ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС:для индивидуальных подписчиков – 00352

для ведомственной подписки – 0035222/2019

В номере:

Елена КрикливецВладимир Фёдоров

Михаил АникинСветлана Савицкая

Ганад ЧарказянАнна Васильева

Валентина БеляеваВячеслав Лютый

ISSN 2077-1495

№2(2019)

Учредитель, редакция и издатель журнала : ООО «Витпостер»Главный редактор: АВРУТИН Анатолий Юрьевич

Редакционная коллегия: Анатолий АНДРЕЕВ, Глеб АРТХАНОВ, протоиерей Павел БОЯНКОВ,Алексей ВАРАКСИН, Иван ГОЛУБНИЧИЙ (Москва), Дмитрий ДАРИН (Москва), Светлана ЕВСЕЕВА, Вячеслав ЛЮТЫЙ (Воронеж), Владимир МАКАРОВ, Глан ОНАНЯН (Москва), Виктор ПЕТРОВ (Ростов-на-Дону), Валентина ПОЛИКАНИНА, Елена ПОПОВА, Иван САБИЛО (Москва), Валерий СДОБНЯКОВ (Нижний Новгород),Владимир СКВОРЦОВ (Санкт-Петербург), Сергей ТРАХИМЁНОК, Юрий ФАТНЕВ, Валерий ХАТЮШИН (Москва), Иван ЩЁЛОКОВ (Воронеж), Алексей ЯШИН (Тула)

МИНСК

литературно-художественныйжурнал

Издается с 2007 года.С 1999 по 2006 выходил

под названием «Немига литературная»

Издание безгонорарноеАдрес редакции: 220112, г. Минск, пр. Газеты «Звезда» д. 67, ком. 99, тел. 374-50-60. Для писем: 220005, г. Минск, ул. Гикало, 18-18. E-mail: aavrutin1@gmail.comСтильредактор Г. В. Ширкина.Журнал зарегистрирован в Министерстве информации РБ. Свидетельство о регистрации № 1348 от 30.04.2012. Подписано в печать 12.04.2019. Формат 70x100/16.Бумага офсетная. Усл. печ. л. 17,73. Уч.-изд. л. 12,25.Тираж 1000 (1-й з-д 1-135) экз. Зак. № 177. Цена договорная.

Издатель ООО «ВИТпостер». Свидетельство о государственной регистрации издателя,

изготовителя, распространителя печатных изданий №1/98 от 02.12.2013.

Отпечатано в типографии ООО "ЮСТМАЖ", ул. Калиновского,6 Г 4/К, 220103, г. Минск

ЛП №02330/250 © «Новая Немига литературная», №2, 2019

ПоэзиЯ ЕлЕна КриКливЕц Он пробьётся сквозь плиты. Стихи ...................................................................... 3

ПрозА владимир Фёдоров. Рассказы ......................................................................... 7

ПоэзиЯ михаил аниКин. Благая весть. Стихи ..................................................... 22

ПрозА СвЕтлана СавицКая. Притчи ........................................................................ 25

ПоэзиЯ игорь витЮК. Дожить до Крещенья. Стихи ............................................. 40

оКСана моСКалЕнКо. Путь твой перед Богом. Стихи ................. 43

ПрозА ганад ЧарКазян. Миша Топор. Рассказ ...................................................... 47 ПоэзиЯ анна ваСильЕва. Просто захлопнулась дверь. Стихи ....................... 51

татьяна ПарСанова. Миг прозренья. Стихи ........................................ 55

Путевые зАметки валЕнтина БЕляЕва. Польша ......................................................................... 59

ПоэзиЯ яроСлав Кауров. Триптих. Стихи ............................................................... 65

ПрозА ЕлЕна КонышЕва. Букет. Рассказ ................................................................. 67

Поэты Гомельщины алёна аСЕнЧиК. Фон событий. Стихи ....................................................... 70

андрЕй вЕрЕмЕв. Близость душ. Стихи ..................................................... 74

лЕонид КаминСКий. Строка живая. Стихи ......................................... 77

лЮБовь алЕКСандрова. По земным тропинкам. Стихи ................ 80

новое имЯ валЕрий ханьКо. Балагур. Рассказ ................................................................ 82

ПоэзиЯ игорь КушЕлЕв. Аисты белые. Поэма (продолжение) ............................ 86

ПрозА дмитрий воронин. Каменный Клаус. Рассказ ....................................... 94

ПоэзиЯ алЕКСандр ПаршЕнКов. В верный час. Стихи .................................... 97

наталья радоСтЕва. Крещение. Стихи .................................................... 99

литерАтуроведение нина КолЕнЧиКова. «Мы ленивы и нелюбопытны» ......................... 102

КритиКа вяЧЕСлав лЮтый. В центре Земли .............................................................. 114

лЮдмила вороБьёва. Души живая тайна ........................................... 121

СЕргЕй лЕБЕдЕнКо. Одиночество как крик .............................................. 133

Эммануил иоФФЕ. Спасённая правда .............................................. 135

ЧасовнЯ ПротоиЕрЕй ПавЕл БоянКов о георгиевской ленте, орденах и исторической памяти .......................... 139

армиЯ владимир маКаров «Независимое» военное обозрение»: опыт инфернальной журналистики .................................................................... 144

немижКа ниКолай ананьЧЕнКо. Стихи для детей ........................................... 151

Содержание

Елена КриКливЕц

город, о чем ты? ветхое решетосерого неба густо сочится прошлым.Площадь надела сумерек креп-шифони заколола толстой фонарной брошью.

город, о чем ты? выставку не закрытьсерых квадратов новой дорожной плитки.всё. отлетали вечности на корыстькони, невесты, хмурые замполиты…

город, о чем ты? улей не ворошисерых коробок: полных – пустых – громоздких.вдруг на Покровке полночью с небольшимвнук авраама скрипкой скликает звёзды.

город, о чем ты? Стылое не дымит.Серые трубы глотки дерут впустую.время добыло памяти доломити увлеченно пальцем в пыли рисует.

в старом комоде шорохи не ясны:там выцветают лица на серых снимках.город, о чем ты видишь цветные сны?Слушай… а может, мы ему тоже снимся?

Поэзия

он пробьётся сквозь плиты***

4 Елена Крикливец

***…а когда поутру на траве заблестит седина,замаячат дожди, орви, пустота и остуда,на колючем ветру повстречаются он и онаи пойдут по аллее, не зная, что это не чудо.

По загривку потреплют кудлатого тощего пса,поведут за собой и поделятся счастьем двуногим.он уткнется в ладонь, заскулит и зажмурит глаза.он поверит обоим, не зная, что это не боги.

Пробирается осень в кладбищенский стылый острог,покрывало листвы за оградами ткет домовито…но проснется в земле – не ко времени – глупый ростоки доверчиво клюнет шершавую щеку гранита.

мимо вымокших кленов ползет к остановке трамвай –туча вылилась в ночь и отчалила баржей порожней. и пока на газоне желтеет и чахнет трава,он пробьется сквозь плиты, не зная, что так – невозможно.

ПОЛОНЕЗ ОГИНСКОГОон клал под язык непонятное слово «диез»,причмокивал, морщился, долго вздыхал с укоризной.«ты музыку, хаим, сыграл для меня полонез – из местных какой-то писал, тосковал за отчизну…»

и слушал, и слышал, как будто ступал на песок,в щемящие звуки себя облекая, как в талес.и шлях его горний стелился прозрачно-высок,и брел по нему неприкаянный этот скиталец.

на родине ветер взметнул над полями золу…забилась беда, закричала под ветхой стрехою.в граненых граалях опять подавали к столупьянящее запахом красное полусухое.

…летели на свет. отрешенно. Святаго святей.дрожал под обломками сизый от дыма физалис.и Крэсы молчали. Своих воспаривших детейрыдала пустыня, в которой они не рождались.

на родине – солнце. и камни от солнца рябы.в ночи суховей раздувает широкие ноздри.а где-то (не спрашивай!) в чёрное жерло трубыглядят онемевшие крупные жёлтые звезды.

5Он пробьётся сквозь плиты

***

***

она была непорочной девой.не знала мужа – но знала Бога.в душе выспевали Его посевы,которые, впрочем, и вышли боком.

она оказалась послушной дщерью,исполнила кротко отцову волю:сейчас понесла, родила в пещере – пернатый с мужем потом глаголил…

а что мальчишка? Жевал тефтели.Фалафель то есть. немного питы.всё прочее – россказни. в самом деле:пойди пробегай-ка на молитвах.

По снегу в летних кедах в магазин –куда такого выведет кривая?..– опять без шапки?– здрасьте, баба нин!(она хоть ночью дома-то бывает?)

Бывает ночь. Бывает почтальон.Смолит и смотрит тяжко исподлобья.и крик в сухой гортани воспален.и тают сны, разодранные в хлопья.и вот опять, от боли заслонясь,зажав часы в обветренной ладошке,она бежит, проваливаясь в наст,в худых, как мир, соседкиных калошах.а баба нина крестится вдогон:– за десять дней – вторая похоронка…Смолит и смотрит тяжко почтальон.…Ступени в память высечены стромко.

Прожгли ладонь дурацкие часыс каким-то там «лучом» на циферблате.– деньжат на новогодние подсыпь!– гони за елкой! – вызверился батя.

мерцает шарик в вязкой темноте.мерцает кромка сбитого асбеста.Часы не те. и времена не те.а баба нина вечна у подъезда.

Коленки зажившие расцарапал.Синяк под глазом – лиловой сливой.давидов трон, говоришь, оракул?она и без трона была счастливой.

…а после на лобном для Сына местееё проверяла судьба на прочность.

не мы выбираем благие вести.Спасибо, господи, за порочность!

6

МАЙСКИЙ ЖУКдогорела весна – а лето не занялось.задрожала звезда. неужели совсем озябла?ты откуда ко мне, видение или гость?надоело сидеть в запашистой тенёте яблонь?

он скользит по стеклу – отчаявшийся Сизиф.оказаться крылатым внезапно в начале мая –настоящее чудо! где там сообразишь…он царапает брюшко, в откосы его вжимая.

Карандашный огрызок, ручка ли – всё равно.я царапаю ими шершавую плоть бумаги.он – почти аргонавт, отправленный за руном, – пробивался на свет для того, чтобы стать имаго.

а теперь изумленно пялится на меня:что за странное дерево ветви к нему склонило?«ты личину? личинку? смог-таки поменять», – запоздалой надеждой стучится в больной затылок…

расправляем подкрылья – только бы помогло!наливаемся звуком до третьих венцов в колодце – и царапаем лапой вымытое стекло,за которым красуется чьё-то чужое солнце.

***мишка сидит в вагоне.– мама, уже дорога?валя беззлобно стонет:– вот егоза, ей-богу!

– Поздно, видать, рожала? –взгляды косят в плацкарте.Поезд считает шпалы,дни, города на карте.

– Страшное было горе… – валя кивнёт соседям.– валя, мы едем «в море»?– Едем, сыночек, едем.

Столик горбатит спину.тень за окном резная.в море живут дельфины.мишка про них не знает.

тянется к верхней полке.где там морские воды?Сутки – ужасно долгов три с половиной года.

– выспался, мой хороший?мишка смешно зевает.Бьется для этой крошкидоброе сердце вали –

с болью не вовсе вышло – нежность латает рану…– мама! – хохочет мишка.мишка не помнит маму.

Елена Крикливец

владимир ФёдОрОв

Проза

Стихи приходят по-разному – одни робко, едва слышно стучат в окно на рас-свете и с надеждой ждут: услышат их или нет? Другие бесцеремонно нагоняют в дороге и путаются под ногами весь день. Третьи с достоинством званых гостей появляются в урочный час и начинают картинно вальяжничать. Четвёртые – ти-пичные полуночники – хлебом их не корми, только дай засидеться до третьих петухов. А есть и такие, что приходят во снах. Тогда ты вдруг оказываешься одновременно и зрителем, и действующим лицом необычного по яркости и ощу-щениям ночного видения, после которого просыпаешься с готовым стихотворе-нием в голове – остаётся только его записать.

Нередко такие видения бывают тревожными, и иногда настолько, что хочется побыстрее вырваться, убежать из их плена. Как, например, из того, что родило стихотворение «Сон».

Чёрные лошади, чёрные лошади,Белые вспышки подков.Вихрем вздымается снежное крошево.Пена оскаленных ртов!

Стелется пар над ночною равниною,Нет ни луны, ни огня.Чёрные лошади мчатся лавиною –Ветер сбивает меня!..

Согласитесь, мало приятного вдруг попасть в такую ситуацию среди беско-нечной зимней ночи!

Но сновидение, о котором я хочу вспомнить теперь, было совсем другим. Я внезапно оказался в каком-то огромном, никогда не виданном мною храме. Его великолепные стены и колонны, покрытые таинственной резьбой держали где-то в небесах едва угадываемый в сумерках купол. Похоже, я находился в одном из центральных залов храма, который освящали высокие языки пламени,

РАССКАЗЫида

8 владимир Фёдоров

пылающие в старинных котлах тёмной меди. Огонь был ярким и чистым, со-вершенно бездымным и источал только тонкий аромат неведомых благовоний. Я сидел, опустившись на колени, перед роскошным ложем, отсвечивающим в жи-вых всполохах светильников то ли бронзой, то ли позолотой, и не мог оторвать глаз от прекрасной юной женщины, возлежавшей на белоснежных покровах. На ней была полупрозрачная туника, через которую просвечивало загорелое, а может, чуть смуглое по своей природе тело, каждая линия которого являла собой совершенство. Густые и тёмные волнистые волосы, схваченные на лбу тонким золотистым обручем, рассыпались по плечам и груди. Но больше всего заво-раживали глаза – огромные и бездонные, немного раскосые, с приподнятыми вверх уголками. Они были слегка прикрыты веками, и веки эти чуть заметно подрагивали – красавица слушала меня. Слушала с достоинством богини, но богини, невольно попавшей в плен пробуждённой чувственности.

А я читал стихи. Свои стихи. Но таких стихов я не писал и не слышал никог-да – они были настолько совершенны, музыкальны и прекрасны, что просто не могли быть созданы в нашем нынешнем мире. Откуда они явились – я не знаю. Как и не ведаю, куда они исчезли, когда слушавшая меня полубогиня вдруг рас-пахнула свои мерцающие очи и сделала еле заметный плавный жест рукой, по-велевая мне встать с колен. Я поднялся, но в этот же миг видение вдруг стало стремительно таять, растворяясь и уплывая в темноту.

Как утопающий за соломинку, я попытался ухватиться сначала за её исчеза-ющий взгляд, потом за уплывающие гениальные строчки, но они проскользнули сквозь пальцы, оставив меня ни с чем. Только с небес раз за разом послышалось: «Атлантида… Атлантида… Атлантида…».

С этим словом на устах я и проснулся. И долго его повторял, пока оно не стало рассыпаться на части: «Ат-лан-тида… лан-тида… тида… ида… ида…».

Ида! – последний обломок вдруг по-особому вспыхнул в мозгу и разом со-единился с где-то слышанным женским именем, а затем и с призрачным образом неведомой мне современницы. Возникшая ниоткуда мелодия стиха стала спеш-но обрастать строчками. Конечно, это были совсем не те, совсем не такие стихи, что звучали в храме, – лишь жалкое их подобие, но они очень хотели прийти в мир и начали убеждать меня сохранить им жизнь. Разочарованно вздохнув, я сдался – взял ручку, обозначил название словом «Ида» и записал одну за другой настойчивые строчки.

Может, просто ты забыла,Может, помнишь, но таишь,Только было, было, было,Было это всё, малыш!

Были храмы, пирамиды,Города и корабли,А осталась только Ида –Грустным эхом той земли.

Не держи же ты обиду,Не ревнуй к себе самой,Лучше вспомним АтлантидуВ этот звёздный час ночной.

9рассказы

Вспомним собственные лица,Храм в сиянии огней,На роскошном ложе ЖрицуИ Аэда рядом с ней.

Как же мне забыть про это,Про стихов слепящий свет,Ведь таким я был Поэтом,Что сейчас и близко нет!

Как такому повториться,Как суметь вскипеть крови,Ведь была ты лучшей ЖрицейВ храме Солнца и Любви!

Ты прости сегодня, Ида,Только в полночь, при лунеСнова сниться Атлантида,Атлантида будет мне…

На этом вся история могла бы и закончится, но… В те годы я заведовал отделом культуры большой республиканской газеты и

часто ездил в командировки. Когда однажды, в самом начале зимы, я вернулся из поездки, мои сотрудницы наперебой стали рассказывать связанную со мной историю, которая их очень заинтриговала. Дело в том, что в моё отсутствие в наш кабинет заглянула молодая женщина, приехавшая из далёкого заполярного райцентра. Представившись начинающей художницей, она сказала, что очень хотела бы меня увидеть. Когда ей ответили, что в ближайшие дни меня в редак-ции точно не будет, художница попросила журналисток, когда я приеду, поинте-ресоваться, бывал ли я в их городке и знаком ли с её работами?

– Дело в том, – пояснила она, – что я прочитала его сборник и уверена – он написал стихотворение про Атлантиду, увидев мою картину, которая так и на-зывается.

– Вашу картину? – заинтересовались журналистки. – Да, мою «Атлантиду». Она у нас в Доме культуры целый год висела, а по-

том в кафе «Заполярье»… – И в подтверждение своих слов художница извлекла из сумки не очень большую по размерам картину, на которой был изображён коленопреклонённый поэт, читающий стихи юной женщине, возлежавшей в каком-то старинном храме. А потом достала мою книжку и открыла на страни-це, где было напечатано стихотворение «Ида».

– Вот, посмотрите и почитайте… – Да, всё совпадает, – убедились журналистки, прочитав стихотворение, –

можно сказать, один в один. Да и картина у вас впечатляющая получилась. Такая хоть на кого подействует. Как тонко всё выписано – резьба на стенах, колонны, светильники… Как будто с натуры писалось! И красотка эта древняя…

– Жрица, – уточнила художница.– Да, жрица… на вас так похожа, глазами особенно… Откуда же вы сюжет

такой необычный взяли?– Приснился как-то. Я часто сны красивые вижу…

10 владимир Фёдоров

– И у него стихотворение про сон, – заметила одна из моих коллег. – Вот только я не уверена, что он был в вашем городке, особенно в последние годы…

– Наверняка был, – уверенно подвела черту художница, – но я же без пре-тензий. Мне очень приятно, что моя работа вдохновила хорошего поэта, что он стихотворение своё так назвал. Я даже автограф хотела у него попросить… Да, завтра в галерее «Северное созвездие» открывается моя первая персональная выставка, и если он вернётся до закрытия, пусть заглянет – «Атлантида» будет висеть там три недели…

Рассказав мне о необычной посетительнице и её утверждении, журналист-ки, естественно, тут же захотели узнать, бывал ли я в городке художницы? И, конечно, услышали в ответ, что никогда там не был и ни одном глазом не видел таинственной картины! Но теперь очень хочу её увидеть! И художницу тоже!

– К слову, как её фамилия и имя? – спросил я, достав авторучку и блокнот. – Софронова. Между прочим, Ида… – Ида?!– Да-да, как в вашем стихотворении… Я механически записал её имя, хотя этого можно было и не делать, поскольку

оно раз за разом всплывало в моём потрясённом мозгу, так же невольно обвёл слово «Ида» несколькими кругами, разбежавшимися по бумаге, как по воде, и потянул руку к телефону. Трубку в галерее поднял знакомый мне директор.

– Да, да, – подтвердил он, – работы Софроновой висят и пользуются успехом. Представляешь, позавчера какой-то богатый турист из Германии так вцепился в её картину, что пришлось Иде срочно в райцентр звонить – она-то теперь по-явится только в конце месяца, к закрытию выставки, а немец без картины никак уходить из галереи не хотел. Целую кучу долларов выложил! Ну, Ида, конечно же, согласилась. Когда еще такой случай девчонке из глухомани представится?! Так что уплыла её «Атлантида» в Гамбург…

– «Атлантида»?!– Да, она самая. А ты что, видел её?.. Отличная работа!.. Но и другие непло-

хие есть. Так что приходи, посмотри…– Постараюсь, – ответил я уклончиво, понимая, что уже не сделаю этого – вы-

ставка без «Атлантиды» разом потеряла для меня всякий интерес…Положив трубку, я обернулся к сотрудницам, которые слышали наш разговор

и всё поняли. – А вы сфотографировать картину не догадались?– Мы думали, вы сами на выставке снимете…Теперь мне осталось только дожидаться приезда Иды и надеяться, что у неё

осталась репродукция. Ну и, конечно, хотелось поговорить с художницей, рас-спросить, как она увидела свою картину, почему у нас случилось такое совпа-дение…

Но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает. В данном случае в его роли выступил главный редактор, выписавший мне очередную командиров-ку как раз на конец месяца.

Возвратившись, я увидел на своём столе не очень качественную ксерокопию небольшой картинки. Нет, это была, к сожалению, не «Атлантида» – художница, как говорилось в её небольшой записке, хотела сделать репродукции всех своих работ после окончания выставки. И потому увидеть её «Атлантиду» теперь мож-но только в домашней коллекции Ганса Рейха в Гамбурге. Если он позволит…

11рассказы

Дальше было написано, что журналистки рассказали ей, что я никогда не бывал в её городке, и она просто потрясена таким мистическим совпадением. А ещё очень жалеет, что нам не удалось встретиться…

С картинки же, лежащей на редакционном столе, на меня взирали два жи-вотных – два моих зодиакальных знака, окружённые восточными символами. Судя по этому, рисунок был специально для меня и сделан. «Только интересно, – мелькнуло в голове, – откуда ей стало известно, что по году рождения я заяц, а по месяцу – овен?.. Девчонки мои, что ли, раскрыли ей карты?.. Но, в любом случае, спасибо…»

Перевернув листок, я увидел на его обороте автограф Иды: «Извините за пло-хую копию, но я решила оставить Вам на память этот рисунок, потому что на нём мои знаки Зодиака. Может, Вам будет интересно – я родилась…» И дальше стояла… моя дата рождения, только сдвинутая вперёд на 12 лет.

Выходит, мы появились на свет день в день, ровно через один цикл восточно-го гороскопа… Не это ли заставило нас попасть в один и тот же сон и тысячеле-тия назад мистическим образом оказаться вместе в том самом храме? А может, это был не сон? Или всё-таки сон?..

Реальность же времён нынешних почему-то сделала всё, чтобы мы так и не увиделись – задуманные командировки в её городок непременно срывались, а выставок Иды в столице больше не было. Возможно, провидение решило, что момент для нашей встречи ещё не настал и для него назначены другие, не ны-нешние, наполненные горечью и сумраком столетия, а грядущая эпоха любови и света, которая родит столь же прекрасные стихи. А может быть, день этот уже прошёл – навсегда и безвозвратно сгинул в океанской пучине вместе с загадоч-ной великолепной страной…

У меня же остались только стихотворение на листке бумаги и не потускнев-шее с годами видение в памяти. Да ещё накатывающая каждый раз в середине мая непонятная и жгучая печаль по исчезнувшей прекрасной Атлантиде.

Ты прости сегодня, Ида,Только в полночь, при лунеСнова сниться Атлантида,Атлантида будет мне…

Задержавшись в Магадане на несколько часов из-за погоды, самолет при-землился в Колымске уже под вечер. Слава Богу, успели сесть на полосу, при-способленную только для дневных полетов. «Наконец-то на месте», – с облег-чением вздохнула Анна, ступив на твердую каменистую землю, на которой не стояла уже почти десяток лет. Да, в последний раз она прилетала сюда с мате-рью после окончания школы – всего на недельку, как всегда – попроведывать деда. Помнится, тогда был самый конец июня и вовсю сияли своим матовым светом белые ночи. Стояла такая необычная для Заполярья теплынь, что самые

лунная соната

12

отчаянные смельчаки даже начали купаться в Колыме. Окунулась пару раз и она, чтобы было потом о чём рассказать в Москве подружкам.

А сегодня – десятое августа, и Север начинает заметно уже заявлять о себе и этими ранними сумерками, и потускневшей листвой невысоких березок, и про-хладным ветерком, тянущим с реки.

Зябко поведя плечами, Анна достала куртку, надела ее и, подхватив объеми-стую сумку, решительно зашагала по тропинке.

– Де-вуш-ка, вам не туда, – чуть игриво, с улыбкой окликнул ее подошедший к самолету молодой парень в авиационной форме. – В поселок надо направо.

– А мне налево, – чуть улыбнулась и она в ответ. – Мне к Зарубину.– А-а, к Робинзону, извиняюсь, Петровичу... Тогда правильно курс взяли. А

вы кем ему приходитесь?– Бабушкой.– А не боитесь, бабуля, заплутать в темноте и неизвестной местности? – В

глазах парня вспыхнули веселые огоньки. – Если бы не дежурство, я бы мог вас проводить...

– Спасибо, сама доберусь. Я уже тут бывала.– Тогда ой… – Парень с сожалением развел руками, провожая взглядом

стройную фигурку.Хотя, если честно, шагать одной на ночь глядя пару километров по не

слишком-то наезженной безлюдной дороге – удовольствие небольшое. И она в глубине души была бы не прочь заполучить в попутчики этого авиатора. Да и сумку, глядишь бы, поднес – тяжеленная – мама постаралась нагрузить москов-скими продуктами и обновками для деда… А впрочем, за годы студенчества Анна привыкла к самостоятельности, обойдется и на этот раз.

И все-таки странный у них дед. Ведь и не скажешь, что по характеру бирюк, а вот поселился на отшибе еще во время войны, совсем молодым парнем – и как отрезал. Не хочу, мол, со всеми вместе в этой толкотне жить! А какая толкотня в их маленьком полусонном Колымске?! Его бы в Москву вывезти, вот там бы он увидел, что такое толкотня. Только никогда дед туда не приедет: сотни раз уже мать звала – бесполезно, никакими клещами его с колымской заимки не вы-драть. В конце концов они все с этими смирились: пусть доживает как хочет…

Вот и ходит в отшельниках. Поселковые и кличку ему соответствующую при-клеили – Робинзон – только что довелось услышать. Но у Робинзона хоть Пятница был, а дед как похоронил жену на третьем году после свадьбы, так и бобылюет до сих пор. Бабушку Лукерью даже мать не помнит. Говорят, она от сердечного приступа умерла, а дед, видно, сильно ее любил, даже схоронил не на общем клад-бище, а на бугорке рядом со своей избушкой. И дня не бывало, чтобы могилку не проведывал. Подойдет и что-то шепчет потихоньку, головой кивает…

Ну, это тогда, десять лет назад. А сейчас сдал, наверное. В последних письмах писал, что болеет часто, особенно поясница донимает. Собственно, это и стало главной причиной поездки Анны. Нет, конечно, ей очень хотелось повидать род-ного деду Пашу, выбраться к которому все последние годы не позволяли то учеба, то практика, то стройотряды, но нынешние короткие и печальные весточки его за-ставили махнуть рукой на все обстоятельства и планы. К тому же теперь позади и училище, и мединститут, и ординатура. И кому, как ни ей, свежеиспеченному док-тору, поехать к старику и разобраться с его хворями. По дедовским жалобам она загодя целую аптечку подобрала – и травы, и таблетки импортные дефицитные, и

владимир Фёдоров

13

мази. И не только шприц, но даже скальпель и иглы зачем-то уложила в коробку, позже уже посмеявшись над собой: хирург есть хирург…

За мыслями об этом и воспоминаниями детских веселых наездов в далекие колымские края было не столь неуютно шагать по темной, сжатой с боков дере-вьями дороге. «Вот обрадуется-то старый такому сюрпризу, – предвкушала она момент встречи. – Ждет-то он после пятнадцатого, а я десятого нагряну! Так и писал в письме, мол, голубика к тому времени поспеет, варенья наваришь да увезешь, чтоб не впустую в даль такую лететь-то… Варенье из здешней голу-бички – это, конечно, неплохо, но не в нем главное, да и все дела будто специ-ально так сложились, что подтолкнули вылететь раньше».

За деревьями мелькнул неяркий огонек, и Анна радостно прибавила шаг. Еще немного – и она вышла на прогалину к берегу реки, над которой вычерчивался силуэт старого дома, подсвеченный одинокой тусклой лампочкой на столбе. Свет чуть просачивался и из щелей ставен, скрывавших окна. Над лесом медленно всплыл белый диск луны, как бы решив хоть напоследок высветить дорогу сто-личной гостье. «Ну, уж теперь-то и без вас обойдемся», – отметила про себя Анна.

В синеватых лучах знакомо блеснула старинная медная ручка, невесть каки-ми путями и когда попавшая на дверь простецкого жилья. Анна нажала на нее, потянула – заперто. Постучала тихонько, потом чуть погромче. Никакой реак-ции, только в доме раздался приглушенный стенами то ли громкий вздох, то ли стон. Она заколотила по двери сильней – странный звук повторился. Мелькнула нехорошая мысль: дед слег так, что не может подняться и отпереть. Анна торо-пливо шагнула к крайнему ставню и, продолжая стучать, с невольной тревогой прокричала в неплотный притвор:

– Деда Паша! Дедуля! Это я, Аня! Это я, Аня, приехала!..Видимо, хозяин услышал. Внутри почти сразу что-то зашевелилось, брякнул

крючок на первой двери, потом – в сенцах. На пороге появился явно потрясен-ный дед с взлохмаченными волосами и не то что безрадостно, а чуть ли не с горечью и досадой глянул на девушку.

«Не узнал, – сообразила она, – немудрено, столько лет не видел». И снова произнесла:

– Это же я, дедуля, Аня, твоя внучка Анюта, приехала...– Да вижу... – Взгляд и лицо старика чуть потеплели. – А пошто так рано-то?

Я жа писал, что после пятнадцатого…– А вот не утерпела! Да и сюрприз тебе хотелось сделать. А ты что, не рад?..– Да как не рад! – дед попытался улыбнуться. – Очень даже рад. Проходи,

мнученька! Чё я тебя, старый дурак, на пороге-то держу! Это со сна я, прости, привиделась тут чепуха какая-та... Спину ломит, вот и лезет в голову всякое...

– Ничего, теперь мы займемся твоей спиной, – весело подхватила Анна, сту-пая на давно не мытые тесаные половицы. – Ну, как ты тут поживаешь?

– Да так себе, по-стариковски. Не больно-то у меня прибрано тут, звиняй, не ждал, руки не дошли.

– Не волнуйся, утром вместе порядок наведем. А пока – принимай москов-ские гостинцы и приветы от отца и мамы. – Анна поставила сумку на табурет и принялась выкладывать из нее на стол продукты и одежду. Дед только вспле-скивал руками:

– И куда это столь всего! Такую тяжесть на себе пёрла! Мне теперя уж и не надо ничего... Ну ублажила, мнученька ну ублажила!..

рассказы

14

Было видно, что дед искренне тронут, но какая-то горечь так и не уходила из его глаз.

– И вот тебе напоследок чекушка! – Анна выставила рядом с колбасами и сыром маленькую бутылку «Столичной». – Сейчас примешь чуток за встречу, а потом я тебе спину самой новой мазью натру. Я же теперь доктор, дедуля, ди-пломированный врач, хирург.

– Ишь ты, доктор, – с уважением и легкой грустью повторил он, – а давно ли, кажется, под этот стол пешком бегала! Да, летят года, летят... Ну, эта, ты, небось, с дороги-то проголодалась. Я счас к твоим гостинцам своих припасов достану – грибков свеженьких, сига малосольного, чаёк подогрею...

– Да ты со своей спиной-то...– Ничо-ничо! Не каждый день мнучка приезжает! А ты пока располагайся

тута, в другой половине. Там все, как при вас было, только, вот беда, полы не помыл...

После неторопливого ужина с разговорами Анна сделала деду массаж, натер-ла спину “Финалгоном”, укутала потеплее. Освобожденный от боли и сморен-ный чекушкой, он вскорости тихо засопел, хотя и пытался, гоня сон, расспраши-вать о внучкиных докторских делах и о своей дочке-москвичке.

А вот Анна никак не могла уснуть. Сказывались впечатления долгого и необыч-ного дня и, конечно же, разница во времени. В Москве сейчас был лишь полдень.

Она пролежала с открытыми глазами, переворачиваясь с боку на бок, час, потом другой. Дедовские ходики в переднем углу пробили двенадцать. И почти сразу за их негромким боем раздался еще более тихий стук в ставень.

«Показалось, – прислушалась она, приподнимаясь на локтях. – Кто тут может ночью оказаться, в такой дали? Ветер, наверное... Нет, точно кто-то стучит... Это что же, еще один ночной гость? А может, гостья?.. Уж не потому ли старый так безрадостно меня встретил? Другую ждал? Бабуську из поселка? Но какая бабуська сюда доковыляет по темноте? А может, молодая вдовушка?.. Стук-то явно немужской, больно уж тихий какой-то. Заплутавший так вкрадчиво стучать не станет. Ну, старый греховодник... Придется разбудить, хоть и неловко полу-чится. Но сначала гляну...»

Анна накинула халат, неслышно отворила дверь в сени, подошла к наруж-ной и припала глазом к щели. На крыльце стоял высокий немолодой мужчина. Лунный свет серебрился на сединах его коротко остриженных волос и бороды, освещал утонченное интеллигентное лицо, делая его неестественно бледным и аскетичным. Будто услышав ее, мужчина торопливо сунул руки в карманы гру-бой брезентовой робы и замер в ожидании.

Повисла долгая пауза, а потом Анна все же осмелилась.– Кто вы? – спросила она негромко. – Вам кого?По дрогнувшим векам мужчины было видно, что он не ожидал услышать

женский голос из-за двери. Замявшись в нерешительности, ночной гость неуве-ренно и тихо произнес:

– Извините за беспокойство... Я к Павлу Петровичу... Я не знал, что вы у него, иначе бы не потревожил...

– У вас что, какое-то срочное дело к нему?– Да не то чтобы срочное...– Понимаете, он сильно болен, едва заснул...– И вам бы не хотелось его будить...

владимир Фёдоров

15

– Да, если, конечно, в этом нет особой необходимости. Но... – Наполненный какой-то доброй печалью взгляд мужчины и его извинительный тон начали вы-зывать у Анны расположение. – Но... если надо... Минуточку, я отопру. – Анна щелкнула выключателем, откинула крючок и распахнула дверь.

– Проходите!– Нет-нет, благодарю! – Мужчина сделал шаг назад, за черту упавшего в

дверной проем снопа света. – Может быть, только одна небольшая просьба...– Пожалуйста.– Коли уж мы увиделись, передайте Павлу Петровичу, что заходил Альтов.

Завтра вечерком я еще раз загляну.– Как же вы в такую ночь назад в поселок доберетесь?– Не волнуйтесь, для меня это несложно. Понимаете ли, привычка. Да и луна

сегодня, я бы сказал, необыкновенно яркая. Так что доберусь, голубушка. Вот жаль, что вас разбудил.

– А я и не спала. Только сегодня из Москвы прилетела, не подстроилась еще под местное время. Деда вот решила проведать да подлечить. Внучка я его, Анна.

– Очень приятно. А я, как уже говорил, – Альтов, Дмитрий Ильич. Про... – Он слегка запнулся и быстро произнес: – простой житель здешних мест. А вы, зна-чит, из самой Белокаменной. – Взгляд мужчины на мгновение оживился. – Да, Москва-столица... А я, знаете ли, там вырос. На Тверской... Сколько лет про-шло... Изменилось все, наверное, сильно...

– А вы заходите как-нибудь, – пригласила с улыбкой Анна, – вот и поговорим как земляки.

– Спасибо! – Мужчина вежливо склонил голову. – Не смею больше задержи-вать. Еще раз извините, покойной ночи вам, голубушка...

– До свидания! Заходите. – Попрощавшись и закрыв дверь, Анна невольно отметила: «Прямо аристократ прошлого века. И откуда он тут? Наверное, еще с гулаговских времен, не по своей воле... Но среда, видимо, свое делает: веж-ливый такой, а рук из карманов так и не вынул. Или с руками что-то у него не порядке?..»

Заснув почти под утро, она пробудилась только от легкого прикосновения к плечу и дедовского голоса:

– Вставай, Аннушка, обед уже на столе. А то так все сутки перепутаешь. Это сколь же ты времени проспала-то?

Анна, потянувшись, глянула на часы.– Да и не так уж много, дедуля. Я же почти всю ночь уснуть не могла, часов

до четырех.– Всю ночь?!. – голос деда дрогнул, выдавая волнение, он торопливо вышел

на кухню.– Да ничего страшного, дедуль, – поспешила успокоить его Анна, – после

перелета это дело обычное. Сегодня-завтра войду в колею. А как твоя спина, полегчало?

– Отпустила напрочь, и не чувствую. Спасибо, мнученька! – Дед пытался говорить весело, но у него не совсем получалось. И эта... ночью-то, безо сна, не скучно было... ну, не боязно?.. Темень такая, глушь, да и дом-то старый... Не прислышалось чё вдруг?..

– Не боязно, дедуля. – Анна поднялась с постели, накинула халат и напра-вилась к умывальнику. – Я же медик, дедуля, материалист, в домовых и при-

рассказы

16

видения не верю. Даже покойников не боюсь, довелось в анатомке с ними по-возиться. – Она повернулась к деду с зубной щеткой в руке. – А вот один гость, довольно поздний, нас посетил. Да мы с ним из-за твоего радикулита будить тебя не стали. Он сегодня вечерком снова зайдет.

– Что за гость?.. – дед опять заволновался.– Интеллигентный такой, Альтов.– Альтов?! – Старик, побледнев, тихо опустился на табурет. – Так я и знал!..

Так и знал... И что он?– Ну, постояли на крылечке, поговорили. – Анна, плеская водой на лицо, все

же почувствовала, как за ее спиной обеспокоился дед. – А что, у тебя с ним какие-то проблемы, неприятности?

– А он тебе ничего не рассказывал?– Ну, сказал, что коренной москвич, что давно тут, что дело у него к тебе есть,

но не очень срочное... Если не секрет, что за дело-то? – в голосе девушки тоже зазвучала тревога.

– Понимаешь... – Дед был явно подавлен и с трудом выталкивал из себя слова. – Как бы сказать-то тебе… Давнее это дело у нас... А он, ну... не совсем, что ли...

– Нормальный?– Навроде. Не как все он. Не как мы с тобой... И точно придет сегодня. И зав-

тра еще придет. И никуда мне от него не деться...– Психически больной, что ли? – Анна пыталась как-то прояснить для себя

ситуацию.– Да не то чтобы больной... Но ты его не слушай, двери ночью не открывай.

И вообще, не говори с ним!.. Так покойней для тебя будет...– Что-то ты темнишь, дедуля. Я же врач, и если он больной... – Анна напра-

вилась к старику. – А ну-ка, выкладывай начисто, что там у вас с ним! Может, я и помочь смогу...

– Что? Что у нас?! – дед, неожиданно срываясь, почти закричал с дрожью в голосе. – А то, что я тебе велел приезжать после пятнадцатого! Вот что!.. И не было бы ничего!.. – И вдруг, будто сломавшись, он уронил голову на стол и по-детски заплакал так, как может плакать лишь вконец измученный взрослый человек.

– Что ты, дедуля! – Анна на миг оторопела, а потом принялась гладить ста-рика по плечам и голове. – Ты что, дедуля, успокойся... да не надо так, дедуля! Ты лучше расскажи все, что-нибудь и придумаем вместе, а я сейчас капель тебе успокоительных...

– Крест он мой, мнученька... Смертный крест на всю жизнь... – дед продол-жал всхлипывать. – И никто не знал о том до вчерашнего. Кроме Лукерьи. Она и померла через него, сердце не выдержало. А теперь вот ты...

– Что за крест, деда? – Анна почувствовала озноб на руках. – И бабушка Лу-керья из-за него?..

– Коль уж так вышло, повинюсь я тебе, мнученька. Расскажу. Всё одно – не-долго мне жить осталось на этом свете, хоть половину камня-то с души снять... – дед почти успокоился, только весь как-то почернел лицом и согнулся. – Садись-ка рядом да слушай. Долгий рассказ-то будет... И эта... ты тута обмолвилась, мол, медик, материлистка, не во что не веришь такое. Придется поверить, мну-ченька. Ты же сама его видела. А его нет, Альтова-то...

владимир Фёдоров

17

– Как это нет? – не поняла Анна.– А вот так, мёртвый он давно, а это дух его ходит.– Как мёртвый?!. – По спине Анны невольно побежали мурашки, хотя разум

и отказывался верить в услышанное.– Обнаковенно. Мёртвый – и всё. Ты не бойся, я покуда еще в своем уме. Слу-

шай да не перебивай... В самом начале войны это все вышло. Лагерей тогда тут было тьма, на каждой полусотне километров. Мильёны людей сидели, ну и, по-нятно дело, побеги случались. Из лагерной охраны и энкэвэдэшников тогда мно-гих на фронт позабирали, и где им было в нашей тайге самим беглецов искать. Оно, конечно, искали, но не больно-то находили – силенок не хватало поглубже забраться. Вот и додумались они промысловиков к этому делу приспособить. Собрал той осенью нас начальник Колымлага полковник Смирнов и объявил, мол, так и так: на вашем участке ушли в бега трое злейших врагов народа, не-мецких шпионов и диверсантов, и ежели выйдут они к жилухе, большой вред государству нанесут. Поэтому нельзя их с Колымы выпустить. И фотокарточки все троих показал, Альтова в том числе. Описания их дал – ну, рост там, волосы, глаза... Мы, понятное дело, притихли – пацаны еще все, допризывники, хоть и своего ума не имели, но на людей-то не охотились, какие бы они раззлодеи ни были. А Смирнов поглядел на нас и говорит: «Это вам фронтовой приказ от са-мого товарища Сталина, потому как наш фронт проходит по Колыме. Товарищ Сталин сказал: если враги не сдаются, их уничтожают!» А потом добавил, что за каждого убитого гада установлена награда – по мешку муки и крупы. По тем временам, мнучка, это целое богатство было. А чтобы его получить, велели нам, после того как мы их... эта... кончим, отрубить руки по кисть и принести в ихний лагерь. Как доказательство вещественное...

Дед тяжело вздохнул, вытянул дрожащими пальцами беломорину из пачки, закурил. Анна сидела не шелохнувшись.

– Понятное дело, разные пацаны среди нас были. Кто-то сразу позарился на харч и попер самые глухие места проверять, а кто-то и не захотел брать на душу грех из-за недолгой сытой жизни. И я не думал его специально-то... Но, как на беду, вышел дня через три утром на берег своей речки, а он, глянь, у воды сидит, умывается – рядышком, метрах в двадцати. Перекат шумит, он меня и не слышит, да и за кустами я. А я его сразу признал по описанию и фотокарточке – рослый, голова седая и борода тоже. Раз пять карабин поднимал и все не мог выстрелить. И, может быть, не выстрелил бы вообще, но он вдруг вскинул вверх лицо и весело так рассмеялся. Тут меня зло и взяло: радуется, вражина, что дальше свои черные дела творить будет! Ну и снял я его первой же пулей... А вот руки отрубить еще страшней оказалось, чем застрелить. Но дело-то уж было сделано, и если честно, то жалко стало два мешка харча в такую голодуху терять. Собрался я с духом, примерился топором, отвернулся и... Потом другую. Завернул их в запасную пор-тянку... – Дед замолчал, погасил окурок, зло вдавив его в блюдце. – А какой он ни есть – все же человек. Не бросать же его зверью на растерзание. Втащил на берег, вырыл яму, как положено, и похоронил. На дереве затес сделал и крест вы-рубил... Потом в лагерь, значит... Начальник снял с рук отпечатки: все совпало. Выписал бумагу на склад под продукты, по плечу похлопал, мол, герой, выполнил сталинский приказ! А потом со смешком и вернул мне «доказательства» – возьми, говорит, на память, какой-никакой трофей охотничий. Завернул я их обратно в портянку и зарыл под валун на въезде в поселок...

рассказы

18

Старик опять надолго замолчал, было слышно, как одинокий комар, гудя, раз за разом тычется в оконное стекло.

– А на другую осень, ровно в день, когда я его убил, Альтов и появился. С той поры приходит регулярно, три ночи подряд с десятого августа. Потом опять целый год нет его.

– И что он?.. – Анна была потрясена теперь не меньше деда.– Руки назад просит. Одно только и повторяет: верни, мол, мне мои руки...

А как я ему их верну?!. Теперь-то мне уж понятно, что никакой он не шпион, не враг народа, а ничего уж не изменишь. Убил невинного человека – и нет мне прощения!.. Крест он мой, говорю... И готов я на свете том на любую кару... И Лукерьина смерть – на моей черной душе… Первые два года, как поженились, сумел я ее на эти дни то к матери, то к подруге в гости услать, а на третий – не получилось. Не захотела – и все. Ну и услышала ночью, как он со мной говорил. Выскочила на крыльцо – и упала... И дом-то этот на отшибе я тоже через него построил, чтоб ненароком не увидел кто. Думаешь, больно весело мне тут одно-му жить, да еще с таким грузом на душе. Порой волком выть хочется. Вот такой я, мнученька, проклятый человек...

Дед закончил рассказ, а Анна даже и не нашла сразу, что сказать. Давно остыли уха и чай, а они все сидели, переваривая каждый по-своему эту беду. Материалист-ские догмы в голове Анны рушились одна за другой, но никак еще пока не давали принять новые условия нереальной реальности, позволить мыслить ее законами.

К вечеру Анна решилась:– Я поговорю с ним, дед. С ним самим.Дед прореагировал так, словно ждал и одновременно очень боялся такого

решения.– Не-ет, мнученька! – выдохнул он, – только не это. С меня одной Луке-

рьи хватит! Не пушшу к нему. Запру сенцы – и не пушшу! Как я потом перед матерью-то твоей...

– Для бабушки Лукерьи это неожиданность была, а я все знаю и даже уже общалась с ним. Понимаешь, может, он скажет такое, чего не знаем ни ты, ни я...

– Все одно – не пушшу! – не сдавалася дед. Он вскочил было со своей крова-ти, но тут же осел обратно от резкой боли в спине и невольно простонал.

– Опять радикулит? – Анна бросилась к нему, поддержала и медленно опу-стила на постель. – Сейчас мы тебе укол сделаем. Даже... парочку, для надеж-ности.

Она достала две ампулы – одну с болеутоляющим, другую – со снотворным и ввела старику полуторные дозы. Через полчаса он тихо засопел, вздрагивая время от времени во сне.

Оставшиеся часы до полуночи тянулись мучительно долго. Анна уже в со-тый, наверное, раз отложила книжку, когда раздался тихий стук в окно.

Она хоть и убеждала днем и деда, и себя, что готова к такой встрече, но сей-час руки её вдруг стали леденяще-холодными, а губы принялись невольно под-рагивать. И все же Анна решительно распахнула дверь и первой поздоровалась.

– Добрый вечер, Дмитрий Ильич.– Добрый вечер, Анечка, – произнес гость негромко и грустно улыбнулся. –

Опять вы меня встречаете. А что, дедушка не выйдет на минутку?Анна посмотрела ему прямо в глаза и решила разом расставить все точки над i:– Я знаю, что дед убил вас.

владимир Фёдоров

19

Альтов невольно отшатнулся назад, но уже через мгновение нашелся и так же выдержанно произнес:

– Что же, тогда нам с вами больше не надо притворяться. Надеюсь, я не все-ляю в вас суеверный страх или отвращение к покойнику?

– Нет. Конечно, нет! – поспешила успокоить его Анна. – А дед мне сегодня все рассказал. Он очень жалеет... Ему сказали тогда, что это приказ самого Сталина...

– И пообещали два мешка...– Да, и это было. Но сейчас он кается каждый день. Сегодня даже плакал. Его

сама жизнь наказала. И жену потерял из-за...– Меня. Да-да, не возражайте, это мой грех. Я тогда был еще очень зол на

него и нетерпелив и не подумал, чем может закончиться разговор, услышанный бедной женщиной...

– Дед ее очень любил...– Я догадывался, что он не отпетый мерзавец. Хотя бы потому, как он обошелся

со мной после того рокового выстрела. И потом он приходил, уже когда Сталин умер. Оградку поставил, крест, фамилию написал на табличке. Но, понимаете, мои... – Альтов смущенно вытянул из карманов руки с отрубленными кистями. – Вот они... Я знаю, вы врач, не испугаетесь, потому и показываю. И я без них...

– А разве в вашем мире это имеет значение? Насколько я слышала, туда ухо-дит бестелесная душа?

