ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС:для индивидуальных подписчиков – 00352

для ведомственной подписки – 0035221/2020

В номере:

Владимир СкифВиктор Кирюшин

Михаил СинельниковВалерий Сдобняков

Андрей ШацковВладимир Скворцов

Михаил КазиникАнатолий Андреев

ISSN 2077-1495

№1 (2020)

Учредитель, редакция и издатель журнала : ООО «Витпостер»Главный редактор: АВРУТИН Анатолий Юрьевич

Редакционная коллегия: Анатолий АНДРЕЕВ, Глеб АРТХАНОВ, протоиерей Павел БОЯНКОВ,Алексей ВАРАКСИН, Иван ГОЛУБНИЧИЙ (Москва), Дмитрий ДАРИН (Москва), Светлана ЕВСЕЕВА, Вячеслав ЛЮТЫЙ (Воронеж), Владимир МАКАРОВ, Глан ОНАНЯН (Москва), Виктор ПЕТРОВ (Ростов-на-Дону), Валентина ПОЛИКАНИНА, Елена ПОПОВА, Иван САБИЛО (Москва), Валерий СДОБНЯКОВ (Нижний Новгород),Владимир СКВОРЦОВ (Санкт-Петербург), Сергей ТРАХИМЁНОК, Валерий ХАТЮШИН (Москва), Иван ЩЁЛОКОВ (Воронеж), Алексей ЯШИН (Тула)

МИНСК

литературно-художественныйжурнал

Издается с 2007 года.С 1999 по 2006 выходил

под названием «Немига литературная»

Содержание

Издание безгонорарноеАдрес редакции: 220112, г. Минск, пр. Газеты «Звезда» д. 67, ком. 99, тел. 374-50-60. Для писем: 220005, г. Минск, ул. Гикало, 18-18. E-mail: aavrutin1@gmail.comСтильредактор Г. В. Ширкина.Журнал зарегистрирован в Министерстве информации РБ. Свидетельство о регистрации № 1348 от 30.04.2012. Подписано в печать 12.02.2020. Формат 70x100/16.Бумага офсетная. Усл. печ. л. 17,73. Уч.-изд. л. 12,25.Тираж 1000 (1-й з-д 1-111) экз. Зак. № 79. Цена договорная.

Издатель ООО «ВИТпостер». Свидетельство о государственной регистрации издателя,

изготовителя, распространителя печатных изданий №1/98 от 02.12.2013.

Отпечатано в типографии ООО "ЮСТМАЖ", ул. Калиновского,6 Г 4/К, 220103, г. Минск

ЛП №02330/250 © «Новая Немига литературная», №1, 2020

поэзия К 75-летию поэта. Владимир Скиф. Подле тишины. Стихи ........ 3

Виктор кирюшин. Последний снег. Стихи .................................................8

михаил СинельникоВ. Роднёй не брезгую простою. Стихи ........ 12

прозА Валерий СдобнякоВ. Шумело море. Рассказ ........................................... 16

поэзия андрей шацкоВ. Если будешь в высях... Стихи ..................................... 27

Владимир СкВорцоВ. Частью мира быть. Стихи ............................ 31

анатолий андрееВ. Странная история. Стихи ................................. 36

прозА татьяна ГрибаноВа. Серега Кумов. Рассказ ................................................ 40

поэзия Владимир берязеВ. Акварель. Стихи ......................................................... 60

михаил казиник. Стучит по кровле дождь. Стихи ......................... 63

прозА дмитрий Воронин. Честная служба. Рассказ ......................................... 65

ДружбА без грАниц руССкие поэты аВСтралии. Стихи ............................................... 73

прозА михаил СпиВак. Два рассказа ........................................................................ 79

новое имя матВей шишко. Буква за буквой… Стихи ............................................... 84

прозА анатолий матВиенко. Судный день. Повесть. Продолжение ....... 87

поэзия алекСей филимоноВ. Жалею корабли. Стихи .................................. 100

алекСандр лиСняк. Ветры. Стихи .......................................................... 103

алла даниленко. Светлая Отчизна моя. Стихи ............................. 106

анна ВаСильеВа. Без тебя. Стихи ............................................................. 109

николай тютюнник. Из цикла «У больничного окна». Стихи ....113

КритиКА людмила ВоробьёВа «На серебристой ладони вечности…» ........117

мария ЖиГалоВа Страницы истории России в поэтических образах Е.Ф. Живоглода ............................................................................................... 126

ЧАсовня паВел ВаСильеВ-ефремоВ. На изломе эпох .......................................... 129

Армия Владимир макароВ. Послесловие к прямому эфиру ......................... 134

немижКА Генрих дик. Регина, спаси мальчиков! Пьеса для детей ..................... 145

Владимир СКИФ

Череда грачиных гнёзд,ломкий свет из поднебесья,будто это – сходни звёзд,или это – равновесье

между небом и землёй,между паузой и слогом,между глиной и золой,между дьяволом и богом.

Череда далёких звёзд,Выбор места в поднебесье.тёмный свет грачиных гнёзд…здесь я или же не здесь я?

кровь, что брызнула из пальца,Сердцу кажется игрой?– не воспитывай страдальца, –Говорю себе порой.

у небесных постояльцевВ поднебесье – благодать.и не надо бы страдальцевпосылать туда страдать!

тьма ночная или сон,или космоса причуда.раскололся горизонт,Где я точно – завтра буду.

Среди твёрдой темнотыодичалые ступени.нереальны и пустыэти призрачные тени.

наломало время дров,Где угроблено полсвета.звёздный движется покровВ душу тёмную поэта.

поэзия

Подле тишины

К 75-летию поэта

***

***

***

лучше с ангелом крылатымпролететь по жизни вдольи, играя автоматом,продырявить сердца боль…

а стезю несложно выбратьВ обескровленном краю.там, как будто ангел выбрит,С сердцем встретишься в раю.

4 Владимир Скиф

***

ИерусалИм

***едва ли я отвыкну от стараниятворить и думать подле тишины.для внутреннего создан я сгоранияи для убийства внутренней войны

В себе самом… В себе чего-то ради ятвержу о тайных смыслах бытия.Ведь из меня душа моя украдена,а без души неполноценен я.

Всё остальное, даже солнце – ранено, хотя оно не чувствует вины…и для чего тогда мои стараниятворить и думать подле тишины?..

обернуться на себя и себя в себе увидеть,Чтобы только не обидетьподневольного себя.

для чего тогда, губя,Самого себя и видеть?а быть может, ненавидетьзлого, тварного себя?

Жизнь свою в стекло дробя,никогда уже не выйдетненавидеть и не видетьненавистного себя…

иерусалим. там я был и невольнопочувствовал вдруг укоризну времён.христос был распят. неужели не больнотебе или мне подле тёмных икон?!

они и сегодня молчат, мироточат,от нас не скрывая ни боли, ни слёз.Во тьме иудейской всё так же хлопочето нас многогрешных незримый христос.

Художнику Валерию Кунцу

мистическая, грозная субстанция –Воды? или стекла? – передо мной.Взорвётся или в космосе останетсятеченье жизни, бренности земной?

зачем тоска земная богом дадена?зачем, как душ утопших глубина,зовёт нас в океане тихом впадина, которая из космоса видна.

к моей душе субстанция проложена!хотя её провалы не видны,В неё проник тяжёлый взгляд художника,как будто нас позвал из глубины.

тлетворно чёрных мыслей напряжение,они как будто вышли на парад.Внутри «квадрата» есть соображение,Что казимир малевич – сам «квадрат».

В его сознанье – чернота врывается, творец квадратно мыслит, говорит.и чернота вдруг кровью наливается,«квадрат» углами острыми горит.

он станет красным, будто бы изранится,С творцом своим захочет поигратьи срикошетит, и творец останетсяу «Чёрного квадрата» умирать…

марИанская впадИна «Чёрный квадрат»малевИЧа

мы слéпы, мы бога не видим сегодня,по крови идём и по времени вброд.я помню,

как в храм Воскресенья ГосподняВходили торговцы – картавый народ.

Всё двигалось к пропасти неудержимо,Всё падало в хаос – дворец и погост.и только Голгофа не двигалась мимо,и в небо – без нас – поднимался христос!

5

Огюст рОден

на угасшей звезде

и всякий раз, когда взойдёт тревога,моим глазам является роден.Высокий камень. поздняя дорога.нормандия. небесный гобелен,

какой спустился над его конюшней,той самой его первой мастерской.он был в семье тяжёлый, непослушныйи шёл по жизни, будто сам не свой.

Что им в пути к олимпу славы движет?любовница? Вакханка? красота? он был, как солнце, нестерпимо рыжий,натурщица его, как тень, проста.

и тихо, и звёздно, и как-то неловкобродить по угасшей звезде.ни евы, ни яблока… дует низовка,да стынет змея, да еврей-полукровкамечтает о пресной воде.

здесь всё уже стало пустым и не вечным:дорога, пристанище, речь.и только в пути нависающем млечном,как будто в плавильне веков быстротечнойВселенская видится течь.

качается время, скрывает пустыняпропавших и павших землян.их всех почему-то кресты закрестилии в полночь к угасшей звезде пропустили,Где лопнул небесный стакан.

В терновнике голом заухала совка,и в горле песок запершил.В лесу закровавилась божья коровка,заплакал в пустыне еврей-полукровка,а может, иуда ожил.

последнее мы проиграли сраженьеС самими собой, смертный холод унёсземное случайное наше рожденье,и вряд ли земле принесёт Возрожденьеуставший от крови христос!

Подле тишины

он воплотил её в «Вакханке». розаСама стихия – нежность и любовь.а в нём звенела и гремела бронза,и этой бронзе, мир, не прекословь!

он нищим был. он жил почти без денег.дега, моне, фантен и ренуарлюбили прямодушного родена,ценили в нём Господний высший дар!

он стал великим! Жизнь ему по росту!и слава во Вселенной – по труду!но он сказал или подумал просто:«нагим пришёл я и нагим уйду…»

6

***

***

БлагОдатный ОгОнь

Февраль

шарОвая мОлнИяобомлеть и остаться надолго, навекиподле мокрого солнца и чёрной воды.я себя не узнаю в обличье калеки,я себя не возьму до ближайшей звезды.

утром холод стоит и целуются флоксы,Чтобы завтра себя от мороза спасти.осень падает навзничь, и некая плоскостьпорывается в космос её унести.

неужели навек там останется осень,её тёмный багрец упадёт на звезду?неужели меня моя стылица бросит,на свидание к ней я уже не приду?

загремит астероид в небесном отсеке,упадёт стрекоза или с неба скала…я себя не узнаю в обличье калеки,потому что из осени – осень ушла.

тянуло ветром с ангары,почти осенним ветром.я пробивался сквозь дворыСплошным нездешним светом.а рядом жизнь моя теклаС другою – параллельно.я был как будто из стекла,Жил от себя – отдельно.здесь вовсе не было игры:двойное всё в отчизне…и оттого-то сквозь дворыСо мною шли две жизни…

у храма Господня нет воли свинца.есть чудо Святого распятья.мы молимся свету родного лица,С распятым мы кровные братья.

он верен себе, человеку и дню,Восставшему из потрясенья.и вновь, к благодатному выйдя огню,он дарит нам свет Воскресенья!

и мы, приникая к Священному дню,душой обретя равновесье,Стоим у распятья и верим огню,Сошедшему из поднебесья!

Февраль. Достать чернил и плакать,Писать о феврале навзрыд,Пока ликующая слякотьВесною чёрною горит…

Борис Пастернак.

мостовую февраль бесконечныйледяными ладонями бьёт.С неба путь холодеющий млечныйбудто сердце моё достаёт.

Где же эта февральская слякоть,о которой писал пастернак?не уйти, не уснуть, не заплакатьи не выпрямить душу никак.

нет тебя возле вспыхнувшей боли,нет дыхания возле лица.ты свои злополучные ролиотыграла уже до конца.

Время поздние звёзды колышет,унося наши прошлые сны.Грудь твоя ненасытная дышитВ ожидании долгой весны.

полыхает февральская замять,и никак не оттает земля,Где моя безответная памятьутонула в снегах февраля.

я видел, как молния шла шароваяпо лету, по лесу, потом по ручью,Взошла на пригорок, траву обжигая,держа наготове пружину свою.

она была внутренним пламенем сжатадо малых объёмов, до твёрдого дна,до судорог неба, до красок заката,не взрывом, а некой загадкой полна.

она не катилась, лишь только качалась,а после ко мне совершила прыжок,С моей раскалённой душой

повстречаласьи в тысячу вольт получила ожог.

Владимир Скиф

7

О веЧнОстИ

демОн летящИй

нет прозябанья и нет катастрофыВ тайнах байкальских, где светит багул.Видя с небес мои странные строфы,разум из космоса мне подмигнул.

мимо летел молодой птеродактиль…нежно любя поэтический слог,крикнул: – мне ближе анапест и дактиль,ямб и хорей мезозою далёк!

В небе спешили слова разгуляться,Спорили – кто из них нужен векам?разум и сам перестал удивлятьсямне, птеродактилю и облакам.

между небом и землёйСлышен крыльев шум свистящий.у заката под полойдемон кружится летящий.

поднимается земляВместе с запахами хлеба.демон падает в поля, а потом опять – на небо.

он старается добытьиз себя – себя, похоже…не страдать и не любитьон уже никак не может.

Подле тишины

разум сказал птеродактилю-птицеда и летучему, вроде бы, мне:– Чтобы грядущим векам пригодиться,С вечностью надо идти наравне.

Слушая разум, мне крыть было нечем:Вечность для смертных

как дом для огня…разум ответил: – я в космосе вечен!будто бы в прорубь, глядитесь в меня!

разум, стратег ты и, кажется, тактик.Вправду, ты – вечен, как тень, как змея. Вечен летящий во мгле птеродактиль,только не вечен в Галактике – я…

Разум – категория вечная, он в космосе был всегда…Георгий Куницын (философ).

не отречься, не уйти,принимать судьбы ударыи вовеки не найтитело царское тамары.

а тамара небосклонзатемнит вечерним светом,Чтоб никто к ней на поклонне пришёл зимой и летом.

будут камни от подковпо ущельям вниз катиться.демон будет сто вековнад глухим дарьялом виться.

Редакция журнала «Новая Немига литературная» сердечно поздравляет своего давнего автора и друга Владимира Петровича Скифа со славной датой

и желает ему доброго здоровья и новых стихов.

Виктор КИрюшИн

поэзия

Последний снег

Сколько их под этой звёздной сферой –то правее трели, то левей…Говорят, он маленький и серый,В зарослях поющий соловей.

В темноте почти бессильно зренье,но глубок и осязаем звук.ни к чему цветное опереньеэтой песне воли и разлук.

ничего не знаю совершенней.Слушаю – живую воду пью!никаких особых украшенийрусскому не надо соловью.

ещё в овраге снежнаяокалина лежит,а сверху безмятежнаялимонница кружит.

не стоит церемонитьсяС остатками зимы…лети, лети, лимонница,на белый свет из тьмы!

летит, прогнозами нечаемый,из галактических прорехнеосмотрительно отчаянныйи обречённо-поздний снег.

над городами и над пашнями,уже весенними вполне...и эта дерзость бесшабашная,необъяснимая – по мне.

по мне, поскольку откровенияневыносимо серых днейне стоят одного мгновенияполёта к гибели своей.

сОлОвей

БаБОЧка-лИмОннИЦа

пОследнИй снег

Воздушное творение –круженье, взмах, виток и дивное парениеС травинки на цветок.

порхай, неугомонная,у самого лица,пока свежа лимоннаяна крылышках пыльца!

9

тянет гуж провинция глухая,ни о чём столицы не моля.хорошо, что сыплет не стихаябелый снег на чёрные поля.

быть большой воде и урожаю,  льду речному рваться на куски…  хорошо, что больше не сажают  за случайный трёп и колоски.  яблоня озябшая в окошко  постучит, мечтая о тепле…  хорошо, что в подполе картошка  и она же вечно на столе.  хорошо, что золотятся дали  и весною аисты кружат  над избой, где дедовы медали  за божницей строгою лежат. 

для горечи немало оснований:болезнь, обман, неотданный должок…о, бесконечных разочарованийЖестокий и завистливый божок!

уныния смертельная отраваотрадна и по-своему сладка,когда едва забрезжившая славаукрадена, как булочка с лотка.

есть женщина, которая из пленаотчаянья несла со мною кладь…но где любовь, а где её подмена –уже и самому не разобрать.

пусть заметает времени порошаказавшиеся главными дела.несбывшегося тягостная ноша,В конце концов, не так и тяжела.

и я, как все, взлетал и разбивался,и мне утраты остужали пыл.кто в жизни вдрызг не разочаровался,тот эту жизнь взахлёб и не любил.

красное зарево, логово зверево,Ворона в чёрном на мёртвом суку…Старое дерево, старое деревоВсё повидало на долгом веку.

радость – негаданна, горе – непрошено.В небе растаяли дни-журавли.как тебя гнули ветра заполошные!Гнули, да только сломать не смогли.

Варится варево, мелется мелево –Вечности неистощимая снедь.Старое дерево, старое деревоСнова надеется зазеленеть.

Свежей корой затянуло отметинумолнии, плоть опалившей твою.Слышишь, за речкой кукушка ответилаюному, в неге любви, соловью?

кроне густой благодарны, как терему,птицы, птенцов сберегая в дупле.Старому дереву, старому дереву,Господи, дай устоять на земле!

ХОрОшО!

*** старОе деревО

Последний снег

первые в застолье и артели,  без отказа – только позови…  хорошо, что не разбогатели  на чужой недоле и крови.  подавать не брошена привычка  и врагу разбитому не мстить.  хорошо, что церковь-невеличка  Всех принять готова и вместить.  хорошо, что подрастают дети  С чистою и ясною душой.  просто жить на этом белом свете  необыкновенно хорошо!

10 Виктор Кирюшин

В доме вышитая скатерть,  Старый дедовский буфет.  Вдруг из прошлого накатит  то, чему названья нет. 

Голоса, улыбки, вздохи,  Восклицанья, шёпот, смех:  аромат иной эпохи,  той, где все любили всех. 

в гОстяХ

и пускай неправда это –  были ссоры и беда,  почему-то больше света  В приснопамятном всегда. 

там, где все нужны и кстати,  Словно пальчики в горсти…  надо вышитую скатерть  непременно завести.

Снова даль прозрачней акварели,дымкой чуть окутанная днём.тополя, как спички, отсырели,но зелёным вспыхнули огнём.

небо щедро дождик сыплет наземь,хоть земля водой уже сыта…и ворчит прохожий: «Сколько грязи!»а другой: «какая красота!»

бесчисленных встреч и прощаниймне был по душе карнавал,но, кажется, я обещанийтогда никому не давал.

а память по давнему следуВедёт сквозь глухие дожди:«Вернусь… не забуду… приеду…ты только, пожалуйста, жди!»

когда это было на свете?В какой сумасшедшей весне?той девочкой в синем беретезачем ты приходишь во сне?

нас так помотало по свету –Случалось больнее грешить.зачем же историю эту почти у черты ворошить?

Судьбы не изменит прощенье.к чему мне сегодня оно?но горькое это смущеньеуже до конца суждено.

зажат со всех сторонВ узилище законном,Сиди, считай воронВ пространстве заоконном.

как будто жизнь саму,исследуй, занедужив,на ветках бахромузаледеневших кружев.

Грехи, не без труда,припоминай, печалясь,из тех, что никогдатобой не замечались.

Сочувствие роднипревозмогай как участь.итожь труды и дни,их малостью измучась.

но путь, который смогпройти над самой бездной,прими не как итог –как промысел небесный.

весеннее

*** БОлезнь

11Последний снег

я торопился житьи забегал вперёд,но остужали прытьунылым: «В свой черёд!»

мог встать навстречу лжи,а там суди-ряди..но мудрые мужитвердили: «погоди!»

Водой разлить нельзядве родственных души,но старые друзьяучили: «не спеши!»

нелепостей – гора,кривые колеи…Желали мне добраСоветчики мои.

не прячу под замкомпремудростей суму:проживший дураком,других учу уму.

Старик, с едва заметным шрамомна лбу. заслужен и учён.уже неделю инстаграмомневероятно увлечён.

Сидит под вылинявшим пледом,забыв предписанный режим,причастный радостям и бедам,и несуразностям чужим.

а в мире ветер шалый свищет свищет,

Сгущая каинову тьму…он счастлив. он вот-вот отыщетВсех тех, кто дорог был ему.

игра загадочная длитсяи расстояньям вопреки,Всплывают даты, судьбы, лицапростым касанием руки.

из глубины, из невозврата,ему становится виднадавно забытая утрата,давно изжитая вина.

Что деньги, почести и слава,когда зовёт иная рать?о, эта детская забава –пытаться всё переиграть!

переписать былую драму,переиначить, как в кино…увы, но даже инстаграмутакого чуда не дано.

Всего не постигнуть умом, и не надо:есть тайна в предутреннем шелесте сада,В гуденье недавно растопленной печки,В несвязном журчанье мелеющей речки.

как сладко услышать средь тысяч созвучий

таинственный зов пламенеющей тучии шум поднебесный угрюмого борараскатами неисчислимого хора!

душе ведь не нужно особой науки –ловить на лету эти ритмы и звуки,мелодии, жалобы, вздохи и пеньеВ которых сливаются

страсть и терпенье.

неявную весть о былом и грядущемнавеют дорога, и поле, и пуща.не всё и всегда уловимо для слуха,но сердце стократно надёжнее уха.

сОветЧИкИ старИк И Инстаграм

***

Михаил СИнЕЛЬнИКОВ

поэзия

Роднёй не брезгую простою

забвенье… но во мраке мёртвомВ глухой избе свой зыбкий кругС крестьянским тусклым натюрмортомпоказывает память вдруг.

и совестлив, и верен мигу,и долговечен, и текуч,яйцо и чёрствую ковригуВо тьме высвечивает луч.

хватали знамя и швыряли в сечу,и легион, ударив наповал,кидался с криком гибели навстречу,и пробивался, и одолевал.

да, был жесток, но чужд иным наградамувенчанный дубовой веткой рим,и вероломством брезговал и ядом,но мы его заветов не храним.

иконы, с петухами полотенца,а ночью духота и непокой,бессонница мальчишки-отщепенца –он здесь в плену, приезжий, городской.

и всё же этот мир, уж уходящий,куда проститься приезжала мать,оставшийся за облаком и чащей, –я смог в самом прощании застать.

Всё воскрешу, воздвигну понемногу,и в эти строки, в книгу, вот сюдазакатом обагрённую дорогуСквозь годы проведу и города.

В краю, где воду кличут водью,мы с другом долго по водек родному шли простонародью,и суши не было нигде.

обняв земли большое тело,Вода тропинки залила,и всюду чернота блестела,напоминая зеркала.

не отступала эта полисть,до взгорка с колокольней вплотьнас неотвязная, как совесть,В деревню провожала водь.

натюрмОрт ***

*** вОдь

13

роднёй не брезгую простою,и кажется на склоне дней,Что, может быть, её не стою.она становится родней.

а в ней – умелец и добытчик,и бесприютный пассажирпромёрзших поздних электричек,и волжских грузчиков кумир.

хозяин, говоривший сухои осадивший пришлеца,и эта дряхлая старуха,перекрестившая с крыльца.

я вряд ли их увижу снова,и всё ж надежда не умрётещё сыскать такое слово,Чтоб сохранился в нём народ.

порой благополучье почему-тоСловесность в долгий погружает сон.российская нам подарила смута«конармию», «такыр» и «тихий дон».

не только тема... бурей в мире сонномлитература движется сама.Чтобы явиться в ней с «декамероном»,нужна чума.

Страницы книги бархатной листая,Вы проклинать не устаёте век,и встрепенулась гордость столбоваяиз жизни древней, как мелхиседек.

конечно, закулиса виновата,Что барщина забыта и оброк.еще тогда на площади Сенатарубить бы их и вдоль и поперёк!

мне виден герольдмейстер, чья работаСредь этих пыльных грамот горяча,но удручают справки профучётаи разнятся оттенки сургуча.

и вновь цветёт лишь в роскоши закатови пребывает в глубине времёнтот дымчато-сиреневый мусатов,и памяткой от Жэка заслонён.

Вернуться ли к тому густому мраку,подальше от сегодняшних тревог?В тот городок, где предал я собаку,кормил, кормил, а взять с собой не мог.

бог милостив – ну что ж, я был испытан.он совесть бурей пылевой занёс.но чудится: еще в пыли бежит он,Врывавшийся в автобус этот пёс.

когда упали стены карфагена,из бурно возгорающейся мглытакие крики раздались мгновенно,Что рухнули парящие орлы.

Слоны трубили, боги отлетали,а их жрецы возжаждали огня,и, отражаясь в блещущем металле,неслась по узким улицам резня.

планеты замирали на орбитах,легионеры в огненной пылиловили женщин, наголо обритых –на катапульты волосы пошли.

и победитель, надышавшись дымом,то ликовал, то грустен был чуть-чуть,задумавшись, что то же будет с римомкогда-нибудь.

***

*** ***

***

***

роднёй не брезгую простою

14

Глаза навыкате, осанка,Сознанье, что опять соврут,призыв горниста и овсянка,С утра неукротимый труд.

державный отдых под шинелью,подагра с некоторых пор,и пушкина перед дуэльюС женой небрежный разговор.

и вопли горцев у завалов,и самый дерзкий из повес,Вот этот лермонтов с кинжалом,бегущий им наперерез.

пустыня знойная тараса,шпицрутены, сибирский снег,усталость, гневная гримаса…– Жуковский, где блаженный брег?

лишь купол мрачно-золотистыйВ чухонских беглых облаках,и маленькие кантонистыС большими ружьями в руках.

и Севастополь, рюмка с ядом,Всё чьи-то жёны в смертном сне,и к неполадкам и наядамещё поездка по стране.

и встречный воз в пути далёком,и золотящаяся сплошьпод выпуклым и тусклым оком,к земле клонящаяся рожь.

ЦарствОванИе

Что, если правы те и эти?и те, что плачут у стены,и те, что ждут и на рассветеу Ганга будут сожжены.и те, что кланяются будде,и в можжевеловом дымуперерождений полулюдиперелетают в полутьму.и мусульманскому Востокуписанье верное дано…– поди, подставь другую щёку!нет, невозможно и смешно…

и всё же ваша правотане отвращает от христа.

припомню, погружаясь в глубиэпох разгульных напоказ,Что наблюдал я в этом клубелюбимцев времени не раз.

Гуляли в ресторанном зале,мёд обожанья пили всласть,болтали, ели, твёрдо знали:крепка и неусыпна власть.

***

люБИмЦы временИ

от костоеды с детства был сутулым, носил корсет и, зол и напряжен,Жил, проникаясь коммунальным гуломи не прощая убежавших жён.

изгнание, подённая работа,из грубого брезента дождевик,италия, наплывшая на фото,и отвердевший двуединый лик.

и неотступней не было поэта,когда бывала чуть затемненашляхетской желчью жалостливость эта,Ветхозаветной грусти глубина.

***

но, став обыденностью серой,так быстро поглотила тьмаих премии, и адюльтеры,и кинофильмы, и тома.

и, выходя на берег леты,ещё от клуба невдали,они сжигали партбилеты,под стрёкот кинокамер жгли.

Михаил Синельников

15

уйти от дел, от вечных книжек!нет, утром встать ещё не лень…Вбежать с одышкою на лыжахВ один великолепный день!

Сквозь белый лес по чьим-то вехамВ густом снегу промчаться вмиг,простившись с карканьем и смехомкикимор наглых и шишиг.

помедлить на холме высоком,перелететь равнины реки обнаружить ненарокомдругой народ и новый век.

уйти от дел, от вечных книжек!нет, утром встать ещё не лень…Вбежать с одышкою на лыжахВ один великолепный день!

Сквозь белый лес по чьим-то вехамВ густом снегу промчаться вмиг,простившись с карканьем и смехомкикимор наглых и шишиг.

помедлить на холме высоком,перелететь равнины реки обнаружить ненарокомдругой народ и новый век.

и знаю я, как входят в номер,Где в самом деле кто-то помер.берут записку со столаи ужасаются читая,а за окном, светлым-светла,летает осень золотая. потом покойника везутВ больницу, где работал Чехов,и в свой торопятся приют,и водку пьют, чуть-чуть отъехав.и станет издали видней,мелькая в осенях и зимах,тот, кто бежал от этих дней,от этих лет неумолимых.

Всё время пополняется донынеи сделалось сокровищем селато кладбище в румынской буковине,Где даже эта бездна весела.

обычные, столь будничные лицаС надгробий разрисованных глядят.как все они решились согласитьсяна юмор эпитафий? Все подряд!

С улыбкой в этом бродишь ералаше,и нет благоговейной тишины,и может быть, все прегрешенья наши Всевышнему смешны.

но кто-то верил в этой жизни серой,которую, конечно, не вернёшь,и правда отступала перед верой,лишь постепенно утомлялась ложь.

там было партсобрание на льдине,борьба за хлеб на жгучей целине,Все подвиги, немыслимые ныне,и молодость, и чья-то смерть в огне.

и эти кляксы от служебной ручки,прошедшейся по скорбному письму.и три рубля давались до получки.теперь никто не должен никому.

так были песни молодости милы!бренчали струны, но река быстра,и выросли такие воротилыиз тех, что запевали у костра.

В том воздухе, и лживом, и весёлом,неудержимо таял кислород.и думал: «не расстанусь с комсомолом!»тот, кто другие песни запоёт!

от денег помрачение в рассудке,пиры и переделы, а потоминсульт в объятьях тайской проституткии ангел беломраморный с крестом.

******

*** весёлОе кладБИще

*** пОкОленИе

роднёй не брезгую простою

1Море шумело за окном вот уже третью неделю подряд.Днём и ночью оно било и било большими волнами в берег, расползалось по

золотистому песку пляжа шипящей пеной, которая узкой кромкой оставалась за-метна на суше даже тогда, когда море втягивало волну назад, опять в себя. Мел-кие пузырики пены шуршаще лопалась, исчезали в потемневшем сером мокром песке, словно зарывались в него. И так до следующего раза, когда рокочущая волна вновь набрасывалась на берег.

Так было днём, когда он бродил по безлюдному, пустынному пляжу, наблюдая за бесстрашно бросающимися в море чёрными бакланами. Вглядывался вдаль, в неспокойную, изумрудно светящуюся под солнцем до горизонта водную сти-хию. Вглядывался, словно что-то особенное хотел увидеть там, где небо и вода соединялись в одну долгую непрерывную линию горизонта. Вдали, у кромки горизонта море казалось спокойным, блещущим золотом отражённого солнца.

Но сейчас ночь, и томительное чувство одиночества, так измучившее его за последние дни, не давало уснуть.

Он закрывал глаза, но слыша через открытую на балкон дверь рокот моря, вновь, как бы внутри своего сознания, видел всё ту же огромную рассерженную волну, жадно накрывающую собой беззащитный берег. Казалось, кто-то неведо-мый включал заранее отснятый фильм, проецируя его на сомкнутые веки глаз, как на белую стену большой просторной комнаты, в которой он сейчас лежал, раскинувшись на кровати.

Море и бессонница были чем-то единым в его возбуждённом сознании.Давно затихли за окном звуки восточной жизни древнего Дербента. Полуноч-

ные водители, из динамиков машин которых гремело нечто призывное, протяж-но завывающее, – успокоились. Кто-то из них наконец-то нашёл тех, кто утолит их мужскую жажду, усладит томление их плоти. Другие, отчаявшись, вернулись в свои дома и квартиры.

шумелО мОрерассказ

Валерий СДОБнЯКОВ

проза

17

Всё в городе успокоилось, всё замерло в ожидании следующего дня, и только море монотонно и надрывисто било большим, разогнанным издалека валом в беззащитный измученный берег.

«Зачем сюда приехал?» – упрекал он себя, не находя объяснения так безжа-лостно навалившейся на него тоски. – «От чего пытаюсь убежать?»

Он задавал и задавал себе эти вопросы, не понимая, не находя объяснения той мучительной тоске, что всё больше и пугающе заполняла неведомо как об-разовавшуюся внутри него пустоту, овладевала всем им.

И тут, лежа распластанным в комнате, которая так и не выпустила из себя на-копившийся зной прошедшего дня, он услышал глубоко внутри, своего сердца ответ: «Чтобы вспомнить всё».

2Он родился, когда после огромной войны, унёсшей жизни немыслимого ко-

личества людей, прошло немногим более десяти лет. В их посёлке, далёком от больших городов, в самом центре Сибири, не было ничего примечательного. Его население – рабочие леспромхоза да железнодорожной станции. Эти люди отвоёвывали у тайги жизненное пространство, обживали его, обустраивали, на-сколько для этого хватало сил, выдумки и материальных возможностей.

Почти никого из тех, с кем прожил первые годы своей жизни, он не помнил. Разве что соседей, что поставили свои дворы возле дома его отца, тем самым образуя небольшую улицу, заканчивающуюся опушкой леса.

Родители рано уехали из тех малоприветливых мест в центр России, в город, что стоит на берегах двух больших рек. Он был тогда ещё совсем маленьким. Однако память сохранила необязательные, случайные события, словно нанизала их подобно разноцветным бусинкам на крепкую нитку времени. Сейчас он как бы потянул за эту нить и удивился, что она не истлела, не оборвалась. Не по-тускневшие бусинки времени заиграли в его памяти разноцветными, переливча-то-радужными цветами – картинками давно минувшего, будто не прошло с тех пор нескольких десятилетий, так многое изменивших и в стране, и в его жизни.

Он по-разному прожил эти десятилетия, в разных городах. И память никогда так настойчиво не возвращала его в безвозвратно ушедшее время, хотя зачем-то всё это бережно хранила в потаённых уголках сознания помимо его воли и желания.

Оказывается, не просто хранила, но вот потребовала некоего ответа. За что, по-чему? Это непонятно. Только ясно, что без ответа на эти вопросы не обрести по-коя в самом себе, не избавиться от тоски, так безжалостно терзающей его теперь.

Далёкое прошлое, в котором он был мал, вернулось к нему картинкой яркого, залитого солнцем, дня.

Вот их дом и пристроенный к нему сарай, сложенный из отслуживших свой век чёрных, с впитавшимися пятнами машинного масла, шпал. Внутри сарая выкопана яма, в ней вода – лужа для уток. Выпускать птиц на волю, в посёлок, равнялось потере их навсегда.

В его воспоминаниях дом и самая близкая возле него территория – сосредо-точение всего мирового пространства. Именно здесь открывалось, постигалось как радостное, так и трагическое по тем детским меркам.

Мать сидит за столом в сумрачной, слабо освящённой комнате, что-то шьёт у керосиновой лампы, стоящей на столе ближе к краю: так ненадёжный свет падает на занятые рукодельем руки.

шумело море

18

Ему, мальчишке, совсем крохе, отчего-то очень хочется положить расчёску наверх стеклянной колбы, которой закрыт живой огонёк. Туда, к тому отвер-стию, куда тянется светящийся ровным остроконечным оранжевым язычком за-жжённый фитилёк.

Мать не обращает внимания, как он взбирается рядом с ней на стул, тянется с расчёской к лампе и кладёт её наверх колбы. Мгновение, и пластмассовая расчё-ска вспыхивает: ярко, пожарно. Мать испуганно вскакивает, успевает сбросить охваченную пламенем расчёску на пол, затоптать её.

Он не помнит, ругали ли его за совершённую шалость, которая грозила дому большой бедой, но чувство опасности от внезапно загорающегося огня, види-мо, с тех пор поселилось в нём, а обугленное углубление в широкой крашеной половой доске навсегда врезалось в память образом чего-то страшного, непод-властного.

Но почему он это сделал, зачем, кто «руководил» его рукой – он и сейчас не смог бы ответить на эти вопросы.

По соседству с их домом жила другая семья – зажиточная. Это теперь подобным образом он может подумать о тех людях, а тогда эти

слова оставались для него неведомыми. Просто бегал к соседям, к своему свер-стнику, чтобы с восхищением посмотреть, как крошечные, но один к одному похожие на настоящие паровозик и вагончики, поблескивая чёрным и красным лаком, сами по себе катились по таким же крошечным рельсам, переезжали по крошечным мостикам, останавливались у крошечных вокзальчиков, меняли на-правления при переводе уж совсем небольших механизмов стрелок.

Игрушка ему казалась невероятным чудом, которое немыслимо, чтобы когда-то могло принадлежать ему. Он недостоин его. Такой железной дорогой могут играть только особенные мальчики, к которым он не принадлежал, потому без-оговорочно смирился с этим.

В его чистой душе не было зависти, но чувство, что не каждое чудо в жизни будет принадлежать ему, он осознал именно тогда. Не ясно, не категорично, но подспудно это чувство нашло и обжило уголок в его душе.

Их улица протянулась недалеко от железнодорожной насыпи. Чтобы прой-ти к центру посёлка, где вдоль административных зданий проложены дощатые тротуары, нужно миновать дамбу, перекрывающую течение небольшой речки.

У дамбы образовалось озеро. Ему оно казалось огромным, глубоким, краси-вым и вечным. Какое же смятие охватило его сердце, когда однажды весенним половодьем дамба была смыта и он увидел обнажившееся неглубокое дно озе-ра. Неприглядным оно оказалось: грязным, заилившимся, с множеством чёрных осклизлых пней, что остались от спиленного когда-то на этом месте леса.

Увиденная нагота обнажившегося дна настолько оскорбила, настолько разо-чаровала, что он так и не смог сам себе простить случившегося обмана.

Чтобы попасть в гости к дедушке и бабушке, нужно было перейти железно-дорожные пути по мосту. Затем мимо водонапорной башни, высившейся огром-ным красным каменным столбом-изваянием, пройти ещё какое-то расстояние, пока не упрёшься в треугольный островок земли между просёлочными дорога-ми, огороженный забором из досок. Этот островок и была та самая «земля обе-тованная», на которой жила мама до его появления на свет.

На островке помещалось всё: усад с рядами окученной картошки и огоро-дом с грядками, на которых в зелёных шершавых зарослях стеблей и листьев

Валерий Сдобняков

19

легко отыскивались невероятной свежести, сочности и сладости огурцы. Рядом поднимался вверх, цепляясь тонкими нежными усами за воткнутые в землю ве-точки, горох. Созревшие плотные стручки приятно было зажимать в ладошке, прежде чем сорвать.

Был двор, от улицы закрытый глухими крепкими воротами, за которыми рас-полагались дом, тёплые постройки для скота, срубленные, как и дом, из надёж-ного леса. В углу под навесом выкопан колодец.

Свободное пространство между двором и домом покрыто деревянным насти-лом, так что и в дождь внутри двора оставалось чисто, ухожено.

Со стороны улицы на ночь окна дома закрывались крепкими деревянными ставнями, украшенными резным узором.

Это потом, повзрослев, он приходил сюда один, а тогда это можно было сделать только с родителями, которые иногда оставляли его здесь на несколь-ко дней. И однажды дедушка за ним не уследил. Он увидел лежащие на подо-коннике гвоздь, ножницы, и словно кто-то неведомый повёл его к ним. Он взял железки в ручки, подошёл к розетке и сунул их в отверстия.

До этого мгновения всё хорошо помнилось, так, словно случилось с ним только вчера. Что произошло потом – нет. Намного позже рассказывали, что болел, руки оказались обожженными, долгое время оставались обмотанными бинтами, сквозь которые жирно просачивалась жёлтая мазь с неприятным боль-ничным запахом.

И вообще вид его был жалким, страдающим, вызывающим сочувствие у вся-кого, кому доводилось его увидеть.

Точно так же осталась в памяти и другая беда, приключившаяся с ним.Родители работали, и потому время от времени его забирала к себе на целый

день нянечка, пожилая русская крестьянка, одевающаяся во всё тёмное, даже чёрное, с повязанным на голове платком, оставляющим открытым только овал измученного жизнью, покрытого морщинами старого лица.

Он сидел на высокой кровати, застеленной одеялом, напротив русской печи. Няня для какой-то надобности принесла таз, поставила его на пол рядом с кро-ватью, достала из загнётка чугун, вылила из него горячую воду. Кипяток в тазу парил. Ему захотелось на всё это посмотреть поближе. Он наклонился вперёд и в этот миг ясно осознал, что падает вниз…

Дальше были боль, спасение его жизни, лечение. Всё это память не сохрани-ла, только тело спрятало в нескольких местах страшные шрамы как напомина-ние о пережитом.

Не забыть ему и один поздний вечер, когда после гостей у бабушки они с от-цом возвращались в свой дом.

Шли вдоль берега озера. Небо ранней осени оказалось ясным, чистым, усе-янным яркими звёздами. Он, дурачась, «играя в маленького», начал приставать к отцу, чтобы тот объяснил, откуда на небе взялись эти яркие мерцающие точки. Отец не очень-то был расположен к разговору, потому ответил как-то скучно, неинтересно, попросту отмахнулся от надоедливого сына. А ему так хотелось поговорить – они редко виделись, редко вот так оставались вместе, тем более одни на пустынной дороге.

Тогда, хоть и понимая, что говорит неправильно, придуманное, он начал убеждать отца, что это звёздочки с солдатских пилоток улетают на небо. В ответ тот его жестоко высмеял, обозвав глупым.

шумело море

20

Как же глубоко эти слова, больно обидевшие не своим унижением, а отказом от общения, сохранены в памяти.

За прожитые десятилетия что только с ним не случалось, но помнится эта, казалось бы, совсем пустяковая обида, саднит сердце.

Вот и сейчас всё вспомнилось – к чему бы? Отца давно нет на этой земле, а он помнит и его молодым, и себя маленьким, и неудачно сказанные случайные слова.

3Он повернулся в кровати на бок, потянулся к часам, лежащим на тумбочке,

нажал на кнопку подсветки циферблата. До трёх часов оставалось семнадцать минут. Скоро начнёт светать, а ему так и не удалось провалиться в сон.

Прислушался к себе. Сердце неспокойно и утомлённо билось. Подобное случается всякий раз, ког-

да бессонница тянула из памяти нечто недоброе, и он понимал, сколько вины за прожитые годы накопил перед людьми. Есть за что с него спросить, есть… Оттого и нет покоя. Мечется что-то в груди, не находя пристанища. Сколько всего неправедного, постыдного осталось позади. Как бы сейчас хотелось изба-виться от этого груза на совести. Ведь самую крохотную совершённую подлость память безжалостно хранит, будто бесценный дар, чтобы в один миг взять и вывалить это «богатство» из потаённых закромов – на, мол, смотри на незаслу-женные страдания, принесённые людям. Ты-то свои обиды помнишь, а те, кто получил их от тебя, думаешь, забыли? Каково им с этим грузом жить? Это ведь не на день-два, на все отпущенные жизнью годы.

Ему вдруг так захотелось спрятаться от собственных мыслей, укрыться, ос-вободиться, что он даже тряхнул головой, будто прогоняя подступившее виде-ние, проверяя – не во сне ли всё это.

Колотится, колотится сердце.Он заставил себя заглушить поднявшуюся в памяти горькую волну.– Подожди, дойдём и до этого, – предостерегающе грозно сказал вслух. И тут

же понял свою ошибку, потому что от этого предостережения ещё горше стало на душе.

Море, которое бушевало через дорогу от дома, позвало к себе. Он вновь ус-лышал грохот волн, но в памяти наперекор всему явился яркий, залитый солн-цем день.

Их, малышей из детского сада, строем попарно ведут по посёлку на прогулку. У стадиона, на краю футбольного поля, сразу за воротами на поляне устроили игры.

Земля желта от распустившихся цветов одуванчика – значит, это весна.Малыши крутятся вокруг молодой воспитательницы, жмутся к ней и в какой-

то момент устраивают с ней кучу малу. Он смотрит на эту игру отстранённо и вдруг понимает, что молодая играющая с ними девушка не только воспитатель-ница, не только взрослый человека, которому следует подчиняться, которую он обязан во всём слушаться, но, в первую очередь, красивая женщина. И это не-вероятное, ошеломляющее открытие пробуждает в нём, совсем ещё крохотном существе, новое, доселе неведомое, по-особенному волнующее чувство. Может быть, даже неясное желание.

Девушка смеётся над проказами детворы. Ей радостно возиться с ними. А он в это время не мог себе объяснить, что в ней есть такое особенное. Но ведь

Валерий Сдобняков

21

именно тогда в нём впервые пробудилось чувство мужчины, так неправдоподоб-но рано.

Неосознанное, далёкое, оно мелькнуло и погасло в удивлённом сознании ре-бёнка для того, чтобы сейчас, на берегу моря в ночной пустоте квартиры, дыша-щей зноем, так ярко и первозданно явиться вновь из детства, из того возраста, про который обычно говорят: «Ты не можешь этого помнить. Это тебе, наверно, кто-то рассказал». Но кто ему о пережитом тогда мог рассказать?

Память выковырнула из своих глубин, чтобы заставить держать какой-то от-вет перед самим собой.

Наверное, он всё-таки очень рано познал женщин. Непозволительно рано. Так не должно быть. Но с ним было. И не кроется ли объяснение этого там, в рано проснувшемся мужском чувстве.

При этом нельзя сказать, что исключительно женское тело было притягатель-но для него. Если всё сводить только к физиологии, это было бы грубо, глупо и оскорбительно. Его влекла к женщине неразгаданная скрытая особенность, что таилась в ней и не поддавалась объяснению.

Он не был любвеобилен, не бегал за каждой юбкой и не понимал этой страсти у других мужчин. В откровенной похоти есть что-то животное, вульгарное, уни-жающее человеческое достоинство. Во взаимоотношениях с женщинами было необходимо чувство – пусть самое незначительное, зачаточное в возникших от-ношениях. Оно могло разрастись, могло угаснуть почти сразу. Это неважно. Но только тогда он мог подойти, заговорить, почти сразу понимая, его ли это жен-щина, сможет ли он с ней встретиться ещё.

Наконец – он не был ревнив, что среди мужчин уж совсем большая редкость. Конечно, оставаться равнодушным в определённых обстоятельствах и он не мог. Однако довольно стойко преодолевал искушения, чтобы «не пасть в чужих гла-зах», отойти в сторону, дав тем самым партнёру право свободного выбора. Отто-го за ним укрепилось мнение, что легко оставляет, бросает женщин. А он просто не мог допустить сомнения в своём чувстве. Если оно возникало, то не считал вправе кого-то удерживать. Иначе это было сродни обману.

Но ведь началось-то всё давным-давно именно с чувственного, физического прикосновения, сближения.

Он жил уже в большом городе, хотя оставался ещё совсем маленьким, только осенью должен был пойти в первый класс. Летом мать поехала в Сибирь про-ведать родителей и взяла его с собой.

Давно забылся ему их прежний дом. Да его и не осталось на земле: снесли, построив на этом месте ещё одну железнодорожную ветку. Странно, прошло немного времени, а память мальчишки полностью, казалось, освободилась от воспоминаний о доме, в котором ему было столько всего открыто. Может быть, это случилось потому, что в этот раз они жили в доме у бабушки с дедушкой.

Через дорогу стоял другой дом, хозяевами которого оказалась молодая пара. Даже в те первоначальные годы жизни он понимал, что мужчина и женщина, изредка проходящие мимо окон их дома, молоды. Изредка к ним навстречу вы-бегала из калитки девочка, его ровесница.

Он наблюдал из окна за этой девочкой несколько дней, а познакомиться смог только перед самым отъездом. Они и обрадовались тому, что подружились, и огорчались, что вот сейчас придётся расстаться.

шумело море

22

Худенькая, с тоненькими, аккуратно заплетёнными косичками, с выбившейся выгоревшей белёсой прядью волос у лба, она, как взрослая, пригласила его в свой дом. И там, во дворе, чтобы никто из посторонних не видел, прижалась к нему всем тельцем, неумело придавила своими губами его губы крепко-крепко и так, как ему показалось, долго не отпускала от себя.

Повзрослев, он догадался, что эта кроха подражала кому-то из взрослых. Вернее всего – повторила невольно подсмотренное за своими молодыми роди-телями. Но уже тогда мальчишка почувствовал, что всё это не игра. И в ней, и в нём так рано и неосознанно, но проснулись будущие желания женщины и мужчины. И ей, будущей женщине, уже было больно терять, отпускать от себя обретённого мужчину.

В девочке нашла свою силу страсть. Непонятное, необъяснимое, неожидан-ное чувство влекло это хрупкое создание, всего-то несколько лет как обретшее жизнь, к нему, такому же маленькому, ошеломлённому, не понимающему, что с ним происходит.

Удивительно – пройдут годы, и он, уже взрослый, будет не раз становить-ся свидетелем, как переживают всё то, что так рано показала ему та далёкая девочка, одинаково юные девушки и умудрённые жизнью женщины. Да и он тот поцелуй запомнил навсегда: влажность тоненьких, доверчивых, прохладных детских губ.

Она его отпустила, и он убежал. Простился или нет – не помнит. Его уже ис-кали, звали, торопили, чтобы идти на станцию. Скоро должен был подойти их скорый поезд, что долгим маршрутом прокладывал свой путь от Владивостока до Москвы.

Но и в поезде, на верхней полке качающегося вагона, в купе, заполненном вязкой ночной темнотой, он думал о ней, он хотел, чтобы она сейчас была с ним рядом, чтобы повторилось то, что произошло во дворе её дома. Мечтая, он вновь и вновь ощущал влагу её губ, прижатых к его плотно сжатым губам, не умею-щим откликнуться на ласку, не привыкшим к поцелуям.

Ему хотелось, чтобы всё повторилось. Он тосковал по этой девочке.Может быть, потом, повзрослев, когда с ним случилось то, что и должно было

случиться, он неосознанно вспоминал, желал именно эту «свою» девочку из да-лёкого сибирского посёлка. Потому что и сейчас, когда большая часть жизни прожита, он ясно помнит тот послеполуденный, загустевший свет клонящегося к закату солнца и её горячую ладошку, в которую она взяла его ладонь, сжала её и повлекла за собой туда, где сделала то, что хотела сделать.

