128
1 СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 СЕРИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК 2015 № 1 ЗАСНАВАЛЬНIК – НАЦЫЯНАЛЬНАЯ АКАДЭМIЯ НАВУК БЕЛАРУСI Часопіс выдаецца са студзеня 1956 г. Выходзіць чатыры разы ў год ЗМЕСТ ФІЛАСОФІЯ І САЦЫЯЛОГІЯ Малахов Д. В. Онтология интенциональности в постнеклассической перспективе ....................................... 5 Гируцкий А. А. Философия имени в трактовке С. Н. Булгакова ........................................................................ 14 Карпенко В. Е. Синергетика как методология анализа процессов техноинтеллектуализации антропосферы ... 20 Хамутовская С. В. Политические установки как компонент отношения граждан к политике ..................... 26 ГІСТОРЫЯ Даніловіч В. В. Удзел моладзі ў грамадскім жыцці Савецкай Беларусі ў 20–30-я гг. XX cт. ......................... 31 Hruša A. I. Triumph and non-realised potential of written word: Lithuanian Metrica in the 15th – first half of the 16th century ................................................................................................................................................................ 39 Гросс Е. П. Институционализация общественных объединений Республики Беларусь (1991–2010 гг.) ....... 47 МОВАЗНАЎСТВА Кулеш Г. І. Статус мовы заканадаўчых тэкстаў у структуры афіцыйна-справаводчага стылю ..................... 52 Якушава А. М. Асаблівасці ўжывання ад’ектываваных дзеепрыметнікавых словаспалучэнняў у творах Івана Шамякіна ................................................................................................................................................................... 62 МАСТАЦТВАЗНАЎСТВА, ЭТНАГРАФІЯ, ФАЛЬКЛОР Яроміна К. П. Сцэнаграфія музычнага тэатра Беларусі ў канцы ХХ – пачатку ХХI cт. ................................. 66 Швед І. А. «Міфапаэтычная этыялогія» каменя ў беларускім фальклоры ....................................................... 72 Национальная академия наук Беларуси

СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

  • Upload
    others

  • View
    6

  • Download
    0

Embed Size (px)

Citation preview

Page 1: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

1

СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1

СЕРИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК 2015 № 1

ЗАСНАВАЛЬНIК – НАЦЫЯНАЛЬНАЯ АКАДЭМIЯ НАВУК БЕЛАРУСI

Часопіс выдаецца са студзеня 1956 г.

Выходзіць чатыры разы ў год

ЗМЕСТ

ФІЛАСОФІЯ І САЦЫЯЛОГІЯ

Малахов Д. В. Онтология интенциональности в постнеклассической перспективе ....................................... 5Гируцкий А. А. Философия имени в трактовке С. Н. Булгакова ........................................................................ 14Карпенко В. Е. Синергетика как методология анализа процессов техноинтеллектуализации антропосферы ... 20Хамутовская С. В. Политические установки как компонент отношения граждан к политике ..................... 26

ГІСТОРЫЯ

Даніловіч В. В. Удзел моладзі ў грамадскім жыцці Савецкай Беларусі ў 20–30-я гг. XX cт. ......................... 31Hruša A. I. Triumph and non-realised potential of written word: Lithuanian Metrica in the 15th – first half

of the 16th century ................................................................................................................................................................ 39Гросс Е. П. Институционализация общественных объединений Республики Беларусь (1991–2010 гг.) ....... 47

МОВАЗНАЎСТВА

Кулеш Г. І. Статус мовы заканадаўчых тэкстаў у структуры афіцыйна-справаводчага стылю ..................... 52Якушава А. М. Асаблівасці ўжывання ад’ектываваных дзеепрыметнікавых словаспалучэнняў у творах

Івана Шамякіна ................................................................................................................................................................... 62

МАСТАЦТВАЗНАЎСТВА, ЭТНАГРАФІЯ, ФАЛЬКЛОР

Яроміна К. П. Сцэнаграфія музычнага тэатра Беларусі ў канцы ХХ – пачатку ХХI cт. ................................. 66Швед І. А. «Міфапаэтычная этыялогія» каменя ў беларускім фальклоры ....................................................... 72

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 2: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

ЛІТАРАТУРАЗНАЎСТВА

Гаранін С. Л. Літаратурная дзейнасць Францыска Скарыны ў сістэме развіцця перакладнога пісьменства Беларусі XV – пачатку XVI стагоддзя ............................................................................................................................. 78

Якавенка Н. В. Мастацкі пераклад ва ўмовах беларуска-рускага білінгвізму ................................................. 83

ПРАВА

Людвікевіч В. М. Праблемы праваразумення і заканадаўчага рэгулявання дысцыпліны працы ................. 90Перепелица Е. В. Этико-правовое регулирова ние суррогатного материнства ................................................ 95

ЭКАНОМІКА

Журавлев Ю. А. Внешнеэкономические связи Республики Беларусь и Китайской Народной Республики 101

РЭЦЭНЗІІ

Кожынава А. А. Даследаванне евангельскага перакладу Васіля Цяпінскага .................................................. 108Гулак Н. А. Навука. Асоба. Традыцыя ................................................................................................................... 110

хРОНІКА

Сапего Е. И. Калининград-2014: конференция по когнитивной науке .............................................................. 113

ВУЧОНЫЯ БЕЛАРУСІ

Генадзій Міхайлавіч Лыч (Да 80-годдзя з дня нараджэння) ............................................................................. 118Павел Аляксандравіч Вадап’янаў (Да 75-годдзя з дня нараджэння) ............................................................... 121Аляксандр Іванавіч Лакотка (Да 60-годдзя з дня нараджэння) ....................................................................... 124

ИЗВЕСТИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК БЕЛАРУСИ 2015 № 1Серия гуманитарных наук

На русском, белорусском и английском языкахЖурнал зарегистрирован в Министерстве информации Республики Беларусь,

свидетельство о регистрации № 394 от 18.05.2009

Тэхнічны рэдактар В. А. Т о ў с т а яКамп’ютарная вёрстка В. Л. С м о л ь с к а я

Здадзена ў набор 05.12.2014. Падпісана ў друк 09.01.2015. Выхад у свет 27.01.2015. Фармат 60×841/8. Папера афсетная. Друк лічбавы. Ум. друк. арк. 14,88. Ул.-выд. арк. 16,4. Тыраж 112 экз. Заказ 238.

Кошт нумару: індывідуальная падпіска – 70 150 руб.; ведамасная падпіска – 169 991 руб.

Выдавец і паліграфічнае выкананне: Рэспубліканскае ўнітарнае прадпрыемства «Выдавецкі дом «Беларуская навука». Пасведчанне аб дзяржаўнай

рэгістрацыі выдаўца, вытворцы, распаўсюджвальніка друкаваных выданняў № 1/18 ад 02.08.2013. ЛП № 02330/455 ад 30.12.2013. Вул. Ф. Скарыны, 40, 220141, Мінск.

© Выдавецкі дом «Беларуская навука» Весці НАН Беларусі. Серыя гуманітарных навук, 2015

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 3: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

3

PROCEEDINGSOF THE NATIONAL ACADEMY

OF SCIENCES OF BELARUSHUMANITARIAN SERIES 2015 N 1

FOUNDER IS THE NATIONAL ACADEMY OF SCIENCES OF BELARUS

The Journal has been published since January 1956Issued four times a year

CONTENTS

PHILOSOPHY AND SOCIOLOGY

Malakhov D. V. Ontology of intentionality in the post no classical prospect ............................................................ 5Girutskiy A. A. Philosophy of the name in the S. N. Bulgakov’s treatment .............................................................. 14Karpenko V. Ye. Synergetics as a methodology for analysis of anthroposphere techno-intellectualization processes 20Khamutouskaya S. V. Political aims as a component of citizen’s behavior towards policy ...................................... 26

HISTORY

Danilovich V. V. Young’s social activity in the Soviet Belarus during the 20th–30th years of XX century ........... 31Hruša A. I. Triumph and non-realised potential of written word: Lithuanian Metrica in the 15th – first half

of 16th century ...................................................................................................................................................................... 39Gross E. P. Institutionalization of the non-governmental organizations in the Republic of Belarus (1991–2010) ... 47

LINGUISTICS

Kulesh H. I. Status of the legislative texts language in the structure of official and record-keeping style ............... 52Yakushava A. M. Specifics of the adjectival participle word-groups use in Ivan Shamyakin’s writings ................. 62

ARTS, ETHNOGRAPHY AND FOLKLORE

Yaromina K. P. Scenography of the Belarussian musical theatre at the end of XX – beginning of XXI century ... 66Shved I. A. “Mithopoetic etiology” of stone in the Belarusian folklore ..................................................................... 72

LITERATURE STUDIES

Haranin S. L. Francisk Skorina literary activities in the system of translated literature development in the 15th – beginning of 16th century .................................................................................................................................................... 78

Yakavenka N. V. Creative translation in conditions of the Belarusian-Russian bilingual situation ......................... 83

LAw

Ludvikevich O. N. Discipline of work and disciplinary responsibility of workers: problems of understanding and legislative regulation ............................................................................................................................................................ 90

Perapialitsa E. V. Surrogacy: legal regulation and ethical barriers ........................................................................... 95

ECONOMICS

Zhourauliou Yu. A. External economic relations between the Republic of Belarus and People’s Republic of China ... 101

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 4: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

REVIEwS

Kozhynava A. A. Researches of the Vasil Tsyapinskiy evangelic translation ........................................................... 108Gulak N. A. Science. Person. Tradition ....................................................................................................................... 110

CHRONICLES

Sapego E. I. Kaliningrad 2014: Conference on Cognitive Science ............................................................................ 113

SCIENTISTS OF BELARUS

Genadziy Mikhailovich Lych (To the 80th anniversary) .......................................................................................... 118Pavel Alyaxandravich Vadapyanov (To the 75th anniversary) ................................................................................. 121Alyaxandr Ivanavich Lakotka (To the 60th anniversary) ........................................................................................ 124

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 5: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

5

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ФіласоФія і сацыялогія

УДК 111+165.0

Д. В. МАЛАХОВ

ОНТОЛОГИЯ ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТИ В ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

Институт философии НАН Беларуси

(Поступила в редакцию 25.03.2014)

В стремлении ответить на животрепещущие вопросы современности обращение к научно-философскому познанию как квинтэссенции разумной человеческой способности имеет глубокие бытийные и этические корни. Вместе с тем многими исследователями отмечается, что тенденции к иррационализму, сопровождавшие научно-философское знание в основном извне, приобретают внутренний характер: попытки определения критериев рациональности, ценностного измерения теоретического и практического уровней познания, проблематизации субъективных факторов по-знания и плюрализма философских оснований научного познания указывают на трудности, свя-занные с синтезом научных и философских дисциплин, матриц и сценариев исследований, иде-алов строгой научности и способов личного бытия исследователя в мире «сложных процессов».

Современный анализ взаимодействия философского знания, научного познания, бытия и мыш-ления человека зачастую носит открыто драматичный характер. В. Н. Порус отмечает, что тупи-ковые пути рациональности связаны с личностью исследователя, существующей в режиме нарас-тающего конфликта между заданностью логико-методологических идеалов и норм исследования и приоритетностью концептуальных структур, с одной стороны, и стремлением к свободной кри-тике оснований как собственного, так и исторического типа мышления – с другой. В этом кон-фликте В. Н. Порус усматривает причины экспансии эклектичного, иррационального начала в от-ношении рациональных форм познания [1, с. 178].

Значение философского знания как самобытного и в силу своей самобытности необходимого научному познанию также подчеркивается В.Н. Порусом. По его мнению, рефлексивный анализ, обращенный вовнутрь эпистемологических теорий, должен определяться преимущественно как философский, а не логико-методологический, традиционно рассматриваемый в качестве основной формы единства субъективного начала и объективного содержания знания. Эпистемологические проблемы, таким образом, становятся спецификациями проблем философской антропологии, в осо-бенности – проблем свободы и цели человеческого бытия и познания [2, с. 236].

Целостный взгляд на человека, мир и свободу, предполагающий систематический поиск исти-ны, традиционно соотносился с метафизическим знанием. Наметившийся в постнеклассической рациональности процесс сглаживания противоречий между философией как логикой и методо-логией науки и философией как метафизикой свидетельствует о поиске оснований и принципов, в соответствии с которыми практическое и теоретическое познание приобрело бы подлинное цен-ностное измерение, оправдало внутреннюю мотивацию познания на сохранение и умножение фе -номена жизни.

Постановка гносеологических вопросов в метафизической плоскости преследует в данной статье несколько целей.

Во-первых, идея единства знания, представленная в программе генерализации междисципли-нарного дискурса, в свою очередь предполагает поиск единого основания и прояснение способа

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 6: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

6

связи различных дисциплин. Не секрет, что в постнеклассических практиках зачастую происхо-дит смешение естественнонаучных терминов, философских понятий и мифологических образов. Считая данный процесс свидетельством трудного поиска строгого научно-философского дискур-са, отметим необходимость выявления в этом процессе философских понятий, обеспечивающих единство дискурсов.

Во-вторых, в качестве одного из основополагающих мы рассмотрим понятие интенциональ-ности и выясним правомочность его расширения от узкоспециального до метафизического осно-вания, в котором осмысливаются вышеуказанные проблемы.

В-третьих, обращение постнеклассической философии и науки к феномену человека в про-граммах исследования человекоразмерных и рефлексивных систем, космологическим основаниям сознания в категориях и вариациях антропного принципа, а также глобальным коэволюционным процессам предполагает прояснение онтологического характера направленно и активно действу-ющего сознания.

Итак, что в действительности может означать междисциплинарный дискурс и какова роль ме-тафизики в оформлении дискурсивного синтеза?

Соотнося конструирование постнеклассической онтологии с такими научными понятиями, как вероятность, открытая нелинейная система, динамическая системная иерархия, естественно об-ратиться к философским понятиям становления и процесса. Мы прибегнем к философии процес-са А. Уайтхеда в силу соображений, представляющихся существенно важными. Так, космология А. Уайтхеда представляет собой целостную метафизическую систему, в которой в качестве прин-ципа познания введен единый действенный онтологический принцип внутренних отношений – сращения действительных сущностей (актуальных событий) друг с другом в системную ткань мироздания, разделяемого на уровни конечного/смертного и бесконечного/бессмертного миров: «Мир Деятельности» и «Мир Ценности». Характер взаимодействия этих миров реализуется в он-тологическом и аксиологическом способе их существования друг для друга: по образцу сращения действительных сущностей (оба мира представлены, но не смешаны) друг в друге. Их онтологи-ческий статус остается самобытным, но в отличие от картезианского понятия субстанции не са-модостаточным – онтология Мира Деятельности реализуется (модифицируется) как онтология вследствие указания собой на Мир Ценностей и наоборот [3, с. 306–307].

Уайтхедовский принцип взаимоуказания Мира Деятельности и Мира Ценности выходит за рамки конкретной метафизической системы.

В самом деле, понимаемое в соответствии с этим принципом единство научно-философско-го знания переходит от невразумительного междисциплинарного синтеза к положению дел, при котором система понятий и эвристика одной дисциплины указывает на другую, не соподчиненно раскрывая ее возможности в своих категориальных системах. Данный подход позволяет избежать недоразумений, возникающих вследствие распространенных попыток взаимозаменяемого исполь-зования таких, скажем, понятий, как «динамический хаос» синергетики и философское «ничто».

Таким образом, проблема онтологии в контексте междисциплинарного дискурса приобрета-ет характер выявления первичного принципа, инвариантно раскрывающегося как в объективных формах знания, так и в рефлексивно-познавательной деятельности и носящего выраженный ме-тафизический характер. Обращение постпозитивистской философии и методологии науки к ме-тафизике имеет сложный и неоднозначно истолковываемый характер. Это классическая проблема божественного или разумного Начала, обусловливающего и раскрывающего в сознании позна-ющего субъекта законосообразный смысл физических явлений, развиваемая в некоторых сцена-риях современной космологии. Следует также отметить анализ эвристической роли метафизики в научном познании. Остановимся на этом вопросе подробнее.

М. Вартофский, отмечая, что метафизические системы задают различные типы реальностей, в то время, как наука основывается на убеждении, что существует только одна реальность, пред-лагает в качестве формы синтеза поиск и установление первичного онтологического принципа, на основе которого возможно любое объяснение и любая рациональная интерпретация. Это означает, что «существует одна объективная истина, один логос, относительно которого наши объяснения и теории являются адекватными или неадекватными, истинными или ложными … этот принцип

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 7: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

7

формирует условия объективности в науке … в форме «убеждения» или в виде эвристического принципа, критическая проверка и уточнение которого являлись традиционным делом метафизи-ки» [4, с. 98].

В качестве метафизического знания, представляющего собой «наиболее абстрактную форму рефлексии над проблемами бытия и человека, а также познания, морали и праксиса» [5, с. 13], рефлексия об онтологическом принципе является философской и конституирующей личностное начало изнутри, поскольку утверждение первичного принципа, наподобие гераклитовского логоса становления, вводит в опыт сущего действенное начало. Метафизика действия, в отличие от со-зерцательной метафизики абсолютного, продуцируется не чистым умозрением, а реальным по-ступком, деянием, на свой страх и риск конституирующим субъективную и интерсубъективную реальность. Эти действия не обусловлены предданными универсальными нормами и скорее ин-туитивны, нежели формальны или аффективны: в основаниях жизнетворчества лежат достовер-ность поступков и очевидность результатов, складывающихся в то, что М. Вартофский именует «внутренней убежденностью» – основу и метафизики, и науки. Вырастая из человеческого опыта становления-собой, метафизическая система задает личности первичные структуры понимания, которые транслируются в научную рациональность в виде концептуальных моделей. При этом разрыв между концептуальной структурой и первичными структурами понимания создает своего рода срыв рациональности и превращает ее из живого события духа в то, что А. Уайтхед называл застывшей рациональностью. Согласно М. Вартофскому, разрыв ведет к утрате научной рацио-нальностью статуса понимающей, поскольку «понимание достигается в результате того, что лю-бая концептуальная модель в качестве некоторой формы гармонизируется с первичным опытом самого понимания» [4, с. 107]. Эвристический потенциал метафизики для науки концептуализиру-ется в понятии метафизического базиса науки, выводящего в приоритетное положение проблему генезиса гетерономных структур опыта, а также историко-философскую экспликацию развития теорий структуры, «в которых в наиболее общей форме выражены существенные черты теорети-ческого построения знания» [4, с. 84].

В ХХ веке предпринималось несколько программ построения метафизических систем, основы-вающихся на онтологическом принципе, среди которых мы выделяем теорию творческой эволю-ции А. Бергсона, космологию А. Уайтхеда («метафизика процесса»), принцип Изобилия «Великой цепи бытия» А. Лавджоя, фундаментальную онтологию М. Хайдеггера, концепцию чувствующего интеллекта Х. Субири («феноменология реальности»), теорию онтопоэзиса А.-Т. Тыменецка («фе-номенология жизни»). Как отмечает Г. Шпигельберг, метафизику процесса А. Уайтхеда роднит с крупнейшим философским проектом ХХ века – феноменологией – обращение к реализму непо-средственного схватывания как «матрицы всех научных абстракций» [6, с. 94].

Обращение к феноменологическому дискурсу в контексте постнеклассической парадигмы яв-ляется относительно новым. В основе предлагаемого подхода лежит понятие интенционально-сти, с онтологической интерпретацией которого мы связываем эвристику постнеклассики в целом. Понимая онтологию как «интенционально-синтетическую деятельность трансцендентального Ego» [7, с. 68], классическая феноменология рассматривает характер теоретической предметности по существу иначе, чем позитивная методология. Антипозитивистский исток феноменологиче-ского движения заключается в стремлении не к упрощению, а к усложнению теоретической сущ-ности, принципиальному отказу от ее рассмотрения как эмпирически или идеально одноплано-вой [ 6, с. 640].

Идеальная двухплановость обретает фундаментальную значимость в гуссерлевской концеп-ции интенциональности сознания. Как отмечает А. Г. Черняков, идея о неодномерности психиче-ских феноменов модифицируется в антимонистическую стратегию различения двухплановости в идеальных структурах самого сознания – ноэзо-ноэматической корреляции, в утверждение о не-однородности его потока у Э. Гуссерля, и реализуется идеей историчности двухпланового – онти-ко-онтологического – существа Dasein в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера [8, с. 44–45].

Интенциональность зачастую понимается как простая направленность внимания, психическое или интеллектуальное усилие постигнуть объективный (изначально внеположный человеку) смысл того или иного явления, высказывания, события. Между тем гуссерлевское понятие интенциональности

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 8: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

8

определяется целостным актом сознания, полагающим предмет как идеально значимый для со-знания. Фактически интенциональный предмет выступает как значимый, необходимый, бытийно обоснованный сознанием изначально. В. И. Молчанов, отмечая негативное содержание термина «значение» (не тождественно идеальному или реальному предмету; психическому образу предмета, знаку, с помощью которого обозначен предмет; не есть психологическое событие, образ или чув-ство), указывает на его положительное содержание как способ связи с предметом: «Значение иде-ально и непредметно; оно есть всегда отношение к предмету … но не есть сам предмет» [9, с. 160].

В современной теории познания существуют многочисленные интерпретации интенциональ-ности, разнящиеся в зависимости от принадлежности к той или иной философской стратегии: аналитической, логико-математической, философии сознания и языка. Понимание целостной при роды интенциональности различается также у представителей классической феноменологии. В. И. Молчанов отмечает, что М. Хайдеггер последовательно отвергает интенциональность как только психическую (Ф. Брентано), идеальную (Э. Гуссерль) и духовно-личностную (М. Шелер) структуру: «нужно поставить вопрос о бытии самой интенциональности, т.е. о бытии сущего, структурой которого она является. Это можно сделать только в отношении человеческого бытия, но не в отношении абстрагированных от “в-мире-бытия” разума, души, личности» [10, с. 28].

Является ли критика М. Хайдеггера выходом из строго имманентного сознанию характера ин-тенциональной предметности в чуждое феноменологии «трансцендентное» измерение, как это полагает П.П. Гайденко [11, с. 122] и сторонники реалистической феноменологии, или, согласно Э. Штайн, Е. Финку, К. Конрад-Мартиус, Х. Субири, К. Хельду, А.-Т. Тыменецка, В. В. Бибихину, А. Г. Чернякову, – ее генетическим развитием и обогащением, может показать только творческая реконструкция, ставящая целью выявить и в историко-философском контексте проанализировать основания самой феноменологии, ее сущностную связь с оставшимися вне поля зрения пластами мысли и опыта. Такой попыткой и является метафизическое рассмотрение интенциональности как онтологического принципа связи, эксплицирующего единство бытия и мышления (онтология и эпистемология) и отдельных дисциплин в теории и практике научно-философского познания (гносеология). С нашей точки зрения, расширение онтологии как интенционально-синтетической деятельности трансцендентального Ego до корреляции актов и содержаний сознания и способов бытия объективной предметности, имеющей изначальное интенциональное единство, образует метафизическую по своей сути точку схода феноменологического и постнеклассического дискур-сов: в единстве бытия и мышления человек изначально един с миром.

Следует отметить, что презумпция метафизики и следующих из нее этико-религиозных во-просов не отрицалась самим Э. Гуссерлем. В самом деле, трудно представить, что, возводя зда-ние априорной трансцендентальной субъективности на процедуре Epoche, феноменологической, эйдетической и примордиальной редукциях, содержательный аспект которых явно указывает на мистический опыт христианской аскетики, Э. Гуссерль истолковывал абсолютные притязания феноменологии исключительно в гносеологическом ключе: «Феноменология … исключает лишь всякую наивную метафизику, оперирующую лишенными какого бы то ни было смысла вещами в себе, но не метафизику вообще … и ни в коем случае не намерена останавливаться перед выс-шими и последними вопросами» [12, с. 291].

Исследователи отмечают, что, будучи фундаментом и нервом феноменологии, интенциональ-ность сама обладает двумя важнейшими свойствами: является действенной и телеологичной. Так, А. А. Рубенис полагает, что основанием феноменологии может быть названа гуссерлевская идея телоса. В другой статье мы останавливались на интерсубъективном характере телеологии в кон-тексте гуссерлевской концепции обновления западноевропейского человечества [13, с. 56–58]. Рассмотрим учение о телосе как основании феноменологии подробнее.

Введение Э. Гуссерлем понятия телоса и возрастание его значимости в поздних работах свя-зываются А. А. Рубенисом с поиском принципа, объединяющего ноэтические акты сознания [14, с. 103], а П. П. Гайденко – с единством ноэматических содержаний интенциональных ак-тов сознания: «Ядро ноэмы … составляет энтелехия, т.е. смысловое, целеполагающее начало» [11, с. 123], обеспечивающее единство трансцендентального Ego. Примечательно, что оба рассмот-рения гуссерлевского телоса определяют интенциональность как действенную телеологическую

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 9: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

9

структуру раскрытия бесконечных возможностей, иначе говоря, бесконечного многообразия спо-собов активной и пассивной данности интенциональных предметов сознанию.

А. А. Рубенис выделяет у Э. Гуссерля два связанных с интенциональностью значения телоса:1) строго феноменологическое значение: телос как принцип «имманентной телеологии».

Принцип имманентной телеологии тождествен принципу интенциональности сознания, в котором «каждый акт сознания дан в связи со своей предметностью. При этом принцип имманентной телео-логии выступает двояко: в «значении систематической связи сознания и предмета» и «способа про-явления этого отношения, сущностно принадлежащего самому процессу познания» [14, с. 103];

2) значение, выходящее за пределы феноменологии: телос как «универсальная интенциональ-ность», в свою очередь понимаемая как универсальная телеология «не только в смысле связи акта сознания и предмета, но и в смысле тотальности, которая направляет познание к постоянному возрастанию и бесконечному усилению. Эта “тотальность” … и есть универсальная телеология, делающая возможным единство сознательной и познавательной жизни» [14, с. 104]. Телос как универсальная интенциональность, как тотальность, заключающая в себе процессуальную на-правленность вовне универсума чувственно данных вещей с полным сохранением значимости и целостности последнего, имеет основанием единство особого рода: внутреннюю динамику раз-личенного единства естественного и феноменологического способов существования сознания.

В качестве основной характеристики указанного единства А. А. Рубенис предлагает рассма-тривать целостность мировосприятия, при которой, в отличие от классических онтологии и гно-сеологии, естественная (эмпирическая) целостность мира полностью сохраняется на всех этапах теоретического познания. При этом само естественное мировосприятие не подвергается логико-методологическим и ценностным трансформациям, поскольку его единство «мыслится не в каче-стве чего-то конкретного, а в качестве принципа, условия реализации интенциональных структур сознания» [14, с. 105]. Действительно, существование сознания в двух не смешанных друг с дру-гом планах естественной и феноменологической установок подтверждается учением Э. Гуссерля о феноменологической редукции, согласно которому изначальная целостность сознания не только не разрушается при переходе от эмпирического я к трансцендентальному Ego, но дополняется рефлективным постижением законов организации этой целостности (у Гуссерля это структуры чистого сознания как интенционального единства трансцендентального Ego).

Таким образом, посредством телоса как универсальной интенциональности в отмеченное выше двухплановое единство феноменологии привносится связывающая оба плана существова-ния сознания действенная телеологическая структура.

Онтологизация данной структуры, т.е. выход за пределы имманентно данной сознанию ин-тенциональной предметности, предполагает привнесение в нее трансцендентного измерения. Согласуется ли это требование с феноменологической программой самого Э. Гуссерля?

Трансцендентное измерение усматривается М. Мерло-Понти в телеологическом характере феноменологической редукции как волевом рассечении слитности природы и духа в стремлении мыслить дух в его чистоте [15, с. 156–157]. В свою очередь Э. Гуссерль, связывая разработку Метода трансцендентальной феноменологии как основания всех эмпирических наук с «постиже-нием сущностной основы духа в его интенциональности и построении на этой основе бесконеч-ной и последовательной аналитики духа» [16, с. 125], подчеркивал действенный, телеологический, конкретный, сверхличный характер связи, возникающей между духом, природой и сообществом людей: «Дух здесь не в природе или возле нее, но сама она возвращается в сферу духа. Я – это уже не изолированная вещь наряду с другими подобными вещами в заранее готовом мире; личности уже не “вне” друг друга и не “возле”, но пронизаны друг-для-друга и друг-в-друге-бытием» [16, с. 125].

Мы видим, что задействование Э. Гуссерлем аналитики духа указывает не на отвлеченный, внеположный миру и человеку духовный телос, наподобие аристотелевского вечного двигателя, как это полагает П. П. Гайденко [11, с. 123], а на телос как внутреннюю связь сообщества людей и природы с духом и посредством него друг с другом.

Проведение П. П. Гайденко аналогии между телосом Э. Гуссерля и вечным двигателем Арис-тотеля имеет свои резоны. Действительно, указание на вечный двигатель Аристотеля подразумевает указание на причиняющее воздействие вечного двигателя, которое, являясь условием возможности

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 10: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

10

единства и движения вселенной, двигает мир как «цель, а не как механическая причина» [11, с. 123]. Напомним, что определение феномена как самоданности вещи сознанию является основополага-ющим для всего феноменологического движения. Собственно, именно эту проблему и поднимает П. П. Гайденко: благодаря чему – какой первичной структуре, какому роду причинности, какому типу связи – вещь становится самоданной для сознания? Каким образом в конечном сознании воз-никает интенциональный предмет, задействующий активность бесконечного постижения? Если фе-номенальность причинно обусловлена самодостаточной и внеположной миру и человеку идеаль-ной структурой, то метафизическая презумпция сводится к возвращению феноменологии в лоно классической метафизики, в которой развитие гуссерлевской идеи о внутреннем, сверхличном, динамичном, телеологическом единстве Духа, человека и природы становится невозможным.

В соответствии с постнеклассической парадигмой, эвристика метафизики в научно-философ-ском познании состоит не в субстанциализации духовного/разумного Начала по образцу класси-ческой метафизики, а в установлении и прояснении характера связи отдельного человека, сообще-ства людей и сущего в целом с этим Началом. Это ни в коей мере не означает, что приоритетность понятия отношения в неклассической философии и науки вытесняет классическое понятие суб-станции. Речь, скорее, идет о понятии субстанциального отношения или, говоря языком феноме-нологии и метафизики процесса А. Уайтхеда, сущностной связи.

В трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля сущностная связь духовного/разумного Начала с конечным мышлением представляет собой априорную трансцендентальную субъектив-ность, инвариантно раскрываемую в эмпирических науках и науках о Духе феноменологическим Методом – систематическим развертыванием «универсального априори, которое сущностным об-разом врожденно трансцендентальной субъективности, а следовательно, и интерсубъективности, или как развертывание универсального логоса всякого мыслимого бытия» [12, с. 289].

Сущностный характер указанной связи проясняется обращением к истории философии. Интенциональность как онтологический принцип связи, раскрывающийся как в трансцендент-

ной, так и в трансцендентальной сферах, интерпретируется феноменологом Х. Конрад-Мартиус в контексте бытия Логоса как первоначальной конституции объективного мира и сознания: «Гус-серлевская феноменология предполагает подведение физического и психического, эмпирического и идеального … миров под субъективное … с тем, чтобы достичь таинственного “эго”, из жиз-ненного “действия” которого выводится значение бытия и смысла мира вообще … Возможно ли, что совокупное значение смысла и бытия сущего, взятого в самом широком смысле, может про-исходить, с одной стороны, из эгологической субъективности, глубже которой нельзя проник-нуть, с другой стороны, также из онтологической объективности, выше которой нельзя поднять-ся?» [17, с. 327]. Два феноменологических плана единого Логоса выступают у Х. Конрад-Мартиус в коррелятивном единстве: «Логос, который мыслится как наиболее универсальный и … правя-щий миром, – этот же Логос скрыт также и в человеческом разуме. Между ними не может быть противоречия – только чудесное соответствие. Последний является метафизически-эгологической или метафизически-трансцендентальной объективацией мира (Гуссерль); первый является мета-физически-онтологической или метафизически-трансцендентной объективацией … того же само-го … Таким образом, онтологический и трансцендентальный Логос впервые оказываются соот-ветствующими друг другу по универсальности объема» [17, с. 327–328].

Следуя отмеченной выше эвристике междисциплинарного дискурса и определения интенцио-нальности как онтологического принципа связи, правомочным становится предположение о гене-тическом родстве феноменологической философии с учением о Логосе патристики и сформули-рованном на халкидонском Вселенском соборе принципе соединения двух природ (божественной и человеческой) в единой личности воплощенной ипостаси Логоса: «неслитно», «нераздельно», «неразлучно», «неизменно». Интенции относительно рассмотрения научно-философского потен-циала этой идеи узнаваемы в основном в исследованиях, посвященных этике и социальной фи-лософии М. Шелера. Так, Ю.Н. Давыдов выделяет у М. Шелера двухипостасное единство всяко-го знания, располагающегося одновременно на различных теоретических уровнях, как, напри-мер, единство метафизики и социологии, истоком которого полагается теологическая формула халкидонского синтеза, выразившаяся в интерпретации М. Шелером гуссерлевской феномено-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 11: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

11

логии [18, с. 255]. Однако рассмотрения феноменологии в свете халкидонского синтеза в целом не предпринималось.

Необходимо отметить объективные сложности, связанные с предложенной интерпретацией онтологии интенциональности. Вследствие разрыва традиции и дисциплинарной раздробленно-сти представления о философских основаниях учения патристики о Логосе зачастую ограничива-ются уровнем популярного богословия. Между тем, помимо экклесиологической сотериологии, в философской мысли патристики (восточной и западной) была разработана сложная онтология Логоса как бытия сущего (подчеркнем, что, говоря о бытии и бытии сущего, эта онтология имеет в виду не монистического Бога, а вторую ипостась Св. Троицы: предвечно принадлежа внутритро-ичной жизни, Логос становится бытием сущего в акте творения). Так, в тени оставалась концепция во-ипостазирования человека и сущего, формировавшаяся на пространстве от Константинополя и Рима до Иерусалима в VI–VII веках. В русскоязычной богословской литературе данная пробле ма представлена только в одной (дореволюционной) монографии В.А. Соколова [19], т. е. ее осмыс-ления в историко-философском контексте практически не предпринималось.

Тем не менее указания на Логос патристики как первичный онтологический принцип не яв-ляется из ряда вон выходящим. Помимо тематизации Логоса в космологической перспективе (Т. Торранс, Л. Танберг, М. Уортинг, А. Нестерук), имеет место и феноменологическая интерпрета-ция. Интерпретация Логоса как предмета феноменологии в целом занимает ключевое положение в концепции «энтелехиального онтопоэтического проекта самоиндивидуации жизни» [20, с. 177] видного современного феноменолога А.-Т. Тыменецка. Следуя классической феноменологической традиции, А.-Т. Тыменецка интерпретирует феномен жизни в двух планах: онтическом и онто-логическом. При этом онтический план («автопоэзис») рассматривается как естественное само-упорядочение стихии жизни без образования уникальных форм. Онтологический план («онтопо-эзис») представляет собой смысл порядка жизни, или внутреннюю природу самоупорядочения и саморазвития жизни в дифференциации типов и индивидов. Онтопоэзис выступает основной формой бытия, репрезентирующей первичный онтологический принцип самоиндивидуализации, который А.-Т. Тыменецка именует также «Логосом жизни». Логос жизни коррелируется с гуссер-левским понятием трансцендентального Ego, обретение которого обусловлено преодолением эм-пирическим субъектом естественной установки сознания. Так, в автопоэзисе жизни, или стихий-ном не индивидуализирующем упорядочении, Логос не актуализован и присутствует в качестве горизонта возможностей. Логоцентричность, наподобие трансцендентальной сферы, возникает в первичных актах следования индивидуализации и формирования конкретного существования.

В концепции А.-Т. Тыменецка логоцентричность представляет собой телеологический про-цесс актуализации уникальных потенций стихии жизненных сил. Феноменология жизни призвана способствовать прояснению характера взаимодействия стихийных сил, обусловливающих авто-поэзис, и сил Логоса, определяющих путь морфологического и экзистенциального становления индивида в контексте целостного феномена жизни [21, с. 150]. Силы онтопоэзиса выступают в качестве системообразующего начала, гармонизирующего первичный импульс (impetus) сти-хийных жизненных сил.

В этой части концепция А.-Т. Тыменецка сходна с положениями метафизики процесса А. Уайт-хеда, согласно которому концептуальная прегензия выводит в ранг ценностного события физиче-скую прегензию – первичное схватывание реальности. Аналогом онтопоэтических сил в данном случае выступает стремление субъекта к концептуализации [22, с. 356–357], посредством которой он обретает космологический статус бессмертия – врастание в Мир Ценностей и причастность к первоначальной природе Божества, сообразно себе осуществляющего трансформацию реали-зованных в эмпирической действительности (Мире Деятельности) идеальных ценностных струк-тур [22, с. 380–381]. Онтология здесь выступает как телос эпистемологии.

Таким образом, интерпретация интенциональности как онтологического принципа связи, экс-плицирующего способ развертывания в мире универсального априори – Логоса, позволяет вы-явить ряд эвристических положений, связанных с ценностным измерением познавательной дея-тельности и способом осуществления междисциплинарного дискурса в постнеклассической пер-спективе.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 12: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

12

Во-первых, онтологический способ двухпланового существования сознания позволяет отка-заться от всех видов редукционизма, в том числе редукционизма ценностного содержания мыш-ления к его когнитивным структурам, исторически предданным идеалам и нормам исследования.

Во-вторых, науки о неживой природе, живой субстанции и жизни сознания, рассматриваемые Э. Гуссерлем в качестве региональных онтологий, формируют междисциплинарный дискурс по образцу интенциональной связи: не смешиваясь и не разделяясь. Их синтез означает не поня-тийные заимствования, в большинстве случаев остающиеся непродуманными и эклектичными, а сопоставление целостных смыслов – эйдетик наук, при котором естественные науки, логика и методология, философия и теология, история и педагогика проясняют друг друга, оставаясь в собственных категориально-понятийных структурах.

В-третьих, предложенная интерпретация обращается к генетически близкому для нашей ду-ховной традиции синтезу. Не секрет, что осмысление безличных понятий добра и долга в сверх-личном бытии священного оказывало благотворное воздействие на жизнь человека и общества. Предложенный подход позволил бы по-новому взглянуть на близость западной метафизи-ки и феноменологии русской философской традиции, особенно таким ее представителям, как В. С. Соловьев, П. А. Флоренский, Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, И. А. Ильин, Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков, Л. Шестов, А. Ф. Лосев, Я. С. Друскин, В. И. Вернадский, М. Б. Туровский. Для белорусской философии, последние десятилетия ставящий в приоритетное положение проблему жизни как целого, прочтение интенциональности с опорой на халкидонский синтез могло бы вы-вести на новый этап исследования проблемы космологического измерения феномена жизни.

Литература

1. Порус, В. Н. Парадоксы научной рациональности и этики / В. Н. Порус // Научные и вненаучные формы мышле-ния: сб.ст.; под ред. И. Т. Касавин, В. Н. Порус. – М.: ИФРАН, 1996. – С. 168–185.

2. Порус, В. Н. О перспективах эпистемологии / В. Н. Порус // Наука в культуре: сб.ст.; отв. ред. В. Н. Порус. – М.: Эдиториал УРСС, 1998. – С. 210–236.

3. Уайтхед, А. Н. Избранные работы по философии / А. Н. Уайтхед. – М.: Прогресс, 1990. – 717 с.4. Вартофский, М. Эвристическая роль метафизики в науке / М. Вартофский // Структура и развитие науки

(из Бостонских чтений по философии науки): сб.ст.; под ред. Б. С. Грязнов, В. Н. Садовский. – М.: Прогресс, 1978. – С. 43–110.

5. Яковлев, В. А. Метафизика: эвристические программы и принципы науки / В. А. Яковлев // Философия науки. – 2013. – №1(56). – С. 3–19.

6. Шпигельберг, Г. Феноменологическое движение / Г. Шпигельберг. – М.: Логос, 2002. – 680 с.7. Рубенис, А. А. Проблема онтологии и трансцендентальный идеализм / А. А. Рубенис // Проблемы онтологии

в современной буржуазной философии: сб.ст.; отв. ред. Т. А. Кузьмина. – Рига: Зинатне, 1988. – С. 62–80.8. Черняков, А. Г. Предисловие к публикации: Ф. Брентано. О многозначности сущего по Аристотелю / А. Г. Черняков //

Богословие. Философия. Культурология. – 1997. – Вып. 4. – С. 44–47.9. Молчанов, В. И. Феноменология в современном мире / В. И. Молчанов. – Рига: Зинатне, 1991. – 318 с.10. Молчанов, В. И. Парадигмы сознания и структуры опыта / В. И. Молчанов // Логос. –1992. – №3. – С. 7–36.11. Гайденко, П. П. Научная рациональность и философский разум в интерпретации Эдмунда Гуссерля / П. П. Гай-

денко // Вопросы философии. – 1997. – №2. – С. 116–135.12. Гуссерль, Э. Картезианские размышления / Э. Гуссерль. – СПб.: Наука, 2006. – 315 с.13. Малахов, Д. В. Постнеклассическая рациональность в контексте гуссерлевского учения об интенциональности

сознания / Д. В. Малахов // Философия и социальные науки. – 2012 – № 1/2. – С. 53–58.14. Рубенис, А. А. Телеологизм гуссерлевской концепции сознания / А. А. Рубенис // Проблема сознания в современ-

ной западной философии: критика некоторых концепций: сб. ст.; под ред. В. А. Подорога, А. В. Зыкова, И. С. Вдовина. – М.: Наука, 1989. – С. 99–109.

15. Мерло-Понти, М. В защиту философии / М. Мерло-Понти. – М.: Изд-во гуманит. лит., 1996. – 247 с.16. Гуссерль, Э. Кризис европейского человечества и философия / Э. Гуссерль // Философия как строгая наука. –

Новочеркасск, 1994. – С. 101–126.17. Конрад-Мартиус, Х. Трансцендентальная онтологическая феноменология / Х. Конрад-Мартиус // Проблемы

онтологии в современной буржуазной философии: сб.ст.; отв. ред. Т.А. Кузьмина. – Рига: Зинатне, 1988. – С. 321–328.18. Давыдов, Ю. Н. Макс Шелер как социолог науки / Ю. Н. Давыдов // Концепции науки в буржуазной философии

и социологии (вторая половина XIX – XX в.): сб.ст.; отв. ред. Н. И. Родный, П. П. Гайденко, Б. С. Грязнов. – М.: Наука, 1973. – С. 250–308.

19. Соколов, В. А. Леонтий Византийский: его жизнь и литературные труды / В. А. Соколов // Леонтий Византийский: сб. исслед.; ред. А. Р. Фокин. – М.: Центр библейск.-патрол. исслед.: Империум Пресс, 2006. – С. 10–552.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 13: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

20. Смирнова, Н. М. Эпистемологическая проблематика на III Всемирном феноменологическом конгрессе / Н. М. Смирнова // Эпистемология и философия науки. – 2005. – Т. V. – № 3. – С. 173–181.

21. Тыменецка, А.-Т. Феноменология отвечает на вызов прагматической проверки: мера / А.-Т. Тыменецка // Вопросы философии. – 2005. – № 11 – С. 145–162.

22. Whitehead, A. N. Adventures of ideas / A. N. Whitehead. – Cambridge: University Press, 1933. – 392 p.

D. V. MALAKHOV

ONTOLOGY OF INTENTIONALITY IN THE POST NO CLASSICAL PROSPECT

Summary

Intentionality is supposing as metaphysical problem. Intentionality appears as an ontological principle of communication. According to it the distinguished noesis-noemas unity in synthetic activity of transcendental Ego extends to correlation of acts and maintenances of consciousness and ways of the objective concreteness life which have a primary intentional unity.

Ontology of intentionality corresponds with philosophical-theological doctrines of Logos, formulated the such Halkidonian ontological principle of connection as “unstickly and unseparably”. On the base of this principle, as well as in context of A. Whitehead’s metaphysics of process, the unity of being and thought along with separate disciplines in the theory and practice of scientific and philosophical knowledge has been considered in the article.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 14: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

14

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 140.8

А. А. ГИРУЦКИЙ

ФИЛОСОФИЯ ИМЕНИ В ТРАКТОВКЕ С. Н. БУЛГАКОВА

Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка

(Поступила в редакцию 20.02.2014)

Размышления об именах во все времена служили предметом жарких споров, а зачастую и осно-ванием глубоких философских теорий. Достаточно вспомнить дискуссии крупнейших философов античности о природе названий и сформулированные ими две крупнейшие теории именования – теории фюзей и тезей. Идеи античной теории именования получают, как известно, свое развитие в эпоху средневековья в течениях реализма, номинализма и концептуализма.

Сам факт выдвижения имени в основу философских теорий не является чем-то специфиче-ским для античности или средневековья. Последующая философская мысль также не обходила вниманием эту проблему.

В философии ХХ века тема имени (шире – языка), его сущности, его соотношения с вещью в том или ином виде представлена у Э. Гуссерля, Э. Кассирера, Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера, Г. Гадамера, К. Ясперса и других зарубежных ученых. Отличительной особенностью концепции языка С. Н. Булгакова является то, что язык перемещается им из конвенциональной сферы в сферу бытийную, энергетическую. Основой такого подхода к языку послужила религиозно-философская традиция православного энергетизма. Доктрина энергетизма в православии связана с имяславским движением в нем. Оно возникло в начале ХХ века на Афоне, а возглавлял имяславцев иеромонах Антоний. Имяславие учило, что имя Бога нужно относить как к сущности Бога, так и его энергиям. Имяславская позиция выражается формулой: «Имя Божие есть Сам Бог».

Философия имени С. Н. Булгакова базируется на спорах об имяславии, которые послужили для него одним из источников в изложении своих взглядов на философию слова. Сама же философия слова для мыслителя имеет целью «привести к правильной и отчетливой постановке великого и страшного вопроса, с неодолимой силой выдвинувшегося в православном богословствовании: об Имени Божием, Его священной тайне». Вопрос этот С. Н. Булгаков разделяет на две части: 1) имя Божие есть имя, которому свойственны все общие признаки имени; 2) имени Бога присущи единственные и исключительные черты, которые связаны с его богоносностью [1, с. 146].

В работе «Философия имени» С. Н. Булгаков начинает рассмотрение этого вопроса с первой части – с построения философской теории слова, чтобы затем применить ее к имени Бога. Эта часть вопроса являлась для него важнейшей, она подспудно стояла и за особенностями булгаков-ской концепции слова вообще.

«Что такое слово?» – задается вопросом, имеющим вековую историю, С. Н. Булгаков. Для него этот вопрос не вмещается в науку о словах как таковую. Лингвистика изучает только кон-кретные, облеченные в плоть и кровь слова, в связи со всем богатейшим содержанием слова в сравнительно узких пределах науки о языке. Вопросы, связанные с онтологической сущностью слова, остаются при этом вне рассмотрения. Здесь же нужна «интуиция слова, узрение его в непо-средственном бытии, в его идее». Необходимо выделить и установить то, что «о нем само собой разумеется, составляет его аксиому». Такой аксиомой для С. Н. Булгакова является мысль, ко-торую он варьирует, сохраняя ее суть, что слово принадлежит сразу двум мирам – космосу и чело-веку [1, с. 13–14].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 15: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

15

Слово – это «самосвидетельство космоса в нашем духе, его звучание», афористично утверж-дает философ. «Слово космично в своем естестве», поскольку принадлежит «не сознанию толь-ко, где оно вспыхивает, но бытию», развивает свою мысль С. Н. Булгаков. Человек является мировой ареной, микрокосмом, в нем и через него звучит мир, поэтому «слово антропокосмич-но». Язык для того и дан человеку, что в нем и через него говорит вся вселенная, «он есть логос вселенной». Поэтому всякое слово – это не только слово данного субъекта о чем-то, но и слово самого чего-то. Человек в выборе слова понуждается онтологической необходимостью, он во-лен сказать или не сказать слова, вызвав или не вызвав тем самым идею, но раз она вызвана к сознанию, он уже не властен ее изменить, а может только исказить ее в осуществлении. Вещи сами свидетельствуют о себе в словах, пробуждают через них свои соответственные идеи. Слова содержат энергию мира, действия мира в нас. Словотворчество только по форме существования кажется процессом субъективным, индивидуальным, психологическим, на самом же деле он космичен. Когда человек говорит, то слово принадлежит ему как микрокосму и как макрокосму, как интегральной части мира. Слово есть удивительное соединение космического слова самих вещей и человеческого о них слова, притом таким образом, что то и другое сращены в единое целое [1, с. 19–27]. Таковы основные положения концепции С. Н. Булгакова об онтологической сущности слова.

Развивая их, он вслед за П. А. Флоренским говорит о символической природе слова. Природа слова символична, слова суть символы, поэтому философия слова вводится им в состав символи-ческого мировоззрения. В символе происходит сращение идеального и материального, космиче-ского и элементарного, символы – носители силы, конденсаторы и приемники мировой энергии. Освобождаемая из космического бытия мысль, его идея тут же облекается в слова, в иероглиф мира, его словесный микрокосм, ведя в нем свое дальнейшее существование. Слова являются жи-выми и действенными символами вещей, в каком-то смысле – даже самими вещами как их смыс-лами [1, с. 28].

Но как происходит рождение звуковых символов смысла? В этом вопросе С. Н. Булгакову ви-дится изначальная тайна слова. Пытаясь понять ее, он приходит к выводу, что слова рождают сами себя, идея сама сращивается со звуковым символом, и таким образом смысл воплощается в звуки. Звуки создают для себя органы в человеке, чтобы вписать в нем все мироздание. Иными словами, космичность, символическое значение с тем именно и связаны, что слова не изобретаются, но возникают как силы природы, которые себя проявляют или осуществляют. То, что мы постоянно создаем слова и что наша речь, как и история языка, есть непрестанное словотворчество, не опро-вергает того факта, что в каждом языке существует некоторая первичная данность определенного количества первых слов, или корней. И вот эти-то первые слова суть живые словесные мифы о космосе. Они сами себя создали, в них закрепляются космические события, и изначальное сло-вотворчество есть космическое мифотворчество, космическая радуга смыслов, словесная симво-лика. Миф не создается и не измышляется, он дается, и на основе его дальнейшей логической переработки создаются наши новые представления и понятия [1, с. 30–32].

Чтобы рельефнее выразить мысль о том, в каком смысле слова сами себя рождают, С. Н. Бул-гаков сопоставляет ее с имеющимися теориями происхождения языка. Он справедливо отмеча-ет, что эти теории лишь указывают частные причины естественного, эволюционного развития и возникновения языка и не отвечают на вопрос, как появляется слово из не-слова, или как по-является первое слово. Но верно ли его воззрение, что первослова суть космические символы или мифы, сами себя возвещающие? В ответе на этот вопрос особую остроту получает проблема многоязычия. Почему один и тот же единый смысл получает различное звуковое воплощение? С. Н. Булгаков предполагает, что есть такая преломляющая среда, которая множит звуковую отдачу единого смысла. На смысловую сторону слова это «вавилонское смешение» языков не распростра-няется. Многоязычие не отменяет единства внутреннего языка, оно относится «не к внутреннему языку, не к ноумену его, но к его феноменальному воплощению, к его реализации, индивидуаль-ности». Язык в этом смысле есть явление социально-историческое. Основа же языка остается кос-мической, или антропологической, а его реализация в наречии есть дело социально-исторического творчества [1, с. 33–37].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 16: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

16

Однако такое толкование не дает положительного ответа на вопрос, как все-таки понять мно-жественность наречий, если сращение идеи со смыслом есть необходимое условие для возникно-вения слова как символа. И здесь С. Н. Булгаков интуитивно прозревает в самом общем плане от-вет на этот вопрос: постулирует наличие некоторого мета-слова, его ноумена, который выявляется в звуковой оболочке. Эти звуковые оболочки в своей совокупности и образуют язык, его организм так, что и в каждом отдельном слове проявляется весь язык. Сами языки суть как бы различно настроенные резонаторы, которые по-разному вибрируют на волны мета-слова. «Определить, уло-вить это различие, – отмечает С. Н. Булгаков, – трудность неимоверная; мы сейчас не умеем даже к этому подойти, однако непосредственное чувство свидетельствует, что это различие есть, и ра-дуга языков, представляющая собой разложение белого луча, естественного языка, подлинного языка мира, для каждого языка имеет в своем спектре луч определенной окраски и значения. Все языки естественны, связаны с языком вещей, но каждый по-своему и в разном» [1, с. 37].

В чем С. Н. Булгаков видит различие между словом и именем? По сути, справедливо полагает он, всякое слово есть имя. Процесс познания есть именование, в котором идея, срастаясь с субъ-ектом, дает имя. В зависимости от характера сращения – тесное и постоянное или же временное и преходящее – мы различаем собственные и нарицательные имена. Граница между этими име-нами подвижна. Для С. Н. Булгакова вопрос об отличии собственных и нарицательных имен имеет первостепенное значение для философии имени. Признавая бесспорным факт, что всякое имя в своем возникновении есть слово, он подчеркивает индивидуальность, единичность имени соб-ственного. Имя собственное «есть сила, корень индивидуального бытия, по отношению к кото-рому носителем, землею или почвой является именуемый, и для него именование имеет поэтому фатальный, определяющий характер». Имя есть идея человека [1, с. 130].

«Собственность собственного имени» для мыслителя заключается не в особой природе самого имени, здесь оно соответствует слову, а в более «крепком клее связки» с именуемым. Имя – это сила, семя, энергия, которые формуют, изнутри определяют своего носителя. Имя выражает собой духовный тип, строение, разновидность человека, выступает своеобразной естественной класси-фикацией человеческого рода, который по именам распадается на семейства и группы. Как идея имя осуществляется во многих феноменальных экземплярах [1, с. 130–131]. Оставляя в стороне рассуждения С. Н. Булгакова о свободе и необходимости, случайности и произвольности в выборе личных имен, переименовании, псевдонимности, обратимся к противоречию, с которым он неиз-бежно должен был столкнуться: единичность имени и множественность личностей, обозначаемых одним и тем же именем.

Это противоречие философ пытается разрешить следующим образом. Имя есть индивидуаль-но-реальное в человеке, но вместе с тем оно идеально, всеобще в отношении ко всему ему при-частному. Характер отношения между именем и его носителем есть только причастность, природ-ная основа, на которую падает имя. Поэтому абсолютных соответствий имени и носителя, адекват-ности имени и «материи» именуемого, нет и быть не может. Имя определяет бытие его носителя, но только в его состоянии, но не в сущности. Человек облекается в имя, подобно тому, как он облекается в плоть. Данное человеку имя становится как бы идеальной плотью, образом воплоще-ния определенного духа, который обречен устраиваться в этом имени, жить в нем, развивать его тему. Имя есть выражение бытийной субстанции человека, это идея, ставшая реальностью, точка в космосе [1, с. 138].

Одним из аргументов в пользу сочетания в имени единичности и множественности является развиваемое С. Н. Булгаковым несколько ранее положение о свободе и необходимости в выбо-ре имен. Здесь он утверждает связь выбора имени человека с традициями его рода, отражение в индивидуальном имени родовых и общественных закономерностей. Каждый человек есть одно-временно индивид и вид, свобода и закономерность, само именование человека поддается стати-стическим закономерностям [1, с. 136–137].

Будучи глубоко верующим христианином, С. Н. Булгаков прибегает к авторитету Бога и Биб-лии, сближая именование с воплощением Слова, с боговоплощением, «ибо на это дерзновение» побуждает его вера «в воплощение Слова, которое предполагает, а вместе и постулирует вопло-щение слов». Образ и подобие Божие в человеке предполагают полное человеческое богоподобие,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 17: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

17

в частности, и в том, что касается именования как воплощения имени. В софийном порядке че-ловек – это воплощенное слово, осуществленное имя, поскольку сам Господь есть воплощенное Слово и Имя. Имена человеческие вечны – «радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небе-сах» [1, с. 144–145].

В имяславских и имяборческих спорах о сущности имени Божьего С. Н. Булгаков оказывается на стороне имяславцев. Он признает за божественными именами статус божественных энергий, которые проявляют себя в человеке через именование. Тем самым Бог, открываясь в мире через человека, именует себя, хотя и его устами. Именование есть действие Божие в человеке, проявле-ние энергии Божьей. Эта божественная энергия, воплощенная в имени, имеет объективную, он-тологическую основу в образе и подобии Божием в человеке. Действуя в человеке, энергия име ни Бога соединяется с человеческой, воплощается в ней, и получается нераздельное соединение си лы Божьей и действия человеческого, причем последнее является как бы носителем для силы Божией [1, с. 147–148].

Рассматривать имена Божьи как чисто человеческое создание, как клички, изобретаемые чело-веком, по мнению С. Н. Булгакова, это не только не понимать природу имени, но и совершать вели-чайшее кощунство. Он упрекает имяборцев в беспомощности, с которой те пытаются согласовать свое психологическое понимание природы слова и имени с благоговейным отношением к имени Иисуса Христа, вынуждаемые их православным чувством. Имяборцы все время путаются между пониманием имени Бога как условных букв и звуков и благоговейным отношением к нему в силу его святости. При этом, отмечает философ, они не делают даже попыток для выяснения мотивов этой святости [1, с. 148].

Вопрос об именах Божьих и смысле их почитания С. Н. Булгаков связывает с проблемой иконы с изображением Бога. При этом основанием для разрешения последней он считает природу имени Божьего: имя имеет божественную энергию и онтологическую основу в образе и подобии Божьем в человеке. Образ и подобие выступают реальной основой всякой иконности, осуществляемой человеком. Икона двуедина, богочеловечна, она не может отождествляться с изображаемым, но не может быть и отделена от него. Иконность в иконе, ее божественная энергия наиболее бес-спорно проявляется не в изображении, не в портретном сходстве (что и невозможно для Бога-Отца и Бога-Духа), а в ее надписании, имени как средоточии воплощения слова, богооткровения. «Вся икона, – пишет С. Н. Булгаков, – есть разросшееся имя, которое облекается не только в звуки сло-ва, но и в разные вспомогательные средства – краски, формы, образы: изображение в иконе есть иероглиф имени, который поэтому и должен быть определенно стилизован по подлиннику, и он получает значение иероглифической азбуки священных имен» [1, с. 148].

Без имени, вне надписания, вне иероглифичности икона была бы совершенно невозможна, утверждает философ, подкрепляя свою мысль постановлением VІІ Вселенского собора: «икона по-добна первообразу не по существу, а только по названию и по положению изображенных членов». Икону делает иконой не живописное качество рисунка или портретное сходство, но наименование, которое делается в виде надписи. Имя есть та сущность, та энергия, которая распространяется и на икону. И таким образом, заключает С. Н. Булгаков, «если имя Божие есть в известном смысле сло-весная икона Божества, то и, наоборот, настоящая икона Божества есть Его Имя» [1, с. 149–150].

Не вдаваясь в подробности дальнейших споров С. Н. Булгакова с имяборцами, отметим только два существенных для этих споров момента. Первый заключается в том, что философ в качестве аргумента против оппонентов привлекает религиозный авторитет имени Бога, так как оно есть средство его молитвенного призывания. И в этом качестве оно выступает лестницей, соединя-ющей небо и землю: человек призывает, а Бог слышит в этом призыве Свое Имя. В этом видится мыслителю «сила, святость, тайна и трепетный ужас Имени Божия». В Имени Своем сам Бог яв-ляется человеку, который предстает перед ним в своей молитве [1, с. 154].

Второй момент связан с различением С. Н. Булгаковым имени Бога как общей категории, объ-емлющей собой многие имена, и «собственного» Имени Бога как субъекта. Имя в первом случае выступает в качестве предиката, оно антропоморфно в том смысле, что человек в себе и через себя, как макрокосм и микрокосм, познает существо Божие. В качестве предикатов таких имен может быть множество: Господь, Саваоф, Адонай, Творец, Промыслитель, Отец – все они имеют

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 18: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

18

и человеческие значения, а именованиями Божиими становятся через отнесенность к Божеству как подлежащему, т. е. как к субъекту. Собственное же имя не может быть предикатом, сказуемым, но только подлежащим, субъектом. И как собственное имя человека есть его я, «так же и имя Божие есть Я Божие, страшное и чудное» [1, с. 155].

Страх, ужас, страшное имя – предикаты, которые С. Н. Булгаков использует для характеристи-ки этого собственного имени Бога. Чем вызваны такие характеристики? Прямых указаний на это в тексте работы как будто нет, если не считать упоминания, что в Имени Божием «звучат для нас громы и сверкают молнии Синая» [1, с. 154]. Не исключено, что эти предикаты имени навеяны «Откровением» Иоанна Богослова, вот этой его частью: «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинству-ет. Очи у него как пламень огненный, и на голове его много диадим. Он имел имя написанное, которое никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие». И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в вис-сон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя» [Откр 19, 11–15]. Безусловно, изображенные здесь деяния всадника на белом коне способны вызвать у религиозного сознания священный страх, ужас и трепет. Можно предположить, что религиозный страх и ужас может вызываться и тем, что имя всадника известно только ему самому.

Вероятно, в силу священного страха и ужаса перед этим именем и его носителем философ полагает «дерзновенным ставить вопрос о том, каково это имя и единственное ли оно». Для мыс-лителя лишь совершенно очевидно, «что такое имя, собственное Имя Божие», или хотя бы один из бесконечных покровов этого страшного имени, может быть сообщено человеку только откро-вением. Притом это будет откровение в собственном смысле, когда трансцендентное (имя Бога) проявляется в имманетном, внутреннем (в конкретном человеке). С. Н. Булгаков понимает всю сложность такого процесса и его опасность для человека, поскольку трансцендентное может раз-рушить имманентное, разорвать его на части ввиду исключительного присутствия силы Божьей в открываемом имени. Он считает, что безопасным мостом в этом случае может послужить сло-во-имя, логос в человеке. Звуковая личина слова предохранит человека от «ослепления и попале-ния» [1, с. 155–156].

Но что тогда представляет собой имя Иисус Христос – богочеловеческое имя-предикат или имя собственное Бога, «страшное и чудное»? Этот вопрос напрашивается сам собой, поэтому С. Н. Булгаков пытается его разрешить в рамках сохранения христианских догматов. В сжатом виде суть его рассуждений сводится к следующему. В Иисусе Христе нераздельно соединились две сущности, две ипостаси – совершенный человек и истинный Бог. Единство же ипостаси означает и единство имени, в котором выражается индивидуальное бытие, личность. По смыслу основных христианских догматических определений, отмечает философ, имя Иисуса Христа принадлежит обеим сущностям. Оно есть одновременно Имя Бога и Человека в их единстве. Притом Имя Иисус Христос выступает для мыслителя в этом единстве как то «страшное и чудное» собственное Имя Божества, о котором он говорил ранее. «Как это возможно?» – вопрошает С. Н. Булгаков, по-нимая уязвимость такой позиции по отношению ко всем предыдущим его рассуждениям. Ответ прост: это есть непостижимая тайна боговоплощения и вместе с этим также и непостижимая тай-на Имени Богочеловека [1, с. 163].

Тем не менее С. Н. Булгаков пытается подступиться к раскрытию этой тайны, к ее хотя бы ближайшему пониманию. Во-первых, размышляет он, Имя Богочеловека не может иметь только временное значение для земного лишь существования, поскольку оно связано с единством Его ипостаси. Во-вторых, наречение имени Иисус совершается не человеком, но Ангелом, посланным Богом, т. е. фактически самим Богом. В-третьих, имя родилось прежде своего обладателя, оно предшествовало зачатию и рождению Иисуса. Следовательно, это имя Богочеловека и не рож-далось, оно предвечно есть в Боге. И, наконец, Имя Иисуса как имя собственное, как Имя Божие является таковым по нераздельности и единству всей Святой Троицы – Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа [1, с. 164–165].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 19: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

В связи с последним аргументом С. Н. Булгакова сам собой вырастает очень сложный вопрос: а как быть с именами Бога-Отца и Бога-Духа? Может быть, в силу нераздельности Святой Троицы они также носят имя Иисуса Христа или у них есть свои Имена? А может быть, у них вообще нет имен? Философ не формулирует эти вопросы, но они стоят перед ним в силу своей очевидности. Вероятно, и эти сами собой возникающие «дерзновенные» вопросы вызывают у глубоко верующе-го христианина «страх и ужас» перед именем Божьим.

В конечном итоге С. Н. Булгаков вынужден признать, что Имя Божие, именование и самоиме-нование Бога, есть для нас неведомая тайна. Это тайна возникает для ума в том смысле, что он упирается здесь в некоторый исходный, первичный факт, далее не дедуцируемый. Поэтому перед тайной самоименования мы можем только молитвенно безмолвствовать, хотя эта тайна и явлена, и засвидетельствована именем Иисуса. Но даже в своей явленности тайна эта до конца не раскры-та, поскольку, вероятно, Иисус есть не единственное Имя Богочеловека. Философ полагает, что «мыслимо еще раскрытие Его Имени нового, о чем прямо и говорит Апокалипсис», и это «должно явиться величайшим религиозным событием, раскрытием тайны, новым откровением», как это и изображается в Апокалипсисе [1, с. 165].

Таким образом, важнейшей составной частью философии имени С. Н. Булгакова является по-нимание им слова, имени как энергетической сущности, имеющей космический статус. Имя (язык, слово) рассматривается им в максимально широком контексте – Бог, человек, мир – как необхо-димый элемент теоантропокосмической реальности, что во многом предвосхитило идеи совре-менной научной мысли. Особое место в философии имени С. Н. Булгакова занимает статус имени Бога, который он решает в традициях православной религиозно-философской мысли.

Литература

1. Булгаков, С. Н. Философия имени / С. Н. Булгаков // Философия имени. Икона и иконопочитание: Сочинения: в 2 т. – Т. 2. – М.: Искусство; СПб.: Инапресс, 1999. – С. 13–240.

2. Гируцкий, А. А. Наука и религия / А. А. Гируцкий, Р. М. Новрузов // Наука и религия: учеб. пособие. – М.: ФЛИНТА: Наука, 2013. – 416 с.

3. Лосев, А. Ф. Бытие – имя – космос / А. Ф. Лосев. – М.: Мысль, 1993. – 958 с. 4. Флоренский, П. А. Имена / П. А. Флоренский. – М.: Купина, 1993. – 319 с.

A. A. GIRUTSKIY

PHILOSOPHY OF THE NAME IN THE S. N. BULGAKOV’S TREATMENT

Summary

Article deals with Bulgakov’s philosophy of name. Its essence is the awareness of word, name, as an energy entity which has a space status.

Name (word, language) has been presented in his concept in the broadest possible context such as God, man, world. It acts as a necessary element of theo-anthropological and Space reality having a largely anticipated the ideas of modern scientific thought.

Status of the God’s name occupies a special place in Bulgakov’s philosophy of name. The philosopher solves this problem in traditions of the Orthodox religious and philosophical thought.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 20: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

20

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 167:[004.8:572]

В. Е. КАРПЕНКО

СИНЕРГЕТИКА КАК МЕТОДОЛОГИЯ АНАЛИЗА ПРОЦЕССОВ ТЕХНОИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗАЦИИ АНТРОПОСФЕРЫ

Сумский государственный педагогический университет им. А. С. Макаренко, г. Сумы, Украина

(Поступила в редакцию 24.06.2014)

По мнению современных исследователей, внедрение систем техноинтеллекта (технического интел-лекта) и порождаемые этим процессом изменения коснулись всех основных аспектов бытия антро-посферы. Возможные или действительные изменения идентифицируют понятия eHOMO («элек-тронный» человек, по мнению А. С. Нариньяни), искусственного суперинтеллекта (Н. Бостром), информационного общества, общества знаний, компьютерной виртуальной реальности, вопросы интернета «умных» вещей (распространение автоматизации и роботизации от предприятий на по-вседневную жизнь людей), техноинтеллектогенных изменений в мышлении человека, его теле-сности и психосоматике, техноинтеллекта в контексте глобальных проблем человечества и т. п.

