ПЕРВОМАЙ

25 ЛЕТ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ

XVI СЪЕЗД ВЛКСМ

В номере:

О памятных событиях Вели­кой Отечественной войны и о сегодняшних днях Совет­ских Вооруженных Сил, стоя­щих на страже мира, расска­зывают видные советские вое­начальники.

Репортаж нашего специально­го корреспондента из Набе­режных Челнов, со Всесоюз­ной ударной комсомольской стройки.

По следам боевой славы от­цов. Комсомольцы — аква­лангисты из клуба «Садко» ведут поиск.

Рассказ о немецком подполь­щике антифашисте Зеппе Хаане и его сыне советском разведчике Максе.

Документальный очерк о бое­вых делах советских и чехо­словацких партизан, сражав­шихся против фашистских за­хватчиков.

По предложению советских астрономов обсерватории ми­ра следят за звездами, в дея­тельности которых, возмож­но, участвует «дозвездная ма­терия».

Журнал основан в 1861 году

НАУЧНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ ЦК ВЛКСМ

ПУТЕШЕСТВИЙ, ПРИКЛЮЧЕНИЙ И ФАНТАСТИКИ

На 23-м километре от Москвы стоит памятник — могучие противотанковые ежи. Памятник героям, защищавшим столицу в суровом 1941 году. Нет че­ловека, который вы не знал, не помнил о событиях военных лет, — и эта память заставляет крепче держать в ру­ках оружие тех, кто охраняет сегодня мир и труд советских людей.

Непобедимы и легендарны советский народ и его Воору­женные Силы, отстоявшие свободу и независимость со­циалистической Отчизны от гитлеровского фашизма, осво­бодившие мир от коричневой чумы. Людям, которые участ­вовали в защите Отечества, которые и сегодня отдают все свои знания и энергию укреплению Советских Воору­женных Сил, — есть что вспомнить, что рассказать о священной народной войне...

Сегодня, в дни празднова­ния 25-летия Великой Победы, мы попросили видных воена­чальников страны ответить на следующие вопросы:

1. Какое событие времен Великой Отечественной войны наиболее запомнилось вам!

2. Какие качества советско­го человека особенно полно раскрылись, по вашим наблю­дениям, на войне?.

3. Как вы оцениваете пере­мены, происшедшие в наших Вооруженных Силах за те го­ды, что отделяют нас от Дня Победы!

НАЧАЛЬНИК ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ВООРУЖЕННЫХ СИЛ,

ПЕРВЫЙ ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР,

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА М. В. З А Х А Р О В :

1. Такой войны, какой была Великая Отечественная, человече­ство еще не знало. Советско-гер­манский фронт — основной во второй мировой войне, развязан­ной империалистической Германи­ей, — по своей протяженности достигал пяти и более тысяч ки­лометров. В осенне-летней кампа­нии 1944 года, например, наступ­ление Советской Армии велось на фронте протяженностью до 4400 километров. Глубина отдель­ных операций составила 500— 700 километров. Думается, что не надо быть военным специалистом, чтобы понять, как громадны бы­ли масштабы военных действий.

Мне посчастливилось принимать участие в разработке и осущест­влении многих операций. Разве можно забыть тревоги, волнения, бессонные ночи, когда продумы-вались варианты действий войск, шли поиски самых верных путей к победе, разрабатывались планы сражений, в которых должны бы­ли участвовать сотни тысяч лю­дей...

К таким событиям я отнес бы, например, Ясско-Кишиневскую опе­рацию, проведенную 2-м и 3-м Ук­раинскими фронтами совместно. Мне тогда довелось быть на­чальником штаба 2-го Украин­ского фронта, командовал кото­рым Р. Я. Малиновский. Наши войска в то время одержали од­ну из крупнейших побед. «Это представляет собой самую боль­шую катастрофу, какую когда-либо переживала группа армий. Потеряно 5 корпусных штабов... и 18 дивизий... Кроме того, от 10-й моторизованной дивизии и 13-й танковой дивизии остались лишь незначительные части», — писал немецкий журнал боевых действий группы армий «Южная Украина», когда было завершено окружение и уничтожение совет­скими войсками ясско-кишинев-ской группировки противника.

Были и другие памятные собы­тия. Будапештская операция, на­пример. Но ведь обо всем этом коротко не скажешь.

2. Ответ на второй вопрос я начну с картины войны, кото­

рую наблюдал лично, участвуя в сражении на Курской дуге.

Рано утром 3 августа 1943 го­да около шести тысяч орудий и минометов ударили разом, и в течение трех часов от разрывов бомб и снарядов дрожала земля, стонал воздух, облака огня, ды­ма, земли вздымались к небу. Признаться, при виде того, что творилось на поле боя, думалось в первую очередь о людях, нахо­дившихся в окопах, в непосредст­венной близости от противника, и готовых подняться в атаку. А потом я видел наших воинов и в момент перехода в атаку и во все последующее время. Враг не смог сдержать натиска.

О том, как противник был по­бит под Курском, теперь много написано. Но хочется задержать внимание на творцах нашей побе­ды — советских воинах. Какое же сердце должны были иметь эти люди! Чтобы в тех условиях не дрогнуло оно, сердце человеческое, в нем должна быть святая лю­бовь к своей Родине. Иначе от­куда возьмутся силы с таким му­жеством и геройством защищать ее?

Кропотливо и заботливо воспи­тывает наша Коммунистическая партия в советских людях лю­бовь к Родине. В великой этой работе огромный смысл: и вер­ность заветам Ленина — любить и беречь от врагов социалистиче­скую Родину, и залог непобеди­мости в боях, если их навяжут нам империалисты.

3. В. И. Ленин указывал, что всякая революция лишь тогда че­го-то стоит, если она умеет себя защищать. Наша армия, создан­ная по ленинскому замыслу, под непосредственным ленинским ру­ководством в едва ли не самую тяжелую для нашей страны по­р у — в год 1918-й, стала сегодня сильнейшей в мире.

Перемены, происшедшие в Со­ветских Вооруженных Силах за послевоенные годы, настолько серьезны и основательны, что их нередко называют революцией в военном деле. Они относятся как к боевой технике, вооружению,

2

так и к людям, к командным кад­рам армии и флота.

Значительные изменения повлек­ло за собой ракетно-ядерное ору­жие.

Для наглядности маленький пример: в 1916 году на один сби­тый самолет расходовалось 10 ты­сяч снарядов, в период второй мировой войны до 600, а сейчас — одна-две ракеты.

Сейчас в армии и на флоте ко­личество воинов с высшим и сред­ним образованием увеличилось по сравнению с довоенным временем почти в четыре раза. У многих сегодняшних воинов рядом со знаками военного специалиста але­

ет комсомольский значок. Комсо­мол посылает в ряды нашей ар­мии своих лучших представите­лей. Комсомол вправе гордиться тем, что он всегда шел рука об руку с армией.

«Ныне Советская Армия — мо­гучая, грозная, неодолимая си­ла,— отмечал Л. И. Брежнев.— Она вооружена лучшим в мире оружием. Советские воины — от солдат до маршалов, от матросов до адмиралов — это настоящие мастера воинского дела, отлично владеющие военной наукой и вве­ренной им превосходной техникой, это люди, безгранично преданные нашей партии, делу коммунизма!»

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ СУХОПУТНЫМИ ВОЙСКАМИ,

ГЕНЕРАЛ АРМИИ И. Г. П А В Л О В С К И Й :

1. Особенно радостным и за­поминающимся событием во вре­мя войны было для меня следу­ющее: накануне нового, 1943 года бригада, которой я в то время командовал, получила задачу под­готовиться к наступлению. Пред­стояло после тяжелых и крово­пролитных оборонительных боев на перевалах Кавказского хребта перейти в наступление — преодо­леть горные кручи и ущелья, пройти по крутым лесистым скло­нам и разгромить сильного врага. Выполняя поставленную задачу, части бригады во взаимодействии

МОСКВА, 1941 ГОД.

с другими соединениями на вто­рой день наступления вышли на Кубанскую равнину. Под удара­ми советских войск противник по­спешно отступал, бросая технику и вооружение; это означало, что началось массовое изгнание врага с советской земли.

Другим незабываемым событи­ем было участие в заключитель­ном сражении по взятию Берли­на. Мне как сейчас помнится 25 апреля 1945 года, когда в 12 часов дня 328-я стрелковая ди­визия, которой я командовал, на­ступая в первом эшелоне 47-й ар­

мии западнее Берлина, вышла в район Кетцин, где встретилась с танковыми соединениями 1-го Ук­раинского фронта. Это означало, что советские войска завершили окружение фашистского логова, взяли в клещи берлинскую груп­пировку врага, судьба которого была предрешена, а наша полная победа над гитлеровской Герма­нией обеспечена. Близость побе­ды, добытой тяжелым ратным трудом, вдохновляла наших вои­нов, которые штурмовали послед­ний оплот фашизма, не жалея сил и самой жизни. Мощная ка­нонада нашей артиллерии, гул танковых моторов, краснозвезд­ные самолеты в небе и грозная по­ступь идущих на Берлин диви­зий — такой мне помнится побед­ная весна 1945 года.

2. Победа, одержанная совет­ским народом в Великой Отече­ственной войне, далась нам не легко. Ведь враг был сильным, опытным, коварным и жестоким. В великих битвах за честь и сво­боду нашей Родины советские воины, партизаны и подпольщи­ки, труженики тыла ценою огром­ного напряжения сил выдержали все тяжкие испытания и невзгоды.

В годину испытаний резко оп­ределились и с необыкновенной си­лой выявились такие черты совет­ского человека, как безграничная любовь к своей социалистической Родине, вера в правоту нашего дела, идейная убежденность, глу-

ЗОРКИЙ ГЛАЗ...

бокое понимание своего долга и беспредельная преданность Ком­мунистической партии. В самые грудные, порой трагические мо­менты войны советские люди не сомневались в том, что они под руководством ленинской партии разобьют врага.

Говоря о беспримерном героиз­ме, мужестве и нравственной си­ле наших воинов, покрывших се­

бя славой непобедимых, нельзя не вспомнить один из многих бое­вых эпизодов.

Это было в мае 1942 года на Северном Донце в районе села Голая Долина. 962-й стрелковый полк, которым я в то время коман­довал, следуя в авангарде 296-й стрелковой дивизии, после форсированного ночного марша с ходу переправился на западный

берег Северного Донца и контр­атакой отбросил передовые части противника. Непосредственная уг­роза нашим переправам через ре­ку миновала.

Перед нами была поставлена задача не допустить противника к реке, выиграть время. Подраз­деления полка, оборудовав в те­чение второй бессонной ночи обо­ронительные позиции, крепко уце­пились за отбитый у врага кло­чок родной земли на западном бе­регу реки.

С утра превосходящие силы пе­хоты врага, поддержанные ар­тиллерией и авиацией, пе­решли в наступление. Атака сле­довала за атакой, но все они бы­ли отбиты. Ни одно наше подраз­деление не оставило своих пози­ций. На следующий день против­ник, чтобы добиться успеха, ввел в бой танки. Это был тяжелый, кровопролитный и неравный бой. Но бойцы не дрогнули, не спасо­вали перед врагом. Фашистские атаки были встречены огнем про­тивотанковых средств. И вот за­горелся один танк, подорвался на минном поле другой, остановился третий. Часть танков начала под­ходить к первой траншее. И тогда навстречу головному танку под­нялся с земли во весь рост лейте­нант Косых. Он, держа в руках бутылки с самовоспламеняющей­ся жидкостью, твердым крупным шагом шел на сближение с ме­таллическим чудовищем. Расстоя­ние между фашистским танком и советским человеком быстро со­кращалось. Вот лейтенант оста­новился и мощным резким рыв­ком бросил на броню одну бу­тылку, за ней другую. Языки го­лубого пламени быстро поползли по серой броне. Танк, охваченный ярко пылающим огнем и клубами черного дыма, замер. Остальные танки, прорвавшиеся в тыл, бы­ли остановлены огнем нашей ар­тиллерии. Фашистская пехота, отрезанная пулеметным огнем от танков, залегла, а затем отступи­ла. Так мужественно и стойко ве­ли себя советские воины на ог­ненных рубежах минувшей вой­ны, отстаивая каждую пядь род­ной земли.

3. За минувшие 25 лет после окончания Великой Отечественной войны сухопутные войска, как один из важнейших видов Совет­ских Вооруженных Сил, корен­ным образом изменили свое ли­цо. Под влиянием больших дости­жений нашей страны в экономи­ке, науке и технике создано и внедрено в войска в необходимых размерах ракетно-ядерное оружие,

4

модернизированы старые и созда­ны новые образцы танков, броне­транспортеров, боевых машин пе­хоты, новые системы ствольной и реактивной артиллерии, современ­ные зенитные комплексы управ­ляемых ракет, самоходные зенит­ные установки, более совершенные средства управления, осуществлена полная моторизация войск. На ба­зе новой техники и применитель­но к новым условиям ведения войны проведены коренные изме-

ЧЕРЕЗ ВСЕ ПРЕГРАДЫ.

нения организационной структуры всех родов войск.

Созданные ракетные войска опе­ративно-тактического назначения своими мощными ударами спо­собны уничтожать ядерное ору­жие, живую силу и технику про­тивника на всю глубину его опе­ративного построения.

Танковые войска, вооруженные современными быстроходными первоклассными танками с мощ­ной броневой защитой, сильной ар­

тиллерией, обладающие высокой проходимостью и большой силой огня, могут наносить стремитель­ные удары на большую глубину. Мотострелковые войска, имея бро­нированные средства передвиже­ния высокой проходимости и мощ­ное танковое и артиллерийское вооружение, способны быстро пе­редвигаться на большие расстоя­ния, осуществлять широкий ма­невр на поле боя и вести реши­тельные боевые действия в высо-

ких темпах и в самых сложных условиях. Значительно возросли боевые возможности и других ро­дов войск.

Из сказанного видно, что новые средства борьбы повысили по сравнению с 1945 годом в не­сколько раз огневую мощь, удар­ную силу, маневренность и по­движность сухопутных войск, их способность совершать длитель­ные марши по дорогам и без до­рог, преодолевать с ходу крупные водные преграды. Они получили еще большую самостоятельность в решении крупных стратегиче­ских задач и в настоящее время части и подразделения их спо­собны успешно вести боевые действия против сильного против­ника как в условиях массового применения ядерного оружия, так и при использовании обычных средств поражения. Все соедине­ния сухопутных войск теперь лег­ко управляемы и находятся в вы­сокой степени боевой готовности. И можно смело сказать, что ни одна страна мира не имеет сухо-

путных войск, равных советским, которые обладают большими боевыми возможностями, мораль­но-политической стойкостью вои­нов, хорошо подготовленным и опытным офицерским составом, способным твердо управлять вой­сками в самых сложных услови­ях современного боя.

Сухопутные войска вышли из войны сильными и обогащенными суровым опытом великих истори­ческих битв. И пусть знают вра­ги мира, что если они посмеют посягнуть на безопасность нашей Родины, то их встретит всесок­рушающая мощь наших Воору­женных Сил, располагающих для этого всем необходимым.

Советские Вооруженные Силы продолжают неустанно крепить боевой союз и братскую дружбу с социалистическими армиями. Чтобы, если потребуется, защи­тить границы стран — участниц Варшавского Договора всей воору­женной мощью социалистического содружества.

НАЧАЛЬНИК ТЫЛА ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР,

ГЕНЕРАЛ АРМИИ С. С. М А Р Я X И Н:

6

1. В годы Великой Отечествен­ной войны было столько славных событий, в которых мне довелось участвовать, что их нелегко даже и перечислить. Разве можно, к примеру, забыть разгром фа­шистских захватчиков на Сталин­градском направлении, битву на Курской дуге, форсирование Днепра и освобождение Киева, битву за освобождение Правобе­режной Украины и Львовско-Сандомирскую операцию, изгна­ние фашистских войск из Польши и штурм Берлина? И все же осо­бо памятно мне начало войны...

Старый прусский разбойник Фридрих Второй, которого бур­жуазные историки по недоразу­мению именуют «Великим», ска­зал в свое время: «Русского сол­дата мало убить, его надо еще и повалить». В первые недели вой­ны мне не один раз вспоминалось это изречение. С каждым днем я все больше убеждался, что му­жеству советских воинов — под­линных людей долга и великих патриотов — нет предела. Именно в тяжелейшей обстановке начала войны с особой силой проявилась эта черта советских людей. В под­тверждение можно привести бес­конечное число примеров. Но я ограничусь прямо-таки «вру­

бившимся» в мою память эпи­зодом.

Может быть, потому этот эпи­зод оставил особенно глубокий след в памяти, что героями были люди самых мирных — среди военных — профессий. Этот эпи­зод относится ко второй половине августа 1941 года, когда фашист­ские танковые и моторизованные дивизии после почти месячного топтания на месте обошли откры­тый фланг нашей 13-й армии и оказались в ее глубоком тылу. Нашим войскам пришлось проби­вать себе путь на восток.

50-я танковая дивизия отходит последней. Следую с арьергардом дивизии. В одной из рощ за­паднее Унечи, которую успели за­хватить фашисты, наталкиваемся на медикосанитарный батальон нашей дивизии. Вот-вот в Унечу ворвутся главные силы нашей ди­визии, и нам надо успеть проско­чить вслед за ними. К тому же с запада нажимают передовые отряды фашистов. И вот в такой обстановке мы застаем наших ме­диков, в поте лица трудившихся над ранеными. Медсанбатом диви­зии командовал врач-хирург. Фа­милию его я, к сожалению, запа­мятовал. Все называли его ласко­во «Иван Максимович». Я увидел

его, когда он обрабатывал тяжело раненного командира. На мое тре­бование немедленно сниматься и спешить на Унечу он широко раз­вел в стороны окровавленные руки:

«Не могу, товарищ майор, пока не закончу обработку раненых: иначе они погибнут в пути».

Настаиваю, объясняю, что фа­шисты могут в любую минуту во­рваться в расположение медсан­бата. «Очень прошу, — сказал он, — задержите на несколько часов супостатов, и мы справим­ся». Бросив на меня умоляющий взгляд, врач поспешил к опера­ционному столу.

Узнав, что позади раненые то­варищи, бойцы и командиры арьергарда стояли насмерть. От­били все атаки. Фашисты обруши­ли лавину огня. Снаряды и мины все чаще рвались в расположении медсанбата, но врачи продол-жали работать. Когда все ра­неные были подготовлены к эва­куации, медсанбат двинулся на Унечу.

Наш арьергардный отряд, ата­кованный со всех сторон фашис­тами, отстал. Когда медсанбат вышел южнее Унечи, путь ему преградили фашисты. Командир медсанбата собрал всех санита­ров и врачей, выдал оружие, гра­наты и повел в атаку.

Дважды водил он их в атаку. В третьей атаке сам был тяжело ранен, но путь колонне раненых был расчищен.

2. Великий патриотизм и выте­кающие из него безграничные мужество, стойкость и самопо­жертвование; способность сохра­нять самообладание, не подда­ваться панике во время самых тяжелейших испытаний. И еще: дух интернационализма и выте­кающие из него высокий гуманизм и глубокое уважение к тружени­кам всей планеты. Об упомянутых первыми качествах ярко свиде­тельствует, по-моему, рассказан­ный эпизод первых недель войны. Для иллюстрации остальных позвольте рассказать следующее.

4-я гвардейская танковая армия, в рядах которой мне довелось сражаться в конце войны, приня­ла самое активное участие в штурме Берлина. Наконец фа­шистский гарнизон сложил ору­жие. Улицы Берлина забиты ко­лоннами пленных фашистов, в том числе и эсэсовцев. На окропленные кровью совет­ских воинов улицы выползают отовсюду — из подвалов, из тун­нелей метро, из всевозможных щелей — новые и новые тысячи

насмерть перепуганных жителей города. Они изнурены, истощены и голодны. Если не принять сроч­ных мер, их ждет смерть от го­лода. И вот мы уже видим, как к армейским кухням вытянулись длинные очереди женщин, стари­ков, детей: советские воины де­лятся с ними своим скромным пайком. А в это время командо­вание Советской Армии прини­мает срочные меры к обеспечению мирных жителей средствами су­ществования.

Обращает внимание и другой факт: мне, к моему удовлетворе­нию, не довелось увидеть ни одного случая жестокого отноше­ния к пленным. Они накормлены, раненым оказана помощь. Отно­шение строгое, но исключительно гуманное. И это со стороны лю­дей, которым фашистские захват­чики принесли горе и страдания, у которых они отняли близких и разрушили домашний очаг. Одна­ко это было отнюдь не проявле­нием каратаевского всепрощения, «толстовства», это было проявле­нием великодушия могучего на­рода, верящего в человечность, воспитанного в уважении к дру­гим народам.

И еще один пример. Наша 4-я гвардейская танковая армия завершала ожесточенные бои в Берлине. Остались считанные дни до полной победы. Каждому воину хотелось, конечно, дожить до этого долгожданного события. И вдруг приходит сообщение: жи­тели Праги восстали. Недостаточ­но организованные, плохо воору­женные, они обречены на уничто­жение, если мы не поможем им.

Наша армия вместе с 3-й гвар­дейской танковой армией полу­чает приказ: поспешить на по­мощь. И вот советские танкисты, не зная ни сна, ни отдыха, днем и ночью пробиваются к Праге. Утром 9 мая, в день, когда по всей советской земле праздновали победу над фашистской Герма­нией, советские танкисты с разных сторон ворвались в столицу дру­жественной нам Чехословакии. И я видел, как яростно броса­лись советские воины на врага, спасая жителей Праги от гибели. И многие из них в первый день долгожданного мира отдали свои жизни ради этого.

Думаю, что рассказанное мною не нуждается в комментариях.

3. Тыл, как известно, является составной частью наших Воору­женных Сил. И естественно, про­исшедшее во всех видах Воо­руженных Сил техническое пере­

вооружение коснулось и его. По сравнению с периодом Вели­кой Отечественной войны резко изменились не только объем и сложность задач тыла, но и сами условия его деятельности. Прежде всего резко повысилась его роль в Вооруженных Силах, а также техническое оснащение, мобиль­ность и технические возможности всех его звеньев.

Не секрет, что значение комму­никаций в современных условиях еще более усилилось. Коммуника­ции включают в себя сотни тысяч километров железных и автомо­бильных дорог, многие тысячи стационарных и подвижных тру­бопроводов, многие сотни аэро­дромов, бесчисленное количество подвижных средств: железнодо­рожной тяги, автомобилей, само­летов, тракторов, тягачей, ваго­нов. Массовые разрушения на коммуникациях, а следовательно, и длительные перерывы в их дея­тельности стали еще более воз­можными. В связи с этим мы все­мерно добиваемся резкого повы­шения возможностей тыла в вос­становлении коммуникаций. Эти возможности в настоящее время сильно увеличились. Одновремен­но резко увеличились возможнос­ти тыла по ремонту техники и вооружения, улучшились условия для доставки горючего. Мобиль­ность тыла ныне столь же высока, как и обеспечиваемых войск. На тыловых учениях «Не­ман», ход которых в 1968 году широко комментировался в печа­ти, можно было видеть, как огромная масса разнообразней­ших тыловых частей и учрежде­ний, в том числе настоящих заво­дов на колесах, преодолевала огромные пространства, не отста­вая от стремительно продвигав­шихся войск.

Хочу отметить еще одну осо­бенность современного тыла. По­явление новых видов сложнейшей военной техники предъявило к ты­лу повышенные требования. Для того чтобы обеспечить, например, боевые действия современного са­молета, приходится держать в постоянной готовности десятки различных машин, контрольных приборов, приспособлений. Даже для обеспечения боевых действий одного солдата в день потребует­ся несколько сот килограммов различных материальных средств, а для танка — несколько автома­шин с горючим и боеприпасами. В масштабе Вооруженных Сил расходы материальных средств составят поистине астрономиче­ские цифры. Номенклатура постав-

СТАЛИНГРАД, 1942/43 ГОД.

ляемых Вооруженным Силам ма­териальных средств насчитывает десятки и даже сотни тысяч наи­менований. И все эти разнообраз­нейшие материальные средства тыл должен получить из народно­го хозяйства, обеспечить их на­

дежную сохранность, подготовить к применению и доставить вой­скам в нужное место и в нужный момент. Базируясь на прочной экономической основе, тыл Воору­женных Сил готов выполнить стоящие перед ним задачи.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ РАКЕТНЫМИ ВОЙСКАМИ СТРАТЕГИЧЕСКОГО НАЗНАЧЕНИЯ,

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА Н. И. К Р Ы Л О В :

1. Великая Отечественная вой­на — это героическая эпопея в истории нашей Родины, бессмерт­ный подвиг советского народа и его славных Вооруженных Сил. Летопись этой войны богата мно­гими памятными событиями. В каждом из них проявилась ка­кая-то новая черта советского воина, каждое из них по-своему знаменательно.

Мне вспоминается героическая оборона Севастополя, непосредст­венным участником которой я был.

...Шел октябрь сурового 1941 го­да. На южном крыле советско-германского фронта войска 11-й немецкой армии и румынско­го горного корпуса порвались в Крым. Ослабленные тяжелыми, изнурительными боями в Север­ном Крыму, части 51-й отдельной и прибывшей из Одессы Примор­ской армии были вынуждены от­ходить: первая — на Керченский полуостров, вторая — на Севасто­поль.

Созданный в конце октября го­родской комитет обороны Сева­стополя опубликовал обращение, в котором гарнизон и все населе­ние призывались встать на защи­ту Севастополя.

250 дней и ночей советские вои­ны отбивали яростный натиск вражеских войск, вписав одну из ярких страниц массового героиз­ма в летопись Великой Отечест­венной войны.

Оборона Севастополя богата многими примерами героических

подвигов его защитников. Вот один из них.

7 ноября 1941 года советские матросы Иван Красносельский, Даниил Одинцов, Юрий Паршин и Василий Цыбулько во главе с политруком Николаем Фильченко-вым у селения Дуванкой вступи­ли в неравный бой с фашистскими танками, рвавшимися к Севасто­полю вдоль Бельбекской долины. Красносельский и Цыбулько связ­ками гранат подорвали головные танки, но и сами получили смер­тельные ранения. Воспользовав­шись замешательством противни­ка, их товарищи гранатами и бу­тылками с горючей жидкостью продолжали уничтожать враже­ские танки. Когда кончились бое­припасы, матросы Паршин и Одинцов обвязались гранатами и бросились под танки. Ценою своей жизни моряки не пропусти­ли врага. Здесь он потерял де­сять танков. Родина высоко оце­нила подвиг отважных черномор­цев: им присвоено звание Героев Советского Союза, а на месте героического подвига воздвигнут памятник.

Защита Севастополя явилась одним из ярких примеров актив­ной длительной и стойкой обо­роны в первом периоде войны.

2. Наиболее ярко в минувшей войне, на мой взгляд, раскрылись такие моральные и боевые каче­ства советского человека, как вы­сокое воинское мастерство, массо­вый героизм, железная стойкость, самопожертвование во имя вы­

полнения воинского долга перед Родиной, беззаветная преданность социалистическим идеям, проле­тарский интернационализм, чувст­во дружбы и войскового товари­щества.

3. Ракетные войска — самые мо­лодые в наших Вооруженных Си­лах. Они зародились во время Великой Отечественной войны: все помнят первые ракетные установ­ки «катюши». А сегодня ракет­ные части стали авангардом на­шей армии, ее основной ударной силой.

Десять лет тому назад был соз­дан новый вид Вооруженных Сил — Ракетные войска стратеги­ческого назначения. На своем во­оружении они имеют средства не­превзойденной мощности, которые способны нанести решительное поражение агрессору в самые ко­роткие сроки и на любом конти­ненте нашей планеты.

Большие изменения произошли и в личном составе Советских Вооруженных Сил. Ныне войска комплектуются высокообразован­ной молодежью, людьми с миро­воззрением строителей коммуниз­ма. В ракетных войсках 90 про­центов личного состава имеют высшее или среднее образование. Свыше 90 процентов воинов-ра­кетчиков — коммунисты и комсо­мольцы. За отличные показатели в учебе и успешное освоение тех­ники многие офицеры, сержанты и солдаты награждены орденами и медалями. Мощное оружие, ко­торым оснащены воины-ракетчи­ки, уровень их выучки и боевой готовности отвечают современ­ным требованиям ведения ракет­но-ядерной войны.

Мы принимаем все меры к то­му, чтобы поддерживать нашу оборонную мощь и боевую готов­ность войск на самом высоком уровне.

Ракетные войска вместе с дру­гими видами Вооруженных Сил стоят на страже великих завоева­ний Октября, готовы в любой мо­мент выполнить свой священный долг — защитить мир и правое дело коммунизма.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВОЙСКАМИ ПВО СТРАНЫ, МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА П. Ф. Б А Т И Ц К И Й:

1. Первое из самых памятных для меня событий — форсирова­ние Днепра в сентябре 1943 года. Стрелковый корпус, которым я командовал, в ходе упорных боев вышел к Днепру севернее

города Черкассы, имея задачу форсировать Днепр, захватить на его правом берегу плацдарм для последующего наступления. Это была одна из наиболее сложных и трудных задач из тех, которые

выпали на долю советских бойцов и командиров во время войны.

Река Днепр в этих местах ши­рока, глубока, стремительна. На ее высоком обрывистом пра­вом берегу фашисты заранее соз­дали мощную оборону, имея воз­можность просматривать всю реку и подходы к ней и вести огонь на

8

БОЕВЫЕ УЧЕНИЯ ВОИНОВ-РАКЕТЧИКОВ.

большую глубину. Это была кре­пость, созданная природой и укрепленная врагом, считавшим свою оборону по Днепру непри­ступной.

Времени на подготовку форси­рования было мало; кроме этого, фашисты при отступлении уничто­жили на левом берегу все, что могли, поэтому переправочные средства найти было очень трудно.

В ночь с 29 на 30 сентября пе­редовые отряды корпуса, ском­плектованные из самых храбрых, опытных бойцов и командиров, коммунистов и комсомольцев, на самодельных плотах, воротах, ры­бацких лодках начали форсирова­ние Днепра.

Противник обрушил ураганный огонь, но ничто не могло остано­вить советских воинов. Несмотря на потери, они достигли правого берега, вскарабкались по отвес­

ным кручам, доползли до первых траншей, забросали их гранатами, затем ворвались в укрепления врага.

Так был захвачен небольшой клочок земли, который после ожесточенных боев превратился в плацдарм, прочно удерживае­мый нашими воинами, несмотря на все попытки фашистов сбро­сить героев с обрыва.

В ноябре части и соединения корпуса, выполняя другую задачу, вторично форсировали Днепр про­тив города Черкассы, а затем освободили этот город и стали наступать дальше. В боях за Днепр героизм наших воинов был поистине массовым. Только в час­тях корпуса, которым я тогда командовал, 26 человек получили за эти бои звания Героев Совет­ского Союза.

Второе памятное событие — выход в конце октября 1944 года

на территорию Восточной Прус­сии, взятие частями нашего кор­пуса сильнейшего укрепленного пункта — города Гумбиннен, за что корпус был удостоен звания Гумбинненского.

Третье событие — взятие Бер­лина, полная капитуляция врага. В штурме Берлина активное учас­тие принимал руководимый мною корпус.

2. В суровых и грозных испыта­ниях минувшей войны ярко про­явилось то, что совершенно спра­ведливо называют самым вели­ким достижением социализма — характер советского человека, представляющий собой невидан­ной твердости сплав высоких морально-политических, нравствен­ных и боевых качеств.

Расскажу, к примеру, только об одном эпизоде.

Летом 1944 года корпус, кото­рым я командовал, участвовал

9

в операции по освобождению Бе­лоруссии. При прорыве вражеских укреплений под Бобруйском отли­чилась рота капитана Чилачава. Преодолев под пулеметным огнем сеть проволочных заграждений, минное поле и глубокое топкое болото, бойцы забросали траншеи гитлеровцев гранатами, затем во­рвались туда и вступили в руко­пашную схватку. Уничтожив фа­шистов, рота вслед за своим командиром устремилась дальше. Под шквальным огнем противника бойцы переплыли реку, закрепи­лись на берегу и более трех часов отбивали атаки врага, обеспечив переправу своего батальона. Ка­питану Чилачава вскоре было присвоено звание Героя Советско­го Союза.

3. Войска противовоздушной обороны страны, как и все виды Вооруженных Сил, за послевоен­ный период были оснащены прин­ципиально новыми образцами ору­жия и боевой техники.

На смену зенитной артиллерии пришли зенитные ракетные войска, вооруженные боевыми комплекса­ми различного назначения. Они способны с высокой эффективно­стью поражать практически все современные средства воздушно­го нападения.

Качественно новой стала истре­бительная авиация войск ПВО страны. Она вооружена сверхзву­ковыми реактивными истребителя­ми-перехватчиками, способными поражать ракетами цели в лю­бых метеоусловиях, днем и ночью, на различных высотах полета.

Важное место в системе войск противовоздушной обороны стра­ны занимают радиотехнические войска. Они располагают разно­образными радиоэлектронными устройствами, надежно обеспечи­вающими обнаружение, опознава­ние воздушного противника и це­леуказание для зенитных ракет­ных войск и истребительной авиа­ции.

Изменились и люди, воины войск противовоздушной обороны страны. Выросло новое поколение образованных, квалифицирован­ных, всесторонне подготовленных генералов и офицеров, резко воз­росла техническая грамотность и боевая выучка солдат и сержан­тов, укрепилась идейная и мо­рально-психологическая закалка личного состава. Много сил отдают допризывной подготовке будущего воина комсомол и ДОСААф. Уметь стрелять, водить машину, работать на ключе и

10

и т. п. — эти знания нужны каж­дому комсомольцу, каждому мо­лодому человеку.

На всей территории Советского Союза, от Заполярья до южных границ, от Камчатки до западных рубежей, несут непрерывное бое­вое дежурство бдительные часо­вые советского неба. Они всегда начеку, в любую минуту готовы

встретить врага сокрушительным ударом.

25 лет прошло со дня победо­носного окончания Великой Оте­чественной войны. Вместе со все­ми Советскими Вооруженными Силами войска противовоздушной обороны страны пришли к этой славной дате еще более могучими и грозными для врагов.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВОЕННО-ВОЗДУШНЫМИ СИЛАМИ, МАРШАЛ АВИАЦИИ П. С. К У Т А X О В:

1. 1418 дней длилась Великая Отечественная война, и каждый ее день был по-своему неповторим и глубоко запал в память. Нам, воздушным бойцам, сражавшимся во фронтовом небе с отборными гитлеровскими воздушными асами, есть что вспомнить.,.

Расскажу лишь о двух харак­терных для наших летчиков воз­душных боях, в которых при­шлось участвовать и мне. Как в первом, так и во втором случае гитлеровцы имели значительный

перевес в силах. Но наши летчи­ки, умело используя отличные боевые качества советских истре­бителей, искусно маневрируя, до­бились победы.

Вот как это было. Над аэрод­ромом взлетела сигнальная раке­та. Тотчас же пятерка истребите­лей нашего полка поднялась в небо. Встретив свыше двадцати самолетов противника, мы стреми­тельно атаковали их. Действуя внезапно, решительно и смело в этом неравном бою, наша группа

ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!

сбила несколько вражеских ма­шин и вернулась на аэродром без потерь.

9 октября 1944 года я вылетел ведущим восьмерки истребителей на сопровождение эскадрильи 260-й штурмовой дивизии. В райо­не Лусстари мы обнаружили 18 «мессершмиттов». Завязался тяжелый воздушный бой. Начало разгрому группы фашистских ист­ребителей удалось положить мне вместе со своим ведомым майо­ром Жариковым: мы уничтожи­ли первую вражескую машину. Наши боевые друзья вогнали в землю еще четырех «мессеров»...

Да, жарко было во фронтовом северном небе, где пришлось

КУРСК, 1943 ГОД.

сражаться летчикам нашего пол­ка. Я всегда с теплотой вспоми­наю своих боевых товарищей-од­нополчан Героев Советского Сою­за капитанов Константина Фом-ченкова и Ивана Бочкова, погиб­ших в боях за Родину. Вечно бу­дет жить в памяти народной под­виг летчика лейтенанта Ефима Кривошеева, который в воздушном бою, прикрывая своего товарища, пошел на таран вражеского само­лета. Отважному бойцу было по­смертно присвоено звание Героя Советского Союза.

2. Известно, что одним из ре­шающих факторов, обеспечивших всемирно-историческую победу Советского Союза над гитлеров­ским фашизмом в Великой Отече­

ственной войне, было нерастор­жимое единство нашего народа, его монолитная сплоченность во­круг ленинской партии и ее бое­вого штаба — Центрального Ко­митета, непоколебимая верность идеалам коммунизма. Воспитанные Коммунистической партией в духе пламенного патриотизма, беспре­дельной любви к социалистической Родине и ненависти к ее врагам, озаренные немеркнущим светом ленинизма, наши люди твердо верили, знали, что победа будет за нами, и эта вера порождала беспримерную стойкость и мужест­во, массовый героизм на фронте и в тылу.

Летчики проявили себя как му­жественные, беззаветно преданные

Родине и партии воины, блестящие мастера воздушного боя и бом­бовых ударов, надежные друзья. Я помню много случаев, когда наши летчики вступали в бой с численно превосходящим против­ником. Память хранит бесчислен­ное множество проявлений героиз­ма, самоотверженности, боевого то­варищества советских авиаторов. Особенно ярко запомнился один эпизод, послуживший в свое время вдохновляющим примером для всех и особенно молодых воздуш­ных бойцов 7-й ВА, входившей в состав Карельского фронта.

В ходе Петсамо-Киркенесской операции шестерка наших истре­бителей, ведомая Героем Совет­ского Союза капитаном Поздня­ковым, встретила и решительно атаковала 28 вражеских самоле­тов. Когда ведущий погиб, коман­дование принял на себя капитан Алексей Хлобыстов. Вскоре у не­го кончился боекомплект, но от­важный летчик не вышел из боя. Точными таранными ударами он уничтожил два МЕ-110, а после победного окончания схватки при­землил израненную машину на своем аэродроме.

Нельзя не сказать доброго сло­ва и о тех, кто надежно обеспе­чивал боевые действия летного состава. Воистину неоценим рат­ный труд инженеров, техников, авиаспециалистов, сутками, подчас при жесточайшем морозе, не поки­давших самолетных стоянок, вос­станавливавших и готовивших к вылету боевую технику.

В боях за свободу и независи­мость Отчизны советские авиато­ры продемонстрировали высокую морально-политическую закалку, зрелое боевое мастерство, несги­баемую волю к победе и внесли достойный вклад в дело разгрома немецко-фашистских полчищ.

и

3. Наше время характеризуется тем, что идеи ученых, конструк­торские замыслы очень быстро превращаются в металл, в новые машины, в новую технологию. Раньше возникновение идеи и ее осуществление разделяли десяти­летия.

Если обратиться теперь к авиа­ционной технике, то мы увидим, что прошедшие 25 лет вместили в себя поистине огромное количе­ство реализованных идей в обла­сти совершенствования самолетов, двигателей, вооружения, оборудо­вания. Уже в первые годы после окончания войны советская авиа­ция перешла на реактивную тягу.

После войны начались испытания реактивного истребителя МИГ-15 со стреловидным крылом и опере­нием. Это был простой по кон­струкции и очень надежный само­лет. Его скорость достигала 1050—1070 километров в час. На протяжении нескольких последую­щих лет истребитель МИГ-15 счи­тался одним из лучших по скоро­подъемности, высоте полета и боевым качествам. Но на очереди дня был штурм звукового барьера. Этому способствовали успехи со­ветских конструкторов в создании реактивных двигателей с осевыми компрессорами, новых аэродинами­ческих схем, электроавтоматики и радиоэлектронного оборудования.

Через несколько лет после первого полета МИГа-15 поднялся в воздух сверхзвуковой истреби­тель МИГ-19. Его скорость в 1,4 раза превышала скорость звука.

Прошло еще несколько лет, и конструкторским коллективом

ПЕРЕД ВЗЛЕТОМ.

А. И. Микояна был разработан более совершенный сверхзвуковой самолет Е-166 с треугольным кры­лом. 7 июля 1962 года на этом самолете летчик Г. К. Мосолов до­стиг рекордной скорости — более 3 тысяч километров в час.

В нашей стране созданы заме­чательные сверхзвуковые реактив­ные истребители-бомбардировщи­ки — достойные преемники доб­рой славы знаменитых штурмови­ков ИЛ, наводивших в свое вре­мя ужас на фашистских захват­чиков. Эти самолеты позволяют нашим летчикам самостоятельно отыскивать и надежно поражать с ходу как неподвижные, так и подвижные малоразмерные цели. Самолеты оснащены мощным и разнообразным вооружением. Ра­кетами и пушечным огнем они могут уничтожать ракеты против­ника и их пусковые установки, са­молеты, радиолокационные стан­ции и т. п. Бомбами они могут наносить потери противнику, дей­ствуя по огневым позициям, ко­лоннам или скоплениям войск.

Взлет современного истребителя-бомбардировщика со стартовыми ускорителями похож на пуск кры­латой ракеты. Для разбега ему требуется небольшая взлетно-по­садочная полоса.

Современные истребители спо­собны уверенно и надежно пора­жать ракетами воздушные цели на заданных рубежах в любых метеорологических условиях и ночью. Оснащение боевых машин современным радиолокационным оборудованием значительно рас­ширило их возможности. Самоле­ты стали всепогодными.

Облик авиации в послевоенное время преобразился. Это косну­лось не только техники, но и лю­дей. Наши летчики — властелины грозных ракетоносцев — люди серьезной технической квалифика­ции. Воспитанные на идеях марк­сизма-ленинизма, они обладают высокими морально-боевыми каче­ствами.

Марксизм-ленинизм — это жи­вительный родник, который питает их стойкость и мужество, укреп­ляет веру в правоту нашего дела.

Беспредельно преданные идеа­лам коммунизма, полностью со­знающие свою личную ответствен­ность за охрану воздушных рубежей любимой Родины, воины-авиаторы встречают 25-летие побе­ды советского народа и его Воо­руженных Сил над немецко-фа­шистскими захватчиками новыми успехами в боевой и политической подготовке. Мне приятно, что сре­ди тех, кто добился высоких по­казателей в учебе, правофланго­выми идут авиаторы полка имени В. И. Ленина, выступившие ини­циаторами соревнования в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина.

В монолитном единстве с наро­дом, тесно сплоченные вокруг Коммунистической партии, ее ле­нинского Центрального Комитета воины доблестных Военно-Воздуш­ных Сил, как и все советские люди, неуклонно претворяют в жизнь великие заветы Ильича.

Смысл всей нашей жизни, цель нашей жизни — строить светлое будущее — коммунизм, надежно защищать родное социалистическое Отечество от врагов.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ ВОЕННО-МОРСКИМ ФЛОТОМ, АДМИРАЛ ФЛОТА СОВЕТСКОГО СОЮЗА С. Г. Г О Р Ш К О В :

1. Каждый, кто прошел дорога­ми войны, был участником многих событий, оставивших в памяти неизгладимый след. Из этих со­бытий остается памятным для меня десант у Григорьевки, под Одессой. Запомнился он прежде всего потому, что это был первый наш десант. Высаживали мы его в суровом сорок первом году.

В первые месяцы войны вся страна восхищалась героической обороной Одессы. Моряки Черно­морского флота вместе с воинами сухопутных войск стойко сдержи­вали натиск наседавших со всех сторон фашистов. В начале сен­тября возникла серьезная угроза для обороны в результате продви­жения гитлеровцев в восточном

секторе, где им удалось ближе всего подойти к городу и начать обстрел порта.

Верховное Главнокомандование отдало приказ нанести контрудар по врагу, отбросить его в восточ­ном секторе обороны. С этой целью было решено высадить мор­ской десант в тыл противника восточнее Одессы у деревни Гри­горьевки. Приказ был встречен моряками с энтузиазмом, и мы сразу же начали готовиться к вы­садке десанта. В операции мне было приказано командовать вы­садкой десанта на берег. Вначале все шло по плану. Мы приняли на борт крейсеров полк моряков и 21 сентября 1941 года вышли из Севастополя. Но при подходе

к Тендре отряд кораблей подверг­ся нападению вражеской авиации; эскадренный миноносец «Фрунзе», на котором находился контр-адми­рал Л. Владимирский, возглавляв­ший действия всех сил в операции, получил большие повреждения и впоследствии затонул. Большая часть экипажа эсминца, в том чис­ле и контр-адмирал Л. Владимир­ский, была спасена, но принять участие в операции уже не смогла.