Всё, о чём он вспоминал сейчас, ему казалось совершенно невероятным. Он точно не мог вспомнить, когда стал мужчиной, когда впервые познал жен-

ское тело, где и с кем это произошло. Слишком давно это событие основательно стёрла из сознания ненадёжная в этом случае память. Одно было ясно тогда и неизменным остаётся теперь – произошедшее ничего не изменило в нём самом. От этого он не повзрослел, не стал мудрее, строже к своим поступкам, требова-тельнее к ним.

Вспоминая прожитое, он отчётливо понимал, что был и оставался человеком, к которому в свой черёд являлись влюблённости: школьная, юношеская, молодости. Все они приходили к нему и, ничего не оставляя в душе, растворялись во времени.

И только образ маленькой девочки с тоненькими косичками, как первой и самой главной женщины в его жизни, был запечатлён в его мятущейся душе на-всегда.

Валерий Сдобняков

23

4Каждый раз, когда он увлекался кем-либо из сверстниц, что-то смутное и не-

доброе терзало его. Рационального объяснения этому не находилось. Странное изматывающее томление не давало обрести успокоения.

Что он хотел получить кроме физической близости от тех, в кого влюблялся? Дружескую привязанность? Но то чувство, которое он испытывал, требовало не дружбы. Может быть, подчинения его самого воле кого-то другого? Видимо, не-осознанно чувствуя это, он всякий раз преодолевал терзающее его пристрастие.

Увлечения же с лёгкостью себе позволял, не неся перед совестью никакой ответственности. В этих отношениях он был свободен и страстен, совершенно не думая о той боли, с которой при расставании оставлял доверившихся ему женщин. И в этом крылось какое-то его наказание в будущем. Потому что, это он понял намного позже, в сближении мужчины и женщины действуют иные, их даже можно назвать мистическими, законы, а не только чувственное, физио-логическое влечение. Чувственность «включается» только для того, чтобы этот необъяснимо-таинственный закон осуществить.

К тридцати годам он понял, что женщина и мужчина – друг на друга ни в чём не похожие миры. У них всё разное, кроме рук, ног и головы. Женщина постигает окружающий её мир совершенно иначе, чем мужчина, отсюда другая психология. Потому что изначально она несёт в себе непостижимое таинство продолжения жизни, рождения новой души, всякий раз изменяющей свойства галактики. За-чатый в её чреве, выношенный ею ребёнок будет сам представлять новый мир с радостью и печалью, с возможностью вести диалог с Богом. Он сам, только по-явившись на свет, многое изменит в нём – вначале в ближнем пространстве, затем этим изменениям не будет пределов: только его воля может ограничить их.

И это чудо зарождается, формируется, приобретает цвет глаз, форму носа, овал лица, мускулатуру рук, силу ног, характера, хотя и помимо её воли, но – в ней, в женщине. Будущие устремления к любви и ненависти, к познанию и уничтожению, к жертвенности и стяжательству – всё это для будущего, явлен-ного через неё мира уже живёт в ней, в той, что так легко легла с тобой в одну постель, ласкает твоё тело, пробуждая желание овладеть ею, впускает тебя в себя… Но что происходит в это время в её сердце, в её душе – ты не знаешь. Тайна чаще всего сокрыта от тебя. Потому что всё в мироздании разделено, не смешано, и пути этих разделений непостижимы.

Как-то у одной женщины, которую, как ему казалось, он по-настоящему лю-бил, после произошедшей близости, когда вроде бы все физические силы были растрачены, он спросил, что она чувствует, когда, соединившись, они становят-ся единым целым. В ответ она не смогла ему объяснить своего состояния. Толь-ко, тихо улыбнувшись, прошептала: «Нежность в теле, в сердце. Невероятную сладостную нежность».

То же самое чувствовал и он, когда был с ней, в ней, когда сжимал, обхватив нетерпеливыми, напряжёнными руками её податливое, безвольное, полностью отданное в его власть тело, словно стремясь вобрать, вдавить его в себя, раство-рить в себе.

Как-то, дурачась на пляже, она легла на него сверху, как бы шутя закрывая от солнца, не давая загорать. Она была намного меньше, тоньше, изящнее его, но он, почувствовав тяжесть её тела на своей груди, удивлённо спросил: «Как же ты выдерживаешь мой вес?»

шумело море

24

Смутившись, она соскользнула с него на песок, несколько отстранилась, слов-но задумалась («А действительно, как?»), а немного помолчав, прижалась губами к его уху и тихо, горячо прошептала: «Я ничего не чувствую в это время, потому что вся-вся твоя, до последней клеточки, до последнего, самого крошечного атома. В это время всё принадлежит только тебе. Меня нет. Ничего моего не остаётся».

Но и эту женщину он в итоге оставил, потерял.Они расстались необъяснимо глупо, даже не поссорившись, а как-то неза-

метно потеряв друг друга.Жалеет ли он об этой потере? Жалеет, как и обо всём том, что когда-то со-

ставляло наполненность его жизни. Но эту женщину он вспоминает с особым томным чувством в сердце. Именно она заставила иначе увидеть, почувствовать, что такое иная вселенная, и осторожно отошла в сторону, как человек, до конца выполнивший свою нелёгкую работу.

Она поняла, что он уже никогда не станет прежним, а ей он был нужен тот – ещё не разрушенный, не переделанный ею.

И действительно, у него исчез порыв, он стал бережнее относиться к женщи-нам, а близость с ними воспринимать с благодарностью, с осознанием жертвен-ности с их стороны.

5Он встал с кровати, остановился посередине комнаты.Сна всё равно не было.Большой кузнечик, величиной с указательный палец, влетев в открытую бал-

конную дверь, упал к его ногам.– Это ещё что за чудовище? В наших краях кузнечиков таких размеров не

водится. Давай-ка, брат, я тебя отпущу на волю. Каким ветром тебя занесло на восьмой этаж?

Взяв насекомое двумя пальцами, он почувствовал, как тот твёрд, как крепко вцепились в пальцы его лапки, усеянные мелкими игольчатыми шипами.

Выйдя на балкон, он с облегчением швырнул кузнечика за перила, и тот про-пал в густой, бархатной темноте южной ночи.

В море далеко-далеко от берега посверкивало огнями промысловое судно, невольно притягивая взгляд.

В большом городе он рос в трудном районе. Здесь за то чтобы оставаться са-мим собой, а не быть кому-то подчинённым, приходилось бороться.

В этом районе много всякого народа перемешалось: выходцы из деревень, из городских низов, переселившиеся из бараков в малогабаритные квартиры пятиэтажных домов; удачливые управленцы, ещё только выстраивающие свою карьеру и потому не доросшие до того чтобы сменить район проживания на бо-лее удобный, благополучный и безопасный; дорожные рабочие, занимающиеся укладкой горячего асфальта на разбитые близлежащие дороги, и начинающие добиваться первых своих больших побед спортсмены, пока не удостоенные со-лидного жилья в центре города; уголовники-рецидивисты и лётчики граждан-ской авиации – все жили рядом, по соседству друг с другом, на одной лестнич-ной площадке.

Отпрыски этих семей, росшие как сорная трава на вольной воле, в силу сво-его характера и способностей постигали азбуку открывающейся им жизни – её возможностей, соблазнов, способов существования в ней.

Валерий Сдобняков

25

В их ребячьем обществе ценились и сила, и знания, и хитрость, и честность, умения крутить «солнышко» на самодельном турнике и интересно рассказывать содержание прочитанной книги (конечно, о войне, о бандитах, о беспризорни-ках, о Лёньке Пантелееве), незаметно вскрыть крышку передвижной бочки с квасом (тогда все украденного напитка напивались вволю) и храбро перейти реку по ненадёжному весеннему льду.

Они были в меру дружны и в меру жестоки в отношениях друг с другом, по-тому что ещё не знали, что такое настоящие боль и утрата. Смело и бесшабашно шли в драки квартал на квартал – с камнями и палками в руках, стреляли друг в друга из рогаток и поджигов. Выпущенные из этих «орудий войны» свинцовые шарики на близком расстоянии летели с не меньшей скоростью, чем дробь из ружья. Летом бесстрашно переплывали широкую реку с мощным течением, не думая о проходящих по фарватеру баржах и катерах. Необдуманный, бесшабаш-ный риск составлял большую часть их мальчишеской жизни.

Первые случившиеся смерти ровесников, когда одного из сверстников нашли повесившимся в чулане своей квартиры, а другой утонул, провалившись под лёд, не пугали, не вызывали страха, а рождали в душе ощущения некой потусто-ронности случившегося, нереальности и оттого полной убеждённости, что уж с ними-то подобного никогда не произойдёт.

Но некоторыми годами позже, совсем немного повзрослев, он впервые отчёт-ливо ощутил на себе давление «стаи». Оно было не явным, потому что почти с любым сверстником во дворе один на один он мог справиться. И вовсе не от того что был сильнее всех, а потому что так чувствовал в самом себе.

Он продолжал всё так же встречаться во дворе с дружками, но когда они со-бирались вместе группой, он чувствовал, что либо должен подчиняться воле боль-шинства, делать то, что делали они (хотя ему этого и не хотелось), либо быть от-торгнутым ими как инородное тело, униженным насмешками и как бы гонимым.

У всех мальчишек в квартале были прозвища. Как они возникали и почему – неразгаданная тайна. Это случалось вдруг и навсегда. Чаще всего это были не-суразные, бессмысленные слова, которые не очень-то и обижали носителей про-звищ. Реже возникали прозвища обидные, низводящие их носителей как бы в низшую дворовую касту. В такую категорию попадали слабаки и трусы, пре-датели и ябедники, которые не могли или боялись за себя постоять. Но и они не вызывали такого отторжения, как нежелающие подчиняться «инстинкту стаи».

У него никогда никакого прозвища не было – все пятнадцать лет, что он про-жил в этом районе.

Он часто помнит себя в одиночестве: на набережной рядом с городским пля-жем; у старых каналов, ещё до революции прорытых прежним губернатором; в кинотеатре на дневном сеансе; среди шумных и суетливых торговых рядов местного центрального рынка; на железнодорожных путях, отделявших вели-чественный, но оставленный людьми пятиглавый собор от озера со странным, непривычным для городского уха названием…

Из разговоров, мимоходом он начал узнавать, что старшие братья многих из его приятелей сидят в тюрьме. Что это такое – «тюрьма» – ему было не очень понятно, но от слова веяло чем-то угрожающе-отталкивающим, настораживаю-щим, враждебным.

Многое стало понятно, когда, проходя всё к тем же запасным железнодорож-ным путям, он увидел, как в зелёные пассажирские вагоны по живому коридору,

шумело море

26

составленному из солдат, держащих в руках оружие и за поводки рвущихся с лаем овчарок, бежали остриженные наголо люди, озираясь по сторонам, будто ища кого-то. На измождённых скулах некоторых застыла гримаса, похожая на скорбную улыбку. Собравшиеся за шеренгой солдат люди, сочувствующие про-бегающим, что-то кричали, бросали им под ноги пачки сигарет, которые подби-рали конвоиры и безжалостно рвали.

Он смотрел на заключённых и понимал, что в чём-то это уже другие люди, невидимой стеной отделённые от всех прочих, живущих в домах по соседству с железнодорожным полотном.

Такие же лица, только много позже, будут у его друзей детства, когда и они начнут возвращаться из тюрем после отбытия в них срока за совершённые пре-ступления. Этот след надолго остаётся в облике всякого, кто пожил там, за ко-лючей проволокой.

Но тогда он увидел эти лица впервые. И потому, когда к концу восьмого клас-са некоторые его одноклассники начали получать условные сроки, он понимал, какая участь их ждёт.

Но до этого было ещё далеко.Кузнечики… Он же подумал о них.Помнится жаркий летний выходной день, который утомлённо, лениво кло-

нится к закату. Ощущение одиночество и ненужности никому в мире. Безлюд-ность задворков брошенного собора, запах разогретых солнцем шпал и мно-жество кузнечиков в траве по краям тропинки, пробитой ногами прохожих на краю железнодорожной насыпи. Зелёные, коричневые, спасаясь от его ладоней, прыгающие в заросли репейника. Он и там их зачем-то ловит и безжалостно на-низывает на найденную тут же тонкую проволоку. И так до самого вечера, пока солнце не скрылось за вершинами тополей, росших на другом берегу одичалого озера.

В сумерках он отправился домой – маленький, несчастный, непонятно чем униженный, мучимый необъяснимой тоской от надвигающейся на него неведо-мой жизни, недоброй, несущей в себе много горького, несправедливого. И он тоже должен был стать носителем этой горечи и несправедливости и в конце пути ещё и ответить за всё…

Сейчас, будто увидя себя маленьким, он понял, что именно это ощущение неотвратимо надвигающегося терзало беззащитное сердечко мальчишки. И за-щитить это сердечко не мог никто.

Даже самые близкие и любящие его.

6Он уснул неожиданно.Постояв на балконе в жаркой ночи, когда, казалось, сам воздух застыл в не-

движимости и только море бесновалось совсем рядом, в полустах метрах от его дома, он вернулся в комнату, лег и утомлённо закрыл глаза.

Он бы мечтал увидеть вновь родных, себя, маленького и доверчивого, поте-рянных во времени друзей и бывших с ним близкими женщин, но он не видел ничего.

Всё это было у него безжалостно отнято сном. Глубоким и спокойным.Ему ничего не снилось.

Валерий Сдобняков

Андрей шАЦКОВ

Если будешь в высях...

поэзия

Вот и край... от багряной полоски зари,перерезавшей птичее горло заката,не останется шрама, как стен у твери,уничтоженных волей батыя когда-то.

не останется нижнего вольный причал,изойдут головнями Владимира башни.почему я об этом? зачем закричал?Словно рвётся душа чёрным вороном с пашни

В дальний аер, где тают былые века,Где сгущается туч грозовое возмездье.я ищу тебя, сын, средь ушедших полкаот июньской земли в Волопаса созвездье.

и течёт по щетине мужская слеза,и бессильно ложится на сердце десница.ты при встрече, наверное, спрячешь глаза.не захочешь печалью сыновней делиться.

Всё уйдёт... но воздвижится новая крепь,без тебя, без меня, без желанного внука.Выйдут вои заслоном в полынную степь,если ворог с бедою нагрянет, без стука.

прерывается род. ... угасает закат.на окраинах подняли воды цунами.Слышишь, кто-то трубит – меднолик и крылат:это наша судьба пролетает над нами.

наша судьБа

28 Андрей шацков

пора новогодья, метелихлопочут под сводом небес.Воздушные зимние змеиВзлетают и падают в лес.

и кто-то поодаль, в сторонкеВ тулупе стоит у плетня.пытаясь упрятать в постромкиГривастую шею коня.

берёза, сосна и осиныпод звонкой пилою поют.забытые детства картиныВо снах в караулы встают.

и вот уже тянутся дровына дровнях – в родное село,Где снега под самые кровыбревенчатых изб намело…

и снова смыкаются годы,как створки ворот за спиной…Выходишь – иные погоды,и ветер, и воздух иной.

тому миновало полвека…но только опять и опятьВ озябшей душе человекаС поленьями сани скрипят.

и бабушка крестится снова,Встречая под вечер обоз –предтечу Спасенья печногоВ рождественский лютый мороз!

дрОваот дневного и ночного страха,боже, в это вечер упаси…береги с младенчества рубаху,В коей ты крещался на руси.

караулит храмы строгий ельник.переметы снега вдоль дорог.ты мне в этот сказочный сочельникподари «крещенский вечерок».

Говори приветливые речи.на полуке разбери постель…темнота. Во тьме пылают свечи,и гудит крещенская метель.

кислою капустой и грибамипахнет так, что напрочь выноси…отразились звезды в иордане,отразились в истре, на руси.

и грядет нечаянная встреча.крестный ход застынет у ворот:уж не сам ли иоанн предтечаВ валенках по улице идёт?

и ворон не устрашившись стаи,на крыло опершись, не спеша,кроткий голубь к проруби слетает.Чтоб бессмертной сделалась душа!

и бредя в крещенском снеговее,только скажешь: «Господи, спаси.хорошо живется в Галилее.широко живется на руси!»

сказ О крещенИИ

В день мамы мороз отпустил поутру.упали снега на осины.я в церковь у краешка леса приду.отметить её именины.

за мною – собака, судьбой семенит,С её голубыми глазами.пусть Власий добром крестный путь осенит,за верность и преданность маме.

мамИн день (27 января)

позёмка куницей юлит на дворе.нахмурились неба седины.как странно, что в хладном руси январедень ангела солнечной нины.

ограда, ворота, притвор, лития,Сквозь окна летящая к свету.когда-то со мною молилась семья.теперь моих кровников – нету.

29

Спят пруды. Свисает снег мохнатоС прибережных веток бахромой.здесь вдвоём бродили мы когда-то.Сколько лет минуло, боже мой!

январь – словно март с голубыми сугробами.февраль, как апрель – в сите синих проталин.холмы оседают под снежными робами.их абрис – у южного склона притален.

Весна далеко.по прошествии месяца-другогоона прокрадётся на улицы…но где-то в бору просыпалась медведица,и пили капели на Сретенье курицы.

дожить до весны – окаянной, безбашенной,Чтоб сердце летело за птичьими кликаминад кручей реки, красноталом украшенной,и к небу ползущими ввысь повиликами!..

но снова дороги скрипят под полозьями,Влекомыми в белой попоне конями…лишь пёс на крыльце, под холодными звёдами,Всё цедит весенние ветры ноздрями.

так бывает… Влюбляясь в чужие стихи,Ждёшь прихода своих, что родятся под утро…и они зазвучат, из-под самой стрехиВоробьиной капелью в лучах перламутра

этой новой, дарованной богом зари,нисходящей в пурпуре – любви-Всецарицы.так бывает… котёнок пищит у двери,кто-то новый пришёл, и скрипят половицы

под шагами неслышными – чуждым ушамтех, кто напрочь лишён соловьиного слуха.так бывает… проснётся внезапно душа,и начнётся былого покоя поруха.

В растворённом проёме ночного окнанерождённых коней запрягает разлука.так бывает… кому-то судьбою данаэтой вечной любви безответная мука!

та – которая сеет на землю, как снег,прилетев поутру из чужого созвездья…так бывает, смирись, отложи оберег,отведи ото лба треуголье трехперстья.

ОленьИ пруды

предЧувствИе весны так Бывает

Если будешь в высях...

В зимней полудрёме и томленьеуходило солнце в глубь воды.замерзали губы и оленьи,Скованные холодом пруды.

В надмирных краях, посреди палестин,откуда слетают зарницы,меня дожидаются мама и сын.и бабушки старые спицы.

небесная мать, утоли мою боль.утишь бесполезные слёзы...а снег на плечах – словно едкая соль.и память – как жало занозы.

30

царапая пальцами стылую твердь,кружит, завывая, метель-коловертьСредь сосен.но словно «бессмертье» в наградных листахСочится сукровицей клюквы в лесах:Жди весен!

Суставами веток скрипят дерева,Спеша одолеть ледяной перевалниколы.и прахом снегов по погостам пыля,идет в наступленье зима на поляи долы.

белее венчального платья парчии ярого воска молебной свечи –Свет снега.

размышленИе в сОЧельнИки с лютым морозом бороться устав,река начала слюдяной ледоставот брега.

пусть выпьет простор лубяные глазатого, кто забыл голоса, образароссии!их душ купину не согреют костры,и вороном ночь упадет на крестыкосые.

мне вечно блуждать между русских равнин.рождеств и крещений, святых именинлюбимых.и слышать, как мерзлую землю грызетСтремящийся к солнцу зеленый народозимых.

Век скорбеть – «не модно» в наше время.кончен человечности лимит...только бьётся брошенное стремя,а вослед – сынишка семенит!

Женщина, которой муки адапосланы с любимым на земле,угасая тихо, как лампада,Горько плачет на твоей золе..иссякает в справедливость вера.Где тот самый «вечности причал»?«мы сам-друг, а прочее – химера»! –Жаль, что я не первым прокричал.

памятИ валерИя дударева

лютой ночью, полной зла и мрака,ты ушёл, былого не кляня.Вслед завыла рыжая собакана подворье в рузе у меня.

ты исчез с молитвой, не иначе.и не обернулся на бегу.ты достоин пращуров, казаче!..я навеки в сердце сберегу:

ярославля первые поминки,лебединый овстуг в плеске крыл...если будешь в высях горних, димке*передай, как я его любил...

«За лесом кладбища просрочены –И не воскреснут никогда!...»

В. Дударев «Руза».

*Покойный Дима – старший сын Андрея Шацкова, любимец В. Дударева.

утишало грай, воронье вече…млечный путь – неярок и далёк, –фонарями вспыхнув в этот вечер,росстанью на наши судьбы лёг.

только всё равно, когда в смятеньепустоту почуешь за спиной,

Вспомни: наши два пруда оленьиосиянны тайной неземной.

Где перед тобою на колени,не приемля прозы суеты.Стал поэт, обняв пруды оленьи –Светлые московские пруды.

Андрей шацков

Владимир СКВОрЦОВ

поэзия

Частью мира бытьнам всем на жизнь отпущено немного,но сколько ты о жизни ни суди,прошедшее – короткая дорога, а главное – маячит впереди.

Чтоб не летели будни листопадом,шурша в ногах без пользы на пути,как важно знать всё то, что нам не надо, чтоб то, что надо, в жизни обрести!

я, к счастью, жил не только хлеба ради,мне в трудный час отчаянно везло!и, как бы не был в жизни я обкраден, мне бог давал… моим ворам назло!

какое счастье – частью мира быть и вырасти среди живых ромашек!я и седой не в силах разлюбитьстрекоз и птиц, зверюшек и букашек…

мы прилетели все издалека или возникли сами на планете?поднялась птица ввысь под облака,ответы ищет на вопросы эти…

какой простор открылся впереди!к родной земле я телом припадаю, из родника, как будто из груди земного шара, жажду утоляю.

*** ***

Владимир Степанович Скворцов родился в 1954 году. После окончания Бого-словской средней школы работал на Лесопильно-мебельном комбинате в городе Пестово. Служил в армии (1972-1974), награждён медалью «За отвагу на пожаре». Окончил факультет журналистики ЛГУ (1980), работал редактором радиовещания (г.Выборг, 1980–1985), заведующим Подготовительных курсов ЛГУ (1985-1988), за-тем заместителем директора международной фирмы. В настоящее время – прези-дент Некоммерческого партнёрства поддержки литераторов «Родные просторы», главный редактор журнала писателей России «Невский альманах». Печатался в десятках газет, в журналах «Советский воин», «Аврора», «Крокодил», «Русский мир», «Новый век», «Север» и др. Автор многих книг. Лауреат различных литера-турных премий и конкурсов. Многолетняя плодотворная творческая деятельность В.С. Скворцова отмечена почётными грамотами и дипломами Союза писателей и Союза журналистов. Член Союза писателей России и Союза писателей Санкт-Петербурга. Живет в Санкт-Петербурге.

32

деревья инеем покрыты, а лёд на речке, как стекло… берёзы, словно афродиты, Сверкают мрамором светло.

иду знакомою дорогой – и сельский слышится мотив.Строй сосен вытянулся строго,своё дыханье затаив.

за поворотом показаласьдеревня тихая моя,ей что-то, видно, примечталосьпод синим небом декабря.

Грущу в толпе, ломая пальцы,поникла в мыслях голова:мне жалко времени на танцы,на тосты, водку и слова…

я, словно гость в чужой эпохе,пытаюсь быть таким, как все,но жалко времени на вздохипо табаку и колбасе…

Город клокочет безликостью нудной,чем многолюднее он, тем безлюдней.здесь променяютхитрец и простаксовесть – на деньги,а жизнь – на пустяк…как надоели мне зданий громадыи светофоровнемые команды!шум, болтовня,и парадность, и пошлость…ранняя старостьи поздняя взрослость!как я скучаюпо родине тихой!

зИма в деревне

мыслИ на празднИке

плаЧ пО деревенскОй русИ

не замечает, как с пригоркашагаю медленно к реке и, весь ликуя, от восторгаперчатки комкаю в руке.

Смотрю с улыбкой: шапку снеганадвинув лихо набекрень, спит беспризорная телега, уткнувшись в старенький плетень.

а через поле в ряби света – навстречу солнечному дню – розовощёкий мальчик чей-товедёт старательно лыжню…

да будет мой свидетель – небо:я искренне жалею тех,кто дни сжигает ради хлебаи копит гроши для утех.

когда строфа зовёт и дразнит,и, вдохновляя, греет кровь,мне жалко вечера на праздники ночи… даже на любовь!

был я, как маугли,звонкий и дикий!мне б из ручьянапоить свое тело,частью природы быть –не надоело!Сосны и ели –не надоели, не надоеливсплески форели!тучи пузатыев даль-вышине,птичьи симфониив голубизнеи над болотомтумана парик…там я был – юноша,тут я – старик.

Владимир Скворцов

33

ночью снится райский сад, юных лет водоворот…Чувствам хочется назад, мысли тянутся вперёд!

птицы спорят на лугу, верит в завтра вороньё.я же в прошлое бегу, как в спасение своё!

там парное молоко и смородины кусты, где-то в прошлом далеко достижимые мечты.

больше в прошлом светлых тем, меньше грязи и вранья.В детстве счастлив даже тем, что увидел муравья!

я ищу тот поворот, за которым райский сад…опыт учит жить вперёд, память пятится назад.

юбка девичья и брюки обнимаются, шурша…любят губы, любят руки, безучаствует душа.

люди хлопают глазами и смущаются притом; парень дёргает усами, словно ящерка хвостом.

поезд едет, бьют колёса, парень «любит» что есть сил!а любовь, как папироса: подымил – и погасил.

Вот набрался он сноровки и её обнял ногой!!«любит» он до остановки, ночевать пойдёт… к другой.

и она в любви немая и слепая, словно крот, парню новому внимая, подставлять готова рот…

юбка девичья и брюки разошлись в ночной тиши…не удержат счастье руки без участия души.

если будни выглядят коряво: дни в грехах, обмане и во зле, то в запасе есть мужское право – умереть достойно на земле.

Светом наполняется лощина, в сердце проникает благодать…если настоящий ты мужчина, значит, должен жить и побеждать.

если всё нутро твоё дыряво, даже стыдно в зеркало смотреть, то в запасе есть мужское право – за других достойно умереть.

не подашь судьбе прошение,не пойдёшь с бедой к врачу…Сам себе нравоучения,словно внуку дед, ворчу:– потеряв себя вчерашнего,не останься без надежд!Сквозь утраты путь у каждого,сквозь утраты, а не меж…не ищи себе спасенияот обид и неудач,их родитель – самомнение,их дитя – безвольный плач…не утрать в улыбке юности,чтоб не горбила беда,победи себя – и трудностистанут лёгкими тогда!от невзгод не жду прощения,за свои грехи – плачу,сам себе нравоучения,как молитву, я шепчу…

каЧелИ памятИ пОказушная люБОвь

муЖскОе правО

не пОдашь судьБе прОшенИе…

Частью мира быть

34

когда меня вы провожали, среди божественной красы на каждой веточке дрожали слезинки утренней росы.

когда всё в жизни стало хмуро, я осознал, себя коря, что в то сиреневое утро природа плакала не зря…

когда мы дурно поступаем, судьбой играя, как в лото, мы самых близких убиваемполушутя и ни за что.

давно ли волосы у мамы не отличались от моих?но как мы дерзки и упрямы во всех желаниях своих!

хочу – и всё! мне мало дела, всё остальное – трын-трава!не от того ли поседела так рано мамы голова?

я жизнь свою считал неполноценной, но музыку однажды услыхал… она звучала словно из Вселенной, которую наш разум не познал.

Во мне любовью наполнялись жилы, и на душе так было хорошо! Все люди под мелодию ожили и просветлели, стало вдруг свежо.

а музыка звучит уже не где-то, а прямо в сердце трепетном моём… моей руки касается джульетта – и мы идём под музыку вдвоём…

и наша плоть парит уже нетленной,ушла тоска, что мучила вчера…Всё совершенство мира и Вселенной кружилось в ритме света и добра!

моей любимой двадцать лет, уже светает.и много лет любимой нет, пространство тает.не знает небо, что заря давно бесцветна для меня и всё – нелепо.В моей груди стучит гранит, он боль качает!лицо – надгробный монолит –тоску венчает.В глухой печали для меня не слышно трелей соловья.В такой печали страдает скрипочка души, а звуки – мимо…Все драгоценности – гроши, где нет любимой.Сгорают годы, дни летят, как листья в жуткий листопад!Все эти годы желтеет на столе портрет, убрать не смею.моей любимой двадцать лет.а я седею…

Жене Марине

каждый гений – в чём-то хулиган, их пустить опасно даже в сени…кто сегодня знал бы про дункан, если б не любил её есенин!?

Все порой срываются на крик, многие прошли кабак московский…кто сегодня вспомнил бы про брик, если б не влюбился маяковский!?

Жил я в мире, голову сломя, и почти не расставался с болью…кто сегодня знал бы про меня, если б не спасли меня любовью…

***

кОгда мы дурнО пОступаем

музыка

мОей люБИмОй 20 лет

***

Владимир Скворцов

35

мы все по-своему несчастны, внутри у каждого – слеза.Всё потому, что мы причастны к тому, что видели глаза.

пока россия нищих множит –они в столицах и в глуши! –душа счастливой быть не может,а что за счастье без души?

мы на земле как новосёлы,не знаем истин прописных,что в нас веселье – всех весёлыхи в нас болезни – всех больных.

и оттого, что я причастен к тому, что видели глаза, я тоже чуточку несчастен – душе счастливой быть нельзя…

не шторм я слушал у причала, а был у жизни на краю, когда внезапно прозвучало: «исполни миссию свою!»

я был разбит и обессилен, и думать не было причин, что встречу праведных в россии, безгрешных женщин и мужчин.

но всё во мне перевернулось, исчезли немощность и грусть…как будто молодость вернулась, и на глазах воскресла русь!

и кровью понял я, что надо мне делать и куда идти, и повстречались как наградамне люди светлые в пути.

Скорее не ум, а усталость меня научила: пора давно не цепляться за радость, мелькнувшую позавчера.

не взлёт подсказал, а паденье – от этого больно вдвойне: не надо искать наслажденья в далёком умчавшемся дне.

настойчиво и тошнотворно в виски мне рассудок долбил: не надо влюбляться повторно в того, кто тебя разлюбил.

не страшен, кто умом калека…куда страшнее мастера порочить злобно человека, чтоб в нём не ведали добра.

как черви слухи мысли точат…когда без веры мы живём, христа лукавые порочат – и усомниться можно в нём…

ненасытный человек не способен видеть даже,что чем больше грязных рек, тем в сердцах мрачней и гаже…

под привычное «ля-ля»то ли строим, то ли рушим?Где заброшены поля,там – загубленные души…

опять пришли три горьких слова: «Сегодня мама умерла», – и я откладываю снова любые праздные дела.

мир стал другим, вся жизнь – иная…о горе, много лет спустя, сентябрь опять напоминает слезами тихого дождя.

и сколько лет бы ни промчалось, душе дистанция мала…и снова в сердце отозвалось:«Сегодня мама умерла».

*** ***

***

*** ***

сегОдня мама умерла…

Частью мира быть

Анатолий АнДрЕЕВ

поэзия

Странная историяЖИзнь

было серо и убого.Стало грустно и легко.Впереди бежит дорога,Сзади дымка. далеко.

эх, несутся кони лихо!знай, держись, не ровен час…отчего ж на сердце тихо?отчего не блещет глаз?

Видно, уж случилось что-то,Видно, взят на карандашя судьбой. моя забота – быть собой. и весь я – ваш.

Строго судите? прекрасно.Вам ответ зеркальный дам.Вы обиделись? напрасно.Вы наивны – по годам.

Где обида – там надежда,Где надежда – там любовь.я ведь тоже жил так. прежде.а теперь… теперь – слабо.

полон сил – но в рай не верю.ад смешит, как скоморох.запираю на ночь двери.Сердце тоже – на замок.

оттого в душе печально,оттого тревожит грусть,Что на свете всё зеркально:В прошлом – будущее. пусть!

я легко не сдамся! нет же!эй, вы! кто там! Вот он – я!Вы с любовью? нет? С надеждой?ах, с обидой… Жизнь моя!

удиви меня, изгоя,и на склоне многих летты на блюдечке с каймоюзазеркальный дай ответ.

за печаль дай страсти краску,за презрение – жену.мне изменят – стану ласков,а за счастье – прокляну.

Всё по-новому. Всем – здрасьте.Всем прощу свою вину.может, я хоть на контрастелет с десяток протяну?

Жизнь – та комната для смеха,Где «не поле перейти».Жизнь есть горькая потеха.мне со всеми по пути.

37

***

***

люБОвь

Высоко, далеко, заболочено.В том краю, где не слышно свирелей,Где живется нам, в общем, не очень-то,мы всё ждем синеглазых апрелей.

и лучи здесь вонзают иголочкиВ мох-траву сыроватую с плесенью.но опрятные крепкие ёлочкитак и просятся, стройные, в песенку. обещает нам счастье колючееих осанка и лад пирамидовый.Слышишь, мил человек: ты не вьючное,ты венец! так не надо завидовать!

пляжи с галькой, все в море влюблённые – а глаза застилает видение:

и снова бодрый свежий стихнас утром настигает ранним!В глазах любовь, роса блестит,я – смелый воин океана!

но вечером, в закатный час,немного опустились руки.В глазах рассветный свет погас.Стихи приходят о разлуке.

Что это? козни иль закон?природных колебаний волны?

я тебя вычислил, как звезду.я ведь открыл тебя, будто чудо.я понимал, что к тебе иду.Верила ль ты, что так и будет?

Счастье – трактатов есть результат.немыслимо счастье без взлёта мысли.думаешь, я сейчас про квадрат?про математику, про всякие иксы?

я про любовь! она плод мечты.Грезишь о ней на зелёной траве.но если она не приходит, то тызнай: её нет в твоей голове.

ты не познал – значит, ты не готовВстретить мечту свою в платье в горошек.можешь сто лет толковать про любовь –не оправдаться. не очень поможет.

Странная штука – любовь как закон.этой материи трудно учиться.Вот ты готов. Вооружён.он может запросто и не случиться.

Всё же открой её, словно звезду.Верь, будто в чудо, – и будь красивым.она придёт к тебе. на беду.Чтоб сделать счастье невыносимым.

мягкий мох, сарафаны зелёные,на неделе по семь понедельников.

понапрасну не жди мартов с маями,а твори в январи с воскресеньями.Все напасти коварными стаямиВ прах рассеются в ночи весенние.

ты – творец! так твори же, ядрит твою,В корень, плесень, болота с оврагами.Счастье – есть. мы оккамовой бритвоюСкосим луг. и утыкаем флагами.

и апрель засияет с иголочки.победителей встретим мы песнями.только ёлочки, только вот ёлочки…им бы мох. Сыроватый. и с плесенью.

и я, печален иль влюблён,игрушка чьей-то твёрдой воли?

о, нет! и утром глас поэтазапел о боли и печали.Свободы брат, я – воин света:мою вы волю не сломали.

а вечером назло всем козням,презрев закона твердь и плеть,Слагаю гимны силам вёсен.Всегда успею помереть.

Странная история

38 Анатолий Андреев

депрессИя

мИнутка

рассказать ли, как приходит к нам депрессия?Вам сначала было солнечно и весело, а когда опали с клёнов листья медные,Враз вломились мысли куцые и вредные.С неба серого лавиной мысли серыеСерой сделали всю жизнь – как будто сероюВсё взялось вдруг – от зрачков до сердца самого.Вот тогда приходит в гости к вам незванаядама D. В жемчужно-сером, с оторочкою.ты бросаешься за глаженой сорочкою,придвигаешь своё кресло ей со столиком,притворяясь одиноким алкоголиком.и она пронзает вас насквозь глазищами,Видя то, что не увидят люди нищие:ты и тонок, и умён, впридачу острословВ этом сером скучном скопище тупых ослов.и пьянят её слова почище зелия,Сообщая вам волнение смертельное.Вдруг доходит: надо даме указать на дверь –или будет слишком поздно. В самый раз – теперь.и когда она уходит, растворясь во мгле,В зеркале знакомый профиль с мыслью на челе.не лукавит alter ego, не торопит срок.Всё свершилось. тайны нет. ты просто – одинок.

Вот и выпала минутка – прямиком из вечности.Чтоб такое написать, чтобы вышел толк?Срифмовать «любовь» и «кровь», ради человечности?но известно: человек человеку волк.

может быть, «добро» и «зло» взять в крутом замесике?да под силу ракурс сей разве что богам.Со стилом в руках сижу на смутном интересике.за минутку, кажется, жизнь сейчас отдам.

а оно не пишется, а оно кукожится,а оно ломается, словно хрупкий гипс.пропади все пропадом! С моей тонкой кожицейнадо не в поэты бы. В дворники. окстись!

поиграл в нетленное? Вот и ладно, голубь наш,к сирым нам вернись скорей. плюнь на небеса.Выдалась минуточка – ни тепло, ни холодно.только больно вздрогнула стрелка на часах.

39

странная ИстОрИя

кукушкИ

Странная история. поделиться не с кем.как-то расхотелось жить. Сразу и всерьёз.Самое обидное – нет причин-то веских,нет сердечных коликов, нет тяжёлых слёз.

нет надежд беспочвенных. нет друзей забывчивых.а любви загадочной уж остыл и след.как зовут меня, ау? помню, только сбивчиво.а на нет, известно всем, и суда ведь нет.

знай, казалось бы, живи. без мечты и хвори.Что мешает принимать мир, каким он есть?приключилася со мной странная история.потерял, что не имел, а обрёл – бог весть...

Что вы всё кукуете? Что года считаете?записали в книжицах хиленький итог?множили всё множили – а того не знаете,Что девиз космический – «сделал всё, что мог».

посадил ли дерево, поломал ли рощицу – разве в этом главное, горе-мудрецы?наплевать на золото, если очень хочется,и украсть красавицу, дерзким и босым.

небеса содрогнутся, белый свет в копеечку – ну, а мне, парнишечке, грива колет нос!позади атлантика, впереди помпеечка,Губы сжаты плотненько, и не видно слёз.

а потом и пир горой, а затем и ноченька…Вы считайте точненько, сколько было раз.звёздам было тошненько, даже мне невмоченьку.бога я порадовал, огорчил лишь вас.

роба полосатая, у решётки люцифер:тут вы правы, умные, я за всё плачу.у меня нет книжицы, мне плевать на циферки.только сына жалко мне. потому – молчу.

и не интересны мне все четыре стороны,не влечёт назойливо даль пустых дорог.Все кто были дороги – в сердце те схоронены.ну, а я, почтенные, сделал всё что мог.

Странная история

IТой злосчастной весной Серёге Кумову щёлкнул сороковник. С виду ему ни-

кто бы столько и не дал – всё ещё не сутул, широк в плечах, крепок и статен. И только лёгкая изморозь на когда-то тёмно-русых висках выдавала его вошедшие в зрелую пору лета.

Вот уже три года, как он «вахтовал». Поехать на заработки Сергея уболтал его земляк, давний дружбан и по школе, и по Афгану, Стёпка Шилов. Мол, чего ждать у моря погоды? Сам, что ли, не видишь, Кум? Колхоз десять лет как на-крылся, одним хозяйством не сдюжить, не прокормиться. Сергей маху не дал, сманился. Да другого выхода и не оставалось. Уже почти все ольховские мужики разъехались на заработки.

Обустроились Серёга со Стёпкой в Тюмени: полгода вкалывают, месяц – дома. И, вроде, жизнь потихоньку стала устаканиваться, входить в колею.

Хоть семья и не шиковала на его приварок, назначенную по инвалидности ещё после возвращения из Афгана пенсию он не трогал – копил «на своё дело».

Да… Тогда, в восьмидесятом, в самом начале августа, в районе Кишима, их разведывательный батальон двести первой мотострелковой нарвался на засаду. Страшно вспомнить: сорок пять пацанов легло в тот день… Целый год штопали его по госпиталям… Но он жив… точнее, вот уже двадцать лет после возвраще-ния к жизни выживает, пытается выжить.

Не трогал Сергей и бо́льшую часть заработка. И в этот раз, возвращаясь до-мой на побывку, под стук колёс и смачный храп соседа он обдумывал и обкуме-кивал, куда бы по нынешнему времени вложиться без промаха. Подсобранных деньжат, по его подсчётам, хватило бы, если ещё чуток поднатужиться, на не-большую (но уже свою!) мельницу или пилораму. Окончив ещё до армии строи-

«Что есть в сердце, добро или зло,познаётся чрез оскорбительное искушение».

Георгий, затворник Задонский.

серёга кумОврассказ

Татьяна ГрИБАнОВА

проза

41

тельный техникум, он вполне мог бы и сам сладить постройку, наняв на под-могу да хоть того же Стёпку и шатающихся вдоль деревни без дела братовьёв Свиридовых. Закупил бы необходимое оборудование, а там с Божьей помощью, глядишь, и дело бы пошло.

В Ольховниках, в старом родительском дому, остались его подслеповатый, почти не встававший с постели отец, жена Маринка, досматривавшая за ним и за хозяйством, да двое ребятишек: погодки Сашка с Наташкой. Как ни уговаривал Сергей Маринку: мол, куда нам второго, это уж по нашей жизни лишнее, – но та, полная сил и здоровья, на семь лет моложе Сергея, настояла на своём.

– Может, боишься, что снова с Катериной сойдусь? – нашёл, наконец-таки, объяснение её упорству Сергей, – сказал же тебе, баба моя первая – ломоть от-резанный... Пустоцветная, на что ж она мне сдалась?

– Ну, вот и ладненько… А своя ноша не утянет! – отшутилась тогда жена.Молоденьким парнишкой, ещё до армии, привёл было Сергей из соседней

деревни девчонку восемнадцати весёлых лет. Влюбился-а-а, аж поглупел от сча-стья! Прямо какое-то солнечное поветрие с ним приключилось!

Да не заладилось что-то у них. Деток не прижили, мать Сергею прожужжала о внуках все уши, и молодые по причине бездетности в конце концов разбежа-лись. А вскорости Сергея призвали… да прямиком – в Афганистан. Катерина же, перебравшись к своим, так и осталась после их смерти коротать век бобылкой.

Если по правде, то по сю пору, как встретит Сергей ненароком свою первую, нет-нет да ёкнет у него под сердцем. Всё чудится ему: по-прежнему пахнет от неё смятой травой, васильками… Но что поделаешь? Мало ли кого любишь, о ком вздыхаешь? Семья у него теперь… куда деваться? Ребятишек поднимать по нашим временам – некогда за ухом чесать. Только успевай поворачивайся.

А Маринку он знал с пелёнок. Всё, бывало, от неё, заманной, ребят из со-седней деревни гонял, да и своих тоже, особенно Лёху Бородина, её однокласс-ника. Настырный такой! Уж и закорогодилось у них с девчонкой, а ухажёр всё одно не отставал. Так ведь и не сошёлся потом ни с девкой какой, ни с бабой, видать, однолюб. Какой-то неведомой силой, каким-то диким нашёптанным мё-дом остался приворожён к Маринке. Фермерствует в Ольховниках в одиночку, хваткий… И откуда только силы берутся держаться на плаву?

Дюжину вёрст, бывало, Сергей и за расстояние не считал, особенно по вес-не, сквозь черёмуховые дымы, но сегодня, намыкавшись при перелёте (так и не привык он к этим чёртовым самолётам), уж так-то ему не хотелось по весенней распутице шлёпать пёхом до Ольховки. А потому, добравшись из города авто-бусом до райцентра, мужик прямиком отправился на пекарню. Раз в неделю, по средам, за хлебом для всей деревни сюда приезжал на своей бельмастой кобыле Марфутке дед Прохор по прозвищу Кормилец.

Когда Сергей, прикупив поллитру (такая уж у возчика такса), пробрался-таки по разъезженному в сметанную жижу двору к дедовой телеге, Кормилец укла-дывал на по-хозяйски заботно раскинутый брезент с лотка последнюю партию «кирпичиков». Шныряя с апрельских сквозняков в душную пекарню, Кормилец по-молодечески «расхлябился», фуфайка – нараспах, треух – на затылке.

На пекарне всегда по средам колготня и запарка. Только успевай, не задер-живай! Эвон какая очередища подвод! Ну, так и понятное дело: кому ж есть не хочется?

– На побывку? До своих? – полюбопытствовал, кивнул, здороваясь с Серге-ем, Кормилец и, расщупав глазами в протянутой газетной упаковке «расчет»,

Серёга Кумов

42

добавил: – Обустраивайся, Сергей Миколаич, гость дорогой, вдвоём весельше будет. Нашшыпи на задках сенца ды ко мне на передок и присаживайся.

Во взгляде довольного деда заиграла искорка. Не сыскать в округе человека, кто бы не знал, что в жизни Кормильца обустроились два излюбленных занятия: дед обожал, грешным делом, с хорошим человеком, а порой и без него, прило-житься к стопочке и ещё – стрельнуть замудрёнистым словом, а то и того лучше – поразводить балясы. Тут уже, где правда, где брехенька, Кормилец порой и сам путался.

Дед затянул потуже верёвку, обвязав ею возвышавшуюся над лесенками и бережно прикрытую брезентом – не дай Бог заморосит! – гору хлебов, мол, дорога-то – не приведи Господь, раскиселило-о! Сергей угнездил вещички и приладился бок о бок с Кормильцем. Тот нокнул, выезжая со двора пекарни, обматюганил возчика, неуклюже растаращившего позади его убогой Марфутки свою телегу, с горем пополам выбрался за ворота, и хлебовозка, прокондыляв по длинной улице райцентра, поползла в гору.

А когда доскрипела до её вершины и повернула направо, потащилась, швы-ряя из-под колёс суглинистые ошмётья, по старому как мир ольховскому просёл-ку, мимо набрякших от апрельских проливней перелесков, мимо сырых, только-только освободившихся от последних снегов полей.

Кормилец, хоть и чесался у него до невозможности язык, покуда выбирались на прямоезжий путь, помалкивал. И Сергей, соскакивавший несколько раз и под-держивавший телегу у промоин, понимая дедову озабоченность, не заговаривал.

Но вот дорога худо-бедно выровнялась, дед повеселел и приготовился к обычным по такому случаю расспросам. Сергей же не заставил его дожидаться. Ещё бы! Полгода не бывал в родных местах. Мало ли что могло за это время приключиться в Ольховке?

– Ну, дед, докладывай, всё ли ладно в деревне? Как живёте?– Да как тебе, Сергунь, сказать? Живём… Хочь и не с маслом, а всё ж таки,

как вишь, хлеб жуём… Вот нынче знаю, опять бабы в очереди, меня дожидаясь, у магазина гуртуются. Наберут по мешку на неделю чернушки. Ан нет, чтобы перенять ту привычку, как, бывало, их прабабки хозяйствовали: до свету вста- ли б, до ранних петухов, завели бы дёжки да и кормили семьи свойским. Об-ленилась нынче баба… ну, пущай городским, зачерствелым, детей подымает. Да-а… забываться стало, чем живали деды и отцы.

– Другие, дед, времена. Кого ж заставишь теперь по старинке жить?– А не мешало б хочь иногда оглядываться… Э-эх! Вот перемрут старики,

не знаю, что без нас с Ольховкой станется?.. Ить с того году следом за твоей матушкой на погосте, дай Бог памяти, кажись уже четверо пристроились… Так-то… Кузминична с дальнего урынка, – дед принялся загибать пальцы, – Степа-нидиха Сазонова, Петро Фанасыч опять жа прибрался, и Галинка Демьянова, баба-то ещё – самый цвет, а туды ж – преставилася, кажут, на хозяйстве надо-рвалася… Может, и так… Детишек четвёрку обиходь, бакшу уработай: вспаши, посади, прополи, убери… опять же подворье… как на деревне без скотины-то?.. А мужик ейный, как подался в Москву на заработки, так, поговаривают, тамотка с городской и снюхался... И носа, стервец, не кажет. Надоело, мол, сызмальства в навозе ковыряться… Сукин сы-ын! Ему, вишь, не ли́чит, отстал от деревенских дел, а ты, баба, попробуй, сдюжь…

– Ну, а мои-то, мои-то как?

Татьяна Грибанова

43

– Что ж твои?.. Заходил на днях к батьке твому. По множеству примет тожить хорошего мало, – затонакал Кормилец, – не знаю, перелетует ли?.. Детвора, Сашка с Наташкой, – в порядке. Что с ими при матери работяшшай поделается-то? – закашлявшись, Кормилец ни с того ни с сего вдруг осекся, и Сергею почу-дилось, что дед на него как-то странно, по-свойски жалостливо взглянул из-под побитого молью, надвинутого по самые брови треуха.

– А Маринка, жена-то моя, как?– Жена-то?.. Жива-здорова твоя Маринка… Работу вот себе, наконец, сы-

скала…– Работу?! Это какую ещё работу?.. Или ей дома недостаёт?– Насколько помнится, у фермера Бородина в доярки пристроилась… дак сам

скоро у неё и поспрошаешь… Вроде, довольная, – и опять на полуслове заткнул-ся Кормилец.

– Вон оно что… – Сергей хватнул ветра, словно порезался лихо выправлен-ным жалом литовки, – значит, хозяина себе нашла? – и вдруг с ясной ясностью, будто вчера это было, выплыли Лёхины ухаживания за Маринкой, его никакими побоями неистребимая настойчивость.

Помолчали. Но деду, видать, и вправду за что-то было нестерпимо жалко Сер-гея, тот это уже точно чувствовал, и старик решил заболтать своего попутчика хозяйскими разговорами. Мусолил, мусолил об озимых, о семенной картошке, о своей не растелившейся корове, которую, «хочь и жалко до душевного скрипу», а деваться некуда – вынужден был прирезать, потом ещё и ещё – без продыху о всякой мелкой всячине. Сергей слушал и не слышал, отвечал невпопад или во-все молчал. Наконец, и дед перестал встревать в его раздумки.