– В общем-то так, но у меня, Анечка, особый случай. Я профессор Москов-ской консерватории, точнее – бывший профессор. Пианист, лауреат многих кон-курсов, в том числе и международных. Думаю, вам не надо объяснять, как много значат для пианиста руки. Без них я – ничто. И душа моя, видимо, без их со-ставляющей не полноценна. Во всяком случае, она не может покинуть ваш мир уже четыре десятка лет. Только из-за этого. Других грехов на мне нет, даже ваш дед знает. А на Колыме я оказался только из-за того, что имел неосторожность слегка поиронизировать при студентах по поводу одной симфонии, посвящен-ной великому вождю. Первые три года «отсидел» в магаданском театре Гулага, где тогда было множество прекрасных артистов. А потом однажды отказался играть на ночной попойке энкэвэдэшников и, как говорили в наше время в зонах, загремел в здешние места с прибавкой к сроку. На второе лето ушел в побег, можно сказать, случайно, ситуация подтолкнула. Хотя понимал, конечно, что шансы выбраться с Колымы ничтожны. Думал – проберусь за границу, там меня еще помнили... А теперь представьте себе, Анечка, сколько лет я томлюсь после смерти в своем теле. Пять лет Гулага по сравнению с этим – просто пустяк. И лишь трижды в году я могу совершить свое жалкое паломничество к дому убий-цы, извините, вашего деда, и попросить его вернуть мне руки...

– Но ведь он бессилен сделать это, жизнь нельзя обратить назад. Он не вернет их вам никогда...

– А вы?– А что я? Если бы я могла...– Но вы же врач, хирург...– Если бы вы были живым пациентом... Впрочем, в вашем случае понадоби-

лась бы мгновенная сложнейшая операция, и никто бы не гарантировал полной удачи.

– Да, я, увы, не живой пациент, но я же существую, значит, реален. – Альтов горестно покачал головой. – И вы меня не поняли, девочка... Что же, очень жаль. Позвольте откланяться…

рассказы

20

– Постойте, я, кажется, кажется... я начинаю догадываться, что надо сделать, – попыталась остановить его Анна, но Альтов, сделав шаг назад, бесследно рас-творился в воздухе.

Едва дождавшись рассвета, Анна принялась трясти за плечо старика:– Деда Паша, дедуля, поднимайся скорее!– А?.. Что?.. – Старик непонимающе затряс головой, потом уставился на

внучку. – Опять проспал, да? Он приходил?– Приходил.– И ты с ним... говорила? – Говорила.– И что?– Я знаю теперь, что делать. Надо все исправить.– Как исправить?– Вернуть ему руки. В самом прямом смысле.Наконец-то понявший ее дед вздохнул:– А ты думаешь, я их ему не вернул? Я ить ишшо на третий год выкопал их

из-под валуна, унес к могилке и схоронил рядом с ней. Чё я еще мог сделать?.. А он все одно ходит. Не приращу же я их ему назад, отрубленные-то. Да и что от них и от иво самого теперя осталось, через сорок-то лет...

Не дослушав старика, Анна начала решительно командовать:– Так, дед, быстро подъем, завтрак и – в путь, туда, где он похоронен. Это

далеко будет?– Часа за четыре в один конец добредем, если спина позволит.– Твою спину я беру на себя.Колымская земля за лето едва протаивает на полметра, и через десять минут

работы лопата деда уткнулась в мерзлоту. Пройдясь немного штыком по-над ледяным панцирем, Петрович почти сразу обнаружил знакомую портянку. Он вынул ее из ямы, отряхнул от налипшей глины и протянул Анне. Развернув гру-бую ткань, она обнаружила две большие мужские кисти с длинными пальцами. В естественном холодильнике они сохранились не хуже, чем в формалине ана-томического театра. Только чуть пожелтели и утончились, и от этого казались еще аристократичнее.

Потом они вдвоем разрыли могилу. Тело, прикрытое сверху парой пустых мешков, которых не пожалел когда-то для убитого Пашка, оказалось наполовину впаянным в лед и покоилось в этом саркофаге, нетронутое временем и тленом.

– Вот дела-а, – удивленно протянул старик, отдирая примерзшую ткань от своей давней жертвы. – Как живой лежит. Как в Мавзолее, только мерзлый...

– И впрямь, как живой, – подтвердила Анна. – Где-то в Америке людей в жидком азоте за большие деньги замораживают, чтобы в будущем воскресить, а тут сама природа – вечный и бесплатный морозильник. Так что в этом смысле северянам повезло... Ну ладно, дед, давай-ка быстро костер и чайник.

Когда вода согрелась, Анна спустилась в яму и тонкой струйкой, оттаивая, стала поливать сложенные на груди руки Альтова. Потом приняла сверху от Петровича уже ставшие мягкими от тепла кисти, очистила скальпелем сгустки крови с ран и зажала в пинцет хирургическую иглу с ниткой.

Швы она старалась делать красивые и аккуратные. А когда все закончила и поднялась, по привычке глянула в лицо «пациенту». Странное дело, но ей по-казалось: на нем какой-то миг вспыхнуло и просияло что-то вроде блаженства.

владимир Фёдоров

21

А впрочем – чему странному можно было удивляться после двух дней сплошной невероятности...

Обратный путь, как это обычно бывает, показался короче, но все равно они добрались к избушке уже в сумерках. Стойко державшийся в дороге дед, изряд-но натрудивший спину, тут же рухнул на кровать и с мольбой глянул на внучку.

Она достала ампулу из первой коробки, потом подумала и вынула еще одну – из другой. «Поспи-ка и сегодня, дедуля, у тебя и так за день было достаточно стрессов, – мысленно определила она ночную роль Петровича, – а завтра я тебе все расскажу».

Стук в окно на этот раз был громким и торжествующим. И Анна вылетела на крыльцо пулей. Альтов стоял перед ней на нижней ступеньке, припав на колено, и в правой – живой и нормальной! – руке держал букетик синих цветов.

– Анютины глазки для Анюты! – произнес он торжественно, протягивая ей цветы. А потом добавил просто и как-то по-особенному проникновенно: – Если бы вы знали, моя милая девочка, как много вы сделали для меня! Вы – моя спа-сительница, вы... вы...

– Ну что вы, – смутилась Анна, – извините, что я так долго не могла дога-даться.

– Прекрасная работа! – Альтов погладил собственное запястье. – Никаких следов! И пальцы замечательно слушаются!..

Анна глянула на руку и действительно не увидела на ней даже маленького шрамика.

– Я счастлив необыкновенно! – Глаза Альтова сияли так, как редко бывает у живых. – А потому передайте Павлу Петровичу, что я больше не держу на него зла и полностью прощаю. В конце концов, он тоже жертва своего времени и из-вращенной морали.

– Спасибо вам за доброту и вообще за все... – начала было прощаться Анна, но Альтов остановил ее:

– Не торопитесь, голубушка! Главный мой подарок вам – впереди. Я знаю, что на рассвете навсегда покину мир людей, но перед этим хочу сыграть лично для вас все мои самые любимые произведения.

– А на чем же? – Анна огляделась по сторонам.– Вы хотите сказать, что здесь нет рояля, – улыбнулся Альтов, – но мой ин-

струмент всегда со мной. – И он картинным жестом достал из-за ближайшего куста обыкновенную струганую доску, на которой чернилами были вычерчены черно-белые клавиши. – Вот такое лагерное изобретение. По ночам я клал его на подоконник каптёрки и «играл», чтобы пальцы не забыли клавиатуры, а мозг – когда-то пережитых и впитанных им произведений. Правда, последние сорок лет я не имел такой возможности и сейчас волнуюсь, как дебютант. Так что не взыщите, если что...

Он примостил доску на два ровно срезанных пня перед избушкой, а сам сел чуть позади на отпиленную дровяную чурку.

– В такую лунную ночь, я думаю, надо начинать концерт с известной сонаты Людвига Ван Бетховена. Вы не возражаете, голубушка?

– Не возражаю, – улыбнулась Анна, присаживаясь на крыльцо.Альтов мягко опустил пальцы на доску, и над поляной поплыли светлые и

чуть печальные звуки божественного сочинения.

рассказы

Михаил АниКин

Поэзия

Благая вестьтихо падает снегна поля и на даты,тихо падает снег,Без вины виноватый,тихо падает снегС неба в рыхлую землю,тихо падает снег,все на свете приемля.

тихо падает снег,забывая обиды,тихо падает снег,для души, не для вида,тихо падает снег,Бередя нашу память…тихо падает снег,Чтоб вовек не растаять!

Живем на самом дне,в болоте, во снегах…Скажи, скажи ты мне –откуда свет в очах?

откуда в душах естьЕще желанье жить,Когда былую честьуже не возвратить?

Когда расхищен домхозяином дурным,Когда – страна на сломи – над страною дым.

Когда в глазах – темно,Когда болит душа….… но – под ногою – дно…и можно сделать шаг.

* * * ШАГ

23Благая весть

я возлюбил нищету,Славлю родное болото,милую родину ту,где утеряли мы что-то.

Песен почти не слыхать,и мужиков не хватает,но соберётся их рать,Если враги наступают.

выползут, выйдут – страшись,Кто бы ты ни был, вражина!нет, не кончается жизнь,дымом встаёт над овином.

Благая весть – еще мы живы.Благая весть – ручей звенит.Последний лед идет к заливу,и солнце поднялось в зенит.

и в сердце есть еще надежда,и в сердце вера все же есть…любовь воскресла, словно прежде,и не погибла наша честь.

а в нас стреляли те и этии не давали нам пути…но все равно мы есть на свете,мы есть,мы будем ввысь расти.

мы будем верить и с любовьюЖизнь сберегать от злых ветров…и не забудем тех, кто кровьюСпасал ее от всех врагов.

россия выстоит –Ей не впервой…россия выстоити- выиграет бой.россия выстоит,хоть не без слез.россия выстоит,ведь с ней –христос.

Словно стая ворон,налетели враги на россию.вон как злобно клюют,не жалеют и малых детей…а россия в бояхих от гитлера освободила…все забыто –во имя враждебных россииидей.

а россия былаи останется чистой невестой,в мире злобы и лжи –негасимой и ясной свечой…Как когда-то давно –неприступною крепостьюБрестской,и – бессмертной,Победной весной!

Пока живёт последний житель,Пока времен струится нить,здесь не нарушить ход событий,и свет в окне – не загасить.

и память рода остаетсяв погосте этом и – в полях.и кто-нибудь еще вернется,Кто потерялся в городах.

не погибает жизнь народа,Покуда веру он хранит…да я и сам отсюда родом,и я здесь тоже – не забыт.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

24 Михаил Аникин

И.С.там, где светлая водица,возле стен монастыря,Стали лебеди водиться,Стали жить –до октября.

а пока была разруха,здесь их не было совсем…так сказала мне старуха-Свет некрасовских поэм.

ничего я не ответил,только с глаз смахнул слезу…я и сам их здесь приметил,Пролетевших сквозь грозу.

лощеная бумага,улыбчатые рты…а в сторону три шага –Кресты, кресты,Кресты.

россия вымираетуже не первый год…лишь Бог ее спасает,один лишь он –Спасёт!

Этот стоит на посту,тот от богатства ослеп…я осознал правотуСтруй родниковых и – хлеб,Пусть и ржаной, ничего,главное – вымолить грех…Чтобы светил над невойКрест православный –для всех.

дверь, приоткрытая в сад.теплые капли дождя,Жизнь наша – медленный яд.годы как пули летят,и увернуться нельзя.

Скольких не стало друзей,Скольких уже не вернёшь…время сверкает, как нож.ты уже долго живёшь,дольше, чем мыслил,Ей-ей !

Сколько бы ни было бед,Сколько б ни кануло зим,дверь, приоткрытая в свет,Память, с которой стоим,Это и естьтретий рим.

на лицах встречных – грусть, усталость,в глазах – огни другого дня.опять в реформы не вписаласьроссия, родина моя.

а реформаторы жируют,на «мерседесах» мчатся вдаль …забыли истину святую,им ничего вокруг не жаль.

но час придет, настанет время,очнется все-таки народи, твердо вставив ногу в стремя,Свою реформу проведет!

* * *

* * *

* * *

ТРЕТИЙ РИМ

НА РОДИНЕ

Светлана САвицКАя

Проза

ГОРА СТА БОГОВ

На гору Ста Богов никто из жителей никогда не поднимался за хворостом. Бо-ялись. Лишь Юна не знала чувства страха и не понимала, зачем утомительно и долго собирать упавшие ветки в долине, когда проще взойти на гору и принести сразу большую вязанку.

В один из таких походов Юна подобралась к самой вершине, и почувствовала жар от костра. А потом и увидела ровную площадку, где пред Владыкою Гор от-читывались все сто Богов.

– У каждого из вас по сто человек, за которых вы несете ответственность. Но в последнее время люди ведут себя очень плохо. Чем вы учите их?

– Я наказываю болью в ногах! – ответит один Бог.– А я болью в суставах, – ответил второй.– А я взмахну рукою, и они корчатся от боли в животе.– Хорошо, – прервал Владыка, – давайте все вместе подержим руки над оча-

гом прощения и дадим людям еще один шанс исправиться.Юна глядела, как каждый из богов подходил к Владыке и держал руки над

огнем, после чего улетал по своим делам, пока у истощенных углей не остался один Владыка Гор, который дунул на остатки костра и тоже исчез.

Когда площадка полностью опустела, Юна протянула ручки к маленькому не затушенному угольку, и чудодейственный жар всепрощения проник в ее существо.

Она долго не замечала, что может теперь лечить людей. Но вот отец, поругав-шись с матерью, слег, приложив ко лбу мокрое полотенце. Юна убрала тряпку и приложила руку к его лбу. Тотчас головная боль прошла. Матери она вылечила пальцы, сведённые радикулитом. Стала помогать и соседям.

ПРИТЧИ

Светлана Васильевна Савицкая – юрист, доктор философии в области социо-логии и культурологии, писатель, общественный деятель. Автор более 70-ти книг, лауреат многих премий. Живет в Москве.

26

С младых лет Юну стали почитать как народную целительницу. Люди, совершившие грех и наказанные за это горою Ста Богов, теперь легко

и просто получали искупление, даже не зная об этом.А боги, видя, что их наказания на людей не действуют, посылали еще более

строгие козни. У кого-то умирал конь, у кого-то стадо овец, а у кого-то и первый сын…

К Юне пришла небывалая слава. И вот правитель страны, натворивший столько грехов, что их хватило бы на сто человек, и страдающий от своих болез-ней, как сто человек, послал за Юной.

Юна вылечила правителя без труда. Но Владыка Горы, лично отвечающий за здоровье правителя, сразу понял, кто нарушил равновесие справедливости.

– Раз ты не даешь людям искупить свои грехи, так возьми их на себя! – вос-кликнул он.

Окруженная людскими грехами и болезнями, Юна много-много лет страдала. И страдает до сих пор.

Ведь из жизни в жизнь рождается бесстрашная Юна у горы Ста Богов. По-дымается к костру, держит ручонки над затухающим угольком прощения и из жизни в жизнь повторяет ту же ошибку.

ДАРЫ АНГЕЛОВ

Крапива – одна из многосильных трав, от ста недуг. Если бы люди знали, на-сколько она полезна, ничего кроме крапивы не выращивали бы в садах своих. Недаром древние рисовали ангелов, восходящих к трону Всевышнего с веткой крапивы в руках.

О ней ходит много легенд, одна лучше другой, а я вам расскажу волшебную.Жила девчонка на селе. Повиликой звали. Поцеловали её при рождении два

ангела, белый и чёрный. Первый подарил чудесный дар врачевания, второй – гордыню великую. Стала Повилика подрастать, родителям помогает с радостью. Девки за ягодой идут, и она с ними. А собирает-то больше всех! Песни поёт всех звонче. Да и лицом пригожа. Батюшка с матушкой ей не нарадуются. Как появи-лась Повилика у них – болезни точно попрятались. Если у кого-то голова болит или спина – всё проходит, стоит ей руку приложить. Так всю округу лечить стала сызмальства. Вредителей в садах поубавилось. А женихи уж тут как тут. Всем мила девчонка. Всем нравится! Да вот ей-то как раз и не нужен никто. Смерит взглядом сватов и скажет, точно душу обожжёт: « Я красива, молода, в работе первая и в веселье. Людей от всех хворей лечить могу. А ваш жених – только пиво пить горазд. Не пойду за него! Не пара он мне!»

Родители и рады. Не хотят девчонку от себя отпускать.Прослышал про ту чудо-девицу царь. И тоже сватов к ней послал. А ему – тот

же ответ. Разгневался царь. Велел девчонку силой привезти, а дом её сжечь. Так слуги и сделали. Привязали Повилику покрепче к лошади и повезли во дворец. Как заехали в золочёные ворота, взмолилась она отчаянно:

– Сидишь ли ты, Белый ангел на правом плече? Зачем дал мне дар, если он горе принёс? Твоя крапивная малина, Повилица-Повилика прощается с вольным житьём. Сидишь ли ты, Черный ангел, на левом плече? Почему не позволил любить? Теперь сидеть мне во дворце как в темнице, а сирых и убогих не вы-лечить! Так пусть уж лучше я травою стану, а никому не достанусь!

Светлана Савицкая

27

Встрепенулись ангелы, пожалели девчонку и превратили Повилику в траву. Оглянулись стражники, а к лошади пучок крапивы привязан. Схватился за него царь, да руки лишь обжёг, жгучею оказалась трава крапива. Бросил он её оземь. И поползла крапива повиликою в родное село. До сих пор его ищет. Быстро зарастают крапивой гари и кладбища. От неё земля вылечивается. Не растёт только во дворцах.

Да и люди о целебных свойствах крапивы давно прознали. Кто гордости её жгучей не побоится да выпьет из крапивы настой – исцелит себя от многих бо-лезней, а иные предупредит. И кроветворна она, и болеутоляюща. Даром Белого ангела до сих пор помогает от радикулита, гастрита, диабета и даже от рака.

И съели бы уже крапиву всю, коли не дар Чёрного ангела. Умеет растение себя охранять жгучим и гордым нравом.

ГРИФЫ

Мало у нас осталось грифов. Скоро, может быть, и не станет совсем, если бу-дут их истреблять такими темпами. И все знают, что птица эта, весьма мерзкая на вид, так умеет смотреть, как будто хранит древнюю мудрость.

А ведь действительно хранит. Знаешь, сколько бы ни находили золота на планете, его всегда оказывалось

мало. Мало богам, мало героям. И если бы люди узнали о нержавеющем желтом металле, то его мало было бы и им.

Вот боги и придумали упрятать слитки от завидущих глаз. И не просто упря-тать. А поместить его под семью печатями-грифами в земляные завалы-секреты. Да к тому же приставить к ним охрану – самых верных своих подданных – мо-гучих богатырей, красавцев, сильных, гордых и верных.

Долго берегли богатыри золото в секретах. Никого к нему не подпускали. Но прознали о том герои. Не силой взяли, а хитростью. Усыпили богатырей сон-травою. Сломали печати. Рассекретили секреты. Забрали золота, сколько могли унести с собой. И были таковы.

Рассердились боги. Верные богатыри им в ноги кинулись. Просят прощения, за то что не уберегли тайну. Но не удалось разжалобить небожителей. Загрохота-ли громы, забились оземь кривые молнии. И превратили боги богатырей в гри-фонов – львов с орлиными головами, посадили на цепь. Лишили сна. Приказали пуще прежнего беречь тайники, перепрятанные в другие места. Но не тут-то было. Разболтали герои о своих подвигах людям. И одолела тех жажда золота. Добыли люди на охоте самую жирную лань, разрубили ее на куски да и бросили грифонам под ноги. Накинулись львы с орлиными головами на свежее мясо. А люди тем временем золото похватали и были таковы.

Пуще прежнего рассердились боги:– Два раза мы просили вас, слуги наши верные, беречь великие секреты от

посторонних глаз. И оба раза вы не сумели этого сделать. На какую-то падаль позарились, как голодные псы!

И снова загрохотали громы, забились оземь молнии. И превратили боги грифонов – бывших верных богатырей – в огромных отвратительных птиц-падальщиков грифов.

Острые клювы и голые шеи были не самыми страшными наказаниями за про-винность. Вынуждены верные слуги богов с тех пор наедаться падали без вся-

Притчи

28

кой меры. Наедаться так, что любой мальчишка сможет забить этих гигантов палкою до смерти. Но знают эти птицы до сих пор, где хранятся золотые секре-ты – тайники богов. Только они одни и знают. Вот поэтому с такой гордостью и обидой смотрят они на людей.

ДУМУШКА

Погоди, послушай, сказка бьется родниковой жилкою, на волю просится...Как-то витал могучий Дух леса над соснами в плохом настроении. Видит –

женщина как женщина. Не красива, не страшна, не велика, не мала. А с нею ребятушки, да и муж с ней.

Затаился Дух леса. Смотрит, как женщина детишек в хрустальной речке вы-купала, волосы шелковые их причесала, мужа, что наловил тут же рыбку, при-голубила. И не зависть его взяла, и не оторопь, а любопытство.

Направилось семейство домой. А Дух леса им то коряжину на дороге подбро-сит, то гриб пыхтучий. Женщина улыбается. Голову на плечо мужнино склони-ла. Ребятишки подле бегают. На проделки духовы никакого внимания.

Стал Дух леса то семейство каждый день встречать да и полюбил женщину не на шутку. А как полюбил – прикинулся добрым молодцем, на дороге ей по-пался. Выходи, говорит, за меня замуж, и все тут.

Поклонилась ему женщина в пояс за такую честь, но согласия не дала.Рассердился Дух леса. Мужа ее в речку скинул. Рванулась женщина. Ухва-

тила руку мужнину. И слаба была, да родное на берег вытащила. Запалил тогда Дух вокруг торф сухой. Затлела земля. Загорелась. Стало все семейство пожар тушить. Кто чем мог. А потушили-таки.

Успокоился хозяин леса. И предстал пред ними во всем своем великолепии.– Смелая ты женщина, хоть и слабая, – сказал он ей.– Слабая не слабая, а за себя постою.– Ну что ж, не буду я вам больше препятствия чинить. А на прощанье возьми

подарочек.И подарил на память листик высохший березовый. Приказал беречь, на шнур-

ке носить. Так удача с тем листом в семью вошла. Места чудные открываются. Грибы-ягоды все виднеются. Травы медвяные выстилаются. Птицы песни свои переливчатые петь стараются.

Дух же леса запечалился. Сел у речки на крутом бережке и стал грустить. Так грустил, усыхал, сох по женщине, что деревья вокруг, точно осенью, пожелтели все, с ветвей листья осыпались. И так крепко он задумался, вспоминая свою любимую, что разломилась его голова, а оттуда на свет вышла девочка. Кудри желтые, точно сохлый лист. А глаза-то, как речка, чистые. Лицом и походкой по-хожа на ту женщину, а силой – в отца. И назвал он ее Думушкой. В густой чаще, куда нет дороги ни пешему, ни конному, где бьют семь родников, лесной терем выстроил. Оставил там Думушку и полетел в другие леса, развеять грусть-тоску.

Росла Думушка среди диких зверей и птиц. Плела одежду себе из тонких жил подорожника. Когда есть хотела – охотилась. Когда пить – поклонялась роднику. Умывалась дождями, ветром обсушивалась. Лес родной берегла. А выросла – потянуло ее мир вокруг посмотреть и себя показать. Стала она все дальше ухо-дить из лесу. Вот и дороги людские высмотрела. Вот и поля. И деревни. Да и люди ее заприметили. Девица ловкая, быстрая, одна с волком может справиться. Стали легенды о ней по округе ходить. Стали песни складывать.

Светлана Савицкая

29

Потянулись молодцы в лес ее искать. Неприступной оказалась Думушка. Тех, кто шел к ней с уважением, награждала подарками леса щедрыми, но сама не показывалась. А кто шел к ней с грубой похотью, отрубала тому буйну голову. Отрубала и на кол вешала.

Возвратился как-то Дух леса к терему. Решил попроведать дочь. И остолбе-нел от ужаса.

– Что же, Думушка, ты наделала? Сколько глупых парней загубила! Полезай-ка ты лучше опять ко мне в голову! И сиди там, дитя слабое, неразумное!

Только Думушка не послушалась.– Слабая не слабая, а за себя постою.Ножкой топнула. И нет ее. Стала Думушка невидимой. Хочет – в мысли

зайдет. Хочет – в лес вернется. А в лесу уж она – хозяюшка! Может пред людь-ми их жизнь разворачивать. Может сказки листвою рассказывать, успокаивать любовный жар. Может песни, стихи нашептывать. Может до смерти одолеть. А может и на путь истинный вывести.

ГРАНАТ

Бог создал Лилит из праха. Бог создал ее пустой.Гуляя по саду Эдема, она не знала, что такое добро и зло, и не ведала любви.Бог говорил ей, что Бог есть любовь. Она поверила. В саду росло много деревьев. Мужчина бы выбрал дерево познания, а Лилит

предпочла остальным гранатовое – дерево любви. Чтобы быть наполненной Богом, она спрятала на своей груди плод грана-

та, который тут же превратился в ее сердце. Увидев мир влюбленными глазами Бога, Лилит оставила ради него Эдем.

С тех пор сердце женщины напоминает гранат с красными теплыми сочными зернышками. И в каждом зернышке живет любовь Бога к тем, кого встречает она на своем пути. Ведь сердцем женщины на нас смотрит Бог.

ГОРЫ И ДЕРЕВЬЯ

Когда в этом мире ты один-одинешенек, кажется, что незачем жить. Хочется натворить массу глупостей. И никто не обращает на тебя внимание. Особенно высокие красивые мужчины. Они не для тебя…

У Ларисы тоже была скучная серая жизнь. Но она решила её раскрасить. Купила акварель. И нарисовала на всех тетрадных листках горы и деревья. Она искренне верила, что лучше гор могут быть только деревья, а лучше деревьев – только горы.

Потом она купила гуашь и нарисовала горы и деревья на кухне, покрыв их лаком, чтобы не испортить случайно, если кухню придется мыть.

Ей захотелось иметь свою графскую родословную. Она купила пастель и на огромных ватманских листах развесила по стенам портреты животных: кошек, собак, верблюдов, гиен – в шляпах и бальных платьях, со шпагами и высокими воротниками – среди гор и деревьев. Лариса подписала их, чтобы никого не перепутать. Это мой прапрапрапрадедушка, а это моя прабабушка, а это тетка по материнской линии... и так далее. Теперь у нее появилась семья. И это по-казалось ей забавным.

Притчи

30

Лариса купила краски для батика, нарисовала горы и деревья на шелке, задрапи-ровала им стены. Получилось неплохо, если учесть, что на эти же стены она пове-сила изображения мнимых своих родственников. Лариса расписала мебель и окна.

Купила белой глины и вылепила фамильный сервиз. Сама его обожгла в элек-трической плите, сама расписала. И с фарфоровых чашек смотрели на неё горы и деревья.

Потом Лариса отважилась купить масляных красок. И расписала потолок.Когда в квартире не оставалось ничего серого, она вышла в подъезд и взялась

за него. Но и в подъезде серое пространство быстро кончилось. Тогда Лариса купила мелки и принялась рисовать горы и деревья на асфальте. И тут случи-лось что-то необыкновенное. Мужчины начали обращать на Ларису внимание. И почему-то непременно высокие и красивые. Мужчины напрашивались в го-сти, звали с собой пообедать, восхищались её талантом, хотя талантливой себя Лариса никогда не считала. Самое непонятное, что ей стали завидовать. Муж-чины – низкие и высокие, средние и красивые – все чаще говорили ей: «У тебя такая яркая жизнь! Я так тебе завидую».

Но Лариса не могла на них теперь глядеть, особенно на их серые пиджаки. Ей все время хотелось их раскрасить.

БЕЛЫЕ ЦВЕТЫ

В непролазной чаще черного леса стоял когда-то угрюмый город. И жили в нем несчастные люди. Свои драгоценности они прятали в сундуки и сейфы. Дома обносили высокими заборами. И свирепые псы бегали в каждом дворе.

Но самое страшное – лица свои люди прятали под масками. Когда шли на работу, надевали маску учёности, когда шли в магазин – маску самодовольства. На все случаи жизни у них были свои маски. Они изворачивались, лицемерили, и всяк норовил обмануть другого. Со временем души у всех так зачерствели, что превратились в совсем маленькие песчинки…

Но вот однажды в их городе появился дом, совсем непохожий на остальные. Окруженный садом с невиданными белыми цветами, благоухающими на весь город, он вызывающе стоял на центральной площади без решеток и заборов, и от него исходило белое сияние. А среди цветущих вьющихся растений качалась на качелях молодая женщина с длинными рыжими волосами, которые, как ко-стер на снегу, полыхали среди белого сада.

Жители надели маски превосходства и безразличия, хотя, конечно, разгля-дели все до мельчайших подробностей. Дождавшись ночи, они надели маски жуликов и пришли воровать белые цветы.

Жадными руками вырывали они все с корнями, а клумбы затоптали, ведь их нельзя унести с собой. Каждый житель посадил в своем черном саду белые цве-ты, но к утру они опустили головки и зачахли.

Днем жители угрюмого города, надев маски любопытства, пришли к необыч-ному дому, и опять, будто нетронутый, благоухал белый сад, а женщина безмя-тежно качалась на качелях.

– Да она издевается над нами! – подумали жители и ночью надели маски убийц, чтобы отомстить ей.

Но когда они проникли в дом через открытые окна и двери, тот оказался совсем пустой, лишь тени метались по стенам. Обезумевшие, они ломали дом, топтали сад, но стоило им отвернуться, как все снова возвращалось к своей красоте.

Светлана Савицкая

31

Без сна провели жители города остаток ночи. И что-то переменилось в них. Неудержимая сила тянула всех к непокорному дому. Утром они окружили его кольцом, даже забыв надеть маски, и спросили женщину, которая с улыбкой на лице поливала цветы:

– Кто ты? Зачем ты появилась у нас? Почему ты без маски? Почему нет за-бора вокруг твоего сада? И почему тебя не охраняет свирепый пес?

– Я? – женщина засмеялась, и всем сразу стало легко на душе. – Я – ваша мечта! Я долго ждала, что вы придете без масок, и вы пришли. За это я подарю каждому по цветку.

Складки одежды женщины расправились, и все увидели прозрачные крылья. Незнакомка стала перелетать с цветка на цветок.

– Выбирайте, – говорила она, – вот это белые хризантемы – цветы надежды, белые орхидеи – цветы совершенства, белые гвоздики – цветы дружбы, белые розы – цветы чистой любви, белые пионы – цветы невинности, белые лилии – символ чистоты… Возьмите их, они ваши!

Тогда каждый осторожно и недоверчиво выбрал себе по цветку, чтобы по-садить его в своей душе. И город сразу заискрился светом. И рухнули заборы. И разбежались собаки. И открылись кованые сундуки…

А на месте волшебного дома взметнулось большое рыжее пламя. Жители со-брали все теперь уже ненужные маски и бросили их в это пламя. И оно погло-тило их.

И расступился черный лес. Теперь это самое счастливое место на земле, ко-торое можно назвать раем. К нему сто дорог. Загляни в себя. И если ты найдешь в своей душе хоть один белый цветок, тебя с радостью встретят в этом городе.

ДРУГОЕ СЧАСТЬЕ

В тот волшебный вечерний час, когда дневные птицы перестают петь и про-сыпаются ночные, мудрая сова Герценда собрала сто своих пернатых учеников и дала им задание найти ответ на вопрос, что такое счастье. Птицы были разных видов и возрастов.

По очереди они выкрикивали то, что приходило на ум:– Любовь, Верность, Слава, Власть, Родные места, Еда, Чувство долга…Герценда разочарованно молчала, кивая головою в знак согласия.Когда высказались все, называя общепризнанные ценности, остался лишь

один молодой птах.– Почему ты молчишь, Венцетин? – спросила его сова. – Ты знаешь что-то,

чего не знаю я?– Я испытывал другое счастье. Лишь однажды. Но не уверен, поймете ли вы

меня.– Расскажи нам, – попросили птицы. – Однажды мой птенец Лонца попал в пасть коварной лисицы Би. Он увер-

нулся. Но крыло оказалось поврежденным. Мы с женою боялись, что Лонца никогда не сможет летать! А ведь он подавал такие надежды! Вожак нашей стаи Цротум, когда потерял силы, пророчил именно моему сыну вести стаю на юг! Но где теперь было на это надеяться? Мудрейшие птицы стаи сказали, что Лон-ца с таким крылом никогда не сможет летать. Но он каждый день тренировался, потому что раньше был неплохим забиякой и всегда выигрывал золотую ветвь

Притчи

32

леса. Я помогал ему. С каждым месяцем мой сын летел быстрее, выше и уверен-ней. И вот пришли Большие Игры. Соперники моего сына были быстры и силь-ны. И у них не болело крыло. Но золотую ветвь снова выиграл Лонца, потому что прилетел первым. Он принес её в родное гнездо со слезами радости. И тогда я понял, что такое счастье. Счастье – это когда плачет от счастья твой птенец!

ГАДЮКА

Первый снег лег на желтые листья, а муж все с ярмарки не возвращается. Да и сына-солдата никак не дождаться на побывку!

И решила баба сама в лес идти. Овощи-то в подполе укрывать надо!Набрала душистого мха полные корзины. Принесла домой.Подняла мох, а под ним Гадюка клубком свернулась, к зиме приготовилась.

Брюхом светлым сверкнула. Пасть разинула, зубы ядовитые кажет:– Ты зачем, – молвит, – меня из теплого логова в холодный погреб притащила?Обомлела баба от испуга:– Нечаянно я тебя, барышня-красавица Гадюка прихватила с кустиком мха,

морковь вон на зиму укрыть хотела!– Ах, морковь! – зашипела змея. – Сей же час верни меня на место!– Как же к тебе подступиться? Ты же ядовитая! Укусишь!– Укушу! – согласилась змея. – А напоишь, накормишь да в теплом месте

устроишь, помилую.Так и случилось. День живет Гадюка в подполье, два, третий пошел. Баба ей

молочко носит кипяченое, яичушко крутое. А змея капризничает:– Не хочу больше молока! Не хочу вареного яйца! Хочу живую птичку! Рыб-

ку! Мышку! Не хочу в холодном погребе! Хочу на твоей постели поспать!Напугала хозяйку до смерти. Мимо нее проскользнула. Двери заперла. Сама в

горницу шасть! Борща наелась с мясом. Да в постели на пуховых перинах устро-илась. Тепло ей. Сытно. Тут ночь наступила темная. Хозяин с ярмарки вернулся. Жену решил не будить. Лег рядом. А Гадюка к нему ластится. А Гадюка к нему жмется. Гладит, в объятиях душит.

Мужик разомлел. Хорошо ему с Гадюкой сделалось. К утру свет забрезжил, и увидел мужик диво:

– Ты кто?– Я – жена твоя, – отвечает Гадюка.– Что-то ты как-то изменилась. Не узнать, ласковая моя!– Долго ты ездил. Похудела, извелась, истосковалась, одни глаза остались!

А подарки привез?– Привез! Привез, милая женушка, – отвечает виновато муж, – вот тебе шаль

пуховая да бусы жемчужные!Обрадовалась Гадюка. В шаль завернулась. Бусы надела. Стала красивее

прежнего.Успокоился мужик, что баба не сердится. Вещи да подарки перед змеею рас-

кладывает. А Гадюка его знай ласкает да голубит. Подхваливает.Так стала змея жить в жилье человечьем. Мужик ничего не замечает, не знает,

что жена его в подполье мается.Но у сына-солдата к тому времени срок службы кончился. Воротился он до-

мой. Что такое? Непорядок!На месте матушки – змея ряженая сидит, отцом верховодит.

Светлана Савицкая

33

– Ты кто? – спрашивает солдат.– Да я же мать твоя! – Гадюка отвечает.– Какая ж ты мне мать? Моя матушка светлая. А ты темная. Моя матушка гля-

дит с любовью, а ты с ненавистью. От моей матушки – тепло, а от тебя холодно! А ну говори, подколодная! Куда матушку дела? – взял сын метлу и давай змею той метлой метелить.

Заметалась Гадюка:– Ой, солдат, не губи! Жива-здорова твоя матушка. В подполе сидит. Она

сама виноватая. Меня из лесу в дом принесла!– Так и возвращайся ты обратно! – вытряхнул солдат змею за хвост из бус и

из платка пухового, обратно в лес закинул, где Гадюка быстро под мох спрята-лась.

А матушка вышла из погреба, и зажили они втроем лучше прежнего.Да только с тех пор, говорят, змеи солдат не любят. Прячутся, чуть заслышат

топот сапог.

ТАЙНЫ ПИРАМИД

Ученик спросил учителя:– Как мне стать могущественней?– Нарисуй пирамиду, – ответил учитель.Ученик вывел на песке небольшой треугольник. – Это ты, – сказал учитель. Затем рядом с первым треугольником он нари-

совал другой треугольник, побольше. – А это я. Теперь взгляни, какою высотой обладают наши совместные знания.

Из общего основания он провел вверх до пересечения линии, и общая пира-мида оказалась гораздо выше, чем каждая из двух пирамид.

Учитель положил перед учеником книгу:– А теперь представь, как бы выглядели эти знания рядом с нами.И ученик нарисовал еще одну пирамиду рядом с двумя первыми. На песке

получилось теперь три треугольника. На этот раз ученик сам объединил их, до-рисовав от общего основания линии, пересечённые наверху. Получилась очень большая пирамида.

– Теперь ты понял, как стать могущественней? – Понял, – ответил ученик, – чтобы увеличить высоту пирамиды знаний,

нужно расширить ее основание.– Правильно, – ответил учитель.

НАУКА ДЛЯ ГЛУПЦА

Царевича кормили и поили самым лучшим, его учили мудрейшие люди. Пре-сытившись, царевич отказался от завтрака, не стал слушать уроки учителя и ударил его со словами:

– Убирайся, я и так все знаю!Разгневанный Царь решил, что сын слишком избалован, и в наказание велел

переодеть его в простолюдина. Он дал царевичу посох, указывая путь в дерев-ню. Тот возмущенно ответил:

– Меня более не надо учить! Я и так достаточно образован, чтобы принять от тебя власть!

Притчи

34

– Мы всегда считали тебя умным, – ответил отец. – Но если человек заявляет, что знает все, он – полный глупец. В наказание за самонадеянность ты должен познать голод, унижение и одиночество! Если ты сможешь прожить три дня, не разглашая того, что являешься носителем высокой крови, Мы простим тебя.

И сын гордо зашагал прочь. Только чем дальше уходил он от дворца, тем боль-ше хотелось ему есть, но еще больше того пить. Встретив рыбаков, он повелел дать ему вина. Те посмеялись над бродягой, окунув головою в лужу со словами:

– Иди напейся!Грязный и униженный царевич пришёл в деревню и увидел, как на улице за

общим столом семья насыщалась грубой пищей.Царевич потребовал от крестьян его накормить. Бранные слова безродных

крестьян ошеломили царского сына. Он стал угрожать посохом, который тут же отобрали, им же поколотили, да еще вслед забросали камнями.

Еле отбившись от грубиянов, царский сын вернулся в лес и попытался пой-мать хоть одну зверушку. Но ничего у него не получилось. Голодный и устав-ший, он уснул на холодной траве. И лишь забрезжил рассвет, решил добыть что-то на завтрак.

Лишь на третий день к вечеру царскому сыну удалось поймать лягушонка. Дождавшись, когда рыбаки уйдут, он испек добычу на углях и съел, запив не ви-ном, а простой водою из озера. Всю ночь он не спал и смотрел на звезды. Зада-вал самому себе вопросы о том, почему движутся звезды и откуда берется ветер, почему луна еще вчера была щербата, а сегодня округлила бока, и отчего вдруг замолкают птицы? Но рядом не оказалось ни одной книги, ни одного человека, способного это объяснить. Голод показался ему совершенно ничтожным в срав-нении с временной невозможностью обладать новыми знаниями. Как же теперь не хватало ему библиотеки и разговоров с мудрейшими и с отцом…

Удрученный, побитый, исцарапанный и простывший, но выдержавший тайну происхождения, царевич на четвертый день предстал перед царем.

– Отец, прости меня. Я полный глупец! – сознался он.– Умнеешь, – ответил царь, удовлетворенно улыбаясь.

КОЛОКОЛА

У Катеньки дед работал в звоннице. Просила она его позвонить, просила, на день рождения таки уломала.

И вот на площади зазвонили как заполошные колокола.– Наконец-то меня увидели! – решил выходивший из лимузина Президент.– Наконец-то меня услышали! – подумал юродивый на паперти.

ТРИНАДЦАТЫЙ ВНУК

В богатой успешной семье жил мальчик Тимур. Это был очень хороший мальчик. Красивый. Умный. Добрый. Он помогал по дому матери. Ухаживал за больным дедом, отлично учился.

Но у Тимура был один недостаток. Когда приходил Новый год, малыш не пропу-скал ни одной елки. Незаметно для всех он выбирал самую красивую игрушку. И не успевали хозяева опомниться, та оказывалась в цепких руках маленького воришки.

Мальчик рос. И росла его коллекция. Каждый новогодний праздник в своем доме Тимур наряжал теперь свою елку и хвалился перед друзьями и родствен-

Светлана Савицкая

35

никами, где и как он уворовал то или иное праздничное украшение. Нет. Ничего плохого с ним не происходило. И если он видел шишку и такая золоченая шишка у него была, он оставался к предмету совершенно равнодушным. Но стоило ему увидеть какое-нибудь блестящее необычное индийское солнышко, красный ки-тайский фонарик или английскую стеклянную сосульку, как Тимур превращался буквально в рецидивиста и мелкому его воровству не было пределов!

Причем со временем он стал утаскивать елочные безделушки не только у чужих людей, но и у родственников, потом у собственных детей и даже внуков!

В остальном подросший Тимур был совершенно обычным человеком. Осы-пал подарками родных, помогал городу. Вел успешный бизнес. И даже нажил большое состояние. Он уже подумывал, кому бы из двенадцати внуков отписать наследство.

Зная о наклонностях щедрого деда Тимура, знакомые и родственники, ожи-дая прихода старика, вывешивали на свои елки необычные игрушки, чтобы дед их украл, и даже огорчались, если Тимур этого не делал. Значит, такая игрушка в коллекции уже имелась.

Шли годы. И вот появился тринадцатый внук. Дети Тимура назвали ребенка Румитом в честь деда, только наоборот. Но напрасно они его так назвали. Ког-да настал третий Новый год Румита, родители привели его к деду на елку. И первое, что сделал внук, – украл с елки самую красивую игрушку.

Все гости замерли в ожидании бури гнева хозяина. Но тот рассмеялся и пере-писал на Румита все свое состояние вместе с елочными игрушками.

ПРЕДСКАЗАНИЕ МЫСЛИ

Пришел ученик к учителю, упал, рыдая, к его ногам. Горела в нем обида.– Успокойся, – сказал учитель.Он достал толстую книгу мудрости древних философов, что-то в ней прочел

и заверил ученика:– Все пройдет!– Учитель, что прочел ты в этой книге? – поинтересовался ученик.– Всего одну из строк мудрости: «Все сглаживает время. Жизнь – это река.

А у реки нет острых углов!»

ТОПОЛИНОЕ ПЛЕМЯ

На главной улице города росли молодые топольки. Много лет они с любо-пытством вытягивались, пока сучьями не стали загораживать дорогу. Их тут же подрезали садовые службы, оставив ампутированные жалкие культи.

Весной новые ветви потянулись к солнцу.И люди снова удалили с деревьев лишнее. И снова рождали изуродованные

деревья отростки, которые становились с каждым годом все тоньше.А однажды деревья срубили совсем. Срубили в ту пору, когда зацвели тополя.

И долго лежали цветущими укорачиваемые много лет обрубки. И не смотря ни на что, привыкшие бороться с террором человека, они нашли в себе силы уже срублен-ными отцвести раньше других, дать семена и протянуть их вездесущему ветру.

А на следующий год в совершенно неожиданных местах потянулось из земли новое тополиное племя.

Притчи

36

ТРИ ОЗЕРА

Жили-были три брата. Один родился беленьким, другой черненьким, третий рыженьким. У всех глаза синие-синие, как озера, аж душа замирала от красоты такой. Беленький стал плотником, черненький – дегтекуром, а рыженький – свя-щеннослужителем.

И суждено им было полюбить одну девушку. Каждый готов руку и сердце предложить. Да вот беда. Не может девушка выбрать. Все трое ей очень нравят-ся. Ни с одним из братьев расстаться нет сил.

Пошла девушка к ведьме испросить совета, как сделать, чтобы все три брата ей достались.

Возмутилась колдунья дерзости девичьей и превратила её в чайку. А братьев синеглазых – в озера синие.

Есть в Косино у кольцевой дороги Москвы три озера: Белое, Черное и Свя-тое. Каждый день кружат над ним чайки. А если смотреть на те озера с высоты птичьего полета, все три имеют форму сердец!

УМНАЯ ДЕВОЧКА

Не было у одного зажиточного горожанина детей. Много раз советовали ему кого-нибудь усыновить. Но считал он детей глупыми и недостойными своей за-житочности. И вот однажды у детского дома точно судьба остановила – кончил-ся у него бензин.

Смотрит – девочка в песочнице играет.– Далеко ли бензоколонка? – спрашивает.– Возьмёшь меня с собой – будет ближе, – отвечает девочка.Подивился человек детской рассудительности.– А незнакомцев не боишься?– Беда к беде не пристаёт.– Это как?– Я недавно потеряла родителей. Беда никого дважды в год не наказывает.Подошли они к базару.– Это первая заправочная станция, – говорит девочка.– А где же бензин?– Дяденька, какой же ты непонятливый! Чтобы было быстрее идти, можно

купить молока и пирожков.Рассмеялся горожанин, накормил ребёнка, наелся сам. Идти дальше действи-

тельно стало веселее.– А давай сначала ты меня понесёшь, потом я тебя.Тут уж совсем мужчина ничего не понял.– Ну, сначала ты мне что-нибудь интересное расскажешь, потом я тебе, – объ-

яснила девочка.Так и шли, сказки рассказывали, потом горожанин спросил:– А родители твои кем были?– Мать жизнь встречала, отец жизнь продавал.– Может, объяснишь?– Мать в роддоме работала, детей принимала. А отец хлеб в магазине про-

давал. Погоди, дяденька, не устал ли ты, раз прихрамываешь? Сейчас я тебе помощника из леса приведу!

Светлана Савицкая

37

Не успел он оглянуться, как девочка принесла ему крепкую палочку.– А ты бедовая! – приглядывается к ней горожанин. Понравилась ему сирот-

ка. – Пойдёшь ко мне жить?– Не пойду!– Почему? – обиделся горожанин.– А зачем пешком ходить? Вон бензоколонка. Заправимся – и поедем!

УЧИТЕЛЬ

Учитель ежедневно учил своих учеников становиться такими, каким не был сам. Он учил, как когда-то учили его: любить дело, которому ты служишь, по-читать родителей, уважать жену, помогать детям.

Никто не знал, что на самом деле учитель ненавидел учить, скрипя зубами наве-щал своих стариков, не любил жену и злился на детей, казавшихся ему бестолковыми.

Чтобы никто не узнал о тайне учителя, он приветливо улыбался ученикам, большую часть денег отдавал родителям и детям, оставляя себе лишь на скуд-ную одежду и пропитание, а над рабочим столом повесил портрет ненавистной женщины, с которой прожил всю свою жизнь.

Прошли годы. Учитель умер, став достоянием Отечества. Его лицо постепен-но стало ликом, а жизнь бытием. И никто не узнал о его тайне.

УЛЫБКА

Устроила мама Ниночку на лоскутном одеяльце, чтобы спинка загорела на солнышке. Пошла морковку полоть.

Лежит Ниночка. Смотрит. Стебли у травинок, точно лес! Твёрдые! Стройные!Тут меж стеблей мышка высунулась.– О! Ужас! Мышь! – Широко раскрылись детские глаза, увидевшие серого

зверька у лица.– О! Кошмар! Человек! – задохнулась от страха бедная мышка. Замерли обе от неожиданности. Пошевелиться не могут. Мозги свело.Вот-вот заверещит Ниночка. Вот-вот запищит мышка.Смотрит Ниночка, а мышка-то какая интересная. Шубка темно-серая. Пуши-

стая. Глазки блестят черным бисером. Усики вздрагивают. Сердчишко колотится так, что через шкурку видно. Улыбнулась Ниночка. Понравилась ей мышка.

Смотрит мышка, а девочка добрая. Сияют радостно на солнышке синие глаз-ки. Улыбнулась в ответ мышка. Понравилась ей Ниночка.

Подскочила девочка, побежала к своей маме, кричит:– Мама! Мама! Там в траве такая красивая мышка!Юркнула мышка в траву к своей маме и пищит:– Мама! Мама! Там в траве такая красивая девочка!

ПОПЕРЕЧИНКА

Девочку нарекли Танюша. А звали Поперечинкой – из-за своенравного ха-рактера. Всё старалась сделать она наперекор да всё по-своему.

Никак родная мать не могла с ней сладить и отдала Поперечинку старшей сестре на воспитание. Жила сестра Степанида особняком. Побаивался её народ. Отличалась та жестоким словом. А кому ж охота правду о себе слушать?!

Притчи

38

Так стала жить Поперечинка у Степаниды.– Принеси воды, – прикажет тётка.Расплещет девочка половину.– Ленивый делает работу дважды. Первый раз – кое-как. Второй раз – как

следует! Бери-ка вёдра и иди опять!Делать нечего. Заплачет Поперечинка и идёт. А Степанида слёзки её соберёт

да в хрустальные бусинки обратит.Вскопает Поперечинка грядку, позакапывает сорняки. Тут же тётка граблями

сорняки на поверхность вытащит, стыдит, заставляет работу переделывать. Пла-чет девочка. А Степанида знай слёзы её собирает.

