Поэзия, как лезвие, скользитпо линии моей судьбы.

АЛЕКСАНДР РАТКЕВИЧ

ПЕСНЬ КОМЕТЫ

МоскваИздательство «ЛИФФТ»

2018

Стихотворения и поэмы

ALEXANDER RATKEVICH

ISBN 978-5-6040161-0-7

© А. Раткевич, текст, 2018© А. Раткевич, фото, 2018© Издательство «ЛИФФТ», 2018

В серии «Серебряный ЛиФФт. Писатели Евразии» представ-лены дипломанты Евразийского литературного фестиваля фестивалей ЛиФФт.

С Е Р И Я

«Серебряный ЛиФФт. Писатели Евразии»

А Л Е К С А Н Д Р Р А Т К Е В И Ч

Песнь кометы

УДК 821.161.1-1ББК 84(2-411.2)64-5 Р 25

«Сила поэтов не в степени их похожести, а в степени оригинальности», – это первый пункт в «Манифесте ка-тарсизма», созданном Александром Раткевичем с поэтами литературной группы «Полоцкая ветвь» в конце 80-х годов. Сопереживание поэта и читателя – вот истинная цель искус-ства. Для Раткевича форма и содержание – единое целое, он называет это свойство поэзии «пластичность», пластич-ность же связана для него с «пронзительностью» – искрен-ностью и откровенностью. Истинные творцы совершают открытия в поэзии. Раткевич поэт многогранный, он расши-рил границы поэтических жанров, создав жанр поэтической колористики, где слова – разноцветные черточки, но они звучат. На самом деле здесь чувствуется коготь льва (как говаривал Хлебников). Здесь не эксперимент, а естествен-ный порыв, и потому громадное достижение.

Константин Кедров

ПЕСНЬ КОМЕТЫ

8

* * *На губной гармошке месяцая сыграю, чтоб для васнеба музыка-кудесницазасверкала, как алмаз.

Бубенцовой звёздной нежностьювсколыхну ночную гладь,чтобы с тайной неизбежностьюв душах ваших зазвучать.

Одиноких туч мелодиюсквозь небесную парчув скрипки пламень превращу,и волшебную рапсодиюперед вами расплещу.

Колокольный звон созвездия,не убитый темнотой,как палящая поэзия,вас насытит теплотой.

Струи розового всполоха,словно стройный звукоряд,над тоской земного шорохавам гитарой зазвенят.

А заря, сестрица младшаярос, пророчащих восход,флейтой утра запоёт,и ночная тьма увядшаялепестками опадёт.

9

* * *Using mouthorgan of crescent, IWill play music of my love,Music-sorceress of highest skyWill be sparkling, diamond like.

I will stir the nightly surface withThe bell tenderness of starsFor with mystical necessities Sounding in dear hearts.

I’ll turn lone clouds’ melodyThrough the heaven blue brocadeInto violin flame, I sayI will spatter fairy rhapsodyBefore thou on the way.

The bell ring of constellation verse, Not being killed by gloomy darkSatiates us wholly by the warmth.As burned poetry and luck.

This is wonder, rosy glowing streams,As the svelte harmonic scale,Will be sounding by guitar stringsOver anguish of globe’s tale.

And the day-break, younger sister ofDew, which prophesies the dawn,Will sing by the flute of morn,And the nightly darkness, withered, oh,Like the petals will be torn. (Translated by Galina Rud)

10

I. СТИХОТВОРЕНИЯ(ИЗ КНИГ)

1. ВИСОКОСНЫЙ ФЕВРАЛЬ 1991

* * *

Меня, конечно, можно обмануть,заставить верить в слабость тела,в глаза мои по-вражески взглянуть,оклеветать остервенело,схватить за пальцы, их сломать,лицо проклятием утюжить,отнять любовь, ребёнка, матьи слово, но – не обездушить.

11

ПЕРЕПЛАВКА

Мы дети бронзового века.Во мне меня давили век.Как на болванке человека.на мне отлито: имярек.

Мы имениты и безличны.Не счистить бронзовую ржу.Как брак, отточенный отлично,на переплавку ухожу.

12

ПЕРЕЛИВЫ

- I -

Вечер, как тайное вече,через тюльпаны костровмне на склонённые плечисыплет песчинки слов.

Сыплет песчинки словмне на склонённые плечичерез тюльпаны костроввечер, как тайное вече.

- II -

Лица рисует тонкопламени плавная новь;губы, как фотоплёнка, запечатлели любовь.

Запечатлели любовьгубы, как фотоплёнка;пламени плавная новьлица рисует тонко.

- III -

Взгляды – огня завиток;песня нектаром льётсянад лепестком колодца –голос твой, как цветок.

Голос твой, как цветок –над лепестком колодцапесня нектаром льётся;взгляды – огня завиток.

13

- IV -

Вянут костров тюльпаны, лунная рябь из ведра;на небе, как тимпаны,звёзд золотистых игра.

Звёзд золотистых играна небе, как тимпаны;лунная рябь из ведра, вянут костров тюльпаны.

- V -

Ночь и не ночь – не знаю,розовой тьмы разлив;молча я проявляюнашей любви негатив.

Нашей любви негативмолча я проявляю;розовой тьмы разлив,ночь и не ночь – не знаю.

- VI -

И опадут лепестки –мягкий приснится зазимок;вдруг обморозит снимокпальцы моей руки.

Пальцы моей рукивдруг обморозит снимок;мягкий приснится зазимок –и опадут лепестки.

14

- VII -

Сквозь горизонта свечи,через узор зеленцыутренне лягут на плечизёрнышки зорной пыльцы.

Зёрнышки зорной пыльцыутренне лягут на плечичерез узор зеленцы,сквозь горизонта свечи.

15

ТЕЛЕГРАММЫ

а) внутри города

Позавчера и вчера и сегоднямне некого ждать и незачем [тчк]Лишь где то в сознанье вертится слововерней не слово а факт – одиночкаи ты возвратившись с работы голубкойне льнёшь с поцелуем ко мне однолюбкойне гладишь ладонью мой подбородокшепча что устала чувствуешь сиройсебя и лишь я одинокий такой жеявляюсь тебе колдовством эликсираи словно взорвавшись весенней почкойты подлую дверь отворяешь [тчк]

б) из деревни

Когда окунаюсь я в ели и сосныкак в воду целебную думаю ячто вся эта жизнь как февраль високосныймоя и как будто уже не моячто время безжалостно нас обделиловручив нам для жизни от силы сто летя думаю здорово б всё таки былолет через тысячу встретить рассвет

в) от тебя

Хватит родной возвращайся скорейко мне и к ребёнку нашему [тчк]Тошно с тобой [воскл] (зачёркнута строчка)но без тебя оказалось тошней

16

г) последняя

Не мы а наша страсть проблематичнаиграющий страстью играет с огнёмсжигая себя смешно и трагичнои ночью и днём

Мы двое и жизнь быстротечная насне мысля поблажкой или отсрочкойперед дилеммой любишьнелюбишь анфаспоставит [тчк]

Спящий проснётся но дремлющий нет [зпт]так как дремота немощность мозга [тчк]Ты дорога мне на боль не взираяно дорог ли я тебе [вопр] и дочка

* * *

Дочка слепую матьмолча ведёт, размеренно;дочка сама, сказать, в поступи не уверена.

Только сквозь тлен опаловыйнету им в мире большомшага дороже малого,пройденного вдвоём.

17

БАНАЛЬНАЯ ЛИРИКА

(циклопоэма)

I

Нам трудно любить друг друга,причина банальней разлук:меня ожидает супруга,тебя – на перине супруг.

Нам трудно. А им, так броскоумеющим чувства кроить,легко до предельного лоскасебя самоё любить.

II

Улыбка срезала щеку,в ладонь скатилась капля крови –как лезвие, свою строкуя поломал на полуслове.

«Скрывать не надо... – шёпот был. – К чему все эти кривотолки?Ты помнишь, как бокал разбил,летели в нас его осколки?»

Я помню месяц, день и час,когда взошла над нами прозаколючей фразою: для нас улыбка эта – как заноза.

18

III

Мороз и зима – белоснежная пара;венчанию срок настаёт в феврале.

И мы растерялись – от лунного шаралучи, как фата, растеклись по земле.

И мы испугались – февральскою ночьюуслышали свадебный гимн в небесах.

Увидели в круге луну... или клочьяот белой фаты на замёрзших руках.

IV

Меж нами яблоко раздораупало – и сказала ты:«Напоминает эта ссорамне перезревшие плоды».

Подумал я сквозь боль свою:«Любовь коварна и надменна –мы создали б одну семью,разрушив две одновременно».

На свете иногда и ссораприносит верности расцвет.Меж нами яблоко раздораупало... или нет?

19

2. МАРТОСЛОВ 1993ЗАЧИН

Играй, баянист, – пусть твой голос неровен.В моей Белоруссии хаты гниют,и в дремлющей плоти рыхлеющих брёвенмелодий заброшенных вопли снуют.

Дороги заплаканы до умиленья.Вчера – не вчера я здесь, кажется, плыл,сегодня одно хоровое моленьеисчезнувших душ, о которых забыл.

Но ты не забудешь, меха раздувая,огонь-баянист, о спасенье молитьизбы, что во времени словно живая,в пространстве… – да что тут уже говорить.

Баяна лихого заманчивы речи,но им не дано в занавески вдохнутьсияние утра, которое резче,чем думалось мне, оттенило мой путь.

Стареющих окон глазницы стеклянны.И страшно войти, и досадно смотреть.Сквозь приторный запах корней валерьянысердечную изморозь не одолеть.

Но ты, дорогой баянист, ни в остуде,ни в подлой измене не ведай кручин.В моей Белоруссии хаты, как люди,а люди – нечаянной песни зачин.

20

ЖЕРЕБЁНОК

Вечерний час, тела конейсливаются с желтеющим закатом,последней тучей горизонт залатан,и небосвод от этого синей.

Сомненью срок – так пусть он будет краток.За жеребёнком карим – свист да хлесь;возвышенна его лихая спесьи бег обворожителен и сладок.

Сникает свет, храп конский слышен близко,из-под копыт – осколки первых звёзд;и чудо-ночь, простёршись в полный рост,вскрывает вены солнечного диска.

За мглою мгла, и выстлан холм небесныйатласа чёрно-алого ковром,но не обуздан карий, как фантом,над временною властвующий бездной.

Всё ближе, ярче лунное дрожанье,что холодит уставшие глаза,и серебрит упавшая слезаза горизонт несущееся ржанье.

Взгляд жеребёнка – ночи рдяной всход.В любви сомненье – временная ноша.Я возвращаюсь; звёзды, как пороша,заполонили небосвод.

21

КОЛОДЕЦ

Это поле у деревнимне мерещилось всегда:там стоит колодец древний,в нём зелёная вода.

И не брёвен сизых гнилостьмне внушала страха скось,а воды невозмутимостьизвела меня насквозь.

Что в её застывшем слитьезаколдовано тоской:битв кровавых чаепитье,плуга лязг иль пот людской?

Или в ней сиянье неба,словно в выгибе стекла,отражается нелепои бесцветно, как зола?

Или всё на белом свете,в чём угасли злость и спесь,как в евангельском завете,воедино слито здесь?

Нет ответа; я не воин;сквозь прохлады чередуу колодца мнусь расстроени безволен, как в бреду.

Я бреду своей орбитой,в мысль одевшись, как в пальто:что забыто, то забыто,но колодец – это что?

22

* * *

Растаял день. Всевластность щедрой ночидарует звёздность людям и земле.И я, небес почувствовавший очи,иду во мгле.

И слышу вдруг в светящемся затишье,о чём трава беседует в ночи,как шелестят, проказя по-мальчишьи,лилово-лунные лучи.

И ветер над водою затихает,и пруд, что за день солнцем опалён,прохладу ночи глубоко вдыхаетсквозь чуткий сон.

И каждый куст загадочен полночно:сквозь струны серебристые ветвейсияют звёзды чисто и молочно,целители души моей.

И светел путь в ночи неугасимой,поля молчат, как фрески, в тишине.И нет дороже звёздности ранимойсегодня мне.

23

ТРОИЦА

Снег чувствителен и женствен,в пелене ночных огнейнеобузданно-божествентриединый бег коней.

Вера, что ли, в них клокочет?Блещет избранная стать?Или это время хочеттайну бега обуздать?

Или в храме их сгораетпо бессмертию тоска?Иль за звёздность звон караетбубенцами у виска?

Не развеять, не умеритьсвоеволье трёх богов – в них возможно только веритьбез границ и берегов.

В мутно-лунных переливахбел завьюженный простор,серебрится в коньих гривахснежно-вспененный костёр.

И сияет подвенечносквозь вселенское кольцотриединое навечнонашей Родины лицо.

24

ПИСЬМА

Перечитав все письма Ваши,я вспомнил с лёгкою тоской,что Вы, как счастья полной чаши,искали близости со мной.

Что Вы сквозь внешнюю усталостьво мне любили не прибой,а устоявшийся, как старость,уравновешенный покой.

Покой срывал я без согласья –и Вы ушли огню под стать,оставив для разнообразья тяжёлый привкус несогласьямоею суженою стать...

Теперь, когда уже навечнобылые страсти позади,пытаюсь я чистосердечнов них утешение найти.

Вот почему мне письма Вашисегодня дороги вдвойне,А Вы? Достигнув счастья даже,Вы вспоминали обо мне?

25

* * *

Ваза. Стол. Засохшие цветы.Груда книг. Тетрадь. И хлеба крошки.Пыль и отпечаток от ладошки.Или – так, пригрезилось. Мечты.

Это, безусловно, только ты.И вопросы от тебя, конечно.Что – любовь? Искусство? Или нежнораспустившийся цветок из темноты.

Не люблю застолья. Суеты.О любви ли говорить, перечитавшись.Мы и так разлучены, не разлучавшись.Две пылинки – две черты.

Мне не спать. Воспоминания чисты.Отпечатаюсь на них, окаменею.Будут падать одичавшие листы,повторяя: с нею с нею с нею.

Но не смею. Что? Не избежать беды.Ты ведь знаешь, как она даётсята надежда, что как песнь поётся;что, сходя, стирает все следы.

Одинаковы до простоты.Дни. Улыбки. Книга пала на пол.Всё же что-то я в себе прошляпил.Такт? Расчёт? Подтёки красоты?

Впрочем, это всё из пустоты.Померещилось. Уже необратимо.Для меня ты неисповедима,как засохшие, но нежные цветы.

26

* * *

Ты никудышная жена,но ты прекрасная любовница.Ты страстью вновь поражена,и вновь невинна и виновница.

Невинна в мужниной тоске,ему постель – предел желания,ему – извечному брюзге –зачем твои переживания.

Противны стирка и еда,капризной дочери кричание,а после ссоры, как всегда,игра в ехидное молчание...

Сегодня ты ко мне придёшь,наполнишь комнату цветениеми все заботы, словно дрожь,забудешь с лёгким вдохновением.

И спросишь вдруг полушутя,поставив чашечку, чаёвница:«Мой милый, после, жизнь спустя,ведь ты не скажешь мне: виновница?..»

27

ЗНАКИ

Есть тайна – белый лист бумаги,не тронутый взволнованным пером…Давно умчал от берега паром,паромщик делает мне знаки.

Я знаки эти что-то не пойму.Чего уж там – упущенному слава.«Эй, на пароме!..» – Не услышат, право;да и не нужен там я никому.

Попутный ветер мне не господин.Им весело на палубе безбрежной.Волна о берег плещется небрежно,и я на берегу стою один.

Я знаки в памяти не сберегу.Всё хорошо – мне подождать придётся.Паром назад когда-нибудь вернётся,но на него попасть я не смогу.

Дни коротки, а год ещё короче.Поэтому и знаков образ мглист…Но тайна есть – бумаги белый лист,к перу и почерку охочий.

28

* * *

Нет абсолютного в природе.Во всём жестокость перемен.Я был вчера, сегодня – вроде,а завтра я – всего лишь тлен.И ты не думай о бессмертьени в дни побед, ни в годы смут,ни в миг, когда в душе усердье.Бессмертье – это абсолют.

На свете каждый ждёт покоя.За вереницей дней и летмне, избегающему боя,покоя не было и нет.18 стр.Ты тоже будь всегда движенье,не веря ввек, как верит люд,что старость есть успокоенье.Покой на свете – абсолют.

Мы и познанье нераздельны.Казалось мне, счастливый миг:сквозь жизни занавес скудельныйя тайну истины постиг.Обман! И ты, мой друг, не числи,что скорость света есть сосуд,в котором нет броженья мысли.Предел познанья – абсолют.

29

Я раньше верил в бесконечность.И, проклиная интерес,я наслаждался сквозь беспечностьзеркальной звёздностью небес.И что? Тебе случалось тожевдруг ощутить судьбы хомутс орбитой солнечною схожий.И бесконечность – абсолют.

