233
PHILOSOPHICAL ARKIV А. И. Фет СОБРАНИЕ ПЕРЕВОДОВ Эрих Фромм БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ

Fromm - aifet.ru

  • Upload
    others

  • View
    18

  • Download
    0

Embed Size (px)

Citation preview

Page 1: Fromm - aifet.ru

PHILOSOPHICAL ARKIV

А. И. Фет

СОБРАНИЕ ПЕРЕВОДОВ

Эрих Фромм

БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ

Page 2: Fromm - aifet.ru

A. I. Fet. Insamlade oversattningar

А.И.Фет. Собрание переводов

Эрих Фромм

БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ

*РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ХАРАКТЕР

Erich Fromm

FLYKTEN FRAN FREEDOM

*DEN REVOLUTIONARA KARAKTAREN

Philosophical arkiv, Sweden, 2016

Page 3: Fromm - aifet.ru

All correspondence should be addressed to Ludmila P. Petrova, the copyright holderof A. I. Fet and the Editor-Сompiler of the Collection. E-mail: [email protected]

Copyright © Abraham Ilyich Fet, 2016

All rights reserved. Electronic copying, print copying and distribution of this bookfor non-commercial, academic or individual use can be made by any user withoutpermission or charge. Any part of this book being cited or used howsoever in otherpublications must acknowledge this publication.

No part of this book may be reproduced in any form whatsoever (including storage inany media) for commercial use without the prior permission of the copyright holder.Requests for permission to reproduce any part of this book for commercial use mustbe addressed to the Author. The Author retains his rights to use this book as awhole or any part of it in any other publications and in any way he sees fit. ThisCopyright Agreement shall remain valid even if the Author transfers copyright ofthe book to another party.

This book was typeset using the LATEX typesetting system.

Cover image: “Resolved unanimously”, the 1925 drawing by Alexander Deineka. Thisimage is the public domain.

ISBN 978-91-983073-5-1

Philosophical arkivNykoping, Sweden

Page 4: Fromm - aifet.ru

Содержание

Бегство от свободы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 4

Предисловие к 1-му изданию . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6

Предисловие к 25-му изданию . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 8

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? . . . . . . . . . . . . . . . . 12

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы . . . . . 27

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38

1. Средневековая предыстория и Возрождение . . . . . . . . . . . . . . . 38

2. Эпоха Реформации. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .55

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека . . . . . . 83

Глава 5. Механизмы “бегства” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .106

1. Авторитаризм. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .110

2. Разрушительность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 135

3. Автоматизирующий конформизм . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 139

Глава 6. Психология нацизма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154

Глава 7. Свобода и демократия . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 176

1. Иллюзия индивидуальности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 176

2. Свобода и спонтанность . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 187

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс . . . 201

Революционный характер . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 217

Page 5: Fromm - aifet.ru

А.И.Фет. Собрание переводов

Эрик Фромм

БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ

Перевод с английского

и примечания

А. И. Фета

Page 6: Fromm - aifet.ru

Если я не стою за себя, то кто встанет за меня?Если я только за себя, то кто я?Если не сейчас, то когда?

Изречение из Талмуда, Мишна, Абот.

Ни небесным, ни земным,ни смертным, ни бессмертнымне сотворил я тебя, так что можешьбыть свободен по собственной воле и совести —и сам себе будешь творец и создатель.Лишь тебе даровал я расти и менятьсяпо собственной воле твоей.Ты несёшь в себе семя вселенской жизни.

Пико делла Мирандола

“Речь о достоинстве человека”

Итак, изменить можно всё,кроме врождённых и неотъемлемых прав человека.

Томас Джефферсон

Page 7: Fromm - aifet.ru

Предисловие к 1-му изданию1

Эта книга — часть обширного исследования, посвящённого пси-хике современного человека, а также проблемам взаимосвязи и вза-имодействия между психологическими и социологическими фак-торами общественного развития. Я занимаюсь этой работой уженесколько лет, её завершение потребует ещё большего времени, —между тем нынешние тенденции политического развития ставят подугрозу величайшее достижение современной культуры: индивиду-альность и неповторимость каждого человека. Это вынудило меняпрервать работу над проблемой в целом и сконцентрировать вни-мание на одном аспекте, ключевом для культурного и социальногокризиса наших дней: на значении свободы для современного чело-века. Моя задача была бы значительно легче, если бы я имел воз-можность отослать читателя к законченному курсу психологии че-ловека нашей цивилизации, поскольку значение свободы можно доконца уяснить лишь на основе анализа психики современного чело-века в целом. Теперь же приходится обращаться к определённымпонятиям и заключениям, не прорабатывая их с нужной полнотой,как это было бы сделано в полном курсе. Некоторых проблем —тоже чрезвычайно важных — я был вынужден коснуться лишь ми-моходом, а иногда и вовсе их не затрагивать. Но я убеждён, чтопсихолог должен внести свой вклад в понимание современного кри-зиса, причём безотлагательно, даже принеся в жертву желательнуюполноту изложения.

Я полагаю, что, подчёркивая значение психологического изуче-ния современной обстановки, мы отнюдь не переоцениваем значи-мость психологии. Основным субъектом социального процесса яв-ляется индивид: его стремления и тревоги, его страсти и раздумья,

1Перевод книги Эриха Фромма “Бегство от свободы” выполнен А.И.Фетомоколо 1980 года с 27-го издания “Escape from Freedom” by Erich Fromm, AvonBooks, New York, 1966. В 80-е годы этот перевод ходил в Самиздате, а в 1989и в 1995 году был опубликован в Москве издательством “Прогресс”. Найти из-дательство, вести с ним переговоры, заключать договор и согласовывать с ре-дактором изменения в тексте взял на себя Г. Ф.Швейник. Он же был указанпереводчиком. В списке переводов, предложенных В. В.Макарову в 1993 году,Абрам Ильич писал: “Э.Фромм. Бегство от свободы. Это — главная книга Фром-ма. Изданный в Москве перевод — мой (имя переводчика на титульном листепринадлежит моему другу), так что мне принадлежит право переиздания”. —Прим. Л.П.Петровой.

Page 8: Fromm - aifet.ru

Предисловие к 1-му изданию 7

его склонность к добру или злу, поэтому его характер не может невлиять на этот процесс. Чтобы понимать динамику общественногоразвития, мы должны понимать динамику психических процессов,происходящих внутри индивида, точно так же как для пониманияиндивида необходимо рассматривать его вместе с обществом, в ко-тором он живёт. Основная идея этой книги состоит в том, что совре-менный человек, освобождённый от оков доиндивидуалистическогообщества, которое одновременно и ограничивало его, и обеспечивалоему безопасность и покой, не приобрёл свободы в смысле реализа-ции его личности, то есть реализации его интеллектуальных, эмоци-ональных и чувственных способностей. Свобода принесла человекунезависимость и рациональность его существования, но в то же вре-мя изолировала его, пробудила в нём чувство бессилия и тревоги.Эта изоляция непереносима, и человек оказывается перед выбором:либо избавиться от свободы с помощью новой зависимости, новогоподчинения, либо дорасти до полной реализации позитивной сво-боды, основанной на неповторимости и индивидуальности каждого.Хотя эта книга скорее диагноз, чем прогноз, не решение, а лишьанализ проблемы, результаты нашего исследования могут уточнитьнаправление необходимых действий; ибо понимание причин тота-литаристского бегства от свободы является предпосылкой любогодействия, направленного к победе над силами тоталитаризма.

Я воздерживаюсь от удовольствия поблагодарить всех друзей,коллег и учеников, которым я признателен за стимуляцию и кон-структивную критику моих мыслей. Читатель найдёт в подстроч-ных примечаниях ссылки на авторов, которым я больше всего обя-зан идеями, изложенными в этой книге. Однако хочу особо побла-годарить тех, кто непосредственно способствовал её завершению.Прежде всего это мисс Элизабет Браун, оказавшая мне неоцени-мую помощь своими советами и критическими замечаниями о ком-позиции книги. Кроме того, я благодарен Т. Вудхаузу за большуюпомощь в редактировании рукописи и д-ру А. Зэйдеману за консуль-тации в связи с затронутыми в книге философскими проблемами.

Э.Ф.

Page 9: Fromm - aifet.ru

Предисловие к 25-му изданию

Прошло почти двадцать пять лет со времени первого изданияэтой книги. Двадцать четыре издания, вышедшие с тех пор, нашличитателей среди специалистов и неспециалистов, в особенности сре-ди учащейся молодёжи, и я рад, что новое издание в БиблиотекеЭйвон сделает книгу доступной ещё более широкой публике.

“Бегство от свободы” — это анализ феномена человеческого бес-покойства, вызванного распадом средневекового мира, в которомчеловек, вопреки всем угрозам, чувствовал себя уверенно и без-опасно. После столетий борьбы человек сумел создать неслыханноеизобилие материальных благ; в одной части мира он создал демо-кратическое общество — и недавно сумел защитить его от новыхтоталитарных угроз. Но — как показывает анализ в “Бегстве отсвободы” — современный человек всё ещё охвачен беспокойствоми подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктато-рам — или потерять её, превратившись в маленький винтик маши-ны: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошоодетый автомат.

Через двадцать пять лет возникает вопрос: сохранились ли со-циальные и психологические тенденции, вскрытые в этой книге; нетли признаков того, что они идут на убыль? Несомненно, причины,вызывающие у человека страх перед свободой, беспокойство и готов-ность превратиться в автомат, за последние четверть века не тольконе исчезли, но и значительно возросли. Важнейшим в этом смыслесобытием было открытие атомной энергии и возможность её при-менения в качестве оружия уничтожения. Никогда прежде в своейистории род человеческий не стоял перед угрозой полного истребле-ния, тем более собственными руками. Но совсем недавно, во времяКарибского кризиса, сотни миллионов людей в Америке и в Европев течение нескольких дней не знали, увидят ли они и их дети зав-трашний день. И хотя с тех пор были предприняты усилия, чтобыуменьшить опасность подобных кризисов, разрушительное оружиепо-прежнему существует; остаются кнопки, остаются люди, обязан-ные нажать их по приказу, когда это покажется необходимым. Иостаются беспомощность и тревога.

Наряду с ядерной революцией (быстрее, чем это можно былопредвидеть двадцать пять лет назад) развивалась революция ки-

Page 10: Fromm - aifet.ru

Предисловие к 25-му изданию 9

бернетическая. Мы вступаем во вторую промышленную револю-цию, когда не только физическую энергию человека — его руки,— но и мозг его, и нервные реакции заменяют машины. В наи-более развитых индустриальных странах, таких, как СоединённыеШтаты, растёт беспокойство в связи с увеличением нового родабезработицы. Человек чувствует себя ещё ничтожнее, когда емупротивостоит не только система гигантских предприятий, но и це-лый почти самоуправляющийся мир компьютеров, думающих го-раздо быстрее, а нередко и правильнее его. Увеличилась и дру-гая опасность — демографический взрыв. И здесь мы видим пло-ды прогресса: достижения медицины привели к такому росту на-селения, особенно в слаборазвитых странах, что рост производстване может за ним угнаться.

За минувшие двадцать пять лет возросли гигантские силы, угро-жающие выживанию человека, отчего усилилось и стремление кбегству от свободы. Но есть и обнадёживающие признаки. Исчез-ли диктатуры Гитлера и Сталина. В советском блоке, особенно вмалых государствах, хотя они остались ультраконсервативными итоталитарными, наметилась отчётливая тенденция к либерализациирежимов. Соединённые Штаты проявили устойчивость по отноше-нию ко всевозможным тоталитарным движениям, пытавшимся уси-лить своё влияние; были сделаны важные шаги к политическому исоциальному освобождению негров — особенно впечатляющие вви-ду мужества и дисциплины авангарда борцов за равноправие, каксамих негров, так и белых. Из всего этого видно, что стремлениек свободе, присущее природе человека, хотя оно может быть и из-вращено, и подавлено, снова и снова проявляет свою силу. Но этиободряющие факты не должны вводить нас в заблуждение, будтоопасность “бегства от свободы” сегодня не столь велика, как во вре-мя первого издания этой книги. Опасность только возросла.

Значит ли это, что теоретические открытия социальной психо-логии бесполезны, в смысле воздействия на общественное разви-тие? Трудно дать на этот вопрос убедительный ответ. Автор, ра-ботающий в этой области, может проявлять чрезмерный оптимизмпо поводу социальной ценности своей деятельности и деятельно-сти своих коллег. Но хотя я не упускаю этого из виду, моя уве-ренность в важности осознания индивидуальных и социальных ре-алий только возросла. Причина этого, коротко говоря, состоит вследующем. Многим исследователям человека и современной жиз-ни общества становится всё яснее, что решающая трудность, сто-ящая перед нами, — это значительное отставание развития чело-

Page 11: Fromm - aifet.ru

10 Бегство от свободы

веческих эмоций от умственного развития человека. Человеческиймозг живёт в двадцатом веке; сердце большинства людей — всёещё в каменном. Человек в большинстве случаев ещё недостаточносозрел, чтобы быть независимым, разумным, объективным. Чело-век не в силах вынести, что он предоставлен собственным силам,что он должен сам придать смысл своей жизни, а не получить егоот какой-то высшей силы, поэтому людям нужны идолы и мифы.Человек подавляет в себе иррациональные страсти — влечение кразрушению, ненависть, зависть и месть, — он преклоняется пе-ред властью, деньгами, суверенным государством, нацией; и хотяна словах он отдаёт должное учениям великих духовных вождейчеловечества — Будды, пророков, Сократа, Иисуса, Магомета, —он превратил эти учения в клубок суеверий и идолопоклонства.Как же человечество может спастись от самоуничтожения в этомконфликте между преждевременной интеллектуально-техническойзрелостью и эмоциональной отсталостью?

Настолько я могу судить, есть только один ответ: необходимо всёбольшее понимание важнейших фактов нашего социального бытия;необходимо осознание, которое сможет предохранить нас от непо-правимых безумств, несколько повысив нашу способность к объек-тивности и разумному суждению. Мы не можем рассчитывать, чтопреодолеем все заблуждения нашего сердца — с их пагубным вли-янием на наше воображение и мышление — за время жизни одногопоколения; быть может, пройдёт тысяча лет, прежде чем человекперерастёт свою дочеловеческую историю, длившуюся сотни тысячлет. Но в этот решающий момент — несколько лучшее понимание,несколько большая объективность могут решить для человечестваспор между жизнью и смертью. Поэтому столь насущно развитиенаучной, динамической социальной психологии. Прогресс социаль-ной психологии необходим, чтобы противодействовать опасностям,вызванным прогрессом физики и медицины.

Более, чем кто-либо другой, сознают недостаточность нашихзнаний исследователи, работающие в этой области. Надеюсь, чтокниги, подобные данной, могут побудить учёных посвятить соци-альной психологии свои силы, показав им, насколько необходимо еёразвитие, в котором мало что сделано, кроме самых основ.

Меня могут спросить, не считаю ли я нужным пересмотреть своитеоретические выводы двадцать пять лет спустя. Должен сказать,по моему мнению, этот анализ, в своих существенных элементах,остаётся верным; он нуждается лишь в дальнейшем развитии и ин-терпретации. Отчасти я сам попытался это сделать с тех пор, как

Page 12: Fromm - aifet.ru

Предисловие к 25-му изданию 11

написал “Бегство от свободы”. В книге “Здоровое общество” я рас-ширил и углубил анализ современного общества; в книге “Человеккак он есть” рассмотрел вопрос об этических нормах, основанныхна нашем знании о человеке, а не на авторитете или откровении; в“Искусстве любви” исследовал различные аспекты этого чувства; в“Сути человека” проследил корни ненависти и влечения к разруше-нию; наконец, в книге “По ту сторону цепей иллюзии” я рассмотрелотношение между мыслями двух великих теоретиков динамическойнауки о человеке — Маркса и Фрейда.

Надеюсь, что это издание “Бегства от свободы” будет способ-ствовать дальнейшему возрастанию интереса к динамической соци-альной психологии, побуждая молодых людей посвятить себя этойобласти науки, вызывающей столь живой интеллектуальный инте-рес именно потому, что она — в начале своего развития.

Эрих Фромм

Page 13: Fromm - aifet.ru

Глава 1

Свобода — психологическая проблема?

Новую историю Европы и Америки обусловили усилия, направ-ленные на завоевание свободы от политических, экономических идуховных оков, которые связывали человека. Угнетённые, мечтав-шие о новых правах, боролись за свободу против тех, кто отстаивалсвои привилегии. Но когда определённый класс стремился к свое-му собственному освобождению, он верил, что борется за свободувообще, и, таким образом, мог идеализировать свои цели, мог при-влечь на свою сторону всех угнетённых, в каждом из которых жиламечта об освобождении. Однако в ходе долгой, по существу, беспре-рывной борьбы за свободу те классы, которые поначалу сражалисьпротив угнетения, объединялись с врагами свободы, едва лишь побе-да была завоёвана и появлялись новые привилегии, которые нужнобыло защищать.

Несмотря на многочисленные поражения, свобода в целом по-беждала. Во имя её победы погибло много борцов, убеждённых втом, что лучше умереть за свободу, чем жить без неё. Такая ги-бель была наивысшим утверждением их личности. Казалось, исто-рия уже подтвердила, что человек способен управлять собой, сампринимать решения, думать и чувствовать так, как ему кажетсяверным. Полное развитие способностей человека казалось той це-лью, к которой быстро приближал процесс общественного разви-тия. Стремление к свободе выразилось в принципах экономическоголиберализма, политической демократии, отделения церкви от госу-дарства и индивидуализма в личной жизни. Осуществление этихпринципов, казалось, приближало человечество к реализации дан-ного стремления. Оковы спадали одна за другой. Человек сбросилиго природы и сам стал её властелином; он сверг господство церквии абсолютистского государства. Ликвидация внешнего принужде-ния казалась не только необходимым, но и достаточным условиемдля достижения желанной цели — свободы каждого человека.

Первую мировую войну многие считали последней битвой, а еёзавершение — окончательной победой свободы: существовавшие де-мократии, казалось, усилились, а взамен прежних монархий по-явились новые демократии. Но не прошло и нескольких лет, как

Page 14: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 13

возникли новые системы, перечеркнувшие всё, что было завоёва-но веками борьбы, казалось, навсегда. Ибо сущность этих новыхсистем, практически полностью определяющих и общественную, иличную жизнь человека, состоит в подчинении всех совершенно бес-контрольной власти небольшой кучки людей.

На первых порах многие успокаивали себя мыслью, что побе-ды авторитарных систем обусловлены сумасшествием несколькихличностей и что как раз это сумасшествие и приведёт со временемк падению их режимов. Другие самодовольно полагали, что ита-льянский и германский народы прожили в демократических усло-виях слишком недолгий срок и поэтому надо просто подождать,пока они достигнут политической зрелости. Ещё одна общеприня-тая иллюзия — быть может, самая опасная из всех — состояла вубеждении, что люди вроде Гитлера якобы захватили власть надгосударственным аппаратом лишь при помощи вероломства и мо-шенничества, что они и их подручные правят, опираясь на однолишь грубое насилие, а весь народ является беспомощной жертвойпредательства и террора.

За годы, прошедшие со времени победы фашистских режимов,ошибочность этих точек зрения стала очевидной. Нам пришлосьпризнать, что в Германии миллионы людей отказались от своей сво-боды с таким же пылом, с каким их отцы боролись за неё; что онине стремились к свободе, а искали способ от неё избавиться; чтодругие миллионы были при этом безразличны и не считали, что засвободу стоит бороться и умирать. Вместе с тем мы поняли, чтокризис демократии не является сугубо итальянской или германскойпроблемой, что он угрожает каждому современному государству.При этом совершенно несущественно, под каким знаменем выступа-ют враги человеческой свободы. Если на свободу нападают во имяантифашизма, то угроза не становится меньше, чем при нападенииво имя самого фашизма1. Эта мысль настолько хорошо выраженаДжоном Дьюи, что я приведу здесь его слова:

“Серьёзная опасность для нашей демократии состоит не в том,что существуют другие, тоталитарные государства. Опасность втом, что в наших собственных личных установках, в наших соб-ственных общественных институтах существуют те же предпосыл-ки, которые в других государствах привели к победе внешней вла-сти, дисциплины, единообразия и зависимости от вождей. Соответ-

1Я употребляю термин “фашизм” для определения диктатуры типа итальян-ской или германской. В случае рассмотрения именно германской системы будетупотребляться термин “нацизм”.

Page 15: Fromm - aifet.ru

14 Бегство от свободы

ственно поле боя находится и здесь, в нас самих, и в наших обще-ственных институтах”1.

Если мы хотим бороться с фашизмом, то мы должны его по-нимать. Домыслы нам не помогут, а повторение оптимистическихформул столь же неадекватно и бесполезно, как ритуальный индей-ский танец для вызывания дождя.

Кроме проблемы экономических и социальных условий, способ-ствовавших возникновению фашизма, существует и проблема че-ловека как таковая, которую также нужно понять. Целью настоя-щей книги как раз и является анализ тех динамических факторовв психике современного человека, которые побуждают его добро-вольно отказываться от свободы в фашистских государствах и ко-торые так широко распространены в миллионных массах нашегособственного народа.

Когда мы рассматриваем человеческий аспект свободы, когдаговорим о стремлении к подчинению или к власти, прежде всеговозникают вопросы:

Что такое свобода в смысле человеческого переживания? Верноли, что стремление к свободе органически присуще природе чело-века? Зависит ли оно от условий, в которых живёт человек, от сте-пени развития индивида, достигнутого в определённом обществе наоснове определённого уровня культуры? Определяется ли свободаодним лишь отсутствием внешнего принуждения или она включаетв себя и некое присутствие чего-то, а если так, чего именно? Ка-кие социальные и экономические факторы в обществе способствуютразвитию стремления к свободе? Может ли свобода стать бременем,непосильным для человека, чем-то таким, от чего он старается из-бавиться? Почему для одних свобода — это заветная цель, а длядругих — угроза?

Не существует ли — кроме врождённого стремления к свободе —и инстинктивной тяги к подчинению? Если нет, то как объяснитьту притягательность, которую имеет сегодня для многих подчине-ние вождю? Всегда ли подчинение возникает по отношению к яв-ной внешней власти или возможно подчинение интериоризованнымавторитетам, таким, как долг и совесть, либо анонимным автори-тетам вроде общественного мнения? Не является ли подчинение ис-точником некоего скрытого удовлетворения; а если так, то в чёмсостоит его сущность?

Что пробуждает в людях ненасытную жажду власти? Сила их

1John Dewey. Freedom and Culture, G. P. Putnam’s Sons, New-York, 1939.

Page 16: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 15

жизненной энергии или, наоборот, слабость и неспособность житьнезависимо от других? Какие психологические условия способству-ют усилению этих стремлений? Какие социальные условия в своюочередь являются основой для возникновения этих психологическихусловий?

Анализ человеческих аспектов свободы и авторитаризма вынуж-дает нас рассмотреть ту роль, которую играют психологическиефакторы в качестве активных сил процесса общественного разви-тия, а это приводит к проблеме взаимодействия психологических,экономических и идеологических факторов. Любая попытка понятьту притягательность, какую имеет фашизм для целых наций, вы-нуждает нас признать, роль психологических факторов. Здесь мыимеем дело с политической системой, которая, по существу, опира-ется отнюдь не на рациональные силы человеческого личного инте-реса. Она пробуждает в человеке такие дьявольские силы, в суще-ствование которых мы вообще не верили либо считали их давным-давно исчезнувшими.

В течение последних веков общераспространённое мнение о че-ловеке состояло в том, что человек — разумное существо, деятель-ность которого определяется его интересами и способностью посту-пать в соответствии с ними. Даже авторы вроде Гоббса, считавшиежажду власти и враждебность движущими силами человеческогоповедения, объясняли наличие этих сил как логический результатличных интересов. Поскольку люди равны и одинаково стремятсяк счастью, говорили они, а общественного богатства недостаточно,чтобы удовлетворить в равной степени всех, то неизбежна борьба;люди стремятся к власти, чтобы обеспечить себе и на будущее всёто, что они имеют сегодня. Но схема Гоббса устарела. Средний классдобивался всё больших успехов в борьбе с властью прежних полити-ческих и религиозных владык, человечество всё больше преуспевалов овладении природой. Всё прочнее становилось экономическое по-ложение миллионов людей, и вместе с тем всё больше укрепляласьвера в разумность мира и в разумную сущность человека. Тёмныеи дьявольские силы в человеческой натуре были отосланы к сред-невековью либо к ещё более отдалённым временам и объяснялисьнедостатком в те времена знаний или коварными происками свя-щенников и королей.

На те периоды истории оглядывались, как на потухший вулкан,давно уже неопасный. Все были уверены, что те зловещие силы пол-ностью уничтожены достижениями современной демократии; мирказался ярким и безопасным, словно залитые светом улицы совре-

Page 17: Fromm - aifet.ru

16 Бегство от свободы

менных городов. Войны казались последними реликтами давнихвремён; не хватало лишь ещё одной, самой последней, чтобы по-кончить с ними навсегда. Экономические кризисы считались слу-чайностями, хотя эти случайности и повторялись регулярно.

Когда фашизм пришёл к власти, люди в большинстве своём небыли к этому готовы. Ни теоретически, ни практически. Они бы-ли не в состоянии поверить, что человек может проявить такуюпредрасположенность к злу, такую жажду власти, пренебрежение кправам слабых — и такое стремление к подчинению. Лишь немно-гие слышали клокотание вулкана перед извержением. Благодуш-ный оптимизм XIX века потревожили — с очень разных позиций— Ницше и Маркс; несколько позже прозвучало предостережениеФрейда. По сути дела, Фрейд и его ученики имели лишь очень на-ивное представление о процессах, происходящих в обществе; боль-шинство его попыток приложения психологии к социальным про-блемам вело к ошибочным построениям; но, посвящая свои интере-сы исследованию индивидуальных психических и умственных рас-стройств, он вёл нас на вершину вулкана и заставлял смотреть вбурлящий кратер.

Никто до Фрейда не уделял такого внимания наблюдению и изу-чению иррациональных, подсознательных сил, в значительной мереопределяющих человеческое поведение. Он и его последователи всовременной психологии не только открыли подсознательный пластв человеческой психике — само существование которого отрицалосьрационалистами, — но и показали, что эти иррациональные явленияподчиняются определённым законам и потому их можно вполне ра-ционально объяснить. Он научил нас понимать язык снов и сомати-ческих симптомов, язык несообразностей в человеческом поведении.Он открыл, что эти несообразности — как и вся структура характе-ра — представляют собой реакции на воздействия внешнего мира,особенно на те, которые имели место в раннем детстве.

Но Фрейд был настолько проникнут духом своей культуры, чтоне смог выйти за определённые, обусловленные ею границы. Этиграницы не позволяли ему понять даже некоторых его больных имешали ему разобраться в нормальных людях, а также в иррацио-нальных явлениях общественной жизни.

Поскольку эта книга подчёркивает роль психологических факто-ров в общем процессе общественного развития и поскольку данныйанализ основан на некоторых фундаментальных открытиях Фрей-да — в частности, на роли подсознательных сил в человеческом ха-рактере и на зависимости этих сил от внешних воздействий, — я

Page 18: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 17

полагаю, что читателю будет полезно прежде всего ознакомиться сосновными принципами нашего подхода к проблеме и с главнымиразличиями между этим подходом и классическими концепциямиФрейда1.

Фрейд принял традиционную установку, противопоставляющуючеловека и общество, а также традиционную доктрину о порочно-сти человеческой натуры. По Фрейду, человек в своей основе анти-социален. Общество должно приручать его, позволять ему какое-тоудовлетворение его биологических — и поэтому непреодолимых —потребностей; но главная задача общества состоит в очищении иограничении основных, низменных импульсов человека. В резуль-тате такого подавления этих импульсов происходит нечто волшеб-ное: подавленные наклонности превращаются в стремления, име-ющие культурную ценность, и таким образом становятся основойкультуры. Этот странный переход от подавленного состояния к ци-вилизованному поведению Фрейд обозначил словом “сублимация”.Если степень подавления сильнее способности к сублимации, то ин-дивиды становятся невротиками и подавление нужно ослабить. Новообще существует обратная зависимость между удовлетворениемчеловеческих стремлений и культурой: чем больше подавление, тембольше достижений культуры (и больше опасность невротическихрасстройств). В теории Фрейда отношение индивида к обществу яв-ляется, по существу, статичным: индивид остаётся, в общем, одними тем же, изменяясь лишь постольку, поскольку общество усилива-ет нажим на его естественные наклонности (тем самым принуждаяк большей сублимации) либо допускает их более полное удовлетво-рение (тем самым приносит в жертву культуру).

Фрейд не избежал ошибки своих предшественников, формули-ровавших так называемые основные инстинкты человека. Его кон-цепция человеческой натуры является в основном отражением техважнейших стремлений, которые проявляются в современном че-ловеке. В концепции Фрейда индивид его культуры представляет“человека” вообще; а страсти и тревоги, характерные для человека

1Психологический подход, хотя и основанный на фундаментальных дости-жениях теории Фрейда, но отличающийся во многих важных аспектах от кон-цепций самого Фрейда, можно найти в работах К. Хорни “Новые пути в пси-хоанализе” и Г.Салливена “Концепции современной психиатрии” Karen Horney,(New Ways in Psychoanalysis W.W. Norton & Company. New York, 1939, HarryStack Sullivan, Concertions of Modern Psychiatry — The First William AlansonWhite Memorial Lectures, Psychiatry, 1940, vol. 3, № 1). Хотя подходы этих авто-ров в ряде отношений различны, наша точка зрения имеет много общего с ихвзглядами.

Page 19: Fromm - aifet.ru

18 Бегство от свободы

в нашем обществе, возводятся в ранг неизменных сил, коренящихсяв биологической природе человека.

Можно привести множество примеров, иллюстрирующих сказан-ное (например, рассмотреть социальную основу враждебности в со-временном человеке, эдипова комплекса, или так называемого ком-плекса кастрации у женщин), но я хотел бы остановиться толькона одном, поскольку это важно для всей концепции человека каксущества социального. Фрейд всегда рассматривает человека в егоотношениях с другими, но эти отношения представляются ему ана-логичными тем экономическим отношениям, какие характерны длякапиталистического общества. Каждый работает для себя, сам посебе, на свой риск и — первоначально — вне сотрудничества с осталь-ными. Но он не Робинзон Крузо; ему эти остальные необходимы какпокупатели, рабочие или работодатели; он должен покупать и про-давать, давать и брать. Эти отношения регулируются рынком, идётли речь о товарах или о рабочей силе. Таким образом, индивид, пер-воначально одинокий, входит в экономические отношения с другимилюдьми для достижения лишь одной цели — продать или купить.Фрейдова концепция человеческих отношений, по сути, копирует си-стему отношений экономических. Индивид является нам с полнымнабором биологически обусловленных потребностей, которые долж-ны быть удовлетворены. Чтобы их удовлетворить, индивид вступа-ет в отношения с другими. Таким образом, другие всегда являют-ся “объектами”, служат лишь средством для достижения цели: дляудовлетворения каких-то стремлений, которые существуют в инди-виде до того, как он вошёл в контакт с другими. Поле человеческихвзаимоотношений, по Фрейду, аналогично рынку; оно определяет-ся обменом удовлетворения биологических потребностей. При этомсвязь с другим индивидом всегда является лишь средством дости-жения цели, а не целью как таковой.

В противоположность точке зрения Фрейда анализ, предложен-ный в этой книге, основан на предположении, что ключевой про-блемой психологии является особого рода связанность индивида свнешним миром, а не удовлетворение или фрустрация тех или иныхчеловеческих инстинктивных потребностей. Более того, мы предпо-лагаем, что связь между человеком и обществом не является статич-ной. Нельзя представлять дело так, будто, с одной стороны, мы име-ем индивида с определённым набором естественных потребностей,а с другой — отдельно и независимо от него — общество, котороеэти потребности удовлетворяет или подавляет. Конечно, существу-ют определённые потребности, общие для всех, обусловленные при-

Page 20: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 19

родой, — голод, жажда, секс, — но те стремления, которые приво-дят к различию человеческих характеров, — любовь или ненависть,жажда власти или тяга к подчинению, влечение к чувственному на-слаждению или страх перед ним — все они являются продуктамисоциального процесса. Самые прекрасные, как и самые уродливые,наклонности человека не вытекают из фиксированной, биологиче-ски обусловленной человеческой природы, а возникают в результа-те социального процесса формирования личности. Иными словами,общество осуществляет не только функцию подавления, хотя и этутоже, но и функцию созидания личности. Человеческая натура —страсти человека и тревоги его — это продукт культуры; по сути де-ла, сам человек — это самое важное достижение тех беспрерывныхчеловеческих усилий, запись которых мы называем историей.

Главная задача социальной психологии состоит как раз в том,чтобы понять процесс формирования человека в ходе истории. По-чему происходят изменения в человеческом характере при переходеот одной исторической эпохи к другой? Почему дух Возрожденияотличается от духа средневековья? Почему человеческий характерв условиях монополистического капитализма уже не таков, какимбыл в XIX веке? Социальная психология должна объяснить, почемувозникают новые способности и новые страсти, хорошие и дурные.Так, например, мы обнаруживаем, что с эпохи Возрождения и донаших дней люди преисполнены пылким стремлением к славе. Этостремление, которое кажется столь естественным, было совсем неха-рактерно для человека средневекового общества1. За тот же периодв людях развилось осознание красоты природы, которого преждепросто не существовало2. В странах Северной Европы начиная сXVI века в людях развилась неуёмная страсть к труду, которой дотого не было у свободного человека.

Но не только люди создаются историей — история создаётсялюдьми. Разрешение этого кажущегося противоречия и составля-ет задачу социальной психологии3. Она должна показать не толь-ко, как новые страсти, стремления и заботы возникают в резуль-тате социальных процессов, но и как человеческая энергия, в этихспецифических формах её проявления, в свою очередь становится

1Ср. Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. 1. Книгоиз-дательство М.В. Пирожкова, СПб., 1905, с. 171 и сл.

2Там же, с. 299 и сл.3Ср. работы социологов Дж.Дэлларда и Х.Д. Ласвелла, этнологов

Р.Бенедикт, Дж.Хэлловела, Р. Линтона, М.Мид, Э.Сэпира, а также приложе-ние понятий психоанализа к этнологии, принадлежащее А.Кардинеру.

Page 21: Fromm - aifet.ru

20 Бегство от свободы

активной силой, формирующей эти социальные процессы. Так, на-пример, стремление к славе и успеху и потребность в труде явилисьсилами, без которых не мог бы развиться современный капитализм;без этих стимулов никто не смог бы вести себя в соответствии с эко-номическими и социальными требованиями современной торгово-промышленной системы.

Фрейд представлял себе историю как результат действия психи-ческих сил, не подверженных социальному влиянию. Из вышеизло-женного ясно, что точка зрения, представленная в данной работе,отличается от точки зрения Фрейда, поскольку мы подчёркиваемсвоё несогласие с его интерпретацией. Вместе с тем мы подчёркива-ем своё несогласие и с теми теориями, которые отрицают роль чело-веческого фактора в динамике общественного развития. Это отно-сится не только к социологическим теориям, которые прямо стре-мятся убрать из социологии любые психологические проблемы, —как у Дюркгейма и его школы, — но и к тем, которые так или иначесвязаны с бихевиористской психологией. Общей ошибкой всех этихтеорий является убеждение, что у человеческой натуры нет своейдинамики, что психические изменения можно объяснить лишь какразвитие новых “привычек”, возникающих в процессе адаптации кизменившимся условиям.

Эти теории, якобы признающие психологический фактор, сводятего до уровня простого отражения определённых стандартов пове-дения в данном, определённом обществе. Лишь динамическая пси-хология, основы которой были заложены Фрейдом, может помочьнам на деле понять человеческий фактор, а не только признать егона словах. Хотя фиксированной “человеческой природы” не суще-ствует, мы не можем рассматривать человеческую натуру как нечтобеспредельно пластичное; как нечто готовое приспособиться к лю-бым условиям без развития своей психической изменчивости. Хо-тя натура человека и является продуктом исторической эволюции,она включает в себя и определённые наследственные механизмы,имеет определённые законы; психология должна эти механизмы изаконы раскрыть.

Для полного понимания того, что было сказано до сих пор, ивсего того, что последует ниже, здесь было необходимо определитьпонятие адаптации. Одновременно мы покажем, какой смысл вкла-дывается в понятие психических механизмов и законов.

Целесообразно различать “статическую” и “динамическую” адап-тацию. Статической мы называем такую адаптацию, при которойхарактер человека остаётся неизменным и лишь появляются какие-

Page 22: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 21

то новые привычки, например переход от китайского способа едыпалочками к европейскому — вилкой и ножом. Китаец, приехав вАмерику, приспосабливается к этому новому для него обычаю, нотакая адаптация сама по себе вряд ли приведёт к изменению еголичности — ни новых черт характера, ни новых стремлений он неприобретёт.

Примером динамической адаптации может послужить такая, ко-гда ребёнок подчиняется строгому, суровому отцу; он слишком бо-ится отца, чтобы поступать иначе, и становится “послушным”. Вто время как он приспосабливается к неизбежной ситуации, в нёмчто-то происходит. Может развиться интенсивная враждебность поотношению к отцу, которую он будет подавлять, ибо не только про-явить, но даже осознать её было бы слишком опасно. Эта подав-ленная враждебность — хотя она никак не проявляется — стано-вится динамическим фактором его характера. Она может усилитьстрах ребёнка перед отцом и тем самым повести к ещё больше-му подчинению; может вызвать беспредметный бунт — не противкого-либо конкретно, а против жизни вообще. Здесь, как и в первомслучае, индивид приспосабливается к внешним условиям, но такоеприспособление изменяет его; в нём возникают новые стремления,новые тревоги. Любой невроз — это пример подобной динамиче-ской адаптации к таким условиям, которые являются для индивидаиррациональными — особенно в раннем детстве — и, вообще гово-ря, неблагоприятными для роста и развития ребёнка. Аналогичносоциально-психологические явления, проявляющиеся у целых обще-ственных групп и сопоставимые с невротическими, например нали-чие явно выраженных разрушительных или садистских импульсов,иллюстрируют динамическую адаптацию к социальным условиям,иррациональным и вредным для взрослых людей. Почему такие яв-ления нельзя считать невротическими, мы обсудим позднее.

Кроме вопроса о том, какого рода адаптация имеет место в томили ином случае, необходимо ответить и на другие вопросы: чтоименно заставляет людей приспосабливаться почти к любым, хотьсколь-нибудь приемлемым условиям жизни и где границы этой при-способляемости? Прежде всего мы обращаем внимание на то, чтоодни черты человеческой натуры являются более гибкими, а дру-гие — менее. Те черты характера, те стремления, которые отличаютлюдей друг от друга, проявляют чрезвычайно широкую эластич-ность. Дружелюбие или враждебность и разрушительность, жаждавласти или стремление к подчинению, отчуждённость, тенденцияк самовозвеличению, скупость, тяга к чувственным наслаждениям

Page 23: Fromm - aifet.ru

22 Бегство от свободы

или страх перед ними — все эти и многие другие стремления и стра-хи, которые можно обнаружить в человеке, развиваются как реак-ции на определённые условия жизни. Они достаточно устойчивы;превратившись в черты человеческого характера, они исчезают илитрансформируются в другие побуждения с большим трудом. Но этиже черты характера являются гибкими в том смысле, что индивиды,особенно в детстве, развивают ту или иную склонность в соответ-ствии с обстановкой, в которой им приходится жить. Ни одна изтаких склонностей не является изначально присущей человеку.

В противовес этим приобретённым потребностям существуют идругие, обусловленные физиологической организацией человека.Утоление голода, жажды, сон и т. д. — все эти потребности дей-ствительно внутренне присущи природе человека и властно требу-ют удовлетворения. Для каждой из них существует определённыйпорог, за которым неудовлетворённость становится непереносимой;при переходе этого порога стремление к удовлетворению потребно-сти становится всепоглощающим. Физиологически обусловленныепотребности можно объединить и определить как потребность само-сохранения. Она составляет такую часть натуры человека, котораятребует удовлетворения при любых условиях и поэтому являетсяпервичным мотивом человеческого поведения. Говоря проще, чело-век должен иметь возможность спать, есть, пить, защищать себя отврагов и т. д. Чтобы иметь такую возможность, он должен трудить-ся и создавать всё для этого. Однако “труд” — это не абстрактнаякатегория; труд всегда конкретен, это вполне определённая работа вопределённой экономической системе. Крепостной крестьянин в фе-одальном хозяйстве, земледелец в индейском пуэбло, независимыйпредприниматель в капиталистическом обществе, продавщица уни-вермага, рабочий у конвейера на заводе — эти различные виды де-ятельности требуют совершенно различных характеров и приводятк различным отношениям с окружающими. Стоит человеку родить-ся, и он оказывается на уже готовой сцене. Он должен есть и пить,поэтому должен работать; а условия и способы его работы детерми-нированы тем обществом, в котором он родился. Оба фактора — егопотребность жить и социальная система — не могут быть измене-ны одним, отдельно взятым индивидом; эти факторы и определяютразвитие тех его черт, которые имеют большую пластичность.

Образ жизни, обусловленный особенностями экономической си-стемы, превращается в основополагающий фактор, определяющийхарактер человека, ибо властная потребность самосохранения вы-нуждает его принять условия, в которых ему приходится жить. Это

Page 24: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 23

вовсе не значит, что он не может стремиться вместе с другими ккаким-то экономическим и политическим переменам; но первона-чально его личность формируется определённым образом жизни,поскольку семья всегда имеет характерные признаки своего обще-ства или класса, так что ребёнок неизбежно сталкивается с ними1.

Физиологические потребности — это не единственная необходи-мо присущая, императивная часть натуры человека. Есть ещё од-на, столь же непреодолимая; она не коренится в физиологическихпроцессах, но составляет самую сущность человеческого бытия —это потребность связи с окружающим миром, потребность избежатьодиночества. Чувство полного одиночества ведёт к психическомуразрушению, так же как физический голод — к смерти. Эта свя-занность с другими не идентична физическому контакту. Индивидможет быть физически одинок, но при этом связан с какими-тоидеями, моральными ценностями или хотя бы социальными стан-дартами — и это даёт ему чувство общности и “принадлежности”.Вместе с тем индивид может жить среди людей, но при этом испы-тывать чувство полной изолированности; если это переходит какую-то грань, то возникает умственное расстройство шизофреническоготипа. Отсутствие связанности с какими-либо ценностями, символа-ми, устоями мы можем назвать моральным одиночеством. И мо-жем утверждать, что моральное одиночество так же непереносимо,как и физическое; более того, физическое одиночество становит-ся невыносимым лишь в том случае, если оно влечёт за собой иодиночество моральное.

Духовная связанность с миром может принимать самые различ-ные формы: отшельник в своей келье, верящий в бога, или полит-заключённый в одиночке, чувствующий единство с товарищами поборьбе, — они не одиноки морально. Английский джентльмен, неснимающий смокинга в самой экзотической обстановке, или мелкий

1Я хочу предостеречь от одной ошибки, которая часто возникает в связис этой проблемой. Экономическая структура общества, определяя образ жиз-ни индивида, действует лишь как совокупность внешних условий, при которыхразвивается его личность. Эти экономические условия нельзя смешивать с субъ-ективными экономическими мотивами. Например, стремление к материальномубогатству часто считают определяющим мотивом поведения людей; эта точказрения высказывалась многими, начиная от авторов эпохи Возрождения и донекоторых последователей Маркса, которые не сумели понять основных кон-цепций своего учителя. На самом деле всепоглощающая страсть к богатствухарактерна лишь для определённых культур, а другие условия могут создатьхарактеры, питающие отвращение к материальному богатству или безразлич-ные к нему.

Page 25: Fromm - aifet.ru

24 Бегство от свободы

буржуа, оторванный от своей среды, — они чувствуют себя заодносо своей нацией или какими-то её символами. Связанность с миромможет носить возвышенный или тривиальный характер, но, дажеесли она основана на самых низменных началах, всё равно она го-раздо предпочтительнее одиночества. Религия и национализм, как илюбые обычаи, любые предрассудки — даже самые нелепые и унизи-тельные, — спасают человека, если связывают его с другими людь-ми, от самого страшного — изоляции.

Насущная потребность спастись от моральной изоляции яркоописана Бальзаком в “Страданиях изобретателя”1.

“Так запомни же, запечатлей это в своём ещё столь восприимчи-вом мозгу: человека страшит одиночество. А из всех видов одиноче-ства страшнее всего одиночество душевное. Отшельники древностижили в общении с богом, они пребывали в самом населённом мире,в мире духовном. . . Первая потребность человека, будь то прока-жённый или каторжник, отверженный или недужный, — обреститоварища по судьбе. Жаждая утолить это чувство, человек расто-чает все свои силы, всё своё могущество, весь пыл своей души. Небудь этого всепожирающего желания, неужто сатана нашёл бы себесообщников? Тут можно написать целую поэму, как бы вступлениек “Потерянному раю”, этому поэтическому оправданию мятежа”.

Попытка ответить на вопрос, почему в человеке так силён страхперед изоляцией, увела бы нас далеко от темы, которую мы иссле-дуем в этой книге. Но чтобы читатель не подумал, что в этом стрем-лении быть заодно с другими есть что-то мистическое, я хотел бынаметить направление, в котором можно искать ответ.

Важная сторона дела состоит в том, что человек не может житьбез какого-то сотрудничества с другими. В любом мыслимом обще-стве человек должен объединяться с другими, если вообще хочетвыжить, либо для защиты от врагов и опасностей природы, либодля того, чтобы иметь возможность трудиться и производить сред-ства к жизни. Даже у Робинзона был свой Пятница, без которого он,наверно, не только в конце концов сошёл бы с ума, но и умер. Необ-ходимость в помощи особенно ощутима в раннем детстве. Младенецне в состоянии самостоятельно выполнять важнейшие жизненныефункции, поэтому связь с другими людьми — для него вопрос жиз-ни и смерти. Оказаться в одиночестве — это серьёзнейшая угрозасамому существованию ребёнка.

1“Страдания изобретателя” — 3-я часть романа “Утраченные иллюзии”. —Прим. перев.

Page 26: Fromm - aifet.ru

Глава 1. Свобода — психологическая проблема? 25

Однако есть ещё одна причина, по которой принадлежность кобщности становится столь насущно необходимой: это субъектив-ное самосознание. Способность мыслить позволяет человеку — изаставляет его — осознать себя как индивидуальное существо, от-дельное от природы и от остальных людей. Как будет показано вследующей главе, степень этого осознания может быть различной,но оно существует всегда. И в результате возникает сугубо чело-веческая проблема: сознавая свою отдельность, сознавая — пустьдаже очень смутно — неизбежность болезней, старости и смерти,человек не может не чувствовать, как он незначителен, как малозначит в сравнении с окружающим миром, со всем тем, что не вхо-дит в его “я”. Если он не принадлежит к какой-то общности, ес-ли его жизнь не приобретает какого-то смысла и направленности,то он чувствует себя пылинкой, ощущение собственной ничтожно-сти его подавляет. Человек должен иметь возможность отнести себяк какой-то системе, которая бы направляла его жизнь и придава-ла ей смысл; в противном случае его переполняют сомнения, ко-торые в конечном счёте парализуют его способности действовать,а значит, и жить.

Прежде чем продолжать исследование, полезно резюмироватьнаш общий подход к проблемам социальной психологии. Челове-ческая натура — это не сумма врождённых, биологически закреп-лённых побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы со-циальных условий; это продукт исторической эволюции в синте-зе с определёнными врождёнными механизмами и законами. На-туре человека присущи некоторые неизменные факторы: необхо-димость удовлетворять физиологические потребности и необходи-мость избегать морального одиночества. Мы видели, что индивидвынужден принять образ жизни, коренящийся в системе производ-ства и распределения, свойственной каждому данному обществу. Впроцессе динамической адаптации к этому образу жизни в инди-виде развивается ряд мощных стимулов, мотивирующих его чув-ства и действия. Эти стимулы могут осознаваться индивидом, амогут и не осознаваться, но в обоих случаях они являются силь-ными факторами его психики и, однажды возникнув, требуют удо-влетворения. Стремление к удовлетворению этих новых потребно-стей побуждает людей к определённым поступкам и таким обра-зом в свою очередь становится активной силой, воздействующей напроцесс общественного развития. Как именно взаимодействуют эко-номические, психологические и идеологические факторы и какиеобщие выводы можно сделать в отношении этого взаимодействия,

Page 27: Fromm - aifet.ru

26 Бегство от свободы

это мы рассмотрим ниже, при анализе Реформации и фашизма1.В основу нашего исследования будет положена главная идея этой

книги: человек перерастает своё первоначальное единство с приро-дой и с остальными людьми, человек становится “индивидом” —и чем дальше заходит этот процесс, тем категоричнее альтернати-ва, встающая перед человеком. Он должен суметь воссоединитьсяс миром в спонтанности любви и творческого труда или найти се-бе какую-то опору с помощью таких связей с этим миром, которыеуничтожают его свободу и индивидуальность2.