Худо ли, бедно ли, а прожила Поперечинка у тётки десять лет.– Принеси воды, – скажет тётка.Павой-лебедью принесёт вёдра девица, ни капли не расплескав.– Суп приготовь да полы помой, – попросит тётка.Тут же делает всё Поперечинка. А порой, зная, о чём попросит Степанида,

сама встанет пораньше да исправит.Как научилась всему, что женщине знать положено, так и кончились у По-

перечинки слёзы. Привела её тётка в родимый дом. А мать-то её не нарадуется! До чего же легка характером! И улыбчивая! И послушная! И в руках работа любая спорится! С прохожими приветливая. В доме хозяйка да затейница. Сама вышьет да сама же и узор переделает под глаза. Одарила сестру мать как могла.

Да и Степанида не с пустыми руками пришла. Бусы длинные принесла хру-стальные для Танюшки в приданое. А на ниточках не бусинки горели нанизан-ные – слёзы девичьи-поперечьи, что обратились мудростью и умением.

ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЮБВИ

– Черствеет мир, – пробурчала старуха, раскрывая толстую замусоленную книгу, – раньше любви всё просили, привороты делали. А теперь, ишь ты! Отво-рот ему понадобился! Грех это! Ой грех!

Но мужчина выразительно положил на стол деньги. И старуха стала задавать вопросы по существу:

– Давно её любишь?– Больше года.– А почему разлюбить надумал?– Это мешает мне в карьере, в бизнесе, в работе, в семье. Да и дети у меня. Я

их любить должен.– Дети – дело серьезное. Ладно. Приходи завтра за полчаса до полудня. По-

могу. Но только деньги убери. Отдашь ты мне за это молодость своего сердца.– Это как?– Никогда любить не сможешь никого, кроме своих детей.– И всего-то? Договорились!И вот, на следующий день пришли они в поле к Крутицам между Реутовым

и Новокосино. И как по заказу – на дорогах ни машин, ни людей. Даже Носо-виха опустела. Старуха достала из узелка двенадцать выструганных осиновых колышков, воткнула их в землю и зашептала:

– Солнце, оставь свою тень! Тень, отдай свое солнце! Забери мой лёд! От-дай любовь!

Светлана Савицкая

39

– Войди в центр круга, – сказала она, когда стрелки часов подошли к двенад-цати, – и возьми меня за руку!

Мужчина послушался. Тут он увидел, что колышки натыканы в землю в опре-деленном порядке, напоминая своеобразную спираль. И лишь он это понял, тень от первого колышка коснулась второго, тень второго коснулась третьего, и так далее, пока тень двенадцатого колышка не достигла ног стоящего в круге.

Мужчина не почувствовал боли, а только заполонивший сердце холод.Он оглянулся на старуху, но вокруг него проворно собирала колышки пре-

красная молодая девушка.– Постой! – закричал мужчина с сердцем старика. – Я передумал!– Поздно! – улыбнулась Ведьма.

НЕБЕСНЫЙ ОМУТ

Болезнь, которую называла она «озарением», началась случайно. Однажды утром женщина услышала внутри себя сразу тысячу песен, а может, и больше. Песни гнездились в душе, щебетали птицами и звали куда-то в небо. На лест-ничной клетке стало тесно и душно, Жанна вышла на крышу и нырнула песней в небесный омут. Никто из людей не слышал её голоса. Где-то внизу, у подножия небоскреба гудело шоссе.

Это происходило каждый раз, когда выпадал первый снег. Воздух становил-ся настолько прозрачным, что на несколько мгновений она ныряла в небесный омут и въезжала в душу другого человека. Безумная радость и счастье охва-тывали её поначалу. Две, три, пять секунд она неслась с огромной скоростью. И чувствовала то, что чувствуют люди, знакомые ей и незнакомые.

Все это походило больше на сон, потому что не объяснялось никаким здра-вым смыслом. Ведь она видела это все наяву, не закрывая глаз.

Сколько лет прошло с тех пор? Сколько встречено первых снегопадов? Жизнь испытывала её неведомо за какие прегрешения, не объясняя, зачем дан такой дар.

Все это могло бы кончиться сумасшедшим домом. Но однажды Жанна по-няла, что может приносить неоценимую пользу. Она смело вышла на сцену. И стала великой актрисой.

МАТЬ ДЕЛЬФИНОВ

Дельфины любят играть с лодками и рыбаками. Но и умеют себя защитить. С места разгоняют дельфины мощную скорость. Не любят, когда к ним относят-ся недоброжелательно.

Один пьяница решил поиздеваться над милым дружелюбным существом, при-плывшим поиграть к самому берегу. Закрыл дыхательный клапан и захохотал.

Дельфин попытался вернуться, но пьяница держал клапан. Тогда дельфин на-нес ему в живот сокрушительный удар, вырвавшись на волю.

Говорят, Мать дельфинов живет далеко в море и не показывается людям, хоть и похожа на человека. Разговаривает с племенем дельфинов то по-человечески, то по-дельфиньи. Вот они и понимают не только речь людей, но и их намерения.

Притчи

игорь виТЮК

Игорь Евгеньевич Витюк родился в 1960 году. После окончания Житомирского высшего училища радиоэлектроники ПВО проходил службу на инженерных, ко-мандных и научных должностях в войсках противовоздушной обороны. Полков-ник, ветеран боевых действий. Заслуженный работник культуры Российской Феде-рации. Лауреат многих премий. Награждён государственными и ведомственными наградами, в том числе медалью «Участнику военной операции в Сирии».

В настоящее время – редактор военно-художественной студии писателей Цен-трального Дома Российской Армии имени М.В. Фрунзе, заместитель председателя правления Московской областной организации Союза писателей России. Прожи-вает в г. Пушкино Московской области. Стихи И.В. Витюка публиковались во мно-гих региональных и всероссийских изданиях.

Поэзия

Дожить до Крещенья

дышит небо апрельской тоскою,замирает невидимый мир,Божий Крест над мирской суетою –мой единственный ориентир.

оставляя свои заблужденьяи отбросив земные дела,Жду Пасхального воскресенья, Чтобы в сердце любовь ожила.

Повторяя святые молитвы,укрепившись великим постом,в Крестный ход для невидимой битвыя иду с Благодатным огнём.

Крестный ход темноту разверзает.и поправ безысходную смерть,Солнце вечной любви воссияет,освящая нетленную твердь.

я бреду по заснеженной хляби,Страшным святочным вечерком.Чтобы дьявол меня не зажабил,трижды сплюну над левым плечом.

мне бы только дожить до Крещенья,а затем, за великим Постом,Ждёт Пасхальное воскресенье,и опять расцветёт всё кругом.

а пока же хвостатые тваритак и рыщут по русской земле,ни поймать их нельзя, ни ударить,лишь молитва спасает во мгле.

Бесконечные русские зимыи абсурдная русская жизнь,вы извечно неразделимы –хоть возрадуйся, хоть удавись…

ХРИСТОВО ВОСКРЕСЕНИЕ НА СВЯТКИ

41дожить до Крещенья

мой разум рождает чудовищв подлунной, последней войне.а благость небесных сокровищКак будто неведома мне.

и мой человеческий опытничтожен пред миром иным.талант хоть не полностью пропит,но помыслам служит чужим.

зачем я в грехах пропадаю –любовь обрекаю на ад?При этом доподлинно знаю –никто не вернулся назад...

и в славный четверг вознесенья –набатом звучит Благовест! –у Бога прошу я спасенья,до крови сжимая свой крест.

и небо становится ближе.Смиряю греховную плоть!и сердцем воочию вижу –возносится в небо господь!

Потайное облако мечты гонит ветер страсти и надежды.Снова жду мгновений золотых,Чтобы я обнял тебя, как прежде.

Сохнет в жажде дерево любви,Песня света обратилась в стоны.захлебнулся новый век в крови,вновь придётся надевать погоны.

мир у люцифера на курке,ядерных грибов плодятся споры,но не будем истлевать в тоске –Снова к небу обращаем взоры.

в мраке пепла виден третий римКак земной престол для Божьей власти. и любовью смерть мы победим,в неземном найдём земное счастье.

громыхают русские грозы,громыхают во все времена.в них – поэзия жизни и проза,и извечная в душах война.

ну, и где же здесь русское счастье? –Коль идёт нескончаемый боймежду полнящей силы напастьюи теряющей силы душой.

забывается Божие Словов битве левых и правых идей,и взирает господь наш суровона своих нерадивых детей.

я бреду по россии безбрежнойСквозь свои и чужие грехи…и себя утешаю надеждой:вдруг прощенье придёт за стихи?..

«Девочка пела в церковном хоре».Александр Блок

я пил без меры, избывая грусть,и жизнь свою порушил на обломки.но я, родная, вновь к тебе вернусь, Спасая душу от любовной ломки...

и черти пусть идут ко всем чертям! –меня теперь хранят любовь и вера.и я найду свою дорогу в храм,Как подвиг ищет сердце офицера.

а может, путь мой сам меня найдёт? –К тебе одной – и в радости, и в горе…и воспарит душа, и запоёт,Как пела девочка в церковном хоре.

В ДЕНЬ ВОЗНЕСЕНИЯ ГОСПОДНЯ

ПРЕДВЕСТЬЕ ЭПОХИ ЛЮБВИВ ПОИСКАХ ПРОЩЕНИЯ

ПУТЬ ЛЮБВИ

42

наверно, мы слишком наивны,Коль пишем и пишем стихи,о, как потрепало нас сильнов годах девяностых лихих.

По жизни несём чувство долга,а всюду – соблазнов не счесть!но мы не меняем на долларСвои убежденья и честь.

в метро после старших заходим,в вагонах у стенки стоим.для массы мы чудиков вроде,но быть таковыми хотим.

и манипулировать намилегко плутоватым парням,для них мы каштаны рукамитаскаем, увы, из огня.

но всё ж нас врагам не осилить,Пусть мы – «русаки-дураки»!вот так выживаем с россией…Премудрым дельцам вопреки!

1разыгралась в сердце непогода,Позабылись летние деньки –вновь зима накрыла на полгода…лунный свет свернулся в огоньки.

где вы, терема в резной оправе? –затерялись в джунглях городских.Сникли реки в душном ледоставеСредь сугробов жутких и глухих.

город-спутник нервно засыпаетПод вагонный перестук колёс,и куда он едет? – кто же знает…Кто во сне ответит на вопрос?..

дорогое моё Подмосковье! Сердцу милый отеческий край!я к тебе обращаюсь с любовью, ненаглядный берёзовый рай!

Светоносные земли красивы,Светоносны излучины рек.здесь – душа необъятной россии,здесь привольно живёт человек!

Свет небесный земля излучает, от окраин до сердца Кремля!Пусть живёт и в веках процветаетПодмосковная наша земля!

РОМАНТИКИ

ЗИМНИЕ СНЫ В ПОДМОСКОВНОМ ПУШКИНО

СВЕТОНОСНАЯ ЗЕМЛЯ

2Снятся всем «счастливые билеты»,Снится покорённая москва.а под вечер: «ну, мечтатель, где ты?Почему мечта твоя мертва?»

Свежий и ретивый спозаранку,рвёшься вновь надежды воплотить.только ждёт опять тебя обманка,остаётся – по счетам платить...

Эх, куда же от москвы податься,где в почёте дерзость и талант?..вот и будет вечно колебатьсягород-спутник, словно эмигрант…

игорь витюк

Оксана МОСКАлЕнКО

Оксана Брониславовна Москаленко родилась в 1969 году в г. Куйбышеве. Окончила Куйбышевский авиационный институт. Работала инженером на Куйбы-шевском моторном заводе, затем – в ООО «Газпром трансгаз Самара», в настоя-щее время – в индустрии красоты.

Член Союза писателей России. Автор книги стихотворений и эссе «Моё спасе-ние – любовь». Стихи Оксаны Москаленко публиковались в журналах и альмана-хах: «Московский вестник», «Поэзия. Двадцать первый век от Рождества Христо-ва», «Русское эхо», «Невский альманах», «Литературный факел», «Золотое перо Московии» и др.

Лауреат губернаторской премии «Женщина года Самарской области 2015 года» в номинации «Культура и искусство» и Московской областной литературной премии им. Е.Зубова. Проживает в г. Пушкино.

Путь твой перед Богом

Сегодня ночью служба в храме.я жду христово рождество!вертеп с еловыми ветвями...вот-вот свершится волшебство!

за вифлеемскою звездоюСквозь бурю снежную бегу,умоюсь радостной слезоюи свечку господу зажгу.

и будет Свет, и будет радость –уже сегодня не уснуть...январь. рождественская святость.я в Боге прозреваю Путь.

весь мiр в молчанье погружён,в душе темно, лишь пламя свечки...Стоим тихонько на крылечкеи ждём, когда воскреснет он!

Пока что запечатан храм,и храм как гроб... и мы в смятенье...Свершилось чудо воскресенья!и вот господь вернулся к нам! звон колокольный, крестный ход!"христос воскресе!" – ликование!и Богу – всякое дыханьехвалу и славу воздаёт!

РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО ПАСХА

Поэзия

44 Оксана Москаленко

Святой преподобномученице Великой княгине Елисавете Фёдоровне

Когда сбросили в шахту, ты не ведала злости.ты страдала от боли, закусив губы в кровь...херувимскую пела. Переломаны кости,но во взоре угасшем воссияла любовь.

озарённая светом и в парче золотистойвозвратилась в обитель, где заждался отец.Перед Богом предстала непорочной и чистой.и душа убиенной там стяжала венец.

монастырь гефсиманский. запах мёда с жасмином –и к мощам притекает православный народ.Предстоит перед Богом он в моленье единоми покровом молитвы – голубой небосвод.

ты для нас – утешенье, мати Елисавета,ты – душевная радость и духовный родник.ты – источник любви, негасимый луч света.и мучительный путь твой перед Богом велик!

СВЯТОЙ ЕЛИСАВЕТЕ

Прошу прощения у вас,меня вы строго не судите.о, Боже! в покаянный часдаруй небесную обитель.

Прощаем…учимся прощать,Прося у ближнего прощенья.любовь небесную стяжатьи не предаться духу мщенья.

не даждь в унынье утонуть,в аду пропасть от празднословья.мне б на грехи свои взглянуть,Чтоб крест стоял у изголовья.

терпения, любви мне дай,Смиренномудрия прошу я,и целомудрием спасай,Прости меня, коль согрешу я.

господь, владыко живота,Спаситель наших душ нетленных,в преддверье строгого поста,Призри коленопреклоненных.

Без боли в сердце нельзя прикоснуться к Богу.

С. Роуз

Когда душа моя саднити сердце разрывает боль,господь в сей час меня хранити дарит высшую любовь.

да, вера родилась в скорбях,доселе был неведом Свет...и я, погрязшая в страстях,грешу на протяженье лет.

Боль в сердце остановит бег,душою к Богу прикоснусьи в храм – спасительный ковчег –По Божьей милости вернусь.

В ПРОЩЁНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ ПОКАЯННОЕ

45Путь твой перед Богом

"Я привыкла к холоду и дождю, не могу толькопривыкнуть к непогоде в сердцах людей".

Блаженная Ксения Петербургская

в тонюсеньком платке и босикомты пробиралась сквозь метель и холод.добро творила по ночам тайком,не помня про усталость, боль и голод.

ты не привыкла к холоду в сердцах,и непогода в душах удручает.С молитвой жаркой трудишься в слезах.любовь твоя в грехах нас обличает.

Сквозь мглу ночную к страждущим спешишь –лишь только позовут, услышишь тут же!и в души наши грешные глядишь,любовью лечишь сирых и заблудших.

утешь нас и укрой своим крылом!ты – свет в ночи, который мы искали!мать Ксеньюшка, с молитвой и тепломизбавь нас от болезни и печали.

ты боль потери претерпелаи крест блаженства понесла,Скорбя, мирскую жизнь презрелаи царство Божье обрела.

ты раздала своё именье,другое имя принялаи в искупительном смиренье,лишений чашу испила.

в дар прозорливость получилаи в нестяжании святомСвоей любовью излечилаи осенила нас крестом.

К тебе мольбы свои возносим:«о, мати Ксенья, помоги!»и с покаянием мы просим:«в нас веру истины зажги!»

и, преклонив свои колена,тебя благодарим в слезах.любовь, воистину, нетленна,Как свет любви в твоих глазах.

в командировку муж летит...гордиться или горевать?и чувствую, господь велит –С молитвой мужа провожать...

там пекло, там сейчас война.там рвутся бомбы в городах.там кровоточит вся странаи над людьми сгустился страх.

и в небо взвился самолёт –ведь зло пресечь давно пора!летит полковник, патриоттуда, где взрывы и жара.

Смешалось всё – где явь, где сон? –раскаты грома, тишина…Повсюду крики, плач и стон.Будь трижды проклята война!

но он летит сквозь дым и боль,и вспоминает про семью,и с ним – господняя любовь, и будет невредим в бою!

КСЕНИЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ

У ИКОНЫ БЛАЖЕННОЙ КСЕНИИ НА ВОЙНУ…

46

заступница усердная и мати Бога вышняго,за нас, за грешных, молиши ты Сына твоего.о, мати Богородице, ты каждого услышала.в скорбех – от зол и напастей – избавь нас от сего!

ты нам еси спасение. грехом отягощенные,мы предстоим и молимся, пришедши под ПокровК тебе душою чистою, и, сердцем сокрушенные,Пред чистым твоим образом стоим в слезах без слов.

К Покрову прибегающим, в молитвах православныядаруй ты нам полезныя! – смиренно воспоим:ты, дево Богородице! владычице державная! ты бо еси – Божественный Покров рабам твоим!

мы – к скорой нам Помощнице и к вечному сиянию,К Покрову Богородицы – вси люди – притецем,ускорим на молитву и потщимся к покаяниюи к неоскудной милости, к источнику, – мы рцем:

«о, мати Богородице, точиши исцеление,ты предвари на помощь нам, источник Чистоты, –рабам богобоящимся ты – теплое Спасение –всем с верой притекающим. Чтем образ твой Святый».

ТРОПАРЬ КАЗАНСКОЙ ИКОНЕ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

КОНДАК КАЗАНСКОЙ ИКОНЕ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

Как же мало, отчаянно малоя дарила тепло и любовь.ты прости меня, милая мама,я душою простужена вновь...

Без тебя я в воде задыхаюсь –напророчил потерю мне сон.в суете и в несделанном каюсь,нет покоя со дня похорон.

но я знаю, ты – в райском селенье, –и в душе моей светлая грусть.Свято верю в твоё воскресенье, –за тебя непрерывно молюсь.

для мiра я когда-нибудь умру,Спокойно, тихо, умиротворённо,истаю, будто свечка поутру,молитву повторяя облегчённо.

но а пока хочу гореть огнёми славить Бога в храме православном.Когда в церковном хоре мы поём,то думаю о господе Преславном.

хочу взлететь! – я к горнему стремлюсьи уповаю лишь на Божью милость…я с каждым днём сильнее становлюсь,ведь наконец любить я научилась!

МАМЕ СВЕЧА ЖИЗНИ

Оксана Москаленко

Ганад ЧАрКАзян

Проза

В комнату настойчиво постучали. Не дождавшись ответа, двери медленно, со скрипом открылись и в проеме показалась лохматая голова незнакомого мо-лодого человека. Он шустро зашел в комнату и тут же закрыл за собой дверь. Прижался спиной к уже закрытой створке и громко вздохнул.

Он был одет в удлиненный пиджак, точно с чужого плеча. В правой руке незнакомец держал индейский топор. Это было оружие апачей, с которым они боролись против бледнолицых. Топор в руках молодого человека произвел жут-кое впечатление на обитателей студенческой комнаты, которые вдруг оказались участниками и свидетелями каких-то неожиданных событий.

– Ребята, они меня убьют, – сказал лохматый молодой человек и от греха по-дальше попытался впихнуть топор в нагрудный карман длинного пиджака. Но топор не поместился в кармане, и лохматый засунул его под ремень. При этом он несколько раз повторил:

– Еще пригодится... Еще пригодится... Еще пригодится... Первым осмелился заговорить Артур, который таинственным образом попал

в нашу комнату общежития на улице Речной и вел себя вполне мирно. Все знали, что он учится вовсе не в нашем техникуме, а попал к нам по воле комендан-та. Якобы в соседней типовой пятиэтажной общаге на Металлистов не хватает мест. Пока не хватает... Пусть живет хлопец.

– Кто – они? – спросил Артур.– Бандиты! – ответил лохматый.– Ты давай, дружок, в шкаф,– предложил Артур,– а там посмотрим.Не теряя ни секунды, молодой человек прошел по комнате и залез в шкаф.

Когда закрывал за собой дверку шкафа, сказал:– Вы не бойтесь, ребята, у меня топор апачей. Мы отстоим... Не знаю, как Артур и Эдик, а у меня что-то оборвалось внутри. Я машиналь-

но ощупал штанину. Мало ли что... Нас недавно поселили в эту комнату, которая после деревни казалась палатой хором богача, невероятно как уцелевшей после крутых событий в жизни страны.

Мы молча переглянулись. Артур предложил:– Давайте пойдем погуляем на время... Так будет спокойнее...

МИША ТОПОРрассказ

48 Ганад Чарказян

Это было интересное предложение. В те стародавние времена даже комна-ты обычно не закрывали. Этот порядок придумал комендант, чтобы обитатели общежития, не дай бог, не закрылись в комнатах. Мало ли что можно подумать. Только по выходным он выдавал ключи. Все к этому привыкли, да и нечего было прятать в закрытых комнатах.

– Ребята, подождите немного, а вдруг помощь понадобится, – послышалось из шкафа,– подождите немного...

Мы остолбенели. Смущение, страх, испуг и тревога охватили нас, и мы как вкопанные стояли в ожидании чего-то очень важного. Вернее, ждали, чем закон-чится эта тревожная ситуация.

Артур выглянул в коридор. Там было пусто и тихо. Он так и сказал:– Там пусто и тихо, – и повторил – наверно, для лохматого в шкафу. Нам показалось, что мы влипли в какую-то нехорошую историю. Но нуж-

но было терпеть и дождаться финала. Минут через десять медленно открылась дверь шкафа и оттуда вышел человек с топором.

– Будем знакомы, я Миша Топор. Спасибо за помощь. А если вам она пона-добится, обращайтесь в общежитие на Металлистов, комната шестьдесят три.

– Это Эдик, – смущаясь, представил нас Артур, – я – Артур. А это Жора из деревни Луговая.

– Почти земляки, – принял нас в знакомые Миша Топор, – я пошел.В нашей студенческой жизни после этого ничего не изменилось. Появился тог-

да Миша Топор и тут же исчез. Но его появление и уход с топором апачей оставил заметный след в нашей памяти. Не только в нашей памяти. На следующий день в нашем общежитии все разговоры были только о Мише Топоре. Якобы он топором разрубил двух насильников, которые напали на студентку... Победил их наверняка и освободил девушку... Из-за чего якобы гоняются за ним друзья тех насильников, чтобы отомстить... И главное, что Миша Топор спас совсем незнакомую девуш-ку... Было, конечно, приятно, что наша комната имела хоть косвенное отношение к тем событиям, которые повторялись с регулярной частотой и в которых непре-менно участвовал наш знакомый Миша Топор... Слухов было много...

Как мы ни старались оставаться в стороне от мелких житейских разборок между местными и приезжими молодыми людьми, ничего не получалось. В го-роде мы уже немного прошли адаптацию и на третий год основались настолько, что уже проявили свои амбиции. При порядках, которые установил наш комен-дант, на месте решать конфликты было чревато. Мы могли вылететь из обще-жития в родную деревню мигом. Из-за этого в общежитии была тишь да гладь. Единственное, чего мы не могли допустить, – это проникновение местных к нашим девчатам. Уж так сложилось, что мы горой за своих.

Иногда, правда, перегибы были. Может, и могли проявиться чистые чувства, кто его знает. Но принцип оставался всегда – защищать своих. И дело дошло до серьезного конфликта. Предстояла драка. Просто мордобой, кто кого. До крово-пускания. Но без ножей, цепей, прутьев и всяких вспомогательных средств. Это было время честных драк. Шли выяснять отношения, но никто и не помышлял перейти грань допустимого. В команду мстителей или искателей справедливо-сти попала и наша комната – Артур, Эдик и я. Шли мы на правое дело, так нам думалось. Хотя других своих забот было выше головы. Все же молодость брала свое. Пустырь, где была назначена разборка, просматривался как с нашего, так и с общежития на Металлистов. Наши сторонники – на крыше нашего, а про-тивников – на крыше их общежития.

Мы встретились с командой противников около маленькой площадки, где иногда приходилось гонять мяч. Это была война миров – местных городских и

49Миша Топор

нашего провинциального мира. Только никогда дело не доходило до настоящей обиды. Где-то в глубине души мы четко понимали, что место рождения каждого из нас вовсе не имело решающего значения. Одни по воле судьбы родились в городе, другие в деревне. Но все в одной стране и на одной земле. Они местные. Мы приезжие. Короче, по-простому: город – деревня. Хотя многие горожане – вчерашние деревенские... Если не они, то их родители точно... Но сейчас пред-стояла драка. Ошеломило нас то, что произошло дальше.

Впереди команды наших противников шел в своем длинном пиджаке и с то-пором апачей Миша Топор. Он тут же засунул свой топор за ремень и громко объявил:

– Ребята, это же свои люди... Разборки не будет. Война сегодня отменяется. Перемирие, переговоры и мир. Мы уходим с тропы войны. Нас ждут более важ-ные дела. Долг, дружба, мир... Я сегодня угощаю всех...

Он обнял ошарашенного Артура, Эдика, а потом и меня.Миротворец Миша Топор тогда спас всех от мордобоя... Он громко сказал:– Они однажды спасли меня от бандитов... Добро за добро, мир и братство...

Этого и требуют наши сторонники. – Он указательным пальцем показал на кры-шу нашего общежития, а потом на крышу общежития на Металлистов...

Мы были безмерно рады, что драка не состоялась, что всех нас примирил Миша Топор. И самое главное, что он узнал нас. Мы были в восторге. А Миша Топор стал в очередной раз героем дня. И городские были довольны. Все же по-бедил мир. Остальные разногласия можно решить без драки По-мирному. Мы тоже так думали. Зачем студентам драка?

Это было так давно, что кажется, не было тех прошлых дней, тех событий и нашей встречи с Мишей Топором. Часто до нас доходили слухи о его новых подвигах. Слышали, что он успешно завершил учебу. А потом исчез из нашего поля зрения... Мы даже с облегчением подумали, что наше знакомство так по-доброму завершилось... Могло получиться хуже... У Миши Топора была тогда другая слава...

Возможно, все так бы и кануло в историю, если бы недавно я не встретил Артура. Мы долго вспоминали наши студенческие дни втроем в одной комнате. Вспомнили нашего коменданта, который многое делал для того, чтобы мы были добрыми, не вредили друг другу, жили как близкие люди. Он всегда повторял, что хорошему, честному человеку нет нужды жить взаперти. Если у человека добрые намерения, то не надо прятаться за закрытыми дверями.

Мы вспомнили всех. И сожалели, что общество, которое мечтал построить комендант, не достроили. Очень жаль. Вспомнили и Мишу Топора, который так однажды испугал нас, а потом спас от драки.

– Ты знаешь, у меня есть идея. Давай навестим Мишу Топора!Это была самая умная идея Артура. Потому что, став директором школы, он

не изменил свои старые привычки, которые я помню до сих пор. Иногда и не совсем хорошие...

– А где же теперь Миша Топор? Где его найти?– Миша Топор теперь руководитель огромного предприятия. Успешного и бо-

гатого... Он побеждал везде и всегда, он молодец. Впрочем, все потом, не спеши. В жизни случаются события, которые не поддаются объяснению, потому что они предельно просты. Миша Топор – уникальный архитектор своей судьбы. Все остальное потом, мой друг. У меня для Миши Топора есть хороший пода-рок, увидишь. Ты должен помнить, когда-то он сказал, что мы с ним соседи...

Тогда же я с печалью узнал, что нашего Эдика больше нет. Он стал жертвой межнационального конфликта и так и не увидел, как разорвали на клочья нашу

50

огромную страну, где межнациональные отношения не были предметом обсуж-дения. Дети разных национальностей учились в одних классах, в одной школе...

Артур повез меня на своей машине и сказал, что дозвонился до Миши Топора и тот ждет нас. Оно так и было.

Миша Топор встретил нас обрадованно. Артур достал свой сувенир. Это ока-залась искусно выполненная копия топора индейцев апачи в красивом футляре.

Миша Топор от неожиданности чуть не сел посередине кабинета.– Мои дорогие,– сказал он,– я перед вами в долгу.Артур заверил, что недавно он был в далекой поездке и ему приглянулся этот

топор, потому что он всегда помнил про первую встречу с Мишей Топором.Миша усадил нас за огромный стол, где он, вероятно, проводил совещания,

похлопал по плечам и сел в свое кресло. Он нагнулся, открыл ящик стола, вы-тащил оттуда тот самый топор, что был у него в руках в день нашей первой встречи, и положил его на стол. Это было так неожиданно, что мы растерялись и ни слова не могли сказать...

– А теперь о моей вине перед вами. Простите, ребята, мало осталось свиде-телей тех непростых дней. Хорошо, что вы здесь. А этот топор был со мной все эти годы. Возьмите его в руки и внимательно рассмотрите. Он тоже сувенирный. Он достался моему отцу на фестивале в столице. Какой-то гость ему подарил со словами, что только таким топором можно защитить свою свободу. Никогда и нигде этот топор не служил злому делу. Это был мой реквизит, который я ис-пользовал по своему сценарию для выживания и достижения целей. Та первая наша встреча была моя очередная роль, эпизод, который повторялся много раз. Я сам создал миф о себе. И пришел к выводу, что для достижения благородной цели все способы оправданы. Я достиг всего, что планировал и о чем мечтал, только без криминала. Я играл и получал удовольствие и возможность творить далее. Возможно, я мог стать хорошим артистом, но мне надо было выполнить свое обещание моей бабушке и деду, матери и отцу... Что я когда-нибудь вернусь в нашу Богом забытую деревню по хорошей дороге. Что у нас будут хорошая школа, клуб и магазин... И у меня все получилось. Мой сценарий – это хорошо придуманная жизненная реклама. Никто тогда не думал о рекламе. В этом не было нужды. А я удачно рекламировал свой образ. Образ Миши Топора. Образ, который и теперь, в эти сложные времена, работает на меня. Теперь мои недруги ищут темные пятна в моем прошлом. Их не было. Только вот топор был и есть... Правда, немного местами потрескался. Он ведь тоже сувенирный. А вообще, спасибо вам, что тогда дали мне приют в шкафу. Я до сих пор помню ваш шкаф и ваши испуганные лица... Простите, ребята...

Я взял в руки много повидавший сувенирный топор храбрых воинов апачи и подумал, что для человека все двери открыты, чтобы достичь успеха и строить свою судьбу так, дабы нести людям добро. Как это делал Миша Топор.

– Все в жизни достигается топором. Но лучше, чтобы этот топор был суве-нирным, – подвел итог мой друг Артур.

– Про это и я часто говорю. Ладно, друзья, остальное потом. Вы мои гости, и нас ждет стол Миши Топора. Там и продолжим. Я даже не мог подумать, что однажды я расскажу о тайнах, накопленных годами, и мне станет легче. Хотя ореол таинственности тоже приятен, когда он служит добрым делам.

Потом, много дней спустя, я подумал, что наш противоречивый мир воспи-тывает в нас убеждение, что топор и кровь, обрез и пуля решают все. Оказалось, не все так. Хотя, с другой стороны, было как-то досадно, что Миша Топор жил другой жизнью, не той, о которой, нам казалось, мы знали...

Ганад Чарказян

Анна вАСильЕвА

Поэзия

Просто захлопнулась дверь

Анна Евгеньевна Васильева – член Союза писателей Беларуси, автор многих поэтических сборников. Публиковалась в периодических изданиях Беларуси и России. Постоянный автор «Новой Немиги литературной». Живет в Минске.

день, как младенец, глядит изумленнона нашу встречу с тобойв комнате этой, слегка затемненной.в уничтожении сбой,видимо, чувств у тебя приключился.Смотришь как раненый зверь.Просто с дороги однажды ты сбился…Просто захлопнулась дверьв то зазеркалье, где вербы комочкинас золотили пыльцой,где я в твоей танцевала сорочке,Счастьем светилось лицо.я и сама заплутала в сомненьях,Стал лабиринт мне тюрьмой.нить ариадны есть в стихотвореньях,в них еще пишется «мой»…

ускользает что-то главное в новогодней суете.Будет дней теченье плавное,Будут разные не теПриходить и время ценноеПо песчинкам разносить…встречей-вспышкою мгновенноюСожжена меж нами нить.Поцелуи словно бабочкиразлетелись с рук и плеч.город спит, мигают лампочки –Свет так нелегко сберечь.робок взгляд, а вдохновениевместе с чувствами ушло.ночью ветра дуновение разукрасило стекло.

и снова – белым-бело!Как птица летит метель,Под белым ее крылом Спит дом, молодая ель,невестою за ночь став,Ждет: сказочный юный лельв венке из цветов и травКоснется ее и хмель

*** ***

***По веткам всем пробежит.… Снег ловим без рукавиц,Как будто батон крошитна небе и кормит птицСнежинками наш январь.и твой поцелуй пьянит,и вместо луны фонарьв окно нам всю ночь глядит.

52 Анна васильева

небо будто белая пеленкаКутает березовую рощу.на столе – кувшин, батон-плетенка.Куст жасмина провалился в толщувыпавшего снега, за окошкомнет прохожих, лишь синичек стайкаСобирает брошенные крошки.и, надев отцовскую фуфайку –нет теплее и дороже вещи, –выхожу, а двор – неузнаваем!все вчера казалось жестче, резче…Снег как время, стареньким трамваеммелочи умчались, на латыни,видно, пишут голуби посланье…не прочесть пока, в небесной стынине увидеть мне слова прощанья.

влажный снег облепил провода,Черных линий на небе не стало.Светлых дней к нам идет череда,дом укрыт ледяным покрывалом.ощущение – мир задремал,тишина, и по белому шелку –алый штрих, он так ярок, пусть мал:Сел снегирь на соседскую елку.у февральских ветров норов крут,но они устают, и метелизавершат свой привычный маршрути замрут у одной колыбели:март – младенец, в глазах – синева.он похож на тебя, волоокий!в небе мелют снега жернова,но близки долгожданные сроки!

вечер с тобою, как тонкая пряжа –ветки березы в проеме дверей.ночь у ворот черной кошкою ляжет,ветер, примчавшийся с теплых морей,Будет ласкать наши юные вишни,Станут невестами в мае они.здесь на террасе у дома – затишье.хочешь – спасайся, а хочешь – тонив омуте глаз, я – немного колдунья.мой поцелуй будет как приворот.

ах, как он смотрел на полет журавлей! вернулись! Светлей стали лица! весенним дождем небо смыло с полейостатки зимы, а синица,К нему прилетавшая в снег и мороз,Клевавшая крошки с ладони,увидев глаза его, полные слез,замерзла в ту ночь на балконе…и вроде морозец уже слабоват,Крещенские – лютыми были!а он и не понял, убил ее взгляд.…ну, что ж мы с тобою застыли?во взгляде твоем восхищения нет,не чувствую, больше не верю.взмах крыльев и – нет надоевших тенет!я благословляю потерю!

Свет дрожит на кончике иглы –Капелька воды – дар небосвода.на мгновение отнять у мглымир и вниз сорваться – вся свобода.лапы елей охватила дрожь,ветер пробежал, стучась в окошки.воробей, веселый как гаврош,растолкав синиц, ворует крошки.в пять уже торшер включен в углувместо солнца. Пестрый, как интриги,Половик плетеный на полу,Корешок знакомой с детства книги,в ней цветок давно я берегу.васильковый цвет исчез с годами…иногда себе я все же лгу,Что могло быть что-то между нами.

***

***

***

***

***

Крикнула птица, опять в полнолунье – Эхо знакомых шагов у ворот.Это уходит надежда на счастье…Что же ты медлишь? окликни сейчас!Словно родник у меня на запястье –Пульс бьется чаще от ласковых фраз.вот и светлеет, в атласных пуантахС неба спускается робко веснав белой фате, нежно-розовых бантах,Словно невеста невинна, честна.

53Просто захлопнулась дверь

тот, кто назывался другом,мне сказал: «Прости! дела!»а на небе черным кругом –ветки, голая ветла.тот, кто называл любимой,вдруг почувствовал – устал…он прошел однажды мимо,а во взгляде – лишь металл.Жизнь! Комедия и драматесно в ней переплелись.Каждый день упрямо мамаговорила мне: «держись!Подожди еще немножко,Позабудь, пойми, смирись.Сколько ни петлять дорожке,все равно уходит ввысь!»

на цыпочках ветер по садуПрошелся и замер у дома.тюльпаны пытались оградуПоджечь, но раскатами громаиспуганы, сразу закрылись.апрельской грозою нежданнойдома и проселки умылись.С улыбкой блуждающей страннойСмотрела она на дорогу,на птиц, заселивших скворечник.Сирень разбудив, недотрогу,Каштан, как огромный подсвечник,над нею зажег свои свечи.Светлело в душе, распрямилисьнедавно поникшие плечи,Как будто за них помолились…

целуешь осторожно пальцы.на столике – остывший кофе.в окне – небесный шелк на пяльцахи твой красивый гордый профиль.настойка из целебных ягоднапомнит о горячем лете,о том, что не случилось за год…в хрустальной вазе на буфетеБессмертников огонь остывший,Поблекший, как мои надежды.весь месяц мне казался бывшим,а поцелуй горяч, как прежде.все впереди – весенний вечер,где небо вышито стрижами,где ветер задувает свечи,Чтоб насладиться миражами.и кажется, что счастье рядом,Что солнце – лотос в водной сини,Что облако над старым садом –от нашей ссоры прошлой иней.

лето зеленые стенывновь возвело за окном.дом себя чувствовал пленным,мы с ним остались вдвоем.ни горизонта, ни речкидо октября не видать.Скоро люпин будет свечкивдоль всех дорог зажигать.тихо откроешь калитку,тюль ветерок колыхнет.Юность как будто открыткуС дальнего края пришлет.Скрипнут потом половицы,Сядешь ко мне на кровать,от поцелуя ресницыБудут тихонько дрожать.Плен разорвешь, мое имяты повторив много раз.мы бы остались чужими,Если б люпин нас не спас,Если бы черные птицызвезды склевали с небес.Светом, проникшим в темницу, –взгляд твой, и сумрак исчез!

*** ***

*** ***

54

«здравствуй, мама!» – сказать это нужно без слез,рядом дети, а я для них – сила.ветер треплет зеленые пряди берези цветы на такой непривычной могиле.Этот желтый, как летнее солнце, песокне согреет тебя, не согреет…вдруг жена мне сказала: «Белеет високу тебя», – и погладила. значит, жалеет.вспоминается желтый песок у воды,речка Синяя. Как телеграммы,в небе быстрые мчатся стрижи. нет беды,Что не выплакать в детстве у мамына груди, обнимала, шутяговорила: « не плачь, мой защитник!»…а потом мне была как дитя.ты шуми, заглушай боль, ракитник!

***

апрель под черемухой шелк постелил –Ей под ноги бросил фиалки.ночами холодными не было силЕму отказать, было жалкоСтараний его, но ждала она май…апрель говорил с ней с надрывом,на рельсах покачивал старый трамвайСкучающий ветер, порывомвнезапным он форточку в спальне закрыл.и сон заключил нас в объятья,а утром вдруг облако возле перил –для мая черемуха платьенадела парадное – все в кружевах!мы в сладком тонули дурмане,забыв холода и сомнения, страх,Как странники после скитаний.

По зеленой листве молодойдождь стучит, как по клавишам чутким.низко птицы летят над водой,на террасе стоят незабудки.мы снимаем немое кино –только жесты да долгие взгляды.изучили друг друга давно,Слов напрасных не надо. не надо…майский дождь этот – только на час,летних гроз приближается время.и в зрачках затуманенных глазБудут молнии снова, и племяЮных ласточек, встав на крыло,тишину разорвет в лоскуточки.время нашей весны истекло,и не будет в природе отсрочки.

Свекровинаш клен зелеными цветамиукрасил пасмурный апрель,и небо с белыми грядамитак высоко, и басом шмельПоет фиалкам на знакомомлишь им наречии цветов.огнем сиреневым за домомСирени куст пылать готов.Щемит, грустит о прошлом сердце,уходят близкие… держись!и в доме лишь рассада перцев,тобой взращенная, – есть жизнь…

*** ***

***

Анна васильева

Татьяна ПАрСАнОвА

Поэзия

миг прозренья

Татьяна Парсанова родилась в хуторе Рябовском Волгоградской области в се-мье донского казака.

Автор сборника стихов «В унисон с дождями» (редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2018). Стихи публиковались в интернет-альманахах и журналах : «День и Ночь», «45-я Параллель», «Сетевая словесность», «День литературы», «Артбухта», «Топос», «Великороссъ» «Дарьял», «Зарубежные за-дворки» (Германия), «Новый Континент» (США), «Созвучие», «Новая Немига ли-тературная» (Беларусь) и др.

В настоящее время живет и работает в подмосковном городе Наро-Фоминске.

Когда приходит миг прозренья –ты постигаешь суть движенья.и в страхе видишь, как мгновеньялетят.

Как опыт гасит пыл умело.Как даже на краю предела –ты в склепе собственного телазажат.

тогда, неведомой тропоюведомый горькою судьбою,Прильнёшь губами, лбом, душоюК кресту.

вкусив всевышнего прощенья,Сложив, как пазлы, жизни звенья,найдёшь дорогу восхожденьяК христу...

Повис мороз на ветках краснотала.упав в сугробы, зимний день потух.всю ночь метель над городом леталароняя с крыльев мягкий, белый пух.

за угол дома прячась шаловливо,Прохожих ветер лапою бил в грудьи, скатываясь с хохотом с обрыва,шершавил незамерзшей речки ртуть.

расщедрившись, декабрь осторожноБерезку кутал в меховой полон.нашептывал, что всё еще возможно,С ресниц моих сдувая легкий сон.

и до утра, желанием томима,Безропотно отдавшись декабрю,я верила, что вновь тобой любима.и верила, что вновь тебя люблю.

*** ***

56 Татьяна Парсанова

«Февраль. Достать чернил и плакать!Писать о феврале навзрыд».

Борис Пастернак, 1912.

«Февраль. достать чернил и плакать!»увидев вдруг, как сотни летлуны серебряную мякотьКровавой лапой рвет рассвет.

и осознать предельно ёмко,Как норов у мороза крут.Как тонким языком позёмкаСлизнёт намеченный маршрут.

Как путь до точки невозвратаБлагими помыслами взрыт.С раздраем Понтия Пилата«Писать о феврале навзрыд»,

но… захлебнувшись знаньем этим,душой почувствовать вдруг, какна расстоянии столетийФевраль рисует Пастернак.

Повозкой бренной катит жизнь земная,пока небес мы жаждем благодать.и всё-таки приходится признать –создатели и ада мы и рая...

Поверить надо в мудрость бытия,и жизнью насладиться в полной мере,и быть счастливым в этой твердой вере.раздутое поглубже спрятав «я».

руки пали, бессильны как плеть...Сникла вся, словно сломанный стебель.не летать нам с тобой. не гореть.Превращается сказка в не́быль...

Сердце больше чудес не ждет,в треугольный тупик заковано.в перепонки жестоко бьётмне «люблю» твоё телефонное.

Плачь не плачь... ноябрю все-равно.По судьбе твоей дымкой мелькнула я.одиночество ставит клеймомне на плечи мои сутулые.

разбивая на осколки вечер,вдруг сорвется с высоты звезда.и решив, что друг без друга легче,люди расстаются навсегда.

грусть и Боль зайдут к ним в дом без стука,Словно закадычные друзья.и главу с названием «разлука»впишут двое в книгу Бытия.

Крылья света ночь раскрасит черным,Сдавит обруч непрощенья грудь.Эрато вздыхает обреченно,мельпомене уступая путь...дарило лето сладкую истому.

Как мощный хор звучал вокал цикад.луна бродила по дорожке к дому,и лунным зайцем убегала в сад.

Был пояс речки серебристо-светел,дрожал чуть-чуть от щекотанья звезд.Черемухой пропахший, пьяный ветерСчитал, сбиваясь, листья у берез.

Касалась ночь рукою теплой чресел,манила приворотною травой.и соловьи, охрипшие от песен,Бросались в омут страсти с головой.

По небу алость раннего рассветатекла неспешно, нежною волной...Как жаль, что мы уже не помним это.Как жаль, что это было не со мной.

ФЕВРАЛЬ РИСУЕТ ПАСТЕРНАК ***

***

***

***

57Миг прозренья

опять морфей дружить со мной не хочет.Пугает ночь крестом оконных рам.Бунтует память. и апрель пророчитраздрайный взлёт моих кардиограмм.

упрямо мысли о тебе стрекочут,забыв итоги отгремевших драм, – не мне желаешь ты спокойной ночи.не ты меня целуешь по утрам.

Поцелуем зимы суровымгубы выстудило добела.одиноких квартир оковыв расписание жизнь внесла.

и на пике вселенской болиСобираются в клин журавли...отпускаем любимых на волю,Чтоб они возвратиться могли.

шар солнца закатился в тень устало.Спешит зажечь звезду фонарщик-вечер.Полупрозрачной ночи одеялонакидывает скромно клён на плечи.

Жука березка спрятала на ветке.дуб задремал, считая дни свои.и только соловей своей соседкерассказывает сказку о любви.

Старательно вышила ночь-рукодельницаБлестящими звездами неба сукно.разлившись по улицам города, стелетсяночной тишины вино...

забывши о скромности, Ель одинокаяморозу колени потрогать даёт.Серебряной лапкой луна круглощекаяв окошко всю ночь скребет….

мечтает Февраль, как наутро приватноПить будет сосулек мёд.Под толщей сугроба, проснувшись внезапно,Подснежник Проталинку ждёт...

Солнце затопит округу теплом.ветер с березками танго запляшет.Кинет июнь в изумруд под окномбелые-белые брызги ромашек.

Полною грудью, хмелея, напьюсьутром, глотая росистые блики...и потеряю себя. заблужусь в пряном плену земляники.

во славу утра пели птичьи хоры.остатки сна бежали налегке.а лучик солнца крался в щелку шторы,Чтобы меня погладить по щеке.

минут бездумья карусель крутилась,дарил октябрь летнее тепло.и вроде ничего не изменилось,а на душе спокойно и светло...

Сегодня чей-то наступил черёдпознать на деле бренность бытия...итог скитаний зная наперёд,мы плачем с тихой радостью – не я.

Стекает день, как жидкое стекло.Стихов забытых томик на столе.не верится, что время истекломоей командировки на земле.

*** ***

***

***

***

*** ***

58 Татьяна Парсанова

Суета привычная вокзалаулеглась под мерный стук колес.торопливо осень замахалаиз окошек золотом берез.

день, впитав вагонное унынье,Спрятал хвост в густеющем тумане....мы с тобой столбами солянымиза столом... в вагоне–ресторане.

искры взглядов гасим моментально,Прячем внутрь себя дыханья сбой.Это ты! Попутчик мой случайный.тот, кто не сумел мне стать судьбой.

Жгут гортань зажатые вопросы,душит мыслей скачущих капкан – Это наказание? иль простозлого провидения изъян?

но опять участниками драмымы с тобой. Как много лет назад.диалог наш, нестерпимо рваный…и улыбки наши невпопад.

и до дыр затертые вопросы,Стали злыми вдруг. и бьют под дых:– Как живешь? – Сдержаться так не простов этой мизансцене для двоих.

значит, врать сегодня есть причина,Боль сердец искусно затая.ты чужой, несбывшийся мужчина...я жена чужая… не твоя.

значит, нам за пазухою каменьнашей встречи прятать сужденои весь вечер зябкими рукамигреть в бокале красное вино.

Паровозик, прогудев со стоном,Поезд рысью потянул вперед.Эта встреча – шанс из миллиона.Эта встреча – в юность перелет.

вьется полночь за оконной рамой,нам грозит «конечною» вдали.мы с тобой в вагоне-ресторанеЕдем… в разные концы земли.

я пойду за тобой... Позови.в мир бескрайний пойду. или в келью.изумленные декабриПусть рыдают по мне капелью.

Благочинные городаСветофорами красными дразнятся.я уйду за тобою... Куда?а какая мне разница!

в какофонии листопадаЖуравлиный всё глуше стон.По остывшим дорожкам садаветер рыжим метёт хвостом.

Без оттенков, стабильно серыйПолинялых небес окрас.Постаревший фонарь несмелоЩурит в полночь свой желтый глаз.