Ещё во времена колхозов бывший председатель со своей свитой любил, воз-вращаясь из района после очередной взбучки, завернуть в Крутов лесок, как он говаривал, «снять стресс». А потому, будто с заботой о путниках, на краю этого леска, на полпути до Ольховки, была ещё в ту пору слажена беседка не беседка, навес не навес, короче, укромное местечко, куда любой и каждый, так и привилось, теперь мог зайти, передохнуть на лавочке, перекусить за длинным дубовым столом, на худой конец, хотя бы укрыться от дождя.

И так дед к Сергею, и эдак, и с россказнями, и с вопросами – ни в какую! Окунулся мужик в свои думки, даже с лица почернел. Что тут поделать? Сергей и сам не подозревал, что это были первые мгновения конца. Конца его семейной жизни, многому конца…

– А не перекусить ли нам чуток? Дак и поллитра совсем закипела, – предло-жил Кормилец, поравнявшись с Крутовым леском.

– Можно и остаканиться, – очнулся Сергей, – самое время.– Н-но! – обрадованный дед круто дёрнул за правую вожжу, – ходи мне, ко-

собельмая! – и наладившая было ровный ход кобыла, смекнув, повернула к зна-комому месту.

Пристроив её у коновязи и подкинув, «чтоб не скучала», хоботья сена, дед пошнырял под своим сундукастым сиденьем, и откуда ни возьмись на столе объ-явился крупно накромсанный шматок сальца, сморщенный бочковой огурец, го-ловка лука и два гранёных.

– Ах, что ж это я! – всплеснул Кормилец руками и снова кинулся к телеге. Вынул из-под брезента ещё не успевшую остыть с хрусткой корочкой буханку, достал из кармана фуфайки поллитру.

Серёга Кумов

44

– Хорошо, дед, что ты мне упреж встретился!.. Ну, бывай! – дзынькнув своим о кормильцев стакан, Сергей опрокинул махом щедро накатанное.

Вскорости Кормилец, обретя привычное своё состояние, уже после второй изрядно захмелел, и потерявший всяческий контроль язык его окончательно раз-вязался. Ударило в голову и Сергею – как-никак, с утра маковой росинки во рту не было. Да и дальняя дорога давала о себе знать. Но он, в отличие от болтливо-го Кормильца, только суровел и ещё больше затворялся.

– Ты не падай духом… и, что самое важное, держи ухо востро… не шибко торопись всё в лоскуты рвать, – советовал дед, – спервоначалу надобно разо-браться, что к чему, да и вообще… Ну, а как брехня всё? Может, морочат голову, а ребёнок вовсе и не бородинский?

– Ты что, дед, ополоумел? Лишнего-то не мели! Какой-такой ребёнок?– Дак разное бают, голуба душа… А ты не верь! Не верь, тебе говорю, тому,

что бабы брешут, друг над дружкой глумятся… Голову даю на отсечение: не спозволит без пути Маринка… Твоё это дитя, единокровное.

– Вон оно что-о! – прохрипел, задыхаясь, Сергей, глаза его заблестели не-укротимым гневом, и он рванулся к телеге, – а вот мы сейчас разберёмся, чем она там без мужа занималась, какую-такую работёнку себе сыскала!

Дед ели поспевал за ним. Сергей, не приведи Господи, попадаться сейчас ему под руку, схватил вожжи и погнал конягу напропалую.

IIОтворив калитку, он увидел у крыльца чумазого Сашку. Тот упорно копался

в каком-то мотороллере, тщетно пытаясь его завести.– Ну, здравствуй, сынок, – Сергей подошёл поближе, – что, не фурычит?– Папка! А мы тебя к Пасхе ждали!– Да вот, подвезло выбраться пораньше. Подналегли… Домой-то всем хочет-

ся… Что за техника?– А мамка тебе не писала? Ещё как ты уехал, сговорилась с Фёдькой Тито-

вым, за полцены продал. С Покрова дня гонял, ничего. А сейчас хотел вот по новине обкатать, да что-то расчихался, не стронуть. Поможешь?

– Та-ак… И на какие шиши?– Мамка в долг у Бородина взяла. Она ведь у него теперь дояркой пристрои-

лась, отработает.– И где она сейчас, эта мамка твоя, бывшай ветврач, а теперь доярка?– Так на ферме же. Вечер на дворе, дойка.– Значит, говоришь, отрабатывает? – сжал зубы, раздувая ноздри, Сергей. –

Ну, посмотрим, посмотрим, как она там отрабатывает.У него загорелась под ногами земля. Кинув вещи на лавку, не заходя в дом,

срезая окружную, он рванул напрямки, через Сорочиную рощу на другой конец деревни, где на краю вольного выпаса белели в надвигающихся сумерках два фермерских коровника.

То, что он увидел и услышал из зарослей осокорей, прилепившихся по краю тырла, не помещалось ни в его мозгу, ни в сердце. Сергей не поверил своим гла-зам: Маринка – гора горой, на шестом месяце, не меньше, вышла с подойником из ворот фермы, следом – хозяин, Лёха Бородин.

– Ну, какая тебе дойка, родная? До того ли тебе теперь? Поди, присядь на воз-духах. Аппараты подключил, всё сам сделаю.

Татьяна Грибанова

45

– Да рази ж со столькими головами одному управиться, Лёшенька? – засопро-тивлялась было Маринка.

И Сергею почудилось, будто не её это вовсе голос… чужой, какой-то другой, таким она никогда за прожитые вместе годы с ним не разговаривала. Каким-то… умиротворённым, что ли, показался ему голос этой, уже не его, женщины.

– Как только ты мне открылась, что понесла, я и думать не раздумывал – по-ехал на радостях, закупил технику. Посиди, посиди, сам пригляжу, – и Бородин – в сердце занималась заря – нежно прикоснулся широкой работной ладонью к Маринкиному животу.

Глаза Сергея расширились от удивления и горя. Чего бы только он не отдал, чтобы оказаться сейчас на месте Алексея. Ему не хватало воздуха, кажется, ещё мгновенье – и Сергей задохнётся от зависти или, выломав в изгороди жердину, обрушится на обидчиков. Но не успел он перевести дух, как Бородин скрылся в воротах фермы. Минуту спустя, держась рукой за поясницу и выпятив живот, не усидела, уточкой заколтыхала вслед за ним и Маринка.

– Мальчиком ходит, – машинально произнёс Сергей, вспомнив не ко времени бабью примету, – живот-то к носу попёр.

Сказал и испугался звука собственного голоса. Зачем ему теперь возвращать-ся в свой посрамлённый дом?.. Некого больше любить…

Если спросить у Сергея, где он провёл три последних, слепых и изорванных

ложью часа, он, как ни тужься, не ответит. Не помнит он… где шёл, где был, на каком свете? Но надвигался вечер, и ноги сами принесли его к родному крыльцу.

У двери столкнулся с Наташкой. Та кинулась к отцу, чмокнула в щёку и – только её и видели.

Видать, к Ленке Мухиной побежала, опять задачка не получается… Может, оно и к лучшему… как при детях разборки устраивать?

Он вошёл в горницу, когда жена накрывала на стол. По всему было видно: о его возвращении Сашка мать уже известил. Принаряженная, на плечах, прикры-вая живот, новая вязаная шаль.

Раньше такую не видел, – мелькнуло у Сергея в голове, – новую связала… рукодельница.

Она повернулась на стук двери от печи и, зардевшись, пронося миску с дымя-щейся картошкой к столу, суетливо поздоровалась с мужем.

– А я прихожу… а Сашка, мол, отец вернулся… а мы, по правде говоря, до-жидались тебя самое раннее к Вербному, а то к Пасхе, – и присев на табуретку, заперебирала было бахрому обнимавшей её шали.

– Дожидались, говоришь, ну, и как вы меня тут дожидались?.. Какими ждан-ками жили?

– Ай ты не знаешь, какие заботы по холодам в деревне? Перезимовали вот, Бог дал… Да! Лыска телушку принесла. С молоком теперь всё полегшей. Сено, правда, в амбаре того гляди подъестся, думала, до новолетья не дотянем… Кар-тохи вчера с погреба на прогрев подняли. Сашка – мужик, да и только, за что ни возьмусь: он тут, как тут, работу из рук вырывает… Куда б я без него?... На-ташка… видал, как за полгода вытянулась? Зеркал понакупила, куда ни сунься, в каждом кармане… Да всё и не перескажешь, побудешь дома, сам и увидишь.

– Кто тама? Марина, с кем ты балакаешь? – из-за перегородки послышался голос отца.

Серёга Кумов

46

Что произошло? Как он мог, гоняясь за длинными рублями, проглядеть? И этот, вот уже сорок лет родной, голос Сергею показался каким-то почти неуз-наваемым, ещё не совсем чужим, но уже отрешённым от суетной земной круго-верти.

– Здравствуй, батя, – Сергей склонился к отцу.Тот протянул ему навстречу испиты́е руки, прижал его голову к своей груди.– Приехал! Ну, слава Богу – дозволил свидеться… Я уже и надёжу потерял, –

старик нащупал под подушкой стираную тряпицу, отёр ею свои слепые, слезя-щиеся глаза.

Сергей присел на край отцовской койки, проговорив со стариком около полу-часа, вкратце поделился, как ему живётся на заработках, какие строил планы по дороге к дому. Но потом, словно что припомнил, вдруг резко оборвал разговор: мол, отдыхай, вижу, устал от моей болтовни, ещё потолкуем.

Краем глаза он высмотрел через растворённую дверь спальни, как жена, по-дойдя к трюмо, на мгновенье распахнула шаль, дробно-дробно перекрестила живот и снова, закутав его, вернулась в горницу.

Совсем свечерело. Отыскались Сашка с Наташкой. За ужином еда в горло не лезла, Сергей говорил мало, слушал, как дети наперебой рассказывают ему полугодовые новости.

Вспомнив вдруг, как в Москве выстоял несколько очередей, покупая род-ным подарки, он раскрыл чемодан, выложил перед ребятишками два спортив-ных костюма: один синий, другой красный. Отцу положил в руки, пощупать, какую привёз ему тёплую да мягкую фланелевую рубашку. С Маринкиным же подарком – шерстяной кофточкой – медлил – судя по её сегодняшним объёмам, кофтёнка маловата на несколько размеров. Но потом всё-таки вынул покупку из чемодана и, не разворачивая, подал жене. Та, зная, что для примерки теперь не лучшее время, поблагодарила и приткнула свёрток, даже не взглянув, в верхний ящик комода.

Зато довольные Сашка с Наташкой тут же отправились на свою половину, нарядились в обновы и каждый занялся своим делом: девчонка разглядывала у зеркала, идёт ли к её зелёным глазам красный цвет, а парнишка гремел гантеля-ми – так и не оставил мысли стать военным.

Спустя час и они угомонились. Свет горел только в горнице, Маринка на-ходила и находила какие-то неотложные мелкие дела: то мыла-перетирала по-суду, то вздумала завести на завтра квас, то загремела эмалированным ведром, доставая его из чулана, – Благовещенье заходит, хоть несдобное, а надо бы тесто поставить.

Сергей посидел неприкаянно, посидел и отправился в дальнюю комнату, в ту самую, куда привёл он когда-то молодую жену свою Маринку, в ту, где рядом с их постелью, когда были маленькие рябятишки, стояла детская кроватка для Сашки и висела Наташкина люлька. Не раздеваясь и не включая свет, он так и протомился, пока, наконец-таки, Маринка уже и придумать не придумала, что бы ей ещё такое помыть-помесить-подраить, чтобы только застать мужа спя-щим.

Ну до сна ли? Сергею казалось, что он лишился теперь его до конца своих дней. Ну надо же! Жизнь только-только начала налаживаться, и, по его расчётам, потерпи Маринка ещё пару лет, залатались бы житейские бреши, куча проблем отступилась бы от их семьи навсегда. А теперь?.. Что она может ему сказать

Татьяна Грибанова

47

теперь, когда он собственными глазами – и как он только не ослеп? – видел её с Бородиным, слышал её чужой, знакомый только Лёхе, голос.

Уже и скрыть-то не скроешь… Покатилась дурная слава!.. Гудит говором об нас округа. Аж с души воротит!.. Даже любопытно, как преподнесет, – закипал Сергей, дожидаясь жены, – неужели вывернется, как косое веретено, неужели осмелится сказать, что мой?

IIIВремя близилось к полуночи.– Не спишь ещё? – погасив в горнице свет и не включая ночника, Маринка

опустилась на стул рядом с постелью, – устал, небось, с дороги-то? Что ж не ложишься? Ребята, заглянула, уж вовсю дрыхнут. Отец вот что-то, слышу, всё вздыхает, растревожился твоим приездом.

– А тебе, видать, ни капли не тревожно? Совсем совесть потеряла? Ни передо мной, ни перед людьми не стыдно! – Сергею вдруг вспомнились слова Кормиль-ца, мол, «не спозволит Маринка», спозволила, ещё как спозволила! – только не выгораживайся!.. Был я перед вечером на ферме, слышал ваше воркованье. Что, стерва, скажешь, не Бородин тебе пузо набил? Зубы-то от сладкой жизни не по-выпадали? – Сергей допялся до жены и одним рывком сдёрнул с неё шаль.

Полная, Сергей даже хмыкнул: «Тоже на сносях!» луна, явственно обрисо-вывавшая до того комнату, нырнула за амбарную крышу, но Сергей в её кратком отсвете успел заметить, что ошибся в сроках: какие там шесть месяцев! Если не нынче-завтра Маринке рожать, то через месяц точно. И у него зародилась кро-шечная надежда: «Вдруг всё же мой?..» Но в этот момент, отметая все сомнения, перечёркивая всё будущее, снова вспомнилось ему Маринкино: «Да рази ж со столькими головами одному управиться, Лёшенька?».

«Лёшенька!» И это Лёхино прикосновение к её животу! Сердце вырывалось наружу, всё в Сергее кипело и клокотало, мысли молниями, одна другой страш-ней, засверкали в воспалённой ревностью голове – какие могут быть, к чёрту, сомнения!

Маринка медлила, видно, правда, не ожидала его приезда, и всё ещё подбира-ла слова, искала оправдание своему, такому немыслимому в глазах её мужа, да и всей деревни, поступку.

– Ты у меня теперь как на ладони, подстилка бородинская! – с дрожью в голосе Сергей вскочил и со всей яростью двинул ногой по ножке Маринкиного стула.

Старый стул не выдержал удара, подкосился, и жена, цепляясь за свисавшую с комода салфетку, грузно повалилась на пол. Сверху ей на голову посыпались какие-то бабьи пузырьки и склянки, запахло пролитой «Красной Москвой». Ма-ринке почудилось, что грохнуло так, будто небо со звёздами на землю упало, но она даже не обратила на это внимания, только крест-накрест обхватила свой огромный живот и молчала.

И именно это молчание накалило и без того оголённые нервы Сергея. Он знал его, это Маринкино молчание. Она вообще никогда не кидалась в споры и тем более в ссоры. Обычно, если была права, в чём рано или поздно убеждался и муж, она замыкалась, и слова из неё не вытянуть, пока до Сергея не доходило, пока он не разбирался, не раскладывал по полочкам ситуацию. Да, так было раньше… Но сейчас не доставало сил переждать это её упорное, оправдатель-ное молчание.

Серёга Кумов

48

– Так и будешь, потаскуха, молчать?! – он нагнулся, схватив жену за косу, сграбастал в охапку, притянул её голову поближе, заглянул в глаза.

Лучше бы он этого не делал! То, что он в них увидел, не поддавалось его рассудку, слишком много было намешено в этом Маринкином взгляде: и боль, и страх, и оголённая до предела безысходность, и даже жалость, обычная бабья жалость к уже невозвратному, а значит, к нему, Сергею. Значит, не навести уже переправы! Стало нестерпимо горше.

Ещё и насмехается надо мной своей жалостью! – кольнуло в сердце.И вдруг, чего Сергей никак не ожидал, изловчившись, Маринка рывком вы-

свободила из его руки свои волосы, кое-как пододвинулась к комоду, пригнезди-лась, как могла, ладони снова водрузила на живот и, не подымаясь, прямо с пола, выбрила ему всю правду-матку.

– Чем с брюхатой воевать, лучше бы раскинул мозгами, отчего семья твоя порушилась, с какой-такой счастливой жизни жена твоя от другого рожать со-бирается?

– От другого, говоришь? – у Сергея полезли глаза из орбит, – и ты, шалава, мне, мужу свому законному, прямо так вот в глаза об этом говоришь?

– Законный, значит?.. – не смолчала Маринка, – а где ты есть, законный? И при тебе-то не шибко жили, а уж последние годы!.. И если бы не Бородин…

– И что же если? Что если, я тебя спрашиваю? – надвинулся на жену Сергей.– Что? А я тебе скажу, что: или спилась бы давно – ай, не знаешь, сколько баб

нашенских пошло от безвыходности под откос? – или, надорвавши поджилки, спровадилась бы, как Галинка Демьянова, от хозяйства на погост.

– Нашла, значит, выход?– Его и искать-то не надо было, он всегда был рядом… да я, дура, не замечала.– Может, и Наташка не моя? – зная, что дочка, как две капли, похожа на него,

махнул сгоряча Сергей.– А хоть бы и так! – пыхнула в ответ Маринка, – тебе-то вообще до нас есть дело?– Ну, ты ж и су-ука! Да за-ради кого ж я на хрен знает какой край света вка-

лывать езжу?Подскочив к Маринке, ударил наотмашь ладонью по лицу, а на руку он ой как

крепок! Потом схватил за плечи, поставил на ноги, тряхнул что было сил и лу-пил, лупил, не чуя себя. По голове, по груди… да помнит он разве, по чём ещё?... Жена обмякла в его руках, упала, а он всё не мог остановиться.

Поначалу Маринка шёпотом молила: «Дитё… дитё пожалей!». И только ког-да притихла, он очнулся и отступился. Ошалелыми глазами обвёл комнату, ища выход. Выскочил в горницу. Не оборачиваясь, молча, наподдал, так, что грохну-ло что-то в сенях, входную дверь и – вон!

– Беда-а! Что ж ты натворил, стервец? – услышал вослед отцовский всхлип.Ночь, как это нередко бывает в середине апреля, ещё холодная и смурная, на-

валилась на подворье. Сергей кинулся к бочке, что собирала с крыши дождевую воду, ухнул в неё свою бедовую, пылающую жаром голову, но и это не помогло отрезвиться. Долго сидел он на порожках крыльца, курил и всё никак не мог очахнуть, лишь в зыбком свете предутра, когда забрезжило и зарозовелось с Максимовского урынка, доплёлся до амбара и, рухнув на хоботья соломы, впал в тревожное забытьё.

А спустя пару часов, когда над приречными лозняками закровянилась позд-няя полоса зари, охрипнув душой, он вошел в дом. Сашка, выпроводив сестру

Татьяна Грибанова

49

в школу, хлопотал по хозяйству. Уже натаскал из колодца воды – коромысло и ведёрки снова водрузил в сенцах на ржавый штырь, растопил печь, и, сидя на маленьком табурете, как обычно это делала Маринка, чистил к стряпне картош-ку. Сын поднял на Сергея глаза, и тот увидел в них, набухших от слёз, не умею-щих ещё прятать свои чувства, в открытых детских глазах… нет, не укор, скорее неописуемый гнев и непримиримую отчуждённость.

Из спальни тянуло какими-то лекарствами, там стонала и охала Маринка, во-круг неё хлопотала призванная фельдшеричка.

– И как ты… такой зверь, с нами жить собираешься? Жаль, что мне только двенадцать, – всхлипнув и утёршись рукавом, выпалил Сашка, задохнулся и, не дожидаясь ответа, швырнув в чугунок ножик, выскочил на крыльцо.

Сергей завязал судьбу на узел. И не было в жизни его горше минуты. И дело даже не в Сашке! Собрал вещи, не заглядывая ни в спальню, ни в отцовский за-куток, хлопнул дверью, сбежал по порожкам мимо уткнувшегося в крылечный столбец сына и двинулся в сторону околицы.

Через час на просёлке его подобрала попутка, ехавшая в город по какой-то срочной надобности. Вечером того же дня, изрядно заправившись в привокзаль-ном ресторане, он купил плацкартный билет, сронился на своё место и очухался только под утро, и то только потому, что проводник тряс его изо всей мочи, пыта-ясь втолковать, что пассажиры давно покинули поезд, конечная – Курский вокзал.

Куда той весной исчез Сергей, ни отец его, преставившийся тем же летом, ни Сашка с Наташкой, ни кто-либо из односельчан не ведал. А когда, ненароком, к случаю, вспоминал кто о нём, так и не знали, что думать: может, и в живых Кума вовсе нет?.. Исчез в небытии… Выпадет же такая судьбина? Простыл след от человека, что тут скажешь?

Маринка же в то утро, когда Сергей с больной головой, едва протрезвевший, покинул поезд Орёл-Москва, разродилась мальчиком. Несмотря на то что не до-носила трёх недель, ребятёночек появился на свет крепеньким и здоровым. А вот с матерью его дела оказались куда хуже. О том что синяков на ней – несчёт-но, и говорить не стоит. Но, то ли что в родах пошло неладно, то ли на Серге-евой душе останется её погибель, а может, из-за обрушившихся на бабу разом потрясений, только через неделю её не стало… Маринку снесли на погост, а младенчик, её и Алексея Бородина сын, оказался живучим.

VIС той весны, когда порушилась семья Сергея Кумова, отпылило, ни мало ни

много, почти двадцать годочков…Кагакала перелётными гусями, кострилась по оврагам багряными клёнами

срединная октябрьская пора. Над взрытым колеями, вдрызг избитым грунтовым просёлком, тем самым, по которому когда-то Сергей с дедом Кормильцем до-бирался с заработков на побывку в родную Ольховку, третьи сутки, время от времени переходя в дробный, занудный ситничек, слизывая со стерни дух по-спелых хлебов, моросил густой туман.

В направлении Ольховки, не теряя из виду дороги, по более-менее сухой обо-чине, сминая размякшей, давно просящейся на выкид обувкой худосочный раз-нобыльник, шёл старик. В потерявшем всяческий колер то ли пальто, то ли пла-ще (дырявое, подпорченное молью и сукнецо и подкладка), в засаленной фетро-вой шляпе, с невеликим – смена белья да про запас несколько пачек папирос – истёртым до потери лику чемоданчиком.

Серёга Кумов

50

Когда он на повороте поравнялся с жигулёнком, сползшим по глинистой сме-тане в канаву, с другой стороны дороги его окликнул парень, нёсший из сосён-ника лапник.

– Может, подтолкнёшь, хороший человек? Упёрлась вот банка консервная, ни туда ни сюда. А всего-то чуток подналечь – и на сухом, – сетовал он на свою ма-шину, подкидывая ветки под колёса, – а я тебя потом подброшу, как говорится, долг платежом красен. Небось, к нам, в Ольховку?

– Можно и подтолкнуть, отчего ж не пособить? – кинув на сиденье жигуля чемодан, старик направился было к задку машины.

Но парень, оценив его обувку, заупрямился.– Не-е! Так дело не пойдёт! Куда тебе в твоих ботинках, учухаешься. И так,

небось, насквозь? Я вот – по сезону, в кирзачах, мне и в лужу. Давай за руль! Справишься?

Старик спорить не стал, мол, как скажешь, и вскоре, позабыв капризы, про-кашлявшись, машина выкарабкалась из колдобины, настырно завиляла сквозь сгустившиеся сумерки по склизкой дороге к скрытой моросью Ольховке.

– Чей же ты будешь, что-то никак не распознаю, – наконец, обогревшись, по-любопытствовал попутчик.

– Я-то? Дак меня кажный соплюган в округе знает – Кешка Бородин.– Во-о-на как, значится! – помолчав, протянул старик.Старик был Сергей. А паренёк – тот самый, прижитый от Бородина женой его

Маринкой, мальчонка. Слово за слово, разговорились.– Вишь ты, как возрос, – отыскивая в парне Маринкины кровинки, запри-

сматривался Сергей к Кешке, – так чему удивляться? Столько годков отлетело!– Коли с наших краёв, не мог ты не знать родителей моих. Царство им небес-

ное! – разговорился парень.– Припоминаю… знавал, вроде… а матушку твою… кажись, Мариной кли-

кали? И с батей твоим Лексеем приходилось сталкиваться… Значит, говоришь, один остался? И давненько родных-то не стало?

– Да не-е! Не один! Есть сестра Наташка, от неё из района и еду, она там учительствует, а сейчас с двойней дома воюет. По году мальчишкам, в нашем полку прибыло! – широко и нескрываемо радостно засмеялся Кешка, – есть ещё и брательник старший – Сашка. Мамка-то моя и наглядеться на меня не успела, через неделю после родов преставилась… Да… если б не батя… не посмотрел ведь, что Сашка с Наташкой не от него! Сгрёб ребятишек в охапку, деда ихнего тоже не бросил, заколотил старую избу и перевёз всех к себе на жительство… И всё бы ничего, но мне и десяти годов не было, осиротел я окончательно.

– Это как же так случилось? – не стерпел Сергей.– Батя-то мой фермерствовал, – посмурнел паренёк, – на ногах стоял крепко.

Народ, не мне тебе рассказывать, сам знаешь, занищал в те годы не на шутку. Родитель же мой умудрялся изворачиваться. Вот кого-то, видать, и одолела за-висть. Ночью пожгли, Бога не убоялись… Батя, конечно, кинулся спасать хозяй-ство. Никто в суматохе даже не заметил, как сшибла его ревущая, обезумевшая от огня скотина. Нашли на другой день, разбирая пожарище, среди обгоревших останков фермы…

Помолчали. И только на въезде в Ольховку старик осмелился полюбопыт-ствовать: мол, а что же с Сашкиным и Наташкиным отцом, куда же он подевал-ся, где обретается?

Татьяна Грибанова

51

– Да кто ж его знает? – отмахнулся Кешка, – пропал и пропал… Ни сестра, ни брат о нём разговоров не заводят. Алексей Бородин, мой кровный отец, стал им и отцом, и матерью, и опорой. Наташке приданое собрал, не обидел… Из его дома она уходила и в институт, и в замужество. Сашка не стал охать да в затылке чесать, не то время нынче, поднял батино порушенное хозяйство, отстроил но-вые фермы. Меня, хоть и сам ещё был молод, в детдом не отдал, под своим кры-лом растил. Он у меня строгий, не забалуешь, особо не похнычешь… С лёгкой его руки и моя жизнь как-нито обустраивается… Ну, вот, кажись, и добрались. А ты вообще-то, старик, к кому?

– Я-то? Да теперь, видать, уже не к кому… Разве что на погост, сродственни-кам поклониться.

– Поздно уже по погостам-то ходить. Нечего покойников по ночам трево-жить. Давай-ка ко мне. Моя Алёнка – бабочка добросольная. Переночуешь, а поутру и могилки своих родичей проведаешь.

– Ну, коли места не пролежу… благодарствую за приглашение, – неуверенно вымолвил Сергей.

VЗа время своих скитаний по дальним и ближним чужбинам Сергей Кумов так

изменился, по правде говоря, от его прежнего ничего и не осталось, уж такие с ним произошли перемены, что вряд ли кто в Ольховке смог бы распознать в согбенном, седом как лунь старичонке прежнего рослого красавца Серёгу Кума.

Ношеная, с чужого плеча, одёжа, не отяжелённый поклажей чемодан давали ясно понять, что и жильё-пристанище у этого повидавшего виды человека на-вряд ли имеется. В лучшем случае, старик ютится в какой-нибудь богадельне, из которой по недогляду нянек всё же смог вырваться, чтобы напоследок успеть-таки исполнить что-то столь для него важное и незавершённое, за-ради чего он, не убоясь надвигающихся холодов, полураздетый, с грошами в кармане, двинул-ся в путь.

Не лучшие преобразования, постепенно происходившие с ним, Сергей и сам замечал. Долгое время пытался даже сопротивляться, но судьба его упорно кати-лась под гору. Так и не смог он сыскать зацепочки, ухватиться хоть за какую-то спасительную соломинку, чтобы обрести себя прежнего.

– А всё она! Маринка! Стерва проклятущая! Не постыдилась ни сына, ни дочери, не говоря уже обо мне – растоптала семью, обрекла скитаться по миру! Все задумки мои порушила! Какое может быть ей за это прощение? – не раз, кляня в сердцах свою бывшую, кипятился Сергей.

Тем злосчастным утром, двадцать лет назад, покинув Курский вокзал, с гу-девшей, чугунной головой он недолго думая зашёл в первую попавшуюся пив-нушку. Потом в другую, потом ещё в одну. И понеслось!..

Через неделю пребывания в Москве Сергей почуял, что полугодовалый за-работок его источился до мизера. Иначе и быть не могло, судя по тому, сколь-ко собутыльников примкнуло на халяву к его беспросыпному загулу. Где жил-ночевал, где обретался ещё две недели, Кум и сам не понимал.

Но когда очухался, вспомнил, что пора бы снова заступать на вахту. Рванул в Тюмень. Стёпка Шилов, сманивший его когда-то на заработки, почему-то с побывки на родину в тот раз не вернулся. И единственная ниточка, хоть как-то связывавшая Сергея с Ольховкой, окончательно оборвалась.

Серёга Кумов

52

Сергей так и не узнал, что «корешок» его, Шило, смекнул, в отличие от него, что «бабок нарубить» можно куда легче. И по-тихому, молчком, вместо Тюмени подался в Москву, мол, на самое золотое дно.

Погуляв пару лет мелкой сошкой в одной из бандитских группировок Лихо-дея, а потом в банде, сколоченной однополчанином-афганцем, кстати, в ней он был уже не последней спицей в колеснице, ни ломом да отмычками деньги до-бывал, в таких бойнях участвовал, почище Афгана, Серёге таковские переделки отродясь не снились, отъелся, бык быком стал.

Одним словом, съякшался с самыми отпетыми уголовниками. Всё жарче раз-горались страсти. Но, недаром же говорится, сколько верёвочке ни вейся, осо-бенно, когда ходишь за добром через забор, конец сыщется, – сгиб Стёпка Ши-лов в какой-то разборке со своими же. Даже мать не узнала правды о его смерти.

Сергея же Бог миловал. Всякие-разные слухи ходили о его боевых друзьях – кто чем выживал-промышлял. Хоть душа и обожжена, сам он с огнём не играл. Он шёл своим путём.

Отработав в Тюмени без выходных-проходных, без отпусков ещё три года, Кум взял расчёт и попытался осесть в срединной России. Сложив всё подна-копившееся, набрал в банках немалые кредиты и, наконец-таки, воплотил свою мечту – прикупил на Рязанщине какие-то то ли заброшенные складские помеще-ния, то ли фермы, из них и оборудовал лесопилку.

Поначалу-то дело шло справно. Только что уж там подкачало, одному ему известно, но что-то не заладилось. И оглянуться не успел, как через три года разорился он в разор, «прогорел» до последнего рублика. Даже напиться с горя оказалось не на что. Да что толковать? Может, сам Господь его покарал?.. Мо-жет, это и было то самое «возмездие»?..

А тут ещё навалились кредиторы. Платить, конечно, нечем, и Кум кинулся в бега. Всё, что случалось «сшибить», не имея возможности устроиться на хоть какую, мало-мальски серьёзно оплачиваемую работу, Сергей пропивал.

Однажды, правда, было подвалило, приняли в свою бригаду строители-ша-башники – руки-то у Кума золотые. Но после первой же получки, после недель-ного загула, вытурили и они его взашей.

Пробовал Серёга сколотить и свою бригаду. Приходили такие же, потерян-ные, неустроенные. Работали спустя рукава, потом скандалили с заказчиками, а выбив, наконец, хоть что-то из причитавшегося, гуляли вскладчину донельзя, до опустошения карманов. Словом, если не везёт, так не везёт – как бредень ни закидывай, ничегохонько не ловится.

Росла тревога. Кум и сам уже чувствовал, что зашибся хмелем, окончательно спивается.

– Единственное спасение, – уговаривал он себя в душевном порыве, на трез-вую голову, – вернуться в Ольховку, на кровную землю.

Но такое состояние случалось с ним в редкую стёжку. По большей же части воспоминания о доме и Маринке вызывали у него взрыв безграничной злобы, и он снова напивался до бесчувствия.

– Я и видеть-то ни её, распутницу, ни ребятёнка этого, пригулянного, не смо-гу, а не то чтобы жить с ними! – бурчал он каждый раз, наклюкавшись до чёр-тиков, и, когда совсем уж становилось невтерпёж, принимался по-бабьи при-читать: – Господи! Будет ли когда конец этим мукам? Э-эх, Маринка, Маринка!.. Что ж ты, дура, натворила!

Татьяна Грибанова

53

Потом пускался винить свою бывшую во всех бедах-разнесчастьях: в том, что теперь его даже грузчиком в магазин не принимали, даже в дворники не мог он устроиться. А уж как он крестил-боговал Лёху, того, кто по его надум-кам, «подстрекал» Маринку к греху, и не передать словами! Поочухавшись, ещё лише закисал.

Всё круче скатывался Сергей, на самое донное донышко судьбы своей нелад-ной. И чем ниже погружался, тем непримиримей становился даже к малейшим нечаянным воспоминаниям о когда-то безумно любимой жене.

В конце концов, к чему всё и велось, Сергей окончательно потерял вкус к жизни и забомжевал. Да так, что до поножовщины кидался в драку с другими бездомными, чтобы отвоевать право первым порыться, извлечь хоть что-нибудь съестное из мусорных контейнеров.

Но и этого мало. Всё чаще Кум, хоть и сам себе становился в эти минуты гадок и ненавистен, усаживался прямо на тротуар на краю базара, подгинал под себя ногу и нытельно-протяжным голосом принимался гнусавить, выклянчивая подаяние. От такого «хавчика», ясное дело, – кожа да кости.

Уже давно прикормившиеся на этом рынке попрошайки гнали его прочь, ско-пом нещадно били, но Сергей от безысходности возвращался к этому лакомому для него месту снова и снова.

Прошлой зимой он так сильно простудился, что, не мечтая уже выкарабкать-ся, очнувшись в больнице, принял палату за рай Божий, а совершавших обход доктора и медсестёр – за небожителей.

Если бы не старушка, выгуливавшая в сквере по обычности в сутемень соба-чонку, так и напрочь припорошило бы тогда Сергея, окоченевавшего на лавочке. Скорая, уступив, наконец, безотвязной старушке, нескоро и неохотно, но всё же приехала.

Прошёл срок. Сергей чуток оправился от своей уличной жизни, чуток подле-чился, одним словом, хоть мало-мальски стал походить на человека. Пора было покидать и без него переполненную больничку.

Вытолкнуть его снова в никуда доктора не решились – и из милосердия дей-ствительно приткнули было в заведение с громким названием «Образцовый дом престарелых», а на самом же деле – в самую что ни на есть затрапезную бога-дельню.

Пускай богадельня, пускай изворовался её завхоз, пускай у главврача кроме клизмы и зелёнки разве что градусник. Но всё же какая-никакая, а крыша над головой, пусть и сырые, застиранные, а всё ж таки простыни. И самое главное – по утрам не бежать сломя голову, упаси Бог, чтобы кто опередил, к мусорке зажиточного дома. Хоть изо дня в день, из месяца в месяц одно и то же – жи-денькая овсянка да промасленный маргарином кусок хлеба, но после всех своих злоключений Сергей был и этому несказанно рад.

Высвобожденное от поисков выпивки и хоть чего-нибудь съестного время позволило раскинуть постепенно высветляющейся головой. Сергея невыносимо потянуло в Ольховку. Ну, хоть издали, хоть одним глазком взглянуть на неё с Поповки, хоть увидеть, почуять напоследок стелящиеся над ракитками сладко-ватые дымки протопленных краснотальником ольховских печек.

Никому не сказавшись, однажды после завтрака он попросту ушёл. Но теперь уже не в никуда. Сергей точно знал: чего бы ему ни стоило, он должен добраться до родной деревушки.

Серёга Кумов

54

В кармане негусто – шиш да ещё два шиша. Пешком с Рязанщины в его годы дойти не вот-то. С горем пополам пристроился он в сторожа к одному фермеру. Правда, тот, душа добрая, смикитил что к чему и, стало быть, взял его, можно сказать, из жалости – какой теперь из Сергея охранник?

Но, как бы там ни было, а за год Кум поднакопил на дорогу и к Покрову сле-дующего года добрался-таки до Орловщины, до своего родного райцентра. «От-туда, – решил Сергей, – уж и пёхом до Ольховки рукой подать, оттуда можно, на худой конец, и ползком».

Ползти нисколечко не случилось, повезло подъехать – чудны дела твои, Го-споди! – с тем самым мальчонкой, теперь уже молодым, женатым мужиком, из-за которого он когда-то опрометью сбежал из родной семьи.

VIТак и этого мало! Не расспрашивая о том, кто будет старик этот пришлый и

по каким-таким важным делам припожаловал он в Ольховку, по доброте сво-ей душевной, вот так запросто, случайного встречного Маринкин сын позвал к себе на ночлег.

Маринкина, видать, натура, – подумалось Сергею, – жалостливая.Он ошмурыгал го́ликом на прикрылечном камне с обувки грязь и вступил в

Кешкин дом. А точнее – дом, который когда-то, лет тридцать назад, построил только-только начинавший фермерствовать отец его Алексей Бородин.

Хоть и жил Сергей с Бородиным в одной деревне, а из-за Маринки, скорее всего, не случалось ему бывать в этом доме.

– Сашка у старой, дедовской, усадьбы отстроился, правда, ещё не совсем, – заметил Кешка, а я вот в батиной хате решил остаться. Куда нам с Алёнкой ещё, мы же на заочном в сельхозинституте? Только домой, в Ольховку.

– Учитесь, значит, вместе? – решил поддержать разговор Сергей.– Да мы со школы друг за дружкой, – широкозубо улыбнулся Кешка. Теперь

вот я – по технической части, она – ветеринарствует.Из кухни выступила, сначала животом, потом и вся сама, Кешкина Алёнка. Улыб-

нулась Сергею так же светло и приветливо, как улыбался муж её, позвала вечерить.Чем-то очень на Маринку похожа… Оттого, видать, Кешка невольно к ней и

прикипел, – подумалось при взгляде на белобрысую Алёнку Сергею, – и тоже вот… на седьмом-восьмом месяце… И, опять же, – ветврач… Да, жизнь идёт своим чередом… Кому-то уходить, а кому-то нарождаться, жить да жить…

– А я думаю, куда ты запропастился? Ещё к обеду обещался вернуться, – мяг-ко пожурила Алёнка Кешку, – уж и ночь на дворе, а тебя всё нет и нет.

– Ты же Наташку знаешь, пока вусмерть не закормит, из гостей не выпустит. А потом выехал, навалилась такая морось – дорога вдрызг. Да вот, кабы не под-собил добрый человек, куковать бы мне до утра в канаве. Не стесняйся отец, будь, как дома. И Алёнку не смущайся, она только с виду строгая, а на самом деле – пластилин пластилином.

После ужина пили чай, толковали о скорых заморозках, о новой Сашкиной задумке – объединиться с фермером из соседней деревни, одному можно и не сдюжить: и за поголовьем следи, и за строительством новых ферм, и корма успе-вай заготавливать. А сообща всё сподручнее.

Кешка вышел то ли собаку покормить, то ли ворота запереть. Маринка при-биралась с посудой.

Татьяна Грибанова

55

– Ласковая ты, Алёнка, добрая, спасибо тебе, по гроб жизни не забуду вашей с Иннокентием милости, – вставая со стола и попросясь на печь, поблагодарил хозяйку за приют, за хлеб-соль старик и, чуть помедлив, раздумчиво добавил: – и мужа своего, сразу видно, любишь… жалеешь.

– Иннокентий у меня хороший… Правда. Да и язык не поднимется его оби-деть… малябочкой ведь осиротел. Сначала мамки не стало… А потом и батя сгиб… Как же ж не жалеть? Разишь можно забижать?

– Сиротой, говоришь, возрастал? – завыпытывал Сергей теперь у Алёнки, – а что ж такое с мамкой его приключилося?

– Не хочется о том вспоминать. Да ты человек пришлый, ушёл – забыл, тебе сказать можно. Вроде, муж её, Сергей Кумов, Сашкин и Наташкин отец, подался тогда на заработки. Уж как она, Марина-то с ребятишками да со слепым дедом на руках без него тут бедовала, одной ей было известно. Рази ж можно настоко бабу в одиночку на хозяйстве оставлять?.. Да и вообще… хоть бы и не на хозяйстве. Вот и вышел грех… вот и слюбилась она с Бородиным… Дело-то нехитрое. А, к слову сказать, Лексей Иваныч был душа человек. На речи не охочий, но дело своё зна-ал!

– И что же Сергей тот?– Дак что, что? Знамо дело что! Мужик, сказывают, был горячий, строгий-

настрогий… не заартачишься, у такого супротивничать не моги! Ну и вот, зна-чит… Маринке-то уж срок подходил. А тут и муж на побывку нагрянул. От его ли побоев, по какой ли бабьей причине, только спустя неделю после родов Кеш-кина матушка обвенчалась с могилкой… Вот и весь сказ.

– А что же с Сергеем сталося? – попытал старик.– Кто его ведает? Сбежал со двора… Небось, к бабе какой пристал. Он, гово-

рят, мужик видный был, какая от таковского откажется… Ну да Бог ему судья… Небось и не икается разбойнику о том, что семью свою не сберёг! – в сердцах выдала Алёнка.

– Как сказать, – произнёс задумчиво Сергей, – как сказать… Всё-таки не же-лезный же и он… И у него, поди, душа есть? Может, и ему покою всю жистюшку не было… оттого, что ушёл так заполошно из Ольховки, оттого, что не ведал, что сталося с его женою и детьми.

– Да ну-у! – замахала руками, скривила в усмешке губы Алёнка, – не гневите Бога! Земля слухом полнится – как-нито, а захотел бы, гусь лапчатый, всю под-ноготную прознал. Скорее всего, струхнул – вдруг к ответу призовут да ввалят по самую не балуй.

Сергей так до свету и не сомкнул глаз. Не приведи Господь кому ещё пере-жить такую ночь. Врагу, и тому не пожелаешь таких думок, как те, что безжа-лостно навалились на уткнувшегося в подушку старика – упаси Бог, кто услы-шит его рыдания!

VIIАлёнка с подойником возвращалась из сарая, когда Сергей, облачась в про-

сушенную одёжу, прихватив свой чемоданчик, вышел на крыльцо.– А я оладьев напекла, греча отхлюпчела, кучерявая, – засветилась молодка

навстречу старику, – Кеша поутречал, убежал по делам. Вас просил не будить, а самое главное – без завтрака не отпускать.

– Что ты, что ты, милая, – заотнекивался было старик, – не привык я так рано… Завтрак, как говорится, заработать надобно. А у меня какая ж работа была? На печи до зари провалялся.

Серёга Кумов

56

– Нет и нет! Сами знаете, уж как оно ни на есть, а слушать не стану, – не стала миндальничать Алёнка, развернула Сергея с порога, – да и Кеша узнает – зару-гается. Ай мы нехристи какие, чтобы человека голодным из дома выпроводить?

Усадила за стол, подала с всё ещё отдающей теплом и берёзовым духом за-гнетки поднебесную, промасленную, щедро присахаренную стопку блинов, на-катила кружку парного и только после того, как старик принялся за угощение, успокоилась, присев напротив передохнуть.

– Дни теперь короткие – кот наплакал, коли не случится уехать, – не забыла напомнить у калитки Алёнка, – у нас места на всех хватит, будем ждать.

– Спасибо тебе, милая, за приют… за сердце твоё мягкое. Если не подвернёт-ся попутка, до станции пёхом по такой жиже мне уж не доползти. Какой теперь из меня ходок? Тогда уже к вам… к кому ж ещё-то?

Вчерашняя морось, не позволяя разгуляться утру, так и висела над Ольхов-кой. Не разобрать, какое время суток: сыро, туманисто, руку протяни – пальцев не разглядишь.

Не было дня, чтобы не вспоминал Сергей на чужбине о своей деревне… С за-вязанными глазами, самой чёрной из ночей мог он, не спотыкаясь, пройти вдоль Ольховки, даже беспрепятственно свернуть на любой из трёх урынков, разбегаю- щихся в стороны от главной, выводящей на большак, улицы.

Конечно, много всякого-разного за четверть века произошло: Ольховки, что знал Сергей, по сути дела, не стало. Старики, те, что его ещё могли вспомнить, поумирали, когда-то разбежались по городам его ровесники, заветшали хаты.

Но то где-то совсем рядом, то вдалеке, за огородами, слышались молодые голоса, рокот моторов – отстраивались новые, теперь уже кирпичные, дома. А значит, Божьим провидением, живо дедами насиженное место, цела Ольховка, обустраивается!

По пути к погосту, хоть и узнал Сергей от Кешки, что хата кумовская засиро-тела с той, последней, его побывки, но свернул на свой урынок. Спустя столько лет добраться до родной деревни и не побывать на своей усадьбе – кто ж стерпит?

Если бы он не знал наверняка, что это – то самое место, то мог бы и усом-ниться – так заросло оно ракитником, так задичало, что от хаты не осталось ни одного, даже самого нижнего венца. Правда, обнаружив прикрылечный, древ-ний-надревний, вдоль и поперёк щелястый камень, исползав бывшее подворье метр за метром, Сергей смог всё же отыскать и остатки когда-то на совесть сла-женного фундамента. Только и всего!

Какие-то неулётные птицы плавали в тумане. Он кинулся, продираясь сквозь колючую поросль сливняка, кружить по бывшему саду. Гнилые колоды остались от сада…

– Запропало родимое место, – сокрушался старик.И как же обрадовался он, отыскав в самом дальнем углу посаженную им

когда-то перед очередным отъездом антоновку. Огромное, старое, изломанное ветрами дерево. Порывшись в палой листве, Сергей нашёл-таки единственно уцелевшее яблочко.

Вернувшись к порогу исчезнувшей хаты, он приткнулся на камень, надкусил яблоко. С каким же наслаждением, словно за всю свою жизнь не пробовал ни-чего слаще, ел Сергей эту прокисшую, горькую дичку. Ел и захлёбывался – не хватало мочи сдержать такие же горькие слёзы…

Сергей потерялся во времени, сколько просидел у родительского порога, уж так на-блудился он по чужим краям, что не доставало ни сил, ни желания от него оторваться.

Татьяна Грибанова

57

Но вот наконец-таки мало-мальски развиднело. И прямо за кумовским за-дичалым садом, там, где когда-то за лопушистыми задворками была у них с Ма-ринкой бахча, нежданно-негаданно проглянул добротный, с резными створками дом. Совсем новый, ещё не обнесённый забором, но уже жилой – из трубы по ветру клонились дымки. В огнях рябинка под окном.

Свито новое гнездовье, – невольно подумалось старику.Ноги сами собой повели Сергея к этому дому. У крыльца рослый, лет под

сорок, мужик с парнишкой-подростком, по всему видать, сыном, ковырялись в двигателе ЗИЛка. В сарае цыркало о подойник, в сторонке, подбирая насыпан-ный прямо наземь овёс, перекагакивались гуси. Жизнь шла привычным чере-дом, чувствовался в дому достаток.

Ещё на подходе Сергей узнал сына. И хотя в воспоминаниях старика и Ма-ринка, и дети оставались на протяжении всех этих долгих лет молодыми, сыну ведь той проклятущей весной было всего ничего – тринадцатый на Масленице пошёл, ошибиться старик не мог – плоть от плоти его. Возмужав, Сашка со сво-ими могутными плечами стал кровинка в кровинку вылитый Серёга Кум в те годы, когда вахтовал в Тюмени.

Сергей подошёл и в нерешительности остановился поодаль.– Чего тебе, старик? – поинтересовался Сашка, отвлёкшись на секунду от

дела.– Огоньку не найдётся? Спички вот напрочь отсырели, – весь было ожил при

виде сына, зашарил в кармане Сергей, достал курево, протянул Сашке, – угощайся.Сын пристально посмотрел на Сергея.– Не балуюсь, – не прикоснувшись к папиросам, кинул старику, – слетай-ка,

Митька, домой, принеси коробок, – кивнул парнишке.Потом резко отвернулся и, как ни в чём не бывало, словно старика и не было

вовсе, продолжил ковыряться в движке, не до тебя, мол, не обессудь, работы по горло, дождись Митьки и ступай себе, куда шёл.

Сергей сердцем почуял, что сын узнал его. Почуял и то, что разговора с ним, видать, уже никогда, даже на смертном одре, не получится. Все слова теперь напрасны, нечего зазря ими сорить – ни за что на свете не простится ему тот, сломавший их судьбы, день. Напрасно даже пытаться что-либо объяснить… Всё теперь напрасно… И возвращение его в Ольховку через столько лет тоже было никому не нужно.

Митька принёс спички. Сергей вытряхнул беломорину, прикурил, протянул обратно коробок.

– Оставьте, пригодится, – отмахнулся парнишка и присоединился к отцу.– Потолковать бы, – запереминался, дрогнув голосом, Сергей, но всё же со-

брался духом, лицо его пошло пятнами, всё существо напряглось, как натянутая тетива. Казалось, он и дышать перестал.

– Некогда, некогда мне балясы разводить! – устало, сквозь зубы, выдавил Саш-ка. – Да и об чём нам с тобой говорить? – ничем не обнаружил он своих догадок.

– Ну, тогда бывай!.. Уж не поминай лихом, – попрощался старик.Потоптался, досадливо поморщился. Неловкий, как побитый щенок, и не ус-

лышав ни слова в ответ, двинулся по просёлку за Ольховку.– Вот всё и кончено, – шептал он себе в усы, вот и песенка спета…Сосущая внутри пустота стала ещё нестерпимей, он побелел вдруг, ровно

приготовился к смерти.

