Тыняновский сборник, Четвертые Тыняновские чтения. Латвийская АН, Изд-

во "Зинатне", Рига, 1994

С. Т. Золян

«ЕДИНСТВО И ТЕСНОТА СТИХОВОГО РЯДА»

И ПОЭТИЧЕСКИЙ СИНТАКСИС

Тыняновская концепция единства и тесноты стихового ряда (ЕТС) оказалась, пожалуй, наиболее

конструктивной и перспективной из многочисленных идей ПСЯ. Даже недоопределенность понятия ЕТС,

его некоторая расплывчатость и многозначность оказались стимулирующими факторами для довольно

разнородных и разнонаправленных исследований, в результате чего принцип ЕТС стал основой для

различных ответвлений современной поэтики. Во всяком случае, на ней основываются и поэтическая

семантика с ее утверждением о специфике происходящих в поэтическом тексте семантических процессов,

и стиховедение с его постулатом о двойной сегментации поэтической речи, в которой наряду с

синтаксическим членением имеет место сегментация на метрически изовалентные единицы. Последнее, же

служит основой для принципиального подхода к хорошо известной проблеме ритма/метра и синтаксиса.

Сам дух тыняновского мышления сразу же подсказывает готовую формулировку: соотношение между

метрической и синтаксической сегментацией не может быть «плавным согласованием», а должно

представлять результат «борьбы и взаимодействия» этих двух факторов. И, конечно же, такой подход

оказался зафиксированным в ПСЯ: отсюда столь пристальное внимание Ю. Н. Тынянова (и всех

последующих исследователей) к проблеме переноса: в этом случае налицо деформация одного фактора

другим, синтаксического членения - метрическим. Так уж получилось, что проблема переноса - пожалуй,

основное приложение принципа ЕТС к поэтическому синтаксису. Однако перенос - лишь конкретный

случай несовпадения двух «рядов», недостаточный для более общих утверждений относительно

синтаксических характеристик поэтической речи, вытекающих из факта ее двойной сегментации.

Несовпадение - лишь один из результатов возможного взаимодействия. Принцип ЕТС объясняет и такое

фундаментальное, хотя и куда менее заметное явление, как возможность двойного синтаксического

структурирования и множественности синтаксических значений.

В самом деле, кардинальное отличие синтаксиса поэтической речи заключается в том, что

коммуникативной единицей оказывается не предложение, а метрико-композиционная единица - стих. В

случае их несовпадения возникает двойное синтаксическое структурирование - синтаксическая структура

стиха может быть описана и как компонент предложения, и как самостоятельная коммуникативная

единица. Для подобной реинтерпретации необходимо, чтобы морфологический состав данной

синтаксической структуры не препятствовал ее возможному самостоятельному функционированию в

литературном языке. Поскольку в русском языке практически любая свободная синтаксическая форма

может образовывать предикативный минимум (Золотова 1973), можно говорить о возникающей в

поэтической речи тенденции к предикативизации каждой коммуникативно-композиционной единицы

(стиха).

В качестве коммуникативной единицы в поэтической речи выступает не предложение, а стих, и

членение текста на предложения осложняется его разбиением на метрические сегменты - стихи, причем в

новой русской поэзии второй принцип сегментации становится доминантным, трансформирующим

первый*.

Так языковый синтаксис, служащий однозначному выражению смысла, оказывается

трансформированным метрико-композиционным членением. Под влиянием последнего синтаксические

значения оказываются неоднозначными - на общеязыковое накладывается текстуальное, т. е. происходят

процессы, аналогичные поэтической трансформации лексики. В целом можно говорить о двойном

синтаксическом структурировании поэтической речи, одно из которых определяется языковыми

единицами, а второе - взаимодействием языковых единиц с метрико-композиционными.

Такой видится основанная на принципе ЕТС теория поэтического синтаксиса, частично реализованная в

(Лебедева 1972; Ковтунова 1986). Но для разработки более общей основы этой теории необходимо, как это

ни парадоксально звучит, вернуться к самому обоснованию приложимости принципа ЕТС к поэтическому

синтаксису, в частности, рассмотреть те возражения, которые были выдвинуты А. Холодовичем в статье

«К вопросу о лингвистическом методе в поэтике» (1930).