Философское осмысление процессов техноинтеллектуализации антропосферы требует импле-ментации адекватного методологического инструментария. И в этом контексте на современном этапе важными уже являются не апологии применения в философском исследовании процессов техноинтеллектуализации антропосферы того или иного методологического подхода (таких тео-ретических трудов наблюдаем много), но определение ограничений, последовательные попыт-ки применения принципа фальсификации, что позволит уточнить роль каждого подхода в соот-ветствующем дискурсе, их соотношение, сознательно использовать принцип методологического плюрализма. Ставя целью рассмотреть в этом ракурсе основные релевантные на постнекласси-ческом этапе развития науки методологии, начнем с одного из ведущих на современном этапе методологических подходов – синергетики, которую часто определяют даже как новую научную парадигму, парадигму самоорганизации и нелинейности.

В широком смысле слова синергетика чрезвычайно многолика. Она выступает «как некий зонтообразный термин, охватывающий различные подходы к пониманию принципов коэволюции и самоорганизации сложноорганизованных систем самого разного рода». Общая направленность этих исследований может быть выражена следующими ключевыми словами: эволюция, коэволю-ция, самоорганизация, сложные системы, хаос, нелинейность, нестабильность, открытость, устой-чивое развитие [6, с. 6]. На уровне определения синергетика – это междисциплинарное направле-ние научных исследований, в рамках которого изучаются процессы перехода от хаоса к порядку и обратно в открытых нелинейных средах различной природы [6, с. 366]. Понятно, что техно-интеллектуализирующаяся антропосфера предстает одной из таких открытых нелинейных сред. Поэтому неудивительно, что синергетическая методология активно используется при ее анализе.

Вообще во многих философских исследованиях конца XX – начала XXI в., так или иначе свя-занных с прогнозированием будущего антропотехносферы, авторы, не называя свои работы как-нибудь подобно «синергетическому анализу феномена...» или «синергетическому осмыслению явления...», тем не менее делают синергетическую (в широком смысле) методологию господству-ющей. Однако при этом не уделяется надлежащего внимания другим эвристически продуктивным в философии методологиям (например, феноменологии Э. Гуссерля, герменевтике М. Хайдеггера и Г.-Г. Гадамера, философии символических форм Э. Кассирера). Но познавательные возможности

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 21: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

21

методологического плюрализма в философии широко известны. Более того, утверждение о том, что «стремления к методологическому плюрализму в науке оборачиваются поиском новых фунда-ментальных методов научного исследования» [1, с. 34], следует дополнить замечанием: методо-логический плюрализм часто способен попросту способствовать всесторонности философского рассмотрения феноменов, поскольку ни одна современная методология не может претендовать на соответствующую философскую полноту (возможно, кроме синергетики?).

Продолжающийся настоящий бум синергетической методологии актуализирует вопрос границ ее применения. Однако попытки решения этой проблемы не имеют обобщающего, системного ха-рактера, пригодного для использования в философских работах широкого спектра [7, с. 57–59], бо-лее того, в некоторых исследованиях, напротив, очевидно умаление познавательного потенциала синергетики [3, с. 152]. Соответственно, наша задача – объединить различные идеи в целостную картину границ применения синергетической методологии в отношении философской рефлексии процессов техноинтеллектуализации антропосферы. Это позволит реанимировать роль других эвристически продуктивных в философии методологий в соответствующих исследованиях, там, где она была незаслуженно утрачена.

Исходя из толкования синергетики в широком смысле, прежде чем исследовать пределы си-нергетической методологии, попытаемся ответить на следующие вопросы: почему вообще синер-гетика попала в центр философских исследований; почему синергетическую методологию ак-тивно используют большинство философов? Дело в том, что синергетика занимается решением и в значительной мере решает целый ряд важных с философской точки зрения проблем. Некоторые исследователи [6, с. 309] вообще рассматривают ее как «философию надежды».

Во-первых, синергетику предлагают как основу междисциплинарного синтеза знания, как ос-нову для диалога представителей естественных наук и гуманитариев, для кроссдисциплинарной коммуникации, диалога и синтеза науки и искусства, диалога науки и религии, Запада и Востока (западного и восточного миропонимания). В то же время, если, как отмечает Г. Г. Малинецкий, «сейчас теория искусственного интеллекта (техноинтеллекта. – В. К.) ... имеет уникальную воз-можность стать мостом между естественными и гуманитарными науками, существенно изменить научную картину мира» [10, с. 59], то в этом контексте представляется адекватным применение упомянутого теоретико-методологического потенциала синергетики, которая, между прочим, на це-лена на открытие изоморфизма (общего) сложного поведения в живой и неживой природе и ми ре человека [7, с. 65].

В целом уже сегодня речь идет о преобразовании в единый гранднарратив (т. е. протосверхпара-дигму) ведущих методологий и среди прочих – теории сложности и компьютер сайенс [8, с. 157]. В этом контексте акцентируем прямые и обратные связи между сферой исследований «техноин-теллект» и синергетикой. Как отмечает А. Я. Мороз, синергетика своим становлением и развитием во многом обязана теории техноинтеллекта, в то же время потенциал синергетики сейчас актив-но используется в исследованиях техноинтеллекта (искусственного интеллекта) [12, с. 37]. Все вышеупомянутое прямо выходит на фундаментальные проблемы гносеологии, философии науки и не только, что мы отчасти проиллюстрируем далее.

Во-вторых, в рамках синергетики усматривают новую методологию понимания путей эво-люции сложных социальных и человекомерных систем, причин эволюционных кризисов, угроз катастроф, надежности прогнозов и принципиальных пределов предсказуемости динамики эко-логических, экономических, социологических, геополитических процессов. Это особенно важно в контексте того, что современный человек погружается в создаваемую технологиями искусствен-ную среду, меняется сам, превращаясь в активный элемент и катализатор осложнения и интеллек-туализации среды, в свою очередь становится ее частью [14, с. 158].

Техноинтеллектуализирующийся мир, мир нарастающей самоорганизованной и организован-ной сложности как этап развития антропотехносферы дает нам все меньше шансов для точного научного описания будущего человечества, развитие которого в его техногенной фазе является неопределенным, многовариантным, нелинейным, парадоксальным, во многих отношениях недо-ступным во всей полноте рефлексирующему сознанию. А синергетика как раз и пытается пред-ложить «...нам знание о конструктивных принципах коэволюции сложных социальных систем,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 22: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

22

коэволюции стран и регионов, находящихся на разных стадиях развития» [6, с. 309]. Поэтому синергетика может стать одной из основ для прогнозов в условиях неопределенности, стохасти-ческих потрясений, периодической реорганизации геополитических структур, для принятия соот-ветствующих обоснованных решений.

Синергетическая методология (разумеется, включая потенциал синергетики) может лечь в ос-нову проектирования различных путей человечества в будущее. Возможности такого синергети-ческого проектирования, осмысливаемые сквозь призму концепции глобальных проблем совре-менности, и привели к рассмотрению синергетики как «философии надежды». Здесь синергетика прямо выходит на философскую футурологию, социальную философию, философскую антропо-логию и т. п. А синергетическое толкование мира живого и неживого непосредственно пересека-ется с фундаментальными проблемами онтологии.

Все названные особенности синергетики непосредственно наталкивают на мысль о целесо-образности ее использования в философской рефлексии процессов техноинтеллектуализации антропосферы. Неудивительно, что современных ученых охватило ощущение чрезмерного гно-сеологического оптимизма в контексте синергетики. Применение синергетики во многих совре-менных философских исследованиях приобрело черты пансинергетизма. Только попытка фальси-фикации, по мнению К. Р. Поппера, такого пансинергетизма (т. е. в нашем контексте обоснования картины границ синергетики в философском исследовании процессов техноинтеллектуализации антропосферы) способна прояснить адекватность применения синергетической методологии.

В основе представлений об ограничениях синергетической методологии лежит утверждение о неуниверсальном характере самоорганизации (на последней делается акцент в современном «синергетическом» дискурсе). Согласно В. Б. Губину, «явление самоорганизации не универсально (если под этим не понимать просто самостоятельного движения элементов), не всесильно и воз-никает только при особых условиях...» [3, с. 135–136]. Предварительный анализ этих условий, их наличия или отсутствия и должен определять ход конкретного исследования.

Например, в этом контексте особый интерес представляет анализ методологических возмож-ностей синергетики при ее применении в качестве философско-теоретической основы для разра-ботки медицинских концепций. Как отмечает В. С. Лукьянец, со временем «умная» электроника обновит не только общий способ воспроизведения человеческого бытия в мире, но и телесность человека, его психосоматику, иммунную систему, интеллект, биосоциальную природу [4]. Если проанализировать деструктивный аспект воздействия, то процессы техноинтеллектуализации ан-тропосферы рассматриваются как один из важных факторов распространения гиподинамии, про-блем с эндокринной, нервной, иммунной системами, всплеска злокачественных опухолей и т. д.

Так, современный человек вынужден жить внутри постоянно нарастающего излучения, в элек-тромагнитном смоге: смартфоны, десктопы, лэптопы, планшеты, программируемые стиральные и посудомоечные машины, роботы-пылесосы, «умные» дома (дома с функциональностью, рас-ширенной благодаря автоматизации) и т. п. Этот смог негативно влияет на электрическое поле че-ловека: в результате взаимодействия собственное поле живого организма искажается, провоцируя развитие различных заболеваний [13, с. 4].

Поэтому актуализируется упомянутый ранее потенциал синергетики для медицинских кон-цепций. Так, среди философов, использующих синергетическую методологию в тех или иных формах, признанием пользуется следующее положение, которое пропагандировал Ф. Капра: «На уровне больничного ... здравоохранения, в чрезвычайных ситуациях и т. д. большая часть ответ-ственности будет лежать на враче, но даже в этом случае доктор должен будет уважать способ-ность тела к самоисцелению и не пытаться господствовать над процессом исцеления» [5]. Речь идет о так называемой «холистической концепции» в медицине.

Здесь очевидны определенная абсолютизация самоорганизации и недооценка роли процессов организации. При соблюдении определенных, не в последнюю очередь экологических, условий процессы телесной и психотелесной самоорганизации действительно ведут больного к выздоров-лению. Однако после перехода определенной качественной границы телесные процессы приоб-ретают необратимый характер, если воспользоваться синергетической терминологией – организм проходит точку бифуркации. Та же «самоорганизация» теперь может вести к инвалидизации или

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 23: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

23

смерти. В определенных ситуациях только «господство» над процессом исцеления (т. е. процессы организации) несет выздоровление.

Обратимся также к корреляции, с одной стороны, упоминавшихся выше взглядов Ф. Капры и его единомышленников, а с другой – философско-теоретического аспекта такого современного направления исследований, как иммортализм. По сути, имморталисты стремятся к неограничен-ному продлению физического бытия homo sapiens, непосредственно занимаются одной из наибо-лее фундаментальных философских проблем – смерти и бессмертия человека. В этом контексте большие надежды имморталисты возлагают на нанонауку, нанотехнологию и техноинтеллект. В частности, конструирование нанороботов, если исходить из работ Е. К. Дрекслера, как раз и является путем практического воплощения идей имморталистов: машины ремонта клеток чело-веческого организма будут сопоставимы по размерам с бактериями и вирусами, «...молекулярные машины, управляемые нанокомпьютерами ... объединят датчики, программы и молекулярные ин-струменты, чтобы образовывать системы, способные обследовать и восстанавливать элементар-ные компоненты отдельных клеток». Они привнесут хирургический контроль на молекулярный уровень [15, с. 228–229]. Мы не отталкиваемся от тезиса о неограниченном продлении жизни, од-нако, как будет показано дальше, вероятность заметного продления жизни отдельных индивидов («элиты») в обозримом будущем выглядит вполне реалистичной. И полагаться только на процессы телесной и психотелесной самоорганизации – значит сразу ставить здесь наверняка непреодоли-мые ограничения. Такая самоорганизация человека несет жесткие биологические рамки для срока существования индивида, для их преодоления человек нуждается в процессах организации.

Как отмечает Б. Г. Юдин, сегодня вполне серьезно говорят о перспективах продления жизни до 120, 150 и даже 200 лет. Исследования ведутся в самых различных областях биомедицины (отча-янно критикуемой в цитированной выше работе Ф. Капры. – В. К.) и очень щедро финансируются [11, с. 109]. И хотя большинство имморталистов явно переоценивают скорость, с которой станет возможным переход от теории к практическим результатам, в то же время отрицать саму теоре-тическую возможность существенного прогресса биомедицины в этом направлении уже нельзя. Таким образом, абсолютизация самоорганизации накладывает свои ограничения на познание че-ловеком мира, последствия техноинтеллектуализации общества (например, применение медицин-ских нанороботов).

Среди основоположений синергетики следует отметить также попытку изменения представ-лений об объективной случайности. Так, для преобразования определенной возможности в точке бифуркации в действительность часто достаточно очень незначительного по сравнению со след-ствием внешнего воздействия. Случайность выполняет здесь две функции: во-первых, «выбора» одной из возможностей; во-вторых, запуска процесса ее превращения в действительность. Явление несопоставимости масштабов «пусковой причины» и масштабов следствия породило надежду, что именно в точке бифуркации причинно-следственная цепь разрывается и возникает объектив-ная случайность. Однако верифицированность синергетических представлений об объективной случайности является явно недостаточной. Так, «дискуссионным остается вопрос, действуют ли динамические законы и, следовательно, существует ли необходимость в лапласовском смысле на квантово-механическом уровне» [9, с. 54]. Функционирование психики, сознания также не может считаться в основном изученным (а это, разумеется, сказывается на толковании проблемы мо-делирования функций сознания, интеллекта человека), что не позволяет использовать процессы в этой сфере как полноценное обоснование соответствующих синергетических идей. Поэтому об-суждаемая синергетическая методологическая позиция должна использоваться с осторожностью, не как шаблон.

Рассмотрим подробнее проблему психики, сознания в контексте синергетики и антрополо-гических, социокультурных измерений техноинтеллектуализации антропосферы. Как указали Е. Н. Князева и С. П. Курдюмов, синергетика практически не учитывает роль сознательного фак-тора духовной и идеологической сферы. Синергетика не рассматривает возможность человека со-знательно противодействовать макротенденциям самоорганизации, которые являются присущи-ми социальным общностям: «Если мы анализируем конкретную социальную ситуацию, челове-ческий фактор выступает как задающая функция, тогда как общие тенденции самоорганизации,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 24: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

24

выявляемые синергетикой, оказываются на заднем плане?» [7, с. 58]. Следует также не забывать, что сочетание различных факторов социальной жизни в случае отдельного человека или малой со-циальной группы ведет к уникальному завершению той или иной коллизии, которое, как отмечают упомянутые исследователи, практически невозможно предсказать и уложить в русло синергетиче-ского графика.

По нашему мнению, речь может идти прежде всего о том, что фактор свободы воли человека во многом «выпадает» из синергетического анализа, а это является важным методологическим ограничением при рассмотрении антропотехносферы. Ведь человек должен не просто понимать процессы техноинтеллектуализации, но и очертить стратегию коррекции соотношения конструк-тивных и деструктивных последствий упомянутых процессов, стратегию, имплементация которой и проявит обсуждаемую свободу воли, «поскольку интенции и действия людей формируют аттрак-торы, меняющие облик социального» [2, с. 54].

В контексте новизны синергетики отметим, что многие из синергетических концептов суще-ствовали задолго до появления термина «синергетика». По мнению автора, мыслители, которые занимались синергетикой (в широком смысле), почти с самого начала переоценивали степень новизны того, что они делали. Бесспорно, новизна была и есть. Но типичными можно считать утверждения вроде: «представления о научности как в естественных науках, так и в гуманитарных и общественных были сформулированы по образцу ньютоно-картезианской физики. Сегодня мно-гие ученые начинают отчетливо осознавать недостатки механистического, ньютоно-картезианско-го взгляда на мир и необходимость радикальным образом пересмотреть философские основания своих дисциплин...» [5].

В этом контексте показательным, хотя и несколько абсолютизирующим противоположные по-зиции, является мнение В. Б. Губина: общественные науки, а также большая часть естественных, например биология и геология, после середины XIX в. были более нелинейными, «синергийны-ми», чем механика и физика до недавнего времени (в недрах какой науки зародилась синергетика, общеизвестно. – В. К.). Согласно В. Б. Губину, физика является одной из наиболее несистем ных наук, и в этом отношении на самом деле именно ей приходится подтягиваться к другим есте-ственным, а также гуманитарным наукам. Здесь общественным наукам (очевидно, философии также. – В. К.), которые умеют выделять в сложном мире главные моменты и оперировать ими, нечему поучиться у царицы естественных наук [3, с. 151–152] – распространенное игнорирование данного тезиса является примером отсутствия надлежащего внимания последовательным попыт-кам фальсификации в контексте синергетики.

По нашему мнению, хотя в определенном количестве концепций тех же общественно-гумани-тарных наук «досинергетических» времен и можно найти чрезмерную линейность, но не следует переоценивать значение нелинейности. И концепт «линейность», и концепт «нелинейность» явля-ются инструментами анализа. Действительность обнаруживает сложные взаимные переходы, вза-имопроникновение того, что мы называем линейностью и нелинейностью. Навешивание ярлыков не позволяет увидеть анализ нелинейности там, где он был в старых концепциях, хотя и под дру-гими названиями. В то же время опрометчивое применение синергетики приводит к шаблонному усмотрению нелинейности при рассмотрении феноменов чуть ли не в любом аспекте.

С учетом дискуссии о границах применения синергетики очевидна возможность трансформа-ции ее определенных современных основоположений, что, безусловно, должно учитываться ис-следователями при применении синергетической методологии, в контексте нашей работы – как средства рефлексии процессов техноинтеллектуализации антропосферы. Следовательно, можно констатировать незавершенность процесса становления синергетики в ее философско-методо-логических измерениях.

Таким образом, философские исследования с применением синергетической методологии, в частности исследования процессов техноинтеллектуализации антропосферы, должны характе-ризоваться осознанием следующего:

а) явление самоорганизации, на котором делается акцент в современном «синергетическом» дискурсе, не является универсальным; взвешенный подход к синергетической методологии дол-жен учитывать, когда и какие процессы техноинтеллектуализации следует анализировать как са-моорганизационные и организационные;

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 25: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

б) переоценке методологического значения «нелинейного» мировоззрения препятствует по-нимание «линейности» и «нелинейности» прежде всего как концептов-инструментов анализа;

в) фактор свободы воли человека во многом «выпадает» из синергетического анализа, что яв-ляется важным методологическим ограничением в контексте определения стратегии дальнейшего развития техноинтеллектуализирующейся антропосферы;

г) синергетическое переосмысление концепта «случайность» требует дальнейшего обос нова ния; д) синергетика находится в процессе становления и развития, соответственно, должна учиты-

ваться незавершенность становления синергетики в ее философско-методологическом аспекте, в контексте нашей работы – как средства рефлексии процессов техноинтеллектуализации антро-посферы;

е) в современных исследованиях часто не уделяется должного внимания последовательным попыткам фальсификации, что ведет к пансинергетизму в философии.

В то же время синергетика как основа междисциплинарного синтеза знания, сближения упомя-нутых западной и восточной парадигм, как методология понимания причин эволюционных кризи-сов, стохастических потрясений и т. д. (при условии учета ее естественных ограничений) способ-на выполнять роль одной из ведущих методологий анализа процессов техноинтеллектуализации антропосферы.

Литература1. Богатая, Л. Н. На пути к многомерному мышлению / Л. Н. Богатая. – Одесса, 2010.2. Гребенщикова, Е. Г. Технологии форсайта: от предсказаний – к конструированию будущего / Е. Г. Гребенщикова //

Глобальное будущее 2045. Конвергентные технологии (НБИКС) и трансгуманистическая эволюция. – М., 2013. – С. 49–58.3. Губин, В. Б. Отзыв на автореферат, или синергетика как новый пирог для «постнеклассических» ученых /

В. Б. Губин // Философские науки. – 2003. – № 2. – С. 121–155.4. Індустрія наукових знань доби високої електроніки / В. С. Лук’янець, О. М. Кравченко, О. Я. Мороз [та ін.]. – К., 2013.5. Капра, Ф. Уроки мудрости: Разговоры с замечательными людьми / Ф. Капра. – М.; К., 1996.6. Князева, Е. Н., Курдюмов, С. П. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры /

Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. – СПб., 2002. 7. Князева, Е. Н., Курдюмов, С. П. Синергетика: Нелинейность времени и ландшафты коэволюции / Е. Н. Князева,

С. П. Курдюмов. – М., 2007.8. Кочубей, Н. В. Становление самосознания постнеоклассической науки / Н. В. Кочубей // Наука и образование:

современные трансформации. – К., 2008. – С. 148–161.9. Левин, Г. Д. Необходимость и случайность / Г. Д. Левин // Новая философская энциклопедия. – М., 2010. – Т. 3. –

С. 53–54.10. Малинецкий, Г. Г. Самоорганизация, психология, искусственный интеллект. Открытые проблемы / Г. Г. Мали-

нецкий // Вопросы искусственного интеллекта // Вестн. НСМИИ РАН. – 2008. – № 1. – С. 42–60.11. Модификация человека. Научные, технологические и моральные границы (круглый стол журнала «Человек») //

Человек. – 2008. – № 1. – С. 108–120.12. Мороз, О. Я. Самоорганізація в дослідженнях з кібернетики, штучного інтелекту та синергетики / О. Я. Мороз //

Філософські науки: Випуск 2. – Суми, 2008. – С. 28–39.13. Самарская, Ю., Коцило, Д. Опасный сосед: электромагнитное поле / Ю. Самарская, Д. Коцило // Ваш доктор:

медицинский практикум. – 2012. – № 45. – С. 4.14. Сергеев, С. Ф. Наука и технология XXI века. Коммуникации и НБИКС-конвергенция / С. Ф. Сергеев // Глобальное

будущее 2045. Конвергентные технологии (НБИКС) и трансгуманистическая эволюция. – М., 2013. – С. 158–168.15. Drexler, E. K. Engines of Creation 2.0: The Coming Era of Nanotechnology / E. K. Drexler. – USA: WOWIO, 2007. – 646 p.

V. Yе. KARPENKO

SYNERGETICS AS A METHODOLOGY FOR ANALYSIS OF ANTHROPOSPHERE TECHNO-INTELLECTUALIZATION PROCESSES

Summary

To clarify the methodological tools in aims to philosophical understanding of anthroposphere techno-intellectualization processes, the author begins with one of the leading of them which is synergetics.

The purpose of the work is consideration of basic methodological approaches in this aspect. Relevant at the present stage of development of science ones have been chosen.

Article corresponds an attempt to determine as a kind of integrity the achievements and borders of synergetic methodology use in this context.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 26: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

26

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 316.64:329.1/6(476)

С. В. ХАМУТОВСКАЯ

ПОЛИТИЧЕСКИЕ УСТАНОВКИ КАК КОМПОНЕНТ ОТНОШЕНИЯ ГРАЖДАН К ПОЛИТИКЕ

Институт социологии НАН Беларуси

(Поступила в редакцию 02.04.2013)

Одной из важнейших целей «Национальной стратегии устойчивого развития Республики Беларусь на период до 2020 года» провозглашено создание таких условий, при которых каждый гражданин, социальная группа и организация будут иметь возможность в полной мере «участво-вать в процессе разработки и принятия государственных решений», получать информацию о по-следствиях реализации принятых решений, «оценивать их воздействие на структуры граждан-ского общества, деятельность социально-политических институтов» [1, с. 171]. При этом в хо-де становления и развития демократического правового социального государства, гражданского общества, поиска оптимальных механизмов налаживания диалога населения и власти в современ-ных инновационных условиях, характеризующихся качественными переменами во всех сферах жизнедеятельности (начиная с экономической), определением эффективных способов адаптации различных социальных групп к данным изменениям, мобилизацией инновационного потенциала человека, общества и государства, переосмыслением значения человеческого и социального капи-талов и рассмотрения последних как главных источников формирования национальной иннова-ционной системы, особую актуальность приобретает исследование политических установок как эмоционального компонента отношения граждан Беларуси, являющихся согласно Конституции единственным источником государственной власти, на политику с целью определения мотивации их поведения в данной сфере жизнедеятельности и возможностей ее корректировки.

Изначально понятие «установка» начало применяться в конце 80-х годов XX века в области экспериментальной психологии в трудах немецкого психолога Л. Ланге в ходе анализа специфики такого феномена, как «восприятие». В дальнейшем к использованию данного термина для обозна-чения целостной модификации состояния субъекта, направляющей его реакции и взаимодействие, обращались такие зарубежные авторы, как, к примеру, Г. Олпорт [2, с. 961]. Вслед за У. Томасом и Ф. Знанецким, обозначившим в социологии социальную установку понятием «аттитьюд», он определил содержание последнего как «состояние сознания и нервной системы, выражающее го-товность и организованное на основе предшествующего опыта; аттитюд оказывает направляющее и динамическое влияние на реакции индивида относительно всех объектов, к которым он (атти-тюд) имеет отношение» [3, с.153]. При этом отличие аттитьюда от «установки» в ее психологи-ческом смысле заключается в том, что он «фиксирует в большей мере ценностное (нормативное) отношение к социальному объекту, указывает и на факт переживания, и на факт разделенности (коммуницируемости)» [2, с. 961]. Что касается ценностей, то по сравнению с ними установки имеют более «высокую степень конкретности» [4, с. 45], так как отражают отношение людей не к идеальным, а к конкретным объектам.

Представитель грузинской психологической школы Д. Н. Узнадзе указывал, что «в случае на-личия какой-нибудь потребности и ситуации ее удовлетворения в субъекте возникает специфи-ческое состояние, которое можно охарактеризовать как его установку к совершению определен-ной деятельности, направленной на удовлетворение его актуальной потребности» [5, с. 170]. Тем

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 27: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

27

самым он подчеркивал, что установка предполагает, во-первых, готовность личности к опреде-ленному действию в том или ином направлении, а во-вторых, наличие взаимосвязи потребностей индивида и окружающей его на момент возникновения данных потребностей среды. Позднее по-следователями Д. Н. Узнадзе было выявлено, что в результате многократного повторения потреб-ностей и ситуаций во внешней среде установки приобретают фиксированный характер.

В дальнейшем в социальной психологии и социологии было выработано множество теорий, по-разному трактующих основу, структуру, функции и механизм возникновения установок (атти-тьюдов). В рамках данной статьи, не умаляя достоинств иных теорий, представляется целесо-образным придерживаться взглядов Л. И. Божовича, который экспериментально доказал, что «вну-тренняя позиция личности взаимодействует с ситуационными мотивами по принципу соподчине-ния, оказывая тем самым непосредственное влияние на реальное поведение в условиях «борьбы мотивов» [6, с. 15]. Ключевым аспектом в его работах было указание того, что, по его мнению, мотивация человека базируется на «эмоциональной значимости предмета потребности», т. е. уста-новки являются преимущественно эмоционально окрашенными [7]. Российский исследователь Г. Г. Дилигенский писал о том, что эмоция, «аффект – наиболее «психологический» и наиболее ин-дивидуальный из всех компонентов установки: если знания и ценности могут быть механически усвоены человеком из его социально-культурной среды и представлять собой лишь явление обще-ственного сознания, то эмоция по поводу объекта установки означает, что отношение к объекту переживается субъектом, что данный объект так или иначе затрагивает сферу потребностей лич-ности. Установка, не имеющая отчетливо выраженного эмоционального компонента, скорее всего, является слабой, не играет большой роли в мотивации и поведении человека» [3, с. 187]. Исходя из вышесказанного, при исследовании политических установок как эмоционального компонента отношения граждан к политике последние можно определить как эмоциональную готовность ин-дивида к тем или иным действиям в политической сфере в зависимости от чувств симпатий или антипатий к конкретным политическим субъектам, объектам с учетом особенностей внутреннего восприятия характера сложившейся вокруг индивида внешней политической ситуации. В таком понимании политические установки изначально формируются в подсознании человека, затем, в определенной степени влияя на его сознательное поведение, могут получить выражение в виде политических предрассудков, стереотипов, мифов, воплотиться в политическом поведении.

Применив к политическим установкам идею М. Рокича о дифференциации актуальных атти-тьюдов, можно говорить об их делении на установки на политическую ситуацию (или ее свой-ства), в возникновении которых ведущую роль играют полученный ранее политический опыт и политическая ситуация, и установки на политический объект (или его свойства), отража-ющий предмет той или иной политической потребности индивида [8, p. 148–152]. При этом одни и те же политические явления могут вызывать у разных людей разные установки – как на ситуа-цию, так и на объект в зависимости от структуры и иерархии потребностей. Рассмотрим установ-ки на политическую ситуацию и на объект в виде политически значимых для индивида идеоло-гических предпочтений на конкретных примерах.

Так, согласно результатам социологического мониторинга общественного мнения, проведен-ного Институтом социологии НАН Беларуси весной 2012 года (выборка составила более двух тысяч человек во всех областях и городе Минске), 17,0 и 22,7 % опрошенных соответственно оце-нивали сложившуюся на тот момент в Беларуси политическую ситуацию как спокойную и скорее спокойную; 19,2 % считали ее неопределенной. Еще 9,6 и 9,4 % респондентов указывали, что, на их взгляд, политическая ситуация напряженная или скорее напряженная. Примерно одна пятая часть опрошенных (24,6 %) затруднились ответить на этот вопрос. Мнения относительно того, из-менилась ли и как политическая ситуация в стране в течение 2012 года, отражены в табл. 1.

Из табл. 1 видно, что в основном граждане склонялись к утверждению того, что политиче-ская ситуация осталась без изменений. При этом в совокупности количество тех, кто был убежден в том, что последняя немного либо существенно ухудшилась, почти вдвое превысило число тех, кто придерживался обратной позиции (существенно либо немного улучшилась).

В дальнейшем в рамках социологического исследования, проведенного Институтом социо-логии НАН Беларуси в ноябре-декабре 2012 года (выборка составила более двух тысяч человек

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 28: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

28

во всех областях и городе Минске), выяснилось, что подобные оценки привели к формированию у граждан политической установки, направленной на реформирование политической системы (табл. 2).

Т а б л и ц а 1. Распределение ответов респондентов на вопрос: «Как, на Ваш взгляд, изменилась политическая ситуация в стране за минувший год?», 2012 г., %

Варианты ответа Итого

Существенно улучшилась 2,7Немного улучшилась 8,8Не изменилась 32,5Немного ухудшилась 14,0Существенно ухудшилась 7,6Затрудняюсь ответить 33,8

Т а б л и ц а 2. Распределение ответов респондентов на вопрос: «На Ваш взгляд, нуждается ли в реформировании существующая в стране политическая система?», 2012 г., %

Варианты ответа Итого

Да, нуждается 20,5Скорее да, чем нет 18,7Скорее нет, чем да 16,2Нет, не нуждается 17,1Затрудняюсь ответить 26,9

К числу наиболее важных перемен, востребованных обществом, были отнесены: повышение эффективности и открытости работы государственного аппарата; установление контроля за дохо-дами и расходами чиновников; усиление ответственности руководителей всех уровней за приня-тые решения, что свидетельствует о сохранении ряда проблем в области дебюрократизации госу-дарственного аппарата. В 2012 году часть опрошенных (в среднем от 27 до 35 %) утверждали, что, по их мнению, за последние 2-3 года эффективность работы таких органов власти и управления, как парламент, правительство, местные органы власти, учреждения здравоохранения, службы жи-лищно-коммунального хозяйства и других, осталась без изменений, т. е. существенно не понизи-лась, но и не повысилась.

Известно, что на базе устойчивых политических установок как эмоционального компонента отношения граждан к политике у людей легче происходит процесс политической идентификации, формируется эмоциональная приверженность определенным политическим партиям, институтам, лидерам, те или иные идеологические пристрастия. Российский исследователь Е. Ю. Мелешкина считает, что «в условиях, когда система установок хорошо структурирована и устойчива, могут быть выявлены относительно надежные корреляции между отдельными установками, например, идеологическими пристрастиями, партийной идентификацией, статусными диспозициями и ре-зультирующим выбором в ходе голосования» [9, с. 180]. Однако если установки не устойчивы, что чаще всего наблюдается в транзитивных странах, таких как, например Россия и Беларусь, то целесообразно изучать различные виды установок по отдельности. Так, относительно идеологи-ческих пристрастий белорусских граждан можно отметить, что по результатам социологического исследования, проведенного Институтом социологии НАН Беларуси в ноябре-декабре 2012 года (выборка составила более двух тысяч человек во всех областях и городе Минске), выяснилось, что в нашей стране политическая идентификация более вероятна на базе политической идеологии, так как для опрошенных граждан ценность представляют не сами политические партии и их лидеры как политические субъекты, а их идейно-политическая составляющая. К примеру, коммунисты в нашей стране на протяжении долгого исторического периода продолжают иметь вполне опреде-ленную группу своих сторонников и даже, несмотря на их разделение на две партии на некоторое время, количество приверженцев их исходной идеологической ориентации сохраняется, что обе-спечивает им представительство во всех созывах Национального собрания Республики Беларусь. В ходе опроса 12,9 % респондентов отметили, что разделяют коммунистические идеи. Однако наряду с этим достаточно большим оказалось число опрошенных, которые были приверженцами

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 29: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

29

таких политических идеологий, как социал-демократическая (19,5 %) и либерально-демократи-ческая (18,5 %), получивших в течение последних нескольких десятилетий широкое распростра-нение во многих странах мира, особенно провозгласивших себя демократическими правовыми государствами. Но при этом конкретные идеи и программы каждой отдельно взятой политиче-ской партии, выражающей социал-демократическую и либерально-демократическую идеологию в Беларуси, находили поддержку у меньшего числа опрошенных по сравнению с Коммунистической партией Беларуси. Менее популярными оказались такие политические идеологии, как национал-патриотическая и консервативная: их идейные установки были близки соответственно 7,5 и 6,7 % опрошенных. Последнее место разделили национализм, идеи которого были привлекательными для 3,3 % респондентов, и анархизм, чьи позиции оказались приемлемыми для 0,4 % респонден-тов. Примерно треть опрошенных (29,1 %) не разделяли идей и взглядов никаких идейно-полити-ческих течений, 17,0 % затруднились ответить на данный вопрос.

Как коммунистические свои идеологические пристрастия оценивали опрошенные белорусы от 60 лет и старше, в равной степени мужчины и женщины, по социальному положению руково-дители низшего звена, а также неработающие и работающие пенсионеры, определяющие свой ма-териальный достаток как «хороший» или «скорее хороший», без существенных различий по типу населенного пункта проживания (город/село), по семейному статусу вдовцы (вдовы).

Склонны были считать себя либерал-демократами главным образом молодые люди до 30 лет, почти в одинаковом количестве мужчины и женщины, учащиеся и студенты, предприниматели, фермеры и самозанятые, служащие и специалисты непроизводственной сферы со «скорее хоро-шим» или «хорошим» материальным достатком, проживающие в основном в городе, по семейно-му положению холостые (незамужние) и состоящие в незарегистрированном браке.

К социал-демократам себя относили опрошенные в возрасте до 30 и от 30 до 59 лет, без зна-чимых отличий по полу, руководители среднего и высшего звена, военнослужащие и сотрудники правоохранительных органов, также убежденные в том, что их материальное положение «хоро-шее» или «скорее хорошее», преимущественно горожане, проживающие в незарегистрированном браке, холостые (незамужние).

Не разделяли никаких политических взглядов респонденты от 30 до 60 лет и старше, крестьяне и рабочие сельского хозяйства, рабочие, работающие и неработающие пенсионеры, безработные, затруднившиеся охарактеризовать свое материальное положение либо обозначившие его как «ско-рее плохое» или «среднее», главным образом сельчане, разведенные либо вдовцы (вдовы).

Таким образом, подводя итог вышесказанному, можно сделать следующие выводы:во-первых, политические установки, рассматриваемые как эмоциональный компонент отно-

шения граждан к политике, способны существенно варьироваться по видам и уровням;во-вторых, в зависимости от степени устойчивости политические установки возможно иссле-

довать как комплексно, так и по отдельности. Для транзитивных государств, в которых политиче-ская сфера подвергается существенным системным трансформациям, в том числе нашей страны, предпочтительнее последнее;

в-третьих, идеологические пристрастия граждан Беларуси, формирующиеся на базе политиче-ских установок, в определенной степени коррелируют с социально-демографическими факторами (такими, как возраст, пол, социальный статус, семейное положение, оценка материального поло-жения и другими). При этом некоторые из них (например, возраст, пол) являются предписанны-ми, а часть складывается, исходя из особенностей субъективного восприятия окружающего мира и себя в нем, специфики социализации, в том числе политической и т.п. Интересным является и то, что в сознании индивида, придерживающегося тех или иных идеологических предпочтений, возникает положительная установка по отношению к соответствующим политическим силам, их представляющим, благодаря чему отрицательные сведения об их деятельности не будут прини-маться, а скорее подвергнутся отрицанию.

Литература1. Национальная стратегия устойчивого социально-экономического развития Республики Беларусь на период

до 2020 г. / Нац. комиссия по устойчивому развитию Респ. Беларусь ; редкол.: Я. М. Александрович [и др.]. – Минск: Юнипак, 2004. – 200 с.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 30: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

2. Булынко, Д. М. Социальная установка / Д. М. Булынко // Новейший социологический словарь; сост. : А. А. Гри-цанов, В. Л. Абушенко, Г. М. Евелькин, Г. Н. Соколова, О. В. Терещенко. – Минск, 2010. – С. 960–961.

3. Дилигенский, Г. Г. Социально-политическая психология : учеб. пособие для высших учеб. заведений / Г. Г. Ди-лигенский. – М.: Новая школа, 1996. – 352 с.

4. Воат, А. А. Роль политических установок в процессе стереотипизации массового сознания / А. А. Воат // Исто-ри ческие, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и прак-тики. – Тамбов : Грамота. – 2010. – № 1 (5). – С. 45–47 [Электронный ресурс]. – 2010. – Режим доступа : http://www.gramota.net/materials/3/2010/1/8.html. – Дата доступа : 21.03.2013.

5. Узнадзе, Д. Н. Экспериментальные основы психологии установки / Д. Н. Узнадзе. – Тбилиси : Изд. АПН Груз. ССР, 1961. – 210 с.

6. Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности / В. А Ядов [и др.] ; под ред. В. А. Ядова. – Ленинград : Наука, 1979. – 264 с.

7. Божович, Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте / Л. И. Божович. – М. : Просвещение, 1968. – 464 с.8. Rokeach, M. Beliefs, attitudes, and values / M. Rokeach. – San Francisco : Jossey-Bass, Inc. – 214 p.9. Мелешкина, Е. Ю. Российский избиратель : установки и выбор / Е. Ю. Мелешкина // Первый электоральный

цикл в России (1993–1996 гг.); общ. ред. : Е. Ю. Мелешкина, В. Я. Гельман, Г. В. Голосов [и др.]. – М., 2000. – Гл. 7. – С. 177–211.

S. V. KHAMUTOUSKAYA

POLITICAL AIMS AS A COMPONENT OF CITIZEN’S BEHAVIOR TOwARDS POLICY

Summary

Definitions of the aims and social attitudes has been mentioned in the article. Their difference from each other, and also from “values” has been revealed, too.Political aims are considered in context of the emotional relations of citizens to a policy. Aims of the population of our country have been analyzed on the base of sociological researches conducted by Institute of Sociology of National Academy of Sciences of Belarus. Pointed researches have been made for the political situation and object in the form of politically significant for individuals

ideological preferences.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 31: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

31

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

гісторыя

УДК 947.6

В. В. ДАНіЛОВіЧ

УДЗЕЛ МОЛАДЗІ Ў ГРАМАДСКІМ ЖЫЦЦІ САВЕЦКАЙ БЕЛАРУСІ Ў 20–30-я гг. ХХ ст.

інстытут гісторыі НАН Беларусі

(Паступіў у рэдакцыю 28.10.2014)

Пачатак 1920-х гг. характарызаваўся значным зніжэннем інтэнсіўнасці грамадскага жыцця і па-шырэннем пасіўных настрояў у грамадстве Савецкай Беларусі, у тым ліку і сярод моладзі. Такое стаўленне юнакоў і дзяўчын да грамадскага жыцця цалкам зразумела, бо цэлых пяць гадоў у выніку бурлівых рэвалюцыйных і ваенных падзей жыццё грамадства проста віравала. Так, напрыклад, у той час адзначалася, што большасць слухачоў Беларускага дзяржаўнага ўніверсітэта адрозніваліся сацыяльнай пасіўнасцю і апатыяй [1, с. 207].

Разам з тым палітыка бальшавікоў, накіраваная на змену каштоўнасных арыенціраў грамадства праз вылучэнне на перадавыя пазіцыі грамадскага развіцця пралетарыяту як гегемона і рэзкую крытыку інтэлігенцыі, стварала канфліктную атмасферу ў грамадстве. У выніку ў гарадах ССРБ у пачатку 1920-х гг. адзначаліся непаразуменні і канфлікты паміж рабочай і вучнёўскай моладдзю [2, л. 8, 31].

Нягледзячы на гэта, удзел маладога пакалення ў грамадскім жыцці не спыніўся. Аднак боль-шую грамадскую актыўнасць праяўлялі маладыя людзі ва ўзросце пасля 20 гадоў [3, л. 1], што можна патлумачыць іх большай жыццёвай дасведчанасцю і, як вынік, свядома сфарміраваным жаданнем да самаўдасканалення і прынясення карысці грамадству.

У ССРБ, Віцебскай і Гомельскай губернях вырасла колькасць, ажывіліся арганізацыя і дзей-насць рознага роду прыватных юнацкіх спартыўных клубаў і гурткоў, якія мелі нацыянальны ха рактар, а таксама скаўтызм [3, л. 6; 4, л. 13]. Аднак рашэннем улад рэспублікі недзяржаўныя нацыянальныя спартыўныя аб’яднанні былі ліквідаваны. Увогуле ў Савецкай Беларусі ствараліся розныя апалітычныя гурткі [5, л. 17]. Яны аб’ядноўвалі моладзь па інтарэсах, але масавым уплывам не карысталіся і да таго ж разглядаліся ўладамі як нядобранадзейныя. Такая пазіцыя ўладных структур перашкаджала пашырэнню грамадскіх маладзёжных аб’яднанняў і сведчыла аб жаданні савецкага кіраўніцтва кантраляваць і накіроўваць грамадскую актыўнасць маладога пакалення, што цалкам зразумела.

Значны ўплыў на грамадскае жыццё аказаў выдадзены ЦВК ССРБ 11 кастрычніка 1922 г. дэкрэт «Аб парадку зацвярджэння і рэгулявання таварыстваў і саюзаў, якія не прадугледжваюць мэт атрымання прыбытку, і аб парадку нагляду за імі». Ён моцна абмежаваў свабоднае існаванне грамадскіх арганізацый. Усе дакументы на іх рэгістрацыю спачатку накіроўваліся ў Наркамат унутраных спраў ССРБ, а адтуль – у Дзяржаўнае палітычнае ўпраўленне (ДПУ) Беларусі. Толькі пасля санкцыі ДПУ статут і іншыя рэгістрацыйныя дакументы зацвярджаліся ў міліцыі. Для рэ-гістрацыі неабходна было прадставіць: статут арганізацыі; спіс яе заснавальнікаў з указаннем іх месца жыхарства, сацыяльнага паходжання і маёмаснага стану, працоўнага стажу з 1914 г., а таксама партыйнасці; указаць месца знаходжання рэгіструемай арганізацыі. Пасля прыняцця дэ-крэта была праведзена перарэгістрацыя грамадскіх арганізацый і аб’яднанняў [1, с. 182].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 32: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

32

Зразумела, актыўна ўплываць на грамадскае жыццё маладога пакалення імкнуўся і камсамол, які адводзіў вядучае месца прапагандзе ленінскага вучэння аб саюзе рабочага класа з працоўным сялянствам, іх сумеснай барацьбе з цяжкасцямі аднаўленчага перыяду за поўную перамогу сацыялізму [6, с. 105]. Камсамольскія арганізацыі ССРБ, Віцебскай і Гомельскай губерняў вялі агітацыйную і прапагандысцкую дзейнасць у падтрымку праводзімай дзяржаўнай палітыкі [7, л. 58; 8, л. 1; 9, л. 3]. Напрыклад, у 1921 г. яны паспяхова правялі кампанію 1 мая, у якой прыняла ўдзел вялікая колькасць беспартыйнай моладзі [4, л. 64]. Толькі ў 1923 г. камсамольцамі былі праве-дзены 27 мітынгаў, лекцый і дакладаў у гарадах Савецкай Беларусі, 208 – у сельскай мясцовасці; 1 экскурсія ў горадзе і 5 – на перыферыі; 40 гутарак і чытак газет у гарадах, 651 – на вёсцы; пастаўлена 7 жывых газет у гарадах і 6 – у сельскай мясцовасці; выпушчана 6 насценных газет у гарадах і 12 – на вёсцы. Усяго падобнай працай было ахоплена амаль 13 тысяч юнакоў і дзяўчын [10, л. 15]. Канечне, гэта была зусім невялікая лічба ў адносінах да агульнай колькасці моладзі Савецкай Беларусі, асноўная частка якой заставалася па-за ўплывам саюза, але і сам ён у той час налічваў вельмі малую колькасць членаў. Нягледзячы на гэта, сцвярджалася, што камсамол ССРБ трымаў пад сваім уплывам 75 % моладзі рэспублікі [11, л. 9, 81], што, на наш погляд, з’яўляецца яўным перабольшаннем.

Камсамольцы ССРБ удзельнічалі ў судах па справах моладзі, адстойваючы яе эканамічныя і грамадскія правы, разгортвалі адпаведныя кампаніі [2, л. 64].

Паспяхова прайшло святкаванне юбілею КСМБ у 1923 г. Толькі ў Мінску ў ім удзельнічалі 5 тысяч чалавек [12, л. 76]. У 1924 г. святкаванне гадавін ЛКСМБ таксама ахапіла вялікую частку беспартыйных маладых людзей. У Віцебску, Магілёўскай і Полацкай акругах адбыліся канферэн-цыі беспартыйнай рабоча-сялянскай моладзі, на якіх значная колькасць удзельнікаў заявілі аб жаданні ўступіць у камсамол [13, л. 22, 51].

Неабходна адзначыць, што ЦК ЛКСМБ меў прадстаўнікоў у Цэнтральных камітэтах Тава ры-ства ўзаемадапамогі, Добраахвотнага таварыства сяброў хімічнай абароны і хімічнай прамыс ло-васці, Міжнароднай арганізацыі дапамогі рэвалюцыянерам (МАДР) і Таварыства сяброў паве тра-нага флоту [14, л. 134; 15, л. 63, 66; 16, л. 24]. Камсамольцы ўдзельнічалі ў стварэнні і працы рэс-публіканскага Таварыства пацярпелых ад інтэрвенцыі і акупацый [14, л. 41]. У лістападзе 1924 г. прадстаўнік ЦК камсамола рэспублікі ўдзельнічаў у Краязнаўчым з’ездзе БССР [15, л. 48].

Але часта выбраныя ў розныя грамадскія структуры камсамольцы не ведалі, як працаваць і што рабіць [13, л. 20]. Яны адрываліся ад камсамола, хаця на грамадскую працу вылучаліся ячэйкамі і камітэтамі саюза і ў сваёй дзейнасці павінны былі падпарадкоўвацца ім [17, л. 15, 17]. Гэта сведчыць аб адсутнасці ў саюзе арганізацыі працы камсамольцаў у грамадскіх структурах і фармальным падыходзе да гэтай справы.

З ліпеня 1924 г. актывізаваўся ўдзел у грамадскім жыцці навучэнцаў педтэхнікумаў БССР [18, л. 17]. Адпаведна актывізаваў сваю дзейнасць сярод настаўнікаў і камсамол. У лістападзе–снежні 1924 г. камсамольцы ўдзельнічалі ў настаўніцкіх з’ездах у Савецкай Беларусі [13, л. 20]. Аднак, нягледзячы на гэта, сярод настаўнікаў адзначаліся спробы самастойна весці працу сярод моладзі, незалежна ад камсамольскай арганізацыі: стварэнне гурткоў і г. д. [19, л. 15], што сведчыць аб яшчэ недастатковым уплыве ЛКСМБ у навучальных установах.

У 1925 г. паляпшэнне матэрыяльнага становішча насельніцтва, шырокая дзейнасць усіх гра-мадскіх арганізацый у сувязі з курсам кампартыі на максімальнае ажыўленне іх працы павялічы лі грамадскую актыўнасць моладзі [20, л. 29; 21, л. 2]. Пры гэтым шмат яе грамадскіх арганізацый знаходзіліся пад уплывам і кіраўніцтвам ЛКСМБ [22, л. 34], яго ўздзеянне на маладое пакаленне значна вырасла [23, с. 17–18]. Увогуле ўдзел саюза ў грамадскай працы значна павялічыўся, як і колькасць камсамольцаў у грамадскіх арганізацыях.

Тым не менш назіралася замкнёнасць камсамола на выхаваўчай працы ўнутры саюза, што ад-рывала яго ад беспартыйнай моладзі і супрацьпастаўляла адных іншым. Замест усемагчымага спрыяння і дапамогі мясцовым кааператыўным і іншым грамадскім арганізацыям часта назіраліся спробы ЛКСМБ падмяніць іх сабой, узяць на сябе адміністрацыйна-камандныя функцыі, што падрывала аўтарытэт саюза ў грамадстве [24, л. 58; 25, л. 9]. Дэманстрацыі і нават карнавалы праводзіліся камсамольцамі аднатыпна [20, л. 4], колькасць падпіскі моладзі на газеты пад ціскам

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 33: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

33

камсамола вырасла, але яны фактычна не чыталіся [26, л. 20]. Адзначаліся няўважлівыя адносіны камсамольцаў да ўцягвання беспартыйных маладых рабочых (асабліва старэйшых узростаў) у актыўную грамадскую працу (у прафсаюзах, таварыствах, на прадпрыемствах) і вылучэння на выбарах у структуры грамадскіх арганізацый лепшых з іх; адсутнасць гнуткіх форм працы сярод беспартыйных маладых працаўнікоў прыватных прадпрыемстваў [21, л. 3]. Увогуле сувязь кам-самола з беспартыйнай моладдзю характарызавалася як вельмі дрэнная [26, л. 17]. Былі выпадкі, калі маладыя людзі заяўлялі, што лепш уступіць у ячэйкі МАДРа, чым у ячэйкі ЛКСМБ [27, л. 63].

Сярод камсамольцаў грамадскіх арганізацый характэрнымі з’явамі былі слабая працаздоль-насць, адрыў ад ячэйкі і перагружанасць (удзел у некалькіх грамадскіх структурах) [28, л. 26]. Аўтарытэт і праца членаў саюза ў грамадскіх арганізацыях не ўсюды былі аднолькавыя. Часам з-за несправядлівых учынкаў яны не карысталіся аўтарытэтам [27, л. 68]. Вельмі малы працэнт камсамольцаў быў выбраны ў камітэты ўзаемадапамогі [29, л. 45]. Члены саюза слаба ўдзельнічалі ў расцэначна-канфліктных камісіях на прадпрыемствах, бо яны працавалі ў рабочы час [30, л. 31]. У некаторых рэгіёнах камсамольцы, выдзеленыя ці выбраныя ў грамадскія арганізацыі, працяглы час іх не наведвалі [31, л. 53].

У цэлым удзел камсамола ў грамадскім жыцці лічыўся недастатковым. Грамадская праца ячэек ЛКСМБ канцэнтравалася ў прафсаюзах, кааперацыі, МАДРы, Авіяхіме і шэфскіх таварыствах. У добраахвотных таварыствах камсамольцы былі больш актыўнымі [32, л. 151].

Увогуле значная колькасць членаў саюза была ўцягнута ў розныя добраахвотныя таварыствы. Але часта гэта было фармальнае сяброўства. У прыватнасці, камсамольцы складалі большую колькасць у актыве МАДРа і Авіяхіма. Ячэйкі ЛКСМБ, асабліва на вёсцы, арганізоўвалі ячэйкі гэ-тых грамадскіх арганізацый. Але камсамол недастаткова ўдзельнічаў у ажыўленні прапагандысц-кай працы таварыстваў, ячэйкі саюза часта падмянялі ячэйкі таварыстваў, не ўлічваліся імкненні, інтарэсы і ініцыятывы радавых камсамольцаў [33, л. 22].

Перад уладнымі структурамі ставілася задача перашкаджаць дзейнасці не звязаных з ЛКСМБ аб’яднанняў моладзі [34, л. 9]. Таму меліся выпадкі адміністрацыйных ганенняў на грамадска актыўных маладых людзей [26, л. 20]. У выніку ў пачатку 1926 г. назіраўся спад грамадскай актыўнасці маладога пакалення [35, л. 10].

У 1927 г. ячэйкі ЛКСМБ удзельнічалі ў кааперыраванні беднаты, працоўнай дапамозе сем’ям чырвонаармейцаў, удовам. Камсамольцы ў адпаведных органах адстойвалі інтарэсы беднаты пры размеркаванні пазык і крэдытаў. Аднак лічылася, што ў цэлым саюз слаба ўдзельнічаў у гас-падарчай дапамозе беднаце праз грамадскія арганізацыі [36, л. 205].

Камсамольцы таксама ўваходзілі ў склад Беларускага таварыства Чырвонага крыжа. Аднак у 1927 г. адзначалася, што ЛКСМБ недастаткова вялася растлумачальная праца аб задачах Чыр-вонага крыжа, асабліва на вёсцы [37, л. 23]. З 1928 г. у ЦК Беларускага таварыства Чырвонага крыжа, а таксама ў склад яго вайскова-санітарнай камісіі і камісіі па аздараўленні працы і быту ўваходзілі прадстаўнікі рэспубліканскага камсамола [38, л. 265; 39, л. 45 – 46].

Большасць тагачаснай моладзі Савецкай Беларусі пражывала ў сельскай мясцовасці. Напры-кан цы першай паловы 1920-х гг. сярод гэтых маладых людзей таксама назіраўся рост грамадскай актыўнасці. Так, у Гомельскай губерні вясковай моладдзю стваралася шмат ініцыятыўных груп [17, л. 22]. Іх шырокая сетка ўтварылася і ў паветах губерні, далучаных да БССР. Кампартыяй ста вілася задача лепшых з членаў груп прыняць у камсамол, а астатніх распусціць [14, л. 19], што сведчыць аб жаданні камуністаў кантраляваць арганізацыйныя памкненні маладога пакалення і незацікаўленасці іх у самаарганізацыі моладзі. У выніку ў канцы кастрычніка 1924 г. бюро ЦК ЛКСМБ як станоўчы момант адзначала скарачэнне колькасці сялянскіх моладзевых ініцыя-тыўных груп [14, л. 154].

Па ўсіх сацыяльных праслойках вясковай моладзі назіралася актыўнасць у павелічэнні цягі ў ЛКСМБ і грамадскія арганізацыі [21, л. 10]. Разам з тым у пачатку 1926 г. у шэрагу рэгіёнаў БССР працягвалі існаваць непадкантрольныя ЛКСМБ гурткі сялянскай моладзі, якія вялі грамад-скую працу [28, л. 7].

На вёсцы слабай была грамадская актыўнасць батрацкай і бядняцкай моладзі (хутчэй за ўсё з-за цяжкага матэрыяльнага становішча), у адрозненне ад серадняцкай і кулацкай [22, л. 37].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 34: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

34

Бядняцкая моладзь заставалася слаба арганізаванай і амаль зусім не ўдзельнічала ў сходах беднаты, дзе ўвогуле мала абмяркоўваліся моладзевыя пытанні [40, л. 49 – 50]. Кулацкая моладзь на вёсцы імкнулася ўплываць на серадняцкую, уваходзіць у грамадскія арганізацыі і тым самым падрывала працу ячэек ЛКСМБ [41, л. 587].

Кампартыя ставіла перад камсамолам як адну з асноўных задач у яго грамадскай працы па-ляпшэнне дзейнасці кааперацыі і сялянскіх камітэтаў узаемадапамогі [17, л. 36]. І гэта задача выконвалася. Камсамольскі актыў удзельнічаў на вёсцы ў кааперацыі і сялянскіх камітэтах узаемадапамогі [22, л. 44]. Многія камсамольскія ячэйкі самі выступалі ініцыятарамі стварэння кааператываў і камітэтаў сялянскай узаемадапамогі. К канцу 1925 г. большасць сямей камсамоль-цаў БССР з’яўляліся пайшчыкамі кааператыўных таварыстваў, а ў Багушэўскім раёне гэты па-казчык быў нават стопрацэнтным [6, с. 138 – 139, 170].

Сяляне ў асобных рэгіёнах нават вылучалі камсамольцаў у грамадскія арганізацыі [31, л. 71]. Актыўна падтрымлівала камсамол моладзь вясковай беднаты [22, л. 45].

Шэраг поспехаў ЛКСМБ меў у вясковай спажывецкай кааперацыі, але слаба ўдзельнічаў у сель скагаспадарчай кааперацыі і меліярацыйных таварыствах [41, л. 587].

Пасля таго, як шмат членаў саюза на вёсцы ўступілі ў грамадскія арганізацыі і сталі прымаць актыўны ўдзел у іх працы, заможныя сяляне пачалі ганенні на гэтых камсамольцаў [42, л. 121].

У шэрагу акруг акрамя ўцягвання беспартыйнай моладзі ў працу хат-чытальняў праводзіліся дні сялянскай моладзі і дні сялянскай дзяўчыны. Але з мэтай пашырэння грамадскай актыўнасці маладых людзей не выкарыстоўваліся нефармальныя формы, такія як пасядзелкі ці вячоркі. Былі выпадкі, калі падчас святкавання 1 мая камсамольцы праганялі сялян з палявых работ [31, л. 47]. Вельмі слабай была масавая праца ЛКСМБ сярод батрацкай моладзі, зусім рэдка праводзіліся яе сходы, хаця ва ўсіх акругах даволі актыўна прайшлі канферэнцыі батрацкай моладзі [13, л. 30, 36], што сведчыць аб нежаданні ці няздольнасці камсамольскага кіраўніцтва і актыва развіваць гэту працу.

Усяго за 1926 г. камсамолам было праведзена 199 раённых канферэнцый і 2645 сельскіх сходаў, на якіх прысутнічала ў большасці батрацкая моладзь, але яе актыўнасць лічылася недастатковай [30, л. 48; 33, л. 15].

Увогуле ў сярэдзіне 1920-х гг. ЛКСМБ прымаў значны ўдзел у працы сельскіх камітэтаў уза-емадапамогі [27, л. 63]. Так, калі ў 1925 г. у сельскіх камітэтах узаемадапамогі налічвалася 355 камсамольцаў, а ў раённых – 52, то ў 1926 г. у камітэты ўзаемадапамогі было абрана 1684 кам-самольцы, з іх 696 (8 %) упаўнаважанымі, 653 (10,3 %) членамі сельскіх камітэтаў, 330 (19,7 %) членамі раённых і акруговых камітэтаў [43, л. 78 – 79]. Як бачым, у камітэтах узаемадапамогі высокі працэнт камсамольцаў знаходзіўся на адказнай працы, хаця яна была бясплатнай [33, л. 21], што сведчыць аб наяўнасці ў членаў саюза нематэрыяльных прыярытэтаў дзейнасці і жадання прынесці карысць грамадству. Аднак, нягледзячы на гэта, у 1927 г. вясковая моладзь заставала ся слаба ўцягнутай у камітэты сялянскай грамадскай узаемадапамогі, кааперацыю і г. д. [44, л. 4].

У кастрычніку – снежні 1924 г. назіраўся ўздым грамадскай актыўнасці яўрэйскай моладзі [13, л. 48]. У выніку павялічвалася актыўнасць моладзі мястэчак, яе цяга да арганізаванасці і грамадскай работы [25, л. 23]. Пры гэтым у мястэчках шмат грамадскіх арганізацый мелі антыкамсамольскі характар [20, л. 10], што было выклікана, на наш погляд, актывізацыяй дзейнасці сіяністаў. ЛКСМБ фактычна ўхіліўся ад процідзеяння ім. Камсамольцы мястэчак у гэты час у асноўным вялі працу ў навакольных вёсках і адмоўна ставіліся да саматужнай моладзі (у большасці яўрэйскай), бо лічылі саматужнікаў спекулянтамі. Адпаведна назіралася адмоўнае стаўленне да камсамола сама-тужнай моладзі. Увогуле ячэйкі ЛКСМБ у мястэчках займалі пасіўную пазіцыю. Больш таго, ужо ў 1925 г. местачковымі камсамольскімі ячэйкамі амаль не вялася і масавая праца сярод сялянскай моладзі ўскраін мястэчак [13, л. 30, 48, 50]. Такое становішча можа сведчыць аб нежаданні кам-самольскага кіраўніцтва сапернічаць з сіянісцкім рухам і незацікаўленасці ў пашырэнні ўплываў саюза сярод саматужнікаў і сялянства. Толькі ў 1929 г. ЛКСМБ некалькі ажывіў працу сярод сама-тужнай моладзі. Быў скліканы шэраг яе канферэнцый у Мінску, Віцебску і Бабруйску [45, л. 97].

У гарадах камсамольцы сістэматычна праводзілі сходы беспартыйнай рабочай моладзі, якой на чэрвень 1925 г. у БССР налічвалася 8 тысяч [25, л. 4]. Аднак агульныя канферэнцыі беспартыйнай моладзі былі несістэматызаваныя. У большасці акруг Савецкай Беларусі для масавай працы сярод

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 35: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

35

рабочай моладзі саюз выкарыстоўваў вячэрнія школы [13, л. 30]. У выніку ў пачатку 1926 г. каля 40 % рабочай моладзі не было ахоплена ўплывам камсамола [22, л. 141], хаця дзейнасць саюза ў першую чаргу павінна была адпавядаць менавіта яе інтарэсам. Праблемы ў гэтай дзейнасці ЛКСМБ назіраліся і напрыканцы 1920-х гг. Так, у 1929 г. удзел саюза ў перавыбарчай кампаніі страхавых кас даў нязначныя вынікі [46, л. 315].

Перад камсамолам са снежня 1921 г. ставіліся і задачы развіцця дзіцячага грамадскага руху праз піянерскую арганізацыю. З гэтай мэтай камсамольцы стваралі дзіцячыя клубы [3, л. 5]. У 1922 г. КСМБ выдзеліў 50 камсамольцаў у якасці важатых. Цэлыя брыгады членаў саюза вялі адпаведную працу, асабліва сярод дзяцей рабочых, сірот і беспрытульнікаў. Пры ЦК КСМБ было створана спецыяльнае бюро па кіраўніцтву работай сярод дзяцей. З дапамогай кампартыі ў 1923 г. былі арганізаваны курсы па падрыхтоўцы піянерскіх інструктараў і важатых з ліку камсамольцаў [6, с. 121 – 123].

У пачатку 1920-х гг. працягвалася расслаенне на прыхільнікаў і ворагаў савецкай улады такой дзіцячай і моладзевай арганізацыі, як скаўты [47, л. 7]. Першыя з цягам часу ўвайшлі ў піянерскую арганізацыю, а другія паступова распаліся і зніклі як арганізацыйная структура. Аднак пэўны час піянерская праца камсамола заставалася несістэмнай і фактычна была пушчана на самацёк.

Увага КП(б)Б да піянерскага руху ўзмацнілася ў пачатку 1925 г., бо кампартыя лічыла, што з-за росту грамадскай актыўнасці маладога пакалення існуе небяспека страты класавай сутнасці гэтай арганізацыі. Была пастаўлена задача далучыць піянераў да працы партыі і камсамола [48, л. 16].

У выніку актывізавалася праца ЛКСМБ па ўмацаванні піянерскай арганізацыі. Так, вясной 1925 г. прайшлі курсы падрыхтоўкі піянерскіх работнікаў, якія скончылі 100 чалавек [20, л. 7, 13]. У акругах былі праведзены 10-дзённыя камсамольскія курсы піянерважатых для вёскі. Праз іх прайшлі 252 чалавекі. У гарадах 200 камсамольцаў былі вылучаны на піянерскую работу. Яшчэ 3 члены саюза былі накіраваны ў Маскву на Цэнтральныя курсы піянерскіх работнікаў [13, л. 44].

Як вынік на 1 лістапада 1925 г. сярод піянераў Савецкай Беларусі налічвалася 2298 (5 %) членаў і 460 (1 %) кандыдатаў у члены ЛКСМБ. Пры гэтым 70 % атрадаў дзейнічалі пры камсамольскіх клубах і ячэйках. Сярод піянерважатых сяляне складалі 44 %, рабочыя – 34 і іншыя – 22%. [48, л. 15]. Як бачым, піянерскі рух асабліва актыўна пашыраўся на вёсцы. Хутчэй за ўсё гэта было выклікана жаданнем павялічыць колькасць яго ўдзельнікаў сярод беларусаў, бо дагэтуль піянерскі рух быў пераважна яўрэйскім па складзе.

Цікава параўнаць змены, якія адбыліся ў піянерскай арганізацыі. Так, калі сярод старшынь піянерскіх бюро на чэрвень 1924 г. было 20 % рабочых, 70 % служачых, 10 % сялян, 10 % беларусаў, 90 % яўрэяў, 60 % членаў КП(б)Б, то на канец 1925 г. – 40 % рабочых, 30 % служачых, 30 % сялян, 50 % яўрэяў, 40 % беларусаў, 10 % палякаў. Калі на чэрвень 1924 г. камсамольцаў у піянерскай арганізацыі ўвогуле не было, то на канец 1925 г. іх колькасць налічвала 6 %, усяго ж піянераў камсамольскага ўзросту – 17 % (з іх значная колькасць несялянскага і нерабочага паходжання), але на вёсцы камсамольцаў сярод піянераў было толькі каля 2 % [28, л. 86 – 87].

На піянерскую работу часта выдзяляліся непрыдатныя камсамольцы [13, л. 46]. Піянерскія работнікі былі слаба падрыхтаваныя, асабліва важатыя, недастаткова распаўсюджвалі пралетарскі ўплыў [16, л. 32]. Лічылася, што ў іх складзе было невялікае партядро (23 %, хаця гэта ў 10 ра зоў больш, чым у той час у ЛКСМБ) і слабае камсамольскае ядро, у якім большасць складалі кам-самольцы, прынятыя ў саюз у 1924 – 1925 гг. З аднаго боку, у шэрагу камсамольскіх арганіза цый затрымліваўся пераход піянераў у саюз, каб не пераўтварацца ў дзіцячую арганізацыю, а з другога боку – часта ў ЛКСМБ перадаваліся непадрыхтаваныя піянеры [48, л. 16, 19]. Сярод камсамоль цаў у піянерскай арганізацыі адзначаліся моманты недысцыплінаванасці [28, л. 87]. Сама актывізацыя піянерскай работы адбывалася не ўсюды. Так, на чэрвень 1925 г. некаторыя ячэйкі саюза мелі па 3 піянерскія атрады, а некаторыя – ніводнага [25, л. 5]. Пры гэтым лічылася, што камсамоль скія ячэйкі недастаткова кіруюць піянератрадамі (асабліва на вёсцы) [49, л. 80].