Нет абсолютного в природе.Во всём жестокость перемен.И кто живёт вполне по моде,и тот, кого старенья кренстал обволакивать наветом,поймут, от кушанья – едва,что остаются в мире этомодни слова.

30

ФИЛОСОФИЯ ПАУКА

Серый паук, что в углу примостилсяпосле того, как я выключил свет,с вечным вопросом ко мне обратился:в жизни имеется смысл или нет?

«Всякая мысль не проходит бесследно, –вяло сказал я, к вопросам упруг,приплюсовав, – философствовать вреднов миг засыпания и... недосуг».

Это суждение в серость зачисливили услышав за стенкою стук, –знак, что, как люди, он тоже завистлив, –резко на нитке спустился паук.

Паузу выдержав, я осторожномолвил с намёком: «Ты истинный зверь, –мне бы хотелось, насколько возможно,мненье паучье услышать теперь».

Он, согласившись, задвигался важно,словно в часовне молитву творя,и произнёс, что не любит бумажнойвысохшей тли, ни на что несмотря.

И не желает словесною лепкойв дебри чужого сознания лезть,а убеждён, что резоннее цепкосеть паутины без устали плесть.

В ней и скрывается жизни значенье,словно волненье в вине или в во...Мне опротивело это зуденье –я, не дослушав, прихлопнул его.

31

3. КАПРИЗНАЯ АКВАРЕЛЬ 1993РАЗДВОЕНИЕ

Есть раздвоение в прекрасном,но есть и скрытая зола,как в небе шёлково-атласноместь и свечение, и мгла.

Моё рождение во мраке –о смерти думать не пора.Что между ними: жизнь во фракеиль этой жизни мишура?

Что ночь, разъятая на части,и день, скользящий в полутьму,когда сквозь страсти и нестрастия смысла жизни не пойму?

Близка концовка этой жизни,звезда безмерно далека,и мысли – искристые слизни –меж ними мечутся пока.

Не очистительно страданье,не возвышающа любовь,и раздвоенья изваяньесознаньем управляет вновь.

Быть может, жизни вовсе нету,а есть мгновенье, вспышка, вздрог,по рядовому трафаретувдруг подводящие итог?

32

И было ли оно, рожденье,когда в полуночной тишискрываю, как сердцебиенье,трагичность собственной души?

Она – в молчании бесстрастном,и жизнь молчит, сгорев дотла.Есть раздвоение в прекрасном,но есть и скрытая зола.

33

* * *

О, мой современник, сплавленныйиз гения и недоучки,не ты ль, болтовнёй отравленный,целуешь варварству ручки.

Не ты ль, прияв вдохновение, –а может быть, это вывих –срываешь в одно мгновениегероев, вчера любимых.

Не ты ль над верой бездожденнойсклонялся, мир удивляя, –сегодня, как новорожденный,орёшь, её проклиная.

Не ты ли искал спасенияв добре, надежде, отчизнеот вечного раздвоенияотмеченной дрожью жизни.

И вот – ты в огне смятения,как обворованный вором, –в тебе недоучка гениявыклевал, словно ворон.

34

* * *

Я знаю, ты мечтал всегдасказать о том, о чём другойне скажет или никогда,или неточною строкой.

Но вот и молодость ужевнушает: пошлости не любы,а ты по-прежнему сквозь зубыбубнишь готовые клише.

И ни к чему тебе забота:любви паденье иль зенит,когда ты чист, одет и сыт,а рот заполнила зевота.

И не мечта теперь тобойвладеет – ты, как херувим,меж небесами и землёйвитаешь нелюдим.

35

* * *

Любовь пропелась, как протяжный блюз,но, восстанавливая в памяти мотивыпрошедших чувств, сквозь музыки разливывновь ощущаю саксофона острый юз.

Мне дорога мелодия, в которойскрывалась мысль, как в ножнах трепетный кинжал,и нам не верилось, что стынь владела шторой,а бисер люстр испуганно дрожал.

Мне дороги слова, что новизноюблестя со сцены, словно гранями алмаз,лишали нас неискупимою ценоюневерности отточенной, как сглаз.

Мне дорог зал, где каждый звук пленяли где, как нож, антракта в сердце хмель вонзалась;когда мы уходили, то казалось,что вскоре возвратимся в этот зал.

Концерт окончен, саксофон низложен,и память сбросила души гнетущий груз,но я беспомощен – мысль вынута из ножен:любовь пропелась, как протяжный блюз.

36

МЕЖЕНЬ

Я помню музу с малолетства,когда она, смеясь, менябез фамильярного кокетства,без вдохновенного огняучила вдумываться в слово,держать перо и каждый крикпереиначивать суровои осторожно в тот же миг.

Я помню: августовским летом,когда рекой владел межень,когда мне был ещё неведомметафорический кремень,она меня взяла на рукии в реку бросила: «Плывисквозь поэтические муки,сквозь муки бренные любви».

Я помню вздрог, который губымои неимоверно сжал,и плоть воды нежнее шубы,и брызг безумствующий шквал,и музу в сумерках грядущих,и, как в светящемся венце,испуг в её глазах цветущихи состраданье на лице.

37

* * *

Как писали в начале века,так же пишем мы и в конце,так же рыщем по дну сусека,чтобы рифмы сыскать в грязце.

Как и прежде струны анаформы пытаемся оживитьи ласкающий бриз метафорнеобычностью окрылить.

Те же темы владеют нами,те же чувства сокрыты в нас,над бессонными голосамите же – молнией – вспышки фраз.

И такие же ритмов звоныоколдовывают в ночислуха нашего перепоны,лики наши в огне свечи.

Неужели и мы вторичныв океане добра и зла?Век закончится феерично,мы, как спички, сгорим дотла.

38

* * *

Стихи сегодняльются, как река.Все пишут, пишут,затаив мыслишку:и я в поэзии, наверняка,свою оставлю фишку.

Поэмы выстроилисьв ряд,к заботам человечьим глухи;как птеродактили летят,жужжат и бодрствуют,как мухи.

Стихи попахивают ванной;воистину – сплошной июнь;сиди, выдавливая странностихов душистую шампунь.

И всё в нихправильно и чисто;и каждый стих досмотрен, сыт.И мысль –цветастое монисто –под солнцем шепчет и блестит.

39

Но блеск сейне врачует души.И лист берёзовый, некрупная «особа»,в преддверии осенней стужина землю падает особо.

О даль, о даль, –не разберёшь;прошедшее – всегда блестящее.За ломаныйне променять бы грошсвятое настоящее.

Его бы высветлить вполнестихом, поэмой,но долгочересчурво мне,как брага, бродит эта тема.

Как воздух сладок, если в нёмсквозь пелену сомненьязвенит российским соловьёмпоэма обновленья.

40

4. МАЙ-ПОМАЗАНЕЦ 1994ЗАГАДКА

Мой край не весел, не печален.Кленовый запах для меня переворот. И я, спокоен и отчаян,дом покидаю, где меня никто не ждёт.

Где словно тлением объятыи брёвна древние, и сад, и окон ряд, и только клёны на закатыглазами изумрудными глядят.

Замыслил я поступок в жизни.Мне шумный город – притягательная суть, но этот шум, как шум на тризне,что тяжким камнем опускается на грудь.

И хоть с годами нету сладу,я думаю, что чувства мне не врут, что, возвратившись, как отраду я вновь увижу клёнов изумруд.

Я ухожу, но что я оставляюв саду гниющем, в доме набекрень? Себя частицу или стаюраздумий, исчезающих как тень?

Ни то, ни это. Всё случайно.И только окон рассыпающихся ряд, и брёвна древние, как тайна,и клёны вечные зовут меня назад.

41

* * *

И снова май, неужто всё в природепо кругу движется, как в хороводе?И будни в ожидаемом цветеньене вновь ли рядовое повтореньетого, что представляет бесконечность?Или же грязь на улицах, как вечность,или же зелень, вспыхнувшую снова,мы суждены воспринимать обновой?Мы рождены – любовь дана нам свыше;и на земле, где ветра гомон крышиласкает монотонною поэмой,любовь – не повторяемая ль тема?Или же камень разрушенья нужен,чтоб новое построить? Или ужин,что на столе для нас стоит готовый,воспринимаем мы всегда как новый?И сыт ли кто единственною чашей,в которой всё однообразье нашев последний раз?.. И снова мая веждывселяют в нас мятежные надежды,внушая: птиц взволнованных круженьеи в этот миг всего лишь повторенье.

42

НОВЫЙ ИКАР

И вот, поглядывая вспехиз полужёлтого окна,шепчу: тому труднее всех,кому крылатость не дана.

А в размерцавшихся глазахборьба со страхом началась,и Млечный Путь, как вечный прах,во мне – ночная ипостась.

Уже в огне покров небес,и я, свою собравши мочь,взлетаю, понимая, – безменя не вызвездится ночь.

Звеня луной, как бубенцом,ночная тьма, под стать клешне,вдруг, над моим мелькнув лицом,перерезает крылья мне.

Моё падение на твердьподобно молнии-мольбе:и жжёт бессмысленностью смерть,и смысла нет уже в судьбе.

И вновь поглядывая вспехиз полужёлтого окна,кричу: тому труднее всех,кому крылатость не дана!

43

* * *

Ты не решишься, хоть – беда,ко мне нечаянно приехать,разбередить, как никогда,полузабытой страсти нехоть.

Отвергнуть, даже если жаль,любовь, начертанную роком,и сна совместного печальты не напомнишь ненароком.

Ужель всегда, когда одиннеотречённо ждёт и любит,другой неутомимо губитлюбви светящийся рубин?

Неужто времени костёр,сжигая вещное искусство,сжигает, как ненужный сор,уравновешенные чувства?

Сегодня ты в который разпроснёшься в неге первозданной,совсем не зная, что сейчася пред тобой явлюсь нежданно.

44

МАЙСКИЕ ТЕРЦИНЫ

Отцветший сад, серёдка маялениво льётся молокомна зелень трав, в ладонь, смываясудьбы морщинистый надлом,прикосновенье губ, душисто-солоноватый запах дрёми ощущенье бархатистойтравы, пьянящей наобум.

Покровом-простынёй снежистойи сладкой, как рахат-лукум,являя сыть, являясь сочнойпоительницей тайных дум,трава – родник-огонь молочный – укутывает нас и вдругвливает в пальцы непорочнопарное вожделенье мук.

И всё мешается в сознанье:отцветший сад, движенье рук,неудержимых уст блистанье,неутишимых чувств всполох,серёдка мая, зацветаньечерёмухи – первейший вздохгрядущей стужи и травицысмарагд, застигнутый врасплох.

Молочность, как отроковицынеиссякаемая спель,кропит уснувшие ресницы,дурманит разум, словно хмель,переполняет кровь, вливаясьв деторожденья колыбель,внушая нам целебность-завязьвкушенья майского плода.

45

* * *

Нежная ночи чернь;путь мой грозой огранен,капель полночных зернь –на филигрань окраин.

Молнии хлёст-ремень –по тополям и вязам.Города ли свеченьобуревает разум?

Или деревни сонмой проводник во мраке?Майского неба стон –раскрепощенье влаги.

Будет разгадка в срокспелым зерном туману.И отражает песокмолнии живорану.

Дорог в ночи простор,не утихает назола.Манят к себе, как спор,и города, и сёла.

Не тороплив туман,но, разорвав жилетасумрачного сафьян,бьётся в нём плод рассвета.

Лунного взгляда чёт –острое двоеточье.Сон и свеченье жжётмолнии кровоточье.

46

* * *

Чайный вечер льётся в сад;сквозь луны молчанье –неусыпных яблонь взгляди ручья урчанье.

Знаю: каждый взгляд без слов –мысли между строчек:отлюбил и будь таков,и не жди отсрочек.

Слышу: в скрежете суетстраха подоплёка? –речь ручья – почти ответ,что сокрыт до срока.

Вижу: отблеск лунных устхолоден иль жарок,и души сорокоусттлеет, как огарок.

Замирает страсти пых,словно птичья стая,и скользит из рук моихчашечка пустая.

47

ПОПЫТКА ФАТУМА

Зачем спешить, куда спешить? –коварно время;настанет день – не буду жить:сорвётся стремя.

Вчера, сегодня ли рождён? – пойми, попробуй;к последней дате пригвождён,как крышка к гробу.

С гвоздя сорваться мудрено,а если – всё же,то упаду не как бревно,как шрам на коже.

Разгладить прожитого суть?Пожалуй, это –как изваяние разуть,лететь кометой.

А если скорость есть за смертьв глазу полено,то сквозь былую круговертьдень – по колено.

В конце спрошу себя: скажи,спешил к обедне?Хватало времени, а жи...была намедни.

48

5. ИЮНЬ 1998

БРИЛЛИАНТ

Во все века твердили дилетанты,что пересох поэзии родники что поэты – это не таланты,а созидатели бесплодных книг.

Что не приносят прибыли изряднойписанья стихотворных мудрецов,а только баламутят беспощадно умы неустоявшихся юнцов. Что развращают нравственность девичьюфривольным рассужденьем о любвипииты, вечно склонные к двуличьюи к пиршеству, когда земля в крови.

Что мутят отбродившие устоиобщественного братства и небесвитии, из порожнего в пустоепереливая варево словес.

И что не нужен Родине суровойсдряхлевшей музы старомодный бант...Опомнитесь, несчастные, ведь словов стихе заветном – это бриллиант.

49

* * *

Зелёный мир, опять в тебя вхожуи, растворяясь в замершей поляне,раскованно и сладостно дышукрылатым ароматом новой рани.

Предощущаю в девственном сияньеноворожденно-солнечных лучейромашки с подорожником слияньеи мяты матовый каприз очей.

Зарю с цветением венчая,я чую вдругблагоуханье иван-чаяи мглы испуг.

Мне дорог устремившийся в зенитрассветный взгляд росы осиротелойи в ней неугасимый малахитдушицы, зверобоя, чистотела.

Приятны мне полынь и полевица;моей руки неосторожный взмах –и шёпот их, как вспугнутая птица,меня увидев, скрылся в небесах.

А можжевельник некапризныйв который разнапоминает мне отчизныполдневный час.

50

* * *

Соткан плед зари из пряжиалых солнечных лучей.Льётся мгла из лунной чашина мерцающий ручей.

Ветер в шапке-невидимкек листьям ластится щекой.Сад в объятьях сонной дымкиароматен, как левкой.

Слышу звезд сердцебиеньев зёрнах хлебной полосы.Вижу в небе отраженьесеребрящейся росы.

Тишь врастает в шорох тленный,разум – в чувства, зренье – в слух.Всё в ночи, как во Вселенной,во единый слито дух.

Только тайная комета,словно чары льющий бес,бритвой блещущего светаразрезает плоть небес.

51

ТЕПЛУНЬ

Медоносная малина. Ускользающий июнь.По весне неслась лавиной, а теперь ты где, Теплунь?

Камни – как колоколята. Русло – вены по рукам.Что вы ищете здесь, пчёлы, по заросшим берегам?

Осторожно я ступаю. Убаюкана вода.Только запахи нектара да густая резеда.

Знаю, знаю, ты устала. От холмов холодный пар.Но тебе не в помощь ливень, не помеха летний жар.

Отчего же эта мука? Сон – глубокая вода.Лишь ручей урчит под солнцем беззаботно, как всегда.

Умирая – остаёмся. Высыхая – в дальний путь.Но назад ни на минуту звон потока не вернуть.

Медоносная малина. Ускользающий июнь.По весне неслась лавиной, а теперь ты где, Теплунь?

52

* * *

Я с детства мыслил изучатьприроду и любовь,и эта страсть – на мне печатьчервонная, как кровь.

Не в меру короток мой путьсредь строчек, рифм и стоп;я думал, что когда-нибудьмой просветлеет лоб.

Стремленье скрашивает быт,но сквозь сомнений шкваля был предательски убитстремленьем наповал.

Как губка, впитывал песок,от бремени – в поту,моих холодных дум потоки тела теплоту.

Бессмертья пламенную зудьнесклонный отрицать,я понял: жизни этой сутьразумней созерцать.

53

ПЕСНЬ КОМЕТЫ

Июньским небом мятеж владеет,земля в ночи замерла перстом;среди созвездий комета реет,пыля своим золотым хвостом.

Она пространство, как бисер, нижет,в огне томясь, на иголку-деснь;её никто из людей не слышит,но мне она исполняет песнь:

«Не верь: поэзию время гложет.Оно – недвижно, она – летити разрывает, насколько может,звено зациклившихся орбит.

Забудь «горячие» назиданья:штрихи фантазии – перепев,и потому, как цветок мечтанья,стихи – забава юнцов и дев.

Но помни: главное для поэтауже не формы и смысла клеть,а, невзирая на догму-вето,в душе пластичностью овладеть.

Она насыщеннее багрянца,в её артериях красок кровь,мелодий молнийных пульс и танцаживьё, безумствованье и новь.

