ISSN 2078-7626

ÂÅÑÒÍÈÊÑóðãóòñêîãîãîñóäàðñòâåííîãîïåäàãîãè÷åñêîãîóíèâåðñèòåòà

ÍÀÓ×ÍÛÉ ÆÓÐÍÀË

№ 4 (19) 2012

© Сургутский государственный педагогический университет, 2012

ВЕСТНИКСУРГУТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГОПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

Научный журнал

Основан в августе 2007 г.

№ 4 (19), 2012 г.

Выходит 6 раз в год

Журнал зарегистрированв Федеральной службе по надзорув сфере массовых коммуникаций, связии охраны культурного наследия

Свидетельство о регистрации СМИПИ № ФС 77-29393 от 24 августа 2007 г.

Учредитель: Сургутский государственныйпедагогический университет

Адрес редакции:628417, ХМАО – Югра,Тюменская обл., г. Сургут,ул. 50 лет ВЛКСМ, 10/2, каб. 217,редакция журнала «Вестник СурГПУ»

E-mail: vestnik@surgpu.ru

Сдано в печать 20.09.2012 г.Формат 70х100/16Усл. п.л. 22Печать цифроваяГарнитура DejaVu SerifТираж 1000Заказ № 28 Отпечатано в РИО СурГПУ

ВЕСТНИК Сургутского государственного педагогического университета 2012 / № 4 (19)

Ñ Î Ä Å Ð Æ À Í È Å

ÎÁÙÅÑÒÂÅÍÍÎ-ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÀß ÌÛÑËÜ ÐÎÑÑÈÈ XIX – ÍÀ×ÀËÀ XX ââ.

Акульшин П.В. Общественно-политические взгляды князя П.А. Вяземского: формирование, содержание и место в политической истории России ............................................................................ 6

Лупарева Н.Н. Становление консервативно-националистических взглядов Сергея Николаевича Глинки ..................................................... 18

Назаренко Е.Ю. К вопросу об университетском образовании в России в контексте идеологии священного союза (1817–1824 гг.) ... 24

Попов Э.А., М.Н. Катков: социальный портрет в контексте Велигонова И.В. меняющейся эпохи (к постановке проблемы) ......................... 31Хатунцев С.В. «Угроза с Востока» в мысли К.Н. Леонтьева

и «леонтьевские» мотивы в «Трёх разговорах» ...................... 37Андреев Д.А. Совещание министров 26 апреля 1899 года

в контексте внутриправительственной борьбы ...................... 43Репников А.В. 1905 год на страницах дневника Л.А. Тихомирова ................... 50Орлов А.С., Государственно-конфессиональные аспектыСанькова С.М. во взглядах М.О. Меньшикова на будущность России после февраля 1917 г. ................................................................. 56

ÈÇ ÈÑÒÎÐÈÈ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÃÎÎÑÂÎÁÎÄÈÒÅËÜÍÎÃÎ ÄÂÈÆÅÍÈß

Милевский О.А. Рождение «русской Жанны д,Арк (к вопросу о формировании революционного мировоззрения С.Л. Перовской) ........................................................................ 63Лёвин С.В. Революционное прошлое земского статистика ..................... 73Степаненкова З.В. Берви-Флеровский о результатах земской реформы ............. 80Терехова С.А. И.Я. Павловский и Л.А. Тихомиров: к истории взаимоотношений ................................................... 89Панченко А.Б. Народники как историки отечественного народоведения: В.Г. Богораз и Д.А. Клеменц ................................................... 98

ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÛÅ ÏÐÎÁËÅÌÛÈÑÒÎÐÈÎÃÐÀÔÈÈ È ÈÑÒÎ×ÍÈÊÎÂÅÄÅÍÈß

Солодкин Я.Г. Сибирский летописный свод: от Головинской редакции к Нарышкинской ...................................................................... 103Солодкин Р.Я. Записки английских дипломатов и путешественников о России второй половины XVI в. в новейшей отечественной историографии ............................................... 112Вивчар В.М. Пересмотр официальной концепции Брестской унии в трудах О.И. Левицкого .......................................................... 117Морозов Н.М. Время российской цивилизации в контексте естественно- научных знаний: по материалам отечественной историографии конца ХХ – начала XXI вв. ............................. 124Зубов В.Н. Формирование концепции Е.Н. Кушевой о русско- северокавказских отношениях в середине XVI в. .................. 130

ВЕСТНИК Сургутского государственного педагогического университета 2012 / № 4 (19)

Ñ Î Ä Å Ð Æ À Í È Å

ÝÊÎËÎÃÈ×ÅÑÊÀß ÈÑÒÎÐÈß

Гололобов Е.И. История природопользования на Обь-Иртышском Севере в 1920-е гг. (историографический аспект) .............................. 136Зуляр Ю.А. Экологические проблемы Предбайкалья в постсоветский период на рубеже веков ................................ 142Акинин М.А. Г. Нерюнгри. Экологические проблемы строящегося Южно-Якутского территориально-производственного комплекса ..................................................................................... 149Приходько Ю.С. Историко-правовые аспекты региональной экологической политики на примере Ханты-Мансийского автономного округа – Югры во второй половине ХХ – начале XXI вв. ........ 154

ÝÊÎÍÎÌÈ×ÅÑÊÀß ÈÑÒÎÐÈß

Давыдов М.А. К проблеме землеустройства в странах Западной Европы и в России ..................................................................................... 161Баканов С.А. Проблемы ликвидации неперспективных предприятий угольной промышленности Урала в 1960–1980-е гг. ............. 169Некрасов В.Л., Проект Нижне-Обской ГЭС (1958–1963 гг.): ,Стафеев О.Н. лоббирование, создание коалиции интересов,

оппортунизм ................................................................................. 175Морозов И.В. На заре высотных полётов: из истории технических идей в воздухоплавании XIX в. ............................................................ 182

ÈÑÒÎÐÈÊÎ-ÊÓËÜÒÓÐÍÎÅ ÍÀÑËÅÄÈÅ.ÊÐÀÅÂÅÄÅÍÈÅ

Октябрьская И.В., Традиционные узорные войлоки казахов Сураганова З.К., и современное ковроделие ...................................................... 189Сураганов С.К. Майничева А.Ю. Методологические принципы оценки архитектурного историко-культурного наследия населённых мест (на примере г. Берёзова) ......................................................... 200Пивнева Е.А. Этнические бренды ХМАО – Югры ......................................... 206Ходжакулиева Б.А. История обнаружения парфянских ритонов ......................... 212Литвинчук М.С. Советские праздники Сургута: история формирования «красного календаря» ............................................................. 216

ÍÀÓÊÀ – ÎÁÐÀÇÎÂÀÍÈÞ

Бодрова Е.В., Модернизация инженерного образованияКалинов В.В. как фактор успешного формирования национальной инновационной системы ............................................................. 221Кирилюк Д.В. Политехнизация и трудовое обучение в школах Ханты-Мансийского округа в 1950–1980-е гг. ........................ 226Фролова Н.В. Условия реализации целей историко-обществоведческого образования на Севере Западной Сибири в 1920-х – середине 1930-х гг. ................................................. 233

ВЕСТНИК Сургутского государственного педагогического университета 2012 / № 4 (19)

Ñ Î Ä Å Ð Æ À Í È Å

ÏÀÌßÒÍÛÅ ÄÀÒÛ

Мининков Н.А. 2012 год – Год истории в России: историческое знание – актуальная социокультурная потребность современного российского общества ............................................................. 240

ÐÅÖÅÍÇÈÈ

Григоров Е.В. «Я не реакционер, не гасильник...» (рецензия на монографию: Репников А.В., Милевский О.А. Две жизни Льва Тихомирова ..................................................... 245Искра Л.М. Истоки русского консерватизма (рецензия на монографию: Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX в. .......................................................... 249

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ .............................................................................................. 256

ПРАВИЛА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ РУКОПИСИ АВТОРАМИ ........................................ 262

Главный редактор:КОНОПЛИНА Н.В., д.п.н., профессор

Ответственный редактор:ЗВОРЫГИНА О.И., к.филол.н.

Редакционная коллегия:БАРАКОВА О.В., д.филол.н., профессорВАРАКСИН Л.А., д.филол.н., профессорГОЛОЛОБОВ Е.И., д.и.н., профессорДВОРЯШИН Ю.А., д.филол.н., профессор, Заслуженный деятель науки РФЗАСЫПКИН В.П., д.соц.н., профессорЗБОРОВСКИЙ Г.Е., д.филос.н., профессор, Заслуженный деятель науки РФЛАЗАРЕВ В.С., д.пс.н., академик РАОКАЛИНОВСКИЙ Ю.И., д.п.н., профессорМИЛЕВСКИЙ О.А., д.и.н., профессорНИФОНТОВА О.Л., д.б.н., доцентПАРФЁНОВА Н.Н., д.филол.н., профессорПИЦКОВА Л.П., д.ф.н., профессорПОПОВА М.А., д.м.н., профессорСЕМЁНОВ Л.А., д.п.н., профессорСИНЯВСКИЙ Н.И., д.п.н., профессорСТАВРИНОВА Н.Н., д.п.н., профессорШИБАЕВА Л.В., д.пс.н., профессорШУКЛИНА Е.А., д.соц.н., профессорЯФАЛЬЯН А.Ф., д.п.н., профессор

6

Î á ù å ñ ò â å í í î - ï î ë è ò è ÷ å ñ ê à ÿ ì û ñ ë ü Ð î ñ ñ è è

X I X – í à ÷ à ë à X X â â .

ÁÁÊ 63.3(2)521ÓÄÊ 947

Ï.Â. ÀÊÓËÜØÈÍ

P.V. AKULSHIN

ÎÁÙÅÑÒÂÅÍÍÎ-ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÈÅ ÂÇÃËßÄÛ ÊÍßÇß Ï.À. ÂßÇÅÌÑÊÎÃÎ:

ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈÅ, ÑÎÄÅÐÆÀÍÈÅ È ÌÅÑÒÎ Â ÏÎËÈÒÈ×ÅÑÊÎÉ ÈÑÒÎÐÈÈ ÐÎÑÑÈÈ

SOCIAL AND POLITICAL CREED OF P.A. VYAZEMSKY:

FORMATION, CONTENT AND ITS PLACE IN RUSSIAN POLITICAL HISTORY

Статья посвящена формированию и содержанию общественно-политических взгля-дов князя П.А. Вяземского. Этот представитель «золотого века» русской культуры сыграл важную роль в формировании консервативной и либеральной идеологии в Рос-сии первой половины XIX в. Его общественно-политические взгляды можно охаракте-ризовать как «консервативный реформизм», который нашёл продолжение в идеологии и политической практике второй половины XIX – начала XX вв., в том числе и в деятель-ности П.А. Столыпина.

The article deals with the development and content of Prince P.A. Vyazemsky’s social and political creed. This representative of the «Golden Age» in Russian culture played an important part in the formation of conservative and liberal ideologies in Russia in the fi rst half of the 19th century. His social and political creed can be characterized as «conservative reformism», which later developed in the ideology and politics of the sec-ond half of the 19th and beginning of the 20th centuries. It also infl uenced P.A. Stolypin’s activities.

Ключевые слова: князь П.А. Вяземский, история России XIX в., общественная мысль, общественное движение, либерализм, консерватизм, интеллектуальная история.

Key words: prince P.A. Vyazemsky, Russian history of the 19th century, social thought, social movement, liberalism, conservatism, intellectual history.

В 1879 г. зачинатель изучения общественного движения первой по-ловины XIX в. в России А.Н. Пыпин писал: «До прошлого года в нашей ли-тературе ещё действовал член того «Арзамаса», имя которого кажется уже преданием седой древности, – действовал один из младших современников Дмитриева, Озерова, Карамзина, Жуковского, старший современник и друг Пушкина, один из главных действующих лиц в первые годы «Телеграфа», потом это был один из друзей Гоголя и один из резких противников новой литературно-критической школы Белинского и всех его друзей и приемни-ков, наконец, это был одно время товарищ министра, в этом качестве имев-ший влияние на официальное положение литературы и оставивший здесь добрую память» [17, с. 279].

Речь шла о князе Петре Андреевиче Вяземском (7 июля 1792 г.– 10 ноября 1878 г.), который вошёл в историю России, прежде всего, как поэт и литературный критик, друг А.С. Пушкина и целого ряда других представи-телей «золотого века» отечественной культуры (К.Н. Батюшков, А.С. Грибо-едов, Д.И. Давыдов, В.А. Жуковский). Но, кроме того, он являлся заметной фигурой в общественно-политической жизни России первой половины

7

XIX в. К числу его единомышленников и друзей можно отнести таких мини-стров Николая I, как Д.Н. Блудов, Д.В. Дашков, П.Д. Киселёв, С.С. Уваров, а его взгляды и настроения были типичны для значительного слоя образо-ванного дворянства и государственных деятелей той эпохи.

Период становления общественно-политических взглядов Вяземско-го пришёлся на первые два десятилетия XIX в. Раннее бессистемное и жад-ное чтение книг из обширной библиотеки отца сделало Вяземского убеж-дённым поклонником французской просветительской литературы XVIII в. Все последующие жизненные впечатления и новые идеи накладывались у него на прочный базис идеалов «века Просвещения».

С юности Вяземский с большим уважением относился к литературно-му труду. Писатель в самом широком смысле этого слова, то есть человек пи-шущий и размышляющий, являлся для него тем идеалом, которому он стре-мился соответствовать всю жизнь. Это представление у него сложилось под влиянием Н.М. Карамзина, который вплоть до 1815 г. проводил каждое лето в подмосковном поместье Вяземских Остафьеве, где им и были написаны первые восемь томов «Истории государства Российского». В формирование этого образа внесли свой вклад В.А. Жуковский и В.Л. Пушкин, старшие товарищи Вяземского в 1810-е гг.

Большинство произведений Вяземского посвящено вопросам литера-турной жизни, что не исключает их значение в контексте развития поли-тической мысли. Яркое политическое звучание имели и многие поэтиче-ские произведения П.А. Вяземского. Некоторые из них, относящиеся к 1820–30-м гг. («Негодование», «Вольность», «Сибирякову», «Русский бог»), на про-тяжении дореформенной эпохи входили в состав крамольных произведений, распространяемых в рукописной форме. Их оппозиционный заряд был на-столько велик, что сын поэта, князь П.П. Вяземский, в 1870-е гг. лично ис-ключил из них ряд мест при публикации поэтического наследия отца в томах его «Полного собрания сочинений».

Длительное время П.А. Вяземский вёл «Записные книжки», своеобраз-ный дневник, куда заносил без оглядки на цензуру свои размышления о со-бытиях и личностях, отрывки из прочитанного. Сохранилось 36 «записных книжек», которые охватывали период с 1813 г. и до конца жизни их автора. Важное значение для понимания взглядов самого П.А. Вяземского, а также эпохи, в которую он жил, имеет его обширное эпистолярное наследие, о ко-тором он сам писал в 1830 г. в «Записной книжке»: «Вот моя вакация: я рож-дён быть памфлетером. Мои письма, которые в некоторой части не что иное, как памфлеты» [3, с. 174].

В политическом развитии Вяземско го, как и в жизни всего русского об-щества, важной вехой послужила Отечественная война 1812 г. Молодой поэт, известный только в относительно узком кругу друзей и литературных про-тивников, стремился к общественной деятельности, направленной на благо Отечества. Своё представление о её возмож ных путях он изложил в не-большой рукописи «Мой сон о русском журнале». Предполагаемая «про-грамма» состояла из трёх положений: 1) составить общество «из избранных наших писателей»; 2) «действовать на общее мнение, исправлять его, об-разовывать язык»; 3) важнейшим средством для этого это издание журна-ла [4, л. 1].

В качестве образца такого журнала автор называл издания Н.И. Но-викова и выпускавшийся в 1791–1792 гг. П.М. Карамзиным «Московский журнал». Этот план П.А. Вяземский надеялся воплотить в жизнь в рамках возникшего в 1815 г. литературного общества «Арзамас», направив в 1817 г. своим петербуржским друзьями конкретную программу журнала.

Членов общества «Арзамас» объединяли не только литературные сим-патии, но и определённая политическая программа. Она состояла в посте-пенном преобразовании России и поддержке реформаторской политики императора, которую он пытался осторожно проводить не только в начале

8

своего правления, но и после окончания наполеоновских войн. «Почётнымиарзамасцами» на заседаниях назывались такие государственные деятели, связанные с реформаторским курсом императора Александра I, как И.П. Ка-подистрия и Г.фон Штейн. Но главной фигурой, которая воплощала обще-ственные и нрав ственные идеалы «Арзамаса», был Н.М. Карамзин. Наибо-лее полно точку зрения «арзамасцев» на будущее развитие России выразил в 1816 г. А.И. Тургенев: «Его историю ни с какою сравнить нельзя... Не толь-ко это будет истиной начала нашей литературы, но история его послужит нам краеугольным камнем для православия, народного воспитания, монархи-ческого правления и, бог даст, русской возможной конституции» [19, с. 12].

Важным этапом в идейной эволюции Вяземского был период че-тырёхлетнего пребывания в Варшаве в 1817–1821 гг., где он участвовал в подготовке правительственных реформ в качестве чиновника канцелярии Н.Н. Новосильцева, выступая в роли соавтора конституционного проекта «Государственная уставная грамота Российской империи».

В своих отзывах о политических событиях в Европе он постоянно под-чёркивал преимущества конституционного строя и представительного прав-ления, доказывая, что это вполне может сочетаться с властью монарха. Характерен вопрос, который он ставил в декабре 1820 г. в письме А.И. Турге-неву: «Кто сказал <…>, что конституционное устройство не есть устройство в смысле монархическом, когда оно, напротив, теснейшими узами сопрягает монарха с народом» [15, с. 115].

Сохранилось два черновых наброска Вяземского, относящихся к перио-ду его пребывания в Варшаве, где он пытался сформулировать свои представ-ления по вопросам государ ственного устройства: «Социально-экономический трактат» и «О Пруссии». По мнению их автора, существует два вида власти: «народная», при которой «между правителем и народом существует единство выгод и воли», и «тираническая», при которой правительство и народ имеют «разные выгоды» и «воли противоположные друг другу». Термины «госу-дарство» и «республика» Вяземский употреблял как равнозначные, проти-вопоставляя друг другу не «республику» и «монархию», а «тиранию» и го-сударство «общей воли», под которой понималось обеспечение «имущества, жизни и свободы каждого члена покровительством всех» и утверждение «общественной свободы и законной власти правления» [11, л. 2, 5 об–6].

Под конституцией Вяземский понимал не ограничение монархической власти, а юридическое упорядочивание отдельных элементов государствен-ного управления. Он писал: «Без сомнения конституция необходима для Пруссии не столько для того, чтобы даровать то, чем она уже давно пользу-ется, как для того, чтобы устроить разнообразные части её народного духа, которые в теперешнее время метутся в каком-то хаосе». По его мнению, насе-ление Пруссии уже пользуется основными гражданскими свободами: «Прус-саки, хотя ещё не ограждены конституционной обнадёженностью, на деле свободны: их свобода основана на обычае и соизволении нынешнего короля, книгопечатание не стеснено, присутственные места решали с беспристра-стием и часто противу властей» [5, л. 3 об.].

К периоду пребывания в Варшаве относятся и наиболее развёрнутые высказы вания Вяземского по крестьянскому вопросу. Он был убеждённым против ником крепостного права, постоянно обращался к одной и той же мыс-ли: «По первому взгляду на рабство в России говорю: оно уродливо. Это на-рост на теле государства» [3, с. 27]. В критике крепостничества Вяземский исходил из признания неотчуждаемых естественных прав личности. В пись-ме к А.И. Тургеневу в декабре 1820 г. он доказывал, что «там, где учат грамоте, там от большого количества народа не скроешь, что рабство – урод-ливость и что свобода, коей они лишены, тоже неотъемлемая собственность человека, как воздух, вода и солнце» [15, с. 15]. Как и любой русский дворя-нин, он думал о возможности повторения «пугачёвщины». Эта угроза была для него ещё одним аргументом в пользу ликвидации крепостного права.

9

«Хотите ждать, чтоб бородачи топором разрубили этот узел? – писал он да-лее. – На вашем веку, может быть, праздник этот сбудется. Рабство – одна ре-волюционная стихия, которую имеем в России. Уничтожим его, уничтожим всякие предбудущие замыслы» [15, с. 16].

Вяземский пропагандировал идею освобождения крестьян в своих стихотворениях, оказывал помощь представителям «крепостной интеллиген-ции», которые пытались обрести свободу. Первый значительный шаг к «уни-чтожению рабства» Вяземский видел в создании общества из дворян для обсуждения путей отмены крепостного права. Обязательным условием в под-готовке отмены крепостного права Вяземский считал то, «что хотя действие и срезание этого нароста (крепостничества. – П. А.) принадлежит правитель-ству, но правительственные советования принадлежат, несомненно, помещи-кам» [1, с. 17]1.

В последующие годы жизни Вяземский не делал развёрнутых изложе-ний своих взглядов по проблемам государственного устройства и крестьян-скому вопросу, но верность своим убеждениям начала 1820-х гг. сохранил.

Личный опыт Вяземского, полученный в Варшаве, показывал, что «союз между гражданином и троном» в том виде, как это ему представ-лялось, не получается. Формально конституция Царства Польского 1815 г. полностью реализовывала тот набор политических реформ, о которых меч-тал Вяземский: она определяла принципы и порядок отправления верховной власти, провозглашала суверенитет народа; представительное правление в лице сейма было наделено законодательной властью; провозглашалось не-зависимость судей и ответственность чиновников всех рангов за соблюдение законов; существовало избирательное право; гарантировались свобода печа-ти, равенство всех перед законом и неприкосновенность личности. Учитывая, что в Польше крепостное право было отменено в 1807 г., можно сказать, что этот перечень исчерпывал не то, чего хотели в первой четверти XIX в. самые радикальные сторонники преобразований в России. Но реалии жизни поль-ской столицы, где российский самодержец выступал в роли конституционно-го монарха, вызывали у Вяземского энергичный протест. Он был недоволен медлительностью императора и его приближенных в проведении реформ, но был готов это терпеть. Гораздо больше его негодование возбуждали дикиеи зачастую бессмысленные проявления «административного рвения». Объясняя свои настроения А.И. Тургеневу, он писал: «Для меня секира самовластия ничего: она действует на площади народной, и для того (т.е. по-тому. – П. А.) у нас нет жизни народной, общественной... Но бесят меня эти булавки самовластия, преследующие нас в самих убежищах, где мы думаем укрыться от железной руки правительст ва, бесит меня эта мелочная попе-чительность его, которая с глаз меня не спускает ни в кабинете моем, ни за столом приятельским. Я понимаю, что можно привыкнуть к мечу, висящему над головой вечно, но вечно сидеть на иголках невозможно... Иногда у меня кровь от этих булавок кипит как самовар... Эта запёкшаяся кровь – болячки моей независимости» [14, с. 222].

Главной идеей его публицистики была мысль об особой роли литера-туры в развитии общества. В крупнейшем опублико ванном произведении этого периода – «Известии о жизни и стихотворени ях Ивана Ивановича Дми-триева» – он писал: «Можно охладеть к удовольствию и к наслаждениям често-любия; но какое сердце возвышенное не забьётся с живостью и горячностью молодости при священной мысли о пользе? А кто более писателя-гражданина может служить ей успехом! Побудитель образованности, вещатель истин вы-соких для народа, чувствований благо родных, правил здравых, укрепляющих своё государственное бытие голо сом наставлений, отражающего негодованием

1О попытке создания этого общества см.: Вяземский П.А. Заметка о записке Каразина // Полн. собр. соч. Т. 7. СПб., 1882 ; Кульман Н.К. Из истории общественного движения в России в царствование Александра I. Известия отдела русского языка и словесности АН. Т. 13, кн. 1. СПб. 1908 ; Мироненко С.В. Самодержавие и реформы. М., 1989.

10

или метким словом осмеяния, целитель пороков невежественных и преду-беждений легкомысленных или закостенелых, сих язв заразительных, уби-вающих в народе начала жизни, писатель всегда бывает благотворителем сограждан, вожатым мнения общественного и союзником бескорыстным мудрого правительства» [8, с. 153].

О настроении Вяземского в «московский» период жизни, охватываю-щего 1821–1830 гг., можно судить по его переводу отрывка из книги фран-цузского либерального деятеля эпохи Реставрации Ф. Гизо «О правитель-стве Франции до современного министерства», работу над которым он начал ещё в Варшаве, а продолжил в Москве. Отмечая, что рассуждения французского историка «могут быть применимы и вне Франции», он выбрал то место из злободневной книги, где говорилось об оценке оппозиционных выступлений молодёжи. Как и французский либерал, он считал, что традици-онные обвинения консерваторов по адресу молодого поколения пристрастны. Он призывал власть имущих: «Разберите поступки, коими подвергалась мо-лодёжь в тече ние пяти лет и за кои строжайше была она обвиняема, вы уве-ритесь, что они проистекают от волнения нравственной потребности, кото-рая с самого детства лишена пищи, порывается насытиться и усмирилась бы удовлетво рением». Вяземский не собирался выступать в роли ниспровергате-ля всех старых порядков и считал, что единственным разумным подходом мо-жет быть только один: «Внушайте молодым людям уважение к прошедшему, но не требуйте от них, чтобы они прошедшим ограничивались... Не должно запрещать ей ничего полезного, основательного: во всех случаях имеет она(молодёжь. – П. А.) право на Истину, на искание Истины» [7, л. 1-1 об].

На пути литературных трудов Вяземского к читательской аудитории стояла цензура. После увольнения со службы цензура для Вяземского ста-ла едва ли не главным воплощением деспотизма и невежества в стране. Он же для этого ведомства был одним из самых беспокойных авторов, одной фамилии которого достаточно для особо придирчивого отношения к руко-писи. В конце 1822 г. Вяземский предпринял беспримерный для его вре-мени шаг – попытался вступить в борьбу с цензурными преследованиями, опираясь на нормы существовавших законов. Непосредственным поводом послужило запрещение цензором А.И. Красовским его очерка «О двух ста-тьях», напечатанном в «Вестнике Европы». Вяземский подал жалобу в Глав-ное правление училищ, в которой ссылался на статью 40 цензурного Устава 1804 г., предоставлявшую сочинителям и издателям право обжалова ния дей-ствий цензоров. По его мнению, запрещённое произведение не подпадало под требования ст. 18 и 19 Устава, направленных против пуб ликации матери-алов, которые «оскорбляли личную честь граждан, благо пристойность, нрав-ственность», «ясно опровергали бытие Бога» или были направлены «про-тив веры и Отечества» [2, л. 3 об]. Главное правление училищ рассмотрело жалобу Вяземского в мае 1823 г. и отклонило её, фактически уйдя в своём решении от поставленной в ней проблемы – права цензора и автора, границы власти первого. Так закончилась едва ли не единственная в эпоху Алексан-дра I попытка, дейст вуя в рамках цензурного законодательства, выступить в защиту свободы слова.

Традиционно в отечественной историографии Вяземского оценивали как «друга декабристов» и «декабриста без декабря». Действительно основ-ные этапы общественной биографии Вяземского в правление Александра I близко совпадают с хронологическими рамками основных периодов в раз-витии движения декабристов: активизация общественной деятельности после наполеоновских войн (1815–1817 гг.) – с деятельностью «Союза спа-сения»; варшавский период (1818–1821 гг.) – с деятельностью «Союза бла-годенствия»; московский период (1821–1825 гг.) – с существованием Север-ного и Южного обществ. Теоретические взгляды Вяземского в своей основе совпадали с идеалами членов тайных обществ, хотя в этот период и верхов-ная власть в лице Александра I и его ближайших приближенных исходила

11

из этих же посылок. Все, что делал или пытался делать Вяземский как об-щественный деятель в десятилетие 1815–1825 гг., как и в предшествующий и в последующий периоды, почти целиком укладывалось в то, что предла-гал делать своим членам Устав «Союза благоденствия». Но это объяснялось не влиянием тайной организации, а тем, что её Устав фиксировал те формы общественной активности, кото рые уже стали традиционными. Новым было то, что выдвигалась идея о необходимости тайного руководящего центрадля организации такой де ятельности. Будущие декабристы в своём разви-тии прошли два важных рубежа, отделивших их от других общественных деятелей, мечтавших об отмене крепостного права и реформах государствен-ного устройства. Во-первых, это создание тайных политических обществ, которые должны были оказывать политическое влияние помимо правитель-ства. Во-вторых, признание того, что можно и нужно действовать силой про-тив существующей власти.

П.А. Вяземский и до, и после декабря 1825 г. отрицательно относил-ся к этим идеям. По его собственному свидетельству, в Москве его пыта-лись завербовать в члены тайного общества А.А. Бестужев и А.И. Якубович. Вяземский им отказал. Скорее всего, это происходило во второй половине 1824 года. В это время он отрицательно относился к самой идее создания тайных обществ, отвергая диктат и контроль над личностью, исходили ли они от правительства или от вождей конспирации. В связи с этими переговора-ми Вяземский отмечал в «Записной книжке»: «Я всегда говорил, что чест-ному человеку не следует входить ни в какое тайное общество... Всякая при-надлежность тайному обществу есть уже порабоще ние личной воли своей тайной воле вожаков. Хорошо приготовление к сво боде, которое начинается закабалением себя» [3, с. 155].

Весьма скептически относился Вяземский к тому социальному слою, к которому принадлежали почти все члены тайных обществ – офицерской молодёжи. О её политических представлениях и умонастроениях он писал: «Головы военной молодёжи ошалели в волнении. Это волнение: хмель от шампанского, выпитого на месте в 1814 году. Европейцы возвратились из Америки со славою и болезнью заразительною: едва ли не то же случилось с нашею армиею? Не принесла ли она домой из Франции болезнь нравствен-ную, поистине «французскую болезнь». Эти будущие преобразователи обра-зуются утром в манеже, а вечером на бале». В 1829 г. он почти в тех же словах отозвался о флигель-адъютантах Николая I: «Вы... облекаете доверен-ностью гвардейского офицера, который созрел для государственных понятий на манежах или петербургских гостиных» [3, с. 23, 155, 207, 208].

Закономерным следствием таких взглядов стало отношение Вяземско-го к событиям декабря 1825 г. По отношению к осуждённым Вяземский про-явил милосердие и благородство, стараясь, как мог, облегчить их участь. Некоторые из его отзывов, осуждающих власти, давно стали хрестоматийны-ми. Но взятые сами по себе, без учёта всех мыслей Вяземского, они не пере-дают сути его позиции. Хотя он возмущался самим ходом следствия и суда над декабристами, но необходимость и право вести на подавление восстания и наказания его участников под сомнение не ставил. Он записал в «Запис-ной книжке»: «Правительство имело право и обязанность очистить, по край-ней мере на время, общество от врагов настоящего устройства, и обширная Сибирь предлагала ему свои безопасные заточения. Других должно было вы-слать за границу, и Европа и Америка не устрашились бы наводнения наших революционе ров». О руководителе восстания Черниговского полка Вязем-ский за писал: «Муравьёв по одному возму щению своему уже подлежит каз-ни, ожидающей государственных пре ступников». Точно так же он рассуждал о польском восстании 1830 г.: «Я уверен, что все это происшествие – вспыш-ка нескольких головорезов, которую можно и должно бы ло унять тот же час, как то было 14 декабря... Зачем же верные войска выступили из Варшавы?.. На что же держать вооружённую силу, если не на то, чтобы хранить порядок

12

и усмирять буйства? Как бросить столицу на жертву нескольким головоре-зам, ибо нет сомнения, что большая часть жителей, то есть по крайней мере девять десятых, не участвовала в мятеже? Что вышло бы, если бы 14-го дека-бря государь выступил бы из Петербурга с верными полками?» [3, с. 155, 206].

Наиболее полным выражением политических взглядов П.А. Вязем-ского «московского периода» можно считать «Отрывок из биографии Кан-нинга», не завершённый, как и многие другие его произведения. По фор-ме статья была откликом на смерть премьер-министра Великобритании, известность которого в Европе определялась в первую очередь его шагами по признанию неза висимости Греции и испанских колоний в Латинской Аме-рике, которые нанесли смертельный удар политике Священного Союза. Для консерва тивных деятелей всей Европы фигура британского премьера ста-ла во площением разрушительных идей, получивших опору в государствен-ной мощи Альбиона. Под пером Вяземского Дж. Каннинг выступал как идеал государственного деятеля, следующего требованиям «разума» и «духа вре-мени», «человека, исповедующего правила политики великодушной и про-свещённой» [9, с. 4].

В статье «Письмо из Парижа» Вяземский доказывал полезность народ-ного представительст ва на примере одного из лидеров парламентской оп-позиции в период Реставрации генерала М. Фуа. Он представил яркую кар-тину парламентской деятельности героя наполеоновских войн: «Лучшая награда за заслуги и кровь, пролитую им в сражении, была для него дове-ренность сограждан и избрание в члены представительной палаты. На сем поприще развивались в воине дарования необыкновенные: красноречие му-жественное, блестящее и пламенное, познания глубокие по всем предметам управления граж данского, равно и по предметам хозяйства политического. Как часто представитель славы Французской армии увлекал он слушателей порывами благородного негодования и живого участия, защищая выгоды своих сподвижников [8, с. 221]». В этих словах явно отражалось сравнение с судьбой уволенных из армии представителей русской военной славы. Таким, как А.П. Ермолов и М.Ф. Орлов, гражданское поприще в России того времени было закрыто.

В условиях, когда в России парламентская трибуна оставалась только далёкой мечтой, Вяземский постоянно обращался к мысли о роли литератора как носителя просвещения и выразителя общественного мнения. В качес тве воплощения своего общественного идеала он называл французское общество «в царствование Людовика XV и Людовика XVI до начала рево люции», когда литераторы-просветители «всемогущее влияние... имели не только на общую образованность народа, но и на частные мнения и привычки общества. Па-рижское общество было тогда республикою, управляемою олигархией сего города, составленною из умных людей и литераторов» [16, с. 268]. Реальное положение писателя в русском обществе Вяземский оцени вал невысоко, за-мечая: «У нас в оном нет ему (писателю. – П. А.) места. По светскому уло-жению нашего общества, авторство не есть звание, коего представительствоимеет свои права, свой голос и законный удел на съезде чинов большого све-та. Писатель в России, когда он не с пером в руках, не в книге своей, есть существо отвлечённое, метафизическое: если он хочет быть существом поло-жительным, то имеет он ещё в запасе постороннее звание, и сия... роль зат-мит и перевесит главную» [8, с. 284].

Личный опыт Вяземского заставлял его разочаровываться относитель-но степени влияния литерату ры на русское общество и стремиться вернуться на государственную службу, на которой он надеялся реализовать свои поли-тические идеалы на практике. В «Записке о князе Вяземском, им самим со-ставленной» главное внимание было уделено описанию взаимоотно шений ав-тора с верховной властью. Рассказывая о своей службе в Варшаве, Вяземский подчёркивал, что он разделял взгляды, не чуждые императору Александ ру I. Только после изменения политического курса императора, который он отно-

13

сил к периоду конгресса Священного союза в Троппау, «из рядов правитель-ства очутился я невольно и не тронувшись с места в рядах... будто оппозиции. Дело в том, что правительство перешло на другую сторону. В таком положе-нии все слова мои (действий моих никаких не было), бывшие прежде в общемсогласии с господствующим голосом, начали уже отзываться диким разно-гласием. Эта частная несообразность, несозвучность была большинством выдаваема за мятежничество» [3, с. 151].

Доказательства полезности и необходимости гласного выражения об-щественного мнения, даже если оно расходится со взглядами правитель-ства, являлись ведущей темой «Записки о князе Вяземском...». Он постоянно обращался к этой мысли: «Неужели равнодушие есть добродетель, неужелигробовое бесстрастие в России может быть для правительства надёжным союзником? ...Мелкие прислужники правительства, промышляющие ловлей в мутной воде, могут... ему передавать сплетни и отравлять их ехидною при-месью от себя. Но правительство довольно сильно и должно быть довольно ве-ликодушно, чтоб сносить с благодарностью даже несправед ливые укоризны, если они внушены прямодушием» [3, с. 162].

Завершилась «Записка о князе Вяземском...» выражением готовно-сти вернуться на государственную службу и быть одновременно и добросо-вестным чиновником и выразителем общественного мнения перед лицом правительст ва: «Мог бы я по совести принять какое-нибудь место доверен-ное, где употреблён бы я был для редакции, где было бы более пищи для умственной деятельности, чем для чисто административной или судебной... Я не хотел бы по крайней мере на первый раз быть действующим лицом, ...а лицом советовательным и указательным, одним словом, хотел бы я быть при человеке истинно государственным служебным термометром, который мог бы и ощутить и заставлять» [3, с. 164].

Вернувшись на государственную службу и, по собственному его выра-жению, «тянув лямку в департаменте», Вя земский не оставлял мысли о не-обходимости издания печатного органа для воздействия на общество. Летом 1830 г. он заносил в «Записную книжку»: «Хорошо воскресить бы журнал Новикова, предполагаемый журнал Фон визина, журнал честного жандарм-ства, в котором бездельники видели бы свои пакости, из коего правительство узнавало бы, что у него дома делает ся». Сам Вяземский был далёк от мысли, что подобное издание должно носить оппозиционный характер. Наоборот, он особо обращал внимание на то, что «в этом журнале не должно быть выходки современного либерализ ма, он должен быть издаваем в духе правительства, в духе нашего правле ния, если только не входит в дух его защищать служа-щих бездельников... Можно даже не трогать и даже не должно трогать злоу-потреблений по законодательной и судебной части, одним словом, почитать корни, а ка саться злоупотреблений по одной исполнительской, администра-тивной час ти, земской. И тут была бы большая польза. Гласность такое до-бро, что и полугласность божий свет. В тюрьме, лишённой дневного света, и тусклая лампада благодеяние и спасение» [3, с. 175].

Те идеи, которые владели Вяземским в 1820-е годы, остались неизмен-ными – власть должна действовать, опираясь на закон, а не на произвол своих представителей; согласовывать свои действия с общественным мнени ем; по-ощрять развитие просвещения и печати как главного его носителя; обеспе-чить просвещённой части общества свободу «опубликования своих мыслей» в соответствии с существующими законами; свобода печати как форма реа-лизации интеллектуальной собственности. В 1830-е годы измени лась та сфе-ра, в которой он пытался их реализовать. От упований на независимую от властей деятельность журналиста и литератора он окончательно об ратился к надеждам на усилия думающего о «благе страны» правительства.

Служба в Министерстве финансов, на которой он находился с 1830 г.,позволила Вяземскому частично реализовать свои идеалы. С 1825 г. при Департаменте внешней торговли выпускалась «Коммерческая газета». Пер-

14

воначально это было сухое казённое издание, в котором помещались пре-йскуранты, списки приходящих и уходящих кораблей и другие подобные материалы. После того, как в июле 1830 г. Вяземский стал её фактическим руководителем, «Коммерческая газета» стала более живой и разнообраз-ной. Она имела успех у читателей. В 1825 г. тираж составил 433 экземпляра, в 1831 г. было распространено 934 экземпляра [13, с. 573].

Несмотря на успешную бюрократическую карьеру, в 1830–1850 гг. П.А. Вяземский был глубоко неудовлетворён своим положением, которое не позволяло воплотить в жизнь выношенные представления и идеа лы. Он писал в «Записной книжке»: «Что дано мне от природы – в службе моей подавлено, отложено в сторону; призываются к делу, применяются к действию именно мои недостатки... Было бы это случай, исключение, падающее на мою долю, делать нечего, беда моя, да и только... Но дело в том, что это общее правило, и моё несчастие есть вместе и несчастие целой России» [3, с. 280]. Нелестно характеризовал Вяземский приближенных Николая I и личность самого монарха: «Нам следует опасаться не революции, но дезорганизации, разло-жения... Людовик XIV говорил: «Государство – это я!». Кто-то другой мог бы сказать ещё более верно: «анархия – это я!» [3, с. 280].

Разочарование в практических делах Николая I и его приближенных сочеталось у Вяземского с отчуждением от новых явлений в общественной жизни. Весьма скептически он относился к охватив шему образованную часть общества увлечению немецкой философией. В ав густе 1833 г. Вяземский пи-сал склонному к ней А.И. Тургеневу: «Я именно просил тебя не впутывать меня в эту философию... Я не дам шиллинга за всего вашего Шеллинга не по-тому, что не уважаю его – уважаю всякое действующее лицо в сфере умствен-ной деятельности; но потому, что не понимаю это и слишком стар, чтобы учиться понимать... Ты досадил мне своею немчурностью» [16, с. 249]. Он со-всем не проявлял интереса к разного роди формам утопическою социализма, ограничиваясь ироническими высказываниями: «Он (П.Я. Чаадаев. – П. А.) в Москве кажется сен-симонствует» [16, с. 236].

Все больший скепсис у Вяземского вызывала и российская печать, нравы которой считал достойными осуждения. Для Вяземского журнальная трибуна была способом распространения просвещения и местом гласного обсуждения важнейших общественных проблем. Действительность чем даль-ше, тем больше приносила примеры другого рода. На его глазах все больше набирало силу стремление к коммерциализации журнального дела, порож-давшее самые грязные методы борьбы с конкурентами, готовность угождать самым тёмным вкусам пуб лики, заискивание перед властью и другие нечи-стоплотные методы борьбы за рынок читателей и подписчиков.

В 1832 г. Вяземский ещё пытался выступить в защиту запрещённо-го журнала «Европеец» и его издателя И.В. Киреевского. Через два года он вполне сочувственно отзывался о закрытии властями «Московского теле-графа», а в 1836 г. – о запрещении «Телескопа». В 1834 г. Вяземский пу-блично отказался от участия в «Библиотеке для чтения», а через два года писал: «Лакейский тон нашей критики усиливается с каждым днём все бо-лее и более. И вся эта лакейщина сосредотачивается теперь в лакейской Смирдина, за уничтожением прочих лакейских Телеграфа и Телескопа» [3, с. 84]. Через десять лет, в 1846 г., он замечал в связи со смертью Полево-го: «Полевой имел вредное влияние на литературу... пагубный пример его переживёт и, вероятно, надолго. «Библиотека для чтения», «Отечествен-ные записки» издаются по образцу и подобию его. Полевой у нас родона-чальник литера турных наследников, каких-то кондотьери, ниспроверга-телей законных ли тературных властей. Он из первых приручит публику смотреть равнодушно, а иногда и с удовольствием, как кидают грязью в име-на, освящённые славою и общим уважением, как, например, в имена Карам-зина, Жуковско го, Дмитриева, Пушкина. Белинский – Полевой, объевший-ся белены» [3, с. 286].

15

Просвещённое дворянство, к которому он сам принад лежал, являлось для него главным и единственным носителем просвещения в России. Пото-мок Рюриковичей писал с гордостью в статье «О духе партии, о литератур-ной аристократии»: «По ком знает и судит нас Европа, по ком признает нас народом, скоро догнавшим народы, временем нас опередившие? Но тем же аристократам, к коим должна принадлежать и литературная аристократия и которые, начиная от князя Кантемира до наших дней современников, были с честью и блеском представителями русского дворянства в кабинетах Мон-тескье, Вольтера, Шатобриана и в гостиных лучшего общества во всей силе и в просвещённом значении слова сего» [9, с. 162].

На протяжении 1840–1850-х гг. П.А. Вяземский побывал в Европе и на Ближнем Востоке. Это, как и опыт службы в Департаменте внешней тор-говли Министерства финансов, заставило его трезво посмотреть на противо-речия жизни Запада. В вышедшей в годы Крымской войны книге «Записки русского ветерана 1812 г. о Восточном вопросе» он подверг критическому анализу внешнюю политику многих Европейских государств, в особенности Великобритании, Франции и Австрии. Вглядываясь во внутреннюю жизнь Европы, он заметил и быстрый рост сторонников радикального переустрой-ства общественной жизни, которых он, как и многие современники, называл обобщённым слово «коммунисты». Их радикальная позиция, которая прояви-лась во время событий революции 1848 г., вызывала у него чувство тревоги. Он понимал, что они несут угрозу той Европе, с которой он был связан и сво-им социальным положением, и мировоззрением, и образом жизни.

Спасение России и от внутренних бед, и от происков государств Запа-да П.А. Вяземский видел в тех же мерах, о которых он мечтал в 1820-е гг. Весной 1848 г. Вяземский представил наследнику престола записку о цензу-ре. Её суть сводилась к тому, что «правительство должно в известном разме-ре и в определённых границах допустить некоторый простор для выражений мнений и для рассмотрения общественных вопросов, с тем только, чтобы эти мнения и разрешения вопросов согласовывались с началами, при знанными самим правительством» [12, с. 325].

Пройдёт десятилетие и эти же мысли он изложит в записке «О состав-лении нового цензурного устава», которую Норов направил 17 марта 1857 г. императору как программу действий Министерства народного образования. Первый тезис записки гласил, что «в настоящей литературе нашей нет, в соб-ственном смысле, вредного и злонамеренного направления. Основные нача-ла, на коих зиждется благосостояние государства, не нарушаются ею: то есть религия, верховная власть и чистота нравственности не оскорблены изло-жением мнений, способных потрясти тройственную святыню общест венного порядка» [6, л. 1 б]. Главной прак тической мерой Вяземский считал созда-ние правовой базы для цензурной деятельности, поскольку многочисленные инструкции и предписания по частным вопросам, изданные разными учреж-дениями, фактически отменили формально продолжающий действовать цен-зурный Устав 1828 г.

П.А. Вяземский стал последним из поколения государственных и обще-ственных деятелей, которые начинали свой жизненный путь в первое деся-тилетие XIX в. носителями просветительских идей, а завершили в середине столетия как представители высшей бюрократии. Как можно охарактеризо-вать то общественно-политическое направление, к которому принадлежали Вяземский и его единомышленники?

П.А. Вяземский сыграл важную роль в распространении в России ли-беральных ценностей, но никогда не считал себя сторонникам либерализма,который сложился в Европе к середине XIX в., а на отечественной по-чве – к концу этого столетия. Его политические единомышленники внесли большой вклад в формирование «теории официальной народности», но стре-мились к введению в России конституции, народного представительства и отмене крепостного права. Они считали себя «русскими европейцами»

16

и критиковали многие стороны современной им отечественной действитель-ности, но были горячими патриотами России и сторонниками её самобытно-го развития. Можно вполне согласиться с мнением историка начала XX в. Е.И. Тарасова: «Этот кружок (членов Арзамаса. – П. А.) несколько позже – в 30-х гг. сыграл в истории русской общественности крупную роль: он вдохно-вил своей идеологией императора Николая I, он же создавал его правитель-ственную идеологию, так называемую «систему официальной народности», и он же, то есть люди, вышедшие из этого кружка, воспитали будущих славя-нофилов» [18, с. 228–229].

Пытаясь определить своё место в общественной жизни России, П.А. Вяземский писал в статье «Кое-что о себе и о других, о нынешнем и вче-рашнем» за два года до смерти: «Карамзин был совершенно вправе напи-сать обо мне, что я пылал свободомыслием, то сеть либерализмом в значении Карамзина. Не отрекаюсь от него и даже не раскаиваюсь в этом. Но либера-лизм либерализму рознь. Я и некоторые сверстники мои, в то время мы были либералами той политической школы, которая возникла во Франции с паде-нием Наполеона и водворением конституционного правления при возвраще-нии Бурбонов... Но из этого не следует, что мы, либералы того времени, были и ныне послушниками либерализма, который проповедуется разными Гам-бетта, Флока, Рошфор и ими подобными... Нечаев тоже слывёт либералом и почитал себя либералом» [8, с. 291–292].

Государственные и общественные деятели, к числу которых принадле-жал и П.А. Вяземский, стремились сочетать принцип нерушимости монархи-ческой власти и привилегированного положения дворянства с теми реалия-ми, которые возникли в Европе в ходе бурных событий конца XVIII – началаXIX в. П.А. Вяземский и его единомышленники продолжили традиции «просвещённого абсолютизма» XVIII в., пытаясь сочетать реформы госу-дарственного строя и отмену крепостного права с сохранением внутренней стабильности и статуса России как великой европейской державы. Этот «кон-сервативный реформизм» нашёл продолжение и в дальнейшей идеологии и политической практике второй половины XIX – начала XX вв., в том числе и в деятельности П.А. Столыпина.

Литература

1. Архив братьев Тургеневых. Вып. 6 [Текст] / Братья Тургеневы. – Пг., 1921. –542 с.

2. Вяземский, П.А. Жалоба в Главное правление училищ на действие Петер-бургского цензурного комитета. Декабрь 1822 г. // Российский государ-ственный исторический архив. Ф. 777. Оп. 1. Д. 4066.

3. Вяземский, П.А. Записные книжки [Текст] / П.А. Вяземский. – М., 1963. – 507 с.

4. Вяземский, П.А. Мой сон о русском журнале // Российский государствен-ный архив литературы и искусства. Ф. 195. Оп. 1. Д. 1032.

5. Вяземский, П.А. О Пруссии // Российский государственный архив литерату-ры и искусства. Ф. 195. Оп. 1. Д. 1052.

6. Вяземский, П.А. О составлении нового цензурного устава // Российский го-сударственный исторический архив Ф. 772. Оп. 1. Ч. 2. Д. 4629.

7. Вяземский, П.А. Перевод из книги Ф. Гизо «О правительстве Франции» // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 195. Оп. 1. Д. 1040.

8. Вяземский, П.А. Полн. собр. соч. Т. I [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1878. – VIII, LX, 355 с.

9. Вяземский, П.А. Полн. собр. соч. Т. II [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1879. –XVIII, 426 с.

10. Вяземский, П.А. Полн. собр. соч. Т. X [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1886. – 316, XV, 82 с.

11. Вяземский, П.А. «Социально-экономический трактат» [Текст] / П.А. Вязем-ский // Российский государственный архив литературы и искусства. Ф. 195. Оп. 1. Д. 1076.

17

12. Гиллельсон, М.И. Вяземский. Жизнь и творчество [Текст] / М.И Гиллель-сон – Л., 1969. – 351 с.

13. Московский телеграф. – 1831. – Ч. 37. – № 4.14. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1 : Переписка князя П.А. Вязем-

ского с А.И. Тургеневым. 1812–1819 [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1899. – IV, 729 с.

15. Остафьевский архив князей Вяземских Т. 2 : Переписка князя П.А. Вязем-ского с А.И. Тургеневым. 1820–1823 [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1899. –971 с.

16. Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 3 : Переписка князя П.А. Вязем-ского с А.И. Тургеневым. 1824–1836 [Текст] / П.А. Вяземский. – СПб., 1908. –364 с.

17. Пыпин, А.Н. Рецензия на: Вяземский П.А. Полн. собр. соч. Т. 1–2 [Текст] / А.Н. Пыпин // Вестник Европы. – 1879. – № 12 – С. 279–282.

18. Тарасов, Е.И. Декабрист Н.И. Тургенев в александровскую эпоху [Текст] / Е.И. Тарасов. – Самара, 1923. – XVI, 452 с.

19. Тургенев, Н.И. Письма к брату С.И. Тургеневу [Текст] / Н.И. Тургенев – М. ; Л., 1936. – 588 с.

18

ÁÁÊ Ò63ÓÄÊ 329.11

Í.Í. ËÓÏÀÐÅÂÀ

N.N. LUPAREVA

ÑÒÀÍÎÂËÅÍÈÅ ÊÎÍÑÅÐÂÀÒÈÂÍÎ-ÍÀÖÈÎÍÀËÈÑÒÈ×ÅÑÊÈÕ

ÂÇÃËßÄΠÑÅÐÃÅß ÍÈÊÎËÀÅÂÈ×À ÃËÈÍÊÈ

GENESIS OF CONSERVATIVE AND NATIONALISTIC VIEWS

OF SERGEY NIKOLAYEVICH GLINKA

Целью настоящей статьи явилось уточнение хронологических рамок перио-да общественно-политической деятельности Сергея Николаевича Глинки, который можно обозначить как консервативно-националистический. Использованные при на-писании статьи исторические источники позволили расширить круг уже известных исследователям факторов, способствовавших эволюции взглядов С.Н. Глинки от либе-ральных к охранительным.

The aim of the article is to defi ne more precisely the chronological limits of the period, when socio-political views and activity of Sergey Nikolayevich Glinka could be considered as conservative and nationalistic. The primary source of the article allowed enlarging the number of factors, which furthered the evolution of Glinka’s socio-political views from lib-eral to conservative.

Ключевые слова: консерватизм, национализм, антинаполеоновский патриотизм, крестьянская милиция, «отечественное воспитание», Просвещение.

Key words: conservatism, nationalism, antinapoleonic patriotism, peasant militia, «na-tive education», the Enlightenment.

Сергей Николаевич Глинка – известный деятель консервативно-националистического лагеря первой четверти XIX в. Он стал известен, пре-жде всего, благодаря изданию «Русского вестника» – журнала, наиболее пол-но отразившего круг проблем, волновавших консерваторов эпохи царствова-ния Александра I; и благодаря своей патриотической деятельности в 1812 г., также основанной на традиционных для русской ментальности и культуры ценностях. Интересно, что в юности Глинка – выпускник Сухопутного шля-хетного кадетского корпуса – был совершенным космополитом, считал фран-цузский язык лучшим из всех и охотно на нем разговаривал и писал, а его политические пристрастия были более чем либеральными. Так, будучи каде-том, Глинка перевёл на русский язык «Марсельезу», а его кумиром был На-полеон Бонапарт.

Как правило, исследователи связывали эволюцию общественно-политических взглядов С.Н. Глинки преимущественно с заключением в июне 1807 г. унизительного для России Тильзитского мира. В данной статье мы постарались скорректировать хронологические рамки этапа общественно-политической деятельности С.Н. Глинки, который можно определить как консервативно-националистический.

Переломным для Глинки стал 1806 г., что было связано с тогдашни-ми политическими условиями. В 1805 г. Россия вступила в состав третьей антинаполеоновской коалиции, и это способствовало оживлению патриоти-ческих настроений в русском обществе. 2 декабря 1805 г. Александр I и егоавстрийские союзники потерпели сокрушительное поражение при Аустер-лице. Впервые за столетнюю военную историю русские войска проиграли ге-неральное сражение, при котором в первый раз со времен Петра I присут-ствовал сам император. После недолгого периода недоумения российское

19

общество охватило негодование и чувство оскорблённого национального до-стоинства. В 1806 г. Россия, Англия и Пруссия создали четвертую антинапо-леоновскую коалицию, а 30 ноября 1806 г. императорским манифестом было провозглашено формирование крестьянской милиции.

Эта мера имела небольшие практические последствия и, по словам П.А. Вяземского, была «несколько платонической» [2, с. 250]. Однако она способствовала возникновению патриотических настроений среди некото-рой части общества. «В то время, – пишет Глинка, – отечество для меня было новой мечтой, и воображение моё горело, как чувство юноши, согретое пер-вым пламенем любви» [4, с. 232]. С таким настроением в декабре 1806 г. он отправился в родной Духовщинский уезд, чтобы вступить в милицейские во-йска. «Что влекло меня на родину, где у меня не было ничего, кроме сердеч-ных воспоминаний? В душе родилась новая мысль и не у меня одного. Всех и каждого вызывала она к защите отечества и к обороне гробов праотече-ских» [4, с. 249]. Глинка был захвачен развернувшейся деятельностью по ор-ганизации земских войск и пытался высказать своё мнение о происходящем. Так, проездом из Москвы в Петербург он вёл записку «о всех неустройствах, происшедших от внезапного оповещения о составлении новой рати» и в сто-лице представил её на рассмотрение главы Комиссии составления законов Н.Н. Новосильцева, под ведением которого и был составлен манифест 1806 г. [4, с. 233, 245].

Глинка собирался служить на собственном «иждивении», т.к. не имел поместья и какой-либо другой собственности. Именно по этой причине дво-рянский предводитель Духовщинского уезда отказался принять его проше-ние, но через некоторое время он начал службу в звании бригад-майора в соседнем Сычёвском уезде под начальством тамошнего предводителя И.Н. Ефимовича [4, с. 250, 254]. Об этом событии зимой 1807 г. Глинка со-общил в письме к зятю Ефимовича Д.П. Руничу, в будущем попечителю Петербургского учебного округа, известному масону и также представите-лю консервативного лагеря, с которым общался на протяжении многих лет. В этом письме впервые ярко выражены и вполне оформлены националисти-ческие мотивы зрелого периода творчества Глинки: «Мы родились в злопо-лучной век: в век, в которой видим, какия плоды произросли от роскоши и высокоумствования… Где еси Русь святая? Далеко еси! … Герои наши раз-ят: Наполеон бежит… подвиг дивный; безсмертный! Ах! Для чего не присово-купим к нему другой подвиг: оживотворение России в России! Нравы, вера! Исключительная любовь к отечеству и согражданам! Простота! Единоду-шие! Союз правоты и родства! Когда вы опять возвратитесь к нам!» [3, л. 115 об. 116]. Стремление найти опору и национальную идентичность в мифологи-зированном историческом прошлом сочетается здесь с характерным для кон-сервативной идеологии антирационализмом.

В феврале 1807 г. Глинка получил приказ составить список отставных солдат, вызванных на службу. Общение с ветеранами, их искренний патрио-тизм произвели на Глинку глубокое впечатление, о нем он писал в письмах и к Д.П. Руничу, и к Г.Р. Державину [8, л. 166; 9, с. 203]. «Кто принудил этих примогильных сынов русской славы, кто принудил и безруких и безногих и слепых пройти по сто и более вёрст? Кто вринул их в бури зимние?» – зада-вался он вопросом. Ответ был для него ясен: «Любовь к родине и сила святой веры!» [4, с. 254–255]. Таким образом, «в необычайный год среди русского народа ознакомился я с душою русских воинов… Они подарили меня сокро-вищем обновления мысли. Мне стыдно стало, что доселе, кружась в каком-то неведомом мире, не знал я ни духа, ни коренного образа мыслей русского на-рода… Но время могучею силой вывело дух русский перед лицом нашего от-ечества и перед лицом Европы… И этот первый урок повёл меня постепенно к изданию «Русского вестника» [4, с. 256].

Ещё один эпизод, связанный со службой в милиции, раскрывает ха-рактер эволюции взглядов Глинки. Зимой 1807 г., ожидая назначения в зем-

20

ское войско, он остановился в одной из смоленских гостиниц, где столкнулся с пленным адъютантом Наполеона графом Сегюром. В разговоре с ним Глин-ка, в частности, сказал следующее: «Зачем Наполеон исторг вас из недр ва-шего прекрасного отечества… на чреде консулов он казался нам потомком Камиллов, Фабрициев и Цинциннатов… мы стремились стать под знамёна ге-нерала Бонапарта… мы думали, что возвратясь из этой исторической страны (Египта. – Н. Л.) он увековечится именем миротворца. В моих мечтах я вос-певал на вашем языке будущего миротворца Европы» [4, с. 252–253]. В этом высказывании Глинка отразил общее настроение своих современников, мно-гие из которых восхищались Наполеоном в период его восхождения к власти как выдающимся политиком и военным. Но после принятия им титула импе-ратора, и особенно после беззаконной расправы над герцогом Энгиенским в 1804 г., его начинают воспринимать как преемника революции, врага ле-гитимного политического порядка, а его войска – как распространителей ре-волюционной заразы. Консервативная реакция на французскую революцию возникла в России сразу, но события 1804–1806 гг. придали ей такой накал, что вызвали соответствующие настроения даже у людей, ранее явно симпа-тизировавших не только Бонапарту, но и революции, к которой относился и Глинка.

Эта эволюция нашла отражение в литературном творчестве С.Н. Глин-ки. В 1806 г. появляются сразу две его драмы на сюжеты из русской исто-рии – «Наталья, боярская дочь», сюжетной основой которой послужила од-ноимённая повесть Н.М. Карамзина, и «Сумбека, или падение Казанского Царства»; её прототипом явилась героическая поэма М.М. Хераскова «Рос-сиада». В наши цели не входит литературоведческий анализ этих произведе-ний. Нам кажется необходимым подчеркнуть проявляющиеся в них полити-ческие мотивы. В частности, уже в «Сумбеке» появляется антилиберальный подтекст – критика народовластия, хотя критический смысл создается кон-текстом произведения, ибо следующие строки, обращённые к народу, автор вкладывает в уста отрицательного персонажа:

От вас могущество властители приемлют, Чрез вас законам их пределы мира внемлют:Вы учреждать должны избранье на престол:Священнее всех прав народа произвол [6, с. 30, 31].

Заметим, что отрицательная нагрузка этого фрагмента подчёркнута тем, что право народа на участие в избрании власти Глинка называет не сво-бодой, а произволом. Образцовое же политическое устройство описывает по-ложительный персонаж:

Народ! Покорен будь уставам вышней власти;От безначалья шаг к тиранству и напасти…………………………………………………….Бог, Вера и закон – вот к счастию пути!Велик народ, в душах почтенье к ним хранящий [6, с. 31, 32].

Но особенно ярко выражены консервативно-националистические мо-тивы в трагедии «Михаил, князь Черниговский». Она была опубликована в 1808 г., но фактически была готова к маю 1807 г. [10, с. 204]. Эта трагедия была посвящена милиции [8, л. 165], и, судя по переписке, автор много об-суждал её в литературных кругах, близких к Г.Р. Державину [9, с. 201]. Уже чтение рукописи трагедии в доме последнего имело большой успех. Так, министр юстиции Д.П. Трощинский писал Глинке: «Общий наш приятель, Василий Назарович Каразин, пришёл ко мне от Державина в восторге от вашего «Михаила»; он говорит, что это живая история, которая по Европе ходит и движется; грех вам будет если обойдёте меня…» [4, с. 246]. Действи-тельно, в тексте проводилась прозрачная параллель между историей и совре-менностью, а Батый слишком напоминал «нового завоевателя нашего века»

21

Наполеона Бонапарта. Интересно, что в окончательном варианте трагедии, вопреки исторической достоверности, Батый погибал в битве с чернигов-ским князем. Такое приукрашивание исторической действительности было вполне в духе времени и отличало исторические пьесы и других авторов, в частности, «Ермак» П.А. Плавильщикова, «Дмитрий Донской» В.А. Озерова, «Пожарский» М.В. Крюковского, которые пытались каким-то образом ком-пенсировать унижение Аустерлица, и, выбирая между исторической до-стоверностью и исторической «справедливостью», отдавали предпочтение последней.

Особый интерес представляет вступление к трагедии или «Предвари-тельная речь, о сношении драматического искусства с нравственностию и по-литикою» [5, с. 3–18], т.к. в нем Глинка впервые указывает на источники фор-мирования консервативно-националистической программы и её основные положения. Он начинает со сравнения Батыя с «кровавыми преобразовате-лями Французской державы». Как первый стремился «сперва истребить душу Русского правительства, Веру и древние обычаи», так и последние приложи-ли максимум усилий для «ниспровержения храмов Христовых, и для утверж-дения на развалинах их адского своего правительства, именуемого ими владычеством разсудка» [5, с. 3–4]. В этом небольшом отрывке Глинка впер-вые раскрывает свою негативную реакцию на французскую революцию, спро-воцированную безграничной уверенностью в силе человеческого разума, которому противопоставляет «Веру и древние обычаи», т.е. опыт как цемен-тирующую основу всякого правопорядка. Далее Глинка говорит, что ознако-мился с множеством русских летописей и недавний восторженный поклон-ник античной истории заключает: «Мы непрестанно именуем Цинциннатов, Камиллов, Курциев, Регулов! Славны их деяния, но сравните их беспри-страстно с жертвами наших Князей, Бояр, и прочих Россиян. Князья Василий Ростовский, Михаил Черниговский, Михаил Тверский! Знаменитые Бояре, Пожарские, Шеины! и проч. вами свидетельствуюсь; отвечайте за меня сердцам потомков своих» [5, с. 10–11]. Все они, по словам Глинки, «во всем прибегали к Богу и Вере», «чувства набожности сливались со всеми ощуще-ниями их душ и сердец. От чего сие происходило? От того, что все препода-ваемые им поучения относились к Богу и Вере и что Божественное писание было единственным их чтением» [5, с. 8]. Таким образом, автор формулирует историческую традицию, преемственность которой должна обеспечить бла-госостояние государства, усилить его перед лицом какой бы то ни было опас-ности. Но «к нещастию от последствий нашего воспитания, мы час от часу уклоняемся от всего отечественного; но долг каждого русского писателя посвящать особенно труды свои Отечеству» [5, с. 17], в частности, в этом же состоит долг русского драматурга [5, с. 18].

Однако следует обратить большее внимание на возникающую в твор-честве Глинки проблему воспитания; к тому же в тексте присутствует ука-зание на то, почему автора заинтересовала эта проблема. «Не я, но Жан-Жак Руссо, – пишет Глинка, – который в Эмиле своём не хочет питомцу сво-ему ни слова упоминать об истории до 17 лет (ибо она была бы для него невразумительна), говорит потом в учреждении политического воспитания: “пусть каждый воспитанник читает все то, что напоминает ему об Отечестве: в десять лет должен он знать все произрастения земли своей; в двенадцать все области, все дороги, все города оной; в пятнадцать всю Историю; в шест-надцать все законы; пусть в памяти и душе его напечатлеваются все знаме-нитыя и великия деяния его соотечественников; пусть оне его поучают, пусть живет он их бытием”» [5, с. 11]. Речь здесь идёт о знаменитой книге Руссо «Соображения об образе правления в Польше». Это сочинение было написа-но после первого раздела Польши (1772 г.) и посвящено тому, каким обра-зом поляки могут сохранить своё национальное бытие перед лицом русской угрозы. Глава «Воспитание», открывающаяся фразой: «Это важный раздел», предшествует в «Соображениях…» таким разделам, как «О короле», «Адми-

22

нистрация», «Военная система» и проч. Политическое бытие Польши подхо-дило к концу, но, согласно Руссо, ей предстояло сохранить себя, поддержи-вая национально-культурную идентичность. «Вы не можете помешать рус-ским проглотить вас, но сделайте, по крайней мере так, чтобы они были не в состоянии вас переварить. <…> Если вы добьётесь того, чтобы ни один по-ляк не мог превратиться в русского, я отвечаю вам, что Россия никогда не подчинит себе Польшу. <…> Именно воспитание придаёт душам националь-ную форму. <…> Дитя, раскрывая глаза должно видеть отечество и до смер-ти не должно ничего видеть, кроме отечества. <…> В двадцать лет поляк не должен быть иным человеком, он должен быть поляком. <…> Наставниками должны быть только поляки» [7, с. 169].

Сложно сказать, когда именно Глинка познакомился с этим трактатом Руссо. Но то, что момент для реализации изложенных в нем идей был са-мым подходящим, не может вызывать сомнений. И дело тут не только и даже не столько во внешнеполитической угрозе; она явилась фоном, на котором рельефнее вырисовались и обрели иной смысл уже существовавшие внутрен-ние проблемы. Мы имеем в виду галломанию высшего общества, т.е. его ори-ентацию на французские культурно-поведенческие модели. Влияние фран-цузской культуры на русское общество крепло на протяжении всей второй половины XVIII в., и к началу XIX в. ситуация была такова, что её диктат охватил не только чисто бытовые сферы (одежда, еда, повседневные поведен-ческие стереотипы), сильнейшее французское влияние испытывала сфера образования, а для большинства представителей высшего общества француз-ский язык сделался родным [1, с. 194–200]. Таким образом, если следовать фразеологии Руссо, российское дитя (речь, безусловно, идёт о представите-лях благородного сословия), раскрывая глаза, видело не отечество, а Фран-цию, что в сложившихся политических обстоятельствах было не просто унизительно, но и потенциально опасно. Достаточно было лишь заменить противостояние поляки-русские на русские-французы с соответствующим разделением ролей.

Вот почему Глинка обращается к вопросам отечественного воспита-ния. В письме к Д.П. Руничу, которое можно датировать, скорее всего, маем-июнем 1807 г., он пишет, что «ныне, отложив милицейское попечение, не-престанно занимаясь опытом о воспитании. Иду довольно быстрыми стопа-ми…» [8, л. 163]. А в более раннем письме к Г.Р. Державину от 21 марта 1807 г. он говорит о желании «устроить журнал отечественнаго воспитания», при-чём из текста письма явствует, что об этой идее он сообщал адресату не впер-вые и что уже хлопотал в Москве по этому вопросу [9, с. 202].

Таким образом, можно утверждать, что идея издания «Русского вест-ника» вполне оформилась уже к весне 1807 г., а не после Тильзитского мира (25 июня 1807 г.), как утверждает большинство исследователей. И его консервативно-националистическая платформа сложилась под влиянием не только фактора военной угрозы и связанными с ним антифранцузскими настроениями, но и под непосредственным воздействием французской же просветительской мысли. Не стоит забывать и о важной роли наблюдений С.Н. Глинки за жизнью простонародья, которым в исследовательской литера-туре, как правило, не уделяют должного внимания.

Литература

1. Бочкарев, В.Н. Консерваторы и националисты в России в начале XIX в. [Текст] / В.Н. Бочкарев // Отечественная война и русское общество. 1812–1912. – М., 1911. – Т. 2. – С. 194–220.

2. Вяземский, П.А. Старая записная книжка. 1813–1877 [Текст] / П.А. Вязем-ский. – М. : Захаров, 2003. – 960 с.

3. Глинка, Сергей. Б.м. Б.г. письмо Д.П. Руничу [Текст] / С.Н. Глинка // ОР РНБ. Ф. 859. К-34. №-39. Л. 115–116.

23

4. Глинка, С.Н. Записки [Текст] / С.Н. Глинка. – М. : Захаров, 2004. – 464 с.5. Глинка, С.Н. Михаил, князь Черниговский: трагедия в пяти действиях

[Текст] / С.Н. Глинка. – М. : Тип. Платона Бекетова, 1808. – 107 с. 6. Глинка, С.Н. Сумбека, или Падение Казанского Царства [Текст] / С.Н. Глин-

ка. – М. : Тип. Платона Бекетова, 1806. – 79 с.7. Зорин, А.Л. Кормя двуглавого орла… Русская литература и государствен-

ная идеология в последней трети XVIII – первой трети XIX века [Текст] / А.Л. Зорин. – М. : Новое лит. обозрение, 2004. – 416 с.

8. Письма С.Н. Глинки к Д.П. Руничу // РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 1. Е.х. 121. Л. 160–167.

9. Письмо Глинки С.Н. к Державину Г.Р. 21 марта 1807 г. [Текст] // Сочине-ния Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота / Г.Р. Держа-вин. – СПб., 1876. – Т. 6. – С. 201–203.

10. Письмо Глинки С.Н. к Державину Г.Р. 8 мая 1807 г. [Текст] // Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота / Г.Р. Державин. – СПб., 1876. – Т. 6. – С. 203–204.

24

ÁÁÊ 74.58ÓÄÊ 378.4(470) «18»

Å.Þ. ÍÀÇÀÐÅÍÊÎ

E.U. NAZARENKO

Ê ÂÎÏÐÎÑÓ ÎÁ ÓÍÈÂÅÐÑÈÒÅÒÑÊÎÌ ÎÁÐÀÇÎÂÀÍÈÈ Â ÐÎÑÑÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÈÄÅÎËÎÃÈÈ ÑÂßÙÅÍÍÎÃÎ ÑÎÞÇÀ (1817–1824 ãã.)

UNIVERSITY EDUCATION IN A CONTEXT OF IDEOLOGY OF HOLY ALLIANCE (1817–1824)

В статье рассматривается эволюция, которую претерпело университетское образо-вание в России под влиянием идеологии Священного Союза во второй половине цар-ствования Александра I.

The article narrates about the evolution which was undergone by university education in Russia in the second half of reign of Alexander I when in domestic policy of the state the ideology of Holy Alliance dominate.

Ключевые слова: университеты, образование, идеология, консерватизм, религия, масонство.

Key words: universities, education, ideology, conservatism, religion, freemasonry.

В первой четверти XIX века развитие университетов в России вступило в полосу структурных изменений. В первую половину правления Александра I, в период господства просветительской программы в официальном дискур-се Российской империи, новообразованное министерство народного просве-щения всячески поощряло развитие университетского образования и науки. В этот период были созданы новые университеты: в 1804 г. – Казанский, а в 1805 г. – Харьковский. Кроме того, в 1804 г. был создан Петербургский пе-дагогический институт, впоследствии преобразованный в университет. Все эти шаги способствовали становлению в России научной мысли.

В то же время, несмотря на преобладание просветительских тенден-ций, консервативные умонастроения также затрагивали эту сферу. Одна-ко это была весьма своеобразная разновидность консервативной идеологии, а именно т.н. масонский консерватизм [2, 3, 5, 6, 7, 16]. Наибольшим вли-янием пользовалась группа московских розенкрейцеров, идейным вдохно-вителем которой был О.И. Поздеев. Несмотря на разницу в мировоззрении и даже вражду с православными консерваторами, масоны в значительной степени разделяли их представления о том, что образование должно иметь прежде всего нравственно-религиозный характер. По их представлениям, на-ука не должна вступать в противоречие с теорией божественного происхо-ждения мира и человека, с представлениями о правильности и незыблемости монархического строя и необходимости подчинения церковному авторите-ту. В 1810 г. попечителем Московского учебного округа был назначен адепт розенкрейцеров П.И. Голенищев-Кутузов. В том же году министром народно-го просвещения стал граф А.К. Разумовский, по мнению Е.А. Вишленковой, также являвшийся сторонником консервативных масонов [2, с. 129].

На наш взгляд, именно эти деятели заложили основу программы, ко-торая впоследствии воплощалась в жизнь преемником А.К. Разумовского, князем А.Н. Голицыным. Князь был назначен управляющим министерством в 1816 г., а в следующем, 1817 г., возглавил объединённое министерство ду-ховных дел и народного просвещения.

Это ведомство было создано с целью внедрения религиозных дисци-плин в систему образования. Об этом говорится и в манифесте: «Желая, дабы Христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения,

25

признали мы полезным соединить дела по Министерству народного просве-щения с делами всех вероисповеданий в состав одного управления, под на-званием Министерство духовных дел и Народного просвещения» [13, л. 19].

Религия, в соответствии с принципами заключенного в 1815 г. Священ-ного Союза, должна была стать основой подлинного просвещения, а Библия – основным его источником. По словам М.И. Сухомлинова, «соединение веры и знания провозглашено было целью умственного развития, но под соедине-нием понимали не равноправный союз двух начал, а полное и безусловное го-сподство одного над другим» [15, с. 187]. C целью распространения Священ-ного Писания к тому времени уже несколько лет существовало Российское Библейское Общество, президентом которого также являлся А.Н. Голицын. Этот принцип закладывался в основу и университетской жизни.

Как отметил М.И. Сухомлинов, «в акте Священного Союза есть одно только выражение, один намёк, из которого создали целую систему, а имен-но: Христос назван единственным хранителем мудрости и знания» [15, с. 174]. Этот весьма абстрактный принцип в различных сферах мог реали-зовываться по-разному. Если низшее и элементарное образование А.Н. Го-лицын всячески поощрял (в частности, деятели министерства духовных дел и народного просвещения поощряли создание народных школ взаимного об-учения по методике англичан Белла и Ланкастера), то к университетской науке и к преподаванию в высшей школе отношение было не столь позитив-ным. А.Н. Голицын являлся сторонником концепции примата веры над нау-кой, утверждая, что «истинное благочестие всеконечно превыше всякого от наук Просвещения, и не требует от оного никакого споспешествования» [13, л. 35]. Кроме того, он полагал, что «разрушительный дух последнего столе-тия распространил вредную мысль о непримиримой вражде, долженствую-щей существовать между религией и наукой. За сию пагубную мечту Европа заплатила реками крови и слез» [8, с. 70].

Необходимо отметить, что в осуществлении этой линии принимали уча-стие люди с различными политическими взглядами, объединёнными скеп-тическим отношением к возможностям человеческого разума. На первых порах существования «сугубого» (т.е. двойного) министерства удалось объе-динить как сторонников мистицизма и масонства (сам А.Н. Голицын, Д.П. Ру-нич), так и православных консерваторов (А.С. Стурдза).

Следует остановиться на деятельности Главного правления училищ, входившего в состав Департамента народного просвещения органа, обла-давшего очень широкими полномочиями. Фактически, Главное правление училищ осуществляло контроль над всеми сферами деятельности универ-ситетов, гимназий и приходских школ, а также решало вопросы о создании новых учебных заведений. Этот орган составлялся из попечителей учебных округов, а также «из посторонних членов, определяемых по Высочайшим по-велениям» [13, л. 27 об] и из лиц, приглашённых министром. На заседаниях правления дозволялись споры и разномыслия, но при этом «исполнение ре-шений при разногласии, делается по мнению той стороны, с коею согласил-ся министр» [13, л. 28 об].

Особой частью Главного правления училищ был Учёный комитет, со-стоявший из трёх или четырёх человек. Основной его функцией было рас-смотрение учебных пособий, а также «суждение о книгах всякого рода, вхо-дящих к министру по разным случаям и для разных предметов, от издателей и иным образом» [13, л. 29]. 27 марта 1818 г. был определён состав Учёного комитета, в который вошли И.С. Лаваль, Н.И. Фус и А.С. Стурдза. Впослед-ствии его членом был Д.П. Рунич [9, с. 114].

С.В. Рождественский отмечал, что «необходимость бдительного кон-троля за преподавателями в университетах признавалась руководящими деятелями министерства после 1816 года также единодушно, как прежде составителями уставов университетов 1804 года свобода преподавания счи-талась одним из главных условий процветания университетов» [9, с. 135].

26

К похожим выводам пришёл и американский историк Дж. Флинн [18, p. 83]. По его мнению, господствовавшую в первые годы правления Александра I радикальную просветительскую модель, за редкими исключениями (среди которых наиболее заметной фигурой был профессор Харьковского универси-тета И. Шад [8, с. 75–77]), никто не разделял. При А.Н. Голицыне члены Глав-ного правления училищ оперировали, как правило, такими понятиями, как дисциплина и послушание, а не свобода и равенство.

В то же время, нельзя говорить о том, что просветительская програм-ма в сфере университетской политики вовсе перестала существовать. Так, С.В. Рождественский разделял деятелей народного просвещения на умерен-ных (среди которых были И.С. Лаваль, архимандрит Филарет, К.А. Ливен) и радикалов (к которым относились М.Л. Магницкий, Д.П. Рунич, А.С. Стурдза) [9, с. 109]. Дж. Флинн, разделяющий подобную классификацию, первое на-правление связывал с деятельностью С.С. Уварова, а второе – с плодами тру-дов М.Л. Магницкого [18, p. 104–107].

Наиболее значительной фигурой среди умеренных либералов являлся попечитель Петербургского учебного округа граф С.С. Уваров. Он являлся сторонником распространения научного знания. Именно по его инициати-ве на основе Петербургского педагогического института был создан сначала Главный педагогический институт (призванный восполнить недостаток учи-тельских кадров), а в 1818 г. – Петербургский университет. Однако связан-ное с его именем направление развивалось скорее по инерции, доставшейся от предыдущего этапа в истории университетской политики.

А.Н. Голицын относился к С.С. Уварову настороженно. Известно, что в начале 1818 г. князь пригласил к себе на аудиенцию профессора Я.В. Тол-мачева, которому поручил написать статью, полемически заострённую про-тив западного республиканизма. При этом он запретил показывать эту рабо-ту Уварову, поскольку он, А.Н. Голицын, знает «дух современной политики» лучше попечителя Петербургского учебного округа [18, p. 108]. Уже в то вре-мя А.Н. Голицын считал позицию С.С. Уварова слишком вольнодумной. В даль-нейшем расхождения между С.С. Уваровым и другими руководящими деяте-лями народного просвещения стали ещё более очевидны. Это предопределило его отставку с поста попечителя Петербургского учебного округа в 1821 г.

Помимо внутренних предпосылок нарастания консерватизма в офици-альном курсе, весьма важной причиной этого была реакция властей на со-бытия, происходившие вне России. В Германии проходили студенческие волнения, инспирированные тайными обществами, функционировавшими в университетах. Апогеем этой деятельности стало убийство в 1819 г. студен-том Зандтом известного писателя консервативной направленности Коцебу, являвшегося также агентом российского правительства. Под влиянием этих событий, напугавших власти Александра I и его приближенных, «был постав-лен вопрос о ликвидации практически всех существовавших университетов» [4, с. 280]. Задача выработки инструкции для реорганизации системы образо-вания была поручена известному дипломату и одному из идеологов Священ-ного Союза А.С. Стурдзе, который незадолго до этого был назначен членом Главного правления училищ. В 1818 г. инструкция была составлена.

По мнению составителя инструкции, необходимо было создать такую систему, в которой «религия, образование и верноподданность идут вместе» [15, с. 210]. Он полагал, что необходимо запретить преподавать «ложные уче-ния о происхождении верховной власти не от Бога» [15, с. 210]. А.С. Стурд-за утверждал, «что всякое энциклопедическое преподавание, ограничиваясь поверхностным понятием о науке, не даёт обществу вполне образованных граждан» [15, с. 210]. Основой образования, согласно А.С. Стурдзе, являет-ся нравственное воспитание в христианском духе, а изучение наук является вторичным и возможно лишь в той мере, в которой научное познание не про-тиворечит креационистской доктрине и прочим основам христианского веро-учения. Таким образом, в числе неблагонадёжных дисциплин оказалось есте-

27

ственное право, некоторые направления философии, анатомия и ряд других университетских курсов. Также автор инструкции ратовал за усиления кон-троля государства над университетами, за серьёзное ограничение универси-тетской автономии.

Первым университетом, подвергшимся преобразованиям в соответ-ствии с этими принципами, был Казанский университет. В 1819 г. А.Н. Голи-цын получил донесения о неудовлетворительном состоянии Казанского учеб-ного округа, после чего выступил с инициативой проведения там ревизии, которая была в том же 1819 г. осуществлена членом Главного правления училищ М.Л. Магницким. В ходе своей проверки М.Л. Магницкий выявил се-рьёзные нарушения в жизни университета. Вызвал нарекания со стороны ревизора и моральный облик большинства профессоров университета, и за-пущенность его хозяйства.

А.Н. Голицын, «прочитав донесение» М.Л. Магницкого, «донёс обо всем императору» [17, с. 246]. По некоторым сведениям, князь даже предла-гал уничтожить университет, но император не пошёл на такие меры [8, с. 93]. Однако там были произведены структурные перемены. М.Л. Магницкий, наделённый чрезвычайными полномочиями, был назначен попечителем Ка-занского учебного округа. Вскоре после своего назначения он уволил 11 про-фессоров (правда, только одного из них, И.И. Срезневского, по причинам идейного характера).

В 1820 г. М.Л. Магницкий составил инструкцию, в которой говорилось о том, что основной задачей университетского образования является воспи-тание «верных сынов Православной Церкви, верных подданных Государю, до-брых и полезных граждан Отечеству», а «все то, что не согласно с разумом Священного Писания, есть заблуждение и ложь, и без всякой пощады долж-но быть отвергаемо» [4, с. 285]. По мнению М.И. Сухомлинова, деятельность М.Л. Магницкого «в сущности не только не было выполнением основной мыс-ли Священного Союза, но и положительно ей противоречило» [15, с. 177]. Однако, на наш взгляд, это не так. Квинтэссенцией университетского образо-вания, по М.Л. Магницкому, «должен быть один дух Святого Евангелия» [4, с. 284], что не только не противоречило идеологическим установкам «сугубо-го» министерства, но и напрямую проистекало из них.

В то же время, исследователь совершенно справедливо утверждал, что «министерство Голицына стремилось превратить российские университеты в подобие иезуитских коллегиумов с их изоляцией от внешнего мира, мо-настырским образом жизни и всеобъемлющим контролем за духовной и ум-ственной жизнью учащихся» [8, с. 75]. Было запрещено свободное передви-жение студентов по городу, а в дортуарах установлен очень жёсткий режим. Допуск посторонних лиц был воспрещает, а за малейшие провинности следо-вали наказания, среди которых были: лишение пищи и заключение в карцер. М.Л. Магницкий воспитывал в студентах богобоязненность, поэтому «попа-давшие в карцер получали название «грешников», и пока они находились в заключении, за спасение их душ произносились молитвы» [4, с. 290].

Изменения в Казанском университете можно считать образцовыми в контексте той версии идеологии Священного Союза, которую им дали А.Н. Голицын и объединённая вокруг него группа чиновников. Между тем, ни в одном другом университетском центре не была проведена убедительная ре-структуризация, подобная той, исполнителем которой был М.Л. Магницкий.

В качестве примера можно взять Виленский университет. Располо-женный в Западном крае, на территории, заселённой преимущественно польскоязычными католиками, было весьма непросто его вписать в «обще-христианский» формат. В 1819 г. А.Н. Голицын, уступив, не стал настаивать на введении самостоятельного чтения учащимися Библии, поскольку, удовлет-ворившись словами попечителя Виленского округа князя А.И. Чарторыйско-го о том, что «уставом римско-католической нашей церкви не всем мирским людям позволяют читать священное писание» [14, л. 29 об.].

28

Однако в начале 1820-х гг. власть пытается распространить общехри-стианские принципы и в Вильно. Значительную роль в этом процессе сыгра-ли небеспочвенные опасения распространения сепаратистских идей в стенах университета. К примеру, в 1823 г. Главное правление училищ рассматрива-ло вопрос о создании в Вильне училищной полиции для контроля за студен-тами и преподавательским составом, поскольку Главное правление училищ испытывало «недоверие к училищным чиновникам» [10, л. 1–1 об.]. Этот про-ект был отклонён стараниями князя Чарторыйского, утверждавшего, что «в толико важном деле» [10, л. 2] нет нужды действовать поспешно. КнязьА.Н. Голицын, принимая во внимание негативное отношение к проекту университетской корпорации в Вильно, снова уступил, не теряя при этом надежды на установление в будущем «точного надзора как за учащимися в университете и тамошней гимназии, так и вообще за все юношеством, вос-питывающимся в учебных заведениях Виленского округа» [10, л. 8 об.].

Действительно, вскоре после этого был усилен контроль за студен-ческой жизнью, предприняты меры, чтобы университетские надзиратели «наблюдали за учениками, находящимися в городе по квартирам, и чтобы узнавали как они обращаются» [11, л. 6 об.]. Также студентам, как и в Каза-ни, запрещалось посещать город и выезжать в театр без разрешения универ-ситетского начальства. Однако более масштабных перемен не последовало.

Некоторые университетские центры и вовсе почти не были затронуты преобразованиями. К примеру, попечитель Дерптского учебного округа граф К.А. Ливен был убеждённым противником деятельности Библейского Обще-ства и стремился ограничить влияние мистиков на процесс образования во вверенном ему университете. Он пользовался расположением Александра I, поэтому А.Н. Голицын ничего не мог противопоставить его влиянию. Кроме того, попечителем Московского учебного округа был князь А.Н. Оболенский, который не препятствовал изданию научной литературы в духе концепции естественного права [18, p. 158]. Реструктуризация Московского университе-та так и не была начата (возможно, А.Н. Голицын попросту не успел её про-вести). Таким образом, мы можем констатировать, что «общехристианская» политика в университетской сфере имела только локальные «успехи».

В этом отношении особое место занимает деятельность Д.П. Рунича, который в 1821 г. сменил С.С. Уварова на посту попечителя Петербургского учебного округа. Он явился инициатором репрессий против известных про-фессоров К.И. Арсеньева, П.Д. Лодия, А.И. Галича и Э. Раупаха. Этот сю-жет весьма основательно и подробно изучен, поэтому не имеет смысла на нем подробно останавливаться. Можно отметить то, что эта карающая акция была вполне в духе разработанной А.С. Стурдзой и М.Л. Магницким про-граммы. Однако в своём консерватизме он шёл дальше их. Так, по словам Е.Н. Азизовой, «Рунич намеревался уничтожить «бесполезный» Учитель-ский институт, его воспитанников превратить в казённых учеников Петер-бургской гимназии» [1, с. 148]. Если М.Л. Магницкий не являлся против-ником просвещения как такового и внёс ряд конструктивных предложений (таких, как создание при Казанском университете Института востоковеде-ния), то Д.П. Рунич был ориентирован исключительно на запрещение и охра-нительство. На наш взгляд, это означало фактический отход от принципов «общехристианского» просвещения.

Деятельность Д.П. Рунича являлась не единственным примером на-растания охранительных тенденций в системе образования в первой поло-вине 1820-х гг. Особенно ярко они проявились после того, как на рубеже 1810–1820-х гг. по Европе прокатилась серия революций: в Испании, Пор-тугалии и Пьемонте. После этого начинаются планомерные ограниче-ние контактов российских университетов с Западом. Данный процесс шёл поэтапно. В 1820 г. появилось предписание, запрещающее студентам Дерпт-ского университета обучаться в четырёх университетах Германии – Гейдель-бергском, Йенском, Гессенском и Вюрцбургском. С весны 1821 г. это правило

29

было распространено на студентов всех российских университетов. По пред-ложению А.Н. Голицына был установлен контроль со стороны министерства внутренних дел за выдачей заграничных паспортов студентам.

Показательным в этом отношении было дело магистра философии Ви-ленского университета, правоведа Франца Малевского, который с 1822 г. проходил годичную стажировку в Берлине и готовился к замещению места профессора в своём университете. В 1823 г. попечитель Виленского учебно-го округа князь Адам Чарторыйский ходатайствовал о годичной стажиров-ке Малевского в Геттингенском университете для завершения образования. Однако в то время уже вышел вышеупомянутый запрет, и Малевскому было велено оставаться в Берлине до решения его дальнейшей судьбы. После этого совет Виленского университета внёс предложение об отправке мо-лодого ученого в какое-либо другое место, к примеру, «в Великобританию, а в случае если бы на сие не воспоследовало дозволение высшего началь-ства, то отправить в Падуанский или Боннский университеты» [12, л. 13 об.]. А.Н. Голицын был согласен с этим решением и написал главнокомандующе-му польскими войсками цесаревичу Константину Павловичу письмо с прось-бой оставить Малевского за границей. Однако цесаревич отказал в этой просьбе, заявив, что «не только не следует позволять магистру Малевскому отправляться в Великобританию, или другие немецкие университеты, … но даже я полагал бы вызвать его и из Берлина обратно в Россию, ибо необходи-мо нужно предпринимать самодеятельнейшие меры к прекращению вкрав-шегося вольнодумственного духа» [12, л. 30].

Как мы видим из приведённого выше примера, А.Н. Голицын не счи-тал необходимым полностью изолировать российскую науку от европейской. Это объясняется тем, что мировоззрение самого князя было основано на ма-сонстве и западном мистицизме. Поэтому изоляционистские идеи не были свойственны ни ему, ни большинству сотрудников его министерства. Одна-ко в этот период, когда из Европы в Россию проникали революционные идеи, в официальных российских кругах все более возрастало желание отгородить-ся от Запада. Это была одна из основных причин случившейся в мае 1824 г.отставки А.Н. Голицына, расформирования «сугубого» министерства и на-значения на пост министра народного просвещения твёрдого консерватора А.С. Шишкова.

Литература

1. Азизова, Е.Н. Государственная и общественно-политическая деятельность Дмитрия Павловича Рунича [Текст] / Е.Н. Азизова // Консерватизм в России и мире. – Воронеж, 2004. – Ч. 1. – С. 140–149.

2. Вишленкова, Е.А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века [Текст] / Е.А. Вишленкова. – Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 2002. – 444 с.

3. Минаков, А.Ю. Масонство и русский консерватизм // Российская империя в исторической ретроспективе : сб. науч. тр. V междунар. науч. конф. [Текст] / А.Ю. Минаков. – Белгород ; Чернигов, 2010. – С. 36–49.

4. Минаков, А.Ю. Михаил Леонтьевич Магницкий [Текст] / А.Ю. Минаков // Против течения: исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия / под ред. А.Ю. Минакова. – Воронеж : ЛОП ВГУ, 2005. – 88 с.

5. Минаков, А.Ю. Правое масонство и русский консерватизм первой четвер-ти XIX века [Текст] / А.Ю. Минаков // Науч. ведомости Белгород. ун-та. Сер. История. Политология. Экономика. Информатика. – 2010. – № 13 (84). – Вып. 15. – С. 123–130.

6. Минаков, А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века [Текст] / А.Ю. Минаков. – Воронеж : Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 2011. – 560 с.

7. Минаков, А.Ю. К постановке вопроса о типологии раннего русского консер-ватизма [Текст] / А.Ю. Минаков // Клио. – 2003. – № 3 (22). – С. 26–31.

30

8. Петров, Ф.В. Российские университеты в первой половине XIX века. Форми-рование системы университетского образования. Кн. 2 : Становление систе-мы университетского образования в России в первые десятилетия XIX века. Ч. 3 [Текст] / Ф.В. Петров. – М., 1999.

9. Рождественский, С.В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения 1802–1902 [Текст] / С.В. Рождественский. – СПб., 1902.

10. Российский государственный исторический архив (далее – РГИА). Ф. 733. Оп. 62. Д. 645.

11. РГИА. Ф. 733. Оп. 62. Д. 646.12. РГИА. Ф. 733. Оп. 62. Д. 653.13. РГИА. Ф. 733. Оп. 86. Д. 460.14. РГИА. Ф. 733. Оп. 87. Д. 7.15. Сухомлинов, М.И. Материалы для истории образования в России в царство-

вание императора Александра I [Текст] / М.И. Сухомлинов. – СПб., 1866.16. Соколовская, Т. Русское масонство и его значение в истории обществен-

ного движения (XVIII и первая четверть XIX столетия) [Текст] / Т. Соколов-ская. – М., 1999.

17. Фаджионатто, Р. Александр Николаевич Голицын [Текст] / Р. Фаджионатто //Против течения: исторические портреты русских консерваторов. – Воро-неж, 2005. – С. 218–266.

18. The University Reform of tsar Alexander I 1802–1835 [Text] / J.T. Flynn. – Wash-ington, 1988.

31

ÁÁÊ 60.53ÓÄÊ 316.37

Ý.À. ÏÎÏÎÂ, È.Â. ÂÅËÈÃÎÍÎÂÀ

E.A. POPOV, I.V. VELIGONOVA

Ì.Í. ÊÀÒÊÎÂ: ÑÎÖÈÀËÜÍÛÉ ÏÎÐÒÐÅÒ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ ÌÅÍßÞÙÅÉÑß ÝÏÎÕÈ

(Ê ÏÎÑÒÀÍÎÂÊÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ)

M.N. KATKOV: SOCIAL PORTRAITIN THE CONTEXT OF CHANGING TIME

(ON THE FORMULATION OF THE PROBLEM)

Статья посвящена реконструкции социального портрета М.Н. Каткова как в гори-зонтальном расширении (поливариантность его социальных статусов), так и по верти-кали (путь от сына мелкого чиновника до одного из самых влиятельных публицистов и политиков своего времени). Акцент делается на изучение динамики общественно-политического статуса Каткова («создатель» общественного мнения и его «проводник»-политик) как одной из составляющих его социального портрета.

The article is devoted of the reconstruction of M.N. Katkov’s social portrait as in hori-zontal widening (the alternativeness of his social status), as in vertical (his rout from a small bureaucrat’s son to one of the most infl uential publicist and politician of his time). There is paid attention to the study of the evolution of Katkov’s social – political status (a «creature» of social opinion and a «bearer» – politician of it) as one of the constituent of his social portrait.

Ключевые слова: М.Н. Катков, социальный портрет, общественно-политический статус, общественное мнение, периодическая печать, самодержавная власть.

Key words: M.N. Katkov, social portrait, social- political status, social opinion, periodi-cal press, autocratic authority.

История имперской России знает немало примеров, когда представи-тели не дворянского сословия достигали высокого положения за счёт лич-ных качеств, высокого образовательного уровня и трудолюбия: А.А. Безбо-родко, М.М. Сперанский, К.П. Победоносцев и другие. В этом ряду особое место занимает Михаил Никифорович Катков (1818–1887). На протяжении второй половины 50–80-х гг. XIX века он находился в центре идейной и по-литической борьбы, в значительной мере формируя общественное мнение и создавая коммуникационные технологии взаимодействия власти и обще-ства. Деятельность «команды Каткова» оказывала серьёзное влияние и на общество, и на политику властей – в том числе, когда она находилась в оп-позиции к последним. Подобная ситуация могла сложиться лишь в условиях глубоких общественных трансформаций.

В историографии социальный портрет Каткова реконструируется с ак-центом на его публицистическую деятельность и идейно-редакторскую по-зицию. Рассматриваются вопросы его идейно-политической квалификации, определения степени самостоятельности его позиции, участия в российском литературном процессе второй половины XIX века и ряд других [8, 11, 14].

Анализ современного состояния историографии свидетельствует о сла-бом внимании к политической составляющей биографии Каткова и, особен-но, к его, выражаясь современным языком, политтехнологическим ноу-хау. Обладает перспективой исследование динамики общественно-политического статуса Каткова («создатель» общественного мнения и его «проводник»-политик) как одной из составляющих его социального портрета. На сегод-няшний день эта проблема носит постановочный характер и редко становит-ся предметом самостоятельных исследований [3, 9, 13].

Цель статьи – реконструировать социальный портрет М.Н. Каткова как в горизонтальном расширении (поливариантность его социальных статусов),

32

так и по вертикали (основные вехи его карьеры: путь от сына мелкого чинов-ника до одного из самых влиятельных публицистов и политиков своего вре-мени).

Реконструкция процесса трансформации социального положения от-дельной персоналии даже безотносительно к её (персоналии) высокому (как в отношении Каткова) общественному статусу выводит актуальность иссле-дования далеко за рамки биографической историографии. Изучение этой частной проблемы позволяет выйти на решение более широкого круга про-блем, связанных с изменением роли личности в меняющейся социально-политической действительности имперской России.

М.Н. Катков имел скромные стартовые возможности для своего соци-ального взлёта. Его отец, Никифор Васильевич, происходивший из костром-ских личных дворян, был чиновником Московского губернского правления. Он умер, когда Каткову было пять лет, оставив семью в нищете. Мать, Вар-вара Акимовна, урождённая Тулаева, воспитывалась в доме княжны А.Б. Ме-щерской. После смерти мужа она была вынуждена работать кастеляншей в Бутырской пересыльной тюрьме. Но, благодаря её самоотдаче, Катков по-лучил блестящее образование: Преображенское сиротское училище, 1-я Мо-сковская гимназия, пансион проф. М.Г. Павлова. В 1834 году он поступил на словесное отделение Московского университета, которое закончил с отличи-ем в 1838 году.

Полученное образование и личные таланты открыли Каткову путь для профессиональной реализации. Он начинал в качестве переводчика. Высо-кий уровень владения английским, французским и немецким языками мог га-рантировать ему успех в этой деятельности. В это же время он сотрудничал с «Московским наблюдателем» и «Отечественными записками» в качестве литературного критика. Но, прервав успешно складывающуюся карьеру, в начале 40-х гг. XIX века он совершил поездку в Европу для продолжения об-разования. В это время Катков задаётся вопросом: что он мог сделать, чтобы послужить своей стране? Вряд ли деятельность в качестве профессора кафе-дры философии Московского университета могла стать ответом. К тому же она была прервана императорским указом 1849 года, запрещавшим препода-вание философии лицам недуховного звания.

Поворотным для профессионального самоопределения Каткова стано-вится 1851 год. Попечитель Московского учебного округа В.И. Назимов пред-ложил ему место редактора «Московских ведомостей», печатного органа Мо-сковского университета. Постфактум это событие можно рассматривать как начало – с чистого листа – политической карьеры Каткова.

В период первого редакторства в «Московских ведомостях» Каткову удалось достичь коммерческих успехов в издании газеты: был увеличен ти-раж и объём газеты, несмотря на рост цены издания, увеличилось число под-писчиков. Но с точки зрения творческой составляющей работы редактора Катков не имел широких возможностей для самореализации. Он писал, что «редакция «Московских ведомостей» поставлена в условия самые неблаго-приятные. Она ничего не может предпринять для расширения способов из-дания. Незначительнейший проект её должен проходить столько инстанций и подвергаться стольким затруднениям, что и самое горячее усердие впада-ет в уныние» [7, с. 15]. Сложившаяся ситуация привела к тому, что Катков ре-шился на создание собственного печатного органа.

В докладной записке 1855 года министру народного просвещения А.С. Норову он подробно изложил проект нового будущего издания. Поми-мо разделов по науке, литературе и др. Катков сформулировал задачу созда-ния политического раздела. Но право обозрения событий политической жиз-ни России в тот период строго лимитировалось. Даже «Московские ведомо-сти» начала 50-х годов XIX века, формально обладающие этим правом, преи-мущественно занимались перепечаткой передовиц из «Санкт-Петербургских ведомостей».

33

Тем не менее, 31 октября 1855 года император Александр II подписал разрешение на издание Катковым журнала «Русский вестник». Событие это стало эпохальным явлением в русской литературе. Именно в этом издании была опубликована большая часть массива русской литературы второй по-ловины XIX века. Но, что не менее важно, разрешение на издание журнала можно рассматривать как получение Катковым права на публичное обсужде-ние событий политической жизни Российской империи. С этой целью в жур-нале были объединены авторы различных, порой противоположных, идейно-политических ориентаций. С «Русским вестником» сотрудничали братья И.С. и К.С. Аксаковы, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, П.В. Анненков, Н.П. Ога-рёв, Н.Х. Кетчер, Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, А.Ф. Писем-ский и многие другие видные учёные, писатели, публицисты середины – вто-рой половины XIX века.

Катков сделал «Русский вестник» средством массовой информации в масштабах империи. Вместе с этим, именно «Русский вестник» превратил Каткова в известного на всю страну публициста и редактора. Во многом это-му способствовала продуманная концепция издания. На его страницах пу-бликовались материалы различной тематики: культура, экономика, полити-ка. Одной из важнейших функций издания была просветительская. В годы подготовки преобразований в нём размещались трактаты о должном устрой-стве общественных институтов (суд присяжных, предпринимательство и др.). Журнал содержал приложение – политическое обозрение «Современная лето-пись», задача которого состояла в освещение внешне- и внутриполитических событий. Отличительной чертой издания было отсутствие необходимости идейной самоидентификации для читателя в системе консерватор-либерал. Политическая программа «Русского вестника» была отражением политиче-ского мировоззрения Каткова, основанного на признании самодержавия как единственно возможной формы организации власти в России, а реформ – как единственно возможного пути развития.

Катков первым среди русских публицистов осознал широкие воз-можности, которые открывались перед печатью в реформируемой Рос-сии. «Пора канцелярских преобразований и кабинетского прогресса сме-няется новой, когда живые силы общества должны развить своё действие в устройстве нашего быта», – писал Катков [5, с. 1]. На основе этого подхода к оценке российской действительности он выстраивал свою деятельность в период второго редакторства в «Московских ведомостях». В результате возникла новая для России модель взаимоотношений между властью и об-ществом. Печать была призвана выполнять роль проводника между ними. Катков полагал, что «правительство одушевляемое истинно благими наме-рениями, правительство сознательное и просвещённое не может не чув-ствовать благородной потребности слышать самостоятельное и свободное мнение» [12, с. 1].

Система «власть-общество» пореформенного периода во многом в ре-зультате деятельности Каткова меняла свои качественные характеристики. Из однополярной системы, в которой власть действовала без оглядки на об-щественное мнение, она трансформировалась в двухполярную. Посредством органов печати информация направлялась не только сверху-вниз, но, в отли-чие от предыдущих эпох, – и снизу вверх. При этом второй информационный поток в виде общественного мнения становился механизмом влияния на при-нятия политических решений.

В виду этого одной из важнейших задач печатных изданий Каткова ста-новилось формирование того самого общественного мнения, которое затем транслировалось наверх. По мнению Е.М. Феоктистова, Катков ещё в самом начале своей редакторско-публицистической деятельности «задался мыслью влиять на общественное мнение, или, вернее, создать его в таком смысле, чтобы оно могло действовать на правительство, но вместе с тем не станови-лось бы во враждебные к нему отношения» [4, с. 68].

34

Таким образом, печать служила для Каткова обоюдоострым оружием: с одной стороны, влияя на принятие политических решений путём ретран-сляции «мнения общества» она, вместе с тем, формировала и самое обще-ственное мнение.

Закономерен вопрос: почему именно «Русский вестник» и «Московские ведомости» Каткова стали выразителями общественного мнения, эпицен-тром процесса его формирования и, как следствие, инструментом влиянияна власть? Мы полагаем, что определяющим стала личность этого обще-ственного деятеля. Личные и профессиональные качества Каткова и новые возможности (социальные лифты, в терминологии современной социологии), открывшиеся в период социальной трансформации Российской империи, в итоге и создали уникальную модель формирования общественного мнения и его воздействия на власть.

Рассмотрим личностный фактор через призму трёх аспектов: мировоз-зрение Каткова, особенности его идейной позиции и модель его редактор-ской деятельности.

Для Каткова было характерно идеалистически-романтическое вос-приятие действительности (наличие чёткого идеала дОлжного) в сочетании с рационализмом и практичностью (жить и действовать нужно в настоящий момент). Идейная позиция Каткова на первый взгляд непоследовательна и бессистемна. Но при ближайшем рассмотрении становится очевидным, что она обладала ядром в виде идеи самодержавной власти. А кажущаяся непо-следовательность связана со стремлением Каткова корректировать свою по-зицию с учётом меняющейся общественно-политической действительности.

Успех Каткова в качестве публициста и редактора во многом был об-условлен и высоким уровнем осведомлённости. Постоянно проживая в Мо-скве, не занимая правительственных должностей, ему удавалось держать руку на пульсе политической жизни Империи за счёт обширной «агентур-ной» сети. Переписка с чиновниками различных ведомств, общественно-политическими деятелями открывала Каткову доступ к «оперативной» информации, что и позволяло реагировать и влиять на принимаемые полити-ческие решения.

Таким образом, можно говорить о наличии у политического консерва-тора Каткова инновационного стиля мышления и профессионального поведе-ния, которые давали ему преимущества перед другими изданиями и идеоло-гическими центрами.

Каткова-политика, на первый взгляд, сложно отделить от Каткова-ре-дактора. Это связано с тем, что основным механизмом его политического участия и политического влияния являлись органы периодической печати. Уже в 1860-х гг., в начальный период царствования Александра II, издания Каткова стали серьёзным инструментом воздействия на власть. В статьях 1862–1863 гг. М.Н. Катков выступал с критикой нерешительных действий вел. князя Константина Николаевича по подавлению Польского восстания. Мно-гие современники редактора признавали его заслугу в изменение политики властей и, в конечном итоге, в сохранении целостности Российской империи.

В дополнение к органам печати Катков использовал такой механизм политического участия и влияния как всеподданнейшие адреса. Интересно, что в 1866 году (сразу после попыток закрытия «Московских ведомостей» органами цензуры) ему было даровано право непосредственного обращения к императору с докладными записками. Этот факт свидетельствует о том, что Катков-политик был не только фигурой царствования Александра III. Его становление как политического деятеля происходит именно в царствование Александра II.

Помимо упомянутого разрешения 1866 года, «Московские ведомости» Каткова обладали приоритетом в публикации документов министерства ино-странных дел. При всех этих «льготах» его деятельность в царствование Алек-сандра II носила преимущественно оппозиционный характер. Как и многие

35

редакторы того времени он чаще выступал с критикой правительственных мер, чем с их поддержкой. Но, в отличие от большинства, Каткову удалось не только сохранить свои издания, но и превратить их в политическую силу.

В царствование же Александра III Катков стал одной из наиболее вли-ятельных фигур. Непосредственно на страницах его изданий формулирова-лась программа «контрреформ» как осмысление опыта Великих реформ и их корректировка.

Больших успехов Катков добился в вопросе о переменах в местном самоуправлении. В начале 60-х гг. XIX века Катков отстаивал собственный её проект, отличавшийся от правительственного способом формирования земских собраний. В 1881 году правительство учредило Особую комиссию для составления проектов реформ местного управления под руководством М.С. Каханова. Одним из её участников был протеже Каткова – предводитель дворянства Алатырского уезда Симбирской губернии Алексей Дмитриевич Пазухин. В некотором смысле Катков способствовал его назначению прави-телем канцелярии Министерства внутренних дел. Именно после публикации в «Русском вестнике» статьи Пазухина «Современное состояние России и со-словный вопрос», он (Пазухин) был приглашён на этот пост графом Д.А. Тол-стым. Впоследствии, работая под началом министра внутренних дел, Пазу-хин стал одним из авторов проекта контрреформы местного самоуправления, реализованный уже после смерти Каткова.

Даже эти немногочисленные примеры свидетельствуют о значитель-ной роли Каткова в принятии политических решений в царствование Алек-сандра II, и, тем более, в царствование Александра III. Подтверждением этому служат и воспоминания его современников. Независимо от идейной ориентации большинство признавало его общественное и политическое вли-яние. Но наибольшую ценность эти воспоминания имеют для выявления характерных черт Каткова-политика.

Парадоксально, но, несмотря на приверженность редактора «Москов-ских ведомостей» идее самодержавия, многие воспринимали его как главно-го оппозиционера существовавшей власти. По замечанию К.А. Скальковско-го, Катков «был самым ярким представителем оппозиции, и не было почти случая, когда он был вполне доволен Петербургом, как ещё реже, мы думаем, были случаи, когда Катковым были довольны в Петербурге» [6, с. 49]. Катковне ставил знака равенства между идеей и политической практикой. Часто в своих объяснительных письмах он настаивал на преданности императору и престолу, а свои критические статьи по поводу принимаемых политических решений объяснял своим желанием послужить во благо Отечеству [1].

Вместе с этим Катков выступал и главным пропагандистом принимае-мых политических решений, особенно в царствование Александра III. В эпо-ху «контрреформ» он сделал «Московские ведомости» многофункциональ-ным органом печати. Постепенно «Московские ведомости» перестают быть только источником информации. Издание Каткова становится «теневым шта-бом» по разработке программы преобразований и пиар-центром правитель-ственной политики. К.П. Победоносцев отмечал, что «были министерства, в которых без Каткова ничего не решалось» [10, с. 157]. Деятельность Кат-кова была направлена на создание почвы для проводимых преобразований. В то же время «Московские ведомости» стали первым органом периодиче-ской печати, посредством которого общественное мнение в России станови-лось значительным фактором публичной политики. За счёт чего становился возможным диалог власти и общества по вопросам принятия конкретных по-литических решений. Как, например, в период восточного кризиса середины 70-х гг. XIX века, когда во многом в силу общественного давления власть при-няла решение о военном вмешательстве в ситуацию на Балканах.

Важно отметить, что редактор «Московских ведомостей» не зани-мал правительственных должностей. Его положение и роль в общественно-политическом процессе достаточно чётко охарактеризовал Е.М. Феоктистов,

36

назвав Каткова «государственным деятелем без государственной должно-сти» [4, с. 74]. Тем не менее, в 1882 году Каткову был пожалован высокий (третий в Табели о рангах) чин тайного советника за заслуги [2].

На протяжении жизненного и профессионального пути мы видим Кат-кова литературным критиком, публицистом, редактором. В 60–80-х гг. XIX в. публицистика и редакторство оставались для него главной сферой професси-ональной деятельности, но приобрели новое качество, в конечном итоге при-ведя его в политику. Социальный портрет Каткова был нетипичен для импер-ской России по многим параметрам. Не имея высокого происхождения, ему удалось реализоваться на высоком профессиональном уровне за счёт полу-ченного образования. Общественная, а затем и политическая деятельность Каткова стала заметным фактором жизни империи. Параллельно с этим изменялся и его социальный статус. Однако эти изменения социального ста-туса объясняются не только личными и профессиональными качествами Кат-кова; во многом этому способствовали изменения в России второй полови-ны 50-х гг. XIX века. Возможно, и в других условиях Катков сумел бы сделать не менее блестящую карьеру на государственной службе. Уловив тенденции нового царствования, Каткову удалось стать влиятельным политиком и лишь затем – государственным деятелем. Механизм его успеха прост: он превра-тил орган периодической печати не только в инструмент выражения обще-ственного мнения, но и в инструмент политического участия.

Литература

1. ГАРФ. Ф. 1718. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 52. ОР ОГБ. Ф. 120. Ед. хр. 56. Л. 1.3. Воронихин, А.В. Квартет, дуэт или соло? (О ближайшем окружении импе-

ратора Александра III) [Текст] / А.В. Воронихин // Освободительное движе-ние. – Саратов : Изд-во Саратов. гос. ун-та, 2000. – Вып. 18. – С. 123–127.

4. За кулисами политики [Текст] / Е.М. Феоктистов [и др.]. – М. : Фонд Сергея Дубова, 2001. – 560 с.

5. Катков, М.Н. Самодержавие Царя и единство Руси [Текст] / М.Н. Катков // Московские ведомости. – 1863. – № 79.

6. Лебедев, С.В. Охранители истинно-русских начал. Идеалы, идеи и политика русских консерваторов второй половины XIX века [Текст] / С.В. Лебедев. – СПб. : Нестор, 2004. – 232 с.

7. Любимов, Н.А. Михаил Никифорович Катков. (По личным воспоминаниям) [Текст] / Н.А. Любимов // Русский вестник. – 1888. – № 2.