1Более подробно общая проблема взаимоотношения между психологически-ми и социально-экономическими факторами будет рассмотрена в Приложении.

2Уже после завершения этой книги вышел сборник: Freedom, Its Meaning,planned and edited by R. N. Anschen, Harcourt. Brace & Co., New York, 1940.Я хотел бы особо отметить статьи А. Бергсона, Дж. Дьюи, Р. М. Мак-Айвера,К.Рицлера, П. Тирлиха. Ср. также: Carl Steuermann, Der Mensch auf der Flucht.S. Fischer Berlin, 1932.

Page 28: Fromm - aifet.ru

Глава 2

Обособление индивида и двойственность

свободы

Прежде чем перейти к основной нашей теме — к вопросу о том,что означает свобода для современного человека, почему и как онстремится избавиться от неё, — мы должны обсудить концепцию,которая может показаться несколько отвлечённой. Однако её пони-мание очень важно для анализа свободы в современном обществе.Я имею в виду утверждение, что свобода определяет человеческоесуществование как таковое, а кроме того, что понятие свободы ме-няется в зависимости от степени осознания человеком себя самогокак независимого и отдельного существа.

Социальная история человека началась с того, что он вырос изсостояния единства с природой, осознав себя как существо, отдель-ное от окружающего мира и от других людей. В течение долгоговремени это осознание было весьма смутным. Индивид оставалсятесно связанным с природным и социальным миром; уже сознаваясебя как отдельное существо, он в то же время чувствовал себя ча-стью окружающего мира. Процесс растущего обособления индивидаот первоначальных связей — мы можем назвать этот процесс “инди-видуализацией”, — по-видимому, достиг наивысшей стадии в Новоевремя, то есть от эпохи Возрождения и до наших дней.

В истории жизни каждого индивида мы видим тот же процесс.Родившись, ребёнок уже не составляет единого целого с матерьюи становится биологическим существом, отдельным от нее. Однако,хотя такое биологическое разделение является началом индивиду-ального существования человека, ребёнок в течение долгого време-ни сохраняет функциональное единство с матерью.

Пока и поскольку индивид, фигурально выражаясь, не порвалпуповину, связывающую его с внешним миром, он не свободен; ноэти узы дают ему ощущение принадлежности к чему-то, как бы га-рантируют ему безопасность существования за счёт корней в какой-то почве. Я предлагаю назвать эти узы, существующие до того, какпроцесс индивидуализации приводит к полному обособлению инди-вида, “первичными узами”. Они органичны — в том смысле, что

Page 29: Fromm - aifet.ru

28 Бегство от свободы

являются естественным фактором нормального человеческого раз-вития. Они предполагают отсутствие индивидуальности, но даютиндивиду уверенность и жизненную ориентацию. Эти узы связы-вают ребёнка с матерью, первобытного человека с его племенеми с природой, а средневекового — с церковью и с его сословием.Когда достигается полная индивидуализация, когда человек осво-бождается от этих первичных уз, перед ним встаёт новая задача:сориентироваться и укорениться в мире, найти для себя какие-тоновые гарантии, которые просто не были нужны при его преж-нем существовании. При этом свобода приобретает другое, новоесодержание. Здесь мы должны остановиться и уточнить эти поня-тия, рассмотрев их более подробно в связи с индивидуальным иобщественным развитием.

Относительно быстрый переход от внутриутробного к собствен-ному существованию, обрыв пуповины обозначают начало незави-симости ребёнка от тела матери. Но эту независимость можно пони-мать лишь в грубом смысле разделения двух тел. В функциональ-ном смысле младенец остаётся частью тела матери. Она его кормит,ухаживает за ним и оберегает его. Постепенно ребёнок приходит косознанию того, что его мать и другие объекты — это нечто отдель-ное от него. Одним из факторов этого процесса является психиче-ское и общее физическое развитие ребёнка, его способность схва-тывать объекты — физически и умственно — и овладевать ими.Ребёнок осваивает окружающий мир через посредство собственнойдеятельности. Процесс индивидуализации ускоряется воспитанием.При этом возникает ряд фрустраций, запретов, и роль матери ме-няется: выясняется, что цели матери не всегда совпадают с жела-ниями ребёнка, иногда мать превращается во враждебную и опас-ную силу1. Этот антагонизм, который является неизбежной частьюпроцесса воспитания, становится важным фактором, обостряющимосознание различия между “я” и “ты”.

Проходит несколько месяцев, прежде чем младенец вообще на-чинает воспринимать других людей как других и становится спосо-бен реагировать на них улыбкой, но лишь через годы он перестанетсмешивать себя с миром2. До тех пор ребёнок проявляет специфиче-ский, свойственный детям эгоцентризм, который вовсе не исключа-

1Здесь надо отметить, что фрустрация инстинктов сама по себе враждебно-сти не вызывает. Что возбуждает в ребёнке чувство бессилия и вытекающую изнего враждебность, это — подавление его.

2Jean Piaget. The Moral Judgment of the Child. Harcourt, Brace & Co., NewYork, 1932, p. 407, а также Г. Салливен (Указ. соч., с. 10 и сл.).

Page 30: Fromm - aifet.ru

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы 29

ет интереса и нежности к другим людям, но “другие” ещё не вполнеосознаются как действительно отдельные от него. По той же при-чине отношение к власти в ранние детские годы и в последующеевремя принципиально отличается своим содержанием. Родители —или кто-то другой, кто олицетворяет власть, — ещё не осознают-ся как совершенно отдельные существа: они являются частью мираребёнка, а весь этот мир ещё является частью его самого. Поэто-му подчинение родителям — это совсем не то подчинение, какоеимеет место, когда ребёнок становится по-настоящему отдельнымсуществом. Р. Хьюз в романе “Сильный ветер на Ямайке”1 замеча-тельно описал, как десятилетний ребёнок внезапно осознаёт своюиндивидуальность.

“И тут с Эмили что-то случилось, очень важное. Она вдруг по-няла, кто она. Трудно сказать, почему это не произошло за пять летдо этого или не могло бы произойти ещё через пять; и уж совсемнепонятно, почему это пришло как раз в тот день. Только что онаиграла в дом, на самом носу корабля, в укромном уголке за брашпи-лем (на нём висел чёртов палец вместо дверного молотка). Потомигра эта ей как-то наскучила, и она пошла на корму, просто так.И по дороге что-то думала про пчёл и про сказочную принцессу, ивдруг в мозгу у неё сверкнуло, что она — это она. Эмили останови-лась как вкопанная и стала оглядывать себя всю — всё, что можнобыло увидеть. Видно было не так уж много — платье спереди даруки, когда подняла их, чтобы рассмотреть, — но этого оказалосьдостаточно, чтобы составить представление о маленьком теле, прокоторое она вдруг поняла, что это — её тело.

Она рассмеялась, даже с издёвкой, пожалуй. Подумала: “Вот этода! Это ж надо, что тебя — из всех людей как раз тебя — вот такпоймали! И теперь ведь никуда не деться, не вылезть. Во всякомслучае, не скоро: это надо вырасти, прожить всю жизнь, состариться— тогда только избавишься от этого дурацкого наряда!”

Дело было исключительно важное: она решила уберечься от воз-можных помех и полезла по выбленкам на свою любимую смотро-вую площадку у самого верха мачты. Лезть было совсем просто,но каждый раз, как она двигала ногой или рукой, её снова и сно-ва изумляло, до чего послушно они двигаются. Память ей, конеч-но, подсказывала, что так было всегда, но раньше она не замечала,насколько это удивительно. Устроившись на своей площадке, она

1R. Hughes. High Wind in Jamaica (Место и год в подлиннике не указаны).— Прим. перев.

Page 31: Fromm - aifet.ru

30 Бегство от свободы

занялась изучением кожи на руках и делала это чрезвычайно вни-мательно: ведь эта была её кожа. Потом высвободила плечо из-подплатья, заглянула себе за пазуху — убедиться, что под одеждой онатоже есть, и при этом коснулась плечом щеки. Когда тёплая ямкаголого плеча коснулась лица, ощущение было такое, будто её при-ласкал кто-то добрый-добрый. Но откуда пришло это ощущение —от щеки или от плеча и кто кого погладил — щека плечо или плечощёку, — этого она никак не могла понять.

Окончательно убедившись в том потрясающем факте, что те-перь она — Эмили Бас-Торнтон (откуда взялось это “теперь”, онане знала; уж конечно, ей не приходила в голову такая чушь, будтораньше она была кем-то другим), она стала размышлять, что жетеперь будет”.

По мере роста ребёнка — по мере того, как рвутся первичныесвязи, — у него развивается стремление к свободе и независимо-сти. Но что происходит с этим стремлением, это мы можем понятьлишь в том случае, если примем во внимание диалектический харак-тер процесса растущей индивидуализации. Этот процесс имеет двааспекта.

Прежде всего, ребёнок становится сильнее и физически, и эмо-ционально, и интеллектуально; активность и энергия развиваются вкаждой из этих сфер. В то же время эти сферы всё больше интегри-руются; развивается определённая структура, руководимая волей иразумом индивида. Если мы назовём эту структуру — совокупностьчерт характера, стремлений, разума и воли индивида — личностью,то можно сказать, что первым аспектом растущей индивидуально-сти является развитие личности. Границы роста индивидуализациии развитие личности в какой-то мере определяются и индивидуаль-ными условиями, но в основном — социальными. Различия междуиндивидами в каждом обществе кажутся значительными, но в лю-бом обществе существует определённый предел индивидуализации,за который нормальный индивид выйти не может.

Другой аспект процесса индивидуализации — растущее одино-

чество. Первичные узы обеспечивают фундаментальное единство сокружающим миром и ощущение безопасности. По мере того какребёнок обособляется от этого мира, он начинает осознавать своёодиночество, свою отдельность от других. Эта отделённость от ми-ра, который в сравнении с индивидуальным существом представ-ляется ошеломляюще громадным, мощным — а иногда и опасным,угрожающим, — порождает чувство беззащитности и тревоги. Покачеловек был неотделимой частью мира, пока не осознавал ни воз-

Page 32: Fromm - aifet.ru

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы 31

можностей, ни последствий индивидуальных действий, ему не при-ходилось и бояться его. Но, превратившись в индивида, он остаётсяодин на один с этим миром, ошеломляющим и грозным.

Возникает стремление отказаться от своей индивидуальности,побороть чувство одиночества и беспомощности, а для этого —слиться с окружающим миром, раствориться в нём. Однако новыеузы, возникающие из этого стремления, не идентичны первичнымсвязям, которые были оборваны в процессе роста. Ребёнок не мо-жет физически вернуться в материнское лоно; точно так же невоз-можно повернуть вспять и психический процесс индивидуализации.Попытки такого возврата неминуемо принимают характер подчине-ния, при котором, однако, никогда не исчезают противоречия междувластью и ребёнком, подчиняющимся этой власти. Сознательно ре-бёнок может считать себя удовлетворённым, но подсознательно ончувствует, что платит за ощущение безопасности полноценностьюи силой своей личности. В конечном итоге подчинение приводит кобратному результату: неуверенность ребёнка возрастает, и в то жевремя в нём развивается враждебность и мятежность, которые темболее опасны, что направлены против людей, от которых он про-должает зависеть (или стал зависим).

Однако подчинение — это не единственный способ избавиться отодиночества и тревоги. Другой путь — единственно продуктивный,не приводящий к неразрешимым конфликтам, — это путь спонтан-ных связей с людьми и природой, то есть таких связей, которыесоединяют человека с миром, не уничтожая его индивидуальности.Такие связи, наивысшими проявлениями которых являются любовьи творческий труд, коренятся в полноте и силе целостной лично-сти и поэтому не ограничивают развитие личности, а способствуютэтому развитию до максимально возможных пределов.

Итак, растущая индивидуализация приводит либо к подчине-нию, либо к спонтанной активности. Ниже мы обсудим эту проблемуболее детально; здесь же я хочу указать на общий принцип: про-цесс, который развивается на основе растущей индивидуализациии растущей свободы индивида, является диалектическим. Ребёнокстановится более свободным, он может развивать и выражать своюсущность, не стеснённую больше теми узами, которые ограничивалиеё прежде. Но при этом ребёнок освобождается от мира, дававшегоему безопасность и покой. Процесс индивидуализации — это процессусиления и развития его личности, его собственного “я”; но в ходеэтого процесса утрачивается идентичность с остальными людьми,ребёнок отделяется от них. Прогрессирующее отделение может при-

Page 33: Fromm - aifet.ru

32 Бегство от свободы

вести к изоляции, которая перерастает в потерянность и порождаетинтенсивную тревогу и неуверенность; оно же может привести и кпринципиально новой близости: к солидарности с другими людьми,если ребёнок окажется в состоянии развить в себе внутреннюю силуи творческую активность, которые являются предпосылками этогонового типа связанности с миром.

Если бы каждый шаг в направлении отделения и индивидуали-зации сопровождался соответствующим ростом личности, развитиеребёнка было бы гармонично. Этого, однако, не происходит. В товремя как процесс индивидуализации происходит автоматически,развитие личности сдерживается целым рядом психологических исоциальных причин. Разрыв между этими тенденциями приводит кневыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в свою очередьприводит в действие психические механизмы, которые будут описа-ны ниже как механизмы избавления, бегства.

Историю человека можно рассматривать как процесс растущейиндивидуализации и растущего освобождения также и в филогене-тическом плане. Именно первые шаги, направленные к освобожде-нию от принуждающих инстинктов, вывели человека из дочелове-ческого состояния. Под инстинктами мы понимаем специфическиешаблоны деятельности, обусловленные наследственными нервнымиструктурами, которые в чистом виде можно наблюдать только в жи-вотном мире1. Чем ниже уровень развития животного, тем в боль-шей степени его приспособление к природе и вся его деятельностьопределяются механизмами инстинктивных и рефлекторных дей-ствий. Знаменитая сложная организация жизни некоторых насеко-мых основана исключительно на инстинктах. Но чем уровень раз-вития животного выше, тем более гибким является его поведение.И тем менее всеохватывающей оказывается врождённая адаптацияпри его появлении на свет. Эта тенденция достигает вершины у че-ловека. При рождении он самое беспомощное из всех животных; егоприспособление к природе основано главным образом на процессеобучения, а не на инстинктивной предопределённости. “Инстинкт. . .это ослабленная, если не исчезающая категория у высших формживотных, в особенности у человека”2.

Человеческое существование начинается тогда, когда достига-

1Эту концепцию инстинкта нельзя смешивать с той, которая определяетинстинкты как физиологически обусловленные потребности (голод, жажда ит. д.), способы удовлетворения которых не фиксированы и не предопределенынаследственностью.

2L. Bernard. Instinct. Holt & Co., New York, 1924, р. 509.

Page 34: Fromm - aifet.ru

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы 33

ет определённого предела развитие деятельности, не обусловленнойврождёнными механизмами: приспособление к природе утрачиваетпринудительный характер, и способы действий уже не определяют-ся наследственностью, инстинктами. Иными словами, человеческое

существование и свобода с самого начала неразделимы. Здесь име-ется в виду не позитивная “свобода чего-то” а негативная “свободаот чего-то” — в данном случае свобода от инстинктивной предопре-делённости действий.

Такая свобода представляет собой весьма сомнительное преиму-щество. Человек рождается без врождённой способности к необхо-димым действиям, какая есть у животных1; он зависит от родите-лей дольше, чем любое из них; его реакции на окружающую об-становку не так быстры и не так эффективны, как инстинктивныедействия, выполняемые автоматически. Он подвержен всем опасно-стям и страхам, проистекающим из этой недостаточности его врож-дённых инстинктов. Однако именно эта беспомощность явилась тойпочвой, на которой развился и вырос человек: биологическое несо-

вершенство человека обусловило появление цивилизации.

С самого начала своего существования человек сталкивается свыбором между различными способами действий. У животных су-ществуют непрерывные цепи рефлекторных реакций, которые на-чинаются со стимула, например голода, и ведут к более или менеестрого определённому поведению, позволяющему избавиться от на-пряжения, вызываемого стимулом. У человека эти цепи разорваны.Стимулы присутствуют, но способы удовлетворения — “открытые”,то есть человек должен выбирать между различными действиями;он начинает думать. Его роль по отношению к природе меняется:вместо того, чтобы действовать на основе инстинктивной предопре-делённости, человеку приходится оценить в уме различные способыдействия; от пассивного приспособления он переходит к активному,то есть начинает трудиться. Он изобретает орудия труда и тем са-мым, овладевая природой, отделяется от неё всё больше и больше.Он начинает смутно осознавать, что он — или, точнее, группа, к ко-торой он принадлежит, — это не то же самое, что природа вокруг.В нём пробуждается сознание трагичности своей судьбы: быть ча-стью природы, но не вписываться в неё. Он осознает, что в концеконцов его ожидает смерть, хотя и пытается отрицать это в различ-ных фантазиях.

1Ср.: Ralph Linton. The Study of Man. D. Appleton-Century Company, NewYork, 1936, Chapter IV.

Page 35: Fromm - aifet.ru

34 Бегство от свободы

Фундаментальная связь между человеком и свободой чрезвы-чайно показательно отображена в библейском мифе об изгнаниииз рая. Миф отождествляет начало человеческой истории с актомвыбора, но при этом особо подчёркивает греховность этого перво-го акта свободы и те страдания, которые явились его следствием.Мужчина и женщина живут в садах Эдема в полной гармонии другс другом и природой. Там мир и покой, там нет нужды в труде;нет выбора, нет свободы, даже размышления не нужны. Человекузапрещено вкушать от древа познания добра и зла. Он нарушаетэтот запрет и лишает себя гармонии с природой, частью которой онявлялся, пока не вышел за её пределы. С точки зрения церкви, пред-ставляющей собой определённую структуру власти, этот поступокявляется бесспорно греховным. Однако с точки зрения человека,это — начало человеческой свободы. Нарушив установленный богомпорядок, он освободился от принуждения, возвысился от бессозна-тельного предчеловеческого существования до человеческого. На-рушение запрета, грехопадение, в позитивном человеческом смыс-ле является первым актом выбора, актом свободы, то есть первымчеловеческим актом вообще. Согласно мифу, формально грех со-стоял в том, что человек вкусил от древа познания. Таким обра-зом, акт неподчинения, акт свободы прямо связывается с началомчеловеческого мышления.

Миф говорит и о других последствиях этого первого акта свобо-ды. Разрушается первоначальная гармония между человеком и при-родой. Бог объявляет войну между мужчиной и женщиной, междучеловеком и природой. Человек отделился от природы; став “ин-дивидом”, он сделал первый шаг к тому, чтобы стать человеком.Он совершил первый акт свободы, и миф подчёркивает страдания,возникшие в результате этого акта. Обособившись от природы, от-делившись от другого человеческого существа, человек видит себянагим и ощущает стыд. Он одинок и свободен, но беспомощен и на-пуган. Только что обретённая свобода оборачивается проклятием:человек свободен от сладостных уз рая, но не свободен сам собойруководить, не может реализовать свою личность. “Свобода от. . . ”не идентична позитивной свободе. Выход человека из природы —это длительный процесс; человек остаётся в значительной степенипривязан к тому миру, из которого вышел; он остаётся частью при-роды. Тут и земля, на которой он живёт, и солнце, и луна, и звез-ды; деревья, и цветы, и животные, и люди, с которыми он связанкровным родством. Первобытные религии свидетельствуют о чув-стве единства человека с природой. Живая и даже неживая природа

Page 36: Fromm - aifet.ru

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы 35

является в них частью человеческого мира; иными словами, человексам остаётся ещё частью мира природы.

Первичные узы блокируют его человеческое развитие. Они стоятна пути развития его разума и критических способностей; они поз-воляют ему осознавать себя и других лишь в качестве членов племе-ни, социальной или религиозной общины, а не в качестве самосто-ятельных человеческих существ. Другими словами, первичные узымешают человеку стать свободным творческим индивидом, само-стоятельно определяющим собственную жизнь. Но это лишь однасторона дела, а есть ещё и другая. Та же идентичность с приро-дой, племенем, религией даёт индивиду ощущение уверенности. Онпринадлежит к какой-то целостной структуре, он является частьюэтой структуры и занимает в ней определённое, бесспорное место.Он может страдать от голода или угнетения, но ему не приходитсястрадать от наихудшего — от полного одиночества и сомнений.

Как видим, процесс развития человеческой свободы имеет тот жедиалектический характер, какой мы обнаружили в процессе индиви-дуального роста. С одной стороны, это процесс развития человека,овладения природой, возрастания роли разума, укрепления чело-веческой солидарности. Но с другой — усиление индивидуализацииозначает и усиление изоляции, неуверенности; а следовательно, ста-новится всё более сомнительным место человека в мире и смысл егожизни. Вместе с этим растёт и чувство бессилия и ничтожностиотдельного человека.

Если бы процесс развития человечества был гармоничным, еслибы он следовал определённому плану, то обе стороны этого разви-тия — растущее могущество и растущая индивидуализация — моглибы уравновеситься. На самом же деле история человечества — этоистория конфликта и разлада.

Каждый шаг по пути большей индивидуализации угрожал лю-дям новыми опасностями. Первичные узы, уже разорванные, невос-становимы; человек не может вернуться в потерянный рай. Для свя-зи индивидуализированного человека с миром существует толькоодин продуктивный путь: активная солидарность с другими людь-ми, спонтанная деятельность (любовь и труд), которые снова соеди-няют его с миром, но уже не первичными узами, а как свободногои независимого индивида.

Однако если экономические, социальные и политические усло-вия, от которых зависит весь процесс индивидуализации человека,не могут стать основой для такой позитивной реализации лично-сти, но в то же время люди утрачивают первичные связи, дававшие

Page 37: Fromm - aifet.ru

36 Бегство от свободы

им ощущение уверенности, то такой разрыв превращает свободу вневыносимое бремя: она становится источником сомнений, влечётза собой жизнь, лишённую цели и смысла. И тогда возникает силь-ная тенденция избавиться от такой свободы: уйти в подчинение илинайти какой-то другой способ связаться с людьми и миром, чтобыспастись от неуверенности даже ценой свободы.

История Европы и Америки с конца средних веков — это исто-рия полного обособления индивида. Этот процесс начался в Ита-лии в эпоху Возрождения и, по-видимому, достиг своей наивыс-шей точки только сейчас. Потребовалось больше четырёхсот лет,чтобы разрушить средневековый мир и освободить людей от са-мых явных ограничений. Во многих отношениях индивид вырос,развился умственно и эмоционально; степень его участия в куль-турных достижениях приобрела не слыханные прежде масштабы.Но в то же время диспропорция между свободой от каких-либосвязей и ограниченными возможностями для позитивной реализа-ции свободы и индивидуальности привела в Европе к паническомубегству от свободы в новые узы или по меньшей мере к позицииполного безразличия.

Наше исследование значения свободы для современного челове-ка мы начнём с анализа той обстановки, которая существовала вЕвропе в средние века и в начале Нового времени. В этот периодэкономический базис западного общества претерпел радикальныеперемены, которые сопровождались столь же радикальными изме-нениями в психике человека. Тогда же возникла и новая концепциясвободы, получившая наиболее яркое идеологическое выражение вновых религиозных доктринах Реформации. Понимание свободы всовременном обществе невозможно без рассмотрения этого перио-да, в течение которого закладывались основы современной куль-туры. Именно тогда — в начале формирования современного че-ловека — яснее, чем в любое последующее время, проявилась таcвойственность свободы, с которой мы имеем дело в течение всегоНового времени: с одной стороны, растущая независимость челове-ка от внешних властей, с другой — его растущая изолированность,а в результате и растущее чувство ничтожности и бессилия. Мысможем лучше понять новые элементы в характере современногочеловека, если проследим их возникновение. Изучая основные осо-бенности капитализма и индивидуализма у самых истоков их по-явления, мы можем сопоставить их с экономической системой и стипом характера личности, которые фундаментально отличались отнаших. Именно этот контраст позволяет лучше осветить характер-

Page 38: Fromm - aifet.ru

Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы 37

ные черты современной социальной системы и то влияние, котороеона оказывает на характеры людей, живущих в этой системе. Аотсюда и особенности нового духа, возникшего в результате этихизменений в человеческой психике.

В следующей главе будет показано, что условия эпохи Реформа-ции были гораздо ближе к современным, чем это кажется на первыйвзгляд. Несмотря на все очевидные различия между двумя эпоха-ми, с XVI века, пожалуй, не было другого периода, который был бынастолько похож на нынешнее время — с точки зрения двойственно-го смысла свободы, — как период Реформации. Реформация — этоодин из источников идеи свободы и автономии человека в том ви-де, как эта идея представлена в современных демократиях. Всегдаподчёркивается именно этот аспект Реформации, особенно в нека-толических странах. При этом, однако, забывают о другом аспектеРеформации: об её акценте на порочность человеческой натуры, наничтожность и беспомощность индивида, на необходимость подчи-нения индивида внешней силе. Та же идея ничтожности отдельнойличности, её принципиальной неспособности полагаться на себя, еёпотребности в подчинении составляет главный тезис идеологии Гит-лера, в которой, однако, не нашлось места для понятий свободы иморальных принципов, характерных для протестантства.

Это идеологическое подобие не единственное, что делает изуче-ние XV и XVI веков особенно полезным для понимания современ-ной картины. Налицо также фундаментальное сходство социальнойобстановки. Я постараюсь показать, как от этого сходства зависитсходство идеологическое и психологическое. В те времена, как иныне, традиционные жизненные устои значительной части населе-ния находились под угрозой вследствие революционных перемен вэкономическом и социальном плане; средний класс, как и теперь, ис-пытывал особенно сильный страх перед подавляющей мощью круп-ного капитала и монополий, и этот страх оказывал существенноевлияние на дух и идеологию той части общества, которая находи-лась под угрозой, обостряя чувства одиночества и бессилия, прису-щие отдельно взятым людям.

Page 39: Fromm - aifet.ru

Глава 3

Свобода в эпоху Реформации

1. Средневековая предыстория и Возрождение

Картина средних веков искажалась двояко1. Современный раци-онализм рассматривал средние века как мрачный период истории.Подчёркивались отсутствие личной свободы, эксплуатация массынаселения незначительным меньшинством, узость взглядов, при ко-торой даже крестьянин из соседней деревни — не говоря уж об ино-странце — казался горожанину подозрительным и опасным чужа-ком, а также всеобщее невежество и власть предрассудков. Вме-сте с тем средние века идеализировались. Как правило, это дела-ли реакционные философы, но иногда и прогрессивные критикисовременного капитализма. Они указывали на чувство солидарно-сти, на подчинённость экономики человеческим нуждам, на прямо-ту и конкретность человеческих взаимоотношении, наднациональ-ный характер католической церкви и чувство уверенности, котороебыло свойственно человеку средних веков. Обе эти картины верны,но каждая становится неверной, если рисовать лишь ее,закрывая глаза на другую.

1Говоря о “средневековом обществе” и о “духе средневековья” в отличие от“капиталистического общества”, мы имеем в виду идеальные типы. На самомделе, разумеется, не было такого момента, когда вдруг закончилось средневе-ковье, чтобы со следующего момента началось Новое время. Все экономиче-ские и социальные силы, характерные для современного общества, зародилисьв недрах средневекового уже в XII, XIII и XIV веках. В позднем средневековьенепрерывно росла роль капитала и усиливался антагонизм между социальнымигруппами в городах. Как и всегда в истории, все элементы новой общественнойсистемы развились уже внутри старой. Конечно же, важно знать, насколько бы-ли распространены элементы современного общества в позднем средневековьеи сколько элементов, типичных для средневековья, сохраняется в современномобществе. Однако, пытаясь приуменьшить фундаментальные различия междусредневековым и современным обществом, выдвигая на первый план непрерыв-ность исторического процесса, отказываясь от концепций “средневековое обще-ство” и “капиталистическое общество” как от ненаучных, мы лишаем себя какойбы то ни было возможности теоретически осмыслить исторический процесс.

Такие попытки — при их кажущейся научной объективности и достоверно-сти — практически сводят социальное исследование к собиранию бесчисленныхподробностей и не позволяют понять ни структуру общества, ни динамику егоразвития.

Page 40: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 39

Средневековое общество в отличие от современного характеризо-валось отсутствием личной свободы. В раннем средневековье каж-дый был прикован к своей роли в социальном порядке. Человек по-чти не имел шансов переместиться социально — из одного класса вдругой — и едва мог перемещаться даже географически, из города вгород или из страны в страну. За немногими исключениями, он дол-жен был оставаться там, где родился. Часто он даже не имел праваодеваться как ему нравилось или есть что ему хотелось. Ремеслен-ник был обязан продавать за определённую цену, а крестьянин — вопределённом месте, на городском рынке. Член цеха не имел пра-ва передавать технические секреты своего производства кому бы тони было за пределами цеха и был обязан допускать своих коллегпо цеху к участию в каждой выгодной сделке по приобретению ма-териалов. Личная, экономическая и общественная жизнь регламен-тировалась правилами и обязанностями, которые распространялисьпрактически на все сферы деятельности.

Но хотя человек не был свободен в современном смысле, он небыл при этом ни одинок, ни изолирован. Занимая определённое,неизменное и бесспорное место в социальном мире с самого момен-та рождения, человек был закреплён в какой-то структурирован-ной общности; его жизнь была с самого начала наполнена смыслом,что не оставляло места сомнениям, они и не возникали. Личностьотождествлялась с её ролью в обществе; это был крестьянин, ре-месленник или рыцарь, но не индивид, который по своему выбору

занимается тем или иным делом. Социальный строй рассматривал-ся как естественный порядок, и, будучи определённой частью это-го порядка, человек ощущал уверенность, чувство принадлежностик нему. Конкуренция была сравнительно невелика. При рождениичеловек попадал в определённое экономическое положение, котороегарантировало ему определённый, освящённый традицией жизнен-ный уровень, хотя и влекло за собой экономические обязательствапо отношению к вышестоящим в социальной иерархии. Однако впределах своей социальной сферы индивид имел достаточную сво-боду выражения собственной личности в труде и в эмоциональнойжизни. Хотя в то время не существовало индивидуализма в совре-менном смысле неограниченного выбора жизненных путей (эта сво-бода выбора в значительной мере абстрактна), зато было достаточномного проявлений конкретного индивидуализма в реальной жизни.

Было много страданий, много боли, но была и церковь, котораяв какой-то степени облегчала эти страдания, объясняя их как рас-плату за грех Адама и собственные грехи каждого страждущего.

Page 41: Fromm - aifet.ru

40 Бегство от свободы

Церковь внушала индивиду чувство вины, но в то же время заверя-ла его в своей безусловной любви и давала возможность всем своимдетям верить в то, что Господь их любит и простит. В отношении кбогу было гораздо больше доверия и любви, чем сомнения и страха.И крестьянин, и горожанин редко выходили за пределы небольшойгеографической области, где протекала их жизнь, так что мир былограничен и понятен. Земля и человек были в центре этого мира; вбудущей жизни каждого ожидал или рай, или ад; и вся жизнь отрождения и до смерти была ясна и понятна в причинной взаимо-связи поступков человека.

Таким образом, средневековое общество, с одной стороны, былоструктурировано и давало человеку ощущение уверенности, а с дру-гой — держало его в оковах. Однако эти оковы имели совсем не тотхарактер, какой присущ авторитаризму и угнетению последующихвеков. Средневековое общество не лишало индивида свободы ужепотому, что “индивида” как такового ещё не существовало. Человекещё был связан с миром первичными узами; он видел себя лишь че-рез призму своей общественной роли (которая была в то же времяи его естественной ролью), а не в качестве индивидуальной лично-сти. Точно так же и любой другой человек не воспринимался как“индивид”. Крестьянин, приехавший в город, был чужаком; дажевнутри города представители разных социальных групп рассматри-вали друг друга как чужих. Осознание человеческой индивидуаль-ности, индивидуальной личности ещё не было развито, как и осозна-ние того, что другие люди — и мир вообще — представляют собойнечто отдельное.

Недостаток самосознания индивида в средневековом общественашёл классическое выражение в описании средневековой культу-ры, которое дал Якоб Буркхардт.

“В средние века обе стороны самосознания по отношению к внеш-нему миру и своему внутреннему “я” как бы дремали под однимобщим покрывалом. Покрывало было соткано из бессознательныхверований, наивных воззрений и предрассудков; весь мир с его исто-рией представлялся сквозь это покрывало в своеобразной окраске,и человек познавал себя только по расовым особенностям или попризнакам, различающим народ, партию, корпорацию, семью, дру-гими словами, понятие личности связывалось всегда с какой-нибудьобщей формой”1.

1Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. I. Книгоизда-тельство М.В.Пирожкова, СПб., 1905, с. 157.

Page 42: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 41

В позднем средневековье структура общества и личности ста-ла меняться. Единство и централизация средневекового обществаослабевали. Росло значение капитала, индивидуальной экономиче-ской инициативы и конкуренции; развивался новый денежныйкласс. Во всех классах общества было заметно развитие индиви-дуализма, который оказывал влияние на все сферы человеческойдеятельности: на вкусы и моды, на искусство и философию, дажена теологию. Я хочу подчеркнуть, что этот процесс имел совер-шенно различное значение для небольшой группы богатых и пре-успевающих капиталистов, с одной стороны, и для массы крестьян-ства и особенно для городского среднего класса — с другой. Дляэтих последних новые тенденции в какой-то мере означали и воз-можность проявления личной инициативы, возможность обогаще-ния, но, что гораздо существеннее, угрожали им разрушением ихтрадиционного образа жизни. Об этом различии необходимо пом-нить прежде всего, так как именно от него зависели разные пси-хологические и идеологические реакции разных классов на новуюобстановку.

В Италии новое экономическое и культурное развитие проис-ходило более интенсивно, чем в Центральной и Западной Европе,и оказывало более заметное влияние на философию, искусство, навесь образ жизни. Именно в Италии человек впервые вырвался изфеодального общества и разорвал те узы, которые одновременнои придавали ему чувство уверенности, и ограничивали его. Ита-лии, по словам Буркхардта, принадлежит “первородство в отноше-нии развития личности в европейской семье”, а итальянец — этопервый индивид.

Тот факт, что в Италии средневековое общество начало раз-рушаться раньше, чем в Центральной и Западной Европе, имеетцелый ряд экономических и политических причин. Среди них игеографическое положение Италии, и торговые преимущества, вы-текавшие из него, когда Средиземное море было торговым путёмдля Европы; и борьба между папами и императорами, в результатекоторой возникло множество независимых политических образова-ний; и близость к Востоку, благодаря которой ряд технологическихзнаний, важных для развития промышленности, например шёлко-вой, попали в Италию гораздо раньше, чем дошли до остальнойЕвропы.

В результате этих и других причин в Италии возник сильныйденежный класс, члены которого были преисполнены духом иници-ативы, мощи и честолюбия. При этом феодальное классовое рассло-

Page 43: Fromm - aifet.ru

42 Бегство от свободы

ение утратило своё значение. Начиная с XII века и позже аристо-краты и бюргеры жили вместе, за общими стенами городов; касто-вые различия начинали стираться, богатство становилось важнееродовитости.

Одновременно пошатнулось и традиционное социальное рассло-ение в массах. Вместо него мы видим в городах массу рабочих, экс-плуатируемых и политически задавленных. Как указывает Бурк-хардт, уже в 1231 году политические меры Фридриха Второго “кло-нятся... к полному уничтожению ленной системы и к превращениюнарода в безоружную массу, платящую подати в наивысшем разме-ре и лишённую всякой собственной воли”1.

Результатом прогрессирующего разрушения средневековой со-циальной структуры было возникновение индивида в современномсмысле этого слова. Буркхардт писал: “В Италии впервые это по-крывало (из бессознательных верований и т. д.) отбрасываетсяпрочь, впервые зарождается объективизм в отношении к государ-ству и человеческим делам вообще, а рядом с этим возникает ибыстро растёт также и субъективизм как противовес, и человек,познав самого себя, приобретает индивидуальность и создаёт свойвнутренний мир. Так некогда греки возвысились над варварами, аарабы, благодаря их более яркой индивидуальности, — над другимиазиатскими племенами”2.

Это описание Буркхардта, изображающее дух нового индивида,иллюстрирует освобождение человека от первичных уз, о котороммы говорили в предыдущей главе. Человек обнаруживает, что ион, и другие — это индивиды, отдельные существа; он открывает,что природа — нечто отдельное от него и что эта отдельность име-ет два аспекта: во-первых, нужно теоретически и практически еюовладеть, а во-вторых, можно наслаждаться её красотой. Человекоткрывает мир и практически — открывая новые континенты, — идуховно, развивая дух космополитизма — тот дух, который позво-лил Данте сказать: “Моя страна — весь мир”3.

1Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. I. Книгоизда-тельство М.В.Пирожкова, СПб., 1905, с. 5.

2Буркхардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения. Т. I. Книгоизда-тельство М.В.Пирожкова, СПб., 1905, с. 129.

3Одни авторы поддерживали и развивали главный тезис Буркхардта, дру-гие оспаривали его. Примерно в том же направлении, что и Буркхардт, шлиВ.Дильтей и Э. Кассирер (W. Dilthey, Weltanschauung und Analyse des Menschenseit Renaissance und Reformation, Gesammelte Schriften, Teubner, Leipzig, 1914;E. Cassirer, Individuum und Cosmos in der Philosophie der Renaissance) зато дру-гие резко нападали на него. Так, Й. Хейзинга (J. Huizinga, Das Problem der

Page 44: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 43

Возрождение было культурой богатого и сильного класса, кото-рый оказался на гребне волны, поднятой штормом новых экономи-ческих сил. Простой народ, которому не досталось ни нового бо-гатства, ни новой власти, превратился в безликую массу, потеряв-шую уверенность своего прежнего положения; этой массе льстилиили угрожали, но власть имущие всегда манипулировали ею и экс-плуатировали её. Бок о бок с новым индивидуализмом поднималсяи новый деспотизм. Свобода и тирания, индивидуализм и анархия

Renaissance in Wege der Kulturgeschichte, Drei Masken Verlag, Munchen, 1930,S. 89; J. Huizinga, Herbst des Mittelalters, Drei Masken Verlag, Munchen, 1924)утверждал, что Буркхардт недооценил сходство жизненных условий широкихмасс в Италии и в других странах Европы во время позднего средневековья;что Буркхардт считает началом Возрождения примерно 1400 год, но основнаямасса его иллюстративного материала относится к XV и даже XVI веку; чтоБуркхардт недооценил христианский характер Возрождения и переоценил зна-чение языческих элементов; что индивидуализм является не главной тенденциейкультуры Возрождения, а лишь одной из многих тенденций; что средние векане настолько были лишены индивидуализма, как это изображает Буркхардт, ипоэтому его противопоставление средних веков и Возрождения является невер-ным; что Возрождение оставалось приверженным власти в той же степени, чтои средние века; что средневековый мир был не так враждебен по отношениюк мирским радостям, а Возрождение не так оптимистично, как считает Бурк-хардт; что установки современного человека — в смысле стремлений к личнымдостижениям и к развитию индивидуальности — в эпоху Возрождения суще-ствовали лишь в зачаточном состоянии; что уже в XIII веке трубадуры разви-вали идею о благородстве сердца и душевном аристократизме, а Возрождениене порвало со средневековой концепцией личной верности и службы вышестоя-щему в социальной иерархии.

Я полагаю, однако, что, даже если все эти аргументы верны во всех дета-лях, они не опровергают главного тезиса Буркхардта. Фактически аргументыХейзинги сводятся к следующему: Буркхардт не прав, потому что часть явле-ний, относимых им к Возрождению, существовала в Западной и ЦентральнойЕвропе уже в конце средних веков, а некоторые другие появились лишь послеэпохи Возрождения. Это аргументы того же рода, как и те, что использова-лись против всех концепций, противопоставляющих средневековое феодальноеобщество современному капиталистическому. Всё сказанное выше о таких аргу-ментах вообще — справедливо, в частности, и по отношению к критике в адресБуркхардта. Буркхардт принимал существенные количественные изменения закачественные, но он был настолько проницателен, что сумел распознать имен-но те особенности развития, именно те тенденции, которые в истории Европыпривели через количественные изменения к качественным. По этой проблемесуществует прекрасное исследование Чарлза Тринкхауза (Charles Е. Trinkhaus,Adversity’s Noblemen, Columbia Universiti Press. New York, 1940), в котором воснову конструктивной критики Буркхардта положены взгляды итальянскихгуманистов на счастье. Его замечания (с. 18) по поводу неуверенности, покор-ности и отчаяния, возникающих в результате усиления конкурентной борьбыза выживание и успех, представляются особенно интересными с точки зренияпроблем, рассматриваемых в нашей книге.

Page 45: Fromm - aifet.ru

44 Бегство от свободы

тесно переплелись. Возрождение было культурой не мелких тор-говцев или ремесленников, а богатых аристократов и бюргеров. Ихэкономическая деятельность, их богатство давали им чувство сво-боды и сознание индивидуальности. Но и они тоже понесли потерю:они потеряли ту уверенность и чувство принадлежности, которыеобеспечивала им средневековая социальная структура. Они сталиболее свободны, но и более одиноки. Они пользовались своей вла-стью и богатством, чтобы выжать из жизни все радости, до послед-ней капли; но при этом им приходилось применять все средства, отпсихологических манипуляций до физических пыток, чтобы управ-лять массами и сдерживать конкурентов внутри собственного клас-са. Все человеческие отношения были отравлены этой смертельнойборьбой за сохранение власти и богатства. Солидарность с собра-тьями, или по крайней мере с членами своего класса, смениласьциничным обособлением; другие люди рассматривались как “объ-екты” использования и манипуляций либо безжалостно уничтожа-лись, если это способствовало достижению собственных целей. Ин-дивид был охвачен страстным эгоцентризмом, ненасытной жаждойбогатства и власти. В результате было отравлено и отношение пре-успевающего индивида к своей собственной личности, его чувствоуверенности в себе и ощущение безопасности. Он сам превратился втакой же объект собственных манипуляций, в какой раньше превра-тились все остальные. Есть основания сомневаться в том, что полно-властные хозяева капитализма эпохи Возрождения были так счаст-ливы и уверены в себе, как это часто изображают. По-видимому,новая свобода принесла им не только возросшее чувство силы, но ивозросшую изоляцию, сомнения, скептицизм1 и, как результат все-го этого, тревогу. Это противоречие мы находим в философскихсочинениях гуманистов. Они подчёркивают человеческое достоин-ство, индивидуальность и силу, но в их философии обнажаютсянеуверенность и отчаяние2.

Эта внутренняя неуверенность, происходящая из положения изо-лированного индивида во враждебном мире, по-видимому, объясня-ет возникновение новой черты характера, которая, как указываетБуркхардт3, стала свойственна индивиду эпохи Возрождения, в товремя как у члена средневековой социальной структуры её не былоили по крайней мере она была выражена гораздо слабее. Речь идёт

1Ср.: Хейзинга. Указ. соч., с. 159.2Ср. анализ творчества Петрарки в упомянутой книге Дильтея (с. 19 и сл.),

а также книгу Тринкхауза.3Буркхардт. Указ. соч., с. 139.

Page 46: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 45

о страстном стремлении к славе. Если смысл жизни стал сомните-лен, если отношения с другими и с самим собой не дают уверен-ности, то слава становится одним из средств, способных избавитьчеловека от сомнений. Она приобретает примерно ту же функцию,что египетские пирамиды или христианская вера в бессмертие: онавыводит индивидуальную жизнь из физических границ, возноситеё на уровень неразрушимости. Если имя человека известно совре-менникам и он может надеяться, что так оно будет и впредь, егожизнь приобретает смысл и значение уже благодаря её отражениюв сознании других. Разумеется, такое решение проблемы неуверен-ности было доступно лишь той социальной группе, члены которойобладали реальной возможностью достижения славы. Бесправные ибессильные массы таких возможностей не имели, и городской сред-ний класс, ставший главной опорой Реформации, нашёл, как мыпокажем, другое решение.

Мы начали исследование с эпохи Возрождения потому, что вэто время зародился современный индивидуализм, а также потому,что работа, проделанная историографами этого периода, проливаетсвет на важные факторы интересующего нас процесса. Этот процесс— выход человека из доиндивидуального существования и полноеосознание себя в качестве отдельного существа. Но хотя идеи Воз-рождения и оказали значительное влияние на дальнейшее развитиеевропейской мысли, однако основные корни современного капита-лизма, его экономической структуры и его духа мы находим не витальянской культуре позднего средневековья, а в экономической иобщественной ситуации Центральной и Западной Европы и в вы-росших из нее доктринах Лютера и Кальвина.

Основное различие этих двух культур состоит в следующем.Культура Возрождения представляла общество сравнительно высо-коразвитого торгового и промышленного капитализма; небольшаягруппа богатых и обладавших властью индивидов управляла этимобществом, составляя социальную базу для философов и художни-ков, выражавших дух этой культуры. Реформация, напротив, былаглавным образом религией крестьянства и низших слоев городскогообщества. В Германии тоже были богатые дельцы, например Фуг-геры, но не им были адресованы новые религиозные доктрины и неони составляли ту основу, на которой вырос современный капита-лизм. Как показал Макс Вебер1, основой современного капитали-

1Ср.: Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, CharlesScribner’s Sons, New York, 1930, p. 65.

Page 47: Fromm - aifet.ru

46 Бегство от свободы

стического развития западного мира стал городской средний класс.В соответствии с совершенно различной социальной основой Воз-рождения и Реформации естественно и различие духа этих движе-ний1. Некоторые различия будут видны из дальнейшего рассмотре-ния теологии Лютера и Кальвина. Мы сосредоточим внимание натом, как освобождение индивида от прежних уз повлияло на складхарактера представителей городского среднего класса, и покажем,что протестантство и кальвинизм, давая выражение новому чув-ству свободы, в то же время представляли собой бегство от бремениэтой свободы.

Вначале мы рассмотрим экономическую и социальную обстанов-ку в Европе, особенно в Центральной Европе, в начале XVI века,а затем обсудим, каким образом эта обстановка влияла на лич-ность людей, живших в то время, каким образом учения Люте-ра и Кальвина были связаны с этим психологическим фактороми в какой связи находились эти новые религиозные учения с духомкапитализма2.

В средневековом обществе экономическая организация городовбыла сравнительно статичной. В конце средних веков ремесленни-

1Ср.: Ernst Troeltsch, Renaissance und Reformation, vol. IV, GesammelteSchriften, Tubingen, 1923.

2Нижеследующее изложение экономической истории позднего средневеко-вья и эпохи Реформации основано главным образом на таких работах:

Lamprecht, Zum Verstandnis der wirtschaftlichen und sozialen Wandlungenin Deutschland vom 14. zum 16. Jahrhundert, Akademische VerlagsbuchhandlungJ. С.В.Mohr, Ztsch, fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte, Freiburg i. B. und Leipzig,1893.

Ehrenberg, Das Zeitalter der Fugger, G. Fischer, Jena, 1896.Sombart,Der Moderne Kapitalismus, 1921, 1928.v. Below, Probleme der Wirtschaftsgeschichte, Mohr, Tubingen, 1920.Kulischer, Allgemeine Wirtschaftsgeschichte des Mittelaters und der Neuzeit,

Druck und Verlag von R. Oldenbourg, Munchen und Berlin, 1928.Andreas, Deutschland vor der Reformation, Deutsche Verlags-Anstalt, Stuttgart

und Berlin, 1932.Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, Charles Scribner’s

Sons, New York, 1930.Schapiro, Social Reform and the Reformation, Thesis, Columbia University,

1909.Pascal, The Social Basis of the German Reformation, Martin Luther and His

Times, London. 1933.Tawney, Religion and the Rise of Capitalism, Harcourt, Brace & Co., New York,

1926.Brentano, Der wirtschaftende Mensch in der Geschichte, Meiner, Leipzig, 1923.Kraus, Scholastic, Puritanismus und Kapitalismus, Dunker & Humblot,

Munchen, 1930.

Page 48: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 47

ки были объединены в цехи; каждый мастер имел одного или двухподмастерьев, а количество мастеров определялось необходимостьюудовлетворения общих нужд города. Хотя среди них всегда были итакие, кто с трудом зарабатывал себе на жизнь, но, в общем, членцеха мог быть уверен, что его работа его прокормит. Если он делалхорошие стулья, башмаки, сёдла и т. д., то этого было достаточно,чтобы обеспечить ему жизненный уровень, полагавшийся по тради-ции его сословию. Он мог рассчитывать на “плоды трудов своих”(не в богословском, а в простом, экономическом смысле этой фор-мулы). Цехи препятствовали серьёзной конкуренции между свои-ми членами и обязывали их к сотрудничеству в сферах приобре-тения сырья, развития технологии и определения цен на готовуюпродукцию. В противовес тенденции идеализировать цеховую си-стему — вместе со всей средневековой жизнью — некоторые исто-рики отмечают, что цехи всегда были проникнуты монополистиче-ским духом, стараясь оградить небольшую группу от всех посторон-них. Однако большинство авторов считает, что, даже если отброситькакую-либо идеализацию, цехи были основаны на взаимном сотруд-ничестве и обеспечивали своим членам относительную гарантиюсуществования1.