Ставя под сомнение принцип ЕТС, Холодович разбивает его на четыре тезиса, ни один из которых, по

его мнению, не является универсальным:

1. всякий стиховой ряд выделяет свои границы;

2. факт тесноты связи слов в одном ряду;

3. замкнутость ряда и особое семантическое значение разделов;

4. единство ряда сказывается не только в обособлении слов и групп, но и в значимости разделов

(Холодович 1930. с. 266).

В данном случае не имеет смысла обсуждать, насколько адекватно воспринял автор тыняновскую идею.

Интересно другое: выделяемые им тезисы 1, 3 и 4 не самостоятельны и акцентируют один и тот же аспект

ЕТС — сегментированность рядов; второй же утверждает единство внутри сегмента. Стиховой ряд

предстает как автономная величина, обособленная от других сегментов и независимая от них. Разумеется,

это весьма упрощенное понимание ЕТС, легко опровергаемое указанием на наличие связей между

сегментами (множество подобных указаний имеется и в ПСЯ). Но требуется признать и другое: у самого

Тынянова нет достаточно убедительного объяснения тому, каким образом факт сегментированности

* Об этом, в частности, говорят и приводимые В. В. Маяковским примеры «синтаксической сдвигологии», при которой

синтаксическая сегментация уничтожается композиционной (ср.: «Довольно! Стыдно мне пред гордою полячкой унижаться» - Довольно стыдно мне пред гордою полячкой унижаться), и привлекшие внимание исследователей «несообразности» типа пушкинского: «И завещал он, умирая, / Чтобы на юг перенесли / Его тоскующие кости, / И смертью - чуждой сей земли / Неуспокоенные гости». Кстати, аналогичные примеры «сдвигологии» в поэзии Ов. Туманяна усмотрел и Е. Чаренц.

поэтической речи обусловливает «тесноту» смысловых отношений внутри сегмента; связь между этими

двумя явлениями действительно предстает как нечто мистическое: мы задаем новое членение текста и в

результате почему-то изменяются привычные семантические соотношения.

Сейчас становится более или менее очевидным, что метрико-композиционные средства поэтического

текста следует рассматривать как форму организации, дополнительную по отношению к

естественноязыковому синтаксису (Kiparsky 1973; Золян 1986), но в то время у Холодовича были

основания заявить: тыняновское утверждение о том, что «слова оказываются внутри стиховых рядов и

единств в более сильных соотношениях, нежели в обычной речи, - шаткий конституирующий момент

стиховой теории» (с. 268). Шаткость этого утверждения была не в фактической неправильности, а в его

недостаточной теоретической обоснованности, что, к сожалению, не было в должной мере учтено

последующими исследователями, у которых происходящие в поэзии семантические процессы описывались

как «ряд волшебных изменений» языкового смысла. Однако с точки зрения понимания менталитета 20-х

годов интереснее другое: подобная немотивированность двух связанных тезисов не воспринималась ни

Тыняновым, ни Холодовичем. Холодович пытается обосновать неуниверсальность выделенных четырех

тезисов не теоретически, а фактически, для чего обращается к классической японской поэзии. Необычный

материал помогает ему увидеть нетривиальные аспекты принципа ЕТС: «Единый ряд в силу воздействия

предшествующих или последующих рядов распадается и осмысляется так, как того требует

единоцелостный смысл этих предшествующих и последующих рядов. В силу этого организованный по

принципу единства и тесноты ряд оказывается мнимо единым, мнимо организованным по принципу

тесноты рядов» (с. 268).

Основанием для подобного вывода оказывается такая характерная особенность классической японской

поэзии, как многозначность и множественность прочтений. Морфологические и синтаксические свойства

японского языка позволяют строить текст таким образом, чтобы он допускал одновременно несколько

прочтений, которые связаны между собой, как, например, в анализируемом Холодовичем примере:

1. В любви, недостойной тебя,

2а. Я утопаю

2в. Плывет мой - челнок -

За. Сгорая; иду я

Зв. Что веду я, плывет.