Серёга Кумов

58

До самого полудня Сашка не мог придти в себя. Кру́гом шла голова. Сколько раз он представлял себе эту встречу. Так хотелось после материной смерти по-смотреть отцу в глаза… Поначалу-то даже заколебался, подумалось: привиделся ему отец. Но когда старик заговорил, все сомнения тут же рассеялись. Что-что, а уж голос отцовский он не спутает ни с чьим!

Как же потрепала его жизнь! А ведь бате не так уж и много… Да… старик стариком, – всё ещё не верил он в случившееся.

Сашка и без того заядлый курильщик, а уж сегодня и вовсе сорвался – таскал из пачки одна за одной. За обедом, с пепельным лицом, на удивленье жены, ви-дать, окончательно себя разбередил, откупорил поллитру.

VIIIЧто поделать? Пришлось проторчать на дворе дотемна, устал как собака, но

не напрасно – ЗИЛок всё же зафурычил. А тут, к самому ужину – «вечер добрый вам в хату», – забежал Кешка. Отчитался брату, мол, кирпич довезли, можно за-вершать телятник, к отёлу, глядишь, управятся.

– Как там Наталья-то, – пододвигая к брату стопку, поинтересовался Сашка, – гостинцы передал? С ребятишками справляется?

– Сеструха наша, сам знаешь, неизбалованная… Мальцы, конечно, шустрые, докучают. Но, как говорится, своя ноша не тянет. Да и Валентинка подросла, есть кому приглядеть, помогает матери с братишками нянькаться. Витька-то днями на работе пропадает. Ну, так ясный перец, своё дело, за ним глаз да глаз.

– Витёк – мужик что надо, – похвалил Сашка зятя, – повезло нашей Наташке.– Да, тут вот ещё, – вспомнил вдруг Кешка, – припозднился я вчера, у За-

камней засел в промоину, ну ни взад ни вперёд, хоть тресни. Кабы не мужик проходящий, так и ночевать бы мне в поле… Неразговорчивый такой… мужик этот, душа на все пуговки застёгнута, будто печать какая-то на ней роковая. Ко-роче, побило его, помотало! Вроде, и не совсем старый, а на вид все семьдесят дашь. Так и не открылся, по какой-такой великой надобности в распутицу шёл со станции в Ольховку.

– И куда ж он потом делся, старик тот? – напрягся Сашка.– Часам к десяти только добрались. На улице – морок, собака и та в такую

пору к теплу жмётся. Жалко мне его стало, хоть и чужак, а всё одно – живая душа, не выпроводишь ведь со двора на ночь глядя. Что ты будешь делать? По-звал, конечно, к себе. Чай, не объест, кусок хлеба и миска борща у Алёнки всегда найдётся. Да и кирпичи на печке, небось, не пролежит. А уж куда он нынче спро-вадился, не знаю. Сказывал, вроде, надо у родичей на погосте побывать.

– На погосте, говоришь? – Сашке вспомнилось, что отец двинулся от него к околице, в сторону погоста, а ещё и то, что сегодня после обеда ни одна машина не выходила из Ольховки. – Значит, – прикинул он про себя, – как пить дать, старику пришлось добираться на станцию своим ходом.

Беспокойная ночь не сулила доброго завтра. Дьявольски ветреная и хлёст-кая, она тревожила и бередила, вышибала слезу, студила кровь. Хоть и журил себя Сашка, мол, что тебе не спится, успокойся, не трепи зазря нервы… ушёл и ушёл… его, считай, вообще в твоей жизни не было. Но какой уж тут покой! Одно дело – думать, что где-то на белом свете живёт твой батя припеваючи, наверняка, обзавёлся новой семьёй, растит детей, и всё у него благополучно. И

Татьяна Грибанова

59

совсем другое – увидеть его разбитым и немощным стариком… без расспросов, как на ладони, видна его нескладная жизнь.

Святый Боже! Куда он побрёл? – сокрушалась Сашкина душа, и корябало её, корябало до сквозной раны каким-то неотвратимым горевестом, – кому он та-кой, сирота казанская, нужен? Ведь скоро совсем догорит… И года не протянет. В лучшем случае – пару.

Ещё и рассвести-то как следует не рассвело, а Сашка уже шастал по двору.– Куда это ты в такую рань навострился? – выглянула с крыльца жена.– Кирпич вчера завезли, Кузьмич – не своё ведь, – небось, дрыхнет горе-сто-

рож, растащут без присмотра, как в прошлый раз, когда наклюкался он на Ники-ту-гусятника. Смотаюсь, взгляну. Я быстренько! – и Сашка рванул на просёлок.

Осветлилось. Выскочив за околицу и взяв подъём, ЗИЛок не повернул у церк-вы к стройке, а покатил мимо сложенных по венцу горы крутых копён, мимо тянущегося версты на полторы Сизого ложка, прямиком в сторону райцентра. Подъехав к погосту, Сашка, не давая себе отчёт почему, резко затормозил. Из-за густых зарослей сирени, заполонивших кладбищенский вал, ни креста, ни мате-риной могилы, хоть и была она в первом ряду, не разглядеть.

Меж тем, чем ближе он подходил к родной могиле, тем швыдче становился его шаг. Последние метры он уже бежал. Сердце его не обмануло! И сомневаться нечего! За оградкой, на лавочке, откинувшись к кусту разросшегося можжеве-ла, сидел отец. Сашка сразу почуял неладное: ни малейшего движения в руках, голова, удерживаемая ветками, неестественно закинута назад, глаза полузакры-ты. Но лицо! На нём, заяснившемся, повиделось Сашке безмерное облегчение, словно старика только что сняли с креста, словно сегодня настал долгожданный прощёный день и ему отпустили все его долги.

Сашка подхватил отца на руки, тот еле слышно простонал. Обрадованный, мужик не помнил, как добежал до машины, как домчал до райбольнички. А ког-да передал отца с рук на руки старому, мудрому Петру Максимычу, на счастье дежурившему в тот день, почему-то вдруг вспомнились из детства материны слова: «Господь никогда не проморгает».

Через две недели в палату к Сергею вошла медсестра.– Собирайся, Сергей Николаич!– Помилуй мя!.. Куда?.. – встрепенулся и тут же оторопел прежней, пронзав-

шей сердце, безысходностью старик, душа его, всё ещё не потерянная для Света, зашлась от неминучего, и заросшие серой щетиной скулы ожглись слезами.

– Домой! В Ольховку! Куда же ещё? – из-за спины медсестрички выступил сын.

Видать, Ангел-хранитель, отлучившийся по какой-то важной надобности на половину моей жисти, – промелькнуло в стариковской голове, – а может, лишив-ший меня за грехи мои тяжкие небесной защиты, наконец-таки, возвернулся… Не дай никому, что выпало мне… Такое дело… – Сергей даже оглянулся, поис-кал глазами за правым плечом – никого.

Лишь молодое морозное солнце искрилось в осыпанных инеем верхушках больничного парка.

Серёга Кумов

Владимир БЕрЯзЕВ

поэзия

АкварельматерИал

кандалы или тяга земная?фиолетом от края до краяГусто-густо набрякла душа.засветился нефрит на ладони.В чугуне завихряются кони,Стружка катится из-под ножа.

на изъяны гранитного пленанабегает античная пена,Чётки света низает янтарь,Глина дышит дрожжами твореньяи с фарфором не ждёт примиренья,Слиток огненный просит: «ударь!»

холст молчит... тишиной запорошен...холст, как белое поле, заброшен.полети, коли так, полетай!не один этим снегом умылся.не один заплутался, разбился,но ты шепчешь опять: «Волю дай...»

Владимир Алексеевич Берязев родился в шахтёрском городе Прокопьевске (Кузбасс) в 1959 году. Окончил Литературный институт им. Горького. Автор многих поэтических сборников. С 1997 по март 2000 года являлся председателем прав-ления Новосибирской писательской организации. С 1999 по январь 2014 – дирек-тор и главный редактор журнала “Сибирские огни”, а также секретарь правления Союза писателей России. Лауреат многих литературных премий и наград. Живет в Новосибирске.

Александру Плитченко

дай мне волю, туга материала!я в глубокой теснине дарьяла,тесен мир, если нечем дышать.Слово за слово – ты в лабиринте:лишь движенье у моря берите,лишь во хлеве и должно рожать.

тишина, тишины, тишиною...то, что было во мне, не со мною,пусть проступит во властной руке.покорись, и тебе покорится...лики, образы, милые лицаВо вселенском молчат верстаке.

и когда осязанье и запахподкрадутся на согнутых лапах,тихо палец к губам приложи.пусть возникнет из глуби бездонной –кто там? что там? – из незамутнённой,не тобой сотворённой души.

61

не много раз себе принадлежав,Вне суеты, пороков и нажив,ты на руинах рухнувших держав –любви и веры – жив покуда жив.

из толмачёво лайнеры плывуттуда, где неба злато-серебро…кому-то труд, кому-то Голливуд,кому-то подаянье у метро.

а мне, на стыд и боль, уж коли трезв,лишь повторять: «помилуй и прости!»отказываюсь напрочь, наотрезСиницы пух удерживать в горсти.

играй оркестр! рыдай, гармонь, рыдай!прощай, славянка, кончены слова…лети, синица, – прямо… прямо в рай,Где мама и любимая жива.

пусть нищий в переходе всё поёти снова улыбается душа –то ль горнему сиянию высот,то ль перезвону медного гроша…

Средь белизны морозной стыни –Глас вопиющего в пустынии света снежная свеча.

прямит стези за край небесный,В мир златотканно-бестелесный,лыжня – протяжнее луча.

Чабрец, арчин, и мёд алтая,и облепиха золотая –дары волхвующей зимы.

до рождества, до вод крещенья,за-ради веры и прощенья,ещё, ещё – домолим мы…

знаю, где-то в дебрях неолитазолотая горлинка зарыта.птаха, и свирель, и дева-диво,и на удивление красива.золотая, отчего я слышуГолос твой над серой, зимней крышей,отчего сияет мне святаяСвет-любовь – как ты же, золотая?может, это память издалечепесней и лучом дарит и лечит?может, это золотое Слово?заповедь забытая отцова?Жизнь моя до времени зарытаГде-то у истоков неолита,и витает солнечное пламя,Времена в едином горне плавя.…тает снег. и медленно светает.птица золотая-золотаяплавает на облаке рассвета –Где-то там, в живом и вечном Где-то…

Серебряное марево рекии берега оби дождливый абрис,и мокнет акварель с названьем абра,а далее – размыто… ВопрекиВсему,проистекает всё, что должно:Собака дремлет,девочка растёт,пронизывает сосны коростель,и по-ребячьи слеп счастливый дождик.а время убыстряется в груди,подобное сорвавшейся пружине.ещё мы это лето не прожили,а далее – размыто…погоди,пусть псу погоня снится,пусть сиреньюзапахнет под напев дождливых нот,пусть юная художница замрёт,пусть радуга по щучьему веленью,от берега до берега восстав,над бором загорится во спасенье!..Сегодня дождь, а завтра воскресенье,пой, радуйся, былое пролистав.

***

***

***

акварель на трОИЦу

Акварель

62

посредине пустыни Синай, с отмороженным сердцем,как простой бедуин, ожидающий манны с небес,Вновь с трезубцем войны и с хазарским своим оселедцемя играю ва-банк, за пропащей души интерес.

фараона стряхнули с хвоста. утопили погоню.Впереди сорок лет – без борща и куриных котлет.Вдруг очнёшься в ночи и почудится: «хлопцы, по коням!», –но – кричи не кричи – ни конюшен, ни всадников нет.

маета маеты. моисеево светлое завтра.от ковчега завета чернобыльским жаром несёт.мы посадим сады, возведём саркофаг из базальтаи аллаха ли яхве узрим средь Сионских высот.

уходя – уходи, прихвативши и злато, и цацки.мойша – щирый козак, он отчизне прощает долги.а иначе нельзя – не по-царски и не по-пацански,Вон, гляди, за горою виднеются нью-Васюки…

полуденные льды. песок. и склон оврага.я здесь уже бывал и в жизни и в стихах.не знаю, что главней, где кровь, а где бумага,и где, чуть погодя, останусь в дураках.а с берега видать лишь ровное, пустоеполуденного льда лужёное лицо.Что в нём отражено? лишь образы покоя,Где небо и вода мир обняли в кольцо.о чём мне думать здесь? о том ли, что пустыняВ библейской чистоте не знает о грехах.нет женщины во льдах с её мольбой о сыне,лишь отражённый свет таится в облаках.нет женщины во льдах. Всё девственно, всё голо.лишь трещина прошла от ног моих туда,Где солнце льёт своё неистовое соло,Где тают в полыньях, звеня, кристаллы льда.Чудя, дробится луч в игольчатых кристаллах...я думаю о нас... я ведаю о них...Всё будет хорошо для сих – больших и малых,уже взошла душа для всех для малых сих.

***

***

Владимир Берязев

Михаил КАзИнИК

поэзия

Стучит по кровле дождьсе ЧелОвек! ***

барокко, рюс, пещера и ампир…буддизм, фрейдизм, марксизм, конфуцианство…безумно упорядоченный мир,заброшенный во Времени-пространстве.осеннею травой окутан бах.Собака огрызается на тучу.и перепутал ветер впопыхахГнездо пичуги с кирхою могучей....молиться капле и ругать богов,убить во чреве, пировать с врагами,руками вырываясь из оков,Во все капканы попадать... ногами.Се человек! его на казнь ведутцентурионы, Сны, змея, идеи…и, если без ребра прожить сумеет,то вкусит плод в эдемовом саду.

Вселенские закаты,надмирные устройства,погибнет третий, пятый,но объяснимы свойства.

ошибки мирозданьяисправлены умами,Следы кровавой данизаставлены домами.

президиумов кожада демократий кости,а в стороне (о, боже!)деревня на погосте

а в центре, как в балете,царит распорядитель:колымские котлеты –наследственной элите.

Михаил Семёнович Казиник родился в 1951 году в Ленинграде. В 1953 году семья переехала в Витебск. В 1958 году поступил в детскую музыкальную школу № 1 по классу скрипки. В 1968 году продолжил обучение в Витебском музыкаль-ном училище В 1975 году окончил Белорусскую государственную консерваторию в Минске. В 1975–1990 годах – солист и лектор-музыковед Белорусской государ-ственной филармонии, выступал с лекциями-концертами в разных городах СССР. С 1991 года живет в Стокгольме (Швеция).

64

Из «мОскОвскОй тетрадИ» веЧер на вОрОБьёвыХ

Ravel la valse

Старые московские квартиры.В них старухи, словно негативы.Веруют упрямо в дух и баха.кружева как дырки в их рубахах.правнуки битово-беспартийны:путают иконы и картины.а когда семьёй вернутся с дачи,не играют шуберта, не плачут…...а старухам жить осталось мало....Вторят им арбатские подвалы.

за калейдоскопомпереименованийи переворотовможно не услышатьСтарых колоколени коронований,Где дома горбатыи покаты крыши.Где живут, скрываясьСпасы и покровы,там, где заблудилисьпастернак и вечер,там, где пишет мастери стучит по кровледождь, который с небаи который вечен...

В маленькой комнате оконстёкла затянуты стужейв мире небрежно-высокоммой непродуманный ужинхлеб от чужого обедафразы каких-то прохожихлезут застольной беседой.ложка на бритву похожа. разум про то и про эторечь заведёт сам с собою.Сердце – главенство банкета –тон задаёт тамадою

после второго бокала…в зале является ветертысячи листьев накаломон вдохновляет шуметьскрипки настраивать времядам разводить в полонезесколько прелестниц гарема!

сколько мадонн Веронезе!сёмгу несут на подносахвот и крюшон по-купринскибелле мадам мы вас просимспойте хоть что из Стравинского после седьмого бокала…...путь мой лежал вдоль ущельяпонял я вдруг что не лгалилермонтов, байрон и шелли понял, что стих это безднагде все опоры лишь призракпоныл копать бесполезнотам где нет верха и низа… ...кончен мой будничный ужинВ прошлом ли веке иль в среду Сколько секунд ещё нужноЧтобы дожить до обеда...

(бывшие Ленинские горы)

Михаил Казиник

Дмитрий ВОрОнИн

проза

Честная слуЖБа

1Михася Ярошука призывали в армию. Восемнадцать Михасю исполнилось

в феврале, а в конце апреля уже и повестка подоспела – милости просим в до-блестные войска, защищать честь Украины.

Михась, парубок видный, высокий, под метр девяносто, мускулистый, батьке и деду справный помощник во всех домашних делах. Он и дров порубить, и сена заготовить, и мешки с бульбой в тракторный прицеп накидать, и воды матери в огород вёдрами натаскать, и теплички покрыть, а ещё огурцы-помидоры в кор-зинах домой отнести, яблоки в подпол спустить, скотину, когда надо, прибрать. В общем, нужный работник при доме, послушный и безотказный, родительская гордость. Всем бы таких детей, горя б люди не знали.

Михась и охотник что надо, стрелок знатный, зверю шанса не даст, дедова закваска. В кухне, благодаря ему, всегда мясо найдётся.

– Михася в армию берут, праздник в доме, – гордо расхаживал по горнице, разглаживая седые обвисшие усы, дед Сашко. – Надо проводить хлопца, чтоб всем кругом знатно было. Народ созывать пора. Когда ему, напомни? – обратил-ся он к отцу призывника.

– Так первого мая идти, нехороший день, москальский праздник, – озабочен-но потёр лоб батько Андрий. – Да и в спецнабор какой-то вроде определили.

– И в чём печаль? В спецнабор! За сына не рад, что выделили из всех? Кому ещё такая честь в селе, скажи, а? То-то.

– Неспокойно всё ж как-то на сердце, времена-то вон какие.– А какие? Обычные времена. Не лучше и не хуже других времён. Всегда та-

кое было. И с тобой, и со мной, и с дедом твоим Иваном, и с прадедом Панасом. И ничего, все служили да живы-здоровы остались. Так и Михасю это же уго-товано, не сомневайся. Наша семья заговорённая, под Богом ходим, пресвятая дева Мария нам защитница. Поди-ка лучше девок наших созови, наказы нужно важные сделать.

рассказ

66

Девки, две незамужние молодухи Оксанка да Ульянка – Михасины сёстры, бабка Ганна да мамка Наталка и даже совсем уж старая бабка Христя, получив мужской инструктаж, с вдохновением впряглись в предпраздничную суету. Дом и подворье намывались, украшались, прихорашивались к приему дорогих го-стей. Со скотного двора каждый день раздавались то дикий визг свиньи, то рёв обезумевшей тёлки, то испуганное кудахтанье куриц да всполошённый гогот загнанных в угол гусей. В летней кухне постоянно что-то шипело и шкворчало до самого позднего вечера, а уже затемно над ней начинал куриться дымок, и по округе разносился сладковатый запах браги.

– Хороша горилка будет у Андрия, – втягивали ноздрями воздух сельские мужики, проходя мимо ярошуковской хаты, – погуляем знатно.

2Тридцатого апреля в подворье Михася Ярошука собралось больше двух сотен

народу: родня почти вся, кроме дядьки Василя, соседи, друзья-товарищи, под-руги. Столы, выставленные в три длинных ряда от входа в дом и застеленные узорными бумажными скатертями, ломились от угощения. Свинина, телятина, птица, рыба, сало, домашние колбасы, сыры, овощи свежие, солёные, марино-ванные, фрукты – одним словом, ешь не хочу. Да и со спиртным всё в полном порядке: горилка между блюд в двухлитровых бутылях красуется, наливочка в графинчиках искрится, вино домашнее, хочешь виноградное, хочешь яблочное, на солнышке переливается, пива наварено немеряно. Праздник так праздник.

За главным столом, по центру, посадили самого виновника торжества. По правую руку от него отец с матерью, то бишь Андрий с Наталкой, рядом крёст-ные – дядька Мирон и тетка Ева, по левую же руку самые что ни на есть ста-рейшины семьи – прадед Иван и прабабка Христя, за ними сразу дед Сашко с бабкой Ганной. Ну и в остальном всё по справедливости. Ближе к Михасю родня ближняя, потом дальняя. И в сторонних рядах всё чин чином, с одного края дружки-подружки Михася, с другого соседи и друзья-подруги батькины да дедовы. Только из погодков прадеда Ивана и прабабки Христи никого, они по-следние в селе долгожители.

Андрий Ярошук за главного сегодня на правах отца новобранца, ему и за-столье вести. Встал Андрий важно, тишину нагнал, кашлянул для солидности, вышиванку поправил, волосы пригладил и начал слово говорить.

– Дорогие наши все, и родня, и други, и соседи! Вот видите, какой у нас се-годня день, важный день, праздник. Вы понимаете.

За столами одобрительно закивали, подтверждая правоту сказанного.– А то…– И у нас було…– Праздник в доме…Андрий поднял руку. Сдерживая лавину чувств односельчан и дождавшись

тишины, продолжил.– Так вот, значит, я про важный день доскажу как есть. Он, конечно, очень

важный, важней, может, и нет. Может, даже и главный он у нас в семье. Ну, в этот год точно, что главный, тут и говорить нечего. А знатного в нём вот что. Наш Михась становится защитником, нашим защитником, моим и матери, деда своего и бабки, прадеда и прабабки и вот сестёр своих тоже. Он и вас всех под

Дмитрий Воронин

67

защиту берёт. Так, правильно я слово говорю? – обвёл всех растроганным по-влажневшим взглядом Андрий

– Так, так, – загалдели кругом гости. – Хорошо говоришь, верно.– А если так, – вновь поднял руку застольник, успокаивая собравшихся, – то

вот вам истина. Все Ярошуки завсегда были честными защитниками и не сгину-ли в своей службе на благое дело Родины, а уберегли себя для дальнейшей поль-зы жизни. Уберегли для общества и семьи. Вот я и хочу дать слово старейшине нашей семьи, самому главному нашему предку, человеку почётному и геройско-му, прадеду нашего Михася – Ивану Панасовичу Ярошуку. Пусть скажет своё важное слово парубку, а мы поднимем чарки и послушаем.

Вокруг разразились аплодисменты.– Давай, дед Иван, скажи слово потомку, нехай впитывает.Худой, сгорбленный годами старик, с заострённым ястребиным носом и сле-

зящимися полуслепыми глазами, медленно приподнялся со своего места и дро-жащим голосом произнёс:

– Чего тут говорить, тут моя речь короткая. Служи честно, внучку, верой и правдой служи, как прапрадед твой Панас служил.

3Прапрадед Панас служил у Юзефа Пилсудского. Попал он в польскую армию

в тот момент, когда пан Пилсудский с Советами воевал. Скорее даже не попал, а попался по собственной глупости. В село как-то поутру вошёл взвод солдат во главе с подпоручиком. Всех мужчин согнали на площадь перед церковью и обнародовали добровольный указ о призыве в Войско польское.

– Кто пойдет к нам на службу, получит жалование и землю, – торжественно объявил с церковного крыльца благую весть подпоручик и неожиданно положил руку на плечо стоявшего чуть ниже Панаса. – Хочешь землю, хлопец?

– Хочу, пан офицер.– Молодец, хлопче, будет тебе земля, много земли, но только после победы.

Запишите героя в солдаты.Вот так и призвали Панаса в армию. К обеду он уже при форме садился на

телегу, не попрощавшись как следует ни с отцом, ни с матерью.– Дурак, земли на могилу получишь, конечно, – только и успел сказать напо-

следок Панасу отец.Панасу воевать не пришлось, повезло дураку, отправили его сразу же в лагерь

для русских военнопленных, что в Стшалкове расположился. Туда русаки пото-ком стекали. Пан Пилсудский на тот момент хорошо трепал Красную армию, вот и скапливался служивый народец в польских лагерях. Людей для охраны ката-строфически не хватало, поэтому часть новобранцев переместили в тыл надзира-телями, мол, послужите пока тут великой Польше, а потом уж и на фронт. Панас, хлопец крестьянский, хваткий, сразу же смекнул, что только особое старание и рвение перед начальством спасёт его от гибели на поле боя. И он старался.

Стояла зима. И несчастные русские солдатики быстро превращались в хо-дячих мертвецов. Жили они в наспех сколоченных лёгких бараках, которые не отапливались, а разжигать огонь внутри помещений категорически запрещалось в целях соблюдения безопасности этих строений. Многие из красноармейцев попали в плен еще до холодов и были в летнем обмундировании, что только усугубляло их плачевное состояние. Холод и голод активно помогали смертушке делать свое дело.

Честная служба

68

– Эй, москаль тухлый, давай сюда. Прытче, прытче, – подозвал к себе плен-ного доходягу Панас, стоя в кругу охранников. – Жрать хочешь?

– Хочу, вельможный пан.– Землю жри. Съешь три жмени, дам хлеба. Ну что, Иван, съешь?– Афанасий я.– Панас, – загоготали кругом охранники, – ты бачишь, тёзка у тебе выискал-

ся, Афанасий! А может, это братец твой, может, близняк. Гляньте, хлопцы, как схожи, прям один в один. Может, и ты, Панас, москаль? Что скажешь?

Панас аж поперхнулся от неожиданности. Лицо его налилось кровью, и он со всего маха ударил кулаком русака в живот, а когда тот согнулся в три погибели, сбил его с ног ударом в голову и, уже лежачего, принялся остервенело пинать ногами куда попало, с ненавистью приговаривая:

– Який я тёзка ему, курве москальской, який я ему тёзка!– Хорош тебе, – через несколько минут охранники оттащили Панаса от жерт-

вы, – не бачишь, что ли, сдох твой тёзка уже, хрипеть перестал.– Добрый пёс знает свое дело, – усмехнулся в сторону озверевшего надзира-

теля лагерный хорунжий. – Честно служить будет.

4– Молодец, Иван Панасович, верно сказал, коротко и верно, – вновь взял сло-

во Андрий, дождавшись, когда опустеют чарки. – Наш далёкий предок служил нашей ридной крайне всею правдою, и мы его не посрамили ни на миг, вся наша семья Ярошуков. Вот и батька мой не соврёт. Скажи своё слово, батька, твой черёд пришёл.

Дед Сашко, высокий, стройный седовласый старик, с таким же ястребиным носом, как у своего отца, важно встал из-за стола и поднял чарку отменного первача.

– И что тебе сказать, внучек мой дорогой, Михась. Помню тебя вот таким, – показал Сашко рукой у своего пояса. – А и тогда ты лихо уже с крапивой во-евал. Палку в руку – и айда рубить вражину налево и направо. И пока всю её не сничтожал, с поля боя не уходил. Храбро сражался. Хоть и жалила она тебя нещадно, а ты только губы поджимал да заново на вражину кидался. Вот так же храбро шёл в бой и батька мой, твой прадед, Иванко. Храбро и честно. За правду. Вот тебе и моё слово. Служи так же честно, как твой геройский прадед Иванко. И если в бой придётся, то так же смело, как он.

… Иванко в рядах охранного батальона вошёл в белорусские Борки ранним утром, когда деревня только-только пробуждалась к работе. Зондеркоманда СС взяла Борки в плотное кольцо, а хлопцы Романа Шухевича направились по ха-там – сгонять народ к бывшему сельсовету.

– Шнель, шнель, партизанское отродье!– Пане полицай, да куда ж я с малыми дитятками? Дозвольте дома остаться.– Геть, геть, дурна баба, сказано всем – значит, всем!Украинские националисты силой вышвыривали из хат жителей и прикладами

гнали их вперёд. Тех, кто не мог двигаться самостоятельно, расстреливали на месте. За националистами в дома входили немецкие солдаты из команды тыло-вого обеспечения, вытаскивали во двор наиболее ценные вещи и тут же грузили их в грузовики и подводы, управляемые местными полицаями. Одновременно

Дмитрий Воронин

69

из сараев выгоняли уцелевшую скотину, а когда реквизиция добра заканчива-лась, поджигали подворье.

Над Борками клубился дым и стоял обречённый вой жителей.– Эй, пострел, ты куда забрался? – улыбнулся Иванко незамысловатой хитро-

сти пятилетнего пацанёнка, схоронившегося от беды в крапиве. – И не больно-то тебе там сидеть? – жалится же!

– Ой, дзядзька, балюча, – всхлипнул мальчуган.– Так вылезай оттуда.– Не магу. Матуля загадала, каб сядзеу и не вылазяць без яе дозволу.– Так это мамка твоя меня и прислала, чтоб я тебя к ней отвел. – Прауда? – обрадовался пацанёнок, выбираясь из зарослей жгучей травы.– Правда, вот те крест, – улыбаясь, перекрестился Иванко. – Давай руку, к

мамке пойдем. Как зовут-то тебя, герой?– Янка.– Во как, тёзка, значит.На площади у большого амбара Иванко подтолкнул мальчугана в сторону

подвывавшей толпы.– Иди, Ваня, ищи свою мамку. Там она, ждёт тебя.Через полчаса народ загнали внутрь амбара, закрыли ворота на засов, облили

деревянную постройку бензином и подожгли. – Ярошук, – подошёл к Иванку гауптман, когда все было кончено, – видел,

как ты щенка за руку привел. Молодец, честно служишь, хорошо воюешь. На-граду получишь, как во Львов вернёмся.

5– Вот как-то незаметно и моё слово напутствия приспело, и мне говорить

сыну важное очередь пришла, – приосанился Андрий, вобрав в себя выпираю-щий животик. – А есть ли мне ещё что сказать после наших уважаемых дедов? Могу ли я после них? Есть ли у меня честь, люди добрые?

– Есть, есть, Андрий. Честь отца на сына. Говори слово, – зашумели за сто-лами.

– Ну что ж, тогда скажу, – повернулся отец к Михасю, – Слушай сюда, сынку. Большая честь тебе вышла – служить за родную землю. Не посрами наш род вда-ли от дома. Будь смелым и решительным в своих помыслах. Держи своего врага на мушке верно, как дед Сашко тебя учил. А дед Сашко знатный учитель, он в службе своей врагу шансов не давал. Бери с него пример, служи честно, Михась.

… В Чехословакию Сашко Ярошук попал почти перед самым дембелем в составе воздушно-десантной дивизии с приказом взять под контроль пражский аэродром «Рузине» и обеспечить прием основных сил советской группировки войск. С Пражской весной надо было покончить раз и навсегда, как с рассадни-цей контрреволюции в социалистической Европе. Вот Сашко и должен был этим заняться, а ведь он уже о скорой свадьбе с Ганкой мечтал. И тут такая заваруха, будь она неладна! Все планы Сашка накрылись в одночасье, как корова языком их слизала. Никто ведь теперь не скажет, сколько это всё с чехами продлится, может, месяц, а может, и год. А если Ганка другого парня встретит? В общем, злой был Сашко на всех, ох и злой. Ходил по границе аэродрома в охранении и бубнил себе под нос: «Москали кляти, чтоб вам всем в аду гореть!».

Честная служба

70

Недели через три в очередном вечернем дозоре из зарослей кустарника, что рос вдоль дороги, ведущей к аэродрому, на Сашка и его сослуживца Максима под крики «Invaders, jdi do Moskvy!» обрушился град увесистых камней, один из которых пробил голову товарища. Максим от удара потерял сознание и тихо сто-нал, лёжа у обочины. Неизвестно, как бы там сложилось с самим Сашком, кото-рый от испуга расплакался и не мог сдвинуться с места, если бы не неожиданное появление немецкого мотоциклиста, резко притормозившего около раненого. С ходу оценив обстановку, гэдээровский солдат сорвал с плеча автомат и с коле-на дал длинную очередь по кустам, откуда исходила опасность. Кто-то обречен-но вскрикнул в обстрелянной стороне, и за этим вскриком последовали громкие всхлипы. Немецкие военнослужащие, вошедшие вместе с советским континген-том войск в Чехословакию, особо не церемонились с местным населением, в случае непослушания тут же брали оружие на изготовку и при малейшем по-дозрении на агрессию со стороны чехов применяли его без предупреждения. Спаситель Сашка, не обращая никакого внимания на плач и стоны в зарослях кустарника, подошёл к Максиму, отложил оружие и быстро оказал десантнику первую помощь – обработал рану, перевязал голову, сделал обезболивающий укол и по рации связался со своими. Всё это заняло несколько минут, после чего немец повернулся к Сашку, успевшему прийти в себя.

– Ком, рус, – показал он в направлении зарослей.Метрах в пятнадцати от дороги лежал первый чех и громко стонал. Парню

было столько же лет, сколько и молодым солдатам, подошедшим к нему, лет двадцать, не больше. Глаза у него помутнели, веки слабо подрагивали, рана в груди несчастного была страшной и не оставляла ему почти никаких шансов на жизнь. Немец передёрнул затвор и выстрелил одиночным в голову. Чех всхрип-нул и затих. Сашко с благоговейным ужасом смотрел на деловито спокойного немца, который молча присел перед жертвой, быстро обшарил его карманы, до-стал какой-то документ и положил его в свой планшет.

– Ком, рус, – вновь поманил за собой Сашка немецкий солдат.Пройдя ещё метров двадцать, военнослужащие обнаружили насмерть пере-

пуганного паренька лет шестнадцати, который обречённо сидел на земле и гром-ко всхлипывал. У мальчишки была прострелена нога.

– Аусвайс! – навёл на паренька автомат немец. – Шнель!– Не аусвайс, – растёр слёзы по лицу мальчишка. – Найм?– Александр.– Надо же, тёзка, – удивился ответу Сашко.Немец, впервые услышав голос Сашка, холодно улыбнулся и похлопал его

по плечу. – Гут, рус! – А после этого показал на висящий на плече Ярошука «калашник».

– Хор ауф дамит.– Я? – испуганно отпрянул в сторону Сашко.– Я, я, – утвердительно кивнул немец.– Я не могу, я не убивал людей, давай сам, – попытался выкрутиться из страш-

ного положения Сашко.– Найн. Ду. Дис ист айне райхенфольге , – отрицательно покачал головой не-

мец и вновь указал на автомат Сашка. – Шнель!Сашко дрожащими руками снял оружие с плеча, передёрнул затвор и, закрыв

глаза, выстрелил в несчастного мальчишку.

Дмитрий Воронин

71

– Шарфшутце! – брезгливо ухмыльнулся немец, прощупывая сонную арте-рию убитого. – Ист тот.

Ярошука вырвало.Через минуту к ним с автоматами на перевес подбежал по меньшей мере

взвод аэродромовских десантников.– Что тут произошло, сержант Ярошук? – обратился к нему взводный, косясь

на труп паренька– Я, это… Мы, это… С Максимом. Они первые… А потом… Вот он… Я не

хотел. Они первые, – не мог прийти в себя Сашко.Лейтенант вопросительно посмотрел на немца.– Рус гутер зольдат. Шарфшутце. – широко улыбнулся тот.Через месяц Сашка демобилизовали. – Благодарю за честную службу! Благодарности родителям за воспитание

сына и в ваш сельсовет я отправил по почте, так что встретят тебя дома как ге-роя, не сомневайся, – крепко пожал на прощание руку Ярошуку комбат.

6– Дозвольте и мне слово держать как крёстному Михася, – поднялся из-за

стола мускулистый мужик возраста Андрия. – Дозволяем, говори, Мирон.– Спасибо, братья, – степенно поклонился Мирон народу и повернулся к

крестнику. – Тут, Михась, правильно вспоминали всех твоих геройских предков, и это твоя гордость и твоя сила, я тебе скажу. Но гордость эта и сила не только в них, но и в батьке твоём и моём лучшем друге Андрии. Он ведь тоже герой, служил честно, и орден есть. Так и ты, Михась, как то яблоко от яблони, служи честно, чтобы батько гордился и все гордились. Вот моё слово.

… «Духи» атаковали взвод неожиданно, не в том месте и не в то время. Од-ним словом, ударили тогда, когда этого удара никто не ждал. Миномётный об-стрел, а после него шквальный автоматный огонь практически полностью унич-тожили весь разведотряд шурави. Каким-то чудом уцелели только Андрий, не получивший в этом аду ни единой царапины (видать, Бог миловал) и его взвод-ный, совсем молодой лейтенант Андрей Гончаренко, месяц назад прибывший из училища в Афганистан. Правда, лейтенанту повезло меньше, ему перебило осколками мины ногу, и пуля прошила плечо. Крови взводный потерял много и тихо постанывал, временами теряя сознание. Ещё большим чудом было то, что «духи» не стали обследовать место гибели разведчиков, а быстро растворились в горах. Почему такое случилось, так и осталось загадкой, но неожиданный уход победителей дал шанс на жизнь побеждённым.

– Тёзка, – прохрипел лейтенант, когда стало окончательно ясно, что «духи» ушли, – посмотри раны, перевяжи где надо.

– Где надо… – машинально повторил Андрий, всё ещё находясь в плену у пережитого страха. Руки дрожали, и он никак не мог наложить повязку на рану взводного.

Не покидали мысли, что вот сейчас «духи» вернутся и завершат своё смер-тоносное дело, что он тут застрял с этим москалём, вместо того чтобы бежать подальше от этой общей могилы. «Что делать, что делать? – лихорадочно думал Андрий. – Надо уходить с этого места, надо где-то схорониться. Только вот с

Честная служба

72

этим как быть? Может, грохнуть его, и дело с концом? Никто ж не узнает. А если узнают? А с ним куда? Он и шагу не ступит. На себе тащить? А ещё кормить-по-ить придётся. Воды и так мало. Сдохну с ним, не выйду. Лучше грохнуть».

– Андрей, ты чего такой дёрганый? – будто почувствовал что-то неладное лейтенант. – Не дрейфь, всё будет нормалёк, прорвёмся. Наши нас уже ищут, наверное. Рацию глянь у Генки, вдруг уцелела.

Рация не уцелела, как не уцелел и сам Генка, лежащий с развороченным жи-вотом на краю тропы, по которой шёл в разведку отряд.

– Лейтенант, надо уходить с этого места, «духи» могут вернуться!– Нет, земеля, нельзя уходить. Наши нас тут искать станут.– «Духи» тоже, – поднялся во весь рост Андрий. – Я тебя понесу, где смогу,

где не смогу – тащить буду. Больно будет, терпи, не ори, а то пристукну. Лейтенант спорить не стал, да и что зря спорить, если он в полной воле Ан-

дрия.«Может, и хорошо, что москаля не грохнул, – думал Андрий, взвалив на себя

раненого, – он мне теперь как пропуск будет. К «духам» попаду – скажу, что с «языком» шёл, выкуп за себя нёс, тогда живым оставят. К своим выйду – героем буду, товарища не бросил, офицера. Медаль дадут или орден. Хорошо, что не грохнул».

Через сутки двух Андреев подобрала вертушка, возвращавшаяся на базу по-сле выполнения задания. Орден Красной Звезды вручили Андрию Ярошуку перед всем полком ровно в тот день, когда пришёл приказ о выводе советских войск из Афганистана.

– Честный ты парень, Ярошук, настоящий товарищ, именно с таким и надо в разведку, – растроганно обнял Андрия командир полка.

7Михась, тщательно прицелившись, выстрелил. Какое-то мгновение он заво-

рожено наблюдал через окуляр снайперской винтовки за упавшим человеком, а потом осторожно стал отползать в сторону от места своего схрона.

– Ну что, Ярошук, с почином тебя, ставь зарубку на прикладе, – похлопал по плечу вернувшегося с первого задания Михася командир отряда снайперов ВСУ. – Запомни этот день 21 июня. С победы над первым москалём начался отсчёт твоей честной службы Родине.

– Слава Украине! Героям Слава!

8– Чего там, Андрий, кто звонил? – обтёрла от муки руки Наталка.– Брат Василь с Луганщины. Сына его, Мишку, сегодня снайпер застрелил, с

выпускного шёл. Вот так-то вот.– Ой, боже ж мой, беда-то какая! – всплеснула руками Наталка. – А ведь

какие надежды подавал, гордость Ярошуков, отличник круглый, в университет собирался. У нас такого умного в семье и не было никогда. Как там Вера после этого? Горе-то, горе!

– Война, будь она неладна!

Дмитрий Воронин

залман шМЕйЛИн

дружба без границ

я не знаю, в чем повезло мне более:то ли в том, что родился в стране нескучной,Где, куда ни шагнешь, попадешь в историю,то ли в том, что умру в краю романтичном и тучном.там и тут обнаруживаю – в состоянье контроля,и в большом и в малом, за что ни возьмусь.Где-то в разных краях выбирают покой и волю.и только русь, хоть убей, выбирает русь.Где-то в разных краях выбирают для сердцалето – жаркое, зиму – холодную и тихую грустьобревевшейся осени – в это верится.и только русь, хоть убей, выбирает для сердца русь.

наш узкий круг, отрезанный ломочекВ большом, в огромном городе-вампире.молитвы – тексты, в стразах многоточийи ритмов из покинутого мира.

Где все казалось грубым, неуютным,заимствованным в каждой третьей пяди.Где ложь шла рядом – беззаботный спутник,а правда в колпаке, курьеза ради.

выБОр

***

Закончил Львовский политех. В Австралии с 1996 года. Печатался в различных российских и русскоязычных изданиях: «День литературы», «Дон», «Лауреат», «Интеллигент», «Новая Немига литературная», «Альбион», «Острова», «Витра-жи», «Арфа Давида», «Австралийская мозаика», «45-я параллель», «Крещатик», «Белый ворон», «Золотое руно» и др. В 2012 году вышла книга стихов и прозы «На костре своих строчек...», в 2015 – поэтический сборник «Нам выбор дан...». Лауреат нескольких литературных премий.

мы там учились говорить намеком.там каждый шепот слыл за откровенье.мы заново теперь слагаем строки, Сплетая их из тех, привычных звеньев.

привычное выматывает жилы, привычное цепляет, сносит крышу.теперь кричи, кричи что было силы,но в этом гуле кто тебя услышит...

74 русские поэты Австралии

хорошо в темнотеи в таинственной праздности ночизаблудиться в чужих временах,посидеть кое с кем тет-а-тет,зная все наперед, замирая – а вдруг! – что есть мочи,торопясь – без понятий,Что высветит утренний свет.Вот, верхом на ослена пасхальную службу, на горуподнимаюсь я вместе с другиминавстречу встающей заре.кто молитву творит, кто запальчиво, истово споритрассыпаются бликипо красной библейской земле.

Сорри, я забыл произнести чи-и-зпрежде, чем ты успела нажать на шотна мобайле, обошлось бы без пресс-релиз,Вышло бы не грустно, а наоборот.

настроение грузит текущий момент.шоколадки хватит на пять минут.куда как солиднее груз изменили туфли, которые жмут и жмут.

постучится кто-то в дверинеожиданно – и вот,я смогу тогда поверить –Жизнь по-прежнему идет.

завывает ветер в щелях,у соседей лает пес,у кондитерских изделий диабет понизил спрос.

и синоптики – погодупредвещают наобум,поредевшему народу обещают бэби-бум.

и бегут привычным галсомЧас за часом день-деньской,

***

***

***

захочу и пойдуС маймонидом в египет, в изгнаньепоселюсь рядом с городом мертвых –не схватят меня, не сожгут.и своим колдовским, потайным, исключительным знаниямя найду примененье,обучая султана добру.хорошо в темнотеи в таинственной праздности ночиВорошить, как огонь кочергой,Вспоминая и этих и тех,белоснежных и в чем-то заядло пустых и порочных,отлетающих вдаль,не встречая каких-то помех.

а вдали гуляет вальсомпарус в дымке голубой.

постучится кто-то в двериосторожненько – тук-тук.может, кто-то мягко стелет,может, просто нету рук.

может быть, кому-то тожеодиноко, хоть умри,может, совесть сильно гложет,хочется поговорить.

постучится, я открою,отчего же не открыть.постучится – станет двое.я открою. может быть.

я молчу, как нервирует новостной ряд.банда черных в Верреби – это шок.а тебя осудят даже за косой взгляд.а в поинт куке внук – до Верреби один скок.

Впрочем, друг ты мой ситцевый, делай чи-и-з,даже если ты весь обрыдался внутри.куртуазность велит говорить врагу пл-и-и-з,приглашая к барьеру шага на три.

75русские поэты Австралии

от твоей зимы до нашего лета,двадцать тысяч километров не боле…Вдохновение – присутствие света,онемение – отсутствие боли.

Все поэты поневоле пророки,хоть в рязани ты родись, хоть в казани,Всё предсказано – и сроки, и строки, –и мы заложники своих предсказаний.

Слово липнет к воспаленному нёбу,Снова засуха на юго-востоке,Словно клювы запрокинули к небуВ ожидании дождя водостоки.

раскаленный горизонт неподвижен,мир положен на прокрустово ложе,невозможно жить, но хочется выжить,Чтобы выжить – нужно сбрасывать кожу.

***

Чтобы выжить. но становится страшноСтать еще одним седым эвкалиптом...оттого ли вся поэзия наша –это наша отходная молитва?!

оттого ли по церквам, синагогам,плачут ангелы, что нас привечали?Все мы люди, все мы бродим под богом,Чтоб в конце пути уснуть на причале.

наблюдать как в дымке солоноватойобезличенное городом гореразбивается, как брызги заката,о ступени, уходящие в море.

Родился в городе Калинковичи, что на Белорусском Полесье. Окончил Рижский политехнический институт по специальности инженер-строитель. C 1994 года жи-вёт в городе Мельбурне. Автор двух сборников: «Исповедь» (1989) и «Рубикон» (1991). Стихи публиковались в «Литературной газете», альманахе «Витражи», га-зете «Интеллигент», в поэтическом альманахе «45 Параллель», в журналах «Но-вая Немига Литературная», «Крещатик», «Белый ворон», на порталах «Русская литература Австралии» и др.

юрий ВАйСМАн

Лёше Остудину – другу и поэту.

76

я опрокинул рукомойник,от подоконника отринув,ко мне ворвался как разбойник,розовощек и мандаринов,декабрь – морозным снегом колкимСтирать хандры осенней мороки мчаться, задевая ёлки,кататься с горок.

и опять, как раньше ( пять лет назад?),объявляют посадку. последний рейс.проверяешь – паспорт, часы, рюкзак.Сколько дней под крышей? Чужая речь,но последний, слава богам, транзит.Стюардесса (с улыбкой!) стакан водыпринесет. пять лет, как не видел зим...облака превратятся в белесый дым,будет утро и серый как мышь рассвет,затяжной – на несколько суток – дождь,кто бы мог поверить, что синевепредпочтешь это небо. как чуда ждешь.здесь тебя никто не встречает, нет,Вся родня – немые кресты могил.так зачем тосковать по такой стране?Сколько раз ведь клялся: твоей ногиздесь не будет. Господи, дай же сил,не соврали – лаком чужой ломоть.

Самолет выбрасывает шасси.я опять повторяю: «домой, домой...»

поутру он белый вдохнет туман –Выдыхает к вечеру черный дым.этот город сводит меня с ума,Все равно что последний глоток воды

перед долгой дорогой на крайний юг,Где сухие версты в тоске песка.здесь никто не может найти приют,только все продолжают его искать.

здесь любое слово бросает в дрожь,обернись на голос – и пустота.Черный снег превращается в серебро,засыпает улицы, замета…

***

дОмОй ***

и в удивленье снежной бабы,которую целуют в губы,увидеть тень надежды слабой,Что скоро боль пойдёт на убыль.к Сочельнику нам станет лучше –продлится день, и дух воспрянет,и каждый к рождеству получитСвой маленький медовый пряник.

Родилась в Риге, 23 года живет в Мельбурне. Пу-бликовалась в ежегоднике «Витражи», журнале «Но-вая Немига литературная» и других изданиях.

Инга ДАуГАВИЕТЕ

русские поэты Австралии

77

посмотри – смеется надменный ра,небеса рассыпaют холодный рис.Говорят, все дороги приводят в храм(Говорят, все дороги приводят в рим),постоим с тобой на семи ветрах,от костра потянется черный дым,подождем, сестра.до утра – во храме чадит свеча,мелко-мелко вздрагивают образа,Всю дорогу – ветру луну качать,за окном меняется лишь пейзаж,Время года – старость, считай до ста,

призрачный замок спит за моим окномкаждую ночь (а сколько в году – ночей?),ты говоришь, что всё обернется сном,каждую ночь – я сплю на твоем плече. медленно тают минуты, луна плыветВ гуще лилового неба (почти желе!)....замок, дрожа, отражается в толще воддревнего озера, первого на земле. 

от первых строк –неровных, робких строк,беспомощных, смешных, косноязычных –всю жизнь мою, сквозь бури, тьму и рокя продираюсь к русской речи – зычной,свободной, не умеющей молчать,горючей, гордой, гулкой, говорливой,

пОсмОтрИ

каЖдую нОЧь

***

Родилась в Херсоне, окончила МГУ имени Ломо-носова и Оксфордский университет. Автор многочис-ленных публикаций в русскоязычной периодике (в журналах «Нева», «Новый журнал», «Юность», «Ин-терпоэзия», «Новый берег» и др.). Стихи на англий-ском опубликованы в четырёх британских поэтических антологиях.

наталья КрОФТС

а потом страницу переверни,потому что всё начинать с листа(Говоришь, дорога приводит – в рим?!)Вот те крест (не веришь?) – приводит в бар,Выбирай слова! – а потом – в мотель!и какая разница, чья кровать,здесь, важнее, солнышко, чья постель.а в кармане – мелкое серебро,Сигареты, паспорт (аж целых два!)а про то, что  дороги приводят в ров, –забывай, сестра. забывай.

плющ продолжает ползти непреклонно вверх,Солнце играет в каждом листке, цветке...Спит королевна в замке – который век,В маленькой спальне – звезды на потолке.а за окном – бушующий мир страстей,царство дорог, весны. небеса, вода...я просыпаюсь в каменной пустоте,рядом – твоя фотография. как всегда.

врачующей, гарцующей игривои плачущей от боли по ночам.

печаль моя, с убогою сумойиду к тебе по свету – и по мраку –юродивым, бездомною собакой.и, кажется, иду к себе самой…

русские поэты Австралии

78 русские поэты Австралии

Чернеет червоточинами дырнаш мрачный мир. утрата за утратой.мы отступаем – хмурые солдатысвоих надежд, зачёркиваем даты,пропавшие напрасно, без возврата,средь ерунды и мелочной вражды.кровавый снег.колючий, едкий дым.