Средневековая торговля, как показал Зомбарт, осуществляласьв основном множеством очень мелких предпринимателей. Оптоваяи розничная торговля ещё не отделились друг от друга, и даже текупцы, которые торговали с другими странами, как, например, чле-ны Северогерманской Ганзы, занимались и розничной продажей.Накопление капитала до конца XV века тоже происходило оченьмедленно. В этих условиях мелкий предприниматель был значи-тельно увереннее в своём положении, нежели в экономической об-становке позднего средневековья, когда стало возрастать значениекрупного капитала и оптовой, монополистической торговли. Вот чтоговорит о жизни средневекового города профессор Тоуни: “Мно-гое из того, что сейчас делается механически, в то время требо-вало личного и непосредственного участия человека. Поэтому небыло условий для возникновения организаций слишком большогомасштаба по отношению к отдельному человеку, как и для воз-никновения доктрин, которые должны были бы избавлять людейот сомнений и настраивать их на стремление к экономическойэффективности”2.

1См. литературу по этому вопросу, приведённую Кулишером (Указ. соч., с.192 и сл.).

2Тоуни. Указ. соч., с. 28.

Page 49: Fromm - aifet.ru

48 Бегство от свободы

Это подводит нас к пункту, весьма важному для понимания по-ложения индивида в средневековом обществе, а именно к этиче-

ским взглядам на экономическую деятельность, отразившимся нетолько в доктринах католической церкви, но и в светском законода-тельстве. Тоуни нельзя заподозрить в попытках идеализации сред-невекового мира, потому мы снова сошлёмся на него. Отношение кэкономической деятельности было основано на двух главных пред-посылках: “Что экономические интересы второстепенны и долж-

ны быть подчинены подлинному делу человеческой жизни — спасе-

нию души; и что экономическое поведение является одной из сторонличного поведения вообще, так что на него — как и на другие сто-роны поведения — распространяются требования морали”.

Дальше Тоуни подробно рассматривает средневековые взглядына экономическую деятельность. “Материальное богатство необхо-димо, поскольку без него люди не могут существовать и помогатьдруг другу, но значение его второстепенно. . . Экономические моти-вы поведения подозрительны. Люди опасаются силы этих вожде-лений и не настолько низки, чтобы их одобрять. . . В средневеко-вой теории нет места такой экономической деятельности, котораяне связана с моральной целью. Если бы средневековый мыслительстолкнулся с учением об обществе, основанным на предположении,что стремление к материальной выгоде является постоянно действу-ющей и существенной силой, которая вместе с другими естествен-ными силами должна быть признана самоочевидной и неизбежной,— это учение показалось бы ему не менее абсурдным и безнрав-ственным, чем социальная философия, построенная на допущенииничем не ограниченного действия таких постоянно присутствую-щих человеческих качеств, как драчливость или сексуальный ин-стинкт. . . Как говорит святой Антоний, богатство существует длячеловека, а не человек для богатства. . . И потому на каждом шагусуществуют ограничения, запреты, предупреждения не позволятьэкономическим интересам вмешиваться в серьёзные дела. Челове-ку дозволено стремиться к такому богатству, которое необходимодля жизни на уровне, подобающем его положению. Но стремле-ние к большему — это уже не предприимчивость, а жадность, ко-торая есть смертный грех. Торговля — занятие законное; разли-чие в природных богатствах разных стран свидетельствует о том,что она предусмотрена Провидением. Но это опасное дело; чело-век должен быть уверен в том, что занимается им ради всеобщейпользы и что прибыли, которые он извлекает, не превышают спра-ведливой оплаты его труда. Частная собственность необходима, по

Page 50: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 49

крайней мере в этом падшем мире; когда добро принадлежит от-дельным людям, а не всем вместе, люди больше работают и мень-ше спорят. Но её приходится терпеть лишь как уступку человече-ской слабости, а сама по себе она отнюдь не желательна; идеал —если бы только человеческая натура могла до него подняться —это коммунизм. “Communis enim, — говорится в “Декрете Граци-ана”1, — usus omnium quae sunt in hoc mundo, omnibus hominibusesse debuit”2. Имущество, даже в наилучшем случае, представля-ет собой некоторое бремя. Оно должно быть добыто законным пу-тём; оно должно принадлежать как можно большему числу людей;оно должно давать средства для помощи бедным. Пользоватьсяим нужно по возможности сообща. Его обладатели должны бытьготовы делиться с теми, кто в нужде, даже если нужда их недостигает нищеты”3.

Хотя эти взгляды выражают лишь нормы поведения и не яв-ляются точной зарисовкой реальной экономической практики, онидо какой-то степени отражают подлинный дух средневековогообщества.

Относительная стабильность положения ремесленников и тор-говцев, характерная для средневекового города, постепенно подта-чивалась в течение позднего средневековья и наконец рухнула пол-ностью в XVI веке. Уже в XIV веке — или даже раньше — началаусиливаться дифференциация внутри цехов, развивавшаяся несмот-ря на все попытки её предотвратить. Некоторые члены цехов имелибольший капитал и нанимали по пять-шесть подмастерьев вместоодного или двух. Вскоре в некоторые цехи стали допускать лю-дей лишь с определённым начальным капиталом. Другие цехи пре-вратились в мощные монополии, которые извлекли все возможныевыгоды из своего положения и эксплуатировали потребителей кактолько могли. Вместе с тем многие обедневшие члены цехов должныбыли искать какой-то заработок вне своих традиционных занятий;часто они подрабатывали мелкой торговлей. Многие из них утрати-ли экономическую независимость и уверенность в своём положении,хотя отчаянно цеплялись за идеал этой независимости4.

1“Decretum Gratiani” — основополагающий трактат по каноническому праву,составленный в XII веке болонским монахом Грацианом и дополненный впослед-ствии многими богословами. — Прим. перев.

2“Поистине всему, что есть в этом мире, надлежало бы быть общим достоя-нием всех людей” (лат.). — Прим. перев.

3Тоуни. Указ. соч. с. 31 и сл.4Ср.: Лампрехт. Указ. соч., с. 207; Андреас. Указ. соч., с. 303.

Page 51: Fromm - aifet.ru

50 Бегство от свободы

В связи с таким развитием цеховой системы положение наёмныхподмастерьев ещё ухудшилось. На мануфактурах Италии и Фланд-рии обездоленные рабочие — как целый класс населения — суще-ствовали уже в XIII веке, если не раньше; по сравнению с ними по-ложение подмастерьев в ремесленных цехах было тогда достаточнонадёжным. Хотя и не каждый из подмастерьев мог стать мастером ичленом цеха, многие всё же становились. Однако чем больше возрас-тало число подмастерьев у каждого мастера, чем больший капиталтребовался, чтобы стать мастером, чем более монополистическийхарактер приобретали цехи, тем меньше перспектив оказывалось уподмастерьев. Ухудшение их экономического и социального поло-жения приводило к тому, что росло и их недовольство, о чём сви-детельствует появление их собственных организаций, забастовки идаже бурные мятежи.

Всё сказанное о капиталистическом развитии ремесленных цеховв ещё большей степени относится к торговле. Средневековая торгов-ля была по преимуществу мелкой и внутригородской. В XIV и XVвеках быстро росла общенациональная и международная торговля.Историки расходятся в мнениях относительно того, когда именноначали развиваться крупные торговые компании, но все согласныс тем, что в XV веке эти компании уже превратились в монопо-лии, обладавшие подавляющим капиталом и в одинаковой степениугрожавшие как мелкому торговцу, так и покупателю. Реформа им-ператора Сигизмунда в XV веке имела целью обуздать монополиипосредством законодательства. Но положение мелкого предприни-мателя становилось всё более и более ненадёжным; “его влияние бы-ло достаточным лишь для того, чтобы жалобы его были услышаны,но не для того, чтобы вызвать действенные меры”1.

Возмущение и злобу мелкого торговца по отношению к монопо-лиям красноречиво выразил Лютер в памфлете “О торговле и ли-хоимстве”2, напечатанном в 1524 году. “Они наложили руку на всетовары и открыто используют все уловки, о которых мы говорили;они повышают и понижают цены как им угодно и тем разоряюти губят всех мелких торговцев, словно щука мелкую рыбёшку, какбудто они владыки над твореньями Божьими и нет для них никакихзаконов веры и любви”. Эти слова Лютера могли бы быть написанысегодня. Страх и ненависть, с которыми средний класс относилсяк богатым монополистам в XV–XVI веках, во многом напоминают

1Шапиро. Указ. соч., с. 59.2Works of Martin Luther, A. J. Holman Company, Philadelphia, Vol. IV, p. 34.

Page 52: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 51

чувства нынешнего среднего класса по отношению к монополиям имогущественным капиталистам.

Роль капитала усиливалась и в промышленности. Характерныйпример даёт горная промышленность. Первоначально доля каждо-го члена горного цеха была пропорциональна той работе, которуюон выполнял сам. Но уже в XV веке прибыли зачастую делилисьмежду капиталистами, которые сами не работали; а работа всё вбольшем объёме выполнялась наёмными рабочими, получавшимиплату, но не имевшими доли в прибылях предприятия. Тот же про-цесс капиталистического развития происходил и в других отрасляхпромышленности, что усиливало тенденции, возникшие в ремеслен-ных цехах и в торговле: усиление роли капитала, увеличение ди-станции между богатыми и бедными, возрастающее недовольствобедных классов.

В отношении положения крестьянства мнения историков расхо-дятся. Однако приведённый ниже анализ Шапиро, по-видимому,достаточно согласуется с результатами большинства исследовате-лей. “Несмотря на эту видимость процветания, условия жизни кре-стьянства быстро ухудшались. В начале XVI века лишь меньшин-ство крестьян были подлинными хозяевами той земли, которую ониобрабатывали, и имели представительство в местных органах само-управления, что в средние века служило признаком классовой неза-висимости и равенства. Огромное большинство составляли Hoerige— класс лично свободных людей, обязанных отрабатывать барщинуили по соглашению платить оброк за пользование землёй. . . Именноони были ядром всех крестьянских восстаний. Средний крестьянин,живший в полунезависимой общине рядом с имением землевладель-ца, понимал, что увеличение оброка и барщины фактически пре-вращает его в крепостного раба, а деревенскую общину — в частьгосподского имения”1.

Экономическое развитие капитализма сопровождалось значи-тельными изменениями в психологической атмосфере. К концу сре-дних веков жизнь стала насыщаться духом беспокойства. Возниклосовременное понятие времени, минуты приобрели ценность. Симп-томом этого нового чувства времени стал тот факт, что в Нюрн-берге куранты начали отбивать четверти часа именно в XVI веке2.Чрезмерное количество праздников стало казаться бедствием; вре-мя стало настолько ценным, что его уже нельзя было тратить без

1Шапиро. Указ. соч., с. 54, 55.2Лампрехт. Указ. соч., с. 200.

Page 53: Fromm - aifet.ru

52 Бегство от свободы

пользы. Труд всё больше превращался в наивысшую ценность. Раз-вилось новое отношение к работе — настолько требовательное, чтов среднем классе возникло возмущение экономической неэффектив-ностью церковных учреждений. Нищенствующие монашеские орде-на вызывали негодование: раз они непроизводительны — они без-нравственны. Продуктивность приобрела роль одной из высочай-ших моральных ценностей. В то же время стремление к богатствуи материальному успеху стало всепоглощающей страстью. Пропо-ведник Мартин Бутцер говорил: “Все вокруг ищут занятий, даю-щих наибольшую выгоду. Все готовы променять науки и искусствана самый низменный ручной труд. Все умные головы, наделённыеГосподом способностями к более благородным наукам, захваченыкоммерцией, а она в наши дни столь проникнута бесчестностью,что стала наипоследнейшим делом, которым мог бы заниматься до-стойный человек”1.

Описанные нами экономические перемены имели одно чрезвы-чайно важное следствие, касавшееся каждого. Средневековая соци-альная система была разрушена, а вместе с нею и та стабильностьи относительная безопасность, которые она давала индивиду. Те-перь, с началом капитализма, все классы общества пришли в движе-ние. Не существовало больше определённого места в экономическойструктуре, которое могло бы считаться естественным и бесспорным.Индивид стал одиноким; всё теперь зависело не от гарантий его

традиционного статуса, а от его собственных усилий.

Однако на разные классы это влияло по-разному. Для город-ской бедноты — рабочих и подмастерьев — такое развитие означалоусиление эксплуатации и ещё большую бедность; для крестьян —усиление экономического и личного угнетения; для бедного дворян-ства — тоже разорение, хотя и в другом плане. Для этих классовновый ход событий означал бесспорное ухудшение. В отношениисреднего класса горожан дело обстояло гораздо сложнее. Мы ужеговорили о росте дифференциации внутри среднего класса. Преоб-ладающая его часть оказывалась всё в худшем положении. Ремес-ленникам и мелким торговцам пришлось столкнуться с подавля-ющей мощью монополистов или просто богатых конкурентов; со-хранять независимость им было всё труднее и труднее. Им прихо-дилось вступать в борьбу против несравнимо превосходящих сил, идля большинства эта борьба была отчаянной и безнадёжной. Какая-то часть среднего класса была более удачлива и принимала уча-

1Цит. по: Шапиро. Указ. соч., с. 21, 22.

Page 54: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 53

стие в общем подъёме растущего капитализма, но возрастающаяроль капитала, рынка и конкуренции держала теперь в состояниинеуверенности, тревоги и изоляции даже этих счастливцев, изменивличную ситуацию.

Тот факт, что капитал приобрёл решающую роль, означал зави-симость экономической, а следовательно, и личной судьбы каждогоот каких-то сил, стоящих над личностью. Капитал “перестал бытьслугой и превратился в хозяина. Обретя отдельное и независимоесуществование, он присвоил себе право старшего партнёра дикто-вать законы экономической организации в соответствии со своимисобственными категорическими требованиями”1.

Так же действовала и новая функция рынка. Средневековый ры-нок был сравнительно узок, его функционирование было понятно,ибо спрос и предложение были связаны прямо и конкретно. Про-изводитель примерно знал, сколько он должен производить, и могбыть почти уверен, что продаст свои изделия за надлежащую цену.Теперь же приходилось производить для постоянно расширяющего-ся рынка, так что заранее определить возможности сбыта никто немог. Поэтому было уже недостаточно просто выпускать хорошие то-вары. Качество превратилось лишь в одно из условий реализации;непредсказуемые законы рынка определяли теперь, с какой прибы-лью будет продана продукция и будет ли продана вообще. Механизмдействия нового рынка казался сродни учению Кальвина о пред-определении, по которому человек должен прилагать все усилия,чтобы достичь возможного совершенства, но уже до его рожденияпредрешено, будет ли он спасён. Базарный день превратился в суд-ный день для продуктов человеческого труда.

Ещё одним важным фактором явилась растущая роль конку-ренции. Несомненно, конкуренция в какой-то мере существовалаи в средневековом обществе, но феодальная экономическая систе-ма была основана на принципе сотрудничества и регулировалась —или управлялась — правилами, которые конкуренцию подавляли. Сразвитием капитализма эти средневековые принципы мало-помалууступили место принципу частной инициативы. Каждый должен ид-ти вперёд и испытать своё счастье: выплыть или утонуть. И теперьдругие уже не были связаны с ним общим делом, они превратилисьв конкурентов, и часто человек стоял перед выбором: уничтожитьих или быть уничтоженным самому2.

1Тоуни. Указ. Соч., с. 86.2В связи с проблемой конкуренции ср.: М. Mead, Cooperation and Compe-

tition among Primitive Peoples. McGraw-Hill Book Company. New York, 1937;

Page 55: Fromm - aifet.ru

54 Бегство от свободы

Разумеется, в XVI веке роль капитала, рынка и конкуренции бы-ла ещё не столь велика, как в последующее время. Но все существен-ные элементы современного капитализма к тому времени уже воз-никли и начали оказывать психологическое воздействие на людей.

Но мы обрисовали лишь одну сторону картины, а была ещё идругая: капитализм освободил индивида. Он устранил регламента-ции корпоративной системы, позволил человеку встать на собствен-ные ноги и испытать своё счастье. Человек стал хозяином своейсудьбы; он рисковал, но мог и выиграть. Собственные усилия мог-ли привести его к успеху и к экономической независимости. Деньгидоказали, что они сильнее происхождения и касты, и тем самымпревратились в великого уравнителя людей.

В тот ранний период, о котором мы сейчас говорим, эта сторонакапитализма едва начинала проявляться. Она играла гораздо боль-шую роль для немногочисленной группы богатых капиталистов, чемдля городского среднего класса; однако уже в то время эта тен-денция оказывала важное влияние на формирование человеческогохарактера.

Если подытожить теперь всё сказанное о том влиянии, котороеоказали на человека социальные и экономические перемены в XV–XVI веках, то получим следующую картину.

Выявляется, что свобода имеет здесь ту же двойственность, окоторой мы уже говорили. Индивид освобождается от экономиче-ских и политических оков. Он приобретает и позитивную свободу— вместе с активной и независимой ролью, какую ему приходитсяиграть в новой системе, — но при этом освобождается от связей,дававших ему чувство уверенности и принадлежности к какой-тообщности. Он уже не может прожить всю жизнь в тесном мирке,центром которого был он сам; мир стал безграничным и угрожаю-щим. Потеряв своё определённое место в этом мире, человек потеряли ответ на вопрос о смысле его жизни, и на него обрушились сомне-ния: кто он, что он, зачем он живёт? Ему угрожают мощные силы,стоящие над личностью, — капитал и рынок. Его отношения с со-братьями, в каждом из которых он видит возможного конкурента,приобрели характер отчуждённости и враждебности; он свободен —это значит, что он одинок, изолирован, ему угрожают со всех сто-рон. Не имея богатства и власти, какие были у капиталистов эпохиВозрождения, потеряв чувство общности с людьми и миром, чело-

L.K. Frank, The Cost of Competition in Plan Age. Vol. VI, November-December,1940.

Page 56: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 55

век подавлен ощущением своей ничтожности и беспомощности. Райутрачен навсегда; индивид стоит один, лицом к лицу со всем ми-ром, безграничным и угрожающим. Новая свобода неизбежно вы-зывает ощущение неуверенности и бессилия, сомнения, одиночестваи тревоги. Чтобы иметь возможность действовать, человек долженкак-то избавиться от этого.

2. Эпоха Реформации

Именно на этой стадии развития и возникли лютеранство икальвинизм. Это были религии не богатого высшего класса, а сред-них горожан, городской бедноты и крестьянства. Они были обраще-ны именно к этим слоям населения, потому что выражали и новоечувство свободы и независимости, и чувства бессилия, неуверен-ности и тревоги, которыми были охвачены представители низшихклассов. Однако новые религиозные учения не только явственно вы-явили новые чувства, порождённые изменениями экономической си-стемы. Они и усугубили эти чувства, и в то же время предложилирешение, позволявшее индивиду побороть неуверенность, котораяиначе была бы невыносимой.

Приступая к анализу социального и психологического значенияновых религиозных доктрин, целесообразно сделать несколько заме-чаний о методе нашего подхода к проблеме. Это облегчит пониманиедальнейшего изложения.

Изучая психологическое значение религиозной или политиче-ской доктрины, необходимо прежде всего уяснить, что психологиче-ский анализ никоим образом не занимается обсуждением истинно-сти этой доктрины. Анализ психологических мотивов, стоящих заопределёнными доктринами или идеями, нельзя подменять рассуж-дениями об обоснованности доктрины, об её сильных или слабыхсторонах, хотя такие рассуждения и могут привести к лучшему по-ниманию подлинного смысла доктрины, а тем самым и повлиять наеё оценку.

Что может психологический анализ доктрин, так это показатьсубъективные мотивы, приводящие человека к осознанию каких-либо проблем и вынуждающие его искать ответы в определённомнаправлении. Любая мысль, истинная или ложная, — если толькоона не повторяет общепринятых идей — мотивируется субъективны-ми потребностями и интересами человека, у которого она возникла.Бывает, что эти интересы связаны с раскрытием истины, а бываети наоборот, но в обоих случаях психологические мотивы являют-

Page 57: Fromm - aifet.ru

56 Бегство от свободы

ся существенным стимулом, подводящим к определённым выводам.Мы можем пойти ещё дальше и утверждать, что идеи, не коренящи-еся в настоятельных потребностях личности, окажут очень слабоевлияние на поступки человека и на всю его жизнь.

При анализе психологического значения религиозных или поли-тических доктрин нужно различать две проблемы. Во-первых, мыможем изучать склад характера индивида, создавшего новое уче-ние, и стараться понять, какие именно черты определяли направ-ление его мыслей. Конкретно это означает, например, что нужноразобраться в существе личности Лютера и Кальвина, чтобы об-наружить, какие черты характера побудили их прийти к опреде-лённым заключениям и сформулировать определённые доктрины.Другая проблема — это изучение психологических мотивов, прису-щих не создателю учения, а той социальной группе, к которой этоучение обращено. Влияние любой доктрины или идеи зависит оттого, насколько она отвечает психологии людей, которым эти идеиадресованы. Идея может стать активной силой истории лишь в томслучае, если она отвечает настоятельным психологическим потреб-ностям определённых социальных групп.

Разумеется, эти проблемы близки друг к другу, поскольку пси-хология лидера и психология его последователей схожи. Раз одни ите же идеи вызывают в них отклик, то их характеры должны совпа-дать во многих важных аспектах. Если отвлечься от таких факторовкак особые способности лидера к мышлению и действию, то складего характера оказывается, как правило, специфическим и для техлюдей, кому адресовано его учение. Причём в характере лидера этаспецифичность выражена особенно выпукло и резко; он может бо-лее чётко и ясно сформулировать определённые идеи, восприятиюкоторых его последователи уже подготовлены психологически. Тотфакт, что в характере лидера более отчётливо проявляются чер-ты характера его адептов, может быть следствием одной или болеепричин. Во-первых, его социальное положение может быть типич-ным для целой группы, условия жизни которой формируют харак-теры определённого склада. Во-вторых, случайные обстоятельстваего воспитания и личного опыта могут развить у лидера черты ха-рактера, возникающие у целой социальной группы в результате еёобщественного положения даже в том случае, если сам лидер к этойсоциальной группе не принадлежит. И наконец, может произойтиналожение обоих этих факторов.

Анализируя психологический смысл доктрин протестантства икальвинизма, мы обсуждаем не личности Лютера и Кальвина, а

Page 58: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 57

психологическую ситуацию в тех общественных классах, к которымбыли обращены их идеи. Прежде чем перейти к теологии Лютера, яхочу лишь упомянуть, что сам он — как личность — был типичнымпредставителем “авторитарного характера”, который будет описанниже. Воспитанный чрезвычайно суровым отцом, не испытавший вдетстве ни любви, ни чувства уверенности, он всю жизнь проявлялдвойственное отношение к власти: ненавидел её, восставал противнеё, но в то же время восхищался ею и стремился ей подчинить-ся. В течение всей своей жизни он одну власть ненавидел, а другойпоклонялся; в юности это были отец и монастырские наставники,позже — папа и светские князья. Он был преисполнен чувствамиодиночества, бессилия, озлобленности и в то же время жаждал по-велевать. Он терзался сомнениями, как может терзаться лишь чело-век, нуждающийся в принуждении, и постоянно искал чего-то та-кого, что могло бы дать ему внутреннюю устойчивость, избавитьего от этой пытки. Он ненавидел других, особенно “чернь”, ненави-дел себя, ненавидел жизнь, и из этой ненависти выросло страстноеи отчаянное стремление быть любимым. Вся его жизнь прошла внепрерывных сомнениях, во внутренней изоляции; на этой личнойпочве он и смог стать глашатаем тех социальных групп, которыенаходились в таком же психологическом состоянии.

И ещё одно замечание о методе нашего анализа. Любой психо-логический анализ чьих-либо индивидуальных мыслей или целойидеологии имеет задачей выявление психологических корней, из ко-торых вырастают эти мысли или идеологии. Первым условием тако-го анализа является полное понимание логического контекста идеи,понимание того, что автор сознательно хотел высказать. Но мы зна-ем, что человек — даже если он субъективно искренен — зачастуюподсознательно руководствуется совсем не теми мотивами, которыесам он считает основой своего поведения: он может воспользоватьсякакой-либо концепцией, имеющей определённый логический смысл,но для него — подсознательно — означающей нечто совершенно от-личное от этого “официального” смысла. Более того, мы знаем, чточеловек может пытаться устранить противоречия в своих чувствахс помощью идеологической конструкции или прикрыть подавляе-мую им мысль такой рационализацией, в которой выражается пря-мо противоположная идея. Понимание действия подсознательныхсил научило нас относиться к словам скептически, а не приниматьих за чистую монету.

Анализ идей должен ответить на два вопроса: во-первых, каковотносительный вес определённой идеи во всей идеологической си-

Page 59: Fromm - aifet.ru

58 Бегство от свободы

стеме в целом; во-вторых, не имеем ли мы дело с рационализацией,которая отличается от подлинного содержания мысли. Рассмотримв качестве иллюстраций следующие примеры.

Известно негодование Гитлера по поводу несправедливости Вер-сальского мирного договора. Нет сомнений, что он искренне возму-щался этим договором, но, если проанализировать его идеологию вцелом, мы убедимся, что она основана на жажде власти и завоева-ний; так что, хотя сознательно Гитлер придаёт несправедливости вотношении Германии очень большой вес, на самом деле эта мысль вобщей системе его мышления значит очень мало. Пример того, каксознательно продуманная мысль отличается от её действительногопсихологического смысла, можно взять из анализа учения Лютера,которым мы займёмся в этом разделе.

Мы утверждаем, что его отношение к богу — отношение подчи-нения, основанное на ощущении бессилия. Сам он говорит об этомподчинении как о добровольном акте, вытекающем из любви, а неиз страдания. Логически здесь можно возразить, что в таком слу-чае это уже не подчинение. Но психологически из всей структурымышления Лютера вытекает, что его любовь или вера на самом делеявляется подчинением; сознательно он рассуждает о своей “покор-ности” богу в терминах добровольности и любви, на самом же делепереполняющие его чувства бессилия и злобы превращают его отно-шение к богу в отношение подчинения. (Точно так же мазахистскаязависимость одного человека от другого часто маскируется в созна-нии как “любовь”.) Поэтому то, что Лютер говорит, никоим образомне опровергает того, что он — с точки зрение психоанализа и понашему убеждению — подсознательно имеет в виду. Мы полагаем,что определённые противоречия в его системе можно понять лишьс помощью анализа психологического смысла его концепций.

В нижеследующем анализе доктрин протестантства и кальви-низма я интерпретировал эти доктрины в соответствии с их смыс-лом, вытекающим из контекста религиозной системы в целом. Яне цитирую высказываний, противоречащих каким-либо доктринамЛютера или Кальвина, если не убеждён, что эти высказывания насамом деле имеют такой вес и такое содержание, что заключают всебе действительное противоречие. Но моя интерпретация основанаотнюдь не на специальной подборке отдельных цитат, которые мог-ли бы её подтвердить, а на изучении систем Лютера и Кальвина вих целостности, на исследовании их психологической основы.

Если мы хотим понять, что было нового в доктрине Реформации,то сначала нам необходимо рассмотреть существенные теологиче-

Page 60: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 59

ские принципы средневековой церкви1. При этом мы сталкиваемсяс теми же методологическими трудностями, какие обсуждали в свя-зи с концепциями “средневекового общества” и “капиталистическогообщества”. Так же как в сфере экономики нет внезапных переходовот одной структуры к другой, нет таких переходов и в сфере теоло-гии. Некоторые доктрины Лютера и Кальвина настолько похожи надоктрины средневековой церкви, что трудно заметить сколь-нибудьсущественную разницу между ними. Католическая церковь тожевсегда отрицала возможность спасения человека в силу одних лишьего добродетелей и достоинств, тоже утверждала, что для спасе-ния необходима милость господня. Однако, несмотря на все общиеэлементы старой и новой теологии, дух католической церкви су-щественно отличался от духа Реформации, особенно в отношениивзглядов на человеческое достоинство и свободу, на значение по-ступков человека в определении его судьбы.

В течение долгого периода, предшествовавшего Реформации, ка-толическое богословие придерживалось следующих принципов: че-ловеческая природа — хотя и испорчена грехом Адама — внутреннестремится к добру; человеческая воля свободна в этом стремлениик добру; собственные усилия человека способствуют его спасению;церковное причастие, основанное на искупительной смерти Христа,может спасти даже грешника.

Некоторые из наиболее выдающихся теологов — такие, как Ав-густин и Фома Аквинский, — придерживаясь этих взглядов, в тоже время выдвигали доктрины, проникнутые совсем иным духом.Но хотя Фома Аквинский и сформулировал идею предопределе-ния, он никогда не уставал подчёркивать, что свобода воли явля-ется одним из основных его тезисов. Чтобы преодолеть противоре-чие между идеями предопределения и свободной воли, ему прихо-дилось прибегать к построению сложнейших конструкций. Это ни-как не помогало, противоречия удовлетворительно не разрешались,но он не отступал от учения о свободной воле и о необходимостичеловеческих усилий как обязательной предпосылке спасения, да-же если добрая воля человека и нуждается в поддержке благодатигосподней2.

1Здесь я следую в основном книге Р. Зееберга (Я. Seeberg, Lehrbuch derDogmengeschichte, Deutsche Verlagsbuchhandlung, Leipzig, Vol. Ill, 1930, Vol. IV, 1,1933; Vol. IV, 2, 1920) и книге Б. Бартмана (В. Bartmann, Lehrbuch der Dogmatik,Herder, Freiburg, 1911.)

2Он говорит об этом следующее: “Итак, обречённый предопределению дол-жен стремиться к добрым делам и молитве, ибо через это и исполняется вернее

Page 61: Fromm - aifet.ru

60 Бегство от свободы

О свободе воли Фома говорит, что предположение, будто человекне свободен решать, противоречит самой сущности бога и природечеловека. Человек свободен даже отвергнуть благодать, предложен-ную ему господом.

Другие теологи подчёркивали роль усилий человека для его спа-сения ещё сильнее, чем Фома Аквинский. Бонавентура говорил, чтобог всегда готов ниспослать человеку благодать свою, но получаютеё лишь те, кто заслужил своими добрыми делами.

В течение XIII, XIV и XV веков тенденция подчёркивать свобо-ду воли усиливалась в системах Дунса Скотта, Оккама и Биля. Этоособенно важно для понимания нового духа Реформации, так какЛютер яростнее всего нападал именно на схоластов позднего сред-невековья, называя их “свиньями-богословами” (“Sau Theologen”).

Скотт подчёркивал значение воли. Воля свободна; через реализа-цию своей воли человек реализует свою индивидуальную сущность,и эта самореализация составляет наивысшую радость индивида. По-скольку богом установлено, что воля принадлежит индивидуаль-ной личности, даже он сам не имеет прямого влияния на решениячеловека.

Биль и Оккам подчёркивали значение собственных заслуг чело-века для его спасения; хотя они говорят и о помощи божьей, в ихучениях эта помощь утрачивает доминирующую роль, какая припи-сывалась ей в прежних доктринах1. Биль предполагает, что человексвободен и всегда может обратиться к богу, чья благодать придётему на помощь. Оккам учит, что на самом деле человеческая нату-ра грехом не испорчена; для него грех — это единичный акт, кото-рый человеческой сущности не меняет. Тридентский собор с полнойотчётливостью заявил, что свободной воле содействует благодатьгосподня, но что воля человека может и уклониться от этого содей-ствия2. Человек, каким его изображают Оккам и другие поздниесхоласты, уже не похож на несчастного грешника: это — свободноесоздание; сама его сущность делает человека способным к добру, аего воля свободна от любых внешних сил.

Практика покупки индульгенций, игравшая всё большую роль

всего предначертанное ему. . . И потому твари божьи могут облегчить приходпредначертанного, хотя и не могут его отвратить” (The Summa Theologika of St.Thomas Aquinas, literalli translated by Fathers of the English Dominican Province.Second and revised edition,. Burns Oates Washbourne, Ltd.. London, 1929, Part I,Q. 23, Art. 8).

1P. Зееберг. Указ. соч., с. 766.2Ср.: Бартман. Указ. соч. с. 468.

Page 62: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 61

во время позднего средневековья и вызывавшая особенно яростныенападки Лютера, была связана с ростом влияния этих идей о свобод-ной воле человека и о ценности его усилий. Покупая индульгенцию упапского эмиссара, человек освобождался от временного наказания,которое должно было заменить вечное, и — как отмечал Зееберг1 —у него были все основания надеяться, что ему отпущены все грехи.

На первый взгляд может показаться, что практика покупки упапы избавления от адовых мук противоречила идее эффективно-сти собственных усилий человека в деле его спасения, поскольку этапрактика основана на зависимости от власти церкви и от её прича-стия. Хотя в какой-то мере это справедливо, такая практика несла всебе дух надежды и уверенности. Если человек может так легко из-бавиться от наказания, то бремя его вины существенно облегчается;он может сравнительно легко освободиться от груза прошлого и из-бавиться от одолевавших его тревог. Кроме того, не надо забывать,что по церковной теории — как сформулированной, так и подразу-мевавшейся — действие индульгенции было основано на том, что ихпокупатели исповедовались и каялись во всех грехах2.

Эти идеи, столь резко противоречащие духу Реформации, содер-жатся также в сочинениях мистиков, в проповедях и в тщательноразработанных правилах проведения исповеди. В них проявляет-ся дух утверждения человеческого достоинства, признание закон-ности проявления всех качеств человека. Вместе с этим уже в XIIвеке широко распространяется идея подражания Христу, вера в то,что человек может стремиться уподобиться богу. В правилах дляисповедников проявлялось прекрасное понимание конкретного по-ложения отдельных людей и признавалось субъективное различиеиндивидов. В этих правилах грех рассматривался не как бремя, ко-торое должно давить и принижать человека, а как человеческаяслабость, требующая понимания и уважения к грешнику3.

1P. Зееберг. Указ. соч., с. 6242Практика и теория индульгенций служат особенно яркой иллюстрацией

влияния растущего капитализма. Сама идея, что избавление от наказания мож-но купить, выражает новое ощущение особой роли денег; но дело не только вэтом. Теория индульгенций, сформулированная Клементом VI в 1343 году, де-монстрирует дух нового капиталистического мышления. Папа, говорил КлементVI, имеет в своём распоряжении неисчислимые заслуги Христа и святых и мо-жет распределить часть этого сокровища между верующими (ср. Р. Зееберг,с. 621). В этой концепции папа выступает в роли монополиста, обладающегоогромным моральным капиталом и использующего этот капитал для получе-ния финансовой выгоды в обмен на моральную выгоду его “клиентов”.

3Я выражаю благодарность Чарлзу Тринхаузу, обратившему моё вниманиена важность проповедей и сочинений мистиков, а также на ряд мест в источни-

Page 63: Fromm - aifet.ru

62 Бегство от свободы

В общем, средневековая церковь подчёркивала достоинство че-ловека, свободу его воли, ценность его усилий; она подчёркивалабогоподобие человека и его право быть уверенным в любви бога.Люди ощущались как равные, как братья — уже в силу одного ихподобия богу. В позднем средневековье, в связи с развитием капи-тализма, поднималась волна неуверенности и замешательства, но вто же время всё сильнее становились тенденции к признанию ро-ли человеческой воли и человеческих усилий. Мы можем предпо-ложить, что и философия Возрождения, и католические доктри-ны позднего средневековья отражали дух, преобладавший в тех со-циальных группах, экономическое положение которых давало имощущение силы и независимости. Вместе с тем теология Лютеравыражала чувства среднего класса, который, борясь против властицеркви и возмущаясь новым денежным классом, ощущал угрозурастущего капитализма и был охвачен чувством беспомощности иничтожности.

Лютеранское учение, насколько оно отличалось от католическойтрадиции, имело две стороны; причём в общей картине его системы,общепринятой в протестантских странах, одна из этих сторон все-гда подчёркивалась больше другой. В этом аспекте указывается, чтоЛютер дал человеку независимость в вопросах религии; что он ли-шил церковь её власти и отдал эту власть индивиду; что его концеп-ции веры и спасения — это концепции собственных заслуг индивида,где вся ответственность лежит на самом человеке, а не на власти,которая могла бы дать ему то, чего он не добился сам. Эта сторо-на учений Лютера и Кальвина заслуживает самой высокой оценки,поскольку они явились одним из источников развития политиче-ской и духовной свободы в современном обществе, того развития,особенно в англосаксонских странах, которое неразрывно связано сидеями пуританства.

Другой аспект современной свободы — это изоляция и бессилие,которые она принесла индивиду; и этот аспект тоже уходит корнямив протестантство, как и аспект независимости. Поскольку эта кни-га посвящена главным образом восприятию свободы как бремени иопасности, дальнейший анализ, преднамеренно односторонний, бу-дет подчёркивать ту сторону учений Лютера и Кальвина, в которойлежат истоки этого негативного аспекта свободы: их учение о том,что человек по природе своей порочен и бессилен.

Лютер полагал, что зло внутренне присуще природе человека

ках, использованных в этом разделе.

Page 64: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 63

и направляет его волю, так что ни один человек не способен со-вершить что-либо доброе, исходя из собственной природы. Природачеловека зла и порочна (“naturaliter et inevitabliter mala et vitiatanatura”)1. Одна из основных концепций всего мышления Лютера— это представление о природной греховности человека, его пол-ной неспособности по собственной воле выбрать добро. В этом духеон начинает свой комментарий к “Посланию к римлянам” апостолаПавла: “Цель этого послания — разрушить, искоренить и уничто-жить всякую плотскую мудрость и праведность, сколь бы ни ка-зались они замечательны и чистосердечны в наших или в чужихглазах. . . Главное, чтобы наша мудрость и праведность, раскрытыеперед глазами нашими, были вырваны с корнем из сердца нашего ииз нашей суетной души”2.

Это убеждение в низменности и беспомощности человека, в егонеспособности совершить что-либо доброе по собственной воле, со-гласно Лютеру, является одним из главных условий ниспослания бо-жьей благодати. Лишь если человек унизит себя, откажется от своейволи, от своей гордыни, только тогда снизойдёт на него милость гос-подня. “Потому что бог хочет спасти нас не нашей собственной, новнешней праведностью и мудростью; праведностью, идущей не отнас и не рождающейся в нас, но приходящей к нам из другого ме-ста. . . Итак, должна быть усвоена праведность, приходящая к намтолько извне и вполне чуждая нам самим”3.

Ещё более радикально Лютер выразил бессилие человека семьюгодами позже, в своём памфлете “De servo arbitrio” (“Рабство воли”),направленном против Эразма, защищавшего свободу воли. “. . . Такчто человеческая воля подобна скотине между двумя всадниками.Сядет на неё бог, она хочет и идёт, как хочет бог; как сказано впсалмах: “Как скот был я пред Тобою. Но я всегда с Тобою” (пс.72.22, 23). Сядет на неё сатана, она хочет и идёт, как хочет сата-на. Не в её силах выбрать, к какому всаднику бежать или какогоискать, но они сами состязаются, кто возьмёт её и удержит”4. Лю-тер заявляет, что если кто-нибудь не хочет “оставить эту тему (освободе воли) вообще (что было бы всего безопаснее и всего религи-ознее), то можно со спокойной совестью сказать ему: понимай это в

1“Естественно и неизбежно злая и порочная природа” (лат.). — Прим. перев.2Martin Luther, Verlesung uber den Romerbrief. — М. Лютер. О “Послании к

римлянам”, гл. 1,1. (Перевод мой, так как английского перевода не существует.)3Там же.4Martin Luther, The Bondage of the Will. Translated by Henry Cole, M. A..

Wm. B. Eerdmans Publishing Co., Grand Rapids. Michigan, 1931. p. 74.

Page 65: Fromm - aifet.ru

64 Бегство от свободы

том смысле, что человеку дана “свободная воля” не по отношениюк высшим, но лишь по отношению к существам ниже его. . . Бого-боязненный человек не имеет “свободной воли”: он пленник, раб ислуга воли Господа или воли сатаны”1. Учение о том, что человек— бессильное орудие в руках божьих, что он в основе своей поро-чен, что его единственная задача — подчиниться воле господней,что бог может спасти его непостижимым актом правосудия — всеэти учения не могли быть окончательным ответом для человека,столь преследуемого отчаянием, беспокойством и сомнением и в тоже время столь страстно жаждавшего уверенности, как Лютер. Вконце концов он нашёл ответ на свои сомнения. В 1518 году егоосенило откровение: человек не может спастись собственными доб-родетелями; он не должен даже размышлять, угодны ли господуего труды, но он может быть уверен в своём спасении, если у негоесть вера. Веру даёт человеку бог, и, если человек испытал однаждынесомненное субъективное переживание веры, он может быть уве-рен в своем спасении. Человек в своём отношении к богу является,по существу, воспринимающей стороной. Как только он восприни-мает благодать господню в переживании веры, тотчас природа егоменяется, поскольку в акте веры он воссоединяется с Христом, иправедность Христова заменяет его собственную праведность, утра-ченную в грехопадении Адама. Но никогда в жизни человек не мо-жет стать вполне праведным, потому что его природная порочностьникогда не исчезает окончательно2.

Доктрина Лютера о вере как о несомненной субъективной гаран-тии спасения на первый взгляд кажется разительно противоречащейтому острому чувству неуверенности, которое было характерно длясамого Лютера и для его учения до 1518 года. Но психологическиэтот переход от сомнения к уверенности отнюдь не противоречив,а причинно обусловлен. Вспомним, что было сказано о характе-ре его сомнений. Это не были сомнения рациональные, возникшиеиз свободы мысли и дерзнувшие поставить под вопрос общеприня-тые взгляды; это были иррациональные сомнения, вытекающие изизоляции и беспомощности индивида, который относится к миру сненавистью и тревогой. Такие иррациональные сомнения не могутбыть устранены рациональными ответами; они могут лишь исчез-нуть, в том случае если индивид становится неотъемлемой частью

1Там же, с 79. Эта дихотомия — подчинение высшей власти и господствонад низшими — представляет собой, как мы увидим, характерную установкуавторитарной личности.

2Ср.: Luthers Werke. Weimar ed., Vol. II.

Page 66: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 65

осмысленного мира. Если же этого не произошло, как не произо-шло с Лютером и с тем классом, который он представлял, то сомне-ния могут быть лишь подавлены, так сказать, загнаны внутрь; аэто можно сделать лишь при помощи некоей формулы, обещающейполную уверенность.

Страстное стремление к уверенности, какое мы находим у Лю-тера, отражает не искреннюю веру, а необходимость подавить

невыносимое сомнение. Решение Лютера — это сегодняшнее реше-ние очень многих людей, хотя они мыслят не в богословских терми-нах: уверенность достигается отказом от своей изолированной лич-ности, превращением себя в орудие могущественной внешней силы.Для Лютера такой силой был бог, и Лютер искал уверенность вбезоговорочной покорности богу. Таким образом ему удалось пода-вить свои сомнения, но не до конца; по-настоящему они так никогдаи не исчезли, одолевали его до последнего дня его жизни, и емуприходилось бороться с ними путём всё новых и новых проявленийпокорности. Психологически вера может иметь два совершенно раз-ных содержания. Она может быть утверждением жизни, выражени-ем внутренней связи с человечеством; но может быть и продуктомреакции на сомнения, возникшие из чувства изолированности ин-дивида и его неприятия жизни. Вера Лютера была как раз такогокомпенсирующего свойства.

Чрезвычайно важно понять эту проблему сомнений и попытоких подавления, потому что она не только относится к теологии Лю-тера, а также и Кальвина, но и остаётся одной из основных проблемсовременного человека до сих пор. Сомнение — это исходная точкасовременной философии; потребность избавиться от него оказаласильнейшее влияние на развитие современной философии и науки.Множество рациональных сомнений было разрешено рациональны-ми ответами; но иррациональные сомнения не исчезли и не могутисчезнуть до тех пор, пока человек не перейдёт от негативной свобо-ды к свободе позитивной. Нынешние попытки заглушить сомнения— состоят ли они в ненасытном стремлении к успеху, или в убеж-дённости, что безграничное знание фактов может удовлетворить по-требность в уверенности, или в подчинении вождю, который прини-мает на себя ответственность за “уверенность” остальных, — могутзаглушить лишь осознание сомнений. Сами же сомнения не исчез-нут до тех пор, пока человек не преодолеет свою изоляцию, покаего положение в мире не приобретёт какого-то смысла и значения,удовлетворяющего его человеческие потребности.

Как же были связаны доктрины Лютера с психологическим со-

Page 67: Fromm - aifet.ru

66 Бегство от свободы

стоянием широких масс в конце средних веков? Как мы уже виде-ли, старый порядок рушился. Индивид потерял гарантию уверен-ности, ему угрожали новые экономические силы — капиталисты имонополии, корпоративный принцип сменился конкуренцией, низ-шие классы ощущали гнёт усиливавшейся эксплуатации. Но люте-ранство вызывало в низших классах совсем не тот отклик, что всреднем классе. Городская беднота и в ещё большей степени кре-стьянство находились в отчаянном положении: их безжалостно экс-плуатировали, их традиционные права и привилегии отбирались.Они были охвачены революционными настроениями, находившимивыход в крестьянских восстаниях и в революционных движениях вгородах. Евангелие выражало их надежды и чаяния — как выража-ло надежды и чаяния рабов и бедноты в эпоху раннего христианства— и вело их на поиски свободы и справедливости. Поскольку Лютернападал на власть и в своём учении опирался на Евангелие, его уче-ние привлекало эти беспокойные массы, как это было и с другимирелигиозными движениями евангелического толка до него.

Но Лютер мог поддерживать их и принимать их поддержкулишь до определённого момента. Ему пришлось отречься от этогосоюза, когда крестьяне пошли дальше нападок на власть церкви ипросьб о незначительном улучшении их участи. Крестьянство пре-вращалось в революционную массу, оно грозило опрокинуть вся-кую власть и разрушить основы социального строя, в сохранениикоторого средний класс был кровно заинтересован. Ведь, несмот-ря на все трудности, которые переживал средний класс и о ко-торых мы говорили выше, этот класс — даже самые его низы —имел привилегии, которые приходилось защищать от требованийбедноты; это вызывало его резкую враждебность по отношениюк революционным движениям, направленным на ликвидацию нетолько привилегий аристократии, церкви и монополий, но и всехпривилегий вообще.

Средний класс находился между самыми богатыми и самымибедными, и поэтому его реакция была сложной и во многом про-тиворечивой. Хотелось сохранить закон и порядок, но растущийкапитализм представлял смертельную угрозу. Даже наиболее пре-успевшие представители среднего класса были далеко не так бога-ты и сильны, как небольшая группа крупных капиталистов. Что-бы не только улучшить своё положение, но и просто уцелеть, имприходилось вести тяжёлую борьбу. Роскошь финансовых магна-тов усиливала в них чувство собственной ничтожности, переполня-ла их завистью и негодованием. В целом разрушение феодального

Page 68: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 67

порядка и развитие капитализма больше угрожали среднему классу,чем помогали ему.

Представление Лютера о человеке отражает именно эту дилем-му. Человек свободен от всех уз, которыми связывала его духовнаявласть, но именно эта свобода делает его одиноким и растерянным,подавляет его чувством собственной ничтожности и бессилия. Сво-бодный, изолированный индивид сломлен ощущением своей убого-сти, и теология Лютера выражает это чувство бессилия и сомнения.Облик человека, изображённый им в религиозных терминах, отра-жает положение индивида, возникшее в результате происходящихсоциально-экономических перемен. Представитель среднего классабыл так же беспомощен перед лицом новых экономических сил, какобрисованный Лютером человек перед лицом бога.

Лютер не только выразил чувство ничтожности, охватившее со-циальные группы, к которым он обращался, но и предложил имвыход. Индивид может надеяться стать угодным богу, если он нетолько признает собственную ничтожность, но и унизит себя допоследней степени, откажется от малейших проявлений своей во-ли, отречётся от своей силы и осудит её. Отношение Лютера к бо-гу было отношением абсолютной покорности. В психологическихтерминах его концепция веры означает следующее: если ты полно-стью подчинишься, если признаешь собственную ничтожность, товсемогущий господь, может быть, полюбит тебя и спасёт. Освобо-дившись полным самоотречением от своей личности со всеми еёнедостатками и сомнениями, ты избавишься от чувства своей ни-чтожности и причастишься славе господней. Таким образом, осво-бождая людей от власти церкви, Лютер заставил их подчинитьсягораздо более тиранической власти: власти бога, требующего пол-ного подчинения человека и уничтожения его личности как глав-ного условия его спасения. “Вера” Лютера состояла в убеждении,

что любовь даётся ценой отказа от собственной воли; это реше-ние имеет много общего с принципом полного подчинения индивидагосударству или вождю.

