АНТОЛОГИЯСАМИЗДАТА

НЕПОДЦЕНЗУРНАЯ ЛИТЕРАТУРА В СССР

1950�е — 1980�е

«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть на�шего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной ис�тории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождениемкоторой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колос�сальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветс�кой. Молодому поколению почти не известно происхождение современ�ных идеологий и современной политической системы России. «Антоло�гия самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел.

В «Антологии» собраны наиболее представительные произведе�ния, ходившие в Самиздате в 50 – 80�е годы, повлиявшие на умонаст�роения советской интеллигенции. В сборнике представлен широкийжанровый и идеологический спектр, наилучшим образом показываю�щий разноплановость неподцензурной культуры. Кроме того, «Анто�логия» дает представление о возникновении независимых обществен�ных движений в СССР.

ББК 63.3(2)6-7УДК 94(47).084.9

Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР.1950�е – 1980�е. / Под общей редакцией В.В. Игрунова. Соста�витель: М.Ш. Барбакадзе. – М.: Международный институт гу�манитарно�политических исследований, 2005. – В 3�х томах, ил.

Под общей редакцией В.В. Игрунова

Автор проекта и составитель М. Ш. БарбакадзеРедактор Е. С. Шварц

Международный институт гуманитарно�политическихисследований.

Почтовый адрес:125009, Россия, Москва, Газетный пер., дом 5, офис 506, ИГПИ

Электронная почта:antology@igpi.ru

Адрес в сети Интернет:http://antology.igrunov.ruhttp://www.igpi.ru

ISBN 5�89793�035�XISBN 5�89793�033�3 (Том 2)

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ИНСТИТУТ ГУМАНИТАРНО�ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

МОСКВА, 2005

АНТОЛОГИЯСАМИЗДАТА

НЕПОДЦЕНЗУРНАЯ ЛИТЕРАТУРА В СССР

1950�е — 1980�е

ТОМ 2

1966—1973 годы

— 4 —

Антология самиздата. Том 2

... Самиздат — явление уникальное и уже не повторится никогда. Не потому, чтоу властей нынешних или будущих никогда не появится соблазна ограничить гражда)нам доступ к информации и идеям, властям не симпатичным, а потому, что в векИнтернета это уже, слава Богу, сделать невозможно».

Людмила Алексеева,Председатель Московской Хельсинкской группы

...Самиздат был явлением действительно свободной литературы, свободной мыс)ли и настоящего гражданского мужества. Я думаю, эти три качества уже определя)ют значимость и важность этого многотомного цикла....

Ясен Засурский,декан факультета журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова

В 60)е годы появился знаменательный анекдот:— Бабушка, ты зачем «Войну и мир» на машинке перепечатываешь?— Для внука стараюсь. Он ничего кроме самиздата не читает.Самиздат был импульсивной реакцией нашего поколения на тотальную несвободу.

Юлий Ким, писатель, драматург, бард

Послевоенное семилетие — годы впервые за все советское время остановленнойлитературной эволюции: нового литературного качества не порождается, идетштамповка одних и тех же образцов. Именно литературный Самиздат запустил всередине 50)х годов маятник остановленного механизма. Часы литературы пошли.

Мариэтта Чудакова,литературовед, культуролог

В 1960)80)е годы самиздат казался информационным протезом той части обще)ственной жизни, души и тела, которую, по мнению начальства, следовало ампутиро)вать и объявить несуществующей. Для авторов, издателей и читателей самиздатаего существование было способом воссоздания этой усеченной реальности во всей ееполноте, мостом в запрещаемое духовное прошлое, в мир, находившийся за строго ох)раняемыми границами одной шестой и органическим, т.е. свободным способом рас)суждений о будущем.

Теперь кажется уже общепризнано: этот культурный феномен — неотъемле)мая часть советского прошлого, которое не может без него быть понятым и осмыс)ленным.

Владимир Тольц,сотрудник «Радио Свобода»

— 5 —

П У Б Л И Ц И С Т И К А ,

Д О К У М Е Н Т Ы ,

М Е М У А Р Ы ,

Э С С Е

— 6 —

Антология самиздата. Том 2

— 7 —

Предисловие

Лидия Чуковская(Справку см. т. 1, кн. 2, стр. 126)

Настоящий текст вошел в «Белую книгу» по делу А. Синявского и Ю. Даниэля (стр. 422)

В Правление Ростовского отделения Союза ПисателейВ Правление Союза Писателей РСФСРВ Правление Союза Писателей СССРВ редакцию газеты «Правда»В редакцию газеты «Известия»В редакцию газеты «Молот»В редакцию газеты «Литературная Россия»В редакцию «Литературной газеты»

МИХАИЛУ ШОЛОХОВУ, АВТОРУ «ТИХОГО ДОНА»

Выступая на XXIII съезде партии, Вы, Михаил Александрович, поднялисьна трибуну не как частное лицо, а как «представитель советской литературы».

Тем самым Вы дали право каждому литератору, в том числе и мне, произ�нести свое суждение о тех мыслях, которые были высказаны Вами будто бы отнашего общего имени.

Речь Вашу на съезде воистину можно назвать исторической.За все многовековое существование русской культуры я не могу припом�

нить другого писателя, который, подобно Вам, публично выразил бы сожале�ние не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что онслишком мягок.

Но огорчил Вас не один лишь приговор: Вам пришлась не по душе самаясудебная процедура, которой были подвергнуты писатели Даниэль и Синявс�кий. Вы нашли ее слишком педантичной, слишком строго законной. Вам хоте�лось бы, чтобы судьи судили советских граждан, не стесняя себя кодексом, что�бы руководствовались они не законами, а «революционным правосознанием».