Иными словами, для хайку возможно несколько линий связности, каждая из которых соотносится с

другими.

К настоящему времени подобная организация поэтического текста рассматривается не как некая

причуда японского стиха, а как универсальная характеристика поэтической семантики и даже текста

искусства вообще (ср.: Иванов 1979. с. 274—275). Задумаемся, однако, над другим вопросом: почему

Холодович усматривает в этом факте опровержение принципа ЕТС? И вообще - какая связь между этими

явлениями? Думается, Холодович не опроверг, а расширил сферу действия принципа ЕТС: §…¦ единый

ряд в силу воздействия предшествующих или последующих рядов распадается и осмысляется так, как того

требует единоцелостный смысл метрического сегмента более высокого ранга. В своей критике Холодович

исходил из отождествления понятия стихового ряда со стихом (строкой), а стиха - с метрическим

сегментом японской хайку. Между тем хайку, строящаяся по схеме 5 + 7 + 5, основана на чисто

силлабическом принпице, почему и Е. Поливанов в свое время относил японскую метрику к системе,

отличной от силлабики в традиционном понимании (Поливанов 1963). Поэтому в качестве метрического

ряда вполне возможно рассматривать структуру хайку в целом. Вывод Холодовича в более точной записи

таков: метрический сегмент не является автономной и самодостаточной единицей; под влиянием

регрессивно-прогрессивных связей (внутри сегмента более высокого ранга) составляющие данный сегмент

семантико-синтаксические структуры допускают различное осмысление, каждое из которых

актуализируется в тексте и которые могут накладываться друг на Друга.

В такой формулировке нет ничего противоречащего принципу ЕТС - она гласит, что внутри

«единоцелостной» структуры имеют место семантико-синтаксические процессы, аналогичные

рассмотренным в ПСЯ процессам «заражения» и «колебания» смыслов. Тем самым принцип ЕТС

уточняется (не обязательно под рядом понимать стих), углубляется (взаимодействуют между собой не

только лексические единицы, но и лексические группировки, составляющие метрический сегмент) и

расширяется (в этом виде принцип ЕТС приложим не только к рассмотренному Тыняновым европейскому

материалу, но и к такой экзотичной системе, как японская). Возвращаясь с учетом сказанного к принципам

поэтического синтаксиса, следует говорить не только о двойной сегментации, но и о двойной

синтаксической структурированности поэтической речи, «единстве и тесноте» связей не только внутри

сегментов, но и между ними. Ведь метрическая сегментация не разбивает текст на чисто фонетические или

даже лексические группы - каждый метрически выделяемый сегмент представляет собой определенную

лексическую группу, упорядоченную определенными синтаксическими отношениями. При этом возможно,

что формы слов могут имплицировать синтаксические связи, отличные от уже заданных. Стало быть,

двойная сегментация заключается еще и в том, что задается двойное синтаксическое структурирование -

общеязыковое и взаимодействующее с ним метрико-синтаксическое.

Стих выступает как коммуникативная единица поэтической речи, почему и безотносительно к его

синтаксической структуре может быть рассмотрен как аналог предложения или, по крайней мере, как

парцеллированная структура. Парцелляцией принято называть интонационное или графическое выделение

части предложения в отдельное высказывание (например: Он приехал вечером. - Он приехал. Вечером.),

благодаря чему происходит логическое и экспрессивное подчеркивание выделяемой части, которая

приобретает черты относительно независимой коммуникативной единицы. Происходящие при

парцелляции процессы вполне сопоставимы с тем, что принято понимать под ЕТС. (Ср.: Белеет парус

одинокий в тумане моря голубом.→Белеет парус одинокий. В тумане моря голубом: метрическая

сегментация служит средством парцелляции).