В любом морском бою даже не­большое запоздание может при­вести к поражению. Особенно не­допустимо промедление при вы­садке десанта — стремитель­ность действий делает его неотра­зимым для противника.

Естественно, что при сложив­шейся обстановке медлить было нельзя, и мне, как заместителю командующего операцией, при-

13

шлось взять на себя руководство всеми действиями.

Под ожесточенной бомбежкой вражеской авиации корабли вы­шли к Одессе. Враг оказал десан­ту сильное противодействие. Пере­брошенные из района Средиземно­морья пикирующие бомбардиров­щики Ю-87 непрерывно атаковали наши эсминцы «Бойкий», «Беспо­щадный» и «Безупречный». Но командиры этих кораблей офице­ры Г. Годлевский, Г. Негода и П. Буряк искусными маневрами уклонялись от атак, а комендоры метко вели огонь по позициям противника.

Ночью 22 сентября мы высади­ли десант у Григорьевки. В тыл врагу был выброшен отряд пара­шютистов-моряков, а затем десант­ники при поддержке корабельной артиллерии стремительно атакова­ли противника со стороны моря и отбросили его от берега. Восполь­зовавшись этим, войска восточного сектора обороны Одессы, в свою очередь, перешли в наступление и к исходу дня полностью разгроми­ли вражескую группировку, со­стоявшую из двух пехотных диви­зий.

Надо ли говорить, как вдохно­вила эта победа защитников Одессы!

Всех нас, участников высадки десанта, радовало то, что мы внесли немалую долю ратного труда в оборону города-героя. И то, что это был первый круп­ный десант, высаженный нами, и то, что этот десант был успеш­ным, — все это окрыляло нас и укрепляло уверенность в победе над врагом. И видимо, поэтому о нем остались столь яркие вос­поминания.

2. Война была суровым испыта­нием для советского народа, и все его лучшие качества, воспи­танные партией, самим укладом нашей жизни, проявились во всем своем величии. Это завещанные В. И. Лениным горячая любовь к Родине, беззаветная предан­ность идеалам коммунизма, массовый героизм, мужество и стойкость, глубокая вера в по­беду. Это характерные черты мо­ряков — лихая удаль, дружба и товарищество, готовность к само­пожертвованию... Тысячи бессмерт­ных подвигов навеки вошли в бое­вую летопись нашего флота. Лишь кратко перечислю некоторые из них.

Балтийские летчики во главе с полковником Е. Преображенским первыми в августе 1941 года на­несли удар по Берлину,

Североморский эсминец «Гремя­

щий» под командованием А. Ту­рина, действуя в конвоях, при­крыл от ударов противника в об­щей сложности сотни транспортов, потопив при этом несколько под­водных лодок.

От смелых атак торпедного ка­тера А. Шабалина не ушел ни один из обнаруженных им транс­портов и кораблей противника.

Подводная лодка Д-3 («Красно­гвардеец») за один год потопила десять вражеских судов. Кстати, славное имя «Красногвардейца» по доброй флотской традиции присвоено теперь атомному под­водному ракетоносцу.

Подводная лодка К-3 под командованием М. Гаджиева в декабре 1941 года потопила крупный транспорт. Корабли охра­нения противника, начав ожесто­ченно бомбить лодку, вызвали из своей базы подкрепление. К-3 по­лучила тяжелые повреждения, на­чал выделяться на воде соляр, демаскируя лодку. Тогда М. Гад-жиев решил всплыть и открыть огонь по врагу из пушек. За 7—8 минут были потоплены сто­рожевик и катер, второй катер поспешно отошел к берегу. Это был первый артиллерийский бой подводной лодки с группой над­водных кораблей. Он завершился победой советских моряков.

Героев этих боев знает весь народ. Но каждый из ветеранов войны может назвать сотни и сотни моряков, которым не была суждена столь широкая слава, но которые также внесли свой вклад в дело нашей великой победы.

Осенью 1944 года Дунайская флотилия вела напряженные бои в районе Вуковар (Югославия), поддерживая советские и югослав­ские войска огнем артиллерии и высадкой десантов. Среди пятиде­сяти моряков, высадившихся в пор­ту Илок, находилась разведчица главный старшина Е. Михайлова. Раненная, она в течение полусу­ток продолжала вести бой на за­литом ледяной водой берегу Ду­ная и находила возможность еще и перевязывать раненых.

Радист старшина I статьи Г. Ага­фонов высадился в числе первых у Вуковара для корректировки огня кораблей. Но когда в контр­атаку против десантников вышла группа автоматчиков с семью тан­ками, Агафонов связкой гранат подорвал танк, а затем, возглавив группу моряков, отрезал автомат­чиков от танков. В ходе боя все танки и автоматчики были унич­тожены моряками-дунайцами.

В сражениях на Дунае совет­ские воины во всей полноте про­

явили благородные чувства интер­национализма. Моряки-дунайцы в трудную минуту всегда приходили на помощь своим болгарским и югославским братьям по оружию. Так было и тогда, когда надо было расчистить Дунай от мин, поставленных противником. Совет­ские моряки полностью ликвиди­ровали минную опасность и обес­печили подвоз питания в Юго­славию, восстановили безопасность судоходства для всех придунай-ских стран.

3. Широкое внедрение атомной энергетики на подводных лодках, ракетно-ядерного оружия, радио­электроники — вот благодаря че­му наш флот приобрел новые ка­чества, коренным образом отли­чающие его от флотов прежних времен.

Ныне силу нашего флота опре­деляют прежде всего атомные подводные лодки, вооруженные дальнобойными ракетами с под­водным стартом и самонаводящи­мися торпедами; надводные ко­рабли различных классов, морская ракетоносная и противолодочная авиация, способные решать широ­кий круг задач в войне на море, береговые ракетно-артиллерийские войска, воссозданная на новой технической основе морская пехо­та.

Разумеется, решающую силу на­шего флота составляют его люди, пламенные патриоты и убежден­ные интернационалисты, достойные наследники славных революцион­ных и боевых традиций старших поколений моряков. Только в пос­ледние годы за освоение новей­шей техники, мужество и стой­кость в трудных океанских похо­дах тысячи матросов, старшин и офицеров награждены орденами, а 17 военных моряков удостоены звания Героя Советского Союза. Нынешнее поколение военных мо­ряков отличает высокая техниче­ская культура. Теперь большинст­во флотских офицеров имеют инженерную подготовку.

Сложными системами и меха­низмами, новейшим оружием на­ших первоклассных кораблей управляют матросы и старшины. Юноши, выпускники средних школ и техникумов, придя на флот, быстро приобретают спе­циальности и уверенно несут вах­ту у атомных реакторов и элек­тронных машин, у пусковых уста­новок ракет.

Романтика дальних плаваний, сознание того, что они стали влас­телинами океанов и морей, помо­гают морякам преодолевать труд­ности флотской службы, зовут их

14

на большие дела во имя безопас­ности Родины.

Наши подводники водрузили со­ветский флаг во льдах Северного полюса. Они совершили первое в истории групповое кругосветное плавание на атомных лодках, ко­торые, не всплывая на поверхность около полутора месяцев, прошли под водой свыше 25 тысяч миль. Через семь морей и два океана с посещением портов тринадцати стран прошли корабли отряда, где флагманом был ракетный крейсер «Адмирал Фокин». Противолодоч­ный крейсер «Москва» не раз отличался на румбах Средиземно­го моря. Кругосветное плавание со­вершили наши океанографы под руководством адмирала Л. Вла­димирского.

В том, что неизмеримо выросла

мощь нашего флота, немалая за­слуга комсомола. По совету В. И. Ленина на V съезде комсо­мола было принято решение шефствовать над флотом. Это шефство стало отличной тради­цией.

У нас в стране под руководст­вом партии создан надлежащим образом сбалансированный флот, которому под силу решение стра­тегических задач в современной войне. Он призван противостоять агрессивным устремлениям импе­риалистов и надежно обеспечить государственные интересы нашей страны на морях и океанах. Вер­ный великим заветам В. И. Ленина, Военно-Морской Флот бдительно несет боевую вахту и всегда готов выполнить свой патриотический и интернациональный долг.

БЕРЛИН, 1945 ГОД.

НАЧАЛЬНИК ПОГРАНИЧНЫХ ВОЙСК КГБ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР,

ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК П . И . З Ы Р Я Н О В :

1. Для меня, как и для многих людей моего поколения, самое памятное событие — это завер­шающий удар наших Вооружен­ных Сил по немецко-фашистской армии, ее разгром и безоговороч­ная капитуляция.

Но в памяти моей на всю жизнь сохранятся также события, имевшие место уже после победы над фашистской Германией, и не на Западе, а на Дальнем Востоке, там, где в годы войны пушки

молчали. Я командовал тогда войсками Приморского погранич­ного округа. Участок государст­венной границы, охраняемый округом, насчитывал более деся­ти тысяч километров. Он тянулся по берегам рек, через сопки и па­ди, вдоль морского побережья, по водам Тихого океана. И на всем его протяжении вблизи на­ших застав и постов стояла гото­вая к бою армия дальневосточно­го партнера Германии — милита­

ристской Японии. Она явно вы­жидала подходящей ситуации на советско-германском фронте.

С такого соседа спускать глаз нельзя было ни на минуту. По­граничники Приморья это отлич­но понимали. Огромная ответст­венность лежала на них. Мало было быть зорким и не пропус­кать вражеских лазутчиков. Надо было также быть готовым в лю­бой момент отразить вооружен­ное вторжение на нашу террито­рию.

Стычки с японцами, как извест­но, происходили и до войны. Вспомним хотя бы бои у озера Хасан. Пограничники и подоспев­шие к ним на помощь части Со­ветской Армии крепко проучили тогда самураев. Да и в более мелких столкновениях выявилось полное превосходство советского оружия. Это в известной мере сдерживало воинственный пыл самураев.

Нависшая над границей Кван-тунская армия и ее разведорга­ны непрерывно прощупывали нас, засылали шпионов и диверсантов, пытались захватить командные высоты на границе. Силы, кото­рыми мы прикрывали эти направ­ления, успешно справлялись со своими задачами. Слабых мест японцы у нас не нашли.

Воины пограничных отрядов, застав и кораблей с честью вы­держали то высокое боевое на­пряжение, которое было создано японской военщиной. Порой каза-

ЭСМИНЦЫ ВЫХОДЯТ НА БОЕВЫЕ УЧЕНИЯ.

лось: лучше начать драку, чем сидеть под нависшей угрозой.

После разгрома фашистской Германии Советский Союз, есте­ственно, должен был рассеять военные тучи и на Дальнем Вос­токе.

...Была темная, дождливая ав­густовская ночь. Штурмовые отряды скрытно выдвинулись к линии границы. Объявлен при­

каз: снять японские пограничные пикеты, выполняющие задачу бое­вого охранения Квантунской армии.

Бойцы знают: предстоит атака и рукопашная схватка. Они обу­чены приемам самбо, умело вла­деют холодным оружием. Они на­учились также преодолевать глу­бокие рвы, высокие заборы, бес­шумно ползти по-пластунски, хо­

рошо ориентироваться на незнако­мой местности.

Сигнал — и граница позади. Отряды ползут, ничем не выдавая себя. Грязь, слякоть, дождь. И те­мень, да такая, хоть глаз коли.

На тысячах километров грани­цы в ту ночь продвигались к вра­жеским пикетам сотни штурмо­вых отрядов. Еще молчала артил­лерия. Неподвижными оставались

16

готовые к прыжку танки. На взлетных полосах аэродромов стояли тяжелые бомбардировщи­ки. А эти люди, смелые, бесстраш­ные, до конца верные своему воинскому долгу, уже вступали в пока незримый и бесшумный бой.

Сильно укрепленные опорные пункты противника один за дру­гим оказывались в наших руках. Были захвачены все японские пограничные пикеты. Гарнизоны, состоящие из взводов и рот, в аб­солютном большинстве случаев не обнаружили скрытного подхода штурмовых отрядов погранични­ков и не успели оказать сопротив­ление.

Миновав первый на своем пути рубеж, части Советской Армии решительно взламывали главные линии вражеской обороны и раз­вивали стремительное наступление.

Участники дерзкого ночного штурма сохранили жизни многих советских воинов. Они также со­рвали планы японского командо­вания, которое, прикрывая грани­цы сильно укрепленными гарнизо­нами и опорными пунктами под­разделений, думало сковать дей­ствия Советской Армии.

2. Передо мной старая, пожел­тевшая от времени фотография. Пролежала она в архиве без ма­лого четверть века. Дни тогда стояли пасмурные, и снимок по­лучился не очень четкий, все же разглядеть его можно. За чахлым кустарником — неровный ряд столбов. Нити колючей проволоки. Высокие глинобитные стены. За­тененные провалы амбразур.

Это японский дот. В августе 1945 года именно такие доты штурмовали наши пограничники. Дот, запечатленный на снимке, прикрывал пограничный пикет «Концуренко».

Помню, что атаковать пикет «Концуренко» должен был штур­мовой отряд старшего лейтенанта Андросова. Пикет располагался в полутора километрах от грани­цы и тщательно охранялся. Япон­цы усилили его гарнизон людьми и оружием, во дворе вырыли до­полнительные окопы и ходы сооб­щения, в огневые точки постави­ли часовых с пулеметами.

Старший лейтенант Андросов подобрался с одной из групп к посту так искусно, что японцы ничего не заподозрили. Погранич­ники бесшумно подползли к про­волочному заграждению, продела­ли проходы, прервали телефонную связь с соседними гарнизонами.

Атака была дружной и мощ­ной.

В числе тех, кто первым во­рвался во двор поста, был и младший сержант коммунист Петр Овчинников. Из окон казар­мы полетели пули. Овчинников ответил огнем из автомата. За­тем он подскочил к зданию, вы­шиб прикладом оконную раму и метнул в казарму противотанко­вую гранату.

Тишину, наступившую вслед за прогрохотавшим взрывом, неожи­данно нарушил японский пулемет. Стреляли из дота. На штурмую­щих обрушился свинцовый ливень, и они залегли.

Прежде чем кто-либо сообразил, что же произошло и как действо­вать дальше, Овчинников бросил­ся к этому доту. У него была еще одна граната, и он замах­нулся ею. Но вражеский пулемет­чик успел выпустить новую оче­редь: младший сержант упал, истекая кровью. Силы покидали его. Он чуть приподнялся и по­полз к доту. Метр, еще метр. Амбразура уже совсем близко. В слабеющей руке — граната с выдернутой чекой. До взрыва — мгновенье.

Осколки ударили в дот. Сделав последнее усилие, Овчинников своим телом прикрыл амбразуру. Его товарищи снова поднялись в атаку.

В критический момент боя пог­раничник Овчинников поступил точно так же, как Александр Матросов. Имя героя-погранични­ка, его подвиг никогда не будут забыты. Один из участков даль­невосточной границы охраняет застава имени младшего сержанта Петра Овчинникова.

Думаю, что, рассказав об этом подвиге, я в какой-то мере отве­тил и на второй вопрос. На войне наиболее полно раскрылись такие качества советского человека, как высокое мужество, бесстрашие, готовность отдать самое доро­гое — жизнь за свободу и неза­висимость своей любимой Родины.

3. Все послевоенные годы неук­лонно росла боевая мощь Совет­ских Вооруженных Сил, в том числе и пограничных войск. Ком­мунистическая партия и Советское правительство делают все для того, чтобы границы Родины всег­да были неприступными для вра­гов.

Пограничные войска стали бо­лее мобильными, на помощь сол­дату приходит новая боевая тех­ника. Наши рубежи охраняют

быстроходные корабли, современ­ные самолеты и вертолеты. Погра­ничники вооружены прекрасным боевым оружием. В войсках имеется достаточное количество специальной боевой и транспорт­ной техники, средств управления и связи.

В пограничные войска приходит молодежь с высоким общеобразо­вательным и культурным уровнем, подавляющее большинство — ком­сомольцы. Им, как и погранични­кам старших поколений, присущи высокая коммунистическая идей­ность, горячая любовь к Родине, готовность к подвигу.

Словом, пограничные войска имеют в своем распоряжении все необходимое для того, чтобы не только обнаруживать и своевре­менно задерживать непрошеных гостей — шпионов, диверсантов, контрабандистов, но и приводить в чувство любого, кто пытается вооруженным путем прощупывать крепость советской границы. Мы непоколебимы в своей реши­мости защищать каждую пядь нашей священной земли. Так было и так будет всегда.

Как известно, в прошлом году на восточной границе имели мес­то серьезные инциденты. Воору­женные провокаторы, подобно сво­им предшественникам, не отказы­ваются от попыток разговаривать с Советским Союзом языком угроз и военных провокаций. Видимо, не случайно военный преступник император Маньчжоу-Го Пу-И по­сле разгрома японских милитари­стов нашел покровительство в Пе­кине.

Решительные действия, мужест­во и героизм наших пограничников свидетельствуют о преемственнос­ти боевых и чекистских традиций пограничников Дальнего Востока.

Граница не глухая стена. Она открывает двери для друзей. Недругам же здесь все пути за­казаны. Об этом заботились и впредь будут заботиться совет­ские пограничники. Если потре­буется помощь, мы получим ее всегда. От советских патриотов, живущих близ границы. От наших органов КГБ и воинов Советской Армии.

Фотографии на страницах 1—16 Г. МАКАРОВА, В. ПЕРЕДЕЛЬ-СКОГО, Н. РАХМАНОВА, Е. УДО­ВИЧЕНКО и из фотоархивов Ве­ликой Отечественной войны.

2 «Вокруг света» № 5 17

Ю. С Т Е П А Н О В , наш. спец. корр.

Фото В. ОРЛОВА

львов моют! Не знаю. нуждаются ли в этом живые львы — те, что

в зоопарках,— а неживых, сидящих на крыше оперного театра в Одессе, моют. Происходит это незаметно для жителей города. В сущности, это даже забавно: люди с тряп­ками протирают, например, коня Юрия Долгорукого, а поток лю­дей привычно течет совсем ря­дом — и все мимо и мимо, мало кто остановится, чтобы поглядеть, поулыбаться. Конь-то все-таки ме­таллический, а его как живого... Чистят, холят.

А кто-то протирает старинные ленинградские фонари. Никто не заметит вечером, что фонари ста­ли светиться чуть ярче. Но по проспекту медленно, словно в за­думчивости, движется машина, она останавливается возле каждого столба, на котором висят тяжелые гроздья фонарей, журчит мотор подъемника... Фонарей в Ленин­граде много.

А звезды? Кто чистит звезды Кремля?

В четвертый день весны я стою у Троицкой башни, жду. Откуда-то должны появиться Митрофан Николаевич и Виктор.

Это они чистят звезды. Из всех людей только два человека дотра­гиваются до звезд.

«Как я вас узнаю?» — спросил я у Виктора, когда мы договари­вались о встрече по телефону. Он задумался, не знал. «Ну, как... — послышалось в трубке. — В телогрейках мы».

Я повернулся к стене, идущей к башне. На кирпичах ясно вы­бито; «1949». Значит, стену пе­рекладывали. Хорошо, что остав­лен «автограф». Кто-то где-то делал кирпич именно для Кремля

на стр. 23 •

Внизу — Одесса... Сейчас окончится «Лебединое озеро», и из Большого театра выйдут зрители. Фонарь у театра будет уже зажжен.

Вира! Вира!

В. Д Е М И Д О В , наш спец. корр. Фото автора

ашина остановилась, но красный флажок на ее кузове продол­

жал биться и пощелкивать — ветер здесь, в открытых засне­женных пространствах, разгу­лялся вовсю.

— Приехали... — сказал Бе-дарев. Он секунду послушал, как в тонкий металл дверцы скребется сухая крупа, потом поглубже натянул ушанку и выскочил из кабины.

Прямо у колес грузовика на­чиналось поле, изъязвленное сотнями дыр, с небольшими холмиками коричневатой земли. Было похоже, будто здесь пора­ботала большая семья кротов. Только какие же зимой кроты? Да и земля такая была бы им не по зубам — скованная со­рокаградусным морозом, она глухо вызванивала под каблу­ком, словно чугунная плита.

Взрывники, похлопывая ру­кавицами, точно застоявшиеся возницы, побродили вокруг, заглядывая в темные земляные норы, и вернулись к машине. На снег полетели жестяные совки, мятые ведра, какие-то палки, смахивающие на горо­дошные биты, и две увесистые дубины — весь нехитрый инст­румент. Последними из сумра­ка кузова извлекли несколько бумажных мешков с окаменев­шим аммонитом и на плечах растащили их по всему полю.

Стылое безмолвие висело над бескрайней степью. Негромкие команды Владимира Бедарева вязли в тишине, как в вате. И даже ветер бесшумно швы­рялся ледяными иглами — до самого горизонта не было ни единого деревца или кустика, где он мог зацепиться за ветви и завыть, застонать по-звери­ному.

Трудно было представить бо­лее мертвое и забытое место, чем эти безжизненные целин­ные снега.

А между тем я знал, что именно тут проходят границы будущего Камского автозавода; что в министерствах и управле-

ниях лежат карты с заштрихо­ванной частью этой степи пло­щадью в четыре с половиной тысячи гектаров, отведенной для гигантской заводской строй­площадки; что уже бегают где-то по российским дорогам опыт­ные образцы трехосных больше­грузных машин, тех самых, что со временем должны будут ты­сячами выкатываться из здеш­них заводских ворот. Но пре­жде — подготовить все это — должен был взрыв...

Белизна снегов слепила, и глаз мог лишь немного отдох­нуть на иссиня-черных фигур­ках взрывников. Они казались плоскими, как тени на сияющем экране. Двое из них вовсю ко­лошматили дубинками мешки со взрывчаткой. Мешки лопа­лись, и кремовый порошок стекал тонкими струйками на землю...

Был особый резон в том, что из семидесяти площадок, тщательным образом осмотрен­ных и обследованных по всей стране, проектировщики выбра­ли невзрачную степь на ле­вом берегу Камы, поблизости от старинного городка Набе­режные Челны. Во-первых, срав­нительно недалеко расположил­ся Волжский автозавод в Толь­ятти, и, значит, волжские специалисты могли в любой мо­мент прийти на помощь строи­телям КамАЗа. Во-вторых, рядом готовая дорога для по­токов груза — Кама. В не­скольких десятках километ­ров — Нижнекамск, город хи­миков, строящиеся шинные заводы. И наконец, соседние ме­сторождения нефти — рукой по­дать. Все это вкупе и опреде­лило решение: здесь быть но­вому заводу.

...Мороз как будто стал креп­че. И взрывники задвигались поживее. Они шли строем с ведрами наперевес, шли вдоль цепочек шпуров и кланялись — влево-вправо, влево-вправо. Буд­то картошку сажали. Они сеяли аммонит.

РЕПОРТАЖ С УДАРНОЙ КОМСОМОЛЬСКОЙ СТРОЙКИ 21

Еще вчера в кабинете управ­ления Камгэсэнергостроя, в ко­митете комсомола и в штабе ударной комсомольской стройки я воспринимал сведения о ме­сте и сроках строительства КамАЗа как само собой разу­меющиеся вещи. Но сейчас я глядел не на карты и планы. Глядел в обмороженную, проду­тую всеми ветрами пустыню. И уже никакая фантазия не могла помочь воссоздать вче­рашние почти реальные карти­ны: новый завод, корпуса цехов, колонны машин... Хотя бы камень увидеть! Ведь он дол­жен быть где-то здесь. Большой камень, вернее — бетонный блок, камень-памятник, камень-обещание. Традиционный пер­вый камень, заложенный в честь начала и по традиции украшенный надписью: «Здесь будет...» Я видел его на фото­графии, и кругом стояли улы­бающиеся люди, и некоторые в восторге подняли руки.

Но и камня нигде не было видно. Светло-серый, он, навер­ное, растворился теперь в сне­гах. Один снег без конца, и фигурки взрывников, фигурки заблудившихся в пустыне лю­дей.

— Часа на три еще рабо­ты... — сказал Бедарев.

Я не заметил, как он подо­шел. Он склонился над ящиком с блестящими трубочками дето­наторов и, перебирая их, раз­говаривал будто сам с собой. Его ушанка, воротник и брови были в инее. И перчатки с об­резанными пальцами тоже были в ледяных кристаллах, время от времени он дышал на них.

И вдруг над полем вынырнул самолет. Он разворачивался, прицеливаясь, чтобы поудобнее сесть на невидимом отсюда аэродроме. Еще два десятка добровольцев прибыли прями­ком из Казани. Через пятна­дцать минут они заберутся в поджидающий их автобус № 2402, и инспектор отдела кадров Володя Паршин, как обычно, скажет им: «Добро по­жаловать!» Новички будут по пути дышать на заиндевевшие окна и пытаться рассмотреть места, о которых читали пока только в газетах.

Вот этого поля, какое оно сейчас, они уже не успеют уви­деть.

Я много раз замечал: было что-то общее в том, как все при­бывшие впервые поднимались по деревянным сходням, проло-

22

женным к дверям отдела кад­ров Камгэсэнергостроя. Так вы­глядят новобранцы, не надев­шие еще формы. Но заканчива­лось оформление, и те же сходни спускали на землю лю­дей, объединенных уже единой заботой и единой целью — це­лью и заботой Всесоюзной удар­ной комсомольской стройки.

Они выходили на главную улицу поселка и, как следует оглядевшись, начинали пони­мать, отчего это в отделе кад­ров с таким восторгом встреча­ли в графе «Профессия» слово «каменщик».

Перед ними стояли городские кварталы с магазинами, столо­выми, кафе, отделением связи и катком, с кубом кинотеатра. Но это было лишь начало. Фо­ном для готовых кварталов слу­жили бесчисленные решетча­тые фермы кранов. Своими крюками, будто из-под земли они старались, тащили к небу новые и новые жилые корпуса. И уже по ночам полыхали сот­ни прожекторов над растущими стенами, и в их свете один к одному ложился светлый кир­пич, порхали в воздухе бетон­ные блоки и горели огни элек­тросварок.

Да, каменщики были на вес золота, потому что здесь с са­мого первого дня решили обой­тись без традиционных пала­ток.

... Михаил, шофер взрывни­ков, блаженно зажмурился и включил сирену. Отчаянный вой огласил пустыню. Оцепление было на местах. Можно было начинать.

Бедарев еще раз измерил со­противление цепи.

— Теперь я буду крутить,— сказал он и почему-то застенчи­во улыбнулся. — Минуты три покручу, и сразу будет взрыв. Гляди, если камни сверху пой­дут... В общем не зевай.

Он склонился к взрывной машинке и принялся крутить ручку магнето, словно заводил патефон.

Я стоял, где мне и было при­казано стоять — у машины, и сирена, которую Михаил при­ладил прямо к радиатору, вре­залась мне в бок. Но отодви­гаться я и не думал — здесь было теплее.

Было еще время оглянуться и посмотреть в последний раз на нетронутую белизну. Беда­рев крутил магнето. Он, навер­ное, уже не мог думать в это время ни о чем, кроме взрыва.

Где он только не крутил вот такую же ручку!

Я был у него дома. Кварти­ра Бедарева, хоть он и жил здесь уже порядком и солидная мебель стояла у стен, чем-то неуловимо напоминала жилье кочевника, гостиничный но­мер — одним словом, не было какой-то детали, которая гово­рила бы, что хозяева обоснова­лись здесь всерьез и надолго. Наверное, так оно и было, по­тому что, как и большинство строителей некоторых специаль­ностей, Владимир не мог да и не имел особого желания заси­живаться на одном месте.

Его отец был горняком, и Владимир тоже стал работать под землей. Работал в Кузбас­се на шахте «Чертинская-1». Строил в Кемеровской области шахту-гигант № 5—6 — был бригадиром проходчиков комсо­мольско-молодежной бригады. Однажды пролежал полсуток, заваленный породой, — обру­шилась кровля. Спасло его чу­до — прямо перед лицом оста­лась свободная полость, в нее откуда-то бежала струйка воз­духа. Потом вместе с воздухом до него донеслись голоса спа­сателей...

На строительстве Зейской ГЭС он внедрял новую погру­зочную машину. В Нуреке взрывал скалы — вел отвод­ные туннели. На Хантайской ГЭС строил подземный машин­ный зал.

Но свой звездный час он пе­режил на Чарвакской ГЭС, ког­да взрывал Меловой перевал. Это был взрыв! Девятибалльное искусственное землетрясение сотрясло округу.

Готовились к нему месяца четыре: вели специальные вы­работки для взрывчатки — штольни и камеры, бурили скважины. Потом пригнали два эшелона с порохом — 1600 тонн старого военного пороха образ­ца 1943 года перегрузили на машины и повезли к перевалу. К этому времени Бедарев с группой взрывников подгото­вил 100 штук «боевиков» — своеобразных бомб-детонаторов. Двадцать дней они провели на отдаленном полигоне, сооружая боевики. В металлические сто­литровые банки надо было упа­ковать адский «сандвич» — слой скального аммонита № 1, пересыпать его чешуйчатым тротилом, вставить и вывести детонирующий шнур и залить все это гудроном с солидолом.

ЛЮДИ НАД ГОРОДОМ

«Боевики» развесили в камерах на крючьях, и теперь можно было засыпать порох.

Военные саперы вскрывали большущие банки с порохом, обливали его водой и ссыпали в кузова машин, обитые рези­ной. Машины подползали к скважинам, и пороховые «ма­кароны» через деревянные во­ронки отправлялись под землю. Трубы скважин вели в камеры. Двадцать дней взрывники вме­сте с группой саперов, натянув противогазы, ровняли деревян­ными лопатами под землей го­ры пороха. Резкий усыпляющий запах пробирался и под маску, и, чтобы не уснуть, не задох­нуться, они через час-два вы­скакивали на свежий воздух.

Где-то в середине работы внезапно стала прибывать в штольне вода. В конце кон­цов она поднялась до полутора метров. Откачивать ее никто не брался — насос мог высечь искру. Взрывники знали, что пороховые «макароны» не отсы­реют, даже наоборот, этот тип пороха лучше детонировал как раз в воде, становился единой монолитной массой. Но утеше­ние было слабое — вода плес­калась уже под подбородком.

Последние порции взрывчат­ки засовывали, заталкивали под самые своды камер длин­ными деревянными толкачами.

Блиндаж, куда дотянули ма­гистральный провод, был в двух с половиной километрах, на взгорье. Невдалеке располо­жились наблюдатели, коррес­понденты. Начальник взрыва Валентин Иванович Казарин дал ракету, и товарищ Бедаре-ва Володя Бакпаев наклонился к машинке.

Когда облако сползло в сто­рону и рассеялось, в Меловом перевале зиял готовый проход, трасса новой дороги.

...Володя все крутил и кру­тил ручку. Бисеринки пота вы­ступили у него на переноси­це — с ними не смог совладать никакой мороз.

Выглянуло солнце, и степь вдруг ожила, повеселела как-то, хотя вроде бы ничего и не из­менилось вокруг. И я решил, что надо будет все же еще на­ведаться в это пустое пока поле и отыскать тот камень, с кото­рого начнется завод.

— Взрыв... — негромко ска­зал Бедарев.

И вековая неподвижная степь исчезла в смерче.

г . Н а б е р е ж н ы е Ч е л н ы

со стр. 18

и на каждом выбивал год. Я огля­нулся. Конечно, за спиной у меня стоял Митрофан Николаевич, он ведь тоже меня не знал. Просто стоял пожилой человек. Невысо­кий, в синей, почти новой тело­грейке. Под ней не рубашка — гимнастерка. Чистая и очень ста­рая. «Может, еще военная, — по­думал я. — Хотя не может быть. Столько лет!»

— Здравствуйте! Это вы... чис­тите звезды?

- Д а . Он говорил мало и не очень

охотно. Кажется, ему было стран­но, что его работой можно серь­езно интересоваться.

— И орлов тоже вы снимали? На башнях были раньше ли­

тые орлы. Они сидели прямо на кладке шатров.

— Да... Там уж все поржаве­ло... чуть держались.

— А потом? — Потом ставили звезды. Не

эти. С серпом и молотом. В три­дцать пятом году... Эти ставили в тридцать седьмом.

— А чистите часто? — Сейчас в три-четыре года

раз. Митрофан Николаевич ожи­

вился: — В сорок первом, в июне,

чехлы надевали. Через полтора года их менять пришлось... рва­лись. Ветер там. А в сорок чет­вертом разрешили снять чехлы... Вот мы снимали.

— Не страшно там? Высоко, ветер...

— Чего страшного? Как на зем­ле. Работаешь — ничего не заме­чаешь. Что там, что тут — все одно.

Подошел Виктор. Большой, не­много сутулый. С ним и пошли в башню. Он говорил легко и ра­достно. Все хотел рассказать. Со звездами он уже работал восемь лет.

— Нет, со мной ничего инте­ресного не случалось. А с Митро-фаном-то Николаичем было. Раз чистил, заработался вот так, ничего, конечно, не замечает — вдруг туча... Грозовая! Как нача-

ла вся звезда сверкать! Искрами! Он едва в люк успел убежать. Хо­рошо еще молния не ударила! А в другой раз чистил он, одно стекло снял, а тут стриж! Зале­тел в звезду, а вылететь никак... То в один луч залетит, то в дру­гой. Вот с ним помучились! Гоня­ли его, гоняли — вылетел все-та­ки... Хорошо отсюда видно, прав­да? Вот еще четыре таких винта, и будем в шатре.

«Винты» в Троицкой башне бы­ли крутые и узкие. Вывинчиваясь из четвертого и уже не ожидая, что он когда-нибудь кончится, я услышал голубя. Он ворковал, слышно было даже, как он бьет крыльями. Значит, там было уже просторно. Открывалась площад­ка — та, что перед самым шатром.

— Вот люк... в него вылезаем. На шатер уже. Люльку подни­маем. До звезды еще двадцать метров.

Я выглянул в люк. Звезда бы­ла совсем близко. По зеленому шатру к ней вела узкая железная лестничка. С земли она была не­заметна. Позолоченные лучи звез­ды сверкали на солнце ослепи­тельно. Оказывается, они были широкими. Наверное, шире ладони.

Они поднимаются туда, расска­зывал Виктор, страхуют себя поя­сом. Как обычные верхолазы. Крепят звезду, чтобы она не вра­щалась. Снимают несколько позо­лоченных медных планок, чтобы освободить один треугольник ру­бинового стекла. Гарь с него сни­мают и снаружи, и изнутри. Мож­но это делать только спиртом. Ра­бота кропотливая. Целая неделя уходит, пока не будет вынут и по­чищен последний треугольник. Там, где планки прилегают к стеклу, держа его, всю щель надо промазать замазкой. Так в звезду не попадает влага. Если в нее просочится хоть капля воды и упадет на лампу — лампа раз­летится вдребезги. Очень мощная лампа — пять тысяч ватт. И за­мазка еще не должна замерзать...

— А высоты я с детства не бо­юсь, — сказал Виктор. — Как-то уж так пошло у меня — не боюсь, и все!

23

О С Б О Р Н Э Л Л И О Т , американский журналист

ТО ЗНАЧИТ БЫТЬ ЧЕРНЫМ БЕДНЯКОМ В СЕГО­Д Н Я Ш Н Е Й АМЕРИКЕ? О, далеко немногие п р е д ­

ставляют это. Не представлял этого и я до тех п о р , пока м н е не довелось принять участие в п о е з д к е по гетто Кливленда, Детройта, Чикаго, Сан-Фран­циско, Окленда, Лос-Анджелеса и Атланты. В тече­ние шести дней, пока наши космонавты на «Апол-лоне-10» изучали о б р а т н у ю сторону Л у н ы , я з н а к о ­мился с обратной стороной сегодняшней А м е р и к и . М н е приходилось беседовать с десятками ее чер­ных г р а ж д а н , и чуть ли не к а ж д ы й называл наше общество расистским, а наши систему — насквозь п р о г н и в ш е й . С д р у г о й стороны, в течение тех же шести дней я открыл для себя и нечто иное — т а к у ю целеустремленность и дух солидарности с р е д и американских негров, какие не увидишь с р е ­ди остальных слоев нашего общества. Я открыл в них гордость, у м , четкое понимание стоящих перед ними п р о б л е м — словом, все качества Человека, по сравнению с к о т о р ы м м о я собственная персона показалась м н е весьма и весьма с к р о м н о й . И вме­сте с тем мне не дает п о к о я один вопрос: на­с к о л ь к о белая А м е р и к а допустит их э н е р г и ю и та­лант к р е ш е н и ю п р о б л е м дискриминации и нище­ты, от к о т о р ы х страдает нация?

«Вам н у ж н о было родиться ч е р н ы м , вам н у ж н о было появиться на свет н е г р о м , иначе вы н и к о г д а не с м о ж е т е представить себе, что это значит», — сказал м н е негритянский ю н о ш а в Атланте. О н , безусловно, прав. И все же за эти шесть дней, проводя целые сутки в гетто, ночуя в не­гритянских домах, глядя на залитое неоновым п о ­ловодьем благополучие состоятельных кварталов наших г о р о д о в из туманного далека т р у щ о б - о к р а ­ин, я, по крайней м е р е , хоть н е м н о г о понял, ка­ково быть н е г р о м в А м е р и к е .

Негры-бедняки видят успех, процветание, нако­нец, просто обеспеченность лишь на экранах теле­визоров (в тех случаях, к о г д а они есть) или в свер­к а ю щ и х л а к о м лимузинах, на которых разъезжают по т р у щ о б а м гангстеры, сводники да взяточники-чиновники. Д л я них же самих, как бы они ни над­рывались, нормальная ж и з н ь остается недоступ­ной мечтой. Просто удивительно, что, чувствуя себя в сегодняшней А м е р и к е как в т ю р ь м е , к о е -кто из них все же п р о д о л ж а е т верить, что с на­шей а м е р и к а н с к о й системой еще м о ж н о что-то сделать. Конечно, большинство полностью согласно с тридцатилетним Томми Эвансом из Атланты, п р о ф с о ю з н ы м о р г а н и з а т о р о м и активным б о р ц о м за г р а ж д а н с к и е права, к о т о р ы й говорит: «Если мы способны послать к о с м и ч е с к и й корабль на Луну, почему мы не м о ж е м накормить собственный на­род?» Что ж, к этому остается лишь добавить сказанное о д н и м из наших собеседников в Чика­го, человеком, и м е ю щ и м две ученые степени: «Полет на Луну убеждает меня в т о м , что мы м о ж е м очень м н о г о е . Главное — это отсутствие желания делать что-нибудь, к о т о р о е в итоге вы­ливается в откровенный расизм».

Действительно, куда бы ни обращался н е г р -бедняк, повсюду он сталкивается с р а с и з м о м . Н у ж н о ли после этого удивляться, к о г д а п р е п о ­добный Д ж е с с Д ж е к с о н заявляет своим п р и х о ж а ­нам во время воскресной утренней с л у ж б ы : «Мно­гие г о д ы нам говорили, что мы черны и б е з о б ­разны. Мы смотрелись в г р я з н у ю воду вместо зеркала и думали, что мы на с а м о м деле б е з о б ­разны. И только теперь мы наконец осознали, что вся беда в этой г р я з н о й воде».

Впрочем, о т о м же с а м о м , хотя и в других словах, говорили все, с к е м м н е доводилось встречаться: бедняку негру пора почувствовать себя ч е л о в е к о м , а обществу — предоставить ему те самые равные в о з м о ж н о с т и , к о т о р ы е о б е щ а ю т неграм вот у ж е двести лет. Они ратуют и за д р у ­гое — за то, чтобы сами н е г р ы принимали уча­стие в решении собственной судьбы. Пока же они лишены этого, и не случайно н е г р ы , особенно м о л о д е ж ь , испытывают к о к р у ж а ю щ е м у их бело­му обществу п р е з р е н и е и недоверие.

Официальные власти? М а р и о н е т к и , пляшущие под д у д к у монополистических воротил. Н е г р ы же от­странены от участия в органах управления. «Вам хватит пальцев одной р у к и , чтобы пересчитать всех негров, заседающих в муниципалитете», — г о р ь к о заявил один человек в Детройте.

Равные в о з м о ж н о с т и при трудоустройстве? Явная показуха. «Вся беда в т о м , — сетовал Уитни Янг, — что м ы , черные, с л и ш к о м бросаемся в глаза. Д о ­статочно взять на работу секретаршу, и м о ж н о во­всю трубить о расовой интеграции».

Средства информации? Отношение к ним со стороны негров выражается о д н и м словом, к со­ж а л е н и ю отнюдь не входящим в литературный л е к с и к о н . Диана Вонг Изон из Кливленда, н е г р и ­тянка, родившаяся в одной из азиатских стран, не скрывала, что н и к о г д а не читает американских газет, потому что они все насквозь пронизаны п о ­лицейским д у х о м . В Детройте, например, н е г р и ­тянское население бойкотирует м е с т н у ю «Детройт ньюс» из-за ее явно расистского характера; д а ж е в разделе уголовной х р о н и к и специально п о д ч е р ­кивается цвет к о ж и нарушителя, если он негр.

П р о г р а м м а б о р ь б ы с бедностью? «Сплошное надувательство. Почти все деньги попадают в к а р ­маны п р о д а ж н ы х чиновников, загребающих тысяч по 15—20 в год, и лишь жалкие г р о ш и доходят до бедняков», — возмущался один из активистов в н е г р и т я н с к о м гетто Уоттса.

Ш к о л ы и образование? Как раз они-то и зани­мают о д н о из первых мест в длинном списке суровых претензий жителей гетто. В Чикаго м н е довелось побывать д о м а у Рози Симпсон. Ш е с т е ­ро ее детей ходят в школу, ставшую настоящим полем боя м е ж д у белыми учителями и у ч а щ и м и ­ся-неграми. М н е показали стенограмму собрания родителей и учеников, на к о т о р о м обсуждался вопрос о т о м , что же все-таки делать дальше. Она

24

не нуждается в комментариях: «Учителя о б р а ­щаются с белыми у ч е н и к а м и и с детьми состоя­тельных родителей-негров совершенно иначе, чем с остальными... Учитель С. специально наступил мальчику-негру на ногу, а к о г д а тот попытался что-то сказать, выставил из класса и послал к д и ­ректору... Учительница М. на у р о к а х систематиче­с к и оскорбляет учеников-негров. Называет их р о ­дителей б е з г р а м о т н ы м и д и к а р я м и , насмехается над теми, кто вынужден перебиваться на благотво­рительные пособия, заявляет, что девочек ожидает панель, а мальчиков — судьба пьяниц и н а р к о м а ­нов. Учитель Б. не скупится на п о д з а т ы л ь н и к и -Учителя не объясняют материала... не отвечают на вопросы, если что-нибудь непонятно».

И подобные ж а л о б ы на плохое преподавание, у н и ­ж е н и я , отвратительные п р о г р а м м ы , разваливающие­ся от ветхости школьные п о м е щ е н и я раздаются п о ­всюду.

Социальные улучшения? Пустая трата времени и средств. В Атланте недавно воздвигнут стадион, к о ­торый обошелся в 18 миллионов долларов, а непо­далеку от него раскинулся Саммерхилл — район у ж а с а ю щ и х т р у щ о б . «Стоит пойти д о ж д ю , и вода, стекающая с бетонированных подъездов стадиона, затопляет улицы Саммерхилла, — жалуется Том Эванс. — Что нам п р о к у от этого стадиона?»

Закон? Он всегда подходит с двойной м е р к о й . Трудно не согласиться с А д а м о м Р о д ж е р о м из Сан-Ф р а н ц и с к о , к о т о р ы й два года просидел в т ю р ь м е : «Если мы с вами поскандалим и я о к а ж у с ь не прав, м е н я упрячут за решетку. Если же вина будет ле­жать на вас, это сойдет вам с рук».