да ладно. ты не сгинул молодым,не видел ни трагедий, ни страданий,ни голода, ни жатвы палачей.ты просто прожил жизнь в параличе баюкающей стужи ожиданий.надеялся – засветится звездашальных удач – украсят орденаминас – хмурых, сонных, мелочных солдат.…а время прёт, взрывая города,когда-то не построенные нами.

ни вины, ни войны, ни выстрелов –одиночество, мир иной.я живу далеко на выселках,я планету себе здесь выстрою,окрылённую тишиной.

ни звонков, ни оков, ни зависти.телефон обесточен, глух.только зайцы на озимь зарятся,только совы от солнца застятся,только молится вьюга вслух.

мир затерянный, мир заснеженный,запорошенный белизной.обезвраженный.обезвреженный.и почти ужене земной.

*** ***

Михаил СПИВАК

проза

два рассказаПрогресс

В городе Кемерово вспоминают очередную годовщину события, которое в ноябре 1983 года чуть не стало роковым для полумиллионного населения. Мне тогда исполнилось 10 лет, но я очень хорошо помню разговоры взрослых о том, как чуть весь наш город не погиб вследствие техногенной катастрофы – утечки ядовитого газа. На военном заводе «Прогресс» произошла авария. Хлор вытек из разбитой 60-тонной железнодорожной цистерны. К счастью для города, ветер дул в сторону, поэтому жертвы исчислялись десятками, а не тысячами.

Годы промчались быстро. В самом начале 90-х мне довелось отрабатывать на «Прогрессе» студенческую практику. Увидел завод-убийцу изнутри. Мрач-ная обширная территория, заросшая чахлыми деревцами и густым кустарником, обнесенная бетонным забором с колючей проволокой поверх. До цеха пришлось топать довольно долго. Нас было трое – студентов-химиков, закончивших пер-вый курс Кузбасского политехнического института (ныне технического уни-верситета). Нам предстояло изучить оборудование цеха, в котором происходят какие-то химические процессы.

Территория завода была довольно загаженной, но не выглядела поста-покалипсисом, как нынче. Там и сям курили рабочие, сновали грузовики и погрузчики, с железным скрипом открывались и закрывались огромные це-ховские ворота. Мы заблудились, попытались зайти не тот цех, и нас злобно послали к чертовой матери. В общем, жизнь кипела, происходила какая-то деятельность.

Вдоль забора тёк ручей или это была сточная канава. Ее берега были по-крыты серой субстанцией, похожей на мелко изрубленную бумагу. Субстанция в основном была мокрой, но мы собрали горсть сухой и подожгли. Раздался хлопок – субстанция быстро воспламенилась и сгорела. На «Прогрессе» изго-тавливали порох, поэтому субстанцию мы назвали «пороховатой». Высушили и набили пороховату в поллитровую банку, которую нашли в помойке. Заделали плотно горловину, изготовили из каких-то тряпок бикфордов шнур, подожгли и

80

спрятались за ближайшим строением. Шарахнуло звонко, осколками посекло ветви и листву. Порадовались эксперименту.

У ручья столько валялось бесхозной пороховаты, что можно было целый цех взорвать. Решили не испытывать судьбу с увеличением мощности заряда. Зуд в руках у студентов-химиков постоянный, но мы помнили наставление преподава-телей: не строить из себя умников и не синтезировать взрывоопасные вещества, особенно гремучий газ. Там не сложная реакция по выделению водорода. Толь-ко эта дрянь взрывается от сотрясения. Нам рассказывали, будто кому-то пальцы оторвало. Но дело не в пальцах, а в том, что нас могли поймать и дать по шее, выгнать за хулиганские поступки с практики.

В цехе нас приняли с прохладой, что не удивительно. К вопросу о технике без-опасности на оборонном заводе «Прогресс» подходили поверхностно. Нам сказа-ли: руками никуда не лезьте, башку никуда не суйте и постарайтесь под ногами не мешаться. Задание может показаться легким, но попробуй-ка его выполнять целую 8-часовую смену. Мобильников тогда не было. Чем студентам заняться?

В те годы на оборонных предприятиях шла конверсия – переход на выпуск гражданской продукции. Кто бы нас пустил в реальный оружейный цех… А наш занимался гальваникой, покрывали эмалью кожухи для электроплит и еще какие-то детали разной формы и размера. Студентов, разумеется, близко не подпускали к оборудованию. Отправили на склад. Сначала мы таскали из угла в угол какие-то раковины, потом подметали, потом валялись на штабелях готовой продукции, кидали с расстояния камешки в бочку. Нынешнее поколение молодых людей там бы сгинуло от безделья, но мы были ребятами закалёнными – играли в «сифу». Грязную тряпку пинали ногами. В кого она попала – тот сифа. Он должен пинать тряпку, пока другой не станет сифой. Вероятно, название игры является произ-водной от заболевания сифилис. Но мы же не филологи, в этимологию слова не вникали. Игра хорошая, динамичная. Хотя мастерша смены так не считала. Она покрутила пальцем у виска и, чтобы хоть чем-то нас занять, поручила на улице перетащить довольно тяжелые стеклянные емкости с серной или соляной кисло-той от одного угла здания к другому. Бутыли литров по двадцать. Поднять их не представлялось возможным из-за отсутствия ручек. А тащить на собственном пузе емкость с концентрированной кислотой, это увольте. Мы ногами толкали поэтому бутыли перед собой. Конечно же, одну емкость расколошматили. Во-круг все зашипело, а мы разбежались, потому что прекрасно знали: в кислоте опасна не только жидкость, но и ее испарения. На лабораторных занятиях мы не одну муху растворили в пробирках, а вот таракана серная кислота не брала. Он, конечно, подыхал, но оставался в первозданном виде.

Бутыль мы разбили, мастерше отрапортовали. Она назвала нас криворукими и сказала, что отменяет свое задание, чтобы мы больше не смели подходить к реактивам. Велела очистить задний двор цеха от железных отходов производ-ства. Мы погрузили хлам на электрокар. Мастерша спросила, умеем ли мы его водить. Вот кто ее за язык тянул? Водить мы не умели, но один из наших соврал, что у него имеется навык. Горе-водитель поехал на электрокаре, а мы пошли следом. Когда дошли до поворота, электрокар лежал на боку в кювете, а наш товарищ уже выбрался на дорогу и растерянно чесал репу. Доложили мастерше. Она не удивилась, уже не удивилась. Отправила какого-то мужика на втором электрокаре, чтобы вытащили первый. Зацепили тросом. Мы отбежали в сторо-ну, интуитивно спрятались за деревьями.

Михаил Спивак

81

Мужик дал по газам.Стальной трос натянулся, колеса буксовали около пол-минуты. Затем трос оторвался и плетью со звонким лязганьем хлестнул второй электрокар. Хорошо, что водителя не зашиб. Электрокар с водителем покатился в кювет на противоположной стороне дороги.

Мы вспомнили недавние зачеты и экзамены по физике: наглядно оценили работу третьего закона Ньютона (F1 = - F2). Электрокары в наблюдаемом экс-перименте действовали друг на друга с силами, равными по модулю и противо-положными по направлению. Из статичной системы самоустранился стальной трос, нарушив равновесие. Естественно, второй электрокар покатился прочь и нырнул носом под горку. Уверен, каждый из нас в этот момент мысленно рисо-вал векторы сил. Наука все может объяснить!

Из дальнего кювета выскочил ошалевший водитель. Он понимал, что ударь трос на метр выше, и его мозги собирали бы в пыльной траве. Мы, как клопы, вылезли из укрытий. Мужик успокоился – беда миновала. Но он рано радовался.

В этот момент мимо проезжал автомобиль «Волга». То ли с директором заво-да на борту, то ли с кем-то из его замов. Нас высокому начальству не представля-ли. В общем, высокопоставленный Перец. Он посмотрел на первый электрокар и разбросанные железяки. Перешел дорогу, посмотрел на второй электрокар с тросом, напоминающим хвост животного. Вышел на середину дороги, посмо-трел на нашу троицу и четвертого «де-Артаньяна». Перец покачал головой, про-говорил: «Дебилы» – и уехал.

По дороге в цех мужик в общих чертах и на местном диалекте пояснил, что нам теперь устроит начальство и как оно будет нас всесторонне «воспитывать». Он был немного подшофе, поэтому оставался флегматичным. С чего-то он ре-шил, что именно мы понесем наказание. Мы ждали иного – оправдательного приговора. Мужик отмахнулся и стал рассказывать, где разжиться спиртом, как правильно его воровать, как технично выносить за проходную и на этом не спа-литься.

Работники тащили ценный продукт в резиновых ёмкостях. Кто-то в грелке, привязанной на животе, кто-то в завязанной медицинской перчатке, которую крепили в широких штанах. Вроде вымени у коровы. Точно не знаю техноло-гию, потому что алкоголем не интересовался.

Спиртом баловались синюшники. А люди семейные, серьезные и ответствен-ные, воровали инструмент и другие полезные в домашнем хозяйстве вещи. Пе-ребрасывали их через забор, потом собирали. Самые хозяйственные, у которых были золотые руки, на заводском оборудовании из фондированных материалов изготавливали нужные для их приусадебных участков приспособления: швелле-ра, уголки с отверстиями для креплений, похожие на компоненты теплицы.

Молва о наших мытарствах быстро разнеслась по цеху. Мастерша начала раз-говор с заманчивого предложения, которое, впрочем, не подразумевало отказа:

– Вы тут неполную неделю, а впереди еще долгих четыре… долгих для меня. Давайте мы поступим красиво. Я обо всем договорилась. Вам зачтут производ-ственную практику и заплатят за целый месяц. А вы за это сделаете доброе дело – больше не будете здесь появляться.

– А чё так? – спросил тот, который перевернул электрокар. – У вас прикольно и кормят бесплатно.

Он был иногородним, поэтому лишаться дармового пропитания желанием не горел.

Два рассказа

82

Худой старик с бейджем волонтера в офисе тель-авивского общественного нотариуса услышал реплику на русском языке и поднял на меня взгляд:

– Вы из России?– Да…В Израиле давным-давно русским языком не никого удивишь, да и по моей

внешности трудно заподозрить иное происхождение.– А откуда из России? – спросил словоохотливый старик (беседа шла на ив-

рите).Я с кислой физиономией признался:– Из Кемерова…Не люблю уже ставший привычным момент удивления. Для человека, живу-

щего за пределами России, город Кемерово, мягко говоря, не самое известное ме-сто на планете Земля. Более или менее образованные иностранцы слышали про Москву и Санкт-Петербург. Особо продвинутые вспомнят Чернобыль – пусть не Россия, но тоже на слуху. А вот Кемерово… тут возможны два варианта: либо иностранец многозначительно пожмет плечами, потому что не просто никогда не слышал название сибирского города, но и не способен его выговорить, либо (что гораздо хуже) начинает выяснять, что такое Кемерово, где находится и кто там живет. Подобные разговоры в те годы порой завершались анекдотично: «А правда, что в Сибири медведи по дорогам ходят?» – «Врут, нет у нас никаких дорог».

Старика название города не смутило, в ступор не вогнало.– О, Кемерово! – четко произнес он. – Знаю-знаю, областной центр на юге

Сибири, Кузбасс. У вас еще городишко имеется – Анжеро-Судженск.Пришло мое время удивиться. Даже на улицах Москвы или Санкт-Петербурга,

если спросить прохожих об Анжеро-Судженске, уверен, что минимум девять из десяти никогда не слышали об этом городишке. Что уж говорить про израильтя-нина из Тель-Авива?

Старичок, довольный произведенным эффектом, не стал затягивать театраль-ную паузу.

– Бывал я в Анжеро-Судженске в 1939 году…– ?!– Ну, как бывал… – в качестве «врага народа». В сентябре 39-го СССР и

Германия разделили Польшу. Восточная ее часть, где я жил, стала советской территорией. Мне тогда было пятнадцать. Стали хватать людей и меня схвати-ли. Судили, назначили врагом народа и отправили работать в сибирскую шахту. Фактически, я стал рабом, хоть и оформленным по решению суда как заклю-ченный, подлежащий исправительному труду. Как видите, в Сибири мне уда-лось выжить. Кормили нас, конечно, не ахти. Впроголодь жили, прямо скажем. Стреляли на шахте не только «врагов народа», но и своих – без суда и следствия.

Враг народа

Михаил Спивак

- Я боюсь, что четыре недели для меня превратятся в четыре года с отбыва-нием в колонии-поселении, если вы убьётесь или кого-то из наших угробите. Я с этими алкашами не знаю что делать. А вы ребята хорошие, умные, будущие инженеры, вы мне нравитесь, только руки у вас из жопы растут.

На том и порешили.

83

Разница лишь в том, что «своих» сначала определяли во враги народа, в «контру недобитую» (это он выговорил по-русски), а потом – пулю в затылок. И нашего брата в расход пускали.

– Вашего брата, – перебил я старика, – понятно. Классовая ненависть к бур-жуям и подкулачникам, а своих-то почему к стенке ставили?

Старик откинулся на спинку кресла, улыбнулся мягкой и грустной улыбкой.– А что вы хотели? Оборудование на шахте старое, специалистов мало, труд

используют подневольный, техника безопасности нулевая, работа до изнеможе-ния. Аварии часто происходили. Кто виноват – руководство, советская система? Нет! Все происшествия списывали на диверсии шпионов. Находили «пособни-ков» и, не откладывая в долгий ящик, расстреливали. Потом делали объявление (старик ни разу не упомянул слово собрание или митинг, полагаю, потому что слово митинг подразумевает хоть какую-то свободу выбора, а подневольные та-кой роскошью не обладали). Клеймили «гнусных предателей», «вредителей», «врагов трудового народа», которые «изворачиваются в бессильной злобе» по указке империалистических агентов…

Старику пришлось попотеть, чтобы на иврите передать оттенки советской риторики тех лет.

– Как я выжил? Повезло не оказаться стрелочником. А в конце 1941 для поль-ских граждан начали вводить амнистию. Советская власть, когда приперло, ста-ла изыскивать людские резервы для борьбы с Германией…

Много лет минуло с тех пор, а я нет-нет да вспоминаю лицо сухопарого ста-рика, бывшего польского еврея, ставшего «врагом советского народа» на шахте в неприметном сибирском городке Анжеро-Судженске.

Два рассказа

Матвей шИшКО

новое имя

Буква за буквой…*** ***

***

***

***

***

разнОЦветные ОБлака

буква за буквой,осмыслил слово.Слово за словом,осмыслил фразу.фраза за фразой,я слышу мысли,и с этой секунды я тот, кем не был.

и весна своя у каждого:у дворника, садовника,у снега, у растения,у праведника, грешника.

как много деревьев!и каждое цветёт по-своему.перестаньте поливать их одинаково!

Что может быть чище снега?!он отражает солнце! но приходит лето, снег тает неизбежно. Вырастает солнечная трава!

от веток яблоку тяжело,много веток чёрных,а яблоко одно.

я видел закат луны.он серым был и таял...Что делать мне теперь?!

на картине разноцветные облака:фиолетовые – вечерние и холодные,Желтые – солнечные, согревающие,бордовые – забытые, но четкие.персиковые – мягкие и нежные.охровые – осторожные, тихие.Салатные – яркие, летние,бирюзовые – нежнее персиковых.лазурные – чистые и светлые.оранжевые – костер ночью,коричневые – осенние, потерянные,малиновые – весенние утренние,алые – розы зимой.

Матвей Алексеевич Шишко родился 18 ноября 2003 года. Поступил в лицей БГУ в 2019, учится в 10 классе филологического факультета. Публикуется впервые.

85

***

***

***

***

***

***

******

пятерО

***

вОспОмИнанИя наХлынулИплотные шторы.и прорезь света.уж давно как день...

удивительно глубокое море.но видно дно.Вода чиста...

шум машин...он вечен.даже в полночь он не стихнет...

ты думал, полагал,надеялся, мечтал,и море образов в твоём сознаньепересекались. и каждый человек прекрасен и ужасен!

движение идёт без конца...и ночью не гаснут светила.луна, освещённая солнцем,и свет фонарей...темнота или свет?Всё равно для слепого,Всё равно для толпы,Важно – для остального.

Схватить бокал и – об угол стола!теперь пол в стекле,а скатерть бела.

я уроки на завтра не сделал,Через год я в лицее учусь ли?хоть счастливым провёл этот день я,но за радость потом расплачусь я...

я даже думать запрещаюСебе о чистых летних днях.Взор на дела свои бросаюи горько думать о плодах...

звучат 5 голосов, не так ли?5 человек не умолкают!Всё спорят,Что-то выясняют,и нужен им конфликт, не прав ли?на земле больше пяти,пяти миллиардов...

...одинокий какой-то отдаленный...и уже совсем не важно ктоа тут наивный и облака ли этовчера я был другим и сейчас другой...

– он что, умер?Глаза жутко застыли на одной точке...Сидит неподвижно.неподвижен взгляд.– нет, он думает,он вспомнил прошлое.Что понятие такое есть,только что осознал.его поразило,Что был он ребёнком,он вспомнил город,В котором жил.Восточная сторона, западная,приглядитесь,тебя разрушили,но ты в моем сердце.этот город был домом,Сколько он помнит.потом всё ушло,этот город забыт.несколько слов,Воспоминания нахлынули!как легко в темноту из-под неба уплыть...Сейчас за окном дождь,но он уже в томСолнечном дне,Всё залил ясный свет.звонок всех звонков,его ждёшь весь год.учёба оконченаи – никогда не окончена...

Буква за буквой…

86

*** ***

***

*** нОтный акрОстИХ

пОЖар

сИнИе слИвы

Вот удивительно! недавнополнеба было в облаках иСолнце знойное пылало, сейчасВесь лазурен купол и лишь лунаЧуть выше полосы на горизонте. закат...

как мало этих летних вечеров,когда уж солнце за соседним домом,закат увидишь ты совсем недалеко,проехавшись на велике.не холодно, не тяжело,но так прекрасно всё!и так хотел бы я заслуженно всё это видеть!

от яркого солнцатакие яркие закаты!безоблачные дни,В один жаркий июльский полдень...такие печальные мгновения, застывшие везде,распахнуто окно,настежь открыта дверь...

я в полночь вышел подышатьна улицу. не передатьСвежести воздуха ночного!и шелест ветра. Сесть и ждать...

тоску как мне выразить, эту тоску...Все тело устало, упасть и лежать.лишь этот туман так же выглядит вяло,и загнанный год глядит в пустоту.

дом мой и даль видны из окна,редкие дома...минувший день,фары машин,Соль, высыпающаяся из стакана...лягу я сегодня пораньше,Сидеть нет сил.

полдня горел закат, дом наш...открыты окна, отперта калитка.Живые языки как жадный флаГ,аквамарин ночного неба режут как слова,ровно как кто-то в черноту ночную краски вылил...

на столележат сливы.Словно ночь и словно ветер.персики лежат по кругу.персикикак свет и вечер,это осеньи закаты.яблоки –Весна и утро.яблоки цветут весноюбелыми как снег цветами.

Матвей шишко

По картине И.И. Машкова«Натюрморт»

Акростих по картине Марка Шагала

Анатолий МАТВИЕнКО

проза

судный деньПовесть

Продолжение. Начало в №6, 2019.

Глава четвёртая. Стас. Дамаск. 6 октябряГенерал-лейтенант танковых войск Владимир Макаров возглавил советских

военных советников в Сирии в самый неприятный момент – когда сирийская армия рвалась в бой. Война – это всегда серьёзно. В случае поражения беспо-лезно лепетать оправдания, изыскивать объективные причины. На войне нужен результат, и точка.

Наблюдая за метаниями начальства, Стас порадовался, что с него спрос не-велик – только за действия одной бригады, в которой есть ещё один советский офицер. Иногда очень не хочется занимать генеральскую должность.

Макаров собрал их прямо в одной из комнат сирийского штаба, уединяться в Белом доме время не позволяло.

– Товарищи! – начал генерал, пригладив седой стриженый ёжик на макушке, и уже по интонации первого слова чувствовалось, сейчас предстоит не обычный идеологически выверенный спич, а нечто более существенное. – Все получи-ли сухой паёк и оружие? Сирийские коллеги подтвердили, что в четырнадцать ноль-ноль они вместе с египетскими войсками нанесут удар по позициям изра-ильских агрессоров на Синае и Голанских высотах.

То есть подвергшийся нападению считается агрессором? Стас с любопыт-ством прислушался.

Макаров поторопился исправить нестыковку.– Оккупационная израильская армия незаконно удерживает территории Па-

лестины, Сирии, Египта и Иордании. Кто бы ни начал боевые действия первым, любая война на захваченных Израилем территориях считается агрессивной со стороны сионистов и народно-освободительной со стороны наших арабских то-варищей.

– Разрешите обратиться, товарищ генерал-лейтенант? Для простых сложно-вато будет.

88 Анатолий Матвиенко

– Понимаю вашу озабоченность, товарищ майор, – Макаров одобрительно кивнул намечающимся вторым подбородком; всегда приятно получать вопро-сы в тему выступления. Сосед Стаса попал в точку. – Чтобы не запутать тру-дящиеся массы, ТАСС уполномочен заявить об очередном вероломном напа-дении израильской военщины вопреки соглашениям о прекращении огня. Тем более, их варварские бомбардировки Сирии иначе назвать трудно. В два часа дня египетская и сирийская армии начнут контрнаступление. Цель войны – пол-ный военный разгром израильских вооружённых сил, вытеснение к границам, выделенным Организацией Объединённых Наций в сорок седьмом году. Пусть Израиль существует, но как демилитаризованное государство под международ-ным контролем.

Стас попытался скрыть улыбку. Генерал Мухаммад вчера спросил: скажи, брат, ты брал Берлин, возьмём Тель-Авив? Если арабы прорвут фронт, точно не успокоятся, пока сирийские и египетские бригады не встретятся в центре Из-раиля.

Раньше не скрывали: на кону полная ликвидация государства Израиль, она усилит советское влияние в регионе. Вдруг оказалось, что такое развитие со-бытий не угодно для Союза?

– Война на Ближнем Востоке противоречит миролюбивой политике СССР в свете последних соглашений с Соединёнными Штатами об ограничении во-оружений и разрядке международной напряжённости. Мы против израильской военщины, только момент выбран крайне неподходящий, – аккуратно продол-жил Макаров и раскрыл главный секрет. – Операция начнётся вопреки нашим рекомендациям. Но мы не можем оставить союзников без поддержки – слишком многое поставлено здесь на карту.

Вот! Генерал прямо намекает: если они прорвутся в глубь Израиля, нужно натянуть вожжи. Стас представить себе не мог, как это сделать, если арабы пой-мают кураж. Войска не остановятся без прямого приказа президентов, особенно прямолинейного Асада – тот спит и видит последний пароход с уплывающими остатками еврейских поселенцев.

Неугомонный сосед Вася Демьянский задал ещё один неприятный вопрос – про атомные бомбы у ЦАХАЛ.

– Слух есть слух и не более. Даже если сионисты заполучили одну или две боеголовки, американцы не позволят им ударить по городам. Новая Хироси-ма не нужна никому. Но, товарищи, все выполнили приказ отправить семьи в Союз? Квятковский!

– Так точно. Утром уехала.– Демьянский?– Никак нет, товарищ генерал. У неё же работа в культурном центре. Ей по

линии политуправления разрешили остаться.– Безобразие… У остальных? Так что, товарищ майор, вы один наслаждае-

тесь семейным счастьем.От последних слов Стас чуть не взвыл. Конечно, Макаров не в курсе…Тот деловито подошёл к заключительным распоряжениям:– Помните, товарищи! Вперёд не лезть. Ни при каких условиях – ни живыми,

ни мёртвыми – вы не имеете права попасть к врагу. Документов и личных вещей не брать. Только сирийская форма без знаков различия. В эфир чтоб ни слова по-русски, это ясно? Ни в коем случае не дать повода прессе стран НАТО оклеве-

89Судный день

тать СССР в прямом вмешательстве. Зенитчикам сидеть по точкам. Авиаторы – ни шагу с аэродрома, тем более в воздух – не сметь!

Макаров вплотную приблизился к группе коллег-танкистов, навис над ними массивным корпусом.

– С вас особенный спрос. Находиться только в тылу! Сирия бросит в бой свы-ше тысячи танков, по артиллерии, авиации и живой силе у арабов тоже огромное превосходство.

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант, – вновь вылез Демьянский, необыч-но нервозный и потому общительный. – Без нас их натянут по самые помидоры.

– Прекратите, майор! Оставьте ваши шуточки. Помните, армия Сирийской Республики воюет не против евреев, а с их сионистским правительством. В Да-маске евреи живут и проблем не знают. Наша цель – построение социализма на Ближнем Востоке, нового светского прогрессивного общества, свободного от феодально-религиозных предрассудков.

Словно в насмешку над социализмом и перспективой нерелигиозного обще-ства, из соседней комнаты грянуло: «Аллах акбар!» Там происходило офицер-ское совещание сирийских танкистов на местный лад.

Макаров поморщился.– После войны предстоит большая воспитательная работа. Свободны! Всем

быть в расположении своих частей не позже двенадцати часов.Военные советники и переводчики потянулись к выходу. Стас тронул Васи-

лия за локоть.– Машину с «газоном» я Мухаммаду одолжил. Подбросишь?– О чём речь! К чёрту в задницу ехать – в компании веселее.Водитель «козла», закреплённого за майором Демьянским, обожал корот-

кие пути по жутким закоулкам, протискивался через умопомрачительные щели, иногда цепляя зеркалом за стену. Они проскочили сквозь один из рын-ков, особенно запущенный и грязный, пробираясь мимо куч мусора, каких-то брошенных тележек, остовов автомобилей, рядов железных контейнеров… Стас в кои-то веки пожалел, что на «ГАЗ-69» в тропиках снимали верх и стёкла – гнилостное амбре возле одной из помоек чуть не вышибло из сиденья. Не поверишь, что эти мерзкие трущобы торчат в какой-то паре километров от Мечети Омейядов и богатых кварталов, где, по выражению умника из политу-правления, живут «недобитые».

Майор, по обыкновению, балагурил. Стас в который раз подумал, как ар-мия не отторгла такого неподходящего для неё человека. Специалист, конечно, классный, знает английский и прилично – арабский. Но в остальном… Рыжий, невысокий, на редкость нескладный. В строю на плацу проще представить бере-менную бабу. На язык невоздержан, хоть и не переступает грань, после которой вызывают куда следует.

– …А лейтенанта Хафизуллу Саида из первого батальона помнишь? С виду такой – наследный принц, сын султана. Две недели назад, когда к Рафиду тех-нику гнали, танк Саида встал. Колонна ушла, я тормознул узнать – что стряс-лось. Тот вылезает из башни, спускается и бах ногой по катку: «рус танк – говно танк». Потом добавил, – Василий, перекрывая шум езды, перечислил русские слова, исторгнутые арабом, они показались аристократу колоритнее, чем род-ные «шайтан» или «собака». – Руки к небу воздел, Аллаха спрашивает – зачем ему такое наказание. Я заставил мехвода проверить топливо. Кончилось! Ну,

90 Анатолий Матвиенко

берите из внешнего бака, что у танка на заднице висит, – заправляйте. Саид нос воротит, не царское это дело, знает только мехвода гонять и дерьмом поливать.

– Там ехать всего ничего. С пустым баком потащились?– Спёрли соляру эти великие воины Аллаха. Слили на стоянке, наверно, –

литров десять на дне плескалось, отстой один. Короче, в наружном была поло-винка, заправили, танк не заводится. Понятное дело – топливная система завоз-душена. Рукава закатываю, говорю: учитесь, пока я жив. Саид смеётся: целый майор перед младшими чинами морду в масле перепачкал, что взять с неверно-го. Выродок! А вот ещё история была…

Ему только байки травить, а не задуматься серьёзно – этим саидам скоро в бой идти. Полковнику не нравилось хронически весёлое настроение коллеги. Многие офицеры в армии, ещё старых взглядов, на выходцев из низов смотрят с презрением. Как в бою они поведут себя рядом с «декханами» – вопрос. Бро-сятся ли на выручку, рискуя голубой кровью? А на театральное представление «советские танки против английских и американских» будет смотреть весь мир. Если опозорятся как в прошлый раз…

Вдруг на Стаса накатило спокойствие. А, собственно говоря, какая разница? Генерала ему не дадут, из полковников не разжалуют. Всё едино – к новогодне-му столу он будет дома. Если не гражданским человеком, то уже оформляющим пенсию. Анна права: это чужая война. Сионисты не грозят Минску и Москве, не сбрасывают бомбы на наши города. Арабы – союзники, но сколько их соци-ализмом не корми, всё «Аллах акбар» кричат. Вдобавок на одного Мухаммада – пяток таких Саидов. Конечно, грех жаловаться, в целом к советникам из СССР здесь отношение самое лучшее, но…

– …Шестнадцатого налетели они, думал – всё! – продолжил распинаться Ва-силий. – Высыпали шарики. Потом на «Фантом» ракета пошла. И бомба тотчас на нашу щель! Метрах в тридцати упала. Я на дно, руками голову закрыл… Тишина. Евреи слиняли. Переводчик, знаток хренов, ржёт во всё горло: это не бомба, смеётся, это первая ступень ракеты ПВО! Арабы тоже смеются, один по-бежал смотреть… И прямо на шарик наступил, с контактным взрывателем, – Ва-силий вдруг посерьёзнел. – Война начнётся, могут и на Дамаск летать. Я Маше строго сказал: как сирена взвоет, не геройствуй, дуй в убежище.

Про арабского технаря, из-за шариковой бомбы лишившегося ноги, Стас слышал, кольнуло его совсем другое. Спасибо, что Вася не оборачивается, его рыжий стриженый затылок маячит перед глазами, не увидит смущение старше-го. И неизвестно – говорить ли ему, что зря сутками пропадает в бригаде.

Маленькое ЧП случилось, когда Анна укатила на майские праздники в Алеп-по, повезла туда советско-сирийскую группу «для укрепления культурных свя-зей и дружбы между народами». На Южную Сирию упала жара, предупреди-тельный выстрел перед смертельным летним пеклом. Стас предпочёл не задер-живаться в части и поехал к себе в Тиджару, в Синий дом, где квартировали семейные, в отличие Красного дома с общежитием для холостых. Скинув пыль-ную форму, с наслаждением принял тепловатый душ и как был – обмотанный банным полотенцем – открыл дверь, услышав стук.

Маша забежала по каким-то соседским делам из разряда одолжить соль-спички. Иронично глянула на полуголый мускулистый торс полковника.

– Надо же! Держишь себя в форме, – тонкий пальчик с безупречным маникю-ром провёл по грудным мышцам. – Мужчина…

91Судный день

От движения руки чуть распахнулся её махровый домашний халат, приот-крыв ложбинку меж пухлых булочек, приподнятых кружевным лифчиком чёр-ного цвета. Стас почувствовал, как скакнуло сердце, предательски шевельнулась пикантная часть тела. Понимая, что происходящее – неправильно, недопустимо, хотел отстранить её, стоящую слишком уж близко. Но полотенце грозило со-скользнуть с бёдер, и он помедлил. Маша истолковала ситуацию по-своему – раз не сопротивляется, можно продолжить. Уже обе её руки пришли в движение, халат полностью распахнулся. Женщина прижалась всем телом и настойчиво нашла его губы своими.

Стаса охватило безумие. Не мальчишка уже, он почувствовал, что теряет кон-троль. И какая-та часть разума вдруг отчётливо сказала – пусть всё случится. Он сгрёб её в объятия, полотенце свалилось, Маша успела лишь пискнуть: входную дверь запри. В секундную паузу, пока он поворачивал ручку замка, самообла-дание не вернулось, рассудок не подсказал остановиться, он думал об одном – скорее снова прижаться к этому восхитительно пахнущему женскому телу… И ворваться в него.

Через полчаса, когда они влажные и расслабленные валялись на диване, до Стаса, наконец, дошло, какую ситуацию он создал. Маша – подруга его жены, Василий – товарищ и коллега по танковой бригаде, живут в одном подъезде. Если слух просочится…

Но Мария была совершенно спокойна.– Знай – у Васи проблемы уже лет десять, после ранения на учениях в шесть-

десят третьем. Понимает, мучается, скрывает под напускным шутовством. Про-бует иногда, как обычно – вхолостую, потом надирается в одиночестве. А я… Я тоже живой человек. Очень изредка даю себе вольную. Но только с такими как ты – твёрдокаменными коммунистами, – почему-то последнее слово, обычно произносимое или торжественно, или казённо, прозвучало у неё издевательски. – Что из кожи вон вылезут, только бы скрыть наше приключение. В гарнизо-нах или маленьких советских колониях слухи разносятся быстро. Мы же будем осторожны, правда?

Стас кивнул и потянулся за сигаретой. Но не зажёг её, вспомнив, что Маша не курит.

– Ничего, я уже ухожу. Дыми сколько влезет. Заодно перебьёт запах моих духов. Впрочем – чего тут такого, за солью забежала.

Она задорно подмигнула, намекая, что соль не вечная, может закончиться ещё раз, и исчезла, тщательно запахнув халат. Её мимолётный партнёр только сейчас свёл всё воедино: яркий макияж, дорогое бельё, босоножки на высоком каблуке. Маша точно знала, что Анны нет дома, и подготовилась к атаке по всем правилам женской стратегии.

Конечно, здорово сыграла на контрасте. Анна высокая, немного плоская – скажем откровенно, светловолосая и сероглазая. Улыбается редко, зато проник-новенно. В жизни чересчур сдержанная, зато уж если сорвётся – в радость или в истерику – туши свет. Маша ниже на полголовы, чёрная как смоль, быть может – крашеная, с выпуклыми формами и тонкой талией. Всегда с яркой помадой, под-ведёнными глазами. Но больше привлекает внимание её умение двигаться, при-нимать позы, вроде бы совершенно естественные и не вызывающие, но при этом исполненные призыва. В замкнутом военном мирке она неизбежно становилась объектом пересудов, но ни разу не давала повода упрекнуть себя в ветрености.

92

Такая вот – смотреть можно, а трогать ни-ни, только супругу, которому завидо-вали. Ещё удивлялись, отчего столь яркая дамочка двенадцать лет замужем за бесперспективным и невидным из себя майором. Поговаривали, и загранкоман-дировке Вася обязан исключительно ей. Как? Ну мы же все взрослые люди!

Стас пытался относиться к происшествию проще. Маша вела себя совершен-но естественно, без малейшего намёка на майский визит. Они не раз с тех пор ужинали по-семейному вчетвером, виделись на мероприятиях. По идее, никто со стороны ничего не должен заметить. Но когда встречались взглядом, в глазах у соседки проскальзывало такое… Это не передать словами. Если оно имело место между мужчиной и женщиной, устанавливается некая невидимая связь. Было – значит, было!

Анна, такая чуткая и придирчивая… Неужели она не почувствовала?Не менее трудно пришлось в отношениях с мужем-рогоносцем. Стас напо-

минал себе – не нужно жалеть Васю, не нужно стыдиться приключения с его женой, у неё это далеко не первый и не последний адюльтер. Найдёт и других твердокаменных коммунистов. И всё равно не просто.

А ещё откуда ни возьмись проскочила подлая мыслишка. От линии фронта до квартиры час езды. Если арабы после магриба бросят воевать, можно домой смотаться. Маша знает, что Анна уехала из Дамаска.

Отставить! Полковник хлопнул себя по щеке, точно сгоняя тропическое на-секомое. Второй раз – совсем беда. Случайность превратится в интрижку, а это уже никуда не годится. Ночевать придётся в бригаде.

Но будут десятки дней и ночей после войны, когда Стас окажется в Синем доме один, майор в очередной раз зависнет среди арабов… Нужно деликатно объяснить Маше, что продолжение не последует.

Успокоив себя обещанием, не на сто процентов искренним, полковник обра-тил внимание на войсковую колонну, которую обгонял их «газон». Сотни, если не тысячи, «ЗиЛов» – с пехотой в кузове, с полевыми кухнями и орудиями на прицепе, с топливными цистернами, с ящиками боеприпасов и всякого армей-ского барахла – двигались в сторону «Пурпурной линии» прекращения огня шестьдесят седьмого года. Сирийская армия подтягивала к границе войска, что пойдут второй волной после ударных бригад.

Глава пятая. Яков. Голанские высоты. 6 октября Служившему в любой другой армии израильская военная база Нафах пока-

залась бы огромным партизанским лагерем. По территории носились группы мужчин и женщин самого разного возраста – от молодых до весьма зрелых, спортивные и вконец расплывшиеся. Большинство с оружием, часть суетилась в гражданке, что помчались к месту сбора, не заехав домой. Здесь никто и никогда не ходит строем, не отдаёт чести, не слышно выкриков sir yes sir или aye aye, sir, а также им подобных, только на иврите; евреи орут друг на друга совершенно произвольно и разнообразно.

За четверть века на службе в ЦАХАЛ и в резерве Яков так и не привык к расхристанности под лозунгом «у нас армия для войны, а не для парада». За пределами Израиля строевая подготовка проводится в любых вооружённых си-лах, она предназначена не только для показухи: солдаты приучаются выполнять сообща любые команды, даже бессмысленные и бесполезные. Та же привычка сработает в бою.

Анатолий Матвиенко

93

В Армии Обороны Израиля считают иначе: еврейский воин способен осоз-нать задачу и с умом её выполнить. По событиям шестьдесят седьмого Яков знал, что в реальной боевой ситуации быстрое исполнение команды спасает жизнь. Боец ЦАХАЛа должен моментально повиноваться, на уровне рефлексов, а не задавать про себя вопрос: я вас умоляю, таки правильный это был приказ?

С восточной стороны не смолкала канонада. Вдалеке над горизонтом подня-лись тёмные дымные султаны. К сирийской границе пронеслась четвёрка «Ми-ражей». И без всяких объявлений очевидно – война началась.

– Авгидор! – Яков бегом догнал полковника Бен-Галя, хорошо знакомого по Шестидневной войне. Тот что-то горячо втолковывал военному интендантской наружности, демонстративно разводящему руками.

– Яша? Шолом! – полковник отпустил тыловика, немедленно исчезнувшего, и тиснул руку бывшему сослуживцу. – Молодец. Хорошо, что быстро приехал.

– Как смог… Раз хорошо – значит здесь всё плохо. В двух словах скажи.Бен-Галь, родившийся в Лодзи, носил польское прозвище «Януш», но ничуть на

поляка не походил. Если бы родители не съехали в СССР к началу Второй мировой, большеротый еврей с пеликаньим носом точно не избежал бы Аушвица. Впрочем, его родителей это не спасло – оба сгинули в ГУЛАГе по обвинению в шпионаже. Обычно улыбчивый, сейчас Авгидор колотился от возбуждения и негодования.

– Хватит одного слова – катастрофа. Честно, Яша, полная задница. Связь с Хермоном потеряна, он захвачен сирийцами. Обстрел и бомбёжки по всему фронту. На передовой бьётся 188-я бригада, моя семёрка держится севернее. У нас две кадровые танковые бригады, чуть более полутораста «Центурионов» с экипажами. Арабов прёт какая-то немыслимая масса, точнее не знаем, пред-ставь, да и в воздухе у них полное превосходство. Нормальные новости? Или ещё добавить? – Яков кивнул, едва сдерживая накатывающуюся дрожь. – Так вот – у нас курорт. Затишье, чёрт бы его побрал. На Синае ещё хуже. Египтяне прорвали линию Бар-Лева.

Зорин прокашлялся, будто налетевшая с востока гарь уже попала в лёгкие.– Держись. Как только прибудут резервисты, я соберу батальон и попрошусь

к тебе в помощь.– Куда денусь – продержусь… Но знай, Яша, расчётных суток у тебя нет.

Рафуль прикажет собрать батальон к ночи, бригада должна вступить в бой не позже утра.

– Как?!– Посадишь в башню всех, кого поймаешь. Даже тыловую обезьяну, что вти-

рала мне минуту назад – «снаряды не выписаны». Войдут арабы в его Цфат, по-ставят жену и дочку раком – этот поц вспомнит своё «снарядов нет»…

Он обречённо махнул рукой и умчался к бригаде, оставив здесь воевать за боеприпасы и пополнение младшего офицера.

Генерал Рафаэль Эйтан, обычно именуемый просто Рафуль, высказался ещё категоричнее: как только Зорин сколотит минимальную танковую группу, хотя бы четыре-пять танков, нужно немедленно выдвигаться к югу от Эль-Кунейтры, там особенно жарко.

Бюрократические препоны внезапно смягчились. По принципу «кто первый встал – того и тапки», Яков получил с консервации пять «Центурионов Шот Каль», другим предстоит воевать на «Шерманах», а ещё на трофейных советских, в изобилии имевшихся после шестьдесят седьмого. Кое-что он прихватил непо-

Судный день

94

ложенное, включая снаряды сверх штатного боекомплекта, убеждая складских на-чальников, что Рафуль лично ему разрешил, а если кто сомневается – пусть сам дует к командиру с вопросом, исполнять его приказ или обождать до сирийской победы. Наиболее толковые резервисты также достались энергичному саалю.

Творившееся в Нафахе напомнило ему давно забытые советские времена, когда положенное для подразделения командир должен был «выбивать». Смесь напористости и особой наглости именуется на иврите «хуцпа». Яков миллион раз выслушивал упрёки от Софии, что слишком скромен, для себя ничего не мо-жет урвать в отличие от многочисленных знакомых… Но сейчас скромность вы-ключилась за ненадобностью, по уровню хуцпы сааль превзошёл всех, сколачи-вая своё микроскопическое воинство, когда его оторвал вызов в штаб дивизии.

В небольшом кабинете с плотно зашторенным окошком подполковника жда-ли два мрачных типа лет по тридцать в оливковой форме без знаков различия. Сидевший за столом рыжий крепыш отрекомендовался представителем АМАН, военной разведки, фамилию он буркнул неразборчиво. Примостившийся сбоку на складном стульчике невзрачный офицер в круглых очках оказался сотрудни-ком МОССАД.

Яков опустился на предложенный стул и сосредоточился. Он подумал – две разведслужбы Израиля теоретически должны сотрудничать, а на деле часто кон-курируют друг с другом, и только серьёзный повод может свести их офицеров вместе. Впрочем, арабское нападение было как раз таким поводом.

– Сааль! Ты служил в танковых войсках СССР, – без околичностей начал агент АМАН.

– Верно.– Посмотри на эти фотографии. Никого не узнаёшь?Тучный генерал-лейтенант с эмблемами танковых войск и трое в сирийской

форме, но очень не арабской внешности, были Якову не знакомы.– Нет. Кто это?– Главный у них – лефтенант-дженерал Макароф, соответствует нашему зва-

нию рав-алуф. Очень высокий чин. Или этот – рав-алуф Колесникоф. Ты их точ-но не знаешь?

– Послушай, – Якову стало немного смешно. – Четверть века пролетело. В Советах через двадцать пять лет выслуги отправляют на пенсию, в этом году списали тех, кого призвали в год моего бегства в Израиль. Этот Макаров если и служил в сорок восьмом, был мелкой сошкой, одним из миллионов.

– Тем не менее, – влез в разговор моссадовец, – всегда остаётся шанс, что в сирийских танках будут твои товарищи, с кем нёс службу и даже воевал. Если у них целый рав-алуф командует советниками, то сами советники – старшие офи-церы, им иногда продлевают срок в армии. Мы с коллегой ставим вопрос прямо: не дрогнешь, если придётся убивать старых друзей?

– Ты… Откуда ты такой взялся? – Яков чувствовал, что надо сдержаннее, хитрее, но этот пацан с шпионскими играми и подозрениями в измене сумел его разозлить. – Ты к танку раз в жизни подходил? Я смогу узнать, что убил бывше-го однополчанина, только когда его обгорелый труп вытащат из Т-62!

– Не горячись, сааль, – одёрнул рыжий. – У нас полно народу, что имеют корни в СССР и в России. Даже Рафуль. Но раньше мы напрямую воевали с Со-ветами только в воздухе. Сейчас их инструкторы сидят чуть ли не в каждом тан-ковом батальоне, за каждым пультом зенитных ракет… Мы обязаны проявить

Анатолий Матвиенко

95

бдительность. СССР – твоя Родина? Ты полностью отдаёшь себе отчёт, что во-юешь против неё за историческую Родину нашего народа?

– Не совсем так, – смешался Яков, вызвав недоумённые взгляды разведчиков. – Я родился под Воложином в двадцать пятом году, тогда это была территория Польши. Воложинский повет включили в СССР в тридцать девятом.

– Германия оккупировала Восточные Кресы в сорок первом, – протянул эру-дированный офицер АМАНа. – А ты как спасся?

– Всё есть в личном деле. Рассказать? Двадцать второго июня сорок первого года родители посадили меня в поезд и отправили к родственникам в Горький – переждать трудное время и отдохнуть, я только окончил восемь классов. Сами остались. Им же обещали – «малой кровью, на чужой территории, от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней…». В общем, надеялись на га-рантии товарища Сталина.

Яков умолк. Прошлое накатило чёрной волной. В горле словно орех застрял, мешал говорить.

– Ты их больше не видел? – осторожно спросил человек из МОССАДа, сме-нив тон.

– Не знаю… Летом сорок четвёртого мы наступали южнее Воложина. Я успел окончить танковое училище, получил экипаж… В общем, выкроил время, отпросился у ротного и метнулся к себе в Вишнево. А там… – он проглотил комок. – Наци и местные полицаи согнали евреев в синагогу. Моих родителей, сестру. Бабушку. Брата отца и его семью. Нашего ребе Гирша Мельцера… Во-обще – всех. Одна старуха рассказывала… – Он собрался с духом, чтобы закон-чить. Столько лет прошло, а словно вчера! – Сожгли заживо. Заперли дверь и подожгли. Бабка сказала – мы стояли и смотрели, немцы принудили. Белорусов в Вишнево мало осталось… А евреев – вообще ни одного. Они тогда изнутри окно выбили, выбросили детей из огня наружу. Полицай хотел застрелить, а зондер велел – не надо. Через то же окно их закидали обратно. Живых. Я дочку как сестру назвал – Рахель, – Яков судорожно вздохнул. – От синагоги одни стены остались. Я вошёл… Обгорелые балки лежат. В углу кости видны, чело-веческие. Незахороненные. Может даже – кого из моих. И я их не похоронил. В часть торопился – давить гадов! Слово себе дал – выжить и дойти до Берли-на. И сдержал! Мы взяли Берлин. – Разведчики переглянулись. Их явно насто-рожило «мы». Советские. – Вы, молодёжь, не понимаете. Сами Холокоста не видели и не чувствуете, сколько вам не рассказывать, не водить в Яд ва-Шем, не показывать фотографии Бухенвальда и Аушвица. Сирийский президент заявил: пришло время начать войну на уничтожение. Вслушайтесь! Вообще – на унич-тожение евреев в Израиле, а не только государства. Для меня он ничем не лучше тех наци, что спалили синагогу у нас в Вишнево. Если надо – мы войдём в Да-маск, как в сорок пятом вошли в Берлин. – Яков поднялся, одёрнул форму. – Нет времени на болтовню. Если нечем заняться – проверьте на лояльность министра транспорта Шимона Переса. Он тоже из Вишнево.

– Сааль! – окликнул моссадовец. – Есть просьба. Скажи своим бойцам – нам нужен один русский. Живой или мёртвый, не важно. Лишь бы были доказатель-ства, что он – советский военный инструктор. СССР официально не ведёт войны с Израилем, их люди в боевых частях арабов – это дикое нарушение всех между-народных законов.

Судный день

96

* * *

Ни Яков Зорин, ни двое разведчиков из МОССАД и АМАН не могли знать происходившего в эти часы в кабинете премьер-министра Израиля Голды Меир. Она отчаянно искала выход из положения – терзала членов правительства, обры-вала вашингтонский телефон Генри Киссинджера… Сообщения с фронтов при-ходили панические – египетские и сирийские войска прорвали линию обороны и наступают, развёртывание резерва фатально запаздывает. Военный министр Моше Даян впадал в истерику, каялся в своих ошибках, рвал на себе волосы из-за поспешного приказа отправить войска к границе Иордании, не пожелавшей воевать с Израилем, но ничего толкового предложить не мог. Только повторял убитым голосом: ты позвонила американцам? А что Киссинджер? А президент? Звони ещё раз!

К ночи Голда вызвала его в очередной раз и сообщила о решении: готовь эскадрилью «Фантомов» для ядерных ударов по Каиру и Дамаску, вероятно – по Александрии и Латакии.

Оба понимали, что это значит. Катастрофа двух городов многократно пре-взойдёт Хиросиму. Весь мир содрогнётся.

Оба руководителя имели российские корни и отдавали себе отчёт, что Россия, которая ныне – Советский Союз, не простит гибели сотен своих граждан в сто-лицах арабских государств.

Соединённые Штаты осудят Израиль, но не бросят один на один с СССР. Начнётся ли Третья мировая война с глобальным ядерным холокостом? Возмож-но – да, возможно – нет. Но будущее без государства Израиль два еврейских по-литика не представляли.

Если другого выхода нет, Моше Даян отдаст приказ «Фантомам» на взлёт. Они с Голдой войдут в историю как самые страшные злодеи всех времён и на-родов.

Впрочем, один выход был. Если только танковые войска ЦАХАЛ сумеют удержать арабов.

В конце дня 6 октября группа танков «Центурион Шот Каль» под командо-ванием сааля Якова Зорина с наскоро сколоченными экипажами двинулась на юго-восток, оставив Кунейтру слева. Горстка танков закрыла брешь на стыке 188-й и 7-й бронетанковой бригады. Еврейским танкистам предстояло защитить Израиль от арабского нашествия, а весь мир – от собственного премьера. Не ре-шившись объявить мобилизацию в ночь перед Судным Днём, Голда была готова исправить ошибку самым чудовищным способом.