Гарантом подобного функционирования отдельного стиха служит принцип ЕТС, в силу чего и

приобретают такую значимость переносы, которые в синтаксическом смысле являются результатом

аномальной парцелляции. Однако при парцелляции еще не возникает того множественного

структурирования, которое имел в виду Холодович. Двойное синтаксическое структурирование возникает

благодаря осознаваемому в качестве приема взаимодействию двух механизмов: собственно

синтаксического и метрико-синтаксического. Этим взаимодействием объясняются некоторые особенности

синтаксиса русской поэзии XX века. Отличная от обычной синтаксической многозначности

множественность возникает тогда, когда вследствие ЕТС: а) компоненты различных синтаксических

структур в составе стиха могут образовать новую структуру и тем самым входить одно

временно в две синтаксические структуры; б) занимающий от дельный стих компонент предложения

может выступать как предикативная (предложенческая) структура. В обоих случаях

возникает «колебание» синтаксических значений.

Для Маяковского характерна тенденция к автономизации слова (Винокур 1940), освобождению его от

внутрипредложенческих связей, которые осмысляются как внутритекстовые. Такая синтаксическая

организация тесно соотносится с системой акцентного стиха, где минимальной единицей является

фонетическое слово, а также с графической разбивкой текста. Желание избежать подчиняющего

воздействия ЕТС приводит к тому, что этот принцип начинает действовать на уровне более низком, чем

стих, - на уровне минимальных метрических составляющих - акцентных групп. Доведение такого

принципа до предела порождает текст, состоящий из синтаксически не связанных между собой слов -

номинативных предложений (подобные фрагменты действительно нередки у раннего Маяковского) и, как

ни странно это звучит, аналогичный по структурным принципам японской хайку. Впрочем, нечто

подобное можно увидеть в знаменитом: «У -/лица./Лица/у догов/годов/рез-/ че./Че-/рез...»

Для Пастернака более характерен синтаксический сдвиг, осмеянный Маяковским на примерах из

Пушкина и А. К. Толстого. В ряде стихов Пастернака синтаксическая организация как будто сознательно

следует этим спародированным образцам, особенно второму («Шибанов молчал. Из пронзенной ноги /

Кровь алым струилася током»→Шибанов молчал из пронзенной ноги):

Чтобы, комкая корку рукой, мандарина

Холодящие дольки глотать, торопясь

В опоясанный люстрой, позади за гардиной,

Зал, испариной вальса запахший опять.

Или же:

Пока в Дарьял, как к другу, вхож,

Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,

Я жизнь, как Лермонтова дрожь,

Как губы в вермут, окунал

Тем часом как сердце, плеща по площадкам

Вагонными дверцами, сыплет в пути

и т. д. В подобных случаях различные средства (перенос, инверсия) ослабляют «нормальные»

синтаксические связи, и слова, сохраняя ослабленные связи со словами из смежного стиха, образуют также

сочетание с «соседом» внутри стиха. Возникают структуры типа «вагонными дверцами сыплет в пути» и

т.п. Это дает возможность имплицитно вводить резко отклоняющиеся сочетания, задавать двойные связи

(например: в первом стихе связать синтаксически не связанные лексемы «корка» и «мандарин», во втором

- «глотать» и «торопясь») и возводить имеющиеся поверхностные структуры одновременно к нескольким

глубинным.

Однако, как правило, указанная трансформация синтаксических структур в поэтической речи носит

внутренний характер и может не сопровождаться зримыми отклонениями от норм литературного языка.

Показателен в этом отношении синтаксис Блока, который, в отличие от его младших современников,

использует для создания «синтаксической многократности» исключительно внутриязыковые ресурсы, в

особенности же морфологическую омонимичность различных синтаксических структур.

Влияние метрико-композиционного членения на синтаксис можно продемонстрировать на примере

детерминантных (сирконстантных) конструкций. Детерминант с его двойственной синтаксической

природой (быть независимым распространителем предикативной основы, не входящим в структурную

схему предложения) в синтаксисе Блока в ряде случаев абсолютизирует эту двойственность. Так, будучи

помещенной в отдельный стих, детерминантная группа выступает как аналог номинативного

предложения:

За горами, лесами,

За дорогами пыльными,

За крестами могильными, -

Под чужими цветешь небесами...