54

Красы познания – в ней источник,чутья изящество, как пироп,волненья взгляда, что – позвоночниквитья отчётливо-свежих стоп.

Но не бывает одна пластичность,она пронзительности сестра,которой через метафоричностьдана духовная камфора.

Пронзи пронзительностью свой голос,и вот: подобьем кинжала натвоей ладони, отрезав колоскрасот подложных, лежит она.

Её до кипенного каленья,блюдя гармонию, доводи,чтоб в гуще тайной стихотворенья,шутя, кричали слова: поди...

Иди и царствуй в своей стихии,но знай, что правильности назёмхаос коварный, без ностальгии,как луч, сжигает своим огнём.

Что ритм – любимец эксперимента,и что над рифмою, точной, той,в которой шаткости нет фермента, –манто небесное со звездой.

55

Звезду, горящую вполнакала,зови не матерью, не женой,а просто пользой, в которой малолюбви, но много любви иной.

Она – слагаемое успеха –несёт в сознание дум поток,как изваянье лесного эха,как сот пчелиных медовый сок...

Поэт, не нужно от добрых сердцемв глуби таить, что в тебе мой дух.Твори, как боги; и, многоверцем,люби и мысли, как прежде, вслух».

Комета медленно улетаеттуда, где скрыта её купель.И что же будет теперь? кто знает,когда её зазвучит свирель?

Когда её золотая стеладолжна зажечься вновь?.. почемусвою сакральную песню спелаона сегодня мне одному?

56

ПОБЕГ

Заполоненный скорбью, на ночлегспеша во тьме, хозяину неведом,я таю на ветвях берёз, как снег,и падаю в ладони листьев светом.

Дано ли мне укрыться от молвы,попутчицы завистливого сглаза,когда вокруг, как плеть из бечевы,словесная колеблется проказа?

Когда луна, ведомая не мной,почти сойдя с орбиты полноглазой,мерцает оборотной сторонойнад прожитого тенью долговязой.

Моя ли тень? Хозяина? Погонь?Иль сквозь побег, что белой нитью вышит,неприручённо-преданный огоньмои ладони с наслажденьем лижет?

Неужто камень, брошенный воследмне, беглецу, мои настигнет мысли?Неужто звёзды – панцирь или плед –над памятью моей опять нависли?

Молва черна, лишь бел срединный путь,но он сокрыт от кипенного взора;и шепчет тьма: уж ты не обессудь,когда тебя собак настигнет свора.

Трагичен был мой пламенный побег,напоминающий азарт погони...И снова падает на плечи снег,и зелень листьев капает в ладони.

57

ГОСТИ

Но когда я был бездыханныйи лежал безмолвно в тишиперекрестья страха и страннойполуверы в смертность души,

вечевой и ранней пороюприходила мама моя,говорила: что же с тобою,отчего на сердце змея

улеглась порочным затменьем,изливая яда сильё...и тихонько крестным знаменьемосенила тело моё;

подымалась с утренней зорькойиз могилы стылой сестра,надо мной не думала горько,а шептала: молвить пора

не повешенных заклинанье,а загадку первого дня...и пропала словно блистаньенеподдержанного огня;

на восходе солнца являлисьи враги, и други мои,рассуждали, вдруг извинялись,предлагали выпить аи,

58

а потом выпивали сами,разбивая рюмок стеклохладнокровно-злыми рукамио квартирное барахло;

невидна была у порогата, которую без похвалвсе любовницей кличут строго,я её Ленор называл,

по-эдгаровски и влюблённоя чуть свет смотрел на неё,и она всегда благосклоннопринимала слово моё;

в полдень, зноя налитый мутью,приходили дамы в тоске,с опалённой левою грудью,со стрелою в правой руке,

призывали меня умильноотказаться напрочь от словс оболочкой мысли двужильной и хранящих тайну веков,

угрожали, что если всё жея посмею не замолчать,на моей белоснежной кожеотчеканить сталью печать;

59

в изголовье вечером сонно,сединою убелена,но красивая, как мадонна,одиноко стыла жена,

не слезу она проливала,на щеке вытирая тушь,а мучительно вспоминала,почему безмолвствует муж;

но была ещё героиняи звалась обычно онане царица и не богиня,а хозяйка судеб – Луна,

как волчица, бешеным воемовладевшая плотью степей,проросла она над покоем,осветив меня и гостей,

что сидели и уходили,и смеялись, и плакали, иобо мне говорили илиосуждали строки мои...

но никто не знал, что я мертв.

60

КИНЖАЛ

В былинный час, когда в годину смутной брани, вздымая в кузнице бычиные меха, Сварожич огненный выковывал мне грани, не ведал я ни страха, ни греха.

Не жаждал крови я ни в ссоре, ни в потехе; и если всё-таки порою, как шакал, я вороненые пропарывал доспехи, то потому, что племя защищал.

Что, зло измены ненавидя крепче стали, я мстил сородичам славянам, словно бес, за то, что в пламени своих богов сжигали, чужого прославляя до небес.

Но стыл и медлил я с ударом небывало, и гасло лезвия лихое волшебство, когда сквозь дрожь меня Рогнеда поднимала над спящим телом мужа своего.

Я дружен с меткостью, когда же замахнулся в порубе киевском холоп, продажный тать, чтоб остриё моё Всеславу в грудь вогнать, я князя спас и в плоть дубовую воткнулся по золотую рукоять.

Коварны замыслы страстей нечеловечных; когда ж завистники под взглядами икон сразить пытались Богшу, мастера из Вечных, я прозвенел ударом в медальон.

61

Мораль не чествуя, не веруя в законы, я примирил в себе коварство и любовь; теперь во мне сквозь угасающие стоны течёт уравновешенная кровь.

Но я из памяти своей стереть не в силах предсмертный ужас онемевших жертв моих; они истлели в позаброшенных могилах, но с каждым днём я резче вижу их.

На свете истины по-прежнему подложны; и потому клинка стоического гладь я твёрдо вкладываю в кожаные ножны, чтоб больше никогда не вынимать.

62

* * *

В конце июня тишь на нас нисходит. И, холод мыслей считывая с губ твоих, произношу: «Природа сумасбродит и дарит нежность на двоих».

Твой полусмех – осколок оскорбленья. Но я от слов своих отречься не могу и неожиданно меж нами разожгу костёр июньского волненья.

На каждой ветке с полуночным цветом звездой трепещет белоснежная слеза, но шепчешь ты: «Мне этот мир неведом, как и твои холодные глаза».

Среди молчания уход июня робкий, костёр, увы, самосжигающихся чувств – ужель в единое сомкнулись всех искусств луной обласканные тропки...

Расслышишь ты неслышимое прежде. Ночное слово на твоих губах – как снег. Уходим мы – лишь тени, по одежде скользя, останутся навек.

И видишь вдруг бордовое свеченье: звезда последняя? любовь? зарницы взрыв? И вздрогнешь ты: над нами нежности разлив, меж нами – тишины мгновенье.

63

6. ИЮЛЬ-ОДНОЛЮБ 2001

* * *

Когда вчера ты произнёс опять,как будто расколол рукой гранит,что на таких, как я, земля стоит,то я не знаю, что тебе сказать.Ведь большинству нет дела до стиха,им вообще на слово наплевать,которое нельзя перепродатьиль на себя напялить, как меха.

Вот и живу теперь, как меж огнёми глыбой льда, которые вдвоёмбез трудности раздавят до нулялюбую гениальность или гнусь.

Так разве держится на мне земля?..Я сам-то чуть на ней держусь.

64

* * *

О, незабвенная, любовь я и в грош не ставлю –есть нечто большее, чему и названья нетв пламенном царстве хладнокровно-седых планет,что на меня, как на зверя, устроило травлю.

Это оно, достигнув силы, решило: сплавлюмозг человечий с бредом, вырву сознанья светв каждом, кто только смеет думать, что он поэт,а заодно для красы их тела окровавлю.

О, незабвенная, стоит ли жить и не мыслить?В сонме планет, в круговращении плоти их,что означает и может ли что-то исчислитькапля, пылинка или неизъяснимый штрих,или и впрямь неземного рассудка свих –этот всегда ненавистно-желанный стих.

65

* * *

Ты с детства обожала обольщатьмужчин, которым не было и деладо тех проблем, которыми болелотвоё сознанье, так сказать.

Ты в юности пыталась разыскатьне сладострастное мужское тело,которого твой всегда б хотело,а просто принца, так сказать.

Теперь иное времечко настало,и ты предпочитаешь с кем попалолюбезно и коварно спать

Вот и со мной ты поступила схоже,чтоб хвастаться, что стихотворец тожев твоей обойме, так сказать.

66

* * *

Снова вечером лунным явышел на берег, где – тарелкабледно-розовая и мелкостёкла битые, как подделка,а за мною – змея.

Звёзды медленно кап да капто на землю, а то в ладони,переваривая погонисаркастический крап.

Ноги красные от разрезов,руки белые, словно взгляднепорочных протезов.

А в мозгах, как грозы разряд.не змеиный ли яд?..

67

* * *

В стране глухих, слепых и безъязыких,когда убийство и грабёж не грех,поэту, утопающему в книгах,живётся проще и понятней всех.

Плоды событий мелких и великихон выплеснет на белые листы,от тяжести и муки мыслей дикихосвобождаясь, как от дурноты.

Но если в гуще скрытого презреньяк свободе, называемой – стихи,его заставят в старые мехивливать вино младого вдохновенья,то и ему порочные устасомкнёт мгновенно немота.

68

* * *

Поэт, безумец, дирижёроркестра трансцендентных звуков,среди подлунных скрипов, стуковты слышишь ли вселенский хор?

Среди сожжённых виадуков,скреплявших Хаос и Собор,тебя волнует ли напорсловесных человечьих трюков?

Молчишь и топчешься вразвал.Ты здесь сегодня стал обузой,как будто сам себя украл.

Ну что ж, покинь наш карнавал –ты пуповину оборвал,тебя связующую с Музой.

69

* * *

Твоя любовь назойливой бессонницейрассудок обволакивает мой,и я, как тяжкой согнутый сумой,как вытоптанный разъярённой конницей,

тебе, непредсказуемой сторонницесвеченье слов скрывать молчанья тьмой,не говорю, что я почти немойи что во мне, как в сумасшедшей звоннице,

твой голос отрешённо колоколен,и что я мрачен, словно осокорь,и словно чем-то непостижным болен;

и вот лежу, и над собой не волен,и непонятно, чем я недоволен,и где ты подхватила эту хворь.

70

* * *

Ты больше мне нравишься, если пьяна,и в спальню владычицей входишь,и злишься, когда меня там не находишь,а если находишь, то, пыла полна,срываешь одежду с меня, и волнатаких ощущений мой дух накрывает,что он раскаляется и не скрывает,как сущность его и светла, и темна.

Но это прелюдия… После уходастихии, срывавшей и двери с петель,ты снова, как после разгула погода,привычно уймёшься, поправишь постель,уляжешься молча и тихо, как мышь,к стене отвернёшься и вдруг захрапишь.

71

* * *

Жизнь первична и неизъяснима,как зерно, упавшее клинкоммежду соловьём и васильком,чтоб произрасти неповторимо.

Но когда наступит срок незримо,эту жизнь, созревшую тайком,до иглы отточенным серпомжизнь другая срежет одержимо.

И ответа нету на вопрос:почему всё так, а не иначепроисходит в белом мире рос,чёрный оттеняющий богаче?

Впрочем, этой тайнописи цветья сумел у смерти подсмотреть.

72

* * *

Здесь дом стоял, в котором муж с женойвзрастили дочь, что вскоре нагуляламальчонку, от ругательства и саларазвившегося с психикой больной.

Но и ему с девицею чумнойвполсилы, вполнапруги, вполнакалазачать случилось некое начало,но, жаль, в утробе окочурилось оно.

Окружность завершилась: сын некстатиповесился, а дочка от бедыслегла, напившись огненной воды,и умерла, забытая в палате.

Жена и муж пропали, как в кино;а дом сгорел, причём давным-давно.

73

* * *

Как отцветёт на полях золотистая рожь,выйдет оттуда русалка с венком васильковыми запоёт надо мной голоском вересковым:«Если полюбишь меня, никогда не умрёшь».

Я испугаюсь – по телу рассыплется дрожь:«Знаю, как ты прилипаешь к мужчинам рисковым,чтобы потом еле слышно магическим словомв сердце вонзить заколдованно-пламенный нож».

Что это слово? Какая трагичная силав нём зашифрована, скрыта в его глубине?Или печать помраченья сияет на мне?

Канет русалка, венок васильковый унылобудет с берёзы слезою стекать на стерню…слово завянет, а может, сгниёт на корню.

74

* * *

Мой стих служить не будет никому.Нет в мире правых, лучших, вечных.Среди речей безумных и увечныходин несу поэзии суму.

Мой стих учить не будет никого.Зачем в потоке дел беспечных,в среде суждений сумных и запечныхпоэзии мусолить волшебство.

Вопрос всегда резоннее ответа,когда зализывает раны сучка-ночьв преддверии кровавого рассвета.

И пусть Луна не вуалирует своёпристрастие к соскам Небес, еёне лучше ль в ступе истолочь.

75

* * *

Ты стала намного взрослее и строже,скрываешь улыбку под лесом ресниц,пытаешься блеском смешных небылицукрасить печаль, повзрослевшую тоже.

Я пью измененья, как воду криниц,и чую прохладу, и знаю, что ложеостывшее наше не будет похожена дрожь и сверканье вечерних зарниц.

Ты стала иной – ты разлюбишь меняи бросишь теперь на границе отточий,а я на судьбу твою снова нанижусь.

И верю, что в шёпоте звёздного дня,что в грохоте солнечно-плачущей ночидо мщения я никогда не унижусь.

76

* * *

На пороге нового векая присяду, чтоб осознать:жизнь, что прожита, – ипотека,что не прожита, – благодать.

Было то, чему и названьеподобрать нелегко сейчас:то ли радость, то ли страданье,в то же время – и плач, и пляс.

Но, снимая обувь при входе,я не жалуюсь, что в природевсе равны и век невелик.

Почему же при первой встрече, как в предчувствии чёрной сечи,мне его ненавистен лик?

77

* * *

Мне сорок пять. Обыкновенно.Моя улыбка примелькалась.Передо мною расплескалась,Как лужа, серость вдохновенно.

«Промолвить если откровенно,То я по жизни удивлялась,Привычка эта и осталасьМеня ласкать самозабвенно:

Как всё в поэте ненормально».Мне сорок пять, и я формальноВ ладу с такой формулировкой,

Но с изменённою концовкой:Поэт – вот это натурально,Всё остальное – ненормально.

78

* * *

Стихи сегодня пишут все подрядкому ни лень и кто – ни зги,сливая самогоном мыслей ядв бутыли, то есть… тьфу! – в мозги.

Пьянеют все: кто больше, кто чуть-чуть –в зависимости от чутья;но примечательно, что каждый пялит грудьи верещит: а кто судья?!

О да! Написаны тома, тома…которые возможно – что за честь! –распространять за деньги, задарма,но их критиковать не стоит лезть,и вряд ли их возможно перечесть,а напечатавши, – сойдёшь с ума.

79

* * *

Я драмы сочиняю без названьяи ставлю не на сцене их,а там, где жизнь без доли содроганьяпреображается в каприз.

Мне ни к чему потуги репетицийи грима лицемерный штрих,я вообще, признаюсь без амбиций,отверг актёров и актрис.

В моих спектаклях роли исполняютлукавство, подкуп и вражда,что по сценарию с Земли стираютнароды, страны, города.

Вот только для кого, в конце добавлю,я драмы окровавленные ставлю?

80

* * *

Ты добреешь понемногу –у тебя квартира естьлимузин и, слава богу,денег столько, что не счесть.

Ты теперь с эпохой в ногу,и вполне умеешь плестькак холодную тревогу,так и пламенную лесть.

Для тебя уже судьбыповорот и глух, и нем –ты имеешь, что хотела.

Да, и слизываешь смелосо своей крутой губыдоброту, как сладкий крем.

81

7. ВЧЕРАШНИЕ ВЕРЛИБРЫ АВГУСТА 2006

СЕМЬ

Как преломляется свет,проходя сквозь тело кристалла,так преломились взгляды мои,пройдя сквозь твои чувства,и теперь не на час, не на миг,а навсегда: у меня будутсвои семь цветов.

82

* * *

Ну вот, а ты говорила, что имя твоё непоэтично.Теперь ты довольна и, надеюсь, слова свои заберёшь назад.

Пришли эти не предчувствованные дни,когда не слышу, не ожидаю зрительного появленьянекогда охраняемого имени твоего.

Было: искал у него необычные нотыи краски, самые броские, может быть,но никогда – несчастные.Уходил от него, отбивался,прятал куда попало: в карманы, в стол –только бы не превратилось в привычность.

Было: показывал и объяснял – другим. Всем нравилась эта беспрекословность и полнота имени,это богатство и полифоничность смыслов,эти метафоры и медитативность имени.И даже, казалось, завидовали. Ка-за-лось.Было ли – не было? Не было – было ли?..