8. Маркелов, Е.В. Пути исканий русской интеллигенции: оформление охрани-тельной концепции М.Н. Каткова [Текст] / Е.В. Маркелов // Обозреватель – Observer. – 1996. – № 10–12 (81–83). – С. 99–105.

9. Новиков, А.В. Российские консерваторы (М.Н. Катков, Д.А. Толстой, К.П. По-бедоносцев) и самодержавие (середина XIX – начало XX века) [Текст] / А.В. Новиков. – М. : Гос. ун-т упр., 2002. – 456 с.

10. Письма К.П. Победоносцева к Александру III [Текст] / К.П. Победоносцев. – М. : Новая Москва, 1925. – Т. 2.

11. Санькова, С.М. Государственный деятель без государственной должности. М.Н. Катков как идеолог государственного национализма. Историографи-ческий аспект [Текст] / С.М. Санькова. – СПб. : Нестор, 2007. – 300 с.

12. Современная летопись [Текст] / М.Н. Катков // Русский вестник. – 1859. – № 6.

13. Хомякова, Н.А. М.Н. Катков и формирование правительственной идеологии и практики [Текст] / Н.А. Хомякова // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 10, Журнали-стика. – М. : Изд-во Моск. гос. ун-та. – 1997. – № 3. – С. 19–24.

14. Шмигельская, М.А. М.Н. Катков – редактор-издатель «Русского вестника» (50–60-е гг. XIX в.) [Текст] / М.А. Шмигельская // Проблемы философии, истории, культуры. – Саратов : Изд-во СГТУ, 1996. – С. 36–41.

37

ÁÁÊ 329.11(47+57)(092)ÓÄÊ 66.1(2)5

Ñ.Â. ÕÀÒÓÍÖÅÂ

S.V. HATUNTSEV

«ÓÃÐÎÇÀ Ñ ÂÎÑÒÎÊÀ» Â ÌÛÑËÈ Ê.Í. ËÅÎÍÒÜÅÂÀ

È «ËÅÎÍÒÜÅÂÑÊÈÅ» ÌÎÒÈÂÛ Â «ÒÐЁÕ ÐÀÇÃÎÂÎÐÀÕ»

«THREAT FROM THE EAST» IN THE IDEAS OF K.N. LEONTJEV

AND «LEONTJEV’S MOTIVES IN «THREE CONVERSATIONS»

В статье анализируются эсхатологические представления о Китае крупного рус-ского мыслителя-консерватора К.Н. Леонтьева, их формирование и истоки. Тщательно рассматривается влияние леонтьевских представлений о Китае на эсхатологические представления о Китае и Дальнем Востоке в целом В.С. Соловьёва, выраженные в раз-личных его работах.

The article covers the analysis of eschatological ideas of a notable Russian conservative thinker K.N. Leontjev concerning China, the sources and generation of these ideas. The infl uence of Leontjev’s representations of China on eschatological ideas on China and Far East in general expressed by V.S. Solovjev in his diff erent works are thoroughly analyzed.

Ключевые слова: русский консерватизм, история русской общественно-полити-ческой мысли, эсхатология, К.Н. Леонтьев, В.С. Соловьёв, Китай.

Key words: Russian conservatism, history of the Russian social and political thought, eschatology, K.N. Leontjev, V.S. Solovjev, China.

В середине 90-х годов ХIХ века роль Дальнего Востока во внешней политике России усилилась чрезвычайно и беспрецедентно. С 1894 г. (с начала японо-китайской войны) до конца 1905 года дальневосточное направление ста-ло фактически важнейшим в деятельности имперского МИДа. Восточная Азия несла в себе для России (и продолжает нести до сих пор) как огромные, практи-чески фантастические возможности, так и необычайно значимые угрозы.

Серьёзное усиление роли для судеб нашей страны дальневосточных государств и народов (Китая, Японии и Кореи) получило весьма оригиналь-ное, причём во многих отношениях «опережающее» отражение в умственной работе некоторых виднейших (и достаточно прозорливых в определённых отношениях) представителей русской общественно-политической мысли фи-нальной части ХIХ столетия.

Так, тема «угрозы с Востока» со стороны Китая с Японией занимала чрезвычайно важное место в историософии Владимира Соловьёва, с особой силой прозвучав в «Краткой повести об антихристе». Не меньшее значение придавал ей и Константин Леонтьев. Леонтьев считал, что «воспрявший», «пробуждённый» Китай может положить конец исторической судьбе России.

4 мая 1888 г. в послании к «позднему славянофилу» С.Ф. Шарапову мыслитель отмечал: «...пропадём лет через сто: или сольёмся воедино с об-щеевропейской республикой, или будет Китайское нашествие; – весьма, ко-нечно, бесцеремонное» [10, с. 126].

В мае же 1890 г., в письме к своему другу и ученику А.А. Александро-ву, он высказал предположение, что славяне, «распустившиеся» в «ненавист-ной всеевропейской буржуазии», будут «пожраны китайским нашествием». Леонтьев риторически вопрошал – не являются ли жители Китая Гогами и Магогами [6, с. 503], а в начале 1891 г. писал: «…можно почти наверное предсказать, что Россия может погибнуть только двояким путём, или с Восто-

38

ка от меча пробуждённых китайцев, или путём добровольного слияния с об-щеевропейской республиканской федерацией» [5, с. 510], причём Европе он, как и Соловьёв в написанных позднее «Трёх разговорах», примерно тогда жетакже предрекал китайское или китайско-монгольское нашествие и завоева-ние [5, с. 695, 698]. Летом этого последнего для него года жизни, в письме к В.В. Розанову, он высказался ещё более определённо: «…полагаю, что китай-цы назначены завоевать Россию, когда смешение наше (с европейцами и т.п.) дойдёт до высшей своей точки. И туда и дорога – такой России» [2, с. 181].

Таким образом, Китай, полагал мыслитель, призван «наказать» (но уже едва ли исправить) опорочившуюся, по-европейски нивелированную Россию, Россию, забывшую Бога и отвернувшуюся от своей веры – от Православия – в пользу эвдемонизма, либерально-западных ценностей и республиканского строя. По сути, Леонтьев относился к Китаю как к «бичу Божьему».

Можно сказать, что мотив «китайской угрозы» и представления об историософской роли Китая, в частности, по отношению к России, в той или иной степени объединяли К.Н. Леонтьева с В.С. Соловьёвым.

Впервые это ещё в 1903 г. заметил все тот же Розанов [13]. Леонтьев в своё время сам признавал, что Соловьёв оказал на него значительное ум-ственное воздействие [11, с. 451–452; 18, с. 26, 30], что он находился под обаянием его личности [19, с. 18]. Не является ли тема «угрозы с Востока» в творчестве К. Леонтьева плодом влияния В.С. Соловьёва?

Факты, имеющиеся в нашем распоряжении, заставляют ставить вопрос прямо противоположным образом и предполагать, что мотив «китайской опасности» в трудах создателя «Трёх разговоров» во многих отношениях мо-жет являться следствием обратного влияния на него леонтьевских взглядов.

Леонтьев тему «угрозы с Востока» трактовал существенно иначе, неже-ли В.С. Соловьёв: китайское нашествие, судя по его высказываниям, он мыс-лил как финальное событие истории человечества, конец мира, тогда как для последнего китайское завоевание России (и Европы) – временный эпизод, предваряющий и во многом подготовляющий воцарение антихриста [17, с. 738–739].

Мотив «угрозы с Востока» звучит у бывшего консула ещё в Константи-нополе (август–сентябрь 1872 – начало 1874 гг.) [1, с. 414, 452].

В одной из бесед о животрепещущей в начале 70-х годов ХIХ века про-блеме греко-болгарской церковной распри, в которой участвовал А.Н. Церте-лев и другие представители посольской «общественности», Леонтьев выска-зал следующую мысль: «если мы не будем всеми силами поддерживать то, что вы зовёте отвлечёнными принципами, а я живой силой, то Православ-ных скоро и русских подданных ни единого не останется…

– Что же – не китайцы ли уничтожат нас? – спросил насмешливо Князь (Цертелев. – С. Х.) …

– Хотя бы и китайцы, через века три, – отвечал я.– Гоги и Магоги, – тотчас нашёлся Князь, и все рассмеялись.Но», – прибавлял далее мыслитель, – «я нахожу, что и в этой ничтож-

ной полушутке о китайцах была бездна ума; она доказывала, что он (Церте-лев. – С. Х.), вероятно, и сам о такой возможности думал…» [8, с. 397] – как уже тогда думал о ней сам Константин Леонтьев.

Таким образом, к указанному периоду идея связи православия и го-сударственной крепости России и мысль, что разрушение Русской церк-ви откроет дорогу апокалиптическому завоеванию страны её дальневосточ-ным соседом, у автора «гипотезы триединого развития» уже фактически вызрели. Следовательно, ко времени возвращения на родину (то есть к весне 1874 г.) основные черты представлений о Китае и его историософской роли у Леонтьева в принципе сформировались, и говорить о каком-либо влиянии на них Владимира Соловьёва, в этот период никому, в том числе Леонтье-ву, не известного (до защиты им магистерской диссертации, состоявшейся осенью 1874 г.), конечно же, не приходится.

39

Но истоки представлений К.Н. Леонтьева о будущем назначении Китая по отношению к России хронологически уходят ещё дальше – в 50-е гг. ХIХ столетия, когда он принадлежал к литературному кругу «западников».

Впервые они фиксируются в рассказе «Сутки в ауле Биюк-Дорте», да-тированном 15 января 1858 г. [7, с. 252].

Данное произведение посвящено Крымской войне и основано на лич-ных впечатлениях от неё этого начинающего в ту пору писателя. Один из эпизодических персонажей этого рассказа, «гвардеец», сообщает главному герою, помещику Муратову, придерживающемуся антизападнических взгля-дов, что у донских казаков существует поверье, «будто когда китаец подни-мается, тогда уж никто не устоит против него», и «Гоги и Магоги Апокалип-сиса именно и есть китайцы» [7, с. 227].

Подобные поверья о населяющих «Поднебесную» в русском народе, в том числе у казаков, в ХIХ веке действительно существовали. Но каким об-разом узнал о них калужский дворянин Константин Леонтьев?

Основываясь на материалы вышеупомянутого рассказа и на биографи-ческие данные мыслителя, можно предположить, что с этими представле-ниями Леонтьев познакомился в годы Крымской кампании, в которой с лета 1854 г. участвовал в качестве военного лекаря1. 12 мая 1855 г. он был коман-дирован к Донскому полку [4, с. 36] и оставался в нем до 24 ноября того же года [4, с. 39]. Служа в Донском полку, Леонтьев окунулся в гущу казачьей походной жизни. По всей вероятности, именно в это время будущий мыс-литель и познакомился с бытовавшими в среде казаков поверьями о Китае. С течением лет на их основе и сформировались историософские взгляды зре-лого Леонтьева на Китай.

В.С. Соловьёв в историософском ключе начал рассуждать о Китае, по-видимому, не ранее конца 80-х годов ХIХ столетия. В 1888 г. он оказался в Париже, и там, на заседании Географического общества, встретился с бле-стяще по-европейски образованным генералом «застенной державы», воен-ным агентом (атташе) Китая и сотрудником «Revue des deux mondes» Чен-ки-тонгом, сказавшим по отношению к людям Запада: «Вы сами приготов-ляете средства, которые мы употребим для того, чтобы покорить вас» [15, с. 334]. Замечательному русскому философу слова китайского аристократа за-помнились и, вне всякого сомнения, послужили пищей для историософских размышлений по поводу «Поднебесной». Следует отметить, что к этому време-ни он был уже достаточно давним знакомцем и даже другом Константина Ле-онтьева. Согласно о. Иосифу Фуделю, их первая встреча состоялась ещё в кон-це января – начале февраля 1878 года в Санкт-Петербурге [19, с. 18], то есть тогда, когда, как выяснили мы выше, основные представления о Китае и его роли в отношении России у Леонтьева уже сложились и, как показывают более поздние обращения мыслителя к этой теме, фактически устоялись.

Согласно соловьёвоведу Б.В. Межуеву, тема «опасности с Востока» по-является у Соловьёва с 1890 г., с обширной статьи «Китай и Европа». Затем в 1892 г. была статья «Враг с Востока»; первым абзацем в ней говорилось о том, что «Дальняя Азия» собирается одолеть христианский мир «своими культурными и духовными силами, сосредоточенными в китайском государ-стве и буддийской религии» [18, с. 432].

В 1894 г. в связи с японо-китайской войной рождается известное сти-хотворение «Панмоноголизм», в котором Соловьёв высказывал опасение, что «У стен поникшего Китая» японцы объединят весь Восток, после чего сокру-шат самодержавную Русь [14, с. 469–470]. Тогда же вышла его рецензия на первый том книги князя Э.Э. Ухтомского «Путешествие на Восток Е. И. В. Го-сударя Наследника Цесаревича 1890–91», где Соловьёв писал: «Даже поми-мо высших принципов, практическая необходимость заставит нас выступить против Китая…» [9, с. 75].

1Военным лекарем – младшим ординатором – в Крыму Леонтьев был до октября 1856 г. [1, с. 291].

40

Затем появились его «Три разговора» с «Краткой повестью об анти-христе», а незадолго до смерти Соловьёв составил заметку «По поводу по-следних событий», где, в связи с восстанием китайских «боксеров» – членов тайного общества «Ихэтуань», также отразил тему «угрозы с Востока». О предстоящей войне между «Европою и монгольскою Азией» говорится и в соловьёвской работе «Оправдание добра», где философ утверждал, что «Мирное включение жёлтой расы в круг общечеловеческой культуры в выс-шей степени невероятно…», поэтому вооружённая борьба её с Европою неиз-бежна, и это будет «последняя, но тем более ужасная, действительно всемир-ная война» [18, с. 476, 478].

Хронология обращения К.Н. Леонтьева и В.С. Соловьёва к теме «угро-зы с Востока» показывает бесспорный приоритет первого и служит весомым аргументом в пользу предположения, что изначальный импульс к размыш-лениям об историософской роли Китая Соловьёву, по всей вероятности, дал Константин Леонтьев. К данному мнению склоняется и Б.В. Межуев.

До конца октября 1891 года Леонтьев считал Соловьёва другом, вре-мя от времени они довольно тесно общались, беседовали и спорили. И если Соловьёв, по признанию самого Леонтьева, поколебал его веру в осуществи-мость идеала самобытной русско-славянской культуры, который он разделял с Н.Я. Данилевским [12, с. 406–407; 19, с. 29, 30], то Леонтьев, по вполне обоснованному предположению о. И. Фуделя, способствовал разочарованию Соловьёва в середине 90-х гг. ХIХ века в либеральном прогрессе [19, с. 29] и внёс вполне ощутимый вклад в утверждение в его сознании сильнейших эс-хатологических настроений.

Что же касается идеи «китайской опасности», то она являлась одной из интимнейших идей К. Леонтьева; тексты, содержавшие его размышле-ния на эту тему, были опубликованы только после смерти мыслителя. Свои самые серьёзные и жёсткие мысли о «китайской угрозе» Леонтьев излагал исключительно в письмах и в приватных беседах, делясь ими лишь с немноги-ми, с теми, кто был его единомышленником или же близким другом, а также с теми, кто просто хорошо его понимал и в должной мере ценил. Поэтому он не мог обойти вниманием столь важный для него предмет, беседуя с В.С. Со-ловьёвым, особенно – о вопросах историософских и эсхатологических; а эти русские мыслители не могли не рассуждать об историософии и эсхатологии, общаясь друг с другом: интерес к ним у обоих был, что называется, «в кро-ви». Да и без того, они, русские люди, близкие друзья, по замечанию Роза-нова, «конечно, не раз говорили “о будущем” по свойственной русским при-вычке» [13, с. 182], тем более – в ту предгрозовую эпоху. Поэтому более чем вероятно, что Соловьёв с идеями Леонтьева о грядущей роли Китая по отно-шению к России последним был ознакомлен.

И хотя историософско-эсхатологические идеи «позднего» Соловьёва, в частности, его представления об «угрозе с Востока», от соответствующих представлений Леонтьева отличны весьма заметно, они не лишены специфи-ческих «леонтьевских» черт, что позволяет и даже заставляет предположить влияние на них этого мыслителя.

Рассмотрим «Краткую повесть об антихристе». Примечательно, что представляет её и читает г[-н] Z, персонаж «Трёх разговоров», явно наде-лённый чертами К.Н. Леонтьева (что, например, отмечал леонтьевовед Г.Б. Кремнев) – это нередко проявляется в высказываемых им взглядах и даже в данной ему Соловьёвым «характеристике» – «господин неопреде-лённого возраста и общественного положения» [17, с. 644], а автором «Крат-кой повести…» он называет человека, «постриженного в монахи»1, который своей работой (напомним: работой, касающейся историософской роли Китая) «очень дорожил, но не хотел и не мог печатать её (курсив мой. – С. Х.)», а умирая, завещал г[-ну] Z свою рукопись [17, с. 734–735]. Таким образом,

1Леонтьев незадолго до смерти принял тайный постриг в Оптиной пустыни.

41

через вымышленного Соловьёвым «автора» «Краткой повести…» монаха Пансофия (т.е. «Всемудрого»!) также «просвечивает» Константин Леонтьев, ко времени написания «Трёх разговоров» уже давно покоившийся в могиле.

В «соловьёвском» видении грядущих событий как бы соединяются, сле-дуя друг за другом, два варианта леонтьевских представлений о том, как по-гибнет историческая Россия: и «с Востока от меча пробуждённых китайцев», и «путём добровольного слияния с общеевропейской республиканской феде-рацией» [5, с. 510].

Первый сюжет – «с Востока от меча…», никакого анализа не требу-ет: в «Краткой повести…» фигурирует четырёхмиллионная армия богдыхана, вторжение её в Среднюю Азию, движение через Урал и т.д. [5, с. 737–738].

Второй вариант выступает в следующей форме. Философ пишет, что после свержения полувекового ига дальневосточных захватчиков и их из-гнания с Запада «старый, традиционный строй отдельных наций повсю-ду теряет своё значение и почти везде исчезают последние остатки старых монархических учреждений. Европа в ХХI веке представляет союз более или менее демократических государств – европейские соединённые штаты» [5,с. 739]. Сравните со словами К.Н. Леонтьева: «в Европе… «демократические волны заливают монархию» и она не может устоять противу них. …все госу-дарства Европы стремятся к одной и той же форме эгалитарно-либеральной республики. … (Европейская. – С. Х.) демократия… может и должна даже об-разовать общеевропейскую республиканскую федерацию… Ни монархов, ни папы, ни дворянства. …Эти будто бы государства, эти тени государств будут различаться между собою не более штатов Северной Америки…» [5, с. 694, 695]. Вполне очевидно, что «леонтьевский» мотив, влияние леонтьевской мыс-ли в этих представлениях В.С. Соловьёва о будущности Европы присутствуют. Во всяком случае, Константин Николаевич написал об этом раньше выдающе-гося русского философа – сына выдающегося отечественного историка.

«Европейские соединённые штаты» автора «Трёх разговоров» включа-ют в себя и Россию: именно там «несметные полчища» богдыхана «наголо-ву разбиты всеевропейскою армией» [17, с. 739], следовательно, Россия так-же входит в соловьёвскую «международную организацию соединённых сил всего европейского населения», покончившую с «новым монгольским игом» и создавшую «союз более или менее демократических государств». Об этом свидетельствует и то, что о какой-либо самостоятельной судьбе России фило-соф далее не пишет, а говорит, что когда к власти в Европейских Соединён-ных Штатах пришёл антихрист, провозглашённый «римским императором»,то «повсюду вне Европы, особенно в Америке, образовались сильные импе-риалистские партии, которые заставили свои государства присоединиться к Европейским Соединённым Штатам под верховною властью римского им-ператора», но при этом остались ещё «независимыми племена и державцы кое-где в Азии и в Африке», вследствие чего император «с небольшою, но отборною армией из русских (курсив мой. – С. Х.), немецких, польских, вен-герских и турецких полков совершает военную прогулку от Восточной Азии (курсив мой. – С. Х.) до Марокко и без большого кровопролития подчиняет всех непокорных (курсив мой. – С. Х.)» [17, с. 746].

Таким образом, Соловьёв не только «пропускает» Россию при упомина-нии стран, не подчинившихся антихристу, «императору», добровольно, но и пишет, что его военная кампания по приведению непокорных в лоно всемир-ной «монархии» начинается от Восточной Азии, где, по замыслу Соловьёва, очевидно, и проходит граница Европейских Соединённых Штатов (которая, таким образом, должна более или менее соответствовать границе России), а русские полки составляют едва ли не основу отборных сил «императора».

Итак, в «Краткой повести…» сначала «реализуется» первый (китайское завоевание), затем – второй вариант представлений Леонтьева о том, как за-вершится историческое существование России – вариант добровольного слия-ния её с «прелестной утилитарной республикой Запада» [3, с. 453], причём во-

42

площение первого леонтьевского «сценария» служит у Соловьёва подготови-тельным, фактически – необходимым условием для воплощения второго. Та-ким образом, реализация обоих вариантов осуществляется во вполне опреде-лённой, строгой, последовательности, и они выступают звеньями единой цепи, единого «плана» эсхатологии. Однако Соловьёв не только опирается на Леон-тьева, но и «отталкивается» от него; мысль его самостоятельна и оригинальна.

Тем не менее, на основании вышеизложенного можно несколько уточ-нить слова свщмч. прот. Иоанна Восторгова, сказанные о Владимире Соловьё-ве. Он писал о том, что этот философ «подслушал» русские мистические на-родные поверья о «великой битве» «поднявшегося» Китая с Россиею в конце мира, и они нашли место в его «Трёх разговорах»» [14, с. 472]. По-видимому, следует сказать, что Соловьёв «услышал» их не прямо, а через Константина Леонтьева, который познакомился с ними уже непосредственно – на полях сражений и авантюр Восточной войны 1853–1856 гг.

Литература

1. Иваск, Ю.П. Константин Леонтьев (1831–1891). Жизнь и творчество [Текст] / Ю.П. Иваск // К.Н. Леонтьев: pro et contra. – СПб. : РХГИ, 1995. – Кн. 2. – С. 229–650.

2. Из переписки К.Н. Леонтьева. Письмо к В.В. Розанову от 13.06.1891 г. [Текст] / К.Н. Леонтьев // Русский вестник. – 1903. – Кн. 5 (Май). – Т. 285. – С. 169–183.

3. К.Н. Леонтьев: pro et contra [Текст] – СПб. : РХГИ, 1995. – Кн. 1. – 480 с.4. Коноплянцев, А.М. Жизнь К.Н. Леонтьева в связи с развитием его миросо-

зерцания [Текст] / А.М. Коноплянцев // Памяти Константина Николаевича Леонтьева. – СПб., 1911. – С. 1–142.

5. Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872–1891) [Текст] / К.Н. Леонтьев. – М. : Республика, 1996. – 799 с.

6. Леонтьев, К.Н. Письмо к А.А. Александрову от 3.05.1890 г. [Текст] / К.Н. Ле-онтьев // Он же. Избранные письма: 1854–1891 гг. – СПб., 1993. – 640 с.

7. Леонтьев, К.Н. Сутки в ауле Биюк-Дорте [Текст] / К.Н. Леонтьев // Отече-ственные записки. – 1858. – № 7. – С. 221–252.

8. Леонтьев, К.Н. Полное собрание сочинений и писем. [Текст] / К.Н. Леон-тьев. – СПб. : Владимир Даль, 2003. – Т. 6. – Кн. 1. – 819 с.

9. Межуев, Б.В. В. Соловьёв и Британская империя [Текст] / Б.В. Межуев // Сб. материалов научных конференций: «Консерватизм в России и мире: про-шлое и настоящее», «Национальный вопрос в Европе в новое и новейшее время», «Правый консерватизм в России и русском зарубежье в новое и но-вейшее время». – Воронеж : Истоки, 2005. – С. 71–77.

10. Переписка К.Н. Леонтьева и С.Ф. Шарапова (1888–1890) [Текст] / К.Н. Леон-тьев, С.Ф. Шарапов // Русская литература. – 2004. – № 1. – С. 110–144.

11. Письма к К.А. Губастову К.Н. Леонтьева [Текст] / К.Н. Леонтьев // Русское обозрение. – 1897. – № 3. – Т. 44. – С. 443–460.

12. Письма к К.А. Губастову К.Н. Леонтьева [Текст] / К.Н. Леонтьев // Русское обозрение. – 1897. – № 5. – Т. 45. – С. 397–420.

13. Розанов, В.В. Примечание [Текст] / В.В. Розанов // Русский вестник. – 1903. – Кн. 5. – С. 182.

14. Россия перед Вторым Пришествием (Материалы к очерку Русской эсхато-логии) [Текст]. – СПб. ; М., 1998. – 3-е изд., испр. и доп. – Т. 2. – 744 с.

15. Соловьев, В.С. Избранные произведения [Текст] / В.С. Соловьев. – Ростов-на-Дону : Феникс, 1998. – 540 с.

16. Соловьев, В.С. Соч. : в 2 т. [Текст] / В.С. Соловьев. – М. : Мысль, 1988. – Т. 1. – 892 с.

17. Соловьев, В.С. Соч. : в 2 т. [Текст] / В.С. Соловьев. – М. : Мысль, 1988. – Т. 2. – 822 с.

18. Соловьев, В.С. Соч. : в 2 т. [Текст] / В.С. Соловьев. – М. : Правда, 1989. – Т. 2. – 735 с.

19. Фудель, И.К. Леонтьев и В. Соловьёв в их взаимных отношениях [Текст] / И.И. Фудель // Русская мысль. – 1917. – Кн. ХI–ХII. – С. 17–32.

43

ÁÁÊ 63.3(2)52ÓÄÊ 94(47).083

Ä.À. ÀÍÄÐÅÅÂ

D.A. ANDREEV

ÑÎÂÅÙÀÍÈÅ ÌÈÍÈÑÒÐÎÂ 26 ÀÏÐÅËß 1899 ÃÎÄÀ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ

ÂÍÓÒÐÈÏÐÀÂÈÒÅËÜÑÒÂÅÍÍÎÉ ÁÎÐÜÁÛ

THE MEETING OF THE RUSSIAN MINISTERS ON 26 APRIL 1899 IN THE CONTEXT

OF INTRAGOVERNMENTAL STRUGGLE

В статье рассматривается малоизвестное в историографии совещание российских министров 26 апреля 1899 г. и события, непосредственно ему предшествовавшие, сквозь призму внутриправительственной борьбы. Эта борьба особенно проявилась в противостоянии по поводу студенческих беспорядков и полемике о перспективах земства. Анализ совещания демонстрирует непосредственную зависимость содержа-тельных позиций его участников от взаимоотношений между ними.

The article discusses a little-known meeting of the Russian ministers on 26 April 1899 and the events immediately preceding it in the light of intragovernmental struggle. It was particularly apparent in the confrontation over the student unrest and discussions of the Zemstvo prospects. The analysis of the meeting demonstrates a direct dependence of the substantive positions of its participants on the relationships between them.

Ключевые слова: С.Ю. Витте, И.Л. Горемыкин, Н.П. Боголепов, К.П. Победонос-цев, министр финансов, министр внутренних дел, министр народного просвещения, обер-прокурор Святейшего Синода.

Key words: S. Yu. Witte, I.L. Goremykin, N.P. Bogolepov, K.P. Pobedonostsev, Minister of Finance, Minister of the Interior, Minister of Public Enlightenment, Procurator-General of the Holy Synod.

Первая половина 1899 г. была отмечена резким всплеском противосто-яния в правительственных верхах Российской империи. Завершился обмен полемическими записками о земстве между министрами финансов С.Ю. Вит-те и внутренних дел И.Л. Горемыкиным [10, с. 94–113]. Одновременно они же, а также другие министры оказались втянутыми в новый конфликт. На этот раз разлад вызвало подавление студенческих беспорядков в Петербур-ге 8 февраля [1, с. 59–68]. Однако в реальной жизни земская и студенческая истории были тесно переплетены друг с другом – они явились отражением борьбы за лидерство внутри правительства. Наглядной иллюстрацией такого переплетения стало не освещавшееся прежде в историографии и примерно совпавшее с переломом в борьбе Витте и Горемыкина совещание министров 26 апреля и события, ему предшествовавшие.

К началу 1899 г. в правительстве оформилась группировка во главе с Витте. В неё входили министры земледелия А.С. Ермолов, путей сообщения М.И. Хилков, военный министр А.Н. Куропаткин, управляющий Морским министерством П.П. Тыртов. К группировке был близок и министр юстиции Н.В. Муравьёв. Помимо Горемыкина, им противостояли министр народного просвещения Н.П. Боголепов и (с определёнными оговорками) обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев. После событий 8 февраля Витте и его сторонни-ки начали выставлять себя защитниками студентов и обличителями поли-цейского произвола.

Главе финансового ведомства удалось добиться того, что Николай II поручил провести расследование бывшему военному министру П.С. Ваннов-скому, который с самого начала деятельности образованной под его нача-лом комиссии стал подыгрывать «партии» Витте. Все шло к тому, что рассле-

44

дование должно было доказать факты превышения полицией её должност-ных полномочий и выявить недоработки в ведомстве народного просвеще-ния, в результате чего Горемыкину и Боголепову грозили отставки. Однако вопреки расчётам Витте, начало работы комиссии Ванновского не привело к успокоению студенчества. Тем временем московский генерал-губернаторвел. кн. Сергей Александрович и его жена вел. кн. Елизавета Фёдоровна вну-шали императору мысль, что студенческая история нужна Витте исклю-чительно для усиления его собственной популярности в ущерб интересам государя и страны. К тому же московской великокняжеской чете удалось ото-рвать от «партии» министра финансов близкого к ним руководителя Миню-ста Муравьева, после чего группировка Витте фактически распалась. Знако-вым событием стала публикация в «Правительственном вестнике» 2 апреля «правительственного сообщения» о студенческих беспорядках, тональность которого свидетельствовала о том, что громких отставок по результатам ра-боты комиссии Ванновского не предвидится [1, с. 59–66].

Противники Витте выглядели победителями. Пошла молва о мощной группе их поддержки. Руководитель Минфина, видимо, для того, чтобы хоть как-то объяснить крах собственной интриги, и сам начал активно распростра-нять такое мнение. 29 марта вел. кн. Константин Константинович виделся с Витте и записал в дневнике, что министр финансов своими оппонентами на-звал Победоносцева, «всем старающегося ему подслужиться» Горемыкина,а также Боголепова. Им, по мнению министра финансов, удалось обратить на свою сторону московского генерал-губернатора, который «то и дело» шлёт из первопрестольной «зажигательные письма» [9, с. 256]. Консультации меж-ду вел. кн. Сергеем Александровичем и министром внутренних дел, кото-рый прежде никогда не был близок к дяде императора, действительно имели место. 31 марта в Москву из Петербурга возвратился управляющий канце-лярией московского генерал-губернатора В.К. Истомин. Со слов подчинен-ного великий князь записал в дневнике, что с начала беспорядков Горемы-кин только и мог полагаться на его донесения [3, с. 463]. Безусловно, не стоит преувеличивать значение подобного сотрудничества вел. кн. Сергея Александровича и Горемыкина. Их союз явился исключительно вынужден-ной комбинацией для противодействия министру финансов. Спустя всего лишь два месяца от этого союза не осталось и следа. 1 июня А.К. Варженев-ский в письме к С.Д. Шереметеву сообщил, что Истомин «мрачен», также, «по-видимому», «недоволен» «всесильный его принципал» (то есть вел. кн. Сергей Александрович). Московский генерал-губернатор «ожидал падения Горемыки», но этого не произошло, и министр внутренних дел «продолжает процветать во всей своей прелести» [15, л. 66 об. – 67].

О персональном составе прогоремыкинского альянса высказывались самые разные версии. Генерал А.А. Киреев в одной из апрельских дневни-ковых записей отметил, что министр внутренних дел «держится именно тем, что уверяет государя, что он его чуть не ежедневно спасает». В том же самом, по словам Киреева, Горемыкин уверял и дворцового коменданта П.П. Гессе [13, л. 231 об. – 232].

3 апреля Шереметев набросал список лиц, поддерживавших, по его мнению, Горемыкина. Среди них он назвал Победоносцева, вел. кн. Сергея Александровича и вел. кн. Елизавету Фёдоровну, императрицу Александру Фёдоровну, Боголепова, Гессе, Истомина и редактора «Московских ведомо-стей» В.А. Грингмута. Все они объединились на почве поддержки министра внутренних дел, «почуяв опасность в лице Витте» [17, л. 70]. А на следующий день Шереметев назвал в дневнике «правительственное сообщение» от 2 апре-ля «ловким приёмом» министра внутренних дел и его сотрудников – ходом, призванным «парализовать» расследование Ванновского. «Теперь полное тор-жество Горемыкина и Боголепова», – заключил автор дневника [3, с. 464].

В начале апреля сенатор Н.М. Баранов сказал хозяйке известного сто-личного салона А.В. Богданович, что обер-прокурор «более чем когда-либо»

45

с министром внутренних дел «ладит»: Горемыкин «по известным дням» на-ведывается к Победоносцеву «за приказаниями». А через две недели Богда-нович привела в дневнике слух, принесённый одной из её собеседниц, что Горемыкин теперь «более в силе, чем когда-либо», в то время как с Витте им-ператор обсуждает исключительно финансовые дела, «не затрагивает с ним других вопросов» [18, л. 56, 71 об.]. О поддержке руководителя МВД главой Синода со слов издателя «Санкт-Петербургских ведомостей» Э.Э. Ухтомского сделал в мае дневниковую запись и Киреев. Журналист «твёрдо» заявил ге-нералу, что обер-прокурор и министр внутренних дел – «едино». Более того, Ухтомский рассказал о ночных встречах Горемыкина и Победоносцева, на ко-торых «они всё “стряпают”, все свои злоумышления и козни» [13, л. 234 об.].

Анализируя пересуды о влиятельности антивиттевской «партии», нельзя не заметить того, что негативно к ней настроенные наблюдатели де-монизировали именно Горемыкина, в то время как Боголепова всерьёз не воспринимали. Вел. кн. Ксения Александровна 3 апреля в письме к брату, цесаревичу Георгию Александровичу, в Абастуман назвала оппонентов Вит-те «колпаками во главе с Боголеповым» [6, л. 53 об.]. 22 апреля московский городской голова В.М. Голицын заметил в дневнике, что министр народного просвещения и его «присные» «налгали», пытаясь выставить беспорядки по-литическим протестом [12, л. 13].

Несмотря на неудачу антигоремыкинской интриги, наблюдатели были далеки от того, чтобы ставить крест на политическом будущем самого Витте. При сохранявшейся несформулированности государевой позиции в отноше-нии студенческой истории предсказания относительно перспектив министра финансов оказывались самыми неожиданными. Например, издатель «Ново-го времени» А.С. Суворин в письме к одному из своих корреспондентов вы-сказался 31 марта в адрес Витте: «Первый министр нарождается» [7, с. 328]. Вел. кн. Ксения Александровна сообщила 7 апреля в дневнике, что в тот день её муж, вел. кн. Александр Михайлович, посетил министра финансов [5, л. 204 об.]. Не исключено, что Витте в отсутствие находившейся в Дании вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, которая ему благоволила, решил придать новый импульс своим связям с другими представителями Императорского дома.

И антиземская записка Витте, и проземский ответ ему Горемыкина идеально вписались в интриги их авторов друг против друга в рамках студен-ческой истории. Несмотря на то, что записка министра финансов появилась почти за два месяца до событий 8 февраля, она была «услышана» именно по-сле того, как Витте начал выставлять себя центром притяжения всех либе-ральных сил. Не исключено, что министру стали припоминать его записку именно из-за очевидного смыслового диссонанса, когда последовательный противник земства вдруг в одночасье превратился в ярого поборника либе-рального отношения к студентам. 26 февраля сотрудник «Московских ведо-мостей» Л.А. Тихомиров изложил в дневнике впечатления от прочитанной им виттевской записки. По словам журналиста, её автором называли придер-живавшегося либеральных взглядов приват-доцента из Ярославля М.А. Ли-пинского, якобы получившего за свой труд 5000 рублей. Главную мысль за-писки – о несовместимости земства с самодержавием – Тихомиров назвал «неверной и зловредной». «Иуда-либерал» аргументировал её «довольно софистически и, в сущности, поверхностно, но бойко и шарлатанисто». В результате скомпрометированным оказалось «более самодержавие, неже-ли самоуправление». «Трудное состояние голов в правительстве», – сетовал по поводу записки Тихомиров. Эти головы, как заметил автор дневника, те-перь «мельче даже разных журналистов да “приват-доцентов”». Более того, вывод записки не состыковывался с её началом. Заявив о необходимости по-кончить с «народным представительством» (то есть с земством) «как-де нача-лом конституционным», Витте потребовал создать «местные правительствен-ные учреждения с представителями от населения» [4, л. 212 об. – 213].

46

Как и у Витте, только с точностью до наоборот, записка Горемыки-на, откровенно пропагандировавшая земское начало во внутриполитиче-ском устройстве империи, явно противоречила охранительной позиции, занятой её автором в студенческой истории. Любопытно то, что эта смыс-ловая нестыковка приковала к себе гораздо большее внимание, нежели не-совпадение программы антиземской записки Витте с взятой им на себя ролью в студенческом деле. Особенно, конечно, оживились лица, в силу раз-ных причин поддерживавшие Витте. 9 апреля управляющий Дворянским и Крестьянским поземельными банками (а также литератор и публицист) А.А. Голенищев-Кутузов написал Шереметеву, что ознакомился с запиской министра финансов и «ответом» на неё министра внутренних дел. «Какое страстное! Какое бесцеремонное отношение к истории!» – эмоционально от-реагировал автор письма на аргументацию Горемыкина и выразил надеж-ду, что Витте «не останется в долгу и ответит на этот ответ подобающим образом» [16, л. 38 об.]. А 13 апреля уже сам Шереметев назвал в дневни-ке горемыкинскую записку «ловким» ходом, чуть ли не «приёмом заговор-щика» – «задабривать земство» именно «теперь», после студенческой исто-рии. Однако, по мнению автора дневника, этот шаг министра внутренних дел явился одновременно и его «крупной ошибкой». По сути, он оказался залож-ником собственной же интриги: верховная власть в сложившейся ситуации должна либо пойти на анонсированный в записке Горемыкина либеральный поворот, либо избавиться от ретивого министра [17, л. 80].

Вот на таком фоне 26 апреля по указанию государя у обер-прокурора состоялось посвящённое земской школе совещание министров. На нем при-сутствовали все главные лица внутриправительственного конфликта – Бого-лепов, Витте, Горемыкин и, разумеется, сам Победоносцев. Подробное описа-ние этого совещания содержится в письме обер-прокурора к известному про-светителю, профессору Московского университета С.А. Рачинскому. О нем говорится и в воспоминаниях Е.А. Боголеповой, вдовы министра народного просвещения, правда, здесь встреча министров ошибочно датирована летом 1899 г. При сопоставлении обоих источников возникают два совершенно не-похожих образа Боголепова, в них абсолютно по-разному изображается вос-приятие его другими участниками совещания.

По словам мемуаристки, незадолго до совещания Витте туманно очер-тил её мужу предмет предстоящего разговора. Министр финансов указал на несоответствие размеров земских сборов платёжеспособности населения. По мнению Витте, расходы земств можно было бы сократить – в том числе и за счёт передачи начального образования из компетенции земства в ведение государства. Боголепов заподозрил Витте в том, что тот намерен в угоду По-бедоносцеву переподчинить земские школы духовному ведомству, и высту-пил резко против такого шага. Министр финансов поспешил разубедить со-беседника, заявил о своём недоверии Победоносцеву и подчеркнул, что ему все равно, «будут ли отобранные у земства школы церковно-приходскими или министерскими, лишь бы они были государственными» [11, с. 276–277].

Совещание началось с того, что Боголепов завел, как выразился По-бедоносцев, «уклончивую речь», из которой следовало, что в целом земские школы находятся «под надзором» его министерства. Вместе с тем министр народного просвещения подчеркнул, что его положение в настоящий момент «крайне трудное». Прежнее руководство ведомства ничего не предприняло в отношении земского образования. Теперь же по причине «всеобщего воз-буждения в обществе» не самый благоприятный момент браться за преобра-зования. Как наиболее желательное Боголепов назвал такое положение дел, при котором земству вменялось бы «попечение об устройстве материальной части», в то время как учительские кадры оставались бы «на содержании казны и в ведении министерства».

Иначе смотрел на вопрос о финансировании земских школ Горемыкин. Устоявшуюся практику он назвал невозможной, напомнив, что еще два года

47

назад специальное совещание рассматривало вопрос о необходимости огра-ничить земское обложение, причём соответствующие пометки были сделаны государем на докладе главы МВД. Однако тогда решительным противником каких бы то ни было перемен выступил прежний министр народного просве-щения И.Д. Делянов, и «школьный вопрос обошли, отложив до более благо-приятного времени». Такое время, по мысли руководителя МВД, наступило, и для оперативного управления школами можно на губернском уровне соз-дать специальные советы из «представителей всех ведомств, имеющих шко-лы», под руководством достойных представителей учительской корпорации.Услышав резкое возражение Победоносцева, что подобная конструкция «по-служила бы лишь источником новых пререканий», Горемыкин не стал упор-ствовать, но указал на допустимость «другого устройства» [14, л. 148–148 об.].

Если исходить из представления о том, что Горемыкин, Боголепов и Победоносцев принадлежали к одной внутриправительственной коалиции, то в присутствии их общего оппонента Витте они должны были хотя бы как-то придерживаться некоторой согласованной позиции. Но этого не случилось. Напротив, и у Боголепова, и у Горемыкина налицо узковедомственный под-ход и нежелание конфликтовать – при очевидном отсутствии всякого стрем-ления учитывать интересы компаньона по антивиттевской коалиции. Замет-но и негативное отношение к обоим Победоносцева.

Далее министр внутренних дел принялся обсуждать с министром фи-нансов конкретные механизмы ограничения земского обложения. Однако Победоносцев как организатор совещания не дал Горемыкину и Витте увести разговор в сторону от вопроса, который собственно и интересовал его более всего. Глава Синода заговорил о необходимости передать надзор за «безгра-нично умножаемыми» школами в ведение Министерства народного просвеще-ния. Однако желаемого эффекта Победоносцев, по-видимому, здесь так и не достиг. Рассказ о том, как дальше пошёл обмен мнениями, автор письма пред-варил симптоматичным замечанием, что «трудно разъяснить людям школь-ное дело, о коем они имеют лишь абстрактное понятие». Причём из пересказаПобедоносцева однозначно следовало, что наиболее «абстрактное поня-тие» было как раз у министра народного просвещения. Боголепов в передаче Победоносцева все твердил о том, что у его ведомства, а также у земства наиболее богатый опыт в деле школьного образования, что окружная си-стема управления народным образованием «единственно практичная», а «министерские школы – верх совершенства». Сам же Победоносцев, по его собственному признанию, пытался донести до своих собеседников мысль о том, что школьное дело в земском исполнении изначально «сошло со сво-ей законной почвы и перешло в бесконтрольное ведение земств». И винова-то в таком положении именно Министерство народного просвещения, кото-рое «вместо живой деятельности и общения с людьми ушло в канцелярию и в бумагу». Боголепов в свою очередь и не пытался убедить собравшихся в обратном или хотя бы как-то защитить своё ведомство от едких инвектив Победоносцева. Министр лишь повторял, что если уж прежде ситуация не была исправлена, то теперь «лучше оставить существующее без крутой лом-ки», действовать постепенно – «отдельными мерами». Однако какими именно «отдельными мерами», Боголепов так и не конкретизировал. На прозвучав-шее на совещании предложение остановить распространение земских школ он отреагировал в сугубо ведомственном ключе – дескать, в случае каких-либо ограничений деятельности земских учебных заведений его министер-ству придётся заняться устройством народных школ «на казённые средства».

Подобное, казалось бы, совершенно естественное понимание мини-стром народного просвещения собственной миссии встретило резкое возра-жение со стороны остальных участников совещания. Гости Победоносцева в один голос заявили о недопустимости каких-либо шагов «без участия и со-действия местного населения». «И кем вы будете орудовать? – спрашива-ли все Боголепова. – Вашими инспекторами? Да подумайте, чего вам будет

48

стоить устройство. Какие деньги возьмут с вас за землю и за все прочее». Главе Министерства народного просвещения назидательно объясняли, что в случае, если он обратится с просьбой о финансировании подобного начина-ния в Государственный совет, его не поддержат именно из-за «дороговизны» и при этом ещё укажут как на пример, достойный для подражания, на весьма скромные суммы, отпускаемые церковно-приходским школам.

На фоне сведения всей полемики к сугубо меркантильной стороне во-проса Витте – непонятно, с каким смыслом, – бросил Боголепову: «Надо дей-ствовать, пока ещё время. Пропустите ещё десять лет и тогда не справитесь со школами».

Участники совещания, по словам Победоносцева, «ни до чего не дого-ворились», но решили собраться ещё раз – «обдумать и рассудить уже раз-дельно и положительно». При этом обер-прокурор не упустил возможности в самых последних словах своего письма ещё раз поддеть Боголепова, назвав его «человеком бессильным, нервно расслабленным», от которого невозмож-но ожидать «крепкой меры». Под стать министру и его товарищ Н.А. Зверев: «Оба они, очевидно, не прикасались к земле, а всю жизненную силу почерпа-ли лишь в кабинетах и канцеляриях» [14, л. 148 об. – 149 об.].

В изображении вдовы Боголепова её муж вёл себя на совещании совсем иначе. Он выразил чёткую позицию, что школа «должна быть в руках прави-тельства», а потому надлежит увеличить финансирование как министерских, так и церковно-приходских школ. Земские сборы, конечно, должны соответ-ствовать платёжеспособности народа, но вместе с тем неправильно «раздра-жать местные общества лишением их тех прав, которыми они обладают более тридцати лет». Именно из-за «упорного сопротивления» министра народного просвещения у Витте не получилась интрига, в подготовке которой его запо-дозрила мемуаристка. Эта интрига, по её мнению, заключалась в том, чтобы «подставить ножку» Боголепову и Победоносцеву. В случае принятия сове-щанием какого-либо конкретного решения министр финансов стал бы распу-скать слухи, дескать, земским школам поменяли ведомственную принадлеж-ность «по настоянию» обоих этих «ретроградов» [11, с. 277–278].

Понятно, что участники совещания не питали иллюзий относительно подлинного отношения друг к другу. Возможно, именно поэтому они и не захотели (особенно тогда, когда ни одна из группировок не одержала одно-значной победы) поменять жанр встречи – превратить её из дежурного адми-нистративного события в политическое действо. Однако подчёркнутая апо-литичность совещания вовсе не означала отказа от взаимных подделок. При внимательном взгляде становится заметным общее негативное отношение участников встречи к министру народного просвещения. Это то общее, что в равной степени чувствуется в обоих описаниях. Причём Боголепова имен-но даже не столько критиковали за что-то, сказанное им. Его, скорее, пори-цали за нечто, остававшееся за пределами этого совещания. Это нечто не называлось вслух, но все собравшиеся были о нем осведомлены. Более того, главным затравщиком уязвлений Боголепова стал причислявшийся к анти-виттевской группировке Победоносцев. На фоне такой коллективной травли министра народного просвещения Горемыкин вообще предпочёл самоустра-ниться, а Витте и подавно не произнёс ничего запоминающегося, кроме зага-дочного пожелания Боголепову не упустить время.

То есть никаких внутриправительственных коалиций к концу апреля уже не существовало. Взаимная вражда главных оппонентов, естественно, никуда не исчезла, но аранжировавшие её межличностные альянсы исчезли.На этом фоне мишенью для общих нападок стал Боголепов, спровоцировав-ший своих коллег по правительству именно тем, что продемонстрировал пе-ред ними собственную должностную слабость. (Если, конечно, посчитать описание Победоносцева более адекватным тому, как в действительности протекало совещание, и увидеть в оценках Боголеповой результат естествен-ного желания выставить мужа в благоприятном свете).

49

Совещание лишний раз продемонстрировало, что Горемыкин отнюдь не переиграл Витте. Вопрос об отставке министра внутренних дел просто утратил актуальность, но не был снят полностью. И первая «чёрная мет-ка» была послана Горемыкину уже через месяц после совещания 26 апреля. По свидетельству Богданович, текст напечатанного 25 мая в «Правитель-ственном вестнике» официального сообщения об итогах работы комиссии Ванновского был подготовлен Победоносцевым «без ведома» главы МВД, с которым более «не считаются» [2, с. 248–249]. А в начале июня бывший госу-дарственный секретарь А.А. Половцов, отмечая в дневнике, что «междоусоб-ная война» министров разрослась до «громадных размеров», констатировал стремительное ослабление Горемыкина. Ему, по словам Половцова, отказали в поддержке «самые горячие его приверженцы» и даже стали наносить ему пощёчины. Сам же министр внутренних дел озабочен лишь «сохранением ка-зённой квартиры» [8, с. 121].

Таким образом, совещание можно считать своего рода маркером про-изошедших на протяжении апреля 1899 г. перемен. Старые связанности и разделительные барьеры выглядели практически размытыми, а оправды-вавшие их поводы – исчерпанными. Какие-то новые комбинации были воз-можны лишь при ином составе ключевых министров. Поэтому первые сим-птомы складывания очередных внутриправительственных коалиций стали появляться после отставки осенью 1899 г. Горемыкина и прихода на его ме-сто Д.С. Сипягина.

Литература

1. Андреев, Д.А. Студенческие беспорядки и борьба в правительственных вер-хах зимой–весной 1899 года [Текст] / Д.А. Андреев // Российская история. –М., 2012. – № 1. – С. 59–68.

2. Богданович, А.В. Три последних самодержца: Дневник [Текст] / А.В. Богда-нович. – М. : Новости, 1990. – 608 с.

3. Великая княгиня Елисавета Фёдоровна и император Николай II: Документы и материалы (1884–1909 гг.) [Текст]. – СПб. : Алетейя, 2009. – 848 с.

4. Государственный архив Российской Федерации (далее – ГА РФ). Ф. 634. Оп. 1. Д. 6.

5. ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 12.6. ГА РФ. Ф. 675. Оп. 1. Д. 181.7. Дневник Алексея Сергеевича Суворина [Текст]. – London : The Garnett Press ;

М. : Независимая газета, 2000. – 670 с.8. Из дневника А.А. Половцова [Текст] // Красный архив. – М. ; Л., 1931. – № 3

(46). – С. 110–132.9. Константин Константинович, великий князь. Дневники. Воспоминания.

Стихи. Письма [Текст] / великий князь Константин Константинович. – М. : Искусство, 1998. – 493 с.

10. Кризис самодержавия в России. 1895–1917 [Текст]. – Л. : Наука, 1984. – 664 с.

11. Николай Павлович Боголепов. Записки Е. Б. [Текст]. – М. : Товарищество «Печатня С.П. Яковлева», 1912. – 460 с.

12. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (далее – ОР РГБ). Ф. 75. Д. 21.

13. ОР РГБ. Ф. 126. Д. 12.14. Отдел рукописей Российской национальной библиотеки. Ф. 631. Д. 106.15. Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). Ф. 1287.

Оп. 1. Д. 235.16. РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 412.17. РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5045.18. Российский государственный исторический архив. Ф. 1620. Оп. 1. Д. 280.

50

ÁÁÊ 63.3(2)6-28ÓÄÊ 330.8(470+571)

À.Â. ÐÅÏÍÈÊÎÂ

A.V. REPNIKOV

1905 ÃÎÄ ÍÀ ÑÒÐÀÍÈÖÀÕ ÄÍÅÂÍÈÊÀ Ë.À. ÒÈÕÎÌÈÐÎÂÀ

1905 YEAR IN TIKHOMIROV’S DIARY

Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Проект № 12-01-00185а

В статье анализируется дневник Л.А. Тихомирова, отражение на его страницах основных революционных и общественно-политических событий 1905 года.

The article discusses Tikhomirov’s opinion about political situation in Russia during the Revolution of 1905.

Ключевые слова: Л. Тихомиров, общественная мысль, революция, русский кон-серватизм, историческая биография, история политических партий.

Key words: L. Tikhomirov, public opinion, revolution, Russian conservatism, historical biography, history of political parties.

Ещё два десятка лет назад про Льва Александровича Тихомирова (1852–1923) мало кто вспоминал, а некоторые даже путали его с однофа-мильцем – историком М.Н. Тихомировым. Характерен такой курьёзный факт. В альбоме, изданном в 1995 году Музеем Истории города Москвы, приводит-ся фотография Тихомирова с подписью: «Портрет историка В.О. Ключевско-го (1841–1911) Фотоателье Ф. Опитца. Москва. 1900-е гг.» [9, с. 54]. Схожая ошибка допущена в книге, где под фотографией Тихомирова стоит подпись «П.Л. Лавров» [12, с. 427].

С другой стороны, публицисты и писатели, обратившиеся к жизни и творчеству Тихомирова, создают новые мифы об этом человеке. Одной из причин, на наш взгляд, служит элементарная неосведомленность. Мож-но даже говорить о тенденции намеренного игнорирования историографии, укоренившейся в последние годы среди части исследователей (особенно, начинающих). Не учитываются и новые опубликованные источники. Утверж-дается, например: «Революции 1917 г. – и первую, и вторую – Лев Алексан-дрович отверг, не сомневаясь» [14, с. 35]. Однако, записи из дневника Тихо-мирова, опубликованные в 2008 году, убедительно доказывают, что он и его семья приветствовали Февральскую революцию [7, с. 343–351]. Тихомиров воспринял падение самодержавия спокойно, поспешив 2 марта позвонить жене и дочери. Выяснилось, что обе «в полном восторге», а супруга поздра-вила его по телефону с переворотом. Тихомиров комментирует: «Действи-тельно, – ужасная была власть. Если только Временное правительство ока-жется прочным (что, по-видимому, несомненно), – то падение Николая II будет встречено радостью по всей России. Я думаю, что основная причина ги-бели Царя – его ужасная жена. Но, конечно, не погибать стране из-за неё… А он был под башмаком. И то удивительно, что так долго терпели, Я приходил к полному разочарованию в России, С этой стороны, конечно, снимается со всех гнетущее чувство, и дух народа может подняться» [7, с. 349]. Подобное поведение не случайно и нуждается в объяснении [11, с. 428–483].

Помочь в реконструкции жизни и взглядов Тихомирова могут дневни-ковые записи, хранящиеся в его личном фонде (634) в Государственном ар-хиве Российской Федерации. Этот источник слабо введён в научный оборот

51

и хотелось бы более подробно остановиться на том, как отражены в днев-нике события 1905 года [4]. В настоящий момент при поддержке Россий-ского гуманитарного научного фонда (РГНФ) автор статьи готовит полнуюпубликацию дневников Л.А. Тихомирова периода 1905–1907 гг. (проект № 12-01-00185а).

31 декабря 1904 года Тихомиров записывал в дневнике: «Монархия, сорганизованная Александром III, распалась вдребезги и обнаружила свою полную несостоятельность. А старая Россия ничего более высокого не умела создать» [1, с. 54]. В январские дни 1905 года автор дневника, проживавший в тот период в Москве, обращает свои критические выпады не только против революционеров, но и против охранителей, утверждая что «так называемые консерваторы» – либо глупцы, либо мошенники, которые не знают монархии, а знают только бюрократию и презирают простой народ.

5 января его посещает С.А. Нилус, рассказавший, что Николай II мо-лится, и Тихомиров задаётся вопросом, почему в таком случае Бог не посы-лает императору помощи? Размышляя, он приходит к выводу, что государь ведёт страну не по тому пути, по которому нужно. Причина в том, что страна колеблется между двумя крайностями – «простой реакцией» и революцией, в то время как нужны постепенные эволюционные преобразования и общие (системные) реформы. Эти записи показывают, что Тихомиров, отрицая ре-волюционный путь, вовсе не симпатизировал крайней реакции. Не случайно, публицист И.А. Гофштеттер не считал его реакционером, отмечая, что тот в своих требованиях свободы шёл дальше западнических партий [6, с. 5–6]. Именно в этот период Лев Александрович готовит к изданию свой фунда-ментальный труд «Монархическая государственность», в котором прово-дится разграничение между самодержавной монархией, базирующейся на религиозной идее, и абсолютизмом утратившим религиозное наполнение и опирающимся на бюрократию. 14 марта Тихомиров записывает в дневник, что именно абсолютистская монархия в России за 10 лет умудрилась сокру-шить саму себя и погубить страну.

По мере углубления политического кризиса критические высказыва-ния в адрес Николая II встречаются в дневнике все чаще. 20 мая он характе-ризуется, как «несчастный царь», который бессилен спасти Россию и всеми своими действиями ведёт себя и страну к неизбежной гибели.

Ещё одна тема, беспокоящая Тихомирова – революционный терроризм. Он подробно останавливается на слухах, связанных с убийством 4 февраля 1905 года Великого князя Сергея Александровича эсером И.П. Каляевым. Негодует, что на погребение убитого никто из царской семьи кроме Констан-тина и Павла не явился. Вдова убитого, Великая княгиня Елисавета Фёдоров-на посетила убийцу в тюрьме. Тихомиров приводит в дневниковой записи от 15 февраля газетную заметку, в которой сообщается, что вдова вручила Каля-еву образок, сказав, что прощает его, после чего убийца якобы разрыдался. П.Г. Курлов тоже сообщал, что встреча произвела на Каляева «потрясающее впечатление, о котором свидетельствует подлинное письмо Каляева к ве-ликой княгине, – с содержанием его мне пришлось ознакомиться. В этом письме ярко выражается внутренняя борьба человека, который не мог не почувствовать необычайного духовного величия августейшей супруги сво-ей жертвы, и чувство террориста, как бы оправдывающегося перед своими партийными единомышленниками в невольном проявлении человечности и скрытых где-то в глубине души и незаглушенных окончательно нравствен-ных начал» [3, с. 726]. В дневнике Великой княжны Ксении Александров-ны 13 февраля фиксируется: «Свой разговор с убийцей она скрывает.… Она ему простила и дала образок. Говорят, что он весь день лежит на койке, смо-трит на образ и плачет!» [3, с. 726]. Однако Каляев свидетельствовал, что действительно «взял иконку. Это было для меня символом признания с её стороны моей победы, символом её благодарности судьбе за сохранение её жизни и покаяния её совести за преступления великого князя» [13, с. 651].

52

После появления в газетах вышеприведенного сообщения об этой истории, Каляев ответил письмом к Великой княгине, в котором упрекал её: «Для меня несомненно, что вы – источник всех сообщений обо мне, ибо кто же бы осмелился передавать содержание нашего разговора с вами, не спросив у вас на то позволения (в газетной передаче оно исковеркано: я не объявлял себя верующим, я не выражал какого-либо раскаянья)?» [13, с. 651]. Писал он и товарищам: «Помилование я бы считал позором… Я перенёс довольно острой муки по поводу нелепых слухов о свидании с Великой княгиней, которымименя растравляли в тюрьме» [13, с. 651]. Интересна реакция Тихомирова, который, достаточно высоко оценивал убитого князя и уважал Елисавету Фёдоровну. Как только В.А. Грингмут сообщил ему, что убийца вёл себя дерз-ко при разговоре с княгиней и «конечно “не разрыдался”», т.к. все это «офи-циальная постыдная ложь», Лев Александрович поверил именно ему и начал строить версии, что вся история с раскаянием лишь подготовка почвы к по-милованию террориста.

Отношение к революционерам, выраженное в дневнике, негативно. Вместе с тем, отмечается, что революция, видимо, единственный возможный путь для страны. Однако революция для Тихомирова, это период «десяти лет резни и насилия»; а без монархии в России «лет 10 неизбежна резня» (запи-си 14 марта и 22 августа). Читая 29 августа революционные газеты, Тихоми-ров вспоминает собственную народовольческую молодость. Он отмечает, что большую роль в эскалации революции играет именно молодёжь, а значит и революция будет «самая мальчишеская». Реакция же возможна только при крайне жестоких мерах, на что Николай II не пойдёт. Выходом могла бы стать реформа, но, во-первых, «людей реформы» очень мало; а, во-вторых, Россия ещё недостаточно развита для реформы. Следовательно, при невозможности реформы и недостаточности реакции, революция неизбежна.

Попытки В.А. Грингмута – редактора «Московских ведомостей», в ко-торых работал Тихомиров, вовлечь его в деятельность создаваемой «Русской монархической партии», также не находят понимания. Ему не нравится про-грамма, и к тому же он не хочет быть в одной организации с человеком, от которого материально зависит. Отклики о «Русской монархической партии» в дневнике свидетельствуют о том, что Лев Александрович по мере возмож-ности отслеживает её деятельность и готов помочь, если нужно, выступить с лекцией или докладом (в 1907 г. Грингмут даже раздумывал над выдви-жением Тихомирова кандидатом в думские депутаты от монархической пар-тии). Генерал А.А. Киреев в письме советует присоединяться, не раздумывая,к «Русской монархической партии», однако Тихомиров в политику не рвётся. Он вообще не слишком верит в то, что партии (даже монархические), а тем более черносотенцы, саркастически именуемые им «армией Валленштейна», спасут Россию. Куда больше его заботит судьба собственной книги «Монар-хическая государственность». Этот труд, превышающий общим объемом 800 страниц, вышел в четырёх частях (первые три части – в июне–июле 1905 г., четвёртая – в августе). В письме к А.С. Суворину от 15 февраля 1905 г. Ти-хомиров сообщал, что издаёт «Монархическую государственность» «всего в 1000 экземпляров, чтобы меньше убытков понести. Деньги не мои, так что приходится думать о возможном сокращении убытка» [10, л. 29]. Было допол-нительно выпущено и несколько «именных» экземпляров для подношения высокопоставленным особам. Материальную поддержку изданию оказал из-вестный художник В.М. Васнецов, который также подбирал шрифты к книге.

Поначалу книга, несмотря на достаточно высокую цену, продавалась неплохо даже летом 1905 года, но уже 9 ноября Тихомиров будет жаловать-ся Суворину, что волны забастовок, не продано ни одного экземпляра. Об-ществу было уже не до тихомировского труда, и он, как впоследствии верно отметит советский историк В.Н. Костылев, попытался компенсировать не-внимание к книге в массах пропагандой и распространением её в высших сферах.

53

9 сентября все части «Монархической государственности» были посла-ны Тихомировым в Германию императору Вильгельму II с письмом на фран-цузском языке. Тихомиров сетовал, что Вильгельм не знает по-русски, по-лагая, что он более всех монархов Европы мог бы заинтересоваться этим трудом. Неизвестно, как воспринял Вильгельм II книгу Тихомирова, но зато она нашла своих приверженцев при дворе Николая II. Осенью 1905 г. при посредничестве А.А. Киреева великий князь Константин Константинович пе-редал монарху книгу Тихомирова. А чуть позже, в феврале 1906 г., Киреев обратился к министру двора В.Б. Фридериксу с просьбой исходатайствовать Тихомирову знак монаршего внимания за поднесённый императору труд «Монархическая государственность». Вследствие этого прошения было «Вы-сочайше повелено» выдать Тихомирову подарок ценою около 200 рублей. За-каз выполняла фирма Фаберже. В результате 28 февраля 1906 г. Тихомиров был удостоен «Всемилостивейшего пожалования» – серебряной чернильни-цы «Empire» с изображением государственного герба.

Заботясь о просвещении Николая II собственными сочинениями, Тихомиров вместе с тем не переставал критиковать его в дневнике. Так, 18 сентября он записывает частную информацию мичмана Нольде о плавании императора на «Полярной Звезде». В то время государь играет со своими детьми, плавает с одной из царевен гулять на необитаемый остров, охотит-ся на куропаток и зайцев с адмиралом А.А. Бирилёвым, наслаждается фейер-верками. Тихомиров искренне не понимает, как можно быть весёлым в такое трудное время, объясняя это тем, что государь не находит сложившегося по-ложения опасным, что «ужаснее всего». При сравнении записей Тихомирова с дневником Николая II видно, что император, действительно был занят от-дыхом. 4 сентября он записывает о начале плавания на «Полярной Звезде» [8, с. 278]. На следующий день следует запись: «В 9 ½ съехали с детьми на ма-ленький остров, где стоит часовня и устроено кладбище матросов. Погуляли полтора часа… В 2 ¼ съехали на большой остров, где была импровизирован-ная охота. Очень забавлялись! … В первом загоне я убил тетёрку, во втором Бирилёв – лисицу и зайца… Вернулись на яхту…» [8, с. 278]. 6, 7 и 9 сентября в дневнике Николая II следуют записи о новых охотничьих успехах, причём 9-го «до обеда был устроен фейерверк» [8, с. 279]. Таким образом, инфор-мация о времяпровождении императора, зафиксированная Тихомировым и вызвавшая его недоумение, была достаточно точной, вплоть до охотничьих трофеев. Характерна и запись 28 октября, в которой Николай II назван Тихо-мировым орудием «гнева Божия» для «погубления России».

Помимо переживаний за судьбу России, Тихомиров волновался и за своих близких. Его сын Александр в этот период учился в Сергиевом посаде в Московской духовной академии. Происходящие там волнения отразились на страницах дневника. Интересно письмо Александра от 6 октября, в кото-ром тот сообщает, что в академии процветает безделье и пьянство, а вместо лекций поют революционные песни. Сообщает он и о том, что однофамилец Льва Александровича, профессор академии Павел Васильевич Тихомиров, преподававший философию, напился вместе со студентами, заявив им, что Марсельеза и революционные песни превыше философии, после чего сту-денты бросились его качать. Правда, уже 20 сентября 1906 г. профессор бу-дет уволен из академии Синодом. Однако поводом будут не его радикальные взгляды, а конфликт с преподавателем В.Н. Мышцыным (также уволенным), ухаживавшим за женой П.В. Тихомирова [5, с. 64, 95].

В Москве ситуация накалялась. 22 сентября революционно настроен-ная толпа атаковала «Московские ведомости», разбила камнями окна ти-пографии и заставила прекратить работу. Под воздействием этих событий Тихомиров опять начинает рассуждать о ситуации в стране. Не находя в ре-волюции центральной, созидательной идеи, он предполагает, что все проис-ходящее это лишь разрушение старого строя, который не успел вовремя про-извести реформу и породил «множество недовольств». В результате разные

54

слои общества объединяет только общее неверие в прочность существующей системы, которую они стремятся разрушить. Но единого мнения о том, что именно нужно построить, у них нет. Зачастую дневниковые рассуждения Ти-хомирова заканчиваются обращением к высшим силам и трактовкой проис-ходящих событий, как кары Божией. 9 октября Тихомиров фиксирует, что он невольно начинает желать скорейшего наступления революции, которая смела бы всю «мерзостную дрянь». Даже поносимый им С.Ю. Витте кажется сильной личностью, на которого возлагается надежда на стабилизацию си-туации.

Вооружённое восстание в Москве, кровопролитные бои, столкновения революционеров и черносотенцев – все это отражено на страницах дневни-ка. 9 ноября в письме к А.С. Суворину Тихмиров писал о реакции на Мани-фест 17 октября в Москве: «Господи праведный, что только переживаешь… Я конечно не мог не знать, что свобода – кушанье не по желудку свободолю-бивых россиян. Но признаюсь, даже не представлял себе, что они до такой степени были неспособны к свободе, до такой степени преданы культу кула-ка и одного кулака, насилия и исключительно насилия “без различия поли-тических убеждений”, так сказать. И с таким характером, с такой степенью уважения к праву и личности – мы остались без правительства. Это ужасно… Что будет? По здравому смыслу ничего кроме резни не может быть. Ну, а по-сле резни? Что мыслимо представить кроме кулака чьего-нибудь?» [2, с. 66].

19 ноября революционная толпа опять ворвалась в типографию «Мо-сковских ведомостей», заставив прекратить работу, но подоспела полиция. Тихомиров невольно задумывается о возможности собственной гибели от рук толпы и 20 октября фиксирует, что присутствует про смерти старого поряд-ка и при своей собственной (тогда он, разумеется, не знал, что проживёт до 1923 года и умрёт от старости). На фоне явно выраженной сумятицы властей, Тихомиров готов признать дисциплинированность революционеров. Наблю-дая за порядком в процессии во время похорон Н.Э. Баумана, он записыва-ет, что если революционеры умеют сохранять порядок, то, можно ручаться, что они захватят и власть. «Ломовики»-черносотенцы, вышедшие на улицы, его не прельщают и он замечает, что, вероятно, если «чёрную сотню» покор-мить, то и она пристанет к революционерам. И «красные» и «трехцветные» ему одинаково чужды. Он отмечает их общую склонность решать проблемы насилием; с опаской фиксируя, что население Москвы усиленно раскупает оружие и готовится к продолжению противостояния.

Не радует и православная церковь. Информация от сына Александра о том, что происходит в Московской духовной академии, накладывается на собственные думы и 25 октября Тихомиров констатирует, что «церковь раз-лагается». Он пытается сравнить события 1905 года и прошлые смуты в исто-рии России, придя к выводу, что раньше люди были более самостоятельны-ми в хозяйственном отношении, а теперь человек ничего не может сделать без общественной организации, и если она распадается, то каждый становит-ся беспомощен. В результате он мечтает о любом «устроении», которое при-вело бы к стабилизации ситуации. Однако, вместо устроения в декабрьской Москве идут бои и 10 декабря он отмечает, что революционеры держатся мо-лодцами, обнаруживают большую стойкость, а их организация в ходе боёв столь же превосходна, сколько «глупа организация правительства». 12 дека-бря он записывает, что революция может победить и может быть лучше ста-рым «гнилушкам» совсем упасть, чтобы на расчищенном месте было постро-ено нечто новое.

В 22 часа ночи 31 декабря Тихомиров фиксирует, что прошедший 1905 год оказался ещё хуже предшествующего, поскольку Господь не только обрушил бедствия на Россию, но и посеял семена ещё худших бедствий для будущего.

55

Литература

1. 25 лет назад (Из дневников Л. Тихомирова) [Текст] / Л.А. Тихомиров // Крас-ный архив. – 1930. – Т. 2 (39). – С. 47–107.

2. Бухбиндер, Н.А. Из жизни Л. Тихомирова (По неизданным материалам) [Текст] / Н.А. Бухбиндер // Каторга и ссылка. – 1928. – № 12. – С. 59–70.

3. Великая княгиня Елисавета Фёдоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.) / сост. : А.Б. Ефимов, Е.Ю. Ковальская. – СПб. : Алетейя, 2009. – 848 с.

4. ГА РФ. Ф. 634. Оп. 1. Ед. хр. 15.5. Голубцов, С.А. Московская Духовная Академия в начале ХХ века. Профес-

сура и сотрудники. Основные биографические сведения. По материалам ар-хивов, публикаций и официальных изданий [Текст] / С.А. Голубцов – М. : Изд-во Мартис, 1999. – 128 с.

6. Гофштеттер, И.А. [Рецензия на книгу Л.А. Тихомирова «Монархическая го-сударственность»] [Текст] / И.А. Гофштеттер // Новое время. Иллюстриро-ванное приложение к газете. – 1905. – 12 октября. – С. 5–6.

7. Дневник Л.А. Тихомирова 1915–1917 гг. / сост., вступ. ст., примеч. и ком-мент. А.В. Репникова [Текст] / Л.А. Тихомиров – М. : Российская политиче-ская энциклопедия (РОССПЭН), 2008. – 440 с.

8. Дневники императора Николая II / общ. ред. и предисл. К.Ф. Шацилло [Текст] /Николай II – М. : Орбита, 1991. – 736 с.

9. Музей Истории города Москвы и его коллекции / под общ. ред. Г.И. Ведер-никовой [Текст] – М. : Музей Истории города Москвы, 1995. – 120 с.

10. РГАЛИ. Ф. 495. Оп. 1. Ед. хр. 4234.11. Репников, А.В. Две жизни Льва Тихомирова [Текст] / А.В. Репников,

О.А. Милевский. – М. : Academia, 2011. – 560 с.12. Рудницкая, Е.Л. Лики русской интеллигенции. Научные труды [Текст] /

Е.Л. Рудницкая. – М. : «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2007. – 624 с.13. Савинков, Б.В. И.П. Каляев [Текст] / Б.В. Савинков // Нива. – 1917. – № 41/43. –

С. 643–653. 14. Филимонов, В.П. Лев Тихомиров как пример для русской интеллигенции

[Текст] / В.П. Филимонов // Русский дом. – 2012. – № 2. – С. 34–35.

56

ÁÁÊ 63.3(2)ÓÄÊ 94(470) «19»

À.Ñ. ÎÐËÎÂ, Ñ.Ì. ÑÀÍÜÊÎÂÀ

A.S. ORLOV, S.M. SANKOVA

ÃÎÑÓÄÀÐÑÒÂÅÍÍÎ-ÊÎÍÔÅÑÑÈÎÍÀËÜÍÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÂÎ ÂÇÃËßÄÀÕ Ì.Î. ÌÅÍÜØÈÊÎÂÀ

ÍÀ ÁÓÄÓÙÍÎÑÒÜ ÐÎÑÑÈÈ ÏÎÑËÅ ÔÅÂÐÀËß 1917 ã.

NATIONAL AND CONFESSIONAL ASPECTS OF M.O. MENSHIKOV’S VIEWS

ON THE FUTURE OF RUSSIA AFTER FEBRUARY 1917

Статья посвящена взглядам российского публициста начала ХХ в., одного из идео-логов Всероссийского национального союза Михаила Осиповича Меньшикова. После февральской революции, оставшись без работы, Меньшиков осмыслял сложившуюся в России ситуацию посредством дневниковых записей. В работе на основе неопублико-ванных дневников 1917 г. представлен анализ Меньшиковым социализма как явления, знаменующего новую стадию общественных отношений, претендующую на замену со-бой как капитализма, так и ортодоксального христианства.

The article is devoted to the views of the Russian publicist of the early XX century, one of the ideologists of Russian National Union, Mihail Osipovich Menshikov. After the Febru-ary Revolution, left out of job, M. Menshikov kept writing diaries in which he was trying to analyze the new situation in Russia. The article focuses on Menshikov’s unpublished diaries of 1917, and his interpretation of socialism as a phenomenon opening a new stage of social relations, an alleged alternative to both capitalism and Orthodox Christianity.

Ключевые слова: М.О. Меньшиков, февральская революция 1917 г., монархия, капитализм, социализм, христианство.

Key words: M.O. Menshikov, February Revolution of 1917, monarchy, capitalism, social-ism, Christianity.

События февраля 1917 года развивались настолько стремительно, что даже политические и творческие силы, немало сделавшие для совершившей-ся революции, оказались в полной растерянности. Протестный популизм, годами поднимавший их в общественном сознании, необходимо было сме-нить на объединяющую простую и понятную каждому созидательную идею, а именно этого лидеры и идеологи Февраля оказались не готовы предложить стране. В.А. Маклаков оправдывался перед французским послом: «Конечно, мы знали, что императорский режим прогнил, но мы не подозревали, что до такой степени. Вот почему ничего не было готово. Я говорил вчера об этом с Максимом Горьким и Чхеидзе: они до сих пор не пришли в себя от неожи-данности» [3, с. 92–93].

Однако ещё большей и болезненной неожиданностью стало падение «прогнившего режима» для его вчерашнего идеолога Михаила Осипови-ча Меньшикова, оказавшегося помимо собственной воли в новых условиях и пытающегося анализировать происходящие процессы.

Один из любимых авторов Николая II, «певец чёрной сотни», по опре-делению В.И. Ленина, Меньшиков был одним из самых читаемых публици-стов России. Поднимая злободневные темы, изложенные в артистичной и до-ступной форме, обладая невероятной работоспособностью и получая самые высокие гонорары, М.О. Меньшиков к началу 1917 года по праву мог назы-ваться «золотым пером» русской журналистики. Будучи ведущим сотрудни-ком самого массового издания «Новое время», он сохранял за собой свободу выбора тем и их трактовок и не нуждался в чьём-либо политическом покро-

57

вительстве. Более того, он сам выступил в качестве организатора и идеоло-га монархической партии «Всероссийский Национальный союз», сыгравшей заметную роль в деятельности III и IV Государственной Думы. Однако глав-ной деятельностью для него всегда оставалась журналистика, и даже среди большинства коллег, не разделявших его политические взгляды и человече-ские пристрастия, его профессиональный талант не подвергался сомнению [4, с. 125–128].

Статьи Меньшикова не отличались сенсационностью, ссылками на ав-торитеты, трафаретностью мышления. Какую бы тему ни брал публицист, чи-тателя привлекал, в первую очередь, её аналитический разбор с нестандарт-ных, порой парадоксальных позиций. Даже когда оценки журналиста были ошибочны, сам ход его мысли высвечивал проблему в ином, непривычным ракурсе. Такой творческий метод Меньшикова позволял ему не ограничи-ваться узким кругом тем, затрагивая практически все вопросы жизни Рос-сии начала ХХ века, включая политику, науку и искусство. Но этот метод за-ставлял публициста относиться к любому явлению как к предмету анализа. Монархические взгляды Меньшикова также были результатом многолетне-го и непростого анализа. Его монархизм не носил персонифицированного ха-рактера. Оценки публицистом личностей трёх последних Романовых весьма далеки от свешенного трепета [5, с. 104–105]. Монархия была для Меньши-кова закономерной, исторически обусловленной формой правления, далёкой от совершенства, но единственно приемлемой для России. Никаких финан-совых или общественных дивидендов такие взгляды журналисту не сулили. Напротив, поклонник Меньшикова, вел. кн. Александр Михайлович вспоми-нал: «Имя этого величайшего русского журналиста являлось символом всего самого низкого, подлого и презренного. Тирания самочинных цензоров рос-сийского общественного мнения была настолько сильна, что на сорокалет-ний юбилей писательской деятельности Меньшикова ни один известный пи-сатель не решился послать ему поздравительной телеграммы из боязни, что этот поступок станет известен публике» [1, с. 192].

Крушение русского императорского дома стало крушением привычной жизни публициста. «Новое время» поспешило избавиться от одиозного жур-налиста, услуги которого отвергли и другие издания освободившейся Росси. Пятидесятишестилетний Меньшиков, отец шестерых маленьких детей, ока-завшийся без средств к существованию, тем не менее, отверг предложение главы Временного правительства князя Г.Е. Львова о содействии выезду пу-блициста за границу.

Покинув Петербург, Меньшиков с семьёй переезжает на Валдай, где у него был небольшой дом. Он все ещё не терял надежды быть востребован-ным, анализируя информацию, полученную из столицы, и используя личные наблюдения. Свои размышления публицист доверял дневнику, привычка ве-сти который сохранилась у него ещё с учёбы в школе военных кондукторов в Кронштадте. Несмотря на широкую известность у читателей и дружеские отношения с крупнейшими писателями того времени, Меньшиков в обычной жизни был чрезвычайно замкнутым человеком. Дневник выполнял для него сначала роль собеседника, а позднее превратился в своеобразный черновик будущих работ, где намечались мысли и записывались наблюдения.

События февраля 1917 г. изменили не только всю жизнь Меньшико-ва, но и повлияли на его творческий метод работы с дневником. Журналист, лишённый возможности обращения к читателю, обратился к дневнику как единственному объекту приложения своих творческих сил. Именно поэтому нам показалось небезынтересным обращение к этим записям. Как мы уже от-мечали выше, своей популярностью, особенно у провинциального читателя, публицист был обязан аналитическим размышлениям, в которых обыватель находил мысли, созвучные ему в данный момент. Коллеги обвиняли Мень-шикова в частой смене приоритетов, сегодняшней неверности только вчера высказываемым утверждениям. На наш взгляд, подобные обвинения в жур-

58

налистской беспринципности носят только поверхностный характер. Если при всех трансформациях публицист не терял свою аудиторию, справедливее предположить, что искания и «метания» Меньшикова, тонко чувствовавше-го настроение общества, были отражением поиска ответов, адекватных про-исходившим в стране переменам. Именно поэтому анализ дневниковых запи-сей Меньшикова после февраля не только и не столько сугубо личный взгляд бывшего журналиста на происходившие послереволюционные процессы, но и в определённом смысле взгляд на осмысление этих событий частью россий-ского общества. К сожалению, широкому читателю пока доступны дневнико-вые записи Меньшикова только за 1918 г. [2]. В этих дневниках перед нами предстаёт уже некий итог размышлений и рассуждений с самим собой, ис-токи которого во многом содержатся в дневниках за предшествующий 1917 год.

Будучи одним из видных монархистов, сторонник эволюционного раз-вития государства Меньшиков не мог не задумываться о стремительном кру-шении царской власти, не мог не пытаться проанализировать случившееся. В дневниках можно проследить творческий метод публициста, вернее, пер-вые шаги его анализа изучаемого объекта. Журналист Меньшиков ставил себя на место интересующего его человека и далее рассуждал о своих мыс-лях и действиях в предлагаемых обстоятельствах. Этот приём он применяет, в частности к Николаю II. Спасительные действия, по его мнению, необходи-мо было предпринять незамедлительно, с первых же дней царствия.

Основные реформы, предлагавшиеся Меньшиковым задним числом от лица императора, в целом не отличаются оригинальностью: отмена сослов-ных отличий и «землеустроительная реформа» с передачей земли «тому, кто её возделывает». Но в этом списке «если бы», Меньшиков оговаривает ряд любопытных пунктов. «Я повёл бы широкую борьбу с преступностью всякого рода, усилив строгость судейских репрессий, увеличив полицию и преобра-зовав ссылку. Преступники у меня действительно были бы государственными рабами, каторжными работниками и были бы источником государственных доходов. С первых же дней царствования я повёл бы жестокую борьбу с твор-ческим бездельничеством и пороками администрации» [7, л. 15 об.].

Провозглашая основным принципом внешней политики невмешатель-ство в чужие дела и выдвигая оборонительную тактику, Меньшиков основ-ным залогом успеха такой политики считал развитие собственного оборон-ного производственного комплекса вдали от границ с потенциальным про-тивником. «Я на другой день восшествия на престол поручил бы избранным людям построить собственные пушечные, пулемётные, ружейные заводы, снарядные заводы на Урале, на Дону и с прогрессивной премией за скорость оборудования и успешность его. Мир извне и труд внутри» [7, л. 15 об.].

Однако, сознавая необходимость подобных мер для сохранения монар-хии, публицист прекрасно понимал всю утопичность осуществления их в дей-ствительности, потому что заключал свои рассуждения восклицанием: «Вот, что было бы, если бы да кабы!!!» [7, л. 15 об.].

Наблюдая окружавшие его события, Меньшиков не верил в возрожде-ние монархии и не видел её места в современной России. Парадоксально, но в этом его взгляды расходились со взглядами Британского кабинета, ещё недавно немало покровительствующего думской и земской фронде, и послефевраля с тревогой наблюдавшего падение авторитета её лидеров. Осозна-вая, неспособность новых хозяев страны остановить запущенный револю-ционный процесс, правительство Англии было уже готово к реставрации в России прежней фамилии. Однако ознакомившись с донесениями посла Бьюкенена, сообщавшего о возрастающих экономических требованиях рабо-чих и полном бессилии новых властей, глава британского МИДа Бальфур за-ключил «что главных опасностей следует ожидать от реализации идей соци-ализма или анархии» [6, с. 304]. К схожим выводам приходит и Меньшиков в своей добровольной ссылке. Находясь вдали от основных событий и полу-

59

чая скупые сведения из столицы, лежа часами в гамаке, публицист без суе-ты и мелких деталей пытался определить суть происходящих перемен и идей, овладевающих соотечественниками.

Не доверяя и не обращаясь к авторитетам, Меньшиков начинает ана-лиз социализма с собственного, субъективного взгляда. Приемлемы ли со-циалистические нормы жизни для него лично? «Я уверен, что никогда не желал большого богатства и не искал его. И отсутствие богатства при соци-алистическом строе не внесло бы никакой перемены в мои привычки, – за-писывает он 5 августа 1917 г, – Я уверен, что «щей горшок» на меня и мою семью всегда найдётся, если мы будем трудиться, а ведь я искренне хочу не быть праздным и искренне заповедаю долг труда своим детям» [7, л. 8].

Ощущал ли он справедливость социалистической доктрины? На этот вопрос Меньшиков находит далеко не однозначный ответ. «Без моего тре-бования мне роскошно платили за лёгкий труд и в результате в моем распо-ряжении оказались чьи-то чужие единицы энергии, – признавался сам себе публицист. – Хорошо ли это или худо? То, что это не совсем хорошо, я это чув-ствовал и в старом, буржуазном строе. Меня радовало, что я становился обе-спеченнее и что мне и детям не угрожает рабство или голодная смерть. Но все таки совесть напоминала постоянно: у тебя много, а у других мало. И это напоминание отравляло самые корни счастья» [7, л. 8]. Монашество, толстов-ство (к которому сам журналист некогда был близок), сенсимонизм, фурье-ризм были теми отдушинами, по мнению Меньшикова, куда «свободная кон-куренция» загоняла измученных «нравственно-чутких людей» от социальной несправедливости буржуазного строя. Однако и, углубляясь в прошлое, он признает, что «многочисленность и древность светских и религиозных, отри-цающих мир, сект доказывает, что людям с повышенной совестью вовсе не легко жилось в системе общественного раздора». Следовательно «если соци-ализм избавит нас от этого недуга, если он снимет с нас укоры совести за то, что мы не помогаем ближним, то уже это будет великим благом, оправдыва-ющим социализм» [7, л. 9].

Однако если социализм ограничивается только морально-этическими нормами человека, что мешает людям и при капитализме соблюдению запо-ведей, лежащих в основе всех мировых религий? «Здесь, – по мнению Мень-шикова, – заключается центр человеческой драмы, центр трагедии христи-анства и всех великих философий и вероучений. Пророки проповедовали царство Божие на Земле, когда нужно было создавать его. Пророки дума-ли, что человечество во всей своей массе способно воспринять идею люб-ви к ближним и нравственной чистоты, и перестроить жизнь согласно этой идеи. Самое возвышенное и самое решительное из заблуждений. Христиан-ство (как буддизм и др. нравственные учения) вполне естественно и достижи-мо, но лишь для крохотного меньшинства людей, для родившихся святыми. Такие есть и всегда будут, но на крохотном меньшинстве населения нельзястроить добровольной реформы» [7, л. 9]. Великое учение либо останется достоянием немногих людей, либо будет извращено недоброй волей пода-вляющего большинства. Отсюда, вслед за героем Достоевского, Меньшиков с глубоким сожалением повторяет: «Христианство не удалось».

В чем же, по мнению публициста, крылась «коренная ошибка великих вероучений и столь плохо слушавших их масс»? В исключительно мистиче-ском ожидание неестественного чуда, как проявления божественной воли. «И пророки, и толпа верили, что Бог – верховный распорядитель мира – если захочет, то чёрное сделает белым и ядовитое – целебным. Захочет спасти людей – спасёт, нет – нет. Они не верно думали о Боге, – заключает публи-цист. – Такого Бога, творящего неестественные чудеса, в мире нет. Нет в мире Бога, действующего по своей или по нашей прихоти, склоняющего-ся к нашим мольбам, курениям и сожжении свечей. Человечество молится в пустое пространство». Что же есть? «Но есть Бог, именно мир, в который мы входим, который вечно производит одни и те же естественные чудеса

60

и в порядке естественных чудес или законов или спасает нас, или губит, – го-ворит Меньшиков. – От нас зависит или сброситься с крыши вниз, или спу-ститься по лестнице: в одном случае естественное чудо губит, в другом со-храняет человека. Вот путь спасения! Вот единственный путь спасения, с на-чала создание мира указанный нам тем Богом, который существует, а не тем, что создан фантазией толпы» [7, л. 10]. Не останавливаясь на вопросе, при-верженцем деизма или пантеизма предстаёт здесь Меньшиков, обратим вни-мание на его вывод: «Хотите блаженства – достигайте его сами, пользуясь своим разумом и своей любовью. Бог через своё осуществление – мир – даст для этого могучую поддержку и могучие препятствия. От разума человече-ского зависит пользоваться поддержкой и обходить препятствия. Начинайте же сами своё спасение!» [7, л. 10]. Меньшиков трактует социализм как «христианство, освободившееся от мистики». Определив «центр трагедии христианства» он приходит к «великой догадке» социализма «о том, что хри-стианство нужно делать, как железные дороги или тоннели, не проповедуя, а решая какой-то властной волей…» [7, л. 9].

Каковы же будут эти решения? Меньшиков предполагает, что пролета-риат объявит врагами тех, «кто насильственно или хитрой уловкой отбирает у рабочих крупную долю заработка». Капитал и орудия производства сде-лаются общим достоянием. Общими будут и права на продукты этого про-изводства. При посредстве общего капитала и орудий труда введётся общая трудовая повинность. «Объявят основы частной жизни – труд и самопожерт-вование не добровольным, а обязательным для каждого делом». Посредством этих мер «будет обеспечена возможная свобода, возможное равенство и воз-можное братство». Что для этого, по мнению публициста, необходимо? «Нуж-на, прежде всего, власть, способность заставить всех подчиниться одному закону». И чтобы «власть (какая – все равно) объявила о решимости поддер-жать насилием» объявленную программу.

Таким образом, Меньшиков приходит к глубокому убеждению, что «социализм есть та машина для счастливой общественности, которая уже изображена, но ещё не введена в употребление». Однако, придя к этому убеждению, он сам задаёт себе резонный вопрос: «Если вы Михаил Осипович являетесь сторонником социализма, то почему же вы не проповедовали со-циализм? Почему вы высказывались отрицательно к деятельности социализ-ма?» [7, л. 10 об.].

Разделяя либеральные убеждения своего времени, Меньшиков остаёт-ся в силу жизненных обстоятельств и человеческих качеств консерватором. Этот либеральный консерватизм не позволяет ему отворачиваться от новых социальных веяний, но и останавливает его от безоговорочного их принятия. Анализируя свой ответ, на поставленный собою же вопрос он пишет «по су-ществу всякой эволюции общий успех её возможен лишь при условии, когда все стадии, все звенья эволюции крепки и прочны». Каждый последующий строй вызревает в недрах предыдущего, и предыдущий строй, по его мнению, играет роль защитной скорлупы, позволяющей вызреть новому. Следователь-но, сама по себе забота о крепости скорлупы не отрицает новое образование, а, напротив, создаёт условия к её полному созреванию, обеспечивая его бу-дущую жизнеспособность. «Кучер, – размышляет публицист, – тормозящий экипаж при спуске с горы, заботится о движении вперёд, а не назад». Имен-но заботой о действующем порядке вещей Меньшиков и объяснил себе свою позицию.

Публицист не отвергал Социализм как «Путь спасения», как он оза-главил одну из записей в дневнике, он просто поставил под сомнение пра-вильность и устойчивость этого пути именно для России. Главным и реша-ющим препятствием к принятию или непринятию социализма являлось отсутствие исторического опыта, причём опыта именно положительного. Вы-ступая с позиций либерального консерватора, не спешившего принять Соци-ализм на родной почве, Меньшиков предлагал прежде «испытать его – сна-

61

чала в небольших порциях, например, в каком-нибудь швейцарском кантоне или американском штате. Возможно, что мы, не сочувствуя социализму, глу-боко ошибаемся, не зная теперешней природы людей, а может быть мы пра-вы» [7, л. 25].

Если для себя Меньшиков определил, что «социализм есть возвраще-ние к общему рабству и посредством урегулированного рабства обеспече-ние максимума свободы», то его не оставляла мысль: является ли поддержканового строя осознанным стремлением к этой свободе большинства наро-да, или это реакция на недавно зародившуюся, но уже активно отвергаемую этим большинством русскую буржуазию. Низкий критерий жизни крестьян, составлявших подавляющее большинство населения, считался этим населе-нием нормальным в своей среде, потому что высокий критерий принадлежал другому миру, границы же между этими мирами «были так же непереходи-мы, как между флорой и фауной». Признание всеобщего равенства не объ-единило, а ещё более разъединило народ. «Началось великое ристалище», в котором выигрывала не вчерашняя знать, а свой же, более удачливый и обо-ротистый родной брат. Можно было мириться со своим униженным положе-нием от рождения, но осознавать свою слабость и безынициативность перед другими для большинства стало мучительно. Именно здесь для Меньшикова начинает закручиваться пружина социалистической революции. Он сам не понаслышке знал о бедной жизни в крестьянской избе, и только благодаря случаю и невероятной работоспособности получил возможность вырваться в иной мир. Призрак нищеты долго преследовал его, и даже будучи извест-ным и популярным журналистом, он не в силах был порвать с морской служ-бой, сулящей небольшую, но постоянную пенсию. В определённом смысле к удачливым в беге Меньшиков относил и себя. «Буржуазия – тот же про-летариат, только умывшийся и наряженный, и это более нестерпимо, чем напудренный маркиз. Подавляющее большинство бедняков чувствует себя разбитым до состязания. Оно чувствует свою бездарность. Лень, отсутствие стойкости в отношении соблазнов, – словом, свою неспособность выиграть приз. Пролетариев охватывает ужасная мысль: при свободном состязании мыпропали. Добегают до столба лишь немногие, более сильные, отважные, даровитые, и так будет до скончания века. Можно ли это терпеть? Долой проклятую свободу! Она как раз и есть то, что разделяет людей на классы» [7, л. 25].

Унизительное беспросветное существование большинства народа в условиях свободной (Меньшиков часто употребляет термин «анархиче-ской»), бесконтрольной конкуренции, по мнению публициста, приведёт его к осознанию невозможности борьбы на равных, ощущения себя «вторым со-ртом» человечества, и если критическая масса будет значительно преобла-дать, то конкуренция перерастёт в социальный взрыв, в котором у меньшин-ства не останется шансов выжить: «Уж если мериться силами, то мериться до конца». С учётом поголовного вооружения во время войны неимущих во-прос, «чья возьмёт», для Меньшикова был очевиден. «Итак, к черту свободу, да здравствует равенство! Давайте, господа буржуи, ваши капиталы, ковры, бронзу, рояли! Мы знаем, что отнимая у вас все это, мы не приобретаем поч-ти ничего, а только разрушаем, но ведь главное условие счастья не в том, что-бы у меня было, а чтобы у тебя не было!.. – Заявлял он от лица будущих по-бедителей. – Долой своё и чужое, да здравствует общее, хотя бы оно вело не к богатству, а к нищете» [7, л. 25 об.]. Именно такова, по мнению Меньши-кова, «психология если не всех людей, то худших из них, т.е. подавляющего большинства неудачников». И возвращаясь к своему определению – «социа-лизм, есть эволюция религии» – он с горечью констатирует: «Чтобы не поже-лать чужого, нужно, чтобы все было общее, чтобы отдать своё, нужно, чтобы оно было не своё. Такова реальная психика человеческого рода». Как видим, отдалённость от столиц не мешала лежащему в гамаке престарелому журна-листу трезво анализировать предоктябрьские события.

62

Рассмотрение дневниковых записей Меньшикова за 1917 г. убедитель-но показывает, что будущий приход социализма не только не был неожидан-ностью для публициста, но им была сделана попытка детального анализа социализма применительно к нашей стране в определённый период её раз-вития. Закономерен вопрос, видел ли сам Меньшиков своё место в будущем государстве пролетариата. Кажется, на этот вопрос с определённостью мож-но ответить его словами: «Я, человек, однажды в вечности появившийся на земле, не хочу быть рабом ни одного монарха, ни 160 – миллионной массы. Я отрицаю безграничную власть чьюбы то ни было: даже всего человеческо-го рода» [7, л. 16].

Литература

1. Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания [Текст] / А.М. Рома-нов. – М. : Захаров, 2004. – 528 с.

2. Меньшиков, М.О. Материалы к биографии [Текст] / М.О.  Меньшиков // Российский архив. (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.). – М. : Студия «ТРИТЭ», «Российский архив», 1993. – Вып. 4. – 271 с.

3. Палеолог, М.Ж. Царская Россия накануне революции [Текст] / М.Ж. Палео-лог. – М. ; Пг. : Государственное издательство, 1923. – 314 с.

4. Санькова, С.М. Два лица «Нового времени». А.С. Суворин и М.О. Меньши-ков в зеркале историографии [Текст] / С.М. Санькова. – Орел : ФГОУ ВПО «Госуниверситет – УНПК», 2011. – 225 с.

5. Санькова, С.М. Российская монархия в представлении идеологов государ-ственного национализма [Текст] / С.М. Санькова // Власть. – 2009. – № 2. – С. 102–105.

6. Уткин, А.И. Забытая трагедия. Смоленск [Текст] / А.И. Уткин. – Смоленск : Русич, 2000. – 640 с.

7. Центральный московский архив-музей личных собраний Ф. 202. Оп. 1. Д. 41.

63

È ç è ñ ò î ð è è ð î ñ ñ è é ñ ê î ã î î ñ â î á î ä è ò å ë ü í î ã î ä â è æ å í è ÿ

ÁÁÊ 63.3(2)51ÓÄÊ 94(47).082

Î.À. ÌÈËÅÂÑÊÈÉ

O.A. MILEVSKY

ÐÎÆÄÅÍÈÅ «ÐÓÑÑÊÎÉ ÆÀÍÍÛ Ä’ÀÐÊ» (Ê ÂÎÏÐÎÑÓ Î ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈÈ

ÐÅÂÎËÞÖÈÎÍÍÎÃÎ ÌÈÐÎÂÎÇÇÐÅÍÈß Ñ.Ë. ÏÅÐÎÂÑÊÎÉ)

«RUSSIAN JOAN OF ARC»’ BIRTH (TO THE QUESTION

OF REVOLUTIONARY IDEOLOGY OF S.L. PEROVSKAYA)

В статье рассматривается формирование революционного мировоззрения С.Л. Пе-ровской. Анализируется деятельность С. Перовской в начале 70-х гг. XIX в. в кружке «чайковцев».

The question of S. Perovskaya revolutionary viewpoints’ forming is observed in the ar-ticle. Political ideology of Perovskaya at the beginning of the 70th of the 19th century are analyzed. Her activity in «Tchaikovsky’s circle» is presented in the article.

Ключевые слова: народническое движение, радикализм, «Народная воля», соци-ализм, пропаганда, революционное движение.

Key words: narodnik movement, «pacing into the people», radicalism, «people’s will», socialism, propaganda, revolutionary movement.

«На поле битвы, кровью залита, Под грудой тел, хрипя и умирая,Лежит она – прекрасная, святая,Когда-то гордая Мечта…»

(П.Ф. Якубович. После боя. Написано в день ареста Софьи Перовской

10 марта 1881 г.)» [19, c.5].

История изучения революционной организации «Народная воля» изо-билует удивительными коллизиями и во многом показательна для развития отечественной исторической науки советского и постсоветского периода. Трудно не согласиться со словами Н.А. Троицкого, написавшего, что «судь-ба «Народной воли» трагична вдвойне: сначала она как субъект истории про-шла сквозь шквал репрессий со стороны царизма, а потом уже как историче-ский объект – сквозь тернии предвзятых оценок со стороны историков, вплоть до сегодняшних» [21, c. 268]. Различными историческими мифами окруже-ны и сами народовольцы. Причём в зависимости от политической ситуации в России эти легенды и мифы приобретали совершенно различную трактов-ку от преклонения перед героизмом и самопожертвованием народовольцев до проклятий в их адрес.

Не осталась в стороне и С.Л. Перовская – первая женщина в России, публично казнённая за политические преступления. Её жертвеннический образ, как ни один другой, привлекал к себе внимание деятелей искусства и культуры на протяжении жизни нескольких поколений.

64

Так, есть свидетельства, что знаменитое стихотворение в прозе И.С. Тургенева «Порог» было написано как отклик на казнь С. Перовской [19, с. 15]. В августе 1882 г. поэт К. Фофанов написал стихотворение «Погребе-на, оплакана забыта» памяти С. Перовской [19, с. 91], а Л.Н. Толстой воспри-нимал Софью Перовскую как «идейную Жанну д’Арк» [18, с. 286]. Она ста-ла героиней одной из лучших поэм А. Блока «Возмездие». Вспомним строки:

«Средь прочих–женщина сидит:Большой ребячий лоб не скрытПростой и скромною причёской, Широкий белый воротникИ платье чёрное – все просто,Худая, маленького роста,Голубоокий детский лик, Но, как бы что найдя за далью, Глядит внимательно, в упор,И этот милый, нежный взорГорит отвагой и печалью…» [3, с. 200–201].

В настоящее время можно считать полностью доказанной и версию о том, что выдающийся русский художник В.И. Суриков начал писать свою знаменитую картину «Боярыня Морозова» под впечатлением казни С. Пе-ровской, а точнее говоря – под впечатлением провоза первомартовцев к ме-сту казни [19, с. 38].

Согласитесь, немного женщин за всю тысячелетнюю историю России удостаивалось такого внимания выдающихся деятелей отечественной куль-туры. Поэтому и представляется чрезвычайно важным посмотреть на глав-ную участницу «дела 1 марта» объективно и не предвзято, опираясь на ис-пользование современной исторической методологии. Основное внимание в статье будет сфокусировано на анализе причин и обстоятельств, способ-ствовавших формированию революционного мировоззрения С. Перовской.

Софья Львовна Перовская родилась 1 сентября 1853 г. в Санкт-Петербурге в аристократической дворянской семье. Она по прямой линии праправнучка Кирилла Григорьевича Разумовского. Дед С. Перовской Нико-лай Иванович (будущий губернатор Крыма) был внебрачным сыном Алексея Кирилловича Разумовского и получил фамилию Перовский по названию име-ния Перово. Отсюда, по-видимому, и появилась одна из устойчивых легенд о С. Перовской (периода «чайковцев»), как «о барышне, которая ещё недавно блистала в аристократических петербургских салонах» [8, с. 283]. На самом же деле, несмотря на принадлежность к аристократической фамилии, семья Перовских не имела серьёзных финансовых средств.

Отец Софьи – Лев Николаевич действительно первоначально делал не-плохую карьеру. Он занимал в разное время пост вице-губернатора в Псков-ской и Таврической губерниях. С июля 1861 по декабрь 1864 г. он – вице-губернатор, а с января 1865 г. назначен губернатором Санкт-Петербурга, но уволен с должности 22 июля 1866 г. в связи с выстрелом Д. Каракозова в Александра II. В дальнейшем Л.Н. Перовский служил по министерству вну-тренних дел.

Весьма удивительным для его круга был и брак Льва Николаевича с Варварой Степановной Веселовской, происходившей из семьи небогатых провинциальных помещиков. В дальнейшем этот брачный мезальянс нало-жил серьёзный отпечаток на жизнь семьи Перовских и не мог не отразить-ся на детях.

В свою очередь, это породило вторую устойчивую легенду об отце-деспоте, тиранившем жену и детей, например, «заставлявшим малолетнего сына бить свою мать» [2, с. 9] и С. Перовской как о жертве домашнего наси-лия. По версии ряда авторов, Л.Н. Перовский особенно не любил младшую дочь Соню [2, с. 8–9; 15, с. 406]. Это утверждение не подтверждается братом

65

С. Перовской Василием Львовичем, оставившим воспоминания, в которых от-метаются все эти крайности. В них В. Перовский отмечает, что «отец отно-сился совсем неплохо ко всем нам в годы нашего детства» [12, с. 15].

Другое дело, что Л.Н. Перовский действительно был человек своего времени – типичный сановник-аристократ, эгоист и сибарит. Он тяготился незнатным происхождением супруги, а главное её неумением, да и неже-ланием соответствовать требованиям столичного света. Особенно это ста-ло проявляться в бытность Л.Н. Перовского столичным губернатором. Часто вспыхивавшие домашние сцены действительно глубоко ранили и мать, и де-тей, и особенно Софью, боготворившую свою мать. Привязанность к матери Софья сохранила на всю жизнь. О чем свидетельствуют строки её последне-го предсмертного письма: «В своей глубокой привязанности к тебе я не стану уверять, так как ты знаешь, что с самого детства ты была всегда моей самою постоянною и высокою любовью. Беспокойство о тебе было для меня всегда самым большим горем» [7, с. 43]. Естественно неприкрытая грубость отца по отношению к матери не могла не породить резкого охлаждения между ним и младшей дочерью.

«Все мы «родом из детства», и естественно, что формирование харак-тера С. Перовской проходило именно в детские годы. Здесь представляетсявполне уместным обратиться к концепции американского психоисторика Э. Эриксона о «кризисе идентичности1». Эриксон вводит понятие «кризиса идентичности» для объяснения жизненного цикла стадий жизни, которые проходит личность в процессе её социализации. Всего он выделяет 8 стадий от младенчества до старости [10, с. 176]. Однако, по его мнению, важнейшую роль играют «кризисы идентичности», выпадающие на годы детства и юно-сти. Естественно, что в этот момент времени роль семьи, взаимоотношения отца и матери, их личное воздействие на ребёнка имеют первостепенное зна-чение [23, с. 454–463].

По-видимому, именно из детских переживаний, как реакция на не-приятие отца, очень недоверчивое отношение С. Перовской к мужчинам в дальнейшем. Хорошо знавшие её по народовольческому подполью това-рищи в воспоминаниях о ней подчёркивали, что «она была большая «жен-ская патриотка» и всегда утверждала, что мужчины в сущности ниже жен-щин. Серьёзное уважение она чувствовала к очень немногим» [5, с. 124]. «Чайковцы» вспоминали, что самой презрительной оценкой мужчины у С. Перовской было слово «бабник» [8, с. 284]. Только в последний год своей жизни она нашла настоящую любовь в лице А. Желябова. Он оказался «чело-веком по плечу Соне».

Не слишком здоровая обстановка в семье сделала Софью весьма скрыт-ной и сдержанной в проявлении своих чувств к окружающим. Обратим вни-мание и на важную примету того времени – С. Перовская росла в фактически безрелигиозной семье. Отец и мать не докучали детям вопросами веры, да и сами не часто посещали церковь [5, с. 116]. Это, несомненно, важный факт, который нам поможет лучше понять мотивы дальнейших поступков Софьи.

Не будем забывать того обстоятельства, что «великие реформы» Алек-сандра II, породившие у общества надежды на обновление российских полити-ческих институтов и невиданный доселе всплеск либерализма, подтачивалифундамент традиционной российской идентичности, образно выражаясь, за-ключенной в уваровскую формулу «православия, самодержавия, народности».

В такой ситуации переход семьи Перовских к пассивной православной религиозности был обычным веянием времени. Однако подобное манкирова-ние религиозными обязанностями порождало определённый духовный и иде-ологический вакуум у детей Перовских, который в период смены «историче-ских эпох», а следовательно, и определённой трансформации традиционной российской идентичности требовал нового наполнения.

1Идентичность – это социализорованная часть нашего «Я».

66

С. Перовская получила домашнее образование. Первоначально было решено, видимо, под давлением отца, не отдавать её в гимназию и дать ей об-разование, подобающее девицам из аристократических семей. Карьерная же катастрофа Л.Н. Перовского в 1866 г. в одночасье лишила семью имевшего-ся ранее достатка, к тому же обнаружились и серьёзные долги. После этого, уже ни о каком систематическом образовании Софьи и речи не было. После событий 1866 г. мать с детьми в 1867 г. перебирается в Крым, в имение Киль-бурун, а отец остаётся в столице.

Думается, этот факт сыграл немаловажную роль в дальнейшей судьбе С. Перовской. Вообще, оценивая формирование её мировоззрения, следует об-ратить внимание на то обстоятельство, что и в петербургский период жизни она и её братья благодаря матери жили весьма просто. На лето в целях эконо-мии не нанимались дорогие дачи, а ездили либо в Псков к знакомым Варва-ры Степановны, либо в доставшееся отцу по наследству крымское имение. Там подолгу жили одни, отец бывал лишь наездами, что ещё больше отдаляло де-тей от отцовского влияния. На летних выездах жили просто, а дети были пре-доставлены сами себе и развлекались отнюдь не по-барски, обходясь без бонн и гувернеров. Этот подчёркнутый провинциализм весьма показателен для по-нимания формирования поведенческих установок юной девушки.

Получается, что фактически С. Перовская в детстве испытывала вли-яние двух культур. Одна – это культура аристократических салонов, носите-лем и пропагандистом которой выступал отец. Вторая – это культурная среда провинциального дворянства, даже более близкая к разночинной культуре, на которую ориентировалась мать, и в которой вообще не было присутствия отца. Как уже указывалось выше он никогда надолго не присоединялся к се-мье летом в провинции.

В подобной дихотомии проходило детство С. Перовской, а так как ав-торитет отца в её глазах был не велик, в отличие, от материнского то «пре-лесть салонной жизни» её не коснулась, более того она её категорически не принимала, о чем вспоминал впоследствии и её брат [12, с. 30]. Таким обра-зом, уже в пубертатном возрасте зерна негативизма в отношении праздной «салонно-аристократической жизни», с которой ассоциировалась личность отца, глубоко засели в подсознании С. Перовской.

Крымский период С. Перовской с весны 1867 по 1869 гг. – это своего рода водораздел, ставший начальным этапом формирования её радикального мировоззрения. Не будем забывать, что ей было около 14 лет, а это, по мыс-ли американского психоисторика Э. Эриксона, время, совпадающее с нача-лом самого серьёзного «кризиса индентичности», когда в жизни подростка, а тем более девушки, происходят «важные биологические, психологические и социальные перемены и он начинает поиск своего призвания» [10, с. 176].

Конечно, выработка нового «социального самочувствия»1 [11, с. 317] была пока стихийной и скорее эмоционально-интуитивной, никак идейным образом неоформленной. В имении была отличная библиотека, состоящая не только из французских романов, но и серьёзной литературы, и С. Перов-ская приохотилась к чтению. В этот период времени большое влияние на её умственное развития оказывает и брат Василий, привозивший из Санкт-Петербурга, где он учился, сочинения Писарева, Добролюбова, Сеченова, Молешотта, Бюхнера и др. Причём в чтении работ этих авторов принима-ла участие вместе с детьми и Варвара Степановна. Работы Писарева оказа-ли мощнейшее воздействие на мировоззренческие установки С. Перовской. Под влиянием его статей она решила обратиться «в мыслящую реалистку», для чего хотела продолжить образование и серьёзно занялась математикой [6, с. 59], к которой, как оказалось, имела хорошие способности.1Под термином «социальное самочувствие» литературовед Д.Н. Овсянико-Куликовский понимал те личные переживания, из которых образовывались впоследствии обще-ственные, научные и литературные стремления и откуда появлялись элементы поли-тического образа мыслей.

67

Отъезд в Санкт-Петербург осенью 1869 г. открывает второй этап фор-мирования революционного мировоззрения С. Перовской. Ещё в пути она знакомится с сёстрами Кузнецовыми и А.К. Вильберг, исповедующими те же писаревские взгляды. Знакомство с последней было особенно важным для идейного формирования С. Перовской.

А. Вильберг была на 8 лет старше С. Перовской, имела более ясные и устоявшиеся жизненные цели и как результат – совместное решение о по-ступлении на Аларчинские женские курсы. Первоначально отец никак не ме-шал С. Перовской заниматься получением образования. Однако её окруже-ние, состоящее из сестёр А., Л. и В. Корниловых, А. Вильберг, С. Лешерн фон-Герцфельд, их наряды, показной нигилизм вскоре начинают его откро-венно раздражать, и он пытается помешать общению дочери с ними, а это фактически стало началом разрыва С. Перовской с семьёй.

Представляется, что можно с большой степенью вероятности опре-делить время, когда С. Перовская принимает окончательное решение от-дать свою жизнь общественному служению. Это происходит летом 1870 г. Воспользовавшись отъездом отца на воды в Европу С. Перовская все лето проводит вместе с подругами на даче в Лесном. Совместное времяпрепро-вождение, занятие научной работой, серьёзные разговоры на социальные темы – все это сблизило девушек и ещё больше укрепило их желание отдать все силы для достижения общественного блага. Выработке такой позиции, несомненно, способствовало и появление в 1869 г. «Исторических писем» П.Л. Лаврова с его призывом к уплате интеллигенцией нравственного дол-га народу.

Фактически в семью возвращается уже другая С. Перовская, окрепшая духовно, сильная дружеской поддержкой. Стоит отметить, что искреннее и сильное чувство товарищества вообще было характерно для весьма «закры-того характера» С. Перовской, что в дальнейшем определит мотив многих её поступков. Тогда же в 1870 г. она знакомится с членами Вульфовской комму-ны, среди которых были такие будущие «звезды революции», как М. Натан-сон, А. Сердюков, В. Ивановский и др. [6, с. 68]. В этих людях С. Перовская, презирающая «бабников», увидела другой тип мужской личности, настояще-го человека дела, готового всего себя отдать идее служения народу.

Не будем забывать и того факта, что у М. Натансона была подготовлена целая система «по затягиванию» молодёжи в революцию посредством пра-вильно организованного знакомства с литературой по социальным вопросам. Естественно, что и молодые курсистки, в том числе и С. Перовская, испытали воздействие этого метода, который лёг на уже подготовленную почву.