месяц горбясь висит на ветке,Пепел лета зажав в горсти.Больше мне не поётся в клетке.отпусти меня. отпусти.

ну, наконец! март греет ветров струны.Как на дрожжах растет младенец-день.Пень, щегольнув перед березкой юной,Сдвигает шапку снега набекрень.

все реже небо хмурится. всё вышеКотов, в весну влюблённых, голоса.опять сюжеты сказочные пишетманящая дороги полоса.

дома, очнувшись после зимней лени,наперебой капелями стучат.и гладит солнце голые колениодетых в мини молодых девчат.

*** ***

***

***

валентина БЕляЕвА

Пу тевые заметки

Под мерный перестук вагонных колес я читала свои стихи об Ангеле-храни-теле.

Я помню, безусловно, о тебе. И знаю, как нелёгок свод небесный,Что виснет вечным дивом безывестнымВ большой твоей истерзанной душе. Как прежде, я один в твоей судьбе –Невидим, справедлив и строг порою. Крылом своим распахнутым укроюВ завьюженную ночь на вираже.

Ты видела? Метнулся, вспыхнул мигИ что-то прокричал, тебе лишь предан. Тебе – его единственному кредо –Его неодолимая тоска. Взгляни! Безумным белым вальсом ликЗвезды твоей, единственной и нежной,Кружится и легко и безмятежноМетелью отбелённого песка…

Но вечны над тобою небеса!И я тебя люблю, поверь, безмерно. К тебе спешу взволнованно и нервно,Я здесь уже – на этом берегу. Ты слышишь ли меня? Открой глаза!Вон, с крыши вдруг сорвался старый ворон,С кровавым клювом, словно уголь, чёрен,И с яростью купается в снегу…

Мои случайные добрые попутчицы по купе вагона – простые украинские жен-щины, возвращающиеся домой после недолгого вояжа в поисках заработка по не

ПОЛЬША

60 валентина Беляева

такой уж приветливой для них соседней стране, уставшие и измученные унизи-тельными мытарствами, – слушали с каким-то жалким, обречённым видом.

– А зачем ворон купается в снегу?Спутницы одёргивают подругу. Зачем я читала именно это? Не могла вспом-

нить что-нибудь пооптимистичней? Вот тебе и урок: учи свои стишки, как школьница, чтоб при случае по собственной же воле не вынуждена была стра-дать от унизительного стыда, вот как сейчас. Тихо начинаю почти что ненави-деть себя. Что ты хотела им сказать? Уж не преподносила ли лукавую теорию о молчаливо-безропотным терпении в ожидании небесного мифического суще-ства, которое однажды непременно распахнёт своё могущественное крыло над головой и милостиво осчастливит до времени истерзанную судьбу? А какого им счастья от него ждать и главное – откуда? Об этом ты подумала, прежде чем по-казывать им эту свою хоть и жизненную, но и безнадёжно печальную путевую зарисовку? Сама пережила? Ну, так и оставь себе…

Тут поезд противно визгливо дёрнуло-зашатало, словно вогнало в зону каска-да подземной турбулентности, и намертво пригвоздило к железной дороге, – на сломе рубежей, идеологий, кровавой истории стран, неоднозначно спорной па-мяти о мировой войне и углубляющегося политически-принципиального кризи-са на языковой почве двух народов. Польско-украинская граница. Паспортный контроль.

Тесный коридор поезда «Варшава-Львов». В руках польского пограничника – что-то уж слишком долго – мой пропуск в Евросоюз в тёмно-красном переплёте.

– Паньи Бьельяева, на выхад. У тебья нарушеньия срок вьиза. – Что??– Берьи весчьи и сльедуй за мной. – Что-о-о?? Я не понимаю! Почему? Я возвращаюсь на Родину! Моя виза за-

канчивается завтра!– Из тридцатьи дньей ты имьела права нахадиться на терьиторьии Полска

толка васьемнадцать, двьенадцать была незаконна, так написана в твая паспарт. Ты граматна, чьитать умьеешь?

– По-польски не умею. Покажите, где написано. Перестаю соображать. В иностранную каталажку как преступница? Погра-

ничник показывает ручкой на пункт в визе мелким неразборчивым шрифтом. Вижу, что разобрать, а скорее догадаться, может только носитель языка.

– Срок визы не означает срока пребывания в стране?? Это же абсурд! Я со-вершила большое преступление?

Господи, если бы мне знать тогда, что пройдут какие-то часы, и я не только не пожалею, что не читаю по-польски, что пережила это унизительное бессилие, а и буду благодарна такому, как виделось, нежданно подлому удару судьбы – в чужой стране, без языка, без всякой перспективы какой-либо помощи…

А пока:– Я плоха гаварью па-русски?Нет! Ты слишком хорошо говоришь по-русски, тупой бессердечный мужлан!

Более того – кровь моя леденеет от твоего русского. Чувствую, как отвратительно зазвенело сначала в голове, потом в позво-

ночнике, как ноги делаются ватными: хватаюсь за край верхней полки, чтоб не упасть. Медленно и потому ещё более противно забывается родной язык, где-то в своих спутавшихся лабиринтах сознание лихорадочно пытается отыскать ну-левую точку какого-никакого соображения.

61

Спутницы по купе испуганно-сочувственно смотрят, кивают на прощанье: иди себе, случайная попутчица, коль уж так тебе выпало, стихотворение твоё про ангела да ворона зацепило нам души, ну да по жизни каждому своё.

Без паспорта – хуже, чем без рук: впервые в жизни сознаю хоть и примитивно немудрёную, презрительно-безжалостную, но и чистейшую как стёклышко ис-тину: «без бумажки ты – букашка»…

– Что они сделают со мной? – мучительно раздумываю, сидя в машине, на которой пограничники везут меня в свою контору-офис, уж не знаю как она у них называется. Потихоньку начинаю понимать, что нужно смиренно принять всё, что так нелепо уготовил извив судьбы, потому как иного не дано.

Впервые в жизни я – в плену, тем более в чужом и, как уверяют наши СМИ, враждебном нам государстве. Беспорядочный, издевательски хаотичный круго-ворот мыслей. И среди них – как периодический высверк вихреобразной молнии – это слово «плен», само по себе с безоглядной жестокостью вселяющее страх, и в первую очередь – страх неизвестности.

Почему-то вспомнилось реальное произведение Николая Иванова «Вход в плен бесплатный, Или расстрелять в ноябре». Да, именно из-за него – этого убийственного слова «плен». Господи, да спустись ты на землю, а лучше ещё ниже – в тот самый подземный бункер, куда тебя и везут, туда, где принимают нарушителей границы, насильников, наркодилеров и прочих преступников. Там и начнёшь соображать по существу и адекватно. С каким-то идиотически остер-венелым сарказмом подумалось: не кинут же меня в такую же яму, где, сохраняя своё личностное достоинство перед собой же, я должна была бы умереть просто от впившейся в разум и тело брезгливости, кишащей тучами омерзительных на-секомых, грызунов и прочей нечисти. Однако, не имея ни малейшего представ-ления, что меня ждёт в этом неожиданном плену, с этого момента я уже чётко ощущала какое-то облегчающее умиротворение.

Подъезжаем к большому непримечательному одноэтажному зданию. На крыльце меня уже ждут и жестом показывают, куда идти. Впервые в жизни я – в так называемом по-русски обезьяннике. О, какая была самооценка! Отупление, полное отсутствие мозгов. Через час – в огромном кабинете со столами, ком-пьютерами и работниками погранслужбы.

– Паньи Бьельяева, садьис. Имья-фамьильие, дата-мьесто раждьеньие?Поляк пишет ручкой с такой невероятной скоростью, какой мне видеть ещё

не приходилось, в другое время залюбовалась бы. – Што такое ты в России?– Я – поэтесса, член Союза писателей России. – Оо, интьерьесна! Можьешь пачьитать свой стьих?– «Я помню, безусловно, о тебе. И знаю, как нелёгок свод небесный, что вис-

нет вечным дивом безывестным в большой твоей истерзанной душе…»– Да, вьижу. Спасьиба. Толька слушать, в сажаленьии, нема врьемья. Што ты

дьелала в Полска?– Я была у дочери, она живёт во Вроцлаве. – Ооо! Русскьий гастарбайтер??– Нет, она вышла замуж за вашего соотечественника, я была на их свадьбе. Лицо пограничника мгновенно меняется, удивляется и расплывается в не-

управляемо радостной улыбке. Он точно на вершине счастья! Как ни странно, где-то в глуби души робко и нерешительно вздрогнула и тоненько зазвенела ожившая ниточка хоть и неясной, невесть откуда взявшейся, но всё же надежды.

Польша

62

– Харашо! Мы не возражайем, мы рады. Можеш паказать?Пограничник с неподдельным интересом разглядывает счастливые лица кра-

сивой русской девушки и благородного вида поляка-спортсмена с фотографий на телефонном экранчике. Листает и ищет моё изображение. Не скрывая явного удовлетворения, находит, искренне улыбается и возвращает телефон.

– Паздравльяю. Укрепльяем добрые атнашеньия с нашимьи странамьи? Ха-рашо! Мне всё паньятна, но трьебуется фото и атпечьяткьи пальец.

В холодном подземном помещении – необходимые и довольно унизительные процедуры. Да и ничего бы, если б не наедине в течение часа с огромным, по-хожим на откормленного африканского самца гориллы с лоснящимися глазами пограничным статистом, выполнявшим свои должностные обязанности.

Часа через три:– Паниьи Вальентьина, мы верьим тьебье, мы видьим, што ты не абманы-

ваеш. И патаму вмьеста пьять лет дьепартацьии мы назначьяем тьебье шьесть мьесьяц, задьержьивать нье будьем.

Господи, неужели правда! Неужели закончился весь этот кошмар! Что такое 6 месяцев, мелочь! Благодарно смотрю на во мгновенье ставшего милым польско-го офицера-пограничника и не верю внезапному счастью. Какой обаятельный мужчина, оказывается! И как такой мог привидеться свирепым зверем аж из времён Речи Посполитой!

Дрожащей от радости рукой подписываю все четыре листа с отпечатанным текстом на польском языке. Что они изображали – мне было уже беспредельно безразлично. . .

Женщина, работница погранслужбы, выводит меня за дверь, отдаёт драго-ценную тёмно-красную книжицу и протягивает руку в сторону пешей булыжной дороги, вдоль которой с обеих сторон, казалось, бесконечной кружевной лентой тянется 5-6-метровый забор из сетки-рабицы.

– Вон там – Украина, отсьюда вьидна. Там есть машины на Львов. Поспешно киваю, уже не видя смысла сдерживать готовые вырваться на волю

под натиском метафорической дамбы забытые слёзы…Поднимаюсь в гору – совсем рядом Карпаты. Нечаянный взгляд в сторону,

останавливаюсь, надвигаю поглубже очки и невольно замираю. За клетчатой воздушной оградой – огромная беспорядочная людская толпа. Что это такое? Почему столько людей, что они здесь делают? Толпа была такая большая, что мне почему-то стало страшно, потому как непонятно – что она значила, что она такое. Впрочем, постепенно доходит – это украинские беженцы.

Ожидая своей очереди, люди с обречённой покорностью морально готовились встать на колени перед соседней страной с тем, чтоб она приютила их обездолен-ные жизни, спасла от войны на востоке подросших сыновей и дала какую-то пищу и кров…Это наши соотечественники, поскольку все мы оттуда – из недр Киевской Руси, какие бы катаклизмы ни претерпели её прошедшие времена…

Их было много. Их было так много, как на Октябрьской демонстрации в боль-шом городе в разгар «развитого социализма». Это моё ошеломляющее чувство унижения и страха при виде огромной массы народа за приграничной сеткой между Республикой Польшей и Украиной… Оно змеиным жалом вонзилось в меня, словно я не была только случайной невольной зрительницей, а находилась там, среди них, этих людей, теряющих авторитет и значимость в собственных глазах, личностную самооценку, честь и достоинство – всё, что было в их жизни, чем жили, на что надеялись…

валентина Беляева

63

Люди, что вы делаете… Для того ли 4 года назад неистово гудели на киев-ском Майдане в экстазе пригрезившегося призрачного счастья? Для того ли в упоении жаждой неограниченной воли зловеще средневековыми факелами жгли автопокрышки, разбирали булыжники столичных площадей, чтоб нацелить их в головы идеологического противника, находившегося тут же по долгу службы? Для того ли, сгорая от переполнявших чувств дикого революционного угара, кидали «коктейли Молотова» в законных стражей порядка на Майдане и, уже охваченных беспощадным пламенем, по-звериному добивали их палками… Для того ли, чтоб теперь сутками, неделями с грудными, малыми и подросшими детьми и чемоданами с нехитрым барахлом стоять с дрожаще протянутыми ла-донями на западной границе своей потерявшейся Родины…

Я вдруг вспомнила двух очаровательных женщин в расшитых мелким красно-чёрным крестиком белых национальных блузках: сидя на высоком гранитном бордюре роскошной клумбы в закатных лучах на улице в Варша-ве, они под собственный аккомпанемент на дорогих бандурах пели украин-ские песни. Боже, как они пели, что за стихи они пели! Их невозможно было слушать без слёз, впрочем, язык был ни при чём: звучала музыка – слияние звуков и человеческих чувств… Но я идеально понимала язык и потому впе-чатление распахнутой драмы этой картины было ещё более разительным… Явно очевидно – профессиональные певицы искали лучшей доли. Они наш-ли её, судя по их спокойным одухотворённым лицам, нашли под открытым варшавским небом в кругу чужих людей, говорящих на чужом языке, – и добрых, и вовсе даже наоборот. Впрочем, современные поляки – люди так-тичные, хорошо воспитанные и доброжелательные. Без всякого высокомерия в лицах, как можно было ожидать, они щедро опускали купюры в футляры от инструментов и даже монеты тоже опускали, а не просто бросали, как это обычно бывает, и спокойно отходили. Поляки принимали высокое вокальное искусство своих несчастных восточных соседей с благодарностью и понима-нием… Утром эти украинки пойдут по ресторанам мыть полы, столы, посуду и окна. В общем, как и другие их соплеменники, выйдут на работу. Улицы, площади, скверы и парки по всей стране идеально чисты и ухожены, цветы и южные растения на клумбах, в кадках и горшках благоухают красотой и свежестью…

Дорога на Львов из окошка тесной маршрутки казалась отрешённо умиротво-рённой, мои воспалившиеся от напряжения мозги ещё не осознавали всё проис-шедшее за эти часы, и что-то непонятное во мне, отдельное от них, радовалось незнамо чему, и уж точно тому, что место в машине досталось у окошка. Всё ещё не верилось, что на воле. Ехать какой-то час.

Я жадно вглядывалась в бегущую окрестность. К удивлению, вдалеке на го-ризонте внезапно показалась какая-то странная белая полоса… Что это? Полоса стремительно приближалась. Что это может быть? Поле? Почему летом белое, словно засыпанное снегом?? Оно бежало навстречу, плясало и ширилось, оно становилось какой-то завораживающе мифической картиной, от которой невоз-можно было оторвать глаз.

Я прильнула к окошку, хотелось закричать водителю машины: «Пожалуйста, притормозите, дайте разглядеть!» Похоже, он услышал мой так и не прозвучав-ший крик и прибавил скорость. Белое поле молчаливо и сурово неслось навстре-чу. Но я уже явственно видела, что это было. Это было поле из белоснежных берёзовых крестов. За какие-то мгновения я успела хорошо разглядеть его и уже

Польша

64

знала: такого больше нет нигде на всей Земле. Поле белых крестов – из абсолют-но одинаковых молодых берёзовых стволов.

Кресты были точной копией друг друга. Именно их утончённая одинаковость меня почему-то поразила больше всего. Их было так много, их невозможно было сосчитать. Поле из воткнутых в землю расчленённых берёз. Берёз, изуро-дованных бесчеловечной человеческой рукой… Боже, эти кресты из деревьев, как никакие другие украсивших нашу землю, нашу жизнь своей святой белиз-ной, своим светом сродни солнечному… Странно, вдруг пришла в голову мысль, так и не дающая покоя и сейчас, спустя осень: где можно взять такое количе-ство одинаковых, идеально ровных берёз… Сколько погублено света для того, чтоб выстроить это поле из его разрубленных лучей, толстенными гвоздями под прямым углом прибитых друг к другу. Поле из крестов, под которыми покоятся никому на всём белом свете не известные простреленные жизни. Никаких ни имён, ни дат на крестах не было… Они того заслужили? А это кто-нибудь зна-ет?. . Может ли кто-нибудь произнести вслух эту простейшую мысль – смерть права?.. Кому дано такое право?..

Украина… Не ты ли посылала их, этих обречённых здесь лежать, на смерть? Не ты ли посылала их убивать своих же соплеменников? Понимаешь ли, что эти берёзы никогда не простят тебе, что сделала их памятниками смерти, в одно-часье, судя по этим как нарисованным под копирку, цепенящим душу крестам? Но сами они не умерли, они живы и даже не плачут. Они понимают, что не имеют права на это. Они стоят и знают, что обязаны. Стоят молчаливым снеж-ным полем на твоём западном рубеже, стоят свидетелями твоего обезумевше-го времени… Когда-нибудь они расскажут и тебе, и всем нам – куда делась их женская прелесть с её трогательными весенними серёжками, окрепшие ветви с их белоснежной кожей и домиками-гнёздами с их пищащими новорождёнными птенчиками, тихий шёпот и завораживающая музыка их листьев на украинском и русском, их нежное живое свечение и самое главное – память о твоих и на-ших общих предках и современниках, веках, бедах, крушениях, возрождениях, войнах, победах и о счастье единения наших душ. Возможно, ты когда-нибудь поймёшь весь ужас этого белого поля, через которое твои граждане жалкими ве-реницами обездоленных изгоев идут в чужие земли в поисках приюта… Украи-на… Да слышишь ли ты –

Как кто-то в белом, кинув небесаВ бессилье и безмолвии прощальном,Кричит и обречённо, и печально:Вернись, ведь ты – на гиблом берегу!Ты слышишь ли меня? Открой глаза!Вон, с крыши вдруг сорвался старый ворон,С кровавым клювом, словно уголь, чёрен,И с яростью купается в снегу…

валентина Беляева

ярослав КАурОв

Поэзия

триптих

Ярослав Валерьевич Кауров – доктор медицинских наук, член Союза писате-лей России, шеф-редактор журнала «Холм поэтов», автор 13-ти стихотворных сборников, печатался в газетах, журналах и альманахах: «Наш современник», «Москва», «Литературная газета», «Молодая гвардия», «День поэзии» и др.

Живет в Нижнем Новгороде.

Кто этот путник, идущий по дикой равнине?взгляд его знает свободу, и силу, и счастье,а капюшон серый странник на плечи откинул,ветру подставив лицо без тревоги и страсти.

тонким узором кинжал драгоценный украшен,на сапогах пыль дорог и медвяные росы,Бьется у пояса кубком серебряным чаша,в сильной руке его – сталью окованный посох.

Кто это – ратник, кочующий в поисках службы?может быть, лекарь, спешащий к постели больного?иль это рыцарь, что ищет любви или дружбы,или учитель, несущий бесценное слово?

может, мечтатель – им всем не сидится на месте,может, поэт, прорицающий властью чудесной,или гонец, что приходит с нежданною вестью,или певец, распевающий древние песни?

в пряжке плаща его встретились солнце и месяц?Это кочующей правды великий наместник,Это защитник и сеятель дружбы и чести,врач и учитель, мечтатель, и ратник, и вестник.

***Жизнь души идёт через долины,С гор крутых срывается в полёт.Счастье крыльев непреодолимов новые скитания зовёт.

ум слепой пророчит человеку,в это время где-то не спешаПо подземным безымянным рекамСтранствует безумная душа.

Пьет она на скалах блики моря,Слышит шум нездешних городов,в золотистом солнечном уборевходит на собрания богов.

много кладов, собранных от века,знает, чтобы, как свой свет звезда,малую частицу человекулишь во вдохновении отдать.

и когда я снова умираюи душа уходит от меня,С нежностью холодною взираю,Как гонец на павшего коня.

ЖИЗНЬ ДУШИ

66 ярослав Кауров

в пустыне, возле гор высоких,Стоит ковчегом древний храм,и, неприступны, как пророки,Колонны рвутся к небесам.

вот полукруга колоннадавсего из трёх колонн она,а вот стоящая с фасада,ветрам разверстая стена.

и снова полукруга руны,а сверху вниз, как водопад,звенят натянутые струны,Что ярким серебром горят.

и непрестанно, непрестаннотам ветер тёплый и сухойтревожит струны, и органомзвучит их стон, как голос мой.

я управляю этим ветром,Как будто он в моей груди,и звук на сотни километровПоёт, волнуется, гудит!

всё это – гласные вселенной.Когда же струн касаюсь я,течёт согласных строй бесценныйи так поёт душа моя!

встают бесценные восходы,все краски в них воплощены, все прихоти земной природыС оттенками любой страны.

Порою миражей картиныласкают изумлённый взор, Как будто слепленный из глиныиного разума узор.

вокруг оазисом цветущимв благоухании цветовКустарников зелёных кущи,источников прозрачных зов.

взлетают птиц цветные стайкивсё длится, словно вечный сон.в том чудо-храме есть хозяйка,и я навек в неё влюблён.

***дни бесконечны, ночи млечны,и как мгновения года.К моим услугам в храме вечность,но я не выйду никогда.

огромен храм, в него два входаПосередине с двух сторон,он, как бессмертная свобода,открыт течению времён.

внутри лишь атриум просторный,всегда открытый для гостей,для страждущих и непокорных, для откровений и вестей.

в тот храм приходят караваныСо всех земель, из всех миров,и он залечивает раныБродяг, героев и купцов.

один притвор для божьих тварей, другой – для избранных людей, Что к храму караваны правят,взыскуя пламенных идей!

Кентавры, эльфы и сиреныКо мне приходят как к врачу.я не покину эти стены,но, видит Бог, и не хочу!

их повести о жизни вечныночами у больших костров.они угрюмы и беспечны, рассказами платя за кров.

в пустыне, возле гор высокихСтоит ковчегом древний храм,и, неприступны, как пророки,Колонны рвутся к небесам.

я там и пленник, и храмовник,Птенец, встречающий рассвет,и проповедник, и любовник,врач, и философ, и ПоЭт!

Елена КОнышЕвА

Проза

Максим Анатольевич пришел на работу не в духе. Мало того что полчаса простояли в пробке, так водитель умудрился еще заехать не в первую полосу, а в крайнюю. Тоже мне, правила дорожного движения решил соблюдать. Штрафу-ют, говорит, если первую полосу займешь, она, мол, предназначена только для общественного транспорта.

Эта задержка в дороге ухудшила и без того мрачное настроение Максима Анатольевича, которое не отпускало его несколько дней.

Устроившись в большом кожаном кресле, он сделал несколько важных звон-ков, а потом по селекторной связи вызывал секретаря – старовозрастную деви-цу, перекрашенную в блондинку.

– Витольда Лаврентьевна, вызовите мне Кураблаткина! – приказал он тоном, не терпящим дополнительных расспросов.

Но секретарь решила все же уточнить. Ее шеф был назначен руководить их огромной конторой месяца четыре назад, но уже успел заменить старых ка-дровых работников, досконально знавших свой участок деятельности, своими людьми. Все оставшиеся сотрудники были озабочены своей дальнейшей судь-бой: вдруг с ними по каким-либо причинам не продлят контракт? Поэтому все они жили как на пороховой бочке, боясь сказать лишнее слово. Вот и Витольда Лаврентьевна оказалась в такой ситуации: возраст-то уже предпенсионный, мо-гут отказать в продлении контракта. Женщина жалась к двери, опасаясь пере-спросить о должности, которую занимает названный главным подчиненный. Не всех новичков еще запомнила по фамилиям.

– Вам чего еще? – недовольно бросил шеф и посмотрел исподлобья. Его се-кретарь увидела только пучки коротких волос на переносице.

– Максим Анатольевич, извините… – робко проговорила женщина. Ее голос резко надломился, во рту пересохло. – А он ваш заместитель по какой работе?

Лучше бы она этот вопрос задала своим коллегам у других замов. Ее руково-дитель посмотрел на нее столь грозно, что она готова была пулей вылететь из кабинета и пожалеть о том, что появилась на этом свете.

БУКЕТрассказ

68

– У вас что, телефонного справочника нет? – сурово стал отчитывать ее Мак-сим Анатольевич. – Так я мигом вам его устрою.

– Так это… Новый еще в печати… – пыталась оправдаться Витольда Лаврен-тьевна.

– Не отвлекайте меня от работы своими разговорами, – перебил ее шеф и демонстративно начал перекладывать бумаги.

Испуганная Витольда Лаврентьевна с мокрыми от обиды глазами тихо вы-шла из кабинета и с усилием прикрыла тяжелую дубовую дверь.

Новый заместитель Максима Анатольевича по общим вопросам Кура-блаткин был обширный мужчина высокого роста с довольно гладким лицом. С шефом они знакомы уже не один десяток лет и всегда работали вместе. В принципе, Максим Анатольевич был мужик что надо. Хамоват, правда, немного. Этого у него не отнимешь. А так мужик деловой, хваткий. Вот и не-давно он позвал его к себе в новую контору. Говорит, как сыр в масле будешь кататься, горя не знать. Работа – не бей лежачего. Пришлось согласиться, иначе обиду держать будет на всю жизнь. Есть у него такая поговорка: «Я не злопамятный, но все помню».

Размышляя таким образом, Кураблаткин неспешно поднимался по мрамор-ным ступеням главного здания конторы. С каждым днем осиливать пятнадцать ступеней ему становилось все тяжелее. В последнее время сильно прибавил в весе. К тому же стало мучить повышенное артериальное давление. Врачи насто-ятельно рекомендовали ему пересмотреть режим: поменьше есть жирной пищи, воздерживаться от алкоголя, больше двигаться.

Звонок мобильного телефона прервал плавный ход мыслей Кураблаткина. Вынимая в спешке, он с трудом удержал аппарат в руках и торопливо ответил. Выслушал сообщение от секретаря, быстрой походкой направился к кабинету шефа.

– Можно войти, Максим Леонидович?– Входи, Кураблаткин, – пробурчал шеф. – Почему опаздываешь?– Так всего на пять минут, вы же сами мне вчера приказали на объект съез-

дить.– Нехорошо, нехорошо. Надо успевать. Это тебе не куриный блат устраивать.Надо сказать, что Кураблаткин не любил, когда подсмеивались над его фа-

милией. Ну наградил его прапрадедушка такой фамилией. Что из этого, к чему цирк устраивать?

– Не надо, Макс. – Иногда один на один Кураблаткин мог себе позволить называть шефа на «ты» и по имени. Ведь двадцать лет уже дружат. – Я же по твоему поручению ездил.

Максим Анатольевич, не слушая оправданий своего подчиненного, сразу перешел в атаку:

– Что в твоем подшефном хозяйстве творится? Как ты за своими зелеными газонами смотришь? Коллеги смеются: развел тут, понимаете, луг перед управ-лением.

– Ну так, Макс, весна… Май на улице, время цветов…Максим Анатольевич его не слушал, продолжал отчитывать:– Чтобы через два часа все это желтое… – шеф на несколько секунд замялся, –

безобразие было убрано.

Елена Конышева

69

Куроблаткин понуро стоял перед директором. Сообщать ему о том, что сей-час рабочие выполняют его задание, он не считал нужным. Что-либо понять ему будет сложно. Такой уж он человек: слишком зависим от чужого мнения и за неимением своей точки зрения подвержен влиянию других. Чтобы не вдаваться в подробные объяснения и не создавать лишних проблем, Куроблаткин только и ответил:

– Будет сделано.В отведенный срок все газоны перед управлением были подстрижены. Для

выполнения поручения шефа Кураблаткин снял половину бригады со строи-тельства важного объекта, сроки выполнения которого уже поджимали. Теперь все газоны выглядели так же, как и перед другими зданиями города – короткий ежик травы в обрамлении бетонных плит.

День близился к вечеру.Максим Анатольевич, заложив руки за спину, стоял возле окна и удовлетво-

ренно созерцал зеленую зону перед управлением. «Красота, – думал он. – Ниче-го лишнего, строгие линии…»

Дверь внезапно распахнулась. Максим Анатольевич услышал радостно-звон-кий голос своей пятилетней внучки и обернулся. Позади девочки выглядывала озабоченная секретарша. За ней уверенною походкой в кабинет направлялась супруга Максима Анатольевича. Растянув узкие губы в улыбке, он направился навстречу близким.

– Кто ко мне пришел! – умилительно засюсюкал он перед внучкой. – Катень-ка пришла ко мне… А что ты прячешь за спиной?

– А это тебе букет, – весело сказала девочка и протянула дедушке подвявший одуванчик.

– Спасибо, родненькая, – прослезился Максим Анатольевич. – А почему один? Ведь в букете всегда должно быть больше одного цветочка.

– А больше не было. Я искала, искала у тебя перед работой и больше ничего сегодня не нашла. А вчера их столько много было… Куда они подевались? Не знаю, – огорчилась крошка.

Подошла супруга – крупная, в отличие от мужа, женщина с высокой приче-ской.

– Ты уже освободился или еще останешься? – спросила она.– Посижу еще. А вы идите, мне еще нужно кое-какую бумагу написать, – вне-

запно ухудшилось настроение Максима Анатольевич.– Не засиживайся допоздна, – проявила несвойственное ей сострадание жен-

щина.– Хорошо, постараюсь быстрее.

Когда за супругой и внучкой закрылись двери, Максим Анатольевич сел за стол и что-то торопливо записал на блестящем белом листе бумаги. Потом с полчаса угрюмо смотрел на подстриженные газоны и ближе к восьми вечера вызвал секретаря.

Наутро Куроблаткин расписался в приказе, где сообщалось о том, что ему объявлено строгое предупреждение в связи с ненадлежащим выполнением при-каза руководства.

Букет

Алёна АСЕнЧиК

Поэты гомельщины

Алёна (Елена Фёдоровна) Асенчик родилась в Витебске, с шестилетнего возраста живёт в Гомеле. Работает в Гомельском государственном универси-тете им. Ф. Скорины на кафедре русского, общего и славянского языкознания. Стихи пишет с детства. Печаталась в газетах, журналах, альманахах, коллек-тивных сборниках поэзии. Автор книги стихов «Здесь всюду небо» (Мозырь: Ко-лор, 2016). Лауреат нескольких международных конкурсов поэзии, победитель международного конкурса «Кубок мира по русской поэзии-2015», лауреат лите-ратурной премии им. Кирилла Туровского.

я постель расстелила, но опять не уснула.Что случилось? да так, не волнуйся: земное...знаешь, нет в твоей жизни ни единого стула,хоть на миг в этом мире опустевшего – мною.да, сама виновата. да, сама не хотела!я поплачу немного: отвернись и не слушай...Как легко всё, что мир предназначил для тела,на себя примеряют наши жадные души –ну хотя бы на время (сколько времени далина разлуку?) до встречи. управляйся с делами.мы здоровы. мы живы. остальное – детали.остальное, даст Бог, наверстаем ...телами.Это, знаешь, как в пьесе, – преднамеренный выстрел,подаваемый зрителю, словно случайный(но ружьё – на стене, значит, замысел вызрелне спонтанно, не «вследствие» – в самом начале...)значит, замысел был чьей-то ролью: затверженнаизусть, как стихи. невзначай, как беспечность.и теперь он – судьба, несгибаемый стержень.остальное – лишь тень. или пыль. или вечность...

ЗЕМНОЕ

Фон событий

71Фон событий

Снова мир воскрес для трудов: клевещетна тяжёлый день – понедельник. ветернасмотрелся снов. наверное, вещих:как-то слишком свеж он с утра и светел.Как-то слишком лихо вплетает ветвив пелену растрёпанного туманаи, почти разбившись, из мёртвой петливдруг находит выход: дитя обмана.вновь воспрянув, птиц прогоняет с крыши,мимолётом в окнах собой любуясь.может, он не «дует», а просто дышит:иногда спокойно, иногда – волнуясь...так, резвясь, ночные разгоняет страхи.но в преддверье утренних декорацийвсё нежнее вздохи, спокойней взмахи –значит, время солнцу в душе плескаться...открываю глаза и смотрю на окна,из ночной не совсем возвратившись сказки:жизнь от смерти светом оттирает стёкла,как хозяйка водой – накануне Пасхи...и какое, ей-богу, стихотворенье,когда за окном (ну и пусть привычным!)рассвет: мороженое с вареньем,алым – вишнёвым или клубничным...и последний миг полусна смакуя,понедельник мой, вопреки навету,начинается нежностью поцелуяс ароматом тающего рассвета...

Какой-то странный у событий фон. и каждое – имеет тень и эхо. а ты и тем и этим окружён во внутренней пустыне неуспеха. ты словно видишь всё издалека, предчувствуя своё «святое» место, как за мгновенье чувствует рука сюжет ещё не сделанного жеста. и, как всегда, судьбой неуловим, не вставлен в скучный ритм земного толка, и потому для мира – аноним, живущий в ирреальности. и только...

ПОНЕДЕЛЬНИК. ОКРОШКА ИЗ МЫСЛЕЙ

ГРАБЛИа может, всё не так, и ты не тот, и в целом плохо представляешь, где ты; твоя судьба тебя переживёт и будет временами слать приветы из будущего в ныне: дежавю, отрыжка изобилия событий. и быт пока согласен на ничью. ты – не согласен раствориться в быте...

в который раз на грабли – всем собой,как будто недолюблен и ограбленсвоей судьбой, и снова рвёшься в бой...но боже ж мой, смени хотя бы грабли!

72 Алёна Асенчик

расплетая слов дремучесть, перекраивая ритмы, извлекая каждый образ из обилия деталей, на стихи взгляните глубже: там следы упрямой битвы лиргероя и поэта – в дымке образной вуали. заключите впечатленья – диких птиц – в грудную клетку (где могущественно сердце – там беспомощны ладони): не роняя вещи на пол, не отламывая ветку, вы получите в награду ощущение погони...

а погоня мчится, скачет(просто ей нельзя иначе) –в те придуманные дали,где и вас нарисовали.«Эне–бене–жаба–кот»,вот догонит – и сотрёт!

разрывая паутину, усмиряя любопытство, отыщите дверь в кладовку (словно пряник в шоколаде) и войдите в чуждый образ, посочувствовав артистам, что всегда играют роли (не себя), искусства ради.Что-то смысл порою тёмен? значит, в нём большая сила: кто из вас кого догонит в этой призрачной картинке? Что сказать о ней? не знаю, кроме пресного «красива!»,да подвесить ключ от двери на остатки паутинки...

мне ж пора к иным заботам: заглянуть в сюжета русло, досмотреть, дослушать – что там?отчего-то стало грустно: время нами стелет фон.Кто–не верит–выйди–вон!

Спасаясь сигаретами от грусти,дымя тревогой в форточный сквозняк,он молча ждёт, когда его отпустит!не отпускает. видимо, никак...в любой беседе, не меняя темы,он научился думать о своём,дышать мечтами и смотреть сквозь стены,сквозь нелюбимых женщин: окоём

СЛОВ ДРЕМУЧЕСТЬ

КОГДА ОТПУСТИТ

...Вы, бокал роняя на пол, и отламывая ветку, глядя в зеркало, как в небо, вдруг решившее сгореть, злые нити разорвете, дверь в кладовку отопрете, чтоб на детскую картинку отстранённо посмотреть...

Мирра Лукенглас.

его пространства – шире, глубже, вышелюбого горизонта. а внутриего любовь надеется, и дышит,и в тьме кромешной теплит фонари...но чем жива в укромном «месте пусте»?!Былые дни тасуя, как пасьянс,я молча жду, когда меня отпустит.хотя ничто не связывает нас...

73Фон событий

день снова был – нерадостен, неясен,но, знать, у ветра – лёгкая рука:в какие-то незримые «свояси»уже плывут туман и облака,уже, сквозь них просачиваясь, небозвездится, прикурив от фонарей,

И было у отца три сына:двое умных, а третий дурак

грешных, спаси нас, господи, сохрани!Бездна за краем остро щекочет нервы.время колодой карт разбросало дни: поровну всем, но кто-то закончит первым. Кто-то везучий (к такому и карты льнут только высокой масти да всё по паре).или кому натурою – ловкость рук, если другая удача – увы – в опале.или азартный, всецело вошедший в раж – тот, что ни мига сомнениям не оставил... вся наша жизнь – не более чем мираж, карточный домик с глухим лабиринтом правил. много ли значат – козыри на руках в этой никем не познанной круговерти?! тот, кто остался якобы в дураках, чаще всего выигрывает у смерти...

идёшь – ни овцой, ни пастырем – от «если бы» до «кабы»…накладывай время пластырем на раны своей судьбы.

Когда-то боялся: нечего отдать на алтарь Пути! затягивай их, залечивай: ещё далеко идти.

ЛЁГКАЯ РУКА

КАРТОЧНЫЙ ДОМИК

НАКЛАДЫВАЙ ВРЕМЯ ПЛАСТЫРЕМ

и сон, как вездесущее плацебо,внушает нам, что утро мудреней...а до утра равны и жнец, и швец!Бодрится лишь бессонница слепая,да Бог пасёт бесчисленных овец –для тех, кто их считает, засыпая...

Паёк вдохновений суточный расписан на сотни лет... и груз у тебя нешуточный, и бонусов больше нет.

и лишь позабыв о немощи, с котомками снов и слов, дойдёшь – оглянись на верящих в надёжность твоих следов.

СТРЕЛАвся жизнь – преддверие разлуктого, что нам казалось целым...Судьба натягивает лук,в него закладывая стрелы,и, словно мастер, не спешитлишить творение опеки.

Как подошли! Как хороши!и вместе – думали – навеки...головку положив на грудьслегка взволнованного лука,стрела ещё не знает: сутьсоединения – разлука...

Андрей вЕрЕМЕв

Андрей Веремев (Андрей Валерьевич Трипузов) по образованию – учитель истории. Выпускник «Школы молодого литератора». На счету молодого поэ-та – несколько персональных сборников поэзии: «10 шагов до неба», «Я не хочу терять», «Калейдоскоп», «С любовью», «Sumessumus». Дипломант и шорт-листер нескольких международных литературных конкурсов, таких как «Сла-вянские традиции», «Центр Европы» и др. Гран-при «Первого форума молодых литераторов Гомельской области».

Близость душ

Поэты гомельщины

здорово ведь лужей родитьсябыть не человеком, не зверем, не птицей.одиноко в себя углубитьсявсех в сомненье собою ввергая,но как правда вечно нагая.

никому не причиняя обидыбыть унылой и задумчивой с видукак обветренный бок пирамидыкак туман ползущий из кособочинкак деревья загрустившие к ночи.

ну кому судьба такая приснитсяглазом быт снаружи самой глазницыколесом с одной-единственной спицейвидеть звёзды удалённые вчужеизнутри и в то же время снаружи!

в небеса смотреться с самообманомпредставляя себя океаном!

***только менее ленивым и пьянымкак картинку на бумажной купюревидеть мир только в миниатюре.

всё и вся через себя пропускаябез различия живой-неживая.ничего взамен и не ожидаяпонимая древний смысл заветаненадёжно ждать от мира ответа.

ну а если б обрести дар голосыймир засыпала бы куча вопросовкак спасающихся в море матросовутопающих под грузом одежды,но тянущихся за жизнью в надежде.

только бытие ведь не лотереявсё серьёзней и намного честнееи крылатый ветер пылью развеетнад шестою частью вымытой суши.не оставив даже…память об луже.

75

пусть следом крадётся бедаи в жизни мне не потрафилотак хочется иногдавыпасть из графика.

одиночество плетью хлёсткобьёт так, что душа ссутулитсямусорки, как напёрсткинадеты на палец улицы.

стихи мои обезвоженыкак экваториальная африкасчастливым быть всем положено,но я выпадаю из графика.

так в риме центурионыне сдаваясь вскрывали вены.но жизнь свою с аукционая не продам за бесценок!

пусть следом крадётся бедаи в жизни мне не потрафилотак хочется иногдавыпасть из графика.

нет места для нас существительнымв анкете с графою «жена» и «муж».но между нами как мост спасительныйблизость душ.

мы не чистим из одного тюбиказубы и не ходим в душвместе, но в божьей рубрикезначится: близость душ.

близость душ – не материальнаявеличина в мире вещей.душа арка ведь триумфальнаярастущая из ушей.

кто-то хочет в Париж и на ибицуи в ресторан «мулен руж».если окликнет меня полиция:«что ищешь?» – отвечу – близость душ.

***

***

Близость душ

как губы припухли отелей карнизыгде любовь покупают за барыши.я же ищу интимную близость,интимнейшею – души!

на улицу выйду хмельной и упрямыйоркестр сырает последний туш.я верю,что в воздухе как в стаканекак сахар размешана близость душ.

смотря в упор на меня с обложкис улыбкой как каддилак де виль.а души под корочкою как ножкицыплячьи гриль.

может наивно звучит, конечно,может быть я и объелся груш.но зачем нужна фата подвенечнаяесли отсутствует близость душ?

мама,научи меня гадать по звёздам.научи меня летать как белый ангел прямо.мама,кем бы ни был мир наш созданмы лишь хрупкое стекло оконной рамы.

мама,научи сквозь всполохи рекламыоставаться тем кого ты в мир впустила.быть собой со сцены и с экрана.и у края вырытой могилы.

сколько б по лицу дождём ни било.и не гнало в шею распорядком.научи – чтоб жизнь не разлюбилапоказав сверкающие пятки.

мама,научи меня гадать по звёздам.научи меня летать как белый ангел прямо.мама,кем бы ни был мир наш созданя всегда твоим останусь, мама...

МАМА, НАУЧИ МЕНЯ ГАДАТЬ ПО ЗВЁЗДАМ

76

даже если жизнь полна отчаяния –научитесь молчанию!

даже если из очередивас вытолкнут будто нечаянно.не воздайте обидчикам почестей –научитесь молчанию!

если вдруг на душе наступитпоголовное обнищаниеоберег вам и заступник –научитесь молчанию!

разлуки начинаются со встречвнезапно, как осенние морозы.душа людей похожа на скворечникна белом вымени берёзовом.

разлука – это точка, голый лёд.Есть подлежащее, и есть сказуемое.обратный начинается отчёт,Чтоб сделать шаг в непредсказуемое.

так противоположности свело,воедино на кресте раскинув руки.все встречи новые поэтому назлои начинаются с разлуки!

Смотрят в небо, ощетинившись,деревья осенние вслед небесному кораблю.раньше каждое моё стихотворениеначиналось со слова люблю.

раньше каждое облако белою запятой,школьною кляксою-закорюкойПротягивалось со святой простотой,Как матери моей руки.

раньше встреченные по утрам зеркалане выворачивались из памяти обелисками.Словно тусклая лампа, пожухла трава,обожжённая жёлтыми листьями.

***

***

***

может статься в ответ услышитевместо ласковых слов мычание.но покуда ещё дышите –научитесь молчанию!

расстаётесь навек с любимою.и разлука как роза чайная.вы останетесь с половиною –научитесь молчанию!

жизнь похожа на предложение:есть начало и окончание.как же трудно на протяжении –научиться молчанию…

и луна, наклоняясь ко мне в анфас,осыпаясь в стакане инеем,заставляет задуматься в 181-й разнад уже позабытым именем.

значит, осень, развалясь за моим окном,туман на себя набросила.и внезапная зябкость погожим днём –атрибут неизбежной осени.

Снова осень. и снова – зови не зови –нам уже никуда не деться.я прошу совсем немного любви,Чтобы чуточку отогреться.

Андрей веремев

леонид КАМинСКий

Поэты гомельщины

Леонид Григорьевич Каминский – гомельчанин, выпускник Гомельского педин-ститута, преподаватель русского языка и литературы, поэт, переводчик. Финалист ряда международных конкурсов. Автор 11-ти поэтических сборников. Печатался в журналах «Новая Немига литературная», «Союз писателей» (Россия); в местной печати. Участник литературного объединения «Новая Белица».

в поле гудело – в лесу отозвалось…нежною струйкой звенело в ручье.Как удивительно самая малостьобосноваться умеет в тебе!

обосновалась – живёт себе гостьей – трепетно, молча, порою дрожа…нравится, что ль, удивительный пост ей? – а кто ответит? – спроси у ежа.

только, случается, грянет мелодия,Этот привычно – душевный мотивСлышал когда-то не раз его вроде я, –вмиг отзовётся, пусть сразу притих.

и уж душевно-щемящее, нежноенезабываемым тоном ведёт…грёзу твою, полусонную, верную,Под небеса отправляя в полёт…

Последний вздох последней встречилюдей, что были так близки...Что скажут? – да какие речи!Предощущение тоски...

накат волны как неизбежность,Какой-то внутренний обвал...Что впереди? – туман и вечность...«рука судьбы»,– поэт сказал.

так что же? Просто покоритьсяи уползти в свою нору...но вот, гляди, светлеют лица,мелькнула искра! – Ко двору!

Слеза закапала с ресницы:«а я уж думала помру!»

Пошёл гулять надежды мячик,и говорят наперебой...Была река без брода. значит,и брод, и счастье, и покой!

*** ***

строка живая

78 леонид Каминский

добраться до строки, чтоб сразу ожила,лучиться чтоб могла, играя звуком…Чтоб, словно женщина, куда-то повела,где стук сердец – и глохнут все иные стуки.

а кто ж не жаждет к этому прийти,Себя под буйный ветер подставляя…и сразу остановка на пути…нам выходить? – о да! Строка живая…

Как будто случайно пришло, загорелось…незнамо откуда… хотелось – и всё!но как говорилось! и пелось, и пелось…гармония тут же подставит плечо.

и в бурном желании, в страстном наплывеуже загорались другие огни.и так же, согласно кивая, светили,и так же играли в цвета фонари.

высокое солнце и тут не забыло, –Как щедро прольётся живое тепло! – Когда от колыски до самой могилыземные сосцы пьют лучей молоко.

улетели от нас снегири,Как из сказки жар-птицы.воробьи да вороны не очень-то могут привлечь.Пьедестал опустел? – нет, спасибо синице.и зимою подкормим. а как красоту не беречь?

только тех не сыскать.далеко улетели…знать, обида достала,но верилось: жди!

Сколько лет зимовали,Столько мы любовались-смотрели – Словно красное знамя на белой груди…улетели от нас снегири, улетели…

и заветную песню с собой унесли.

да, конечно, синицы не куры-подлетки…Есть домашние птицы – держи и блюди.но заветное – нет, не рождается в клетке,Как то красное знамя на белой груди.

***

***

СНЕГИРИ

79Строка живая

гуляет ветер по стране,Как дух бескровный.он так же веял на войне,и там спокойный.

он всем хорош, когда жара,но не неистов.ведет беседы до утраС наивом листьев,

С обмёрзшей крохкою коройрябины друженда с незастывшею водой,где лёд простужен…

откуда в этом царстве льдавода живая?и стаи уток, как тогда,Плывут, взлетают…

ты вспомнишь лето.за рекой трава, болотце.мы молоды. всё так легко!и песня льётся…

вам не хохочется, не плачется –тогда платите за простой:и то, что там душою значится,Пойдёт простецкою лапшой.

а без души что и без имени: Конь без копыт? зверь без костей?Корова, так сказать, без вымени?и робот посреди людей...

но, может (даже я немею),обида скрыла благодать... засыплет листьями аллею,так и тропинки не видать.

а под личиной равнодушьятаится чуткая душа... так сердце вырвется послушнои скажет: «Как ты хороша!»

значит, птицам не холодно в небе,Журавлям да орлам… Как знать…мы всё больше о хлебе, о хлебе…мол, бескрылому не летать.

то ли руки у нас застыли…левитация что, не факт?Были, были у предков крылья,Перешли прямо в сказку, так?

и не зря же дедал с икаром,Самодельные крылья с гор…то металась душа пожаромодолеть земляной запор.

Чтоб бескрылым нам космос слушать,рвутся к звёздам, иным мирам…Снова крылья врастают в души.Сердцу выбор последний дан.

в этой крохотной каморкев расслабляющей тишивсё же вспыхивают зорькизажигательной души.

Пусть не каждую годину –Как мгновенья приручить? –здесь, пожалуй, половина от наития души,

от задумчивой ромашки, от всего, что тянет петь, от чудилы алексашки, Что себе позволил сметь...

Жизнь! в тебе ещё побуду:начал – что не продолжать?может, и полезен будушашки быта расставлять...

не упрусь в своё корыто,даже в чей-то уголок...уходить – так не сердито,Чтобы нежностью повитый,Кто-то положил цветок…

***

*** ***

***

любовь АлЕКСАндрОвА

Любовь Александрова (Парфенова Любовь Павловна) родилась в Гомеле в 1953 г. Закончила физический факультет ГГУ им. Ф. Скорины, а также Риж-скую академию художеств. Работала учителем физики, инженером-физиком. Автор трех поэтических сборников. Публиковалась в периодике, альманахах, коллективных сборниках. Живёт в Гомеле.

