодействия отго-лосков где никаких гарантий. В большей степени пробы полёта чем ковыряние в почве для ног бит академ-городки. Не-зря-честь и зрение. В работе в жизни никак не выходит особый тумблер режим «вкл\выкл» типа сейчас я «поэт» а вот тут прикалываюсь а здесь на измене. У сло-ва — свои законы\размотки. Раз — в них есть необходимость. Другой — вертишь в руке и за неимением надобности от-кладываешь в уголок (живой)! Наблюдая область мерцания или схлопывания. Третий — сверхновый год.

Думал кончилось облачком над костром стоило ей повестись на уговоры

подружек. Перед этим домашним ве-леньям «идти повеселиться» к венкам хороводам чернике. Но тайные фонды охранки скрыли настоящую концовку «Снегурочки». Дед и баба почесали за-тылки и махнули: «ничего, ещё слепим! Мы ведь помним как…» Снова пошли в огород и давай снежную дочку лепить. Определённое количество притопов прихлопов. Ходят вокруг. Наматывают витки… а «дочка» всё не оживает… Сно-ва те же движения и — никак. Только раз был! Никаких повторок… Вот это «конец».

«Правильно»? В школе ненавидел «стихи». Ту куплетную форму с жару ли в холод питомник с шашек. Ямбы. Глупую зубрёжку будто тебя трениру-ют к утреннику параду пионерской линейке правильному выступлению на комсомольском собрании. За-учивать было несложно. Достаточно представить серию последовательных картинок. Эдакий клип. Так удавалось фиксировать не особо интересную тя-гомотину. Вопрос «Зачем!?». То ли дело (тогда) Воннегут или Абэ… Вру! Попался (в школе начальной) рассказ Брэдбери, с эпиграфом из «Листьев травы» «и моя душа сказала: нет, этого мало для нас, мы пойдем мимо — и дальше».

Поэтическому «актуальному» недо-статочно узаконенной резервации\ста-туса\отдела. Быть узконаправленным знатоковато-нахватанным бойко-раски-дистым. Разное. Не поддаётся гребёнке. Раз — размах с полным спектром форм жизни от щедрых мандал-истребителей нано-бога до вдумчивой панспермии [5]. Другой — осень перезагрузок наблюдательное приятие плаваний пранами [6]. Третий — сдержанный эко-подход тонкое точное осознание происходящего на свету [7]. Вот (вроде) примета: насколько происходящее (в тексте) «идёт дальше»\обескуражи-вает\перенастраивает\меняет\пред-

№22019 129

лагает задуматься\обеспокоиться неизвестным без всяких заманок или убаюкивает\тешит\поддакивает натоп-танным в лоб многоразовым бывшим чатом «о главном» пугает промашкой (над собой) боится смеяться.

При этом не обязательна (на гоп!) отправка в Тибет в Вену полная смена коробки передач\скоростей до самых костей раздевалка вщент или грозди девайсов дополненной реальности. Удивлять могут совершенно знакомые вещи и события увиденные\показанные иначе под другим углом после опреде-лённых настроек отдаления\приближе-ния. От читателя же от самого зависит насколько он «созрел». Есть ли у него намерение меняться быть готовым ко всему или склонность к скобкам потворства. Готов ли он стать соратни-ком Любимым частью происходящего скоростью Всем или только присматри-ваться к аттракциону соблюдая запасы дистанций\бросок «на огірки». Можно сохранять импульс доброжелания не втягиваясь настолько.

Следует ли считать «жанром» глу-бокое дыхание мокрые от росы (или тумана?) штанины поцелуй вскользь камыши перистые облака боковое зре-ние на юг? <…> Ты не до конца кабель. <…> В детстве завораживал бобслей. Мог часами смотреть как живые точки несёт. Потом на Вулецких холмах (сту-денты инфиза как понимаю) вылепили по всем правилам трассу. Крохотную (на несколько петель) но убедительную. Под зад довольно поставить винил и — скользи. Опережая тело. На поворотах (немного) укачивает (как в колыбельке) «Всё хорошо! Спокойно!». Всё ещё не раз скатишься чтоб проверить «Всё с тобой!». Потом узнаёшь про расстрел польской профессуры неподалёку. Пусть больше полвека назад (на тех же холмах) но спуск (здесь) невозможен больше.

И не мог потом смотреть репортажи «о санном спорте». Как ни крути. <…> Вопрос договорных обозначений\ме-ток\реальностей\настроек. Вопрос этики. Явно не напишу на себе ша-риковой ручкой «актуальный поэт» но если таковое обозначение (условная табличка «хлилант») допустим в кон-тексте «Контекста» — «такая ситуация» вполне устроит! Пусть. <…> «Актуален» (уместен свеж вполне годен вовремя кстати впору) Путь Сердца (правда «не предоставит никакого руководства в процессе принятия решения. <…> каждый <…> может иметь различные мнения о том, что в данной ситуации делается по любви, а что нет»). Вне-временное [8] Где Всему Находится Место. <…> Где Всему Своё Время!

[1] Кацо Ширага, [2] Сабуро Мураками [3] Ро-берт Барри [4] «Группа Gutai, основанная в  Токио в  1954, восстала против «обмана», согласно кото-рому краски, металл, глина и  мрамор оказались «нагружены фальшивым значением, и вместо того чтобы просто представлять свою материаль-ность, они принимают совершенно чуждое им об-личье» (из манифеста Йитро Йошихары, изданного в 1956 г.), «искусство “Гутаи” (“конкретное”, “реаль-ное”) не  фальсифицирует материал: оно вдыхает в  него жизнь… если оставить материал как он есть <…> он начинает говорить с нами, и голос его могуч». Случается, «фальшивым значением» нагру-жен и язык. Время от времени необходимы обнов-ления, изменения настроек в  отношении к  слову. С другой стороны, всё лишнее, неестественное, ис-кусственное, прилепленное «на  соплях», чрезмер-но, сверх необходимого — отпадает само по себе. Ценен опыт и  художников «арте повера» («бедно-го искусства»), которые «визуализировали диалог между природой и индустрией, используя промыш-ленные или нехудожественные материалы, хотели освободить творчество от  ограничений тради-ционных форм искусства и  художественного про-странства, а также играли с политическим изме-рением… <…> самые банальные и привычные вещи могли быть интегрированы в художественный кон-текст. как следствие, спектр используемых мате-риалов и ресурсов радикально расширился. Желание раздвинуть границы искусства и  жизни привели, кроме того, к подходам, основанным на процессах. Временные инсталляции и действия, направленные только на данный момент…» Упомянем «Флюксус» и нон-спектакулярное искусство. Все эти формы со-

130 №22019

трудничества с миром можно применить к поэзии настоящего\уместного\данного\годного\своевре-менного (т. е. «актуального»). [5] Елена Георгиевская, Сергей Сдобнов, Виктор Лисин, Вадим Банников, Юрий Цаплин, Дмитрий Герчиков (вписать необхо-димых) [6] Леонид Шваб, Ярослав Головань, Арсе-ний Ровинский, Александр Кочарян (Саша Линк), Андрей Черкасов, Марта Мохнацька, Артём Верле, Евгений Пивень, Олег Коцарев (вписать необходи-мых) [7] Галина Рымбу, Анна Глазова, Олег Богун, Глеб Симонов, Янис Синайко, Максим Бородин (впи-сать необходимых) [8] Михайль Семенко, Игорь Те-рентьев, Александр Туфанов, Константин Вагинов, Алексей Кручёных, Ильязд…<…> «будетляне», «чи-нари», «биокосмиты», «ничевоки», «хеленукты», зА-иБи (За Анонимное и Бесплатное искусство)… <…> Эмма Андиевская, Геннадий Алексеев, Генрих Сап-гир, Евгений Харитонов, Виктор Соснора, Михайло Григорiв (вписать необходимых) <…> считалки, сказки, мифы, песни детских народов мира.

Фридрих Чернышёв

1. Ничего не понимаю, я не ис-пользую такое определение. Можно пофантазировать, конечно: что вообще такое «актуальный»? И как это при-менимо к поэзии? Кажется, тут можно нащупать что-то ускользающее: если текст рассматривать как слепок момен-та, то актуальным он является в самый момент написания. Вот еду я на эскала-торе в киевском метро, понимаю, что вот сейчас может что-то получиться, достаю телефон, печатаю, на фейсбучек вешаю — в данный момент нет ничего актуальнее этого текста, даже если он про те самые ступеньки, на которых стою. С другой стороны, он ведь может быть вообще не про здесь и сейчас — и тогда актуальность не в моменте при-думывания, а, скорее, в моменте/при-чине связки сегодняшнего и прошлого, то есть почему именно здесь и сейчас вспомнилось именно это, временные прямые переплелись вот таким образом и никак иначе, что из внешнего стало толчком к проведению аналогий с дру-гим, внешним и внутренним, из разных

временных и тематических отрезков, внезапному возникновению многослой-ности. Но это я про автора/первого чи-тателя говорю, а есть еще и другие чи-татели, в т. ч. и другие поэты — черт его знает, что им актуально и как через эту призму смотреть. Конечно, можно ещё про поэтический контекст вспомнить — что с чем соотносится, как этот текст приобщается именно сюда, к общему потоку, какое место он там занимает: формирует особую, пусть и не всегда заметную невооруженным взглядом деталь или добавляет силы массовке, укрепляет её? (Что взять как контекст — тоже вопрос открытый: современная русскоязычная поэзия Украины и миро-вая квир-поэзия на каком угодно языке формируют совершенно разные потоки, вполне вероятно, что степень актуаль-ности текста в них совпадать не может.)

2. Тут для примера можно взять текст, связанный с происходящими здесь и сейчас событиями: тогда необходимо понимать, что это за события и персо-нажи. Это я о нарративных вещах, если об интимном — ну, в текстах вообще много всяких ребусов, мне интересно на-ходить чужие и думать, находит ли кто-то мои, тут уже знание биографии может быть подсказкой. Порой, кстати, ребусы читатель находит (и разгадывает!) там, где их автор вообще не предполагал: так получилось. Это самое удивительное для меня место — непосредственно сама эта готовность читателя строить связки в момент прочтения, их ожидание, нахождение, даже гипернахождение. Возможно, это любопытство, насторо-женность и есть искомый навык.

3. Так а жанром чего считать-то?

опрос провёлВладимир коркуноВ

№22019 131

«Причальный проезд» продолжает «литературно-социальный проект», на-чатый Марией Малиновской в 2016 году, когда в сетевом журнале TextOnly вышла первая часть «Каймании»1, обширного верлибрического собрания монологов душевнобольных людей. Эта публикация вызвала множество споров в литератур-ном сегменте русскоязычного Facebook: для кого-то поэма Малиновской оказа-лась этически неприемлема, для кого-то открывала новые возможности поэтиче-ского высказывания (причем в защиту двух этих пунктов высказывались самые разные предложения, от вполне здравых до идиотических). Подобная полярность оценок указывают на пограничность

1 Малиновская М. Каймания // TextOnly, № 44, 2016. URL: http://textonly.ru/self/?issue=44&article=38914

поэтической работы Малиновской (для кого-то новаторской, для кого-то реак-ционной), обнаруживающей целый ряд травматичных, отодвигаемых на перифе-рию, непроясненных этических и эстети-ческих проблем, с которой сталкивается поэзия сегодня. Надо сказать, что и для самой Малиновской работа над «Кайма-нией» стала творческой перезагрузкой, освобождением от анахроничного литературного опыта: за короткое время лауреат Премии им Д. С. Лихачева и об-ладатель Гран-при «Илья-премии» стала совсем другим, шагнувшим в рискован-ную современность, автором.