Полиция? Нигде так не сильны ненависть и п о ­дозрительность, как там, где система входит в п р я м о й контакт с ч е р н ы м о б щ е с т в о м . Этот контакт осуществляет полиция. Поэтому-то и сверкают м о л ­нии, г р о з я в з р ы в о м , в черных трущобах Д е т р о й ­

та и Кливленда, Атланты и С а н - Ф р а н ц и с к о . В Д е т ­ройте н е г р ы настолько подозрительно относятся к тамошней полиции, что они создали д а ж е спе­циальный отряд из м о л о д е ж и , к о т о р ы й наблюдает за ее действиями. Он носит название «Вест-Сайдско-го голоса независимого Детройта». Что ж, это вполне оправданная, хотя и вынужденная, м е р а 1 .

Везде, где мы были, полиция — это настоящее проклятие для черных г р а ж д а н А м е р и к и . После недавних облаков слезоточивого газа и ливня пуль в Беркли м о ж н о понять полные ярости слова м о ­л о д о г о воинственно настроенного Бобби Холла из Уоттса, столь типичные для настроений, царящих в гетто: «Вы д о л ж н ы написать, что здесь, у нас, п о ­степенно рождается самая настоящая нацистская Германия. Весь ужас не только в т о м , что, к о г д а вертолеты поливали г а з о м Беркли, власти п о д о б ­ным о б р а з о м пытались усмирить студентов. Просто-напросто им наплевать на народ». Во что в итоге выльются н а п р я ж е н н ы е отношения м е ж д у неграми и полицией? Никто не м о ж е т сказать этого. Но гневное недовольство в гетто нарастает.

...Я вернулся из этой п о е з д к и п о д впечатлением всего увиденного, подавленный и в то же время о б о г а щ е н н ы й , д а ж е воодушевленный после того, как в течение нескольких дней имел в о з м о ж н о с т ь взглянуть на м и р глазами м о и х черных д р у з е й . И все же мы смотрели на него п о - р а з н о м у : ведь с самой первой минуты я знал, что в к о н ц е к о н ц о в для меня это лишь к р а т к о в р е м е н н ы й эпизод. Д л я них — вся ж и з н ь .

1 Группы активистов из этого отряда, обычно из трех-четырех человек, в течение дня неотступно следуют на автомобиле за полицейским нарядом, который патрулирует гетто. Как только полицейские задерживают или просто окликают какого-нибудь негра, они останавливаются; в слу­чае необходимости они становятся свидетелями подозревае­мого и тут же на месте знакомят его с гарантируемыми ему конституцией правами. — Прим. ред.

Почти полвека прошло с тех пор, к а к в США вышел сборник новелл и рассказов «Тростник» неизвестного тогда молодого н е г р и т я н с к о г о писателя Д ж и н а Тумера. В го­ды, когда по всей стране проводились полицейские облавы на «красных», когда пылали к о с т р ы к у к л у к с к л а н о в с к и х линчевателей, Тумер не побоялся возвысить свой голос в защиту человеческих прав черных американцев, их права на ж и з н ь , свободу и счастье. Реалистические м и н и а т ю р ы Тумера сделали его предтечей литературного течения, названного впоследствии Негритянским возрождением, оказали влияние на т а к и х к р у п н ы х современных н е г р и т я н с к и х писателей, к а к Л. Хьюз, К. Каллен и дру­гие.

Со времени опубликования сборника освободительная борьба н е г р и т я н с к о г о народа и усилия прогрессивных белых американцев разрушили некоторые дискриминацион­ные юридические барьеры, которыми были о к р у ж е н ы черные а м е р и к а н ц ы . Сегодня ку­к л у к с к л а н о в ц ы , к а к правило, у ж е не устраивают так о т к р ы т о и безнаказанно свои

кровавые о р г и и с судом Линча. Но основы системы расистского угнетения н е г р и т я н с к о г о народа, против которой страстно протестовал Тумер, и теперь сохраняются капита­

листической А м е р и к о й . Расизмом все еще пропитаны все поры б у р ж у а з н о г о общества США, о чем так убедительно свидетельствуют заметки американского журналиста Осборна Эллиота о современном положении негров в этой стране и сообщения газет о новом наступлении американского расизма на американцев с темной к о ж е й .

Впервые публикуемые на р у с с к о м я з ы к е новеллы Тумера — это не только неиз­вестные ранее нашим читателям страницы из истории американской литературы. Они гневно звучат и сегодня, помогая понять истоки протеста н е г р и т я н с к о г о народа, чей боевой дух, мужество и стойкость в борьбе за свою свободу и равенство вызывают у советских людей чувство восхищения и солидарности.

И. ГЕЕВСКИЙ, кандидат исторических наук

25

I

з проломов искрошившейся каменной стены, из-под гниющих досок трухлявого пола, сквозь массивные дубовые брусья стропил —

вручную, топором, обтесанные бревна, — вверх, сквозь стропила заброшенной хлопковой фабрики сочится сумрак. Сквозь наползающий сумрак про­дирается луна. Полная луна, как пылающий фа­кел, озаряет огромные ворота фабрики, проливает в сумерки кровавое зарево, высвечивая вытянув­шиеся вдоль единственной улицы негритянские ла­чуги фабричного поселка. Полная луна — зловещее знамение. Негритянские женщины начинают петь, отводя, заговаривая близкую беду.

Луиза весь день работала на кухне, она возвра­щается из города белых и поет, пробираясь по греб­ню холма. Ее кожа — цветом в осенние листья, чуть тронутые первыми холодами деревьев. Младший

сын ее белых хозяев — Боб Стоун — любит Луизу. Когда люди думают о Луизе и Бобе, им кажется, что Боб покорил ее сердце. Когда ласковый жар пе­реполняет Луизу, ей кажется, что Боб покорил ее сердце. Том Бэруэл тоже любит Луизу — негр по кличке Большой Том. Но он весь день работает в поле — ему некогда признаться Луизе в любви. Большой Том, громадный и сильный, с легкостью владеет тяжелым топором, без труда удерживает плуг в борозде, но не может завладеть сердцем Луи­зы. Или так ему кажется, Большому Тому. Что же удерживает Луизу в поселке? Сердце, и сердцем она тянется к негру, но Большой Том об этом не знает. Черный человек заслоняет белого, когда Луиза ду­мает о Томе и Бобе. Черный заслоняет белого в ее сердце. Луиза возвращается из кухни белых. Она вспоминает Тома и Боба, спускаясь с холма и тихо напевая. Ее песня вспархивает в черное небо к дьявольскому лику полной луны.

26

Рисунки Г. ФИЛИППОВСКОГО

Странное волнение переполняет Луизу. Она раз­мышляет о Томе и Бобе — кто из них тревожит душу Луизы? Встретиться с Бобом в тростниковом поле? Предложение Тома? — он хочет на ней же­ниться, — но можно так сделать, что Том промолчит, и отложить свадьбу... значит, и не это. Ни Том, ни Боб не тревожили Луизу, пока ее мысли не свели их вместе, — и вот их тени сливаются воедино, скользя облаками по кровавой луне. Смятение за­хлестывает сердце Луизы, ее губы дрожат, ритм песни срывается и странно трепещет в тревожной тьме. Собаки слышат изломанную мелодию и начи­нают жалобно подвывать и скулить, задирая морды к огромной луне. Громко кудахчут проснувшиеся куры, в соседних деревнях то взлаивают собаки, то, будто чувствуя беду, кричат петухи, предвещая по­селку бесовский рассвет. Женщины поют все гром­че, неистовей, стараясь заворожить грядущую беду. Луиза подходит к своей маленькой хибарке и уста­ло опускается на ступени крыльца. Луна подымает­ся навстречу тучам, скоро она скроется в их черной тени.

Горящая луна — для ниггера. Грешник. Кровавая луна — для ниггера. Грешник. Луна выходит из ворот забытой фабрики.

II

С лесной опушки, из глубокого мрака, в низко на­висшие над деревьями тучи, вскидывается, тянется дрожащее пламя, растекаясь заревом по темному не­бу. Воздух становится густым и тяжелым, настояв­шись на запахе кипящего варева. Как черные, пе­ревитые лентами тени, лежат на земле ароматные стебли — только что скошенный сахарный тростник. Лениво, по кругу, тащится мул — медленно вертит­ся каменный жернов, пережевывая сочные, мясистые стебли. Негр, освещенный керосиновой лампой, то хлещет кнутом усталого мула, то подкармливает тя­желый и жадный жернов. Мальчишка подставляет под жернов бадью, сцеживает только что выжатый сок и вперевалку идет к кипящему котлу. Над кло­кочущим варевом клубится пар, душным дурманом окутывает лес и стелется над крышами негритянского поселка, притулившегося внизу, у подножия холма. Люди, сидящие у мерцающей плиты, тонут в пелене пьянящего тумана, переговариваются, посасывают тростниковые стебли, ждут, когда сварится заветное зелье. Зыбкое зарево разливается по небу, низко нависшему над притихшим поселком.

Старик Джорджия приглядывает за плитой и котлом, помешивает варево ложкой и рассказывает

27

о белых людях, о былых урожаях, о том, как но­чами варят самогон, о сборе хлопка и негритянских девчонках. Том Бэруэл слушает его, сидя у плиты, посмеивается и жует ароматный стебель, пока кто-то не вспоминает имени Луизы. Пока кто-то не заго­варивает о Луизе и Бобе, и о шелковых чулках — мол, Луиза-то, а? — чулки-то ей Стоун подарил, не иначе! Раскаленная кровь яростной струей — нет, не кровь, а кровавое пламя, выплескиваясь огнем из пылающей печи, неистово ударяет Тому Бэруэлу в голову. Он вскакивает, смотрит на сидящих лю­дей. «Она моя девушка!» Билл Менинг смеется. Бэруэл рывком подымает его с земли, бьет — Ме­нинг как мешок оседает вниз. Приятели Менинга подступают к Тому, — крак! — щелкает раскрываю­щийся нож... плохо придется Билловым друзьям — они отступают и скрываются в лесу. С Тома до­вольно: он прощается с Джорджия и медленно идет по узкой тропинке, сбегающей к поселку по склону холма. Вот в этот-то момент и начинается переполох: в деревнях скулят и воют собаки, испу­ганно кудахчут проснувшиеся куры, тревожно и протяжно кричат петухи. Тому не по себе. Он остыл после драки, ушел от пышущей жаром плиты. Его знобит. Он подымает голову — навстречу тучам медленно карабкается в небо луна. Том Бэруэл вздрагивает — Большой Том, никогда не боявший­ся ни бога, ни черта. Заставляет себя думать о Луи­зе. Стоун. Не надо бы! СТОУН. Том входит в посе­лок и видит Луизу. Луиза сидит на ступеньках крыльца. Он нерешительно приближается к Луизи-ной лачуге, притрагивается к полям своей фетровой шляпы, говорит: «Хочу кой-чего обтолковать» — и чувствует, что не знает, о чем говорить, а если и знает, то не может сказать. Сует ручищи в карманы комбинезона, улыбается и начинает потихоньку от­ступать.

— Хотел меня увидеть, Том? — Верно, хотел. В самую точку, Луиза. Увидеть. — Ну и вот я... — Ага. И я тоже. Вот. Вот он я. А толку-то что? — Может, ты чего-нибудь сказать мне хотел? — Во-во, сказать. Сказать кой-чего. Да ведь

слова-то, они как? — иногда в кости играешь: ки­даешь, кидаешь — не идет шестерка. Тоже и слова: не идут, и все. Вроде я язык от любви проглотил. Вот! — от любви. Лу, дорогая, ты еще малышка. Лу, малышка, люблю я тебя, Лу! Давно полюбил. Ты еще совсем была девчонкой — тогда. Вот ты сидишь здесь на крыльце и поешь, а у меня сердце от любви разрывается. И всегда ты со мной: в лесу ли, в поле — пахать или хлопок собирать — всегда. В сердце со мной, вот оно как. А на будущий год, если Стоун мне поверит — старый Стоун — у меня будет ферма. Понимаешь? — моя! И все у тебя бу­дет: и шелковые чулки, и платья... да нет! — ты не думай, что я верю: ну в поселке-то пришепты­вают, мол, откуда чулки, — не верю, не думай. Белые, они что хотят, то негру и сделают. А ты им небось тоже нравишься, Лу. Бобу Стоуну нра­вишься, а как же, я знаю. Да ведь не так, как в поселке они там шепчутся, правда?

— Я не знаю, Том, о чем ты толкуешь. — А то знаешь! Конечно, не знаешь. Я тут уже

двоих ниггеров уделал, чтобы и они тоже знали, что не знаешь. Всегда они в поселке треплют, чего не на­до. Да и белые теперь не лютуют, как раньше. И не надо бы — черт его знает как не надо! Только не с тобой — я им это не стерплю. Нет, сэр, не стер­плю.

— А что ты можешь сделать? — Сделаю. Как этим двоим. — Нет, Том... — Говорят тебе, да! Сделаю. Сказал: сделаю —

и все. Да ладно, это ведь пока не разговор. Лучше ты спой мне, Лу, дорогая, а я буду слушать и бе­речь тебя, ладно?

Том берет Луизу за руку. В его твердой ладони Луизины пальцы — тонкие и нежные, в огромной ручище. Он присаживается рядом с Луизой на сту­пеньку — Большой Том рядом с маленькой Луизой. Полная луна вползает на небо и тонет в багрово-фиолетовых тучах. Старуха зажигает керосиновую лампу и вешает ее на колодезный журавль. Коло­дец — напротив Луизы и Тома. Старуха откидывает деревянную крышку и начинает поднимать тяжелое ведро. Подымая ведро, старуха поет. В окнах лачуг двигаются тени. Они ложатся черными силуэтами на дорогу, сталкиваются, сливаются и замирают. Люди открывают окна и поют, их тени ложатся на пыль­ную дорогу. Вся улица поет, поют Луиза и Том.

Горящая луна — для ниггера. Грешник. Кровавая луна — для ниггера. Грешник. Луна выходит из ворот забытой фабрики.

III

Боб Стоун спускается с открытой веранды и ны­ряет в густеющий сумрак деревьев. Во тьме его бе­лая кожа чуть меркнет, на щеки ложатся лиловые тени. Но Боб — белый до мозга костей, его созна­ние — сознание белого, во мраке лишь сильней раз­горается его гнев, яростней пламенеет воображение белого. Он проходит мимо старого, обветшавшего флигеля, — когда-то здесь готовили еду для рабов. Стоуну видится: склоняясь к очагу, черная Луиза готовит ужин. Боб спокойно приближается к Луизе. Ему не надо хитрить и скрываться. Все ясно, просто, открыто и честно. Он владеет ею, он — полновласт­ный хозяин. Стоун с трудом прогоняет видение. Гас­нет раскаленный очаг. Темнота. Но действительность кажется ему мрачной химерой. Его древний род по­корился? К дьяволу! Негры принадлежат Стоунам и сейчас. Черта с два они принадлежат: ведь ему, Стоуну, приходится таиться, встречаясь с Луизой. Что о нем могут подумать родные? Мать. Сестра. До чего он докатился — вспоминает их, думая о черномазой девке. Боб чувствует — его щеки го­рят от стыда. Друзья из города, конечно, поймут, но что скажут его знакомые-северяне? Боб всматри­вается в темень. Он видит, как в их глазах зажи­гается презрение... Боб растерян... пытается объяс­нить. Объяснить? Разве они что-нибудь поймут? И где это видано, чтоб потомственный южанин пе­ред кем-то пресмыкался? Объясняться с янки? Да сегодня же ночью он встретится с Луизой и будет любить свою черненькую кису. Черномазенькую кису. Приятная девочка. Негритяночка. А что это зна­чит — негритянка? Черт их разберет! Надо бы знать. Что-то в них есть непонятное, в ниггерах. Гля­нешь— черномазый он и есть черномазый. Послу­шаешь в церкви — так себе, ниггеры. Потолкуешь— о чем они могут говорить? — урожай, карты, са­могон, девки. А ниггера нет, и ничего ты не понял. Только смутно почувствовал — затаенное черное. Страшное? Кой черт страшное? Глупости. Кто их боится?.. Бэруэл. БЭРУЭЛ. Картвел трепал, что ви­дел их вместе — Луизу и Тома. Нет, сэр, не вый­дет. Ни один паршивый черномазый ниггер во всей Америке не подойдет к Луизе. Положеньице, черт!

28

Потомственный Стоун будет драться с черномазым из-за черной девки! В былые времена... Значит, Стоуны отступили? Теперь ему надо тащиться по лесу, в тростниковое поле, чтоб увидеть Луизу. Стоит того. Почему черномазая, а не просто девуш­ка? Нет! До Боба доносится запах тростника. Он видит зарево. Слышит голоса. Собирается пройти по краю поляны — кто-то из негров произносит его имя. Боб останавливается, прижимается к дереву, вслушивается.

— ...Стоит ему только начать... — Думаешь, он и Стоуна собирается уделать? — Кто его знает... А ежели пойдет... считай, что

Стоун с концами. Крышка. — Так-то оно так. Да как посмотреть? — Стоун — молодой-то, и он ведь не трус. Смо­

жет замолвить за себя кой-чего. Отмахнуться. — Опять же из потомственных Стоунов. А те

умели, уж я небось знаю. — Вроде как жарковато тут становится для не­

гров. — Заткнись там ты! Знай, чего треплешь. У Боба Стоуна горит лицо, как будто он скло­

нился к огню плиты. Как будто он стоит в топке плиты, босой, на кроваво-раскаленных углях. Выско­чить! Стоун отчаянно рванулся, с усилием сбросил с себя оцепенение. Теперь он крадется по краю по­ляны, в тени деревьев, за гранью зарева, — осторож­но пробирается по темному лесу, тихо, чтоб не хрустнул под ногой сучок, не шевельнулась ветка...

Вот и тропинка, ведущая к негритянскому поселку. Скорей! Боб стремительно бросается вниз. В середи­не склона тропинка сворачивает — Боб, ослеплен­ный вскипающим бешенством, не замечая поворо­та, мчится вперед. С шипящим шорохом расступается тростник, твердые листья, как свистящие плети, яростно хлещут Стоуна по лицу. Он чувствует во рту солоноватый привкус — рассеченные губы сочат­ся кровью. Стоун падает, прижимается к земле, скрюченные пальцы зарываются в почву. Влажные прохладные мягкие корни высасывают из его тела лихорадочный жар. Стоун замирает и лежит непо­движно. Бездумно и долго — так ему кажется. На­чинает вспоминать. Встреча с Луизой. Боб успокоил­ся. Он медленно встает. Идет по полю к, месту сви­дания. Луизы нет. Понятно! — Бэруэл. Ниггер не дал Луизе прийти. У Боба на висках вздуваются вены. Слюна смачивает шершавый язык. Соленый привкус. Разбитый рот. Боб прикусывает нижнюю губу. Кровь. Черная. Не его, не Боба, — Стоун чув­ствует кровь черномазого. Выдирается из тростни­ковых зарослей на тропинку. Впереди него к посел­ку трусит собака. Боб ничего не замечает, не ви­дит — мчится вперед. Ослепшая ярость. Собака пы­тается отпрыгнуть, не успевает — Боб спотыкается и летит на землю. Собака взвизгивает. По всей окру­ге псы начинают подвывать и скулить. Кудахчут ку­ры. Кричат петухи, предвещая огненную ночную зарю; угрюмо ворочается приуснувший Юг, потяги­вается, открывает мутные глаза — они стекленеют и наливаются кровью. Замолкают певцы. Закрывают-

ся окна. Холодная тишина нависает над поселком, лишь изредка ее взламывают крики петухов. Молча­ние окутывает Луизу и Тома. Вынырнув из темной тишины улицы, перед Томом и Луизой вырастает человек. Том вскакивает.

— Чего надо? — Я — Стоун. — Ага, сэр, так. А я — Бэруэл. Чего надо? Боб Стоун стремительно бросается вперед. Негр

начеку: он отшагивает в сторону, хватает Стоуна за плечо, рывок — Стоун на земле. Том Бэруэл стоит над Стоуном. Ждет.

— Дай мне встать! — А я не держу. Только надо вперед думать,

чего делаешь, сэр. Вокруг несколько неясных фигур. Стоун поды­

мается и яростно Тому: «Дерись как мужчина ты, Бэруэл, и я тебя уделаю!» Бросается вперед. Негр начеку: он отшагивает в сторону, рывок — Стоун лежит на земле. Том Бэруэл стоит над Стоу­ном. Ждет.

— Отпусти ты, паскуда, ниггер, ты! — Ну теперь кой-кто кой-чего схлопотал, Боб

Стоун, сэр. А ну вставай! Том подымает Боба с земли, бьет — слышится

частый приглушенный стук, удары сыплются один за другим — чавкающие, липкие, глухие удары, — Сто­ун шатается, пятится назад, отскакивает и выхва­тывает из кармана нож.

— Ну, это нашенская игра, Боб Стоун. Тускло взблескивает сталь. Миг — горло Стоуна

опоясано синеватой вспышкой. Стоуна сотрясает яростная боль. Он роняет нож. Поднимает руку. Зажимает ладонью кровавый полумесяц. Другую руку вскидывает вверх, обхватывает голову и давит на затылок, будто хочет вдавить свою голову в плечи, закрыть рану. Протяжно стонет. С трудом поворачивается и, оступаясь, пошатываясь, тащится вверх по пологому склону, туда, где за гребнем невысокого холма, за перелеском, раскинулся город белых. Негры, видевшие короткую драку, неслышно, крадучись, расходятся по домам. Закрываются две­ри. Темнеют окна. Рядом с Томом остается только Луиза. Луиза отказывается уходить домой. Ее тря­сет. Она бьется в истерике; поскальзывается, уда­ряется о колодезный журавль и замирает, бессиль­но склонившись к колодцу. Том стоит неподвижно и молча — будто врос ногами в утоптанную землю.

Стоун добрался до города белых. Белые люди бро­саются к Бобу. Поддерживают безвольно обвисшее тело.

— Том Бэруэл... Разворошенный муравейник. Молчание. Слышен

лишь шорох шагов. Ружья, револьверы, веревки, фа­келы. Керосин. Рокочут мощные моторы. Вспыхивают четыре огненных глаза — слепящие фары двух авто­мобилей. Машины разворачиваются и выезжают из города. Урчание моторов. Шорох подошв. Шорох перерастает в тяжелый гул — слышен слитный то­пот толпы. Гул вползает на гребень холма и, обго­няя людей, вливается в поселок. Молчание. Тяжкий, давящий гул докатился до каменной фабричной сте­ны, затопил поселок и недвижно застыл. Том Бэруэл знает — они приближаются, но не может двинуться. За холмом — зарево. Огненные глаза уже на гребне холма. Слепящие фары направлены на Тома. Мгно­венная дрожь сотрясает его тело. Том сбрасывает оцепенение и бежит в темноту. Над поселком пови­сает угрожающий вой. Том Бэруэл резко оборачи­вается назад. Теперь он стоит лицом к толпе. Волна

белых стремительно катится вниз, врывается в посе­лок, захлестывает Тома. Человек с мертвенно-блед­ным лицом и дряблыми щеками подскакивает к То­му, почти втыкает ему в грудь дуло ружья.

— А ну, руки назад, ниггер! Том Бэруэл связан. Его толкают к колодцу. При­

крутить к бадье, плеснуть керосину, поджечь и опу­стить журавль в колодец. Сразу две смерти одному черномазому. Луизу отшвырнули. Толпа прибывает. Задние теснятся ближе к колодцу. Напирают на пе­редних. Инерция движения. Тома волокут к забро­шенной фабрике. Толпа змеится вперед. Стена. Ог­ромные ворота. Но людей слишком много. Они рас­текаются вдоль каменной ограды. Тома втаскивают в ворота фабрики. Здесь найдутся и дрова и столб. Белые заполняют фабричный двор, вплескиваются сквозь проломы в стене. Молчание. Шорох подошв. Ни одного слова. В землю забивают высокий столб. Вокруг столба наваливают доски. Полусгнившие дос­ки обливают керосином. Том Бэруэл накрепко при­вязан к столбу. Рваная рубаха. Обнаженная грудь. Окаменевшее лицо и застывший взгляд. Остекленев­шие глаза и мертвое лицо. Но неровное дыхание вздымает его грудь — Том еще жив. Доски поджигают. Взвихривается вверх огромное пламя, окутанное чер­ным чадящим дымом. Толпа взрывается злобным воем и внезапно замолкает. Толпа молчит. Теперь внутри гигантского огня кроваво высвечивается фи­гура Тома. Его голова прижата к столбу. Высоко поднятая голова негра кажется выточенной из чер­ного камня. Голова Тома падает на грудь. Толпа воет. Вой нарастает, усиливается, ударяясь о камен­ный забор. Эхо мечется в каменных стенах, выры­вается из огромных фабричных ворот и, замирая, ка­тится по улице поселка. Луиза, сидящая на ступе­нях крыльца, ничего не слышит, но ее глаза откры­ваются. Она видит зарево — кровавую луну, пламе­неющую в воротах заброшенной фабрики. Зловещее знамение, полная луна, заливающая поселок зыбким огнем. В поселке живет ее народ. Где же они сейчас, ее братья по крови? Луиза будет петь, чтобы они вышли из лачуг. Луиза будет петь! Ведь в огромных воротах заброшенной фабрики кровавым пламенем разгорается луна.

Горящая луна — для ниггера. Грешник. Кровавая луна — для ниггера. Грешник. Луна выходит из ворот забытой фабрики.

белой женщины Бэки было два сына нег­ра. Они ушли; она умерла. Сосны возно­сят Иисусу молитвы. Библия бессильно

шелестит страницами над могильным холмом.

У Бэки родился сын. Негр. Кто наградил ее чер­ным сыном? «Паршивый черномазый шелудивый кобель», — говорили белые. Бэки молчала. «Про­клятая сумасшедшая белая шлюха», — говорили белые... Ввалившиеся глаза; худая, с набухшими венами шея — «сумасшедшая шлюха» — страш-

30

ные слова (она их слышала) переполняли Бэки; рот, разодранный безголосым криком; остекленевшие в застывшем страдании глаза — «сумасшедшая шлю­ха»!.. Бэки родила... Кто наградил ее черным сыном? «Бесчестный негр», говорили черные. «Бедная безумная белая женщина», — говорили черные. Бэки молчала. Белые и черные построили домик, кор­мили Бэки и ее негритенка и втайне молились за несчастную женщину: бог взвалил на нее тяжкий крест. Белые и черные не замечали Бэки.

Когда у Бэки родился негр, белые сказали, что не хотят ее знать. Черные боялись иметь с ней дело. Сосны возносили Иисусу молитвы. Хозяин железной дороги сказал, чтоб никто не смел повторять его слов, но Бэки может жить на полоске земли, зажа­той между шоссе и железной дорогой. Джон Сто­ун — у него были бревна и кирпич — сейчас же при­стрелил бы любого человека, сказавшего, что Стоун давал их Дикону. Может быть, Дикон воровал их ночами? Дикон построил для Бэки домик. Маленькая хибарка об одной комнатушке (о, вознесись в небе­са к Иисусу!) — казалось, что только печная труба мешает ветру унести этот домик.

Грохотали по рельсам тяжелые составы: изо дня в день — шесть поездов. Сотрясая хибарку, дрожала земля. Проводники и пассажиры, слыхавшие о Бэки, бросали из окон вагонов еду. По шоссе громыхали ломовые телеги, с шуршащим шорохом мчались ма­шины. Бэки никто никогда не видел. Домик на бес­плодной песчаной земле. Островок земли, заглядев­шийся в небо — в равнодушные глаза осиянного бога.

Люди из города, проезжая мимо — иногда они специально делали крюк, — с оглядкой, боязливо, таясь друг от друга, оставляли у дороги кукурузу и мясо, и сладкий картофель, и немного хлеба. (О, воз­неси благодарность Иисусу!) Старик Джорджия, проходя мимо домика Бэки, оставлял бидончик с са­харным сиропом. Но никто никогда не видел Бэки. А ее сын, негритенок, все рос да рос. И однажды его встретил на дороге Хью Джордан — мальчишке как раз сровнялось пять лет, — и он нес на руках новорожденного. Негра. «У Бэки родился еще один черный» — вот что вскорости знал весь город. Но ни слова не было сказано вслух: если раньше люди толковали о Бэки, то теперь все решили, что она умерла.

Мальчишки взрослели. Угрю­мые, ловкие. (О сосны, возне­сите Иисусу молитву — пусть он спустится с неба на землю, пусть он прижмет свои доб­рые губы к их холодным гла­зам и жестоким губам.) Как они все трое умещались в хи­барке? Может быть, Бэки давно умерла? Расспрашивать ее сыновей никто не решался: эти парни пристукнули бы любого человека, напомнивше­го им, что они — отверженные и живут под насыпью у же­лезной дороги. Кем они были? Белыми? Черными? Никто не знал, а они и подавно. Они мыкались по округе в поисках работы. Мы, исключившие из

живых их мать за то, что она родила этих черных парней, — разве мы могли считать их своими? «Чтоб всем вам тут сдохнуть, и белым и черным», — го­ворили они, уезжая из города. Бэки? Над трубой курился дымок — она была жива. Грохотали поез­да. Дрожала земля, сотрясая хибарку. Жуткое чув­ство охватывало людей, видевших эту призрачную струйку дыма. (О сосны, вознесите Иисусу молит­ву!) Но у дороги стала снова появляться еда.

Это было в воскресенье. Мы ехали домой. Дале­кий перезвон церковных колоколов тяжелым гулом плыл над землей. Стояла спокойная сонная осень. Безветрие. Низкое белесое солнце. Одуряющий запах сосновой смолы — терпкий, густой, устоявшийся, душный. Шоссе сворачивало к железной дороге. Мы знали — за поворотом мы увидим насыпь и маленькую хибарку с покосившейся трубой. Но, не дойдя до поворота, лошади стали. Казалось, они наткнулись на невидимый барьер. Прижатые уши. Тревожное ржание. Вперед! Свистящий охлест кну­та. За поворотом показался маленький домик. Над покосившейся трубой курился дымок. (О сосны, вознесите Иисусу молитву!) Душный аромат смолы. Безветрие. Озноб. Глаза прикованы к хибарке. От­вернуться! — но глаза вылезают из орбит, не дают повернуть голову в сторону. Вперед! (сосны взы­вают к Иисусу) — сейчас мы минуем проклятую ла­чугу (сосны яростно взывают к Иисусу), — на­растает тяжкий рокот колес поезда, дрожит земля, сотрясая хибарку, труба бесшумно проваливается вниз, мгновение — нескончаемо мчащиеся века — и глухой грохот рухнувших кирпичей.

Меня и Барло словно сдуло с телеги, мы добра­лись до распахнутой настежь двери — на полу ла­чуги в красной пыли высилась груда раскрошенных кирпичей. Значит, Бэки — где же ей быть, как не дома? — лежала в этом красном кирпичном склепе. Барло — я помню его бормочущие губы, трясущиеся губы — уронил свою библию. (Никто никогда ее потом не трогал.) Мы выбрались из дома. Последнее, что я помню, — бешено свистящий над лошадью кнут и потом — толпа; но это уже в городе, когда люди сгрудились вокруг нашей телеги, чтобы услы­шать последнюю правду о Бэки.

У белой женщины Бэки было два сына негра. Они ушли; она умерла. Сосны возносят Ии­сусу молитвы. Библия бессильно шелестит стра­ницами над могильным холмом.

Перевел с английского А. КИСТЯКОВСКИЙ

31

С. М И Л И Н

КОРОЛЬ ОСТРОВА ЯП

Дэвид Дин О'Кифи никогда не гнался ни за славой, ни за

приключениями. И если судьбе было угодно ниспослать и то и другое на его огненно-рыжую го­лову, в этом прежде всего повин­ны буйный характер да деловая везучесть ирландца. Во всяком случае, когда голод выгнал Дэви­да, совсем еще зеленого юнца, в далекую Америку, ничто не предвещало бурного будущего.

Первый шаг к нему неистовый ирландец сделал, когда, устав по­теть под жарким солнцем, глотать пыль и мокнуть под дождем на прокладке железной дороги в шта­те Джорджия, нанялся матросом на парусник, плававший с зерном, хлопком, индюшками по реке Са­ванна. Второй шаг последовал не­сколько позже — через двадцать лет, которые потребовались О'Ки­фи, чтобы дослужиться до капи­тана. Тут-то все и началось.

...В то августовское утро 1870 года О'Кифи поднялся на борт своей «Анны Симе», стояв­шей в порту Саванна, в пресквер­ном настроении. Обругав растя­нувшегося на палубе матроса, Дэ­вид надвинул на глаза фуражку и направился в свою каюту. Вне­запно перед ним выросла покачи­вающаяся фигура боцмана Марти­на, которому в отсутствие капита­на надлежало поддерживать поря­док на судне.

— Похоже, наш кэп не с той ноги встал, — пьяно улыбаясь, прохрипел он.

— Развел здесь свинарник! — О'Кифи в ярости схватил боцма­на за плечо и резко дернул к бор­ту. — Хорошая порция забортной воды приведет тебя в чувство!

Неуклюже взмахнув руками, Мартин полетел за борт. Глухой удар о невесть откуда подвернув­шееся бревно — и тело скрылось в глубине. «Конец... — с ужасом подумал О'Кифи. — Теперь мне конец...» Словно почувствовав, как на шее затягивается колючая веревка, он обвел гавань тоскли­вым взглядом. И вдруг: «Это спасение!..»

На палубе «Анны Симс» цари­ла суматоха. Кто-то тщетно пытал­ся разыскать, увы, бесполезные уже концы; сгрудившиеся у борта члены команды старались перекри­

чать друг друга, подавая советы двум матросам, нырявшим за боц­маном. Никто не заметил, как с юта в воду бросился еще один человек. Вскоре его огненно-рыжая голова уже маячила у борта анг­лийского парусника «Бельведер», который только что отдал швар­товы и медленно разворачивался к выходу из гавани.

— Капитан Конгрив! Капитан Конгрив! — надрывался О'Кифи.

— Хэллоу, Киф! — невозмути­мо приветствовал марсофлота анг­личанин.

— Я бы не прочь отправиться с вами за жемчугом в Южные мо­ря, — отфыркиваясь в двух мет­рах от борта, сообщил О'Кифи. — Хотя бы и матросом... Надоело болтаться в здешней луже.

Больше года бороздил капитан Кон­грив на «Бельведере» южные моря между Гавайскими островами и Туа-моту, скупая и перепродавая все, на чем можно было заработать, — будь то жемчуг, раковины, копра, трепан­ги, черепахи, черепаховые панцири и всякая всячина с потерпевших кораб­лекрушение судов. О'Кифи не только изучил далекие моря, но и занял на судне место первого помощника, ког­да того доконала тропическая лихо­радка. Немало штормов и ураганов повидал ирландец за это время, однако в такую переделку, какая случилась в одну из ночей 1872 года, попадать ему еще не приходилось.

Всю ночь широкий, как бочка, с тяжелым рангоутом и высокими бортами «Бельведер» швыряло, словно скорлупку, по огромным волнам. От парусов давно оста­лись одни клочья. Настал час восхода солнца, но парусник по-прежнему окутывали густые су­мерки, иссеченные потоками ливня. Стоя на мостике, О'Кифи напря­женно всматривался вперед, ста­раясь хоть что-то разглядеть в ки­пящей темноте.

— По курсу рифы!.. — донесся испуганный вопль вахтенного.

О'Кифи изо всех сил завертел штурвал, но было поздно... «Бель­ведер» наскочил на риф. От ужас­ного толчка грот-мачта рухнула на бак, а все, что не было еще смыто, с грохотом покатилось по палубе. Не прошло и пяти минут, как «Бельведер» раскололся попо­лам, словно кокосовый орех. В по­следний момент счастливая волна подхватила О'Кифи и протащила над рифом. Полузахлебнувшийся,

не зная, где берег и хватит ли сил доплыть до него, он машиналь­но работал руками и ногами, лишь бы удержаться на поверхности.

Очнувшись, О'Кифи увидал вы­соко над собой островерхую кры­шу из пальмовых листьев. Не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, он скосил глаза в сторону и в тусклом свете плошек из ко­косовых орехов разглядел смуг­лые, затейливо татуированные те­ла темнокожих людей, молча си­девших вокруг него на бамбуко­вом полу. В высоких шапках черных волос торчали похожие на китайские веера раскрашенные гребни. У одного на шее болта­лась какая-то белая тряпка, в ко­торой О'Кифи с ужасом признал нательную сетку капитана Кон-грива.

«Все кончено... Это каннибалы... Видно, на роду мне написано быть съеденным, раз уж ни веревка, ни океан не взяли меня...» — поду­мал ирландец. Он попытался при­подняться и тут же, застонав от боли, откинулся на циновку. Над ним возникло морщинистое лицо со свирепо, как показалось О'Кифи, оскаленным ртом. Он хо­тел оттолкнуть от себя это страш­ное видение, хотел бороться и бе­жать, но силы изменили ему.

Кто-то вошел в хижину. Послы­шались гортанные приветствия.

Рядом с черной маской, скло­нившейся над ирландцем, возник­ло красное лицо европейца*.

— Кто вы? — Дэвид Дин О'Кифи, первый

помощник с «Бельведера», — чуть слышно прошептал он, почувство­вав себя на седьмом небе от этих простых слов.

— Вы знаете, куда попали? — Нет, мы еще вчера потеряли

свои координаты во время штор­ма...

— Вчера? — Европеец недо­уменно поднял брови, а затем пе­ребросился несколькими фразами со стариком туземцем. — Вы ошибаетесь. Ваше судно затонуло на рифах два дня назад...

— Значит? — Совершенно верно. Все это

время вы были без сознания. И если бы не Фатумак, — кивнул он в сторону старика, — вряд ли вновь увидели бы белый свет. Фатумак — самый могуществен­ный «тамеронг» — колдун — на Япе. Во всяком случае, он кое-что смыслит во врачевании.

— А где остальная команда? — Все утонули. Отдыхайте.

У нас еще будет время погово­рить. Да, меня зовут Джон Дейви...

32

Судьба явно благоволила к О'Кифи. Яп и окружавшие его мелкие острова из группы Каро­линских могли показаться настоя­щим раем. Бананы, кокосовые пальмы, дынные и хлебные дере­вья, изобиловавшие рыбой лагу­ны, благодатный климат, веселые, приветливые жители — что еще нужно человеку, едва не простив­шемуся с жизнью! Правда, Джон Дейви, отрекомендовавшийся тор­говым агентом компании «Год-фрей» и единственным представи­телем цивилизованного мира на добрую сотню миль в округе, при­держивался несколько иной точки зрения, о чем и поспешил сооб­щить ирландцу.

— Поверьте мне, Дэвид, второй такой богом забытой дыры вы не найдете даже на Новых Гебридах. Лучше бы этот проклятый испа­нец Сааведра вообще не открывал Япа. Тут не заработаешь ни фар­тинга. Конечно, здешние туземцы не людоеды, что да, то да, но ди­кари, каких свет не видывал. Вме­сто того чтобы сушить копру и продавать ее нашей компании, они предпочитают петь и плясать.

— Но ведь кое-что вы все-таки у них скупаете. Иначе бы компа­ния не стала держать вас здесь...

— Чепуха, — сокрушенно мах­нул рукой торговый агент. — Не хватает даже загрузить нашу «Океанию», хоть та и заходит на Яп раз в полгода. Поживете, са­ми увидите...

Вскоре О'Кифи убедился, что пред­ставитель компании «Годфрей» не пре­увеличивал. Жители Япа и окружав­ших его островков действительно не горели желанием снабжать компанию копрой в обмен на стеклянные бусы и прочие побрякушки. Но его внима­ние привлекло и нечто другое, что упустил из виду Джон Дейви, хотя сидел на Япе уже не первый год.

Однажды О'Кифи проснулся от страшного гвалта, поднявшего­ся на берегу. Все население дерев­ни Дулукан, где он жил в хижи­не Фатумака в ожидании прихода «Океании», высыпало из домов.

— Что там случилось? Пришла большая пирога белых людей? — спросил О'Кифи хозяина.

— Нет, люди Япа привезли фе! — Фе? — О'Кифи уже неплохо

говорил на местном наречии, но это слово слышал впервые.

— Да, да, фе — хорошая день­га, — пояснил колдун на ломаном английском. — Идем скорее...

К берегу приближалась неболь­шая флотилия остроносых пирог с балансирами. Едва они ткнулись в песок, как туземцы с радостны­ми криками принялись выгружать из них круглые диски из белого

3 «Вокруг света» № 5

известняка с отверстиями в цен­тре.

— Так где же ваши фе? — не­доуменно спросил О'Кифи, когда последний из дисков был сложен в кучу на берегу и туземцы ста­ли исполнять вокруг нее какой-то замысловатый танец.

— Это и есть фе. — Горбатый Фатумак, забыв о приличествую­щей его сану невозмутимости, от радости тоже подпрыгивал на ме­сте в такт песне танцующих. — Много месяцев наши люди выру­бали фе на далеком острове Па­лау. Они не побоялись тайфунов, чтобы отправиться туда. Зато те­перь наша деревня очень бога­та фе.

Вечером в Дулукане было устро­ено грандиозное пиршество по слу­чаю пополнения ее казны добры­ми тремя десятками, с точки зре­ния О'Кифи, рядовых каменьев — до локтя в диаметре. Сидя рядом с Фатумаком, он объедался жаре­ной свининой, печеным таро и цыплятами, когда его голову по­сетила гениальная мысль. Рядовые каменья вдруг стали краеуголь­ным камнем простого и многообе­щающего плана.

День за днем очищал О'Кифи коко­совые орехи от скорлупы, день за днем, неделю за неделей с покраснев­шими от дыма глазами подбрасывал скорлупу в костры, на которых суши­лась копра. И когда «Океания» бро­сила якорь в бухте Томил, ирландец не только смог расплатиться с капи­таном за проезд до Гонконга, но и получил на руки некоторую сумму, вполне достаточную, чтобы приступить к задуманной афере.

Через несколько месяцев он вернулся на Яп на небольшой джонке, которую зафрахтовал в Гонконге и назвал «Катериной». На палубе, кроме матросов-кана­ков, толпилась группа жителей Япа, доставленных О'Кифи вместе с их пиро'гами с Палау, где они вырубали фе. Вечером в доме Фа-тумака собрался совет вождей ост­рова, на котором ирландец высту­пил с программной речью:

— Друзья, я принес вам хоро­шие новости. Вы сами знаете, сколько ваших юношей поглотило море, когда они возвращались с Палау на своих утлых пирогах. Они уже не украсят вашей ста­рости, а фе, которые они везли, не увеличат ваше богатство.

Сдержанный гул был ответом на речь О'Кифи. Выждав тишину, он перешел к главному:

— Мое судно во много раз на­дежнее. Оно может безопасно до­ставлять и ваших юношей и фе с Палау. А юноши могут выру­бать такие большие фе, каких еще не видели на Япе, и ваши слава и богатство возрастут во много

раз. Идемте на «Катерину», и вы убедитесь сами...

На палубе О'Кифи дал знак матросам, которые принялись сбрасывать в воду пальмовые вет­ви, грудой лежавшие на юте. Пе­ред ошеломленными островитяна­ми предстали огромные каменные диски, каких они действительно еще никогда не видели.

— За фе размером в три локтя я возьму у вас всего тридцать пять мешков копры, — продолжал О'Кифи. — За фе в шесть лок­тей — сто тридцать мешков.

...На сей раз «Катерина» задер­жалась на Япе на несколько не­дель, которые потребовались, что­бы насушить копру в уплату за необыкновенные фе. Зато потом О'Кифи ввел более рациональную организацию труда. Он отвозил туземцев с Япа на Палау, и пока они в поте лица вырубали гигант­ские фе с дырками посередине, чтобы удобнее было переносить их, продев шесты, он сам отправ­лялся в Гонконг или Манилу сбы­вать полученную в уплату копру. На обратном пути О'Кифи достав­лял фе и камнерезов с Палау до­мой и производил расчет.

Фирма процветала. Весьма ско­ро О'Кифи по единодушному ре­шению вождей был избран «клоу рубак» — королем острова. Од­нако, вернувшись однажды из рей­са, О'Кифи узнал неприятную но­вость. Вместо тихого Джо­на Дейви, позволявшего себе лишь молча завидовать предприимчиво­му ирландцу, компания «Годфрей» прислала нового торгового аген­та — немца Фриландера, начав­шего усиленно, хотя и тщетно, под­капываться под конкурента.