У 1926 г. ужо ў кожнай піянерскай арганізацыі былі створаны камсамольскія ядры (на вёсцы яны былі слабейшыя, чым у гарадах) [28, л. 8]. Аднак і ў 1930 г. адзначалася, што камітэты і ячэйкі ЛКСМБ нездавальняюча кіруюць піянерскім рухам [50, л. 11]. Сітуацыя з гэтым выправілася толькі ў 1930-я гг.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 36: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

36

Напрыканцы 1920-х гг., грунтуючыся на поспехах сацыялістычнага будаўніцтва, працягвала расці грамадская актыўнасць моладзі Савецкай Беларусі [50, л. 9; 51, л. 1].

Адным з яе напрамкаў стала стварэнне з 1926 г. пры добраахвотных пажарных таварыствах атрадаў юных дружыннікаў (пачынаючы з васямнаццацігадовага ўзросту) для навучання пажарна-тэхнічным ведам [32, л. 136]. Акрамя гэтага, ячэйкі ЛКСМБ таксама арганізоўвалі пажарныя дружыны [28, л. 26]. Аднак напрыканцы 1930-х гг. адзначалася, што камсамольскія арганізацыі калгасаў і саўгасаў зусім не ўнікалі ў працу добраахвотных пажарных дружын, не цікавіліся су-праць пажарнымі мерапрыемствамі і не дапамагалі ўзмацненню пажарнай аховы [52, л. 38], што сведчыць пра адсутнасць у камсамоле сістэмнай працы ў гэтым кірунку.

З 1931 г. пачаў павялічвацца ўплыў ЛКСМБ на шырокія колы беспартыйнай працоўнай моладзі [53, л. 108]. Так, саюз паспяхова вёў працу сярод моладзі аб’яднання глуханямых [54, л. 53]. З па-дачы камсамола СНК БССР 3 жніўня 1931 г. зацвердзіў палажэнне аб секцыях моладзі пры аддзе-лах Усебеларускага аб’яднання глуханямых (УАГ). У адпаведнасці са статутам, моладзь да 18 га-доў не мела права з’яўляцца сябрамі УАГ і абслугоўвалася без ільгот, якія прадстаўляліся членам аб’яднання. Секцыі мелі ўласныя фінансавыя сродкі, якія фарміраваліся з сяброўскіх і ўступных узносаў, ахвяраванняў, даходаў ад розных збораў, датацый і адлічэнняў [38, л. 235, 240–241]. Гэта сведчыць аб пераходзе камсамола на якасна новы ўзровень пашырэння сваіх уплываў у грамадстве праз адстойванне правоў і інтарэсаў маладых людзей з абмежаванымі магчымасцямі.

Пашыралася прадстаўніцтва ЛКСМБ і ў іншых грамадскіх структурах. Напрыклад, у 1934 г. саюз увёў свайго прадстаўніка ў Рэспубліканскі савет Таварыства за авалоданне тэхнікай [55, л. 98].

Разам з тым меліся і пэўныя недахопы ў грамадскай працы камсамола. Так, у першай палове 1930-х гг. дрэннай заставалася праца ЛКСМБ сярод моладзі ў гандлёвай сферы [56, с. 4]. У ся-рэдзіне 1930-х гг. складаным было становішча і з прыцягненнем у грамадскую працу дзяўчын. У 1935 г. ЦК ЛКСМБ не выканаў большасць мерапрыемстваў, прынятых ЦК УЛКСМ для паляп-шэння працы сярод жаночай моладзі [57, л. 76]. Але з наступнага года грамадская актыўнасць камсамолак і беспартыйных дзяўчын пачала расці [58, с. 1]. У 1936 г. камсамольцы і моладзь БССР актыўна ўдзельнічалі ў абмеркаванні праекта новай сапраўды дэмакратычнай канстытуцыі СССР і цалкам яго падтрымалі [6, с. 218–219].

Увогуле ў 1930-я гг. характэрнай рысай дзейнасці камсамольскіх арганізацый была іх высо-кая актыўнасць у грамадскім жыцці, імкненне ўцягнуць у яго шырокія масы юнакоў і дзяўчын. Пры гэтым камсамол карыстаўся вялікім аўтарытэтам сярод іх. Уключэнне ў рады актыва ЛКСМБ вялікай колькасці моладзі спрыяла больш шырокаму развіццю грамадскіх пачаткаў у дзейнасці камсамольскіх арганізацый, наблізіла іх да жыцця, працы, інтарэсаў і запытаў маладых людзей [6, с. 224, 226].

Такім чынам, пачатак 1920-х гг. характарызаваўся значнай пасіўнасцю юнакоў і дзяўчын у гра-мадскім жыцці. Адначасова палітыка бальшавікоў, накіраваная на змену каштоўнасных арыенці-раў грамадства, выклікала канфлікты і сярод прадстаўнікоў маладога пакалення.

Нягледзячы на гэта, удзел моладзі ў грамадскім жыцці не спыніўся. У Савецкай Беларусі ў гэ ты час ствараліся розныя, пераважна апалітычныя гурткі і групы. Але жаданне савецкага кіраўніцтва кантраляваць і накіроўваць грамадскую актыўнасць маладога пакалення, што цалкам зразумела, перашкаджала пашырэнню ініцыятыўных грамадскіх маладзёжных аб’яднанняў.

Актыўны ўплыў на грамадскае жыццё моладзі імкнуўся аказваць камсамол праз арганізацыю розных мерапрыемстваў і пашырэнне свайго прадстаўніцтва ў грамадскіх арганізацыях. Але часта ў саюзе адсутнічала сістэмная арганізацыя працы камсамольцаў у грамадскіх структурах і назіраўся фармальны падыход да гэтай справы. Таму павелічэнне колькасных паказчыкаў не заўсёды суправаджалася высокай якасцю грамадскай працы.

У 1925 г. паляпшэнне матэрыяльнага становішча насельніцтва, шырокая дзейнасць усіх гра-мадскіх арганізацый у сувязі з курсам кампартыі на максімальнае ажыўленне іх працы павялічы лі грамадскую актыўнасць маладога пакалення. Аднак уладныя структуры перашкаджалі дзейна-сці не звязаных з ЛКСМБ аб’яднанняў моладзі, пры гэтым выкарыстоўваліся адміністрацый ныя ганенні на іх прадстаўнікоў. У выніку зноў адбыўся спад грамадскай актыўнасці маладога па-калення.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 37: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

37

Напрыканцы 1920-х гг., грунтуючыся на поспехах сацыялістычнага будаўніцтва, грамадская актыўнасць моладзі пачала зноў расці, развіваючыся ў вызначаным уладамі рэчышчы. У 1930-я гг. узмацніўся і ўплыў ЛКСМБ на шырокія колы беспартыйнай працоўнай моладзі, пашырылася прадстаўніцтва саюза ў грамадскіх структурах.

Як бачым, рост грамадскай актыўнасці моладзі на працягу 1920-х гг. быў няўстойлівы. Ён стабілізаваўся толькі ў 1930-я гг., калі, дзякуючы дзяржаўнай падтрымцы, галоўную ролю ў ар-ганізацыі грамадскага жыцця маладога пакалення канчаткова замацаваў за сабой камсамол.

Літаратура

1. Ляхоўскі У. Ад гоманаўцаў да гайсакоў. Чыннасць беларускіх маладзёвых арганізацый у 2-й палове ХІХ ст. – 1939 г. / У. Ляхоўскі. – Беласток: Беларус. гіст. т-ва; Вільня: Ін-т беларусістыкі, 2012. – 483 с.

2. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 18.3. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 12.4. РДАСПГ. – Ф. М-1. – Воп. 23. – Спр. 32.5. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 13.6. Очерки истории Ленинского комсомола Белоруссии. – Минcк: Беларусь, 1975. – 536 с.7. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 7.8. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 6.9. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 7.10. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 33.11. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 22.12. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 19.13. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 3714. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 33.15. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 35.16. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 51.17. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 27.18. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 28.19. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 131.20. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 44.21. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 46.22. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 53.23. Резолюции и постановления IX съезда КП(б)Б. – Минcк: Политиздат, 1926. – 457 с.24. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 39.25. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 42.26. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 133.27. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 122.28. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 54.29. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 185.30. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 355.31. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 121.32. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 62.33. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 66.34. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 59.35. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 58.36. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 174.37. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 370.38. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 130.39. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 369.40. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 73.41. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 64а.42. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 64.43. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 193.44. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 363.45. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 465.46. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 424.47. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 2. – Спр. 29.48. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 48.49. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 49.50. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 99.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 38: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

51. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 78.52. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 147б.53. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 126.54. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 128.55. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 136.56. 5 год работы камсамола Беларусі. Справаздачны даклад сакратара ЦК ЛКСМБ тав. Аўгустайціса // Чырвоная

Зьмена. – 1936. – № 57. – 17 сак. – С. 2–5.57. НАРБ. – Ф. 63п. – Воп. 1. – Спр. 137.58. Учора на з’ездзе. Ранішняе пасяджэнне 14 сакавіка // Чырвоная Зьмена. – 1936. – № 55. – 15 сак. – С. 1.

V. V. DANILOVICH

YOUNG’S SOCIAL ACTIVITY IN THE SOVIET BELARUS DURING THE 20th-30th YEARS OF XX CENTURY

Summary

Article deals with problem of the young’s social activity in the Soviet Belarus. Beginning of the 1920th has been characterized by considerable passivity of boys and girls in the public life. Komsomol was eager to provide the active influence on the social life of young people. But often there was no systematic organization of the Komsomol in social structures, and there was a for mal approach to this work. In the mid of 1920th the extensive activities of public organizations in connection with course of the communist party to a maximum recovery of their work increased social activity of the younger generation.

However the power structures prevented of activities of unrelated to the Komsomol associations of youth. As a result again there was a decline of the younger generation’s public activity. At the end of the 1920th achievements of socialist construction stimulated the growth of youth’s social activity.

In 1930th, thanks to the government support, the Komsomol finally has secured a major role in the organization of younger generation social life.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 39: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

39

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 94(476+474.5)-89:930.2«14/15»

A. I. HRUšA

TRIUMPH AND NON-REALISED POTENTIAL OF wRITTEN wORD: LITHUANIAN METRICA IN THE 15th – FIRST HALF OF THE 16th CENTURY

Yakub Kolas Central Science Library of the National Academy of Sciences of Belarus

(Has been reseved 15.04.2014)

In this contribution I would like to summarize the results of researches on the following key questions of studying Lithuanian Metrica: the title, general notion, constitution of records of Metrica Books, the role of Metrica among various archive complexes of Grand Duke of Lithuania, the degree of authenticity of Metrica documents, status of Metrica Books, form of records, language of documents, the stage of copies creation, the form of storage of Metrica Books, principles of complete of Metrica written materials, the first reference to Metrica Books, functions of this Books.

1. The term «Metrica» as the title of this collection of written materials is late. The original title of Metrica Books is «Sovereign books», «books of his royal favor», «Chancery books», «books of Chancery of his royal favor» [1, p. 92–103]. The term «Metrica» to describe this collection of manu-scripts was first mentioned in the sources for the year of 1528 [1, p. 93]. Used sporadically in the first half of the 16th cen tury, it became gradually reserved for Books of Metrica in the second half of this century. There are grounds to believe that such a name for Metrica Books is related to the activities of one of the most prominent public and political figures of Grand Duchy of Lithuania (GDL), the first Vice-Chancellor of GDL (1566–1579), then Chancellor (1579–1587) Astafej Valovič. In the strict sense Metrica is a collection of manuscripts, deposited as a result home and foreign policy activities of the Chancery and its officials [on the various meanings of the term «Metrica»: 2, p. 8–9; 3, p. 57–58, 81–83]. Namely this material will be discussed below.

2. The records that were made into Metrica Books differ by types of documents which fixed these records. The main constitution of records of Metrica Books is as such. These are the records of the docu-ments with the help of which Grand Duke of Lithuania sanctioned various property, social and other rights, different benefits, assignments to positions, etc., records of letters about grant (addressed to local authorities), records of documents related to judicial activities of the authorities; records of orders to of-ficials and individuals; records of outgiving by Sovereign the items of movable property, records of dip-lomatic documents, records nobility requests addressed to Grand Duke and Grand Duke’s replies, records of registration of state lands, etc.

3. The materials of Metrica should be strongly differentiated from other variety of the written materi-als stored at the helm of the Sovereign. The documents came to his archive in different way. The archive stored the documents issued by the monarch to different social groups, the documents and letters received by him in the result of diplomatic correspondence, conclusion of international treatments, registration of state and private ownership, accountability of grand-duke executives, the documents transferred to Grand Duke with vacant or acquired in a different way ownerships, etc. There was another way of formation of the Sovereign’s archive materials – at the expense of copies and annotations of outgoing from central administration documents, records of various decisions of this administration. Namely these copies, an-notations and records are represented in the materials of Metrica.

Different ways of entering of documents to the grand-duke archive formed different complexes (in modern language, however understanding the relativeness of the term – funds) within the given archive

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 40: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

40

[about the necessity to distinguish between different complexes of the given archive: 2, p. 9; 3, p. 82; 4, p. 88]. These complexes were stores in different places. The privileges of Grand Duke to different social groups, diplomatic acts, various registration materials, accounts, documents on the acquired by Sovereign ownerships were stored in the treasury. The book concentrated in a treasury had the same name – «treasury books». We should reject the widespread opinion according to which the completed books of Metrica were also stored in the treasury. Actually they kept stored at the Chancery. Hence, there is one of their names – «Sovereign Chancery Books», «Chancery Books» and others (In the 17th cen-tury old, already not used Metrica Books were taken to the treasury – after they had been rewritten at the end of the 16th century, at all this, it is characteristics, that new books-copies remained in the Chancery, to be more accurate in two Chanceries) [1, p. 28–32].

Different places of storing separate complexes of archive documents can evidence about their dif-ferent purposes.

4. The degree of authenticity is a fundamental feature differentiating manuscripts. Depending on it the documents are divided into primary and secondary [about this classification, see: 5, p. 84]. A primary document has independent legal force. In other words, it is a full-fledged from a legal point of view. This is, for example, a document as a single piece of parchment or paper having the elements of authenticity (signature/signatures, seal/seals, etc.). A copy of this document with respect to its original is a secondary document. This document is secondary, not only when it did not preserve the elements of authenticity, but even in that case, if the document was provided with them, however, at the same time, its status was defined as a copy (there are cases where a copy was authenticate by a seal).

As part of books that were kept at the helm of the officials and institutions there were primary docu-ments as well. The fact that they were written into these books gave them legal force. Such documents were referred to, from them extracts (vypisy, vidimusy) were made. An extract had the same legal force with the document written into the book. To such documents and extracts, for example, belonged notary documents. Primary records were often made in the third person. They had no indication that a seal was attached to the document, but they might contain a message that on the basis of the record an extract was issued.

The practice of issuing of secondary documents says about a special treatment of the document, the safety of which required additional measures, in the given case – creation a copy. Such a form of primary documents as a record into the book reflects a new stage in functioning of a legal document. It was expressed in the appearance of a new way of their authentication (inclusion in the book). Legal force of these books lay in the fact that the book was stored at the helm of an official, an institution. The inclu-sion of a document into the book goes back to the practice of oral announcement and statements made before the local community or an official, and their acceptance by the given community or the said person in the same form.

Metrica Books contained both secondary and primary documents (we point out this fact, because in papers and works it is often said that the copies of outgoing documents were written in Metrica Books [6, p. 14]). To primary documents of Metrica Books a group of records made «for memory» should be referred. The records «for memory» or as they are sometimes called – «for the coming time» most often combined in Metrica Books information on unaccomplished lawsuits: about complaints of the party, about statements of the one party that the other party did not appear in the court, about suspension of judgment. They also included the records containing the verdicts [7, p. 110–111, 174; 8, p. 115–118].

As already has be mentioned, secondary documents of Metrica were presented by the outgoing documents and letters.

5. The presence in Metrica Books primary documents gave these books an official status. This – general – status of books, to a certain extent, made official secondary documents of the said books as well – copies of the outgoing documents. However, storing them at the helm of an official or an institution gave this status to books most of all. Secondary documents vary in form: it is full (or nearly full) copies of documents. But it is also a brief summary of documents (registration records). In the form of annotations are the records of the oldest of the remaining of Metrica Books – «Book of Kazimir’ givings» (1440–1475/1483), separate records of other books. To determine the regularity of use of this or that language in the records of Metrica Books, it is necessary to take into account whether these records are primary

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 41: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

41

or secondary. A secondary document was recorded in the language in which the original document was written. In the first half of the 16th century it was mostly Ruthenian, to a lesser extent, Latin. Pri-mary do cuments – records of a judicial nature, for a long time were written into Metrica Book only in Ruthenian.

6. In the case of issuing secondary documents the key question was whether the work on the making was included in the same «production stage» with the making of the original or in different «produc-tion stages». A scribe could make a copy of a document or make its annotation in the process of issuing the document. But he could do it already after issuing a document after some time (on the initiative of the recipient or by request of the authorities) [6, p. 14]. Copies regularly made in the process of issuing a document, formed the current Metrica Books. The copies that were written into Metrica Books after the document was ready made after some time made book-collections. Such collections appeared at the initiative of the authorities – while checking the rights of document holders. The availability of all of these books was a sign of ever-increasing role of a document in regulation of legal relations.

7. In terms of special treatment to documents requiring taking additional measures to their storage – through creation of copies, as well as to authenticate the document, it does not always require binding the sheets and folded sheets with the records into the book. These sheets and folded sheets may be col-lected in bundles (later called fascykuly). Probably, such bundles were originally called «books». With this word the written materials intended for long-term storage, as well as the form of storage of the given materials, other than scrolls were defined [9, p. 135–148; 10, p. 78–79, 82; 11, p. 40; 12, p. 19–20]. But the same name had the books with typical modern attributes – sewn into the block folded sheets protected with hard covers.

The change of the forms of storage of records has substantial significance from the point of view of development of legal writing. The appearance of a book in a modern sense of this word says about a new level of use and storage of documents. The records gathered in one block were located in one place. The bound folded sheets prevented from losing of separate records. Hard covers of books provided a better preservation of records, especially when they were intensively used. Therefore, the use of books to write the documents into them can evidence, firstly, about a mass character of issuing legal documents, secondly, about increasing intensity of their use, thirdly, about a search of the most optimal options to store them.

The oldest of the remaining Metrica Books is «Book of Kazimir’ givings» consists of the separate records and groups of records, completed in accordance with different principles: the place and the time of issuing documents and the persons who took control over the issuing of documentsя, the clerk who drew up the documents; the place of issuing documents, the persons who gave an order about issuing documents or the persons who controlled their issue, etc. [the latest research: 13]. Most of the records of the book are represented in the form of annotations. These are separate records and groups of re-cords which did not keep to the chronological order. Most probably all of them (in the form of copies or annotations) were initially stored in separate sheets-bundles. Thus, they did not represent books in modern understanding of the given word. In the 70s or the 80s of the 15th century the text of the given records was re-written and probably, processes, as well. The re-writing was carried out rather by separate sheets than separate records. There was no definite order of storing and rewriting of sheets. This became a cause of chronological disorder of the records in the book. The materials re-written in the 70s or the 80s of the 15th centuries were not bound immediately.

Evidently, the current materials for the 80s of the 15th century were stored in bundles for some time – the first decade of the 16th century, which in future were introduce to Metrica Books 4 (1479–1490), 5 (1492–1506), 6 (1492–1506), 7 (1506–1539), 8 (1506–1514). The material of these books was bound in the second-the third decade of the 16th century. Exactly at the same time, more or less modern binding of current written materials started [1, p. 114].

8. Any written material is stored for use. In this case, efficient search of necessary materials is important, especially in the conditions of continuous accumulation of these materials and increasing activity of their use. To provide real-time search of materials data, certain principles of its complete should be used. They can be completed by the type of documents (each specific book contains only legal documents, or only grant documents, etc.), in chronological order of their issuing, according to

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 42: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

42

the place of issuing, the clerk who drew up the documents, the person who gave the order for their issuing, controlled this issuing; the region to which the grant referred etc. In books in the process of complete of written materials multiple principles were used. A separately taken book could be com-pleted in the following way: it could contain a collection of documents of one type (for example, court letters) placed in chronological order. The sequence of use of these principles increases in proportion of replenishment of written materials, intensity of their use. The application of these or those principles of completion also depended on fulfillment by the staff of the chancery of these or those kinds of activi-ties, their specificity.

The problem of application of principle of complete of Metrica Books depending on the type of docu-ments in modern historiography is one of the most hotly debated. The most valuable are the opinions of those scholars who are experts in this issue. N. G. Berežkov from the study of early Metrica Books (up to 1522) came to the conclusion that from the very beginning keeping the books, as well as in sub-sequent time, they were completed depending on the type of the documents. The use of this principle resulted in creation of the books of separate types: books of givings and judicial affairs, books of rent, account books, legation books. Keeping of current books of these types began in the 80s in the 15th cen-tury [7, p. 96]. From 1506 books of givings and court books were singled out into separate books. K. Piet-kiewicz objected to the opinion of N. G. Berežkov. According to him, only when A. M. Haštold took the position of Chancellor Metrica Books separate types of documents began [14, p. 31–35; 15, p. 17–20]. I. Valikonytė also expressed doubts about the validity of the conclusions of N. G. Berežkov. However, at the same time, she objected to the opinion of his opponents, according to which keeping of books by separate types of documents started only in the second half of the 16th century. I. Valikonytė believes that early books were characterized by type of diversity of documents included into them. However at the same time there was a tendency to type uniformity. In her view, in this case one can speak of «orga-nized and systematized diversity» [16, p. 104–111].

We find quite reasonable the conclusion of N. G. Berežkov that from the 80 of 15th century there were kept separate books of givings and court books were separated into separated books. However, admitting these conclusions reasonable, we have one limitation. The written materials accumulated over the period of time from the 70s or the 80s of the 15th century to the first decade of the 16th century were not promptly bound; the process of creation of books stopped at the stage of selection of folded sheets and letters with one-type documents written into them. The most explicitly ready selections are selected in the constitution of Metrica 8.

The study of Metrica Books for the 20–40s years of the 16th century showed that many of them had quite a homogeneous constitution. The peculiarities of the court books of the 30–40s of the 15th cen-tury was inclusion into them the documents of certain sub-types having no mass character. Some of the books were named under the main type of the document, included into their structure – «Court books» [1, p. 102–103].

9. During the reign of Grand Duke Vitaŭt the traces of existence of the books were not found. Perhaps they did not exist at all [17, p. 137–138; 18, p. 154]. «Book of Kazimir’ givings» remained a record on the first years reign of Kazimir. The date – 1440 – could be regarded as the date of the beginning of keeping of Metrica Book. In fact, the question about when Metrica was first referenced to is compli-cated. Its solution depends on the answer to the question if it is possible to consider a bundle of sheets and folded sheets (not embedded in the cover) as Metrica Books. From all appearances, namely in this form were originally stored the records included in future into the most oldest of the remaining Metrica Books – «Book of Kazimir’ givings» (1440–1475/1483). To be more precise from the point of view of the form of storing of written materials and to admit only stitched folded sheets and sheets, protected by hard covers as Metrica Books, than the beginning of keeping of Metrica Books should be moved to 70–100 years closer to our time – to the second-third decades of the 16th century. If the bound materials are thought only as a «perfect» but also not obligatory form of medieval register, we tend to consider books the bundles of written materials designed for long term storage as well. If they can be regarded as books too, then we should recognize that the moment of keeping Metrica Book when copying the docu-ments on sheets, designed to be stored for a long time started to actualize. Such copying was carried out from 1440.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 43: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

43

10. The Metrica is often called the GDL’s state archive. This definition is not exact (because apart from Metrica there existed other archival complexes, stored, for example, in treasury) and too general. It does not reflect a complex specifity of these written materials.

An overview of the of the types of use of Metrica convinces us that it had a multifunctional nature. But it also appears that its various functions did not immerge simultaneously. What was the original pur-pose of Metrica Books? This question is crucial. After all, namely this purpose has actually given them life. As a conditional boundary, to which we determine the period of performance by Metrica its primary functions, we chose the 30s of the 16th century. Namely from this time, changes in the activity of use of Metrica Books could be observed.

«Book of Kazimir’ givings» has its own particular characteristics. As N.G. Berežkov found out, a considerable amount of its records were made during the first 16 years of the reign of Kazimir – to 1440–1455 [7, p. 77]. In the 40s of the 15th century Kazimir had to deal with the resolving of a se-rious internal crisis which led to the abruption from the state a number of areas: Smolensk, Žomojt’ etc. Kazimir managed to return them to the previous lap. One of the means of engaging local elites, support and reward of these elites for their loyalty was mass bestowing them with estates. So the results of this generosity were reflected in the «Book of Kazimir’ givings». These records collected together, stored in one place, were necessary for Kazimir, apparently in order to have written evidence of his generosity, to be a tool to enhance the memory of the monarch for the grants he had made.

To clarify the original functions of the other Metrica Books a differentiated approach to different types of its records is necessary. First, consider the use of the following types of records: 1) records of privileges authorizing various property, social and other rights, various benefits, nominations, etc., record of letters on grants (addressed to local authorities), 2) records of the documents related to judicial activi-ties of the authorities, and 3) records of orders to officials and private individuals.

To bring to light the original purpose of these types of records, it is necessary to have an idea of whether those records are primary or secondary. Most of these records are secondary documents. Reveal, firstly, who was the recipient of the original documents, the copies of which were recorded to Books of Metrica, secondly, when the scribe made copies of the documents: in the process of issuance of the documents or after they were issued. The recipient of the originals of these documents were the sub-jects of Grand Duke, not Grand Duke, Sovereign did not leave the originals of these documents with him. The scribe made copies of the documents in the process of issuing of the documents.

With this in mind, let’s find out whose and what interests should the given materials of Metrica serve. In this matter there are two possible answers. Issuing and storage of these materials served prima-rily the interests of the grand-duke power, controlling the costs of the land fund, income to the treasury and household goods costs, types and stages of the judicial process that led this power. Production and storage of these materials was due primarily needs of recipients – subjects for which these materials were the means of storing information about the award, conflict resolution, a reserve fund for the restoration of lost documents.

Let us check the first assumption. A big mass of copies of grant documents for land, peasants, etc., containing in Metrica Books really gives an impression that Sovereign carefully kept a record of the expenditures on land fund. In fact, such an inventory count was never performed. This is evidenced, in particular, by the following fact. If Grand Duke kept control of the expenditures and income data from Metrica Books documents, all issued by Sovereign’s grants would have been introduced to these books. However, this was never practiced, and as archival materials show, a large number of outgoing docu-ments were not copied into Metrica Books. According to estimates of K. Pietkiewicz of all acts of Grand Duke Alexander, the information on which is known to him, in the remained Metrica Books about 44 % of the documents is missing. On the basis of this data, the researcher suggests that this half of the docu-ments was either not written into the books, or half of Metrica Books was not preserved to the present day. The truth, according to K. Pietkiewicz, should be sought in the middle. In his opinion, the Chancery copied only part of documents issued in it [19, p. 71–72; 14, p. 37–42].

From some of the reports it follows the records of Metrica Books serve as a means to strengthen judi-cial acts. However, not all court documents, as well as the privileges and letters of grants, were introduced into Metrica Books.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 44: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

44

Fundamental importance, when checking the assumption that the production and storage of the given materials of Metrica served the interests of the recipients for whom the materials were means of storing information on grant, conflict resolution, a reserve fund for the restoration of lost documents, is the con-tents of the record made by a clerk in one of the act books. This book does not really belong to Metrica Books (although it has been preserved in the same complex with Metrica Books). This book was created as a result of judicial activities of judges nominated by Grand Duke outside the Chancery. But it, like other books, reflecting the activities of the grand-duke judges was an analogue of Metrica Books. That’s what the record says: «Who gave zapisnoje to scribe, the court case is written» (zapisnoje is payment for the record)» [20, p. 23]. According to this record only those documents were written into the book, the introduction of which into this book has been paid (zapisnoje is payment for the record.). It follows herefrom, that the record of the document into the book was voluntary. Based on the content of this re-cord, one can assume only those documents were written into Metrica Books which rather the recipient thought it was necessary to record, than an official. And this concerned, from all appearances, not only legal documents, but also the documents related to grad-duke grants.

Secondary records of privileges authorizing various property, social and other rights, various benefits, nominations, etc., records of letters about grant, records of documents related to judicial activities of authorities are primarily a variety of private archive of subjects of Grand Duke. One can draw a parallel between the place of storage of documents in Metrica Books and storage of original documents by indi-viduals – in Vilna. The choice of Vilna, in addition to such an advantage, as stone and brick buildings, was also stipulated by its political status and significance. The Sovereign stayed in this place more often and for longer than in other towns of GDL. Namely in this place Grand Duke made his verdicts on legal proceedings, confirmed grants – his own and his predecessors, private transactions. As a center of public life Vilna was the most suitable town for centering in it legal documents for practical use (at the high-est level into the bargain). However, such an archive, as Metrica Books for subjects was an additional, optional archive. And Grand Duke often did not think it necessary to use the documents of the book as a source of legal information.

Search for the documents in Metrica Books was seldom carried out, as well as the restoration of their texts in the books. The documents lost due to various reasons were recovered by evidence of lo-cal authorities, members of Council of Lords. To confirm the existence of the documents references to an evidence of good people that the lost documents really existed was sometimes enough. If it was about lost documents, in some cases, Grand Duke could appoint an investigation of whether or not the petitioner owned these of those lands, etc. However, in most cases the evidence of the petitioner was sufficient, that this or that document ever existed, or providing the remains of this document. In any case, in the sources there are no indications of any additional evidences. Sometimes, to confirm the existence of documents, Grand Duke could turn for help to the Chancery – to clerks or Chancellor. The main reason to issue, in particular, new documents was length of ownership of the petitioner.

At first glance, the appearance of Metrica Books had to reflect a significant degree of the needs of address to their content, if not the absence of some of the critical elements of the auxiliary appara-tus of these books. Metrica Books of the 40s of the 15th – the first half of the 16th centuries as well as the consequent period with few exceptions, had neither a table of contents nor headers, not to mention any indexes. Without them, quick and even a successful search for the necessary records in the books is greatly reduced.

The most frequent sphere of Metrica Books were used was is diplomacy. The dynamism and versatility of diplomatic relations, the technical complexity of the procedures which regulated them, led to the need to copy not only outgoing but also incoming diplomatic documents, the latter to be used in daily practice [about recorded in Metrica Books incoming diplomatic documents, see 10, p. 64–84; 6, p. 21–23].

It is difficult to say something about intensity of using the records of donations by Sovereign of movables, records of registration of state dispossess, etc. The information about their use has not been preserved.

***Accounting of simultaneously the forms of storing records (books, binders), the principles of complete

of materials in them, and the structure of Metrica Books gives us an idea of the dynamics and the extent

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 45: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

45

of their use. From the 1470s or 1480s the records stored from 1440s (partly from 1430s) were re-written on separate sheets. From 1480s outgoing documents were regularly copied into the folded sheets. Folder sheets were completed by the type the documents belonged to and in chronological order of their issuing. If a table of contents, headers were not available the application of these principles should facilitate search of the relevant documents. From 1506 the documents in folded sheets were distributed into groups, depending on the place of their issuing [16, p. 99], and from the third decade of this century, not only in books of judicial affairs, but also in books of inscriptions to the indication of the place of issuing of documents they became to add information about which of the clerks made the given a documents. They started to precede these groups of documents with special headers. That is, if it was necessary to find a particular document, then they remembered where it was and which clerk issued it. In the second and third decades of the 16th century they started timely to bind books. All this testifies to the increasing ac-tivity of use of Metrica Books. However, absence of most of these tables of contents and headers indicate in general the low level of this use.

There is good reason to believe that the secondary records of the three first mentioned types of documents of Metrica Books, originals of which were not addressed to Grand Duke, were not completely identified with those which could be used: subjects – to ground their rights, the authorities – to make decisions. Metrica was not designed for regular mass addressing to it by subjects. The clerks of Chancery also did not abuse their use. In practical terms this archive was of secondary importance. Metrica Books had the same value for the nascent bureaucracy – Chancery clerks and scribes. One of the main sources of legal information was original documents.

A clear line takes shape when the attitude to Metrica Books changes, however not to all of them, but only to court books. It’s the 30s of the 16th century. Since that time, more and more frequently compared to the previous period, they start to write primary documents in Metrica Books – judicial documents, fixing the information about incomplete and complete lawsuits. The books with these primary records became to gain independent legal force.

The article is written in the framework of Polish-Belarusian project «Crown Metrica and Lithuanian Metrica» (research manager – dr hab. Wojciech Krawczuk, Jagiellonian University in Krakow).

Literature

1. Груша, А. і. Канцылярыя Вялікага Княства Літоўскага 40-х гадоў XV – першай паловы XVI ст. [Chancery of Grand Duchy of Lithuania of the 40s of the XV century – first half of the XVI century] / А. І. Груша. – Мінск, 2006. – 215 с.

2. Kennedy Grіmsted, P. Introduction / P. Kennedy Grіmsted // The «Lіthuanіan Metrіca» іn Moscow and Warsaw: Recon-structіng the Archіves of the Grand Duchy of Lіthuanіa. Іncluding an Annotated Edition of the 1887 Іnventory Compiled by Stanisław Ptaszyckі / ed P. Kennedy Grіmsted wіth the collaboratіon of І. Sułkowska-Kurasіowa. – Cambrіdge, Massachusetts, 1984. – P. 1–73.

3. Kennedy Grіmsted, P. Czym jest і czym była Metryka Lіtewska? (Stan obecny і perspektywy odtworzenіa zawartoścі archіwum kancelaryjnego Wіelkіego Ksіęstwa Lіtewskіego) [What is and what was Lithuanian Metrica? (Current state and prospects of recreating of the contents of Chancery Archive of Grand Duchy of Lithuania)] / P. Kennedy Grіmsted // Kwartalnіk Hіstoryczny. – 1985. – R. 92/1. – S. 55–83.

4. Думин, С. В. Литовская Метрика в XVII веке [Lithuanian Metrica in XVII century] / С. В. Думин // Исследования по истории Литовской Метрики: Сб. науч. тр. [Studies on the history of Lithuanian Metrica: Proceedings]. – М., 1989. – Ч. 1. – С. 85–104.

5. Clanchy, M. T. From Memory to Written Record: England 1066–1307 / M. T. Clanchy / 2nd ed. – Oxford, 1993. – 407 p. 6. Хорошкевич, А. Л. Литовская Метрика, состав и пути формирования [Lithuanian Metrica, structure and forma-

tion ways] / А. Л. Хорошкевич // Исследования по истории Литовской Метрики: Сб. науч. тр. [Studies on the history of Lithuanian Metrica: Proceedings]. – М., 1989. – Ч. 1. – С. 11–31.

7. Бережков, Н. Литовская Метрика как исторический источник [Lithuanian Metrica as historical source] / Н. Береж-ков. – М.; Л., 1946. – Ч. 1. О первоначальном составе книг Литовской Метрики по 1522 год [P. 1. On initial structure of Books of Lithuanian Metrica for 1522]. – 179 с.

8. Valikonytė, I. Teismo dokumentų Lietuvos Metrikoje repertuaras: rašto ir teisinės kultūros aspektai Lietuvos Didžiojoje Kunigaikštystėje XVI a. pirmojoje pusėje [The repertire of judicial documents in Lithuanian Metrica: the facets of the culture of literacy and of justice in the Grand Duchy of Lithuania in the first half of the 16th c.] / I. Valikonytė // Istorijos šaltinių tyrimai [Studies in historical sources] / ed A. Dubonis. – Vilnius, 2010. – T. 2. – P. 107–127.

9. Banionis, E. Lietuvos Metrikos knygos: sąvoka, terminas, definicija [Lithuanian Metrica: concept, term, definition] / E. Banionis // Lietuvos istorijos metraštis. 1988. – Vilnius, 1989. – P. 135–148.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 46: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

10. Банёнис, Э. К вопросу о генезисе посольских книг (1480-1486) [On the question of the genesis of the legation books (1480-1486)] / Э. Банёнис // Исследования по истории Литовской Метрики: Сб. науч. тр. [Studies on the history of Lithuanian Metrica: Proceedings]. – М., 1989. – Ч. 1. – С. 64–84.

11. Банёнис, Э. К вопросу о генезисе книг Литовской Метрики (последняя четверть XV в.) [On the genesis of books of Lithuanian Metrica (last quarter of the XV century)] / Э. Банёнис // Lietuvos Metrika. 1988 metų tyrinėjimai [Lithuanian Metrica. Investigations in 1988]. – Vilnius, 1992. – P. 8–45.

12. Банёнис, Э. Введение [Introduction] / Э. Банёнис // Lіetuvos Metrіka (1427–1506). Knyga Nr. 5. Užrašуmų knyga 5 / [Lithuanian Metrica (1427–1506). Book No. 5. Book of Inscription 5] / ed E. Banionis. – Vіlnіus, 1993. – P. 17–26.

13. Saviščevas, E. Suvaldyti chaosą: Bandymas naujai tirti Lietuvos didžiojo kunigaikščio Kazimiero suteikčių knygą [Ordering chaos: an attempt to research anew the cartulary (księga danin) of Grand Duke Cazimir of Lithuania] / E. Saviščevas // Istorijos šaltinių tyrimai [Studies in historical sources] / eds D. Antanavičius, D. Baronas. – Vilnius, 2008. – Vol. 1. – P. 115–173.

14. Pietkiewicz, K. Wielkie Księstwo Litewskie pod rządami Aleksandra Jagiellończyka: Studia nad dziejami państwa i spo łeczeństwa na przełomie XV i XVI wieku [Grand Duchy of Lithuania under the rule of Alexander Jagiellon: Studies on the history of the state and society at the turn of the XV and XVI centuries] / K. Pietkiewicz. – Poznań, 1995. – 256 s.

15. Pietkiewicz, K. Księga 9 wpisów (zapisej) Metryki Litewskiej, układ i zawartość, oraz jej kontynuacja do roku 1518 z Archiwum Radziwiłłowskiego [The ninth book of inscription of Lithuanian Metrica in the Radzivillian collection: its com-position, contents and continuation until 1518] / K. Pietkiewicz // Lietuvos Metrika, 1991–1996 metų tyrinėjimai [Lithuanian Metrica. Investigations in 1991–1996] / eds Z. Kiaupa, A. Urbanavičius. – Vilnius, 1998. – S. 11–35.

16. Valikonytė, I. W poszukiwaniu modelu układu najstarszych ksiąg spraw sądowych Metryki Litewskiej [The search for structural pattern in the oldest court books of Lithuanian Metrica] / I. Valikonytė // Lietuvos Didžiosios Kunigaikštystės istorijos šaltiniai. Faktas. Kontekstas. Interpretacija [Historical sources of the Grand Duchy of Lithuania: fact, context, interpretation]. – Vilnius, 2007. – P. 97–114.

17. Kosman, M. Archiwum wielkiego księcia Witolda [The archive of Grand Duke Witold] / M. Kosman // Archeion. – 1967. – T. 46. – S. 129–138.

18. Kosman, M. Dokumenty wielkiego księcia Witolda [Documents of Grand Duke Witold] / M. Kosman // Studia Źródłoznawcze. – 1971. – T. 16. – S. 139–169.

19. Pietkiewicz, K. Dokument ruski w kancelarii litewskiej Aleksandra Jagiellończyka (1492–1506) [Ruthenian document in Lithuanian Chancery of Alexander Jagiellon] / K. Pietkiewicz // Litwa i jej sąsiedzi od XII do XX wieku. Studia ofiarowane prof. dr. hab. Jerzemu Ochmańskiemu w sześćdziesiątą rocznicę urodzin [Lithuania and its neighbours from XII to XX-th centu-ries. The Studies dedicated to prof. Jerzy Ochmański] / eds G. Błaszczyk, A. Kijas. – Poznań, 1994. – S. 65–86.

20. Lіetuvos Metrіka (1528–1547). 6-ojі Teіsmų bylų knyga [Lithuanian Metrica (1528–1547). 6th Court Record Book] / ed. S. Lazutka, І. Valіkonytė іr kt. – Vіlnіus, 1995. – 488 p.

А. И. ГРУША

ТОРЖЕСТВО И НЕРЕАЛИЗОВАННЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ПИСЬМЕННОГО СЛОВА: ЛИТОВСКАЯ МЕТРИКА В XV – ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVI В.

Резюме

Рассмотрены следующие вопросы истории Литовской метрики: название, общее понятие, состав записей книг Метрики, место Метрики среди различных архивных комплексов великого князя литовского, степень аутентичности до-кументов Метрики, статус книг, форма записей, язык документов, этап создания копий, форма хранения книг Метрики, принципы комплектования письменных материалов Метрики, время появления книг Метрики, функции этих книг.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 47: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

47

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 061.2(476)(091)«1991/2010»

Е. П. ГРОСС

ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ОБщЕСТВЕННЫХ ОБъЕДИНЕНИЙ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ (1991–2010 гг.)

Институт истории НАН Беларуси

(Поступила в редакцию 16.09.2014)

Постоянная модификация институциональных форм и совершенствование практики взаимо-действия общественных объединений между собой, с государством и различными субъектами международных отношений вызывают необходимость научного осмысления этих процессов.

Исходя из недостаточной изученности проблемы, автор ставит перед собой цель на основе анализа сущности, типов и основных этапов развития выявить и охарактеризовать процесс инсти-туционализации общественных объединений Республики Беларусь в 1991–2010 годы.

Согласно белорусскому законодательству, общественное объединение является добровольным объединением граждан, объединившихся в соответствии с законодательством на основе общ-ности интересов для реализации гражданских, социальных, культурных и иных прав. Граждане Республики Беларусь имеют право по своей инициативе создавать общественные объединения и вступать в действующие общественные объединения [4].

История белорусских общественных объединений начинается в конце 1990 года, когда во ис-полнение постановления Совета Министров СССР от 26 июля 1990 года № 602 «Об участии в работе Совета Министров СССР общесоюзных общественных организаций, представляющих интересы граждан и трудовых коллективов в сфере хозяйственной деятельности» и распоряжения Совета Министров БССР от 11 ноября 1990 года № 518р в Министерстве юстиции БССР 1 декабря 1990 года был образован отдел (с 5 июня 1992 года – управление) по делам общественных объ-единений, который осуществлял регистрацию уставов общественных объединений, политических партий и профессиональных союзов республики по единому реестру.

Первым общественным объединением, внесенным в реестр 16 ноября 1990 года, стал Бе-лорусский социальный экологический союз «Чернобыль». За период с ноября 1990 по октябрь 1994 года было зарегистрировано 616 уставов общественных объединений, в том числе 21 поли-тическая партия и 49 профессиональных союзов.

В соответствии с Постановлением Верховного Совета Республики Беларусь от 4 октября 1994 го-да «О введении в действие Закона Республики Беларусь «Об общественных объединениях» и от 5 октября 1994 года «О введении в действие Закона Республики Беларусь «О политических партиях» Кабинет Министров Республики Беларусь своим постановлением от 3 февраля 1995 года № 76 обязал Мнистерство юстиции Республики Беларусь перерегистрировать (регистрировать) общественные объединения раздельно по четырем реестрам соответственно: политических пар-тий, профессиональных союзов, общественных объединений, символики политических партий и общественных объединений.

За период с 26 октября 1994 по 16 января 1999 года было зарегистрировано 43 политические партии, 45 профессиональных союзов и 1173 общественных объединений [1].

Необходимо отметить одно обстоятельство. Данные цифры не отражают полную картину ре-гистрации общественных объединений, поскольку в обязанности Министерства юстиции входит регистрация общественных объединений, имеющих статус республиканских и международных. Что касается местных общественных объединений, то до 1995 года они не подлежали регистрации,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 48: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

48

а после введения в действие Закона Республики Беларусь «Об общественных объединениях» обя-занность по регистрации местных общественных объединений была возложена на областные ис-полнительные комитеты и Минский городской исполнительный комитет.

По данным Управления по вопросам некоммерческих организаций Министерства юстиции Республики Беларусь, на 1 июля 2014 года в Беларуси зарегистрировано 15 политических партий и 1066 партийных организаций, 37 профессиональных союзов (33 республиканских профсоюза, 1 территориальный профсоюз и 3 профсоюза в организациях) и 22875 профсоюзных организаций, 2567 общественных объединений, из них 230 международных, 704 республиканских и 1633 мест-ных. Зарегистрировано и поставлено на учет 40066 организационных структур общественных объединений. Зарегистрировано 33 союза общественных объединений, 148 фондов (14 междуна-родных, 5 республиканских и 129 местных), 7 республиканских государственно-общественных объединений [9].

Исследование автора показывает положительную динамику развития общественных организа-ций в Беларуси. В 1994 году было зарегистрировано 787 общественных объединений, в 1999 году – 1326, в 2002 – 1980, в 2004 – 2214 [8].

Автором выявлены материалы, хранящиеся в архиве Министерства юстиции Республики Беларусь. В процессе работы были изучены государственные реестры регистрации общественных объединений Республики Беларусь за период с 1990 по 2010 год. Полученные сведения представ-лены в таблице.

Регистрация общественных объединений Республики Беларусь (1990–2010 годы)

Общественные объединения

Годы

1990 1991 1992 1993 1994 1995 пере-регистрация 1996 1997 1998 1999 пере-

регистрация 2000

Республиканские – 150 215 141 109 535 170 167 125 639 66Международные – 8 14 9 15 39 34 29 19 120 51Всего 24 158 229 150 124 574 204 196 144 759 117

Общественные объединения

Годы2001 2002 2003 2004 2005 2006 2007 2008 2009 2010

Республиканские 29 33 10 14 13 7 16 15 17 16Международные 27 38 22 27 3 12 6 5 3 4Всего 56 71 32 41 16 19 22 20 20 20

При анализе данных, представленных в таблице, необходимо принять к сведению некоторые факты. Во-первых, в 1995 и 1999 годах были проведены две всеобщие перерегистрации обще-ственных объединений Республики Беларусь, в ходе которых уставные документы существующих и новых общественных объединений были приведены в соответствие с новым законодательством, из реестра также были исключены организации, длительное время не осуществляющие никакой деятельности.

Во-вторых, в государственный реестр вносятся сведения не только о вновь созданных органи-зациях, но и информация об изменениях в названии, юридическом адресе, уставных документах, целях и характере деятельности существующих общественных объединений. Так, в списки по раз-личным годам могла попасть одна и та же организация. Это обстоятельство приводит к искажению данных, представленных в таблице.

Обращает на себя внимание существенное сокращение количества регистрируемых объеди-нений после 2002 года. На это влияют две причины. Во-первых, после 2005 года при регистрации общественному объединению присваивался регистрационный номер, который сохранялся за ним при последующем внесении информации об изменениях в уставных документах и других сведе-ниях, касающихся организации. Во-вторых, снижение количества регистрируемых объединений является следствием процесса постепенного становления гражданского общества в Республике Беларусь.

Однако данные факторы не оказали влияния на общее количество общественных объединений, зарегистрированных после 1999 года. В основном пополнение третьего сектора в данный период происходило за счет местных общественных объединений, сведения о которых находятся в об-ластных исполнительных комитетах и Минском городском исполнительном комитете.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 49: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

49

За последние 25 лет общественные объединения прошли четыре этапа развития. Эти переходы были связаны с изменением их правового статуса.

Первый этап начался в середине 1980-х годов и был связан с процессом либерализации со-ветского общества. Переход к плюрализму мнений закономерно привел к появлению множества неправительственных групп граждан. В 1986 году появляется дискуссионный политический клуб «Современник». В 1987 году представители ряда организаций со всех регионов Беларуси прово-дят съезд белорусских молодежных объединений [3, с. 18]. В это время по всей стране создаются историко-краеведческие организации, такие как «Майстроўня», «Талака» (Минск), «Стары горад» (Брест), «Талака» (Гомель), «Паходня», «Гродзенская краязнаўчая асацыяцыя» (Гродна), «Узгор’е» (Витебск), «Машэка» (Могилев) и другие.

Второй этап длился с 1990 по 1994 год. 3 октября 1990 года было принято Постановление «О регистрации общественных объединений в Республике Беларусь» и временное положение о порядке создания и деятельности общественных объединений граждан Белорусской ССР. На ча-ло нового этапа относится к концу 1994 – началу 1995 года и связано с принятием Законов Рес-публики Беларусь «Об общественных объединениях» (4 октября 1994 года) и «О политических партиях» (от 5 декабря 1994 года).

В 1995 году была проведена первая всеобщая перерегистрация общественных объединений. Изучив сведения, имеющиеся в государственном реестре общественных объединений Республики Беларусь, было выявлено, что лишь 56,5 % объединений, имеющих статус международных и рес-публиканских, смогли успешно пройти перерегистрацию. Основными причинами послужили не-корректно составленные уставные документы и отсутствие активности.

Именно в этот период возникло большинство ассоциаций, которые сегодня пользуются ши-рокой известностью и авторитетом, например, Ассоциация белорусских гайдов, «Згуртаванне баларусаў свету “Бацькаўшчына”», Белорусский союз женщин, Белорусское общество охраны природы, «Объединенный путь», Ассоциация клубов ЮНЕСКО, Белорусский союз предпринима-телей и многие другие.

Третий этап начался в 1995 году и продолжался до 1999 года. 26 января 1999 года был при-нят Декрет Президента Республики Беларусь № 2 «О некоторых мерах по регулированию дея-тельности политических партий, профессиональных союзов, иных общественных объединений». В соответствии с ним, в целях упорядочения деятельности политических партий, профессиональ-ных союзов, иных общественных объединений, совершенствования контроля за ней постановлено провести с 1 февраля по 1 августа 1999 года перерегистрацию политических партий, профессио-нальных союзов, иных общественных объединений, а также их символики [6]. Только 56,6 % меж-дународных и республиканских общественных объединений смогли пройти перерегистрацию.

Четвертый этап начался в 2000 году. 12 марта 2001 года был принят Декрет Президента Республики Беларусь № 8 «О некоторых мерах по совершенствованию порядка получения и ис-пользования иностранной безвозмездной помощи», в соответствии с которым государству были переданы полномочия по контролю над получением и использованием организациями иностран-ной безвозмездной помощи.

Помимо этого, 28 октября 2005 года была принята новая редакция Закона Республики Беларусь «Об общественных объединениях». Он изменил условия хозяйственной деятельности обществен-ных объединений. Новая редакция Закона признает за общественными объединениями право осу-ществлять предпринимательскую деятельность, но лишь постольку, поскольку она необходима для их уставных целей, соответствует этим целям и отвечает предмету деятельности обществен-ного объединения. Более того, такая деятельность может осуществляться только посредством об-разования коммерческих организаций и (или) участия в них [5].

Еще одно изменение в условиях деятельности общественных объединений было связано с Ука-зом Президента Республики Беларусь от 30 июля 2003 года № 335 «О республиканских государ-ственно-общественных объединениях». Этот указ определяет статус новой организационно-пра-вовой формы юридического лица. Республиканское государственно-общественное объединение (РГОО) – основанная на членстве некоммерческая организация, создаваемая для выполнения воз-ложенных на нее государственно значимых задач [4].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 50: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

50

Данные организации имеют ряд существенных особенностей, позволяющих отграничить их от общественных объединений. Во-первых, целью деятельности РГОО является выполнение воз-ложенных на них государственно значимых задач. Во-вторых, учредителями и членами РГОО могут являться не только физические лица, но также юридические лица и Республика Беларусь в лице уполномоченных государственных органов. В-третьих, РГОО могут создаваться на услови-ях, определяемых Президентом Республики Беларусь либо по его поручению Советом Министров Республики Беларусь [7].

На сегодняшний день в Республике Беларусь действуют 7 РГОО – «Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту Республики Беларусь» (ДОСААФ), «Белорусское физкультур-но-спортивное общество “Динамо”», «Белорусское республиканское общество спасания на водах» (ОСВОД), «Президентский спортивный клуб», «Белорусское общество охотников и рыболовов», «Белорусское добровольное пожарное общество», «Белорусское общество “Знание”».

Эти три законодательных акта оказали большое влияние на процесс институционализации бе-лорусских общественных объединений. Можно сделать вывод, что в Республике Беларусь к 2006 году была сформирована система правового регулирования деятельности общественных объединений.

Что же касается количественных и качественных характеристик белорусских общественных объединений, то следует обратить внимание на такие основные аспекты, как статус и характер дея-тельности. В зависимости от статуса на территории Республики Беларусь создаются и действуют международные, республиканские и местные общественные объединения.

В 2004 году в Витебской области было зарегистрировано 167 местных объединений (5,93 % всех общественных объединений Республики Беларусь), 18 республиканских объединений (2,1 %), 5 меж -ду народных ассоциаций (2,2 %). Эти цифры характерны для всех регионов Беларуси. Един ствен-ным исключением в этой статистике является г. Минск. Здесь наблюдается самая большая кон-центрация всех видов объединений. В столице зарегистрировано 87,8 % всех республиканских общественных объединений Беларуси и 84,7 % международных. Минск можно назвать «столицей третьего сектора» Беларуси, поскольку около половины белорусских общественных объединений (47,73 %) находится здесь, наряду с Минской областью этот показатель составляет 54,45 % [8].

Еще одним важным аспектом характеристики общественных объединений является характер деятельности. Министерство юстиции сообщает, что в Республике Беларусь по направлениям дея-тельности зарегистрированы общественные объединения: физкультурно-спортивные – 670; бла-готворительные – 397; молодежные – 260, в том числе детские – 29; просветительские, культур-но-досуговые, воспитательные – 231; объединяющие граждан, относящих себя к национальным меньшинствам – 113; инвалидов войны и труда, ветеранов – 86; научно-технические – 84; объ-единяющие сторонников охраны природы, памятников истории, культуры – 73; творческие – 49; женские – 30 и другие [9].

Портал общественных объединений Беларуси (http://www.ngo.by) делит белорусские обще-ственные объединения на 28 групп в зависимости от направления их деятельности: организации защиты прав и свобод человека (152), защиты потребителей (60), общей гуманитарной помощи (2), образования (431), военные организации (123), организации людей с ограниченными возможно-стями (204), здравоохранения и медицины (185), гражданских прав и гражданской активности (7), благотворительности (465), государства и самоуправления (127), женские организации (85), диких животных и природы (21), молодежные и детские (244), искусства и культуры (341), науки (223), национальных меньшинств (130), профессиональные (385), занятости (2), религии (1), ресурсный центр (10), социальной защиты и реабилитации (628), социальных услуг (10), спорта, отдыха, ту-ризма (655), хобби и интересов (195), Чернобыльские организации (114), экологии и охраны окру-жающей среды (123), экономики и предпринимательства (88), другие (236).

Есть два основных недостатка такой классификации. Во-первых, одна и та же организация может быть отнесена к нескольким группам. И, во-вторых, имеется часть объединений, которые не могут быть отнесены ни к одной из групп.

Исследования показывают, что самые популярные направления деятельности – благотворитель-ность (13,01 %), социальная защита и реабилитация (20,9 %) и физкультурно-спортивное (23,63 %). В этой группе сосредоточено более половины от общего числа общественных объединений Беларуси.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 51: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

Можно выделить и некоторые региональные особенности. Так, в Гомельской и Могилевской областях отмечается самый большой процент организаций, связанных с минимизацией послед-ствий аварии на Чернобыльской АЭС (19,85 % всех организаций страны данного профиля). Это регионы, наиболее пострадавшие от Чернобыльской катастрофы. Гродненская область характери-зуется наибольшим количеством общественных объединений национальных меньшинств (8,75 %), что объясняется множеством исторических и социальных факторов. Для сравнения: в Витебской области подобные объединения составляют 5,14 % [2, с. 298].

Изучая деятельность общественных объединений Республики Беларусь, можно сделать вывод, что в течение последних 25 лет они прошли четыре этапа институционализации. Необходимо от-метить, что этот процесс еще не закончен. Количественные данные и факты, изложенные в статье, показывают, что белорусские общественные объединения многочисленны, представлены во всех регионах страны, различны по своему статусу и осуществляют свою деятельность во всех об-лас тях жизни общества. В заключение необходимо отметить, что для реализации социальных функций, возложенных на них обществом, общественные объединения адаптируют собственную деятельность к конкретной социально-экономической и политической ситуации в стране, что не-посредственно влияет на содержание, формы, методы и принципы их функционирования.

Литература

1. О регистрации партий, профсоюзов и иных общественных объединений Республики Беларусь за 1990–1999 гг. // Архив Министерства юстиции Республики Беларусь. – Фонд 99. – Оп. 12.

2. Гросс, Е. П. Региональные особенности организации международных связей общественных объединений Рес-публики Беларусь. 1991–2010 гг. / Е. П. Гросс // Беларусь в современном мире = Беларусь у сучасным свеце: материалы XII Междунар. конф., посвящ. 92-летию образования Белорус. гос. ун-та, 30 окт. 2013 г.; редкол.: В. Г. Шадурский [и др.]. – Минск: Изд. центр БГУ, 2013.– С. 297–298.

3. Чернов, В. Ю. Гражданское общество и третий сектор в Беларуси / В. Ю. Чернов // Вклад молодежных организа-ций в становление гражданского общества в Беларуси: сб. ст. / Фонд им. Ф. Эберта. – М.: [б. и.], 2006. – С. 18–22.

4. О республиканских государственно-общественных объединениях: Закон Респ. Беларусь, 19 июля 2006 г., № 150-3 [Электронный ресурс] // Нац. правовой Интернет-портал Респ. Беларусь. – Режим доступа: http://pravo.by/main.aspx?guid=3871&p0=h10600150&p2=%7BNRPA%7D. – Дата доступа: 12.08.2014.

5. Об общественных объединениях: Закон Респ. Беларусь, 4 окт. 1994 г., № 3254-XІІ [Электронный ресурс] // Нац. правовой Интернет-портал Респ. Беларусь. – Режим доступа: http://pravo.by/main.aspx?guid=3871&p0=v19403254&p2=%7BNRPA%7D. – Дата доступа: 12.04.2014.

6. О некоторых мерах по упорядочению деятельности политических партий, профессиональных союзов, иных об-щественных объединений: Декрет Президента Респ. Беларусь, 26 янв. 1999 г., №2 [Электронный ресурс] // Нац. право-вой Интернет-портал Респ. Беларусь. – Режим доступа: http://www.etalonline.by/Default.aspx?type=text&regnum=PD9900002#load_text_none_1_1. – Дата доступа: 31.08.2014.

7. Лосева, Г. Республиканское государственно-общественное объединение: новый вид некоммерческих организаций / Г. Лосева [Электронный ресурс] // Экономическая газета. – Режим доступа: http://neg.by/publication/2005_02_01_5093.html. – Дата доступа: 19.08.2014.

8. Мониторинг общественных объединений Беларуси [Электронный ресурс] // Портал общественных объединений Беларуси. – Режим доступа: http://www.ngo.by/monitoring/. – Дата доступа: 18.04.2014.

9. О результатах работы органов юстиции по государственной регистрации общественных объединений, фондов в 2014 году [Электронный ресурс] // М-во юстиции Респ. Беларусь. – Режим доступа: http://minjust.by/ru/site_menu/news/?id=1512. – Дата доступа: 18.08.2014.

E. P. GROSS

INSTITUTIONALIZATION OF THE NON-GOVERNMENTAL ORGANIZATIONS IN THE REPUBLIC OF BELARUS (1991–2010)

Summary

Article is dedicated to the problems of genesis of the Belarusian non-governmental organizations since obtaining the inde-pendence till present days (1991–2010).

During the last 24 years the Belarusian non-governmental organizations passed through four stages of institutionalization. These steps had been caused by changes in the Belarusian legislation.

Other parts of the article contains the analysis of quantitative and qualitative characteristics of the non-governmental orga-nizations in the Republic of Belarus from the point of view of their size, location, influence and legal status.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 52: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

52

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

Мовазнаўства

УДК 81’38

Г. і. КУЛЕШ

СТАТУС МОВЫ ЗАКАНАДАЎЧЫХ ТЭКСТАЎ У СТРУКТУРЫ АФІЦЫЙНА-СПРАВАВОДЧАГА СТЫЛЮ

Беларускі дзяржаўны ўніверсітэт

(Паступіў у рэдакцыю 27.05.2014)

Вызначэнне статусу мовы заканадаўства і месца заканадаўчых тэкстаў у іерархічнай струк-туры стылю непасрэдна звязана з мэтай і задачамі лінгвістычнага даследавання, у прыватнасці, з патрабаваннямі да моўных асаблівасцей гэтых тэкстаў. Навуковая літаратура дэманструе неад-настайнасць поглядаў па акрэсленай праблеме. Агульнапрызнаная класіфікацыя функцыянальных стыляў адносіць заканадаўчыя жанры да афіцыйна-справаводчага стылю – адной з найбольш важ-ных разнавіднасцей нацыянальнай літаратурнай мовы.

Назва стылю. У беларускай навуковай і навучальнай літаратуры стыль, прызначаны аб слу гоў-ваць юрыдычную, адміністрацыйную, дыпламатычную сферы дзейнасці, называюць па- роз наму: дзелавы [3; 51]; афіцыйна-дзелавы [3; 51; 46]; афіцыяльна-дзелавы [37]; афіцыйна-спра вавы [26]. У іншамоўнай літаратуры гэты стыль таксама называецца па-рознаму: афіцыйна-дакументаль ны [47], афіцыйна-дзелавы [35; 30; 7; 12; 48], канцылярскі [55], афіцыйна-рытарычны [40], афіцыйна-канцылярскі (urzędowo-kancelaryjny) [60], афіцыйны (urzędowy) [66; 61], адміністрацыйна-прававы (administracyjno-prawny) [56]. На думку доктара юрыдычных навук прафесара А. С. Пігалкіна, са-мая прымальная назва стылю – афіцыйна-дакументальны: ён афіцыйны, паколькі з яго дапамогай ажыццяўляюцца дзяржаўныя, афіцыйныя ўзаемаадносіны паміж людзьмі; дакументальны, бо ён увасабляецца не ў любым «пісьмовым творы, а ў спецыяльным дакуменце, які мае фармальна-юрыдычнае значэнне» [44, с. 7]. Звяртае на сябе ўвагу тая акалічнасць, што ў беларускіх назвах варыянтнасць звязана перш за ўсё з фармальным бокам – несупадзенні выяўляюцца ў вербаль-ным ўвасабленні паняцця. Найбольш адэкватнай беларускай назвай нам уяўляецца афіцыйна-спра ваводчы стыль. Заслугоўвае ўвагі, на наш погляд, і назва, ужываная адносна старабеларускай літаратурнай мовы, – канцылярска-юрыдычны стыль1 [22, с. 249].

Паняцці функцыянальны стыль і мова пэўнай сферы камунікацыі. Акрамя паняцця стыль у навуковай літаратуры выкарыстоўваецца і паняцце мова (і далей назва пэўнай сферы камуніка-цыі). Засведчана як атаясамліванне, так і адрозненне тэрмінаў функцыянальны стыль і мова пэў-най сферы камунікацыі. Так, польскі філолаг А. Вількань адносна афіцыйных зносін лічыць мэта-згодным ужываць спалучэнне афіцыйная мова (język oficjalny), абгрунтоўваючы выбар як пер шага, так і другога кампанентаў гэтай назвы [65]. Адзначаючы выкарыстанне ў некаторых навуковых працах тэрмінаў афіцыйная мова і афіцыйны стыль як раўназначных, ён падкрэслівае неабход-насць размяжоўваць гэтыя тэрміны. Грунтуючыся на высновах даследавання вядомага польска-га мовазнаўцы З. Л. Клемянсевіча «Аб розных варыянтах сучаснай польскай мовы» («O różnych odmianach współczesnej polszczyzny»), апублікаванага ў 1953 г., А. Вількань за аснову адрознен ня

1 Больш падрабязна аб назве стылю гл.: Кулеш, Г. і. Як называць стыль літаратурнай мовы, прызначаны аб слу-гоўваць канцылярскую, юрыдычную, адміністрацыйную, дыпламатычную сферы дзейнасці людзей? / Г. І. Кулеш // Матэрыялы міжнар. навук. канф. «Надзённыя пытанні лінгвістыкі» (да 75-годдзя прафесара П. У. Сцяцко). – Гродна, 11 сак. 2005 г. – Гродна, 2005. – С. 64–66.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 53: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

53

тэрмінаў мова і стыль прымае разуменне З. Л. Клемянсевічам мовы як сістэмы лексіка-гра ма-тычных сродкаў, а стылю – як абумоўленага рознымі сітуацыямі спосабу выкарыстання тых срод-каў1 [65, с. 15].

Як два прынцыпова розныя знакавыя ўтварэнні ўспрымае функцыянальны стыль і мову пэўнай сферы камунікацыі і расійскі філолаг Г. В. Векшын [9; 10]. Ён лічыць, што знакавыя сістэмы, якія маюць агульнакультурную значнасць і непасрэдна служаць рэалізацыі камунікатыўных задач у ад паведнай сферы зносін і культуры, могуць быць названы ўніверсальнымі мовамі камунікацыі (языками общения) [9, с. 46]. Паняцце мова камунікацыі прапануецца ім як родавае адносна відавых паняццяў мова побыту, мова навукі, мова ідэалогіі і г. д. Галоўнае для кожнай мовы камунікацыі – дасягненне камунікатыўных мэтаў, рэалізацыя сацыякультурных роляў і функ-цый. Для гэтага, паводле Г. В. Векшына, могуць выкарыстоўвацца «любыя стылістычна афар-баваныя сродкі, стылістычна нейтральныя знакі, а таксама невербальныя сродкі» [9, с. 52], у той час як функцыянальны стыль – гэта «своеасаблівая бачная паверхня мовы камунікацыі, лёгка заўважны і ўзнаўляльны стэрэатыпны набор сродкаў, які адлюстроўвае традыцыі зносін у пэўным універсальным камунікатыўным асяроддзі» [9, с. 57]. Пры такім падыходзе няма неабходнасці дзеля дасягнення камунікатыўных мэт абмяжоўваць тэкст пэўнага жанру толькі стэрэатыпным наборам моўных сродкаў адпаведнага стылю. Увогуле, Г. В. Векшын лічыць супярэчлівай тэорыю функцыянальных стыляў, а функцыянальную стылістыку абвінавачвае ў тым, што яна «на што ні гляне – ва ўсім бачыць свой абмежаваны набор функцыянальных стыляў, а гэта часта ўяўляец-ца фактарам, які абмяжоўвае і прымусова спрашчае карціну разнастайнасці формаў маўленчых паводзін» [10, с. 41].

Традыцыйна лічыцца, што калі тэкст выконвае, напрыклад, прапагандысцкую функцыю, то і яго сродкі павінны мець адпаведную афарбоўку – публіцыстычную. Аднак, на меркаванне Г. В. Векшына, ідэалагічнае ўздзеянне можа паспяхова ажыццяўляцца з дапамогай размоўных сродкаў. Мова камунікацыі пэўнай сферы, такім чынам, дапускае камбінаванне стылістычна неад-народных сродкаў, сумяшчэнне рознастылявых элементаў. Але такое сумяшчэнне і камбінаванне, на наш погляд, можа весці да змены сацыяльных роляў камунікантаў, парушаць камунікатыўныя мэтавыя ўстаноўкі. Нам уяўляецца, што камбінаваць рознастылёвыя сродкі, асабліва ў такіх сферах, як прававая камунікацыя, неабходна асэнсавана і надзвычай абачліва. Набор стылістычна афарба-ваных сродкаў – форма, у якую ўвасабляецца змест. Своеасаблівы кодэкс стылю, лінгвістычны дрэс-код. Моўныя сродкі павінны адпавядаць камунікатыўнай сітуацыі, як чалавек вымушаны падбіраць вопратку ў залежнасці ад акалічнасцей: у спартыўным касцюме ён не ідзе на афіцыйную сустрэчу, у тэатр, чытаць лекцыю ў студэнцкай аўдыторыі і недарэчна выглядае ў афіцыйным кас-цюме, напрыклад, на тэнісным корце.