Литературно-социальный проект Ма-линовской часто связывают с докумен-тальной поэзией, переживающей небы-валый взлет в конце 2010-х гг.: кажется, первым это сделал поэт, философ и кри-

ДенисЛарионовПоэт, прозаик, критик, культуролог; исследова-тель литературы, кино и современного искусства. Участник международного фестиваля поэзии, саунд-арта и визуальных искусств «Поэтроника» (2012–2017), русско-немецкого культурного проекта «VERSschmugel/Поэтическая диверсия» (2015). Член комитета Премии Андрея Белого (2016–2018). Один из основателей и член жюри поэтической Премии «Раз-личие». Номинант Премии Андрея Белого (2013). Стихи переведены на сербский, английский, немецкий, итальян-ский языки. В настоящее время преподает на кафедре Новейшей русской литературы ИФФ РГГУ.

О поэме Марии Малиновской «Причальный проезд»Артикуляция, № 3, 2018

Между дискурсами и телами

132 №22019

тик Виталий Лехциер, написавший о сти-хах Малиновской сразу два (в разные годы) небольших номинационных текста для Премии Аркадия Драгомощенко. Как и для самого Лехциера (в своей автор-ской ипостаси разрабатывающего линию документальной поэзии), для Малинов-ской важна как документальность (про-цедурная установка на использование фактических документов, содержащих чужую речь), связанная с выбором определенного стилистического реги-стра, структурных особенностей текста и т. д., так и документность (более общая ориентация на отношения — на-пример, доверия/недоверия — между отправителем и получателем сообще-ния, автором и читателем), являющаяся неотъемлемым атрибутом такого текста, придающим ему специфическую функ-циональность, которая оказывается со-ставной частью эстетического события. Подобный охват позволяет не фетиши-зировать форму, воспринимая ее как раз-и-навсегда-найденную (трудно так относится к абсолютно чужой речи, ко-торая оказалась в твоем распоряжении лишь на время), но и не «раствориться» в практически всегда травматичном содержании, по отношению к которому выстраивается вполне определенная исследовательская дистанция (которую некоторые критики Малиновской, не всегда безосновательно, называют слишком безопасной). Ставя вопрос о границах авторства, о принципах об-ращения с чужим словом/опытом и ра-боты с травматическим, по-настоящему болезненным материалом, Малиновская ставит прежде всего этическую про-блему: лучше всего ее сущность отметил Виталий Лехциер, считающий, что в стихах «Каймании» (и, кажется, в других текстах Малиновской), «слово целиком и полностью принадлежит самому «рас-колотому “я”», благодаря чему мы можем соприкоснуться с содержанием другого

сознания, другим бытием-в-мире практи-чески непосредственно…»2

Кажется, «Причальный проезд» дово-дит предыдущую работу Малиновской до логического завершения, позволяет взглянуть на неё несколько иначе. В основу поэмы (впрочем, жанровая номенклатура в данном случае не столь важна), как сразу объявляет нам автор, положены «диктофонные записи, личная переписка, результаты поиска Google, архивные материалы, а также названия книг и телефильмов». Как и в случае бо-лее ранних текстов Малиновской, кому-то подобная разнородность покажется избыточной, кому-то недостаточной (никак не объясняются принципы монта-жа, отбора и классификации материала). В «Причальном проезде» Малиновская остается верна верлибрическому письму, на этот раз вновь бесстрастно фиксиру-ющему распад человеческих связей в со-временном мире. Действительно, «При-чальный проезд» посвящен обсуждению насилия, которое больше не может быть проводником коммуникации (как это было, например, в «Новой драме» 1990–2000-х гг.)3, но становится непреодолимой преградой, разрушающей человеческие отношения. Но, будучи дипломирован-ным филологом, Малиновская прекрасно понимает, что прямолинейная критика риторики насилия — это миметическое совпадение с ней, игра на чужом поле с негодными средствами. Для более эффективной де (кон)струкции риторики насилия, согласно Малиновской, необ-ходимо специфическое выстраивание перформативного пространства поэмы, в которой речь автора и персонажа, вос-

2 Лехциер В. Сопроводительное письмо но-минатора. URL: http://atd-premia.ru/2016/10/31/mariya-malinovskaya

3 Подробнее об этом: Липовецкий М., Боймерс Б. Перформансы насилия: Литературные и театраль-ные эксперименты «новой драмы». — М.: Новое литературное обозрение, 2012. — С. 31-50.

№22019 133

принятая как документ, воспринима-лась бы как речь чужая, ничья. Именно в этом заключается социальная природа проекта Малиновской.

Центральную часть в поэме «При-чальный проезд» занимает монолог, который довольно трудно однозначно атрибутировать: с одной стороны — он абсолютно доверителен, не вызывая сомнений в адресации, с другой — на-поминает сконструированные из речи реальных людей «документальных пер-сонажей» аудиомаски (как называл своих персонажей австрийский писатель Элиас Каннети). В то же время настоящие сете-вые и книжные «голоса других» выносят-ся за пределы монолога, но оказываются своего рода мерцающим напоминанием о реальном мире, воображаемой (в пси-хоаналитическом смысле) оснасткой не приемлющей подтекстов, всегда выго-варивающейся до конца речи. При этом речь, в искренности которой нам не при-ходится сомневаться, воспринимается как речь чужая, дистанцированная как от говорящего, так и от развертываю-щейся нарративной ситуации.

Что же это за ситуация? Я, с которого в буквальном смысле начинается «При-чальный проезд», рассказывает нам об оказываемом буквально здесь и сей-час психологическом давлении, наси-

лии: подобный эффект real-time становится возможным благодаря встроенному в каждый смартфон диктофону, записывающему чужой голос, который затем может быть исполь-зован при написании поэмы. Постепенно из тени этого голоса, а также флэшбеков и пространных раз-мышлений о насилии, выходит второй голос, принадлежащий тому,

кто психологическое давление ока-зывает. Затем нарративная ситуация усложняется, оба голоса приобретают социальное и экзистенциальное из-мерение: мы видим неразрешимый кон-фликт мировоззрений, дискурсов, тел (которые в мире «Причального проез-да» могут быть разрешены единственно возможным способом). При этом речь словно бы не принадлежит персонажам, но высказывается отдельно от них, про-низывается масс-медийными токами. Как и другие, работающие с докумен-тальным материалом поэты (например, Михаил Сухотин или Александр Авер-бух), Малиновская исходит из того, что субъект обусловлен поддерживающей его социальной или информационной средой. Эта обсусловленность коренит-ся в акцентуациях и идиосинкразиях героев: тех «пунктиках», по которым мы можем практически безошибочно вычислить их социальный профиль. Конечно, кто-то может счесть такой подход ограниченным и, думается, автор прекрасно понимает, ради чего идет на риск ограничения: основной задачей своего «проекта» Малиновская делает исследование человеческого поведения в пограничных (социальных и экзистенциальных) ситуациях.

134 №22019

Це місто є суцільний текст, і вже від самого вокзалу трамвайні рейки пере-творюються на рядки, а зупинки — саме на той момент паузи, який поглинає невимовну поетичну сутність. Там, де вже відбувся кінець, відбулася маленька смерть і спустошення, щоби втілитися у майбутньому переродженні, продовженні в новому маршруті. Справжній читач міста назавжди залишається чужинцем із власним, неповторним акцентом. Справжній читач міста повсякчас немісцевий. Розпочавши усвідомлювати місто як текст, кожне слово він вимовляє впер-ше, перетворюючись на немовля («усе на світі безіменне/ усе на світі не для мене»). Кожною вулицею йде, ніби ніколи не йшов. Жан Бодріяр у книзі «Символічний обмін і смерть», говорячи

про графіті, писав, що місто стає про-стором виконання знаків, як виконання вироку життя і смерті1; стає простором коду. Тому справжній читач торкається цегляних стін у зазделегідь марній спробі повністю дешифрувати історію.

«Вулиці, площі, трамваї, славнозвісна вежа. І, звісно ж, Південний Буг як смислова й географічна домінанта. Одначе, попри позірну утилітарність і динаміку, — а може, саме завдяки їм — у Вінниці давно й надовго осели-лася поезія. Це знають обрані істоти — безпритульні на вокзалах. Вуличні коти, старі ворони. І тепер маємо нагоду довідатися про це й ми»2, — так поет

1 Бодріяр Ж. Символічний обмін і смерть. Пер. з франц. Л. Кононовича. Львів: Кальварія, 2004.

2 качор Л. Місто на «В» та Південний пух: у неділю Татчин презентує «Вінницький триптих». VежA, 13 червня 2018.

Анна Грувер Критик, есеїстка, поетка.Народилась у 1996 році у Донецьку. Навчалась у Літературному інституті ім. А. М. Горького. Студентка Ягеллонського університету (Польща). Зараз живе між Харковом і Краковом.

Сергій Татчин, «Пташка нова»Вінниця: ТОВ «Консоль», 2018

Поза межами ойкумени

№22019 135

і художник Сергій Татчин каже в одному з інтерв’ю стосовно свого триптиху3. Проте це точне авторське спостережен-ня так чи інакше стосується не лише вінницького триптиху, а власне, нової збірки Татчина, до якої увійшли вибрані вірші з попередніх книжок. «Пташка нова» очікувано називається в анотації книгою «етапною», але не виглядає на кшталт підбиття підсумків, як це трапляється час від часу з елемен-тами перевидання. Вона — скоріше провідник до поезії Татчина; не стислий переказ, а квінтесенція для того читача, який прагне почути і зрозуміти.

…ця пісня мертва мертва — як вода

<…>

як велолюдність мертва — як міста які встають між нами проти ночі як кожен день що знов ніким не став і кожна ніч що цього дня не хоче

як крововилив мертва — як надріз з якого п’є зорю червоний півень як пустота в яку мій голос вріс бо навіть я не чую цього співу

Поетка та перекладачка Катерина Ка-литко (у «Новій пташці» міститься при-свячення: «…та, що йде понад Бугом — в повітрі — неначе водою,/ і єднає цю воду з повітрям своєю ходою») на презентації власної поетичної збірки «Бунар» висловила дуже важливу для розуміння вінницького простору думку. «Для мене Вінниця є ідеальним сполу-ченням того урбанного компоненту і тієї не втрати зв’язку з природним середо-

3 «Вінницька абетка», «Місто на “В”», «Південний пух».

вищем і тим мiсцем, де людська історія не губиться. Тут все співмірне людині і людина співмірна місту. Вони можуть існувати як рівні, не тиснути, не нищити одне одного»4.

Перше у Вінниці, на що зазви-чай звертає увагу alien, опинив-шись у центрі, — це, безсумнівно, водонапірна вежа. Вежа має чотири годинники — чотири сторони світу, окремого світу міста — і допомагає незнайомцю, ніби компас. Спалахували війни, час зупинявся і йшов знову: вежа вросла у Європейську площу понад сто років тому. Нагорі відраховуються години, щодня вплітаються у спільний спів, і Сергій Татчин веде читача ритма-ми і римами цієї багатоголосної, інколи

4 однорог М. Вінниця співмірна людині – і лю-дина — співмірна місту: Катерина Калитко пре-зентувала нову поетичну збірку «Бунар». VежА, 4 липня 2018.