Этот призыв ошеломил меня, и я имею основание думать, не одну меня.Миллионами невинных жизней заплатил наш народ за сталинское попраниезакона. Настойчивые попытки возвратиться к законности, к точному соблюде�нию духа и буквы советского законодательства, успешность этих попыток —самое драгоценное завоевание нашей страны, сделанное ею за последнее деся�тилетие. И именно это завоевание Вы хотите у народа отнять? Правда, в своейречи на съезде Вы поставили перед судьями в качестве образца не то сравни�тельно недавнее время, когда происходили массовые нарушения советских за�конов, а то, более далекое, когда и самый закон, самый кодекс еще не родился:«памятные двадцатые годы». Первый советский кодекс был введен в действиев 1922 году. Годы 1917—1922 памятны нам героизмом, величием, но законно�стью они не отличались, да и не могли отличаться: старый строй был разру�шен, новый еще не окреп. Обычай, принятый тогда: судить на основе «право�

— 8 —

Антология самиздата. Том 2

сознания» — был уместен и естественен в пору гражданской войны, на другойдень после революции, но он ничем не может быть оправдан накануне 50�летияСоветской власти. Кому и для чего это нужно — возвращаться к «правосозна�нию», т. е., по сути дела, к инстинкту, когда выработан закон?

И кого в первую очередь мечтаете Вы осудить этим особо суровым, не опира�ющимся на статьи кодекса, судом, который осуществлялся в «памятные 20�егоды»? Прежде всего, литераторов...

Давно уже в своих статьях и публичных речах Вы, Михаил Александро�вич, имеете обыкновение отзываться о писателях с пренебрежением и грубойнасмешкой. Но на этот раз Вы превзошли самого себя. Приговор двум интелли�гентным людям, двум литераторам, не отличающимся крепким здоровьем, кпяти и семи годам заключения в лагерях со строгим режимом, для принуди�тельного, непосильного физического труда — т. е., в сущности, приговор к бо�лезни, а может быть, и к смерти, представляется Вам недостаточно суровым.Суд, который осудил бы их не по статьям Уголовного кодекса, без этих самыхстатей — побыстрее, попроще — избрал бы, полагаете Вы, более тяжкое нака�зание, и Вы были бы этому рады.

Вот ваши подлинные слова:«Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20�е годы, когда

судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а«руководствуясь революционным правосознанием», ох, не ту меру получилибы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о «суровости приговора».

Да, Михаил Александрович, вместе со многими коммунистами Италии,Франции, Англии, Норвегии, Швеции, Дании (которых в своей речи Вы поче�му�то именуете «буржуазными защитниками» осужденных), вместе с левымиобщественными организациями Запада я, советская писательница, рассуждаю,осмеливаюсь рассуждать о неуместной, ничем не оправданной суровости при�говора. Вы в своей речи сказали, что Вам стыдно за тех, кто хлопотал о помило�вании, предлагая взять осужденных на поруки. А мне, признаться, стыдно неза них, не за себя, а за Вас. Они просьбой своей продолжили славную традициюсоветской и досоветской русской литературы, а Вы своей речью навеки отлучи�ли себя от этой традиции.

Именно в «памятные годы», т. е. с 1917 по 1922, когда бушевала граждан�ская война и судили по «правосознанию», Алексей Максимович Горький упот�реблял всю силу своего авторитета не только на то, чтобы спасать писателей отголода и холода, но и на то, чтобы выручать их из тюрем и ссылок. Десяткизаступнических писем были написаны им, и многие литераторы вернулись,благодаря ему, к своим рабочим столам.

Традиция эта — традиция заступничества — существует в России не со вче�рашнего дня, и наша интеллигенция вправе ею гордиться. Величайший из на�ших поэтов, Александр Пушкин, гордился тем, что «милость к падшим призы�вал». Чехов в письме в Суворину, который осмелился в своей газете чернитьЗоля, защищавшего Дрейфуса, объяснял ему: «Пусть Дрейфус виноват — и Золявсе�таки прав, так как дело писателей не обвинять, не преследовать, а вступатьсядаже за виноватых, раз они уже осуждены и несут наказание... Обвинителей,прокуроров... и без них много».

Антология самиздата. Том 2

— 9 —

Лидия Чуковская

Дело писателей не преследовать, а вступаться...Вот чему нас учит великая русская литература в лице лучших своих пред�

ставителей. Вот какую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будтоприговор суда был недостаточно суров.

Вдумайтесь в значение русской литературы.Книги, созданные великими русскими писателями, учили и учат людей не

упрощенно, а глубоко и тонко, во всеоружии социального и психологическогоанализа, вникать в сложные причины человеческих ошибок, проступков, пре�ступлений, вин. В этой проникновенности и кроется, главным образом, очело�вечивающий смысл русской литературы.

Вспомните книгу Федора Достоевского о каторге — «Записки из Мертво�го дома», книгу Льва Толстого о тюрьме — «Воскресение». Оба писателя стра�стно всматривались вглубь человеческих судеб, человеческих душ и соци�альных условий. Не для дополнительного осуждения осужденных совершилЧехов свою героическую поездку на Сахалин, и глубокой оказалась его кни�га. Вспомните, наконец, «Тихий Дон»: с какой осторожностью, с какой глу�биной понимания огромных сдвигов, происходивших в стране, мельчайшихдвижений потрясенной человеческой души относится автор к ошибкам, про�ступкам и даже преступлениям против революции, совершаемым его героя�ми! От автора «Тихого Дона» удивительно было услышать грубо прямолиней�ный вопрос, превращающий сложную жизненную ситуацию в простую, эле�ментарнейшую,— вопрос, с которым Вы обратились к делегатам СоветскойАрмии: «Как бы они поступили, если бы в каком�нибудь подразделении по�явились предатели?» Это уже прямо призыв к военно�полевому суду в мирноевремя. Какой мог бы быть ответ воинов, кроме одного: расстреляли бы. За�чем, в самом деле, обдумывать, какую именно статью Уголовного кодекса на�рушили Синявский и Даниэль, зачем пытаться представить себе, какие имен�но стороны нашей недавней социальной действительности подверглись сати�рическому изображению в их книгах, какие события побудили их взяться заперо и какие свойства нашей теперешней современной действительности непозволили им напечатать свои книги дома? Зачем тут психологический и со�циальный анализ? К стенке! расстрелять в 24 часа!

Слушая Вас, можно было вообразить, будто осужденные распространялиантисоветские листовки или прокламации, будто они передавали за границуне свою беллетристику, а, по крайней мере, план крепости или завода... Этойподменой сложных понятий простыми, этой недостойной игрой словом «пре�дательство», Вы, Михаил Александрович, еще раз изменили долгу писателя,чья обязанность — всегда и везде разъяснять, доводить до сознания каждоговсю многосложность, противоречивость процессов, совершающихся в литера�туре и в истории, а не играть словами, злостно и намеренно упрощая, и, темсамым, искажая случившееся.