Паводле Г. В. Векшына, функцыянальны стыль – вытворнае ад мовы камунікацыі і ў адпа-веднасці з такім уяўленнем фарміруецца наступным чынам: у мове пэўнай сферы камунікацыі выпрацоўваецца рэпертуар найбольш ужывальных сродкаў, якія рэпрэзентуюць яе і аб’ядноўва-юц ца ў свядомасці носьбітаў літаратурнай мовы ў асобны комплекс адзінак і прыёмаў – мані фес тан-таў адпаведнай сферы камунікатыўнай дзейнасці [9, с. 57]. Падобнае разуменне суад но сін паняц-цяў функцыянальны стыль і мова пэўнай сферы камунікацыі адзначана і ў працах Н. У. Артыку цы. Згодна з такім разуменнем, стыль з’яўляецца структурнай адзінкай мовы камунікацыі2 [2, с. 29].

Прадстаўленыя меркаванні на фоне традыцыйных уяўленняў, што афіцыйна-справаводчы стыль мала пранікальны для іншых стыляў [17, с. 271], ілюструюць паварот у сучаснай стылісты цы ад сістэмнага падыходу да мовы, які традыцыйна прымяняецца ў функцыянальна-стылістычных да следаваннях, да камунікатыўнага, які грунтуецца на прынцыпе антрапацэнтрызму [27, с. 7]. Прыхільнікі камунікатыўнай стылістыкі (у адрозненне ад паслядоўнікаў традыцый функцыя-нальнай стылістыкі) аддаюць перавагу «ідэі дыскурсу перад ідэяй стылю» [10, с. 41], што стасуец-ца з вектарам развіцця заходнееўрапейскай і амерыканскай лінгвістыкі.

1 Нам уяўляецца мэтазгодным такое размежаванне паняццяў, аднак пры спасылках на літаратурныя крыніцы, у якіх тэрміны стыль і мова атаясамліваюцца, ужываем іх як раўназначныя.

2 Некаторыя аўтары лічаць стыль састаўным элементам дыскурсу [гл. 28, с. 25].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 54: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

54

Успрымаючы выкладзеныя вышэй погляды як вынік заканамернага развіцця навуковай думкі, мы ўсё ж не падзяляем уяўны пафас навізны тых навукоўцаў, якія лічаць устарэлымі дасягненні функцыянальнай стылістыкі. Наша пазіцыя грунтуецца на тым, што, па-першае, тэорыя дыскур-су ва ўсходнеславянскай лінгвістыцы канчаткова не аформілася і пакуль што застаецца для яе «тэарэтыка-метадалагічнай лакунай» [42, с. 22], у той час як тэорыя функцыянальных стыляў дастаткова грунтоўна распрацаваная і правераная часам. Па-другое, тэорыя дыскурсу прапануе мноства асобных класіфікацый па розных падставах, а тэорыя функцыянальных стыляў – у цэлым «несупярэчлівую і дастаткова стройную сістэматызацыю свайго аб’екта» [42, с. 22]: стыль – пад-стыль – жанр. Прымаючы такую схему за аснову, можна атрымаць дастаткова выразнае ўяўленне аб структуры афіцыйна-справаводчага стылю і месцы ў ім тэкстаў пэўнага жанру.

Падстылі афіцыйна-справаводчага стылю. Для афіцыйна-справаводчага стылю характэр-ная значная ўнутраная неаднароднасць, матываваная як шырынёй сфер камунікацыі, у якіх ён выкарыстоўваецца (справаводства, заканадаўства, судовая практыка, міжнародныя зносіны), так і неаднолькавасцю сродкаў і спосабаў яго маўленчай рэалізацыі ў кожнай з гэтых сфер.

Адносна разнавіднасцей стылю ў навуковай літаратуры ўжываюцца тэрміны падстыль [31; 35; 36], субстыль [24; 1; 4], мікрастыль [45], форма мовы [55]. У заходняй літаратуры выкарыс-тоў ваецца таксама тэрмін рэгістр мовы [57]. Лагічным уяўляецца меркаванне М. М. Кожынай, што ступень пашыранасці і адсутнасць супярэчнасцей у тлумачэнні тэрміна падстыль ствараюць падставу для прыняцця яго за сістэмную тэрміналагічную адзінку [30, с. 69]. Пад гэтым тэрмінам звычайна маюць на ўвазе разнавіднасць функцыянальнага стылю, якая вылучаецца галоўным чынам на аснове аналізу групоўкі тэкстаў, аб’яднаных агульнасцю тэматыкі, спосабаў падачы, інтэрпрэтацыі зместу, а таксама падобнымі рысамі стылістычнага афармлення і кампазіцыі [49].

Вылучэнне падстыляў у межах афіцыйна-справаводчага стылю не вызначаецца выключнай аднастайнасцю, што можна растлумачыць прымяненнем розных падстаў для сацыяльна-функ-цыянальнай стратыфікацыі.

Некаторыя даследчыкі, прымаючы пад увагу два тыпы зносін (статусна-арыентаваныя і асо-басна-арыентаваныя), а таксама два тыпы моўнай асобы (сацыяцэнтрычнай і эгацэнтрычнай), вылучаюць перш за ўсё дзве разнавіднасці афіцыйна-справаводчага стылю – адміністрацыйна-дзелавую і абыходкава-дзелавую (обиходно-деловую). Першая разнавіднасць рэпрэзентуецца тэкс-тамі, адрасантам якіх з’яўляецца адказны прадстаўнік інстанцыі, надзеленая афіцыйнай уладай (сацыяцэнтрычная) моўная асоба. Другая – тэкстамі, аўтарам якіх з’яўляецца неафіцыйная, пры-ватная (эгацэнтрычная) асоба [6, с. 24]. Традыцыя вылучэння дзвюх разнавіднасцей афіцыйна-дзелавога стылю закладзена ў працах Вінаградава [11], Разенталя [47], Кожынай [30]. У кла сі-фі кацыі В. У. Ві наградава гэтыя дзве разнавіднасці фігуруюць як асобныя функцыянальныя стылі – афіцыйна-дакументальны і абыходкава-дзелавы [11, с. 6].

У агульным рэчышчы афіцыйна-справаводчага стылю звычайна вылучаюць не менш за тры падстылі. Але зноў жа іх набор і месца кожнага ў іерархіі падстыляў неаднолькавыя. Т. Губаева, напрыклад, прапануе трохчленную структуру прававой камунікатыўнай сферы: заканадаўчую раз-навіднасць, якая забяспечвае каардынацыйную дзейнасць людзей у сферы стварэння нарматыў ных актаў; юрысдыкцыйную, якая забяспечвае каардынацыйную дзейнасць людзей у сферы пры мя-нення законаў у практыцы праваахоўных органаў; адміністрацыйную, якая забяспечвае ка ар-дынацыйную дзейнасць людзей у сферы кіравання ў шырокім сэнсе [18, с. 180]. Падобная кла-сіфікацыя прадстаўлена ў дапаможніку «Стилистика русского языка» М. М. Кожынай, Л. Р. Дус-ка евай, У. А. Салімоўскага. Яна толькі ўдакладнена вылучэннем у адміністрацыйным падстылі ўласна адміністрацыйнай і адміністрацыйна-камерцыйнай разнавіднасці з аднясеннем да апошняй тэкстаў, што забяспечваюць «каардынацыю ў сферы камерцыі, г.зн. гандлю і прадпрымальніцкай дзейнасці» [31, с. 129]. Робіцца таксама і агаворка, што часам выдзяляюць яшчэ і дыпламатыч-ны падстыль. Вылучэнне заканадаўчага, юрысдыкцыйнага і адміністрацыйнага падстыляў тлума-чыцца адпаведнасцю трохчленнаму падзелу дзяржаўнай улады (заканадаўства, правасуддзе, кі-раванне).

Заканадаўчы падстыль займае першую пазіцыю таксама і ў тыпалогіі, прапанаванай такімі аўтарамі, як А. І. Гаршкоў [17], Г. Й. Валкатруб [12], Л. І. Мацько [38], Т. П. Плешчанка [45]. Акрамя

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 55: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

55

заканадаўчага і адміністрацыйна-канцылярскага, у іх класіфікацыю ўваходзіць і дыпламатычны стыль, але адсутнічае юрысдыкцыйны. Безумоўна, без мовы дыпламатыі, якая абслугоўвае галіну афіцыйных міжнародных зносін, структура афіцыйна-справаводчага стылю не ўяўляецца поўнай. Сфера прававых зносін не можа быць прадстаўлена толькі мовай заканадаўства, паколькі такая ўнутраная стратыфікацыя стылю пакіне па-за яго межамі тэксты кшталту пратакол, абвінаваўчае заключэнне, пастанова суда, прыгавор, хадайніцтва і да т.п., што функцыянуюць у праваахоўнай практыцы.

Лагічным уяўляецца вылучэнне ў межах афіцыйна-справаводчага стылю трох яго складнікаў: юрыдычнага, канцылярскага (або адміністрацыйна-канцылярскага) і дыпламатычнага [34; 16]. Што тычыцца першага з іх, то яго назву юрыдычны (а не заканадаўчы або юрысдыкцыйны) варта лічыць набольш адпаведнай. Такую выснову пацвярджае параўнаўнне значэнняў гэтых слоў у тлу-мачальных слоўніках. Заканадаўчы – вытворнае ад заканадаўства ‘стварэнне і выданне законаў’ і ‘сукупнасць законаў’. Юрысдыкцыйны – вытворнае ад юрысдыкцыя ‘права ажыццяўляць суд’, а таксама ‘сфера, на якую гэта права пашыраецца’. Відавочна, што ні азначэнне заканадаўчы, ні азна чэнне юрысдыкцыйны не ахоплівае ўсе сферы прававога жыцця. Некаторыя аўтары ў ад-носінах да назвы падстылю атаясамліваюць (на наш погляд, неправамерна) заканадаўчы і юры-дычны [7]. Зыходзячы з вызначэння семантыкі прыметніка юрыдычны, дадзенага ў тлумачальных слоўніках, заканадаўчы і юрысдыкцыйны ў пэўных значэннях з’яўляюцца гіпонімамі гіпероніма юрыдычны.

Прававая сфера ўключае не толькі працэс праватворчасці і праварэалізацыі, але і працэс пра-ваінтэрпрэтацыі, стварэння прававой дактрыны. Пад прававой дактрынай (лац. doctrina – вучэн-не, навука, навучанне, адукаванасць) маем на ўвазе тэарэтычныя палажэнні, прававыя тэорыі, у якіх сфармуляваны найбольш важныя прынцыпы, прававыя катэгорыі, пазіцыі вучоных-юрыс-таў, выкладзеныя ў разнастайных навуковых працах (трактатах, манаграфіях, артыкулах і да т. п.), «на падставе якіх правапрымяняльныя органы прымаюць рашэнні па канкрэтных юрыдычных справах» [21, с. 11].

Зыходзячы з адзначанага, лічым, што азначэнне юрыдычны можа стасавацца да ўсіх тэкстаў прававой сферы, менавіта таму ўяўляецца мэтазгодным выкарыстоўваць назву юрыдычны падстыль.

У навуковых даследаваннях апошніх дзесяцігоддзяў у сувязі з развіццём лінгвістычнай тэорыі жанру намецілася тэндэнцыя да павелічэння колькасці падстыляў у межах афіцыйна-справаводча-га стылю. Пытанне аб расшырэнні традыцыйнага набору падстыляў было пастаўлена і ў сувязі са змяненнем умоў і расшырэннем сфер камунікацыі. Так, акрамя названых вышэй, як асобны вылучаюць, напрыклад, камерцыйны падстыль [52; 41]. Некаторыя даследчыкі тэксты, якія за-бяс печваюць каардынацыю ў сферы камерцыі (г. зн. гандлю, прадпрымальніцкай дзейнасці і да т. п.), лічаць рэпрэзентантамі адміністрацыйна-камерцыйнай (побач з уласна адміністрацый -най) разнавіднасці адміністрацыйнага падстылю [31]. Выказваецца меркаванне, што функцыя-нальныя стылі з’яўляюцца «адкрытымі сістэмамі са сваім ядром і перыферыяй. Ядро функцыя-нальнага стылю складаюць найбольш тыповыя ўзнаўляльныя спосабы і сродкі выяўлення тыповых функцый, на перыферыі знаходзяцца нетыповыя і памежныя стылістычныя сродкі» [50, c. 100]. Такія памежныя, сінкрэтычныя стылістычныя сродкі вылучаюць, напрыклад, у жанры рэкламы, у патэнтных тэкстах [32, с. 13]. У рэкламе, якая генетычна ўзнікла на аснове афіцыйна-справа вод-чых тэкстаў і з’явілася вынікам эвалюцыі жанру аб’явы, атрымаўшы развіццё дзякуючы з’яўлен ню рэгулярных сродкаў масавай інфармацыі, бачаць спалучэнне асаблівасцей афіцыйна-справаводча-га і публіцыстычнага стыляў [39, с. 68]. Некаторыя аўтары ўказваюць на інтэрферэнцыю паміж навуковым і афіцыйна-справаводчым стылямі [35, с. 32]. Адзначанае сведчыць аб развіцці тэорыі і ўдасканаленні структуры функцыянальных стыляў.

Кожны з названых падстыляў афіцыйна-справодчага стылю можа быць падвергнуты далейшай стратыфікацыі ў адпаведнасці з падзелам пэўнай функцыянальнай сферы дзейнасці на больш вузкія.

Структура юрыдычнага падстылю. У выніку даследавання ў разнастайных плоскасцях мо ва, якая абслугоўвае юрыдычную сферу, была азначана як юрыдычная мова [13], мова права / праўнічая мова [2; 25], падмова заканадаўства [43], мова прававых нормаў (język przepisów prawnych), ідыялект заканадаўцы (idiolekt prawodawcy), мова заканадаўцы (język prawodawcy) [63].

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 56: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

56

У польскай юрыдычнай і лінгвістычнай літаратуры адлюстравана адрозненне дзвюх моў, звя-заных з правам, – język prawny і język prawniczy. Распаўсюджана меркаванне, што традыцыя такой дыферэнцыяцыі бярэ пачатак у працы вядомага польскага тэарэтыка права Б. Урублеўскага «Język prawny і prawniczy» [67], дзе і ўжываюцца названыя тэрміны, што дае падставу лічыць аўтара пра-цы іх стваральнікам [63; 59]. Аднак доктар права К. Пахнік звярнуў увагу на тую акалічнасць, што яшчэ да Б. Урублеўскага самі тэксты права падзяліў на крыніцы права (źródła prawa) і крыніцы па-знання права (źródła poznania prawa) польскі гісторык права С. Кутжэба ў кнізе «Гісторыя крыніц даўняга польскага права» (Kutrzeba S. «Historja źródeł dawnego prawa polskiego»), выдадзенай у Львове ў 1926 г. [62, c. 20]. Відаць, грунтуючыся на гэтым размежаванні, Б. Урублеўскі выкарыс-таў азначаныя тэрміны.

Не выпадкова język prawny і język prawniczy прыведзены намі вышэй без перакладу: у літарату-ры нам сустрэўся рускі эквівалент тэрміна język prawny, які, на наша меркаванне, не з’яўляецца дакладным адпаведнікам. У прыватнасці, у рускамоўнай анатацыі артыкула Т. Гізберта-Студніцка-га «Chy istnieje język prawny?» [57] да język prawny выкарыстаны эквівалент юридический язык. Словазлучэнне język prawniczy ў артыкуле не ўжываецца. Юрыдычны можа ў пэўным кантэксце выступаць эквівалентам як да prawny, так і да prawniczy. На жаль, у беларускай літаратурнай мо ве ў адрозненне, напрыклад, ад украінскай словы праўнік, праўны, праўнічы пры іх узуаль-ным існаванні не лічацца нарматыўнымі. Каб знайсці названым польскім тэрмінам адэкватныя адпаведнікі ў беларускай мове, неабходна дакладна ўяўляць іх сэнс, семантычнае напаўненне, на-дадзенае ім аўтарам. Як адзначана ў рэцэнзіі на кнігу Б. Урублеўскага, крытэрый адрознення гэ тых дзвюх моў вельмі просты: пад першай разумеецца мова нормаў права, а пад другой – мова, якой карыстаюцца юрысты, маючы дачыненні з правам [64]. Зыходзячы з гэтага, можна меркаваць, што prawniczy мае больш шырокае значэнне, чым prawny: мова, якой карыстаюцца юрысты, маючы дачыненне з правам, – гэта мова і нарматыўных актаў, і інтэрпрэтацый заканадаўчых тэкстаў, і судовых рашэнняў, і прававой дактрыны. Значыць, маючы на ўвазе існаванне тэрміна język praw-niczy, перакладаць język prawny як юрыдычная мова некарэктна. У дадзеным выпадку юрыдычны адпавядае прыметніку prawniczy, а не prawny. Уяўляецца, што адэкватны пераклад можна было б прапанаваць, засноўваючыся на словаўтварэнні гэтых прыметнікаў (prawny ← prawo, а praw ni-czy ← prawnik), і спыніцца на варыянце мова права і юрыдычная мова.

У любым выпадку ў наяўнасці вылучэнне дадатковага звяна ў ланцужку стыль – падстыль – жанр, прамежкавага паміж падстылем і жанрам. Нам не сустрэўся ў навуковай літаратуры тэрмін, які ўжываўся б у дачыненні да гэтай структурнай адзінкі. Каб захоўвалася паслядоўнасць

Месца і структура юрыдычнага падстылю ў сістэме афіцыйна-справаводчага стылю, жанры заканадаўчай разнавіднасці

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 57: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

57

тэрмінаўжывання, гэта прамежкавае звяно можа быць названа разнавіднасцю падстылю, накштал таго, як вылучаюць разнавіднасці афіцыйна-справаводчага стылю (адміністрацыйна-дзелавую і абыходкава-дзелавую).

Грунтуючыся на тэорыі функцыянальных стыляў, месца і структуру юрыдычнага падстылю ў агульнай сістэме афіцыйна-справаводчага стылю літаратурнай мовы можна паказаць з дапамо-гай дыяграмы (малюнак).

Паколькі аб’ектам нашага даследавання з’яўляецца мова заканадаўства, то нам важна было адлюстраваць жанравую дыферэнцыяцыю менавіта гэтай разнавіднасці юрыдычнага падстылю, не закранаючы іншыя. Паняцце заканадаўчыя акты (а значыць, і жанравая рэпрэзентатыўнасць гэ-тай разнавіднасці падстылю) выразна акрэслена. Згодна з Законам РБ «Аб нарматыўных прававых актах Рэспублікі Беларусь» (ад 10 студзеня 2000 г.) да заканадаўчых актаў належаць: Канстыту-цыя Рэспублікі Беларусь, Законы Рэспублікі Беларусь, Дэкрэты і Указы Прэзідэнта Рэспублікі Беларусь [23, арт. 1].

Аднак, як сведчыць навуковая літаратура, пытанне аб структуры юрыдычнага падстылю не мае адназначнага вырашэння. Так, на думку М. Л. Давыдавай, адпаведныя моўныя зрэзы можна вы-лучаць, кіруючыся двума крытэрыямі. Адзін з іх – узроўні прававой сістэмы: нарматыўны, дзей-насны, ідэалагічны. На падставе гэтага вылучаецца: 1) мова нарматыўна-прававых актаў; 2) мова правапрымяняльнай, а таксама дагаворнай і іншай (праварэалізацыйнай, прыватна-прававой) прак ты кі; 3) мова прававой дактрыны. У якасці другога магчымага крытэрыю даследчыца прапа-нуе ўлічваць стылістычныя асаблівасці мовы, якая функцыянуе ў той або іншай сферы. У такім выпадку неабходна ўлічваць, што мова правапрымяняльнай практыкі рэалізуецца ў дзвюх фор-мах – пісьмовай (дакументы, складзеныя ад імя дзяржаўных органаў і прыватнымі асобамі) і вус-най. Залежна ад гэтага да названых вышэй дадаецца яшчэ як чацвёрты кампанент – прафесійнае маўленне юрыстаў [19, с. 132].

М. Д. Голеў таксама прапануе чатырохкампанентную дыферэнцыяцыю паводле сфер права, у якіх мова выкарыстоўваецца як сродак прававога рэгулявання, заканадаўчай дзейнасці, права-прымяняльнай дзейнасці і юрыдычнай навукі [14, с. 44]. Найбольш разгорнутую класіфікацыю, заснаваную на крытэрыі ўзроўняў прававой сістэмы, прапанаваў У. Б. Ісакаў: мова заканадаўства, мова падзаконных актаў, мова правапрымяняльнай практыкі, мова юрыдычнай навукі, мова юры-дычнай адукацыі, мова юрыдычнай журналістыкі [24, с.143]. На наша меркаванне, мова юрыдыч-най адукацыі рэпрэзентуе навуковы стыль, а мова юрыдычнай журналістыкі – публіцыстычны.

Статус мовы права. Характэрна, што адносна разнавіднасцей падстылю ўжываецца тэрмін мова: мова заканадаўства, мова прававой дактрыны. У такім выпадку часцей за ўсё маецца на ўвазе, што мова права – спецыяльная мова, пад якой разумеюць «сукупнасць усіх моўных сродкаў, што выкарыстоўваюцца ў спецыяльна абмежаванай камунікатыўнай сферы з мэтай забес-пячэння разумення сярод спецыялістаў, занятых у гэтай сферы» [20, с. 107], сродак камунікацыі спецыялістаў паміж сабой, а часам і з трэцімі асобамі. Паводле лінгвістычных характарыстык яна адрозніваецца ад агульнаўжывальнай мовы на ўсіх моўных узроўнях. Такога меркавання трыма-юцца як некаторыя юрысты, якія вывучаюць мову права [53; 24; 29], так і некаторыя лінгвісты [13; 33]. Мова права супрацьпастаўляецца агульналітаратурнай мове. Медыятарамі юрыдычнай ка-мунікацыі, «перакладчыкамі» з юрыдычнай мовы на звычайную выступаюць юрысты [29, с. 11–13].

У літаратуры, напрыклад у публікацыях Н. У. Арцікуцы, выказваецца меркаванне, што мова права не можа абмяжоўвацца сродкамі аднаго стылю [2]. Яна ахоплівае разнастайныя сферы (заканадаўства, судаводства, натарыят, юрыдычная навука і адукацыя, прававая інфармацыя і пра-вавая публіцыстыка), а каб усе іх абслугоўваць, павінна карыстацца сродкамі розных функцыяналь-ных стыляў: афіцыйна-справаводчага, навуковага, публіцыстычнага і размоўнага. У кожным з гэ-тых стыляў вылучаюцца падстылі, якія абслугоўваюць пэўныя жанравыя сукупнасці. У афіцыйна-справаводчым – гэта заканадаўчы (канстытуцыя, закон, пастанова, указ), дыпламатычны (дагавор, канвенцыя, дэкларацыя, мемарандум, нота), судова-прававы (позва, апеляцыя, пратакол допыту, абвінаваўчае рашэнне), адміністрацыйна-канцылярскі (даведка, кантракт, даручэнне). У межах на-вуковага стылю мову права абслугоўваюць такія падстылі, як уласна навуковы (манаграфія, ды-сертацыя, навуковы артыкул, рэцэнзія, анатацыя), навучальна-навуковы (падручнікі, дапаможнікі,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 58: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

58

лекцыі, метадычныя парады і рэкамендацыі), навукова-папулярны (юрыдычныя энцыклапедыі, даведнікі для насельніцтва, брашуры). Публіцыстычны стыль прадстаўлены падстылямі: газетна-інфармацыйны (афіцыйнае або інфармацыйнае паведамленне, аналітычны агляд, дыскусія, ін тэр-в’ю), тэле- і радыёжурналісцкі (рэпартаж, хроніка падзей, тэледэбаты, кансультацыя юрыста), агітацыйна-прапагандысцкі або прамоўніцкі (выступленне падчас сустрэчы з вырабшчыкамі, ад-крыты ліст, звароты, заклікі). Размоўны стыль, паводле Н. У. Арцікуцы, рэалізуецца ў двух відах вусных прафесійных зносін – афіцыйным і неафіцыйным. Вусныя афіцыйныя зносіны (нарады, перагаворы, круглыя сталы) аб’ядноўваюць элементы размоўнага, афіцыйна-справаводчага і на-ву ковага стыляў [2, с. 26–30]. Падобныя ўяўленні выказаны і ў кандыдацкай дысертацыі А. М. Шэ-пелева [54].

У некаторых даследаваннях мова права кваліфікуецца як самастойны стыль [5; 54; 24]. Аднак выраз самастойны стыль прыхільнікамі меркавання, што мова права – гэта разнавіднасць літаратурнай мовы, і іх апанентамі, якія лічаць, што гэта спецыяльная мова, успрымаецца па-рознаму. Украінскі мовазнавец прафесар Д.Х.Бараннік пісаў: «Сказаць, што стыль нарматыўна-пра вавых актаў – гэта дзелавы стыль (няхай нават і вылучаны ў асобную разнавіднасць (субстыль) у межах дзелавога) – азначае нічога не сказаць пра гэту лінгва-функцыянальную катэгорыю» [5, с. 8–9]. Ён лічыў, што такія розныя жанравыя формы, як заява на адпачынак і канстытуцыя не могуць быць у адной «стылёвай абойме». Нарматыўна-прававыя акты адрозніваюцца ад іншых жанраў функцыянальнымі, структурнымі і лінгвістычнымі характарыстыкамі і гэта дае падста-ву лічыць іх мову асобнай функцыянальна-стылёвай разнавіднасцю літаратурнай мовы [5, с. 10]. А напрыклад, А. М. Шэпелеў, паставіўшы за адну з задач свайго кандыдацкага даследавання вы-святленне пытання, з’яўляецца мова права самастойным функцыянальным стылем ці яна ўсяго толькі праяўленне «языка обыденного», прыходзіць да высновы, што мова права – функцыяналь-ны стыль мовы, які з’яўляецца «прадуктам развіцця прававой навукі» [54, c. 22], г. зн. мовай для спецыялістаў.

Падагульненні. Прадстаўленыя погляды на статус мовы, якая абслугоўвае прававую сфе-ру камунікацыі, можна падзяліць на дзве групы. Да першай належаць аўтары, якія лічаць мову права рэпрэзентантам юрыдычнага падстылю літаратурнай мовы (або яе самастойнага стылю), да другой – аўтары, якія кваліфікуюць яе як спецыяльную мову, што адрозніваецца ад агульна-прынятай на ўсіх моўных узроўнях. Неаднолькавыя трактоўкі рэалізуюцца ў розных патрабаван-нях да мовы прававых актаў. Паводле першай трактоўкі, да мовы права (найперш заканадаўчых тэкстаў) ставіцца патрабаванне прастаты і зразумеласці. Такое патрабаванне мае неабвержную падставу: «у адваротным выпадку будзе проста назапашвацца пачуццё непрымання (отторжения) улады грамадзянамі» [8, с. 69]. Паводле другой – мова права прызначана толькі для спецыялістаў, а значыць, і не павінна быць зразумелай для абывацеляў. З апошняй пазіцыяй лічым магчымым згадзіцца толькі адносна тэкстаў, прызначаных выключна для спецыялістаў, але не для тэкстаў законаў і іншых прававых актаў, у якіх сфармуляваны сацыяльныя нормы, абавязковыя для ўсіх грамадзян.

Літаратура

1. Алонцева, Н. В. Лексико-грамматические особенности дипломатических текстов официально-делового стиля / Н. В. Алонцева // Вестн. МГЛУ. – Серия 1. Филология. – 2003. – № 11. – С. 7–15.

2. Артикуца, Н. В. Мова права у її функціональних різновидах / Н. В. Артикуца // Сьогодення українського мовно-го середовища /АПН України, Ін-т вищої освіти, Від. теорії та методології гуманіт. освіти. – К. : [Кіровоград. вид-во], 2008. – С. 23–32.

3. Асновы культуры маўлення і стылістыкі: вучэб. дапам. / У. В. Анічэнка [і інш.]; пад рэд. У. В. Анічэнкі. – Мінск: Універсітэцкае, 1992. – 254 с.

4. Баранник, Д. Х. Мова нормативно-правових актів і система функціональних стилів літературної мови / Д. Х. Ба-ранник // Право і лінгвістика: Матеріали конференції. – Сімферополь, 2003. – Ч. 2. – С. 110–113.

5. Баранник, Д. Х. Мова права як окремий функціональний стиль / Д. Х. Баранник // Мовознавство. – 2003. – № 6. – С. 8–17 .

6. Буренина, Ю. С. Стилистические особенности информативно-регулирующих текстов (на материале француз-ско го языка) / Ю. С.Буренина // Вестн. Челябинск. гос. ун-та. – 2011. – № 8 (223). – Филология. Искусствоведение. – Вып. 51. – С. 23–25.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 59: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

59

7. Валгина, Н. С. Теория текста : учеб. пособие / Н. С. Валгина. – М.: Логос, 2003. – 278 с.8. Василевич, Г. А. О соотношении нормативных правовых актов / Г. А. Василевич // Юрист. – 2002. – № 4. –

С. 66–69.9. Векшин, Г. В. Языки общения и функциональные стили (в их отношении к тексту) / Г. В. Векшин // Слово и кон-

текст: филологический сборник к 75-летию Н. С. Валгиной. – М.: МГУП, 2002. – С. 35–67.10. Векшин, Г. В. Жанр и функциональный стиль: языковое и речевое (о некоторых двусмысленностях в функцио-

нальной стилистике) / Г. В. Векшин // Жанры речи. – Вып. 6: Жанр и язык. – Саратов: СГУ, 2009. – С. 40–59.11. Виноградов, В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика / В. В. Виноградов. – М.: Наука, 1963. – 279 с.12. Волкотруб, Г. Й. Стилістика ділової мови: навчальний посібник / Г. Й. Волкотруб. – К.: МАУП, 2002. – 208 с.13. Голев, Н. Д. Взаимодействие естественного и юридического языка как базовая проблема юрислингвистики /

Н. Д. Голев // Право i лiнгвiстика: Материалi Мiждунар. наук.-практ. конф. Ч. 1. – Ciмферополь; Ялта, 2003. – С. 33–41.14. Голев, Н. Д. О специфике языка права в системе общенародного русского языка и ее юридического функциони-

рования / Н. Д. Голев // Юрислингвистика–5: Юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права: межвуз. сб. науч. тр.; под ред. Н. Д. Голева. – Барнаул: АГУ, 2004. – С. 43–59.

15. Голев, Н. Д. От редактора: Правовая коммуникация в зеркале естественного языка: межвуз. сб. науч. тр. / Н. Д. Голев // Юрислингвистика–7: Язык как феномен правовой коммуникации; под ред. Н. Д. Голева.– Барнаул: АГУ, 2005. – С. 4–29.

16. Голованова, Д. А. Русский язык и культура речи. Краткий курс / Д. А. Голованова, Р. И. Кудинова, Е. В. Михайлова. – М.: Окей-книга, 2009. – 144 c.

17. Горшков, А. И. Русская стилистика. Стилистика текста и функциональная стилистика / А. И. Горшков. – М.: АСТ: Астрель 2006. – 368 с.

18. Губаева, Т. В. Официально-деловая речь: стилистические исследования последних десятилетий / Т. В. Губаева // Stylistyka VI. – Opole: Uniwersytet Opolski, 1997. – C. 173–184.

19. Давыдова, М. Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии: монография / М. Л. Давыдова. – Волгоград: ВолГУ, 2009. – 318 с.

20. Дементьева, Т. М. Лингвистические особенности немецкого языка права / Т. М. Дементьева // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – 2009. – № 2 (4). – С. 107–111.

21. Дубовицкий, В. Н. Доктрина как источник права в романо-германской правовой семье / В. Н. Дубовицкий // Весн. Гродзен. дзярж. ун-та імя Янкі Купалы. Серыя 4. Правазнаўства. – 2008. – № 4 (75). – С. 10–15.

22. Жураўскі, А. і. Канцылярска-юрыдычнае пісьменства XV–XVII стагоддзяў / А. І. Жураўскі // Беларуская мова: Энцыклапедыя. – БелЭн, 1994. – С. 249–251.

23. О нормативных правовых актах Республики Беларусь: Закон Респ. Беларусь, 10 янв. 2000 г., № 361-З [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pravo.by/webnpa/text.asp?r=2&RN=h10000361.– Дата доступа: 04.03.2014.

24. Исаков, В. Б. Язык права / В. Б. Исаков // Юрислингвистика–2 : Русский язык в его естественном и юридическом бытии: межвуз. сб. науч. тр.; под ред Н. Д. Голева . – Барнаул: АГУ, 1998. – С. 143–147.

25. Катачина, О. Термінологія позначення правопорушень у мові права / О. Катачина // Вісн. Львів. ун-ту. Сер. філол. – 2009. – Вип. 48. – С. 293–299.

26. Каўрус, А. А. Афіцыйна-дзелавы (афіцыйна-справавы) стыль / А. А. Каўрус // Беларуская мова: Энцыклапедыя. – БелЭн, 1994. – С. 61–62.

27. Клушина, Н. И. Интенциональные категории публицистического текста: автореф. дис. … д-ра филол. наук: 10.01.10 / Н. И. Клушина. – М., 2008. – 57 с.

28. Клушина, Н. И. От стиля к дискурсу: новый поворот в лингвистике / Н. И. Клушина // Язык, коммуникация и социальная среда. – 2011. – № 9. – С. 25–33.

29. Кожемякин, Е. А. Юридический дискурс / Е. А. Кожемякин // Юрислингвистика–11: Право как дискурс, текст и слово: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Н. Д. Голева. – Кемерово: КемГУ, 2011. – С. 131–145.

30. Кожина, М. Н. Стилистика русского языка / М. Н. Кожина. – М. : Просвещение, 1993. – 223 с. 31. Кожина, М. Н. Стилистика русского языка / М. Н. Кожина, Л. Р. Дускаева, В. А. Салимовский. – М. : Флинта :

Наука, 2008. – 464 с.32. Колтунова, М. В. Язык и деловое общение. Нормы. Риторика. Этикет / М. В. Колтунова. – М.: Экономика, 2000. – 152 с.33. Комарова, Р. Н. Язык закона : лингвистические характеристики (на материале текста Германского гражданского

уложения) : автореф. дис. ... канд. филол. наук : 10.02.04 / Р. Н. Комарова; С.-Петерб. гос. ун-т. – СПб., 2000. – 18 с.34. Культура русской речи: учеб. для вузов / под ред. Л. К. Граудиной и Е. Н. Ширяева. — М.: Норма – Инфра,

1999. – 560 с.35. Кушнерук, С. П. Документная лингвистика (русский деловой текст): учеб. пособие / С. П. Кушнерук. – Волгоград:

ВГУ, 1999. – 96 с.36. Кыркунова, Л. Г. Официально-деловые тексты в аспекте функционально-смысловых типов речи: автореф. дис. …

канд. филол. наук: 10.02.01 / Л. Г. Кыркунова. – Пермь, 2007. – 18 с.37. Лексікалогія сучаснай беларускай літаратурнай мовы / пад рэд. А. Я. Баханькова. – Мінск: Навука і тэхніка,

1994. – 463 с.38. Мацько, Л. і. Стилістика української мови / Л. І. Мацько, О. М. Сидоренко, О. М. Мацько. – К.: Вища шк.,

2003. – 462 с.39. Миронова, А. А. Жанр рекламы: к проблеме квалификации / А. А. Миронова // Вестн. Челяб. гос. ун-та. – Фило-

логия. Искусствоведение. – 2012. – № 32. – Вып. 71. – С. 67–71.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 60: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

60

40. Мурат, В. П. Об основных проблемах стилистики: материалы к курсам языкознания / В. П. Мурат; под общ. ред. В. А. Звегинцева. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1957. – 43 с.

41. Нгуен, Т. Б. Лингвостилистические особенности русской коммерческой корреспонденции: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Т. Б. Нгуен; Гос. ин-т рус. яз. им. А. С. Пушкина. – М., 2006. – 23 с.

42. Орлова, О. В. Проблема соотношения понятий стиля и дискурса в лингвистике начала ХХІ в. в контексте идей М. Н. Кожиной / О. В. Орлова // Вестн. Томск. гос. ун-та. Филология. – 2013. – № 4 (24). – С. 19–25.

43. Пантелеева, Т. Ю. Язык законодательства, его лексические реалии и интерпретации: автореф. дис. ... канд. филол. наук: / Т. Ю. Пантелеева; Кубан. гос. ун-т. – Краснодар, 2003. – 23 с.

44. Пиголкин, А. С. Основные особенности языка законодательства как особого стиля литературной речи / А. С. Пи-голкин // Ученые записки Всесоюз. науч.-исслед. ин-та сов. законодательства. – М., 1972. – Вып. 26. – С. 3–20.

45. Плещенко, Т. П. Основы стилистики и культуры речи : учеб. пособие для филол. специальностей вузов / Т. П. Пле щенко, Н. В. Федотова, Р. Г. Чечет; под общ. ред. П. П. Шубы. – Минск : НТООО «ТетраСистемс», 1999. – 238 с.

46. Плотнікаў, Б. А. Кіраўніку аб мове / Б. А. Плотнікаў. – Мінск: Акадэмія кіравання пры Прэзідэнце Рэсп. Беларусь, 2001. – 126 с.

47. Розенталь, Д. Э. Практическая стилистика русского языка / Д. Э. Розенталь. – Изд. 4-е, испр. – М.: Высш. шк., 1977. – 316 с.

48. Солганик, Г. Я. Стилистика современного русского языка и культура речи: учеб. пособие / Г. Я. Солганик, Т. С. Дро няева. – М.: Изд. центр «Академия», 2005. – 256 с.

49. Стилистика и литературное редактирование / под ред. проф. В. И. Максимова. – М.: Гардарики, 2004. – 651 с.50. Хомутова, Т. Н. Язык для специальных целей (LSP): лингвистический аспект / Т. Н. Хомутова // Изв. Рос. гос.

пед. ун-та им. А. И. Герцена. Языкознание. – 2008. – № 71. – С. 96–106.51. Цікоцкі, М. Я. Стылістыка беларускай мовы: вучэб. дапам. для фак. журналістыкі / М. Я. Цікоцкі. – Мінск:

Універсітэцкае, 1995. – 294 с.52. Чжан, Л. Лингвостилистические особенности коммерческого подстиля русской официально-деловой речи: ав-

тореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.01 / Л. Чжан; Гос. ин-т рус. яз. им. А. С. Пушкина. – М., 1996. – 21 с.53. Чухвичев, Д. В. Логика, стиль и язык закона / Д. В. Чухвичев // Право и политика. – 2005. – № 2. – С. 140–151.54. Шепелев, А. Н. Язык права как самостоятельный функциональный стиль : автореф. ... канд. юрид. наук : 12.00.01 /

А. Н. Шепелев. – Нижний Новгород: Нижегород. акад. МВД России, 2002. – 23 c.55. Щерба, Л. В. Современный русский литературный язык / Л. В. Щерба // Избранные работы по русскому языку. –

М., 1957. – С. 110–129.56. Gajda, S. Język administracyjno-prawny w perspiektywie językoznawczej і prawoznawczej / S. Gajda // Język – Prawo –

Społeczeństwo / Red. E. Malinowska. – Opole, 2004. – S. 19–33.57. Gizbiert-Studnicki, T. Chy istnieje język prawny? / T. Gizbiert-Studnicki // Państwo i prawo. – 1979. – № 3 (397). –

S. 49–60.58. Gizbiert-Studnicki, T. Język prawnyy z рerspektywy sоcjolingwistycznеj / T. Gizbiert-Studnicki. – Warszawa–Kraków :

Państwowo Wydawnictwo Naukowe, 1986 – 139 s. 59. Kłodawski, M. Pleonazmy i analityzmy – wyrażenia redundantne pragmatycznie w języku prawnm / M. Kłodawski // Język

współczesnego prawa. – Warszawa: Wyd. KN «Lingua Iuris», 2012. – S. 121–132 [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: http://repozytorium.ceon.pl/bitstream/handle/123456789/317/Maciej_Klodawski_-_Pleonazmy_i_analityzmy.pdf?sequence=1. – Да та доступу: 04.03.2014.

60. Kurkowska, H. Stylistyka polska : Zarys / H. Kurkowska, S. Skorupka. – Warszawa : Wyd-wo nauk. PWN, 2001. – 405 s.61. Malinowska, E. Styl urzędowy / E. Malinowska // Przewodnik po stylistyce polskiej / Red. S. Gajda. – Opole: 1995. –

S. 431–449.62. Pachnik, K. Język polski (język prawny, język prawniczy, język prawa) a uzasadnienie orzeczeń / K. Pachnik // Kwartalnik

Krajowej Szkoly Sądownictwa i Prokuratury. – Kraków: Wyd. C.H. Beck Sp. z o.o. – Zeszyt 1 (7). – 2013. – S. 19–26.63. Petcel, J. Język prawny w świetle lingwistycznej teorii rejestru językowеgo / J. Petcel // Studia iuridica. – 2006. –

№ XLV. – S. 153–163.64. Voisé, W. Recenzjia książki Bronisława Wróblewskiego «Język prawny і prawniczy» / W. Voisé // Ruch Filozoficzny. –

T. XVI, № 3–4. – 1948 [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: http://www.translegis.com.pl/ll_archiwum/LL_2_14.pdf. – Дата доступу: 22.01.2014.

65. Wilkoń, A. Typologia odmian językowych współczesnej polszczyzny / A. Wilkon. – Katowice: Wyd-wo Uniwersytetu Śląskiego, 2000. – 116 s.

66. Wojtak, M. Styl urzędowy / M. Wojtak // Wspolczesny język polski / pod red. J.Bartminskiego. – Lublin : Wyd-wo Uni-wersytetu Marii Curie-Skłodowskiej, 2001. – S. 155–171.

67. Wróblewski, B. Język prawny і prawniczy / B. Wróblewski. – Kraków: Wyd-wo Polskiej Akademii Umiejiętności, 1948. – 184 s.

H. I. KULESH

STATUS OF THE LEGISLATIVE TEXTS LANGUAGE IN THE STRUCTURE OF OFFICIAL AND RECORD-KEEPING STYLE

SummaryIn the article the analysis of Belarusian, Polish, Russian and Ukrainian linguist’s and lawyer’s researches concerning the place

of legislative texts in the structure of official style and status of their language have been made.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 61: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

Approaches to problem solving of the style name, separating the individual sub-genres and genres of the legal structure have been considered.

Relation to the concepts of functional style and the language of communication has been shown. For some of characteristics of the language legislation requirements dependency of its status has been noted. For example, the authors attributing language laws to a variety of literary, are supporters it to be clear and understandable to ordinary people; and those who perceive language as a special legislative texts refer to this requirement as an optional.

Author considers that it is possible to agree with the second position only relatively texts intended exclusively for professionals, but not with respect to the laws and other regulations, which set forth the social norms that are obligatory for all citizens.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 62: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

62

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 811.161.3’367.4+811.161.3-26:821.161.3.09(092)Шамякін

А. М. ЯКУШАВА

АСАБЛІВАСЦІ ЎЖЫВАННЯ АД’ЕКТЫВАВАНЫХ ДЗЕЕПРЫМЕТНІКАВЫХ СЛОВАСПАЛУЧЭННЯЎ У ТВОРАХ ІВАНА ШАМЯКІНА

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

(Паступіў у рэдакцыю 14.01.2014)

Склад семантычных і граматычных характарыстык дзеепрыметнікаў перагрупоўваецца ў за-леж насці ад умоў маўлення: «Сэнсавая структура гэтых форм падпадае пад глыбокія змяненні. У дзеепрыметнікавай форме сутыкаюцца і аб’ядноўваюцца супярэчлівыя рады значэнняў» [1, с. 237]. Працэсу ад’ектывацыі дзеепрыметнікаў садзейнічае метафарычнае, пераносна-вобразнае ўжыван-не слова, змяненне яго часавага значэння. Пры аслабленні і страце дзеяслоўных прымет на пер шы план у дзеепрыметніках пачынае выступаць якаснае, а не працэсуальнае значэнне, і яны пера хо-дзяць у прыметнікі. Якаснае значэнне найчасцей развіваецца ў дзеепрыметніках з суфіксамі -л-, -н-(-ен-), -ён-, -ан-(-ян-) і -т-.

Пашырэнне семантычнага і граматычнага аб’ёму ўсіх існуючых у мове дзеепрыметнікавых груп можна разглядаць як з’яву заканамерную і натуральную, абумоўленую перш за ўсё асаблівым ста-новішчам гэтай формы ў моўнай сістэме. Сувязь з дзеясловамі, з аднаго боку, і функцыянальная блізкасць з прыметнікамі − з другога, ствараюць асаблівыя ўмовы для ўнутраных граматычных і се мантычных змен дзеепрыметнікавых форм. Утвараючыся ад асноў адпаведных дзеясловаў, маючы адпаведныя граматычныя характарыстыкі (незалежны стан прошлага і цяперашняга ча су, залежны стан прошлага і цяперашняга часу) і запазычыўшы працэсуальную семантыку ўтвара-ючага дзеяслова, дзеепрыметнікі на ўзроўні тэксту пачынаюць выражаць больш шырокі спектр граматычных і лексічных значэнняў. Семантычны і граматычны змест дзеепрыметнікаў заўсёды кантэкстуальна абумоўлены і канкрэтызуецца толькі ў працэсе іх выкарыстання на ўзроўні тэк-сту. Дзеепрыметнікавыя формы ўзніклі і развіліся ў мове ў межах дзеяслоўных парадыгм для выражэння перш за ўсё атрыбутыўных адносін.

У прозе І. Шамякіна часта сустракаюцца ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя формы з суфіксамі -н-, -ан-, -ен-, -т-. Менавіта гэтыя ўтварэнні, як адзначае П. П. Шуба, лягчэй атрымліваюць якасныя значэнні і часцей пераходзяць у разрад прыметнікаў [2, c. 179]. Атрымаўшы пераносны сэнс, дзеепрыметнікавыя формы губляюць сувязь з дзеясловам і набываюць значэнне прыметніка. Яны павышаюць выразнасць мовы і надаюць тэксту непаўторную эмацыянальную афарбоўку. Напры-клад: і твар яго [дырэктара] быў, як у фаянсавай лялькі – белы, з нацягнутай скурай [«Міжнарод-нае права»]. і нават дырэктар, Андрэй Міхайлавіч, які некалі сватаўся да Раісы, таксама хваля ваў-ся – гэта было заўважана па яго разгубленай маўклівасці [«Жыццё»]. Адчыніў [Аўсянік] іх спі ною і толькі тады, калі апынуўся ў калідоры, страшны, з перакошаным, ажно нейкім фіялетавым тварам, прахрыпеў … [«Ах, Міхаліна, Міхаліна …»]. Такія ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя формы вельмі распаўсюджаны ў мастацкіх тэкстах І. Шамякіна, дзе дапамагаюць стварыць яс-кра выя вобразы. У складзе кантэкстуальнага словаспалучэння ад’ектываваныя дзеепрыметнікі характарызуюць знешні выгляд дзеючых асоб, іх душэўны і фізічны стан, ствараюць мастацкае апісанне навакольнага асяроддзя, з’яў прыроды і інш. Напрыклад: Лідзія Аляксандраўна падышла, дакранулася рукой да яе пляча і дотыкам гэтым памагла: не здымаючы рукі з пляча, правяла ашаломленую, узрадаваную і спалоханую рабoтніцу да дзвярэй, адчыніла іх [«Хлеб»]. «Слава тым героям, што намі кіруюць! – бадай знясіленым голасам скончыў іван Андрэевіч і выпіў

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 63: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

63

кока-колы» [«Завіхрэнне»]. Зямля была мокрая і тлустая і чорныя вывернутыя пласты, здавалася, варушыліся, як цеста ў час браджэння [«Газета»]. і вада ў рэчцы толькі ледзь-ледзь была халод ная, і вельмі прыемна было акунуць у яе разгарачанае цела [«Госці з Берліна»]. Звыклы з маленства да самых вытанчаных страў – да сёмгі, сяўругі, ікры, сервелатаў – на поўную патрэбу, колькі душа пажадае і шлунак змесціць, ён [Уладлен] не мог зразумець такой беднасці [«Выкармак»].

Некаторыя ўтварэнні такога тыпу ўвайшлі ў склад фразеалагізмаў, якія пісьменнік ужывае ў сваіх творах: У лагеры людзі не заўважалі змен надвор’я, хоць і знаходзіліся ўвесь час пад адкры­тым небам [«Міжнароднае права»]. Уся тэхніка пад адкрытым небам [«Галоўны інжынер»].

Часам адзін ад’ектываваны дзеепрыметнік выражае разнастайную гаму эмоцый і пачуццяў. Напрыклад: Дзяўчаты заварушыліся, пракаціўся стоены гоман, сэнс якога цяжка было адразу зразумець [«Модніца»]. Але хутка [Супец] адчуў у звароце стоены здзек [«Выкармак»]. Ён [Коля] абяцаў: стаяў вінаватым, здавалася, гатовы заплакаць, выклікаючы гэтым сваім праведным выглядам стоены смех у грэшных камсамолак [«Палеская мадонна»]. Пра жонку і нявестку гава-рыў [Захар Пятровіч] са стоеным смуткам, з трывогай, але ўсё адно са смяшынкай [«Гандляр ка і паэт»]. Так было і за гэтым доўгім сталом, над якім ужо гарэла яркая люстра, высвечваючы не толькі пітво і закусь, але і саміх людзей, іх адкрытыя і стоеныя думкі … [«Выкармак»]. Ды яго [Галавана] не кранала ні шчырае спачуванне, ні стоеная злараднасць [«Крывінка»]. «Ты зрабіла б, – са стоенай іроніяй згадзілася Надзя» [«Палеская мадонна»]. стоеная радасць прасвечвала-ся ў вачах, у кожным слове, у тым, як ён [Алесь] размаўляў з ёй [Вольгай], як гуляў са Светкай і якія вершы чытаў [«Гандлярка і паэт»]. У Лагуна праз яго рабацінне вылазіла стоеная нядоб рая ўхмылка [«Браняпоезд “Таварыш Ленін”»]. «Застанемся адны, – са стоеным задавальненнем, але з хітрай асцярожнасцю запярэчыў я [Павел]» [«Зона павышанай радыяцыі»]. Або абазначае супрацьлеглыя адзін аднаму паняцці: Града камення загароджвала шлях вадзе, і разгневаны па ток дыбіўся, лез на каменні, прасочваўся паміж імі дзясяткамі ручаёў і потым, зліваючыся зноў, злос-на шумеў, нібы пагражаў гэтай перашкодзе [«Далёкая камандзіроўка»]. – Алена, абураная, хадзіла па пакоі не паходкай разгневанай жанчыны – паходкай уладаркі [«Вялікая княгіня»]; Азёры гэ тыя блішчаць на сонцы раскіданымі там-сям люстрамі [«Наташа»]. – Ён [стары] хвіліну памаўчаў, відаць, збіраючы свае раскіданыя думкі, а потым нахіліўся над сталом і таямніча зашаптаў … [«Чалавек з “Бізоніі” »]; Але раптам пакамечаны, непаголены твар яго расплываецца ад добрай, шчырай усмешкі … [«Былы»]. – Пад бярозай, на пакамечанай траве, шырока раскінуўшы рукі, смачна спаў Валянцін [«Вясновымі днямі»]. – Я [пісьменнік] не скончыў есці свой абед, як у кабіну зайшоў яшчэ адзін наведвальнік, немалады чалавек, палыселы, з чырвоным носам, у пакамечаным пінжаку [«Былы»]. Або абазначае розныя рэаліі навакольнага асяроддзя: А былы пісар, узлёгшы-ся худымі грудзьмі на стол, крыху стомленым голасам сказаў … [«Дубы»]. – Залонскі таксама падняўся, але вяла, як бы нехаця, твар яго набыў змарнелы, стомлены выгляд, быццам ён не спаў усю ноч [«Першы генерал»]. – Добра запомніўся мне гэты барадаты мужчына са стомленымі вачамі, інтэлігентны, але просты, з такімі людзьмі прыемна гутарыць [«Матрос з “Алега”»]. – Ён [следчы] як бы падрос, а шырокі твар выцягнуўся, зрабіўся суровым, бадай злым, вочы патухлі, як бывае ў страшэнна стомленага чалавека, які гатовы заснуць на хаду [«Бумеранг»]. – Цяпер яна [Міхаліна] была звычайная, простая, мілая, прыгожая маладая жанчына, трохі як бы стомленая за доўгі летні дзень [«Ах, Міхаліна, Міхаліна…»]. – Усе насцярожыліся, калі пачуўся тупат капытоў аб мёрзлую зямлю і фыркнуў стомлены конь [«Браняпоезд “Таварыш Ленін”»].

Ад’ектываваныя дзеепрыметнікі ў кантэкстуальным словаспалучэнні, атрымаўшы метафа-рыч нае значэнне, сталі яркімі вобразнымі сродкамі, набыўшы пэўную эмацыянальную афарбоўку: і ўпершыню падумаў, што яго жыццё [Аксёна], яго любoў і каханне – навука і яна; кпіны яе [Ядвігі], якія часам раздражнялі, здаваліся праявай яе хітра схаванага захаплення ім і яго наву кай [«Абмен»]. Табе [Сцяпану] – безумоўна… – усміхаўся Анатоль з хітра схаванай іроніяй, ветліва прапускаючы ў дзвярах сябра наперад [«Што ён страціў?»]. Паціскаючы руку на развітанне, я [іван Пятровіч] зблізку пільна зазірнуў ёй [Міхаліне] у вочы, спадзяваўся ўбачыць у іх схаваны смутак, боль [«Ах, Міхаліна, Міхаліна…»]. Ад’ектываваным дзеепрыметнікам з семантычнага боку характэрна змяненне значэння: ад’ектываваны дзеепрыметнік у словаспалучэнні раскіданыя

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 64: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

64

люстры ўжо не мае значэння канкрэтнага дзеяння (ад дзеяслова раскідаць), а набывае но вае значэнне – ‘размешчаны ў беспарадку, звычайна на вялікай прасторы’ [3, с. 647] або ў слова-спа лучэнні раскіданыя думкі набывае новае значэнне ‘беспарадачны, хаатычны’ [3, с. 647]. Се-мантычныя пераўтварэнні праводзяць канчатковы адрыў дзеепрыметнікавай формы ад сістэмы дзеяслова. У словаспалучэннях пакамечаны пінжак і пакамечаны твар дзеепрыметнік набывае розныя ад’ектываваныя лексічныя значэнні ў адпаведнасці з рознымі лексічнымі значэннямі дзея-слова пакамячыць. У першым прыкладзе ён мае значэнне ‘няроўны, нягладкі ад працяглага або неакуратнага нашэння, ужывання і пад.’ [4, с. 609], а ў другім гэты ад’ектываваны дзеепрымет нік мае пераноснае значэнне ‘са слядамі стомленасці’ [4, с. 609].

Умова семантычнага парадку, якая садзейнічае ад’ектывацыі дзеепрыметнікаў – гэта іх якас-насць, ускладненая дадатковымі сэнсавымі значэннямі, гэта імкненне да поўнай семантычнай роўнасці з прыметнікамі, якая дасягаецца дзякуючы адназначнасці з імі – пастаянству прыметы. Набыццё словам новага значэння ці новых адценняў значэнняў выклікаецца таксама неабходна-сцю выражэння пачуццяў, імкненнем даць з’яве стылістычную і эмацыянальна-экспрэсіўную ацэ-начную характарыстыку. З ад’ектываваных кантэкстуальных спалучэнняў большасць складаюць стылістычна афарбаваныя. Часта выбар ад’ектываванага дзеепрыметніка вызначаецца імкненнем пісьменніка пазбегнуць паўтораў, знайсці экспрэсіўны сінонім да прыметніка, які страціў у працэ-се працяглага ўжывання эмацыянальную насычанасць, зрабіць мову свайго твора больш багатай, дакладнай і выразнай. Асаблівую свежасць і навізну таму, што апісваецца, дадаюць аказіянальныя ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя словаспалучэнні, напрыклад: расплюшчаная душа, раскіда-ныя люстры. Ва ўсіх выпадках ужыванне ад’ектываваных дзеепрыметнікавых канструкцый па-шырае стылістычныя магчымасці беларускай мовы.

Вялікую ролю ў працэсе ад’ектывацыі адыгрывае адсутнасць залежных слоў пры дзеепры-метніках. Аднак сустракаюцца факты, калі ад’ектывацыя адбываецца і пры наяўнасці залежных слоў. Галоўнае значэнне ў такіх выпадках маюць змены ў семантыцы слова, у прыватнасці пера-носнае ўжыванне дзеепрыметнікаў: абмытае лістападаўскімі дажджамі дрэва здалося цёп лым [«Ахвяры»]. вочы яго [Васіля], замутнелыя, звужаныя ад каньяку, адразу пасвятлелі, расшы ры-лі ся … [«Завіхрэнне»]. Азёры гэтыя блішчаць на сонцы раскіданымі там­сям люстрамі [«На -та ша»]. Стаяў май, у скверыку расцвіла чаромха, але дзень быў па-летняму спякотны, хоць сонца ўжо і схілілася на вечар, вісела над затуманенымі дымкай квецені садамі [«Ахвяры»]. Ад’ек-ты вацыя дзеепрыметніка з залежнымі словамі выклікана пераносным ужываннем усяго слова-спа лучэння з дзеепрыметнікам у якасці асноўнага слова. Такі стылістычны прыём садзейнічае выразнасці і яркасці мастацкага тэксту.

На думку Р. Л. Алішчук [5, с. 18], І. А. Краснова [6, с. 7] і В. Я. Ломцевай [7, с. 8], пераходу дзеепрыметнікаў у прыметнікі можа садзейнічаць суседства з аднароднымі азначэннямі, выра-жа нымі якаснымі прыметнікамі: Кулямётчык глядзеў на мяне [Антона]. Я бачыў яго вочы, ма­ладыя, насцярожаныя, пільныя [«Сэрца на далоні»]. ігнат Макаравіч узняў галаву, паглядзеў на маладыя дрэвы, і добрая ўсмешка асвяціла яго хмуры, задумлівы і заклапочаны твар, густа ўзараны маршчынамі [«Дубы»]. Цяпер яна [Міхаліна] была звычайная, простая, мілая, прыгожая маладая жанчына, трохі як бы стомленая за доўгі летні дзень [«Ах, Міхаліна, Міхаліна…»]. Начная раса, што ёд, абпякала падрапаныя, пабітыя, закарэлыя ад цыпак босыя ногі [«Грыбы»]. «Наяўнасць прыметніка сярод аднародных членаў уплывае на аякашчванне дзеепрыметніка, які таксама з’яўляецца аднародным членам сказа», – лічыць В. Я. Ломцева [7, с. 8].

Важную ролю ў працэсе ад’ектывацыі адыгрываюць сінтаксічныя фактары. Лягчэй за ўсё дзее-прыметнікі страчваюць сваю працэсуальную прымету ў прэпазіцыйным становішчы пры адсут-насці залежных слоў. Пераўтварэнне дзеяння ў пастаянную прымету прадмета можа адбывацца ў такіх умовах і пры захаванні дзеепрыметнікам прамога значэння: запэцканыя рукі, зморшчаны лоб, распушчаныя косы, расшпіленая куртка, пакалечаная нага, ссутуленая спіна.

Да ад’ектываваных дзеепрыметнікавых словаспалучэнняў могуць далучацца прыслоўі лю бой лексіка-граматычнай групы, за выключэннем акалічнасных прыслоўяў месца, прычыны і мэты. Прыслоўі не толькі не перашкаджаюць ад’ектывацыі, але часта нават садзейнічаюць ёй, удаклад-няюць, дапаўняюць выяўленую ад’ектываваным дзеепрыметнікам прымету. Па частаце ўжывання

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 65: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

пры ад’ектываваных дзеепрыметніках першае месца займаюць колькасныя прыслоўі (інтэлігентна апрануты чалавек, дзіўна затуманеныя вочы, парадна апрануты чалавек, па-юнацку ўзбуджаны чалавек), другое – якасныя (крыху стомлены голас, вельмі заняты чалавек), а далей – акалічнасныя (часу: даўно забытая дзявочая гарэзлівасць). Да больш ужывальных прыслоўяў можна аднесці вельмі, добра, модна, хітра, шырока ў словаспалучэннях з ад’ектываванымі дзеепрыметнікамі, напрыклад: вельмі здзіўленыя вочы, добра наваксаваныя боты, модна апранутая жанчына, хітра схаваная іронія, шырока расплюшчаныя вочы.

Ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя словаспалучэнні выступаюць у мове твораў І. Шамякіна і ў якасці параўнальнага звароту для вобразнага, глыбокага і дакладнага раскрыцця думкі: Пятро выпусціў лейцы і ўраз абмяк, згорбіўся, твар яго зрабіўся шэрым, як запылены попелам [«За жыццё»]. Глядзім адзін на аднаго, радасна ўсміхаемся і маўчым, нібы збянтэжаныя маладажо­ны [«Спі, мой сыночак…»]. Сустракаюцца ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя словаспалучэнні, у склад якіх ужо ўваходзіць параўнальны зварот, які садзейнічае вобразнай характарыстыцы аб’екта: Не адразу, не з такім спрытам на лесвіцы, як мама, у мансарду падняўся хлопец – копія бацькі: толькі вышэйшы ростам, са светлымі, доўгімі – на плячы ляжалі – валасамі, з затуманенымі, як у наркамана, вачамі [«Завіхрэнне»]. Поўны прыземісты мужчына гадоў пяцідзесяці, з малой сівізной, ён выдзяляўся і запамінаўся тварам – чырвоным, што цагліна, з расплюшчаным, як у баксёра, носам [«Адведзіны»]. Андрэй Пятровіч сядзеў у сваім кабінеце, як кажуць, што хмара: пануры, згорблены, рэдкія сівыя валасы ўскудлачаныя, як у хлапчука пасля бойкі … [«Ах, Міхаліна, Міхаліна…»].

Аналіз паказаў, што ў сінтаксічнай сувязі дапасавання беларускія ад’ектываваныя дзеепры-мет нікі спалучаюцца ў большасці выпадкаў з назоўнікамі. Большасць дзеепрыметнікаў набывае ад’ектываванае значэнне менавіта дзякуючы іх ўжыванню ў пераносным значэнні. Метафарычнае і метанімічнае словаўжыванне ў кантэкстуальным словаспалучэнні дазваляе дзеепрыметніку ада-рвацца ад значэння дзеяслоўнай асновы. Такія ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя словаспалу-чэн ні з’яўляюцца не толькі граматычнай адзінкай, але і выразным стылістычным і эфектыўным сродкам мастацкай канкрэтызацыі фактаў аб’ектыўнага і суб’ектыўнага светаў, адлюстраваных у творы. Ад’ектываваныя дзеепрыметнікавыя словаспалучэнні – неабходныя структурныя эле-мен ты мастацкага тэксту, якія характарызуюцца сэнсавай ёмкасцю, дакладнасцю, выразнасцю, сцісласцю, здольнасцю перадаваць самыя глыбінныя прыметы ствараемых аб’ектаў, што спрыяе ўзмацненню вобразнасці выказвання.

Літаратура1. Виноградов, В. В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) / В. В. Виноградов ; под ред. Г. А. Золотовой. –

4-е изд. – М. : Рус. яз., 2001. – 720 c.2. Шуба, П. П. Дзеепрыметнік / П. П. Шуба // Беларуская мова : энцыкл. / пад рэд. А.Я. Міхневіча. – Мінск, 1994. – 655 с.3. Тлумачальны слоўнік беларускай мовы : у 5 т. / АН БССР, Ін-т мовазнаўства ; пад агул. рэд. К. К. Атраховіча

(К. Крапівы). – Мінск : Беларус. Сав. Энцыкл., 1977–1984. – Т. 4 / [рэд.: Г. Ф. Вештарт, Г. М. Прышчэпчык]. – 1980. – 767 с.4. Тлумачальны слоўнік беларускай мовы : у 5 т. / АН БССР, Ін-т мовазнаўства ; пад агул. рэд. К. К. Атраховіча

(К. Крапівы). – Мінск : Беларус. Сав. Энцыкл., 1977–1984. – Т. 3 / [рэд. П. М. Гапановіч]. – 1979. – 672 с.5. Олищук, Р. Л. Адъективация причастий настоящего времени действительного залога и прошедшего времени стра-

дательного залога в эпистолярном наследии Марка Туллия Цицерона, Луция Аннея Сенеки и Плиния Младшего : авто-реф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.14 / Р. Л. Олищук ; Тбилис. гос. ун-т. – Тбилиси, 1987. – 20 с.

6. Краснов, И. А. Переход причастий в прилагательные в современном русском литературном языке : автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.02 / И. А. Краснов ; Моск. обл. пед. ин-т. – М., 1955. – 15 с.

7. Ломтева, В. Е. Переход причастий в прилагательные в современном русском литературном языке : автореф. дис. … канд. филол. наук : 10.02.02 / В. Е. Ломтева ; Саратов. гос. ун-т. – Саратов, 1954. – 14 с.

A. M. YAKUSHAVA

SPECIFICS OF THE ADJECTIVAL PARTICIPLE wORD-GROUPS USE IN IVAN SHAMYAKIN’S wRITINGS

SummaryIn the article lexical and grammatical aspects of compatibility of the adjectival participle word-groups in the literary text

have been considered. The reasons of their adjectivisation have been analyzed, too.Adjectival participial constructions are investigating as a necessary structural elements of literary texts. They appears to be

an expressive artistic means.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 66: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

66

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

Мастацтвазнаўства, этнаграФія, Фальклор

УДК 792.54.021(476-25)

К. П. ЯРОМіНА

СЦЭНАГРАФІЯ МУЗЫЧНАГА ТЭАТРА БЕЛАРУСІ Ў КАНЦЫ ХХ – ПАЧАТКУ ХХІ ст.

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

(Паступіў у рэдакцыю 08.10.2013)

Тэрмін «сцэнаграфія» ў дачыненні да візуальнага рашэння спектакля ўжо дастаткова доўгі час як замацаваўся ў айчынным навуковым і мастацкім ужытку. Нягледзячы на гэта, не толькі многія пытанні тэарэтычнага плана, але і сама беларуская сцэнаграфічная практыка яшчэ не знайшлі асэнсавання і адпаведнага адлюстравання ў працах навукоўцаў. Калі сцэнаграфічнае мастацтва драматычных і лялечных тэатраў яшчэ з’яўляецца прадметам вывучэння асобных даследчыкаў, то сцэнаграфія музычнага тэатра Беларусі часцей за ўсё «выпадае» з кола агляду. Падобнае становішча ў першую чаргу датычыцца мастацтва сцэнаграфіі апошняга дваццацігоддзя, бо мастацтва афарм-лення музычнага спектакля папярэдніх перыядаў усё ж знайшло ў свой час дастаткова поўнае адлюстраванне ў працах П. Карнача.