В такой ситуации неудивительно, что уже в ноябре 1870 г. происходит её окончательная размолвка с отцом, пытавшимся запретить ей общаться с подругами и ходить на курсы. С. Перовская уходит из дома, некоторое вре-мя она живёт у знакомых О. Шлейснер в Киеве. Все попытки отца добиться её возвращения оканчиваются ничем, и весной 1871 г. он даёт своё согласие на получение ей отдельного вида на жительство.

Но получение личной свободы – это хотя и важный, но не последний шаг на пути «служения делу освобождения народа». Представляется, что важным фактором, повлиявшим на окончательный выбор С. Перовской, стал «процесс нечаевцев», проходящий летом 1871 г. Отчёты о нем в надежде на дискредитацию революционного дела открыто печатали официозные изда-ния, но эффект воздействии на молодёжь оказался обратным. Так и С. Пе-ровская, осуждая иезуитскую систему построения «Народной расправы», не могла не оценить в нечаевцах стремления бороться за освобождение народа и против гнёта правительства.

В результате этим же летом 1871 г. она становится членом кружка самообразования, организованного М. Натансоном и Н. Чайковским и извест-ного в литературе под названием кружка «чайковцев» или «Общества боль-шой пропаганды». Несомненно, на выбор С. Перовской повлияло и то обстоя-

68

тельство, что «чайковцы» категорически не принимали методов С. Нечаева. Неприятие «нечаевщины» нашло отражение в организационном устройстве «чайковцев», не признававших никакого генеральства и доверяющих толь-ко силе нравственного авторитета. При этом «чайковцы впервые сумели на практике согласовать дисциплину в своём кружке с свободным самоопреде-лением членов кружка… ибо в основе их организации лежал принцип нрав-ственной солидарности, безусловного доверия друг к другу» [1, с. 66], и во многом этому способствовала С. Перовская.

Удивительно, но факт: С. Перовская 18-летняя девушка, благодаря сво-им личным качествам, практически сразу стала своеобразным нравственным эталоном «чайковцев». Это отмечает абсолютное большинство мемуаристов. «В кружке Перовская пользовалась большим уважением и влиянием за свою стоическую строгость к самой себе, за неутомимую энергию и в особенности за обширный ум», – писал С.М. Степняк-Крачинский [16, с. 408].

В это же время она впервые попадает на заметку Третьего отделения. С. Перовская была допрошена по делу Н.П. Гончарова, составившего и распро-странившего четыре прокламации под общим названием «Виселица» [6, с. 76].

Под влиянием событий в России в конце августа 1871 г. на заседании кружка было решено заняться распространением литературы, чтобы этим служить народному делу. Тогда, как вспоминает А.И. Корнилова-Мороз: «Программные вопросы мало интересовали членов кружка, они могли сво-бодно располагать собою и искать наиболее подходящих для себя путей дея-тельности в народе» [6, с. 82].

В результате, чтобы реально соприкоснуться с массой простого народа С. Перовская в 1872 г. сдаёт экзамен на народную учительницу, но несмотря на то, что она экзамен выдержала, ей без объяснения причин не выдали ди-плома [14, с. 288]. Тем не менее, она в конце апреля уезжает в Ставрополь-ский уезд, Самарской губернии, где занимается оспопрививанием. Осенью этого же года она работает помощницей народной учительницы в селе Еди-мове, Корчевского уезда Тверской губернии.

Из её писем к А.Я. Ободовской видно, что она не слишком высоко оце-нивает деятельность знакомых ей земцев, в частности приютившего её док-тора Е. А. Осипова, считая что «постепенно он начинает совершенно погря-зать в семейную, барскую, мелочную жизнь; все внимание своё он обращает на земскую докторскую деятельность» [13, с. 246].

Стоит отметить, что в оценке С. Перовской тогдашнего положения дел, касающихся пропаганды в деревне доминировали идеи П. Лаврова. Этот мыс-литель выдвигал тезис, что «критически мыслящая личность» имеет право свои субъективные идеалы ставить во главу угла изучения истории, «усвоив по степени нравственного развития тот или иной нравственный идеал, распо-лагать все факты истории в перспективе, по которой они содействовали или противодействовали этому идеалу» [9, с. 81].

В основе же предлагаемого им идеала лежала идея «неоплатного дол-га интеллигенции пред народом», а основной пафос его работ заключался в призыве к интеллигенции работать среди народа во имя его духовного пре-ображения и политического освобождения. «Критическим личностям», пре-жде всего молодёжи необходимо понять задачи исторического момента, потребности народа, помочь ему осознать свою силу и вместе с ним пре-ступить к борьбе с общественным злом, начать «творить историю». Именно лавристский взгляд на работу в народе заметен в письмах С. Перовской из деревни: «Одно чувствую, что для меня необходимо, – это какая-нибудь де-ятельность, даже в самом обыденном смысле этого слова. Одной теорией и книгами я решительно не могу довольствоваться; является у меня сильное желание какой-нибудь работы» [13, с. 249].

Однако в целом свои первые попытки контактов с крестьянами С. Пе-ровская оценивала не слишком высоко: «Кругом видишь только сонное цар-ство, а другие личности, бьются, бьются, но усилия их, как мне кажется,

69

пропадают почти задаром, и вследствие того мне кажется, что мало знаний как существующих условий, так и теоретических, а потому они не могут пра-вильно и окончательно решить, за что нужно теперь взяться» [13, с. 248].

Пребывание в народе обогащает С. Перовскую новым опытом, который отметим, налагается на все тот же юношеский «кризис идентичности» и ста-вит новые вопросы, главный из которых, какой путь избрать для достижения своего пускай ещё и умозрительного социального идеала. А такая цельная и сильная натура, как С. Перовская переживает этот кризис особенно остро.

Специалисты- историки, работающие в подобном ключе, отмечают, что «чем личность является внутренне богаче, чем она значительней, чем силь-нее её переживания, чем она тоньше улавливает порождённые кризисом общества массовые ожидания, тем острее конфликтнее протекает у неё кри-зис идентичности, тем чаще характеризующий её внутренний конфликт выплёскивается наружу, тем большую социальную значимость он приобрета-ет» [10, с. 176].

Все это относится и к С. Перовской в рассматриваемый нами момент времени. В архиве сохранились фрагменты её заметок за лето 1873 г., проник-нутые размышлениями о личности и её предназначении. Главный вопрос, ко-торый тогда волновал 19-летнюю С. Перовскую: «Что нужно для того, чтобы личность выбрала себе основательно путь для достижения своей цели?» Она выделяет 3 основных на её взгляд критерия: теоретическое знание; практи-ческое знание и знание своих свойств (имеются ввиду свойства своей лично-сти. – О. М.), опираясь на которые и приведя их в согласие личность выберет свой путь.

Любопытны в качестве характеристики те качества, которые С. Перов-ская считала важнейшими для людей-действия, иначе говоря, товарищей по борьбе: а) закваска самостоятельности; б) известная степень способности развиваться; в) способность вдумываться как в себя, так и в окружающих; г) известного рода честность и искренность; д) преданность известной идее [4, с. 158].

Достижению какого же социального идеала собиралась посвятить свою жизнь молодая революционерка? Например, она отвергает то, что «Флеров-ский ставит целью человечества плодить жизнь на земле» [4, с. 160]. По-сле некоторого анализа вывод С. Перовской следующий: «Замечается же, что все действия людей имеют одну цель: счастье», однако счастье понимается ей не как нечто индивидуально достижимое. Вот каков её идеал, вот к чему она хочет стремиться в будущем: «Наибольшее счастье человечество может достичь тогда, когда индивидуальность каждого человека будет уважаться, и каждый человек будет сознавать, что его счастье неразрывно связано с сча-стьем всего общества. Высшее же счастье человека заключается в свободной умственной и нравственной деятельности» [4, с. 160–161].

Уже много позже на одном из допросов по «делу 1 марта» С. Перовская фактически подтвердит то, о чем сказано выше: «Стремясь к поднятию эко-номического благосостояния народа и уровня его нравственного и умствен-ного развития, мы видели первый шаг к этому в пробуждении в среде наро-да общественной жизни и сознания своих гражданских свобод. Ради этого мы стали селиться в народе для пропаганды, для пробуждения его умственного сознания» [14, с. 287].

Таким был изначально мотив действий С. Перовской, неправда ли есть в нем что-то от религиозного подвижничества. Но, всё-таки главная направ-ленность её мыслей, а затем и поступков – это конструирование новой соци-альной реальности – стремление переделать несовершенный «мир отцов», но не в отдалённом, а в обозримом будущем.

Стремление к непосредственному социальному действию наполняет всю активную натуру С. Перовской. К тому же она, будучи человеком очень цельным, встав на путь служения «делу освобождения народа» уже с него не сворачивает. Молодость чужда компромиссов и это отчётливо видно на

70

примере С. Перовской. Здесь уместно будет развеять ещё один миф, порож-дённый в своё время ещё охранительной историографией и активно поддер-живаемый сегодня рядом ученых (О.А. Платонов, А.А. Левандовский и др.) и писателей (П.Н. Краснов, Э.С. Радзинский) о «маниакальной кровожадно-сти» народовольцев и в частности С. Перовской.

Обратимся к свидетельству хорошо знавшего С. Перовскую по кружку «чайковцев» П. Кропоткина. «Перовская была «народницей» – писал он, – до глубины души и в то же время революционеркой и бойцом чистейшего зака-ла. Ей не было надобности украшать рабочих и крестьян вымышленными до-бродетелями, чтобы полюбить их и работать для них. Она брала их такими, как они есть, и раз помню, сказала мне: «Мы затеяли большое дело. Быть мо-жет, двум поколениям придётся лечь на нем, но сделать его надо… Перов-ская, должно быть, с самого начала сказала себе, что к чему бы ни привела агитация, она нужна, а если она приведёт к эшафоту – пусть так: стало быть, это будет нужная жертва» [8, с. 284].

С. Перовская была человеком долга и видела его именно в этом бес-компромиссном служении народному делу. Позднее на процессе по «делу 1 марта» в своём последнем слове она так ответила на все обвинения и на-веты: «Много, очень много обвинений сыпалось на нас со стороны г-на. Про-курора. Относительно фактической стороны обвинений я не буду ничего говорить… но относительно обвинения меня и других в безнравственности, жестокости и пренебрежению к общественному мнению… я позволю себе возражать и сошлюсь на то, что тот, кто знает нашу жизнь, наши условия, при которых нам приходится действовать, не бросит в нас ни обвинения в без-нравственности, ни обвинения в жестокости» [15, с. 321].

Не кровожадность, а самопожертвование, во имя идеи, во имя друга своя – вот что отличало абсолютное большинство народовольцев и уж тем бо-лее С. Перовскую. Её мировоззренческие установки и нравственные поня-тия, как нельзя лучше характеризует ситуация сложившаяся осенью 1879 г. Зная, что С. Перовская не разделяет народовольческих воззрений целиком, представители «Чёрного передела» предлагали ей «выждать некоторое вре-мя, пока возможна будет деятельность в народе, и звали её уехать вместе с ними за границу. На это она ответила: «Я останусь здесь погибать вместе с борющимися товарищами» [5, с. 127].

В своей книге «Молодой Лютер» Э. Эриксон подметил важную черту у молодых людей, наделённых особым даром – даром высокого социально-го служения, его слова, посвящённые молодому М. Лютеру вполне приме-нимы и оценке модели поведения и оценке психотипа «молодой С. Перов-ской», формирование которой также проходило в условиях своеобразной смены исторических эпох: Россия активно и в социально-экономическом, и политическом плане переживала смену исторических вех, порождённую реформами Александра II, ту самую «революция модерности»1 о которой пи-сал историк-славист В. Страда [17].

Но вернёмся к концепции Э. Эриксона, который, обращаясь к исследо-ванию образа молодого Лютера, прибегает к использованию концепции пси-хоанализа, но не в традиционном фрейдистском понимании, а с опорой на социально-исторический анализ: «В этой книге, – пишет Э. Эриксон, – мы до-полним формулировку историческим анализом, который покажет¸ как в пе-риод между наступлением половой зрелости и взрослым состоянием силы традиции сливаются с новыми внутренними силами, чтобы создать нечто со-вершенно новое: новую личность; вместе с новой личностью – новее поколе-ние, а вместе с последним – новую эпоху» [22, с. 44].

1Под модерностью В. Страда понимает исторический период, длящийся около трёх столетий и соответствующий «Новой истории» Страда полагает, что история России, а следовательно и история развития её общественной мыли не могла проходить полно-стью изолированно от развития мировой и уж тем более европейской цивилизации и её политико-культурной традиции.

71

Несомненно, «социальным феноменом» России 70-х гг. XIX в. явилось народничество, облечённое в начальной своей фазе в совершенно мирные формы, более походившие на некий религиозный порыв русской молодёжи. В качестве же своеобразного революционного евангелия выступило тогда со-чинение П. Лаврова «Исторические письма». «Это была книга жизни, рево-люционное евангелие, философия революции» – вспоминал О. Аптекман [1, с. 122]. Квинтэссенцией же движения стало знаменитое «хождение в народ». Недаром, близко знавший многих непосредственных участников этого дви-жения П. Лавров называл их – «крестоносцами социализма» [18, с. 145].

В таких исторических условиях проходила кристаллизация социаль-ных взглядов и революционного мировоззрения С. Перовской. Летом 1873 г.она возвращается в Петербург, где продолжает работу в кружке «чайков-цев». Тем более, что на повестке дня деятельности кружка встала новая за-дача – организация пропаганды среди рабочих Петербурга. С. Перовская сра-зу включается в новое направление деятельности кружка. Под видом жены революционера Д. Рогачёва она нанимает квартиру на Выборгской стороне, вблизи ткацких фабрик, расположенных по Симпсониевскому проспекту [7, с. 22]. В этой квартире она вела занятия с рабочими вместе с «чайковцами» Л. Шишко и М. Купреяновым.

Об обстановке того времени и о работе С. Перовской в роли пропаган-дистки среди рабочих сохранились воспоминания П. Кропоткина: «Мы соби-рались тогда в предместье Петербурга, в домике который снимала Софья Пе-ровская, жившая под паспортом жены мастерового. Со всеми женщинами в кружке у нас были прекрасные товарищеские отношения. Но Соню Перов-скую мы все любили» [8, с. 283].

Работа на новом поприще продолжалась недолго. 5 января 1874 г. С. Перовская была арестована на квартире Корниловых и доставлена в III Отделение. Так началась революционная карьера С. Перовской, впослед-ствии сделавшая её «героиней 1 марта 1881 г.» и закончившаяся на эшафоте 3 апреля 1881 г.

Литература

1. Аптекман, О.В. Общество «Земля и воля» 70-х годов [Текст] / О.В. Аптек-ман. – Пг. : Колос, 1924. – 459 с.

2. Ашешов, Н.П. Софья Перовская. Материалы для характеристики [Текст] / Н.П. Ашешов. – Птб. : Госиздат, 1921. – 143 с.

3. Блок, А.А. Возмездие [Текст] / А.А. Блок // Собр. соч. : в 6 т. – М. : Правда, 1971. – Т. 3. – С. 187–233.

4. Кан, Г.С. «Народная воля»: идеология и лидеры [Текст] / Г.С. Кан. – М. : Пробел, 1997. – 196 с.

5. К биографиям А.И. Желябова и С.Л. Перовской [Текст] // Былое. – 1906. – № 8. – С. 108–129.

6. Корнилова-Мороз, А.И. Перовская и кружок чайковцев [Текст] / А.И. Кор-нилова – Мороз // Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. – Л. : Лениздат, 1986. – С. 56–86.

7. Корнилова-Мороз, А.И. Софья Перовская – Член Исполнительного комитета партии «Народная воля» [Текст] / А.И. Корнилова-Мороз. – М. : Всесоюзное общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1930. – 45 с.

8. Кропоткин, П.А. Записки революционера [Текст] / П.А. Кропоткин. – М. : Мысль, 1990. – 526 с.

9. Лавров, П.Л. Избранные произведения : в 2 т. [Текст] / П.Л. Лавров. – М. : Мысль, 1986. – Т. 2. – 714 с.

10. Могильницкий, Б.Г. История исторической мысли ХХ века: Курс лекций. Вып 3. Историографическая революция [Текст] / Б.Г. Могильницкий. – Томск : Томский ун-т, 2008. – 554 с.

11. Овсянико-Куликовский, Д.Н. Литературно- критические работы : в 2 т. [Текст] / Д.Н. Овсянико-Куликовский. – М. : Художественная литература, 1989. – Т. 2. – 526 с.

72

12. Перовский, В.Л. Воспоминания о сестре (Софье Перовской) [Текст] / В.Л. Перовский. – М. ; Л. : Госиздат, 1927. – 116 с.

13. Письма С.Л. Перовской к А.Я. Ободовской [Текст] // Красный архив. – 1923. – № 3. – С. 246–250.

14. Показания С.Л. Перовской [Текст] // Былое. – 1918. – № 4–5. – С. 285–290.15. Последние слова подсудимых [Текст] // 1 марта 1881 г.: Казнь императора

Александра II. – Л. : Лениздат, 1991. – С. 318–321.16. Степняк-Кравчинский, С.М. Подпольная Россия / Собр. соч. : в 2 т. [Текст] /

С.М. Степняк-Кравчинский. – М. : Художественная литература, 1987. – Т. 1. – С. 338–519.

17. Страда, В. Западничество и славянофильство в обратной перспективе [Текст] // Вопросы философии. – 1993. – № 7. – С. 57–64.

18. Троицкий, Н.А. Крестоносцы социализма [Текст] / Н.А. Троицкий. – Саратов :Саратовский ун-т, 2002. – 372 с.

19. Троицкий, Н.А. Народные заступники (Российские народники в художе-ственной литературе) [Текст] / Н.А. Троицкий. – Саратов : Наука, 2007 – 228 с.

20. Троицкий, Н.А. «Орлы-богатыри» (Русские народники в искусстве) [Текст] / Н.А. Троицкий. – Саратов : Наука, 2009. – 120 с.

21. Троицкий, Н.А. Россия в XIX веке. Курс лекций [Текст] / Н.А. Троицкий. – М. : Высшая школа, 1997. – 431 с.

22. Эриксон, Э. Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследова-ние [Текст] / Э. Эриксон. – М. : Медиум, 1996. – 506 с.

73

ÁÁÊ 63.3(2)53ÓÄÊ 94(47).081/083

Ñ.Â. ËЁÂÈÍ

S.V. LYOVIN

ÐÅÂÎËÞÖÈÎÍÍÎÅ ÏÐÎØËÎÅ ÇÅÌÑÊÎÃÎ ÑÒÀÒÈÑÒÈÊÀ

THE REVOLUTIONARY PAST OF A ZEMSTVO STATISTICIAN

В статье рассматриваются общественно-политические взгляды и деятельность И.М. Краснопёрова, который принимал активное участие в освободительном движении1860-х годов. Разочаровавшись в революционной деятельности, он нашёл своё призва-ние в занятиях земской статистикой. Его труды по статистике были высоко оценены коллегами, земскими гласными, губернскими властями, публицистами, историками, экономистами, общественными деятелями.

The article deals with I.M. Krasnopyorov’s socio-political views and activities. He took an active part in liberation movement of the 1860-s. Having disappointed in the revolutionary activities, he found his calling in the work connected with zemstvo statistics. His works on statistics were highly valued by his colleagues, zemstvo members of town councils, gubernia authorities, publicists, historians, economists, public persons.

Ключевые слова: губерния, духовное училище, заговор, земская статистика, ре-волюционный кружок, семинария, университет.

Key words: gudernia, religious school, plot, zemstvo statistics, revolutionary circle, seminary, university.

Большую роль в общественно-политической жизни пореформенной России играла земская интеллигенция, среди которой выделялись своей ак-тивностью статистики. Большинство земских статистиков участвовало в на-родническом движении 1860–1870-х годов, в силу чего, состоя на земской службе, находились под постоянным наблюдением и преследованием со сто-роны Департамента полиции и местных властей.

Одним из видных земских статистиков, принимавших участие в общественно-политическом движении 1860-х годов, был Иван Маркович Краснопёров. Историк Б.П. Козьмин справедливо назвал его «весьма типич-ным представителем той «разночинной» интеллигенции, которая с 60-х го-дов прошлого столетия начала играть видную роль в русской общественной жизни и в нашем революционном движении» [9, с. 6].

И.М. Краснопёров родился 13 (25) января 1839 года в селе Икское Устье Елабужского уезда Вятской губернии в семье пономаря. Первона-чальное образование он получил в местном духовном училище, где господ-ствовали «дисциплина розог» и зубрёжка. «Всё ученье наше, – вспоминал о годах учёбы в училище И.М. Краснопёров, – ограничивалось долбнёй; даже из арифметики сначала заучивали наизусть правила, а потом делали по ним задачи механически» [9, с. 11].

После Елабужского духовного училища он поступил в Вятское духов-ное училище, а затем в Вятскую семинарию, где встретился с прогрессив-но настроенным учителем словесности, выпускником Петербургской духов-ной академии А.А. Красовским, который оказал большое, если не сказать решающее, влияние на формирование мировоззрения И.М. Краснопёрова. У А.А. Красовского была обширная библиотека, которой он разрешал поль-зоваться и ученикам. Так И.М. Краснопёров познакомился с журналами «Современник», «Русский вестник», трудами В.Г. Белинского, А.И. Герце-на, Т.Н. Грановского, В. Прескота, Т. Маколея, Ф. Шлоссера и др. «В чтении книг, в знании я стал уже видеть источник внутреннего счастия; свет зна-

74

ния, озаривший мою тёмную голову, влил во всё моё существо какую-то жи-вительную струю, которая толкала меня вперёд всё к более яркому, животво-рящему свету знания…», – писал он [9, с. 38]. Особенно сильное впечатление на Краснопёрова производили описания революционных событий. «Подоб-ные вещи, – вспоминал он впоследствии, – как то сильнее заставляют биться сердца и не велят нам отчаиваться, а царям забываться» [13, ф. 1215, оп. 1, д. 6, л. 293 об.]. Нередко у А.А. Красовского «по пятницам» собирались наи-более любознательные и стремившиеся к знанию ученики и за чаем обсужда-ли новые журнальные публикации, литературные произведения как россий-ские, так и зарубежные.

В семинарии И.М. Краснопёров выступил со своей первой революцион-ной речью, которую произнёс на панихиде по Н.А. Добролюбову, устроенной вятскими семинаристами, по предложению А.А. Красовского, в начале дека-бря 1861 года. «Русская земля, – говорил он, – понесла великую потерю. Умер Добролюбов. Мы все его знали: знали, что он был одним из лучших критиков после Белинского; нет, мало того, он был одним из лучших людей русской страны. Мы обязаны ему всем, что может быть только лучшего в человеке. Он воспитал в нас идеалы правды и добра, воспитал в нас любовь к народу, на служение которого он учил нас посвятить все свои силы. Велика твоя за-слуга перед молодым поколением! В будущем, в трудные минуты нашей жиз-ни, когда под бременем житейских невзгод мы будем близки к падению, сто-ит нам только вспомнить твоё славное имя, твои великие заветы – и, я уверен, мы спасём себя от падения» [9, с. 65]. Удивительно, но эта речь не имела для Краснопёрова серьёзных последствий.

Под руководством А.А. Красовского И.М. Краснопёров пробовал свои силы в публицистике, напечатав в нескольких номерах «Вятских губернских ведомостей» серию очерков о религиозных верованиях вотяков и крестьян-ских свадебных обрядах в Елабужском уезде губернии. Уже тогда у юного семинариста обозначился интерес к изучению крестьянской жизни, что впо-следствии воплотилось на практике, когда И.М. Краснопёров возглавил ста-тистическое бюро при самарской губернской земской управе и проводил статистические обследования крестьянских хозяйств Самарской губернии.

Но однообразная унылая семинарская жизнь и учёба, заключавшаяся, по большей части в механическом заучивании материала, тяготили молодо-го, стремящегося к знаниям, общественной деятельности, юношу. За советом он обратился к властителю дум тогдашней молодёжи Н.Г. Чернышевскому. «Уверенность в том, что вы не будете обвинять меня за то, что я прямо, не зная вас, обращаюсь к вам с просьбою и за советами, – писал И.М. Краснопё-ров, – побуждает меня высказаться пред вами искренно и откровенно. Скажу наперёд: я вятский семинарист, сын сельского причётника. Давно уже я ле-лею мысль поступить в Петербургский университет и не знаю, каким образом мне осуществить эту мысль, мне, не имеющему никаких средств.

Семинария мне ужасно опротивела, я не могу прожить в ней ни одно-го дня без того, чтобы не оскорбляли меня на каждом шагу, и всё это так по-шло, так гадко, что я считаю для себя даже позором называться семинари-стом. <…>. А между тем, мне очень и очень хочется заниматься серьёзно, я бы предался этим занятиям всей душой, хотя бы и пришлось мне для этого рисковать собственным здоровьем, лишь бы только меня не теснили» [9, с. 123]. Письмо осталось без ответа. В.Д. Сергеев полагает, что Н.Г. Чернышев-ский просто не успел на него ответить, поскольку был арестован [17, с. 78].

В 1862 году И.М. Краснопёров оставил семинарию и поступил в Казан-ский университет. Так как к сдаче вступительных экзаменов он опоздал, то был вынужден учиться на платной основе, причём деньги на обучение собра-ли его одноклассники по семинарии. В университете И.М. Краснопёров сбли-зился с революционно настроенными студентами – братьями И. и Н. Орловы-ми, В. Дерновым, К. Лаврским, Н. Князевым, М. Шулятниковым, с которыми организовал революционный кружок. Ф.С. Горовой и Н.А. Лапин называли

75

И.М. Краснопёрова его руководителем [5, с. 209]. Участники кружка плани-ровали «на первое время пропагандировать о сознании настоящего положе-ния и политических прав народа посредством прокламаций и других летучих листков» [3, оп. 58, д. 114, л. 10].

В начале марта 1863 года в Казань с целью установить связь с мест-ными революционными группами приехал член Петербургской землевольче-ской организации поручик 48 пехотного полка М.А. Черняк. Он предложил членам группы Краснопёрова и других революционных кружков начать под-готовку крестьянского восстания в Поволжье. Согласно этому плану, извест-ному в исторической литературе как «Казанский заговор», предполагалось захватить Казань, сделав её руководящим центром восстания, а затем под-нять крестьян Поволжья, Урала, Сибири, после чего двинуться на помощьпольским повстанцам. По мнению А. Иванского, «попытка организации этого выступления была предпринята по инициативе штаба польских по-встанцев, разославших своих эмиссаров в некоторые русские губернии…» [7, с. 519]. Напротив, составители сборника документов «Русско-польские ре-волюционные связи» восстание 1863 года считают самой идеей «начать вос-стание в Поволжье, перейти затем на Урал, Дон и соединиться с повстанца-ми на западе неоднократно развивалась в программных документах «Земли и воли» и в высказываниях её руководящих деятелей. Она встретила под-держку русских и польских революционеров, членов военной организации в Польше…» [16, с. 265].

Участники кружка И.М. Краснопёрова сразу же приступили к подго-товке восстания. В Вятскую, Казанскую и Пермскую губернии для ведения революционной пропаганды отправилось несколько агитаторов, которых их товарищи назвали «апостолами». Каждый из «апостолов» получил рекомен-дательное письмо, написанное И.М. Краснопёровым. «В виду имеющихся со-вершиться для общего блага событий, – говорится в письме, – сей человек принял на себя роль апостола-проповедника. Роль его, в высшей степени, прекрасная и полезная. Прошу принять этого апостола и исполнить те пору-чения, которые на вас возложит. Время близко, старому свету приближает-ся конец и Россия воспрянет от сна. Верю, что вы примите в этом деле непо-средственное участие. Да здравствует демократическая конституция. И.К.» [9, с. 79]. Одно из писем, отправленное с И. Орловым в Вятку для А.А. Красов-ского, попало в руки жандармов.

19 марта 1863 года все члены кружка И.М. Краснопёрова и он сам были арестованы. Во время обыска у него нашли экземпляр переписанной им прокламации от Русского Народного Комитета «Земля и воля», выписки из «Колокола» и несколько его собственных литературных произведений. И.М. Краснопёрова отправили в Вятку в местную тюрьму. Унтер-офицеру, со-провождавшему его в пути, была дана строгая инструкция, в которой предпи-сывалось: «1. В пути быть в полном вооружении, не позволять ни с кем разго-варивать арестованному. 2. Быть осторожным, чтобы Краснопёров не нанёс себе вреда и не бросился на оружие. 3. Ночевать при местах, где воинские ко-манды» [13, ф. 1, оп. 2, д. 1883, л. 13].

В тюрьме И.М. Краснопёров первоначально вёл себя достойно и на во-просы следователя назвать своих сообщников ответил категорическим отка-зом. Однако тяжесть заключения, к которому юный пропагандист оказалсяявно не готовым, сломило его. «23 сего мая, – доносил штаб-офицер вят-ского жандармского управления полковник Адамович руководителю след-ственной комиссии В.А. Долгорукову, – содержащийся в здешнем остроге с 28 марта вольнослушатель Иван Краснопёров сознался во всём следова-телям в несправедливых прежних своих показаниях и что он действительно писал письма 7 марта к библиотекарю Красовскому, семинаристу Егору Крас-нопёрову (двоюродный брат И.М. Краснопёрова. – С. Л.) и священнику Алек-сандру Чеснокову и передал их отправлявшемуся 10 марта в Вятку Ивану Орлову» [16, с. 396].

76

Проведя несколько месяцев в Вятской тюрьме, И.М. Краснопёров был этапирован в Казань, где в башне тюремного замка ожидал окончания след-ствия и вынесения приговора. В заключении он усиленно занимался само-образованием. «Тюрьма, – вспоминал И.М. Краснопёров, – имела для нас значение университета, подобно тому, как для многих немецких деятелей в ранний период их деятельности. Университетская фундаментальная библи-отека была богата книгами по всем отраслям знания. Благодаря дружеско-му расположению к нам молодого помощника библиотекаря г. Третьякова мы могли получать из библиотеки всякие книги – и русские, и иностранные.

Я знал только один французский язык и чувствовал, что знания одного языка недостаточно для того, чтобы быть вполне образованным человеком. В эти пять лет я довольно таки хорошо изучил, кроме французского, немец-кий, английский и итальянский языки. Я достал евангелия на этих языках и начал их штудировать и долбить. Не имея в руках грамматики, я изучал формы языков и обороты речи по евангелию. И, в конце концов, одолел» [9, с. 101–102]. И.М. Краснопёров настолько хорошо овладел этими иностранны-ми языками, что даже перевёл для своих товарищей с немецкого языка на русский работу Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии».

В ноябре 1864 года «по делу казанских студентов», которых Главная следственная комиссия обвиняла ни много, ни мало в подготовке вооружён-ного восстания в Казани и захвате города, был вынесен приговор, по ко-торому И.М. Краснопёров был «лишён всех прав состояния» и приговорён к каторжным работам сроком на восемь лет [6, с. 223]. Он обвинялся «в со-ставлении брошюры, озаглавленной «Французский карбонаризм», в коей на-ходятся дерзкие выражения «противу государя и русского правительства». В хранении у себя выписок из «Колокола», в списывании и хранении у себя некоторых прокламаций и сообщений их двоюродному брату своему Егору Краснопёрову. В снабжении вольнослушающего Ивана Орлова письмами к 3 лицам об оказании ему содействия при полном, как сознался сам Красно-пёров, знании, что поездка эта была предпринята Орловым с преступною це-лью…» [16, с. 396]. Председатель следственной комиссии в письме вятскому губернатору назвал И.М. Краснопёрова «одним из важных деятелей в распро-странении возмутительных воззваний» [3, оп. 60, д. 22, л. 385].

Дело о «казанском заговоре» получило широкий резонанс. Н.А. Чару-шин вспоминал об этом: «Рассказывали, что семинаристы, организованные выходцами из Вятской семинарии Орловым, И.М. Краснопёровым и др., не-посредственными участниками Казанского дела, готовились к открытому выступлению в народе на поддержку казанцев, что для этой цели было заго-товлено ими и оружие, которое потом, когда последовала расправа, будто бы было похоронено в семинарском пруду. По этому поводу были обыски и аре-сты среди семинаристов и даже среди преподавателей» [18, с. 64].

В заключении Краснопёров пробыл недолго. «Всемилостивейшим пове-лением» от 10 августа 1867 года все, проходившие по делу «казанского заго-вора», были помилованы.

Выйдя на свободу, И.М. Краснопёров некоторое время оставался, по его собственному признанию, «совершенно не у дел». Р.П. Поддубная утвержда-ет, что он уехал в Петербург, где «вошёл в народнический кружок «чайков-цев» [14, с. 39]. Однако документального подтверждения этому не приводит.

Весной и летом 1871 года Краснопёров пробует свои силы на педаго-гическом поприще, преподавая историю и географию на курсах подготовки сельских учителей, открытых М.А. Тургеневой в Ставрополе-на-Волге (совре-менный Тольятти. – С. Л.), где преподавали такие видные деятели народниче-ского движения, как С.Ф. Чубаров и С.Л. Перовская. Осенью 1871 года поли-ция, под предлогом того, что в школах ведётся революционная пропаганда, закрыла их. Краснопёров в поисках заработка устроился домашним учителем в семье протоиерея села Покровского Крестецкого уезда Новгородской гу-бернии В.М. Левочского, дочь которого Ольга стала впоследствии его женой.

77

С 1874 по 1882 гг. И.М. Краснопёров трудился преподавателем русскогоязыка, истории и географии в Рославльском техническом железнодорожном училище, но весной 1882 года из-за конфликта с новым начальством учили-ща был вынужден его покинуть. Всё же, настоящее призвание И.М. Красно-пёров нашёл в земской деятельности, вступив в ряды земских статистиков.

Следует заметить, многие участники народнического движения 1860–1870-х годов к началу нового десятилетия отошли от него и поступили на земскую службу. Пожалуй, нельзя не согласиться с объяснением причин это-го явления высказанных ещё П.А. Кропоткиным. «Большинство молодёжи, – писал он, – удовлетворилось бы возможностью спокойно жить среди крестьян и фабричных работников, учить их и работать с ними в земстве – словом, ока-зывать народу те бесчисленные услуги, которыми образованные, доброжела-тельные и серьёзные люди могут быть полезны крестьянам и рабочим» [11, с. 402]. К этому «большинству молодёжи» с полной уверенностью можно от-нести и И.М. Краснопёрова.

Заняться статистикой ему посоветовал В.И. Водовозов, с которым Краснопёров долгие годы находился в дружеских отношениях. В 1882 году И.М. Краснопёров возглавил только что созданное статистическое бюро при Самарской губернской земской управе. Под его руководством сотрудники статбюро в течение семи лет провели переписи крестьянских хозяйств всех уездов губернии. Труды самарских земских статистиков получили широкое признание своих коллег, земских гласных, правительственных чиновников, экономистов, публицистов.

Революционная деятельность для И.М. Краснопёрова осталась в невоз-вратном далёком прошлом. «В Самаре Краснопёров совершенно отошёл от революционной деятельности и никаких связей с подпольными кружками не имел», – отмечал А. Иванский [7, с. 519].

Губернские власти неоднократно устраивали проверки И.М. Краснопё-рову и служащим статистического бюро на «политическую неблагонадёж-ность». Начало таким проверкам по всем земским губерниям положил се-кретный циркуляр директора Департамента полиции В.К. Плеве от 31 июля 1882 года. «Замечено в последнее время, – говорится в циркуляре, – что мно-гие лица весьма сомнительной политической благонадёжности, поступая на службу в земства, посвящают себя занятиям по статистической части, в боль-шинстве случаев представляющих возможность разъездов по деревням и лёг-кого общения с сельским населением. В виду этого, признав необходимым обратить на это явление особое внимание, Департамент Государственной Полиции, предварительно, без каких-либо по сему поводу распоряже-ний, имеет честь просить не отказать в доставлении следующих сведений: 1) устроено ли и на каких началах в земских учреждениях вверенной Вам гу-бернии управление или заведывание статистическою частью и 2) из каких лиц управление это состоит статистическою частью и 3) из каких лиц управ-ление это состоит. При этом Департамент покорнейше просит Ваше Превос-ходительство не отказать в списке лиц, занимающихся в ведении земства со-биранием и разработкою статистических данных, поместить и подробные сведения о прошедшем лиц, упомянутых в списке, буде таковые сведения имеются» [4, оп. 78. 1882 г., д. 625, ч. 1(4), л. 8–8 об.].

Согласно подсчётам Департамента полиции, из 232 земских статисти-ков, числившихся на земской службе в начале 1880-х годов, «76 или немно-го более одной трети (подчёркнуто в тексте. – С. Л.) всего состава, представ-ляются неблагонадёжными в политическом отношении» [там же, л. 177 об.].

Справедливости ради, следует отметить, что обвинения статистиков в антиправительственной деятельности были совершенно напрасными; нигде не было зафиксировано ни одного случая ведения земскими статистиками среди крестьян революционной пропаганды. Для этого у них просто не было ни времени, ни возможности. Известный земский статистик Д.И. Рихтер, от-вергая обвинения в адрес своих коллег, писал: «Обвинения земских стати-

78

стиков в том, что параллельно с исследованиями они ведут какую-то другую работу, не может иметь места при условиях, которыми обставлена сама рабо-та. Земские статистики обыкновенно являются на исследования с определён-ной утверждённой программой, заполнить которую им необходимо, притом спешно, так как растягивать исследования не дозволяют ни время, ни наши климатические и сельскохозяйственные условия. При лихорадочно-спешной работе, времени и настроения для какого-либо занятия быть не может. <…>. Чтобы земские исследователи где-либо занимались пропагандой антиправи-тельственных идей, насколько известно, обнаружено не было…» [15, с. 331–332]. Нельзя не согласиться с выводом Е.Г. Корнилова, что «для многих зем-ских статистиков непосредственное участие в революционной борьбе было уже делом прошлого. Слабость революционных убеждений, суровость поне-сённого наказания, разочарование в возможности достижения поставленных целей – всё это обусловило отказ значительной части земских статистиков от революционных методов борьбы и привело их в лагерь либерального народ-ничества» [8, с. 19].

Действительно, став земскими служащими, имеющими материальный достаток, работу, дающую удовлетворение, занимающими положение в об-ществе, они во многом отказались от своих революционных убеждений. Так, руководитель саратовской земской статистики С.А. Харизоменов в 1890-х го-дах уже имел собственный дом в центре Саратова, имение в одном из уездов губернии, его жалованье составляло 2400 рублей в год [12, с. 137–138]. Кур-ский статистик И.А. Вернер в конце 1890-х годов характеризовался Депар-таментом полиции как «человек вполне состоятельный»; он имел собствен-ный магазин в Москве по продаже фонографов, который приносил доход свыше 15000 рублей в год [7, оп. 79. 1883 г., д. 1563, л. 91–92]. И.М. Красно-пёров, возглавляя земское статистическое бюро в Самарской губернии, сни-мал особняк в центре города и дачный загородный дом, содержал прислугу в количестве шести человек и имел собственный экипаж [10, с. 91]. Земский статистик и публицист И.П. Белоконский в своих воспоминаниях указывает, что ряд его коллег с полным основанием можно отнести «скорее ко «второ-му» (буржуазно-либеральному. – С. Л.), чем к «третьему» бесцензовому зем-скому элементу» [1, с. 98].

Порвав с революционной деятельностью, И.М. Краснопёров тем не ме-нее остался на народнических позициях, о чём свидетельствуют его работы о крестьянской общине Самарской губернии, в которых он выступает её убеждённым защитником и доказывает возможность эффективного функци-онирования общины как социально-хозяйственного и культурно-бытового ор-ганизма русского крестьянства в изменившихся исторических условиях.

И.М. Краснопёров отстаивал свои народнические убеждения в споре с В.И. Лениным. Свидетельство об этом содержится в воспоминаниях М.П. Голубевой: «Помню ещё, раза два Владимир Ильич ходил к губернско-му земскому статистику Ивану Марковичу Краснопёрову. Я у Краснопёро-вых давала уроки детям, и вот, помню, уходя однажды с урока, я в переднейстолкнулась – и очень этому удивилась – с М.Т. Елизаровым и Владими-ром Ильичём. Помню, как, здороваясь с Краснопёровым и показывая на Владимира Ильича, Елизаров сказал: «Идём на вас». При разговоре Влади-мира Ильича с Краснопёровым я не присутствовала, но слышала тогда же от Елизарова, что Владимир Ильич здорово пощипал старого народника Крас-нопёрова» [2, с. 34].

Во главе земской самарской статистики И.М. Краснопёров пробыл до 1892 года, когда из-за разногласий с гласными губернского земства и губерн-ской администрацией по вопросам проведения статистических работ был вынужден переехать в Тверь и поступить на земскую службу.

И.М. Краснопёров относился к тем представителям земской интел-лигенции, которые, оставшись верны своим народническим идеалам, свою жизнь посвятили служению народу, его изучению.

79

Литература

1. Белоконский, И.П. В годы бесправия. Воспоминания [Текст] / И.П. Белокон-ский. – М. : Изд-во Всесоюзного об-ва политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1930. – 160 с.

2. Голубева, М.П. Моя первая встреча с Владимиром Ильичём [Текст] / М.П. Голубева // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине : в 5 т. / подгот. тома А.П. Смирнова, В.А. Чаянова. – М. : Политиздат, 1969. – Т. 2. – С. 32–35.

3. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 582. 4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102. 3-е делопро-

изводство.5. Горовой, Ф.С. Революционный народник Иван Краснопёров [Текст] /

Ф.С. Горовой, Н.А. Лапин // Вопросы истории. – 1966. – № 8. – С. 209–211. 6. Ершов, А. Казанский заговор 1863 г.: Эпизод из польского восстания [Текст] /

А. Ершов // Голос минувшего. – 1913. – № 7. – С. 199–228.7. Иванский, А. Молодой Ленин. Повесть в документах и мемуарах [Текст] /

А. Иванский. – М. : Политиздат, 1964. – 759 с. 8. Корнилов, Е.Г. Земская демократическая интеллигенция и её участие в ре-

волюционном движении 70-х гг. XIX в. [Текст] : автореф. дис. … канд. ист. наук / Е.Г. Корнилов. – М., 1973. – 24 с.

9. Краснопёров, И.М. Записки разночинца [Текст] / И.М. Краснопёров. – М. ; Л. : Молодая гвардия, 1929. – 151 с.

10. Краснопёров, И.М. Воспоминания земского статистика (1872–1902) [Текст] /подгот. текста, предисл. и примеч. Ю.И. Соколова / И.М. Краснопёров. – М. : Частное изд-во «Золотое сечение», 2008. – 120 с.

11. Кропоткин, П.А. Записки революционера [Текст] / П.А. Кропоткин. – М. : Мысль, 1990. – 527 с.

12. Лёвин, С.В. С.А. Харизоменов. Общественная и научная деятельность [Текст] : дис. … канд. ист. наук / С.В. Лёвин. – Саратов, 1999. – 187 с.

13. Национальный архив республики Татарстан (НАРТ).14. Поддубная, Р.П. Могущественное оружие познания [Текст] / Р.П. Под-

дубная // Самарский земский сборник: статьи ; ред.-сост. П.С. Кабытов, А.Н. Завальный. – Самара : Изд-во «Самарский университет», 1994. – С. 37–46.

15. Рихтер, Д.И. Земская статистика и её работы [Текст] / Д.И. Рихтер // Вест-ник Европы. – 1904. – Кн. 7. – С. 315–342.

16. Русско-польские революционные связи. Восстание 1863 года. Материалы и документы [Текст] / под ред. В.А. Дьякова. – М. : Изд-во АН СССР, 1963. – Т. II. – 795 с.

17. Сергеев, В.Д. Разночинцы-демократы Вятки [Текст] / В.Д. Сергеев. – Киров :Кировский филиал МГЭИ, 2003. – 156 с.

18. Чарушин, Н.А. О далёком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX в. [Текст] / Н.А. Чарушин. – 2-е изд., испр. и доп. – М. : Мысль, 1973. – 408 с.

80

ÁÁÊ 63.3(2)52-72-8ÓÄÊ 93(470)|18|

Ç.Â. ÑÒÅÏÀÍÅÍÊÎÂÀ

Z.V. STEPANENKOVA

ÁÅÐÂÈ-ÔËÅÐÎÂÑÊÈÉ Î ÐÅÇÓËÜÒÀÒÀÕ ÇÅÌÑÊÎÉ ÐÅÔÎÐÌÛ

BERVI-FLEROVSKY ABOUT RESULTS OF ZEMSTVO REFORM

Статья посвящена анализу взглядов на земскую реформу В.В. Берви-Флеровского – ученого и публициста второй половины XIX – начала XX в., близкого к революционному народничеству. С одной стороны, В.В. Берви довольно высоко оценивал её результаты, с другой – критиковал конкретную деятельность земств, считал, что конечного своего результата – введения самоуправления – реформа не достигла.

The article deals with the analysis of V.V. Bervi-Flerovsky’s sights to the Zemsk reform, who was the scientist and the publicist of the second half XIX – beginning XX centuries, close to the revolutionary populism. On the one hand V.V. Bervi appreciated its results enough, on the other hand – criticised the concrete activity of zemstvoes, and considered that the reform has not reached her fi nal result – the self-management introductions.

Ключевые слова: В.В. Берви-Флеровский, земская реформа 1864 г.Key words: V.V. Bervi-Flerovsky, Zemsk reform of 1864.

В отечественной историографии на сегодняшний день известен це-лый ряд публикаций о В.В. Берви-Флеровском, в которых рассматривают-ся биография ученого (Аптекман О.В. [2], Плакида М.М. [9] и др.), его ме-сто в народническом движении (Рязанцев Т.С. [12], Заблоцкий В.П. [6] и др.) и т.п. Относительно подробно были проанализированы философские (Гри-щенко О.Н., Емельянова Т.Н. [5], Мудров А.И. [7], Прибутько П.С. [11] и др.) и социально-экономические (Абрамович О. [1], Подоров Г.М. [10] и др.) пред-ставления Берви-Флеровского. Тем не менее, проблема оценки им земской реформы затрагивается лишь в работах Г.М. Подорова [10] и М.М. Плаки-ды [9]. Оба исследователя заострили своё внимание на критических заме-чаниях Берви по поводу деятельности земств. Г.М. Подоров отмечает при этом, что «для Флеровского характерна была известная недооценка значе-ния деятельности земских учреждений и земских статистических изданий» [10, с. 162]. С позиций М.М. Плакиды Берви-Флеровский в первую очередь «отмечал классовый характер всех этих учреждений: земских управ, ссудно-сберегательных касс и товариществ, созданных для усиления эксплуата-ции земледельца» [9, с. 165]. Между тем, по нашему мнению, такая точка зрения представляется несколько односторонней. Берви-Флеровский расце-нивал земскую реформу как первый шаг, хотя и робкий и неумелый, к вклю-чению общества во взаимодействие с правительством, без которого невоз-можно прогрессивное развитие общества.

Проблемы деятельности земских учреждений, взаимодействие зем-ских собраний и управ с обществом и пр. в той или иной степени затрагива-ются В.В. Берви-Флеровским в целом ряде работ [4, 8, 13]. Этой же темати-ке посвящена его довольно объёмная публикация «Записки земца о земских изданиях и земских приёмах», напечатанная в 1881 г. в журнале «Дело» [3]. В ней содержится подробный анализ отдельных направлений работы земств, высказываются мысли о возможных перспективах их деятельности.

Подобное внимание исследователя к проблеме местного самоуправле-ния закономерно, поскольку степень включённости общества в государствен-ное управление, интерес его членов к политической жизни и возможность реализации посредством участия в самоуправлении интересов и потребно-

81

стей самых широких слоёв населения выступают с его точки зрения одним из важнейших критериев развитости народа и, в конечном итоге, его жизне-способности [4, с. 144–147].

По мнению В.В. Берви-Флеровского, любое самоуправление незави-симо от того, местное оно или центральное, создается с одной целью – для достижения гармонии между интересами отдельной личности, общества и государственного управления. В результате его введения обеспечивается достижение того единства, которое в конце концов «приводит к тому, что личность все более проникается целями государства, а государство все с большим вниманием относится к интересам личности» [3, с. 293]. Имен-но с этих позиций он и подходит к оценке деятельности земских учреждений и результатов земской реформы в целом.

В.В. Берви полагал, что земство по отношению к народу во многом «явилось новатором». Оно первым взялось за создание народных школ раз-витие народного образования, лечения, ветеринарии, страхования. Несмотря на то, что результаты его деятельности за исключением страхования при-несли пользу лишь небольшой части народа, «народ все же стал понимать те блага, которые они ему приносят, по крайней мере там, где они его косну-лись [13, с. 35–36].

При этом В.В. Берви-Флеровский считал, что значение деятельности земств не может быть сведено только к практическому результату. Главное их достижение заключается в том, что общество, или хотя бы образованная его часть, стало воспринимать земства как средство взаимодействия с пра-вительством. Связано это с тем, что они с первого момента своего существо-вания непрерывно сотрудничали с прессой. Чем лучше было земство, тем ре-гулярнее оно публиковало материалы о своей работе, распространяя их либо по самой низкой цене, либо бесплатно. Чем более полезной и передовой была деятельность земства, тем более старалось оно сделать эту деятельность об-щеизвестной и общедоступной. В результате посредством налаженного че-рез прессу обмена мыслями с обществом земства приобрели всероссийскую известность.

И, поскольку земства в отличие от бюрократии повернулись лицом к обществу, общество также стало возлагать на земство определённые на-дежды, стало пытаться через него донести свои нужды до правительства. К чиновничеству оно подобным образом не относилось никогда [13, с. 31–32].

Однако, говоря о практической стороне работы земств, В.В. Берви-Флеровский отмечает целый ряд недостатков.

Так, анализируя деятельность земств в области народного образова-ния и медицины, исследователь отмечает, что понять, на основании чего они определяют бюджет расходов по этим статьям, по сути, невозможно. Неяс-но, почему, например, Тверское земство тратит на народную школу в одном уезде 3800 рублей, а в другом – 14350 рублей. Непонятно, почему на разви-тие народного образования рядом земств (Вятское, Нижегородское, Херсон-ское и пр.) тратятся меньшие суммы, чем на врачебную часть, тогда как сами сельские общества жертвуют больше средств на народные школы, чем на медицину. В.В. Берви-Флеровский приходит к выводу, что в основе распреде-ления земствами средств лежит, по сути, случайность, «чистая инстинктив-ность». Ассигнования делаются ими «без малейшей тени разумного осно-вания», гласные «слепо и без мысли» подчиняются авторитету, не пыта-ясь учитывать народные потребности или объяснить хотя бы самим себе, на основании чего определяется та или иная сумма [3, с. 241–242]. Кроме того, В.В. Берви-Флеровский обращает внимание читателя на крайне низкие окла-ды учителей народных школ, недостаточный контроль их деятельности со стороны земств и т.п. В ряде случаев деятельность земств вообще идёт в разрез с нуждами народа. Так, например, народ стремится увеличивать ко-личество школ по всей территории уезда, земства, напротив, пытаются их концентрировать в немногих центрах; школьный бюджет не соотносится с ко-

82

личеством населения в уезде, размер оплаты учительского труда не зависит ни от качества работы, ни от количества обучаемых и т.п. Те же самые чер-ты характеризуют деятельность земств в области здравоохранения (Симбир-ское, Херсонское, Вологодское земство и т.д.).

Тем не менее, Берви-Флеровский полагал, что будущее народных школ может быть связано только с деятельностью земств, что способствует разви-тию народного образования из единого министерского центра весьма слож-но. Для нормального развития образования и медицины необходимо, чтобы земские гласные чётко понимали свою миссию, подавали идеи, имеющие практическое воплощение.

В.В. Берви-Флеровский считал, что для улучшения своей деятельности в этой области земства должны были попытаться хотя бы в самых общих чер-тах выяснить потребности народа и построить свою работу в соответствии с этими потребностями, поскольку именно эта обязанность была возложена на них при их создании [3, с. 261–262].

Сходная ситуация наблюдается и в сфере деятельности земств, направ-ленной на защиту крестьянских хозяйств от разорения. Она ограничивается в основном так называемым народным продовольствием и страхованием. Эта область, по мнению В.В. Берви-Флеровского, крайне важна, поскольку бед-ность большинства населения может привести к снижению покупательной способности и снижению производства в стране в целом [3, с. 270–271]. Од-нако земства, похоже, не обладают необходимой для осознания всей важно-сти проводимой ими работы широтой мышления. Они демонстрируют в этом направлении ту же инстинктивность и неосознанность своих действий, как и в случае с народным образованием. Зачастую помощь разорённым по тем или иным причинам крестьянским хозяйствам оказывается за счёт кре-стьянских же хозяйств. По мнению В.В. Берви-Флеровского, крестьяне могут и должны принимать в ней посильное участие только в одном случае, если решено, что помощь оказывают все население губернии или уезда по мере возможности. При этом Берви подчёркивает, что решение этого вопроса на общероссийском уровне должно связываться только с деятельностью земств, поскольку государственные чиновники могут управлять ситуацией лишь по-средством самых общих мер, исходящих из центра и выполняемых массой подчинённых. Бюрократия, по мнению ученого, практически не способна ре-шить эту проблему в масштабах всей страны, она переложила её на земство, а земства решают её выработанным ранее бюрократическим же способом – посредством выдачи ссуд. Но ссудой, по мысли В.В. Берви-Флеровского, мож-но помочь только человеку, имеющему некоторые средства, но не неимуще-му. Не напрасно крестьяне, имеющие опыт использования ссуд, зачастую от-казываются от них, несмотря на трудное финансовое положение. Связано это с тем, что процентная ставка нередко искусственно завышается земствами. Процентная ставка ссуды точно не определена и варьируется в различных гу-берниях от 3 до 24% (Псковское и Смоленское губернские земства соответ-ственно). Одна из задач земств как раз и заключается в том, чтобы «создать переход от прежней системы ссуд к безвозмездной помощи и создать для крайне нуждающихся обстановку, при которой они могли бы обходиться без кредита» [3, с. 273–274]. Однако Берви указывает, что для этого необходимо определить круг по-настоящему нуждающихся и степень их нужды.

Для его определения губернские земства обычно запрашивают у уезд-ных сведения об урожае. Последние же нередко предоставляют цифры, взя-тые неизвестно откуда и не выдерживающие никакой критики. Урожайность сам-2,5, сам-1,5 и сам-0,5, которая нередко указывается в земских изданиях, с точки зрения В.В. Берви-Флеровского, повлекла бы за собой, такой голод, что люди вымирали бы целыми селениями. При этом в реальности вопрос о размере вспомоществования решается вовсе не на основе этих данных, а в результате торга между уездными земствами и губернским, губернским земством и администрацией. Большую сумму получают те земства, предста-

83

вители которых проявляют при этом максимум энергии. В результате значи-тельная часть средств оказывается не потраченная по назначению. Кроме того, земства не соотносят чётко потраченные на помощь крестьянам деньги и число лиц, получивших помощь (Орловское, Вятское, Херсонское земства). Нередко в списки нуждающихся вносятся целые сельские общества, незави-симо от реального имущественного положения их членов (Глазовское уезд-ное земство). Иначе говоря, земства в этом вопросе руководствуются даже не приговорами сельских обществ, а своей фантазией, обычно ничем не обо-снованной.

Все эти факты, подчёркивает В.В. Берви-Флеровский, ясно демонстри-руют отношение земства к весьма важной проблеме – народному голоду и разорению. С его точки зрения, чтобы изменить ситуацию, земствам не-обходимо обратиться к опыту Запада, где выделяют отдельные категории малоимущих лиц, нуждающихся в финансовой поддержке. Земствам нуж-но статистически выделить такие же категории. К ним должны быть отне-сены родители-одиночки, погорельцы, семьи, пострадавшие от падежа скота и т.п. Нужно составить поимённые списки таких семей, согласно которым они должны получать не ссуду, а безвозмездную помощь. Затем надо выде-лить следующие категории нуждающихся: безлошадные семейства, крайне малоземельные, излишне обременённые платежами и др., которые должны получать смешанную помощь. Имея эти данные, земству следует определять не размер собранного хлеба, а относительную степень неурожая, для чего необходимо проводить опрос среди лиц, постоянно наблюдающих за урожай-ностью своего собственного хозяйства. В этом случае земства в отличие от администрации, способной получить только официальные сведения, могут получить реальные цифры, если, конечно, они отнесутся к проблеме внима-тельно и добросовестно [3, с. 283–284].

Тем не менее на данный момент земства не только не могут опреде-лить круг истинно нуждающихся, но и нередко обнаруживают склонность ещё более ухудшать их положение, «вымогая у них деспотическими мера-ми средства для помощи другим… воображаемым… беднякам». В.В. Берви-Флеровский приводит множество примеров, почерпнутых из земских пу-бликаций, которые свидетельствуют о том, что земство сумело «сделать из народного продовольствия меру в высокой степени непопулярную среди на-селения» [3, с. 285–286]. Так, известны прецеденты, когда земства начиналитребовать проведения чрезвычайных мер для взыскания с крестьян продо-вольственного долга и процентов с него (Смоленск). В Курской губернии Старооскольское земство умудрилось сгноить в магазинах основную массу хлебных запасов, отказавшись их расходовать. В ряде случаев министр вну-тренних дел вынужден был вмешиваться в земские дела, чтобы защитить права сельских обществ от введения излишних налогов (Калужское и Воро-нежское земства, Калязинское уездное земство Тверской губернии и т.д.). В целом, В.В. Берви-Флеровский приходит к выводу, что «продовольственная часть находится у нас в жалком положении» [3, с. 289].

Ещё одна сфера деятельности земства, направленная на помощь бед-ным, это страхование. В форме обязательного страхования земство налага-ет подать на крестьян, распоряжаются же собранными средствами губерн-ские земские гласные, среди которых крестьяне почти не представлены. Вообще, обязательное земское страхование – это собственно не страхова-ние, а помощь погорельцам за счёт крестьян. Об этом свидетельствует от-сутствие какой-либо взаимосвязи между стоимостью сгоревших помещений и размером помощи. При этом, по мнению В.В. Берви-Флеровского, логичнее было бы оказывать помощь погорельцам за счёт всего общества, но земство об этом не задумывается.

В.В. Берви отмечает, что зачастую страхование обходится крестьянам слишком дорого, в первую очередь, за счёт дороговизны администрации, на которую тратится около 20% собранных сумм. Эти деньги идут на содержа-

84

ние агентов-оценщиков, однако их оценки сгоревших построек обычно не до-стоверны. Кроме того, сама система страхования с её агентами, канцеляри-ями и т.п. не обеспечивает единого порядка. С одних крестьян взимают ни-чтожные платежи, с других такие большие, что они сопоставимы с общим ко-личеством прочих земских сборов (Рязанское и Орловское земства). Вообще, по мысли Берви, земствам следовало бы ограничиться восстановлением ра-зорённых пожарами бедняцких хозяйств. Страхование, по его мнению, – дело коммерческое, и его следовало бы передать в руки коммерсантов. Во всяком случае, с позиций В.В. Берви-Флеровского, помощь беднейшим погорельцам должна быть от страхования отделена [3, с. 298].

Проанализировав все наиболее значимые направления хозяйственной деятельности земств (строительство и ремонт дорог, мостов, зданий и т.д.), Берви приходит к выводу, что земства не слишком хорошо распоряжаются финансовой частью. Нередко они тратят деньги весьма произвольно, нередко допускают «безмерные и безобразные расходы по хозяйственной части» [3, с. 302], за счёт привлечения к делу недобросовестных дельцов. Однако Бер-ви полагает, что это не вина, а скорее беда земств, они просто не умеют избе-гать этих расходов. Дело в том, что каждый гласный занимается своим кон-кретным делом. У него нет ни времени, ни возможности, ни знаний, нужныхдля того, чтобы вникать в подробности сложных смет и их исполнения. Поэтому нередко весь успех хозяйственного земского управления зависит от искусства докладчика предоставлять земскому собранию те данные, на осно-вании которых собрание могло бы решить тот или иной хозяйственный во-прос, чем активно пользуются всякого рода мошенники. Чтобы изменить по-ложение дел к лучшему, гласные должны учиться решать только те вопросы и в тех пределах, в которых они могут чётко разобраться в сути вопроса. Онине должны делаться слепыми орудиями в руках нечистоплотных дельцов, не должны утверждать те расходы, о необходимости которых не составили для себя ясного мнения. Земцы же в большинстве своём не понимают своей ответственности перед избирателями, не имеют представления о серьёзном отношении к порученному им делу, вследствие чего нередко поручают испол-нение хозяйственных вопросов непорядочным людям. Возможно, определён-ную роль в решении проблемы могла бы сыграть свободная местная пресса,которая будила бы в земцах чувство стыда и ответственности. Однако это-го можно достигнуть только постепенно, с течением времени [3, с. 302–303].

Более того, земство будет находиться в таком положении и далее, если оно будет по-прежнему рассматривать сметы и их исполнение в специальных подробностях. Оно может и должно решать хозяйственные вопросы только тогда, если необходимые данные изложены в понятной для неспециалиста форме. По мнению В.В. Берви-Флеровского, для решения проблемы земствам нужно выработать примерные нормы стоимости одной сажени шоссе, одной квадратной сажени мостовой, одной кубической сажени каменного здания и т.п., которые бы учитывали местные условия. Впрочем, и их установление не поможет, если не будет свободной прессы и земства не изменят своего отношения к делу [3, с. 306].

В рассматриваемый же период времени возможности земства в вопро-сах разоблачения недобросовестных хозяйственников, по мнению В.В. Бер-ви, очень ограничены. Им крайне сложно разобраться в опубликованной земской статистике уже потому, что в ней обычно приводятся только суммы расходов, которые ничем не обоснованы. Так обстоят дела с назначением расходов по хозяйственной части, контроль затрат поставлен ещё хуже. Что-бы обеспечить хорошее исполнение земцам необходимо как минимум лично знать исполнителей и лиц, контролирующих исполнение. Берви-Флеровский, подробно описывая те приёмы, с помощью которых нечестные исполнители маскируют свои дела, приходит к выводу, что земство зачастую просто «не имеет силы воли … отстранять от хозяйственной части людей, заведомо не-честных» [3, с. 312].

85

Одним из наиболее значимых направлений деятельности земства В.В. Берви-Флеровский считал вопрос об обложении населения налогами, с которого, по его мнению, начинается любое самоуправление. Центральная администрация с его точки зрения бессильна в этой сфере, поскольку «челове-ку тем проще скрывать свой настоящий доход, чем более он богат» [3, с. 316]. В результате всякий государственный сбор будет ли он направлен на источ-ники дохода или на предметы потребления, неизбежно превращается в обрат-но прогрессивный налог. Поэтому государство постепенно перекладывает ре-шение вопроса о раскладке налога сначала на общины, а теперь на земство. Сначала ему была предоставлена раскладка налога на городские недвижи-мые имущества, а теперь эта мера распространяется на государственный по-земельный налог. Но если в США, например, раскладка центральных и мест-ных сборов дополняет и облегчает друг друга, то в России они «мешают другдругу, оставляют друг друга без денег, а народ разорённым» [3, с. 317]. Некото-рые земства много работают над распределением налогов, проводят с этой це-лью статистические исследования (Московское, Черниговское земства). И хотя земская статистика дала хорошие результаты, для справедливой раскладки на-логов, с точки зрения Берви-Флеровского, она практически ничего не сделала.

Цель всякой налоговой раскладки – увеличить по мере возможности равномерность налогообложения. Если все обкладывающие сборами будут думать только о том, чтобы посущественнее обложить то имущество, кото-рое труднее всего скрыть, то восторжествует не финансовый порядок, а фи-нансовая анархия. В России, по мнению В.В. Берви-Флеровского, финан-систы вменяют в обязанности тем, кто занимается налогообложением, не обращать внимания друг на друга. Отсюда и вытекают все проблемы, с кото-рыми сталкивается в этой сфере земство [3, с. 318]. Земцы одновременно ин-стинктивно чувствуют и несправедливость такой раскладки, и сталкиваютсяс трудностями в обеспечении своих нужд. Обычно земства решают этот вопрос в свою пользу. Какие-либо изменения существующей системы налого-обложения в ближайшее время вряд ли возможны, поскольку в земствах пре-обладают крупные землевладельцы. Для них, напротив, будет естественным дальнейшее развитие неравномерности и обратной прогрессивности сборов. Улучшения станут реальными только в случае изменения системы избраниягласных, что вряд ли произойдёт в ближайшее время. Несмотря на это, – отмечает В.В. Берви-Флеровский, – наперекор узким личным интересам вли-ятельнейших избирателей находятся постоянно такие земства, которые стре-мятся облегчить положение наиболее обременённых податями слоёв населе-ния (Новгородское земство, некоторые уездные земства Тверской губернии). Правда, зачастую для этой цели они используют не совсем законные методы, например, пытаются занизить оценку крестьянских земель, что придаёт их действиям сомнительный вид [3, с. 320].

В.В. Берви отчасти оправдывает их, отмечая, что либеральным зем-цам действительно сложно ориентироваться в разнообразии современных финансовых теоретических понятий и практических приёмов. К этому мно-гообразию добавляется ещё большая путаница, внесённая в понимание зако-нов противоречивыми действиями и решениями администрации. В качестве примера он приводит свой анализ решений сената по поводу обложения зе-мель на основании их фиктивной доходности (Херсонское земство, Верхотур-ское уездное земство Пермской губернии, Усманское земство Тамбовской губернии и т.д.). Поскольку правительство в своих решениях по финансовым вопросам нередко руководствуется сиюминутными потребностями, земства не могут создать единой системы налогообложения.

С одной стороны, справедливая финансовая система подразумевает не-которую умеренную прогрессивность сборов, с другой – российская действи-тельность не позволяет её ввести. С точки зрения В.В. Берви-Флеровского, на данном этапе развития страны было бы хорошо создать хотя бы в прямых сбо-рах пропорциональность путём земского обложения. Для этого все сборы, на-

86

лагаемые на землю различными органами самоуправления, на основе согла-шения между земством, волостью и сельским обществом нужно соединить в один общий налог и распределить пропорционально между всеми обложен-ными землями. Но на данный момент, – полагает исследователь, – сделать это вряд ли возможно [3, с. 328]. Ведь зачастую земские сборы распределяются та-ким образом, что крестьянин с одной десятины земли платит в 1,5–3 раза боль-ше, чем прочие владельцы. Казённые и частные земли, частные дома, фабрики зачастую оцениваются в отличие от крестьянских наделов намного ниже их ре-альной стоимости. Так, В.В. Берви отмечает, что одна мысль о том, что фабрики могут оцениваться по страховым полисам, привела их владельцев в ужас, а ведь страховая сумма все же значительно ниже действительной стоимости.

Занимаясь распределением налогов, земство взяло на себя задачу определять доходность каждого отдельного имущества, составляя для него отдельный окладной лист с обозначением ценности и доходности и пропор-ционального им сбора. Это выглядит достаточно разумным шагом, но рядом с такими листами всегда будут имущества, оценённые в несколько раз де-шевле реальной стоимости, что вряд ли приведёт к справедливому налогоо-бложению. В.В. Берви отмечает, что статистически земства могли бы более верно определить доходность имущества по отдельным категориям, устано-вив размеры этих категорий для каждой местности. Поэтому внимательное губернское земство может чётко распределить сборы между уездами, а уезд-ное между волостями и пр. Поскольку в волостях и уездах находится имуще-ство разных категорий собственности, то земство отнесётся к ним беспри-страстнее, чем к отдельному имуществу [3, с. 331].

При этом В.В. Берви-Флеровский полагает, что даже волость и город яв-ляются слишком крупными единицами для распределения налога между от-дельными плательщиками. Сделать правильное распределение налогов, по его мнению, может только сход, состоящий из небольшого числа платель-щиков (около 50 человек), сгруппированных таким образом, чтобы они зна-ли дела друг друга. В селениях вместо пяти-шести обществ, состоящих почти из одних и тех же лиц, как сейчас, следует организовать только два рода об-ществ. Одно, общественно-административное, состоящее исключительно из владельцев общинной земли, должно распределять землю, выкупные плате-жи и избирать старосту. Старосту должны избирать именно они, потому что он должен выражать интересы именно общества в целом. Назначение в этом случае вряд ли будет уместным. Все сельское общинное начальство должно состоять из одних старост, поскольку общины обычно невелики, да и соз-давать лишнее количество должностей вряд ли будет уместным. Другое об-щество – земское – должно создаваться для раскладки всех сборов и повин-ностей. Оно также должно состоять из одного схода всех плательщиков без исключения. Волостной сход, к которому прибавляются все частные землев-ладельцы волости, должен разделять волость на общины для земского на-логообложения, присовокупляя крупных землевладельцев к смежным сель-ским обществам и поручая им раскладку поземельного и подушного сборов, всех земских, страховых, продовольственных, волостных, сельских, дворян-ских, государственных и прочих повинностей. Эта идея уже находит своё во-площение в жизнь в форме раскладки сборов на съездах землевладельцев и сельских обществ. Хотя на сходе крестьяне и будут в большинстве в сравне-нии с землевладельцами, опасаться чрезмерного обложения частных земель не стоит, ведь на сельских сходах богатые крестьяне традиционно облагают-ся легче бедных, а фабриканты – легче домовладельцев [3, с. 330–332].

Среди прочих недостатков в работе земств Берви-Флеровский отмечает низкую популярность земских учреждений среди народа, связанную во мно-гом с недостаточной информированностью низших слоёв населения об их де-ятельности [13, с. 35], отсутствие чётких целевых установок земских публи-каций и вытекающую отсюда их бессистемность [3, с. 229–230], излишнюю расточительность земств [8, с. 17–19] и т.п.

87

В целом, анализируя результаты земской реформы 1864 г. как меры, призванной создать в России самоуправление, В.В. Берви-Флеровский прихо-дит к выводу, что она не достигла своих результатов.

Земство лишь ассоциируется в обществе с самоуправлением, хотя к последнему оно никакого отношения не имеет. Полное самоуправление, по мнению ученого, требует, чтобы некая область через лиц, избранных все-общим голосованием, издавала для себя гражданские и уголовные законы, т.е. устраивала свой социальный порядок, заведовала у себя администрацией и судом. Даже ограниченное самоуправление требует осуществления функ-ций администрации и суда через выборных лиц. Из российского же законо-дательства чётко следует, что правительство отдаёт в распоряжение земских учреждений лишь некоторые незначительные отрасли хозяйства [13, с. 32]: народное образование, народное продовольствие, страхование, медицинскую часть и пути сообщения.

Во многом это связано с тем, что «самое земское учреждение было начертано неопытной рукой». Невозможно было создать самоуправление, во-первых, передав земствам хозяйственное управление народным обра-зованием, здравоохранением и т.д., при сохранении всей полноты админи-стративной власти в руках государства и, во-вторых, не создав свободной местной прессы. Не понимая, как создать единство между государственной администрацией и самостоятельным местным самоуправлением, государство раздробило самоуправление, создало множество не связанных друг с другом «самоуправляющихся единиц в форме волостей, городов и земства», и поста-вило над ними «плотно организованную бюрократию» [3, с. 290–291].

Понимая, что нормальная работа органов самоуправления в этом слу-чае вряд ли возможна, государство изначально создавало земства таким образом, чтобы обеспечить в них преобладание крупных землевладельцев, надеясь, что они, будучи непопулярны в народе, станут «искать опоры в ад-министрации и сделают земства покладистыми посредством искусственного большинства» [3, с. 291].

В результате правительство не только не создало новой законченной системы самоуправления в стране, но даже ухудшило то, что было достигну-то в этой области в годы правления Николая I. Ему (правительству. – З. С.) «нужно было сделать лишь один небольшой шаг для перехода к полному уездному самоуправлению, но он так и не был сделан». Напротив, были пред-приняты непонятные и часто противоречивые шаги по изменению относи-тельно отработанной системы, в результате которых появилась удивительно негармоничная, не связанная воедино система управления. Представители земства, города, военного, судебного, акцизного и пр. управлений находят-ся в постоянном противоречии. Каждый из них идёт своим путём, и знать не хочет другого, каждый имеет свой собственный интерес, и во всей этой тол-котне забывается всеми интерес народа. Все это больше напоминает уездную анархию, чем уездное управление [3, с. 314–315].

Единство управления можно создать только посредством введения на-стоящего самоуправления, «только самоуправление может заставить все мелкие ведомства позабыть свои мелкие счёты и служить одному общему ин-тересу – интересу населения, потому что тот, кто избирает всех этих отдель-ных управителей, т.е. общество, обсуждает эти дела с точки зрения общего интереса» [3, с. 316].

Чтобы сделать систему управления в стране более действенной, Берви-Флеровский предлагал следующие меры. Во-первых, с его точки зрения не-обходимо упростить систему административного-фискального деления стра-ны, на основании которого производится распределение налогов среди населения. Для этого нужно создать на местах два рода обществ. Первое – общественно-административное – должно состоять из крестьян – владель-цев общинной земли. Оно будет заниматься распределением земли, выкуп-ных платежей, избранием сельской администрации и т.п. Второе – земское –

88

должно включать в себя всех плательщиков земских сборов без исключения. На него должны быть соответственно возложены обязанности по раскладке всех сборов и повинностей [3, с. 330–331].

Во-вторых, в целях снятия противоречий между администрацией и са-моуправлением следует связать их воедино. В бюрократическом государстве, которым, с точки зрения Берви-Флеровского, является Россия, этого можно достигнуть одним путём. Человек, достигший высшего положения в аппара-те самоуправления, должен затем получать своего рода «повышение» от пра-вительства, переходя в состав государственных чиновников, бюрократии. Это должно быть в некотором смысле признание того, что он способен к мышле-нию на государственном уровне, признание его заслуг перед обществом. Та-ким путём, с точки зрения Берви-Флеровского, можно добиться взаимодей-ствия между администрацией и лидерами самоуправления, того единства, которое в конечном итоге приводит к гармонизации интересов личности, об-щества и государства [3, с. 293].

В-третьих, земства ещё большее внимание, чем раньше, должны уде-лять сотрудничеству с местной прессой. При этом им следует ориентировать-ся не только на образованную часть публики, но и на народные массы в це-лом. Ведь, хотя «поддержка земства общественным мнением образованного общества уже достаточно велика, но она ничтожна в сравнении с поддерж-кой народа» [13, с. 36]. С одной стороны, эта мера позволила бы земским учреждениям упрочить своё положение, с другой – повысила бы ответствен-ность самих земцев перед избирателями, превратив их в школу развития по-литического сознания и социальной активности масс.

Литература

1. Абрамович, О. Экономические взгляды В.В. Берви-Флеровского [Текст] / О. Абрамович // Проблемы экономики. – 1937. – № 1. – С. 127–142.

2. Аптекман, О.В. Василий Васильевич Берви-Флеровский по материалам б. III Отделения и Д.Г.П. [Текст] / О.В. Аптекман. – Л. : Колос, 1925. – 191 с.

3. Берви-Флеровский, В.В. Записки земца о земских изданиях и земских приё-мах [Текст] / В.В. Берви-Флеровский // Берви-Флеровский В.В. Избр. произв. :в 2 т. – М. : Изд-во социально-экономич. л-ры. – Т. 2. – С. 228–332.

4. Берви-Флеровский, В.В. Оглянемся назад [Текст] / В.В. Берви- Флеровский //Отечественные записки. – 1876. – № 5. – С. 115–148.

5. Грищенко, О.Н. В.В. Берви-Флеровский и его философские взгляды [Текст] / О.Н. Грищенко, Т.Н. Емельянова. – Красноярск : Изд-во «Экспресс-Офсет», 2008. – 136 с.

6. Заблоцкий, В.П. В.В. Берви-Флеровский в российском освободительном дви-жении [Текст] : автореф. дис. … канд. ист. наук / В.П. Заблоцкий. – Днепро-петровск, 1990. – 18 с.

7. Мудров, А.И. О философских взглядах В.В. Берви-Флеровского [Текст] / А.И. Мудров // Философские науки. – 1959. – № 3. – С. 182–191.

8. Навалихин, Н. Современное обозрение [Текст] / Н. Навалихин // Дело. – 1871. – № 6. – С. 1–36.

9. Плакида, М.М. Бесстрашный труженик [Текст] / М.М. Плакида. – Сталино : Книжное изд-во Сталино-Донбасс, 1960. – 219 с.

10. Подоров, Г.М. Экономические воззрения В.В. Флеровского [Текст] / Г.М. Подоров. – М. : Гос. изд-во полит. л-ры, 1952. – 235 с.

11. Прибутько, П.С. Философские вопросы революции, мира и войны в миро-воззрении В.В. Берви-Флеровского [Текст] : автореф. дис. … канд. философ. наук / П.С. Прибутько. – Киев, 1983. – 20 с.

12. Рязанцев, Т.С. В.В. Флеровский в русском революционном движении [Текст] / Т.С. Рязанцев // Ученые записки Коми гос. пединститута. Сыктыв-кар : Изд-во Сыктывкарского гос. пединститута, 1958. – Вып. 6. – С. 81–108.

13. Флеровский, Н. Двадцатилетие реформ 1864-го года [Текст] / Н. Флеровс-кий // Наблюдатель. – 1884. – № 12. – С. 24–37.

89

ÁÁÊ 66.1(2)53ÓÄÊ 330.8(470+571)

Ñ.À. ÒÅÐÅÕÎÂÀ

S.A. TEREKHOVA

È.ß. ÏÀÂËÎÂÑÊÈÉ È Ë.À. ÒÈÕÎÌÈÐÎÂ: Ê ÈÑÒÎÐÈÈ ÂÇÀÈÌÎÎÒÍÎØÅÍÈÉ

I.YA. PAVLOVSKIY AND L.A. TIKHOMIROV: TO HISTORY OF RELATIONSHIP

В статье рассматриваются взаимоотношения И. Павловского и Л. Тихомирова в годы эмиграции, история возвращения Л. Тихомирова в Россию.

In article I. Pavlovsky and L. Tikhomirov’s relationship in days of emigration, history of return of L. Tikhomirov to Russia are considered.

Ключевые слова: Л. Тихомиров, И. Павловский, общественная мысль, эмиграция, публицистика, народничество, литература, цензура.

Key words: L. Tikhomirov, I. Pavlovsky, public opinion, emigration, journalism, popu-lism, literature, censorship.

Изучение отечественного консервативного наследия второй половины XIX – начала XX вв. переживает в настоящее время исследовательский бум. Однако если наиболее крупные и яркие фигуры консервативного лагеря удо-стаиваются не только объёмных статей, но и монографий, то изучению жур-налистики «правого» толка, и конкретно рядовых публицистов, так называ-емых «людей пера», уделяется намного меньше внимания. А ведь среди них были очень интересные и неординарные личности, иногда волею судеб ока-зывавшиеся в центре событий, имевших немалое значение для истории раз-вития русской общественной мысли.

В этом ряду стоит и имя сегодня практически забытого корреспондента «Нового времени» Исаака Павловского, писавшего под псевдонимом И. Яков-лев. Мало кому известно, что в начале 80-х гг. XIX в., находясь в кругу рево-люционной эмиграции за прегрешения молодости, уже работая на газетный концерн А.С. Суворина, он сыграл немалую роль в возвращении на родинуодного из будущих теоретиков российского консерватизма – Л.А. Тихомирова.

Об истории возвращения Тихомирова в Россию написано и сказано уже немало [1, 2, 3, 4], но при этом практически ничего не говорилось о том, ка-кую роль в этом сыграл Павловский.

Родился Исаак Павловский в еврейской семье в 1852 г. В студенчестве он увлёкся распространёнными тогда в молодёжной среде радикальными идеями. В результате в начале 1874 г. он создаёт на юге страны в Таганроге, революционный кружок, просуществовавший впрочем недолго. Начало мас-сового «хождения в народ», весной 1874 г. породило волну полицейских репрессий, жертвами которых стали и члены кружка, организованного Пав-ловским. Сам он был арестован в 1875 г. и привлечён к гигантскому поли-цейскому дознанию «О пропаганде в Империи». По этому делу, охватив-шему 37 губерний Российской империи, к следствию было привлечено 770 человек [5, с. 45–46].

Павловский, как и многие другие пропагандисты, проходил по знаме-нитому «процессу 193-х». По оглашении приговора 23 января 1878 г. он, как и ещё 90 человек, был оправдан. Однако чуть позже под давлением главы III отделения и шефа жандармов Н.В. Мезенцова Александр II ужесточил на-казание, повелев отправить уже оправданных в административную ссылку. Это наказание затронуло и Павловского, который оказался сосланным на русский Север, в Архангельскую губернию. Оттуда ему в конце 1878 г. удал-ся побег, и он оказался в эмиграции [6, c.19].

90

Оказавшись за границей, в Париже, он не без успеха попробовал себя в литературной деятельности. Им был опубликован рассказ о тюрем-ном заключении в журнале «Temps» в 1880 г. Некоторое время он сотруд-ничал в российских изданиях демократического направления, например в журнале «Дело», что было выявлено в результате полицейского дознания в 1884 г. [7, л. 40–40].

Пребывание в кругах революционной эмиграции вскоре вызывает у него разочарование в идеях, которым он ранее служил. В эмиграции «есть такой осадок полных неудачников, выброшенных из какой бы то ни было жизни и они возбуждают глубокую тоску и жалость» [8, c. 330], – позже вспо-минал Тихомиров, и, думается, под этими словами подписался бы и Пав-ловский. Тяжёлый «эмигрантский хлеб», изрядно сдабриваемый идейными спорами и просто бытовыми склоками, постоянная нужда и безденежье при-водят к тому, что Павловский все дальше отходит от жизни русской эми-грантской колонии.

Уже с середины 80-х гг. XIX в. он начинает сотрудничать с изданиями совершенно разных политических направлений просто из-за литературного заработка. Присущая сметливость вскоре позволила ему завести определён-ные связи в литературных сферах Парижа. Тогда же судьба сводит его с Су-вориным крупнейшим российским газетным магнатом – издателем пожалуй самой читаемой консервативной газеты «Новое время». Суворин был удиви-тельным ловцом литературных талантов и стремился сразу же привлекать их в свою газету.

Стоит отметить, что Суворин несомненно являл собой образчик газет-ного издателя новой формации, во многом предвосхитившего развитие га-зетной индустрии будущего. Одним из коньков суворинского издания было краткое и оперативное освещение внешнеполитических событий, а для этого газета оснащалась не только самой современной техникой, но и резко расши-ряла штат корреспондентов за границей [9, c. 126–127].

Поэтому-то остро пишущий Павловский, да ещё и имеющий определён-ные связи среди французской прессы, и кроме того близко знакомый с боль-шинством русских эмигрантов не мог не заинтересовать Суворина. Павлов-ского предложение о сотрудничестве в «Новом времени» также более чем устраивало. К тому времени он не только полностью порвал с революцион-ными убеждениями, но и по-видимому уже вынашивал планы о возвращении в Россию, и сотрудничество в столь благонамеренном печатном органе, как «Новое время» могло резко поправить его репутацию в глазах российских властей. Была и ещё одна причина – в газете хорошо платили за доставляе-мые корреспонденции, а Павловский имел на иждивении в Париже престаре-лую мать. Не будем забывать того обстоятельства, что столица мира по отзы-вам современников, представляла собой один из самых дорогих городов, где ко всему прочему, было чрезвычайно трудно найти литературную работу [10, c. 288]. Журналистов и газетчиков в республиканской Франции и своих хва-тало, космополитический город мало волновали русские проблемы. Поэтому Предложение «Нового времени» о сотрудничестве открывало перед Павлов-ским совершенно новые литературные горизонты.

Именно в Париже после переезда сюда в конце 1883 г. и состоялось знакомство Тихомирова и Павловского. Отметим, что для Тихомирова тогда главной целью являлось издание «Вестника Народной воли». Он надеялся, используя свои связи в революционной эмиграции, несколько улучшить ма-териальное положение, получив больше возможностей для литературной работы. Однако на деле финансовая ситуация для семейства Тихомировых после первых месяцев столичной эйфории только ухудшилась.

Начало этому было положено разгромом в России остатков демократи-ческой печати. В середине 1884 г. был закрыт журнал «Отечественные запи-ски», а журнал «Дело» после ареста его редактора – издателя К.М. Станюко-вича был передан новому владельцу [11]. А ведь именно с журналом «Дело»

91

в основном связывал свои планы на хотя бы некоторую денежную стабиль-ность Тихомиров. Вторым ударом по надеждам Тихомирова стала активная и небезуспешная деятельность российских спецслужб, возглавляемых во Франции П.И. Рачковским, направленная как против типографии «Вестни-ка» в Женеве, так и против личности самого Тихомирова.

Вскоре положение Тихомирова и его семьи и в психологическом, и в материальном плане стало чрезвычайно тяжёлым. Не раз в его дневни-ках, начиная с конца 1884 г., можно читать о безденежье и о том, что он одалживался, все у того же Павловского. Особенно они сблизились во второй половине 1885 г. после возвращения Павловского из поездки по Испании, которую журналист по-видимому предпринял по заданию Суворина. В мае 1884 г. он посетил Мадрид, а закончил путешествие на юге страны летом сле-дующего года. Итогом поездки стала большая серия путевых очерков, в даль-нейшем оформленная в книгу [12].

Сближению Тихомирова и Павловского в это время способствовало не только разочарование в силе революционной партии, но и в целом неприя-тие жизни и быта политической эмиграции. Много времени проводили они и в разговорах на общественно-политические темы, особенно о России. При этом конечно их взгляды на жизнь не были тождественны. Они вообще были разными людьми.

Ощущающий предназначение служить России и желающий играть в этом значимую роль, разрабатывая положительную программу преобразо-ваний Тихомиров и прагматичный интеллектуал и сибарит Павловский, о ко-тором сам Тихомиров писал, что «любил его за большой ум, который гибко и ясно понимал глупость и ловил фразу на её пустозвонстве. Но Павловский как-то не нуждался в положительном. Наблюдать, приобретать независимое положение, развиваться, наслаждаться искусством, наукой – чем это не по-ложительное? Его это удовлетворяло. Но тут я с ним расходился. Мне не-возможно было отрешиться от того, что жизнь имеет более глубокий смысл, а, стало быть, есть и для сильного человека иная роль, иная деятельность» [13, c. 284]. Иначе говоря, Павловский не годился в союзники Тихомирову, грезившему о крупной роли в деле служения России.

Вообще 1886 г. оказался во многом переломным для Тихомирова и не последнюю роль в этом сыграл Павловский. В марте после очередных прова-лов в России Тихомиров запишет в своём дневнике: «Я окончательно убедил-ся, что революционная Россия в смысле серьёзной сознательной силы боль-ше не существует…» [13, c. 188]. Но не только разочарование в действиях революционеров заставляли Тихомирова пересматривать свои прежние по-литические взгляды.

Этот год приготовил для него и страшное личное испытание, усилив-шее его мировоззренческий кризис и ещё больше сблизившее с кругом лиц не принимающих революционных идей, в число которых входил и Павлов-ский. В апреле 1886 г. сын Тихомирова – Саша заболел тяжёлой формой ме-нингита. Болезнь казалась неизлечимой. «Я дошёл до последней степени измученности» – фиксировал Тихомиров в своём дневнике [13, c. 191]. Тихо-мировы в связи с болезнью ребёнка влезли в большие долги. Деньгами им по-могала, как могла вся эмигрантская колония, но особенно А.М. Геккельман (будущий провокатор. – О. М.) и Павловский. Помощь последнего была осо-бенно значимой и ещё более их сблизила.

Бедственное денежное положение вынуждало Тихомирова искать лю-бых литературных заработков, и в этом вопросе он получил действенную помощь от Павловского, имевшего большие связи в местных литературных сферах. Сам Тихомиров позже вспоминал: «Мне легко делать работу, но до-бывать её страшно трудно. Но мой тогдашний друг И. Павловский имел лов-кости на сто человек. Мне собственно должно быть ему благодарным. Насчёт денег он был весьма кремневат. Но советы давал умные то души. Как бы то ни было, у меня работа попадалась» [13, c. 332].

92

Дружеские отношения с ним вбили первый клин во взаимоотношения Тихомирова с остальными эмигрантами. Особенно конфликт обострился, ког-да стало известно, что перу Павловского принадлежал хлёсткий антиэми-грантский памфлет, помещённый в «Новом времени», язвительно описывав-ший никчёмную жизнь революционеров за границей, которые занимаются только болтовнёй, чаепитиями, курением и ссорами [14, c. 202]. Установле-ние авторства Павловского, писавшего под псевдонимом И. Яковлев, вызва-ло его бойкот эмигрантской колонией. Однако Тихомиров отказался к нему присоединиться и демонстративно продолжал поддерживать с Павловским самые тесные отношения.

Именно при помощи последнего в середине 1886 г. Тихомиров получил предложение писать книгу о современной России. Павловский познакомил Тихомирова с консервативным французским издателем Савином, предло-жив тому сотрудничество с Тихомировым по написанию книги о России [13, c. 189–190]. Так на свет появилась книга «Россия политическая и социальная». В ней Тихомиров попытался дать очерк русской общественно-политической жизни для западного читателя.

Видимо, уже работая над книгой, Тихомиров многое стал пересматри-вать в своих воззрениях на российские политические порядки. Он по-иному взглянул на устройство русского общественного организма, нежели другие представители революционных фракций, рисуя его не только в тёмных то-нах, но и более взвешенно оценивая специфику российского государственно-го устройства, усматривая в нем и элементы позитивного.

Анализируя российскую действительность, Тихомиров постепенно приходил к выводу, что страна не нуждается в революционных изменениях, а нужного результата можно добиться и за счёт культурной деятельности всех общественных сил, объединённых одной программой, т.е. эволюцион-но, на почве постепенного реформирования существующего политического строя.

Желая и дальше развивать свои новые взгляды публично, он предло-жил в редакцию «Вестника Народной воли» статью, являвшуюся концентри-рованным выражением его изменившихся политических воззрений. В статье Тихомиров обрушивался на тактику террора, называя её бесплодной и ука-зывая, что роль настоящих революционеров не только бунтовская, но и куль-турная [15, c. 29–30]. Отметим, что предложенную статью холодно встрети-ли в редакции, и, невзирая на огромный авторитет Тихомирова, она так и не прошла. Впрочем, наступившее отчуждение между Тихомировым и редакци-ей не помешало выходу последнего, пятого «Вестника Народной воли». В нем Тихомиров поместил только общественную хронику «Как живётся в России».

Информация о скором выходе очередного номера «Вестника» подтол-кнула Департамент полиции к решительным действиям. Рачковский и его агенты, используя явное попустительство швейцарских властей, 2 ноября 1886 г. провели операция по налёту на типографию «Вестника» в Женеве. Уничтожению подвергся почти весь пятый выпуск журнала, при этом нане-сённый ущерб оценивался в 4673 франка, не считая рассыпанного набора и шрифта [16, c. 201]. А ведь для издания именно № 5 «Вестника», по словам самого Л. Тихомирова, «вошли в долги по уши» [13, c. 189]. Очевидно, что по-сле такого удара «Вестник» подняться уже не смог, и дело было прекращено.

Все эти события ещё больше ухудшили психическое состояние Тихоми-рова, находившегося в тот момент на грани нервного срыва. Кризис мировоз-зренческих установок, разочарование в революционном движении, привед-шее к полной переоценке им своих прежних взглядов, кроме того, семейные неурядицы, тяжёлое финансовое положение все это усиливались чудовищ-ным произволом русских секретных служб в столице независимого, демо-кратического государства. В этот период времени, как никогда неоценимую моральную поддержку Тихомирову оказывал именно Павловский, в доме ко-торого он частенько бывал.

93

Все больше увеличивалось отчуждение между Тихомировым и лагерем русских революционеров. Этому также способствовало и сильное влияние Павловского. В это не простое время на Тихомирова давило гнетущее интел-лектуальное одиночество, а поделиться своими мыслями и планами кроме су-пруги – Екатерины Дмитриевны и Павловского ему было не с кем. Тяжелей-ший душевный кризис, который переживал Тихомиров, требовал заполнения идейного вакуума, что, в свою очередь, подталкивало его в сторону призна-ния православных ценностей, причём, в крайних проявлениях – в форме ре-лигиозного мистицизма. Особенно настроения такого рода усилились у него после счастливого выздоровления сына, в конце 1886 – начале 1887 гг. и со-провождались таинственными видениями.

Решительный же поворот в мировоззрении Тихомирова наступил зимой 1886–1887 гг. в деревне Ла-Рэнси, под Парижем, где он жил с семьёй в пол-ном уединении от внешнего мира. Переезд в Ла-Рэнси был обусловлен двумя причинами. Во-первых, необходимостью поправки здоровья сына Саши. Во-вторых, в связи с инициированной Рачковским компанией по высылке Тихо-мирова из страны, в связи с этим власти предложили ему на некоторое времяпокинуть Париж. В Ла-Рэнси в тиши природы, в обстановке полного внеш-него спокойствия нарушаемого редкими визитами близких ему людей и в первую очередь Павловского Тихомиров предавался размышлениям о сво-ём будущем. «Той зимы я никогда не забуду. Ей я обязан всем, во мне она произвела полный переворот, а весну я встретил новым человеком», – вспо-минал он впоследствии [13, c. 293].

Возвращение в Париж весной 1887 г. принесло Тихомирову не только очередные моральные потрясения от травли, организованной Рачковским, но и новые встречи. Через все того же Павловского состоялось знакомство Тихомирова с О.А. Новиковой [17, с. 168], урождённой Киреевой, сестрой ге-нерала А.А.Киреева, известного славянофила, последователя И.С. Аксакова Ольга Алексеевна, крестница императора Николая I, невестка посла, прибли-женная к российскому двору, также придерживалась славянофильской ори-ентации [18].

Знакомство пришлось очень кстати, несколько поддержав израненное честолюбие Тихомирова. На горизонте вновь замаячили крупные политиче-ские фигуры, расположение которых в некоторой степени позволяло обрести столь необходимую ему психологическую опору – ведь теперь интерес к нему проявляли представители высших кругов российского политического истэ-блишмента. Знакомство с Новиковой, работающей для русско-английского сближения в Лондоне, и с госпожой Ж. Адан, ярой пропагандисткой русско-французского союза, действовавшей в Париже [17, c. 168], во многом способ-ствовало формированию нового политического мировоззрения Тихомирова, постепенно приобретшего чёткие промонархические черты. Влияние Пав-ловского и этих двух особ способствовало выработке им дальнейших практи-ческих шагов, которые в конце концов и привели его обратно в Россию.

Тихомирову не могло не льстить внимание такой особы, как О.А. Но-викова, имеющей сходные с ним взгляды и состоявшей, к тому же, в личной переписке с У. Гладстоном (глава партии вигов, некоторое время был и ан-глийским премьер-министром. – О. М.). Она развивала перед Тихомировым грандиозные планы того, как он мог бы помочь построению «правильного са-модержавного строя» в России и делала это крайне умело, а главное, очень тактично, практически сразу завоевав расположение осторожного Тихоми-рова и его семьи. Отметим, что всю оставшуюся жизнь Тихомировы поддер-живали с ней дружеские отношения, она крепко и искренне привязалась к их дому [19, л. 34].

В конце концов, под влиянием Павловского и Новиковой к концу 1887 г. Тихомиров выработал следующую тактику поведения. Не выступая ещё с гро-могласной публичной антиреволюционной проповедью, всем открыто выска-зывать своё мнение и попытаться создать группу близких по духу людей, на

94

которых можно было бы опереться с целью антиреволюционной пропаганды. Тогда Тихомиров, по его собственным признаниям, ещё не думал о возвраще-нии в Россию, а рассчитывал просто остаться во Франции, зарабатывать себе на хлеб насущный литературной работой и, вместе с тем, пропагандировать новые идеи [13, c. 295].

На рубеже 1887–1888 гг. Тихомиров ещё не порвал окончательно с ре-волюционной средой, но в общении с политическими эмигрантами он уже не скрывал своих антиреволюционных взглядов. Тогда же семейство Тихо-мировых начало постепенно переводить свою жизнь на обычные обыватель-ские рельсы. Лев Александрович уже без стеснения пользовался протекциейПавловского, приискивавшего ему литературную работу. Вскоре, благода-ря последнему Тихомиров стал корреспондентом «Санкт-Петербургских ве-домостей» и бульварного, но хорошо оплачиваемого французского издания «la Revue Franco-Russe».

Первый шаг к официальному разрыву с революционным прошлым Тихомиров сделал после появления 20 февраля 1888 г. предисловия ко вто-рому изданию его книги «Россия политическая и социальная». В нем он ре-шительно восставал не только против политического террора, считая его ошибочным, но и вообще против революционных форм борьбы, подчёркивая важность и необходимость культурной работы.

В предисловии он попытался показать слабость революционной, а в особенности террористической идеи молодым революционерам. Обста-новка в кругах политической эмиграции после появления предисловия сло-жилась непростая, но при этом единства в оценке поступка Тихомирова ещё не наблюдалось. Когда в марте 1888 г. М.Н. Оловенникова (Полонская) попы-талась организовать нечто подобное коллективному протесту с осуждением его поведения, то натолкнулась на большое количество оговорок и сомнений относительно «этической» целесообразности подобного протеста. Все же ав-торитет Тихомирова среди революционеров был достаточно высок. Безогово-рочно к её предложению присоединились только парижские народовольцы (Г.Ф. Чернявская, И.А. Рубанович, Н.С. Русанов. – О. М.).

Только в марте 1888 г. Русанов написал памфлет, облачённый в фор-му брошюры «Революция или эволюция»?, за подписью «прежние товарищи Л. Тихомирова по деятельности и убеждениям» [20]. В протесте народоволь-цы открещивались от «независимых убеждений» Тихомирова, таких, как пренебрежительное отношение к борьбе за политические свободы и т.д. По-явление парижского протеста с предисловием П.Л. Лаврова взбудоражило эмигрантскую общественность. Парижские и женевские кофейни – традици-онное место сбора политических эмигрантов – муссировали только эту тему.

Парижский протест, как оказалось, выступил в роли катализатора. Вскоре за ним последовал выход небольшой книжки «По поводу одного пре-дисловия», принадлежавшей перу молодых народовольцев – И.Н. Кашинце-ву, Е.Д. Степанову и А.Л. Теплову. В брошюре подчёркивалась солидарность с протестом старших товарищей [21].

Позицию парижских народовольцев полностью поддержал и С.М. Степ-няк-Кравчинский. Отношения революционной эмиграции с Тихомировым практически полностью прервались, тиражировался слух о его сумасше-ствии. Обстановка вокруг него в начале 1888 г. накалилась до предела.

Пожалуй, впервые за долгие годы почти все слои русской революцион-ной эмиграции объединились против одного человека не за то, что он стал шпионом или агентом правительства, а за высказанные им идеи. Демокра-тическая, революционная цензура со своим цензом, о которой писал ещё А.И. Герцен [22, c. 202], показала себя во всей красе.

Оставшись в изоляции, он теперь поддерживал отношения только с Пав-ловским и Новиковой. Однако, учитывая, что Новикова большую часть време-ни проводила в Англии и общение с ней шло в основном в эпистолярном жан-ре, то в Париже ближе Павловского у Тихомирова тогда человека не было, не

95

считая, конечно, супруги. Исходя из сложившейся ситуации и под влиянием бесед с Павловским, он и строил новые планы. «Моя линия такова, – заявлялон. – Я объяснюсь с публикой посредством брошюры. Затем, пустит меня правительство или нет в Россию, я веду себя одинаково. Если правительство хочет меня пустить – тем лучше, больше для него чести» [13, c. 220].

Именно в это время Тихомиров, видимо, окончательно созрел для раз-рыва с эмигрантской жизнью. Такому решению очень сильно способствовала и позиция Павловского, который ещё в начале 1888 г. подал прошение о воз-вращении в Россию. Он же, впрочем, как и Новикова, поддерживал Тихоми-ровых как морально, так и финансово. Прецеденты подобного возвращения в Россию из кругов революционной эмиграции уже имелись. В 1880 г. подал прошение о возвращении на Родину и вернулся Н.И. Утин, а в 1887 г. то же проделал бывший «чайковец» Н.П. Цакни [23, c. 376].

19 апреля 1888 г. Павловского вызвали в русское консульство, где с ним имели беседу по поводу подачи прошения о возвращении. При этом ему не преминули попенять на близкое знакомство с Тихомировым. На что тот прямо заявил, что Тихомиров никакой не революционер и пишет брошю-ру, в которой намерен изложить свои новые взгляды. В ответ на такую уди-вительную информацию секретарь посольства заметил, что правительство тоже было бы не прочь с ним примириться [13, c. 222].

Работа над брошюрой «Почему я перестал быть революционером» про-должалась около двух месяцев. Тихомиров закончил её написание в мае 1888 г. В ней он окончательно рвал связи с революционным движением. На её страницах он снова и снова выступал против террора, как опасного для об-щества метода действий, вредного своими развращающими последствиями, тем более что его значение, с точки зрения политических изменений было, по мнению автора, равно нулю [15, c. 27].

Как и следовало ожидать, особое место в брошюре автор уделил вопро-су о самодержавной власти. Он прямо указывал что смотрит на вопрос о её происхождении, как на результат русской истории «который не нуждается ни в чьём признании и никем не может быть уничтожен, пока существуют в стране десятки и десятки миллионов, которые в политике не знают и не хо-тят знать ничего другого» [15, c. 65].

Выход в свет брошюры Тихомирова вызвал шок и переполох в лаге-ре русской политической эмиграции. Ответом ему стало издание Лавровым в августе 1888 г. «Письма товарищам в Россию» [24], имевшим для револю-ционного лагеря особое значение. Примерно в то же время в Женеве выхо-дит «Открытое письмо Л. Тихомирову», написанное Э.А. Серебряковым с ко-торым Тихомиров всегда был в тёплых отношениях. Не осталась в стороне и группа «Освобождение труда», в марте 1889 г. в сборнике «Социал-демократ» вышла работа Г.В. Плеханова под названием «Новый защитник самодержавия, или Горе г. Л. Тихомирова» [25].

Издав брошюру и по сути взорвав революционный лагерь изнутри, Тихомиров сжёг за собой все мосты. Ему оставался один путь – в Россию. В этом начинании его полностью поддерживал и Павловский. Результатом стало письмо Тихомирова от 7 августа 1888 г. товарищу министра внутренних дел В.К. Плеве с приложением к нему своей книги.

Реакция русского правительства оказалась незамедлительной. Уже 1 сентября Тихомирова попросили пожаловать к русскому консулу, где изве-стили от имени Плеве, что он должен подать прошение на высочайшее имя. 12 сентября Тихомиров отправил послание Александру III, в котором опи-сал весь свой революционный путь и просил императора позволить ему вер-нуться на родину. Наконец, 10 ноября 1888 г. Александр III утвердил доклад Д.А. Толстого, в котором министр внутренних дел считал возможным «пол-ное помилование Л.А. Тихомирова, с тем чтобы по возвращении в Россию он был водворён в определённую местность под надзор полиции сроком на 5 лет», [26, л. 31–34] и судьба Тихомирова была решена.

96

В начале декабря 1888 г. в русском посольстве ему сообщили о ре-шении монарха. Теперь перед ним официально открылись возможности не только вернуться в Россию, но и вполне свободно проводить свои новые общественно-политические идеи. И он действительно загорелся этим, плани-руя широко поставить пропаганду своих новых взглядов в России.

Установление контактов с официальной Россией заставляло прагма-тичного Тихомирова подумать и о своей финансовой будущности на Родине, и здесь ему на помощь вновь пришёл Павловский. Ещё до принятия положи-тельного решения о разрешении Тихомирову вернуться в Россию Павловский выступил посредником в установлении контактов между Тихомировым и Су-вориным. Павловский предлагал просить у Суворина место для Тихомирова в качестве лондонского корреспондента «Нового времени». И уже в начале ноября 1888 г. на имя Павловского пришло письмо от Суворина с пометкой: «Готов использовать талант, откуда бы он ни был» и аванс для Тихомирова в 200 рублей [27, c. 59].

В тот период времени семья Тихомировых отчаянно нуждалась, и день-ги оказались чрезвычайно кстати. Вскоре между Тихомировым и Сувориным завязалась уже переписка без посредников. Тихомиров не только ухватился за предложение Суворина сотрудничать в «Новом времени», но и в письмах на его имя развернул планы будущих работ.

Тихомиров прекрасно осознавал необходимость скорейшего отъезда в Россию, тем более, что в консульстве подчёркивали, что «откладывать с по-ездкой было бы некоторым неуважением к высочайшей милости» [13, c. 267], да и право подписи под своими статьями он мог иметь только в России. Глав-ная трудность отъезда упиралось в материальные затруднения. Тем более сумма для отъезда требовалась немалая. Тут уже и Павловский сам готовя-щийся к возвращению финансами помочь не мог. Оставалась надежда на Суворина.

В такой обстановке был встречен и новый 1889 г. его Тихомиров с се-мьёй встретили у Павловских. В начале января Тихомиров в очередном письмевновь обратился за помощью к Суворину. В нем он, жалуясь на стесненные материальные обстоятельства и указывая на то, что скорейшее возвращение в Россию является для него «нравственно обязательным» просил о денежной субсидии в 150–200 рублей [27, c. 60–61]. Наконец финансовая и организа-ционная сторона предприятия была разрешена и во второй половине января 1889 г. семейство Тихомировых отправилось с парижского вокзала в Санкт-Петербург, а 20 января они уже были в северной столице.

Возвращение Тихомирова в Россию состоялось. И, как мы видим, не по-следнюю роль в том, чтобы помочь ему вернуться на родину сыграл журна-лист Павловский, оказавший ему действенную моральную, организационную и финансовую помощь в один из самых трудных и судьбоносных этапов жиз-ни Тихомирова – в годы трансформации его революционного мировоззрения в монархическое.

В России их дружеские узы несколько ослабели, хотя они ещё неко-торое время переписывались. В 1894 г. Павловский навестил семейство Тихомировых и был тепло ими встречен. В дальнейшем их совершенно не-схожие общественные темпераменты развели Тихомирова и Павловского по разные стороны. Не оставлявший желания активно влиять на российскую общественную жизнь Тихомиров стал одним, из влиятельнейших деятелей консервативного лагеря.

Павловский, женившись в 1892 г. на Ф.В. Вандекуровой, также вернув-шейся из эмиграции, зажил жизнью типичной для литератора тех лет. Он со-трудничал в ряде благонамеренных изданий, в том числе в «Новом времени». В 1909 г. Павловский ещё раз пересёк границу Испании, посетив Барселону,куда был приглашён на юбилейные поэтические состязания. Об этой по-ездке он оставил талантливые публицистические зарисовки «Каталонцы» и «Каталонская литература» [27, с. 59].

97

Умер И.Я. Павловский уже после крушения самодержавия в 1924 г. Его личный архив, хранящийся в РГАЛИ, ещё ждёт детального и вдумчивого исследования.

Литература

1. Костылев, В.Н. Выбор Льва Тихомирова [Текст] / В.Н. Костылев // Вопросы истории. –1992. –№ 6–7. – С. 30–46.

2. Милевский, О.А. Лев Тихомиров: две стороны одной жизни [Текст] / О.А. Милевский. – Барнаул : Изд-во АлтГТУ, 2004.

3. Пайпс, Р. Лев Тихомиров: революционер поневоле // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре [Текст] / Р. Пайпс. – № 4. – 2010. – С. 116–154.

4. Репников, А.В. Лев Александрович Тихомиров [Текст] / А.В. Репников // Отечественная история. – 2008. – № 2. – С. 146–160.

5. Записка графа К.И. Палена. Успехи революционной пропаганды в России [Текст] // Дейч Л.Г. Социалистическое движение начала 70-х гг. в России. – М., 1925.

6. Хроника социалистического движения в России. 1878–1887 гг. Официаль-ный отчёт [Текст]. – М., 1906.

7. ГА РФ. Ф. 93. Оп. 1. Ед. хр. 40. Л. 40–40 (об).8. Тихомиров, Л.А. Тени прошлого [Текст] / Л.А. Тихомиров. – М., 2000.9. Балуев, Б.П. Политическая реакция 80-х годов XIX века и русская журнали-

стика [Текст] / Б.П. Балуев. – М., 1971.10. Стефанович, Я.И. Русская революционная эмиграция Балуев, Б.П. Поли-

тическая реакция 80-х годов XIX века и русская журналистика [Текст] / Я.И. Стефанович. – М., 1971.

11. Группа «Освобождения труда» [Текст]. – М. ; Л., 1925. – Вып. 3.12. Исхакова, О.А. «Дело» [Текст] / О.А. Исхакова // Общественная мысль Рос-

сии XVIII – начала XX века. Энциклопедия. – М., 2005. – С. 140–143.13. Яковлев, И. Очерки современной Испании [Текст] / И. Яковлев, И.Я. Пав-

ловский. – СПб., 1889.14. Тихомиров, Л.А. Воспоминания [Текст] / Л.А. Тихомиров. – М. ; Л., 1927.15. Бах, А.Н. Записки народовольца [Текст] / А.Н. Бах. – М., 1931.16. Тихомиров, Л.А. Почему я перестал быть революционером [Текст] / Л.А. Ти-

хомиров. – М., 1895.17. Вахрушев, И.С. Очерки истории русской революционно-демократической

печати 1873–1886 гг. [Текст] / И.С. Вахрушев. – Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1980. – С. 212–232.

18. Русанов, Н.С. В эмиграции [Текст] / Н.С. Русанов. – М., 1929.19. Стед, У. Депутат от России [Текст] / У. Стед. – Птг., 1915.20. РГАЛИ. Ф. 345. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 34.21. Революция или эволюция? – Женева, 1888.22. По поводу одного предисловия. – Б.м. 1888.23. Герцен, А.И. Письма из Франции и Италии [Текст] / А.И. Герцен. – М., 1954. –

Т. 5.24. Таратута, Е.А. С.М. Степняк-Кравчинский – революционер и писатель

[Текст] / Е.А. Таратута. – М., 1973.25. Лавров, П.Л. Письмо товарищам в Россию [Текст] / П.Л. Лавров. – Женева,

1888.26. Плеханов, Г.В. Новый защитник самодержавия или Горе г. Л. Тихомирова

[Текст] / Г.В. Плеханов. – М. ; Птг., 1923. – Т. 3.27. ГАРФ. Ф. 102. 1888. Ед. хр. 545. Ч. 2. Л. 31–34.28. Бухбиндер, Н.А. Из жизни Л. Тихомирова (по неизданным материалам)

[Текст] / Н.А. Бухбиндер // Каторга и ссылка. – № 12. – 1928. – С. 58–71.

98

ÁÁÊ 63.50ÓÄÊ 39

À.Á. ÏÀÍ×ÅÍÊÎ

A.B. PANCHENKO

ÍÀÐÎÄÍÈÊÈ ÊÀÊ ÈÑÒÎÐÈÊÈ ÎÒÅ×ÅÑÒÂÅÍÍÎÃÎ ÍÀÐÎÄÎÂÅÄÅÍÈß:

Â.Ã. ÁÎÃÎÐÀÇ È Ä.À. ÊËÅÌÅÍÖ

POPULISTS AS HISTORIANS OF THE DOMESTIC ETHNOGRAPHY: V.G. BOGORAZ AND D.A. KLEMENTS

Развитие науки невозможно без обращения к её истории. Немаловажный вклад в изучение истории отечественного народоведения внесли бывшие участники народ-нического движения – В.Г. Богораз и Д.А. Клеменц. В статье анализируются их работы, посвященные истории отечественной науки, как правило, биографического характера.

Science development is impossible without reference to its history. The former partici-pants of the populist’s movement have made a major contribution to the studying of do-mestic ethnography history – V.G. Bogoraz and D.A. Klements. Their works devoted to the history of science of our country, as a rule, of biographic character are analyzed in the ar-ticle.

Ключевые слова: история науки, народники, В.Г. Богораз, Д.А. Клеменц.Key words: science history, populists, V.G. Bogoraz, D.A. Klements.

В условиях методологического плюрализма, существующего в отече-ственной гуманитарной науке с конца 1980-х гг., особенно ярко проявился интерес к историографическим сюжетам, через обращение к которым совре-менные авторы пытаются сформулировать свою собственную позицию. Зна-чительный интерес для историка представляют работы бывших участников народнического движения, которые в ссылке начали заниматься этнографи-ей, внося значительный вклад в развитие отечественного народоведения. По-мимо занятия полевой этнографией, народники внесли вклад и в изучение истории этнографической науки. Большая часть их работ по истории науки носит характер биографических очерков или некрологов известным ученым, что придаёт им особую ценность, поскольку многие народники были лично знакомы с теми людьми, которым были посвящены их статьи.

Несмотря на значительное количество работ, посвящённых народникам-этнографам, среди них нет таких, которые бы освещали их деятельность по изучению истории науки. Данная статья призвана восполнить этот пробел, оценив вклад в изучение истории отечественного народоведения (в широком смысле слова) таких известных ученых, как В.Г. Богораз (Тан) и Д.А. Кле-менц. Выбор этих авторов обусловлен тем, что именно им принадлежит боль-шая часть работ по данной тематике.