По земным тропинкам

Поэты гомельщины

Седьмого сентября приснился сон…Что дом мой продан, что мы все взлетаем…я отпущу его на семь сторон –По вертикалям и горизонталям.

на лик затменья трачу хмурый день –на ипостась подсолнуха ван гога.Чтоб свет мечты собой не скрыла тень –уже не у людей прошу – у Бога!

я отпускаю к озеру из слёзвчерашний сон и натюрморт вдобавок,где половодье солнца, граней, роз и памяти винтажный полушалок…

ушёл в небытие вчерашний сон –за утра неприступную ограду,тон музыкальный (или тихий стон?)оставив по себе в пучине сада…

говорить не стану всю правду,Как не буду из выгоды врать.Чудный знак как нежданная радостьмне приснился сегодня с утра.

то он – города гул и пенье,то он – бабочка у реки,я поймала рукой наважденье.С двух сторон его – ваши зрачки.

на одной стороне его – Солнце,на другой – острый блеск зарниц.Свет космический ясный льётсяиз-под синих его ресниц.

интернет не заменит яви –мы друг другу, как свет, нужны.Это вы – знак важней всех правил,Это вы вселены в мои сны.

ОТПУЩЕНИЕ СНА ЧУДНЫЙ ЗНАК

81

Притча гласит: по земным тропинкамКто-то разбрасывает половинки.Каждый из нас на своём путидолжен свою половинку найти.

люди всё ищут, встретить рискуявместо своей половинки – чужую.Как же проверить: моё – не моё?где та тропинка: его и её?

Если и дышат, и думают вместе,веруют в истинность рыцарской чести,не повезло – сокрушаясь, не плачут;не сокрушаются, если удача.

Преданно ждать научились в разлуке –даже в молчанье не ведают скуки.дружно поделятся с теми, кто рядом,Словом и делом, мыслью и взглядом.

Если средь бурного моря заботмелочи смело бросают за борт,Помнить умеют, умеют забыть,зла не тая, позабыть и простить –

Это, заметьте, сошлись на тропинкеСамые правильные половинки!

осень… в который раз пришлаворожеей, зной разметавшею,развернув свой багряный флагнад листвой, от жары павшею…

не молчит, моросит дождь,Что спешит куда-то столетия…на иголках несёт ёжзаповедных часов отметины…

только не говори опять:«осень – это вдовица сирая!»златом светится благодатьСветлой осени – девы вырея…

улицы полощутся в неоновом свете,По ним плывёт лавиной люд.вы – единственный человек на свете,Которого я люблю.

Флюоресцирующие лица глазами оленьимиПопадаются мне навстречу…а мы с вами – две параллельные,Продлённые до бесконечности.

мне стягивает горло шлейфом замызганным,и глушит мысли тоска инертная:дождусь ли из вечности доли мига?ведь все мы только – простые смертные…

но, как умирающий, на спасениеЖиву надеждой, вероятность лелеяСуществующего пересеченияБесконечных двух параллелей…

мастикую иранского шахаС бриллиантами в левой ноздре.настоящий сиреневый запахБлаготворно рисует портрет.

ролевую игру постигаю:я – персидской сирени напасть,вы же – бывший боец из афгана.мне приходится здесь погибать.

Сложной лексики смысл прозреваямежду горем обугленных строк, тридцать лет от звонка до звонка яотбываю страдания срок.

насосавшись, почили на лаврах,всё и сразу от нас получив.и убита на родине правда…и грозят: «Пока дышишь – молчи!»

упредили: не делать ни шага,а иначе – кромешная тьма.мастикую иранского шаха,Чтобы дал чёрной гвардии мат.

ПОЛОВИНКИ

***

***

ШЕДЕВРАЛЬНЫЙ ШАХ

По земным тропинкам

валерий ХАньКО

Валерий Владимирович Ханько родился в 1940 году в деревне Полужка Ко-реличского района Беларуси. Окончил Белорусский политехнический институт, работал на различных инженерных должностях. Писать начал с 18-ти лет.

новое имя

Автобус городского маршрута на кольцевой станции неспешно заполнялся пассажирами. Водитель Андрей Липень, балагур и мастер на розыгрыши, отме-тив путевой лист, пытался развеселить диспетчера, миловидную Татьяну Сотни-кову, «бородатым» анекдотом:

– Встретились два приятеля. Один говорит: «Я на шофёра сейчас учусь». – «Ну и как, получается?» – « Ещё слабовато, но пешеходов уже ненавижу».

– Отправлялся бы ты на линию, Андрей, и не морочил мне голову, – устало отмахивалась Татьяна.

– У меня по расписанию десять минут в запасе.– Ты же говорил, что задняя дверь плохо закрывается. Посмотрел бы, пока

время есть.– Я уже исправил. Коль не жаждешь со мной общаться, пойду граждан в ав-

тобусе расшебуршу.Прихватив по пути возле урны пустую бутылку из-под водки и наполнив её

водой из кипятильника, Андрей пьяной походкой по замысловатой траектории добрёл до автобуса и в задорном веселье ввалился в салон.

– Ух-х-х! Слава Богу, успел! Ну, что, водилы ещё, конечно, нет, – имитируя интонации выпившего, вопросительно-утвердительно констатировал он. – По-дождём.

Грузно плюхнувшись на продавленное дерматиновое сиденье лицом к пас-сажирам, он незамедлительно основательно приложился к бутылке. Пассажиры с укоризненным вниманием и настороженным беспокойством свирепо устави-лись на него.

Двое молодых парней студенческого вида с короткими стрижками и в зелё-ных теннисках, расписанных английской символикой, не обращая внимания на окружающих, вели беседу о компьютерах. С деланным равнодушием вперив-шись в окно, Андрей с интересом прислушался к их разговору.

БАЛАГУРрассказ

83Балагур

– Вчера кто-то приволок новую компьютерную игорку с «зашитым» вирусом «Листопад». Секретарь директора полдня набирала Устав института, а когда за-кончила на команде сохранения файла, пришла в неописуемый ужас, созерцая, как буквы одна за другой ссыпаются в корзину в углу экрана. Пока она, бедолага, приходила в себя, весь текст осенними листьями осыпался в ненасытную мусорку.

– У меня покруче было, – продолжил другой. – Шеф закомандовал сочинить компьютерную картинку рекламы мебели. Ох и попотел я тогда… Но, оказа-лось, напрасно: только нажал клавишу «печать», как на экране появился наглый толстомордый усатый котяра и с жизнерадостным мяуканьем слизал всё изобра-жение. Минута – и картинки, на которую ухлопал часа четыре, нет и в помине. Начинай с начала или, как говорят в народе, вся работа – коту под хвост.

Андрей отвлёкся от беседы двух незадачливых программистов и снова взвин-тился, обращаясь к народу наигранным под пьяного хрипловатым голосом:

– Да где же этот водила? Сколько можно ждать!? – и устремил взгляд в при-открытую дверь диспетчерской, из которой якобы должен был появиться шофёр автобуса.

– Соберутся кодлой и режутся в домино! – поддержала разговор древняя ста-рушка, что-то отыскивая в ветхой кошёлке.

– Правильно, бабуля, понимаешь суть. Куда им спешить? Забивают себе «коз-ла», а бабло идёт. Это ж не на заводе: сколько станком «нагрыз» железяк – столь-ко и получил.

С этими словами Андрей вновь добросовестно присосался к бутылке. Ста-рушка тревожно, по-птичьи повертев головой, рысцой перебежала на сиденье подальше от Андрея, рядом со «священнослужительницей» в мирской одежке, читающей молитвенник и не спеша перебирающей чётки.

– Тут за день умаешься на работе, а теперь жди, когда он соизволит явиться, – Андрей демонстративно повертел бутылку на уровне глаз, словно убеждаясь и одновременно удивляясь тому, что её содержимое так быстро закончилось. По-молчал и оповестил граждан:

– Хорошо пошла, вторую позвала. И мы её сегодня обязательно примем. С брательником. Он уже с час меня дожидается. Дадим же мы с ним шороху! – Андрей артистично выдержал паузу и продолжил: – И куда этот водила запро-пастился? Окончательно сорвёт мне праздник с братаном…

– Не многовато ли для праздника? – ненавязчиво корила его старушка. – Да ещё первая безо всякой закуски – того и гляди, развезёт. Водка ещё никого до добра не доводила.

– У меня, бабуль, организм крепкий. Бутылку засосу – и ни в одном глазу. Жена, бывает, даже не замечает, что выпивший, – в пьяном бахвальстве изрёк Андрей.

Граждане с безучастным видом, с вытянутыми лицами, в тревожной тишине чутко прислушивались к разговору. Неизвестно, чего можно ожидать от этого типа, что так залихватски в мгновение ока опорожнил целую бутылку водки. На какие ещё подвиги его потянет?

Компьютерщики, забыв про вирусы, нарочито отрешённо разглядывали бле-клый лист бумаги с текстом и картинкой, наклеенный непосредственно на стекло: «Граждане! Берегитесь карманного вора!». В этот момент в автобус проник хмель-ной работяга в замусоленной спецовке. Пройдя в салон, он тут же прислонился к женщине в светлом джинсовом костюме. Она возмущенно запротестовала:

– Мужчина, отодвиньтесь, вы мне одежду выпачкаете!

84В ответ работяга что-то нечленораздельно пробормотал ей на ухо. Женщина

встрепенулась и нервно, не вникая в суть своих слов, заверещала:– То есть как это – х.. с ней? Как вы себе представляете – х… с ней?! – и, ста-

раясь не испытывать далее судьбу, прошла вперёд со словами: – Возмутительно! В промасленных фуфайках прутся в общественный транспорт! Мало – перега-ром несёт на десять метров, так ещё одежду норовят загадить!..

– Это каким ещё перегаром? – удивился работяга. – Десять минут назад вы-пил! Когда это оно успело перегореть?

В салоне автобуса установилась напряжённая, предгрозовая тишина. В рас-крытые двери вливались звуки вечернего города. Кто-то невдалеке наяривал на гитаре и слезливым голосом кручинился: «А под окном кудрявую рябину-у-у рубил отец попьянке на дрова…».

– Ну, хватит, – с наигранным раздражением заявил Андрей, решив, что пора под-водить пьесу к эффектному финалу. – Семеро одного не ждут, а тут, считай, двад-цать с лишним человек мается из-за этого шоферюги. Так, права у меня есть, – он похлопал себя по карманам, – счас я всех мигом развезу с ветерком и ещё с братухой пообщаться успею.

С этими вселяющими надежду словами, Андрей, сопровождаемый молчанием ошеломлённых пассажиров, вскочил в водительское кресло, словно ковбой в седло скакуна, закрыл двери и лихо рванул с места. Опешившие граждане обескураженно переглянулись как неожиданные товарищи по несчастью, и самый решительный – чи-новничьего «разлива», при галстуке, с папкой на коленях и торчащей из внутреннего кармана пиджака газетой, – стараясь придать уверенную твёрдость голосу, заорал:

– Мужчина! Вы что творите? Нажрались водки на глазах народа и теперь по-калечить нас всех хотите!? Немедленно остановите автобус!

«Священнослужительница» украдкой трижды перекрестилась и продолжила нервно перебирать чётки, безмолвно шевеля губами и взглядом словно наклады-вая на Андрея строгую епитимью.

– Следующая остановка – «Васнецова», – оповестил пассажиров Андрей.– Какая ещё «Васнецова»? – взорвался пожилой мужчина в заношенном ко-

стюме и в кроссовках. – Вам же сказано человеческим языком: немедленно оста-новите автобус и дайте людям сойти.

Андрей, словно не слыша обращённых к себе нелицеприятных выпадов, про-должал вести автобус в густом потоке машин.

– Братан, ты что, офонарел, в натуре? – вступил в разговор мужчина средних лет с на четверть опорожнённой бутылкой пива в руке, татуированной изобра-жением сердца, пронзённого кинжалом. – Народу сейчас ни за что ни про что надавишь, потом лет десять будешь мотать на нарах. А там тоскливо, я по себе знаю…

– Граждане, я не пьяный, успокойтесь, всё будет в порядке, – попытался Ан-дрей погасить скандал, надвигающийся, словно лесной пожар.

Но не тут-то было.– Хорош гусь, вылакал при всём честном народе бутылку водки, и он, ока-

зывается, не пьяный! Немедленно тормозите! Или уже не соображаете, что тво-рите!? – ревел чиновник. – Мы сейчас милицию вызовем, – и он начал яростно шуршать в папке в поисках мобильника.

– Пока милицию достучишься, этот камикадзе чокнутый нас всех изуродует. Нечего с ним вожжаться! Выкинуть за дверь, да и дело с концом, – решительно наступал пожилой в кроссовках, приподнимаясь с сиденья.

валерий Ханько

85Балагур

– Его вышвырнешь… Смотри, как в руль вцепился, пьянчуга! – раздражённо сомневался в предлагаемой акции чиновник, продолжая рыться в поисках со-тового.

В автобусе водворилась истеричная обстановка.– Господи, да что же это за день выдался на мою голову? Сначала какая-то

пьянь костюм испортила, а теперь алкоголик-террорист автобус захватил… – за-причитала женщина в проходе, напряжённо вглядываясь в переднее стекло. – Вот, пожалуйста, чуть не врезались в самосвал со щебёнкой!..

– Типун вам на язык, гражданочка, – с житейской доброжелательностью, без ложного фарисейства пожелала ей краснолицая женщина в парике цвета «виш-ня». – Некоторые под этим делом лучше рулять, чем твярёзые. Вот мой зять…

– А вам – два типуна за ваше молчаливое пособничество! Из-за таких, как вы, всякая нечисть развелась. Прохода нет! Взялись бы всем миром, так живо бы погань выкорчевали!..

– Сама ты нечисть! Щас как тресну этой корзиной по рыжей башке, тогда узнаешь, кто им пособляет, алкоголикам проклятым! – наступала краснолицая.

– С пьяным человеком нужно по-хорошему, – увещевала воинственно на-строенных граждан старушка, одновременно бросая беспокойные взгляды по сторонам. – Сынок, от греха подальше, останови, пожалуйста, автобус, чтобы мы могли выйти, и езжай себе с Богом.

– Бабушка, не волнуйтесь, довезу вас без всяких приключений, – ответил Ан-дрей, перестраивая автобус в первый ряд и прижимаясь к бордюру тротуара.

Когда автобус остановился, люди с гвалтом, подталкивая друг друга, высы-пались в распахнутые двери, пугая дикими взглядами и воплями нетерпеливо толпящихся на остановке и страждущих встречным потоком просочиться в ос-вободившийся автобус.

«Зря я эту катавасию затеял, не понимает народ шуток», – подумал Андрей, отъезжая от остановки и вливаясь в бесконечный транспортный конвейер. Не-ожиданно автобус подрезала машина ГАИ, и из громкоговорителя последовала жёсткая, категоричная команда остановиться.

– Ваши документы, – строго потребовал подбежавший к кабине гаишник, предварительно выдернув ключ зажигания. – И сколько же водочки хлебнули на дорожку?

– Ни грамма, начальник…– Вы что, издеваетесь? На остановке осталось человек пятнадцать озлоблен-

ных до умопомрачения граждан. Они готовы растерзать вас на части, а уж на свидетельские показания уговаривать их не придётся.

– Да мало ли кому что засвидетельствовать неймётся… Есть же экспертиза.– Вот-вот – с неё и начнём, – заключил гаишник, сверив документы и поло-

жив их в свой планшет.Когда медики дали отрицательное заключение на наличие алкоголя в крови,

взбешённый бездоказательной базой милиционер хорошо поставленным голо-сом пригрозил:

– Я вашему начальнику автобусного парка такую цидулю засандалю, что ему дурно станет и вам неповадно будет впредь хулиганить, – а вслед язвительно до-бавил: – Шутник мне нашёлся!..

И действительно, «засандалил» так, что Андрей три месяца ходил в слесарях.

игорь КушЕлЕв

Поэзия

II

Часть 1.

Славный батрак был у бондаря гордого в мильче-деревне близ гомеля-города –Жил у романа в работниках Савва,добрая шла о работнике слава –Крепкая хватка и руки толковые, мастерски делал он бочки дубовые – ровным кружили они оборотом,хоть ты с каким погляди поворотом!

Савву-сиротку когда-то обозами в мильчу доставили вместе с привозами –то ли с урала, а то ль из Сибири. Что там! в деревне уже и забыли.люди мальчонка здалёку47 доставили –люди мальчонку себе и оставили,не было в мильче бездомных сироток –ангелы пели у детских вороток.

мальчик травинкой тянулся под солнышком, рос-поднимался зелёным подсолнушком, от деревенских работ не отбился,много трудился, везде пригодился.вырос парнишка простым и старательным, в слове неспешным и к жизни внимательным,нетороплив был, сметлив и приметлив,а по натуре и прост, и приветлив.

ПОЭМАаисты белые

Савка дела не откладывал надолго,и не чурался помочь, если надобно,нравилась людям такая повадка, и говорили:– Сибирская хватка!

Был белобрысым и был синеоким он, зимы любил и немного поокивал, и отвечалось в мильчанском народе: – всё же с урала парниша навроде...

Жил про себя он крестьянской украдкою,да с хитрецой, да с житейской подкладкою, хоть и сиротские видывал виды –не отвечал никому на обиды,он отличался недюженной силою, Бравой повадкой, оглядкой красивою –вырос высоким, плечистым и русым, а по натуре уже белорусом.

2.в горькие годы его одинокие Савка берёзки сажал белобокие,в сердце давнишняя горечь саднила:мамка, шептал он, берёзки любила. он их таскал из лесочка соседнего – маленьких, ровных, с корнями осенними,и до погоста, тихонько взрослея, горестно белая встала аллея.

целый лесок объявился берёзовый.дружно встречал он рассвет красно-розовый, 47 Издалека.

Начало в №№ 5 и 6, 2018.

87Аисты белые

Солнце следил в занебесной палате и провожал за кресты на закате. рядом с деревьями юными следуя,шла до погоста дорога последняя,и вдоль берёз молодые мужчины молча к погосту несли домовины.

грустными были пути недалёкие, гробики малыми были и лёгкими –дети частенько тогда умирали,Самые сильные лишь выживали.Слабые все отходили ко господу,много детишек лежало погостами.Кто выживал, а кого отпевали,в гомеле еле крестить успевали...

хмурыми были отцы и тверёзыми, все в домотканом – во цвете берёзовом.лён их белёный! Крестьянские травы!Белого цвета простецкий их траур!.. а за гробами с цветочками чётными мамы темнели платочками чёрными, и вырастали кресты на погосте –в каждой могилке по вечному гостю.

ангелы тут прилетали за детками –Крылья с берёз опускали над ветками,ангелы души усопших встречали –Светлые крылья их не замечали. Плачущих белых берёз обрамлениеземлю касалось живым оперением,и принимали отпущенных деток Белые крылья с опущенных веток.

люди не видели эти мгновения –не обращались на их дуновения,Жили потом на земле поживали,новых детишек себе наживали. Справа заботились белые ангелы, Слева топорщились чёрные ангелы,а между ними – светло и плачевно –Жизнь пролегала полоской ничейной.

детки алели цветочками алыми, деточки вяли росточками малыми, и умирали больные, болея... грустно белела берёзок аллея.

3.Савка берёзками в мильче прославился, а не гордился он и не бахвалился,время текло, становился он взрослым, и появились для парня вопросы:

в метрику – в книжку его факсимильную – Как записать – на какую фамилию? Больно заботили хлопца берёзки,в метрику и записали: «Берёзкин».Савка тому не противился очень-то,разом тогда порешили и с отчеством –Прибыль точил он роману в карманы, в метрику и записали: «романыч»...

дело у бондаря было доходное, да холодило теченье подводное –дочка Полина росла некрасивой, Падкой на срыв да ещё и спесивой!Прытью и внешне – нутром и наружницей – точно в усопшую рано супружницу,Что отошла после первых же родов. мучился бондарь с Полиной: – Порода!

он и приданное справил для дочери, но женихов не предвиделась очередь –Что-то их не было, да и к тому жеБондарь не видел достойного мужа. Поля ж всё Савке хотела понравиться, тот и не знал, как от девки избавиться, Смерть как томилась хозяйская дочка –Поколесила уж боком у бочки!

уж полетала ворона у сокола –уж покрутилась и рядом, и около,Брови широкие, тонкие губы...Поля кривилась ветлой возле дуба.

Серые зырки в глазах неспокойные, Словно сучки над землёй разнобойные,нос крючковатый, горбинка изрядна...Кто бы решился поставить их рядом!

всем проиграла девица некрасная –Стать суховата, фигура не рясная,да и пройдётся у Саввы – не пава...Были не пара Полина и Савва.

4.Бондарь томился – дела невесёлые! Планы рождались какие-то квёлые.Бондарь и так мозговал уж, и этак – Поля-то в девках останется эдак!

Как поступить при раскладе при эдаком? Были за Савку все «таки» и «этаки», Бондарь и стал к ней приваживать парня – даже косить посылал их на пару.

88 игорь Кушелев

ну и пошли отношенья свиданные! Поля-то Поля, да с нею приданное, –Савка смекнул, на куды48 повернулось,и ничего в нём самом не боднулось.

всласть походили туда, где не велено! Что тут поделаешь? молодо-зелено.выросли оба – и время приспело,дело такое – понятное дело:Коль защекотит – оно и щекотится, а захохочет – оно и хохочется.и понеслись деревенские вести!..но оправдались по совести-чести, и променял Савка жизнь холостяцкуюна презавидную долю на зятскую – взял за себя молодушку Полину, вышел в хозяева, выпрямил спину!

5.С первых семейных забористых месяцев Савва отведал житейского месива –Полюшка той оказалась козою, загромыхали в ней громы с грозою!думал, с женитьбой сиротство закончится, а и уже и женитьбы не хочется, Стало на сердце у Саввы уныло,Был в батраках – больше радости было!

Савва томился душой нелюдимою, надо же – взял за себя нелюбимую! Полины взбрыки и вечные нуди, узкие губы и вялые груди!Эх ты, судьба – горевая, беспутная! Савву запутало долей запутанной –хоть оправдались по жизни расчёты, да перепутались чёты-нечёты.

и зашумела деревня деревьями – ветер мильчанский забегал деревнею: – Полька – дурнушка, а мужа-то школит!– так ить красунчыку49 – а не пошкодит!..

всех раззадорила бабка мирониха, Следом за ней распошла родиониха, да возразили хомиха с Фомихой: – Стерпится – слюбится...– не было б лиха!

тут и лявониха с тростью осиновой: – вяжет господь некрасивых с красивыми...

но родиониха вмиг оборвала:– то-то себе ты красавца урвала!..

в мильче-деревне коль скажет лявониха –тут же прискажет своё родиониха!обе ещё в молодухах бодались,всё к одному жениху прививались –вкруг родиона ходили гусынями,Больно у хлопца глаза были синими! вышла одна ж таки за родиона, ну а другая пошла за лявона.Стала одна потому родионихой,ну а другая, понятно, лявонихой. Что уж там – замуж удался обеим. так ведь в народе – не красим, так белим!

рядышком бабушки жили и старилисьи напоказ перед всеми боярились –обе старушки уж век доживали,а про девичество не забывали.

6.вяжет господь?!. вот уж бабки заохали!Э-ка! а сами они с мужиками-то – плохи ли? Кровь-мужики, и они не дурнушки...ну, разошлись на скамейках старушки!

долго лявониху бабки занозили –Савву и Полю почти что забросили, но остудила бедовая Клавка:– да не такой и красавец-то Савка! – а тады ой50! – сдались бабки довольные и прекратили бодалки невольные,Клавка по жизни была холостячкой –а разрешила, гляди-ка, задачку!

но тут Фомиха поправила волосы и мимо Клавки сказала вполголоса:– наши мужи, как стрижи – им всё мало, всё им летать да клевать где попало!

Клавка на лавке тот час подбоченилась:– Кто при застолии – той и печение!

Фыркнули бабки, не глядя на Клавку, и повернули на Полю и Савку.

7.в наших краях со времён незапамятных Бабкам даются мянушки51 для памяти –

48 Куда.49 Красавчику.

50 Тогда конечно!.. (белорусское народное иносказание).51 Вторые имена. Прозвища (устар.)

89Аисты белые

Против какого недоброго сглаза, Чтоб не пристала какая зараза.имя замужим уже не считается – Прозвища в замуж всегда причитаются: Коль за фомами – тогда уж фомихи, а за кузьмами – тогда уж кузьмихи,а за миронами – значит, миронихи,а за лявонами – тут уж лявонихи! Бабки на прозвища их отзывались,а по-другому и не назывались.

а мужики – Фомичи да иванычи, да Кузьмичи-ильичи, да Степанычи.так вот в деревне всегда, не иначе –муж во главе, а жена-то в придачу! мужа иное всегда положение –К мужу иное всегда уважение,муж – он и муж, а жена-то – жена-то! так уж положено в жизни женатым.

8.Бабки иванихи, бабки ульянихи,Бабки романихи, бабки минаихи...Схожими были в деревне мянушки, но различали друг друга старушки. Бабушки наши, платочки цветастые! Юбки и кофты, рядки разномастные!тихо и мирно они уходили –Прошлое прочь за собой уводили.

а и вели разговоры неспешные: – Помнишь Степаниху? – Помню, сердешную...ту, что в базары купцом приманилида и потом на Покров схоронили? – не! – Что забором из тёса заставиласьда и на Пасху запосле преставилась?– не! та – не та, говорю.– а какая? – С краю у той.– от Степанихи с краю?– ну!– и чего? – так сегодня приснилась.– тьфу ты!– вся в белом. Скажите на милость!..

– в белом? – Сярожка задумчиво хмурится, Смотрит на бабушку, смотрит вдоль улицы.шёл мимо лавки да с края присел вот –Больно уж солнышко ярко висело.

дядька на лавке пред бабками важится – важно сидит на виду, кочевряжится:– видно, тебе помирать не приспело. Если бы в синем...– да нет же – вся белом! – ну, а в руках-то она что держала?

Бабка тревожится:– не увидала!.. – Эх ты! – Сярожка с укором ребячится. –Будут тебе неприятности, значится.видно, дедок твой опять загуляет! не привечаешь, поди, разгуляя?..

дядька на лавке не может серьёзничать –надо ему посмеяться-поёрничать,да покуражить под бабкины «ахи»,да напустить на бабулечек страхи!

Клавка к Сярожке придвинулась ласково и заблестела глазёнками лаково:– шёл бы домой – заждалась ведь Параня!иль убежала куда-то по рани? вот и сидишь тут, пришибленный, сиднем –Бабку, видать, выбираешь по силам?то-то вчера ты опять мне приснился!

в кои-то веки Сярожка смутился!..

Часть 2.

1.Савва с женой притерпелся со временем – всё-то Полина ходила беременной,Квасились хоть, да наквасили квасу –шли друг за дружкою первенка васса, манька за вассою, зинка за манькою, Следом по следу их дунька да с ванькою!все русоглавые – в Савву и Савву, и кареглазые – Поле во славу! люди пытали её с подковырками: – Как лепоту вы таку накувыркали?

и отвечалось мильчанскому люду: – Как – и не знаю! Брехать и не буду...

Поля при муже-красавце оттаяла –Плыла семейными водами талыми и становилась милей и пригоже.хоть и холодные воды, а всё же!Баба впряглась и тянула, не хмуриласьи на любовное солнце не щурилась – Поля рожала себе, и рожала,

90

да и сама удивлялась немало: «Как лепоту мы таку накувыркали?..» дети носами по холоду швыркали,Слабые, часто и долго болели –ну, а другие росли-здоровели.

2.Поля старалась! Желая понравиться, Полька-дурнушка пыталась поправиться, Красила губы и платья меняла,Кудри над паром с утра завивала. а уж готовила! шанежки, драники, и сильтесон те, пожалте, и манники, Бабу52 пекла раздобревшая баба –Савва любил белорусскую бабу. Жарила Поля и шинку при цимусе – По-городскому, конечно, на примусе, а и форшмак из разделанной щуки – в мильче ценились еврейские штуки.

Жил Савва сытно, а счастья и не было – Счастья судьба непутёвая не дала, видел жены заполошной старанья, да пред глазами стояла Параня –в сумраке ночи, почти обнажённая, Жёлтой прозрачною тьмой окружённая...Как он бежал к ней той ночью на крики –в ту темноту за романовы риги! мрачная лунная ночь желтоокая –ночь и Параня во тьме одинокая!так и стояла она под луною –не повернулась ведь к Савве спиною...

Как сквозь какое стекло запотелое, Женщина – вся перед ним, белотелая...вот ошалел он тогда, поражённый, Жёлтой холодною тьмой обожжённый!Птицы под небо взлетали испуганно,он огородным таращился пугаломи подходил к ней всё ближе и ближе... Крикнула:– да отвернись ты, бесстыжий!..

3.мучился Савва душою пораненной,а перед ним – очертанья Параниныи лунный свет над чужою женою...не повернулась тогда ведь спиною! Белым виденьем сквозь мглу золотистую Прямо под плоской луною пятнистоютак и стояла она одиноко,и – только жёлтое лунное око.

Правда земная и ложь окоёмная, Савва с натурой его неуёмною,Жизни семейной болячки и сказки, Полины всплёски и Полины ласки...вот одолели томления чумные! рожки над миром топорщились лунные,месяц рогатый во тьме насмехался –Криво-игриво ему улыбался.

Чёрное небо и женщина белая, ночь и чужая жена белотелая!имя её про себя называл он,в мыслях чужую жену призывал он.лунной улыбки кривления с рожками!а и как стыдно-то перед Сярожкою! небо лавиной нашло лобовою –Савву измучило стыдной любовью.

Солнце от мира земного отпрянуло, Светлое в тёмное самое кануло, Стала бесплодной земля и сухою –Чёрной пустыней под чёрной тоскою! Савва измучился от наваждения,Сгорбился, будто бы в изнеможении.Чёрное небо и чёрные птахи,тёмной любви чернокрылые взмахи!он уж хитрил пред собою по-всякому –не вспоминал о Паране он яко бы и не однажды, как будто нечаянно, Ей на глаза попадался. Случайно.

Савва замкнулся в себе и осунулся, над непутёвой судьбою издумался, в церковь пошёл – за церковным порогомСавва на исповедь встал перед Богом. Совесть его! Свет её и укалывал... Батюшка ясно сказал: «от лукавого».Батюшка – да. а в себя-то зайди-ка!Сумерки сердца в себе разгляди-ка!..

Часть 3.

1.звон колокольный и утро весеннее,звон к литургии зовёт – воскресение, март от зимы наконец-то очнулся,маятник солнца повыше качнулся. возле уездной больницы поленницы –топят в уездной больнице, не ленятся,Сыро повсюду, туманно и голо...новой весной наполняется город.

52 Белорусское народное блюдо.

игорь Кушелев

91Аисты белые

мокрые ветви, стволы побелённые,Кроны пустынных садов оголённые, утренний свет над листвою опавшей –гомель весенний, дымами пропахший. в зимние сини столбами хрустальнымивысились хаты с открытыми ставнями, в марте же трубы лохмато дымятся – в серое небо дымам не подняться...

раннее утро спокойного городаранним теплом у весеннего холода,Снег ноздреватый за каждою хатой.Сад при больнице в окне за палатой.маленький мальчик с глазами зелёнымиСмотрит сквозь кроны его оголённые, рядом Параня вздыхает устало...вот наконец-то и утро настало.

детского сердца удары нечастые,Смотрит Параня, вздыхает, несчастная, мальчик её безучастно и немовзглядом уходит под низкое небо. Светит навстречу окно сероокое, манит за ним высота невысокая, Крест в полстены распластался по раме...тускло и серо на сердце Парани.

Бедный герасим хворает с рождения. вот наказание! вот наваждение! видно, в утробе его застудила, Крепко Параня себя застыдила. Сож под луною и тяга поддонная,дно под ногами, теченье повдольное...Как не далась увлекающим водам?ангел-хранитель во тьме руку подал.

2. муж, как родился герасим-то осенью, в старом саду ставил яблоньку босоньку – Саженец редкий для сына родного Сорта шафрана весьма дорогого.тяжкое выпало ей новоселие –Было застолье-дурное веселие,имя его в кураже-веселе вырезал батька ножом на стволе.

вскоре сквозь буковки те оголённые Ствол прокалили морозы калёные,а по весне, лишь кора отпотела,яблонька выжила, но заболела.Плохо ей было, а всё-таки ожила –вены её потеплели под кожею.Жил и герасим с рожденья несмело –грустно болели они то и дело.

таяли зимы пред юными вёснами,Плыли рассветы пред утрами росными.яблонька вместе с большими садами Как-то весной распахнулась цветами! яблоки дались ей крупные, редкие,низко пригнули некрепкие ветки ей, тут и сказалась давнишняя рана – яблони ствол разломали шафраны...

Бабки соседские уж посудачили,новую в мильче примету иначили!Жить ли герасиму дальше, не жить ли?Житель герасим теперь иль не житель?так, мол, и сяк, мол, бабулечки якали –уж и потакали, уж и посякали,и не кончались их «таки» и «сяки» –Бабкины «яки» за год не иссякли.

ну, а Кузьмиха и вовсе удумала: – надо Параня чтоб дунула-сплюнула,да и натёрла с-под сада землицы,да чтоб сушила её три седмицы,да с молоком размешала створоженным,да настояла на мёде заброженном,да и по ложке давала б гарасу.да запивал бы он яблочным квасом!

тут и лявониха за родионихой, а наперёд их и бабка мирониха:– заговор нужен бы древе и Скреве, да поклониться блинами Полеве!..

3.венка на шее герасима токает, ластится запахом сладким антоновка –Савва принёс, передал из приёмной.надо ж, додумался! вот неуёмный!яблоки осени глянца зелёного –нежность чужого мужчины влюблённого.ведь сохранились герои, смотри-ка!Савва и вырастил сам их, поди-ка.яблоки пахнут! Красивые, пряные.хмурятся женские брови упрямые –Плохо Паране в больничной палате,Сын заболел, да ещё тут вздыхатель!..

тут же свекровь зинаида хозяйствует – над беспорядком параниным властвует,грустно вздыхает и топчется рядом – возле кроватки наводит порядок,тумбочку у изголовья герасимагоркой антоновки молча украсила. выживет? Больно уж слабый он, бедный... – ты бы сходила, Параня, к обедне...

92

Серое небо – и простыни белые,время весны – и антоновки спелые.яблоки гордою горкой воссели, веют приветливым духом осенним.

– а хороши... – зинаида заметила. надо ж, в приёмной Савелия встретила!Ей и отдал передать передачу –вот недотёпа-то, вот неудача!а зинаида уйти собирается, Села у входа на стул, обувается. – он уезжает, сказал. Слава Богу!.. – да?– за урал навострился в дорогу.

встала, обув деревенские яловки. – ну, я пошла... не скажу я про яблоки.

Снова вздыхает она и уходит, Смотрит Параня – глаза не отводит...

4. Были житейские! Были и небыли. да ничего ведь такого и не было!ну, проводил как-то раз из больницы – в жаркую пору с руки не напиться!Ехал в телеге мильчанской дорогою – шла по дороге она недотрогою,звал-зазывал всё: – Садись же! ведь склизко.Солнце уж низко...– да мильча уж близко.

хоть отказала, а сердце затокало –Словно волна заходила затокою, и плескануло под берегом что-то!а по краям-то затоки – болото. Стыдно, конечно. а всё-таки! всё-таки!токало сердце – блестело затокою! Что-то шептало как будто бы что-то – токали токи Парани, чего там!

радость дурная вползала ползучая –Савва встречался от случая к случаю, ластилась, подлая, ласковым Сожем.Было невесело сердцу, а всё же!Билось оно и давало прощение,Как ожидал при её возвращении,а провожал по дороге обратной –и возмущалась, да было приятно!

Сердце томилось, а не было похоти. Как задыхалась лампадка от копоти.ну, и подвёз как-то раз до больницы –

не отказалась тогда ведь. Блудница!..Были житейские. Были и не были.Что происходит – и сами не ведали.токали токи сердечного тока – Женское сердце плескало затокой...

5.яблоки пахнут. Большие, отборные.шум за стеною, шаги коридорные,Скрипы казённых каталок больничныхи перекрёст голосов необычных.тут и сестра появилась дежурная: – раненых к нам привезли из манчжурии. – К нам-то чего?– так они гомельчане!Жёны иных на вокзале встречали...можно возьму я попробовать яблоко?– все и бери!– мне бы самое яркое...

и хохотнула, идя из палаты:– Есть там один холостой-неженатый!..

и отозвалось в душе сокровенное –вспомнились минск и палата военная, и как Сергея она пожалела и под венцом с ним тогда заалела. Быстро решилась! всё запросто в девушках.ну, а потом никуда уж не денешься. а и любила ли? нет, не любила.Жалость гнездо их семейное свила.

Что же она натворила-то, господи!вспомнился ей разнесчастный тот госпиталь.лучше жила бы себе холостячкой... а! всё равно. не боли ты, болячка! Что уж теперь-то? дела невесёлые,дети даются какие-то квёлые.младший вон тоже болел-перебаливали в каждый год тяжело переваливал –много бессонных мучительных ночек далось Паране, да умер сыночек...

6.два мужика и верёвка трёхжильная, Жёлтою глиной – низина могильная, Плотно прибита ко гробику крышка, в гробике – маленький мёртвый мальчишка.и опустили на глину на жёлтую, Как наступила минута тяжёлая –так и засыпали маленький гробик, так и ушёл он под маленький холмик...вот и герасим болеет с рождения. ну наказание! ну наваждение!

игорь Кушелев

93Аисты белые

Часто болеет – под каждую зиму.вроде растёт он, да тянет низиной...

муж тяжело перенёс горе горькое,Плакал тогда меж могильными горками.Крест небольшой на могилке поставил, холмик оградкой железной оправил.и задурил в кабаке с гуливанами,и закачался дорожками пьяными,и не однажды с вечернего зелья в кузне общинной работал с похмелья.

деньги семьи уходили последние –Бледная бедность тащилась по следу их, Жили семьёй всё бедней и беднее, Стали заплаты её всё виднее. деньги гулёные – деньги пропитые. деньги пропитые – деньги убитые,Жили почти на одной на картошке, до нищеты оставалось немножко.

в доме шаром покати – и укатится,шикни на бедность – она не попятится! муж гуливанил в шинке без обманки,а приходил после выпивки-пьянки –лез обниматься настырно и опытно, и покорялась Параня безропотно,но как ласкался по пьяному делу –Чёрным как будто бы мазал по белу.

муж ведь! а сердце Парани затучило.в сторону больше смотрела задумчиво –ласки Сергея она принимала,только некрепко его обнимала.Что уж! терпела. хотя с отвращением. и не однажды просил он прощения,и перегаром дышал до утра он...то-то вставала особенно рано!

7.Слёзы Парани бедою Сергеевой!мрачный рассвет темнотою сиреневой,Чёрная ноченька с тучами в доле,ливень и ветер на хлебное поле!Крепко над жизнью Параня задумалась,а не поникла, свечой не задунулась – не отвернулась от мужа дурногои не искала кого-то другого.да и пошла на работы больничные.Были работы в больнице привычными.а на деревне-то: – лекарь явился! – лекарь явился – и не запылился!

тут же глазами за нею заныркали, «Фырками» разом за нею зафыркали: – ну и Параня-то! всё бы ей бегать.дома как будто бы нечего делать!..

вот озаботились бабушки-дедушки! не отставали и хлопчики-девушки. а как узрели с Паранею Савву –тут уж разинула мильча раззяву! видели их-то двоих-то однажды-то,а возле гомеля даже и дважды-то, а как приметили их на дороге, мигом заметили в мильче – не строги!

8.вечер, Параня и запах антоновки. венки герасима – веточки тонкие.Сад у больницы пустой и невзрачный.воздух вечерний сырой и прозрачный... Плохо Паране – не так всё, как хочется! Жизнь почему-то никак не упрочится.муж-инвалид попивает, бывает, исподволь Савва порог обивает –Близко невидимой тенью слоняется,ласково к женской душе прислоняется... он уезжает? и посох в дорогу!и зинаида права – слава Богу!..

лунные блики оконными стёклами Светятся жёлтыми пятнами блёклыми, Сын тяжело и прерывисто дышит, Край простыни красным крестиком вышит.Беды небесными кажутся карами, в карих глазах слёзы кажутся карими –Плачет Параня, не хочет прощаться и кулаки зажимает на счастье.

Сад ей представился в белом цветении. Белой весенней метели метение!ветер в деревья влетал белокудрый – Словно бы Савва взглянул белокурый! вечер на полночь – и мысли на помыслы,Полночь на заполночь – думы на домыслы. Было и не было! Сад заоконный Спрятал как будто бы взгляд беспокойный.

Правда и вымысел. Были и небыли! Были, конечно. а будто и не были. звёзды сквозь тучи пробили дорожку,а и одна – как блеснула серёжкой...

(Окончание следует)

дмитрий вОрОнин

Проза

Юный Клаус Штейн вот уже битых шесть минут с остервенением давил и давил на кнопку взрывного устройства, но все было напрасно, оно не срабаты-вало. Клаус Штейн разрыдался. Через минуту он выскочил из укрытия и что было сил побежал вдоль старого еврейского кладбища по направлению к еще более старой синагоге. Когда до цели оставалось не более ста пятидесяти ме-тров, Клаус Штейн нажал на курок автомата. Эта еврейская семейка вся легла у его ног. И отец, и мать, и две девчонки-близняшки, и этот розовощекий десяти-летний мальчишка, тащивший за собой самокат. Клаус Штейн сразу определил виновника своей неудачи, у мальчишки из кармана коротких штанишек торчал кусок провода, того провода, который вел к взрывному устройству. Юный Клаус Штейн мог бы доказать этот факт, но кому это сейчас было интересно, перед кем оправдываться, когда не исполнен приказ. Оставалось только пнуть с досадой убитого мальчишку и бежать прочь, подальше от собственной смерти, которая приближалась на броне русского танка, выворачивающего на улицу Майзела с Широкой улицы.

Очень старый Клаус Штейн приехал в Прагу спустя семьдесят три года. Он никогда не думал о том, что вернется в этот город своего позора, но последние лет шесть ему бесконечно снились кошмары о невыполненном приказе. Клаус Штейн никому не рассказывал о своем проколе, даже жене. Может быть, он и поделился бы с ней этим в конце концов, но она уже двадцать лет была мертва, она умерла задолго до прихода навязчивых воспоминаний о сорванном задании.

Клаус Штейн не хотел обращаться к врачу, но несколько месяцев тому назад привокзальная цыганка неожиданно схватила его за руку и, глядя в глаза, тихо прошептала: «Ты должен туда поехать». Старик не стал ничего переспрашивать, он даже не удивился.

Клаус Штейн приехал в Прагу ровно в тот день, когда семьдесят три года тому назад в ярости нажимал и нажимал на кнопку взрывного устройства в на-

КАМЕННЫЙ КЛАУСрассказ

95Каменный Клаус

дежде на отмщение тем, кто когда-то предал Христа. У него был приказ взорвать Староновую синагогу, в которой нашли убежище на излете свирепой войны не-сколько десятков еврейских семей, сумевших сохранить каким-то чудом свои жизни.

Клаус Штейн приехал в Прагу в надежде освободиться от тех видений, кото-рые преследовали его последние годы и высасывали его драгоценное здоровье. Он вернулся в прошлое, чтобы обрести настоящее.

Опираясь на изящную трость Клаус Штейн медленно шел от Староместской площади по Парижской улице в сторону еврейского квартала Йозефов. Он не спешил. Вечерело. В какой-то момент старик свернул на улицу Червеную и ока-зался в еврейском предместье. Пройдя еще один квартал, Клаус Штейн устало опустился на скамейку, стоявшую напротив выхода из старой синагоги. Молит-венный дом был уже закрыт.

Клаус Штейн тяжело дышал, он был стар, и неблизкая дорога сильно утомила его. Старик опустил веки и стал ждать.

Так прошел час, потом другой. Улицы вокруг синагоги опустели, на город опустилась ночь. Клаус Штейн продолжал в глубокой задумчивости сидеть на скамейке, не ощущая майской ночной прохлады.

Ровно в полночь из синагоги вышел высокий мужчина крепкого телосложе-ния. Он на минуту остановился, поднял воротник плаща, чуть сдвинул на лоб шляпу, вытащил из пачки сигарету и закурил. Бросив спичку в урну, незнакомец неспешно направился к скамейке Клауса Штейна. Казалось, что Клаус Штейн уснул.

Мужчина положил свою тяжелую руку на плечо старика. Через мгновение все тело Клауса Штейна задергалось в конвульсиях, лицо в свете фонаря поблед-нело и покрылось потом. Еще миг, и Клаус Штейн в ужасе побежал по улице Майзела в сторону Широкой улицы. Там он резко свернул и помчался по на-правлению к Влтаве.

Клаус Штейн бежал. Это было удивительно. Бежал старик, бежал, как юный мальчишка, быстро и легко. Ничто в нем и близко не напоминало согбенного инвалида с тростью в руке. Куда-то исчезли одышка и хромота, куда-то исчезли девять десятков прожитых лет. Клаус Штейн бежал, как тогда, в мае сорок пя-того, когда он удирал от русского танка, неожиданно выехавшего на улицу, что вела к так и не взорванной им синагоге. Клаус Штейн вновь стал молодым.

Он бежал во всю прыть, пока, споткнувшись о брошенный детский самокат, не упал навзничь, сильно ударившись обо что-то головой. Клаус Штейн потерял сознание. Очнувшись через какое-то время, Клаус Штейн неожиданно для себя разрыдался. Он давно так не рыдал. Пожалуй, с того дня, когда произошел этот досадный сбой с уничтожением синагоги. В течение получаса Штейн никак не мог успокоиться. Его трясло, как в лихорадочном ознобе. Но постепенно всхли-пы затихли, и истерика прекратилась.

Клаус Штейн стал осматриваться кругом. И чем больше он понимал, куда за-несло его необычное преследование, тем тяжелее становилось у него на сердце. Эта тяжесть усиливалась от ощущения движения сотен и сотен могильных над-гробий, окружавших со всех сторон Штейна. Тяжесть в груди усиливали и клад-бищенские деревья-исполины, росшие тут с незапамятных времен. При свете луны они, будто сказочные чудовища, размахивали своими ветвями, создавая иллюзию присутствия рядом со Штейном множества душ умерших евреев.

96

Клаус Штейн чувствовал, что теряет рассудок. Казалось, еще чуть-чуть, и он окончательно сойдет с ума. Сердце рвалось из груди.

И в этот момент метрах в восьми от Штейна из-за надгробных плит неожи-данно появилась группа людей. Впереди шли мужчина и женщина, за ними две девочки одинакового роста и, чуть приотстав, мальчишка лет десяти. Мальчик на секунду повернул голову в сторону Клауса. Штейна. Этого было достаточно, чтобы Клаус узнал его. Штейн убил этого мальчишку тогда, в мае сорок пятого. Убил его и всю его семью. Расстрелял в упор из шмайсера. Расстрелял и рас-смеялся.

Клаус Штейн засмеялся и сейчас. Засмеялся, как смеялся только в юности, открыто и счастливо. Смех придал ему сил. Клаус Штейн встал и украдкой по-следовал за убитой семейкой. Покинув кладбище, он осторожно продолжал идти за ними, стараясь бесшумно ступать по брусчатке. Штейн выслеживал их, чтобы убить окончательно, раз и навсегда.

Улица Широкая сменилась менее широкой улицей, потом еще менее и еще, пока не сузилась до двухметровой ширины. В конце последней улицы в тусклом свете одинокого фонаря, в старом двухэтажном обветшалом здании, обнаружи-лась деревянная дверь, источенная жучком. Глава ненавистной семейки взялся за дверное кольцо и впустил жену с детьми внутрь.

Через минуту туда же проник и Клаус Штейн. Подойдя к лестнице, веду-щей на второй этаж, Штейн вдруг резко обернулся. Позади него не было двери. Позади него была сплошная каменная стена. У стены стоял давешний незнако-мец. Он снял шляпу и широко улыбнулся: «Добро пожаловать в ад, юный Клаус Штейн, добро пожаловать в каменный ад, в ад вечного безмолвия».

Юный Клаус Штейн узнал незнакомца. Он читал о нем в книге, случайно попавшей в его руки перед тем, как выполнить приказ по взрыву Староновой синагоги.

Это был Голем*.

дмитрий воронин

* Голем – глиняный великан, которого, по легенде, создал праведный раввин Лёв для защиты еврейского народа. Его лепят из красной глины в рост 10-лет-него ребенка, имитируя таким образом действия Бога.

Александр ПАршЕнКОв

Поэзия

Александр Паршенков родился в Гомеле в 1999 году. Студент историче-ского факультета БГУ. Автор книги стихов «Жатва». Публиковался в сбор-нике клуба любителей художественного слова «КЛУмБА», альманахе «Армия и культура», сборнике рассказов «Мінск назаўжды». Живет в Минске.

в верный часПитеру Брейгелю Старшему

всему приходит вовремя свой срок:Плодам упасть, колосьям обнажиться,Сменяет запад в час собой восток,и день уходит, чтобы возродиться.