Недастатковая ўвага, якая надаецца асэнсаванню мастацкага рашэння спектакляў на беларус-кай музычнай сцэне, асабліва засмучае ў кантрасце з даследаваннямі, прысвечанымі сцэнаграфіі драмы, пастаянным інтарэсам да працэсаў, што адбываюцца ў айчынным музычным тэатры. А між тым сцэнаграфія як частка таго сінкрэтычнага адзінства, што ўяўляе сабой у ідэале кожны спек-такль, шмат у чым з’яўляецца люстэркам працэсаў, якія адбываюцца ў тэатральным мастацтве ўвогуле.

Адной з дзвюх тэатральных сцэн Беларусі, на якіх профільна ажыццяўляецца пастаноўка му-зычных спектакляў, з’яўляецца Нацыянальны акадэмічны Вялікі тэатр оперы і балета Рэспублікі Беларусь (далей – НАВТ). Менавіта сцэнаграфічнае рашэнне яго спектакляў і з’яўляецца прадме-там разгляду. Дастаткова багатая гісторыя тэатра (у 2013 г. яму споўнілася 80 год), пэўная жан-равая аднароднасць пастановак (оперы і балеты) і пазіцыя галоўнай музычнай сцэны краіны, на якой працавалі лепшыя сцэнографы, харэографы, рэжысёры і г. д., дазваляюць разглядаць яго сцэнаграфічную практыку як вызначальную для сцэнаграфічнага мастацтва музычнага тэатра Бе-ларусі ўвогуле.

У пачатку 1990-х гг. беларускі тэатр актыўна ўключаўся ў сусветную мастацкую прастору, часткай якой ён сёння з’яўляецца. Падобнае адбывалася і са сцэнаграфіяй, вынікам чаго, думаец-ца, сталі пэўныя змены ў параўнанні з папярэднім развіццём гэтага мастацтва. З 1930-х гг. да пачатку т. зв. «сцэнаграфічнага буму» 1960–1970-х гг. на беларускай музычнай сцэне дамінавала рэалістычная, жывапісна-аб’ёмная, «музычная» дэкарацыя, што было абумоўлена эстэтыкай са-цыя лістычнага рэалізму і самім характарам музычных пастановак. Сцэнаграфія выконвала часцей за ўсё функцыю фону, стварэння візуальнага шэрага, суладнага музычнаму, адэкватнага сцэніч-ным падзеям, адлюстроўваемай эпосе, псіхалагічнаму стану герояў і г.д. Лепшыя працы гэтага перыяду, якія належалі С. Нікалаеву, П. Масленікаву, М. Блішчу, І. Пешкуру, адрозніваліся доб-рым веданнем законаў сцэны, адчуваннем характару твора, выдатнай кампазіцыйнай пабудовай, тонкім каларыстычным рашэннем, высокай жывапіснай культурай – усімі тымі якасцямі, якія былі

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 67: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

67

ўласцівы савецкаму тэатральна-дэкарацыйнаму мастацтву адпаведнага перыяду ўвогуле і бела-рус каму ў прыватнасці [5]. З 1960-х гг. пры знешнім захаванні формы ў сцэнаграфію пачына-юць пранікаць метафарычнасць, пэўны сімвалізм, узрастае роля колеру, на змену жывапіснасці прыходзіць графічнасць, дасканалае адлюстраванне часу і месца дзеяння замяняецца вылучэннем лейтматываў, што ярка праяўляецца ў творчасці Я. Чамадурава і Я. Ждана. Дзейсная сцэнаграфія, якая робіцца паўнацэнным элементам музычнага спектакля, не фонам, а часам самастойным пер-санажам, прыходзіць на беларускую музычную сцэну ў 1970-я гг. з творчасцю Я. Лысіка і Э. Гей-дэбрэхта. Такім чынам, на працягу амаль 60 год адбываецца пераход ад адной эстэтыкі да другой з выразным выяўленнем магістральнага кірунку развіцця сцэнаграфічнага мастацтва і мастака-лідара, прычым, часцей за ўсё, прадстаўніка не беларускай мастацкай школы (С. Нікалаеў скон-чыў Строганаўскае мастацкае вучылішча ў Маскве, Я. Чамадураў – Ленінградскую акадэмію мас-тацтваў, Я. Лысік – Львоўскі інстытут прыкладнога і дэкарацыйнага мастацтва, Э. Гейдэбрэхт – Алма-Ацінскае мастацкае вучылішча). Падобныя «творчыя эмігранты» не проста стваралі мастац-кі вобраз спектакляў, але задавалі тон, займаліся выкладчыцкай дзейнасцю, робячы свой унёсак у развіццё нацыянальнай школы сцэнаграфіі.

Можна сказаць, што да 1990-х гг. у сцэнаграфічнай практыцы музычнага тэатра Беларусі да-статкова выразна прасочвалася характэрная лінія «мастак–эпоха», калі пэўны перыяд атая сам лі-ваўся з творчай асобай і мастацкім метадам таго ці іншага сцэнографа. Існавала і пэўная тра-ды цыя пераемнасці ў межах нацыянальнай школы, якую можна было прасачыць: С. Нікалаеў быў настаўнікам П. Масленікава, адкуль агульная ўвага да сцэнічнага пейзажу, музычнасці дэка-рацый і каларыту; успрыманне творчых метадаў П. Масленікава і Я. Чамадурава паўплывала на фарміраванне асаблівасцей творчасці Я. Ждана, які спалучаў графічнасць і жывапіснасць, ары ен та-ваўся на вылучэнне пэўнага матыву, рысы, якія б вызначалі ўвесь мастацкі вобраз спектак ля [9, c. 2].

З 1990-х гг. становішча ў сцэнаграфіі музычнага спектакля змяняецца. Актыўнае ўключэнне ў сусветны мастацкі працэс прыводзіць да ўспрымання сцэнаграфіяй музычнага тэатра Беларусі характэрнай для мастацтва постмадэрну сітуацыі полістылістыкі, суіснавання розных эстэтык і формаў нават у межах аднаго спектакля. На думку амерыканскага даследчыка А. Арансона, у сцэ награфіі (сцэнічным дызайне апошняга дваццацігоддзя) т. зв. postmodern design «дамінуе пангістарычны полістылістычны погляд; сусвет падаецца разнастайнасцю несумяшчальных, кан-фліктных элементаў і вобразаў, якія змагаюцца паміж сабой, і сцэна пачынае дэманстраваць гэты погляд». Калі ў папярэдні перыяд т. зв. modern design «рухаў сцэнічную карціну са спецыфічнага, асязальнага, ілюзіяністычнага свету рамантызму і рэалізму ў абагульненую, тэатральную і паэ-тыч ную сферу, дзе жывапісныя вобразы функцыянавалі як пашырэнне тэм і структур […], то пост-мадэрнісцкі дызайн з’яўляецца дысанантным напамінам, што немагчымы адзін пункт гледжання, нават у межах аднаго вобраза» [1, c.14].

У падобнай сітуацыі натуральнай з’явілася адмова ад існавання сцэнаграфічнай практыкі ў рэчышчы нейкай адной вызначальнай эстэтыкі. Індывідуальнасць мастака-сцэнографа, яго суб’-ектыўнае бачанне сусвету і асабістыя прынцыпы творчасці сталі вызначальнымі для агульнай карціны развіцця сцэнаграфіі музычнага тэатра ў 1990–2010-я гг. У сваю чаргу падобная сітуацыя прывяла да знікнення выразнага лідара ў сцэнаграфіі музычнага тэатра ў апошняе дваццацігоддзе. У НАВТ у гэты перыяд як сцэнографы працуюць В. Окунеў, Л. Ганчарова, А. Касцючэнка, К. Бул-гакава, Л. Сідзельнікава і інш., колькасць аформленых імі спектакляў, як і характар, і якасць прац, розная, але адзначыць выразны ўплыў кагосьці з мастакоў на агульнае развіццё сцэнаграфіі му-зычнага тэатра немагчыма.

Знікненне «мастака-лідара», з аднаго боку, станоўча адбілася на разнастайнасці сцэнаграфіч-най практыкі, з другога боку – адмоўна на нацыянальнай школе сцэнаграфіі музычнага тэатра. Калі пераемнасць папярэдніх перыядаў дазваляла казаць аб «школе», то на сённяшні дзень сярод практыкуючых айчынных сцэнографаў музычнага тэатра толькі А. Касцючэнка і Л. Сідзельнікава ў некаторай ступені з’яўляюцца пераймальнікамі традыцый «нацыянальнай школы» сцэнаграфіі музычнага тэатра: у час навучання ў Беларускім тэатральна-мастацкім інстытуце (цяперашняя Беларуская дзяржаўная акадэмія мастацтваў) названым мастакам выкладаў некаторы час выдатны каларыст, які вызначаў твар музычнага тэатра Беларусі ў 1960-я гг., – Я. Чамадураў. У становішчы

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 68: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

68

адкрытасці да ўспрымання і выкарыстання сусветнага мастацкага вопыту сітуацыя з развіццём нацыянальнай школы застаецца дастаткова складанай. У папярэднія перыяды адбывалася ўзба-гачэнне ўласнага творчага вопыту праз запрашэнне на стацыянарную працу прадстаўнікоў іншых мастацкіх школ; у апошняе дваццацігоддзе мастакі сусветнага ўзроўню (Г. Мурванідзэ, У. Арэф’ еў, А. фон Шліпэ) працавалі на беларускай сцэне выключна як запрошаныя для афармлення асобнага спектакля, прычым часцей за ўсё гэта былі адзінкавыя выпадкі (выключэнне – В. Окунеў).

Усе гэтыя змены адчувальна адбіліся на непасрэднай сцэнаграфічнай практыцы. За 20 год на сцэне НАВТ было пастаўлена каля 70 оперных і балетных спектакляў (выключаючы спектаклі Дзіцячага музычнага тэатра-студыі «Казка», канцэртныя і канцэртна-сцэнічныя выкананні опер), у сцэнаграфічным рашэнні якіх выразна праявіліся наступныя тэндэнцыі:

1) залежнасць ад жанравай прыналежнасці спектакля і яго стылістычных асаблівасцей, ха-рактару першаснага тэксту (музычнага ці харэаграфічнага);

2) пераважная арыентацыя сцэнаграфіі на рэжысёрскую інтэрпрэтацыю/пастановачную кан-цэпцыю харэографа;

3) вызначальная роля аўтарскага мастакоўскага стылю ў фарміраванні візуальнага вобраза спектакля.

Сцэнаграфія музычнага тэатра мае пэўныя адметнасці, абумоўленыя самой прыродай гэтага мас та цтва і наяўнасцю ў музычным спектаклі побач з драматургічным тэкстам (лібрэта) тэксту ха-рэаграфічнага і музычнага, які і абумоўлівае логіку падзей, пачуццяў, іх развіцця і змен. У агуль ным плане менавіта музычны тэкст, на думку многіх тэарэтыкаў і практыкаў музычнага тэат ра, з’яў ля ец ца вызначальным пры стварэнні візуальнага вобраза спектакля [2, c. 405–407; 3, c. 42–43; 6, c. 8, 71]. Аднак пры прызнанні выключнай ролі музычнага тэксту як базы для творчай інтэрпрэтацыі і працы рэжысё ра, харэографа, сцэнографа існуюць меркаванні, якія ў якасці зыходнай кропкі творчасці мастака вызначаюць рэжысуру (дакладней, рэжысёрскую інтэрпрэтацыю партытуры) [7, с. 115; 8, с. 29–32]. У першую чаргу гэта датычыцца опернага спектакля. У адносінах да балетнай пастаноўкі пытан не першаснасці музычнага тэксту ўвогуле вельмі пераканаўча аспрэчваецца П. Карпам, які адзначае, што «харэаграфія – галоўнае, бо без яе спектакль перастае быць балетам» [4, с. 66]. Віда-вочнай тут з’яўляецца рознасць прыроды жанраў оперы і балета пры наяўнасці агульнага – музыкі. Гэтая прырода абумоўлівае і пэўныя асаблівасці сцэнаграфіі: наяўнасць абавязковай свабоднай прас-торы на планшэце сцэны ў балетным спектаклі, першынство візуальнага ўспрымання над аўдыяль-ным, арыентацыю на франтальнае ўспрыманне ў пераважнай большасці выпадкаў (асабліва ў да чы-ненні да класічнага балета); дамінаванне аўдыяльнага шэрага, большую варыятыўнасць арганіза-цыі прас торы ў оперным спектаклі, але з улікам умоў, неабходных для добрага гучання голасу і аркестра. Шмат у чым адзначаныя адметнасці абумовілі характар сцэнаграфічнага рашэння паста-но вак НАВТ. Большасць з яго балетных спектакляў мае традыцыйную планіроўку дэкарацый па перыметры сцэ ны са свабодным планшэтам; часам на планшэце змяшчаюцца ў якасці дадатковых пляцовак, абумоўленых патрабаваннямі драматургіі альбо харэаграфіі, невялікія станкі-платфор мы ў вы гля дзе подыумаў ці лесвіц (напрыклад, «Папялушка» С. Пракоф’ева, 2009 г., хар. Ю. Пузакоў; «Трыстан і Ізольда» на муз. Р. Вагнэра, 2010 г., хар. Ю. Траян, сцэнаграфія А. Касцючэнкі, касцю мы Э. Грыгарук). Выключэннем з’яўляецца сцэнаграфія балетаў «Страсці» (Рагнеда) А. Мдзівані (1995 г., хар. В. Елізар’еў, сцэнаграфія В. Окунева, касцюмы С. Шалейнікавай), «Марная перасцярога» Л. Герольда (2003/2009 гг., хар. Д. Зайферт, сцэнаграфія Л. Сідзельнікавай) і «Каханне пад вязамі» на музыку Л. Бернстайна і С. Барбера (2006 г., хар. Ю. Пузакоў, сцэнаграфія К. Булгакавай, касцюмы А. Габуевай). У першым выпадку выкарыстоўваецца адзіная сцэнаграфічная ўстаноўка-бра ма, якая дазваляе змяняць канфігурацыю сцэнічнай прасторы і стварае дадатковую ігравую пляцоўку, у наступных выпадках пэўныя элементы сцэнаграфіі маюць ігравы характар. Стылістычная пры-належнасць спектакля ў выпадку практыкі беларускага тэатра з’яўляецца вызначальнай для сцэ-награфічнага рашэння балета. Большасць пастаўленых за 20 год спектакляў – класічныя (альбо набліжаныя да іх сюжэтныя з дастаткова жорсткай структурай), у іх пакідаецца амаль нязменным першасны харэаграфічны тэкст, пастаноўшчыкі імкнуцца да захавання арыгінальнай эстэтыкі, ад-сюль стварэнне традыцыйнай жывапісна-аб’ёмнай сцэнаграфіі, пабудаванай на кулісна-арач най сістэме з выкарыстаннем жывапісных заднікаў («Эсмеральда» Ц. Пуні, 1999 г., паст. М. Дал-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 69: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

69

гушына; «Спячая прыгажуня» П. Чайкоўскага, 1990/2001 гг., паст. І. Калпаковай, В. Елі зар’ ева; «Баядэрка» Л. Мінкуса, 2005 г., паст. П. Сталінскага; сцэнаграфія усіх спектакляў В. Оку не ва і інш.). Галоўнымі тут з’яўляюцца «музычнасць» сцэнаграфіі, яе каларыт, кампазіцыя, суладнасць з аўдыярадам і адпаведнасць драматургіі. Пэўная традыцыйнасць тлумачыцца і іканаграфічнай традыцыяй афармлення некаторых спектакляў, адступленні ад якой увогуле рэдка сустракаюцца (такім прыкладам з’яўляецца балет А. Адана «Жызэль»). Пастаноўкі аўтарскай/сучаснай харэа-графіі («Страсці» (Рагнеда) А. Мдзівані, 1995 г., хар. В. Елізар’ева, сцэнаграфія В. Окунева; «Кру-гаверць» А. Залётнева, 1996 г., хар. У. Іванова і Ю. Чурко, сцэнаграфія А. Касцючэнкі; «Макбет» У. Кузняцова, 2000 г., хар. Н. Фурман, сцэнаграфія Т. Карака і інш.) звычайна змяшчаюць моцны ідэйны аўтарскі пасыл, што патрабуе адпаведнай актыўнай, канцэптуальнай, сэнсава насычанай сцэнаграфіі, якая стварала б дадатковы візуальны тэкст. Адсюль адмаўленне мастакоў ад ілюс-тра вання падзей ці музыкі, выкарыстанне сімвалаў, абагульненых вобразаў, стварэнне не жыцце-падобнай, а метафарычнай прасторы, здольнай выклікаць у гледача пэўныя асацыятыўныя шэрагі.

Прырода опернага спектакля і спалучэнне ў ім разам з музычным тэкстам тэксту драматургіч на-га, рэжысёрскага актуалізуюць ужо разгледжанае пытанне першаснасці аднаго з іх у працы сцэ но-графа над стварэннем візуальнага вобраза спектакля. У выпадку беларускай практыкі вы значаль най з’яўляецца рэжысура, а дакладней – рэжысёр. Ад наяўнасці ў яго выразнай паста новачнай канцэп-цыі залежыць і мастацкае рашэнне спектакля. Імкненне актуалізаваць многія кла січныя оперныя творы такіх рэжысёраў, як Ю. Аляксандраў («Рыгалета» Д. Вердзі, 1994 г., сцэнаграфія Л. Ганчаро-вай, касцюмы Э. Грыгарук), С. Цырук («Травіята» Д. Вердзі, 1997 г.; «Шлюб ны вексель» Д. Ра сіні, 1998 г., сцэнаграфія Л. Ганчаровай, касцюмы Э. Грыгарук), Г. Ісаакян («Багема» Д. Пучыні, 2002 г., сцэнаграфія Л. Ганчаровай) і інш., ужыванне імі прыёмаў рэтраспектывізму прывялі да адмаў лен-ня ад «музычнасці» сцэнаграфіі, характэрнай для класічнага балета. Канцэптуальная рэжысёр ская інтэрпрэтацыя музычнага матэрыялу, арыгінальная ідэя і выказванне сталі зыходнымі пунктамі для прац такіх сцэнографаў, як Л. Ганчарова, В. Праўдзіна і інш.; апафеозам адлюстравання рэ-жысёрскай канцэптуальнасці ў сцэнаграфіі опернага спекталя з’явілася праца З. Марголіна над пастаноўкай «Барыса Гадунова» М. Мусаргскага М. Пінігіным у 2001 г. Нават пры адсутнасці відавочнага імкнення рэжысёра да арыгінальнай інтэрпрэтацыі класічнага твора (напрыклад, пастаноўкі М. Ізворскай-Елізар’евай) у сцэнаграфічным рашэнні прасочваецца імкненне да ства-рэння такога мастацкага вобраза, у якім у метафарычным ці сімвалічным выглядзе прысутнічала б галоўная ідэя пастаноўкі, вылучаная мастаком разам з рэжысёрам, альбо шматслойнага вобра за-тэксту, калі гэта дазваляе музычны матэрыял (у якасці прыкладу можна нагадаць сцэнаграфічнае рашэнне В. Окунева да пастаўленых М. Ізворскай-Елізар’евай опер «Тоска» Д. Пучыні, 1991 г.; «Ледзі Макбет Мцэнскага павета» Д. Шастаковіча, 1994 г.; «Хаваншчына» М. Мусаргскага, 2003/2010 гг. і інш.). Форма сцэнаграфічнага рашэння можа пры гэтым заставацца фактычна традыцыйнай, як, напрыклад, у працы Э. Гейдэбрэхта над «Іалантай» П. Чайкоўскага (1993/2004 гг., рэж. В. Цюпа). Разам з тым у адносінах да опернага спектакля можна адзначыць і наяўнасць ілюстрацыйна-фонавай сцэнаграфіі, калі галоўным у выпадку адсутнасці належнай рэжысёрскай канцэпцыі і глыбокай інтэрпрэтацыі музычнага матэрыялу робіцца стварэнне адпаведнага па-дзейнаму шэрагу фону. Гэта аднак не выключае і пэўнай «музычнасці» мастацкага рашэння, і яго эстэтычнай каштоўнасці. Яркі прыклад – спектаклі, аформленыя К. Булгакавай («Рыта, альбо пірацкі трохкутнік» Г. Даніцэці, 2005 г., рэж. М. Ізворска-Елізар’ева; «Кававая кантата» І. С. Баха, 2007 г., рэж. К. Дыбаль і інш.) і некаторымі іншымі. Калі класічныя творы даюць разнастайныя прыклады сцэнаграфічнага рашэння з пераважнай арыентацыяй на рэжысуру, то сучасныя оперы, такія як «Майстар і Маргарыта» Я. Глебава (1992 г., рэж. В. Цюпа, сцэнаграфія У. Арэф’ева), «Князь Наваградскі» А. Бандарэнкі (1992 г., рэж. С. Штэйн, сцэнаграфія Д. Мохава), «Візіт дамы» С. Картэса (1995 г., рэж. М. Пінігін, сцэнаграфія З. Марголіна) і інш., вырашаюцца выключна ў метафарычным плане, калі сцэнаграфія стварае альбо абстрактную прастору, альбо пэўны воб-разны тэкст.

Можна канстатаваць факт пераважнай арыентацыі сцэнографаў на рэжысёрскую канцэпцыю, пэўную «драматызацыю» сцэнаграфіі музычнага тэатра, асабліва ў дачыненні да опернага спек-такля і аўтарскіх балетных пастановак, калі першынство музычнага тэксту страціла свае пазіцыі.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 70: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

70

Магчыма, некаторую ролю ў гэтым адыгрывае ў дачыненні да беларускіх мастакоў факт уплыву выразнай нацыянальнай школы сцэнаграфіі драматычнага тэатра. Многія са сцэнографаў (А. Ме-ранкоў, В. Праўдзіна і інш.), якія працавалі ў НАВТ, з’яўляюцца вучнямі Б. Герлавана і ў вобразна сці іх прац адчувальны ўплыў гэтага майстра сцэнаграфіі. Імкненне да характэрнага для драматычна-га тэатра зліцця ўсіх кампанетаў, калі нельга вызначыць дамінанту, азначае для музычнага тэатра падпарадкаванне волі рэжысёра, пастаноўшчыка, а значыць, і арыентацыю сцэнаграфіі перш за ўсё на рэжысуру, хоць роля музыкі ні ў якім выпадку не нівеліруецца. Па словах вядучых маста коў музычнага тэатра Беларусі (Я. Ждан, Л. Ганчарова, А. Касцючэнка, Л. Сідзельнікава, А. Меранкоў, К. Булгакава), пры наяўнасці нават выразнай рэжысёрскай канцэпцыі суб’ектыўнае ўспрыманне музыкі і выкарыстанне народжаных ёю вобразаў і асацыяцый з’яўляюцца неад’емнымі часткамі працэсу стварэння сцэнаграфічнага вобраза спектакля.

Разнастайнасць сцэнаграфічнай практыкі апошняга дваццацігоддзя вызначаецца ўзрастаннем ролі мастакоўскай індывідуальнасці. Суб’ектыўнасць успрымання і інтэрпрэтацыі першаснага музычнага, харэаграфічнага, рэжысёрскага тэкстаў, наяўнасць уласнай творчай пазіцыі і схіль-насць да пэўных метадаў і прыёмаў у кожнага мастака нават пры працы над розным матэрыялам часта даюць стылістычна блізкі вынік. Так, працы В. Окунева яднае выкарыстанне адзінай сцэ-награфічнай устаноўкі-станка, якая мае пэўнае вобразна-метафарычнае гучанне, і вялікай колькасці жы вапісных заднікаў, схільнасць да выкарыстання жывапісу як моцнага эмацыянальна-выразна га сродку ўздзеяння, каларыстычная насычанасць, багатае гучанне фарбаў. Л. Ганчаровай улас ціва схільнасць да адзінай сцэнаграфічнай устаноўкі, здольнай да трансфармацыі, антыбытавізму, мана-хромнасці, стварэння сэнсава ёмістага, метафарычнага сцэнаграфічнага вобраза. Яна, напэўна, з’яўляецца самым яркім прадстаўніком «драматызацыі» сцэнаграфіі музычнага тэатра, да таго ж адна з нямногіх, як падаецца, набліжаецца ў сваіх працах да ўласнага варыянта postmodern design, асабліва ў «Багеме» Д. Пучыні. Для прац А. Касцючэнкі, асабліва створаных разам з М. Панджавідзэ («Набука» Д. Вердзі, 2010 г.; «Тоска» Д. Пучыні, 2010 г.), характэрна перш за ўсё маштабнасць. Стрыманасць колеравай гамы, імкненне да стварэння відовішчнага візуальнага шэрага, здольнага захапіць гледача, уласцівы творчасці гэтага сцэнографа. Свае характэрныя рысы ёсць і ў творчасці іншых мастакоў, якая фарміруе дастаткова пярэстую карціну агульнага стану сцэнаграфічнага мас-тацтва музычнага тэатра Беларусі.

Падагульняючы, можна адзначыць, што за апошнія 20 год становішча ў сцэнаграфічным мастацтве музычнага тэатра Беларусі ў параўнанні з папярэднім перыядам змянілася дастаткова значна. Сітуацыя характарызуецца адсутнасцю гамагеннасці мастацкай практыкі, складанасцю вылучэння пэўнага магістральнага кірунку развіцця, імкненнем наблізіцца да драматычнага тэатра (асабліва ў 1990-я гг), захоўваючы пры гэтым спецыфіку тэатра музычнага, са значнай арыентацы-яй на рэжысуру, выключнай роляй індывідуальнасці мастака-сцэнографа. Разам з нестандартны мі мастацкімі рашэннямі, зарыентаванымі на засваенне лепшых сусветных дасягненняў, суіснуюць тра дыцыйныя формы і прыёмы, якія ў пэўным сэнсе працягваюць ранейшую практыку, што ства-рае неаднародную ў мастацкім плане карціну і адлюстроўвае агульныя працэсы развіцця тэа-тральнага мастацтва ў Беларусі.

Літаратура1. Aronson, A. Looking into the abbys: essays on scenography / A. Aronson. – [WPP] The University of Michigan Press,

2008. – 237 p.2. Акулов, Е. А. Оперная музыка и сценическое действие / Е. А. Акулов. – М.: Всерос. театр. о-во, 1978. – 455 с.3. Ванслов, В. Изобразительное искусство и музыкальный театр / В. Ванслов. – М.: Сов. художник, 1963. – 162 с.4. Карп, П. М. О балете / П. М. Карп. – М.: Искусство, 1967. – 227 с.5. Карнач, П. А. Дэкарацыйнае мастацтва музычнага тэатра БССР / П. А. Карнач; рэд. П. В. Масленікаў; Акад. навук

Бел. ССР, Ін-т мастац., этнагр. і фальклору. – Мінск: Навука і тэхніка, 1978. – 120 с.6. Покровский, Б. А. Размышления об опере / Б. Покровский [предисл. И. Попова]. – М.: Сов. композитор, 1979. – 279 с.7. Ротбаум, Л. Д. Опера и ее сценическое воплощение (вступ. ст. Е. Грошевой) / Л. Д. Ротбаум. – М.: Сов. композитор,

1980. – 262 с. 8. Фельзенштейн, В. Беседы о музыкальном театре / В. Фельзенштейн, З. Мельхингер. – 2-е изд. – Л.: Музыка;

Ленигр. отд-ние, 1977. – 63 с.9. Яўген Ждан: тэатральны жывапіс: альбом / склад. Я. Ждан, аўтар уступ. арт. Г. Польская. – Мінск: Энцыклапедыкс,

2006. – 58 с.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 71: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

K. P. YAROMINA

SCENOGRAPHY OF THE BELARUSSIAN MUSICAL THEATRE AT THE END OF XX – BEGINNING OF XXI CENTURY

Summary

State of the musical theatre scenography in Belarus have been analyzed in the article. Changes occurred in the scenography development at the end of the XX century, as well as main tendencies and characteristic

features have been out.Among them scenography’s dependence of production’s genre and style, director’s conception, character of musical and

choreographic contents, scenographer’s individuality have been shown.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 72: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

72

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 398.3

і. А. ШВЕД

«МІФАПАЭТЫЧНАЯ ЭТЫЯЛОГІЯ» КАМЕНЯ Ў БЕЛАРУСКІМ ФАЛЬКЛОРЫ

Брэсцкі дзяржаўны ўніверсітэт імя А. С. Пушкіна

(Паступіў у рэдакцыю 02.04.2013)

Можа [камень] з неба ўпаў, а можа і з зямлі вырас

(Г. Н. Казловіч з в. Дунілавічы Пастаўскага р-на)

Неабходнасць даследавання культурна-сацыяльных характарыстык чалавечага існавання ў свеце, зрухаў у этыка-анталагічных адносінах чалавечых калектываў да свету жыцця (што звязана з узнік-неннем драматычнай экзістэнцыяльнай сітуацыі ў біясацыяльным лёсе чалавецтва і актуалізацы-яй эсхаталагічных чаканняў, пашырэннем сімулятыўных пустот у культуры), а таксама важнасць вывучэння і сінтэзавання найлепшых духоўных набыткаў нашых продкаў, нераспрацаванасць шы рокага кола праблем семіятычнай арганізацыі свету, адным з галоўных інструментаў якой вы-ступае ландшафтны код, накапленне адпаведнага багатага фактычнага матэрыялу, які чакае грун-тоўнага сістэмнага вывучэння паводле новых напрацовак у галіне фалькларыстыкі, семіётыкі, этналінгвістыкі, культуралогіі і іншых гуманітарных навук, добрая захаванасць архаічнага павод-ле сваіх вытокаў вобраза каменя і жывучасць звязаных з ім міфапаэтычных уяўленняў (што выраз-на адбілася ў розных відах мастацтва) вызначаюць актуальнасць тэмы прапанаванага артыкула.

Вобраз каменя, прадстаўлены ў жанрах беларускага фальклору, трапляў у поле зроку шэрага навукоўцаў, якія выказвалі розныя меркаванні наконт генезісу і семантыкі названага феномена. А. Кіркор яшчэ ў сярэдзіне ХІХ ст. указваў на тое, што на Беларусі амаль кожны камень вялікіх памераў ці незвычайнай формы ўшаноўваўся мясцовым насельніцтвам і меў адметныя паданні наконт свайго паходжання. Сучасныя даследаванні ўсё больш пераканаўча пацвярджаюць слуш-насць меркавання пра касмаганічную трактоўку каменя як першаэлемента свету і яго падмурка [1, c. 448]. Пытанне пра беларускія народныя ўяўленні аб узнікненні камянёў у сувязі са сваім прад-метам даследавання закраналі сучасныя вучоныя (Л. Дучыц, І. Клімковіч, У. Лобач, А. Ненадавец, С. Санько, Т. Шамякіна і інш.). Пры гэтым увага звярталася пераважна на матыў акамянення жы вых істот. Л. Дучыц і С. Санько прысвяцілі гэтаму матыву слоўнікавы артыкул «Акамянелыя істоты» [2, с. 21], у якім узгадалі характэрныя аповеды пра акамянелага аратага, які быў пакараны разам з валамі за тое, што працаваў на Вялікдзень, пра акамянелых жывёл, волатаў, князёў, жанчын і цэ-лыя вяселлі, што не саступілі адно аднаму дарогі, і інш. Беларускі фальклорны матэрыял, у якім актуалізаваны вобраз каменя і ўяўленні пра паходжанне апошняга, выкарыстоўваецца замежны мі навукоўцамі. У прыватнасці, у артыкуле «Камень» А. Леўкіеўскай і С. Талстой, які змешчаны ў этналінгвістычным слоўніку «Славянские древности» [1, с. 448], згадваюцца беларускія апове ды пра стварэнне Богам камянёў для таго, каб з іх дапамогай чалавек мог высякаць агонь, а таксама пра з’яўленне на зямлі камянёў у выніку падзення пагаслых зорак. Разам з тым, нягледзячы на тое, што камень з’яўляецца адным з вызначальных чыннікаў міфапаэтычнай мадэлі свету беларусаў, па-куль што адсутнічала спецыяльнае даследаванне беларускіх народных уяўленняў пра паходжанне гэтага элемента ландшафтнага (ці прадметнага) кода беларускай традыцыйнай духоўнай культуры.

Мэта дадзенай працы – вызначыць асаблівасці «міфапаэтычнай этыялогіі» каменя, адлюстра-ванай у беларускіх фальклорных тэкстах, якія тлумачаць з’яўленне камянёў і іх адметнасцей ці

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 73: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

73

прычыны набыцця камянямі сакральнага статусу. Для дасягнення пастаўленай мэты гісторыка-генетычнае вывучэнне, якое арыентуецца на дыяхранічны і парадыгматычны разгляд уяўленняў пра паходжанне каменя, дапаўняецца функцыянальна-семантычным даследаваннем.

Паводле касмаганічных уяўленняў беларусаў, камень існаваў яшчэ перад стварэннем свету, быў адным з яго першаэлементаў, сродкам і матэрыялам тварэння космасу і выступаў грунтам, стрыжнем, цэнтрам, з якога пачыналася касмізацыя, напрыклад: «Калі свет яшчэ толькі зачынаў ся, нідзе нічога не было. Усюды была мёртвая вада, пасярод вады тырчэў нейкі камень. Пярун трымаў у руках жорны, ударыў камень аб камень і выклікаў гром і маланку. Асколкі ляцелі на Зямлю, як стрэлы. Аднойчы адзін з асколкаў трапіў у гэты камень, і адтуль выскачылі тры іскаркі: белая, жоўтая і чырвоная. Упалі іскаркі ў ваду. З гэтага вада ўся скаламуцілася, і свет памуціўся. А калі ўсё пасвятлела, аддзялілася Зямля ад Вады. І пачалося жыццё на зямлі і ў Вадзе» [3, c. 32]. Камень, такім чынам, можа трактавацца як утрымальнік разнастайнасці жыцця, для развіцця якога былі неабходны штуршок, энергія нябесных сіл, адмысловая божая іскра. Верагодна, касмаганічныя ўяўленні кшталту прыведзенага ў імпліцытнай форме прысутнічаюць у наратывах пра пабудову храма на тым месцы, дзе ляжаў камень, пра камень як кропку іерафаніі і змесціва сакральнай сілы [4, с. 465]. Узгадаем таксама замовы, у якіх камень трактуецца як «цар», цэнтр свету (ці інша-свету), указвае на сакральнасць месца, у якім ён знаходзіцца, і на царскі статус тагасветных істот, лакатыўна звязаных з ім.

Камяні ў міфапаэтычнай касмагоніі беларусаў могуць мець нябесную прыроду і ў сваім генезісе звязвацца з праявай боскага (узгадаем тут старазапаветны матыў цвердзі нябеснай). А. Леўкіеўская і С. Талстая, як адзначалася вышэй, звярнулі ўвагу на тое, што, паводле міфалагічных уяўленняў славян, камяні былі створаны Богам у акце тварэння свету ці, па беларускіх і польскіх уяўленнях, скінуты з неба [1, с. 448]. «Камяні стварыў Бог», – сцвярджае жыхарка Пастаўскага р-на [5, с. 242]. Між тым нярэдка фіксуюцца ўяўленні, згодна з якімі камяні абавязаны сваім паходжаннем хта-нічнаму свету і яго прадстаўнікам (гл. разважанне інфарманта пра Чортаў камень на Полаччыне: «Можа з неба ўпаў, а можа і з зямлі вырас» [5, с. 241]). Згодна з польскім аповедам, камяні ўтва-рыліся з зямлі, прынесенай д’яблам з мора ў левай руцэ, зямля мае праслойку з камянёў, якая раз-дзяляе слой глебы і ваду, – каб не было камянёў, зямля б была мяккай, як каша [1, с. 448].

Паводле ўяўленняў беларусаў, палякаў, кашубаў, балгараў, сербаў, у першачасы камяні былі падобныя да жывых істот – яны адчувалі, пладзіліся і былі мяккімі; з тых часоў на камянях засталі-ся паглыбленні – сляды ног Бога, Божай Маці, святых, нячыстай сілы [1, с. 448] («выймачкі – гэта чорт танцаваў» [5, с. 241]). На Полаччыне пра выемкі на Святым (Богавым) камені апавядаюць: «даўно Бог ішоў, ступіў, ну во і слядкі. А тыя малыя (слядкі) – дык то, ці кот з ім (Богам) ішоў ці сабака» [5, с. 237]. Паводле нашага запісу з в. Ляплёўка Брэсцкага р-на, «в Ставах есть, там родник открылся. И есть там камень. То местечко огорожено. И люди туда ходят. И ленточки цепляют, и молятся. И там след виден на этом камне Божей Матери. Она шла и ступила на этот камень. След остался» [ФЭАБ]. Мяккасць камянёў можа адносіцца да часоў «ледніка»: «як ляднік быў, то людзі хадзілі па камянях. Камяні тады мягкія былі» [5, с. 203].

Лічаць таксама, што камяні раслі (параўн. загадку кніжнага паходжання: «Без кораня, а расце. – Камень» [6, с. 31]) і растуць «па сённяшні дзень» [5, с. 242]. Эквівалентнымі каменю вобразамі выступаюць снег і соль, якія, паводле загадак, таксама растуць без кораня [6, с. 51, 242]. Беларусы лічаць, што расці могуць не толькі камяні, але і каменныя крыжы. Адносна новай святыняй Тураўшчыны, як вядома, з’яўляецца невялікі каменны крыж, які «расце» з зямлі на мясцовым Барысаглебскім могільніку. Сярод паломнікаў гэты крыж звязваецца з імем Свяціцеля Кірылы Тураўскага. Апавядаюць, што камень можа ў працэсе росту паступова набываць форму крыжа (расці крастом), што сведчыць пра яго святасць: «У нас у цэркві ў Хотомлі е камэнь. Вон росце. А росце вон крастом. Знайшоў яго одзін чоловек. Вон ораў поле воламі. Одзін вол зачапіў гэтой камэнь і чэрэз час здох, бэз болезней. На том месці, дзе знайшлі камня, построілі цэркоў. Вон і зарэ там стоіць, росце з зямлі. Кажуць, шчо одна слепа жонка прыклоніласа до его і сразу стала ба чыць. Гэто святы камэнь» [ФЭАБ; Хотамель Столінскага р-на].

Хуткі рост камянёў можа трактавацца як вынік уздзеяння на іх нячыстай сілы. Так, пра ка-мень у Валілах апавядаюць наступнае: чорт пабачыў каля свайго балота зморанага падарожніка,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 74: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

74

які прысеў адпачыць; баючыся, што чалавек застанецца тут назаўсёды, чорт вырашыў забіць яго ка менем: «Выкалупаў нячысты з багны каменьчык, бы зярня бобу са струка, папляваў на яго, перакінуў разы са тры з адной сваёй калматай лапы ў другую, і тут уваччу маленькі камушок у аграмадны валун абярнуўся…» [3, с. 371].

Паводле іншых беларускіх уяўленняў, першапачаткова працэс росту камянёў быў вельмі хуткім, а пазней, па волі Бога, пашкадаваўшага людзей, жыццёвая прастора якіх увесь час звужалася з-за павелічэння памеру камянёў, гэты працэс стаў марудным, практычна непрыкметным [7, с. 49]. Істотнае запавольванне росту камянёў у параўнанні з першачасамі можа нічым не абгрунтоўвац-ца, толькі падкрэсліваецца здатнасць камянёў расці ў максімальна сакральныя перыяды (да-кладней – моманты) календара: «Як толькі пачуецца ў царкве першы спеў “Хрыстос уваскрос”, камя ні павялічваюцца да вымаўлення апошняга слова песні, але толькі гэты рост настолькі малы і непрыкметны, што, пражыўшы тысячу гадоў, чалавек убачыў бы, што камень вырас толькі на таўшчыню чалавечага мезеннага пазногця» [8, с. 21]. Каб перадаць ідэю немагчымасці, у замовах і песенных тэкстах выкарыстоўваецца вобраз каменя з карэннем, г. зн. здольнага да росту [9, с. 202; 10, с. 339]. Беларусы і палякі апавядаюць, што камяні перасталі расці, калі Бог пракляў людзей і зямлю за грахі [1, с. 448]. Паводле беларускіх матэрыялаў, рост камянёў спыніўся ў выніку пра-кляцця Божай Маці, якая, збіўшы аб камень палец, вымавіла: «Ах, дай Божа, каб вы ўжэ гэтакія не раслі!» [11, с. 42]. Згодна з міфалагічнай логікай, у першачасы камяні былі такімі ж жывымі, як расліны, жывёлы, людзі, заклятыя ж камяні перасталі расці, як і заклятыя зямля ды расліны не плодзяць.

Значная частка беларускіх этыялагічных легендаў тлумачыць паходжанне канкрэтных камя-нёў (вялікіх, антрапа- ці зааморфных або незвычайна размешчаных у прасторы), выкарыстоўва-ючы прынцып метамарфозы, ператварэнняў людзей, жывёл, ландшафтных аб’ектаў ці прадметаў (акамянелыя істоты, паселішчы, храмы, азёры). Камяні, з якімі звязаны гэтыя ўяўленні, як праві ла, з’яўляюцца культавымі (іх на Беларусі налічваецца больш за 300): «Каменне – гэта не што іншае, як зачараваная зямля, людзі, жывёлы, пні, спечаныя хлябы і г. д. Што гэта так, відаць з таго, што многія камяні захоўваюць формы нейкіх рэчаў, а таксама з таго, што любы камень, перапалены ў лазні ці ў восеці на каменцы, ці ў печы або на вогнішчы, ператвараецца спачатку ў жарству, а по тым, паступова драбнеючы, яднаецца з зямлёй – сваёй першапачатковай крыніцай» [8, с. 210]. Паводле беларускіх вераванняў, чараўніца можа чалавека і сама сябе «перавярнуць усім, што толькі е на свеце і жывое, і нежывое, нават і каменем…» [12, с. 94]. Універсальным для шэрага этыялагічных легендаў можна лічыць матыў паходжання камянёў ад чалавека – праклятага, грэшнага: пакарана-га за парушэнне забароны (напрыклад, працаваць у свята, азірацца, распаўсюджваць сакральную інфармацыю ў прафанным свеце), а таксама за ляноту, упартасць, знявагу, нешанаванне кагосьці (чарадзея, старца-вандроўніка), злачынства, у прыватнасці забойства [7, с. 49]. Невыпадкова ў ле-гендах разбойнік, які кідаўся з нажом на прывід прыгожай Кінгі, становіцца каменем [13, с. 90]; жанчыны з дзецьмі, якія парушылі забарону старога (жабрака) азірацца на пакінуты імі горад (вёску), ператвараюцца ў камень [13, с. 98, 107]; жыхары вёскі не пускаюць нанач падарожнага і, пакараныя за гэта, ператвараюцца ў каменне: «...аж нема там хатак, дзе яны стаялі, толькі рад ка меня, бы валы на пашы» [14, с. 197–198]. Яшчэ і сёння ў в. Турасполле Ушацкага р-на апавяда-юць: «Ішла жэншчына, нешта сказала на Бога, атвярнулася, сказала і ў камень прэўрацілася. І камень там ляжыць бальшой» [5, с. 244]. Некаторыя валуны лічацца акамянелымі шаўцамі, краўцамі, князямі, асілкамі (параўн. бел. асла ‘камень’) [2, с. 21]. У паданні пра паходжанне ра кі Віліі каменем становіцца закаханы ў Вельяну Сцяпан-кравец, прычым адбываецца гэта пад уздзеяннем нячыстай сілы [13, с. 93]. Частотным матывам наратываў пра пакрыўджанага чараўніка, якога належным чынам не прывіталі вясельнікі, з’яўляецца ператварэнне крыўдзіце ляў у камяні. Акамяненне вясельнікаў можа быць вынікам іх сустрэчы з лютым змеем ці звычайнай упартасці: ні адзін з двух вясельных паяздоў, што ехалі насустрач адзін аднаму, не саступіў дарогі. У в. Гарэлкі Жабінкаўскага р-на нам расказалі пра два вялікія і адзін малы камяні, у якія калісь нібыта ператварыліся дзіця і кумы, што ехалі яго хрысціць ды ўчынілі грэх пралюбадзейства. Ма тыў ператварэння людзей у камень за ўчынены імі грэх характэрны і для іншых славянскіх фальклорных традыцый – у прыватнасці, рускай, украінскай, польскай, сербскай, македонскай.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 75: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

75

Часта камяні, што з’явіліся ў выніку метамарфозы жывых істот, надзяляюцца ў народнай культу-ры тым жа статусам, што і камяні надмагільныя. Надмагільны камень уяўляецца ўтрымальнікам душы чалавека, месцам яе лакалізацыі (як і дрэва, вырасшае на месцы смерці чалавека).

У беларускай фальклорнай традыцыі да нашых дзён захаваліся матывы ўзнікнення каменя ў выніку цудоўнага выратавання дзяўчыны ад гвалтаўніка. Паводле легенды «Пястун-камень», прыгожая дзяўчына, за якой беглі салдаты, у роспачы вымавіла: «Лепш бы я каменем качалася, чым ім на пацеху дасталася»; «І гэта сказаўшы, дзяўчына тая ў етат пястун-камень абярнулася» [3, с. 371]. Падобныя творы, акрамя таго, што характарызуюцца актуалізацыяй матыву акамя-нення як выратавання, Боскага заступніцтва, і адначасова як прычыны з’яўлення каменя, могуць быць пастаўлены ў шырокі кантэкст касмаганічных легендаў аб паходжанні элементаў космасу з антрапаморфнай істоты, больш вузка – у кола сюжэтаў аб дзяўчыне, якая праследуецца і пе-ратвараецца ў розныя прыродна-ландшафтныя аб’екты. З камянямі асацыіраваліся таксама велі-зарныя косці, якія нібыта належалі першым дзікім людзям-асілкам [ПА; Піркі Брагінскага р-на]. Камяні, такім чынам, узнікаюць ад людзей, волатаў, а людзі (часткі іх цела) могуць утварыцца з камянёў: «Велізарныя косці як прыналежныя першым людзям (першапродкам) упісваліся ў сіс-тэму кніжна-народных уяўленняў пра зямлю як першае “чалавечае цела” (напрыклад, зямля ўяў-ляецца як жаночае цела, косці якога – гэта камяні ці карані раслін, валасы – трава) і пра першага чалавека – Адама, створанага з прыродных элементаў і стыхій» [15, c. 100]. Генетычныя сувязі камянёў з людзьмі, магчыма, высвечваюцца ў традыцыі прыпісвання камяням (увасабленне муж-чынскага пачатку) сямейных адносін – камяні маюць жонак, як шырока вядомы Сцёп-камень ля вытокаў ракі Вяллі. Каля яго расце сасна, якая асэнсоўваецца як жонка згаданага каменя. Паводле сучаснага аповеду з Докшыцкага раёна, у Сцёп-камень і сасну Куліну ператварыліся Сцяпан, які на Вялікдзень араў ніву, ды пракляўшая яго жонка Куліна [5, с. 235]. Матыў акамянення розных істот характэрны таксама казачнай прозе. У казцы «Сын селяніна вызваляе царэўну ад смерці» старая ведзьма сцябае хлопцаў і звяроў дубчыкам і тыя камянеюць [16, с. 128]. Паводле іншай казкі, адзін з незвычайна народжаных асілкаў ратуе ад змея царэўну, ведзьма ператварае яго ў камень, брат-асілак героя перамагае ведзьму і вызваляе акамянелага брата ад чар [16, с. 128, 608].

Акамяняць, паводле беларускіх сведчанняў, могуць таксама жывёлы – як свойскія, так і дзікія: конь, вол, бык, карова, сабака, кот, гусак, воўк, мядзведзь, вуж, змей. Напрыклад, у легендзе пра вёску «Камень» стары пракляў свайго слабага каня, які тут жа разам з возам ператварыўся ў цёмна-шэры, у тон масці, камень [13, с. 133]. Паводле іншай легенды, каменем становіцца вуж, які лётае па небе і носіць золата і срэбра людзям, што прадалі душу чорту [3, с. 363]. Матыў акамянення жывёл адбіўся ў шматлікіх тапонімах, звязаных з зааморфнымі камянямі. З валуноў, у якія нібыта ператварыліся жывёлы, вядомы Воўк, Мядзведзь, Бык, Карова, Кот, а таксама Вужыныя і Змеевы камяні [2, с. 20].

Камяні, паволе твораў розных фальклорных жанраў, могуць паходзіць ад артэфактаў. У бала-дах з матывамі ператварэння чалавека ў прыродныя аб’екты камянямі становяцца прадметы, якія яму належалі, напрыклад вёдры [10, с. 48]. У паданнях камень застаецца ад храма, які за гра хі людзей пайшоў у зямлю з усімі, хто маліўся там [3, с. 370], ці ад горада (гарадзішча), што таксама праваліўся пад зямлю [5, с. 244]. У казках часова акамянелым можа быць цэлае царства [16, с. 612]. У замовах працэс акамянення можа прыпісвацца кветкам і немачам. Паводле замоў ад рожы, як камянее, сохне, гіне ружа, так павінна знікнуць хвароба [17, с. 20]. Семантычна тоес ным акамянела-сці з’яўляецца адзеравяненне (гл. замову: «Ішоў Хрыстос па полю, нёс тры розы: адна акамянела, другая адзервянела, трэцяя згінела...» [9, с. 216], а таксама легенду-былічку пра тое, як жанчыне на вячорках не хапіла пары для танцаў і яна пусцілася ў скокі з іконай: «І… з той іконою нэ вспіла вона пару раз обэрнутыся, і стала вона… Окаменела. Ілі як деревянная стала…» [4, с. 447]).

Адзначым, што адна група беларускіх фальклорных тэкстаў фіксуе ўяўленні пра незварот-насць ператварэння каго-небудзь ці чаго-небудзь у камень, другая – сцвярджае магчымасць на-быцця ператвораным у камень аб’ектам першаснага стану. Напрыклад, паводле казкі «Мёртвае цела», перамяніцца ў камень павінен той, хто пачуе размову воранаў ды камусьці пра гэта раскажа. Адратаваць яго можна, толькі памазаўшы гэты камень крывёй няхрышчанага дзіцяці [2, c. 21]. У творах няказачнай прозы метамарфоза людзей і жывёл у камяні даволі часта выяўляецца як

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 76: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

76

неканчатковая, такія камяні крывавяць, напрыклад: «…За тое, што не паслухалася старога, яна ператварылася ў камень. І цяпер гэты камень стаіць у возеры недалёка ад берага, нагадваючы жанчыну з дзіцем на руках. Кажуць, што калі хто даплыве да каменя і дакранецца яго рукою, то з каменя выступае кроў» [13, с. 98]. Кроў цячэ і з акамянелых валоў, на якіх калісь гаспадар араў на Вялікдзень [3, с. 367], а таксама з крыжа, які быў пастаўлены на месцы, дзе акамянелі людзі [3, с. 368]. Нярэдкія ўказанні на тое, што камяні захоўваюць знешні выгляд і размяшчэнне ў прас то ры рэалій, з якіх яны ўзніклі, – як у аповедзе пра акамянелую вясельную дружыну [3, с. 370]. Паводле запісу з Полаччыны, жонка пракляла араўшага быкамі ў полі мужа: «І вот чалавек абраціўся у ка-мень. Усё – і плечы тамака былі, і ўсё…» [5, с. 234]. Больш за тое, у пэўны час акамянелыя істо ты (ці прывіды) могуць набываць здатнасць рухацца, выдаваць гукі, выконваць свае «прыжыццёвыя» функцыі. Апавядалі, напрыклад, што ад гаспадароў, якія з валамі і сабакам выйшлі працаваць у поле на Вялікдзень і ўсе разам акамянелі, засталіся толькі каменныя валы. І з-пад іх выскоквае сабачка шэранькі, ганяе авечак, што там пасвяцца, і потым знікае [3, с. 368]. У легендзе пра камень Гомсін сцвярджаецца, што калі да яго нахіліцца, можна пачуць, як спявае певень і стучыць шавец кі малаток, бо ў гэты камень быў ператвораны шавец са сваёй гаспадаркай за тое, што працаваў на Вялікдзень [3, с. 367].

Падводзячы вынікі, адзначым, што «міфалагічная этыялогія» камянёў уключае наступныя асноўныя кампаненты: існаванне камнёў перад стварэннем свету ці іх крэацыя ў акце светаства-рэння дэміургам (нябеснай ці хтанічнай прыроды); з’яўленне камянёў у «нячыстых» топасах (на месцах пакарання Богам ці нячыстай сілай / цудоўнай метамарфозы чалавека / забойства / разбу-ранай / праваліўшайся святыні, гарадзішча); цудоўнае ўзнікненне каменя з дзікіх і свойскіх жы вёл, міфалагічных істот, ландшафтных аб’ектаў, артэфактаў.

Атрыманыя вынікі могуць быць пашыраны і выкарыстаны ў межах семіётыкі фальклору, гістарычнай паэтыкі і паслужыць апрабаванай базай для далейшай распрацоўкі праблем мадэлі-равання разнастайных чыннікаў карціны свету праз ландшафтны код, рэканструкцыі касмаганіч-ных уяўленняў нашых продкаў, даследавання спецыфікі беларускіх этыялагічных легендаў.

Скарачэнні

ПА – Палескі архіў Інстытута славяназнаўства РАН (Масква).ФЭАБ – Фальклорна-этнаграфічны архіў вучэбнай фальклорна-краязнаўчай лабараторыі БрДУ імя А. С. Пушкіна.

Літаратура

1. Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. / под общ. ред. Н. И. Толстого. – М.: Междунар. отношения, 1999. – Т. 2: Д – К. – 699 с.

2. Міфалогія беларусаў: Энцыкл. слоўн. / склад. І. Клімковіч, В. Аўтушка; навук. рэд. Т. Валодзіна, С. Санько. – Мінск: Беларусь, 2011. – 607 с.

3. Легенды і паданні / склад. М. Я. Грынблат, А. І. Гурскі. – Мінск: Беларус. навука, 2005. – 552 с.4. Традыцыйная мастацкая культура беларусаў: у 6 т. / А. М. Боганева [і інш.]. – Мінск: Выш. шк., 2009. – Т. 4:

Брэсцкае Палессе: у 2 кн., кн. 2. – 863 с.5. Полацкі этнаграфічны зборнік. Вып. 2: Народная проза беларусаў Падзвіння: у 2 ч., ч. 1. / склад. А. У. Лобач,

У. С. Філіпенка. – Наваполацк: ПДУ, 2011. – 292 с.6. Загадкі / склад. М. Я. Грынблат, А. І. Гурскі. – Мінск: Навука і тэхніка, 1972. – 448 с.7. Сержпутоўскі, А. К. Прымхі і забабоны беларусаў-палешукоў / А. К. Сержпутоўскі. – Мінск: Універсітэцкае,

1998. – 301 с.8. Никифоровский, Н. Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания

о лицах и местах / Н. Я. Никифоровский. – Витебск: Витеб. губ. тип., 1897. – 308 с.9. Замовы / уклад. Г. А. Барташэвіч. – Мінск: Беларус. навука, 2000. – 597 с.10. Мажэйка, З. Я. Песні Беларускага Падняпроўя / З. Я. Мажэйка, Т. Б. Варфаламеева. – Мінск: Беларус. навука,

1999. – 392 с.11. Зямля стаіць пасярод свету… Беларускія народныя прыкметы і павер’і: у 3 кн. / уклад. У. Васілевіч. – Мінск:

Маст. літ., 1996–1999. – Кн. 1. – 1996. – 591 с.12. Зямная дарога ў вырай: Беларускія народныя прыкметы і павер’і: у 3 кн. / уклад. У. Васілевіч. – Мінск: Маст.

літ., 1996–1999. – Кн. 3. – 1999. – 654 с.13. Дрэва кахання: Легенды, паданні, сказы / склад. А. І. Гурскі. – Мінск: Юнацтва, 1993. – 222 с.14. Сержпутоўскі, А. К. Казкі і апавяданні беларусаў Слуцкага павета / А. К. Сержпутоўскі. – Мінск: Універсітэцкае,

2000. – 270 с.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 77: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

15. Белова, О. В. Фольклор и книжность: миф и исторические реалии / О. В. Белова, В. Я. Петрухин / отв. ред. С. М. Толстая; Ин-т славяноведения РАН. – М.: Наука, 2008. – 263 с.

16. Казкі ў сучасных запісах / уклад. К. П. Кабашнікава, Г. А. Барташэвіч. – Мінск: Навука і тэхніка, 1989. – 663 с.17. Замовы / уклад У. А. Васілевіч, Л. М. Салавей. – Мінск: Беларусь, 2009. – 519 с.

I. A. SHVED

“MITHOPOETIC ETIOLOGY” OF STONE IN THE BELARUSIAN FOLKLORE

Summary

Article is devoted to the reconstruction of “mythopoetic etiology” of stone reflected in Belarusian folk texts that explain the appearance of stones and especially their shape, composition, location in space.

There held a historical-genetic and functional-semantic analysis of cosmogonic legends and ancient stories to develop their “traditions”.

Also it justifies a “new situation” – new in the sense that it did not exist with “ancientry” which tells the story of the “small world” and origin and sacralization of the specific stones that fill it.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 78: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

78

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

літаратуразнаўства

УДК 821.161.3’04.091:81’25«14/16»

С. Л. ГАРАНіН

ЛІТАРАТУРНАЯ ДЗЕЙНАСЦЬ ФРАНЦЫСКА СКАРЫНЫ Ў СІСТЭМЕ РАЗВІЦЦЯ ПЕРАКЛАДНОГА ПІСЬМЕНСТВА БЕЛАРУСІ

ХV – ПАЧАТКУ ХVІ СТАГОДДЗЯ

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

(Паступіў у рэдакцыю 17.06.2014)

У якасці істотнага кампанента літаратурны працэс позняга Сярэднявечча (другая палова ХІІІ – пачатак ХVІ ст.) уключаў не толькі напісанне арыгінальных твораў, але і рэдагаванне пісьмовых помнікаў, напісаных або перакладзеных значна раней. Багацейшая перакладная літаратура Беларусі неаднаразова з’яўлялася прадметам даследавання філолагаў. Асабліва каштоўныя навуковыя пра-цы У. Бразгунова, У. Казберука і З. Кіпель [1; 4; 5], у якіх усебакова асвятляюцца пытанні гісторыі твораў перакладной літаратуры розных жанраў. У той жа час у работах Г. Галенчанкі, У. Конана, Я. Неміроўскага і інш. [2; 6; 7] высвятляюцца гістарычныя і літаратурныя крыніцы творчай спад чы-ны Ф. Скарыны. Аднак, аддаючы перавагу ўздзеянню на беларускага асветніка заходнееўрапей ска-га гуманізму, даследчыкі менш увагі надаюць уплыву на яго духоўнае станаўленне старабеларускіх перакладаў твораў свецкай і царкоўнай літаратуры. Разам з тым варта адзначыць, што наўпростая інтэрпрэтацыя Ф. Скарыны як прамога пераемніка традыцый Другога паўднёваславянскага ўплы-ву, прапанаваная А. А. Яскевіч, не вытрымлівае крытыкі, паколькі, нягледзячы на знешняе па-дабенства, творчыя пачынанні Ф. Скарыны па сутнасці пярэчылі ісіхазму, хаця і былі звязаны з кі рыла-мяфодзіеўскімі традыцыямі [9, с. 115–140 і інш.].

Мэта дадзенага артыкула – высветліць уплыў познесярэднявечнай перакладчыцкай і рэдактар-скай справы і перакладнога пісьменства Беларусі на асобу і літаратурную дзейнасць Ф. Скарыны, што дазволіць грунтоўна аргументаваць нацыянальныя вытокі дзейнасці беларускага гуманіста.

Варта адзначыць, што пераробка і ажыццяўленне новых перакладаў асабліва актывізаваліся з канца ХІV ст. у сувязі з «беражлівым выпраўленнем кніжным», якое пачалося на Афоне і ў Балга-рыі пад уплывам ідэй ісіхазму, распаўсюдзілася на ўсходнеславянскія землі і спачатку заключалася ў прывядзенні ўжо адноўленых да гэтага часу тэкстаў у адпаведнасць са старажытнымі ўзорамі. Разам з тым пад уздзеяннем познесярэднявечных ідэйна-філасофскіх і багаслоўскіх вучэнняў, якія ставілі перад славеснасцю задачу спазнаць чалавека і свет на больш высокім узроўні абагульнена-сці, чым аднаўляліся яны ў тагачасных пластычных і выяўленчых мастацтвах, было ўсвядомлена, што паколькі слоўны твор ёсць апрадмечаная рэальнасць думкі, то ў літаратуры глыбей, чым у іншых мастацтвах, рэалізуецца пераход ад пачуццёва-практычнага адлюстравання Боскага Ад-крыцця да індывідуалізаванага стварэння новых сэнсаў у духоўным свеце, што з’яўляецца вы-шэйшай формай душакарыснай дзейнасці і ў чым напоўніцу выяўляецца богападобнасць чалаве-чай асобы. Таму, пачынаючы з ХV ст., чалавек як суб’ект пазнання паступова пачынае выступаць у якасці цэнтральнага аб’екта літаратурнай творчасці. Спачатку выпраўленне рэлігійнага пісьмо-вага твора, а пасля – яго рэдагаванне, пераробка, новы пераклад і да т. п. пачынаюць разглядацца як акт сутворчасці з аўтарытэтным пісьменнікам старажытнасці (як правіла, ужо далучаным на той час да ліку святых) і праз яго – з Богам, як свайго роду душавыратавальная «праекцыя» іх святасці

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 79: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

79

на сябе. Старая літаратурная спадчына, што дасталася ХV ст. ад ранейшага часу, уцягнулася ў культурны працэс і, стаўшы фактарам духоўнага жыцця Вялікага Княства Літоўскага, не заста-лася коснай у ідэйна-мастацкіх адносінах пры ўсёй сваёй традыцыйнасці. У ХV ст. даўнія творы пастаянна перарабляюцца. Гэтая з’ява была амаль што паўсюднай ва Усходняй Еўропе, закранула архітэктуру, фрэскафы жывапіс, іканапіс і на некалькі стагоддзяў перажыла само Сярэднявечча, у якім зарадзілася. Кніжнае грамадства супярэчліва эвалюцыянавала паміж крайнім жаданнем «задних забывати и на передняя подвизатися» [8, с. 306] і такім самым крайнім патрабаваннем «старины не рушити, а навины не уводзити».

Познесярэднявечная пераробка тэкстаў была і кампрамісам паміж гэтымі пастулатамі, і іх заканамерным вынікам. У залежнасці ад канкрэтных умоў і задач рэдагавання перавагу можа атрымліваць то адзін, то другі падыход, што не адмяняе агульнага прынцыпу. У даўніх творах пача-лі шукаць адказы на выклікі часу, а калі такія адказы не знаходзіліся або былі нездавальняючы мі, творы перарабляліся, дапаўняліся, перакладаліся наноў, што не замінала існаванню богаслужэб-ных тэкстаў, якія, наадварот, прыводзіліся ў адпаведнасць са старажытнымі ўзорамі на працягу ўсяго стагоддзя. Рэдактарская дзейнасць развівалася, такім чынам, у процілеглых кірунках, што пачало аддаляць богаслужэбнае пісьменства ад іншай літаратуры ў галіне зместу, стылю і вобраз-най формы твораў.

Вядома, гэтыя суадносіны абумоўліваліся ў значнай ступені рознымі напрамкамі пераваж-ных літаратурных кантактаў, прычым уздзеянне на літаратуру заходніх, паўднёвых або ўсходніх з паходжання ідэйна-мастацкіх з’яў не было аднолькавым. У другой палове ХІІІ – пачатку ХV ст. прыярытэтнымі заставаліся ўзаемаадносіны з паўднёваславянскімі краінамі і Візантыяй. Большасць твораў, што трапілі на Беларусь з Балканаў, – гэта пераклады са старагрэчаскай, бал-гарскай і сербскай: новыя або адрэдагаваныя тэксты кананічных кніг, твораў айцоў царквы (не-вядомыя ў ранейшы час Павучанні Ісаака Сірына і Васіля Вялікага); шэраг кніг выйшаў з Афона і ўсходнеславянскай калоніі ў Царградскім манастыры Іаана Прадрома. Выхадцы з поўдня, у тым ліку мітрапаліты Кіпрыян і Грыгорый Цамблак, прыносілі шмат кніг, што распаўсюджвалі ідэі і густы Палеалогаўскага рэнесансу, самі актыўна ўдзельнічалі ў літаратурным працэсе. Але па-ступова ўзаемасувязі ў гэтым напрамку згасалі. Болей працяглы час літаратурныя кантакты пад-трымліваліся з Сербіяй і яшчэ даўжэй – з Афонам, аднак у асноўным апошнія абмежаваліся сфе-рай богаслужэбнага пісьменства.

Іншую якасць набылі шматстайныя адносіны з паўночна-ўсходнімі славянскімі землямі. Ра-сій скія па паходжанні творы рэдагаваліся, дапаўняліся беларускім матэрыялам, узгадняліся з мяс-цовымі патрабаваннямі. Траецкі, Лаўрэнцьеўскі, Іпацьеўскі летапісы ўвайшлі ў беларускія лета-пісныя зводы як састаўныя часткі, а накаторыя рускія гістарычныя творы існавалі на Беларусі і без істотных пераробак (Маскоўскі летапіс Фоція, Летапіс Аўрамкі). З Расіі на Беларусь трапілі «Ізмарагд», т. зв. «Віленскі хранограф», «Казанне пра разгром Мамая», пазней – сачыненні Максі ма Грэка і інш. У адрозненне ад ранейшых часоў, калі пераезды пісьменнікаў з месца на месца па ўсім усходнеславянскім арэале выклікаліся пераважна патрэбамі царкоўнага кіравання, многія выхад-цы з Расіі пачалі ў ХV ст. шукаць прытулку ў ВКЛ, дзе працягвалі кніжную дзейнасць. На прыклад, каля 1485 г. з Масквы ўцяклі ератыкі Ігнат Зубаў і Іван Чорны. Апошні выявіўся як лі та ратар: ён склаў рэдакцыю «Элінскага летапісца» – сярэднявечнай энцыклапедыі па сусветнай гісторыі.

Шматграннымі сталі і культурныя ўзаемаадносіны з Польшчай. На Беларусь трапляюць «Гу-таркі папы рымскага Грыгорыя», «Лямант Маткі па Сыне», «Пасланне да Ціверыя-цэсара», «Імша Матцы Боскай», «Аповесць пра Сівілу-прарочыцу» і інш. У ХVІ ст. польскамоўныя творы ўсё радзей перакладаюцца на беларускую і пашыраюцца на мове арыгіналаў. Напрыклад, вершава-ны дыялог «Гутарка магістра Палікарпа са смерцю» перапісваецца ў Беларусі на польскай мове, а ва Украіне, і пазней у Расіі, ажыццяўляюцца празаічныя пераклады твора.