Суд над писателями Синявским и Даниэлем по внешности совершался ссоблюдением всех формальностей, требуемых законом. С Вашей точки зрения,в этом его недостаток, с моей — достоинство. И однако, я возражаю против при�говора, вынесенного судом.

Почему?

— 10 —

Антология самиздата. Том 2

Потому, что сама отдача под уголовный суд Синявского и Даниэля былапротивозаконной.

Потому, что книга — беллетристика, повесть, роман, рассказ — словом,литературное произведение, слабое или сильное, лживое или правдивое, талан�тливое или бездарное, есть явление общественной мысли и никакому суду, кро�ме общественного, литературного, ни уголовному, ни военно�полевому не под�лежит. Писателя, как и всякого советского гражданина, можно и должно су�дить уголовным судом за любой проступок — только не за его книги. Литерату�ра уголовному суду не подсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а нетюрьмы и лагеря.

Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям, если бы Вы, в самомделе, поднялись на трибуну как представитель советской литературы.

Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забытаисторией.

А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступаетот налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказа�ния, существующей для художника,— к творческому бесплодию. И никакиепочести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот при�говор от Вашей головы.

25 мая 1966 года

Источник: Л. Чуковская. «Процесс исключения»/ Международная ассоциация деятелей

культуры «Новое время» и журнал «Горизонт», М., 1990.

— 11 —

Борис Пастернак

Юрий Галансков(Справку см. т. 1, кн. 1, стр 107)

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ДЕЛЕГАТУ XXIII СЪЕЗДА КПССМ. ШОЛОХОВУ

Копии: в Союз советских писателейв редакцию журнала «Новый мир»в редакцию «Литературной газеты»

В своей речи на XXIII съезде КПСС делегат М. Шолохов сказал:«Хотелось бы сказать несколько слов о месте писателя в общественной

жизни...» «И сегодня с прежней актуальностью звучит для художников всегомира вопрос Максима Горького: «С кем вы, мастера культуры?»

На вопрос «С кем вы, мастера культуры?» Сталин ответил: «Кто не с нами,тот против нас», а сам Горький, как пишет автор «Письма к старому другу»,«оставил позорный след в истории России 30�х годов своим людоедским лозун�гом: «Если враг не сдается — его уничтожают». Море человеческой крови былопролито на советской земле, а Горький освятил массовые убийства».

Лидия Чуковская в своем письме по поводу выступления Шолохова на XXIIIсъезде КПСС писала:

«Литература уголовному суду не подсудна. Идеям следует противопостав�лять идеи, а не тюрьмы и лагеря. Вот это Вы и должны были заявить своимслушателям, если бы Вы, и самом деле, поднялись на трибуну как представи�тель советской литературы.

Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забытаисторией.

А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступаетот налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказа�ния, существующей для художника, — к творческому бесплодию. И никакиепочести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот при�говор от Вашей головы».

Литература отомстит за себя. Ибо продавший душу дьяволу не может слу�жить богам. А литература требует от писателя божественного откровения, ис�кренности, истинности. И в какую бы бравую позу ни становился Шолохов, какбы ни изощрялся он в своих многократных попытках симулировать откровение —он никуда не уйдет от самого себя. В этом смысле — отмщение неотвратимо.

Выступая на съезде, М. Шолохов высказался в связи с делом Синявского иДаниэля следующим образом:

«Иные, прикрываясь словами о гуманизме, стенают о суровости пригово�ра. Здесь я вижу делегатов от парторганизаций родной Советской Армии. Какбы они поступили, если бы в каком�либо из их подразделений появились пре�

— 12 —

Антология самиздата. Том 2

датели?! Им�то, нашим воинам, хорошо известно, что гуманизм — это отнюдьне слюнтяйство. (Продолжительные аплодисменты).

И еще я думаю об одном. Попадись эти молодчики с черной совестью в па�мятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченныестатьи Уголовного кодекса, а «руководствуясь революционным правосознани�ем» (аплодисменты), ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! (Ап�лодисменты). А тут, видите ли, еще рассуждают о «суровости приговора».

И все это — обратите внимание, читатель, — с восклицательными знакамии под сплошные аплодисменты. Не правда ли, весело.

Я надеюсь, что вместе с позорной речью Шолохова историей не будут забытыи эти позорные аплодисменты. Я очень на это надеюсь.

Очень может быть, что законы военного трибунала жестки, и, положим,что «нашим воинам» о гуманизме известно не больше, чем то, что «гуманизм —это отнюдь не слюнтяйство». Пусть так. Но что тем самым хотел сказать ора�тор? Может быть, М. Шолохов не может представить себе советское государ�ство иначе как в виде военной казармы, а Синявского и Даниэля он хотел бы, всвою очередь, выставить как предателей, вдруг появившихся в одном из под�разделений этого государства�казармы, а именно — в Союзе советских писате�лей. Тогда все ясно. Тогда «нашим воинам», знающим о гуманизме только то,что «гуманизм — это отнюдь не слюнтяйство», и поступить вполне мыслимосоответственно, руководствуясь не нормами какого�то там кодекса, пригодны�ми разве что только в условиях демократического государства, а нормами воен�ного законодательства, специально для казарм и писанными.

То ли дело в «памятные двадцатые годы»! Расстреляли бы, «руководству�ясь революционным правосознанием», и весь разговор! А тут и судил�то не во�енный трибунал, а обыкновенный гражданский суд, и ведь даже не расстреля�ли (как это было в памятные двадцатые и в еще более памятные тридцатые годы),а получили�то всего лишь семь и пять лет лишения свободы за проявление твор�ческой самостоятельности в литературной работе и за попытку напечатать своипроизведения за границей, ибо в сегодняшней России свобода творчества и сво�бода печати гарантированы только на словах, а на деле гарантировано толькоадминистративно�полицейское издевательство над всякой свободой.