Благоговение Лютера перед властью, его любовь к ней прояв-ляются и в его политических убеждениях. Он боролся против вла-сти церкви, был преисполнен негодования против новой финансовойолигархии, часть которой составляла верхушка церковной иерар-хии, он даже поддерживал, до некоторого момента, революционныетенденции крестьянства, но при этом самым решительным образомтребовал подчинения светской власти, то есть князьям. “Даже есливласть имущие злы и безбожны, всё же власть и сила её есть благо,

Page 69: Fromm - aifet.ru

68 Бегство от свободы

и они от бога... Так что везде, где есть власть и где она процветает,она потому есть и остаётся, что установлена от бога”1. Или в дру-гом месте: “Бог предпочтёт стерпеть любое правление, как бы нибыло оно дурно, нежели позволит черни бунтовать, сколько бы нибыло у неё справедливых причин... Князь должен оставаться кня-зем, каким бы он ни был тираном. Как бы то ни было, он можетобезглавить лишь немногих, ибо должен иметь подданных, чтобыбыть правителем”.

Другой аспект его привязанности к власти и благоговения передней проявляется в его ненависти и презрении к угнетённым массам,к “черни”, особенно когда она выходит за определённые границы всвоих революционных устремлениях. В одной из его диатриб естьзнаменитые слова: “И потому каждый, кто может, пусть рубит, ко-лет и режет [их], тайно или открыто, помня, что нет ничего стольядовитого, пагубного и дьявольского, как мятежник. Это всё равночто убить бешеную собаку: если ты не убьешь её, то она убьёт тебя,а вместе с тобою и всю страну”2.

Двойственное отношение к власти проявляется не только в уче-нии, но и в личности Лютера. С одной стороны, он преклоняетсяперед властью светских князей и тиранического бога, с другой —восстаёт против власти церкви. Ту же двойственность он проявляетв своём отношении к массам. Пока они бунтуют в установленных имсамим пределах, он с ними; когда же они нападают на ту власть,которую он одобряет, на передний план выходят его ненависть кмассам и презрение к ним. В главе, посвящённой психологическим“механизмам бегства”, мы покажем, что такое преклонение передвластью и ненависть по отношению к подвластным составляют ти-пичные черты “авторитарного характера”.

Здесь важно понять, что отношение Лютера к светской властибыло тесно связано с его религиозным учением. Заставляя индиви-да признать и прочувствовать его ничтожность, никчёмность всехего достоинств, заставляя его чувствовать себя безвольным орудиемв руках бога, Лютер лишал человека уверенности в себе, отнималу него чувство собственного достоинства, а без этого невозможноникакое сопротивление светским властям, угнетающим человека. Входе исторического развития проповедь Лютера привела к ещё более

1Romerbrief, 13, 1.2“Against the Robbing and Murdering Hordes of Peasants” (1525), Works of

Martin Luther, translation: С. M. Jacobs, A. T. Holman Company, Philadelphia,1931, Vol. X, IV, p. 411. Об отношении Лютера к свободе ср.: Н. Marcuse, Autoritatund Familie, F. Alcan, Paris, 1926.

Page 70: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 69

серьёзным последствиям. Потеряв чувство гордости и достоинства,индивид был психологически подготовлен и к тому, чтобы утратитьи столь характерную для средневекового мышления уверенность,что смыслом и целью жизни является сам человек, его духовныеустремления, спасение его души. Тем самым он был подготовлен кдругой роли — стать средством для внешних целей: экономическойпроизводительности и накопления капитала. Взгляды самого Люте-ра на экономические вопросы ещё в большей степени, чем взглядыКальвина, оставались типично средневековыми. Идея превращениячеловеческой жизни в средство для достижения экономических це-лей вызвала бы у него отвращение. Но хотя его экономические воз-зрения оставались традиционными, его доктрина человеческой ни-чтожности прокладывала путь такому ходу развития, при которомчеловек должен был не только повиноваться светским властям, нои подчинить свою жизнь целям экономического успеха. В наши дниэта тенденция приняла крайнюю форму в фашистской доктрине,объявляющей, что целью жизни является её принесение в жертву“высшей” силе: вождю или расовому обществу.

Теология Кальвина, сыгравшая в англосаксонских странах ту жероль, что лютеранство в Германии, и в богословском, и в психологи-ческом плане аналогична теологии Лютера. Хотя Кальвин и высту-пает против власти церкви, против слепого принятия католическихдоктрин, его учение также основано на бессилии человека; лейтмо-

тив его мышления — самоуничижение и разрушение человеческойгордыни. Лишь тот, кто презирает этот мир, может посвятить себямиру грядущему1.

Кальвин учит, что мы должны унизиться, что посредством это-го самоуничижения мы и полагаемся на всесилие божие. “Ибо ничтотак не побуждает нас возложить на Господа всё наше доверие и упо-вание, как неверие в себя и тревога, вытекающая из осознания наше-го ничтожества”2. Он поучает, что человек не должен считать себяхозяином своей судьбы. “Мы не себе принадлежим: потому ни разумнаш, ни воля наша не должны преобладать в наших рассужденияхи поступках. Мы не себе принадлежим; потому цель наша не в том,чтобы искать пригодное для нашей плоти. Мы не себе принадлежим;потому забудем, насколько возможно, о себе и о всех делах своих.Но мы принадлежим Господу, а потому должны жить и умереть по

1John Calvin’s Institutes of the Christian Religion, translated by John Allen,Presbyterian Board of Christian Education, Philadelphia, 1928, Book III, ChapterIX, 1.

2Там же, кн. III, гл. II, 23.

Page 71: Fromm - aifet.ru

70 Бегство от свободы

воле Господней. Ибо страшнее чумы судьба людей, повинующихсясобственной воле, и единая пристань спасения — ничего не знатьсобственным разумом и не повиноваться собственному желанию, ноположиться на водительство Господа, шествующего впереди нас”1.

Человек не должен стремиться к добродетели ради неё самой:это приведёт лишь к суете. “Ибо давно уже и верно замечено, чтов душе человеческой сокрыты сонмы пороков. И нет от них иногоизбавления, как отречься от самого себя и отбросить все заботы осебе, направив все помыслы к достижению того, чего требует от тебяГосподь и к чему должно стремиться единственно по той причине,что Ему так угодно”2.

Кальвин отрицает также, что добрые дела могут привести к спа-сению. Мы вообще к ним не способны: “Никакое дело, совершённоеблагочестивым человеком, не избегло бы осуждения Господня передстрогим судом Его”3.

В учении Кальвина мы обнаруживаем, по сути дела, тот же пси-хологический смысл, что и в учении Лютера, рассмотренном выше.Проповедь Кальвина тоже была адресована консервативному сред-нему классу, людям, охваченным беспредельным чувством одиноче-

1Там же, гл. VII, 1. Начиная со слов “Ибо страшнее...” перевод мой, сделан-ный с латинского оригинала: Johannes Calvini Institutio Christianae Religionis.Editionem curavit A. Tholuk, Berolini, 1835, Par. I, p. 445. Причина этого отступ-ления от перевода Аллена состоит в том, что Аллен несколько изменяет смыслоригинала, смягчая жёсткость мышления Кальвина. Аллен переводит эту фра-зу следующим образом: “И поскольку следование собственным наклонностямвернейшим образом ведёт людей к гибели, то мы не должны полагаться на своёзнание или свою волю, но следовать водительству господа, ибо в этом един-ственный безопасный путь”. Заметим, однако, что латинское выражение sibiipsis obtemperant не означает “следовать собственным наклонностям”, а име-ет точный смысл: “повиноваться собственной воле”. Запретить себе следоватьсобственным наклонностям — это мягкое поучение в духе кантианской этики,предписывающей человеку подавлять свои естественные наклонности, тем са-мым следуя велениям своей совести. Между тем запрет повиноваться собствен-ной воле есть отречение от независимости человека. Такое же тонкое изменениесмысла получается в выражении ita unicus est salutis portis nihil nee sapere, neevelle per se ipsum as, когда в переводе оно звучит как “не полагаться на своё зна-ние или свою волю”. В то время как подлинная формулировка прямо противо-речит лозунгу философии Просвещения — sapere aude (“дерзай знать”), переводАллена лишь предостерегает, что не следует полагаться на собственное знание,а это гораздо меньше противоречит современному мышлению. Я указываю наэти отклонения от подлинника, поскольку они хорошо иллюстрируют, какимобразом дух переводимого автора “модернизируется” и окрашивается (конечно,безо всякого намерения) одним только фактом перевода.

2Там же, гл. VII, 2.3Там же, гл. XIV,11.

Page 72: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 71

ства и страха; он выразил эти чувства в своей доктрине ничтож-ности, бессилия индивида и тщетности его усилий. Можно, однако,заметить и некоторое различие. Германия во времена Лютера на-ходилась в состоянии всеобщего брожения, поскольку рост капита-лизма угрожал здесь не только среднему классу, но и крестьянству,и городской бедноте. Между тем Женева при Кальвине была срав-нительно преуспевающей общиной. В первой половине XV века онастала одним из важнейших торговых центров Европы; и, хотя ковремени Кальвина над ней уже нависла тень Лиона1, она еще со-храняла достаточную экономическую стабильность.

В общем, можно утверждать, что кальвинизм привлекал после-дователей главным образом из консервативного среднего класса2. Иво Франции, и в Англии, и в Голландии его приверженцами станови-лись не процветающие капиталисты, а ремесленники и мелкие пред-приниматели; и, хотя некоторые из них преуспели больше осталь-ных, в целом, как социальная группа, все они испытывали страхперед ростом капитализма3.

В этом социальном слое кальвинизм имел такую же психологи-ческую опору, что и лютеранство. Новая религия выражала чув-ство свободы, но в то же время и ощущение ничтожности и бесси-лия индивида. Она предлагала выход, внушая индивиду, что мож-но обрести новую уверенность при условии полной покорности исамоуничижения.

Между учениями Кальвина и Лютера есть целый ряд незначи-тельных расхождений, которые несущественны в плане общей темынашей книги. Необходимо отметить только два пункта этих рас-хождений. Первый — это учение Кальвина о предопределении. Вотличие от Августина, Фомы Аквинского и Лютера у Кальвина этадоктрина становится одной из основных, если не самой главной вовсей его системе. Кальвин выдвинул новую версию предопределе-ния, утверждая, что бог не только предрешает, кому будет дарованаблагодать, но и заранее обрекает остальных на вечное проклятие4.Спасение или осуждение не зависит ни от какого добра или зла, со-вершённого человеком при его жизни, но предрекается богом до егопоявления на свет. Почему бог избирает одних и проклинает дру-

1Ср. Кулишер. Указ. соч. с. 249.2Ср.: Georgia Harkness, John Calvin, The Man and His Ethics, Henri Holt &

Co., New York, 1931, p. 151.3Borkenau, Der Ubergang vom feudalen zum burgerlichen Weltbild, F. Alcan,

Paris, 1934, s. 156.4Кальвин. Указ. соч., кн. III, гл. XXI, 5.

Page 73: Fromm - aifet.ru

72 Бегство от свободы

гих — это тайна, непостижимая для человека, и не следует пытать-ся проникнуть в неё. Он это делает, потому что ему угодно такимвот образом проявлять свою безграничную власть. Бог Кальвина,несмотря на все попытки как-то сохранить идею присущей ему люб-ви и справедливости, обладает всеми качествами тирана, которыйне только лишён любви к кому бы то ни было, но не имеет и поня-тия о справедливости. Совершенно вопреки Новому завету Кальвинотрицает высшее значение любви и утверждает: “Что же касаетсямнений схоластов, будто милосердие важнее, нежели вера и надеж-да, — это лишь мечты расстроенного воображения”1.

Доктрина предопределения имеет двоякий психологическийсмысл. С одной стороны, она выражает и усиливает чувство бес-помощности и ничтожности индивида. Ни одна доктрина не мог-ла бы более отчётливо сформулировать бессмысленность человече-ской воли, человеческих усилий. Решение судьбы человека полно-стью изъято из его рук; человек не может сделать ничего, чтобыизменить это решение, он лишь безвольное орудие в руках бога.Другой смысл этой доктрины состоит — как и у Лютера — в том,что она должна заглушить иррациональные сомнения, которые упоследователей Кальвина и у него самого имели тот же характер,что у лютеран и самого Лютера. На первый взгляд кажется, чтодоктрина предопределения должна, скорее, усиливать, а не заглу-шать эти сомнения. Не должен ли человек ещё больше терзатьсясомнениями, если он узнает, что ещё до рождения ему предназна-чено то ли спасение, то ли вечное проклятие? Как может он бытьуверен в своей участи? Хотя Кальвин не утверждал, что такую уве-ренность можно как-то обосновать, фактически и он сам, и его по-следователи были убеждены, что они принадлежат к избранным;эта убеждённость происходила из того же механизма самоуничиже-ния, о котором мы говорили, рассматривая доктрину Лютера. Притакой убеждённости доктрина предопределения даёт неколебимуюуверенность: человек не может совершить ничего такого, что угро-жало бы его спасению, поскольку это спасение предопределено ещёдо его рождения и никак не зависит от его поступков. Снова, каки в случае с Лютером, сомнение порождает потребность в абсолют-ной уверенности. Но хотя доктрина предопределения, казалось бы,даёт такую уверенность, сомнение всё же остаётся где-то в глубине,и его необходимо снова и снова подавлять всё растущей фанатиче-ской верой в то, что религиозная община, к которой принадлежит

1Там же, гл. II, 41.

Page 74: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 73

человек, как раз и является избранной богом частью человечества.В кальвинистской доктрине предопределения есть одна сторо-

на, которую необходимо отметить особо, поскольку эта идея былаподнята на щит в идеологии нацизма. Это — принцип прирождённо-го неравенства людей. Для Кальвина существовали две категориилюдей: те, что будут спасены, и те, которым предназначено веч-ное проклятие. Поскольку эта судьба назначена ещё до рождения,никто не в состоянии её изменить, что бы он ни делал в течениесвоей жизни. Таким образом человеческое равенство отрицается впринципе: люди созданы неравными. Из этого принципа вытекаети невозможность солидарности между людьми, поскольку отрица-ется сильнейший фактор, лежащий в основе этой солидарности, —общность человеческой судьбы. Кальвинисты наивно полагали, чтоони — избранники, а все остальные прокляты богом. Очевидно, чтов этом убеждении проявляется психологическая подоплёка: презре-ние и ненависть к людям, та самая ненависть, которую они при-писали богу. И хотя современное мышление вело к возрастающемупризнанию равенства людей, кальвинистский принцип никогда неисчезал окончательно. Доктрина, утверждающая, что люди не рав-ны в силу их расовой принадлежности, является выражением всётого же принципа. Рационализация здесь другая, но психологиче-ское содержание то же самое.

Второе отличие кальвинизма от учения Лютера — очень суще-ственное отличие — состоит в утверждении важности моральныхусилий и добродетельной жизни. Никакими усилиями человек неможет изменить свою судьбу, но сам факт его усилий является зна-ком его принадлежности к спасённым. Добродетели, которыми дол-жен обладать человек, — это скромность и умеренность (sobrietas),справедливость (iustita), в том смысле, что каждый должен полу-чить причитающуюся ему долю, и благочестие (pietas), соединя-ющее человека с богом1. В дальнейшем добродетельной жизни инепрерывным усилиям кальвинизм придавал всё большее значение,особенно утверждая, что успехи в земной жизни, вытекающие изэтих усилий, являются знаком спасения2.

В том, что кальвинизм так настойчиво подчёркивал необходи-мость добродетельной жизни, заключался особый психологическийсмысл. Кальвинизм требует, чтобы человек постоянно старался

1Там же, гл. VII, 3.2К этой идее привлёк особе внимание М. Вебер, в работах которого она рас-

сматривалась как важное связующее звено между учением Кальвина и духомкапитализма.

Page 75: Fromm - aifet.ru

74 Бегство от свободы

жить по-божески и никогда не ослаблял этого стремления; оно дол-жно быть непрерывным. Эта доктрина находится в видимом проти-воречии с доктриной бесполезности усилий человека для его спа-сения; гораздо более подходящим ответом кажется фаталистиче-ский отказ от любого усилия, однако некоторые психологическиесоображения показывают, что это не так. Тревога, чувство бесси-лия и ничтожности, особенно сомнения относительно своей участипосле смерти, — все эти факторы создают гнетущее душевное со-стояние, которого практически никто не может выдержать. Труднопредставить себе человека, который испытывал бы такой страх ипри этом был бы способен отдыхать, радоваться жизни и спокойносмотреть в будущее. Избавиться от невыносимого состояния неуве-ренности, от парализующего чувства собственного убожества мож-но только тем способом, который так отчётливо предлагает каль-винизм: развить лихорадочную деятельность, делать что-нибудь.При этом активность приобретает принудительный характер: инди-

вид должен быть деятелен, чтобы побороть своё чувство сомне-

ния и бессилия. Усилия и активность такого рода происходят неиз внутренней силы и уверенности в себе; это отчаянная попыткаизбавиться от тревоги.

Этот механизм легко наблюдать во время приступов паническо-го страха. Человек, который в течение ближайших часов долженузнать у врача диагноз своей болезни — а диагноз может оказать-ся роковым, — вполне естественно, находится в состоянии тревогии страха. Как правило, он не станет спокойно сидеть и ждать; го-раздо чаще тревога — если только не парализует его — погонит егочто-либо делать. Он станет вышагивать взад и вперёд, начнёт зада-вать вопросы, разговаривать с каждым, кто попадётся, прибиратьсвой стол, писать письма и т. д. Он может и продолжать свою обыч-ную деятельность, но более активно, лихорадочно. Какую бы формуни принимала его активность, эти усилия стимулируются беспокой-ством и направлены на подавление чувства бессилия.

Усилие в кальвинистской доктрине имеет ещё и другой психоло-гический смысл. Сам факт неутомимости человека в его усилиях,какие-то достижения в моральном совершенствовании или в мир-ских делах служат более или менее явным признаком того, что че-ловек принадлежит к числу избранных. Иррациональность такоговынужденного усилия состоит в том, что деятельность служит

не достижению какого-то результата, а выясняет линию буду-

щего; причём это будущее предопределено заранее и не зависит отдеятельности человека, находится вне его контроля. Этот механизм

Page 76: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 75

хорошо известен у невротиков. Когда такие люди боятся результа-тов какого-либо начинания, важного для них, то в ожидании ответаони могут считать окна зданий или деревья на улице: если получит-ся чётное число, человек чувствует, что всё будет в порядке; еслинечётное — это знак, что дело худо. Часто такое сомнение относит-ся не к какому-то определённому моменту, а ко всей жизни челове-ка; в этом случае стремление увидеть “знак” будет непреходящим.Нередко связь между таким подсчётом — деревьев, камней, игрой вкарты и т. п. — и сомнениями, тревогой является неосознанной. Че-ловек может пристраститься к картам из-за смутного чувства бес-покойства, и только анализ обнажает скрытую функцию этой егодеятельности — отгадать будущее.

В кальвинизме такой смысл усилия стал частью религиозногоучения. Сначала это относилось главным образом к моральномуусилию. Но с течением времени акцент всё больше смещался в сто-рону мирской деятельности и результатов этой деятельности. Такимобразом, экономический успех превратился в знак милости божьей,а неуспех — в знак проклятия.

Из этого рассуждения видно, что стремление к непрерывномуусилию, неустанной работе отнюдь не противоречит принципиаль-ному убеждению в бессилии человека, а, напротив, является психо-логическим результатом этого убеждения. Таким образом, усилияи работа приобрели совершенно иррациональный характер. Они немогут изменить судьбу, предначертанную богом, не зависящую ни откаких усилий человека, а служат лишь средством заранее узнать этупредначертанную судьбу. В то же время лихорадочная деятельностьпомогает справиться с невыносимым ощущением беспомощности.

Можно считать, что новое отношение к усилию и труду, став-шему самоцелью, — это важнейший психологический сдвиг, какойпроизошёл в человеке с конца средних веков. В каждом обществечеловек должен трудиться, чтобы жить. Многие общества решалиэту проблему, возлагая труд на рабов и позволяя свободным граж-данам посвящать себя “более благородным” занятиям. В таких об-ществах работа была недостойна свободного человека. В средневе-ковом обществе бремя труда тоже было распределено между раз-ными классами социальной иерархии отнюдь не равномерно, суще-ствовала достаточно тяжёлая эксплуатация. Но отношение к трудубыло не таким, какое развилось впоследствии, в Новое время. Трудне имел абстрактного характера, он состоял не в производстве ка-ких угодно товаров, которые, может быть, удастся выгодно продатьна рынке. Человек работал на конкретный спрос и имел конкрет-

Page 77: Fromm - aifet.ru

76 Бегство от свободы

ную цель: заработать себе на жизнь. В то время, как специальнопоказал Макс Вебер, не было никакого стимула работать больше,чем необходимо для поддержания традиционного жизненного уров-ня. Вероятно, в некоторых группах средневекового общества работадоставляла труженикам удовлетворение — как реализация их твор-ческих возможностей, — но большинство работало потому, что имприходилось работать, и эта необходимость была обусловлена давле-нием извне. В современном обществе появилась новая черта: людейстало побуждать к работе не столько внешнее давление, скольковнутренняя потребность, заставляющая их трудиться с такой ин-тенсивностью, какая в другом обществе была бы возможна лишь усамого строгого хозяина.

Внутренняя потребность гораздо эффективнее любого внешне-го давления для мобилизации всех сил человека. Внешнее принуж-дение всегда вызывает психологическое противодействие, котороеснижает производительность труда или делает людей неспособны-ми к решению задач, требующих ума, инициативы и ответствен-ности. Побуждение к труду, при котором человек сам становитсясвоим надсмотрщиком, этих качеств не блокирует. Нет сомнения,что капитализм не смог бы развиваться, если бы преобладающаячасть человеческой энергии не была направлена на работу. В ис-тории нет другого периода, когда свободные люди столь полно от-давали свою энергию единственной цели — работе. Стремление кнеустанному труду стало одной из главных производительных сил,не менее важной для развития нашей промышленной системы, чемпар и электричество. До сих пор мы говорили главным образом отревоге и чувстве бессилия, которые владели типичным предста-вителем среднего класса. Теперь мы должны рассмотреть другиечерты его характера, лишь вскользь упомянутые прежде: враж-

дебность и завистливость. Неудивительно, что в среднем классеэти черты развивались очень интенсивно. Когда эмоции и чувствен-ные потребности человека подавляются, когда, сверх того, угрожа-ют его существованию, нормальной реакцией человека становит-ся враждебность. Как мы видели, средний класс в целом испыты-вал и подавленность, и серьёзную угрозу; особенно это относитсяк тем его представителям, которые не могли воспользоваться пре-имуществами нарождавшегося капитализма. Усилению этой враж-дебности способствовали роскошь и могущество, которыми обла-дали и кичились капиталисты — небольшая группа, включавшаяв себя и верхушку церковной иерархии. Естественным результа-том была зависть к этой группе. Но представители среднего клас-

Page 78: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 77

са не могли найти для этой зависти и враждебности прямого вы-ражения, которое было возможно для низших классов. Те нена-видели своих эксплуататоров, мечтали свергнуть их власть и по-тому могли позволить себе не только испытывать, но и открытопроявлять свою враждебность.

Высший класс тоже мог открыто проявлять свою роскошь, силу,свою агрессивность в стремлении к власти. Представители среднегокласса были консервативны; они хотели стабилизировать общество,а не подрывать его; каждый из них надеялся преуспеть и принятьучастие в общем развитии. Поэтому их враждебность не могла про-являться открыто, даже осознать её было невозможно: её надо былоподавлять. Однако подавление враждебности не уничтожает её, атолько уводит из сознательного восприятия. Более того, враждеб-ность подавления, не находящая прямого выражения, разрастаетсядо такой степени, что овладевает человеком целиком, определяя егоотношение ко всем окружающим и к себе самому, но в замаскиро-ванной, рационализированной форме.

Лютер и Кальвин воплотили эту всепоглощающую враждеб-ность. Дело не только в том, что они сами — лично — принадлежалик величайшим человеконенавистникам среди ведущих историческихдеятелей, во всяком случае, среди религиозных лидеров. Гораздоважнее, что их учения проникнуты духом враждебности и моглибыть привлекательны только для людей, объятых той же напря-жённой подавленной враждебностью. Ярче всего эта враждебностьпроявляется в их представлении о боге, особенно в учении Кальвина.Хотя мы все знакомы с этой концепцией, но часто не вполне отдаёмсебе отчёт в том, что значит представлять себе бога столь деспотич-ным и безжалостным, каков бог Кальвина, приговоривший часть че-ловечества к вечным мукам без всякого оправдания или объяснения,кроме того, что это является проявлением его власти и могущества.Сам Кальвин, конечно, был озабочен очевидными возражениями,которые могли быть выдвинуты против этой концепции; но болееили менее искусные конструкции, изобретённые им, чтобы сохра-нить образ справедливого и любящего бога, выглядят совершеннонеубедительно. Образ бога-деспота, которому нужна безграничнаявласть над людьми, их покорность, их уничижение, — это проекциясобственной завистливости и враждебности среднего класса.

Враждебность и завистливость проявляются и в отношении клюдям. Как правило, это принимает форму негодования, возмуще-ния, которое остаётся характерной чертой среднего класса со вре-мён Лютера и до Гитлера. Этот класс, в действительности завидуя

Page 79: Fromm - aifet.ru

78 Бегство от свободы

богатым и сильным, способным наслаждаться жизнью, рационали-зировал свою неприязнь и зависть в терминах морального негодо-вания, в убеждении, что эти высшие слои будут наказаны вечнымпроклятием1. Но напряжённая враждебность по отношению к лю-дям нашла и другое воплощение. Режим правления, установленныйКальвином в Женеве, был проникнут духом враждебности и подо-зрительности каждого к каждому; в этом деспотическом режиме,конечно, трудно было найти дух любви и братства. Кальвин с по-дозрением относился к богатству, но был безжалостен к бедности.И впоследствии мы нередко встречаем в кальвинизме предостере-жения против дружелюбия к чужестранцу, жестокость к бедняку иобщую атмосферу подозрительности к людям2.

Кроме проекции враждебности и завистливости на бога и кос-венного проявления этих чувств в форме морального негодования,был ещё один выход этой враждебности: она обращалась на себя.Мы уже видели, как настойчиво подчёркивали Лютер и Кальвинпорочность человеческой натуры, утверждая, что самоуничижениележит в основе всякой добродетели. Сознательно они считали себяв высшей степени смиренными людьми, в этом можно не сомневать-ся. Но ни один человек, знакомый с психологическими механизмамисамоуничижения и самообвинения, не усомнится в том, что такогорода “смиренность” коренится в неистовой ненависти, которая потем или иным причинам не может быть направлена наружу и об-ращается против самого ненавистника. Чтобы до конца разобрать-ся в этом явлении, необходимо понять, что отношение к другим иотношение к себе самому не бывают противоположны; они в прин-ципе параллельны. Но враждебность по отношению к другим частобывает осознана и может выражаться открыто; враждебность поотношению к себе обычно (за исключением патологических случа-ев) бывает неосознанной и находит выражение в косвенных и ра-ционализованных формах. Одна из таких форм — настойчивое вы-пячивание собственной порочности и ничтожности, о котором мытолько что говорили; другая форма маскируется под совесть иличувство долга. Существует подлинная скромность, не имеющая ни-чего общего с ненавистью к себе, точно так же как существует иподлинная совесть, и истинное чувство долга, отнюдь не основан-

1Ср. Ranulf, Moral Indignation and Middle Class Psychology. Эта работа пред-ставляет важное подтверждение тезиса, что моральное негодование являетсятипичной чертой среднего класса, особенно его низов.

2Ср.: Вебер. Указ. соч., с. 102; Тоуни. Указ. соч., с. 190; Ранульф. Указ. соч..с. 66 и далее.

Page 80: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 79

ные на враждебности. Эта истинная совесть составляет часть пол-ноценно развитой личности; следуя требованиям своего сознания,такая личность утверждает себя. Однако то “чувство долга”, какоемы видим в жизни современного человека от эпохи Реформации идо наших дней — и в религиозной и в мирской рационализации, —ярко окрашено враждебностью по отношению к себе. “Совесть” —это надсмотрщик, приставленный к человеку им самим. Она застав-ляет его действовать в соответствии с желаниями и целями, которыеон сам считает своими, в то время как на самом деле они являютсяинтериоризацией внешних социальных требований. Она погоняетего грубо и жестоко, запрещая ему радость и счастье, превращаяего жизнь в искупление некоего таинственного греха1. Эта же “со-весть” является основой “внутреннего мирского аскетизма”, стольхарактерного для раннего кальвинизма, а затем и для пуританства.Враждебность, в которой коренятся скромность и чувство долга ны-нешнего образца, объясняет и противоречие, которое было бы труд-но понять без неё: эта скромность идёт рука об руку с презрени-ем ко всем остальным, а любовь и милосердие подменяются чув-ством собственного превосходства. Подлинная скромность, подлин-ное чувство долга по отношению к людям несовместимы с презрени-ем и ненавистью к ним; но самоуничижение и самоотрицающая “со-весть” — это лишь одна из сторон враждебности, другая сторона —те самые ненависть и презрение.

Завершая наш краткий анализ смысла свободы в эпоху Реформа-ции, подытожим вышесказанное, относящееся как к специфическойпроблеме свободы, так и к общей проблеме взаимодействия эконо-мических, психологических и идеологических факторов в процессеобщественного развития.

Крушение средневековой феодальной системы в одном опреде-лённом смысле подействовало на все классы общества одинаково:индивид оказался в одиночестве и изоляции. Он стал свободен, ирезультат этой свободы оказался двояким. Человек лишился свое-го былого чувства уверенности, чувства бесспорной принадлежно-

1Фрейд увидел враждебность человека, направленную на себя самого и со-держащуюся в том, что он назвал “суперзго”. Он заметил также, что суперэ-го первоначально возникает как интериоризация внешней власти, опасной дляиндивида. Но он не делал различия между спонтанными идеалами, составля-ющими часть личности, и интериоризованными требованиями, управляющи-ми личностью. Представленная здесь точка зрения более детально разработанав моём исследовании психологии власти (Е. Fromm. Autoritat und Familie, ed.M.Horkheimer, Alcan, Paris, 1934). Карен Хорни отметила принудительный ха-рактер требований суперэго в своей книге “Новые пути в психоанализе”.

Page 81: Fromm - aifet.ru

80 Бегство от свободы

сти к общности; он был вырван из мира, удовлетворявшего его по-требность в уверенности — экономической и духовной; он ощущалодиночество и тревогу. Но в то же время он был свободен мыс-лить и действовать независимо, мог стать хозяином своей жизни ираспоряжаться ею по собственной воле — как может, а не как емупредписано.

Однако в реальной жизни представителей различных обществен-ных классов эти два аспекта свободы имели весьма различный вес.Лишь наиболее преуспевающая часть общества получала от разви-тия капитализма такие преимущества, которые давали настоящеебогатство и подлинную власть. Эти люди могли процветать, побеж-дать, повелевать, приумножать свои богатства — и всё это былорезультатом их собственных усилий, их деловых расчётов. Новаяаристократия, аристократия денег, вместе со старой родовой знатьюнаходилась в таком положении, что могла пользоваться плодами но-вой свободы и приобрести новое чувство могущества и инициативы.Вместе с тем им приходилось подавлять массы и бороться друг сдругом, так что они тоже не были свободны от внутренней неуве-ренности и тревоги. Однако в целом для нового капиталиста преоб-ладающим был позитивный аспект свободы, и это нашло выражениев той культуре, которая расцвела на почве новой аристократии —в культуре Возрождения. В его искусстве и философии отражённовый дух человеческого достоинства, воли, могущества, хотя до-статочно часто и дух отчаяния и скептицизма. В богословских док-тринах католической церкви в позднем средневековье мы находимто же акцентирование индивидуальной воли, индивидуальной де-ятельности. Схоласты этого периода не восставали против власти,признавали её руководство, но подчёркивали положительное зна-чение свободы, участие человека в определении своей судьбы, егосилу, достоинство, свободу его воли.

В низших классах — особенно у крестьянства, но и у городскойбедноты тоже — поиск новой свободы возбуждал страстную надеж-ду покончить с растущим экономическим и личным угнетением. Те-рять им было нечего — приобрести они могли много. Их интере-совали не столько догматические тонкости, сколько фундаменталь-ные принципы Библии: братство и справедливость. Их надежды ак-тивно проявились в ряде политических восстаний и в религиозныхдвижениях, отличавшихся бескомпромиссным духом самого раннегохристианства.

Однако нас больше всего интересует реакция среднего класса.Растущий капитализм, хотя и способствовал развитию его незави-

Page 82: Fromm - aifet.ru

Глава 3. Свобода в эпоху Реформации 81

симости, в основном представлял для этого класса угрозу. В началеXVI века индивид, принадлежавший к среднему классу, не многовыиграл от новой свободы, в которой ему трудно было обрести силуили уверенность. Свобода принесла ему больше изоляции и бесси-лия. Кроме того, он был преисполнен негодования против роскошии власти богачей, в том числе и высших представителей римскойцеркви. В протестантстве нашли своё выражение эти чувства соб-ственной ничтожности и негодования; протестантство разрушиловеру в безусловную любовь бога; оно учило человека презрению инедоверию к себе и другим; оно превратило человека из цели в сред-ство; оно капитулировало перед светской властью, отказавшись отидеи, что существующая власть не должна противоречить принци-пам морали, и оправдывая любую власть самим фактом её суще-ствования. Таким образом, протестантство отказалось от основопо-лагающих элементов иудеохристианской традиции. Его доктриныизображали человека, бога и мир так, что новые чувства бессилияи ничтожности казались естественными, создавалось впечатление,будто эти чувства происходят из неизменных качеств человека, буд-то он должен испытывать эти чувства.

При этом новые религиозные учения не только выражали чув-ства рядового представителя среднего класса, но и развивали, уси-ливали эти чувства, рационализируя их и приводя в логическуюсистему. И в то же время они указывали индивиду путь к преодо-лению тревоги. Они учили, что, полностью признав своё бессилиеи низменность своей природы, признав делом всей жизни искуп-ление своих грехов — через полное самоуничижение в сочетании снепрерывным и богоугодным усилием, — человек может преодолетьсомнение и тревогу; что полной покорностью он может заслужитьлюбовь бога и таким образом может хотя бы надеяться оказатьсясреди тех, кого господь решил спасти. Протестантство явилось отве-том на духовные запросы испуганного, оторванного от своих корней,изолированного индивида, которому необходимо было сориентиро-ваться в новом мире и найти в нём своё место.

Новый склад характера, возникший из экономических и соци-альных перемен и усиленный новыми религиозными доктринами, всвою очередь превратился в важный фактор, определявший даль-нейшее общественное и экономическое развитие. Новые человече-ские качества: стремление к труду, страсть к бережливости, го-товность превратить свою жизнь в орудие для достижения целейкакой-то внешней силы, аскетизм и всеподчиняющее чувство долга— все эти качества являли собой такие черты характера, которые

Page 83: Fromm - aifet.ru

82 Бегство от свободы

стали в капиталистическом обществе производительными силами,без которых современное экономическое и социальное развитие про-сто немыслимы. Человеческая энергия, отлившись в специфическиеформы этих черт характера, превратилась в одну из производитель-ных сил. Поступать в соответствии с новыми чертами характера бы-ло выгодно с точки зрения экономической необходимости; в то жевремя это приносило и психологическое удовлетворение, посколькуэти поступки отвечали и запросам личности этого нового типа. Еслирассматривать проблему более широко, то мы можем новая аристо-кратия, аристократия денег, вместе со старой родовой знатью. Ноон не делал различия между спонтанными идеалами, составляющи-ми часть личности, и интериоризованными требованиями, управля-ющими личностью. Представленная здесь точка зрения более де-тально разработана в моем исследовании психологии власти. КаренХорни отметила принудительный характер требований суперэго всвоей книге “Новые пути в психоанализе”, что часть общества полу-чала от развития капитализма такие преимущества, которые давалинастоящее богатство и подлинную власть. Эти люди могли процве-тать, побеждать, повелевать, приумножать свои богатства — и всёэто было результатом их собственных усилий, их деловых расчётоутверждать следующее.

Социальный процесс, определяющий образ жизни индивида, тоесть его отношение к другим людям и труду, формирует и изме-няет его характер; новые идеологии — религиозные, философскиеили политические — возникают из этого нового склада характераи апеллируют к нему же, тем самым усиливая его и стабилизируя;вновь сформированный склад характера в свою очередь становитсяважным фактором дальнейшего экономического развития и влия-ет на процесс общественного развития; возникая и развиваясь какреакция на угрозу со стороны новых экономических сил, этот но-вый склад характера постепенно сам становится производительнойсилой, способствующей развитию нового экономического строя1.

1Взаимодействие социально-экономических, идеологических и психологиче-ских факторов рассматривается в Приложении.

Page 84: Fromm - aifet.ru

Глава 4

Два аспекта свободы для современного

человека

Предыдущая глава была посвящена анализу психологическогосмысла главных доктрин протестантства. Мы показали, что новыерелигиозные доктрины были ответом на психологические запросы,возникшие в результате крушения средневековой социальной систе-мы и зарождения капитализма. Основное внимание при анализе бы-ло обращено на проблему свободы в её двойном смысле: было пока-зано, что свобода от традиционных уз средневекового общества —хотя и давала индивиду новое чувство независимости — заставлялаего ощутить одиночество и изоляцию, наполняла его сомнениями итревогой, вынуждала его к новому подчинению и к лихорадочной,иррациональной деятельности.

В этой главе я хочу показать, что дальнейшее развитие капи-тализма воздействовало на личность в том же направлении, какоебыло задано во время Реформации.

Доктрины протестантства психологически подготовили человекак той роли, которую ему надлежало играть в современной промыш-ленной системе. Эта система — её практика и дух, выросший из этойпрактики, — охватив все стороны жизни, изменяла всю личностьчеловека и обостряла те противоречия, о которых мы говорили впредыдущей главе: развивала индивида и делала его всё более бес-помощным, расширяла свободу и создавала новый тип зависимости.Мы не пытаемся описать здесь воздействие капитализма на структу-ру человеческого характера в целом, поскольку нас занимает лишьодна сторона этой общей проблемы — диалектический процесс раз-вития свободы. Мы покажем, что структура современного обществавоздействует на человека одновременно в двух направлениях: он всёболее независим, уверен в себе, критичен, но и всё более одинок, изо-лирован и запуган. Понимание всей проблемы свободы зиждется наспособности видеть обе стороны этого процесса; рассматривая однуиз них, не забывать о второй.

Это трудно, потому что обычно мы мыслим не диалектическии склонны сомневаться в том, что одна и та же причина может

Page 85: Fromm - aifet.ru

84 Бегство от свободы

одновременно вызвать два противоположных следствия. Кроме то-го, негативную сторону свободы — бремя, которое она представляетсобой для человека, — вообще трудно осознать; особенно тем, ктовсем сердцем стоит за свободу. Происходит это потому, что в борьбеза свободу внимание всегда было сконцентрировано на ликвидациистарых форм власти и принуждения; в результате естественно по-явление такого чувства, что, чем больше этих традиционных формпринуждения уничтожено, тем свободнее стал человек. При этоммы не в состоянии увидеть, что, хотя человек избавился от мно-гих старых врагов свободы, в то же время появились новые враги;причём этими врагами становятся не столько разного рода внеш-ние препоны, сколько внутренние факторы, блокирующие полнуюреализацию свободы личности. Мы полагаем, например, что свобо-да вероисповедания — это одна из решающих побед свободы. Нопри этом не осознаём, что, хотя это на самом деле победа над темисилами церкви и государства, которые не позволяли человеку ис-поведовать религию в соответствии с его убеждениями, современ-ный человек в значительной степени вообще утратил способностьверить во что бы то ни было, не доказуемое методами точных на-ук. Или возьмём другой пример. Мы полагаем, что свобода слова— это последний шаг в победном шествии свободы. Но забываемпри этом, что, хотя свобода слова действительно является важнойпобедой над старыми ограничениями, современный человек нахо-дится в таком положении, когда многое из того, что “он” говорити думает, думают и говорят все остальные. Пока человек не при-обрёл способности мыслить оригинально, то есть самостоятельно,не имеет смысла требовать, чтобы никто не мешал выражению егомыслей. Или ещё: мы гордимся тем, что в своём образе жизни че-ловек теперь не зависит от внешних властей, уже не диктующихему, что делать и чего не делать. Но не замечаем роли таких ано-нимных авторитетов, как общественное мнение и “здравый смысл”,которые так сильны именно потому, что мы готовы вести себя всоответствии с ожиданиями остальных, что мы внутренне боимсякак-то отличаться от них.

Иными словами, мы зачарованы ростом свободы от сил, внеш-

них по отношению к нам, и, как слепые, не видим тех внутренних

препон, принуждений и страхов, которые готовы лишить всякогосмысла все победы, одержанные свободой над традиционными еёврагами. В результате мы склонны считать, что проблема свободысостоит исключительно в том, чтобы обеспечить ещё больше той са-мой свободы, которая уже получена нами в период Новой истории;

Page 86: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 85

мы полагаем, что защита свободы от тех сил, которые на неё по-кушаются, — это единственное, что необходимо. Мы забываем, чтопроблема свободы является не только количественной, но и каче-ственной. Разумеется, необходимо защищать и отстаивать каждуюиз уже завоёванных свобод, необходимо их сохранять и развивать,но вместе с тем необходимо добиться свободы нового типа: такойсвободы, которая позволит нам реализовать свою личность, пове-рить в себя и в жизнь вообще.

Любая оценка воздействия индустриальной системы на эту внут-реннюю свободу должна исходить из понимания громадного про-гресса, которым отмечено развитие человеческой личности при ка-питализме. Любая критика современного общества — если она от-ворачивается от этой стороны дела — наверняка основана на бес-смысленной романтизации средневековья и критикует капитализмне ради прогресса, а ради разрушения важнейших достижений че-ловека в Новой истории.

Протестантство дало толчок духовному освобождению человека.Капитализм продолжил это освобождение в психологическом, соци-альном и политическом плане. Экономическая свобода была осно-вой этого развития, а средний класс — его поборником. Индивидне был больше связан жёсткой социальной системой, основанной натрадициях и почти не оставлявшей возможностей для личного про-движения за пределы традиционных границ. Ему было дозволенои от него ожидалось, что в своих собственных экономических де-лах он достигнет тех высот, до каких позволят ему подняться егоусердие, ум, храбрость, бережливость или удача. Он рисковал про-играть и оказаться в числе убитых или раненных в этой жестокойэкономической битве каждого с каждым, но мог и выиграть. Прифеодальной системе пределы его жизненному развитию были поло-жены ещё до его рождения. При капиталистической системе инди-вид — в особенности представитель, среднего класса, — несмотря намассу ограничении, имел шанс преуспеть за счёт собственных досто-инств и усилий. Перед ним была цель, к которой он мог стремиться,и нередко была перспектива эту цель достигнуть. Он учился по-лагаться на себя, принимать ответственные решения, отбрасыватьлюбые предрассудки — и утешающие, и устрашающие. . .

Человек всё более освобождался от уз природы; он овладел еёсилами до такой степени, о какой нельзя было и мечтать в прежниевремена. Люди становились равными; исчезали кастовые и религи-озные различия, которые прежде были естественными границами,запрещавшими объединение человечества, и люди учились узнавать

Page 87: Fromm - aifet.ru

86 Бегство от свободы

друг в друге людей. Мир всё больше освобождался от таинствен-ности: человек начинал смотреть на себя объективно, всё меньшеподдаваясь иллюзиям. Развивалась и политическая свобода. В си-лу своего нового экономического положения поднимавшийся сред-ний класс смог завоевать политическую власть; а вновь завоёваннаявласть создала новые возможности для экономического прогресса.Основными вехами на этом пути были великие революции в Англиии во Франции и борьба за независимость Америки. Вершиной этойэволюции политической свободы явилось современное демократиче-ское государство, основанное на принципе равенства всех людей иравного права каждого участвовать в управлении через выборныепредставительные органы. При этом предполагается, что каждыйчеловек способен действовать в соответствии с собственными инте-ресами, в то же время имея в виду благо всей нации.

Одним словом, капитализм не только освободил человека от тра-диционных уз, но и внёс громадный вклад в развитие позитивнойсвободы, в развитие активной, критической и ответственнойличности.

Однако это лишь одна сторона воздействия капитализма на раз-витие свободы. Другая состоит в том, что капитализм сделал инди-вида ещё более одиноким, изолированным, подверженным чувствуничтожности и бессилия.

Прежде всего нужно отметить один из основных факторов ка-питалистической экономики — принцип частной инициативы. В от-личие от феодального средневековья, когда человек занимал опре-делённое место в упорядоченной и понятной социальной системе,капиталистическая экономика поставила каждого на собственныеноги. Что он делал, как делал, выгадал или прогадал — это нико-го больше не касалось, только его. Очевидно, что принцип частнойинициативы способствовал процессу индивидуализации, и об этомвсегда говорят как о важном вкладе в развитие современной культу-ры. Но, способствуя развитию “свободы от. . . ”, этот принцип помоги уничтожить все связи между отдельными индивидами, изолиро-вал человека от его собратьев. Такое развитие было подготовленоучениями Реформации. У католиков отношение индивида к богу бы-ло основано на принадлежности индивида к церкви. Церковь быласвязующим звеном между ним и господом и таким образом, в чём-тоограничивая индивидуальность человека, позволяла ему предстатьперед богом в качестве неотъемлемой части некоторой общности,группы. Протестантство оставило индивида одного лицом к лицу сбогом. Вера в понимании Лютера приобрела сугубо субъективный

Page 88: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 87

характер; у Кальвина столь же субъективный характер приобре-ла убеждённость в спасении. Индивид, в одиночку стоящий передмогуществом бога, неизбежно ощущал себя сокрушённым и искалспасения в полнейшей покорности. Психологически этот духовныйиндивидуализм мало отличался от индивидуализма экономическо-го: в обоих случаях индивид совершенно одинок, в обоих случаяхон сталкивается с подавляющей силой, будь то господь, конкурентыили безликие экономические силы. Индивидуалистическое отноше-

ние к богу было психологической подготовкой к индивидуализму че-

ловека в мирской жизни.

Индивидуалистический характер экономической системы капи-тализма является бесспорным; усиление одиночества индивида подвоздействием этого экономического индивидуализма может пока-заться сомнительным; теперь же мы переходим к пункту, которыйбудет противоречить некоторым из наиболее распространённых иобщепринятых концепций капитализма. Эти концепции предпола-гают, что в современном обществе человек стал центром и цельювсякой деятельности; что всё, что он делает, он делает для себя; чтовсемогущими движущими силами человеческой деятельности явля-ются собственные интересы и эгоцентризм. Как видно из сказанно-го в начале этой главы, мы в какой-то степени признаём справед-ливость этих утверждений. За последние четыре столетия человекмного сделал для себя, для своих целей. Однако то, что кажетсяему его целью, в значительной степени вовсе не является таковой,если понимать под словом “он” не “труженика”, не “производителя”,а конкретное человеческое существо, со всеми его эмоциональнымии интеллектуальными способностями. Вместе с самоутверждениеминдивида капитализм нёс с собой также самоотрицание и аскетизм.

Чтобы разъяснить этот тезис, напомним сначала факт, уже упо-мянутый в предыдущей главе: в средневековой системе капитал былслугой человека, в современной — стал его хозяином. В средневеко-вом мире экономическая деятельность была лишь средством дости-жения цели; целью являлась сама жизнь или — как это понималоськатолической церковью — спасение души человека. Экономическаядеятельность необходима, даже богатство может послужить про-мыслу божьему, но любые внешние усилия осмысленны и достойнылишь постольку, поскольку они способствуют достижению главнойжизненной цели. Экономическая деятельность, направленная на по-лучение прибыли ради самой прибыли, показалась бы средневеко-вому мыслителю столь же бессмысленной, сколь бессмысленным ка-жется сейчас отсутствие такой деятельности.