Некаторы час у культурным развіцці Беларусі амаль аднолькавае месца з Польшчай займалі адносіны з Чэхіяй. У ХІV ст. у Чэхіі быў ажыццёўлены пераклад Бібліі на старачэшскую мову, і ў другой палове ХV ст. Біблія была надрукавана, а венецыянскае выданне 1506 г. выступіла адной з крыніц пры падрыхтоўцы Бібліі Ф. Скарынам. З іншых чэшскіх тэкстаў былі вядомы «Кніга пра Таўдала-рыцара», «Жыціе Аляксея, чалавека Божага» і інш.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 80: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

80

Асаблівае значэнне ў кантэксце познесярэднявечнай культуры набывае хрысталагічная прабле-матыка. Яшчэ ў ХІІІ–ХІV стст. адбыўся «перанос» эмацыянальных акцэнтаў у суперажыванні ге-роям евангелічных сюжэтаў з боскага аспекту на зямны, чалавечы. Вобразы Хрыста і Багародзіцы ўсё болей нагадваюць няшчасных і несправядліва выдадзеных ворагам людзей. Цікавасць да Хрыс-та менавіта як да жывога чалавека, абвостраная ўвага да душэўнага стану Багародзіцы чырво-най ніткай праходзяць праз усё ХV ст., не задаволенае сціслымі тэкстамі апракасаў і рэдкімі апокрыфамі, вядомымі з ХІ–ХІІІ стст. Каля сярэдзіны ХV ст. пачаў распаўсюджвацца цыкл «Казанняў пра Хрыста», што ўключаў тэксты з кананічных і апакрыфічных крыніц лацінскага, чэшскага, візантыйскага, блізкаўсходняга, польскага і мясцовага паходжання ў самых разнастай-ных іх камбінацыях. Раней гэтага часу культ Багародзіцы асабліва ўмацаваўся ў каталіцкіх краінах Захаду. Так, у Польшчы друкуецца легендарна-біяграфічная аповесць «Пакуты Хрыстовы», скла-дзеная на аснове кананічных Евангелляў і апакрыфічнага Евангелля ад Мікодыма. Але беларускія варыянты не з’яўляюцца простымі копіямі польскай аповесці. Пад назвамі «Слово о страсты Господней и о преданьи Июдином», «О умучении Пана нашего Есуса Криста», «Мука Господа нашого Исуса Христа от преворотных жидов» і да т. п. змяшчаюцца ўзаемазалежныя, але роз-ныя па аб’ёме творы, аб’яднаныя ў пасійную аповесць [3, с. 8–9] агульнай скіраванасцю супраць ерасі «жыдоўствуючых», а таксама цікавасцю да асобы Ісуса і яркім, драматычна напружаным апісаннем Яго нараджэння, апошніх дзён жыцця і смерці, шырокім выкарыстаннем беларускай мовы і стыхійна эмацыянальным стылем мастацкага выяўлення. Перадгуманістычныя элементы развіваліся, такім чынам, у межах рэлігійнай свядомасці, каб у наступныя эпохі замяніць тэацэн-трычную сістэму духоўных каштоўнасцей сістэмай антрапацэнтрычнай.

Цікавыя прыклады «напаўсвецкага» перакладнога пісьменства – «Аповесць пра трох кара-лёў-валхвоў», «Казанне пра Сівілу-прарочыцу« і «Кніга пра Таўдала-рыцара» (перакладзеныя ў другой палове ХV ст.). Рэлігійна-павучальныя сюжэты распрацаваны ў кірунку стварэння свец-кіх раманаў, галоўныя героі дзейнічаюць не па звышнатуральным наканаванні, а на свой страх і рызыку, выступаючы паўнаважнымі суб’ектамі ў развіцці дзеяння.

Зразумела, што рэлігійны светапогляд тагачасных людзей увасабляўся ў іх стаўленні да рэ ча-існасці, у разуменні прычын і наступстваў фактаў гісторыі і інтэрпрэтацыі жыццёвых «сюжэтаў». Але самі гэтыя «сюжэты» нярэдка бывалі свецкімі. Таму нецаркоўная перакладная літаратура, хаця і была менш аб’ёмна прадстаўлена ў агульным рукапісным фондзе помнікаў Старажытнай Беларусі, уяўляла вельмі цікавую і значную частку слоўнай культуры таго часу. Важ нейшае мес-ца займалі сярод перакладных твораў сачыненні па сусветнай гісторыі, у якіх паведамлялася пра падзеі дахрысціянскай мінуўшчыны: «Троя» (якая ўзыходзіла да «Хронікі Канстанціна Манасіі»), «Гісторыя Траянскай вайны» і сербская «Александрыя» (ХV ст.).

Але галоўнай кнігай у фондзе перакладной літаратуры Сярэднявечча па-ранейшаму застава-лася Біблія. У другой палове ХV ст. у гуртках рэлігійных вальнадумцаў, што ўладкаваліся ва Укра-і не, ажыццяўляліся першыя спробы яе перакладу на ўкраінскую мову (1489 г.), напрыканцы стагоддзя з украінскіх перакладаў пачалі рабіцца старабеларускія спісы. У 1499 г. у Ноўгарадзе быў ажыццёўлены поўны пераклад Бібліі на царкоўнаславянскую мову, у які побач з кірыла-мяфодзіеўскімі тэкстамі ўвайшлі пазнейшыя пераклады і нават фрагменты, перакладзеныя з да-памогай католікаў з Вульгаты. У дзейнасці старабеларускіх біблеістаў паралельна развіваліся два працэсы: пераклады на беларускую мову (што называлася перакладчыкамі «руськай») і пе-раклады на царкоўнаславянскую (якую называлі «славенской») з улікам выпрацоўкі беларуска-га варыянта апошняй. У царкоўнаславянскіх тэкстах таго часу нярэдка сустракаюцца беларускія глосы, што сведчыць пра адноснае ўзаемадзеянне дадзеных тэндэнцый. У 1502–1507 гг. у Вільні і ў Супрасльскім манастыры па замове пісара вялікага князя літоўскага Ф. Янушкевіча ствараец-ца т. зв. «Дзясятаглаў» Мацея Х. У адрозненне ад Генадзіеўскай Бібліі тэкст дакладней звераны з арыгіналам. Вядома, Мацей выступіў як укладальнік кодэкса, як рэдактар, тэкстолаг і толькі часткова як перакладчык. У 1514 г. дзяк Фёдар перапісаў Пяцікніжжа Маісеева. Відавочна, што Ф. Скарына лагічна завяршаў гэтую працу.

Спадчына, пакінутая беларускімі перакладчыкамі, сведчыць пра змену самога стаўлення да свяшчэннага тэксту. Біблія яшчэ разумеецца імі як кніга Боскага паходжання, але Адкрыццё,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 81: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

81

змешчанае ў ёй, павінна быць патлумачана, раскрыта дасведчаным чалавекам для іншых лю-дзей. Вось чаму Мацей змяшчае ў «Дзясятаглаве» вялікае аўтабіяграфічнае паведамленне, быц цам абгрунтоўваючы сваё права на рэдагаванне і перапрацоўку тэксту. Паводле прызнання Мацея, здольнасць да стварэння кніг дадзена яму звыш, але матыў яго дзейнасці ўжо ў многім адраджэнскі («восхоте написати своею рукою»). Ісціна выступае адной вялікай загадкай, адгадку на якую перапісчык ведае і паслядоўна выкладае яе на зразумелай пісьменным людзям мове. Змест гэтай «адгадкі» ў большасці маральна-этычны, у нечым блізкі да народнай жыццёвай мудрасці, зафіксаванай у прыказках і прымаўках. Нездарма Мацей змяшчае ў кодэксе разам з Бібліяй «Кнігу Менандра» – зборнік выслоўяў старажытнагрэчаскага драматурга, якія ўвасабляюць жыццёвую кемлівасць без усякага дачынення да хрысціянскага веравучэння. Запаветы Хрыста і мудрасць Менандра нібыта ўраўнаважаны Мацеем. Тым самым свяшчэнны тэкст выступае ўжо не аб’ектам пакланення і безапеляцыйнай веры ў містычную святасць кожнай літары, а звычайнай, хаця і вель мі аўтарытэтнай і карыснай кнігай – аб’ектам аналізу і вытлумачэння «па частках», г. зн. у нечым дэсакралізуецца. Цалкам відавочна, што і перакладчыцкая дзейнасць Ф. Скарыны ўжо ў наступную эпоху пры ўсёй яе рэвалюцыйнасці і неардынарнасці таксама кладзецца ў кантэкст познесярэднявечных рэдактарскіх і перакладчыцкіх пачынанняў, дакладней кажучы, з’яўляецца іх бляскучым і заканамерным вынікам.

Пашырэнне культурных сувязей з рэнесансавым Захадам дабратворна ўплывала на развіц-цё новых форм паказу чалавечых адносін. Літаратура ўсё болей актыўна спрычынялася да вы-працоўкі і ўкаранення ў грамадстве новага ідэалу чалавека, прапагандуючы ў якасці станоўчых рыс асобы адукаванасць, дапытлівасць і рацыяналізм. Невыпадкова, што менавіта ў канцы ХV ст. на гістарычную арэну выходзяць яркія, духоўна багатыя індывідуальнасці, якія сумя шчаюць дзяр-жаўна-палітычную, ваенную або царкоўную дзейнасць з навуковымі заняткамі, фі ласофіяй, мецэ-нацтвам, асветніцтвам. Па сутнасці, пры ўсёй процілегласці інтарэсаў, мэт і ўчын каў адраджэн-скімі асобамі былі і гетман К. І. Астрожскі, і М. Глінскі, і А. І. Хадкевіч, і мітрапаліт Грыгорый ІІ Балгарын. Важную ролю ў культурным жыцці краю адыгрывала рэлігійна-асветніцкая дзейнасць мітрапаліта Іосіфа ІІ Солтана, які ажыццявіў шэраг царкоўных рэформаў і вельмі спрыяў развіццю перакладчыцкай і кнігавытворчай справы. Але асабліва плённымі былі пачынанні Эразма Цёлка (біскупа Вітэліуса), дзейнасць якога нібы сканцэнтравала ў сабе самыя перадавыя тэндэнцыі эпохі. Эразм заснаваў у Вільні школу-інтэрнат, сабраў багацейшую бібліятэку, якой карысталіся наву-чэнцы, першым распачаў сістэматычную справу па зборы даўніх беларускіх рукапісаў. Будучы паслядоўным прыхільнікам рэнесансавай адукаванасці, біскуп садзейнічаў пашырэнню ў ВКЛ лацінскай мовы і пісьменства, што было неабходным дзеля распаўсюджання натуразнаўчых і фі-ласофскіх ведаў, мастацкай літаратуры і ідэй гуманізму. Дзейнасць людзей, падобных Вітэлію, магнатам А. І. Хадкевічу, Я.-М. Радзівілу, каралеве Боне Сфорца, сталася тым мастком, па якім беларуская культура перайшла ад Сярэднявечча да новай стадыі свайго развіцця – Адраджэння.

Аднак зразумела, што рэаліі беларускага познесярэднявечнага духоўнага жыцця ў цэлым і ўплыў на маладога Ф. Скарыну традыцыйных для тагачаснай літаратуры прыёмаў перакладчыц-кай і рэдактарскай справы, у прыватнасці, былі толькі адным з фактараў фарміравання творчай індывідуальнасці беларускага асветніка. Навучанне, жыццё і праца ў Польшчы, Італіі, Чэхіі, на-рэшце, непасрэднае знаёмства з еўрапейскімі літаратурамі не толькі развівалі, але і змянялі яго по-гляды і літаратурна-творчыя прынцыпы, дзякуючы чаму асоба Ф. Скарыны канчаткова выявілася ў творчасці як асоба асветніка-гуманіста (чаго б не магло стацца толькі пад уздзеяннем трады-цый, пануючых на той час у Беларусі). Але адрасуючы свой пераклад Бібліі, прадмовы, пасляслоўі і іншыя творы чытачам-суайчыннікам, Ф. Скарына мусіў улічваць асаблівасці культурна-гіста-рычнай сітуацыі ў ВКЛ, ведаў і грунтаваўся на зразумелых «людем простым посполитым рускаго языка» прынцыпах падачы матэрыялу, што ўмацоўвала гуманістычны вектар развіцця айчыннай культуры, які вызначыўся ў перакладным пісьменстве Беларусі яшчэ ў ХV ст.

Літаратура

1. Бразгуноў, А. У. Перакладная белетрыстыка Беларусі ХV–ХVІІ стагоддзяў / А. У. Бразгуноў. – Мінск: Беларус. навука, 2007. – 302 с.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 82: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

2. Галенчанка, Г. Я. Францыск Скарына – беларускі і ўсходнеславянскі першадрукар / Г. Я. Галенчанка. – Мінск: Навука і тэхніка, 1993. – 280 с.

3. Гальго, Н. В. Беларуская перакладная аповесць «Пакуты Хрыста»: гісторыя тэксту, паэтыка: аўтарэф. дыс. … канд. філал. навук: 10.01.01 / Н. В. Гальго. – Мінск, 2008. – 24 с.

4. Казбярук, У. Славянскія літаратуры і праблемы беларускага параўнальнага літаратуразнаўства (дакастрычніцкі перыяд) / У. Казбярук. – Мінск, 1982.

5. Кіпель, З. Беларуская перакладная літаратура ХV–ХVІІ стст. як мост паміж Усходам і Захадам // Беларусіка – Albaruthenica: матэрыялы 2-га Міжнар. кангр. беларусістаў, май 1995 г. / Аддзяленне культуралогіі і духоўных сувязей сусед. народаў; Міжнар. акад. навук Еўразіі; Міжнар. асац. беларусістаў; рэд. У. Конан [і інш.]. – Мінск, 1997. – Кн. 6, ч. 2: Беларусь паміж Усходам і Захадам / З. Кіпель. – С. 175–181.

6. Конан, У. М. Францыск Скарына // Гісторыя беларускай літаратуры ХІ–ХІХ стагоддзяў: у 2 т. Т. 1: Даўняя літаратура: ХІ – першая палова ХVІІІ стагоддзя / У. М. Конан; Нац. акад. навук Беларусі, Ін-т мовы і літ. імя Якуба Коласа і Янкі Купалы; навук. рэд. тома В. А. Чамярыцкі. – 3-е выд., выпр. – Мінск: Беларус. навука, 2010. – С. 283–308.

7. Немировский, Е. Л. Франциск Скорина: Жизнь и деятельность белорусского просветителя / Е. Л. Немировский. – Минск: Маст. літ., 1990. – 597 с.

8. Послание Иосифа Санина архимандриту Вассиану о Троице // Казакова И. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века / И. Санин. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1955.

9. Яскевіч, А. Падзвіжнікі і іх святыні: Духоўная культура старажытнай Беларусі / А. Яскевіч; навук. рэд. У. П. Вя-лічка. – Мінск: Полымя, 2001. – 368 с.

S. L. HARANIN

FRANCISK SKORINA LITERARY ACTIVITIES IN THE SYSTEM OF TRANSLATED LITERATURE DEVELOPMENT IN THE 15TH – BEGINNING OF 16TH CENTURY

Summary

Article deals with tendencies of development of the late medieval Belarusian translated literature. Features of word processing in this period have been analyzed. Influence of the traditional methods of translation and

editorial work on F. Skorina’s literary work has been established, too.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 83: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

83

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 811.161.3’255.2=161.1+81’246.2(476)

Н. В. ЯКАВЕНКА

МАСТАЦКІ ПЕРАКЛАД ВА ЎМОВАХ БЕЛАРУСКА-РУСКАГА БІЛІНГВІЗМУ

Цэнтр даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры НАН Беларусі

(Паступіў у рэдакцыю 08.07.2014)

Адным з вызначэнняў білінгвізму (двухмоўя) у лінгвістыцы з’яўляецца «валоданне дзвюма мовамі і папераменнае іх выкарыстанне ў залежнасці ад умоў моўных зносін» [15, с. 4]. Між тым «унікальнасць беларускай мовы і моўнай сітуацыі ў Беларусі праяўляецца перш за ўсё ў тым, што беларуская мова з’яўляецца сёння адзінай славянскай мовай, якая нават на сваёй этнічнай тэрыторыі функцыянуе і развіваецца выключна ва ўмовах блізкароднаснага двухмоўя і з’яўляецца толькі адной з дзяржаўных моў» [11, с. 260].

Пры білінгвізме валоданне няроднай мовай (як, зрэшты, і роднай) можа быць глыбокім або павярхоўным, таму ў залежнасці ад гэтага білінгвізм падзяляюць на поўны (пры аднолькавым валоданні дзвюма мовамі) і няпоўны (чалавек адной мовай валодае ў меншай ступені). Такім чынам, калі, напрыклад, рускі можа на бытавым узроўні зразумець, што сказаў украінец ці беларус, то ён з’яўляецца біглотам. Аднак гэтага недастаткова, калі размова ідзе пра літаратуру: павярхоўнае веданне мовы тут не забяспечвае глыбокага разумення іншамоўнага твора. У такім выпадку «пад двухмоўем трэба разумець такую ступень актыўнага валодання індывідам, акра-мя асноўнай, другой мовай, якая забяспечыць яму паўнацэннае ўспрыманне мастацкага твора, напісанага на гэтай (другой) мове. Паўнацэнна ўспрымаць – гэта значыць не толькі разумець сэнс твора, але і атрымліваць ад прачытанага эстэтычнае задавальненне» [14, с. 38].

Спрыяльныя ўмовы для свайго развіцця білінгвізм атрымаў у былым СССР, дзе руская мова з’яўлялася сродкам міжнацыянальных зносін, ёю шырока карысталіся ў дзяржаўных установах, на прадпрыемствах, у быце, вывучалі ў школах. Праз рускую мову ішло знаёмства са здабыткамі су-светнай культуры і літаратуры, і яна служыла пасрэдніцай пры знаёмстве іншых народаў з лепшы-мі ўзорамі нацыянальных літаратур. Так, напрыклад, Ч. Айтматаў пісаў на кіргізскай і рускай мовах і перакладаў свае аповесці з кіргізскай на рускую. На рускую мову перакладалі ўласныя творы асецінскі пісьменнік Н. Джусойты, азербайджанскія празаікі Анар і Ч. Гусейнаў. Асецінец К. Хетагураў часцей пісаў па-руску, чым па-асецінску. Айні пісаў на ўзбекскай і таджыкскай мо-вах, Гафуры – на татарскай і башкірскай, Э. Капіеў – на аварскай і рускай, М. Ібрагімбекаў – на азербайджанскай і рускай, І. Друцэ – на малдаўскай і рускай і г. д.

Але і раней пісьменнікі карысталіся дзвюма мовамі. Напрыклад, А. Міцкевіч пісаў па-польску і па-французску. Пісалі па-французску і вядомыя рускія паэты В. Традзьякоўскі, А. Кантэмір, А. Пушкін, Ф. Цютчаў. Украінскія пісьменнікі Т. Шаўчэнка, І. Катлярэўскі, Марка Ваўчок пісалі і па-руску, В. Кабылянская, І. Франко, Леся Украінка – таксама па-руску, а яшчэ і па-нямецку.

«У цяперашні час для Беларусі характэрны білінгвізм, пры якім мова дзесяцімільённай нацыі, у параўнанні з рускай, аб’ектыўна мае несупастаўляльна меншыя магчымасці функцыянавання, часткова ці поўнасцю страчвае рад сфер. У выніку гэтага праяўляецца і двухкультур’е» [20, с. 66]. У нашым бікультурным грамадстве, пры жорсткай кан’юнктуры кніжнага рынку, літаратура на рускай мове мае большую перавагу, тыражы беларускамоўных выданняў далёка адстаюць ад рускамоўных, што таксама ў пэўнай ступені аказвае ўплыў на распаўсюджанне мастацкага перакладу.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 84: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

84

І ў беларускай літаратуры здаўна былі пісьменнікі, якія пісалі на дзвюх або нават трох мовах: С. Будны, А. Рымша – на беларускай, польскай і лацінскай мовах, А. Рыпінскі, У. Сыракомля, Я. Чачот, В. Каратынскі – на беларускай і польскай. В. Дунін-Марцінкевіч выкарыстоўваў бе-ларускую і польскую мову адначасова ў адным і тым жа творы. Польскай і беларускай мовамі карысталіся таксама Я. Лучына, А. Гурыновіч і Ф. Багушэвіч, А. Гурыновіч і Я. Лучына пісалі яшчэ і па-руску. На рускай мове пачынаў сваю творчасць Я. Колас, на польскай – Я. Купала.

Многія сучасныя літаратары пішуць на дзвюх мовах, а тыя, што карыстаюцца ў мастацкай творчасці выключна беларускай мовай, свабодна валодаюць рускай і міжволі (а калі трэба, то свядома) дапускаюць у тэкстах русізмы. Пры гэтым, усведамляючы неабходнасць шырокай па-пулярызацыі сваіх твораў як сярод айчынных, так і замежных чытачоў, садзейнічаюць стварэнню перакладаў на рускую мову.

Так, В. Казько, цвёрда ўпэўнены ў тым, што «толькі сам аўтар арыгінала можа данесці да рускага чытача ўсе нюансы тэксту» [19, с. 393], пераклаў на рускую мову шэраг сваіх твораў, у якім першай была аповесць «Суд у Слабадзе» – у аўтаперакладзе «Судный день». Прычынай узнікнення названага перакладу стаў сам матэрыял задуманай аповесці, а ўмовай – білінгвізм пісьменніка.

В. Казько, нарадзіўшыся ў Беларусі, доўгі час жыў у Сібіры, і сваю творчую дзейнасць распа-чаў на рускай мове. Аповесць пра Беларусь «Суд у Слабадзе» ён пачаў пісаць на беларускай мове, адначасова перакладаючы яе на рускую. «Гэтым і тлумачыцца вельмі заўважная розніца руска-га і беларускага варыянтаў – «Судного дня» і «Суда ў Слабадзе», – я лічу іх варыянтамі адной аповесці, таму што, перакладаючы той ці іншы кавалак з адной мовы на другую, не мог рабіць гэту працу механічна», – адзначыў пісьменнік [19, с. 392]. Упэўніцца ў сказаным можа дапамагчы супастаўляльны аналіз арыгінала і перакладу аповесці. Возьмем наступны сказ:

Вельмі ж здаровая, ядраная была раніца, хоць ты сам ідзі ў скокі, як тое цялё на поплаве, хоць сам на злом галавы ляці па гэтым зіхатлівым ад роўнага ранішняга сонца садзе, збірай з травы расу, як у вір, кідайся ў застылую пад плотам прахалоду і бадзёрасць, залезь на яблыню, пакаштуй яшчэ няспелых – скулы верне, – але такіх прываблівых яблыкаў [6, с. 8].

На першы погляд гэта фраза здаецца вельмі простай, звычайнай і штодзённай. Пісьменнік імкнецца як мага дакладней перадаць карціну, якая стаіць у яго перад вачамі, і захапіць чытача тым пачуццём, якое валодае ім. Канечне, прастата гэта ўяўная, бо трэба мець чуллівую душу і раз-вітое пачуццё роднай мовы, каб так «празрыста» апісаць, як свеціць ранішняе сонца і зіхаціць раса. З’ява, перажытая мастаком, выступае як бы ў новай якасці, робіцца больш яркай і глыбокай. Інакш мастацкі тэкст не выконваў бы сваю рэферэнцыйную функцыю – функцыю адлюстраван ня знешняга свету. Ці магчыма захаваць гэта ў перакладзе?

Уж очень здоровым и чистым было утро, и хотелось самому, взбрыкивая, пуститься по оси-янному ровным утренним солнцем саду, спутать паутину, раскиданную за ночь в траве пауком, сбить с трав росу, разогнать застоявшуюся у забора упругую прохладу и свежесть, забраться на яблоню, поесть ещё незрелых оскомистых путинок [9, с. 8].

Перадаючы не столькі канкрэтныя словы, колькі агульны сэнс, В. Казько захаваў у сваім тэксце мастацкую вобразнасць, настраёвасць і яркую дэталь – «застылую пад плотам прахалоду і бадзё-расць». Пісьменнік заўсёды выбірае дэталь, якая характарызуе не толькі з’яву, але і самога аўтара. Сапраўдная дэталь пакідае пачуццё свежасці і нечаканасці, прайшоўшы праз душу пісьменніка, яна здаецца адначасова звычайнай і арыгінальнай і мае ў сабе адбітак аўтарскай індывідуальна сці. Та му такая дэталь заўсёды застаецца інварыянтнай пры перакладзе, асабліва аўтарскім, бо хто, як не сам аўтар, можа зразумець усю важнасць трапнай дэталі, захаваць і перанесці яе ў іншамоў-ны варыянт свайго твора.

Вялікую ролю ў мастацкім творы адыгрываюць таксама моўныя дэталі, якія «дапамагаюць убачыць і зразумець сутнасць характару, вобраза ... у адпаведнасці з аўтарскай задумай» [1, с. 13]. Ахарактарызаваць персанаж перадачай яго мовы можна фразеалогіяй, манерай размовы, зместам таго, што ён гаворыць, або падтэкстам, які схаваны за вымаўленай персанажам фразай. Вось як Казько характарызуе вясковага дзядзьку з дапамогай яго гаворкі:

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 85: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

85

– Мяркуй сам, па-партызанску мяркуй: ці можна гадаў праз красны ход пускаць. Гэта па-першае. Па-другое, вушы развяжы, паслухай, цяміш, якое там мора народу б’ецца, па кавалачку іх паганыя душы там расцягаюць…[6, с. 60].

Важней за ўсё захаваць манеру размовы героя пры перакладзе. Паглядзім, як гэта робіць пісьменнік:

– Суди сам, партизанской головой суди: можно ли гадов через красный вход пускать? Это одно. Другое – уши развяжи, послухай. Чуешь, как море там бьется, по шматку их поганые души раздерут. Люду-то, люду… [9, с. 36].

Для таго, каб найбольш дакладна перадаць асаблівасці беларускай гаворкі, В. Казько ўжывае крэалізацыю. З яе дапамогай пісьменнік уносіць у пераклад наступны дыялог:

– Чули?– Чули.– Бачили?– Бачили. Пудов на пять, а мо, и болей. Он? [9, с. 62].Гэты дыялог з’яўляецца абсалютна варыябельным элементам твора і да яго можна было б

знайсці рускамоўны эквівалент, аднак аўтар палічыў мэтазгодным пакінуць яго без змен для таго, каб надаць твору нацыянальны каларыт.

В. Казько, перакладаючы аповесць на рускую мову, закранаў не толькі яе мікрастылістыку, а змяняў і макраструктуру твора, пра што сам адзначыў наступнае: «З рускага “Суднага дня” ў мяне выпаў … аўтарскі ліст (можа, і больш таго), дзе гаварылася пра перабудову ўкладу жыцця невялікага беларускага гарадка, пра наступаючую на гэты гарадок індустрыялізацыю. Мне пада-лося, што рускаму чытачу гэта не цікава» [19, с. 393].

Стылістычная скіраванасць тэксту перакладу другой аповесці В. Казько «Цвіце на Палессі груша» тая ж самая. Толькі тут ужо пісьменнік не апускаў пэўныя элементы твора, а наадварот, дзе-нідзе ўносіў дадатковыя эпізоды ці пашыраў некаторыя выказванні, як, напрыклад, наступнае:

… ён толькі здагадваецца пра музыку слова [6, с. 180].… он только догадывается, догадывается о музыке слова, о его криничной свежести и жи-

вотворящей силе [10, с. 80].Пашыраючы і ўдакладняючы выказванне, пісьменнік ужывае слова-крэаліт, як у наступным

прыкладзе:У красавіку ж зноў прыпалі халады [6, с. 183].Но в начале апреля снова ударили заморозки, припали туманы и холода [10, с. 82].Час ад часу Казько таксама пераносіць у рускамоўны тэкст сваёй аповесці такія беларускія сло-

вы, як буслы (аисты), немко (немой) і інш. У пэўнай ступені гэта – вынік білінгвізму пісьменніка і бікультурнасці акаляючага яго асяроддзя, што спрыяе перакладу, уплывае на з’яўленне ў ім элементаў мовы арыгінала і перакрыжаванне пры перакладзе дзвюх моўных структур з дапамо гай калькавання і крэалізацыі.

Аднак мастацкі білінгвізм мае псіхалагічную і эстэтычную абумоўленасць, калі іншамоўныя элементы ў творы з’яўляюцца стылістычным сродкам стварэння мастацкага вобраза. Як заўважае А. Гіруцкі, «у гэтым выпадку іх ужыванне абумоўліваецца не ўласна пісьменніцкім білінгвізмам, калі мець на ўвазе дасканалае валоданне пісьменнікам дзвюма мовамі, а законамі мастацкай творчасці, адлюстраванай у творы аб’ектыўнай рэчаіснасцю» [2, с. 8].

Разам з тым пераклады В. Казько пацвярджаюць яго думку пра тое, што «шматварыянтнасць пры аўтарскім перакладзе непазбежная. Бо пераклад аўтара – гэта заўсёды працяг яго працы з рукапісам, гэта працяг напісання, працяг стварэння, а яно бясконцае» [19, с. 393].

Падобнай з’яўляецца пазіцыя азербайджанскага празаіка Ч. Гусейнава, які пераклаў на рускую мову свой раман «Магамед, Мамед, Маміш». У час працы над перакладам пісьменнік паглыбляў і дапісваў тэкст, у выніку чаго «нарадзіўся, па сутнасці, не пераклад, а новы арыгінал» [19, с. 404]. Уласны вопыт падштурхнуў Ч. Гусейнава да высновы, што праца над аўтарскім перакладам дае магчымасць, захаваўшы нацыянальныя рысы арыгінала, дадаць да яго нешта новае, узбагаціць свежымі фарбамі і «развіць тэкст да ступені новага, іншамоўнага арыгінала» [19, с. 406]. У нейкай

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 86: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

86

меры пацвярджэннем сказанаму з’яўляюцца пераклады іншых беларускіх празаікаў: В. Іпатавай, В. Хомчанкі, А. Карпюка, Л. Прокшы.

Перакладаючы ўласную аповесць «Вузялок Святагора», В. Іпатава час ад часу карысталася магчымасцю «аздобіць» твор новай, больш яркай дэталлю, пашырыць пэўныя эпізоды, даць больш падрабязную псіхалагічную характарыстыку героя. Як, напрыклад, у наступным урыўку:

Цяпер, стоячы ў пад’ездзе, Віня зайздросціла сабе – той, далёкай, бесклапотнай, якая прымала усё як належнае. Цяпер яна пасталела – і няўжо пасталенне нясе з сабой толькі горыч? [3, с. 24].

Сейчас, стоя в теплом подъезде, она вспоминала это утро с горьким сожалением. Сожалела об утраченном равновесии, о счастье того мгновения, но она не понимала, что именно мучает ее, почему воспоминания о серо-стальном блеске воды среди кустов ивняка, о запахе мятой тра-вы, о едва ощутимом тепле встающего солнца вызвало у нее сейчас чувство утраты? Что она утратила, она не понимала, но было ей холодно и неуютно, хотя батареи дышали жаром, и спину начинало припекать. Она стояла одна в тишине гулкого подъезда, чувствуя себя одинокой и по-терянной [4, с. 26].

Кожны беларускі пісьменнік раней ці пазней сутыкаецца з праблемай перадачы ў іншамоўным тэксце беларускіх нацыянальных рэалій або моўных асаблівасцей. У малой ступені, але ўсё ж закранула гэта і пераклад В.Іпатавай, дзе ёсць два такія выпадкі. У першым пісьменніцы спа- трэбілася перадаць асаблівасць гаворкі вясковай жанчыны, захаваўшы ў перакладзе гукавую ад-метнасць мовы-крыніцы:

– Не палохайся, дзіця… [3, с. 68].– Не пугайся, дзитя… [4, с. 62].У другім выпадку, палічыўшы неабходным ужыць у рускамоўным тэксце беларускія словы-

крэаліты, пісьменніца дала ім тлумачэнні наступным чынам:Видятся ей просторные, затененные столетними березами дороги, на которые в мае осы-

паются толстые коричневые хрущи, видятся лесные чащи, где над мшистыми серыми кочками поднимаются кусты с буйными сизыми ягодами, собирают их бабы, с опаской ступая по болоту, боясь ведьминого дурману, и ягоды те называют дурницами.

У зносцы:Хрущи – майские жуки (бел.).Дурница – голубика (бел.) [4, с. 81].Разам з тым В. Іпатава ўжыла беларускае слова «буйными» замест рускага «крупными» ягадамі,

якое ў рускай мове мае іншы сэнс і можа выклікаць неразуменне чытача. Думаецца, што гэта хут-чэй за ўсё несвядомая памылка, выкліканая зноў-такі білінгвізмам, а перанесеныя ў рускамоўны тэкст беларускія словы надаюць аўтаперакладу нацыянальны каларыт.

Сваё апавяданне «Дваццаць хвілін з Немезідай» В. Іпатава перакладала ў цэлым блізка да тэк-сту арыгінала, напрыклад:

Крык «За што?» – гэта сляпы, атавістычны крык, які чалавек кідае ночы і цьмянаму жаху, які гняздзіцца ў ягонай крыві. Заўсёды ёсць – «За што?». Заўсёды за віной ідзе расплата [3, с. 268].

Крик «За что?» – слепой крик, который человек бросает навстречу ужасу и ночи, которые прячутся в его крови. Всегда есть – «За что?» Всегда за виной идет расплата [5, с. 48].

Разам з тым пісьменніца карысталася магчымасцю ўнесці ў свой твор пэўныя змены – даць больш шырокае апісанне, тлумачэнне нейкай з’явы, унесці падрабязнасць, як у наступным вы-падку:

Удавой я не хачу застацца [3, с. 246].Я не должна еще раз остаться вдовой. По всем законам подлости такого быть не может.

Снаряд не ложится в одно и то же место дважды… [5, с. 7].Падобныя змены ніяк не ўплываюць на ідэю і змест твора. Хутчэй за ўсё яны ўносяцца аўтарам

у пераклад для таго, каб зрабіць тэкст больш пераканаўчым, насычаным дэталямі і дадаць яму больш мастацкай дасканаласці і вобразнасці.

На нашу думку, пераклады Іпатавай з’яўляюцца перакладнымі варыянтамі арыгіналаў, таму што змены, унесеныя пісьменніцай, закранаюць толькі мікрастылістыку твораў, пакідаючы ня-зменнымі структуру, форму, змест і ідэю.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 87: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

87

Блізкая манера перакладу назіраецца і ў В. Хомчанкі. Свае апавяданні «Завіруха» і «Салдат» ён таксама падвяргаў пры перакладзе нязначным для агульнага сэнсу і зместу твораў зменам:

– Не бойся. Мяне ў вагоне нарадзілі ў час эвакуацыі – і нішто. А яна ў раддоме [16, с. 251].– Не бойся, у меня братан в вагоне родился во время эвакуации, и ничего. А она – в роддоме

[18, с. 80].У перакладзе апавядання «Салдат» пісьменнік апусціў адзін невялікі эпізод, у іншых выпад ках

перакладаў блізка да тэксту арыгінала, напрыклад:Ён жыў яшчэ армейскім жыццём, думаў па-армейску, усё параўноўваў з арміяй. і вось калі пры-

гадалася свая ваенная машына, то падумаў і пра сённяшні самазвал. Яго непрыемна кальнула , калі ўспомніў, як стаяў на абочыне. Ён падняўся і пайшоў у аўтапарк [17, с. 3].

Он жил еще армейской жизнью, думал по-армейски, все сравнивал с армией. Вспомнил свой многотонный тягач, который нынче получил, и о том, как стоял с ним на обочине. Подумал – поднялся и пошел в автопарк [18, с. 85].

Кароткае апавяданне прачытваецца ад пачатку і да канца ў лічаныя хвіліны. Таму яго цэль-насць і адзінства стылю набываюць асабліва вялікае значэнне. Няскладная фраза ці недапраца-ваны эпізод, якія могуць «згубіцца» ў вялікім творы (аповесці ці рамане), у апавяданні будуць прыцягваць увагу і псаваць агульнае ўражанне ад твора. Гэта і прымушае пісьменніка лішні раз вывяраць сваё апавяданне пры перакладзе, а сукупнасць тэхнічных прыёмаў пры гэтым вызнача-ецца пастаўленымі аўтарам задачамі.

Тыя ж прынцыпы перакладу існуюць у раманах «Урок любві і нянавісці» Л. Прокшы і «Вер-шалінскі рай» А. Карпюка.

Л. Прокша, відавочна, імкнуўся да найбольшай адэкватнасці перакладу, карыстаючыся разам з тым магчымасцю ўдасканаліць свой твор. Возьмем невялікі ўрывак з арыгінала і перакладу:

Грыцко адскочыў, як апантаны, і, заціснуўшы зубы да скрыгату, націснуў спускаючы кручок парабелума. Куля прабіла падлогу. Відаць, баючыся, каб не выпусціць наступную кулю ў матку, як вар’ят, кінуўся вон з хаты. Бандэраўцы – за ім [12, с. 33].

Грицко отшатнулся и, не помня себя, нажал спуск пистолета. Пуля угодила в пол. Испугав-шись случайного выстрела, Грицко вышел из избы. Его дружки молча последовали за ним [13, с. 39].

Пісьменнік змяніў мікрастылістыку выказвання з мэтай мастацкага ўдасканалення, але пры гэтым страцілася псіхалагічная матывіроўка ўчынку героя, што было б папрокам для прафесійнага перакладчыка. Аднак, паколькі перакладаў сам аўтар, давядзецца згадзіцца з такой зменай, бо на тое была аўтарская воля.

Дзеянне ў рамане «Урок любві і нянавісці» адбываецца ў Польшчы, таму твор насычаны поль-скай лексікай. У арыгінале польскім словам даваліся тлумачэнні ў дужках – у мастацкім тэксце або ў зносках:

Вестка аб прыездзе Стэфана на «урлёп» (адпачынак)… [12, с. 44].– А вунь вуяшэк Тэафіль ідзе!Зноска:Вуяшэк – дзядзька (польск.) [12, с. 45].– Затое ў вас шаржа вышэйшая…Зноска:Шаржа – чын, званне (польск.) [12, с. 50].У перакладзе пісьменнік апускаў гэтыя словы, падбіраючы ім адпаведныя сінонімы ў рускай

мове:Известие о приезде Стефана в отпуск… [13, с. 50].– А вон дядя Теофил идет [13, с. 51].– А у вас звание выше [13, с. 67].У перакладзе Л. Прокша даў тлумачэнні толькі назвам пэўных беларускіх або польскіх

арганізацый, якія сапраўды могуць аказацца незразумелымі ці ўвогуле невядомымі для рускіх чытачоў, напрыклад:

Они создадут два белорусских «правительства» в Эмиграции – БЦР и БНР!

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 88: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

88

Зноска:Белорусская центральная рада и Белорусская народная рада [13, с. 87].Падобныя тлумачэнні сустракаюцца ў арыгінале і перакладзе рамана А. Карпюка «Вершалінскі

рай», дзеянне ў якім адбываецца ў заходнебеларускай вёсцы, таму твор насычаны паланізмамі, германізмамі і дыялектызмамі. Між тым у арыгінальным тэксце гэтым лексічным адзінкам не да-юцца тлумачэнні, хаця некаторыя з іх могуць быць незразумелымі нават для беларускіх чытачоў. У аўтаперакладзе тыя ж словы ў некаторых выпадках перакладаюцца адразу на рускую мову:

… тымпэндам мяне клічце [7, с. 45].… зовите сразу меня [8, с. 44].… выстраіцца ўсім у калейку [7, с. 52].… стать в очередь [8, с. 51].Іншы раз А. Карпюк, перакладаючы свой твор, тлумачыць, на яго думку, незразумелыя рус-

камоўным чытачам словы ў зносках, напрыклад:Кроме надежд и скудных злотых…Зноска:Злотый – основная денежная единица в Польше [7, с. 47].– Нехай уже гицли на нем ездят!Зноска:Гицель – жулик, бродяга (нем.) [8, с. 57].Аднак галоўнай адметнай рысай перакладу А. Карпюка з’яўляецца тое, што ў ім значна бляк не

і збядняецца нацыянальны каларыт, бо аўтар не заўсёды перадае існуючыя ў арыгінале асабліва сці народнай гаворкі:

– Звіні, Альяшку, чалавек божы, звіні! Маладая яна яшчэ ў мяне зусім, ды надто дасціпная! От, усё ёй, дурненькуй, трэбо ведаць, перапытаць!.. Такая ўжэ ўдалася!.. Манечка, што табе я казала дома? Ці я цябе не вучыла, і што ты мне абяцала?! Звіні, айцец ілья, не крыўдуй на малое! [7, с. 87].

– Прости, Альяшок, божий человек! Прости ее, маленькая она у меня еще, да очень уж шустрая! Всё ей надо знать, все выпытать! Что я дома тебе говорила? – понизив голос, выгова-ривала она дочке. – Как тебя учила?.. Прости, отец, не обижайся! [8, с. 87].

Уласцівы арыгіналу народны размоўны стыль выказвання ў перакладзе знікае. Магчыма, так ад-бываецца тады, калі аўтар проста лічыць гэта непатрэбным, або таму, што пісьменнік не знаходзіць адпаведныя дыялектныя словы ці формы слоў у рускай мове.

А. Яскевіч слушна адзначыў: «Калі для рускай літаратурнай мовы, што развівалася па класіч-ным узоры, фундаментам паслужыла найбагацейшая царкоўнаславянская кніжнасць, а народныя элементы трансфармаваліся больш інтэнсіўна ў перыяды росту нацыянальнай свядомасці, дык у бе ларускіх умовах, у выніку перарванага гістарычнымі абставінамі такога магістральнага шля-ху, асновай літаратурнай мовы паслужыла вуснае дыялектнае слова… Вынікам гэтых паляр на адметных працэсаў і з’явілася такая вялікая розніца ў стылёвых шкалах» [21, с. 152–153], што ў сваю чаргу, безумоўна, уплывае на выбар сродкаў для перакладу і яго стылістычную скірава-насць ва ўмовах сучаснага беларуска-рускага білінгвізму.

Літаратура

1. Гардзіцкі, А. Пра майстэрства дэталі / А. Гардзіцкі – Мінск: Навука і тэхніка, 1989. – 70 с.2. Гируцкий, А. А. Белорусско-русский художественный билингвизм: Типология и история, языковые процессы /

А. А. Гируцкий; ред. П. П. Шуба. – Минск: Университетское, 1990. – 175 с.3. іпатава, В. Дваццаць хвілін з Немезідай: аповесць, апавяданні / В. Іпатава. – Мінск: Мастац. літ., 1981. – 270 с.4. Ипатова, О. Узелок Святогора: повесть, рассказы / О. Ипатова; пер. с бел. автора и И. Маткаримова. – М.: Мол.

гвардия, 1986. – 239 с.5. Ипатова, О. Двадцать минут с Немезидой / О. Ипатова; пер. с бел. автора // Неман. – 1981. – № 9. – С. 6–23.6. Казько, В. Суд у Слабадзе / В. Казько. – Мінск: Мастац. літ., 1978. – 270 с.7. Карпюк, А. Вершалінскі рай: аповесць / А. Карпюк. – Мінск: Мастац. літ., 1974. – 366 с.8. Карпюк, А. Вершалинский рай: роман-быль / А. Карпюк; пер. с бел. автор. – Мінск: Мастац. літ., 1986. – 351с.9. Козько, В. Судный день / В. Козько; пер. с бел. автор // Дружба народов. – 1977. – № 12. – С. 3–95.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 89: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

10. Козько, В. Цветет на Полесье груша / В. Козько; пер. с бел. автор // Дружба народов. – 1979. – № 6. – С. 77–118.11. Лукашанец, А. А. Праблемы сучаснага беларускага словаўтварэння / А. А. Лукашанец. – Мінск: Беларус. навука,

2013. – 315 с.12. Прокша, Л. Урок любві і нянавісці: раман / Л. Прокша. – Мінск: Мастац. літ., 1990. – 240 с.13. Прокша, Л. Уроки любви и ненависти: роман / Л. Прокша; пер. с бел. автор. – М.: Сов. писатель, 1988. – 240 с.14. Рагойша, В. П. Проблемы перевода с близкородственных языков: Белорусско-русско-украинский поэтический

взаимоперевод / В. П. Рагойша. – Минск: БГУ, 1980. – 183 с.15. Розенцвейг, В. Ю. Языковые контакты: лингвистическая проблематика / В. Ю. Розенцвейг. – Л.: Наука. Ленингр.

отд-ние, 1972. – 80 с.16. Хомчанка, В. Завіруха / В. Хомчанка // Выбранае. – Мінск: Мастац. літ., 1975. – С. 251–259.17. Хомчанка, В. Салдат / В. Хомчанка // ЛіМ. – 1967. – 19 верас. – С. 3–4.18. Хомченко, В. Друзья мои солдаты / В. Хомченко; пер. с бел. автора // Неман. – 1970. – № 2. – С. 82–89.19. Художественный перевод. Проблемы и суждения: сб. статей / сост. Л. Аннинский. – М.: Известия, 1986. – 457 с.20. Чарота, И. Перевод в условиях двуязычия / И. Чарота // Литература и перевод: проблемы теории / Междунар.

встреча ученых и писателей, Москва, 27 февр. – 1 мар. 1991 г. / сост. П. М. Топер, В. Х. Ганиев. – М.: Прогресс; Литера, 1992. – С. 65–69.

21. Яскевіч, А. Сумежжа: мова, пераклад, вытокі прозы / А. Яскевіч. – Мінск: Мастац. літ., 1994. – 253 с.

N. V. YAKAVENKA

CREATIVE TRANSLATION IN CONDITIONS OF THE BELARUSIAN-RUSSIAN BILINGUAL SITUATION

Summary

Author of the article analyzes works of such Belarusian prose writers as V. Kaz’ko, O. Ipatova, V. Khomchenko, A. Karpyuk, L. Proksha by the way of comparison their original and translated texts.

Conclusions have been made that the creative bilingualism is determined by psychological and aesthetic factors. Components from other language in creations are the stylistic means to form the artistic image and to mirror the objective

reality.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 90: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

90

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

Права

УДК 349.2:656.2

В. М. ЛЮДВіКЕВіЧ

ПРАБЛЕМЫ ПРАВАРАЗУМЕННЯ І ЗАКАНАДАЎЧАГА РЭГУЛЯВАННЯ ДЫСЦЫПЛІНЫ ПРАЦЫ

Баранавіцкі дзяржаўны ўніверсітэт

(Паступіў у рэдакцыю 26.11.2013)

У навуковай і практыка-арыентаванай літаратуры прадстаўлены розныя падыходы да вызна-чэння сутнасці дысцыплінарнай адказнасці працаўнікоў. Аднак агульнапрызнаным з’яўляецца мер каванне аб тым, што дысцыплінарная адказнасць працаўнікоў – гэта від юрыдычнай адказнасці і важны сродак забеспячэння дысцыпліны працы.

У гэтай сувязі адзначым, што глава 13 Працоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь рэгулюе пытанні дысцыпліны працы, у тым ліку ў артыкуле 193 вызначае яе паняцце: «працоўная дысцыпліна – гэта абавязковае для ўсіх працаўнікоў падначаленне ўсталяванаму працоўнаму распарадку і належнае выкананне сваіх абавязкаў» [1]. Варта адзначыць, што назва згаданай главы і азначэнне працоўнай дысцыпліны не з’яўляюцца ўдалымі з прычыны наступнага.

Артыкул 53 Працоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь называе абавязкі працаўнікоў, сярод якіх указаны абавязак «падпарадкоўвацца правілам унутранага працоўнага распарадку, іншым даку-ментам, якія рэгламентуюць пытанні дысцыпліны працы» [1].

Артыкул 197 Працоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь не размяжоўвае падначаленне працоў-наму распарадку і выкананне абавязкаў і ўсталёўвае, што дысцыплінарным праступкам з’яўляецца невыкананне ці неналежнае выкананне працаўніком сваіх працоўных абавязкаў [1]. Такім чынам, артыкулам 193 Кодэкса дапушчана некаторая недакладнасць, якую, па меркаванні аўтара гэтага артыкула, неабходна ўстараніць.

У навуцы працоўнага права традыцыйна лічылася, што «працоўная дысцыпліна» – найбольш агульнае паняцце, якое ўключае розныя віды дысцыплін, напрыклад, выканальніцкую, канструк-тарскую, эканоміі сыравіны і матэрыялаў і іншыя.

Так, Г. Б. Шышко адзначае, што «працоўная дысцыпліна – паняцце найбольш шырокае і ўклю-чае і вытворчую, і тэхналагічную» [2]. Адначасова Г. Б. Шышко прапанаваў азначэнні тэр мінаў «выканальніцкая дысцыпліна» і «дысцыпліна працы», якія ахопліваюцца агульным тэрмінам «пра цоўная дысцыпліна».

Па меркаванні Г. Б. Шышко, «выканальніцкая дысцыпліна – гэта своечасовае і кваліфікаванае выкананне загадаў …указанняў, прадпісанняў кіраўнікамі, спецыялістамі і ўзначаленымі імі ка-лектывамі арганізацый» [2]. «Дысцыпліна працы не абмяжоўваецца своечасовай яўкай на працу, выкананнем працягласці ўсталяваных перапынкаў, ухіленнем ад прагулаў… Яна складаецца так-сама з добрасумленнага, творчага стаўлення кожнага працаўніка да сваіх абавязкаў і непарыўна злучана з высокапрадукцыйнай працай» [2].

Аднак аналіз беларускага заканадаўства аб працы і замежнага вопыту рэгулявання дысцыплі-ны працы патрабуе сур’ёзнага перагляду такіх традыцыйных поглядаў.

Дэкрэтам Прэзідэнта Рэспублікі Беларусь № 29 ад 26 ліпеня 1999 года ўсталяваны дадат ко-выя меры, накіраваныя на ўдасканаленне працоўных адносін, умацаванне «працоўнай і выка-наль ніцкай дысцыпліны» [3]. Пункт 2.10. Дэкрэта прадугледжвае дадатковыя падставы датэр-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 91: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

91

мі но вага скасавання кантракта па ініцыятыве наймальніка, такія як незабеспячэнне належнай пра цоўнай дысцыпліны падпарадкаваных, а таксама ўтойванне фактаў парушэння імі працоўнай і вы канальніцкай дысцыпліны або непрыцягненне без паважлівых прычын вінаватых да ўсталя-ва най заканадаўствам адказнасці за такія парушэнні. Пунктам 7 на дзяржаўныя органы, а таксама дзяржаўныя арганізацыі ўскладзены абавязак разглядаць пытанні пра ўзровень працоўнай і вы-канальніцкай дысцыпліны не радзей аднаго разу ў паўгоддзе [3]. Такім чынам, у Дэкрэце Прэ зі-дэнта Рэспублікі Беларусь ужываюцца тэрміны «працоўная дысцыпліна» і «выканальніцкая дыс-цыпліна».

Дырэктыва Прэзідэнта Рэспублікі Беларусь № 1 ад 11 сакавіка 2004 года «Пра меры па ўма-цаванні грамадскай бяспекі і дысцыпліны» таксама аперыруе тэрмінамі «працоўная дысцыпліна» і «выканальніцкая дысцыпліна» [4]. Так, у Дырэктыве адзначаецца, што на многіх прадпрыем-ствах існуе нізкі ўзровень працоўнай і выканальніцкай дысцыпліны; устанаўліваецца залежнасць ацэнкі кіраўніка ад узроўню працоўнай і выканальніцкай дысцыпліны працаўнікоў, патрабаванне скасавання кантракта з кіраўнікамі за незабеспячэнне належнай працоўнай і выканальніцкай дыс-цыпліны падпарадкаваных.

З вышэйуказанага вынікае, што паняцці «працоўная дысцыпліна» і «выканальніцкая дыс цып-ліна» нятоесныя, і другое паняцце не ахопліваецца першым.

Выяўленая калізія ў заканадаўстве нашай дзяржавы дапаўняецца пунктам 2 артыкула 55 Пра-цоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь, які сярод абавязкаў наймальніка пры арганізацыі працы пра-цаўнікоў называе забеспячэнне працоўнай і вытворчай дысцыпліны. Пункт 2 часткі 1 артыкула 53 Кодэкса ўжывае тэрмін «дысцыпліна працы» [1].

На нашу думку, выяўленая супярэчнасць можа быць скасавана шляхам змены назвы главы 13 Працоўнага кодэкса. Варта замяніць тэрмін «працоўная дысцыпліна» на тэрмін «дысцыпліна пра цы». Дысцыпліна працы складаецца з розных відаў дысцыплін: працоўнай, выканальніцкай, вытворчай і іншых і, такім чынам, з’яўляецца больш шырокім паняццем. Несумненна, такія змены ў Працоўным кодэксе запатрабуюць выразнага размежавання пералічаных тэрмінаў і іх заканадаў-чага вызначэння, аднак будуць спрыяць уніфікацыі і паслядоўнасці беларускага заканадаўства пра дысцыпліну працы.

Неабходнасць паказаных вышэй змен у прававым рэгуляванні дысцыпліны працы пацвяр-джаецца і практыкай замежных заканадаўцаў.

Так, Працоўны кодэкс Рэспублікі Казахстан змяшчае главу 6 «Працоўны распарадак. Дыс-цып ліна працы» [5]. Аднак у згаданай главе азначэння дысцыпліне працы не даецца і адначасова ў ар тыкуле 70 ужываецца тэрмін «працоўная дысцыпліна».

Большую паслядоўнасць пры рэгуляванні дысцыпліны працы выявіў заканадавец Туркменіста-на. У Працоўны кодэкс Туркменістана ўключана глава Х «Дысцыпліна працы» [5]. Артыкулам 160 аналізуемага Кодэкса дысцыпліна працы азначаецца як «абавязковае для ўсіх працаўнікоў падна-чаленне правілам паводзін, вызначаным у адпаведнасці з працоўным заканадаўствам Туркменіста-на, працоўным пагадненнем, калектыўным пагадненнем». Прадугледжана, што дысцыпліна працы забяспечваецца стварэннем неабходных сацыяльна-эканамічных і арганізацыйна-тэхнічных умоў для працы, метадамі стымулявання і заахвочвання да добрасумленнай працы, ужываннем мер спагнання да нядобрасумленных працаўнікоў. Таксама ўсталяваны абавязак працадаўцы ствараць умовы, неабходныя для выканання працаўнікамі дысцыпліны працы [5].

Паняцце «дысцыпліна працы» характэрна і для Працоўнага кодэкса Расійскай Федэрацыі [5]. Кодэкс у артыкуле 189 вызначае дысцыпліну працы як абавязковае для ўсіх працаўнікоў паднача-ленне правілам паводзін, вызначаным Кодэксам, іншымі федэральнымі законамі, калектыўным пагадненнем, лакальнымі нарматыўнымі актамі, працоўным пагадненнем. Пры гэтым усталявана, што працадаўца абавязаны ў адпаведнасці з працоўным заканадаўствам і іншымі нарматыўнымі прававымі актамі, якія змяшчаюць нормы працоўнага права, калектыўным пагадненнем, лакаль-ны мі нарматыўнымі актамі, працоўным пагадненнем ствараць умовы, неабходныя для выканання працаўнікамі дысцыпліны працы [5].

Такім чынам, улічваючы замежны вопыт, традыцыйнае разуменне дысцыпліны як абавязковае падначаленне ўсталяваным правілам [6] і з мэтай упарадкавання заканадаўства аб дысцыпліне

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 92: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

92

працы мэтазгодна назву главы 13 Працоўнага кодэкса выкласці ў новай рэдакцыі «Дысцыпліна працы». Неабходна таксама змяніць назву і змест артыкула 193 Працоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь.

«Артыкул 193. Паняцце і забеспячэнне дысцыпліны працы.Дысцыпліна працы – абавязковае для ўсіх працаўнікоў падначаленне правілам паводзін, вы-

значаным дзеючым Кодэксам, іншымі нарматыўнымі прававымі актамі, працоўным пагадненнем.Дысцыпліна працы забяспечваецца стварэннем неабходных сацыяльна-эканамічных і арганіза-

цыйна-тэхнічных умоў шляхам заахвочвання да працы, ужывання мер дысцыплінарнай адказнасці. Наймальнік абавязаны ствараць умовы, неабходныя для выканання працаўнікамі дысцыпліны

працы».Значэнне ўсталявання адпаведных правіл паводзін пераацаніць складана, паколькі, як спра вяд-

ліва пісаў Джузэпэ Мадзіні – італьянскі палітык, публіцыст і крытык, «дзейнічаць без правіл – самы цяжкі і самы стомны занятак у свеце» [7].

Што датычыцца непасрэдна самога паняцця дысцыплінарнай адказнасці, то яно ў Працоўным кодэксе Рэспублікі Беларусь не замацавана. Па гэтай прычыне навукоўцамі прапанаваны розныя вызначэнні згаданага паняцця, у тым ліку, і ў пазітыўным значэнні.

Так, В. С. Венедыктаў – прыхільнік канцэпцыі пазітыўнай адказнасці, вызначае працоўную юрыдычную адказнасць «як адмысловы прававы стан суб’ектаў працоўнага права, які вынікае з нарматыўных прадпісанняў, накіраваны на забеспячэнне рэалізацыі суб’ектыўных правоў і аба-вяз каў у працоўных і цесна з імі злучаных праваадносінах». Пры гэтым В. С. Венедыктаў адзна-чае, што «прававы стан суб’ектаў працоўнага права характарызуецца не толькі правамернымі ці супрацьпраўнымі паводзінамі, але і абавязкам – даць справаздачу ў сваіх дзеяннях ці бяздзейнасці па забеспячэнні выканання юрыдычных абавязкаў у працоўных праваадносінах» [8].

Расійскі навуковец Ю. М. Палятаеў таксама лічыць, што «адказнасць выступае, першым чы-нам і галоўным чынам, у яе агульным, пазітыўным значэнні – як адказнае стаўленне да сваіх аба-вязкаў». Негатыўную дысцыплінарную адказнасць Ю. М. Палятаеў схільны вызначаць як абавя зак працаўніка адказаць перад працадаўцам за ўчынены дысцыплінарны праступак і панесці тыя меры ўздзеяння, якія змяшчаюцца ў дысцыплінарных санкцыях [9].

Такое разуменне адказнасці, па нашым меркаванні, можна ахарактарызаваць як залішне шы-рокае, паколькі яно складаецца з наступстваў і супрацьпраўных, і правамерных паводзін, што не адпавядае пазіцыі заканадаўцы пра падставу адказнасці, якой з’яўляецца правапарушэнне.

Для беларускіх вучоных у большай ступені характэрна разуменне дысцыплінарнай адказнасці як выніку здзяйснення дысцыплінарнага праступку. Так, Г. Б. Шышко вызначае такую адказнасць як законную форму ўздзеяння на парушальнікаў працоўнай дысцыпліны, якая прадугледжвае ад казнасць працаўніка перад наймальнікам за дысцыплінарны праступак. У гэтым аспекце, па мер каванні названага навукоўца, «гэта і абавязак прыцягваемага да дысцыплінарнай адказнасці працаўніка зведаць неспрыяльныя наступствы ў выглядзе маральна-прававога асуджэння або аб-межаванняў асабістага, арганізацыйнага ці маёмаснага парадку» [2]. Такім чынам, Г. Б. Шышко адносіць да зместу адказнасці і форму ўздзеяння, і абавязак працаўніка зведаць неспрыяльныя наступствы праступку. Відавочна, што такі абавязак у працаўніка ўзнікае ў момант здзяйснення дысцыплінарнага праступку, а ўздзеянне на працаўніка бярэ свой пачатак з яго прыцягнення да адказнасці. Адначасова ўяўленне пра адказнасць як пра адмысловы юрыдычны абавязак адпавя-дае агульнатэарэтычнаму разуменню адказнасці і ўяўляе безумоўную цікавасць.

Аналагічнае вызначэнне дысцыплінарнай адказнасці прыведзена і ў навучальнай літаратуры [10]. Як абавязак працаўніка вызначае дысцыплінарную адказнасць і вядомы беларускі вучоны

С. А. Абрамовіч: «абавязак працаўніка, які ўчыніў праступак, адказаць за здзейсненае ім працоўнае правапарушэнне». Пры гэтым дысцыплінарная адказнасць мяркуе законную форму ўздзеяння на парушальнікаў працоўнай дысцыпліны, якая накладаецца наймальнікам за дысцыплінарны пра-ступак [11].

А. А. Кавалёва – беларускі навуковец, даследчык праблем дыферэнцыяцыі дысцыплінарнай адказнасці, пад дысцыплінарнай адказнасцю разумее «адзін з відаў працоўна-прававой адказнасці, прававыя адносіны ў рамках працоўнага пагаднення паміж працаўніком і наймальнікам, у якіх

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 93: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

93

адзін бок – працаўнік, які здзейсніў дысцыплінарны праступак, абавязаны зведаць прадугле-джаныя працоўным заканадаўствам неспрыяльныя наступствы, а другі бок – наймальнік, што ва-лодае дысцыплінарнай уладай, мае права прымяніць меры дысцыплінарнага спагнання і (ці) уз-дзе ян ня» [12]. Варта адзначыць, што адносіны адказнасці не ўзнікаюць адначасова з уз нікненнем дысцыплінарнай адказнасці, якая злучана са здзяйсненнем правапарушэння. Для ўз нік нення пра-ваадносін адказнасці неабходна выяўленне праступку і ўзнікненне актыўнасці най мальніка, на-кіраванай на прыцягненне парушальніка да адказнасці.

А. А. Грэчанкоў адзначае, што «з улікам найноўшага заканадаўства Рэспублікі Беларусь ды-цыплінарную адказнасць можна вызначыць як абавязак працаўніка адказаць перад наймальнікам за дысцыплінарны праступак і панесці тыя меры ўздзеяння, якія існуюць у дысцыплінарных санк цыях працоўнага права» [13]. Падобны пункт гледжання адлюстраваны і ў апошніх працах А. А. Грэчанкова, дзе адначасова адзначаецца, што дысцыплінарная адказнасць, з’яўляючыся са-мастойным, спецыфічным відам юрыдычнай адказнасці, мае наступныя асаблівасці: абумоўлена наяўнасцю працоўных адносін; наступае, як правіла, перад наймальнікам; злучана з ужываннем так званых дэлегаваных санкцый, сэнс якіх складаецца ў выкарыстанні іх не органам дзяржавы, а наймальнікам [14].

У спецыяльнай літаратуры можна сустрэць і найбольш вузкае разуменне дысцыплінарнай адказнасці. Па меркаванні некаторых аўтараў, дысцыплінарная адказнасць – гэта ўжыванне мер такой адказнасці. Так, заслужаны юрыст Рэспублікі Беларусь К. І. Кенік лічыць, што дыс-цыплінарная адказнасць «складаецца з прымянення ўпаўнаважанай службовай асобай наймальні-ка дысцыплінарнага спагнання да працаўніка, які здзейсніў дысцыплінарны праступак» [15]. Такое азначэнне ахоплівае толькі адну стадыю дысцыплінарнай адказнасці – яе рэалізацыю, якая сапраўды злучана з ужываннем мер адказнасці.

Аналагічнае азначэнне дысцыплінарнай адказнасці дае расійскі навуковец П. С. Бутаў: «ужы-ван не да вінаватага працаўніка ў парадку і на ўмовах, прадугледжаных працоўным заканадаў-ствам, дысцыплінарных спагнанняў у выглядзе пазбаўленняў асабістага ці арганізацыйнага ха-рактару» [16].

Такім чынам, большасць аўтараў мяркуюць, што адказнасць варта разумець як суб’ектыўны юрыдычны абавязак працаўніка зведаць неспрыяльныя наступствы ўчынення дысцыплінарнага праступку, што адпавядае агульнатэарэтычным уяўленням пра юрыдычную адказнасць у нега тыў-ным аспекце.

У сувязі з выкладзеным і з прычыны адсутнасці ў Працоўным кодэксе Рэспублікі Беларусь па-няцця дысцыплінарнай адказнасці мэтазгодна артыкул 197 Кодэкса выкласці ў наступнай рэдакцыі:

«Артыкул 197. Дысцыплінарная адказнасць.Дысцыплінарная адказнасць – гэта суб’ектыўны абавязак працаўніка зведаць прадугледжа ныя

працоўным заканадаўствам неспрыяльныя наступствы здзяйснення ім дысцыплінар на га пра-ступку.

Дысцыплінарная адказнасць узнікае ў сувязі са здзяйсненнем супрацьпраўнага вінаватага не-выканання ці неналежнага выканання працаўніком сваіх працоўных абавязкаў (дысцыплінарнага праступку) і рэалізуецца з дапамогай ужывання да яго мер дысцыплінарнага спагнання і мер дыс-цып лінарнага ўз дзеяння».

Акрамя таго, аўтар артыкула лічыць мэтазгодным назву главы 13 Працоўнага кодэкса выкласці ў новай рэдакцыі «Дысцыпліна працы», а таксама змяніць назву і змест артыкула 193 Працоўнага кодэкса Рэспублікі Беларусь.

Літаратура

1. Трудовой кодекс Республики Беларусь : Закон Респ. Беларусь, 26 июля 1999 г., № 296-З : в ред. Закона Респ. Беларусь от 05.01.2013 г. // Консультант Плюс : Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2013.

2. Шишко, Г. Б. Дисциплина труда на произвостве / Г. Б. Шишко. – Минск : Регистр, 2008. – 136 с.3. О дополнительных мерах по совершенствованию трудовых отношений, укреплению трудовой и исполнитель-

ской дисциплины : Декрет Президента Респ. Беларусь, 26 июля 1999 г., № 29 : в ред. Декрета Президента Респ. Беларусь

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 94: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

от 13.02.2012 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2013.

4. О мерах по укреплению общественной безопасности и дисциплины : Директива Президента Респ. Беларусь, 11 марта 2004, № 1 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2013.

5. Законодательство стран СНГ [Электронный ресурс] / СоюзПравоИнформ. – Минск, 2013. – Режим доступа: http://www.spinform.ru. – Дата доступа: 25.09.2013.

6. Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов ; под ред. Н. Ю. Шведовой. – 15-е изд. – М. : Рус. яз., 1984. – 797 с.7. Жемчужины мысли / сост. А. А. Жадан. – 3-е изд., пераб. и доп. – Минск : Беларусь, 1991. – 447 с.8. Венедиктов, В. С. Теоретические проблемы юридической ответственности в трудовом праве / В. С. Венедиктов. –

Харьков : Науч.-произв.-коммерч. фирма «Консум», 1996. – 156 с.9. Полетаев, Ю. Н. Правопорядок и ответственность в трудовом праве : дис. … д-ра юрид. наук : 12.00.05 /

Ю. Н. Полетаев ; Моск. гос. юрид. акад. – М., 2001. – 61 с.10. Трудовое право : учеб. / В. И. Семенков, Г. А. Василевич, Г. Б. Шишко [и др.] ; под общ. ред. В. И. Семенкова. –

4-е изд. перераб и доп. – Минск : Амалфея, 2011. – 768 с.11. Абрамович, С. А. Дисциплинарная и материальная ответственность / С. А. Абрамович [и др.] ; под общ. и науч.

ред. К. Л. Томашевского. – Минск :Агенство В. Гревцова, 2007. – 252 с.12. Ковалева, Е. А. Единство и дифференциация правового регулирования дисциплинарной ответственности ра-

ботников (на основе законодательства Республики Беларусь и Российской Федерации о транспорте) / Е. А. Ковалева. – Минск : Дикта, 2006. – 152 с.

13. Юридическая ответственность : проблемы теории и практики : сб. науч. тр. / Акад. МВД Респ. Беларусь ; ред. : В. А. Кучинский, Э. А. Саркисова. – Минск, 1996. – 115 с.

14. Греченков, А. А. Трудовое право : учеб. пособие / А. А. Греченков. – Минск : Адукацыя і выхаванне, 2013. – 376 с.15. Кеник, К. И. Дисциплинарная ответственность : основания и виды / К. И. Кеник // Судовы веснік. – 2012. –

№ 1. – С. 41–45.16. Бутов, П. С. Совершенствование материальных и процедурно-процессуальных норм о применении дисципли-

нарной ответственности работников по трудовому праву Российской Федерации: дис. … канд. юрид. наук : 12.00.05 / П. С. Бутов ; Челяб. гос. ун-т. – Челябинск, 2005. – 232 с.