То, что Шолохов мыслит Россию как единый всеобщий кантон, где люди ссамого рождения принадлежат военному ведомству на основе крепостного пра�ва, и то, что, в представлении Шолохова, Союз советских писателей являетсяодним из подразделений этого кантона, еще можно как�то понять. Однако совер�шенно непонятным является обвинение Синявского и Даниэля в предательстве,выдвинутое Шолоховым в его речи. Ведь Синявский и Даниэль в шолоховскиекантоны никогда не записывались и никогда не давали присяги на верность во�енно�казарменным законам. Они никогда не клялись в верности военно�поли�цейской машине, которая по сей день занимается удушением свободы в России.

Но истина не интересует Шолохова. Ему просто нужно обвинить Синявскогои Даниэля в предательстве. Почему? Вероятно, потому, что у государственногообвинителя не хватило для этого морального авторитета. И вот, бросив на чашу

— 13 —

Юрий Галансков

весов всю массу своего авторитета, нобелевский лауреат произносит свою позор�ную прокурорскую речь.

Сначала он скромно объявляет себя «частицей народа великого и благород�ного», потом «сыном могучей и прекрасной Родины»�матери. Далее частицаактивизируется: нападает прежде всего на «омерзительных уродов» и, встав впозу потрясенного до глубины души благородства, патетически восклицает:

«Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью самое святое длянас. Они аморальны».

Дальше — больше. «Частица» стыдит всю передовую интеллигенцию, ко�торая пытается «брать их под защиту». «Частица» стыдит «вдвойне» либераль�ных литераторов, предложивших «свои услуги», обратившихся «с просьбойотдать им на поруки осужденных отщепенцев».

Видите ли, «слишком дорогой ценой досталось нам то, что мы завоевали,слишком дорога нам Советская власть, чтобы мы позволили безнаказанно кле�ветать на нее и порочить ее». Да, да — именно так! Миллионы замученных иубитых людей в сталинских лагерях уничтожения — это слишком дорогая ценаза шолоховские казармы, в которых свободно можно только пальцем в ботинкепошевелить, потому что этого�то уж фельдфебель не заметит. О чем, кстати,Синявский с Даниэлем и писали.

По Шолохову, Синявский с Даниэлем клеветники, которые оболгали Ро�дину и облили грязью все святое для нас. Но вот что пишет один из русскихписателей в своем «Письме старому другу»:

«Подумай, старый товарищ! В мужестве Синявского и Даниэля, в их благо�родстве, в их победе есть капля и нашей с тобой крови, наших страданий, на�шей борьбы против унижений, лжи, против убийц и предателей всех мастей.

Ибо что такое клевета? И ты, и я — мы знаем оба сталинское время — лаге�ря уничтожения небывалого сверхгитлеровского размаха, Освенцим без печей,где погибли миллионы людей. Знаем растление, кровавое растление власти,которая, поклявшись, до сих пор не хочет сказать правду, хотя бы о деле Киро�ва. До каких пор? Может ли быть в правде прошлой нашей жизни граница, ру�беж, после которой начинается клевета? Я утверждаю, что такой границы нет,утверждаю, что для сталинского времени понятие клеветы не может быть при�менено. Человеческий мозг не в силах вообразить тех преступлений, которыесовершались...

... Повесть Аржака�Даниэля «Говорит Москва», с его исключительно удач�ным гоголевским сюжетом «дня открытых убийств», вряд ли в чисто реалисти�ческом плане может быть поставлена рядом со стенограммами XXII съездапартии, с тем, что было рассказано там. Тут уже не «день, открытых убийств»,а «двадцать лет открытых убийств».

Не правда ли, читатель, сильно сказано?! Но к этому надо бы добавить, чтопонятие клеветы не может быть применено также к политическому режиму, прикотором полностью подавлены основные демократические и личные свободы.

Бессовестно оклеветав мужественных и благородных людей, пристыдиввсех смелых и честных людей, которые встали на защиту справедливости, Шо�лохов на этом не успокоился. Чувствуя, вероятно, свою ничтожность в безна�дежной борьбе с истиной, он обратился за помощью к делегатам от «парторга�

— 14 —

Антология самиздата. Том 2

низаций родной Советской Армии», объявляя расправу с предателями по зако�нам военного трибунала образцом, достойным подражания в случае расправынад литераторами. Но и этого оказалось мало, и «частица великого и благород�ного народа» восклицает: «Ох, не ту меру наказания получили бы эти оборот�ни», «эти молодчики с черной совестью», если бы их судил не суд, а, скажем,ревком, «руководствуясь революционным правосознанием».

Вот уже поистине патологическое мышление! И я бы сказал, социальноопасное.

Итак, военный трибунал не судил.Ревком, «руководствуясь революционным правосознанием», не расстрелял.

«А тут, видите ли, еще рассуждают о суровости приговора».Видите ли, еще рассуждают! Смеют рассуждать! Ну не мракобесие ли это,

читатель?

Ваша позорная речь на XXIII съезде КПСС не будет забыта историей. Этобезусловно. Но эта ваша прокурорская речь не будет оставлена без внимания исовременниками. Если бы вы просто говорили вздор, то об этом можно было бытолько сожалеть. Однако ваша прокурорская речь не может быть оставлена безвнимания современниками потому, что в ней вы как бы санкционировали рас�праву над двумя литераторами, выразителями стремительно развивающейся внастоящее время в России тенденции к творческой свободе и возрождению на�циональной культуры.

Процесс над Синявским и Даниэлем показал, что русская культурная ин�теллигенция разделилась на два лагеря и что в лагере сторонников свободы твор�чества оказалось абсолютное большинство интеллигенции. Если бы не гиря го�сударственного насилия, то чаша весов перевесила бы мгновенно, и Синявско�го с Даниэлем просто на руках вынесли бы из зала суда.

События показали, что никакие клеветнические статейки в официознойпрессе (между прочим, полностью зависимой от «денежного мешка») не в со�стоянии были дискредитировать обвиняемых. Письма в защиту Синявского иДаниэля непрерывно поступали в официальные организации и редакции газет.Каждый честный литератор и ученый считал своим долгом высказаться в за�щиту обвиняемых. Дело дошло до открытой студенческой демонстрации наплощади Пушкина 5 декабря. А знаете ли вы, что все это означает? Это означа�ет, прежде всего, то, что у людей вроде вас нет под ногами никакой социальнойпочвы, кроме аппарата насилия. Это означает также и то, что из�под ног аппа�рата насилия уплывает почва. Это означает, в свою очередь, что ни вам, ни ап�парату насилия не на чем будет стоять, как только в России будут восстановле�ны свободы. Это означает, что аппарат насилия будет лишен силы и «денежно�го мешка», а вы — денег, почестей, медалей отечественных и международныхтоже. Вот что все это означает. Вот в каком смысле ваша позорная речь не оста�нется без внимания современников и не будет забыта историей.