136 №22019

дисгармонійної композиції, — стріт-диригент, провідник Вінницею і в яко-мусь сенсі перекладач. Французький історик і соціальний філософ Мішель де Серто (для якого бачити місто звер-ху було тим самим, що читати текст) у статті «Привиди в місті» писав, що без наративів місця порожні, що жити — значить створювати наративи. Вірші Татчина наповнені топонімами по самі вінця: можна навіть спробувати прокла-сти маршрути у міфічній гугл-мапі, та, опинившись всередині текстів, пройти місто наскрізь із книжкою в руці.

вінницькі дерева — півроздягнені, жилаві.моє місто мокне — від Вишеньки до Тяжилова, і стоїть, зсутулене, під дощем <…>

Але саме у віршах суб’єкт «Нової пташки» Татчина, як Уліс після по-вернення, часами почувається чужим, невпізнанним і сам насилу впізнає і на-ново розуміє місто; і ця мить взаємного невпізнання, неприйняття складніше за базове відчуття малої батьківщини.

…ці безхатьки, і руки, і ця професійна сльоза, що межує з моєю байдужістю десь аж насподі, ці маршрутки, і ятки, і цей поміркований люд, що кишить і вирує обіч загазованих вулиць, це пусте вихваляння, що я це до смерті люблю і одвічна тривога, що я в цьому місті прибулець;ці знайомі, і друзі, ці зустрічі, цей кавардак, цей трагічний базар, ця торгівля, і вживані речі,

це дурне відчуття, що зі мною щось точно не так, і Господні долоні — порепані, теплі, старечі

Тексти Татчина (де ритміка присутня й у верлібрах) часто є молитовним зверненням, якщо не за формою, то принаймні за змістом: «цих молитов не розчути, допоки чужі,/ ми переходимо в безвість, та ще — на межі,/ і у німому чеканні тамуємо подих./ всяка мелодія кінчиться, тільки не ця:/ в світі, де краще вдавати із себе сліпця,/ кожному другому віршу дорівнює подвиг!/ всім не пояс-ниш, для чого існує письмо,/ не ужитко-ве, а те, що приходить само,/ і не посвя-тиш до строку у цю літургію» («Триєдина спроба силаботоніки»). У рецензії на одну з попередніх збірок Татчина «Любити» Валерія Богуславська відзначила: «Ці вірші, нібито суто вінницькі, регіональні, насправді — всеосяжні, бо для автора <…> Вінниця і всесвіт майже тотожні: “Вінниця вільна настільки — наскільки я сам”. Певно, тому, що “між небом і хатою міцна пуповина”»5.

Проживання міста, як і молитва, — це не прогулянка, а самотній шлях, на якому не буває попутників. Тому й читач, опинившись за допомогою провідника у серцевині міста, в якому заримовані Бог і Буг, залишається наодинці. І чим глибше занурення у власну ойкумену, тим ближче знання, що далі — за її межами. І якщо Вінниця у цих координатах дорівнюється Всесвіту, «Нова пташка» — це можливість зазирнути за край.

5 Богуславська В. Лишіть мене у пам’яті на потім. Україна молода, 21 серпня 2018.

№22019 137

Триптих

СергейВасильевПоэт, критик. Родился под Новосибирском в 1993 году. Учился в Новосибирском государственном университете, бакалавр филологии, магистр русской литературы и духов-ной культуры.Живёт в Новосибирске.

(1) Остап Сливинский, «Орфей» (перевод Станислава Бельского)Днепр: Герда, 2017

Заглавное стихотворение сборника стихотворе-ний Остапа Сливинского «Орфей» даёт ключ к по-ниманию всей книги. В нём проблематизируются условия инаковости и травмы, предшествующие поэтическому творчеству. («Ты знаешь этого мальчика?/ Знаешь, в какое мгновение/ из злости выходит музыка, словно бабочка/ из перемёрз-шего кокона?/ Знаешь, где он был до самого утра, когда/ родители нашли его в траве, потного,/ со сцепленными зубами?/ И скажи ещё: сколько злости может быть в стихе?/ Ровно столько, чтобы/ заглушить сирен?») На вопрос, из какого сора растут стихи, ответ здесь один: из боли и бессилия.

За спокойствием интонации и размеренным длинным синтаксисом скрывается страшное; это поэзия передышки от ужаса, размеренного созер-

цания вопреки всему происходящему вокруг.

138 №22019

Понятно:далеко убежать нельзя, можно только спрятаться за камень и повернуться лицом к воде. И немного передохнуть, положив на колени незаряженное оружие, и смотреть на день, пока он не принёс ещё никаких новостей, и на всех волнах пока ещё музыка.

Это оказывается действенной стратегией сопротивления, однако настолько выматывает, что иногда автор вынужден вести речь от лица персонажей-ге-теронимов или вовсе использовать чужое слово в духе объективизма Чарлза Резникоффа.

Даже от разрывной пули, бывает, остаётся всего лишь царапина.Так вот: из этой войны я запомнил только, как в один из последних дней конь вывалился на повороте с платформы узкоколейки, и некому было за ним вернуться, и некому было забрать его из-под насыпи, дети кормили его травой, а он лежал с поломанными ногами и матовым глазом, чёрный-чёрный, как знак, что ночь, отступая, разметила по нему путь для ночи, которая шла вслед за ней.

(2) Ольга Брагина, «Фоновый свет»К.: Каяла, 2018

Поэзия этого сборника Ольги Бра-гиной, как справедливо отмечает в предисловии Геннадий Каневский, тяготеет к каталогизации, упомина-ются и очевидные здесь контексты Рубинштейна и Бродского (который для этой поэзии важная часть интер-текста). Стихотворения Брагиной — это поток сознания современного городского интеллигента (характерно, что в текстах сборника среди много-численных деятелей культуры разных эпох упоминаются и Пруст, и Джойс):

№22019 139

кто-то непременно сохранит всё даже если ты агностик всё что ты любишь слова которые сказаны и не сказаны звук шин на мокром асфальте одноэтажные дома в центре города яблони огороды пряную кровь цвета соседской вишни

Подобное подробное картографирование пространства и ощущений похоже на эстетику чёрно-белых фильмов итальянского неореализма с её экзистенциаль-ной проблематикой потери собственного я («здесь нужно родиться темной зимой в пуху и меду молчать в тесноте предметов/ бесконечных перечней в которых не находишь для себя места»).

Ещё один возникающий здесь контекст — это метамодернистская искренность в духе песен последнего альбома «Монеточки»; удивительно похожи даже не толь-ко интонации, но и некоторые образы, на которых эта интонация новой искренно-сти держится, строки «нет говорит пусть им будет удобно в этом мире не страшно закрывать глаза на рассвете/ не страшно открывать их не думать зачем/ пусть у них будет настоящая любовь крокусы под окнами лебеди из покрышек рядом с кро-кусами» резонируют с ощущениями героинь песни «Кумушки», приживающихся в клумбочках из колёс.

(3) Сергей Шуба, «Где был феникс»Кемерово: Кузбасский центр искусств, 2019

Как известно со времён Виктора Шкловского, автоматизация съедает вещи, платье, мебель, жену и страх войны. Поэтика новосибирца Сергея Шубы направлена на то, чтобы этой автоматизации по-эзии любыми способами избегать.

Этот эффект достигается множеством способов. Во-первых, это использование слов и образов, затрудняющих понимание текста, вынуждающих иногда обращаться к словарю или поисковику (патрубок, саласпилс, чвирка, отсылающая к Вве-денскому, etc.). Шуба, однако, не ставит перед собой задачи достичь герметичной плотности a-la Михаил Ерёмин, его стихотворения читаются в разы легче.

Во-вторых, это использование в одном стихот-ворении рифм как чётких, так и нечётких — вплоть до грани ускользания (например, «таксопарк-гово-

рят», «кьянти-Первомайкой») и в целом постоянный обман рифменного ожидания. Здесь же упомянем и периодически присутствующие в сборнике верлибры, кото-рые для автора сравнительно редки.

В-третьих, против автоматизации играет и ритм, зачастую ломающийся или меняющийся на протяжении одного стихотворения:

давай-ка мы подруга поедем по мостукак два больших вагона ту-ту ту-ту ту-ту

140 №22019

пусть впереди жиган туман и чехардамы насквозь просочимся и ты мне скажешь да

как будто плывёшь на плотув глухое глухое вчераплескает вода горько листуне думай что это спираль

Как видно из двух приведённых строф, мысль Сергея Шубы движется скорее по ассоциации, это свободные зарисовки в духе Василия Бородина, что также за-трудняет гладкое прочтение текстов.

Композиция сборника кольцевая, она сродни путешествию из Новосибирска в Новосибирск через многие города (Томск, Ростов, Москва и т. д.); это блоковское вечное возвращение («Обь/ ледяная рябь канала», как прямо завялено в первом же стихотворении). И оно равняется возвращению к самому себе, как бы от себя убежать порой не хотелось, — недаром в эпиграф к одному из стихотворений вы-несена фраза из фильма «Одна ночь в Монгкоке»: «Неправильно говорить “я уехал от невзгод”, правильно говорить “я приехал издалека”».

мне пригрезился таксопаркоткуда выехал Хиллибиллиа я его не узнал нетпадал спиной в сугроб

в ночи такие всегда говорята кто ты такой живи своей жизньюрастворяется всёни разу ещёне поцеловал тебя меж лопаток

и вот этот главное контекст — осадоквечер субботы или январялежишь в сугробе видишь самолётподворотня Максима Горького

к тебе нельзя

№22019 141

В мире есть только два цвета: зеленый и голубой. Цвет травы и цвет неба. Человек между ними — случайность.

Изданный посмертно роман Виталия Науменко — сюрреалистическая мо-заика, коллаж истории Иркутска конца 90-х годов, незаметно перекочевавших в нулевые, закольцованный сюжет смерти и любви, который знаком всем читателям любовных романов и прозы Борхеса. Бедный студент филологиче-ского факультета влюблен в девушку из общежития педагогического институ-та, которая кажется ему прекрасной при всех ее зримых недостатках, и, в итоге, предпочтет богатого «нового русско-го» — здесь сразу на ум приходит как необоснованная, с точки зрения рас-

сказчика, любовь Свана, так и «Жизнь богемы» Мюрже, а кроме того — рас-хожие коллизии тиражируемых теле-видением сериалов новых времен, но, без скидки на посмертное бытование текста, теперь выходящее за рамки замысла автора, следует сказать, что здесь действительно важно не что, а как — текст сформулирован как одна большая цитата жизни, палимпсест голосов, живущих в памяти и записных книжках людей — криейторов, журна-листов и дизайнеров, словно сошедших со страниц ранних романов Пелевина, много пьющих стихийных философов (это могут быть одни и те же персона-жи), жителей набережных и общежитий Иркутска, не могущих иначе заявить о своей любви:

Виталий Науменко, «Бедность, или Две девушки из богемы»К.: Каяла, 2018

«О, этот город, подаренный нам с любовью за наши грехи»

ОльгаБрагинаПоэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1982 г. в Киеве. Окончила факультет переводчиков Киевского нацио-нального лингвистического университета. Автор книг «Аппликации» (2011), «Неймдроппинг» (2012), «Фоновый свет» (2018). Публиковалась в журналах «Воздух», «Новая Юность», «Интерпоэзия», «Волга», «Двоеточие», «Цирк “Олимп” + TV» и др. Стихи переведены на английский, поль-ский, чешский и латвийский языки.Живёт в Киеве.