Глава шестая. Анна. Латакия – Дамаск. 6 – 7 октября Анна не заметила, как задремала на стуле, утомлённая переживаниями дня.

Сонные грёзы разбил отчаянный рёв сирены. Не вполне понимая, где находится и что творится вокруг, женщина выскочила из дежурки.

В тёмном небе началось светопреставление. Вспышки зенитных разрывов на фоне звёзд раскрасили небеса в оранжевые цвета дьявольского салюта. Взвыли «Шилки», вверх хлестнули яркие апельсины снарядов.

За рёвом канонады Анна не услышала израильских самолётов. Зная, что нуж-но искать какое-то убежище, она застыла в оцепенении, не в силах отвести глаза от пылающего неба.

Анатолий Матвиенко

97

Набережная погрузилась во тьму. Огненная трасса ракеты оборвалась осле-пительной вспышкой, сверху посыпались горящие обломки. Но ещё до того как они достигли земли, начали рваться бомбы.

Анна бросилась на бетон. В стену дежурки что-то врезалось с треском, по-сыпалась каменная крошка. Уши заложило от близких разрывов… Налёт закон-чился так же внезапно, как и начался.

Стихла сирена. Женщина поднялась, стряхнула с платья и из волос каменный мусор. Почувствовала – саднит ободранное в падении колено. Но, оглядевшись, моментально забыла о царапине. Порт залило заревом пожаров. Столб дыма вздымался над болгарским сухогрузом. А ближе… Анна едва подавила крик.

Молодой матрос полз на руках. Наверно, от шока перестал чувствовать боль. Из разорванного брюха тянулись кишки, оставляя бордовую полосу. Лицо араба перекосила гримаса. Он продвинулся на десяток метров, конвульсивно дёрнулся и затих.

– Уходите отсюда! – тронул её за плечо советский морской офицер, несколько часов назад помогавший устроиться в дежурке. – Пока не отменили поезда, луч-ше возвращайтесь в Дамаск и просите, чтоб вас отправили в Союз самолётом.

Анна тревожно обернулась.– Неужели там безопаснее? Да и фунты кончились…– Я распоряжусь, чтобы вас посадили в вагон. В Дамаске дипломатический

корпус, в том числе американский и других стран НАТО. Дамаск сионисты не осмелятся бомбить. Идёмте!

Он практически силой уволок её, подальше от безжизненного тела с выверну-тыми внутренностями. Но от другой картины не спас. Двое сирийских солдат во-локли израильского лётчика. Налетела толпа. Военных снесли, да они и не очень-то сопротивлялись. Через пару минут люди расступились. От пилота осталась только бесформенная кровавая груда, похожая на мясо, разделанное на скотобой-не. Солдаты забросили «калаши» на плечо и удалились, бросив тело на причале.

Офицер сдержал обещание и отправил в столицу. Вымотанная бессонной но-чью в поезде, Анна вывалилась на привокзальную площадь чуть живая. Стоило ей закрыть глаза, как перед ними моментально возникал еврейский лётчик, на которого налетала разъярённая толпа, и его жертва – матрос с вывороченными внутренностями. К счастью, увидела армейский «газ-джип». Его водитель без долгих уговоров подбросил к Синему дому. От него же услышала о сокруши-тельной победе на всех фронтах и скором окончании войны.

В квартире всё выглядело по-прежнему. Явно Стас не возвращался из брига-ды. Анна сменила испачканное платье на свежее и посмотрела на себя в зеркало. Краше в гроб кладут. Злоключения истекших суток прошлись по лицу сталь-ными копытами. Лечь отдохнуть? Ей невыносима была мысль остаться одной. Привычными движениями втёрла крем, убрав с кожи самые заметные разруше-ния. Плотная тушь и яркая помада должны отвлечь внимание. Схватив сумку, словно боевой автомат, она решительно шагнула к выходу.

Автобус выпустил её неподалёку от площади Ат-Тахрир, на улице Аль-Махди ибн Барака. Анна секунду помедлила – двигать к Белому дому, где писать гене-ралу Макарову о чрезвычайных непредвиденных обстоятельствах, помешавших уплыть из Латакии, или забежать в культурный центр.

Если утренний водитель «газона», разукрасивший салон машины цветными ковриками, прав хотя бы наполовину, быть может, не надо спешить? Коль евреев

Судный день

98

давят, американцы и наши немедленно устроят торги, нажмут каждый на своего протеже, и война прекратится… На короткое время, конечно. Израиль, потеряв территории, при первой возможности бросится их отвоёвывать назад. Но это потом. А так Стас вернётся, и можно добиться разрешения продлить команди-ровку в Дамаске, пока его не отзовут в Союз.

Чего не хватает? Информации! Её, правдивую, даст только радио-ОБС. И Анна решительно застучала каблуками в сторону работы. Маша, можно ска-зать, бессменный директор этого радио. Стоит ей крутнуть попой в присутствии любого офицерского чина, исстрадавшегося без женского внимания, тот непре-менно что-то выболтает, в надежде на… Но Мария не из таких. Флиртует с мно-гими, но не подпускает, хоть жалуется втихую, что годами спит на отдельной от мужа кровати. Наконец, у Маши всегда есть хороший кофе, единственное, что может прояснить мутную голову и унять боль в висках.

Война, но Дамаск не особо изменился, такой же восточный столичный го-род, как и в прошлое воскресенье. Если тревога и была на лицах, сейчас они торжествующие – в кои-то веки наша армия колотит проклятых сионистов! На Аль-Махди ибн Барака людно, мужчины жадно смотрят на симпатичную ев-ропейскую женщину, а если кто-то замечает следы бессонной ночи, это только усиливает влечение – значит, ей случается нескучно проводить время до утра. Всё так же зазывают уличные торговцы – в магазинчики или просто обратить внимание на товары, разложенные на асфальте.

В первом часу включились динамики в мечетях, после короткого шелеста у микрофонов над городом понеслось протяжное «Алла-а…». Арабы прямо на улицах хлопнулись на молитвенные коврики, отбивая земные поклоны в сторо-ну Мекки.

А потом Анна почувствовала дежа-вю. Точно так же как и в Латакии, резко взвыла сирена.

Женщина испуганно огляделась. До культурного центра, где есть убежище, минут пять – не успеть. Рядом ни единого указателя к бункеру.

Арабы засуетились, но не было видно паники. Победные реляции о разгроме Израиля притупили бдительность. Даже уличные торговцы не думали прятать-ся. Часть автомобилей остановилась, водители и пассажиры выползли наружу, вглядываясь в пронзительно-синее небо с редкими облаками.

Анна шагнула в щель под массивный бетонный навес. Если бомба угодит прямо в здание – там её и похоронит. Но это если уж совсем не повезёт. А так есть защита от осколков и летящих обломков. Хотелось зажмуриться, сжаться в комок, вообще перестать существовать, пока не смолкнет душераздирающая си-рена… Какая-то сумасшедшая часть разума вдруг сказала: ты хотела выяснить, что происходит на самом деле, так раскрой глаза и смотри! И она ступила назад, к дороге, впилась взглядом в небесный квадрат меж бетонных стен, оказавшись в партере этого кошмарного представления.

Семёрка реактивных машин спикировала на центр города, кажется – в самую гущу зенитных разрывов, расписавших синеву огненными и белыми кляксами. Они выровнялись, с кончиков крыла сорвались белые шлейфы. Один самолёт вдруг резко отвалил в сторону, опрокинулся… остальные выдержали курс.

Бомбы сыпались прямо на центральные кварталы, где находились правитель-ственные учреждения и посольства западных стран. Пара бомбардировщиков прошлась совсем близко, ударив по главному штабу сирийской армии и штабу

Анатолий Матвиенко

99

ПВО. Евреям, похоже, было уже наплевать на любые протоколы и ограничения.Она закрыла лицо руками, повернулась к стене. Теплые упругие волны мягко,

почти ласково толкнули её в спину. Нежные волны смерти.Аллах хранил – или саму Анну, или шестиэтажку, к которой она прижалась,

скорее – второе. Когда смолкла сирена, женщина осторожно выбралась из убе-жища. Вопрос – идти ли к штабу в поисках Макарова – отпал сам собой. С той стороны валил густой дым, пожар, видимо, ещё только разгорался. И она отпра-вилась к библиотеке.

По пути видела раненых, но ничего похожего на трупы в Латакии. Минаре-ты мечети Аль-Фердоус всё так же смотрели в небо, и даже били фонтаны на площади. А на месте советского культурного центра оседала пыль над грудой развалин…

Завалы разгребали долго. Анну увидел кто-то из знакомых, предложил чаю из термоса. У неё стучали зубы о край стакана.

Передали по радио – десятки погибших, не только сирийцев, много советских и других иностранных граждан. Сколько раненых – даже представить страшно. Потом её позвали.

Араб, замотанный в куфию до самых глаз – так защищался от пыли и строи-тельного мусора, помог Анне пробраться через обломки перекрытий. Она рас-царапалась о ржавую арматуру, но не обратила внимания, как и на ссадину под коленом.

Потому что Марии пришлось куда хуже.Её придавило плитой, и сирийские спасатели не могли извлечь тело, пока не

прибудет кран. Маша лежала на спине, безмятежно прикрыв глаза. Казалось – убери с неё бетонную глыбу, как ни в чём не бывало встанет, хлопнет ресницами и скажет: привет, подруга. И примет эффектную позу, от которой у арабов пере-хватит дыхание.

Не встанет. Ничего не скажет.Анна бесцельно и молча брела по улице. К обычному шуму Дамаска приме-

шались крики. Экспансивные люди Востока очень громко выражают свои чув-ства.

С запада доносился грохот, словно там бушевала далёкая гроза. Но это били не молнии – пушки. Над горизонтом вздымались чёрные нитки дымов.

Сердце болело от мыслей о Стасе. Если сюда отзвуки долетают, что же там творится? И каково будет узнать Василию, что шальная бомба сделала с его же-ной. Хоть и были у них нелады, он точно её любил…

* * *Моше Даян доложил Голде Меир: самолёты израильских ВВС успешно пре-

одолели противовоздушную оборону Дамаска, потеряна всего одна машина. Голда спросила только: сирийцы продолжают наступление? Услышав утверди-тельный ответ, она велела доставить ядерные бомбы на аэродром. «Фантомы» должны быть готовы к вылету на Дамаск в течение часа после получения при-каза.

Судный день

Продолжение следует.

Алексей ФИЛИМОнОВ

поэзия

Жалею корабли*** ***

***

***

дух есть родник смородовый, калёный,открой калитку, в бездну постучи,калинов мост над речкою студёной,а в небесах – бездонности ключи,

Слова и знаки отголосков бури,Всё прочее сокрыла синева.прочти скитам всеведенье лазури,непрядвою рождённые слова.

Смородиновый лист, благоухая,доставит чаю аромат извне,Где затерялась искренняя стая,когда земля исчезла в глубине.

не бумеранга – тримеранга*эффект под впалою звездойприотворяет снов яранга,и человек, в ночи простой,

В метели, где бело от манны,и снег сочится от звезды,и запах бездны первозданнойкак тёплый дух земной еды,

ночлега, веры, воздаянье,когда изгнание и тлендуши исторгнут покаянье,но сон боится перемен.

так вот он, третий зуб дракона, –переселение души,и бумеранг пронзает лоноещё не взорванной тиши.

и снова гроздья воплощенья,когда молниеносно сводосвободит от прегрешеньяи к новой жизни вознесёт.

а знаешь, метеорный дождьне оборвётся с листопадом,он вечно в души наши вхож,безумствуя над листоградом,и в каждой ноте гвоздь звенит,Чьи сны торопятся в зенит.

колонн ростральных кораблиСтекаются из неотсюда,и факелы в преддверье чудаземное пламя обрели.я в акватории невыЖалею корабли. а вы? *Тримеранг – авт. – бумерганг с тремя лопастями.

101

*** ***

пОЭту грядущегО аИ

оду былой деревенской скамейке я посвящаю у пламени роз,Грубой, простой, для воскресной семейки,Семечки лузгавшей в зареве кос.

после покоса на раннем припёкеГости садились к семье на скамью,и заводились под смех кривотолки,Сплетни, наветы у тьмы краю.

многих не стало, и только скамейкапомнит луны опрозраченный светВ бездне кружащей, и старая лейкаС дыркой у носика плачет вослед.

В мае мерцал на закате антарес,пыль оседала, пустела скамья,от придыхавшего ветра остались мрак придорожный да трель соловья.

«Да. Ты – родная ГалилеяМне – невоскресшему Христу».

Ал. Блок.

блок не пророчил нам Войну,но воскрешенье в Галилее,В которой он узнал страну,как в день угаснувшей помпеи,

и обращаясь к облакам,наполненным безумьем гнева,блок не прощения алкал,но безымянного напева,

Где русь восстанет во христене в демонической пустыне,но Градом вечным на холсте,молясь о Человечьем Сыне.

телепатической строфыпровижу волны,они прибудут из уфыиль из ливорно,

а может, из иных времёнСтрофа тугаяСойдёт под бездны перезвон,к тебе взывая

перечитать когда-нибудьбылые строфы,от воспевавших млечный путьдо строк Голгофы.

мы поменяемся с тобоймечом и ритмоми вступим в рукопашный бойВ раю открытом –

за вечный слог, за голос муз,за волос духа,за ослепительный союзС бессмертьем слуха.

за блока выпьем и за бога,Столь тосковавшего по нам.В огне лазорева тревога,В раю неоновых реклам.

и газовый рожок всё тех жеСкликает бабочек ночных.Столетье минуло, и режезвенит над незнакомкой стих

о небывалом, о воздушном,кружа туманы и шелка,и под закатом простодушнымфонтанка – вольная река,

В огнях витрин, в свеченье бога,В зиянье блоковским вершин,Что отражает мир убогоВ глазах прохожих и машин.

так опрокинем кубок леты,Вернём шампанское реке,и, пенистой волной воспеты,поэты грезят в кабаке.

Жалею корабли

102

засыпанИе ***

***сИнестезИя*

***

лирический фрагментпоследнего призыватеряет позументи гаснет вне отзыва,

и эхом далекоразносится к зачавшимСтихию сна легко,без обращения к павшим,

и вздрагивает лишьперед судом морфея,плоть, погружаясь в тишь,В садах стиха немея.

метели финского сраженья!Чухонец, вепс, мордва, удмурт,карел, зырянин в отраженьедруг друга колют и мятут.

братоубийственная схваткаВ лесах с коричневой чумой,С кроваво-огненной облаткой,Где воин – смерти рядовой.

и неприступность маннергейма,и Ворошиловский наскокнашли в природе воскрешенье,отдав цветенью жизней сок.

ушедших время тянется иначе,Сминается линейный ход часов,и мир непроницаемый прозраченСтановится под сводами отцов.

не отрицай ни возгласа, ни жеста,просящего за отрешеньем губиного разделения наследства В безмолвии потусторонних труб.

там память духа и презренье к форме,прозрение глубин таимых глаз.Вы здесь, недалёко, и свет напомнилВнезапный, из бездонности, о вас.

не просто яркие, цветные –переливающиеся,мерцающие, огневыеот аз до призрачного я.

они мудры в вечернем свете,когда тенями пляшет синь,Во мне, заоблачном эстете,рождая отблески святынь

неостывающего Слова, –В палитру света наугадкисть обмакнёт молчанье зова,павлиний выхватив закат.

*Восприятие слухом букв в цвете.

есенин! Синью деревенскойя вовлечен в твои стихи.Стога, овин и лепет женский,ему внимают женихи,

то лепет струй и шелест листьев,преображенный янтарём.В тени, небросок и таинствен,крадётся сон поводырём,

там красный конь забаву ищет,Вздымая до небес к отцу,а мать в избе готовит пищупочти нездешнему юнцу.

земля восходит на рассвете,и облаками паруса,как в новоявленном завете,Слепят сиянием глаза.

а холм подобен башне света,к нему усталые косцыСтремятся в середине лета,Ведя пегаса под уздцы,

Чтобы по пахоте осеннейпройти и вспомнить на межеи о Голгофском Воскресенье,и о есенинской душе.

Алексей Филимонов

Александр ЛИСнЯК

поэзия

ВетрынОстальгИЧескОе

рОдИна

не сдавайся, сердце, перестань! –мы с тобой отважны и рисковы.там, где дон и речка хворостань –Всё ещё летят с копыт подковы.там мы счастье ловим на бегу:Солнце, мама, догонялки-прятки…за овином гуси на лугуноровят щипнуть меня за пятки.Жизнь свою в мечтах я там слагал,и такие открывались дали!

Века здесь люди счастья ждали.но спешке не было причин:такие выпуклые далинад безразмерностью пучин.

Слова – лишь только междометья.а чувства – только сердца дрожь.Живи столетье за столетьем,ни до чего не доживёшь.

помстится, что уже не сбытьсяна этих землях красоте:тоска и злость легли на лица,и бродят страхи в темноте.

там я даже в шутку не солгали меня ни разу не предали.там враждуют только на словах, а вот любят безгранично молча.Слышишь, это нам звонят в церквах,В горизонты всматриваясь зорче.Сердце, не хандри и не хворай.Сколько бы дороженьке ни виться,мы вернёмся в свой далёкий край,там ты можешь и остановиться.

и непонятно иностранцу,лакею, полчищу иуд,как свет взмывал протуберанцемиз этих чёрных бед и худ.

и как бы власти ни мешали,и как бы карты ни легли,такие подвиги свершали!такое вынести могли!..

лишь зацветут сады, запахнут,разбойник, пьяница и плутВдруг остановятся… и ахнут.и слёзы радости смахнут.

104 Александр Лисняк

прО ЖИзнь прО спасенИея с детства в этом мире хвороммечтой заветной был согрет,Что человек в грядущем скоромнайдёт бессмертия секрет…

за упокой мои запискиот года к году всё длинней.Вот нет родителей и близких,Соратников счастливых дней.

и не с кем выпить под гармошку.и в сны красотки не идут.а к одиночеству в пристёжкуболячки злые тут как тут.

теперь другая думка греет – не долго мне уже страдать.а вот средь юных не стареетмечта бессмертие сыскать.

наверно, всё же прав отчастикто у судьбы своей просилзакончить дни на пике счастья,уйти красивым в цвете сил.

но лишь отчасти.Ведь обидноне увидать в бутылке дно?о, боже! пусть мне будет стыдно –я в этом с пьянью заодно.

и потому, хоть с опозданьем,Смог с благодарностью принять:не я придумал мирозданье,не мне в нём что-то и менять.

когда под небом минус двадцатьи обезлюжено вполне,так некомфортно раздеватьсяи подбираться к полынье.

Где, во спасение не веря,уже не гожа для броска, Собака плачет. Голос зверя –не страх, безмерная тоска.

дыханье переходит в храпы,пучина держит, как засос,Скользят по льду бессильно лапы,В крови закраины и нос.

у края тонко. как ни жалко,не подобраться, видит бог.да будь тут ветка или палкаи то собаке б не помог…

а бог, как оказалось, видит:и лёд разверзся под ногой.и под не благостный эпитетя зверю стал судьбой благой.

Чуть подтолкнул. за псиной следом,Вкатился на проклятый лёд……она под шубой, я под пледомтепло вкушаем словно мёд.

Спасенье в печке-ворожеенам с псиной на двоих дано.кому из нас оно нужнее?кому спасительней оно?

мы

Сколько подарено истин!милости сколько! не впрок....Сыплются дождики, листья –плачут природа и бог.

дал он и сушу, и воды,Всё и в земле, и над ней…Что за талант у народа –нет нас на свете бедней?!

Грезилась жизнь? или сниласьрусская сказка века?Въяве лишь божия милость нас сохраняет пока.

как же мы с нею беспечны –В мыслях и чувствах покой…были б умней и сердечней,Сдохли б от жизни такой.

105

ЖИлИще

ветры

прО русскую пеЧку

мой старый друг купил себе жилище.он сам его сим именем назвал.Сквозь крышу звёзды. В стены ветер свищет.да печь дымит. да изгородь вповал…

оставил это, вместе с горькой долей,Герой войны, прожив почти сто лет.Внизу река. да рощица за полем.Сирень в окне. да над окошком свет…

Живи как бог – ни газа нет, ни лифта.и нет медпункта – незачем болеть:подумаешь, герой погранконфликта,Сам ни украсть, ни врать, ни голым спеть.

В поля, в дома и в души дует ветеруже не дни, а, кажется, года.Что столько ветра есть на белом свете,я бы не смог поверить никогда.как будто бесы на земле ликуют,по всем щелям и плачут, и поют.ещё чуть-чуть, и на тоску лихуюзаменят нам нехитрый наш уют.того гляди, останемся без крова.

Возможно было в том спасенье,коль норовили чернь и знатьСвой день, и дело, и весельеВсегда от печки начинать.

а между печью и божницейна обе стороны порог:Вернувшись, к печке прислониться.а в путь грядущим – в помощь бог.

а в путь – коврига, горстка пепла –и людям сыто и тепло…от печки русь росла и крепла,да это время утекло.

Вот так же предки все его прожили,отца возьми иль деда-кулака.и глянуть страшно – лишь мослы да жилы.да и у друга впалые бока.

мы телевизор другу подарили.В нём фейерверки, в нём веселье сплошь.москва такие выдаёт кадрили!там пьют-едят такое! – фиг поймёшь…

а мы – по сто. на хлеб лучок да сало.и все безумства как бы и не в счёт:москву россия много раз спасала,Возможно, и на этот раз спасёт…

а нас самих в секунду унесёт, Где небеса суровы и багровы,Где тот макар своих телят пасёт…как люди ветры: пыжатся, стремятсязаполнить мир и стать его мечтой.но пошумят, порушат, сколько длятся,и превратятся в пустоту. В ничто.

и мы ушли в такие дали,В такие выси забрались!..Где нас не звали и не ждали,и нам не знать бы эту высь…

обжёг сердца студёный космос,мы перестали быть собой…я не за древность, не за косность,я лишь горюю над судьбой.

и не для красного словечкаСебе с тревогой говорю:Чем дальше мы от русской печки,тем ближе к адову огню.

«Залезешь на печку, бывало,И рад, что на свете живёшь!»

Анатолий Брагин.

Ветры

Алла ДАнИЛЕнКО

поэзия

Светлая Отчизна моямгнОвенИе

деревья вспугнули птиц,Ветвями качая небо. теряя черту границ,шагаем по жизни слепо,ломая изгиб дороги судьбы того, кто дорог,Следами разбитых ног,забыв, что давно не сорок.а где-то в углах квартирмгновенья роняет память,там в каждом – особый мир,зовущий сердцами таять.понять ли его другим – В твои уголки не вхожим?на смену – эпоха-Steamблефует и корчит рожи.Что вспомнят потом они –идущие вслед за нами?и нам не узнать, ни-ни,Что их будоражит снами.мы – каждый своим путембредем в лабиринтах «хронос», –

Алла Виленовна Даниленко – поэт, поэт-песенник, прозаик. Публикуется с 1992 года в местных и зарубежных изданиях, в журналах и сборниках: «Невский альманах», «Поэзия Стихии», «Автограф», «9 Муз», «Жырандоля», «Метамор-фозы» и др., – на поэтических сайтах и интернет-страницах. Лауреат междуна-родного конкурса «Русская поэзия в мире» (2018), дипломант конкурса поэтиче-ского перевода МГО СПР (2019) и др. Живёт в Бресте.

Сегодня крутой подъем,а завтра помянет кто нас?увидим ли радость лиц,на блюде  с каймою – счастье,как дерево взмахом птицрвет неба простор на части?как звезды роняют в ночь – твоей глубины усталость,а память, как липкий скотч,Все тянет туда – в ту малость,Где ярок был каждый миг…но вечность – терялась всуе.и все, что в конце достиг, –на хрупких руках несу я.нет-нет, впереди у насосталось почти треть века.для мига – большой запас,но мал он – для человека.Взгляни-ка, на кронах древВисят облака, качаясь.так, в малом красу узрев, нам длиться бы, не кончаясь…

107

лИпОвый Флёр

стаккатО

непал

туманнОеВот и оно – васильковое лето!В небе июньском раскатистый всхлип!нынче на грусть мной наложено вето –В воздухе мед опьяняющих лип!

эта чарующе-нежная слабость…В солнечном золоте пух тополей…липы цветут – упоительна сладость…тонкою ноткой сквозь зелень аллей…

томный дурман, безмятежная нега…легкий, манящий, изысканный флер…и василек незабудковый небаСветится в прорези липовых штор.

еще лишь мгновенье, и грянут дожди ноябряпо гулким аллеям задиристым эхо стаккато,а в россыпи брызг, как в прозрачном стекле хрусталя, – Вчерашняя радость безудержной страсти наката.и снова пойдем мы по серой промозглости дней,боясь навсегда в холодах растеряться друг с другом.а в тихой печали неона вечерних огнейдерев силуэты во тьму воззирают с испугом…предзимней свинцовостью скованы стылые сны.Сотри и забудь – перевернута жизни страница.Суровый ноябрь по нежности прошлой весныпройдет, размывая, до боли знакомые лица.напрасных стараний и веры твоей маякитеперь не нужны. оборвутся все нити ветрами.мечты отпусти у задумчивой тихой реки.пускай улетают воздушными в небо шарами.

непальское солнце спускается склонами горСтекает в отроги молочная дымка тумана.рельефность заснеженных скал заостряет узори тонет в широком зрачке невидимки-шамана.

долины пестрят многоцветьем – флажками лунгта,В молебнах ветрам доверяя священные сутры, –проймут до нутра, распахнется души нагота,С восторгом Сатори в расслабленной свежести утра.

Вздохнешь просветленно и тут же поймешь, что не спал.блаженство нирваны – всего лишь шаманские чары.подобно богам, с высоты Гималаев непалВращает в веках колесо непрерывной Сансары.

а на небе такие нынче звездочки,округлая луна – медово-дынная,и лилии, как маленькие лодочки,над рябью вод качаются, невинные.как дети мы, наивно-отрешенные,бредем, обнявшись, влажной кромкой берега.медовою луной завороженные,цветут лугами вереск или эрика.а над водою в золотом свечении – туманятся мечты ночной прохладою…былым словам я не придам значения,В надежность рук твоих так смело падая…

Светлая Отчизна моя

108

светлая ОтЧИзна мОяоблака вразлет, небо синее,золотых колосьев поля…росами надежд напои меня,Светлая отчизна моя.

полон воздух вереском с мятою,дышит ароматом чабрец.без вины опять виноватая,В учащенном ритме сердец.

привечаешь ясными зорями,даришь свой березовый свет.Васильков веночек лазоревыйна пшеничный локон надет.

босиком по шелковым травушкамВыйду на ромашках гадать,по густым лесам и дубравушкам – Щедрые дары собирать.

Хрусталь зИмнИй Этюдкак легка эта снежная женщина, уходящая в белую даль...кто-то молча обнимет, доверчиво,Снимет с плеч невесомую шаль.

кто-то там, впереди за туманами,Вихрем белой холодной пурги,отогреет словами желанными,обрывая в ненужность шаги. 

Через Вечность бредет полутемками,укрывая от ветра слезу,по морозному хрусту негромкому,пролагая сквозь время стезю. 

утонченная, хрупкая, нежная,как звенящий на ветках хрусталь.как легка эта женщина снежная,уходящая в белую даль.

этот зимний этюд о мечте –Светлый, с легким налетом печали…Словно блестки на белой фате –искры в снежно-молочной вуали –

замирают, кружась на ветру,легкокрылые хлопья-стрекозы,Сотворяя причуды к утру –белоснежные хрупкие розы…

так она безупречно-легка –первоснежная нежная тайна,Что боится коснуться рука,зацепить ненароком, случайно…

и дыханьем вспугнуть невзначайневесомое снего-паренье –нет, не птичьих – снежиночных стай,замедляющих сердцебиенье.

Весь твой путь – шипами да розами –испытала все, без прикрас.Справимся с ветрами и грозами,как уже бывало не раз…

Сохрани, прошу, и спаси вовекот любой напасти-беды, пусть зимой всегда будет белый снег,а весной бушуют сады.

и хлеба – колосьями спелыми…и дожди – осенней хандрой…облака – мечтами несмелымиСквозь небесный плен голубой...

Алла Даниленко

Анна ВАСИЛЬЕВА

поэзия

Без тебянитку тронула, вся рукавица превратилась в пуховый клубок.можешь плакать, потом разозлиться…конфетти на снегу и глотокледенящего воздуха – вечери крещенский мороз на дворе.Что на Святки наплакали свечи,интересно одной детворе.правда глыбою льда оказалась,растопить не под силу ее.о жар-птице когда-то мечталось,на снегу – лишь одно воронье…

– бывает и так! – говорят мудрецы,Встречаясь с обманом и болью.– не жаль, потерять! – говорят гордецы,за маскою прячась, за ролью.застыла, у неба просила убитьее в тот же миг, зарыдала…Велела уйти, попросила попить…не мудро, не гордо – прощала…

инстинкт сохранения нашей любвиС годами слабел и слабел.зима, черно-белая, точно пингвин,шагала, и ветер ей пелпростуженным голосом северный джаз,но мерзли слова на лету.уже не шептал ты «люблю!» каждый час.как в лету ушли в суетуСчастливые дни и смешные слова,они украшали, как двор – снегири,ушедшие зимы, была я праваВсе чаще, так ты говорил…Все споры утихли, устали звенетьтончайшие струны сердец.Стакан был наполнен лишь только на треть,но ты не заметил, гордец.уже не читала стихи по утрам,ты чаще куда-то спешил…и чувство обиды – как маленький шрам.зима не жалела белил,но прошлое стало к весне проступатькак знаки тех тайных чернил,которыми раньше умели писать,потом их состав ты забыл.

***

***

***

110 Анна Васильева

Согреть в ладонях своих фужерыи по глоточку допить печали!на бал, где дамы и офицеры,С тобой, конечно, мы опоздали.другое время – не черепахойползет, и даже бежит не рысью!под голубою твоей рубахойСкучает птица, болеет высью…не птицелов я, силки не ставлю!какие тени в твоих ресницах,я не гадаю, рукой расплавлютоску, пусть даже она приснится…хочу в объятиях я согреться,забуду нашу разлуку, ссоры.и буду слушать удары сердца,пустое дело – все разговоры!

***небывало холодный майСтал похож на октябрь в конце.Сколько пальцы ты ни сжимай,я уже – не в твоем кольце.Воздух влагой насыщен – взвесьдождевой за окном воды.шторы плотные занавесь,не смотри, как цветут сады.только взглянешь – и вспомнишь нас:эту негу забыть нельзяи озера счастливых глаз…лишь зонты вдоль домов скользят,рыжий мокрый гуляет пес,и не я – с ним в дождевике…показалось! к окну прирос?Горько, солоно – на щеке?

***

запорошило дома и машины,ночь посылает нам сны,рушит дневные запреты, плотины…мысли ясны и честны.наедине все – без масок, без грима.только сейчас поняла:тот, кто проходит с улыбкою мимо,тот, кто любил, – зеркала!

Весна без тебя так похожа на зиму,а помнишь, шептал, что никто не отнимет?просил: «подожди! Все еще – впереди!»апрель, а весь вечер так жжется в груди,там, между лопаток, остались как шрамыСледы поцелуев ли, крыльев ли, драмы?я помню все родинки – карту любви,ее не стереть, эта карта – в крови.и как бы ты сам далеко ни уехал,мне слышится голос твой с нотками смеха.ты дышишь, и небо – большая река –Сплавляет ко мне от тебя облака.– за счастье заплатишь, – пророчил мне ворон.полынь проросла среди маковых зерен.и алые маки, и горечь разлук…Вся жизнь без тебя – увядающий луг…

***

***

В черных зрачках унося отраженье,Стали частичкой меня.Взмахи крыла, листьев желтых круженье –это во мне остается, маня.ты, как свидетель побед и ошибок,дорог мне даже сейчас.блеск твоих слез, океаны улыбок –это музей моих глаз…

111Без тебя

разлетелись на осколки –Все теперь их не собрать –краски, кисточки, иголки…рисовать да вышивать –Чисто женское занятье.у стеклянных хрупких стеня прощальное объятьене забуду, перементак боялись мы напрасно.робок по весне рассвет, но и в этот день ненастныйнаших встреч я помню свет.и с прощеным воскресеньемотпускаю шарик – больВвысь я вместе с сожаленьем,Что тебе досталась рольподжигать мосты и в пламянаши бросить все мечты.С онемевшими губамия стояла у черты.

под луною вызревают сны,В золотых качаются колосьях,колыбельки им уже тесны,Вспоминаю все, что не сбылось, я.ах, мечты – смешные мотыльки, –Все равно вас поглотило пламя.руки согревают угольки –Все, что остается между нами.лунная дорожка на водезадрожит, рассыплется на блестки.кто решил, что уж пора бедеВыходить в театре на подмостки?!занавес качнулся или пол?реплику последнюю без смехапроизнес, и ветер листья смел,Чтобы звонче повторило эхоГорькие слова, полынь-слова…новых снов зазеленеют всходы,ты поймешь, что я была права…а пока – объятия свободы!

ты предложил мне спуститься с неба!С седьмого неба? Внезапно? Вниз?и стало глухо оно и слепо,и стало облако как карниз –пройтись тут смог бы один лунатик,Ведомый ангелом или сном.Ведь было небо как яркий батик,Где пишут белым на голубом!я лишь тогда поняла как тонко,как хрупко счастье – мир из стекла.Слова как камни и взгляд – сторонкой.меж пальцев струйкою жизнь текла.…я стала ангелом и спасаюС тех пор влюбленных и чудаков,Что слишком близко подходят к краюлюбви, высоток и чердаков.ты приземлился, без неотложкиВсе обошлось, уцелевшим – приз –Все девять жизней от нашей кошки,и в каждой помни про тот карниз…

на веранде запах маринада,под окном – высокие цветы –мальвы. только ветру нет преграды.ласточки ныряют с высотык нам во двор, и легкие стрекозы – летние счастливые деньки –пролетают, мне не дарят розы…но в реке играют окуньки,и осока, и цветут кувшинки –Словно кисть моне коснулась вод!джо дасен со старенькой пластинкиВ прошлое зовет, там самолетподлетает к эйфелевой башне,быстрый, как над речкой синей стриж.ходят аисты по свежей пашне,далеко-далеко мой париж:узенькая улочка к Сорбонне,теплое кафе, осенний день.В памяти моей он не утонет –Счастья и любви осталась тень.

*** ***

*** ***

112 Анна Васильева

ах, какое лето пустое –ни тебя, ни яблок в саду –поит медом лип и настоемтрав, качавших ночью звезду.Светлячки ее хороводомокружали – гостья с небес!а в четыре – вместе с восходом – Свет их потихоньку исчез.…устают светить неприступным,и холодных трудно любить.птицы поутру – струны лютни,лишь одна зовет, просит пить…и к полудню гром тишь расколет,по крапиве, по резеде –крупных капель дробь! не неволю,отпустила плыть по судьбе…

как перышко с крыла полночной птицыСлетело слово нежное «люблю!»тянулись дней счастливых вереницы,их вспоминая, я теперь не сплю.

луна по капле цедит сок лимонный –ночь августа – горячий черный чай.мир разомлевший – ласковый и сонный,его тоской своей не огорчай.

и млечный путь – как ниточка к рассвету,а звезды сыплются земле в подол.расскажет утро росное секреты,и яблоки украсят дачный стол.

одно из них с таким бочком румянымкак солнце, что рассеяло туман,Возьму в ладонь, цветок гвоздики пряныйна память положу к себе в карман.

мудрее стала, столько новых истиноткрылось этой летнею порой.как маяки горят рябины кисти,Стоит сентябрь за синею горой.

Жара, сорочий треск утих,лист подорожника прохладный,тропа во ржи – как тонкий штрих,загар и голос шоколадный!лилово-белый сарафан, бретельки узкие – красива!у леса дуб – вельможный пан,Сосна с вечнозеленой гривой.уходит молодость моятуда, где мы с тобой встречались,Где свет любви – один маяк,Где руки встретились в начале.последний взгляд – через мостокнад темной речкою сомнений…пора! дарю тебе глотоклюбви моих стихотворений!

***

***

***

николай ТюТюннИК

поэзия

Из цикла «У больничного окна»

отражаясь в черной луже,но невидимый для всех,надо мною ворон кружит,рассыпая злобный смех.так уже грозится люто,точит когти среди скал,как когда-то сам малютанад народом лютовал.так уж злобствует, разносити угрозы, и хулу…но летит, как воз с откоса,С треском бьется о скалу!

Прекрасному человеку и замечательному врачу,Сергею Афанасьевичу Гришко посвящается.

***

Николай Николаевич Тютюнник родился в Белгородской области, в шестилет-нем возрасте переехал с родителями в Донбасс, где в молодые годы отработал 17 лет в шахте. Позже много лет отдал журналистике и литературе. Член Союза писателей СССР с 1988 года, автор более тридцати книг стихов, повестей, расска-зов, поэтических и прозаических романов, которые отмечены многочисленными литературными премиями. За перевод книги стихов Николая Рубцова на украин-ский язык отмечен литпремией «Золото переводов. Мастерство переводчика». Произведения переводились на болгарский, польский и литовский языки. Полный кавалер «Шахтерской Славы». Академик международной Славянской литератур-но-художественной академии (Болгария).

расступаются потемки,Видно неба голубень.С ярко-розовой котомкойСнова к нам приходит день.развязал ее, и солнцеярко брызнуло лучом…плачут с радости оконца,мне ж и ворон нипочем!Всем любуюсь, все приемлю,только б лучик не погас!будто вправду эту землюя увидел в первый раз!

114

давно не слышал пенья петуха!Сначала показалось – это снится:не ведая ни страха, ни греха,орет вовсю под окнами больницы!ах ты ж проказник, петя-петушок!ну что ж тебе в такую рань неймется?!Сбил набекрень свой чудо-гребешоки так уж поторапливаешь солнце!и этот крик твой слышен за версту.а мы в палате ждем рассвета сами,когда часами смотрим в пустотуневидящими влажными глазами.и в памяти, что горечью саднит,проходят чередой родные лица.и бесконечна разных мыслей нить,Связавшая деревню со столицей.и так еще хотелось бы пожить…а я такой, что верю всем поверьям.и как там черный ворот ни кружит,ужо ему повыдергаю перья!так что спасибо, петя-петушок!твои старанья, братец, не напрасны.уже алеет пламенем восток,и день идет, как по дорожке красной!

В больничном сквере узкая тропа,пробитая еще в двадцатом веке.по ней прошла уж не одна стопа,немного сокращая путь к аптеке.Спешим, спешим… ну а куда спешим,как будто экономя свое время?не так уж строг больничный наш режим,но нелегко нас давящее бремя.пройдись спокойно, воздуха глотни,пусть здесь, конечно, далеко не ниццаи так однообразны наши дни,мучительно текущие в больнице.Взгляни, как веселится юный стриж,беспечно в синем воздухе порхая.да, здесь не ницца, здесь вам не париж.но не сказать, что жизнь совсем плохая.не очерстветь бы только сухареми верить только в радостные вести.а умереть… конечно, все умрем,лет через сто! а может, даже двести!

температурю. Снова кости ломит.блестит окно, притягивая взгляд,и мне напоминает черный омут,а вместе с тем – малевича квадрат.ох, казимир, ну и шутник ты, братец!уж сколько лет дурачишь простаков!Вот взять бы мне да смелости набраться,да высказать им все… без дураков…о чем, бишь, я в часы ночные эти?!ну на кой ляд мне нужен тот квадрат?Вот солнышко для всей Вселенной светит,ему я точно буду очень рад!пока же ночь. паскуднейшее время,которому больной не часто рад.ни лучика ж, ни звездочки, лишь темень.да этот омут. омут и квадрат.

рукав днепра, поля желтеют хлебом…Все это там, за городом, вдали,Где я, увы, так до сих пор и не был,как будто там и вправду край земли.а нужно бы поехать, прогуляться,В леске приметить необычный пень.и вдоль шоссе, натертого до глянца,Чуток пройтись, подталкивая тень.Свернуть в овраг, где мягко пахнет влагой,напиться всласть воды из ручейка.над головой же, словно из бумаги,очерченные строго облакаплывут на юг. Выходит, скоро осень.о, как кричат, бывает, журавли,когда их вдаль извечный зов уносит,действительно на самый край земли!а мне б хотелось избежать несчастий,пожить в краю рябин и тополей,Ведь ничего на свете нет прекрасней,Чем эта ширь желтеющих полей,Чем эта вот березовая роща,Где встречный ветер плотен, как слюда,Где ивы ветви целый день полощутВ голубоватом тазике пруда!

***

******

***

николай Тютюнник

115

здесь, как у нас, желтеющие нивыи рощица над небольшим прудом.Степной ковыль, вальсующий игриво, –Все-все напоминает отчий доми отчий край, где даже воздух слаще.Вот только бы подрисовать сейчасхоть пару терриконов бы дымящихтогда уж точно вышел бы донбасс!

такая тень завидная меж сосен,Что даже непривычно в эти дни!а зной как был, по-прежнему несносен,и нет спасенья от него в тени.Стоят кусты причудливого цвета,а небо все лазурней и ясней…похоже, осень ранняя у летаВсе ж умыкнула ярких летних дней.

уже сентябрь, а воздух раскален,да так, что млеют от жары растенья.и небо голубеет, словно лён,дождавшийся, как праздника, цветенья.парует днепр!туман клубом валит!прекрасная, как райский сад, погода.парует днепр! какой влекущий вид,Сравнимый только с видом ледохода!

Спускаются машины с бугоркаи солнца луч нам в окна отражают.еще калины ягода горькаи на полях довольно урожая.и все же осень где-то за углом,и все заметней все ее приметы.и старый дом уже готов на слом,последнее дожив на свете лето.и у людей почти такой же век.и хоть в душе давно сквозная рана,но верит все же в завтра человеки до конца вынашивает планы.Стоит жара. аж плавится сургуч!..но улыбнуться можем без причины,поймав на миг игривый солнца луч,Что посылают в окна нам машины.

«Я утром голос горлицы люблю».Л. Костенко.

а к нам вот прилетают сизариВ своих забавных сереньких платочках.и, поднимаясь в лучиках зари,Стоят потом подолгу в небе точкой.о, как они штурмуют высоту,не делая кругов, а только взмахи!..и голубятник, стоя на ветруВ своей надутой ветерком рубахе,Свистит, как тать, свистит, как уркаган,и снятой кепкой для острастки машет,как будто бы кому-то в окна наши.и мы не спим. уже болят бока.у старичков – давление за двести!..и хочется, чтоб вдруг издалекак нам прилетели радостные вести,Что наконец-то кончилась войнаи к нам вернулось прежнее здоровье,Что край родной воспрянул ото снаи жизнь вокруг уж забурлила новью!земля моя! я знал тебя внутри,Годами пил шахтерских буден зелье…

Стоят подолгу в небе сизарии все же опускаются на землю.

освободилась койка у окна.хоть небольшая, но и это радость.теперь мне даль широкая виднаи даже вот днепра-Славуты малость.Гляжу, ползут, нахмурясь, облака,как будто кто-то тут их смог обидеть.и машинально крестится рукапри взгляде на церковную обитель.играя чайка над водой скользит,затем взмывает в небо неустанно.Смотрю подолгу на прекрасный вид,и впрямь достойный кисти левитана.

***

***

***

***

*** ***

Из цикла «у больничного окна»

116

шприц – укол!шприц – укол!а шприцов тех – частокол!телевышка на бугруначинает вновь игру.телевышка – тоже шприц,шприц, не знающий границ.туче – в попу!Ветру – в руку!Вот спасибо за науку!шприц – укол!шприц – укол!а шприцов тех – частокол!закружилась голова,растерялись все слова.каждый гол здеськак сокол!шприц – укол!шприц – укол!

он худенький такой, что видеть больно!прибился к нам под самое крыльцо.а люди же в больницах сердобольны,Выносят – кто колбаску, кто сальцо…а он хватает быстро, что поближе,и тут же благодарно руки лижет.

от палаты до палаты –Сестры в беленьких халатах,как снежинок рой!озабоченные лица,как ни есть, а здесь – больница,нужен всем покой.от субботы до субботытут хватает всем работы:успевай крутись!пациент порой капризен,Весь измучен этой жизнью:– разве это «жись»?!Жизнь в больнице как по нотам,надоела до икотыкаждому кровать!..а медсестры, нам на диво,Все так молоды, красивы,Глаз не оторвать!подойдут, посмотрят мило:– ну, чего такой унылый?будешь ты здоров! –да, конечно, буду, будуи вовеки не забудунаших докторов!от палаты до палаты –Сестры в беленьких халатах:башмачки стучат!Старые, совсем седые,и больные же – больные! – Смотрим на девчат!

ОБрывкИ пОлусна кОтенОк

***

нещадно в августе пекло,уже казалось – амба!..и воздух был, как то стеклоГорячей синей лампы.и так теперь прохлады ждем,В обнимку с красноталом!..но вот она пришла с дождем,и как-то грустно стало.

поток машин,шершавый шелест шин…и – огоньки стремительно по трассе.Вдруг – резкий визг какой-то из машин,Средь ночи неожиданный, как «здрассьте»!Визжат как поросята тормоза,кому-то жизнь отчаянно спасая.и ширятся в волнении глаза,и прячется от фары тень косая.но – пронесло!и снова огонькинесутся в ночь, друг друга обгоняя.Вот так же рвутся с поводков щенки,ни капли страха в этот миг не зная!давай, вперед!..маши им не маши!как будто у них вылет на мальдивы.и снова тот шершавый шелест шин,Что так уже ласкает слух водилы.

шерш-шин, шерш-шин –и день, и ночь из-под машин.шерш-шин, шерш-шин –мотив любимый автошин!

***

нОЧные звукИ

николай Тютюнник

«на сереБрИстОй ладОнИ веЧнОстИ…»

Людмила ВОрОБЬёВА

критика

Поэтическое творчество Татьяны и Сергея Дзюбы

В процессе своего развития мировая литература знала немало диалогических пересечений, ведь истина всегда обретается в совместном духовном поиске, а благодаря обоюдному согласию и пониманию приходит решение тех или иных проблем. В этом ключе достаточно интересен творческий союз украинских поэ-тов Татьяны и Сергея Дзюбы. В чём же секрет их многолетнего и плодотворного соавторства? Ответить однозначно сложно. В своей философской лирике два ху-дожника слова постоянно идут к характерным текстуальным сближениям, в чём-то дополняя и продолжая друг друга, при этом не переставая удивлять весьма разнообразным тематическим тандемом. Надо признать, что впечатляют их поэ-тические сборники, востребованные в современном культурном пространстве и переведённые на многие языки мира. Самые популярные и известные: «Раз-говор мужчины и женщины» (на польском и украинском языках); «Последнее кочевье любви» (на казахском и русском); «На серебристой ладони вечности» (на болгарском и украинском); «Яблоки из небесного сада» (на туркменском и украинском); «На острове далёком, как слёзы Евы» (на сербском и украинском); «Дождь с твоими глазами» (на чешском и украинском); «Голоса двух поэтов» (на испанском и украинском); «Берега» (на румынском и украинском); «Горад Зіма» (на белорусском и украинском); «Избранные стихи» (на английском и украин-ском языках); «Стихотворения Татьяны и Сергея Дзюбы на 65 языках мира» (в 4 томах, каждый том – по 300-400 страниц). Всего вышло уже 30 книжек, в том числе во Вьетнаме («Когда-то вы выдумаете нас», на вьетнамском языке) и в Боливии. Готовятся книги на французском, фарси, арабском, македонском…

Доминирующая тенденция нашего времени – слияние философии и литера-туры, когда философия переходит в литературу, создавая непрерывный диалог в мировом литературно-художественном процессе. Творчество Татьяны и Сергея Дзюбы – яркое и убедительное подтверждение диалогичности культур. Перед нами предстаёт новая словесность ХХI века в различных её проявлениях, кото-рой присуще интегральное мировоззрение: синтез науки, религии и искусства. Привлекает естественная форма их стиха, порой неподвластная художествен-ным канонам.

118 Людмила Воробьёва

Благодатная почва, родина Татьяны Дзюба – вся мировая культура, сквозь призму которой она видит свои поэтические образы. Вот ослепляющий сочно-стью красок отрывок из её «Триптиха»:

Я, наверное, с Анатолии – Анатольевна,анатомией, третьей кожей, Таней,Загуменной ли, тронной стану?По-язычески, с до-верой(собираю хворост, а небо палевое)Припадаю к веку до нашей эры:Мосты из Аида – спалены.Мифологическая философичность её поэтических медитаций завораживает.

Знаковый голос, собственная особая аура текстов и жертвенная высота лириче-ской героини являются частью универсума, единства макро- и микрокосмоса, всей природы. Однако вотчина лирики всё-таки метафора, ведущая к переосмыс-лению понятий и явлений, способных изменить реальность. Поэтесса вовлекает нас в этот непрерывный, длящийся столетиями историософский разговор культур.

Обладая способностью к рефлексии, самоанализу и анализу того, что вокруг, Татьяна и Сергей Дзюба ищут в творчестве свободу. Для них важнее контекст, когда индивидуальная форма гармонии может сказать о воплощённой в слове общечеловеческой традиции.

Показательный пример – произведение Сергея Дзюбы «Баллада непрофес-сионала», где пронзительно звучит своеобразное послание любви, в котором и боль, и невыносимая мука, и просветление души настоящего гражданина Все-ленной, считающего себя её неотъемлемой частицей:

Для того, чтобы понять поэзию, необходима тишина. Не случайные, мелко нарезанные кружочки пауз, когда ощущаешь себя затравленным маленьким монстром, готовым одной рукой играть на фортепиано, а другой – ломать стул, на котором сидишь. Знаете ли вы тишину, напоминающую молитву? Напиток из одиночества и боли, который у нас называют покоем?