Page 89: Fromm - aifet.ru

88 Бегство от свободы

При капитализме экономическая деятельность, успех и матери-альная выгода стали самоцелью. Судьба человека состоит в том,чтобы способствовать росту экономической системы, умножать ка-питал — и не для целей собственного счастья, а ради самого ка-питала. Человек превратился в деталь гигантской экономическоймашины. Если у него большой капитал, то он — большая шестерня;если у него ничего нет, он — винтик; но в любом случае он — лишьдеталь машины и служит целям, внешним по отношению к себе.Эта готовность подчинить свою личность внечеловеческим целямбыла фактически подготовлена Реформацией. Хотя, разумеется, ниЛютеру, ни Кальвину и в голову не приходила возможность подоб-ного порабощения человека экономической деятельностью, в своихбогословских концепциях они заложили основу именно такого раз-вития, сломав духовный стержень человека — его чувство гордостии достоинства — и внушив ему, что с точки зрения высших целей,лежащих вне его жизни, его усилия бессмысленны.

Как мы показали в предыдущей главе, один из главных тезисовЛютера состоял в том, что человек порочен по своей природе и, сле-довательно, его усилия бесполезны. Кальвин точно так же подчёр-кивал греховность человека и построил всю свою систему на идее,что человек должен до последней степени смирить свою гордыню и— больше того — что целью человеческой жизни является исклю-чительно слава господня, а собственных целей у человека быть недолжно. Таким образом, Лютер и Кальвин подготовили человекапсихологически к той роли, которую ему пришлось взять на себя всовременном обществе: он чувствует себя ничтожным и готов под-чинить свою жизнь исключительно внешним целям. Если человекможет превратиться лишь в средство для возвышения славы гос-подней, а господь не отмечен ни любовью, ни справедливостью, тотакой человек достаточно подготовлен и к роли раба экономическоймашины, а со временем и какого-нибудь “фюрера”.

Превращение индивида в средство достижения экономическихцелей коренится в особенностях капиталистического способа про-изводства, при котором накопление капитала стало единственнойцелью экономической деятельности. Работают ради прибылей, нополученные прибыли не расходуются, а снова вкладываются в про-изводство в виде нового капитала; этот возросший капитал приноситновые прибыли, которые вновь вкладываются в производство, и т. д.Разумеется, всегда были капиталисты, которые тратили деньги нароскошь, “проматывали” свои прибыли, но классические представи-тели капитализма наслаждались работой, а не расточительством.

Page 90: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 89

Этот принцип накопления капитала — вместо его использованияв потребительских целях — явился предпосылкой грандиозных до-стижений современной промышленной системы. Без такого аскети-ческого отношения к жизни, без стремления вложить плоды сво-его труда в развитие производительных сил экономической систе-мы наш прогресс в овладении силами природы был бы невозможен.Именно этот рост производительных сил общества позволяет нам— впервые в истории — представить себе такое будущее, в которомпрекратится непрерывная борьба за удовлетворение самых насущ-ных материальных нужд. Таким образом, принцип работы ради на-копления капитала объективно сыграл громадную положительнуюроль в развитии человечества. Но субъективно он заставил чело-века работать ради внеличностных целей, превратил его в слугусооружённой им самим машины и тем самым усилил в нём чувстволичной ничтожности и бессилия.

До сих пор мы говорили о тех индивидах в современном обще-стве, которые имели капитал и могли превращать его, свои при-были в новые капиталовложения. Независимо от того, какими онибыли капиталистами — крупными или мелкими, — их жизнь бы-ла посвящена выполнению их экономической функции, умножениюкапитала. Ну, а что с теми, у кого капитала не было, кто долженбыл зарабатывать себе на жизнь, продавая свой труд? Психологи-ческий эффект их экономического положения был, по существу, та-ким же. Во-первых, их наёмный труд означает, что они зависят отзаконов рынка, подъёмов и спадов производства, эффективноститехнологических усовершенствований в руках их нанимателя. На-ниматель непосредственно манипулировал наёмными работникамии олицетворял для них высшую власть, которой им приходилосьподчиняться. Особенно это относится к положению рабочих до ив течение XIX века. С тех пор профсоюзное движение дало рабо-чим определённую силу и тем изменило прежнее положение, прикотором они были лишь объектом манипуляций.

Но кроме этой прямой и личной зависимости рабочего от на-нимателя, существует и другая: рабочий, как и всё общество, былохвачен тем же духом аскетизма и подчинения надличностным це-лям, который характерен, как мы видели, для владельцев капита-ла. Это неудивительно: в любом обществе дух культуры в целомопределяется духом господствующих в этом обществе групп. Отча-сти это происходит потому, что эти группы контролируют системувоспитания, школу, церковь, прессу, театр и таким образом имеютвозможность внушать свои идеи всему населению; но, кроме того,

Page 91: Fromm - aifet.ru

90 Бегство от свободы

эти властвующие группы обладают и таким престижем, что низ-шие классы более чем готовы принять их ценности, подражать им,психологически отождествлять себя с ними.

До сих пор мы утверждали, что капиталистический способ про-изводства превратил человека в инструмент для достижения над-личностных экономических целей и усилил тот дух аскетизма, ин-дивидуальной ничтожности, который был подготовлен Реформаци-ей. Этот тезис, однако, противоречит тому факту, что современныйчеловек, очевидно, побуждается к деятельности отнюдь не аскетиз-мом и не жертвенностью, а, напротив, крайним эгоизмом и своеко-рыстием. Как же совместить тот объективный факт, что он превра-тился в слугу чуждых ему целей, с его субъективной уверенностью,будто им движет собственный интерес? Как примирить дух про-тестантства, внушаемое им подчёркнутое самоотречение, с совре-менной доктриной эгоизма, которая провозглашает, говоря словамиМакиавелли, что эгоизм является мощнейшей движущей силой че-ловеческого поведения, что стремление к личной выгоде сильнеелюбых моральных соображений, что человек скорее готов потерятьродного отца, чем наследство? Быть может, это противоречие мож-но объяснить, предположив, что настойчивое самоотречение быловсего лишь идеологической ширмой, а под ней прятался эгоизм, ко-торый нужно было скрыть? Такое предположение может оказатьсяв какой-то мере справедливым, но мы не считаем, что это полныйответ. Чтобы указать, где, по-видимому, скрывается разгадка, нампридётся вникнуть в психологические тонкости проблемы эгоизма1.

Мышление Лютера и Кальвина — как и мышление Канта иФрейда — основано на предположении, что эгоизм и любовь к себе— это понятия идентичные. Любить другого — добродетель, любитьсебя — грех; и вообще любовь к другим и любовь к себе друг другаисключают.

С точки зрения теории здесь допускается ошибка в пониманииприроды любви. Любовь не создаётся каким-то специфическим“объектом”, а является постоянно присутствующим фактором внут-ри самой личности, который лишь “приводится в действие” опре-делённым объектом. Как ненависть — это страстное желание уни-чтожить, так и любовь — страстное утверждение “объекта”; это не“аффект”, а внутреннее родство и активное стремление к счастью,

1Эта проблема подробнее рассматривается в статье автора “Эгоизм и любовьк себе” (E. Fromm. Selfishness and Self-Love Psychiatry, Vol. 2, № 4 November,1939).

Page 92: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 91

развитию и свободе объекта любви1. Любовь — это готовность, ко-торая в принципе может обратиться на кого угодно, в том числеи на нас самих. Исключительная любовь лишь к одному “объек-ту” внутренне противоречива. Конечно же, не случайно, что “объ-ектом” явной любви становится определённая личность. Факторы,определяющие выбор в каждом отдельном случае, слишком мно-гочисленны и слишком сложны, чтобы обсуждать их здесь; важ-но, однако, что любовь к определённому “объекту” является лишьактуализацией и концентрацией постоянно присутствующей внут-ренней любви, которая по тем или иным причинам обратилась наданного человека.

Дело обстоит вовсе не так, как предполагает идея романтическойлюбви: что существует только один человек на свете, которого выможете полюбить, что найти этого человека — величайшая удача ввашей жизни и что любовь к нему приведёт вас к удалению от всехостальных людей. Любовь такого рода, которая может относить-ся только к одному человеку, уже самим этим фактом доказывает,что она не любовь, а садистско-мазохистская привязанность. Воз-вышающее утверждение личности, заключённое в любви, направ-лено на возлюбленного как на воплощение всех лучших человече-ских качеств; любовь к одному определённому человеку опираетсяна любовь к человеку вообще. А любовь к человеку вообще вовсене является, как часто думают, некоторым обобщением, возникаю-щим “после” любви к определённой личности, или экстраполяциейопыта, пережитого с определённым “объектом”; напротив, это пред-посылка такого переживания, хотя такая предпосылка и возникаетлишь из общения с конкретными индивидами.

Из этого следует, что моя собственная личность в принципе так-же может быть объектом моей любви, как и любая другая. Утвер-ждение моей собственной жизни, счастья, роста, свободы предпола-гает, что я вообще готов и способен к такому утверждению. Если уиндивида есть такая способность, то её должно хватать и на негосамого; если он может “любить” только других, он вообще на любовьне способен.

Эгоизм — это не любовь к себе, а прямая её противоположность.

1Близкую формулировку любви даёт в своих лекциях Салливен. Он утвер-ждает, что для предподросткового возраста характерно возникновение в меж-личностных взаимоотношениях импульсов, ведущих к особой удовлетворённо-сти — “через другого” (товарища). Любовь он рассматривает как такую ситу-ацию, при которой удовлетворение любимого так же важно и желательно, какудовлетворение самого любящего.

Page 93: Fromm - aifet.ru

92 Бегство от свободы

Эгоизм — это вид жадности, и, как всякая жадность, он включаетв себя ненасытность, в результате которой истинное удовлетворе-ние в принципе недостижимо. Алчность — это бездонный, истоща-ющий человека колодец; человек тратит себя в бесконечных стара-ниях удовлетворить такую потребность, которая не удовлетворяетсяникогда. Внимательное наблюдение показывает, что эгоист, хотя онвсегда усиленно занят собой, никогда не бывает удовлетворён. Онвсегда беспокоен, его постоянно гонит страх где-то чего-то недо-брать, что-то упустить, чего-то лишиться; он преисполнен жгучейзависти к каждому, кому досталось больше. Если присмотретьсяещё ближе, заглянуть в динамику подсознания, мы обнаружим, чточеловек такого типа далеко не в восторге от себя самого, что в глу-бине души он себя ненавидит.

Загадка этого кажущегося противоречия разрешается очень лег-ко: эгоизм коренится именно в недостатке любви к себе. Кто себя нелюбит, не одобряет, тот находится в постоянной тревоге за себя. Внём нет внутренней уверенности, которая может существовать лишьна основе подлинной любви и утверждения. Он вынужден занимать-ся собой, жадно доставать себе всё, что есть у других. Посколькуу него нет ни уверенности, ни удовлетворённости, он должен до-казывать себе, что он не хуже остальных. То же справедливо и вотношении так называемой нарциссической личности, занятой неприобретением для себя, а самолюбованием. Кажется, будто такойчеловек любит себя до крайности; на самом же деле он себе не нра-вится, и нарциссизм — как и эгоизм — это избыточная компенсацияза недостаточность любви к себе. Фрейд полагал, что при нарцис-сизме любовь отбирается у всех остальных и вся направляется насебя самого. Верна лишь первая половина этого утверждения: такойчеловек не любит не только других, но и себя.

Но давайте вернёмся к тому вопросу, с которого начался нашпсихологический анализ эгоизма. Мы столкнулись с противоречи-ем: современный человек полагает, что его поступки мотивируютсяего интересами, однако на самом деле его жизнь посвящена целям,которые нужны не ему, то есть в соответствии с убеждением Каль-вина, что единственной целью человеческого существования долж-на быть слава господня, а отнюдь не человек. Мы постарались по-казать, что эгоизм коренится в недостаточности уважения к себе илюбви к своему истинному “я”, то есть к конкретному человеческомусуществу в целом, со всеми его возможностями. “Личность”, в инте-ресах которой действует современный человек, — это социальное “я”;эта “личность” в основном состоит из роли, взятой на себя индиви-

Page 94: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 93

дом, и в действительности является лишь субъективной маскиров-кой его объективной социальной функции. Современный эгоизм —это жадность, происходящая из фрустрации подлинной личности инаправленная на утверждение личности социальной. Для современ-ного человека кажется характерной высшая степень утверждениясвоей личности; на самом же деле его целостная личность ослабле-на, сведена лишь к одному сегменту целого — это интеллект и силаволи, а все другие составляющие его личности вообще отсечены.

Но даже если это так, разве усиление господства над природой непривело к усилению личности? В какой-то степени это верно, поэто-му мы относим власть над природой к позитивной стороне развитияиндивида, о которой вовсе не хотим забывать. Но хотя человек до-стиг замечательных успехов в господстве над природой, обществооказалось не в состоянии управлять теми силами, которые само жеи породило. Рациональность системы производства в технологиче-ском аспекте уживается с иррациональностью той же системы васпекте социальном. Людьми управляют экономические кризисы,безработица, войны. Человек построил свой мир; он построил до-ма и заводы, производит автомашины и одежду, выращивает хлеби плоды. Но он отчуждён от продуктов своего труда, он больше нехозяин построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный чело-веком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется,пытаясь его как-то умилостивить или по возможности перехитрить.Своими руками человек сотворил себе бога. Кажется, будто человекдействует в соответствии со своими интересами; на самом же делеего целостная личность, со всеми её возможностями, превратилась ворудие, служащее целям машины, которую он построил собственны-ми руками. Человек тешится иллюзией, будто он является центроммира, но при этом он проникнут тем же гнетущим чувством ни-чтожности и бессилия, какое его предки испытывали перед богом,осознавая это чувство.

Чувства изоляции и беспомощности ещё более усиливаются но-вым характером человеческих взаимоотношений. Конкретные свя-зи одного индивида с другим утратили ясный человеческий смысл,приобрели характер манипуляций, где человек используется каксредство. Во всех общественных и личных отношениях господствуетзакон рынка. Очевидно, что взаимоотношения между конкурента-ми должны быть основаны на взаимном безразличии. В противномслучае любой из них был бы парализован в выполнении своей эко-номической задачи: сражаться с конкурентами, не останавливаясьв случае необходимости перед их экономическим уничтожением.

Page 95: Fromm - aifet.ru

94 Бегство от свободы

Тем же безразличием проникнуты отношения между нанимате-лем и наёмным работником. Слово “employer”1 содержит в себе всёсущество дела: владелец капитала так же “использует” другого че-ловека, как использует машину, станок, но и работник используетнанимателя для достижения своих экономических целей. Их отно-шения таковы, что оба являются друг для друга лишь средствомдостижения цели, каждый является для другого лишь орудием, ин-струментом. Такие отношения не представляют собой, собственно,отношений между двумя человеческими существами, поскольку внеэтой взаимной полезности они вовсе не заинтересованы друг в дру-ге. Такой же инструментальный характер носят отношения междупредпринимателем и потребителем. Потребитель не является длядельца конкретной личностью, чьи потребности он хотел бы удовле-творить, — это лишь объект его манипуляций. Таким же инструмен-тальным стало и отношение к труду; в отличие от средневековогоремесленника современный производитель не заинтересован в своейпродукции как таковой; он производит, по существу, для полученияприбыли от вложенного им капитала, а что именно он производит —это зависит в основном от рынка, обещающего выгодное вложениекапитала в ту или иную отрасль производства.

Не только экономические, но и личные отношения между людь-ми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих от-ношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть,ни в чём этот дух отчуждения не проявился так сильно и разруши-тельно, как в отношении индивида к самому себе2. Человек продаётне только товары, он продаёт самого себя и ощущает себя това-ром. Рабочий продаёт свою физическую энергию; предприниматель,врач, наёмный служащий продают свою “личность”. Они должныиметь эту “личность”, если хотят продать свои товары или услуги;эта личность должна быть привлекательной, а, кроме того, её об-ладатель должен соответствовать целому ряду других требований:например, он должен быть энергичен, инициативен и т. д. и т. д. —в соответствии с ситуацией. И — как со всяким другим товаром —рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества,и даже определяет само их существование. Если качества, которыеможет предложить человек, не пользуются спросом, то у него нет

1Это слово обозначает “наниматель” и одновременно “использователь” (отглагола tо employ — использовать). — Прим. перев.

2Основы понимания проблемы отчуждения заложены Гегелем и Марксом.Ср., в частности, введённые Марксом понятия “товарный фетишизм” и “отчуж-дённый труд”.

Page 96: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 95

вообще никаких качеств; точно так же товар, который нельзя про-дать, ничего не стоит, хотя и обладает потребительной стоимостью.Таким образом, уверенность в себе, “чувство собственного достоин-ства” превращаются лишь в отражение того, что думают о человекедругие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, независящей от его популярности и рыночного успеха. Если на негоесть спрос, то он считает себя “кем-то”; если же он непопулярен, они в собственных глазах попросту никто. Эта зависимость самоува-жения от успеха предлагаемой “личности” объясняет, почему длясовременного человека популярность стала настолько важной. Отнеё зависит не только успех в практических делах, но и способностьчеловека сохранить самоуважение; без неё человек скатывается впропасть неполноценности1.

Как мы видим, новая свобода, которую принёс индивиду капита-лизм, усугубила воздействие, уже оказанное религиозной свободойпротестантства. Индивид стал ещё более одинок; стал инструментомв руках подавляюще превосходящих сил, внешних по отношениюк нему; он стал “индивидом”, но индивидом неуверенным и запу-ганным. Некоторые факторы помогали ему справиться с внешнимпроявлением его внутренней неуверенности. Прежде всего его “я”могло опереться на обладание какой-то собственностью. “Он” какличность и принадлежащая ему собственность были неразделимы;одежда человека или его дом были частью его личности в той жемере, как и его тело. Чем меньше он чувствовал, что он “кто-то”,тем больше нуждался в собственности. Если у индивида не былособственности или он её терял, то ему недоставало существеннойчасти нормального “я”, его не считали полноценной личностью нидругие, ни он сам.

Другие факторы, на которые опиралось “я”, — это престиж ивласть. Частично они были производными от обладания собствен-ностью, а частично являлись прямым результатом успеха в сфереконкуренции. Восхищение других людей и власть над ними укреп-ляли ту поддержку, которую давала собственность, составлявшаяопору неуверенного индивида.

Для тех, у кого не было ни собственности, ни социального пре-стижа, источником личного престижа становилась семья. Там инди-вид мог ощутить, что он “кто-то”. Жена и дети ему подчинялись, ониграл главную роль на домашней сцене и наивно воспринимал эту

1Изложенный здесь анализ самоуважения был отчётливо сформулиро-ван в неопубликованной лекции Эрнеста Шехтеля “Самооценка и «продажа»личности”.

Page 97: Fromm - aifet.ru

96 Бегство от свободы

роль как своё естественное право. В социальном плане он мог бытьникем, зато дома царствовал. Кроме семьи, чувство значительно-сти давала человеку и национальная гордость (а в Европе нередкои классовая, сословная). Даже если он сам, лично ничего из себяне представлял, он был горд принадлежностью к группе, которуюсчитал высшей по отношению к другим сравнимым группам.

Эти факторы, поддерживающие ослабленную личность, необхо-димо отличать от тех, о которых шла речь в начале главы: от дей-ствительной экономической и политической свободы, возможностейличной инициативы, развития просвещения. Эти последние факто-ры на самом деле усиливали личность и вели к развитию индиви-дуальности, независимости и рациональности. “Поддерживающие”факторы лишь помогали компенсировать неуверенность и беспо-койство; они не излечивали, а только залечивали эти недуги, мас-кировали их и тем самым помогали индивиду не испытывать своюущербность. Однако чувство уверенности, основанное на поддержи-вающих факторах, всегда было лишь поверхностным и сохранялось,лишь пока и поскольку эти факторы продолжали существовать.

Подробный анализ истории Европы и Америки в период от Ре-формации до наших дней мог бы показать, как две противополож-ные тенденции, присущие эволюции свободы, идут параллельно,или, скорее, переплетаются друг с другом, на протяжении всегоэтого времени. К сожалению, такой анализ выходит за рамки этойкниги и должен быть отложен до будущих публикаций. В некоторыепериоды и в определённых социальных группах свобода человека веё позитивном смысле — независимость и достоинство личности —была доминирующим фактором. Так в общих чертах обстояло делов Англии, во Франции, в Америке и Германии в те моменты, когдасредний класс одерживал свои экономические и политические по-беды над представителями старого порядка. В этой борьбе за пози-тивную свободу средний класс мог опираться на те доктрины проте-стантства, которые подчёркивали независимость и достоинство че-ловека; в то же время католическая церковь объединялась с темигруппами, которым приходилось бороться против освобождения че-ловека ради сохранения своих привилегий.

В философской мысли Нового времени мы находим такое же пе-реплетение двух главных аспектов свободы, как и в теологическихдоктринах Реформации. Так, для Канта и Гегеля независимость исвобода индивида являются центральными постулатами их систем,однако они заставляют индивида подчиниться целям всемогущегогосударства. Философы периода Французской революции, а в XIX

Page 98: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 97

веке Фейербах, Маркс, Штирнер и Ницше снова бескомпромиссновыразили мысль, что индивид не должен быть подчинён никакимвнешним целям, чуждым его собственному развитию и счастью. Од-нако в том же XIX веке реакционные философы недвусмысленнотребовали подчинения индивида духовной и светской власти. Вто-рая половина XIX и начало XX века показали наивысшее развитиесвободы в её позитивном смысле. Не только средний класс, но ирабочий класс превратился в независимого и активного представи-теля новой свободы, борясь за собственные цели и в то же время заобщие цели всего человечества.

С переходом капитализма в монополистическую фазу, что про-исходило в последние десятилетия, относительный вес двух тенден-ций свободы, по-видимому, изменился. Более весомы стали факто-ры, ослабляющие личность. Чувства бессилия и одиночества усили-лись, “свобода” индивида от всех традиционных связей стала болееявственной, его возможности личного экономического успеха сузи-лись. Он ощущает угрозу со стороны гигантских сил, и ситуация вомногом напоминает ситуацию XV и XVI веков.

Наиболее важным фактором в этом процессе является возрас-тание силы и власти монополистического капитала. Концентрациякапитала (не богатства) в определённых секторах экономической си-стемы ограничила возможности успеха частной инициативы. Там,где побеждает монополистический капитал, с экономической неза-висимостью большинства уже покончено. Для тех, кто продолжа-ет бороться, — особенно для большей части среднего класса — этаборьба приобретает характер сражения против сил, настолько пре-восходящих, что прежние храбрость и вера в инициативу сменяютсячувствами безнадёжности и бессилия. Небольшая группа монопо-листов обладает огромной, хотя и неявной властью над всем об-ществом; судьба большей части общества зависит от решений этойгруппы. Инфляция в Германии в 1923 году и кризис в США в 1929-мусилили чувство неуверенности, разбили у громадного большинстванадежду преуспеть за счёт собственных усилий и традиционную ве-ру в свои неограниченные возможности.

Мелкий или средний предприниматель, испытывающий угрозусо стороны крупного капитала, в ряде случаев может прекраснопродолжать своё дело: и получать прибыли, и сохранять независи-мость, но нависшая над ним угроза чрезвычайно усилила его чув-ство неуверенности. До сих пор он боролся с равными, но в кон-курентной борьбе с монополиями он стоит против гигантов. Те изнезависимых предпринимателей, для которых развитие современ-

Page 99: Fromm - aifet.ru

98 Бегство от свободы

ной индустрии создало новые экономические функции, также нахо-дятся не в той психологической ситуации, как независимый пред-приниматель прошлого. Для иллюстрации рассмотрим положениегруппы независимых предпринимателей, которую иногда приводятв качестве примера нового образа жизни среднего класса: владель-цев бензоколонок. Многие из них экономически независимы; онивладеют своими предприятиями точно так же, как в прошлом вла-дел своим заведением бакалейщик или портной. Но разница междуними есть, и разница громадная. Владелец магазина должен былобладать немалыми знаниями и опытом. Он имел выбор междунесколькими оптовыми торговцами и мог обращаться к тому из них,кто обеспечивал ему наилучшее сочетание цен и качества товара; онимел свою клиентуру, потребности которой обязан был знать, каж-дому отдельному покупателю он должен был помочь советом припокупке; он должен был решать, кому давать в кредит, а кому нестоит. В общем, роль предпринимателя старого типа определяласьне только его независимостью, но и его знаниями, способностями,опытом. Положение владельца бензоколонки совершенно иное. Онпродаёт лишь один товар — горючее; в своей торговле он связанс нефтяными компаниями; он механически выполняет одно и тоже действие — снова и снова заливает баки. Здесь гораздо мень-ше места для знаний, опыта и собственной инициативы, чем былов прежней розничной торговле. Его доходы определяются двумяфакторами: ценой, которую он платит за бензин и смазочные ма-териалы, и количеством водителей, которые останавливаются у егозаправочной станции. Оба фактора от него практически не зависят;он функционирует как связующее звено между оптовым продавцоми покупателем. Психологически нет никакой разницы между таким“независимым” предпринимателем и наёмным служащим: и тот идругой — винтики в огромной машине распределения.

Что касается нового среднего класса, состоящего из служащих иинженерно-технических работников — число которых резко возрос-ло с расширением крупного бизнеса, — очевидно, что их положениеочень отличается от положения независимых мелких предпринима-телей старого типа. Можно, конечно, возразить, что и без той фор-мальной независимости, какая была у портного или бакалейщикав былые времена, у “белых воротничков”, по существу, не меньше,а больше возможностей развивать свои способности и инициативу,добиваться личного успеха. В какой-то мере это, конечно, справед-ливо, хотя и трудно судить, насколько широки эти возможности. Нопсихологическая ситуация здесь совершенно иная. Каждый из них

Page 100: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 99

является деталью огромной экономической машины, выполняет ввысшей степени специализированную функцию, находится в состо-янии жестокой конкуренции с сотнями других, занимающих такоеже положение, и его безжалостно выгонят, если он отстанет. Корочеговоря, даже если его шансы на успех иногда и бывают больше, онвсё равно потерял значительную часть уверенности и независимо-сти прежнего предпринимателя; он тоже шестерёнка — независимоот её размера, — машина навязывает ему свой ход, он не имеет надней никакой власти и по сравнению с нею совершенно ничтожен.

Психологическое воздействие громадности и подавляющей мо-щи крупного предприятия испытывает и рабочий. На небольшомпредприятии прежних времён рабочий знал своего хозяина лично,был знаком с предприятием в целом, знал весь процесс производ-ства; несмотря на то что рабочего принимали и увольняли в со-ответствии с законами рынка, конкретная связь с хозяином — ис производством вообще — давала ему ощущение какой-то почвыпод ногами. На заводе, где работают тысячи людей, рабочий на-ходится в другом положении. Хозяин превратился в абстрактнуюфигуру, его никто никогда не видит; “администрация” — это ано-нимная власть, с которой рабочий не имеет никакой прямой связии для которой он как человек совершенно безразличен. Предприя-тие приобрело такие размеры, что рабочий видит лишь крошечныйего сектор, где работает сам.

Это положение в какой-то степени поправили профсоюзы. Онине только улучшили экономическое положение рабочего, но и ока-зали важное психологическое воздействие, дав ему почувствоватьсвою силу и значительность в сравнении с теми гигантами, с кото-рыми ему приходилось иметь дело. К сожалению, многие союзы са-ми разрослись в гигантские организации, в которых осталось оченьмало места для инициативы их отдельных членов. Они платят своивзносы, время от времени голосуют, но снова являются мелкими де-талями большой машины. Чрезвычайно важно, чтобы профсоюзыпревратились в организации, опирающиеся на активное сотрудни-чество каждого из членов, и строили свою работу таким образом,чтобы каждый мог принимать участие в жизни организации и чув-ствовать себя ответственным за всё, что в ней происходит.

Незначительность индивида в наше время относится не только кего роли в качестве предпринимателя, служащего или рабочего, нои к его роли в качестве потребителя. В последние десятилетия этароль коренным образом изменилась. Клиент, приходивший в мага-зин, где хозяином был отдельный независимый торговец, привлекал

Page 101: Fromm - aifet.ru

100 Бегство от свободы

специальное внимание; его покупка была важна для владельца ма-газина; покупателя принимали там как значительную персону, егожелания изучались; сам акт покупки чего бы то ни было давал емучувство значительности и достоинства. Насколько это непохоже наотношения покупателя с универмагом! Его подавляет громадностьздания, масса персонала, горы выставленных товаров; всё это за-ставляет его почувствовать себя маленьким и незначительным. Какиндивид он ничего не значит для универмага, он важен лишь какстатистическая “единица”. Магазин не хочет потерять его: такая по-теря означала бы, что что-то не в порядке и по этой же причинеможно потерять и остальных клиентов. Как абстрактный покупа-тель он важен, но как конкретный человек не значит ничего. Никтоне радуется его приходу, никому нет особого дела до его желаний;акт покупки в магазине стал похож на покупку почтовых марок.

Это положение ещё более усугубляется методами современнойрекламы. Торговец старой школы, предлагая свой товар, обращалсяв основном к разуму клиента. Он знал, что у него есть, знал нуждыпокупателя и старался продать свой товар на основе этого знания.Конечно же, продавец не бывал совершенно объективен; конечноже, он использовал внушение как только мог, но, чтобы добитьсяуспеха, он должен был говорить о своих товарах разумно и здраво.Широкий сектор современной рекламы работает совершенно иначе.Реклама апеллирует не к разуму, а к чувству; как любое гипно-тическое внушение, она старается воздействовать на свои объектыэмоционально, чтобы заставить их подчиниться интеллектуально.Реклама этого типа воздействует на покупателя всеми средствами:ему снова и снова повторяют одни и те же формулы; на него воздей-ствуют авторитетом какой-нибудь звезды общества или знаменито-го боксёра, которые курят именно эти сигареты; его привлекают иодновременно притупляют его критические способности сексуаль-ными прелестями красавиц, изображённых на плакатах; его запу-гивают тем, что от него дурно пахнет, либо поощряют его мечтыо внезапной перемене в жизни, которая произойдёт, как только онкупит вот эту рубашку или вот это мыло. Все эти методы в основеиррациональны, они не имеют ничего общего с качеством товаров,они усыпляют и убивают критические способности покупателя, какопиум или прямой гипноз. В такой рекламе есть элемент мечты,воздушного замка, и за счёт этого она приносит человеку опреде-лённое удовлетворение — точно так же, как и кино, — но в то жевремя усиливает его чувство незначительности и бессилия.

По сути дела, эти методы усыпления способности к критическо-

Page 102: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 101

му мышлению гораздо опаснее для нашей демократии, чем откры-тые нападки на неё; в смысле же воздействия на человеческую лич-ность они гораздо безнравственнее непристойной литературы, из-дание которой наказуемо. Потребительское движение пытается вос-становить критические способности, достоинство и самоуважениепокупателя и, таким образом, действует в том же направлении, чтои профсоюзы; однако до сих пор это общественное движение не вы-шло за пределы скромных начинаний.

Всё сказанное касается не только экономической сферы, но иполитической. На заре демократии существовало множество самыхразличных организаций, в которых человек мог конкретно и актив-но участвовать в голосовании за определённые решения или кон-кретных кандидатов в выборные органы. Вопросы, которые там ре-шались, — так же как и кандидаты — были ему знакомы; голосо-вание, часто проводившееся на общем собрании всего населения го-рода, было конкретным актом, при котором индивид в буквальномсмысле слова считался. Сегодня избиратель имеет дело с гигантски-ми партиями, которые так же далеки от него и так же подавляют,как гигантские промышленные корпорации. Различия предвыбор-ных программ сложны и становятся ещё сложнее оттого, что ихвсеми способами затемняют. Перед выборами избиратель ещё мо-жет мельком увидеть своего кандидата, однако с распространениемрадио он, по-видимому, лишится и этой возможности и, таким обра-зом, потеряет последний шанс зримо оценить “своего” кандидата1.Фактически ему предлагается выбор между двумя-тремя кандида-тами партийных машин; но он этих кандидатов не выбирал, он по-чти ничего о них не знает, их взаимоотношения так же абстрактны,как почти все остальные отношения.

Методы политической пропаганды усиливают чувство ничтож-ности избирателя, так же как методы рекламы воздействуют на по-купателя. Повторение лозунгов, упор на такие факторы, которые неимеют ничего общего с принципиальными разногласиями, — всё этоусыпляет его критические способности. Ясное и рациональное обра-щение к его мышлению — это скорее исключение, нежели правило вполитической пропаганде, даже в демократических странах. Стал-киваясь с размерами и мощью партий в том виде, как это изображе-но в их политической пропаганде, отдельный избиратель не можетне чувствовать себя крошечным и ничего не значащим.

1Первое издание книги вышло в 1941 году, до распространения телевидения.— Прим. перев.

Page 103: Fromm - aifet.ru

102 Бегство от свободы

Всё это вовсе не значит, что реклама и политическая пропаган-да открыто признают незначительность индивида. Совсем наоборот:они льстят индивиду, придавая ему важность в собственных глазах,они делают вид, будто обращаются к его критическому суждению,его способности разобраться в чём угодно. Но это лишь способ усы-пить подозрения индивида и помочь ему обмануть самого себя в от-ношении “независимости” его решений. Вряд ли нужно оговаривать,что пропаганда, о которой я говорю, не является полностью ирра-циональной, что в пропаганде различных партий и соответственнокандидатов имеют некоторый вес и рациональные факторы.

Растущее бессилие индивида усиливается и другими факторами.Экономическая и политическая сцена расширилась и усложнилась;человеку всё труднее разобраться в происходящем. Угрозы, с кото-рыми он сталкивается, тоже возросли. Всеобщее чувство неуверен-ности усилилось из-за хронической безработицы миллионов людей.Хотя поддержка безработных за счёт общественных средств мно-го сделала для того, чтобы как-то сбалансировать результаты без-работицы и в экономическом, и в психологическом плане, однакоостаётся фактом, что для огромного большинства бремя безрабо-тицы крайне тяжко психологически, и угроза безработицы полно-стью отравляет всю их жизнь. Иметь работу — всё равно какую— это для многих предел мечтаний, нечто такое, за что они былибы несказанно благодарны. Безработица усилила и угрозу старости.На многих производствах нужны только молодые люди — пусть инеквалифицированные, — которых можно легко и быстро обучить;нужны такие, которых можно без труда превратить в деталь маши-ны, приспособленную для выполнения определённой операции.

В развитие чувства индивидуального бессилия вносит весомыйвклад и угроза войны. Разумеется, войны были и раньше. Но со вре-мени последней войны средства уничтожения так чудовищно вырос-ли, что смертоносному действию войны теперь подвержены все безисключения; угроза войны превратилась в кошмар, который нави-сает над жизнью каждого человека и усиливает его чувства страхаи собственной беспомощности, хотя многие, может быть, и не осо-знают этого, пока их страна ещё не втянута в войну.

Нарисованной выше картине соответствует “стиль” нашего вре-мени в целом. Неоглядность городов, в которых индивид теряется;здания, высокие, как горы; непрерывная акустическая бомбарди-ровка радио; газетные заголовки, сменяющиеся трижды в день и недающие времени сообразить, что же на самом деле важно; ревю, вкоторых сотни девушек демонстрируют способность истребить свою

Page 104: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 103

индивидуальность и действовать с точностью механизма в огромнойслаженной машине; бьющие ритмы джаза — всё это лишь отдельныечерты того общего положения вещей, при котором индивид проти-востоит не зависящим от него огромным величинам, ощущая себяпесчинкой в сравнении с ними. Всё, что он может, — это “пойтив ногу”, как марширующий солдат или рабочий у конвейерной лен-ты. Он может действовать, но чувство независимости и собственнойзначимости он потерял.

Насколько преисполнена чувствами страха и незначительностимасса средних американцев, хорошо видно из популярности мульт-фильмов о Микки-Маусе. Один и тот же сюжет этих фильмов —при всём многообразии вариантов — состоит в том, что кого-то кро-шечного преследует нечто подавляюще сильное, огромное, угрожаяубить или проглотить малыша. Малыш удирает, в конце концов емуудаётся спастись или даже как-то навредить своему врагу. Люди нестали бы постоянно смотреть одно и то же, пусть и в разных вариа-циях, если бы этот сюжет не затрагивал чего-то очень близкого ихсобственной эмоциональной жизни. Очевидно, что крошечное созда-ние, преследуемое жестоким и сильным врагом, — это сам зритель;именно так чувствует себя он, с такой ситуацией он отождествляетсвою собственную. Но конечно, это не могло бы иметь постояннойпритягательности, если бы не было счастливого финала. Зритель пе-реживает все свои страхи, своё чувство ничтожности, но под конецполучает утешительное ощущение: несмотря ни на что, он всё-такиспасётся и даже победит сильного врага. Однако — и в этом состоитвесьма существенная и грустная сторона “счастливого конца” — егоспасение зависит главным образом от его способности удирать и отнепредвиденных случайностей, мешающих чудовищу поймать его.

Положение, в котором находится индивид в наши дни, пред-сказывали уже дальновидные мыслители прошлого века. Кьерке-гор описал беспомощного индивида, раздираемого мучительнымисомнениями, подавленного чувствами одиночества и ничтожности.Ницше наглядно изобразил приближающийся нигилизм, воплотив-шийся в нацизме, и написал портрет “сверхчеловека” как отрица-ние потерянного и ничтожного человека, какого он видел в дей-ствительности. Тема бессилия человека нашла наиболее яркое вы-ражение в творчестве Франца Кафки. В своём “Замке” он изобра-жает человека, который хочет войти в контакт с таинственнымиобитателями замка; предполагается, что они подскажут ему, какжить, укажут его место в мире. Вся его жизнь состоит из отчаян-ных попыток встретиться с ними, но это ему так и не удаётся; и

Page 105: Fromm - aifet.ru

104 Бегство от свободы

он остаётся один с чувством полнейшей безнадёжности и пустоты.

Эти чувства изоляции и бессилия прекрасно отражены в следу-ющем отрывке из дневника Джулиана Грина: “Я знал, что мы малозначим в сравнении с Вселенной, я знал, что мы — ничто; но бытьстоль безмерно ничтожным — это одновременно и подавляет и уте-шает. Эти числа, эти расстояния, которые человек не в состояниидаже представить себе, — они ошеломляют. Так есть ли хоть что-нибудь, за что мы можем ухватиться? Среди того хаоса иллюзий,в который мы бросаемся очертя голову, есть только одна истиннаявещь, и это — любовь. Всё остальное — ничто, пустота. Мы загля-дываем в огромную чёрную бездну. И нам страшно”1.

Однако чувство изоляции и бессилия индивида, выраженное эти-ми авторами и ощущаемое множеством так называемых невротиков,нормальным средним человеком совершенно не осознаётся. Осо-знать его слишком страшно — и человек прячет его под рутинойсвоих повседневных дел, под признанием, которое он находит в лич-ных или общественных связях, под деловым успехом и целым рядомразвлечений — “повеселиться”, “пообщаться”, “покататься” и т. д. Ноот свиста в темноте светлее не станет. Одиночество, страх и поте-рянность остаются; люди не могут терпеть их вечно. Они не мо-гут без конца влачить бремя “свободы от”; если они не в состоя-нии перейти от свободы негативной к свободе позитивной, они ста-раются избавиться от свободы вообще. Главные пути, по которымпроисходит бегство от свободы, — это подчинение вождю, как в фа-шистских странах, и вынужденная конформизация, преобладающаяв нашей демократии.

Прежде чем перейти к описанию этих двух социально обуслов-ленных путей “бегства”, я должен попросить читателя вникнуть вме-сте со мной в тонкости психологических механизмов этого “бегства”.С некоторыми из этих механизмов мы уже встречались в предыду-щих главах; но чтобы полностью понять психологическое значениефашизма, а также автоматизирующего человека конформизма в со-временных демократиях, необходимо не только иметь общее пред-ставление о психологических явлениях, но и конкретно знать, какони происходят.

Это может показаться лишним отступлением от темы, но безнего не обойтись. Без знания социального и культурного фона нель-зя правильно понять психологические проблемы, но точно так же

1Julian Green, Personal Record, 1928–1939, translated by J. Godefroi, Harper& Brothers, New York, 1939.

Page 106: Fromm - aifet.ru

Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека 105

нельзя понять социальные явления, не зная действия лежащих в ихоснове психологических механизмов. В следующей главе мы проана-лизируем эти механизмы, выясним, что происходит с индивидом, ипокажем, как в попытках избавиться от одиночества и бессилия мыготовы отказаться от собственной личности, либо подчиняясь но-вым формам власти, либо подстраиваясь под общепринятые шаб-лоны поведения.

Page 107: Fromm - aifet.ru

Глава 5

Механизмы “бегства”

Мы довели своё исследование до наших дней и должны былибы перейти к обсуждению психологического значения фашизма, кобсуждению того, что означает свобода в авторитарных системах ив нашей демократии. Однако истинность всех наших рассужденийзависит от истинности психологических предпосылок, на которыемы опираемся, поэтому полезно прервать общий ход изложения ипосвятить специальную главу более детальному и конкретному рас-смотрению тех психологических механизмов, которых мы уже каса-лись прежде и с которыми нам предстоит сталкиваться впредь. На-ши предпосылки требуют детального рассмотрения потому, что ониоснованы на представлениях о бессознательных силах, о способахпроявления этих сил через рационализации и через черты характе-ра. Если даже эти представления в какой-то мере знакомы многимчитателям, они, во всяком случае, нуждаются в уточнении.

В этой главе я специально обращаюсь к психологии личности,к наблюдениям, сделанным при детальных обследованиях отдель-ных людей с помощью психоаналитической процедуры. Хотя пси-хоанализ и не достиг того идеала, к которому в течение многихлет стремилась академическая психология, — прямого примененияточных экспериментальных методов, — однако он является, по су-ществу, эмпирическим методом, основанным на тщательном наблю-дении мыслей, снов и фантазий человека, не задержанных его внут-ренней цензурой. Только психология, основанная на представленияхо бессознательных силах, может проникнуть сквозь завесу обман-чивых рационализаций, с которыми мы сталкиваемся при анализекак отдельных людей, так и целых обществ. Великое множество про-блем, на первый взгляд неразрешимых, тотчас исчезает, как толькомы решаемся отказаться от представления, будто люди всегда осо-знают мотивы своих действий, мыслей и чувств; на самом деле ихистинные мотивы не обязательно таковы, как им кажется.

Многие читатели могут спросить, можно ли применять для пси-хологического изучения целых групп открытия, полученные при на-блюдении индивидов. Мы ответим на этот вопрос подчёркнутым

Page 108: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 107

“да”. Любая группа состоит из индивидов, и только из индивидов;таким образом, психологические механизмы, действующие в груп-пе, могут быть лишь теми же, что действуют в индивидах. Изу-чая психологию личности как основу для понимания психологиисоциальной, мы производим нечто подобное изучению объекта подмикроскопом. Это позволяет нам обнаружить те детали психологи-ческих механизмов, которые мы встретим в масштабных проявле-ниях в процессе общественного развития. Если анализ социально-психологических явлений не опирается на детальное изучение инди-видуального поведения, то он утрачивает эмпирический характер,а значит, и обоснованность.

Но, даже признав необходимость исследования индивидуальногоповедения, можно тем не менее усомниться в том, что исследованиеиндивидов, которые обычно имеют ярлык “невротиков”, может бытькак-то приложимо к проблемам социальной психологии. И снова мыутверждаем, что это именно так. Явления, наблюдаемые у невро-тичных людей, в принципе не отличаются от тех явлений, какие мывстречаем у людей “нормальных”. Только у невротиков эти явленияпротекают более чётко, более остро и часто более доступны созна-нию самого человека, в то время как нормальные люди не осознаютникаких проблем, которые требовали бы исследования.

Чтобы лучше в этом разобраться, по-видимому, полезно сказатьи о том, что понимается под терминами “невротик” и “нормальный”(или “здоровый”) человек.

Термин “нормальный (или здоровый) человек” может быть опре-делён двумя способами. Во-первых — с точки зрения функциониру-ющего общества, — человека можно назвать нормальным, здоро-вым, если он способен играть социальную роль, отведённую ему вэтом обществе. Более конкретно это означает, что человек спосо-бен выполнять какую-то необходимую данному обществу работу, акроме того, что он способен принимать участие в воспроизводствеобщества, то есть способен создать семью. Во-вторых — с точки зре-ния индивида, — мы рассматриваем здоровье, или нормальность,как максимум развития и счастья этого индивида.

Если бы структура общества предлагала наилучшие возможно-сти для счастья индивида, то обе точки зрения должны были бысовпасть. Однако ни в одном обществе мы этого не встречаем, в томчисле и в нашем. Разные общества отличаются степенью, до кото-рой они способствуют развитию индивида, но в каждом из них су-ществует разрыв между задачами нормального функционированияобщества и полного развития каждой личности. Этот факт застав-

Page 109: Fromm - aifet.ru

108 Бегство от свободы

ляет прочертить резкую границу между двумя концепциями здоро-вья. Одна из них руководствуется потребностями общества, другая— ценностями и потребностями индивида.

К сожалению, это различие часто упускается из виду. Большин-ство психиатров считают структуру своего общества настолько са-моочевидной, что человек, плохо приспособленный к этой структу-ре, является для них неполноценным. И обратно: хорошо приспособ-ленного индивида они относят к более высокому разряду по шкалечеловеческих ценностей. Различая две концепции здоровья и нев-розов, мы приходим к выводу, что человек, нормальный в смыслехорошей приспособленности, часто менее здоров в смысле человече-ских ценностей, чем невротик. Хорошая приспособленность частодостигается лишь за счёт отказа от своей личности; человек приэтом старается более или менее уподобиться требуемому — так онсчитает — образу и может потерять всю свою индивидуальность инепосредственность. И обратно: невротик может быть охарактери-зован как человек, который не сдался в борьбе за собственную лич-ность. Разумеется, его попытка спасти индивидуальность была без-успешной, вместо творческого выражения своей личности он нашёлспасение в невротических симптомах или в уходе в мир фантазий;однако с точки зрения человеческих ценностей такой человек менееискалечен, чем тот “нормальный”, который вообще утратил своюиндивидуальность. Само собой разумеется, что существуют люди,и не утратившие в процессе адаптации свою индивидуальность, ине ставшие при этом невротиками. Но, как мы полагаем, нет ос-нований клеймить невротика за его неполноценность, если тольконе рассматривать невроз с точки зрения социальной эффективно-сти. К целому обществу термин “невротическое” в этом последнемсмысле неприменим, поскольку общество не могло бы существовать,откажись все его члены от выполнения своих социальных функ-ций. Однако с точки зрения человеческих ценностей общество мож-но назвать невротическим в том смысле, что его члены психиче-ски искалечены в развитии своей личности. Термин “невротический”так часто применялся для обозначения недостаточной социальнойэффективности, что мы предпочтём говорить не о “невротическихобществах”, а об обществах, неблагоприятных для человеческогосчастья и самореализации.

Психологические механизмы, которые мы будем рассматриватьв этой главе, — это механизмы избавления, “бегства”, возникающиеиз неуверенности изолированного индивида.

Когда нарушены связи, дававшие человеку уверенность, когда

Page 110: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 109

индивид противостоит миру вокруг себя как чему-то совершенночуждому, когда ему необходимо преодолеть невыносимое чувствобессилия и одиночества, перед ним открываются два пути. Одинпуть ведёт его к “позитивной” свободе; он может спонтанно свя-зать себя с миром через любовь и труд, через подлинное проявлениесвоих чувственных, интеллектуальных и эмоциональных способно-стей; таким образом он может вновь обрести единство с людьми,с миром и с самим собой, не отказываясь при этом от независи-мости и целостности своего собственного “я”. Другой путь — этопуть назад: отказ человека от свободы в попытке преодолеть своёодиночество, устранив разрыв, возникший между его личностью иокружающим миром. Этот второй путь никогда не возвращает че-ловека в органическое единство с миром, в котором он пребывалраньше, пока не стал “индивидом”, — ведь его отделённость уженеобратима, — это попросту бегство из невыносимой ситуации, вкоторой он не может дальше жить. Такое бегство имеет вынуж-денный характер — как и любое бегство от любой угрозы, вызы-вающей панику, — и в то же время оно связано с более или менееполным отказом от индивидуальности и целостности человеческо-го “я”. Это решение не ведёт к счастью и позитивной свободе; впринципе оно аналогично тем решениям, какие мы встречаем вовсех невротических явлениях. Оно смягчает невыносимую трево-гу, избавляет от паники и делает жизнь терпимой, но не решаеткоренной проблемы, и за него приходится зачастую расплачивать-ся тем, что вся жизнь превращается в одну лишь автоматическую,вынужденную деятельность.

Некоторые из этих механизмов “бегства” не имеют особого соци-ального значения; они встречаются в сколь-нибудь заметной фор-ме лишь у людей с серьёзными психическими или эмоциональны-ми расстройствами. В этой главе я буду говорить только о тех ме-ханизмах, которые важны в социальном плане; их понимание яв-ляется необходимой предпосылкой психологического анализа соци-альных явлений, рассматриваемых в дальнейшем: с одной стороны,фашистской системы, с другой — современной демократии1.