142 №22019

о, этот город, подаренный нам с лю-бовью за наши грехи, в наших венах течет портвейн твой, твои тополя освежают нас, не давая дышать, осыпая тополиным пухом, а в больших красных трамваях девушки прижимаются всем телом только к нам, отпихивая остальных, потому что мы слишком красивы и молоды.

<…> да здравствует твой единствен-ный подземный переход на Волжской с неиз-вестного происхождения дедом, играющим на балалайке приемом тремоло, переход, по которому так приятно прогуляться ночью, парк, построенный на месте клад-бища и всех восьми иерусалимских улиц, где упокоились и бабушка Циля, и дедушка Абрам, восьми иерусалимских улиц, навсегда ставших Советскими!

<…> Город, переживи нас, но никому ничего не рассказывай, пока мы не попросим!

Весь текст романа пронизан любовью. Как пишет в своем блоге литературный критик Елена Иваницкая, «“Бедность, или Две девушки из боге-мы” — это романтизм не в расхожем, а в исходном смысле слова. Роман-тическая ирония автора направлена и на действительность, и на собствен-ное произведение. Любовь, Свобода, Творчество, Гармония, Мечта — все это у автора (и его героя) совершенно всерьез и вместе с тем насмешливо, как еще Шлегель завещал в незапамятные времена. Великая тоска о Прекрас-ном — да, конечно. И насмешка над ней?».

Романтика и ирония: сейчас эти слова могут быть, скорее всего, синони-мами, если даже не взаимозаменяемы-ми. Бедный студент влюблен в девушку, которая ищет лучшей жизни в рамках матрицы, алкогольные трипы на на-бережной Иркутска, человек с гитарой по фамилии Деревянко, подпевающий эхом «люблю тебя», роман a clef, «с клю-чем» — здесь можно узнать многих создателей иркутской богемы под

немного завуалированными фамили-ями, и девушка в кафе, которая чертит в блокноте схему женского и мужского:

— она, когда видит мужчину, всегда записывает схему мужского и женского на-чал, — объяснила наташа. — Вид релакса. Вот смотри:

и она нарисовала на салфетке:ххххххххх хххххххххх хххххххххх — это женское.А ХХХХХХ ХХХХХХ — это мужское.— кстати, — продолжала наташа, —

все мужчины делятся на две равные катего-рии. Вот тебе что в нас больше нравится: грудь или попа?

— ноги, — машинально ответил Сережа. и после никогда внутренне не мог отказаться от этой доктрины.

Автор пытается создать новый миф города, этого плавильного котла для

№22019 143

смешения социокультурных пластов, герой ищет гармонию в попытках суще-ствовать в мире, где разговоры о твор-честве Рафаэля и творческие вечера в Музее декабристов перемежаются посещениями криминального рынка «Шанхайка» в поисках новой кожаной куртки, и, конечно же, гармония дости-жима только в рамках текста:

…мы живем в таком месте, где до нас не было настоящей литературы. Мы пер-вые. Мы можем и должны создать миф этого места. Этот захолустный город в наших руках превратится в экспонат, в Питер, понимаешь? <…> Литература — это един-ственная вещь, придающая существованию человека смысл. или иллюзию его. да и во-обще, главное в литературе — это смысл, поэтому все абсурдисты, по существу, сво-лочи, они отнимают у нас последнее. нет состояния, сравнимого с одержимостью замыслом. нет преступления страшнее, чем плохо прописанная фраза.

Крах советского проекта и мода на вечно живые девяностые, кто-то взрослее и лучше тебя, кто мог бы объ-яснить тебе, как жить, но совсем о тебе забыл, гопники в парадном, разбившие главному герою голову за то, что он проходил мимо, и выставка фотографий прерафаэлитов, которую привезли в Сибирь в начале нулевых — две девушки из богемы доверчиво смотрят в объектив, выдержка 40 минут. Сережа Ненашев (лишний человек по фамилии

и контексту) в конце проработан на ли-тературном партсобрании, умер (как объяснял сам автор), впал в забытье, очнулся от многодневного запоя и ушел с любимой девушкой в никуда, что было бы, наверное, лучшим из вариантов, но мы уже никогда об этом не узнаем. Сережа Ненашев, подвизавшийся во всех забегаловках своего Иркутска и стыдившийся бедности как тяже-лейшего ярма, любящий красоту пуще покоя, готовый умереть ради этой красоты, тайно забирающийся в обще-житие пединститута к своей Афродите Пандемос и при этом ее презирающий, при смеси жалости и брезгливости, — Сережа Ненашев оказался достоин своей судьбы:

А после зима, хотя до этого действие происходило летом, дом литераторов на Почтамтской, подвальный этаж. не-мощные старики, занявшие все места в зале, полушепотом переговариваются между собою, все, как один, уродливы и безумны. не-возможно представить, что это недавние молодые люди, мечтавшие покорить весь мир…

<…> он сел на лед и уставился в про-странство — совершенно белое, до рези в глазах, и пустое. он сидел и думал — даже не о том, сон это или не сон, разум или нет, а о том, когда лед начнет таять.

<…> и они, взявшись за руки, медленно пошли по дорожке, иногда останавливаясь и целуясь.

144 №22019

ИванСтариковПоэт, переводчик, критик. Родился в 1983 году в Санкт-Петербурге (тогда Ленин-град). Учился в России (Санкт-Петербургский государственный университет) и Франции (Университет Экс-Марсель), в настоящее время работает и учится в аспирантуре Гейдельберг-ского университета. Публиковался в журналах «Арион», «Воздух», TextOnly, «Волга», «Знамя», Prosōdia, «Лиterraтура», «Новые облака», альмана-хе «Артикуляция», на сайте «Полутона» и др. Участ-ник ряда международных литературных фестивалей.Живёт в г. Гейдельберг (Германия).

(1) Ия Кива, «Подальше от рая» К.: Каяла, 2018

За время, прошедшее с 2014 года, стихи дончанки Ии Кивы вместо добротных правильных четверо-стиший, практически не выделяющихся среди тол-стожурнального мейнстрима, стали совершенно иным для поэта видом письма, как по форме, так и по гораздо более глубокому и трагичному со-держанию, актуальным во всех смыслах слова, — с начала событий на Майдане и так называемой гибридной войны, не перестающей от этого быть реальной для многих, включая автора.

Новые тексты, собранные в билингвальную книгу, стали своего рода опытом работы с коллек-тивной травмой, состоящей из многих индивиду-альных. Предположу, что в текстовое состояние переходит далеко не всё, связанное с этим, что-то, возможно, появится позднее, а что-то не может

быть проговорено в принципе, «чему названья в мире нет» Георгия Иванова.Через призму недавних ужасов, где тема смерти — главная, но не единственная,

видны и потрясения прошлого века («если б остались в Бердичеве — со всеми,

Пятикнижие

№22019 145

на аэродроме») и мирная снаружи нынешняя жизнь, с нейтральными высказывани-ями, кофе и фейсбуком, не войной единой. Впрочем, относительное благополучие всё же не устаёт напоминать о том, что обратное не просто бывает, а не отпускает, единожды коснувшись («в сумке не меньше четырех карт Киева/ в том числе одна довоенная»):

любите ли вы Брамса слушаете ли Губайдулину какой из автопортретов Ван Гога цените более остальных

спрашивают как ты вообще все нормально да отвечаешь как будто бы соглашаясь ок все нормально да в кране вода повторяет ок все нормально да все вокруг понимают что ненормально да

(2) Хамдам Закиров, «Дословно» М.: Новое литературное обозрение, 2018

Перед нами сборник одного из главных пред-ставителей Ферганской школы, ставшей заметным культурным явлением рубежа веков, который можно было бы принять за солидное избранное по плотности материала. Меж тем предыдущая книга на русском у Хамдама Закирова вышла бо-лее двадцати лет назад.

Структура сборника разворачивается во вре-мени по маршруту авторского я, неотделимого от биографии и мест проживания самого поэта: Фергана — Москва — Хельсинки с небольшими ответвлениями. Если поначалу чтение выглядит непростым (даже если уже приходилось сталкивать-ся с этими стихами раньше) и глаз вязнет в прихот-ливом орнаменте слов, то постепенно повествова-ние разворачивается как узорчатый ковёр, да и сам автор не чурается приходящего на ум подобного сравнения (текст «Секреты ковроткачества»):

Не знаю, как это бывает у вас, но я должен себя полностью измотать, чтоб где-то уже в середине ночи кубики слов начали вываливаться изо рта.Иногда они как живые игральные кости катятся по столу, весело падают, подскакивают на ковре и замирают возле какого-нибудь узора —фигуры всадника, розы, оленя, листка —и я говорю «ах!» и «так вот какое ты, слово!».

146 №22019

Субстрат, на котором произрастает данное письмо, не ограничивается про-странственно-временным аспектом, здесь можно увидеть мифологические отсылки, среди литературных — обращение к ценимому Закировым Кавафису, воз-никающее не один раз, и даже редкие отклики на актуальные социополитические события в характерном авторской оптике преломлении («Мне снился Навальный в небольшом северном городе»).

Нельзя не отметить отсылки к музыке, преимущественно современной (кажется неслучайным, что поэт ныне работает диджеем) и разнообразные вставки на самых разных языках, неизбежные при космополитичном генезисе этих стихов, но орга-нично вплетающиеся в общее высказывание. Наконец, это может быть просто осмысление личного, не предполагающее привязки к конкретному месту.

Иногда так и говорили: да, заходи, когда хочешь.Другой раз говорили — только когда нет хозяина, детей или кого там еще.Иные прекрасные двери предлагали войти, но если войти — то навечно:такие, знаете ли, двери только на вход. Или на выход.

(3) Владимир Богомяков, «У каждой деревни своя луна» NY: Ailuros Publishing, 2017

Говоря о стихах тюменского поэта и философа Владимира Богомякова, в том числе и о недавней книге, рецензенты справедливо упоминают лубок как форму и мифологическую составляющую, кото-рую эти тексты сами и формируют. Что касается ми-фологии, здесь важен региональный аспект, о чём ненавязчиво даётся понять, уже на обложке — в виде древней карты из «Чертёжной книги Сиби-ри». Место действия может быть вполне конкрет-ным (Ямал, Ишим, Верхнеборовское кладбище), либо нелокализуемым, благодаря многочисленно-сти объектов с подобным названием (Марьин Утёс, Теренгуль), и даже минус-местом («Не называется город больше никак»). В то же время оно способно выплеснуться за пределы сибирских просторов, и это будет также естественно. Столь же разно-

образны действующие лица, помещаемые в эти пространства — апостол Павел и Людка, Эдик Хачатуров и Эдмунд Рид.

Развивая лубочную тему, стоит отметить, что эти иррациональные тексты с рваным раёшным размером представляются наследием скоморошества, сообщая парадоксальное действие, кажущуюся алогичность, приправленную фамильярной речью, — все основные черты смеховой культуры по Бахтину. И если в них появля-ются технические термины и говорящие собаки, слушающие подробности из жизни Брукнера, причудливая гармония от этого не разрушится, скорее, наоборот.