Если в сфере социальной процесс над Синявским и Даниэлем способствовалполяризации сил, в результате чего на одном полюсе оказались ценности, а надругом — практически близкое к нулю их отсутствие, то в сфере литературной

— 15 —

Юрий Галансков

процесс создал фокусирующий момент. Этот процесс мертвым узлом связал исконцентрировал в одной точке натянутые нити противоречий нашей литератур�ной жизни. И пусть никто не думает, что о деле Синявского и Даниэля погово�рят�поговорят и забудут. Этот узел придется развязывать или разрубать. Это при�дется сделать, потому что придется или обеспечить в России свободу творчества,или Россия эту свободу творчества сама себе обеспечит. Это случится, потому чтобез свободы вообще и без свободы творчества в частности дальнейшее успешноеразвитие России невозможно. Это придется сделать или это сделается само, ка�кие бы препятствия тому ни чинили, закатывая время от времени социальныеистерики, те, у кого почва уходит из�под ног. Этот гордиев узел придется развя�зать или найдется Александр Македонский, который его разрубит.

Вы в своей речи на XXIII съезде КПСС сказали, что вам«Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой

отдать им на поруки осужденных отщепенцев».Мне тоже стыдно. Пусть просьба о поруках всего лишь тактический шаг

некоторой части либеральных литераторов. Пусть. Но как только язык мог по�вернуться просить взять на поруки людей, честность и благородство которыхне подлежат никакому сомнению, творчество которых сделало бы честь отече�ственной литературе. Просить взять на поруки Синявского с Даниэлем — этовсе равно что просить взять на поруки справедливость и талант. Да ведь это жетакое нищенство духа, такая затурканность и такая плебейская робость, мыс�лимая разве что для страны, в которой почти начисто умерщвлено человечес�кое достоинство. Вот уж поистине волосы встают дыбом от стыда! Во всякойдругой стране, где на деле, а не на словах, были бы обеспечены элементарныедемократические свободы, люди бы просто требовали освобождения обвиняе�мых и протестовали против произвола властей. Если бы дело происходило в де�мократическом государстве, известная часть литераторов в знак протеста про�сто вышла бы из Союза советских писателей и образовала другой Союз, ска�жем, Союз российских писателей. А у нас, видите ли, пишут жалостливые пись�ма и спрашивают разрешения у насильников взять на поруки свободу и спра�ведливость, как каких�нибудь мошенниц.

Это протест пока еще рабов, но уже протест. Это пока еще рабье, но ужедвижение защитить свободу и справедливость.

Правда, члены ССП — это далеко не показатель действительных возмож�ностей русской творческой интеллигенции. ССП — это всего�навсего толькошолоховское подразделение�казарма, посредством которой «денежный мешок»покупает и умерщвляет таланты прямо на корню. Таким образом, за несколькодесятков лет удалось умертвить русскую литературу полностью. Только неко�торых непокоренных пришлось затравить или физически уничтожить в двад�цатые, тридцатые и пятидесятые годы.

Всякому понятно, что значит уничтожить литератора физически, но дале�ко не всякий понимает, как протекал в России процесс умерщвления литерату�ры, Россия в этом отношении оказалась оригинальной страной. Своеобразиезаключалось в следующем. Писатель находится под гипнозом всеобщего обая�ния коммунистическими идеалами, с одной стороны, а с другой стороны, онсовершенно не может принять отвратительную коммунистическую действитель�

— 16 —

Антология самиздата. Том 2

ность с ее сталинскими концлагерями и всеобщей вздорностью. Коммунисти�ческие концлагеря мешают ему воспевать коммунистические идеалы, а ком�мунистические идеалы мешают критиковать коммунистические концлагеря.Наступает или состояние творческого паралича, или писатель начинает мошен�ничать; в том и другом случае он умирает как литератор. Все очень даже про�сто. И если, например, М. Шолохов сделает небольшой экскурс в собственноепрошлое, то ему придется признать, что этот творческий паралич и его не ми�новал, чем, вероятно, и объясняется столь длительное писание второй части«Поднятой целины» со всеми ее мошенническими недостатками.

К сожалению, на Западе находятся люди, которые склонны думать, какнапример, всеми уважаемый секретарь Европейского сообщества писателейВигорелли, что в СССР подпольная литература, если она и существует в видеслучайных рукописей, листовок и т. д., никакого значения не имеет, что глав�ное — это произведения, которые опубликованы, «литература, действующаяпри свете дня, с ее победами и поражениями».

Вигорелли должен знать и понимать предмет, о котором он говорит.Союз советских писателей и официальная публикация произведений в со�временной России умерщвляют литераторов и литературу, портят вкусыи оглупляют читателей.

Литература — это, в конце концов, специфический и, кстати, самый доступ�ный и самый эффективный способ познания мира, способ воспитания чувств иформирования психологии. К счастью для России, современная Россия почти нечитает современной отечественной политической и художественной литерату�ры, или, если и читает, то с большой осторожностью. Иначе оглупление и при�тупление чувств было бы всеобщим. В России читается, в основном, классика,отечественная и зарубежная, переводная современная зарубежная литература,и только с начала шестидесятых годов мы массово начали читать Пастернака,Ахматову, Цветаеву, Хлебникова, Мандельштама, Булгакова, Платонова и т. д.,но не благодаря, а наоборот, вопреки ССП и официальным публикациям, почтинелегально, почти под страхом административного и морального осуждения ичасто даже под страхом прямой судебной расправы. Ведь и до сих пор большин�ство произведений этих писателей официально не опубликовано.