1Исходя из другой точки зрения, К. Хорни (New Ways in Psychoanalysis)пришла к концепции “невротических склонностей”, в известной мере сходной смоей концепцией механизмов “бегства”. Главные различия между ними состо-ят в том, что “невротические склонности” — это движущие силы невротическойличности, а механизмы “бегства” — движущие силы нормального человека. Кро-ме того, Хорни сосредоточила своё внимание на тревоге, а я — на изоляциииндивида.

Page 111: Fromm - aifet.ru

110 Бегство от свободы

1. Авторитаризм

В первую очередь мы займёмся таким механизмом бегства отсвободы, который состоит в тенденции отказаться от независимо-сти своей личности, слить своё “я” с кем-нибудь или с чем-нибудьвнешним, чтобы таким образом обрести силу, недостающую самомуиндивиду. Другими словами, индивид ищет новые, “вторичные” узывзамен утраченных первичных.

Отчётливые формы этого механизма можно найти в стремле-ниях к подчинению и к господству или — если использовать дру-гую формулировку — в мазохистских и садистских тенденциях, су-ществующих в той или иной степени и у невротиков, и у здоро-вых людей. Сначала мы опишем эти тенденции, а затем покажем,что и та и другая представляют собой бегство от невыносимогоодиночества.

Наиболее частые формы проявления мазохистских тенденций— это чувства собственной неполноценности, беспомощности, ни-чтожности. Анализ людей, испытывающих подобные чувства, пока-зывает, что, хотя сознательно они на это жалуются, хотят от этихчувств избавиться, в их подсознании существует какая-то сила, за-ставляющая их чувствовать себя неполноценными или незначитель-ными. Эти чувства — не просто осознание своих действительныхнедостатков и слабостей (хотя обычная их рационализация состо-ит именно в этом); такие люди проявляют тенденцию принижатьи ослаблять себя, отказываться от возможностей, открывающихсяперед ними. Эти люди постоянно проявляют отчётливо выражен-ную зависимость от внешних сил: от других людей, от каких-либоорганизаций, от природы. Они стремятся не утверждать себя, неделать то, чего им хочется самим, а подчиняться действительнымили воображаемым приказам этих внешних сил. Часто они попро-сту не способны испытывать чувство “я хочу”, чувство собственного“я”. Жизнь в целом они ощущают как нечто подавляюще сильное,непреодолимое и неуправляемое.

В более тяжёлых случаях — а таких довольно много, — кро-ме тенденции к самоуничижению и к подчинению внешним силам,проявляется ещё и стремление нанести себе вред, причинить себестрадание.

Это стремление может принимать разные формы. Встречаютсялюди, которые упиваются самокритикой и возводят на себя такиеобвинения, какие не пришли бы в голову их злейшим врагам. Другие— больные неврозом навязчивых состояний — истязают себя прину-

Page 112: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 111

дительными ритуалами или неотвязными мыслями. У определённо-го типа невротиков мы обнаруживаем склонность к физическомузаболеванию, причем эти люди — осознанно или нет — ждут болез-ни, как дара божьего. Часто они становятся жертвами несчастныхслучаев, которые никогда бы не произошли без их бессознательногостремления к этому. Такие тенденции, направленные против себясамого, часто проявляются и в менее открытых и драматическихформах. Например, есть люди, не способные отвечать на экзаме-нах, хотя прекрасно знают нужные ответы и во время экзамена, ипосле него. Другие восстанавливают против себя тех, кого любят,или тех, от кого зависят, совершенно неуместной болтовнёй, хотяна самом деле испытывают к этим людям самые лучшие чувстваи вовсе не собирались говорить ничего подобного. Они ведут себятак, словно наслушались советов своих злейших врагов и делаютвсё возможное, чтобы причинить себе наибольший ущерб.

Мазохистские тенденции часто ощущаются как чисто патологи-ческие и бессмысленные; но чаще они рационализируются, и тогдамазохистская зависимость выступает под маской любви или верно-сти, комплекс неполноценности выдаётся за осознание подлинныхнедостатков, а страдания оправдываются их неумолимой неизбеж-ностью в неизменимых обстоятельствах.

Кроме мазохистских тенденций, в том же типе характера всегданаблюдаются и прямо противоположные наклонности — садистские.Они проявляются сильнее или слабее, являются более или менееосознанными, но чтобы их вовсе не было — такого не бывает. Мож-но назвать три типа садистских тенденций, более или менее тесносвязанных друг с другом. Первый тип — это стремление поставитьдругих людей в зависимость от себя и приобрести полную и неогра-ниченную власть над ними, превратить их в свои орудия, “лепить,как глину”. Второй тип — стремление не только иметь абсолютнуювласть над другими, но и эксплуатировать их, использовать и обкра-дывать, так сказать, заглатывать всё, что есть в них съедобного. Этажажда может относиться не только к материальному достоянию, нои к моральным или интеллектуальным качествам, которыми обла-дает другой человек. Третий тип садистских тенденций состоит встремлении причинять другим людям страдания или видеть, какони страдают. Страдание может быть и физическим, но чаще этодушевное страдание. Целью такого стремления может быть как ак-тивное причинение страдания — унизить, запугать другого, — таки пассивное созерцание чьей-то униженности и запуганности.

По очевидным причинам садистские наклонности обычно мень-

Page 113: Fromm - aifet.ru

112 Бегство от свободы

ше осознаются и больше рационализируются, нежели мазохистские,более безобидные в социальном плане. Часто они полностью скрытынаслоениями сверхдоброты и сверхзаботы о других. Вот нескольконаиболее частых рационализаций: “Я управляю вами потому, что ялучше вас знаю, что для вас лучше; в ваших собственных интересахповиноваться мне беспрекословно” или “Я столь необыкновенная иуникальная личность, что вправе рассчитывать на подчинение дру-гих” и т. п. Другая рационализация, часто прикрывающая тенден-цию к эксплуатации, звучит примерно так: “Я сделал для вас такмного, что теперь вправе брать от вас всё, что хочу”. Наиболее агрес-сивные садистские импульсы чаще всего рационализируются в двухформах: “Другие меня обидели, так что моё желание обидеть дру-гих — это всего лишь законное стремление отомстить” или “Наносяудар первым, я защищаю от удара себя и своих друзей”.

В отношении садиста к объекту его садизма есть один фактор,который часто упускается из виду и поэтому заслуживает особоговнимания; этот фактор — его зависимость от объекта.

Зависимость мазохиста очевидна. В отношении садиста нашиожидания обратны: он кажется настолько сильным, властным, аего объект настолько слабым, подчинённым, что трудно предста-вить себе, как сильный зависит от того слабого, которым властвует.И, однако, внимательный анализ показывает, что это именно так.Садисту нужен принадлежащий ему человек, ибо его собственноеощущение силы основано только на том, что он является чьим-товладыкой. Эта зависимость может быть совершенно неосознанной.Так, например, муж может самым садистским образом издевать-ся над своей женой — и при этом ежедневно повторять ей, чтоона может уйти в любой момент, что он будет только рад этому.Часто жена бывает настолько подавлена, что не пытается уйти, ипоэтому оба они верят, что он говорит правду. Но если она собе-рётся с духом и заявит, что покидает его, — вот тут может про-изойти нечто совершенно неожиданное для них обоих: он будет вотчаянии, подавлен, начнёт умолять её остаться, станет говорить,что не может жить без неё, что любит её, и т. д. Как правило, бо-ясь каждого самостоятельного шага, она бывает рада ему поверить— и остаётся. В этот момент игра начинается сначала: он прини-мается за прежнее, ей становится всё труднее это выносить, онаснова взрывается, он снова в отчаянии, она снова остаётся — итак далее, без конца.

Во многих тысячах браков — и других личных взаимоотноше-ний — этот цикл повторяется снова и снова, и заколдованный круг

Page 114: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 113

не рвётся никогда. Он лгал ей, когда говорил, что любит её, чтоне может без неё жить? Если речь о любви — всё зависит от то-го, что понимать под этим словом. Но когда он утверждает, чтоне может без неё жить, — если, конечно, не принимать это слиш-ком буквально — это чистейшая правда. Он не может жить безнеё или без кого-то другого, кто был бы беспомощной игрушкойв его руках. В подобных случаях чувство любви появляется лишьтогда, когда связь находится под угрозой разрыва, но в других слу-чаях садист, совершенно очевидно, “любит” тех, над кем ощущаетвласть. Это может быть его жена или ребёнок, подчинённый, офи-циант или нищий на улице, он испытывает чувство “любви” и дажеблагодарности к объектам своего превосходства. Он может думать,что хочет властвовать над ними потому, что очень их любит. На

самом деле он “любит” их потому, что они в его власти. Он под-купает их подарками, похвалами, уверениями в любви, блеском иостроумием в разговорах, демонстрацией своей заботы; он можетдать им всё, кроме одного: права на свободу и независимость. Ча-сто это встречается, в частности, в отношениях родителей с детьми.Здесь отношение господства (и собственничества) выступает, какправило, под видом “естественной” заботы и стремления родителей“защитить” своего ребёнка. Его сажают в золотую клетку, он мо-жет иметь всё, что хочет, но лишь при том условии, что не захо-чет выбраться из клетки. В результате у выросшего ребёнка часторазвивается глубокий страх перед любовью, потому что для него“любовь” означает плен и заточение.

Многим мыслителям садизм казался меньшей загадкой, чем ма-зохизм. То, что человек стремится подавить других, считалось хотяи не “хорошим”, но вполне естественным делом. Гоббс принимал вкачестве “общей склонности всего человеческого рода” существова-ние “вечного и беспрестанного желания всё большей и большей вла-сти, длящегося до самой смерти”1. Это “желание власти” не пред-ставлялось ему чем-то демоническим, а было для него вполне ра-циональным следствием человеческого стремления к наслаждениюи безопасности. От Гоббса и до Гитлера, видящего в стремлении кгосподству логический результат биологически обусловленной борь-бы за существование, жажда власти считалась самоочевидной со-ставной частью природы человека. Но мазохистские наклонности,направленные против самого себя, кажутся загадкой. Как понять,

1Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковногои гражданского. М., 1936, с. 97.

Page 115: Fromm - aifet.ru

114 Бегство от свободы

что люди стремятся принизить себя, ослабить, причинить себе вреди, более того, получают от этого удовольствие? Не противоречитли явление мазохизма всему нашему представлению о психическойжизни человека, которая направлена, как предполагается, к насла-ждению и самосохранению? Как объяснить, что некоторых людейпривлекает то, от чего все мы стремимся избавиться, что они самитянутся к боли и страданию?

Существует явление, доказывающее, что страдание и слабостьмогут быть целью человеческих стремлений: это — мазохистское

извращение. Здесь мы обнаруживаем, что люди вполне сознательнохотят страдать — тем или иным образом, — и наслаждаются сво-им страданием. При мазохистском извращении человек, например,испытывает половое возбуждение, когда другой человек причиня-ет ему боль. Это не единственная форма мазохистского извраще-ния; часто ищут не физической боли как таковой, а возбуждениеи удовлетворение вызываются состоянием физической беспомощ-ности. Нередко мазохисту нужна лишь моральная слабость: что-бы с ним разговаривали, как с маленьким ребёнком, или чтобы егокаким-либо образом унижали и оскорбляли. В садистском извраще-нии удовлетворение достигается с помощью соответствующих меха-низмов: через причинение другому человеку физической боли, уни-жение действием или словом.

Мазохистское извращение — с его сознательным и намереннымнаслаждением через унижение или боль — привлекло внимание пси-хологов и писателей раньше, чем мазохистский характер (так назы-ваемый моральный мазохизм). Однако с течением времени сталоясно, что сексуальное извращение и те мазохистские тенденции, ко-торые мы описали прежде, чрезвычайно близки; что оба типа ма-зохизма, по сути, представляют собой одно и то же явление.

Некоторые психологи считали, что, раз существуют люди, ко-торые хотят подчиняться и страдать, должен быть и какой-то “ин-стинкт”, направленный к этой цели. К тому же выводу пришли исоциологи, например Фирканд. Фрейд был первым, кто попытал-ся дать этому явлению глубокое теоретическое объяснение. Снача-ла он думал, что садомазохизм является в основе явлением сексу-альным. Наблюдая садистско-мазохистские проявления у малень-ких детей, он предположил, что садомазохизм представляет собой“частичное проявление” сексуального инстинкта, необходимую фа-зу, через которую этот инстинкт проходит в процессе своего раз-вития. Он полагал, что садистско-мазохистские тенденции у взрос-лых обусловлены задержкой психосексуального развития человека

Page 116: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 115

на раннем уровне либо последующей регрессией к этому уровню.В дальнейшем Фрейду стало ясно значение тех явлений, которыеон назвал моральным мазохизмом: стремлений не к физическому,а к душевному страданию. Он подчёркивал также тот факт, чтомазохистские и садистские тенденции всегда встречаются вместе,несмотря на их кажущуюся противоположность. Затем его точказрения на феномен мазохизма изменилась. Он предположил, чтосуществует биологически обусловленная тенденция к разрушению,которая может быть направлена против других или против себя са-мого, — так называемый “инстинкт смерти” — и что мазохизм воснове является следствием этого инстинкта. Далее, Фрейд пред-положил, что этот инстинкт смерти, не поддающийся прямому на-блюдению, амальгамируется с половым инстинктом; и в этом со-единении проявляется в виде мазохизма, если направлен против се-бя, или в виде садизма, если направлен против других. Это сме-шение ограждает человека от опасного действия, которое оказывалбы инстинкт смерти в чистом виде; то есть, согласно Фрейду, еслибы человек не мог связать свой инстинкт смерти с половым ин-стинктом, то у него остался бы только один выбор: уничтожатьдругих или себя самого. Эта теория в корне отличается от пер-воначальных предположений Фрейда. Если прежде садомазохизмпредставлялся явлением, в основе своей сексуальным, то в новойтеории он выступает как явление, в принципе несексуальное; сексу-альный фактор возникает в нём лишь за счёт смешения инстинктасмерти с половым инстинктом.

Фрейд в течение многих лет почти не уделял внимания явле-нию несексуальной агрессии; в системе Альфреда Адлера тенден-ции, о которых мы говорим, заняли центральное место. Однако онрассматривает их не как мазохизм и садизм, а как “чувство непол-ноценности” и “стремление к власти”. Адлер видит лишь рацио-нальную сторону этих явлений. В то время как мы говорим об ир-рациональной тенденции к самоуничижению, он считает комплекснеполноценности адекватной реакцией на действительную непол-ноценность, такую, как врождённые недостатки человека или об-щая слабость ребёнка. В то время как мы считаем, что стремле-ние к власти является проявлением иррациональной настроенностиуправлять другими людьми, он смотрит на это стремление только срациональной стороны и говорит о нём как об адекватной реакции,направленной на защиту индивида от опасностей, проистекающихиз его неуверенности и неполноценности. Здесь, как и везде, Адлерне может заглянуть дальше целенаправленности и рациональной

Page 117: Fromm - aifet.ru

116 Бегство от свободы

обусловленности человеческого поведения, и поэтому, хотя он внёсценный вклад в изучение механизмов мотивации, он всегда оста-ётся на поверхности явлений и никогда не проникает, как Фрейд,в глубины иррациональных импульсов.

В психоаналитической литературе точку зрения, отличную отточки зрения Фрейда, высказали Вильгельм Райх1, Карен Хорни2,и я3.

Хотя взгляды Райха основаны на первоначальной концепцииФрейда — теории “либидо”, — он указывает, что мазохист в конечномитоге стремится к наслаждению, что причиняемая ему боль являет-ся побочным результатом, а не самоцелью. Хорни первая разгадалафундаментальную роль мазохистских стремлений у невротиков, да-ла полное и подробное описание мазохистских черт характера и тео-ретически объяснила их как производные от структуры характера вцелом. В её работах, так же как и в моих, утверждается, что не мазо-хистский характер является следствием сексуального извращения,а наоборот: извращение представляет собой сексуальное проявлениепсихических тенденций, коренящихся в особом типе характера.

Здесь мы подходим к главному вопросу: откуда происходят мазо-хистские черты характера и соответствующие извращения? И далее:какова общая причина и мазохистских, и садистских наклонностей?

Направление, в котором нужно искать ответ, уже намечено вначале этой главы. И мазохистские, и садистские стремления по-могают индивиду избавиться от невыносимого чувства одиночестваи бессилия. Любые эмпирические наблюдения над мазохистами, втом числе и психоаналитические, дают неопровержимые доказа-тельства, что эти люди преисполнены страхом одиночества и чув-ством собственной ничтожности. (Я не могу привести здесь этидоказательства, не выходя за рамки книги.) Часто эти ощущениянеосознанны, часто они замаскированы компенсирующими чувства-ми превосходства и совершенства; но, если заглянуть в подсозна-тельную жизнь такого человека достаточно глубоко, они обнару-живаются непременно. Индивид оказывается “свободным” в нега-тивном смысле, то есть одиноким и стоящим перед лицом чуждо-го и враждебного мира. В этой ситуации “нет у человека заботымучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар

1W. Reich. Charakteranalyse, Wien, 1933.2К. Homey. The Neurotic Personalis of Our Time, W. W. Norton & Company,

New York, 1936.3E. Fromm. Psychologie der Autoritat in: Autoritat und Familie, ed. Max

Horkheimer, Alcan, Paris, 1936.

Page 118: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 117

свободы, с которым это несчастное существо рождается”. Это сло-ва из “Братьев Карамазовых” Достоевского. Испуганный индивидищет кого-нибудь или что-нибудь, с чем он мог бы связать своюличность; он не в состоянии больше быть самим собой и лихора-дочно пытается вновь обрести уверенность, сбросив с себя бремясвоего “я”.

Одним из путей к этой цели является мазохизм. Все разнооб-разные формы мазохистских стремлений направлены к одному: из-

бавиться от собственной личности, потерять себя; иными сло-

вами, избавиться от бремени свободы. Эта цель очевидна, когдаиндивид с мазохистским уклоном ищет подчинения какой-либо лич-ности или власти, которую он ощущает подавляюще сильной. (Есте-ственно, что уверенность в высшей силе другой личности должнапониматься относительно. Эта уверенность может быть основана нетолько на действительной силе другой личности, но и на убеждён-ности в своей собственной слабости и ничтожности. В этом случаеугрожающие черты могут приобрести и мышонок, и сухой лист.)В других формах мазохистской тенденции основная цель состоит втом же. Например, в мазохистском чувстве собственной ничтожно-сти проявляется стремление усилить первоначальное чувство своейнезначительности. Как это понять? Можно ли допустить, что че-ловек пытается избавиться от беспокойства, усиливая его? Имен-но так. Ведь, в самом деле, пока я разрываюсь между стремлени-ем быть независимым, сильным и чувством своей незначительно-сти и бессилия, я нахожусь в состоянии мучительного конфликта.Но я могу спастись от этого конфликта, если мне удастся обра-тить свою личность в ничто и не сознавать себя больше самосто-ятельным индивидом. Один из путей к этой цели — ощутить се-бя предельно ничтожным и беспомощным; другой путь — искатьподавляющей боли и мучения; ещё один — поддаться опьянениюили действию наркотика. Самоубийство — это последняя надеж-да, если все остальные попытки снять бремя одиночестваоказались безуспешными.

При определённых условиях эти мазохистские стремления — ихреализация — приносят относительное облегчение. Если индивиднаходит социальные формы, удовлетворяющие его мазохистские на-клонности (например, подчинение вождю в фашистском режиме),то он обретает некоторую уверенность уже за счёт своего един-ства с миллионами других, разделяющих те же чувства. Но дажев этом случае мазохистское “решение” ничего не решает, как и лю-бые невротические симптомы; индивид избавляется лишь от осо-

Page 119: Fromm - aifet.ru

118 Бегство от свободы

знанного страдания, но внутренний конфликт остаётся, а вместес ним и скрытая неудовлетворённость. Если мазохистское стрем-ление не находит подходящих общественных форм или если онопревосходит средний уровень мазохизма в социальной группе дан-ного индивида, то мазохистское “решение” не может дать ничегодаже в относительном смысле. Оно возникает из невыносимой си-туации, пытается преодолеть её, но оставляет индивида в тискахновых страданий. Если бы человеческое поведение всегда было ра-ционально и целенаправленно, то мазохизм был бы так же необъяс-ним, как и вообще все невротические симптомы. Но изучение эмоци-ональных и психических расстройств показывает, что человеческоеповедение может быть мотивировано побуждениями, вызваннымитревогой или каким-либо другим непереносимым состоянием духа;что эти побуждения имеют целью преодолеть такое эмоциональноесостояние, но в лучшем случае лишь подавляют его наиболее яв-ные проявления, а иногда не могут даже и этого. Невротическиесимптомы напоминают иррациональное поведение при панике. Так,человек, захваченный пожаром, стоит у окна и зовёт на помощь,совершенно забыв, что его никто не услышит и что он ещё можетуйти по лестнице, которая через несколько минут тоже загорится.Он кричит, потому что хочет спастись, и его действие кажется емушагом к спасению, на самом же деле это шаг к катастрофе. Точ-но так же и мазохистские стремления вызываются желанием изба-виться от собственного “я” со всеми его недостатками, конфликта-ми, риском, сомнениями и невыносимым одиночеством. Но в луч-шем случае они лишь подавляют наиболее заметные страдания, а вхудшем — приводят к ещё большим. Иррациональность мазохизма,как и всех невротических симптомов вообще, состоит в полнейшейнесостоятельности тех средств, которые применяются для выходаиз невыносимой психической ситуации.

Из только что изложенного видно важное различие между нев-ротической и рациональной деятельностью. В рациональной — ре-

зультат соответствует мотивировке: человек действует для того,чтобы добиться какого-то определённого результата. В невротиче-ской — стимулы, по существу, негативны: человек действует, чтобыизбавиться от невыносимой ситуации. Но его старания направленык тому, что только кажется решением: действительный результатоказывается обратным тому, чего он хотел достичь; потребность из-бавиться от невыносимого чувства настолько сильна, что человек нев состоянии выбрать линию поведения, ведущую не к фиктивному,а к действительному решению его проблем.

Page 120: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 119

При мазохизме индивид побуждается к действию невыносимымчувством одиночества и ничтожности. Он пытается преодолеть эточувство, отказываясь от своего “я” (в психологическом смысле); дляэтого он принижает себя, страдает, доводит себя до крайнего ничто-жества. Но боль и страдание — это вовсе не то, к чему он стремится;боль и страдание — это цена, он платит её в неосознанной надеждедостичь неосознанную цель. Это высокая цена; ему, как подёнщи-ку, влезающему в кабалу, приходится платить всё больше и боль-ше; и он никогда не получает того, за что заплатил, — внутреннегомира и покоя.

Анализ мазохистского извращения неопровержимо доказывает,что страдание может быть притягательным. Однако в этом извра-щении, как и в моральном мазохизме, страдание не является дей-ствительной целью; в обоих случаях это — лишь средство, а цельсостоит в том, чтобы забыть своё “я”. Основное различие между ма-зохистским извращением и моральным мазохизмом состоит в том,что при извращении стремление отказаться от себя проявляется че-рез тело и связывается с половым чувством. При моральном мазо-хизме это стремление овладевает человеком целиком, так что можетразрушить все цели, к которым его “я” сознательно стремится. Приизвращении мазохистские стремления более или менее ограниченыфизической сферой; более того, смешиваясь с сексом, эти стрем-ления принимают участие в разрядке напряжений, возникающих вполовой сфере, и таким образом находят себе прямой выход.

Уничтожение собственного “я” и попытка за счёт этого преодо-леть невыносимое чувство бессилия — это только одна сторона ма-зохистских наклонностей. Другая — это попытка превратиться вчасть большего и сильнейшего целого, попытка раствориться вовнешней силе и стать её частицей. Этой силой может быть дру-гой человек, какой-либо общественный институт, бог, нация, совестьили моральная необходимость. Став частью силы, которую человексчитает неколебимой, вечной и прекрасной, он становится причаст-ным к ее мощи и славе. Индивид целиком отрекается от себя, от-казывается от силы и гордости своего “я”, от собственной свободы,но при этом обретает новую уверенность и новую гордость в сво-ей причастности к той силе, к которой теперь может себя причис-лить. И кроме того, приобретается защита от мучительного сомне-ния. Мазохист избавлен от принятия решений. Независимо от того,является ли его хозяином какая-то внешняя власть или он инте-риоризовал себе хозяина — в виде совести или морального долга,— он избавлен от окончательной ответственности за свою судьбу,

Page 121: Fromm - aifet.ru

120 Бегство от свободы

а тем самым и от сомнений, какое решение принять. Он избавлени от сомнений относительно смысла своей жизни, относительно то-го, кто “он”. Ответы на эти вопросы уже даны его связью с тойсилой, к которой он себя причислил; смысл его жизни, его инди-видуальная сущность определены тем великим целым, в которомрастворено его “я”.

Мазохистские узы принципиально отличаются от первичных уз.Эти последние существуют до того, как процесс индивидуализациидостиг своего завершения; индивид ещё является частью “своего”природного и социального мира, он ещё не окончательно выделилсяиз своего окружения. Первичные узы дают ему подлинную уверен-ность и чувство принадлежности. Мазохистские узы — это сред-ство спасения. Личность выделилась, но не способна реализоватьсвою свободу; она подавлена тревогой, сомнением, чувством бесси-лия. Личность пытается обрести защиту во “вторичных узах” — какможно было бы назвать мазохистские связи, — но эти попытки ни-когда не удаются. Появление собственного “я” необратимо; созна-тельно индивид может чувствовать себя уверенным и “принадле-жащим” некоему целому, но, в сущности, он остаётся бессильныматомом, страдающим от поглощения своего “я”. Он никогда не сли-вается в одно целое с той силой, к которой прилепился, между ни-ми всегда остаётся фундаментальное противоречие, а вместе с теми побуждение, хотя бы и неосознанное, преодолеть мазохистскуюзависимость и стать свободным.

В чём сущность садистских побуждений? Желание причинятьдругим людям боль и в этом случае не главное. Все наблюдаемыеформы садизма можно свести к одному основному стремлению: пол-ностью овладеть другим человеком, превратить его в беспомощныйобъект своей воли, стать его абсолютным повелителем, его богом,делать с ним всё, что угодно. Средства для этой цели — его униже-ние и порабощение; но самый радикальный способ проявить своювласть состоит в том, чтобы причинять ему страдание, ибо нет боль-шей власти над другим человеком, чем власть причинять страда-ние, боль тому, кто не в состоянии себя защитить. Сущность садиз-ма составляет наслаждение своим полным господством над другимчеловеком (или иным живым существом)1.

1Маркиз де Сад придерживался мнения, что сущность садизма состоит вгосподстве. Он это выразил наглядно в следующем отрывке (Цит. по: Marquisde Sade, by G. Gorer, Leveright Publishing Corporation, New York, 1934): “То,что вы хотите заставить почувствовать вашего партнёра, — это не наслажде-ние, а впечатление, которое вы хотите произвести; боль производит гораздо

Page 122: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 121

Может показаться, что это стремление к неограниченной вла-сти над другим человеком прямо противоположно мазохистскомустремлению, поэтому представляется загадочным, что обе тенден-ции могут быть как-то связаны между собой. Конечно, с точкизрения практических последствий желание зависеть от других илистрадать противоположно желанию властвовать или причинятьстрадания другим. Однако психологически обе тенденции происхо-дят от одной и той же основной причины — неспособности вынестиизоляцию и слабость собственной личности.

Я предложил бы назвать общую цель садизма и мазохизма сим-

биозом. Симбиоз в психологическом смысле слова — это союз неко-торой личности с другой личностью (или иной внешней силой), вкотором каждая сторона теряет целостность своего “я”, так что обеони становятся в полную зависимость друг от друга. Садист так жесильно нуждается в своём объекте, как мазохист — в своём. В обо-их случаях собственное “я” исчезает. В одном случае я растворяюсьво внешней силе — и меня больше нет; в другом — я разрастаюсьза счёт включения в себя другого человека, приобретая при этомсилу и уверенность, которой не было у меня самого. Но стремлениек симбиозу с кем-либо другим всегда вызывается неспособностьювыдержать одиночество своего собственного “я”. И тут становитсяясно, почему мазохистские и садистские тенденции всегда связаныи перемешаны одна с другой. Внешне они кажутся взаимоисключа-ющими, но в их основе лежит одна и та же потребность. Человекне бывает только садистом или только мазохистом; между актив-ной и пассивной сторонами симбиотического комплекса существуютпостоянные колебания, и зачастую бывает трудно определить, ка-кая из этих сторон действует в данный момент, но в обоих случаяхиндивидуальность и свобода бывают утрачены.

С садизмом обычно связывают тенденции разрушительности ивраждебности. Разумеется, в садистских стремлениях всегда обна-руживается больший или меньший элемент разрушительности. Но

более сильное впечатление, чем наслаждение... вы понимаете это; Горер в своёмисследовании определяет садизм как “наслаждение от наблюдения изменений,произведённых наблюдателем во внешнем мире”. Это определение ближе под-ходит к моей точке зрения на садизм, чем определения других психологов. Но,по-моему, Горер ошибается, понимая садизм как наслаждение обладанием. Са-дистское обладание характеризуется тем, что превращает объект в безвольноеорудие в руках садиста. Несадистская радость влияния на людей уважает це-лостность их личности и основана на чувстве равенства. В определении Горерасадизм теряет своё специфическое качество и отождествляется с любым видомрезультативного влияния на людей.

Page 123: Fromm - aifet.ru

122 Бегство от свободы

то же справедливо и в отношении мазохизма: любой анализ ма-зохистского характера обнаруживает такую же враждебность. По-видимому, главная разница состоит в том, что при садизме эта вра-ждебность обычно более осознаётся и прямо проявляется в дей-ствии, в то время как при мазохизме враждебность бывает по боль-шей части неосознанной и проявляется лишь в косвенной форме.Позже я постараюсь показать, что враждебность и разрушитель-ность являются результатом подавления чувственной, эмоциональ-ной и интеллектуальной экспансивности индивида; поэтому мож-но предположить, что эти свойства должны быть следствием техже причин, какие вызывают потребность в симбиозе. Здесь же яхочу подчеркнуть, что садизм и разрушительность не идентичны,хотя часто бывают связаны друг с другом. Разрушительная лич-ность стремится к уничтожению объекта, то есть к избавлению отнего; садист же стремится властвовать объектом и потому страдаетпри его утрате.

Садизм — в том смысле, в каком мы о нём говорим, — можетбыть относительно свободен от разрушительности, может сочетать-ся с дружелюбием по отношению к своему объекту. Этот тип “любя-щего” садизма нашёл классическое воплощение у Бальзака в “Утра-ченных иллюзиях”. Это описание поясняет также, что мы имеем ввиду, говоря о потребности в симбиозе. Вот отношения, возникшиемежду молодым Люсьеном и беглым каторжником, выдающим себяза аббата; вскоре после знакомства с Люсьеном, только что пытав-шимся покончить с собой, аббат говорит: “. . . этот молодой чело-век не имеет уже ничего общего с поэтом, пытавшимся умереть.Я вытащил вас из реки, я вернул вас к жизни, вы принадлежи-те мне, как творение принадлежит творцу, как эфрит в волшебныхсказках принадлежит гению . . . как тело — душе! Могучей рукойя поддержу вас на пути к власти, я обещаю вам жизнь, полнуюнаслаждений, почестей, вечных празднеств. . . Никогда не ощутитевы недостатка в деньгах. . . Вы будете блистать, жить на широкуюногу, покуда я, копаясь в грязи, буду закладывать основание бли-стательного здания вашего счастья. Я люблю власть ради власти!Я буду наслаждаться вашими наслаждениями, запретными для ме-ня. Короче, я перевоплощусь в вас. . . Я хочу любить своё творение,создать его по образу и подобию своему, короче, любить его, какотец любит сына. Я буду мысленно разъезжать в твоем тильбю-ри, мой мальчик, буду радоваться твоим успехам у женщин, будуговорить: «Этот молодой красавец — я сам! Маркиз дю Рюбампресоздан мною, мною введён в аристократический мир; его величие

Page 124: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 123

— творение рук моих, он и молчит и говорит, следуя моей воле,он советуется со мной во всём»”.

Очень часто — и не только в обыденном словоупотреблении —садомазохизм смешивают с любовью. Особенно часто за проявлениялюбви принимаются мазохистские явления. Полное самоотречениеради другого человека, отказ в его пользу от собственных прав изапросов — всё это преподносится как образец “великой любви”; счи-тается, что для любви нет лучшего доказательства, чем жертва иготовность отказаться от себя ради любимого человека. На самомже деле “любовь” в этих случаях является мазохистской привязан-ностью и коренится в потребности симбиоза. Если мы понимаемпод любовью страстное и активное утверждение главной сущно-сти другого человека, союз с этим человеком на основе независи-мости и полноценности обеих личностей, тогда мазохизм и любовьпротивоположны друг другу. Любовь основана на равенстве и сво-боде. Если основой является подчинённость и потеря целостностиличности одного из партнёров, то это мазохистская зависимость,как бы ни рационализировалась такая связь. Садизм тоже нередковыступает под маской любви. Управляя другим человеком, мож-но утверждать, что это делается в его интересах, и это часто вы-глядит как проявление любви; но в основе такого поведения лежитстремление к господству.

Здесь у многих читателей возникнет вопрос: если садизм таков,как мы его определили, то не идентичен ли он стремлению к вла-сти? Мы ответим так: садизм в наиболее разрушительных формах,когда другого человека истязают, — это не то же самое, что жаждавласти; но именно жажда власти является наиболее существеннымпроявлением садизма. В наши дни эта проблема приобрела особуюважность. Со времён Гоббса на стремление к власти смотрели какна основной мотив человеческого поведения; но в следующие столе-тия всё большее значение приобретали юридические и моральныефакторы, направленные к ограничению власти. С возникновениемфашизма жажда власти и её оправдание достигли небывалых разме-ров. Миллионы людей находятся под впечатлением побед, одержан-ных властью, и считают власть признаком силы. Разумеется, властьнад людьми является проявлением превосходящей силы в сугубо ма-териальном смысле: если в моей власти убить другого человека, тоя “сильнее” его. Но в психологическом плане жажда власти коре-

нится не в силе, а в слабости. В ней проявляется неспособностьличности выстоять в одиночку и жить своей силой. Это отчаян-ная попытка приобрести заменитель силы, когда подлинной силы

Page 125: Fromm - aifet.ru

124 Бегство от свободы

не хватает. Власть — это господство над кем-либо; сила — это спо-собность к свершению, потенция1. Сила в психологическом смыслене имеет ничего общего с господством; это слово означает облада-ние способностью. Когда мы говорим о бессилии, то имеем в виду ненеспособность человека господствовать над другими, а его неспособ-ность к самостоятельной жизни. Таким образом, “власть” и “сила”— это совершенно разные вещи, “господство” и “потенция” — отнюдьне совпадающие, а взаимоисключающие друг друга. Импотенция —если применять этот термин не только к сексуальной сфере, но и ковсем сферам человеческих возможностей — влечёт за собой садист-ское стремление к господству. Пока и поскольку индивид силён, тоесть способен реализовать свои возможности на основе свободы ицелостности своей личности, господство над другими ему не нужнои он не стремится к власти. Власть — это извращение силы, точнотак же как сексуальный садизм — извращение половой любви.

По-видимому, садистские и мазохистские черты можно обнару-жить в каждом человеке. На одном полюсе существуют индивиды,в личности которых эти черты преобладают, на другом — те, длякого они вовсе не характерны. О садистско-мазохистском характе-ре можно говорить лишь в отношении первых из них. Термин “ха-рактер” мы применяем в динамическом смысле, в каком говорил охарактере Фрейд. В его понимании характер — это не общая сум-ма шаблонов поведения, свойственных данному человеку, а сово-купность доминантных побуждений, мотивирующих его поведение.Поскольку Фрейд предполагал, что основными мотивирующими си-лами являются сексуальные, он пришёл к концепциям “орального” и“анального” (или “генитального”) характера. Если не разделять егопредположений, то приходится определить типы характеров как-то иначе, однако динамическая концепция должна остаться в силе.Человек, в личности которого доминируют некоторые движущиесилы, не обязательно их осознаёт. Он может быть всецело охваченсадистскими стремлениями, но при этом будет уверен, что им дви-жет лишь чувство долга. Он может даже не совершить ни одного са-дистского поступка, подавив свои наклонности настолько, что вовсене выглядит садистом. И, однако, детальный анализ его поведения,его фантазий, сновидений, мимики и жестов раскрывает садистскиеимпульсы, действующие в более глубоких слоях его личности.

Характер человека, в котором преобладают садистско-мазохист-

1В подлиннике рассматриваются два значения слова “power” — “сила” и“власть”. — Прим. перев.

Page 126: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 125

ские побуждения, может быть определён как садистско-мазохист-ский; но такие люди — не обязательно невротики. Является ли опре-делённый тип характера “невротическим” или “нормальным” — этов значительной степени зависит от тех специальных задач, которыелюди должны выполнять по своему социальному положению, и оттех шаблонов чувства и поведения, которые распространены в дан-ном обществе, в данной культуре. Для огромной части низов сред-него класса в Германии и в других европейских странах садистско-мазохистский характер является типичным; и, как будет показано,именно в характерах этого типа нашла живейший отклик идеологиянацизма. Но поскольку термин “садистско-мазохистский” ассоции-руется с извращениями и с неврозами, я предпочитаю говорить нео садистско-мазохистском, а об “авторитарном” характере, особен-но когда речь идет не о невротиках, а о нормальных людях. Этоттермин вполне оправдан, потому что садистско-мазохистская лич-ность всегда характеризуется особым отношением к власти. Такойчеловек восхищается властью и хочет подчиняться, но в то же вре-мя он хочет сам быть властью, чтобы другие подчинялись ему. Естьещё одна причина, по которой этот термин правомочен. Фашистскиесистемы называют себя авторитарными ввиду доминирующей роливласти1 в их общественно-политической структуре. Термин “авто-ритарный характер” вбирает в себя и тот факт, что подобный складхарактера определяет “человеческую базу” фашизма.

Прежде чем продолжить разговор об авторитарном характере,необходимо уточнить термин “авторитет”, “власть”. Власть — этоне качество, которое человек “имеет”, как имеет какую-либо соб-ственность или физическое качество. Власть является результатоммежличностных взаимоотношений, при которых один человек смот-рит на другого как на высшего по отношению к себе. Но существу-ет принципиальная разница между теми отношениями “высших” и“низших”, которые можно определить как рациональный автори-тет, и теми отношениями, которые можно назвать подавляющейвластью.

Разъясню это на примере. Отношения между профессором и сту-дентом основаны на превосходстве первого над вторым, как и отно-шения рабовладельца и раба. Но интересы профессора и студентастремятся к совпадению: профессор доволен, если ему удалось раз-вить своего ученика; если это не получилось, то плохо для обоих.

1В подлиннике — слово “authority”, означающее и “авторитет” и “власть”. —Прим. перев.

Page 127: Fromm - aifet.ru

126 Бегство от свободы

Рабовладелец стремится эксплуатировать раба: чем больше он изнего выжмет, тем лучше для рабовладельца; в то же время раб все-ми способами стремится защитить доступную ему долю счастья.Здесь интересы определённо антагонистичны, поскольку выигрышодного обращается потерей для другого. В двух этих случаях пре-восходство имеет разные функции: в первом оно является условиемпомощи низшему, во втором — условием его эксплуатации.

Динамика власти в двух этих случаях тоже различна. Чем луч-ше студент учится, тем меньше разрыв между ним и профессором;иными словами, отношение “власть — подчинение” постепенно се-бя изживает. Если же власть служит основой эксплуатации, то современем дистанция становится всё больше и больше.

Различна в этих случаях и психологическая ситуация подчинён-ного. В первом случае у него преобладают элементы любви, вос-хищения и благодарности. Авторитет — это не только власть, но ипример, с которым хочется себя отождествить, частично или пол-ностью. Во втором случае, когда подчинение причиняет низшемуущерб, против эксплуататора возникают чувства возмущения и не-нависти. Однако ненависть раба может привести его к таким кон-фликтам, которые лишь усугубят его страдания, поскольку шансовна победу у него нет. Поэтому естественна тенденция подавить эточувство или даже заменить его чувством слепого восхищения. Уэтого восхищения две функции: во-первых, устранить болезненноеи опасное чувство ненависти, а во-вторых, смягчить чувство униже-ния. В самом деле, если мой господин так удивителен и прекрасен,то мне нечего стыдиться в моем подчинённом положении; я не могус ним равняться, потому что он настолько сильнее, умнее, лучшеменя... И так далее. В результате при угнетающей власти неизбеж-но возрастание либо ненависти к ней, либо иррациональной свер-хоценки и восхищения. При рациональном авторитете эти чувстваизживаются, поскольку подчинённый становится сильнее и, следо-вательно, ближе к своему руководителю.

Различие между рациональной и насильственной властью лишьотносительно. Даже в отношениях между рабом и его хозяином естьэлементы пользы для раба: он получает хотя бы тот минимум пищии защиты, без которого не смог бы работать на хозяина. Вместе с темлишь в идеальных отношениях между учителем и учеником мы ненайдём какого-то антагонизма интересов. Между двумя крайнимислучаями можно наблюдать множество промежуточных: отношенияфабриканта и рабочего, фермера и его сына, главы семейства и егожены и т. д. Однако эти два типа власти принципиально отличаются

Page 128: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 127

друг от друга — хотя на практике они всегда смешаны, — так чтопри анализе любой ситуации необходимо определять удельный вескаждого типа власти в данном конкретном случае.

Власть не обязательно должна воплощаться в каком-то лице, илиинституте, приказывающем что-либо делать или не делать; такуювласть можно назвать внешней. Власть может быть и внутренней,выступая под именем долга, совести или “суперэго”. Фактически всясовременная мысль — от протестантства и до философии Канта —представляет собой подмену внешней власти властью интериори-зованной. Поднимавшийся средний класс одерживал одну полити-ческую победу за другой, и внешняя власть теряла свой престиж,но её место занимала личная совесть. Эта замена многим казаласьпобедой свободы. Подчиняться приказам со стороны (во всяком слу-чае, в духовной сфере) казалось недостойным свободного человека.Но подавление своих естественных наклонностей, установление гос-подства над одной частью личности — над собственной натурой —другою частью личности — разумом, волей и совестью — это пред-ставлялось самой сущностью свободы. Но анализ показывает, чтосовесть правит не менее сурово, чем внешняя власть, и, более того,что содержание приказов совести зачастую совершенно не соответ-ствует требованиям этических норм в отношении человеческого до-стоинства. Своей суровостью совесть может и превзойти внешнюювласть: ведь человек ощущает её приказы как свои собственные.Как же ему восстать против себя самого?

За последние десятилетия “совесть” в значительной мере поте-ряла свой вес. Это выглядит так, будто в личной жизни ни внеш-ние, ни внутренние авторитеты уже не играют сколь-нибудь замет-ной роли. Каждый совершенно “свободен”, если только не наруша-ет законных прав других людей. Но обнаруживается, что властьпри этом не исчезла, а стала невидимой. Вместо явной власти пра-вит власть “анонимная”. У неё множество масок: здравый смысл,наука, психическое здоровье, нормальность, общественное мнение;она требует лишь того, что само собой разумеется. Кажется, чтоона не использует никакого давления, а только мягкое убеждение.Когда мать говорит своей дочери: “Я знаю, ты не захочешь идтигулять с этим мальчиком”, когда реклама предлагает: “Курите этисигареты, вам понравится их мягкость”, — создаётся та атмосферавкрадчивой подсказки, которой проникнута вся наша обществен-ная жизнь. Анонимная власть эффективнее открытой, потому чтоникто и не подозревает, что существует некий приказ, что ожида-ется его выполнение. В случае внешней власти ясно, что приказ

Page 129: Fromm - aifet.ru

128 Бегство от свободы

есть, ясно, кто его отдал; против этой власти можно бороться, впроцессе борьбы может развиваться личное мужество и независи-мость. В случае интериоризованной власти нет командира, но хо-тя бы сам приказ остаётся различимым. В случае анонимной вла-сти исчезает и приказ. Вы словно оказываетесь под огнём неви-димого противника: нет никого, с кем можно было бы сражаться.

Возвращаясь к авторитарному характеру, заметим снова, чтонаиболее специфической его чертой является отношение к властии силе. Для авторитарного характера существуют, так сказать, двапола: сильные и бессильные. Сила автоматически вызывает его лю-бовь и готовность подчиниться независимо от того, кто её проявил.Сила привлекает его не ради тех ценностей, которые за нею сто-ят, а сама по себе, потому что она — сила. И так же, как силаавтоматически вызывает его “любовь”, бессильные люди или орга-низации автоматически вызывают его презрение. При одном лишьвиде слабого человека он испытывает желание напасть, подавить,унизить. Человек другого типа ужасается самой идее напасть наслабого, но авторитарная личность ощущает тем большую ярость,чем беспомощнее ее жертва.

В авторитарном характере есть одна особенность, которая вво-дила в заблуждение многих исследователей: тенденция сопротив-ляться власти и отвергать любое влияние “сверху”. Иногда это со-противление затемняет всю картину, так что тенденции подчинениястановятся незаметны. Такой человек постоянно бунтует против лю-бой власти, даже против той, которая действует в его интересахи совершенно не применяет репрессивных мер. Иногда отношениек власти раздваивается: люди могут бороться против одной систе-мы власти, особенно если они разочарованы недостаточной силойэтой системы, и в то же время — или позже — подчиняются другойсистеме, которая за счёт своей бoльшей мощи или бoльших обе-щаний может удовлетворить их мазохистские влечения. Наконец,существует такой тип, в котором мятежные тенденции подавленысовершенно и проявляются только при ослаблении сознательногоконтроля (либо могут быть узнаны лишь впоследствии по той нена-висти, которая поднимается против этой власти в случае её ослабле-ния или крушения). С людьми, у которых мятежность преобладает,можно легко ошибиться, решив, что структура их характера пря-мо противоположна характеру мазохистского типа. Кажется, чтоих протест против любой власти основан на крайней независимо-сти; они выглядят так, будто внутренняя сила и целостность толка-ют их на борьбу с любыми силами, ограничивающими их свободу.

Page 130: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 129

Однако борьба авторитарного характера против власти является,по сути дела, бравадой. Это попытка утвердить себя, преодолетьчувство собственного бессилия, но мечта подчиниться, осознаннаяили нет, при этом сохраняется. Авторитарный характер — никогдане “революционер”, я бы назвал его “бунтовщиком”. Множество лю-дей — и политических движений — изумляют не очень вниматель-ного наблюдателя кажущейся необъяснимостью перехода от “ради-кализма” к крайнему авторитаризму. Психологически эти люди —типичные бунтовщики.

Отношение авторитарного характера к жизни, вся его филосо-фия определяется его эмоциональными стремлениями. Авторитар-ный характер любит условия, ограничивающие свободу человека,он с удовольствием подчиняется судьбе. Определение “судьба” зави-сит от его социального положения. Для солдата она может означатьволю или прихоть его начальника, которую он “рад стараться” вы-полнить. Для мелкого предпринимателя это экономические законы;кризисы или процветание — это для него не общественные явления,которые могут быть изменены человеческой деятельностью, а про-явления высшей силы, которой приходится подчиняться. У тех, ктонаходится на вершине пирамиды, тоже есть своя “судьба”. Различиелишь в масштабе власти и силы, которым подчиняется индивид, ане в чувстве подчинённости как таковом.

Не только силы, непосредственно определяющие личную жизньчеловека, но и силы, от которых зависит жизнь вообще, воспринима-ются как неумолимая судьба. По воле судьбы происходят войны, поволе судьбы одна часть человечества должна управлять другой; такуж суждено, что никогда не уменьшится страдание на этом свете.Судьба может рационализироваться. В философии это — “предна-значение человека”, “естественный закон”; в религии — “воля гос-подня”; в этике — “долг”; но для авторитарной личности это всегдавысшая внешняя власть, которой можно только подчиняться. Авто-ритарная личность преклоняется перед прошлым: что было — будетвечно; хотеть чего-то такого, чего не было раньше, работать во имянового — это или безумие, или преступление. Чудо творчества — атворчество всегда чудо — не вмещается в его понятия.

Шляйермахер определил религиозное чувство как чувство абсо-лютной зависимости. Это определение подходит ко всякому мазо-хистскому чувству, но в религиозном чувстве зависимости особуюроль играет грех. Концепция первородного греха, тяготеющего надвсеми следующими поколениями, очень характерна для авторитар-ного мышления. Моральное падение, как и всякое другое падение

Page 131: Fromm - aifet.ru

130 Бегство от свободы

человека, становится судьбой, от которой не спастись. Однажды со-грешив, человек навечно прикован к своему греху железной цепью.Последствия вины можно смягчить раскаянием, но раскаяние ни-когда не искупает вину до конца1. Слова из книги пророка Исайи:“Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю” — являютпрямую противоположность авторитарной философии.