Но если детерминант занимает позицию внутри стиха, то он обычно вступает в субъектно-

предикативные отношения с основой предложения, о чем сигнализирует авторская пунктуацип (в таких

случаях обычно появляется тире):

Впереди - горючий белый камень,

Позади - поганая орда

На улице дождик и слякоть

На лицах - желтые круги...

И в том и в другом случае метрико-композиционная единица выступает как предикативная. Что

касается других случаев, то там, где морфологический состав данной синтаксической структуры допускает

ее самостоятельное функционирование в литературном языке, стих может выступать одновременно и как

компонент предложения, и как самостоятельная коммуникативная единица. Можно указать следующие

возможные пути вторичной предикативизации:

1) активно используются номинативные и инфинитивные конструкции, которые в литературном языке

выступают и как предикативные единицы, и как компоненты предложения. Их морфологическое подобие

становится основой их функционального уподобления, которое может быть усилено лексически и

ритмически. Так, в нижеприводимых, строфах номинативные группы синтаксически различны с

общеязыковой точки зрения, но в контексте оказывается снятым различие как между аккузативом и

номинативом, так и между связанным и свободным их употреблением, а также различие между

самостоятельным предложением и компонентом сложноподчиненного.

Снежный ветер, твое дыханье,

Oпьяненные губы мои...

Валентина, звезда, мечтанье!

Как поют твои соловьи...

Запевания низкого голоса,

Снежно-белые руки мои,

Мои тонкие рыжие волосы,-

Как давно они стали ничьи!

Сквозь земные поклоны и свечи

Ектеньи, ектеньи, ектеньи:

Шепотливые, тихие речи,

Запылавшие губы твои.

Авось, хоть за чайным похмельем

Ворчливые речи мои

Затеплят случайным весельем

Сонливые очи твои.

Аналогичное сближение происходит и в сфере инфинитивных конструкций.

2) Отношение атрибуции благодаря интонационной выделенности стиха перерастает в предикативное.

Поэтому предложение может приобретать два неоднородных предиката, что без сегментации на стихи

было бы невозможным. Ср.:

Его дарят улыбкой благосклонной

Хозяйка - дура и супруг - дурак.

Бьет в меня светящими очами

Ангел бури - Азраил!

О Вас поплачет втихомолку

Шалунья девушка - душа...

Во всех случаях тире (вместо дефиса) сигнализирует о перерастании атрибутивного отношения в

предикативное.

3) Возникает система прогрессивно-регрессивных синтаксических связей. Синтаксическая структура

начальной строки имплицирует дальнейшее типовое продолжение (или отсутствие такового), однако

последующие строки реализуют иную структурную схему. Ввиду этого синтаксически переосмысляется

морфологический состав начальной строки, а первичное потенциальное осмысление накладывается на

актуализированное последующее, что приводит к «синтаксической кратности». Ср.:

И ты уйдешь. И некий саван белый

Прижмешь к губам ты, пребывая в снах.

В соответствии с принятым в русском языке порядком слов «саван» осмысляется как подлежащее,

имплицирующее появление предиката в последующей строке. Однако вторая строка реинтерпретирует

«саван» как объект. Тем не менее синтаксическая и метрико-композиционная позиция позволяет

усматривать в этом существительном нечто вроде логического субъекта (саван - это то, что ты…).

Взаимодействие актуального членения с метрико-комлозиционным также может приводить к

полипредикативности:

И в сердце - первая любовь

Жива - к единственной на свете.

Самодостаточная как предикативная единица первая строка осложняется второй, ее предикат

(«любовь») выступает как субъект двустишия. Помимо этого на общеязыковую связь («любовь к кому»)

накладывается текстуальная («жива к кому»). Таким образом, в двустишии взаимодействуют как минимум

четыре синтаксических структуры.