Как отмечают выдающиеся отечественные этнографы С.А. Токарев и Г.Е. Марков, развитие этнографических концепций некорректно было бы воспринимать как имманентный процесс, только как развитие идей; оно мо-жет быть понято только в контексте общественного развития [8, с. 9–10; 10, с. 9]. Поэтому анализ контекста деятельности рассматриваемых авторов не менее важен, нежели анализ их концепций и сочинений. Несмотря на то, что основная часть собственно этнографических исследований народников про-ходила в условиях изолированности от общего хода развития отечественной науки, свои работы, относящиеся к истории науки они написали уже будучи состоявшимися учеными, активно участвовавшими в общественной и науч-ной жизни страны.

99

С момента выделения в отдельную область научного знания (в 1845 г.) этнография воспринималась в России в единстве с географией (географией населения). Начиная с последней трети XIX в., она все больше сближалась с другими естественными науками. Это привело к идее синтетической нау-ки, объединяющей знания о природе и человеке, народе и обществе. Несмо-тря на высокий уровень обобщений, вплоть до начала 1890-х гг. этнография в России воспринималась как собирание сведений о народном быте, суще-ствующих традициях, их истоках и особенностях различных групп.

Значение антропологии в становлении этнографии отмечает М. Могиль-нер [9]. Множество антропологических обществ в Москве, Санкт-Петербурге, Казани и других городах стремилось к описанию населения России в точных, естественнонаучных категориях. Специфика науки о народах того периода заключалась в том, что ещё не существовало чёткого разделения между фи-зической антропологией и этнографией; многие антропологи проводили этнографические исследования и наоборот – ни одна из этих наук не претен-довала на полное описание человека.

Археология на рубеже XIX–XX вв. многими исследователями рассма-тривалась как вспомогательная дисциплина, задачей которой было обе-спечить этнографию необходимыми сведениями по древнейшей истории человечества. Иногда археологию называли палеоэтнографией или доисто-рической антропологией, что подчёркивало её подчинённое положение для народоведения. Такое комплексное понимание этнографии как народове-дения, объединяющего достижения археологии, антропологии, географии, истории, языкознания и других наук, следует учитывать, анализируя работы народников, посвящённые истории науки.

Также необходимо учитывать окружение, в котором работал тот или иной автор. Так, основные науковедческие сочинения Д.А. Клеменца были на-писаны в Томске, где он общался с видными представителями сибирского об-ластничества – Г.Н. Потаниным и А.В. Адриановым – или в Санкт-Петербурге, сотрудничая с Русским антропологическим обществом, где также состояли Б.Ф. Адлер, А.А. Ивановский, а также другие народники – В.И. Иохельсон, Л.Я. Штернберг и В.Г. Богораз.

В.Г. Богораз свои труды по истории науки написал уже после револю-ции, в конце 1920 – начале 1930-х гг., будучи одним из лидеров новой совет-ской этнографии. Это было время бурных теоретических исканий, которые именно в тот момент начали принудительным образом сворачивать по ини-циативе сверху. Это не могло не наложить отпечаток на характер его сочи-нений.

Первая работа, относящаяся к истории народоведения, была написана Д.А. Клеменцом в 1888 г. и посвящена грядущему в следующем году 25-ле-тию Московского археологического общества [7]. Основной заслугой обще-ства Д.А. Клеменц называл объединение всех людей, интересующихся архео-логией – от Балтики до Тихого океана, в том числе и при помощи регулярных научных съездов. Археология была названа наукой, благодаря которой «мы знаем не один только пересказ событий, но имеем и живую картину жизни наших предков, их домашнюю обстановку, искусство, ремесла и т.д.» [7]. За-дача археологии определялась им следующим образом: «даны вещественные памятники некоторой эпохи прошлого – определить время, к которому они от-носятся, народность, которой они принадлежат, степень культурного разви-тия, склад мыслей, занятия, отношения к другим племенам» [7]. За время сво-его существования Обществом было проведено 7 съездов, благодаря которым удалось в общих чертах создать археологическую карту Европейской России. Будущая программа действий Общества представлялась Д.А. Клеменцом так: увеличение количества археологических исследований в Сибири, для созда-ния полной картины древнейшей истории народов Российской империи. Эта статья была единственной, посвящённой вкладу научного института в наро-доведение, все остальные работы носили биографический характер.

100

Из таких работ следует отметить небольшой некролог о Д.А. Короп-чевском (1842–1903) [6] и статью к семидесятилетнему юбилею Г.Н. Пота-нина (1835–1920) [5]. В первой работе мельком рассматривались различные аспекты деятельности выдающегося этнолога, антрополога и переводчика Дмитрия Андреевича Коропчевского: публицистическая, научная и педаго-гическая. Д.А. Клеменц указывал, что приобщение Д.А. Коропчевского к ан-тропологическим исследованиям состоялось через посредство А.П. Богда-нова – одного из основателей российской антропологии. Важной заслугой Д.А. Коропчевского называлась популяризация научных знаний, в том чис-ле и через переводы книг известных европейских авторов. Но самое главное его достижение – это вывод антропологии из состояния «придатка» к геогра-фии на уровень самостоятельной научной дисциплины. Его последняя рабо-та – диссертация «О значении географических провинций в этногенетиче-ском процессе», опубликованная уже после смерти автора должна внести су-щественный вклад в становление этнологии.

Статья о Григории Николаевиче Потанине, помимо сведений о его на-учной деятельности, содержала и информацию биографического характера. Д.А. Клеменц отметил, что интерес к народоведческой тематике проявился у Г.Н. Потанина ещё в то время, пока он проходил военную службу на Алтае в 1855 г. Уже будучи студентом Петербургского университета (в 1858–1861 гг.) он совершил несколько научных экскурсий на Алтай и в Тарбага-тай. Однако дальнейшая научная карьера оказалась прервана в 1866 г. из-за обвинения по «делу о сибирском сепаратизме». Результатом этого стала сна-чала каторга в Финляндии, а с 1872 г. – ссылка, из которой он возвращен по ходатайству Императорского Русского географического общества (ИРГО). С этого момента начался второй этап научной деятельности Г.Н. Потанина, гораздо более плодотворный, чем первый. С 1876 г. начинаются экспедиции в Монголию, юго-западный Китай и Тибет. Д.А. Клеменц отметил такую чер-ту всех экспедиций Г.Н. Потанина: «Он в своих экспедициях думал не толь-ко о том, что он привезёт с собой домой, но и о том, что сам он принесёт с собой в дальние края. В этом смысле он был настоящим апостолом цивили-зации и гуманности» [5, с. 187]. Последнюю свою экспедицию он совершил в 1892 г., в ней он потерял свою жену, что заставило его полностью отказатьсяот дальнейших путешествий. Однако он не отказался от дальнейших заня-тий наукой, продолжив работать в области сравнительного изучения литера-тур различных народов. Отдельно отмечается его деятельность как органи-затора науки в должности правителя дел восточно-сибирского отдела ИРГО в 1887–1889 гг. В это время он не только сам публиковался, но и давал работу многим молодым исследователям, открыв для них путь в науку.

Д.А. Клеменц подходил к истории отечественного народоведения с по-зиции анализа социокультурного контекста. В каждой своей работе он уде-лял отдельное место организаторской стороне деятельности исследователя или научного общества, вписывая научные взгляды в контекст эпохи. Одна-ко следует отметить, что он не ставил себе цель полноценного анализа тео-ретических взглядов, предпочитая просто намечать основные вехи научной деятельности.

Работы В.Г. Богораза были гораздо более объёмными и представляли собой не просто биографические исследования, а полноценный анализ кон-цепции. В 1927 г. он опубликовал две статьи к 75-летию со дня смерти выда-ющегося этнографа М.А. Кастрена (1813–1852) [1, 2], а в 1928 г. и 1930 г. две статьи о своём бывшем соратнике, народнике и этнографе Л.Я. Штернберге (1861–1927) [3, 4].

Первая статья начинается с биографии Матвея Александра (Матвея Христиановича в русском варианте) Кастрена, в которой основной упор дела-ется на мужество этого человека – невзирая на тяжёлую болезнь (лёгочную чахотку), он отправился в ряд экспедиций по Сибири (в том числе и в Сургут). Не обходит В.Г. Богораз и ещё один момент биографии М.А. Кастрена – его

101

непростые отношения с финской полицией, в результате которых он однаж-ды был исключен из университета, а однажды – едва не арестован. Важной чертой научной деятельности М.А. Кастрена названа его тяга к доскональ-ному изучения языка народа, который он исследует (эту идею пропаганди-ровал и сам В.Г. Богораз). В научной деятельности М.А. Кастрена очень хо-рошо проявился подход к народоведению как комплексной науке – он был одновременно лингвистом, этнографом, археологом, мифологом и писате-лем. Одним из важнейших достижений М.А. Кастрена названо создание им нескольких систем классификаций – от расовой до этнической. Он был про-тивником жёсткого разделения народов по расам и языкам, считая, что раз-личия народов определяется не расами или языками, а исключительно сте-пенями культуры. Им была установлена близость между финно-угорскими и тюрко-монгольскими народами в области языка, что позволило создать ги-потезу о существовании единства «северного мира». Общий вклад М.А. Ка-стрена в народоведение оценивался так: «Он был началом движения, первым биением творческой жизни. Это – исходный пункт, откуда разошлись мно-гие и разные пути. Но по этим различным путям он шёл одновременно и сам, и так далеко зашёл, что мы, вышедшие после него на столетие, до сих пор не можем догнать его» [2, с. 35].

Вторая статья о М.А. Кастрене была посвящена только одному аспек-ту его деятельности – исследованию палеоазиатских народов. Основное ме-сто в его изысканиях занимала проблема сближения угорских и самодийских народов. Кроме того его интересовал вопрос прародины финнов, которую он находил в районе Алтая, выстраивая цепочку близости родственных народов. Сам В.Г. Богораз указывает, что хотя прямых доказательств этой гипотезы пока нет, но она является гораздо более вероятной, чем гипотеза о происхо-ждении на Алтае индоевропейцев.

В статьях о Льве Яковлевиче Штернберге В.Г. Богораз, в первую оче-редь, подчёркивает «монолитность и цельность» его фигуры, называет его единственным на данный момент этнографом-классиком. Указывается, что он был основателем «этнографо-лингвистической школы, где изучение язы-ка и изучение культуры идут рука об руку и поддерживают друг друга» [4, с. 5]. Такой подход роднил Л.Я. Штернберга с М.А. Кастреном и был порож-дён особыми условиями работы, когда без знания языка невозможно былопроводить полноценного исследования. Одним из основных объектов изу-чения для Л.Я. Штернберга названо сибирское шаманство, в исследовании которого он достиг значительных успехов. Помимо полевой работы, значи-телен вклад Л.Я. Штернберга и в дело организации музейной деятельности. Кроме того, подчёркивалось большое значение его работы как теоретика, ра-боты которого сыграли важную роль в развитии всего отечественного наро-доведения. Л.Я. Штернберг был прекрасно знаком с работами зарубежных этнографов, что позволяло ему в своих теоретических статьях давать обшир-ные историографические пояснения. В статьях анализируются основные мо-нографии Л.Я. Штернберга и делается вывод о его огромном вкладе в отече-ственное народоведение. Статьи о Л.Я. Штернберге интересны ещё и тем, что показывают поворот самого В.Г. Богораза к марксизму. Если его более ранние работы о М.А. Кастрене просто описывают те или иные аспекты де-ятельности ученого, то в статьях о Л.Я. Штернберге упор делается на связь его теорий с позициями К. Маркса и Ф. Энгельса, а также с высоко ценимы-ми классиками марксизма Л.Г. Моргана и Э. Тайлора.

В отличие от Д.А. Клеменца В.Г. Богораз в меньшей степени характе-ризовал контекст деятельности характеризуемых им ученых. Гораздо больше места уделялось непосредственному анализу народоведческих гипотез и те-орий, причём с учётом современных научных знаний. В поздних статьях про-явился переход В.Г. Богораза к марксистской методологии, что отразилось в утверждениях о близости Л.Я. Штернберга позициям классиков марксизма и эволюционизма.

102

В целом, характеризуя Д.А. Клеменца и В.Г. Богораза, необходимо отметить, что эти темы не были основными в их исследованиях. Именно поэтому ими не было написано ни одного обобщающего исследования по истории отечественного народоведения, они ограничились несколькими ста-тьями «по случаю». В то же время нельзя и недооценивать значения этих ра-бот. Благодаря им, можно проследить эволюцию подходов к изучению исто-рии науки в от последнего десятилетия XIX в. до конца первой трети XX в. Если на начальном этапе больший интерес представляла биография исследу-емого автора, его общественную позицию, то в конце этого периода основной интерес представляли уже собственно теоретические взгляды и их близость марксизму. Кроме того, нельзя не отметить значимость собственно историо-графической работы Д.А. Клеменца и В.Г. Богораза. Ими была представле-на связь биографии выдающихся специалистов в области народоведения и их научных взглядов, фактически доказан комплексный характер народоведе-ния – через многогранность творчества изучаемых авторов. Работы В.Г. Бо-гораза были написаны на более высоком теоретическом уровне, что можнообъяснить тем, что основные теоретические дискуссии в отечественном народоведении развернулись уже после смерти Д.А. Клеменца – в 1910–1920-х гг. В то же время статьи Д.А. Клеменца являются более эмоциональ-ными, что позволяет лучше охарактеризовать контекст, в котором они соз-давались. Таким образом, можно отметить, что несмотря на небольшое ко-личество работ, и Д.А. Клеменц, и В.Г. Богораз по праву могут быть вписаны в число историков отечественного народоведения.

Литература

1. Богораз, В.Г. Кастрен – исследователь палеоазиатов [Текст] / В.Г. Бого-раз // Памяти М.А. Кастрена. К 75-летию дню смерти. АН СССР. Очерки по истории знаний. II / ред. изд. В.Г. Богораз. – Л. : Изд-во АН СССР, 1927. – С. 93–108.

2. Богораз, В.Г. Кастрен – человек и ученый [Текст] / В.Г. Богораз // Памяти М.А. Кастрена. К 75-летию дню смерти. АН СССР. Очерки по истории зна-ний. II / ред. изд. В.Г. Богораз. – Л. : Изд-во АН СССР, 1927. – С. 3–35.

3. Богораз, В.Г. Л.Я. Штернберг как фольклорист [Текст] / В.Г. Богораз // Па-мяти Л.Я. Штернберга (1861–1927). – Л. : Изд-во АН СССР, 1930. – С. 85–96.

4. Богораз, В.Г. Л.Я. Штернберг как этнограф [Текст] / В.Г. Богораз // Сборник Музея Антропологии и Этнографии. – 1928. – Т. VII. – С. 4–30.

5. Клеменц, Д.А. Г.Н. Потанин [Текст] / Д.А. Клеменц // Русское богатство. – 1905. – № 9. – С. 183–188.

6. Клеменц, Д.А. Дмитрий Андреевич Коропчевский (некролог) [Текст] / Д.А. Клеменц // Ежегодник Русского антропологического общества. – Т. 1. – СПб., 1905. – С. 256–258.

7. Клеменц, Д.А. Экскурсия в область научных вопросов по поводу юбилея Московского археологического общества // Сибирская газета. – 1888. – 7 апреля.

8. Марков, Г.Е. Немецкая этнология : учебное пособие для вузов [Текст] / Г.Е. Марков. – М. : Академический Проект ; Гаудеамус, 2004. – 576 с.

9. Могильнер, М. Homo imperii: история физической антропологии в России (конец XIX – начало XX вв.) [Текст] / М. Могильнер. – М. : Новое литератур-ное обозрение, 2008. – 512 с.

10. Токарев, С.А. История русской этнографии (дооктябрьский период) [Текст] / С.А. Токарев. – М. : Наука, 1966. – 456 с.

103

Ñ î â ð å ì å í í û å ï ð î á ë å ì û è ñ ò î ð è î ã ð à ô è è è è ñ ò î ÷ í è ê î â å ä å í è ÿ

ÁÁÊ 63.3(2)51ÓÄÊ 94(47).04

ß.Ã. ÑÎËÎÄÊÈÍ

Y.G. SOLODKIN

ÑÈÁÈÐÑÊÈÉ ËÅÒÎÏÈÑÍÛÉ ÑÂÎÄ:ÎÒ ÃÎËÎÂÈÍÑÊÎÉ ÐÅÄÀÊÖÈÈ

Ê ÍÀÐÛØÊÈÍÑÊÎÉ

THE SIBERIAN CHRONICLE CODE: THE GOLOVINSKY

AND NARYSHKINSKY VERSIONS

В конце XVII в. правка Головинской редакции Сибирского летописного свода привела к возникновению новой, Нарышкинской разновидности этого памятника, в котором опущено немало известий, но содержатся и многочисленные дополнения по административной истории восточных уездов России, касающиеся судеб Тобольской митрополии, что позволяет отклонить тезис о перемещении центра местного летопи-сания из архиерейской резиденции в воеводскую избу.

The late 17th century witnessed the Golovinsky version of the Siberian Chronicle Code being re-edited, which led to the creation of a new version of the document, named Narysh-kinsky. Although a lot of important evidence was omitted in the latter, it provided a number of insertions, which seem to be of offi cial origin or come from the memoirs of an anony-mous chronicler. These insertions refer to the history of administration in Eastern Russia and TobolskMetropolitanate, which provides ample grounds to refute the possibility of the centre of the local chronicle writing being shifted from the archbishop’s residence to the governor’s headquarters.

Ключевые слова: Тобольское летописание, Сибирский летописный свод, Книга записная, Головинская редакция свода, Нарышкинская редакция свода, Тобольский архиерейский дом, воеводская изба, сибирская администрация.

Key words: Tobolsk chronicle writing, the Siberian Chronicle Code, the Table of Rank-ings, the Golovinsky version of theCode,the Naryshkinsky version of theCode, Tobolsk Arch-bishop’s residence, the governor’s headquarters, the Siberian administration.

Конец XVII в. отмечен интенсивным развитием сибирского летописа-ния в его главном и давнем центре – Тобольске. В частности, тогда вслед за Книгой записной (далее – КЗ), первой из сохранившихся разновидностей Си-бирского летописного свода (далее – СЛС), крупнейшего памятника книж-ной культуры Азиатской России «послеесиповского» периода, создаются Головинская и Нарышкинская редакции (далее – ГР и НР соответственно) этого обширного произведения.

Одним из создателей ГР либо её протографа считается подьячий, затем дьяк М.Г. Романов [4, с. 90–91, 93, 101]. Е.И. Дергачёва-Скоп полагает, дума-ется, без веских оснований, что своеобразный вид ГР, отличающийся от тек-ста, сохранённого Чоглоковским и Романовским списками, нашёл отражение в созданном между 1689 и 1695 гг. сборнике, принадлежавшем М.П. Голо-вину. Исследовательнице, кстати, представляется, что Романовский список явился протографом ГР [4, с. 99, 101].

Постараемся выяснить, как велось редактирование свода в последние годы «бунташного» столетия.

Создатель НР, опустив сравнительно с названием «Книги» своих пред-шественников упоминание о «Ермаковом взятии» Сибири, включил в число её «начальных людей» думных дворян (кстати, небезосновательно [7, с. 285,

104

286, 289, 339, 340]) и пообещал рассказать, кто из администраторов «по ука-зу государскому … и в коя лета … в Тоболску» находился (отчасти подобно КЗ [7, с. 138]), и как «устроиша престол архиерейские, и кого архиереови-мены архиепископов и митрополитов были в Тоболску, и о иных вещех» [7, с. 189, 258; ср.: 233. Примеч. 61–62] (Это обстоятельство, между прочим, не подтверждает не раз высказывавшегося взгляда, будто к исходу XVII в. лето-писание в сибирской столице из владычного дома переместилось в воевод-скую избу).

Следом за названием «Описания о поставлении городов и остроговв Сибири по взятии её» (далее – О) в НР (о чем ни в ГР, ни в КЗ не говорит-ся) читаем о «взятии» «Сибирского царства» «с прилежащими к нему ордами у бесерменского царя Кучюма во обдержательству Московскому царствию» (Этот оборот в различных вариациях не раз встречается в НР, начиная уже с его названия – «История о Сибирстей земли и о царстве», а также в Титов-ском виде Основной редакции «Повести» Саввы Есипова [7, с. 79, 231, 232, 234, 255]).

В тексте ГР подобно «Сказанию» «архиепископля» дьяка численность «дружины» Ермака определена в 540 атаманов и казаков. В НР об этом ска-зано и в названии, и в оглавлении, и в начале О [7, с. 178, 180, 231, 232, 238, 258]. Создатель ГР не повторил известия (по вероятному мнению Н.А. Дво-рецкой, фольклорного происхождения) о спасении атамана Ивана Кольца во время истребления его отряда вероломным Карачей, но указал (разумеется, ошибочно) на смерть князя С. Болховского в Тобольске [7, с. 189, 258; ср.: 184–185].

Сравнительно с ГР в НР, очевидно, на основании Распространённой ре-дакции Есиповской летописи (далее – РЕЛ) упомянуто о возникновении Тю-мени на месте града Чингидеса (Чингий) [7, с. 189, 252, 258; ср.: 138, 186].Зато в отличие от РЕЛ, открывающей и НР, там первая тобольская церковь (построенная, оказывается, на месте нынешнего Софийского двора), назы-вается не Троицкой [7, с. 186, 252; см. также: 136, 139, 190], а Вознесенской [7, с. 259].

Основание Тары князем А. Елецким в НР приурочено к 7096 г., а не 7103, как в ГР. По КЗ, Тара возникла в 7102 г. Тогда появился наказ А.В. Елецкому о «поставлении» нового города, который, однако, мог быть за-ложен и в начале следующего года [7, с. 140, 190, 259].

Сравнительно с двумя предыдущими разновидностями СЛС в НР пропущено, возможно, механически, указание на воеводство в Тобольске Е.В. Бутурлина «с товарыщи». Сократив рассказ о походе тарских служилых людей против Кучума, редактор заметил, что участники этой экспедиции удостоились не «великого жалованья», а золотых «коемуждо по указу» [7, с. 190, 191. Примеч. 20–23; 259]. В ГР читаем об отправке в 108 г. в Мангазею князя М. Шаховского и Д. Хрипунова «самоядьпривесть» (в русское поддан-ство). В НР пояснено, что надлежало «привести по их вере к шерти» и тун-гусов с остяками. Редактор также добавил, что князь В. Мосальский и Лука (а не лук, как сказано в КЗ и ГР; его настоящее имя – Савлук) Пушкин отпра-вились в Мангазею «по грамоте».

В ГР «начальными людьми» Мангазеи в 111–113 гг. названы воевода Ф.Ю. Булгаков и письменный голова М. Радилов. Благодаря КЗ, М и НР вы-ясняется, о чем известно и документально, что сослуживцем Ф.Ю. Булгакова в Мангазее назначили Н. Елчанинова, а М. Радилов вместе с А.И. Зюзиным ведал Пелымом [7, с. 141, 191, 192, 259, 260], т.е. создатель ГР или её прото-графа, если не переписчик какого-то из этих сочинений, допустил гаплогра-фию.

Приведём ещё один пример такого рода: согласно ГР, Верхотурьем в 121–123 гг. управлял Фёдор Иванов сын, как узнаем из НР, Плещеев [7, с. 193, 260].

105

В сопоставляемых редакциях СЛС сказано, что с 125 г. в Тобольске «первее почали быть кружечные дворы». Ранее, согласно ГР, их в Сибири не существовало. В той же разновидности свода констатируется, что «многие люди испропились, иные и дворы свои испропили». В НР же взамен утверж-дается, что в Тобольске появилось «в продаже государское горячее вино».

В ГР подобно КЗ томским воеводой с 125 г. представлен Ф.В. Бобары-кин. В НР добавлено, что он являлся в Томске «большим» воеводой, переве-дённым из Тюмени [7, с. 145, 194, 261].

Рассказ о приезде Киприана в Тобольск и составлении С редактор под-верг заметной стилистической правке. Он упомянул про «храбровавших в Си-бири над нечестивыми агаряны» ермаковцах, «писание», переданное ветера-нами знаменитой экспедиции на владычный двор, назвал «списками», а бои «руского полка» с кучумлянами – «войнами», и опустил название церкви, где вёлся синодик «ермаковым казакам» (далее – С), – Софии Премудрости Божи-ей [7, с. 194, 195, 262]. Редактор в отличие от «списателя» ГР сообщил, что Киприан провёл в Тобольске 2 года 5 месяцев 5 дней. (В КЗ продолжитель-ность «святительства» этого сибирского «первопрестолъника» определена в 2 года 8,5 месяцев).

В дальнейшем читаем, сколько времени «пасли» «церковь Божию в Тоболску» Макарий, Герасим, Корнилий, причём соответствующие свиде-тельства не совпадают с имеющимися в КЗ или ГР либо там отсутствуют.

Любопытно, что данное выражение мы находим и относительно митро-полита Павла, умершего 4 января 1691 г., но количество лет не указано [7, с. 151, 157, 170, 213, 230, 268, 274, 285]. Это обстоятельство наводит на мысль, что сведения о продолжительности «пастырства» Киприана и его пре-емников на тобольской кафедре принадлежат редактору ГР. Хиротонисание следующего сибирского архиепископа Макария в ГР отнесено к 132 г., а его прибытие в свою резиденцию – к 1 апреля, как затем поясняется, уже 133 г. (Согласно КЗ, Макарий был «поставлен» в сибирские архиепископы 19 дека-бря 133 г. и 1 апреля того же года приехал в Тобольск). В НР возведение Ма-кария в этот сан приурочено к тому же 133 г., когда (1 апреля) его впервые смогли увидеть тоболяки [7, с. 148, 195, 196, 262, 263].

Сравнительно с ГР в НР опущены известия о том, что дети боярские М. Ягонский и С. Молчанов, прибывшие управлять этим городом вместо умершего воеводы князя Н. Волконского, оставались «на Пелыми многое вре-мя» (точнее, «немногое», о чем сказано в КЗ), затем тут был «до государе-ва указу» прежний сургутский воевода И.Ф. Зубатый, а сгоревший в 129 г. «Пелымской город» являлся «первым», т.е. «срубленным» при основании (о чем читаем и в КЗ).

Зато редактор ГР, говоря об образовании Томского разряда, перечис-лил вошедшие в его состав города и остроги [7, с. 146, 264; ср.: 36], сообщил, что в 147 г. при воеводах Тары князе Ф. Барятинском и Г. Кафтыреве в этотгород по царскому указу «сведены» в конные и пешие казаки 300 воло-годских и нижегородских служилых людей с жёнами и детьми «на вечное житье» [7, с. 266] (об этом опять-таки не сказано и в КЗ), в Красноярске во время «сидения» В.Б. Шереметева (157–160 гг.) М.Ф. Скрябина сменил Б. Лутовинин (о чем упомянуто и в Томском виде НР, но умалчивается в КЗ) [7, с. 269, 325; ср.: 203], воевода М. Лодыженский, «едучи из Якуцка, в Ма-ковскуумре» (в КЗ лишь сказано, что этот воевода скончался в Сибири) [7, с. 205, 270], воевода Л.А. Обухов «в Ылимску от градцких воровских людей от Никифорка Черниговского с товарыщи убит» (по словам создателя КЗ, Об-ухова убили «за озорничество от жён своих, на дороге – ездил на Кирелгу»; в ГР отмечен лишь факт убийства воеводы «в Ылимском») [7, с. 162, 207, 272; ср. 1, с. 24;2, с. 88, 334, 335], в 192 г. по дороге из Тобольска тюменцы и верхотурцы на Иртыше и Оби разграбили «з задних дощаников» у воеводД.С. Корсакова-Римского и И.П. Гагарина «животы их и статки безо вся-кого остатку» [7, с. 220, 278–279], в следующем году по благословению

106

митрополита Павла в Знаменском монастыре «под горою» была заложена ка-менная Преображенская церковь «труды и тщанием» архимандрита Матвея, освящённая 6 сентября 1690 г. [7, с. 220, 279], служилых людей было веле-но «прибрать» в «полк» окольничего Ф.А. Головина и по заимкам, воевода П.П. Зиновьев, «едучи из Якутцкого, на дороге на реке Кете» умер в 200 г. (в ГР лишь указано на пребывание этого стольника в Якутске) [7, с. 222, 281], А. Толбозин в Албазине «от богдойских людей в городе в бойнице их их та-боров убит из пушки в ногу и от того умре» [7, с. 281; ср.: 169, 177, 222], в 197 г. бывший енисейский воевода Г. Новосильцев с семьёй отправился к Москве «мимо Тоболеск» [7, с. 282; ср.: 225], в следующем году в Тобольске под горой выгорели татарская и бухарская слобода и с 200 русских дворов, а житный двор, мост и торговые ряды «отпожару отстояли» [7, с. 283; ср.: 227], Тюменью (после отъезда в Тобольск на время, до приезда туда боярина С.И. Салтыкова, воеводы Д.И. Полуехтова) было поручено ведать брату преж-него тюменского воеводы Василию и (по царской грамоте) старому подьячему Разрядного стола из Тобольска М.Г. Романову [7, с. 230, 284], 8 июля 1683 г.в селе Абалацком Тобольского уезда была заложена каменная церковь Зна-мения, освящённая митрополитом Павлом 8 октября 1690 г., а 17 сентября того же года на Софийском дворе в Тобольске начали строить «у полат» сен-ную «церковь во имя сорока святых муче[ников] иже в Севастийскомезере», освящённую менее чем через месяц, 13 октября; 23 июля следующего года в сибирской столице под горой «у торгу» заложили церковь Владимирской Богородицы, 5 октября 1690 г. – каменную Преображенскую церковь в софийском селе Преображенском, освящённую 30 сентября 1691 г., митро-полит Павел в 199 г. заболел «и бысть, яко младенец», 3 апреля 1692 г. был «поставлен» его преемник Игнатий Корсаков-Римский, прежде являвшийся архимандритом Новоспасского монастыря, а ещё ранее – государевым столь-ником, в июне того же года казахи и каракалпаки напали в верховьях Тобо-ла на деревни и слободы у Царёва городища, во время преследования погиб-ли сотник и сорок пять беломестных казаков, а тоболяки и тюменцы во главе с Ф. Тутолминым, которые «были в слободах на береговой», догнать кочевни-ков не сумели [cр. 8, с. 91]; в августе 1692 г. через Тобольск в Китай ехал рус-ский посол Е.Е. Избрант. Кроме того, в НР в отличие от ГР имеется роспись воевод времени пребывания в Тобольске С.И. Салтыкова [7, с. 230, 284–285].

Сравнительно с предыдущими редакциями СЛС в НР повествуется о явлении 25 июля 1636 г. на Абалаке Богородицы с Николаем Мирликийским и преподобной Марией «Египтяной», многих чудесах «и до сего дни», со-вершенных Богородицей. (В ГР упоминается только о сооружении церкви на Абалаке в 145 г.) [7, с. 199, 265].

По сообщению «списателя» ГР, в 148 г., будучи в Москве, третий то-больский архиепископ Нектарий «сшёл в монастырь». При редактировании свода какой-то книжник вдобавок заметил, что 7 января (согласно КЗ, это случилось 4 января) 1640 г. Нектарий отправился из сибирского «царствую-щего града» в Москву и там «сшёл с подворья по своему обещанию в мона-стырь» [7, с. 152, 266]. (По КЗ известно, что Нектарий был отпущен в Нилову пустынь [7, с. 152, ср.: 371]).

Из НР можно узнать, что в 143 г. в Тобольске сгорел «первой город и на горе посад весь безо всякого остатку», и «на том же погорелом месте» вскоре был «поставлен» новый город, «совершенный» «во 154-м году всяких чинов людми тобольскими житель». В ГР же подобно КЗ сообщается, что во время этого пожара огонь не пощадил и церквей, святительский, воеводский, «гостин» и тюремный дворы, посад на горе по Девичий монастырь, а новый «древяной рубленый город» заложили в 153 г. [7, с. 154, 201, 267].

В НР констатируется, что Мангазеей после смерти воеводы князя П. Ухтомского и сыщика А. Секерина «по челобитью мангазейских всех чи-нов людей до указу великаго государя» ведал подьячий Я. Иванов. Ни в КЗ, ни в ГР об этом «челобитье» не говорится [7, с. 156, 201, 268].

107

Повторив известие ГР о пожаловании в 160 г. знаменского архиман-дрита белой шапкой, редактор счёл нужным опустить более точную дату (17 апреля), имя настоятеля (Иосиф) и указание, что его предшественники не пользовались такой честью. В НР утверждается, что вместо умершего воево-ды Т.В. Шушерина Илимском стал управлять Б.Д. Оладьин. При обращении к ГР выясняется, что этим городом до приезда Оладьина ведал племянник прежнего воеводы [7, с. 202–204, 268, 269].

Согласно НР, в 102 г. тобольскому письменному голове Н.И. Елдезину царской грамотой было велено «сидеть» в Тюмени, а «по челобитью» её го-рожан И.Т. Веригин смещён с воеводства «доуказувеликаго государя и розы-ску». В более ранних редакциях свода о государевой грамоте, указе и розы-ске в данной связи не говорится [7, с. 158, 203, 269].

По версии НР, А.Ф. Пашкова отправили в «Даурию» для «поставления» Нерчинска и других острогов, а также «разсмотрения тамошних иноземцов и уверенья». В ГР же читаем только о посылке Пашкова на воеводство в нер-чинские остроги (в КЗ не сказано и о них) [7, с. 158, 204, 269].

В НР говорится, что рейтары, набранные с 169 г. в Тобольске, Тюмени, Таре, Туринске, Верхотурье, Пелыме, Сургуте, с полковником Д.И. Полуехто-вым бились вплоть до 175 г. в слободах с изменниками башкирами, калмыка-ми и царевичем сибирским. В ГР же утверждается, что в рейтары «прибира-ли» из городов Тобольского разряда, и новоявленные служилые люди сража-лись с башкирами на реке Синаре и под слободами [7, с. 205, 271]. (В КЗ об этих событиях говорится лапидарно, см. 161).

Как читаем в НР, вместо умерших в Томске воевод и дьяка «по чело-битью томских всех чинов людей взят по государеву указу» кетский воево-да Д.И. Хрущов. В ГР и ещё более в КЗ приведённое сообщение гораздо лако-ничнее. В НР констатируется, что дьяка И. Бородина по челобитной кайго-родцев из Якутска «взяли к Москве». Согласно же КЗ, этот дьяк, не доехав до Якутска, из Енисейска был «поворочен» в Кайгородок; следуя ГР, И. Бороди-на вернули из Якутска по «челобитью» кайгородцев [7, с. 161, 162, 206, 271]. Нетрудно видеть, что показание НР стало результатом осмысления известия предыдущей редакции свода.

В НР, хотя сильно сокращён рассказ о «гари» на реке Берёзовке «генва-ря против 6-го числа» 1679 г., в число погибших (которых, оказывается, было не до 2000, а 2700) включены вдобавок к ГР выходцы из Верхотурского уезда [7, с. 214–215, 275]. Скорее всего, однако, «списатель» располагал не дошед-шей до нас рукописью, где об этом шла речь. Согласно НР, в 189 г. после оче-редного пожара в Тобольске погородовой стене «поставили» «острог с тара-сы» и три башни, Вознесенскую церковь в стене, приказную палату и боярский двор. О последнем в предыдущих редакциях свода не упоминается, причём в ГР речь идёт о возведении проезжей башни, а в КЗ – острога «о трёх башнях» и сооружении помимо Вознесенской Троицкой церкви [7, с. 172, 216, 276].

Повествуя о строительстве каменного Софийского собора, освящённом в октябре 1685 г. (если верить КЗ и ГР, это случилось 27 октября), автор ГРсообщает, что 17 июня 1684 г. «паде у церкви столбы и обломися своды, и верх весь паде внутрь церкви». В НР же рассказывается о том, что «ново-созиждущеверьх» храма рухнул 26 июня того же года, «понеже столпы тон-кости ради не удержашавеликия тягости», причём «паде в нощное время, а людей Бог милостию своею сохранил» [7, с. 175, 216, 276, ср.: 351].

Как читаем в ГР, «для сыску» «про ссору, отчего кыргызы (во главе с князцом Еренячком. – Я. С.) изменили», почему воевода И.Ф. Суворов со-вершил против них поход, из Тобольска послали сына боярского и подьячих. В НР поясняется, что «про зсоры и службы Ивана Суворова (направленно-го в 189 г. из Тобольска в Томск. – Я. С.) велено разыскать» сыну боярскому Ф. Шульгину «в Томску всех чинов людемтомскими жители и тотары». (В КЗ о походе И.Ф. Суворова говорится лаконично, а про сыск умалчивается)[7, с. 171, 216, 217, 276].

108

В КЗ сообщается о «крестоцеловании» новым государям Ивану и Петру в Тобольске в 1682 г., в ГР – и об отправке по царскому указу и «гра-моте» приводить к присяге население сибирских уездов тобольских детей боярских и подьячих. В НР перечислены десять этих детей боярских и сооб-щается, кого из них и куда послал боярин князь А.А. Голицын с отписками, наказными памятями, «чиновными книгами» и шертоприводными записями [7, с. 173, 218, 277]. (Мнение, что рассказы сибирских летописцев о «кресто-целованиях» московским государям «несколько различаются по форме, хотя содержат в основном одинаковые факты» [5, с. 72], таким образом, не впол-не точно).

ГР и НР расходятся и в сообщении об Утяцкой «гари». В последней из этих редакций свода утверждается, будто погибло «человек ста с четыре з жёнами и з детми» в 190 г. В ГР рассказ о самосожжении, которое датиро-вано декабрём 1682 г., более подробен, но приведённой цифры нет [7, с. 218– 219, 277].

По данным НР, в ходе описания, проведённого в Сибири в 188–191 гг. Л.М. Поскочиным, в Томском, Кузнецком, Нарымском, Кетском, Енисейском, Красноярском уездах действовал писец А.Г. Дурново, а в Тюменском – сын бо-ярский «тоболенин» А. Михалевский. В ГР же констатируется, что Поскочин «писал и мерил» земли в Сибири в 188–194 гг., а потом был «взят к Москве», о Дурново не сообщается, а про А. Михалевского следом читаем, что в 195 г. «для писцового дела» его послали в Тюмень и Туринск. Из КЗ узнаем, что описанием с 189 г. наряду с Поскочиным занимался «Дурной», который в Си-бири и умер [7, с. 171–172, 219, 224, 277–278; ср.: 101].

В росписи воевод за 188–190 гг. из ГР указан И.О. Власов «на Селен-ге», оказывается, в следующем году сменивший в Нерчинске Ф.Д. Воейкова. В НР тоже говорится о такой «перемене», но Власов представлен воеводой Иркутска, которым следом стал управлять бывший накануне письменным головой в Енисейске Л. Кислянский [7, с. 171, 278].

В ГР сообщается о наборе 192 г. в «Дауры» «ис пеших казаков и ис казачьих детей» 500 служилых людей (каждый из них получил по 5 рублей и пищали). НР позволяет установить, что царским указом предусматривалось «прибрать» 600 родственников служилых для отправки в Нерчинск и Алба-зин «с тоболскими началными людми», и «новоприборные» (400 из Тоболь-ска, 170 из Тюмени, 100 из Верхотурья, 30 из Туринска), покинув сибирскую столицу, с местным сыном боярским Б. Неприпасовым отправились в Ени-сейск в полк боярина К.О. Щербатого, а оттуда в Нерчинск с енисейским сыном боярским А. Байдоковым (Байдоном) [7, с. 220, 278; ср.: 102, 334], т.е. Бейтоном [см. 2, с. 114].

В обеих редакциях СЛС, которые нас сейчас интересуют, говорится о доставке в Тобольск колокола 17 мая 1684 г., но только в ГР сообщается, что его отлили в Москве в 190 г. по благословению сибирского митрополита Пав-ла «на домовые казённые денги» [7, с. 220, 279]. В ГР рассказывается о том, что в июне 1684 г. через Тобольск проезжали два русских служилых челове-ка, в предыдущем году взятые в плен китайцами (всего тогда в неволе очу-тилось 60 человек); этих пленных, сидевшихв тюрьме, китайский «царь» от-правил в Москву с запечатанным в ящике «листом», и из Тобольска недавних заключенных «наскоро» «отпустили» в российскую столицу.

В НР сравнительно с ГР о посланцах китайского императора к само-держцам «всея Руси» приведены дополнительные подробности: «бывших за караулы» Мишку и Ивашку, «на реке Азие» в Даурии попавших в плен, «с то-варыщи» послали из Китая в Албазин «с подзывным листом», написанным изменником Ивашкой Распутиным [7, с. 220, 279].

В ГР и НР сообщается, что Мангазеей после смерти там воеводы И.Ф. Полтева управлял его сын Роман, но согласно более поздней из этих редакций свода, «до перемены … по челобитью градцких людей» [7, с. 222, 279].

109

Как узнаем из ГР, в 193 г. китайцы выжгли Албазин и пленили его вое-воду А. Толбозина (вместе со служилыми людьми); он с нерчинским воеводой И. Власовым в следующем году восстановил Албазинский острог на прежнем месте. В сохранённом НР рассказе об этих событиях опять-таки находим до-полнительные подробности: Албазин был разорён из пушек, китайцы мно-гие дни возили с собой пленных, включая А. Толбозина, затем часть из них (с жёнами и детьми) отпустили, а часть «по воли» забрали в свою страну, куда увезли и казну; в том же году Толбозин отправился из Нерчинска на ме-сто Албазинского острога, и в следующем построил деревянный рубленый город, и когда китайцы вновь его осадили, там оборонялось «десетьсот чело-век» (вероятно, 900 [cр. 102, 335]), Толбозин же «от богдойских людей в го-роде в бойнице из их тоборов убит из пушки в ногу и от того умре» [7, с. 221, 279–281]. (По версии КЗ, А. Толбозин был убит в 194 или в начале 195 г. на приступе из пушки [7, с. 169, 174, 177]).

В более обстоятельных, чем в НР, сообщениях ГР нет и упоминаний о прибытии в Тобольск с окольничим Ф.А. Головиным майоров, капитанов, поручиков, прапорщиков, о гибели в тобольском пожаре 26 апреля 1686 г. Богоявленской церкви, колокольни, торговых рядов и посольского двора [7, с. 221, 280].

В ГР читаем об измерении в 195 г. расстояния от Тобольска до Соли Камской тобольским сыном боярским Л. Зайцевым «с товарыщи», а от То-больска до Сургута – «тоболянином» Б. Черницыным. По версии же НР, при этом сыну боярскому Л. Зайцеву достался участок от Тобольска «вниз Ирти-ша реки до Сургута», тоболяку Б. Черницыну и подьячему И. Мыльникову – от Тобольска до Сухоруковых юрт, подьячему А. Завьялову – от Тобольска до Соли Камской [7, с. 224–225, 281–282].

В 195 г. на Христово воскресенье, – повествуется в НР, – в селе Камен-ки, что в 20 вёрстах от Тюмени, собралось с 400 «тутошних» и окрестных жителей, но церковь внезапно загорелась, «знатно заводом и умыслом про-тивников церьковных расколщиков и мятежников», многие погибли, «а иные (выпрыгивая из окон храма. – Я. С.) ломали руки и ноги». Соответствующий рассказ в ГР значительно короче, количество же собравшихся в Каменке определено примерно в 300 человек.

В отличие от НР лапидарно и свидетельство ГР о «гари» на реке Теге-не в 50 вёрстах от Тюмени, причём опять-таки указаны разные цифры: сго-ревших на дворе у «мужика» было свыше 60 [7, с. 225] либо в 5 раз больше [7, с. 282]. Самосожжение на Юрмыче Тобольского уезда (196 г.) унесло жиз-ни то 30 с лишним [7, с. 225], то 50 человек [7, с. 282]. Кроме того, благодаря НР известно, в какой деревне на реке Пышме произошла «гарь», в которой погибло не менее 150 крестьян, – Боровикове.

Под 196 г. в НР читаем о ссылке (с предписанием держать «за крепки-ми караулы») в Тобольск бывшего «черкасского» гетмана И. Самойловича, а его сына Якова – в Енисейск; подённый «корм» этим невольникам, по све-дениям летописца, установили в 10 и 7 алтын соответственно. В ГР же ве-личина «корма», полагавшегося прежнему гетману, определена в 5 алтын, о карауле умалчивается, зато сказано, что Я. Самойловича сослали вместе с женой [7, с. 225, 282; ср.: 103].

В своде говорится о сооружении в 196 г. в Тобольске деревянного ру-бленого обруба – или «слободцкими» жителями (ГР), или пашенными кре-стьянами с беломестными казаками (НР), но только в редакции середины 1690-х гг. сообщается, что в следующем году «тот обруб вешнею болшею водою унесло и розломало безо всякого остатку весь» [7, с. 227, 283].

По свидетельству создателя ГР, в октябре 1689 г. по благословению ми-трополита Павла «подле малой город обложена церковь каменная» в честь Троицы. В НР же сообщается о закладке этой церкви, построенной «на со-фейские казённые денги и … архиерейские, келейные денги ж по ево (ми-трополита Павла. – Я. С.) обещанию», в 198 г. «на горе подгородовой стены»

110

и освящении Троицкого храма 3 сентября 1690 г. [7, с. 229, 283]. В ГР в отли-чие от НР не говорится о письменном голове П. Шарыгине, приехавшем в То-больск вместе с боярином С.И. Салтыковым 27 февраля 1690 г., смерти там в 200 г. дьяка Г. Жихарева, которого в том же году заменил А.А. Протопопов [7, с. 230, 284].

В НР, завершающейся сообщением о запрете в 1707 г. «ко Ямыш озе-ру по соль дощениками ходить» (ранее же имеются и росписи администрато-ров со сведениями за 1708, 1709 гг.) [7, с. 290, 291, 293], говорится о поезд-ке в 204 г. из Москвы через Тобольск «в низовые сибирские городы» думногодьяка Д.Л. Полянского и дьяка Д. Берестова «для сысков всяких дел». В ГР об этом лишь упомянуто [7, с. 231, 289–290]. Наконец, о А. Губине, ранее воевод-ствовавшем в Нарыме и Кетске, в НР сказано, что в 185 г. ему велено управ-лять Кетском, а не Нарымом, как в ГР) [7, с. 213, 275; ср.: 211].

Нередки расхождения между ГР и НР также относительно хронологии описываемых событий. В частности, начало тобольского воеводства столь-ника князя М.М. Темкина-Ростовского приурочивается то к 15, то к 16 мая 1635 г. (а не к 24 мая, как в КЗ), боярина П.М. Салтыкова – к 13 марта или 13 мая 1673 г. (первую из этих дат встречаем в КЗ и Миллеровском списке ГР), боярина П.С. Прозоровского – к концу апреля 1684 и 1683/84 г. (Соглас-но КЗ, этот боярин появился в Тобольске 11 апреля 1684 г.) [7, с. 151, 166, 174, 198, 209, 220, 265, 274, 278; ср.: 102, 350].

Стольник В.И. Хилков, если верить ГР, являлся тобольским воеводой до 9 мая 1656, а не 1655/56 г., о чем упоминается в НР (В КЗ находим другую дату – 19 августа 1656 г.). О смерти «товарища» тобольского воеводы бояри-на князя И.Б. Репнина стольника князя И.Ф. Щербатого сказано под 179 и 180 гг. По НР, архиепископ Симеон приехал в «первоимянитый град» Сиби-ри не 24 декабря 1654 г., а на следующий день. Тобольский пожар 1657 г. от-несён в НР не к 3 ноября, а к ночи 6 ноября, как и в Милеровском списке ГР. Коронация Ивана и Петра Алексеевичей произошла, согласно ГР, 21 июня 1682 г., а по указанию её редактора (о чем говорится и в КЗ), 4 дня спустя. Каменная колокольня на Софийском дворе была заложена то 22 июня, то 22 июля 1683 г. (По-видимому, переписчик ГР или НР допустил здесь ошибку). Каменные же ворота во владычной резиденции, согласно ГР, начали строить в 193 г., как сообщается же в НР, – в следующем. О смене в Туринске воево-ды Г. Синявина А. Юшковым в этих разновидностях свода читаем и под 195, и 196 гг. По-разному (197 или 196 г.) датируется в ГР и НР и образование Верхотурского разряда. Посылка в Якутск с сыном боярским В. Турским 50 тоболяков и тюменцев отнесена в СЛС данных разновидностей к 1 и 2 июня 1693 г. [7, с. 158, 203, 204, 208, 218–220, 224, 225, 230–231, 269, 270, 273, 277–279, 281, 282, 287]. В ГР в отличие от НР, наконец, не обозначены годы (1701 и 1704), когда стольник князь А.М. Черкасский был назначен то-больским воеводой и вернулся в Москву [7, с. 231, 290].

В этих редакциях свода по-разному пишутся и имена, фамилии сибир-ских администраторов: Иван (Гаврила) Лихарев, Стремилов (Стремилов-ский), Сурлов (Суржов), Баклаковский (Бакланов), Полтев (Полтев), [Н]ар-мацкой (Кармыцкой), Волынцов (Волындов), Тюхин (Тухин), Кокошкин (Кош-кин), Толочанинов (Толочанников), Раф (Рав) Всеволожской (Всеволшской) (в КЗ он упоминается как Всеволодской), Патрикеев (Патракеев, Патране-ев), Чаадаев (Чаадиев), Шушерин (Шушерев), Баим (Абаим, Обоим), Лари-он (Федор) Аврамов сын Лопухин, Корсаков (Корсаков-Римский), Дубровский (Бобровский), Бахматев (Бахметев), Скорницкий (Корницкий) [7, с. 156–158, 190–192, 196–199, 201–203, 217, 219, 222, 259, 260, 263–266, 268, 269, 276– 280, 283; ср.: 102]. Кроме того, в НР подчас опускаются имена, отчества и прозвища «начальных людей» сибирских городов и острогов [7, с. 193–195, 197, 198, 205, 217, 264, 277]. Отметим и то, что однажды в списках ГР остав-лены места для фамилии туринского воеводы в 192–194 гг., который ра-

111

нее (как в КЗ и НР) назван Анфимовым, и кузнецкого воеводы того времени (им был П.И. Дубровский, потом И.М. Конищев) [7, с. 171, 172, 174, 219, 220, 278, 279].

Итак, сопоставление ГР и НР заставляет отказаться от представления, будто в последней из них «реальные и бытовые черты опускаются», текст де-лается «официальным историческим справочником», реестром администра-торов Азиатской России [6, с. 20, 23; 9, с. 49 и др.]. По справедливому за-ключению Н.А. Дворецкой, в этой редакции повествование, особенно в части с 1693 г., и дополнялось, и было сокращено [3, с. 84].

Тобольский «списатель», располагавший, видимо, протографом ГР, об-ращался, вероятно, к документальным материалам, позволившим ему вне-сти немало уточнений и добавлений в рассказ своего предшественника (напомним, в частности, об известиях про перевод в Тару вологжан и ниже-городцев, красноярском воеводстве Б. Лутовинина, убийстве илимского вое-воды Л.А. Обухова, смерти возвращавшихся из Якутска воевод М. Лодыжен-ского и П.И. Зиновьева, присяге царям Ивану и Петру в сибирских уездах, наборе там в 192 г. на даурскую службу, закладке и освящении каменных Преображенских церквей в Знаменском монастыре и селе Преображенском, разграблении служилыми людьми «животов» воевод Д.С. Корсакова-Римского и И.П. Гагарина, сибирских воеводах времени «сидения» в Тобольске С.И. Салтыкова, нападении казахов и каракалпаков на деревни и слободыв верховьях Тобола, старообрядческих «гарях», тобольском пожаре 198 г.). Подчас этот рассказ подвергся и литературной правке, например, в за-главии, свидетельствах о возникновении С и пожаре 1643 г. в Тобольске. В отдельных сообщениях ГР могли отразиться и собственные воспоминания редактора, в частности, о восстановлении «царствующего града» Сибири по-сле очередного пожара в 189 г., крушении «верха» строившегося каменно-го Софийского собора, пожарах 1686 и 1689/90 гг. в Тобольске, сооруженном там деревянном рубленом обрубе, предсмертной болезни митрополита Пав-ла. В НР налицо значительный пласт «церковных» известий, почему заклю-чение о перемещении к исходу XVII в. центра тобольского летописания из ар-хиерейского дома в воеводскую палату должно считаться преждевременным.

Литература

1. Александров, В.А. Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.) [Текст] / В.А. Александров. – М. : Наука, 1969. – 224 с.

2. Александров, В.А. Власть и общество: Сибирь в XVII в. [Текст] / В.А. Алек-сандров, Н.Н. Покровский. – Новосибирск : Наука, 1991. – 401 с.

3. Дворецкая, Н.А. Сибирский летописный свод (вторая половина XVII в.) [Текст] / Н.А. Дворецкая. – Новосибирск : Наука, 1984. – 142 с.

4. Дергачева-Скоп, Е.И. Автограф М.Г. Романова – одного из составителей Си-бирского летописного свода [Текст] / Е.И. Дергачева-Скоп // Древнерусская рукописная книга и её бытование в Сибири. – Новосибирск : Наука, 1982. –С. 89–103.

5. Перевалов, В.А. Крестоприводные книги Верхотурского уезда XVII в (про-блемы изучения и публикации) [Текст] / В.А. Перевалов, Ю.В. Коновалов // Культурное наследие российской провинции: история и современность: К 400-летию г. Верхотурья : тез. всерос. науч.-практ. конф. – Екатеринбург, 1998. – С. 71–76.

6. Покровский, Н.Н. [Текст] / Н.Н. Покровский, Е.К. Ромодановская // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). – М. : Наука, 1987. – Т. 36. – С. 3–31.

7. ПСРЛ [Текст]. – М. : Наука, 1987. – Т. 36. – 382 с.8. Пузанов, В.Д. Русско-казахские отношения на юге Сибири (конец XVII–

XVIII вв.) [Текст] / В.Д. Пузанов // Западная Сибирь: прошлое, настоящее, будущее. – Сургут : Диорит, 2004. – С. 90–104.

9. Ромодановская, Е. Тобольские летописцы [Текст] / Е. Ромодановская // Ро-дина. – 2004. – Спец. вып.: Тобольск – живая былина. – С. 43–49.

112

ÁÁÊ 63.1ÓÄÊ 303.446.4

Ð.ß. ÑÎËÎÄÊÈÍ

R.Y. SOLODKIN

ÇÀÏÈÑÊÈ ÀÍÃËÈÉÑÊÈÕ ÄÈÏËÎÌÀÒÎÂ È ÏÓÒÅØÅÑÒÂÅÍÍÈÊÎÂ Î ÐÎÑÑÈÈ

ÂÒÎÐÎÉ ÏÎËÎÂÈÍÛ XVI â. ÍÎÂÅÉØÅÉ ÎÒÅ×ÅÑÒÂÅÍÍÎÉ

ÈÑÒÎÐÈÎÃÐÀÔÈÈ

THE LATEST RUSSIAN HISTORIOGRAPHY ON THE MEMOIRS OF THE ENGLISH DIPLOMATS

AND TRAVELLERS TO RUSSIA IN THE SECOND HALF OF THE 16th CENTURY

Исследование выполнено в рамках гранта Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых МК-4218.2012.6

В трудах отечественных историков последних лет подверглись более или менее тщательному рассмотрению ранее невостребованные в науке известия английских ди-пломатов и путешественников, оставивших записки о России второй половины XVI в. Эти известия, нередко уникальные, отражают характер верховной власти московских государей, их отношения с Ногайской Ордой, структуру приказной системы управле-ния, борьбу придворных группировок, а также взгляды первых англичан, побывавших в «Московии», на её религию и церковь.

In recent years Russian historians have conducted some research into the memoirs of the English diplomats and travellers to Russia in the second half of the 16th century. These sources used to be overlooked in the Russian historical science. In a number of aspects the historical evidence under consideration is unique and refl ects the nature of Muscovite monarchs’ supreme power, their relations with the Nogay Horde, the pattern of the depart-mental system of government, the court intrigues, as well as the views of the fi rst English travellers to Russia on its religion and church.

Ключевые слова: Московское государство, записки английских дипломатов и пу-тешественников, Дж. Горсей, Дж. Флетчер, приказная система управления, русское благочестие, русско-ногайские отношения.

Key words: Muscovy,memoirs of the English diplomats and travellers to Russia, J. Horsey, G. Fletcher, the departmental system of government, Russian piety, Russian-Nogay relations.

Во второй половине XVI в., вскоре после установления регулярных двусторонних отношений, начинают создаваться произведения английской «Россики», некоторые из которых (сочинения Дж. Горсея и Дж. Флетчера) давно признаны незаменимыми источниками по отечественной истории. Эти записки, привлекавшие внимание исследователей со времен Г.Ф. Миллера и Н.М. Карамзина, часто являвшиеся предметом специальных изысканий, главным образом источниковедческих [6, с. 129], интересуют и ученых по-следних лет, порой в ракурсе «диалога культур».

С точки зрения Т.В. Чумаковой, юридический аспект власти русских ца-рей – неуважение к светскому закону и предпочтение обычного права («спец-ифический тип цивилизации, в которой понятие справедливости стоит выше закона») – был наиболее неприемлем для западных авторов, в частности, Дж. Горсея, Дж. Флетчера, что вполне естественно, ведь именно правовые от-ношения занимают ключевые позиции при анализе «своей» и «чужой» культур.

Р. Ченслер и Дж. Флетчер, как пишет Т.В. Чумакова, не затронули та-кой аспект царской власти, как стремление государя быть первосвященни-ком; Дж. Флетчер подчёркивал чрезмерную длину царского титула [8, с. 240, 241; 9, с. 211].

113

По наблюдениям Л.Б. Сукиной, проанализировавшей оценки русского благочестия представителями протестантских конфессий второй половины XVI–XVII вв., англичане отмечали варварство религиозных обычаев, непони-мание «московитами» существа веры, незнание ими основных христианских текстов и «идолопоклонство», под которым подразумевались поклонение иконам и любовь к нательным крестам и образкам. Особенности традицион-ного русского благочестия, в частности, привлекли внимание Р. Ченслера, К. Адамса, Дж. Флетчера, Дж. Турбервилля [7, с. 217]. Степень объективно-сти их взглядов, как думается Л.Б. Сукиной, позволяют по-новому оценить недавние исследования в сфере русской культуры позднего Средневековья.

Англичане, как и другие иностранцы, побывавшие в России в то время, в первую очередь, обращали внимание на внешнюю сторону проявления бла-гочестия русских. Исключение составляет только сочинение Дж. Флетчера, который пытался анализировать само содержание веры.

Привычка к строгости и суровой простоте отправления культа в проте-стантской церкви заставляла англичан замечать многое из того, чего не ви-дели или не считали чем-то особенным послы и путешественники из като-лических стран (неслучайно, например, Дж. Флетчер постоянно сравнивалправославных русских с «папистами»). Данное обстоятельство делает запи-ски английских авторов наиболее ценными в источниковедческом отноше-нии, – находит Л.Б. Сукина. Эти авторы обращали внимание на архаичность форм вероисповедания, стремление к предельно строгому следованию визан-тийским традициям и убеждённость русских в особой святости своей страны.

С их желанием быть «святее» других христиан англичанами связывает-ся удивляющее их большое количество монастырей [7, с. 218], а также стро-гость соблюдения постов. В то же время, – полагает Л.Б. Сукина, – большин-ство авторов склоняется к вполне рациональному объяснению тяги русских к пострижению в иноки бегством от невыносимых невзгод мирского суще-ствования.

Англичанам бросилось в глаза и особое отношение русских к культово-му искусству, которое, что, например, успел понять Р. Ченслер, искусством в европейском смысле этого слова и не считается. Почитание икон и осуж-дение храмовой скульптуры как рудимента идолопоклонства выдавалось ан-глийскими мемуаристами за феномен русской духовности.

Вероятно, эти наблюдения английских путешественников и диплома-тов подкреплялись и доходившими до них сведениями об обсуждении вопро-сов иконопочитания на церковных соборах середины XVI в. и в окружении Ивана Грозного [7, с. 219], – считает Л.Б. Сукина.

В её представлении от внимания английских эмиссаров не ускользну-ли и серьёзные противоречия религиозной жизни русских людей. Так, по утверждению Дж. Турбервилля, он никогда не видел «людей, столь окружён-ных святыми, но диких и низких», с которыми «по нецивилизованности могут сравниться только ирландцы».

По мнению Л.Б. Сукиной, в глазах англичан строгое соблюдение об-рядов, многочисленность и продолжительность церковных служб сосед-ствовали в России с пренебрежительным отношением к их содержанию, инаблюдатели-протестанты заключали, что несмотря на торжественность и пышность богослужения, благочестие русских заключается преимуще-ственно в формальных действиях: молитвах, постах, обетах, приношениях, подаянии милостыни, крестных знамениях.

Англичане с удивлением и возмущением отмечали, что даже священ-ники, в том числе часть верхушки духовенства, плохо знают текст службы, многие почти неграмотны, а их паства не может прочесть целиком ни одной молитвы. Поэтому большинство населения России, по наблюдениям англий-ских путешественников, не делает существенных различий между верой в Троицу, Богородицу и почитанием Николая Угодника как специфического «русского Бога» [7, с. 221].

114

Забота о посмертной судьбе человека, связанная с жертвованием зна-чительных денежных сумм в храмы и монастыри, сочетается с «варварским» обычаем не хоронить умерших в зимнее время, а складывать их в «скудельни-цы» или Божедомья до наступления первых летних праздников.

Как считает Л.Б. Сукина, ещё один изъян русского благочестия с точки зрения общехристианской морали англичане видели в отношении к нищим, в котором показная щедрость отдельных благотворителей была призвана скрыть равнодушие общества к чужим несчастьям и страданиям [7, с. 222].

По определению М.В. Моисеева, «с 1550-х гг. среди записок иностран-цев начинают заметно преобладать произведения англичан», которые «ряд исследователей относит … к лучшим сочинениям европейцев о России».

С точки зрения ученого, из появившихся во второй половине XVI в. со-чинений англичан в аспекте изучения русско-ногайских отношений наиболь-ший интерес представляют записки Р. Ченслера, Э. Дженкинсона, Т. Бэни-стера и Д. Дэкета, Х. Бэрроу, Дж. Флетчера и Дж. Горсея [4, с. 180].

Так, Э. Дженкинсон описал голод 1558 г. в Ногайской Орде, когда по-гибло 100 тысяч человек. По мнению автора, русские дурно обращались с бежавшими от голода в Астрахань ногаями. Более всего Э. Дженкинсона возмущало безразличие русских властей по отношению к крещению ногаев.

По утверждению Э. Дженкинсона, бий Исмаил убил всех других пре-тендентов на власть в Орде, не пощадив собственных братьев и детей, что, од-нако, не находит подтверждения в других источниках [4, с. 180].

М.В. Моисеев по ряду признаков предполагает наличие у Дженкин-сона ногайского информатора, недаром во время пребывания английского путешественника в Астрахани там было много ногаев. Тем не менее, а мо-жет быть, благодаря этому, информацию Дженкинсона М.В. Моисеев призна-ет не вполне объективной. Так, русские посольские книги свидетельствуют о попытках Москвы помочь ногаям во время голода, от которого страдалии соседние владения России. Так же обстоит дело и с другими его «ногайски-ми» известиями, – заключает М.В. Моисеев. По его наблюдению, многие англичане в своих записках описывали нападения ногаев на купцов и Астра-хань.

Дж. Горсей считал, что Иван IV завоевал ногаев вместе с Казанью и Астраханью. А. А. Севастьянова в комментариях к запискам этого англий-ского дипломата и предпринимателя связывала подчинение ногаев с процес-сом шертования. Полемизируя с ней, М.В. Моисеев указывает, что первая шерть была заключена в 1501 г., а не в 1540 г.; впоследствии же, несмотря на все усилия русской дипломатии, шерть так и не удалось возобновить. Вместе с тем, даже заключение шерти не означало вхождение той или иной террито-рии в состав Московского государства или её вассального статуса [4, с. 181].

Оценивая записки англичан и других европейцев о России как источ-ник по истории Ногайской Орды, исследователь заключает, что их информа-тивность значительно ниже русских источников, особенно посольских книг; эти сочинения явились «продуктом двойного отображения», кроме случаев прямых контактов авторов с ногаями. Тем не менее в записках порой имеют-ся сведения, которых нет в отечественных документах. Для русско-ногайских отношений времени до Исмаила, исходя из иностранных сообщений, харак-терна высокая степень напряжённости. В целом же, на взгляд М. В. Моисее-ва, представления европейцев о восточных соседях России хотя и сбивчивы, подчас тенденциозны, но в основном верны [4, с. 182].

А.А. Севастьянова, посвятившая несколько статей происхождению за-писок Дж. Горсея о России и выполнившая их новое издание, называет это-го дипломата королевы Елизаветы Тюдор, не раз выполнявшего и секретные поручения Ивана Грозного и Бориса Годунова, осведомлённейшим среди ан-гличан в русских делах [5, с. 11], что наряду с московскими знакомствами со-ставило в его сочинениях целый пласт все ещё мало востребованных истори-ками характеристик «людей двора» двух государств. Дж. Горсей, как пишет

115

исследовательница, в отличие от Дж. Флетчера много и охотно повествует о своих встречах с русскими царедворцами, хотя и не упорядочивает своих рассказов [5, с. 11].

В тексте «Путешествий» Дж. Горсея А.А. Севастьянова считает воз-можным увидеть своеобразную миниатюрную «повесть о Борисе» [5, с. 12].

С точки зрения исследовательницы, «Горсей косвенно свидетельству-ет о присутствии (если уж не об участии) … Годунова в обстоятельствах смерти царя Ивана, и прямо – о той первой и главной роли», которую играл Борис при царе Фёдоре. По наблюдению А.А. Севастьяновой, во втором изве-стии Горсея (за конец 1580-х гг.) о Борисе мемуарист ему вполне симпатизи-рует [5, с. 12, 13].

«Третья встреча» с Борисом Годуновым происходит на тех страницах записок Горсея, которые посвящены Смутному времени. Здесь имеется уже иной «портрет» Бориса, написанный по собственным воспоминаниям и ран-ним заметкам, наконец, чужим рассказам, но едва ли Томаса Смита, труд которого, опубликованный в Англии уже в 1605 г., содержит эмоциональный и полный трагизма рассказ о крахе семейства Годуновых. Автор этого рас-сказа неизвестен, однако его сочинение явилось источником не только за-писок Т. Смита, но и последних страниц «Путешествий» Горсея, где Бори-су Годунову даётся «богатая деталями» отрицательная «характеристика» [5, с. 13, 14].

С.В. Кайдашев обращается к мемуарам Дж. Горсея как к источнику, освещающему положение и условия жизни английской колонии в Москве.

В представлении исследователя знакомство Горсея с высокопоставлен-ными людьми, с жизнью Москвы позволило ему дать более-менее правдивое описание русской столицы, включая английское подворье, за 1571–1591 гг. [1, с. 237, 238].

На взгляд С.В. Кайдашева, о том, какое место занимал агент Дж. Гор-сей в России, можно судить по степени его осведомлённости. Так, во время визита Дж. Бауса в Москву Горсей находился либо в числе москвичей, встре-чавших посла, либо в его свите. Во всяком случае, он смог подробно описать мелочи церемонии приёма Дж. Бауса [1, с. 239].

В оценке видного современного исследователя приказного строя Рос-сии рубежа XVI–XVII вв. Д.В. Лисейцева Дж. Флетчер «сумел составить для своих соотечественников достаточно полную картину административного устройства Московского государства, уделив наибольшее внимание финан-совым вопросам» [2, с. 66].

Как пишет Д.В. Лисейцев, Флетчер, демонстрируя неплохую для ино-странца осведомлённость об административном устройстве «Московии», пе-речисляет 12 центральных приказов (не считая подчинённых Посольскому, Разрядному и Поместному приказам четвертей) [3, с. 244].

Дж. Флетчер, посетивший Москву в 1588–1589 гг., пожалуй, первым из иностранцев засвидетельствовал факт существования в Российском государ-стве особого ведомства, управлявшего «выезжими немцами», – Иноземного приказа [2, с. 66].

По мнению Д.В. Лисейцева, Флетчер отзывался о России крайне нега-тивно, что было связано, вероятно, с провалом миссии этого английского ди-пломата в Москву, и трактат «О государстве Русском» был призван оправдать своего автора в глазах соотечественников [3, с. 242].

Итак, в работах многих современных исследователей записки англи-чан, посетивших Россию во второй половине XVI в., нередко анализируются как источник по истории царского двора и органов центрального управления Московского государства, а также английского подворья в русской столице. Ученых последнего десятилетия все чаще интересует и восприятие русско-го благочестия и верховной власти «Московии» первыми английскими мему-аристами, писавшими о России времени Ивана IV и его фактического преем-ника Бориса Годунова.

116

Литература

1. Кайдашев, С.В. Английская колония XVI–XVII вв. на Старом Английском дворе в Москве: особенности быта и уклад жизни [Текст] / С.В. Кайдашев // Иноземцы в России в XV–XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол.: Ю.Н. Звездина, В.Р. Новоселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехрани-лище, 2006. – С. 226–240.

2. Лисейцев, Д.В. Панский (Иноземский) приказ в конце XVI – начале XVII сто-летий [Текст] / Д.В. Лисейцев // Иноземцы в России в XV–XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол. : Ю.Н. Звездина, В.Р. Новоселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехранилище, 2006. – С. 59–69.

3. Лисейцев, Д.В. Переводчик Посольского приказа Иван Фомин и источники по истории приказной системы Московского государства конца XVI – сере-дины XVII века [Текст] / Д.В. Лисейцев // Иноземцы в России в XV–XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол. : Ю.Н. Звездина, В.Р. Новоселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехранилище, 2006. – С. 241–252.

4. Моисеев, М.В. Иностранцы о Ногайской Орде конца XV – XVI века: источ-никоведческие заметки [Текст] / М.В. Моисеев // Иноземцы в России в XV– XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол. : Ю.Н. Звездина, В.Р. Но-воселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехранилище, 2006. – С. 174– 182.

5. Севастьянова, А.А. Портрет Бориса Годунова в записках Джерома Горсея [Текст] / А.А. Севастьянова // Мининские чтения : труды научной конфе-ренции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачев-ского (20–21 октября 2006 г.). – Нижний Новгород : Изд-во ННГУ, 2007. – С. 11–15.

6. Солодкина, Е. Историография русско-британских отношений XVI – начала XVII вв. : Ранний этап русско-британских отношений в науке советского и постсоветского времени [Текст] / Е. Солодкина. – Saarbrücken : LAPLAMBERTAcademicPublishingGmbH&Co. KG, 2011. – 165 с.

7. Сукина, Л.Б. Русский человек и его православная вера глазами европейцев (вторая половина XVI–XVII вв.) [Текст] / Л.Б. Сукина // Иноземцы в России в XV–XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол. : Ю.Н. Звездина, В.Р. Новоселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехранилище, 2006. – С. 215–225.

8. Чумакова, Т.В. Верховная власть в России XVI – начала XVIII в. Взгляд со стороны [Текст] / Т. В. Чумакова // Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и раннее Новое время в контексте истории Европы и Азии (Х–XVIII столетия) : междун. конф., посвящ. 100-летию со дня рожде-ния академика Л.В. Черепнина : тез. докл. и сообщ. : Препринт. – М., 2005. –С. 239–241.

9. Чумакова, Т.В. Царская власть в России глазами иноземцев (XVI–XVII вв.) [Текст] / Т.В. Чумакова // Иноземцы в России в XV–XVII веках / под общ. ред. А.К. Левыкина ; ред. кол. : Ю.Н. Звездина, В.Р. Новоселов ; отв. ред. С.П. Орленко. – М. : Древлехранилище, 2006. – С. 207–214.

117

ÁÁÊ 63ÓÄÊ 94

Â.Ì. ÂÈÂ×ÀÐ

V.M. VIVCHAR

ÏÅÐÅÑÌÎÒÐ ÎÔÈÖÈÀËÜÍÎÉ ÊÎÍÖÅÏÖÈÈ ÁÐÅÑÒÑÊÎÉ ÓÍÈÈ

 ÒÐÓÄÀÕ Î.È. ËÅÂÈÖÊÎÃÎ

REVISION OF THE OFFICIAL CONCEPT OF THE BREST UNION IN THE WORKS

OF O.I. LEVITSKY

Статья посвящена концепции происхождения Брестской церковной унии 1596 г., изложенной историком О.И. Левицким, видным деятелем украинофильского движе-ния. Показана не только её связь с работами многочисленных предшественников, но отмечена и особенность концепции. Выделяя внутренние причины происхождения унии, Левицкий стал первым историком, который обратился к частичной ревизии офи-циальной версии происхождения униатской церкви.

The article deals with the analysis of the concept of the Brest Church Union (1596) origin, described by the historian O. Levitsky, a prominent fi gure of the Ukrainophile move-ment. The author not only represents its relation with the works of the numerous predeces-sors, but also illustrates the originality of that concept. Concentrating on the internal rea-sons of the Brest Union genesis, Levitsky was the fi rst historian to turn to the partial review of the offi cial version of the Uniate Church origin.

Ключевые слова: дореволюционная историография, Брестская уния, греко-католическая уния, украинофильство, О.И. Левицкий.

Key words: pre-revolutionary historiography, The Union of Brest, The Greek Catholic Union, Ukrainophilism, O. Levitsky.

В российской исторической литературе второй половины XIX – нача-ла XX в. доминировала православная концепция Брестской унии 1596 г., согласно которой уния являлась орудием в руках польско-католических властей для присоединения «Западной России» к Речи Посполитой, а так-же способом расширения влияния на Восток для посттридентского като-лицизма. Господство данного взгляда на проблему унии было вызвано го-сударственным статусом православной церкви, интеграционной политикой российского правительства в Западном крае, а также православным верои-споведанием историков унии, большинство из которых заканчивало право-славные Духовные академии.

Однако в конце XIX в. начался осторожный пересмотр общеприня-той точки зрения на суть и причины происхождения Брестской церковной унии. У истоков этой ревизии стоял Орест Иванович Левицкий (1848–1922), чьи сочинения, в немалой степени, послужили опорой для историко-идентификационных опытов национальной украинской и белорусской интел-лигенции начала XX в. Кроме того, его конкретно-исторические исследова-ния легли в основу новейшей украинской [29] и белорусской[33] историогра-фий, обращающих пристальное внимание на внутренние причины складыва-ния униатства.

Несмотря на значение О.И. Левицкого для формирования украинской исторической науки, вкладу украинского академика в эволюцию унионной проблематики посвящено довольно мало работ, причём в основном они по-вторяют оценки, сделанные ещё современниками [27]. Рост интереса к твор-честву О.И. Левицкого, особенно академическому этапу его жизни, наметил-ся лишь в последнее время [31, 30]. Но по сравнению с М.С. Грушевским, чьей фигуре сегодня уделяется самое пристальное внимание, можно сказать,

118

что О.И. Левицкий и его оригинальная концепция Брестской церковной унии практически забыты.

Целью данной статьи является сравнение концепции О.И. Левицкого с точкой зрения, господствовавшей в российской исторической науке в кон-це XIX в. в отношении Брестской унии и условий, сделавших возможным её формирование.

Надо признать, что история русинской церкви не являлась для О.И. Левицкого приоритетной в его исследованиях, но её появление в на-учных интересах ученого было вполне закономерным. Будущий историк происходил из православной семьи потомственного священнического рода Полтавской губернии. Он окончил Полтавские духовное училище и семи-нарию, и как лучший ученик был рекомендован к продолжению учёбы в Духовной академии. Но будущий историк неожиданно поступил в Киев-ский университет на юридический факультет, с которого вскоре перешёл на историко-филологический [32]. В университете Орест Иванович стал одним из первых и ближайших учеников В.Б. Антоновича, который в своё время уде-лял большое внимание церковно-историческим сюжетам.

Годы обучения Левицкого в университете (1870–1874) пришлись на время действия либерального университетского устава 1863 г., стимулиро-вавшего критические искания в методологических основах исторической науки пореформенного периода. Важно также, что молодые годы историка выпали на время активизации народнического движения в России и украи-нофильства в Малороссии. Оживившиеся украинофилы группировались во-круг Киевского отдела Русского географического общества, издавали газе-ту «Киевский телеграф» и даже пользовались покровительством киевского генерал-губернатор Дондукова-Корсакова [23, с. 159–161].

В таких условиях отдельные малороссийские исследователи (С.А. Тер-новский) и особенно украинофильские историки (Н.И. Костомаров, П.А. Ку-лиш) начинают обращать внимание на частные заблуждения официальной историографии по вопросу участия в религиозной борьбе разнообразных представителей рутенского общества, включая высшее духовенство [25, с. 74–75, 103–112], аристократию [3, с. 26, 42; 4, т. 1., с. 247–249, 277] и казачество [4, т. 2, с. 178–180, т. 3. с. 161–162.]. Эти замечания малороссийских авторов стали для Левицкого научно-критическим заделом в освещении унионных со-бытий XV–XVII вв.

Подъем деятельности киевских украинофилов, принадлежность к их организациям авторитетного для него учителя В.Б. Антоновича не оставили О.И. Левицкого в стороне от этого движения, в котором он придерживалсяего аполитичной «культурнической» вариации. И когда во второй половине 70-х гг. XIX в. политика в отношении украинофилов ужесточилась, украин-ский историк, чутко реагировавший на отношение к своей деятельности ки-евских властей и русских патриотов, постарался «уйти в тень» [28, с. 204]. Но если О.И. Левицкий и не стал продолжателем общественной деятельности Антоновича, то все же он последовательнее всех учеников продолжал народ-нические исследования учителя как в методологическом, так и конкретно-историческом плане, уделяя особое внимание истории широких слоёв мало-российского общества и истории права.

Принадлежность к украинофильскому движению закрыла для О.И. Ле-вицкого возможность совершить академическую карьеру и получить научную степень. После окончания университета он более тридцати лет преподавал русский и латинский языки в Четвёртой Киевской прогимназии (1874–1909), несколько лет – географию в музыкальном училище (1876–1877), и одновре-менно в продолжении почти 50 лет работал секретарём-делопроизводителем в Киевской археографической комиссии (1874–1921), а также помощником заведующего Центрального архива в Киеве (1879–1887) отыскивая, система-тизируя и публикуя архивные материалы по малороссийской истории XVI–XVIII вв. [26].

119

Что касается его научной деятельности, то после дипломного сочи-нения, посвящённого социальной истории казачества [15], он проводил ис-точниковедческие исследования и обратился к истории семейно-брачного права [13, 14]. Вместе с тем уже в 1878 г. он коснулся «южнорусской» цер-ковной истории, рассмотрев на документах Киевского архива деятельность пылкого игумена Афанасия (Филипповича), показывая, как нетерпимый свя-щенослужитель, обвиняя «русских» аристократов в «равнодушии к своему долгу», шумно добивался полного уничтожения унии и «грунтового успокое-ния» православия [9, с. 2].

Гораздо более активно к религиозной проблематике Левицкий обра-тился в 80-е гг. XIX в. на фоне общего подъёма церковно-исторических ис-следований, связанного с атмосферой режима Александра III и политикой обер-прокурора Победоносцева, когда были форсированы усилия самодержа-вия по укреплению идеологических позиций Православной церкви в обще-стве и получили дополнительный импульс антипольские начинания прави-тельства [2, с. 292].

Продолжая в эти годы работу по изучению биографий русинских архи-ереев [20], О.И. Левицкий не забывал также своей любимой казацкой тема-тики [21] и впервые затронул сюжеты гендерной истории, но и в этих статьях церковные вопросы занимали существенное место. Так, доказывая важную роль «малороссийской» дворянки в XVII в., он приводил в качестве примера «скорбный образ» Анны-Алоизы, внучки К.К. Острожского, которая как «бо-лезненный выродок некогда славнаго южно-русскаго рода» стала «жалким орудием» иезуитов, убедивших её «истребить» созданное её дедом «на поль-зу южно-русской церкви и народности» [8, с. 4].

После этого О.И. Левицкий приступил к изучению генезиса феномена Брестской унии в контексте «внутреннего строя» рутенской церкви [7]. Его интересу к внутренней стороне вопроса, по нашему мнению, содействова-ла изначальная народническая ориентация Левицкого на изучение социаль-ной, неполитической истории, что нашло отражение в его работах по быто-вой истории Малороссии.

Для данной специальной работы были характерны небольшой объем и ограниченный круг источников. Автор, в частности, принимал во внимание ряд опубликованных документальных собраний (Киевской, Петербургской и Виленской археографических комиссий), свод польского права «Volumina legum», дополняя их некоторыми новыми актами Киевского центрального ар-хива.

Вместе с тем в этом важнейшем труде отразились несколько субъек-тивные оценки работ предшественников. Так, О.И. Левицкий не вполне спра-ведливо утверждал, что ранее все исследователи унии писали только о её внешних факторах, таких как деятельность польских властей и иезуитов [7, с. 1, 3], забывая, что практически каждый из них отмечал наличие кризиса в «западно-русской» православной церкви во второй половине XVI в. Особенно развёрнутые характеристики этого упадка были сделаны митрополитом Ма-карием (Булгаковым) [22]. Отдавая должное заключениям последнего о «по-ражающем» влиянии польско-литовского протестантизма на православных [7, с. 4], О.И. Левицкий сделал вывод, что преосвященный автор не показал разложение православной иерархии от злоупотреблений феодальным правом патроната. Он умолчал также о наблюдениях М.О. Кояловича о предпосыл-ках церковной унии, сложившихся из длительного этно-конфессионального взаимодействия польско-литовских католиков и литовско-русских православ-ных [6, с. 166].

Отметим, что в построениях О.И. Левицкого встречаются выводы Н.И. Костомарова и П.А. Кулиша о воздействии польской цивилизации на «литовско-русское» дворянство и весь общественный уклад русинских зе-мель [5, с. 630–641, 693–697; 4, т. 1. с. 202, 288, т. 3, с. 93, 143]. Заметны и суждения В.Б. Антоновича о важности «соборного начала» для развития

120

православной церкви [1, с. 282], наблюдения С.М. Соловьёва об актуализа-ции в «России Литовской» вопроса о соотношении церковных прав иерархии и мирян в конце XVI в. [24, с. 390–391] Но, несмотря на эти заимствования, исследование О.И. Левицкого в своей концептуальной части являлось для своего времени новаторским произведением.

Не отрицая заинтересованности в унии со стороны католического ду-ховенства и польского правительства, малороссийский автор доказывал, что определяющими для «громадного церковно-общественного переворота» ста-ли условия, сложившиеся внутри русинского общества. Именно поэтому уния была успешно принята в конце XVI в., хотя ранее этого не смогли добиться ни Ватикан ещё не обременённый борьбой с протестантами ни более умные, чем Сигизмунд III, польские короли [7, с. 10–11].

Сущность предпосылок к принятию унии, по мнению историка, состо-яла «в порче коренных основ… организации [русинской церкви]» [7, с. 5] вследствие ряда факторов. Во-первых, «ополячивание» «южнорусских» соци-альных институтов под влиянием «шляхетскаго абсолютизма» и «латинской» образованности [7, с. 14, 38–41, 45, 49, 59, 98.]. Во-вторых, трансформация древнего русского «права подаванья» церковных мест в «меркантильное» «право патроната», искоренившего «соборные» порядки и разложившего православную церковь [7, с. 25–38, 42–45, 47–48, 50–55, 62–63]. В-третьих, Реформация в Польше и Литве заставила многих «православных южно-руссов» сомневаться в вере и критичнее относиться к своим «недостойным» владыкам [7, с. 38, 42, 44–45, 67–68]. Таким образом, многие высказанные другими исследователями тезисы Левицкий встроил в собственную концеп-цию унии.

Историк писал, что полонизация «русской» шляхты, разложение в церкви, распущенность иерархии и «брожение умов» принудили широкие слои православного общества в последней трети XVI в. задуматься о церков-ных реформах [7, с. 64–65], в том числе путём перехода под юрисдикцию папы [7, с. 86]. Потребность преобразований резко увеличила количество город-ских церковных братств, в которых константинопольские патриархи увиде-ли средство реформирования и поэтому наделили их полномочиями органов управления, поставив выше «недостойной» церковной иерархии. Вельмож-ные «южно-русские» епископы, опасаясь столкновения с братствами и воз-можного низложения, предложили королю и Риму унию, потребовав взамен тех привилегий коими обладали католические иерархи. «Праздная и роскош-ная жизнь» последних давно привлекала «их… насквозь пропитанное шля-хетскими предразсудками» мышление, возмущённое неподчинением холопов панам или мирян иерархам [7, с. 74, 80–91]. Именно столкновение православ-ного «соборного начала» и католического «клерикально-иерархического» принципа, по мнению Левицкого, и составляло сущность генезиса унии.

Отмечая исконность для «западной Руси» избрания епископов духо-венством совместно с мирянами, Левицкий указывал, что широкое участие православных «южно-руссов» не даёт оснований для их обвинения в проте-стантизме, члены братств развивали присущее церкви «соборное начало». «Оттенки протестантства», появившиеся в «западно-русской церкви», он объяснял, духом конфронтации, когда православные русины, лишённые соб-ственной иерархии, вынуждены были отстаивать свою веру перед лицом уни-атских архиереев, подвергавших их «возмутительным насилиям» во имя ка-толического идеала подавления паствы [7, с. 103–105]. Но пророчества, что «западно-русское» православие «потонет» в протестантизме не сбылись, на-против – «соборные» усилия мирян позволили православной церкви пере-жить десятилетия, когда она преследовалась и не имела епископов. Далее наступила эпоха «возрождения», «украшенная именами Иова Борецкаго, Петра Могилы и целаго ряда других иерархов, сиявших чистотою жизни, преданностью пастырскому долгу и самоотверженною ревностью о церковно-общественном благе» [7, с. 108].

121

Эту важнейшую для историографии унии работу О.И. Левицкий про-должил в статьях о биографиях «русских» епископов-создателей унии – К. Терлецкого и И. Потея, вышедших в правительственном издании П.Н. Ба-тюшкова. В качестве контекста деятельности униатских владык историк ши-роко использовал тезисы, высказанные в своей основной работе. Подчёр-кивая неравнозначность ролей Потея и Терлецкого в деле принятия унии, он показывал, что все свидетельства православных полемистов о низком нравственном облике Терлецкого, которые М.О. Коялович ранее счёл при-страстными, подтверждаются и дополняются судебными против него обви-нениями. И хотя не менее К. Терлецкого православные русины ненавидели И. Потея, но в исках на последнего они жаловались лишь на притеснения и не пытались его опорочить [12, с. 31–34]. При рассмотрении биографии По-тея, О.И. Левицкий, проанализировав его переписку, попытался суммировать события, сделавшие его по истине убеждённым «апостолом унии». Он сде-лал вывод, что только «случайныя обстоятельства» (отказ «гордой красави-цы» от его предложения руки и сердца) удержали пана Потея от принятия обожаемого католичества, и тогда он был бы для истории потерян: «мало ли в то время знатных южноруссов становилось отступниками своей предков-ской веры!» [10, с. 15–16].

После выхода этих статей О.И. Левицкий постепенно отходит от цер-ковной проблематики и все более погружается в археографию, источникове-дение, изучение обычного права казачества, семейно-брачных отношений, положения малороссийской женщины и бытовой истории повседневности [17, 18, 19]. Если же его работы и затрагивали историко-церковные вопросы, то зачастую он повторял свои выводы прошлых лет [16]. Кроме того, он из-дал несколько документов, свидетельствовавших о распространении унии не только в западной Украине, но и в киевской среде [11].

Можно предположить, что охлаждение автора к политически ангажи-рованной и идеологически окрашенной истории Брестской унии подтолкнул пережитый им сильный нервный срыв, когда во время приезда в Киев Алек-сандра III в 1885 г. лояльный Левицкий узнал, что находится на полицейском учёте. После этого ученый попросил друзей не писать ему по-украински, пре-кратил получать книги из Галичины и опасался печать статьи в изданиях львовского товарищества им. Шевченко. Смелее он будет действовать лишь в начале XX в. после отмены Эмского указа, серьёзно ограничивавшего упо-требление украинского языка в науке и преподавании, опасаясь, тем не ме-нее, доносов со стороны русских монархистов [28, с. 205].

Таким образом, православный историк О.И. Левицкий, отойдя от орто-доксального восприятия униатов как «отступников», доказывал объектив-ность генезиса церковной унии. Исходя из первичности внутреннего состо-яния общества, он подверг пересмотру многие стереотипные оценки унии и заложил основу для углубления понимания этого крайне сложного феноме-на. Левицкий сформулировал собственную концепцию в силу своего малорос-сийского происхождения, причастности к новейшим веяниям исторической науки и принадлежности к украинофильскому движению, что позволило ему впервые взглянуть на проблему изнутри. В то же время присущая ему осто-рожность привела к определённым противоречиям в его суждениях и не по-зволила развить свою концепцию дальше.

Значение концепции внутреннего вызревания рутенского греко-католичества, между тем, оказалось весьма велико, так как именно от неё в определённой мере отталкивались украинские и белорусские историки-националисты начала XX в. М. Грушевский, В. Ластовский и М. Довнар-Запольский, а также многие их современные продолжатели.

122

Литература

1. Антонович, В.Б. Очерк состояния православной церкви в Юго-западной России с половины XVII до конца XVIII столетия [Текст] // Монографии по истории Западной России / В.Б. Антонович. – К., 1885. – Т. 1. – С. 279–342

2. Западные окраины Российской империи [Текст] / под ред. М. Долбилов, А. Миллер. – М. : НЛО, 2006.

3. Костомаров, Н.И. Константин Константинович Острожский [Текст] // Рус-ская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей / Н.И. Костома-ров. – М. : Русская панорама, 1997. – Т. 2. – С. 18–44.

4. Кулиш, П.А. История воссоединения Руси [Текст] / П.А. Кулиш. – СПб., 1874. – Т. 1–2 ; М., 1877. – Т. 3.

5. Костомаров, Н.И. Южная Русь в конце XVI века [Текст] // Собр. соч. / Н.И. Костомаров. – СПб., 1903. – Кн. 1. – С. 619–698.

6. Коялович, М.О. Литовская церковная уния [Текст] / М.О. Коялович. – СПб., 1859. – Т. I.

7. Левицкий, О. Внутреннее состояние западно-русской церкви в конце XVI в. иуния [Текст] / О. Левицкий. – К., 1884.

8. Левицкий, О.И. Анна-Алоиза, княжна Острожская. (1600–1654) [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1883.

9. Левицкий, О.И. Афанасий Филиппович, игумен Брестлитовский, и его де-ятельность в защиту православия против унии [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1878.

10. Левицкий, О.И. Ипатий Потей, Киевский униатский митрополит [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1885.

11. Левицкий, О.И. К истории водворения в Киеве унии [Текст] / О.И. Левиц-кий. – К., 1891.

12. Левицкий, О.И. Кирилл Терлецкий, епископ Луцкий и Острожский [Текст] / О.И. Левицкий. – К.,1885.

13. Левицкий, О.И. Опыт исследования летописи Самовидца [Текст] / О.И. Ле-вицкий // Летопись Сомовидца по новооткрытым спискам. – К., 1878. С. 1–75.

14. Левицкий, О.И. О семейных отношениях в Юго-Западной Руси в XVI–XVII вв. [Текст] / О.И. Левицкий // Русская старина. – 1880. – № 11. – С. 549–574.

15. Левицкий, О.И. Очерк внутренней истории Малороссии во второй половине XVII века [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1875.

16. Левицкий, О.И. Причина, вызвавшая Брестскую унию [Текст] / О.И. Левиц-кий // Киевские епархиальные ведомости. – 1897. – № 8. – С. 408–411.

17. Левицкий, О.И. Южно-русская женщина в XVI–XVII вв. [Текст] / О.И. Левиц-кий // Иллюстрированный сборник Киевского литературно-артистического общества. – К., 1900. – Т. I. – С. 108–122.

18. Левицкий, О.И. Очерки народной жизни в Малороссии во второй половине XVII ст. [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1902.

19. Левицкий, О.И. Черты семейного быта в Юго-Западной Руси в XVI–XVII вв. [Текст] / О.И. Левицкий. – К., 1909.

20. Левицкий, О.И. Южнорусские архиереи в XVI–XVII вв. [Текст] / О.И. Левиц-кий // Киевская старина. – 1882. – № 1. – С. 57–100.

21. Левицкий, О.И. Богдан Хмельницкий [Текст] / О.И. Левицкий // Историче-ские деятели Юго-Западной России / В.Б. Антонович, В.А. Бец. – К., 1883.

22. Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви [Текст] / митр. Мака-рий (Булгаков). – М., 1996. – Кн. 5. – Т. 9.

23. Миллер, А. «Украинский вопрос» в политике властей и русском обществен-ном мнении (вторая половина XIX в.) [Текст] / А. Миллер. – СПб.: Алетейя, 2000. – 260 с.

24. Соловьёв, С.М. История России с древнейших времен [Текст] // Соч. / С.М. Соловьёв. – М., 1990. – Кн. 5. – Т. 10.

25. Терновский, С.А. Исследование о подчинении Киевской митрополии мо-сковскому патриархату [Текст] / С.А. Терновский. – К., 1872.

26. Украинские историки XX века [Текст] М., 2004. – Вып. 2. – Ч. 2. – С. 114–116.27. Василенко, М.П. Вибранi твори у трьох томах / М.П. Василенко. – К., 2006. –

Т. 2. – С. 169–214.28. Гирич, І. Орест Левицький як суспільний діяч і науковець: До 160-річчя

від дня народження / І. Гирич // Сучасність : Література, наука, мистецтво, суспільне життя. – К., 2009. – № 3/4. – С. 197–212.

123

29. Гудзяк, Б. Криза і реформа. Київська митрополія, Царгородський патріархат і генеза Берестейської унії / Б. Гудзяк. – Львів, 2000.

30. Коробчук, М. Волiнезнавчi публикацii Ореста Левицького в часописi «Ки-евская старина» / М. Коробчук // Наук. вiсн. Волинськ. держ. унiв. iм. Л. Украiнки. – Житомир, 2007. – Вип. 1. – С. 248–253.

31. Москвич, Л.Г. Академік УАН Орест Іванович Левицький (1848–1922 рр.): Життєпис, бібліографія його праць і праць про нього / Л.Г. Москвич, В.Г. Сарбей. – К., 1998.

32. Усенко, I.Б. Левицький Орест Iванович / I.Б.Усенко // Антологія української юридичної думки. – К., 2003. – Т. 3. – С. 107–110.

33. Марозава, С.В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596–1839 гады) / С.В. Марозава. – Гродна, 2001.

124

ÁÁÊ 63.0ÓÄÊ 930.85(470)

Í.Ì. ÌÎÐÎÇÎÂ

N.M. MOROZOV

ÂÐÅÌß ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÉ ÖÈÂÈËÈÇÀÖÈÈ Â ÊÎÍÒÅÊÑÒÅ

ÅÑÒÅÑÒÂÅÍÍÎ-ÍÀÓ×ÍÛÕ ÇÍÀÍÈÉ: ÏÎ ÌÀÒÅÐÈÀËÀÌ ÎÒÅ×ÅÑÒÂÅÍÍÎÉ

ÈÑÒÎÐÈÎÃÐÀÔÈÈ ÊÎÍÖÀ ÕÕ – ÍÀ×ÀËÀ XXI ââ.

TIME RUSSIAN CIVILIZATION IN CONTEXT NATURAL SCIENCES:

BASED ON NATIONAL HISTORIOGRAPHY END OF XX – BEGINNING OF XXI CENTURY

Рассмотрены концепции сторонников неоклассического подхода, опиравшиеся на идеи хронометрии пассионарной энергии. Выявлены элементы незавершённости в комплектации их теоретического и методологического аппарата, предопределившие вероятностный характер представлений о времени цивилизации.

We consider the concept of the neoclassical approach based on the idea-shiesya time-keeping passionate energy. Identifi ed elements of inde-substitutability in the confi gura-tion of their theoretical and methodological apparatus, predetermined probabilistic nature of the concept of time civilization.

Ключевые слова: российский суперэтнос, фазы жизненного цикла, российская цивилизация, пассионарность, субстрат психики, энергоинформационное поле.

Key words: Russian super-ethnos, the phases of the life cycle, Russian civilization, pas-sion, the substrate of the psyche, energyinformation fi eld.

В рассматриваемый период актуальность проблемы, вынесенной в на-звание статьи, исследователями осознавалась в рамках поиска ответа на во-прос: в чём заключается особенность российской цивилизации как целост-ности в отличие от совокупности составляющих подсистем (экономической, государственной, этнической и других)? Поставим задачу сопоставить выво-ды о её темпоральной специфике, полученные сторонниками неоклассиче-ской рациональности.

Отметим, что в гуманитарных науках сформировалось соответству-ющее направление исследований, связанное с теорией этногенеза Л.Н. Гу-милёва, где по смыслам, характеризовавшим суперэтнос, можно было судить, что речь идёт о сообществе, идентичном локальной цивилизации. Ав-тор включил в методологический инструментарий циклично-волновой под-ход и измерение интенсивности этнических процессов по виртуальной шкале градации пассионарности1 – эффекта геохимической энергии живого веще-ства биосферы, открытой В.И. Вернадским. Динамика состояний указанного свойства послужила признаком для разделения жизни суперэтноса по фазам с их общей продолжительностью в среднем около 1500 лет. Пассионарность была представлена движущей силой многих социальных процессов, целена-правленной активностью, в сравнении с которой воля и интеллект выступали в роли необходимых средств для её проявления.

1«Пассионарность как энергия – избыток биохимической энергии живого вещества, по-рождающий жертвенность часто ради иллюзорной цели»… «Пассионарии – особи, пас-сионарный импульс поведения которых превышает величину импульса инстинкта са-мосохранения»… «Гармоничные особи – особи пассионарный импульс которых равен по величине импульсу инстинкта самосохранения»... «Субпассионарии – особи, пас-сионарный импульс которых меньше импульса инстинкта самосохранения» [2, с. 296, 348, 542, 544–546].

125

Жизненный цикл российского суперэтноса был охарактеризован по следующим фазам: инкубационный период и подъём с прогнозируемой длительностью 300 лет (ориентировочно с 1200 по 1500 гг.), акматическая (между 1500 и 1800 гг.), надлом (охватила XIX и XX столетия), инерцион-ная (300 лет), обскурации (300 лет) и мемориальная (300 лет) [3, с. 288–289]. Из рассуждений и системы доказательств автора, построенных на анализе асинхронных волн этногенеза 40 этнических сообществ, следовал важный в разрезе нашей темы вывод о том, что ближайшим следствием эффекта пре-образования геохимической энергии живого вещества в социальные формы жизнедеятельности явилось формирование психического пространства боль-ших групп.

Так, была прослежена синхронизированная с указанными фазами по-следовательность смены принципов отношения этнического коллектива к индивиду. Расшифровка смыслов принципов позволяла говорить о полном цикле эволюции общественных настроений, который зарождался одновремен-но с атмосферой культивирования патриотической доминанты в поведенииличности (главная идея фазы подъёма – «общественный долг»), впоследствии уступавшей место возвышению её гражданской значимости и созданию ку-миров (идея акматической фазы – «сила и натиск»), которые затем обора-чивались разочарованием широких масс в прежних идеалах (фаза надлома), и постепенным переходом от ориентации на созидание к мотивам непосред-ственной выгоды и пренебрежения долгу (идея инерционной фазы – «Прави-ла и Закон»). В фазе обскурации (ведущий императив – «никому ничего не надо») «…исчезает сама возможность сохранения этнической доминанты» [2, с. 464].

Автор, распределив стили поведения индивидуумов с доминирующими мотивами в системе координат: ось Y – служение идеалу (+) – самосохране-ние (–), ось Х – безрассудность (+) – разумный эгоизм (-), сформулировал жиз-ненную стратегию отдельных групп – носителей пассионарной энергии со знаками «+» и «–» (т.е. жертвующих собой во благо общества, борцов за иде-алы победы, успеха, науки и творчества, благосостояния с риском для жизни и без риска и других). Для каждой группы была отмечена ограниченная по времени динамика интенсивности влияния на этническое пространство, в миниатюре напоминавшая волну пассионарной энергии [2, с. 339].

Концепция этнического времени Л.Н. Гумилёва обрела большое коли-чество последователей, которые в рассматриваемый период успешнее зани-мались пропагандой её постулатов, пересказывая и обнаруживая в различныхобластях знаний новые им подтверждения, как например, А.М. Плущевский, предложивший с помощью математических моделей измерить в условных баллах средний уровень пассионарности по некоторым группам носителей этой энергии [10, с. 16–33].

Вместе тем, в историографии сложилось неоднозначное отношение к теории этногенеза и выводам, которые каким-либо образом имели к ней от-ношение. В частности, подвергалась сомнению научность авторской концеп-ции пассионарности. Претензии, озвученные Ю.В. Бромлеем, И.Р. Григуле-вичем, Б.М. Кедровым, В.И. Козловым, Я. Лурье, Б.А. Рыбаковым и другимипредставителями исторической науки и этнологии, касались двух основных моментов. Широкая историко-культурная эрудиция Льва Николаевича не-редко допускала неточность в изложении некоторых фактов или их вымысел с точки зрения известных, ранее уже выверенных по источникам знаний, что снижало доверие к его доказательной базе.

Далее, классическая теория энергообмена, объяснявшая взаимодей-ствия живых существ, её принимали обществоведы. Теория была выстроена на представлениях об исключительно пищевом поступлении внешней энер-гии в организм. Поэтому рассуждения о космических импульсах, о микро-мутациях и открытой специалистом по археологии энергии, неизвестной по происхождению, не поддающейся измерениям, априорно отрицались как не-

126

научные. На мировоззренческом уровне критикам, исповедовавшим идеи по-ступательного развития человечества и, в частности, своей нации, труд-но было согласиться с утверждениями о конечности её существования и о предопределённости императивов поведения в будущих периодах, не-симпатичных с точки зрения современных идеалов гражданского общества (патриотизма, социальной справедливости, активной жизненной позиции и других).

И всё же, глубинные причины неприятия скрывались в том, что пита-тельной средой для гносеологического консерватизма являлось господство проблематики социального времени и оперирование преимущественно фи-лософскими смыслами его свойств, служившими универсальным средством в пределе нивелировать объяснение темпоральности явлений неизвестной природы до трюизма о многообразии форм движения материи. Представи-тели гуманитарных наук в границах своей предметной области не могли получить неоспоримых аргументов, доказывающих несостоятельность кон-цепции пассионарности с помощью имевшегося аналитического и иного инструментария.

Таким образом, научное сообщество ещё не было готово к чёткому обо-значению проблемы времени российской цивилизации, без решения которой было невозможно познание её свойств как целостности и полноценное те-оретическое обоснование как реальности. Новые идеи, кроме сторонников, приобретали авторитетных критиков. Ключевые понятия не были снабжены непротиворечивыми дефинициями.

Определяя локальную цивилизацию как часть человечества, прожи-вающую в пространстве и во времени суперэтноса, объединённую компли-ментарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоор-ганизации [7, с. 107], мы полагаем, что её основное свойство проявляется в титульном этносе и заключается в способности в начале своего полного жизненного цикла накапливать и в последующие периоды рассеивать без остатка пассионарную энергию.

Энергетическая природа данного свойства представляется первич-ной для свойств многочисленных социальных сфер, составляющих указан-ную суперсистему. В противном случае отсутствие импульсов пассионар-ности должно означать, что этнический элемент, позиционируемый фило-софами как ядро социальной системности, находится в фазе гомеостаза, и в таком упрощённом состоянии он не может обеспечивать поддержание всей совокупности общественных отношений в масштабе полиэтнической ци-вилизации. Этнос не может быть одновременно и титульным, и реликтовым.

Что касается позиции представителей естественных и физических наук, то редкие случаи их обращения к феномену пассионарности лишь выбо-рочно мобилизовывали потенциал соответствующих дисциплин, оставляя не-востребованным накопленный материал о физических свойствах организма человека, имевших непосредственное отношение к формированию этниче-ской среды. Речь идёт о естественнонаучном объяснении причин продолжи-тельного психического единения индивидуумов, рассредоточенных на боль-шой территории, об эффекте заражения масс внутренней энергией лидеров (харизмой) и о других явлениях, которые в конце ХХ столетия стали предме-том глубоких исследований. Указанный материал, несомненно, представлял ценность для понимания истоков этнической и межэтнической солидарно-сти, обеспечивавшей с другими, не менее важными, в том числе социальнымии природными факторами, консолидацию населения в масштабе локальной цивилизации. В этой связи отметим некоторые гипотезы, открывавшие пер-спективу интерпретации пассионарной энергии в хронометрическом изме-рении.

Было замечено, что динамика пассионарности, графически представ-ленная Л.Н. Гумилёвым в виде солитоновой волны, напоминала кривую ин-тенсивности горения костра. Аналогия оказалась уместной, так как в меж-

127

дисциплинарном пространстве естественных наук изучение онтологии когнитивных процессов, как правило, базировалось на представлениях о ве-ществе как иерархически сложной системной организации энергии.

В ходе работы над сформулированной В.И. Вернадским проблемой био-логического времени была открыта возможность хронометрировать темпо-ральность не в астрономических единицах, а в особых единицах длительно-сти, отмеряемых при помощи тех или иных процессов изучаемого живого организма. Обнаруживалось единообразие в развитии организмов одного вида, подчинённое неизвестным внутренним динамическим законам [15, с. 5]. В конце ХХ в. существенный прорыв в понимании структуры биологическо-го времени произошёл благодаря концепции о психофизиологической при-роде темпоральности. Причина ускользания времени от непосредственной регистрации соматическими анализаторами человека виделась сторонни-кам концепции в том, что психическому восприятию доступно только знание о его течении, но недоступен нейрофизиологический механизм этого течения, механизм кодирования и передачи короткими электрическими импульсами информации в нервной системе [1, с. 75–83]. Опытным путём пришло осозна-ние того, что тело человека, состоящее более чем наполовину из воды (% ва-рьируется в зависимости от возраста), является сенсором слабых электро-магнитных воздействий, составляющих формацию «тонких» полей, которая, собственно и является субстратом психики [5, с. 363–364].

В естественных и физических науках активизировались исследова-ния, связанные с функционированием энергетических полей организмов. Важным подспорьем служили результаты, достигнутые в этом направлении в предыдущие годы, как например, открытие точек с переменными электри-ческими потенциалами, использованное затем для регистрации электроэн-цефалограмм. Среди циркулировавших идей и концепций выделялась гипо-теза Р. Шелдрейка о существовании морфогенетических полей, вызывающих измеряемые физические эффекты. Согласно автору, существуют невидимые структуры, которые восстанавливают тела кристаллов, растений, животных и каким-то образом обу словливают их поведение. Поле служит своего рода матрицей, которая формирует и регулирует каждую последующую единицу одного и того же типа. Новые единицы настраиваются на имеющуюся матри-цу или входят в резонанс и затем воспроизводят её свойства, усиливая, тем са-мым, материнское морфогенетическое поле [16, с. 7–9]. Гипотеза объясняла случаи параллельных изобретений, очевидную «телесную память» о старыхтравмах, то есть указывала на тенденцию передавать однажды усвоенные навыки без каких-то видимых контактов другим субъектам, у которых затем будет наблюдаться способность к более быстрой обучаемости этим навыкам.

Другие исследователи утверждали, что информационному полю любо-го существа присуща индивидуальность, так как оно, вбирая все известные физико-химические полевые взаимодействия, представляет собой качествен-но новый уровень этих взаимодействий [13, с. 89–90]. Названные выше и дру-гие подходы, в целом, не отрицали тот факт, что человек, как подчеркнул А.Н. Меделяновский, является источником двух существенно различаю-щихся между собой процессов. С одной стороны, он выступает излучателем коротких энергетических потоков относительно замкнутых полей биологиче-ского происхождения, имеющих эффект только ближнего действия, подчи-няющихся законам физики. С другой стороны, нейроны обладают свойством «…передачи информационных и собственно энергетических взаимодействий на значительные расстояния с минимальными затратами мощности и времени»[6, с. 57, 64]. Так, ещё в 1922 г. академик Л.П. Лазарев сделал предположе-ние о длине большой волны до 30 тыс. км. Немецкие физики Ф. Зауэрбрух и В. Шуман обнаружили вокруг сокращающихся мышц человека низкочастот-ные электромагнитные поля, которым соответствовали волны длиной 6 тыс. км. [14, с. 49–50]. При этом отмечалась предельная рассеянность импульсов, затрудняющая их концентрацию на чём-то жизненно важном.

128

Приведённые в далеко не полном своём перечне идеи исследователей могли быть использованы для объяснения момента происхождения психи-ческой основы этничности (и, следовательно, цивилизационной общности) порядком взаимодействия энергетических полей различной длины, образо-ванных импульсами нейронов. Ещё предстояло уточнить истинный источник пассионарности (космическое излучение, внутренняя энергия планеты, ви-русы или иной). Тем не менее, в рамках физических знаний невозможно было отрицать как вероятность её существования, так и причастность дальнодей-ствующих энергоинформационных волн, излучаемых организмами индивиду-умов, к появлению того или иного этнопсихологического пространства.

Некоторые вопросы могла снять гипотеза о психофизическом резонан-се1. С данным явлением сталкивались представители многих наук, в том чис-ле и когнитивных. Как наглядный пример, психологи отмечали проявление резонанса на зрелищных мероприятиях, когда большой коллектив единомыш-ленников, действовавших или мыслящих в «такт», создавал механические и другие колебания большой амплитуды, вынуждая в их ритмах «колебаться» (мыслить, действовать) других людей, чьи собственные колебания-программы не совпадали с доминирующим фоном, или оказались очень слабы [11, с. 79]. Изучение аналогичных состояний осуществлялось в проблемном поле пси-хологии больших коллективов. Считалось, что живой организм представляет собой полирезонансную электромагнитную систему. На этом основании не-которые исследователи идентифицировали этнические резонансы в виде рас-цвета и упадка этносов, цивилизаций [14, с. 357, 365].

Приведённые выше рассуждения, построенные на объяснении физиче-ской природы психических процессов, были созвучны концепции психоло-гии масс Г. Лебона, идеям С. Московичи, Д.В. Ольшанского и других зару-бежных и отечественных учёных, писавших о человеческой массе (толпе) как о временнóй совокупности равных, анонимных и схожих между собой лю-дей, в недрах которой идеи и эмоции каждого имеют тенденцию выражаться спонтанно [8, с. 28; 9]. Утверждалось, что длительная тревога и страх, угне-тающие зависимость людей от враждебных им сил, закономерно способству-ют появлению потребности в поиске идеала или веры. Возникал тот психо-логический фон, на котором харизматичные вожди, обладая способностью заражать своих слушателей энергией, передаваемой через вибрацию звуков речи, выражение эмоций, личный пример и другие резонирующие с настро-ением масс трансляторы [4], творили новые общественные связи. Таким об-разом, учёные на языке психологии описывали зарождение психоэнергети-ческого резонанса, где роль осциллятора отводилась определённой группе населения, жаждавшей перемен в своей жизни к лучшему, а роль воздей-ствующего на колебательную энергоинформационную систему масс – пассио-нарным личностям, формировавшим общий императив поведения, например, «надо исправить мир, ибо он плох» или другой из списка Л.Н. Гумилёва. 

Как видим, феномен времени локальной цивилизации имел перспекти-ву быть понятым в междисциплинарном пространстве – путём синтеза идей, которые сформулировали учёные в процессе изучения уровней психики, физических и физиологических свойств организма человека. Приемлемую в данном случае неоклассическую методологию дополнял сформулирован-ный в общей экологии принцип преломления действующего фактора в иерар-хии систем, согласно которому «энергия, вещество и информация, поступаю-щие в систему извне и выступающие как факторы её жизни, действуют не в «чистом» виде, а селектируются и видоизменяются этой системой» [12, с. 56].

Из сказанного следовало, что истоки темпоральности российской цивилизации находятся в пространстве дальнодействующих энергоинформа-1Резонанс (франц. resonance, от лат. resono – звучу в ответ, откликаюсь) – отклик коле-бательной системы (осциллятора) на периодическое воздействие с частотой, близкой к частоте её собственных колебаний, в результате которого происходит резкое возрас-тание амплитуды вынужденных колебаний осциллятора.

129

ционных полей, излучаемых нейронами, выполняющих функцию первичного этнопсихологического субстрата. Это значит, что полный жизненный цикл более точно хронометрируется по фазам динамики её основополагающего свойства – накопления и последующего рассеивания пассионарной энергии титульного этноса (русских).

Таким образом, представления неоклассиков о времени российской ци-вилизации в рассматриваемый период оставались вероятностными. Выявлен-ная незавершённость в комплектации используемого теоретического и мето-дологического аппарата являлась следствием традиционной самоизоляции представителей гуманитарных, естественных и физических наук, творческий союз которых мог стать плодотворным для изучения многомерной природы темпоральности.

Литература

1. Годик, Э.Э. Физические поля человека и животных [Текст] / Э.Э. Годик, Ю.В. Гуляев // В мире науки. – 1990. – № 5. – С. 75–83.

2. Гумилёв, Л.Н. Этногенез и биосфера Земли [Текст] / Л.Н. Гумилёв. – М. : ООО «Издательство АСТ», 2001. – 560 с.