К 1879 году дела короля остро­ва Яп шли настолько хорошо, что он открыл счет в гонконгском бан­ке, приобрел четыре судна, вы­строил себе прекрасную виллу и выписал из Манилы пиани­но. Торговые успехи ирландца были так очевидны, что заставили испанские власти вспомнить о сво­ем заштатном владении. В резуль­тате в бухте Томил бросили якорь два испанских парусника — «Сан-Квинтин» и «Корридео», доставив­шие партию переселенцев.

Не успели испанцы приступить к разгрузке, как в бухту вошла герман­ская канонерка «Илтис» для защиты интересов немецких торговых кругов в лице фирмы «Годфрей». Наведя пушки, капитан «Илтиса» потребовал от испанцев спустить флаг, водружен­ный на Япе. Положение накалилось до предела.

Сам того не желая, О'Кифи оказал­ся втянутым в большую политику. О далеком тихоокеанском островке за­говорили в Берлине и Мадриде, при­чем в выражениях весьма ультима­

тивных. Наконец, через три месяца обе стороны согласились передать де ло третейскому суду в лице папы Льва XIII. Узнав о его решении, при­унывший было О'Кифи воспрянул ду­хом: хотя Яп. был признан испанским владением, все остальные, страны по­лучали право создавать там свои тор­говые фактории. Главному врагу ир­ландца Фриландеру оставалось лишь злобно брюзжать в одиночестве.

И все же в итоге столь долго благоволившая к неистовому капи­тану судьба преподнесла неприят­ный сюрприз. Не успел он под­нять над своим крошечным коро­левством американский флаг пос­ле того, как Америка одержала победу над Испанией и получила часть ее тихоокеанских колоний, как на Яп пришло новое известие. Яп вошел в число других остро­вов, которые Германия приобрела у Испании за 4500 тысяч долла­ров. 18 июля 1899 года над Япом взвился кайзеровский флаг, а Фриландер, назначенный офици­альным агентом губернатора Но­вой Гвинеи, потребовал от аме­риканского подданного Дэвида Дина О'Кифи покинуть герман­скую территорию. Следующий за­конодательный акт агента разру­шил последние надежды «клоу ру­бак»: отныне жителям Япа было запрещено уезжать дальше чем на 200 миль от острова. Пулау же, где добывались драгоценные фе, лежал в 300 милях...

О'Кифи вынужден был про­ститься со своими «подданными» и уйти в море на шхуне «Санта-Крус». С тех пор Яп больше ни­чего не слышал о своем предпри­имчивом короле.

А фе... Фе существуют до сих пор. В 1929 году, после того как остров перешел во владение Япо­нии, была проведена даже их ин­вентаризация: всего было обнару­жено 13 281 диск, из которых зна­чительная часть была использова­на японцами для сооружения при­чалов и фундаментов зданий. Уце­левшие фе до сих пор высоко це­нятся на острове, и каждый из них имеет своего владельца. Допу­стим, у жителя Япа иссякает звонкая наличность. Ему доста­точно известить продавца свиней или мяса, что отныне фе в два локтя три ладони переходит в его собственность, и товар немедлен­но доставляется покупателю. Прав­да, не все жители Япа хранят свой капитал обязательно дома. Неко­торые держат его у обочин дорог или по краям огородов вместо ог­рады. Хозяева каменных денег не тревожатся за их судьбу — ведь украсть такую монету — до двух с лишним метров в диаметре — вещь весьма затруднительная.

34

е без сомнений приступаю я к изложению столь деликатного сюжета, как жизнь аис­тов. Легенды здесь так густо перемешаны

с истиной, что возникает подозрение, не кроется ли там в действительности нечто такое, что следовало бы скрыть от читающей публики. Особенно дошколь­ного возраста. И в самом деле, факты напрочь опрокидывают устоявшееся представление об этой птице, чей силуэт так радует наш взор, когда мы попадаем в деревню.

Итак, откроем ваше досье, г-н аист... Комиссия, не признающая белобилетников, не даю­

щая отсрочек и расстреливающая тут же на месте негодных к строевой, — вот с чем можно сравнить подготовку аистов к осеннему отлету в теплые места. Именно тогда собираются безжалостные трибуналы взрослых птиц, чтобы подвергнуть осмотру юных кандидатов на первую заграничную поездку. Слабым и больным не делается снисхождения. Единственный вердикт для них: смерть.

Биологи утверждают, что взрослые аисты, по при­меру родителей в Древней Спарте, на всех широтах занимаются подобным самосудом. Так, доктор Ж. Буэ, один из ведущих аистоведов, пишет, что сам наблю­дал, как одна мамаша-аистиха, недовольная внешним видом своего отпрыска, самолично прибила его клю­вом. А другая прибегла к еще более радикальному методу: она просто проглотила объект своего позора, дабы избавить себя от укоризненных взглядов това­рок.

Что это, мерзкий нрав? Вовсе нет. Просто они по­ступают сообразно законам своего естества. А поче­му — мы к этому еще вернемся. Пока же продолжим описание нашего героя.

Аисты держат себя исключительно на мясной дие­те. Майские жуки, кузнечики, лягушки, маленькие рыбки, ящерицы, мыши, полевые грызуны и змеи составляют их дежурное меню. При этом прожорли­вости аиста может позавидовать даже солдат-отпуск­ник в гостях у родственников. Один серьезный наблюдатель описал такую сцену: взрослый аист простоял, застыв без движения, битый час, задрав к небу клюв, из которого торчал рыбий хвост. Об­жора до предела набил себя пищей и, не желая рас­ставаться с последним куском, ждал, пока в организ­ме освободится для него место!

С приближением весны аисты тянутся в наши края. Их миграцию сейчас довольно успешно наблюдают благодаря кольцам, которые орнитологи умудряются нацепить на лапу еще не научившимся летать аистам, храбро вскарабкавшись для этой цели по карнизам и печным трубам. Затем через год эти номера про­веряют с помощью подзорной трубы. Натуралист из Эльзаса Альфред Ширер отмечает, что чтение номе­ра занимает от десяти минут в случае немыслимой удачи до десяти часов висения где-нибудь на ветви дерева или бдения на макушке колокольни.

Ведь гнездо непременно должно быть вознесено на должную высоту — на дымовую трубу или радиомач­ту. Аист считает, что ему положено царить над окрестным пейзажем. Соседи и коммунальное жилье внушают ему отвращение. Оно, правда, не распро­страняется на человека. Птица любит понаблюдать сверху за людским житьем-бытьем.

Первыми по весне прибывают аисты-самцы. Едва приземлившись, они начинают с энергией офицерско­го денщика организовывать жилье, пока на голову им не свалились подруги жизни. Аисты чаще всего устраиваются по месту прошлогодней прописки. Тот же Ширер отмечает, что 60 процентов их занимает прежние квартиры. Если возвращаются...

3*

М О Р И С К Е Й Н

А возвращается все меньше. Расплодись во мно­жестве к концу прошлого века, аисты с начала века нынешнего прогрессивно уменьшались в числе. Сколь­ко их сейчас, сказать затруднительно. Единственная достоверная статистика касается Европы: в 1958 го­ду натуралисты Эрнест Скутц и Йозеф Фриш под­считали, что 69 463 пары аистов за сезон вывели 125 313 потомков.

Цифры эти, однако, не должны вводить в радост­ное заблуждение. Многие и многие страны лишились аистов. Они вывелись в Италии и Греции, почти повсеместно исчезли во Франции, Швейцарии и Бель­гии. Даже в Швеции и Норвегии они сейчас ред­кость, хотя именно там среди детворы твердо быту­ет мнение об аисте как о средстве доставки на дом новорожденных. Аисты грозят эмигрировать из Да­нии и Голландии, несмотря на государственные меры по созданию им комфорта. Эти птицы все реже за­летают на Британские острова. В Эльзасе каждую пару орнитологи заносят в реестр. Правда, на Бал­канах, в южной России, Венгрии, Румынии и, глав­ным образом, Польше, еще насчитывается довольно внушительное поголовье аистов. Да и по ту сторону Средиземного моря — в странах Магриба — тоже на­блюдаются скопления этих белокрылых созданий.

Но факт есть факт: аист сегодня — достаточная редкость. Биологов, кроме того, мучит странная за­гадка, заданная аистами: в отдельные годы они хотя и прилетают, но почему-то упорно отказываются за­водить потомство, бывают вялы, домоседливы. На­верное, причины этого следует искать в местах их зимовок или на путях миграций.

Но вот в один прекрасный для аистов год он прилетел.

Гнездо аиста отнюдь не являет собой шедевр архи­тектурного изыска. Не мудрено — ведь его от нача­ла до конца строит глава семьи, а мадам не вносит в него и частицы женского уюта. В результате куча набросанных как попало травинок, перьев, соло­мы, старой бумаги, женских чулок, ваты, надерган-

35

ной из матрацев, и даже пустых картонных стакан­чиков. Право слово, процесс домостроения не обхо­дится без визитов на свалку.

Гнездо, увеличиваясь от годовых напластований, достигает порой внушительных размеров — до трех метров в диаметре и двух с половиной метров в высо­ту. Иногда фундамент гнезда глубоко уходит в исто­рию. Так, например, существование одного гнезда в Тюрингии отмечено еще в хронике XV века!

Во время стройки аисту приходится спать впол­глаза. Того и гляди кто-то из соседей-застройщиков стянет кусок самого мягкого пуха. Приходится за­тевать драку. Не в силах равнодушно наблюдать за бурным выяснением отношений, в бой тут же вклю­чаются другие аисты. Зачем? Да просто из удоволь­ствия обломать кому-нибудь крылья. В апреле 1964 года жестокая битва за овладение гнездом не­подалеку от Страсбурга оставила одного убитого и несколько раненых. Это тем более досадно, что мес­та-то хватало для всех. Но когда к жилищной про­блеме добавляются вопросы чести, тут уж только держись.

Наконец, построив или отбив у соседа гнездо, аист становится в позу наблюдателя, глядя на небеса, чтобы не пропустить момент, когда супруга пронесет­ся мимо, махнув приветливо ему крылом. В этот момент во всей своей красе видна белоснежная пти­ца высотой примерно в 1 метр 30 сантиметров; время от времени она размахивает в нетерпении крыльями, расходящимися на два метра в стороны. Когда в небе над головой появляются стаей супруги, аист до отказа вытягивает шею и начинает щелкать клю­вом, шипя, словно вернувшийся с работы муж при виде того, что обед до сих пор не готов.

В свою очередь, заметив друга жизни, мадам де­лает круг и спиралью идет на посадку. Если хозяин гнезда — вдовец или холостяк, незанятые дамы пики­руют к нему для завязывания знакомства. Первое свидание чаще всего проходит бурно. Убедившись с помощью небольшой потасовки в искренности на­мерений друг друга, аисты начинают семейную жизнь.

Тут нам придется отказаться еще от одной леген­ды: верность пернатых соседей человека значитель­но преувеличена. На практике трехлетнее супружест­во — предельный срок для пары. Но есть и ветрого­ны. Скажем, 3 мая 1962 года в Ингельгейм, что не­далеко от Франкфурта, прилетел некий ВВ-8723 (таков его номер) в сопровождении безымянной су­пруги. Парочка, сильно припозднившаяся в том сезо­не, выгнала из гнезда несчастную вдову, которая безутешно высиживала четыре яйца — память о су­пруге, бесследно канувшем во время грозы. В сле­дующем году тот же ВВ-8723 прибыл в родные пе­наты и, не дожидаясь прилета супруги, завоевал сердце очаровательной ВВ-9519, счастливой владе­лицы соседней квартиры, которую она, кстати, за­нимала два года подряд с разными мужьями. Весной 1964 года наш знакомый вновь возвратился в Ин­гельгейм. И вновь — ох эти донжуаны!—сменил по­другу на белоснежное юное создание из прошлогод­него выводка.

В браке птицы требуют неукоснительного соблю­дения этикета. В этом вопросе они так же строги, как гувернантки детей из благородных фамилий. При возвращении в гнездо аисты приветствуют друг друга ритуальным пощелкиванием клюва и элегант­ными расшаркиваниями. Несоблюдение этикета тут же на месте наказывается выволочкой.

Однако супруги начинают жить не за тем, чтобы клацать друг у друга под носом клювами. Задачи их ясны, продолжить аистиный род и выпестовать по-

36

томство до такого состояния, чтобы оно смогло при­нять участие в большом осеннем отлете.

Неделю спустя после новоселья аистиха уже начи­нает откладывать яйца — от трех до пяти штук. Сразу же возникает неизбежная проблема высижи­вания. И вот тут уже аист ведет себя благородно, хотя, впрочем, может, он просто не доверяет супруге столь ответственную работу. Хлопот у родителей полон рот: днем надо клювом переворачивать буду­щих деток, чтобы прогреть их равномерно, к вечеру подкладывать новые порции пера и пуха. Да еще добывать хлеб насущный за двоих.

Сорок дней ожидания — и малыши клювами раз­бивают скорлупу, прокладывая себе путь в этот луч­ший из миров. Следующий месяц они проводят дома. Родители в это время как заводные таскают им еду, охраняют от других аистов, рыскающих в округе в поисках дармовой пищи, и защищают от непогоды, исправно выполняя обязанности зонтика.

Кстати, особенность кормления аистят: родители не впихивают им в клювы снедь, а кладут ее на край гнезда, — как бармен, ставящий кружку пива на стойку.

Ну вот, мы подошли к периоду, когда мамаша-аистиха начинает творить свое черное дело... Раньше думали, что аисты таким образом регулируют число птенцов в зависимости от количества корма в окру­ге. Теперь установлено, что детоубийство вызвано другим. Разница в сроках кладки яиц приводит к то­му, что разрыв в возрасте птенцов достигает десяти-двенадцати дней. И те, что постарше, а значит по­сильнее, забирают себе всю приносимую родителями пищу. В конце концов, младшие чахнут от подобной диеты... и мамаша безжалостно довершает процесс. Иногда аистиха уничтожает из четырех отпрысков трех, оставляя старшего. Это тем более обидно, что общее поголовье птиц уменьшается.

Но вот, как бы там ни было, проходит пятьдесят дней детства. Окрепшие аистята начинают чувство­вать, как у них чешутся крылья. Они уже отважи­ваются планировать сантиметрах в десяти ниже гнез­да. Родители всячески поощряют их попытки и демонстрируют правильную работу крыльев, педаго­гически пощелкивая клювами. И вот — полет!

Опьяненные свободой, птенцы делают круг, дру­гой, пикируют и кувыркаются в воздухе. А еще через две недели, в одно прекрасное утро они снимаются

с места и улетают, не оставив адреса: птенцы пер­выми отправляются в свое первое заморское путеше­ствие.

Видимо, родители дают им подробные наставления, ибо они летят по точному маршруту в другое полу­шарие, к традиционному месту зимовки, за девять-десять тысяч километров,

Река Везер, впадающая в Северное море к западу от Ютландии, не отмечена никакими достопримеча­тельностями. Кроме одной: она служит четкой грани­цей для аистов. В зависимости от того, гнездятся ли аисты к востоку или западу от Везера, они летят разными маршрутами к разным конечным станциям!

Снявшись для отлета, аистам следовало бы резко взять курс на юг. Но на пути им встретится Среди­земное море, и аисты, хоть и не проходили геогра­фии, прекрасно это знают. Они не смогли бы пре­одолеть его, поскольку не летят низко над землей, как дикие утки или журавли, а планируют, умело пользуясь теплыми восходящими воздушными пото­ками. Итак, им надо с одной или другой стороны обогнуть Средиземное море. Вот тут-то и всплывает Везер. Аисты с восточного берега этой неприметной реки обходят море над Босфором и далее, повернув над Синаем, попадают в Африку. А птицы с запад­ного берега летят в противоположном направлении — через Гибралтар. Никаких компромиссов! Профессор Жан Дорст пересчитал в 1956 году личный состав этих двух воздушных армад: 4 тысячи путешествен­ников выбрали юго-западный вариант, а 170 тысяч — юго-восточный. Что касается 30 тысяч североафри­канских аистов, то они отправляются своим путем в глубинные районы Черного континента.

Обогнув море, птицы продолжают дневными эта­пами по 200—300 километров двигаться в долину Нила, опускаясь на юг до Судана. Тут от главной колонны отделяются группы визитеров, направляю­

щихся в Эфиопию, Кению или Конго. А кое-кто до­бирается аж до южной оконечности Африки.

С наступлением весны аисты неутомимо проде­лывают тот же путь в обратном направлении, каж­дая группа — в свой срок, чтобы не создавать на до­роге «пробок», неизбежных при возвращении из от­пуска.

По пути на юг и с юга их подстерегают многочис­ленные опасности. Ну, во-первых, не вывелись лю­бители испробовать на них меткость своего охот­ничьего ружья. Так, в Провансе в одном 1961 году эти безмозглые энтузиасты выбили 38 процентов эльзасских аистов. Да и кое-где в Африке на них охотились племена, у которых аистиные перья ценят­ся как украшение.

Бывает, что подбитая птица не в силах лететь со стаей. И вот тут мы с радостью отмечаем одно ка­чество этой птицы, столь ценимое нами у каждого существа: аист никогда не бросит друга, попавшего в беду. Случалось, что аист оставался со своей су­пругой, по каким-либо причинам не сумевшей взвить­ся в воздух, в наших широтах. Он готов был разде­лить с ней зимний холод и голод... К чести людей, надо сказать, что большинство их не развлекается стрельбой по аистам. Напротив, они окружают их вниманием и заботой.

Еще какое-то время назад на улицах Алжира мож­но было видеть хромоногого аиста по кличке Кля-Кля, который не мог летать и которого кормили окре­стные мальчишки. В 1960 году английскому аисту из зоопарка в Классингтоне раздавило обе лапки. Доктор подрезал их на десять сантиметров и при­делал к культяпкам прочные башмачки. Аист про­должает до сих пор ходить в них.

Нет, что бы там ни говорили, а без аистов чело­веческая жизнь была бы куда беднее.

Перевел с французскою М. БЕЛЕНЬКИЙ

Придет осень, и аисты, закончив свой «европейский сезон», отправятся в ежегодное паломничество на юг. В зависимости от того, с какого берега реки Везер они старту­ют, птицы будут огибать Средиземное море через Гибралтар или Босфор (см. карту),

П. П А В Л И Н О В

Рисунок автора

Дай коры мне, о Береза, Желтой дай коры, Береза, Ты, что высишься в долине Стройным станом над потоком! Я свяжу себе пирогу, Легкий челн себе построю, И в воде он будет плавать, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка!..

Вот как строили, если перейти к прозе, свой челн — каноэ соплеменники Гайаваты. Ранней весной выбирали стройное дерево и осторожно снимали с него кору. Не всю — только «белый плащ» бе­резы. Кору мочили в реке, чтобы разбухла, корнями лиственницы ее сшивали и в готовую об­шивку вставляли раму из гибких кедровых сучьев. Швы в челне заливали еловою смолою. Украшали лодку ожерельем из окрашенных игл дикобраза.

И вся жизнь лесов была в ней, Все их тайны, все их чары: Гибкость лиственницы темной, Крепость мощных сучьев кедра И березы стройной легкость...

Эстетический взгляд на вещи не так уж разнится от утилитарного. Вещь, совершенная по конструкции, радует и художественное чутье человека.

ЛОДКИ ВСЕХ Мой отец Павел Яковлевич Павлинов был худож­

ником и капитаном. И как художник и как капитан, он любил и знал корабли и все прочие посудины, плавающие по морям, рекам и озерам. И с детства он внушил мне страсть к этому увлекательному и разнообразному миру изящных и совершенных со­зданий человеческого разума и рук.

Та любопытная особенность — что как ни много плавает по морям и рекам земли всевозможных раз­новидностей судов, их старших сестер — лодок все же в несколько раз больше — подтолкнула меня к собиранию сведений именно о лодках. И чем боль­ше я о них узнавал, тем ближе знакомился с их древними изобретателями.

Немногие из окружающих нас вещей сохранили свою первозданную форму. Тем более примечательно, что большая часть из того огромнейшего разнообра­зия форм и видов лодок, что существуют на земле, буквально законсервировалась с древнейших вре­мен. Ведь конструкции некоторых лодок прошли ис­пытание временем в десятки тысяч лет. И ныне они рассказывают нам о тех, кто их построил, об их инженерной интуиции, умении использовать силы природы, знании этих сил.

Может быть, вам приходилось видеть в кинохро­нике, как на празднике финских лесорубов плото-

ШИРОТ гон-смельчак плывет по кипящей порожистой речке, стоя на единственном бревне. Поддавшись вообра­жению, вы можете представить себе того далекого нашего предка, что, гонимый нуждой и жаждой по­знания неизвестного, впервые отважился переплыть на поваленном бревне водное пространство. Правнук этого, увы, не ставшего знаменитым капитана, преж­де чем пуститься вплавь, связал два бревна вместе и тем открыл эпоху мореплавании, ибо на плоту можно было уже построить хижину, сложить пищу и оружие, на нем можно было жить и уплывать на далекие расстояния.

С тех далеких пор человек, совершенствуя свой малотоннажный водный транспорт, научился выби­рать из того, что под рукой, самый лучший мате­риал для него и строить такие формы, которые бы наиболее точно соответствовали особенностям окру­жающей природы. Так и случилось, что в похожих условиях люди строили похожие лодки. И в самых отдаленных друг от друга уголках земли возникали лодки-сестры, возникали независимо от того, обща­лись ли между собой их «авторы». А поскольку природа изменяется на земле по широтам, типы ло­док сменяются вслед за сменой климатического пояса.

В тропическом, самом древнем судоходном поясе господствуют моря и океаны, и человеку пришлось

надеть как бы пробковый спасательный пояс, найдя для этого плавучие сорта растений: бальсу, амбач, бамбук, и из них строить плоты. Лодка для морских переходов была непригодной, а такие большие «лод­ки», чтобы их не затопили океанские штормы, люди научились делать не сразу, и случилось это в тех местах, где небольшие уютные моря, окруженные густозаселенными землями, позволили древним кораблестроителям постепенно совершенствовать свой морской флот. Здесь же, в океане, лишь плот-понтон мог надежно служить расселявшимся по островам людям. Уцелевшие в Бразилии бальсовые джангада — прямые потомки тех огромных плотов, с помощью которых древние заселяли тропические острова и континенты и которые так поразили в 1526 году спутников Франсиско Писарро тем, что оказались более грузоподъемны, чем испанские кара­веллы.

Плот неповоротлив, тяжел. Выбросив из него средние бревна, соорудив настил на двух крайних, житель южных морей получил катамаран. Постепен­но совершенствуя его, строители стали выжигать, выдалбливать для облегчения бревна изнутри. К од­ному большому бревну на жердях прикрепляли то­ненькое плавучее бревнышко — балансир, а на соеди­нительном помосте строили шалаш.

Быстро полетели, скользя по гребням вод, кра­савцы катамараны. Огромные треугольные паруса с силой выносили маленькие суденышки на тысячи миль в океан. Ни бури, ни штормы не в силах опро­кинуть судно, опирающееся о воду двумя корпусами.

на стр. 46 •

БУМАЖНЫЕ

КОРАБЛИКИ

,,Ин-шаа-лах!» — кричат вам с берега. Да будет воля аллаха! На берегах Нила это пожелание счастливого пути, здоровья и всяческих благ, и в первую очередь, конечно, попутного ветра. И вот ветер, обжигающий и не несущий прохлады, заворачивается в паруса, круглит их пятиметровые полотнища и тащит за собой.

Фелюги. Еще их называют нагары — нильские баржи. Нехитрые сооружения с ярко раскрашенными вздернутыми носами, тростниковым плетеным навесом над па­лубой и загорелой командой, юркой и горластой.

«Одна рука для себя, другая — для лодки» — вот старинное правило лодочников Нила, ставшее поговоркой. Традиции в этих местах, как известно, столь давние и столь многообразные, что тут невольно становишься историком, потому что любой предмет может оказаться символом, уводящим в древность. Бурнус феллаха, камень пирамид, кувшин и эти вот фелюги. «Земля Египту подарена рекой», — сказал Геро­дот в V веке до нашей эры. Лодки почти такой же формы вы найдете на вы­щербленных барельефах гробниц.

Вот на одном из них люди собирают у воды папирус с пушистыми соцветиями. За­тем они несут на спине большие снопы папируса к «верфи», где строители вяжут лодки в виде полумесяца. Можно различить все детали — инструмент, материал, сна­ряжение, даже груз на палубе готовой лодки. Большинство лодок маленькие, рассчи­танные на рыбную ловлю или охоту на водоплавающих птиц на Ниле. Но есть и такие большие лодки, с которых охотятся даже на бегемотов. На самых вместительных — одна или две каюты, двойная мачта, большой прямой парус, очень совершенная оснастка.

Издавна папирусные лодки, а проще — травяные плотики под парусами, связанные из трехгранных тростниковых стеблей, добирались до дельты Нила и, пожалуй, вы­ходили в открытый океан. Доказать возможность этого и было как раз целью экспеди­ции на «Ра».

...Глаз не устанет смотреть, как десятки фантастических крыльев-парусов, чуть накренившись, тянутся над водой мимо длинных желтых берегов и зонтиков пальм на фоне густо-синего неба, линяющего от жары к полудню и черного звездной но­чью. И в тон небу окрашивается нильская вода.

Б. ПИСЬМЕННЫЙ

ДЖАНГАДА

Джангада вышла в море с Чико, Береро, Фенто.

Джангада пришла домой одна... Так поют рыбаки на берегах у Ре-

сифе в Бразилии. Уходить далеко в море на этих не­

больших плотах (фото 1) опасно: скромные «потомки» тех судов (рису­нок 2), что покоряли величайший океан на Земле, утратили многие из своих лучших качеств. Да и знаменитое достижение индейцев-мореходов — переносные кили — гуары — ныне не лучший способ управления судном.

ОЛЬГОВЫ ЧЕЛНЫ У ВРАТ

ЦАРЬГРАДА

Обшарпанные, в ссадинах днища смолили в Смоленске (он и называл­ся поначалу Смолинск). Но волоки великого водораздела были только первым испытанием для ладей, на которых русичи спускались трудным путем «из варяг в греки». В белой пене стояли на Днепре пороги на це­лых семьдесят верст, и тут снова доставалось и людям и лодкам. Удив­ления достойно, как только после всех этих тяжб с сушей дерево выдержи­вало напор морских валов, благопо­лучно проскальзывало над мрачными глубинами Понта!

Летопись сообщает, что в знамени­тый свой поход на Царьград Олег вышел с двумя тысячами лодок, и на каждой было по сорок человек, как видим, гораздо больше, чем нарисо­вано на старинной миниатюре (рису­нок 3). Олеговы ладьи, Святославовы насады, струги дружинников и тор­говых людей — все это были по тем временам сооружения универсальные. Удобные в маневре и на воде, и на суше (вспомним, как ужаснулись гре­ки, когда Олег подкатил на колесах свой флот прямо к стенам Царьгра-да!) , лодки эти были равно приспособ­лены и для петляния по речным рус­лам, и для просторных морских дорог. Безветрие — упирались в воду вес­лами, задует упругий свежак — и мачта поднята, хлопает парус, дышит полной грудью, а мокрые весла убра­ны под сиденья.

Л . Ю р о в

РАНГУНСКИЕ «ГОНДОЛЫ»

Подходят к Рангуну, столице Бир­мы, корабли, встают на якорь посре­ди широкой мутной реки. Между ними и берегом снуют пестро разукрашен­ные лодки, похожие на венецианские гондолы. Нос и корма у лодки высо­ко подняты, и «гондольер» стоит на корме, подгребая длинным веслом (фо­то 4).

КАТАМАРАН

У жителей маленьких коралловых островов Гилберта в Микронезии, к востоку от Новой Гвинеи, есть раз­ные суда. Гоночные катамараны, лод­ки торговцев копрой, почтовые шлюп­ки, не говоря уж о пароходиках, которые поддерживают связь между островками. А на атолле Табитуеа су­ществует «правительственный» катама­ран, выполняющий поручения старо­сты атолла (фото 5). Экипаж его сос­тоит из двух человек — капитана и матроса. Причем должность матроса по традиции достается заключенному местной тюрьмы. В последние годы за­ключенный там один. Вот и приходится каждое утро уходить на «принудитель­ные работы» в море.

...СЛОВНО СГУСТОК НЕЯРКОГО СОЛНЦА

...Сказать, что именно она решила судьбу заселения севера Американско­го континента, все-таки будет излишне смелым. Но без нее уж точно не обо­шлось.

Я говорю о лодке, именуемой бай­дарой (фото 6). Для того чтобы ее изобрести, было необходимо море, желание выжить там, где выжить нельзя, и гений маленького народа. Для того чтобы построить — шкура моржа, очень немного дерева и чер­товски много терпеливой ловкости рук. Красота же присуща байдаре изна­чально, как вещи, доведенной до ло­гического конца развития и совер­шенства.

Байдару начинают с каркаса. Его размер определяет размер будущей лодки. Для того чтобы сделать кар­кас, необходимы семь жердочек тол­щиной с человеческую руку и еще немного дерева на распорки — шпан­гоуты. Ничего, если обломки дерева коротки — их можно соединить моржо­вым ремнем, который, высохнув, об­ретает крепость стальной скобы. Три жердочки составляют дно. Четыре — попарно на оба борта — верхние обводы. Когда все это скреплено не­изменным моржовым ремнем в еди­ную жесткую и упругую одновремен­но конструкцию, старик байдарострои-тель с помощью любого подвернув­шегося под руку мальчишки переносит каркас на шкуру.

О шкуре чадо сказать особо, ибо она броня борта и, если так можно сказать, плоть судна. Она превращает каркас в лодку, и она же отличает байдару от шлюпки, крейсера или курильского умиака. Шкуру моржа терпеливые женские руки распласты­вают надвое по толщине. Теперь ее хватит на байдару грузоподъемностью, скажем, в тонну. Но бывают двушкур-ные или трехшкурные гиганты, «боль­шие, как пароход», на которых целый поселок мог уплыть на новое место со скарбом и ездовыми собаками. Меж собой шкуры сшиваются потай­ным непромокаемым швом, но лодка делается одинаково, хоть из одной, хоть из трех шкур: выкроенная об­шивка перекидывается через верхний обвод, и моржовые же ремни туго крепят ее к второму, внутреннему те­перь обводу. Натянутая байдара обте­каема, как стекло, и — это уже вов­се из эстетической области — она про­свечивает на солнце и на воде.

Но на ней били кита. Вместе с гар­пуном она служила основой целой цивилизации. Говорят, что предки аляскинских эскимосов пришли с Чу­котки через перешеек, бывший на месте Берингова пролива, пешком. Не знаю. Но на байдаре целые эскимосские семьи переплывали Берингов пролив с собаками и скарбом, как говорят, не моргнув глазом, и в ту и в другую сторону. Они уходили на байдаре за десятки километров от берега, и, если надо, три человека вытаскивали бай­дару грузоподъемностью в тонну на берег, на льдину, куда угодно.

На байдаре под № ВН-740 мы как-то прошли семьсот километ­ров вдоль берега Чукотского моря. Когда однажды борт прохудился, а это было в начале пути, наш капи­тан заткнул дырку куском моржового сала, и так было до конца той даль­ней дороги.

— Ремзавод всегда под рукой, — сказал капитан Анкарахтын.

«И верфь плавает в море», — хо­тел я ему ответить.

Наверное, гренландский каяк воз­ник из вовсе маленькой байдары. Я видел в чукотском стойбище Нун-лингран, как шел охотник и нес на плече небольшую, можно сказать, крохотную байдару — байдарку. Она не весила ничего, и борта ее светились, как ломтик лимона или сгусток не­яркого солнца.

Так вот о заселении арктической ча­сти Америки выходцами из Азии. Не проще ли предположить, что люди, сумевшие сделать морскую лодку из даров, даваемых морем, плыли через узкий пролив навстречу неяркому полярному солнцу?

О. К у в а е в

КАК УПРАВЛЯТЬ ПЛОТОМ

Предельно краткий заочный курс для тех, кто плавает в Тихом океане

без лодки (фото 7).

На нормальных судах управляющее устройство состоит из руля с обитым сверкающей медяшкой штурвалом. На плоту — это длинная жердина на са­мой корме. На одном конце — Ти­хий океан, на другом конце — ты. Когда Тихий океан тянет в одну сто­рону, ты должен тянуть в другую. В этом поединке ты обязан победить.

Если ты привык считать себя воле­вым человеком, то разочаруешься в этом после первых же попыток править подобным устройством. Ска­жем, ты решил держать курс норд-вест. После того как плот один час сорок семь минут пройдет курсом зюйд-ост, ты в конце концов прихо­дишь к выводу, что именно этот курс тебя больше всего устраивает. И тот­час плот делает поворот оверштаг и, потоптавшись на месте, начинает ли­хо мчаться курсом норд-вест. Ты страшно гордишься собой, превозно­сишь свою силу воли и бормочешь цитаты из трактата Фихте о воле. (Конечно, ты не помнишь трактат до­словно, а о том, чтобы его понимать, вообще говорить не приходится, но это не играет никакой роли. Все рав­но плот идет курсом норд-вест.)

Так продолжается целую минуту, после которой устанавливается курс зюйд. Ты приходишь в неистовство и клянешься сам себе, что умрешь, а не сойдешь с этого курса. Пусть он не тот, это ничего не значит. Ты будешь «так держать»!

И ты это делаешь. Час за часом плот идет строго на зюйд. Ты счаст­лив до тех самых пор, пока не убеждаешься, что компас заело и ты на самом деле идешь на север. Вспо­минаешь что-то насчет высоты солн­ца, но, осмотревшись кругом, видишь только луну. А так как она стоит слишком высоко в небе, ты продолжа­ешь браниться. Некоторое время пра­вишь на падающую звезду, потом предоставляешь плоту идти как ему заблагорассудится. Что он и делает.

Волна относит тебя вправо, шкипер появляется слева. Он доводит до тво­его сведения, что ты должен попы­таться повернуть плот на сто восемь­десят градусов. Полчаса ты трудишь­ся, не жалея сил. Плот поворачивает­ся. Поворачивается на триста шесть­десят градусов, то есть на сто во­семьдесят больше, чем нужно. Ты от­чаиваешься и начинаешь изобретать новое рулевое устройство.

Наконец твоя вахта окончена, и ты дергаешь веревку, чтобы разбудить

своего сменщика. Вытянув почти всю веревку, обнаруживаешь на другом конце акулу. Оказывается, ты вместо вахтенной веревки тянул леску. Аку­ла возмущена тем, что ее обеспокои­ли среди ночи, и мрачно принимает­ся жевать твою левую ногу. Ты из­даешь громкие вопли, и твой смен­щик просыпается. Он выходит на корму, и ты бодро рапортуешь:

— Как всегда, спокойно. Никаких особенных происшествий. Так дер­жать!

Б е н г т Д а н и е л ь с с о н

ПИРОГИ

Из многих деревень, что разброса­ны по островам великой африканской реки Конго, собираются на большие праздники пироги в Кисангани (фото 8). В каждой лодке — целая деревня. На корме — вождь в леопардовой шкуре. Полсотни гребцов взмахивают веслами в четком ритме, мягким всплескам воды вторит тамтам. Ка­жется, будто люди в лодках не гре­бут, а исполняют фантастический та­нец.

В КОРЗИНЕ ЗА ЛОСОСЕМ

Одну из самых древних и необыч­ных лодок, что сохранилась ровным счетом без всяких изменений вот уже почти три тысячи лет, можно найти в вовсе, казалось бы, не экзотическом уголке Европы, на речке Тайви, в Англии, между Ллечридским и Ке-нартским мостами (между ними кило­метров восемь). Говорят, таких лодок (фото 9) осталось не больше десятка.

Юлий Цезарь, высадившись в Бри­тании, обнаружил среди прочих ди­ковинных для римлян традиций бу­дущих англичан и такую: обитатели этой страны ловят рыбу, плавая по рекам в корзинах из ивовых пруть­ев, обтянутых кожей. Цезарю сказа­ли, что такие лодки существуют здесь испокон веков.

С тех пор область «обитания» кор­зин солидно сузилась...

В Тайви водится лосось — добы­ча неплохая для любого рыбака. Реч­ка эта мелкая, быстрая, с переката­ми и совершенно не приспособленная для настоящих деревянных лодок. И именно здесь живет последний в Уэллсе мастер, умеющий лодки-кор­зины изготовлять.

Ранним утром рыбаки подходят к старинному Кенартскому мосту, спу­скают легкие корзины на воду и раз­деляются на пары. Между двумя лод­ками протягивают небольшую сетку. Держа ее одной рукой, рыбак ловко гребет маленьким веслом. И вот по стремнинам, мимо тихих ферм и пере­лесков, мимо зарослей ивняка, спускаю­щихся к самой воде, пара корзин не­сется вниз, до следующего моста. Там рыбаки вытягивают сеть, вытаскивают (если попался) лосося, взваливают лодки на спины, не спеша идут вверх по течению, обратно к мосту. И все начинается сначала.

В городке уже ждет их скупщик рыбы, а с берегов доносятся обидные крики рыболовов, обходящихся совре­менными спиннингами. Именно эта конкуренция грозит полным исчезно­вением древнему промыслу. Несколько лет назад «спиннингисты» добились постановления местного муниципалите­та, по которому ловить лосося из корзин могут лишь те рыбаки, кото­рые начали заниматься этим до 1931 года.

И . М о ж е й к о

ПЛАВУЧИЙ ДОМ

Если бы кто-нибудь удосужил­ся подсчитать их — оказалось бы, что людей, всю жизнь проводя­щих на воде, несколько миллио­нов. Вдоль побережья и на боль­ших реках Южного Китая, в Таи­ланде, в Бирме — словом, почти везде в Юго-Восточной Азии можно видеть джонки, сампаны, лодки, баржи — с каютой, крытой тростниковой циновкой, со струй­кой дыма, поднимающейся на кор­ме над маленьким очагом...

Большинство этих людей ры­баки. В лодке они рождаются, на лодку возвращаются после свадь­бы, на лодке умирают. Есть, прав­да, среди них и перевозчики гру­зов — вниз по Иравади в Бирме везут они арбузы и бананы, пере­возят рыбу и рис по камбоджий­ским рекам и озерам. Но доход от такой торговли мизерен. Много ли товаров уместится на сампане? Да и рыбаки только мечтают о том дне, когда улов попадется сказочный, можно будет купить сильный мотор, забыть о старом, залатанном, буром парусе и уйти далеко в море вслед за трауле­рами.

А пока мечта не сбылась, вече­рами джонки и сампаны разбре­даются по шири тихой бухты. Сядет солнце, рухнет на землю тропическая ночь, и загорятся над водой электрические фонари и керосиновые лампы: на свет приплывают стайки рыбьей ме­люзги и попадают в небольшие сети.

А с рассветом гаснут лампы, кончается рабочая ночь. Сети на­до вытащить на берег на просуш­ку, рыбу разложить на набереж­ной, чтобы вялилась, и ждать скупщика. Сколько он даст за ночной улов?..

К. БУЛЫЧЕВ

44

со стр. 39

С п у т н и к М а г е л л а н а П и г а ф е г т а п р и в е з в Е в р о п у ска­з о ч н ы е легенды об этих « л е т а ю щ и х судах», повстре­ч а в ш и х с я п у т е ш е с т в е н н и к а м в И н д и й с к о м океане.

К а м ы ш о в ы е лодки, что в я ж у т н а о з е р е Т и т и к а к а и на С а р д и н и и , э ф и о п с к и е т а н к в ы из п а п и р у с а по сути своей т о ж е п л о т ы — к а ж д ы й стебель из с в я ­з а н н ы х в лодке м о ж н о р а с с м а т р и в а т ь к а к м и н и а т ю р ­ное б р е в н ы ш к о ,

Д л я малых т р о п и ч е с к и х водоемов, особенно д л я рек, наиболее т и п и ч н ы пироги. В е з д е , где п р и р о д а р а с т и т о г р о м н ы е д е р е в ь я , в ы ж и г а ю т и з ц е л ь н о г о с т в о л а эти л о д к и - б р е в н а . О н и п л а в а ю т в К о н г о и на М а д а г а с к а р е , на Ц е й л о н е их н а з ы в а ю т в а р к а м о -ове ( з д е с ь к л о д к е д о с т р а и в а ю т б о р т а из ж е р д е й ) , ж и т е л и С о л о м о н о в ы х о с т р о в о в богато у к р а ш а ю т свои пироги п е р л а м у т р о м и п е р ь я м и р а й с к и х п т и ц , над­с т р а и в а ю т им нос и корму, искусной р е з ь б о й п о к р ы ­вают п и р о г и ж и т е л и Н о в о й Гвинеи, п о м е щ а я на но­су д е р е в я н н у ю с к у л ь п т у р у д у х а - п о к р о в и т е л я . Л е г к а я нгаланга, в ы д о л б л е н н а я из мангового ствола, с л у ж и т

ж и т е л я м З а н з и б а р а д л я л о в л и м о р с к и х черепах. Н а ­ши удэгейские б а т ы т о ж е п и р о г и . П о р а ж а е т их сход­ство с п и р о г о й ю ж н о а м е р и к а н с к и х и н д е й ц е в с р е к и О р и н о к о . У обеих п р и д е л а н а к носу п л а с т и н а из дос­ки, она с л у ж и т а м о р т и з и р у ю щ е й п р у ж и н о й при уда­ре л о д к и о з а в а л ы бревен ( и л и л ь д и н ы — на Д а л ь ­нем В о с т о к е ) и облегчает в ы т а с к и в а н и е л о д к и на берег.

Л ю б о п ы т н о , что иногда форма, з а к о н о м е р н а я д л я к о н с т р у к ц и и и з п е р в о н а ч а л ь н о г о м а т е р и а л а , и з кото­рого с т р о и л а с ь лодка, по т р а д и ц и и н а ч и н а е т копи­р о в а т ь с я л о д к а м и , п о с т р о е н н ы м и и з другого. С к а ж е м , с е р п о в и д н а я ф о р м а к а м ы ш о в ы х и п а п и р у с н ы х л о д о к п о в т о р я е т с я д е р е в я н н ы м и , д л я к о т о р ы х т а к а я ф о р м а совсем не о п р а в д а н а и не х а р а к т е р н а . П о р т у г а л ь с к и е б а р к а с ы с в ы с о к о п о д н я т ы м и з а о с т р е н н ы м и к о р м а м и , а р а б с к и е и ю ж н о ф р а н ц у з с к и е с е р п о в и д н ы е л о д к и , в е н е ц и а н с к и е г о н д о л ы с т р о я т с я в поясе, непосред­с т в е н н о г р а н и ч а щ е м с т р о п и ч е с к и м , в к о т о р о м и по сей день п л а в а ю т к а м ы ш о в ы е и п а п и р у с н ы е л о д к и . Т а к о й переход ф у н к ц и и в д е к о р а т и в н о с т ь очень ха­р а к т е р е н д л я л о д о к - п е р е в о з ч и ц . П о я с л о д о к - п е р е в о з ­чиц в о з н и к там, где к л и м а т п о з в о л я е т п л а в а т ь круг-

БОЕВЫЕ СУДА ЭТРУСКОВ

В Париже, в Лувре, хранится по­гребальная ваза этрусков. Изображе­ния на вазе рассказывают, как эф­фектно украшали древние свои бое­вые суда (рисунок слева).

ХОБОЛЛО

Допотопными ковчегами выглядят в наш космический век вязаные лод­ки хоболло (фото слева внизу), что строят и по сю пору жители острова Джидик, плавая в них по озеру Абая в Эфиопии. Эти лодки — плоты из амбача — едва ли не древнейшие из всех плавающих ныне по воде по­судин, созданных человеком.

КИЖАНКА

Пожалуй, она походила скорее все­го на каноэ, на индейское каноэ — низ­кое, стремительное, с крутыми дуга­ми штевней (фото справа). Но сходство на том и кончалось, потому что берестяному суденышку Гайаваты пришлось бы туго в дикой сумятице ветра, пены и волн этого карельского озера. Онего-море курилось серыми штормовыми "дымами, гнало крутые водяные холмы, и наш «Метеор» то и дело жестоко встряхивало и мотало.

Но лодочка держалась молодцом, не собиралась поворачивать к спаситель­ному берегу, и упрямый ее нос упорно целился к дальним далям за десятки неспокойных верст.