Ну вот, а ты говорила, что имя твоё непоэтично.Теперь ты довольна и, надеюсь, слова свои заберёшь назад.

83

КРЫСА

У нас в подвале родилась крыса –и на свете стало на одну несчастную больше.При первом же появлении молоденькой крысы

на видном местееё все возненавидели до мозга костей и до безумья:собака истерично лаяла на неё, коты, как и слабые люди,боялись и обходили стороной, озираясь;даже летучая мышь – её родственница дальняя –разинув от писка свою ярко-красную ляпку,готова была плюнуть в глаза маленькой крысы.Все эти совпавшие обстоятельства – или несчастья – её, неопытную, привели к разочарованию в жизни.Она забилась в груду кирпичей, вонючую и сырую,куда из верхнего мира ничто не попадало,кроме, правда, воды, но это только ухудшало положение,растущей с ненавистью ко всему и ко всем, крысы...На днях она схватила кота за горло,ему удалось спастись лишь благодаря её

недостаточной силе.И вот, после этого инцидента летучая мышь

стала летать выше,собака заглядывать в подвал прекратила,а люди расставили капканы.

84

ПИСЬМО ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ СВЕТОВЫХ ГОДА

В руке карандаш с нестирающимся графитом.Теперь я могу представитьтвой образ света,твой образ тьмы.

У тебя малиновые глаза,цветные воспоминания.У меня четыре дня,звёздный сади созвездие Центавра.

Буду смотреть буду дышать буду светом.

Трудно подумать, что в этот день,в этот час, в эту секунду, в этот миг,там, ты любишь меня.

В каждой реснице преломляется луч,медленно падает в расширяющийся зрачок,проходит капилляры,сок эмоцийи превращается в голос звёзд.

В голос в голос в голос в голос.

Колос расцвёлбордовыми лепестками.ресницы заколосились,белые-белые.

85

Сам карандаш рисует:жёлтые губы,лиловые груди,белые веки...И нескончаемые потоки тьмы.

Но ты ли но ты ли но ты ли?

Мы не были вместе – ни здесь, ни там,не обдумывали совместные полётына экзотические планеты,зато сквозь запах бездомной пыли,сквозь реки мглымы разглядели друг другаи полюбили.

86

* * *

Боль разума рождает поэтовгде-то рядом: во дворах, в переулках...

И кажутся поддельными (кому?)их улыбающиеся глаза.

По асфальту, по прибрежным тропамветер катает комочки бумаги.

Почерк выцветший (совсем-совсем),незнакомый и неживой...

А лица уже загорели,наполнились запахом света.

Лишь мимика напоминает всем,что приспосабливаться к боли – смерть.

С каждым вечером, с каждым дождёмвсё заметней становится эта боль.

87

* * *В руки падает светнедосягаемых звёзд.

В тучные ночиярко светятся пальцы.

Когда лежу, раскрыв ладони,думая о своём,

спрашивают, не думая:

зачем тебе в чёрном мракесветлячки? И так всего много.

Гм... Ведь в этих тучах, как в зеркалах,отражается всё, отражаются все.

Просто трудно увидеть,когда светлеет, очень светлеет.

Вот отпечатки моих пальцев:Алые-Алые.

88

МУРАВЬИНЫЕ СЛЮНИ

Всё – от Водорода.Свет, железо, пыльи самые бесцветные глаза.

Муравьиную пирамидусожму в одной ладони,чтобы капал, капал.капал Водород.

Натяну на серебряный диск Лунысвои ушные перепонки,зрачки натяну на пальцыи начну выстукивать дробь.

Нужно видеть и ощущать глубже,чтоб постичьмуравьиный дом.

Я смотрю не сверху и не снизу,а с ребра.

Как течёт громоздко,превращаясьв солнцемолекулы, М. С. Водород.

Проходи мимо!Не рассматривай много! –заболят хрусталики.Всю оставшуюся жизнь, всё лучшее времяпосле жизнитебя будет мучить хворьпо этому видению.Стекают с пальцев моих муравьиные слюни.

89

Не поскользнисьо лунный отблеск.

А выгорят звёзды,не жалей, не жалей – свои зажигать научись:намного лучшие!

И Земля, и земля – от Водорода.

Холм. Страх. Жалость. Водород.Спускается караван муравьёв.Бездомных уже и изгнанных...

Нам нужны города – им нужны муравейники.

Мы спешим в космос –они до заката Солнца.

Потому я смываю с пальцевостатки муравьиной слюны.

90

КАМЕННЫЙ СОК

Из каждого камнярывкамирастут цветы:чёрные, белые,больные, здоровые...Они питаются каменным соком?

Под каждым камнембледныеёжатся черви.Им хочется сока,каменного сока;но только собственную слизьслизывают они с каменной чешуи.

У каждого камня –глубокий кусочек неба.Кажется, почему бы камнюне выделить небуцелебного сока...Но только сухие порышершавой поверхности камня,как ямки опустошённых глаз-ниц,смотрят вверх.

Так чем же цветы живы?И каждому ли камнюданацветочная жизнь?..Рвёт ветер стебли.Разбрасывает лепестки.И бесполезно стекает и гибнеткаменный сок.

91

* * *

Когда первый человек вылупился из яйца,солнце стояло над ним, склонившись,с грудью, полною молока;деревья плодоносили круглый год.

Когда первый человек сделал первый шаг,земля старалась не волноваться,чтобы не нарушить равновесие человеческого тела;небо жило в замершем состоянии.

Когда первый человек возмужали ушёл на войну (на войну?..),солнце, небо, деревья, земля надеялись,что он отправился не убивать...

92

ПАДЕНИЕ ЛУНЫ

Падение луны осталось незамеченным.Ночь не одела белое платье.Итог: и дым над моей головойнапоминает пепел сожжённых звёзд.

В моих неявственных рукахкристаллы надвое расколотых зрачков.Сожму ладонь – ночь беспощаднее смерти.Взойдёт ли вновь большеглазая луна?..

93

* * *

Я лежу на белокипенном песке,страшно зажмурив глаза.В моём кулаке трепещет солнца луч.

И, сжимая кулак до дрожи,слышу, как обжигают мою кожусиние-зелёные-красные капли.

Осторожно приподняв веки,я пытаюсь нащупать взглядомэти созданья космоса.

Но они, словно нервные атомы,светятся в разные стороны,соскальзывая с моего тела.

Стали чёрными пальцы на правой руке.Скоро на ладони проступит кровь.Руку спрятав в карман, я возвращаюсь в город.

94

ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ

«до»Сегодня угнетённый спать ложусь.Ночь будет затаив дыханье жить:надежда,утешение,подруга.

«ре»Уйти в сновиденье и там очнуться,и увидеть жизнь – поток сновидений – удел и мечтысуеверных.

«ми»Сто томов зависти продаются бесплатно.Один том жалости и в простом переплётеравноценентвоейжизни.

«фа»Слова, выпавшие из твоего сна,но сохранившие свою первозданность,дорожелюбогопризнанья.

95

«соль»Я хочу иметь одно солнце, а ты – тысячу,но для тысячи солнц нужно иметьоднутысячужизней.

«ля»Ночью листья взволнованных деревьевговорят не о своём сне.Они сквозь крик ветрашепчуто всехубитых.

«си»Главное в жизни:а. излюбленная снедь,б. пуховая постель,в. мистичные мысли,и. внезапный стук смерти.

96

* * *

От моего сердца к твоему сердцупротянута одна-единственная струна,когда она трепещет, мы ощущаемсозвучие сердцебиений.

И нас обжигает одинаковая жажда:услышать не только сознанием,но и почувствовать плотьюодну-единственную мелодию: ля-ле-ля-лю-лю.

97

* * *

Я – странник. Мой корабль целеустремлёнв безбрежные просторы.Но в самую буранную погодуи в самое безветриеменяи мой корабль прибиваетвсегда к одному и тому же берегу.И этот берег – моя отчизна.

98

СЛЕПОЙ

Не обращай внимания на моё имя.Поэт – это ещё, как говорится, не всё.Поэтому, когда тебе набежит двадцать,люби того, кто не спит с открытыми глазами,и днём, как слепой, не обжигает пальцыо раскалённые созвучия строк.

99

* * *

Всё в угоду ей,непознанной моей любви:<нрзб> как сложный черновик,перво-последней.

Скрывая себя от потока информации,льющейся из клеток мозга на стену,на полотно-экран, –всё в угоду ей.

Сорву с тела своего нелепый плен,глаза иссохшие напою тоскойдо пресыщения, до отвращенья –всё в угоду ей.

Пойду, укутав свою плотьзолототканным горизонтом,туда, где выткано, –всё в угоду ей.

Рождение и смерть: и явсё равно всё отдаюей – неугомонной и<нрзб> неподкупной.

100

ОДНОГЛАЗЫЙ КОТ

Поток – это люди,когда они ненавидятдруг друга и давят котов.

На сорванной улице,как на растоптанной ромашке,плачут ресницы-лепестки.

И людям, и улицамнедостаточно зрения, мало раковин-комнат.

И стёкла, и камнипадают, предвещая:слепота, лепота, пота...

А кот, как прежде,глазом безумия смотритиз раковины проклятья.

101

* * *

И ты, отринутый,сможешь себя исцелить от забвенияи от излишеств популярности,если вырвешь собственное сердечкоиз объятий себялюбия и пессимизма.

Ведь и ты, отринутый,если разорвёшь продажную шкуру мании величия,можешь вкусить в достаточной мерепульсирующий перезвон полной чашиславы и бесславия.

102

* * *

Любовь, как мать,приносит тебе долгожданныйи ничем, никем, ни на чтонезаменимый плод.

Любовью-матерью,когда, сорвавшись с рельсов,жизнь-поезд разрывается на части,ты очищаешься, исцеляешься, испепеляешься.

Любви, одной, тебе всегда не хватаетна августовском небосводе лет,как не хватает матери, матери, матери,когда её уже нет на свете.

103

* * *

Я пьян...и возле моего окна огненно-жгучеколеблется куст поднебесной розы;

утром, подытожив своё и твоё,присяду на сером камне крыльца;

тучи, дожди; как надломленный впервые,ищу в лепестках успокоенья...от любви.

104

ЖЕМЧУЖИНА НЕПРАВИЛЬНОЙ ФОРМЫ

#1

Меня сегодня выбросило на берегиз аметистового океана смерти.Обсохнув, я поднялся.И пошёл, оглядываясь на «море».Какое жуткое многообразие жизнипахнуло мне в лицо!

#2

Люди играли в деньги.Ссыпали их в мешки,в карманы, в сейфы...Плакали, когда последний грошприходилось положить в чужие руки.Смеялись. Так смеялись, чтодома, простоявшие столетья,превращались в лиловый песок.

#3

Потом сходились на словесный бой.Решали: сколько, когда, каки нужно ли?.. впрочем, нет,последнего вопроса не было.Ведь производство смерти (любых расцветок)им всегда сулило барыши.

#4

Подвальной ночью садились за столы.Произносили речи, глотая взглядамибогатство тел фиалковых женщин.Веселились. Плевали (с гордыней)

105

на прозябание миллионов,на то, что здесь – пища отборная,а там – отборные помои (так в черновике).Они брякали пальцами по стулу,постукивали челюстями, еслиявлялось то, что могло статькрест на крест их каждодневным страстям...И, осушив бокалы, встав, не оглядываясь,скользили под одеяло.

#5

Так каждый день.И доносились фразысквозь пение рыб,молчание птиц,скрежет травы,колыханье камней:рубцы на теле запеклись кумачовой кровью...им всё равно, кого убить, сколько убить, когда...тебе упиваться стоном... исходить болью...

#6

С тех пор, как я выброшен на берег,прошёл ни день, ни месяц, ни год.И я понял:черёмуховая земля не перевернулась,сиреневые океаны не пересохли,я по-прежнему умираю.

106

* * *

Последнее твоё письмо.Я знаю, что за чернота скрыта в нём,поэтому конверт не распечатан.

Последнее твоё письмото ли памятью, то ли сангиновой теньюисполняет свою финальную песнь.

Последнее твоё письмо,словно в августе выцветшее лето,на моём столе пожелтело, пожухло.

107

8. В СЕНТЯБРЬСКОМ КРУГЕ 2010

ВРЕМЯ

В который раз я совершаю круг,как будто часовая стрелкапо циферблату радости и мук,в одно мгновенье сталкиваясь вдругс минутной, что шагает мелко.

И вздрог в мою врывается судьбу,как кто-то яд в неё вливает,как кто-то совершает ворожбунад нею, не взирая на табу,и цифры медленно срывает.

108

* * *

Когда я чувствую, как стала жизнь сера,и прячу под сукно отвагу,стекает мысль моя по кончику перана хладнокровную бумагу.

И что я думаю? О тех ли временах,когда сквозь детства мелколесьея примерял своих растущих крыльев взмахк паренью птицы в поднебесье?

О тайне женщины, которую любили не любил – ещё сюрпризней,и незабвенье о которой сохранилтеперь закладкой в книге жизней?

О том, что я благополучен и ловлюсебя на мысли: где же мера,когда в моей стране сквозь пресыщенья тлювитает призрак люцифера?..

Нет, я бросаю, иссушив вино утех,в свою копилку подсознаньямонеты дум и ощущений только тех,что ничьего не жгут вниманья.

Я думаю, зачем мне вечный переливбезумной стихотворной трели,когда сгорит и это Солнце, словно миф,как предыдущие сгорели?

109

К чему терзаюсь в адском пламене словес,когда Туманность Андромедысюда несётся, чтобы Млечный Путь исчезв вулкане огненной победы?

И вновь бессмысленность гоняет кровь мою;и осознанье бьёт поэта:а вдруг безмолвен я и вовсе не пою,а мчусь, как бренная комета?..

Вот почему и чашу ненависти пьюиз рук Творца за это.

110

* * *

Порой мне кажется, что я тебя люблю,и чую: мгла в лицо мне веет,и ночь становится подобна фитилю,что не горит, а только тлеет.

Но воск слезою не стекает на ладоньи каплей не звенит горячей,чтоб линию любви бесчувствию вдогоньобжечь симпатией незрячей.

И пламя прячется меж пальцев, как фантом,и, как змея со жгучим ядом,сползает медленно к артерии, потомв неё вонзаясь медным взглядом.

Но боли нет как нет. По телу брызжет ночь;и серо-пепельная дрёмасквозь искры памяти пытается помочьмне избежать любви синдрома.

А мгла по-прежнему спокойна и чиста,не разгорается, не тлеет,и, словно с белого холодного листа,в моё лицо молчаньем веет.

111

* * *

Неизбывная, неземная,хоть с улыбкою, хоть скорбя,не люби меня, вспоминая,вспоминай меня, не любя.

Я ведь тоже, объят луною,помышляю молчком и вслух:то ли тень за моей спиною,то ли твой осторожный дух.

Стынут капли любви и страха –чахнет жертвенная свеча;память – выцветшая рубаха,с моего ли она плеча?

Отрывая остатки воли,как листки от календаря,я не ведаю большей боли,ощущаемой втихаря.

Не ищу никаких оправданийв том, что чувства, как щепка, – хрусь,что, как раненый волк в капкане,взгляда собственного боюсь.

Я один. И луна стальная...Кто ты? Разве я знал тебя?Не люби меня, вспоминая,вспоминай меня, не любя.

112

* * *

Творец божественный смеётся надо мной, когда вручает осознанье,что всё наземное сотрёт своей рукой,забыв и страх, и состраданье;

но он заботливо ещё внушает мне,что если я в часы досуга,в минуты адского труда или во сневосславлю не себя, а друга;

что если я, преодолев в себе враждук насмешнику среди блаженных,ещё для недруга сочувствие найдув бокале уст несовершенных;

то он, могучий, не взирая ни на что,всю тварь подлунную пригубити, чтобы славить милосердие, за толишь одного меня погубит.

113

* * *

Не грусти без меня, кроха,без моих утомлённых глаз,в этом веке мы все неплохорастеряли себя и нас.

В каждом бьётся клочок сердцаи своей, и чужой жены,каждый ищет единоверцапо гордыне за полцены.

Отпусти от себя сворумыслей, ноющих свысока:этот, может, тебе и впору,но вглядись: на лице – тоска.

Согласись, не вкусить слащеплод запретный горчайших фраз,как сегодня... в домашней чаще...этой ночью и в этот час.

Но мучительны, злы в ломкихпальцах века, где каждый – червь,ожиданья наши в потёмкахвстречи, рвущейся словно вервь.

Пусть осядет пыльца грязиэтих прожитых тыщи лет;может, мы разглядим в алмазеночи наш мимолётный след.

Или, словно в ключах донных,пересилив разлуки страх,ты растаешь в моих ладонях,я исчезну в твоих глазах.