3. Гумилёв, Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории [Текст] / Л.Н. Гумилёв. – М. : Айрис-пресс, 2007. – 320 с.

4. Кравченко, В.И. Харизма как социокультурный феномен (философско-антропологический анализ) [Текст] : дис. … д-ра филос. наук / В.И. Крав-ченко. – СПб., 2005. – 276 с.

5. Манеев, А.К. Гипотеза биополевой формации как субстрата жизни и пси-хики человека [Текст] / А.К. Манеев // Русский космизм: Антология филос. мысли. – М. : Педагогика-Пресс, 1993. – С. 354–366.

6. Меделяновский, А.Н. Необычные возможности человека и теория власти [Текст] / А.Н. Меделяновский, Г.И. Водяха. – М. : Айрис-пресс, 2004. – 224 с.

7. Московичи, С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс [Текст] / пер. с фр. Т.П. Емельяновой / С. Московичи. – М. : Центр психологии и пси-хотерапии, 1998. – 480 с.

8. Ольшанский, Д.В. Психология масс [Текст] / Д.В. Ольшанский. – СПб. : Пи-тер, 2002. – 368 с.

9. Плущевский, А.М. Термодинамика исторической жизни народов [Текст] / А.М. Плущевский. – М., 2007. – 38 с.

10. Поис, А. Наш мир и Мы [Текст] / А. Поис. – М. : МЦНТИ, ООО «Мобильные коммуникации, 2004. – Ч. 2. – 381 с.

11. Морозов, Н.М. Понятие «цивилизационный подход» в отечественной исто-риографии на рубеже XX–XXI вв. [Текст] / Н.М. Морозов // Вестник Челябин-ского государственного университета. – 2011. – № 23 (238). – История. Вып. 47. – С. 104–114.

12. Реймерс, Н.Ф. Экология (теории, законы, правила принципы и гипотезы) [Текст] / Н.Ф. Реймерс. – М. : Журнал «Россия Молодая», 1994. – 367 с.

13. Симаков, Ю.Г. Информационное поле жизни [Текст] / Ю.Г. Симаков // Хи-мия и жизнь. – 1983. – № 3. – С. 88–92.

14. Фурса, Е.Я. Мироздание – мир волн, резонансов и… ничего более [Текст] / Е.Я. Фурса. – Мн. : УниверсалПресс, 2007. – 480 с.

15. Хасанов, И.А. Биологическое время [Текст] / И.А. Хасанов. – М. : ИПКгос-службы, 1999. – 39 с.

16. Шелдрейк, Р. Новая наука о жизни / пер. с англ. Е.М. Егоровой ; Р. Шердрейк. – М. : РИПОЛ классик, 2005. – 352 с.

130

ÁÁÊ 63ÓÄÊ 930

Â.Í. ÇÓÁÎÂ

V.N. ZUBOV

ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈÅ ÊÎÍÖÅÏÖÈÈ Å.Í. ÊÓØÅÂÎÉ

Î ÐÓÑÑÊÎ-ÑÅÂÅÐÎÊÀÂÊÀÇÑÊÈÕ ÎÒÍÎØÅÍÈßÕ Â ÑÅÐÅÄÈÍÅ XVI â.

THE EVOLUTION OF YE. N. KUSHEVA’S CONCEPTION OF THE RELATIONS

OF RUSSIA WITH NORTH CAUCASUS IN THE MID XVIth CENTURY

В статье рассматривается динамика формирования концепции Е.Н. Кушевой от-носительно политики «Избранной Рады» на Северном Кавказе как одной из теоре-тических схем, сложившихся в «сталинской» историографии эпохи Ивана Грозного. Анализ акцентирован не только на общетеоретических воззрениях Е.Н. Кушевой, но и обращён к частным, но важным в историографическом плане наблюдениям исследо-вательницы. Показана интеграция концепции, предложенной Е.Н. Кушевой, в историо-графии начала 50-х годов ХХ века.

The paper looks into the evolution of Ye. N. Kusheva’s conception of Muscovy’s Privy Council’s policies in North Caucasus as a stereotyped understanding of Ivan the Terrible’s era specifi c to the Stalinist historiography. The focus is put not only on Ye. N. Kusheva’s theoretical concepts, but equally on her special observations which are essential to under-standing the general trends in Russian historiography. The integration of Ye. N. Kusheva’s conception into the early 1950s’ historiography is scrutinised within the framework of the political state of aff airs in the Soviet Union in the mid 20th century.

Ключевые слова: Е.Н. Кушева, «Избранная Рада», ирано-турецкая война 1548–1555 гг., Ногайская Орда, Северный Кавказ XVI в., «сталинская историография», Ю.Д. Анчабадзе.

Key words: Ye. N. Kusheva, Muscovy’s Privy Council, the 1548–1555 war between Iran and Turkey, the Nogay Horde, North Caucasus in the 16th century, the Stalinist historiog-raphy, Yu. D. Anchabadze.

Современной отечественной историографии присущ интерес к творче-ству историка в условиях идеологической атмосферы «сталинского» перио-да развития советской науки, что находит отражение не только в регулярно появляющихся статьях,но и в в публикациях источников, в частности, писем, в появлении ряда крупных трудов, посвящённых этой теме [7].

В историографии восточного направления внешней политики «Избран-ной Рады» трудно найти работу, не затрагивавшую в той или иной мере вклад Е.Н. Кушевой в разработку данной проблемы (применительно к северокав-казскому региону). Но практически нет работ, раскрывающих концепцию ис-следовательницы внешней политики России на Северном Кавказе в её це-лостном виде, не говоря уже об отражении становления системы взглядов Е.Н. Кушевой по этой проблеме. Особое место в историографии темы занима-ет работа Ю.Д. Анчабадзе «Е.Н. Кушева и русское кавказоведение ХХ века», но она написана с акцентом на личную жизнь исследовательницы и её взгля-ды относительно политики России на Северном Кавказе в XVII–XVIII вв. [1, с. 396–416].

Как пишет Ю.Д. Анчабадзе, интерес Е.Н. Кушевой к истории наро-дов Северного Кавказа зарождается во второй половине 30-х годов ХХ века. Следуя воспоминаниям Е.Н. Кушевой, историк делает вывод, что на началь-ном этапе интерес к теме пробудил в исследовательнице дагестанский дея-

131

тель А.А. Тахо-Годи. Ю.Д. Анчабадзе отметил планомерность деятельности Е.Н. Кушевой по выявлению корпуса источников, особенно из фондов По-сольского приказа [1, с. 406–407].

Как явствует из отчёта, составленного Е.Н. Кушевой, доцентом кафе-дры истории СССР Московского государственного педагогического институ-та имени К. Либкнехта, исследовательница в 1940–1941 гг. «изучает историю народов Северного Кавказа в XVII в. в связи с международной обстановкой» [4, с. 154].

Промежуточным итогом этой работы стала статья Е.Н. Кушевой, опу-бликованная в начале 1943 года, – «Северный Кавказ и международные от-ношения XVI–XVII вв. (Обзор материалов русских архивов)» [2, с. 60–68], по-зволяющая выяснить пути приближения исследовательницы к пониманию содержания восточного направления внешней политики «Избранной Рады», в частности, в северокавказском регионе.

Концепция московско-северокавказских отношений в середине XVI века приобрела завершённый вид в обширной статье Е.Н. Кушевой, опубли-кованной в 1950 г., – «Политика Русского государства на Северном Кавка-зе в 1552–1572 гг.», а затем была кратко изложена в сборниках «Русско-дагестанские отношения XVI–XVII вв.», «Кабардино-русские отношения в XVI–XVIII вв. Документы и материалы. Т. 1». (Под ред. Е.Н. Кушевой, Т.Х. Ку-мыкова / Сост Н.Ф. Демидова, Е.Н. Кушева, А.М. Персов. М., 1957); «Русско-дагестанские отношения в XVII – первой четверти XVIII века. Документы и материалы» (Махачкала, 1958) [5, с. 237–287].

Ю.Д. Анчабадзе отметил, что «хронологический отчёт русско-кав-казских отношений Е.Н. Кушева ведёт с середины XVI века, когда, как было ею показано, начинаются систематические политические контакты Москвы со своими южными соседями». Историк справедливо писал, что в советской историографии до появления книги Е.Н. Кушевой, прежде всего, усилиями Г. Кокиева и Н.А. Смирнова «было высказано предположение о тесной вза-имосвязи становления русско-кавказских отношений с динамикой между-народной ситуации в кавказско-переднеазиатском регионе, где … сошлись интересы … Оттоманской империи, шахского Ирана и России» [1, с. 410].

Вместе с тем Ю.Д. Анчабадзе, думается, заметно обеднил содержа-ние концепции Е.Н. Кушевой вследствие того, что кратко резюмировал: пер-вый этап русско-кавказских отношений исследовательница «соотносит ... с ирано-турецкой войной 1548–1555 гг. и её последствиями». Историк, зани-маясь изучением этноистории адыгов, из всей палитры заключений Е.Н. Ку-шевой отметил лишь некоторые: «Стремясь овладеть северокавказскими пу-тями, турецкое правительство попыталось поставить народы Северного Кав-каза, прежде всего адыгов (именно так! – В. З.), в зависимость от себя. Этотнатиск и вызвал первые обращения адыгских князей к Москве... снача-ла западных адыгов, а затем и кабардинцев». Ю.Д. Анчабадзе отметил, что Е.Н. Кушева обратила внимание на влияние контактов адыгов с Москвой на ход турецко-иранской войны. Из всего спектра фактов русско-северокавказских отношений после 1552 г., получивших интерпретацию у Е.Н. Кушевой, Ю.Д. Анчабадзе подчеркнул важность того, что «Е.Н. Кушева установила» «местоположение» в устье реки Сунжи первой русской крепости, созданной по просьбе кабардинского князя Темрюка [1, с. 411].

Представляется важным представить эволюцию взглядов Е.Н. Кушевой на русско-северокавказские отношения в период «Избранной Рады», отра-жённой поэтапно в статьях «Северный Кавказ и международные отношения XVI–XVII вв. (Обзор материалов русских архивов)», и « Политика русского го-сударства на Северном Кавказе в 1552–1572 гг.».

В первой статье Е.Н. Кушева чётко разделяет состояние историогра-фии восточного направления внешней политики Московского государства в целом от изученности русско-северокавказских отношений к 1943 г.: «Во-прос о Северном Кавказе в международных отношениях XVI–XVII вв. остаёт-

132

ся мало освещённым». В качестве новейших работ по историографии восточ-ной политики Москвы за XVI–XVII вв. исследовательница называет работы М. Полиевктова, Е. Зевакина, Н. Смирнова [2, с. 60, 68]. Статья отражаетстремление исследовательницы изложить социально-экономическое и поли-тическое состояние народов Северного Кавказа, а уже потом перейти к из-ложению политических межрегиональных контактов. Такой порядок и был реализован исследовательницей в монографии 1963 г., но не в статье в «Исто-рических записках» [2, с. 60].

Детально проанализировав документы, отложившиеся в Посольском приказе, Е.Н. Кушева отмечает, что «первые известия о посольствах от севе-рокавказских владельцев в Москву относятся к царствованию Грозного. По-сле завоевания Казани и Астрахани и возникновения на Тереке русского Тер-ского города послы с Северного Кавказа появлялись в Москве постоянно». Исследовательница отмечает, что дела о северокавказских посольствах со-хранились в фондах Посольского приказа с 80-х годов XVI в.», тогда как в ста-тье 1950 г. привлекаются документы ещё 40-х годов того же века.

Исследовательница чётко обозначает интересы России, Ирана и Тур-ции, как и места приложения сил этих держав в социуме северокавказско-го региона.

Е.Н. Кушева приводит обтекаемую формулировку, ставшую впослед-ствии главным направлением развития концепции исследовательницы о русско-кавказских отношениях: «На протяжении XVI–XVII вв. положение, степень влияния и политика трёх перечисленных стран – на Северном Кав-казе менялись, как менялась и ориентация местных группировок» [2, с. 65].

По мнению исследовательницы, ситуация в регионе стала иной с при-соединением Казани и Астрахани к Московскому государству, а также, со строительством по прямой просьбе кабардинских князей Терского горо-да и «нескольких последовательно сменявших друг друга островов (правиль-нее – «острогов». – В. З.) у перевоза через Сунжу...». Именно с этого време-ни, по мнению историка, Москва начинает «близко входить в местные дела» [2, с. 65].

В целом видно, что автор статьи прибегает к общим формулировкам в своих заключениях, больше акцентируя внимание на векторах дальнейше-го изучения, и если приводит частные наблюдения, то только ярко отража-ющие важнейшие моменты в перипетиях северокавказско-московских отно-шений XVI–XVII вв.

Статья в официальном издании Института истории АН СССР «Истори-ческие записки», целью которой стало пристальное рассмотрение политики Русского государства на Северном Кавказе с 1552 по 1572 гг., имеет чёткое структурное деление на вводную, пять содержательных частей и заключение [5, с. 237–287].

Главный вывод Е.Н. Кушевой, важный для последующей историогра-фии восточного направления внешней политики «Избранной Рады», заклю-чается в том, что «основная линия политики московского правительства на Северном Кавказе» – «… опираясь на связи с народами Северного Кавказа и Кавказа, перерезать пути турецкой агрессии через Северный Кавказ в сто-рону Закавказья и удержать в своих руках выходы через Каспийское море на Восток» [5, с. 286]. Ещё одну черту российского курса на Северном Кавказе исследовательница видит в том, что «правительство Русского государства, как государства феодально-крепостнического, в своих сношениях с народами Северного Кавказа проводило политику поддержки феодального слоя насе-ления Северного Кавказа; выехавшие с Кавказа на службу в Москву черкес-ские, кабардинские и тюменские князья влились в боярско-дворянские круги Русского государства и не раз занимали видное положение при московском дворе» [5, с. 287].

В вводной части автор определяет актуальность темы и даёт краткий обзор корпуса источников по проблематике статьи [5, c. 236–237].

133

В части I автор рассматривает геополитические аспекты политики Тур-ции на Северном Кавказе, едва ли не впервые в историографии тесно увязы-вая эту политику с ирано-турецким противостоянием. Причём акцент сделан на 40-е годы XVI века [7, c. 237–241].

В начале II части исследовательница сразу указывает вектор даль-нейшего повествования: «Обратимся теперь к дошедшим до нас известиям о политике Турции и Крыма в отношении Астрахани и ногаев в годы ирано-турецкой войны середины XVI в.» [5, с. 241]. При этом исследовательница не может обойти вниманием влияние Москвы на Ногайскую Орду. Впервыев историографии Е.Н. Кушева доказательно утверждает, что «уже и «астра-ханское дело» вовлекало Москву в круг вопросов, связанных с ирано-турецкой войной 1548–1555 гг. Некоторые факты указывают на то, что эта война на-шла и прямое отражение в московской внешней политике» [5, с. 246].

Часть III статьи посвящена политике Москвы в отношении Крыма и военным действиям в 1550-е годы на Северном Кавказе. Исследовательни-ца не только вновь акцентирует внимание на том, что «ирано-турецкая вой-на 1548–1555 годов как раз совпадает во времени с русским продвижением по волжскому пути, взятием Казани и Астрахани и установлением сношений черкесских племён с Москвою», но и утверждает, что эти аспекты пробле-матики статьи в историографии «подробно ещё не изучены» [5, с. 246–258]. В качестве примера приводятся работы А.А. Новосельского и Н.А. Смирно-ва. Обнаруженную историографическую лакуну Е.Н. Кушева восполняет не только сведениями о русско-черкесских и крымско-черкесских отношениях того времени, но и посредством, как она выражается, «изучения внутренней истории народов Северного Кавказа» [5, с. 249]. Исследовательница заклю-чает, что «взятие Казани и Астрахани русскими и события в Западной Чер-кесии были в числе причин, побудивших султана к заключению мира: свя-зи Турции с Средней Азией через Астрахань были нарушены, использование северо-кавказского пути для операции в Закавказье затруднено, силы крым-ского хана и часть турецких сил отвлечены для противодействия русским и черкесам» [5, с. 259].

IV часть статьи исследовательницы отведена событиям «в Черкес-сии в связи с общим планом московских операций против Крыма» в 1558–1564 гг. Е.Н. Кушева задолго до И.Б. Грекова указала на роль Польши в русско-турецко-крымских отношениях по поводу кавказского театра действий: «Мо-сковское правительство приложило много усилий, чтобы удержать свои по-зиции в Черкесии, Крым и Польша – чтобы выбить из неё русских» [7, с. 259]. Е.Н. Кушева делает акцент на компаративном привлечении не только сочи-нений А.М. Курбского, летописных известий, как это практиковалось в пред-шествующей историографии, но и неизданных наказов русским послам в Но-гайскую орду – Мокею Лачинову к Али – Мирзе 1557 г., Елизару Мальцеву к князю Измаилу 1558 и 1559 гг., Петру Совину к князю Измаилу и Семёну Мальцеву к сыну Измаила Магмет-мирзе 1560 г. », а также переписки крым-ского хана с Сигизмундом-Августом, сообщений французского посла при ко-стантинопольском дворе, опубликованных E. Charriere. [5, c. 267–268].

В V части работы исследовательницей рассматривается «несколько во-просов политики Москвы конца 1550-х и 1560-х годов в отношении Кабарды и северо-восточного Кавказа» [5, с. 268]. При этом приводятся статистиче-ские подсчёты дипломатических транзакций с кабардинскими правителями.В этой части работы исследовательница специально пытается контурно опи-сать «общую линию политики Ивана Грозного в отношении Грузии в 50–60-е годы»: «Она заключалась в стремлении оказать Грузии поддержку» [5, с. 237–241]. Используя приёмы ретроспективного анализа, Е.Н. Кушева «известия с более подробными сведениями о русско-грузинских отношениях последней четверти XVI в.» распространяет на действия русской дипломатии в отношении Грузии в середине XVI века: «одной из важных сторон русско-грузинских сношений при Грозном должен был быть вопрос об опорных пун-

134

ктах и путях этих сношений. Пути шли через Северный Кавказ, и отношения Москвы с народами Северного Кавказа имели для политики Москвы в Закав-казье большое значение» [5, с. 270].

В заключение автор не только приводит ретроспективный взгляд на по-литику России на Кавказе в конце XVI – начале XVII вв., но и даёт идеологиче-скую оценку наблюдаемых явлений в середине XVI века в политической сфе-ре циркум – кавказского региона. Эта идеологическая интерпретация была выстроена в духе своего времени – в её основе лежит «законченное учение» «товарища Сталина» «об образовании многонациональных государств на вос-токе Европы, где «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизован-ных государств, способных удержать напор нашествия», и где «зарождаются многонациональные государства с одной, более развитой, нацией во главе...»[5, с. 287]. Используя идеологему И.В. Сталина («В России роль объедини-теля национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе исто-рически сложившуюся сильную и организованную дворянскую военную бюрократию»), Е.Н. Кушева обосновывает свои выводы в том, что во-первых, «продвижение Русского государства по волжско-каспийскому пути в XVI в. отвечало требованиям экономического развития страны и уже в том же веке повело к возникновению постоянных торговых связей Москвы с рынками Востока, в частности, Закавказья»; во-вторых, «не меньшее значение для укрепления связей Русского государства с народами Закавказья и Северно-го Кавказа имела агрессия со стороны Турции и Крыма, заставившая наро-ды Кавказа искать защиты у России» [5, с. 287]. Так исследовательница ма-стерски обошла вопрос о «прогрессивном характере» вхождения Среднего и Нижнего Поволжья, как и части Кабарды, в состав Русского государства.

Итак, историографическая значимость концепции русско-кавказских отношений середины XVI в., сформулированная Е.Н. Кушевой в сложной по-литической обстановке времени «апогея сталинизма», не утратила своего значения не только для современников, но и оказала и оказывает влияние на историческую мысль всей отечественной историографии истории России XVI–XVII вв.

Е.Н. Кушева убедительно обосновывает идеи предшественников, пре-жде всего Н.А. Смирнова, о том, что анализировать политику «Избранной Рады» на Кавказе необходимо сквозь призму региональных противоречий: ирано-русских, русско-турецких. По её мнению, основная борьба на юго-восточных рубежах России завязалась вокруг Северного Кавказа и Нижнего и Среднего Поволжья. Исследовательница, отметив сохранение формально-го мира между Россией и Турцией, на обширнейшем фактическом материа-ле не только показала всю сложность и противоречивость взаимоотношений между двумя государствами, но и осветила на основании документов, пре-жде всего Посольского приказа, сложную судьбу народов, обитающих в севе-рокавказском регионе, доказав существование на конкретном примере дей-ствие общности исторических судеб.

Литература

1. Анчабадзе, Ю.Д. Е.Н. Кушева и русское кавказоведение XX века [Текст] / Ю.Д. Анчабадзе // Русско-чеченские отношения второй половины XVI–XVII вв. : сборник документов / сост. Е.Н. Кушева. – М. : Изд. фирма Восточ-ная литература, 1997. – 446 с.

2. Кушева, Е.Н. «Северный Кавказ и международные отношения XVI–XVII вв. (Обзор материалов русских архивов)» [Текст] / Е.Н. Кушева // Исторический журнал. – 1943. – № 1. – С. 60–68.

3. Кушева, Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая поло-вина XVI – 30-е годы XVII века [Текст] / Е.Н. Кушева. – М. : Изд-во Академии Наук СССР, 1963. – 372 с.

135

4. Кушева, Е.Н. Научная работа кафедры истории СССР Московского государ-ственного педагогического института имени К. Либкнехта [Текст] / Е.Н. Ку-шева // Историк-марксист. – 1941. – № 6. – С. 154–155.

5. Кушева, Е.Н. Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552– 1572 гг. [Текст] / Е.Н. Кушева // Исторические записки / Институт истории АН СССР. – 1950. – Т. 34. – С. 237–287.

6. Кушева, Е.Н. Русско-дагестанские отношения XVI–XVII вв. [Текст] / Е.Н. Ку-шева // Русско-дагестанские отношения XVI–XVII вв. – М. : Наука, 1957. – 368 с.

7. Юрганов, А.Л. Русское национальное государство. Жизненный мир исто-риков эпохи сталинизма [Текст] / А.Л. Юрганов. – М. : РГГУ, 2011. – 765 с.

136

Ý ê î ë î ã è ÷ å ñ ê à ÿ è ñ ò î ð è ÿ

ÁÁÊ 20.1ã(253.3)ÓÄÊ 574(571.1)

Å.È. ÃÎËÎËÎÁÎÂ

E.I. GOLOLOBOV

ÈÑÒÎÐÈß ÏÐÈÐÎÄÎÏÎËÜÇÎÂÀÍÈß ÍÀ ÎÁÜ-ÈÐÒÛØÑÊÎÌ ÑÅÂÅÐÅ Â 1920-å ãã.

(ÈÑÒÎÐÈÎÃÐÀÔÈ×ÅÑÊÈÉ ÀÑÏÅÊÒ)

ENVIRONMENTAL MANAGEMENT HISTORY TO OB – THE IRTYSH NORTH IN THE 1920th

(HISTORIOGRAPHIC ASPECT)

В статье проанализированы научные публикации правоведческого, социально-экономического характера по истории природопользования на Обь-Иртышском Северев 1920-е гг. Выделены содержательные этапы в подходах к проблемам взаимодействия человека и природы на Обь-Иртышском Севере в 1920-е гг. Показана необходимость новых подходов в изучении проблем взаимодействия человека и природы на Обь-Иртышском Севере с позиций экологической истории.

In article scientifi c publications of jurisprudential, with-tsialno-economic character on an environmental management stories to Ob – the Irtysh North in the 1920th are analysed. Substantial stages in approaches to problems of interaction of the person and the nature are allocated for Ob – the Irtysh North in the 1920th. Need of new approaches for studying of problems of interaction of the person and the nature to Ob – the Irtysh North from positions of ecological history is shown.

Ключевые слова: история природопользования, охрана окружающей среды, Се-вер Западной Сибири, экологическое законодательство.

Key words: environmental management history, environmental protection, North of Western Siberia, ecological legislation.

С середины ХХ века человечество все чаще сталкивается с неблаго-приятными экологическими ситуациями, вызванными как природными, так и антропогенными причинами. Нарушение экологического баланса на Севере РФ, как отмечает Г.А. Агранат, зашло гораздо глубже, чем в лю-бой другой части планетарного Севера [1]. В полной мере это относится и к Обь-Иртышскому Северу, что, безусловно, связано с широкомасштабным освоением месторождений углеводородного сырья и созданием мощной ин-фраструктуры, обеспечивающей это освоение во второй половине XX в. Про-блемы эти появились не в последние два-три десятилетия. Корни экологи-ческих проблем гораздо глубже. Без их изучения невозможно подлинное осмысление современного экологического кризиса.

Это стало исходным моментом для формирования нового интереса историков к проблемам взаимодействия человека и природы. 1920-е гг. явля-ются одним из важнейших исторических периодов взаимодействия человека и природы для понимания истоков современного экологического кризиса как в общегосударственном, так и региональном масштабе.

Заявленная тема статьи носит ярко выраженный междисциплинарный характер. Различные её аспекты под тем или иным углом зрения рассматри-вались в рамках природоохранного законодательства, развития заповедно-го дела, экономической истории, физической и социально-экономической ге-ографии, биологии и многих других дисциплин. Остановимся на правовом и социально-экономическом аспектах данной проблематики.

137

Правовые основы государственной политики в сфере природо-пользования и охраны окружающей среды на Обь-Иртышском Севере

Рациональное природопользование невозможно без правового регули-рования. Поэтому вопросы природопользования и охраны окружающей сре-ды традиционно рассматриваются в неразрывном единстве. Применительно к природопользованию Обь-Иртышского Севера 1920-х гг. это вопросы ре-гулирования лесопользования, охоты и рыболовства, землеводоустройства, охраны лесных, охотничьих и рыболовных ресурсов.

Правовое регулирование в сфере охраны природы получило развитие к началу 1920-х гг. Появляются специальные декреты, нормативные доку-менты, регулирующие эту сферу деятельности. В 1920-е гг. многие вопросызаконодательного регулирования природопользования являлись дискусси-онными и обсуждались на различных уровнях. Значительная часть литера-туры посвящена регулированию охоты вообще и добыче пушнины в частно-сти. Разрабатывались общие основы законодательного регулирования охоты и охраны природы на Севере [10, 37, 43].

Применительно к сибирскому Северу очень активно обсуждалась не-обходимость законодательного запрета охоты на некондиционную пушнину, в частности на незрелого песца [7, 19, 25, 29, 30], решался вопрос о полном запрете охоты на соболя [32].

Обобщённая оценка правового регулирования охотничьего промысла была дана С.А. Куклиным. Он охарактеризовал советское законодательство об охоте 1920-х гг. как научно обоснованное, отвечающее интересам тру-дового охотничьего населения. Оно противопоставлялось «многовековому дореволюционному прошлому», в течение которого шло неуклонное исто-щение охотничьих ресурсов. Благодаря советскому законодательству и ме-роприятиям социально-экономического характера охотничье хозяйство, по мнению автора «охотничье хозяйство твёрдо встало на путь расширения и ре-конструкции охотничьей фауны и правильной её эксплуатации» [31, с. 14–16].

Настоятельной необходимостью было регулирование лесопользова-ния [12, с. 2–3]. По этому вопросу появляется популярная правовая литера-тура. Из большого количества подобной литературы можно выделить работу П.Я. Гурова, разъясняющую основные задачи охраны леса и его рациональ-ной эксплуатации [13]. Также актуальными были вопросы землеустройства на Обь-Иртышском Севере [44, с. 3–47].

В 1930-е гг. законодательство, посвящённое северным территориям, было обобщено в специализированных сборниках, в которых нашли своё от-ражение и вопросы регулирования природопользования [21, с. 96–99; 22; 34]. Законодательство 1920-х гг. относительно северных территорий вообще и ре-гулирования вопросов природопользования в частности оценивалось поло-жительно, как отвечающее потребностям местного населения.

В дальнейшем в правоведческой литературе 1960–1980-х гг. оценки советского законодательства 1920-х гг., данные в 1930-е гг. существенных изменений не претерпели. В научный оборот вводились новые данные, систе-матизировались, получали неизменно положительную оценку. Отмечалось фундаментальное значение ленинской политики в сфере охраны природы. Она рассматривалась как основа природоохранной политики СССР [5, 20, 28].

Пересмотр оценок советского природоохранного законодательстваначался в 1990-е гг., в первую очередь, в исторической и социально-эконо-мической литературе [9, 11, 54]. Советское природоохранное законодатель-ство в целом рассматривается не столь однозначно. Отмечаются негативные стороны, связанные с его применением на практике.

Социально-экономические аспекты природопользованияВ 1920-е гг. применительно к Обь-Иртышскому Северу вопросы при-

родопользования, охраны природных ресурсов были широко представлены в специальной литературе (монографии, брошюры, центральные и региональ-

138

ные журналы: «Охрана природы», «Пушное хозяйство», «Северная Азия», «Хо-зяйство Урала», «Уральский охотник», «Тобольский край», «Наш край»). Это публикации отраслевых специалистов, ученых североведов: Бутурлина С.А., Васильева В.В., Генерозова В.Я., Клер О.В., Кулагина Н., Куклина С.А., Со-ловьева Д.К. и др. [6, 9, 10, 26, 31, 32, 49]; управленцев различного уров-ня Евладова В., Сарафанова А., Скачко А.Е., Смидовича [19, 42, 44], краеве-дов Дунин-Горкавича А.А., Лопарева П., Новицкого В.М., Подбельского Ю., Шульца Л. [15, 16, 17, 35, 38, 40, 53]. В этих работах проявились тенденции, характерные для отечественного североведения 1920-х гг. – стремление решать проблемы освоения региона комплексно с учётом природоведче-ской и гуманитарной составляющей. Она ориентировалась на более осто-рожное внедрение в природу Севера, более глубокое и всестороннее его изучение, поиски приемлемых методов и форм работы с коренным населе-нием.

Комплексный подход к изучению северных территорий сохранился и в дальнейшем в рамках экономических и экономико-географических иссле-дований [45, 46, 47, 51].

Достаточно обширна отраслевая литература. Применительно к Обь-Иртышскому Северу это исследования, посвящённые различным вопросам развития и рационализации промыслового хозяйства. Отметим лишь те рабо-ты, где так или иначе представлена история вопроса, включающая интере-сующий нас хронологический период. Публикации посвящены рыболовству [2, 48], пушному промыслу [23, 27, 31, 41], развитию оленеводства [18], во-просам сельского хозяйства [3].

Общей чертой перечисленных работ является характеристика посту-пательного и успешного развития традиционных для Севера отраслей хозяй-ства, где 1920-е гг. – время преодоления трудностей, порождённых царским режимом, и утверждения социалистических основ экономического развития рыболовства, охотничьего промысла, оленеводства, рационально устроенно-го лесного дела.

Переосмысление советской практики экономического освоения реги-она начинается в 1990-е гг. Важно отметить, что критическим переоценкам подвергается опыт освоения Севера в 1930-е годы [36]. Акцентируется вни-мание на том, что интересные подходы к освоению Севера в 1920-е гг., полу-чившие общемировое признание и применяемые в различных странах мира, идеи, наработанные в СССР во второй половине XX в., не внедрялись в прак-тическую деятельность на Российском Севере.

Ведомственный эгоизм, фактическое бесправие местных (территори-альных) властей в вопросах экономики, в том числе природопользования, по-рождённого недостатком финансовых средств, отсутствие структурирован-ного общественного мнения не давали возможности идеям рационального природопользования получить своё практическое воплощение на Россий-ском Севере и Обь-Иртышском Севере в том числе.

Приметой времени стало проходившее 1–5 июня 1990 г. в г. Ханты-Мансийске организованное секцией проблем полярных областей Научного совета АН СССР по проблемам биосферы всесоюзное совещание «Хозяй-ственное освоение Севера в прошлом, настоящем и будущем: смена приори-тетов» посвящённое десятилетию работы секции. На совеща нии был рассмо-трен широкий круг вопросов.

Наряду с методологическими вопросами определения границ и райо-нирование зоны Севера СССР, роли Севера в общесоюзном территориальном разделении труда на современ ном этапе; практическими вопросами (крити-ческие проблемные ситуации в регионе и их типологизация, основные на-правления экологической оптимизации хозяйственного комплекса Севера СССР в обозри мой перспективе, природная и социально-организованная сре-да и здоровье населения), ставились и вопросы исторического анализа основ-ных этапов хозяйственного ос воения Севера [4].

139

В докладе П.Ф. Шаталина и И.О. Соколовой были рассмотрены основ-ные этапы хозяйственного освоения Севера за годы Советской власти, сфор-мулированы выводы из анализа современного состояния экономики Севе-ра, показана его роль в территориальном разделении общественного труда и значение в народном хозяйстве.

В выступлении А.В. Головнёва была рассмотрена эволюция традицион-ных хозяйственных комплексов ненцев, сельку пов, хантов, манси в XVII–XX вв. под воздействием товаризации, становления и рас пространения но-вых форм и средств хозяйства, изменения в экокультуре, традициях приро-допользования.

Результатом работы совещания стали конкретные рекомендации по экологической оптимизации хозяйственной деятельности чело века в услови-ях Севера СССР [4, с. 99]. На современном этапе в большей степени ставятся вопросы рационального природопользования в условиях северных широт применительно к освоению месторождений нефти и газа в регионе [24].

Обширный фактический материал, связанный, в том числе, и с про-блемами взаимодействия природы и человека на Обь-Иртышском Севере обобщён в издании «Экология Ханты-Мансийского автономного округа». Эта книга фактически представляет собой региональную экологическую энци-клопедию. В ней можно найти исчерпывающую информацию о природных условиях, ресурсах, экологических проблемах округа. Основное содержание монографии предваряет краткий естественно-исторический очерк, который охватывает весь исторический период существования территории и населе-ния [55, с. 7–15].

В ноябре 2005 г. в г. Ханты-Мансийске было организовано Ханты-Мансийское отделение Русского Географического Общества (РГО). Тради-ционно РГО активно занималось пропагандой географических знаний, ор-ганизацией экспедиций, обсуждением и публикацией материалов исследо-ваний. Результатом многоплановой деятельности Общества, в том числе, стали две коллективные монографии «Физическая география и экология региона», «Социально-экономическая география и природопользование ре-гиона» [50, 55].

В коллективной монографии «Физическая география и экология ре-гиона» есть глава, посвящённая истории освоения Севера Западной Сибири [55, с. 11–19]. В главе показана природа Сургутского края и хозяйственная деятельность его населения по материалам первых землепроходцев, иссле-дователей XIX – начала XX вв. Примечателен эпиграф к главе, выбранный А.А. Земцовым. Это поэтические строки А. Твардовского: «Так что – какой бы тропою. Ты по земле не ступал. Ведай, что перед тобою. Здесь уже кто-нибудь был». Признание важности исторического аспекта в эколого-географических исследованиях очевидно.

На современном этапе в социально-экономической литературе изуча-емый период представлен слабо, в рамках исторического введения, предва-ряющего современное исследование той или иной социально-экономической проблематики. Даётся оценка всего советского опыта использования ресур-сов в целом, с акцентом на вторую половину XX в.

Литература

1. Агранат, Г.А. Возможности и реальности освоения Севера: глобальные уро-ки [Текст] / Г.А. Агранат / ВИНИТИ. Итоги науки и техники. Сер. Теорети-ческие и общие вопросы географии. – М. : ВИНИТИ,1992. – Т. 10. – 189 с.

2. Алексеев, В.П. Развитие рыбохозяйственных исследований на Севере [Текст] / В.П. Алексеев, П.С. Виноградова // Рыбное хозяйство. – 1971. – № 3. – С. 5–7.

3. Барышников, М.К. Луга Оби и Иртыша Тобольского Севера [Текст] / М.К. Барышников. – М. : Госземобъединение, 1933. – 95 с.

140

4. Белоконь, Л.С. Хозяйственное освоение Севера в прошлом, настоящем и будущем: смена приоритетов [Текст] / Л.С. Белоконь, Г.Н. Сузюмова // Из-вестия Всесоюзного географического общества. – 1991. – Т. 123. – Вып. 3. – С. 298–299.

5. Благосклонов, К.Н. Охрана природы / К.Н. Благосклонов, А.А. Иноземцев, В.Н. Тихомиров. – М. : Мысль, 1967. – 270 с.

6. Бутурлин, С.А. Охотничье дело в СССР [Текст] / С.А. Бутурлин // Пушное дело. – 1925. – № 1. – С. 15–20.

7. Бутурлин, С.А. О весенней охоте [Текст] / С.А. Бутурлин // Охрана приро-ды. – 1929. – № 3. – С. 70.

8. Вайнер, Д. Экология в Советской России: Архипелаг свободы: заповедники и охрана природы [Текст] / Д. Вайнер. – М. : Прогресс, 1991. – 396 с.

9. Васильев, В.В. Река Демьянка: экономико-этнограф. очерк [Текст] / В.В. Ва-сильев. – Тобольск : Тобокрисполком, 1929. – 36 с.

10. Генерозов, В.Я. Непреложные законы развития нашего охотничьего хозяй-ства [Текст] / В.Я. Генерозов // Уральский охотник. – 1927. – № 1. – С. 13–17.

11. Гладкий, Ю.Н. Социально-экономическая география России [Текст] / Ю.Н. Гладкий, В.А. Доброскок, С.П. Семенов. – М. : Гардарики, 2001. – 752 с.

12. Горяченков, А.В. Охотничье хозяйство и лесоустройство [Текст] / А.В. Горя-ченков // Уральский охотник. – 1928. – № 4. – С. 2–3.

13. Гуров, П.Я. Лесной кодекс РСФСР в вопросах и ответах [Текст] / П.Я. Гуров, Н.А. Лютовский. – М. ; Л. : Гос. изд. тип. «Красный пролетарий», 1923. – 166 с.

14. Долой весеннюю охоту [Текст] // Уральский охотник. – 1928. – № 7. – С. 3–4.15. Дунин-Горкавич, А.А. Тобольский Север: общий обзор страны, её есте-

ственных богатств и промышленной деятельности населения [Текст] / А.А. Дунин-Горкавич. – СПб. : Тип. В. Киршбаума, 1904. – Т. 1. – 287 с.

16. Дунин-Горкавич, А.А. Тобольский Север. Географическое и статистико-эко-номическое описание страны по отдельным географическим районам [Текст] / А.А. Дунин-Горкавич. – СПб. : Тип. В. Киршбаума, 1910. – Т. 2. – 357 с.

17. Дунин-Горкавич, А.А. Тобольский север. Этнографический очерк местных инородцев [Текст] / А.А. Дунин-Горкавич. – Тобольск : Тип. В. Киршбаума, 1911. – 190 с.

18. Дьяченко, Н.О. Социалистические преобразования и перспективы разви-тия северного оленеводства в России до революции, преобразования его за годы Советской власти, пути дальнейшего развития [Текст] / Н.О. Дьячен-ко // Научные труды Научно-исследовательского института сельского хо-зяйства Крайнего Севера. Т. 21 : Вопросы животноводства на крайнем Се-вере. – Новосибирск, 1975. – С. 3–17.

19. Евладов, В. О добыче синяка [Текст] / В.О. Евладов // Уральский охотник. – 1927. – № 12. – С. 8–12.

20. Емельянов, В. Законодательство о заповедниках, заказниках, памятниках природы [Текст] / В. Емельянов. – М. : Мысль, 1971. – 237 с.

21. Зингер, М.Э. Основные законы по Крайнему Северу. Право на полярные пространства и организация органов управления: опыт системат. описания [Текст] / М.Э. Зингер. – Л. : Госиздат, 1935. – 92 с.

22. Кантор, Е. Местные органы власти и хозяйственные организации на Край-нем Севере: справ. для работников Севера [Текст] / Е. Кантор, И. Суслов. – М. : Власть Советов, 1934. – 212 с.

23. Каплин, А.А. Пушнина СССР [Текст] / А.А. Каплин. – М. : Внешторгиздат, 1960. – 460 с.

24. Карасев, В.И. Основы и проблемы рационального природопользования в условиях Ханты-Мансийского автономного округа Западно-Сибирской не-фтегазоносной провинции / Западная Сибирь – крупнейшая нефтегазонос-ная провинция мира. Этапы открытия и освоения [Текст] / В.И. Карасев, В.И. Шпильман. – Тюмень, 2000. – С. 32–47.

25. Керцелли, С.В. Песцовый промысел и действующий охотничий закон [Текст] /С.В. Карцелли // Уральский охотник. – 1924. – № 2. – С. 10–14.

26. Клер, О.В. Об организации сети питомников пушных зверей в Уральской об-ласти [Текст] / О.В. Клер // Пушное дело. – 1927. – № 4. – С. 58–64.

27. Коган, М.И. Советская Азия как пушнопромысловый район [Текст] / М.И. Коган. – М. : Советская Азия, 1931. – 63 с.

28. Колбасов, О.С. Экология: политика-право. Правовая охрана природы в СССР [Текст] / О.С. Кулагин. – М., 1976. – 270 с.

141

29. Куклин, С.А. О добыче синяка [Текст] / С.А. Куклин // Уральский охотник. – 1927. – № 10. – С. 12–13.

30. Куклин, С.А. Ещё о добыче синяка [Текст] / С.А. Куклин // Уральский охот-ник. – 1927. – № 12. – С. 13–14.

31. Куклин, С.А. Звери и птицы Урала и охота на них [Текст] / С.А. Куклин. – Свердловск : Свердлгиз., 1937. – 250 с.

32. Кулагин, Н.М. Богатства России. Русский пушной промысел [Текст] / Н.М. Кулагин. – Петроград : Издание М. и С. Сабашниковых, 1923. – 58 с.

33. Кулагин, Н. К вопросу о временном запрете добычи соболя в пределах СССР [Текст] / Н.К. Кулагин // Охрана природы. – 1928. – № 5. – С. 11–15.

34. Круглов, А. Северное законодательство [Текст] / А. Круглов // Советский Се-вер. – 1931. – № 1. – С. 190–229.

35. Лопарев, П. Обратите внимание на Север [Текст] / П. Лопарев // Уральский охотник. – 1924. – № 1. – С. 10–11.

36. Максимова, Л.А. ГУЛАГ и отношение к природе (на примере республики Коми) [Текст] / Л.А. Максимова // Финно-угорский мир. – Сыктывкар, 1997. – С. 176–182.

37. Малышев, В. Охотничий закон и охотничья охрана (в порядке обсуждения) [Текст] / В. Малышев // Уральский охотник. – 1927. – № 2. – С. 9–11.

38. Новицкий, В.М. Учёт и описание богатырских мест туземцев Тобольско-го Севера (краеведческая инструкция) [Текст] / В.М. Новицкий // Тоболь-ское окрстатбюро и охотничий подотдел музея Тобольского Севера. – [Б.м.], [б.г.]. – С. 1–3.

39. Об охране природы в Уральской области [Текст] // Охрана природы. – 1929. – № 1.

40. Подбельский, Ю. Замор на Оби и его значение для рыболовства [Текст] / Ю. Подбельский // Уральский охотник. – 1929. – № 5–6. – С. 13–14.

41. Пушное хозяйство крайнего Севера. [Текст]. – М. ; Л. : Изд-во Главсевмор-пути, 1941. – 288 с.

42. Сарафанов, А. Пушной промысел Урала [Текст] / А. Сарафанов // Хозяйство Урала. – 1926. – № 13–14. – С. 145–153.

43. С.А.С. Охрана природы в Уральской области [Текст] // Охрана природы. – 1929. – № 1. – С. 28–29.

44. Скачко, А.Е. Организация территории малых народов Севера [Текст] / А.Е. Скачко // Советский Север : сборник статей. – М., 1929. – С. 3–47.

45. Славин, С.В. К сорокалетию первой всесоюзной конференции по размеще-нию производительных сил Севера [Текст] / С.В. Славин // Летопись Севе-ра. – М., 1972. – Т. 6. – С. 61–75.

46. Славин, С.В. Освоение Севера Советского Союза [Текст] / С.В. Славин. – М. : Наука, 1982. – 207 с.

47. Славный путь народов Севера: к 10-летию образования Ямало-Ненецкого национального округа [Текст]. – Омск : Омгиз., 1941. – 84 с.

48. Сметанин, М.Т. Рыбный рынок и рыбное хозяйство Уральской области: эко-ном. очерк [Текст] / М.Т. Сметанин, М.Т. Хайлов // Труды научного институ-та рыбного хозяйства. – М., 1930. – Т. V. – Вып. 3. – С. 11–114.

49. Соловьев, Д.К. Основы охотоведения [Текст] / Д.К. Соловьев. – Пг. ; М. : Ред.–изд. НКЗ, 1922–1926. – Ч. I–IV. – 903 с.

50. Социально-экономическая география и природопользование региона [Текст]. – Ханты-Мансийск : «Информационно-издательский центр», 2007. – 134 с.

51. Труды первой всесоюзной конференции по размещению производительных сил Союза ССР. – М., 1933. – Т. VIII.

52. Физическая география и экология региона. – Ханты-Мансийск : СофтДи-зайн, 2006. – 157 с.

53. Шульц, Л. Краткое сообщение об экскурсии на реку Салым Сургутского уез-да [Текст] / Л. Шульц // ЕТГМ. – 1911. – Тобольск, 1913. – Вып. 26. – С. 11–27.

54. Экология и власть. 1917–1990: документы [Текст]. – М. : Международный фонд «Демократия», 1999. – 432 с.

55. Экология Ханты-Мансийского автономного округа [Текст]. – Тюмень : Софт-Дизайн, 1997. – 288 с.

142

ÁÁÊ 20.1ã(2Ðîñ-4Èðê)ÓÄÊ 574(571.5)

Þ.À. ÇÓËßÐ

Y.A. ZULIAR

ÝÊÎËÎÃÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ ÏÐÅÄÁÀÉÊÀËÜß Â ÏÎÑÒÑÎÂÅÒÑÊÈÉ ÏÅÐÈÎÄ

ÍÀ ÐÓÁÅÆÅ ÂÅÊÎÂ

ENVIRONMENTAL PROBLEMS PREBAIKALIA IN POST-COUNCIL-SKY

THE PERIOD OR AT THE TURN OF CENTURIES

В статье освещаются экологические проблемы Иркутской области с конца 1980-х гг. до настоящего времени. Большое внимание уделено анализу проблем оз. Байкал и всего «участка мирового наследия». Показана роль общественности в деле сохранения природы региона. Выявлены нарастающие угрозы заповедным ком-плексам, негативные последствия реализуемой государством политики рационализа-ции заповедного дела в стране.

In article environmental problems of the Irkutsk region since the end of the 1980th are covered so far. The great attention is given to the analysis of problems of the Lake Baikal and all «a site of world heritage». The public role in preservation of the nature of the region is shown. Accruing threats to reserved complexes, negative consequences of policy of ratio-nalization of reserved business realized by the state in the country are revealed.

Ключевые слова: экология, охрана природы, Сибирь, Байкал, участок мирового наследия ЮНЕСКО, экологическое движение общественности, заповедник, академи-ческая наука, загрязнение природной среды.

Key words: ecology, conservation, Siberia, Baikal, site of world heritage of UNESCO, ecological movement of the public, reserve, academic science, environment pollution.

Иркутская область обладает богатейшими минеральными, водными, гидроэнергетическими, лесными, охотничье-промысловыми ресурсами, на-ряду с этим, регион являлся и продолжает оставаться одним из наиболее не-благополучных с экологической точки зрения.

Иркутская область в середине 1980-х гг. представляла собой индустри-ально развитый урбанизированный регион. В области по итогам Всесоюзной переписи населения 1989 г. проживало 2831 тыс. чел., из которых 80,5% – в городах и посёлках городского типа. Несмотря на малочисленность насе-ления области в сравнении с её территорией и неравномерность его расселе-ния – в основном вдоль железной дороги, реальная антропогенная нагрузка на природу региона была высока. Объяснялось это активным промышлен-ным и жилищным строительством, гигантским размахом гидроэнергетики, постоянной трансформацией таёжных ландшафтов в целях превращения их в сельхозугодья. Принципиальным было использование мощной дорожной и строительной техники и все возрастающая автовооружённость предприя-тий и населения.

Унифицированные агротехнологии, навязываемые земледельцам, при-вели к забвению и отказу от веками и поколениями отточенных традицион-ных приёмов и методов, обеспечивавших естественное восстановление по-чвенного плодородия. Интенсивные насильственно внедряемые методы не были в надлежащем объёме обеспечены технологиями, техникой, оборудова-нием, специалистами и расходуемыми материалами, а также организацион-ными мероприятиями. В результате этого несогласования начался процесс снижения плодородия почв региона, и к концу советского периода пахотные угодья были истощены, повреждены, заражены вредителями и повсеместно нуждались в восстановлении.

143

Интенсивное промышленное, транспортное и городское строительство вывело из сельскохозяйственного оборота сотни тысяч гектаров сельхозуго-дий. Укрупнение сельскохозяйственных поселений, изменение условий жизни,ломка традиционных социально-аграрных отношений привели к «забрасыва-нию» огромного количества малых полей в таёжной и подтаёжной зонах, ко-торые вскоре затянулись редколесьем. Более богатые, в смысле почвенного плодородия, угодья забрасывались и заменялись новыми малопродуктивными участками, отвоёванными у тайги или располагавшимися в неудобицах.

Мощное негативно техногенное и антропогенное воздействие на при-родную среду региона усугублялось высокой ранимостью сибирской приро-ды. Понимание этих процессов и наличие на территории области уникаль-ных природных объектов и, прежде всего, оз. Байкал, традиционно усиливало экологический компонент политики Центра и региональных органов власти.

К середине 1980-х гг. окончательно оформилась советская модель управления природно-заповедными объектами и комплексами. В зависимо-сти от их союзного, республиканского или местного значения оно осущест-влялось Советом Министров СССР, Совминами союзных и автономных ре-спублик, исполкомами областных, краевых, районных и городских Советов народных депутатов, а также специально уполномоченными органами госу-дарства. К ним относились: Госплан СССР, ГКНТ, Минсельхоз СССР, госко-митеты по охране природы в союзных республиках, министерствах и ведом-ствах Союза СССР и союзных республик, АН СССР.

В январе 1985 г. Президиум Совмина РСФСР принял решение о разра-ботке Территориальной комплексной схемы охраны природы (ТерКСОП) бас-сейна озера Байкал и утвердил головную организацию – проектный институт Гипрогор (Москва) Госстроя РСФСР, который в 1986 г. приступил к её под-готовке. К разработке схемы было привлечено свыше 60 институтов, в т.ч. более 10 академических. Байкальская схема изначально строилась на осно-ве иной идеологии, нежели предшествовавшие советские ТерКСОПы. Если в других районах они предусматривали снижение, минимизацию антропо-генного пресса на природу, то в основу байкальской схемы была положена (по мнению её идеолога В. Викулова) «…методолого-научная основа режима особого природопользования, то есть безусловного, гарантированного, не-ограниченного по времени сохранения уникального природного объекта». 14 апреля 1990 г. Президиум Совмина РСФСР утвердил ТерКСОП Байкал [7]. Схема была согласована со всеми республиканскими, областными организа-циями, а также прошла общественные обсуждения на местах.

Это решение означало переход к новой современной модели региональ-ной экологической политики. Вместе с тем, подобные разработки чаще всего имели ведомственную направленность и не всегда рассматривали весь ком-плекс охраняемых природных территорий. Природные заповедники и наци-ональные парки находились в разных ведомствах, поэтому было трудно рас-считывать на их успешное взаимодействие. Другой проблемой ТерКСОПов являлось то, что по советской системе социальные нужды города или района финансировались, в основном, за счёт отчислений от доходов предприятий. Средства на охрану природы шли из тех же источников, поэтому при выборе приоритетов, в условиях хронического денежного дефицита, местные власти, проблемы охраны природы рассматривали как второстепенные и финансиро-вали по остаточному принципу.

Главной задачей руководства страны и Байкальского региона было со-хранение уникального природного комплекса. Она получила своё выраже-ние через создание мощной системы охраняемых природных территорий. В начале 1990-х гг. площадь особо охраняемых природных территорий (ООПТ) в Иркутской области составляла 1795,6 тыс. га или 2,4% террито-рии региона. Организационно они входили в состав двух заповедников, Прибайкальского национального парка, «Тофаларского» заказника респу-бликанского значения, 9 заказников областного значения с комплексным

144

режимом охраны природы, 6 заказников областного значения с режимом охраны одного вида. В 16 охотничьих заказчиках площадью около 900 тыс. га занимались восстановлением и увеличением численности охотничье-промысловых животных, созданием благоприятной обстановки во время пе-релёта водоплавающих птиц, охраной мест нереста рыбы и нагула молоди и т.д. Кроме этого, в Приангарье памятниками природы объявлены и охра-нялись 78 природных объектов, имевших научное, историческое, эстети-ческое, эколого-культурное значение [2; 7, с. 70, 75, 179]. Вместе с тем, серьёзной проблемой заказников являлось состояние егерской службы и её техническое оснащение. В 1985 г. в Иркутской области в более чем 10 заказ-никах общей площадью 650 тыс. га, насчитывалось всего 24 штатных егеря.

Создание охраняемых природных территорий было своевременной попыткой сохранения уникального регионального биоразнообразия. Здесь в связи с развитием соответствующих отраслей в середине 1980-х гг. эти ресурсы активно использовались, а в ряде территорий неэффективно экс-плуатировались. В частности, перегороженная тремя плотинами р. Ангара, перестала быть судоходной и превратилась в цепочку водохранилищ, зато стабильно обслуживала регион дешёвой электроэнергией. В результате их создания, область лишилась самых богатых сельхозугодий, в т.ч. пашенных.

С 1960 г. уровень озера зависит не только от соотношения выпавших в его водосборном бассейне осадков и притока поверхностных и подземных вод, испарения и стока р. Ангары, но и от режима эксплуатации Иркутской, Братской и Усть-Илимской ГЭС. После сооружения плотины Иркутской ГЭС и наполнения её водохранилища (1956–1958 гг.) подпор от плотины в 1959 г. распространился до Байкала и в 1964 г. превысил его среднемноголетний уровень. В 1990-е гг. зафиксированы колебания уровня озера от 80 до 113 см. С повышением уровня Байкала площадь его водного зеркала увеличилась примерно на 500 кв. км или на 1,6% площади всей акватории. Этот процесс сопровождался затоплением пляжей, подтоплением и заболачиванием пони-женных прибрежных территорий и приустьевых участков рек, размывом тер-расовых и скальных берегов и разрушением причальных сооружений. Поста-новлением Правительства РФ (26.03.01) определены предельные значения уровня воды в Байкале при использовании его водных ресурсов в пределах отметок 456 м (минимальный уровень) и 457 м (максимальный). С 2001 г. это решение Правительства стабильно выполняется [4, с. 11, 139].

В результате переосвоения рыбных ресурсов Байкала, потеряли своё промысловое значение такие ценные виды как сиг и осётр. Из-за повышения уровня Байкала в интересах гидроэнергетики, сократилась кормовая база основной промысловой рыбы региона – омуля, что привело к снижению его потребительских качеств (размеров и жирности) [9, с. 207]. В результате ра-боты на берегу озера Байкальского целлюлозно-бумажного комбината, про-исходило постоянное загрязнение воды и дна южной части озера.

Достигло опасного уровня и продолжало увеличиваться загрязнение рек и озёр промышленными, сельскохозяйственными и бытовыми стоками. Возрастали объёмы загрязнения воздуха промышленностью и транспортом. Пять городов области входили в десятку самых загазованных городов России.

Значительные объёмы природных ископаемых на территории области добывались открытым способом, что приводило к разрушению природных ландшафтов, особенно велики были последствия в районе городов Черем-хово, Бодайбо, Тулуна. Рекультивация нарушенных земель осуществляласьв недостаточной мере и с ненадлежащим качеством.

Основным видом использования минеральных ресурсов и лесного хо-зяйства оставалась первичная и неглубокая обработка, что приводило к дополнительным транспортным издержкам, захламлению районов ле-созаготовки, расширению территорий, занятых под свалки. Особенно мас-штабными были отходы гидролизного, целлюлозно-бумажного производств и теплоэнергетических станций.

145

Вместе с тем, советская экономика и законодательство в середине 1980-х годов демонстрировали стремление к экологизации. Новое строитель-ство в регионе преимущественно осуществлялось в рамках территориально-производственных комплексов, ориентированных на комплексное использо-вание природных ресурсов, на мало и безотходные производства, замкнутые системы водоснабжения, снижение материало- и энергоёмкости на единицу произведённой продукции. Ужесточались требования по уровню предельно допустимых концентраций вредных веществ в стоках и выбросах. Была созда-на Байкальская природоохранная прокуратура.

Были и несомненные успехи, самым первым природным ресурсом, освоенным в регионе русскими властями, но фактически уничтоженным к началу советского периода, являлся пушной зверь. В начале ХХ в. соболь в регионе был практически выбит, но за годы советской власти произошло значительное увеличение его популяции. Это свидетельство способности со-ветской власти эффективно решать сложные экологические проблемы. Этот вывод подтверждается восстановлением поголовья нерпы, варварски выбива-емой в начале века, и омуля, находившегося на грани исчезновения в нача-ле 1960-х годов.

Следует выделить из практики регионального природопользования проблему уникального феномена – оз. Байкал. Имея значительные размеры и меридиональное размещение в юго-восточной части региона, он является своеобразным магнитом, притягивающим к себе людей, транспортные ком-муникации, промыслы и промышленное производство. Важно отметить, что кроме Иркутской ГЭС, Байкальского и Селенгинского комбинатов и проведе-ния через Северобайкальск БАМа, на его берегах не создано серьёзных за-грязняющих производств. Байкал не повторил судьбу Великих американских озёр, превращённых к началу 1970-х гг. в безжизненные водоёмы. Большую роль в этом сыграла научная и творческая интеллигенция. Байкал в концерассматриваемого периода в целом остался в рамках основных характери-стик своей экосистемы. В конце 1980-х годов в период т.н. «перестройки» правительство решило прекратить загрязнение Байкала промстоками БЦБК за счёт их переброски в р. Иркут, а через него в р. Ангару, что уничтожило бы их животный мир. Благодаря протестам общественности, начатый проект был отменен.

В результате политических пертурбаций начала 1990-х гг. резких из-менений в экологической политике и экологической ситуации в регионе не произошло, продолжилось развитие уже действовавших процессов, и прояви-лись новые тенденции.

Проводилась политика усиления режима охраны природы Байкала – уникального природного объекта, богатейшего духовного ресурса, превра-тившегося в меж дународный символ России. В апреле 1987 г. Иркутский облсовет принял решение об организации охраны памятников природы на за-падной стороне озера. В конце 1987 г. Сибирское отделение АН СССР высту-пило с предложением – дать Байкалу статус «участка мирового наследия» по линии ООН. В марте 1988 г. СССР ратифицировал Конвенцию об охране все-мирного культурного наследия, и Комиссия СССР по делам ЮНЕСКО при-ступила к составлению проекта Перечня выдающихся ценностей Советского Союза. Президиум Иркутского научного центра с участием ученых Бурятии и в присутствии журналистов 13 декабря 1988 г. поддержал её окончатель-ный проект. Затем свою часть работы выполнили местные и федеральные ор-ганы. В декабре 1996 г. XХ сессия Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО, проходившая в мексиканском городе Мерида, после рассмотрения соответ-ствующей заявки РФ, включила озеро Байкал в Список всемирного наследия [2, с. 73; 3, с. 186; 10, с. 3].

При включении Байкала в данный Список Комитетом ЮНЕСКО Пра-вительству РФ были даны пять рекомендаций: 1) принять федеральный за-кон об оз. Байкал; 2) перепрофилировать Байкальский ЦБК в целях ликвида-

146

ции его как источника загрязнения; 3) снизить сброс загрязняющих веществ в р. Селенга; 4) увеличить ресурсное обеспечение деятельности прилегаю-щих к озеру заповедников и национальных парков; 5) продолжить дальней-шую поддержку научных исследований и мониторинга на оз. Байкал [5, с. 8].

Девяностые годы были сложными и неоднозначными для России, но у прави-тельства страны были все возможности для выполнения этих элементарных требований мирового сообщества.

Принятое ЮНЕСКО решение базировалось на том, что в целом Байкал чист, его площадь составляла около 90 тыс. кв. км. Она сопоставима с пло-щадью таких стран, как Австрия, Португалия, Венгрия, в два раза превыша-ет площадь Швейцарии и Дании. Другие участки мирового наследия гораз-до меньше (не более 9 тыс. кв. км) и мало на селены. На побережье Байкала живёт около 140 тыс. человек, а на территории его бассейна – около 1 млн.[1, с. 27]. Сохранение этого участка потребовало от России выделения и закрепления в Законе всей территории, оказывающей на него влияние (386 тыс. кв. км). Экологические задачи такого масштаба на планете ещё не решались.

Федеральный закон «Об охране озера Байкал» был принят в 1999 г. как рамочный [6, с. 7]. Функции федерального органа исполнительной вла-сти, специально уполномоченного на осуществление государственного регу-лирования в области охраны природы оз. Байкал с 2004 г. согласно Поло-жению, утверждённому постановлением Правительства РФ (30.07.04), ста-ла выполнять Федеральная служба по надзору в сфере природопользования. В 2004 г. ФЗ «Об охране озера Байкал» были внесены изменения, предусма-тривающие создание координационного органа для координации действий. Правительство РФ (29.08.2006) поручило организовать в этом качестве Меж-ведомственную комиссию по вопросам охраны оз. Байкал, но пока она не соз-дана.

В 2006 г. закончено согласование описания Байкальской природной территории (БПТ) и её экологических зон с органами исполнительной вла-сти. 27 ноября 2006 г. Правительство РФ утвердило его. Границы централь-ной экологической зоны (ЦЭЗ) в основном совпадают с границами участка всемирного природного наследия [5, с. 9].

Следующей проблемой является земельная политика в прибрежных территориях. После принятия Земельного кодекса РФ и ряда подзаконных актов существует возможность приватизация ценных в природном и в со-циальном плане земель. Факты говорят, что вдоль побережья бессистемно и зачастую вне закона возникают дачные посёлки, отдельные дома отдыха и просто усадьбы. На побережье расположено 110 населённых пунктов. Но эти поселения не только не имеют генеральных планов своего развития, но даже точно определённых и законодательно утверждённых границ за-стройки пригородной и водоохранной зон.

В настоящее время исследованием Байкала и его водосборной тер-ритории занимаются 11 институтов СО РАН, расположенных в Иркутске и Улан-Удэ, а в рамках 8 интеграционных проектов уча ствуют ещё 12 ин-ститутов из Новосибирска, Томска, Красноярска, Читы. Вместе с тем, сло-жившаяся структура системы ведения мониторинга природопользования и охраны ок ружающей среды на территориях трёх субъектов РФ БПТ пред-ставлена в основном службами раз личных министерств и ведомств, научно-исследовательских институтов различного подчинения. Они разобщены, не-смотря на то, что работают на одной байкальской терри тории, работают по своим индивидуальным программам, отражающим узкие интересы каждого ведомства.

Существующие сегодня на БПТ элементы системы мониторинга при-родных ресурсов и состояния окружающей среды не решают задачу Еди-ного мониторинга уникальной экологической системы оз. Байкал и БПТ в полной мере и на уровне совре менных требований.

147

Несмотря на серьёзные недостатки организации охраны и рациональ-ного использования природных комплексов оз. Байкал, положение в целом благополучное. Проводимый мониторинг подтверждает удовле творительное состояние экосистемы озера. Результаты исследований Лимнологического института СО РАН акватории озера не выявили антропогенных изменений концентраций главных ионов, тяжёлых металлов и видового состава фито-планктона. Проведённый Институтом геохимии СО РАН подекадный монито-ринг химического состава стока озера Байкал (с 1997 г.) показал, что сред-негодовое содержание большинства главных компонентов в водах истока р. Ангары достаточно устойчиво. Концентрации токсичных металлов значи-тельно ниже предельно допустимых значений.

В результате исследований ученых расширяется список эндемичных байкальских организмов. Ихтиофауна Байкала весьма разнообразна и в на-стоящее время представлена 55 видами из 15 семейств. Большинство видов не являются промысловыми, но многие их представители эндемичны. Основ-ным промысловым видом является омуль, общая биомасса которого на протя-жении последнего десятилетия стабильна (ихтиомасса около 20 тыс. т), что во многом обусловлено деятельностью рыбоводных заводов.

Фактический вылов омуля составляет в настоящее время немногим больше 80% разрешённого объёма, причём 44% общего вылова составля-ет браконьерский. Вторым по объёму вылова являются частиковые породы рыб (плотва, окунь, елец, карась). Последние годы запасы мелкочастиковых стабилизировались и их улов постепенно увеличивается. Запасы сазана, язя и щуки не учитываются в промысловой статистике и подвержены значитель-ному браконьерскому прессу, превышающему биологические возможности изъятия. Налим имеет не снижающиеся стабильные запасы. Вылов рыбы в Байкале в целом сокращается с 2877,0 т в 2001 г. до 2215,3 т. в 2006 году. Численность байкальского тюленя составляет 70–120 тыс. голов – этой попу-ляции также не грозит исчезновение, но необходим постоянный корректный контроль [5, с. 49].

Положительные результаты достигнуты в ходе борьбы за создание на Байкале режима «природной заповедности». В настоящее время границах Байкальской природной территории сеть особо охраняемых природных тер-риторий представлена 5 заповедниками, 3 национальными парками, 23 за-казниками, 200 памятниками природы, одним ботаническим садом, лечебно-оздоровительными местностями и курортами. В границах БПР существуют две рекреационные местности – «Байкальский Прибой-Култушная» и «Лема-сово» в Кабанском районе. Площадь ООПТ в пределах Байкальской природ-ной территории (БПТ) равна 38,6 тыс. кв. км, что составляет 10% от площади БПТ. В границах участка всемирного природного наследия «Озера Байкал» ООПТ занимают 24,8 тыс. кв. км (27,8% площади участка) [5, с. 50].

Таким образом, анализ состояния заповедного дела в Байкальском ре-гионе свидетельствует, что оно находится в удовлетворительном состоянии. Однако эта оценка выводится на фоне общего неудовлетворительного со-стояния дел в сельском хозяйстве, лесной и лёгкой отраслях. Финансирова-ние заповедников, заказников и национальных парков не обеспечивает нор-мального выполнения ими своих функций, хотя после 2005 г. наблюдается постоянный прогресс в плане централизованного финансирования. Факти-чески в заповедники из федерального бюджета средства поступают только на зарплату. Не достаточно финансируется их основная деятельность. Они выживают в основном за счёт грантов, хоздоговорных тем и туризма. Науч-ные коллективы природных резерватов малочисленны, а финансирование научно-исследовательских работ – мизерное. Несовершенна законодатель-ная база заповедного дела и охраны уникальных природных объектов в це-лом. К серьёзным проблемам относятся неконтролируемый туризм, пожары, браконьеры непонимание и противодействие местного населения и район-ных властей.

148

В 2012 г. в Иркутской области функционирует система, направленная на охрану и снижение антропогенной нагрузки на экосистему региона, и, в первую очередь, Байкала. К её основным элементам относятся: 1) зако-нодательное и нормативно-правовое регулирование; 2) реализация проектов и программ; 3) осуществление экологической экспертизы; 4) проведение эко-логического мониторинга; 5) выполнение экологического контроля; 6) науч-ные исследования; 7) формирование экологической культуры; 8) Байкаль-ское экологическое движение; 9) международное сотрудничество; 10) обе-спечение свободного доступа к информации. Вместе с тем, эффективность этой системы пока далека от оптимального уровня.

Литература

1. Бахтин, В.И. Проблемы нормативно-правовой базы создания единой системы экологического мониторинга, как фактор устойчивого природопользования на Байкальской природной территории [Текст] / В.И. Бахтин // Закон Россий-ской Федерации «Об охране озера Байкал» как фактор устойчивого разви-тия Байкальского региона : матер. межд. науч. конф. (Иркутск, 16–19 сент. 2003 г.). – Иркутск : Изд-во Ин-та географии СО РАН, 2003. – С. 26–30.

2. Государственный доклад о состоянии окружающей природной среды Ир-кутской области в 1992 году [Текст]. – Иркутск : Иркутский областной ко-митет по охране окружающей среды и природных ресурсов Минприроды РФ, 1993. – 142 с.

3. Государственный доклад о состоянии окружающей природной среды Ир-кутской области в 1999 году [Текст]. – Иркутск : Государственный комитет по охране окружающей среды Иркутской области Госкомэкологии России, 2000. – 320 с.

4. Государственный доклад о состоянии и об охране окружающей среды Ир-кутской области в 2007 году [Текст]. – Иркутск : Изд-во Бланкиздат, 2008. – 360 с.

5. Государственный доклад «О состоянии озера Байкал и мерах по его охра-не в 2006 году» [Текст]. – Иркутск : Сибирский филиал ФГУНПП «Росгеол-фонд», 2007. – 420 с.

6. Грачев, М.А. О состоянии озера Байкал и байкальского участка мирово-го природного наследия [Текст] / М.А. Грачев, Т.В. Ходжер // Закон Россий-ской Федерации «Об охране озера Байкал» как фактор устойчивого разви-тия Байкальского региона : матер. межд. науч. конф. (Иркутск, 16–19 сент. 2003 г.). – Иркутск : Изд-во Ин-та географии СО РАН, 2003. – С. 5–11.

7. Природно-ресурсный потенциал Иркутской области [Текст] / И.Л. Савелье-ва [и др.]. – Иркутск : СО РАН, 1998. – 238 с.

8. Природные ресурсы и охрана окружающей среды [Текст]. Экономико-статистический сборник. 2010. – Иркутск : Иркутскстат, 2011. – 112 с.

9. Синюкович, В.Н. Уровненный режим оз. Байкал после зарегулирования [Текст] / В.Н. Синюкович // Закон Российской Федерации «Об охране озера Байкал» как фактор устойчивого развития Байкальского региона : матер. межд. науч. конф. (Иркутск, 16–19 сент. 2003 г.). – Иркутск : Изд-во Ин-та географии СО РАН, 2003. – С. 207–209.

10. Байкал в список мирового культурного и природного наследия [Текст] // Со-ветская молодёжь. – 1988. – 17 дек.

149

ÁÁÊ 65.28(2 Ðîñ.ßêó)ÓÄÊ 502.56(571.56)

Ì.À. ÀÊÈÍÈÍ

M.A. AKININ

ã. ÍÅÐÞÍÃÐÈ. ÝÊÎËÎÃÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÎÁËÅÌÛ

ÑÒÐÎßÙÅÃÎÑß ÞÆÍÎ-ßÊÓÒÑÊÎÃÎ ÒÅÐÐÈÒÎÐÈÀËÜÍÎ-ÏÐÎÈÇÂÎÄÑÒÂÅÍÍÎÃÎ

ÊÎÌÏËÅÊÑÀ

NERUNGRI CITY. ECOLOGICAL PROBLEMS

OF THE ERRECTING TERRITORIAL AND INDUSTRIAL CLUSTER

OF SOUTHEN YAKUTIA

В статье рассматриваются экологические проблемы, сопровождающие строитель-ство в Южной Якутии многоотраслевого Южно-Якутского территориально-произ-водственного комплекса – планируемого центра коксохимической и металлургической промышленности.

The article concerns ecological (environmental) problems have been appeared by orga-nizing a multibranch industrial and territorial cluster of Southern Yakutia as a center of coke chemical and metallurgical industry.

Ключевые слова: Южная Якутия, территориально-производственный комплекс, экология, водные ресурсы, загрязнение атмосферы.

Key words: Southern Yakutia, territorial and industrial cluster, ecology (environment), water resources, atmosphere pollution.

Южно-Якутский территориально-производственный комплекс стал первым ТПК, созданным в районе Байкало-Амурской магистрали. В 70–80-е гг. XX в., всего за 20 лет, в труднодоступном, сейсмоопасном, горном регионе, не имевшем своих трудовых ресурсов, энергоснабжения, транс-портных коммуникаций, стройиндустрии, были построены: Нерюнгринский угольный разрез (НУР) с мощностью добычи угля 13 млн. т в год; обогати-тельная фабрика при НУРе, с производственной мощностью до 9 млн. т кок-сующихся углей в год; Нерюнгринская ГРЭС, мощностью 630 тыс. кВт (пер-вая очередь); Чульманская ГРЭС (с увеличением мощности до 72 тыс. кВт); город Нерюнгри с объектами культурно-бытового назначения, коммунально-го хозяйства, здравоохранения, просвещения, торговой и пищевой промыш-ленности; новый аэропорт в п. Чульман [4, л. 2–3].

Бурное развитие Южной Якутии основано на вовлечении в народно-хозяйственный оборот местных природных ресурсов. В настоящее время на территории Южной Якутии ведётся интенсивная добыча каменного угля, строительных материалов, золота и других полезных ископаемых. Однако следствием этого стало загрязнение воздушной среды и речных вод, нару-шение почвенного покрова и лесных массивов, что неизбежно сказалось на здоровье людей. К наиболее крупным загрязнителям относились: угольный разрез, обогатительная фабрика, домостроительный комбинат, автотранс-портные предприятия, НГРЭС.

Исследования атмосферного воздуха, проведённые в Нерюнгри Ново-сибирским НПО «Гигиена и профпатология» с 1979 г. по 1989 гг., показали, что основными загрязняющими воздух веществами являются пыль и сажа. Также воздушный бассейн загрязняется вредными газами, в основном окис-лами азота, углерода и серы.

150

Основным источником пыли является Нерюнгринский угольный раз-рез. Пылеобразование на разрезе происходит при таких технологических процессах, как бурение, взрывание, выемочно-погрузочные работы. Сюда же относится пыль, сдуваемая с поверхности взорванной горной массы и отко-сов, уступов, отвалов.

Как показывают исследования, при работе экскаватора, даже на рас-стоянии 50–100 м от места погрузки содержание пыли в воздухе превыша-ет ПДК в 5 раз (ПДК = 0,5мг/м³). Количество пыли от бурового станка на расстоянии 60 м превышает ПДК в 6,6 раз, а содержание окиси углерода – в 12,6 раз.

Наибольшее количество пыли выделяется из-под колёс большегрузных самосвалов, превышающее ПДК на автодорогах в 60 раз [9, с. 19].

При взрывных работах содержание пыли в «Старом городе», ныне лик-видированной жилой части г. Нерюнгри, непосредственно примыкавшей к промзоне, превышало ПДК в 3–5 раз даже по истечении часа после взрыва.

Обогатительная фабрика вносила свой вклад в загрязнение воздуха угольной пылью из аспирационных систем, несгоревшими частицами топли-ва и золы, сернистым ангидридом, окислами N и С из сушильно-топочного отделения.

Основными источниками сажи в г. Нерюнгри являлись котельные и ав-тотранспорт. Наиболее высокие концентрации сажи были отмечены на рас-стоянии 500 м от разреза – в 100% отобранных проб концентрация превы-шала допустимый уровень от 2 до 17,5 раз; на расстоянии 6 км – 27,8% проб показывали превышение до 1,1–1,2 раз.

Замеры загрязнения воздуха двуокисью азота на расстоянии до 500 м показали превышение ПДК от 1,1 до 5,6 раз, на расстоянии до 6 км – в 1,1–1,2 раза [5, л. 70–71].

С выходом на проектную мощность обогатительной фабрики и Нерюн-гринского угольного разреза уже и «Новый город», новая жилая часть города Нерюнгри, оказался в зоне досягаемости загрязнённого атмосферного возду-ха. И это без учёта направления ветра.

Сложная экологическая обстановка сложилась и в п. Чульман, где ав-тобаза, Чульманская ГРЭС, автомагистраль Б. Невер-Якутск, и котельные на-ходились в черте посёлка.

Ещё в 1985 г. для г. Нерюнгри Якутским управлением «Госкомгидро-мет» были разработаны нормативы предельно допустимых выбросов для основных промышленных объектов. Но они не исполнялись. За 1990 г. толь-ко обогатительная фабрика выбросила на 56% больше твёрдых веществ, чем это было предусмотрено принятыми нормативами, завод КПДС – в 4,8 раз, котельная промбазы – в 4,3 раза, и это не считая других вредных выбросов, таких как окислы азота, сернистый ангидрид и т.д. [5, л. 74].

Площадь нарушенных земель горнодобывающими предприятиями со-ставила свыше 5000 га, из них площадь, занимаемая отвалами – 2000 га. Разрез засыпал отвалами вскрышной породы все новые и новые массивы лесов, причём перед засыпкой лес не вырубался. Особая специфика добы-чи угля проявлялась в том, что вскрышные породы месторождения имеют скальное и полускальное происхождение с весьма низкими почвообразующи-ми свойствами, что делает практически невозможным рекультивационные работы.

Водоёмы рек Чульман, Верхняя и Нижняя Нерюнгри, Холодникан, про-текающих в районе г. Нерюнгри, загрязнялись сточными и дождевыми во-дами с территории разреза, обогатительной фабрики и других предприятий.

Основными причинами загрязнения водных ресурсов были:1.  Отсутствие ливневой канализации с очистными сооружениями на

всех автобазах промзоны.2.  Отсутствие канализации жилого фонда в п. Пионерный (старый го-

род), в результате чего постоянно загрязнялся водозабор.

151

3.  Неэффективная работа городских очистных сооружений, вследствие чего наносился ежегодно ущерб до 500 тыс. руб. экологии Южной Якутии (в ценах до 1992 г.).

4.  Отсутствие полигона токсичных отходов. В год в окрестности города и посёлков на мусорные свалки вывозилось около 65 тыс. ртутьсодержащих ламп, 250–300 тыс. т нефтесодержащих стоков, промасленная ветошь, остат-ки лакокрасочных материалов, около 14 тыс. т гальваники.

5.  Сброс неочищенных сточных вод в количестве 400 тыс. м³ год из от-стойников промстоков базы стройиндустрии комбината «Якутуглестрой».

6.  Загрязнение рек старательскими артелями по добыче золота [2, с. 134; 7, с. 332–333].

Следствием этого стали вспышки брюшного тифа, паротитов, дизенте-рии и других кишечных инфекций. В 1979–1980 гг. среди населения Нерюн-гри имела место крупная вспышка кишечных инфекций водного пути пере-дачи, с числом заболевших до 1000 чел., получившая название «Нерюнгрин-ка» [10, л. 3].

В 1989 г. в скважинах осушения НУРа были выявлены марганец, желе-зо, нефтепродукты в концентрациях, превышающих ГОСТ 2874-82.

На территориях, прилегающих к обогатительной фабрике и НУРу, ГРЭС, КПДС, сформировались устойчивые техногенные микроэлементные провинции, где почва и водоёмы загрязнялись веществами четырёх классов опасности: I класса – бензапиреном; II класса – мышьяком, тяжёлыми метал-ла, цианидами; III класса – аммиаком, марганцем, никелем; IV класса – фено-лами, хлоридами, сульфатами, нефтепродуктами [5, л. 87].

Даже в снегу, отобранном на территории, прилегающей к городу и про-мышленной зоне, по данным Госкомгидромета от 1990 г., наблюдался рост количества сульфатов, хлоридов, нитратов аммиака, по сравнению с 1989 г.

Все это, безусловно, сказалось и на здоровье людей: согласно стати-стическим данным Нерюнгринской районной больницы, уже в 1991 г. можно было говорить о биологической деградации. Это проявилось, прежде всего, в патологии беременных. Возросла перинатальная смертность на 6,3%, ане-мия беременных по Нерюнгринскому району была в 2,4 раза выше среднего республиканского уровня, заболевание пиелонефритом – выше республикан-ского уровня на 35,8%. Количество детей с задержкой умственного развития превышало средний республиканский уровень в 11 раз [5, л. 73].

Кризисные явления в российской экономике сказались благотворно на общей экологической ситуации. Снижение объёмов вскрышных работ и до-бычи угля, золота несколько уменьшили загрязнённость окружающей сре-ды. Однако проведённые исследования показывают дальнейшее ухудшение состояния здоровья населения г. Нерюнгри. Анализ информационно-анали-тических справок о работе лечебно-профилактических учреждений Не-рюнгринского района за период с 2003 по 2009 гг. позволил выявить, что средняя продолжительность жизни мужчин по г. Нерюнгри за этот период составила 51,3 года, женщин – 62,6, что было в 1,1 раза и 1,2 раза ниже ана-логичных показателей по Российской Федерации [3, с. 37].

Также была отмечена тенденция к увеличению заболеваний в детском возрасте. Болезни органов дыхания занимают первое место в структуре забо-леваемости (58%).

Среди подростков 15–17 лет средний прирост увеличения заболевае-мости составляет 13% в год [3, с. 38]. Первое место занимают болезни ор-ганов дыхания – 32%. Значительный удельный вес приходится на острые респираторные заболевания и грипп. Отмечается прирост заболеваемости астмы – на 7,5%.

За последние 5 лет в 2 раза увеличилось количество заболеваний эн-докринной системы, расстройства питания и нарушения обмена веществ, составив 58%, врождённых аномалий и пороков развития – 35,3%, болезней системы кровообращения – 28,7% [3, с. 39].

152

Среди взрослого населения первое место продолжают удерживать бо-лезни органов дыхания; болезни системы кровообращения занимают второе место, далее идут заболевания костно-мышечной и мочеполовой систем.

За последние годы увеличивается и смертность среди населения г. Не-рюнгри. Большинство людей умирает от болезней системы кровообращения – 58,6%, на втором месте – злокачественные образования – 19,8% [3, с. 39–40]. Ухудшение здоровья происходит не только вследствие падения уровня жиз-ни населения, но и под влиянием оставшихся с советских времен экологиче-ским проблем.

Такой оказалась плата нерюнгринцев за «чёрное золото».Природоохранными и контролирующими организациями проводилась

работа по выявлению и предотвращению экологический нарушений. Так, только за 1991 г. 77 должностных лиц были оштрафованы на общую сумму 4900 руб. За сброс загрязнённых сточных вод 5 предприятиям были вручены иски на сумму 341255 руб. За порчу оленьих пастбищ предъявлены иски на сумму 276255 руб. [5, л. 88]. Прокуратура города вела дела по 6 случаям за-грязнения окружающей среды.

Деятельность по охране окружающей среды сдерживалась многочис-ленными проблемами. Так, комитет охраны природы был создан лишь в 1989 года (тогда как интенсивное промышленное строительство в районе ведёт-ся с 1975 г.). Зачастую отсутствовала точная, достоверная информация, что было следствием ведомственной принадлежности лабораторий, ведущих экспертизу экологической обстановки. Дублирование функций контролиру-ющих органов (9 организаций и служб занимались охраной природы) вело к неразберихе. Масса разногласий происходила из-за разного понимания ве-домственных инструкций.

Загрязнение окружающей среды напрямую связано и с проблемой вы-живания коренных народов севера – эвенков, чьи угодья в центральной ча-сти Нерюнгринского района оказались разрезанными «зонами отчуждения». По данным Нерюнгринского лесничества в 1975 г. площадь лесов в районе составляла 338419 га, к началу XXI в. – 149707 га. Всего под строительство ЮЯТПК было изъято более 241711 га, из них – покрытые лесами 199184 га [8, с. 92]. На этих территориях уже невозможно ведение оленеводства и про-мысел диких животных. Исчезли ягелевые оленьи пастбища. В связи с про-ведением геологических и старательских работ на золотоносных участках из кочевых угодий оказались изъяты целые пойменные участки вдоль рек,а сами реки подвергались загрязнению [1, с. 162; 6, с. 88–89].

Хозяйственная деятельность человека нанесла непоправимый вред экологии Южной Якутии, но даже и сегодня мониторинг экологических про-блем Южной Якутии отсутствует, их влияние на природу и здоровье челове-ка серьёзно не изучается.

Процесс промышленного освоения минерально-сырьевой базы Южной Якутии, также как и историю, невозможно повернуть назад, но мы не долж-ны забывать, насколько ранима северная природа. Порой, чтобы восстановить-ся, ей требуется не одно десятилетие, а уничтожить все можно за мгновенье.

Россия – уникальная страна по запасам биоресурсов. Это наш стратеги-ческий товар на будущее. Ведь пройдёт ещё немного времени, и чистая зем-ля, чистый воздух станут цениться дороже полезных ископаемых, извлекае-мых из недр южноякутской земли.

Литература

1. Александрова, Т.Ф. Экологическое влияние добычи угля на коренных жи-телей, ведущих традиционный образ жизни [Текст] / Т.Ф. Александрова // Пути эффективного использования экономического и промышленного по-тенциала Южно-Якутского региона в XXI в. – Нерюнгри : Изд-во Якутского университета, 2000. – Т. 2. – С. 159–167.

153

2. Акинин, М.А. Проблемы формирования Южно-Якутского территориально-производственного комплекса [Текст] / М.А. Акинин // Нерюнгринский рай-он: история, культура, фольклор. – Якутск : Национальное книжное изд-во «Бичик», 2007. – С. 132–139.

3. Зарипова, С.Н. Многокритериальная оценка состояния здоровья населения г. Нерюнгри [Текст] / С.Н. Зарипова, В.В. Юданова // Вестн. Технического ин-ститута (филиал) Северо-Восточного федерального университета. Вып. 5. – Нерюнгри : Изд-во Технического института, 2010. – С. 36–48.

4. Муниципальное бюджетное учреждение «Муниципальный архив Нерюн-гринского района». Ф. 24. Оп. 1. Д. 3.

5. Муниципальное бюджетное учреждение «Муниципальный архив Нерюн-гринского района». Ф. 24. Оп. 1. Д. 497.

6. Никифорова, Е.В. Обзор состояния рек Нерюнгринского района [Текст] / Е.В. Никифорова, А.В. Качаев // Материалы II науч.-практ. конф. студ., аспир. и молодых ученых, посвящённой 20-летию профессионального об-разования в Южной Якутии. – Нерюнгри : Изд-во Якутского университета, 2001. – С. 88–90.

7. Подмазкова, И.Ю. От первых палаток до современных кварталов [Текст] / И.Ю. Подмазкова // Нерюнгринский район: история, культура, фольклор.- Якутск : Национальное книжное изд-во «Бичик», 2007. – С. 332–339.

8. Слепцова, К.Е. Антропогенное воздействие на состояние экологии в Южно-Якутском регионе [Текст] / К.Е. Слепцова // Материалы II науч.-практ. конф. студ., аспир. и молодых учёных, посвящённой 20-летию профессионально-го образования в Южной Якутии. – Нерюнгри : Изд-во Якутского универси-тета, 2001. – С. 91–93.

9. Советникова, В.Г. Охрана окружающей среды в зоне Южно-Якутского уголь-ного комплекса [Текст] / В.Г. Советникова, П.С. Максимов // Вуз и наукав Южной Якутии. – Якутск : Изд-во Якутского университета, 1996. – С. 18–23.

10. Текущий архив ОАО ХК «Якутуголь». Постановление коллегии МУП СССР 1979. Д. 12. Т. 2.

154

ÁÁÊ 63.3(2Ðîñ-6Õàí)6-2ê1+20.1(2Ðîñ-6Õàí)ê1ÓÄÊ 94(571)19(094)+50214(571)

Þ.Ñ. ÏÐÈÕÎÄÜÊÎ

YU.S. PRIKHODKO

ÈÑÒÎÐÈÊÎ-ÏÐÀÂÎÂÛÅ ÀÑÏÅÊÒÛ ÐÅÃÈÎÍÀËÜÍÎÉ

ÝÊÎËÎÃÈ×ÅÑÊÎÉ ÏÎËÈÒÈÊÈ ÍÀ ÏÐÈÌÅÐÅ ÕÀÍÒÛ-ÌÀÍÑÈÉÑÊÎÃÎ ÀÂÒÎÍÎÌÍÎÃÎ

ÎÊÐÓÃÀ – ÞÃÐÛ ÂÎ ÂÒÎÐÎÉ ÏÎËÎÂÈÍÅ ÕÕ – ÍÀ×ÀËÅ XXI ââ.

HISTORICAL AND LAW ASPECTS OF REGIONAL POLICY

IN KHANTY-MANSIYSK AUTONOMOUS OKRUG – UGRA

IN SECOND PART OF 20–21th

В статье рассматриваются исторические условия формирования региональной эко-логической политики в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре во второй поло-вине XX–XXI вв. Проводится анализ природоохранного законодательства федерального и регионального значения в хронологическом порядке.

In the article are considered historical conditions of regional ecological policy in Khanty-Mansiysk Autonomus Okrug-Ugra in the second part of 20–21th. The article presents analy-sis of the federal and regional environmental legislation in chronological order.

Ключевые слова: природоохранное законодательство, региональная экологиче-ская политика, государственный контроль в сфере охраны окружающей среды.

Key words: environmental legislation, regional ecological policy, state control in the fi eld of environmental protection.

Формирование экологической политики любого государства и реги-она, в первую очередь, исходит из опыта взаимодействия природы и чело-века. На протяжении всей истории развития общества человек находился в постоянном взаимодействии с природой. В истории можно наблюдать как положительный опыт использования человеком природных ресурсов, так и отрицательный. Накопленный отрицательный опыт освоения природных богатств человеком является одной из главных причин возникновения совре-менных экологических кризисов.

Север Западной Сибири представляет собой особую территорию с опре-делёнными природно-географическими условиями, является одним из наи-более сложных по экологической ситуации регионов Российской Федерации и мира. Север на протяжении всей истории развития человечества представ-лял собой ресурсную базу. Главными ресурсами северных территорий Запад-ной Сибири всегда были лес, пушнина, рыба, а в ХХ веке главными ресурсами не только для России, но и для всего мира стали нефть и газ. Открытие угле-водородных месторождений повлекло за собой рост экономики государства с одной стороны, а с другой стороны необратимые экологические послед-ствия, которые сопровождались вымиранием флоры и фауны, загрязнением окружающей среды. Однако не все экологические проблемы Севера нача-лись с момента обнаружения запасов нефти и газа в недрах Земли. Обостре-ние экологического баланса на Севере Западной Сибири представляет собой «результат длительной деятельности человека, не ограничивающейся добы-чей углеводородного сырья» [2, c. 90]. Но именно крупномасштабное разви-тие нефтегазодобывающей промышленности стало одной из причин обостре-ния экологической обстановки в регионе. Сложившаяся ситуация, которая характеризовалась истощением ресурсной базы Севера, загрязнением окру-

155

жающей среды, массовым потребительским сознанием в отношении приро-ды, требовала правового контроля со стороны государства. Однако до нача-ла ХХ века вопросы взаимоотношения природы и человека регулировалисьлишь отдельными нормативно-правовыми актами, которые не могли обеспе-чить должный контроль в области защиты окружающей среды. В ХХ веке начинается процесс создания природоохранного законодательства. Стоит отметить, что формировавшееся законодательство в большей степени регу-лировало взаимоотношения человека и природы на общегосударственном уровне. Создание эффективной законодательной базы без учёта региональ-ных особенностей невозможна, особенно в такой стране как Российская Феде-рация, с её многообразием природно-климатических условий. Регион Севера Западной Сибири в силу сложившихся обстоятельств требует повышенноговнимания со стороны государства в проводимой региональной экологиче-ской политики, которая является одним из приоритетных направлений вну-тренней политики Российской Федерации. Под региональной политикой в современной России понимается «система целей и задач органов государ-ственной власти по управлению политическим, экономическим и социаль-ным развитием регионов страны, а также механизм их реализации» [12]. Однако процесс становления региональной политики, а тем более регио-нальной экологической политики в России носит весьма противоречивый характер.

Для более глубокого понимания содержания термина «экологическая политика» следует прибегнуть к изучению различных подходов трактовки этого понятия. Исторический подход к пониманию «экологической поли-тики» определяется в изменяющихся целях и задачах проводимой государ-ственной политики в области охраны окружающей среды на различных эта-пах развития общества. Так, например, в эпоху развития индустриального общества, в Советском Союзе, вопросам рационального природопользования и охраны окружающей среды отводилось подчас последнее место, так как при-оритетным направлением государственной политики являлось наращивание экономической и военно-промышленной мощи страны любыми средствами. В социологических исследованиях при использовании термина «экологиче-ская политика» подразумевается, что «экологическая политика» представ-ляет собой организационную и регулирующую деятельность, «с помощью которой и при посредничестве государства и общественных, а особенно поли-тических организаций регулируются отношения к природе с целью защиты и развития окружающей среды» [9, c. 245]. Экологическая политика с юри-дической точки зрения в первую очередь представляется в виде системы законодательных, нормативно-правовых актов, регулирующих процессы взаимодействия природы и человека. Внутренняя экологическая политика государства и региона в первую очередь включает в себя принятие законода-тельных, правовых норм, регулирующих процесс природопользования и на-правленных на сохранение и восстановление природных ресурсов. Именно в узком смысле понятие «экологическая политика» представляет собой при-родоохранную политику. Расширенная трактовка этого понятия включает в себя область охраны окружающей среды, рационального природопользования, вопросы экологической безопасности, информационно-просветительскую деятельность.

Открытие месторождений нефти и газа и их промышленное освоение в 1960-х гг. на Севере Западной Сибири привлекло внимание политическо-го руководства страны и повлияло на переориентацию курса региональной политики и расширение законодательной базы в сфере охраны окружающей среды. Однако стоит отметить, что основы экологического законодательства в Советском Союзе были формированы ещё в 1920-е гг.

В первые годы после установления советской власти были сформули-рованы и оформлены в виде кодексов основные положения пользования лес-ными угодьями и землями. Однако только в Лесном кодексе (1923 г.) суще-

156

ствовал раздел «Об охране лесов», согласно которому всю ответственность за охрану лесов несла лесная стража в виде лесничего и его помощников. Основной задачей, закреплённой за лесной стражей, была охрана лесов «от пожаров, самовольных порубок и всяких иных повреждений, равно как и от всякого незаконного пользования» [8]. Развитие северных территорий, богатых природными ресурсами, стало одним из приоритетных направле-ний внутренней экономической политики молодого советского государства. Государство стало осуществлять контроль в области охраны ресурсов. Регио-нам предоставлялась часть полномочий самостоятельно принимать решения, касающихся природопользования. Однако в конце 1920-х – начале 1930-х гг. ситуация поменялась кардинальным образом. Во внутренней политике госу-дарства на передний план выходят вопросы, связанные с процессами кол-лективизации и индустриализации страны. «Проблемы охраны окружающей среды отходят на последнее место, перестают быть актуальными для полити-ческого руководства страны» [2, c. 6]. Свёртыванию законодательных иници-атив в 1930–1950-е гг. в сфере природоохранного законодательства на реги-ональном уровне способствовало складывание административно-командной системы управления государства, которая в большей степени имела своей целью наращивание военно-промышленного и экономического потенциала страны.

В 1960-е гг. началось индустриальное освоение природных ресурсов се-верных территорий Западной Сибири. Освоение месторождений велось край-не нерациональным способом. Первоочередной задачей ставилось выполне-ние плана по добыче нефти, вопросы охраны окружающей среды отходили далеко на второй план. Тем не менее, руководством страны была осознана необходимость создания ряда мероприятий по восстановлению природных ресурсов и охране окружающей среды. В 1960 году был принят закон РСФСР «Об охране природы в РСФСР». Закон содержал статьи по охране земель, недр, вод, лесов, животного мира. Примечательно, что в данном документе появились статьи превентивного содержания: «пропаганда вопросов охраны природы» и «преподавание основ охраны природы в учебных заведениях»[7]. Однако значительной роли в сфере охраны окружающей среды и рациональ-ного природопользования закон не сыграл по той причине, что в нем не были указаны принципы разработки природоохранных мер и механизмы их реа-лизации. Разработка и осуществление необходимых мероприятий возлага-лась на Совет Министров РСФСР. В тексте закона также отсутствовал раздел, предусматривающий юридическую ответственность в случае нарушения по-ложений настоящего закона. Отдельных региональных законодательных ак-тов, регулирующих область защиты окружающей среды, в то время не было.

Начало 1970-х гг. ознаменовало собой прорыв в экологическом созна-нии человека. Значительная часть советского природоохранного законода-тельства сложилась в период с 1970 по 1982 гг. Были приняты следующие акты: Земельный кодекс РСФСР (1970 г.), Водный кодекс РСФСР (1972 г.). Кодекс РСФСР о недрах (1976 г.), Лесной кодекс РСФСР (1978 г.), Закон РСФСР «Об охране атмосферного воздуха» (1982 г.), Закон РСФСР «Об охра-не и использовании животного мира» (1982 г.).

В 1972 году было принято совместное постановление ЦК КПСС и Со-вета Министров СССР «Об усилении охраны природы и улучшении исполь-зования природных ресурсов» [11]. В данном постановлении более детально были прописаны меры по охране окружающей среды. Закреплялась ответ-ственность соответствующих министерств по реализации мероприятий в об-ласти защите окружающей среды.

Осознание проблем рационального природопользования и охраны окружающей среды не означает решение проблем как таковых. Недостатки в политике рационального природопользования признавались самим государ-ством. «Верховный Совет СССР отмечает, что в деле рационального использо-вания недр и их охраны ещё имеются существенные недостатки: допуск боль-

157

ших потерь полезных ископаемых, ведомственный подход при разработке месторождений полезных ископаемых, выборочная добыча полезных ископа-емых из наиболее богатых участков месторождений, значительное сжигание попутного газа при разработке нефтяного месторождения» [10]. Внимание к недостаткам в проводимой политике было приковано в основном с пози-ции возможного препятствия росту экономического благосостояния страны, а не с позиции защиты окружающей среды и восстановления ресурсной базы. «Охрана природы, рациональное использование её ресурсов – одна из акту-альных проблем современности, от правильного решения которой, во многом зависят успешное развитие экономики, а также благосостояние нынешнего и будущего поколений» [10]. Можно сказать, что для формирования природо-охранного законодательства в советский период было характерно принятие законодательных и иных нормативно-правовых актов на общегосударствен-ном уровне. Становлению региональной природоохранной базы препятство-вала политика централизма, характерная для системы управления в Совет-ском Союзе. Возможность передачи регионам властных полномочий в сфере создания собственного законодательства появилась в начале 1990-х гг., ког-да в стране начался процесс становления федеративных отношений.

Формирование основной региональной правовой природоохранной базы берет своё начало в 1992 году, с момента подписания Федеративного Договора «О разграничении предметов ведения и полномочий между феде-ральными органами государственной власти Российской Федерации и орга-нами власти автономной области, автономных округов в составе Российской Федерации». Пункт 4 статьи 3 закрепил властные полномочия автономных округов в основных вопросах пользования ресурсной базы округа: «Вопросы владения, пользования и распоряжения землёй, недрами, водными, лесны-ми и другими природными ресурсами регулируются основами законодатель-ства, кодексами, законами Российской Федерации и правовыми актами авто-номной области, автономных округов в составе Российской Федерации» [13]. Одним из первых принятых законодательных актов Ханты-Мансийского ав-тономного округа – Югры является закон «О недропользовании» (1996 г.). Данный закон подробно разъясняет правила и порядок пользования недра-ми на территории Ханты-Мансийского автономного округа – Югры и «за-крепляет правовые условия, обеспечивающие экологическую безопасность, сохранение традиционного образа жизни и исконной среды обитания ко-ренных малочисленных народов Севера при пользовании недрами на терри-тории автономного округа» [6]. Впервые в законе «Об охране окружающей природной среды и экологической защите населения автономного округа» (1998 г.) были прописаны правовые основы охраны окружающей среды и обе-спечения экологической защиты населения автономного округа. В данном законе подробно прописана система мер реализации политики рациональ-ного природопользования, система государственного регулирования охраны окружающей среды, система экологического контроля на разных уровнях, а также система административной ответственности за экологические пра-вонарушения, что позволяет сделать вывод о качественных изменениях, про-изошедших в области регионального законотворчества.

За период 2006–2007 гг. законодательная база была пополнена семнад-цатью нормативно-правовыми актами. В течение этого времени были приня-ты шесть законов, три из которых призваны осуществлять контроль в области сохранения водных биологических ресурсов, в области охраны водных объек-тов или их частей бассейна реки Обь, а также в области водных и лесных от-ношений. Такая расстановка приоритетов неудивительна, так как террито-рия региона обладает значительными водными биологическими ресурсами, сохранение которых является одной из первостепенных задач экологической политики Правительства округа. Остальные три закона осуществляют функ-ции регулирования по следующим вопросам: охрана и использование живот-ного мира на территории Ханты-Мансийского автономного округа, террито-

158

рии традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, а также по отдельным вопросам в области охраны окружающей сре-ды в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре. В последующие два года законодательная база региона была дополнена за счёт принятия постанов-лений Правительства ХМАО – Югры. В 4-х из 17-ти принятых постановлений речь идёт о создании новых памятников природы регионального значения, остальные постановления являлись, по сути, дополнением к сложившемуся законодательству [5].

К 2010 году в округе была сформирована достаточно прочная нормативно-правовая база для осуществления региональной экологической политики. Впервые о правовой основе экологической политики округа было сказано в Докладе об экологической ситуации в Ханты-Мансийском автоном-ном округе – Югре в 2010 году. Государственный экологический контроль в сфере охраны окружающей среды осуществляет Управление Росприрод-надзора по Ханты-Мансийском – Югре. Наиболее распространёнными нару-шениями, выявленные в ходе деятельности Управления Росприроднадзора, являются несоблюдение требований законодательства в области обраще-ния с отходами производства и потребления; загрязнение земель нефтью, нефтепродуктами, несоблюдение требований законодательства в области ис-пользования и охраны водных объектов; несоблюдение требований законода-тельства в области охраны атмосферного воздуха; несоблюдение требований законодательства в области использования и охраны водных объектов; нару-шение правил пользования объектами животного мира и правил добычи; ор-ганизация несанкционированных мест размещения отходов; нарушений лес-ного законодательства. Однако превалирующее число нарушений в области экологического законодательства связано с непрерывным освоением нефтя-ных и газовых месторождений, которое ведётся на протяжении более полу-века. К сожалению, на сегодняшний день многие предприятия предпочитают понести административную ответственность и выплатить необходимые штра-фы, чем совершенствовать систему экологической безопасности на объектах.

Обеспечение исполнения природоохранного законодательства нахо-дится в ведении органов прокуратуры. По данным прокурорских проверок,становится очевидным тот факт, что многие природопользователи устра-няются от выполнения ранее взятых на себя обязательств по обеспечению соблюдения утверждённых стандартов в сфере охраны недр, атмосферно-го воздуха, земель, лесов и вод [5]. Наибольшее негативное воздействие на окружающую среду продолжают оказывать технологические аварии в местах разработки нефтяных месторождений и нефтепроводов. Территории Нефте-юганского, Нижневартовского и Сургутского районов наиболее подверже-ны частым авариям на нефтепроводах, ввиду истечения срока эксплуатации этих нефтепроводов. Однако стоит заметить, что при разработке месторож-дений нефти и газа зафиксированы не только нарушения природоохранного законодательства. Например, самовольный захват земель является наруше-нием земельного законодательства, незаконный сброс сточных вод – пример нарушений водного законодательства, эксплуатация объекта строительства без разрешения на ввод его в эксплуатацию является нарушением градостро-ительного законодательства.

Кроме нарушений природоохранного законодательства в области раз-работки нефтегазоносных месторождений, органами прокуратуры зафик-сированы нарушения санитарно-эпидемеологиского законодательства (обе-спечение населения некачественной питьевой водой). Кроме того, органы прокуратуры осуществляют надзор за исполнением природоохранного зако-нодательства в сфере рыболовства, охраны водных ресурсов, лесных ресур-сов, животного мира. На особом контроле в природоохранной прокуратуре находится надзор за соблюдением законодательства об отходах. В 2011 году по результатам проверок приняты меры к ликвидации свалки твёрдых быто-вых отходов, имеющих площадь более 63 тыс. кв. м [6]. Обеспечение исполне-

159

ния природоохранного законодательства органами прокуратуры осуществля-ется также в надзоре за соблюдением федерального законодательства соот-ветствующими контролирующими органами, в надзоре за выполнением ими возложенных полномочий. В 2010 году нарушения закона выявлены в деятельности Управления Росприроднадзора по ХМАО – Югре, Северо-Уральского Управления Росприроднадзора, Управления Росприроднадзора по Тюменской области, ЯНАО, Нижнеобского территориального управления Федерального агентства по рыболовству, Департамента охраны окружающей среды и экологической безопасности ХМАО – Югры, Департамента лесного хозяйства ХМАО – Югры [3].

По сей день Север Западной Сибири продолжает оставаться одним из наиболее сложных по экологической обстановке регионов страны. Прини-мая во внимание тот факт, что в данном регионе экологическая ситуация начала ухудшаться задолго до открытия нефтегазоносных месторождений (Север всегда являлся основным поставщиком леса, рыбы, пушнины), имен-но промышленное освоение Северных территорий в начале второй половины ХХ века нанесло огромный вред окружающей среде. Сложившаяся ситуация в регионе безусловно требует надлежащего правового регулирования. До сих пор происходит процесс складывания законодательной базы в сфере охраны окружающей среды, рационального природопользования, которая постоянно пополняется новыми нормативно-правовыми актами регулирующие отдель-ные вопросы. Функции контроля за реализацией природоохранного законо-дательства по отраслям (лесное хозяйство, охрана недр, охрана животного мира и т.д.) закреплены за соответствующими органами. Однако работа кон-тролирующих органов, выявление нарушений и наложение штрафов и при-менение санкций на правонарушителя не может полностью разрешить суще-ствующие экологические проблемы. Кроме того, нарушения в работе самих контролирующих органов и ненадлежащие исполнения своих обязанностей тормозят процесс реализации природоохранного законодательства.

Резюмируя все вышесказанное, можно сказать, что одним из глав-ных критериев оценки эффективности экологической политики государства является учёт региональной специфики страны: природно-ресурсных осо-бенностей, климатических условий, распределение производственных сил, распределение населения. «На различных этапах развития общества эко-логическая политика зависела от воздействия на неё ряда факторов: мас-штаба хозяйственной деятельности человека, степени обострения взаимо-отношений общества и природы, общего уровня экологического сознания общества» [1, с. 73]. На начальном этапе создания советского государства в проведении экологической политики с точки зрения правового регулиро-вания взаимодействия природы и человека прослеживался региональный компонент. В 1930–1940-е гг. в силу определённых событий, с которыми столкнулось государство в своём развитии, региональный компонент утра-чивает свою силу, а экологической политике отводится последнее место. В 1960-е гг. в связи с ухудшением экологической обстановки в промышлен-ных регионах страны вследствие полномасштабного освоения природных ресурсов, в том числе освоение нефтегазоносных месторождений на Севере Западной Сибири, перед государством встали вопросы рационального при-родопользования, охраны окружающей среды и создания природоохранной законодательной базы. Одной из составляющей экологической политики го-сударства и региона как раз является создание системы законодательных, нормативно-правовых актов с целью регулирования уровня воздействия де-ятельности человека на природу и обеспечения защиты окружающей среды и рационального природопользования.

О самостоятельной экологической политике Ханты-Мансийского ав-тономного округа можно говорить с момента подписания Федеративного Договора от 31.03.1992 г. До этого момента природоохранное законодатель-ство носило преимущественно общегосударственный характер. На сегодняш-

160

ний день можно наблюдать положительную динамику в укреплении право-вых основ экологической политики в Ханты-Мансийском автономном окру-ге – Югре. Региональное природоохранное законодательство является логич-ным продолжение федерального законодательства. Таким образом, можно сказать, что создание эффективного экологического законодательства ста-ло возможным в условиях самостоятельного определения округом приорите-тов региональной политики с учётом осознания региональных особенностей: ресурсообеспеченности, природно-климатических условий, уровнем разви-тия региона.

Литература

1. Гололобов, Е.И. Взаимодействие человека и природы на Обь-Иртышском Севере в 1920-е гг. (теоретико-методологический аспект) [Текст] / Е.И. Го-лолобов // Вестник Сургутского государственного педагогического универ-ситета. – 2009. – № 3 (6). – С. 68–76.

2. Гололобов, Е.И. Человек и природа на Обь-Иртышском Севере (1917–1930) исторические корни современных экологических проблем [Текст] / Е.И. Го-лолобов. – Ханты-Мансийск : Редакционно-издательский отдел БУ «Инсти-тут развития образования», 2009. – 222 с.

3. Доклад об экологической ситуации в Ханты-Мансийском автономном окру-ге – Югре в 2010 году. – Ханты-Мансийск, 2011.

4. Доклад об экологической ситуации в Ханты-Мансийском автономном окру-ге – Югре в 2011 году. – Ханты-Мансийск, 2012.

5. Информационный бюллетень «О состоянии окружающей среды Ханты-Мансийского автономного округа – Югры в 2008–2009  годах». – Ханты-Мансийск, 2010. – 132 с.

6. Закон «О недропользовании» от 18.04.1996 г. [Электронный ресурс] // Кон-сультант плюс. – Режим доступа : http://base.consultant.ru. – Загл. с экрана.

7. Закон РСФСР «Об охране природы в РСФСР» 1960 г. Электронный ресурс] // Консультант плюс. – Режим доступа : http://base.consultant.ru. – Загл. с экрана.

8. Лесной кодекс 1923 г. [Электронный ресурс] // Вологодская областная уни-версальная научная библиотека. – Режим доступа : http://www.booksite.ru/forest/forest/orginize/3.htm. – Загл. с экрана.

9. Маркович, Д.Ж. Социальная экология [Текст] / Д.Ж. Маркович. – М. : МГСУ Союз, 1998. – 339 с.

10. Постановления Верховного Совета СССР от 9 июля 1975 года « О мерах по дальнейшему усилению охраны недр и улучшению использования полез-ных ископаемых» // Сборник законов СССР и указов Президиума Верховно-го Совета СССР. – М., 1975. – С. 687–689.

11. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об усилении охраны природы и улучшении использования природных ресурсов» от 31.05.1973 № 296 [Электронный ресурс] // Bestpravo. – Режим доступа : http:// russia. bestpravo.ru/ussr/data03/text14662.htm. – Загл. с экрана.

12. Указ Президента Российской Федерации от 3 июня 1996 г. № 803 «Основ-ные положения региональной политики в Российской Федерации» [Элек-тронный ресурс] // Официальный сайт Совета Безопасности Российской Фе-дерации. – Режим доступа : http://www.scrf.gov.ru/documents/26.html. – Загл. с экрана.

13. Федеративный Договор от 31.03.1992 г. «О разграничении предметов веде-ния и полномочий между федеральными органами государственной власти Российской Федерации и органами власти автономной области, автоном-ных округов в составе Российской Федерации» [Электронный ресурс] // Кон-сультант плюс. – Режим доступа : http://base.consultant.ru. – Загл. с экрана.

161

Ý ê î í î ì è ÷ å ñ ê à ÿ è ñ ò î ð è ÿ

ÁÁÊ 63.3(2)52ÓÄÊ 94(47)

Ì.À. ÄÀÂÛÄÎÂ

M.A. DAVIDOV

Ê ÏÐÎÁËÅÌÅ ÇÅÌËÅÓÑÒÐÎÉÑÒÂÀ Â ÑÒÐÀÍÀÕ ÇÀÏÀÄÍÎÉ ÅÂÐÎÏÅ È Â ÐÎÑÑÈÈ

TO A LAND MANAGEMENT PROBLEM IN THE COUNTRIES TO WESTERN EUROPE

AND IN RUSSIA

В статье сравниваются процессы землеустройства в Западной Европе и России. Это сравнение позволяет автору сделать вывод о том, что претензии и упрёки, которые предъявляются к реформе Столыпина неосновательны.

The article compares the processes of land development in Western Europe and Russia. This comparison allows the author to conclude that the claims and accusations that are made to reform Stolypin unfounded.

Ключевые слова: Столыпинская аграрная реформа, землеустройство, принужде-ние, ликвидация чересполосицы.

Key words: Stolypin’s land reform, land management, coercion, elimination of overlap-ping of peasant land.

Аграрные преобразования П.А. Столыпина, стержнем которых было внутринадельное землеустройство, остаются едва ли не самой дискутируе-мой проблемой истории имперской России.

Цель данной статьи – путём сопоставления основных тенденций зем-леустроительной политики в странах Западной Европы и в России показать неосновательность таких застарелых претензий к реформе, как её искус-ственный, «кабинетный» характер насильственное разрушение общины, несоответствие преобразований хозяйственному строю российской деревни и психологии крестьянства и т.п.

Как известно, значительная часть российского общества выступила против реформы, которая предоставляла 100 миллионам крестьян, уравнен-ных в правах с остальным населением, в том числе и в отношении права соб-ственности на землю, возможность самим решать, как им жить.

И уже поэтому ясно, что реформы Столыпина были неприемлемы для очень широкого круга тех современников, конечной целью которых было управление народом, какой бы демагогией это не камуфлировалось, для всех защитников общины и даже для таких её противников (на словах), как марк-систы, ибо успех преобразований лишал их деятельность, а иногда и жизнь, смысла. Ленин, в частности, считал, что в случае победы Столыпина надежд на победу революции не останется.

Масштабная и вполне продуманная антистолыпинская пиар-кампания началась уже в 1906 г. и, по понятным причинам, набрала максимальные обороты после 1917 г. Она была чрезвычайно успешна, поскольку тезис о «провале» реформы П.А. Столыпина фактически общепринят и сейчас у так называемой читающей публики.