Тогда я и услышал впервые имя этой лодки, вернее — название. «Ки-жанка, — сказал мой сосед по палубе, прикрывая от бешеного вет­ра огонек сигареты, — только у нас и увидишь такие, а больше нигде и нету... На Волк-острове, к примеру, каждый может такую «сшить». Он еще раз вприщур поглядел, как лов­ко кижанка ныряет в распадки и взбирается на горбы, и добавил: «Точ­но, волкостровских мужиков работа».

Однако, как оказалось, мастера не только в Волк-острове живут. Случай свел меня в тех же Кижских шхерах, в Сенной Губе, с Михаилом Петрови­чем Рогачевым. У небольшой бухты

приютилась его верфь, а попросту — длинный и темноватый сарай, напол­ненный запахами свежего струганого дерева, смолы и пеньки. Здесь же стояла новенькая кижанка, и, при­сев на нее и постругивая щепочку, хо­зяин рассказал кое-что о своем ре­месле.

...Прежде чем заложить следующую лодку, он отправляется в лес и, слу­чается, целую неделю бродит по ель­никам, подыскивая подходящие кор­невища и стволы. Здесь торопливость была бы только во вред -- из со­тен осмотренных корней далеко не каждый может стать будущим штев­нем кижанки — неповторимым по фор­ме и крепости. Наверное, это главная особенность онежских лодок — мощ­ные закругленные носы и кормы, ко­торым надо будет противостоять тя­желой волне, биться о каменистые бе­рега, а случится — и таранить лед.. Здесь уж сборное дерево — сколо­ченное или склеенное — долго не про­держится, а кижанки Рогачева ходят по озеру не один год. Из «саморос­лого» же дерева, выгнутого и зака­ленного природой, набирает мастер и шпангоуты — «ребра» лодочные, уп­ругие и крепкие, словно рессорная сталь. Тут-то и требуется особая сно­ровка, потому что никаких лекал Ро-гачев в лес с собой не берет, и обво­ды будущего судна, форму шпанго­утов надо держать в голове.

И наконец, когда все заготовки пе­рекочевывают в мастерскую, чуть подправляются и обтесываются, остается их собрать, а потом уж и об­шить выдержанной доской — работа эта, по словам самого Рогачева, «и вовсе не мудрящая — любой малец справится...».

...Из Сенной Губы в Петрозаводск пришлось возвращаться уже не на «Метеоре» — непогода загнала скоро­ход в тихую бухту и не выпускала. Теперь уже солидный теплоход едва-едва справлялся с волнами Онего. Но и на обратном пути нет-нет да и встречались нам крепенькие мореход­ные кижанки, не торопясь пересека­ющие просторы своего родного сер­дитого озера.

В. АРСЕНЬЕВ

лыи год и где есть города и поселки, стоящие на во­де. Как Венеция.

В средних широтах не растет толстоствольных де­ревьев, позволяющих целиком из них делать лодки. Здесь приходится довольствоваться более тонкими стволами, которые выдалбливают через щель, а за­тем расширяют, распяливают. Так делают челноки. Борта у челноков часто наращивают. В свое время это подтолкнуло человека к строительству лодок из отдельных досок. Тупоносые лодки бороздят озера и прибрежные воды морей в этом более континенталь­ном поясе. Плоскодонные, с вытянутыми носами шнявы, расшивы, дощаники, илимки, ветки плавают по рекам. Строят в средних широтах и лодки из бе­ресты — материала, так любимого североамерикан­скими индейцами.

В полярном поясе характерный материал для по­стройки лодок — кожа. Из нее делают здесь лодки не только потому, что дерево на севере дефицитно, но и из-за таких великолепных качеств кожи, как эластичность, легкость, упругость. В лодках из кожи можно уверенно плавать в сложной ледовой обста­новке. Из кожи делают байдары на Камчатке и Чу­

котке, эскимосские каяки, торосные зверобойные карбасы на Мурманщине и на Новой Земле.

Когда же на севере строят лодки из досок, то их стараются уподобить кожаным: доски не сбивают гвоздями, а сшивают вицей, придающей лодке боль­шую эластичность, упругость и монолитность.

Любопытно, что в горах, где условия плавания приближаются к ледовым, где лодки должны пру­жинить, не ломаться от удара о камни, быть легкими, они тоже иногда изготовляются из кожи. На на­дувных бурдюках еще древние ассирийцы в V веке до н. э. переправляли целые военные десанты...

Так, мы добрались до полюса, а в этих местах пока еще, как известно, плавают лишь на льдинах. Хотя вспомним, многие путешественники, исследова­тели Севера, брали с собой легкие кожаные байдары.

Достижения древнейших конструкторов использо­вались во все века. Используются и сейчас. Приме­ры? Их много. Взять хотя бы двухкорпусные океан­ские траулеры-катамараны или спасательные плоты-понтоны, лежащие на палубах современных судов, что могут гордиться своим прадедом, проплывшим некогда рядом с каравеллами Писарро.

А Р С Е Н И Й Р Я Б И К И Н, наш спец. корр.

сть тайны, которые перестают быть тайна­ми, как только к ним

прикасается рука человека. Эта упорнее. Вот уже много лет ею занимаются люди, но так и не раскрыли ее до конца.

28 марта 1944 года был осво­божден от фашистов город Ни­колаев, крупнейший центр судостроительной промышлен­ности нашей страны. Освобож­дению города предшествовал дерзкий морской десант. Горст­ка моряков и солдат старшего лейтенанта Константина Оль­шанского из батальона морской нехоты майора Котанова, пре­одолев на веслах восемнадцати­километровый путь, незамечен­ной высадилась в Николаевском порту у огромного элеватора. Бесшумно сняв часовых, десант­ники заняли каменные порто­вые постройки. Приготовились к бою. Только утром фашисты обнаружили десант.

День, ночь и еще день в рай­оне элеватора стоял несмолкае­мый грохот взрывов. Фашисты, приняв маленький разведыва­тельный десант за начало вы­садки, бросили против него все, что было под рукой. Восемна­дцать грязно-зеленых волн-атак навсегда замерли у портовых построек. Свыше семисот тру­пов вражеских солдат и офице­ров осталось лежать среди вы­вороченных булыжников мосто­вых и ржавых железнодорож­ных путей. Чадили подбитые танки и самоходки.

В конце дня 27 марта 1944 года радист личной радио­станции командующего 28-й ар­мией принял последнюю корот­кую радиограмму десантников, переданную прямо открытым текстом. В наушниках прозву­чал далекий голос радиста отря­да: «Связь прекращаю... Поги­баем... не сдаемся... Прощайте, товарищи...»

Пылает теперь в сквере на Приморском бульваре в Нико-

ПО ДОРОГАМ СЛАВЫ ОТЦОВ

лаеве Вечный огонь славы и выбиты на теплом южном кам­не имена и фамилии Героев Со­ветского Союза, участников де­санта. Но не все.

В десанте было 55 морских пехотинцев под командой Кон­стантина Ольшанского и 12 че­ловек саперов и радистов, ко­торых придали десанту букваль­но в самый последний мо­мент — перед посадкой в ялы,— из 1-го гвардейского укрепрайо-на. Фамилии саперов и ради­стов были неизвестны. Их доку­менты находились в штабе, а штаб и политотдел 1-го гвардей­ского УРа на шхуне «Дельфин» переходил морем из Очакова на мыс Аджияск. Шхуна подорва­лась на мине, погиб весь штаб, погибли документы.

В дни празднования двадца­тилетия победы над фашист­ской Германией в газетах был опубликован указ о посмертном награждении еще одного участ­ника десанта, восемнадцатилет­него николаевского рыбака Андрея Ивановича Андреева, который в ночь на 26 марта вызвался быть проводником де­санта. Фамилии двух десантни­ков, капитана Бориса Александ­ровича Монастырских, началь­ника рации, и старшего сержанта Виктора Степановича Самойлова, радиста, из тех са­мых двенадцати человек уда­лось установить перекрестным опросом сослуживцев, путем многолетних поисков в сохра­нившихся архивных докумен­тах. Но десять, по-видимому, ря­довых бойцов-десантников, кото­рые так же, как Монастырских и Самойлов, уходя в десант, оставили свои документы в шта­бе или политотделе части, до сих пор неизвестны.

ЧТО МОЖЕТ ОСТАВИТЬ НАМ МОРЕ?

Но точно ли, что документы были на «Дельфине»?

Вот официальное свидетель­ство по этому поводу бывшего начальника связи 1-го гвардей­ского УРа майора запаса П. И. Никулина:

«Начальник отделения кад­ров укрепрайона гвардии капи­тан Гольдберг если и подгото­вил наградные материалы на отличившихся саперов, то ото­слать их в штаб 28-й армии не мог, так как подписать их было некому: комендант УРа, на­чальник штаба с оперативной

группой продвигались в этот момент к Аджияску, штаб и опергруппу разделяло большое расстояние. 6 апреля 1944 года штаб и политотдел УРа шли на шхуне «Дельфин» к нам, в Аджияск.

Все документы о перемеще­нии личного состава, подготов­ленные, но неподписанные на­градные листы хранились в сей­фе гв. капитана Гольдберга. Радиостанция опергруппы дер­жала все время со шхуной связь. Связь оборвалась на по­луслове. А рано утром на сле­дующий день мы получили пе­чальное известие: «Дельфин» подорвался на плавучей мине.

Из всех, кто был на шхуне, чудом остался в живых наш те­лефонист Мухин».

...Документы десантников скорее всего в море, в сталь­ном сейфе на дне, на погибшей шхуне, в четырех милях к за­паду от Очакова. Так говорят все известные официальные до­кументы о гибели «Дельфина». Где-то там, на дне, всего на десяти-двенадцатиметровой глу­бине, около 35-го поворотного буя, на оживленном морском перекрестке, где мчится сегодня стремительная «Комета» из Одессы в Николаев, разворачи­ваются белые пассажирские теп­лоходы и неторопливые букси­ры, плывут катера и яхты.

...Вот уже четвертый год бо­роздит этот район небольшой десятитонный поисковый катер николаевских аквалангистов клуба «Садко». У него такое же имя — «Дельфин», только рядом белая большая цифра «2». На нем — молодые инже­неры, студенты, рабочие, школь­ники. Николаевские комсомоль­цы решили во что бы то ни ста­ло найти погибшую шхуну.

С помощью военных журна­листов запросили Центральный архив Военно-Морского Фло­та в Ленинграде. Оттуда при­слали кусочек кальки с выко-пировкой места гибели шхуны и ориентировочные координаты. Аквалангисты вышли в море, «привязались» к береговым ори­ентирам и определили свое ме­сто. Но выкопировка оказалась неточной: координаты гибели судна попали... на сушу. Перед участниками подводного поиска встал вопрос: где искать? За два с лишним десятилетия со времени гибели шхуна могла быть глубоко заилена, а ее об­ломки могли быть отнесены течением, которое «работает»

здесь в самых различных на­правлениях. И потом: взрыв на воде и место гибели могли быть и не в одной точке — шхуна после взрыва могла отдрейфо-вать. Итак: кто видел взрыв? Кто спасся с погибшей шхуны? Как найти всех, кто имел хоть какое-то отношение к «Дельфи­ну» и десанту?

Но самый первый вопрос, ко­торый задавали себе подводни­ки, был такой, что, не ответив на него, нечего было и присту­пать к поискам: могли ли сохра­ниться документы под водой в течение такого длительного времени?

Могли. Еще в 1964 году несколько

николаевских аквалангистов: А. Корчагин, М. Коновалов и А. Артамонов — они сейчас члены клуба «Садко» — вели вместе с киевскими и одесскими спортсменами подводный поиск на погибшем в 1941 году эскад­ренном миноносце «Фрунзе». «Фрунзе» погиб 21 сентября на траверзе Тендровской косы после тяжелого неравного боя с фашистскими пикирующими бомбардировщиками. Командиру корабля В. Н. Ерошенко 1 уда­лось вывести аварийный ко­рабль на мелкое место и спасти личный состав. Но сам эсминец получил непоправимые повреж­дения. С тех пор разбитый ко­рабль каждый год разрушали свирепые осенние и зимние штормы. Когда же спустя два­дцать с лишним лет акваланги­сты спустились на «Фрунзе», то среди нагромождений ржаво­го железа, разбитых и перекру­ченных трубопроводов, зениток и торпедных аппаратов они на­шли бушлаты, тельняшки, да­же марлевые использованные бинты, нашли писарские книги выдачи корабельного имущест­ва (по которым, кстати, были установлены многие члены эки-пажа эсминца). Чернила сохра­нились, только полиняли.

В другой раз сняли оброс­ший ракушками и мидиями пу­тевой компас. Компас работал, хотя пролежал столько лет в воде. И оказался даже лучше своего, катерного. Отыскали целые книги. И что самое пора­зительное — бумага и типо­графские буквы на ней отлично сохранились. Бумага была лишь слегка обгрызенной. «Как мы­ши — сыр», — заметил кто-то.

1 Сейчас В. Н. Ерошенко — контр­адмирал в отставке.

50

Сравнение и подсказало разгад­ку. Книгу пробовал на зуб лю­бопытный и вездесущий черно­морский бычок-песчаник, кото­рого развелось на погибшем корабле великое множество.

Оказывается, бумага и дере­во сохраняются в соленой воде иногда даже лучше, чем желе­зо и сталь.

Теперь главным вопросом стало, где искать. Мог помочь Мухин 1 и вскоре аквалангисты получили от него письмо.

ГИБЕЛЬ «ДЕЛЬФИНА»

«Это было 6 апреля 1944 го­да...» Тут он, наверное, заду­мался и отложил ручку. Он от­четливо видел то, что случи­лось свыше двадцати пяти лет назад с ним и его товарищами в море, в четырех милях к за­паду от Очакова.

Потом он снова взялся за перо:

«С утра нам была дана команда сняться с места и дви­гаться вперед на Одессу. Все наши батальоны 1-го гвардей­ского укрепрайона ушли вперед нас в обход Березанского ли­мана. А для нашего штаба бы­ла предоставлена возможность перебраться на новое место на шхуне «Дельфин», которую ры­баки Черного моря увели но­чью у немцев. На нее погрузил­ся штаб со своим имуществом и документами и взяли нас, связистов штаба. Я не помню названия этого населенного пункта, где находился причал, где стояла шхуна «Дельфин». Но помню, что мы спускались по большой деревянной лестнице к причалу. Причал был деревян­ный. На шхуне были те же ры­баки, что увели эту шхуну, их было семь человек. Когда штаб погрузил свое имущество, нам,

связистам, дали возможность по­грузить свою связь. Мы погру­зили: радиостанцию, телеграф­ный аппарат, малый комму­татор и несколько катушек с кабелем. Когда отчалили от причала, все было хорошо...»

Я отложил письмо Михаила Филипповича Мухина, ныне по­мощника мастера на Яхромской ткацкой фабрике. Бывает та­кое: захотелось вдруг остано-

1 По данным Центрального архива Военно-Морского Флота, спасся также и рядовой Курбатов. Но отыскать его пока не удалось.

вить прошлое вот на этих са­мых словах: «Все было хоро­шо». Но я знал, что так оно дальше не будет. Я уже не мог ни остановить, ни изменить со­бытий прошлого, они продолжа­лись для всех людей, живших в апреле 1944 года.

Утром 6 апреля комендант Очаковского укрепрайона бере­говой обороны подполковник Ю. И. Неймарк пригласил к се­бе капитанов двух шхун: Васи­лия Константинова, капитана «Дельфина», и капитана «З-Виршального» («3-го Реши­тельного») Ермолая Василенко. На столе у Неймарка лежала карта Днепровско-Бугского ли­мана. Внизу справа у обреза карты далеко выдавался в море острый клинок Кинбурнской косы. Напротив — Очаков. Во­гнутый мениск берега между Очаковом и Бейкушской косой. Дальше — мыс Аджияск, Ка-рабуш, остров Березань, Одесса.

Два капитана сидели напро­тив Неймарка. Молодой херсон­ский рыбак Ермолай Василенко и опытный очаковский капитан Василий Константинов, извест­ный среди рыбаков, маячников и капитанов Васька Черкес. Худощавый, светловолосый че­ловек с черными усами, в ста­ром рваном свитере и флотских брюках. Его хорошо знали и до войны, когда он привозил на своем «Дельфине» полные трю­мы кефали и ставриды, очаков­ского бычка-песчаника и хамсы. Недавно ночью он вместе со своей старой довоенной коман­дой уничтожил на «Дельфине» гитлеровскую охрану и увел шхуну на наш берег. Отступая, враги потопили все рыбачьи ша­ланды и шхуны. Поэтому на счету была каждая морская или речная посудина.

Пять минут назад капитаны получили задачу и теперь при­личия и солидности ради в ка­бинете Неймарка рассматрива­ли карту. Они ее знали. Знали так, как могут знать рыбаки свой прибрежный район.

Василенко должен был пере­везти на своей шхуне воинскую часть до старой рыбачьей при­стани, что напротив западного кончика Бейкушской косы. Кон­стантинов — штаб и политот­дел 1-го гвардейского УРа. Их следовало переправить даль­ше — до мыса Аджияск или Карабуша, окончательный при­каз должен был поступить по рации на переходе.

— Как пойдете? — Неймарк

вопросительно посмотрел на ка­питанов.

— Как прикажете, так и пойдем, — ответил Константи­нов.

— Я вам не могу дать опре­деленного маршрута, так как сам не знаю морской обстанов­ки. По-видимому, на фарвате­рах мины. — Неймарк задум­чиво посмотрел в окно.

Там широко стояло ровное и спокойное море.

Обстановка и впрямь была сложной. Прошло всего несколь­ко дней, как наши передовые части вышли к прибрежному очаковскому району. Ночами еще пробирались из лимана к Одессе и Севастополю отре­занные от берега немецкие и ру­мынские катера и шхуны. В штаб береговой обороны при­ходили старые очаковские ры­баки и маячники и рассказыва­ли о минных заграждениях на каналах — фарватерах. Но эти сведения были противоречивы­ми и неполными.

Капитаны расстались на при­стани. Василенко спешил на свой «Вирiшальный», погрузка которого заканчивалась.

— Как пойдешь? — спросил он на прощанье Константи­нова.

— Еще не решил. А ты? — Думаю, самым берегом.

Поставлю матроса с шестом и пойду.

Константинов подошел к «Дельфину». Погрузка была в самом разгаре. Мимо капита­на проходили бойцы комен­дантского взвода, офицеры, штабные работники. На шхуну грузились какие-то ящики, бре­зентовые мешки, фанерные ли­сты, вкатили две сорокапяти­миллиметровые пушки. На при­чал, стуча по расшатанным доскам настила, влетела теле­га. С нее спрыгнули три авто­матчика, и мимо капитана про­несли что-то длинное, обернутое тяжелым выгоревшим брезен­том. «Знамя», — догадался ка­питан. А с телеги уже снимали какие-то два ящика или тумбоч­ки. Они тоже были укрыты бре­зентом. «Что бы это могло быть?» — подумал капитан.

— Теперь тебе только остается шатер организовать на юте... Костер разжечь, а само­му гитару в руки.

Константинов оглянулся. Ря­дом с ним стоял капитан шхуны «Летак» Янек.

— Чисто арба цыганская,

4*

51

а не «Дельфин», — подначи­вал Янек.

— Война, Янек, что делать! — Сам знаю. — А ты? — А что я, я тоже возчик.

Куда прикажут, туда и пойду. В шестом часу вечера 6 ап­

реля 1944 года «Дельфин» вы­шел из Очакова, обогнул «ка­бачок» (так называют местные рыбаки и жители мыс Очаков­ский) и взял курс в море.

Дул слабый южный ветер, и постоянно меняющееся течение в Днепровско-Бугском лимане «работало» в тот день в море. Жители Очакова, те, кто слу­чайно был в это время на бере­гу, долго еще слышали одино­кий и такой непривычный для уха, забытый стукоток старень­кого «болиндера» «Дельфи­на». И «...все было хорошо».

«Потом погода измени­лась, — писал Мухин. — Вол­ны увеличились, поднимался шторм. Я сидел впереди машин­ного отделения и когда взгля­нул на мачту то увидел, что на тросе мачты было прикреп­лено наше гвардейское знамя в свернутом виде...»

Капитан Константинов любил свою шхуну. Собственноручно каждый год обновлял по бортам и корме надпись, и даже мачта на «Дельфине» была не такой, какая была она у таких же се­рийных довоенных шхун Херсонской судоверфи, а гораз­до выше и прочнее, как у бар-кентин или парусников. Вот и пришла капитану мысль укре­пить гвардейское знамя рядом с мачтой. Раз на борту знамя, то где ему быть, как не в том месте, где мачта, где флаг ко­рабля!

«Впереди меня, — вспоминал Мухин, — на корме лежали два бойца из комендантского взвода и пели песню «Ревела буря»... Ветер усиливался. Лю­ди стали уходить в трюм, а начальство ушло в машинное отделение. Я остался на месте наблюдать за волнами, так как на море был впервые и мне бы­ло все интересно.

Потом я услышал как звон бокалов 1 и очутился в воздухе, потом погрузился в море. Ког­да я вынырнул, то увидел летя­щие сверху вниз вещи и облом­ки шхуны. Я невольно снова нырнул. Когда появился на по-

1 Подчеркнуто мной (Л. Р.). И здесь и дальше в письме сохранен стиль ав­тора.

верхности, то заметил, что не­далеко плавали вещи, щиты, оторванные от шхуны, лодка и люди. Были слышны крики о помощи, но спасать было не­кому.

Люди в беспорядке лезли на лодку и на щиты, щиты пере­ворачивались и накрывали лю­дей. А люди снова и снова лез­ли на них. В лодку столько налезло, спасая свою жизнь, что она потонула, и люди по­плыли к щитам. Мы втроем за­цепились за какой-то обломок. Но к нам никто не плыл. Все вещи и обломки уже далеко плыли от нашего. Когда утону­ли все вещи и не стало слышно криков о помощи, кроме шума волн, мы увидели в стороне от нас мачту нашей шхуны. Мач­та все больше и больше погру­жалась в море...

Нас было на обломке трое. Боец из комендантского взвода, капитан-особист и я. Боец тот, что совсем недавно пел «Ревела буря». Когда мы увидели, что невдалеке от нас погружается в море мачта и знамя на ней, капитан-особист заплакал.

— Спаси, Мухин, знамя, сплавай... Слышишь, сплавай, успеешь отвязать, — молил он. — Спаси — героем будешь!

У капитана были перебиты ноги. Боец не умел плавать. Что мог ответить я им? Я тоже со­всем плохо плавал. Я знал, что мне не доплыть. А если я даже каким-то чудом и доплыву, то не вернусь. На наших глазах мачта со знаменем ушла в пу­чину...

Мы еще видели какие-то щи­ты, которые гнало к берегу, но на них все меньше и мень­ше старалось забраться людей. Людей накрывало щитами, смы­вало волной. Мы никуда не плыли, только наш обломок кидали волны. Сначала мы не поняли, что находимся все на том же месте, и только тогда поняли, когда все вещи и об­ломки далеко от нас удалились к берегу. Тогда мы догадались, что мы сидим на передней ча­сти шхуны, на которой находил­ся якорь. Якорная цепь после взрыва размоталась, и якорь утонул, и мы сидели, как на поплавке. Нас охватила тревога. Все те, кто поплыл на кругах и щитах, доплывут до берега, а нам до берега не добраться, и только одна была надежда, что к нам кто-нибудь придет на помощь.

Вскоре стало темнеть, шторм усиливался. Я нащупал рас­щелины в обломке с обеих сто­рон, просунул туда ноги, ухва­тился руками.

Когда совсем стемнело, ка­питан предложил нам кричать хором о помощи. Мы долго кричали, но наш крик поглощал шторм. Мы поняли, что это бесполезно, и умолкли. Вскоре смыло волной бойца, он пошел ко дну как камень, даже не старался всплыть. Наверное, по­терял сознание от холодной во­ды. Ночью мимо нас прошло какое-то судно. На нем в иллю­минаторах были видны огни. Мы с капитаном снова сильно кричали, но нас не услышали. После прохода судна смыло волной капитана. Я остался один.

Обломок все больше погру­жался в воду, и я сидел уже по пояс в воде. К утру шторм стал стихать. Когда взошло солнце, то я увидел впереди себя в пяти километрах берег, на нем были заметны белые мазанки.

Слегка слева было что-то вро­де бухты1. Когда солнце взо­шло, мне стало гораздо теплее. Это было примерно часов в одиннадцать 7 апреля. Вско­ре я увидел, что ко мне при­ближается судно. Когда оно стало подходить ближе, я заме­тил на нем стоящих людей, они махали мне шапками. Но вот судно стало обходить стороной, удаляясь от меня, и меня охва­тила сильная тревога, что и последняя надежда на спасение уходит. Но вот судно разверну­ло паруса, и пошло прямо на меня, и остановилось против моего обломка. На судне были люди в гражданском. Это бы­ли моряки и один военный старшина. Они вынули мои руки и ноги из расщелины и втащили меня на судно. Меня доставили на берег, где мне была оказана медицинская по­мощь».

Вот все, что рассказал в сво­ем письме Михаил Филиппович Мухин. Для поисков затонувше­го «Дельфина» этого было ма­ло. Надо было искать людей, которые бы могли указать ме-

1 «Слегка слева было что-то вроде бухты» — это участок между остро­вом Березань, мысом Аджияск и Бей-кушской косой. Мухин смотрел с того места, откуда кажется, что слева за­лив. На самом деле остров Березань накладывается (проектируется) на мыс Аджияск, и создается полная иллюзия залива.

52

сто гибели шхуны точнее. И та­кие люди нашлись.

Слышал и видел далекий взрыв и капитан «3-Вирiшаль-ного» Ермолай Василенко. Его шхуна стояла в это время у ста­рой рыбацкой пристани, напро­тив Бейкушской косы. Несколь­ко часов назад он доставил сюда воинскую часть и соби­рался в обратный путь, в Оча­ков. Василенко обратил внима­ние на взрыв, но принял его за случайный, слишком много в море было набросано тогда всего такого, что могло вдруг взорваться.

Смотритель Нижне-Викторов-ского маяка Иосиф Степанович Мотронюк тоже видел взрыв, но сделать ничего не мог — фа­шисты угнали или потопили все лодки. Лишь на следующий день утром маячнику удалось раздобыть старый, расшатанный ял. Он наскоро залатал его и вышел в море к месту, где за­тонуло судно. Было оно, по его словам, левее 35-го пово­ротного буя.

Мотронюк и люди, которые были с ним, вскоре заметили плавающего на обломке челове­ка. Спасенный назвался армей­ским телефонистом Михаилом Мухиным.

Через несколько дней к Мот-ронюку приходили штабные офицеры и подробно расспраши­вали его о гибели «Дельфина». Искали водолазов, чтобы по горячим следам найти подорвав­шуюся шхуну: найти знамя и спасти документы. Среди вы­брошенных на берег бумаг ни одной не было из сейфов. И это позволяло надеяться, что сталь­ные ящики оказались нетрону­тыми. Но в той сложной воен­ной обстановке погибшую шху­ну так и не обследовали.

«ДЕЛЬФИН-2» НАЧИНАЕТ ПОИСК

В августе 1966 года на пу­стынной Бейкушской косе, за маяком, на узкой песчаной по­лоске земли, справа от которой пресный лиман, а слева — мо­ре, стояло несколько палаток. Высилась маленькая фанерная времянка — здесь ее называли по-морскому — камбуз. Видне­лись полузакопанные в песок анкерки с водой и лежали ак­куратно, друг к дружке, как солдатская амуниция, жел­тые, серые, синие и ярко-крас­

ные двойные, спаренные балло­ны. Акваланги.

Днем здесь было пусто. А ве­черами четко стучал компрес­сор, «набивая» чистым степным воздухом аппараты. Звенел в телеграфных проводах ветер, шуршали над головой тысячами крыльев первые предосенние скворчиные стаи, летящие на Джарылгач. И все эти звуки заглушал «Турецкий марш» Мо­царта. Каждый вечер его неуто­мимо играл бородатый аквалан­гист Володя Туровский, студент Николаевского кораблестрои­тельного института.

Здесь я и познакомился с ни­колаевскими подводниками.

Человек в синем, выгоревшем до белизны тренировочном сви­тере, который встретил меня в маленьком белом дворике Оча­ковского райкома комсомола, оказался заместителем началь­ника экспедиции Виталием Куд­рей.

По профессии Кудря свар­щик. Безукоризненный шов его знают во многих городах стра­ны. Готовясь к экспедиции, Ви­талий сдал экзамены и получил профессиональное водолазное удостоверение: У него «личный» тяжеленный трехбаллонный ак­валанг и еще неизменная песня, из которой он поет почему-то всего одну строчку. Поет в мо­ре, когда штормит и катер под­водников начинает судорожно раскачиваться. Тогда с кормы, где сидит «начальство», раздает­ся бодрый и веселый голос Кудри:

Морской гигант кренился и стонал...

Но что случилось дальше с «морским гигантом» — этого никто не знает...

Поиски «Дельфина» объеди­нили николаевских акваланги­стов.

Руководить экспедицией стал Михаил Николаевич Коновалов, инженер-гидротехник, опытный аквалангист и водолаз. Он пер­вым, никому не уступая своего командирского права, идет обыч­но на самые сложные спуски: будь то лабиринт затопленных корабельных помещений или об­следование на дне моря неиз­вестных предметов, которые мо­гут оказаться и взрывоопас­ными.

Другой член экспедиции, Ана­толий Корчагин, взял на себя всю «летопись» поиска.

Толя Корчагин — старейши­на клуба. Он работал еще на

буксире ОП-8 у Тендры, рабо­тал на мониторе «Ударный» и канонерке «Красная Абхазия». Он написал десятки писем в разные города Союза и разы­скал людей, очевидцев и свиде­телей гибели шхуны «Дельфин». И если выше я попытался дать точный документальный рассказ о происшедшем, фак­ты для него, кроме меня, со­бирали многие и в первую оче­редь Анатолий Корчагин.

Не так давно у николаев­ских подводников еще не было своего клуба и не было крыши над головой. Не было «своих» аквалангов, ялов, трала, пала­ток, анкерков для воды, брезен­та, газовой плиты и баллонов... Все это и многое другое где под честное слово, где под расписку, где под залог, а где и просто «под личное обаяние» получено, выпрошено, вытребо­вано с помощью обкома ком­сомола и областного совета по туризму, областного ДОСААФа и Морского клуба. Но уже был у них шикарный десятитонный моторный баркас с неприхотли­вым стационарным дизелем 2-ЧА. Сколько раз собственны­ми глазами я видел, как волна, перелетев белым петушком че­рез широкую носовую скулу баркаса, буквально заливала открытый двигатель. И ничего. 2-ЧА только отфыркивался, по­чти так же, впрочем, как капи­тан Анатолий Копыченко и мо­торист Валерий Аполлонов, и продолжал методично колотить «кулачками» над крышками ци­линдров.

Когда-то экспедиционный ста­рик баркас числился в отряде вспомогательных десантных су­дов Черноморского флота. Ко­гда он выслужил положенный ему временем срок, его прово­дили в отставку. Аквалангисты сами произвели капитальный ре­монт судна. На нем и выходили в море.

Нужны были деньги. На при­боры, на снаряжение, питание. И будущие члены экспедиции стали работать в свободное вре­мя, обследовать перед нача­лом летнего сезона городские пляжи, проверять нитку нико­лаевского газопровода у Трихат, дежурить на спасательных стан­циях, выполнять всевозможные небольшие хозрасчетные рабо­ты, благо их в портовом городе всегда немало. Таким образом было заработано шесть тысяч рублей. «Дельфин-2» был го­тов к поискам.

53

В ДВЕНАДЦАТИ МЕТРАХ ОТ ТАЙНЫ

Район поиска — 35-й пово­ротный буй. Одинокая, ало-красная, как мухомор, покра­шенная яркой светящейся крас­кой железная бочка с фонарем-мигалкой. Много-много лет этот буй, а до него его предшест­венники, стоит почти на одном и том же месте, на перекрестке морских фарватеров-каналов. И если на море волнение, рав­номерно и томительно мычит своей сиреной под взмах волн. Вода, постоянно хлюпая под железный стакан, вытесняет воздух и заставляет его кру­тить лопаточки сирены. Тогда буй кричит, кричит, как гудя­щая детская юла, только от­рывисто и хрипло. Когда осо­бенно сильное волнение и ветер на зюйд, на косу, его «голос» слышен в лагере...

Несколько дней тоскливо хри­пел буй. И ходили по песку чайки.

Но наступил погожий день, и аквалангисты вышли в море. Старый маячник Мотронюк дол­го смотрел на гладь воды, обо­рачивался на берег, отыскивал знакомые ориентиры: маяк, ста­рое дерево над береговым отко­сом, хорошо видный с моря оча­ковский «кабачок». Потом ска­зал:

— Ищите здесь! — Машина стоп! Якорь от­

дать! Два нуля доверху! — крикнул капитан.

Два флажка, означающие, что в данном месте идут подводные работы, взлетели вверх.

— Ребята, ищите здесь, только здесь, — говорил Иосиф Степанович. — В этом пример­но месте был обломок, на кото­ром плавал Мухин.

Начали траление. Два яла веером разошлись в стороны и стали тянуть по дну за барка­сом семидесятиметровый упру­гий трал. Как трактор, баркас по береговым пеленгам и ориен­тирам борозда за бороздой утюжил морское4, поле.

Время от времени трал цеп­лялся за неизвестные предме­ты. Под воду уходили дежур­ные аквалангисты.

На дне лежали самые неожи­данные и разнообразные вещи. И на крупномасштабной кальке района появились первые кре­стики и кружочки-ориентиры — условные обозначения находок:

Бетонный мертвяк.

Огромный якорь Холла. Барабан от каната. Железный конус. Унитаз. ...45. Парусник. 46. Остатки фрегата ушаков-

ских времен (на фрегате нашли обломок чугунного разрывного ядра, брандскугеля).

...60. Веха.

...62. Камень. 63. Кусок металлического

борта. ...67. Останки русского воен­

ного судна XVIII века. 68. Кошка. ...82. Буксир «Байкал». Ледокольный буксир «Бай­

кал» погиб в бою с самолетами осенью 1941 года. Акваланги­сты подняли с буксира носовую зенитную 45-миллиметровую пушку. Когда пушку перенесли на берег и осмотрели, в канале открытого затвора нашли по­следний, прикипевший подвод­ной ржавчиной снаряд. И мол ча сняли шапки и стояли не­сколько минут. И каждый, на­верное, представлял себе этот бой и видел, как моряки пода­вали снаряды, и стреляли, и сно­ва подавали, пока вода не за­кипела у раскаленного ствола орудия...

Несколько раз спускались на «Байкал» и видели под водой то, что не увидели бы сегодня нигде на земле, — следы давно минувшего боя. Стреляные гильзы на палубе, разрушения от авиабомбы в корме, черные иллюминаторы, в которые, убе­гая, заплывают бычки... «А в каютах даже лампочки сохра­нились», — рассказывали аква­лангисты.

К старым подводным ориен­тирам прибавлялись новые: ад­миралтейский якорь, расчетный буй, веха с бочкой, тележка глубинной бомбы, морская галь­вано-ударная мина, немецкий гидросамолет с загнувшимися от удара о воду лопастями-ле­пестками (тот самый, что ставил мины над фарватерами).

Но где «Дельфин»? Останки старых парусников

и деревянных кораблей, проле­жавшие под водой более сотни лет, говорили за то, что и шху­на, которая погибла всего два с лишним десятка лет назад, должна сохраниться. А свиде­тельство Мухина о том, что после взрыва на поверхности плавало до сорока человек, только укрепляло в мысли: взрыв не мог нанести судну

повреждений, которые бы раз­бросали его по щепкам. Помни­те из письма Мухина: «Потом я услышал как звон бокалов...»

Очень уж «аккуратный» был этот взрыв в море 6 апре­ля 1944 года в четырех милях к западу от Очакова. «Дель­фин» должен быть здесь!

И вот в один из дней нашли пятнадцатиметровый обломок неизвестного деревянного судна («Дельфин» был деревянный). По корме — четыре с лишним метра (у «Дельфина» тоже че­тыре).

В этот день «летописец» экс­педиции Толя Корчагин записал в дневнике: «Как всегда, с ран­него утра начали траление па­раваном. Получается отлично! Ширина захвата двадцать пять — тридцать метров. После обеда, во второй половине дня, сильно зацепились. Идет Виктор Загоруйко. Нужно было видеть его физиономию, когда он вы­нырнул: «Пусть меня повесят на рее, если это не «Дельфин»!» Действительно, трал зацепился за остатки деревянного судна. В этом месте сильное течение. Глубина — девять метров. Ви­димость — два-три метра...»

Под воду ушли Коновалов, Кудря и Корчагин — самые опытные аквалангисты.

Через несколько дней рабо­ты на предполагаемом «Дель­фине» были отысканы по корме два люка. Один вел в румпель-ное отделение, другой, очевид­но, в машину, проникнуть и посмотреть машину — это уже прямое доказательство. Нам известно, какая машина была на «Дельфине». Но протиснуть­ся в люки никак не удается. Они очень узкие. Кроме того, все внутренние помещения до­верху заилены. Видно плохо. Мешают все те же тучи ила, которые черными взрывами поднимаются при каждом неос­торожном прикосновении рукой или ластом. Вдобавок работать приходится в холодной воде. Тут может помочь грунтосос. А как просить грунтосос, если нет полной уверенности?

Вытащили кусок дерева, изъ­еденный черноморским червем тере до-древоточцем. На куске следы вара и краски. А как был покрашен «Дельфин»? Хо­рошо бы узнать... Узнать уст­ройство лебедки и якорных це­пей. Как были расположены клюзы? Был ли форпик и пере­борки к цепному ящику? Раз-

54

мер форштевня? Как была устроена рулевая рубка? Каюта капитана? Тамбур? Как распо­ложены люки? Узнать! Узнать!

Пока одни члены экспедиции расспрашивали и узнавали все это, другие продолжали рабо­тать. Но, как назло, попадались самые обычные вещи, которые могут быть на любом неболь­шом судне: анкерок для прес­ной воды, лохань для засолки рыбы, деревянный блок, стек­лянная банка, остатки смоленых канатов в носовом кубрике (там, верно, было боцманское хозяйство). Нашли отлично со­хранившийся мешок с гречкой. И, подобно знаменитым эпронов-цам, которые жарили на «Ма­лыгине» блины из муки, подня­той со дна моря, ели гречневую кашу с соусом из тушенки и помидоров. Оказывается, мука и зерно в морской воде, обра­зуя верхний, не больше санти­метра сцементированный слой, хорошо сохраняются под этой коркой. Еще одно открытие!

Нашли пустую, странной фор­мы плоскую бутылку. У бутыл­ки «мужские плечи» и «де­вичья» талия. На одной сторо­не три буквы: «И. Н. Д.». Но буквы не современных шриф­тов.

Значит... не «Дельфин». Но мало ли как могла оказаться эта бутылка на судне?!

Нашли недалеко от деревян­ной шхуны несколько снарядов калибра 45 миллиметров. Зна­ем, «Дельфин» вез две сорока-пятки. Значит...

А мало ли как могли очу­титься снаряды на дне в Оча­ковском заливе, где рядом ле­жат старинный адмиралтейский якорь ушаковских времен и со­временная гальвано-ударная ми­на! По-прежнему ни одного пря­мого доказательства.

Через несколько дней Анато­лий Корчагин записал в дневни­ке: «Продолжаем работы. С па­лубы, над машиной, в наличии которой нам очень бы хотелось убедиться, сорвано еще не­сколько досок. Одна доска, ко­торую Кудря пытался удержать, как пробка вылетела на по­верхность, там ее поймали. А вскоре на воде появилось жирное пятно и быстро расплы­лось на площади в сто при­мерно квадратных метров. Мож­но было представить, какую ра­дость это вызвало! Раз есть масло, значит есть и машина...» А раз есть машина, значит най­

денное нами судно было па-русно-моторным. А в этом ме­сте, кроме «Дельфина», по свидетельству документов и вос­поминаниям очевидцев, не тону­ло за полвека ни одно моторное судно. Значит...

И все же это был не «Дель­фин». Как ни горько и ни труд­но сознавать, но это было имен­но так. Сомнения появились, закрались в душу некоторых еще в экспедиции 66-го года и окончательно укрепились, а по­том подтвердились летом 67-го. Деревянный пятнадцатиметро­вый обломок на дне моря был старый парусный херсонский дубок, который затонул во вре­мя шторма у 35-го буя в 1911 году. Он возил в Одессу свежую рыбу и арбузы, яблоки и кожу. В тот свой последний рейс он взял (по какой уж неизвестно причине) несколько бочонков машинного масла. Это-то и сбило аквалангистов.

...В 68-м году «Дельфин» не искали. Делали ремонт своему «Дельфину-2». Перебрали дви­гатель. Сделали надстройку на баркасе. Баркас стал катером. Оборудовали капитанскую руб­ку, устроили на юте теснова­тый, но зато отдельный камбуз, с газовой от баллонов плитой. Поставили мощный прожектор, приобрели подводный телефон.

...В 69-м году вышли в боль­шой поход по местам боев и базирования 2-й гвардейской бригады торпедных катеров. Шли по маршруту: Геленд­жик — Новороссийск — Керчь — Феодосия — Ялта — Севастополь — Одесса. И все же мысли о новых поисках «Дельфина» не оставляли чле­нов клуба. Спорили и фантази­ровали. Мечтали построить под­водный планер, который, нахо­дясь под водой на буксире у катера, даст хороший обзор морского дна. Искали новых очевидцев и свидетелей и про­сто бывалых людей: моря­ков, рыбаков, водолазов. Тех, кто бы мог подсказать верный путь поиска. Перечитывали от­четы старых экспедиций и находили в них то, на что сна­чала, в горячке надежд и разо­чарований не обращали внима­ния. Так в спорах и разговорах возникла мысль о новой экс­педиции «Дельфин».

В этом году совет клуба ре­шил обратиться за помощью к командованию Черноморского флота.

...Летом 44-го года военные тральщики, очищая Днепров-ско-Бугский лиман и Очаков­ский залив от минных заграж­дений, несколько раз случайно тралами цеплялись за погибшую шхуну. Перед тральщиками не стояла тогда задача обследовать ее, и, отцепив тралы, они про­должали вылавливать мины.

Об этом рассказал аквалан­гистам водолаз николаевского СУ-431 Иосиф Власович Яков­лев. Яковлев служил тогда старшиной водолазной станции и, обслуживая бригаду трале­ния, несколько раз сам спу­скался для отцепки трала. Яковлев не помнил, был ли то «Дельфин»- или другое судно, но его рассказ повел по тропин­ке поиска дальше.

Узнали: водолазная станция в то время находилась на шху­не «Летак» из отряда вспомо­гательных судов Черноморского флота. Командовал шхуной Ва­силий Никитович Янек, тот са­мый Янек, кто последним видел «Дельфин» в Очаковском пор­ту. Очаковский капитан был на пенсии, жил в Николаеве.

Аквалангисты разыскали Ва­силия Никитовича и узнали от него интереснейшие вещи. Янек показал вахтенный журнал сво­ей шхуны за лето 1944 года. В журнале — обычной, только выцветшей от времени и соле­ной морской сырости школьной тетради — за 2 июля 1944 го­да есть любопытная запись. Я сам, своими глазами видел эту запись и списал ее.

«2/VII 44 г. 6.45. Снялись в район острова Березань для очистки трала. Остановка у за­топленного сейнера «Дельфин».

8.45. Работы ЭПРОНа...» В записи не было координат

«Дельфина», но их должен был отметить тот военный траль­щик, который зацепился тралом за погибшее судно. Значок — место потонувшего корабля — и точка — укол циркуля — должны быть и на сводной кальке старых расчищенных минных полей этого района. Если это так, «Дельфин» бу­дет найден!

И сейчас, по всем собранным данным, вероятнейший район гибели шхуны составляет всего один-полтора квадратных ки­лометра. В этом маленьком, белом на бумажном поле квад­ратике, возможно, лежит раз­гадка одной из тайн Черного моря!

55

Чтобы передать соседу: «С доб­рым утром!» — мельнику тре­буется ловкости не меньше, чем матросу парусного флота.