114

* * *

Предпасхальная ночь. Сновиденье условно.Выхожу на балкон, чтоб на небо взглянуть.Тучи застят мерцанье созвездия Овнаи неслышимо дышит Серебряный Путь.

Я безмолвен и слеп – из-под век выскользаеткиноварный зрачок яйцевидной луны.Только разум себя самого осязаетв скорлупе темноты, чьи глазницы черны.

Но и это бессильно замедлить слияньенеостывших гигантов в утробе небес.И звезда разливает в бокалы сиянье,и спускается путникам наперерез.

Из укрытия утро в бордовость вельветаумирающей ночи бросает приплод.Это солнце играет на кромке рассвета:то налево заблещет, то вправо сверкнёт.

И от вербы лучение зеленью вьётся...Засыпаю – и меркнет моя слепота.И на дне пересохшего ночью колодцарастворяются тучи, луна, темнота.

115

* * *

Неужто небо звёздное милейземных тюльпанов и лилей?Оно ли в черноглазой тишинедиктует эти строки мне?И стоит ли всю жизнь и весь покойотдать в залог за звёздный рой?..

И если так, то для чего сознаньемоё не ищет в мирозданьетот уголок, который, словно лоно,вдали от смерти неуклоннойукрыл бы, нет, упрятал в колыбелимоё сознанье? Неужели

не дорога моим глазам печальстепных дорог, лесных тропинок,озёр предутренних цветная шальи вихрей вольных поединок?И что ж, мне очень будет жальсебя упрятывать в суглинок?..

Я весь предощущением объят,что жизнь и смерть – сестра и брат,что нет небес, земли и вдохновенья,а есть потоки дуновеньяцветов и звёзд, когда мой взглядпреобразился в листопад.

116

* * *Смерть не бывает наудачу.Но и тогда, с землёй сроднясь, поверь, я всё же не утрачу с тобой таинственную связь.

Я не забуду сквозь потёмки и сквозь небес жемчужных тишь в твоей явиться комнатёнке, в которой ты спокойно спишь.

Неощутимо, осторожно проникну в твой глубокий сон, чтоб с этой ночи непреложно был на двоих единым он.

И уходя, но лишь на время,в подземный мир в последний раз, я унесу с собою бремяразлуки, разделившей нас.

117

* * *

Ещё не срезаны во дворике цветы,ещё не сорваны антоновки в саду,ещё не чувствуешь ни капельки, что тысвидетель позднего блистания в году.

Что эта липа у поломанных вороти тот жасмин, что белокипенным огнёмумел легко затмить и солнечный восход,ещё не думают считаться с сентябрём.

Не оголяется склонённая сирень,не осыпается надменная ветла,не собирается поляны золотеньв осеннем пламени истаивать дотла.

И ты, впивая взгляд в молочный окоём,где тают контуры пасущихся коров,где всё сливается в расплывчатый объём,ещё не ждёшь обычных холодов.

Ещё не мучаешь предчувствием себя,что вновь неделя бестолкова и пуста,но знаешь, пальцами травинку теребя,что время есть исправить ворота.

118

* * *

Былинный дуб. И жёлуди, как ядра,(неправда... или правда – всё равно)свисают декорацией театраи падают с листвою заодно.

Как всё вокруг. И в жизни и не в жизни.Сегодня, завтра или в старину.Но дубу что – он царствует на тризне,как прежде, стряхивая седину.

И смотришь ты. И слушаешь мгновеньявчерашних битв, попоек и любви,и знаешь: если жизни рвутся звенья,то лучше цепь и вовсе разорви.

Тогда почуешь силу и бессильелиствы, что терпко на ветру шумит,её высокомерное усильене замечать ни счастья, ни обид.

И это так. И всё из декораций:и правда, и неправда – всё равно.Так пусть свисают жёлуди без грацийи падают с листвою заодно.

119

* * *

Запах осени печальный,мудрость бренной старины –всё слилось в исповедальныйзвон сентябрьской тишины.

Что же смотришь ты тоскливона верхушки куполов,словно хочешь молчаливостать подругой облаков?

Не спеши махать рукоюэтим травам, той реке,глянь, горит свечой какоюколокольня вдалеке.

Посмотри на ряд склонённыхтополей – им триста лет,только в их глазах зелёныхи в помине грусти нет.

Видишь, даже листопадомнам природа говорит,что за каждым смутным взглядомзапах осени горит.

120

* * *

Они оригиналы и хотят,чтоб все такими были, но считаютчто люди не совсем их понимают,а те, кто понимают, те молчат...

Они не любят жить поодиночке,не любят тишины патриархальность,им подавай словесную нахальность,всех доводя до ручки и до точки...

Кипения разнузданных страстей –их идеал, идея и стихия.Пусть зритель горлопанит: «Истерия!Кому нужны плоды таких затей?!»...

А им нужны. Нужна и величавостьв поступках, в откровенных разговорах,когда сочувствия и ненависти ворох –не только позы пышность и курчавость...

Они доказывают аксиому,что в жизни бесполезны все стихи,но так, как бесполезны все грехи,несущие бессмертие живому...

Они с презреньем думают о смерти.И пусть пока их мало понимают –они себя пророками считают,поэты – харизматики и черти.

121

* * *

Я не люблю писать стихов от «мы»;но мы опять стоим на повороте,и снова, как в преддверии чумы,историю рожаем в новой плоти.

Нам было славно в летописях лгать,другие в это верили смущённои без сомненья, как родную мать,историю любили восхищённо.

Свою историю. И плоть – свою.И вот настало пепельное время,которому и я хвалу пою,забыв, что ложь – навязчивое бремя.

Что и сегодня нужно угождатьстоящим и сидящим у кормила,под их диктовку тщательно писатьо том, что не было и то, что «было».

За это нам отмерит их слугаещё один кусочек сладкой жизни,и будут все довольны, донага, до дури веселясь на этой тризне.

И, не вписавшись в гиблый поворот,беременны плодами диких сшибок,мы снова разбиваем утлый плото скалы исторических ошибок.

122

* * *

Иди, и не думай о Боге;твой путь – указатель твой,когда разрезают ногидорогу своей ступнёй.

Пусть хаты гниют в деревне,колодцы гниют в городах,ты знаешь порядок древний,что сила в твоих словах.

Пиши о предсмертном ознобе,о плесени в старой избе,о грязи, о небоскрёбе,но только не о себе.

В себя не входи надменнои там не ищи комет;ты думал, что во Вселеннойпорядок? – его там нет.

Ищи среди тьмы житейскойпылинки светящихся слов,в которых, как в тьме библейской,тяжёлая тайна основ.

Но если ты счёл, что кратоктвой день, как в поэме слог,и выбрал другой порядок,то путь твой – капкан для ног.

Размыта твоя дорогаи двигаться нету сил;и ты вспоминаешь Бога,когда он тебя забыл.

123

НАТЮРМОРТ С …

Сентябрьские сливы сочны и красивы,и яблок рубиновых свеж аромат,и дыня почти позолочена, надкоторой свисают, смешны и спесивы,зелёною вазой вполне овладев,пион с георгином; на скатерти белойарбуз – чуть надрезан, заманчиво спелый,и карие косточки, явно зардев,слегка смущены бесполезностью полной;рябинная гроздь у подножия вазы:зелёное с красным – печальный мотив,который, однако, не делает больно,как делают это колючие фразы,когда разговор наш – эмоций прилив;и странны прожилки, что светятся вновь,берёзовых листьев – в окошко влетели,но это не к месту, как пух на постели,как наша с багряным налётом любовь.Как боязно яблоки, сливы и дыня97 стрвзирают на ненависть в наших очах,как будто мы чужды, и жизни очагобыденно рушит гордыня.

124

* * *Дремлет в трамвае женщина.Кто-то ворчит: пьяна.Нет, утомилась женщинатак же, как в шторм волна.

Много сегодня (помощи –не от кого) хлопот:утром – ларьки, где овощи,кажется, лезут в рот.

После на рынок: свежеемясо лоснится там,масло сияет нежное,светится мёд-бальзам.

Нужно купить и творога,сыра и молока…Цены? – конечно, дорого,но «по зубам» пока.

Днём, хоть не очень нравится (всё и везде самой),надо успеть управитьсяс прачечною сумой.

Дома, как поговорочка,«старые» ждут дела:дети, обед, уборочка…крутится жизнь-юла.

Вечером нужно женщине –в ночь на работу, вот.Так не мешайте женщине,пусть она отдохнёт.

125

* * *

Соловьём не петь мне – и не надо,не парить туманом – ни к чему.Есть в душе моей особая услада –тяга вечная к порогу моему.

Есть мгновение – открыты настежь двери,голос матери моей нетерпелив:«Дождались мы возвращения потери;заходи уже, рассказывай, чем жив…».

И отца лицо с налётом полугрусти,но во взгляде – не слабеющий огонь;на крыльце в лукошке сладко дремлют грузди –лес им видится, поляны ли ладонь?

Звоном детства из узорного окошкаразливается манящий душу свет и нечаянно стекает, как дорожка,прямо к озеру сквозь мглу вчерашних лет.

Сад в молчании, в ветвях зевает вечер,заунывно где-то всхлипывает выпь.И на небе, над которым веет нечер,звёзд пока ещё не высеялась сыпь.

И несётся соловьиная руладанад туманом, ускользающем во тьму…Есть в душе моей особая услада –тяга вечная к порогу моему.

126

МОНОЛОГ

Грозу в сентябре привечаю, как гостью.И ветер в подмогу, и молния впрок.И грома рассыпанный палевой горстьюотрывистый, спешный, лихой монолог.

О чём его исповедь? Или же – пытка?Не страха мотивы, а вольности речь.И бьётся в непознанном чувстве калитка,и непредсказуема капель картечь.

Сомнительна страсть и всегда одинока.На стол угощения – гостьи пролётдокучлив и долог, но всё же до срока.И вечер медовый – созревший ли плод?

А может, насмешка?.. Бежать ли отсюда?..И мокрую руку кому протянуть?Разломана яблоня, бьётся посуда,разбита стола деревянная грудь.

Разлита живая вода в монологе.Антоновки в зелени – как миражи.Кругом тишина, черепки, на дорогеобломки калитки… и – ни души.

127

ГРУШЕВЫЙ СОК

Мы ели те груши со смехом и хрустом,стекал неожиданно наискосокщекочущий губы розовый сок,и сумерки стлались шафрановым чувством.

И солнце тонуло в бордовом бокале.Как ёжился я и как ёжилась ты,когда на траве пирамиды-плодыстремительно рушились и исчезали.

Когда на траве лишь одни плодоножкиостались лежать, бесполезные сплошь,мы вдруг ощутили: багровая дрожьнад нами свои потирает ладошки...

Теперь же, поездив по свету, до срокав тот сад заворачивая второпях,я вновь ощущаю на пресных губахзасохшую розовость сока.

128

СЕРЕБРИСТАЯ ОСЕНЬ

Серебристая осень в глаза мои смотрит,приглашая меня в свой хмельной хоровод,словно я этот лист, что сорвался с осиныи о землю удариться должен вот-вот.

Но, следя за паденьем листвы, я подумал: серебристая осень, не надо спешить –мне ещё не по силам в твоём хороводезатаённо, уверенно, вечно кружить.

Я не знаю ещё, серебристая осень,сколько будут меня красотой исцелятьэти строгие линии ив наклонённых,этих вод скоротечная вольная гладь.

Не насытился я светозарной грозою,ароматом целебным былинных полей...Но по-прежнему смотрит в глаза мои осень,серебристая осень жизни моей.

129

* * *

В этом году урожай на грибы.Рано проснувшись, хватая корзину,думаю: жизнь – это тайна ходьбы.И отправляюсь в лесную трясину.

Вымучив ноги в болотных задворках,толком грибов не нарезав пока,слышу, как там, на холмах и на взгорках,счастливо кличет грибник грибника.

В полдень, пол-леса успев обойти,всё же корзину наполнив грибами,можно и дух свой перевести,вытерев лоб утомлённо руками.

Эта усталость – душе обновленье.И, опустившись под дерева сень,хочется птиц беспрестанное пеньезаворожённо слушать весь день.

130

* * *

Что мне дни весёлые – в цель они иль промах?Как собака верная подползает ночь.Лета голос сорванный путается в кронах,по листве янтарной ускользая прочь.

На лице растерянном призрачною сетьюто слезинки дробные, то ли дробь дождя.Много в речку кануло залежалой медью,словно то, что прожил, – прожил я шутя.

Поздняя торжественность в брызгах ветра тонет.Тлеют в кронах сумерки – лета алый взмах.Мгла в меня стреляет… Ночь скулит и стонет,и кровинки лета взорвались в глазах.

131

9. КРАСКИ ОКТЯБРЯ 2019

ОСЕНЬ-ВЕСНА

Октябрь нас балует хорошею погодой,деньки – как спелые антоновки в саду;и ты любуешься волшебною природойуже который раз в году.

А я смеюсь, шепча: неужто всё смешалось –тропинка с озером, с антоновкой – луна,а зрелость с юностью, что в памяти осталась,и вместо осени – весна.

132

ЗВУК

Кто же ходит в эту ночьпо шиферу на крыше?Кто скребётся там, точь-в-точькак скребутся мыши?

Кто стучит на чердакепо балкам потолочным?Кто грохочет в сундукестаром и непрочном?

Кто стремится, как фантом,укрыть себя от стужи –и гремит, как кулаком,по стене снаружи?

Звук неясный, словно сон,младенца в колыбели.Может, это смутный стонраненого? Или

это память о войне,как бойцу в неволебудоражит сердце мневозвращеньем боли?

Или призрачности взмахбеззвёздной ночью этойнавевает в душу страхмчащейся кометой?

133

Или зверь из-под землижелает в тёмной страстивсе сомнения моиразорвать на части?

Или – или. В темнотемозги и бред едины.И догадки – те и те –у ночи седины.

И, жестоко теребямой разум в нервной гонке,звука нить стремит себяшвом по перепонке.

И, как выскользнув из рук,дрожащей коркой сушитак довлеет этот звук,что хоть вырви уши.

Что же делать?.. Мысль молчит,свой замысел скрывая.Только ветер тучи мчит,звёзды проявляя.

Я – один. И ночь едина.И в руке, как Млечный Путь,звука бьётся сердцевина –неразгаданная суть.

134

* * *

Небесный холст, что звёздами украшен,мне стал не притягателен, а страшен.

Бывало, я ночами любовался,как он сияньем серебра переливался.

Как сквозь его таинственное телокомета прозорливая летела.

И в этой ткани, звёздной и нетленной,мне слышалось дыхание Вселенной…

Теперь не то. И я на холст небесныйсмотрю в растерянности бессловесной.

Я знаю, за его заветной красотоютаится смерть прозрачной пеленою.

Там, в глубине, где звёздные скопленьясвершают без конца столпотворенья,

где сердце галактической спирали,сжимаясь, расширяется едва ли,

там, в пелене безмолвной и незрячей,там, в глубине, холодной и горячей,

сокрыта тайна, как в яйце игла,что вечность тоже чахнет, как зола.

135

* * *После душистой сентябрьской погоды дни октября – это водный содом:слишком старательно силы природыземлю залили бесплодным дождём.

Помнится, охрой осенней усеян,клён молодой навевал непокой:юности, что ли, прополис рассеянв воздухе или старенья настой?

Помнится, стройный каштан безупречнопроблеском кратким цветов и плодовнапоминал мне, что жизнь скоротечнав буйном цветении дней и годов.

Помнится, в розовость дальней берёзыбыл я влюблён – очертанья еёв душу вносили весёлые грёзы:может быть, в мае и сердце моё

вновь зацветёт… Я подумал беспечно:глупо грустить об утраченном мне,если, сроднившись с землёй вековечной,буду травой зеленеть по весне.

136

* * *

Когда я ощущаю пробужденьедремавшего сознанья моего,я вспоминаю образа явленье,в котором зрело света волшебство.

Но то ли образ – пламени рассвет,зарницы всполох в тёмных небесах,мне от него ни беспокойства нет,ни зла, рождающего страх.

Его сияние – маяк в моём пути,и дорог мне в сплетенье счастья-бедего томительный, загадочный почтии бесконечно щедрый свет.

Дарил ли он тепло и верность мнев светлейшие часы туманных лет,когда ещё в чувствительном огнерассудок не был мой согрет?

Желанная, кто этот свет рассудит,кто знает ценность этого огня?..тем искренней и добродушней будеттвоё сиянье для меня.

137

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

Благодарю тебя, поэт,за драгоценные мгновенья,когда ты озаряешь светсвятой строкой стихотворенья.

Благодарю за тайный час,когда любви к своей отчизнесквозь все страданья этой жизниты и сегодня учишь нас.

Благодарю за боли цветь, о кратковременности срока,что нам отпущен так жестоко,чтоб просиять и умереть.

Благодарю за светлый бали доброты, и вдохновенья,за те лучистые мгновенья,когда ты женщин воспевал.