Итак, насколько оправданы упрёки в неестественности самой идеи зем-леустройства, насильственном характере реформы, и др.?

Ответить на этот вопрос помогает история землеустройства в странах Запада, которая стала объектом внимания отечественных исследователей, прежде всего, А.А. Кофода накануне и во время реформы [4, 3, 1].

162

В широком смысле под землеустройством следует понимать систе-му мероприятий, нацеленных на оптимальную реорганизацию деревенской сельскохозяйственной (или заново колонизуемой) территории, в идеале – на создание единоличных хозяйств, владельцы которых могли бы обрабатывать свою землю независимо от соседей, что считается залогом сельскохозяй-ственного прогресса.

На определённой стадии экономического развития потребность в зем-леустройстве возникает в различных странах, и в этом смысле можно гово-рить о том, что землеустройство – факт всемирно-исторический. Эта потреб-ность в одних странах удовлетворяется, в других – нет, что само по себе очень интересно. В данной статье я касаюсь только землеустройства европейских странах, оставляя пока в стороне колонизацию США, Канады, Аргентины.

Как известно, необходимость в землеустройстве вырастает из недо-статков деревенской системы расселения, которое всегда связано с черес-полосицей, принудительным севооборотом и большими массивами земель общего пользования.

Стремление придать отдельным владе ниям удобную для ведения са-мостоятельного хозяйства форму раньше всего проявилось в Англии в виде «огораживаний», настолько убедительно «воспетых» К. Марксом в XXIV гла-ве «Капитала», что в пореформенной России по невежеству поверили в то, что разорение крестьянства – закономерность европейской истории. В ре-зультате огораживаний деревни постепенно исчезали, вместо них возникло множество отдельных ферм.

В континентальной Европе первый известный случай разверста ния чересполосицы имел место в Шлезвиг-Гольштейне в XVI в., и землеустрой-ство оказалось там чрезвычайно успешным. В Дании XVIII в. правящая элита включала большое число голштинцев, и именно они перенесли в неё рефор-му, имевшую безусловный успех на их родине.

В Швеции землеустройство началось одновременно с Данией, причём примером была Англия. В Финляндии разверстание началось ещё до присо-единения к России и продолжалось после 1809 г., причём законодательство постоянно совершенствовалось по шведским образцам. Землеустройство шло здесь настолько энергично, что на севере страны развёрстывались даже оле-ньи пастбища.

В Пруссии землеустройство началось при Фридрихе Великом, но раз-мах получило после принятия в 1821 г. закона о разделе общих пользований.

Проведённые Кофодом исследования позволили ему придти к выводу, что успешное землеустройство невозможно без определённой и иногда зна-чительной доли принуждения.

Во исполнение желания меньшинства владельцев чересполосных и общих земель в принудительном порядке изменяется внешняя форма всех других владений, связанных с владениями ходатаев чересполосицей и/или общностью землепользования.

Те землеустрои тельные законы, которые отвергали принуждение, нару шавшее понятия о незыблемости земельной собственности, оказывались бесполезными, поскольку ничего не меняли по существу. Позже на смену им часто приходило более радикальное законодательство.

В этом плане различие между законодательствами отдельных стран, землеустройство в которых было успешным, заключается только в мере при-нуждения. В Скандинавии, включая Финляндию, например, вся площадь че-респолосицы и общих пользований развёрстыва лась принудительно по заяв-лению лишь одного участника. В Пруссии для того же требовалось согласие 25% владель цев, в других германских государствах – до 50% владельцев той же площади. Лишь Англии для реализации составленного проекта необходи-мо предста вителей 2/3 стоимости реорганизуемой площади.

Неизбежность принуждения для успешного проведения землеустрой-ства определяется самой сутью решаемых проблем.

163

Основной целью землеустройства яв ляется придание территории каж-дого отдельного владения возможно бо лее удобной для ведения хозяйства формы; другими словами, каждое владение должно быть настолько округле-но, насколько это по местным природным условиям возможно, без лишения хозяйства необходимых ему угодий.

Однако подобная операция неминуемо должна коснуться всех или ча-сти смежных с ним участков других владельцев, а если владение состоит в дробной чересполосице с другими земельными участками, его округление почти наверняка вызовет изменение границ всех этих участков и т.д.

«На первый взгляд, получается нечто вроде заколдованного круга. С од ной стороны, казалось бы, важнейшая из задач государственной власти за ключается именно в охранении от всякого посягательства права собствен-ности частных лиц. С другой же, заботясь об экономическом преуспеянии сельского хозяйства, государство должно поощрять округление сельских вла-дений. Однако, как показал опыт, эта операция практически исполнима лишь при условии принудительного изменения права собственности вла дельцев, несогласных на разверстание чересполосных участков.

Таким образом, законодатель становится перед дилеммою: либо отка-заться от уничтожения чересполосицы, либо сознательно идти на принуди-тельное нарушение существующей формы земельного владения. В настоя-щее время этот вопрос настолько освещён историей, что законодателям не-чего льстить себя надеждой на возможность проведения целесообразной землеустроительной реформы без значительной доли принудительности» [8, c. 347–348].

Когда во второй половине XVIII в. в Дании, Швеции и Пруссии прави-тельство начало робко содействовать разверстанию, опыт отсутствовал. Де-ликатность первых мероприятий объясняется тем, что идея выгод от развер-стания не стала ещё общим достоянием. Соответственно, и законодатели сразу могли решиться на насильственное изменение «дотоле незыблемого права собственности, на кото ром был основан весь существовавший правопо-рядок, весь государствен ный строй».

На это пошли только после того, как, с одной стороны, стали ясны оче-видные преимущества новой формы землеустройства, а, с другой, стало по-нятно, что без усиления давления на крестьян этим последним не суждено эти преимущества реализовать. Характерно, что, осознав это, все три прави-тельства сразу дошли до максимума – до принудительного выдела из общины каждого желающего.

Прусское правительство вскоре смягчило свою позицию, но в Дании и Швеции его проводили последовательно вплоть до окончания ликвидации чересполосных и общих владений. Крайне важно, что принудительный выдел превратился в принудительное разверстание целых селений по заявлению хотя бы одного участника.

Во второй половине XIX в. экономические выгоды правильного зем-леустройства в принципе были неоспоримы – достаточно вспомнить введе-ние гомстедов в США и т.д. Однако прерию делить легко. В Старом же Све-те ситуация по-прежнему оставалась очень сложной, и нарушение частной собственности воспринималось без энтузиазма. Так, в Австрии, несмотря на убедительные примеры соседних Пруссии и Венгрии, полувековая агитация в пользу землеустройства вплоть до начала ХХ в. не завершилась приняти-ем общеимперского закона. В государствах Юго-Западной Германии законы лишь регулировали, но не уничтожали чересполосицу. О том же говорят слу-чаи Франции и Голландии и др.

Из всего вышесказанного Кофод делает совершенно правильные выво-ды, подтверждённые всем ходом Столыпинской аграрной реформы.

Во-первых, он постулирует, что между уровнем радикальности землеу-строительных законов в разных странах, к восприятию которых можно скло-нить тамошнее крестьянство, с одной стороны, и уровнем развития аграрно-

164

го сектора и его ролью в народном хозяйстве этих стран, с другой, существу-ет «твёрдая связь».

Кофод пишет: «Чем выше стоит сельское хозяйство и чем меньшую роль оно играет в эконо мической жизни страны, тем труднее бывает скло-нить сельское населе ние к коренному изменению стародавнего распределе-ния земли; отно шение же сельского населения к такому близко затрагиваю-щему его интересы вопросу, как землеустройство, не может не отразиться на соот ветствующем законодательстве».

Действительно, в Северной Европе в момент начала реформы сельское хозяйство для крестьян было главным источником средств к существованию. А на именее радикальное законодательство было в за падных и юго-западных районах Германии, где благополучие крестьян в XIX в. больше зависело от фабрик и ремесла, чем от сельского хозяйства.

Особое положение Англии в этом отношении объяснялось тем, что спо-собы производства разверстания сложились в ней в то время, когда интере-сы сельского хозяйства доминировали над промышлен ными[8, c. 347–348].

Во-вторых, Кофод доказывает, что есть сильная корреляция между сте-пенью радикальности разверстания и уровнем культурного развития народов в момент, когда производится реформа.

То есть, землеустроительную реформу нельзя провести в любой момент. «Пока население не достигло соот ветственной культурной ступени,

принципы землеустройства, связанно го с расселением, не только не поль-зуются сочувствием, но даже встречают почти неодолимые препятствия в упорном сопротивления на рода. Примером этого является чрезвычайно медленное распростране ние разверстании в средние века в Англии...

С другой стороны, когда степень культурного развития, подходящая для проведения рационального землеустройства, будет пройдена, тогда сель-ское население ставит новые препятствия разверстанию. Тогда, вследствие более крупной разноценности участков, вызванной различною культурою их, трудно бывает добиться согласия землевладельцев на более или менее зна-чительное сокращение чересполосицы, и приходится совершенно отка заться от мысли образования правильных хуторов, так как крестьяне уже не согла-шаются больше выселяться из деревень».

Параллельно с подъёмом культуры растут и потребности населения. В больших сёлах и деревнях они постепенно принимают городской характер, который выражается, среди прочего, в усилении потребности постоянно-го общения с односельцами. Поэтому крестьяне уже не хотят отказыватьсяот полугородского образа жизни. В то же время растёт постройки расширя-ются, а стоимость их увеличивается, что является реальным препят ствием к расселению культурно развитых крестьян.

Об этом говорил пример Германии. «Немцы не расселялись и не рас-селяются одновременно с разверстанием; хутора возникают впоследствии, и то в основном в вос точных провинциях Пруссии, т.е. в местностях преи-мущественно земле дельческих и с наименее старокультурным населением» [8, c. 350–352].

Приведённая выше информация даёт ценный материал для понимания течения Столыпинской аграрной реформы и в самом общем виде позволяет сделать следующие заключения.

Во-первых, крестьянство консервативно не только в отсталой России с неграмотным на 80% населением. Обильный материал, приводимый Кофо-дом, который я не могу привести в силу ограниченности объёма статьи, убе-дительно подтверждает это.

Во-вторых, даже осознанная экономическая целесообразность тех или иных нововведений не всегда приводит к их реализации в жизни. Хотя хуторское хозяйство – при прочих равных – имеет для трудолюбивого чело-века огромные преимущества, но для людей не все измеряется финансовой выгодой.

165

В-третьих, случаи стихийного народного «творчества» в деле земле-устройства крайне редки. Повсюду оно было либо инициативой отдельных энергичных дворян, либо правительства, поверившего в эффективность этих мер. Крестьянство начинает поддерживать эти преобразования лишь тогда, когда убеждается в их практической выгоде для себя, т.е. видит рядом жи-вой пример.

В-четвёртых, землеустройство – не «кабинетная» идея. То, что потреб-ность в землеустройстве объективна, доказала история его российского ва-рианта.

В 1901 г. Кофод открыл не более и не менее как факт самостоятель-ных (!) разверстаний крестьянами общинных земель на хутора. Он отыскал в Волынской, Гродненской, Ковенской, Витебской, Могилевской, Псковской и Смоленской 10 районов расселения, захва тивших 64 волости и 947 селе-ний, образовавших 20253 хуторов на площади в 223,5 тыс. дес. земли. В сред-нем каждое хозяйство получи ло 11 гектаров. Они возникали независимо друг от друга, начиная с 1870-х гг. В этих губерниях крестьяне могли опи-раться на сколько-нибудь определённую юридическую базу – они были под-ворниками. Характерно, что факт самостоятельного перехода двух десятков тысяч крестьянских дворов новой жизни в целом прошёл мимо внимания пра-вительственных органов и общества, дружно занятых поддержанием общин-ных порядков и мечтами о разных вариантах социализма – от народнического до бюрократического, построенных на основе уравнительно-передельной общины.

Проведённое Кофодом исследование «Крестьянские хутора на надель-ной земле» (СПб., 1905) произвело большое впечатление на подготовленных читателей, однако такие были в меньшинстве.

В России, как и в ряде других стран, сила примера была основным ини-циирующим началом в начале землеустройства. Кофод так описывает нача-ло первых разверстаний в Белоруссии. Крестьяне деревни Загородной Ви-тебской губернии, будущие пионеры разверстаний в России, в своё время «сообща хотели купить одно имение, чья земля примыкала к их землям. Не-сколько лет они договаривались и торговались, пока однажды в 1876 году не появилась группа латышских крестьян, которые, предложив более высокую цену, выхватили это имение у них из-под носа».

Поскольку латышские крестьяне всегда и везде ведут своё хозяйство единолично, то купившие разделили землю между собой на хутора. Крестья-не Загородной с понятной недоброжелательностью и понятным же внимани-ем следили за всем, что у них происходит. «Способ ведения этими латышами полевого хозяйства заинтересовал их в высшей степени, и вскоре они нача-ли обсуждать на сходах, не стоит ли им последовать им примеру латышей».

Споры шли три года, а на четвёртый год крестьяне решили разделить всю их общую землю на две одинаковые части. Те, которые хотели выселить-ся, получили одну часть, те, кто хотел оставаться в общине, получили дру-гую часть.

Через три года ещё одна деревня последовала примеру уже разверстав-шейся. После этого разверстание пошло несколько быстрее» [5, c. 135]. Че-рез 20 лет разверсталось уже несколько сот деревень. Аналогичным образом, кстати говоря, по совершенно той же схеме приобщались крестьяне и к агро-технике и приёмам ведения интенсивного хозяйства [2, c. 576–603].

Этот процесс самостоятельного, самодеятельного расселения крестьян западных губерний лучше всего свидетельствовал о том, что, по крайней мере, в некоторых районах России крестьяне созрели для новой жизни задолго до того, как правительство задумалось над землеустроительной реформой.

Комментируя этот процесс, Кофод отмечает, что история этих раз-верстаний «указывает путь к подготовлению населения. Все самостоятель-но развившиеся районы возникли под прямым влиянием наглядных приме-ров хуторских устройств, подходящих к земельному положению крестьян

166

ближайших окрестностей...нужно прежде всего наглядно убедить их в поль-зе намеченной реформы для них... Кое-где крестьяне уже вполне убедились в выгодности нового устройства да как будто боятся начать – ждут толчка. В таких местах нужны не показательные хутора, а толковые руководители, опытные землемеры и законодательство, облегчающее и регулирующее про-изводство дела вообще» [6, c. 118–119].

Подводя итоги дореформенного разверстания, Кофод ещё до начала преобразований писал: «Очевидно, наступил благоприятный культурный мо-мент в народном развитии для производства разверстания чересполосицы.

С одной стороны, пробудилась в крестьянах потребность заменить черес-полосное распределение земли другим устройством, более удобным в хозяй-ственном отношении и предоставляющим более свободы личной инициативе.

С другой же стороны, в русских деревнях ещё не развился тот полуго-родской уклад жизни, который заставляет немецких крестьян... смотреть на расселение, как на нечто совершенно немыслимое; иной из них лучше умрёт, чем согласится жить на хуторе, среди поля, а стоимость переноса ...усадеб в общем ещё не настолько велика, чтобы составить серьёзное препятствие расселению. Но время не терпит, ежегодно увеличивается число каменных построек в деревнях... Что действительно теперь наступил удобный куль-турный момент для разверстания чересполосицы... убеждает беспример-ная в аграрной истории Европы быстрота распространения расселения и радикальность производства его везде в России, где крестьяне имели воз-можность воочию убедиться в выгодности хуторского хозяйства в сравнении с чересполосным. При этом до сих пор расселение целиком происходило по добровольному и почти всегда единодушному соглашению крестьян, без со-действия принудительных законов, как это делалось и делается в Европе вез-де, где крестьяне вообще переходят на хутора» [6, c. 120–121].

Надо сказать, что П.А. Столыпин и его сотрудники вовсе не рассчиты-вали на то, что реформа будет иметь такой «головокружительный успех» [7, c. 139]. Кофод признавался, что «никто, даже я сам, не верил в то, что раз-верстание в течение первых лет получит сколько-нибудь значительное рас-пространение за пределами тех гу берний, где крестьяне практиковали его по собственному почину».

И здесь мы подходим к следующей традиционной претензии к Столы-пинской аграрной реформе – в её насильственном характере. Тема эта об-ширная, и противники преобразований и до, и после 1917 г. со вкусом её обсуждали.

Особенно умилительно выглядят обвинения Столыпина-реформатора в насилии, предъявляемые членами той партии, которая попросту устроила коллективизацию и «голодомор» на пространстве от Днестра до Сыр-Дарьи, не говоря о комбедах и продразвёрстке.

Впрочем, и не народникам всех мастей, которые десятилетиями без ведома крестьянства готовили для него свой вариант «социализма» (о пер-спективах которого вполне позволяет судить аграрная реформа, которую они готовили во Временном правительстве) было упрекать Столыпина в принуж-дении крестьян.

Насколько это претензии были обоснованы можно судить по тому, что указания указа 9 ноября относительно права требовать проведения землеу-стройства на фоне «европейских стандартов» были более чем скромны.

В России для того, чтобы провести разверстание, требовалось, в зави-симости от формы зем левладения, согласие от 1/2 до 3/4 владельцев наделов. В то же время в Пруссии, как мы видели, достаточно было согласия владель-цев 1/4 развёрстываемой площади. Во всей Скандинавии, включая Финлян-дию, любую деревню могли разверстать по требованию одного-единственного владель ца надела.

Поэтому упрёки Столыпинского землеустройства в насилии являются, конечно, несостоятельными.

167

Столь же неубедителен тезис о «хуторизации всей страны» как главной цели реформы (Анфимов, П. Зырянов и др.), игнорирующий групповое земле-устройство.

Россия была сложным, если так можно выразиться, историко-юри-дическим феноменом. Система землевладения и землепользования в Евро-пейской России была очень сложной, если не сказать запутанной. Это было прямым следствием предшествовавшей крепостнической истории страны. А поскольку каждая губерния (и множество уездов) была отдельным миром со своими особенностями этой истории, со своей природой и географией, со-ставом населения и т.д., то трудности землеустройства представляются впол-не естественными. Нельзя не отметить при этом, что механизм реформы, на-строенный на учёт региональных особенностей, в этом смысле был достаточ-но гибким. Правительство совершенствовало его, оперативно учитывая опыт реформы, расширяло полномочия Комиссий, вводило новые категории зем-леустройства, необходимые для прогресса преобразований и, можно думать, продолжало бы делать это и дальше (в частности, разрешив больную для За-падных губерний проблему сервитутов).

Проиллюстрировать сказанное помогает таблица 1, позволяющая уви-деть, как менялось в ходе реформы соотношение между отдельными видами землеустройства, что отражало региональные особенности землевладения и землепользования.

Таблица 1Общее число ходатайств об отдельных землеустроительных действиях

Годы 1 2 3 4 5 6 7 8 Всего1907–1911 925453 384888 989065 84305 6999 200661 41185 921 26334771912 278226 177143 352706 30588 112945 111600 39629 123408 12262451913 322762 144761 216162 51521 80587 137803 27820 124326 11057421914 214907 115760 149086 35598 52052 121563 17746 121384 8280961915 67808 43334 83806 18285 33478 61921 4831 67457 3809201912–1913 600988 321904 568868 82109 193532 249403 67449 247734 23319871907–1913 1526441 706792 1557933 166414 200531 450064 108634 248655 49654641914–1915 282715 159094 232892 53883 85530 183484 22577 188841 12090161912–1915 883703 480998 801760 135992 279062 432887 90026 436575 35410031907–1915 1809156 865886 1790805 220297 286061 633548 131211 437496 61744601907–1915**783429 359517 723311 75264 31505 186401 19809 181268 2360504

ТО ЖЕ В ПРОЦЕНТАХГоды 1 2 3 4 5 6 7 8 Всего

1907–1911 35,1 14,6 37,6 3,2 0,3 7,6 1,6 0,03 1001912 22,7 14,4 28,8 2,5 9,2 9,1 3,2 10,1 1001913 29,2 13,1 19,5 4,7 7,3 12,5 2,5 11,2 1001914 26,0 14,0 18,0 4,3 6,3 14,7 2,1 14,7 1001915 17,8 11,4 22,0 4,8 8,8 16,3 1,3 17,7 1001912–1913 25,8 13,8 24,4 3,5 8,3 10,7 2,9 10,6 1001907–1913 30,7 14,2 31,4 3,4 4,0 9,1 2,2 5,0 1001914–1915 23,4 13,2 19,3 4,5 7,1 15,2 1,9 15,6 1001912–1915 25,0 13,6 22,6 3,8 7,9 12,2 2,5 12,3 1001907–1915 29,3 14,0 29,0 3,6 4,6 10,3 2,1 7,1 1001907–1915**33,2 15,2 30,6 3,2 1,3 7,9 0,8 7,7 100

Источник: Отчётные сведения о деятельности землеустроительных комиссий на 1 января 191… г. СПб.

Значения п.1–8 первой строки: 1. Разверстание на хутора и отруба земель целых селений2. Выдел отрубных участков отдельным домохозяевам3. Выдел земель отдельным селениям сельских обществ

168

4. Выдел земель выселкам и частям селений5. Разверстание на отрубные участки земель, включённых в одну дачу развер-

стания6. Уничтожение чересполосности с прилегающими владениями7. Раздел угодий общего пользования крестьян и частных владельцев8. Отграничение земель*Категории 1, 2, 5 относятся к личному землеустройству, категории 3, 4, 6–8 –

к групповому землеустройству.**Строка, выделенная курсивом, содержит число утверждённых землеустрои-

тельных проектов в рамках данного вида землеустройства

Таблица 2, в которой приводится среднегодовое число ходатайств по периодам, в числе прочего, наглядно показывает, что говорить о спаде зем-леустройства после 1911 г. нет никаких оснований, несмотря на начавшую-ся Мировую войну.

Таблица 2Среднегодовое число ходатайств по видам землеустройства*

Годы 1 2 3 4 5 6 7 8 Всего1907–1911 231363 96222 247266 21076 1750 50165 10296 230 6583691912–1913 300494 160952 284434 41055 96766 124702 33725 123867 11659941914–1915 141358 79547 116446 26942 42765 91742 11289 94421 6045081912–1915 220926 120250 200440 33998 69766 108222 22507 109144 8852511907–1915 226145 108236 223851 27537 35758 79194 16401 54687 771808

Значения пунктов 1–8 первой строки представлены в таблице 1*1907–1911 гг. принимаются за четыре года

Таким образом, привлечение материалов по истории землеустройства в странах Западной Европы, даёт возможность считать неосновательным сформировавшийся более ста лет назад набор претензий к аграрной рефор-ме Столыпина. Безусловно, все возможности такого сравнительного анализа данной статьёй далеко не исчерпываются.

Литература

1. Бруцкус, Б.Д. Аграрная эволюция и аграрная политика [Текст] / Б.Д. Бруц-кус. – Пг., 1922. – 310 с.

2. Давыдов, М.А. Всероссийский рынок в конце XIX – начале XX вв. и железно-дорожная статистика [Текст] / М.А. Давыдов. – СПб. : Алетейя, 2010. – 827 с.

3. Кауфман, А.А. «Землеустройство» [Текст] / А.А. Кауфман // Энциклопедиче-ский словарь Гранат. – М., 1913. – 7-е изд. – Т. 21. – Столб. 170–179.

4. Кофод, А.А. Борьба с чересполосицей в России и за границею [Текст] / А.А. Кофод. – СПб., 1907. – 225 с.

5. Кофод, А.А. К. 50 лет в России [Текст] / А.А. Кофод. – М. : Права человека, 1997. – 351 с.

6. Кофод, А.А. Русское землеустройство [Текст] / А.А. Кофод. – СПб., 1913. – 265 с.

7. Литошенко, Л.Н. Социализация земли в России [Текст] / Л.Н. Литошенко. – Новосибирск : Сибирский хронограф, 2001. – 535 с.

8. Столыпинская реформа и землеустроитель А.А. Кофод. Документы. Пере-писка. Мемуары [Текст]. – М. : Русский путь, 2003. – 740 с.

169

ÁÁÊ 63.3(2)6ÓÄÊ 94(47+57) «1917/1991»

Ñ.À. ÁÀÊÀÍÎÂ

S.A. BAKANOV

ÏÐÎÁËÅÌÛ ËÈÊÂÈÄÀÖÈÈ ÍÅÏÅÐÑÏÅÊÒÈÂÍÛÕ ÏÐÅÄÏÐÈßÒÈÉ

ÓÃÎËÜÍÎÉ ÏÐÎÌÛØËÅÍÍÎÑÒÈ ÓÐÀËÀ Â 1960–1980-å ãã.

PROBLEMS OF ELIMINATION OF THE UNPROMISING ENTERPRISES OF THE COAL INDUSTRY OF URAL

IN THE 1960–80th

В статье освещаются проблемы, с которыми сталкивалось руководство угольной промышленности при ликвидации неперспективных предприятий в 1960–1980-е годы. Исчерпание запасов привело к быстрому сокращению угольной отрасли на Урале, что угрожало массовой безработицей в районах добычи угля. Сигналы с мест о бедствен-ном положении моногородов, связанных с угольной промышленностью, поступали к руководству неоднократно, однако действенных программ реабилитации этих горо-дов в описываемый период так и не было разработано.

In article problems which the management of the coal industry faced at elimination of the unpromising enterprises in the 1960–1980th years are covered. Exhaustion of stocks led to fast reduction of coal branch in the Urals that threatened with mass unemployment in areas of coal mining. Signals from places about a distress monocity, connected with the coal industry, arrived to the management repeatedly, however, eff ective programs of rehabilita-tion of these cities during the described period wasn’t developed.

Ключевые слова: угольная промышленность, шахтёры, Урал, неперспективные предприятия.

Key words: the coal industry, miners, Ural, unpromising, businesses.

К концу 1960-х гг. балансовые запасы углей в СССР составляли 486,2 млрд. т, и уральские угли имели в них ничтожную долю равную 0,5%. При этом из-за низкой рентабельности уральских угледобывающих предпри-ятий и быстрого исчерпания, имеющихся в регионе запасов угля, Минугле-пром СССР планировал закрыть ряд особо неблагополучных добычных еди-ниц. Из 57,7 тыс. шахтёров, высвобождающихся по планам министерства на предприятиях угольной промышленности СССР в 1970–1975 гг., на долю уральских бассейнов приходилось 12,4 тыс. человек, т.е. 21,5% [4, с. 2]. Та-кая диспропорция свидетельствует о наличии в отрасли системных проблем, требующих скорейшего решения. Поиску таких решений и проблемам, вста-ющим на этом пути, и посвящена настоящая статья.

В структуре Минуглепрома СССР в 1969 г. была создана специальная комиссия во главе с заместителем министра Е.Н. Рожченко, которой было поручено заниматься проблемами закрывающихся предприятий. Получен-ный в 1960-е гг. опыт реструктуризации угольной промышленности в Мо-сковском угольном бассейне показал, что размещение новых предприятий приборостроения и машиностроения на месте закрывающихся шахт оказа-лось малоэффективным. Ориентация на использование освобождающихся ка-дров угольной промышленности для работы на новых предприятиях осталась нереализованной. Это было связано не только с существенными различиями в характере труда в угольной и в обрабатывающей отраслях, но и с большим разрывом в оплате труда шахтёров и рабочих других отраслей промышленно-сти. В итоге, значительная часть шахтёрских семей вынуждена была перее-хать в другие угольные районы страны [2, с. 33] (Этот разрыв в зарплате был

170

характерен для 1960-х гг., но в 1970-е гг. ситуация уже изменилась в сторону выравнивания, что, однако, не было своевременно замечено министерством). Поэтому учреждённая комиссия предложила не строить в угольных районах предприятия других отраслей, а использовать высвобождающихся уральских шахтёров на комбинатах «Кузбасскарьеруголь» и «Иртышуголь», испытывав-ших нехватку рабочей силы [5, с. 31]. Но оставался непрояснённым вопрос, что делать с уже построенным и благоустроенным жилым фондом, и пока он решался, шахты продолжали работать, несмотря на их убыточность.

В 1968 г. Секретариат ЦК КПСС поручил Госплану СССР рассмотреть вопрос о строительстве новых промышленных предприятий в угольных рай-онах Пермской области. Однако уже в ходе обсуждения обнаружилось, что подобные проблемы испытывают угольные районы всего Урала, а не только Кизеловского бассейна. В конце 1960-х гг. на комбинатах «Кизелуголь», «Вахрушевуголь» и «Челябинскуголь» было занято 121,1 тыс. человек, а в го-родах и посёлках, связанных с угольной промышленностью края проживало 425 тыс. человек. В результате отработки запасов ожидалось, что к 1980 г. высвободится около 48 тыс. рабочих, что вместе с членами их семей составит около 130 тыс. человек [5, с. 4–5, 8, 10].

Поскольку наиболее острой ситуация была на тот момент в Пермской области, то именно ей и было уделено особое внимание. В директивах XXIV съезда КПСС по девятому пятилетнему плану указывалось: «На Урале про-должить реконструкцию действующих, а также обеспечить строительство новых промышленных предприятий, и, прежде всего, в Кизеловском и дру-гих отрабатываемых угольных бассейнах» [6, с. 281]. В девятой пятилетке здесь было предусмотрено строительство сразу нескольких объектов – заво-да передвижных бетоносмесительных машин, завода печатно-высекательных полиграфических машин и двух трикотажных фабрик. Программа была об-ширной, но осталась она только на бумаге. Ни один из объектов так и не был построен, что легко проследить по письмам граждан города Гремячинска, направленным в Пермский обком КПСС: «В 1975 г. в городе началось стро-ительство завода печатно-высекальных машин (по линии министерства ма-шиностроения для лёгкой и пищевой промышленности), но он был законсер-вирован. Приезжали к нам визитёры, намеревавшиеся, вроде бы, построить, то трикотажную фабрику, то ещё что то, но, как переборчивая невеста, уез-жали – то рельеф местности не нравится, то далеко от столицы, то ещё что-нибудь» [7, с. 3]. «Если в связи с отработкой месторождений город Гремя-чинск перестанет существовать, в масштабах страны – это капля в море, это-го никто не заметит. Не страдая местничеством, не вижу логики в таком, с позволения сказать, суждении. Сегодня в городе более полумиллиона квадратных метров благоустроенного жилья, около 5 тыс. домовладений, 11 школ, 8 дворцов и домов культуры, завод «Автоспецоборудование», пище и хлебокомбинат, 85 магазинов, 40 км подъездных железнодорожных путей, большое энергохозяйство и 56 тыс. жителей» [7, с. 4].

Однако никакие письма не были способны пробить ведомственную бю-рократическую машину. На города бассейна просто «махнули рукой», при-чём как в Москве, так и на уровне региональной элиты. В конце 1970-х гг. Пермской лабораторией комплексных экономических исследований инсти-тута экономики УНЦ АН СССР был подготовлен доклад «О развитии и раз-мещении производительных сил Пермской области». Из 60 страниц доклада проблемам Кизеловского бассейна был посвящён 1 абзац, в котором указыва-лось, что «В пределах Пермской области расположен Кизеловский угольный бассейн, который в прошлом сыграл большую роль в топливном снабжении Урала, но сейчас он находится в стадии отработки, и его дальнейшая судьба в значительной мере будет зависеть от решения вопроса о вовлечении в экс-плуатацию Камского угольного месторождения» [7, с. 11]. Камское месторож-дение так и не было вовлечено в эксплуатацию, но не это главное в цитате, – показательно само отношение региональных экономистов к данной проблеме.

171

Свою столь же безнадёжную попытку донести до центральных и регио-нальных властей беды шахтёрских поселений предприняли и жители города Волчанска в Свердловской области. Летом 1969 г. председатель исполкомаВолчанского горсовета, секретарь парткома треста «Вахрушевуголь» и ещё 10 секретарей партийных, комсомольских и профсоюзных организаций го-рода обратились с письмом к Л.И. Брежневу и А.Н. Косыгину: «Забота о бу-дущем города заставляет нас обратиться непосредственно к Вам, ибо, если вопрос о нашем городе не будет решён сегодня, завтра его ожидает участь захудалого посёлка. В 1956 г. Волчанск был преобразован в город с насе-лением в 31 тыс. жителей, из которых к 1969 г. осталось только 21 тыс. че-ловек по причине отсутствия работы» [8, с. 3]. Отчаявшись самостоятельно достучаться до экономических ведомств, горожане убеждали Генерального Секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР в том, что все необходимые условия для строительства в городе нового крупного промыш-ленного предприятия имеются: «Город хорошо благоустроен, в среднем на одного жителя приходится 8,8 кв. м жилья, ни одна семья не живёт в ба-раке, 62% общественного фонда имеют водопровод, центральное отопление и канализацию, решена проблема детских учреждений (есть резерв и даже пришлось закрыть одни ясли), есть своя строительная база и резерв энергии на подстанциях…» [8, с. 3]. В письме указывалось, что разместить в городе свой филиал был готов Свердловский завод транспортного машиностроения и городские власти выделили ему под промплощадку территорию, на кото-рой располагался рудоремонтный завод комбината «Вахрушевуголь», но этот последний наотрез отказался передавать эти площади, мотивируя отказ тем, что рудоремонтный завод чинит для комбината экскаваторы. Реально же, по оценкам местных властей, этот рудоремонтный завод чинил только по 4 экс-каватора в год и комбинат мог бы осуществлять ремонты, размещая заказы в другом месте, в том числе и на ремонтных предприятиях других отраслей [9, с. 9]. Ведомственные препоны привели к тому, что уже почти готовое спа-сительное решение было отвергнуто.

Ответа на письмо не последовало и комбинат начал программу лик-видации выбывающих предприятий. Начальник комбината «Вахрушевуголь» сообщил в «Водоканалпроект», что реальные сроки отработки Богословского месторождения и начало работ по его консервации и затоплению определе-ны на 1976 г. Причём проект отработки разрезов «Центральный» и «Южный» был готов ещё в 1957 г., и в нем срок затопления определялся на 1973–1974 гг. [10, с. 20, 57] Параллельно было начато сокращение рабочих, ко-торое проводилось ежеквартально. Так, только за 1-ый квартал 1974 г. в «Вахрушевугле» было высвобождено 317 рабочих (4% от общей численно-сти), но из-за трудностей с трудоустройством высвобождение шло медленно, и к 1 апреля сверх штата оставалось ещё 128 человек [11, с. 33]. Закрывались предприятия не только в Карпинске и Волчанске. К 1970 г. добычные работы в Егоршино были полностью прекращены в связи с экономической нецелесо-образностью и в районе данного месторождения остались действовать толь-ко 3 шахты в посёлке Буланаш.

В 1966 г. отдел экономических исследований Уральского филиала АН СССР выполнил по договору с комбинатом «Челябинскуголь» научно-исследовательскую работу «Экономические основы развития Челябинского угольного бассейна на перспективу». Выводы, которые были сделаны, пока-зывали, что: затраты на добычу челябинского угля были слишком высоки и превышали затраты на добычу и транспортировку на Урал кузнецкого и экибастузского угля. Вместе с тем, на Урале и в Европейской части РСФСР образовался дефицит топлива. В результате математического моделирова-ния с использованием ЭВМ ученые предлагали управленческое решение: но-вые шахты на Урале не строить, но действующие предприятия необходимо было серьёзнейшим образом модернизировать [12, с. 263].

172

Челябинская область в 1969 г. потребляла 31,4 млн. т угля (уголь имел 50% в топливном балансе), в том числе 9,5 млн. т кузнецких углей (в услов-ном топливе это давало 40,9% от всех потребляемых углей), 12,5 млн. т челя-бинских углей (28% в условном топливе), 4,7 млн. т карагандинских (17,5%), 4,6 млн. т донецких (12,9%), 0,03 млн. т Экибастузских [13, с. 23–24]. Кро-ме того, промышленные и коммунально-бытовые предприятия области по-требляли в год более 10 млрд3 природного газа, что в условном топливе было эквивалентно 25 млн. т челябинского бурого угля [14, с. 1]. В 1975 г. 75% че-лябинского угля использовалось электростанциями и коммунальными пред-приятиями Челябинской области, 13% Свердловской, 11% Курганской. При этом, учитывая темпы газификации, потребление угля постоянно снижалось [15, с. 14]. По проекту перспективного развития комбината «Челябинску-голь» на 1969–80 гг., разработанному ЦНИИугля, в связи с закрытием не-скольких шахт в трудоустройстве за пределами угольной отрасли будут нуж-даться 400 человек уже в 1969–70 гг., 1377 человек в 1971–75 гг., 3500 чело-век в 1976–80 гг. [16, с. 10–11] Цифры меньшие, чем в других бассейнах, но тенденция – та же. Чтобы трудоустроить в Челябинском бассейне рабочих, высвобождающихся с угольных предприятий предполагалось: 1) реконстру-ировать Еманжелинский механический завод с увеличением рабочих мест с 700 до 3000 и Еманжелинский кирпичный завод (прирост – 300 рабочих мест); 2) построить в Копейске моторный завод с численностью рабочих – до 12 тыс. человек; 3) построить в Коркино завод Центролит, с численностью ра-бочих – до 16 тыс. человек, а также реконструировать завод стеновых мате-риалов (дополнительно 200 рабочих мест) и построить мясокомбинат на 200 мест [16, с. 20].

О планах по развитию города Копейска в связи с закрытием шахт до-кладывал депутатам горсовета председатель городского исполнительного комитета Л.А. Козлов: «Товарищи депутаты! ЦК партии и Совет Министров СССР в 1968 г. приняли решение о реконструкции Челябинского тракторно-го завода. Согласно этому постановлению, в нашем городе будет построен крупный моторный завод мощностью 120 тыс. двигателей в год, с контин-гентом трудящихся свыше 20 тыс. человек. Первая очередь должна быть за-кончена в 1973 г. В связи со строительством завода будет вестись большое строительство жилья – около 300 тыс. квадратных метров. Будет построена мощная транспортная магистраль, связующая завод с центром города, она станет одной из главных улиц города и получит название проспект Коммуни-стический» [17, с. 31]. Проект потрясал своей мощью. Однако из всего это-го замысла в итоге было осуществлено только одно мероприятие – в 1970 г. убрали железнодорожную ветку на месте будущего проспекта. Строитель-ство завода без объяснений было перенесено в Челябинск, и Копейск также как и другие горняцкие поселения остался один на один с проблемой за-крытия шахт. Через семь лет в 1976 г. угледобывающие предприятия Челя-бинской области обследовала комиссия обкома КПСС и пришла к выводу о необходимости просить Госплан СССР запланировать в шахтёрских городах строительство новых промышленных предприятий для трудоустройства вы-свобождающейся рабочей силы. За 1976–80 гг. ожидалось высвобождение 4182 человек, к 1985 г. – ещё 4043 рабочих и служащих [18, с. 35]. В заклю-чении комиссии впервые был назван окончательный срок полного прекраще-ния добычи в бассейне – 2010 г.

В 1984 г. на Урале было использовано 71 млн. т. дальнепривозного угля, в то время как собственная добыча составила всего 23,2 млн. т. Укрепление угольной базы региона предполагалось осуществить за счёт поиска новых месторождений (что заведомо было обречено на неудачу) и привлечения ре-сурсов Печорского и Тургайского бассейнов, которые ранее на Урал не по-ставлялись. По оценкам, сделанным в 1986 г., ожидалось, что доля местных углей в энергобалансе региона снизится с 10,5% в 1980 г. до 5% в 1990 г. и до 2,3% к 2000 г. [3, с. 8]. В связи с этими прогнозами НИИ «Уралгипрошахт»

173

выполнил по заказу ЦНИЭИ Угля работу по теме «Схема развития и разме-щения угольной промышленности на период 1986–90, 95, 2000 и до 2005 г.». Согласно ей, на Богословском месторождении разрез «Южный» должен был прекратить работу уже в 1988 г., а разрез «Волчанский» к 1998 г. На Бу-ланашском месторождении новые работы вообще не были запланированы, за исключением возможного строительства на Дальне-Буланашском участке небольшой шахты. В Кизеловском бассейне из действующих 15 шахт и 4 шах-тоучастков 7 должны были закрыться к 1990 г., а к 2005 г. – ещё 4. Но остав-шиеся шахты должны были продолжать добычу. Кроме того, на них предпо-лагалось подготовить 19 новых (соответственно более глубоких) горизонтов. В Челябинском бассейне из 12 шахт и 3-х разрезов должны были остатьсятолько 6 шахт. В «Башкиругле» к 1990 г. мощность Тюльганского разреза (расконсервирован в 1975 г. после 15 лет неиспользования) должна была до-стигнуть 6,3 млн. т, ему в помощь предполагалось построить южнее новыйХабаровский разрез, а вместо выбывающего «Кумертаусского» разреза пред-лагалось расконсервировать разрез «Маячный» (действовавший в 1955–59 гг. и закрытый в 1960 г. из-за низких экономических показателей и отсут-ствия сбыта) [3, с. 10, 13, 16, 51]. По своей сути проект был ориентирован на консервацию сложившегося положения – добывать уголь любой ценой во из-бежание социального взрыва.

До конца 1980-х гг. никаких практических шагов по перепрофилирова-нию моногородов так и не было предпринято. Проблемы загонялись вглубь, их решение откладывалось, что естественно ввергало шахтёрские поселения Урала в состояние депрессии. Так, практически все из них испытали на себе отрицательную демографическую динамику, связанную с масштабным от-ъездом экономически активного, но не имеющего возможности трудоустро-иться в городе населения. За период 1959–89 гг., население Гремячинска со-кратилось на 31,3%, Губахи – на 32,4%, Кизела – на 39,8%, Карпинска – на 18,3%, Волчанска – на 40,7%, Еманжелинска – на 7,4%, Копейска – на 10,1%, Коркино – на 26%.

Механизм депрессивного развития шахтёрских поселений выгля-дел следующим образом. Падение объёмов производства на градообразу-ющих предприятиях означало сокращение штатного расписания, что вело к частичному высвобождению рабочей силы и её оттоку из города. Находясь в упадке, градообразующие предприятия оказывались неспособными содер-жать принадлежащий им жилищный фонд и на прежнем уровне финансиро-вать социальную сферу города. Это незамедлительно сказывалось на развитиивсех систем социальной сферы и, прежде всего, на состоянии жилищного фонда и основных городских объектов. Снижались темпы ввода нового жи-лья, откладывалось на неопределённый срок строительство первоочеред-ных городских объектов – водохранилищ, очистных сооружений, магазинов, школ, больниц и т.д., а капитальный ремонт жилья производился со значи-тельными задержками. Нерешённость квартирного вопроса и отсутствие перспектив дождаться получения нового жилья стимулировали горожан к перемене места жительства, что ещё более усиливало отток населения из города. Городские объекты систем образования, здравоохранения и культу-ры приходили в упадок, их ремонт не производился десятилетиями. Город ощущал острую нехватку врачей, учителей, работников культуры и сферы услуг. Кадровый дефицит в этих сферах означал снижение доступности и ка-чества услуг – медицинских, образовательных, культурных, рекреационных, бытовых. А это, в свою очередь, стимулировало население к миграции. Таким образом, депрессия в экономической сфере вела к депрессии социальной и демографической [1, с. 171].

Некоторые из выбывающих предприятий можно было бы попробо-вать заменить строительством нескольких новых шахт, которые бы при низ-кой рентабельности могли бы продолжать сохранять трудовые коллективы и «кормить» шахтёрские города, но этого сделано не было. Итогом такого

174

подхода стало то, что мощный и слаженный отраслевой комплекс со всей его уже развитой к тому времени инфраструктурой в масштабах уральского ре-гиона оказался один на один с нарастающими экономическими и социальны-ми проблемами, а его реструктуризация становилась исторической неизбеж-ностью.

Литература

1. Баканов, С.А. Депрессивные города Урала в 1960–80-е гг.: Анализ социально-экономических и демографических факторов [Текст] / С.А. Баканов. – Челя-бинск : Челябинский государственный университет, 2005.

2. Кризисные города России: пути и механизмы социально-экономической ре-абилитации и развития [Текст]. – М.,1998.

3. Угольная база Урала и направления геологоразведочных работ на XII пяти-летку и на перспективу [Текст]. – Свердловск, 1986.

4. Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 14. Оп. 1. Д. 2254/11. Л. 2.

5. РГАЭ. Ф. 14. Оп. 1. Д. 1614/18. Л. 31.6. Материалы XXIV съезда КПСС. – М. : Политиздат, 1971.7. Пермский государственный архив новейшей истории (ПермГАНИ). Ф. 105.

Оп. 326. Д. 179. Л. 3.8. РГАЭ. Ф. 14. Оп. 1. Д. 2263/1. Л. 3.9. РГАЭ. Ф. 14. Оп. 1. Д. 429. Л. 9.10. Государственный архив Свердловской области (ГАСО). Ф. Р-2270. Оп. 1.

Д. 343. Л. 20, 57.11. ГАСО. Ф. Р-2270. Оп. 1. Д. 567. Л. 33.12. Объединённый государственный архив Челябинской области (ОГАЧО).

Ф. Р-1283. Оп. 3. Д. 934. Л. 263.13. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 166. Д. 166. Л. 23–24.14. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 173. Д. 216. Л. 1.15. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 179. Д. 227. Л. 14.16. ОГАЧО. Ф. Р-1283. Оп. 3. Д. 934. Л. 10–11.17. Архивный отдел администрации города Копейска. Ф. 69. Оп. 1. Д. 152. Л. 31.18. ОГАЧО. Ф. П-288. Оп. 179. Д. 227. Л. 35.

175

ÁÁÊ 63.3(253.3)-2ÓÄÊ 94(571.1)

Â.Ë. ÍÅÊÐÀÑÎÂ,Î.Í. ÑÒÀÔÅÅÂ

V.L. NEKRASOV, O.N. STAFEEV

ÏÐÎÅÊÒ ÍÈÆÍÅ-ÎÁÑÊÎÉ ÃÝÑ (1958–1963 ãã.): ËÎÁÁÈÐÎÂÀÍÈÅ, ÑÎÇÄÀÍÈÅ

ÊÎÀËÈÖÈÈ ÈÍÒÅÐÅÑÎÂ, ÎÏÏÎÐÒÓÍÈÇÌ

THE DRAFT OF THE LOWER OB HPS (1958–1963): LOBBYING, COALITION OF INTERESTS,

OPPORTUNISM

Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательских проектов РФФИ

«Индустриальная модернизация регионов Севера Западной Сибири в 1950-е – первой половине 1960-х гг.».

В статье на основе архивных материалов Российского государственного архива эко-номики и Государственного архива социально-политической истории Тюменской об-ласти рассматриваются проблемы лоббирования институтом «Гидпроект» проекта Нижне-Обской ГЭС в 1958–1963 гг., формирования коалиций противников и сторон-ников проекта, экспертиза проекта Государственной экспертной комиссией Госпла-на СССР.

In this paper, based on archival materials of the Russian State Archive of Economy and the State Archive of Social and Political History of the Tyumen region deals with the prob-lem of lobbying by the institute «Gidroproekt» of the draft of the Lower Ob HPS during 1958-1963, the making of coalitions of opponents and supporters of the project, examination of project by the State expert commission of Gosplan.

Ключевые слова: проект Нижне-Обской ГЭС, институт «Гидропроект», Государ-ственная экспертная комиссия Госплана СССР, лоббирование, коалиции интересов, оппортунизм.

Key words: the draft of the Lower Ob HPS, institute «Hydro project», the State Expert Commission of Gosplan, lobbying, coalition of interests, opportunism.

Во второй половине 1950-х – первой половине 1960-х гг. одним из дис-куссионных вопросов в энергетической политике советского правительства выступил вопрос об эффективности строительства и эксплуатации гидроэ-лектростанций. В 1955–1959 гг. ряд руководящих и ответственных работни-ков плановых органов управления – Госплана СССР и Госэкономсовета СССР высказывали мнение, что от строительства гидроэлектростанций необхо-димо отказаться и заменить их тепловыми электростанциями. Основными аргументами противников гидроэнергетики выступили высокие сроки стро-ительства и окупаемости гидроэлектростанций. В 1958 г. данный вопрос рассматривался высшим политическим руководством СССР. Президиум ЦК КПСС принял решение о необходимости разработать мероприятия по сокращению сроков и снижению стоимости строительства гидроэлектро-станций и тепловых электростанций.

Однако в целом ситуация в сфере гидростроительства носила харак-тер конфронтации. Госплан СССР принижал роль гидроэнергетики не толь-ко как источника электроэнергии, но и маневренной мощности для обеспе-чения экономичности и устойчивости работы тепловых электростанций. Капитальные вложения, выделяемые на строительство мощных гидроэлек-тростанций в Поволжье и Сибири стали предметом противостояния между Госпланом СССР и энергетиками и энергостроителями. В данный процесс были включены партийные и советские руководители регионов, на терри-

176

тории которых строились крупные гидроузлы, руководители предприятий, научно-экспертное сообщество, на страницах центральных газет и науч-ных журналов обсуждавшие преимущества «своих» проектов и недостатки проектов гидроэлектростанций «конкурентов» [7, 8]. Во второй половине 1950-х гг. объем капитальных вложений в гидроэнергетику сократился с 635 до 437 млн. руб. в год, а их удельный вес в капитальных затратах на разви-тие энергетики снизился с 50 до 20% [1, с. 53–54]. Госплан СССР не пла-нировал включать строительство отдельных крупных гидроэлектростанций в планы развития народного хозяйства, мотивируя это тем, что эффективнее построить несколько тепловых электростанций [16, л. 16]. В итоге в семи-летнем плане развития народного хозяйства СССР (1959–1965 гг.) было закреплено перераспределение капитальных вложений из гидроэнергетики в строительство тепловых электростанций.

Тем самым проблемы развития гидроэнергетики на рубеже 1950–1960-х гг. выступили фактором создания отраслевых и региональных коа-лиций, нацеленных на лоббирование в высших политических и экономиче-ских органах власти, в том числе в Госплане СССР того или иного вариантаили проекта «независимо от напряжённости капиталовложений», широко использовавшие оппортунистические методы борьбы [15, л. 5; 21, л. 209].

С этой точки мы будем рассматривать проблему лоббирования отрас-левыми и региональными коалициями проекта Нижне-Обской ГЭС в 1958–1963 гг.

Проект Нижне-Обской ГЭС – это проект строительства гидроэлектро-станции на севере Западной Сибири (в нижнем течении р. Обь), разрабатыва-емый институтом «Гидропроект» в 1950-е – начале 1960-х гг. с целью реше-ния энергетических проблем Уральского экономического района. Институт «Гидропроект» им. С.Я. Жука» – научно-исследовательский и проектный ин-ститут Министерства строительства электростанций СССР [9].

Институт разрабатывал проект Нижне-Обской ГЭС как часть масштаб-ной программы освоения гидроэнергетических ресурсов Сибири, которая включала строительство как относительно небольших (400–600 тыс. кВт ги-дроэлектростанций), так и мощных (4,5–6 млн. кВт) гидроэлектростанций на реках Обь, Енисей, Ангара. Проект предусматривал строительство плотины в 130 км южнее г. Салехарда (Ямало-Ненецкий национальный округ Тюмен-ской области). Технико-экономические показатели Нижне-Обской ГЭС пред-ставлены в таблице 1.

Таблица 1Технико-экономические показатели проекта Нижне-Обской ГЭС

в1962–1963 гг. [17, л. 99; 18, л. 48; 20, л. 10]

№ Показатель Данные1 Установленная мощность 7500 тыс. кВт2 Среднегодовая выработка

электроэнергии 35500 млн кВт-ч3 Себестоимость электроэнергии 0,035 коп./кВт-ч4 Сметная стоимость (без ЛЭП) 838 млн руб.5 Объем водохранилища 1600 млрд м3

6 Площадь водохранилища 113 тыс. км2

В институте проект Нижне-Обской ГЭС рассматривали как способ лик-видации дефицита электроэнергии в Центральном, Северо-Западном и Ураль-ской экономических районах, а также улучшение условий судоходства в ре-гионе – строительство гидроэлектростанции создаст возможность захода морских судов во внутренние районы Сибири и облегчит вывоз лесохимиче-ской продукции на экспорт [17, л. 99, 106].

177

«Гидропроект» подчёркивал, что Нижне-Обская ГЭС обладает высо-кой экономической эффективностью как в сравнении с новейшими гидро-электростанциями, построенными в Поволжье и Сибири, так и тепловыми электростанциями, работающими на угле. По расчётам института, основ-ные гидротехнические и монтажные работы по гидроэлектростанции могут быть выполнены за 6 лет. Срок окупаемости Нижне-Обской ГЭС «составит примерно 5 лет». Строительство гидроэлектростанции «Гидропроект» пред-лагал начать в 1969 г., начало заполнения водохранилища в 1973 г., чтобы в 1975 г. начать передачу электроэнергии в энергодефицитные районы Цен-тра, Северо-Запада и Урала [17, л. 100].

В институте особенно выделяли, что гидроэлектростанция «для своей эксплуатации требует 150 человек, в то время как эквивалентные ей по выра-ботке энергии тепловые электростанции вместе с добычей и транспортом то-плива потребуют 45 тыс. человек. Таким образом, Нижне-Обская ГЭС высво-бождает для использования в других отраслях народного хозяйства около 45 тыс. человек» [17, л. 99, 100, 107].

Зоной затопления водохранилища гидроэлектростанции затрагивался ряд отраслей народного хозяйства, в том числе геологии, нефтяной и газовой промышленности. Но в «Гидропроекте» посчитали, что, «Нижне-Обская ГЭС с водохранилищем на отм. 30–32,0 не вызывает никаких осложнений и допол-нительных затрат в добычу нефти как на ближайшую, так и на отдаленную перспективу». Добыча нефти и природного газа в условиях Нижне-Обской ГЭС возможна из-под воды, аналогично, добычи на нефтяных промыслах Каспийского моря и в зарубежных странах. Более того, добыча в условиях во-дохранилища будет мало, чем отличаться от естественных условий нижней Оби, когда открытые месторождения затапливались паводками на 3 месяца в году [17, л. 103–105].

Институт «Гидропроект» при поддержке Министерства строительства электростанций СССР лоббировал проект Нижне-Обской ГЭС, намереваясь добиться его включения в план шестой пятилетний (1956–1960 гг.) и семи-летний план развития народного хозяйства СССР (1959–1965 гг.). Несмотря на высокий лоббистский потенциал энергетиков и энергостроителей – ми-нистров А.С. Павленко, И.Т. Новикова, П.С. Непорожнего и поддержку Тю-менского обкома КПСС, Госплан СССР не включил проект Нижне-Обской ГЭС в директивы ни шестого пятилетнего плана, ни семилетнего плана раз-вития народного хозяйства СССР. Политическая и экономическая ситуа-ция второй половины 1950-х гг. была явно не в пользу реализации проекта Нижне-Обской ГЭС. Директивы семилетнего плана предусматривали в пер-вую очередь завершение строительства гидроэлектростанций – Сталинград-ской, Братской, Кременчугской, Воткинской, Бухтарминской. Тем не менее, проект Нижне-Обской ГЭС обсуждался в 1958 г. и 1960 г. на техническом совете Министерства электростанций СССР и был признан экономически целесообразным.

Министерство строительства электростанций СССР в обход Госплана СССР добилось включения проекта Нижне-Обской ГЭС в разрабатываемую Госэкономсоветом СССР Генеральную перспективу развития народного хо-зяйства до 1980 г. [14, л. 117]. В результате проект получил статус приори-тетного на высшем политическом уровне.

В ноябре 1961 г. Госэкономсовет СССР предложил «форсировать про-ектирование и строительство мощной Нижне-Обской ГЭС…». По мнению начальника отдела размещения производительных сил и комплексного ис-пользования природных ресурсов Госэкономсовета СССР С.А. Токарева, не-обходимо осуществить составление проектного задания гидроэлектростан-ции и линии электропередач в 1962–1963 гг., и в 1964–1969 гг. построить Нижне-Обскую ГЭС. Нижне-Обская ГЭС позволит сэкономить около 12–15 млн т.у.т. или половину потребности Урала в привозном топливе [18, л. 2].

178

Однако у проекта Нижне-Обской ГЭС существовали как сторонники, так и противники, их количество, интересы, а также лоббистский потенциал росли в течение 1958–1963 гг. В 1958–1963 гг. следует выделить две коали-ции интересов, представляющих как сторонников, так и противников проек-та Нижне-Обской ГЭС (рис. 1, 2).

Рис. 1. Коалиция интересов 1958–1960 г.

В 1956–1958 г. проект Нижне-Обской ГЭС лоббировался институтом «Гидропроект» при поддержке Министерства строительства электростан-ций СССР (с 1962 г. – Министерство энергетики и электрификации СССР, с 1963 г. – Государственный производственный комитет энергетики и элек-трификации СССР).

Против проекта выступала коалиция академических и отраслевыхнаучно-исследовательских институтов и ряд региональных геологических ор-ганизаций – Институт геологии и геофизики СО АН СССР, Сибирский научно-исследовательский институт геологии, геофизики и минерального сырья, Тюменское территориальное геологическое управление и трест «Запсиб-нефтегеофизика». Данные организации и учреждения осуществляли научно-исследовательские работы и геологоразведочные поиски минеральных ре-сурсов на севере Тюменской области. Коалиция противников отстаивали по-зицию о высокой перспективности данных территорий на нефть и природный газ [3, с. 64–65]. Лоббистский потенциал данных организаций был ограни-чен, так как, в отличие от своих оппонентов, не обладали механизмами пря-мого воздействия на политические и государственные органы руководства и управления народным хозяйством – Президиум ЦК КПСС, Совет Министров СССР и Госплан СССР. Ослабляло их позицию отсутствие больших запасов природного газа и открытых и подготовленных нефтяных месторождений, что позволяло коалиции сторонников проекта Нижне-Обской ГЭС утверж-дать о низкой перспективности территории на нефть и природный газ.

В 1956–1960 гг. проект Нижне-Обской ГЭС поддерживался партийным руководством Тюменской области. В данный период партийное руководство и лично первый секретарь Тюменского обкома КПСС В.В. Косов рассматри-вали освоение гидроресурсов рек Иртыш и Обь в качестве одного из страте-гических вариантов социально-экономического развития региона. В феврале

МСЭ СССР

Гид- проект

Тюменс-кий

обком СССР

Проект Нижне-Обской

ГЭС

ИГиГ СО АН СССР

Забсиб-нефгео-физика

ТТГУ

СНИИГГиМС

179

1956 г. и январе 1959 г. партийное и советское руководство Тюменской обла-сти направило докладные записки в Президиум ЦК КПСС, Совет Министров СССР, Госплан СССР, Бюро ЦК КПСС по РСФСР, Совет Министров РСФСР, Го-сплан РСФСР, в которых поддерживалась идея строительства Нижне-Обской ГЭС [10, л. 2–20; 11, л. 4–5]. В 1957 г. институт «Гидропроект» провёл «узкое совещание» в Тюменском обкоме КПСС, которое одобрило предложенный ин-ститутом вариант строительства гидроэлектростанции, и «этим как бы санк-ционировало дальнейшую работу над проектом». По свидетельству, одного из участников дискуссии начальника Тюменского территориального геологиче-ского управления Ю.Г. Эрвье, эти ещё во многом неформальные соглашения о проектировании гидроэлектростанции стали оказывать на политику хозяй-ственного освоения территории, – производственные и инфраструктурные объ-екты проектировались с учётом возможного затопления территории [6, с. 106].

Поддержка проекта Тюменским обкомом КПСС выступала серьёзным фактором в продвижении проекта Нижне-Обской ГЭС. В системе взаимоот-ношений между Центром и регионами Сибири, которая складывалась в конце1950-х гг. усиливалось влияние партийного руководства регионов в подготовкеи принятии решений по экономическим вопросам. Первые секретари сибир-ских обкомов и крайкомов вносили в высшие политические и экономическиеорганы руководства и управления многочисленные предложения по инициа-ции новых либо корректировки реализующихся индустриальных и инфраструк-турных проектов на территории их регионов [4, с. 371]. Но во второй полови-не 1950-х гг. Госплан СССР в прямом смысле не интересовался вопросами индустриального освоения севера Тюменской области, фактически оставляя без внимания, как предложения партийного руководства региона, так и поруче-ния вышестоящих органов власти рассмотреть данные предложения [11, л. 1–2].

Открытие в 1960–1961 гг. крупных нефтяных месторождений в за-падных и центральных районах Тюменской области – Шаимского, Усть-Балыкского, Мегионского изменило ситуацию с обсуждением вариантов социально-экономического развития региона.

Рис. 2. Коалиция интересов 1962–1963 гг.

Проект Нижне-Обской

ГЭС

Гидпро-ект

МЭиЭ СССР

Госстрой СССР

Госэкономсовет

СССР (до ноября 1962 г.)

Тюменс-кий

обком КПСС

АН СССР СО АН СССР

СОПС Госплана

СССР

ТТГУ СНИИГГ

иМС

Отрас-левые

комитеты

Госплан СССР

Бюро ЦК

КПСС по

РСФСР

Гос. комитет

по топливу СМ СССР

Совет народ-ного

хозяйства СССР

СМИ

180

К 1960 г. коалиции противников проекта Нижне-Обской ГЭС удалось убедить партийное руководство Тюменской области в необходимости поддер-жать нефтегазовый вариант развития территории [12, л. 68–71]. Изменение позиции партийного руководства региона привело к формированию новой ко-алиции противников проекта, обладавшей большим лоббистским потенциа-лом (рис. 2). Центром коалиции противников проекта выступил Тюменский обком КПСС (с ноября 1962 г. – Тюменский промышленный обком СССР), се-кретари А.К. Протозанов, Е.Б. Щербина [13, л. 54–57].

Коалиция противников проекта получила реальные механизмы воз-действия на высшие политические и государственные органы руководства и управления, так как первый секретарь обкома имел право напрямую об-ращаться в Президиум ЦК КПСС, Секретариат ЦК КПСС, Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Безусловно, усилило позиции противников проекта восстановление отраслевой системы управления нефтегазовым комплексом. В начале 1963 г. был создан Государственный комитет химической и нефтедобывающей про-мышленности СССР (Н.К. Байбаков), Главгаз СССР был реорганизован в Го-сударственный производственный комитет газовой промышленности СССР (А.К. Кортунов). В отраслевых комитетах стали проявлять реальный хозяй-ственный интерес к ресурсному потенциалу севера Тюменской области, хотя и осторожно оценивали перспективы добычи нефти и природного газа [5, с. 45–53]. Особенностью новой коалиции противников Нижне-Обской ГЭС стало активное включение средств массовой информации – журнала «Комму-нист», «Литературной газеты», «Тюменской правды» [2, с. 350–351].

В 1962 г. произошли изменения в коалиции сторонников проекта Нижне-Обской ГЭС (рис. 2). В ноябре 1962 г. министр строительства элек-тростанций И.Т. Новиков был назначен заместителем Председателя Сове-та Министров СССР, председателем Государственного комитета СССР по делам строительства (Госстрой СССР), что, естественным образом, усилило лоббистские возможности коалиции сторонников проекта. Теперь институт «Гидропроект» опирался на два ведомства, возглавляемых авторитетными министрами – Министерство энергетики и электрификации СССР (П.С. Не-порожний) и Госстрой СССР (И.Т. Новиков). В июле 1963 г. институт «Ги-дропроект» предпринял попытку «протащить» проект через Госстрой СССР,в обход Государственной экспертной комиссии Госплана СССР. [6, с. 109] Ин-ститут «Гидропроект» получил письменную поддержку от ряда авторитетных научно-исследовательских и проектных институтов, в том числе Всесоюзно-го научно-исследовательского института буровой техники, Московского рыб-ного института. Проект Нижне-Обской ГЭС поддержали ряд руководящих ра-ботников Государственного комитета Совета Министров СССР по топливной промышленности и управления нефти и газа Главного производственного управления геологии РСФСР [19, л. 108–111; 6, с. 107]. Важным фактором, по свидетельству Ф.Г. Гурари, для коалиции сторонников проекта выступала не-формальная поддержка первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущёва [3, с. 67].

Потенциал коалиций, несмотря на разный количественный и каче-ственный состав, не позволял им ни заблокировать, ни беспрепятственно ре-ализовать проект Нижне-Обской ГЭС. В 1962–1963 гг. противостояние между коалициями сторонников и противников проекта Нижне-Обской ГЭС достиг-ло пика, став, решающими в судьбе не только проекта, но и возможного вари-анта социально-экономического развития севера Западной Сибири.

Принимая во внимание, что как сторонники, так и противники про-екта Нижне-Обской ГЭС были склонны к применению оппортунистических методов лоббирования, в начале 1963 г. Госплан СССР организовал Государ-ственную экспертную комиссию (ГЭК), на которую возложил задачу прове-сти оценку экономической эффективности проекта Нижне-Обской ГЭС.

Главный аргумент сторонников проекта Нижне-Обской ГЭС заключал-ся в том, что «… вопрос об использовании газовых и нефтеносных месторож-дений не должен являться определяющим при выборе района строительства Нижне-Обской плотины. Это положение обусловлено тем, что при обоих ва-

181

риантах расположения ГЭС какая-то часть газовонефтеносных месторожде-ний Западно-Сибирской низменности подвергнется затоплению и их эксплу-атация будет проводится из под воды» [20, л. 19]. Однако геологи-нефтяники констатировали, что «Гидропроект» «очень прими тивно представляет себе эксплуатацию месторождений со дна водохранилища – это будет не Каспий-ское море, а суровый ледяной край» [6, с. 106]. Эксперты ГЭК согласились с данной точкой зрения, подчеркнув, что «мировой опыт разработки морских месторождений не имеет аналогии с обстановкой которая будет на водохра-нилище Нижне-Обской ГЭС и особенно по ледовой обстановке». Опыт разра-ботки нефтяных месторождений на шельфе Каспийского моря подтверждал наличие прямой угрозы сооружениям и бесконтрольного выхода нефти из пласта от масс льда [17, л. 154–155].

Проведя экспертизу проекта Нижне-Обской ГЭС, представленного ин-ститутом «Гидпропроект» ГЭК при Госплане СССР приняла постановление, в котором отметила существенные недостатки проекта гидроэлектростанции. Ключевыми недостатками проекта Нижне-Обской ГЭС были выделены следу-ющие: схема составлена без учёта интересов важнейших отраслей народного хозяйства, слабо освещены вопросы, связанные с сельским и лесным хозяй-ством, добычей нефти и газа в пределах территории затопляемой водохрани-лищем, экономическая эффективность Нижне-Обской ГЭС явно завышена. В итоге ГЭК резюмировал, что представленные проектные материалы не дают достаточного основания для решения вопроса о целесообразности стро-ительства Нижне-Обской ГЭС. В ГЭК посчи тали целесообразным поручить «Гидропроекту» более глубоко изучить и проработать все возможности ком-плексного развития при легающих к Нижней и Средней Оби районов, а до представления этих проработок вести капитальное строительство на отметках не ниже тридцати метров. [18, л. 49–50] По итогам работы ГЭК Госплан СССР принял решение о приостановке работы над проектом Нижне-Обской ГЭС.

Литература

1. Алексеев, В.В. Электрификация Сибири. Историческое исследование [Текст] / В.В. Алексеев. – Новосибирск, 1976. – Т. 2.

2. Вознесенский, Л.А. Истины ради… [Текст] / Л.А. Вознесенский. – М., 2004.3. Гурари, Ф.Г. Западно-Сибирская нефтегазовая провинция – открытие века!

[Текст] / Ф.Г. Гурари. – Новосибирск, 1996. – 176 с.4. Коновалов, А.Б. Партийная номенклатура Сибири в системе региональной

власти (1945–1991) [Текст] / А.Б. Коновалов. – Кемерово, 2006. – 54 с.5. Некрасов, В.Л. Партийные, региональные и ведомственные группы интере-

сов в формировании политики освоения Западно-Сибирской нефтегазовой провинции (1961–1965 гг.) [Текст] / В.Л. Некрасов, Е.А. Хромов // Вестник Томского государственного университета. История. – 2008. – № 3. – С. 45–54.

6. Эрвье, Ю.Г. Сибирские горизонты [Текст] / Ю.Г. Эрвье. – Свердловск : Сред.- Урал. кн. изд-во, 1967. – 132 с.

7. Правда. – 1957. – № 108. 8. Правда. – 1957. – № 124.9. Правда. – 1960. – № 307.10. ГАСПИ ТО. Ф. 124, Оп. 98. Д. 80.11. ГАСПИ ТО. Ф. 124. Оп. 134. Д. 88.12. ГАСПИТО. Ф. 124. Оп. 150. Д. 81.13. ГАСПИ ТО. Ф. 2010. Оп. 1. Д. 117.14. РГАЭ. Ф. 7. Оп. 3. Д. 35.15. РГАЭ. Ф. 355. Оп. 1. Д. 381.16. РГАЭ. Ф. 355. Оп. 1. Д. 388.17. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 65. Д. 423. 18. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 65. Д. 426.19. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 65. Д. 428.20. РГАЭ. Ф. 9572. Оп. 1. Д. 1998.21. РГАЭ. Ф. 9573. Оп. 1. Д. 1388.

182

ÁÁÊ 39.59ÓÄÊ 629.733

È.Â. ÌÎÐÎÇÎÂ

I.V. MOROZOV

ÍÀ ÇÀÐÅ ÂÛÑÎÒÍÛÕ ÏÎËЁÒÎÂ:ÈÇ ÈÑÒÎÐÈÈ ÒÅÕÍÈ×ÅÑÊÈÕ ÈÄÅÉ

 ÂÎÇÄÓÕÎÏËÀÂÀÍÈÈ XIX â.

THE DAWN OF HIGH-ALTITUDE FLYING: FROM THE HISTORY OF TECHNICAL IDEAS

IN THE BALLOONING OF THE 19th CENTURY

В статье освещается история высотных полётов на аэростатах в XIX в. Рассмотрено зарождение идеи и первые проекты высотного снаряжения.

The history of high-altitude balloon fl ights of the 19th century are reported in the article. The origin of ideas and fi rst projects of high-altitude equipment and pressurized cabins are discussed.

Ключевые слова: история авиации, воздухоплавание, научные исследования в ат-мосфере.

Key words: history of aviation, aeronautics, balloon, fl ight altitude, science researches in the atmosphere, high-altitude equipment, pressurized cabin.

Для полёта человека на большой высоте необходимо применение си-стем жизнеобеспечения. Решение проблем, связанных с обеспечением жиз-недеятельности на пути к покорению больших высот, стало важным услови-ем развития воздухоплавания в XIX в.

Проблема обеспечения защиты человека от кислородного голодания и низкого давления при подъёме на высоту возникла ещё задолго до появ-ления воздухоплавания. С симптомами гипоксии люди сталкивались при восхождении на горы. В XVI в. Дж. А. де Акоста описал симптомы гипоксии, которые он испытал во время пребывания в Андах и ввёл термин «горная бо-лезнь» [23, с. 3].

Появление воздухоплавания позволило совершать подъёмы на высо-ту, недоступной ранее. 15 октября 1783 г. состоялся первый подъём чело-века на аэростате, совершенный французским ученым П. де Розье. Оболоч-ки первых аэростатов – монгольфьеров – наполнялись горячим воздухом. Его быстрое охлаждение, а также ограниченный запас топлива на борту, значи-тельно сокращали продолжительность и высоту полёта. Тем не менее, эти полёты показали ошибочность распространённого мнения о том, что живые существа неизбежно задохнутся под облаками, даже на небольшой высоте [2, с. 12].

Первый полёт на шарльере, оболочка которого была наполнена водо-родом, состоялся 1 декабря 1783 г. Шарльеры были лишены присущих мон-гольфьерам недостатков, ограничивающих продолжительность и высоту полёта, а также имели большую (в 3,5 раза) подъёмную силу при равном объ-ёме [3, с. 6]. Уже во втором полете на шарльере была достигнута высота око-ло 3 км, при этом пилотировавший аэростат профессор Ж.А. Шарль испытал боль в ушах, вызванную изменением давления, гипотермию и симптомы ги-поксии [23, с. 5]; 23 июня 1784 г. П. де Розье и химик Пру поднялись на мон-гольфьере на высоту 4 км, в дальнейшем же практически все полёты выпол-нялись на шарльерах.

Высота 4 км является верхней границей работоспособности челове-ка без подачи дополнительного кислорода при дыхании атмосферным воз-духом [16, с. 164]. Дальнейшие подъёмы подтвердили появление болезнен-ных ощущений. Так, в 1803 г. Э.Г. Робер и М. Лое достигли высоты более

183

7 км, испытывая проблемы с самочувствием. В 1862 г. английский метеоролог Дж. Глейшер с пилотом Г.Т. Коксуэлом поднялись на высоту более 8 км, едва не погибнув.

Проблема холода, помимо угрозы здоровью, затруднявшего проведе-ние исследований и управление аэростатом, считалась не менее серьёзной и опасной [27, с. 328]. На высоте 6 км температура воздуха составляет приблизительно –24 °C, опускаясь до –43 °C на 9 км [9]. Тёплая одежда не в полной мере обеспечивала защиту от воздействия низких температур при подъёме на высоту. В 1873 г. французский воздухоплаватель и конструктор дирижаблей и аэростатов А. Жиффар построил обогреватель для рук, прин-цип работы которого был основан на выделении тепла при реакции гашения извести [27, с. 330]. Важным для обеспечения безопасности полёта обстоя-тельством являлось отсутствие огня при работе такого обогревателя.

Однако неудобства и опасность не останавливали воздухоплавателей и ученых, продолжавших совершать подъёмы на большую высоту с целью проведения метеорологических и других наблюдений. О незаменимости воз-духоплавания для метеорологии свидетельствовала яркая речь, произнесён-ная на учредительном собрании Французского общества воздухоплавания: «Явления, происходящие в атмосфере, нам почти неизвестны. Вынужденные ползать по поверхности земли, наблюдатели не имели до сих пор возможно-сти изучать что-либо другое, кроме нижнего слоя атмосферы. Воздухопла-ватели, наоборот, могут исследовать воздушную сферу по всем направлени-ям...» [15, с. 38].

Первый в России и один из первых в мире серьёзно организованных по-лётов на аэростате с научными целями состоялся 30 июня 1804 г. Этот полет «в высшей части атмосферы» совершили академик Я.Д. Захаров и бельгий-ский физик и воздухоплаватель Робертсон. «Воздушные путешествия произ-водимы были до сих пор единственно из корыстолюбия и для удовольствия народного <…> Санкт-Петербургская императорская Академия наук, рассу-ждая о пользе, какую сие воздушное плавание наукам принести может, воз-намерилась первая учинить оное для ученых исследований. Главный пред-мет сего путешествия состоял в том, чтобы узнать с большею точностью о физическом состоянии атмосферы и о составляющих её частях в разных, но определённых возвышениях оной», говорилось в рапорте академика Захарова в Академию наук о результатах своего путешествия [6, с. 31–32].

В том же 1804 г. Парижской академией наук были организованы два научных подъёма, проходившие при участии физиков Гей-Люссака и Био. Но наиболее активно исследовательские полёты организовывались в третьей четверти XIX в. Англии и Франции. По инициативе Дж. Глейшера в 1850 г. в Англии было создано метеорологическое общество, в 1866 г. – научное воз-духоплавательное. На основании данных, полученных Глейшером в много-численных подъёмах, был выведен общий закон изменения температуры воздуха с высотой; установлено влияние, оказываемое на её распределение облачностью, влажностью, временем года и т.д. Результатами его наблюде-ний пользовались до конца XIX в. во многих научных исследованиях. С 1892 г. исследовательские подъёмы, тщательно организованные в научном отно-шении, стало проводить Берлинское воздухоплавательное общество. В Рос-сии после Я.Д. Захарова в 1804 г. и М.А. Рыкачева в 1873 г. научных на-блюдений на аэростатах не проводилось до конца 1880-х гг., когда появилось военное воздухоплавание и был образован воздухоплавательный отдел при Императорском Русском Техническом Обществе. С этого времени подъё-мы на аэростатах в России стали проводиться довольно часто, и при каждом из них измерялись температура и влажность воздуха [7, с. 3].

Первое время воздухоплаватели применяли обычные измерительные приборы, однако постепенно становилась очевидной необходимость их до-работки. Серьёзное внимание этому вопросу стало уделяться только с конца 1880-х гг. Первым шагом стало применение вращательных психрометров, ис-

184

пользовавшихся до этого в морском деле. Вскоре Р. Ассманом был создан бо-лее совершенный аспирационный психрометр. Для измерения давления воз-духа использовались ртутные и анероидные барометры, а также барографы. На точность показаний ртутного барометра влияло вертикальное ускорение, погрешность к показаниям анероидных приборов давали частые перемены давления. Разница в показаниях ртутного и анероидного барометров могла составлять 2–3 мм (разница в высоте 30–50 м) и более [7, с. 57]. Барографы позволяли с достаточно большой точностью определить высоту, но на их ра-боте также сказывалось влияние разреженного воздуха. Подобные особенно-сти осложняли работу аэронавтов по проведению измерений и обработке их результатов.

Одной из целей некоторых высотных подъёмов было исследование вли-яния высоты на организм человека. Первым, кто стал серьёзно изучать само-чувствие при подъёме на высоту стал французский физиолог П. Бер. Он впер-вые раскрыл основные физиологические механизмы действия понижения барометрического давления на организм и определил пути защиты от не-благоприятного воздействия [14]. Результаты исследований самого Бера, его предшественников и современников, были обобщены в книге «Барометриче-ское давление», опубликованной в 1878 г. [18]. Ранее, 22 марта 1874 г., воз-духоплавателями Сивелем и Кроче-Спинелли по совету Бера впервые было применено кислородное оборудование для обеспечения жизнедеятельности экипажа аэростата. В ходе полёта была достигнута высота 7,3 км.

До этого устройства для обеспечения дыхания и защиты человека в условиях неблагоприятной среды предназначались, главным образом, для погружения под воду. Например, ещё в 1664 г. ученый Р. Гук создал аппа-рат для дыхания под водой: «затопленные свинцовые ящички с воздухом под водой позволяли человеку с зажатым носом дышать через трубку <…> и это могло бы длиться и дольше, если бы человек находился в более удоб-ной позе» [13, с. 4].

В XIX в. получили размах работы по созданию технических средств для подводных работ, появились устройства, обеспечивающие дыхание для горнодобывающей промышленности, горноспасательных работ, пожарных. В 1878 г. английский подводник Г. Флейс получил патент, а в 1879 г. успешно применил первый автономный дыхательный аппарат. Создание и успешное применение новых, все более совершенных аппаратов наталкивало на мысль о возможности применения их для целей воздухоплавания.

Рекордный полет на аэростате «Зенит» аэронавтов Кроче-Спинелли, Сивеля и Тиссандье состоялся 15 апреля 1875 г. В этом полете также исполь-зовалось кислородное оборудование – над корзиной аэростата крепились три ёмкости со смесью воздуха (30%) и кислорода (70%), дышать которой возду-хоплаватели должны были через гибкие трубки с мундштуками. «Зенит» до-стиг высоты около 8,6 км [28, с. 343]. Однако, несмотря на использование для дыхания дополнительного кислорода, двое аэронавтов, Сивель и Кроче-Спинелли, погибли. Вероятно, этому способствовало то обстоятельство, что у человека при развитии кислородного голодания снижается внутренний сиг-нал опасности; кроме того, запас кислорода был невелик. Причиной острой гипоксии могло также стать засасывание воздуха через нос.

Трагическое известие о гибели воздухоплавателей «Зенита» побудило многих обратить пристальное внимание на вопросы, связанные с высотными полётами. В частности, выдающийся русский физиолог И.М. Сеченов с 1879 г.занялся исследованиями, позволившими установить причину гибели воз-духоплавателей [12, с. 226–231]. Под влиянием вести о гибели аэронавтов, Д.И. Менделеев 7 октября 1875 г. выступил с предложением для проведения исследований в «высших слоях атмосферы» «прикреплять к аэростату герме-тически закрытый, оплетённый, упругий прибор для помещения наблюдате-ля, который тогда будет обеспечен сжатым воздухом и может безопасно для себя делать определения и управлять шаром» [6, с. 185].

185

Впервые идея применения герметичного объёма для обеспечения жиз-недеятельности воздухоплавателя на большой высоте встречается в расска-зе американского писателя Э.А. По «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля» (1835 г.) [17]. Корзина с воздухоплавателем описанного в рас-сказе аэростата защищалась «совершенно непроницаемой эластичной кау-чуковой камерой в виде мешка». Разреженный воздух из атмосферы втяги-вался, сгущался и проходил в камеру пригодным для дыхания. Отработанный воздух выпускался через клапан. Не исключено, что некоторые идеи были за-имствованы Э. По из водолазного дела. Другим предвидением Э. По, наряду с применением гермокабины, стало упоминание о декомпрессионной болез-ни [22]. В авиации изучение влияния на организм быстрой декомпрессии было начато только в 1936 г. [5, с. 12].

Помимо схожих технических и медицинских задач, и высотные полёты на аэростатах, и погружения в глубины океана, расширяли границы среды обитания человека и имели большое научное значение. Это сходство отме-чал, в частности, Г. Тиссандье, проводивший аналогию между исследования-ми океанских глубин и высотными исследованиями в атмосфере [26, с. 293]. Более общее сравнение принадлежит Д.И. Менделееву: «Для ползающего на дне морском неведомы бури поверхности; так же и нам почти неизвестны яв-ления, в верхних слоях атмосферы происходящие» [4, с. 181]. Подобные ана-логии могли способствовать заимствованию технических идей из морского дела при разработке вопросов высотных полётов. Что отражало общую тен-денцию влияния судостроения в XIX в. на воздухоплавание.

Действительно, ещё с древности была известна идея водолазного по-луколокола [8, с. 7] – средства для погружения под воду в виде водонепрони-цаемого купола, обеспечивающего сохранение в нем газовой подушки, в ко-торой водолаз может дышать [10, с. 2]. В дальнейшем герметичные объёмы, в которые помещался человек, применялись, в частности, в конструкции подводных лодок, работы по созданию которых активизировались в XIX в. Изобретатели подводных аппаратов первыми столкнулись с необходимостью разработки технических средств для обеспечения жизнедеятельности в усло-виях герметичного пространства, решающих задачи обеспечения кислоро-дом, поглощения или удаления углекислого газа и вредных примесей, поддер-жания необходимых значений давления, температуры и влажности воздуха. Работы, связанные с погружениями, сопровождались наблюдениями и ис-следованиями в области медицины о влиянии на организм состава воздуха, используемого для дыхания, величины барометрического давления. Возду-хоплаватели, решая задачу повышения высоты полёта, столкнулись с анало-гичными медицинскими и техническими проблемами.

Заимствование технических решений из водолазного дела демонстри-рует возникновение высотного скафандра, идея которого впервые встречает-ся также в научно-фантастической литературе. Так, в романе французских фантастов Ж. Ле Фора и А. де Граффиньи «Необыкновенные приключениярусского ученого» (1895 г.) [20] говорится о костюме для космических путе-шествий, который представлял собой резиновый водолазный костюм с ёмко-стью для воздуха. Во втором томе книги авторами даётся более подробное описание дыхательного аппарата, основанное на переносе известных из во-долазного дела знаний [21]. В 1898 г. американский астроном-популяризатор Г.П. Севисс в романе «Завоевание Эдисоном Марса» [25] дал описание ко-стюма для выхода из космического корабля. Этот герметичный костюм так-же должен был представлять собой подобие водолазного, но из более лёгко-го материала. Идея высотного скафандра являлась принципиально верной. Однако в XIX в., несмотря на то, что уже было разработано множество во-долазных скафандров различной конструкции, попыток создания высотных скафандров не предпринималось. Этот факт объясняется тем, что в их приме-нении ещё не возникло реальной необходимости.

186

В 1871 г. французский воздухоплаватель Л. Тридон предложил при-менить для аэростата герметичную гондолу. Она должна была состоять из двух частей: открытой верхней, использовавшейся на небольшой высоте для управления аэростатом, и герметичной нижней, где имелось оборудование для дыхания, воздушный насос, иллюминаторы [19; 24, с. 177].

В России, после Д.И. Менделеева, с предложением организовать подъ-ёмы на специально построенных аэростатах с герметичной гондолой высту-пил профессор Н.Д. Пильчиков [6, с. 537–538]. Единственной проблемой на пути к достижению больших высот ему представлялось отсутствие средств, обеспечивающих человеку нормальные жизненные условия. В связи с этим Пильчиков предложил для подъёма на высоту 20–30 км или более использо-вать гондолу («порт-аэронавт») в виде герметичного алюминиевого цилиндра с пуховой оболочкой снаружи и изнутри в качестве теплоизоляционного материала. Необходимые условия внутри должны были обеспечиваться вы-сотной системой регенерационного или вентиляционного типа. Управление аэростатом и научными приборами предполагалось осуществлять изнутри с помощью электросистемы.

В январе 1893 г. предложение Пильчикова было рассмотрено на засе-дании VII отдела Русского технического общества. «По обсуждении предло-жения Отдел постановил, «что теоретические и опытные данные указывают,что приблизительно уже на высоте 11 км подъёмная сила водорода равна 0. Вообще можно думать, что вряд ли возможно подняться выше 8–9 км в над поверхностью земли» [6, с. 537]. Такое мнение, вероятно, было основано на неточных представлениях об изменении параметров атмосферы с высотой. Широко была распространена и точка зрения о невозможности достижения человеком высоты более 9 км, что также не способствовало развитию высот-ных полётов. Кроме того, на стремление воздухоплавателей подниматься все выше повлияла катастрофа «Зенита». Так, например, К. Фламмарион, после гибели Кроче-Спинелли и Сивеля писал: «На основании этих прискорбных опытов можно заключить, что наибольшая высота, за которую человек не должен переходить, равняется 8000 м» [11, с. 28].

Не способствовало развитию высотных полётов и то, что информация об атмосфере могла быть получена с помощью шаров-зондов, оснащённых ав-томатическими приборами (их активное применение началось в 1890-х гг.). Результаты исследований, проведённых с помощью шаров-зондов, привели к открытию стратосферы на рубеже XIX–XX вв. Шары-зонды позволяли прово-дить измерения в стратосфере на недоступной человеку высоте, некоторыми из них в конце XIX в. была достигнута высота более 20 км.

Несмотря на интерес к проблеме высотных полётов со стороны русских ученых, о котором свидетельствуют работы Д.И. Менделеева, Н.Д. Пильчи-кова, И.М. Сеченова, пилотируемых высотных подъёмов в России не прово-дилось. Одной из главных причин такого положения дел являлась сложность с поиском значительных денежных средств, необходимых для строительства специальных аэростатов и организации подъёмов. Полёты на большую высо-ту имели исключительно научное значение.

В конце XIX в. Германскому обществу воздухоплавания удалось заин-тересовать своими идеями военных и получить необходимые средства для организации научных экспедиций на аэростатах. В 1892 г. метеорологи впер-вые получили крупные ассигнования для организации исследовательских полетов [15, с. 44]. В результате были установлены новые рекорды: 4 дека-бря 1894 г. А. Берсон на аэростате «Феникс» достиг высоты 9155 м.; 3 июля 1901 г. Берсон и Р. Зюринг поднялись на высоту 10,5 км, приблизившись к нижней границе стратосферы.

Берсон и Зюринг получали дополнительный кислород через трубки с мундштуком, из-за чего испытывали проблемы, включая потерю сознания. Вскоре физиолог Г. фон Шреттер, работавший совместно с воздухоплавате-

187

лями, пришёл к выводу о необходимости применения вместо мундштуков – масок, исключающих подсос воздуха через нос. Также Шреттер первым от-метил необходимость дыхания чистым кислородом на большой высоте.

Таким образом, единственным средством защиты человека от неблаго-приятного воздействия разряженной атмосферы и гипоксии на больших вы-сотах на рубеже XIX–XX вв. являлись трубки (затем – кислородные маски) для дыхания. Применение кислородной маски без избыточного давления дела-ло возможным безопасное нахождение человека на высоте до 12 км [1, с. 6], что определяло возможностям воздухоплавательной техники начала XX в. Не получила практической реализации идея герметичной гондолы аэростата, представлявшая собой решение более сложное технически и более дорогое.

Решение проблемы обеспечения жизнедеятельности экипажа в XIX в. являлось основной технической задачей на пути к большой высоте. Полеты человека позволили успешно решить ряд проблем, связанных с созданием приборов для проведения измерений при высотных полётах, свидетельством чему является широкое применение в конце XIX в. автоматических шаров-зондов.

На протяжении немногим более ста лет воздухоплаванием был прой-ден путь от первого подъёма человека в воздух до достижения им границы стратосферы и начала её исследования. Благодаря высотным полётам воз-духоплавателей XIX в. были проведены исследования влияния высоты на ор-ганизм и созданы первые образцы высотного снаряжения. Эти изобретения и исследования в значительной мере способствовали развитию появившейся в XX в. авиации.

Литература

1. Алексеев, С.М. Высотные и космические скафандры [Текст] / С.М. Алексе-ев, С.П. Уманский. – М. : Машиностроение, 1973. – 280 с.

2. Арие, М.Я. Дирижабли [Текст] / М.Я. Арие. – Киев : Наук. Думка, 1986. – 264 с.

3. Бойко, Ю.С. Воздухоплавание в изобретениях [Текст] / Ю.С. Бойко. – М. : Транспорт, 1999. – 352 с.

4. Вейгелин, К.Е. Очерки по истории лётного дела [Текст] / К.Е. Вейгелин. – Киев : Оборонгиз, 1940. – 458 с.

5. Виолетт, Ф. Взрывная декомпрессия и её действие на организм человека [Текст] / Ф. Виолетт. – М. : Воениздат, 1961. – 128 с.

6. Воздухоплавание и авиация в России до 1907 г. [Текст] // Сборник докумен-тов и материалов / под ред. В.А. Попова. – М. : Оборонгиз, 1956. – 952 с.

7. Воздухоплавание и исследование атмосферы [Текст] / под ред. М.М. Помор-цева. – СПб., 1897. – № 3. – 119 с.

8. Войтов, Д.В. Подводные обитаемые аппараты [Текст] / Д.В. Войтов. – М. : АСТ, 2002. – 303 с.

9. ГОСТ 4401-81 Атмосфера стандартная. Параметры. – Введен 01.07.82. – М. : Издательство стандартов, 2004. – 180 с.

10. ГОСТ Р 52119-2003. Техника водолазная. Термины и определения. – Введён 2004-06-01. – М. : Издательство стандартов, 2003. – 15 с.

11. Святский, Д.О. Что такое стратосфера [Текст] / Д.О. Святский. – М. ; Л. : ОНТИ НКТП СССР, 1935. – 120 с.

12. Сеченов, И.М. Экспериментальные исследования [Текст] / И.М. Сеченов // Собр. соч. / И.М. Сеченов.– М. : Моск.ун-т, 1907. – Т. 1. – 261 с.

13. Следков, А.Ю. Создание акваланга. Историческое исследование [Текст] / А.Ю. Следков. – СПб. : ООО «ИТД «ОСТРОВ», 2010. – 96 с.

14. Фельдман, Г.Э. Поль Бер (1833–1886) [Текст] / Г.Э. Фельдман [и др.].– М. : Наука, 1979. – 288 с.

15. Чернов, А.А. Путешествия на воздушном шаре [Текст] / А.А. Чернов. – Л. : Гидрометеоиздат, 1975. – 232 с.

16. Шуберт, Г. Физиология человека в полете [Текст] / Г. Шуберт. – М. ; Л. : Нар-комздрав СССР, Биомедгиз, 1937. – 204 с.

188

17. По, Э.А. Полное собрание рассказов [Текст] / Э.А. По. – М. : Наука, 1970. – С. 83–117.

18. Bert, P. La pression barométrique: recherches de physiologie expérimentale [Text] / P. Bert. – Paris, 1878. – 1171 с.

19. High Flying in a Sealed Airplane [Text] // Popular Science. – 1921. – March. – С. 50.

20. Le Faure, G. Aventures extraordinairesd’un savant russe [Text] / Le Faure G., De Graffi gny H. – 1-re partie: La Lune. – Paris, 1889. – 542 с.

21. Le Faure G. Aventures extraordinairesd’un savant russe [Text] / Le Faure G., De Graffi gny H. – 2-e partie: Le Soleil et les petites planètes. – Paris, 1889. – 394 с.

22. Lünen, A. von. Under the waves, above the clouds: A history of the pressure suit [Text] / A. Lünen. – TU Darmstadt, 2010. – 337 с.

23. Principles and practice of aviation medicine [Text] / Ed. by Claus Curdt- Chris-tiansen et al. – World Scientifi c, 2009. – 827 с.

24. Rynin, N.A. Interplanetary fl ight and communication [Text] / N.A. Rynin. Volume 2, no. 6: Superaviation and superartillery. – Jerusalem, 1971. – 232 с.

25. Serviss, G.P. Serviss. Edison’s Conquest of Mars [Text] / G.P. Serviss, P. Garrett .– Los Angeles : Carcosa House, 1947. – 186 с.

26. Tissandier G. L’ascension de longue durée du ballon «Le Zénith» [Text] / G. Tis-sandier // La Nature / G. Tissandier. – 1875. – № 97. – С. 293–298.

27. Tissandier G. Les ascensions aérostatiques à grande hauteur [Text] / G. Tissan-dier // La Nature. – 1874. – № 27. – С. 326–330.

28. Le voyage à grande hauteur du ballon «Le Zénith» [Text] / G. Tissandier // La Nature / G. Tissandier. – 1875. – № 100. – С. 337–344.

189

È ñ ò î ð è ê î - ê ó ë ü ò ó ð í î å í à ñ ë å ä è å . Ê ð à å â å ä å í è å

ÁÁÊ 63.5; 85.1ÓÄÊ 745; 397.4

È.Â. ÎÊÒßÁÐÜÑÊÀß, Ç.Ê. ÑÓÐÀÃÀÍÎÂÀ, Ñ.Ê. ÑÓÐÀÃÀÍÎÂ

I.V. OKTYABRSKAYA, Z.K. SURAGANOVA, S.K. SURAGANOV

ÒÐÀÄÈÖÈÎÍÍÛÅ ÓÇÎÐÍÛÅ ÂÎÉËÎÊÈ ÊÀÇÀÕÎÂ

È ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÅ ÊÎÂÐÎÄÅËÈÅ

TRADITIONAL KAZAKH PATTERNED FELTS AND MODERN CARPETS

Работа представляет собой характеристику узорных войлоков и их места в традици-онной культуре казахского этноса – в её бытовой и ритуально-мифологической сферах. На широком круге источников выявляются основные тенденции в развитии культуры войлока в Казахстане и шире в границах казахской диаспоры Центральной Азии. Ана-лиз состояния казахского войлочного ковроделия в различных областях макрорегиона позволяет говорить о переходе от домашнего промысла с характерной локальной вари-ативностью форм, орнаментики и колорита, к практикам современного художествен-ного производства, сочетающих традиции и авторские новации.

The author provides a valuable overview of the Kazakh patterned felts and their place in the traditional culture of the Kazakhs in everyday, myth and ritual spheres. The article, based on the evidence from a multidisciplinary body of fi ndings, demonstrates the gen-eral trends in the developing of the Kazakh culture of felt in the Republic of Kazakhstan and moreover across the Kazakh diaspora in Central Asia. The author concludes that there occurs cultural transition from homemade handicraft, characterized by local variability of forms, ornamentation and colouring, to practices of the modern handicraft, combined tradi-tions and authors’ styles.

Ключевые слова: традиционная культура казахов, генезис и особенности произ-водства художественных войлоков, современное ковроделие.

Key words: traditional Kazakh culture, origin of felt carpets’ handicraft, modern felt carpets.

В конце ХХ в. образцы традиционного искусства Казахстана вдохновля-ли журналистов и исследователей на высокие слова: «Кошмы, которые валяютиз войлока сегодня – … в Казахстане, поражают той могучей силой худо-жественного воздействия, которую мы привыкли воспринимать, как нечто, выходящее за пределы понятия современности и духовных свойств двадцато-го века. А между тем, всё-таки их делают сейчас, во второй половине нашего столетия, вкладывая в это искусство жар души, свежесть чувства и ощуще-ние вечности, свойственное человеку с тех пор как он стал человеком» [18, c. 199].

Художественные войлоки и по сей день остаются престижными симво-лами казахской культуры. Их история уходит в глубину тысячелетий к исто-кам становления номадизма Евразии. Первые образцы изделий из этого не-тканого материала в макрорегионе известны по материалам Пазырыкских курганов V–IV вв. до н.э. Ноинулинские курганы рубежа эр демонстрируют многообразие способов декорирования войлоков, известных центральноа-зиатским хунну. Современный ареал распространения войлоков охватывает Центральную и Среднюю Азию, Ближний Восток и Северный Кавказ.

Монголы называют войлок эсгий, буряты – hэйы, калмыки – шикя [3, с. 102]. В тюркских языках существуют два термина – кäсä и кiдiz. Кäсä

190

квалифицируется как ареальное слово, характерное для языков юго-западной группы, содержащих огузские элементы [24, с. 60]. Тюркское слово кеча ис-пользуют кавказские этносы (армяне, курды, тушины), испытавшие сильное влияние турков; хотя у них сохраняется собственная номинация войлоков (тагик у армян, калав у курдов, теке и набдур у тушин и т.д.) [19, с. 113]. В юго-восточной кыпчакской группе тюркских языков распространено слово kidiz. Оно также известно у народов Кавказа – аварцев, карачаевцев, балкар-цев, ногайцев, кумыков, в сложении которых участвовали кыпчакские эле-менты [24, с. 67]. У казахов термином киіз обозначают любой войлок или кошму.

Для большинства скотоводческих народов Азии, в том числе для тюрк-ских и монгольских этносов, производство войлока вплоть до конца XX – на-чала XXI в. оставалось одним из традиционных промыслов. Возникшие в глу-боком прошлом технологические приёмы валяния шерсти и художественные приёмы простёгивания, наложения шнура, аппликации, инкрустации, вкаты-вания по сей день используются в современном ковроделии потомков древ-них кочевников. Одним из этносов, сохранивших до наших дней искусство войлоковаляния являются казахи, за пределами Казахстана расселённые в степных районах Западной Сибири, в российском Горном Алтае, в Монго-лии и Китае.

Традиционно изготовление войлочных ковров входило в структуру жизнеобеспечения казахского аула. Мастерицы изготавливали войлоки для обустройства и оформления жилища. Войлочные ковры использовались в ри-туалах, были включены в структуру традиционного церемониального (в том числе свадебного) дарообмена.

Как показал анализ образцов из погребений пазырыкской культуры Алтая, спектр сырья для производства войлока в древности был довольно широк – овечья шерсть применялась с различными добавками.

В ходе развития кочевого скотоводства и технологий обработки его продуктов, приоритетным для войлоковаляния стала овечья шерсть. Казахи традиционно предпочитали шерсть молодняка осенней стрижки – тірі жүн – «живую шерсть», которая была грубее весенней, хорошо скатывалась и обла-дала необходимой прочностью.

В регионах современного расселения казахов, где вплоть до современ-ности сохраняется войлоковаляние, обработка шерсти производится летом и ранней осенью. Это целиком женское занятие. Сегодня оно не выходит за рамки домашнего рукоделия. Хотя прежде, когда одним из основных видов жилища являлась войлочная юрта, производство кошм у казахов, как и у дру-гих кочевых народов, требовало больших трудовых затрат и предполагало ко-операцию усилий [5, с. 135–137; 7, с. 135; 19, с. 106].

Запасы шерсти обеспечивались большим поголовьем овец. При сокра-щении отары, производство войлока для бытовых нужд становилось невоз-можным. Начинали производство войлока с подготовки шерсти. В погожий день её промывали в тепловой воде и просушивали на ветру и солнце. Осво-бождая от сора, шерсть теребили, разбирали по цвету и качеству.

Для изготовления войлока казахи использовали и используют и белую, и тёмную шерсть. Шерсть теребили на тулақ – высушенной шкуре крупного животного, зачастую лошади. Приступая к производству войлока, её выкла-дывают на шкуру, старый ковер, ший - камышовую циновку (сегодня – бре-зент) и начинали взбивать. Женщины работают парами. Хозяйка и её взрос-лые дочери, свекровь и невестка и т.д. усаживаются напротив друг друга с ивовыми прутьями – саба в обеих руках. Показателем унифицированности обработки шерсти в кочевом сообщества Центральной Азии является един-ство орудийной терминологии: палка для битья шерсти – саба (алт., казах. Ал-тая), шабақтау, сабақтау (казах.), сабау (кирг.), haиф (бурят.), саваа (монг.), саба (калм.), сау (др.-тюрк.); бить – шавар (тув.), сабаа (якут.) и т.д. [3, с. 102].

191

С помощью прутьев казашки ритмично бьют шерсть, противоположно чередуя удары справа и слева. Это продолжается до тех пор, пока она не до-стигнет однородной пышности. Затем её прядями, равномерно распределяя, раскладывают, слегка уминают, сбрызгивают тёплой водой и сворачивают вместе с основной. Так начинается производство войлока.

Рефлексируя по поводу технологий, традиционное мировоззрение ко-чевников, с присущим ему целостным подходом к миру, универсально свя-зывает орудийную и космологическую сферы. Инструментами созидания в руках богов наряду с посохом, ковшом, мутовкой, веретеном, являлись шер-стобитные палки. В фольклоре бурят был известен образ Гурмен-бабушки – праматери светлых божеств, хозяйки шерстобитных палок, наделённых все-побеждающей силой [13, с. 43–48; 21, с. 6–7].

С темой творения в картине мира кочевников были связаны образы окружающих их животных. Согласно казахским преданиям, «из неба и огня» были созданы овцы и бараны [2, с. 195]. К этим животным относились как к благородным, «святым» существам с тёплым дыханием; их наделяли свой-ствами оберега. Считали, что локтевая кость овцы (кәрі жілік), подвешенная на шею верблюда, защищала его от волков и воров; баранья лопатка (жауы-рын) использовалась в гадании [2, с. 201].

Шкура овцы и её шерсть в масштабах Евразии с глубокой древности и до этнографической современности универсально являлась символом пло-дородия. В свадебной обрядности казахов отдельных областей Казахстана до сих пор бытует обычай во время исполнения обряда беташар – благословле-ния и открывания лица молодой в доме мужа – стелить ей под ноги шкуру бе-лой овцы. Прежде, по словам стариков молодую усаживали на овечью шкуру за свадебной занавеской (шымылдық) после приезда её в дом свёкра.

Отношение к шерсти у многих кочевников были связаны с сакрали-зацией этого материала. Различные этапы её обработки и изготовления войлока сопровождались благопожеланиями и имели прогностический характер. Мифопоэтическое сознание уподобляет этот нетканый материал космическим структурам – Земле и Небу, при посредничестве вещи включая человеческую жизнь в единый строй мирозданья [13, с. 45, 47].

Казашки Алтая при изготовлении войлока следили за тем, как при взбивании ложились волокна; если шерсть скатывалась комками – это пред-вещало несчастливую семейную жизнь или (что гораздо чаще) близкую бе-ременность.

Интимная и текстильная сферы универсально перекодировали друг друга. В тюркских языках термин йай – «творить» и производные от него имеют широкий спектр значений: йай – создавать, даровать, умножать (о по-томстве), пахтать, разливать, расстилать, развёртывать, рассказывать, пасти; йай – лето, весна; йайан – природа, создание [12, с. 46].

На казахском языке понятие «творить» выражается словами – тудыру (создавать, творить, зародить); тудырушы (творец, создатель), туғызу (заро-дить, помогать родить, порождать от туу – родить, родиться, народиться, за-родить, зарождение).

Равнозначность процессов, реализующих творческий импульс, закре-плялась на вербальном и акциональном уровнях. У коренного населения Горного Алтая существовал осенний праздник «катания войлока». Сопрово-ждавшийся добрачными (эротическими) играми молодёжи, он, как и все ка-лендарные ритуалы, был направлен на восстановление гармонии в космосе и социуме [17, с. 85].

Подобная традиция была известна и казахам. Женщина, задумавшая изготовить ковёр, заранее оповещала своих соседок и подруг. Перед началом работы хозяйка должна была угостить чаем всех собравшихся с произнесе-нием старшей из них благопожелания – бата для благополучного заверше-ния работы. Угощением и обязательным произнесением бата сопровождал-ся каждый этап производства узорного войлока.

192

Сохранились описания этого процесса конца ХIХ в.: «Работа кошем про-изводится помочью. Хозяйка юрты, желающая приступить к катанию кошмы, извещает об этом женщин своего аула дня за два до помочи (по-киргизски «момошь»). В назначенный день женщины являются без особого зова. Сна-чала разбивают палками на сухих конских или воловьих шкурах («тулак») промытую баранью шерсть, затем берут два полотна чия, сшивают их рядом и разбитую шерсть раскладывают не очень толстым слоем. Сверху этого ещё прибавляется небольшой слой лучшей шерсти, так как эта сторона будет лицевая. … Свёрток катают по аулу и степи. В ауле в это время как-бы гуля-нье: шум, смех, болтовня и остроты перемежаются во время катанья свёртка» [9, с. 6–7]. Порою процедура битья шерсти сопровождалась таким шумом, что проезжие путники не решались заглянуть в аул [20, с. 37].

В случае, если одна из помощниц во время битья находила предва-рительно спрятанный хозяйкой среди шерсти лоскуток ткани, завязанный узлом, то ей приходилось устраивать угощение, поскольку лоскут в данном случае рассматривался как благодать [20, с. 37]. Женщина, случайно став-шая свидетельницей работы над войлочным ковром (текеметом – ковром со вкатанным узором), получала от хозяйки клочок крашеной шерсти с до-брыми пожеланиями в подобной же работе; в ответ визитёрша готовила уго-щение для всех мастериц, поскольку считалось, что она получила ценность [20, с. 37].

При изготовлении текемета на края и середину свёрнутого рулона хозяйка или одна из мастериц наносили молоко или айран со следующими словами: Ақтай Құдай жарылқасын («Пусть как белое сотворит Господь»), Киіз жақсы боп шықсын («Пусть войлок получится хорошим/качествен-ным») [20, с. 38]. По свидетельству ХIХ в., при выполнении этой манипуляции произносилась фраза: Алты күн аш болсаң, ата кәдеңді ұмытпа – «Даже если шесть дней будешь голодать, завет/обычай (дары/почёт») дедов не забывай [9, с. 7]. Этот обычай, как полагал известный исследователь Казах-стана конца ХIХ в. П.Е. Маковецкий, был обязательным и представлял собой «остаток старинных верований, принесение жертвы какому-то невидимому существу» [9, с. 6–7].

Присутствие мужчин и детей при обработке шерсти, и тем более во время изготовления войлока, традиционно считалось нежелательным. Казах-станский этнограф Ш.Ж. Тохтабаева так комментирует эту ситуацию: «Не-законченную работу воспрещалось показывать детям, молодым людям, осо-бенно мужчинам, так как от удивления (а это сглаз) может получиться брак: края ковра будут кривыми, а узор непропорциональным. Во избежание этого от сглаза до сих пор кладут рядом ветку гармалы обыкновенной или краснуютряпочку. Существовала примета: если ребёнок, расставив колени, сядет рядом – в текемете будет дыра, поэтому старались следить за действиями и позами детей» [20, с. 38].

Вплоть до недавнего времени присутствие мужчин при производстве войлока было связано с шутливыми ограничениями. Тот, кто рискнул застать женщин за этим занятием, подвергался выплате штрафа – жүн салу (букв.: «класть шерсть») [6, с. 126]. Появление неожиданных визитёров при изго-товлении войлока требовало обрядовых манипуляций, главной задачей ко-торых, по всей видимости, было включение «чужих» в домашнее освоенное пространство. Технологическая акция формировала культурный универсум с присущим для него единством макро- и микроструктур.

Изготовление войлока у казахов традиционно представляло собой дли-тельный, трудоёмкий процесс. Маленькие пластины катали, сидя на земле, руками – перемещая рулон от локтя к ладони. Войлоки средних размеров, катали несколько женщин, сидящих в ряд и двигавшихся синхронно. Если будущее изделие достигало больших размеров, его обвязывали верёвками и волочили за лошадью.

193

В процессе валяния войлок поливали горячей водой (горячей сыворот-кой), добиваясь усадки. Полуготовый материал разворачивали с тем, чтобы выровнять края. Затем процедура повторялась, при этом войлок сворачивали то лицевой, то тыльной стороной внутрь, добиваясь ровной поверхности и не-обходимой плотности.

При всех нюансах технология изготовления нетканого материала в рамках тюрко-монгольского и шире скотоводческого сообщества Азии име-ла практически универсальный характер. Различия были связаны с каче-ством и количеством сырья, с возможностью привлечения к работе мужчин; помимо катания руками или с помощью лошади, в отдельных регионах прак-тиковалось катание ногами, с горы и т.д.

Дифференцирующий характер, по мнению специалистов, имели тради-ции в оформлении войлоков, известные у народов Евразии. Анализ искус-ства войлоковаляния, предпринятый Е.Г. Царёвой, позволил выделить четы-ре линии в его развитии: европейскую, анатолийско-иранскую, пазырыкскую и сюннусскую [21, с. 240]. Европейскую линию известный специалист по текстилю связывала с преобладанием полу-войлоков в отличии от собствен-но войлоков в Азии, приоритет которых сохранялся на протяжении двух с по-ловиной тысяч лет и «служил гарантом самого существования кочевых куль-тур Великого степного коридора вне зависимости от этно- и культургенеза» [21, с. 260–263]. Технику вкатывания Е.Г. Царева, с некоторыми оговорками, считают иранским способом декорирования. Для пазырыкского (скифского) типа была характерна аппликация войлоком, вышивка стебельчатым швом, оконтуриванием шерстяным шнуром, расшивка (в том числе кусочками золо-той фольги). Специфику художественных войлоков сюнну определяла аппли-кация, стежка и выкладка шнуром [21, с. 233, 238, 240].

В целом данная типология представляет несомненный интерес. Одна-ко широкий сравнительный анализ этнографических и археологических ис-точников показывает, что приоритеты в приёмах декорирования в границах кочевого мира определились достаточно поздно. Древние технологии отли-чались большей вариативностью и, вероятно, имели не этнический, а ареаль-ный характер [15, с. 51, рис. 1.41, рис. 2.44; 14, с. 153].

В наши дни среди народов Азии непревзойденными мастерами деко-рирования войлоков остаётся казахский этнос. Домашний войлочный про-мысел, включая ковроделие, продолжает развиваться в Западном и Юго-Западном Казахстане, где численность отар и качество овечьей шерсти позволяют сохраниться традиционному ремеслу.

Одной из древнейших, по всей видимости, техник (известных по мате-риалам Пазырыка), которую используют народные мастера Казахстана, яв-ляется техника вкатывания. Её различные модификации известны в Средней Азии, в Сибири, на Ближнем Востоке и на Кавказе.

В технике вкатывания выполняются казахские текеметы. Прежде это были однослойные большие (2 х 4 м, 3 х 4 м и более) ковры. Для изготовления основного полотнища текеметов выбирали белую или тёмную шерсть хо-рошего качества. Разложив на циновке, её выравнивали и уплотняли. И уже на эту основу выкладывали слабоскрученные пряди цветной (окрашенной) шерсти – шүйкеленген жүн, или аппликации из полускатанных фрагментов цветного войлока [10, с. 36]; орнаментальные композиции создавались пре-имущественно по ромбической сетке. В результате катания узоры «впрес-совывались» в войлок; их «размытый» контур создавал своеобразный худо-жественный эффект [20, с. 40]. Сегодня этот вид узорных войлоков, утратив практическую целесообразность, стал редкостью. Хотя, ещё совсем недавно подобные ковры бытовали на всем протяжении казахского этнического мас-сива [8, с. 147–160, рис. 4].

Технику вкатывания использовали многие народы Евразии. В различ-ных вариантах этот способ декорирования – вкатанный узор (двусторонний или односторонний) из шерсти, или вырезанных заготовок полускатанного

194

войлока – был известен алтайцам, теленгитам, балкарцам, карачаевцам, ка-бардинцам, аварцам, лакцам, ногайцам, тушинам, адыгейцам, каракалпакам, курдам, армянам, иранцам, азербайджанцам, возможно, туркам, туркменам. Столь широкое его распространение исследователи склонны связывать со сложными этногенетическими процессами и культурными контактами, в том числе с участием кыпчакского и огузского компонентов в этнокультурной истории ряда народов Сибири, Кавказа, Ближнего Востока и Центральной Азии [19, с. 105–115].

Традиционно текеметы использовались казахами как постельная при-надлежность и входили в состав приданого. Прежде они выступали в роли постилочных ковров, матрацев, а также покрывал с шерстяной опушкой (бах-рамой) – салбырама текемет (от салбырау – свисать), которая свисала с кро-вати [1, с. 144].

Считалось, что работу над текеметом, который изготавливали для до-чери на выданье, надо было завершить в доме мужа, что магически способ-ствовало дружбе двух семей [20, с. 39]. Во второй половине ХХ в. а в Цен-тральном Казахстане ещё бытовал обычай посвящения нового текемета младенцу. В большинстве случаев ковёр готовили до того времени, пока ре-бёнок не начинал ходить. При этом на бордюрах по его длинной стороне цвет-ным войлоком, выводили имя ребёнка, для которого ковёр предназначался.