№22019 147

Посреди тундры стоит одинокая липа.А под липой сортир азиатского типа.Мишка Заяц зашёл туда как-то давно.А там рокенролл долбает и пляшет говно.Тогда Мишка понял, прижавшись к дощатой стене, Что рокенролл жив, а он — уже не…

(4) Станислав Бельский, «И другие приключения» Днепр: Герда, 2018

Новая книга плодовитого днепровского поэта и переводчика состоит из многочисленных крат-ких стихотворений. По ощущениям, их объём в среднем меньше, чем прежде, большинство из них составляют пять-восемь строк. Словесная и сущностная концентрация положительным обра-зом сказываются на непосредственно поэтической насыщенности этих текстов, не зря в одном из них сказано довольно прямо, что

длинная метафора начинается как тенистый бульвар а оканчивается тощим переулком с вечным запахом мочи

Ощущаемая фигуративная сжатость, напоминающая скальдическую, на деле компенсируется обильным слиянием изначально несочетаемых объектов, ало-гичных на первый взгляд эпитетов, оксюморонов, затеняющих непосредственное восприятие и рождающих заметный смысловой сдвиг, не всегда объяснимый (как в ряде случаев и его необходимость). Несмотря на перечисленное, с этим соседствует и некоторое количество весьма прозрачных текстов. Присутствует и обращение к телесному опыту, хотя и не в такой степени, как в предыдущем «Си-нематографе». Вообще, многие из стихотворений Станислава Бельского выглядят жизнеутверждающими, впрочем, книгу не просто так открывает трагическое по-священие, а её название идёт из лаконичной строфы, полностью выглядящей так: «смерть и/другие приключения».

148 №22019

(5) Андрей Василевский, «Скажи словами» М.: Воймега, 2017

В очередной сборник поэта и главного редактора журнала «Новый мир» вошёл всего десяток услов-но новых стихотворений, как и прежде минима-листичных; вторую же, бо�льшую часть, занимают тексты, ранее опубликованные в том же издатель-стве, хоть и в разные годы. С одной стороны, такая позиция оставляет в недоумении и способна обе-сценивать ранее вышедшее, с другой, подобное уже неоднократно происходило с предыдущими сборниками Андрея Василевского, частично перетекающими один в другой, и если применить расхожие слова о том, что поэт всю жизнь пишет одну книгу, то здесь они могут оказаться совсем не метафорой.

Эти лаконичные тексты в меру традиционны по форме и отсылают к разнообразным культур-ным пластам — вне зависимости от повода, по-

служившего их созданию («в мире подземном там а не тут/ как мою мёртвую кошку зовут») или неожиданно возвращают их, как знаковую фразу одного из мрачных персонажей истории обер-прокурора Победоносцева: «Россия это ледяная пусты-ня/ по которой ходит лихой человек/ ходит ходит да и обернётся/ боится падла/ по-тому что Россия это».

Стихи Василевского можно охарактеризовать как пессимистичные (что пред-ставляется не совсем верным — скорее уж это мрачный реализм/сюрреализм, мастерство улавливать определённого рода обертона в повседневности as is), как пришедшийся к месту памятный эпиграф к набоковскому «Дару» («Смерть неиз-бежна»). И напоминание о тщетности всего сущего, порой с едва заметной усмеш-кой, куда ж без этого:

нехорошо человеку быть одному в темноте

не потому что кто-то страшный оттуда придёт

никто не придёт не надейся

мама, мама! я оборотень!нет сынок не надейся

№22019 149

В 2015 году художник Люк Тернер в своей программной статье описал понятие метамодернизма, культурной парадигмы, пришедшей на смену пост-модернизму. В ней (непонятно, всерьёз или нет) сочетаются несочетаемые по-нятия, она колеблется «между иронией и искренностью, конструкцией и де-конструкцией, апатией и влечением». То есть, поколение метамодерна — своего рода оксюморон, сочетающий противоположные вещи. К этому поко-лению относится и поэт Ян Выговский; реальность метамодерна говорит через его тексты.

Вывернутое наизнанку метамо-дернистское сегодня — это существо-вание внутри непрекращающегося невроза. Постоянная информацион-ная перегрузка не даёт возможности

остановиться ни на секунду, чтобы увидеть движение медленной жизни вокруг. Кровавое рождение нового языка происходит прямо на наших глазах. Синтез заговора и програм-много кода становится как бы един-ственным возможным способом описать происходящее. Но не более неожиданным и диким, чем все, что нас окружает.

#план статичен: [pool], заполненный водой, бесшумно покоящейся в нём; этот текст переведён множество раз со смычного на губной с каждого языка на свой; что смотрит на тебя — не знает, начинается приближение или нет, но точно знает, что скоро что-то начнётся: круговорот процесса с целью дать времени время

НинаАлександроваПоэтесса, литературный критик. Родилась в Челябинске. Жила в Екатеринбурге. Училась на филологическом факультете Уральского феде-рального университета. Студентка Литературного института им. А. М. Горького.Публиковалась в журналах: «Лиterraтура», «Кон-текст», «Знамя», Homo Legens, «Урал», «Сло-во/Word», альманахе «Артикуляция», на сайтах «Полу-тона», Sig.ma и др. Лауреатка премии им. П. П. Бажова (2014). и др. Автор поэтических книг «Небесное погребение», «В норе» и «Новые стихи».

Ян Выговский, «ranit odnogo, zadenet vseh»М.: Книжное обозрение (АРГО-РИСК), 2018

Заденет всех

150 №22019

То, что Выговский делает — это про-рыв поэзии в сторону синтетических медиапрактик. Сложно реализованная композиция на самом деле выглядит как музыкальная программа, напи-санная на объектно-ориентирован-ном языке. Каждый смысловой кусок имеет своё место в общей структуре и витиевато взаимодействует с дру-гими, согласно алгоритму. Именно с движением поэзии от просто текста к медиавысказыванию связано все: графические элементы, встроенные в текст, скриншоты экрана, чертежи, внезапные трансформации языка и по-лифония высказываний — на грани шума.

запах нераскрытой книги, её страницы похожи на начало данного текста, при-сутствие опыта единицы, помноженной на себя,

запись: отсутствия под ногами дорог впадины и земля

Сбежавшие из колонии Донецка заклю-чённые захотели вернуться

До сердца и глубжелучше йогурта по утрам только водка

и гренадин обещай себе жить без драм — и живи один.

Язык ноктюрн сыграть пытался на флейте водосточных труб, но не совпал ни труб диа-метр, ни губ.

Сила, которая держит, —не фиксации, а сопротивления

Вся книга, по сути, является единым нарративом — и ярким высказывани-ем о том, насколько я (редуцирован-ный до ja) беспомощен, слаб и мелок по сравнению с огромным потоком холодной информации, оглушительного шума, одиночества внутри невозмож-ности одиночества.

Несмотря на внешние усложнения, тексты Выговского остаются — все-гда — тончайшей поэзией, потому что помимо страха времени схватывают и безымянное (неназываемое) волшеб-ство.

Что будет с a ja, сумасшедшей a ja в пла-тье из крыльев бабочек, a ja, любительницей целовать трупы? Ведь волны потихоньку разрушают стены, деревья плетут заговор, обступая плотным кольцом, a ja заползают в желудки и дети- призраки, играющие на зелёных трубах, вот-вот станут звук, от которого

,,,, [ран’иет ʌднʌво, зʌд’ен’иет фс’ех]

«Читать молодую поэзию — значит предугадывать, чем будет литература будущего или даже будущий мир в целом» — пишет редактор книги Кирилл Корчагин об авторах серии «Поколение», в которой вышла и книга Выговского. Безусловно, его поэзия

№22019 151

именно такова — она схватывает и пытается фиксировать то, что витает в воздухе, те способы организации нового языка поэтического высказы-вания, применимые к современному миру, в котором больше не будет уютных медленных пространств для чистого искусств и условной красоты ради красоты.

Мир, в котором больше нет порядка и логики, а только отчаянное сочлене-ние всего со всем в попытках подобрать правильный пароль или найти пра-вильное заклинание (что, в общем-то, одно и то же). Мир, где стихии восстают против капитализма, где ранит одного, а заденет всех.

152 №22019

ДаринаГладун Поетка, перформерка, перекладачка, літературна журналістка.Народилася у 1993 році в Хмельницькому. Вищу освіту здобула в Інституті філології КНУ ім. Т. Г. Шевченка (спеціальність «літературна творчість, українська мова та література, мистець-ка критика й аналітика»). Аспірантка Інституту літератури НАН України.Огляди, статті та інтерв’ю виходили друком у газеті «День», журналах «Контекст», «Березіль», TextOnly, «Лиterraтура», бюлетні видавництва «Смолоскип», на літературному порталі «ЧИТОМО». Мешкає в м. Буча (Київська область).

З постаттю Софії Яблонської, української письменниці та журналістки ХХ століття, пов’язані одразу три помітні книжкові проекти 2018 року.

Перший — «Це зробила вона» (проект київського видавництва «Видав-ництво»), у рамках якого сучасні пись-менники та ілюстратори розповідають читачам історії 51 діячки українського походження (від княгині Ольги до шахісток Анни та Марії Музичук). Серед оповідань про знаних українок, бачимо й текст Анни Хромової про кіножурналістку Софію Яблонську.

Другий — видання подорожніх нарисів, новел, оповідань та інтерв’ю Софії Яблонської «Листи з Парижа.

Листи з Китаю» (у серії «Приватна колекція» львівського видавництва «Піраміда»).

Третій проект — «ТЕУРА. Софія Яблонська» (пов’язаний з київським ви-давництвом «Родовід» та дизайн-студією «Графпром» втілений за підтримки Українського культурного фонду) цілком присвячений творчості мисткині. В рамках проекту у 2018 році вийшло 3 романи-тревелоґи Софії Яблонської («Чар Марока», «З країни рижу та опію», «Далекі обрії») та книга фотографій, зроблених у 1930-х роках під час навколосвітньої подорожі «Теура. Софія Яблонськах» (з передмовою Оксани За-бужко). Метою цього проекту є «повер-

Софія Яблонська:«повернення» до УкраїниСофія Яблонська, «Чар Марока» / упоряд.: А. Беницький, В. Гоменюк

К.: Родовід, 2018Софія Яблонська, «З країни рижу та опію» / упоряд.: А. Беницький, В. Гоменюк

К.: Родовід, 2018

№22019 153

нення Софії Яблонської до українського культурного дискурсу». Проте, ще у 2015 році у згаданому вже видавництві «Піраміда» вийшли усі три романи-тревелоґи Яблонської під однією палітуркою. А в 2016 році у київському видавництві «Богуславкнига» по-бачила світ «Книга про батька з мого дитинства», над якою Софія Яблонська «працювала впродовж останніх 30-ти років свого життя». Також у 2017 році вийшов каталог зі 107 світлинами Софії Яблонської (видавець Олександр Савчук, Київ-Харків). Тож сказати, що мисткиня зовсім не була представ-лена в українському літературно-мистецькому дискурсі останніх років було би чималим перебільшенням.

Головною героїнею всіх романів-тревелоґів є сама авторка. Її пригоди вражають навіть через понад 80 років. Унікальність цих текстів у тому, що вони оповідають про реалії, які зараз у тому ж вигляді не існують.

Софія пізнає нові народи, традиції та звичаї завдяки спостереженню за життям місцевих мешканців (зокрема, і крізь вічко фото- та кіноапаратів) і взаємодії з ними. Ахіллесовою п’ятою романів Яблонської є наявність незліченної кількості персонажів, яким авторка може присвятити кілька розділів поспіль, а потім не згадувати взагалі (у романі «З країни рижу та опію» Софія розповідає про всиновлення китайського хлопчика, а наприкінці роману залишає Китай, але читач так і не дізнається, чи забрала вона дитину, чи залишила).