Благодарю за ту струну,чей звон теперь владеет нами:что не швырялся ты друзьямии не отшвыривал страну.

Благодарю тебя… Прости,что зимней ночью, на рассвете, я не сумел тебя спасти –ведь я тогда не жил на свете.

138

МАЯКОВСКОМУ

Нет, Владимир Владимирович, Вы не правы,что жизнь завершили свою пистолетом –сейчас бы жили во славу Державыи были бы лучшим в мире поэтом.

А эта горечь – поверьте – она прошла быи запеклась, как из резаной раны кровь,так же, как в сердце обыденной бабы,проходит возвышенная любовь.

139

ВОСПОМИНАНИЕ

(27.01.1837)

Над Чёрной речкой сумрак в полудрёме,и снег скрывает жизни естество.Два дула резко вздёрнуты, и кромедул этих нету в мире ничего.

Сквозь наговоры, сплетни, и наветы,над холодом застывших подоплёк,подобием пронзающей кометыиз дула вспыхнул выстрела хлопок.

И Пушкин на снегу. И снег краснеет.Ладонь прижата к ране живота.И смерть вблизи проносится и сеетсвинец на ткань небесного холста.

Скорее сани… Кони в нетерпенье…Полозья заскользили на лету.И словно жизнь сливается в мгновенье,и расстояние – в одну версту.

Неситесь кони мимо, мимо, мимокровавой пули, смерти, пистолета…спасайте буйными копытами своимипоследнее дыхание поэта.

140

СЕРДЦЕ

В моём неутомимом сердцеиной масштаб, иные измеренья:в нём нет пространств, но есть движенья,в нём ощущений килогерцы.

Рождаются и гибнут звёзды в нём,галактики сливаются, огнёмдруг друга прошивая враз;Вселенные, окутываясь сном,в небытие уходят, как фантом; и больше в миллионы раз,чем может вынести оно,в нём раскалённого рассудка.Так потаённое зернои в бездне зреет всё равно.

В моём горячем сердце нетни войн, ни ненависти жуткой,в нём не бушуют предрассудкаи разногласий тьма и свет,которые, как явный бред,судьбы стирают амулет.

Нет в сердце у меня того,что может породить уход в себя.Ведь я живу, как должен жить живой,всё сущее любя.

141

ОТВЕТ

Что делать, если смысла нетни в чём на свете,когда на всё один ответ:смысл в пистолете?

Кто виноват, что всё равносквозь все торосыверчу я, как веретено,одни вопросы?

Кому всё это надо, гдеразгадку целиискать теперь: в земле, в воде,в тюрьме, в суде ли?

А судьи кто? Кто адвокат?Кто подсудимый?И я ли, я ли адресатнеобходимый?

И принесёт ли почтальонответ в конверте:вся жизнь – один сплошной разгон,чтоб прыгнуть к смерти?

142

ОДИННАДЦАТИСТИШИЕ

В мире идёт накопленье стихов –тысячи тысяч рифмованных слов,дольников, ямбов, гекзаметров, строф,образов храмы, шаблонов коряги,их прочитать – не найдётся мозгов,стульев, здоровья, вниманья, очков,просто терпенья, обыденной тяги,а напечатать – не хватит отваги,лазеров, матриц, картона, шрифтов,краски, чернил, линотипа, бумаги,времени, денег, станков.

143

* * *

Вселенная давно не существует,и все созвездия, что наблюдаем мы,всего лишь отблеск пламенной чумы,которая не шепчет, не бушует,а ждёт, когда в преддверии вселенской тьмыраспустится цветок космической зимы.

144

ПОЧТИ ХОККУ

Декабрь лютует.Проснулась муха на кухне.С чего бы это?

Стремясь снизу в верх,мечется под потолком.Вся – жужжание.

Прислушиваюсь.Беру в руку газету…Муха падает.

Но – ещё жива,на полу – как вихрь,как нож кофемолки.

Наклоняюсь, чтобдовершить убийство,и – осознаю:

я та же муха –кто-то сверху меня пробуждает,кто-то снизу меня убивает.

145

10. НОЯБРЬ-АНФАС 2021

* * *

Дымчатые волосы, веки цвета хаки,на лице улыбка с грустинкой пополам;ты всегда любила эффекты мелодрами мужчин суровых в чёрном фраке.

Платье в пёстрых листьях – магические знакис лирикой коротких любовных телеграмм,словно этот красочный разноцветья хламвоплощенье в жизнь твоей Итаки.

Всё у нас по кругу, вернее, в первый раз,как и эти сумерки или эта просинь,что скользнула по небу вдруг и невзначай.

Мне тепло и холодно от волшебных глаз,и не стынет в чашечке предвечерний чай;о, моя возлюбленная осень!

146

* * *

Поэт, безумец, дирижёроркестра трансцендентных звуков,среди подлунных скрипов, стуковты слышишь ли вселенский хор?

Среди сожжённых виадуков,скреплявших Хаос и Собор,тебя волнует ли напорсловесных человечьих трюков?

Молчишь и топчешься вразвал.Ты здесь сегодня стал обузой,как будто сам себя украл.

Ну что ж, покинь наш карнавал –ты пуповину оборвал,тебя связующую с Музой.

147

* * *

Стихотворение – маленькая ложь.Поэтому, если берёшь эту штуку,то, преодолев муку, и, чтобы рукувраз не обжечь, на место её положь.

А если, не приведи господь,ты будешь, как плоть, поедать в ночиво сне, у печи – хотя бы щепоть –поэтовой лжи крутые харчи,то лучше дома сиди и молчи.Иначе, на улицу выходя,сейчас или день спустя, и хотяты одинок и не знаменит,но каждый скажет почти шутя,что от тебя большою ложью разит.

148

* * *

Начертанное разве остаётсяна камне, на бумаге, на песке,когда и пирамида, плод уродца,от бренности уже невдалеке?

Как то, чему названья нет, зовётся?Неужто от ведра в моей руке,что зачерпнуло воду налегке,след не останется на дне колодца?

Пускай гроза с другой грозой сольётся,но разве молний блещущие слизниостаться могут на вчерашней тризне,когда и смерть ничто в глазах канатоходца.

А эта? Как её? Которая не бьётся…Жизнь есть воспоминание о жизни.

149

* * *

Ты шлюха, Муза, ежели дерёшьза ночь с тобою свыше всякой меры,как обожаемые греками гетеры,поэтов чтившие ни в грош.

И что с того, что ты скрываешь дрожь,когда тебя оргазм сверх всякой мерыиспепеляет так, что ни одной гетерыв сравнение не подберёшь.

И разве ты от многих понесёшьплоды ночные к пиршеству дневному?Ну, может, разложившиеся сплошь,останки, уподобленные гному?

Ах, Муза, Муза, что за канительза вдохновением ходить в бордель.

150

* * *Стихи – это время распада бумаги,чернил и карандаша,чтоб жизнь или смерть на истлевшей бумагепрочесть не спеша.

Все сроки – всего лишь пыльца от бумаги,чернильная пороша,и мысль, а не время исчезнет в бумаге,графитом шурша.

Так пусть они тлеют в своём саркофаге,как мумия, не дыша.И если дыханье в груди не окрепло,а выдох сгорел почти,то встань, и последние строки из пеплана вдохе прочти.

151

* * *

Ты стала капельку смелей,всё меньше ждёшь уединеньяи в обществе врагов-друзейсвои высказываешь мненья.

Но с наступленьем темноты,с приходом звёздного волненьязаболеваешь снова тынедугом страха и сомненья.

И так в тебе из года в годрасцвет сменяется бесцветьем,как за молчаньем в свой черёдкрик раздаётся междометьем.

И ты не знаешь до сих порза что он, этот приговор.

152

* * *

Осенний цветок навевает раздумье:вчера любовался любимой мордашкой,сегодня любуюсь завядшей ромашкой –неужто синонимы жизнь и безумье?

На что однозначно ответит милашка:у дома расцвёл одуванчик вторично,сентябрь на дворе, а ему безразлично…Неужто и в этом выходит промашка?

Какие вопросы в пустыне ответов?!Сижу и смеюсь над собой и тобой:природе плевать на букеты секретов,как ей же плевать на секреты букетов,когда у неё преизбыток поэтов,поющих об осени на перебой.

153

* * *

Признайся, что любить опасно.Во-первых, вдруг не любит они рассуждает безучастноо сути женских панталон;а во-вторых, какой резонсебя растрачивать напрасно,когда, вполне возможно, онженат, да и жена прекрасна;и в-третьих, странная заботка,поубавляющая прыть,он с захмелевшею гурьбойсмеяться будет над тобой…

Вот почему, моя красотка,и ты боишься полюбить.

154

* * *

Я не один – нас двое: я и я.Два полюса, два брата, два врага.И если первый честен донага,второй коварен, как змея.

Но оба друг за другом – глаз да глаз.«Ты что-то мне не досказал... Ага!»«Я? Да ты что... Мне правда дорога –я не хочу поссорить нас».

Вот так живут, как пламя и вода,как левая и правая рука,и я их, непокорливых, приемлю,и знаю, что наступит миг, когдаодин уйдёт куда-то в землю,другой – куда-то в облака.

155

* * *

Когда на земле в неестественной позе(в траве или в яме, в грязи, на песке)ты будешь лежать, а вернее, валятьсякак самый последний расстрелянный пёс;

когда в листопад, под дождём, на морозе(зажав фотографию мамы в руке)на скулах твоих будет кровь извиваться,застывшая кровь вместо вьющихся слёз;

когда по твоим волосам, подбородку,по юным зрачкам, убыстряя походку,закружатся мухи (довольны сполна);

когда твоему распростёртому взглядураскроется небо за жертву в награду,тогда ты поймёшь, что такое война.

156

* * *

Она в стихи влюбилась, как в мужчину.Ей было интересно с ними спать –не в смысле переспать, а их читатьи, засыпая, прятать под подушку.

В конце концов, их можно сочинять,тем самым превращая тьму в лучинуи тем же превращая быт в пирушку,ну, не в пирушку, а, верней сказать,в такое состоянье светотени,когда охота людям сострадать.

Но тут очнулся муж от дел и лени,её к стихам надумав ревновать,и тут же стал пред нею на колении умолял стихи не сочинять.

157

* * *

Когда поэт, измученный бессмертьем,от голода иссохший и вина,в холодных тапочках спешит с усердьемк горящему камину у окна,тогда он, напряжённый как струна,скрывающий недуг в бессонном взгляде,из-под халата достаёт тетради,исписанные текстом дочерна,и отправляет их трясущейся рукоюна пламя, закипевшее рекою.

И никакие возгласы страданьяне могут заглушить и оборватьслова уже последнего шептанья:«Как сладко, милый, умирать».

158

* * *

Ты падал со стен огнедышащей Трои,тебя заливали кипящей смолой,пронзали копьём, пробивали стрелой,и в яму, в которой сгнивали герои,бросали, как мясо, присыпав золой.

В ладони твои, словно в глиняный слой,вгоняли с насмешкой весёлой и злойпоганых гвоздей острия, как помои,каменья швыряя в тебя с похвалой,хлыстом оставляя на теле побои.

Но ты всё равно, как слепой донкихот,идёшь на распятье, костёр, эшафот…и гибель свою ты заранее знаешь.Зачем же ты вновь воскресаешь?

159

* * *

Когда же по смерти моей, через годы,когда моё тело сопреет в земле,все эти бездарные полууродыи полуталанты восстанут во мгле,чтоб вдруг по закону испытанной модычернилами, выращенными в золе,писать обо мне славословные одыв больших городах или в малом селе,я вновь промолчу, как немой и убитый,и что им, завистникам, можно сказать,когда их уста безобразно увитыжеланьем оставить бессмертья печать?

Кому и когда я смогу доказать,что жизнь – это тень на могильные плиты?

160

* * *

Мы встретились здесь по прошествии тысячи лет,когда над Россией сгустился порядок заморский,но также стоит на горе монастырь Святогорский,над белым надгробьем твоим разливается свет.

Здесь времени нет, и пространства не порвана нить,и колокол медный, звучавший набатом в народе,стоит непреклонный по левую руку при входе,вздыхая, что память и колокол может разбить.

По правую руку – подъём в монастырскую гору,и жутко ступеням под натиском взглядов и гроз,но помнят они ту святую и яркую пору,когда ты всходил на вершину с букетами роз.

Мы встретились здесь по прошествии тысячи лет,когда над Россией чуть брезжит рассвет.

161

* * *

< … >Есть в пламени твоём кипучая тоска:когда в моих руках твоё трепещет сердце,ты не кричишь ещё, не проклинаешь сердце,и не поёт о верности твоя рука.

Ты плачешь и молчишь, и думаешь, покаот пламени твоё не разорвалось сердце, –ни стона из груди, ни шёпота, и сердцекак будто замерло на кончике клинка.

Но пламень в сердце горячеет, не стихая;и словно вздрагивая, словно замираянад необузданной мольбою рук и ног,твоё сознание тоску зарезать хочет,и сердце снова и трепещет, и клокочет,как в пламени расплавленный клинок.

162

* * *

Сосновый край. Зеркальные озёра.По берегам камыш, тростник, мостки.И в сапогах болотных рыбакиколышут зелень водного узора.

Пока хватает утреннего взора,они любуются, как солнца лепесткизагаром падают на белизну руки,вдыхая бархат света и простора.

Здесь бал справляет хвойных ароматовпьяняще-исцеляющий настой,и воздух сладок, голосист и матов.

И рыбы плещутся, вкушая утра мякоть,и ты не хочешь ликовать и плакать –жить не спеши, постой…

163

* * *

Привет тебе, напарник мой и тайный друг,несущийся сквозь сети солнечной системы;твои огни сияют, словно диадемы,в кромешной тьме свершая страшный круг.

Я тоже странствую, но только по земле,и путь мой краток, безмятежен и неведом;когда огни мои сойдут на нет, то следомтвоё сияние усилится во мгле.

Лети, напарник мой и тайный друг, в пространстве,где луч светила лют и холоден, как лёд,но где надмирный твой, расчисленный полётесть истина в космическом убранстве.

А я сквозь тьму, сквозь астероидов роивсё буду наблюдать вращения твои.

164

II. ПОЭМЫ

СТИХИ(письмо-поэма)

Я, кажется, Вам не писал стихами.Причины были, но оставим их.Вы далеко: за морем, за горами,но это преодолевает стих.

Сейчас у нас тут в головах броженье:все копят деньги день, неделю, годна смерть или на жизни продолженьеи после смерти – кто их разберёт.

Они по-своему, признаться, правы.Как не хитри – не каждому дано…Я с вами о другом (отбросим нравы)поговорить рассчитывал давно.

О том, что денег нам не прибавляет,и слава богу, но зато, когдамы это выплеснем, душа сияет,а тело молодеет на года.

О том, что для других пустая тратачернил, бумаги, времени и проч.,которые на нас, как фат на фата,смотреть по преимуществу не прочь.

165

Ну да, ну да, уже Вы догадались:поговорим сегодня о стихах…Мне не забыть, как Вы одни осталисьв чужих, не понимаемых краях.

Как весточку нечаянно прислалина родину, незнаемому мне,и как ответа ждали и не ждали,но он пришёл знамением извне.

Я не мечтал о выгоде слоновой –я знал: нет смысла в новые мехивливать вино, которое не ново,и потому просил одни стихи.

Я рисковал, ведь я не знал Вас лично,и оттого, как в пламени искусств,сгорая в неизвестности мифичной,не ведал Ваших дум, пристрастий, чувств.

Вы тоже обо мне не очень знали,но превосходство было налицо:Вы все-таки мои стихи читали,обдумывая каждое словцо.

Однако же без риска жизнь беззуба.Да кто не любит тайно отмечатьв своих делах с конкретностью сугубойнечаянную случая печать!

166

Об этом я и думал, понимая,что Вы могли б приехать и прочестьсвои стихи (признаюсь, не скрывая,тем оказав огромнейшую честь).

Ну, а пока, быть может, как подросток,с томленьем обожающий рассвет,и строя всяких планов перекресток,я долго ждал обещанный ответ.

Полгода – срок, напоминавший стаюлетящих птиц, когда кругом зима…И вот я настороженно листаюстраницы откровенного письма.

Ты пишешь мне о скуке заграничной,о том, что их сознание давнов какой-то бездуховности циничной,как в эликсире зла, растворено.

Что этот мир незнаемой рукоюдавным-давно, как лакомый пирог,с безжалостью над частною судьбоюраскроен надвое: на Запад и Восток.

Ты пишешь: «Одиночество жестоко;оно среди житейской шелухивсевластно, как всевидящее око…но есть одно спасение – стихи.

167

Они собой пронизывают время:рожденье, созревание и смерть,и потому, как сладостное бремя,питают нашей жизни круговерть.

На них одни плюют, другие строгопытаются понять и оценить,считая, но ехидно и убого,что тоже могут что-то сочинить.

А третьи вообще не замечают,точнее, в позе суперзнатоковс лихой невозмутимостью считают,что стихотворство – область дураков.