В настоящее время текеметы практически вышли из бытового употребления, превратившись в культурные раритеты, хотя в отдельных об-ластях Казахстана их продолжают изготавливать и по сей день. В стиле тра-диционных текеметов мастерица из пос.  Коргалжын Акмолинской обл. Казахстана В. Жакупбекова катает небольшие войлочные коврики; она работа-ет с готовой (обработанной и окрашенной фабричным способом) шерстью. Её изделия имеют два слоя, различающиеся по цвету; на один слой шерсти накла-дывается второй вместе с полускатанными орнаментальными фрагментами.

Современные текеметы народных мастериц Казахстана отличаются меньшими размерами и большей декоративностью. Высокими наградами от-мечены изделия художественного центра «Aigul Line». В 2010 г. войлочная продукция под этой торговой маркой завоевала три сертификата «Знак каче-ства ЮНЕСКО» среди ремесленников Центральной Азии. Согласно междуна-родным критериям в изделиях «Aigul Line» присутствуют культурная аутен-тичность и инновационные особенности, используются экологически чистые материалы, соблюдается справедливость и равенство в процессе производ-ства [25]. Основой художественных импровизаций мастеров «Aigul Line» яв-ляются текеметы.

В технике текемет работают сегодня многие профессиональные ху-дожники Республики Казахстан: Алибай, Сауле и Ая Бапановы,Сауле Буль-трикова, Замзегуль Оралбаева, Кулжахан Онгаров, Гульшат Джураева, Ири-на Курманалина и др. Они активно экспериментируют с формами, колоритом и техникой, превращая войлоки в живописные панно.

По-прежнему престижными среди казахов остаются войлочные ковры сырмаки. Они изготавливаются в сложной, чаще всего комплексной технике Известны образцы, в декорировании которых соединяются накладная аппли-кация, инкрустация, шнуровая вышивка и декоративная простёжка. При всех известных различиях, разновидности сырмаков объединяет то, что все они создаются на основе простёгивания – сыру, отсюда и их название. О широ-ком распространении этой техники в границах кочевой ойкумены свидетель-ствует универсальность терминов: казахский – сырмак (сырдак), сырдамал; киргизкий – шырдак, шырдамал, алтайский – сырмаг; тувинский – ширток, ширтек; монгольский – ширдэг, бурятский – ширдыг, калмыцкий – ширдг [1, с. 139–140].

Простёжка как особый вид декорирования была известна со времен ранних кочевников. Она была представлена в материалах Пазырыка и Ноин-Улы. Согласно типологии Е.Г. Царевой, эта техника представляла линию

195

сюнну. Хотя записи путешественников средневековья и исследователей но-вого и новейшего времени сохранили упоминания о цветных войлоках монго-лоязычных народов, но уже к концу XIX в. наиболее распространённым видом узорного ковроделия в их среде стали стёганные войлоки.

Стёганные шердеки калмыков, бурят, монголов и тяготеющих к их куль-туре тувинцев представляют собой полотнища из двух (или нескольких) слоёв войлока, соединённых вместе шерстяными нитками декоративной строчкой, создающей раппортный, чаще геометрический узор.

Производство мозаичных войлочных ковров типа сырмак тради-ционно охватывало территории Алматинской, Павлодарской, Восточно-Казахстанской обл-й, а также Акмолинской, Карагандинской и Жамбылской обл-й Казахстана [1, с. 139]. Вплоть до современности сырмаки в качестве основного вида узорных ковров сохраняют своё значение в повседневной культуре и ритуалах казахов Алтая, Монголии и Китая.

Древнейшим видом казахских сырмаков являлась кошма. Это плотный одноцветный войлок, который декорировался фигурной стёжкой с использо-ванием нитей различной толщины. Кроме декоративного назначения про-стёгивание чаще всего имеет вспомогательный характер. Простёгивание ис-пользуется при изготовлении традиционных войлочных матрасов.

Стёганные матрасы – төсек киіз, являющиеся обязательным элемен-том супружеской постели, и сегодня бытуют среди казахов российского Гор-ного Алтая, хотя в последние десятилетия модифицируется техника и сти-листика их изготовления. Прежде төсек киіз представлял собой матрас из чёрной и белой войлочных пластин, простёганных и обшитых по краю кума-чом. Сегодня войлочная основа матраса зашивается в глухой чехол из доро-гой ткани, украшенной вышивкой или тканевой аппликацией. Второй вари-ант – лицевая узорная поверхность төсек киіз пришивается к войлоку, при этом оба края – тканевой поверхности и войлочной основы обшиваются кон-трастной тканью с захватом лицевой стороны и изнанки (атласом, велюром и т.д.) и. Подобное изделие, но несколько с видоизменённым наименовани-ем – төсек сырмақ известно казахам Китая и Монголии.

Төсек сырмақ казахов Китая также может представлять собой стё-ганное покрывало, украшающее супружескую постель; он имеет (подобно алтайским) как тканевую украшенную поверхность, так и войлочную, деко-рированную аппликациями и вышивкой. Для казахов Китая также харак-терен – сырмақ қызай – под этим названием существует несколько видов войлочных ковров: войлок под чехлом, лицевая сторона которого украше-на аппликациями; войлочный ковёр с тканевыми аппликациями; войлочный ковёр с ручной вышивкой и вышивкой, выполненной на швейной машинке [23, с. 23, 168].

Как конструктивный и художественный приём простёгивание исполь-зуется при изготовлении мозаичных (с аппликацией и инкрустацией) войло-ков. Они традиционно состоят из двух слоёв. Нижний – основу (астар) де-лают из более рыхлого (иногда плохо прокатанного) войлока; верхний – из плотного цветного. На составление одного ковра средних размеров уходит от одного до двух месяцев. При изготовлении лицевой поверхности сырмака мастерица складывает две цветные полосы, например красную и зелёную, и по намеченному контуру прорезает их ножом. Образуются две равные ча-сти: зелёный узор по красному фону на одной и красный узор по зелёному фону на другой.

Детали верхнего слоя собирают и сшивают шерстяными (а чаще обыкновенными) нитками встык с лицевой стороны, закрывая шов шну-ром – жиек; второй способ предполагает сшивание двух кусков с изнанки [20, с. 42]. Верхний и нижний слой двухслойных сырмаков прошивают фи-гурной строчкой, усиливающей декоративный эффект. Казахи владеют раз-личной техникой простёгивания. Наиболее распространена жіп салып сыру/ қайып сыру (букв. «простегивание нитевой выкладкой»), в рамках которой

196

выделяют: қайып сыру, қос жіппен біз тігу, жіп салып қаю. Известна также жіп салмай сыру (букв. «простёгивание без нитевой выкладки»), в рамках ко-торой выделяют: тепшіп сыру, қабып сыру) [23, с. 209–212].

Орнаментальный строй казахских ковров имеет раппортный характер, он основан на повторе мотивов и их симметрии; в их оформлении исполь-зуется более двух десятков орнаментальных мотивов. Структуру сырмаков определяют замкнутые и открытые композиции. Ранее у казахов преоблада-ли сырмаки с пятичастной композицией (бес болигі бар) с выделением: орта или көл – середины; екі басы – «две головы», или екі алаканы – «две ладони» – двух коротких бордюров; екі жаны – «два бока» – двух длинных бордюров. Бордюры традиционно окаймляют центральное поле и часто представляют зеркальные варианты одного мотива со сменой двухцветных позитива и нега-тива. В сырмаках казахов российского Горного Алтая, Китая и Монголии бор-дюры и центральное поле равноценны по композиции и размерам. Подобные сырмаки были также характерны для Восточного Казахстана. В сырмаках Северного и Центрального Казахстана доминирует центральное поле.

Наряду с традиционными прямоугольными коврами в последние деся-тилетия среди казахов получают распространение круглые, овальные, ква-дратные сырмаки, возникшие под влиянием фабричных (китайских и мон-гольских) ковров.

Разновидностью постилочного ковра является откиіз – локальный тип сырмака, бытующий только на юго-востоке Казахстана [10, с. 36]. Этот вид ковра продолжают изготавливать также казахи в Китае [23, с. 116–117, 149].

Сравнение полевых материалов конца 1990-х гг. с современными на-блюдениями позволяет говорить о значительном увеличении в обиходе казахов числа сырмаков с одночастной открытой композицией при одновре-менном укрупнении узоров. Любопытным является воспроизведение компо-зиции казахских пятичастных сырмаков с роговидным орнаментом в ворсо-вых коврах монгольской фабрики «Erdenet Carpet». Её продукция пользует-ся спросом среди казахов пограничных районов российского Горного Алтая и шире за пределами этого региона.

В казахской традиции существует классификация узорных войлоков по цвету: одноцветные сырмаки называют ак-сырмак, сделанные из обрезков бе-лого и чёрного войлоков – карала сырмак, сырмаки с преобладанием бордо-вого и малинового тонов – кызыл сырмак или кызыл-ала сырмак [8, с. 156]. В наши дни заготовки для сырмаков казахи окрашивают анилиновыми краси-телями. Но старшее поколение помнит, как ещё несколько десятилетий на-зад для этого использовали кору, корни и листья деревьев (черёмухи, берё-зы), минералы.

Традиционно высоко ценились в казахской степи яркие, жёлто-красно-зелёные ковры с дробным, хорошо проработанным узором. Крупные орна-ментальные мотивы, построенные на контрастных сочетаниях цветов, полу-чили распространение в последние десятилетия.

Часто мозаика в оформлении войлочных ковров сочетается с узора-ми из нашитого на цветную основу плетёного шерстяного шнура. Как пра-вило, шнуровая вязь окаймляет центральное поле. Но иногда она становит-ся основной в оформлении узорных войлоков. Эти ковры относятся к самой сложной категории – бітпес – «нескончаемый»; их отличает особая изыскан-ность и соразмерность. «Казахскому орнаменту, – считают специалисты, – присуще одно поистине удивительное свойство – принцип равновесия. Явля-ясь высшей формой обобщения, типизации явлений, этот принцип, отражая особенности пространственно-временной ориентации кочевники-скотовода, свидетельствует об органичной взаимосвязи мира человека и мира Вселен-ной» [11, с. 38].

Сырмаки, выполненные в технике бітпес в настоящее время стали большой редкостью, но ещё сохраняются в домах и создаются наиболее опыт-ными мастерицами российского Горного Алтая. В восточных районах Акмо-

197

линской и Карагандинской обл-й Казахстана этот вид сырмаков был распро-странён ещё во второй половине ХХ в. [1, с. 155]. В Западном Казахстане тех-ника расшивки шнуром сохраняется в строгом соответствии с традицией – по белому войлочному полю выкладывается красно-чёрным шнуром роговид-ный орнамент [16, с. 350–351].

Одной из характерных особенностей современных узорных войлоков казахов основного этнического массива и диаспоры является распростра-нение накладной аппликации (бастырма). Одновременно происходит рас-ширение репертуара изделий за счёт появления аппликационных ковров из ткани – сукна, вельвета и проч. Сегодня, как и прежде, во многих областях казахской ойкумены аппликационные ковры используют в оформлении инте-рьеров.

В кочевых культурах узорный войлок традиционно обозначает соци-ально значимое (сакрально маркированное) пространство. Сырмаки раз-ворачиваются в дни семейных торжеств. У казахов Алтая и Монголии они по-прежнему играют роль церемониального подарка. Ими обмениваются семьи, заключившие брачный союз – киіт сырмақ [23, с. 134]. Сырмаки в настоящее время остаются символической, но все ещё обязательной ча-стью приданого молодой. Исследовательница казахского сырмака А. Ыскак-кызы приводит несколько названий таких ковров: жасау сырмақ (от жасау – приданое), дебіске сырмақ (от дебіске – искажён. русс. «девочка»), төсек сырмақ (от төсек – постель) [23, с. 132–134]. Сырмаки используются в по-гребальном обряде казахов и по-прежнему являются престижным элемен-том культуры.

Существование столь яркой традиции в пространстве казахской куль-туры активизирует творческие искания современных художников. В техни-ке сырмак работает Ками Айткалиев. Его работы графичны; одновременно они открывают новые пластические возможности войлока. Приобретая трёх-мерные свойства, современный художественный войлок возвращает зрителя к архаике Пазырыка, открывшего миру войлочную пластику миниатюрной скульптуры. Инкрустация и объёмность композиций Ками Айткалиева демон-стрируют безграничные возможности нетканого материала. Инновации акту-ализируют забытые традиции.

Эта тенденция отчётливо проявляется в творчестве народной мастери-цы Азипы Шакикызы (1958 г.р., уроженки СУАР КНР), жительницы с. Май-шукир Коргалжинского р-на Акмолинской обл. Казахстана, работающая с войлоком и вышивкой. Узорные войлоки Азипы-апай характеризует пере-плетение различных культурных традиций.

В пределах Республики Казахстан китайские и монгольские реэми-гранты (т.н. оралманы) порою инициируют возрождение традиционных про-мыслов. Азипа-апай делает мозаичные сырмаки с сетчатой или ковровой композицией; ей известна аппликативная техника (бастырма) и вышивка по войлоку (кестелі сырмак), уже забытая в других регионах. Вышивки масте-рицы заставляют вспомнить, что расшивка по войлоку стебельчатым швом была известна в кочевой среде со времен ранних кочевников.

В традиционной казахской культуре также известны – түскиіз. му-зейных коллекциях России и Казахстана түскиіз – это гобелены для свадеб-ной постели – оформленные вышивкой, аппликацией, расшивкой кораллами и перламутром войлочные или матерчатые полотнища [8, с. 160–161]. У ка-захов Алтая түскиіз сохранившиеся вплоть до настоящего времени ещё со-всем недавно состояли из двух слоёв – войлочной (суконной) основы и ма-терчатого верха. Они имели прямоугольную форму и арочную композицию. Центральное расшитое поле гобелена с трёх сторон окаймлял широкий орна-ментальный бордюр или бархатная кайма. Нижняя кромка гобелена никогда не обрабатывалась, ибо қыздың жалғасуы болу керек (букв. «у дочери долж-но быть продолжение»). Такой гобелен вешали в момент установки придан-ного в доме мужа. Вплоть до настоящего времени у казахов Алтая подобные

198

гобелены украшают и оберегают супружескую постель до рождения перво-го ребёнка. Известны образцы, где по краю каймы хозяйки вышивают имена своих детей, с тем, чтобы защитить их в будущем.

В современных семьях по истечению определённого времени (года по-сле рождения ребёнка) түскиіз снимают и вновь вывешивали его над кро-ватью после смерти одного из супругов. Сегодня эта вещь, как и прежде, имеет очень высокий статус в культуре казахов. Түскиіз никогда не отдают из семьи, передавая его по наследству.

Унаследованные от бабушек түскиіз казахов Алтая и Монголии давних лет выполнены в технике аппликации в сочетании с декоративной строчкой. Центральное поле современных гобеленов украшает вышивка, выполнен-ная тамбурным швом (біз кесте) с использованием крючка и больших кру-говых или прямоугольных пяльцев (кергіш). Прежде в оформлении түскиіз преобладали традиционные рогообразные мотивы. С 1990-х гг. модными ста-ли яркие цветочные узоры. Традиционная арочная композиция уступила место замкнутой (медальонной) ковровой. Изменились каноны, но осталось вечным искусство, выражающее радость человека, открывшего для себя кра-соту многоцветного мира.

В настоящее время узорные войлоки, которые изготавливаются в рам-ках традиционных домашних и кустарных промыслов, и в ходе авторских художественных экспериментов являются одним из престижных символов казахской культуры. Специально к инаугурации президента Республики Ка-захстан Н.А. Назарбаева известная художница Сауле Бультрикова, основа-тель этнодизайна в Казахстане, изготовила белый торжественный войлок. В Республике Казахстан сохранению этой традиции придаётся очень боль-шое значение.

Интерес к ковроделию и узорным войлокам в Казахстане возник ещё в конце 1990-х гг. В 2002 г. Р. Нуртаева создала Общественный фонд «Алматинская палата ремёсел». С этого времени художественные экспери-менты в области узорного войлока стали регулярно появляться в ведущих галереях страны. Начиная с 2006 г. в рамках государственной программы «Развитие ремёсел и возрождение народных художественных промыслов в Казахстане» были созданы центры ремёсел в Южном (г. Шымкент) и Вос-точном (г. Усть-Каменогорск) Казахстане; на местном и республиканской уровнях стали регулярными выставки, ярмарки, мастер-классы казахстан-ских ковроделов и международных экспертов.

В 2008 г. в Государственном музее искусств Республики Казахстан Бри-танский совет провёл акцию «Войлок своими руками» с участием британской художницы Х. Бэлчер и казахстанской мастерицы Кулян Жангутты. Активи-зация деятельности по развитию народных промыслов привела к тому, что в 2009 г. в Казахстане был учреждён и стал ежегодным республиканский конкурс ремесленников «Шебер» (букв. «искусный, мастер, умелец»). В янва-ре 2012 г. был дан старт его IV этапу [26]. Тогда же, в январе 2012 г., мастера-прикладники объявили о своём решении создать Союз ремесленников Казах-стана с целью возрождения и сохранения культурного наследия [4].

В настоящее время художественные промыслы казахов превратились в один из брендов Республики Казахстан. Их многообразие и высокий ста-тус продемонстрировала международная выставка по войлоку участников III международного симпозиума Швейцария-Казахстан-Кыргызстан, прохо-дившая в апреле 2012 г. в Галерее Союза Художников Казахстана. Цель вы-ставки заключалась в расширении культурного поля и в развитии искусства войлока, которое в начале XXI в. перешагнуло границы кочевой ойкумены, став достоянием и сферой взаимодействия мирового художественного сооб-щества.

199

Литература

1. Алимбай, Н. Традиционная культура жизнеобеспечения казахов: Очерки теории и истории [Текст] / Н. Алимбай, М.С. Муканов, Х. Аргынбаев. – Ал-маты : Гылым, 1998. – 236 с.

2. Аргынбаев, Х. Народные обычаи и поверья казахов, связанные со скотовод-ством [Текст] / Х. Аргынбаев // Хозяйственно-культурные традиции народов Средней Азии и Казахстана. – М. : Наука, 1975. – С. 194–205.

3. Бадмаев, А.А. Обработка войлока у бурят [Текст] / А.А. Бадмаев // Гума-нитарные науки в Сибири. – Новосибирск : Изд-во СО РАН, 1998. – № 3. – С. 98–109.

4. В Казахстане создан Союз ремесленников [Текст] // Казахстанская прав-да. – 24.01.2012.

5. Вайнштейн, С.И. История народного искусства Тувы [Текст] / С.И. Ван-штейн. – М. : Наука, 1974. – 223 с.

6. Гродеков, Н.И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области. Юриди-ческий быт [Текст] / Н.И. Гродеков. – Ташкент : Типо-лит. С.И. Лахтина, 1889. – Т. 1. – 205 с.

7. Кочешков, Н.В. Декоративное искусство монголоязычных народов XIX – се-редины ХХ века / Н.В. Кочешков. – М. : Наука, 1979. – 206 с.

8. Культура и быт казахского колхозного аула [Текст]. – Алма-Ата : Наука, 1967. – 304 с.

9. Маковецкий, П. Юрта (летнее жилище киргизов). Сообщение в заседании Зап.-Сибирск. Отд. Геогр. Общества 3-го марта 1893 г. [Текст] / П. Маковец-кий // Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Гео-графического общества. Кн. XV. Вып. III. – Омск, 1893. – С. 1–16.

10. Муканов, М.С. Казахские домашние художественные ремесла / М.С. Мука-нов. – Алма-Ата : Казахстан, 1979. – 120 с.

11. Нурланова, К. Человек и мир: Казахская национальная идея [Текст] / К. Нурланова. – Алматы : Каржы-каражат, 1994. – 48 с.

12. Октябрьская, И.В. Средневековое монгольское погребение из Гобийского Алтая [Текст] / И.В. Октябрьская, Ю. Плотников // Изв. СО РАН. Сер. исто-рии, филологии и философии. – 1993. – Вып. 2. – С. 47–52.

13. Октябрьская, И.В. Текстильная тема в традиционной мифологии тюрко-язычных народов Сибири [Текст] / И.В. Октябрьская // Изв. СО РАН. Сер. истории, филологии и философии. – 1991. – Вып. 1. – С. 43–48.

14. Полосьмак, Н.В. Костюм и текстиль пазырыкцев Алтая (IV–III до н.э.) [Текст] / Н.В. Полосьмак, Л.Л. Баркова. – Новосибирск : ИНФОЛИО, 2005. – 232 с.

15. Полосьмак, Н.В. Двадцатый ноин-улинский курган [Текст] / Н.В. Полосьмак, Е.С. Богданов, Д. Цэвээндорж. – Новосибирск : ИНФОЛИО, 2011. – 184 с.

16. Самашев, З. Сокровища Устюрта и Манкыстау [Текст] / З. Самашев [и др.]. – Алматы, 2007. – 400 с.

17. Сатлаев, Ф.А. Алтайцы [Текст] / Ф.А. Сатлаев // Народы России: Энциклопе-дия. – М. : Большая Рос. Энцикл. 1997. – С. 82–85.

18. Семенова, Т.С. Народное искусство и его проблемы (очерки) [Текст] / Т.С. Семенова. – М. : Лёгкая индустрия, 1977. – 247 с.

19. Студенецкая, Е.Н. Узорные войлоки Кавказа [Текст] / Е.Н. Студенецкая // СЭ. – 1979. – № 1. – С. 105–115.

20. Тохтабаева, Ш.Ж. Шедевры Великой степи [Текст] / Ш.Ж. Тохтабаева. – Ал-маты : Дайк-Пресс, 2008. – 240 с.

21. Уланов, А.И. Древний фольклор бурят [Текст] / А.И. Уланов. – Улан-Удэ : Бу-рят кн. изд-во, 1974. – 176 с.

22. Царева, Е.Г. Войлоки Евразии [Текст] / Е.Г. Царева // Культурное наследие народов Центральной Азии, Казахстана и Кавказа. – СПб. : Изд-во «Наука», 2006. – 342 с. (Сборник МАЭ. Т. LII). – С. 226–265.

23. Ысқаққызы, А. Сырмақ өнері [Текст] / А. Ысқаққызы. – Алматы : Алматыкітап. – 2007. – 232 с. (на казах. яз.)

24. Этимологический словарь тюркских языков [Текст]. – М. : Наука, 1997. – 363 с.

25. Aigul Line имеет наибольшее количество сертификатов «Знак каче-ства ЮНЕСКО» [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://aigulline.kz/?p=388.

26. Карта ремесленников Казахстана [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.sheber-craft.kz/?q=ru/node.

200

ÁÁÊ 63.4(2)ÓÄÊ 94(571)“16/18”+39(571)

À.Þ. ÌÀÉÍÈ×ÅÂÀ

A.YU. MAINICHEVA

ÌÅÒÎÄÎËÎÃÈ×ÅÑÊÈÅ ÏÐÈÍÖÈÏÛ ÎÖÅÍÊÈÀÐÕÈÒÅÊÒÓÐÍÎÃÎ

ÈÑÒÎÐÈÊÎ-ÊÓËÜÒÓÐÍÎÃÎ ÍÀÑËÅÄÈß ÍÀÑÅËЁÍÍÛÕ ÌÅÑÒ

(ÍÀ ÏÐÈÌÅÐÅ ã. ÁÅÐЁÇÎÂÀ)

METHODOLOGICAL PRINCIPLES OF ESTATE OF HISTORICAL

AND CULTURAL HERITAGE OF CITIES AND TOWNS

(ON THE EXAMPLE OF BERESOV TOWN)

Статья посвящена методам оценки архитектурного историко-культурного наследия г. Берёзова, излагаются основные этапы исследования и их содержание. Работа стро-ится на обширном фактическом материале и сопровождается приложением – методи-ческими разработками, имеющими большое значение для организации краеведческой работы на местах.

The article is devoted to evaluation methods of architectural historical and cultural heritage. In the example of Berezov it outlines the main stages of the study and their content. The work is based on extensive evidence and is accompanied by an application – methodological developments that are important for the organization of investigation of local history in the fi eld.

Ключевые слова: историко-культурное наследие, города Сибири, методы описа-ния и изучения памятников архитектуры.

Key words: historical and cultural heritage, the city of Siberia, the methods of descrip-tion and study of architectural monuments.

Архитектурные памятники, ансамбли и достопримечательные места населённых мест согласно статье 3 Федерального закона № 73-ФЗ необходи-мо рассматривать как недвижимые объекты культурного наследия. В насто-ящее время службами охраны культурного наследия выявлено и поставлено на учёт значительное количество недвижимых объектов. Вместе с тем, про-ведённое выборочное натурное обследование населённых мест (гг. Берёзо-ва, Енисейска, Колывани, посёлков зоны затопления Богучанской ГЭС и др.) показало, что ряд жилых и хозяйственных построек, достопримечательные места, а также ансамбли жилой, общественной и культовой застройки име-ют признаки объектов культурного наследия. В данном случае наследие понимается расширительно, т.к. недостаточно поставить сам памятник на охрану. Не менее важно обеспечить сохранность фоновой застройки, исто-рически сложившейся структуры поселения и пр. Для адекватной оценки не-движимого историко-культурного наследия населённых мест были выработа-ны основные методологические принципы. Источниками для анализа могут служить как литературные данные, так и архивные и изобразительные мате-риалы, а также результаты непосредственного наблюдения и обмеры. Зна-чительное место в исследованиях должно отводиться историко-культурному наследию малых городов, как его современного состояния, так и историче-ского прошлого, что обусловлено несколькими причинами. Во-первых, зна-чительная часть городов многих стран прошла стадию малого города, что может свидетельствовать об общности процессов урбанизации. Во-вторых, до сегодняшнего дня во многих странах мира малые города составляют зна-чительную часть поселений городского типа. В-третьих, в последнее время

201

в странах Европы наблюдаются изменение направления миграций населения из городских агломераций в малые и средние города. Все эти факторы гово-рят о насущности решения проблем не только в пределах Сибири, но и Рос-сии и мира в целом.

Ко второй половине XIX в. в Западной Сибири сформировалась город-ская сеть с преобладанием в ней малых городов, ход развития которых в XX в. подвергся трансформационным процессам, характерным для современности. Решающими факторами необходимости оценки историко-культурного насле-дия в области архитектуры поселений городского типа, расположенных в се-верных сибирских территориях, являются: интенсивное нефтепромысловое освоение, разворачивание современной застройки в исторических поселе-ниях, недостаточная изученность традиционного зодчества сибирского Се-вера, обусловленная отдалённостью населённых мест от научных центров. В качестве примера методических приёмов оценки недвижимого историко-культурного наследия приведены результаты исследований автора г. Берёзо-ва, одного из первых поселений русских за Уралом – Берёзова, ныне являю-щегося посёлком городского типа, административным центром Берёзовскогорайона Ханты-Мансийского автономного округа Тюменской области. Рабо-та выполнена по тематическому плану Программы IX.81.3. Сибирь и Аркти-ка: антропология, этническая история, гуманитарные проблемы. Проект «Русские и славянские переселенцы в Сибири и Арктике: опыт культурно-хозяйственного освоения территорий».

В первую очередь, необходимо провести анализ градостроитель-ной ситуации населённого пункта в исторической ретроспективе от его основания до современности. Нужны сведения о его месторасположе-нии и изменений его, а также об основных транспортных путях. Требуется указать этапы развития поселения в контексте российской истории, его фор-мы и статус в разные периоды, характерные особенности населения (напр., динамика изменения количества и этносоциального состава). Кроме того, не-обходимы данные о планировочных особенностях с указанием размещения зданий и сооружений, композиционных принципов, панорам, мест въезда и выезда из поселения, частей населённого места с объяснением обуслов-ленности их появления, а также причин прошедших трансформаций. Уста-навливаются размеры поселения по этапам его существования. Уместно при-ведение аналогов из сибирской и общероссийской истории, что позволяет понять общее и особенное в развитии поселения. Например, часть данного раздела, касающегося раннего периода существования Берёзова, может вы-глядеть следующим образом.

Берёзов город – одно из ранних русских поселений в Сибири, возникших как перевалочный пункт, через который по речкам и переволокам русско-зырянские промышленники могли добраться до Мангазеи, минуя опасный и доступный лишь несколько месяцев в году морской путь. Ещё до постройки «государева» города, в этой местности был известен остяцкий городок «Рус-Ваш» или «Русский», так как через него проходил северный путь за Урал. За-ложение русскими здесь первой крепостицы можно отнести ко времени по-хода московского воеводы Семена Курбского «за Камень» в 1499–1500 гг.[1, с. 16, 108]. Известному исследователю Сибири XVIII в. Г.Ф. Миллеру ста-рожилы Берёзова указали на следы старой дороги когда-то проходившей между Берёзовым и Ляпиным. Остяки называли эту дорогу Зырян-юш, т.е. зырянская дорога, а русские – Русским тёсом, так как чтобы не заблудиться в пути на деревьях тесались (рубились) знаки). Н.А. Абрамов пишет, что до-рога была известна под названием Русской засеки [2, с. 25]. Вся архитекту-ра Берёзова XVI–XVII вв. была связана с особенностями крепостного зодче-ства Сибири. Первый «государев» острог был поставлен в конце XVI в., воз-можно, одновременно с Тобольском в 1587–1588 гг. [1, с. 109]. Представить точный архитектурный облик его построек того периода сложно, так как ни-каких документов не сохранилось. Но с большой степенью вероятности мож-

202

но говорить о создании типичного торгово-промышленного городка, имевше-го «стены сажень по тридцати, а с приступную сторону … в глине ме-сто каменем» заложенного [3, с. 170], поскольку именно так московским правительством предписывалось Г. Строганову возводить подобные Берёзову городки для «сбережения» его владений. Первые сибирские крепости воз-водились преимущественно на возвышенных местах на берегу рек. В месте основания города р. Северная Сосьва в своей нижней части течёт почти па-раллельно р. Оби, между обеими реками местность пониженная, всюду про-резанная протоками и ежегодно заливаемая при половодье. Лишь возвышен-ный северный берег Сосьвы в 20 км от её впадения в Обь не подвергается наводнениям. Поселения с открытой для внешнего зрительного восприятия композицией, доступной с водного пути были распространены на Русском Се-вере, где в XV–XVI вв. проходили пути наиболее активного колонизационного движения новгородцев. Многие такие поселения служили транзитными пун-ктами и выполняли функцию пространственных ориентиров.

Вторым этапом анализа является оценка размещения и стилевых дефиниций вертикальных доминант города. Этот раздел посвящён установлению системы размещения зданий – вертикальных доминант посе-ления, с указанием её сохранности в целом и по отдельным сооружениям. Целесообразно привести максимально полную характеристику каждого зда-ния в исторической динамике, включая время его создания, его размещение в структуре поселения, конструктивные, стилевые и композиционные осо-бенности, происшедшие утраты и реконструкции. Уместно выявление анало-гов построек, как сибирских, так и общероссийских. Особое внимание требу-ется уделить утраченным постройкам, по возможности дав им развёрнутое описание. Не исключено, что для воссоздания полноты картины будет не-обходимо выполнить графическую реконструкцию некоторых построек При-мером может служить реконструкция башен берёзовского острога 1636 г., составленного по отписке тобольского сына боярского Павла Хмелёвского [4; 5, с. 72–78]. Одна из башен – Спасская – была проездной и имела ворота. В плане она являлась четырёхугольной с размерами сторон более 6,8 м, ско-рее всего, была срублена в «обло» с остатком. Сложена из нетолстых брёвен диаметром около 21 см, судя по дальнейшим описаниям, это самая мощная и значительная башня, как по всем трём размерам, так и по качеству леса. В башне устроены обламы, что характерно для традиционной русской острож-ной архитектуры. Высота стен до обламов около 7,4 м, высота обламов – 3,19 м. Упомянутый в росписи «реж» – вид бесстропильной надёжной кон-струкции для установки кровли и смотровой вышки. Аналогами являются ша-тры таких построек Русского Севера, как Успенская церковь в Кондопоге, церковь в с. Саунино, Петропавловская церковь в с. Вирма.

В качестве резюме необходимо привести современное состояние раз-мещения доминант и указать период, особенности размещения и компози-ции наиболее полной насыщенности системы вертикалей. Например, для современного Берёзова характерно то, что практически полностью утраче-ны значимые вертикальные доминанты – здания церквей, и ранняя застрой-ка – крепостные сооружения, жилые и общественные здания XVI–XVIII вв. Все постройки и сооружения, представляющие часть архитектурного насле-дия, возведены не ранее конца XIX в. В настоящее время Берёзово утратило свои выразительные речные панорамы.

Третий этап – определение места застройки исследуемого посе-ления в контексте общих закономерностей развития архитекту-ры в Сибири и России в целом с выделением морфологических и сти-левых особенностей гражданской застройки. Целесообразно провести этнографическое обследование построек по специально разработанной про-грамме. В результате исследований должна быть получена информация о вы-боре места для зданий, сооружений, усадеб, об этапах строительных работ, материале стен, техники строительства, инструментах для строительства

203

и декорирования, устройства пола, крыши, окон, дверей, крылец, балконов и других частей построек, системы отопления, убранстве интерьера, принци-пах орнаментации построек, конструктивных деталей и элементов убранства, а также комплекс сведений о культовых объектах (зданий и сооружений, а также местах совершения религиозных обрядов).

Источниками для сбора и изучения материала по постройкам являют-ся здания и сооружения, непосредственно описываемые и изучаемые на ме-сте; коллекции музейных собраний (орудия труда, устройства, утварь, пред-меты быта и убранства, пр.); фотоснимки, отражающие экстерьер и интерьер зданий и сооружений, природное окружение, приёмы и ход ведения строи-тельных работ, орудия труда и пр., находящиеся в музейных и в частных со-браниях; художественные произведения (гравюры, картины, скульптура) при условии достоверной передачи этнографической специфики; игрушки при том же условии; литературные источники, малые формы фольклора; данные ономастики и языка; сведения из архивных источников; археологические па-мятники (наскальные изображения, предметы быта и орудия труда и т.п.). В работе необходимо стремиться к получению максимально точных и полных данных по темам программы. Отдельные правила и технология возведения построек для разных типов зданий и сооружений имеют общий характер. Их необходимо включать в план сбора материала при обследовании построек.

До выезда на место обследования требуется изучить научную литера-туру, посвящённую указанной тематике. Сведения о культовых, жилых и хо-зяйственных постройках получают путём личных наблюдений, расспросов местных жителей, а также в краеведческих музеях, в местных учреждени-ях (в администрациях, отделах архитектуры и культуры, библиотеках, где хранятся документы, карты, чертежи, неопубликованные заметки и дневни-ки местных краеведов. Большую помощь при сборе материалов оказывают эксперты – работники различных учреждений культуры, учителя, краеведы, общественники – люди, специально интересовавшиеся местной историей, хозяйством, бытом населения. В полевых условиях целесообразно получать информацию от лиц, издавна проживающих в данной местности. Поскольку выясняется данные по постройкам преимущественно в исторической ретро-спективе, следует обращаться к лицам старшего возраста. У людей средне-го возраста можно получить сведения, которые сообщали им представители старшего поколения. Желательно выяснить о наличии в семейных архивахфотографий, документов, записок о зданиях, сооружениях, местах соверше-ния религиозных обрядов и скопировать их. Если информатор приезжий, не-обходимо выяснить, какие отличия нашёл он в данной местности в застрой-ке по сравнению с местами его прежнего жительства (указать какими). Целесообразно использовать таблицы узнавания, на которых представлены изображения предметов, орудий труда, конструкций построек, типы зданий и сооружений. Непосредственное участие в трудовых процессах и обрядах, связанных со строительством, декорированием построек и их интерьеров, ор-ганизацией убранства помещений даёт неоценимый опыт и важные этногра-фические данные.

В обследовании необходимо выяснять хронологическую датировку бы-тования тех или иных зданий, сооружений, явлений. Для датирования по-строек из дерева возможно привлечение метода дендрохронологии. В бесе-де с информатором необходимо уточнять место (область, район, селение), в котором он видел описываемые им явления. Нужно не ограничиваться лишь описаниями предметов, а обязательно графически воспроизвести внешний вид, согласовав рисунок с информатором. Все сведения требуется заносить в полевой дневник. При копировании документов должны быть указаны: на-звание учреждения, из фондов которого получены материалы, полное на-звание документа, дата его составления, фамилия составителя. В беседе с информаторами требуется указать дату записи и сведения об информаторе, а также сделать записи по следующей схеме:

204

‒ фамилия, имя, отчество (девичья фамилия замужних женщин); ‒ год и место рождения; ‒ этническая принадлежность; ‒ фамилия, имя, отчество отца; ‒ фамилия, имя, отчество матери; ‒ время и причина приезда родителей или дедов в Сибирь (если при-

ехали); ‒ фамилии, имена, отчества приехавших родственников; ‒ состав семьи; ‒ родной язык; ‒ самоназвание, откуда оно пошло; ‒ занятия, социальное положение, профессия информатора и его

предков.При фиксации письменных источников, объектов непосредственного

наблюдения и бесед с информаторами целесообразно использовать имеющи-еся технические средства: диктофон, фотоаппарат, видеокамеру. Чертежи и рисунки нужно сопровождать данными измерений, полученными по прави-лам архитектурных обмеров.

Четвёртый этап – выявление ландшафтных объектов как при-родных достопримечательных мест. Данный раздел выполняется на основе натурных исследований, которые показывают ландшафт города, име-ющий природную, историческую, эстетическую ценность. Так, в г. Берёзо-ве установлено несколько природных достопримечательных объектов, в т.ч. реки Обь, Северная Сосьва и Вогулка с их поймами, овраги – Стрижачий, Культучный и Забуерачный. Они предопределили не только принцип орга-низации городского пространства, его планировочную структуру, но и харак-тер застройки архитектурных объектов, их тесную взаимосвязь с рельефом местности. Природный ландшафт стал неотъемлемым компонентом город-ской среды обитания. Памятники истории – погосты XVI – начала XX вв., рас-положены на западном берегу р. Северной Сосьвы. Северный и восточный склоны террасы, на которой расположены погосты, частью покрыты зеленым массивом высокоствольной лиственницы – это священная роща, особо почи-таемая среди ханты и манси.

Пятый этап – формулировка сущности историко-культурного потенциала поселения. Необходимо указать, из каких составляющих фор-мируется историко-культурный потенциал, включая сохранность самобыт-ной русской градостроительной культуры, бытовавшей в историческом про-шлом, сохранность основных параметров объёмно-пространственной модели, развивавшейся со времени основания города до современности, указание её компонентов, системы вертикальных доминант, характерных черт застрой-ки, имеющей историческую ценность, в условиях развития поселения, связь структурно-композиционной организации населённого места с трактовкой взаимодействия застройки и ландшафта, системы размещения архитектур-ных доминант и выявление её традиционных и новационных элементов, па-норамность и композиция застройки, с выявлением архитектурных центров, насыщенность сохранившимися высокохудожественными памятниками ар-хитектуры и городскими ансамблями, наличие памятных мест, мемориалов, ландшафтных объектов, связь истории поселения с выдающимися личностя-ми российской и мировой истории, формы сохранения памяти о них.

Охарактеризовать историко-культурный потенциал г. Берёзова мож-но следующим образом. Исследование историко-архитектурного наследия Берёзова показало, что крайне слабо сохранились следы традиционной гра-достроительной культуры, уходящей корнями в прошлое, лишь ландшафт, включая систему оврагов и р. Сосьву, и разрозненные здания представля-ют отдельные компоненты объёмно-пространственной модели, появившей-ся с момента основания города в XVI в. и развивавшейся в течение XVII–XIX вв. Вместе с тем, сохранился ряд памятных мест, мемориалов, ландшафт-

205

ных объектов, имеющих отношение не только к русской культуре, но и к культуре местного населения (святое место Нан Пай). Ясно прослеживается связь истории города с выдающимися личностями российской истории (рус-ские казаки-землепроходцы, князь А.Д. Меншиков, семья Долгоруких, граф А.И. Остерман, Т.А. Сенькин, Герой Советского Союза Г.Е. Собянин и др.).

Таким образом, проведение поэтапной оценки недвижимых объектов историко-культурного наследия по указанным разделам охватывает значи-тельные характеристики поселения и служит основой для формулирования рекомендаций по их сохранению и использованию в условиях установленно-го историко-культурного потенциала, что можно наглядно увидеть на приме-ре г. Берёзова.

Литература

1. Резун, Д.Я. Летопись сибирских городов. [Текст] / Д.Я. Резун, Р.С. Ва-сильевский. – Новосибирск : Новосиб. кн. изд-во, 1989. – 304 с.

2. Абрамов, Н.А. Описание Берёзовского края [Текст] / Н.А. Абрамов. – Шадринск : Исеть, 1993. – С. 329–448.

3. Дополнения к Актам историческим [Текст] / Дополнения к Актам историче-ским. – СПб., 1846. – Т. 3. – № 117. – С. 411–501.

4. РГАДА. Ф. 214. Ст. 178. Лл. 21–42 об. 5. Первое столетие сибирских городов. XVII век. История Сибири.

Первоисточники. – Новосибирск : Сибирский хронограф, 1996. – 212 с.

206

ÁÁÊ 63.5(2)ÓÄÊ 39

Å.À. ÏÈÂÍÅÂÀ

E.A. PIVNEVA

ÝÒÍÈ×ÅÑÊÈÅ ÁÐÅÍÄÛ ÕÌÀÎ – ÞÃÐÛ

ETHNIC BRANDS OF UGRA

Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Этнокультурное наследие и духовные ценности России»

Статья посвящена характеристике этнической составляющей в региональном мар-кетинге ХМАО – Югры. Анализ образов и технологий конструирования брендов округа приводится параллельно с оценкой степени сохранности культурного наследия корен-ных народов Севера. Подчёркивая преимущественно фольклорный характер современ-ных практик его популяризации, автор считает систему образования важнейшим меха-низмом трансляции традиционной культуры в среду молодого поколения.

The article is devoted to the ethnic component in regional marketing of Khanty-Mansiysk Autonomous Region-Ugra. Analysis of images and brand design technologies of the region is in parallel with evaluation of cultural heritage preservation among indigenous peoples of the North. Emphasizing primarily the folk nature of modern practices in its promoting, author considers education the most important mechanism of traditional culture transmis-sion among the younger generation.

Ключевые слова: культурное наследие, коренные малочисленные народы Севера, ханты и манси, этническая составляющая региональных брендов ХМАО – ЮГРЫ.

Key words: Cultural heritage, indigenous peoples of the North, the Khanty and the Mansi, ethnic component of the regional brands of Khanty-Mansiysk Autonomous Region – Ugra.

С начала 2000-х гг. в массовое сознание жителей Ханты-Мансийского автономного округа (ХМАО) прочно вошёл термин «Югра», впоследствии ши-роко распространившийся за пределы округа. Введённое в официальную иде-ологию, это слово призвано было сгладить имеющиеся противоречия меж-ду коренным и пришлым населением, объединив в одну региональную общ-ность представителей более 120 населяющих ХМАО народов: «Югорчанами сегодня справедливо называют себя и ханты, и манси, и потомки русских пионеров-первопроходцев, и внуки перемещённых в сталинское время кал-мыков, и осевших после войны эвакуированных блокадников из Ленинграда, и дети строителей, приехавших сюда по комсомольским путёвкам в 70-е годы из всех уголков Советского Союза – от Украины до Узбекистана» [12, с. 22; 38].

В создании образа Югры ключевую роль играет традиционная куль-тура коренного населения региона – хантов и манси. «Сегодня уже нико-му не придёт в голову сомневаться, что коренные народы Севера, имеющие многовековой опыт эколого-сообразной жизни, сохранившие свои обычаи и традиции, являются одним из главных достояний древней Югры», – декла-рируют СМИ. Пресса высоко оценивает природосберегающую этику абори-генного населения: «Если бы не было традиций, сводящих к минимуму эко-логический урон, человек лишил бы природу возможности воспроизводить себя» [12, с. 7]. На уровне округа обсуждается также моральный импера-тив особого внимания и социальной заботы государственной власти к абори-генным жителям – наиболее сильно пострадавшим от форсированного раз-вития нефтепромышленного (и лесопромышленного) комплекса [10, с. 199]. Наконец, в общественном мнении (в т.ч. в среде самих малочисленных наро-дов Севера) существует понимание того, что Ханты-Мансийскому автономно-му округу – Югре, в силу статуса национально-территориальной автономии, предопределено прилагать значительные усилия к сохранению культурного

207

своеобразия хантов и манси, которые несмотря на динамику увеличения чис-ленности, занимают в этнической структуре округа около 2%.

Презентация обско-угорской культуры осуществляется в городе Ханты-Мансийске в широком спектре – от артефактов до произведений професси-онального творчества. В культурном ландшафте и визуальном оформлении столицы округа находят отражение орнаментальные мотивы, силуэты тради-ционных построек и пр., которые воссоздают образ аборигенной культуры.Около здания аэровокзала, например, установлена скульптурная компо-зиция «Семья хантов на привале», где люди и олени отлиты из бронзы в натуральную величину. В интерьерах аэропорта и некоторых магазиновможно увидеть натурные инсталляции – жители Севера в национальных костюмах в традиционном жилище-чуме. В виде огромного 45-метрового стеклянного чума построен бизнес-центр «Гостиный двор» – доминирующее здание на Центральной площади Ханты-Мансийска.

В последние годы этнокультурный потенциал коренных народов Севера активно используется в туристическом бизнесе, например, в организации лицензионной трофейной и спортивной охоты. Желающие могут поселиться в тайге в охотничьем домике, получить необходимое снаряжение, поохотить-ся и обработать с помощью специалистов из среды аборигенных жителей свои трофеи. Уникальный многовековой опыт, накопленный обскими угра-ми в рыболовном промысле, находит применение при организации рыболов-ных туров. В этом бизнесе задействованы многие местные национальные общины. Рекламные буклеты позиционируют хантов и манси как «потомков легендарных богатырей», которые в прошлом охотились с луками и «могли нанизать на одну стрелу несколько летящих уток», а сегодня приглашают любителей экзотики в таёжные просторы [12].

Программа теплоходного круиза Ханты-Мансийск – Берёзово в числе прочих услуг включает посещение этно-оздоровительного центра в Шеркалах, где туристам предлагается «познакомиться с национальными традициями и бытом народов ханты и манси, увидеть чумы, лабазы, печи, жертвенные места, отведать национальную кухню». В условиях, «приближенных к тради-ционному быту хантов», можно провести время на турбазе «Назымский при-вал». В программе также широкий спектр услуг этнической направленно-сти: «рыболовный тур на обласах, посещение хантыйских стойбищ, прогулка в оленье стадо, знакомство с укладом жизни хантов, дегустация националь-ной кухни, участие в спортивных соревнованиях по стрельбе из лука, прыж-кам через нарты, метанию тынзяна на хорей» [12].

В Ханты-Мансийске регулярно проводится фестиваль ремёсел финно-угорских народов, призванный познакомить широкую общественность с об-разцами народного творчества хантов и манси. Художественные традиции обских угров служат источником при создании разнообразных образцов су-венирной продукции. Наряду с аутентичными, появляются все новые и но-вые формы с использованием северных мотивов: чехлы для телефонов, маг-нитные наклейки для холодильников, брелоки для ключей, зажигалки и пр. Знаковые формы и образы этнической культуры транслируются зачастую в существенно трансформированном виде. Например, традиционные риту-альные рукавицы со стилизованным изображением медведя, которые ис-пользовались только во время Медвежьих игрищ, превращаются в банную принадлежность. «Дух огня», который и по сей день является объектом по-читания многих представителей обских угров (в том числе городских), стал наименованием международного фестиваля кинематографических дебю-тов. А «Золотым бубном» назван проводимый в Ханты-Мансийске междуна-родный фестиваль телевизионных программ и фильмов. Священные, с точки зрения традиционного мировоззрения обских уров, праздники и ритуалы в условиях города приобретают развлекательное значение; танцы и сценки по мотивам Медвежьего праздника широко используются в художественной самодеятельности.

208

Популяризац ия и десакрализация элементов обско-угорской культу-ры порою создают у носителей традиции ощущение иллюзорности: «Мы – кукольные ханты. Настоящего хантыйского вообще ничего нет. Тут сплошь показуха. Вот конференция идёт, мероприятие, юбилей, фестиваль финно-угорский, ханты встают, в бубен бьют, песни поют. Они в тот момент ханты <...> а на охоте они даже не знают, к какой стороне к дичи подходить! Они не умеют оленя запрячь, даже на нарте просто усидеть не могут, сваливают-ся. Это – профессиональные ханты» [8].

Справедливости ради следует сказать, что и в сегодняшних условиях в среде обских угров ещё сохраняются элементы древних верований. Ханты и манси по-прежнему обращаются к духам-покровителям в важные жизнен-ные моменты и совершают обряды в честь божеств [1, 2, 3, 4, 11]. В местах их традиционного проживания и хозяйственной деятельности продолжают бы-товать традиционные промыслы и ремесла. Например, широко распростра-нена обработка дерева (от изготовления детских игрушек до разнообразных транспортных средств), сооружение хозяйственных построек и жилищ. Не утрачены навыки работы с берестой, служившей в прошлом материалом для изготовления огромного числа предметов утвари. Сегодня народные умель-цы продолжают делать из бересты заплечные кузова, «набирушки» для ягод, коробки для хранения швейных принадлежностей, детские колыбели, чаши для хранения мелких предметов, табакерки и пр. У северных и восточных хантов по-прежнему практикуется плетение корневатиков (коробки из кор-ней кедра), изготовление циновок из высушенной травы-осоки. На некото-рых территориях округа ещё существует традиция изготовления из кости резных накладок и пряжек для мужских поясов и деталей оленьей упряжи. Сохранились навыки работы с мехом и с ровдугой; распространены бисеро-плетение, работа с тканью, вязание; из лоскутков цветной ткани делают ку-кол (акань), которые активно используются в качестве сувениров. Однако, если раньше традиционные ремесла были обязательны в повседневной жиз-недеятельности народов Севера, то теперь это прерогатива лишь узкого кру-га умельцев, которые создают свою продукцию в основном «на заказ» – для музеев, сувенирных магазинов, фольклорных коллективов.

Для сохранения и воспроизводства народных традиций в Ханты-Мансийске создан Центр культуры и искусства народов Севера, имеющий 10 филиалов. Более 20 мастеров из числа народов Севера носят звание  «Народный мастер России». Изделия многих из них включены в представи-тельские экспозиции Правительства ХМАО. В округе существует Союз масте-ров традиционных промыслов Югры «Сорни Ёш».

Устное народное творчество хантов и манси развивается в основном в рамках фольклорных коллективов: «Аранг Мосьнэ» (`Народная сказитель-ница`), «Мойпыр Як» (`Медвежья пляска`), «Увас Хурмат» (`Красивые узо-ры`), «Мисс-нэ» (`Лесная фея`). Популярностью пользуются театр обско-угорских народов «Солнце», семейный театр М.К. Волдиной «Ёшак най», этномузыкальный коллектив «Ямра». Особой живучестью в Югре отличает-ся комплекс представлений, связанный с почитанием медведя, но Медвежьи игрища проводятся лишь на нескольких территориях традиционного прожи-вания обских угров, где ещё живы старики – исполнители священных песен и танцев.

Поскольку многое в сфере духовной культуры уже утрачено, сегодня большое значение придаётся реконструкции традиционных элементов на основе имеющихся этнографических изысканий. Большую работу в этом на-правлении ведут исследователи из числа самих хантов и манси, которые взя-ли на себя задачу изучения собственной этнической культуры [6].

В последнее время возрос интерес к календарным (сезонным) празд-никам и обрядам – в округе отмечают Вороний день, Праздник обласа, День оленевода. Правда, как правило, они инициируются «сверху» и привлекают широкие массы зрителей. Одна из задач таких мероприятий – приобщить

209

молодое поколение к аборигенному культурному и духовному наследию, «на-помнить им о корнях».

В деле сохранения этнокультурного наследия обских угров важную роль играет общественное движение, оформившееся в 1989 г. в окружную ассоциацию «Спасение Югры». По инициативе её лидеров проведено множе-ство мероприятий по сохранению языка и культуры хантов и манси [5]. В чис-ле прочих в округе действуют законы о языке и о фольклоре коренных мало-численных народов Севера.

Большое значение для поддержки языка и культуры аборигенного на-селения имеет принятое в 2008 г. Постановление Правительства ХМАО – Югры № 228-п «О грантах ХМАО – Югры для поддержки проектов, способ-ствующих сохранению, развитию, популяризации фольклора, традиций, язы-ка, промыслов коренных малочисленных народов Севера». В течение 2009 г. за счёт таких грантов были реализованы 22 проекта, в том числе:

‒ создан мультипликационный фильм на русском и хантыйском язы-ках «Щащи па хилы» («Бабушка и внук»), который получил диплом лауреата национальной премии XII Евразийского телефорума;

‒ восстановлена и зафиксирована технология изготовления берестя-ного чума в рамках программы «Берестяной чум северных манси»;

‒ изданы диски с песнями на языках обских угров в авторском испол-нении народных мастеров России М.К. Волдиной, З.Н. Лозямовой;

‒ организованы смены отдыха в этнической среде для пенсионеров Сургутского района;

‒ реконструировано место поклонения обских угров; ‒ издан сборник хантыйского поэта Микуля Шульгина (к 70-летию со

дня рождения); ‒ проведена экспедиция и издана брошюра «Микротопонимия дерев-

ни Нарыкары»; ‒ обустроены две мастерские для мастеров традиционных промыслов

(резьба по дереву) в городах Ханты-Мансийске и Нижневартовске. Одним из существенных результатов инициативных начинаний этниче-

ской интеллектуальной элиты Обского Севера стала переоценка отношения представителей обско-угорских народов к собственному этнокультурному наследию. Вместе с тем, как верно заметил В.С. Малахов, «культурная тра-диция, развивать которую пытаются этнические активисты, носит, как пра-вило, исключительно фольклористический характер. Это законсервиро-ванный образ культуры, понятный этнографам, но чуждый подавляющему большинству индивидов, статистически принадлежащих к соответствующей этнической группе» [7]. Приведённое высказывание подтверждается авторски-ми полевыми материалами: «Для моих внуков все это уже не доходит до глуби-ны души – для чего, зачем? Они как бы совершенно чужие в этом деле» [8].

Анализ ситуации, сложившейся в Югре, показывает, что будущее этни-ческих традиций во многом зависит от позиций молодого поколения хантов и манси, поэтому вопросы воспитания и образования особо значимы для окру-га. Дети и молодёжь приобщаются к культурному наследию своих предков во время языковых курсов в этнической среде, при проведении конкурсов и фе-стивалей по родному языку, культуре и фольклору. Новым способом освое-ния традиции становятся детские и молодёжные экспедиции: этнографиче-ские, диалектологические, фольклорные. В городе Ханты-Мансийске одной из «точек роста» стала детская творческая студия «Лылынг союм» («Живой ручеёк»).

Своеобразной формой приобщения подрастающего поколения к этни-ческой культуре стали «этнические стойбища», совмещающие летний отдых детей с познавательной деятельностью. Первый такой центр «Мань Ускве» («Маленький городок») был организован в 1994 г. на территории Берёзовского района ХМАО, в настоящее время в округе существует 14 детских этно-оздоровительных центров и 7 этно-оздоровительных площадок. Работа, ко-

210

торая предусматривает совмещение отдыха и оздоровительных процедур с приобретением знаний в области этнической культуры народов Севера, осу-ществляется в рамках реализации различных окружных программ (они адре-сованы в основном детям и подросткам из малообеспеченных, многодетных, неполных семей, детей-сирот).

Для более широкой аудитории в ХМАО создано «Мобильное стойбище», которое может развернуть четыре модуля (чума) – «фольклорный», «игро-вой», «мастеровой» и «северная кухня» – на различных фестивальных пло-щадках. В каждом из этих чумов посетителям предлагаются выставки и де-монстрация элементов традиционной культуры. Такое «стойбище» – частый гость выставок в Москве, а летом 2006 г. оно «кочевало» в Пермском крае в рамках этнофутуристического фестиваля «Камва».

В деле сохранения этнической культуры большая ставка делается на современные технологии. Так, в 2005 г. при поддержке гранта Губернатора Ханты-Мансийского автономного округа – Югры, в основном усилиями са-мих представителей коренных народов Севера, создан Интернет-проект «Etnic.ru», который знакомит широкую аудиторию с особенностями культу-ры аборигенных народов округа, предлагает программы виртуальных этно-путешествий, проводит направленные на популяризацию этнической куль-туры конкурсы.

Живая этническая культура пытается приспособиться к миру совре-менных технологий. Однако многие её составляющие приобретают характер музейных раритетов. Одна из визитных карточек города Ханты-Мансийска – этнографический музей под открытым небом «Торум Маа». Он находится на красивом лесистом холме на территории природного парка-заповедника Самаровский Чугас. Ещё в конце 1980-х гг. по инициативе лидеров этниче-ского возрождения Е.Д. Айпина и Ю.Н. Шесталова там были собраны типич-ные постройки обских угров – деревянные срубы, лабазы, а также предме-ты культуры и быта, составившие основу музейного фонда. Сегодня музей стал местом для творческих экспериментов, проведения народных праздни-ков, встреч городской интеллигенции.

В 2005 г. состоялось открытие первой очереди стационарной экспози-ции «Связь времен» в Музее Природы и Человека ХМАО – Югры. Музейная экспозиция, объединив три комплекса («Ритм биосферы», «Историческое» и «Мифологическое время»), открыла новую страницу в искусстве музейно-го проектирования России и стала значительным вкладом в сохранение и по-пуляризацию традиционной культуры Севера в её неразрывной связи с при-родой и историей.

В итоге можно сказать, что в последние годы в ХМАО – Югре отношение к этнокультурному наследию коренных народов Севера заметно изменилось. «От привычных представлений о нем как об устаревшей и уходящей в исто-рию сфере человеческого существования, происходит переход к осознанно-му погружению в неё и попыткам понять, перенять и актуализировать те цен-ности, которые ещё хранит в себе традиционная культура. Этнокультурное наследие стало осознаваться как важный ресурс жизнеспособности об-щества, с необходимым условием сохранения и поиска современных форм работы с ним» [9]. Это определяет перспективы сохранения культурного на-следия аборигенных народов, а также развития региональных брендов.

Литература

1. Бардина, Р.К. Дух-покровитель Тоя-павыл-эка [Текст] / Р.К. Бардина // Этнокультурное наследие народов Севера России. К юбилею д.и.н., проф. З.П. Соколовой. – М., 2010. – С. 152–155.

2. Иванова, В.С. Обрядность северных манси в конце XIX – начале XX века: локальные особенности [Текст] : автореф. дис. … канд. ист. наук / В.С. Иванова. – СПб., 2009. – 25 с.

211

3. Карапетова, И.А. Образ хозяина Югана «Явун-ики» как символ культуры юганских хантов [Текст] / И.А. Карапетова, К.Ю. Соловьева // Этнография народов Западной Сибири. К юбилею д.и.н., проф. З.П. Соколовой. – М., 2000. – С. 199–211.

4. Кережи, А. Традиции и инновации в культуре городских и сельских хан-тов [Текст] / А. Кережи // Этнокультурное наследие народов Севера России.К юбилею д.и.н., проф. З.П. Соколовой. – М., 2010. – С. 121–132.

5. Кошелева, Е.Ю. Этнические движения коренных малочисленных народов Севера на рубеже XX–XXI веков (западносибирский регион) [Текст] : авто-реф. дис. … канд. ист. наук / Е.Ю. Кошелева. – Томск, 2003. – 22 с.

6. Лукина, Н.В. Наука как форма общественного развития северных этносов. [Текст] / Н.В. Лукина. – Томск : Изд-во Том. ун-та, 2002. – 348 с.

7. Малахов, В.С. Этничность в Большом городе [Электронный ресурс] / В.С. Малахов // Неприкосновенный запас. – 2007. – № 1 (51). – Режим досту-па : http://magazines.russ.ru.nz/2007/1/ma19.html.

8. ПМА. Полевые материалы автора (г. Ханты-Мансийск, 2008 г.).9. ПМА. Полевые материалы автора [Электронный ресурс]. – Режим доступа :

http://emmi.blog.ru.10. Тюгашев, Е.А. Этноконфессиональные процессы в современной Югре

[Текст] / Е.А. Тюгашев, Г.А. Выдрина, Ю.В. Попков. – Новосибирск : Нонпарель, 2004. – 224 с.

11. Фёдорова, Е.Г. Погребальный обряд: от настоящего к прошлому (несколь-ко сюжетов из этнографии обских угров) [Текст] / Е.Г. Федорова // Миф, обряд и ритуальный предмет в древности. – Екатеринбург ; Сургут, 2007. – С. 76–87.

12. Ханты-Мансийский автономный округ [Текст] / Ханты-Мансийский авто-номный округ – Югра. Туристический путеводитель. – Екатеринбург : Сред.-Урал. кн. изд-во, 2008. – 126 с.

212

ÁÁÊ 94:001ÓÄÊ 37(575.4)(470)«ÕÕ–ÕÕI»

Á.À. ÕÎÄÆÀÊÓËÈÅÂÀ

B.A. HODZHAKULIEVA

ÈÑÒÎÐÈß ÎÁÍÀÐÓÆÅÍÈß ÏÀÐÔßÍÑÊÈÕ ÐÈÒÎÍÎÂ

THE HISTORY OF DETECTION PARTHIAN RITONS

В истории культуры древнего Парфянского царства (юг современного Туркмени-стана) особое место занимают ритоны из слоновой кости. Впервые ритоны были обна-ружены 25 сентября 1948 г. во время раскопок Южно-Туркменистанской археологиче-ской комплексной экспедиции (ЮТАКЭ). Извлечение ритонов из земли производилось по методу «жёсткого гипсового блока», разработанного реставратором Московского института истории материальной культуры А.В. Кирьяновым. Данный метод позволил транспортировать, а впоследствии и реставрировать все обнаруженные объекты.

Ritons from an ivory occupy a special position in the history of culture of Parthia (the South of modern Turkmenistan). For the fi rst time ritons have been found out on Septem-ber, 25th, 1948 during excavation of South Turkmenish archaeological complex expedition (STACE). Extraction of ritons from the soil was made on a method of “the rigid plaster block», developed by the restorer of the Moscow institute of history of material culture by A.V. Kirjanov. The given method has allowed to transport, and subsequently to restore all found out objects.

Ключевые слова: Парфянское царство, культура, ритон, ЮТАКЭ (Южно-Туркменистанская археологическая комплексная экспедиция), реставрация.

Key words: Parthia, culture, brothel, Southern Turkmenistanskaya archaeological com-plex expedition, restoration.

Благоприятные климатические условия, а также выгодное геогра-фическое расположение способствовали возникновению на территории южного Туркменистана древних государств, одним из которых было Пар-фянское царство. С распадом в 323 г. до н.э. империи А. Македонского территория юга Туркменистана вошла в состав государства Селевкидов. В III в. до н.э. Селевкиды ослабели в результате внутри династической борь-бы. Данная территория была завоёвана кочевыми племенами парнами, во главе которых стояли два брата Арсак (Аршак) и Тиридат [6, с. 75]. В 247 г. до н.э. Арсак был провозглашён царём нового государства. Парфянское го-сударство начинает выпускать собственные монеты. На монетах Парфии было изображение сидящего лучника, что символизировало могущество ко-чевников [1, c. 237].

Парфянские цари вели активную внешнюю политику. Государство пре-вратилось в империю. На западе владения Парфянской империи включали в себя и Месопотамию, в документах Вавилона парфянский царь Митридат I упоминается не просто как царь, а «царь царей» [2, c. 97]. Выдающиеся во-енные успехи во многом обеспечивались тем, что у парфянских царей был прочный тыл, в виде процветающей экономики. Экономика Парфии носи-ла многоотраслевой характер, но основу его составляло земледелие. Наряду с зерновыми культурами было развито виноградарство, огородничество. Ви-ноградарство занимало особое место. Парфяне изготавливали замечатель-ное вино, которое хранили в больших кувшинах – хумах [3, c. 20]. В результа-те археологических раскопок на территории Нисы – одной из столиц древней Парфии (18 км от Ашхабада) – были найдены многочисленные хумы, где хра-нилось вино, зерно и т.д., ещё больше обнаружено осколков хумов с надпися-ми – остраконов [1, c. 237].

213

В истории изучения Парфянского царства культура данного государ-ства занимает особое место. Самая интересная часть наследия Парфии – про-изведения декоративно-прикладного искусства. Это и изящные изделия юве-лирных и гончарных мастеров, величественные статуи богов, детали мебели, но, прежде всего – ритоны из слоновой кости. Они изготавливались, в основ-ном, по заказу парфянских царей для царской семьи и приближенных царя, и использовались как пиршественные, ритуальные сосуды. Парфянские ри-тоны украшались фигурками различных фантастических существ, таких как человека-быка, кентавра и др.

Каждый ритон составлен из многочисленных, насаженных на каркас кусочков слоновой кости. Его горловину венчает карниз, под которым по-мещается широкая полоса фриза, украшенная барельефными композициями [4, с. 5]. На фризах нашли своё воплощение ритуальные обряды и жанровые сцены [7, c. 112]. Немаловажный интерес представляет история обнаруже-ния и извлечения из земли этих уникальных произведений искусств.

Впервые ритоны были обнаружены в 1948 г. во время раскопок Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспедиции (ЮТАКЭ) на Северном комплексе Старой Нисы. 25 сентября были найдены фрагмен-тированные части изделий из слоновой кости с изображениями [5, c. 28]. Попытка осуществить хотя бы поверхностную расчистку обнаруженных пред-метов с помощью ланцета и кисточки оказалась затруднительной. Фрагмен-ты крошились, кость расслаивалась и в ряде случаев превращалась в пыль. Приостановив дальнейшие работы, был сделан запрос начальнику ЮТАКЭ М.Е. Массону о возможном закрепителе разрушенного костного археологи-ческого материала. Оценив значимость находки, профессор М. Массон об-ратился в Московский институт истории материальной культуры АН CCCP и Ленинградский Эрмитаж с просьбой прислать в Туркменистан опытных консерваторов-реставраторов [5, c. 30]. Первоначально в качестве закрепи-тельного материала был использован раствор желатина (он оказался не эф-фективным), но впоследствии закрепление фрагментов производилось рас-твором целлулоида на ацетоне.

Археологические работы были прерваны землетрясением в ночь с 5 на 6 октября 1948 г., которое почти полностью разрушило Ашхабад и близле-жащие районы. После того, как утихли подземные толчки, была сделана пе-рекличка, которая установила, что все ютакинцы живы. В лагерном музее экспедиции была уничтожена большая часть добытых археологических экс-понатов. Стихийное бедствие привело к тому, что предметы из слоновой ко-сти лежали один на другом в потрескавшемся, расколотом и раздавленном состоянии с резкой деформацией [5, c. 31]. Несмотря на преждевременное наступление холодов, участники экспедиции приступили к работе по изъя-тию из земли ритонов. Бережная очистка самих предметов осуществлялась с помощью небольших кисточек и дикобразьих игл. Лица, страдавшие про-студой, к очистке не допускались, так как невольные кашель и чихание соз-давали угрозу утраты полуразрушенных резных поверхностей объектов. После обнажения нескольких квадратных сантиметров каждого предмета сразу производилось закрепление. Немедленное закрепление было совер-шенно необходимым, так как извлечение предметов на воздух приводило к испарению из них влаги, и тогда их разрушенные поверхности не только не выдерживали прикосновения кисточки, но и превращались в пыль даже в результате лёгкого дуновения ветра.

Извлечение ритонов из земли производилось по методу «жёсткого гип-сового блока», разработанного реставратором института истории матери-альной культуры А.В. Кирьяновым. Согласно этому методу, археологический объект (в данном случае ритон) изолировался от рядом и ниже лежащих, при-чём делалась попытка создать около него подобие «столика» в виде ровной площадки, над которой он возвышался на половину своего объёма, а по воз-можности и более. Затем с помощью кисточек и игл дикобраза производилась

214

очистка верхней части объекта от земли. В ряде случаев, когда покрытая рез-ными и скульптурными изображениями поверхность ритонов была серьёзно повреждена, для закрепления на неё капали, не касаясь самого предмета, небольшое количество 20%-ого спиртового раствора клея БФ-4, который об-ладал способностью глубокой пропитки. После этого поверхность костяного предмета смазывалась данным раствором с помощью кисточки. Очищенная от земли и закреплённая таким образом поверхность обращённой вверх сто-роны ритона покрывалась слоем смоченной в воде мягкой обёрточной бума-ги. Затем на неё наносился слой гипса толщиною в 1,5 см [5, c. 39]. Таким образом, получалась половинка гипсового блока, из-под которого, не заде-вая самого предмета, осторожно убиралась земля ( в качестве опоры остав-лялись две-три перемычки). Затем, подводя обе кисти рук через подкопанные выемки под объект, его осторожно снимали с места, стараясь перевернуть на 180 градусов вместе с небольшим слоем прилежащей земли. В случае если незакреплённые части рельефной поверхности оставались лежать в земле лицом вниз, то каждый фрагмент, предварительно закреплённый раствором БФ-4, извлекался один за другим и укладывался в готовую половинку гипсово-го блока на своё место уже лицом вверх. С новой поверхностью предмета по-ступали также как и с его бывшей наружной стороной. Таким образом, полу-чался своеобразный «гипсовый блок», приспособленный к транспортировке.

По окончании археологических работ оба реставратора (В.Н. Кононов и А.В. Кирьянов) вылетели в Москву и Ленинград, где продолжили работу с «гипсовыми блоками» по их реставрации. Все остальные находки и спа-сённый научный архив ЮТАКЭ был перевезён в Ташкент и поступил на вре-менное хранение и обработку в археологический кабинет Среднеазиатского государственного университета имени В.И. Ленина.

В зачитанном на последнем полевом производственном совещании письменном заключении В.Н. Кононов и А.В. Кирьянов отметили: «Несмо-тря на поломку предметов древности из клада, с утратой даже отдельных частей, и превращение материала в некоторых случаях в труху, есть все осно-вания полагать, что примерно половина объектов может быть реставрирова-на с восстановлением первоначальной формы и с добавлением недостающих частей» [5, c. 41].

Действительность превзошла все ожидания: были реставрированы все объекты, кроме одного ритона, специально оставленного в блоке в том виде, котором он был извлечён из земли.

Благодаря реставрационным работам, парфянские ритоны получили всемирную известность. Ритоны Нисы, выполненные с великолепной худо-жественной отделкой, свидетельствуют о высоком развитии культуры и ис-кусства Парфянского государства и являются одним из источников изучения истории данной эпохи.

Литература

1. Историко-культурное наследие Туркменистана [Текст]. – Стамбул : UNDP, 2000. – 381 с.

2. История Туркменской ССР [Текст]. – Ашхабад, 1959. – Т. 1. – 545 с.3. Масон, В.М. Туркменистан в зеркале мировой истории [Текст] / В.М. Ма-

сон. – Ашхабад, 2001. – 31 с.4. Масон, М.Е. Парфянские ритоны Нисы [Текст] / М.Е. Масон, Г.А. Пугачен-

кова. – Ашхабад, 1956. – 328 с.5. Труды Южно-Туркменистанской археологической комплексной экспеди-

ции [Текст]. – Ашхабад, 1959. – Т. 4. – 270 с.6. Гундогдыев, О. Прошлое туркмен [Текст] / О. Гундогдыев. – М. : Интерста-

мо, 1998. – 625 с.7. Юсупов, Х. Страницы истории Туркменистана [Текст] / Х. Юсупов. – М. :

Ориент-пресс, 1997. – 182 с.

215

Рис. 1. Парфянский ритон Рис. 2. Ритон в земле

Рис. 3. Ритон в земле (фриз)

216

ÁÁÊ 63.50ÓÄÊ 394.2

Ì.Ñ. ËÈÒÂÈÍ×ÓÊ

M.S. LITVINCHUK

ÑÎÂÅÒÑÊÈÅ ÏÐÀÇÄÍÈÊÈ ÑÓÐÃÓÒÀ: ÈÑÒÎÐÈß ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈß

«ÊÐÀÑÍÎÃÎ ÊÀËÅÍÄÀÐß»

THE SOVIET FEASTS OF SURGUT: FORMATION’S HISTORY

OF «THE RED CALENDAR»

Изменения, происходившие в нашей стране в 1920–1930-е гг., затронули все сферы жизни общества, в том числе и сферу праздничной культуры. В статье рассматривают-ся особенности становления красного календаря на примере Сургута и округа в целом, выделяются разные категории праздников, их смысл и содержание.

The changes occurring in our country in 1920–1930th have touched all the spheres of society’s life, including the sphere of festive culture. In the article features of the red cal-endar formation are considered on the example of Surgut and the whole district, diff erent categories of feasts, their meaning and content are marked out.

Ключевые слова: праздничная культура, красный календарь, Сургут, Остяко-Вогульск.

Key words: festive culture, the red calendar, Surgut, Ostjako-Vogulsk.

Двадцатилетие, прошедшее после распада СССР, ознаменовалось значительными трансформациями во всех сферах. Исключением не ста-ла и праздничная культура, в рамках которой произошли как изменения в обрядности и традициях старых праздников (1 мая, День Советской Армии и Военно-Морского Флота), так и появление новых (День народного единства, День России), в которых элементы старых советских праздников причудливо переплетаются с совершенно новыми. Осмысление процесса такого синтеза и трансформации пока только начинается, но следует отметить, что в исто-рии нашей страны уже был подобный период – 1920–1930-е гг., когда проис-ходило становление так называемого «красного календаря», обусловленное коренными изменениями в стране в целом. В целом этот процесс изучен до-статочно хорошо, как в советской, так и в современной отечественной и зару-бежной историографии [12, 13, 14, 15, 16]. Однако только в последнее время стали появляться работы, посвящённые региональным особенностям станов-ления советских праздников. Обской Север до сих пор остаётся «белым пят-ном» в сфере изучения становления праздничной культуры. Целью настоя-щей статьи является рассмотрение региональных особенностей становления красного календаря в 1920–1930-е гг. на примере Сургута, частично затраги-вая и округ в целом.

История советского Сургута началась в начале 1918 г., однако уже вес-ной этого года он был захвачен белыми войсками и вновь перешёл в руки советской власти только в декабре 1919 г. Начиная с 1920 г., Сургут мож-но рассматривать как один из провинциальных советских центров, на кото-рый распространяется и советская праздничная культура, которая начинает кодифицироваться на высшем уровне. Как указывает А.И. Щербинин, «Пер-вый календарь был выпущен советским государством в 1918 г., он так и на-зывался “Советский календарь на 1919 год”» [17, с. 56]. Его задачей было регулирование трудового процесса, поскольку праздники в нем, в первую оче-редь, рассматривались как нерабочие дни. Общегосударственными выходны-ми (связанными с праздниками) в нем назывались: 1 января – Новый год; 22 января – День памяти событий 9 января; 12 марта – низвержение самодер-

217

жавия; 18 марта – День Парижской коммуны; 1 мая – День Интернационала; 7 ноября – День Пролетарской революции. Далее указывалось, что местные профсоюзы имеют право добавлять свои праздничные/выходные дни, но не более десяти в году.

В 1920 г. Сургут находился в подчинении Тюменского губернского управления, которым 29 мая 1920 г. было выпущено постановление № 7662,оговаривавшее выходные дни с учётом региональной специфики. В нем интересны два момента. Во-первых, в числе общегосударственных праздников, помимо вышеназванных, присутствовали 7 января – Рождество, 19 января – Крещение и два дня Пасхи (воскресенье и понедельник). Во-вторых, региональными выходными днями провозглашались: 13 марта – День восстания мобилизованных тюменских рабочих, 7 апреля – Благовеще-ние, 13 мая – Вознесение, 31 мая – Духов день, 19 августа – Преображение и 31 августа – Успение [9, л. 159]. По большей части он согласовался с кален-дарём, предложенным Московским Советом профессиональных союзов, од-нако в нем все церковные праздники назначались именно Советом.

Столь большое количество религиозных праздников можно объяснить ещё непрочным положением советской власти, вынужденной идти на ком-промисс с большинством верующих. Этот «переходный» период оказался до-статочно долгим для Советской страны, что подтверждается календарём за 1928 г., приводимым А.И. Щербининым: «”январь 1 – Новый год, 22 – День па-мяти В.И. Ленина и Кровавого воскресенья (9 января 1905 г.); март 12 – Низ-ложение самодержавия, 18 – Парижская коммуна; апрель 16 – Второй день Пасхи; май 1 – День Интернационала, 24 – Вознесение; июнь 3 – Троица, 4 – Духов день; июль 1 – День Союза ССР; август 6 – Преображение, 15 – Успе-ние; ноябрь 7 – День пролетарской революции; декабрь 25–26 – Рождество”. Что примечательно, в параллельной колонке были выделены “особые дни”: январь 21 – умер В.И. Ленин; февраль 23 – День Красной армии; март 8 – Международный день работниц, 18 – День МОПР’а; апрель 17 – Ленский рас-стрел; май 5 – День печати, 15 – День Красного флота; июль 6 – День утверж-дения Конституции СССР, 7 – Международный день кооперации, 14 – День Осоавиахима; сентябрь 2 – Международный юношеский день; октябрь 15 – основание Крестьянского интернационала» [17, с. 57].

Однако в Сургуте такой период оказался значительно короче. Уже в 1924 г. вышло «Обязательное постановление № 1» от 6 марта Сургутского районного исполнительного комитета, где назывались следующие праздни-ки, особенно отмеченные как «пролетарские»: «22 января – День 9 января 1905 года, 23 февраля – основание красной армии, 2 марта – 1-й конгресс ко-минтерна, 8 марта – Международный соц. день работниц, 12 марта – Низвер-жение самодержавия, 18 марта – День Парижской коммуны, 1 мая – День ин-тернационала, 6 июля – Образование СССР, 15 июля – Освобождение Урала, 3 сентября – День коминтерна молодёжи, 7 ноября – День пролетарской ре-волюции» [1, л. 8]. Этим постановлением специально оговаривался порядок подготовки к пролетарским праздникам – дома обязательно должны были украшаться красными флагами в количестве не менее двух, вывешиваться они должны были не позднее раннего утра и сниматься не раньше вечера. Отдельно оговаривалась ответственность виновных в нарушениях установ-ленного порядка – должностные лица в дисциплинарном порядке, а частные лица к штрафу в 300 рублей золотом или принудительным работам на 3 ме-сяца. Ни одного церковного праздника в этот список не попало, впрочем не было и специальных постановлений по запрету отмечать их. Возможно объяс-нить это тем, что Сургут был на тот момент неземледельчиским селом (он ли-шился статуса города незадолго до этого постановления, в 1923 г.), жизнеде-ятельность населения которого была слабо связана с сельскохозяйственным циклом, привязывавшим большинство церковных праздников.

Несмотря на то, что все названные праздники были пролетарскими, их масштаб, а, следовательно, и значение были далеко не одинаковыми. Род-

218

нило их то, что они являлись массовыми – рассчитанными на все население. Однако самыми значительными в 1920-е гг. были два – 1 мая или День ин-тернационала (который вообще был первым советским праздником, появив-шимся в 1918 г.) и 7 ноября или День пролетарской революции. Как свиде-тельствуют материалы Сургутского городского архива, именно им уделялось особое внимание, тогда как мероприятия для остальных праздников так под-робно не проговаривались.

Общий ход Дня интернационала был примерно одинаков во все годы. Празднования проходили в течение двух дней – 1 и 2 мая. В первый день проводились собрания молодёжи, женщин, членов профсоюзов и пионе-ров, на которых зачитывались различные доклады – по положению в стране и в мире. Затем следовала демонстрация, в которой принимали участие все жители села, колонны формировались по тому же принципу, что и собрания. Затем проводились различные состязания, и завершалось все вечерним спек-таклем. На второй день организовывалась демонстрация, посвящённая Дню птиц, различные конкурсы [8, л. 28–28 об.]. Готовились к празднику заранее, за несколько недель начинались читаться различные тематические доклады. Интересно, что в 1930-е гг. значение Дня интернационала несколько снизи-лось, уступив статус главного празднику Дню Октябрьской (или пролетар-ской) революции.

Подготовка ко Дню Октябрьской революции также начиналась задолгодо самого праздника. Как правило, первые совещания комиссий о проведе-нии этого праздника начинались в августе–сентябре. Начиная с сентября проходили различные мероприятия, количество которых увеличивалось по мере приближения к памятной дате. Например, при праздновании 12-ле-тия Октябрьской революции предварительными мероприятиями в Сургу-те были: 31 октября – собрание беспартийной молодёжи с докладом «Исто-рия ВЛКСМ»; 1 ноября – субботник по ремонту декораций; 3 ноября – общее собрание граждан с докладом «Ленин и Октябрь» и спектакль в честь 11-ле-тия ВЛКСМ; 4 ноября – собрание пионеров и всех остальных детей с докла-дом «Октябрь и дети»; 6 ноября вечером – торжественное заседание с до-кладом об успехах хозяйственного и культурного строительства за 12 лет; 7 ноября – демонстрация; 8 ноября – детский вечер; 11 ноября – торжествен-ное заседание, посвящённое 12-летию рабоче-крестьянской милиции [3, л. 32].

Интересно, что третий праздник, которому также посвящены несколь-ко дел в городском архиве – это 8 марта. Помимо общих мероприятий ми-тингового характера для этого праздника было характерна работа с детьми – проведение утренников в детских садах, организация вечерних детских ком-нат, для освобождения женщин на 7 и 8 марта [7, л. 6–6 об.].

Кроме регулярных праздников, в 1920–1930-е гг. проводились и круп-ные торжества, посвящённые отдельным памятным событиям. Так, в 1925 г. масштабно отмечалось 100-летие восстания декабристов, в рамках которого в округе планировалось проведение мероприятий по разысканию информа-ции о ссыльных декабристах, издание популярных брошюр, чтение тематиче-ских докладов, проведение спектаклей, школьных вечеров и торжественных шествий [2, л. 2].

В 1932 г. проводились мероприятия, посвящённые годовщине речи Ста-лина на совещании хозяйственников Всеуральских обществ. Для этого выде-лялись особые бригады, участвовавшие в смотрах. Основной их задачей было продемонстрировать успехи, достигнутые в результате выполнения 6 усло-вий Сталина, выдвинутых на том совещании [4, л. 59].

В 1937 г. торжественно отмечалось 100-летие со дня смерти А.С. Пуш-кина. Номер в окружной газете «Остяко-Вогульская правда» от 10 февраля был полностью посвящён жизни и творчеству великого поэта. В номере от 8 февраля указывалось, что в Сургуте планируются театрализованные поста-новки, приуроченные к этой дате [10].

219

Начиная с 1932 г., добавляется ещё один праздник – годовщина образо-вания национального Остяко-Вогульского округа, которая праздновалась од-новременно с Днём кооперации, Днём СССР и годовщиной окружной газеты «Хантэ-Манси Шоп (Шой)» («Остяко-Вогульская правда»). В отчёте о прове-дении этого праздника, который прошёл 6 июля 1932 г., было сказано: 1) про-ведено общее собрание членов профсоюзов; 2) проведена через бригадиров работа по мобилизации средств, в результате которой собрано 269 рублей; 3) отправлено на лов 5 бригад, выловлено 290 кг рыбы; 4) разукрашено поме-щение кооперации; 5) была проведена культмассовая работа по разъяснениюсмысла праздника; 6) проведено собрание членов госторговли с распре-делением обязанностей [5, л. 24]. Видно, что данное мероприятие носило скорее агитационно-просветительский характер, нежели полноценное празд-нование. Интересно, что на протяжении нескольких лет менялась дата празд-нования годовщины создания национального округа – в 1932 г. она отмеча-лась 6 июля, а в 1937 г. пятилетие округа пришлось уже на 25 февраля.

В начале 1930-х гг. в округе прошла волна борьбы с религией, что от-разилось и на праздниках. В марте 1930 г. в Сургуте был закрыт Троицкий собор – крупнейшая церковь в районе. В печатном органе окружного коми-тета ВКП(б) Остяко-Вогульского округа в номере от 23 апреля 1932 г. была помещена большая статья (целая страница из общего объёма в четыре) к антипасхальной кампании «”Воскресение Христово” – поповская выдумка. Христос никогда не жил», в которой из достаточно подробного анализа тек-стов Евангелий делался вывод о фантастичности Иисуса Христа и, соответ-ственно, невозможности его воскресения. Венчала статью очень характер-ная цитата: «Христос в настоящее время – чёрное знамя мировой реакции и фашизма в их борьбе с пролетариатом вообще, с нашей страной строящегося социализма – в частности» [11]. Пасха была полностью вычеркнута из празд-ничного календаря, более того она была объявлена фашистским праздником.

Можно назвать ещё два праздника, упоминание о которых только один раз присутствует в городском архиве – День коня, названный общесоюзным и проводившийся 6 февраля 1933 г. и День урожая – 15 октября 1933 г. По мероприятиям они были близки Дню кооперации и также носили скорее агитационно-пропагандистский характер [6, л. 2–4, 60–61].

Согласно материалам газеты «Остяко-Вогульская правда» в 1930-е гг., в праздничный календарь округа входили следующие общесоюзные празд-ники (не считая годовщин тех или иных событий, которые отмечались ситуа-тивно): 1 января – Новый год (с 1937 г., прежде о нем не упоминалось), 21 ян-варя – годовщина смерти В.И. Ленина, 23 февраля – День советской армии, 8 марта – Международный женский коммунистический день, 12 марта – день свержения самодержавия (с каждым годом ему уделялось все меньше места), 18 марта – День Парижской коммуны (аналогично предыдущему празднику), 1 мая – без дополнительного названия, 6 июля – День советской конституции, 1 августа – антивоенный день, 6 сентября (дата варьировалась) – Междуна-родный юношеский день, 7 ноября – День Октябрьской революции, 20 дека-бря – День ВЧК-ОГПУ.

Таким образом, можно выделить следующие категории праздников красного календаря с учётом специфики Сургута: главные государственные массовые праздники – 1 мая и 7 ноября (значение первого в 1920-е гг. было выше, в 1930-е гг. более значимым стал второй); второстепенные государ-ственные массовые праздники (8 марта, 12 марта, 18 марта и т.д., причём в Сургуте 8 марта был наиболее значимым из этой категории); региональные массовые праздники (день округа, день окружной газеты, даты которых ва-рьировались в течение 1930-х гг.); ситуативные праздники (100-летие восста-ния декабристов и 100-летие со дня смерти А.С. Пушкина – отмечались толь-ко в случае круглой даты); производственные праздники (День коня, День Кооперации, День урожая, упоминания о которых носят единичный харак-тер).

220

Праздники первых трёх категорий были призваны объединить народ, продемонстрировать единство советских людей и их включённость в дело го-сударства. Их особенностью была массовость, к участию привлекалось все на-селение посёлка, праздничные мероприятия продолжались несколько дней и их основной формой были демонстрации, митинги и собрания. Праздни-ки четвёртой категории носили скорее информационный характер и призва-ны были просветить людей о важности тех или иных событиях или о вкладе того или иного человека в дело развития культуры (примечательно, что юби-леи деятелей культуры стали отмечаться только с 1930-х гг.). Эти праздники проходили в виде тематических докладов или вечеров, хотя по своему охва-ту также приближались к массовым. Наконец последняя категория праздни-ков – это прообраз профессиональных праздников, которые активно начали вводится в 1930-е гг. и пережили второй всплеск в 1960-е гг. Их задача была продемонстрировать успехи советского строя в той или иной сфере. Они носили скорее характер соревнования, нежели праздника в собственном смысле слова. К участию в этих праздниках привлекались члены трудовых коллективов, занятых в той или иной отрасли. Религиозные праздники были полностью исключены из советского календаря, хотя в Сургуте особых ре-прессивных мер для этого не проводилось. В завершение можно сказать, что красный календарь, активно формировавшийся в 1920–1930-е гг. был доста-точно сложен и включал в себя несколько смысловых уровней. Но главную задачу – маркировать временные промежутки он успешно выполнял, хотя и не был окончательно устоявшимся.

Литература

1. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 4. Д. 3.2. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 4. Д. 73.3. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 4. Д. 252.4. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 4. Д. 363.5. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп.4. Д. 371.6. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 4. Д. 413.7. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 1. Оп. 6. Д. 23.8. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 18. Оп. 2. Д. 33.9. Архивный отдел администрации г. Сургута. Ф. 171. Оп. 1. Д. 1.10. В Сургуте [Текст] // Остяко-Вогульская правда. – № 20 (677). – 08.02.1937.11. «Воскресение Христово» – поповская выдумка. Христос никогда не жил.

[Текст] // Остяко-Вогульская правда. – № 31 (73). – 23.04.1932.12. Генкин, Д.М. Массовые праздники [Текст] / Д.М. Генкин. – М. : Просвеще-

ние, 1975. – 139 с.13. Деканова, М.К. Трансформация российской праздничной культуры в конце

XIX – первой трети XX в.: центр и провинция [Текст] : дис. … канд. ист. наук / М.К. Деканова. – Самара, 2009. – 244 с.

14. Мазаев, А.И. Праздник как социально-художественное явление. Опыт историко-теоретического исследования [Текст] / А.И. Мазаев. – М. : Нау-ка, 1978. – 392 с.

15. Малышева, С.Ю. Советская праздничная культура в провинции: простран-ство, символы, исторические мифы (1917–1927) [Текст] / С.Ю. Малышева. – Казань : Рутен, 2005. – 400 с.

16. Рольф, М. Советские массовые праздники [Текст] / М. Рольф. – М. : РОС-СПЭН : Фонд Первого Президента России Б.Н. Ельцина, 2009. – 439 с.

17. Щербинин, А.И. «Красный день календаря»: формирование матрицы вос-приятия политического времени в России [Текст] / А.И. Щербинин // Вест-ник Томского государственного университета. – Философия. Социология. Политология. – 2008. – № 2. – С. 52–69.

221

Í à ó ê à – î á ð à ç î â à í è þ

ÁÁÊ 60.561.9ÓÄÊ 37; 378.09; 378.11

Å.Â. ÁÎÄÐÎÂÀ, Â.Â. ÊÀËÈÍÎÂ

E.V. BODROVÀ, V.V. KALINOV

ÌÎÄÅÐÍÈÇÀÖÈß ÈÍÆÅÍÅÐÍÎÃÎ ÎÁÐÀÇÎÂÀÍÈß

ÊÀÊ ÔÀÊÒÎÐ ÓÑÏÅØÍÎÃÎ ÔÎÐÌÈÐÎÂÀÍÈß ÍÀÖÈÎÍÀËÜÍÎÉ ÈÍÍÎÂÀÖÈÎÍÍÎÉ

ÑÈÑÒÅÌÛ

MODERNIZATION OF ENGINEERING EDUCATION

AS A FACTOR OF SUCCESSFUL FORMATION OF NATIONAL INNOVATION SYSTEM

В статье рассмотрены вопросы, связанные с реформированием высшего техниче-ского образования в современной России в условиях становления национальной инно-вационной системы. Авторы анализируют концептуальные документы модернизации инженерного образования становления. В работе представлены примеры успешного реформирования инженерного образования в России.

The article analyzed the process of establishing the conceptual principles of state policy in the staffi ng of the national innovation system of the Russian Federation, highlighted the main stages of its development and direction.

Ключевые слова: высшая школа, инженерное образование, госкорпорация, уни-верситет, национальная инновационная система.

Key words: higher education, engineering education, corporation, university, national innovation system.

Высшая техническая школа России на данном этапе своего развития нуждается в комплексном техническом и технологическом переоснащении, повышении квалификации преподавательского корпуса и качества обуче-ния, но, главное – в последовательном, системном и завершённом реформи-ровании. 23 марта 2011 г. состоялось совещание по вопросу развития инже-нерного образования и подготовки в РФ. Президент Д.А. Медведев указал на парадоксальное явление: ежегодный выпуск инженеров-специалистов со-ставляет 200 тыс. чел., однако эксперты говорят о дефиците инженерных ка-дров. По словам гендиректора Госкорпорации «Ростехнологии» С. Чемезова, возглавляющего Союз машиностроителей РФ, дефицит квалифицированных кадров в российской машиностроительной отрасли в 2010 г. увеличился бо-лее чем вдвое – до 3 миллионов человек, нехватка квалифицированных ин-женерных кадров составляет порядка 1,3 миллиона человек [9]. В качестве причины президент назвал неадекватную требованиям времени подготовку в вузах, которая осуществляется по требованиям 30–50-летней давности, студенты нуждаются в прохождении практики на производстве и в конструк-торских бюро. Необходимо «поощрять и научно-техническое творчество мо-лодёжи, привлекать их к труду в малых предприятиях, которые сейчас по дей-ствующему закону могут создаваться при высших учебных заведениях, чтобы они осваивали новейшие технологии и изначально погружались в какие-то азы бизнеса, и, конечно, просто ходили по производству, разговаривали с опытными специалистами, с инженерами…Одна из принципиальнейших тем заключается в том, как закрепить на производстве молодых специали-стов, талантливую молодёжь, которая, …если не получает достойного возме-

222

щения за свой труд, вымывается, уходит в другие места», – уверен президент [4]. Исследование вопроса позволяет согласиться с подобными выводами: за исключением нескольких элитных технических университетов, в целом российская высшая техническая школа не способна обеспечить выпуск спе-циалистов для новой экономики знаний, инженеров-инноваторов, с иссле-довательскими и управленческими качествами. Общество нуждается в но-вой модели инженерного образования, характерными чертами которой будут фундаментализация, междисциплинарность, большая практическая направ-ленность, адаптированность к новой экономике знаний, интеграция науки, образования и производства, гуманизация, гуманитаризация, сохранение и воспроизводство вузовского научно-педагогического потенциала; региональ-ная адаптация высшего технического образования; реорганизация междуна-родной образовательной деятельности в сторону её большей востребованно-сти на мировом рынке образовательных услуг. Реализация вышеназванных направлений во многом определяется адаптацией отечественной высшей технической школы к требованиям Болонской декларации.

Анализ литературы и источников позволяет констатировать, что созда-ние федеральных и исследовательских университетов – одно из приоритетных направлений государственной политики не только в сфере подготовки кон-курентоспособных специалистов для инновационных наукоёмких областей российской экономики, но и в области развития научно-исследовательского сектора высшей школы, воспроизводства научных и научно-педагогических кадров. Стратегической миссией исследовательского университета, в соот-ветствии с выработанной 4 марта 2009 г. Коллегией Минобрнауки РФ концеп-цией, является содействие динамичному развитию научно-технологического комплекса страны и обеспечение его необходимыми людскими ресур-сами [10]. В учебном плане такого вуза должны присутствовать такие формы обучения, как проектные разработки, тренинги, стажировки на про-изводстве, в научно-исследовательских организациях, а технологическое оснащение учебного процесса соответствовать уровню передовой науки. В соответствии с Указом Президента РФ Д.А. Медведева от 08.10.2008 «О ре-ализации пилотного проекта по созданию национальных исследовательских университетов» началось формирование двух национальных исследователь-ских университетов: ядерного на базе Московского инженерно-физического института; технологического на базе Московского института стали и спла-вов [11]. Распоряжением Правительства РФ от 08.04.2009 № 480-р Москов-ский инженерно-физического институт (государственный университет) был реорганизован в Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ» [12]. В настоящее время создается сеть национальных исследова-тельских университетов.

Одним из удачных примеров синтеза науки, образования и производ-ства является Российский государственный университет нефти и газа име-ни И.М. Губкина. Вуз взаимодействует с такими крупнейшими компаниями, как «Газпром», «ЛУКОЙЛ», «Транснефть», «Роснефть» и др. Студенты про-ходят учебные производственные практики на более чем 700 предприятий основных нефтегазовых компаний России [2]. Значительная часть учебной литературы написана совместно с ведущими специалистами отрасли, издана за счёт предприятий отрасли. Они же активно участвуют в переоснащении материально-технической базы. В университете, получившем статус научно-исследовательского, активизировались инновационные процессы. При под-держке Правительства РФ и ряда нетфтегазовых компаний в рамках реали-зации Инновационной образовательной программы был запущен комплекс автоматизированных рабочих мест специалистов – АРМ, оснащённый мощ-ной вычислительной техникой, интерактивными средствами представления информации и системами видеоконференцсвязи. Таким образом, осущест-вляется обучение работе с новейшими версиями профессиональных про-граммных комплексов известных мировых производителей, ознакомление

223

студентов с возможностями современных технологий в нефтегазовой отрас-ли. Создан также Центр управления разработкой месторождений (ЦУРМ), ни в чем не уступающий аналогичным центрам по своим функциональным и визуализационным возможностям. С помощью подсистемы моделирования месторождения студенты в ЦУРМ работают с геологической моделью пла-ста, проектируют процесс разработки, бурения, рассчитывают продуктив-ность скважин и режимы работы скважного оборудования. Вступил в актив-ную стадию один из приоритетных инновационных проектов университета. На основе государственно-частного финансирования организован научно-образовательный центр (НОЦ) «СМЕНА» РГУ нефти и газа имени И.М. Губ-кина (инжиниринговая компания). На базе технико-внедренческой инфра-структуры ОАО «ОКБ БН КОННАС» НОЦ занимается интегрированными проектами внедрения энергоэффективного оборудования, технологий повы-шения нефтегазоконденсатоотдачи пластов «под ключ» [1].

Очевидно, что воспроизводство научно-технической интеллигенции в исследовательских университетах – весьма перспективный путь. Обучение в таком вузе включает проектные разработки, тренинги, стажировки на про-изводстве, работу в научно-исследовательских организациях. Технологиче-ское оснащение учебного процесса должно соответствовать уровню пере-довой науки. Первый конкурсный отбор программ развития университетов, в отношении которых устанавливается категория «национальный исследо-вательский университет» НИУ, был проведён Министерством образования и науки РФ во второй половине 2009 г. В список победителей первого конкурс-ного отбора вошли 12 университетов, из 137 претендентов. В феврале 2010 г. Министерство образования и науки РФ объявило о проведении в 2010 г. сле-дующего конкурсного отбора программ развития университетов, которые бу-дут реализовываться в 2010–2019 годах. Во втором конкурсе принял участие уже 151 вуз [6].

Университеты, работающие с реальным сектором экономики, готовя-щие специалистов для высокотехнологичных отраслей промышленности, обладают очевидными стартовыми преимуществами. Статус НИУ присва-ивается на десять лет. Причём «идеология» финансирования НИУ такова: дополнительное финансирование – не дотация, а залог ответственности. Предполагается система регулярной отчётности об использовании выде-ленных средств, а также существенное финансирование со стороны уни-верситета. Каждый НИУ должен вложить в реализацию представленной на конкурс программы развития университета не менее 20% собственных вне-бюджетных средств. В 2010 г. 29 вузов России обладали статусом НИУ, в частности, РГУ нефти и газа имени И.М. Губкина, МГТУ имени Н.Э. Баума-на, Санкт-Петербургский государственный горный институт имени Г.В. Пле-ханова (технический университет), Санкт-Петербургский государственный политехнический университет, МИСиС и др. Однако несколько вузов, полу-чивших статус НИУ в 2009 г., не смогли достичь заявленных целевых пока-зателей. В частности, «невыполненными» оказались 9,5% всех показателей. Так, доля научно-педагогических работников и инженерно-технического персонала НИУ в возрасте от 30 до 49 лет составила только 33,4% вместо запланированных 48%; в два раза меньше оказался показатель количества статей по приоритетным направлениям развития НИУ в научной периоди-ке, индексируемой иностранными и российскими организациями; научных лабораторий, оснащённых высокотехнологичным оборудованием, было от-крыто в шесть раз меньше, чем планировалось и т.п. [7]. Некоторым вузам оказалось сложно привлечь иностранных студентов, обеспечить софинанси-рование программ. Не отличается высокой эффективностью вузовский ме-неджмент [8].

Создание федеральных и национальных исследовательских универси-тетов, как интегрированных образовательных учреждений, объединённых по региональному, отраслевому или иному признаку, отвечает общемировым

224

тенденциям развития элитного образования, ориентированного на подготов-ку высококлассных специалистов для наукоёмкого сектора экономики, спо-собных к научной, проектной, управленческой деятельности, форсированию инновационного развития страны. Между тем, эксперты указывают на возни-кающие проблемы при реализации этих проектов: слияние сильных и более слабых вузов не всегда приводит к повышению среднего уровня вуза, весь-ма сложно управлять такими масштабными и территориально разбросанны-ми комплексами, федеральные и исследовательские университеты не могут предложить высокие зарплаты ведущим ученым, действующие законодатель-ные нормы не стимулируют инновационную деятельность [3].

Решение проблемы требует консолидации усилий государства, реги-ональных властей, работодателей и руководства вузов. По мнению экспер-тов, университеты должны стать эпицентрами программирования регио-нального развития, причём понимаемого не только в экономическом, но и шире – в социальном, культурном, экологическом смысле. Кроме того, в условиях складывания новой – инновационно-предпринимательской моде-ли университета, он, фактически, превращается в научно-образовательно-промышленный комплекс с академическим ядром и междисциплинарной проектно-ориентированной периферией, состоящей из множества сетевых инновационных высокотехнологичных структур и малых предприятий, ак-тивно работающих с заказами местных органов власти, промышленности, бизнеса и общества в целом [5]. Очевидно, что ни один из имеющихся про-ектов реформирования не может быть реализован без решения важнейшей проблемы: кадровое обеспечение образования. Особое место в процессе вузовской подготовки научно-педагогических кадров принадлежит универ-ситетом и ведущим техническим вузам страны, которые в большей мере рас-полагают необходимой для этого базой и опытом. Решение проблемы соот-ветствия научно-педагогических кадров высшей школы и её выпускников мировым стандартам требует серьёзной, кропотливой, рассчитанный на дли-тельный период времени работы.

Таким образом, на рубеже XX–XXI веков в связи с заявленной приори-тетной задачей создания национальной инновационной системы, возникла острая необходимость в подготовке научных и инженерных кадров для фор-мирующейся инновационной инфраструктуры, включения вузов в процесс создания новых знаний и высокотехнологичных продуктов. В настоящее вре-мя модернизация инженерного образования становится фактором успешно-го формирования НИС Российской Федерации.

Литература

1. Аналитический обзор результатов работы НИУ России. 2010. Вып. 1. 16 но-ября [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.gubkin.ru/general/programma_niu/pub1.pdf (дата обращения: 22.03.2011).

2. Архив ГД ФС РФ. Ф. 10100. Оп. 15 п-IV. Д. 166. Л. 63–66.3. Дежина, И.Г. Север и Юг Федеральных университетов / Независимая га-

зета [Электронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://www.ng.ru/science/2008-05-28/22_plans.html.

4. Д. Медведев посидел за рулём нового поезда метро. РБК. Политика [Элек-тронный ресурс]. – Режим доступа : URL:http://pda.top.rbc.ru/politics/ 23/03/2011/564685.shtml (дата обращения: 23.03.2011).

5. Краснов, Ю.Э. Стратегические ориентиры развития высшего образования и место университета в системе образования стран мира [Электронный ре-сурс]. – Режим доступа : URL: httarko.narod.ru/tekst/an8/I_1.htm (дата обра-щения: 20.03.2009).

6. Муравьева, М. НИУ по-русски [Электронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://www.strf.ru/material.aspx?CatalogId=221&d_no=31279 (дата об-ращения: 26.03.2011).

225

7. Муравьева, М. Министр пригрозил вузам // [Электронный ресурс]. – Ре-жим доступа : URL: http://www.strf.ru/organization.aspx? CatalogId=221&d_no=29620 (дата обращения: 26.03.2011).

8. Молчанов, А. Вымершие инженеры поднимут российскую промышленность // [Электронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://www.newsinfo.ru/articles/2008-03-06/incginer/537350/ (дата обращения 21.02.2011 г.); В Рос-сии не хватает квалифицированных кадров в машиностроительной отрас-ли // Портал машиностроение [Электронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://www.mashportal.ru/machinery_news-11008.aspx (дата обращения: 21.02.2011).

9. О концепции создания сети национальных исследовательских университе-тов [Электронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://univer.academy.ru (дата обращения: 15.11. 2009).

10. Приоритетные национальные проекты. Официальный сайт [Элек-тронный ресурс]. – Режим доступа : URL: http://www.rost.ru/themes /2008/10/081600_15323.shtml (дата обращения: 25.11. 2009).

11. Распоряжение от 08.04.2009 № 480-р «Московский инженерно-физический институт (государственный университет)» Приложение № 1к распоряжению Правительства Российской Федерации от 8 апреля 2009 г. № 480-р Приложе-ние № 2 к распоряжению Правительства Российской Федерации от 8 апреля 2009 г. № 480-р//НОУ УЦ Сетевая Академия [Электронный ресурс]. – Режимдоступа : URL: http://univer.academy.ru Текст документа опубликован также на сайте «Приоритетные национальные проекты» [Электронный ресурс] – Режим доступа : URL: http://www.rost.ru/themes/2008/10/081600_15323.shtml.

226

ÁÁÊ 74.263(2Ðîñ–4Òþì–6Õàí)ÓÄÊ 372.86(091)(571.122)

Ä.Â. ÊÈÐÈËÞÊ

D.V. KIRILYUK

ÏÎËÈÒÅÕÍÈÇÀÖÈß È ÒÐÓÄÎÂÎÅ ÎÁÓ×ÅÍÈÅ Â ØÊÎËÀÕ ÕÀÍÒÛ-ÌÀÍÑÈÉÑÊÎÃÎ ÎÊÐÓÃÀ

 1950–1980-å ãã.

THE POLYTECHNIZATION AND LABOR EDUCATION AT THE SCHOOLS

OF KHANTY-MANSYSK REGION IN 1950–1980th

В статье анализируется идея политехнизации советской школы и её реализация в школах Ханты-Мансийского округа в 1950–1980-е гг. Кроме того, автор делает попытку показать основные трудности организации трудового обучения в местных школах. Результаты государственной школьной политики в данных вопросах рассматриваются как совокупность ряда объективных и субъективных факторов.

The idea of Soviet school polytechnization and its realization at Khanty-Mansysk region schools in 1950–1980th is analyzed in this article. Besides the author makes an attempt to show the main problems in the organization of labor education in the local schools. The results of the state school politics are analyzed as the scope of objective and subjective fac-tors.

Ключевые слова: политехнизация, трудовое обучение, школьная реформа, учебный процесс.

Key words: polytechnization, labor education, school reform, educational process.

На протяжении всего периода своего существования советская обще-образовательная школа находилась под властью нескольких основных идей организации обучения молодёжи. Одной из наиболее живучих из них стала идея политехнизации школьного образования. Организация данной работы в школах Ханты-Мансийского округа рассматривалась на совещаниях орга-нов народного образования региона почти весь рассматриваемый период. Трудовое обучение чаще всего связывалось с идеей политехнизации школы, бравшей свои истоки ещё в 1930-е гг.

Обратимся вначале к определению термина «политехнизация». В боль-шинстве современных толковых словарей этот термин трактуется как «озна-комление учащихся школ в теории и на практике с основными отрасля-ми производства» [16]. Если рассматривать политехнизацию школы с этой точки зрения, то она, безусловно, имеет большое значение для развития экономической и социальной сфер общества. Однако в Советском Союзе ре-ализация данной идеи, на наш взгляд, была значительно отягощена двумя обстоятельствами: высокой степенью политизированности этого вопроса и крайней бедностью самой советской экономики, особенно в провинции.

В чём же конкретно выразилась политизация названной идеи? Ещё на XV Всероссийском съезде Советов в мае 1931 г. было заявлено: «Политех-ническая школа должна явиться в руках советской власти одним из средств уничтожения деления общества на классы, ликвидации противоречий меж-ду городом и деревней и устранения разрыва между физическим и умствен-ным трудом» [15].

Не только с позиции сегодняшнего дня, но даже в сравнении с развити-ем социально-экономической жизни в ведущих капиталистических странах рассматриваемого времени, такая цель имела двоякий смысл. С одной сторо-ны, она во многом соответствовала текущим потребностям экономики (подго-товке кадров для дальнейшей индустриализации страны). С другой стороны,

227

на наш взгляд, деклассирование общества, нежелание руководства Советско-го Союза допускать разделение физического и умственного труда затрудня-ло послевоенный научно-технический прогресс государства.

В первые послевоенные годы трудности восстановительного периода на короткое время сделали эту идею менее актуальной. Однако уже в начале 1950-х гг. в Ханты-Мансийском национальном округе снова стали предпри-ниматься попытки политехнизации школы. В отчётах учреждений общего образования появилась отдельная графа, посвящённая данной проблеме, учителя в своей повседневной работе должны были отвечать и за это направ-ление обучения.

Тем не менее, учитывая многие вышеназванные трудности материаль-ного плана, подобная политехнизация порой принимала односторонний, те-оретический характер. Так, в 1952–1953 уч. г. в отчёте Варьёганской школы Сургутского района отмечалось, что учащимся первого класса прививались следующие политехнические знания: описание труда самоотверженных советских людей на передовых производствах. Кроме того, при чтении от-дельных статей таких как «На обувной фабрике» и «Знатный человек», уча-щиеся изучали жизнь отдельных ударников труда, а также рассказывали о работе своих родителей. Схожая ситуация наблюдалась и в других школах [1, л. 92, 98]. Лишь проводимые в эти годы экскурсии школьников региона в колхозы Ханты-Мансийского национального округа [1, л. 99] являлись ре-альным отражением государственно-партийного понимания политехнизации школы в те годы.

Не менее сомнительно идеи политехнизации реализовывались и на уроках математики. Все той же школой отмечалось, что дети в рамках дан-ной идеи, учились измерять расстояние шагами, метрами [1, л. 92]. Учащие-ся самых младших классов изготовляли различные изделия и игрушки из де-рева. Это были сани, самолёты, автомобили и даже самодельные шахты [1, л. 93]. Несмотря на то, что подобные мероприятия в целом положительно влияли на воспитание трудолюбивой молодёжи, прямого отношения к зада-чам политехнизации они не имели.

С другой стороны, благодаря стараниям органов народного образова-ния региона и педагогических коллективов югорских школ отчасти содей-ствовала улучшению хозяйственной жизни и промыслов коренных народов Севера. В частности, дети учились ухаживать за оленями, ловить их арка-нами, самостоятельно запрягать и управлять этими животными [1, л. 93]. Но даже в обучении детей коренных народов Севера одновременно с этим наблюдались признаки потери школьниками интереса к традиционным наци-ональным занятиям и промыслам: оленеводству, рыболовству и другим. Ви-ной этому была оторванная от семьи, интернатная система их обучения [20, с. 20].

Несмотря на выявленные трудности политехнизации советской шко-лы, в 1958 г. центральные органы власти объявили о начале новой школьной реформы. «Закон об укреплении связи школы с жизнью»1958 г. определял основные положения школьной реформы, предполагавшей существенную ре-организацию общеобразовательной школы и введение основ производствен-ного обучения учащихся. Этот закон фактически продолжал развивать идеи политехнизации школ, возникшие задолго до Второй мировой войны.

Однако реальная жизнь вносила свои коррективы в планы руководства страны. Имеющиеся у нас сведения позволяют говорить о том, что политех-низация обучения была оправдана в крупных городах центра страны. Так, по данным музея школы № 363 в Москве уже в середине 1950-х гг. были созда-ны образцовые мастерские для мальчиков, а также вышивальные классы для девочек [14]. Можно также лишь отчасти согласиться с мнением исследова-тельницы Файзуллиной Н.К., что политехнизация имела позитивное значе-ние для отдельных территорий Сибири, например, Омской области, развитой в промышленном и сельскохозяйственном отношении [20, с. 25].

228

Но какую политехнизацию могла провести, оторванная на тысячи ки-лометров от промышленных центров, югорская школа? Здесь, на наш взгляд, проявился ещё один недостаток государственно-партийной политики – стрем-ление к безусловному выполнению постановлений центра во всех без исклю-чения регионах, даже там, где это неоправданно или и вовсе невозможно.

На территории Сургутского района идеи трудового воспитания в кон-це 1950-х – начале 1960-х гг. нашли своё отражение, прежде всего, в попыт-ке соединить обучение школьников с производительным трудом посредством организации производственной практики учащихся на промышленных пред-приятиях и в колхозах. Известный старожил города Сургута А.Н. Сибирцев вспоминал, что учащиеся школ занимались благоустройством пришкольных территорий. Совместными усилиями педагогов, родителей и учеников было высажено до пяти тысяч деревьев, в результате чего получилась прекрасная аллея выпускников, огромная берёзовая роща. Один из выпускных классов, которым руководила историк школы Калентьева Евгения Ивановна, в полном составе ушёл работать в совхоз на целый год [18, с. 53]. В организации тру-дового воспитания активно использовались примеры взрослых, детям повсе-местно рассказывалось о значимости труда как такового.