Из даров природы Голландия в изобилии располагает главным об­разом ветром и водой. Гол­ландию, как известно, созда­ли сами голландцы и... ветряные мельницы. Люди проводили ка­налы, возводили дамбы, сооружа­ли насосы. Остальное делали ветряные мельницы. Прилежно вращая крыльями, они приводи­ли в действие водяные насосы и осушали перенасыщенную вла­гой почву. Только благодаря им, трудолюбивым мельницам, не пре­кращавшим работу ни днем ни ночью, удалось отвоевать эту зем­лю у воды. Тысячу двести лет трудятся мельницы, и люди их не обошли ни вниманием, ни бла­годарностью. Само собой, мельни­цы пользуются в стране особой привилегией, но это не все! Гол­ландским мельницам люди пода­рили язык.

Да, да. Голландакие ветряные мельницы умеют говорить. Не болтать, не рассказывать всякие хвастливые истории, а говорить всеми своими четырьмя крылья­ми о деле.

Каждое положение крыльев имеет свое значение. Тот, кто управляет их движением, может рассказать о чем угодно тому, кто также знает «мельничный» язык. «Язык» понятен с расстоя­ния многих километров — ведь мельницы, возвышаясь над дома­ми и деревьями, отлично видны со всех сторон.

Если мельник установил кры­

лья в виде «X» — значит в его доме радостное событие. Какое именно? Всмотритесь вниматель­нее: если определенное крыло красное — значит у мельника ро­дился ребенок. Синее — дочь вышла замуж.

Если крест с наклоном впра­в о — в доме траур. Если побли­зости проходит похоронная про­цессия, мельник медленно пово­рачивает крышку-шапку мельни­цы, устанавливая крылья фрон­том к процессии.

Поставив крылья прямым кре­стом « + », причем крыло сверху обязательно должно быть зеле­ным, мельник уведомляет клиен­тов, что в связи с неисправно­стью мельница временно не ра­ботает.

С помощью мельницы можно вызвать плотника, предупредить о начале откачки воды и даже пригласить коллегу на кружку пива.

О любом событии в деревен­ской жизни можно рассказать скрипучими крыльями. Но мы бы погрешили против истины, если б ограничили роль мельничного языка только этим. В годы на­воднений и войн мельницы нес­ли куда более ответственную службу.

Во время войны против испан­ского владычества мельничные крылья передавали гёзам прика­зы Вильгельма Оранского, сооб­щали о передвижении врага. По­нятно, что в пору, когда не бы-

56

ло ни радио, ни телефона, роль такого «средства информации» была велика.

Так было в средневековье. Но вот в 1940 году в Нидерланды вторглись гитлеровские полчища, до зубов вооруженные современ­ной техникой. Телефонные раз­говоры подслушивались, радиопе­редачи засекались. И только мельницы прилежно крутили крыльями. Но теперь их крылья говорили не о свадьбах и крести­нах. Была разработана система, при помощи которой авиация со­юзников получала нужные ей све­дения.

Впервые в истории авиации членом экипажа бомбардировщи­ка стал мельник. Голландский мельник. С борта самолета он читал сообщения, которые пере­давали с земли:

— Немцы перенесли аэродром в нашу деревню. Зенитки уста­новлены в окрестностях Ньив-Миллигена. Яан из Коог-анн-де-Заана прибыл по назначению.

Сейчас в Голландии осталась тысяча мельниц. В наши дни жи­тели Голландии, когда нужно по­молоть зерно или откачать воду, обходятся без них. И все же ты­сяча мельниц в Голландии оста­лась. И люди питают к ним са­мые нежные чувства. Потому что, как говорится, Голландию созда­ли голландцы и... ветряные мель­ницы.

Ф. ГОРОДИНСКИЙ

Строптивый

вулкан Вначале на поле появилась ма­ленькая трещинка, откуда вы­рвался сизый д ы м о к . Крестья­нин-индеец Д и о н и с и о Пулидо, м о т ы ж и в ш и й горох, был возму­щен таким б е з о б р а з и е м и ре­шил трещину тут же заделать. Но по м е р е того, как он завали­вал одну, р я д о м появлялись все новые и новые. Пулидо побежал кликнуть соседей на п о д м о г у . Вскоре на его поле двенадцать односельчан д р у ж н о закидывали землей таинственные д ы р ы . Но к о г д а к п о л у д н ю они з а к о н ­чили свой труд, земля начала дрожать, и из нее вырвался столб дыма, сильно пахнущий с е р о й .

— Д ь я в о л ! — раздался к р и к самого суеверного.

Крестьяне бросились наутек. И в о в р е м я : к о г д а Д и о н и с и о обернулся, чтобы хоть г л а з к о м посмотреть на с в о ю н е д в и ж и ­мость, приглянувшуюся вдруг са­танинским силам, на поле раз­верзлась пропасть и раздался страшной силы взрыв. Весь день и всю ночь дьявол п р и л е ж н о изрыгал из земли пламя, а к утру на месте г о р о х о в о г о поля Пули­до возвышался вулканический конус.

Случилось это в 1943 году. Рождение о ч е р е д н о г о вулкана в вулканической М е к с и к е не вы­звало особой сенсации. Младе­нец, нареченный по месту р о ж ­дения Парикутином, продолжал быстро расти, попыхивая огнем и пеплом.

Кончилась война. Году в пяти­десятом в деревне объявился какой-то парень, к о т о р ы й гово­рил всем, что готов скупить за р а з у м н у ю цену земли, погло­щенные вулканом. Обрадованные индейцы охотно сбыли ему вла­дения по дешевке.

Ш л о время. Парикутин исправ­но дымил, засыпая летучим пеп­л о м улицы лежавшего невдалеке г о р о д к а Уруапана. Ночью же да­леко о к р е с т был виден я р м а р о ч ­ный фейерверк с ш у м о в ы м и эф­фектами и бенгальскими о г н я м и .

От г о р о д а к чуду п р и р о д ы вела узкая тропа, по к о т о р о й м о ж н о было проехать верхом или в маленькой тележке. О к р е ­стные крестьяне переквалифици­ровались в возчиков. Но тури­

стам ведь мало просто смотреть на вулкан. Турист любит к о м ­форт. Возчики посмекалистей за­купили раскладные стулья и тен­ты. Ночью, к о г д а з р е л и щ е было о с о б о впечатляющим, зябкие се­в е р о а м е р и к а н ц ы охотно кутались в шерстяные пончо, взятые на­прокат за два доллара в час. Здесь же распаковывали ящики с горячительными напитками для м у ж ч и н , кока-колой и с о к о м для ж е н и детишек.

Очень с к о р о американская ту­ристская фирма обратила на чу­до пристальное внимание. По ее м н е н и ю , катаклизм использовал­ся далеко не на п о л н у ю м о щ ­ность. Было р е ш е н о построить в д е р е в у ш к е с о в р е м е н н у ю к о м ­фортабельную гостиницу с ви­д о м на вулкан и подвести к не­м у у д о б н у ю д о р о г у .

Естественно, весь люд, к о р ­мившийся п е р е в о з к о й туристов на лошадях, пришел в отчаяние: у него просто-напросто отнимали средства к существованию.

Д о р о г у п р о л о ж и л и , у к р е п и л и камнями в опасных местах, п о ­строили три моста. М о ж н о было открывать движение. О т к р ы л и . Но в ту же ночь мосты, как по м а н о в е н и ю волшебной палочки, исчезли. Вновь навели мосты. Вновь открыли д о р о г у .

В с л е д у ю щ у ю ночь мосты снова исчезли, а п о п е р е к д о р о ­ги лежали к р у п н ы е камни.

Ф и р м а , вздохнув, отказалась от д о р о г и и наняла индейцев в штат п р о в о д н и к а м и .

Стали возводить двенадцати­этажный «Парикутин-отель». Тут-то и объявился тот самый чу­дак — помните? — купивший в свое время участки, на которых вырос вулкан. Он подал на ту­р и с т с к у ю фирму в суд, обвиняя ее в т о м , что она использует е г о собственность в к о м м е р ч е ­ских целях. Тяжба длилась дол­го. А д в о к а т ы воздевали р у к и , цитируя прецеденты. Наконец туристская фирма согласилась выплачивать владельцу вулкана десять процентов от общей с у м ­м ы доходов.

Все складывалось п р е к р а с н о . Не учли только самого главно­го — реакции вулкана... В ночь после т о р ж е с т в е н н о г о коктейля по случаю открытия «Парикутин-отеля» чудо п р и р о д ы стало пус­кать все более т о н к у ю и т о н к у ю струйку дыма. У т р о м о н у ж е был п о х о ж на забытую в пе­пельнице сигару. Еще неделя — и вулкан иссяк совсем.

Ип. Д О Ч К И Н

57

Возможно, эти «красные карлики» не привлекли бы столь пристального внимания, если бы не ука­зующий перст теории. Хотя кто знает... Нет, думает­ся, отношение к ним все же было бы иным.

Поэтому начнем не с факта, а с теории.

ПОТРЯСЕНИЕ ОСНОВ

Читатели «Вокруг света» уже могли познакомить­ся с идеей академика Виктора Амазасповича Амбар-цумяна о «дозвездной материи» 1 .

Ее появление в конце сороковых годов вызвало в астрономии нечто близкое к буре. Шутка ли, речь шла о пересмотре взгляда на самые основы космо­гонии! Если звезды, как полагали раньше, возникли при сгущении газовых облаков, то тогда эволю­ция видимой нами части вселенной протекала спо­койно и более или менее в рамках уже известного. Картина неузнаваемо менялась при допущении, что вначале были сгустки некой «дозвездной материи», чей взрыв (или цикл взрывов) породил и звезды, и целые галактики.

Согласитесь, что «дозвездная материя» — некий таинственный сгусток, заключенный в ничтожном объеме, имеющий свойства, которым нет аналога в исследованной природе, — согласитесь, что такое понятие не могло не вызвать настороженности. Нуж­ны были особые обстоятельства, чтобы крупный уче­ный отважился ввести это понятие для объяснения кардинальных явлений мироздания.

Сейчас мы видим, что эти обстоятельства дейст­вительно были серьезными и что без «дозвездной материи» нам, пожалуй, никак не обойтись. Приве­дем всего только два установленных наукой факта. Относительно небольшие ядра некоторых галактик взрывообразно выделяют столько вещества и энер­гии, что их хватило бы на постройку новой галакти­ки. А совсем уж крохотные квазары — можно ска­зать, отдельные звездочки — постоянно излучают больше энергии, чем десятки и сотни миллионов солнц. Известные нам формы состояния материи не могут возбудить столь мощные процессы.

Итак, понятие «дозвездная материя» пришлось принять. Но тут возникает масса вопросов. Присут­ствует ли эта материя только в ядрах галактик и, может быть, квазаров? Расходуются ли ее сгустки моментально или они взрываются постепенно? Ред­кость ли «дозвездная материя» в современной нам области вселенной? Участвует ли она в деятельности звезд? И наконец, вопрос вопросов: что же она та­кое? Какова ее физическая природа?

Не надо быть специалистом, чтобы понять: даже частичный ответ хотя бы на некоторые из этих во­просов невероятно расширил бы наши знания со­кровенных свойств материи и вселенной.

Но как на них ответить? Очевидно, надо наблюдать те процессы, в которых

мы заподозрили участие «дозвездной материи». Надо проследить весь процесс, начиная от момента «взрыва» ядра галактики, кончая его завершением, а затем ждать, не повторится ли взрыв снова. То­гда — и только тогда — нам станет ясно, сразу или поэтапно активизируется «дозвездная материя». Да, но сколько времени надо ждать? Тысячу лет, а может быть, миллион или даже миллиард? Что означают сами понятия «мгновенно», «постепенно» применительно к жизни галактик?

1 См. очерк П. Базарова «Хождение за тридевять галак­тик», «Вокруг света» № 10, 1968 год.

58

Вот если бы где-то во вселенной удалось обнару­жить вспышки «дозвездной материи», происходящие часто и в сравнительно простых, относительно изу­ченных телах, тогда...

Вот тут-то и произошло открытие неких странных явлений, происходящих среди маленьких краснова­тых звезд, известных под названием «красные кар­лики».

СЛЕД «ДОЗВЕЗДНОЙ МАТЕРИИ»?

На поверхности «карликов» время от времени слу­чаются вспышки. Вообще говоря, ничего необычного в этом нет. Вспышки бывают и на Солнце.

Но если вспышка на Солнце, даже самая рекорд­ная, — это местное явление, почти ничего не прибав­ляющее к световому и тепловому излучению нашей дневной звезды, то при вспышке «красного карлика» его светимость возрастает в сотни, а то и в тысячи раз. И все это происходит буквально на глазах — для полного развития вспышки требуются какие-то минуты или даже секунды. А потом, всего через не­сколько десятков минут, все успокаивается и ничто уже более не напоминает о внезапном буйстве «крас­ного карлика».

Естественно, что первым побуждением астрофизи­ков было отнести загадочные вспышки на счет тер­моядерных процессов. Ведь именно они поддержи­вают светимость звезд и регулируют их жизненный цикл. Их теория тщательно разработана, в конце

концов, она-то и объяснила, как на самом деле суще­ствуют и развиваются звезды, и не было никаких оснований не прибегнуть к ее помощи для объясне­ния каких-то не столь уж мощных вспышек на ка­ких-то там «красных карликах». Так и сделали.

Ничего хорошего, однако, из этих попыток не вы­шло. Ведь вспышки-то были кратковременными. Кратковременными и тем не менее весьма энергич­ными. По всем расчетам получалось, что термоядер­ные, идущие вблизи звездной поверхности процессы не могли обеспечить такого всплеска. Тогда, возмож­но, вспышки порождены процессами глубинными? Энергия накапливалась где-то в недрах, а потом вдруг прорвалась, словно гейзер...

Но хотя «красный карлик» и называется карли­ком — это все же гигантское небесное тело, и путь от его ядра до поверхности не близок.

Представьте себе дальнюю автомобильную гонку, в которой одновременно стартуют десятки машин. Даже если все машины совершенно одинаковы, а гон­щики равноценны — все равно в силу множества чисто случайных причин гонка растянется и к фини­шу машины будут приходить в течение более или менее длительного интервала времени.

Точно так же и энергетический всплеск, коль скоро он зародился глубоко в недрах, должен был по пути рассеяться, «растянуться» и потому дать на поверхности долговременную, а не кратковременную вспышку.

Исходная посылка явно вела в тупик. Если вспыш­ки «красных карликов» имеют термоядерную приро­ду, то они не могут возникать вблизи звездной по­верхности — не хватит мощности. Мощности хватит, если вспышка зародилась глубоко в недрах. Но тог­да она не будет похожа на наблюдаемую...

Вывод довольно неожиданный для астрофизиков, которые свыклись с мыслью, что источником звезд­ной энергии являются термоядерные, и только тер­моядерные процессы. К тому же приборы отметили возникающее при вспышках сильное излучение уль­трафиолета, чего при термоядерной реакции быть не должно.

Может быть, в «красных карликах» действует та самая искомая «дозвездная материя»?

Гипотеза вполне правомочная. Но только гипотеза. Ведь наблюдаемые факты не дают оснований опро­вергнуть термоядерный характер источников звезд­ной энергии. Но они заставляют предположить, что в энергетический баланс «красных карликов» может внести свой вклад и «дозвездная материя». При та­ком допущении узелок, кажется, развязывается. Можно представить, что время от времени сгустки «дозвездной материи», ранее находившиеся в неких звездных «кладовых», выносятся на поверхность и там распадаются, выделяя огромную энергию. В этом случае продолжительность вспышки, очевид­но, уже не будет зависеть от предыстории движения сгустка.

СТРАТЕГИЯ УСПЕХА

Как гладко, однако, все получается! Потребовался простой, распространенный объект для изучения «дозвездной материи» — и пожалуйста, астрономы открывают вспыхивающие звезды, в чьих недрах, возможно, и действует искомая материя... Прекрас­ный объект для наблюдения — здесь процесс просле­живается от начала и до конца. Не то что ядра галактик. Кроме того, процесс, оказывается, может повторяться вновь и вновь: к середине 1969 года в созвездии Плеяды было, например, обнаружено несколько «красных карликов», дающих повторные вспышки.

Но в везении ли дело? Начнем хотя бы с того, что загадочных явлений во вселенной более чем до­статочно. Их так много, что для равномерного изу­чения всех непонятных явлений нет ни сил, ни средств. Здесь важно нащупать наиболее перспектив­ные, если так можно выразиться, загадки, чтобы сконцентрировать силы прежде всего на их изучении. И вспыхивающие «красные карлики» не случайно оказались в центре внимания. Это произошло прежде всего потому, что подобные объекты были предме­том поиска. Теория «дозвездной материи» нуждалась в своего рода испытательном полигоне, она-то и по­догрела интерес к вспыхивающим звездам.

Однако и это не все. Бюраканская обсерватория, возглавляемая В. А. Амбарцумяном, пользуется со­лидным престижем. На чем же он основан? На весо­мости работ бюраканских астрономов? Но это след­ствие, а не причина.

Причина заключается в том, что Бюракану свой­ствен особый, весьма плодотворный научный стиль. «Стиль молодости» — я бы так его назвал, если понимать под молодостью не возраст только, а остро­ту мысли, смелость, сочетаемую с точным расчетом, чувство новизны и стремление к широкому теорети­ческому осмыслению фактов. Научной молодежи, если оперировать числом лет, которые прожил тот или

59

иной исследователь, в Бюракане достаточно. Но вот однажды я попросил Виктора Амазасповича назвать наиболее интересные работы молодых сотрудников Бюракана. Академик назвал несколько имен. Я по­знакомился с этими людьми. Но, узнав, что их за­числили в разряд «молодых», они даже несколько обиделись. И их можно было понять: за плечами серьезные работы... Дело, однако, скорей в ином. Зависимость «творческой продуктивности» от воз­раста неоднозначна для разных областей науки. В математике и некоторых других теоретических дис­циплинах нередки случаи, когда интенсивная творче­ская деятельность развертывается очень рано. В дру­гих же областях, где ведущую роль играет практи­ческий опыт исследователя, «пик» творческой актив­ности чаще сдвигается к более зрелому возрасту. Астрофизика занимает скорей промежуточное положе­ние — здесь гребень творческой отдачи взмывает чаще всего на рубеже тридцати лет; тут-то и начинается «научная молодость». Вот почему я зарекся в рабо­тах астрономов выделять труды «молодых» и «не­молодых» исследователей.

Здесь, конечно, не место и не время рассказывать о всех чертах присущего Бюракану стиля мышления и работы. Но об одной сказать необходимо, ибо она имеет непосредственное отношение к теме статьи. Астрофизик не может ставить эксперимент, это об­щеизвестно. Его удел — наблюдения и расчеты. Это тоже общеизвестно. Отчасти так оно и есть, но лишь отчасти. В Бюракане, как и в других плодотворно действующих астрофизических центрах, придержи­ваются мнения, что астрофизик обязан ставить экспе­римент, только эксперимент особого рода — активный поиск.

— Обнаружив интересное явление, — говорит по этому поводу В. А. Амбарцумян, — астрофизик не может ограничиться ролью пассивного наблюдателя. Он сознательно ищет для наблюдения другой объ­ект, где можно ожидать это же явление, но в из­менившихся условиях. Например, возник вопрос: а что произойдет, если яркость вспыхивающей звезды уве­личится не в 10—100 раз, как обычно, а, скажем, в 500? Как ответить на такой вопрос? Физик в та­ком случае поставил бы соответствующий экспери­мент. Астроном вынужден ждать. Но это ожидание активное, поскольку астроном ищет те объекты, где интересующее его явление может произойти. Ищет, находит и концентрирует на них свое внимание. Вот это и есть специфика астрофизических исследова­ний — активно выбирать...

ПРЕДВИДЕНИЕ И ЕГО РЕЗУЛЬТАТ

Выбирать... Для этого надо предвидеть, надо угадать, где,

когда и как поведет себя то или иное природное яв­ление. Но можно ли это сделать в случае с «крас­ными карликами», которые вспыхивают, когда им вздумается? Да и много их, этих «карликов». Какие из них вспыхнут, а какие нет? Куда и когда напра­вить аппаратуру? Ведь следить сразу за всеми «кар­ликами» наобум невозможно.

Представьте себе огромное поле, по которому раз­бросаны сотни кустов. Откуда-нибудь рано или позд­но выглянет заяц. Выглянет и тотчас скроется. Но неизвестно, откуда он выглянет. Как же рассчитать, из-под какого куста появится заяц?

В Бюракане рассчитали «появление зайца».

Ибо случайность тоже поддается расчету — имеется соответствующий математический аппарат. Удиви­тельная все-таки вещь математика: если явление повторяется закономерно и эта закономерность из­вестна, то предсказать явление несложно. Но если никакой закономерности, как в случае со вспыхиваю­щими звездами, нет, то ожидаемое явление тоже можно вычислить! Правда, здесь проще простого ошибиться. Но в Бюракане не ошиблись. Имея све­дения о вспышках шестидесяти «карликов» в созвез­дии Плеяды, там рассчитали, что всего вспыхиваю­щих звезд в Плеядах должно быть не менее 320. А раз так, следует расширить поле наблюдения и искать звезды, которые вспыхнут.

Их нашли. Наблюдения Плеяд, проведенные в различных обсерваториях мира, обнаружили в этом созвездии еще 85 вспыхивающих «карликов».

Область наблюдений сразу расширилась. Теперь, если продолжить наше сравнение, стало известно достаточное число «кустов», под которыми притаи­лись ожидаемые «зайцы». Требовалось взять их под наблюдение.

Одной обсерватории это не под силу. И даже не­скольким. Поэтому по инициативе советских астроно­мов при Международном астрономическом союзе бы­ла организована международная рабочая группа по наблюдению вспыхивающих звезд, в состав которой вошли трое советских ученых и один представитель Северной Ирландии. Во второй половине 1968 года за вспыхивающими звездами начали следить обсер­ватории Советского Союза, С Ш А , Японии, Англии, Италии и Южной Америки.

Наблюдения были продолжены и в 1969 году. Накопился ценнейший материал. Сейчас многое еще

не обработано, не осмыслено, но есть уже некоторые любопытные результаты. До недавнего времени счи­талось, что в среднем (только в среднем!) вспышки одной и той же звезды в Плеядах повторяются примерно через каждые 2900 часов (то есть прибли­зительно через четыре месяца). Теперь же благодаря согласованным наблюдениям Бюракана и мексикан­ской обсерватории Токаитуитла выяснилось, что у звезды В З П 101 в Плеядах вспышки повторяются примерно через каждые сорок часов. Потом было обнаружено, что у другой звезды в Плеядах вспышки чередуются через 72 часа. Это уже и вовсе удобные объекты для наблюдения!

Ясен и предварительный вывод: вспышки у каждой звезды —сугубо индивидуальное, зависящее от кон­кретных физических условий явление. И вот что еще любопытно. Оказалось, что у одной и той же звезды частота вспышек может меняться с течением времени.

Оказалось также, что вспышки скорей всего порож­дают мощное облако быстрых электронов, которые покидают звезду, почти не теряя первоначальной энергии. Тут возникает смелая гипотеза: уж не являются ли вспыхивающие звезды генератором космических лучей? Тех самых потоков элементарных частиц, которые пронизывают космическое простран­ство и заставляют ученых гадать, откуда они взя­лись?

Делать какие-либо окончательные выводы рано. Изучение вспыхивающих звезд едва началось. Но во всяком случае, на звездном горизонте показа­лось что-то новое — в дополнение к квазарам, пуль­сарам, взрывающимся галактикам — всему тому, что было открыто в последние годы и что решительно изменило наши представления о свойствах и возмож­ностях природы вселенной...

В. КОМАРОВ

60

А. С И Н Е Л Ь Н И К О В , В. Т О М И Н

ородок Новосокольники, расположенный в несколь­ких десятках километров

западнее Великих Лук, просыпал­ся. Дымили еще недавно колесив­шие по дорогам Франции и Поль­ши походные кухни; на широкой пыльной улице, что делила горо­док надвое, появились первые штабные мотоциклисты; перевали­ваясь в разбитых колеях, двига­лись в сторону Великих Лук кры­тые грузовики с пехотой, тягачи тянули запыленные. орудия. К двухэтажному зданию рядом с вокзалом нестройными группами и в одиночку тянулись отставшие от своих частей солдаты в пропо­тевших серо-зеленых мундирах. Там разместился один из отделов штаба великолукской группировки гитлеровцев, при котором нахо­дился и сборный пункт.

В палисаднике у дома уже тол­пилось несколько десятков солдат. Тучный краснолицый фельдфебель, сидя за вынесенным во двор сто­лом, заносил в аккуратно расчер­ченный журнал фамилии прибы­вавших солдат. Фельдфебель спе­шил. День обещал быть жарким, и ему хотелось закончить нудную процедуру регистрации, пока ут­ренняя прохлада не сменилась пыльным зноем. Вид солдат, рас­терявших свои части в боях под Великими Луками, вызывал у него раздражение: неряшливая щетина на лицах, мятые мунди­ры, оборванные пуговицы, гряз­ные сапоги.

Фельдфебель окинул презри­тельным взглядом оставшихся и вдруг настороженно приподнялся из-за стола. Среди солдатских ка­сок мелькнула офицерская пилот­ка. Фельдфебель вскочил и, одер­гивая френч, двинулся на толпя­щихся солдат. Те поспешно рас­ступились. Чуть в стороне, у за­бора, словно не желая смешивать­ся с жалким, оборванным сбори­щем, стояли лейтенант и унтер-офицер.

— Где комендант сборного пункта? — лейтенант выглядел усталым, но говорил с привыч­ной властностью. Да и его форма, хоть и видавшая виды, была в лучшем состоянии, чем у солдат. Фельдфебель щелкнул каблуками и попросил офицера пройти на второй этаж в здание штаба.

Через несколько минут лейте­нант Ганс Фидлер докладывал долговязому обер-лейтенанту о прорыве русских, о контузии, о своих скитаниях по лесам. Потом он резко поднялся и, вытянув­шись, выложил на стол два офи­церских удостоверения.

— Это документы моих това­рищей, которые пали смертью храбрых за фюрера и великий рейх, — скорбно склонив голову, произнес лейтенант. — К сожа­лению, мы не смогли предать их тела земле. Но я не мог допус­тить, чтобы документы попали к русским.

И, выдержав паузу, добавил: — Прошу вас, герр обер-лей-

тенант, вечером уделить мне час-другой. Мне хотелось бы отдать последнюю дань их памяти.

— Безусловно, безусловно, — обер-лейтенант был явно тронут.

— ...Правда, все, чем я распо­лагаю после скитаний по чащо­бам, — это пара бутылок какого-то варварского араратского конь­яку. Мой унтер-офицер Вильгельм Шуберт все это время самоотвер­женно таскал их, утверждая, что это отличная штука. Так что...

— О, на этот счет, герр лейте­нант, не беспокойтесь. Знатоки утверждают, что восточный конь­як у русских — напиток гене­ральский. Надеюсь, вечером мы сможем удостовериться в этом...

— Благодарю вас, герр обер-лейтенант. Кстати, у меня к вам еще одна просьба. Нельзя ли ос­тавить при мне унтер-офицера Вильгельма Шуберта? Мы вместе скитались все эти дни, и без него я, возможно, не имел бы удоволь­ствия беседовать с вами...

Они действительно очень уста­ли. Впрочем, к усталости приме­шивалось еще и беспокойство. Что, если встретятся сослужив­цы лейтенанта Фидлера и унтер-офицера Шуберта? Что, если при­бывших на сборный пункт лей­тенанта и унтер-офицера сразу же отправят на переформирование? И этих «что, если?» было мно­жество.

25 лет со дня освобождения Германии от гитлеровского фашизма

«НЕИСТОВЫЙ ЗЕПП»

Первого мая 1911 года над од­ной из церквей немецкого города Хофа затрепетал красный флаг. Его водрузил член Союза демо­кратической молодежи Германии пятнадцатилетний Зепп Хаан. Тор­жественное празднование этого дня международной солидарности трудящихся, конечно же, не было запланировано местным муници­палитетом, и Зепп Хаан оказался за решеткой. Девять месяцев тюрьмы стали для него револю­ционным крещением. Затем — первая мировая война, участие в антивоенных забастовках, снова тюрьма, Западный фронт, полити­ческая агитация среди солдат кайзеровской армии, а в итоге — военно-полевой суд, приговорив­ший Хаана к двенадцати годам заключения в крепости.

Революция 1918 года в Герма­нии вернула Зеппа в ряды бор­цов. Он — на баррикадах среди революционных рабочих Инголь-штадта, в отряде Красной Армии в Мюнхене. После поражения Со­ветской республики в Баварии, в мае 1919 года Зепп Хаан опять заточен в крепость Пассау...

«Вначале было дело». Зепп Хаан любил повторять эту фразу, некогда сказанную Гёте. Дело — начало всех начал. Надо жить, чтобы действовать. Иначе суще­ствование бессмысленно. Дело ре­волюции в Германии стало делом его жизни. Выйдя наконец на сво­боду, он с головой уходит в рево­люционную работу: Саксония, затем центральный аппарат, ок­ружные комитеты КПГ.

В 1931 году Компартия Герма­нии направила его на работу в Москву, в секретариат Исполкома Коминтерна. Вместе с ним из Германии выехали жена и сын Макс.

Коммунист Зепп Хаан не без основания считал себя бойцом ленинской гвардии, особенно он гордился тем, что ему довелось лично видеться с Лениным, раз­говаривать с ним. Впервые он встретился с Владимиром Ильичем еще в 1912 году в Штут­гарте, на квартире Клары Цеткин. Зеппу было тогда всего шестна­дцать, он только что вышел из первого своего заключения.

«...Как младший друг Клары Цеткин, вы являетесь и моим дру­гом...» — с этими словами обратил­ся к нему Владимир Ильич Ленин.

«..До поздней ночи велись раз­говоры, — вспоминал Зепп Хаан об этой встрече. — Конечно, в

них принимали участие в основ­ном Ленин и Клара Цеткин. Для меня было очень полезно послу­шать то, о чем они говорили. Ведь обсуждались такие пробле­мы, как политическая оценка ми­ровой ситуации с учетом гонки вооружения в капиталистических государствах, вопросы о положе­нии в царской России, о партии нового типа и ее задачах...»

Вторая встреча Зеппа Хаана с Владимиром Ильичем произошла десять лет спустя, в ноябре 1922 года, во время IV конгресса Коминтерна в Москве, на кото­ром в составе делегации КПГ присутствовал и молодой немец­кий коммунист.

«В один из ноябрьских дней мы посетили его в теплом и уют­но обставленном кабинете в Кремле, — писал позднее Хаан.— Клара Цеткин намеревалась про­быть здесь не более часа, в дей­ствительности же мы, Клара Цет­кин, Фриц Геккерт и я, пробыли у Ленина три с половиной часа...

Ленин интересовался всем, да­же моими переживаниями и всем, что произошло со мной с 1912 го­да. Спокойно, откинувшись назад в кресле, набросив на ноги шер­стяной плед, он внимательно слу­шал, задавал вопросы, и часто по его лицу пробегала улыбка. Мое намерение излагать, все как можно короче потерпело неудачу, потому что Ленин хотел, чтобы его проинформировали более под­робно и конкретно. В заключе­ние, обращаясь к Кларе Цеткин, Ленин сказал: «Ваш посев дал всходы». И мне: «Я желаю Вам успехов в Вашей дальнейшей революционной деятельности».

Когда в 1933 году к власти в Германии пришел фашизм, Зепп Хаан вернулся на родину, чтобы вести борьбу на самом опасном участке переднего края. Потяну­лись немыслимо трудные годы подполья, когда приходилось ус­кользать от гестаповских ищеек, скрываться на конспиративных квартирах, с риском для жизни искать и восстанавливать пор­ванные ниточки сети антифаши­стского Сопротивления.

И вот... «В течение нескольких недель, —

вспоминал впоследствии Хаан, — допрос следовал за допросом, но Мюллер (начальник гестапо) и его заплечных дел мастера так ничего не добились. Однажды во время очередного допроса Мюл­лер в припадке ярости схватил меня за горло и, опрокинув на подоконник раскрытого окна (до­

прос шел на пятом этаже здания), с пеной у рта закричал:

— Ну, большевистская свинья! Теперь собирай свои кости.

Я вцепился в воротник его мун­дира и, стараясь сохранять спокой­ствие, ответил:

— Вместе с вашими куда весе­лее собирать.

Мюллер побледнел. Швырнув меня на пол, он подбежал к сво­ему письменному столу и вытащил пистолет. Направив на меня дуло, заикаясь от злобы, он взревел:

— Пристрелю, как паршивую собаку!

— Что ж, для вас это будет не первое и не последнее убий­ство.

Мюллер окинул взглядом своих верных и уже готовых прийти на выручку эсэсовцев. Потом снова повернулся ко мне...

— Так, так, — с издевкой заго­ворил он, — значит, ты рассчиты­ваешь, что я одним выстрелом по­могу тебе окончить твою поганую жизнь?! Ну нет, мой милый, тако­го удовольствия мы тебе не до­ставим! Ты, видимо, еще не со всеми нашими методами ознако­мился!..»

Зепп Хаан прошел через все: че­рез пытки и провокации, тюрьмы и концлагеря. И нигде и никогда не складывал оружия.

ОПЕРАТИВНАЯ ГРУППА № 27

Война. В то воскресенье, 22 ию­ня 1941 года, она внезапно и вла­стно вторглась в жизнь десятков миллионов советских людей. Мно­гие невольно стремились поскорее очутиться на улице, чтобы ощу­тить себя частицей единого целого, почувствовать общность, которая придавала силы в эту тяжкую ми­нуту. Толпы людей стояли у ре­продукторов. Они думали о судьбе Родины и о своей судьбе.

В тот день в Москве, слушая радио, Макс Беккер, двадцатилет­ний сотрудник ЦК МОПРа, уро­женец города Хофа, Германия, с особой остротой почувствовал, как не хватает ему сейчас отца, его совета и поддержки. Сомнений не было. Он будет драться с гит­леровцами на земле, ставшей его второй родиной, будет драться за Советский Союз и за Германию.

Макс запомнил отца таким, ка­ким видел последний раз, в сен­тябре 1933 года. В тот вечер на­кануне отъезда на нелегальную работу в Германию Зепп, еще по приезде в Москву принявший имя Ганса Беккера, долго смотрел на сына, словно хотел насмотреться

62

на много лет вперед. И у Макса невольно мелькнула мысль, что поездка отца, быть может, вовсе и не «командировка на Дальний Во­сток в подшефную воинскую часть», что здесь кроется что-то другое, куда более опасное. Тогда Максу было всего лишь 13 лет.

Только спустя много времени Макс понял, что это было про­щание. Прощание надолго. Может быть, навсегда.

...Но здесь, в Москве, оставались друзья отца, его товарищи. Они-то и помогли Максу попасть в специальную разведывательную школу. Враг занял Минск и про­двигался на восток. Развернулось жестокое сражение у стен Смо­ленска. Обучение шло форсиро­ванными темпами. Занятия начи­нались с раннего утра и заканчи­вались лишь ночью — стрельба, приемы рукопашного боя, изуче­ние уставов, тактики и организа­ции германской армии, топогра­фия, минно-подрывное дело.

...От Вязьмы автобус с развед­чиками повернул на Ржев. Был уже поздний вечер, когда они вы­грузились перед старинной усадь­бой в местечке Касня, где нахо­дился разведотдел штаба Запад­ного фронта.

Ломкие, пожелтевшие от времени страницы журнала боевых дейст­вий разведотдела. Скупой язык штабных документов. Имена, даты, названия населенных пунктов, по­ставленные задачи. И в конце каждого абзаца неизменное: «За­дание выполнено».

Оперативная группа № 27: командир — Макс Беккер, 1920 го­да рождения, Курт Рёмлинг, 1921 года рождения, Альфред Стаф­форд, 1921 года рождения, Виктор Стаффорд, 1920 года рождения. Были в группе и три девушки: Нина Германова, Евгения Нико­лаева и Павлова. Но, увы, ни их биографии, ни их судьбы выяс­нить пока не удалось.

Время забросок: июль, август, сентябрь. Район действий: Нази-мово, Бубново, Староселье, Никит-кино, Новосокольники.

Несколько дней назад, в начале августа, под Великими Луками был взят в плен немецкий штаб­ной офицер. На допросе он пока­зал, что верховное командование направило в группу армий «Центр» секретную директиву о приме­нении войсками газовых гранат. Пленный утверждал, что сам чи­тал этот документ в штабе сбор­ного пункта в Новосокольниках. Эти показания подтверждались и

другим немецким офицером, взя­тым в плен восточнее Невеля. Ко­роче говоря, нужно было любой ценой проникнуть в штаб в Ново­сокольниках и проверить показа­ния пленных. На проведение опе­рации отводились считанные дни. Так действовавший под видом «лейтенанта Фидлера» Макс Бек­кер и его товарищ, в совершенст­ве владевший немецким языком латыш Лацис — «унтер-офицер Вильгельм Шуберт», оказались за линией фронта.

...До вечера Беккер и Лацис от­дыхали. Потом, казалось бы, бес­цельно, так, от нечего делать, бро­дили по поселку, заговаривали с солдатами, не забывая посмат­ривать на проходящую через по­селок технику и запоминать номе­ра военных машин. Но главное было впереди. Главное — про­браться в штаб.

Когда Макс и Лацис явились наконец в двухэтажное здание возле вокзала, попойка была в разгаре. В уже знакомой Беккеру комнате на втором этаже за сто­лом, уставленным бутылками, си­дели офицеры. Ром вперемежку с русской водкой и принесенным Максом коньяком быстро развяза­ли языки. Начальник отдела — майор с железным крестом на шее и рукой на перевязи — рас­сказывал о прорыве русских в районе Рудни и Себежа, обер-лейтенант делился впечатлениями о Париже и парижанках, лейте­нант Фидлер вспоминал, как он чуть было не попал в плен к русским и спасся только бла­годаря находчивости унтер-офи­цера Шуберта. Сам же Шу­берт сидел в это время в соседней комнате в обнимку со своим но­вым приятелем фельдфебелем, на практике доказывая преимущества русской водки перед любыми дру­гими напитками.

В комнате было дымно и шум­но. Разговаривали откровенно — каждому хотелось похвастаться своей осведомленностью и близо­стью к «верхам». Лишь к полуно­чи офицеры, пошатываясь, стали расходиться по домам. После всех мытарств лейтенант Фидлер на­столько опьянел, что еле ворочал языком и совершенно не стоял на ногах. Так что обер-лейтенант счел за лучшее приказать фельд­фебелю устроить обоих на ночь где-нибудь здесь же, в штабе. Впрочем, и сам фельдфебель нахо­дился в весьма плачевном состоя­нии. Опираясь на плечо Шуберта, он едва добрался до дивана, сто­явшего в дежурке. Вытащив из

кармана ключ, он кивнул в сто­рону запертой двери.

— Открывайте и устраивай­тесь в кабинете начальника. Зда­ние охраняется. Русские далеко. Спите спокойно...

Это была неслыханная удача. Разведчики вошли в кабинет, за­

жгли керосиновую лампу. Все здесь было именно так, как рас­сказывал пленный майор, — диван, стулья, письменный стол, и рядом со столом металлический ящик, заменявший сейф. Окна занавеше­ны плотными шторами. Из-за за­пертой двери доносился храп фельдфебеля. Вскрыть ящики письменного стола и взломать им­провизированный сейф было делом нескольких минут — выручил ло­мик, еще раньше присмотренный Лацисом на кухне. Разбираться в документах было некогда, и по­тому разведчики решили забрать все бумаги, что находились в сейфе.

Первым вышел Лацис. Через не­сколько минут за ним последо­вал Макс. Тщательно прикрыв за собой дверь, он бесшумно про­скользнул мимо спящего фельдфе­беля и, лишь выйдя на крыльцо, разразился пьяной бранью:

— Где эта скотина? — Господин унтер-офицер в

туалете, — вытянулся часовой. Лейтенант Фидлер, чертыхаясь

и пошатываясь, направился к до­щатому домику в глубине двора...

На другой день, чуть забрез­жил рассвет, в 12 километрах севернее Новосокольников Беккер и Лацис перешли линию фронта. Вскоре они были доставлены в район города Торопец, где нахо­дился штаб 22-й армии, а оттуда— в штаб Западного фронта.

Давно прошло то время, когда члены оперативной группы № 27 действовали вместе. Война раз­бросала их по разным участкам фронта. Перерывов между рейда­ми в гитлеровский тыл почти не было. Сразу же после возвраще­ния группы с очередного задания немец-антифашист, входивший в ее состав, передавался следующей группе, уже готовой к выходу в тыл. И куда бы ни забрасыва­ло людей из 27-й разведгруппы, какие бы задания они ни выпол­няли, отчеты разведотдела об их делах, как и раньше, заканчива­лись фразой: «Задание выпол­нено».

В начале октября группа из пя­ти человек под командованием капитана Владимира Назарова ус­тановила координаты засекречен-

63

ного передового аэродрома гитле­ровцев, расположенного юго-за­паднее Можайска. Однако леси­стая местность и умелая маски­ровка не позволяли с воздуха точно определить его местонахож­дение. Приходилось идти на смер­тельный риск, чтобы световыми сигналами обеспечить нашим лет­чикам прицельное бомбометание.

Ночью, лежа на краю аэродро­ма, Макс Беккер напряженно вслушивался в тишину. Где-то там, во мраке, притаились и его друзья. Наконец до него донесся гул летевших бомбардировщиков. Ближе, еще ближе. Пора! Через несколько мгновений над аэро­дромом с четырех сторон взвились гроздья сигнальных ракет. Засе­креченный аэродром перестал су­ществовать...

В середине октября Макс Бек­кер, лейтенант Виктор Коновален-ко и радист забрасываются во вражеский тыл с задачей подклю­чаться к телефонным проводам ок­купантов и подслушивать перего­воры гитлеровских штабов. Нема­ло усилий нужно, чтобы обнару­жить замаскированную линию свя­зи. Наконец на деревьях найдена

Рисунки С. ПРУСОВА

одна, другая — на земле, среди пожухлой травы и первого осен­него снега. В густой ельник, где затаились Беккер с товарищами, протянуты отводы. Вместо привыч­ной ложи автомата в руках чер­ные эбонитовые кругляши науш­ников. Медленно тянутся минуты, кажущиеся часами. Но вот сквозь треск статического фона раздается немецкая речь. Лейтенант Конова-ленко едва успевает записывать то, что шепотом диктует Макс. Сведения чрезвычайно важные — ведь речь идет о перегруппировке гитлеровских войск в районе Мо­жайска. Затем приходит очередь радиста, чью торопливую морзян­ку с нетерпением ждут в развед­отделе...

Операция продолжалась двое суток. Пора было возвращаться.

В те дни линия фронта под Москвой стабилизировалась. Все меньше и меньше оставалось бре­шей в переднем крае гитлеровских войск, и незаметно перебраться через него было теперь практиче­ски почти невозможно. На участ­ке, намеченном для перехода, раз­ведчики в упор столкнулись с врагом. Уходя от преследовате­

лей, перебегая и отстреливаясь, Макс не заметил, как оторвался от своих и оказался один. Шум погони постепенно затих. Вокруг был лес, сумрачный, мокрый, пол­ный опасностей осенний лес. Тиши­на каждую минуту могла взор­ваться треском выстрелов. И тог­да...

БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

В 1939 году Зепп Хаан, его отец, ненадолго обрел свободу — он бежал из Заксенхаузена, и ос­тавшиеся на свободе немецкие коммунисты помогли ему пере­браться в Данию. Оттуда Зепп Хаан послал через связного в Москву, в Коминтерн, отчет о работе в фашистской Германии, о диких расправах с коммуниста­ми в берлинском и гамбургском гестапо, о стойкости и мужестве товарищей. Он рассказывал о концлагере Эстервеген, где провел около двух лет, о строительстве Заксенхаузена. Он не писал толь­ко об одном — о том, что дове­лось пережить ему самому.

Свобода... Она была недолгой для Зеппа Хаана. Датское прави­тельство предпочитало не раздра­жать опасного соседа. Все, что угодно, лишь бы умилостивить правителей нацистского рейха. И Ганс Беккер был выдан ге­стапо.