Но тут есть и главенствует любовь с радостью жизни в виде поэзии, которая явилась и автору этих строк, где само слово у него – уже материя. И любовь – материя:

Больше я думаю только о Татьяне.Да, я люблю любить. Все говорят, что в этом мире нельзя профессионально заниматься любовью и поэзией. Вот потому я – настоящий непрофессионал.Я даже Украину люблю, будь неладна она!

Главным нравственным императивом для поэта является спасительная и все-побеждающая любовь ко всему сущему, к высшим ценностям, истине, красоте. Подобная любовь преображает и просветляет человека, придаёт цельность и смысл его существованию. Верлибр – уникальная форма, активно востребован-ная современной литературой, – прекрасно выражает в произведениях автора то эмоциональное состояние, возвышающее человека над обыденностью. Именно верлибр и использует в своём творчестве Сергей Дзюба. Казалось бы, в поэзии

119«на серебристой ладони вечности…»

двух художников нет приоритетных и повторяющихся тем, но это правда лишь отчасти. У Сергея Дзюбы красной нитью почти все стихи пронизывает тема любви. Конкретный образ любимой присутствует у него везде и полностью за-полняет поэтическое пространство. Все свои книжки (почти 90!) он посвятил любимой супруге Татьяне – случай феноменальный в истории литературы.

Говоря о творчестве Татьяны Дзюба, украинской поэтессы, критика, пере-водчика, журналиста, педагога и учёного, нельзя не отметить её невероятную образную выразительность восприятия мира, граничащую с метафизическими прозрениями, когда художественное время и пространство в её произведениях расширяются до космической и исторической бесконечности.

Татьяна Анатольевна родилась на Буковине. Окончила факультет журна-листики Киевского государственного университета имени Тараса Шевченко, аспирантуру Института литературы НАН Украины, докторантуру Института журналистики Киевского национального университета имени Тараса Шевчен-ко. Сегодня она профессор кафедры филологии Черниговского института после-дипломного образования, доктор наук по социальным коммуникациям. Татьяна Дзюба является членом Национального союза писателей и Национального сою-за журналистов Украины, лауреатом многих литературных премий, академиком НАН высшей школы Казахстана. Примечательно и то, что её книги переведены на 65 языков мира и напечатаны в 50-ти странах. Татьяна Дзюба – автор поэ-тических сборников «Аккомодация к времени» (Украина, 2000), «Танец Сало-меи» (Канада, 2017), литературоведческой книги «Талант как мера весомости» (2008), а также целого ряда концептуальных научных монографий и литератур-но-критических публикаций.

Согласитесь, какая уникальная симфония талантов в одном человеке! Татья-на Анатольевна обладает не просто запоминающимся голосом, незаурядность которого поражает сразу, но и неоспоримой художественной глубиной своих текстов, сюжетной ассоциативностью, восходящей к древним мифопоэтиче-ским истокам. Безусловно, у неё свой язык – язык особого искусства с очень тонкой и в то же время многоступенчатой философской константой, подчас не-уловимой, усложнённой, скрытой в поэтической цепи иносказаний и аналогий, сопоставлений и аллегорий.

В круг мандалы верность и вера, сплетаясь, Похожи на ветки младенческих ручек.Узор бронзовеет, как тень золотая, Как охра на теле индейца-гаучо.Как роза миледи с фатальной иголкой, Где яд инкрустирован в чистый берилл,Любовь – это зомби. Любовь – это Голем. Любовь – это робот, который убил.

Захватывает дух от динамичного потока чувственной экспрессии, голово-кружительного энергетического накала стиха. Самые мощные – три последние лаконичные строки, поражающие философской углубленностью и крайне со-временной трактовкой образа-легенды.

Ещё одна характерная ось творчества Татьяны Дзюба: неоднолинейность поэ- тических подходов в изложении материала, при этом гибкий интеллект автора

120

обращается к юности культуры, её рассвету, когда на земле правили мифы и сим-волы. Здесь явственно проступает собственный авторский принцип множест- венности интерпретаций, перифраз, аллюзий.

Заметную роль в творчестве Татьяны Дзюба играет обращение к метафори-ческим и метафизическим категориям. Вполне закономерно, что вершиной её поэзии является библейская тема, тема возвышенного и оправданного пафоса, естественно вплетающаяся в современное культурное пространство. Для её поэ-зии характерна насыщенная библейская образность. Произведения автора оли-цетворяют мифопоэтический универсум, содержащий миф и гротеск, плавно переходящий в мифопоэтику, тем самым представляя тесное сращивание прош-лого, настоящего и будущего. Бесконечные нити извилистых человеческих судеб ведут нас к символическому произведению Татьяны Дзюба «Саломея» – к стре-мительному образу, полному рвущейся из слов творческой энергии. Танец Сало-меи – одна из самых ярких библейских историй, запечатлевшая роковой архетип притягательной женщины. Неслучайно поэтесса использует данный сюжет, он был самостоятельным и занимал центральное место в жанровой живописи ХIХ – ХХ веков. Важен сам контекст сюжета, экспрессивный танец Саломеи, нити ко-торого сплетают ушедшие столетья и эпохи. Всё запутано в этом мире, такова жизнь. И любовь, и жизнь, и смерть навсегда совмещены в Боге.

Проявлением эволюции литературных взглядов, квинтэссенцией философ-ских смыслов творчества Татьяны и Сергея Дзюбы стала книга «Горад Зiма» (Минск, 2018). Переводы с украинского на белорусский язык сделал известный поэт, прозаик, критик, исследователь литературы, лауреат многих литературных премий, признанный мастер перевода Михась Поздняков. Самобытный бело-русский язык, удивительно напевный и мелодичный, так же как и украинский, сохранил своё сходство с древнеславянским. Наконец, нужно помнить, что зна-чимость любой этнической культуры познаётся только во взаимодействии с ми-ровой. Поэтический сборник «Горад Зіма» – неповторимое сочетание двух голо-сов, где контрапунктом выступает многоголосие – нота против ноты – бахтин-ская полифония, угадывающая соразмерность и сообразность звучащего слова. Татьяна Дзюба в этом разнообразном потоке голосов не теряется, она обладает собственным сверхчувствительным голосом.

Недаром замечательный русский поэт Анатолий Аврутин, лауреат Националь-ной литературной премии Беларуси, предваряя в книге «Горад Зіма» первую её часть «Белыя анёлы», содержащую стихи Татьяны Дзюбы, назовёт вступитель-ное слово о ней «Саламея ўкраінскай лірыкі»: «<…> яна сама – АСОБА, вучоны, доктар навук і, галоўнае, Паэт. Паэт самабытны, з уласным голасам, які цяжка зблытаць з нейчым іншым. Прычым, у адрозненні ад мужа – паэта-філосафа, Таццяна таксама філосаф, але зусім іншага плану. Яе муза цікавіцца не рэаліямі жыцця, не падрабязнасцямі нашага зямнога існавання, а выключна духам, які адзін толькі і робіць чалавека ўзнёслым і чуйным…» – вдохновенно напишет он.

Стихи Татьяны Дзюба действительно увлекают невероятной ассоциа-тивностью связей, в очередной раз подтверждая, что всё окружающее нас гиперболизировано. И писать стихи – значит не только ошеломлять метафорой, но и, говоря фигурально, сдирать с себя кожу, как в произведении «Акамадацыя да часу».

Сабакі збеглі, карлікі прысталі, А пажаўцелы снежны той батыстЦэчэ ў далоні, з моцай сталі, І пальцы апякае абатыс,

Людмила Воробьёва

121

Што паркам точаны і трапілі ў сталіцу – На той мальберт, пакінуты Эль Грэка, Дзе карнавал змог сутнасцю адбіцца, І тым, што будзе заўтра з чалавекам.

Можно попытаться многое разгадать в поэзии Татьяны Дзюба, но тот факт, что зима занимает центральное место в книге, – явно разгадывать не нужно. Зимние этюды заснеженного города пронизаны невыразимой таинственностью. Где она, душа города? Застыла, как и человеческая душа, и осталась навечно в зимнем городе? А сам город нарисован художником слова собирательно и фрагментарно. «Паспяшае зіма – і наўскач, / Серабром, як ляднік, выцякае. <…> Ражаство – ўсё ў прасторы нябёс / У таемнасці нашых жаданняў», – эти стихи соединяют в себе сложность и прозрачность – два совершенно противоположных качества.

Совсем рядом находишь в книге и удивительные трёхстишия, напоминающие своей скромной сдержанностью японские верлибры хокку:

На іплікатар сасновага лесу сонца кінула прастуджаныя промні, імкнучыся вылечыцца ад зімы.

Сходство верлибра и японской поэзии отмечал Вячеслав Иванов: «Верлибр – это не просто форма стиха, а способ видеть мир». Параллели возникают сами собой. «Парят снежинки / Густою пеленою / Зимний орнамент», – это японский классик Мацуо Басё. А вот Татьяна Дзюба: «Каштан упаў – /раскрылася ізноў душа». Согласитесь, живописый лаконизм её строк ничем не уступает мировому классику.

Находя свой путь в огромной поэтической вселенной, поэтесса балансирует на грани неуловимого, утончённо-интеллектуального ощущения реальности. Что-то меняется в её интонации и манере, появляется более углубленная философская сосредоточённость, помогающая понять и состояние лирической героини, то внутреннее одиночество, что очень близко и читателю:

Віно, бакал і тост не прагучаў. / І словы, бы паперачкі-шпаргалкі,Дрыжаць у думках толькі дзесь здаля…<…>Выдатных він аўтограф кананічны. / І зноўку шэпт і погляд чыйсць цынічны.Віно, бакал… Чакаюць госці штосць… / Ды ісціны пасудзіна як ёсцьНа цурачкі разбілася праз міг… / А так хацелася – з душой, да дна!Бо тост – за ісціну. Ды ўжо няма віна.

Обычная празднично-бытовая ситуация трактуется автором далеко не одно-значно, становясь очередным поводом осознания окружающего мира и себя в нём. Т. Дзюба видит происходящее отражениями, с ярко проступающей во всём зримой сценической драматичностью. «Дрыжыкі – цыганскія, з надзеяй, – / Год падорыць ролю напаслед. / Каралева ў зношаным адзенні, / Голы твой кароль, скажынам, дзе?» – и даже старый сюжет прочитывается у неё на новый лад и приобретает совершенно иное звучание. Автора волнует, не отпускает жизнь смысла. Однако поэзия Т. Дзюба при поверхностном, быстром чтении как раз не обнаруживает этих искомых смыслов, её стихи изначально не ориентированы на подчёркнутую понятность. Она не привязывает читателя к чёткой и определён-ной хронологии, исчезая за ассоциациями и метафорами, она пишет собствен-

«на серебристой ладони вечности…»

122

ную реальность. Метафоры либо понимают, либо нет. Метафоры, ассоциации, думается, надо чувствовать. Потому что чаще всего за метафорой стоит жёсткая конкретика. Татьяна Дзюба честна по отношению к себе и к читателю, который не может не ощущать некую вещественность её поэтических текстов – некий магический реализм. Как художник слова она открыта для всей общечеловече-ской культуры, не переставая притягивать многообразием своей творческой лич-ности, покорять философской неординарностью своих произведений, таящих в себе колоссальную энергию возможных и реальных перспектив художественно-го развития, энергию литературного опыта и эксперимента.

В поэзии Сергея Дзюбы целая гамма всевозможных чувств, она пробуждает созерцательную доброту и благородство, вводит и погружает в мир фантазии и мечты. Сергей Викторович – добрый творец и светлый философ, пожалуй, данная ипостась составляет основу его разносторонней личности: журналиста, общественного деятеля, поэта, прозаика, публициста, радиодраматурга, кино-сценариста, редактора, издателя, переводчика, критика и к тому же пародиста, – случай уникальный! Впечатляет и жанровый диапазон его творчества: он пишет и рифмованным регулярным стихом, и верлибром. Сергей Дзюба родился в Пол-тавской области. Окончил факультет журналистики Киевского государственного университета имени Тараса Шевченко. Живёт в Чернигове. Является президен-том Международной академии литературы и искусств Украины (объединяющей писателей, учёных и переводчиков из 55-ти стран мира), членом Национального союза писателей Украины, руководителем Черниговской городской организации Национального союза журналистов Украины, почётным профессором Луцкого института развития человека Международного университета «Украина», лауреа-том многих украинских и зарубежных литературных премий. Сергей Викторо-вич – автор большого количества книг, изданных в Украине и других странах. Сегодня его имя всё больше становится известным, давно преодолев пределы его родного Чернигова и Украины. Поэтические книги Сергея Дзюбы выходят на разных языках, в разных странах. Произведения этого самобытного мастера переведены на 65 языков мира и опубликованы в 50-ти странах.

Современный культурный человек – это человек, который интеллектуально поработал с миром идей. Вероятно, поэтому нам крайне интересно наполненное эмоциями духа творчество философа-интеллектуала, украинского художника слова Сергея Дзюбы. Своё жизненное кредо он достаточно оригинально смог выразить в стихотворении:

Меня покрасили в другой цвет, / и я теперь –как мать внебрачного ребенка, которая ни в чём не провинилась, / но всё-таки должна стыдитьсявсего, что с нею случилось. / Однако тому,кто сможет любитьменя и такой, / отдамся я даже с большей страстьюи наслаждением, ведь вправду / я каждого из вас люблю…<…>И мы всегда будем вместе! / А сейчас держите свои чемоданы и уходите – ступайте в будущее – наше…И помните:что бы ни случилось, / какие пути, перроныни были бы между нами, / вы – самые лучшие!Это говорю вам я – / Станция ваша «Чернигов».

Людмила Воробьёва

123

Используя иносказательные сравнения, автору удалось проследить взаимо-связь всего происходящего внутри и вокруг нас. На протяжении всей жизни наибольшее влияние на развитие человека оказывают именно его истоки. Пусть твоя станция «Чернигов», но она расширяется до космических пределов, до того колоссального завтра, что лежит «на серебристой ладони вечности». Идея нрав-ственного стоицизма стоит за каждым прожитым и выстраданным словом поэта, которого отличает активная гражданская позиция. Сергей Дзюба, как поэт-фи-лософ, ничему не учит, а лишь рассказывает о себе, – а мы, быть может, впервые знакомимся сами с собой, читая его вдумчивые и рассудительные стихи. В них глобальная философская жизнь есть и жизнь отдельного человека.

Казалось бы, даже когда Сергей Дзюба пишет о предметах, на первый взгляд, малозначительных, его душа открывается тому, что случается, что происходит ежеминутно, ежесекундно. Детальность, подробность, необычайная восприимчивость к малейшим оттенкам и нюансам – визитная карточка поэта. Впрочем, Сергей Дзюба, надо отдать ему должное, не только в сменах тех или иных ситуаций, какие бы они ни были, но и в мудром постоянстве видит залог прочности. Хочется отметить, что он поэт увлекающийся, страстный, при этом соединяющий в себе дар постоянного наблюдения и эстетического созерцания. Обладая бесконечно разнообразной и восприимчивой фантазией, Сергей Дзюба не забывает о здравом смысле и стремлении к единству.

Случилось. Опять! Без меня вдруг отчалил ковчег.Печально глядели избранники – люди и звери.Со мной попрощались, любимый оплакали берег,Где кто-то остался – не Шмуэль, не Щек и не чех…Тут всё уж моё – я не выпросил. Может, проспал, – Подсолнух с полсолнца, раскрытая настежь тетрадка…Скорей надышаться! И взять с потолка, не украдкой, –Для тех, что когда-то вернутся в родимый кошмар.Автор принимает мир таковым, каков он есть на самом деле – и горький, и до

боли любимый. Жизнь и поэзия в произведениях Сергея Дзюбы не распадаются на два отдельных пространства: его жизнь перетекает в его поэзию, а его поэзия становится его жизнью. Данный художественно-философский факт объясняет саму суть творчества. Что означают его бесконечные стихи о любви, эти возвышенные излияния, как не форму поэтической исповеди, обнажённое признание своей собственной страстности?! Гёте тоже когда-то признавался: «Я сочинял и высказывал только то, что жило во мне, что жгло меня изнутри и требовало воплощения. Я сочинял любовные песни только тогда, когда я любил…» Но в биографии современного поэта Сергея Дзюбы, в отличие от биографии немецкого писателя, лишь одна необыкновенная женщина, которой он посвятил около 90 книг! «До тебя б мне дойти…» – обращается он к любимой.

Тема любви – ведущая лирическая тема в поэзии автора. Вдумайтесь, ведь о любви столько написано, и сказать нечто новое чрезвычайно сложно. Между тем Сергею Дзюбе удалось поведать миру собственную историю и чувство любви представить по-своему неповторимо, ведь её источник действительно неисчерпаем.

Мы познакомились на обшарпанной кухне / в студенческом общежитии,но, кажется, я знал Тебя в храме – всегда. / Не понимаю молитвыи крещусь, как блаженный, / потому что смотрю на Иисуса

«на серебристой ладони вечности…»

124

и вижу Твоё лицо. / Вы поразительно похожи! Кто ты?Неужели всю жизнь / нести мне крест этой страшной и увлекательной тайны? / Полюбив Тебя, я пришёл к Нему,но теперь – кого же из вас / я люблю больше?!

Эти стихи и содержат объяснения столь многогранного чувства. Они побуждают смотреть на всё, что нас окружает, глазами Бога. Любимая у него олицетворяет лик небесного Божества и святости, «…аб`ект не проста кахання, а нешта незямное, блізкае амаль да Багародзіцы – па адносінах да яе, па ўзнёсласці адрасаваных ёй вобразаў і пацуццяў», – так охарактеризовал высоту отношений Сергея и Татьяны Дзюбы поэт Анатолий Аврутин.

Татьяна выступает для поэта в разных ипостасях: и земной, и в то же время недоступной в своих устремлениях к совершенству женщины. Он неслучайно обращается к любимой с заглавной, прописной буквы. Образ женщины, такой близкой и родной, излучающей тепло и ласку, которая придёт и озарит всё вокруг душевным светом любви и добра, поэт представляет и в стихотворении «Ожидание» – с трепетной и благодарной нежностью:

И Ты – ещё с работы не пришла, / И не присела на краю постели,Не плачешь, не коснулась неумело / Другого и далёкого тепла.И я – пока ещё свободный, «злой», / И не свидетель, а Пилат той муки…А Ты мне борщ подашь и хлеб ржаной, / И я не губы поцелую – руки.

Не будем пытаться доказывать исключительность автора, но многое из сказанного с полным правом можно отнести и к произведению, которое, вне всякого сомнения, является вершиной его философско-лирической поэзии:

Да это – просто дождь, а Ты ведь так красива!Тебя такую день однажды сотворил.Я знал Тебя давно, предвидел это диво…Пусть лучше бы себя не видел и забыл.<…>Так всё торжественно, что происходит с нами,Превыше всех творений дивных и картин!Да это – просто дождь… Дождь с карими глазами,Такой родной, и я – до малой капли с ним.

Широко используя аллюзии, реминисценции, цитаты из текстов классиков литературы, Сергей Дзюба создаёт в своих произведениях выразительную наполненность авторского художественного пространства. Так, в стихотворении «Жонцы» цикла «Туды, дзе слёзы фаэтона…» автор говорит о любви, что никогда не сможет войти в обычную привычку быть вместе. «Але насуперак заганам / зямнога рэалізму, я святкую далікатнасць / Тваіх рук, якія ўмеюць / маляваць мяне іншым», – подлинная любовь возвышает человека, поднимает его над обыденностью и бренностью земного бытия, взывая к вечному.

«Калі разважаць пра існасць паэзіі Сяргея Дзюбы, яе галоўную складальную, дык гэта, безумоўна, каханне. Без кахання, без любові немагчыма ўявіць ніводнага сапраўднага паэта. <…> Кахання, без якога няма Паэзіі… І Сяргей Дзюба сваімі радкамі дапамагае нам зрабіць гэта», – пишет в своём вступительном слове «Прасвятленні Сяргея Дзюбы» поэт Анатолий Аврутин. Женщина у Сергея

Людмила Воробьёва

125

Дзюбы заполняет собой всё поэтическое пространство и несёт в себе все главные смыслы. И фрейдовское «чаго хоча жанчына…», интепретированное автором, уступает его другому высказыванию: «Можа, ісціна проста ў жанчыне?», – женщине, до которой ему неимоверно трудно дойти и дорасти. В поэте покоряет его полная самоотдача чувству любви, самоотдача той единственной, ради кото-рой он готов перенести душевную и физическую боль, готов напрочь забыть о себе. Автор не прячется за своего лирического героя, а составляет с ним единое целое и всегда пишет от первого лица. «Ты ў дарозе даўно – і ў далёкай, напэўна, зямлі, / І фантомна баліць ад любві тут мая палавіна!» – кто страстно любил, тот поймёт обнажённую правду этих строк.

Следует обозначить в книге «Горад Зіма» и философскую составляющую, что доминирует в творчестве Сергея Дзюбы. Весь мир таит смысл, но заповед-ный смысл – не вне, а внутри человека. Если поразмыслить, то можно заметить внутри нас сотрудничество двух антагонистов. Мы хотим знать всю правду, но при этом нам хочется, чтобы правда была по отношению к нам милостива, хотя правда бывает подчас весьма жестока и беспощадна. Поэтическая ткань стиха Сергея Дзюбы метафорично насыщена, автор тяготеет к привлечению аналогий из других текстов, создаёт метафоричное поле ассоциаций, свободные визуаль-ные ряды и вводит в атмосферу времени, что отзывается магической прозой, идущей от Хорхе Луиса Борхеса. Поражает фантастичность ситуаций, в которых у Сергея Дзюбы своеобразно переплетаются реальность, достоверность и магическая тайна происходящего.

Сергей Дзюба – мастер тонкой, умной иронии, он в стиле гоголевского искромётного добродушного смеха, который сегодня становится более интеллектуальным, соединяет в своей поэзии низкое и высокое, сиюминутное и вечное. В его произведениях допустимы непредсказуемость, та интонационная своеобычная манера письма, что способна вмещать в одну фразу всю житейскую мудрость. Он – поэт просветлённый, как часто замечают критики, поэт чистой, отзывчивой души, испытывающий острое беспокойство за всё сущее, поэт, заставляющий поверить в чудо, преображающее мир красотой и добром. «Я ўсё роўна прыйду на спатканне з табой…» – пророчески звучат его слова, устремлённые в завтра, подразумевающие бесконечность жизни и любви.

Весьма колоритный творческий дуэт Татяны и Сергея Дзюбы являет собой идеальный баланс женского и мужского начала, сочетающего философию чувственности и философию разума, философию света и мудрости. Их уникальный союз синтезирует в себе манеру традиционного и одновременно новаторского искусства. Они как творцы слова раскрывают достаточно непростую эстетическую систему обострённого восприятия внутреннего и внешнего мира, абсолютную систему поиска гармонии, позитивных мотивов бытия, невозможных без торжества общечеловеческой культуры и гуманизма. И с верой, надеждой, любовью зовут в вечность стихи Сергея Дзюбы: “Я снова верю: это начало, / Сразу начисто, а не начерно… / Как пламя свечки, дрожат секунды, / И вновь трепещут твои уста”.

«на серебристой ладони вечности…»

Мария ЖИГАЛОВА

критика

странИЦы ИстОрИИ рОссИИ в пОЭтИЧескИХ ОБразаХ е.Ф. ЖИвОглОдаКнига Е. Живоглода «Сказание о русах» (Живоглод Е. Сказание о руссах. –

Минск: Право и экономика, 2018. – 424с.) – плод как теоретического осмысле-ния автором проблем истории России, так и собственного опыта интерпретации фактов и событий, основанных на многолетнем изучении архивных документов и материалов прессы.

Произведение это можно отнести к художественной историко-философской поэзии, которая занимает особое место в жанровом и тематическом многообра-зии современной русскоязычной литературы Беларуси, а творческий потенциал поэта претендует на определённое место в отечественном литературоведении*.

«Автор этой книги – белорус, считающий русский мир родной средой и, при-держиваясь в своём произведении исторической правды, желающий быть пра-вильно понятым современниками…», – создал оригинальный литературный жанр в поэзии – поэму-эпопею, историческую хронику, состоящую из четырёх частей: «От Руси до России», «Империя: Петровская эпоха, эпоха дворцовых переворо-тов», «Годы застоя и годы реакции», «Крах империи». В поэме художник слова показал развитие исторических событий от времён Киевской Руси до социалисти-ческой революции 1917 года, описав множество фактов, героев и судеб.

Не имея возможности в небольшой статье детально проанализировать худо-жественные достоинства лирической поэмы-эпопеи, остановимся лишь на фраг-ментарном её анализе.

Каждый из героев, описанных автором в лаконичной форме, представляет достаточно широкую социокультурную панораму, включающую не только опи-сание личности и характера, но и рассказ о деятельности героя, будь то царь или крестьянин, о его вкладе в развитие истории России на определённом этапе.

Перед читателем проходит история России в лицах. Это и князья (Ярослав, Александр Невский, великий князь Киевский Святослав, Альгерд, Тохтамыш, Дмитрий, Януш Радзивилл, Василий Голицын, Долгоруковы, Рюриковичи), и ко-

* Ранее были изданы его книги: «Княгиня Лосская», сб. стихов «Край берёзовый мой».

127

роли, и полководцы (Ягайло, Сигизмунд, Владислав Четвёртый, Август Второй, Станислав Лещинский, Наполеон, Шамиль, Ермолов, Суворов, Кутузов), и цар-ские династии (царь Золотой Орды Узбек (современник Калиты), Фёдор Романов, Михаил Фёдорович Романов, Василий Третий, Иоанн Грозный, Фёдор Иоанно-вич, Лжедмитрий I (Гришка Отрепьев), Василий Шуйский, Алексей Михайло-вич, Иоанн и Пётр Алексеевичи, Софья, Пётр Первый, Екатерина Первая, Павел, император Пётр Второй, Елизавета, Пётр Третий, Александр Первый, Александр Второй), государственные деятели и министры (М.М. Сперанский, экономист Е.Н. Канкрин, А.С. Меншиков, Л.В. Дубельт, граф Уваров, Д.Г. Бибиков, К.В. Нес-сельроде, Д.А. Милютин, Н.А. Милютин, В.И. Ульянов), и выдающиеся учёные (металлург П.П. Аносов, физик В.В. Петров, астроном В.Я. Струве, учёные И.Ф. Крузенштерн и Ю.Ф. Лисянский, совершившие первую русскую кругосветную экспедицию на парусных кораблях «Надежда» и «Нева», в ходе которой были изу- чены берега Китая, Японии, Сахалина, Камчатки, Ф.Ф. Белинсгаузен, М.П. Лаза-рев, мореплаватели-исследователи В.М. Головин, Ф.П. Литке, Г.И. Невельский), известные русские архитекторы (О.И. Бове, К.А. Тон), и учёные-исследователи (А.Г. Столетов, П.Н. Яблочков, А.Н. Лодыгин, А.С. Попов, П.Л. Чебышев, А.М. Бутлеров, Д.И. Менделеев, В.В. Докучаев, И.М. Сеченов, И.П. Павлов, И.И. Меч-ников, Н.М. Пржевальский, Н.Н. Миклухо-Маклай), деятели культуры, музыкан-ты и композиторы (М.И. Глинка, М.П. Мусоргский, М.А. Балакирев, Н.А. Рим-ский-Корсаков), и живописцы (В.М. Максимов, Г.Г. Мясоедов, И. Крамской, А.К. Саврасов, И.И. Шишкин, А.И. Куинджи, В.А. Серов, П.М. Третьяков, В.В. Вере-щагин и др.), и актёры театра (М.Н. Ермолова, П.А. Стрепетова), поэты, писате-ли и критики (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, Н.В. Гоголь, С.Т. Аксаков, В.Г. Белинский, А.И. Герцен, А.С. Хомяков, Д.В. Вене-витинов, М.А. Бакунин, А.Я. Чаадаев, Н.П. Огарёв, Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев и др.), крестьяне, солдаты, красноармейцы, моряки, помещики и кулаки.

Широко представлены в поэме-эпопее и историко-культурные события раз-ных лет.

Знакомя читателей с рождением и развитием истории России, с отдельными событиями, происходящими в жизни других этносов и народов, с их историче-ским прошлым, с зарождением и развитием христианской культуры и описывая её, Е.Ф. Живоглод как носитель белорусского этноса трансформирует и интер-претирует её каноны. Он привносит в произведение и элементы своего уже со-временного мировидения, а значит, и своей национальной культуры, основан-ной на любви к вере и Отечеству.

Описывая те исторические тупики, к которым приводят бездуховность, желание властвовать любой ценой, Е.Ф. Живоглод устами своих героев утверждает, что и се-годня профессионализм и высокие нравственные качества руководителя представ-ляются той вполне объективной реальностью, которая и эстетически, и нравственно воздействует на духовное здоровье нации и государства. Глубокий патриотизм, лю-бовь к людям, твёрдость духа дают человеку в любое историческое время внутрен-нюю свободу и надежду на сохранение своей идентичности и культуры.

Неудивительно, что в поэме чётко прослеживается и картина двух миров – мира событийной истории России и мира жизни духовной, нарисованной с по-разительной яркостью и достоверностью. Может быть, потому столько внима-ния Е.Ф. Живоглод уделяет выбору своими героями значимости нравственных ценностей: гражданского мужества и мудрости, терпимости и ответственности.

Автор затрагивает в поэме-эпопее и ряд важнейших общественных, мораль-но-этических, эстетических проблем: развитие культуры и цивилизации; поли-

Страницы истории россии...

128

фония культур и этносов; служение людей искусства народу и Отечеству; слава и бесчестье; самосознание человека как существенная закономерность в сложной системе взаимоотношений человека и окружающего мира; внутренние потен-ции человека, многозначность его психологического и интеллектуального мира.

Несмотря на то что поэт открыто не даёт субъективных оценок ни поступкам героев, ни событиям, авторская позиция легко угадывается. Читатель замечает, что для поэта особенно важны вопросы развития личности, которая во все вре-мена должна заботиться об обогащении своего интеллекта знаниями, тем самым повышая имидж и своего государства на мировой арене.

За вдумчивым и лаконичным, чётко звучащим авторским словом открывает-ся читателю целый мир, где есть место страницам истории России и Беларуси, Венгрии и Польши, Украины, Латвии и Литвы, Германии и Австрии и др. Как есть место и родному дому, семье, роду и родне, сельской и городской жизни. Поэтому определяя основную тему произведения, изобилующего фактами, ге-роями, событиями, невольно приходишь к выводу, что автору удалось показать историю зарождения Руси, пути развития России, судьбы разных народов и их роль в истории, взаимоотношения народов в разные исторические периоды, жизнь различных слоёв общества.

Раскрыть историческое значение каждого из описанных событий, показать роль народных масс и их вождей, понять и запечатлеть черты национального русского, и не только, характера, которые с особой силой проявлялись в самых острых исторических моментах, – вот к чему стремился, по-моему, Е. Ф. Живо-глод. И это ему удалось.

Автор, кажется, убеждает читателя, что историческая жизнь – это лишь часть того материала, который мы называем человеческой жизнью.

Следует подчеркнуть, что книга Е. Живоглода «Сказание о русах» направле-на на консолидацию общества.

Более того, книга обладает огромным воспитательным потенциалом, ибо в ней предлагаются историко-культурные факты, которые могут быть использова-ны для обсуждения на лекционных и практических занятиях в школах и универ-ситетах. Читатель найдёт в ней и материалы, которые содержат элементы фило-софии жизни, психологии постижения человеческих отношений и пути усовер-шенствования национальной и инонациональной культур в контексте диалога славянских культур и цивилизаций.

Значимым в произведении является и образ поэта, за которым угадывается личность самого автора – человека неиссякаемо креативного, чуткого к динами-ке жизни, ищущего, эрудированного, умеющего в своей поэме-эпопее исполь-зовать в творческих целях любой знак исторической действительности. Поэт верит в человеческий разум, без которого нет развития истории и цивилизации, как без поэзии нет духа, надежды и оптимизма, нет той внутренней силы, кото-рая может помочь преодолеть любые преграды.

Поэт чувствует дыхание времени и истории, проникает в основы становле-ния славянской культуры, славянского мира, славянской ментальности, создавая образы выдающихся и рядовых субъектов истории.

Думается, что современный читатель, знакомясь со «Сказанием…» необычного летописца, поэта, историка и педагога Евгения Федоровича Живоглода, услышит в нём рождение Мастера поэтической формы, таланту которого подвластна История Руси в лицах, деяниях реальных людей, составляющих суть истории. Надеемся, что написанная поэма-хроника будет иметь продолжение, которое и составит единую художественно-культурную картину мира славянского этноса.

Мария Жигалова

на ИзлОме ЭпОХ

ВведениеВ наши дни появилось множество предсказаний о конце света. Досужие рас-

суждения и домыслы о последних временах не стихают. Диверсионные по фор-ме и содержанию «вбросы» и «страшилки» следуют одни за другими.

Версия о катастрофическом и повальном «обнулении» всех мировых ком-пьютеров на стыке 1999 и 2000 годов давно позабыта. Календарь майя в 2012 году напугал многих, но не всех. Рассказам и видеорепортажам (!) об астерои-дах-убийцах несть числа…

Здесь сама собой напрашивается вполне сакраментальная фраза: «Дешево хотите отделаться, граждане-товарищи! Апокалипсис еще никто не отменял!»

Священное Писание предупреждает нас:«О дне же том и часе никто не знает, ни Ангелы небесные, а только Отец Мой

один» (Мф. 24.36);«Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей вла-

сти» (Деян. 1.7);«У Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3.8).Исходя из этого, не дерзнем вычислять конкретные часы, дни, времена и сро-

ки, но, по мере возможности, постараемся оценить духовное состояние пере-живаемого нами времени.

Семь периодовДля лучшего восприятия и понимания последующих рассуждений необхо-

димо предварительно ознакомиться с работой выдающегося русского мыслите-ля Льва Тихомирова (1852-1923) «Апокалипсическое учение о судьбах и конце мира», которая первоначально была напечатана в журнале «Христианин» (№9, 1907), а затем в том же году выпущена отдельной брошюрой в Сергиевом Поса-де. Уже в наше время она вошла в состав книги Л. Тихомирова «Апология Веры и Монархии» (М., 1999, с.445-471).

Часовня

Павел ВАСИЛЬЕВ-ЕФрЕМОВ

130

Анализируя текст Откровения св. апостола и евангелиста Иоанна Богосло-ва (Апокалипсис), автор стремится «уловить хронологическую последователь-ность, в соответствии с которой история мира, от Пришествия Искупителя до конца времен, <…> распадается на семь отдельно охарактеризованных эпох». Это проявляется, в частности, в наставлении семи Асийским церквам (Откр. 2 и 3).

«Мне кажется очевидным, – пишет Тихомиров, – что семь Асийских церквей имеют <…> символическое значение и что в лице их Спаситель обращается ко всей Вселенской Церкви в каких-то семи ее проявлениях и моментах существо-вания». Следовательно, мы имеем характеристику «семи последовательных пе-риодов существования Вселенской Церкви на земле» и «краткую летопись этого существования в будущем».

Несмотря на все трудности и разногласия, «в Апокалипсисе мы имеем воз-можность проследить историю христианской Церкви, погруженной в историю человечества и находящейся под воздействием борьбы неба и преисподней, Бо-жественной силы, ведущей людей ко спасению, и сатанинской злобы, увлекаю-щей их в погибель».

Первое важное замечание: ни для одной из этих семи эпох нельзя установить точных границ, отделяющих ее от предыдущей и последующей.

Второе замечание: для экономии времени и места сосредоточим все внима-ние на последних эпохах.

И, наконец, третье: говоря о Церкви, будем иметь в виду по преимуществу Русскую Православную Церковь, т. к. православность тех, кто отказался во дни оные от юлианского календаря, кто организовал и принял решения «восьмого» или «критского» лже-собора, кто занял двуличную или соглашательскую пози-цию по отношению к папе Стамбульскому и его украинской псевдо-автокефа-лии, вызывает вполне определенные и обоснованные сомнения.

Пятая (Сардийская) эпохаТихомиров пишет: «Россия родилась в третью эпоху и приняла оживленное

участие в четвертой. В ней особенно типично развивалось христианское госу-дарство именно с консервативным оттенком фиатирской эпохи, как бы усвоив наставление: только то, что имеете, – держите, пока приду. Это был типичный девиз русской веры с начала Руси и до недавнего времени <…> Думается, что, применительно к русской истории, конец четвертого периода можно считать около XIX века, а продолжительность всей эпохи – в пять столетий».

И далее: «Наше время, кажется, уже несомненно вышло из фиатирской эпо-хи. Шестую же, филадельфийскую, мы еще, очевидно, не переживали. Таким образом, наше время должно быть отнесено к пятой эпохе». Напомним – это напечатано в 1907 г.

А вот что читаем в Апокалипсисе: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Бодрствуй и утверждай прочее близкое к смерти <…> Вспомни, что ты принял и слышал, и храни и покайся» (Откр. 3. 1-3). Однако «есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны» (Откр. 3. 4).

…Государственная мощь России, расцвет ее экономики и культуры. Одновре-менно – глубокий духовный упадок, о котором предупреждали святые Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Кронштадский. Семинарии штампуют

Павел Васильев-Ефремов

131на изломе эпох

кадры будущих революционеров (Джугашвили, Микоян – наиболее знамени-тые).

В феврале 1917-го Синод фактически поддержал насильственное свержение Государя Императора Николая II. Совершилось грехопадение русского народа.

Ведь наши прародители, Адам и Ева, не просто разговелись яблочком до Спа-са. Они поверили не Богу, но его противнику и клеветнику – сатане. Со всеми вытекающими последствиями.

Отказавшись от Бога, веры и Церкви, люди неизбежно оказались во власти слуг диавола. Вам не по нраву самодержавие Православного Государя? Будет диктатура богоненавистников, подкрепленная ВЧК, ОГПУ, НКВД с ГУЛАГом на сладкое.

Беда в том, что и через 100 лет грехи Богоотступничества и Цареотступни-чества (нарушенная присяга!) не только не раскаяны, но даже и не осознаны. Несмотря на все призывы Церкви. Однако нашлось немало людей, которые «не осквернили одежд своих». Это – сонм новомучеников и исповедников, ведомых и неведомых («белые одежды»). Благодаря именно их великому духовному до-норству долготерпение Божие не истощилось до конца по отношению и к нам, грешным.

На наших глазах эпоха явных падений и отступлений, жестоких гонений и притеснений постепенно ушла в прошлое. Начался медленный, поначалу почти незаметный, подъем духа. Свеча не угасла.

Шестая (Филадельфийская) эпохаО ней в Апокалипсисе сказано: «Я отворил перед тобою дверь, и никто не может затворить ее; ты не много

имеешь силы, и сохранил слово Мое и не отрекся имени Моего <…> И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле <…> Дер-жи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего» (Откр. 3.8, 10-11).

Возрождение церковной жизни, восстановление храмов и монастырей, мас-совые крещения целых семейств от прадедов до правнуков – всему этому мы были свидетелями с конца 80-х годов минувшего века.

Проявился и вовсе парадоксальный (особенно на первый взгляд) момент: позднекоммунистическая номенклатура решила призвать во власть священно-началие РПЦ. Наши иерархи и священники вошли в состав Верховных Советов страны и союзных республик. Тем самым авторитет Церкви был прямо исполь-зован при демонтаже единой державы. Увы, как только разрушительная цель была достигнута, дальнейшее таковое присутствие «в верхах» (пусть и самое бутафорское) было признано нецелесообразным …

При этом многие считают, что церковное священноначалие уж слишком при-вязало себя к правящей верхушке. Но подобное состояние дел сложилось от-нюдь не одномоментно. Еще тов. Сталин с помощью карательных органов пре-вратил остатки недорастрелянного епископата в свою послушную агентуру. В последующие годы методы давления стали более изощренными, но суть от это-го нисколько не изменилась.

Здесь надо сказать прямо: сергианство существовало задолго до местоблю-стителя Сергия и его печально известной декларации. Если отдают Богу божие, а кесарю – кесарево, то сергианству места нет. Но когда Божие начинают возда-

132

вать кесарю – тот быстро превращается в идола. Вспомним, как в недавнее вре-мя Священный Синод в полном составе воспевал многолетие упырю Ельцину. «Хором» регентовал сам Патриарх. Он же, в связи с 75-летием, наградил того орденом св. благоверного князя Димитрия Донского (I степени), очевидно, за разгром Советского Союза в 1991-м и расстрел Белого дома в 1993-м.

Столь противоречивые тенденции буквально пронизывают всю нашу фила-дельфийскую эпоху. Ведь при Горбачеве «разрешили» не только Церковь, но все и всех, без исключения: сектантов, неоязычников, шаманов, колдунов, экстра-сенсов, барабашек, НЛО, кашпировских, чумаков, инопланетян, пришельцев, оккультистов, черных мистиков и откровенных сатанистов.

С помощью современных СМИ (в первую очередь телевидения и интерне-та) массовое сознание десятилетиями (!) подвергается давлению, непрерывно-му и одностороннему, нарастающему лавинообразно. На опустошенные головы «электората», «пипла», «народца» ежесекундно выливаются потоки всеобъем-лющей лжи. С государственных каналов (!) не сходят эксперты … с переверну-тыми иерейскими крестами на шее! Поистине время, о котором предупреждал апостол Павел, уже наступило. «…Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4. 3-4).

На наших глазах сложилась весьма болезненная ситуация: вокруг как будто все крещеные, а верующих и воцерковленных крайне мало. Одновременно грех и вседозволенность давно сделались нормой современной жизни.

Слово историку и телеведущему Феликсу Разумовскому: «Храм, окружен-ный помойкой, – это духовно тяжелое зрелище» (см. «Фома», №9, 2019 г.). И далее: «Сегодня, когда православный христианин выходит из храма, он оказы-вается в пустыне». Увы, но это уже совсем не «пространство, где нет ничего человеческого». Напротив, мрачные лабиринты повседневности перенаселены кровожадными хищниками и каннибалами, совершенно невежественными, но крайне агрессивными, которые только и ждут своего часа. Мало того, «помой-ка» не просто окружает Церковь, но нагло вторгается внутрь, достаточно вспом-нить «Pussi Riot». Еще хуже: «помойка» обзавелась в Церкви своей «помойной» агентурой – либерально-экуменической.

Но ведь еще относительно недавно все эти негативные проявления харак-теризовались нами вполне адекватно: экуменизм – ересь из ересей! Выходили в свет книжки из серии «Антихрист в Москве» (особенно выделим пятый вы-пуск) и многие другие, им подобные. Голоса ревнителей Православия звучали открыто.

Теперь ситуация серьезно изменилась. Кажется, что мы, словно убаюканные относительным благополучием, заметно утратили ревность и дерзновение. А между тем тридцать «тучных» лет (1988-2018) истекли. Очень похоже на то, что филадельфийская эпоха подходит к своему завершению. И сегодня, как никогда, нам необходимы четкие оценки совершающихся событий.

Патентованные русофобы из Стамбула и их мелкие подголоски злорадству-ют: «Москва перестает быть III Римом». Не дождетесь!

Кому-то давно и очень хочется растащить единую Русскую Православную Церковь по национальным клочкам, местечкам и улусам, превратить в некие караоке-клубы с этническим колоритом. Да не будет!

Павел Васильев-Ефремов

133

Владимир Осипов пишет: «Борьба против восстановления храмов, разру-шенных большевиками, есть что-то новое, неслыханное в общественно-полити-ческой истории Российской Федерации, несчастного обрубка Российской Импе-рии, безжалостно расчлененной кликой Ельцина».

К великому сожалению, именно отсутствие у нас должной воли и решимости «вдохновляет свердловских храмоборцев, которым так ненавистна святая вели-комученица Екатерина».

Седьмая (Лаодикийская) эпоха, в которую мы перетекаем плавно и почти незаметно, описывается так: «Ты

не холоден, ни горяч; о если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Откр. 3.15-17).

Это – «последняя, самая страшная эпоха перед кончиной мира, характерная равнодушием к вере и внешним благополучием», – пишет архиепископ Аверкий (Таушев). Её отличают состояние духовного упадка, обмирщение, самодоволь-ство до самоослепления.

«Средина в вере не имеет цены», – читаем у св. Андрея, архиепископа Кеса-рийского. Конечно же, понимать это следует не так, что равнодушие бесценно, но, напротив, что оно не имеет никакой ценности, т. е. не годится никуда.

В «Толковой Библии» находим настоящий приговор теплохладному. Это сло-во означает «того, кто хотя принадлежит к обществу христиан, но совершенно не причастен божественной благодати». Он – «ни истинный христианин, ни за-коренелый язычник, ни явный грешник, он равнодушен к православному уче-нию и к нечестивым ересям» и «находится в состоянии забывчивости, само-обольщения, духовного сна и потому не видит и не чувствует опасности своего положения». В своем самообольщении и беспечности теплохладный «зашел так далеко, что утверждает, что он богат и ни в чем не имеет нужды. Но он богат только в смысле мира сего; на самом же деле он несчастен, и жалок, и наг. Он ре-шительно не имеет ничего доброго, что прикрыло бы его грешную душу перед очами Божиими».

Повсеместное размежевание теплохладных экуменистов и горячих в вере православных христиан уже происходит в Церкви. Первые все отчетливее дрей-фуют в сторону откровенных ересей, пытаются увлечь за собою вторых, в пол-ной мере используя административный ресурс, стараются замаскировать свое отступничество ложной риторикой.

И когда им удастся окончательно превозмочь ревнителей Православия, оста-ток верных превратится в «малое стадо» (Лк. 12.32).

«Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию?» (1Пет. 4.17).

«Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18.8).Но этому «малому стаду» Господь обещал дать Царство…

на изломе эпох

пОслеслОвИе к прямОму ЭФИру

Владимир МАКАрОВ, начальник управления информации главного

управления идеологической работы Министерства обороны республики Бела-

русь, кандидат педагогических наук

армия

8 октября 2019 г. в социальной сети Instagram я принял участие в прямом эфире, организованном в рамках вто-рого этапа республиканской акции под названием «Я служу», проводящейся Белорусским республиканским сою-зом молодежи. Ниже публикуются мои ответы на ряд важных вопросов, в том числе тех, на которые за один час эфирного времени не удалось от-ветить.

Начнем с вопросов, которые за-даны явно не членами БРСМ и даже не молодыми людьми. Например, по поводу якобы «политической ан-гажированности» официальной ин-формации военного ведомства и «по-чему Макаров позволяет выпады в сторону гражданских активистов и журналистов?».

Прямой вопрос – прямой ответ. Если считать мои публикации «выпа-дами» в адрес, к примеру, российских «активистов и журналистов» из «Не-зависимого военного обозрения» или информагентства «REGNUM», как же тогда характеризовать антибелорус-ские демарши отдельных «активистов» и представителей именно этих инфор-

мационных ресурсов? Например, неко-го Беспалько (у нас есть Мотолько, а в России – Беспалько). Чего стоят только истерические вопли Беспалько по по-воду того, что в нашей стране изучают произведения Якуба Коласа и Янки Ку-палы, которые являются (о ужас!) лау-реатами Сталинских премий!?

Но обо всем по порядку.Я действительно публиковал серию

материалов в отношении, мягко говоря, некорректного поведения отдельных российских «активистов», например Суздальцева, Плугатарева-Зуева и ком-пании, которые не просто политически ангажированы, а представляют собой концентрированное выражение инте-ресов определенных политических и экономических кругов.

Например, в ответ на хамские пу-бликации в «Независимом военном обозрении» мной опубликован еще в 2018 году на сайте Минобороны мате-риал «"Независимое" военное обозре-ние»: опыт инфернальной журналисти-ки» ([Электронный ресурс]. Режим до-ступа: http://www.mil.by/ru/news/ press_ center/publications/80536/). Расширен-ный материал под таким же названием вышел во втором номере журнала «Но-

135Послесловие к прямому эфиру

вая Немига литературная» за 2019 год.Речь шла о том, что только за один

год НВО опубликовало больше антибе-лорусских статей, чем за все годы его существования. Мы, конечно же, пони-маем, что есть соответствующий «за-каз» и он выполняется безукоризненно. Но ведь надо же иметь и совесть. Тем более что тот же Плугатарев прекрасно осведомлен о реальном положении дел в белорусской армии.

В вышеназванной публикации я за-дал вопрос: «На кого работаете все вы, господа Суздальцевы, Плугатаревы-Зуевы вместе с Побусько и владель-цем «Независимой газеты» господи-ном Ремчуковым? А может быть, прав был Збигнев Бжезинский? Именно он успокаивал своих коллег в 2008 году – «господа, что же вы беспокоитесь, по-смотрите в какой валюте и где лежат деньги тех, кто пытается делать свою политику на Кавказе...».

В этой же публикации мной был представлен следующий пример, кото-рый четко характеризует нашу принци-пиальную позицию во взаимоотноше-ниях с братской Россией.

В 2016 году на сайте «Спутник и погром» (есть такой «российский» сволочной информресурс) появилась занятная публикация под названием «"Спутник" как угроза белорусской нацбезопасности: фотофакт». На фото-графии – мое выступление в Музее истории Великой Отечественной вой-ны на конференции (с участием Россо-трудничества), посвященной 70-летию Нюрнбергского процесса. Фотография сопровождалась следующим коммен-тарием (лексика сохранена): «замести-тель министра обороны республики Белоруссия (так они называют наше военное ведомство, только обманыва-ют – я не был заместителем министра) рассказывает про угрозу национальной безопасности республики Белоруссия: сайт "Спутник и Погром"»…

Я действительно выступил на кон-ференции, показав на слайдах подлые и мерзкие фрагменты публикаций про-фашистских псевдорусских сайтов типа «Спутник и погром», направленных также против президента самой России. При этом мною было сказано букваль-но следующее: «А мы будем защищать президента братской России. Как? В том числе следующим образом. Если адепты «Спутника и погрома» возьмут-ся за оружие и окажутся на территории Беларуси, то будут безжалостно отстре-ляны, как бешеные собаки. И это не лексика 30-х годов, а высокая правда. Читайте Военную доктрину Республи-ки Беларусь, где, в частности, впервые в мировой практике представлено чет-кое определение, что такое незаконное вооруженное формирование…».