Но я молчу, ведь я-то понимаю,какие тайны кроются в словах,какую мыслей трепетную стаюони создать способны в небесах.

И если от меня, пережитоепреобразив, оставит что-то смерть,то это – слово, пусть не золотое,но в стиховую вплавленное твердь.

Ведь для меня сквозь боли и утехи,легка ли, не легка метафор новь(любимому прощаются огрехи),стихи – моя свобода и любовь».

168

Так пишешь ты… Меня всегда пленялосозвучье размышлений, чувств, идей,его уменье, а верней началоот всякой скверны очищать людей.

Есть в этом катарсическое что-то:когда, двучастность вдруг преодолев,две личности сливаются, как нотас другою нотой, дарствуя припев.

Так и у нас – сплошное совпаденьево взглядах на незримую судьбу,на тайну творчества и вдохновенье,на сущность христианства и волшбу.

Да что перечислять… Когда однаждыты позвонила и сказала мне,что любишь планы собственные дважды,а может, трижды изменять вполне,

я понял: надвигается нежданность,которая, не ведая опек,дарует драгоценную спонтанность –ты «на голову свалишься как снег»…

И вот ты у меня, и мы, как птицы,легко порхаем от стиха к стиху,ища между словами вереницыэпитетов и рифм, как на духу.

169

Мы рассуждаем о святых мгновеньях общений двух сближающихся душ,о дефиците дружбы, о воззреньях,которые тебе внушает муж.

Мы говорим с тобой, о чём попало,дань отдавая жутким мелочам,как будто их нам только не хватало…И снова возвращаемся к стихам.

И прямо, презирая вероломство,которое рождает в людях зло,ты шепчешь: «Я так рада, что знакомствомеж нами тет-а-тет произошло.

Что можем мы стихами наслаждаться,произнося магично каждый звук,от них заплакать или засмеяться,иль не на шутку разругаться вдруг.

А через час, верней, через минуту,быть может, всякой мере вопреки,опять стихом вносить в сознанье смуту,не ведая ни скуки, ни тоски».

Потом ты говоришь мне о подарках,о том, в какие влюблена духи;и я без звонких слов, без жестов яркихдарю тебе с лихвой мои стихи…

170

Уехала… Я был при разлученьевесёлым и общительным, как мог,и спрашивал: «Какое впечатленье?»Вы отвечали, улыбаясь: «Шок».

Ни более, ни менее. Но вдвоея благодарен Вам уже за то,что Вы в моих стихах нашли такое,чего не обнаруживал никто.

Что Вы предельно терпеливы были,когда бывал неоткровенен я,и много, очень много говорилио самом сокровенном для меня:

«Среди проблем, которые всецелостоят над душами настороже,как горестно, что никому нет дела,что кроется в поэтовой душе.

Какие в ней безумствуют пороки,взрывая добродетели исток,какою катастрофой режет щёкислеза, стихом скользя наискосок.

Да и никто не верит, что для строчки,которая в судьбе оставит след,всю жизнь свою от точки и до точкикак топливо использует поэт.

171

Так что ж, его поэзия состарит?В чём утешенье? В силе скрытых мукиль в женщине, которая подарити шелковистость ног, и бархат рук?..»

О, как тогда Вы были сверхкрасивы,когда в меня вонзали словно нож:«Сквозь все несчастья, наслажденья, срывы –пиши, пиши стихи, пока живёшь!»

Пусть будет так. Ведь в жизненном разломеот Вас мне без сомненья, наотрезне нужно ничего, лишь кроме… кроме…Красавиц много – мало поэтесс.

172

МАСТЕРСКАЯ СЕРДЦА(циклопоэма)

- А -

Я искал матерьял для любви.Из чего её сделать можно:из травы, из пыли дорожной,из песка, из злобы острожной,что замешана на крови?

Может, вырезать из кусказаходящего красного солнца?Может, выкроить из суконца,может, из консервного донца,или выстрогать из сучка?

Или, может, взять круговертьветра, тучи, дождя и грома,замесить их, как тесто, домаи подбросить до окоёма,где едины любовь и смерть?

- Б -

Взял я сосну.Оголил топором………

173

Сделал – одну.Другую – потом.………Четвёртые, пятые.Вышел из сил.………

И в щепки разбиллюбови проклятые.

- В -

Старая песня вернулась ко мне через тысячу лет,Песня о той, что любима была, и быстра, и ловка.Песня вернулась, а слов её больше на свете нет.

Долго держал я мелодию: так, что дрожала рука.Долго смотрела она на меня как созвездия свет,были лучи её вихрем, и теплилась вихрей рука.

Только она не могла разглядеть мой ночной силуэт,птицею рвущейся сквозь ослепляющие облакак центру мелодии этой, и был её холоден след.

Были слова, будто реяли два золотых огонькав доме едином, в том доме, что песней горящей согрет,или развеян галактикой, волей её уголька...

Полночь. И небо рождало любви электрический цвет:песню, которая мною любима, быстра и ловка…Старая песня вернулась ко мне через тысячу лет.

Старая песня вернулась ко мне, а мелодии нет.

174

- Г -

Вы остаётесь моей необжитой планетой,на которой всё так же царствует цвет:моя услада.Цвет силы и слабости,цвет огня и воды, цвет мглы и света,цвет космоса и …

И хоть Вы всё так же заняты бытом и обустройствомсвоего цветастого царства,и хоть Вы всё так жедалеки от меня,я не отрицаю и не забываю надежд,подаренных мне нашей цветущей порой.

- Д -

Когда вытекает светиз зимних дней,в тысячу кратстановится холодней.

Когда распускается цветсквозь стынь февралей,в тысячу кратна сердце теплей.

Когда под вечерв руки тело берёшь,в тысячу кратощутимее дрожь.

175

Когда за болью сердцаскрывается ночь,в тысячу кратэту боль сложней превозмочь.

Когда же утромпросыпаешься вновь,в тысячу кратсильнее любовь.

- Е -

В город приполз бледный туман,лёг, придавив рёбрами тяжкимидомов разновозрастных караван.

Лёг над улицами, над растяжками,лёг, словно на жёсткий диван,и принялся, поигрывая своими кудряшками

и страстью неслышимою обуян,тексты читать, над буквами, как над букашками,то ли хихикая и смеясь, словно болван,

то ли, неслышно постукивая деревяшкамив ясеневый, обтянутый кожей козы барабан,и становясь вверх тормашками,

тайком совершать ритуал, как шаман…Город оттаял. Позвякивая ледяшками,всхлипнул мороз, бледен или багрян,

176

и, поиграв с чуть живыми пташками,тоже взялся читать мыслей моих океан,звякая челюстью, словно медяшками…

Всё. Перекрываю галлюцинации кран.Рассудок, если поможешь, то очень обяжешь!И будут будни мрака темней и света светлей.

Что ты им сделаешь, что им скажешь,зимний, живущий во мне, соловей:«Сердце и любовь – сердце и жизнь.Сердце и рассудок – сердце и смерть».

- Ж -

Если сердце твоё от работы устаёт,с холодно лба капает пот.

Если же сердце на помощь зовёт,только нелюбящий не придёт.

Когда запрёшь в мастерскую дверь,в удачу и в себя не верь.

Когда же вспыхнет огонь потерь,в тебе опять затеплится зверь.

- З -

Делать любовь,даже из благородных металлов,ни к чему.Всякий матерьял,даже алмаз,однажды рассыпается.

177

Потомуя рисую картины красками,однажды увиденными в её глазах;

я сочиняю музыку звукамиуслышанными из её уст;

я пишу стихи словамирождёнными её сердцем.

Поэтому мир мой строен и цел.

178

ОРФЕЙ АРГОНАВТИЧЕСКИЙ (катарсическая поэма)

Сын Каллиопы, что эпосом нас одарила,помнишь, крылатый «Арго»в золоторунную Эю по воле ветрилаплыл, и над ним высокозвёзды пасло хладнокровное лунное око,Млечным Путём во дворец-стойло спускаясь, когда из потьмы лежебокаЭос взошла как венец.

Помнишь рассвет на загадочном острове, мисты,молча встречавшие нас,низко тебе поклонились, вручив серебристыйжезл, открывающий фразсамофракийских мистерий святые секреты,и, у костра, ты запелгимн благодетелю тех, кто, отбросив запреты,берег покинуть посмел:«Кличу тебя, Палемон, обитателя хмуройводной стихии, волнамласковым брата надёжного и белокуройбури смирителя, нам,морепроходцам, направившим путь свой в Колхиду,в царство Ээта, вручиот Геллеспонта, скрывающего нереиду,благополучья ключи;нас, аргонавтов, храни от зловредных чудовищи направляй напрямикходкий корабль-волнобежец туда, где сокровищскрыт благодатный тайник».

179

Помнишь, как юного ты воспевал Полидевка,в равной сразившем борьбегрозного Амика, что называл нас с издевкойвьющими славу себе;за полночь сладко-победный наш пир продолжался,речь прерывалась вином,долго Вифинии мглистый простор оглашалсялиры звучащим огнём:«Непревзойдённый боец и атлет Диоскурий,плечи твои, как гранит,руки – канаты, а торс героический шкуройдикого вепря обвит,Зевсова храма колоннам подобные ногидюжим давлением стопсок из песка выжимали, смывая пологийберега зыбкого лоб,камня коринфского крепче кулак окрылённый,и от ударов твоихпадали шумно бебрики на кровью червлёныйгальки затоптанной жмых».

Помнишь немногоречивого Тифия, ратнояростных птиц-стимфалидстрелы ловившего, тут же бросая обратнов гнёзда средь мраморных плит;ранами испещрено, истекавшее кровью, павшее вдруг на жгуты,тело его возложивши на шкуру воловью,горько оплакивал ты:«Кормчий искусный, вступивший в сраженье с судьбою,свергший её ореол,паруса ты начинатель: обуздан тобою

180

ветра владыка, Эол;звёзд исчислитель, названия давший созвездьям,ловко могущий найтипо небосвода окружностям и перекрестьямцель золотого пути;знаю, что в моря бушующе-мраморной чаше,пухом усеявшим дно,ждут нас несчастья, и будет ли плаванье нашев Иолке завершено?»

Помнишь, с добытым руном мы домой возвращались,около скальных коленс криком приятноголосым над нами собралисьстаи коварных сирен –бросился Бут, похититель вакханок, в морскиепенные волны, но тыпением мудрым сердца успокоил мужские,спас от смертельной беды:«Птиц-полуженщин, рождённых лихим Ахелоем,сосланных в девственный край,голосом льющимся мягким и нежным настоемнас зазывающих в райтленной любви, нескончаемо смертных объятий,слушать формингу зову;музыка эта, не ведая зла и проклятий,горную цепь-тетивуна горизонта дугу натянув до предела,с силой Эрота-ловцастрелы-лучи Аполлона направит умелов ваши, сирены, сердца».

181

Помнишь, Орфей, ненасытное горе Ясона:дети мертвы, а жена,местью пресытившись, на колеснице драконаскрылась в созвездьях одна;всеми забытый, блуждая по склонам Эллады,старость испив глубоко,снова пришёл он на берег Афины Паллады,тенью укрывшись «Арго»;только и ты не пропел ему песню-прощанье –жизни и смерти родство,и обветшалый корабль, исполняя вещанье,рухнул на плечи его.

182

БЕЗВРЕМЕНЬЕ(суггестивная поэма)

Кто напророчил безвременье нам?Бог или сын его, или докука?Или – какая большая наука! –мы умудрились сквозь уличный гамстёкол набить, и – ведь вот закорюка –сами на них же и будем плясать.

«Брось, дорогой, неужель не понять,что на сегодня мы все не пророки,не короли, не святые, не йоги,а крепостные...» Не надо пенятьзеркало, если известно: порокине в зеркалах коренятся, а в ду...

Шах или мат, как лукавую мзду,ставит нам время? И чёрные клеткибелым подмигивают, как кокетки,скверное что-то имея в виду.Что?! Вот вопрос... или мыслей объедкипосле того, как продули игру?

Нет. Пораженье придёт поутру,ну а сейчас половодье затишья,август в загуле, поэтому мышьяв доме возня, почитай, не к добру.Скука. И зеркало врёт. И мальчишьяпартия в шахматы мне – как петля.

183

Вспомнить охота, соблаговолявыйти на воздух, прошедшие сутки:мы без зазрения чёрные шуткитак отпускали – дрожала земля;знали, конечно, что шутки-то жутки,что раскроят они родину-мать.

Только вот есть впечатленье: плеватьбыло нам очень и очень на это.Впрочем, всегда исключение где-тоиз темноты продолжает мерцать;ясно, что нам не остаться без света,с голода мы не опухнем – всё так.

Есть, между прочим, пословица: рак,лебедь и щука... а дальше не надо,мы образованны, люди, не стадо –двигаться можем осознанно, как,взять, для примера, хотя бы торнадоили... постой, это что-то не то.

Годы прошедшие – как решето:что мы просеяли! – смысл феолетен;глянули, а результат не приметен.Вот и подумалось нам: а за чторайская жизня из тысячи сплетен,если не знаем, как сутки дожить?

Так неужели, позвольте спросить,мы и “остынем” кротами слепыми,будем до смерти настолько терпимыи безразличны, что впору завыть.Это уж слишком. К тому же родимыйв гости нагрянул к нам переворот,

184

как бы шутя. От ворот поворот,мы ему, значит, – опять же наука –сразу устроили. Но, от испуга,все закричали: “Не сват, а урод!”Я же подумал: последствия фука –если играешь, не надо зевать.

Тут же хочу “афоризм” нанизать:шутка, порой, неприятна, как пытка.Но, между прочим, была панихидкасправлена, как бы точнее сказать,с истинным вкусом, достойно и прытко.“Ты издеваешься”. ”Я? Никогда”.

В троице дней (или это года?)катарсис мы пережили глубокий,вышел из нашего духа убогийчервь поклонения, и навсегда.И начался вдруг процесс однобокий:этот предатель, а этот герой.

Для уяснения, что под корой,стоит содрать её, и не иначе.Глянь, вот и содран Дзержинский – тем паченеобходимо железной рукойЛенина за ноги (в плаче не в плаче –суть не меняется) – к чёрту, долой.

А в Мавзолее с лихвой удалоймигом устроим сортир всесоюзный:слева для женщин, точней профсоюзный,справа за счёт государства – мужской;ежели случай случится конфузный,можно, конечно же, – я не умру,

185

ты не умрёшь – поменять ввечеру(чтобы не видели) буквы местами.Только вот Ленин, вздрогнув усами, может ожить, и тогда, как чадру,с нас он сдерёт восковыми рукамимаску, надетую наоборот.

Тошно мне. Время, как водоворот,мысли засасывает без оглядки.Было, играть нам не надобно в прятки,в Ленина всё-таки верил народ.Ну а сейчас в этой бешеной схваткеразве мы стали намного умней?

Будто ура! – наступил апогей.Так ведь не с Ленина всё начиналось.Вспомним народников – как оказалось,все они люмпен. Потом, как мышей,нам раздавить декабристов осталось.Пусть и Радищев в могиле замрёт.

А Кампанелла, а Мор... Наперёдзнаю, что Маркса и помнить порочно.Все они, друг мой, в глаза и заочногады, предатели, сволочи – вот.Кто же я – сын извращенья побочныйили же ангел святой во плоти?

Что это, утро уже? Погляди,канули сутки и канули страхи:мудрости миг головою на плахе,вот и попробуй-ка мир соблюди,замерший в кратком взволнованном взмахе.Воины мы. Нам безвременье впрок.

186

Делим по партиям сквозь юморок,делим по нациям, как по квартирам,делим границы, чтоб дезертирамбыло раздолье, и делим оброк.Линию нам поделить бы пунктиром,да бесконечна она – не объять.

Разум не делится – и не понять,что ж о его разделенье не млеем,что ж доброту поделить не умеем,или банально всё это опять?Или воинственно-алым елеемлегче заляпать грядущий рассвет?

Вновь, как сурок, затаился ответ.“Ставить вопросы умеешь ты, видно, –словно в атаку: азартно, солидно.Но не забудь, что ведь можно – в кюветили же насморк подхватишь – обидно”.”Или, послушай, ответы в душе?..”

Нам и Чернобыль банален уже.Он не касается всех поголовно,значит, к чему волноваться-то, словновымрет страна, как любовь на меже;значит: потерпится, слюбится, ровноляжет на дно и пребудет вовек.

Пляска на стёклах? Не лучше ли бегкак бы на месте, за пару жемчужин;если порежемся, то, без отдушин,на руки встанем, и дальше – как шнек.Ясно, что мы перепутаем ужинс завтраком, полдник с обедом, а кровь

187

с клюквенным соком, с вишнёвым... и вновь –в кучу неверие в социализмы,в капитализмы и в коммунизмы,и демократию, словно свекровь,тоже засунем в проклятые измы,как в мясорубку, – давай-ка, крути.