Если хотите знать, в России шестидесятых годов машинописная перепечат�ка лучших образцов современной отечественной литературы достигла, вероят�но, беспрецедентных масштабов. Как раз подподпольная литература, т. е. офи�циально не опубликованная, начиная от неопубликованных писателей двадца�тых годов и кончая произведениями А. Синявского и Ю. Даниэля, имеет для на�шей национальной культуры первостепенное и единственное значение. И, наобо�рот, вся опубликованная советская литература (исключая случайную публика�цию некоторых единичных произведений) для пробуждения национального са�мосознания и национальной культуры никакого положительного значения неимеет. И если кто�то на Западе думает, что творчество литераторов вроде Евту�шенко и ему подобных имеет хоть какое�то влияние на развитие новейшей рус�ской литературы, то он глубоко ошибается. Все это настолько незначительные инастолько сомнительные ценности, что вполне допустимо поставить вопрос: а естьли здесь ценности вообще и можно ли надеяться на их появление хотя бы в буду�

— 17 —

щем? Я лично думаю, что настоящие литературные ценности будут возникать,минуя организации вроде ССП и официальные публикации до тех пор, пока небудет восстановлена свобода творчества, свобода печати и организаций.

Процесс над Синявским и Даниэлем лишний раз убедительно доказываетэто. Хотя бы уже потому Вигорелли неправ. Но всякому, кто думает так же,как Вигорелли, необходимо объяснить, что до тех пор, пока в России не будетобеспечена на деле свобода творчества, свобода слова и свобода печати, литера�тура может развиваться, только минуя душегубки вроде ССП и официальныепубликации, т. е. подпольно, ибо других возможностей у нее нет. А «при светедня» в сегодняшней России может развиваться только мошенническая литера�тура, начиная от примитивизма Михалкова (между прочим, он заявил: «Хоро�шо, что у нас есть органы госбезопасности, которые могут оградить нас от лю�дей вроде Синявского и Даниэля») и кончая более утонченными, модными псев�дописателями и псевдопоэтами, получившими наконец�то возможность гово�рить полуправду и, таким образом, более утонченно симулировать истину. Та�кая литература, которая во главе с Михалковым просит органы КГБ «оградитьее» от всяких проявлений творческой свободы, если она даже и имеет значе�ние, то разве что только отрицательное.

Но если С. Михалкову перед натиском возвращающегося национальногосамосознания достаточно укрыться за спиной КГБ, то, например, С.В. Смир�нову для этого непременно нужна диктатура. И вот он, с графоманской неук�люжестью, поспешно придумывает несколько строчек:

Я могу сказать определенно,это стало видного видней,что понятье «пятая колонна»не сошло с повестки наших дней...И когда смердят сии натурыи зовут на помощь вражью рать,дорогая наша диктатура,не спеши слабеть и отмирать!

Для насильственного утверждения своей идеологической состоятельностифашизм непременно нуждается в фашистской диктатуре. Идеология марксизма(да будет вам известно, господин С.В. Смирнов) показала свою жизнеспособностьдаже в странах с антикоммунистическим режимом, а в условиях, например, ита�льянской, французской или японской демократий она даже пользуется широкойпопулярностью. Но, по Смирнову, для торжества марксистской идеологии, види�те ли, непременно нужна диктаторская дубинка именно в стране, где эта идеоло�гия является официальной и единственной. Как странно все это, не правда ли?

Логика данного противоречия приводит нас к выводу, что С.В. Смирновудиктатура нужна не для того, чтобы защитить марксистскую идеологию, а что�бы средствами диктатуры защитить интересы людей, эксплуатирующих ценно�сти этой идеологии, опошляющих и дискредитирующих ее, к числу которых,безусловно, принадлежит и он сам. Здесь, разумеется, без диктатуры никакнельзя, здесь «или пан, или пропал». Да это же просто страх за собственную шку�

Юрий Галансков

— 18 —

Антология самиздата. Том 2

ру. Это же визг литературной проститутки, насмерть перепуганном угрозой зак�рытия публичного дома. Это, в конце концов, страх респектабельной литератур�ной шлюхи перед наступлением всеобщего торжества нравственности.

Сегодняшняя литературная Россия похожа на спящую красавицу, котораятолько�только очнулась от идеологического гипноза и даже не успела как сле�дует протереть глаза, а секретарь Европейского сообщества писателей заявля�ет: не обращайте на нее никакого внимания, главное — это литературные мо�шенники и спекулянты с их пирровыми победами. Но сама жизнь опроверглаВигорелли. Подпольное творчество Синявского и Даниэля заставило его при�ехать в Москву и защищать это подпольное творчество.

Да, у нас правая рука еще в кандалах, а на левой еще не зажили кандаль�ные раны! Творчество Синявского и Даниэля — это пока еще творчество однойлевой руки. У России еще будет возможность с изумлением прочитать настоя�щие произведения литературы, включая будущие произведения Синявского иДаниэля, если их талант выживет в лагерях уже несталинского типа.

Источник: Юрий Галансков. Ростов�на�Дону: Приазовский край, 1994.

— 19 —

Истоки и смысл советского самиздата

Материалы из сборника«Дело о демонстрации 22 января 1967 года»

(Справку об этом сборнике см. стр. 426)

Единственным упоминанием в советской печати о деле демонстрантов быласледующая заметка в газете «Вечерняя Москва» от 4 сентября 1967 года:

В МОСКОВСКОМ ГОРОДСКОМ СУДЕ

30 августа — 1 сентября Московский городской суд рассмотрел уголовное дело по обвинению

Буковского В.К., Делоне В.Н. и Кушева Е.И. — лиц без определенных занятий, привлеченных за

нарушение общественного порядка в Москве.

Все подсудимые, обвинявшиеся по ст. 1903 Уголовного кодекса РСФСР, признали себя ви�

новными и рассказали суду о своих преступных действиях. Их вина подтверждена показаниями

многих свидетелей.

Буковский в течение длительного времени нигде не работал, много раз предупреждался орга�

нами власти за совершение хулиганских антиобщественных действий. Он виновен также в том,

что на скамье подсудимых рядом с ним оказались Делоне и Кушев.

Суд приговорил Буковского к 3 годам лишения свободы, Делоне и Кушева — каждого к 1 году

условно.

После опубликования этой заметки редакция газеты получила несколькооткликов на нее в виде писем. Вот одно из них:

Вольпин А. С.