Серпом хлеба снимаю на полях.Свой дар природа благосклонно вверит.и море оставляет в янтарях,на счастье людям, свой умытый берег.

я собираю жатву в верный час.Пришёл черёд плодами насладиться.молюсь тому, кто сохранил и спасБогатство духа, чтобы им делиться.

одиночество в саване беломрядом с домом поэта стоит.я всегда был таким неумелым,Если дело касалось обид…

я и грубый, и резкий, и колкий!и за это подбит на лету…Клею молча фарфора осколкии сшиваю цветную тафту.

я всегда побеждён после битвы.злая гордость моя не в чести.я шепчу в покаянье молитвы:– о господь, нечестивца прости.

дай, господи, на мой убогий сроквсё, что могу, увидеть и познать.где надо – взять, где нужно – всё отдать.в конце сказать: «я сделал всё, что мог».

на мёртвой улице дома жмурятся,и жаром полнится покой бессонницы.Под ветром клонится дерев конница.и тихий стих средь пустоты помнится.

Прогулка кончится опять к полночи.Когда же хватятся, куда спрятаться?я буду жить, пока земля катится,ведь стану улицей, самой улицей.

ЖАТВА ***

МОЛИТВА

***

98

милость – закат.город темнеет.Каменный садСолнце жалеет.

ранят окно Стрелы прощанья.Смотрят киноПтицы – свиданье.

гордый поэт – шаг тороплив.город-поэтнетерпелив.

только закатвечен и мил,искренний взгляднам подарил.

надо стеречьвечер любой.надо беречьвстречи с тобой.

Жемчуга нить – дружбы покой.надо любить,Если живой!

Это завтра внезапно скоронаступило ещё вчера.и смеялся усталый город,город якова и Петра.

вязь кирпичная к небу ближе,где сливаются дождь и дым,над увитою глиной крышейПетушком снует золотым –

леденцом для седого Боганебо лакомится порой.Петушок не боится смога,окроплённый святой водой.

два ключа в позабытой башнеи два льва на защите их – города между тем бесстрашны,только люди боятся в них.

отзвучал наконец-то мой голос. лето-час, лето-день, лето-год… одиночества огненный полоз любоваться собою приполз.

Это полное, сочное лето! лето-час, лето-день, лето-год.обезмолвило душу поэта,но его одарило при этом.

разве счастье не безупречно?лето-час, лето-день, лето-год!Слава Богу, что лето конечно, Что на свете страшнее, чем вечность? разве только?..а впрочем – она!

мне свежий день мерещился давно.морское дно – пустая память глаз.шесть лет прошло, как лишнее звено.и снова моря ласковый алмаз.

и с высоты я пёрышком слечу,Крыло оставив – ветер целовать.о, небо – жизнь. о, пена – пустота.моя душа! она жива опять!

я всё у ног твоих, господь, сложил.оружье прочь, в одеждах пилигримая, собственным тщеславием гонимый,всё ж жизнью грешной Богу послужил.

Пора, господь, готов я в подорожье,в руках клюка, тверда ещё душа,я не возьму в загробье ни гроша,всё тленное, мирское было ложью.

Пора, господь, мой день благослови,Пыли, мой путь, мой плащ пусть цвет меняет,и если душу гордость разоряет,Прости, господь, во имя вселюбви!

Miserere

РИЖСКИЕ КРЫШИ

***

***

НАДГРОБИЕ НИКОЛАЯ ХРИСТОФОРА РАДЗИВИЛЛА СИРОТКИ

Александр Паршенков

наталья рАдОСТЕвА

Поэзия

Наталья Евгеньевна Радостева окончила Московскую государственную юридическую академию. Возглавляла Воркутинское городское литобъедине-ние «Сполохи». Автор двух поэтических сборников, лауреат IX международ-ного славянского литературного форума «Золотой Витязь» (2018), между-народного литературного конкурса «Большой Финал» и дипломант конкурса «Север – страна без границ» (г.Санкт-Петербуг). Публиковалась в журнале «Дон», газетах «Литературная Россия», «Поэтоград», «День литературы», в ряде коллективных сборников и других изданиях. Член Союза писателей ХХI века. Живет в Воркуте.

Крещениеи дождя не было, а цветёт радугаПротив свет-солнышка. Фоном ей – синь.Как рассвет радовал – так закат радует.грусть моя русская, наконец, сгинь!

где в лицо капельки? где трава росная?Жду в лугах скошенных пересверк гроз.русь моя белая, ты – моя Крёстная.закрести беженку. Кончен мой кросс.

за права каждого. Против зла злющего.мне б тетрадь общую да огня дрожь.наконец выскажу всё как есть лучшее,всё о нас лучшее – не иных ложь.

Про с ленцой доброе. Про в боях гордое.Про веков разницу или льна синь.закрести, Крёстная. утверди бодрою.грусть моя русская, наконец, сгинь.

***

100

в оторочке льда да инеяСруб колодезный зимой.Журавля схлестнулись линии,шест качая надо мной.

цинк ведра обледенелого.Стынь крещенская воды –в ней намедни, онемелая, окунулась до звезды...

из ведра в ведро – завесою – Сброшу, в пояс поклонясь.запорошенными весяминалюбуюсь, насладясь.

мегаполиса бежавшая –хоть сама себе дивись –С детства сёла обожавшая,упиваюсь видом изб.

там полярное сияниев фиолете облаков –здесь ночами завывание обезумевших волков.

здесь сорочьих крыл мельканиев их касанье со стекломи приливы подсознания между вдохом и глотком.

отскрипят по снегу валенки,возвращая до тепла,дрогнут каплями хрустилики, Что метлою не смела.

Печь, поленьями доложена,Пыхнет жаром, словно я –в миг, когда сомкнулась крошевом за спиною полынья.

окунулась – значит, выстою,а пока, перекрестясь,заварю с травой душистоюмирозданья ипостась.

не порадовал черевичками.не добыл мне цветочек аленький.так стряхну его руковичкою,осмеяв сюжет на завалинке.

так верну щелчком злому прошлому, Что размеренно да просчитано. в платье творчества незаношенном,между строчками не прочитана.

он в любви мне клянётся искренней,тут же с прошлым по мести дразнится.Как хрустальна в осколках истина,Если клятвы с делами разнятся.

Подбирай хоть змеёй завистливой,хоть волчицею – взревновавшая. он – вода. – Пей с улыбкой кислою из колодца, в него плевавшая.

Кровь разбавит прозрачней кровушка –охладят меня белоствольные.мне предписана долей волюшка,где начертано – птица вольная!

где ранима прошла и мнительна,мурава обрыдалась росами. только утро всегда пленительно –мудреннее ночей с прогнозами.

мне талантом ни с кем не меряться.звёзды в поры вотру – впитаются.Как же дышится! Как хмелеется!в лепестках и дождях летается!

Сколько солнышек в каплях плавает;Смотришь – жгучие, тронь – холодные. да даруется свыше главное –вдохновение в дни свободные.

ни характером, ни привычкамине венчал нас цветочек аленький.так стряхну сюжет рукавичкою.обмету, как с мороза валенки.

КРЕЩЕНИЕ ***

наталья радостева

101Крещение

за водою на колодец не от жажды, а со смыслом –Почерпнула. Пригубила блики солнца из ведра.ощущаю, как изящна, усмиряя коромысло,Как колышется водица выше уровня бедра.

редкий случай, где походка не стремительна, а – павы,где на статные берёзы смотришь – словно им под стать.и песком искрится тропка, по краям которой травы:вышла в люди – окрылиться, день из лучиков сверстать.

улыбнусь, коль кто приветлив, а смурного не отмечу.Если ж с поводом проводят, через сени в дом войдя, –из ковша подав напиться, и настырного привечу.не без шуток отвечая. глаз вприщур не отводя.

Первой мне не предлагайте, вслед хлебнуть – себе дороже.не без вызова раскрою: это был бы приворот!Ещё бабушка учила – пить за кем-либо негоже,от глотка воды за кем-то – к несвободе поворот.

Пусть не каждого и жалко, не рискуйте зря – пустоене сгублю грехами душу – паутин любви не вью.не настаивайте. Смелость мне доказывать не стоит.всё равно – не убедите. всё одно – не отопью.

уж и так ресничный трепет ловит плавные движенья.Как зачерпнута водица. Как с улыбкой подана.Без воды приворожила. а не будет продолженья –не чудесницы проказы, не кудесницы вина.

Снег завис в воздухе. день завис в месяце.год завис планами в дневнике грёз.добреду сонная до весов – взвеситься.закручу хвостики из былых кос.

мимо свет-зеркальца, не взглянув в оное –Ко стеклу с морозью, за каким - синь...отворю форточку – на луну полную.Потянусь, тёплая – на зимы стынь.

Пусть окно – зеркалом, а узор – рамкою.здесь – уют сумерек, там – дымы ввысь.томно как – нежиться, кофе пить граммамии в его запахе смаковать жизнь.

Север мой минусом студит мир царственно.Чередой сполохов расцветив край,от моей утрени и до льдов Карскоговзвесь души тающей облачил в рай.

ПРИВОРОТ

ЗАПОЛЯРНОЕ УТРО

нина КОлЕнЧиКОвА

литерат уроведениЕ

Мемуарные записки Пушкина – истоки его прозы

«Перед Пушкиным стояла задача: создать новую русскую литературу» (В. Я. Брюсов). И он спешил дать образцы во всех жанрах, во всех родах и видах литературы. Пушкин стоял у истоков и жанра мемуаров в том числе. Он сделал в этом направлении очень много.

Надо отметить, что жанр мемуарной и биографической литературы заро-дился и в какой-то мере реализовался в летописях, в житиях святых... Про-топоп Аввакум, чье «Житие» будет издано в послепушкинское время, можно сказать открыл этот жанр.

Пушкин явился первооткрывателем и «началом всех начал» в том смысле, что он дал этому жанру новое направление, расширил круг мемуарных инте-ресов, влил в этот жанр новые силы, обогатил его, тем самым обогатив нашу духовную жизнь.

Попробуем это обосновать...Мемуарные записки – это воспоминания автора о себе и событиях, участ-

ником которых он был, о запомнившихся замечательных людях. Это одно из самых свободных жанровых образований. Так, Пушкин свою автобиографию называет то «записки», то «мемуары» (т.е. жизнеописание).

В.Г. Белинский писал: «К числу самых необыкновенных и самых интерес-ных явлений в умственном мире нашего времени принадлежат записки, или мемуары. Это суть летописи наших времен <…> ». (Белинский В.Г. Полное собр. соч. Т.1.М, 1953, с. 159).

В ХIХ веке мемуары-летописи пришли на смену мемуарам-исповедям. Ис-поведи Байрона, например, с их установкой на откровенное повествование о

«МЫ ЛЕНИВЫ И НЕЛЮБОПЫТНЫ»К истории зарождения и развития жанра мемуарной

литературы и о роли в этом А.С. Пушкина

103

жизни сердца, Пушкину уже были чужды. И он с горечью пишет Вяземскому из Михайловского (1825): «Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? черт с ними! слава богу, что потеряны. Он исповедался в своих стихах, невольно, увлеченный восторгом поэзии <…>. Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением <…> ».

В эпоху Пушкина расцвета достиг иной характер мемуаров, вызванный к жизни эпохой французской революции. Одно из первых таких произведений – мемуары знаменитой французской писательницы Жермен де Сталь (1766-1817) «Десять лет изгнания». Ориентация Пушкина на мемуары мадам де Сталь позволяет понять, каков был характер и стиль пушкинских «Записок». Личная биография поэта воспроизводилась в записках в той степени, в какой она была связана с важнейшими историческими событиями.

Сохранились, например, подневные записи Пушкина 1821 года. 2 апреля он отметил: «Говорили об А. Ибсиланти <…> Я твердо убежден, что Греция вос-торжествует…». Неделей позже записано: «9 апреля, утро провел с Пестелем, умный человек во всем смысле этого слова… Один из самых оригинальных умов, которых я знаю».

Ориентируясь в своих записках 1821-1825 гг. на «политические открове-ния», Пушкин позже постоянно апеллировал к ним и в лирике, и в художе-ственной прозе, и в работах на исторические темы.

По мысли исследователя С.А. Фомичева, «Автобиографические записки» стали первым серьезным опытом Пушкина-прозаика, т.е. уже в кишиневской ссылке он задумывался о путях формирования русской прозы.

Записки писались и в Михайловском. Одновременно с «Евгением Онеги-ным» и «Борисом Годуновым»… Но, к сожалению, начатые в 1821 году и пере-беленные в 1825-м, записки дошли до нас только в немногих фрагментах, т.к. были сожжены поэтом в Михайловском в конце 1825 года в ожидании жан-дармского обыска. Как сам поэт позже объяснял, они «могли замешать многих и, может быть, умножить число жертв. Не могу не сожалеть о их потере; я в них говорил о людях, которые после сделались историческими лицами, с от-кровенностию дружбы или короткого знакомства» («Начало автобиографии», Болдино, 1834). Нетрудно представить себе, что погибло для нас вместе с со-жженными записками!

Пушкин пытался вернуться к писанию своих воспоминаний в 1830-е годы. Он писал свои мемуары всю жизнь – да так и не дописал.

Приступая в 1821 году к своим «Автобиографическим запискам» («перво-му «капитальному» прозаическому произведению», по мысли С.А. Фомиче-ва), Пушкин прежде всего попытался определить особенности языка прозы. В черновом наброске статьи «О прозе» (1822) он пишет: «Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них бле-стящие выражения ни к чему не служат».

Мемуары свои Пушкин начал писать по-французски, т.к. «метафизический» язык русской прозы был в ту пору для него затруднителен. Исследователи от-мечают, что одной из центральных проблем пушкинской эпохи была проблема создания «метафизического языка», т.е. национальной системы философской,

«Мы ленивы и нелюбопытны»

104

научной и публицистической лексики. Пушкин сам серьезно работает над усо-вершенствованием этого языка и привлекает к его созданию своих друзей и единомышленников. 1 сентября 1822 года дает дельный совет интеллигенту Вяземскому: «Предприми постоянный труд, пиши в тишине самовластия, об-разуй наш метафизический язык, зарожденный в твоих письмах, – а там что Бог даст…».

В черновом наброске статьи 1824 года «О причинах, замедливших ход на-шей словесности» Пушкин опять с горечью отмечает, что «ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись – метафизического языка у нас вовсе не существует». И называет причины этого, указывая на такую нацио-нальную черту, как леность: «…леность наша охотнее выражается на языке чужом…».

В письме Вяземскому из Михайловского (13 июля 1825 г.) он вновь сетует: «…русский метафизический язык находится у нас еще в диком состоянии. Дай Бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного точного языка прозы, т.е. языка мыслей)».

Таковы были истоки пушкинской прозы, многое определившие в общем ее движении.

С.А. Фомичев делает очень важный для нас вывод: «Начав путь прозаика как мемуарист, Пушкин в большей степени, нежели какой-нибудь другой писа-тель, оценил художественную выразительность документов…».

Пушкин как инициатор создания мемуаров

Исследователь Л.В. Козмина указывает на тех, кого поэт инициировал к созданию документов, т. е. мемуарных записок.

Без сомнения, что во всем литературном процессе и, в частности, в инициа- тиве относительно развития мемуарного жанра Пушкин был предпринима-тель! Он постоянно вбрасывал идеи, и они, подобно цепной реакции, были для других побуждением к действию…

Рассмотрим это на конкретных примерах более подробно. Первым Козмина называет имя Сергея Николаевича Глинки (1776-1847) –

прозаика и драматурга, поэта и журналиста. «Записки о 1812 годе» (1836); «Записки о Москве…» (1837) – лучшая часть его литературного наследия. Они ценны не только как мемуарный источник, но и как живой рассказ о духовной жизни человека конца XVIII – начала XIX века.

Пушкин также инициировал к созданию мемуаров великого русского акте-ра Михаила Семеновича Щепкина (1788-1863). В прошлом крепостной, «от-пущенный вечно на волю дворовый человек Михайло Щепкин» был принят в московскую труппу в сентябре 1822 года. Поэт не раз встречался с актером в дружеском кругу. В мае 1836 года, в последний приезд Пушкина в Москву, они особенно часто виделись у Нащокина. Очень высоко ценя рассказы Щепкина обо всем им пережитом, Пушкин уговаривал его написать свои воспоминания. Щепкин приступил к созданию мемуаров только через 10 лет. Первый напи-санный им очерк привел в восторг В.Г. Белинского.

нина Коленчикова

105

Пушкин привлекал к творчеству всех, в ком видел искру таланта. Особен-но если это были люди замечательные. Такие как Павел Воинович Нащокин (1801-1854) – один из своеобразнейших представителей дворянской интел-лигенции первой половины XIX в., человек большого и оригинального ума, разнообразных дарований, с тонким литературным и художественным вкусом. Нащокин был превосходным рассказчиком. Пушкин ценил этот дар и настой-чиво убеждал друга записывать свои воспоминания. «Что твои мемории? – спрашивал он в письме. – Надеюсь, что ты их не бросишь. Пиши их в виде писем ко мне. Это будет и мне приятнее, да и тебе легче. Незаметным образом вырастет том, а там поглядишь – и другой». Отрывки из воспоминаний На-щокина, записанные Пушкиным, входят ныне в собрание сочинений Пушкина (см. т. VII собрания сочинений Пушкина в десяти томах).

У Пушкина было фантастическое чутье, бешеная энергия и оттого – огром-ный масштаб деятельности. Даже в Михайловском (в ссылке!) Пушкин – самая деятельно-активная натура. В своих художественных исканиях он обращается ко времени правления Бориса Годунова (конец XVI – начало XVII века). До-стичь исторической достоверности в изображении прошлого ему помогает на-следие русских летописцев.

Древний летописец – одна из самых привлекательных фигур для Пушкина, недаром же в драме «Борис Годунов» поэт рисует собирательный образ ино-ка-летописца Пимена. Летопись Пимена – это тоже мемуары, поскольку монах воспроизводит события ретроспективно. Он пишет лишь о том, чему он сам был свидетелем. Его «последнее сказанье» – об убийстве царевича Димитрия, произошедшее 12 лет назад.

Пимен чает видеть своим преемником Отрепьева, которому завещает описы-вать «Войну и мир, управу государей, // Угодников святые чудеса, //Пророчества и знаменья небесны». В образе летописца Пимена глаголет истинный историк.

Несомненно, Пушкин очень высоко ценил труд летописцев, и у него был большой интерес к этому жанру. Он, как и старец Пимен из «Бориса Годуно-ва», радел о том, чтобы этот труд не прервался.

Поражает его активная гражданская позиция (выражаясь современным язы-ком). Он весь кипит мыслями, новыми замыслами и идеями, интересом к исто-рии страны, к замечательным людям современности и прошлого. Он зазывает, направляет на исторические замыслы даже писателей старшего поколения. На-пример, Николая Ивановича Гнедича (1784-1833), к творчеству которого Пуш-кин относился восторженно.

Просто поражаешься, как он работает на «опережение». «Илиада» Гомера, которую в это время переводил Гнедич, выйдет только в конце 1829 года, а Пушкин в письме из Михайловского 23 февраля 1825 года уже рисует поэту и драматургу программу его дальнейших действий. Он называет тех националь-ных героев, чьи подвиги должно запечатлеть перо художника-историка: «Но, отдохнув после «Илиады», что предпримете вы в полном цвете гения, возму-жав во храме Гомеровом <…>? Я жду от вас эпической поэмы. Тень Святосла-ва скитается не воспетая, писали вы мне когда-то. А Владимир? а Мстислав? а Донской? а Ермак? а Пожарский? История народа принадлежит поэту».

«Мы ленивы и нелюбопытны»

106

Карамзин в своей «Истории государства Российского» провозгласил: «Исто-рия народа принадлежит государю». Будущий декабрист Никита Муравьев возражал: «История принадлежит народам». Пушкин выдвигает свое кредо: «История народа принадлежит поэту». И торопит он Гнедича, я полагаю, по-тому, что эта философская формула – торопит его! Сколько героев, сколько замечательных людей – обо всех надо бы рассказать… Историософская тема ответственности перед Страной, перед Временем, перед Эпохой глубоко вол-новала поэта.

Когда в Михайловском Пушкин задумался над тем, что можно и должно требовать от историка, живой Карамзин встал перед ним как прообраз Пимена. Не случайно в одной заметке он говорит об «иноческой простоте» Карамзина.

После смерти Н.М. Карамзина (22 мая 1826 г.) Пушкин начал писать о нем воспоминания. Биография выдающегося человека, который завоевал всерос-сийскую славу как автор 12-томной «Истории государства Российского» IX-XVII веков, мыслилась как историческое исследование о личности и ее вре-мени.

В статье «Карамзин» (остался только фрагмент сожженных записок!) Пуш-кин сетует, что «никто не сказал спасибо…» творцу-историку. Об этом болит душа поэта. Боль эта саднит и не отпускает. И поэтому уже 10 июля 1826 года он с горечью пишет Вяземскому из Михайловского в Москву: «Читая в жур-налах статьи о смерти Карамзина, бешусь. Как они холодны, глупы и низки. Неужто ни одна русская душа не принесет достойной дани его памяти? Отече-ство вправе от тебя того требовать. Напиши нам его жизнь, это будет 13-й том «Русской истории»; Карамзин принадлежит истории».

О своем ушедшем друге Антоне Дельвиге, поэте, журналисте и первоиз-дателе «Литературной газеты», Пушкин писал: «Он был лучшим из нас. Наши ряды начинают редеть».

18 января 1831 г. Пушкин узнает о смерти Дельвига. «Ужасное известие получил я в воскресенье. На другой день оно подтвердилось…» (Пушкин – П.А. Плетневу. 21 января 1831 г.).

Через 10 дней – опять Плетневу: «Напишем же втроем (Пушкин имеет в виду себя, Плетнева и Баратынского – Н.К.) жизнь нашего друга, жизнь бо-гатую не романтическими приключениями, но прекрасными чувствами, свет-лым, чистым разумом и надеждами».

Горькие раздумья Пушкина – и сразу же деятельное поручение-просьба к друзьям заняться жизнеописанием Дельвига. Замысел этот, к сожалению, не был осуществлен. Не удались коллективные мемуары – тогда Пушкин сам де-лает набросок статьи (1834). Пушкина очень тревожит то, что Дельвиг «не был оценен при раннем появлении» – и «еще (!) не оценен и теперь, когда по-коится в своей безвременной могиле!». Он хочет, чтобы дар замечательного поэта получил достойную оценку в воспоминаниях. Пушкину есть дело до всей русской литературы!

нина Коленчикова

107

Мемуары и хроники журнала «Современник»

Замысел журнала возник еще в Одессе. Из Михайловского, где «происходи-ло становление Пушкина-журналиста» (Л.В. Козмина), он прямо-таки бомбар-дировал письмами друзей об издании журнала.

Мечта Пушкина осуществилась лишь в канун наступающего 1836 года, в котором вышло четыре номера «Современника». Пушкин превратил изначаль-но литературный сборник-альманах в общественно-литературный журнал, ос-новную часть которого он заполнял не художественной прозой и стихами, а произведениями преимущественно мемуарными и хроникальными («Хроника русского» А.И. Тургенева, «Записки» Н.А. Дуровой, «Занятие Дрездена» Де-ниса Давыдова и т.д.).

О них и поговорим…Собрание писем Александра Ивановича Тургенева (1784–1845) из Парижа

Пушкин поместил в № 1 и № 4 журнала с заголовками: «Париж (Хроника рус-ского)».

Много путешествуя по Европе, Тургенев приобрел многочисленные зна-комства с передовыми писателями Франции, Англии, Германии… Он бывал у Гете и Вальтера Скотта, у Стендаля и Мериме и каждого из них знакомил с русской культурой. А потом, возвращаясь ненадолго в Россию, рассказывал своим русским друзьям обо всем виденном и слышанном. «Дар посредника, ходатая, историка-хроникера был присущ А.И. Тургеневу в высочайшей сте-пени» (В.В. Кунин).

А.И. Тургенев был одним из четырех сыновей И.П. Тургенева, директора Московского университета. Он окончил Геттингенский университет в Герма-нии, куда настоятельно хотели определить Пушкина его старшие товарищи (Жуковский, Батюшков). Но не случилось…

У Пушкина с Тургеневым была интеллектуальная близость. И не удиви-тельно! Пушкин, хотя и не учился в Геттингенском университете, но за годы ссылки (особенно в Михайловском!) путем самообразования получил знания, я полагаю, равноценные тем, что давал этот знаменитый немецкий универ-ситет. Достаточно сказать, что уезжая из Михайловского, он увозил книги на четырнадцати телегах…

Пушкин являл один из самых поразительных примеров самообразования в России: «Поэт, следуя путем интуиции и никогда не обучаясь в университе-те, титаническим трудом самообразования сам стал УНИВЕРСИТЕТОМ!» (Л. Максимова).

Что же привлекало Пушкина в письмах и дневниках Тургенева? Во-первых, Тургенев – блестящий мастер эпистолярного жанра, письма его – образцы сло-га, живой речи. Во-вторых, «Хроника» как раз и стала своеобразной лабора-торией русского «метафизического языка» – языка интеллектуальной прозы.

Как видим, попытки создания обновленного «метафизического языка» при-вели Пушкина к сотрудничеству с лучшими умами современности, коим и яв-лялся А.И. Тургенев.

«Мы ленивы и нелюбопытны»

108

Пушкинский гений формировался в условиях, сложившихся после победы русской армии над Наполеоном. Бородино… Пожар Москвы… Поражение за-воевателя и победное шествие русских войск по дорогам Европы вплоть до Парижа. Великие события. Замечательные люди, о которых хотелось расска-зать…

Ординарца Кутузова, первую русскую женщину-офицера, кавалерист-де-вицу Надежду Андреевну Дурову (1785-1866) Пушкин тоже открыл и явил миру в своем «Современнике». Он первый отметил живой слог, оригинальный стиль и богатейший жизненный материал ее «Записок». Пушкин сделал все, чтобы заинтриговать читателя этими мемуарами. В марте 1836 года он писал Дуровой: «Полные «Записки», вероятно, пойдут успешно после того, как я о них протрублю в своем журнале». И опубликовал во 2-м томе «Современни-ка» предисловие к ним. По мысли литературоведа В.И. Новикова, «это было своего рода рекламное объявление от имени издателя». Можно сказать, что Пушкин дал первую рекламу на литературные мемуары. (Он и тут первый!).

Пушкинская реклама не могла не привлечь внимание читателя: «…Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений – и каких еще? Наполео-новских! Что побудило ее?.. Ныне Н.А. Дурова сама разрешает свою тайну. Удо-стоенные ее доверенности, мы будем издателями ее любопытных записок…»

Пушкин в последние годы своей жизни встречался с Дуровой и переписы-вался с ней по поводу ее мемуаров. 10 июня 1836 года он писал ей: «Будьте смелы – вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. Полумеры никуда не годятся».

Дурова последовала напутствию великого поэта и смело и решительно вступила на литературное поприще. К концу 1836 года два тома ее «Записок» вышли из печати. Пушкин откликнулся на них благожелательной рецензией. Ну как тут не вспомнить слова А.Н. Островского о поэте: «Он завещал каждо-му быть самим собой, он дал всякой оригинальности смелость…».

Пушкин, «от первых лет поклонник бранной славы», привлек к активно-му сотрудничеству в «Современнике» Дениса Васильевича Давыдова (1784-1839), – поэта, военного писателя, героя Отечественной войны, генерал-лей-тенанта. Он поместил в журнале его сочинение об опыте партизанских дей-ствий в Отечественной войне 1812 года, а также его военные записки «Занятие Дрездена», которые очень показательны и как нельзя лучше характеризуют «Дениса-храбреца».

Давыдов – участник всех войн своего времени, отличался беспримерной храбростью. Военный по призванию, он был также поэтом. Пушкин высоко ценил самобытный талант Дениса Давыдова, неповторимость его поэтическо-го языка, своеобразие творчества:

Певец-гусар, ты пел биваки,Раздолье ухарских пиров,И грозную потеху драки,И завитки своих усов.

нина Коленчикова

109

С веселых струн во дни покояПоходную сдувая пыль,Ты славил, лиру перестроя,Любовь и мирную бутыль. (1821).

Современный писатель Захар Прилепин в книге «Взвод: офицеры и опол-ченцы русской литературы», где помещены 11 биографий поэтов Золотого века, так пишет о Денисе Давыдове: «Самый известный генерал из числа про-славленных русских генералов, <…> военный теоретик, чей опыт рассматри-вается в военных академиях, – только один: Давыдов.

В числе русских полководцев были заметные литераторы: иные писали сти-хи, другие оставили стоящие мемуары. Но стать легендой и военной, и литера-турной – это и по мировым канонам нонсенс».

«Истинный шедевр мемуаристики…»

В «Современнике» (№1 за 1836 год) был напечатан и «истинный шедевр мемуаристики» (С. Дмитриев) – «Путешествие в Арзрум» (1835). Эта поли-тическая проза выросла из дневниковых записок Пушкина, которые он вел в 1829 году во время путешествия на Кавказ и далее в армию.

Политическая проза хотя бы потому, что в «Путешествии в Арзрум» впер-вые (!) в русской литературе было рассказано о судьбе многих осужденных декабристов: В.А. Мусине-Пушкине, М.И. Пущине, Н.Н. Семичеве, В.Д. Су-хорукове, П.П. Коновницыне и др. (в журнальном варианте их фамилии были обозначены начальными буквами).

Мы коснемся мемуарных воспоминаний Пушкина о поэте и дипломате А.С. Грибоедове и генерале А.П. Ермолове.

В «Путешествии» сквозной нотой звучит тема Александра Сергеевича Гри-боедова (1795-1829), поэта, писателя, драматурга, дипломата. И не случайно. Он оказался первым в ряду страдальцев русской поэзии.

С комедией Грибоедова «Горе от ума» Пушкин познакомился в Михайлов-ском, куда привез ему рукописный список И.И. Пущин. Пьеса произвела на Пушкина сильное впечатление. Он писал А.А. Бестужеву (1825): «…О стихах я не говорю: половина – должны войти в пословицу».

Грибоедов-дипломат стал жертвой, павшей в оплату Туркманчайского до-говора между Россией и Персией, который он блестяще составил и подписал. 14 марта 1828 года Грибоедов прибыл в Петербург с этим договором, и «201 пушечный выстрел в крепости возвестил столице о сём благополучном собы-тии». Поэт был принят Николаем I и награжден орденом Анны 2-й степени. А 30 января 1829 года он был убит в Тегеране.

Во время путешествия в Арзрум Пушкин пережил трагическую встречу с телом убитого поэта и дипломата, которого везли в Тифлис хоронить. Поэтому в своих записках он отдельной вставкой о Грибоедове «отдал дань памяти по-эту-мученику, имя которого сразу же после гибели стало запретным с учетом загадочных и политически острых обстоятельств его смерти» (С. Дмитриев).

«Мы ленивы и нелюбопытны»

110

В той информационной блокаде, которая воцарилась со стороны властей, слово Пушкина прозвучало как своеобразный и единственный некролог… Он писал: «Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его оз-лобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, – все в нем было необыкновенно привлекательно <…>». И дальше: «Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая его смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна».

Пушкин дает восторженную характеристику поэта и дипломата. Его восхи-щает решительность, с какой Грибоедову удалось осуществить себя. Поэтому заключение у него такое: «Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…»

Небрежение автобиографическими, мемуарными записками вызывало горь-кие раздумья Пушкина. Чувствуя ограниченность сроков жизни, Пушкин часто и с сожалением писал о такой национальной черте, как леность: «История – долга, жизнь – коротка, а пуще всего человеческая природа – ленива (русская природа в особенности)» (из письма М.А. Корфу).

Мы знаем, что поэт неоднократно обращался к своим друзьям с целью при-влечь их к написанию мемуарных воспоминаний о замечательных современ-никах. Однако ни Жуковский, ни Плетнев, ни Вяземский, ни Кюхельбекер, ни Нащокин (самые близкие друзья) не оставили значительных воспоминаний о самом поэте.

Наиболее интересные воспоминания принадлежат его лицейскому другу-декабристу И.И. Пущину. Его «Записки о Пушкине» (1859) были написаны за год до смерти (после возвращения из 30-летней сибирской ссылки).

Так что знаменитое пушкинское выражение «мы ленивы и нелюбопытны» имеет широкий литературный и жизненный контекст…

«Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биогра-фию было бы делом его друзей…», – пишет Пушкин. А ведь это уже пушкин-ская программа на изменение ситуации!

Ну и что же написано его друзьями?В 1830 г. в 1-м номере журнала «Сын Отечества» поспешил опубликовать

свои «Воспоминания» Ф.В. Булгарин, в которых не уставал подчеркивать свои дружеские отношения с погибшим. Они были резко осуждены Пушкиным, ко-торый ориентировал на иное жизнеописание. Для него Грибоедов – истинный сын своего века, замечательный человек, проявивший гениальные задатки как в поэтической, так и в государственной деятельности.

Эту мысль подчеркивает в своих книгах С.Н. Дмитриев (1959), поэт и историк, издатель и путешественник. Ему удалось трижды побывать в Иране. 750-страничное историческое расследование Дмитриева «Последний год Гри-боедова. Триумф. Любовь. Гибель» – своего рода ответ на пушкинский упрек. Он в своей работе внимателен ко всем сторонам жизни Грибоедова. И в итоге выносит свою оценку: «Ни один русский поэт не добивался такого триумфа в служении своему Отечеству, как А.С. Грибоедов».

нина Коленчикова

111

С.Н. Дмитриев делает удивительно точные и верные выводы: «Главное бо-гатство русской литературы, без сомнения, это не столько романы и стихи, а именно судьбы писателей-творцов. Именно так случилось и с Грибоедовым, чья комедия «Горе от ума» долгие годы затмевала фигуру автора». <…> «И если мы представим невозможное, что Грибоедов вообще не написал своей комедии, то одних его заслуг на «персидском фронте» было бы достаточно, чтобы он вошел в историю в качестве выдающегося дипломата».

Мы можем с радостью и гордостью констатировать, что наконец-то биогра-фия А.С. Грибоедова написана!

В мемуарных записках своего путешествия на Кавказ Пушкин рассказал и о встрече с генералом Алексеем Петровичем Ермоловым (1777-1861). Поэта всегда притягивали яркие, незаурядные исторические личности. Особый инте-рес он проявлял к гонимым и опальным…

А.П. Ермолов – образцовый российский офицер. Несгибаемый артилле-рист, первая сабля империи. Побеждал всегда и везде. Чины Ермолов добывал только в боях. Он был одним из лучших полководцев 1812 года. Интерес Пуш-кина к отважному генералу А.П. Ермолову был чрезвычайный. Он с лицей-ских лет слышал это священное для него имя и очень хотел познакомиться с Ермоловым лично. Это случилось только в 1829 году во время путешествия на Кавказ. Дорога на Кавказ дальняя. От Москвы до Тифлиса две тысячи верст, а действующая армия еще дальше. Пушкин добирался до армии полтора месяца. Но все же он рискнул и сделал лишних двести верст крюку, чтобы заехать в Орел, где жил в то время в опале Ермолов.

«Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностию… Он, по-видимому, нетерпеливо сносит свое бездействие… Разговор несколько раз ка-сался литературы». (А. Пушкин. «Путешествие в Арзрум»).

«Был у меня Пушкин, я в первый раз видел его и, как можешь себе вообра-зить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта…» (А.П.Ермолов – Д.В.Давыдову. Начало мая 1829 г.).

52-летний отставной генерал был очень популярен в обществе. К славе в войне 1812 года добавились подвиги на Кавказе. Многим из нас Ермолов памятен по пушкинской строке: «Смирись, Кавказ: идет Ермолов!» (эпилог «Кавказского пленника», 1821). В 1816-1827 гг. Ермолов был, по существу, правителем Кавказского края с широкими военными и дипломатическими пол-номочиями. Будучи образцовым стратегом, он внес в войну с горцами точный расчет. В результате – Кавказ стал российским!

Несмотря на геройские подвиги, генерал Ермолов не пользовался располо-жением царей. Александр I удалил его из Петербурга на Кавказ; при Николае I Ермолов опять оказался в немилости: царь подозревал его в связях с декабри-стами.

Мудро рассуждал о Ермолове Николай Лесков: «…Ермолов поистине ха-рактернейший представитель весьма замечательного (…) типа умных, силь-ных, даровитых и ревностных, но по некоторым чертам "неудобных русских людей"».

«Мы ленивы и нелюбопытны»

112

«Замечательный тип» и «неудобный русский» – это всегда привлекало поэта.

Исследователи отмечают, что сохранился черновик письма Пушкина, в ко-тором он просит у Ермолова разрешения быть издателем его воспоминаний, если они написаны: «Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе ее ута-ивать».

Мемуары о замечательных людях добывались порой не просто, в борьбе с царским самодержавием и властью… Пушкин получил строгий разнос за поездку в Арзрум. Поездка на Кавказ рассердила правительство не только по-тому, что он уехал самовольно, но еще и потому, что он навестил опального Ермолова, а в походе жил среди своих старых друзей-декабристов…

«Первая отечественная художественная биография»

Пушкин расширяет круг мемуарных интересов, включая в него не только славных государственных людей своего времени, но и писателей. Замечатель-ных деятелей художественной литературы он приравнивает к государствен-ным людям и настойчиво внедряет эту мысль в сознание современников.

До Пушкина этого не было. И вот тут Пушкин действительно был первый!Проследим это на взаимоотношениях Пушкина и Вяземского, с которым он

вплотную решал насущные проблемы жанра биографии, т.к. в начале XIX века жизнеописаний писателей вообще не существовало.

В 1782 году появилась комедия Дениса Ивановича Фонвизина (1745–1792) «Недоросль» – вершина русской драматургии XVIII века. По жанру это глубо-ко новаторское произведение: первая социально-политическая комедия в на-циональном репертуаре. О Фонвизине заговорили как о русском Мольере.

У Пушкина была необыкновенно серьезная ответственность за ненаписан-ные книги, и он с искренней настойчивостью поощрял своих собратьев по перу к безоглядности в воплощении своих творческих устремлений. Он писал Вяземскому (1830): «Радуюсь, что ты принялся за Фон-Визина. Что ты ни ска-жешь о нем…, все будет хорошо, потому что будет сказано».

Пушкин был в курсе занятий Вяземского. Исследователи отмечают, что на многих листах рукописи Вяземского есть лаконичная помета Пушкина: «Пре-красно». В частности, именно такая помета стоит в конце четвертой главы «Фонвизина», где Вяземский говорит о непрерывном движении исторического процесса: «Все еще вчерашнее, все сегодняшнее, а еще более все завтрашнее». Это совпадало с его размышлениями. Отныне поэт тоже рассматривает исто-рический процесс в его динамике, а современные события – как звено в цепи причинно-следственных отношений!

«Наша народная память незаботлива и неблагодарна. Поглощаясь суетами и сплетнями нынешнего дня, она не имеет в себе места для преданий вчераш-него». Против этих слов Пушкин тоже написал: «Прекрасно», – потому что это он уже тоже с горечью отмечал: «Мы ленивы и нелюбопытны».

Удивительное писательское единодушие и гражданская взыскательность дру-зей! Они оба, делая вызов забвению, восставали против лености беспамятства.

нина Коленчикова

113

Труд о Фонвизине явился, по сути дела, принципиально важным экспери-ментом, по-новому решавшим насущные проблемы жанра биографии. И хотя, как мы знаем, биография Фонвизина при жизни Пушкина не была издана, главное в том, что первая (!) отечественная литературоведческая монография (художественная биография Фонвизина) состоялась! Начало было положено!..

Пушкин вместе с писателями-единомышленниками заложил основы жанра мемуарной литературы (той серии «ЖЗЛ», которая знаменита сегодня). Он вы-светил эту серию в своих записках и мемуарных исканиях. Именно он расши-рил круг мемуарных интересов, впервые по достоинству оценил этот особый жанр литературы, выступал его пропагандистом, в полной мере понял значе-ние личностного восприятия эпохи.

«Началом всех начал» назвал Пушкина М. Горький – это верно во всех от-ношениях. Наброски мемуаров, деятельное привлечение замечательных людей к их созданию в начале XIX века воплотились в легендарной серии мемуарной литературы «Жизнь замечательных людей» в конце XIX века! Серия начнет выходить в 1890 году в издательстве Ф.Ф. Павленкова (1839–1900). После ре-волюции было предпринято несколько попыток продолжить дело Павленкова. Самая удачная – горьковская (1933).

«К началу 2018 года в серии «ЖЗЛ: серия биографий» вышло более 1700 книг общим тиражом более 200 миллионов экземпляров» (Википедия).

Такова жизнеутверждающая сила гения Пушкина!

вячеслав лЮТый

Критика

В ЦЕНТРЕ ЗЕМЛИ

Пожалуй, никогда еще не было в нашей словесности столь явного противо-стояния поэзии мысли и поэзии чувства, как сегодня. Во многом это связано и с тем, что в литературу ринулись шеренги людей, полагающих, что стихи писать – как стакан воды выпить. Кроме того, прививку сухого ума, полученную от Бродского поистине в промышленных масштабах, современная русская поэзия должным образом, увы, еще не «переварила»: важно взять все новое и худо-жественно-привлекательное, а иное, скучное и субъективное, напоминающее бесчисленные образцы авторского стиля, отложить на дальнюю библиотечную полку. Так не получилось, и новые юные поэты горстями высыпают песок рас-судочных сентенций в собственные строки, вместо того чтобы уронить в них органичный образ, подобный родниковой влаге.

Одновременно лирические высказывания, переполненные переживаниями и чувствами автора, порой катастрофически теряют предметность и вываливают-ся в некую сферу «хороших поступков и правильных соображений», что так часто встречается в опусах духовной и гражданской тематики.

По существу, в стихах сегодня утрачиваются тяга поэта к живописанию по-стоянно обновляющегося мира, стремление угадать вечное – в мимолетном. На-конец, желание превратить мысль в яркое слово и не засушить при том все жи-вое, что эту мысль поддерживает и дает ей дыхание.

Поэзия Юрия Перминова являет собой удивительное исключение из этого наблюдения. В духе лучших русских поэтов прошлого у него, практически всегда, жанровый образ сочетается с авторским осмыслением происходящего. Обладая вкусом к жизненным мелочам, человеческим приметам и характерам,

русское бытие в поэзии Юрия Перминова«Огонь, мерцающий в сосуде…»

Николай Заболоцкий

«...и здесь от соседства немного совсем до родства».Юрий Перминов

115

Перминов своими художественными пристрастиями вызывает в памяти, на первый взгляд, контрастные стихи Заболоцкого – как ранние «Столбцы», так и позднюю «Некрасивую девочку». В последнем стихотворении зрение и мысль автора находятся, кажется, в истинном соответствии с главными задачами по-эзии: увидеть – понять – передать читателю средствами лирики.

Стоит добавить еще одну творческую составляющую, отчетливо характери-зующую поэта – прошлого и настоящего: остаться жить в мире, который стал вдохновителем твоего слова и ума, не отделять себя от него, не бежать прочь – без сожаления и не оглядываясь.

Спросило бы время: «Ты здешний?», – ответил бы: «Свой».Такой, что другого рассвета – ни капли не надо....Рассветное время пульсирует влажной листвойкустов облепихи, живущих напротив детсада.

Пока – тишина... До неведомой близкой порыона – по соседству – ещё уживается с нами,людьми, обречённо зовущими с Лысой горыбезбожного шума, базарного ора цунами...

Но – утро: мамаши ведут ребятишек в детсад,и время надеждой, пока невесомой и тихой,как бабочка,дышит над городом утренним, над –Бог ведает, сколько живущей у нас – облепихой.

Невозможно жить исключительно смыслами, не замечая или сознательно от-страняя от себя ход жизни – многообразный и многорождающий. В ее горниле, в ее плавильном котле сосредоточено столько оттенков и значений, что ум чело-веческий не в силах справиться с этим бесконечным рядом, вернее – с этим без-донным колодцем, погружение в который происходит ежечасно и ежеминутно. И оно дарит человеку не только печаль, но и умиротворение. Только так может существовать наш мир, ибо душа человеческая не в состоянии вынести внутри себя трагедии разрушенных вселенных – вчерашней и сегодняшней, внутренней и внешней, потаенной и очевидной.

В стихах Юрия Перминова авторское упование на саму материю жизни очень хорошо видно – «душесохраняющее», врачующее, по-детски способное к об-новлению с каждым новым утром. Его лирический герой постоянно выходит во «внешнее» пространство.

На улицы родного поселка: «Меня вдыхает осторожно // проспект, голодный на тепло», – как по-звериному тонко чувствует автор реальность!

На рынок: «На капоте старенькой бибики – скорбная свиная голова. // Дрях-лый пес вылизывает крошку // костяную... Божьих птичек рать – // гоношится... Ведрами картошку тетеньки пытаются продать <...> согреваю сердце, покупая // у бабуси теплые носки». С героем Перминова случаются некие странные или забавные истории, на первый взгляд – совершенно житейские. Однако между предметами и людьми, погруженными в суету, разлито, будто эфир, какое-то жи-вотворящее молоко, в котором и тепло, и уютно, в которое и тянет – и в нем ты уже в действительности находишься.

в центре земли

116

Наконец, просто за дверь собственного дома: «Сквозит в подъезде, словно в конуре // у пожилой, некормленой собаки», – с удивительной достоверностью схвачена и психологическая атмосфера, и обстановка небогатого жилья.

...рассветвстаёт из-за ближайшей теплотрассы,где чутко, без мобилы и гроша,укрывшись несминаемой рогожей,спит Вечный Бомж, настойчиво дыша,ни на кого на свете не похожий.

Здесь и горькая русская перекличка с библейским Вечным Жидом, и горечь от гибнущей человеческой неповторимости, и – наперекор всему – жизнелюбие у бездны на краю: «настойчиво дыша»!

Трагичный русский мир – тот космос, в который включено бытие героя Пер-минова как alter ego автора. В нем много несправедливости, но и скрытой вза-имной тяги людей друг к другу.

В нем часто встречаются грубость и некрасивые лица, но сердечное понима-ние правды и красоты все-таки таится почти в каждом.

В нем сор жизни очевиден, но также доступен внимательному и родному взгляду мерцающий контур бытия русского человека, терпеливо несущего бре-мя нового века.

Герой Перминова не боится этого «кромешного мира» и не чурается его: «не на века злая сила». В стихотворениях отчуждения внутреннего уединенного про-странства смыслов от всего внешнего (активного, предметного, самовластного) нет совершенно. С течением времени поэт обрел удивительное художественное равновесие. И теперь на фоне собственных гротескных сюжетов может произ-нести исполненные художественной полноты слова: «в этом обычном, надеюсь, и вечность сама».

Или же одухотворенно и совсем просто сказать:

На тихий дом наш, как на аналой,легла страница утреннего света...

Стоит заметить, что у Перминова в стихах заметны интонации юродства, ког-да его герой будто впервые видит нестроения мира и говорит об этом с наивной логикой, словно бы детской и «без-опытной» по отношению ко всей минувшей и текущей жизни. Такое умозрение, отраженное в поэтическом голосе, позволя-ет автору поверять окружающий мир на «подменность», исходя из начальных представлений о добре и зле. Нескладная провинциальная жизнь, которую поэт представляет как бытийную хронику «окраины», тягостна и просветлена одно-временно. Из нее не ушли еще прежние представления о хорошем и плохом, о великом и малом, а старый деревянный переулок кажется «обветшалым подлин-ником» очередного каменного района.

Так и живём: питаемся не маннойнебесной – варим скудные борщи.К полудню здесь остатками туманадрожащими – хоть горло полощи.

вячеслав лютый

117

Нам фигушки показывают, врут, нопосёлок наш – не место для тоски.Так и живём: считается, что трудно.А мы не так считаем – по-людски.

У Перминова далекая от столицы «окраина» становится символом центра родной земли, примером прочности русского человека. Самые разные характе-ры, коллизии, картины быта поэт изображает с изначальной добротой и терпе-ливой любовью к людям: «Всех жалей...» <...> Слов бабуля выдохнула мало, // но сказать мне главное – смогла». Его строки оказываются той художествен-ной пробой, людской и житейской, которая характеризует Россию в наши дни. И подтверждает: широта, терпение, приверженность правде и справедливости, стремление к любви и дружбе не оставили русское сердце, только голос их сей-час чуть тише, нежели десятилетия назад, и нужна воля, чтобы он зазвучал в свою полную силу.

В стихотворениях Юрия Перминова мир весьма плотен, вязок. А все воздуш-ное, невесомое, в основном, связано с песней и ее прозаическим отголоском – просторечием. Оно звучит в разговорах старушек,в репликах измученных зло-бой дня работяг и еще крепких дедов, в чудном сне, в котором теплая древность спорит с холодной новизной:

«на лавочке бабушки в сборе <...> и светится в их разговоре// каждое слово, не важно – о чём и о ком»;

«ты, паря, снег подбрось до города – // его там не было ешшо!»;«снилось мне: спало в овраге лихо, // а избушка – по лесной тропе – // словно

гриб, как старая ежиха, // белый дым тащила на трубе».И еще – с небом, рассветом и закатом, с пространством, которое живет по не-

земным законам. В какой-то момент они властно раздвигают тесноту сложивше-гося распорядка предметов и позволяют поэту видеть далеко и идти куда угодно беспрепятственно:

С бессмертными родными небесамисливается окраина моя.