С этим мы справимся. Но, погоди,а интеграция – это не шутка.Мы им нужны ли – вот прибаутка,суть её скрыта ещё впереди...Партию в шахматы? С радостью. Ну-тка,кто же сильнее: они или мы?

Нет ничего, что сильнее зимы.Тысячу раз нам она подвозилатройку-победу, и с помпой садилав сани, а мы, как большие умы,ну погонять эту тройку до мыла.Запад дрожал, как от холода. Да-а,

вправду промолвить: куда нам, куда,если возжаждали разъединиться,после по-новому соединиться,ну, а потом уже... всё ерунда;воины мы, нам бы биться и биться,чем грандиознее, тем веселей.

“Слушай, а правда ли – оранжерейтам, за границей, сплошные системы:каждое семя, как тень хризантемы,где-то сильнее, а где-то слабейпроизрастает без всякой проблемы?..”Мы обожаем утопию, бред.

188

Лучше пусть нами система планетруководит, а уж мы поглазеем...Ладно, хожу; ведь ходить-то умеемиз одного да в другой кабинет.Что-то не клеится партия. Смеемили не смеем – в отставку её?

Слушай, по-моему, сквозь дымовьёавгустом пахнет, как перегаром.В первый же день намекал я недаром:хунта ещё нам покажет своёто ли лицо, то ли... впрочем, наваломскрыто в ней замыслов тайных на брак.

С кем или с чем, непонятно никак?Мелочь. Другие мне мыслятся боли:я пацаном ещё, будучи в школе,взглядом голодным вселенский чердакбудто просверливал и, поневолеспрашивал, вовсе забыв про ночлег:

как на земле одинок человек!так неужели в космической глуби,словно тепла в прохудившейся шубе,братьев по разуму (лучше коллег)нет у него, будто мозги в отрубе?..С кем же делить ему память годов:

огненность мыслей и золото слов,чисел богатство и прелесть открытий,свежесть и блеск величайших наитий,чудо любви и беду катастроф?..“Землю, наверное, в мысленной сытиты покидаешь? Неужто, дружок,

189

твой наступил нежелательный срок:выдохся ты, исписался; и времядавит тебя, как моральное бремя,давит, пока не появится сокили пока не расколется темя.В звёздных просторах спасенье твоё?”

Хватит, давно уже утро хламьёс улиц счищает метлой и лопатой.В зеркало глянь – ты хмельной и горбатый.И не безвременье, а вороньёкружит над домом и жаждет расплаты.Мы или вороны настороже?

Мы на смертельно крутом вираже:где, отвечай, находился ты в пятом,где ты в семнадцатом был и в тридцатом,в тридцать седьмом ты, небось, в шалашедевочку нежным обласкивал взглядом...Дайте же меру мне, хоть бы взаймы,

чтоб отклониться от этой чумы.Где ты, непуганое поколенье, – думать и веровать сквозь обновленьеи без морально убийственной тьмы?Точка. Добавлю ещё в заключенье,как же – в квартире – выводится тля:

нужно, лукаво не мудрствуя, дляэтого взять чеснока хоть кусочек,в ступке его истолочь, кипяточеквлить и настаивать, а опосляэтим опрыскивать стебли и почекнежную спель заодно, на ходу

190

не позабыв, что ещё нарядус этим рецептом найдутся другие.Но, признаюсь я, во мне небольшиезнания травли, как на беду.Или на счастье? Дилеммы такиея не решу впопыхах ни за что.

Да и бессмысленно это. Зато,свой теребя подбородок небритый,вдруг говорю, как камнями побитый:целую ночь я сегодня – пошто? –спал, как убитый, не спал, как увитыйспрутом безвременья. Срам.

1991

191

БЕСЕДА ЛИТЕРАТОРА, ИЗДАТЕЛЯ И КРИТИКА(драматическая поэма)

КритикПриятно видеть: ты не пишешьни о любви, собранье склок,ни о войне, смертям оброк,а то, бывало, так нанижешьи столько на иголки строксловесных формул-побрякушек,что, как от кваканья лягушек,казалось, лопнет голова;и впрямь: слова, слова, слова;хоть в них твои труды и тщанье,но, вторя сущности небес,предпочитаю я молчаньепотоку вздыбленных словес;а критикнуть…

ЛитераторИ что?

Критик Хоть книжку,которой ты себя сумел,как глотка сытая отрыжку,прославить – надо же, удел! –среди читателей-глупцов,но для которой добрых словя не могу сказать ни грамма.

192

ЛитераторКакая дивная рекламаполночным бдениям моим,вот только жаль, что говориммы без свидетелей…

Издатель(входит)Ну, прямо;а я вам не авторитет? Беседу вашу тет-а-тетпрервать позвольте.

ЛитераторЕсть ли новость?

ИздательСплошные новости, мой друг:директор проявил слоновостьв уменье скрасить наш досуг,мол, мы устроили забаву:везде печатаем себя,тем самым вычурную славусебе старательно лепя;что дали нам зазря свободу,когда мы все в душе пажи;а пишем, как качаем водуна мельницу словесной лжи.

КритикЯ говорю о том же, кстати.

193

ИздательЕще скажу: готов наборочередной твоей тетради,вот корректура.

ЛитераторБога ради;ее читать – как пить кагор, с той только разницей, что толкомот вычитки не запьянев,я не пою, а вою волком,сам на себе срывая гнев.Всё надоело: перекуры,похмелье, ругань… Мысли-курыобсели строки, как насест,рассудку нацарапав крестсвоею лапою корявой;стихи немолчною оравойпрут откровенно из меня,на каждом перекрестке бравоо вдохновении звеня;какое, к черту, вдохновенье –когда хочу, тогда пишу:рука, не зная промедленья,душа, не ведая вожжу;а проза… ею я в отвагемогу заполнить хоть рулонвеликолепнейшей бумаги;да толку, если испоконкричат с ехидною прищуркой,пожалуй, все, кому не лень:напишешь мало – значит чурка,

194

напишешь много – значит пень.Вот и попробуй в этом гамеопределиться, как в цунами.

КритикНу, в этом случае, видать,уж лучше вовсе не писать.

ЛитераторА как же хватка и уменье?Поди, чуток не попишии на огонь моей душинаходит мрачное затменье.Я понимаю, что народмоих писаний не берет;зачем ему рассказ, в котором,как ни крути его скелет,за философских слов наборомубийств и секса даже нет,а всё о неком благородствегерои плачутся в юродстве;да и кому нужны стишки,переплетаются в которых все больше мелкие грешкии столь же мелкой страсти ворох.Сегодня в моде не любовь,а чувств подложная бредовь.Хотя отмечу, не скрывая:ну что с меня возможно взять,когда, на моду не взирая,я не могу не сочинять.

195

КритикНо с точки зрения науки,когда народ, как будто брюки,меняет чтенья статус-кво,то значит: чтенье кроме скукиуж не таило ничего;и требуется мастерство,чтоб уяснить, какие темы,какие думы – эталон,ведь он, читатель, – камертон,определяющий проблемы,которым, как своей судьбе,сегодня должен быть причастенписатель в творческой севбе.И не читатели тебе,а ты читателям подвластен.

ИздательПозвольте всё-таки узнать:а как насчёт предназначеньялитературы выступатьв ряду порокообличенья,быть провозвестницей ученья,которое, зачем скрывать,даёт возможность нам понятьзаконы мироощущенья,и сквозь обман и отреченьяуметь народы побуждатьза честь и правду постоять?

196

КритикНеплохо сказано. Однако,сейчас как раз наоборотписатели похлеще магасумели усыпить народпереложением в романыидей, что, в сущности, плохи,переложением в стихилюбви не плюсы, а изъяны.

ЛитераторВсё тот же критиканский бред:средь тьмы, попасть сумевшей в стремя,на свет намёка даже нет;а ведь известно, в наше времяписать приходится почти,сказать помягче, за прочти,сказать грубее, но понятно:по высшей мерке – за бесплатно;вот и пишу… Хотите знать: мы стали умственно мельчать;о чём глаголем при застолье,о чём болтаем во дворах?О красоте лесов, раздольев поутру брезжущих полях,о хладнокровной лунной брошке,о разрыдавшейся грозе,о свете солнечном, в росесвои теряющем сережки,о доброте любви, спаса…?

197

А, впрочем, вечная красауже приелась и банальна.Кому потребен он, в повальнойи страстной гонке за деньгой,литературы дух нагой?Кому писать о правде, если147 стродни в политику полезли,другие в бизнес, третьи, вишь,себя поэтами считают,а если что-то прочитают,то поколеблят воздух лишь.

ИздательЕсть исключенье – кто достоиннести, как Данко, людям свет.

ЛитераторБыть может; но один не воин,когда ему кричат вослед:блажен ли тот, кто с детства ищетсочувствие в глазах людей,кто в жажде пламенных идейпо свету белым волком рыщет,кто в очистительной тоскенас к аскетизму призывает,а сам с синицею в рукев житейском счастье пребывает,кто, презирая смерти страх, –смотрите-ка, нашёлся гений –беспечно жаждет наслажденийв стихии ветра, в небесах,кто должен после жизни бренной

198

остаться в памяти красно,а нам в безвестности презреннойбыть почему-то суждено,кто нашу нишу засеваеттайком и нашим же зерном,а после дерзко объявляет,что урожай он пожинаеттакой, что не свезти гуртом,кто даже Музу называет,148 стрстеснений опрокинув рой,женой, любовницей, сестрой…блажен ли тот?

КритикНикто не знает.Но есть спасенье: говорят,что рукописи…

ЛитераторНет, горят!и так, что пламя обжигаетмоё сознание, как яд.(бросает рукопись в огонь)

199

СОДЕРЖАНИЕ

I. СТИХОТВОРЕНИЯ

1. ВИСОКОСНЫЙ ФЕВРАЛЬ ......................................................8

2. МАРТОСЛОВ .....................................................................17

3. КАПРИЗНАЯ АКВАРЕЛЬ .....................................................29

4. МАЙ-ПОМАЗАНЕЦ ............................................................38

5. ИЮНЬ ................................................................................46

6. ИЮЛЬ-ОДНОЛЮБ ..............................................................61

7. ВЧЕРАШНИЕ ВЕРЛИБРЫ АВГУСТА .....................................79

8. В СЕНТЯБРЬСКОМ КРУГЕ .................................................105

9. КРАСКИ ОКТЯБРЯ .............................................................129

10. НОЯБРЬ-АНФАС ............................................................143

II. ПОЭМЫ

СТИХИ .................................................................................162

МАСТЕРСКАЯ СЕРДЦА .........................................................170

ОРФЕЙ АРГОНАВТИЧЕСКИЙ ..............................................176

БЕЗВРЕМЕНЬЕ .....................................................................180

БЕСЕДА ЛИТЕРАТОРА, ИЗДАТЕЛЯ И КРИТИКА .....................189

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЛИФФТ»Главный редактор: Альмухаметова М.В. (Маргарита Аль)Редакционный совет: Константин Кедров-Челищев, Елена Кацюба, Виктор Гоппе, Виктория Романова, Пётр Кобликов

СЕРИЯ «РАЗНЫЕ ГОЛОСА»Валерия Нарбикова «Пешеход»Наталья Стеркина «Пьеса Х»Галина Шаталова «На всю катушку»Виктор Коллегорский «Клептоман из Ростова»Адель Хаиров «Пластилин»

СЕРИЯ «ЗОЛОТОЙ ЛИФФТ. ПИСАТЕЛИ ЕВРАЗИИ»Олжас Сулейменов «Азиатские костры»Варис Елчиев «Метаморфоза. История одной ночи»

СЕРИЯ «СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИФФТ. ПИСАТЕЛИ ЕВРАЗИИ»Виктор Клыков «ПоЭтическое ВдохНовениe»Александр Раткевич «Песнь кометы»

СЕРИЯ «ЗОЛОТОЙ ЛИФФТ. ПИСАТЕЛИ РОССИИ»Константин Кедров-Челищев «Стекляный робот»Александр Вепрёв «Белое облако»Николай Шамсутдинов «Небесная квота»

СЕРИЯ «СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИФФТ. ПИСАТЕЛИ РОССИИ»Александра Окатова «Сезон песка»

СЕРИЯ «РУБАИ»Саират Ахмедпашаева (САИРАТ) «Рубаи»

АНТОЛОГИЯ «ПИСАТЕЛИ СОВРЕМЕННОЙ ЕВРАЗИИ»Антология «Писатели современной Евразии». Том 1

ЖУРНАЛ «ЛИФФТ»Всероссийский Литературный Журнал ЛиФФт №№1–5Региональный журнал ЛиФФт Рязанской области №№1–4Региональный журнал ЛиФФт Калужской области №№1–3 Региональный журнал ЛиФФт Смоленской области №1 Региональный журнал ЛиФФт Калиниградской области №№1–2 Региональный журнал ЛиФФт Республики Башкортостан №№1–2 Региональный журнал ЛиФФт Республики Калмыкии №1 Региональный журнал ЛиФФт г. Москвы №№1–2 Региональный журнал ЛиФФт г. Севастополь №1

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДООС»Главный редактор: Альмухаметова М.В. (Маргарита Аль)Редакционный совет: Константин Кедров-Челищев, Елена Кацюба, Виктор Гоппе, Виктория Романова, Пётр Кобликов, Николай Лазарев

СЕРИЯ «ДООС ПОЭЗИЯ»Константин Кедров «Стихи и поэмы»Елена Кацюба «Глядящие на пламя»Маргарита Аль «Миражи знь»Семён Гурарий «Звук»Кирилл Ковальджи «Из вороха стихов»Сергей Бирюков «KNIG BEG»Лорес Блинов «ИЗ ПО+стихостаси»Алина Витухновская «Между небом и землёй»Александр Чернов «НИЖНИЙ ВЫШГОРОД»Анатолий Кудрявицкий «Ветер зелёных звёзд»Татьяна Зоммер «ТРАНСПОРТ ТЕУРГА»

СЕРИЯ «АВТОРЫ ЖУРНАЛА ПОэтов»Лена Де Винне «НЕВЕСОМОСТЬ»Яросвет Самовидец: «От абсолюта до Я», «Абрис обстоятельств», «Азбука и хаос свободного стиха»

КнигиКонстантин Кедров-Челищев «Голоса»Константин Кедров-Челищев «Новый АЛЬМАГЕСТ». Том 1

АНТОЛОГИЯ ЖУРНАЛА ПОЭТОВ ДООС №№1–4ЖУРНАЛ ПОЭТОВ №№1–78Готовятся к изданию

Антология Журнала Поэтов ДООС №№5–6Журнал ПОэтов №78

Издательства «ЛиФФт» и «ДООС» специализируются на издании книг на заказ. Издательства расположены в г. Москва. Для приобретения и заказа книг обращайтесь:

тел.: +7(926)524 56 62 e-mail: lifft.of@yandex.ru сайт: lifft.ru

Александр РаткевичПеснь кометы

Редактор М. АльВерстальщик В. Романова

Тираж 500 экз. Издательство «ЛИФФТ»

Подписано в печать 10.07.2018Издание отпечатано в типографии

ООО «Галлея-Принт»

С Е Р И Я

«Серебряный ЛиФФт. Писатели Евразии»

АЛЕКСАНДР РАТКЕВИЧПисатель, переводчик, издатель. Член правления Европейского кон-гресса литераторов, Поэтической группы ДООС (Добровольное обще-ство охраны стрекоз) и Российского союза профессиональных лите-раторов. Автор десяти книг стихотворений. Стихи переводились на английский, чешский, черногорский и белорусский языки. Основатель литературного направления катарсизм и издатель одноимённого аль-манаха. С 1996 года издаёт книжную серию «Библиотека «Полоцкая ветвь»». С 2006 по 2010гг. – редактор литературно-публицистического журнала «Западная Двина». Победитель II Международного фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции-2010» в номинации «Ли-тературный перевод». Награждён Дипломом российско-итальянской академии Феррони за вклад в мировое искусство (2011) и Дипломом Национального Артийского комитета России за большую литератур-но-организационную деятельность и публикации последних лет (2012). Награждён серебряной медалью Евразийского литературного фестива-ля «ЛиФФт» (2017). Член оргкомитета и жюри Международного литера-турного фестиваля «Центр Европы» в Полоцке.

ALEXANDER RATKEVICHA Writer, a translator, an editor. Member of the European Congress board of Literature and the Poetry Association VUDP (The Voluntary Union of Dragonfly Protection). Author of ten poetry collections. The poems have been translated into English, Czech, Montenegrian and Belarusian. A Founder of catarsism literary style and editor of the almanac under the same name. He has been publishing the book series of the library of «Polotskaya vetv» since 1996. An Editor of literary publicistic magazine «Zapadnaya Dvina» from 2006 till 2010. Awarded with a silver medal of Eurasian literary festival «LiFFt». Member of the organizing committee and jury of the International Literature Festival «Centre of Europe» in Polotsk.