В редакцию газеты «ВЕЧЕРНЯЯ МОСКВА» от гр�на ВОЛЬПИНА Алексан�дра Сергеевича, проживающего по адресу: Москва�А�445, Фестивальная ул.,17, кв. 1.

ЗАЯВЛЕНИЕВ вашей газете 4 сентября с. г. (№ 207, 3�я страница, внизу) помещена за�

метка «В Московском городском суде», в которой неправильно сообщается, чтовсе подсудимые признали себя виновными. В оглашенном 1 сентября пригово�ре суда сказано, что Буковский себя виновным не признал. Эта ошибка (если ееможно так назвать) требует исправления в очередном номере газеты.

Если это исправление будет помещено в «Вечерней Москве», прошу извес�тить меня об этом, по возможности предварительно.

Из последних слов подсудимых Делоне и Кушева было видно, что они при�

— 20 —

Антология самиздата. Том 2

знают себя виновными не в юридическом, а в ином смысле, предлагая юриди�ческий вопрос о виновности решить суду. Я думаю, что читатели «ВечернейМосквы» вправе требовать от этой газеты аккуратности в подобных вопросах ичто эта ошибка (со стороны газеты, быть может, непреднамеренная) также дол�жна быть исправлена.

Многие читатели «Вечерней Москвы» слышали тоже неверные сообщения «Го�лоса Америки» об этом процессе. О лживости этой радиостанции часто пишет совет�ская пресса, но это не дает ей никакого права вступать на путь состязания во лжи.

Вольпин5 сентября 1967 г.

С протестом аналогичного содержания обратилась в редакцию «ВечернейМосквы» писательница Наталья Ильина. В конце своего письма она указываетна то, что подобные извращения фактов способствуют появлению у молодежицинизма и неверия.

Разговоры о процессе внутри страны и за границей не утихали. В частно�сти, газета «Морнинг Стар», орган Коммунистической партии Великобритании,писала об этом процессе, выражая сожаление по его поводу.

КГБ обеспокоился по поводу того, что правдивая информация о деле можетстать достоянием общественности.

Литвинов П. М.

Главному редактору газеты «Известия»Главному редактору «Литературной газеты»Главному редактору газеты «Комсомольская Правда»Главному редактору газеты «Московский комсомолец»Главному редактору газеты «Морнинг Стар»Главному редактору газеты «Юманите»Главному редактору газеты «Унита»

Считаю своим долгом довести до сведения общественности следующее.26 сентября 1967 года я был вызван в Комитет государственной безопасно�

сти к работнику Комитета Гостеву (пл. Дзержинского, 2, комн. 537). При на�шем разговоре присутствовал еще один работник КГБ, не назвавший себя.

Сразу после этого разговора я записал его по памяти, поскольку, как я убеж�ден, он наглядно обнаружил тенденции, которые должны стать предметом глас�ности и не могут не встревожить нашу и мировую прогрессивную обществен�ность. Привожу текст разговора. За точность передачи основного содержаниясказанного представителем КГБ и мною я ручаюсь.

Гостев: Павел Михайлович, у нас есть сведения, что вы с группой лиц соби�раетесь изготовить и распространить запись последнего уголовного процессаБуковского и других. Мы вас предупреждаем, что, если вы это сделаете, вы бу�дете нести уголовную ответственность.

Я: Независимо от того, собираюсь я это сделать или нет, мне непонятно, вчем уголовная наказуемость такого действия.

— 21 —

Дело о демонстрации 22 января 1967 года

Гостев: Это будет решать суд над вами, а мы вас только хотим предупре�дить, что, если такая запись получит распространение в Москве или других го�родах или попадет за границу, вы будете отвечать за это.

Я: Я хорошо знаю законы и не представляю себе, какой закон может бытьнарушен при составлении такого документа.

Гостев: Есть такая статья: сто девяностая�первая. Возьмете Уголовный ко�декс и прочитаете.

Я: Я отлично знаю эту статью (кстати, расследование по этой статье — не вкомпетенции КГБ) и могу прочитать ее на память. В ней идет речь о клеветни�ческих измышлениях, порочащих советский общественный и государственныйстрой. Какая может быть клевета в записи дела, слушавшегося в советском суде?

Гостев: А ваша запись будет тенденциозно искажать факты и клеветать надействия суда. Это докажут те органы, в чьей компетенции такие дела.

Я: Как вы это можете знать заранее? И вообще, чем вести этот бессмыслен�ный разговор и заводить новое дело, вы бы сами издали стенограмму этого су�дебного процесса и пресекли бы ходящие по Москве слухи. Я вчера встретилодну знакомую, и она мне столько ерунды наговорила об этом деле, что простопротивно слушать.

Гостев: А зачем нам ее издавать? Это обычное уголовное дело с нарушениемобщественного порядка.

Я: Если это так, тогда тем более о нем стоит дать информацию, чтобы всеувидели, что оно действительно обычное.

Гостев: Вся информация об этом деле есть в «Вечерней Москве» от 4 сентяб�ря. Там есть все, что нужно знать об этом процессе.

Я: Во�первых, информации там мало: читатель, ничего ранее не слышав�ший об этом деле, просто не поймет, о чем речь. Во�вторых, она лживая и кле�ветническая. Вот редактора «Вечерней Москвы» или того, кто дал эту инфор�мацию, следовало бы привлечь за клевету...

Гостев: Павел Михайлович, эта информация совершенно точная, запомните это.Я: Там сказано, что Буковский признал себя виновным, а я интересовался

этим делом и точно знаю, что он не признал себя виновным.Гостев: Что значит: признал, не признал? Суд признал его виновным —

значит, он виновен.Я: Я говорю сейчас не о решении суда, да и в заметке имеется в виду не это,

а признание своей вины самим обвиняемым — это совершенно самостоятель�ное юридическое понятие. Затем, в заметке говорится о том, что ранее Буковс�кий совершал «хулиганские антиобщественные поступки». Как ни рассматри�вай его действия, хулиганскими назвать их нельзя.

Гостев: Хулиганство — это нарушение общественного порядка.Я: Значит, любое нарушение общественного порядка — хулиганство? На�

пример, улицу не в том месте перешел — уже хулиган?Гостев: Павел Михайлович, вы же не маленький, отлично понимаете, о чем

идет речь.Я: А вообще о Буковском надо было бы рассказать побольше: например,

как его задержали дружинники во время чтения стихов на площади Маяковс�кого, отвели его в отделение и избили.