Якщо аналізувати нове видання, то воно виглядає досить проблемним. По-перше, немає жодної вказівки на джерело тексту (стали ним рукопи-си, уривки, друковані у «Новій хаті», чи видання 1932 і 1936 років — нам не повідомляють). По-друге, це дже-рело (яким би воно не було) частково адаптують. Потребу в редагуванні

154 №22019

автори передмови (у тексті є вказівка, що це упорядники Андрій Беницький та Вероніка Гоменюк, хоча ані в змісті, ані у вихідних даних книги цього не вказано) пояснюють балансуванням «між стравністю для сучасного читача та автентичністю, намагаючись забез-печити перше, зберігши якнайбільше другого». Для «стравності» випра-вили пунктуацію, додали коментарі до «архаїзмів, русизмів, англіцизмів та інших -измів», «уніфікували слова за принципом найближчої до словника форми», «усі числівники замінювали на унормовані варіанти», «усунули на-громадження займенників, що заважа-ють сприймати текст».

Під час читання вибірковість реда-гування впадає в око, оскільки частину словоформ таки не уніфікували (напри-клад, залишили закінчення -и замість -і в Р. в. однини іменників ІІІ відміни: «байдужости» [«З країни рижу та опію», с. 202], «крови» [Там само, с. 204], «трив-кости» [Там само, с. 208], «вражливости» [Там само, с. 236] тощо). Не всі -изми коментували, зокрема, діалектизм риж (у романі «З країни рижу та опію») так і не був прокоментований, хоча дієслово «сяти» (у контексті: «її сумні сині очі за-сяли вогниками надії») отримало окре-мий коментар. Уся ця несистемність перешкоджає «стравності» так само, як і проблемна верстка:

1) зайві знаки переносів:«…післанець від китайського

міністра закор-// дон-них» [Там само, с. 182],

«…ми знову висіли// в авто. Не- дар-мо колись казала моя ненька» [Там само, с. 182];

2) обірвані речення:«Бережуть його, видно, на но-

вий// засів», — поясЦіни поживи зроста-ли з дня на день [Там само, с. 142–143],

3) «висячі» слова:«…гора снігу, який у сонці блискав

срібними вогнями.// Вдолі// стояла біла колісниця на двох висо-

ких колесах» [Там само, с. 234], 4) «збиті докупи» діалоги:— А хто? — гукнув офіцер. —

Може, я? — Ні. Це я, — покірно відповів шофер. — Тільки я! — Ти, безперечно, винен, але вони також, тому-то мусиш їх покарати [Там само, с. 197].

— Як важко бути героєм, — докину-ла я. — Ви все прибільшили, — завважив він задирливо [Там само, с. 199].

Здається, що книги «Чар Марока» та «З країни рижу та опію» (2018) верстали поспіхом. Тому навіть добре, що ці ви-дання насправді не повертають, а лише актуалізують постать Софії Яблонської.

№22019 155

ОльгаБаллаЖурналист, книжный обозреватель. Родилась в 1965 году. Окончила исторический факультет Московского педагогического университета. Редактор отдела философии и культурологии журнала «Зна-ние-Сила» и отдела критики и библиографии журнала «Знамя». Публиковалась в журналах «Новый мир», «Но-вое литературное обозрение», «Воздух», Homo Legens, «Неприкосновенный запас», «Лиterraтура», «Гефтер», «Двоеточие» и др. Лауреат премии журнала «Новый мир» (2010). Автор книг «Примечания к ненаписанному» (т. 1–3, USA: Franc-Tireur, 2010), «Упражнения в бытии» (М.: Совпадение, 2016) и «Время сновидений» (М.: Со-впадение, 2018).Живет в Москве.

(1) Павел Зальцман, «Средняя Азия в Средние века(или Средние века в Средней Азии)»М.: Ад Маргинем Пресс, 2018

Роман Павла Зальцмана (1912–1985) — живопис-ца, графика, художника кино, поэта, прозаика, искусствоведа — писался втайне с конца 1930-х до начала 1950-х — чтобы, внезапно оборвавшись, так и остаться в черновиках, хотя автор прожил ещё три с половиной десятилетия. И ещё почти столько же прошло после его смерти, прежде чем написанное, стараниями дочери автора Елены Зальцман, её мужа Алексея Зусмановича и ли-тературоведа Татьяны Баскаковой, смогло быть изданным — вместе со всеми подготовительными материалами, дневником среднеазиатской экспе-диции 1934 года и сказками, которые должны были войти в роман, с тщательными комментариями и сопроводительными статьями.

Переполненный экзотическими для русского уха и глаза словами и явлениями, по объёму сведений соперничающий с энцикло-педией, а то и не с одной, этот бесконечный, разомкнутый текст — живой, без ма-

Рецензионный дайджест

156 №22019

лейших признаков академичной тяжеловесности. А вся фантастика, из которой он состоит: дух принимает человеческий облик, святой творит чудеса и провидит бу-дущее, оживает мертвец, медленно возвращаясь к жизни, ещё полный воспомина-ниями о близком посмертии… — подробно-физиологична, вылеплена из сочного, пряного, пахучего сырья. В этом архаичном мире дух и плоть, «высокое» и «низкое» не различают друг друга; здесь вообще нет очевидных для нас границ — никаких, вплоть до границ между разными культурами и эпохами. По свидетельству Татьяны Баскаковой, описанные в романе события дают примерно равные основания отне-сти их и к VII веку, и к XI–XII векам, и к началу XIII-го, и к XV-му, и к XVI-му, и к XVII-му, и даже к XVIII-му. В речи обитателей этой ойкумены — слова узбекские, арабские, киргизские, казахские, таджикские, турецкие, в их обиходе — предметы казахские, таджикские, узбекские, персидские… «Средняя Азия» вообще. «Средние века» во-обще.

Роман не просто не этнографический — он ещё и не исторический. Внеистори-ческий. Исторический материал здесь — только повод. Ему важно одно: охватить жизнь в целом. Всю, сколько войдёт в окоём. Важно само движение её собирания.

Всем существом противящийся окончанию, этот роман и должен был не закан-чиваться: оставаться таким, чтобы всегда можно было к нему вернуться. По всем приметам будучи первостатейной литературой, по своей скрытой — может быть, отчасти и от самого автора — сути он был магической практикой: созданием, вы-зыванием из небытия бесконечной, самодостаточной жизни.

И как-то само собой получается так, что именно «Средняя Азия…» Зальцмана задаёт нам важные направления для внимания и к некоторым другим книгам этого обзора.

(2) Игорь Вишневецкий, «Неизбирательное сродство»М.: Издательство «Э», 2018

Сборник прозы Игоря Вишневецкого включил в себя «роман из 1835 года» с тем же названием и две повести — «венецианскую», «Острова в ла-гуне», и блокадную — «Ленинград». Объединяемые общим метасюжетом, общей темой отношений между человеком и его невозможностью, челове-ческим и нечеловеческим, жизнью и смертью — все эти тексты отличаются ещё особенной работой с языком (кроме разве «Островов в лагуне» — по-вести, довольствующейся языком условно-«нашего» времени) и с воплощённым в языке, растворённым в нём временем. «Неизбирательное сродство» целиком написано языком середины 1830-х (буквально: в нём нет ни единого слова, которое не вошло бы в словари того времени), «Ле-нинград» — языком начала 1940-х. Вишневецкий вплоть до мелочей — до интонаций, до психоло-

№22019 157

гических особенностей — воссоздаёт речь, свойственную другим историческим состояниям, а с ней — и отношение человека к миру, этим состояниям свойствен-ное; но эта задача принципиально шире стилизаторской. Здесь, особенно в «Неиз-бирательном сродстве», предпринята «альтернативно-историческая» попытка осуществить иной путь пост-пушкинского литературного развития (в 1835 году Пушкин ещё жив, всё может обернуться иначе, он ещё может достичь глубокой, гармоничной, уравновешивающей и мудрой старости; Гоголь ещё не обратился в проповедника; Толстой и Достоевский — ещё дети и могут вырасти совсем дру-гими…) Это — русская литература до социальности и социального критицизма, до роли совести нации, не морализирующая, не проповедующая, не обвиняющая, не культивирующая вину перед народом, не зовущая к топору: чуткая к таинствен-ности мира, занятая не переделкой его на более правильных основаниях, а изум-лением перед ним. Литература, в которой мог бы возникнуть русский Борхес (один из образцов её нам тут же и представлен: это — «Острова в лагуне»).

(3) Павел Гельман, «Правила философа Якова»М.: Новое литературное обозрение, 2018

Небольшая внешне, но со многими внутренними ветвлениями книжечка — ещё один бесконечный текст русской литературы. По этому — как будто внешнему, но на самом деле очень важному при-знаку напрашивается неожиданное его сопостав-ление с не нуждавшимся в завершении романом Зальцмана: текст гибкий и, в пределе, всеобъ-емлющий. Русская словесность такими текстами не изобилует, у них нет здесь внятной традиции, — но, похоже, потребность в них чувствовалась ещё во времена Зальцмана и не перестаёт чувствовать-ся по сей день. Лучше всего с задачей удовлетво-рения потребности в текстах такого рода до сих пор справлялась эссеистика и нон-фикшн (сразу же идут на ум в качестве яркого, но не единственно-го примера записки Лидии Гинзбург). Примеры художественного освоения этого пространства

единичны, и «Правила философа Якова» — одно из них.Итак, вышедшее в «НЛО» собрание Яковлевых правил (на самом деле — случаев из жизни главного героя и его высказываний) соединило в себе много, казалось бы, несоединимого, в том числе в смысле жанровой принадлежности: это — роман, пи-шущийся и по сей день (просто прерванный в некоторой произвольной точке для издания) в притчеобразных фрагментах, представляющий собой принципиально разомкнутую структуру — способный продолжаться хотя бы и до бесконечности. Среди его истоков — притчи и хасидские, и дзенские, и вообще какие угодно прит-чи о мудрецах, и истории о Ходже Насреддине (тоже — случайно ли? — философ!), и разные ветви афористической и анекдотической традиций, и посты в родном

158 №22019

для Якова Фейсбуке, и хармсовские «Случаи», которые уже совсем не о мудрецах и даже не о людях, но о расползающейся ткани мира, о его нестыкующихся разло-мах, о его неподвластности разумению… и вот это уже заметно ближе к ситуации философа Якова.

Ведь Яков хорош тем, что вообще-то не знает, «как надо», и знает, что он этого не знает, — именно поэтому он постоянно твердит себе и людям разные правило-образные сентенции. На самом деле они — не столько знание, сколько, скорее, способ обозначить свое незнание и обжиться внутри него. Найти возможности с ним сосуществовать.

(4) Светлана Богданова, «Сон Иокасты: Роман-антитеза»М.: Стеклограф, 2018

Предложенная автором собственная версия мифа об Эдипе, опубликованная в «Знамени» в 2000 году — жизнь целого поколения на-зад — и вышедшая книгой в «Стеклографе» только теперь, поздней осенью 2018-го, вместе с тем вышла из недр культуры на её поверхность, переместилась из тех слоёв, где ведётся скрытая смысловая работа (а она все эти годы велась: по истории прочтений и интерпретаций «Сна…», накопившихся с момента первой его публикации, можно — и стоит — писать отдельное исследование; роман был включён даже в программу не-скольких вузов) — в, как можно надеяться, фокус культурного внимания. (Кстати, то, что

роман издан неоткомментированным, — видится мне большим упущением: он не-сомненно этого требует.)