Общая черта всего авторитарного мышления состоит в убежде-нии, что жизнь определяется силами, лежащими вне человека, внеего интересов и желаний. Единственно возможное счастье состоитв подчинении этим силам. Один из идеологических отцов нацизма,Меллер ван дер Брук, очень чётко выразил это ощущение: “Консер-ватор, скорее, верит в катастрофу, в бессилие человека избежатьеё, в её необходимость — и в ужасное разочарование обольщав-шегося оптимиста”2. В писаниях Гитлера мы увидим проявлениетого же духа.

Авторитарная личность может обладать и активностью, и сме-лостью, и верой, но эти качества имеют для неё совсем не тот смысл,какой имеют для человека, не стремящегося к подчинению. У ав-торитарного характера активность основана на глубоком чувствебессилия, которое он пытается преодолеть. Активность в этом смыс-ле означает действие во имя чего-то большего, чем его собственное“я”. Оно возможно во имя бога, во имя прошлого, долга, приро-ды, но никогда во имя будущего, во имя чего-то такого, что ещёне имеет силы, во имя жизни как таковой. Авторитарная личностьобретает силу к действию, лишь опираясь на высшую силу. Онадолжна быть несокрушима и неизменна. Недостаток силы служитдля такого человека безошибочным признаком вины и неполноцен-ности; если власть, в которую он верит, проявляет признак слабо-сти, то его любовь и уважение превращаются в презрение и нена-висть. В нём нет “наступательной силы”, позволяющей атаковатьустановившуюся власть, не отдавшись перед тем в рабство другой,более сильной власти.

Мужество авторитарной личности состоит в том, чтобы выдер-жать всё, что бы ни послала ей судьба или живой её представитель— вождь. Страдать безропотно — в этом высшая добродетель и за-слуга такого человека, а не в том, чтобы попытаться прекратить этистрадания или по крайней мере уменьшить их. Не изменять судьбу,

1Виктор Гюго ярко выразил идею невозможности освободиться от вины вобразе Жавера в романе “Отверженные”.

2Moeller van der Bruck, Das Dritte Reich, Hanseatische Verlag-anstralt,Hamburg, 1931, S. 223, 224.

Page 132: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 131

а подчиняться ей — в этом героизм авторитарного характера.

Он верит власти, пока эта власть сильна и может повелевать.Но эта вера коренится в конечном счёте в его сомнениях и явля-ется попыткой компенсировать их. Но если понимать под верой1

твёрдое убеждение в осуществимости некоторой цели, в данный мо-мент существующей лишь в виде возможности, то такой веры унего нет. По своей сути авторитарная философия является ниги-листической и релятивистской, несмотря на видимость её активно-сти, несмотря на то, что она часто и рьяно заявляет о своей пол-ной победе над релятивизмом. Вырастая на крайнем отчаянии, наполнейшем отсутствии веры2, эта философия ведёт к нигилизму иотрицанию жизни3.

В авторитарной философии нет понятия равенства. Человек савторитарным характером может иногда воспользоваться словом“равенство” в обычном разговоре — или ради своей выгоды, — нодля него это слово не имеет никакого реального смысла, посколь-ку относится к понятию, которое он не в состоянии осмыслить. Мирдля него состоит из людей, имеющих или не имеющих силу и власть,то есть из высших и низших. Садистско-мазохистские стремленияприводят его к тому, что он способен только к господству или к под-чинению; он не может испытывать солидарности. Любые различия— будь то пол или раса — для него обязательно являются признака-ми превосходства или неполноценности. Различие, которое не имелобы такого смысла, для него просто невообразимо.

Приведённое выше описание садистско-мазохистского стремле-ния и авторитарного характера относится к наиболее резко выра-женным формам собственной беспомощности и соответственно кнаиболее выраженным формам бегства от неё путём симбиотиче-ского отношения к объекту поклонения или господства.

Лишь отдельные индивиды либо социальные группы могут рас-сматриваться как типично садистско-мазохистские, но садистско-мазохистские побуждения существуют практически у всех. Менеевыраженная форма зависимости распространена в нашем общественастолько широко, что её полное отсутствие составляет, по-види-

1Здесь автор переходит от слова “belief” к слову “faith” Первое из них озна-чает веру в смысле представления или мнения, второе — в смысле внутреннегоубеждения. — Прим. перев.

2Faith — Прим. перев.3Нигилистическая сущность фашизма хорошо описана Раушнингом в его

книге: Rauschning, The Revolution of Nihilism, Alliance Book Corporation,Longmans, Green & Co., New York, 1939.

Page 133: Fromm - aifet.ru

132 Бегство от свободы

мому, лишь редкое исключение. Эта зависимость не имеет опас-ных черт необузданного садомазохизма, но настолько важна, чтоеё нельзя обойти молчанием.

Я имею в виду людей, вся жизнь которых трудноуловимым спо-собом связана с некоторой внешней силой1. Всё, что они делают,чувствуют или думают, имеет какое-то отношение к этой силе. Лю-ди ожидают, что некто их защитит, что “он” позаботится о них, ивозлагают на “него” ответственность за результаты своих собствен-ных поступков. Часто человек не осознаёт, что такая зависимостьсуществует. Даже если есть смутное сознание самой зависимости,внешняя сила, от которой человек зависит, остаётся неясной: нетопределённого образа, который был бы связан с этой силой. Глав-ное её качество определяется функцией: она должна защищать ин-дивида, помогать ему, развивать его и всегда быть с ним рядом.Некий “Икс”, обладающий этими свойствами, может быть названволшебным помощником. Разумеется, что “волшебный помощник”часто персонифицирован: это может быть бог, или некий принцип,или реальный человек, например кто-то из родителей, муж, женаили начальник. Важно иметь в виду, что когда реальные люди наде-ляются ролью “волшебного помощника”, то им приписываются вол-шебные качества; значение, которое приобретают эти люди, являет-ся следствием этой их роли. Процесс персонификации “волшебногопомощника” часто можно наблюдать в том, что называется “любо-вью с первого взгляда”. Человек, которому нужен “волшебный по-мощник”, стремится найти его живое воплощение. По тем или инымпричинам — а они часто усиливаются половым влечением — некийдругой человек приобретает для него волшебные качества, и он пре-вращает этого человека в существо, с которым отныне связана и откоторого зависит вся его жизнь. Тот факт, что этот второй человекнаходит своего “волшебного помощника” в первом, ничего не меняет;это только помогает усилить впечатление, будто такие отношенияявляются “настоящей любовью”.

В психоаналитической процедуре эту потребность в “волшебномпомощнике” можно изучать почти в экспериментальных условиях.У человека, проходящего эту процедуру, часто возникает глубокаяпривязанность к психоаналитику; тогда вся его (или её) жизнь, вседействия, все помыслы и чувства связываются с аналитиком. Со-знательно или бессознательно пациент спрашивает себя: был бы он

1В связи с этим ср.: Karen Homey, New Ways in Psychoanalysis, W. W. Norton& Company, New York, 1939.

Page 134: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 133

(аналитик) обрадован этим, недоволен тем, согласился бы с этим,ругал бы меня за то? В любовных отношениях сам факт выборакакого-то человека в качестве партнёра считается доказательством,что его любят как вполне определённую личность, просто пото-му, что это “он”. Но в случае психоаналитической процедуры такаяиллюзия рассеивается: у самых разных людей развиваются совер-шенно одинаковые чувства к самым разным психоаналитикам. Этоотношение похоже на любовь, оно часто сопровождается половымвлечением; но в своей основе — это отношение к персонифициро-ванному “волшебному помощнику”. Естественно, что для человека,который ищет себе “волшебного помощника”, психоаналитик можетудовлетворительно сыграть эту роль, как мог бы и кто-либо другой,обладающий каким-то авторитетом: врач, священник или учитель.

Причины, по которым человек бывает привязан к “волшебномупомощнику”, в принципе те же, какие мы нашли в основе стрем-ления к симбиозу: неспособность выдержать одиночество и полно-стью реализовать свои индивидуальные возможности. В садистско-мазохистских стремлениях эта неспособность приводит к тенденцииизбавиться с помощью “волшебного помощника” от собственного “я”;в более спокойных формах, о которых мы говорим сейчас, она вы-ражается лишь в потребности иметь наставника и защитника. Сте-пень зависимости от “волшебного помощника” обратно пропорцио-нальна способности к спонтанному проявлению своих интеллекту-альных, эмоциональных и чувственных возможностей. Иными сло-вами, человек надеется получить всё, чего он хочет от жизни, изрук “волшебного помощника”, а не своими собственными усилиями.Чем сильнее проявляется эта тенденция, тем больше центр тяжестиего жизни смещается с его собственной личности в сторону “вол-шебного помощника” и его персонификаций. И вопрос стоит уже нео том, как жить самому, а о том, как манипулировать “им”, чтобыего не потерять, как побудить его делать то, что вам нужно, и дажекак переложить на него ответственность за ваши поступки.

В крайних случаях почти вся жизнь человека сводится к попыт-кам манипулировать “им”. Средства для этого могут быть различ-ны: одни используют покорность, другие — “великодушие”, третьи— свои страдания и т. д. При этом каждое чувство, каждая мыслькак-то связаны с потребностью манипулировать “им”, так что ни од-но проявление психики уже не может быть спонтанным, свободным.Эта зависимость, возникая из недостатка спонтанности, в то же вре-мя даёт человеку какую-то защищённость, но вместе с тем вызываети чувство слабости, связанности. В результате человек, зависящий

Page 135: Fromm - aifet.ru

134 Бегство от свободы

от “волшебного помощника”, ощущает — часто бессознательно —своё порабощение и так или иначе бунтует против “него”. Этот бунтпротив человека, с которым связаны все надежды на безопасность исчастье, создаёт новые конфликты. Чтобы не потерять “волшебногопомощника”, необходимо подавлять свои мятежные тенденции; носкрытый антагонизм остаётся и постоянно угрожает той безопасно-сти, которая и является целью связи.

Если “волшебный помощник” персонифицирован в живом чело-веке, то рано или поздно наступает разочарование в нём, посколькуэтот человек не оправдал возлагавшихся на него надежд. Надеж-ды были иллюзорны с самого начала, потому разочарование неиз-бежно: ни один реальный человек не может оправдать сказочныхожиданий. Это разочарование накладывается на возмущение, выте-кающее из порабощённости, и ведёт к новым конфликтам. Иногдаони прекращаются лишь с разрывом; затем обычно следует выбордругого объекта, от которого вновь ожидается исполнение всех на-дежд, связанных с “волшебным помощником”. Когда выясняется,что и эта связь была ошибкой, она снова может быть разорвана— либо человек решает, что “такова жизнь”, и смиряется. Он непонимает при этом, что его крах обусловлен не плохим выбором“волшебного помощника”, а самим стремлением добиться своих це-лей путём манипуляций с волшебными силами вместо собственнойспонтанной активности.

Фрейд заметил явление пожизненной зависимости от внешнегообъекта. Он истолковал это как продолжение ранних, сексуальныхв своей основе, связей с родителями на всю жизнь. Этот феноменпроизвёл на него такое впечатление, что он видел в эдиповом ком-плексе основу всех неврозов и считал успешное преодоление этогокомплекса главной проблемой нормального развития.

Увидев в эдиповом комплексе центральное явление психологии,Фрейд сделал одно из величайших психологических открытий, од-нако правильно истолковать его не смог. Хотя на самом деле суще-ствует сексуальное влечение между родителями и детьми, хотя насамом деле конфликты, вытекающие из этого влечения, иногда ста-новятся одной из причин развития неврозов, всё же ни сексуальныевлечения, ни вытекающие из них конфликты не являются основой

фиксации детей по отношению к родителям. Пока ребёнок мал, он,вполне естественно, зависит от родителей, но эта зависимость совсемнеобязательно приводит к стеснению непосредственности ребёнка.Однако, если родители, действуя как представители общества, на-чинают подавлять спонтанность и независимость ребёнка, с возрас-

Page 136: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 135

том ребёнок всё больше чувствует свою неспособность стоять насобственных ногах. Потому он ищет себе “волшебного помощника”и часто персонифицирует “его” в своих родителях. Позднее индивидпереносит свои чувства на кого-нибудь другого, например на учи-теля, супруга или психоаналитика. Но эта потребность связать себяс каким-то символом авторитета вызывается вовсе не продолжени-ем первоначального сексуального влечения к одному из родителей,а подавлением экспансивности и спонтанности ребёнка и вытекаю-щим отсюда беспокойством.

Наблюдения показывают, что сущность любого невроза — каки нормального развития — составляет борьба за свободу и неза-висимость. Для многих нормальных людей эта борьба уже поза-ди: она завершилась полной капитуляцией; принеся в жертву своюличность, они стали хорошо приспособленными и считаются нор-мальными. Невротик — это человек, продолжающий сопротивлять-ся полному подчинению, но в то же время связанный с фигурой“волшебного помощника”, какой бы облик “он” не принимал. Неврозвсегда можно понять как попытку — неудачную попытку — разре-шить конфликт между непреодолимой внутренней зависимостью истремлением к свободе.

2. Разрушительность

Мы уже упоминали, что садистско-мазохистские стремления не-обходимо отличать от разрушительности, хотя они по большей ча-сти бывают взаимосвязаны. Разрушительность отличается уже тем,что её целью является не активный или пассивный симбиоз, а уни-чтожение, устранение объекта. Но корни у неё те же: бессилие иизоляция индивида. Я могу избавиться от чувства собственного бес-силия по сравнению с окружающим миром, разрушая этот мир. Ко-нечно, если мне удастся его устранить, то я окажусь совершенноодинок, но это будет блестящее одиночество; это такая изоляция,в которой мне не будут угрожать никакие внешние силы. Разру-шить мир — это последняя, отчаянная попытка не дать этому ми-ру разрушить меня. Целью садизма является поглощение объекта,целью разрушительности — его устранение. Садизм стремится уси-лить одинокого индивида за счёт его господства над другими, раз-рушительность — за счёт ликвидации любой внешней угрозы.

Каждого, кто наблюдает личные отношения в нашей социаль-ной обстановке, поражает колоссальный уровень разрушительныхтенденций, которые обнаруживаются повсюду. По большей части

Page 137: Fromm - aifet.ru

136 Бегство от свободы

они не осознаются как таковые, а рационализируются в различ-ных формах. Пожалуй, нет ничего на свете, что не использовалосьбы как рационализация разрушительности. Любовь, долг, совесть,патриотизм — их использовали и используют для маскировки раз-рушения себя самого и других людей. Однако необходимо делатьразличие между двумя видами разрушительных тенденций. В кон-кретной ситуации эти тенденции могут возникнуть как реакция нанападение, угрожающее жизни или целостности самого индивидалибо других людей или идеям, с которыми он себя отождествляет.Разрушительность такого рода — это естественная и необходимаясоставляющая утверждения жизни. Но мы рассматриваем здесь неэту рациональную враждебность, а ту разрушительность, котораяявляется постоянно присутствующей внутренней тенденцией и ждётлишь повода для своего проявления. Если такая разрушительностьпроявляется без какой-либо объективной “причины”, то мы считаемчеловека психически или эмоционально больным (хотя сам он, какправило, придумывает какую-нибудь рационализацию). В огромномбольшинстве случаев разрушительные стремления рационализиру-ются таким образом, что по меньшей мере несколько человек — илицелая социальная группа — разделяют эту рационализацию и онаим кажется “реалистичной”. Но объекты иррациональной разруши-тельности — и причины, по которым выбраны именно эти объек-ты, — сами по себе второстепенны; разрушительные импульсы —это проявления внутренней страсти, которая всегда находит себекакой-нибудь объект. Если по каким-либо причинам этим объектомне могут стать другие люди, то разрушительные тенденции индиви-да легко направляются на него самого. Когда они достигают неко-торого уровня, это приводит к физическому заболеванию или дажек попытке самоубийства.

Мы предположили, что разрушительность — это средство избав-ления от невыносимого чувства бессилия, поскольку она нацеленана устранение всех объектов, с которыми индивиду приходится се-бя сравнивать. Но если принять во внимание огромную роль раз-рушительных тенденций в человеческом поведений, то такое объяс-нение кажется недостаточным. Сами условия изоляции и бессилияпорождают и два других источника разрушительности: тревогу искованность. По поводу тревоги всё достаточно ясно. Любая угро-за жизненным интересам (материальным или эмоциональным) воз-буждает тревогу, а самая обычная реакция на неё — разрушитель-ные тенденции. В определённой ситуации угроза может связыватьсяс определёнными людьми, и тогда разрушительность направляется

Page 138: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 137

на этих людей. Но тревога может быть и постоянной, хотя и не обя-зательно осознанной; такая тревога возникает из столь же посто-янного ощущения, что окружающий мир вам угрожает. Эта посто-янная тревога является следствием изоляции и бессилия индивидаи в то же время еще одним источником накапливающихся в нёмразрушительных тенденций.

Из той же основной ситуации происходит ощущение, которое яназвал скованностью. Изолированный и бессильный индивид испы-тывает ограничения в реализации своих чувственных, эмоциональ-ных и интеллектуальных возможностей; ему не хватает внутрен-ней уверенности, спонтанности, которая является условием такойреализации. Внутренняя блокада усиливается табу, наложеннымиобществом на счастье и наслаждение, вроде тех, которые прони-зывают мораль и нравы среднего класса со времён Реформации.В наши дни внешние запреты практически исчезли, однако внут-ренняя скованность сохранилась, несмотря на сознательное приятиечувственных наслаждений.

Проблема взаимосвязи между скованностью и разрушительно-стью была затронута Фрейдом; при изложении его теории мы смо-жем высказать и некоторые собственные соображения.

Фрейд понял, что в своей первоначальной концепции, рассмат-ривавшей половое влечение и стремление к самосохранению как двеглавные движущие силы человеческого поведения, он упустил из ви-ду роль и значение разрушительных побуждений. Позднее, решив,что разрушительные тенденции столь же важны, как и сексуальныевлечения, он пришёл к выводу, что в человеке проявляются два ос-новных стремления: стремление к жизни, более или менее идентич-ное сексуальному “либидо”, и инстинкт смерти, имеющий целью уни-чтожение жизни. Фрейд предположил, что инстинкт смерти, сплав-ленный с сексуальной энергией, может быть направлен либо про-тив самого человека, либо против объектов вне его. Кроме того, онпредположил, что инстинкт смерти биологически заложен во всехживых организмах и поэтому является необходимой и неустранимойсоставляющей жизни вообще.

Гипотеза о существовании инстинкта смерти обладает тем досто-инством, что отводит важное место разрушительным тенденциям,которые не принимались во внимание в ранних теориях Фрейда.Но биологическое истолкование не может удовлетворительно объ-яснить тот факт, что уровень разрушительности в высшей степениразличен у разных индивидов и разных социальных групп. Еслибы предположения Фрейда были верны, следовало бы ожидать, что

Page 139: Fromm - aifet.ru

138 Бегство от свободы

уровень разрушительности, направленной против других или про-тив себя, окажется более или менее постоянным. Однако наблю-дается обратное: не только между различными индивидами, но имежду различными социальными группами существует громаднаяразница в весе разрушительных тенденций. Так, например, вес этихтенденций в структуре характера представителей низов европей-ского среднего класса определённо и значительно выше, нежели всреде рабочих или представителей социальной верхушки. Этногра-фические исследования познакомили нас с целыми народами, длякоторых характерен особенно высокий уровень разрушительности;между тем другие народы проявляют столь же заметное отсутствиеразрушительных тенденций — как по отношению к другим людям,так и по отношению к себе.

По-видимому, любая попытка понять корни разрушительностидолжна начинаться с наблюдения, именно этих различий. Затемнеобходимо установить, нет ли других различающих факторов ине могут ли эти факторы быть причиной упомянутых различий вуровне разрушительности.

Эта проблема настолько сложна, что потребовала бы специаль-ного исследования; его мы здесь провести не можем. Однако я хо-тел бы предположительно указать, в каком направлении следуетискать ответ. Кажется правдоподобным, что уровень разрушитель-ности в индивиде пропорционален той степени, до какой ограниченаего экспансивность. Мы имеем в виду не отдельные фрустрации тогоили иного инстинктивного влечения, а общую скованность, препят-ствующую спонтанному развитию человека и проявлению всех егочувственных, эмоциональных и интеллектуальных возможностей. Ужизни своя собственная динамика: человек должен расти, долженпроявить себя, должен прожить свою жизнь. По-видимому, если этатенденция подавляется, энергия, направленная к жизни, подверга-ется распаду и превращается в энергию, направленную к разруше-нию. Иными словами, стремление к жизни и тяга к разрушениюне являются взаимно независимыми факторами, а связаны обрат-ной зависимостью. Чем больше проявляется стремление к жизни,чем полнее жизнь реализуется, тем слабее разрушительные тенден-ции; чем больше стремление к жизни подавляется, тем сильнее тя-га к разрушению. Разрушительность — это результат непрожи-

той жизни. Индивидуальные или социальные условия, подавляю-щие жизнь, вызывают страсть к разрушению, наполняющую своегорода резервуар, откуда вытекают всевозможные разрушительныетенденции — по отношению к другим и к себе.

Page 140: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 139

Само собой понятно, насколько важно не только осознать рольразрушительности и враждебности в динамике социального процес-са, но и понять, какие именно факторы способствуют их усилению.Мы уже говорили о враждебности, которой был охвачен среднийкласс в период Реформации и которая нашла свое выражение внекоторых религиозных доктринах протестантства. Особенно этозаметно в аскетическом духе протестантства, в кальвинистском об-разе безжалостного бога, для собственного удовольствия осудивше-го часть людей на вечные муки без всякой их вины. В то время —как и позднее — средний класс выражал свою враждебность глав-ным образом под маской морального негодования, которое рациона-лизировало жгучую зависть к тем, у кого была возможность насла-ждаться жизнью. В наше время разрушительные тенденции низовсреднего класса стали важным фактором в развитии нацизма, ко-торый апеллировал к этим тенденциям и использовал их в борьбесо своими противниками. Источники разрушительности в этом со-циальном слое легко определить: это всё та же изоляция индивида,всё то же подавление индивидуальной экспансивности, о которыхмы уже говорили и которые в низах среднего класса гораздо ощу-тимее, чем в выше или нижестоящих классах общества.

3. Автоматизирующий конформизм

С помощью рассмотренных нами механизмов “бегства” индивидпреодолевает чувство своей ничтожности по сравнению с подавля-юще мощным внешним миром, или за счёт отказа от собственнойцелостности, или за счёт разрушения других, для того чтобы мирперестал ему угрожать.

Другие механизмы “бегства” состоят в полном отрешении от ми-ра, при котором мир утрачивает свои угрожающие черты (эту кар-тину мы видим в некоторых психозах)1, либо в психологическом са-мовозвеличении до такой степени, что мир, окружающий человека,становится мал в сравнении с ним. Эти механизмы “бегства” важныдля индивидуальной психологии, но не представляют большого ин-тереса в смысле общественной значимости. Поэтому я не стану ихздесь обсуждать, а обращусь к еще одному механизму, чрезвычайноважному в социальном плане.

Именно этот механизм является спасительным решением для

1Ср.: Н. S. Sullivan, Research in Schizophrenia, American Journal of Psychiatry,Vol., IX, No. 3; Frieda Fromm Reichmann, Transerence Problems in Schisophrenia,The Psychoanalitic Quarterly, Vol. VIII. No. 4.

Page 141: Fromm - aifet.ru

140 Бегство от свободы

большинства нормальных индивидов в современном обществе. Ко-ротко говоря, индивид перестаёт быть собой; он полностью усва-ивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном,и становится точно таким же, как все остальные, и таким, какимони хотят его видеть. Исчезает различие между собственным “я” иокружающим миром, а вместе с тем и осознанный страх перед оди-ночеством и бессилием. Этот механизм можно сравнить с защит-ной окраской некоторых животных: они настолько похожи на своёокружение, что практически неотличимы от него. Отказавшись отсобственного “я” и превратившись в робота, подобного миллионамдругих таких же роботов, человек уже не ощущает одиночества итревоги. Однако за это приходится платить утратой своей личности.

Итак, мы полагаем, что “нормальный” способ преодоления оди-ночества в нашем обществе состоит в превращении в автомат. Нотакая точка зрения противоречит одному из самых распространён-ных представлений о человеке нашей культуры; принято думать,что большинство из нас — личности, способные думать, чувство-вать и действовать свободно, по своей собственной воле. Каждыйчеловек искренне убеждён, что он — это “он”, что его мысли, чув-ства и желания на самом деле принадлежат “ему”. Но хотя сре-ди нас встречаются и подлинные личности, в большинстве случа-ев такое убеждение является иллюзией, и притом иллюзией опас-ной, ибо она препятствует ликвидации причин, обусловивших такоеположение.

Здесь мы сталкиваемся с одной из самых главных проблем психо-логии, которую проще всего разъяснить с помощью ряда вопросов.Что такое “я”? Какова природа действий, которые лишь кажутсясобственными? Что такое спонтанность? Что такое самобытный пси-хический акт? И наконец, какое отношение всё это имеет к свободе?В этом разделе мы покажем, как чувства и мысли могут внушатьсясо стороны, но субъективно восприниматься как собственные, а так-же как собственные чувства и мысли могут быть подавлены и темсамым изъяты из личности человека. Обсуждение поднятых здесьвопросов мы продолжим в главе “Свобода и демократия”.

Начнём наше рассуждение с анализа того смысла, который вкла-дывается в утверждения: “я чувствую”, “я думаю”, “я хочу”. Когдамы говорим “я думаю”, это кажется вполне однозначным утвержде-ние. Единственный возникающий при этом вопрос состоит в том,верно я думаю или ошибаюсь; но я думаю или не я — такой во-прос вообще не приходит в голову. Между тем этот вопрос далеконе так странен, как кажется, и это можно доказать экспериментом.

Page 142: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 141

Сходим на сеанс гипноза1. Вот субъект А; гипнотизёр Б погружаетего в гипнотический сон и внушает ему, что, проснувшись, он захо-чет прочесть рукопись, не найдет ее, решит, что другой человек, В,эту рукопись украл, и очень рассердится на этого В. В завершениеему говорится, что он должен забыть об этом внушении. Добавим,что наш А никогда не испытывал ни малейшей антипатии к В, инапомним, что никакой рукописи у него не было.

Что же происходит? А просыпается и после непродолжительнойбеседы на какую-нибудь тему вдруг заявляет: “Да, кстати! Я напи-сал недавно что-то в этом роде. У меня рукопись с собой, давайтея вам прочту”. Он начинает искать свою рукопись, не находит её,поворачивается к В и спрашивает, не взял ли тот его рукопись. В

отвечает, что не брал, что никакой рукописи вообще не видел. Вне-запно А взрывается яростью и прямо обвиняет В в краже рукописи.Затем он приводит доводы, из которых следует, что В — вор. Он откого-то слышал, что его рукопись крайне нужна В, В воспользо-вался моментом. . . и т. д. и т. д. Мы слышим не только обвиненияв адрес В, но и целый ряд рационализаций, которые должны при-дать этим обвинениям правдоподобный вид. Естественно, что всеони ложны и прежде никогда не пришли бы ему в голову.

Предположим, что в этот момент в зал входит новый человек.У него не возникнет и тени сомнения, говорит ли А именно то, чтодумает и чувствует; единственный вопрос, какой он может задать,справедливы ли обвинения А в адрес В, то есть соответствует лисодержание мыслей А реальным фактам. Но мы, видевшие всё ссамого начала, не станем спрашивать, насколько справедливы этиобвинения. Мы знаем, что здесь никакого вопроса нет; мы уверены:всё, что сейчас думает и чувствует А, — это не его мысли и чувства, ачужеродные элементы, заложенные в его голову другим человеком.

Рассуждения вновь вошедшего будут примерно таковы: “Вот А,по которому ясно видно, что он на самом деле всё это думает. Отно-сительно его чувств тоже нет лучшего свидетельства, чем его соб-ственные слова. Вот другие люди, утверждающие, что его мыслиему навязаны. По правде сказать, трудно разобраться, кто здесьправ. Наверно, всё-таки они: их много, так что вероятность однойи той же ошибки слишком мала”. Мы с вами видели весь экспери-мент с начала, и у нас никаких сомнений нет; если вновь вошедшийчеловек был на гипнотических сеансах, то сомнений не будет и у

1По поводу проблемы гипноза см. список работ М. Г. Эриксона: Psychiatry,1939, Vol. 2, № 3, p. 472.

Page 143: Fromm - aifet.ru

142 Бегство от свободы

него. В этом случае он будет заведомо знать, что подобные экспе-рименты можно повторять сколько угодно раз, с разными людьмии разным содержанием внушений. Гипнотизёр может внушить, чтосырая картофелина — это превосходный ананас, и субъект будетесть её, ощущая вкус ананаса; или — что он слепой, и он на самомделе перестанет видеть; или — что субъект считает Землю плоской,и тот будет с пеной у рта доказывать, что Земля плоская.

Что доказывает гипнотический эксперимент, а особенно после-гипнотическое поведение? Он доказывает, что у нас могут бытьмысли, чувства, желания и даже ощущения, которые мы субъек-тивно воспринимаем как наши собственные, хотя на самом делеэто не так. Мы действительно испытываем эти чувства, ощущенияи т. д., но они навязаны нам со стороны, по существу, нам чуждыи могут не иметь ничего общего с тем, что мы думаем и чувствуемна самом деле.

Описанный нами гипнотический эксперимент показывает, чтосубъект, во-первых, чего-то хочет (в данном случае прочесть своюрукопись); во-вторых, нечто думает (что В её взял); в-третьих, что-то чувствует (раздражение против В). При этом все три психиче-ских акта — его волевой импульс, мысль и чувство — не являютсяего собственными, не являются результатом его собственной психи-ческой деятельности. Они не возникли в нём самом, они заложены внего, но при этом ощущаются так, как если бы были собственными.Он высказывает и целый ряд мыслей, которые не были ему внуше-ны под гипнозом; однако рационализации, которыми он “объясня-ет” свою уверенность в том, что В украл рукопись, являются егособственными мыслями лишь формально. Они вроде бы объясняютего подозрение; но мы-то знаем, что подозрение появилось раньше;что рационализирующие мысли изобретены лишь для того, чтобыоправдать уже существующее чувство. Не подозрение вытекает изэтих мыслей, а наоборот.

Мы начали с гипнотического эксперимента, потому что в нёмсамым неопровержимым образом проявляется следующее: человекможет быть убеждён в спонтанности своих психических актов, в товремя как они возникают под влиянием другого лица в некоторыхспециальных условиях. Но это явление отнюдь не ограничиваетсяособой ситуацией гипноза. Содержание наших мыслей, чувств и же-ланий бывает индуцировано извне, не является своим собственнымнастолько часто, что эти псевдоакты, пожалуй, являются правилом,а исключение составляют подлинно самобытные мысли и чувства.

Псевдомышление известно лучше, чем аналогичные явления в

Page 144: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 143

сфере желаний и чувств. Поэтому для начала лучше разобраться вразличии между истинным мышлением и псевдомышлением. Пред-положим, что мы с вами на острове, где встречаем местных ры-баков и дачников-горожан. Мы хотим узнать, какая будет погода;спрашиваем об этом рыбака и двух дачников, про которых знаем,что все они слышали прогноз по радио. Рыбак, имеющий большойопыт и постоянно заинтересованный в погоде, задумается, если ещёне составил себе мнения до разговора с нами. Зная, что направлениеветра, температура, влажность и т. д. являются исходными данны-ми для предсказания погоды, он взвесит относительное значениеразличных факторов и придёт к более или менее определённому за-ключению. Вероятно, он вспомнит и прогноз, переданный по радио,и приведёт его в подтверждение своего мнения (или скажет, что вотто-то и то-то не сходится); в случае расхождения он будет особенноосторожен в оценке собственных соображений. Но во всяком случае,он скажет нам своё мнение, результат своего размышления, а это —единственное, что важно для нашего анализа.

Первый из спрошенных нами горожан — человек, который впогоде не разбирается и знает об этом; ему это не нужно. Он от-вечает: “Знаете, я в этом ничего не понимаю. Всё, что могу вамсказать, — прогноз был вот такой”. Другой дачник — это человексовсем другого плана. Он из тех людей, кто чувствует себя обязан-ным уметь ответить на любой вопрос; он полагает, что прекрасноразбирается в погоде, хотя на деле это далеко от истины. Немногоподумав, он сообщает нам “своё” мнение, в точности совпадающее спрогнозом. Мы спрашиваем, почему он так думает, и он отвечает,что пришёл к такому заключению, исходя из направления ветра,температуры и т. д.

Поведение этого человека внешне не отличается от поведениярыбака, но, если разобраться, становится очевидно, что он простоусвоил прогноз. Однако он ощущает потребность иметь собственноемнение и поэтому забывает, что просто-напросто повторяет чьё-тоавторитетное утверждение; он верит, что пришёл к определённомувыводу на основании собственных размышлений, на самом же делеон просто усвоил мнение авторитета, сам того не заметив. Ему ка-жется, что у него были основания прийти к этому мнению, и он намэти основания излагает; но, если проверить, окажется, что он вооб-ще не смог бы сделать из них никакого вывода. Очень может быть,что он предскажет погоду правильно, а рыбак ошибётся, но это де-ла не меняет: правильное мнение такого горожанина не являетсясобственным, а ошибочное мнение рыбака — собственное.

Page 145: Fromm - aifet.ru

144 Бегство от свободы

То же самое можно наблюдать, изучая мнения людей по любомувопросу, например в области политики. Спросите рядового читателягазеты, что он думает о такой-то политической проблеме, и он вамвыдаст как “собственное” мнение более или менее точный пересказпрочитанного; но при этом — что для нас единственно важно — онверит, будто всё, сказанное им, является результатом его собствен-ных размышлений. Если он живёт в небольшой общине, где поли-тические взгляды передаются от отца к сыну, он может не отдаватьсебе отчёта в том, до какой степени “его собственное” мнение опре-деляется авторитетом строгого родителя, сложившимся в детскиегоды. У другого читателя мнение может быть продуктом минутно-го замешательства, страха показаться неосведомлённым — так что“мысль” его оказывается лишь видимостью, а не результатом есте-ственного сочетания опыта, знаний и политических убеждений. Тоже явление обнаруживается в эстетических суждениях. Средний по-сетитель музея, рассматривающий картину знаменитого художни-ка, скажем Рембрандта, находит её прекрасной и впечатляющей.Если проанализировать его суждение, то оказывается, что картинане вызвала у него никакой внутренней реакции, но он считает её пре-красной, зная, что от него ожидают именно такого суждения. То жесамое происходит с мнениями людей о музыке и даже с самим актомвосприятия вообще. Очень многие, глядя на какой-нибудь знамени-тый пейзаж, фактически воспроизводят в памяти его изображение,которое неоднократно попадалось им на глаза, скажем на почтовыхоткрытках. Они смотрят на пейзаж, искренне веря, что видят его,но в действительности видят те самые открытки. Если при них слу-чается какое-нибудь происшествие, то они воспринимают ситуациюв терминах будущего газетного репортажа. У многих людей любоепроисшествие, в котором они принимали участие, любой концерт,спектакль или политический митинг, на котором они присутствова-ли, — всё это становится для них реальным лишь после того, какони прочтут об этом в газете.

Подавление критического мышления, как правило, начинаетсяв раннем возрасте. Например, пятилетняя девочка может заметитьнеискренность матери: та всегда говорит о любви, а на самом делехолодна и эгоистична; или — более резкий случай — постоянно под-чёркивает свои высокие моральные устои, но связана с посторонниммужчиной. Девочка ощущает этот разрыв, оскорбляющий её чув-ство правды и справедливости, но она зависит от матери, котораяне допустит никакой критики, и, предположим, не может опереть-ся на слабохарактерного отца, и поэтому ей приходится подавить

Page 146: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 145

свою критическую проницательность. Очень скоро она перестанетзамечать неискренность или неверность матери; она утратит способ-ность мыслить критически, поскольку выяснилось, что это и безна-дёжно, и опасно. Вместе с тем девочка усвоит шаблон мышления,позволяющий ей поверить, что её мать искренний и достойный че-ловек, что брак её родителей — счастливый брак; она примет этумысль как свою собственную.

Во всех этих примерах псевдомышления вопрос состоит лишьв том, является ли мысль результатом собственного мышления, тоесть собственной психической деятельности. В данном аспекте со-держание мысли не играет никакой роли. Мы уже видели, что ры-бак мог ошибаться в своём прогнозе погоды, а дачник, повторившийрадиопрогноз, мог оказаться прав. Псевдомышление может бытьвполне логичным и рациональным; его псевдохарактер не обяза-тельно должен проявляться в каких-либо алогичных элементах. Этоможно заметить, изучая рационализации, которые имеют цельюобъяснить некое действие или чувство разумными и объективнымиоснованиями, хотя на самом деле оно определяется иррациональны-ми и субъективными факторами. Рационализация может и проти-воречить фактам или законам логики, но часто она вполне разумнаи логична; в этом случае её иррациональность заключается тольков том, что она не является подлинным мотивом действия, а лишьвыдаёт себя за такой мотив.

Примером нелогичной рационализации может послужить хоро-шо известный анекдот. Человек одолжил у соседа кувшин и разбилего. Когда тот просит вернуть кувшин, он отвечает: “Во-первых, яего тебе уже отдал; во-вторых, я никакого кувшина у тебя не брал;и вообще, когда ты мне его давал, он уже тогда был разбит!” В ка-честве примера “разумной” рационализации можно привести такойслучай. Некто А испытывает материальные затруднения и проситсвоего родственника Б одолжить ему денег. Б отказывает, заявляяпри этом, что не хочет потакать безответственности А и его при-вычке жить за чужой счёт. Сами по себе эти основания могут бытьвполне разумными, но всё же это рационализация, поскольку Б нехотел бы давать денег ни при каких обстоятельствах; хотя он убеж-дён, что руководствуется заботой об А, подлинной причиной егоотказа является скупость.

Таким образом, логичность некоего высказывания сама по се-бе не решает, рационализация это или нет; необходимо принять вовнимание внутреннюю мотивировку этого высказывания. Решаю-щим моментом здесь является не то, что человек думает, а то, как

Page 147: Fromm - aifet.ru

146 Бегство от свободы

его мысль возникла. Если мысль возникает в результате собствен-ного активного мышления, она всегда нова и оригинальна. Ориги-нальна не обязательно в том смысле, что никому не приходила вголову раньше, но в том смысле, что человек использовал собствен-ное мышление, чтобы открыть нечто новое для себя в окружающеммире или в себе самом. Рационализации в принципе не могут, иметьтакого характера открытий; они лишь подкрепляют эмоциональноепредубеждение, уже существующее в человеке. Рационализация —это не инструмент для проникновения в суть явлений, а попытказадним числом увязать свои собственные желания с уже существу-ющими явлениями.

Точно так же, как различаются подлинные мысли и псевдомыс-ли, необходимо различать подлинные чувства, возникающие внутринас, и псевдочувства, в действительности не наши, хотя мы и не от-даём себе в этом отчёта. Возьмем пример из повседневной жизни,который типичен для наших псевдочувств при общении с другимилюдьми. Мы наблюдаем человека в гостях. Он весел, разговорчив,общителен и вообще кажется довольным и счастливым. Вот он ши-роко улыбнулся на прощание, сказал, что провёл восхитительныйвечер, что был безмерно рад видеть всех присутствующих; дверьза ним закрывается, — и тут мы не спускаем с него глаз. В еголице резкая перемена. Что исчезает улыбка, это естественно: емунекому больше улыбаться. Но на лице его появляется выражениеглубокой тоски, почти отчаяния. Это выражение, впрочем, сохраня-ется лишь несколько мгновений, затем лицо вновь скрывается подобычной маской. Человек садится в свою машину, вспоминает ве-чер, размышляет, какое впечатление он там произвёл, решает, чтохорошее. . . Но это “он” был весел и счастлив только что? А моментотчаяния, который мы заметили, что это? Быть может, мимолётнаяреакция, которой не надо придавать никакого значения? Если ни-чего не знать об этом человеке, ответ на такой вопрос невозможен.Однако следующий дальше эпизод может дать ключ к пониманиютого, что означала его весёлость.

В эту ночь ему снится сон, что он снова на войне. Он получил за-дание перейти линию фронта и проникнуть в неприятельский штаб.На нём офицерский мундир, по-видимому немецкий, и вдруг он ока-зывается среди немецких офицеров. Его удивляет, что в штабе такойкомфорт и что все так хорошо к нему относятся, но всё больше ибольше его охватывает страх, что его разоблачат. Один из молодыхофицеров, который ему особенно понравился, подходит к нему и го-ворит: “Я знаю, кто вы. У вас только один способ спастись; начните

Page 148: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 147

рассказывать анекдоты, смейтесь сами и рассмешите их так, что-бы они отвлеклись и у них не осталось внимания на вас”. Он оченьблагодарен за совет, начинает рассказывать анекдоты и смеяться; нопостепенно его веселье становится неестественным, остальные офи-церы смотрят на него с подозрением — и чем больше их подозрения,тем более вымученными становятся его шутки. В конце концов егоохватывает такой страх, что он не выдерживает; он вскакивает, бе-жит, они гонятся за ним. . . Вдруг всё меняется: он сидит в трамвае,трамвай остановился возле его дома, на нём штатский костюм, и онс облегчением понимает, что война позади.

Давайте предположим, что мы в состоянии спросить у него наследующий день, с чем он может связать отдельные элементы это-го сна. Здесь мы отметим лишь некоторые ассоциации, особенноважные для понимания того, что нас интересует. Немецкая речьнапоминает ему, что один из гостей накануне говорил с сильнымнемецким акцентом. Этот человек (с акцентом) был ему неприя-тен, потому что не обратил на него почти никакого внимания, хотяон очень старался произвести хорошее впечатление. По ходу этихмыслей он вспоминает, что в какой-то момент вчерашнего вечерау него было чувство, будто тот, с немецким акцентом, насмехалсянад ним, ядовито улыбнулся, услышав какую-то его фразу. Когдаон припоминает уютное помещение штаба, ему кажется, что оно бы-ло похоже на тот дом, где он был вчера, но окна напоминали окнатого кабинета, где он когда-то провалил экзамен. Удивлённый этойассоциацией, он вспоминает, что накануне был озабочен тем, какоевпечатление произведёт. Отчасти потому, что один из гостей былбратом девушки, внимание которой он хотел привлечь, а отчастипотому, что хозяин имеет влияние на его начальника, от которо-го сильно зависит его продвижение по службе. Говоря об этом на-чальнике, он признаётся, что терпеть его не может, жалуется, какунизительно изображать дружелюбные чувства к нему; и неожи-данно для себя самого вдруг выясняет, что испытывал некоторуюнеприязнь и к хозяину дома, хотя и не осознавал этого. Ещё од-на ассоциация состоит в том, что он рассказал что-то смешное олысом человеке, а потом уже сообразил, что хозяин тоже почти со-всем лыс, и ему стало неловко. Трамвай его очень удивляет, потомучто рельсовых путей вроде не было. Говоря об этом, он вспомина-ет, что мальчиком ездил в школу на трамвае; а дальше ему прихо-дит на память, что во сне он сидел на месте вагоновожатого, — иподумал, что управление трамваем удивительно похоже на управ-ление автомобилем. Очевидно, что трамвай заместил его собствен-

Page 149: Fromm - aifet.ru

148 Бегство от свободы

ный автомобиль, на котором он вернулся домой, а его возвращениенапомнило, как он возвращался из школы.

Для каждого, кто умеет разбираться в значении снов, уже ясно,какие выводы следуют из этого сновидения и сопровождающих егоассоциаций, хотя мы рассказали только часть этих ассоциаций и,в сущности, ничего не сказали о самом человеке, о его прошлом инастоящем. Сон позволяет сказать об его истинных чувствах нака-нуне. Он был встревожен, боялся, что не сумеет произвести нужноевпечатление, злился на некоторых людей, которые, как ему каза-лось, плохо к нему относились и насмехались над ним. Как видноиз сновидения, его весёлость была лишь средством скрыть тревогуи раздражение и в то же время умиротворить тех, кто его раздра-жал. Вся его весёлость была маской, служившей для прикрытия егоподлинных чувств: страха и раздражения. Это порождало неуверен-ность его положения; он чувствовал себя как шпион во вражескомокружении, которого могут разоблачить в любой момент. Мимолёт-ное выражение отчаяния, которое мы заметили на его лице в моментухода, теперь получает и подтверждение, и объяснение: в тот мо-мент лицо выражало истинные его чувства, хотя он этих чувств неосознавал. Во сне они приобрели явственное и драматическое выра-жение, хотя и не были открыто связаны с теми людьми, к которымотносились в действительности.

Этот человек не невротик, и он не был под воздействием гипно-за. Это, пожалуй, вполне нормальный индивид, с той же тревогой,с тем же стремлением к признанию, какие обычны у современныхлюдей вообще. Но он настолько привык испытывать именно те чув-ства, какие от него ожидаются в определённых ситуациях, что лишьв порядке исключения мог бы заметить в своих чувствах нечто “чу-жое”; он не сознавал того факта, что его веселье было не его.

То же, что относится к мыслям и чувствам, справедливо и в от-ношении желаний. Большинство людей убеждено, что если их непринуждает открыто какая-либо внешняя сила, то их решения —это их собственные решения, и если они чего-то хотят, то это ихсобственные желания. Такое представление о себе — одна из вели-чайших наших иллюзий. На самом деле значительная часть нашихжеланий фактически навязана нам со стороны; нам удаётся убе-дить себя, что это мы приняли решение, в то время как на самомделе мы подстраиваемся под желания окружающих, гонимые стра-хом изоляции или даже более серьёзных опасностей, угрожающихнашей жизни.

Когда детей спрашивают, хотят ли они ходить в школу каждый

Page 150: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 149

день, и они отвечают “конечно, хочу!”, — это правдивый ответ? Вбольшинстве случаев определённо нет. Ребёнок может хотеть пойтив школу достаточно часто, но нередко он предпочёл бы поигратьили заняться чем-нибудь ещё. Если он чувствует желание быватьв школе каждый день, то — скорее всего — подавляет своё неже-лание. Он чувствует, что от него ждут желания ходить в школуежедневно, и этого оказывается достаточно, чтобы не дать ему по-чувствовать, что он это делает только по обязанности. Быть может,ребёнок был бы счастливее, если бы смел осознать, что иногда емуи на самом деле хочется в школу, но иногда он идёт только пото-му, что надо, приходится. Однако давление чувства долга достаточ-но сильно, чтобы вызывать у него ощущение, будто он хочет того,чего хотят от него.

Обычно предполагается, что люди вступают в брак по жела-нию. Конечно, бывают случаи, когда женятся или выходят замужпо осознанному чувству долга, единственно по обязанности. Быва-ют и другие случаи, когда человек женится потому, что на самомделе он хочет этого. Но немало и таких случаев, когда человек осо-знанно полагает, что хочет жениться (или выйти замуж, всё равно);на самом же деле он просто попал в такую полосу последователь-ных событий, которые неминуемо ведут к браку, не оставляя ни-какой другой возможности. В течение месяцев, ведущих к свадьбе,он твёрдо убеждён, что он хочет жениться, и первый — несколькозапоздалый — намёк на то, что это, быть может, не совсем так, по-является только в день свадьбы: на него вдруг нападает паническоежелание удрать. Если он человек “здравомыслящий”, то это чув-ство длится лишь считанные минуты; на вопрос, на самом ли делеон хочет жениться, он с неколебимой уверенностью ответит “да”.

Мы могли бы привести массу примеров из повседневной жиз-ни, в которых людям кажется, будто они принимают решение, буд-то хотят чего-то, но на самом деле поддаются внутреннему иливнешнему давлению “необходимости” и “хотят” именно того, чтоим приходится делать. Наблюдая, как люди принимают решения,приходится поражаться тому, насколько они ошибаются, принимаяза своё собственное решение результат подчинения обычаям, услов-ностям, чувству долга или неприкрытому давлению. Начинает ка-заться, что собственное решение — это явление достаточно редкое,хотя индивидуальное решение и считается краеугольным камнемнашего общества.

Я хочу привести ещё один пример псевдожелания, которое ча-сто наблюдается при анализе людей без каких-либо невротических

Page 151: Fromm - aifet.ru

150 Бегство от свободы

симптомов. Этот частный случай не связан с широкими обществен-ными проблемами, которыми мы занимаемся здесь, но он позволитчитателю, не знакомому с действием подсознательных сил, полу-чить лучшее представление об этом феномене. Кроме того,этот пример явственно выявляет связь между подавлением пси-хических актов и возникновением псевдоактов, о чём уже упоми-налось выше. Обычно подавление рассматривают с точки зренияего роли в невротическом поведении, в сновидениях и т. п.; важно,однако, подчеркнуть, что всякое подавление уничтожает какую-точасть подлинной личности и вызывает подмену подавленного чув-ства псевдочувством.