На Восточном фронте гитлеров­ские дивизии несли огромные по­тери. Вермахту требовалось все больше пушечного мяса — и не-мецких рабочих на заводах нача­ли заменять заключенными. Были среди них и советские военноплен­ные, и угнанные из оккупирован­ных гитлеровцами европейских стран рабочие, и томившиеся уже не один год в тюрьмах немецкие коммунисты. Ганс Беккер попал на авиационный завод «Хейнкель».

...В цехе 03 эсэсовцы схватили советского военнопленного, насы­павшего железные опилки в мас­лопровод станка.

...Француз из цеха 06 был пове­шен за то, что умышленно оставил в моторе самолета отвертку.

...Польского узника казнили, обвинив его в том, что он портил в самолетах электропроводку.

Не проходило и дня, чтобы не­скольких заключенных не отправ­ляли в бункер, служивший местом казней. Однако саботаж продол­жался. Всем — узникам и вольно­наемным, администрации и охране было ясно — на заводе действует

64

хорошо законспирированная под­польная организация. Немцы Шо-бер и Хазельбах, русский Лозов­ский, голландец Ооршот, норвежец Карлсен, датчанин Хансен, поляк Лавренский, чех Завадский, ав­стриец Матушек, француз Крен, бельгиец Браудер во главе с за­ключенным электриком Гансом Беккером составляли ее ядро. Подпольная организация наносила чувствительные удары. Тормозил­ся выпуск самолетов, затягивалась реконструкция цехов, саботаж при­нимал угрожающие размеры. Но деятельность подполья этим не ограничивалась...

— Ты слышал, завтра в глав­ный лагерь отправляют двух со­ветских товарищей. За порчу станков...

Староста лагеря Хазельбах вы­разительно посмотрел на Ганса: «Оттуда они уже не вернутся...»

Чтобы спастись, русским ребя­там нужно было любой ценой вы­рваться с территории завода «Хейнкель» и добраться до распо­ложенного неподалеку лагеря ино­странных рабочих. Там они смогут «затеряться». На подготовку по­бега оставалось несколько часов. Но вопрос шел о жизни двух подпольщиков, двух комсомольцев. Рехлер достает гражданскую одежду, Гейнц — продукты, вольнонаемный рабочий Раупах рисует план лагеря и схему до­рог.

Только трое из руководителей подпольной организации знали о том, что бежать с тщательно охраняемой территории можно. Но им и в голову не приходило самим воспользоваться этой воз­можностью. Они понимали, что их место там, где они нужнее всего, где они могут принести наибольшую пользу, — на воен­ном заводе «Хейнкель».

— Смотри, — Ганс Беккер кивком головы показал Лозовско­му, связному от группы со­ветских военнопленных, на вход в кабельный туннель, — и за­поминай. Когда ребята пропол­

зут по этой трубе пятьдесят два метра, они окажутся под прово­лочной оградой лагеря. Еще че­рез двадцать метров — под ело­вым леском. Ширина лесной по­лосы — шестнадцать метров. Та­ким образом, им нужно выйти из тоннеля между семьдесят вторым и восемьдесят восьмым метрами. Для этого они должны поднять крышку колодца, отмеченную бе­лым крестиком. Крышка тяжелая, да на ней еще лежит слой зем­ли в десять-пятнадцать сантимет­ров...

Лозовский слушал, запоминая цифры.

— Когда выберутся из колодца, пусть аккуратно закроют крыш­ку, присыплют землей и хвоей. Да пускай обмотают ботинки тряпками, пропитанными в масле, тогда собаки не возьмут след. Тряпки и масло найдут под той же крышкой...

А на следующее утро из цеха в цех летела весть: «Двое сбежа­ли!» Весь день шли безрезультат­ные поиски. Эсэсовцы, взбешен­ные неудачей, вымещали злобу на заключенных. Но ни брань, ни побои не могли омрачить их ра­дость. . Это была еще одна победа антифашистской солидарности.

ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА

Двое суток бродил Макс Бек­кер по перелескам, ползком пере­секал дороги, прятался в забро­шенных сараях. А на третьи сут­ки...

— Стой! Кто такой? Врешь! Сразу видно — фриц, хоть и в гражданском. Товарищ командир! Шпиона поймали.

Партизанский отряд состоял из колхозников окрестных деревень и солдат, выбравшихся из окру­жения под Вязьмой. Командовал отрядом председатель одного из колхозов Гжатского района Си­зов. Положение Макса было не из легких — пистолет, гранаты, аппаратура для подслушивания и никаких документов, да и акцент

его не оставлял сомнений в том, что он немец. К тому же Макс не имел права называть свою часть и какие-либо имена.

— Если ты наш, то тебе нече­го бояться, а если фашист, то...— говорили ему партизаны.

— Не могу. Не положено. Не имею права.

Его разоружили, заперли в зем­лянке.

— Что будем делать, коман­дир — спрашивали партизаны — вокруг немцы, а нам еще с этим пленным возиться. Расстрелять его — и дело с концом. Ведь яс­но — шпион.

— Погодите, расстрелять всег­да успеем...

Командир отряда Сизов, немо­лодой, крепко сбитый человек, долго не мог принять окончатель­ного решения. Если этот молодой светловолосый парень действи­тельно фашист, то с какой целью бродит один по лесам в штат­ской одежде? Шпион? Вряд ли... Говорит с заметным акцентом и за русского не сойдет. А с дру­гой стороны, если свой, почему не хочет назвать свою часть, командира? Ведь связь с наши­ми войсками есть. Проверили бы, а там, если он свой, переправили бы через вражеские позиции...

Сизов подолгу беседовал с Максом, расспрашивал о Моск­ве, о семье и чувствовал, что на­чинает верить, верить вопреки по­дозрениям. Макс же мучительно искал выход из этого ложного и опасного положения.

И вдруг его осенило. В тот день он рассказывал Си­

зову о своей квартире на Крас­ной Пресне, о матери, о том, что дома наверняка ждут его пись­ма... Письма... Полевая почта!.. Ведь номер полевой почты не за­секречен. Сколько раз, складывая треугольником свои короткие фронтовые послания, он писал его в качестве обратного адреса. По­левая почта!..

И вот через неделю после то­го, как Макс сообщил Сизову

номер своей полевой почты, в расположение отряда пришли двое. Вскоре Макса вызвали в землянку командира.

— Ну вот, Макс, пришли за тобой. — Сизов улыбнулся и при­двинул к Беккеру лежащие на столе пистолет и аппаратуру. — Ты молодчина. Хороших тебе дорог и удач. А гранаты твои мы оставим себе. Не возражаешь?

Спустя двое суток Макс был уже у своих...

— Мне в группу нужны два немца. Один уже есть. Я знаю, вы ловко подключаетесь к линиям связи. Хотите со мной?

— Хочу! Макс не раз слышал об этом

стройном кудрявом парне с азарт­ным блеском в карих глазах. Да и мало кто в разведотделе Запад­ного фронта не знал о нем — отчаянно храбром, осторожном и удачливом разведчике. Так Макс Беккер попал в группу лейтенан­та Григория Герчика, к тому вре­мени уже кавалера ордена Крас­ного Знамени.

— Ну вот и отлично. А вон и ваш напарник.

— Курт! Это был Курт Рёмлинг из

27-й оперативной группы. Они ра­довались встрече, как братья, встретившиеся после долгой раз­луки. Ведь их объединяло прош­лое — Германия, эмиграция, объ­единяло и настоящее — спец­школа, война против общего врага.

Вместе со всей группой Макс Беккер и Курт Рёмлинг ходили в рейды в тыл врага, подслуши­вали телефонные переговоры, ми­нировали дороги, рвали связь, уничтожали гитлеровцев из засад, расстреливали фашистских пособ­ников — полицаев. Вот только недолго пришлось им воевать вме­сте...

В ноябре в районе Рузы кара­тели окружили дом лесника, в ко­тором расположились разведчики. Начался неравный бой. В какую-то минуту затишья Курт уловил слова немецкой команды.

— Они хотят поджечь дом! — На прорыв! В лес! — крик­

нул командир. Курт Рёмлинг бежал рядом с

Герчиком, и командир видел, как пуля ударила Курта в горло...

Через несколько дней группа под командованием Григория Гер­чика вернулась в расположение советских войск. Недолгий от­дых — и новое задание, уже в составе другой группы, прыжок с парашютом в район Солнечно­

горска, ранение... Семь дней та­щил на себе раненого Макса старый друг, лейтенант Виктор Коноваленко. Семь дней в де­кабрьские морозы, во вражеском тылу, почти без еды.

И вот на восьмой день обесси­левшие разведчики услышали со стороны шоссе лязг танковых гу­сениц. Советские танки шли на запад.

Двадцать пять заданий во вра­жеском тылу выполнил разведчик-антифашист Макс Беккер в одном только 1941 году.

«РАДИОСТАНЦИЯ НЕМЕЦКОГО

СОПРОТИВЛЕНИЯ»

Долгая неравная борьба ждала и заключенных, работавших на заводе «Хейнкель». Голод, прово­каторы, пытки, ежеминутный тер­рор — что могли противопоста­вить им заключенные? Свою соли­дарность, свою идейную убежден­ность и веру в конечную победу...

«Говорит «Радиостанция немец­кого Сопротивления». Работает на волне 21,5 метра. Это радиостан­ция всех антифашистов, всех про­тивников Гитлера, голос друзей мира и врагов гитлеровской вой­ны... Мы расскажем правду о преступном террористическом ре­жиме нацистов и о событиях на фронте. Мы будет способствовать тому, чтобы немцы — истинные патриоты родины — оказывали упорное сопротивление Гитлеру, Герингу, Геббельсу и их антина­родной политике, чтобы еще боль­ше борцов выступало против системы убийств, созданной фа­шистами...»

...Сделав еще два захода, бом­бардировщики улетели. Над за­водскими цехами клубился густой дым. Перед разрушенными анга­рами стояли обгорелые самоле­ты — заводская продукция, не ус­певшая подняться в воздух. Ли­хорадочно работали пожарные. Из кабельного колодца валил дым и вырывались языки пламени.

Вызванные по тревоге электри­ки Ганс Беккер и Петер Раупах возились у колодца, делая вид, что стараются потушить пожар. Их куда больше интересовал находившийся поодаль искоре­женный четырехмоторный «хейн­кель-177». На обломанном крыле самолета стоял чудом уцелевший

зеленый ящик. Осмотревшись, Ганс быстро поднялся по лесенке, приставленной к самолету, жестом позвал товарища.

— Посмотри-ка, что это за шутка?

— Да ведь это же передатчик! Видно, не успели установить в са­молет...

Так у подпольщиков появилась собственная радиостанция.

Каждую среду и субботу в 19 часов 50 минут Ганс Беккер, Петер Раупах или чех летчик Вельцель Горацек протискивались в узкую трубу кабельного канала. Там, в глубине, на низких салаз­ках, специально приспособленных для перетаскивания по толстым кабелям, как по рельсам, стоял радиопередатчик.

И ровно в 20 часов каждую среду и субботу в эфире звучали слова:

«...Патриоты Германии! Антифа­шисты в городе и деревне! Еще теснее сплачивайте свои ряды! Объединяйте людей в борьбе про­тив фашизма!»

Вот уже несколько раз по сре­дам и субботам вокруг завода с восьми до половины девятого сновал пеленгатор. То он медлен­но двигался вдоль западного края заводской территории, то неожи­данно поворачивал назад, то пе­ремещался к восточной ограде. На следующей неделе пеленгатор по­явился уже на территории завода. Некоторое время машина кружи­ла вокруг здания управления, затем обогнула кочегарку и на­правилась к складу материалов.

Кольцо сжималось, но прекра­щать передачи, жертвовать одной из самых эффективных форм под­польной борьбы подпольщики не собирались. Думали только о том, как перехитрить эсэсовцев. Перед каждой передачей подполь­щики проползали десятки метров в душных, тесных трубах кабель­ных тоннелей, толкая перед собой салазки с аппаратом. И каждый раз передача звучала из новой точки огромной заводской терри­тории, а то и за оградой. Эсэсов­цы были в бешенстве. Один за другим на завод засылались про­вокаторы и шпионы. Но за мно­гие годы, проведенные за колю­чей проволокой, Зепп Хаан и его друзья научились безошибочно распознавать агентов гестапо в любом обличье.

И снова несся в эфир голос не­уловимого «лагерного радио», призывая антифашистов к борьбе.

на стр. 75

66

Д Ж О Р Д Ж МИКЕШ

ПОВЕСТЬ О ДВУХ ГОРОДАХ

уть ли не по всякому поводу сиднейцы готовы наговорить вам с три короба. Об одном лишь они не скажут ни сло­

ва — о том, что Сидней красив. Вне всяких со­мнений, Сидней один из красивейших городов мира, включая Рио-де-Жанейро и Стамбул. Мало можно найти мест на нашем шарике, достойных сравнения с его гаванью, великолепными залива­ми и пляжами, исполинским мостом (его общая длина превышает две мили), связывающим центр с северными пригородами. Силуэт города с его растущими, как грибы, небоскрёбами меняется столь быстро, что жители не успевают к нему привыкнуть!

Сиднейцы обожают рассуждать о «виде». У каж­дого должен быть свой вид, и каждый (речь идет о новых богатых кварталах) старается перещего­лять по этому показателю соседей. Вид по своему значению идет сразу за домашним зимним бассей­ном. Тут читатель вправе заметить, что я, мол, несу какую-то чепуху: с одной стороны, говорю, что сиднейцы не замечают красот своего города, а с другой — что они лопаются от гордости за прекрасный вид. Но тут есть одна тонкость: сид­нейцы гордятся не столько видом на город, сколько тем, что это их л и ч н ы й вид, вид из их дома или их квартиры.

Сидней — крупнейший город страны, но Мель­бурн, его извечный соперник, уже дышит ему в затылок. Как это обычно в таких случаях бывает, восемь статистических выкладок дали мне восемь различных цифр. Похоже все же, что в Сиднее живет что-то около 2 миллионов 250 тысяч жите­лей, в Мельбурне же — чуть больше 2 мил­лионов.

Ну что ж, скажете вы, почти о д н о и то ж е . Пусть себе Сидней говорит (он это и делает), что он «самый к р у п н ы й г о р о д в Австралии», тем более что М е л ь б у р н и не оспаривает столь почетное право. Но дело, о д н а к о , в т о м , что М е л ь б у р н и не подтверждает сиднеевский приоритет. С к о л ь к о ни ищите, вы нигде не увидите, что М е л ь б у р н «второй по величине г о р о д Австралии». Ничего п о д о б н о г о ! Вся литература, изданная в М е л ь б у р ­не, сообщает, что он «один из двух к р у п н е й ­ших г о р о д о в Австралии». Стоит т а к ж е добавить, что Сидней и М е л ь б у р н , сговорившись, у т в е р ж ­дают, что в них живет больше трети населения страны.

Сидней — с у г у б о австралийский г о р о д , со сво­ей индивидуальностью и своими о с о б ы м и п р и ­летами. О д н о в р е м е н н о это у ж а с н о европейский г о р о д . И в о о б щ е г о р о д - к о с м о п о л и т . Он суетится, спешит, он волнуется, и это о ж и в л е н и е делает е г о удивительно привлекательным. Но в с а м о м г о р о д е не так уж м н о г о достойных внимания объектов, а историей там в о о б щ е не пахнет. На неболь­ш о й карте достопримечательностей Сиднея шестое п о р я д к о в о е место (после н е к о т о р ы х государствен­ных зданий, картинной галереи, ботанического са­да и здания и н ф о р м а ц и о н н о г о центра) по праву занимает стоянка м а ш и н . Я п о н и м а ю , что о с м о т р к о м п л е к с а государственных зданий — дело вкуса, что информационный центр о д н и м понравится больше, д р у г и м меньше, но, с к а ж и т е м н е н а м и ­лость, к а к о й сумасшедший турист поедет за т р и ­девять земель, чтобы полюбоваться в и д о м стоянки машин?!

Пройдитесь по С и д н е ю и в о к р у г Сиднея — и вы увидите, до к а к о й степени все здесь заимствовано у Лондона. Вы о б н а р у ж и т е здесь Гайд-парк, Бэйс-уотер, Паддингтон, Кенсингтон, К и н г - к р о с с . А р я ­д о м — аборигенное: Ваттамолла, Парраматта, Вол-лонгонг, Ку-Ринг-Гай. И тут же е в р о п е й с к о е : один из п р и г о р о д о в носит всем на удивление название департамента во Ф р а н ц и и — В о к л ю з .

М н е все у ш и п р о ж у ж ж а л и о К и н г - к р о с с е — сердце г о р о д а , е г о г о р д о с т и и с а м о м убедитель­н о м доказательстве его к о с м о п о л и т и з м а . В Сиднее это не ж е л е з н о д о р о ж н ы й вокзал, к а к е г о л о н д о н ­ский тезка, а Л и к к а д и л я и - с ё р к у с , Челси и Сохо, с к р у ч е н н ы е в единое ц е л о е 1 . О д н а к о единствен­ное, в чем я готов п о д д е р ж а т ь р е п у т а ц и ю Кинг-кросса, так это обилие ресторанов, и только. Я направлялся туда с великими н а д е ж д а м и найти б е з у д е р ж н о е веселье, ш у м б у й н о й толпы и, м о ­жет, д а ж е ч у т о ч к у аморальности, способной в ы ­звать искру п р а в е д н о г о а в т о р с к о г о негодования. Ничего п о х о ж е г о ! Быть м о ж е т , я попал туда не в тот день, но весь район был п о т р я с а ю щ е б е з ­ж и з н е н н ы м . Унылый вид оживляли лишь к у ч к и американских туристов, искавших то ж е , что и я.

И к о г д а я у ж е собирался покинуть Кинг-кросс, на вымершей улице появился о д и н о к и й б о р о д а ­тый и б о с о н о г и й м у ж ч и н а . Был он печален и о д и н о к . Был он п о х о ж на человека, взваливше­го на себя непосильную ношу — поддерживать всемирно, известную репутацию с а м о г о лихого и э к с ц е н т р и ч н о г о района г о р о д а , репутацию, в к о т о ­р у ю сам он давно у ж е не верил. М н е этот чело­век понравился — он выглядел ч е л о в е к о м долга, сознательно и с п о л н я ю щ и м неприятное ему дело.

В № 1 «Вокруг света» за 1970 год вы читали записки английского юмориста Д. Микеша об Австралии. В этом номере мы заканчиваем их публикацию.

1 П и к к а д и л л и - с ё р к у с — район фешенебельных ма-газинов и ресторанов, Ч е л с и — рабочий квартал, а С о х о — район увеселений Лондона. — Прим. ред.

67

Сидней задумал построить собственную оперу. Начинанию с у ж д е н о было стать о д н и м из величай­ших строительных скандалов нашего века. Вот суть дела. Датский архитектор Й. Утзон, чей п р о ­ект получил на к о н к у р с е п е р в у ю п р е м и ю , начал строить здание о п е р н о г о театра, стоимость к о т о р о ­го, по представлению правительства, д о л ж н а была равняться 3 миллионам фунтов стерлингов. То, что последовало дальше, — просто-напросто о ч е р е д н о е доказательство некоммуникабельности, существующей м е ж д у б ю р о к р а т а м и - ч и н о в н и к а м и и вдохновенными х у д о ж н и к а м и . Министр о б щ е ­ственных работ штата Новый Ю ж н ы й Уэльс был п о ­чему-то потрясен, к о г д а узнал, что вместо 3 мил­лионов, предстоит затратить 30 миллионов. П р и

Чуть ли не по всякому поводу сид-нейцы готовы наговорить вам с три короба. И одна из любимых тем раз­говора — вид из окна. Личный вид из личного окна. Если уж они за­говорят о Сиднее вообще, то, будьте уверены, они заговорят об опере, от­крытия которой сиднейиы ждут уже много лет.

этом п о - п р е ж н е м у оставался о т к р ы т ы м вопрос о том, к о г д а же в здании зазвучат первые о п е р н ы е мелодии (и с к о л ь к о денег потребуется еще). На все это архитектор и его д р у з ь я по искусству отвечали, что новое здание — детище гения (что соответствует истине), не просто п р е к р а с н е й ш е е и оригинальнейшее архитектурное с о о р у ж е н и е вто­рой половины столетия — а м о ж е т , и всего сто­летия, — но еще и с о о р у ж е н и е новаторское, экс­периментальное. Разве в о з м о ж н о делать какие-то арифметические подсчеты того, что еще никто и никогда не делал?! В к о н ц е к о н ц о в они ведь строят не какое-нибудь там правительственное здание!

М и н и с т р был буквально доведен до слез. На­прасно кричал он, что б ю д ж е т есть б ю д ж е т , что ни о д н о м у казначейству в м и р е не пришлось бы по д у ш е увеличение расходов в 10, а то и в 20 раз по сравнению с намеченной ранее с у м м о й , что выражения типа «красота», «поэтичность линий» и «вдохновение» не вставишь ни в одну графу фи­нансового отчета... В к о н ц е к о н ц о в Утзон был

68

обвинен в дилетантстве, слабой организации строительства, разбазаривании средств и т. п. Его уволили, и во главе строительства встал специаль­ный комитет. Стоимость сооружения тем временем продолжала спокойненько расти, но теперь это ни­кого особенно не огорчало: ведь средства на строительство театра стали поступать от лотереи.

Само здание у ж е построено. Оно стоит на бере­гу гавани и кажется издали огромным, исполнен­ным изящества парусным судном, готовым поко­рить безбрежные воды. Что касается внутренней

отделки, то здесь налицо явная диспропорция — целая комиссия архитекторов вряд ли может до­стойно конкурировать с вдохновенной мыслью Утзона... Пройдет лет 10—20, и мир едва ли вспо­мнит, что за министр общественных работ Нового Ю ж н о г о Уэльса построил оперу, а вот имя архи­тектора, который достроить ее, к сожалению, не успел, останется в памяти людей.

Пока же об этой опере австралийцы говорят больше, чем о Метрополитен-опера и Ла Скала, вместе взятых. Откровенно говоря, просто обидно будет, когда ее достроят окончательно. К счастью, такая скорая опасность ей как будто не грозит!

Все это было бы совсем хорошо, если б не одно обстоятельство: Мельбурн грозится построить свою собственную оперу, причем построить раньше.

Соперничество между Сиднеем и Мельбурном острее любого иного соперничества, существующе­го в Австралии. Во всех других случаях соперни­чают штаты, здесь соперничество сконцентрирова­но в городах. И все же тот факт, что штат Викто-

рия был когда-то частью Нового Ю ж н о г о Уэльса, сыграл немалую роль. Второй г о р о д Австралии долго рос и развивался, оставаясь в пределах штата Новый Ю ж н ы й Уэльс, что у ж а с н о тяготило г о р о ж а н — во-первых, им хотелось самоопределе­ния; во-вторых, они считали, что Сидней располо­ж е н страшно далеко. Разумеется, власти штата и слышать не хотели об отделении. Тогда была с о ­ставлена жалостливая, исполненная любви и предан­ности к королеве Британии петиция, которая, как и ожидалось, растрогала Викторию. Она разрешила образовать новый штат, получивший, естественно, ее имя. Так что Виктория по сути своей является

Мельбурн очень похож на Сидней-Одно из кардинальных различий между извечными соперниками — Сиднеем и Мельбурном — погода. В Сиднее чаще бывает солнце («Тро­пическая душегубка!» — реагируют мелъбурнцы), в Мельбурне раньше наступает прохладный сезон («Арк­тический холод!» — не остаются в долгу сиднейцы).

блудной д о ч е р ь ю , вознамерившейся доказать ма­тери свою самостоятельность. С и д н е ю же оста­валось принять позу ч о п о р н о г о отца семейства, не п о з в о л я ю щ е г о себе ничему удивляться.

Новый Ю ж н ы й Уэльс хотя и не самый к р у п н ы й , зато самый древний, самый населенный и самый индустриальный штат Австралии. Виктория — са­мый маленький штат на материке, но по количе­ству населения и у р о в н ю п р о м ы ш л е н н о г о разви­тия он уступает лишь Новому Ю ж н о м у Уэльсу. Великое различие м е ж д у двумя с о п е р н и ч а ю щ и м и штатами — так сказать, водораздел м е ж д у двумя великими цивилизациями — заключается в т о м , что в Н о в о м Ю ж н о м Уэльсе « о д н о р у к и е банди­ты» 1 р а з р е ш е н ы , а в Виктории они з а п р е щ е н ы . Д а , я забыл еще одно принципиальное различие: в Н о в о м Ю ж н о м Уэльсе австралийский футбол ( к о ­торый, кстати, на футбол не п о х о ж ) считается дет­ской забавой, тогда как в Виктории ему отдаются

' « О д н о р у к и е б а н д и т ы » — разговорное название игральных автоматов. — Прим. ред.

69

с самозабвением. В Мельбурне р е ж е бывают дожди, а потому на языке сиднейцев его именуют «пеклом». В Сиднее больше солнечных дней, что переводится на язык жителей Мельбурна как «тропическая душегубка». В Мельбурне несколько раньше наступает прохладный сезон, на что сид-нейцы реагируют так: «У них же арктический холод!»

Что греха таить, у Мельбурна нет своего моста через гавань и нет таких видов, как в Сиднее, но зато у него есть очаровательная река Ярра, да и в целом этот город выглядит приятнее, он лучше построен, чем Сидней. В самой атмосфере Мель­

бурна разлиты спокойствие и достоинство (что на языке сиднейцев звучит как «смертельная ску­ка»). В атмосфере же Сиднея больше живости (что на языке мельбурнцев звучит как «бестолковая, вульгарная суета»). Ну и что же, что в Мельбурне нет моста? Зато в Мельбурне ежегодно в первый вторник ноября проводятся грандиозные конные состязания, которые жители города не променяют ни на один мост в мире!

Простите мне кощунственную мысль: вниматель­но вглядевшись во все эти различия между враж­дующими городами, я почему-то их не обнаружил! Они в целом куда меньше, чем различия между городами и жителями северной и южной Италии или швейцарцами, говорящими на двух разных язы­к а х — французском и немецком. Конечно, я отчет­ливо осознаю, что теперь мне нельзя и носу по­казать ни в Сидней, ни в Мельбурн. И все же мой неукротимый дух продолжает настаивать на своем:

— Мельбурн очень похож на Сидней! Слыши­те?! А Сидней на Мельбурн!

ОТДЕЛИВШАЯСЯ ТАСМАНИЯ

нешний м и р почти ничего не знает о к о р о л е в ­с к о й семье, п р о ж и в а ю щ е й на Тасмании. Да что

там внешний! — сами жители Тасмании относятся к ней с х о р о ш е й долей ю м о р а . И тем не менее королевская семья существует. Было время, к о г д а Тасмания носилась с идеей отделения от Австра­лии, намереваясь основать н о в у ю м о н а р х и ю . П р и ­ч е м тасманийцы вовсе не собирались и м п о р т и р о ­вать монарха, они не пригласили бы на трон ни Гогенцоллерна, ни Гогенштауфена, ни Бурбона, ни д а ж е Ганновера — если уж Тасмании с у ж д е н о

Рисунки В. ЧИЖИКОВА

По австралийским масштабам, Тасмания — крошка, да и в о т н о ш е -нии плотности населения, треть которого проживает в Хобарте, ре­кордов она не побивает. Больше всего Тасмания известна внешнему миру туризмом и изумительного вкуса яблоками. Впрочем, есть од­на область, где она действительно недосягаема. Это фауна.

жить п о д к о р о л е м , пусть он будет свой собствен­ный, туземный. И таковой был намечен, хотя и не­официально. Его так и не короновали, что, в п р о ­чем, не означает, будто все его позабыли и совсем перестали уважать. Глава к о р о л е в с к о й семьи до сих п о р купается в лучах популярности, о к р у ж а ю ­щей, как правило, всех претендентов, хотя сам он мало у ж е на что претендует. Да и среди его потенциальных подданных р е д к и й человек полагает, что у к о р о л я хоть когда-нибудь появится серьезный шанс стать настоящим к о р о л е м . Но, с д р у г о й сто­р о н ы , разве это обстоятельство м о ж е т помешать жить легенде?! Как объяснил м н е один местный роялист, «туризм от этого только выигрывает».

1 Й о р к ш и р — графство на севере Англии, жители ко­торого славятся особым, «провинциальным патриотизмом». Прим. ред.

70

Конечно, Тасмания давным-давно отказалась от мысли отделиться от Австралии. Вероятно, по той простой причине, что она и так отделена от нее. Правда, не политически — Тасмания остается о д н и м из шести штатов, хотя м н о г и е австралий­цы об этом не догадываются и, отправляясь на Тас­м а н и ю , стремятся обзавестись заграничным пас­п о р т о м (и паспорт, и специальное р а з р е ш е н и е тре­буются для посещения п о д о п е ч н о й Австралии Тер­ритории Папуа). Тасмания отделена от Австралии п р е ж д е всего геологически. Бассов пролив не всег­да существовал, его возраст вряд ли превышает несколько сот миллионов лет. О б ы ч н о о т а к о м п р о ­

м е ж у т к е времени геологи говорят с нескрывае­м ы м п р е н е б р е ж е н и е м , как о вещи, едва ли достойной упоминания. Но, что важнее всего, Тасмания отделена от континента психологически. Тасманиец — не австралиец, он — тасманиец, точ­но так ж е , как й о р к ш и р е ц — й о р к ш и р е ц 1 , а не англичанин. Но п о с к о л ь к у в политическом отноше­нии тасманиец в ы н у ж д е н быть и австралийцем (в точности так ж е , как нашему б е д н о м у й о р к ш и р ­цу приходится быть англичанином), то не м о ж е т же

он называть остальных австралийцев австралийца­м и . Он называет их «теми, с материка». Те, с материка» — тут не д о л ж н о быть никаких с о м н е ­ний — термин презрительный. К о г д а его п р о и з ­носит настоящий г о р д ы й тасманиец, вы понимаете, что «материк» —- всего лишь маленький, ничтож­ный придаток Тасмании. К слову сказать, иностран­цы котируются на Тасмании м н о г о выше, чем «те, с материка». Стопроцентный иностранец — венгр, мальтиец, д а ж е англичанин — м о ж е т рассчитывать на Тасмании на лучший п р и е м , чем житель Аделаи­ды или Воллонгонга.

Тасманийско-австралийские взаимоотношения — к о п и я англо-австралийских взаимоотношений. Тас­мании претит роль бедной колониальной визави Австралии. И не только потому, что островитяне по п р и в ы ч к е смотрят на континент свысока, но и потому, что они п о н и м а ю т : «те, с материка» и ду­мать-то о них забыли. Вот и приходится Тасмании самой заботиться о собственном прославлении. «Наша регата — самое г р а н д и о з н о е водное со­стязание в ю ж н о м полушарии!» — говорят на Тас­мании, и в этом что-то действительно есть — ведь конечная точка м а р ш р у т а регаты — Сидней — Хобарт находится на Тасмании. Жители острова невероятно гордятся страшным лесным п о ж а р о м ,

случившимся в ж а р к о м с у х о м феврале 1967 года. О г о н ь едва не уничтожил столицу Тасмании Хобарт, но зато весь м и р с тревогой взирал на Тасманию, и то были лучшие часы в ее истории! П о ж а р д о ­стиг такой силы, что слова «Тасмания» и «Хобарт» н е с к о л ь к о дней не сходили с первых полос м и ­ровой прессы. И сейчас вам с горделивой радостью п о к а ж у т последствия несчастья. «Здесь был пивова­ренный завод. Он сгорел дотла», — сообщил м н е один местный ю н о ш а . В его голосе звучало такое радостное волнение, словно он собственноручно спалил п р е д п р и я т и е !

Ритм ж и з н и на Тасмании более у м е р е н н ы й и исполнен куда большего самоуважения, чем на материке. И п о д х о д тасманийцев ко м н о г и м п р о ­блемам куда более с п о к о й н ы й , лишенный к а к о й -либо горячности. Они ненавидят суету и с п е ш к у , не обнаруживая в них н и к а к о г о з д р а в о г о смысла. К о г д а они беседуют о порядках на материке, то чаще всего употребляют слова типа «сумасшедшая гонка», «крысиные бега», «припадочные» и т. д. Все это верно, о д н а к о , пока не прозвучит слово «футбол». Говорят, что тасманийские болельщики фанатичнее викторианских; уверяют д а ж е , что на д у ш у населения и г р а ю щ и х в футбол на Тасмании приходится м н о г о больше, чем где-либо в Австра­лии. А п о с к о л ь к у речь идет об австралийском фут­боле, то м н о г о больше, чем во всем м и р е . И, са­мо с о б о й разумеется, во всем ю ж н о м полу­шарии...

По австралийским масштабам, Тасмания — к р о ш ­ка, ее площадь о к о л о 26 тысяч квадратных миль (почти как Шотландия), то есть меньше одной тре­ти площади штата Виктория, являющегося, как из­вестно, не с а м ы м к р у п н ы м штатом Австралии. Насе­ление острова 370 тысяч человек — чуть больше одной десятой населения Шотландии, отнюдь не самого перенаселенного уголка планеты. Половина населения живет в Хобарте (125 тысяч) и Лонсе-стоне, в т о р о м г о р о д е острова (60 тысяч). Столица Хобарт лежит у п о д н о ж ь я г о р ы Веллингтон. Это удивительно приятный, ласкающий взор г о р о д , с великолепной гаванью и я р к и м э к з о т и ч е с к и м к о ­л о р и т о м . Элегантный мост через Д е р в е н т н а п о м и ­

нает д а ж е сиднейский. Он был о т к р ы т в 1963 г о ­ду, заменив старый, м е н е е эффектный, менее к р а ­сивый, хотя и более романтичный, плавучий мост.

Разнообразные ландшафты Тасмании, красоты п р и р о д ы привлекают о р д ы туристов; до 200 тысяч «тех, с материка» п р и е з ж а ю т с ю д а е ж е г о д н о . Поначалу Тасмания не признавала пришельцев, но п о т о м «опомнилась». Впрочем, здесь до сих п о р нет е щ е р о с к о ш н ы х отелей, изысканных рестора­нов, ночных клубов, стриптиза, казино. О т ц ы Хо­барта и старейшины штата рассудили, что в Тас­м а н и ю д о л ж н ы приезжать те, кто хочет п о л ю б о ­ваться красотами ее п р и р о д ы . Это они готовы предоставить в изобилии. Н е к о т о р ы е туристы, к о ­нечно, недовольны. Они согласны любоваться п р и ­р о д о й д н е м , а н о ч ь ю им хотелось бы любоваться о б н а ж е н н ы м и красотками или, на худой к о н е ц , посидеть за р у л е т к о й . Ну и черт с н и м и ! — п о ­решили единогласно отцы Хобарта. Зато для всех остальных австралийцев Тасмания заготовила один неповторимый с ю р п р и з — австралийцы чувствуют себя здесь как за границей и в то же время к а ж ­д у ю минуту у б е ж д а ю т с я , что их язык здесь п р е ­красно п о н и м а ю т !

К р о м е т у р и з м а и выращивания яблок (в Англии они н е д а р о м так высоко ценятся), в Тасмании р а з ­виваются р а з н о о б р а з н ы е обрабатывающие и д о б ы ­вающие отрасли промышленности. Это единствен­ный штат Австралии, не испытывающий недостатка в воде, отсюда и обилие здесь электроэнергии. Гидроэнергетические ресурсы Тасмании лишь не м н о г и м уступают ресурсам всей м а т е р и к о в о й Австралии. А уж что касается фауны, то в этом отношении Тасмания п р о ч н о удерживает первое место.

Как когда-то Австралия отделилась от остальной земли, так и Тасмания спустя какую-то сотню миллионов лет (миллионы лет сюда, миллионы лет туда — к а к о е это, в к о н ц е к о н ц о в , имеет зна­чение?) отделилась от Австралии, сохранив для нас, таким о б р а з о м , редчайших животных, которых те­перь у ж е не сыскать на материке. «Карманный е ж е г о д н и к Тасмании» (1966 год) отмечает: «Австралия м о ж е т рассматриваться... как о б ш и р н о е п р и б е ж и щ е для примитивных млекопитающих, не пострадавших в результате появления на свет выс­ших ф о р м . Тасмания ж е , став о с т р о в о м , стала п р и ­б е ж и щ е м в п р и б е ж и щ е » . Не г о в о р я уж о д ю ж и ­не различных видов к р ы с и летучих м ы ш е й , здесь водятся два уникальных вида м л е к о п и т а ю щ и х : яй­цекладущие (их п о л н о м о ч н ы м и представителями яв­ляются утконос и ехидна) и знаменитые сумчатые, которых на Тасмании двадцать видов (среди них — к е н г у р у и валлаби). П р и м е р н о десять разновидно­стей этих редкостей водятся лишь на Тасмании — к вящему удовольствию местных зоологов и, увы, еще большей радости местных м е х о в щ и к о в .

Если сама Австралия находится у черта на ку­личках, то Тасманию судьба забросила еще даль­ше. Но с к а ж д ы м г о д о м она становится (себе на горе) все б л и ж е и б л и ж е к остальному человече­ству. О д н о м у а м е р и к а н с к о м у мультимиллионеру долго рассказывали об истории, п р и р о д е и к р а с о ­тах острова. Его забросали статистическими сведе­ниями о его ресурсах, т у р и з м е , промышленности, гидростанциях. Наконец он р а з д р а ж е н н о прервал собеседника:

— Все это п р е к р а с н о . Ответьте м н е на о д и н -единственный вопрос — с к е м мне договориться о покупке?

Перевел с английского 3. КАНЕВСКИЙ

71

Три фотографии из архива бывшего командира партизанского отряда имени Ермака Максима Федоровича Петров­ского. На в е р х н е й вы видите че­хословацких патриотов Алоиса и Яро-мира Шматла, которые, рискуя жиз­нью, собирали важные для партизан сведения о противнике. На с н и м к е с п р а в а отрядный фотограф запечат­лел Захара Олейника, Николая Жерде-ва, Максима Петровского и комиссара Григория Жукова на улице освобож­денного «Ермаком» города Йимрамова, первым комендантом которого был назначен командир роты 3. Олейник. Н а н и ж н е й ф о т о г р а ф и и — взорванный мост через реку Йиглава, один из двенадцати мостов, подорван­ных отрядом Петровского в апреле 1945 года. Снимок был сделан гитле­ровцами и попал к партизанам вместе с захваченными архивами гестапо. Чехословацкий народ высоко оценил доблесть советских людей, сражав­шихся на земле братской страны. Свидетельство тому — медаль «Знак чехословацкого партизана», которой награждены сотни граждан Советского Союза. Среди них — герой настоящего очерка, Максим Федорович Петровский.

И. Л Е М Б Е Р И К

есколько лет назад Максим Федорович Петровский, лесни­

чий Любомльского лесхоза, что на Волыни, вместе с участниками «Поезда дружбы» приехал в Че­хословакию. Он опять увидел зе­леные холмы Моравии, скалистые Татры, спокойные воды Лабы...

В Праге Петровский зашел в магазин сувениров. Продавец пред­ложил ему фигурку трубочиста в белоснежном праздничном костю­ме, с белым цилиндром на голове.

— Коминик, — пояснил прода­вец. — Говорят, он приносит счастье.

Многое напомнил Максиму Фе­доровичу пражский сувенир. Мно-

roe и многих. И среди них — трубочиста Шматлу из села Ждярно Босковицкого района. С ним Петровский повстречался в годину борьбы за свободу брат­ского чехословацкого народа, ко­торому он отдал частицу своего сердца.

УСЛОВНЫЙ СИГНАЛ — КРИК СОВЫ

...В ночь на 1 октября 1944 года с затемненного аэродро­ма близ польского города Жешува взлетел ЛИ-2 и лег курсом на юго-запад, на Брно. На откидных металлических лавках сидели пят­надцать советских партизан-де­сантников во главе с командиром, курским комсомольцем Николаем Дмитриевым, комиссаром отряда двадцатичетырехлетним Леонидом Железняком из Ковеля и началь­ником штаба Максимом Петров­ским. У маленькой группы, кото­рая была послана Украинским штабом партизанского движения вместе со многими другими, чтобы помочь в организации народной борьбы в оккупированной гитле­ровцами Чехословакии, еще не было названия, и Петровский, любивший песню про удалого воина Ермака Тимофеевича, пред­ложил взять его имя. «Что ж, есть ледокол «Ермак». Он про­кладывает путь кораблям в Ле довитом океане. Пусть будет еще один «Ермак». Сухопутный. В Мо­равии», — поддержал Николай Дмитриев. На том и порешили.

Синеватый полумрак самолетно­го отсека. Неуклюжие фигуры де­сантников, увешанные оружием, с горбившимися парашютными ран­цами за спиной. Рядом с Петров­ским — Роман Хлуд, кузнец по довоенной профессии. Дальше пристроились неразлучные дру­зья — худощавый рыжеватый Анд­рей Фурсенко и сибиряк Федор Митин. За ними — радистки Ди­на Шаповалова из города Шахты в Донбассе и Наташа Паршина из Сочи, фельдшер Надежда Ива­нова из Ленинграда, Григорий Жуков из Кемерова. Все они бы­ли старыми партизанами, сражав­шимися в Белоруссии, на Украине, в Польше.

Немалый боевой опыт был и у самого Петровского: полная не­ожиданностей и риска работа раз­

ведчика в знаменитом отряде Ге­роя Советского Союза Дмитрия Николаевича Медведева; арест, одиночная камера Ровенской тюрь­мы, концентрационный лагерь Майданек, побег из эшелона уз­ников по пути в Освенцим; затем Польша, где он стал минером-под­рывником в отряде имени Кирова, действовавшем в Яновских лесах, и лично взорвал девять враже­ских эшелонов...

Над дверью пилотской кабины настойчиво замигала зеленая лам­почка. Самолет над целью.

— Условный сигнал сбора — крик совы, — еще раз напомнил Дмитриев.

Бортмеханик снимает дверь. Пятнадцать десантников один за другим ныряют в темное ночное небо.

Приземлились возле села Студ­­ицы, юго-западнее города Про-стеева. Петровский взглянул на светящийся циферблат: два часа ночи. Вскоре по одному, по двое подошли и остальные. Еще до рассвета успели собрать и замас­кировать в густом кустарнике мешки с грузом — взрывчаткой, патронами, запасными батареями для раций. Петровский вызвался пойти в разведку. Проблуждав больше часа по лесу в серых предрассветных сумерках, он все же отыскал обозначенную на кар­те сторожку тайного — лесника.

Запаса чешских слов с трудом хватило лишь на то, чтобы в об­щих чертах выяснить у него обстановку, которая, увы, была далеко не утешительной. Оказа-лось, что лесной массив объявлен гитлеровцами запретной зоной, а жители двадцати четырех окрест­ных сел выселены. На границах квадрата разместились крупные фашистские гарнизоны, время от времени прочесывавшие лес.

Вступать с ними в бой значило подвергнуть опасности срыва по­лученное задание: вместе с мест­ными партизанами развернуть ди­версии на коммуникациях гитле­ровцев. Итак, сначала нужно связаться с партизанами, а за­одно и подыскать надежную базу для будущих операций. Застучала ключом на своем «Северке» ради­стка Дина Шаповалова, переда­вая в Киев, в штаб партизанского движения решение командира пе­редислоцироваться с отрядом в другой район.

Теперь главное —. покинуть ме­сто приземления, пока фашисты не организовали облаву. Чтобы ускорить переход, часть груза за­копали здесь же, в кустарнике, пометив координаты на карте. Но двигаться пришлось куда мед­ленней, чем рассчитывали понача­лу. В окрестных четницких стани­цах — жандармских участках — уже стало известно, что где-то по­близости высадились советские партизаны, и на лесных дорогах их поджидали засады. Не раз наты­кался на них маленький отряд и, не принимая боя, умелым манев­ром отрывался от преследования, уходил в глубь леса.

Наконец через две недели после высадки десантники добрались до села Глухов и тут в непролазной чаще встретили группу бежавших советских военнопленных. Петров­ский внес в список личного соста­ва отряда первое пополнение — че­тырнадцать человек. Правда, у большинства не было оружия, зато оно имелось в четницких стани­цах. Уже на следующий день бе­зоружных в отряде имени Ерма­ка не числилось: этой же ночью совершили внезапный налет на одну из станиц, захватив не толь­ко винтовки и автоматы, но и порядочный запас патронов.