Подобно ключевому для этого разговора роману Зальцмана, «Сон Иокасты» читается теперь не совсем в том контексте, для которого писался (всё-таки почти за два десятка лет успевает смениться культурная эпоха) и ставит перед нами про-блему, которую можно предварительно обозначить как иноконтекстное прочтение.

Писавшийся в девяностые, когда русская словесность, стремясь преодолеть советское прошлое, утолить особенно острую в последние советские годы тоску по мировой культуре, искала новые, более глубокие, чем советская память, куль-турные основания, роман создаёт собственную, весьма сновидческую античность. Но Богданова идёт ещё глубже: закладывает в основу европейской культурной памяти новую архетипику. Она работает с «прошлым» как с фигурой сознания, с вечным его сном и наваждением, с неисчерпаемым его (потому что, на самом деле, всё время пополняемым, насыщаемым всё новыми и новыми толкованиями) символическим ресурсом.

№22019 159

(5) Владислав Дегтярёв, «Прошлое как область творчества»М.: Новое литературное обозрение, 2018

Книга эссе искусствоведа и культуролога, пре-подавателя факультета свободных искусств и наук СПбГУ Владислава Дегтярёва посвящена некоторым принципам и механизмам мышления, воображения и чувствования эпохи модерна от его ранних, барочных истоков до первой половины ХХ века. Визуальность как таковую автор использу-ет в качестве материала для осмысления этих прин-ципов и механизмов. Точнее, использует он широ-кий спектр визуальных искусств и практик и при-мыкающих к ним областей: от вполне очевидных живописи, архитектуры, включая невоплотившиеся проекты, отчасти — на уровне упоминаний — фотографии до куда менее продуманных в этом качестве восковых фигур, в частности, приводимых в движение механизмами (а также механизмов вообще, притом не обязательно представленных

визуально, а хотя бы только описанных словесно, как у Льюиса Кэрролла; так в чис-ле занимающих автора искусств оказывается литература), а кроме того, служивших обучению студентов-медиков анатомических моделей.

Читателю предлагается не всесторонне — или хотя бы даже в одну линию с про-слеживаемой общей логикой — выстроенная история представлений европейских умов, пусть только художественных, о прошлом, но прихотливо устроенное рас-смотрение как бы отдельных сюжетов. Однако каждая из рассказанных историй — сама по себе целая совокупность таковых и уходит непредсказуемо разветвляю-щейся корневой системой во множество других.

При этом книга Дегтярёва — не собрание диковин. Каждый рассмотренный здесь случай работает как ловушка для тонких закономерностей. Важны прежде всего связи между отдельными точками этих сюжетов, которые, хотя и ситуативно уловлены, но никак не случайны и в совокупности отсылают нас к большому цело-му. Автор говорит не об осознанных и продуманных концептах, но об интуициях, образах, неявных тяготениях, обладающих ничуть не меньшей, если не большей культурообразующей силой. Он прослеживает предпонятийную, предкатегориаль-ную работу в толще культуры, — которая, понятно, ведётся по преимуществу в тех областях, которые сама культура — сосредоточенная на осознанном и сформиро-вавшемся — считает окраинными, «экзотическими».

Обе сквозных темы здесь — в принципиальном родстве друг с другом: прошлое и механизмы. Интуиции прошлого, по Дегтярёву, существуют в устойчивом смысло-вом комплексе, непременные части которого — интуиции живого и неживого (в част-ности, механического) и их разграничения. Автора интересует время прощупывания границ, вызревания интуиций, которые в следующую культурную эпоху стали за-твердевать в понятия и в целые интеллектуальные программы. Век человекообраз-ных, имитирующих живое автоматов, которые завораживали своих современников

160 №22019

(тогда граница мнилась ещё волнующе-проницаемой и подвижной!) — последние из них на закате их эры наблюдал Александр Блок, как мы знаем из его стихотворения о механической Клеопатре, — непосредственно предварил и подготовил, показывает автор, эпоху историзма: выстраивания новых, осознанных отношений с «прошлым».

Изменения культурного статуса механизмов и искусственного имеют прямое отношение к становлению новоевропейского историзма в частности и чувства вре-мени вообще. Они стали, полагает автор, одной из важных площадок его выработки.

(6) Владимир Друк, «Алеф-Бет. Формы, числа, номинации»М.: Новое литературное обозрение, 2018

Новая книга поэта показывает нам автора таким, каким мы его до сих пор не знали; может быть, он и сам себя раньше таким не знал. Она интересна даже не в первую очередь тем, что представляет собой новый этап в личностном и поэтическом становлении автора: по всей видимости, эта книга стоит особняком в двух традициях сразу — и в рус-ской поэтической, и в еврейской религиозной, — принадлежит обеим одновременно, продолжая и развивая обе. С еврейской мистикой здесь со-единяется русское слово, что для этого последнего весьма необычно. Кроме того, оно соединяется с нею не как с «чужим» или с «другим», без экзо-тизации, без этнографичности: оно включает её в себя как опыт универсального.

Продолжая линию Каббалы, один из основателей которой, «средневековый мыслитель и раввин

Исаак Слепой (1160–1235) писал, что буквы, посредством которых Создатель творил мир, несут в себе Божественный огонь» (Илья Кукулин), Друк видит в буквах мирооб-разующие сущности и выговаривает устройство каждой из них. Каждая — формула одного из аспектов существования, ключ к нему: алеф — начало, бет — дом, гимел — движение и взаимодействие… К этому имеет прямое отношение сама их форма.

Это, конечно, лирика — личностное, адресованное высказывание. Но из лично-го здесь — только собственный взгляд. Это — лирика метафизическая. «Я» здесь почти нет: разве что в форме глаголов первого лица единственного числа — как модус действия. Куда чаще — «ты»: настойчивое обращение к кому-то, кто, видимо, означает человека-вообще, всякого человека, включая самого автора, «ты», тожде-ственное «я». Первый же и главный Адресат этой речи — сам Творец.

Друк возвращает здесь поэзию к её глубокому, первоначальному смыслу, — тому, что предшествует и эстетическому, и социальному, и всякому другому, и родствен смыслу магическому, демиургическому. Он напрямую говорит здесь о том, как устроены истоки мира — не мысля, однако, вывести эти предметы из — принципиального для них — статуса тайны. Он только прикасается к этой тайне, переживает её — и даёт пережить читателю — именно как тайну.

№22019 161

(7) Михаил Айзенберг, «Урон и возмещение»М.: Литфакт, 2018

Всеми текстами своего пятого эссеистического сборника поэт говорит о несказанном и неиз-реченном: о поэзии и её природе. Природа же её, ускользающая и не дающаяся в руки, вполне поддается осмыслению через её исторические, никогда не полные воплощения. Тут, по Айзенбер-гу, ситуация примерно та же, что с платоновской идеей — данной нам не иначе, как во множестве своих преходящих осуществлений.

В книге сам автор видит «единый текст со своим внутренним сюжетом». Этот сюжет — русская поэзия после десятилетий ее советского несу-ществования (начавшегося с гибелью Мандель-штама), — «возмещение» «урона», казалось бы, непоправимого, который нанесла ей, русскому языку и мировосприятию вообще советская власть и созданная ею культура. Внутренний же вопрос,

который не сформулирован прямо, но на который каждый из вошедших сюда тек-стов предлагает свою толику ответа, примерно таков: как и благодаря кому поэзия может существовать после десятилетий своей невозможности? Он называет имена: Евгений Сабуров, Николай Байтов, Геннадий Айги, Михаил Ерёмин…

А вывод примерно таков: поэзия на русском языке смогла возродиться потому, что принадлежит к сути человека и уничтожима разве что вместе с ним самим, как с видом, физически. И по отношению к ней все политические и исторические обстоятельства, даже губительные, — в конечном счете, вторичны.

(8) Олег Юрьев, «Неспособность к искажению».Статьи, эссе, интервьюСПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Поэт, прозаик, драматург и критик Олег Юрьев (1959–2018) в последнем прижизненном сборнике своих статей, эссе и интервью говорит в основном о словесности, по преимуществу русской и глав-ным образом XX века, отчасти и о фильмах, в ос-новном советских (каждый из которых выводит его на ту или иную проблему). За разнородностью ма-териала и кажущейся разбросанностью авторского внимания стоит цельность интуиции, а общее их название, «Неспособность к искажению», заимство-ванное у эссе о Риде Грачеве, указывает на одну из главных ценностей автора: ясность и прямоту

162 №22019

видения судеб смыслов в культуре и определяемого этими смыслами качества человеческого существования.

Советский этап в истории русской культуры представляется ему, как и Айзен-бергу, своего рода небытием, «второсортностью». Более всего Юрьев занят путями, так или иначе намеченными, но не пройденными. Его герои — личности, которые остались недоосуществленными (как Рид Грачев), недозамеченными и недопро-думанными (как Илья Зданевич), понятыми превратно (как Николай Олейников, которого, по мысли Юрьева, не понимала сама Лидия Гинзбург, или Борис Пиль-няк — «плохой писатель, исключительно талантливо притворяющийся хорошим»). Заметки Юрьева о них читаются как материалы к своего рода теневой, «резервной» истории русской литературы и культуры последнего столетия.

(9) Валерий Шубинский, «Игроки и игралища»М.: Новое литературное обозрение, 2018

Поэт, критик, историк литературы Валерий Шубин-ский собрал книгу как «отчёт» (его собственное слово) о работе «профессионального литера-турного критика». Из этих текстов, написанных за последние пятнадцать лет, складывается вполне систематическая картина литературы ХХ–XXI веков.

Внимание автора привлекают не столько тек-сты, сколько личности их авторов, их биографии как тоже своего рода тексты, как смыслопорожда-ющие системы. Он мыслит биографически, вникая в дотекстовые источники творчества своих героев, прослеживая их текстообразующее влияние, и говорит по преимуществу о словесности, «уко-рененной» в андеграунде, альтернативной линии литературной истории советских лет, прежде всего — поэзии — от «очень широко понимаемого Серебряного века», русского модернизма первой

трети XX столетия, до поколения, родившихся в конце 1950-х — начале 1970-х. Из этого ряда несколько выпадает лишь пятый раздел, о новейшей русской прозе, цельной картины которой, по признанию Шубинского, у него нет. Но в основной своей части книга — ветвящаяся и дробящаяся история импульсов, так или иначе идущих (видимо, по сей день) от прерванного Серебряного века. История типов наследования.

Подобно Айзенбергу и Юрьеву, Шубинский видит в советском периоде этой истории «провал», и не просто литературный — «антропологический». Но вообще литературу этого времени он считает «очень плотной, телесно наполненной». Он — тоже о слове в условиях немоты, о возможностях в условиях невозможности. Но если Юрьев — в основном о разрывах и о несбывшемся, то Шубинский — о свя-зях и сращениях, об их силе и о сбывшемся вопреки всему.