— 22 —

Антология самиздата. Том 2

Гостев: Это неправда, этого не может быть!Я: Это рассказала его мать.Гостев: Мало ли чего она вам расскажет...Я: Она это рассказала не мне (я с ней не знаком), а суду, и никто ее не пере�

бил и не обвинил в клевете.Гостев: Лучше бы она вам рассказала, как ее вызывали и предупреждали о

поведении сына. Мы и ваших родителей можем вызвать. И вообще, Павел Ми�хайлович, имейте в виду: в «Вечерней Москве» напечатано все, что полагаетсязнать советским людям об этом деле, и она совершенно правдива, а вас мы пре�дупреждаем, что если даже не вы, а ваши друзья или кто бы то ни было сделаетэту запись, нести за это ответственность будете именно вы.

Я: Это интересно. Вы говорите об ответственности по закону, а закон пре�дусматривает, что отвечает за действия человек, их совершивший.

Гостев: Вы можете это предотвратить.Я: Но вы мне так и не объяснили, в чем опасность и наказуемость этих действий?Гостев: Вы отлично понимаете, что такая запись может быть использована

нашими идейными врагами, особенно накануне 50�летия Советской власти.Я: Но я не знаю закона, предусматривающего ответственность за распрост�

ранение несекретного документа, — только потому, что он может быть кем�то скакой�то целью использован. Многие критические материалы из советских га�зет тоже могут быть кем�то использованы.

Гостев: Вам ясно, о чем идет речь. Мы вас только предупреждаем, а винудокажет суд.

Я: Докажет, я не сомневаюсь, это ясно хотя бы из суда над Буковским. Имой друг Александр Гинзбург сидит в тюрьме за такие же действия, о каких выговорите, предупреждая меня.

Гостев: Вот когда будут судить Гинзбурга, вы и узнаете, что он сделал. Если онневиновен, то его оправдают. Неужели вы думаете, что сейчас, на пятидесятом годуСоветской власти, советский суд может принять неправильное решение?

Я: Тогда зачем процесс Буковского сделали закрытым?Гостев: Процесс был открытым.Я: Но на него нельзя было попасть.Гостев: Кому надо, те попали. Там были представители общественности, а

больше в зале не было мест. Мы из�за этого дела клуб снимать не собирались.Я: Значит, фактически нарушена гласность судопроизводства.Гостев: Павел Михайлович, мы не собираемся с вами дискутировать, мы

вас просто предупреждаем. Представляете себе, весь мир узнает, что внук ве�ликого дипломата Литвинова занимается такими делами, — это будет пятномна его памяти.

Я: Ну, я думаю, что он не был бы на меня в претензии. Я могу идти?Гостев: Пожалуйста. Самое лучшее для вас сейчас: поехать домой и унич�

тожить все, что у вас есть.

Я знаю, что подобного рода беседа была проведена с Александром Гинзбур�гом за два месяца до его ареста.

— 23 —

Дело о демонстрации 22 января 1967 года

Я протестую против подобных действий органов государственной безопас�ности, которые являются неприкрытым шантажом.

Я прошу вас опубликовать это письмо, чтобы в случае моего ареста обще�ственность была информирована о предшествовавших ему обстоятельствах.

П. М. ЛИТВИНОВ, ассистент кафедры физики Московского Института тон�кой химической технологии имени Ломоносова.

Москва К)1, ул. Алексея Толстого, 8, кв. 78. 3 октября 1967 г.

Ни одна из семи редакций, в которые Литвинов направил свое письмо, нетолько не опубликовала это письмо, но даже не сочла долгом ответить на него.

Исчерпывающая морально�юридическая характеристика всего дела содер�жится в письме бывшего генерал�майора Советской Армии П.Г. Григоренко.

Осужденные ХАУСТОВ и БУКОВСКИЙ отбывают наказание в исправитель�но�трудовых лагерях. Их адреса:

ОРЕНБУРГСКАЯ ОБЛ., СОЛЬ�ИЛЕЦКИЙ РАЙОН, СТАНЦИЯ ЧАТ�КАН, П/Я ЮК 25/7А, ХАУСТОВУ В. А.

Источник: Правосудие или расправа? Сборник документов. / Дело о демонстрации 22

января 1967 года. / Сборник документов под редакцией Павла Литвинова. Overseas

Publications Interchange, Ltd. London, 1968.

— 24 —

Антология самиздата. Том 2

ГинзбургАлександр Ильич

(1936—2002)

Журналист, правозащитник, редактор.Родился в Москве. В 1959�1960 гг., будучи студентом Историко�архивного института,

основал один из первых самиздатских журналов «Синтаксис» (вышло 3 номера, см. т. 1, кн.2, стр. 349). Вскоре был арестован и осужден на 2 года лагерей. В 1966 г. издал сборникматериалов по делу А. Синявского и Ю. Даниэля под названием «Белая книга» (см. стр. 422).За это был повторно арестован в 1967 г. вместе с тремя другими «издателями» сборника(процесс «четырех») и осужден на 5 лет лагерей. Процесс «четырех» в то время послужилсимволом единения правозащитников. Вскоре после своего освобождения в 1972 г.становится распорядителем Солженицынского «Русского фонда помощи политзаключенным»и вновь активно включается в разностороннюю правозащитную деятельность. В 1976 г.Гинзбург стал одним из основателей Московской Хельсинкской группы. В 1977 г. был вновьарестован и осужден на 10 лет лагерей и ссылку, но в 1979 г. был выслан из СССР в обмен насоветских шпионов. Сначала жил в США, а с 1980 г. и до своей смерти — в Париже, гдесотрудничал с газетой «Русская мысль».

После смерти Алика Гинзбурга Григорий Померанц написал о нем следующее:«...Имя [Гинзбурга] неотделимо от истории демократического движения. В чем�то он

его просто начал, как открытое неразрешенное дело. До 1960 года считалось обязательнымдля оппозиции прятаться в подполье. Один за другим возникали и раскрывались КГБподпольные кружки. Я сам вел один из таких кружков. И вдруг оказалось, что можно, прямонапротив Кремля, начать что�то неразрешенное (хотя и