В начале 1960-х гг. в совершенствовании трудового обучения в Сур-гутском районе удалось достигнуть и заметных успехов. К примеру, В.П. Би-рюков, бывший в 1960–1964 гг. директором Сургутской средней школы № 1, вспоминал, что школа силами учителей и учащихся создала хорошую мастер-скую на два цеха – столярный и слесарный. Удалось создать также «шикар-ный пришкольный участок, где выращивали овощи» [12, с. 4–5]. Однако подоб-ные успехи во многом стали возможным благодаря шефству над школой пер-вых нефтяников – Сургутской нефтеразведочной экспедиции Ф.К. Салманова.

Тем не менее, в условиях рассматриваемого времени трудовое обу-чение школьной молодёжи натолкнулось на уже ранее называвшиеся про-блемы: бедную материально-техническую базу большинства школ и многих предприятий, отсутствие квалифицированных кадров преподавателей. Её от-личительной чертой было также отсутствие продуманности и последователь-ности. На практике она обычно выливалась в оказание детьми помощи кол-хозам в заготовке кормов и уборке урожая [3, л. 96–97]. Но, пожалуй, самым главным неразрешённым вопросом осталось нежелание сотрудников мест-ных предприятий заниматься организацией работы с детьми. Об этом сви-детельствуют результаты обсуждения проблем трудового воспитания на об-ластном совещании педагогов.

Не лучшим образом идея политехнизации и её внедрение в практику работы образовательных учреждений влияли на послешкольные перспекти-вы молодого человека. Для поступления в вуз отныне был нужен производ-ственный стаж, что делало труд на предприятии формальным. Выпускники школ стали воспринимать его лишь как ступеньку на пути к попаданию в выс-шее учебное заведение [19, с. 87]. Если же учесть тот факт, что низкая за-интересованность в результатах своего труда у рабочих и крестьян была си-стемной проблемой советской экономики [2, с. 20], [20, с. 22], то подобные процессы в югорских школах ещё больше снижали заинтересованность моло-дёжи к работе на производстве.

Не случайно, что в последующие годы наблюдались все большая фор-мализация идеи трудового обучения. В 1966 г. в Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах дальнейшего улучшения работы средней общеобразовательной школы» было отражено стремление интенсифициро-вать эту работу и с помощью трудовых усилий населения решить финансово-материальные трудности школы. Сопутствующим процессом должно было стать трудовое воспитание советских школьников, формирование у них чувств ответственности, любви к труду, глубокого уважения к принципам со-циалистического общества.

229

Однако в реальности реформа с каждым днём уходила все дальше от своей цели. Уже в 1966 г. обязательная производственная практика учащих-ся была отменена [12, с. 4–5]. Позже, во второй пол. 1960-х – 1970-е гг. были зафиксированы многочисленные случаи отказа молодёжи работать по тем специальностям, по которым они в рамках политехнизации долгое время об-учались в школе [6, л. 102]. Более того, постепенно забрасывались даже те трудовые начинания, которые были успешными в 1950–1960-е гг [13, с. 76]. В школьных документах все реже встречается термин «политехнизация», чаще всего упоминается менее амбициозное словосочетание – «трудовое обучение».

В 1970-е гг. трудовое обучение югорских школьников происходило в значительной степени по инерции. Заметным явлением в организации данной работы среди школьников в первой пол. 1970-х гг. было социалистиче-ское соревнование различных уровней. Чаще всего оно проходило под деви-зом «Предприятие-школа, бригада-класс». Наиболее качественно в рассма-триваемый период эта работа была поставлена в городе Урае, где существо-вало аж 9 предприятий и 63 производственных бригады, а непосредственно с учащимися работало 32 вожатых-производственника [4, л. 157–159].

Положительные примеры сотрудничества между общеобразовательной школой и промышленными организациями были отмечены также и в дру-гих районах. Так, в Сургутском районе оказался в центре внимания окруж-ного комитета КПСС и органов народного образования опыт сотрудничества Локосовской школы и коллектива Куль-Еганского лесхоза, в результате кото-рого появилось на свет школьное лесничество, где ребята занимались посад-ками деревьев, а также сбором плодов леса [4, л. 157–159].

Кроме того, в конце 1970-х гг. в городах Сургуте и Нефтеюганске были открыты учебно-производственные комбинаты. В 1979–1980 гг. решал-ся вопрос об их открытии в городах Нижневартовске и Ханты-Мансийске. В стадии строительства находился учебный комбинат в поселке Советском. В общеобразовательных школах и учебно-производственных комбинатах окру-га велась подготовка по 26 специальностям с охватом учащихся 3046 человек, что составляло 26,8% от общего числа учащихся 9–10 классов [7, л. 141].

Однако в течение первой пол. 1970-х гг., несмотря на все усилия окруж-кома КПСС и окружного отдела народного образования, организация данно-го компонента воспитания школьников по-прежнему находилась на неудо-влетворительном уровне. Например, собрание коммунистов школ и средних специальных заведений Сургута в 1975 г. отмечало, что трудовое воспита-ние и профессиональная ориентация учащихся являлась одной из наиболее острых нерешённых проблем в городе [5, л. 4].

Впоследствии заведующий окружным отделом народного образования А.А. Котов в 1980 г. подытожил и во многом повторил наличие в ХМАО вы-шеназванных трудностей. По его словам, проблема несоответствия комплек-тования трудовых профилей потребностям экономики Среднего Приобья стала носить окружные масштабы. Так, обучение обработке ткани в ХМАО в 1979–80 уч. г. проходило 253 десятиклассника, а получили соответствующуюквалификацию 91 учащийся. Из них, в конечном счёте, было трудоустроено лишь 21 человек, которые своё профессиональное образование продолжать не стали.

Ещё более показательный пример был зафиксирован в Ханты-Мансийском районе. Во всех районных средних школах девочки изучали швейное дело и ни одна из них не получила изучаемую квалификацию. Кро-ме того, ни одна из названных учениц района не трудоустроилась и не про-должила обучение по профилю. Такие же примеры отмечались в Кондинском и Советском районах [6, л. 102].

Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют также говорить о том, что, начиная со второй пол. 1970-х гг., несмотря на внешние стати-стические успехи, в организации трудового воспитания школьной молодежи

230

появились новые проблемы. Одним из подобных эпизодов стало некоторое падение интереса педколлективов школ к обустройству пришкольных терри-торий, парков посредством труда учащихся. Об этом свидетельствуют воспо-минания учителей края [13, с. 76].

Несмотря на то, что идеи политехнизации и трудового обучения к сере-дине 1980-х гг. выявили на территории Ханты-Мансийского округа серьёзные проблемы, высшее советское руководство настойчиво продолжало проводить данную политику в жизнь. Очередное продолжение она нашла в реформе об-щеобразовательной школы страны в 1984 г. В постановлении Верховного Со-вета СССР от 12 апреля этого года говорилось, что новая реформа развивает ленинские идеи о единой, трудовой, политехнической школе и её роли в фор-мировании нового человека [17]. Кроме того, местным властям, а также руко-водителям предприятий, колхозов и совхозов было предписано «осуществить конкретные мероприятия по организации трудового обучения и воспитания, общественно полезного, производительного труда, профессиональной ориен-тации школьников. Обеспечить на каждом рабочем месте учащихся безопас-ные условиях их труда» [17].

Однако реалии начавшейся в стране «перестройки» оказались дале-ки от установок правящей коммунистической партии. Взятые на вооруже-ние экономической политики ещё А.Н. Косыгиным в середине 1960-х гг. принципы хозрасчета и рентабельности, в середине 1980-х гг. окончательно стали превращать Югру в ресурсодобывающий регион. Основными професси-ями здесь стали: нефтяник, газовик и энергетик. Они практически не нужда-лись в подготовке новых кадров со школьной скамьи, т.к. более высокие за-работки в данных сферах вполне по-рыночному (через институты, техникумы и училища) успешно решали проблему «кадрового дефицита» для этих про-изводств. Колхозно-совхозная же система, учитывая северный характер ре-гиона, была развита достаточно слабо и не могла в полной мере реализовать в Ханты-Мансийском округе данное решение партии. Сами же старшекласс-ники учиться по сельскохозяйственному профилю в подавляющем большин-стве также отказывались [11, л. 22].

Тем не менее школы продолжали отчитываться от деятельности по трудовому обучению и воспитанию учащихся. В регионе удалось в рассма-триваемые годы организовать производительный труд на предприятиях для учащихся старшего звена. Этому способствовало значительное улучшение материальной базы самих школ. К примеру, в Сургуте уже в 1985 г. каждая школа имела свой земельный участок, а каждая вторая школа – собственную теплицу, что позволяло задействовать школьников в опытно-огороднической работе. Помимо этого, все общеобразовательные учреждения имели мастер-ские по техническому и обслуживающему труду, оборудованные всеми необ-ходимыми станками и инструментами [9, л. 9–10, 15]. Все городские школы удалось обеспечить учителями труда [9, л. 15].

Определённым новшеством в этом смысле было лишь то, что наряду с термином «трудовое обучение» в годы «перестройки» стали часто исполь-зовать более современный термин «экономическое образование». Но его практическое содержание было схожим с трудовым обучением предыдущих лет с поправкой на идеи экономии и рентабельности. Так, в 1987 г. учащиеся школ г. Ханты-Мансийска через классные часы, экскурсии и встречи, а так-же на уроках обслуживающего труда знакомились с расценками предприя-тий, с экономией материалов, ниток, используя при шитье приспособление для обрыва ниток [11, л. 11]. Такой же характер имели и уроки техническо-го труда, где школьники учились экономии древесины и металла, умению ис-пользовать отходы производства [11, л. 11].

При этом учащиеся в большинстве случаев никакого вознаграждения за свою работу не получали. Окружной отдел народного образования отме-чал, что это касалось даже тех случаев, когда они осуществляли работы, не-обходимые школе – подклеивали учебники, чинили школьную мебель и т.д.

231

Более того, в угоду политической конъюнктуре предполагалось также, не-смотря ни на что, организовать труд на предприятиях школьников среднего и младшего звеньев [11, л. 12]. В школах стали внедряться кабинеты труда для 1–3 классов [11, л. 19]. В этих кабинетах младшеклассники порой выпол-няли заказ даже завода по ремонту автомобилей! Они изготавливали картон-ные прокладки для двигателей [8, л. 12].

В подобных фактах в очередной раз проявились изъяны государствен-ной политики в отношении школ – её чрезмерная политизированность, стрем-ление любой ценой отчитаться о больших успехах. Только так можно объ-яснить попытки организовать производственную практику для подростков, в силу своего возраста не готовых ещё окончательному выбору будущей про-фессии и не способных выполнять работу качественно.

Однако ухудшение материального положения местных предприятий в конце 1980-х гг. окончательно не позволили реализовать данные планы. Пришли в упадок и окончательно стали исчезать схемы взаимодействия школ и предприятий. К примеру, в годы «перестройки» прекратились соревнова-ния «бригада – класс», а также работа комиссий содействия семье и шко-ле на предприятиях [11, л. 25]. В сельских районах Ханты-Мансийского ав-тономного округа, например, в Октябрьском районе, эти формы и структуры и вовсе плохо функционировали уже в начале «перестройки» [10, л. 11].

Таким образом, идея политехнизации советской школы, начатая ещё в 1930-е гг., очевидно в 1950–1980-е гг. в Югре имела двоякое значение. С одной стороны, во многом благодаря успехам этой деятельности преодоле-вались трудности материально-технического снабжения общеобразователь-ных учреждений. В определённом смысле данные идеи позитивно влияли на характер школьной молодёжи, повышая их ответственность и трудолюбие.

С другой стороны, эта идея натолкнулась на ряд объективных трудно-стей, преодолеть которые система школьного образования региона оказалась не в состоянии. Во-первых, это слабая материальная база школ, в связи с чем организовать обучение детей по специальностям с высокой квалификацией было довольно сложно. Во-вторых, это командно-административные, а не эко-номические принципы управления советского руководства, когда вместо по-вышения заинтересованности людей в результатах своего труда внедрялись идеи «привить любовь к труду». В-третьих, это особенности экономики реги-она, где фактически отсутствовали развитая промышленность и сфера услуг, преобладал тяжёлый физический труд, популяризовать который было нелег-ко. Поэтому указанные причины сделали идею политехнизации советской школы в Ханты-Мансийском округе в 1950–1960-х гг. малопродуктивной. Они же, в конечном счёте, в 1970–1980-е гг. подтвердили её бесперспективность. Идеи же трудового обучения школьников в умеренной форме продолжали развиваться в Югре и в постсоветское время.

Литература

1. Архивный отдел Администрации г. Сургута – Сургутский городской архив (далее – СГА). Ф. 12. Оп. 1. Д. 49.

2. Афонасьева, О.В. История сельского хозяйства Среднего Зауралья (1965– 1985 гг.) [Текст] : автореф. дис. ... канд. ист. наук / О.В. Афонасьева. – Тю-мень, 2010. – 26 с.

3. Государственный архив социально-политической истории Тюменской обла-сти (далее – ГАСПИТО). Ф. 107. Оп. 1. Д. 2137.

4. ГАСПИТО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 2275.5. ГАСПИТО. Ф. 113. Оп. 27. Д. 24.6. Государственный архив Ханты-Мансийского автономного округа (далее –

ГАХМАО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 656.7. ГАХМАО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 657.8. ГАХМАО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 765.9. ГАХМАО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 767.

232

10. ГАХМАО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 768.11. ГАХМАО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 819.12. Захарова, Л. Виктор Бирюков: «раньше школьники получали более глу-

бокие знания, чем сейчас» [Текст] / Л. Захарова // Новый город. – 2010. – 30 янв. – С. 4–5.

13. Кошкарова, Е.А. Милая сердцу профессия [Текст] // Памяти магический кристалл: Воспоминания сургутских учителей / под ред. Ю.А. Дворяшина / Е.А. Кошкарова. – Екатеринбург : ИД «Сократ», 2001. – С. 71–77.

14. Музей школы № 363 г. Москва [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://scool.beon.ru.

15. О всеобщем обучении и политехнизации массовой школы / Известия. – № 64 (4271) от 6.03. 1931 г. [Электронный ресурс]. – Режим доступа : http://www.oldgazette.ru/izvestie/06031931/index1.html.

16. Политехнизация // Новый словарь иностранных слов, 2009 [Электронный ресурс]. – Режим доступа : /http://dic.academic.ru/dic.nsf /dic_fwords/47153/политехнизация.

17. Постановление Верховного Совета СССР от 12 апреля 1984 года «Об основных направлениях реформы общеобразовательной и профессиональ-ной школы» [Электронный ресурс]. – Режим доступа : //http://www.zaki.ru/pagesnew.php?id=1846&page=17.

18. Распопова, Н.Н. Андрей Николаевич [Текст] // Памяти магический кри-сталл: Воспоминания сургутских учителей / под ред. Ю.А. Дворяшина /Н.Н. Распопова. – Екатеринбург : ИД «Сократ», 2001. – С. 50–56.

19. Суслов, А.Б. История России (1917–1995) [Текст] / А.Б. Суслов. – Пермь : Изд-во ПГПУ, 1995. – 144 с.

20. Файзуллина, Н.К. Школьное образование Западной Сибири в середине 1950-х – середине 1960-х гг. (на материалах Омской, Томской и Тюменской областей) [Текст] : автореф. дис. ... канд. ист. наук / Н.К. Файзуллина. – Тю-мень, 2010. – 30 с.

233

ÁÁÊ 63.3(253.3)6-7 + 74.03(253.3)6ÓÄÊ 94(47).084 + 37.014

Í.Â. ÔÐÎËÎÂÀ

N.V. FROLOVA

ÓÑËÎÂÈß ÐÅÀËÈÇÀÖÈÈ ÖÅËÅÉÈÑÒÎÐÈÊÎ-ÎÁÙÅÑÒÂÎÂÅÄ×ÅÑÊÎÃÎ

ÎÁÐÀÇÎÂÀÍÈß ÍÀ ÑÅÂÅÐÅ ÇÀÏÀÄÍÎÉ ÑÈÁÈÐÈ Â 1920-õ – ÑÅÐÅÄÈÍÅ 1930-õ ãã.

CONDITIONS OF THE PURPOSES’ REALIZATION OF THE HISTORICAL

AND SOCIAL SCIENCE EDUCATION IN THE NORTH OF WESTERN SIBERIA

IN 1920 – MIDDLE 1930th

Статья посвящена описанию условий реализации идеологической цели историко-обществоведческого образования на Севере Западной Сибири в 1920-е – середине 1930-х гг. Нами определены такие условия, как создание сети образовательных учреж-дений, оснащение их учебно-методическими пособиями, подготовка квалифициро-ванных кадров и изменение содержания образования. В заключении делается вывод о том, что эти условия были реализованы не в полной мере. Это затруднило достиже-ние поставленной цели.

The article deals with the description of the realization’s conditions of the ideological purpose of the historical and social science education in the north of Western Siberia in 1920 – middle 1930th. The next conditions are defi ned in it, creation of the educational insti-tutions’ network, fi tting them with the educational methodological supplies, preparation of the skilled personnel and change of the educational content. In the inference the conclusion is drawn that these conditions were realized not in full measure. It has complicated achieve-ment of the purpose.

Ключевые слова: ликвидация неграмотности, историко-обществоведческое обра-зование, образовательная политика советского государства, программа единой трудо-вой школы.

Key words: illiteracy liquidation, historical and social science education, educational policy of the Soviet state, program of the single labour school.

Анализ научной литературы, посвящённой различным аспектам куль-турных преобразований у народов Севера в 1920–1930-е гг., позволяет сде-лать вывод о том, что, на сегодняшний день, исследователями наиболее полно изучены вопросы партийно-государственного руководства культур-ным строительством на Севере, приведены данные о количественном росте школьной сети, результатах ликвидации неграмотности [1, 3, 10, 12]. В не-которой степени изучены проблемы организации учебно-воспитательного процесса в национальных школах и школах-интернатах [9, 19, 23]. Вместе с тем отсутствуют обобщающие работы, посвящённые становлению историко-обществоведческого образования в школах Севера Западной Сибири, недоста-точно внимания уделено вопросу изменения целей преподавания школьных курсов истории и обществознания. Данный факт является бесспорным упуще-нием, поскольку именно в 1920–1930-е гг. XX в. происходили кардинальныепреобразования в области содержания исторической науки, вызванные изменением целевых установок. Советское правительство отводило историко-обществоведческим дисциплинам значительную роль в формирование ново-го мировоззрения, гражданской позиции подрастающего поколения, полити-зации сознания молодёжи.

Руководство СССР в 1920–1930-х гг. ставило перед школой задачу вос-питать человека, в котором моральные нормы должны были сочетаться с жиз-

234

ненными установками, соответствующими идеям коммунистической партии. Развитие патриотизма, любовь к вождям партии и правительства, презрение к врагам Советского Союза – вот те основные качества, которыми должен был обладать человек коммунистической формации [15, с. 7–8].

В образовательной системе необходимо было создать условия для до-стижения подобных идеологических установок. К таким условиям следует отнести – укрепление и расширение материально-технической базы образо-вания (создание сети образовательных учреждений, оснащение их необхо-димыми учебно-методическими пособиями и т.д.); подготовка квалифициро-ванных кадров в области образования; изменение содержания образования, прежде всего через идеологизацию школьного курса истории. В отдельных регионах, отдалённых от центра, в частности на территории Севера Запад-ной Сибири к перечисленным условиям добавлялось ещё одно принципиаль-но важное условие – ликвидация неграмотности и малограмотности среди коренного населения. В.И. Ленин неоднократно подчёркивал: «...пока у нас есть в стране такое явление, как безграмотность, о политическом просве-щении слишком трудно говорить. Это не есть политическая задача, это есть условие, без которого о политике говорить нельзя» [13, с. 376].

Таким образом, для реализации идеологических установок, сформули-рованных советским правительством, необходимо было создать соответству-ющие условия на местах.

В Тюменской губернии движение за ликвидацию неграмотности нача-лось весной 1920 г. 4 апреля местная газета «Известия» напечатала обраще-ние: «Мы приступаем к ликвидации безграмотности в Тюмени! С 5 апреля во всех предприятиях и учреждениях начинается учёт неграмотных!».

На Севере Западной Сибири руководство столкнулось с нежеланием коренного населения обучаться грамоте. Школьное образование представля-ло собою необычное, новое явление для народностей Крайнего Севера. Так, ненцы обычно говорили учителям: «Учить оленя надо, учить собаку надо, а зачем учить человека? Он и сам знает, как надо зверя промышлять и как надо жить. Чему полезному может научить его школа, да ещё русская?» [2, с. 184]. Партийным и советским органам, культурно-просветительным учреждениям приходилось проводить большую разъяснительную работу в массах, организовывать национальный актив, прежде чем удалось преодо-леть недоверие к школе, которое среди коренного населения было достаточ-но стойким.

В 1923–1924 уч. г. на всем Обском Севере было охвачено обучением в начальных школах всего лишь 81 ханты, 62 манси и 18 ненцев – среди них не было ни одной девочки [24, c. 15].

С целью решения проблемы, связанной с низким количеством учащих-ся 25 июля 1930 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О всеобщем обяза-тельном начальном обучении». Начало реализации всеобщего обязательно-го начального обучения в округе было положено постановлением Оргбюро Остяко-Вогульского округа от 15 августа 1931 г., где окончательным сроком полного охвата всеобучем детей школьного возраста был определён 1933 г. [19, c. 145–146] (для кочевых народов – 1935 г.).

Однако, несмотря на постановление, количество детей коренных на-родов, обучающихся в школах к 1934 г. едва превышало 50% [21]. При этом, если учитывать постоянный отсев учащихся, их не возвращение после летних каникул со своих стойбищ в школы-интернаты, можно отметить, что общее количество детей коренных народов, посещавших учебные заведения, было немногим больше 10%.

В итоге намеченный постановлением I Остяко-Вогульского окружного съезда Советов переход к всеобучу в округе к указанному сроку фактически осуществлён не был. Данная ситуация являлась серьёзным препятствием для достижения идеологических установок, связанных с коммунистическим вос-питанием, которые декларировались советской властью.

235

Ещё одним из условий достижения цели в области идеологии является необходимость расширения сети общеобразовательных школ.

В течение 1919–1920 гг. все школы Тюменской губернии – приходские училища, высшие начальные училища, мужские и женские гимназии и дру-гие – преобразовывались в единые трудовые школы 1-й и 2-й ступени и пере-давались в ведение Наркомпроса [25, c .24].

Ещё в 1920-е гг. комиссией по образованию при Тобольском окриспол-коме как основной тип национальных школ для народов Севера были опре-делены кочевая школа (школа-передвижка) и школы-чумы, которые по сво-ей организации напоминали кочевые школы, их отличительная особенность состояла в том, что они не кочевали, а открывались на стойбищах, а позд-ней осенью сворачивали свою работу. Но кроме данных типов уже с середи-ны 1920-х гг. получила распространение школа-интернат, которая постепен-но стала превалировать.

К середине 1930-х гг. в округе насчитывалось 160 школ различных ти-пов. Историк-краевед Н.Б. Патрикеев отмечает, что к 1 июля 1931 г. на терри-тории округа работало 89 школ, из них 23 национальные, а к 1932–1933 уч. г. открылась 61 новая школа, в том числе 10 национальных [17, c. 37–38]. Л.Е. Киселёв приводит несколько иные данные, он указывает, что в 1932 г. начальных школ было уже 150, из них 44 национальных и 20 смешанных [10, c. 195]. Итак, несмотря на различия в оценке количества школ в округе в пер-вой половине 1930-х гг., можно однозначно определить тенденцию к их уве-личению.

Исходя из приведённых данных, следует констатировать, что одно из условий успешного реформирования образовательной системы в регионах, а именно создание сети общеобразовательных учреждений, выполнялось. Однако сама система организации учебного процесса была направлена, пре-жде всего, на ликвидацию безграмотности. Как правило, в только что открыв-шихся школах единые образовательные программы отсутствовали. Обучение проходило в трёх направлениях: грамота, счёт, письмо. Зачастую в системе воспитания совершенно не учитывался национальный фактор. Данные учеб-ные заведения, помимо реализации цели ликвидации безграмотности, ис-пользовались для агитационной и пропагандистской работы среди коренного населения. Однако, для подобной деятельности требовались грамотные спе-циалисты.

Проблема профессиональной подготовки и политического воспита-ния новых учительских кадров особенно ощущалась в Западной Сибири, по-скольку Западная Сибирь резко отставала от центральных районов страны по уровню общеобразовательной подготовки школьных работников. На 10 апре-ля 1924 г. в школах первой ступени Тобольского округа (без Берёзовского и Сургутского уездов) было 250 учителей. Из них имели законченное среднее образование 83 человека, незаконченное среднее образование – 39 человек, низшее – 61 человек, курсы – 9 человек [6]. Учителем школы I ступени мог стать выпускник школы I ступени, учителем школы II ступени – выпускник школы II ступени и т.д. [22, c. 56].

Вследствие недостатка учительских профессиональных кадров допускались невероятные ошибки в педагогическом процессе многих школ. К примеру, в Широковской начальной школе учительница не могла следить за временем на уроке, так как не понимала часов. На вопрос «Как вы следите за временем, почему ваши уроки длятся по часу?» она отвечала: «Я слежу за стрелками. Когда они сойдутся, тогда отпускаю детей на перемену» [22, c. 56].

Огромное значение в подготовке педагогических кадров для школ Севера сыграли Северное отделение рабфака при Ленинградском институте живых Восточных языков, Институт народов Севера ЦИК СССР им. П.Г. Смидовича, Северное отделение при педагогическом институте им. А.И. Герцена и Ханты-Мансийское педагогическое училище.

236

В центре внимания остро стоял вопрос, связанный с подготовкой педа-гогических кадров из представителей коренного населения. В 1926 г. был ор-ганизован рабфак Ленинградского института живых восточных языков, куда приехали на учёбу от Тобольского Комитета Севера 1 ненец, 1 ханты, 1 ман-си [4, c. 51].

С первой половины 1930-х гг. XX в. подготовка кадров получила ши-рокий размах. В 1933 г. работали педагогические техникумы в Салехарде и Остяко-Вогульске, отделения народов севера при ряде педтехникумов (Мур-манский, Тобольский, Колпашевский, Якутский) [7, c. 354].

Существовала потребность не только в обеспечении округа педагогиче-скими кадрами, но и в повышении их квалификации. Большое значение для повышения квалификации учителей имели различные курсы подготовки и пе-реподготовки специалистов, организуемые окружными и центральными орга-нами народного образования. В 1920 г. Тюменской губернии были открыты учебные заведения и курсы по подготовке педагогических кадров: институт народного образования, курсы для учителей татарских школ г. Тюмени, трёх-годичные педагогические курсы (вместо закрытого пединститута) в г. Тоболь-ске, курсы по подготовке учителей для школ I ступени в г. Тюмени, курсы по подготовке внешкольных работников и библиотекарей в г. Тюмени [8, c. 11].

Можно говорить о том, что для решения проблемы подготовки пе-дагогических кадров предпринимались немалые усилия на государственном и местном уровнях. Однако в отсутствии программ и должным образом раз-работанных методик обучения, квалификация учителей оставалась низкой, что соответственно влияло на качество преподавания историко-общест-воведческих дисциплин в школах. Затруднение вызывала и невстроенная си-стема в области содержания курсов истории и обществознания, а также их обеспечение необходимыми учебно-методическими пособиями.

В вопросе перестройки содержания курсов Наркомпрос РСФСР до середины 1920-х гг. предоставил инициативу регионам. Так, ещё в конце 1918 – начале 1919 гг. на места были разосланы «Материалы по образо-вательной работе в трудовой школе», разработанные Отделом реформы школы Наркомпроса РСФСР. «Материалы», раскрывающие содержание и ме-тоды работы на I ступени обучения, не были ни обязательными, ни даже при-мерными; они предлагались лишь для «испытания одного из путей работы и поисков» [14].

Наркомпрос РСФСР к осени 1921 года подготовил и издал «Програм-мы семилетней единой трудовой школы» [16, c. 72]. В программах 1921 года имелась тенденция к нарушению систематичности и последовательности в расположении материала, которая выразилась в указании на то, что школы при разработке своих местных программ должны группировать материал по комплексному методу там, где это возможно при наличие преподавательских сил, необходимых наглядных, пособий, книг и т.д.

В программе по обществоведению 1921 года не был выделен материал по истории России: сведения по отечественной истории чередовались с тема-ми по всеобщей истории, без малейшей попытки установить в этом отноше-нии определённую закономерность и систематичность.

В целом, предполагалось, что программы Наркомпроса 1921 г. явят-ся ориентировочным образцом, которым школы будут руководствоваться при со ставлении своих местных программ [11, c. 66].

Необходимо учитывать, что в Тобольском округе к этому времени ещё не была выстроена новая система школьного образования. Следовательно, изменения, связанные с реформированием содержание курсов истории, мог-ли найти своё отражение только в учебных планах школ, которые существо-вали ещё до Советской власти, то есть там, где в своё время имелась система преподавания отдельных дисциплин. В новых, только созданных националь-ных школах, основной целью всё-таки являлась ликвидацией неграмотности населения.

237

Таким образом, можно отметить, что до середины 1920-х гг., не был ре-шён вопрос о содержании школьного исторического образования. Значитель-ным недостатком являлось отсутствие разработанных примерных учебных планов и программы исторических курсов для школ I и II ступени всей стра-ны. В этих условиях лишь небольшая, наиболее подготовленная часть учите-лей истории могла осуществить идеи и замыслы программ. Но для школ Се-вера Западной Сибири такие кадры были скорее исключением, чем нормой.

Разработка программ для советской школы имела первостепенное зна-чение, но не менее важно было вслед за программами дать школе необхо-димые учебники и учебные пособия. От их содержания и качества зависело выполнение программ, ими в значительной мере определялась идейная на-правленность обучения и воспитательного воздействия на учащихся.

Старые учебники и учебные пособия совершенно не соответствова-ли целям, установленным в новой советской школе. Однако в силу понят-ных и вполне объективных причин немедленное издание новых учебников и учебных пособий для школ страны было совершенно невозможно. Во-первых, нельзя было создавать новую учебную литературу раньше, чем определятся общие принципы единой трудовой советской школы, система её организации, её программно-методические установки. Во-вторых, разра-ботать новые учебники и учебные пособия могли только ученые, учителя, методисты, готовые на деле осуществить революционные социалистические преобразования в своей профессиональной области. Наркомпрос не мог опе-реться на круг таких специалистов. Разруха, нехватка материальных средств, очевидная невозможность скорого издания новых учебников вынуждала ве-сти поиски чрезвычайных мер к разрешению проблемы обеспечения школ хотя бы минимумом необходимого. Вплоть до середины 1920-х гг. в школе преобладали дореволюционные учебники и учебные пособия, и шёл процесс внедрения «бескнижного» обучения.

Перестройка школьной системы образования и как составной её части школьного исторического образования в первой половине 1920-х годов завер-шилась, в сущности, провалом.

Во второй половине 1920-х годов партийные организации перешли к плановой работе. Государство поставило чёткую задачу – политически про-светить население, приобщить его к активной государственной и обществен-ной деятельности. Эта могло быть решено в рамках преподавания общество-ведческих дисциплин.

С середины 1920-х гг. XX в. шёл поиск интегративных подходов к содер-жанию образования. Например, программы 1925 г. предполагали отказ от предметного преподавания. С этого времени в школах вводилось комплекс-ное изучение окружающего мира (предприятия, города, деревни, страны) по трём блокам: природа – труд – общество.

По программам для единой трудовой школы социальные науки изуча-лись 31 час в неделю (в гимназии 1914 года – 20 часов) [20]. Это свидетель-ствовало о той роли, которую отводила новая государственная власть курсам обществоведения в школьном идеологическом воспитании. Программы ори-ентировали на социологический, а не конкретно-исторический подход к из-учению прошлого. Основными компонентами знаний были вопросы социаль-ной истории, классовой борьбы. Большое место уделялось изучению истории края. Именно на этом уровне вводился конкретно-исторический материал. В старших классах (8–9 год обучения) сохранялось предметное изучение истории, но в рамках социологической схемы.

С внедрением программ ГУСа 1924–1925-е гг. местные органы власти стали более жёстко контролировать процесс изменения преподавания обще-ствоведения, что повлекло за собой серьёзные перегибы. Тюменское Окро-но не обращая внимания на призыв учитывать потребности и возможности учащихся, местные условия почти дословно повторяло и акцентировало вни-мание на положения, продиктованные сверху. При обсуждении положения

238

дела просвещения среди северных народностей Тобольского округа, подни-мался вопрос о необходимо наполнить программы ГУСа материалами из жиз-ни и быта народов Севера и по возможности подбирать работников знакомых с их языком и бытом [5]. Однако это было сложно выполнить, исходя из ситу-ации, связанной с острой нехваткой квалифицированных кадров.

В итоге на комплексные программы перешли только в городах и опор-ных школах в уездах, преподавание в отдалённых школах велось по старым программам, комплексный метод не находил своего отражения в деятельно-сти учителей. Территориальная разобщённость народностей Севера на бес-крайних просторах тайги и тундры, экстремальные климатические условия, кочевой образ жизни, отдалённость от культурных центров создавали допол-нительные трудности в осуществлении историко-обществоведческого обуче-ния.

Таким образом, практический опыт показал, что Север Западной Си-бири не успевал за изменениями, которые озвучивались представителями центральных органов власти. Несмотря на попытку Наркомпроса кардиналь-но реформировать систему образования, на местах не были созданы необхо-димые и соответствующие условия. Это проявилось в нехватке квалифици-рованных педагогических кадров, недостаточной оснащённости новых школ материально-техническими средствами, что и определило отсутствие по-ложительных результатов в достижение цели воспитания нового человека, строителя коммунизма.

Литература

1. Алексеева, Л.B. Социокультурная политика советской власти на Обь-Иртышском Севере 1920–1941 гг. приоритеты, формы осуществления и результаты [Текст] / Л.Е. Алексеева. – Екатеринбург : Ин-т истории и археологии УрО РАН, 2003. – 251 с.

2. Бударин, М.Е. Путь малых народов Крайнего Севера к коммунизму [Текст] / М.Е. Бударин. – Омск : Заподно-Сибирское книжное издательство омское отделение, 1968. – 476 с.

3. Бударин, М.Е. Прошлое и настоящее народов Северо-Западной Сибири [Текст] / М.Е. Бударин. – Омск : Омское областное государственное изда-тельство, 1952. – 188 с.

4. Воскобойников, М.Г. Подготовка в Ленинграде педагогических кадров для школ народов Крайнего Севера [Текст] // Просвещение на Советском Край-нем Севере: В помощь учителю школ Крайнего Севера / под ред. Ф.Ф. Крон-гауз. – Л. : Государственное учебно-педагогическое издательство Мини-стерства просвещения Ленинградское отделение, 1958. – 390 с.

5. Государственный архив Свердловской области (ГАСО) Ф. 233. Оп 1. Д. 255. Л. 23

6. Государственный архив Тюменской области (ГАТО). Ф. 676. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 6

7. Зибарев, В.А. Культурные преобразования у народов Севера (1917–1941 гг.) [Текст] / В.А. Зибарев, Л.К. Пастушенко // Культурное развитие советской сибирской деревни / В.А. Зибарев. – Новосибирск : Наука, 1980. – 384 с.

8. Из истории культурного строительства в Тюменской области : сборник до-кументов 1918–1975 гг. [Текст]. – Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1980. – 392 с.

9. Ишбаев, М.М. Выход в свет: Становление национальной школы в Ларьяк-ском районе [Текст] / М.М. Ишбаев. – Нижневартовск : Изд-во Нижневарт. пед. ин-та, 1998. – 112 с.

10. Киселев, Л.Е. Партийное руководство хозяйственным и культурным стро-ительством в автономных округах Севера РСФСР (октябрь 1917 – июнь 1941 гг.) [Текст] / Л.Е. Киселёв. – Томск : Изд-во Том. ун-та, 1989. – 236 с.

11. Королев, Ф.Ф. Очерки по истории советской школы и педагогики. 1921–1931 [Текст] / Ф.Ф. Королёв, Т.Д. Корнейчик, З.И. Равкин ; под ред. Ф.Ф. Королё-ва, В.З. Смирнова. – М. : Изд-во АПН РСФСР, 1961. – 508 с.

239

12. Кронгауз, Ф.Ф. К истории советской школы на Крайнем Севере [Текст] / Ф.Ф. Кронгауз. – М. : Учпедгиз, 1948. – 122 с.

13. Ленин, В.И. Полное собрание сочинений [Текст] / В.И. Ленин. – М. : Изда-тельство политической литературы, 1970. – Т. 45. – С. 376.

14. Материалы по образовательной работе в трудовой школе [Текст]. – М. : Нар-компрос РСФСР, 1919. – 16 с.

15. Обращение народного комиссариата по просвещению [Текст] // Народное образование в СССР. Общеобразовательная школа : Сборник документов. 1917–1973 гг. / сост. : А.А. Абакумов [и др.]. – М. : Педагогика, 1974. – 560 с.

16. Очерки истории педагогической науки в СССР (1917–1980) [Текст] / под ред. Н.П. Кузина, М.Н. Колмаковой. – М. : Просвещение, 1986. – 288 с.

17. Патрикеев, Н.Б. Первые шаги народного образования в округе (1931–1940 гг.) [Текст] // Югра. – 1992. – № 10. – С. 37–38.

18. Постановление I Остяко-вогульского окружного съезда Советов по докла-ду «Очередные задачи Советов в связи с организацией округа» – о вве-дении всеобщего начального образования в округе [Текст] // Из истории культурного строительства в Тюменской области : сборник документов 1918–1975 гг. – Свердловск : Средне-Уральское книжное издательство, 1980. – 392 с.

19. Прибыльский, Ю.П. Школа тюменского края в XVIII–XX вв. (К трёхсотлетию сибирской школы [Текст] / Ю.П. Прибыльский. – Тобольск : Минитипогра-фия ТГПИ им. Д.И. Менделеева, 1998. – 112 с.

20. Программы для первого концентра школ II ступени (5, 6 и 7 годы обучения) [Текст] – М. ; Л. : Госиздат, 1925. – 208 с.

21. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 475. Оп. 2. Д. 294. Л. 194. Об.

22. Силин, А.И. Народное образование в Сургутском районе в 1920–1930-е гг. [Текст] / А.И. Силин // Югра. – 2001. – № 5. – С. 56.

23. Сулимов, В.С. Очерки по истории народного образования Западной Сибири [Текст] / В.С. Сулимов. – Тюмень : Изд-во ТюмГУ, 1995. – 56 с.

24. Худолеев, П.К. Народное образование Тюменской области за пятьдесят лет советской власти: В помощь лектору и пропагандисту [Текст] / П.К. Худоле-ев. – Тюмень, 1967. – 39 с.

25. Школа Тюменской области [Текст] / отв. ред. В.А. Сластенин. – Тюмень, 1968. – № 41. – Вып. 8. – 88 с.

240

Ï à ì ÿ ò í û å ä à ò û

Í.À. ÌÈÍÈÍÊÎÂ

N.A. MININKOV

2012 ÃÎÄ – ÃÎÄ ÈÑÒÎÐÈÈ Â ÐÎÑÑÈÈ: ÈÑÒÎÐÈ×ÅÑÊÎÅ ÇÍÀÍÈÅ – ÀÊÒÓÀËÜÍÀß

ÑÎÖÈÎÊÓËÜÒÓÐÍÀß ÏÎÒÐÅÁÍÎÑÒÜ ÑÎÂÐÅÌÅÍÍÎÃÎ ÐÎÑÑÈÉÑÊÎÃÎ ÎÁÙÅÑÒÂÀ

2012 – YEAR OF HISTORY IN RUSSIA: HISTORICAL KNOWLEDGE – ACTUAL

SOCIAL AND CULTURAL REQUIREMENT OF A MODERN RUSSIAN SOCIETY

Статья посвящена анализу проблем формирования массового исторического созна-ния в современной россии в связи с провозглашением 2012 года – годом истории. Ав-тор обращает внимание на трудности, стоящие на пути решения этой задачи, и рассма-тривает её возможные перспективы.

Article is devoted the analysis of problems of formation of mass historical consciousness in modern russia in connection with declaration of 2012 – year of history. The author pays attention to the diffi culties which are getting in way of the decision of this problem, and considers its possible prospects.

Ключевые слова: год истории, историческое сознание, правда истории, юбилей-ные даты.

Key word: year of history, historical consciousness, history truth, anniversaries.

Текущий 2012 г. был объявлен действующим ныне президентом Д. Мед-ведевым Годом Истории в России. Поводом для этого стала дата не вполне круглая – 1150 лет со времени известного по летописи призвания варягов. Кроме того, само по себе событие носит легендарный характер. В самом деле, это призвание относится по летописи к 862 г. Но летопись была создана зна-чительно позже. Повесть временных лет, которая сообщает об этом событии, составлялась в Киеве во втором десятилетии XII в. Следовательно, между призванием и созданием летописи прошло не менее 250 лет. Это даёт осно-вание для скепсиса в отношении степени достоверности летописного текста о призвании, причём такой скепсис имеет самые серьёзные основания.

Известно вместе с тем, что историческое сознание имеет свои особен-ности. Во многих государствах, в том числе в европейских, имеются свои ле-гендарные версии их возникновения. История с призванием варягов, Рюри-ка и его братьев новгородцами, или «варяжская легенда», относится к ле-гендарным версиям подобного рода. В российском историческом сознании в этом призвании видятся истоки государства в нашей стране. Начинать из-ложение российской истории с этого события стало также историографи-ческой традицией, причём ещё с летописного периода в развитии русской историографии. Традиция эта пережила развитие историографии в России XVIII–XX вв. и дожила благополучно до нашего времени.

Конечно же, совершенно очевидно, что о государстве на Руси и при Рюрике, и даже значительно позже, говорить в полном смысле едва ли при-ходится. Княжеская власть и население жили своей жизнью, и связи меж-ду ними были довольно слабыми. Поэтому ещё в отечественной историче-ской науке середины позапрошлого столетия высказывалась точка зрения, согласно которой на русской земле государство появилось не ранее, чем в Московской Руси при великом князе московском Иване III, при завершении объединения русских земель вокруг Москвы. Но традиция, связанная с при-

241

знанием Рюрика основоположником государственной власти на Руси, а Нов-города как колыбели русской государственности, тем не менее сохранилась до наших дней.

По-видимому, нынешний год как Год Истории был избран удачно и по некоторым другим историческим датам, близким к нынешнему году или со-впадающим с ним. Так, в этом же году исполняется 200 лет со дня славной победы России над наполеоновскими захватчиками в Отечественной войне 1812 г. В этом же году – 400 лет освобождения Москвы Народным ополче-нием К. Минина и князя Д.М. Пожарского. Совсем недавно, в 2009 г., отме-чалось трёхсотлетие со дня Полтавской победы, одержанной Русской армией во главе с Петром I над шведами. В 2010 г. отмечалось 65 лет победы в Вели-кой Отечественной войне.

Возникает вместе с тем вопрос: случайно ли было обращено внимание в нынешнем году на историю? Только ли в связи с тем, что для этого поя-вился подходящий повод в виде «государствообразующей» даты? Только ли дело в том, что власть озаботилась вопросами исторического образования, что её стали беспокоить пробелы в исторических знаниях значительной ча-сти населения, в том числе молодого поколения? Элементарный культурно-исторический анализ показывает, однако, что дело далеко не только в этом.

В самом деле ещё выдающийся наш философ первой половины прошло-го века Н.А. Бердяев в своём труде «Смысл истории» указывал, что исто-рическое сознание всякого культурно-исторического сообщества, в том числе российского, может пребывать в двух состояниях. В исторические пе-риоды «спокойные», когда в обществе не происходит сколько-нибудь значи-тельных событий или внутренних процессов, историческое сознание также находится в спокойном состоянии. Оно как бы «дремлет», что находит выра-жение в отсутствии массового и ярко выраженного интереса к истории, в том числе к отечественной истории. Совершенно по-иному дело обстоит в пери-оды, когда такое спокойствие нарушается, когда общество приходит в состо-яние брожения, когда провозглашаемая властью стабильность надоедает и начинает казаться застоем, когда в обществе обнаруживается недовольство существующими порядками и начинается открытая внутренняя борьба. В та-ких условиях интерес к истории значительно оживает. Массовое историческое сознание ожидает от прошлого «подсказок» в общественно-исторических си-туациях, которые принимаются за сходные с тем, что общество переживает на современном этапе своего развития. И современная ситуация сопоставля-ется с прошлым, где находят аналогии, действительные, а нередко и мнимые. История становится актуальной. Н.А. Бердяев мог все это наблюдать в пери-од революции в России 1917–1920 гг., а затем в двадцатые годы. В самом деле, в тот период очень убедительным казалось сопоставление ситуаций в Рос-сии с Великой Французской буржуазной революцией. Отсюда в публицистике и в массовом сознании распространялись такие определения, как «Вандея» применительно к Дону или Кубани, как «термидор» применительно к новой экономической политике, как «красный Бонапарт» применительно к Троцко-му, Фрунзе или Тухачевскому.

Нечто подобное имело место в российской культурно-исторической си-туации последних примерно двух с половиной десятилетий. В самом деле, си-стемный кризис советского общества и падение советского режима сопрово-ждались резким усилением интереса к истории. Некоторое его ослабление имело место в стабильные, тусклые, унылые и воровские нулевые годы. Но когда в начале десятых годов общество отбросило сонное безразличие, когда чётко обозначился кризис тщательно создававшейся за десятилетие систе-мы «суверенной демократии», когда началось массовое движение за честные выборы, интерес к истории возродился.

Конечно же, такой интерес имеет не только здоровые проявления. С одной стороны, общество тянется за историческими знаниями, хочет знать прошлое, особенно отечественное, и в то же время верит, будто существует

242

некая объективная историческая истина. При этом в нем возникает недове-рие к профессиональным историкам и их исследованиям. Историки при этом обвиняются в предвзятости и политической ангажированности, в необъек-тивности и в стремлении придать положениям и выводам в своих трудах со-ответствие идеологическим интересам власти. И в самом деле, отчасти та-кие обвинения имеют под собой основания. Но, с другой стороны, нельзя не учитывать, что отечественная историческая наука советского времени имела также свои несомненные достижения. Причём по уровню своей работы она безусловно превосходит абсолютное большинство трудов, сделанных совре-менными любителями исторического знания, но не имеющими понятия ни о структуре научного исторического исследования, ни об историографии и об источниковедении, ни о методологии истории, ни о существующих на се-годняшний день исторических концепциях.

Таких непрофессиональных исторических трудов за последние два с лишним десятка лет накопилось немало. Сложилась ситуация, когда исто-рическая наука как бы переживает нашествие околонаучного маргинала. В самом деле, подобные труды появились по существу во всех республиках России, в некоторых регионах, например, на Дону и Кубани. Наиболее из-вестна среди подобных трудов так называемая новая хронология Фоменко и Носовского, в которой пересматривается вся установленная в историче-ской науке хронология событий и сама событийная канва мировой истории.

Как правило, для таких трудов характерны некоторые общие черты. Во-первых, они не связаны с традицией исторической науки, выступают её кри-тиками, обвиняя историков-профессионалов в предвзятости и необъективно-сти. Отсюда, во-вторых, в этих трудах нет историографического анализа или он даётся на самом поверхностном уровне. В-третьих, создатели таких трудов не знают и не признают методологию исторического познания и основы на-учного источниковедческого анализа. В-четвёртых, отсюда в подобных тру-дах имеет место своеобразный отбор исторических фактов, которые подбира-ются только для обоснования содержащегося в них общего вывода, тогда как факты иного рода авторы таких трудов игнорируют. В-пятых, в них содержат-ся положения и выводы, соответствующие историческому сознанию социо-культурной среды, на которую они рассчитаны. Так, в современной ситуации, когда вопросы этнической истории и этнической культуры воспринимаются особенно остро и болезненно, авторы подобных трудов подают исторический материал с позиций этноцентризма. Для «своего» этноса и для «своей» эт-нической истории даются, как правило, самые позитивные оценки. При этом подчёркивается глубокая древность и высокий уровень «своей» культуры, её исключительно большое место в культуре человечества. Совершенно иные оценки и характеристики даются для иных этнических культур. При этом всячески культивируется «образ врага», в котором нередко выступают гео-графические соседи и более отдалённые этносы и на который возводятся те или иные обвинения. Иногда в таких исторических сочинениях дело прини-мает комический оборот. В сочинении одного из таких донских авторов гене-зис человечества связывается с аксайскими буграми по правому берегу Дона под Ростовом, а донские казаки рассматривалось в качестве первых людей.

Ещё в эпоху Просвещения, а затем и в культуре XIX в. сложилось пред-ставление о том, что научная историческая мысль способна позитивно вли-ять на массовое историческое сознание, вытесняя заполняющие его исто-рические мифы. В культуре XX в. стало ясно, что распространение в массо-вое историческое сознание научного исторического знания идёт очень не просто. Во всяком случае, истории как науке достаточно трудно конкури-ровать в борьбе за историческое сознание с историей околонаучной и мар-гинализированной. И это неслучайно. Такая непрофессиональная история является частью массового исторического сознания своей среды. Она про-изводит такую версию прошлого, которая соответствует системе ценностей, ментальности и основам культуры этой среды. Такая среда при этом не за-

243

ботится о научном обосновании тех или иных исторических положений, ко-торые она готова принять. Может ли вообще история как наука оказывать позитивное воздействие на массовое историческое сознание, вытесняя пе-реполняющие его мифы и мифологемы на темы прошлого? По-видимому, да, но процесс этот значительно более сложный, чем полагали историки и мыс-лители XVIII–XIX вв.

Между тем, акцентируя внимание общества на юбилейных датах, го-сударственная власть способствует формированию массового историческо-го сознания в собственных интересах. В интересной статье К.Н. Цимбаева «Феномен юбилеемании в российской общественной жизни конца XIX – нача-ла XX вв.», вышедшей в свет в 2005 г., приводятся наглядные примеры, как власть на последнем этапе существования Российской империи пыталась за-ниматься формированием исторического сознания народа. Отмечали в этой связи некоторые даты военных побед, такие, как 200 лет Полтавы и 100 лет Бородина. С особой помпой было отмечено в 1913 г. трёхсотлетие Дома Рома-новых. Как справедливо отмечал Цимбаев, на дату пятидесятилетия отмены крепостного права в России в 1911 г. власть не захотела обращать внимание, и отмечена она была не государством, но обществом.

Мы и в наши дни наблюдаем нечто подобное. В 2011 г. – сто пять-десят лет отмены крепостного права – не было отмечено в соответствии с тем, как заслуживало событие. Во всяком случае юбилей даты падения раб-ства для двадцати трёх миллионов крестьян России остался как бы почти незамеченным. В нынешнем году также есть интересные даты, которые за-служивают общественного внимания. Так, 18 февраля 1762 г. императором Петром III был издан манифест о вольности дворянства, в котором некоторые историки правильно видят начало процесса раскрепощения сословий. Следу-ющий манифест этого императора, изданный 21 февраля того же года, отме-нял страшную спецслужбу, наделённую карательными функциями – Тайную канцелярию, созданную в 1718 г. ещё Петром I для проведения следствия по делу царевича Алексея, попытавшегося бежать из России. В январе–феврале недавнего 2010 г. – 280 лет со дня события, известного как «затейка вер-ховников». Это не просто попытка части членов Верховного Тайного совета во главе с князем Д.М. Голицыным захватить власть. В этой попытке нередко и не без основания видят стремление к ликвидации абсолютизма, а то и к уста-новлению в России республики. Но, конечно же, при конструировании нынеш-ней системы власти с монархической сущностью при имитации республикан-ских форм и характерной для них выборности вспоминать об этой попытке не было бы целесообразно. Стремление к ограничению абсолютной власти, про-явившееся 280 с лишним лет назад со стороны части правящей элиты страны, к установлению политического строя более свободного, чем существовавший к тому времени в России, и продвинутого по западному пути, не является по-литическим идеалом современной российской власти. Юбилей этого события не входит в число дат, на которые она стремится акцентировать внимание рос-сийского общества, и вводить эту попытку ограничения абсолютизма в России в массовое историческое сознание власть не желает.

Год Истории имеет также региональный аспект. Приближается 2014 г. –сто пятьдесят лет со времени окончания Кавказской войны на Северо-Западном Кавказе. Между тем, мало кто в России знает, что с окончанием войны было связано махаджирство, а целый народ адыго-абхазской языковой группы на Северо-Западном Кавказе, убыхи, вынужден был покинуть родные места и переселиться на турецкую территорию. На эту тему в Нальчике вы-шла в свет интересная монография М.Г. Хафизовой. Можно сколько угодно говорить о вине за это властей Османской империи, всячески привлекавших убыхов к переселению, но не обеспечивших для этого необходимых условий. Но нельзя при этом забывать, что главная вина за выселение народа лежит на властях Российской империи, а зимняя олимпиада 2014 г. проводится на территории, занимавшейся убыхами.

244

Стремление российской власти в последние периоды существова-ния империи формировать историческую память на базе юбилеев мо-нархии и военных побед, не принимая во внимания другие даты, которые не вписывались в эти рамки, не помогло, как подчёркивал Цимбаев, укре-пить в массовом историческом сознании начала монархизма и патриотизма с казённо-монархическим оттенком. Прошло четыре года после 300-летия Дома Романовых, и монархия в России перестала существовать. Начались ре-волюционные события, к столетнему юбилею которых мы стремительно при-ближаемся. Приближаемся ли мы к их воспроизведению? Едва ли. Другая эпо-ха, другая культурно-историческая ситуация. Нет культурно-исторических предпосылок для того, чтобы воспроизвести в новых условиях «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», культурные аспекты которого изучены в наши дни В.М. Соловьёвым и В.Я. Маулем. То же самое – массовые крова-вые эксцессы февраля 1917 г., проанализированные за последнее время из-вестным современным историком В.П. Булдаковым, или широкомасштабную гражданскую войну с фронтами и военными действиями. Более возможен ва-риант «оранжевой революции», которой у нас принято запугивать общество. Но если вспомнить, что вызвана эта революция была на Украине махинаци-ями начальства на выборах, то следует иметь в виду, что причиной её были действия самой власти. А «оранжевая революция» была ответом общества на беспрецедентный антидемократический вызов. Это тоже урок истории. Причём весьма позитивный. Но история, как отмечал ещё В.О. Ключевский, ничему не учит, и учить не собирается. Однако она «наказывает за незнание уроков». И, входя в Год Истории, отмечая 1150 лет российской государствен-ности, следует об этом хорошо помнить. И обществу, и власти.

«Мы должны гордиться своим прошлым», – заявил недавно В. Путин. Заявление совершенно правильное. Вернее, было бы правильным, если бы после него следовало бы логически и исторически необходимое добавле-ние: «Есть, однако, такие стороны нашего прошлого, которыми нет повода гордиться, но которых необходимо стыдиться». Однако он этого не сделал. Между тем, он не может не знать, что такие страницы нашего прошлого имеются. Это – массовые государственные репрессии сталинского режима, взаимное ожесточение и беспощадность революционных лет, сотни лет кре-постного рабства, разрушительное влияние которого на психику и нравствен-ность огромной массы людей сказывается до сих пор, опричнина и биронов-щина. То же самое – завоевание Кавказа самодержавием, присоединениестран Прибалтики к СССР и многое другое. Следовательно, заявление о не-обходимости гордиться своей историей без добавления о позорных её стра-ницах выглядит пустозвонством, фанфаронством и стремлением к искаже-нию массового исторического сознания. Причём искажению в интересах власти. Поскольку неполное знание истории, незнание её непарадной сто-роны, не даёт современному российскому обществу возможность стать субъ-ектом истории. Незнание же истории ведёт к тому, что сообщество легче становится объектом для всякого рода сомнительных начальственных экс-периментов в духе «суверенной демократии» при реальном бесправии че-ловека перед государством и его силовыми структурами, чем сообщество, вооружённое историческими знаниями. Знание истории и распространение научных исторических знаний даёт обществу возможность противостоять этому.

Объявление текущего года Годом истории в России можно только при-ветствовать. И иметь в виду культурную и общественную актуальность исто-рического знания, развития исторического образования и научных историче-ских исследований. Вне связи с развитием исторической науки и историче-ского знания российское общество не имеет будущего…

245

Ð å ö å í ç è è

Å.Â. ÃÐÈÃÎÐÎÂ

E.V. GRIGOROV

«ß ÍÅ ÐÅÀÊÖÈÎÍÅÐ, ÍÅ ÃÀÑÈËÜÍÈÊ…»

«I AM NOT A REACTIONARY, NOT A GASILNIK…»

Репников А.В., Милевский О.А. Две жизни Льва Тихомирова : монография[Текст] / А.В. Репников, О.А. Милевский. – М. : Academia, 2011. – 560 с.

Книга «Две жизни Льва Тихомирова» является итогом многолетних ис-следований двух талантливых российских ученых, докторов исторических наук, А.В. Репникова и О.А. Милевского, и уже поэтому заслуживает при-стального внимания. Каждый из них ранее обращался к творчеству Льва Алек-сандровича, не только в статьях, но и монографиях. Таким образом, взгляды авторов на эту личность можно охарактеризовать как устоявшиеся, вполне созревшие. В данном исследовании мы не сталкиваемся с легковесностью опре-делений и выводов, напротив каждая мысль чётко сформулирована и обосно-вана. Поражает количество используемых источников, не только ни одно бо-лее или менее важное произведение Л.А. Тихомирова не обойдено вниманием,но и активно используются и анализируются его дневниковые записи и пись-ма. Многолетняя работа с архивами позволяет авторам уверенно чувствовать себя даже там, где источников недостаточно для полного освещения ситуа-ции. Поэтому, несмотря на несомненную субъективность любого историческо-го исследования, данная работа достигает предельно возможной степени объ-ективности, которая дополняется и отказом ученых от «партийного подхода» к личности своего героя. Они не оценивают Л.А. Тихомирова как «ренегата», или «одумавшегося нигилиста», наоборот, он предстаёт пред нами как ода-рённый политический и общественный деятель, внёсший значительный вклад в историю общественной мысли России на всех этапах своей непростой жизни.

Методологический аспект данного исследования также нетривиален. А.В. Репников и О.А. Милевский не просто движутся в русле историческо-го материализма (другую разработанную методологию в российской истори-ческой науке, наследницы советской, найти все ещё трудно), им удаётся во-йти в канву объективных законов общественного развития, определяющих духовные запросы общества на каждом его этапе, вплести субъективно-психологический элемент. На основании многочисленных свидетельств как самого Льва Александровича, так и людей, его знавших, они воссоздают це-лостный психологический портрет своего персонажа. Это позволяет авторам более чётко понимать мотивы его поступков не только в тех случаях, когда нет прямых источников, объясняющих эти мотивы, но и (что особенно ценно) когда такие источники есть и даже когда они намеренно или случайно иска-жают истинные причины поведения героя исследования (И действительно, в условиях строго законспирированных, малочисленных групп, от личност-ных качеств их членов, зависит ориентация деятельности всей организации). Особое внимание авторы уделяют таким чертам характера Л.А. Тихомирова, как честолюбие, стремление к интеллектуальному лидерству, умение скло-нить оппонента на свою сторону, способность к дружбе, бескомпромиссность в отстаивание своих убеждений, некоторую несамостоятельность в практи-ческих делах, потребность в поддержке сильных, волевых личностей, опре-делённую слабость характера, а временами даже слабовольность, мнитель-ность, психологическую неустойчивость и пессимизм. Сочетание всех этих качеств, выход на первое место одних из них и ретуширование других, явля-лось определяющим в разные периоды жизни Тихомирова.

246

Признавая обоснованность такого подхода и его несомненную плодот-ворность, хотелось бы заметить следующее: слабовольность и психологиче-ская неустойчивость Л.А. Тихомирова может быть, на наш взгляд, выявле-на только по отношению к таким неординарным, сверхволевым личностям, как Ал. Михайлов, А. Желябов, С. Перовская. На фоне же среднестатистиче-ского обывателя сам Тихомиров предстаёт вполне волевым, целеустремлён-ным, не опускающим руки человеком с гибкой устойчивой психикой. Ина-че он никогда бы не входил в ядро такой организации, как «Народная воля», а также не смог бы пережить крах одной мировоззренческой системы и заме-ну её на противоположную. Л.А. Тихомиров никогда не отказывался от борь-бы за свои убеждения, даже если этим вызывал недовольство своих высоких покровителей К.П. Победоносцева, П.А. Столыпина и др. То же самое касает-ся и его жены, которую некоторые современники Тихомирова характеризова-ли как практичную мещанку. На фоне С.Л. Перовской, возможно так и было, но член Исполнительного Комитета Народной Воли Е.Д. Сергеева все же личность далеко не ординарная, не пассивная домохозяйка, а политически активный радикал, принимающий непосредственное участие в подготовке террористического акта 1 марта 1881 года. Мы не сомневаемся в том, что ав-торы все это прекрасно сознавали в процессе работы над книгой, «Тихомиров при всей его осторожности, не был трусом, но любые гонения на него озна-чали трагедию для близких ему людей, а вот этого он боялся больше, чем собственных неприятностей» [стр. 472], однако более чёткая расстановка со-ответствующих акцентов была бы не лишней.

Создание целостного образа главного героя книги позволяет исследо-вателям увидеть преемственность взглядов Л.А. Тихомирова на протяжении всей его жизни. Ещё находясь в революционном лагере, Лев Александрович отстаивал идеи о необходимости сильной государственной власти, о само-бытности исторического пути России и др., которые впоследствии развива-ет уже с позиций монархиста: «выдвинем тезис о том, что “государственный инстинкт” всегда был достаточно выражен в политических воззрениях Ти-хомирова» – пишут авторы [стр. 58], «Тихомиров смотрел на государство не с позиций просвещённого европейца – как на гарант прав и свобод личности, а как на инструмент, овладев которым можно добиться необходимых преобра-зований, улучшающих жизнь угнетённых классов, т.е. усматривал в государ-ственных институтах отвлечённую самодавлеющую силу» [стр. 103], («Сам Тихомиров, верящий в национальную самобытность России, в непохожесть её исторической судьбы на историю Западной Европы, был обеспокоен выработ-кой такой общественно-политической программы преобразований, которая бы исходила из постулата своеобразия российской истории и государствен-ности» [стр. 128]). В то же время мыслитель постоянно говорит о необходимо-сти переустройства российского общества и власти, что отличает его от боль-шинства правых публицистов-охранителей: «Главную линию противоречий во взглядах редактора и его бывшего соратника можно было сформулировать следующим образом: Грингмут придерживался взгляда на систему государ-ственного управления, полностью исключавшего какие-либо перемены в су-ществующем самодержавном строе, а Тихомиров, наоборот, чем дольше на-блюдал организацию власти в стране и взаимодействия Верховной власти в лице монарха с остальными социальными группами, тем явственнее ощущал необходимость достаточно глубоких реформ, направленных на реорганиза-цию как государственного управления, так и всего социального строя. Всё от-чётливее он убеждался, что на лозунге “держать и не пущать”, характерном для большинства охранителей-ортодоксов, далеко не уедешь» [стр. 294], и в этом, несомненно, проявляется его революционное прошлое. Таким образом, Репников и Милевский не склонны разрывать жизнь Л.А. Тихомирова на две радикально противоречащие друг другу части и, несмотря на название кни-ги, у читателя складывается мнение, что Лев Тихомиров прожил одну жизнь. Можно предполагать, что авторы изначально не придавали названию смысл тотального противопоставления «первой» и «второй» жизней Тихомирова.

247

Кроме того, что Тихомиров всегда был государственником и сторонни-ком особого пути России, общей для двух этапов его жизни была и методоло-гия исследования общества. «Определённую оригинальность программным заявлениям Тихомирова придавало наличие в них некоторых социологиче-ских наработок, почерпнутых им из радикального прошлого. В первую оче-редь – использование “субъективного метода” Михайловского и напрямую связанных с ним дюрингианских идей об исключительной роли насилия в истории, а также активное использование им теоретических положений, выдвигавших на первый план психологические оценки происхождения основвласти и чисто тихомировское преувеличенное представление о роли поли-тических учреждений в жизни общества» [стр. 202]. А как мы знаем, мето-дология во многом определяет и содержание той или иной концепции. Авто-ры рассматриваемого исследования находят в ранних работах Тихомирова зачатки более поздних идей, развитых и в его основном труде «Монархиче-ская государственность». «Перед своим отъездом за границу, состоявшем-ся в конце 1882 г., Тихомиров отправил в редакцию журнала “Дело” статью “Общественность в природе”… Достаточно сказать, что некоторые из поло-жений, высказанных в этой статье, были впоследствии использованы Тихоми-ровым в работе “Монархическая государственность”» [стр. 137] .

Основная мысль монографии А.В. Репникова и О.А. Милевского заклю-чается в том, что Л.А. Тихомиров сформировал свои взгляды на общество и государство на основе органической теории Спенсера, субъективного мето-да Михайловского и характеристики роли насилия Е. Дюринга, ещё находясь в рядах народовольцев. Так сложилось концептуальное ядро его обществен-ной теории, в которой государство выступает основным политическим акто-ром («Ему виделось создание социально справедливого общества, опираю-щегося на “крестьянские миры”, но с чётко функционирующей центральной государственной властью при поддержке всего передового общества» [стр. 84]). Наиболее серьёзные дополнения второго периода его жизни касались этического характера Верховной власти и осмысление исторического про-цесса через призму Православия. В связи с чем, идейная эволюция Л.А. Ти-хомирова нам представляется следующим образом: определив несправед-ливость существующего строя, Тихомиров видит, что исправить положение может только государство: «Тихомиров окончательно пришёл к убеждению, что все необходимые социально-политические преобразования в России при исторически сложившейся авторитарной системе правления можно прово-дить только сверху посредством контроля над государственным аппаратом, при необходимости видоизменяя и модернизируя его» [стр. 157], а поскольку существующая власть не желает этого, то нужно эту власть захватить. Далее, поняв, что методы «Народной Воли» не дают нужного результата, и не найдя другого способа получить власть (его дискуссия с Плехановым), он обраща-ется к фигуре самодержца. Его он противопоставляет правительству (испол-нительной власти), соответственно, царь может эту власть принудить к ре-форме, что, ранее в концепции Тихомирова, возлагалось на революционную группу, устанавливающую «народное самодержавие». Тождественность функций монарха и революционной организации по отношению к ненавиди-мой им бюрократии облегчила его переход от революционных идей к монар-хическим. Этому способствовал и негативный опыт знакомства с западной демократией, и осознание религиозно-этического превосходства действий монарха над действиями революционеров. Первый обладает высшей леги-тимностью свой власти, вторые эту власть узурпируют. Как мы видим, бюро-кратию победить не смогли ни революционеры, ни самодержец.

Несомненным достоинством проведённого исследования является ши-рокая характеристика общественной мысли второй половины XIX – начала XX века. Авторы не замыкаются на личности своего героя, напротив, через призму жизни Льва Александровича, они анализируют политическое и эко-номическое положение России, общественное движение и публицистику дан-

248

ного периода. Перед нами чередой проходят такие известные персонажи как Плеханов и Победоносцев, Желябов и Столыпин, Перовская и Витте и многие другие. В этом плане личность Тихомирова уникальна, поскольку позволяет характеризовать как крайне левый, так и крайне правый фланг российского политического пространства. Поэтому книга будет полезна не только иссле-дователям деятельности Л.А. Тихомирова, но и всем кто интересуется исто-рией России и историей общественной мысли.

Большую значимость монографии Репникова и Милевского придаёт со-поставление взглядов Льва Тихомирова с популярными в XX веке концепци-ями «третьего пути» и «социального государства», авторы видят попытку ре-ализации идей, аналогичных тихомировским, в деятельности Б. Муссолини по созданию корпоративного государства и в программах либералов в после-военный период (после 1945 г.). «Работы мыслителя того периода времени (1894–1901. – Е. Г.) казались достаточно неординарными не только для от-ечественной, но и европейской общественной мысли. Особое развитие это направление в дальнейшем получило в Германии в период существования и краха Веймарской республики в форме интеллектуального течения “кон-сервативной революции”» [стр. 290]. «При этом следует признать, что ряд предложений, высказанных Тихомировым, шёл дальше идей европейских “консервативных революционеров”. Например, некоторые положения соци-альной доктрины, выдвинутые им, в которых содержатся рассуждения о бо-лее социально ориентированной экономике, участии работников в доходах предприятия и т.д., очень напоминают то, что в позднейших редакциях про-грамм политических партий будет носить название “социальное государ-ство”, синонимом которого является сочетание социально-рыночного подхода к управлению экономикой и доктрин христианского социализма» [стр. 331]. «В современной историографии в фашистской корпоративной политике усма-тривают сочетание следующих элементов: а) попытку установления клас-сового сотрудничества; б) форму организации экономики; в) элемент связи с государством; г) воспитательную функцию корпоративной идеологии. Сами же корпорации замысливались как органы, в которых на равных правах бу-дут представлены лица наёмного труда, работодатели и фашистские иерархив качестве арбитров. Фашистские идеологи не без основания усматривали в корпоративизме тот самый “третий путь” социального развития, противосто-ящий либерализму и социализму, о котором в 1920-е гг. ХХ в. говорили ин-теллектуалы из лагеря «консервативных революционеров». К очень похожим идеям, но на два четверть века раньше пришёл и Тихомиров. Другое дело, что его теоретические построения не были доведены до логического конца и уж тем более не воплощены в жизнь, а идеологи фашизма не только оформили их институционально, но и попытались реализовать на практике» [стр. 368].

Нужно отметить, что все выдвигаемые положения исследователи тща-тельно аргументируют, опираясь на широчайшую источниковую базу. Это придаёт работе фундаментальный характер.

Наряду с перечисленными достоинствами монографии хотелось бы так-же указать на наличие богатого иллюстративного материала. Часть из пред-ставленных фотографий была взята из периодических изданий («Нива», «Новое время», «Московские ведомости» и др. и архивов. В приложении к книге публикуются статьи Тихомирова конца XIX – начала ХХ вв. о российско-китайских отношениях и библиография. Импонирует доступный и увлекатель-ный стиль изложения, что в совокупности с бытовыми зарисовками из жизни XIX века делает чтение книги не только информативным, но и захватывающим.

Нам представляется, что данное исследование являет собой пример академического труда, который, несомненно, повлияет на дальнейший ана-лиз общественной мысли, чему способствует и оригинальная методология работы. Безусловно, историография, посвящённая истории России второй по-ловины XIX – первой четверти XX вв., не включающая данную монографию, будет неполной.

249

Ë.Ì. ÈÑÊÐÀ

L.M. ISKRA

ÈÑÒÎÊÈ ÐÓÑÑÊÎÃÎ ÊÎÍÑÅÐÂÀÒÈÇÌÀ

SOURCES OF RUSSIAN CONSERVATISM

Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти ХIХ века :монография [Текст] / А.Ю. Минаков. – Воронеж :

Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2011. – 560 с.

На протяжении более чем полутораста столетий в отечественной исто-риографии господствовало представление о консерваторах как о реакционе-рах. В силу этого история консерватизма была неактуальна для советской историографии. Однако необходимость изучения правого спектра полити-ческой жизни страны диктовалось самим развитием исторической науки. Снятие идеологических запретов и наличие солидного потенциала у отече-ственной исторической науки и публицистики способствовало проведению серьёзных, обстоятельных исследований.

Повышенный интерес к теме, которая стала не только научно значи-мой, но и модной, породил обилие литературы, которая за последнее двад-цатилетие разрослась до гигантских размеров. Можно констатировать, что история русского классического консерватизма второй половины XIX – на-чала ХХ века изучена довольно хорошо, хотя и не все лакуны закрыты. Слабее, но все же сравнительно основательно, исследован славянофиль-ский консерватизм 40 – первой половины 50-х годов XIX века. Наименее из-учен ранний консерватизм. Именно этой проблеме посвящена монография А.Ю. Минакова.

По мнению Минакова, ранний консерватизм приходится на первую четверть XIX века. «Конечно, – отмечает автор, – эта хронология приблизи-тельна, однако, если учесть, что в первой четверти XIX в., когда появились признанные теоретики и практики консерватизма, были напечатаны их про-изведения, носившие программный характер, возникли периодические изда-ния и идейные объединения (общества, салоны, кружки), а лидеры этого тече-ния заняли крупные государственные посты и периодически влияли на вну-треннюю и внешнюю политику самодержавия, то можно прийти к выводу, что становление русского консерватизма произошло именно в это время» [1, с. 4].

Нельзя не признаться, что литература, в которой в той или иной степе-ни освещалась деятельность консерваторов первой четверти XIX в., довольно обильна. В этом легко убедиться, читая обстоятельный историографический обзор, помещённый в первую главу монографии. Однако эта литература не облегчает, а затрудняет разработку темы. Это происходит вследствие того, что её представители находятся во власти мифов, созданных либерально-демократической историографией ещё в 50-е гг. XIX века. Для либералов, де-мократов, позднее, советских ученых, консерваторы были прежде всего про-тивниками прогресса, врагами освободительного движения, и в силу этого сама мысль о том, что они могут быть в чем-то правы, исключена. Конеч-но, не все историки и публицисты разделяли эти взгляды, но именно они господствовали в отечественной историографии. Поэтому вместо обстоя-тельного изучения темы имело место выхватывание из контекста отдель-ных мыслей, которые нередко превратно истолковывались. Что же касается практической деятельности консерваторов, то она освещалась односторонне и тенденциозно. В этой связи, прежде чем приступить к освещению основных направлений практической и теоретической деятельности русских консерва-торов первой четверти XIX в., автор монографии должен был аргументирова-но опровергнуть заблуждения, которые за более чем вековое существование выглядели как незыблемые истины. Затем надо было создать подлинные био-графии консерваторов. Эти задачи Минаковым были решены и решены весь-ма убедительно.

250

Начав монографию с определения хронологических рамок, Минаков вслед за этим выделяет различные группы консерваторов. К основателям консерватизма ученый относит Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, А.С. Шиш-кова, Ф.В. Ростопчина, С.К. Глинку, М.Л. Магницкого, А.С. Стурдзу, Д.П. Ру-нича. К придворным консерваторам он правомерно отнёс великую княгиню Екатерину Павловну, вдовствующую императрицу Марию Фёдоровну и А.А. Аракчеева. Церковные консерваторы, бывшие в течение ряда лет пра-вославными оппозиционерами: архимандрит Фотий (Спасский), епископ Иннокентий (Смирнов), митрополит Серафим (Глаголевский), писатели – «архаисты» Е.И. Станевич, С.И. Смирнов и близкая к придворным кругам А.А. Орлова-Чесменская. Особую группу консерваторов, по мнению Мина-кова, составляли «правые» масоны: И.Я. Поздеев, П.И. Голенищев-Кутузов, Д.П. Рунич.

Деятельность же консерваторов как групповая, так и персональная, об-стоятельно освещена в соответствующих разделах монографии.

Одним из интереснейших разделов монографии является раздел, по-свящённый М.Л. Магницкому. Последний представлял собою, казалось бы, хорошо известную зловещую фигуру. Магницкому приписывали стремление разрушить Казанский университет, обвиняли в изгнании лучших профессо-ров университета (11 из 25) и замене их благонадёжными гимназическими учителями. Обвинялся он и в насаждении казарменного режима в универси-тете. «Ревизия Казанского университета, осуществлённая Магницким, – пи-шет Минаков, – обычно интерпретировалась в отечественной историографиикак «погром»… Миф о погроме явился одним из важнейших элементов, на которых держалась историографическая конструкция «реакционного поворота 1820-х годов», в которой казанская ревизия приобрела характер важнейшего, знакового события, ключевого для внутренней политики этого периода, став своего рода символом мракобесия, обскурантизма и крайней реакции» [1, с. 241].

Десятилетиями вышеназванный миф уводил историческую науку на ложный путь. Демифологизация давно назрела, и именно Минаков осуще-ствил её, обнаружив отсутствие источникового обоснования концепции «по-грома». В «прогрессивной» литературе закрепилось мнение о том, что Маг-ницкий проводил ревизию, преследуя исключительно политические цели (разумеется, реакционные), будучи при этом невежественным чиновником, не знающим особенностей университетской жизни. Опровергая эти голос-ловные утверждения, Минаков пишет, что отчёт Магницкого о произведён-ной им ревизии свидетельствует о том, что главная задача последней заклю-чается в проверке финансового состояния университета и его администра-тивной и хозяйственной части. Текст же отчёта и некоторые подробности биографии Магницкого служат доказательством его компетентности. Реви-зия выявила вопиющие недостатки, злоупотребления, должностные престу-пления, весьма крупные денежные растраты, фальсификацию экзаменов, со-мнительную квалификацию большинства преподавателей и сомнительный моральный облик их же. В этой связи массовые увольнения, за которые так долго клеймили Магницкого, были оправданы. Указав на это, автор моногра-фии обратил внимание на то, что по политическим мотивам Магницкий уво-лил только одного профессора И.Е. Срезневского. Все же остальные уволь-нялись 1) в связи с преклонным возрастом; 2) из-за низкой квалификации; 3) из-за склонности к алкоголю. В то же время подлинные таланты – К.И. Ло-бачевский, И.М. Симонов – были взяты под покровительство Магницкого.

Что же касается пресловутого «разрушения университета», то, как показал Минаков, под ним Магницкий понимал кардинальные изменения в системе преподавания и административно-хозяйственного управления. Радикальнее был настроен министр А.Н. Голицын. Именно он, а не Магниц-кий предлагал ликвидировать университет. Вместе с тем преобразователь-ная деятельность Магницкого критиковались практически всеми историка-

251

ми, включая и Минакова. Однако стремление последнего к непредвзятому подходу, к учёту всей совокупности фактов сделало его позицию обстоятель-нее, чем у других. Так, попытки Магницкого положить в основу преподава-ния всех без исключения наук «дух Святого Евангелия» была отрицательно оценена в литературе. При этом было упущено важное обстоятельство, на ко-торое обратил внимание Минаков. Приведя, как и другие авторы, целый ряд положений, которые должны были направлять преподавание, Минаков пи-шет: «Вышеприведенные суждения были лишь вставлены в тексты уже сло-жившихся учебных курсов и не могли существенно изменить общий дух и направленность преподавания университетских наук. Но они закономерно должны были вызвать обвинение в обскурантизме и мракобесии, что и прои-зошло на практике» [1, с. 253].

Автор монографии далее не развивал эту тему, не желая выходить за рамки своего исследования, но, тем не менее, затронул вековую пробле-му, сущность которой в незатихающем, то явном, то скрытом, противобор-стве русской интеллигенции с бюрократией. Последняя, пусть и по-разному, в зависимости от эпохи и персоналий, но с неизменным упорством, пыталась в соответствии со своими формализованными представлениями организовать учебный и научный процесс. Но поскольку читают лекции, занимаются со студентами, ведут исследования всё-таки профессора, а не администраторы, то дело сводится к выполнению в большей или меньшей степени ряда фор-мальностей, которые не имеют решающего влияния ни на преподавание, ни на научное исследование, но зато вызывает раздражение, и при более острой ситуации, озлобление профессуры.

Одним из чрезвычайно важных вопросов в истории русского консерва-тизма является вопрос о его зарождении. В отечественной историографии широко распространена точка зрения, согласно которой консерватизм – это реакция крепостников на Просвещение и Великую французскую революцию. Полагаем, что это неполное и не совсем верное определение. К тому же егосторонники не допускают мысли о том, что охранители могут быть хоть в чем-то правы. В этой связи заслугой Минакова является рассмотрение про-блемы непредвзято и всесторонне. Русский консерватизм в период возникно-вения, пишет ученый, «представлял собой реакцию на радикальную вестер-низацию, проявлениями и главным символом которой в XVIII – начале XIX вв. стали реформы Петра I, либерализм Александра I… проекты преобразований М.М. Сперанского, галломания русского дворянства, наполеоновская агрес-сия против Российской империи, Тильзитский мир 1907 г., Отечественная война 1812 г., а также послевоенная политика создания экуменического евангельского государства, приведшая к понижению статуса православной церкви как государственной» [1, с. 59–60].

Долгие годы прогрессивными у нас считались те проникавшие с За-пада идеи, которые были направлены на разрушение монархических, социально-экономических и религиозных устоев страны. Те же, кто им про-тиводействовал, объявлялись врагами прогресса. При этом не учитывалось, что формально-прогрессивные преобразования недопустимы, если для их осуществления в стране нет объективных условий. Так, необходимость суще-ствования самодержавия в России того времени была очевидной, и попытка изменить политический режим окончилась бы катастрофой. Сложнее было с крепостничеством. Дальновидные политики считали его злом. Но решать взрывоопасную проблему в условиях постоянных войн нельзя. Угроза России не ограничивалась одним проявлением вроде антимонархизма, а была много-лика и всеобъемлюща. Заслугой Минакова является то, что он показал, опи-сал и удачно назвал это явление радикальной вестернизацией.

Что же касается влияния западных консерваторов на русских, то Ми-наков его признает, но обоснованно считает небольшим. Указывая на то, что консерватизм не является универсальной идейной системой, ученый отме-чает, что в русском консерватизме имелось магистральное направление, ко-

252

торое сформировалось под влиянием основных факторов русской истории. Прежде всего, это православие, влияющее на все стороны общественной жизни – от быта до политики. «Огромную роль также играла идея мощного, централизованного иерархического государства… Наконец, большую роль в формировании русского консерватизма сыграло сознательное неприятие определённых западноевропейских политических и культурно-религиозных традиций: конституционализма, парламентаризма, республиканизма, рефор-маторских религиозных течений, разрушительных для церковно ортодоксии» [1, с. 61].

Резюмируя вышесказанное, Минаков пишет: «Главным течением в рус-ском консерватизме изначально было то, для которого приоритетными цен-ностями выступали православие, сильное централизованное государство, русский национализм. Наиболее развитые классические формы русского дореволюционного консерватизма, в целом, являлись своего рода развёр-нутым обоснованием формулы «православие – самодержавие – народность» [1, с. 61].

Думается, что со всеми этими суждениями и выводами следует согла-ситься. Прослеживая зарождение различных течений в консерватизме, Ми-наков отмечает, что первые из них были мало связаны с православной цер-ковью и свою цель видели в борьбе с галломанией и защите традиционных устоев. В нашей литературе значение борьбы с галломанией явно недооце-нивалось, а саму галломанию сводили к предпочтению французского языка, французского быта и манер. Между тем, галломания не только могла духов-но ослабить дворянство накануне наполеоновского нашествия, но и вело их к утрате национальной самоидентификации, к потере духовных связей со страной и народом. Поскольку же дворянство осталось бы господствующим сословием, постольку Россия превратилась бы в политическую химеру. В этой связи обстоятельное освещение Минаковым проблемы «русские консервато-ры против галломании» является ценным вкладом в историческую науку.

На политическую арену консерваторы, не приняв либерального курса Александра I, выступили как оппозиционеры. Вследствие этого они не допу-скались на высокие государственные посты, а А.С. Шишков и Ф.В. Ростопчин попали в опалу. Отмечая особенность русского консерватизма, Минаков совершенно обоснованно писал, что она «заключалась в беспрекословной ориентации на верховную власть, использование её политических и админи-стративных рычагов, а не создание собственной политической организации. Выполнение своих программных требований консерваторы переадресовыва-ли монарху» [1, с. 454]. К сказанному следует добавить то, что даже когда в начале ХХ в. у консерваторов появились свои политические партии, они продолжали возлагать надежду на царскую инициативу. В результате крах потерпели и консерватизм, и монархия.

Второй этап зарождения консерватизма Минаков начинает с Тильзит-ского мира 1807 г. и доводит его до Отечественной войны 1812 г. Есть все основания принять эту хронологию. Поражения от Наполеона I, позорный, по мнению общественности, Тильзитский мир вызвал взрыв национализма и ан-тифранцузских настроений. Многие бывшие поклонники просветительской литературы, указывает автор монографии, превратились в отчаянных консер-ваторов и убеждённых националистов. В результате консерваторы получили широкую поддержку в обществе вместе с другими дворянскими группировка-ми и вынудили царя отказаться от либерального курса и уволить его главно-го вдохновителя М.М. Сперанского.

В 1807 г. в общественном сознании, в донесениях иностранных дипло-матов закрепилось мнение о возникновении «русской партии». И именно эта состоящая из консерваторов «партия» способствовала духовной мобилиза-ции русского общества накануне наполеоновского нашествия. В монографииубедительно показано, что национально-патриотические воззрения, страст-ными пропагандистами которых были А.С. Шишков, Ф.В. Ростопчин,

253

С.В. Глинка и др., отвечали жизненным интересам России и помогали в борь-бе за национальную самостоятельность. В результате ситуация стала скла-дываться в пользу консерваторов. Это проявилось и в служебном росте. Так, бывшие опальные А.С. Шишков стал государственным секретарём, а Ф.В. Ро-стопчин – генерал-губернатором Москвы. Друг и единомышленник Н.М. Ка-рамзина И.И. Дмитриев стал министром юстиции, а в управление военными делами вступил А.А. Аракчеев.

Русский консерватизм имел ряд центров. Деятельность каждого из них была обстоятельно освещена автором монографии. Одним из центров была «Беседа любителей русского слова». О «Беседе» писали неоднократно. При этом основное внимание уделялось полемике архаистов «Беседы» со сто-ронниками «нового слога». Минаков сумел глубже взглянуть на проблему. «Дискуссия о «старом и новом слоге»… привела к попытке конструирования консервативно-национальной традиции не только в сфере языка, но и в сфере культуры в целом, началась разработка определённой версии русской исто-рии» [1, с. 450–451]. «Беседа», – писал далее ученый, – сыграла важную поли-тическую роль, обеспечив идеологическую победу консерваторов над пред-ставителями правительственного либерализма в канун войны» [1, с. 139].

Другим центром консерваторов был двор вдовствующей императри-цы Марии Фёдоровны. Но особое внимание, и совершенно оправдано, Мина-ков уделил Тверскому салону великой княгини Екатерины Павловны. Её роль в политической жизни России трудно переоценить. В ещё большей степе-ни это относится к самой крупной фигуре окружения великой княгини – Н.М. Карамзину.

Проанализировав взлёты и падения ранних консерваторов, Минаков пришёл к обоснованному выводу, согласно которому звёздный час «русской партии» пришёлся на 1812–1814 гг. Именно в это время консерваторы были особенно востребованы, и они на деле доказали свою необходимость. 1812 год, пишет Минаков, сыграл огромную роль в становлении консерватизма. В советской историографии, отмечает ученый, принято считать, что дека-бризм был порождён Отечественной войной 1812 года, но то же самое мож-но сказать и о консерваторах. Им была предоставлена беспрецедентная воз-можность для озвучивания своих идей, и они её реализовали. Так, Шишков стал главным идеологом и пропагандистом Отечественной войны 1812 г.; а Ростопчин – афишами, Глинка – статьями в «Русском вестнике» – подни-мали боевой дух народа. Выдающимся военным организатором оказался А.А. Аракчеев.

Подводя итог, Минаков делает вывод, согласно которому 1812 год стал решающим в становлении консерватизма. Последний имел различные тече-ния, но стержневым стало то, которое имело галлофобскую направленность. Будучи ранее «маргинальным» течением, оно оказалось максимально вос-требованным накануне Отечественной войны 1812 г. и поэтому смогло вы-теснить «те идеологические представления, которые были характерны для просвещённого абсолютизма и александровского либерализма» [1, с. 453].

Однако после победы над Наполеоном национализм перестал быть вос-требован на государственном уровне, «началась эпоха Священного Союза и религиозно-мистических экспериментов, окрашенная в космополитические тона» [1, с. 189]. Соглашаясь с вышеизложенным, мы полагаем, что один аспект в монографии упущен. Консерваторам, которых привлекали к власти во время смертельной опасности и снимали с высоких постов по избавлению от последней (Шишкова, Ростопчина, Дмитриева), следовало бы понять, что полагаться целиком на царя, а тем более на такого как Александр I, не сто-ит. Благословенный придерживался каких угодно принципов: космополити-ческих, мистических, отвлечённо-просветительских, но только не националь-ных. Обстоятельства вынудили царя сыграть в 1812–1814 гг. роль русского патриота, но именно сыграть, ибо таковым он никогда не был. После победы над Наполеоном он не только не остался на национально-патриотических по-

254

зициях, но фактически вступил на антинациональный путь. Разумеется, он желал могущества своей империи, но прежде всего потому, что в этом слу-чае могущественным становился он сам. Консерваторы видели это, но ника-ких уроков из этого для себя не извлекли.

Идеальная монархия, которая жила в умах и сердцах консерваторов, во многом отличалась от александровского варианта. Но именно царь должен был, по убеждению консерваторов, осуществлять поворот в нужном направ-лении. Чрезмерное почтение к царской власти лишало консерваторов пони-мания того, что они должны бороться за власть, а не полагаться на то, что удастся убедить царя. Столетие спустя консерваторы начала ХХ в. тщетно ждали царской инициативы и дождались 1917 года.

Завершающий этап становления русского консерватизма Минаков от-носит к 1815–1825 гг. Особое внимание он совершенно обоснованно уделил «православной партии». Победа в войне не сняла все вопросы и вряд ли про-дуктивно упрекать самодержавие, равно как и другие европейские монархии, в стремлении во имя собственной безопасности не допустить повторения революции. Противовес просветительским и революционным идеям виделся в христианстве. Однако западнически ориентированные царь и его прибли-женные духовную опору видели не в православии, а державное могущество – не в национальной России, а в курсе «на создание «общехристианского» или евангельского государства, идеологической основой которого был экумени-ческий вариант христианства и протестантский мистицизм» [1, с. 211]. На наш взгляд, даже революционные идеи не были столь опасны для России, нежели попытка вытеснить русские духовные основы на второстепенные по-зиции. Минаков обстоятельно показал как православная партия, в которую входили не только духовенство, но и светские люди, вела тяжёлую борьбу и победила.

Опаснейшим соперником православной церкви было Библейское обще-ство, в котором преобладали мистики западноевропейского толка и масоны. Членом общества был и царь. Оценивая ситуацию, Минаков пишет, что де-монстративная поддержка императора Библейского общества сделало член-ство в нем своеобразным заверением в лояльности. Библейское общество оказалось первой в России общественной организацией, созданной государ-ством и подконтрольным ему. Оно должно было стать объединением поли-тической элиты, обеспечивающей царю опору и кадры для правительствен-ной администрации. Это сводило на нет Табель о рангах, ибо кадры должны были подбираться не в соответствии с чиновничьей иерархией, а по принци-пу идейного единства. В то же время православная церковь была ослаблена. Создание Министерства духовных дел и народного просвещения лишало пра-вославную церковь господствующего положения и уравнивало её не только с христианскими конфессиями, но и с нехристианскими. Тем не менее, «пра-вославная партия» победила соперников. Министерство было реорганизова-но, «Библейское общество» закрыто.

В историографии неоднократно указывалось на важную роль правосла-вия в системе консервативного мировоззрения. Но вопрос о том, какие аспек-ты православия и когда именно выдвигались на первый план, не совсем ясен. Вклад Минакова в его разъяснение велик. Ранних консерваторов, по его обо-снованному мнению, трудно назвать людьми полностью воцерковленными. «Православие для них было прежде всего символом национальной идентифи-кации и политической лояльности» [1, с. 342]. Для Карамзина, пишет автор монографии, православие было своего рода «совестью самодержавной систе-мы». При этом духовная власть, по убеждению Карамзина, находясь в тесном союзе со светской властью, должно иметь особую сферу деятельности. Под-чинение же государству ведёт церковь к утрате её священного ореола, что вызывает ослабление веры у людей. В маловерах же государство не заинте-ресовано, ибо в чрезвычайных обстоятельствах они будут думать о себе, а не о родине и государстве.

255

Остановившись на проблеме церковного консерватизма, Минаков ука-зал, что православие в воззрениях консерваторов приобретает характер иде-ологии, противостоящей экуменизму, мистицизму, масонству. «Представля-ется, что именно система православных ценностей оказало существенное воздействие на формирование русского консерватизма, блокировав процесс рецепции иноконфессиональных консервативных западных доктрин. С 1824 года монархическая власть более не ставила под сомнение статус правосла-вия как господствующей религии, а русский консерватизм отныне базиро-вался исключительно на православии» [1, с. 455].

Соглашаясь практически со всем вышеизложенным, мы позволили себе обратить внимание на отдельные спорные вопросы. Отстояв положение православия как господствующей религии, её ревнители не стали добиваться самостоятельности церкви, примирившись с её зависимостью от государства. Совестью для самодержавной монархии, церковь, как того хотел Карамзин,так и не стала. Возросло внимание к обрядовой стороне, ужесточилась цер-ковная цензура, и, например, в социальной сфере церковь послушно следо-вала за правительственным курсом. Впрочем, некоторые представители ду-ховенства не отказывались от критики той части дворянства, образ жизни которой был далеко не христианский. Автор монографии привёл обширные высказывания на этот счёт знаменитого архимандрита Фотия (Спасского). Последний обличал светских людей за несоблюдение постов, за непосеще-ние церкви, за увлечение балами, театрами и т.д. Однако вряд ли полумона-шеский образ жизни, который хотел навязать Фотий, улучшил бы положение в стране. Образованное же общество его никогда бы не приняло. Подлинным же позором для самодержавия и господствующей церкви было пребывание миллионов православных крестьян в крепостной зависимости у польских по-мещиков – католиков – злейших врагов России. Безучастными к сложившей-ся ситуации оказались и ранние консерваторы. Отчасти это можно объяснить тем, что последние считали ликвидацию крепостного права несвоевремен-ной мерой. Заметим, что автор монографии, сравнив воззрения на крестьян-ский вопрос правительственных кругов и консерваторов, совершенно верно охарактеризовал последних как более умеренных и примитивных.

В заключении, подводя итог, подчеркнём, что монография А.Ю. Мина-кова представляет собой фундаментальное исследование, вносящее замет-ный вклад не только в изучение раннего консерватизма, но и в историю вну-тренней политики, а также историю общественно-политического движения и общественно-политической мысли России.

256

Ñ Â Å Ä Å Í È ß Î Á À Â Ò Î Ð À ÕI N F O R M A T I O N A B O U T A U T H O R S

Акинин Михаил Александрович – старший преподаватель кафедры эконо-мики и социально-гуманитарных дисциплин Технического института (филиала) Северо-Восточного федерального университета им. М.К. Аммосова, г. Нерюнгри

Akinin Mikhail Aleksandrovich – Senior Lecturer, Department of Economy and Social and Humanitarian Disciplines, Technical Institute (Branch) of Northeast Federal University n.a. M.K. Ammosov, Neryungri

E-mail: akininm@mail.ru

Акульшин Пётр Владимирович – доктор исторических наук, заведующийнаучно-образовательным центром историко-гуманитарных и социально-экономи-ческих исследований Рязанского государственного университета им. С.А. Есенина

Akulshin Peter Vladimirovich – Doctor of Historical Sciences, Chair of the Scien-tifi c and Educational Center of Historical and Humanitarian and Social and Economic Researches, Ryazan State University n.a. S.A. Yesenin

E-mail: akulshin@post.rzn.ru

Андреев Дмитрий Александрович – кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России XIX века – начала XX века Московского государственно-го университета им. М.В. Ломоносова

Andreev Dmitry Alexandrovich – Ph.D., History, Associate Professor, Department of Russian History of the 19th and early 20th Centuries, Moscow State University n.a. M.V. Lomonosov

E-mail: carpenter2005@yandex.ru

Баканов Сергей Алексеевич – кандидат исторических наук, и.о. декана исторического факультета Челябинского государственного университета

Bakanov Sergei Alekseevich – Ph.D., History, Acting Dean, Faculty of History, Chelyabinsk State University

E-mail: bakanov-s@mail.ru

Бодрова Елена Владимировна – доктор исторических наук, профессор кафе-дры политической истории Отечества Российского государственного университе-та нефти и газа им. И.М. Губкина, г. Москва

Bodrova Elena Vladimirovna – Doctor of Historical Sciences, Professor, Depart-ment of Political History of the Fatherland, Russian State University of Oil and Gas n.a. I.M. Gubkin, Moscow

E-mail: Kafedra-i@yandex.ru

Велигонова Ирина Викторовна – аспирант кафедры исторической полито-логии Южного Федерального Университета

Veligonova Irina Viktorovna – Post Graduate, Department of Historical political science, South Federal University

E-mail: iren.vel@mail.ru

Вивчар Василий Михайлович – аспирант кафедры всеобщей истории Ом-ского государственного университета им. Ф.М. Достоевского

Vivchar Vasily Mikhailovich – Post Graduate, Department of General History, Omsk State University n.a. Dostoevsky

E-mail: Vvivchar@yandex.ru

257

Гололобов Евгений Ильич – доктор исторических наук, профессор кафедры социально-гуманитарных дисциплин, проректор по научной работе Сургутского государственного педагогического университета

Gololobov Evgeny Ilyich – Doctor of Historical Sciences, Professor, Department of Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Teachers Training University, Vice rector on Scientifi c Work, Surgut State Pedagogical University

E-mail: pr_science@surgpu.ru

Григоров Евгений Валентинович – кандидат исторических наук, старшийпреподаватель кафедры истории и философии Барнаульского юридического института МВД России

Grigorov Evgeny Valentinovich – Ph.D., History, Senior Lecturer, Department of History and Philosophy, Ministry of Internal Aff airs Barnaul Legal Institute of Russia

E-mail: grigorovev@ mail.ru

Давыдов Михаил Абрамович – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института экономики РАН

Davydov Mikhail Abramovitch – Doctor of Historical Sciences, High scientifi c Researcher, Russian Academy of Sciences

E-mail: mdhist@gmail.com

Зубов Виталий Николаевич – старший преподаватель кафедры истории Рос-сии Нижневартовского государственного гуманитарного университета

Zubov Vitaly Nikolaevich – Senior Lecturer, Department of History of Russia, Nizhnevartovsk State Humanities University

E-mail: roshist@mail.ru

Зуляр Юрий Анатольевич – доктор исторических наук, декан историческо-го факультета Иркутского государственного университета

Zuliar Yuriy Anatolievich – Doctor of Historical Science, Dean, Faculty of History, Irkutsk State University

E-mail: uazulyar@yandex.ru

Искра Леонид Михайлович – доктор исторических наук, заведующий кафе-дрой новейшей отечественной истории и историографии Воронежского государ-ственного университета

Iskra Leonid Mikhailovitch – Doctor of Historical Science, Professor, Depart-ment of Modern History of Russia and Historical Record, Voronezh State University

E-mail: sov@hist.vsu.ru

Калинов Вячеслав Викторович – кандидат исторических наук, декан фа-культета гуманитарного образования РГУ нефти и газа им. И.М. Губкина, г. Мо-сква

Kalinov Vyacheslav Viktorovich – Ph.D., History, Dean of Humanities State, Rus-sian State University of Oil and Gas n.a. I.M. Gubkin, Moscow

E-mail: Kafedra-i@yandex.ru

Кирилюк Денис Валериевич – кандидат исторических наук, доцент кафе-дры истории России Сургутского государственного университета

Kirilyuk Denis Valerievich – Ph.D., History, Associate Professor, Department of Russian History, Surgut State University

E-mail: DenKik@rambler.ru

258

Лёвин Сергей Владимирович – кандидат исторических наук, доцент кафе-дры истории Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышев-ского, Балашовский институт

Lyovin Sergei Vladimirovich – Ph.D., History, Associate Professor, Department of History, Saratov State University n.a. N.G. Chernyshevski, Balashov Institute

E-mail: Serg. Lewin@ yandex.ru

Литвинчук Мария Сергеевна – аспирант кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педагогического университета

Litvinchuk Maria Sergeevna – Post Graduate, Department of Social and Humani-tarian Disciplines, Surgut State Teachers Training University

E-mail: marylit@rambler.ru

Лупарева Надежда Николаевна – кандидат исторических наук, доцент ка-федры социально-гуманитарных дисциплин Воронежского института высоких технологий

Lupareva Nadezhda Nikolayevna – Ph.D., History, Associate Professor, Depart-ment of Socially-Humanities Science,Voronezh Institute of High Technologies

E-mail: nlupareva@vmail.ru

Майничева Анна Юрьевна – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института археологии и этнографии

Mainicheva Anna Yurievna – Doctor of Historical Sciences, Senior Researcher, Institute of Archaeology and Ethnography

E-mail: annmaini@gmail.com

Морозов Илья Валентинович – аспирант кафедры гуманитарных и соци-ально-политических дисциплин Московского государственного технического университета гражданской авиации

Morozov Ilya Valentinovich – Post Graduate, Department of Humanities and Social and Political Sciences, Moscow State Technical University of Civil Aviation

E-mail: pivneva@mail.mipt.ru

Морозов Николай Михайлович – кандидат исторических наук, ведущий ин-женер лаборатории истории Южной Сибири Института экологии, г. Кемерово

Morozov Nikolai Mikhailovich – Ph.D., History, Chief Engineer Laboratory His-tory of South Siberia, Institute of Human Ecology, Kemerovo

E-mail: oven.777@mail.ru

Милевский Олег Анатольевич – доктор исторических наук, профессор ка-федры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педа-гогического университета

Milevsky Oleg Anatolyevich – Doctor of Historical Sciences, Professor, Depart-ment of Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Teachers Training Univer-sity

E-mail: msa1966@mail.ru

Мининков Николай Александрович – доктор исторических наук, профес-сор кафедры специальных исторических дисциплин и документоведения Южного федерального университета

Mininkov Nikolai Alexandrovich – Doctor of Historical Sciences, Department of Special Historical Disciplines and Study of Documents, Southern Federal University

E-mail: mininkov@aaanet.ru

259

Назаренко Евгений Юрьевич – аспирант кафедры истории России Воро-нежского государственного университета

Nazarenko Evgeny Yuryevich – Post Graduate, Department of Russian History, Voronezh State University

E-mail: enazarenko.vrn@mail.ru

Некрасов Вячеслав Лазаревич – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Сургутского государственного педагогического универси-тета

Nekrasov Vyacheslav Lazarevich – Ph.D., History, Senior Research Fellow, Sur-gut State Teachers Training University

E-mail: katon1981@yandex.ru

Октябрьская Ирина Вячеславовна – доктор исторических наук, профессор кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного пе-дагогического университета, заведующий отделом этнографии Института архе-ологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук, г. Ново-сибирск

Oktyabrskaya Irina Vyacheslavovna – Doctor of Historical Sciences, Professor, Department of Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Teachers Training University, Chair of the Department of Ethnography, Institute of Archeology and Eth-nography, Siberian Branch, Russian Academy of Sciences, Novosibirsk

E-mail: siem405@yandex.ru

Орлов Андрей Сергеевич – соискатель кафедры религиоведения и теологии Орловского государственного университета

Orlov Andrey Sergeyevich – Co-researcher, Department of Religious Studies and Theology, Oryol State University

E-mail: orlov-orl@mail.ru

Панченко Алексей Борисович – ассистент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педагогического университета

Panchenko Alexey Borisovich – Assistant, Department of the Social and Humani-tarian Disciplines, Surgut State Pedagogical University

E-mail: alexeypank@rambler.ru

Пивнева Елена Анатольевна – кандидат исторических наук, ученый секре-тарь Института этнологии и антропологии РАН, г. Москва

Pivneva Elena Anatolievna – Ph.D., History, Scientifi c Secretary, Institute of Eth-nology and Anthropology of the Russian Academy of Sciences, Moscow

E-mail: info@iea.ras.ru

Попов Эдуард Анатольевич – доктор философских наук, ведущий научный сотрудник Российского института стратегических исследований

Popov Eduard Anatolievich – Doctor of Filosophical Sciences, Leading Research Associate, Russian Institute of Strategic Researches

E-mail: edwardp@yandex.ru

Приходько Юлия Сергеевна – аспирант кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педагогического университета

Prikhodko Yulia Sergeevna – Post Graduate, Department of the Social and Hu-manitarian Disciplines, Surgut State Pedagogical University

E-mail: prichodko1@mail.ru

260

Репников Александр Витальевич – доктор исторических наук, главный спе-циалист Российского государственного архива социально-политической истории, г. Москва

Repnikov Alexandеr Vitalievits – Doctor of Historical Sciences, Staff Consultant, Russian State Archive of Sociopolitical History, Moscow

E-mail: Repnikov@mail.ru

Санькова Светлана Михайловна – доктор исторических наук, профессор ка-федры религиоведения и теологии Орловского государственного университета

Sankova Svetlana Mikhaelovna – Doctor of Historical Sciences, Professor, De-partment of Religious Studies and Theology, Oryol State University

E-mail: historiphil@ya.ru

Стафеев Олег Николаевич – кандидат исторических наук, старший препода-ватель кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государствен-ного педагогического университета

Stafeev Oleg Nikolayevich – Ph.D., History, Senior Lecturer, Department of the Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Pedagogical University

E-mail: varnak81@mail.ru

Степаненкова Зоя Васильевна – cтарший преподаватель кафедры соци-ально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педагогического университета

Stepanenkova Zoy Vasilievna – Senior Lecturer, Department of the Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Pedagogical University

E-mail: zoyastep@mail.ru

Солодкин Роман Яковлевич – доктор философии (кандидат истории), адъюнкт-профессор в российском отделе истории Нижневартовского государ-ственного университета гуманитарных наук

Solodkin Roman Yakovlevich – Ph.D (Candidate of History), Associate Profes-sor at the Russian History Department, Nizhnevartovsk State University of Hu-manities

Солодкин Янкель Гутманович – доктор философии (доктор истории), гла-ва российского отдела истории Нижневартовского государственного университе-та гуманитарных наук

Solodkin Yankel Gutmanovich – PhD (Doctor of History), Head of the Russian History Department, Nizhnevartovsk State University of Humanities

Сураганов Сергали Кабдрахманович – старший преподаватель кафедры ди-зайна Евразийского национального университета им. Л.Н. Гумилева, г. Астана

Suraganov Sergali Kabdrahmanovich – Senior Lecturer, Department of Design, Eurasian National University n.a. L.N. Gumilev, Astana

E-mail: sersuraganov@mail.ru

Сураганова Зубайда Кабиевна – кандидат исторических наук, доцент кафедры археологии и этнологии Евразийского национального университета им. Л.Н. Гумилева, г. Астана

Suraganova Zubaida Kabiyevna – Ph.D., History, Associate Professor, Depart-ment of Archaeology and Ethnology, Eurasian National University n.a. L.N. Gumilev, Astana

E-mail: suraganova_zk@mail.ru

261

Терехова Светлана Анатольевна – преподаватель кафедры экономики и права, начальник отдела аспирантуры и дополнительного образования Сургут-ского государственного педагогического университета

Terekhova Svetlana Anatolyevna – Lecturer, Department of Economy and Rright Chairs, Head of Department of Postgraduate Study and Additional Education, Surgut State Pedagogical University

E-mail: msa1966@mail.ru

Фролова Наталья Викторовна – старший преподаватель кафедры социально-гуманитарных дисциплин Сургутского государственного педагогического уни-верситета

Frolova Natalia Viktorovna – Ph.D., History, Senior Lecturer, Department of the Social and Humanitarian Disciplines, Surgut State Pedagogical University

E-mail: varnak81@mail.ru

Хатунцев Станислав Витальевич – кандидат исторических наук, преподава-тель кафедры истории России Воронежского государственного университета

Khatuntsev Stanislav Vitalyevich – Ph.D., History, Lecturer, Department of Rus-sian History Chair, Voronezh State University

E-mail: Staskhat@comch.ru

Ходжакулиева Бахар Атабаевна – кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры политической истории Отечества Российского государ-ственного университета им. И.М. Губкина, г. Ашхабад

Hodzhakulieva Bahar Atabaevna – Ph.D., History, Senior Lecturer, Department of Political History Russia, Russian State University n.a. I.M. Gubkin, Ashgabat

E-mail: b.atabayevna@mail.ru

262

Ï Ð À Â È Ë À Ï Ð Å Ä Ñ Ò À Â Ë Å Í È ß Ð Ó Ê Î Ï È Ñ È À Â Ò Î Ð À Ì È

Научный журнал «Вестник Сургутского государственного педагогиче-ского университета» включён в Перечень ведущих рецензируемых на-учных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основ-ные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата наук.

Научный журнал «Вестник Сургутского государственного педагогиче-ского университета» публикует статьи по следующим разделам:

1. Педагогика.2. Психология.3. Филология.4. История.5. Социология.6. Физиология человека.Объем статьи: от 10000 до 20000 печатных знаков.Сроки публикации определяются по мере комплектования журнала.Все статьи проходят рецензирование. Результаты рецензирования

и решение редколлегии о принятии представленной статьи к публикации в журнале «Вестник Сургутского государственного педагогического универ-ситета» сообщаются авторам по электронной почте.

Для аспирантов необходимо представление отсканированной рецензии научного руководителя. При этом внутреннее рецензирова-ние в СурГПУ остаётся обязательным.

После того как статья пройдёт рецензирование и будет принята к пу-бликации, автору высылается договор.

Небольшие исправления стилистического и формального характе-ра вносятся в статью без согласования с авторами. При необходимости бо-лее серьёзных исправлений правка согласовывается с авторами или статья направляется авторам на доработку. Исправленная рукопись (электронный вариант) должна быть возвращена в редакцию не позднее чем через неделю.

Все авторы должны представить персональные данные:1. Фамилия, имя, отчество.2. Ученая степень.3. Звание.4. Должность и место работы.5. Адрес с почтовым индексом.6. Контактные телефоны.7. Электронный адрес.Тексты статей и сведения об авторах представляются в электронном

и печатном (2 экз.) виде. Файлы со статьёй и персональными сведениями могут быть представлены как на дискете (диске), так и вложением в элек-тронное письмо, отправленное по указанному адресу.

263

Правила оформления рукописи статьи

Электронная копия

Электронный вариант статьи выполняется в текстовом ре-дакторе Microsoft Word и сохраняется с расширением doc. В качестве имени файла указывается фамилия автора рус-скими буквами

Гарнитура (шрифт) Times New Roman. Размер кегля – 14 пт

Форматирование основного текста

Абзацный отступ – 1 см. Междустрочный интервал – полутор-ный. Все поля – 2 см

Оформление статьи

В начале статьи указываются индексы ББК и УДК. Далее идут инициалы и фамилия автора, город, название статьи.Далее следует аннотация. Объем – до 8 строк. Слово «аннота-ция» не пишется.После аннотации указывается до 8 ключевых слов

Примечания. Списки литературы

Примечания, комментарии и пояснения к тексту статьи да-ются в виде концевых сносок. Ссылки на первоисточники в тексте заключаются в квадратные скобки с указанием но-мера из библиографического списка и страницы, например: [2, с. 160]. Список обозначается словом «Литература», разме-щается в конце статьи и оформляется с соблюдением ГОСТ 7.1-2003, например:Боголюбов, А.Н. О вещественных резонансах в волноводе с неоднородным заполнением [Текст] / А.Н. Боголюбов, А.Л. Делицын, М.Д. Малых // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 3, Физи-ка. Астрономия. – 2001. – № 5. – С. 23–25.Вишняков, И.В. Модели и методы оценки коммерческих бан-ков в условиях неопределенности [Текст] : дис. … канд. экон. наук / И.В. Вишняков. – М., 2002. – 234 с.Добродомов, И.Г. История одной идеи В.Н. Сидорова [Текст] / И.Г. Добродомов // IX Житниковские чтения : Развитие языка : стихийные и управляемые процессы : материа-лы всерос. науч. конф., г. Челябинск, 26–27 февр. 2009 г. / И.Г. Добродомов. – Челябинск : Энциклопедия, 2009. – С. 3–13.Игнатьева, Т.М. Педагогическое управление [Текст] /Т.М. Игнатьева. – М. : Флинта, 2006. – 198 с.Коменский, Я.А. Великая дидактика [Текст] // Соч. : в 2 т. /Я.А. Коменский. – М., 1982. – Т. 1. – С. 422–446.Никитин, П. Мониторинг в образовании [Текст] / П. Никитин, М. Мирошниченко // Учительская газ. – 2001. – 12 окт. – С. 3.Особенности вариабельности ритма сердца у больных арте-риальной гипертонией со структурными признаками гипер-тензивной энцефалопатии [Текст] / Н.Л. Афанасьева [и др.] // Сибирский медицинский журнал. – 2009. – № 4. – Вып. 2. – С. 31–35.Sporber, D. Relevance [Text] / D. Sperber, D. Wilson. – New Jersy :Blackwell Publishing, 1995. – 327 p.

Таблицы, рисунки, диаграммы

Все таблицы, рисунки, диаграммы и прочие графические объекты размещаются строго в рамках указанных полей

Не допускается вставка разрывов страниц, разделов и т.д.

Название статьи, аннотация, ключевые слова и сведения об ав-торах (ФИО, ученая степень, звание, должность и место работы) представ-ляются на английском языке после русской версии.

Редколлегия научного журнала оставляет за собой право откло-нять представленные материалы, если они не соответствуют установленным требованиям.

Авторам присланные материалы и корректуры не возвращаются.ПУБЛИКАЦИЯ СТАТЕЙ ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ БЕСПЛАТНО.Ответственный редактор журнала: кандидат филологических наук

Зворыгина Ольга Ивановна.