Кстати, буквально через некоторое время «Спутник и погром» был за-блокирован на территории Беларуси. Правильно сделали. При этом я лично солидарен с главным редактором «Ли-тературной газеты», в свое время очень четко показавшим, что есть общее меж-ду «русским фашизмом» и «американ-ской демократией». Есть общее! Никто никогда не видел настоящей демокра-тии в США, как никто и никогда не видел настоящего фашизма в России. Есть правда, маргинальные информ-ресурсы, типа «Спутника и погрома», которые закончат очень плохо…

Поэтому мной дан следующий со-вет авторам и хозяевам НВО. Не надо идти в фарватере русофобских псевдо-белорусских изданий, которые едины с профашистскими псевдорусскими сай-тами в своей ненависти к нашей исто-рии, Великой Победе, белорусскому и русскому народам.

Так что считать мои публикации «выпадами» в адрес соответствующих «журналистов» НВО явно неуместно.

Что же касается отечественных «просветителей» и «правдоискателей»,

136 Владимир Макаров

то тем более неуместно считать «вы-падами» против них такие мои ста-тьи, как «Поротников: «политический гермафродитизм» в действии?» (Бело-русская военная газета «Во славу Ро-дины». – 2018. – 30 октября – С. 6,7.); «О «подопытных мышах», «полити-ческом гермафродитизме» и педаго-гической коррекции девиантного по-ведения» (Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 2019. – 30 марта – С. 1,3.); «О волках в овечьих шкурах» ([Электронный ресурс]. Режим досту-па: https://www.mil.by/ru/news/press_center/publications/88524/); «Почему юноши из «Моладзь БНФ» не хотят стать настоящими мужчинами» ([Элек-тронный ресурс]. Режим доступа: http://www.mil.by/ru/news/press_center/ publications/79466/) и другие.

Наоборот, в этих публикациях под-робнейшим образом разъясняются при-чины воинствующей некомпетентности соответствующих лиц в элементарных вопросах военного дела, а также содер-жится предложение военному ведомству взять шефство над незадачливыми «экс-пертами» и «аналитиками». Одновре-менно здесь же четко обозначено, что лично я не считал и не считаю господи-на Поротникова гермафродитом («поли-тический гермафродитизм» – это лишь аллегория), а господина Дмитриева и его соратников – козлами («запустить козла в огород…» – это лишь пословица).

Что же касается антиармейских проектов, авторами которых является так называемая организация «Моладзь БНФ», то еще раз могу повторить те-зисы, опубликованные в статье «Поче-му юноши из «Моладзь БНФ» не хотят стать настоящими мужчинами».

Дело в том, что антиармейские кам-пании, реализуемые «свядомымі» на протяжении почти четверти века, по своему содержанию не претерпели принципиальных изменений. Отчаянно боролись они за возможность прохож-

дения альтернативной службы (то есть невоенной). И вот наконец-то соответ-ствующий Закон в 2015 году был при-нят. Но оказалось, что альтернативную службу ни представители «Моладзь БНФ», ни другие молодые люди из оп-позиции также не хотят проходить. За время, прошедшее после принятия за-кона, изъявили желание пройти её всего несколько человек, включая гражданина В.Тишко. Того самого В.Тишко, кото-рый настоятельно требовал лишить его гражданства Беларуси. Причем главная причина его нежелания проходить сроч-ную военную службу в том, что Вален-тин Тишко относится к сексуальным меньшинствам, а его якобы хотят «от-править служить в железнодорожные войска, где бесплатно работают бывшие заключенные». Кстати, молодые люди, проходящие службу в транспортных войсках, прочитав этот пассаж, очень обиделись за столь необъективную «оценку» их ратного труда.*

К сожалению, гражданин В.Тишко, представленный «независимой» прес-сой как «организатор ЛГБТ-движения христиан», так и не сумел отдать долг Родине – ко времени прохождения аль-тернативной службы ему исполнилось 27 лет.

Сегодня же тема альтернативной службы из «независимой» прессы вооб-ще ушла в небытие. Что же тогда стояло за очередным «антиармейским» проек-том организации «Моладзь БНФ»?

Все очень просто. Не хотят молодые оппозиционеры проходить военную службу вообще. Не намерены они со-блюдать законы нашей страны, где четко обозначено, что воинскую обязанность

* Подробнее: По поводу альтернативной служ-бы и ЛГБТ-движения христиан // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 2013. – 11 июля. – С. 1-3.; Что стоит за отказом от че-ловеческой природы в угоду противоестествен-ным извращениям // Белорусская военная газета «Во славу Родины». – 2013. – 17 июля.

137

исполняют граждане мужского пола, годные по состоянию здоровья и фи-зическому развитию к ее исполнению, независимо от происхождения, соци-ального и имущественного положения, расовой и национальной принадлежно-сти, образования, языка, отношения к религии, рода и характера занятий, по-литических и иных убеждений.

В этом отношении примечательно, что авторы и непосредственные участ-ники предшествующих подобных анти-армейских кампаний уже состарились и стали «ветеранами» борьбы за идеалы «бархатных» революций. Например, Франак Вечерко, которому еще лет 10 назад была предоставлена возможность получить военно-учетную специаль-ность и даже предлагалось оформить допуск к секретам для назначения на достаточно ответственную должность в подразделении ВВС и войск ПВО, от чего он категорически отказался… Должность же дизелиста так и не ос-воил, ибо был комиссован. После же увольнения из армии данный оппонент власти вылил на армию ушат грязи и даже попытался стать режиссером анти-белорусского фильма, где представил кучу измышлений по поводу армии. Только обманывает он общественность. Никто никогда не нарушал анатомиче-скую целостность организма Вечерки! Не окунали его головой в унитаз и не вымогали у него деньги злые сержанты. Не заставляли они его отжиматься по сто, двести и четыреста раз.

Если кто не верит, пусть спросит у папы Вечерки! Папа все знает…

Серия вопросов была посвящена морально-психологическому обеспе-чению воинской деятельности и ра-боте военных психологов.

В белорусской армии штатные долж-ности психологов введены в подразде-лениях, воинских частях и соединениях. Первичная должность – психолог бата-

льона. Он отвечает за организацию пси-ходиагностики военнослужащих, мето-дическое обеспечение психологической подготовки к выполнению боевых за-дач, организацию психологической по-мощи военнослужащими членам семей.

Среди обязанностей: изучение со-циально-психологических процессов в подразделениях, оценка морально-психологического состояния, индиви-дуальная психодиагностика, участие в подборе для несения караульной служ-бы, выявление лиц, испытывающих со-циально-психологические трудности, разработка рекомендаций по работе с военнослужащими, имеющими откло-нения в поведении, участие в профи-лактической работе…

Важнейшая обязанность психолога – это методическое обеспечение и личное участие в психологической подготовке военнослужащих к боевым действиям. Психологическую подготовку не следу-ет путать с теоретической подготовкой военнослужащих по вопросам психо-логии. Психологическая подготовка – это формирование эмоционально-во-левой устойчивости военнослужащих для боевой деятельности, что может быть достигнуто только путем внесе-ния в боевую подготовку элементов опасности и риска. Например – обкатка танками. Разумеется, все мероприятия психологической подготовки проводят-ся при жестком соблюдении мер без-опасности.

В настоящее время в войсках имеет-ся около 150 человек профессиональ-ных военных психологов, имеющих необходимое образование. Готовят во-енных психологов на общевойсковом факультете Военной академии. Их ква-лификация – «специалист по управле-нию – психолог». Только за последние 20 лет подготовлено более 300 дипло-мированных специалистов.

Следует подчеркнуть, что Беларусь стала первой среди государств СНГ, где

Послесловие к прямому эфиру

138 Владимир Макаров

уже с середины 90-х годов приступили к подготовке военных психологов. В этот же период также впервые на пост-советском пространстве была создана социально-психологическая структура.

Особо важное значение имеет науч-ное обеспечение психологической ра-боты. Начиная со второй половины 90-х годов, в Вооруженных Силах выполнен ряд фундаментальных психологических исследований и защищены диссертации по военной психологии, результаты ко-торых применяются в практике войск. Например, Беларусь является перво-проходцем в исследовании ментальных процессов в армейском социуме. В На-циональной академии наук Беларуси в конце 90-х годов выполнено исследо-вание под руководством доктора пси-хологических наук Виталия Ивановича Секуна «Понимание морально-психоло-гического состояния (МПС) офицерами как основа его оценки в воинских кол-лективах». На его основе разработана методика оценки МПС воинских кол-лективов. Проведенное исследование феномена понимания морально-психо-логического состояния офицерами яв-ляется уникальным для мировой психо-логической практики.

Методика позволяет с высокой точ-ностью оценить уровень сплоченности воинских коллективов, уровень подго-товки командиров и личного состава к выполнению должностных обязан-ностей, качественные характеристики молодого пополнения и другие.

Кстати, методологической основой исследования, о котором идет речь, яв-ляются феноменология Эдмунда Гус-серля и «философия жизни» Дильтея. «Рождение истин из массового созна-ния» – суть соответствующей методо-логии.

Конечно, разбираться в том, что такое «интерсубъективность», «транс-цендентальная редукция» и т.д., непро-сто. Непросто разобраться с содержа-

нием работ того же Гуссерля «Фило-софия как строгая наука» или «Кризис европейской науки и трансценденталь-ная феноменология».

Поэтому методика требует специ-альных знаний, которые получают именно офицеры белорусской армии. Для того чтобы понять, например, как осуществляется интерпретация резуль-татов оценки, необходимо как минимум иметь достаточные знания в области военной психологии и математической статистики. В этом отношении весьма показательно, что сразу же разобрались в существе методики офицеры ракет-ных войск и артиллерии, ибо для них не представляет сложности закон нор-мального распределения Гаусса.

В 2003 году лично мне пришлось в ходе общения со специалистами Бун-десвера в академии информации и ком-муникации в Штрауссберге коснуться этой методики. Возникла заминка. Спе-циалисты, являющиеся профессионала-ми во многих областях, не были готовы к такому разговору, пока не пригласили некого профессора. Надо отдать долж-ное немецкому ученому, он «въехал» в проблему мгновенно, воскликнув: «Неу- жели в Беларуси смоги провести такое исследование – ведь подобного уров-ня исследования могут сделать ученые только в США и в России …».

Результат работы социально-психо-логической структуры и в том, что в белорусской армии достигнут один из самых низких уровней преступлений и происшествий среди государств ближ-него и дальнего зарубежья. В том числе суицидальных происшествий.

Немало вопросов было посвяще-но состоянию правопорядка в армии. Тем более что за последние два года в информационное пространство вброшена лавина информации, о «скандалах в армии», якобы поддер-живаемых командирами неуставных взаимотношениях, убийствах и т.д.

139

Еще 15 лет назад руководителем во-енного ведомства на одной из пресс-конференций было сказано: «Не надо писать об армии только хорошо – надо писать правду!»

Только вот ведь беда, сегодня все мы живем в эпоху постправды. В са-мом общем плане этим термином обо-значена эпоха развития массовых ком-муникаций, когда истина становится не принципиально важной, а для фор-мирования общественного мнения объ-ективные факты менее значимы, чем обращение к эмоциям и личным убеж-дениям. По существу факты не нужны.

В 2016 году данный термин удосто-ился даже титула «слова года» в знаме-нитом Оксфордском словаре. Приме-чательно, что на медиафоруме, прово-димом в Бресте в мае 2019 года, очень часто звучал тезис о том, что все мы живем в эпоху «постправды». Это объ-ективная реальность, когда виртуаль-ность вытеснила саму реальность.

На практике это значит, что явно провокационные заявления эксдепута-тов от оппозиции и даже «экспредседа-телей» во главе с М. Грибом по поводу якобы убийств в белорусской армии бо-лее значимы, чем реальные факты.

Заявил же М. Гриб, что якобы «си-ловыми методами решили загнать всех мужчин в армию, и теперь в армию бу-дут отправлять отбывать наказание», так как вместо знаний, которые получит человек в ходе службы, только «суи- циды и убийства».

Но спросите господина М. Гриба, когда он возглавлял комиссию Верхов-ного Совета по национальной безопас-ности, обороне и борьбе с преступно-стью, сколько было тогда суицидов и в целом погибших в белорусской армии.

Мечислав Иванович не может не знать, что рост числа преступлений в бе-лорусской армии был именно при нем – до 1994 года включительно (около 11 на 1000 военнослужащих), а рост чис-

ла погибших продолжался до 1995 года также при нем, ставшем с 1994 года Председателем Верховного Совета.

Это при Мечиславе Ивановиче в ар-мии за год совершали суицид более 40 военнослужащих, а в целом погибли более 100.

Общественность должна знать, что когда господин М. Гриб был при власти, количество погибших, в том числе суицидов, было в 10 раз больше, чем ежегодно в современных услови-ях, а в расчете на 1000 военнослужа-щих – в 5 раз больше, чем сегодня.

Сегодня криминологические по-казатели в белорусской армии – одни из самых низких показателей среди армий государств ближнего и даль-него зарубежья.

Другой вопрос, что для военного ведомства даже единичные факты ги-бели – это трагедия, а для господина Гриба – это, видимо, лишь статистика. Как в романе «Черный обелиск». Эрих Мария Ремарк так и писал: «Смерть одного человека – это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика»!

Я, конечно же, понимаю, что и гос- подин М. Гриб, и примкнувшие к нему «говорящие правду» вряд ли знают, кто такой Эрих Мария Ремарк! Но статистику-то преступности в респу-блике они, конечно же, должны знать.

Эпоха постправды – факты не в моде!

Тем не менее обратимся к фактам. Кстати, именно факты опубликованы в журнале «Новая Немига литературная» (№5. – С. 146-152.; 2018. – №6. – С. 138– 150) в моей статье «Преступность в ар-мии: реальность и виртуальность».

Волею судьбы я оказался в середине 90-х годов прошлого века в эпицентре событий, когда потребовалось в бук-вальном смысле спасать армию, где за-шкаливали деструктивные процессы, а все криминологические показатели пре-

Послесловие к прямому эфиру

140 Владимир Макаров

взошли на порядок показатели армий других стран и бывшего СССР…

В 1995 году я, назначенный на долж-ность руководителя впервые созданного в Беларуси научно-исследовательского подразделения, осуществляющего во-енно-психологические и военно-социо-логические исследования, прикоснулся действительно к трагедии людей. Я до сих пор помню фамилии убиенных сол-дат и виновников этих преступлений…

Вместе с тем было бы в высшей сте-пени неверно попытаться обвинить в де-структивных процессах, происходящих в начале 90-х, офицерский корпус, саму армию. Наоборот, следует воздать долж-ное командующим армиями (в будущем корпусами), командирам соединений и воинских частей, офицерам штабов, ор-ганов воспитательной работы, которые в то сложнейшее время своим мужеством, бескорыстным ратным трудом, подвиж-ничеством не дали, не позволили добить армию всем этим Шушкевичам и рвав-шимся к власти Познякам.

По поводу рвавшихся к власти… Уже осенью 1991 года в Верховном Совете Беларуси был разработан пакет докумен-тов о создании белорусской армии. Ра-ботала специально созданная группа на базе Комиссии по делам национальной безопасности, обороны и борьбы с пре-ступностью. Одно из заседаний комис-сии (я лично присутствовал на нём) посе-тил Зенон Позняк, в то время видевший себя как минимум во главе Парламента:

“Вельмі прыемна, што вы разпрацавалі пакет дакументаў па ваенных пытаннях. Толькі адна заўвага. Вы не ведаеце беларускай гісторыі. Мы не зтвараем беларускую армію, а аднауляем яе. У нас была беларуская армія. Быў Беларускі корпус самааховы, былі узброеныя сілы пад назвай Беларуская Краевая Абарона…”

Именно “Корпус самааховы” и “Бела- руская Краевая Абарона” для руко- водителя так называемого “Белорус-

ского народного фронта поддержки перестройки” были прообразом бело-русской армии. И не имеет значения, что эти формирования созданы нацистами!

Офицерский корпус тогда, в нача-ле 90-х годов, выстоял, сохранил ядро Вооруженных Сил.

С избранием Президентом страны А.Г. Лукашенко начался процесс воз-рождения страны и армии…

Только факты. Коэффициент преступ-ности в белорусской армии (количество преступлений в расчете на 1000 человек) снизился с 10,9 в 1994 году до 3,6 в 2008 году и 3,17 в 2018 году. При этом средний показатель за 10 лет (2009 – 2018 годы) составил 2,3 преступления на 1000 воен-нослужащих, в 2019 году коэффициент преступности составил 2,1. Это одни из самых низких криминологических пока-зателей среди армий государств ближне-го и дальнего зарубежья.

Правомерен вопрос – сколько в 2018 и 2019 годах было возбуждено уголовных дел по фактам неустав-ных взаимоотношений?

Здесь нечего скрывать, тем более что соответствующая статистика в бе-лорусской армии (одной из немногих в мире) открыта.

В 2018 году возбуждено 32 уголовных дела по статье 443 Уголовного кодекса «Нарушение уставных правил взаимоот-ношений между военнослужащими». В 2017 году – 36 таких уголовных дел. Но 15 лет назад, в 2003 году, таких уголов-ных дел было возбуждено 99 в отноше-нии 134 участников! А с 1995 года воз-буждено около тысячи подобных уголов-ных дел. На первый взгляд, запредельная цифра. Но она лишь отражает тот факт, что преступность в армии Беларуси пре-секается с неуклонной твердостью. Ни-кто в Вооруженных Силах не пытается приукрашивать положение дел, закры-вать глаза на любые противоправные действия.

141

Причем 1000 уголовных дел на полмиллиона военнослужащих сроч-ной военной службы (столько прошли службу с середины 90-х годов в бело-русской армии) – это лишь 0,2% про-шедших службу.

В 2019 году по статье 443 Уголовного кодекса возбуждено лишь 4 уголовных дела, причем это в условиях, когда бес-пощадно пресекаются малейшие по-ползновения нарушения правопорядка.

Как результат и в прошлом и поза-прошлом годах в более чем 90% воин-ских частей нет вообще преступлений и происшествий.

И тем не менее тема происше-ствий в армии, в том числе суици-дальных, самая востребованная для так называемых «независимых» ин-формресурсов. В чем здесь причина?

Причина в том, что наша республика в центе геополитического противостоя-ния. Причина – в стремлении к реван-шу самых деструктивных сил в мире, потерпевших 75 лет назад поражение.

Причина – в соответствующей поли-тической ангажированности злобных, подлых антибелорусских информре-сурсов типа Белсата, подвизающегося на некрофильских темах.

Некрофилия – в самом общем плане – это половое влечение к трупам, форми-рующееся главным образом у душевно-больных людей с тяжелыми врожден-ными психическими аномалиями.

Самым мерзким деянием Белсата и иных «свядомых» является использова-ние темы смерти в своих информацион-ных акциях и кампаниях. Нет, наверное, ничего более кощунственного, как экс-плуатация горя людей в связи с потерей их близких, использование этой всегда чрезвычайно болезненной темы в не-благовидных целях.

Но со времен той самой преслову-той «перестройки» 80-х годов в среде псевдожурналистики периодически дает о себе знать специфическая про-слойка, специализирующаяся именно

на продаже сюжетов о смерти, сма-кующих сцены происшествий, срыва-ющих покров с тех явлений, которые во все времена были запрещены во всех мировых религиях, по существу, даже неосознанными запретами.

Зачем Белсату и ему подобным мо-раль, когда есть страшный информа-ционный повод, когда можно получить очередной грант, когда можно достичь некой политической цели…

Именно с конца 80-х годов любимая их тема в данном контексте – армия. В то время – Советская армия, сделав-шая невозможной, иррациональной ра-кетно-ядерную катастрофу, но оказав- шаяся беззащитной перед подлостью, пошлостью, предательством и спецтех-нологиями разложения сознания.

Сегодня объектом этих мерзавцев является белорусская армия. Посмо-трите, как накануне и в ходе каждого призыва на срочную военную службу беснуется желтая пресса.

Любимая их тема – смерть людей. Ведь никакие аргументы не смогут при-уменьшить горе родных и близких – смерть человека, несомненно, сводит на нет любые доводы. Не будешь же убеждать родственников, что вероят-ность погибнуть в армии от всех причин (включая убийство или самоубийство) в разы меньше, чем вне Вооруженных Сил, а криминологические показатели в белорусской армии – самые низкие в мире? Кому из близких умершего нужна эта статистика, пусть тысячу раз соот-ветствующая действительности!

По существу, «Белсат», «Хартия 97» и иные «независимые» превратили смерть человека в шоу.

Здесь вы не найдете искреннего со-страдания, ибо все эти некрофильские авторы визжат от радости – вновь на-шелся информационный повод, оче-редной факт…

И наоборот. Помните, как в 2017 году два десантника 38-й отдельной десант-но-штурмовой бригады спасли друг друга в условиях схождения парашю-

Послесловие к прямому эфиру

142

тов в результате порыва ветра. Спасли друг друга в ситуации, когда выжить невозможно. Только мужество, только высочайший профессионализм позво-лил этим белорусским парням победить смерть… Но для белсатов это была са-мая настоящая трагедия – на этом сюже-те не сорвать новых грандов, не полу-чить поощрений от своих хозяев...

Все мы живем в открытом информа-ционном пространстве. Причем такого уровня открытости нет ни в одной из стран мира. В принципе невозможно представить, чтобы в какой-либо стра-не транслировался в режиме онлайн процесс в связи с самоубийством воен-нослужащего.

В этом отношении следует еще раз подчеркнуть, что белорусы – самая здо-ровая нация, обладающая мощнейшей психической устойчивостью. Если бы это было не так, то деструктивная вак-ханалия, устроенная так называемыми «независимыми» СМИ в связи с суи-цидом в армии, привела бы к эпидемии аутоагрессивного поведения в запре-дельных масштабах для всей республи-ки. На протяжении почти всего 2018 года – ежедневно тысячи сообщений с соответствующими терминами и фор-мулировками. Мерзкие сообщения, на-правленные на привлечение массового интереса к феномену самоубийства, по существу, есть концентрированное вы-ражение предательства. Ибо объектив-но направлены они на провоцирование массовых суицидов.

Посмотрите на все эти хартии, бел-саты и им подобные псевдонезависи-мые СМИ. Посмотрите, как бьются в истерике поборники «свабоды».

Что же делать в этой обстановке?Показывать мерзкий характер дан-

ных некрофилов. Показывать, что так называемый «европейский» выбор, за который якобы ратуют поборни-ки «свабоды», – ложь. Ведь именно в Европе два с лишним века назад четко определили угрозы в связи с (говоря

современным языком) рекламой аутоа-грессии в ее крайних формах.

Впрочем, «журналисты» из приве-денных выше информресурсов в массе своей вряд ли читали Гете и вряд ли способны понять, что такое «эффект Вертера». Но те, кто стоит за ними, не-сомненно, знают, что именно в Европе был запрещен опубликованный поэтом сентиментальный роман «Страдания юного Вертера».

Именно Гете опубликовал роман о молодом человеке с художественными наклонностями, одаренном глубокими, чистыми чувствами и проницательным умом, который потерялся в своих фан-тастических мечтаниях и отравил себя бесплодными размышлениями до того, что, разрываемый безнадежными стра-стями, особенно неразделенной любо-вью, выстрелил себе в голову. Книга имела огромнейший успех, в моду во-шел костюм Вертера, его поведение, но почти сразу же текст был запрещен во многих европейских странах как прово-цирующий массовые самоубийства…

И вот опять неизъяснимый рокПо лабиринту страсти нас повлек,Вновь обреченных горестной судьбеУзнать разрыв, таящий смерть в себе.Как трогательно пел певец любви: В разрыве смерть, с возлюбленной не рви!Страдающим, просящим утешеньяДай господи поведать их мученья!

Иоганн Вольфганг Гете

В медицине вскоре возник термин «эффект Вертера», которым обознача-ли имитационное суицидальное влия-ние. В психологии есть понятие «зара-жение» – это процесс передачи эмоци-онального состояния от одного индиви-да к другому на психофизиологическом уровне контакта помимо собственно смыслового воздействия.

Об эпидемиях самоубийств в свое время говорил и Бехтерев…

Поэтому вполне закономерно, что Всемирной организации здравоохра-

Владимир Макаров

143

нения настоятельно рекомендовано для профилактики суицидов исключать со-общения о данном феномене, привле-кающие массовый интерес.

Подчеркну еще раз, что белорусы – самая здоровая нация и массового пси-хоза здесь устроителям хаоса не добить-ся. Но всем нам бдительность проявлять необходимо, разоблачая истинный ха-рактер современных некрофилов.

Одновременно мы будем показы-вать истинное положение дел. Кстати, есть официальная информация об ауто-агрессивном поведении в его крайней форме – суицидах в США. Причем в августовском номере того самого «Не-зависимого военного обозрения» за 2018 год (№ 33) опубликована статья В. Щербакова «Армия самоубийц» о состоянии суицидального поведения в вооруженных силах США. Показано, что ежедневно там совершается около 4-х самоубийств (если точнее, то 3,8)*. Это официальные данные министер-ства по делам ветеранов США. Суи-цидальное поведение – это глобальная проблема.

В белорусской же армии за год со-вершается столько суицидов, сколь-ко ежедневно в армии США. Если же взять число суицидов в расчете на 10 тысяч или тысячу военнослужащих в вооруженных силах, то в этом случае показатели белорусской армии в пять с лишним раз меньше, чем в вооружен-ных силах США!

Кстати, попробовал бы кто-нибудь в США хотя бы слово сказать против соб-ственной армии в связи с тем, что еже-дневно четверо военнослужащих ухо-дят из жизни! Смею заверить, что тако-му «критику» пришлось бы несладко…

В 2019 году в белорусской армии нет суицидов среди военнослужащих срочной службы, что же касается трех суицидов среди военнослужащих, про-

* Щербаков, В. Армия самоубийств / В.Щербаков //http://nvo.ng.ru/forces/2018-08-31/6_1011_suicide.html

ходящих службу по контракту, то все они обусловлены личностными про-блемами и никоим образом не связаны с прохождением службы.

Любой факт гибели – это трагедия и предмет глубокого анализа для при-нятия необходимых мер. Что же ка-сается мер, то в Вооруженных Силах Беларуси и впредь будет обеспечен бескомпромиссный подход к правона-рушителям, как и должностным лицам, не принявшим исчерпывающих мер для поддержания правопорядка, сохра-нения жизни и здоровья военнослужа-щих. А неуставщина будет выжигаться каленым железом.

И еще раз по поводу преступности. Есть такой криминологический показа-тель, как индекс судимости – количество осужденных военнослужащих в расчете на 1000 человек. В последние годы этот показатель составлял от 0,76 (в 2018 году) до 1,0. Для сравнения: в 1994 го- ду – 9,5. То есть данный показатель почти в 10 раз снизился! Речь идет о конститу-ционном положении (статья 26 Консти-туции): «Никто не может быть признан виновным в преступлении, если его вина не будет в предусмотренном законом по-рядке доказана и установлена вступив-шим в законную силу приговором суда».

Как с неуставными взаимоотно-шениями борются в других армиях и можно ли перенять соответствую-щий опыт?

Пока что именно белорусский опыт изучается и активно используется в ар-миях других стран. Например, в каче-стве опыта используется наша норма-тивная правовая база, регламентирую-щая вопросы анализа правонарушений и содержащая положение об обеспече-нии всемерной поддержки командиров, решительно вскрывающих правонару-шения и принимающих меры в соот-ветствии с законодательством.

Данный опыт используется в Воо-руженных Силах России. Еще 4 мар-та 2006 года в газете «Красная звез-

Послесловие к прямому эфиру

144

да» опубликовано указание Мини-стра обороны Российской Федерации № 206/2/35, в котором содержатся поло-жения, реализованные в практике под-держания правопорядка в белорусской армии: исключить случаи привлечения к дисциплинарной ответственности ко-мандиров за преступления и проступки подчиненных, не являющиеся прямым следствием их деятельности или не-принятия ими мер по предупреждению.

Именно в тот период в рамках во-енного сотрудничества двух стран и обмена опытом работы мною (тогда за-нимавшим должность первого замести-теля начальника главного управления идеологической работы Министерства обороны Беларуси) российской сторо-не была предоставлена подробнейшая информация по вопросам поддержания дисциплины в белорусской армии.

Речь шла о нашей нормативной пра-вовой базе, где содержались положения о запрещении оценки работы команди-ра по количеству возбужденных уголов-ных дел. Важнейшим критерием оцен-ки является качество решения задач, стоящих перед войсками при непре-менном сохранении жизни и здоровья подчиненных. Иными словами, если командир возбуждает уголовное дело по факту оскорбления (даже на словах) одним военнослужащим другого или за покушение на нарушение уставных правил взаимоотношений, то есть ког-да нет никаких тяжких последствий правонарушения, то такой командир за-служивает всемерного уважения и под-держки. Но если сам командир узнает о преступлении, например, от хирурга, который провел операцию избитому солдату, то такой руководитель непре-менно будет привлечен к ответственно-сти за непринятие мер и тем более за попытку сокрытия преступления.

Единичные прецеденты непринятия мер к виновникам парвонарушений со стороны командиров есть. Например, в суде Борисовского района в июле 2018 года рассмотрено уголовное дело в свя-

зи с сокрытием преступления, которое произошло еще в 2016 году, когда быв-ший командир одной из воинских частей Борисовского гарнизона, как сказано в обвинительном заключении, «вопреки интересам службы, из иной личной заин-тересованности, не зарегистрировал со-общение о совершенном преступлении, в установленном порядке не рассмотрел его, не доложил старшему начальнику, служебное расследование не назначил, уголовное дело не возбудил…».

Причем офицер даже наказал вино-вников в дисциплинарном порядке, нало-жив на них взыскание в виде ареста с со-держанием на гауптвахте. Но командир проигнорировал тот факт, что сегодня он как орган дознания не обладает такими процессуальными правами, как коман-дир воинской части в Советской армии, который лично мог принимать решения об отказе в возбуждении уголовного дела за ряд правонарушений при наличии смягчающих обстоятельств.

Преступление же заключалось в том, что военнослужащие одного периода службы, балуясь, перевернули кровать сво-его сослуживца, который получил травму.

Мне искренне жаль этого команди-ра, который принял меры дисциплинар-ного характера и даже пригласил роди-телей военнослужащих, обрисовав им все аспекты правонарушения. Но факт остается фактом – должностным лицом не выполнены процессуальные нормы в соответствии с законодательством.

Есть факт правонарушения – необ-ходимо действовать в соответствии с 93-й статьей Устава внутренней служ-бы: в случае совершения преступле-ния докладывать старшему командиру (начальнику), уведомлять прокурора, возбуждать в соответствии с законода-тельством уголовное дело либо назна-чать служебное расследование. Всего это сделано не было.

За бездействие власти соответствую- щему командиру приходится отвечать по закону.

Окончание следует.

Владимир Макаров

145

регИна, спасИ мальЧИкОв!

Генрих ДИК

немижка

ПЬЕСА ДЛЯ ДЕТЕЙ ОТ СЕМИ ЛЕТДействующие лица

Регина.Креса – ведьма.Фея Элана.1-й мальчик.2-й мальчик.Зелёный тролль.Великан.

Явление первое

Скамейка в парке. За ней берёзы (деревья могут быть любыми), за которыми видны строения: дворец Зелёного тролля и угловатый, высокий, некрасивый дом Великана. На скамейке сидят двое мальчишек со смартфонами.

1-й мальчик. Смотри, какая тут у меня ведьма страшная... Нос крючком, глаза злые.

2-й мальчик. А у меня Зелёный тролль. Смотри! Смотри, он мне язык по-казывает.

1-й мальчик. Вот бы таких наяву увидеть.2-й мальчик. Я бы тоже хотел. Но хорошо, что они есть только в сказках.

К скамейке подходит с длинными, грязными волосами и метлой в руке Креса.

Креса. А кто вам сказал, что ведьм не бывает? Я, к примеру, ведьма. У меня нос крючком, уши торчком, глаза недобрые, мысли злобные...

1-й мальчик (смеётся). Шутите! Мы же не в сказке.

146 Генрих Дик

2-й мальчик (смеётся). Вы обычная старая тётка, хоть у вас и нос крючком, и уши торчком.

Креса. Скучно вы живёте. Вот когда я была маленькой...1-й мальчик (немного сердито). Не надо!2-й мальчик. Нам некогда слушать ваши истории.1-й мальчик. У нас в смартфоне есть всё...2-й мальчик. Да, у нас в этих приборах есть всё!Креса. Хорошо, но тогда потеснитесь. Дайте и мне сесть.1-й мальчик. Шла бы ты, старая, туда...2-й мальчик. ...откуда тебя черти принесли.Креса. Ах, так! Запомните, нахалы! Вы сможете выйти из этого заколдован-

ного места, только если вас, как покемонов, найдёт одна девочка. 1-й мальчик (насмешливо). Ах-ах-ах! Я так испугался...2-мальчик (хохочет). Я сейчас от испуга встать не смогу. (Пытается встать.)

Я встать не могу!1-й мальчик (дрожит). И я не могу!

Креса делает несколько грозных пасов руками. Мальчики поднимаются вверх. Ведь-ма злобно смеётся, мальчики кричат от страха. На сцене появляется со смартфоном в руке Регина.

Регина. Так, здесь где-то рядом два покемона. (Смотрит по сторонам.) Но здесь только деревья, скамейка. Интересно, где они могут прятаться?

Креса. Привет, Регина.Регина. Здр-равствуйте. А разве мы знакомы? Я вас в первый раз вижу.Креса. Да, мы незнакомы, но я тебя видела в Интернете. Знаю, что ты учишь-

ся в четвёртом классе, любишь клубничное мороженое, сочиняешь статьи для школьной газеты, а в свобное время иногда ищешь покемонов.

Регина (удивлённо). У меня есть друзья в Интернете, но вас там нет.Креса. А разве у тебя есть друзья?.. Те, что там... (показывает на смартфон)

разве друзья тебе? Разве ты с ними видишься, играешь? Разве они тебе в чём-то помогли?

Регина (вздыхает). Да, у меня нет пока настоящих друзей. Была одна под-руга, но она уехала в другой город.

Креса. Странно вы теперь живёте. (В сторону.) Вот раньше было время. Иван хоть был и дурак, но много забот мне не доставлял. (Смотрит на Регину.) Я знаю, что ты ищешь двоих покемонов. Так вот, если найдёшь, то спасёшь... А если нет, то вечером я их использую в гуманитарных целях. Вкусное питание – важная вещь. Я должна заботиться о своём здоровье и фигуре. Я старая, менять привычки поздно.

Регина (смеётся). О чём это вы? Эти покемоны не настоящие. Из них рагу не сделаешь.

Креса. Из этих сделаешь. Мне Великан вчера рассказал новый рецепт. Я по-пробую приготовить.

Регина (улыбается). Хорошо. Тогда я вам желаю приятного аппетита. (Смо-трит в свой смартфон.)

Ведьма садиться на метлу и поднимается вверх. Деревья раздвигаются, и теперь хо-

рошо виден дворец Зелёного тролля и постройка Великана.

147

Регина (поднимает взгляд). Тут же были только деревья, а теперь какой-то дворец и высоченный дом. Что это? Какая-нибудь новая игра, о которой я ещё не слышала? (Смотрит в смартфон.) Мои покемоны там. Отлично! Пойду искать.

Идёт к дворцу, стучит в дверь. Дверь со скрипом открывается, выглядывает Зелёный тролль.

Регина. Здравствуйте. Ой, какая у вас страшная маска!Зелёный тролль. Маска? О чём ты болтаешь, девочка! Я страшный, злоб-

ный, капризный Зелёный тролль. Я очень опасная личность.Регина (смеётся). Не сомневаюсь. Уважаемый, вы так хорошо играете трол-

ля. Но я вас, поверьте, не боюсь. У вас во дворце есть один покемон... Можно мне зайти и у вас его поискать?

Зелёный тролль. Ты меня правда не боишься?Регина. Ни чуточки. Зелёный тролль. Ну, тогда заходи... Только подожди минутку. У меня в го-

стинной всякая нечистая сила отдыхает – в карты играют, курят, дерутся... Я по-прошу моих постояльцев временно очистить помещение.

Регина. Спасибо! Я, конечно, подожду.

Дверь закрывается. Из двух труб на крыше дворца валит туман, и в нём мелькает что-то тёмное. К Регине подбегает в голубом, искрящемся платье фея Элана.

Фея Элана. Ты на самом деле хочешь зайти?Регина. Конечно, зайду. Тут всё так необычно. Я в такой игре ещё никогда не

участвовала.Фея Элана. Я бы тебе это делать запретила, но ты единственная, кто может

спасти мальчиков. Регина, спаси мальчиков!Регина. Мальчиков? Вы, наверное, имеете в виду покемонов.Фея Элана. Да, они сейчас как бы покемоны. Будь осторожной и выключи на

время смартфон. Запомни, обязательно выключи смартфон. (Фея убегает, дверь открывается.)

Зелёный тролль. Заходи! Но помни, что я – Зелёный тролль – не люблю не-прошенных гостей.

Гаснет свет, звучит тревожная музыка.

Явление второе

В большой гостиной без окон стоят несколько кособоких столов с кривы-ми ножками, стулья такие же. Задняя часть сцены, где есть двери, в надписях «Здись бил Кащей», «Я тута одичал от злых дел. Змэй-Горинич» и др.

Регина. У вас снаружи такой красивый замок. А внутри всё выглядит так,

словно здесь часто бывают не очень грамотные и не очень воспитанные существа. Зелёный тролль. Так я же вам говорил, что у меня тут гостит всякая не-

чистая сила. Мы тут отдыхаем, веселимся, играем в «балду» и карты на интерес. Одним словом, у нас тут малина.

регина, спаси мальчиков!

148

Регина (удивлённо). Воровская?Зелёный тролль. Ну, зачем же так грубо. Мы, конечно, воров уважаем, но

компанию с ними не водим. У нас своих забот хватает.Регина. А-а-а... Я, кажется, догадалась. У вас тут, наверное, центр по пере-

воспитанию молодёжи. Вы, так сказать, на примере показываете, как не надо жить и поступать.

Зелёный тролль (ухмыляется). Наоборот, мы тут стараемся показать всем, как нечисто и пакосно надо жить. Да, у нас снаружи нередко всё как у самых куль-турных персон, а внутри – всё как есть на самом деле. Люди часто думают, что зло не прячется... Ошибаются! Зло не может быть успешным, если у него нет масок.

Регина (смеётся). А я говорила, что у вас на лице маска.Зелёный тролль (подходит очень близко). А ты дёрни меня за зелёную бороду.

Регина дёргает Зелёного тролля за бороду.

Зелёный тролль (гневно). Ты чего, девочка, меня за бороду дёргаешь? Я свирепый и ужасный тролль.

Регина (испуганно). Так вы настоящий?!Зелёный тролль. Очень даже настоящий. Попала сюда, больше не выйдешь!

(Внезапно меняет тон.) Не пугайся, девочка. Это я шучу так. Ты любишь искать покемонов, а я тоже. У меня и таблет есть... Новый, китайский. (Достаёт из ши-рокого кармана таблет. ) Давай вместе искать покемона? Я знаю, тут есть один.

Регина. Мне что-то расхотелось искать.Зелёный тролль (хихикает). А тебе придётся. Не послушалась! Не выклю-

чила прибор... Теперь ты будешь участвовать в игре, где правила определяют вот эти приборы и я. В реальном мире ты можешь увидеть сразу многое, что суще-ствует в нём. А в нашем мире есть и настоящее, но есть и отступления от реально-сти. А в ваших смартфонах и таблетах одни только отражения... Смотри на дверь! Сейчас она откроется и выйдут двое, а ты только тогда определишь, где находится настоящий мальчик, если сумеешь правильно сочинить стишок. У тебя будут три попытки.

Регина (удручённо). Так эта женщина в парке не шутила?Зелёный тролль. Креса – ведьма. Я не помню, чтобы она когда-либо шу-

тила. Каждый твой вопрос должен начинаться со слов: покемон, покемон, – а во второй строке должна быть рифма. Например: покемон, покемон, к нам войди, покемон.

Открывается дверь и на сцене появляется 1-й мальчик с закрытыми глазами, за ним следует его точная копия. Зелёный Троль нажимает на кнопку на своём таблете. Смартфон Регины начинает трезвонить, она пытается его отключить, но безуспешно.

Зелёный тролль (смеётся). Смартфоны очень полезная вещь, но когда нуж-но сосредоточиться, они могут мешать.

Регина. Покемон, покемон, слышу я только звон.Зелёный тролль (трясётся от смеха) И я слышу только звон....

Мобильник Регины перестаёт звонить, но теперь звучит бравурый победный марш.

Генрих Дик

149

Регина. Покемон, покемон, мне мешает смартфон. Зелёный тролль (продолжает веселиться). Вторая неудачная попытка. Те-

перь последняя.

Смартфон Регины начинает жужжать, словно рой ос.

Регина (долго молчит). Покемон, покемон! Ты живым сотворён. Эй, про-снись, покемон!

Зелёный тролль (угрюмо). Теперь ты угадала, что надо сказать.

Копия мальчика убегает за дверь.

1-й мальчик (открывает глаза). Где я? Что тут происходит?Регина (решительно) Пошли отсюда. Нам здесь нельзя оставаться. Зелёный тролль. Уходите! Сегодня вам повезло. Но мы всегда внимательно

наблюдаем за вами, а завтра вы снова можете оказаться у нас в руках.Регина. Нет! Этого не будет. Теперь я знаю и объясню другим, что жить в

реальности надо так, чтобы постоянно быть её частью...

Раздаётся страшный шум. Через двери в гостиную Зелёного тролля начинает запол-зать туман. Регина и 1-й мальчик убегают со сцены. Гаснет свет.

Явление третье

Деревья по краям сцены, дворец Зелёного тролля и уродливая постройка великана.

1-й мальчик. Где я? Что происходит?Регина. Я тебе потом как-нибудь всё объясню. У тебя есть друг?1-й мальчик. Да, мы сидели с ним на скамейке в парке. А потом появилась

какая-то старая женщина. А что было дальше, я не помню.

На сцене, кружась в такт плавной музыки, появляется фея Элана.

Фея Элана. Я вижу, что ты справилась с первой задачей, Регина. Это чудес-но!

Регина (опустив голову). Я не послушалась вас и не выключила смартфон.1-й мальчик. А зачем его выключать? Это же так классно, когда он всё время

включён. Когда он у тебя всё время в руках...Фея Элана. У меня он тоже есть, но когда я его включаю, то не слышу, как

беседует берёза с дубом, не слышу, как поют капли дождя, как, гуляя по роще, пишет симфонию ветер. Тогда я не вижу, как плывут по небу облака, как летит к цветку пчела, не вижу очень много... Поэтому я его вынимаю из сумки только в случаях, когда мне нужно с кем-то поговорить или что-то важное узнать...

1-й мальчик. Ну, таких, как вы, теперь почти нет.Регина. А я подумаю над тем, что вы сейчас сказали... Фея Элана. Замечательно. (Обращается к 1-мальчику.) Иди, пожалуйста, к

скамейке и жди там своего друга. (1-й мальчик уходит со сцены. Элана обращает-ся к Регине.) Дверь в дом Великана открыта. Как только ты войдёшь, попадёшь в

регина, спаси мальчиков!

150

зал, где движутся по кругу разные фигуры. Грозный Великан стоит над ними. Он слеп, но зато у него прекрасный слух. Ты должна стараться двигаться бесшумно и найти второго мальчика.

Регина. А если мне это не удастся?Фея Элана. Удастся! Ты смелая и решительная. Регина. Могу ли я теперь выключить свой смартфон или оставить его здесь?Фея Элана (вздыхает). К сожалению, нет. Но не бойся, ты справишься.Регина (тяжело вздыхает). Я боюсь, но раз надо... (Регина идёт к двери,

открывает её и оглядывается.)

Гаснет свет и звучит тревожная музыка.

Явление четвёртое

По кругу понуро движутся куклы: дровосек, сапожник, пастух и пр., над ними воз-вышается лохматый великан с белыми глазами без зрачков и с огромным ножом в правой руке. Он медленно крутит головой, прислушиваясь к каждому звуку.

Великан (бормочет). Кто-то отрыл дверь. У меня, наверно, гость.

Регина медленно движется к фигурам. Тут начинает трезвонить её мобильник.

Великан. Я знал, что кто-то вошёл. А теперь мне известно, где незваный гость стоит. ( Грозно хохочет и поднимает руку с ножом.)

Регина (тихо, но решительно). Простите, что я вошла без приглашения. У меня к вам важное дело.

Великан (заинтересованно). Дело? (Опускает руку с ножом.) Какое дело, девочка, у тебя ко мне?

Регина. Я работаю в газете «Волшебные новости». Так вот, мы уже обо всех пи-сали... И о Змее Горыныче, и о Кощее Бессмертном, и о Зелёном тролле. Но до сих пор не сообщали о вас. А вы такой большой, такой знаменитый, такой сильный...

Великан. Да, я очень известный. У меня большой дом, у меня большой нож. У меня много пленников... Так ты говоришь, что уже обо всех писали. Интересно. И почему мне об этом никто из них не говорил?

Регина. Они вас не только уважают, но и боятся.Великан (довольно). Да, меня надо бояться. Регина. Я тоже вас сильно боюсь. Разрешите вам задать первый вопрос?Великан. Задавай!Регина. Почему ваши пленники всё время ходят по кругу?Великан. Я по их движению определяю время. Круг – одна минута.Регина. Когда же они отдыхают и едят?Великан. А зачем им отдыхать, если они все не настоящие. Только ты не

пиши об этом... Это моя большая тайна. Регина. Не буду. Обещаю. Я слышала, что у вас есть новый пленник.Великан. Есть! Он сидит в кругу. Ведьма Креса сегодня его ко мне притащи-

ла. Обещала угостить вечером рагу по моему старому рецепту. У меня в голове очень вкусные, необычные рецепты есть... О! Я не всегда был слепым... Такие шашлыки и отбивные из незваных гостей готовил...

Генрих Дик

151

Регина. А можно мне посмотреть на этого кандидата в рагу. Он, вероятно, очень толстый и выглядит приятно, аппетитно.

Великан (бросает нож, наклоняется и правой рукой приподнимает 2- го мальчика). Я, к сожалению, не вижу, выглядит ли он аппетино, но то, что он че-ресчур лёгкий, чувствую.

Регина. Вы знаете, знаменитый и уважаемый Великан, я тоже не вижу, выгля-дит ли этот мальчик аппетитно. Опустите его, пожалуйста, пониже.

Великан. Да, у меня тут, наверно, темновато...

Великан опускает вниз мальчика. Регина бросается к пленнику, хватает за руку и тя-нет к себе. Великан от неожиданности отпускает пленника, теряет равновесие и падает на фигуры.

Великан (кричит). Так он аппетитный или нет?Регина (смеётся). Аппетитный! Поэтому я возьму его с собой и съем.

Регина с мальчиком убегают со сцены.

Великан (удручённо). Был один настоящий и аппетитный пленник и того украли.

Гаснет свет. Явление пятое

Деревья и скамейка. На заднем плане нет никаких построек. На скамейке сидят без смартфонов мальчики и Регина. На сцену с левой стороны выходит Креса. Мальчики за-мечают её и вскакивают.

Креса. Здравствуйте, покемоны!Мальчики (испуганно). Добрый день.1-й мальчик. Садитесь.2-й мальчик. Да, пожалуйста, садитесь!Креса (тяжело вздыхает). Тяжёлый случай. Я не собиралась вас учить веж-

ливости... Теряю квалификацию. Если так и дальше пойдёт, то придётся пройти курс доброй феи.

Регина (встаёт). А почему бы нет?!Креса. Нет! На мой век работы ещё хватит. А ваши смартфоны мне помогут

таких, как вы, дурачить.Регина. Это мы ещё посмотрим! Креса. Не думала я, что ты справишься. Эх, не думала. Ты теперь одна, без

друзей...1-й мальчик. У Регины теперь есть новые друзья.2-мальчик. Мы её никогда в обиду не дадим.

К скамейке подходит фея Элана с большой сумкой.

регина, спаси мальчиков!

152

Фея Элана. А не пора ли вам, Креса, оставить этих ребят в покое?Креса (злобно) Удаляюсь! Я вас всех больше видеть не хочу.Фея Элана (спокойно). А может, вам всё-таки переучиться?

Креса фыркает и убегает со сцены.

Регина. Как замечательно, что всё хорошо закончилось.Фея Элана. Я тоже очень рада. У меня тут с собой есть мороженое. Регина,

твое любимое – клубничное. (Обращается к мальчикам.) Мальчики, а вы хотите клубничного?

Мальчики. Да, хотим!Регина. А тут столько детей в зале. Они, наверное, тоже хотят.1-й мальчик (обращается к детям в зале). Друзья, хотите мороженого?2-й мальчик. Оно не настоящее, но для нас оно сейчас как настоящее. Фея Элана. Это так и есть. (Достает из сумки несколько палочек с разно-

цветными (набитыми ватой) шарами и бросает их в зал.)Регина (обращается к детям в зале) Ребята, а вы рады, что всё хорошо за-

кончилось?

На сцену выбегает Креса.

Креса. Конечно, они рады. Но я всегда где-то рядом. Всегда!

Креса убегает со сцены. Гаснет свет.

Занавес

Генрих Дик

ПОДПИСНОЙ ИНДЕКС:для индивидуальных подписчиков – 00352

для ведомственной подписки – 0035221/2020

В номере:

Владимир СкифВиктор Кирюшин

Михаил СинельниковВалерий Сдобняков

Андрей ШацковВладимир Скворцов

Михаил КазиникАнатолий Андреев

ISSN 2077-1495