№22019 163

(10) Санджар Янышев, «Умр. Новая книга обращений»М.: Арт Хаус Медиа, 2017

Текстам шестой книги поэта, переводчи-ка, музыканта Санджара Янышева тесно и в жанровых, и в тематических рамках. Всякий сюжет тут, будучи едва нащупан, не-медленно выглядывает за пределы самого себя — и так и остаётся не осуществлённым вполне: чистым обещанием. Перед нами — работа с возможностями обоих модусов речи: прозаического и поэтического, во вре-мя которой они постоянно обмениваются формами, типами взгляда. Более всего автор использует смыслообразующие возможности эссеистики: жанра формально прозаическо-го, но с плотно спрессованной речью, про-низанной неочевидными связями, по уровню семантического напряжения сближающегося

с поэзией или попросту тождественного ей.И всё же о текстах «Умра» уместнее говорить как о стихотворениях: о цель-

ных, сложно-ритмически организованных единицах высказывания с внятными, хотя и сложными структурами. Ведущими тут оказываются родовые признаки поэтической речи, притом даже не столько формальные, сколько смысловые: вы-сокая семантическая плотность, неоднозначность сказанного, принципиальная недоговариваемость его. Каждое из этих туго свёрнутых, почти самодостаточных высказываний, «не требующих завершения», — связанных, тем не менее, ритмиче-скими тяготениями друг к другу, к держащему их целому, — выглядит как подступ к развёрнутому повествованию, чистая и жгучая, как неразведённый спирт, воз-можность долгой речи и мысли. Автор же предпочитает оставлять их в предельном напряжении нераскрытия.

В целом его стихопроза производит впечатление гигантского рассадника возможностей. Её «свёрнутость» и потенциальность, заставляющая сравнивать некоторые тексты «Умра» с черновиками, заготовками будущего движения, наво-дит на мысль даже о том, что уж не вся ли поэзия — как тип позиции, словесного и смыслового поведения — это гигантский черновик неосуществимого, недосягае-мого?

В «Умр» включены и некоторые стихи из предыдущих книг Янышева (напри-мер, «Оживший человек похож на каперс…» — феноменология, физиология воскресения, у которой не припомню аналогий в русской словесности, кроме разве — опять же! — «Средней Азии…» Зальцмана, где подробно описано, как человек возвращается к жизни после чудотворного приращения ему отрублен-ной головы, — этот текст попал сюда из «Природы» 2007 года). Но в целом — именно собиранием всего этого воедино — Янышев выводит здесь свою поэти-ческую речь на принципиально более сложный уровень, наращивает ей новые измерения.

164 №22019

(11) Мария Степанова, «Против нелюбви»М.: АСТ, 2019

О том, что важно для её собственного понима-ния и чувства мира, поэт говорит в книге исклю-чительно через анализ чужих текстов и чужих жизней. В этом смысле новый степановский сборник похож на вышедший несколько лет назад «Один, не один, не я», с которым отчасти пересекается по составу (а отчасти, думается, и по замыслу).

Каждое эссе — рецензия на какой-нибудь из важных для автора текстов. Причём не всегда это текст в буквальном смысле; это может быть и жизнь в целом — по большей части, конечно, вы-говоренная в текстах, как у Марины Цветаевой или Сьюзен Зонтаг, но иной раз и вовсе не имеющая к словесности никакого отношения, как жизнь самого неожиданного, казалось бы, героя сборни-ка — Майкла Джексона. В общий ряд совершенно вписывается и он, потому что о чём бы тут ни шла

речь — всё об уделе человеческом. По той же причине Цветаева и Зонтаг, имевшие к литературе самое прямое и страстно-интенсивное отношение, важны, как ни уди-вительно, совсем не ею.

Герои Степановой — вообще не обязательно сильные или значительные авторы (хотя по большей части да), — они интересны взглядом, позицией или просто судьбой, даже если та как следует не отрефлектирована: главное, что она прожита и засвидетельствована. Поэтому в героях, достойных всматривания, оказывается и не Бог весть какая писательница Алиса Порет, и совсем не писатель и не мыс-литель Любовь Шапорина, и вовсе уж далёкий от интеллектуальных сложностей Майкл Джексон. Все они — авторы «невидимой книги коллективного опыта», из ко-торой каждый вычитывает адресованное лично и единственно ему. И выбирает из неё собственные главы.

(12) Сергей Соловьёв, «Человек и другое: Книга странствий.Путешествие по мирам искусства, дикой природы и необычайной жизни»М.: Группа компаний «РИПОЛ классик»/«Пальмира», 2019

Предмет внимания поэта, прозаика, художника, путешественника Сергея Соло-вьёва — взаимодействие человека с самого разного рода, типа и уровня Другим: с иными странами и культурами (для автора это прежде всего — завораживаю-щая его Индия, где он время от времени подолгу живёт, по которой много ходит и ездит), с природой, с другими людьми вообще и с любимой женщиной — осо-бенно, с разными искусствами, с разными формами опыта… И, наконец, с самим путешествием как с формой существования: любое взаимодействие с Другим —

№22019 165

путешествие, выход из собственных ограничива-ющих, защищающих рамок. С чужим, показывает он, всегда взаимодействуешь как с собственной невозможностью — и тем острее видишь себя. По крайней мере, получаешь такой шанс.

Соловьёв и не надеется постичь Другое — в той, разумеется, мере, в какой оно действительно другое. Но опыт невозможности понимания не ме-нее — а то и более — важен для него, чем опыт его возможности.

С Другим можно только соприкоснуться. Обжечься о его инаковость. И в этом всегда есть что-то самоуничтожающее — не отменяющее, однако, ни важности Другого, ни благодарности ему.

(13) Михаил Немцев, «Ясность и радость»М.: Совпадение, 2018

Книга, назначенная автором для «чтения в при-городной электричке» — фоном к повседневному существованию, — совершенно цельная: перед нами как раз тот случай, когда фрагментарность не только не помеха цельности, но одно из самых верных средств её создания.

Немцев — поэт, философ, социальный ан-трополог, исследователь теоретической и при-кладной этики социальной памяти, публицист, педагог, кандидат философских наук, магистр гендерных исследований… но книга написана поверх всех этих барьеров, разделяющих специ-альности — даже внутри самого автора и воз-вращает нас в точку начала философии, предше-ствующую всем институционализациям, даже — всем правилам. В ту самую точку, откуда начинал когда-то — своими средствами — Сократ. Откуда

начинает всякий философствующий, если только он действительно, всерьёз начинает.

Всё, всё способно стать стимулом рождения философской мысли: «ходьба по свежему песку», «старые берёзы, провода, фонари, детские площадки, заборы, ветви с листьями вверху и трещины на старом асфальте внизу»… (А мысль как та-ковая, чистая мысль — может быть, в последнюю очередь: здесь должна работать вся жизнь в целом, всей, так сказать, витальной массой.) Если, конечно, правильно настроить взгляд. Вернее, всё время его настраивать. Тут каждое эссе — усилие такой настройки.

166 №22019

Ясность и радость — философские категории: два критерия состоявшейся мысли, связанные друг с другом, равно необходимые; две точки притяжения мысли при её возникновения, никогда не достигаемые раз-и-навсегда. «Универсальный свет» улавливается только отдельными проблесками, на миг: как молния. Впрочем, и она — философская категория: условие всех прочих.

(14) Борис Дубин, «О людях и книгах»СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2018

Формально — это сборник текстов, написанных социологом, филологом, переводчиком Борисом Дубиным (1946–2014) и произнесенных им устно по разным случаям: предисловия к книгам, врезы к журнальным публикациям, выступления на кру-глых столах и в радиопередачах… По каждому из поводов автор формулирует свои ценности, принципы, представления об устройстве культуры. Каждое высказывание здесь — столь же аналити-ческое, сколь этическое.

Занимаемая Дубиным позиция в культурном пространстве вообще была интеллектуальной и этической неразделимо — и очень штучной, противящейся всяким объединениям. Он изымал себя из обобщений; никогда не говорил от имени какого бы то ни было «мы»; не относил себя даже к интеллигенции как к символической общности,

не поддаваясь соблазну отождествиться с интеллигентским мифом о самих себе. Настойчивее всего в книге повторяется слово «другой» — причём в автобиогра-фическом разделе книги, даже на уровне заголовков: «Диалог с Другим», и сразу следующий — «Страсть к другим».

С этим явно связано и направление переводческого внимания Дубина: литерату-ра, «которой еще нет, которая непонятно что, то, что еще не называется литерату-рой, не стало ею раз и навсегда, но что может стать литературой», то, что не дано, — но что может быть, должно быть; и вторая важная черта дубинского этоса — про-зрачность (еще и поэтому так органична ему, человеку очень индивидуальному, была роль переводчика, посредника, транслятора чужих смыслов: сам язык его — даже при обсуждении сложного — ясен и прост, не смакует себя, вообще не задер-живается вниманием на своих особенностях, чтобы не заслонять собою предмета разговора). Его чуждость всякому самообольщению (включая стилистические) может показаться разновидностью смирения, даже аскезы, если бы здесь были заметны следы хоть какого-то самопреодолевающего усилия, напряжения отказа. Но ничего такого нет — все очень естественно. Напротив — в этом его свобода.

Как переводчику, комментатору, исследователю, читателю Дубину интереснее всего именно такие люди — ускользающие от обобщений, противящиеся объ-единениям, люди с неполной или множественной (и часто травматичной) принад-

№22019 167

лежностью, одиночки: Симона Вейль, Вальтер Беньямин, Пауль Целан, европеянка в Америке Сьюзен Сонтаг, «разведчик и именователь областей неофициального, непризнаваемого, замалчиваемого» Витольд Гомбрович… Те, кого по всем фор-мальным признакам можно было бы назвать неудачниками: Бруно Шульц с его «катастрофическим несовпадением жизни и судьбы», отшельник и мизантроп Эмиль Мишель Чоран… Люди с глубокой биографической травмой, как, например, выживший в концлагере Примо Леви с его этикой свидетельства. Точки разлома-и-роста — биографические ли, исторические ли (как Австро-Венгрия перед гибе-лью, совсем созревшая для нее), их плодотворность и смыслоносность. И в этом есть целая — хоть и не высказанная прямо — историческая антропология.

(15) Линор Горалик, «Все, способные дышать дыхание»М.: АСТ, 2019

Названный сразу по выходе «постапокалиптиче-ским» (формально — так оно и есть; в мире про-изошла катастрофа, одно из её последствий — за-говорили животные), новый роман Линор Горалик на самом деле — психологический, антропологи-ческий и этический.

Он о хрупкости защит. О ненадёжности стере-отипов и обречённости их на слом. О границах допустимого — неминуемо проблематичных. О посрамлении уютного, столетиями обжитого антропоморфизма. О крушении иллюзий. Об оби-тании в новом, постиллюзорном пространстве, — новые иллюзии ещё не завелись. Об увеличении факторов, оспаривающих человека. О состоянии перехода: из освоенного — в неосвоенное. И о тех особенностях самочувствия и поведения, которые из этого следуют.

Original

Галина Рымбу «Время земли» (вып. 1)Нейролирика (вып. 2)Денис Ларионов «Тебя никогда не зацепит это движение» (вып. 3)

In translation

Лесик Панасюк «Крики рук». Переводная и билингвальная версии (вып. 1)Артьом Вєрлє «Як пробачити сніг» (вып. 2)

Готовятся к печати:Original

Ирина Котова «Анатомический театр» (вып. 4)Арсений Ровинский, «Козы Валенсии» (вып. 5)

In translation

Сергей Жадан (вып. 3)

Книжная серия журнала «Контекст»

Заказать журнал «контекст» и книги из серии kntxtвы можете, написав на e-mail:

kntxt.magazine@gmail.com