Здесь не только дан зрительный образ соприкосновения земли и неба, но обо-значено принципиальное для русского человека созерцание, которое в поэзии Перминова играет роль лейтмотива – то явного, отчетливо выраженного сло-вами, то едва уловимого, легко касающегося человеческого поступка, пережи-вания, житейской картинки. В этом бытийном уделе видимая простота забот и явлений отодвигает умственность речи и побуждения, и, казалось бы, жанровая зарисовка становится еще одним штрихом терпеливой жизни духа.

...Снова под окнами вырастут лук да редиска,снова придёт понимание сущего: подпрессом тревог и житейского буднего рискасердцу не надо дарованных сверху свобод.

В стихах его очень часто встречаются птицы, деревья, зеленая поросль, слов-но бы напоминая читателю о красоте и дыхании земли. Живые приметы соеди-

в центре земли

118

няются с бытом и воссоздают мир, в котором есть тепло и радость. Из сумерек повседневности искрит бытие, свидетельствуя о жизни и смерти, добре и зле, труде и сердечной заботе.

Интонационно Перминов пишет очень мягко, уступчиво, однако фактура его стиха чрезвычайно насыщена деталями. Кажется, что он не просто обводит окружающий мир взглядом, что так характерно для современной самовлюблен-ной «поэзии ума», но успевает не торопясь обойти все закоулки и поговорить с каждым прохожим. А потом – словно по волшебству, ускоряет бег времени, и этот обход, измеряемый часами, оказывается для читателя почти моментальным.

Человеческое касание предмета, дерева, земли с течением мгновений у по-эта не угасает, а существует если не на равных с реальностью, то как будто во втором ряду – не по значению, а по задаче – поддержать под локоть, помочь сохранить осанку прямой, не гнуть спину под гнетом обстоятельств («тепло от яблонь солнечно ко мне // плывёт сквозь годы – бережно, не тая»).

И здесь стоит упомянуть об одной стилевой особенности поэзии Юрия Пер-минова.

Он любит синтаксические переносы, порой разрывает длинное слово на две части и рифмует уже не смысловую единицу, а морфему. Это придает его лири-ческим стихам оттенок игры, легкой шутливости и улыбки, добродушной ав-торской самоиронии, что несколько снижает пафос высоких слов, но позволяет поэту касаться их безбоязненно и нередко.

Склонность к конструктивистским приемам в контексте стихотворений Юрия Перминова говорит о характере автора порой даже больше, чем суждения его ли-рического героя. В поэте живет некое правило, которое находится в согласии со всем его существом. До времени оно скрыто, но в какой-то момент заявляет о себе и включается в стремительный поток наблюдений, омывающих творческое созна-ние. Это видимый край того внутреннего духовного и мировоззренческого чертежа, который позволяет художнику «укладывать» постоянно меняющуюся реальность в связную картину. Легким пунктиром его линии проявляются в герое и действитель-ности, когда они ложатся на бумагу в полном соответствии с волей автора.

В ночь сырую, глухую – народную песню запелитак, что выплыл из хлябей луны золотой апельсин,не бичи заплутавшие – наши родные кудели,тот же самый народ прииртышских моих палестин.<...>В центре мира живём – иногда засыпая под песню,иногда просыпаясь. К примеру, сегодня, когдадышит вечное небо над нашей несуетной весью,как над люлькой – теплом. И от ночи сырой – ни следа...

В стихотворениях Перминова песня – самовольная и самовластная стихия, по существу – синоним поэзии, точнее – ее образ. Она влечет к себе не только душу автора, но и всех иных людей, которые отчетливо или мимолетно появля-ются в его сюжетах. Именно песня высвечивает и вычерчивает все извивы ха-рактера русского человека и его сокровенную глубину. И она же помогает сшить воедино фрагменты разорванной памяти, соединяет чувства сегодняшние – со вчерашними.

вячеслав лютый

119

Для поэта взаимоотношения новой эпохи со старыми временами достаточно сложны. Он с сочувствием относится к современникам, которые стараются тя-нуть семью и растить детей – несмотря ни на что. Они надрывают сердце, пьют горькую, шумят и скандалят, но во всех бьется пульс жизни, которая в состоянии превозмочь немыслимые тяготы и беды («фразу «жить на что-то надо» // короче сделать: «надо жить»).

А женщина – храни, Господь, её! –удерживает мир от безрассудства,развешивая детское бельё.

На старом семейном снимке – прадед, вся грудь его – в медалях и крестах. Он «заживо сгниет под Сыктывкаром». Рядом – дед, еще мальчик. Перед самой войной он построит дом, «да не успеет в этот дом вселиться – // погибнет на десятый день войны».

...Простые – удивительные! – лица.В глазах – тепло. Ни боли. Ни вины.Весёлый прадед – бравый есаул,и дед – мальчиш. Он держится за стул...

Такой вот снимок у меня хранится...Хотя он стар, как лист осенний, жёлт,я чётко вижу: сын отцом гордится.

...Год, кажется, семнадцатый пошёл.

Тут нагляден конфликт, прошедший через каждого русского человека – ок-тябрь 1917 года. Но важно вот что: сегодняшний взгляд видит, как «сын отцом гордится», и эта непрерывная родовая нить скрепляет страшную историю Рос-сии XX века. Дед сложил голову уже не за Российскую империю, а за Советский Союз, хотя в холодной северной земле закопан его погубленный Советами отец. И внук для себя определяет со всей возможной твердостью: «Но знаю то, что холода // встречать на родине – теплее». Потому что родина – это земля, а не государство.

На родине «время утицей белой плывет // на рассвете далекого мая». Год 1961-й, дома барачного типа, «инвалиду войны сорока // нет еще – из квартиры над нами».

Наш окраинный мир во дворебез вражды умещался под вечер,а потом – на бессмертной заре –шел доверчиво небу навстречу...

Месяц – тёплый, как хлеба ломоть.Звёзды – пышки из райских пекарен.

С неба слушают маму Господь,молодой мой отец и Гагарин.

в центре земли

120

От тех лет остался в парке гипсовый танкист, одиноко стоящий «в холодном свете скомканной луны», издалека похожий на пошлого героя уже нашего вре-мени («мужик неясных лет <...> кто он – дистрибьютор? // разбойник? дилер? просто бомж?»). И слышно, как кто-то одиноко плачет, ночной и бесприютный. Это голос прошлого, которое отодвинули на задворки нынешней культуры в суе- те настоящего, в поисках лучшей жизни – без совести, любви, горечи, слез рас-каяния... Собственно, не русской жизни, потому что подлинному русскому чело-веку такая она – не нужна.

Родина – вот главная тема стихотворений Юрия Перминова. Он видит бес-численное множество ее примет, хороших и плохих, ее людей – таких разных, но взаимно близких по чувству земли и воды, мечты и памяти, смеха и рыдания. Любое слово поэта обращено в это пространство русского духа.

Приходят и уходят времена, стираются слова, гаснут звуки песен – но рус-ское дыхание, кажется, источается самой землей нашей, скорбной и великой.

Так и жил бы до смерти, как нынче, – дышамиром наших окраин, когда надо мною –как Всевышнего длань – небосвод... С Иртышасквозняки наплывают – волна за волною.

Незабытым, несуетным прошлым богатмир окраин моих, словно вечным – планета...Одинокая память родительский садопахнула неслышимой бабочкой света...

вячеслав лютый

людмила вОрОБьёвА

Критика

ДУШИ ЖИВАЯ ТАЙНА

Любить — самому в высоту подниматьсяТернистою, узкой тропой,Любить — это в райские двери стучаться,Другого ведя за собой.

Архимандрит Исаакий (Виноградов), «О любви», 1919 г.

Философия любви в лирике валерия Хатюшина

Всё в этом мире начинается с любви. Самое прекрасное творение, самый уди-вительный цветок, великое и малое – всё рождается, благодаря благословенной силе любви. И последний миг человеческой жизни на земле заканчивается её веч-ным молитвенным словом. Русские классики оставили нам немеркнущие лири-ческие шедевры, содержащие уникальный опыт любви. Мы обращаемся к ним и сегодня.

Литература последней четверти ХХ века начала постепенно увядать, зады-хаться в собственном порождённом зле, пессимизме, безысходности. Человек оказался на краю пропасти, в обстановке «пира во время чумы», куда уже были призваны не только избранные, но и все мы. Нас поглотило непонятное время, время высоких и низких страстей, смутное и тревожное, которое, впрочем, вопре-ки происходящему, не может длиться долго. Сегодня идет активный поиск того светлого источника чувств, что позволит дать жизнь новому писательскому слову. Как и в начале двадцатого столетия, поэзия встала на путь эксперимента. Однако всегда наивысшим критерием художественности считалась индивидуальная не-повторимость, оригинальность поэтического стиля. С античных времён наиболее ценились произведения исповедального характера, вызывающие катарсис, очи-щение и исцеление, что невозможно без чувства любви. Это стало особенно остро ощущаться в начале третьего тысячелетия.

Окружающая жизнь мало похожа на стихи, и никто в наши дни не стремится жить по законам поэзии, хотя только ей дано открыть и вернуть человеку себя настоящего. Порой увидев в природе жизнь одного единственного цветка, при-касаешься и к вечной тайне любви. «Любовь любых чудес превыше, / она тогда лишь глубока, / когда, познав её, услышишь, / как сердце бьётся у цветка…», –

122 людмила воробьёва

пишет известный русский поэт Валерий Хатюшин, автор более тридцати книг поэзии и прозы. Передо мной его книга любовной лирики «Напряжена душевная струна…» (М., 2018) включающая произведения о любви, написанные им в те-чение пятидесяти лет, – крайне редкое явление, я бы сказала, достаточно смелое: собственный опыт любви становится общим поэтическим достоянием. Причём не отдельные стихи, а целая книга, представляющая многогранную историю любви. Она создана в пору творческой зрелости поэта и отражает всю напряженность его лирико-философских и художественных исканий, очерчивает его личный путь в русле русской исповедальной традиции.

Не секрет, что талант поэта раскрывается, как правило, в трех главных темах: теме родины, теме матери и теме любви. По своей главной сути – любовь испо-ведальна, являя миру высший предел откровения, за которым просто меркнет всё остальное. И Валерий Хатюшин представляет на суд читателю подобное открове-ние – лирическую летопись современности.

«Напряжена душевная струна. / Ты подойдёшь, обычная на вид, / промолвишь слово только – и она, / как тонкий лучик, вздрогнет, зазвучит. / И вновь уйдёшь. Но память красоты / меня к той встрече станет возвращать. / Так блеск давно погаснувшей звезды / нам долго будет в душу проникать…» (1973). Вот она, ос-новная составляющая поэзии – эмоциональная сила невероятно пронзительной лиры, наполненной внутренней энергетикой стиха! Когда-то Александр Блок ска-зал о том, что чем сильней лирический поэт, тем полней его жизнь, его судьба, которая отображается и в его стихах. Автобиографический момент всегда присут-ствует в духовном смысле, что подтверждает и книга Валерия Хатюшина. Значи-тельность его поэтического голоса, жизненного и творческого опыта, загадочная магия стиха чаруют от первого произведения и до последнего. Книга открывает всё многообразие любви, меняющейся с годами. Неслучайно в ней прослежива-ется четкий хронологический порядок. Мы видим драму человеческой судьбы, когда автор проживает заново свою жизнь параллельно с судьбой своего лириче-ского героя. За каждой строкой текста угадывается мастерство зрелого художника слова, весомость его мыслей, сложность и своеобразие его внутреннего мира.

«Ищу тебя на всей земле»

И жизнь души отозваласьНа чудный звук порывом чувства.

Пётр Ершов

В творческом багаже Валерия Хатюшина – целый пласт произведений, испол-ненных на высоком поэтическом накале. Следует отметить и то, что его лирике присуща определенная упорядоченность, чёткая хронология, наглядно свидетель-ствующая о разнообразной и переменчивой гамме чувств и душевных оттенков. Так, буквально первое стихотворение, которым открывается книга и которое да-тировано 1968 годом, когда В. Хатюшин служил в ракетном дивизионе в далёком Красноярском крае, «Напряжена душевная струна…» говорит уже о вполне сфор-мировавшемся художнике слова, тонко ощущающем всю невозвратность утраты в любви, ее неизъяснимую печаль. «Разлуки лёд. Октябрь. Сухие листья / ложатся тихо в мокрые следы. / Я снова перечитываю письма, / что в год ушедший мне

123души живая тайна

писала ты» – поэт сразу покоряет своей доверительной, предельно откровенной интонацией. «Когда тебе безмолвие ночное / навеет грусть в слезящемся окне, / то что-то очень близкое, родное / ещё не раз напомнит обо мне» – как видим, ничего ненужного, прозрачный лаконизм сравнений, классическая простота фор-мы. Не зная даты написания, можно отнести данные стихи и к более позднему периоду. Разумеется, не исключено авторское редактирование, но лишь отчасти. Само время, эпоха, само состояние ушедшей любви переданы весьма достоверно, зримо и впечатляюще.

Если прибегнуть к опыту выдающихся литераторов прошлого, то можно заметить, что объем лирического произведения колеблется между тремя и че-тырьмя четверостишиями. Тот же Белинский напоминал о том, что оно должно быть коротко. Немало подобных стихов и у Валерия Хатюшина, в которых такое счастливо найденное сочетание создаёт органичную цельность и завершённость. «Плывут, как письма, облака / к тебе во все концы земли, / никем не узнаны пока, / и растворяются вдали. <…> И я в мечтах о том тепле / ищу тебя по всей стране, / ищу тебя на всей земле, / ищу, а ты живёшь во мне» – вот он, неповто-римый феномен поэзии, словно найденный в «невыносимой лёгкости бытия», чтобы пронести любовь сквозь все времена и пространства. Однако искусство поэзии тем и отличается от геометрии, что его пропорции отклоняются от аб-солютной правильности, будучи почти не различимы. Поэтическая гармония – вещь достаточно хрупкая и неуловимая. Впрочем, необходимо подчеркнуть су-щественный момент – любое поэтическое произведение В. Хатюшина никоим образом излишне не перегружено ни по форме, ни по содержанию. К примеру, стихи: «Мне на голову звёзды падают; / для чего – я не знаю сам…» (1969) не-сут в себе необыкновенную лирическую ясность, не отягощённую какими-либо условностями. «Написать ей, наверно, надо бы, / охладев ко вчерашним дням… / А на голову звёзды падают… / Отчего – я не знаю сам» – автор утверждает, что любовь опровергает очевидные истины.

Достаточно упомянуть в этой связи сюжетное произведение «Первые цветы» (1970), где обычная жизненная ситуация высвечивает драматургическую силу ли-рики В. Хатюшина. «Без мужа, без детей, немолодая… / Я к ней зашёл в её суту-лый дом» – общими крупными штрихами поэт рисует портрет одинокой женщи-ны, которой впервые дарят цветы. «Она стояла, глаз не поднимая, / как бы застыв от жгучей немоты… / И я молчал, ещё не понимая, / что в первый раз дарили ей цветы. <…> И виновато, грустно мы простились, / я ей в ответ ни слова не ска-зал, / но помню я: как будто осветились / её доселе мутные глаза». Мне думается, что пронзительней сказать о женском одиночестве, о неутоленной жажде любви нельзя. Тема заявлена в первой строфе, а сама идея, её неоднозначная суть откры-вается лишь в последней: «Ей знать не надо этого обмана: / цветы как деньги были – заодно. / И я достал бутылку из кармана, / чтоб вылить в землю красное вино». Так или иначе, но обыденное и высокое здесь пересекаются, напоминая о философской двойственности мира.

Между тем очень любопытно смотреть на даты написания тех или иных стихов, соотнося возраст автора с эволюцией его чувств. Поэту – 23 года. Пе-ред нами – произведение «Август», пронизанное мотивами умирания любви, правдой убитых желаний, той обнажённой правдой, что сокрыта, как тонко замечает поэт, «в прохладе чувств, лишённых простоты». Когда любишь, то действительно в отношениях присутствует невероятная обоюдная лёгкость.

124

«Раскаянье и разочарованье, / а не печаль дождей и увяданья / теперь виной угрюмству моему» – сложно предположить, исходя из поэтического текста, что его автор так молод. «Ну что же делать в пору увяданья? / Когда уже не ищем оправданья / упрёкам и холодности своей. / Когда мы сами призрачно чужие, / когда деревья в парке чуть живые / и шум листвы всё тише, всё сла-бей…» – мы будто попадаем в символическую атмосферу увяданья природы, созвучного увяданью любовных чувств. Осень – знаковое время в природе, на-полненное прозрениями, когда сознаешь, что всё проходит, и глубже постига-ешь вечную философию мира и человеческого бытия. Мягко струятся печаль-ные строки стихов поэта и словно пожелтевшие кленовые листья медленно падают к ногам ошеломленного читателя. В этом ключе прощальной мелодии расставанья не менее пронзительно звучит и стихотворение «Я хотел позабыть наши дни…» (1971). Можно сказать, лишь одно: так написать о любви, так передать энергетический накал чувств, восходящий к её высшей точке, дано только тому, кто сам по-настоящему любил: «Я раздавлен тоской, / я измотан, измучен, истерзан, / как в предсмертном бреду, / я кричу: не могу без тебя! <…> Только дай мне одну / даже пусть невозможную встречу! / Я не знал до сих пор, / что так страшно, / так больно люблю».

Гармонией, пушкинским «чувством соразмерности и сообразности» проник-нуто произведение «Воспоминания» (1971), состоящее как бы из трёх небольших лирических стихотворений и напоминающее в жанровом плане форму трилист-ника. «Ты помнишь тёплый дождь, / тот нежный и безмолвный… <…> Ты пом-нишь зимний сквер, / торжественно застывший… <…> Ты помнишь ночь огней / томительных и грустных, / как свет в твоих глазах / холодный и печальный… / Я тоже вспомнил всё / теперь, когда так пусто: / ни горестной любви, / ни радо-сти случайной…» – слышатся элегические, приглушённые ноты, радость и печаль одновременно охватывают душу, наполняя её томительной тоской.

Борис Пастернак когда-то писал о «поэтическом элементе в периодической си-стеме поэзии», подразумевая, что без него не может быть подлинных шедевров. В чем же секрет этого элемента? Он не поддаётся чёткому определению, его воз-можно лишь почувствовать, как ветер, как дождь, как звонкую весеннюю капель или как долгую тревожную ночь… Лирическая поэзия – это обращение, звучащее обращение, что сродни заклинанию, молитве. И в лирике В. Хатюшина есть нечто мистическое, вызывающее таинственное ощущение, как в стихах, которые я бы назвала пророческими: «Ночь тяжела обидами. / Горечь – как в сердце нож. / Где ты, моя любимая? / Как ты теперь живёшь? / Звёздные тучи по небу – / тени моих потерь. / Помнишь ли ты хоть что-нибудь? / Кто я тебе теперь? / Снова ночами чуткими / в окна твои дышу; / Вновь ты не спишь, ты чувствуешь: / я на тебя гляжу. / Катится голос времени. / Видишь, как ночь светла… / Память без-ликим демоном / в душу твою вошла. / Нет, не ушло в предание / небо добра и зла: / слышишь моё дыхание, / видишь мои глаза…» (1971).

За совершенным стилем, за чеканным слогом, навсегда входящим в сердце, когда каждая строка будто вписывается в вечность, угадывается отстранённый взгляд, дистанционный от всех и вся, – свойство редкое, наверняка именно тот «поэтический элемент», упомянутый Пастернаком. Собственно, этот феномен прочитывается и в стихотворении «Всё равно» (1972), поражающем, с одной сто-роны, «убийственной любовью», с другой – трезвым спокойствием. «Измена. Рас-каянье. Всё равно. / Я как никогда спокоен» – пушкинская фраза, сказанная устами

людмила воробьёва

125

Онегина, героя его гениального произведения: «Учитесь властвовать собою…» как в зеркале отражается в стихотворении В. Хатюшина.

Годы. Времена. События. Автор стремится воспроизвести каждый год десяти-летия, восстановить в памяти, как будто хочет увидеть в мельчайших деталях то, что не увидел тогда, хочет обозначить сюжет времени, его краткое историческое мгновенье. Мне представляется, что и любовь тоже может стать убедительным свидетельством прошлого. Ушедшая эпоха семидесятых была по-своему герои-ческой, эпохой легендарных строек и достижений, освоения новых территорий России. В людях жила, как писал поэт Николай Майоров, жажда «любой ценой дойти до смысла… найти вещей извечные основы». В унисон с гимном дальних дорог, звучащим у большинства поэтов того поколения, звучит и стихотворение В. Хатюшина «В дороге» (1971): «Поезда мои, поезда, / уносите меня от дома, / будет Родина мне знакома, / поезда мои, поезда. <…> Уезжаю на край земли, / незнакомку зову туда же, / подобревшие пальцы глажу, / уезжая на край земли». Эти поезда словно навечно уносили пылкую молодость и трудовой задор муже-ственного поколения сороковых и пятидесятых.

Отчетливо выделяются своим ярко выраженным сюжетом и стихи «На свадь-бе» (1973). «<…> Меня по Северу мотало. / Я строил планы: вот вернусь… / «Прости меня», – она писала, / и лучший друг писал: «Женюсь». / Сжигались чьи-то обещанья, / гремели в сердце поезда, / мне свадьба виделась прощаньем / и с ним, и с нею навсегда». Автор здесь просто мастерски разрешает классическую жизненную ситуацию. Надо признать, что ему по-пушкински удается совместить несовместимое: «И как тут высказать, что горше? / И всё ли выскажешь в сло-вах?.. / В его глазах нашёл я больше, / чем потерял в её глазах».

Любовная тема в произведениях В. Хатюшина не так проста и однозначна, как может показаться на первый взгляд. Она требует к себе пристального внимания, недаром поэт посвятил ей отдельную книгу. И токи, идущие от его напряжённой лирической строки, остро ощутимы, как практически у всех поэтов ХIХ века. В творчестве В. Хатюшина прочитывается как диалектика традиций, так и диалек-тика собственного новаторства. Поэту из всех литературных направлений, вне вся-кого сомнения, ближе реализм. Словно на одном дыхании создано стихотворение «Надрыв» (1973), всё оправдывающее безраздельно и властно захватывающим чувством любви: «Люблю красавицу пригубить, / стремленье выпить притая, / меня когда-нибудь погубит / шальная влюбчивость моя. <...> Живу мгновеньем, вспышкой, взрывом / и после – гибну, одинок». Наивность молодости, ее неуто-лимая жажда любить выражена, к примеру, и в таких противоречивых строках: «Что делать мне с нелепым сердцем! / Оно не может не любить», отражающих суть его лирического героя.

Предельный надрыв душа испытывает и в момент угасания, исчезновения лю-бовного чувства. «Надорванная тишь» любви ранит больно, почти смертельно, не оставляя былых иллюзий, сжигая за собой пройденные мосты, погружая в со-стояние холодной пустоты. «…а на дворе весна…» – напишет В. Хатюшин, усили-вая горечь любовной потери.

Взявшись за эту книгу, понимаешь, что её нельзя бегло пролистать. Останавли-вают стихи, поглощающие все твоё внимание. Оглушает своей убедительной и не-истовой правдой произведение «Расплата». Вещее и мистическое, будто гипноти-зирующее всевластным и веским словом: «Настал сей миг – и мы теперь чужие. / Я вновь стерплю, не плача, не виня… / И эта боль, как многие другие, / рассеется

души живая тайна

126

на сердце у меня. / Ты, уходя, не прятала улыбки, / но голос мой тебе навечно дан, / твоя душа страшней не сыщет пытки, / когда придёт расплата за обман». Поэт намеренно вводит в пространство текста метафоричные образы, и любовь воспринимается как кара, как возмездие, что настигает предавшего её неминуемо: «Твоя весёлость в слёзы обратится, / и будет жутко, пусто и темно, / когда не-мая память, словно птица, / прошелестит крылом в твоё окно. / Однажды ночью глухо скрипнут двери, / сон до утра отнимут и покой… / Во тьме блеснут глаза… Ты мне не веришь? / Закрой глаза – они перед тобой…» (1975).

«По ней одной всю жизнь тоскую»

Бескорыстной, глубокой любовьюНаучи меня, Боже, любить!

Иван Бунин

Когда человек любит, он проникает в суть мира. Испытав глубинное потрясе-ние чувств, он навсегда уверует в то, что высшая истина – любовь. Как безогово-рочно уверует и в то, что «Бог есть Любовь» (1 Ин. 4; 8).

Большинство своих произведений поэты традиционно посвящают материн-ской любви. Но В. Хатюшин показал и силу отцовства, прочно соединив эти оба чувства в стихотворении «Единство»: «Отцовское чувство безмолвно / и этим весомо вдвойне. / Смотрю на рождённого, словно / он бился под сердцем во мне. <…> Два сердца тоскующих ждали / мгновенья, чтоб слиться в одно – / в живое, как праздник, единство, / в серьёзное наше житьё. / …Из боли её материнства / исходит отцовство моё». Вызывают доверие столь возвышенные строки, под-креплённые осознанным чувством отцовской любви. Их автору – 27 лет.

Представляется, что поэзия любви – извечная тайна, которую автор и пытается разгадать. Совершенно потрясающее в этом плане стихотворение «Моя любовь» (1977): «По ней одной всю жизнь тоскую, / средь женщин всех её одну / не обниму, не поцелую, / не оттолкну, не обману. <…> Ко мне волшебный дух нисходит, / всю ночь в окне звезда горит, / когда она меня находит, / когда со мной заговорит… / Как будто вечности сиянье / сойдёт в ночной голубизне, / как будто голос миро-зданья / судьбу нашёптывает мне. <…> Я ей до святости послушен, / хоть сты-нет горечь на устах… / Когда она глядит мне в душу, / я вижу боль в её глазах. / Я за неё на этом свете, / уже наученный добру, /всем существом своим в ответе, / она умрёт – и я умру».

Именно высота невысказанных чувств, избранных автором, высота, непости-жимая как мир, и трагизм, разрешающийся нравственным просветлением, приоб-щают лирические произведения В. Хатюшина к лучшим поэтическим созданиям отечественной поэзии от Пушкина до Тютчева, Фета, Анненского, Бунина. Бук-вально рядом, на следующей странице книги, находим и другие стихи, метафори-чески воплощающие яркие классические образы-символы: «…Не погубить себя во зле, / и не убить, и не украсть, / пройти свободно по земле – / и чтоб ни разу не упасть. / Чтоб, не споткнувшись, пронести / такое чудо, как любовь, /когда на всём твоём пути / цветы и кровь, цветы и кровь…» (1978).

Тайну творчества надо искать в любви. Ведь любовь сродни творчеству. «Пишу – значит люблю», – повторял М. Пришвин. «Любовь – это что же та-

людмила воробьёва

127

кое?» – задаётся вопросом лирический герой В. Хатюшина. «Спроси у рябины, спроси у воды, / что в речке блестит на рассвете, / спроси ты у первой вечерней звезды, / а больше никто не ответит…» – ведь любовь полна недосказанности, которую никоим образом в рациональных категориях не выразить. Между тем лира поэта с каждым годом, с каждой новой строкой становится всё эмоцио-нальней и пронзительней. Благодаря максимальной краткости и выразительно-сти, когда словно врезаются в душу заострённые и сверкающие слова, вселяю-щие горько-радостное чувство, В. Хатюшину удаётся достичь неповторимого художественно-лирического эффекта. В книге В. Хатюшина, почти всё видится существенным и важным, такое в поэзии случается нечасто. Останавливаешься, и перехватывает дыхание, будто находишь себя самого, свою жизнь. Щемящая искренность, душевная чистота и гармония – картина совершенная и целостная от начала и до конца предстаёт в произведении «Ночь» (1979): «Она шептала мне о вечном, / я пил любовь с её лица, / блуждали мы по тропам Млечным, / которым не было конца. <…> Летели мы во тьме кромешной, / казался мир чужим уже, / и было тихо и безгрешно, / и так спокойно на душе…»

Очарование этих стихов непередаваемо. Любовь – олицетворение вечного, не подвластного течению времени. И мы видим бренность земного в бесконечной перспективе Вечности, когда соединяются поэзия и любовь, становясь единствен-ным способом преодоления смерти.

Лирический ореол, эмоциональный всплеск чувств, растворяющийся в му-зыке, этой трепетной душе мира, привносит в поэзию В. Хатюшина и высокую мелодичную ноту, хранящую память и боль давно забытых чувств. «И зазвучит под струнами тугими / такая грусть в бездонной тишине, / что ощутишь ты пальцами своими / живую боль в натянутой струне…» Струятся энергетически напряжённые строки романса, всплывающие в душе «как песня, как виденье» про-шлого, как «всё, что прошло когда-то сквозь тебя».

Вот что писал в своей книге «Когда настанет день прозренья. Лира В. Хатю-шина» критик и прозаик Евгений Ованесян: «Есть в «Уединенном» В. Розанова одна краткая запись, которая, пожалуй, стоит многих литературоведческих томов: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе. Если ее нет, человек может только «сделать из себя писателя». Но он не писатель...» У каждого истинного поэта эта невольная музыка возникает, наверное, в самом раннем детстве – и потом сопровождает его всю жизнь, связывая с корнями и не давая взять фальшивую ноту».

Впрочем, наряду с постоянно звучащей музыкой в душе присуща поэту и фи-лософская сосредоточенность. И металлический холодок одиночества нет-нет да и повеет в его стихи. Беспощадная правда страдания и предательства – достаточно сложная и неоднозначная сторона любви. «Солгать в глаза – не стоит ни гроша. / Скользить мы начинаем слишком рано / по правде, как по лезвию ножа, / над про-пастью сладчайшего обмана» – известна печальная наука, о которой тонко сказа-но автором и которую мы тоже постигаем, вопреки истинной философии чувств. «Моя любовь – она печальна, / а ваша слишком весела» – вот квинтэссенция от-ношений, противоречивых и двойственных. Подобный парадокс и в этих строках: «О женщина! Сильны её причуды. / Таинственна, как ночь, ясна, как день, / она подобна тени нашей всюду / и всё ж неуловима, словно тень» (1982).

души живая тайна

128

«Судьба нас всех по кругу гонит»

В. Хатюшин – поэт, остро ощущающий переломный характер своего времени. Хронология дат – один из существенных моментов книги «Напряжена душевная струна…» Год 1986-й – новое литературное время, перестроечное во всём. Затем 90-е – «лихие», или «свободные». Однако время календарное не всегда совпадает с литературным. 40 лет – определенный жизненный рубеж. Более остро и зримо обозначается темы одиночества, разрыва и прозренья. «Печальная внутренняя му-зыка слов», которую отмечал критик Е. Ованесян, явственно слышится в стихах поэта: «В любви невиноватых нет. / С тобой мы оба в ней повинны. <…> Связала нас одна вина, / что мы несём друг перед другом, / и на двоих беда одна / на души нам легла недугом» (1987). Вторит этой неизбывной печали утраты и стихотворе-ние «Уход» (1988). Но уходит ли навсегда любовь, если где-то остаётся её «завет-ный исток», остаётся до скончания мира: «Я знаю – приду я туда, / где блещет ночная вода, / в которой звезда, как цветок… / Там сделал я первый глоток».

Но память любви требует мужества и благородной высоты чувств даже в со-стоянии полной душевной пустоты, в роковой момент горького прозренья. «Чу-жие мы с тобой, чужие, / уже давно чужие мы. / Глаза бесстрастно-ледяные / погасли в сумерках зимы» (1989) – чеканный слог щемяще-холодных слов будто рассекает сердце на две половины, и невозможно уже ничего изменить. Былое счастье невозвратно. Лирической поэзии В. Хатюшина характерно трагическое восприятие жизни. «Трагическая лира», по словам самого поэта, проходит через всё его творчество. Так было у многих русских классиков, к примеру, у того же Ф.И. Тютчева. Предельно ясно, излив всю боль ушедшей любви, В. Хатюшин вы-сказался в откровенных стихах: «Мы всё с тобой уже сказали / в проклятье этих горьких чувств… / И в мире нет такой печали, / что не касалась наших уст. /Чем удивим ещё друг друга? / Какою новой прямотой? / И вряд ли вздрогнем от испуга / за той последнею чертой, / когда, в глаза взглянув угрюмо, / уйдём безропотно во тьму, / где – ни обидных слов, ни шума / и жизнь не в тягость никому…» (1990).

Яростное борение противостоящих сил происходит не только в окружающем мире, но и в человеческой душе. Проникновенная искренность, точность в передаче интимных переживаний придают поэзии Хатюшина правдивости восприятия, некий аскетизм: «Не надо признаваться мне в любви, / не нужно обжигать огнём соблазна, / в моей тоской отравленной крови / горчайший ток пульсирует бесстрастно» (1995). Но за видимой простотой многих произведений В. Хатюшина, отмечаемой крити-ками, кроется глубокая и напряжённая работа души, стоит высокая ответственность поэта за изречённое слово. Непередаваемая боль любви, оказывается, может быть выражена в лаконично сжатых фразах, словно непроизвольно, невзначай брошенных автором: «Мне, видно, задано судьбой – / влюбившись, разочароваться», и: «О том, что счастья нет в любви, / скажу лишь я один, быть может».

От стихотворения к стихотворению перед нами всё четче вырисовывается пор-трет зрелого и опытного, умудрённого жизнью мастера словесности. Его стихи учат сохранять неповрежденными лучшие душевные свойства, что бы в жизни ни про-исходило. «Если отвергают доброту, / это значит – отвергают Бога. / Я к тебе с раскаяньем приду, / попрошу прощенья у порога» – поэт утверждает всепрощение и жертвенность любви. Болезнь нашего века – эгоистическое одиночество. Мир пропитан вселенским одиночеством. В настоящей любви, озаренной присутствием Бога, нет эгоцентричной сосредоточенной самости. Боль одиночества, оставляю-

людмила воробьёва

129

щая «горький пепел» в душе, когда любовь давно прошла, открывается в стихотво-рении «Посвящение» (2001): «Но еще до сих пор не остыло / и трепещет, стуча у виска, / всё, что было меж нами, что было, – и любовь, и печаль, и тоска...»

Любовная лирика не может существовать без лирики пейзажной, наполненной волшебной мелодией природы. И эта мелодия входит в поэзию Валерия Хатюши-на легко и естественно, создавая головокружительное состояние любви, вмещаю-щее в себя целый мир. «Ты позвонила, чтоб сказать «люблю», / увы, не мне ска-зала – февралю, / просторам снежным, звёздам, небесам… / В иной удел не верил я и сам. / Прости, давно обвенчан я с зимой, / она живёт и день и ночь со мной. / И снег, и ледяные небеса / давно в мои просыпались глаза» (2002). Казалось бы, мимолётная ситуация, но ей дано стать в стихах поэта именно тем прекрасным мгновением, что хочется длить и длить, возвращаясь к нему всю жизнь.

Несмотря на то что современная литература во многом публицистична, в ней произрастает и есенинская ветвь. Однако несравненный лиризм удивительного русского поэта нынче под силу не каждому. Валерий Хатюшин словно посылает проникновенному песнопевцу Руси своеобразный привет, взяв к своим стихам эпиграфом его строку – «Голубая кофта, синие глаза…». «Пасмурное небо, / тём-ная вода. / Я к тебе приеду, / может, навсегда. / Золотые нивы, / синие дожди. / Ты меня увидишь – скажешь: уходи!» – и бесшабашная есенинская удаль здесь во-все не отголосок чужой мелодии, а его собственный голос, не затерявшийся среди тысячи иных поэтических голосов.

Настоящий поэт должен обладать духовной и художественной интуицией. В стихотворных произведениях Валерия Хатюшина чувствуется сосредоточенная пристальность и правдивость. Ему часто удается воплотить в одном произведе-нии и непостижимую философскую сущность любви, и противоречивую сущ-ность мира, в котором мы все соединены и в то же время так далеки друг от друга, каждый погруженный в своё одиночество.

Судьба нас всех по кругу гонит. И в этой спешке – все сгорим.В летящем под землёй вагоне глаза в глаза – вдвоём стоим.Мы под землёй летим по кругу. Под свист и шум. Куда? Зачем?Без слов глядим в глаза друг другу, нигде не связаны ничем.Летит вагон. Чужие люди, уйдя в себя, не вспомнят нас.Никто на свете знать не будет,что видел я лишь только разеё глаза… На остановке я через круг сойду во тьму,с чужим плечом столкнусь неловко, став безответным ко всему.Среди толпящихся, галдящих мы не расстанемся никак.Сжигает всех, во тьму сходящих, летящий свет, свистящий мрак.

души живая тайна

130

Ждём неизбежную разлуку мы, отражённые в стекле.И всё ещё летит по кругу небесный взгляд в подземной мгле… (2010)

Поражает абсолютно точно найденный поэтический образ – летящий поезд – символ вечного движения. В результате мы видим потрясающие по мастерству стихи, гениально интерпретированные в философском ключе. Лирика – непре-рывный эксперимент над собой, заставляющий совершать внутренний самоана-лиз. Известный поэт Анатолий Аврутин в очерке «Рыцарь русского образа», по-свящённом творчеству В. Хатюшина, тонко уловил в этом стихотворении «лю-бовную озарённость», присущую «исключительно мудреющим с возрастом». И заключает: «убеждён, что перед нами ещё неоценённый толком современника-ми шедевр, который по силе звучания, философской глубине и пронзительности чувств можно смело включать в сокровищницу русской словесности».

И безусловно, особо выделяются среди философско-любовной лирики В. Ха-тюшина стихи о любви к России. По словам критика Е. Ованесяна, В. Хатюшина всегда отличала «безраздельная любовь к Отечеству». Приведем выдержку из его упомянутой выше книги: «Десятилетие назад, в предчувствии роковых для Отече-ства последствий перестроечной смуты, Валерий Хатюшин, опираясь на заветы русской классики, определил сущность и назначение поэта в годину суровых ис-пытаний, несомненно соотнося это суждение с духовными истоками и смыслом собственной литературной деятельности: «Сейчас, когда страна в беде, когда она нуждается в защите и в добром умном слове, ей нужен поэт-подвижник, поэт-па-триот, пришедший от самой земли русской и вскормленный ее горькими соками». Конечно же, такая позиция не рождается по заказу или вдруг, в ее основе – глу-бинное, выстраданное чувство ответственности за всё происходящее на родной земле. Лирик по преимуществу, В. Хатюшин выдвинул на первый план граждан-ственную поэзию и неразрывно связанную с ней патриотическую публицистику, которые явили собой взаимопроникающие ипостаси его творчества, бросающие отблеск и на лирические произведения».

Да, любовь поэта к Родине чиста и возвышенна, она не на показ, она давно жи-вёт в измученной душе, преданной своей единственной земле, словно любимой женщине, словно вечно тоскующей по сыну матери: «Любовь несчастная моя… / Другой не будет. / В сетях земного бытия / кто нас рассудит? <…> Моя не-счастная любовь… / Любовь к России» (2010) – в двух последних строках излита всепоглощающая любовь, составляющая смысл его жизни, судьбы и творчества.

«Остывшая любовь осенних хризантем…»

О, как на склоне наших летНежней мы любим и суеверней…Сияй, сияй, прощальный светЛюбви последней, зари вечерней!

Фёдор ТютчевБезысходность, трагичность жизни и любви особенно остро ощущается с го-

дами. Иосиф Бродский на этот счёт замечал, что «в настоящей трагедии гибнет

людмила воробьёва

131

не герой – гибнет хор». Нечто подобное происходит и в произведениях Валерия Хатюшина, где гибнет не его лирический герой, а гибнет сама любовь. Сковывает сердце томительно долгое одиночество, до боли пронзительное, когда давно ушла молодость: «Остыло сердце, и уже не верится, / что груз годов окажется химе-рой, / что впереди ещё тебе отмерится / любовной муки самой полной мерой». Последняя строфа этого стихотворения отчётливо напоминает мудрые восточные рубаи: «В морозной дымке полуночной лунности / судьбе за всё останься благо-дарен. / Коль не сберёг свою любовь ты в юности, – / не будешь ею в старости одарен» (2008).

Выбирающий путь реализма и следующий его элементарным критериям, В. Хатюшин представляет собой, прежде всего, утончённого художника слова, глу-бокого и вдумчивого. Он сочетает в себе талант поэта и живописца, перу которого принадлежит яркая лирическая пейзажная поэтика. Прозрачными красками писа-на поэтическая картина, исходящая бесконечной нежностью: «Опадает сирень, исчезает… / И вернулись на миг холода. / Майский день, словно жизнь, угасает, / погружаясь во мглу навсегда. <…> И такую почувствую нежность / в невесомой, в горячей руке!.. / Всех остывших ночей безутешность / просквозит по шерша-вой щеке» (2012). А в романсовых стихах: «Осыпался жасмин и лето поседело, / умолкли соловьи, пошёл на убыль день… / Опавший иван-цвет застыл осиротело, / и шепчет о былом угасшая сирень» (2012) сквозит минорная музыка тютчевских строк, навеянных печалью осеннего увядания, но всё же оставляющих надежду на последнюю любовь.

В любви как главной составляющей нашей жизни также существует философ-ская проблема выбора и проблема свободы. Вероятно, именно это и определяет ту опасную черту, когда поздно что-либо менять. «Последняя любовь – души живая тайна, / сокрытая от всех, безмолвна и грустна. / Я помню этот день. Мы встре-тились случайно, / когда в дождях цвела московская весна. <…> Уж столько лет прошло. Безмерная разлука / хранит тепло любви в своих мечтах и снах… / И пишет мне она с тоской: «Какая мука…» / Я отвечаю ей: «До встречи в небесах» (2017) – трепетная нежность и одновременно какая-то неизбывная тревога волну-ют душу в этом произведении, которое так и называется – «Последняя любовь».

Впрочем, интересно вернуться и в 1984 год. Поэту – 36 лет. Уже тогда приходят к нему обнажённые строки, лишённые каких-либо иллюзий: «Печальна поздняя любовь. / Мы в ней с тобой неравноправны. / Готовит муку плод отравный… / Но ты судьбе не прекословь» (1984). Что это – предчувствие? И всё явственнее проступает мотив, как бы определяющий итог душевных исканий: «Любви счаст-ливой не бывает…». И неотступно звучит мотив воспоминаний, ведущий нас к первородным истокам: «Моих любимых голоса / зовут меня из дальней дали. <…> И матери я вижу взгляд / в моём зеркальном отраженье…»

Не оставляет никого равнодушным ещё один шедевр Валерия Хатюшина: «Нас тоже на свете любили… / Два царских подарка мне были. / Два имени связаны с ними, / душою навечно хранимы. <…> Две шумно зовущих стихии / в сердечной моей ностальгии. / Как два неизбывных свиданья, / как два нераз-рывных названья… / Балтийское море – Татьяна / и Чёрное море – Оксана» (2013) – смелая исповедь души, чистая и возвышенная, как непреходящая па-мять любви, где каждые две лаконичные строки пронзают насквозь, будучи на-всегда вписаны в бесконечную Книгу Любви, которую пишет каждый, живущий на этой земле. Поэт предельно открыт и откровенен перед читателем, посвящая

души живая тайна

132

его в тайны собственной души. И эта исповедальность в полной мере оценена поклонниками его поэзии.

Любовь – единственное оправдание наших нескончаемых потерь и утрат. В ней одной – вера, надежда, в ней – подлинный смысл человеческой жиз-ни. Основная и самая большая цель всех поэтов – разгадать божественный замысел тайны о человеке, постигнуть вечные проблемы бытия, смерти и бес-смертия, любви и творчества. Для Валерия Хатюшина всегда был и остаётся важным философский план, когда за простотой формы поэтического произ-ведения стоит глубокий эмоциональный и интеллектуальный подтекст. В его стихах отнюдь не случайно присутствует это есенинское нежное, дарующее душевное просветление: «Одинокое облако в небе ночном, / одинокая рядом звезда… / Не жалеть ни о чём, не грустить ни о ком / я, увы, не умел никогда. <…> Но как прежде, как прежде, грустят обо мне / уходящие вдаль поезда, / и белёсое облако в тёмном окне, / и манящая эта звезда… (2016).

Сквозь толщу лет и множество созданных образов и тем, преодолевая уста-лость души, разочарование и боль, беря свое начало в двадцатом столетье, рождалась лирическая поэзия Валерия Хатюшина – поэзия ХХI века, вобрав-шая в себя самое лучшее, сокровенное и заветное, вобравшая прошлое и насто-ящее, бесстрашно глядящая в глаза грядущей эпохе. И мы слышим свободный и пронзительный, наполненный любовью ко всему земному голос настоящего русского поэта. Всё будет повторяться в неизменном круговороте мироздания, вновь и вновь возвращая нас к трепетно бьющемуся «сердцу цветка», излу-чающему любовь:

Цветёт жасмин, и облетает цвет…Изменчив мир в движении планет.Текут столетья, и бежит река.Жизнь коротка и вечна у цветка.Всё повторится в волнах новизны, Моим вискам добавив белизны…

людмила воробьёва

Сергей лЕБЕдЕнКО

Критика

ОДИНОЧЕСТВО КАК КРИКО сборнике «Первенец» Елены Тулушевой

Рассказы Лены Тулушевой – о людях, про которых обычно не пишут. Не пи-шут, стараются не замечать. Брошенные и нелюбимые дети, матери-одиночки, сидящие на наркотиках, ребята из приюта – от них отказались в приемной семье и теперь непонятно, что с ними будет. Елена пишет на основе реальных историй, с которыми сталкивается на работе в реабилитационном центре. Это тот случай, когда писатель использует свой жизненный и профессиональный опыт, чтобы о нем написать, чтобы осмыслить то, что происходит, поэтому частные истории ста-новятся для Е. Тулушевой поводом обратить внимание на тенденции глобальные: она видит девочку из неблагополучной семьи, родители которой погибли, повздо-рив с товарищами-наркоманами, смотрит на ее понурый, тревожный вид. Вспо-минает детей, чье чувство брошенности вырастает в разрушительную агрессию, в желание несправедливый мир наказать, а потом приводит статистику – сколько приемных семей вернули ребенка обратно в детдом. Что с этими детьми будет, кем они вырастут? Вопросы остаются без ответа, да и не нужны ответы ни в публи-цистике, ни в прозе – часто важно просто задать вопрос. Тулушева и задает – как эссеист (в серии эссе “Зачем им жить?”) и как прозаик.

И здесь наступает момент, когда важно вспомнить: литература как медиум не работает с реальностью подлинной. Она всегда рисует реальность вымышлен-ную, как бы «другую реальность», и эта творимая реальность не всегда совпа-дает с реальностью нашей. Поэтому темы фишена оказываются глобальнее тем публицистических, очень часто они формулируются на уровне ощущений. Лена пишет о семьях неблагополучных, о неприкаянных детях, и это правда, это важно, но мне кажется, что еще важнее то, что ей как писателю удалось передать мысль, сформулированную З. Фрейдом: «Мы входим в мир одинокими и одинокими по-кидаем его».

В эпоху, когда глобальные сети, казалось бы, связали весь мир невидимыми путами и люди каждую секунду могут связаться со своими друзьями и родствен-никами по другую сторону континента, человек чувствует себя как никогда оди-

134

ноким. Друзья, конечно, ждут у монитора, только ведь это окошко виртуальное, и друзья могут приходить и уходить из твоей жизни, как Костик из рассказа Лены “Рядом ходит”. Костик – приятель из наркоманского прошлого героя рассказа Ан-тона, прошлого, оставленного позади и полузабытого, как кошмарный сон, только Костик – вот он, помятый, просящий денег на дозу, желающий от своего томи-тельного одиночества сбежать. И что им друг с другом остается, кроме как нелов-ко молчать на лестничной клетке?

Вот и мальчик Витька из рассказа «Клад» доволен тем, что ему дают работу – делать закладки. Для него ведь это игра: прятать клады, зарабатывать на помощь больной сестренке – и возможность на время исключить себя из мира, в котором ты одинок.

Или Саша из рассказа «В хорошие руки». Комиссия по опеке рассматривает вопрос, отдавать ли Сашу под опеку родному деду, которого нашли с большим трудом, – деда не интересовала судьба дочери, которая ослушалась его и родила в шестнадцать. Снова тема одиночества: Саша припоминает жесткие нравы при-юта, где он не смог найти хотя бы одну душу, которая бы его поддержала, и не хочет возвращаться в приют, поэтому любое место, где его может встретить тепло, кажется ему безопасной гаванью. И документы у деда в порядке, и работает он, да только самое главное не видно за документами и личинами. Главное Саша узнает в самом конце, когда захочет погладить дворнягу: голодную, грязную, но теплую, которая сразу потянулась к Саше. От деда же веет холодом и неприязнью, как к собаке, так и к самому Саше, и мальчик внезапно понимает, что одиночество его никуда не делось, оно просто сменило одежку: строгий костюм вместо приютских казенных рубашек.