O. N. LUDVIKEVICH

DISCIPLINE OF wORK AND DISCIPLINARY RESPONSIBILITY OF wORKERS: PROBLEMS OF UNDERSTANDING AND LEGISLATIVE REGULATION

Summary

Article is devoted to an actual legal problem which is the disciplinary responsibility as to means of maintenance of work discipline of workers. Taking into account the newest legislation and foreign experience of regulation of the work discipline the question on a parity of concepts of work discipline and labour discipline has been considered.

Theoretical understanding of a disciplinary responsibility as the special subjective duty of the worker arising in connection with making by him of any proved offence has been made.

Author of the article believes that it is expedient to add the Labour code of the Republic of Belarus with article making definition of the disciplinary responsibility.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 95: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

95

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

УДК 342.723:[608.1:575:612.6.05]

Е. В. ПЕРЕПЕЛИЦА

ЭТИКО-ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ СУРРОГАТНОГО МАТЕРИНСТВА

Национальный центр законодательства и правовых исследований Республики Беларусь

(Поступила в редакцию 22.07.2014)

С начала 1990-х годов в Республике Беларусь стабильно сокращается численность населе-ния. О демографическом кризисе свидетельствует тенденция превышения смертности над рож-даемостью. Одной из главных причин депопуляции является ухудшение здоровья населения, а так же такой его составляющей, как репродуктивное здоровье. Государство предпринимает меры, на прав ленные на охрану здоровья. Большие надежды на улучшение демографической ситуации в Бе ларуси связываются с применением такого вида вспомогательных репродуктивных техноло-гий (далее – ВРТ), как суррогатное материнство. Оно позиционируется как один из способов обес-печения конституционных прав на охрану здоровья, материнство. Однако юридическое оформле-ние и практика использования этой технологии связаны с нарушением этических барьеров и ума-лением тех незыблемых ценностей, которые лежат в основе перечисленных прав. Эти серьезные проблемы остаются нерешенными в отечественной правовой доктрине и законодательстве, что обусловливает необходимость их анализа.

О возрастающих темпах убыли населения свидетельствуют статистические данные. На 12 ян-варя 1989 года численность населения Республики Беларусь составляла 10 151,8 тыс. человек, на 16 февраля 1999 года – 10 045, 2, в 2010 году – 9499,9, в 2011 году – 9481,2, в 2012 году – 9465,1, на 1 января 2014 года – 9468,1 тыс. человек [1]. По расчетам демографов, «в течение десяти лет, с 1990 по 2009 год, население Беларуси сократилось на 600 тыс. человек. Это численность пример-но десяти административных районов Беларуси, или больше, чем численность г. Гомеля, второго по величине города в стране» [2]. Ухудшение демографической ситуации определяется по такому критерию, как старение населения. Последняя по времени перепись показала, что в 2009 году в Беларуси доля лиц в возрасте 65 лет и старше составляла 14,2 %. В 2012 году этот показатель был равен 14% [3]. По данным Национального статистического комитета, «в 2014 году 14 % жителей страны (или каждый седьмой) находятся в возрасте старше 65 лет. Подобные демографические процессы привели к тому, что нагрузка на население трудоспособного возраста пожилыми людьми достигла максимального значения со времен Великой Отечественной войны. На начало 2014 года на 1000 человек населения в трудоспособном возрасте приходилось 403 человека в возрасте стар-ше трудоспособного, в 2009 году – 359 человек» [4]. Согласно международным критериям, насе-ление, в котором численность лиц в возрасте 65 лет и старше превышает 7 %, считается старым.

Государство предпринимает большие усилия для преодоления демографического кризиса, включая комплекс организационно-правовых и социально-экономических мер, направленных на стабилизацию численности населения, охрану материнства и детства, стимулирование рождае-мости, укрепление здоровья. Совершенствуется система правовых гарантий и социальных льгот семьям в связи с рождением и воспитанием детей. Благодаря принимаемым мерам отмечаются по-ложительные сдвиги в динамике рождаемости. Но это не дает оснований для слишком большого оптимизма. Последний был бы неоправданным ввиду нарастающих темпов депопуляции и отно-сительной устойчивости суммарного коэффициента воспроизводства населения на уровне ниже минимума, обеспечивающего простой режим воспроизводства.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 96: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

96

Непосредственное влияние на уровень рождаемости в его соотношении с уровнем смертности, в том числе среди граждан, находящихся в трудоспособном возрасте, оказывает состояние здо-ровья населения и такая его важнейшая составляющая, как репродуктивное здоровье. Всемирная организация здравоохранения определяет его как «отсутствие заболеваний репродуктивной сис-темы, нарушения ее функций и/или процессов в ней» [5]. Для репродуктивного здоровья населе-ния Беларуси характерен высокий уровень абортов, чрезвычайно высокий уровень заболеваемо-сти среди беременных женщин, бесплодные браки [6]. Эти проблемы приобрели в Республике Беларусь социально-демографическое значение. Ощутим дефицит полностью здоровых женщин, находящихся в репродуктивном возрасте, что дает основания для признания их важнейшим ресур-сом восполнения человеческого потенциала Беларуси. Особую остроту имеет проблема бесплодия или утраты фертильности.

Фертильность (от латинского fertilis – плодородный, плодовитый) понимается как «репро-дуктивная способность; способность организма производить жизнеспособное потомство» [7]. Статистика свидетельствуют об ухудшении здоровья белорусской нации по этому показателю [6]. Согласно данным Министерства здравоохранения Республики Беларусь, 14,5–15 % супружеских пар не способны к естественному зачатию [8]. Если учесть, что многие совместно проживающие мужчины и женщины предпочитают не вступать в официальный брак, а также то обстоятельство, что далеко не все случаи бесплодия фиксируются, то реальные масштабы данной проблемы ока-жутся еще большими. Высказывается предположение, что общее количество пар, не способных иметь детей, составляет не менее 20 % [8].

Проблема бесплодия отнесена в современной медицине к числу актуальных. Для ее решения разрабатываются и применяются терапевтические и хирургические методы, а также ВРТ, включая искусственную инсеменацию, экстракорпоральное оплодотворение (далее – ЭКО), суррогатное материнство. ВРТ открыли перспективы преодоления различных форм бесплодия. Новым шагом на пути к лечению этого тяжелого недуга стало суррогатное материнство, признаваемое много-обещающим в плане улучшения демографической ситуации.

Надо сказать, что старение населения и другие тенденции, свидетельствующие о демографиче-ском неблагополучии, характерны для многих современных стран. Но отнюдь не все государства, которые столкнулись с аналогичными проблемами, считают приемлемым способом их решения суррогатное материнство. Его полные запреты действуют во Франции и Швеции. В Германии, ко-торая считается одним из лидеров по критерию старения населения, установлена уголовная ответ-ственность за любую попытку осуществить имплантацию человеческого эмбриона женщине, го-товой отказаться от своего ребенка после его рождения. В Австрии, Израиле и Канаде суррогатное материнство допускается только на некоммерческой основе. Установлены серьезные ограничения для использования этой технологии в Греции, Испании, Нидерландах, Норвегии.

В национальной правовой системе данный вид ВРТ был закреплен в 2006 году после внесения изменений в Кодекс Республики Беларусь о браке и семье (далее – КоБС) [9]. Суррогатное мате-ринство получило подробную регламентацию в Законе Республики Беларусь «О вспомогательных репродуктивных технологиях» от 7 января 2012 года (далее – Закон о ВРТ) [10]. Закон Республики Беларусь «О государственных пособиях семьям, воспитывающим детей» от 29 декабря 2012 года усилил государственные гарантии по социальной защите суррогатного материнства [11].

Согласно статье 52 КоБС, матерью ребенка, рожденного суррогатной матерью, признается жен-щина, заключившая с суррогатной матерью договор суррогатного материнства [9]. Предусмотрена возможность оказания услуг по данному договору как на возмездной, так и на безвозмездной ос-нове. Суррогатное материнство определено как вид ВРТ, заключающийся в соединении сперма-тозоида и яйцеклетки, изъятой из организма генетической матери, или донорской яйцеклетки вне организма женщины, развитии образовавшегося в результате этого соединения эмбриона, даль-нейшем переносе данного эмбриона в матку суррогатной матери, вынашивании и рождении ею ребенка [10]. Суррогатная мать – это женщина, которая по одноименному договору вынашивает и рождает ребенка, не являющегося носителем ее генотипа.

С точки зрения отечественной правовой доктрины и законодательства допустимость вмеша-тельства в репродуктивные процессы человека признана априорной. Прогрессивным шагом счи-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 97: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

97

тается законодательное закрепление свободы человека распоряжаться своим телом и его физиоло-гическими способностями. Юридическое сообщество в большинстве своем убеждено в прогрес-сивности и уникальности такой новации законодательства, как суррогатное материнство [12, с. 5]. Статьи о нем, публикуемые в отечественных правовых изданиях, как правило, предваряются пра-возащитной риторикой. Не подвергается сомнению то, что этот метод оказания медицинской по-мощи служит решению задачи повышения рождаемости, а значит – благу общества и государства.

Потребность в данной правовой новации объясняется тем, что «рождение ребенка суррогатной матерью дает возможность женщине, генетический материал которой используется при зачатии, реализовать право на материнство (курсив наш. – Е. П.), являющееся естественным личным правом каждой женщины» [13, с. 116]. Однако в риторике о пользе суррогатного материнства вне поля зрения оказывается нечто весьма существенное, без чего данный способ поддержки материн-ства и охраны здоровья лишается своего смысла.

Материнство – дар передачи жизни – это естественное, биологическое, природное свойство женщины. Способность к вынашиванию и рождению ребенка либо есть, либо ее нет. Если женщи-на лишена этой способности или утратила ее вследствие каких-либо причин, ее нельзя подарить, продать или передать другому человеку. На этом зиждется неизменность смысла материнства. Право на материнство абсолютно и неотъемлемо. Будучи незыблемой ценностью, материнство не должно служить средством для достижения какой-либо, даже самой благой, цели и незаменимо никакими суррогатами. В толковых, энциклопедических и философских словарях слово суррогат (от лат. surrogates) трактуется как предмет или продукт, поставленный вместо другого, являющийся, по некоторым свойствам, его заменой. Использование этого понятия по отношению к неодушев-ленным предметам корректно, тогда как по отношению к человеку и его природным свойствам – некорректно и унизительно. Поэтому так противоестественно звучат термины «временная мама», «наемная мать», «заменяющее материнство», «суррогатная мать». Та форма, которую материнство получает в суррогатном материнстве, а именно как возмездной или безвозмездной услуги, свиде-тельствует о восприятии его уже не как ценности как таковой, а скорее как средства, призванно-го обеспечить определенный перечень прав. Суррогатное материнство широко распространено в мире. Но это еще не свидетельствует о том, что изменились сам смысл и значение материнства. Можно говорить лишь об эволюции представлений о нем, попытках искажения естественной при-роды вещей и попрании тех незыблемых онтологических оснований и этических барьеров, без которых были бы невозможны существование и развитие человечества.

Как показал опыт разработки и принятия законодательства о суррогатном материнстве в Рес-публике Беларусь, во главу угла были поставлены в основном медицинские и юридические кри-терии его допустимости, тогда как этические критерии оставлены без рассмотрения. В этой связи возникает принципиальный вопрос: что происходит с материнством и здоровьем как ценностя ми, когда они служат средством для обеспечения соматических и репродуктивных прав?

Правовую науку интересует юридическое содержание суррогатного материнства, а именно ка-тегориальная принадлежность договора о суррогатном материнстве, а также правовые последствия его исполнения. Эти аспекты, конечно, имеют большое значение для предотвращения возможных юридических коллизий. В смысле реализации прав участников соответствующих отношений пра-вовая регламентация суррогатного материнства в Беларуси, в отличие от многих стран, пожалуй, безупречна. Трудно оспорить эту безупречность с точки зрения создания самых благоприятных условий для реализации программ суррогатного материнства. Согласно части 1 статьи 21 Закона о ВРТ, «договор суррогатного материнства заключается между суррогатной матерью и генетиче-ской матерью или женщиной, воспользовавшейся донорской яйцеклеткой, в письменной форме и подлежит нотариальному удостоверению» [10]. В отличие от многих государств, в юрисдикции которых установлен иной порядок (включая, например, Россию, где суррогатная мать имеет пре-имущественное право на рожденного ею ребенка), белорусское законодательство пошло по пути отмены презумпции материнства по рождению в интересах защиты прав генетических родителей. Вопрос о том, кто есть истинная мать, решен однозначно: суррогатная мать не признается матерью рожденного ею ребенка. Она обязана передать ребенка после его рождения супругам-заказчикам, генетической матери или женщине, воспользовавшейся донорской яйцеклеткой. Законодательство

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 98: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

98

в полной мере следует данному подходу. В этой части оно оценивается как «очень удачное и чет-кое, не позволяющее сторонам договора уклониться от исполнения взятых на себя обязательств: например, не передать или не принять ребенка» [14]. Дополнительной гарантией защиты прав заказчиков, ожидающих ребенка, является исключение возможности оспаривания материнства ре-бенка, рожденного суррогатной матерью [9]. Однако в таком случае возникает дилемма: что есть материнство и по какому набору признаков оно является ценностью?

Необходимо отметить, что подходы, аналогичные отечественному, используются законода-тельством Республики Казахстан и Украины. Это во многом объясняет приток и в эти страны, и в Беларусь так называемых «суррогатных» туристов из стран, где суррогатное материнство за-прещено и находится вне правового поля. Однако услуги белорусских суррогатных матерей более предпочтительны для граждан иных государств ввиду их более низкой цены: «Средний гонорар суррогатной матери в Беларуси 15 тыс. долларов» [15]; «В России цена таких услуг может до-стигать 50 тыс. долларов, в Украине − 35 тыс. долларов» [16]. Случаи заключения договоров суррогатного материнства с иностранными гражданами в Беларуси не контролируются. Ввиду делегирования прав на рожденного ребенка заказчикам и возможности для лиц, не способных к естественному зачатию, стать генетическими родителями, спрос на услуги белорусских сур-рогатных матерей, в том числе со стороны иностранных граждан, растет. Но оправдано ли это в аспекте защиты материнства как конституционной ценности?

В соответствии со статьей 7 Закона «О государственных пособиях семьям, воспитывающим детей» от 29 декабря 2012 года суррогатным матерям назначаются пособия по беременности и ро дам [11]. Таким образом, суррогатная мать имеет право и на пособие по материнству, и на воз-мещение услуг по договору суррогатного материнства, если он заключен на возмездной основе. Очевидно то, что в итоге государство несет двойные потери, связанные с расходами на пособия и с возможными потерями репродуктивно здоровых женщин. Создается абсурдная ситуация, ког-да государственная поддержка оказывает отрицательное воздействие на материнство как ту цен-ность, которая находится под его защитой.

Нельзя не признать, что распространение данной технологии может способствовать появ-лению специфического слоя женщин, которые будут вынашивать детей на основании договора суррогатного материнства целенаправленно и это станет для них работой. В отдельных государ-ствах суррогатное материнство стало процветающим бизнесом и рутинной, хотя и высокотехно-логичной, процедурой. В Индии в одной из клиник репродуктивной медицины такие услуги стоят «30 тысяч долларов, из которых суррогатной матери достается 8 тысяч. Учитывая, что около трети населения Индии живет за чертой бедности, то женщин, готовых рожать детей для других, более чем достаточно» [17].

Согласно статье 22 Закона «О вспомогательных репродуктивных технологиях», суррогатной матерью может быть женщина, состоящая в браке, в возрасте от 20 до 35 лет, не имеющая ме-дицинских противопоказаний к суррогатному материнству, имеющая ребенка [10]. В перечень требований, которые предъявляются к суррогатной матери, входят дееспособность, надлежащее выполнение обязанностей опекуна, ряд иных юридических критериев. Но главный критерий, предъявляемый к суррогатной матери, – это репродуктивное здоровье, способность вынашива-ния беременности [18]. Техническая возможность суррогатного материнства основана на ЭКО, проведение которого связано с гормональной гиперстимуляцией овуляции. Человеческий орга-низм устроен так, что при попытках имплантации любых чужеродных ему объектов он пытается их отторгнуть. На этапе вживления эмбриона организм женщины рассматривает плодное яйцо не иначе как чужеродное тело, которое должно быть отторгнуто. Хотя не исключена успешная пересадка эмбриона с первой попытки, упомянутая реакция отторжения не исключается. Для ее преодоления и прикрепления оплодотворенной яйцеклетки к стенке матки женщины гормональ-ная стимуляция может неоднократно повторяться. В медицинской литературе приводятся доказа-тельства о большой вероятности угрозы развития онкологических заболеваний и иных побочных эффектов названных процедур. Негативное влияние ЭКО на состояние здоровья подтверждено многочисленными исследованиями: «В программах ЭКО присутствует возможность возникнове-ния ряда грозных осложнений, которые могут иметь разные степени выраженности: от легкой,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 99: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

99

которая практически не нуждается в терапии, до тяжелой, угрожающей жизни пациентки» [19]; «Женщины, которые пережили ЭКО в юном возрасте, отнесены в группу риска рака груди» [20]. Если оставить в стороне те права, которыми опосредуется суррогатное материнство (на личную жизнь, соматические права), то результатом и следствием исполнения услуг, оказываемых сурро-гатной матерью по одноименному договору, для женщины может стать ущерб ее здоровью. Ввиду данного риска издержки, связанные с необходимостью последующего лечения, могут оказаться неэквивалентными той компенсации, которую получает суррогатная мать от исполнения договора суррогатного материнства. Таким образом, посредством суррогатного материнства обеспечива-ется право бесплодной женщины на охрану здоровья, но нарушается право на охрану здоровья суррогатной матери. Эта проблема конкуренции защищаемых ценностей была и остается в отече-ственном праве без рассмотрения.

Опасность технологии суррогатного материнства, как правило, полностью исключается. Удоб-но считать, что названные риски не подкреплены в достаточной степени научными данными. Но польза этой технологии также научно не доказана. Не изучен ни в теоретическом, ни в прак-тическом смысле весь диапазон последствий применения суррогатного материнства, его влияние на здоровье.

Таким образом, суррогатное материнство нельзя рассматривать в отрыве от реальной демо-графической ситуации, в которой находится Республика Беларусь. Несмотря на кажущуюся поль-зу, применение этой технологии может ухудшить состояние здоровья населения, пополнив и без того растущий дефицит репродуктивно здоровых женщин. Внедрение суррогатного материнства (как обусловленного потребностью защиты прав на материнство и охрану здоровья) редуцирует ценность материнства. Материнство отождествляется с услугой, которую можно оказать наряду с прочими услугами. Удобно думать, что данный вид ВРТ обусловлен потребностями обеспе-чения репродуктивных прав, и тем самым мы решаем демографические проблемы. Но эффект, который привносит легализация этой технологии в Беларуси, свидетельствует о том, что аргу-менты, приводимые в пользу суррогатного материнства, базируются на очень серьезных заблуж-дениях. Правовое регулирование данного вида ВРТ, оцениваемое как прогрессивное, уникальное и удачное, создает беспрепятственный доступ к услугам белорусских суррогатных матерей для иностранных граждан. В свою очередь в результате применения этого легального способа стать родителями для бездетных супружеских пар могут возникнуть новые демографические угрозы.

Литература

1. Численность населения Республики Беларусь [Электронный ресурс] // Национальный статистический комитет Республики Беларусь. – Режим доступа: http://belstat.gov.by/perepis-naseleniya/perepis-naseleniya-1999-goda/tablichnye-dannye/chislennost-naseleniya-respubliki-belarus/. – Дата доступа: 20.06.2014.

2. Шахотько, Л. П. Динамика численности и структуры населения Беларуси / Л. П. Шахотько // Основные вы-зовы демографической безопасности: сходства и различия в Молдове и Беларуси; отв. ред. Г. А. Палади. – Кишинев : Штиинца, 2010 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://demoscope.ru/weekly/2011/0469/analit01.php. – Дата до-ступа: 15.06.2014.

3. Демографический ежегодник Республики Беларусь: статистический сборник. – Минск, 2012 [Электронный ре-сурс]. – Режим доступа: http://www.belstat.gov.by. – Дата доступа: 24.06.2014.

4. Население Беларуси постепенно стареет // Сов. Белоруссия. – 2014. – 24 июня. – № 117. – С. 6.5. Репродуктивное здоровье // Всемирная организация здравоохранения [Электронный ресурс]. – Режим доступа:

http://www.who.int/topics/reproductive_health/ru/index. html. – Дата доступа: 02.07.2014.6. Об утверждении Национальной программы демографической безопасности Республики Беларусь на 2011–2015

го ды: Указ Президента Респ. Беларусь, 11 авг. 2011 г., № 357: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 12.09.2012 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф. [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2014.

7. Фертильность // Глоссарий. ru. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.glossary.ru/cgi-bin/gl_sch2.cgi?RUlwyor;tuxy. – Дата доступа: 01.07.2014.

8. В Беларуси каждая пятая пара бесплодна [Электронный ресурс]. – Режим доступа:http://www.health.ej.by/health/2014/05/13/v_belarusi_kazhdaya_pyataya_para_besplodna.html. – Дата доступа : 27.06.2014.

9. Кодекс Республики Беларусь о браке и семье: Кодекс Респ. Беларусь, 9 июля 1999 г., № 278-З: в ред. Закона Респ. Беларусь 30.12.2011: с изм., внесенными Законом Респ. Беларусь от 07.01.2012 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф. [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2014.

10. О вспомогательных репродуктивных технологиях: Закон Респ. Беларусь, 7 янв., 2012 г., № 341-З // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф. [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2014.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 100: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

11. О государственных пособиях семьям, воспитывающим детей: Закон Респ. Беларусь, 29 дек. 2012 г., № 7-З // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф. [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2014.

12. Самойло, В. Г. Юридическая природа и условия заключения договора суррогатного материнства / В. Г. Самойло. – Минск: Право и экономика, 2011. – 67 с.

13. Байбороша, Н. С. Суррогатное материнство как способ реализации репродуктивных прав: конституционные основы / Н. С. Байбороша // Вестн. Конституционного Суда Республики Беларусь. – 2009. – № 3. – С. 115–124.

14. Пильченко, А. Суррогатное материнство. Какие имеются различия в правовом регулировании в Республике Бе-ларусь и Российской Федерации / А. Пильченко // Юридическая газета. – 2013. – 24 янв. – № 2. – С. 10.

15. Чужая ноша не тянет // Сов. Белоруссия. – 2013. – 31 янв. – № 4. – С. 7.16. Суррогатное материнство в Беларуси: помощь или бизнес [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.

open.by/country/30762. – Дата доступа: 07.07.2014.17. В Индии есть «детские фермы», где нищие женщины вынашивают детей для иностранцев [Электронный ре-

сурс]. – Режим доступа: http://www.factroom.ru/facts/52013. – Дата доступа: 08.07.2014.18. Об утверждении перечня медицинских показаний и противопоказаний к суррогатному материнству, порядок

и объем медицинского обследования суррогатной матери, генетической матери и их супругов: постановление Совета Министров Респ. Беларусь, 14 сент. 2006 г., № 71 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология Проф. [Электронный ре-сурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2014.

19. Щербакова, Л. Н. Синдром гиперстимуляции яичников в программе экстракорпорального оплодотворения. Кли-ническое течение и репродуктивные потери : автореф. дис. … канд. мед. наук : 14.01.01 / Л. Н. Щербакова ; Моск. гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. – М., 2010; Научная б-ка диссертаций и авторефератов [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/sindrom-giperstimulyatsii-yaichnikov-v-programme-ekstrakorporalnogo-oplodotvoreniya-kliniche. – Дата доступа: 18.07.2014.

20. ЭКО и онкологические заболевания [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.nedug.ru/news/%D0%BF%D0%BE%D0%BF%D1%83%D0%BB%D. – Дата доступа: 07.07.2014.

E. V. PERAPIALITSA

SURROGACY: LEGAL REGULATION AND ETHICAL BARRIERS

Summary

There is a discussion about approaches underlying the legislative regulation of surrogacy in Belarus which presented in the article.

Author sets up the problem of needs to appeal to the ethical criteria when analyzing norms governing relations surrogacy.Also problems concerning to elimination of the internal contradictions and conflicts of values associated with the Institute

of Law have been elucidated.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 101: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

101

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

эканоМіка

УДК 339.9(476+510)

Ю. А. ЖУРАВЛЕВ

ВНЕШНЕЭКОНОМИЧЕСКИЕ СВЯЗИ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ И КИТАЙСКОЙ НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ

Институт экономики НАН Беларуси

(Поступила в редакцию 11.03.2014)

Взаимоотношения между Республикой Беларусь и КНР были установлены в 1992 году. За этот период экономические и политические связи между двумя странами постоянно развиваются. Президент Республики Беларусь А. Г. Лукашенко посетил КНР семь раз, высшие чиновники КНР также участвовали в визитах в Республику Беларусь для укрепления взаимоотношений и предо-ставления связанных кредитов на общую сумму более 16 млрд долл. США.

В настоящее время реализуется ряд экспортных контрактов в таких областях, как космос, авто-матизированные системы управления, разработка специального программного обеспечения, радио-локации и радиоэлектронной борьбы.

За период сотрудничества с Китайской Народной Республикой в военно-технической сфере заключено свыше 200 контрактов на сумму более 370 млн долл. США, выполнено контрактов на сумму свыше 220 млн долл. США.

Если ранее наша страна продавала в Китай слегка модернизированную советскую военную технику и вооружение, то в последнее десятилетие ситуация кардинально изменилась. При не-посредственном участии Беларуси в китайской армии появились системы управления, контроля, связи и разведки. Белорусской стороной были переданы КНР технологии тяжелых шасси для ракет и создано совместное предприятие по производству такой техники СП «Sanjian – Volat» [1].

Важным направлением совместного сотрудничества также является работа над реализацией проекта сухопутного транспортного коридора между Азией и Европой. Для решения поставлен-ной цели министры Республики Беларусь и КНР встречались в Вильнюсе на форуме по развитию транспорта и логистики между Европой и Азией. На встрече была подписана Декларация о созда-нии транспортного коридора «Восток–Запад» через Беларусь, Россию, Казахстан и Китай.

Товаропроводящая сеть Республики Беларусь в КНР представлена совместным предприя ти-ем «Санцзян-Волат компания Лтд», представительством ЗАО «Белорусская калийная компания», ООО «Белнефтехим Шанхай трейдинг», «Белмет (Шанхай) трейдинг Ко., Лтд», УП «Завод полу-проводниковых приборов» НПО «Интеграл», АСБ «Беларусбанк» и представительством Бе ло-русской торгово-промышленной палаты.

Внешнеторговый оборот между Республикой Беларусь и Китайской Народной Республикой (включая Гонконг, Макао и Тайвань) в 2013 году значительно увеличился по сравнению с предыду-щим годом, его рост составил 118 %. Тем не менее необходимо отметить, что данная активизация свойственна в первую очередь импорту китайских товаров в Беларусь, рост которого превысил рост экспорта белорусской продукции в Китай на 4 процентных пункта.

Особенно ярко тенденция превалирования китайского импорта в Беларусь проявляется при сравнении нынешней ситуации с 2008 годом, когда экспорт белорусской продукции в Китай

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 102: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

102

превышал 680 млн долл. США, в то время как импорт составлял чуть более 1,5 млрд долл. США, а величина отрицательного сальдо внешней торговли товарами Беларуси с Китаем была практиче-ски в 3 раза меньше, чем в 2013 году (табл. 1).

Т а б л и ц а 1. Динамика торговли товарами Республики Беларусь с Китаем, включая Гонконг, Макао и Тайвань, в 2007–2013 гг. (тыс. долл.)

Год Оборот Экспорт Импорт Сальдо

2008 2 208 766 684 486 1 524 298 – 839 8302009 1 375 287 216 706 1 158 581 – 941 8762010 2 299 060 512 911 1 786 149 – 1 273 2382011 3 011 784 697 183 2 314 601 – 1 617 4182012 2 951 267 467 655 2 483 612 – 2 015 9572013 3 481 201 536 151 2 945 050 – 2 408 8992013/2012, % 118,0 114,6 118,6 –

Необходимо более подробно проанализировать товарную структуру товарооборота между Рес-публикой Беларусь и КНР. Как видно из табл. 2, основу белорусского экспорта в материковый Ки-тай в 2013 году составляла продукция химической отрасли. Так, на 3 группы товаров (калийные удобрения, капролактам и полиамиды) приходилось почти 80 % всего объема экспорта, что свиде-тельствует о высоком уровне его товарной концентрации.

Т а б л и ц а 2. Основные позиции экспорта Республики Беларусь в Китай в 2013 году

Код ТН ВЭД Наименование продукции

Стоимостный объем,

тыс. долл. США

Доля в экспорте, % к итогу

Изменение средних цен,

% к пред. году

Изменение физиче-ского объема поста-вок, % к пред. году

Изменение стоимост-ного объема поста-вок, % к пред. году

3104 Калийные удобрения 245126,7 53,3 81,6 152,5 124,4

2933 Капролактам 62361,8 13,6 91,9 72,7 66,8

3908 Полиамиды в первичных формах 59273,5 12,9 92,6 154,0 142,6

8433 Машины для уборки или обмолота сельхозкультур 18075,6 3,9 82,0 188,7 154,7

5501 Жгут синтетических нитей 9810,1 2,1 101,9 89,8 91,5

8523Диски для лазерных считывающих

систем с записью данных, используемых ЭВМ

9374,4 2,0 552,0 200,0 1104,0

8704 Моторные транспортные средства для перевозки грузов 8839,5 1,9 103,1 35,3 36,4

4403 Лесоматериалы необработанные 8620,9 1,9 141,9 218,3 309,7

8701 Тракторы 5222,8 1,1 95,2 62,1 59,1

2926 Соединения, содержащие функцио-нальную нитрильную группу 4801,4 1,0 115,4 191,2 220,7

8542 Схемы электронные интегральные 3304,7 0,7 88,7 91,5 81,2

404 Молочная сыворотка 2865,7 0,6 96,1 153,5 147,5

5101 Шерсть, не подвергнутая кардо- или гребнечесанию 2345,2 0,5 92,3 107,0 98,7

5301 Лен-сырец или лен обработанный, но не подвергнутый прядению 1961,7 0,4 74,4 151,0 112,4

8708Части моторных транспортных

средств товарных позиций 8701–8705

1494,9 0,3 93,9 35,6 33,4

Экспорт товаров из Беларуси в Китай в 2013 году, тыс. долл. США: 460072,6 106,3

В 2013 году, несмотря на неблагоприятную ситуацию на мировом калийном рынке, стоимостный объем экспорта калийных удобрений вырос на 24,4 % за счет увеличения физического объема по-ставок более чем в полтора раза, в то время как средняя экспортная цена снизилась почти на 20 %.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 103: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

103

Что касается второй по значимости товарной позиции в экспорте Беларуси, то существенное падение стоимостного объема поставок капролактама (на 33,2 %), вызванное снижением цены на 8,1 % и физического объема на 27,3 %, обусловлено прежде всего неблагоприятной конъюнктурой китайского рынка данной продукции, связанной с введением дополнительных производственных мощностей в КНР.

Вместе с тем в 2013 году удалось значительно нарастить стоимостные объемы поставок полиа-мидов (на 42,6 % до 59,3 млн долл. США), машин для уборки сельхозкультур (на 54,7 % до 18,1 млн долл. США), дисков для лазерных считывающих систем с записью данных, используемых ЭВМ (в 11 раз до 9,8 млн долл. США), лесоматериалов необработанных (в 3 раза до 8,6 млн долл. США).

Импорт из материкового Китая за 12 месяцев 2013 года вырос на 19,2 % по сравнению с 2012 го -дом и составил 2 млрд 829 млн долл. США (табл. 3).

Т а б л и ц а 3. Основные позиции импорта Республики Беларусь из Китая в 2013 году

Код ТН ВЭД Наименование продукции

Стоимостный объем,

тыс. долл. США

Доля в экспорте, % к итогу

Изменение средних цен,

% к пред. году

Изменение физиче-ского объема поста-вок, % к пред. году

Изменение стоимост-ного объема поста-вок, % к пред. году

8517 Аппараты телефонные, включая аппараты для сотовых сетей 224381,3 7,9 199,9 87,1 174,1

8471 Вычислительные машины и их блоки 200470,3 7,1 87,2 170,5 148,7

8708Части моторных транспортных

средств товарных позиций 8701–8705

76923,8 2,7 106,5 110,0 117,1

6406 Детали обуви 73831,5 2,6 26,8 434,8 116,4

8544 Провода изолированные, кабели 67709,6 2,4 357,9 120,2 430,2

8601Железнодорожные локомотивы

с питанием от источника электроэнергии

49896,0 1,8 100,0 100,0 100,0

6403Обувь с подошвой из резины,

пластмассы с верхом из натуральной кожи

48007,7 1,7 108,7 134,8 146,5

8529 Части для аппаратуры товарных позиций 8525–8528 46882,7 1,7 123,5 51,1 63,1

8473Части и принадлежности

для машин товарных позиций 8469–8472

41641,6 1,5 286,1 109,2 312,5

6402 Прочая обувь с подошвой и верхом из резины или пластмассы 33745,8 1,2 85,2 241,4 205,8

7308 Металлоконструкции из черных металлов 33447,4 1,2 156,6 66,8 104,6

2933Соединения гетероциклические,

содержащие лишь гетероатом(ы) азота

33302,0 1,2 96,4 105,9 102,1

9503Трехколесные велосипеды,

самокаты, игрушки на колесах; головоломки

31291,0 1,1 124,1 99,7 123,7

2941 Антибиотики 30238,3 1,1 80,8 122,1 98,6

8607 Части железнодорожных локомотивов или моторных вагонов 29940,1 1,1 67,2 136,5 91,7

Импорт товаров из Китая в Беларусь в 2013 году, тыс. долл. США: 2829013,8 119,2

Необходимо отметить, что практически по всем товарным позициям китайского импорта в Рес-публику Беларусь в 2013 году отмечался рост стоимостного объема поставок. Так, импорт сото-вых телефонов вырос на 74,1 % до 224,4 млн долл. США, вычислительных машин и их блоков – на 48,7, частей для моторных транспортных средств – на 17,1, деталей обуви – на 16,4 %, проводов изолированных и кабелей – в 4,3 раза.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 104: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

104

Для того чтобы делать вывод о перспективах углубления торгового сотрудничества Республики Беларусь и Китайской Народной Республики в части наращивания экспорта белорусской продук-ции на китайский рынок, необходимо проанализировать структуру импорта Китая, выделив то-варные позиции, производство и экспорт которых налажены или могут быть освоены в Беларуси.

Как видно из табл. 4, среди двадцати важнейших товаров, импортируемых Китаем, существен-ная доля принадлежит продукции сырьевой направленности и полуфабрикатам (нефть и неф-тепродукты, руды железные, медь и медные руды, уголь, газ), запасами которых Республика Бе-ларусь не обладает.

Т а б л и ц а 4. Топ-20 важнейших товарных позиций импорта Китая в 2012 году

Код ТН ВЭД Наименование продукции Стоимостный объем, млрд долл. США

Доля в импорте, % к итогу

2709 Нефть сырая 220,8 12,1

8542 Схемы электронные интегральные 193,0 10,6

2601 Руды и концентраты железные 95,6 5,3

9013 Устройства на жидких кристаллах, лазеры, оптические приборы 55,9 3,1

8703 Автомобили легковые 45,5 2,5

8517 Аппараты телефонные, в том числе для сотовых сетей 39,1 2,21201 Соевые бобы 35,0 1,98471 Вычислительные машины и их блоки 34,9 1,9

2710 Нефтепродукты 33,0 1,8

7403 Медь рафинированная и сплавы медные необработанные 27,7 1,58541 Диоды, транзисторы и аналогичные полупроводниковые приборы 26,3 1,42701 Уголь каменный 25,3 1,4

8708 Части и принадлежности для транспортных средств 21,9 1,2

2711 Газы нефтяные и углеводороды газообразные прочие 20,2 1,18473 Части и принадлежности для вычислительной техники 18,2 1,02902 Углеводороды циклические 17,0 0,9

2603 Руды и концентраты медные 16,9 0,9

8802 Летательные аппараты прочие (вертолеты, самолеты) 15,7 0,9

7404 Отходы и лом медные 14,8 0,8

8534 Схемы печатные 14,5 0,8

Общий объем импорта КНР в 2012 году 1818,2 100,0

В то же время ряд предприятий Республики Беларусь обладает потенциалом в освое-нии и расширении производства и экспортных поставок (в том числе в Китай) таких то-варов, как схемы электронные интегральные, устройства на жидких кристаллах, лазеры, оптические приборы, диоды, транзисторы и аналогичные полупроводниковые приборы, схемы печатные.

Кроме того, перспективы расширения присутствия белорусских товаров на китайском рынке существуют по таким товарам, как льняное волокно, сухое обезжиренное молоко, сухая молочная сыворотка, водочная продукция, изделия из стекла и хрусталя.

Существенно активизировалось за последнее время и двустороннее кредитно-инвести-ционное сотрудничество. За прошедшие годы при кредитной поддержке китайской сторо-ны в Республике Беларусь успешно реализованы следующие проекты:

– создание оператора мобильной связи «Бест»;– модернизация Минской ТЭЦ-2;– реконструкция Минской ТЭЦ-5;– модернизация цементной отрасли Беларуси.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 105: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

105

В настоящее время реализуются проекты по строительству парогазовых установок на Бере-зовской и Лукомльской ГРЭС (кредит правительства КНР на сумму 633 млн долл. США), Ви теб-ской ГЭС (кредит Государственного банка развития Китая на сумму 189,0 млн долл. США), линий электропередачи для выдачи мощности белорусской АЭС (кредит Экспортно-импортного банка Китая в размере 323,82 млн долл. США), по поставкам грузовых электровозов и электрификации отдельных участков Белорусской железной дороги (кредиты Экспортно-импортного банка КНР на суммы 89 и 63 млн долл. США соответственно), по реконструкции автомобильной дороги М5 на участках «Бобруйск–Жлобин» и «Жлобин–Гомель», по созданию национальной системы спут-никовой связи и вещания Республики Беларусь и др.

В настоящее время между Республикой Беларусь и КНР создано предприятие «БелДжи» по выпуску легковых автомобилей. С осени 2012 года началась сборка китайских автомобилей марки «Джили» (Geely). Китайская корпорация намерена инвестировать в совместный проект 250 млн долл. и производить в Беларуси в перспективе четыре модели стандарта Евро-4. Первой моделью является SC-7. Этот автомобиль рассчитан на людей со средним уровнем доходов. Второй моделью будет GX7 – внедорожник, премьера которого состоялась в апреле в пекинском автосалоне. Третья модель – EC-7. Эта машина получила пять звезд безопасности по китайской системе NCAP. Последняя из планируемых машин – модель SC5. На автозаводе на первом этапе будет ра бо тать 2500 человек и ожидается, что производство достигнет 60 тыс. автомобилей в год. К 2015 го ду планируется производить 120 тыс. автомобилей и иметь штат работников в 3500 че-ловек [3].

С привлечением кредитов китайских банков только в Минске планируется реализовать 21 про-ект общей стоимостью около 1,3 млрд долл. В сводный план-график включены инвестпроекты по развитию транспортной и социальной инфраструктуры города в связи с проведением в столице Беларуси чемпионата мира по хоккею 2014 года. В их числе – строительство завода индустриаль-ного домостроения, создание интеллектуальной транспортной системы безопасности, строитель-ство транспортных развязок, паркингов, автобусного парка на улице Семашко. В жилом районе Лебяжий, кроме квартала в китайском стиле, планируется построить две школы (на 1020 мест каждая) и два детских сада (каждый на 190 детей). Также Мингорисполком привлек китайских инвесторов для строительства гостиницы «Пекин» и жилого квартала «Чайна-таун» [5].

Важным проектом является создание и запуск на орбиту в 2015 году с китайского космодро-ма белорусского космического спутника связи стоимостью 285 млн долл. для дальнейшей про-дажи коммерческих каналов связи заинтересованным странам в регионе Юго-Восточной Азии и Африки.

В ходе визита на высшем уровне в КНР в октябре 2010 года Министерство экономики Беларуси и Китайская корпорация инжиниринга «САМСЕ» подписали соглашение о создании в Республике Беларусь Белорусско-Китайского индустриального парка, статус которого определен Указом Пре-зидента Республики Беларусь № 253 от 5 июня 2012 года. В парке будут созданы специальные льготные условия для китайских и других компаний из стран Юго-Восточной Азии, Европы и стран Латинской Америки.

Активно развивается и научно-техническое сотрудничество между нашими странами: его со стояние и перспективы регулярно рассматриваются на заседаниях межправительственной Бе-ло русско-Китайской комиссии. Реализуются Соглашение о сотрудничестве в области науки и тех -нологий между Республикой Беларусь и КНР, Меморандум о взаимопонимании между Го су дар-ственным комитетом по науке и технологиям Республики Беларусь и Министерством по на уке и технике КНР в области инновационной деятельности, Программа научно-технического сотруд-ничества Национальной академии наук Беларуси и Академии наук Китая, Соглашение о сотруд-ничестве между Республиканским центром трансферта технологий Беларуси и Центром научно-технических обменов КНР.

В 2010 году состоялось торжественное открытие Белорусско-Китайского технопарка в Чанчуне (побратим Минска). Главные задачи технопарка – коммерциализация передовых белорусских тех-нологий путем создания совместных производств и реализация произведенной высокотехнологич-ной продукции на рынках Беларуси, Китая и третьих стран. Основными направлениями работы

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 106: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

106

Технопарка являются фотоэлектроника, лазерная техника, новые материалы, энергетика, агротех-нологии, биотехнологии, информационные технологии.

В настоящее время в Технопарке зарегистрировано 3 резидента: Чанчуньское электронно-тех ническое объединение «Сида» (выпуск ЖК-экранов с большой диагональю); Совместное Бе-лорусско-Китайское предприятие «Юнайтед Оптикс» (производство медицинской лазерной тех-ники); Белорусско-Китайский научно-исследовательский центр современной агротехнологии для круглогодичного производства семенного картофеля [8].

На 5-м заседании Совета управления в результате двустороннего научно-технического со-трудничества между Республикой Беларусь и провинцией Хэнань в 2013 году были подписаны протокол и 8 соглашений о сотрудничестве между научными организациями и университетами, в том числе: соглашение по созданию Международной совместной научной лаборатории по со-держанию дорог в провинции Хэнань (Белорусский национальный технический университет/ком-пания «Гаоюань»); соглашение о научно-техническом сотрудничестве между Институтом физи-ко-органической химии Национальной академии наук Беларуси и Институтом химии Академии наук провинции Хэнань; соглашение по созданию Белорусско-Китайского центра научных ис-следований в области лазерных технологий (Белорусский национальный технический универ-ситет/Чженчжоуский университет); договор о сотрудничестве по 5 совместным проектам между Белорусским государственным технологическим университетом и компанией «Дунда» (тематика проектов – новые керамические материалы; технологии получения композитов с применением на-ноуглеродных материалов; синтез высококремнистых алюминий-кремниевых сплавов; изучение механизмов биодеградации пестицидов в ряду сульфонилмочевины; изучение технологических принципов выделения и анализа биологически активных полифенольных соединений из расти-тельного сырья).

Государственным комитетом по науке и технологиям Республики Беларусь организованы и про-ведены следующие мероприятия, направленные на активизацию научно-технического сотруд ни-чества между обеими странами: Белорусско-Китайский информационно-консалтинговый семинар «Современные методы и материалы дорожного строительства» (г. Минск, 9–10 октября 2012 г.); стажировка белорусских специалистов в научно-технологических парках и зонах высоких техно-логий провинции Хэнань (г. Цзяоцзо, 13–19 ноября 2012 г.); Форум «Беларусь – Китай: 20 лет на-учно-технического сотрудничества. Итоги и перспективы» (г. Минск, 20–21 декабря 2012 г.); Бе ло-русско-Китайский форум «Фотоника: наука в производство» (г. Минск, 12–13 декабря 2013 г.) [6].

Белорусские научные и научно-производственные организации осуществляют сотрудниче-ство с рядом китайских высокотехнологичных предприятий: корпорацией «ZTE Corporation» (про екты по использованию технологий радиочастотной идентификации); корпорацией «Huawei Technologies» (проекты в области телемедицины); компанией INSPUR (суперкомпьютерные тех-нологии); научно-исследовательским институтом «НИИ № 45» (фотошаблонное оборудование для выпуска микросхем); компанией «Гаоюань» (разработка технологий и техники для нужд дорож-ного строительства).

Значительную динамику в развитие экономических отношений двух стран внес визит в КНР Премьер-министра Республики Беларусь М. В. Мясниковича в период с 19 по 23 января 2013 года. При этом особое внимание было уделено активизации бизнес-сотрудничества. Состоялись встре-чи с руководством крупнейших китайских корпораций «СИНОМАЧ», «СИТИК», «Би-Ю-Си-Си», Китайской инвестиционной корпорацией, «Джили», «ZTE», «Хуавей», «Дунзцзинь групп». Про-веден бизнес-форум в г. Шеньжэне и в г. Харбине. В ходе визита в КНР стороны приняли дорож-ную карту сотрудничества на 2014–2018 годы, в которую включены десятки проектов, в том числе по производству новых строительных материалов.

Стратегической целью сотрудничества с Китаем является привлечение китайских валютных финансовых ресурсов в экономику Республики Беларусь. В первую очередь необходимы так на-зываемые «живые деньги», а не связанные кредиты или обмены по СВОПу.

Однако это является достаточно сложной задачей, поскольку Китай жестко регулирует рас-ход каждого доллара из своих резервов. Чтобы получить кредит, необходимы веские аргументы того, какую выгоду получит китайская сторона. Не всегда гарантии по возвращению долга и про-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 107: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

центные платежи играют решающую роль в получении китайского кредита. Как показывает опыт исследований деятельности китайского Эксимбанка в мире, большая часть выделяемых Китаем кредитов фактически возвращается вновь в страну как оплата за предоставленное кредитуемой стороной оборудование и материалы (связанные кредиты).

Возможность приобретения технологического оборудования из КНР вызывает неоднозначную оценку как среди специалистов, обслуживающих это оборудование, так и работающих на нем. Как правило, китайское технологическое оборудование – это приобретенный ранее образец у какой-нибудь известной фирмы, специализирующейся на выпуске данного оборудования, а затем произ-веденный по аналогии с учетом специфики китайского производства.

Особый интерес для Беларуси могут вызывать китайские прикладные научные разработки по химии, информационным и лазерным технологиям, генной инженерии, передовым методам жи-вотноводства, повышению надежности и долговечности машин, порошковой металлургии.

Перспективным направлением сотрудничества является строительная сфера. Китай готов за-имствовать опыт Беларуси в возведении агрогородков. Сельская промышленность в сочетании с формированием на ее основе поселков городского типа стала важнейшим направлением соци-ально-экономического развития КНР. Большой потенциал видится также в объединении усилий сторон в области IT и коммуникаций, а также в производстве сверхмощных тракторов.

Требуется дальнейшее развитие эффективных товаропроводящих сетей белорусских товаро-производителей, гарантийного и послегарантийного обслуживания, информационной поддержки экспортеров, а также проведение мониторинга и системного анализа эффективности внешнетор-говой деятельности организаций, участвующих в двустороннем сотрудничестве.

Подводя итоги, следует отметить, что внешнеэкономические связи между Республикой Бе ла-русь и КНР показывают устойчивую динамику развития и свидетельствуют о расширении и углуб-лении сотрудничества.

В то же время дальнейшее расширение торгового сотрудничества с китайской стороной должно идти в первую очередь по пути наращивания белорусского экспорта в Китай, а не интенсификации импорта оттуда. Инвестиционное взаимодействие следует осуществлять с упором на привлечение прямых инвестиций в экономику Беларуси, а не связанных кредитов, одним из условий которых является необходимость покупки зачастую морально устаревшего китайского оборудования.

Литература

1. Военное сотрудничество Беларуси и Китая тревожит Кремль // Независимое военное обозрение. – 2012. – 8 окт.2. Стратегия взаимодействия // Беларуская думка. – 2013. – № 1.3. Начато производство китайских автомобилей в Беларуси // Китай. – 2013. – № 9.4. Официальный сайт Министерства экономики [Электронный ресурс].– Режим доступа: http://www.economy.gov.

by/ru/invpolicy/sotrudnichestvo-china. –Дата доступа: 08.02.2014.5. Анализ торгово-экономических отношений Республики Беларусь и КНР: материалы 68-й студенческой науч.-

техн. конф. – Минск: БНТУ, 2012. – С. 189–191,6. Сайт ГКНТ «Отчет ГКНТ о сотрудничестве с КНР за 2012–2013 годы [Электронный ресурс].– Режим доступа:

http://www.gknt.org.by. – Дата доступа: 20.01.2014.

Yu. A. ZHOURAULIOU

EXTERNAL ECONOMIC RELATIONS BETwEEN THE REPUBLIC OF BELARUS AND PEOPLE’S REPUBLIC OF CHINA

Summary

This article gives an outlook on the economical and investment cooperation between the Republic of Belarus and People’s Republic of China.

Therefore, there are examples of such cooperation with exact indication of sum of money for every project. It also describes military cooperation between these two countries as well as issues regarding creation of the transcontinental

corridor between Europe and Asia. Other significant projects are creation of highway, industrial park, electro stations, commercial communication satellite.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 108: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

108

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

рэцэнзіі

ДАСЛЕДАВАННЕ ЕВАНГЕЛЬСКАГА ПЕРАКЛАДУ ВАСІЛЯ ЦЯПІНСКАГА

Манаграфія, падрыхтаваная i выдадзеная мiнскім даследчыкам Ігарам Клімавым1, з’яўляецца вельмі цікавай i вартай усялякай увагі. Яна створана ў рэчышчы гістарычнай лінгвістыкі, якое ў нашы часы не так часта вабіць да сябе даследчыкаў. У цэнтры рэцэнзуемай працы знаходзіцца твор XVI ст. – залатога веку не толькі старабеларускай мовы i культуры, але i славянскай Бібліі, калі ўзніклі ці не найлепшыя i, ва ўсялякім выпадку, найвядомейшыя біблейныя пераклады на мовы многіх народаў Цэнтральнай Еўропы.

Менавіта такім перакладам i з’яўляецца «Евангелле», выдадзенае (каля 1574 г.) беларускім пратэс- тантам Васілём Цяпінскім – гуманістам-асветнікам, пісьменнікам-публіцыстам, выдаўцом i пераклад-чыкам. Гэты выдатны помнік упершыню стаў аб’ектам манаграфічнага даследавання. Выхад падрых-таванай I. Клімавым працы – вельмі своечасовая з’ява. Манаграфія не толькі падсумоўвае напрацоўкі самога яе аўтара, але i аб’ядноўвае навуковы матэрыял, назапашаны папярэднімі даследчыкамі.

Структура кнігі I. Клімава выразная i празрыстая. Яна пачынаецца з раздзела «Жыццё i дзей-насць В. Цяпінскага». Тут аўтар пазбягае спакусы падрабязна распавесці пра біяграфію асветніка (вядомую, дарэчы, пакуль усё яшчэ досыць фрагментарна) – сапраўдным героем яго працы з’яві- лася не столькі асоба даўняга перакладчыка, колькі яго твор. Таму «рэканструкцыя лёсу Цяпінскіх» займае 16 старонак, а рэканструкцыя лёсу друкарні i самога выдання – 21 старонку. Гэта падаецца абгрунтаваным – пра ролю i значэнне Васіля Цяпінскага ў залатым веку славянскай Бібліі найлеп-шым чынам апавядаюць менавіта яго пераклад i мова, падрабязны i дакладны аналіз чаго здзейсне-ны ў манаграфіі І. Клімава.

Другі раздзел працы, «Сістэма пісьма», змяшчае падрабязныя звесткі пра графічныя i арфагра- фічныя асаблівасці выдання. Пры гэтым адметныя рысы помніка параўноўваюцца з асаблівасцямі іншых друкаваных кніг таго часу – як еўрапейскіх лацінскага кнігадруку, так i царкоўнаславянскіх выданняў. Гэта дазваляе чытачу зрабіць выснову, што Цяпінскі засноўваў сваё выданне на прынцы-пах, уласцівых як першым, так i другім. Зробленыя вывады аўтар не навязвае чытачу, што здаецца вельмі імпануючай характарыстыкай манаграфіі. Такім чынам, чытач працы I. Клімава пазбаўле- ны яўных высноў i непатрэбных разважанняў, якія часта займаюць шмат месца ў манаграфіях, не заўжды спрыяючы яснасці i даходлівасці выкладання. Праца скіравана на сістэматызацыю ўжо існуючых ведаў i назапашванне новых.

Астатнія раздзелы манаграфіі I. Клімава напоўнены глыбокім i падрабязным аналізам мовы i перакладу. Гэта дазваляе выкарыстоўваць працу таксама як даведнік не толькі па выданні само-га Цяпінскага, але i іншых помнікаў той эпoxi. Даследчык не толькі дае характарыстыку выдання Цяпінскага, а таксама абагульняе звесткі i меркаванні, прыведзеныя ў іншых навуковых працах.

Так, трэці раздзел манаграфіі, «Мова перакладу», пачынаецца з аналізу прац папярэднікаў. Далей у iм разглядаюцца фанетычныя з’явы, марфалагічныя параметры, сінтаксічныя i лексічныя асаблівасці. Праўда, разгляд сінтаксічных з’яў абмежаваны ўзроўнем простага сказа – але ж гіста- рычны ciнтаксic складаных сінтаксічных канструкцый падаецца вельмі цікавай тэмай, распра- цоўцы якой, на жаль, надаецца мала ўвагі. Усе названыя вышэй параметры разглядаюцца даслед- чыкам на шырокім фоне характарыстык, уласцівых як кніжнай мове таго часу, так i дыялектам. Пры гэтым вучоны выкарыстоўвае i факты, знойдзеныя папярэднікамі, i ўласныя назіранні над стара- беларускімі i царкоўнаславянскімі тэкстамі. I. Клімаў кваліфікуе мову перакладу як старабеларускую, сцвярджаючы, што праца В. Цяпінскага была першай нагляднай i выразнай спробай наблізіць

1 Клімаў І. П. Евангелле ў перакладзе Васіля Цяпінскага. – Мінск: БДУКМ, 2012. – 338 с.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 109: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

прафанную мову да сакральнай. На жаль, гэты евангельскі пераклад так i застаўся толькі на ўзроўні спробы, паколькі, як адзначае даследчык, «лёс не быў літасцівы да справы, пра якую рупіўся Цяпінскі» (с. 182).

Чацвёрты раздзел працы, «Характар перакладу», вельмі значны ў сваім аб’ёме. Тут разгля- даюцца крыніцы, якімі карыстаўся В. Цяпінскі, суадносіны яго працы з іншымі евангельскімі перакладамі таго часу, характар царкоўнаславянскага тэксту, які быў выкарыстаны асветнікам. Вельмі падрабязна I. Клімаў аналізуе тэхніку перакладу, пільна адзначаючы адхіленні ад царкоўна- славянскага арыгінала i супадзенні з польскімі перакладамі, што выкарыстоўваў беларускі пратэс- тант. Сам пераклад Цяпінскага даследчык кваліфікуе «як перайманне царкоўнаславянскага арыгі- нала з нешматлікімі адхіленнямі, абумоўленымі ўлікам польскіх i іншых перакладаў i зрэдку – самастойнымі рашэннямі перакладчыка» (с. 202).

Адзін з найбольш цікавых раздзелаў манаграфіі – пяты, прысвечаны тэксталагічным пошукам Васіля Цяпінскага, якія знайшлі выяўленне ў маргіналіях да выдання. Нягледзячы на тое, што гэтыя маргіналіі ўжо прыцягвалі ўвагу такіх даследчыкаў, як А. Жураўскі i Г. Ротэ, I. Клімаў змог знайсці магчымасць для свайго свежага погляду. Ён выказвае меркаванне, што ў адрозненне ад іншых выданняў таго часу каментарыі публікатара тут «маюць у цэлым філалагічны, а не па-старальны ці экзегетычны характар» (с. 301). Ён таксама лічыць, што «цытаты з іншых перакладаў у Цяпінскага амаль заўжды дастасуюцца менавіта да польскіх i, магчыма, зрэдку да некаторых іншых заходнееўрапейскіх крыніц» (с. 323).

Канчатковыя высновы працы змяшчаюцца ў заключэнні. Аўтар канстатуе уплыў на пераклад Васіля Цяпінскага розных традыцый – усходніх i заходніх. Вучоны характарызуе аб’ект свайго даследавання як «выключны (для свайго часу i pэгіёна) вопыт спалучэння i плённага ўзаемадзеяння некалькіх культурных плыняў – заходнееўрапейскай гуманістычнай i царкоўнаславянскай трады-цыйнай» (с. 326).

Даследаванне І. П. Клімава пабудавана на аналізе перакладу В. Цяпінскага i яго мовы (на ўcix узроўнях). Яно прыцягвае ўвагу дакладнасцю лінгвістычнага аналізу, пераканаўчасцю інтэрпрэ- тацый, накіраваных на выяўленне прычынна-выніковых сувязей, імкненнем класіфікаваць складаны i разнастайны моўны матэрыял, схільнасцю да абагульненняў. У сканцэнтраванай форме высновы аўтара пераканаўча прыведзены ў заключэнні, i да гэтага няма чаго дадаць, апрача некалькіх дроб-ных заўваг ці, хутчэй, некаторых пажаданняў.

Хацелася б параіць, каб аўтар пры выбары крыніц для параўнання не абмяжоўваўся толькі поль- скімі перакладамі Евангелля (хаця яны прадстаўлены ў манаграфіі ў поўным аб’ёме). Так, у працы згадваюцца сляды ўздзеяння Скарыны на Цяпінскага, але, на нашу думку, мала ўвагі адведзена слядам кірыла-мяфодзіеўскай традыцыі. Чешскія біблейныя пераклады, якія, дарэчы, далі магутны штуршок усёй польскай перакладчыцкай дзейнасці, прадстаўлены ў манаграфіі xіба толькі слоўні- кам багемізмаў у польскай мове, у той час як прыцягненне чэшскіх перакладаў магло б дапамагчы даследчыку ў адказе на пэўныя пытанні.

Гэта можна праілюстраваць на адным прыкладзе. Так, аўтар сумняваецца ў паходжанні дзеяслова позобати (Мц. 13,4; Мк. 4, 4) – ці гэта царкоўнаславянізм, цi паланізм (с. 153, 163). Як падаецца, нi першае, нi другое. Гэты дзеяслоў сустракаецца ўжо ў стараславянскіх помніках вузкага канона, параўн.: п’тиц# неб<е>с<ьс>кы> позобаш# е (Мц. 13:4), у Зографскім i Марыінскім евангеллях. Яго ж дае i «Staročeský slovník», прычым не ў біблeйным перакладзе, што выключае эвентуальны ўплыў традыцыі. Апрача таго, у вершы Мц. 13, 4 у чешскай Кутнагорскай бібліі XVI ст. прад- стаўлены дэрыват ад таго ж самага кораня – szobati. Таму для гэтага дзеяслова ў Цяпінскага трэба, напэўна, дапускаць агульнаславянскае паходжанне.

Зазірнуўшы ў «Стараславянскі слоўнік», не варта кваліфікаваць словы требовати (таксама по-треба, потребный) i убогий як даўнія рэгіяналізмы, «уласцівыя захаду ўсходнеславянскага арэала» (с. 164) – ва ўcix сваix значэннях яны фіксуюцца ўжо ў стараславянскіх помніках вузкага канона.

Вышэйзгаданыя прапановы аўтар можа прыняць да ўвагі падчас падрыхтоўкі наступнага пе-равыдання сваёй кнігі, якое, на нашу думку, можа спатрэбіцца ўжо ў самым хуткім часе (тыраж яе невялікі). Гэтая кніга вельмі патрэбная для ўcix, хто займаецца даследаваннем старабеларускай спадчыны i праблемамі аналізу старажытных тэкстаў.

А. А. Кожынава

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 110: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

110

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

НАВУКА. АСОБА. ТРАДЫЦЫЯ

У 2013 г. у выдавецтве «Тэхналогія» ўбачыла свет манаграфія «Міф. Прастора. Чалавек: тра-дыцыйны культурны ландшафт беларусаў у семіятычнай перспектыве» беларускага этнолага, спецыяліста ў галіне этнасеміётыкі Уладзіміра Лобача. Выданне падсумоўвае шматгадовую пра-цу аўтара па вывучэнні міфасемантыкі традыцыйнага культурнага ландшафту Беларусі, пра што сведчыць значная колькасць публікацый1.

Даследаванне ахоплівае вельмі важны сегмент традыцыйнай народнай культуры – прасто-рава-ландшафтны код і разам з артыкуламі аўтараў энцыклапедычнага слоўніка «Міфалогія бе-ларусаў» (2011), манаграфіямі І. Швед (2004, 2006, 2011), Т. Валодзінай (2009) плённа развівае семіялагічны і кагніталагічны кірунак у беларускай гуманітарыстыцы.

Ва ўводзінах і першай главе аўтар указвае на канцэптуальнае значэнне сваёй тэмы, паводле якога менавіта традыцыйны культурны ландшафт адыгрывае вялікую ролю ў культарагенезе лю бога народа і прадметна ўвасабляе самабытнасць кожнай этнічнай традыцыі (с. 6–7). Для вы вучэння яго міфасемантыкі (структуры, сімволікі і рытуальных функцый базавых элементаў) і ўлучанасці ў карціну свету У. Лобач аналізуе розныя тэарэтыка-метадалагічныя падыходы да асэнсавання прасторы ў культуры, распрацаваныя ў свой час прадстаўнікамі амерыкан скай сацыяантрапалогіі, культурнай геаграфіі, гісторыкамі французскай школы «Аналаў», струк ту ра-лізму і культурнай антрапалогіі, даследчыкамі Тартуска-Маскоўскай семіятычнай школы, этна-лінгвістамі.

Параграф, прысвечаны гістарыяграфіі і крыніцам, можа разглядацца як самастойны навуко вы нарыс па гісторыі вывучэння міфасемантыкі традыцыйнага культурнага ландшафту беларусаў. У гістарыяграфіі вызначаны асноўныя этапы, акрэслены характар этнаграфічных, фальклорных і лінгвістычных матэрыялаў на кожным з этапаў, дадзена ацэнка канцэптуальным здабыткам і збіральніцкай практыцы.

Сучасны этап даследавання міфасемантыкі прасторы У. Лобач справядліва лічыць найбольш прадуктыўным (с. 70). Годным такой ацэнкі, як нам здаецца, з’яўляецца яго ўласнае даследа-ванне, якое інтэгруе веды пра ўжо распрацаваныя ў навуцы асобныя прасторавыя кампаненты, істотна ўзбагачае іх, запаўняе паасобныя лакуны, ствараючы адзіную семіятычную сістэму пад назвай «традыцыйны культурны ландшафт беларусаў».

Змест манаграфіі дакладна структураваны, а логіка выкладання развіваецца ад найбольш абстрактных канцэптаў да канктрэтных/базавых элементаў культурнай прасторы: тапаграфія касмагенезу, лакалізацыя сваёй і чужой прасторы, сімволіка мяжы і цэнтра, элементы прырод-най сферы ў культурным ландшафце (лес, балота, рапка, возера, крыніца, поле, гара, камень), элементы антрапагеннай сферы ў культурным ландшафце (двор, хата, храм, дарога, вёска, го-рад, могілкі).

«Першасная інфармацыя пра карціну свету, культурны ландшафт і яго паасобныя элементы, – піша У. Лобач, – дысперсна і вельмі часта закамуфліравана прадстаўлена ва ўсіх аспектах і формах выяўлення беларускай народнай культуры (мова, фальклор, вераванні, абраднасць, матэрыяль-ныя артэфакты і інш.), а ўскосным чынам – і ў вонкавых апісаннях (этнаграфічных, гістарычных, краязнаўчых)» (с. 8). Гэты тэзіс не застаецца нерэалізаваным, а шырокі народазнаўчы кантэкст даследавання ствараюць разнастайныя вусныя апавяданні, арыгінальныя легенды і паданні (с. 208–211, 235, 309, 330, 327, 387, 448 і інш.), былічкі, замовы (с. 108, 142, 166, 274, 327–329, 391 і інш.), парэміі (с. 105, 270, 274, 358, 382 і інш.), узоры абрадавай песні, галашэнняў (с. 109,

1 Лобач У. А. Міф. Прастора. Чалавек : традыцыйны культурны ландшафт беларусаў у семіятычнай перспектыве. – Мінск : Тэхналогія, 2013. – С. 494–496, 509.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 111: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

111

234, 240, 266–271, 379, 402 і інш.), апісанні абрадавых, магічных, лекавых, вытворчых практык (с. 110–111, 117, 326, 362–366, 390, 420 і інш.). Пададзены гістарычны і краязнаўчы матэрыял (с. 222, 242–243, 366–367, 378 і інш.), лінгвістычныя звесткі (с. 27, 109, 162, 259, 350 і інш.) і ўласна «этнаграфія» ў традыцыйным разуменні.

Мы не ставім на мэце ацаніць навуковы патэнцыял усёй кнігі У. Лобача, акрэслім у агульных рысах змест некаторых частак. Даследуючы сімволіку мяжы і міфалогіі прасторы (с. 106–123), аўтар сцвярджае, што менавіта наяўнасць мяжы вызначае «свой» свет у прасторы, робіць яго цэльным, сутнасна адрозным ад іншых фрагментаў Космасу (с. 106). Пры гэтым гетэрагеннасць міфалагічнай прасторы актуалізуе міфалагему мяжы не толькі ў значэнні вонкавага перыметра «свайго» свету, але і ў адносінах да кожнага топасу прыроднага ці культурнага паходжання. Такім чынам, культурны ландшафт, піша аўтар, характарызуецца трансгранічнасцю – складанай сістэмай межаў. «Межавая» семантыка берага ракі (ручая), лесу ці балота выяўляецца аўтарам на прыкладах парэмій, замоў, народна-медыцынскіх практык; міфасемантыка мяжы поля рас-крываецца на прыкладах лекавых практык, каляндарных і аказіянальных абрадаў, павер’яў і за барон. «Сваю» прастору таксама выразна лімітуе і плот (агароджа, тын), што ўвасабляецца, па водле У. Лобача, у розных відах магічных практык, у тым ліку варажбе, а таксама ў абрада-вых дзеяннях, калядных, валачобных і купальскіх песнях. Аналіз сімволікі мяжы ў кантэксце культурнага ландшафту дае падставы аўтару рабіць абгрунтаваную выснову, што шчыльная і канцэнтраваная сістэма межаў забяспечвае пастаянную магчымасць аператыўнай і эфектыўнай камунікацыі чалавека і свету, што «гарантуе стабільнасць касмічнага парадку ў цэлым» (с. 123).

Выдатным, на наш погляд, прыкладам аналітыкі і канструявання навуковага тэксту з’яўля-ецца параграф «Паселішча памерлых. Могілкі» (складае 30 старонак). У ім доказна сцверджа-на сімвалічная тоеснасць «магілы» і «дома», акрэслена лакалізацыя «паселішча памерлых» у структуры культурнага ландшафту, увага чытача акцэнтуецца на іх сакральным статусе і амбі-валентнай прыродзе. У. Лобач выкладае цэлую «этнаграфію калектыўных пахаванняў», у якой свая архітэктура, рытуалы і рэгламентацыі, магічныя практыкі і атрыбуты. Тут знаходзім, напры-клад, цікавыя звесткі пра абрад Прыкладзін (с. 415–417), пра практыку пахавання самагубцаў, вераванні ў «старажоўства» памерлых (с. 406–408) і іншае.