Операции по разгрому четниц­ких станиц и небольших фашист­ских гарнизонов следовали одна за другой. Растерявшееся гитле­ровское командование на первых порах прибегло к прямо-таки курьезному способу борьбы с пар­тизанами. Как-то в захваченном жандармском участке Петровскому попалась на глаза газетенка, изда­вавшаяся гитлеровцами на чеш­ском языке. На первой полосе крупным шрифтом: «Антинемецкие элементы распространяют нару­шающие покой мирных граждан слухи о советском десанте. Ника­кого десанта не было и нет. Командование призывает всех к спокойствию. Распространители слухов будут расстреливаться на месте!»

Впрочем, несмотря на «кате­горические опровержения» и угро­зы, молва о боевых делах советских парашютистов все шире шла по окрестным селам. К гор­сточке десантников, рейдовавшей по лесным тропам Моравии, что ни день присоединялись новые бойцы. Петровский то и дело по-

25 лет со дня освобождения Чехословакии от фашистских захватчиков

73

полнял свой тщательно хранимый список. Все чаще приходилось начштаба, переспрашивая, вносить в него непривычные для слуха чешские имена: Иржи, Ладислав, Властимил, Милена, Бедржих, Ру-жена. К первому января сорок пятого года в отряде был уже восемьдесят один человек.

КОМИНИК ИЗ ЖДЯРНО

На самой околице села Ждяр-но Босковицкого района стоит бе­лый одноэтажный домик с чере­пичной крышей. Липы дотраги­ваются до нее своими ветвями, словно дружески приветствуя его хозяина Алоиса Шматлу. Трубо­чист издавна считается в Чехосло­вакии одной из самых почитаемых профессий. А Алоис Шматла был потомственным комиником. И ше­стнадцатилетний Мирек тоже по­шел по стопам отца, считавшегося в округе непревзойденным масте­ром. Кто, кроме него, знает все секреты печного ремесла, знает, как сделать, чтобы печи не дыми­ли, брали дров мало, а тепла да­вали много? Никто. И Миреку было приятно чувствовать на себе уважительные взгляды встречных, когда они с отцом неторопливо шли по улицам. Собрав в дорогу мужа и сына, Франтишка Шмат-лова выходит на крыльцо и долго смотрит им вслед. И лишь когда скрываются вдали две фигуры с ершом и шаром на проволоке — главными инструментами комини-ка, — возвращается хозяйка в свой аккуратный домик.

...Как начальник штаба отряда, Максим Федорович Петровский ведал и разведкой. В его полевой сумке хранился специальный блок­нот, куда скрупулезно заносились по крупицам собранные сведения об окрестных фашистских гарнизо­нах в Йимрамове, Быстрнце, Мед­ведице, Поличке, Олешнице. И здесь неоценимую помощь пар­тизанам оказывали чешские дру­зья. И те, кто ходил на задания, и те, кто в самих населенных пунктах следил за каждым шагом оккупантов...

Впервые Петровский пришел в домик Шматлы на рассвете. Шел без опаски. По всей округе знали старого мастерового как чест­ного человека. А то, что нераз­говорчив... так ведь это у кого какой характер. Но никто из од­носельчан даже не догадывался, что коминик Шматла еще в 1939 году создал маленькую бое­вую группу и немало успел насо­лить гитлеровцам. Позднее в до­

мике под красной кровлей не раз укрывались советские военноплен­ные, бежавшие из концентрацион­ных лагерей.

— Пан Шматла, а не могли бы вы время от времени сообщать нам о том, что происходит у вас в Ждярно? — спросил в конце разговора Петровский.

— Почему только у нас? Трубо­чиста-то, как и волка, ноги кор­мят. Везде приходится бывать, — улыбнулся Шматла. — Печи ведь ни у кого разрешения не спраши­вают, дымить им или нет. Хотя бы даже и в фельджандармерии, если трубу не прочистить,

Посерьезнев, продолжал: — Помогать согласен. Ведь это

наше общее дело. Только у меня к вам просьба...

— Какая? — Называйте меня не паном, а

соудругом, товарищем. — Хорошо, товарищ Шматла!.. — А о четниках и фельджан-

дармах особо позабочусь, сам по­чаще наведываться буду, чтобы господа, не дай бог, ненароком не угорели, — хитро подмигнул Шматла Петровскому.

Два коминика с обычными ору­диями своего ремесла — ершом и шаром на проволоке — ходят по дорогам от села к селу. Все за­мечает старый солдат Алоис Шматла. В Поличке роту гитле­ровцев сменили четники. В Олеш­нице на окраине вон какую колею проторили грузовики к длиннюще­му сараю, где раньше прессовали сено. Не иначе как там какой-то склад устроили. Проехали броне­машины в Доубравицу над Сви-тавой. Да и в фельджандармерии что-то уж больно суетятся. Мо­жет, очередной прочес готовят? Надо предупредить Петровского...

Немало ценных разведыватель­ных данных собрали и передали отряду Ермака скромные сельские трубочисты Алоис и Мирек Шмат­ла. Но вот однажды связной, по­сланный, чтобы взять их очеред­ное донесение из условного «поч­тового ящика», вернулся ни с чем. А через несколько дней в отряд пришла скорбная весть о том, что оба они схвачены жандармами, увезены в Брно и там расстре­ляны.

ПРОПАВШИЙ ПОЕЗД

Чтобы охватить диверсиями возможно больший район, коман­дир отряда «Ермак» Николай Дмитриев принял решение разде­лить его на две самостоятельные группы. Одну из них возглавил

он сам с комиссаром, другой по­ручил руководить Петровскому. Первая группа ушла на север, а вторая осталась на прежнем ме­сте, поблизости от железной доро­ги Брно — Йиглава, где для подрывников всегда хватало ра­боты.

...На фоне серого ночного неба темнеют мостовые фермы. С обеих сторон откосы насыпи густо опле­тены колючей проволокой. У обоих концов моста часовые. У каждого на груди автомат, у бедра — ра­кетница в кожаном футляре..

Когда еще шли к мосту, коман­дир группы подрывников Баряч-ный приказал одному из партизан переправиться через Ииглаву вы­ше по течению, и теперь вся группа ждала, пока он подползет по тому берегу ко второму часо­вому. Зашуршал, осыпаясь, гра­вий. Часовой остановился, прислу­шался, окликнул напарника. Тот отозвался. Тревога вроде оказа­лась ложной. Из ночи не доноси­лось ни звука. И вновь мерные шаги по кромке откоса. Стараясь двигаться в такт с легким шоро­хом песка под сапогами часового, Барячный подполз к нему почти вплотную. Скосил глаза на проти­воположный берег. Вот над краем насыпи метнулась черная тень. И не успел еще стоявший в двух метрах от подрывника солдат по­нять, в чем дело, как шершавая ладонь крепко зажала ему рот.

Связанные часовые с кляпами во рту лежали рядом со своими будками. Партизаны начали то­ропливо минировать мост. Толо­вых шашек мало, а пролет боль­шой. «Единственный выход — по­дорвать несущую ферму и рас­чалки», — не растерялся бывший учитель физики Барячный. Не про­шло и десяти минут, как, прихва­тив с собой пленных, партизаны так же неслышно, как и появи­лись, растворились во мраке.

Уже притаившись в лощине метрах в ста от моста, Барячный не удержался от шутки:

— Молодцы, ребята, с перевы­полнением плана вас, — кивнул он на связанных «языков».

— Перевыполнение перевыпол­нением, а вот земля-то холодная, весенняя, — ворчливо заметил кто-то. — Как бы радикулит не схватить...

— Покурить бы, — вздохнул партизан Андрей Зайцев, про ко­торого товарищи шутили, что он не расстается с цигаркой даже во сне.

— Подожди уж до своего Кри-

74

вого Рога. Вернешься после вой­ны, тогда накуришься:

Из-за поворота наплывает при­глушенный рокот мотора и звон­кий перестук колес на стыках рельсов.

— Дрезина с платформами, — определяет Барячный. — Пусть едут...

Издалека слышится тяжкая одышка паровоза, тянущего за собой состав. Грохот на стыках глухой, какой бывает только у тя­жело груженных вагонов. Все бли­же и ближе подкатывается поезд. Вот эшелон взбегает на мост. Ба­рячный включает электрическую цепь подрывного устройства. К не­бу взлетает столб пламени, с грохотом рушатся металлические конструкции, тяжело заваливает­ся набок паровоз, оглушительно трещат разваливающиеся вагоны...

С рассветом из Йиглавы на мо­тодрезинах выехала рота автомат­чиков искать пропавший в пути поезд. Сразу же за поворотом передняя дрезина резко затормо­зила. Знакомая гитлеровцам по прежним диверсиям картина: раз­рушенные конструкции моста, справа и слева в реке и под на­сыпью остатки вагонов. Прибыв­шие позднее военные инженеры, тщательно изучив объем разруше­ний, передали в Брно неутеши­тельное сообщение:

«Мост длиной в тридцать во­семь метров взорван при прохож­дении по нему воинского состава. Локомотив и вагоны разбиты. Убито пятьдесят человек, ранено сто двадцать пять. Восстановить движение раньше чем через пят­надцать дней невозможно...»

Не прошло и часа, как в Брно поступила новая радиограмма, на

этот раз со станции Кралицы: взорван мост через реку Хвойни-цу, уничтожены два локомотива и товарный состав из сорока ваго­нов. И здесь поработали партиза­ны Петровского.

Фашисты принимали все меры предосторожности. Удваивали и утраивали число патрулей, впере­ди паровозов пускали платформы с песком. Ничего не помогало. Число диверсий не снижалось, а в немецких гроссбухах с помет­кой «Сведения о налетах, круше­ниях на дорогах и саботаже» по­являлись все новые и новые за­писи.

В письме, которое Украинский штаб партизанского движения на­правил 9 июня 1945 года Предсе­дателю Центрального Комитета Компартиии Чехословакии Кле­менту Готвальду, приводится мно­го сведений о совместных боевых делах советских и чехословацких партизан. В документе, в частно­сти, говорится, что только с июня 1944 года до 1945 года противник потерял убитыми и ранеными при­близительно 35 тысяч солдат и офицеров; полторы тысячи чело­век было взято в плен. Партизаны подорвали 250 воинских эшелонов, уничтожили 230 паровозов и 2000 вагонов, 45 самолетов, 60 тан­ков, 800 автомобилей. Взорвано 180 мостов.

Есть здесь и вклад партизан отряда имени Ермака.

Когда несколько лет назад лесничий Любомльского лесхоза Максим Федорович Петровский приехал в Прагу, в военно-исто­рическом отделе Чехословацкой народной армии ему преподнесли книгу, рассказывающую о дей­ствиях партизан. Петровский был

рад узнать, что боевые дела отряда имени Ермака заслужили высокую оценку. Отмечена и лич­ная доблесть советского партиза­на. Ему вручили награду Чехосло­вацкой Социалистической Респуб­лики — «Военный крест 1939 го­да» и партизанский знак.

И сегодня, в дни исторической годовщины — 25-летия освобож­дения Чехословакии от фашист­ского порабощения, Максим Федо­рович мысленно встречается со своими боевыми товарищами, с которыми делил опасности и труд­ности партизанской жизни. Не все из тех, кто сражался с гитлеров­скими оккупантами на земле Мо­равии, дожили до победы. Смер­тью храбрых пали командир отряда Дмитриев и комиссар Же­лезняк, отважный подрывник Ба­рячный, разведчик Митин и мно­гие их товарищи. Они отдали жизнь за то, чтобы на чехосло­вацкую землю пришла свобода.

Советская Родина не забыла своих сынов. Не забыл героев и чехословацкий народ. Несколько лет назад Петровского пригласи­ли в село Шерковицы Тешневско-го района. Вместе с ним приехали радистка Ариадна Евдокимовна Катина, сражавшаяся в отряде «Ермак» под именем Наташи, командиры Роман Вавилович Хлуд, Василий Романович Роман-ченко, Петр Иванович Бирюков. Вместе с двумя тысячами мест­ных жителей они участвовали в митинге, посвященном открытию памятника командиру отряда име­ни Ермака Николаю Ивановичу Дмитриеву и его боевым товари­щам. Серый гранит на фоне зеле­ных моравских холмов: партизан поднимает руку с автоматом, увлекая боевых друзей на подвиг.

75

со стр. 66

Они пришли в Берлин разными путями. Отец — невысокий пяти­десятилетний Зепп Хаан, с лицом, иссеченным глубокими морщина­ми, — попал в разрушенный го­род из концлагеря Заксенхаузен. Его сыну Максу Хаану дорогу в Берлин открыли победоносные со­ветские войска, добившие фашизм в его логове.

Чтобы приблизить этот день, от­дали свои жизни миллионы со­ветских людей и десятки тысяч немецких антифашистов. День Победы над гитлеровской Герма­нией стал днем возрождения страны.

Они пришли строить новую Гер­манию — отец и сын, старый

член КПГ, подпольщик-антифа­шист, и советский разведчик.

Все эти годы они были солда­тами одного фронта, и все эти годы они шли в Берлин. На их пути не было километровых стол­бов и дорожных указателей. Для отца вехами на этом пути были названия тюрем и концлагерей: Фюльсбюттель, Эстервеген, Зак­сенхаузен, а для сына дорога шла через подмосковные декабрьские поля, через Смоленск и брянские чащи, через сожженную Белорус­сию и разоренную Польшу.

Отца и сына разделяли тысячи километров. И только начало и конец этого трудного пути были общими для одного и для друго­го: Москва и Берлин.

Сегодня, двадцать пять лет

спустя, члена ЦК СЕПГ Зеппа Хаана уже нет в живых, но его сын Макс Хаан продолжает дело своего отца — дело строителя и защитника новой, социалистиче­

ской Германии.

Авторы выражают глубокую благодарность полковнику В. Н. Соловьеву, уральскому инженеру А. А. Сарапкину, капитану В. А. Илыку, рижанину, бывшему раз­ведчику Г. Я. Герчику, ветерану КПГ Курту Швотцеру, подпол­ковнику Альфреду Кёнену, сотруд­никам посольства ГДР Вере Лютцкендорф, Хорсту Бойтлингу и другим товарищам, оказавшим помощь в сборе материалов для настоящего очерка.

КУСОК О К Е А Н А оказался... на дне одного из озер в Норве-гии. Пресноводное озеро Токке находится в двухстах километрах от Осло. В нем на глубине 130 метров неожиданно обнару­жили большой слой океанской соленой воды. Пробы, взятые из этого слоя, лежащего под давле­нием в десять атмосфер, показали, что там нет никаких следов жизни.

Д Е Р Е В Я Н Н Ы Е «ОТКРЫТКИ» Экспедицией советских архео­

логов, работавших в прошлом году в верховьях Енисея, под Ми­нусинском, были найдены семь деревянных дощечек, по форме своей напоминающих боевые мечи.

Руководитель экспедиции док­тор исторических наук Михаил Петрович Грязнов пришел к вы­воду: расположение этих рисунков позволяет предположить, что это образцы так называемого рисун­чатого письма, предшествовавшего появлению иероглифической и буквенной письменности. Но ка­ков смысл послания, пришедшего к ученым через века от древних енисейцев, что зашифровано на деревянных «открытках» — пока не известно.

КОМПАС НАСЕКОМОГО Способность насекомых безоши­

бочно ориентироваться в про­странстве издавна удивляла иссле­дователей (пчела, например, лег­ко находит свой улей после путе­шествия в несколько километров). Пытаясь объяснить эту способ­ность, ученые выдвинули гипоте­зу о том, что «путеводителем» для насекомых служат... магнит­ные силовые линии Земли (под­робней см. «Вокруг света № 3 за 1970 г.). Однако точный меха­низм магнитной ориентации насе­

комых так и оставался неизвест­ным. Не было ответа и на основ­ной вопрос — как же устроен «компас» насекомых?

Недавно сотрудники Института кибернетики АН Грузинской С С Р провели ряд специальных экспе­риментов — различные насекомые подвергались воздействию магнит­ных полей разной величины. Экспе­рименты позволили предположить, что роль магнитной «стрелки» насекомого выполняет... его тело. Предположение было подтвержде­но, когда исследователи изготови­ли из порошкообразного вещест­ва высушенных тел насекомых маленький цилиндрик и помести­ли его в магнитное поле — цилин­дрик приобрел свойства магнитной стрелки, сориентировавшись одним концом на север, а другим на юг.

Однако и сейчас полностью сек­рет магнитной ориентации насе­комых еще не раскрыт. Исследо­вателям не ясно, например, как насекомые сохраняют в памяти все изменения направления свое­го движения, когда они выбира­ют не простой маршрут — ори­ентированный лишь по направ­лению силовых магнитных линий, а сложный — со многими поворо­тами и сменами направления.

Н Е О Б И Т А Е М Ы Й ОСТРОВ лежит в самом сердце... Африки. Расположен он посреди озера Виктория. Впрочем, необитаемым он слыл до недавнего времени. Экспедиция британских зоологов, высадившаяся на острове, обнару­жила на нем колонию обезьян-ба­буинов. Причем обезьяны-остро­витяне отличаются от своих со­братьев, живущих во множестве по берегам озера. Как попали они на остров?

ЧЕРТОВ ОРЕХ. Зовут его еще чилим, или водный каштан. Растение это древнее, сохранилось с доледниковых времен. Растет под водой. Плоды у чилима одеты твердой корой с тремя острыми шипами. Поэтому и зовут его чертовым орехом. Внутри ореха белая вкусная мякоть, которой питаются ондатры, кабаны. Мож­но ею кормить домашних живот­ных. Да и для человека лепешки из муки чилима вполне съедобны. Плоды чилима богаты фосфором, жирами, крахмалом. Словом, это полезное растение. Растет чертов орех у нас в Средней Азии, в Ка­

захстане, в Приуралье и Прикас-пии.

Сотрудники Астраханского за­поведника недавно создали искус­ственные подводные плантации чи­лима и получили хороший уро­жай — пятьдесят центнеров с гектара.

« А Т Л А С ОКЕАНИЧЕСКИХ ШУМОВ БИОЛОГИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ» — такую работу проделывает группа аме­риканских биологов. Целью ее является записать все шумы, из­даваемые морскими созданиями, чтобы различать их по частоте звучания. Репертуар звуков не­обычайно разнообразен — от хохо­та некоторых рыб до шелеста во­дорослей в прибое.

УЧЕНЫЕ ГАДАЮТ... Н А ВОДЕ. Крупному землетрясению обычно предшествуют слабые воз­мущения в глубинах. А даже са­мые слабые из них способны изме­нить подземный маршрут горячих ключей, которые, как правило, встречаются в зонах высокой сейсмичности. С ним же меняются и химический состав термальных источников и их температура. Значит, взяв анализ воды из го­рячего ключа, можно в каких-то случаях заранее узнать, «готовит­ся» ли в глубинах землетрясение? Впервые узбекские ученые подме­тили эту зависимость во время сильных толчков в Ташкенте. Но нужна еще долгая провер­ка, многие наблюдения, преж­де чем с уверенностью можно будет сказать, что это надежный способ предсказания землетрясе­ний. Сейчас такую работу ведут сейсмологи Таджикистана.

О Т К Р Ы Т И Е КУШАНСКОГО Ц А Р С Т В А ПРОДОЛЖАЕТСЯ В № 8 нашего журнала за 1968 год был опубликован очерк о сенсационном открытии совет­скими археологами в Узбекистане двух ранних столиц — Халчаяна и Дальверзин-тепе — загадочного Кушанского царства, мощь кото­рого хронисты сравнивали с мощью Рима и Парфии.

В 1969 году на поиски новых следов этого царства отправилась совместная, советско-афганская ар­хеологическая экспедиция. В ре­зультате работ экспедиции состав­лена новая археологическая карта Северного Афганистана, террито­рия которого входила некогда в состав Кушании.

76

ля начала несколько самых общих сведений о королевстве Таволара — острове к северо-за­

паду от Сардинии. Длина его семь километров, а ширина — пять. Темной и одинокой скалой под­нимается он из моря и напоминает издали овальный стол, с которого складками спадает скатерть. Оче­видно, поэтому остров назвали Таволарой, ибо стол по-итальянски «тавола».

Самые древние легенды о возникновении королев­ства восходят к 1833 году. В том году корвет «Торино» с Карлом Альбертом, королем Сардинии и Пьемонта, на борту проходил вблизи Таволары.

Короля заинтересовал остров с таким странным названием. Ему рассказали, что остров необитаем и на нем в изобилии водятся дикие козы. Карл Аль­берт был страстным охотником и потому решил не­медленно высадиться на остров.

Король сошел на берег один, но не прошел он и половины острова, как ему повстречался мужчина гигантского роста. Незнакомец был одет в лохмотья, однако держался с достоинством.

— Вы кто такой? — спросил он. — Король Сардинии, — улыбнулся Карл Аль­

берт. — А вы кто? — А я король Таволары, — рассмеялся вели­

кан. — Меня зовут Джузеппе Бартолеоне. Добро пожаловать в мое королевство.

Монархи отлично провели время. Они позавтрака­ли козьим молоком, сыром и ячменным хлебом. По­том по узкой горной тропке поднялись на плато, по­крытое изумрудной травой. То был охотничий рай: муфлоны, дикие ослы и сотни коз.

— Ну как мои владения? — горделиво спросил Джузеппе. — Чем я не король?

— Настоящий король, — ответил Карл Аль­берт, — такой же, как я, король Сардинии и Пье­монта.

Приняв его слова за шутку, Джузеппе расхохо­тался. Но когда у берега Джузеппе увидел военный корабль, флаг и толпу офицеров в парадных мунди­рах, он понял, что его гость не шутил. Понял — и не растерялся.

— Ваше величество, — спросил он, — какое сло­во нельзя взять обратно?

— Слово короля, — ответил Карл Альберт. — А в чем дело?

— А в том, что вы признали меня таким же ко­ролем, как и вы.

Карл Альберт усмехнулся. — Хорошо, с этого момента Таволара — ваше ко­

ролевство. А вы его король. Король Джузеппе сшил себе бело-зеленый государ­

ственный флаг и нарисовал золотой краской над дверью своей хижины корону. С этого момента мо­нархия на Таволаре окончательно оформилась. А когда он привез на остров жену с многочислен­ным потомством и еще пару родственников, королев­ство обзавелось и подданными.

После Джузеппе Таволарой правил почти Пятьде­сят лет его сын Паоло, или — официально — Паоло I, повелитель Таволары.

Семейство Бартолеоне (а именно из его членов состоит население Таволары) значительно разрос­лось. Об источниках их доходов среди сардинских рыбаков ходили разные слухи. Говорили, что Бар­толеоне, мол, нашли сокровища, запрятанные на острове тунисскими пиратами. И правда, в X V I ве-

ке корабли известного в Средиземноморье тунисско­го пирата Хайр эд-Дина Рыжебородого были на­стигнуты и уничтожены около острова Таволара флотом императора Карла V. Спаслась команда только одного корабля, в том числе и Хайр эд-Дин.

Пираты якобы спрятали на острове большие со­кровища. Часть команды осталась на острове, и все, кроме одного, умерли. Оставшийся в живых перешел в христианство и принял постриг в одном из пизан-ских монастырей, где и осталась запись его испове­ди. А Джузеппе Бартолеоне в свое время якобы дружил с одним монахом из этого монастыря. Там он и украл карту Таволары, на которой было ука­зано место, где пираты зарыли сокровища.

Красивая, конечно, легенда, но уж слишком роман­тична, чтобы соответствовать действительности. Так или иначе, но к концу X I X века королевская семья обеднела, и король пустился во все тяжкие. Попросту он занялся береговым пиратством. «Именем короля» таволарцы «конфисковывали» все грузы, смытые с кораблей, наскочивших на островные рифы.

Разбойниками заинтересовались итальянские вла­сти и, дабы пресечь преступный промысел, на остров послали 24 карабинера. Поймать монарха оказалось делом невозможным, так как он хорошо знал мест­ность, а на все посягательства на свою неприкосно­венность отвечал градом камней. Он был не только неуловим, но часто и сам заходил к противнику в тыл. В конце концов жандармы отступили. Двое из них вывихнули ногу, другие отделались синяками.

Король умер в 90-х годах прошлого столетия, и на престол вступил его сын Карло I, человек бед­ный, но гордый.

Какой-то предприниматель предложил построить на острове игорные дома, отели и виллы. Король отклонил предложение: покой дороже всего.

Сын Карло I Джузеппе II был менее щепетилен. Он продал большую часть своих владений богатому итальянцу. Королевской семье осталось только коса, называемая Пунта Каноне.

Ныне Таволарой правит Паоло II . Покоя на ост­рове больше нет, каждый сезон его осаждают тури­сты. В качестве гида его сопровождает пятнадцати­летний сын короля. Кронпринц одет в дешевый костюм, из которого вырос года два назад, голые ноги исцарапаны. Читать и писать он не умеет, по­скольку в королевстве нет школы.

На вопрос, кто же из островитян умеет читать и писать, мальчик с гордостью ответил:

— Мой папа. Он читает даже газету! Потом мальчик «конфиденциально» рассказывает

о Хайр эд-Дине Рыжебородом, о кладе и старинной рукописи. Туристы кивают — ведь приехали-то они за приключением, — а потому лучше поверить наслед­ному принцу, чем одной итальянской газете, которая сорвала авантюрный покров с историй о пиратах, кладах и исповедях. Оказалось, что Джузеппе I действительно нашел сокровище. То было не золото и не драгоценности, а всего лишь каолин — глина для изготовления фарфора. Король тайно торговал каолином и таким образом добывал средства для су­ществования. Но прошли годы, месторождение исчер­палось, и благосостояние семейства Бартолеоне при­шло в упадок.

Вот примерно и все, что можно рассказать о ко­ролевстве Таволара — крошечном острове к северо-западу от Сардинии. Н. САВИНКОВ

77

«ОСТОРОЖНО, АНГЕЛЫ ПАДАЮТ!»

В 1630 году архитектор Балтасар Лонгена начал строительство нового собора на берегу самого большого канала Венеции, его главной улицы — Канале Гранде. Новую базилику на­звали Святой Марией Здоровья — ведь город к тому времени едва разделался с эпидемией чумы, унесшей сотни жизней.

Венецианцы с тех пор на все лады прославляли беломраморную Сангга-Марию делла Салуте: каждый час подплывали к ней гондолы с тури­стами. «Величественное здание, уве­ренная нота в великолепной венеци­анской симфонии» — так писали в путеводителях.

Увы, на этом заботы о базилике кончились. Время не щадило ее, и теперь Святая Мария Здоровья тяжело больна: куски карнизов и многочис­ленные статуи то и дело падают на мраморную лестницу.

«Осторожно», — написали на итальянском и английском языках ее опекуны, еще раз проявив свою заботу.

«Падают ангелы», — приписал на двух языках какой-то шутник.

СВОЯ НОША НЕ В ТЯГОСТЬ

Из пагоды и до дому, как бы да­леко до него ни было, должен проне­сти на спине новобрачную молодой супруг.

Этот обычай сохраняется в племени туэнг, живущем в северном Лаосе с незапамятных времен. Туэнги пола­гают, что злой дух, караулящий ново­брачных неподалеку от пагоды, уви­дит, как любит муж свою жену, и за­ранее бросит попытки их поссорить...

78

РАДИКАЛЬНОЕ СРЕДСТВО

Американская церковь уже не пер­вый год бьет тревогу по поводу ка­тастрофического падения числа при­хожан, посещающих церковь. Не помогает и замена традиционного ор­гана ультрамодным симфоджазом. Оригинальное «лекарство» предложи­ли власти округа Тулса. Отныне раз­воды будут даваться лишь тем прихо­жанам, которые смогут представить свидетельство о том, что в течение года, они не меньше двадцати раз посетили храм.

Создается такое впечатление, будто именно хождение в церковь должно наводить супругов на мысль о раз­воде.

ВЕРНИТЕ РОБИНЗОНУ ОДИНОЧЕСТВО

Когда с вертолета капитану амери­канского судна «Гласиер» сообщили, что на острове Анкоридж в архипе­лаге Кука замечен человек, тот велел немедля изменить курс и следовать к острову. Однако, едва спущенный с «Гласиера» катер ткнулся в берег, полуголый человек бросился прочь от прибывших. «Одичал, бедняга», — подумал сердобольный старпом. Ди­карь спрятался за куст и оттуда стал бомбардировать моряков пустыми банками из-под телячьего паштета с криком: «Я не хочу спасаться! Сколько можно приставать к челове­ку! Убирайтесь!» Из дальнейшего диалога выяснилось, что новозеландец Том Нил уже тридцать месяцев живет Робинзоном и, по его словам, ни­когда в жизни еще не чувствовал себя так хорошо. Особенно его радует, подчеркнул он, отсутствие телевизора и необходимости беседовать со сбор­щиком налогов. Все бы хорошо, если б не надоедливые бесконечные спасатели!

ЦЫПЛЯТА И ЛИСА

Лисенок Чарли живет на ферме англичанина Коба Брайта чуть ли не со дня своего рождения. Не удиви­тельно, что Чарли стал совсем до­машним. Настолько домашним, что цыплята уже садятся ему на голову.

НЕ ДО САНТИМЕНТОВ

Вооруженные ограбления банков и почтовых контор стали в Голландии в последнее время подлинным бедст­вием. Для борьбы с ними фирма «Братья де Кроозе» приступила к вы­пуску специальной кабины, которую следует устанавливать у кассовых око­шечек. Стоит человеку, вошедшему в нее, сделать резкое движение — например, выхватить пистолет, как кас­сир нажимает ногой педаль, каби­на тотчас захлопывается и преступник оказывается в ловушке. Правда, то же самое происходит, если кассир ис­пугается человека, который захочет просто-напросто вынуть из кармана носовой платок, поэтому-то в кабине периодически вспыхивает табло: «Че­стных клиентов просим не обижаться».

ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫЙ РОБОТ

Французская фирма, занимающаяся социологическими исследованиями, проведя соответствующие изыскания, создала «портрет-робот среднего евро­пейского руководителя крупной фирмы вне зависимости от того, контроли­руется ли фирма европейским капита­лом или же частично, или полностью капиталом американским». Тесту были подвержены 576 директоров компаний ФРГ, Англии, Франции, Италии, Гол­ландии и Бельгии. Вот некоторые ре­зультаты обследования.

Среди всех руководителей фран­цуз — самый воспитанный, италья­нец — самый представительный, анг­личанин — самый деятельный, а не­мец — профессионально самый подго­товленный.

Каждый из них «производит впечат­ление мягкого и даже обаятельного человека». Там же, где «требуются жесткость и бескомпромиссность», пус­каются в ход заместители...

ТЯНИ-ТОЛКАЙ О ДВУХ МОТОРАХ

Если бегемот не уходит с пути, туристам на узких дорогах африкан­ских заповедников, где машине не развернуться, остается лишь терпели­во ждать, пока ему не надоест жарить бедняг в раскаленной автодуховке. «Нельзя зависеть от капризов беге­мотов», — решила администрация за­поведника Нгоронгоро и... обзавелась оригинальной автомашиной, которой не страшны никакие толстокожие лежебоки.

СДЕЛАЙ САМ

Что за удовольствие на каждом шагу встречать похожую на свою шляпку на чужой голове, считают самоанские модницы (впрочем, они в этом не одиноки). Другое дело, когда шляпа — неповторимое произведение искусства. Как утверждает Улило Куилиолоаху, для достижения мечты нужно совсем немногое: куриные перья, пробки от уксусных бутылок, гибкие прутики, темные стекла от очков, конский волос, несколько кры­шек от консервных банок, цветные раковины, пара мужских подтяжек да капелька фантазии. Попробуйте по­вторить!

ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ДОЛГОВЯЗЫЙ МИСТЕР ДЕКАРРО

Крыши красить легко и просто лю­дям очень высокого роста. Особенно если они, подобно лос-анджелесскому маляру Декарро, с детства виртуозно овладели ходулями. Ну, а для подма­стерья приходится брать стремянку.

ТЯЖКАЯ МИЛЛИОНЕРОВА ДОЛЯ

Кассационный суд нью-йоркского района Манхэттеи отказал в иске бывшей жене миллионера Хантингтона Хартфорда. Бывшая жена требовала, чтобы ей присудили бывшее семейное гнездышко с выселением из последне­го бывшего супруга. Решение обосно­вал судья Лорето:

— У вас такой огромный дом, что, если вы с вашим бывшим супругом и останетесь в нем вместе, то вряд ли там встретитесь. Я вообще удивля­юсь, как вы до этого сумели в нем найти друг друга.

Судебные репортеры, присутство­вавшие в зале, единодушно отметили в своих отчетах, что публика так и не смогла оценить отчаяния миссис Хартфорд: как всегда, в зале оказа­лось немало бездомных, пришедших сюда с утра, чтоб посидеть несколько часов в тепле.

СТРАНА ДЛЯ ФИЛАТЕЛИСТОВ

Увы, эмират Абд-эль-Кури на бере­гу Персидского залива с населением в 250 000 человек не существует. Его выдумали братья Салинари, выпустив­шие серию изящных марок этого кня­жества. Марки пошли в Риме нарас­хват. На одной марке была изобра­жена даже карта этой страны... Де­ло испортил неделю спустя после начала продажи один дотошный кол­лекционер, который, придя домой, за­глянул в атлас...

ДЕЛО О КРАЖЕ ПОГОДЫ

Этот иск поступил в один из су­дов Сицилии. Крестьянин Джанкарло Сеньято подал жалобу на своего со­седа, обвинив того в краже погоды. «Посудите сами, синьор судья, — пи­сал он, — дважды над моим вино­градником собирался дождь, но вы­падал почему-то на его участок. При этом, заметьте, сосед каждый раз вы­ходил из своего дома и смотрел на небо. Ладно, подумал я, подождем до третьего раза. И что же вы ду­маете! На третий раз дождь шел по всей округе, только на моем склоне было сухо как в преисподней...»

С МИНИСТЕРСКОГО НА НОРМАЛЬНЫЙ...

Муниципальные служащие в Уруг­вае обратились в столицу с жалобой: циркуляры, отношения и директивные указания из столицы, написанные при­нятым среди министерских работни­ков канцелярским языком, понять не­возможно. Ведь язык бюрократов все больше отдаляется от нормального человеческого.

В Монтевидео приняли решение, до­стойное Соломона: откомандировать в провинцию лингвистов. Для перево­да с бюрократического на челове­ческий...

ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ

„Вокруг света", 1902 год «ФЭГИ»

Англичане, как известно, очень гор­дятся своими свободными учреждения­ми, но в то же время в английских школах все еще существует позорная система рабства, известная под именем «фэгизма». Большинство англичан смотрит сквозь пальцы на тот тяже­лый искус, который приходится прой­ти всякому мальчику, свежепоступив-шему в закрытое среднеучебное заве­дение. Надо много выдержки и силы воли, чтобы' выносить те издеватель­ства, преследования, побои и д а ж е истязания, какие старшие воспитанни­ки лучших английских школ позволя­ют себе по отношению к младшим. Этот позорный обычай и носит назва­ние «фэгизма». Только что поступив­ший воспитанник, или «фэг», тотчас же определяется в услужение к «хо­зяину», то есть выпускному воспитан­нику, и должен состоять у него на посылках. Здоровенный кулак велико­возрастного юноши немедленно подав­ляет всякую попытку к сопротивлению и строго наказывает за нерадение к службе. И бедный маленький «фэг» должен мести комнату «хозяина», поджаривать ему хлеб, кипятить воду, прислуживать во время игр и т. п.

Классные наставники, или «буль­доги», знают очень хорошо обо всем, что происходит в стенах закрытых учебных заведений, но эти господа сами прошли такую же школу и пото­му смотрят довольно снисходительно на все безобразия.

УЧЕНИК ГАЛЯ

Три четверти случаев и несчастий от автомобилей происходит, по-види­мому, от неосторожности и невнима­ния кочегаров. Это привело одного английского френолога к любопытно­му выводу. Френология (лженаука, трактующая зависимость человечес­ких способностей и наклонностей от строения черепа. Создатель френоло­гии — австриец Ф. Галь. — Прим. ред.) — сама по себе наука почтен­ная, но средств к существованию она не доставляет. И вот ученый этот сообразил, что благодаря новейшему способу передвижения посредством автомобилей он может составить себе выгодную практику. Исходя из этой точки зрения, он недавно разослал циркуляр всем владельцам автомоби­лей, адреса которых ему посчастли­вилось достать. В этом циркуляре он приглашает их прислать к нему их кочегаров-механиков для того, чтобы он мог ознакомиться со строением их черепов, что, по его мнению, необхо­димо во избежание несчастий. По его словам, необходимо изучить череп кочегара и определить, есть ли у него шишка осторожности и достаточно ли она развита.

Рисунки В. ЧИЖИКОВА

№ 5 МАЙ 1970

С О Д Е Р Ж А Н И Е

НЕПОБЕДИМЫЕ И ЛЕГЕНДАРНЫЕ 2 Ю. СТЕПАНОВ — Л ю д и над г о р о д о м . . • • • 18 B. Д Е М И Д О В — Три минуты до взрыва . . 20 ОСБОРН ЭЛЛИОТ — Угнетенные и обездоленные . . . . 2 4 Д Ж И Н ТУМЕР — Кровавая луна 26

Бэки 30 C . М И Л И Н — Король острова Я п . . . . . . . . . . . 3 2 М О Р И С КЕЙН — Тайное досье г-на аиста . . . 35 П . ПАВЛИНОВ — Л о д к и всех широт . . . . . . . . . 3 8 Б. ПИСЬМЕННЫЙ — Бумажные к о р а б л и к и . . 40 Л. ЮРОВ — Ольговы челны у врат Царьграда . . 42 О. КУВАЕВ — ...Словно сгусток н е я р к о г о солнца . . . 42 БЕНГТ ДАНИЕЛЬССОН — Как управлять плотом 43 И. М О Ж Е Й К О — В к о р з и н е за лососем . 43 К. БУЛЫЧЕВ — Плавучий д о м 44 В. АРСЕНЬЕВ — К и ж а н к а . . 4 6 АРСЕНИЙ РЯБИКИН — Эхо Ч е р н о г о м о р я . 48 Ф. Г О Р О Д И Н С К И Й — Расскажите к р ы л ь я м и . . 56 Ип. Д О Ч К И Н — Строптивый вулкан . . . . . , . . . . . 5 7 В. К О М А Р О В — Странные красные к а р л и к и . 58 А . СИНЕЛЬНИКОВ, В . Т О М И Н — Сага о Беккерах . . . . 6 1 Д Ж О Р Д Ж М И К Е Ш — Бумеранг, или Австралия вновь открытая 67 И . ЛЕМБЕРИК — «Ермак» высаживается в М о р а в и и . . . . 7 2 Загадки, п р о е к т ы , открытия . . 76 Н. САВИНКОВ — Остров непуганых к о з . 77 Пестрый м и р . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7 8 Листая старые страницы . . . . . . . . 7 9 Крутые т р о п ы д о г о н о в 80

На первой странице обложки: На самых дальних наших рубежах. Фото И. НЕМНОНОВА.

Г л а в н ы й р е д а к т о р В . С . С А П А Р И Н

Ч л е н ы р е д а к ц и о н н о й к о л л е г и и :

В . И . А К К У Р А Т О В , А . В . Г У С Е В , И . М . З А Б Е Л И Н ,

М . М . К О Н Д Р А Т Ь Е В А , В . Л . К У Д Р Я В Ц Е В , А . А . Н О Д И Я ( з а м е с т и т е л ь

г л а в н о г о р е д а к т о р а ) , Ю . Б . С А В Е Н К О В ( о т в е т с т в е н н ы й с е к р е т а р ь ) ,

А . Н . С О Л О В Ь Е В , Л . А . П Е Ш К О В А , В . М . Ч И Ч К О В , Г . И . Я Н А Е В .

О ф о р м л е н и е А . Г у с е в а и Т . Г о р о х о в с к о й

Р у к о п и с и н е в о з в р а щ а ю т с я . Т е х н и ч е с к и й р е д а к т о р А . Б у г р о в а

И З Д А Т Е Л Ь С Т В О Ц К В Л К С М « М О Л О Д А Я Г В А Р Д И Я » .

Н а ш а д р е с : М о с к в а , А - 3 0 , С у щ е в с к а я , 2 1 . Т е л е ф о н д л я с п р а в о к 2 5 1 - 1 5 - 0 0 , д о б . 2-29; о т д е л ы : « Н а ш а Р о д и н а » — 3 - 9 3 ; и н о с т р а н н ы й — 2-85; л и т е р а т у р ы — 3 - 5 8 ; н а у к и — 3 - 3 8 ; п и с е м — 2-68; и л л ю ­

с т р а ц и й — 3 - 1 6 ; п р и л о ж е н и е « И с к а т е л ь » , — 4 - 1 0 .

С д а н о в н а б о р 6 / Ш 1 9 7 0 г . П о д п . к п е ч . 9/IV 1 9 7 0 г . А 0 2 5 7 1 . Ф о р м а т 8 4 x l 0 8 1 / 1 6 . П е ч . л . 5 ( у с л . 8 ,4) . У ч . - и з д . л . 1 2 .

Т и р а ж 2 7 0 0 0 0 0 э к з . З а к а з 3 5 6 . Ц е н а 6 0 к о п .

Т и п о г р а ф и я и з д - в а Ц К В Л К С М « М о л о д а я г в а р д и я » , М о с к в а , А - 3 0 , С у щ е в с к а я , 2 1 .

КРУТЫЕ ТРОПЫ ДОГОНОВ

И легенды, и отчеты археоло­гов сходятся в одном: шесть ве­к о в назад племя догонов ж и л о на равнине, в юго-западной части нынешней а ф р и к а н с к о й Республи­ки Мали. Но с севера п р и ш л и воинственные к о ч е в н и к и — фула-н и . Копыта их коней вытаптыва­ли поля проса и сорго, горели деревни, и всадники в развеваю­щ и х с я плащах угоняли в рабство вереницы ж е н щ и н и детей. Тогда-то вожди догонов решили п о к и ­нуть родные места и у й т и туда, где м о ж н о было ж и т ь в безопас­ности. Преследуемые врагом, они двигались к востоку, п о к а не вышли к горам.

То место называлось Бандиага-ра, и всюду, где глаз хватал, были л и ш ь скалы — желтые, го-лые и отвесные. Враг наступал, но негде было у к р ы т ь с я догонам в д и к и х скалах Бандиагара.

Неизвестно, к а к обернулась бы судьба племени, если бы вождь Амма не заметил откуда-то вы­с к о л ь з н у в ш у ю бледную лисицу. Увидев людей, лисица испугалась и ю р к н у л а назад. Амма протис­нулся через у з к у ю расселину и увидел к р у т у ю т р о п и н к у . По ней убегала бледная лисица.

Догоны пошли по т р о п и н к е и п р и ш л и туда, где ж и в у т и по сей день, — на вершины скал Бан­диагара. Коням фулани нипочем было не забраться сюда.

По ночам догоны таскали из долин землю, устраивали поля, сеяли просо и сорго.

Мудрый Амма завещал своему народу: не бояться идти в гору по у з к о й тропе, не покидать го­ры и почитать лис. Ведь к а к - н и ­к а к лисица показала догонам убе­ж и щ е .

Раз в шестьдесят лет догоны празднуют свое избавление. Длинная цепочка м у ж ч и н , оде­т ы х в черные штаны с к р а с н ы м и поясами и белые ч е п ц ы , подни­мается в йенндума, самое высо­кое место в стране. (Эту процес­с и ю вы видите на третьей стра­нице обложки.)

В р у к а х у них одноногие табу­р е т о ч к и , м и с к и и з половинки т ы к ­вы и м у х о б о й к и . Это для пред­к о в . А в с у м к а х они несут к у с о ч ­ки мяса — для лисиц. На верши­не догоны в о т к н у т табуретки в землю, поставят м и с к и . Рядом по­ложат мухобойки — на тот слу­чай, если предкам во время пи­ра будут докучать м у х и .

К у с о ч к и мяса они разбросают по земле. Потом хором с п о ю т , обращаясь к Амме:

Дай нам х о р о ш и х ж е н , Дай нам много детей, Наполни наши р у к и просом.

И т а к же цепочкой спустятся с в е р ш и н ы . На следующее утро ж р е ц проверит, съели ли лисы мясо.

Съели! Спокойно идите по у з к о й тропе в гору!

80