Лучшие рассказы в сборнике – те, где это чувство неприкаянности не прого-варивается, а возникает само по себе, из взаимодействия героев, и это как раз те рассказы, где Тулушева-писатель одерживает верх над психологом. Где читателю остается вопрос, над которым ему стоит подумать, и нет однозначного диагноза. Часто, однако, над писателем одерживает верх психолог, и тогда рассказы «сбоят»: читатель овтлекается на подробно изложенную историю персонажа, такую «исто-рию болезни», и его то и дело «вырывает» обратно из реальности литературной в реальность объективную. «Показывать, а не рассказывать» – совет известный и действенный, и лучше всего замыслы Елены срабатывают, когда психика героев предстает не в виде «истории болезни», а через их действия: когда дед из рассказа «В хорошие руки» отвлекается на телефон, пока обсуждают судьбу Саши, или когда Даша в рассказе «Домой» торопится вернуться из Москвы обратно в Баден, чтобы не застать смерть родного деда – человека, который подарил ей столько тепла, но которому ей нечего было предложить взамен, и от этого и грустно, и стыдно, и одиноко, и от одиночества этого, как и от стыда, лучше сбежать.

Фиксирование духа времени, проговаривание одиночества через тихий крик, крик шепотом – оксюморон, конечно, но такой оксюморон, который отражает ре-альность лучше шаблонных конструкций, – то, чем ценна проза Елены Тулуше-вой. За ее писательским ростом однозначно стоит следить.

Сергей лебеденко

Эммануил иОФФЕ

Критика

СПАСЁННАЯ ПРАВДАС тех пор прошло более четверти века. Никогда не забуду, с каким волнением

я читал статью Анны Купреевой «Мінскае гета: Схаваная праўда», опубликован-ную в журнале «Беларуская Мінуўшчына» №№ 2 и 3-4 за 1993 год. В ней были такие строки:

«Мы ведаем толькі адну з гераічных старонак Мінскага гарадскога падполля ў гады Вялікай Айчыннай вайны – камуністынае падполле, якім кіраваў Мінскі падпольны гарком партыі. І зусім нядаўна быў атрыманы дазвол прыадкрныць яшчэ адну старонку – расказаць і паказаць падпольную барацьбу, якая разгарну-лася ў гады гітлераўскай акупацыі ў Мінскім гета…

Нягледзячы на ўсе складанасці, з моманту стварэння гета на яго тэрыторыі пачало дзейнічаць падполле…

Мінскае гета праіснавала каля 800 дзён. Амаль столькі ж у гэтым лагеры смерці за калючым дротам патрыёты вялі мужную барацьбу з акупантамі».

Эти строки вспомнились мне, когда я начал читать книгу Светланы Гебеле-вой «Подвиг Анны Купреевой».

21-23 октября 2018 года общественность Республики Беларусь, бывшие уз-ники Минского гетто и их семьи, живущие в Росссии, Израиле, США, ФРГ и других странах, отметили 75-ю годовщину гибели Минского гетто. Впервые в этих мероприятиях приняло участие Министерство иностранных дел нашей страны, не говоря уже о других государственных и общественных организациях. По белорусскому телевидению прошёл показ документальных фильмов, посвя-щённых истории Минского гетто.

Накануне Международного дня памяти жертв Холокоста, который отмечался 27 января 2019 года, в минском издательстве Владимира Сивчикова вышла в свет документальная повесть белорусской и американской журналистки, дочери одного из руководителей антифашистского подполья в Минском гетто Михаила Гебелева – Светланы Гебелевой под названием «Подвиг Анны Купреевой».

Несколько слов об авторе книги. Всю свою сознательную жизнь она посвяти-ла восстановлению имён незаслуженно забытых героев Великой Отечественной войны, и прежде всего своего отца Михаила Гебелева, который одно время был не только секретарём подпольного райкома партии в Минском гетто, но и одним

136

из руководителей всего Минского городского антифашистского подполья. Это был тернистый путь. Но он привёл к появлению в Минске улицы имени Михаи-ла Гебелева, а позже – к изданной в Беларуси книге “Долгий путь к заветной улице”. Светлана идёт дорогой Бестрашного Германа, как называли Михаила Гебелева минские подпольщики. Она открывает всё новые имена тех, кто оста-вался в забвении. Не только героев, совершивших подвиг на белорусской земле, но и тех, кто, родившись в Беларуси, прославил родину на фронтах Великой Отечественной войны. Материалы С. Гебелевой публикуются в русскоязычной прессе США, Израиля, в газетах и журналах Беларуси и России.

Чаще всего читателей интересуют ответы на вопросы: что нового в рецен-зируемой книге? что в ней ценного? чем она отличается от предшествующей литературы по этой тематике?

Сразу отметим, что первооткрывателями истории Минского гетто были Анна Мачиз (1943-1944) и Григорий Смоляр (1945-1947). А теперь попробуем отве-тить на поставленные вопросы.

Во-первых, белорусский историк, кандидат исторических наук, старший на-учный историк Института истории АН БССР Анна Купреева стала первым в мире профессиональным учёным-историком, посвятившим 14 лет своей жизни (1979-1993) созданию объективной, правдивой истории антифашистского подполья в Минском гетто в те времена, когда никто в Беларуси этим не занимался, когда эта тема считалась закрытой. Для этого в то время (особенно до 1991 года) надо было иметь не только желание и способности, но и большое личное мужество.

Во-вторых, перед нами первая в Беларуси и мире документальная повесть и вместе с тем первое документальное исследование об оригинальном и объ-ективном летописце истории антифашистского подполья в Минском гетто, вы-рвавшем у забвения десятки и даже сотни имён, которые долгие годы были неиз-вестны не только широкому читателю, но и профессиональным исследователям.

В-третьих, Светлана Гебелева назвала то, что сделала Анна Купреева, под-вигом. Она защитила целый народ, восстановив честь и достоинство узников и подпольщиков Минского гетто, в котором в годы войны действовала боевая антифашистская организация под руководством секретаря Тельмановского под-польного райкома партии, одного из руководителей Минского подпольного гор-кома партии Михаила Гебелева. Весь мир узнал, как отважно сражались под-польщики за колючей проволокой гетто. Тем самым Анна Павловна Купреева через много лет после войны совершила гражданский подвиг, потому что тема организованного еврейского антифашистского сопротивления была закрыта в СССР. Но Купреева не побоялась. Она работала самоотверженно, геройски.

Хочется верить, что большинство читателей, прочитав рецензируемую книгу, согласятся с выводом ее автора, которая в посвящении написала: «В октябре 2018 года исполнилось 75 лет со дня уничтожения гитлеровцами Минского гетто. Но узники не шли покорно на гибель. Гетто боролось. Гибли одни. На их место стано-вились новые герои. Их имена старались замолчать, потому что герои были из ев-рейского гетто. Но спустя годы после войны их открыла всему миру выдающийся белорусский учёный-историк Анна Павловна Купреева. Памяти А.П. Купреевой и тех, кому она вернула честь и достоинство, посвящаю эту книгу».

В-четвёртых, непреходящую научную ценность имеет восстановление науч-ного имени и авторитета А.П. Купреевой, её приоритета как первого исследова-теля жизни, борьбы и трагической гибели Минского гетто. Это важно потому,

Эммануил иоффе

137

что многие ценные материалы, собранные ею, были просто разворованы некото-рыми сотрудниками Института истории НАН Беларуси, опубликовавшими мате-риалы А.П. Купреевой без упоминания её имени.

А.П. Купреева умерла 13 октября 1993 года. По стечению обстоятельств в это время в Минске впервые в истории нашей республики проходили Дни памяти евреев Беларуси в связи с 50-летием гибели Минского гетто. С. Гебелева отмеча-ет: «В день, когда перестало биться её сердце, в конференц-зале Музея истории Великой Отечественной войны проходила научно-практическая конференция по программе Дней памяти евреев Белоруссии. Я участвовала в этой конференции. С докладом о подпольной организации Минского гетто выступала сотрудница Института истории АН БССР Галина Кнатько. В основе её выступления был труд Анны Павловны. Но она даже не вспомнила о Купреевой».

На 10-й странице есть строки, в которых отмечается, что после того, как в октябре 1993 года в нашей республике отмечалось 50-летие гибели Минского гетто, к научному исследованию Купреевой проявился огромный интерес исто-риков-коллег Анны Павловны. Некоторые из них обратились к её трудам о ге-роизме геттовского подполья и опубликовали их, забыв имя и фамилию автора. Купреева, одна из талантливых исследователей истории Беларуси, оказалась за-быта почти на четверть века.

В-пятых, нельзя не согласиться с мнением редактора книги профессора Е. Блажнова о ее большой историографической ценности, потому что публикуе-мые здесь исследования А. Купреевой дают детальную хронику событий 800 дней жизни Минского гетто, содержат документально подтверждённые даты, адреса, списки подпольных групп, а также многочисленные свидетельства и воспомина-ния оставшихся в живых подпольщиков. Приводится и карта Минского гетто, со-ставленная взыскательным историком, каким всегда являлась А. Купреева.

Чем же книга «Подвиг Анны Купреевой» отличается от других изданий по этой тематике? – Раскрытием уникальности научной работы Анны Павловны Купреевой, которая изучила воспоминания ряда бывших руководителей респу-блики того времени, записала и систематизировала воспоминания многих под-польщиков не только Минского гетто, но и городского подполья Минска. Ведь в гетто подполье было организовано раньше, чем в городе. Его организаторами стали партийные работники среднего звена – настоящие патриоты. Многие годы в СССР замалчивалась правда не только о геттовском подполье, но и о Минском подполье в целом. Только через 20 лет после войны открылась правда о нём.

Даже уйдя на пенсию, Анна Павловна продолжала своё исследование, которое составили 15 объёмных папок, отправленные… в архив. Она не могла опублико-вать свои работы, потому что в БССР, как и во всём СССР, эта тема была «непро-ходной», в стране проводилась политика государственного антисемитизма.

Известный белорусский журналист Сергей Крапивин в статье “Как это было. Память про Минское гетто”, опубликованной на сайте ТUТ.BY в канун 75-летия создания нацистами еврейского гетто в Минске, писал о 1970-х годах: «Тема ор-ганизованного антифашистского сопротивления была закрыта в истории СССР. Такая избирательная память о войне. Советские историки постигли “правило”: хо-чешь стать благополучным учёным мужем, вовремя получать звания, должности и хорошие оклады – пиши про апробированных номенклатурных партизан Витеб-щины или Минщины. А хочешь иметь проблемы – займись Минским подпольем. И совсем уже нонконформисты изучали Минское гетто. Именно такой была науч-ный сотрудник Института истории АН БССР Анна Павловна Купреева».

Спасённая правда

138

Книга «Подвиг Анны Купреевой» состоит из шести глав, четыре из которых посвящены благородной деятельности этого учёного, способствовавшей восста-новлению правды о малоизвестных и неизвестных страницах истории антифа-шистского подполья Минского гетто.

Пятая глава включает в себя очерки Светланы Гебелевой, посвящённые ее отцу («Дорогой бесстрашного Германа»), подпольщице и партизанскому врачу Доре Альперович («Подпольщица и праведник»), сотруднице БГУ, волонтёру Военного кладбища города Минска Татьяне Новосельской. Есть все основа-ния назвать автора рецензируемого издания мастером поисковой журналисти-ки – одного из самых трудных жанров газетной работы, толковым аналитиком, опирающимся на работу в архивах, постоянное накопление живых свидетельств участников событий и тщательный анализ найденных фактов.

Именно она, раскрыв малоизвестные страницы жизни Михаила Гебелева, способствовала восстановлению памяти о многогранной деятельности подполья Минского гетто во главе с Григорием Смоляром и Михаилом Гебелевым в пан-теоне героев Минского подполья, добилась, с помощью Президента Республики Беларусь А.Г. Лукашенко, учреждения улицы имени своего отца и памятного знака ему на этой улице в Минске. Вместе с единомышленниками и соратника-ми Светлана Гебелева добилась восстановления захоронения Анны Павловны Купреевой, сооружения памятника ей как первому историку малоизвестных и неизвестных страниц подполья Минского гетто.

Светлана Михайловна вспоминает: «Непросто это далось. Почти полтора года работы… И вот пришёл день 16 октября 2017 года, когда Она вернулась в Минск навсегда.

Памятник Анне Павловне Купреевой получился красивый, благородный, не-повторимый.

Казалось бы, наш проект свершился. Но осталась незавершённой одна его значительная часть – публикация работ Купреевой по исследованию героизма подпольщиков Минского гетто с её, автора, подписью. Хотелось, чтобы более полно узнали люди о её жизни, её героизме.

Так появилась эта книга, воздающая нашу признательность научным трудам и жизненному подвигу одной из ведущих историков современности, Анне Пав-ловне Купреевой».

Не оспаривая и не принижая заслуги Анны Мачиз и Григория Смоляра, сле-дует подчеркнуть, что именно Анна Купреева во многом воссоздала историю антифашистского подполья в Минском гетто, раскрыла малоизвестные стра-ницы деятельности подпольщиков Якова Киркаешта, Меера Фельдмана, Евсея Шнитмана, Григория Смоляра, Хаима Александровича, Натана Вайнгауза, Гри-гория Добина, Эммы Родовой, Давида Герцика, Доры Берсон, Наума Фельдмана, Михаила Чипчина, Залмана Окуня, Вульфа Лосика, Енты Майзлес, Владимира Кравчинского, Бориса Хаймовича, Матвея Пруслина, Розы Липской, Льва Кули-ка, Арона Фитерсона, Ханана Гусинова, Давида Киселя и многих других, одной из первых составила карту Минского гетто. Эта уникальная женщина помогла десяткам бывших узников Минского гетто добиться справедивости. Она собра-ла много бесценных данных о погибших и живых, об их детях.

Хочется пожелать, чтобы имя Анны Купреевой вошло в школьные и вузов-ские учебники по истории, чтобы наша молодёжь узнала правду о трагедии и героизме узников и подпольщиков Минского гетто.

Эммануил иоффе

ЧасовнЯ

Протоиерей Павел БОЯНКОВ

О ГЕОРГИЕВСКОЙ ЛЕНТЕ, ОРДЕНАХ И ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ

Георгиевская лента – неотъемлемая часть ордена святого Георгия (полное наименование – Императорский Военный орден Святого Великомученика и По-бедоносца Георгия).

Как известно, святой Георгий принял мученическую кончину во времена го-нений римского императора Диоклитиана. Произошло это 23 апреля 303 г. (ст.стиль), ныне этот день в народном календаре носит название «весеннего Геор-гия».

Наиболее знаковое из многих чудес, совершенных святым, запечатлено в христианской иконографии – это победа над змеем, обитавшим в большом озере около города Бейрута вблизи Ливанских гор и наводившим ужас на местных жителей. Поэтому св. Георгий и вошел в историю Церкви как Победоносец, стал настоящим ангелом-хранителем православного христолюбивого воинства, а об-раз всадника, поражающего змея, – символом победы сил Добра над мировым злом.

Вместе с принятием христианства житие св. Георгия пришло и к нам, на Русь. Сын св. равноапостольного Владимира Ярослав Мудрый, в крещении – Георгий, много поспособствовал почитанию своего небесного покровителя. Он постро-ил город Юрьев, основал Юрьевский монастырь в Новгороде, воздвиг храм св. Георгия Победоносца в Киеве.

День освящения этого храма 26 ноября 1051 г. (ст.стиль) стал особым цер-ковным праздником. Юрьев день – любимый православным народом «осенний

«Яко пленных свободитель и нищих защититель,немощствующих врач, Царей поборниче,победоносче великомучениче Георгие,моли Христа Бога спастися душам нашим».

Тропарь, глас 4-й

140

Георгий». Именно в этот день 1769 г. в Зимнем дворце Санкт-Петербурга им-ператрицей Екатериной II учрежден орден святого Георгия для награждения за военные заслуги офицеров и генералов.

Орден имел четыре степени, а его девизом стали слова «За службу и хра-брость». Кавалеры ордена носили награду на специальной муаровой ленте (для каждой степени – различной ширины), состоявшей из трех черных и двух оран-жевых полос, которая и получила наименование Георгиевской. Награждение орденом давало право потомственного дворянства, если получавший не имел его ранее, а также другие льготы. Согласно Статуту 1769 г., знаки ордена всех степеней никогда не снимались.

С самого начала существования ордена к нему относились с глубочайшим по-чтением. Александр Васильевич Суворов писал дочери Наташе 8 ноября 1789г.: «[Получил] знаки Св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, Пер-вый класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька. За доброе сердце, чуть право от радости не умер». Это была награда «за победу, на баталии Рымникской над верховным визирем совершенно одержанную».

На георгиевской ленте носились пять офицерских золотых крестов (за Оча-ков, Измаил, Прагу, Прейсиш-Эйлаў, Базарджик) и многие другие медали Рос-сийской империи. Например, в 1855 году была учреждена медаль «За защиту Севастополя». Впервые в нашей истории награда вручалась не за героическое победное свершение, а именно за оборону города. Медаль была серебряной как для офицеров, так солдат и матросов Севастопольского гарнизона, служивших там с сентября 1854-го по август 1855 года. В дальнейшем были учреждены осо-бые знаки отличия военного ордена (кресты и медали), которыми награждались за военные заслуги нижние чины армии и флота, которые также носились на георгиевской ленте.

Частям русской армии давались и коллективные георгиевские награды: се-ребряные трубы и рожки, полковые знамена, штандарты, петлицы и мундиры нижних чинов, ленты на фуражки и бескозырки. К таковым следует отнести введенные в 1805 году так называемые Георгиевские трубы. Их изготавливали из серебра, на корпус наносились изображение Георгиевского креста и надпись, указывающая, за что дано это отличие. Кроме того, на трубу крепился Георгиев-ский темляк (лента черного и оранжевого цветов) с кистями.

Со следующего, 1806 года в числе коллективных поощрений появляются Ге-оргиевские знамена. В навершиях этих знамен располагался белый орденский крест, а под ним повязывалась Георгиевская лента со знаменными кистями. Пер-выми такие знамена получили Черниговский драгунский полк, Киевский грена-дерский, Павлоградский гусарский и два Донских казачьих полка. Награждены они были «За подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении с непри-ятелем, состоящим из 30 тысяч…».

За выдающиеся воинские подвиги генералы и офицеры награждались золо-тым Георгиевским оружием (шпагами, саблями, палашами, шашками и корти-ками с золочеными эфесами) с надписью «За храбрость». К такому оружию по-лагался темпяк на георгиевской ленте.

Протоиерей Павел Боянков

141

После окончания русско-турецкой войны (1877–1878) император Александр II приказал главнокомандующим Дунайской и Кавказской армиями подготовить представления для награждения наиболее отличившихся частей и подразделе-ний. Сведения от командиров об оказанных их частями подвигах были собраны и внесены на рассмотрение кавалерской Думы ордена Святого Георгия.

В докладе Думы говорилось, что наиболее блестящих подвигов в войну до-бились Нижегородский и Северский драгунские полки, которые уже имеют все установленные награды: Георгиевские штандарты, Георгиевские трубы, двой-ные петлицы «За военное отличие» на мундиры штаб- и обер-офицеров, Георги-евские петлицы на мундиры нижних чинов, знаки отличия на головные уборы. Именным указом 11 апреля 1878 года был установлен новый знак отличия, опи-сание которого было объявлено приказом по Военному ведомству от 31 октября того же года (140 лет назад).

В указе, в частности, отмечалось: «Государь Император, имея в виду, что некоторые полки имеют уже все установленные в награду за военные подвиги знаки отличия, Высочайше установить соизволил новое высшее отличие: Геор-гиевские ленты на знамена и штандарты с надписями отличий, за которые ленты пожалованы, согласно прилагаемым при сем описанию и рисунку. Ленты эти, составляя принадлежность знамен и штандартов, с них ни в коем случае не сни-маются».

Не обошли стороной воинские отличия и священнослужителей. За подвиги на поле брани лица духовного звания представлялись к георгиевским наградам, среди которых были золотой наперсный крест на георгиевской ленте, золотая панагия (для епископов) на георгиевской ленте, георгиевские кресты и медали.

Первым награжденным таким крестом за героическое поведение при штур-ме Измаила в декабре 1790 г. стал священник Полоцкого мушкетерского полка Трофим Куцинский. Полк ударил на неприятеля в штыки, но в самом начале атаки его командир был смертельно ранен. Оставшись без командира, солда-ты дрогнули и в нерешительности остановились у крепостного вала. Видя это, о.Трофим высоко поднял крест, и среди нестихающей пушечной канонады, гро-хота разрывов и выстрелов властно прозвучал его голос: «Стой, ребята! Вот вам командир!»

При этих словах священник бросился в самую гущу схватки, не выпуская из рук креста. Воодушевленные такой отвагой своего пастыря, воины опрокинули янычар. Во время атаки две турецкие пули ударили в Святой Крест. Спасенный чудесным образом от смерти, о.Трофим одним из первых взошел на турецкий вал. Уже здесь, на крепостной стене, он получил ранение в левую ногу с по-вреждением кости.

Известны случаи награждения полковых священников орденом св. Георгия 4-й степени. Первым из них стал священник Василий Васильковский. В приказе по армии М.И. Кутузова от 12 марта 1813 г. говорилось: «19-го Егерского полка священник Васильковский в сражении при Малом Ярославце, находясь впереди стрелков со крестом, благоразумными постановлениями и личной храбростью поощрял нижних чинов сражаться без ужаса за Веру, Царя и Отечество, при-чем жестоко был ранен в голову пулею. В сражении же при Витебске оказал он

Часовня

142

таковую же храбрость, где и получил рану пулею в ногу». Орден был вручен о.Василию 17 марта 1813 г.

После Октябрьского переворота 1917 г. орден св. Георгия был упразднен. Од-нако правительство адмирала А.В. Колчака восстановило награждение орденом и георгиевским оружием генералов, офицеров, военных врачей, военных чинов-ников, военных священников, а также солдат. За неимением знаков ордена раз-решалось носить орденские ленты на груди.

Некоторые наиболее почетные награды Белого движения, например, знак 1-го Кубанского («Ледяного») похода Добровольческой Армии 1918 г., Крест «За степной поход» донских казаков 1918 г., также носились на георгиевской ленте.

В годы Великой Отечественной войны, продолжая боевые традиции русской армии, 8 ноября 1943 года для награждения лиц рядового и сержантского соста-ва Советской армии, а в авиации и лиц, имевших звание младшего лейтенанта, был учрежден орден Славы трех степеней. Георгиевская лента с небольшими изменениями вошла в наградную систему СССР как «Гвардейская лента» – знак особого отличия солдата. Ею и была обтянута колодка очень почетного «солдат-ского» ордена Славы. Статут высокой награды, так же как и желто-черная рас-цветка ленты на ее колодке, напоминали о Георгиевском кресте. Георгиевская (или Гвардейская) лента, подтверждая традиционные цвета воинской доблести, украсила многие наградные медали и знаки (медаль «За победу над Германи-ей в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», гвардейский знак ВМФ).

На фото: Министр обороны Республики Беларусь генерал-лейтенант Андрей Рав-ков вручает командиру 1146-го Гвардейского зенитного ракетного полка полковни-ку Денису Зыку боевое знамя воинской части, увенчанное Гвардейской лентой.

Протоиерей Павел Боянков

143

И в новейшей истории Республики Беларусь Георгиевская лента нисколько не утратила своего значения. Указами Президента РБ от 29.06.2009 г. №355 и от 19.04.2010 г. №189 в связи с празднованием 65-й годовщины освобождения ре-спублики от немецко-фашистских захватчиков и 65-й годовщины Победы совет-ского народа в Великой Отечественной войне целый ряд белорусских городов и других населенных пунктов был награжден Специальным вымпелом, обрамлен-ным Георгиевской лентой.

Чтут славные боевые традиции прошлого, в том числе связанные с историей Георгиевской или Гвардейской ленты, и нынешние белорусские защитники Оте- чества. Вот что ответил официальный представитель Министерства обороны Республики Беларусь на обращение жителя Минска, просившего провести сре-ди офицеров «разъяснительную беседу о недопустимости использования геор-гиевской ленты»:

– Вы абсолютно правильно утверждаете, что в последние годы использова-нию Георгиевской ленты пытаются придать некоторые другие смыслы. Но это пытаются сделать прежде всего те, кто хочет исказить историческую правду и принизить значение Великой Победы, внести разногласия между народами, которые ее одержали. Уверен, что в нашей стране черно-оранжевая лента ас-социируется ни с чем иным, как с этим большим событием, – отметил высоко-поставленный офицер и добавил, что Вооруженные Силы Беларуси являются преемниками Белорусского военного округа, а значительная часть крупных во-инских формирований имеют Гвардейские наименования и Гвардейские ленты на своих боевых знаменах.

Все эти исторические примеры связаны между собой Георгиевской лентой – многовековым символом, который олицетворяет подвиг воинов, их храбрость, мужество и нашу благодарную память.

Часовня

«НЕЗАВИСИМОЕ» ВОЕННОЕ ОБОЗРЕНИЕ»: ОПЫТ ИНФЕРНАЛЬНОЙ1 ЖУРНАЛИСТИКИ

В 2018 году российская газета «Не-зависимое военное обозрение» опу-бликовала больше антибелорусских материалов, чем за последнее деся-тилетие. Кто же стоит за антибе-лорусскими демаршами претендую-щего якобы на независимость издания и почему авторы и владельцы газеты по существу едины с русофобскими псевдобелорусскими информресурса-ми, представляющими радикальную часть «белорусской» оппозиции, в сво-ей ненависти к белорусской армии и руководству страны?

На сайте «belvpo» еще в марте 2018 года вышла статья «Кто вы, мистер Зуев» (https://www.belvpo.com/91756.html/).

Данная статья была ответом на, мяг-ко говоря, хамский материал в «Неза-висимом военном обозрении» под на-званием «В белорусскую армию вер-нулась дедовщина. Национальное Ми-нобороны винит в этом призываемую в войска «некачественную» молодежь».

Солидарен с выводами авторов «belvpo», показавших несостоятель-ность и провокационность данного за-

казного материала, опубликованного под псевдонимом В.Зуев.

Одно лишь замечание. В публи-кации belvpo подвергнуто сомнению прозвучавшее несколько лет назад мнение, что Владимир Зуев – это псев-доним Игоря Плугатарева, бывшего офицера, а ныне достаточно известно-го журналиста, обозревателя НВО.

Реальность же такова. Авторство статей, публикуемых под фамилией В.Зуев, действительно принадлежит И. Плугатареву. Но существует также и человек по фамилии В.Зуев, который в Екатеринбурге некогда работал охран-ником. Именно ему перечисляет гоно-рары И.Плугатарев, публикующийся под соответствующим псевдонимом, когда нужно скрыть авторство заказно-го скандального, не соответствующего действительности материала.

Причем об этом поведал сам Игорь Плугатарев, в свое время довольно ча-сто посещавший Беларусь в составе российских журналистских десантов. Видимо, забыл…

владимир МАКАрОв, полковник, кандидат педагогических наук

армия

1 От лат. infernalis: находящийся в аду, происходящий в аду, адский.

145

Кстати, публикация в НВО 19 октя-бря прошлого года статьи «Суворову равного» чествуют не по-суворовски», подписанной двумя авторами – И. Плу-гатаревым и В. Зуевым, не более чем жалкая попытка «сохранить лицо».

Но речь, конечно же, не о забывчи-вости, а как минимум о забвении тако-го понятия, как журналистская этика. Примечательно, что после публикации в «belvpo» Плугатарев (он же Зуев) не-сколько месяцев пребывал в режиме молчания.

Тем не менее авторы НВО так и не поняли посылов на уровне достаточно корректных предложений не вводить общественность в заблуждение.

Очередной плугатаревский про-вокационный материал, опять же под псевдонимом В.Зуев, появился 16 ноя-бря 2018 года под многозначительным заголовком «Борьба с дедовщиной обернулась кампанейщиной. Рассле-дование резонансного дела в белорус-ской армии с участием КГБ преврати-ли в фарс».

В данной публикации Плугатарев превзошел по злобности даже самых отъявленных радикалов – русофобов из «белорусской» радикальной оппо-зиционной тусовки.

Неисповедимы пути Господни! НВО присоединилось и идет в фарва-тере ведущихся на протяжении почти четверти века серии антибелорусских кампаний. Причем, пожалуй, одна из самых мерзких подобных кампаний связана со смертью солдата в октябре 2017 года.

Но белорусы – здоровая нация, об-ладающая мощнейшей психической устойчивостью. Если бы это было не так, то деструктивная вакханалия, устроенная так называемыми «неза-висимыми» СМИ в связи с суицидом в армии, привела бы к эпидемии ауто-агрессивного поведения в запредель-ных масштабах для всей республики.

Ведь на протяжении года ежедневно тиражировались тысячи сообщений с соответствующими терминами и фор-мулировками.

Мерзкие, подлые сообщения, на-правленные на привлечение массового интереса к феномену суицида...

Посмотрите на все эти хартии, бел-партизаны, белсаты и им подобные псев-донезависимые СМИ. Посмотрите, как беснуется «желтая» пресса, как бьются в истерике поборники «свабоды».

Неужели же именно к ним присо-единилось и НВО?

Впрочем, ничего странного в по-добном участии для НВО нет. Ведь именно НВО в 2006 году явилось од-ним из главных информационных та-ранов в кампании против руководства собственного российского военного ведомства в связи с так называемым «делом рядового Сычева»…

Кстати, в тот период в НВО по-явились также и публикации о мерах, принимаемых в армии Беларуси по поддержанию правопорядка, пред-ставленных как опыт борьбы с пре-ступностью. Единственно, что резко бросалось тогда в глаза, так это явно некорректное противопоставление во-енных ведомств двух стран.

Но именно в то самое время, и это И. Плугатареву хорошо известно, бе-лорусский опыт реально изучался и активно использовался в российской армии. В том числе нормативная право-вая база, регламентирующая вопросы анализа преступности в белорусской армии и содержащая положение об обе-спечении всемерной поддержки коман-диров, решительно вскрывающих пра-вонарушения и принимающих меры в соответствии с законодательством.

Плугатареву также хорошо извест-но, что еще 4 марта 2006 года в газете «Красная звезда» опубликовано ука-зание Министра обороны Российской Федерации № 206/2/35, в котором со-

146 владимир Макаров

держатся положения, реализованные до этого в практике поддержания правопо-рядка в белорусской армии: исключить случаи привлечения к дисциплинарной ответственности командиров за пре-ступления и проступки подчиненных, не являющиеся прямым следствием их деятельности или непринятия ими мер по предупреждению.

Именно тогда, в рамках военного сотрудничества двух стран и обмена опытом работы, мною (тогда занимав-шим должность первого заместителя начальника главного управления Ми-нистерства обороны Беларуси) рос-сийской стороне была предоставлена подробнейшая информация по вопро-сам поддержания дисциплины в бело-русской армии.

Речь шла о нашей нормативной правовой базе, где содержались по-ложения о запрещении оценки работы командира по количеству возбужден-ных уголовных дел. Важнейшим кри-терием оценки является качество ре-шения задач, стоящих перед войсками при непременном сохранении жизни и здоровья подчиненных. Иными слова-ми, если командир возбуждает уголов-ное дело по факту оскорбления (даже на словах) одним военнослужащим другого или за покушение на наруше-ние уставных правил взаимоотноше-ний, то есть когда нет никаких тяжких последствий правонарушения, то та-кой командир заслуживает всемерного уважения и поддержки.

Все это прекрасно знает Плугата-рев. Как знает он и то, что сегодня в белорусской армии показатели пре-ступности – одни из самых низких в мире. Они несопоставимо ниже, чем в том же 2006 году. Поэтому пытать-ся обвинять нынешнее руководство Министерства обороны, а тем более противопоставлять его бывшим ру-ководителям военного ведомства, по меньшей мере, несерьезно.

В армии Беларуси, в одной из не-многих армий в мире, представлена са-мая подробная информация о состоя- нии преступности.

Но в том-то и беда, что интерпрета-торы типа И. Плугатарева, зная реаль-ное положение дел, научились мастер-ски манипулировать цифрами, вводя общественность в заблуждение.

Реальность же такова, что кримино-логические показатели в белорусской армии – одни из самых низких в мире. Об этом подробно написано в статье «Преступность в армии: реальность и виртуальность», опубликованной в 2018 году в журнале «Новая Немига литературная» №5 и №6 .

Но дело, конечно же, не в цифрах. Цифры нужны профессионалам, кото-рые могут сделать достаточно глубо-кие выводы о состоянии механизмов нормативного поведения военнослу-жащих.

Кстати, в августовском номе-ре НВО (№33) опубликована статья В. Щербакова «Армия самоубийц» о состоянии суицидального поведения в вооруженных силах США. Показано, что ежедневно там совершается около 4 самоубийств (если точнее, то 3,8).

Впрочем, суицидальное поведе- ние – это действительно глобальная проблема. В белорусской армии за по-следние 10 лет в среднем ежегодно со-вершалось 3,8 суицидов – как в армии США ежедневно. В расчете же на 1000 человек военнослужащих – это в 5 раз меньше чем в США.

Знает об этом Плугатарев, как зна-ет и то, что в более чем 90% воинских частей белорусской армии нет проис-шествий и преступлений, а количество погибших при нынешнем руководстве военного ведомства – самое низкое за всю историю армии, в том числе в рас-чете на 1000 военнослужащих.

Но проблема в другом. Для руко-водства белорусского военного ве-

147

домства смерть и одного человека, и сотни людей (как это было в середине 90-х) – это трагедия и предмет глубо-кого анализа причин и условий для принятия мер. Для плугатаревых и компании (а они, еще раз подчеркну, превзошли по изощренности и подло-сти отъявленных русофобов из числа белорусских радикалов) все это лишь статистика.

Кстати, Плугатарев-Зуев еще в мар-товской статье особо озаботился не-кими «правами» маргинальных псев-добелорусских СМИ, встав на защиту русофобских СМИ, распространяв-ших небылицы в связи с гибелью Кор-жича и даже назначивших винов-ных лиц (до завершения расследования и, тем более, суда).

Хотя мы прекрасно понимаем, что Игорь Плугатарев на работе и публи-ковать заказные материалы ему не впервой – в предшествующий период было немало аналогичных статей не-гативного злобного характера о бело-русской армии. Есть заказ – он выпол-няется…

Тем более что аналогичный опыт есть и у иных авторов НВО, например, в связи с раскрученным «делом рядово-го Сычева» – десятки материалов под громкими названиями «Национальный позор» или «Благие дела и «авгиевы ко-нюшни» Сергея Иванова»…

Что же касается очередных анти-белорусских демаршей НВО, то впол-не уместно задать лишь один вопрос самому Плугатареву-Зуеву и его хозя-евам: на кого вы, господа, работаете, коль скоро пользуетесь не реальными фактами, а сплетнями псевдобелорус-ских русофобских изданий?

А по поводу профилактики пре-ступности в белорусской армии сле-дует уточнить: в Вооруженных Силах Беларуси был и впредь будет обеспе-чен бескомпромиссный подход к пра-вонарушителям, как и к должностным

лицам, не принявшим исчерпываю-щих мер для поддержания правопо-рядка, сохранения жизни и здоровья военнослужащих.

PSМатериал, представленный выше,

был размещен еще в ноябре прошлого года на сайте Министерства обороны2.

После этого почти два месяца го-спода зуевы-плугатаревы находились в режиме молчания. Надо полагать, со-бирали компромат на белорусскую ар-мию. Собрали! Очередная статья уже подписана фамилией некого Побусько. Пока не могу сказать, что это очеред-ной псевдоним Зуева-Плугатарева.

Тем не менее по злобности и агрес-сивности материал Побусько вполне соответствует именно плугатаревским опусам. Добавилось лишь порция ис-терии. Дескать погрязло белорусское воинство в лихоимстве. Правда, ав-торы НВО сами себе противоречат. В вину руководству Минобороны Бела-руси ставится возбуждение уголовных дел по фактам взяток, даже в размерах 50 рублей. Есть такие примеры воз-буждения уголовных дел, есть даже примеры возбуждения дел за взятку в два рубля, что свидетельствует о бес-пощадном искоренении преступности в белорусской армии.

Примечательно, что очередной де-марш НВО совпал также с очередной сверххамской антибелорусской ста-тьей Суздальцева. Причем Суздаль-цев, подобно авторам НВО, даже пре-взошел сам себя в подлости и хамстве, выплеснув на страницы Интернета лавину мерзких комментариев отно-сительно нашей страны.

2 Макаров В.М. «Независимое» военное обозрение»: опыт инфернальной журналистики / Владимир Макаров. // [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.mil.by/ru/news/press_center/ publications/80536/ Дата доступа: 20.11.2018.

«независимое» военное обозрение»: опыт...

148

Белорусская военная газета неод-нократно писала о том, кто такой Суз-дальцев. Правда, предпринятые мной (как кандидатом педагогических наук) попытки педагогической коррекции девиантного поведения поклонника госпожи Псаки и бывшего коммуниста Суздальцева пока не увенчались успе-хом. Не в коня корм.

Но всему свое время – за подлость и хамство рано или поздно придет-ся отвечать. Как придется отвечать и Зуеву-Плугатареву-Побусько вместе со своими хозяевами из НВО. Ведь им прекрасно известно истинное по-ложение дел и в Беларуси, и в бело-русской армии. Известно, что уро-вень преступности там один из самых низких в мире. Но именно они ставят в вину военному ведомству тот факт, что в Беларуси жестко пресекались и пресекаются те же неуставные взаи-моотношения, даже в форме отжима-ний от пола или взяток булочками, а также деньгами в сумме 2 рублей или 5 рублей 21 копейки. Именно такие суммы фигурируют в обвинительных заключениях. Так было и раньше – с неуклонной твердостью пресекалась и пресекается преступность.

Конечно же, все познается в срав-нении.

Мне уже приходилось объяснять одному из высокопоставленных рос-сийских чиновников, что нельзя даже пытаться осуждать Беларусь по пово-ду наличия преступности, когда соот-ветствующие показатели в братской стране – России гораздо выше. Чи-тайте мою статью «Псевдоимперские амбиции как жалкая профанация» в книге «Выбор белорусского народа – прорыв в будущее». В материале при-водится следующий факт.

В моей диссертации, посвященной проблемам профилактики девиантно-го поведения, в том числе преступ-ности, в качестве методологической

основы использовались работы из-вестного русского, советского учено-го, доктора педагогических наук Алек-сандра Александровича Сукало. Это Санкт-Петербургская, а правильнее сказать, Ленинградская школа социо-культурной деятельности.

Уже в новом веке пришлось прочи-тать открытое письмо, опубликован-ное за подписью известных ученых, в том числе А.А. Сукало, в газете «Со-ветская Россия». Речь шла о детях, о беспризорниках…

Приводился такой пример – для того чтобы дети собирали милосты-ню и этот процесс был достаточно эф-фективным, отлавливают маленьких детей-беспризорников. А дальше ре-бенка помещают в ванну с кипятком… Ребенка варят в кипятке! Его кожа лопается, вода становится красной от крови, и он кричит, как может кричать перед смертью человек или живот-ное… Если ребенок выживет (что бы-вает очень редко), его кожа в коростах и ожогах напоминает кожу подопыт-ных у нацистского преступника Мен-геле… Потом этих детей заставляют просить милостыню…

Авторы статьи писали – неужели в России нет таких руководителей, как Феликс Эдмундович Дзержинский, которые в Гражданскую войну и сра-зу же после нее взяли на себя миссию спасения детей…

Так на кого все-таки работаете все вы, господа суздальцевы, плугатаре-вы-зуевы вместе с Побусько и вла-дельцем Независимой газеты господи-ном Ремчуковым? А может быть, прав был Збигнев Бжезинский? Именно он успокаивал своих коллег в 2008 году – «господа, что же вы беспокоитесь, по-смотрите в какой валюте и где лежат деньги тех, кто пытается делать свою политику на Кавказе...».

И по поводу наших взаимоотноше-ний с братской Россией.

владимир Макаров

149

В 2016 году на сайте «Спутник и по-гром» (есть такой мерзкий сволочной информресурс) появилась занятная публикация под названием «Спутник» как угроза белорусской нацбезопас-ности: фотофакт». На фотографии – мое выступление в Музее истории Великой Отечественной войны на конференции (с участием Россотруд-ничества), посвященной 70-летию Нюрнбергского процесса. Фотография сопровождалась следующим коммен-тарием (лексика сохранена): «замести-тель министра обороны республики Белоруссия (обманывают – я не был заместителем министра) рассказыва-ет про угрозу национальной безопас-ности республики Белоруссия: сайт «Спутник и Погром»…

Я действительно выступил на кон-ференции, показав на слайдах под-лые и мерзкие фрагменты публикаций профашистских псевдорусских сайтов типа «Спутник и погром», направлен-ных также против президента самой России. При этом мною было сказано буквально следующее: «А мы будем защищать президента братской Рос-сии. Как? В том числе следующим об-разом. Если адепты «Спутника и по-грома» возьмутся за оружие и окажут-ся на территории Беларуси, то будут безжалостно отстреляны, как бешеные собаки. И это не лексика 30-х годов, а высокая правда. Читайте Военную доктрину Республики Беларусь, где, в частности, впервые в мировой практи-ке представлено четкое определение, что такое незаконное вооруженное формирование…».

Кстати, буквально через некоторое время «Спутник и погром» был за-блокирован на территории Беларуси. Правильно сделали. При этом я лич-но солидарен с главным редактором «Литературной газеты» в свое вре-мя очень четко показавшим, что есть общее между «русским фашизмом»

и «американской демократией». Есть общее! Никто никогда не видел насто-ящей демократии в США, как никто и никогда не видел настоящего фашизма в России. Есть правда маргинальные информресурсы типа «Спутника и по-грома», которые закончат очень пло-хо…

Поэтому хочу дать совет авторам и хозяевам НВО: не надо идти в фарва-тере русофобских псевдобелорусских изданий, которые едины с профашист-скими псевдорусскими сайтами в сво-ей ненависти к нашей общей истории, белорусскому и русскому народам.

Предлагаю познакомиться со сле-дующими работами:

Макаров, В.М. Выбор белорусского народа – прорыв в будущее / Влади-мир Макаров. – Минск: «Четыре чет-верти», 2014. – 388 с.

Макаров В.М. «Нейлоновая война» и санкции против Беларуси: почему у некоторых российских и американ-ских политиканов гипертрофирован-ное чувство юмора / Владимир Ма-каров. // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 28 июля 2010. – №138 (26037). – С.1-2.

Макаров В.М. Провокатор Суздаль-цев: Политический сволочизм в дей-ствии / Владимир Макаров // Белорус-ская военная газета «Во славу Роди- ны». – 21 сентября 2010. – № 177. – С. 3.

Макаров В.М. Наемник Суздаль-цев: политический сволочизм в дей-ствии – 2 / Владимир Макаров. // Бело-русская военная газета Во славу Роди-ны. – 21 февраля 2012. – С. 6.

Макаров В.М. Перевоспитать полити-ческого проходимца Суздальцева. Опыт применения метода «взрыва» в полити-ческой педагогике / Владимир Макаров. // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 15 января 2013. – С. 1, 3.

Макаров В.М. Жертва «нейлоновой войны». Перевоспитать политическо-го проходимца Суздальцева -2 / Вла-

«независимое» военное обозрение»: опыт...

150

димир Макаров // Белорусская воен-ная газета «Во славу Родины». – 7 мая 2013. – С. 7.

Макаров В.М. К вопросу о педаго-гической профилактике политическо-го хулиганства / Владимир Макаров. // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 28 октября 2014. – С. 3.

Макаров В.М. К вопросу о ре-конструкции истории. Почему ИА REGNUM идет в фарватере «бело-русских» националистов / Владимир Макаров. // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.mil.by/ru/news/ press_center/publications/40169/. Дата доступа: . 26 февраля2015.

Макаров В.М. «Независимые» (от совести)!?» / Владимир Макаров. // [Электронный ресурс]. Режим досту-па: http://www.mil.by/ru/news/ press_center/publications/40169/. Дата досту-па: 27 апреля 2015.

Макаров, В.М. Две нобелевские премии. К вопросу о любви к человеку с ружьем / В.М.Макаров // Белорус-ская военная газета «Во славу Роди-ны». – 2015. – 29 декабря – С. 1, 3.

Макаров В.М. Либероиды и нацио-налисты в «Большой игре» против Бе-ларуси и России // Новая Немига лите-ратурная. – 2016. – №5. – С. 144-152.

Макаров В.М. Шок и трепет ради-калов (еще раз о необходимости зна-ния политико-психологических тех-нологий дестабилизации) // Новая Не-мига литературная. – 2017. – №4. – С. 140-148.

Макаров, В.М. О диких криках оз-лобленья. Почему отечественные оп-поненты власти питаются горчицей / В.М.Макаров // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 2017. – 30 сентября – С. 2-3.

Макаров В.М. Поротников: «по-литический гермафродитизм» в дей-ствии? / В.М.Макаров // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 2018. – 30 октября – С. 6,7.

Макаров, В.М. Преступность в ар-мии: реальность и виртуальность / В.М.Макаров // Новая Немига литера-турная. – 2018. – №5 – №6.

владимир Макаров

николай АнАньЧЕнКО

немижка

стихи для детей

играют детишки на детской площадкеи первые буквы выводят в тетрадке,и в прятки играют, играют в футбол,и в теннис настольный, ну, если есть стол.

а если у них автоматы и пушки,то это всего лишь смешные игрушки.

Когда им читают забавные книжки,С героями книжек смеются детишки.

их гомон весёлый разносится всюду,улыбки детей – настоящее чудо!

и мир засияет от доброго света,Коль детской площадкой вся станет планета!

вчера из школы шёл домой,Был лёгким ранец за спиной.а в нём лежало восемь книг,Пенал, тетрадки и дневник.и был готов я всем кричать, Что в дневнике оценка «Пять»!

МИР – ДЕТСКАЯ ПЛОЩАДКА

СКОЛЬКО ВЕСЯТ ОЦЕНКИСегодня ранец так тяжёл, Как будто слон туда вошёл.там пара книжек и пенал, дневник... зачем его я брал?!тащусь, как из последних сил....я двойку нынче получил.

152

Если на маму наденем шляпу,мама не станет от этого папой.

Если на папу наденем юбку,хоть на часок, хоть на минутку,тушью ему накрасим ресницы, он в маму от этого не превратится.

а мама всем детям на свете нужна.у каждого мама только одна.

мне (честное слово!) Сказала Корова, Которая в стойле живёт: «зима скоро. Снова я к ней не готова. и не в чем мне выйти на лёд. Как жить мне без риска, ведь я фигуристка, и снится мне аксель тройной. я без тренировки теряю сноровку, Каток обхожу стороной. никто не подскажет (не слушают даже), где взять мне коньки для копыт.

а в школе всегда только так, не иначе,всё время решаем, решаем задачи.домашних заданий пугают страницы,а взрослые хором: – Как стыдно лениться!

Когда мне лениться!? забыл про игрушки,Ко мне не приходят друзья и подружки.

в моей голове правил целые горы,Ещё фараоны, цари, пифагоры,Квадраты и призмы, круги, пирамиды,Ещё уравнений различные виды.

Сказал как-то вовка (мы с вовкой соседи):– давай на рыбалку в субботу поедем.

СКОЛЬКО ПАП И СКОЛЬКО МАМ?

КОРОВА-ФИГУРИСТКА

ГДЕ НАБРАТЬСЯ СИЛ?!а я испугался, признаюсь вам братцы,ведь надо в троянской войне разобраться,запомнить, где в африке роют алмазыи как выдувают хрустальные вазы.

Приснилась мне вдруг Поскакушка Бажова.Схожу я с ума, видно, честное слово.

С надеждой смотрю я на свой календарик:Когда же он лето мне снова подарит!?ведь если каникулы в школе начнутся,то силы ко мне очень быстро вернутся.

Конечно же, лучшая, сильно любимаяи просто прекрасная, неповторимая.

и папа всем нужен, ведь весело с ним,и нужен всем папа, но только один.

два папы в семье – это просто кошмар,две мамы в семье – это вечный пожар.

но главное, каждый ребёнок ведь знает, двух пап и двух мам у семьи не бывает.

ах, как я страдаю – талант пропадает, он здесь, в этом стойле зарыт!» я взял для Коровы Четыре подковы, Что летом нашёл у реки.. для милой Коровы Пускай дядя вова Приварит к подковам коньки! и вот уже скоро всё будет готово... и я с нетерпением жду, Когда нам объявят: «для вас выступает впервые Корова на льду!»

николай Ананьченко

ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС:для индивидуальных подписчиков – 00352

для ведомственной подписки – 0035222/2019

В номере:

Елена КрикливецВладимир Фёдоров

Михаил АникинСветлана Савицкая

Ганад ЧарказянАнна Васильева

Валентина БеляеваВячеслав Лютый

ISSN 2077-1495