Традыцыйна дасведчаным выглядае аўтар у тэмах, якія выходзяць на сакральную геаграфію, народную медыцыну, гісторыю старажытнасці і новага часу, этнаканфесійныя характарыстыкі.

У моўных адносінах аўтарскі тэкст вельмі культурны, добра вычытаны. Выключэнне скла-дае толькі непаслядоўнае напісанне лексемы возера як азярó (родн. склон – азярá), якое сустра-каецца ў параграфе «Гідраграфія культурнага ландшафту ў семіятычнай перспектыве». На дум-ку аўтара рэцэнзіі, не заўсёды апраўдана ўжыванне калькаванай з германскіх моў сінтаксічнай канструкцыі з формаўтваральным дзеясловам ёсць: «…асаблівасці прыроднай прасторы, якія ёсць своеасаблівай “візітнай карткай” Беларусі» (с. 259); «у рамках лакальнай супольнасці прыярытэтнай ёсць мікратапанічная сетка» (с. 258) і іншае. Відавочна, што У. Лобач імкнецца пазбягаць калькаванага з рускай мовы слова з’яўляецца. У той жа час стылістычна апраўданае ўжыванне аўтарам слова даследнік, а не даследчык, ровень, а не ўзровень, засвет, а не іншасвет. Заўважаны аўтарскі падыход да графічнага вылучэння аповедаў інфарматараў: тыя тэксты, што ўжо надрукаваны, напрыклад, у выданні «Традыцыйная мастацкая культура беларусаў», да-юцца шрыфтам прамога напісання, а тыя, што публікуюцца ўпершыню, вылучаны курсівам. Натуральна, У. Лобач як адзін з найбольш вопытных збіральнікаў захоўвае і перадае моўныя асаблівасці носьбітаў традыцыі. Некаторыя рэдактарскія прэтэнзіі могуць быць выказаны да афармлення цытат з навуковых тэкстаў: не заўсёды пазначаюцца іх пачатак і канец, што робіць цытаванне часам недакладным.

Але пры некаторых нязначных недапрацоўках выданне У. Лобача «Міф. Прастора. Чалавек: традыцыйны культурны ландшафт беларусаў у семіятычнай перспектыве» ўражвае і змястоўнай, і вонкавай грунтоўнасцю. Апошняя адразу ўспрымаецца візуальна: цвёрдая вокладка кнігі, ко-леры якой разам з пейзажнай выявай ствараюць густоўны, стрыманы паўночна-беларускі кала-рыт, добрая папера і прашыўка, вялікі аб’ём (510 старонак), калонтытулы, чытабельны шрыфт, шырокія палі і інш. Праца У. Лобача выдадзена на высокім паліграфічным узроўні. Дарэчы,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 112: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

гэтаму нібыта вонкаваму аспекту – паліграфіі – многія сучасныя аўтары не надаюць належнай увагі, вынікам чаго з’яўляюцца навуковыя выданні ў стракаценькіх і ненадзейных вокладках.

На заканчэнне адзначым, што манаграфія «Міф. Прастора. Чалавек» выяўляе эрудыцыю аўта-ра, яго пагружанасць у матэрыял і любоў да народнай культуры, якая магла сфарміравацца ў вучо-нага толькі, як прынята казаць, «у полі». Сапраўды, не толькі тэорыя, але і эмпірыка – моцны бок даследавання. Пры тым, што У. Лобач даўно заявіў пра сябе ў навуцы як пра плённага збіральніка, апублікаваўшы значную колькасць этнаграфічных першакрыніц з Паўночнай Беларусі1, манаграфія 2013 г. прыемна здзіўляе зместам і колькасцю прадстаўленых у ёй палявых матэрыялаў. Яны ства-раюць «голас традыцыі», які надае працы адметны даследчыцкі стыль. Такім чынам, у навуцы пра сябе заяўляе асоба, якая ўсведамляе і асэнсоўвае традыцыю.

Н. А. Гулак

1 Полацкі этнаграфічны зборнік. Вып. 1. Народная медыцына беларусаў Падзвіння: у 2 ч. / склад. А. У. Лобач, У. С. Філіпенка. – Наваполацк: ПДУ, 2006; Полацкі этнаграфічны зборнік. Вып. 2. Народная проза беларусаў Па-дзвіння: у 2 ч. / уклад., прадм. і паказ. У. А. Лобача. – Наваполацк: ПДУ, 2011.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 113: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

113

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

хроніка

КАЛИНИНГРАД-2014: КОНФЕРЕНЦИЯ ПО КОГНИТИВНОЙ НАУКЕ

23–27 июня 2014 г. в г. Калининграде состоялась Шестая международная конференция по ког-нитивной науке, организаторами которой выступили Межрегиональная ассоциация когнитивных исследований (МАКИ), Межрегиональный общественный фонд «Центр развития межличностных коммуникаций» и Балтийский федеральный университет им. И. Канта при поддержке правитель-ства Калининградской области.

когнитивная наука – междисциплинарное научное направление, объединяющее теорию по-знания, когнитивную психологию, нейрофизиологию, когнитивную лингвистику и теорию искус-ственного интеллекта.

В работе конференции приняли участие порядка 400 ученых, свои тезисы в сборнике конферен-ции опубликовали около 830 человек (включая соавторов). Всего было заявлено порядка 30 стран, 32 российских города и 73 организации (на первом месте по количеству заявок − БФУ им. И. Канта), 56% ученых составили женщины, большинство участников – психологи. Форум проводился для представителей наук, исследующих познание и его эволюцию, проблемы обучения, мозговые ме-ханизмы познания и сложных форм поведения, представления и приобретения знаний.

Белорусскую делегацию представили сотрудники Объединенного института проблем инфор-матики Национальной академии наук Беларуси: заведующий лабораторией компьютерной графи-ки, кандидат технических наук в. в. ткаченко, ведущий инженер о. л. Филипеня, а также психо-лог Белорусского общества психологов, аспирантка кафедры психологии БГУ Е. И. сапего.

в. в. ткаченко, г. в. лосик представили стендовый доклад «Развитие принципа кодирова-ния информации “местом” в мозге». Принцип кодирования сигналов «местом» противопоставлен механизму кодирования в мозге сигналов цепочкой нейронов. Когнитивную задачу здесь можно рассматривать как старую задачу теории отражения. Если радикальный когнитивизм повторяет идею теории отражения, то цель накопления знаний, передачи их из прошлого в будущее, цель когнитивного инстинкта человека состоит в точном отражении материальной действительности, отражении даже про запас, однако сугубо ради бытия человека как вида.

В рамках мероприятия прошла первая школа для молодых ученых «Горизонты когнитив-ной науки», организаторами которой выступили К. В. Анохин, Т. В. Черниговская, М. В. Худякова. Состоялся дискуссионный практикум «Исследование целостного опыта в пространственном мо-делировании» под руководством М. в. кларина (Институт теории и истории педагогики РАО, Москва).

Значительная часть конференции прошла в форме 80 устных секций, возглавляемых веду-щи ми учеными когнитивной науки, в каждой из которых были собраны представители различ-ных дисциплин, чтобы максимально использовать возможности междисциплинарного подхо да: «Интеллект и творчество» (Д. Б. Богоявленская, К. А. Никольская), «Коммуникация и по ни ма -ние» (С. А. Бурлак, В. В. Гаврилов), «Фило- и онтогенез структур познания» Вера Кемпе, Ве ли-кобритания; З. А. Зорина), «Восприятие и внимание» (С. Г. Данько, М. В. Фаликман), «Кросс-куль-турные исследования» (В. Д. Соловьев, А. А. Созинов), «Моделирование когнитивных процессов» (А. А. Кулинич, Г. С. Осипов), «Теория и методология когнитивной науки: лингвистические ас пек ты» (Д. А. Чернова, Т. В. Ахутина), «Когнитивная сложность» (А. Е. Войскунский, А. В. Ла та нов), «Научение и память» (Ю. И. Александров, В. В. Нуркова), «Эмоции и познание» (П. Гольд штейн, С. Б. Парин), «Моделирование когнитивных процессов» (В. Г. Редько, О. П. Кузне цов), «Теория и методология когнитивной науки: философские и психологические аспекты» (В. Ф. Петренко, В. М. Ольшанский), «Нейродинамика когнитивных процессов» (В. Д. Цукерман, О. Е. Сварник), «Семантика и когнитивные структуры» (С. А. Богомаз, Н. А. Слюсарь).

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 114: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

114

В последний день конференции состоялись следующие воркшопы: «Зрелость человека: ре-зуль тат развития или само развитие?» (Е. А. Сергиенко, А. Н. Поддьяков), «Концептуальные струк туры как основа менталь ных ресурсов: междисциплинарный подход» (М. А. Холодная, Е. В. Волкова), «Особенности разви тия детей, живущих в би- и полилингвальной среде» (М. М. Безруких, Т. В. Черниговская), «Принятие решений» (Ю. Е. Шелепин, С. А. Маничев), «Языковая коммуникация: норма, усвоение, патология» (О. В. Федорова).

Во время пленарных лекций велась видеосъёмка, с содержанием которой можно ознакомиться по интернет-адресу: http://www.conf.cogsci.ru/catalog.aspx?CatalogId=14447.

Впервые в рамах конференции прошла демонстрация оборудования по когнитивным исследо-ваниям организаций Метрис (Metris B. V.) из Нидерландов, представившая многофункциональные измерительные технологии для проведения исследований на лабораторных животных.

В странах СНГ осуществляется продажа модульных вивариев, лабораторных шкафов, а также различного лабораторного оборудования: индивидуально вентилируемых клеток, рабочих стан-ций, моечных машин, беспроводного оборудования для идентификации животных и регистрации их температуры, систем для беспроводного измерения физиологических параметров (ЭКГ, ЭЭГ, ЭМГ, кровяного давления, температуры, респираторных параметров), а также программного обе-спечения для исследования сна.

Компания ТоБии (Tobii Technology AB) из Швеции предложила современные системы для ре-гистрации движения глаз – точные и эффективные инструменты для регистрации естественного поведения респондентов при проведении как качественных, так и количественных исследований в реальных условиях.

Среди стендовых докладов особый интерес вызвали такие, как «Исследование мультисен-сорной интеграции на примере иллюзии “резиновой руки”» (Е. А. Бахтина, М. Б. Кувалдина, Санкт- Петербург), «Абсолютные и относительные показатели глазодвигательных реакций у пациентов с тревожными расстройствами» (И. Г. Шалагинова, И. А. Ваколюк, Калининград), «Неосознава-емая трансформация когнитивной репрезентации временной трансспективы субъекта» (А. А. Гуд-зов ская, Самара), «Энергетическое состояние головного мозга и когнитивные функции у женщин по жилого возраста» (И. С. Депутат, А. В. Грибанов, Архангельск), «Влияние эмоционального прай-минга на приписывание животному антропоморфных характеристик посетителями зоопарка» (И. П. Семенова, П. Е. Кондрашкина, В. А. Жучкова, Е. Ю. Федорович, Москва), «Когнитивные сти ли импульсивность/рефлективность и полезависимость/поленезависимость у геймеров» (А. Е. Войс-кунский, Н. В. Богачева, Москва), «Иерархическая структура и филогенезис субстрата психики» (С. Н. Грин ченко, Москва), «Разработка технологий когнитивной тренировки для повышения со рев-новательной эффективности профессиональных киберспортсменов» (О. А. Морозова, Москва).

т. в. Черниговская (Санкт-Петербургский государственный университет) в своем выступле-нии на первой школе молодых ученых «Мозг и язык: что мы узнали к XXI веку» раскрыла такие актуальные вопросы, как: есть ли основания говорить о ге нетической основе языковой способно-сти человека? Насколько пластичными являются эти механизмы?

Ею было отмечено, что человеческий язык – это видоспецифичная особенность мозга, обес-печивающая мышление. Любая сложная функция регулируется не одним геном, а их набором. Выделен ген, который претерпел наиболее значительные изменения – HAR1, имеющий 118 разли-чий между человеком и шимпанзе. А между шимпанзе и птицами расхождений всего 2. В геноме человека более 80 % генов работают на мозг. Это результат усилий генома в эволюции по созданию мозга. Мозг стал таким сложным благодаря языку. По мнению Т. В. Черниговской, «язык – интер-фейс между нами и мозгом. Мозг говорит с нами человеческим языком, мозг – это интерфейс между миром и нами».

Нейрофизиологические данные дают основание рассматривать «диалогические отношения» внутри мозга как модель диалога культур и столкновения различных ментальных стилей – как индивидуальных, так и социальных. Экспериментальные данные ясно свидетельствуют, что левое полушарие вовсе не является специфически речевым и аналитическим, а правое – эмоциональным и гештальтным. Это меняет наши представления о локализации языковых механизмов в мозгу,

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 115: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

115

и основные дебаты идут вокруг полярных концепций – модулярной и сетевой организации когни-тивных процедур, их универсальной и специфичной для конкретных языков природы.

В своем выступлении «Как формируется снежный ком псевдонауки» с. в. Медведев (Институт мозга человека РАН, Москва) отметил, что в последнее время в российских и западных научных журналах стало появляться всё больше непрофессиональных докладов. Многие исследователи используют сложнейшую технику, не умея интерпретировать результаты. По словам С. В. Мед-ведева, «компьютер не понимает, чего вы хотите, он понимает только сформулированное вами задание и работает по заданной программе. Мы находимся в моральной зависимости от машины, нам кажется, что она не ошибается и дает правильный результат. Это по большей части верно, но мы часто не умеем правильно формулировать вопрос и грамотно трактовать полученные данные».

Любая программа имеет жестко заданные ограничения на входную информацию и очень чув-ствительна к нарушению этих требований. Например, если при использовании параметри че ской статистики должны иметь место нормальное распределение и независимость измерений, а это не выполнено, то результат неверен, хоть и правильно посчитан. Нужно проверять выполняе-мость условий, т. к. даже небольшое отклонение может привести к серьезным ошибкам. Существует также пренебрежение проблемой множественности испытаний, недооценкой фи-зиологического смысла наблюдаемых явлений. Если работать на уровне значимости менее 0,05, то обязательно в 5 % слу чаев получится ложный результат. Происходит неправильное исполь-зование формул во всех последующих исследованиях, заключающееся в невыполнении пред-положений, лежащих в их основе; неучет автокорреляций и пространственных корреляций ис-следуемых переменных.

Ю. И. александров (Институт психологии РАН, Москва), представивший на первой школе молодых ученых доклад «Мозг, субъективные миры, культуры: теории и факты», вынес на об-суждение следующие вопросы: как соотносится мозговая активность с субъективными мирами, которые есть у людей, как они меняются в различных культурах? Как через нейронную активность интерпретировать динамику субъективного мира? Как геномы, мозг и субъективные миры меняют-ся и зависят от того, в каких культурах и субкультурах люди формируются?

В ходе доклада ставились задачи описания того, как зависит интерпретация эмпирического материала от теорий, которыми руководствуется автор, в рамках какой парадигмы эти теории стро-ятся; как можно интерпретировать данные, полученные на животных, для интерпретации данных, полученных на людях; как «животные» данные могут быть использованы для понимания когни-тивных процессов у человека и как переход от животного к человеку связан с парадигмальными представлениями авторов.

Мнение о том, что у людей в разных культурах одни и те же базовые психические процессы, устарело. Различается всё – от элементарного восприятия или ходьбы до социального познания, моральных решений, оценки себя и других, понимания причинности, времени, вероятности, ка-тегоризации, внимания, памяти и др. Отличаются строение, активность и размеры мозга у людей различных профессий, этнических групп, с различными политическими взглядами (даже, к при-меру, у таксистов в зависимости от стажа вождения).

В проведенном R. E. Nisbett исследовании по восприятию изображений обнаружено, что ки-тайцы совершают больше саккад (движений глаз), связанных с фоном, и помнят больше деталей фона, чем американцы, которые помнят больше о деталях объекта.

Таким образом, психологические и физиологически процессы являются различными аспекта-ми описания одних и тех же информационных системных механизмов. Психология, физиология, биология описывают системные механизмы в разных терминах, с разных сторон и для разных целей. По утверждению Ю. И. Александрова, «психика – субъективное отражение соотношения субъективного мира со средой. Мы много знаем про систему, но мало про структуры – какими гиперсложными путями они связаны».

Нейробиолог, руководитель отдела нейронаук НИЦ Курчатовский институт (Москва) к. в. ано­хин представил на конференции доклад «Когнитом: в поисках общей теории когнитивной науки», в котором рассказал о том, что общий предмет когнитивной науки не может быть результатом междисциплинарного, трансдисциплинарного или другого синтеза. Различные локальные взгляды

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 116: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

116

на предмет когнитивной науки должны стать производными для понимания его целостной приро-ды, сохраняя свою исходную феноменологию, однако трансформируя ее интерпретацию.

Целостный объект когнитивной науки существует, а отсутствие адекватных представлений о нем еще не является достаточным основанием для его отрицания и отказа от попыток постро-ения его единой теории. Более того, будучи предпринятыми в подходящее время, такие усилия могут дать важный импульс к пересмотру локальных взглядов и развитию принципиально новых направлений исследований. Настоящий этап когнитивной науки представляется именно таким удачным моментом.

В докладе были обозначены требования к теории в связи с проблемой сознания: она должна адекватно решать психофизиологическую проблему; объяснять эволюционную адаптивность со-знания, каузальность психических процессов, субъективные состояния («квалии»), служить «кон-цептуальным мостом» между изучением психических и биологических феноменов.

В то же время выделены пять общих «трудных проблем», которые может решать теория. Это проблемы соотношения: мозга и разума, сознания и бессознательного, врожденного и приобре-тенного, разума человека и разума животных, локализованных и распределенных функций в мозге.

Любая действенная теория, объединяющая нейронауку с психологией, лингвистикой, антропо-логией, философией и искусственным интеллектом, должна опираться на научную модель связи психики и мозга, т. е. на конструктивное решение психофизиологической проблемы. По мнению К. В. Анохина, основной причиной неуспеха первой когнитивной революции являлась именно по-пытка осуществить это междисциплинарное объединение, не создав такого решения.

Для обозначения скрытой от нашего непосредственного восприятия когнитивной реальности К. В. Анохин вводит новое понятие – когнитом – полную систему субъективного опыта, сформи-рованную у организма в процессе эволюции, развития и познания. В заключение доклада были описаны основные моменты гиперсетевой теории когнитивных групп и некоторые ее следствия, в частности, происхождение «комбинаторного когнитивного взрыва» – генерацию неограниченно-го набора психологических элементов из ограниченного числа нервных элементов и возникнове-ние «когнитивного времени», отличного от физического часового времени.

в. Д. цукерман, ведущий научный сотрудник НИИ нейрокибернетики ЮФУ им. А. Б. Когана (Ростов-на-Дону), представил вниманию аудитории доклад «Когнитивные микросхемы мозга и нейродинамические корреляты ментальных решений». В ходе выступления были поставлены следующие вопросы: можно ли сегодня представить нейродинамические корреляты простран-ственных решений в навигационном поведении? Как возникают когнитивные карты простран-ственного окружения в мозге? Как мозг управляет навигацией к целям?

Доклад «Как руки помогают нам думать» сюзан голдин­Медоу, профессора Университета Чикаго, США, президента Международной ассоциации жестов в 2007–2012 гг., президента Об ще-ства когнитивных наук, был посвящен исследованию жестов как каналов передачи информа ции – имеют ли они по сравнению с речью другую модальность. С. Голдин-Медоу рассказала, что же-сты – это окно в наши мысли, они показывают то, о чем мы думаем. Мысли, которые мы сопрово-ждаем жестами, не совпадают с тем, что мы говорим. Жесты отражают уникальную информацию, которую нельзя передать иначе, они отражают то, что мы знаем, а также то, не что мы думаем, а как мы думаем и передают информацию, которую мы не передаем с помощью речи. Высказанные идеи оказываются продуктивнее при применении жестов. Их использование помогает создавать пространственные образы и мысли. Жест может активировать информацию к дей ствию – это осо-бый вид действий.

Лингвист, специалист в области русского языка и функциональной грамматики, руководитель отделения современных языков в Университете Хельсинки, доктор РАН, почетный профессор МГУ арто Мустайоки (Финляндия), в пленарном докладе «Коммуникативные неудачи через призму потребностей говорящего» представил трехуровневую модель коммуникации и модель ментального мира говорящего и реципиента, элементы ментального мира, содержание культурной и интел-лектуальной когнитивной базы, дал понятие реципиент-дизайна (приспособление речи к слуша-телю), коммуникативной неудачи, сбоев при порождении речи, трудных условий коммуникации. Он также рассказал о причинах неуспеха при построении реципиент-дизайна, парадоксах ком-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 117: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

муникации, особенностях разговора с иностранцами и с близкими людьми, обрисовал риски для осуществления удачной коммуникации.

В пленарном выступлении «Нейронаука культуры: соединяя культуру, мозг и гены» Шинобу китаяма, профессор колледжа психологии, директор Центра культуры и мозга (Университет Мичигана, США), «строящий мост» между генетикой нейронауки и культурой, исследовал куль-турные вариации в когнициях, эмоциях и мотивации, различия между западной и восточной куль-турой, различия между людьми внутри каждой культуры. Нейронаука культуры позволит понять человеческий мозг как часть общества и эволюции. Ш. Китаяма представил описание нейро-пластичности и утверждал, что, изучая мозг, мы можем ответить на разные вопросы, связанные с культурой, каким образом культурные убеждения влияют на наш мозг, который не статичен, а процессы, происходящие в мозге, пластичны с учетом влияния экологического, социального и культурного факторов.

Руководитель Центра системной нейронауки и глава биоинженерного отдела в университе-те Лестера, Великобритания, родриго кирога выступил с лекцией «Концептуальные клетки», в которой утверждал, что чем больше мы знаем, тем больше помним. Мы создаем фантомы, с ко-торыми работает наша психика, в результате того, что видим, мы создаем концепции – это основа наших мыслей, воспоминаний. Мозг – это не видеокамера, перерабатывающая информацию, это процесс создания концепций, а когда появляются концепции, мы начинаем думать. Р. Ки рога опи-сал, что концептуализация – это основа нашего мышления, и изучил, как мозг создает концепции и обрабатывает их, показал нейроны, которые представляют концепции. Эти концептуальные ре-презентации необходимы для создания новых памятей и воспоминаний.

Среди прочих мероприятий, проходивших в рамках конференции, можно отметить состоявшееся собрание МАКИ, на котором президентом Ассоциации а. а. кибриком было внесено предложение о более активном участии в международных научных конференциях по когнитивной науке, в част-ности, в запланированной на 2015 г. Четвертой европейской конференции в Турине (Италия) (ин-тернет-сайт http://www.eapcogsci2015.it), поскольку в 2013 г. на ежегодной конференции Общества когнитивной науки в Берлине (Германия) число российских ученых составило порядка шести че-ловек из 1,5 тысячи участников.

Среди новостей также упомянут выход в июне 2014 г. нового рецензируемого электронно-го журнала свободного доступа «российский журнал когнитивной науки» (главный редактор Е. В. Печенкова), посвященного научным исследованиям познания, публикующего статьи как на русском, так и на английском языке и размещенного по интернет-адресу: http://cogjournal.org.

Перспективной темой на следующую конференцию организаторами была заявлена математи-ческая статистика, в частности, квантовая статистика. о. П. кузнецов, доктор технических наук, академик РАЕН, председатель Российской ассоциации искусственного интеллекта на закрытии конференции подчеркнул, что в рамках проводимой конференции состоялся разговор о методо-логических проблемах, что особенно важно для молодых ученых. Методологию может препо-давать лишь тот, кто имеет свой собственный отрефлексированный методологический опыт. Он порекомендовал больше внимания уделять тому, что такое теория, что такое модель, результат, интерпретация. Понятие теории в разных науках отличается, но чем ближе наука к математике, тем требования к ней серьезнее. Математика, в том числе и представителям гуманитарных наук, нужна для структурирования знаний, для обеспечения доказательности результатов, а не только для обработки данных.

В заключение работы избранный президентом МАКИ на новый двухгодичный срок к. в. ано­хин отметил, что роль когнитивной науки во всем мире будет только возрастать. Заместитель председателя правительства Калининградской области а. н. силанов подчеркнул, что вопросы, вынесенные в повестку дня конференции, имеют не только теоретическую значимость, но и прак-тическую направленность: «Результаты исследования проблем на стыке психологии, педагогики, лингвистики, физиологии и других дисциплин могут быть использованы в деятельности учреж-дений образования, здравоохранения, решении вопросов взаимодействия различных структур со-циальной сферы».

Е. И. Сапего

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 118: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

118

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

вуЧоныя БЕларусі

ГЕНАДЗІЙ МІХАЙЛАВІЧ ЛЫЧ

(Да 80-годдзя з дня нараджэння)

25 лютага 2015 г. споўнiлася 80 гадоў выдатнаму беларус-каму вучонаму-эканамісту, заслужанаму дзеячу навукі БССР, акадэміку Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі, доктару эка-намічных навук, прафесару Генадзію Міхайлавічу Лычу.

Генадзій Міхайлавіч нарадзіўся ў вёсцы Магільнае Уздзен-скага раёна Мінскай вобласці ў сям’і селяніна, скончыў Ма-гіль нянскую сярэднюю школу, а затым аддзяленне эканомікі сельскай гаспадаркі планава-эканамічнага факультэта Бела рус-кага дзяржаўнага інстытута народнай гаспадаркі імя В. У. Куй-бышава (цяпер Беларускі дзяржаўны эканамічны ўніверсітэт).

3 1958 па 1961 г. працаваў на Брэсцкай абласной сельска-гас падарчай доследнай станцыі. У 1961 г. паступіў у аспіран ту ру пры Усесаюзным НДІ гідратэхнікі і меліярацыі імя А. М. Кас-цякова. У паспяхова абароненай у 1961 г. кандыдацкай ды сер-тацыі ён прымяніў якасна новы метадалагічны падыход да вы-значэння эканамічнай эфектыўнасці асушальных ме лія ра цый

у зоне няўстойлівага і залішняга ўвільгатнення, што дазволіла яму іс тот на ўдакладніць ацэн ку эка-намічнай эфектыўнасці, буйнамаштабнага асушэння балот і забалочаных зямель, якія праводзіліся ў тыя гады.

Праблемам эфектыўнасці меліярацыі Генадзій Міхайлавіч прысвяціў наступныя 12 гадоў сваёй навуковай дзейнасці, працуючы пасля заканчэння аспірантуры спачатку ў Беларускім НДІ эка-номікі і арганізацыі сельскагаспадарчай вытворчасці (1964−1967 гг.), а затым у Беларускім НДІ меліярацыі і воднай гаспадаркі (1967−1977 гг.).

У 1972 г. па выніках сваіх навуковых распрацовак ён абараніў доктарскую дысертацыю на тэму «Эканамічная эфектыўнасць асушальных меліярацый». У ёй вучоны яшчэ больш удакладніў мета-ды вызначэння эканамічнай эфектыўнасці меліярацыі балот і забалочаных зямель, якія прымяняліся да яго і прыводзілі да штучнага павышэння яе абагульненых паказчыкаў. У прыватнасці, ім былі распрацаваны больш дасканалыя метадычныя прыёмы ўліку фактару часу, якія затым былі па-кладзены ў аснову прапанаванай Г. М. Лычом прынцыпова новай дынамічнай мадэлі вызначэн-ня эканамічнай эфектыўнасці капітальных укладанняў у асушэнне і сельскагаспадарчае асваенне асушаных балот і забалочаных зямель. Разам з гэтым ім былі сфармуляваны цэнныя прапановы па забеспячэнні супастаўляльнасці затрат і эфектаў шляхам больш поўнага ўліку аднаразовых і бягучых затрат, звязаных з атрыманнем эфекту ад меліярацыі і сельскагаспадарчага асваення меліяраваных зямель. Гэта дазволіла больш дакладна ацаніць вынікі меліярацыйнага ўздзеяння на землі асобных раёнаў Беларусі. Найважнейшыя вынікі навуковых даследаванняў Г. М. Лыча па гэтай народнагаспадарчай праблеме знайшлі адлюстраванне ў шэрагу манаграфій, а таксама шмат лікіх артыкулах, апублікаваных у саюзных і рэспубліканскіх выданнях. Па сутнасці, ужо да сярэдзіны 1970-х гг. Генадзій Міхайлавіч стаў агульнапрызнаным аўта рытэтам у навуковым свеце СССР у галіне эканомікі асушальных меліярацый. За гэтыя заслугі ў 1977 г. яму было прысвоена навуковае званне прафесара, а у 1980 г. – заслужанага дзеяча навукі Беларускай ССР.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 119: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

119

З канца 1970-х гг. кола навуковых інтарэсаў Г. М. Лыча істотна пашырылася. У цэнтры яго ўва-гі знаходзіліся праблемы эканамічнай эфектыўнасці ўсёй сельскагаспадарчай вытворчасці, перш за ўсё эканамічнай эфектыўнасці капітальных укладанняў у аграрны сектар эканомікі і асноўных фондаў сельскагаспадарчых прадпрыемстваў. Вынікі гэтых распрацовак таксама знайшлі адлю-страванне ў шматлікіх публікацыях, у тым ліку ў дзвюх аўтарскіх манаграфіях – «Эканамічная эфектыўнасць сельскагаспадарчай вытворчасці» і «Эканамічная эфектыўнасць вытворчых рэ сур-саў», адной калектыўнай манаграфіі – «Размяшчэнне і спецыялізацыя сельскай гаспадаркі Бе-ларускай ССР».

Аналіз гэтых прац паказвае, што Генадзій Міхайлавіч нярэдка выказваў меркаванні, якія ра-зы ходзіліся з думкамі, існуючымі ў навуковым свеце, а таксама з праводзімымі на практыцы мерапрыемствамі. Так, насуперак агульнапрынятай у той час думцы аб мэтазгоднасці ўсямернага разгортвання будаўніцтва жывёлагадоўчых комплексаў прамысловага тыпу больш буйных па-мераў Генадзій Міхайлавіч выявіў шэраг негатыўных вынікаў рэалізацыі на практыцы такога па-дыходу да развіцця матэрыяльна-тэхнічнай базы прадукцыйнай жывёлагадоўлі. У далейшым гэта стала відавочным і для гаспадарнікаў. Прызнанне Генадзія Міхайлавіча Лыча як аднаго з вядучых эканамістаў-аграрнікаў па праблемах эканамічнай эфектыўнасці капітальных укладанняў і ас ноў-ных фондаў пацвердзілася выбраннем яго ў 1986 г. членам-карэспандэнтам АН БССР.

У сувязі з пераходам у сістэму Акадэміі навук БССР (у 1988 г. – загадчык аддзела, з 1989 г. – дырэктар Інстытута эканомікі, з 1992 па 1998 г. – адначасова акадэмік-сакратар Аддзялення гу-манітарных навук і мастацтваў, з 1999 г. – галоўны навуковы супрацоўнік Інстытута эканомікі, з 2007 г. – прафесар Беларускага дзяржаўнага аграрнага тэхнічнага ўніверсітэта, з 2009 г. – галоў-ны навуковы супрацоўнік Інстытута сістэмных даследаванняў у АПК HAH Беларусі) Генадзій Міхайлавіч заняўся праблемамі мікраэканомікі, у прыватнасці, рыначных рэформ, эканамічнага суверэнітэту (суаўтар «Канцэпцыі эканамічнага суверэнітэту Беларускай ССР», «Праграмы пера-ходу Беларускай ССР да рыначнай эканомікі» і г. д.). У 1992 г. ён быў абраны акадэмікам Акадэміі навук БССР. Пэўным вынікам даследаванняў Г. М. Лыча па пытаннях пераходу нашай краіны да рыначнай эканомікі з’яўляецца манаграфія «Рыначнае рэфармаванне эканомікі Беларусі: вынікі і перспектывы», апублікаваная ў 2000 г.

У 1990-я гг. Генадзій Міхайлавіч прымае актыўны ўдзел у правядзенні шырокамаштабных навуковых даследаванняў, якія прадугледжвалі распрацоўку сістэмы навукова абгрунтаваных ме-рапрыемстваў па пераадоленні наступстваў катастрофы на Чарнобыльскай АЭС. Пад яго наву-ковым кіраўніцтвам і пры непасрэдным удзеле былі распрацаваны метады вызначэння, аналізу і ацэнкі сацыяльна-эканамічных страт, якія прычыняюцца народнай гаспадарцы краіны буйнымі тэхнагеннымі аварыямі, а таксама здзейснены гэтыя разлікі. Дарэчы, падобная работа не была пра-ведзена ні ў Расіі, ні ва Украіне. Вынікі даследаванняў па Чарнобыльскай праблеме адлюстраваны ў дзвюх манаграфіях (у суаўтарстве з З. Р. Пацеевай) – «Чарнобыльская катастрофа: сацыяльна-эканамічныя праблемы і шляхі іх вырашэнняў» і «Эканамічная навука – рэабілітацыі раёнаў ра-дыеактыўнага забруджання». Адначасова шмат увагі ён надае і іншым сацыяльна-эканамічным аспектам праблемы экалогіі, у тым ліку эканамічнай бяспецы і экалагізацыі эканомікі. У 2002 г. ім апублікавана манаграфія «Экалагічная бяспека: сацыяльна-эканамічныя аспекты» (у суаўтарстве з З. Р. Пацеевай і інш.) і ў 2004 г. – вучэбна-метадычны дапаможнік «Сацыяльна-эканамічныя аспекты экалагізацыі вытворчасці».

Разам з навуковымі даследаваннямі Генадзій Міхайлавіч актыўна займаецца публіцыстыкай. Ім напісаны шэраг навукова-папулярных кніг, прысвечаных актуальным пытанням грамадска-палітычнага, сацыяльна-эканамічнага і нацыянальна-культурнага развіцця Рэспублікі Беларусь.

З пачатку 2000-х гг. акадэмік Г. М. Лыч вялікую ўвагу ў сваёй навуковай працы надае да-следаванню праблем эфектыўнасці знешнегандлёвай дзейнасці і інавацыйнага развіцця нацыя-нальнай эканомікі. Абедзве гэтыя праблемы ў цяперашні час набылі асаблівую актуальнасць. Пер-шая з іх – у сувязі з жыццёвай неабходнасцю хутчэйшага пераадолення адмоўнага сальда знешня га гандлю, а другая – пераходу нацыянальнай эканомікі на інавацыйны шлях развіцця. Па абедзвюх названых праблемах Г. М. Лычом апублікаваны шэраг артыкулаў. Асноўная ўвага ў іх надаецца такім пытанням, як метадалагічныя падыходы да вызначэння эканамічнай эфектыўнасці экспартна-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 120: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

імпартных аперацый, павышэння канкурэнтаздольнасці нацыянальнай эканомікі, у тым ліку яе аграпрамысловага комплексу, на сусветным рынку з дапамогай больш эфектыўнай адаптацыі да глабалізацыі светагаспадарчых сувязей і падключення да глабальных вытворча-збытавых і іна-вацыйных сетак, а таксама абгрунтаванне важнейшых прыкмет інавацыйнай эканомікі і ацэнка на інавацыйнасць нацыянальна-гаспадарчага комплексу, вызначэнне ролі дзяржавы, канкурэнт на-га рынку і грамадзянскай супольнасці ў інавацыйным развіцці краіны, абгрунтаванне неабходна-сці іх актыўнага ўзаемадзеяння з мэтай паскарэння пераводу беларускай эканомікі на інавацый-ныя рэйкі.

У апошнія гады навуковая дзейнасць Генадзія Міхайлавіча зноў сканцэнтравана на даследаван ні праблем і перспектыў развіцця айчыннага аграпрамысловага комплексу. У прыватнасці, ім вядуц-ца даследаванні дзейснай сістэмы кіравання сельскагаспадарчымі арганізацыямі, распрацоўваюц ца механізмы забеспячэння канкурэнтаздольнасці АПК, яго інтэграцыі ў Еўразійскую эканамічную прастору. Перспектывы развіцця аграпрамысловага комплексу Беларусі разглядаюцца ў апубліка-ванай у 2014 г. манаграфіі «Развитие агропромышленного комплекса: новые вызовы и возможные ответы на них» (у суаўтарстве з А. П. Шпакам).

Усяго акадэмікам Г. М. Лычом апублікавана больш за 300 навуковых прац, у тым ліку 17 мана-графій (да асноўных з якіх, разам з названымі раней, таксама адносяцца «Комплексная мелиора ция земель в Белорусском Полесье» (1982) і «Экономика Беларуси: пути стабилизации и социально-экономического обновления» (1995)).

Акрамя таго, на працягу ўсёй сваёй навуковай дзейнасці Генадзій Міхайлавіч Лыч удзельнічаў у падрыхтоўцы навуковых кадраў Рэспублікі Беларусь. Ім падрыхтавана 15 кандыдатаў і 2 дактары эканамічных навук.

Ад усёй душы шчыра віншуем юбіляра, Генадзія Міхайлавіча Лыча, з 80-годдзем і жадаем здароўя, доўгіх гадоў жыцця, новых навуковых дасягненняў, творчых поспехаў і дабрабыту.

Калектыў супрацоўнікаў інстытута эканомікі НАН Беларусі

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 121: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

121

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ ВОДОПЬЯНОВ

(К 75-летию со дня рождения)

Если говорить о вкладе белорусских ученых в становление со-циальной экологии как научной дисциплины, то в первую очередь необходимо отметить заслуги доктора философских наук, чле-на- корреспондента НАН Беларуси Павла Александровича Во до-пьянова. Работы именно этого философа в 70–80-х годах ХХ века в определяющей мере способствовали переходу от пессимисти-ческой, обремененной эсхатологическими прогнозами, бессис-темной трактовки сложившихся социоприродных противоречий к изложению экологических проблем в упорядоченной, концеп-туально целостной форме. Особо в этом плане следует отметить работу Павла Александровича «Устойчивость и динамика био-сферы», после выхода которой в 1981 году белорусским ученым уже нельзя было свои социоэкологические концепты основывать на представлении о стохастичности деградирующей динамики биосферы в процессе антропогенеза и, следовательно, о принци-пиальной неразрешимости проблемы оптимизации социоприрод-ных отношений в период индустриального развития общества.

Основной концептуальный посыл работ П. А. Водопьянова, содержащий вывод о том, что утрата устойчивости природных систем обусловлена минимизацией видового разнообразия на планете, явился своеобразным экологическим императивом, определившим на десятилетия век-тор научного поиска отечественных ученых (как философов, так и естественников), специализи-рующихся в области социоприродной тематики. Значимость работ ученого заключается в том, что в них по существу дан ответ на вопрос о природе экологического кризиса на планете, способах и целевых ориентирах его преодоления. Не случайно и то разработанное им в этот период поня-тие «устойчивое развитие» сегодня стало одним из наиболее востребованных научных терминов, а обоснованный П. А. Водопьяновым вывод о необходимости сохранения видового разнообразия на планете лежит в основе нормативных документов многих международных экологических ор-ганизаций.

Будущий основоположник отечественной школы социальной экологии родился 10 февраля 1940 года в деревне Полоная Кореличского р-на Гродненской области. Высшее образование по-лучил на философском факультете Ленинградского государственного университета, где познако-мился с работами видного ученого (тогда заведующего кафедрой дарвинизма ЛГУ) Кирилла Ми-хайловича Завадского, которого потом всю жизнь называл своим Учителем. Сначала на лекциях, а позже на факультативных занятиях, организованных выдающимся ученым-основателем син-тетической теории эволюции, студент философского факультета Павел Во допьянов осваивал азы той научной дисциплины, которая затем получила широкое распространение под названи-ем социальная экология. Под руководством К. М. Завадского процесс образования будущего бе-лорусского ученого шел поэтапно от теоретического освоения основных механизмов функцио-нирования биосферы: от исследования движущих сил эволюции, выявления популяционных структур, освоения оригинальных концепций вида и видообразования, освоения классификаци-онного подхода к проблеме выделения уровней организации живого, конкретизации критериев прогресса в биосферных комплексах и других естественно-научных проблем, к комплексно-му исследованию деструктивных последствий техногенного воздействия на функционирование

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 122: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

122

биосферной системы. Именно такая последовательность в профессиональном образовании, обу-словленная знакомством в студенческие годы, а также последующим творческим сотрудничеством со своим Учителем, позволила добиться того уровня доказательной аргументации, которым от-личаются работы П. А. Водопьянова.

После окончания Ленинградского государственного университета в 1967 году будущий ве-дущий специалист в области философии науки и техники продолжил свою работу в Институте философии и права АН БССР. Здесь в 1972 году он окончил аспирантуру по специальности «Философские вопросы естествознания» и со свойственной ему аналитической скрупулезностью, на традиционно высоком научном уровне подготовил и блестяще защитил кандидатскую дис-сертацию «Философский анализ устойчивости систем живой природы». Уже в качестве зрелого, авторитетного в научных кругах исследователя продолжил работу в отделе диалектического ма-териализма и философских вопросов естествознания, сконцентрировав внимание на философско-методологических вопросах эволюционной биологии. Логическим результатом ответственного отношения к работе явилась подготовка самого значимого в творческой биографии ученого труда, изданного в 1981 году в виде монографии под названием «Устойчивость и динамика биосферы». В 1982 году изложенный в монографии материал «Философско-методологический анализ взаимо-действия устойчивости и развитии биосферы» с незначительными доработками был представлен научному сообществу в качестве диссертационного исследования и на заседании Совета по защи-те докторских диссертаций при Институте философии и права АН БССР блестяще защищен в ка-честве докторской диссертации. Этот момент можно считать ключевым в статусном становлении П. А. Водопьянова как ведущего отечественного специалиста, исследователя природоохранной проблематики.

Разработка и обоснование вопросов устойчивости биосферы как фундаментальной пробле-мы современной науки явились основными направлениями исследования ученого в этот период. Полученный научный результат был единодушно принят и высоко оценен как философами, так и представителями естественных научных дисциплин. Блестящая эрудиция П. А. Водопьянова, его неоспоримая компетентность в биологической проблематике сыграли важную роль в концеп-туальном и методологическом сближении естествознания и философии. Эту заслугу ученого пе-ред отечественной философией сегодня едва ли кому удастся оспорить.

В исследованиях П. А. Водопьянова дано всестороннее обоснование проблемы устойчивости как фундаментальной теоретической проблемы, в которой сконцентрированы важнейшие миро-воззренческие и методологические аспекты, уточняющие и углубляющие современную научную картину мира. На этой основе намечены главные вехи построения теоретической биологии, фун-даментом которой является формулировка основных законов сохранения биологической формы движения материи. Ученым предложено развернутое обоснование законов сохранения: разрабо-таны принципы ограничений на биохимическом уровне, обоснованы законы сохранения устой-чивости путем развития (гомеорезиса), исследован стабилизирующий отбор на уровне филогене-тического развития, комплексно рассмотрен биологический круговорот на уровне биосферы как планетарной системы, детализированы и конкретизированы законы саморегуляции на всех уров-нях организации жизни.

Определение П. А. Водопьяновым места и роли устойчивости в процессах развития послужи-ло отправным пунктом в выявлении и концептуальном описании механизмов сохранения стабиль-ности биосферы, к которым относятся: наличие дублирующих и страхующих механизмов, преоб-ладание процесса синтеза над распадом, сохранение видового разнообразия, наличие разного рода гомеостатических механизмов и др.

Основываясь на полученных выводах, ученый предложил в качестве практической реализации научных результатов конкретные мероприятия в области рационального природопользования: ка-чественное изменение технологических процессов; синтез веществ, подлежащих разложению; ис-кусственное выведение микроорганизмов-деструкторов, разлагающих и нейтрализующих отходы, а также концептуально обосновал возможность перехода от простого использования природных ресурсов к циклическому, основанному на принципе возобновления и комплексного использова-ния природных сырьевых богатств.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 123: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

Таким образом, профессором П. А. Водопьяновым создана теоретическая основа формирова-ния стратегии устойчивого развития, т. е. принципиально новой стратегии социального развития, ориентированной на сохранение целостности биосферы, поддержание оптимального уровня меж-ду природоохранными и природоэксплуатационными процессами и обеспечение качества при-родной среды обитания человека.

Заслуги Павла Александровича высоко оценены научным сообществом: он является членом-корреспондентом Национальной академии наук Беларуси, академиком Украинской академии по-литических наук, академиком Международной академии организационных и управленческих наук, а его имя широко известно далеко за пределами Беларуси. Более пятнадцати лет П. А. Водопьянов был председателем экспертного совета по философии при президиуме ВАК Республики Беларусь.

К числу основных наград ученого следует отнести: нагрудный знак «Выдатнік адукацыі Рэс-публікі Беларусь» (1995); почетные грамоты Министерства образования Республики Беларусь (2005), НАН Беларуси (2005), Минского городского Совета народных депутатов (2010), Бело рус-ского государственного технологического университета (1986, 1989, 1990, 2000, 2010).

П. А. Водопьянов является автором более 140 научных работ, в том числе 6 монографий. К основным работам можно отнести следующие труды, получившие признание на международ-ном уровне: «Детерминация эволюционного процесса» (в соавт.) (Минск, 1971); «Устойчивость в развитии живой природы» (Минск, 1974); «Современная экологическая ситуация и динамиче-ское равновесие в биосфере» («Динамическое равновесие человека и природы») (Минск, 1977); «Экологические последствия научно-технического прогресса» (Минск, 1980); «Устойчивость и ди-намика биосферы» (Минск, 1981); «Динамика биосферы и социокультурные традиции» (в соавт.) (Минск, 1987); «Великий день гнева: Экология и эсхатология» (в соавт.) (Минск, 1993); «От неста-бильности к устойчивому развитию» (в соавт.) (Минск, 1996); «На пути к устойчивому развитию: глобальные тенденции и особенности Беларуси» (в соавт.) (Минск, 1996); «Выбор цели» (в соавт.) (Неман. – 1997. – № 9).

Д. И. Широканов, А. А. Лазаревич, А. С. Червинский

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 124: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

124

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

АЛЯКСАНДР ІВАНАВІЧ ЛАКОТКА

(Да 60-годдзя з дня нараджэння)

25 студзеня 2015 года спаўняецца 60 гадоў выдатнаму бела-рускаму вучонаму, дырэктару Цэнтра даследаванняў беларускай культуры, мовы і літаратуры Нацыянальнай акадэміі навук Бела-русі, акадэміку НАН Беларусі, доктару архітэктуры і доктару гіс-тарычных навук, прафесару Аляксандру Іванавічу Лакотку.

А. І. Лакотка нарадзіўся ў вёсцы Кузьмічы Дзятлаўскага раёна Гродзенскай вобласці ў сям’і настаўнікаў. У 1972 годзе паступіў у Беларускі політэхнічны інстытут на архітэктурны факультэт. Пасля заканчэння інстытута кіраваў рабочай групай па стварэнні Беларускага дзяржаўнага музея народнай архітэктуры і побыту, а потым працаваў намеснікам дырэктара па навуковай рабоце гэ-тага музея. У 1993 годзе ён абараняе доктарскую дысертацыю па этналогіі і яму прысуджаецца навуковая ступень доктара гіс та-рычных навук, у 1995 годзе А. І. Лакотка пераходзіць на пра цу ў Інстытут мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору імя К. Кра-півы Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі на пасаду загадчыка аддзела архітэктуры. У 1997 годзе яго прызначаюць намеснікам дырэктара па навуковай рабоце, у 2001 годзе ён абараняе доктар-

скую дысертацыю па тэорыі і гісторыі архітэктуры, рэстаўрацыі і рэканструкцыі будынкаў і збу-даванняў і яму прысуджаецца навуковая ступень доктара архітэктуры. У красавіку 2004 года яго выбіраюць членам-карэспандэнтам Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі, а ў верасні гэтага го да Аляксандр Іванавіч Лакотка прызначаецца дырэктарам Інстытута мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору імя К. Крапівы. З верасня 2012 года ён працуе дырэктарам Цэнтра даследаванняў бе-ла рускай культуры, мовы і літаратуры Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі. У лістападзе 2014 го да яго выбіраюць акадэмікам НАН Беларусі.

Аляксандр Іванавіч Лакотка – буйны даследчык культуры. Ён аўтар звыш 250 навуковых прац, у тым ліку 18 манаграфій, сярод якіх найбольш значнымі з’яўляюцца: «Беларускае народнае дой-лідства» (1991), «Сілуэты старога Мінска. Нарысы драўлянай архітэктуры» (1991), «Бераг ван-драванняў, ці адкуль у Беларусі мячэці» (1994), «Беларусы». Т. 2: «Дойлідства» (1997), «Нацыя-нальныя рысы беларускай архітэктуры» (1999), «Гістарычна-культурныя рэгіёны Беларусі» (2002), «Драўлянае сакральна-манументальнае дойлідства Беларусі» (2003), «Архітэктурная спадчына Беларусі» (2004), «Гістарычна-культурныя ландшафты Беларусі» (2006), «Архітэктура Беларусі ў еўрапейскім і сусветным кантэксце» (2012) і інш.

А. І. Лакотка распрацаваў новы комплексны метадалагічны падыход, які грунтуецца на спа-лучэнні гістарычна-параўнальнага, архітэктуразнаўчых і мастацтвазнаўчых метадаў і дазваляе вы явіць этнічныя рысы і рэгіянальныя асаблівасці беларускай архітэктуры. Таленавіты вучоны стварыў новую навуковую канцэпцыю гістарычнага феномена беларускай архітэктуры як свое-асаб лівага сінтэзу ўсходнееўрапейскіх і заходнееўрапейскіх традыцый дойлідства, раскрыў ро лю ўсходнееўрапейскіх і заходнееўрапейскіх традыцый у эвалюцыі беларускіх гарадоў, ахарак та-рызаваў гістарычныя працэсы зменлівасці тыпаў паселішчаў. А. І. Лакотка вылучыў і сістэма-ты заваў агульныя і рэгіянальныя асаблівасці вясковага жылля беларусаў, прааналізаваў яго эт ніч -ныя рысы, распрацаваў тыпалагічную класіфікацыю ўсіх кампанентаў вясковага жылога ком-плексу, якая ўлічвае не толькі канструктыўныя асаблівасці, але і сацыяльна-эканамічныя і куль-

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 125: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

турна-гістарычныя фактары, даследаваў уплыў ландшафтных умоў на фарміраванне жы ло га ася роддзя, узаемасувязь вясковага і традыцыйнага гарадскога жылля, выявіў прычыны рэгія-нальных адрозненняў беларускага сакральнага дойлідства, да якіх адносяцца адчуванне маштабу і суразмернасці ў асяроддзі (нізіннае і ўзгорыстае), традыцыйнае разуменне суадносін гармоніі і памераў, светапоглядныя ўяўленні аб прыгажосці той ці іншай формы, кампазіцыі (яруснай, во-севай). У сваіх працах А. І. Лакотка яскрава паказаў, што беларускае дойлідства з’яўляецца адной з выразных культурных адзнак беларускага этнасу.

Навуковыя працы Аляксандра Іванавіча Лакоткі маюць грунтоўную базу крыніц. Пад яго кіраўніцтвам і з непасрэдным асабістым удзелам праведзена шмат экспедыцый, абследаваны сотні сельскіх паселішчаў, дваццаць восем гарадоў, узята на ўлік некалькі тысяч помнікаў беларускага дойлідства.

Атрыманыя вынікі навуковых даследаванняў А. І. Лакоткі маюць важнае тэарэтычнае і прак-тычнае значэнне. Яны адкрываюць новыя гарызонты для пошуку сучасных форм мастацка-сты-лёвай выразнасці планіроўкі і забудовы паселішчаў, для дэталёвага вывучэння рэгіянальнай і ла-кальнай спецыфікі беларускага дойлідства, для рэстаўрацыі архітэктурных помнікаў. Гэтыя вынікі адзначаны прэміяй «За духоўнае адраджэнне» (2009), а таксама Прэміяй НАН Беларусі (1999).

Як кіраўнік А. І. Лакотка надае важнае значэнне падрыхтоўцы і выданню калектыўных навуко-вых прац «Гарады і вёскі Беларусі», «Архітэктура Беларусі: Нарысы эвалюцыі ва ўсходнеславян-скім і еўрапейскім кантэксце», «Пытанні мастацтвазнаўства, этналогіі і фалькларыстыкі». Шмат-томная калектыўная праца «Гарады і вёскі Беларусі» будзе садзейнічаць папулярызацыі культур-най спадчыны нашай краіны, узбагачэнню вучэбнай і выхаваўчай работы вышэйшых і сярэдніх навучальных устаноў Рэспублікі Беларусь, прагназаванню развіцця паселішчаў. Другая шматтом-ная калектыўная праца «Архітэктура Беларусі: Нарысы эвалюцыі ва ўсходнеславянскім і еўра пей-скім кантэксце» паспрыяе рэстаўрацыі помнікаў архітэктуры, больш шырокаму выкарыстанню архітэктурных традыцый у сучасную эпоху. Штогадовае выданне «Пытанні мастацтвазнаўства, этналогіі і фалькларыстыкі» мае істотнае значэнне для павышэння кваліфікацыі супрацоўнікаў, падрыхтоўкі навуковых кадраў (уключана ў пералік выданняў ВАК Беларусі).

А. І. Лакотка шмат робіць для практычнага прымянення вынікаў навуковых даследаванняў. Пад яго кіраўніцтвам распрацаваны Генеральны план Беларускага дзяржаўнага музея народнай архітэктуры і побыту, праект сектара «Цэнтральная Беларусь» гэтага музея, праекты многіх ся дзіб, арганізавана перавозка, размяшчэнне і рэстаўрацыя грамадскіх, культурных, жылых і гаспадарчых пабудоў. Ён з’яўляецца ініцыятарам стварэння музеяў у г. п. Глуша Бабруйскага раёна Магілёў скай вобласці і ў вёсцы Моталь Іванавіцкага раёна Брэсцкай вобласці.

Вялікую ўвагу Аляксандр Іванавіч Лакотка надае падрыхтоўцы кадраў вышэйшай кваліфіка-цыі. З 1990 года ён выкладае ў некалькіх вышэйшых навучальных установах – Беларускім дзяр-жаўным універсітэце, Беларускім дзяржаўным педагагічным універсітэце імя Максіма Танка, Бе ларускім нацыянальным тэхнічным універсітэце. Ім распрацаваны курсы лекцый «Мастацкая культура Беларусі», «Гісторыя архітэктуры Беларусі», «Беларускае народнае дойлідства», «Ахова і рэстаўрацыя архітэктурнай спадчыны». Ён падрыхтаваў пяць дактароў і пяць кандыдатаў навук, з’яўляецца старшынёй савета па абароне дысертацый па мастацтвазнаўству. За паспяховую падрыхтоўку кадраў вышэйшай кваліфікацыі А. І. Лакотку ў 2003 годзе прысвоена вучонае званне прафесара.

Плённую навуковую і педагагічную работу А.І.Лакотка паспяхова спалучае з актыўнай гра-мадскай дзейнасцю. Ён з’яўляецца членам Еўрапейскага савета па культуры, членам Міжнароднай арганізацыі па народнай творчасці ЮНЕСКА, членам Навукова-метадычнага савета па праблемах аховы і рэстаўрацыі гістарычна-культурнай спадчыны, членам Саюза архітэктараў Беларусі, ака-дэмікам Міжнароднай славянскай акадэміі па пытаннях культуры, адукацыі і навукі, членам-ка-рэспандэнтам Міжнароднай акадэміі архітэктуры.

Калегі па творчай працы шчыра віншуюць Аляксандра Іванавіча Лакотку з 60-гадовым юбілеем і жадаюць яму здзяйснення ўсіх планаў і задум.

М. Ф. Піліпенка

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 126: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

126

ВЕСЦІ НАЦЫЯНАЛЬНАЙ АКАДЭМІІ НАВУК БЕЛАРУСІ № 1 2015СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК

рЕФЕратыУДК 111+165.0

Малахов, Д. В. Онтология интенциональности в постнеклассической перспективе / Д. В. Малахов // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 5–13.

Проблема интенциональности ставится в статье как метафизическая. Интенциональность выступает онто-логическим принципом связи, согласно которому различенное единство ноэзиса и ноэмы в синтетической дея-тельности трансцендентального Ego распространяется до корреляции актов и содержаний сознания и способов бытия объективной предметности, имеющих изначальное интенциональное единство. Онтология интенциональ-ности соотносится с философским и богословским учениями о Логосе эпохи патристики, сформулировавшей онтологический принцип халкидонского соединения: неслитно и нераздельно. На основании этого принципа, а также в контексте метафизики процесса А. Уайтхеда рассматривается единство бытия и мышления и отдель-ных дисциплин в теории и практике научно-философского познания.

Библиогр. – 22 назв.

УДК 140.8

Гируцкий, А. А. Философия имени в трактовке С. Н. Булгакова / А. А. Гируцкий // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 14–19.

Рассматривается философия имени С. Н. Булгакова, важнейшей составной частью которой является понима-ние им слова, имени как энергетической сущности, имеющей космический статус. Имя (слово, язык) представ-лено в его концепции в максимально широком контексте – Бог, человек, мир. Оно выступает как необходимый элемент теоантропокосмической реальности, что во многом предвосхитило идеи современной научной мысли. Особое место в философии имени С. Н. Булгакова занимает статус имени Бога. Эту проблему философ решает в традициях православной религиозно-философской мысли.

Библиогр. – 4 назв.

УДК 167:[004.8:572]

Карпенко, В. Е. Синергетика как методология анализа процессов техноинтеллектуализации антропосферы / В. Е. Карпенко // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 20–25.

Уточняя методологический инструментарий для философского осмысления процессов техноинтеллектуа-лизации антропосферы, автор, ставя целью рассмотреть в этом ракурсе основные релевантные на современном этапе развития науки методологические подходы, начинает с одного из ведущих – синергетики. Представлена попытка определить как некую целостность достижения и границы применения синергетической методологии в данном контексте.

Библиогр. – 15 назв.

УДК 316.64:329.1/6(476)

Хамутовская, С. В. Политические установки как компонент отношения граждан к политике / С. В. Хаму-товская // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 26–30.

Приводится определение установок и социальных аттитьюдов, раскрывается их отличие друг от друга, а так же от ценностей, политические установки рассматриваются в качестве эмоционального отношения граждан к политике. На основе социологических исследований, проведенных Институтом социологии НАН Беларуси, анализируются установки населения нашей страны на политическую ситуацию и на объект в виде политически значимых для индивидов идеологических предпочтений.

Табл. 2. Библиогр. – 9 назв.

УДК 947.6

Данилович, В. В. Участие молодежи в общественной жизни Советской Беларуси в 20–30-е гг. ХХ в. / В. В. Да-нилович // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 31–38.

Статья посвящена исследованию проблемы общественной активности молодежи Советской Беларуси. На ча ло 1920-х гг. характеризовалось значительной пассивностью юношей и девушек в общественной жизни. Активное влияние на общественную жизнь молодежи стремился оказывать комсомол. Но часто отсутствовала системная организация работы комсомольцев в общественных структурах, наблюдался формальный подход к этому делу. В середине 1920-х гг. широкая деятельность всех общественных организаций в связи с курсом компартии на мак-симальное оживление их работы увеличила общественную активность молодого поколения. Однако властные структуры препятствовали деятельности не связанных с комсомолом объединений молодежи. В результате снова

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 127: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

127

произошел спад общественной активности молодого поколения. В конце 1920-х гг. успехи социалистического строительства стимулировали рост общественной активности молодежи. В 1930-е гг. благодаря государственной поддержке главную роль в организации общественной жизни молодого поколения окончательно закрепил за со-бой комсомол.

Библиогр. – 58 назв.

УДК 94(476+474.5)–89:930.2«14/15»

Груша, А. И. Торжество и нереализованный потенциал письменного слова: Литовская метрика в XV – пер вой половине XVI в. / А. И. Груша // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. –

С. 39–46.Рассмотрены следующие вопросы истории Литовской метрики: название, общее понятие, состав запи-

сей книг Метрики, место Метрики среди различных архивных комплексов великого князя литовского, степень аутен тичности документов Метрики, статус книг, форма записей, язык документов, этап создания копий, форма хранения книг Метрики, принципы комплектования письменных материалов Метрики, время появления книг Метрики, функции этих книг.

Библиогр. – 20 назв.

УДК 061.2(476)(091)«1991/2010»

Гросс, Е. П. Институционализация общественных объединений Республики Беларусь (1991–2010 гг.) / Е. П. Гросс // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 47–51.

Анализируется история возникновения, становления и развития системы общественных объединений Рес-публики Беларусь в 1991–2010 годы. В данном процессе выделяются четыре этапа в зависимости от изменения правовых условий функционирования данного типа организаций. Дается характеристика общественных объеди-нений Беларуси с точки зрения их статуса и характера деятельности.

Табл. 1. Библиогр. – 9 назв.

УДК 81’38

Кулеш, А. И. Статус языка законодательных текстов в структуре официально-делового стиля / А. И. Кулеш // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 52–61.

Проанализированы исследования белорусских, польских, русских и украинских лингвистов и юристов от-носительно места законодательных текстов в структуре официально-делового стиля и статуса их языка. Рас-смотрены подходы к решению проблемы названия стиля, выделения отдельных подстилей и структуры юри-дического подстиля. Показано отношение к понятиям функциональный стиль и язык коммуникации. Отмечена зависимость требований к некоторым характеристикам языка законодательства от отношения к его статусу: авторы, относящие язык законов к разновидности литературного, являются сторонниками его ясности и по-нятности для обывателей; те же, кто воспринимает язык законодательных текстов как специальный, относятся к этому требованию как к необязательному. Автор считает возможным согласиться со второй позицией только относительно текстов, предназначенных исключительно для специалистов, но не относительно текстов законов и других правовых актов, в которых сформулированы социальные нормы, обязательные для всех граждан.

Ил. 1. Библиогр. – 67 назв.

УДК 811.161.3’367.4+811.161.3-26:821.161.3.09(092)Шамякин

Якушева, Е. Н. Особенности употребления адъективированных причастных словосочетаний в произве-дениях Ивана Шамякина / Е. Н. Якушева // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. –

№ 1. – С. 62–65.Рассматриваются лексико-грамматические особенности сочетаемости адъективированных причастий в ху-

дожественном тексте. Анализируются причины их адъективации.Адъективированные причастные конструкции исследуются как необходимые структурные элементы худо-

жественного текста, которые являются выразительным художественным средством.Библиогр. – 7 назв.

УДК 792.54.021(476-25)

Ерёмина, Е. П. Сценография музыкального театра Беларуси в конце ХХ − начале ХХІ в. / Е. П. Ерёмина // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 66–71.

На примере практики Большого театра Беларуси выявляются и анализируются основные тенденции сцено-графического искусства отечественного музыкального театра конца ХХ − начала ХХІ в. Дается краткий обзор развития сценографии с 1930-х до 1990-х гг., выявляются изменения, характерные для искусства оформления спектакля на рубеже веков. Особое внимание уделено жанрово-стилистическим особенностям музыкальных спектаклей, роли режиссуры, индивидуального стиля художника как определяющим сценографический образ спектакля.

Библиогр. – 9 назв.

Национальная

академия наук

Беларуси

Page 128: СЕРЫЯ ГУМАНІТАРНЫХ НАВУК 2015 № 1 наук ияcsl.bas-net.by/xfile/v_gum/2015/1/nw6l04.pdf · свидетельство о регистрации № 394

УДК 398.3

Швед, И. А. «Мифопоэтическая этиология» камня в белорусском фольклоре / И. А. Швед // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 72–77.

Статья посвящена реконструкции «мифопоэтической этиологии» камня, отраженной в белорусских фольк-лорных текстах, которые объясняют появление камней и особенности их формы, состава, расположения в про-странстве. Проводится историко-генетический и функционально-семантический анализ космогонических ле-генд и развивающих их легенд-«преданий», которые обосновывают «новую ситуацию», поскольку она не суще-ствовала с «первовремен», повествуют об истории «малого мира», происхождении и сакрализации конкретных камней, наполняющих его.

Библиогр. – 17 назв.

УДК 821.161.3’04.091:81’25«14/16»

Гаранин, С. Л. Литературная деятельность Франциска Скорины в системе развития переводной письменно-сти Беларуси ХV – начала ХVІ века / С. Л. Гаранин // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. –

№ 1. – С. 78–82.

Рассматриваются тенденции развития белорусской переводной литературы позднего Средневековья, иссле-дуются особенности редактирования текстов в этот период и устанавливается влияние традиционных приемов переводческой и редакторской работы на литературную деятельность Ф. Скорины.

Библиогр. – 9 назв.

УДК 811.161.3’255.2=161.1+81’246.2(476)

Яковенко, Н. В. Художественный перевод в условиях белорусско-русского билингвизма / Н. В. Яковенко // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 83–89.

Анализируя путем сопоставления оригинальные и переводные тексты произведений белорусских прозаиков В. Казько, О. Ипатовой, В. Хомченко, А. Карпюка, Л. Прокши, автор приходит к выводу, что художественный билингвизм обусловлен психологически и эстетически, когда иноязычные элементы в произведениях являются стилистическим средством создания художественного образа, отображения в произведениях объективной реаль-ности.

Библиогр. – 21 назв.

УДК 349.2:656.2

Людвикевич, О. Н. Проблемы правопонимания и законодательного регулирования дисциплины труда / О. Н. Люд викевич // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 90–94.

Статья посвящена актуальной правовой проблеме – дисциплинарной ответственности как средству обеспе-чения дисциплины труда работников. С учетом новейшего законодательства и зарубежного опыта регулирования дисциплины труда рассматривается вопрос о соотношении понятий дисциплины труда и трудовой дисциплины. Обосновывается теоретическое понимание дисциплинарной ответственности как особой субъективной обязан-ности работника, возникающей в связи с совершением им дисциплинарного проступка. Автор статьи полагает, что Трудовой кодекс Республики Беларусь целесообразно дополнить статьей, дающей определение дисципли-нарной ответственности.

Библиогр. – 16 назв.

УДК 342.723:[608.1:575:612.6.05]

Перепелица, Е. В. Этико-правовое регулирование суррогатного материнства / Е. В. Перепелица // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 95–100.

Рассматриваются подходы, лежащие в основе законодательной регламентации суррогатного материнства в Республике Беларусь. Автор поднимает вопрос о необходимости обращения к этическим критериям с целью анализа норм, регулирующих отношения суррогатного материнства, а также устранения внутренних противо-речий и ценностных конфликтов, связанных с данным институтом права.

Библиогр. – 20 назв.

УДК 339.9(476+510)

Журавлев, Ю. А. Внешнеэкономические связи Республики Беларусь и Китайской Народной Республики / Ю. А. Журавлев // Вес. Нац. акад. навук Беларусі. Сер. гуманіт. навук. – 2015. – № 1. – С. 101–107.

Статья представляет обзор экономического и инвестиционного сотрудничества между Республикой Беларусь и Китайской Народной Республикой. Приведены примеры такого сотрудничества с точным указанием денеж-ных сумм по каждому проекту. Рассмотрен вопрос создания трансконтинентального коридора между Европой и Азией. Другие важные проекты – создание скоростной трассы, индустриального парка, электростанции и ком-мерческого спутника связи.

Табл. 4. Библиогр. – 6 назв.

Национальная

академия наук

Беларуси