4) Коммуникативная структура предложения становится его синтаксической структурой. Благодаря

минимальным формальным требованиям к образованию предикативного минимума в русском языке

отношение между темой и ремой переосмысляется как субъектно-предикативное. Частично этот процесс

был рассмотрен нами на примере детерминантных конструкций, а также в случаях (2) и (3). При этом

можно говорить о тенденции к актуальному членению стиха, а не предложения:

И призовешь - меня...

Напомнить мне - о счастьи...

Да! Взглядом - вы боитесь сжечь...

Аналогичное наблюдается и в тех случаях, когда между объединенными в стих словами нет никакой

синтаксической связи:

И в ответ - победно и влюбленно -

В снежной мгле поет рожок...

Из ничего - фонтанной синью

Вдруг брызнул свет...

А мертвеца - к другому безобразью

Его, его - с волнением в крови...

Можно заметить, что такое актуальное членение связывает эти компоненты в целое на основе

смысловых соотношений. Так, группы «в ответ» и «победно и влюбленно» зависят от сказуемого,

находящегося в последующем стихе, и между собой синтаксически не связаны. Однако здесь оказывается

подчеркнутым, что рожок поет «в ответ» и именно «победно и влюбленно». Семантическая связь между

этими компонентами выражается посредством их композиционного обособления и особого актуального

членения стиха. Аналогичную интерпретацию допускают и другие примеры, где оказываются выделены и

семантически связаны ключевые лексемы.

Разумеется, анализ можно было бы продолжить, но в нашу задачу входило не описание, пусть даже

самое фрагментарное и предварительное, синтаксиса русской поэзии начала XX века, а лишь иллюстрация

некоторых приложений принципа ETC к поэтическому синтаксису. К более обстоятельному обсуждению

проблемы можно будет вернуться лишь после детального обследования материала под указанным углом

зрения, в ходе которого должны быть уточнены и методы подобного описания. Но уже самый беглый обзор

показывает плодотворность подхода, нацеленного на выявление дополнительного, метрико-

синтаксического структурирования. Такое структурирование возникает тогда, когда морфологические

характеристики словоформ стиха не препятствуют их включению в ту или иную синтаксическую структуру,

отличную от задаваемой собственно синтаксическими средствами. Но необходимым предварительным

условием должно быть наличие смысловой связи между этими единицами (ср. неверное прочтение «комкая

корку рукой мандарина» при возможном «комкая корку мандарина рукой»). А это вновь возвращает нас к

принципу ETC.

Что касается самого принципа ETC (а не его приложений), то с учетом сказанного о двойном

синтаксическом членении и парцелляции он сам, в свою очередь, может быть обоснован фактами

поэтического синтаксиса. Возвращаясь к поставленному Холодовичем под сомнение положению Тынянова

о том, что «слова оказываются внутри стиховых рядов и единств в более сильных соотношениях, нежели в

обычной речи», можно утверждать: это явление объясняется еще и тем, что в «стиховых рядах и

единствах» может быть еще одна, дополнительная форма синтаксической организации и, стало быть,

форма дополнительного соотнесения составляющих эти ряды лексических единиц и группировок.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Винокур Г. О. Маяковский - новатор языка. М., 1943.

Иванов Вяч. Вс. Н. И. Конрад как интерпретатор текста // Исэ моногатари. М., 1979.

Золотова Г. Л. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973.

Золян С. Т. О принципах композиционной организации поэтического текста // Проблемы структурной лингвистики. 1983. М.,

1986.

Лебедева Н. В. Некоторые особенности синтагматики поэтической речи // Вопросы языкознания. 1972. N 4.

Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. М., 1986.

Поливанов Е. Д. Общий фонетический принцип всякой поэтической техники // Вопросы языкознания. 1963. N 1.

Холодович А. К вопросу о лингвистическом методе в поэтике // В борьбе за марксизм в литературной науке. Л., 1930.

Kiparsky P. The role of linguistics in a theory of poetry // Daedalus, 1973. Vol. 102. N 3.