Человек, о котором пойдёт речь, — студент-медик, двадцатидвух лет. Он заинтересован своей работой и легко ладит с людь-ми. Нельзя сказать, чтобы он был как-то особенно несчастен, ноон нередко чувствует некоторую усталость и у него нет особенно-го вкуса к жизни. Подвергнуться психоанализу его побудила про-фессиональная любознательность: он собирается стать психиатром.Единственная его жалоба состоит в том, что у него возникли некото-рые трудности в учёбе. Он часто забывает прочитанное, чрезмерноустаёт на лекциях и стал хуже сдавать экзамены. Это его удивляет,потому что во всём остальном он не может пожаловаться на па-мять. Он вполне уверен, что хочет заниматься медициной, но частосомневается, что сможет стать хорошим врачом.

Через несколько недель он рассказывает сон, в котором он стоитна верхнем этаже построенного им небоскрёба и оглядывает сверхуокружающие здания с лёгким чувством торжества. Вдруг небоскрёбрушится, и он оказывается под развалинами. Он понимает, что егоспасут (развалины уже разбирают), но слышит, как кто-то говорито нём, что он серьёзно ранен и что скоро должен появиться врач.Врача приходится ждать целую вечность, а когда тот наконец по-является, то ничем не может ему помочь, потому что забыл своюсумку с инструментами. На него накатывает волна ярости к врачу,и вдруг оказывается, что он стоит на ногах и вовсе не ранен. Онвысмеивает врача и в этот момент просыпается.

В связи с этим сном у него возникает лишь несколько ассоциа-ций, но зато весьма многозначительных. Думая о построенном имнебоскрёбе, он вскользь упоминает, что всегда интересовался ар-хитектурой. В детстве строительные кубики долго оставались еголюбимой игрой, а в семнадцать лет он решил, что станет архитек-тором. Когда он сказал об этом отцу, тот по-дружески ответил, чтосын, конечно, волен сам выбирать себе карьеру, но он (отец) уве-

Page 152: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 151

рен, что эта идея лишь отголосок его (сына) детских увлечений ичто для него (сына) было бы лучше заняться медициной. Молодойчеловек решил, что отец прав, и никогда больше не заговаривал сним на эту тему. И начал изучать медицину. Ассоциации по поводуврача, опоздавшего и забывшего инструменты, были расплывчатыи скудны. Однако в разговоре об этой части сна ему вспомнилось,что назначенное время его аналитического сеанса было передвинутои что, хотя он не возражал против этого изменения, на самом делебыл очень раздосадован. Вот и теперь, говоря об этом, он чувствует,как в нём снова пробуждается раздражение. Он обвиняет аналити-ка в произволе и вдруг заявляет: “Послушайте, вот я же не могуделать всё, что хочу!” Он сам чрезвычайно удивлён и своим раздра-жением, и этой своей фразой, потому что до сих пор ни аналитик,ни занятия анализом не вызывали у него никакой неприязни.

Через некоторое время ему снится ещё один сон, из которого онзапоминает только фрагмент. Его отец ранен в автомобильной ката-строфе; сам он — врач и должен оказать помощь отцу. Но когда онпытается осмотреть отца, то чувствует, что полностью парализован,что не может даже двинуться, и в ужасе просыпается.

В своих ассоциациях он нехотя упоминает, что в последние годыу него появлялись мысли о возможности внезапной смерти отца иэти мысли его пугали. Иногда он думал даже о наследстве, о том,что бы он стал делать с этими деньгами. Эти фантазии особеннодалеко его не заводили, поскольку он их подавлял тотчас же. Онсравнивает этот сон с предыдущим и поражается, что в обоих слу-чаях врач не мог оказать никакой помощи. Теперь ему становитсяясно, как никогда, что врач из него не получится. Когда ему на-поминают, что в первом сне было чувство гнева и насмешки надбессилием врача, он вспоминает, что, услышав или прочитав о слу-чае, когда врач оказался не в силах помочь пациенту, он испытываеткакое-то злорадство, которого до сих пор не осознавал.

В ходе дальнейшего анализа выявляется и другой материал, ко-торый всё время подавлялся. К своему удивлению, он обнаружи-вает в себе сильное чувство гнева по отношению к отцу; а крометого, выясняет, что его чувство бессилия в качестве врача явля-ется частью более общего чувства бессилия, пронизывающего всюего жизнь. Он думал, что организовал свою жизнь в соответствиисо своими собственными планами, но теперь чувствует, что в глу-бине души был преисполнен покорности. Теперь он осознает своёпрежнее убеждение, что он не может делать того, что хочет, а дол-жен приспособиться к тому, чего от него ждут. Он видит всё яс-

Page 153: Fromm - aifet.ru

152 Бегство от свободы

нее и яснее, что на самом деле никогда не хотел стать врачом,что кажущееся отсутствие способностей в действительности былопассивным сопротивлением.

Этот случай являет типичный пример подавления своих под-линных желаний и такого усвоения чужих ожиданий, при которомони воспринимаются как собственные желания. Можно сказать, чтоподлинное желание замещено псевдожеланием.

Замещение, подмена подлинных актов мышления, чувства и же-лания в конечном счёте ведёт к подмене подлинной личности псев-доличностью. Подлинное “я” является создателем своих психиче-ских проявлений. Псевдо-“я” лишь исполняет роль, предписаннуюему со стороны, но делает это от своего имени. Человек может иг-рать множество ролей и быть субъективно уверенным, что каж-дая из них — это он. На самом же деле человек разыгрывает каж-дую роль в соответствии со своими представлениями о том, чего отнего ждут окружающие; и у многих людей, если не у большинства,подлинная личность полностью задушена псевдоличностью. Иногдаво сне, в фантазиях или в состоянии опьянения может проявитьсякакая-то часть подлинного “я”: чувства и мысли, не возникавшиеуже много лет. Иногда это дурные мысли, которые человек подав-ляет потому, что боится или стыдится их. Иногда же это лучшее,что в нём есть, но оно тоже подавлено из-за боязни подвергнутьсянасмешкам или нападкам за эти чувства и мысли1.

Утрата собственной личности и ее замещение псевдоличностьюставят индивида в крайне неустойчивое положение. Превратившисьв отражение чужих ожиданий, он в значительной степени теряет са-мого себя, а вместе с тем и уверенность в себе. Чтобы преодолетьпанику, к которой приводит эта потеря собственного “я”, он вынуж-ден приспосабливаться дальше, добывать себе “я” из непрерывногопризнания и одобрения других людей. Пусть он сам не знает, ктоон, но хотя бы другие будут знать, если он будет вести себя так,как им нужно; а если будут знать они, узнает и он, стоит толькоповерить им.

Роботизация индивида в современном обществе усугубила бес-

1Психоаналитическая процедура — это, в сущности, процесс, в котором че-ловек пытается выявить свою подлинную личность. “Свободные ассоциации”означают, что человек должен выражать свои подлинные чувства и мысли, го-воря всю правду. Но правдивость при этом относится не только к тому, чтонадо говорить всё, что подумал, а и к тому, что само по себе мышление обя-зано быть совершенно правдивым, не связанным сознанием того, какие мыслииметь можно, а какие — нет. Фрейд подчёркивал подавление “дурных” мыслей;по-видимому, он не заметил, насколько часто подавляются мысли “хорошие”.

Page 154: Fromm - aifet.ru

Глава 5. Механизмы “бегства” 153

помощность и неуверенность среднего человека. Поэтому он готовподчиниться новой власти, предлагающей ему уверенность и избав-ление от сомнений. В следующей главе мы рассмотрим особые усло-вия, которые были необходимы для того, чтобы это предложениебыло принято в Германии.

Мы покажем, что для низов среднего класса, ставших ядромнацистского движения, наиболее характерен именно авторитарныймеханизм. В последней главе нашей книги мы вернёмся к вопросу очеловеке-роботе в связи с общественными явлениями в обстановкенашей демократии.

Page 155: Fromm - aifet.ru

Глава 6

Психология нацизма

В предыдущей главе мы сосредоточили внимание на двух психо-логических типах: на авторитарной личности и на человеке-роботе.Я надеюсь, что детальный анализ этих типов поможет нам понятьпроблемы, рассматриваемые в этой и следующей главах: с однойстороны, психологию нацизма, с другой — психологию современнойдемократии.

Приступая к психологии нацизма, мы прежде всего должны уяс-нить, каково значение психологических факторов для пониманиянацизма. В научной и популярной литературе о нацизме высказы-вались две противоположные точки зрения. Первая состоит в том,что фашизм — это сугубо экономическое и политическое явление, ипсихология никак его не объясняет; вторая — в том, что фашизм —чисто психологическая проблема.

Первая точка зрения рассматривает нацизм либо как результатсугубо экономического развития, то есть как результат экспанси-онистских тенденций германского империализма, либо как сугубополитическое явление, то есть захват государственной власти по-литической партией, опирающейся на промышленников и юнкеров.Иначе говоря, победа нацизма объясняется как результат обмана иподавления большинства народа вероломным меньшинством.

Согласно второй точке зрения, нацизм может объяснить толь-ко психология, точнее, психопатология. Гитлер считается маньякомили “невротиком”, а его последователи — безумцами или психиче-ски неуравновешенными людьми. В свете этого объяснения, как егоизлагает Л. Мамфорд, подлинные корни фашизма надо искать “не

в экономике, а в человеческой душе”. Он продолжает: “Объяснениефашизма заключается не в Версальском договоре и не в слабостиВеймарской республики, а в безмерной гордыне, в наслаждении же-стокостью и в невротическом распаде”1.

По нашему мнению, ни одно из этих взаимоисключающих объ-яснений неверно. Нацизм — это психологическая проблема, но самипсихологические факторы могут быть поняты лишь при учёте их

1L. Mumford, Faith for Living. Harcourt, Brace & Co., New-York, 1940, p. 118.

Page 156: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 155

формирования под воздействием факторов социально-политичес-ких и экономических. Нацизм — это экономическая и политиче-ская проблема, но без учёта психологических факторов невозможнопонять, каким образом он приобрёл власть над целым народом. Вэтой главе мы займёмся именно психологическим аспектом нациз-ма, его человеческой базой. Нам предстоит рассмотреть два вопроса:особенности характера тех людей, к которым обращена нацистскаяидеология, и психологический характер самой идеологии, превра-тивший её в столь эффективное орудие воздействия на этих людей.

Изучая психологические предпосылки победы нацизма, нужнос самого начала провести различие между двумя группами насе-ления. Часть народа склонилась перед нацистским режимом безсколь-нибудь значительного сопротивления, но и без восторга отидеологии или политической практики нацизма. Другая часть на-рода была чрезвычайно увлечена новой идеологией и фанатическипредана тем, кто её провозглашал. Первая группа состояла в ос-новном из рабочего класса, а также из либеральной и католиче-ской буржуазии. Но хотя эти слои относились к нацизму враждеб-но с самого момента его зарождения и до 1933 года, хотя они име-ли прекрасную организацию — особенно рабочий класс, — они непроявили того внутреннего сопротивления, какого можно было быожидать, судя по их политическим убеждениям. Их воля к сопро-тивлению сломалась очень скоро, и с тех пор они не доставлялиособых трудностей новому режиму (конечно, за исключением тогомалого меньшинства, которое героически борется с нацизмом всеэти годы). По-видимому, эта готовность подчиниться нацистскомурежиму была психологически обусловлена состоянием внутреннейусталости и пассивности, которые (как будет показано в следую-щей главе) характерны для индивида нашей эпохи даже в демо-кратических странах. Поскольку речь идёт о рабочем классе, то вГермании была ещё одна причина для этого: поражение, котороеон потерпел после первых побед в революции 1918 года. Рабочийкласс вступил в послевоенный период с большими надеждами наосуществление социализма или по меньшей мере на существенноеулучшение своего экономического, политического и социального по-ложения. Но ему пришлось испытать непрерывный ряд поражений— каковы бы ни были их причины, — которые принесли полноекрушение этих надежд. К началу 1930 года результаты первых егопобед были почти полностью уничтожены, что привело к глубоко-му разочарованию, неверию своим лидерам, сомнению относительноцелесообразности любых политических организаций, любой полити-

Page 157: Fromm - aifet.ru

156 Бегство от свободы

ческой деятельности. Рабочие оставались членами своих партий ипродолжали — на уровне сознания — верить в свои политическиедоктрины; но в глубине души многие из них потеряли всякую верув эффективность политической борьбы.

После прихода Гитлера к власти лояльность большинства насе-ления нацистскому правительству была усилена добавочным стиму-лом: миллионы людей стали отождествлять правительство Гитлерас “Германией”. В его руках была теперь государственная власть, ипотому борьба с ним означала самоисключение из сообщества всехнемцев; когда все другие партии были распущены и нацистская пар-тия “стала” Германией, оппозиция этой партии стала равнозначнаоппозиции Германии. Наверно, для среднего человека нет ничеготяжелее, чем чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ник какой большой группе, с которой он может себя отождествить.Гражданин Германии, как бы ни был он чужд принципам нацизма,должен был выбирать между одиночеством и чувством единствас Германией, и большинство выбрало единство. Во многих случа-ях люди, не имеющие ничего общего с нацизмом, защищают на-цизм от критики иностранцев, потому что расценивают её как на-падки на Германию. Страх перед изоляцией и относительная сла-бость моральных принципов значительной части населения помога-ют любой партии завоевать его лояльность, стоит лишь этой партиизахватить государственную власть.

Из этого следует важнейшая аксиома политической пропаганды:любые нападки на Германию как таковую, любая пропаганда, поро-чащая “немцев” (вроде клички “гунны” в период прошлой войны),только усиливают лояльность тех, кто ещё не вполне отождествляетсебя с нацистской системой. Эта проблема, однако, не может бытьрешена даже самой умной и искусной пропагандой. Её может ре-шить только победа — во всех странах — одной фундаментальнойистины: этические принципы выше существования нации, и привер-женность этим принципам вводит индивида в сообщество всех тех,кто разделял, разделяет и будет разделять это убеждение.

В противоположность отрицательному или равнодушному от-ношению рабочего класса, либеральной и католической буржуазиинизшие слои среднего класса (мелкие лавочники, ремесленники,служащие) восторженно приветствовали нацистскую идеологию1.

1В связи со всей этой главой, и в особенности с вопросом о роли нижнихслоёв среднего класса, см. проницательную работу: Harold D. Lasswell, ThePsychology of Hitlerism in The Political Quarterly, Vol. IV, 1933, MacMillan &Co., London, p. 374 и книгу: F. L. Schuman, The Nazi Dictatorship, Alfred A.

Page 158: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 157

В этой второй группе населения, составившей массовую опорунацистского движения, люди старшего поколения формировали бо-лее пассивный слой; их сыновья и дочери стали активными борца-ми. Нацистская идеология — дух слепого повиновения вождю, нена-висть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоеванияи господства, возвеличение немецкого народа и “нордической ра-сы” — имела для них огромную эмоциональную притягательность.Именно это покорило их, превратило в пылких приверженцев на-цизма и борцов за его дело.

Почему же нацистская идеология оказалась столь привлекатель-ной для низов среднего класса? Ответ на этот вопрос необходи-мо искать в социальном характере этой группы населения. Её со-циальный характер заметно отличается от социального характерарабочего класса, верхов среднего класса и высших классов, в томчисле аристократии. В сущности, некоторые черты, характерныедля этой части среднего класса, видны на протяжении всей исто-рии: любовь к сильному и ненависть к слабому, ограниченность,враждебность, скупость — в чувствах, как и в деньгах, — и осо-бенно аскетизм. Эти люди всегда отличались узостью взглядов, по-дозрительностью и ненавистью к незнакомцу, а знакомый всегдавызывал у них завистливое любопытство, причём зависть всегдарационализировалась как презрительное негодование; вся их жизньбыла основана на скудости — не только в экономическом, но и впсихологическом смысле.

Когда мы говорим, что социальный характер низов среднегокласса отличается от социального характера рабочего класса, этововсе не значит, что подобную личность нельзя встретить среди ра-бочих. Но для низов среднего класса она типична, а среди рабочихпроявляется в столь же отчётливой форме лишь у меньшинства.Однако те или иные черты такого характера в менее выраженнойформе обнаруживались и у большинства представителей рабоче-го класса, например повышенная почтительность к власти или бе-режливость. Вместе с тем значительная часть “белых воротничков”— возможно, большинство — по своему характеру, по-видимому,ближе к рабочим (особенно к рабочим крупных заводов), неже-ли к “старому среднему классу”, который не принимал участия вразвитии монополистического капитализма, а испытывал угрозу сего стороны1.

Knopf, New York, 1939.1Эти утверждения основаны на результатах неопубликованного исследова-

ния: Character of German Workers and Employees in 1929/30, которое провели

Page 159: Fromm - aifet.ru

158 Бегство от свободы

Конечно, социальный характер низших слоев среднего классабыл таким же ещё задолго до войны 1914 года; но послевоенныесобытия усилили в них именно те черты, на которые больше все-го действовала нацистская идеология: стремление к подчинению ижажду власти.

В период перед германской революцией 1918 года экономическоеположение нижних слоёв старого среднего класса — мелких пред-принимателей и ремесленников — было достаточно плачевно, но ононе было безнадёжно, и существовало много факторов, которые ихподдерживали.

Авторитет монархии был непререкаем; опираясь на неё и отож-дествляя себя с нею, представитель низов среднего класса приобре-тал чувство уверенности и нарциссической гордости. Столь же проч-но держался ещё авторитет религии и традиционной морали. Семьябыла ещё незыблемым оплотом, надёжным убежищем во враждеб-ном мире. Индивид ощущал свою принадлежность к устойчивой об-щественной и культурной системе, где у него было собственное ме-сто. Его мазохистские наклонности в достаточной мере удовлетво-рялись подчинением существующим авторитетам, но он не доходилдо крайнего самоотречения и сохранял сознание собственной значи-мости. Если индивиду не доставало уверенности или агрессивности,то сила авторитетов, которым он подчинялся, это компенсирова-ла. Короче говоря, его экономическое положение было ещё доста-точно прочным, чтобы дать ему чувство довольства собой; автори-теты же, на которые он опирался, были достаточно сильны, что-бы обеспечить ему дополнительную уверенность, если не хваталособственной.

В послевоенный период ситуация резко изменилась. Прежде все-го экономический упадок старого среднего класса пошёл быстрее;этот процесс был ускорен инфляцией, которая к 1923 году почтиполностью поглотила все сбережения, накопленные многолетнимтрудом.

В период 1924–1928 годов экономическое развитие принесло ни-зам среднего класса новые надежды, но депрессия, начавшаяся в

А.Хартох, Э. Херцог, X.Шахтель и я при содействии Международного инсти-тута социальных исследований Колумбийского университета.

Как показал анализ ответов шестисот человек на подробную анкету, мень-шинство опрошенных обладало авторитарной личнoстью, примерно у того жечисла опрошенных преобладало стремление к свободе и независимости, междутем как значительное большинство проявило менее отчётливую смесь различ-ных особенностей личности.

Page 160: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 159

1929 году, ничего от них не оставила. Как и в период инфляции,средний класс, стиснутый между рабочими и высшими классами,оказался самым беззащитным, по нему депрессия ударила сильнеевсего.

Но кроме этих экономических причин, были ещё и психологиче-ские, усугубившие положение. Первая из них — поражение в войнеи падение монархии. Монархия и государство были в своё времянезыблемой основой, на которой строилась в психологическом смыс-ле вся жизнь мелкого буржуа; их падение разрушило эту основу.Если публично высмеивают Кайзера, если нападают на офицеров,если государству пришлось сменить форму правления и допустить“красных агитаторов” на должности министров, а какого-то шор-ника сделать президентом, то во что остаётся верить маленькомучеловеку? Прежде он отождествлял себя со всеми этими институ-тами, как унтер-офицер отождествляет себя с армией; но теперь,когда их больше нет, куда ему податься?

Инфляция тоже сыграла не только экономическую, но и пси-хологическую роль. Она нанесла смертельный удар принципу бе-режливости и престижу государства. Если многолетние сбереже-ния, ради которых человек отказывал себе в стольких маленькихрадостях, могут быть утрачены без всякой его вины, то к чему во-обще бережливость? Если государство может нарушить свои обя-зательства, напечатанные на его банковских билетах, то кому жетогда верить?

После войны резко упал не только экономический уровень сред-него класса, но и его социальный престиж. Перед войной представи-тель этого класса ощущал, что он всё-таки не рабочий, он всё-таки“кто-то”. После революции социальный престиж рабочего классазначительно вырос, и соответственно изменился взгляд на среднийкласс. Теперь его представителям не на кого было смотреть сверхувниз; исчезла эта привилегия, которая всегда была одной из главныхрадостей в жизни мелких лавочников и тому подобной публики.

В довершение всех этих бед пошатнулся и последний оплот уве-ренности среднего класса — семья. В послевоенные годы упал авто-ритет отца, вся мораль среднего класса отвергалась молодёжью, ив Германии этот процесс был, вероятно, заметнее, чем где-либо ещё.Молодое поколение поступало по-своему и не заботилось больше отом, одобряют его поведение родители или нет.

Причины этого процесса слишком многочисленны и сложны,чтобы разбирать их здесь подробно. Я упомяну лишь несколько изних. Крушение прежних символов власти и авторитета — монар-

Page 161: Fromm - aifet.ru

160 Бегство от свободы

хии и государства — отразилось и на личных символах авторите-та, то есть на родителях. Родители требовали от молодёжи почте-ния к тем авторитетам, но раз они оказались несостоятельны, тои родители потеряли престиж и власть. Другая причина состоялав том, что в новых условиях, особенно в условиях инфляции, стар-шее поколение растерялось и оказалось гораздо менее приспособлен-ным, чем более “гибкая” молодёжь. В результате молодое поколениеощущало своё превосходство и уже не могло принимать всерьёз ниучения старших, ни их самих. И кроме того, экономический упа-док среднего класса отнял у родителе традиционную роль гарантовбудущности их детей.

Старшее поколение низов среднего класса было более пассивнов своей горечи и разочаровании, молодёжь стремилась к действию.Экономическое положение молодых было подорвано, поскольку уних не было базы для независимого существования, какая былау их отцов. Рынок свободных профессий был насыщен, так чтотрудно было рассчитывать на успехи в качестве врача или адво-ката. Вернувшиеся с войны считали, что они заслужили лучшуюучасть, нежели та, что осталась на их долю. Особенно это отно-силось к массе молодых офицеров, которые за несколько лет при-выкли командовать и ощущали власть как нечто естественное; онине могли примириться с положением мелких служащих иликоммивояжёров.

Усиление социальной фрустрации вызвало психологические по-следствия, ставшие важным фактором в развитии национал-соци-ализма; представители среднего класса не сознавали, что эконо-мический и социальный упадок затрагивает именно их обществен-ный слой; они считали, что их судьба — это судьба всего наро-да. Поражение Германии и Версальский договор стали теми сим-волами, которыми они подменили свою подлинную фрустрацию —социальную.

Часто говорят, что одной из главных причин подъёма нацизмабыло обращение победителей с Германией в 1918 году. Это утвер-ждение необходимо уточнить. Большинство немцев считало, чтомирный договор несправедлив, но рабочий класс относился к этомудоговору гораздо спокойнее, чем средний класс, без такой горечии злобы. Рабочие были против прежнего режима, и поражение ввойне для них означало поражение режима. Они знали, что сра-жались достойно, им нечего было стыдиться. Вместе с тем побе-да революции, которая стала возможна только в результате воен-ного поражения монархии, улучшила их экономическое, политиче-

Page 162: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 161

ское и человеческое положение. Негодование против Версальскогодоговора имело главную основу в низах среднего класса; причёмнационалистические страсти были рационализацией, переводившейчувство социальной неполноценности в чувство неполноценностинациональной.

Эта рационализация совершенно очевидна в личном развитииГитлера. Он был типичным представителем низов среднего класса— был никем и не имел никаких перспектив на будущее. И оченьостро чувствовал свою роль парии. В “Майн кампф” он часто гово-рит, что в молодости он был “никто”, “безвестный человек”. Но хотяэто ощущение было следствием его собственного социального поло-жения, он рационализировал его в национальных символах. Родив-шись за пределами империи, он чувствовал себя изгоем не стольков социальном плане, сколько в национальном. Великая Германскаяимперия, в которую смогут вернуться все её сыновья, стала для негосимволом социального престижа и надёжности1.

Чувство тревоги, бессилия и социальной изоляции, которымибыл охвачен прежний средний класс, и вытекающие из них раз-рушительные тенденции — не единственный психологический ис-точник нацизма. Крестьяне были возмущены своими городскимикредиторами, у которых были в долгу. Рабочие были обескураже-ны постоянным отступлением, начавшимся сразу же после их пер-вых побед в 1918 году, разочарованы своими руководителями, пол-ностью утратившими стратегическую инициативу. Огромное боль-шинство народа было охвачено чувством собственной ничтожностии бессилия, о котором мы уже говорили, что оно характерно длямонополистического капитализма вообще.

Эти психологические условия не были причиной нацизма, но онисформировали ту человеческую основу, без которой нацизм не смогбы развиться. Однако полный анализ возникновения и победы на-цизма должен опираться не только на психологические, но и на чи-сто экономические и чисто политические факторы. Поскольку этомуаспекту проблемы посвящена обширная литература, а наша книгапреследует специальные цели, то нам нет нужды вдаваться в об-суждение экономических и политических вопросов. Однако можнонапомнить, какую роль сыграли в становлении нацизма предста-вители крупного капитала и полуразорившегося юнкерства. Без ихподдержки Гитлер никогда не смог бы победить, а эта поддержка вгораздо большей степени была обусловлена их экономическими ин-

1Adolf Hitler, Mein Kampf, Reynal & Hitchcock, New-York, 1940, p. 3.

Page 163: Fromm - aifet.ru

162 Бегство от свободы

тересами, чем какими бы то ни было психологическими факторами.

Имущие классы столкнулись с парламентом, в котором 40 про-центов депутатов — социалистов и коммунистов — представлялислои населения, недовольные существующей социальной системой;возраставшее число нацистских депутатов тоже представляло класс,находившийся в резкой оппозиции наиболее могущественным кру-гам германского капитализма. Такой парламент, в большинстве сво-ём представлявший тенденции, направленные против их экономи-ческих интересов, казался им опасным. Они говорили, что демо-кратия не работает. На самом деле можно было сказать, что де-мократия работает слишком хорошо: парламент достаточно адек-ватно представлял соответствующие интересы различных классовнаселения страны, и как раз поэтому парламентская система ста-ла несовместимой с интересами крупных промышленников и по-луфеодальных землевладельцев, не хотевших терять свои приви-легии. Привилегированные классы рассчитывали, что нацизм на-правит угрожавший им эмоциональный заряд в другое русло и вто же время поставит нацию на службу их собственным экономи-ческим интересам. В целом их ожидания оправдались, хотя они иошиблись в некоторых деталях. Гитлер и его бюрократия не ста-ли таким орудием, которым круппы и тиссены могли бы командо-вать как хотели; им пришлось разделить свою власть с нацистскойбюрократией, а в ряде случаев и подчиниться ей. Однако нацизм,принёсший экономический ущерб всем остальным классам, заботли-во опекал интересы наиболее мощных групп германской промыш-ленности. Нацистская система — это “усовершенствованный” вари-ант довоенного германского империализма; нацисты продолжаютдело павшей монархии. (Впрочем, республика тоже практическине мешала развитию монополистического капитализма в Германии,даже помогла ему по мере своих сил.)

Здесь у читателя может возникнуть вопрос. Как согласовать дваутверждения: что психологическую базу нацизма составляет преж-ний средний класс и что нацизм функционирует в интересах гер-манского империализма? Ответ в принципе тот же, что был дан навопрос о роли среднего бюргерства в период развития капитализ-ма. В послевоенное время средний класс, особенно его низы, былохвачен страхом перед монополистическим капитализмом, охвачентревогой и произраставшей из неё ненавистью. Средний класс былв панике, он был преисполнен стремлением подчиниться обнадё-живающей силе и в то же время встать над кем-то бессильными бесправным. Эти чувства были использованы другим классом

Page 164: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 163

для установления режима, который должен был действовать в егособственных интересах.

Гитлер оказался столь эффективным орудием потому, что в нёмсочетались черты возмущённого и озлобленного мелкого буржуа,с которым низы среднего класса могли себя отождествлять эмо-ционально и социально, и черты ренегата, готового служить ин-тересам германских промышленников и юнкеров. Сначала он вы-ступал как мессия прежнего среднего класса: обещал уничтожитьуниверсальные магазины, покончить с властью финансового капи-тала и т. д. Эти обещания общеизвестны, как и то, что они не быливыполнены. Однако это оказалось несущественно. Нацизм никогдане имел настоящих политических или экономических принципов;единственный принцип нацизма — его радикальный оппортунизм.Существенно было то, что сотни тысяч мелких буржуа, которыепри нормальном ходе событий имели очень мало шансов разбо-гатеть или добиться власти, в качестве членов нацистской бюро-кратии получили большой ломоть богатства и престижа, посколь-ку заставили высшие классы разделить с ними этот “пирог”. Дру-гие, не вошедшие в нацистский аппарат, получили работу, отня-тую у евреев и политических противников, а остальные — хотяу них не прибавилось хлеба — приобрели “зрелища”. Они полу-чили эмоциональное удовлетворение от этих садистских спектак-лей и от идеологии, наполнившей их чувством превосходства надостальным человечеством; и это удовлетворение может — хотя бына время — компенсировать тот факт, что их жизнь стала беднее ив экономическом, и в культурном смысле.

Итак, мы видим, что определённые социально-экономические из-менения (особенно упадок среднего класса и возрастание роли мо-нополистического капитала) произвели глубокое психологическоевоздействие. Это воздействие было усилено и приведено в систе-му политической идеологией, сыгравшей в этом отношении такуюже роль, как и религиозные идеологии XVI века. Нацизм психо-логически возродил нижние слои среднего класса и в то же времяспособствовал разрушению их прежних социально-экономическихпозиций. Нацизм мобилизовал эмоциональную энергию этих слоёви превратил её в мощную силу, борющуюся за экономические и по-литические цели германского империализма.

На следующих страницах мы покажем, что личность Гитлера,его учение и вся нацистская система являются крайними проявле-ниями того типа характера, который мы назвали “авторитарным”.Именно поэтому Гитлер особенно привлекает ту часть населения,

Page 165: Fromm - aifet.ru

164 Бегство от свободы

которая обладает более или менее подобным складом характера.

Автобиография Гитлера служит прекрасной иллюстрацией ав-торитарной личности, а поскольку это и самый представительныйдокумент нацистской литературы, то я воспользуюсь ею как глав-ным источником, анализируя психологию нацизма.

Мы говорили, что авторитарный характер определяется одно-временным присутствием садистских и мазохистских влечений. Са-дизм мы определили как стремление к неограниченной власти наддругими, более или менее связанное с разрушительными тенденци-ями; мазохизм — как стремление раствориться в подавляющей силе,приобщившись тем самым к её мощи и славе. И садистские и мазо-хистские тенденции вызываются неспособностью индивида к само-стоятельному существованию, его потребностью в симбиотическойсвязи для преодоления одиночества.

В “Майн кампф” Гитлер неоднократно демонстрирует своё са-

дистское стремление к власти. Оно характерно и для его отноше-ния к немецкому народу, который он презирает и “любит” типичнопо-садистски, и для его отношения к политическим противникам,против которых направлены его разрушительные наклонности, со-ставляющие существенную долю его садизма. Вот что он пишет обудовлетворении, которое доставляет массам господство: “Чего онихотят — это победа сильного и уничтожение или безоговорочнаякапитуляция слабого”1. “Как женщина, которая предпочтёт под-чиниться сильному мужчине, а не господствовать над слабосиль-ным, так же и массы любят повелителя больше, чем просителя, ивнутренне их гораздо больше удовлетворяет доктрина, не допуска-ющая никакого соперника, чем благодеяния либеральной свободы;часто они не знают, что делать с этой свободой, и чувствуют себяпокинутыми. Они не осознают ни наглости, с которой их духов-но терроризируют, ни оскорбительного ограничения их человече-ских свобод, потому что им никогда не приходит в голову, как ихобманывает эта доктрина”2.

Подавление воли слушателей превосходящей силой оратора онсчитает существенным фактором пропаганды. Он даже не стесня-ется признать, что физическая усталость его аудитории — это наи-более желательное условие, способствующее их внушаемости. Рас-суждая о том, в какое время дня лучше проводить массовые поли-тические митинги, он говорит: “По-видимому, утром и даже в те-

1Там же, с. 469.2Там же, с. 56.

Page 166: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 165

чение дня человеческая воля более энергично восстаёт против по-пыток подчинить её воле и мнению другого человека. Но вечеромона легче уступает превосходящей силе более твёрдой воли. Ведь,по сути дела, каждый такой митинг представляет собой схваткудвух противоположных сил. Высший ораторский дар господству-ющей апостольской натуры легче обратит к новой воле людей, укоторых естественным образом ослабела сила сопротивления, чемлюдей, ещё вполне обладающих своей психической энергией и си-лой воли” .

Сам Гитлер прекрасно осознаёт условия, порождающие стремле-ние к подчинению, и замечательно описывает состояние человека,присутствующего на массовом митинге: “Массовые митинги необ-ходимы хотя бы потому, что индивид, который становится привер-женцем нового движения, ощущает своё одиночество и легко под-даётся страху, оставаясь наедине; на митинге же он впервые ви-дит зрелище большого сообщества, нечто такое, что большинствулюдей прибавляет силы и бодрости. . . Если он впервые вышел изсвоей маленькой мастерской или из большого предприятия, где ончувствует себя очень маленьким, и попал на массовый митинг, гдеего окружают тысячи и тысячи людей с теми же убеждениями. . .то он сам поддаётся магическому влиянию того, что называетсямассовым внушением”1.

Геббельс оценивает массы в том же духе. “Люди хотят только од-ного: чтобы ими прилично управляли”, — пишет он в своём романе“Михаэль”2. Массы для него “не больше чем камень для скульпто-ра. Вождь и массы — это не бoльшая проблема, чем художник икраски3.

В другой книге Геббельс точно описывает зависимость садистаот его объекта: каким слабым и опустошённым он чувствует себя,если не имеет власти над кем-либо, и как эта власть даёт ему но-вую силу. Вот признание Геббельса в том, что происходит с нимсамим: “Иногда впадаешь в глубокую депрессию. Её можно пре-одолеть, лишь снова очутившись перед массами. Люди — источникнашей силы”4.

Красноречивое описание той власти над людьми, которую на-цисты называют руководством, дал руководитель немецкого Тру-дового фронта Лей. Обсуждая качества, необходимые нацистскому

1Там же, с. 715, 716.2Joseph Goebbels, Michael, F. Eher, Munchen, 1936, S. 57.3Там же, с. 21.4J. Goebbels, Vom Kaiserhof zur Reichskanzlei, F. Eher, Munсhen, 1934, S. 120.

Page 167: Fromm - aifet.ru

166 Бегство от свободы

руководителю, и задачи обучения руководителей, он пишет: “Мыдолжны знать, есть ли у этих людей воля руководить, быть хозя-евами, одним словом — управлять. . . Управлять нужно с удоволь-ствием. . . Мы научим этих людей верховой езде. . . чтобы привитьим чувство абсолютного господства над живым существом”1.

Тот же акцент на силу и власть выражен в формулировке Гит-лера о задачах образования. Он заявляет, что “всё образование ивоспитание ученика должно быть направлено к тому, чтобы при-вить ему убеждение в абсолютном превосходстве над другими”.

Я надеюсь, читателя уже не поразит тот факт, что в другомместе он декларирует необходимость научить мальчика безропот-но переносить несправедливость. Это противоречие типично длясадистско-мазохистской раздвоенности между жаждой власти и жа-ждой подчинения.

Нацистскими вождями, членами “элиты” движет стремление квласти над массами. Как показывают приведённые цитаты, эта жа-жда власти иногда выражается с откровенностью, почти невероят-ной. Иногда она облекается в менее агрессивную форму при помощиутверждения, что массы как раз того и хотят, чтобы ими управля-ли. Иногда нужно польстить массам, спрятать своё презрение к ним— и тогда прибегают к трюкам наподобие следующего. Говоря обинстинкте самосохранения, который, как мы увидим, для Гитлераболее или менее идентичен стремлению к власти, он заявляет, что уарийца этот инстинкт принял наиболее благородную форму, “пото-му что он добровольно подчиняет свое “я” жизни общества и, еслипотребуется, приносит его в жертву”2.

В первую очередь наслаждаются властью “вожди”, но и массыотнюдь не лишены садистского удовлетворения. Расовые и полити-ческие меньшинства в Германии, а затем и другие народы, которыеобъявляются слабыми или загнивающими, — это те объекты садиз-ма, которые “скармливаются” массам. Гитлер и его бюрократия на-слаждаются властью над немецким народом, и в то же время ониприучают этот народ наслаждаться властью над другими народамии стремиться к мировому господству.

Гитлер не колеблется заявить, что господство над миром являет-ся его целью, а также целью его партии. Издеваясь над пацифизмом,он говорит: “Гуманно-пацифистская идея, возможно, и на самом де-

1Ley, Der Weg zur Ordensburg, Sonderdruck des Reichsorganisation-leiters derNSDAP fur das Fuhrercorps der Partei Цит. по: Konrad Heiden, Ein Mann gegenEurope, Zurich, 1937.

2Гитлер. Указ. соч., с. 408.

Page 168: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 167

ле будет очень хороша, когда человек высшего ранга завоюет мири подчинит его настолько, что станет единственным властелиномземного шара”1.

И ещё: “Государство, которое в эпоху расового вырождения по-свящает себя заботе о своих лучших расовых элементах, рано илипоздно должно стать властелином мира”2.

Обычно Гитлер пытается рационализировать и оправдать своюжажду власти. Основные оправдания таковы: его господство наддругими народами преследует их собственные интересы и интересымировой культуры; стремление к власти коренится в вечных зако-нах природы, а он признает лишь эти законы и следует им; самон действует по велению высшей власти — Бога, Судьбы, Истории,Природы; его стремление к господству — это лишь защита от стрем-ления других к господству над ним и над немецким народом. Онхочет только мира и свободы.

Примером рационализации первого типа может служить следу-ющий абзац из “Майн кампф”:

“Если бы в своём историческом развитии немецкий народ обла-дал тем же единством, какое выпало на долю других народов, тоГерманская империя, наверно, была бы сегодня владычицей всегомира”. Как полагает Гитлер, немецкое господство привело бы к ми-ру, “который поддерживается не пальмовыми ветвями слезливыхпацифистских профессиональных плакальщиц, а утверждён побе-доносным мечом народа повелителей, поставивших мир на службувысшей культуре”3.

Уверения Гитлера, что его целью является не только благопо-лучие Германии, что его действия служат высшим интересам циви-лизации вообще, в последние годы стали хорошо известны любомучитателю газет.

Вторая рационализация — что его стремление к власти обуслов-лено законами природы — это больше, чем только рационализация:в ней обнаруживается стремление к подчинению высшей внешнейсиле, выраженное, в частности, в его грубой вульгаризации дарви-низма. В “инстинкте сохранения вида” Гитлер видит “первопричинуобразования человеческих сообществ”4.

Инстинкт самосохранения ведёт к борьбе сильного за господствонад слабым и в конечном итоге к выживанию наиболее приспособ-

1Там же, с. 394 и сл.2Там же, с. 994.3Там же, с. 598 и сл.4Там же, с. 197.

Page 169: Fromm - aifet.ru

168 Бегство от свободы

ленных. Отождествление инстинкта самосохранения с властью наддругими находит особенно яркое выражение в гипотезе Гитлера, что“первая человеческая цивилизация, безусловно, была основана нестолько на приручении животных, сколько на использовании низ-ших людей”1. Он переносит свой собственный садизм на природу,“жестокую царицу всякой мудрости”2, заявляя, что её закон самосо-хранения “связан с железным законом необходимости, по которомулучший и сильнейший в этом мире имеет право на победу”3.

Интересно заметить, что в связи с этой вульгаризацией дарви-низма “социалист” Гитлер отстаивает либеральный принцип неогра-ниченной конкуренции. Возражая против сотрудничества различ-ных националистических групп, он говорит: “При такой комбинациисвязывается свободная игра энергий, прекращается борьба за отборлучшего и становится невозможной окончательная победа, которуюдолжен одержать самый здоровый и сильный”4. В другом месте онназывает “свободную игру энергий” “мудростью жизни”.

Разумеется, теория Дарвина сама по себе вовсе не выражает чув-ства садистско-мазохистской личности. Наоборот, многие её после-дователи связывали с ней свои надежды на дальнейшую эволюциючеловечества к высшим ступеням культуры. Но для Гитлера эта тео-рия стала выражением и одновременно оправданием его садизма.Он наивно проговаривается, какое психологическое значение имеладля него теория Дарвина. Когда он жил в Мюнхене, ещё безвест-ным, он просыпался обычно в 5 часов утра. Он “имел обыкнове-ние бросать кусочки хлеба или сухие корочки мышам, обитавшим вэтой комнате, и наблюдать, как эти забавные зверюшки возятся идерутся из-за этих скромных лакомств”5. Эта “игра” была для негодарвиновской “борьбой за существование” в миниатюре, суррогатомгладиаторских цирков Римской империи, доступным мелкому бур-жуа, прелюдией к тому историческому цирку, который он собиралсяустроить впоследствии.

Последняя рационализация его садизма — будто бы он защи-щается от нападения других — многократно встречается в писани-ях Гитлера. Он сам и немецкий народ всегда невинны, а их враги— звери и садисты. Значительная часть этой пропаганды состоитиз преднамеренной, сознательной лжи, но отчасти ей присуща та

1Там же, с. 405.2Там же, с. 170.3Там же, с. 396.4Там же, с. 761.5Там же, с. 295.

Page 170: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 169

же “искренность”, какая характерна для параноидных обвинений.Эти обвинения всегда имеют функцию защиты от разоблачения соб-ственного садизма обвинителя; они строятся по формуле: это у тебясадистские намерения, значит, я не виноват. У Гитлера этот защит-ный механизм иррационален до крайности, поскольку он обвиняетсвоих противников в том же самом, что откровенно признаёт своейсобственной целью. Так, он обвиняет евреев, коммунистов и фран-цузов в тех же самых вещах, которые провозглашает законнейшимицелями собственных действий, и едва даёт себе труд прикрыть этопротиворечие хоть какой-то рационализацией. Он обвиняет евре-ев в том, что они привели на Рейн африканские войска Франциис намерением погубить белую расу, поскольку смешение неизбеж-но, “чтобы самим подняться до положения господ”1. По-видимому,здесь Гитлер сам усмотрел противоречие в том, что обвиняет дру-гих в намерениях, им же провозглашённых благороднейшей цельюсвоей собственной расы; он пытается рационализировать это про-тиворечие, утверждая, что у евреев другой инстинкт самосохране-ния, лишённый того идеалистического характера, какой он находитв арийском стремлении к господству2.

Те же обвинения выдвигаются против французов. Он обвиняетих в желании задушить и обессилить Германию — и это исполь-зуется как аргумент, доказывающий необходимость покончить со“стремлением французов к гегемонии в Европе”3, но в то же времяон признает, что на месте Клемансо действовал бы точно так же.

Коммунистов он обвиняет в жестокости, успехи марксизма при-писывает политической воле и беспощадности его активистов, а в тоже время заявляет: “Чего не хватало Германии — это тесного сотруд-ничества жестокой силы с искусным политическим замыслом”4.

Чешский кризис 1938 года и нынешняя война5 дали множествопримеров того же рода. Нет ни одного случая притеснений со сто-роны нацистов, который бы не объяснялся как защита от притесне-ний со стороны других. Можно предположить, что эти обвинения —чистая фальсификация, даже без той параноидной “искренности”,которой могли быть окрашены прежние обвинения в адрес евре-ев и французов. Но они всё же имеют пропагандистскую ценность:часть населения им верит, особенно низы среднего класса, воспри-

1Там же, с. 488 и сл.2Там же, с. 414.3Там же, с. 966.4Там же, с. 783.5Первое издание настоящей книги вышло в 1941 году — Прим перев.

Page 171: Fromm - aifet.ru

170 Бегство от свободы

имчивые к параноидным обвинениям в силу своего характера.Презрение Гитлера к слабым становится особенно очевидным,

когда он говорит о людях, чьи политические цели — борьба за на-циональное освобождение — аналогичны целям, какие провозгла-шает он сам. Неискренность его заинтересованности в националь-ном освобождении, пожалуй, ярче всего проявляется в его презре-нии к бессильным революционерам. О небольшой группе национал-социалистов, к которой он примкнул в Мюнхене, Гитлер говоритиронично и презрительно. Вот его впечатление о первом собрании,на которое он пришел: “Ужасно, ужасно; это было клубное сборищенаихудшего пошиба. И в этот клуб я должен был вступить? Началиобсуждать приём новых членов; то есть речь пошла о том, что япопался”1.

Он называет их “смехотворной мелкой организацией”, единствен-ным достоинством которой было то, что она давала возможность“действительно личной деятельности”2. Гитлер говорит, что нико-гда не вступил бы ни в одну из существующих крупных партий. Ондолжен был начать свою деятельность в группе, которую считалнеполноценной и слабой. Обстановка, где ему пришлось бы бороть-ся с уже существующей силой и соперничать с равными, не стиму-лировала бы его инициативу и смелость.

Такое же презрение к слабым он проявляет в своих нападкахна индийских революционеров. Человек, который в своих целях ис-пользовал лозунг борьбы за национальную свободу больше, чем кто-либо другой, не испытывает никаких чувств, кроме презрения, креволюционерам, решившимся без достаточных сил атаковать мо-гущественную Британскую империю. “Я припоминаю, — говорит он,— каких-то азиатских факиров, быть может, даже на самом деле ин-дийских “борцов за свободу” — я не вникал, мне не было до них дела,— которые шатались в то время по Европе и ухитрились вбить в го-лову даже многим весьма здравомыслящих людям бредовую идею,будто Британская империя, краеугольным камнем которой являет-ся Индия, именно там находится на грани краха. . . Но индийскиемятежники никогда этого не добьются. . . Это просто чушь, чтобысборище калек штурмовало могучее Государство. . . Хотя бы потому,что я знаю их расовую неполноценность, я не могу связывать судьбумоей нации с судьбой так называемых «угнетённых наций»”3.

Любовь к сильным и ненависть к слабым, столь типичные для

1Там же, с. 298.2Там же, с. 300.3Там же, с. 955 и сл.

Page 172: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 171

садистско-мазохистской личности, объясняют множество полити-ческих актов Гитлера и его сторонников. Республиканское прави-тельство надеялось “умиротворить” нацистов своей терпимостью,но именно этим отсутствием силы и твёрдости увеличивало их нена-висть. Гитлер ненавидел Веймарскую республику, потому что онабыла слаба; он восхищался промышленными и военными руководи-телями, потому что у тех была власть и сила. Он никогда не всту-пал в борьбу с установившейся сильной властью и нападал лишьна те группы, которые считал беззащитными. “Революция” Гитле-ра — как и “революция” Муссолини — происходила под защитойреально существовавшей власти, а их излюбленными противника-ми были те, кто не мог за себя постоять. Можно даже предполо-жить, что отношение Гитлера к Великобритании тоже было обу-словлено, среди прочего, этим психологическим комплексом. Покаон считал Англию сильной, он любил её и восхищался ею. Когдаже убедился в слабости британской позиции — во время Мюнхенаи после него, — его любовь превратилась в ненависть и стремле-ние сокрушить Англию. С этой точки зрения “умиротворение” былополитикой, которая должна была возбудить именно враждебность,а не миролюбие.

До сих пор мы говорили о садистской стороне гитлеровскойидеологии. Однако, как мы видели при обсуждении авторитарно-го характера, в нём есть и мазохистская сторона, то есть должноприсутствовать и стремление подчиниться подавляющей силе, уни-чтожить своё “я”, и это стремление мы действительно обнаружи-ваем. Эта мазохистская сторона нацистской идеологии и практикинаиболее очевидна в отношении масс. Им повторяют снова и сно-ва: индивид — ничто, он не имеет значения; он должен признатьсвою личную ничтожность, должен раствориться в высшей силе иощущать гордость от своего участия в ней. Гитлер ясно выражаетэту мысль в своём определении идеализма: “Только идеализм приво-дит людей к добровольному признанию прерогатив принуждающейсилы и тем самым превращает их в пылинки мирового порядка,образующего и формирующего вселенную”1.

Подобным же образом Геббельс определяет то, что он называетсоциализмом. “Быть социалистом, — говорит он, — это значит под-чинить своё “я” общему “ты”; социализм — это принесение личногов жертву общему”2.

1Там же, с. 411.2Геббельс. Михаэль, с. 25.

Page 173: Fromm - aifet.ru

172 Бегство от свободы

Самоотречение индивида — сведение его к пылинке, атому —влечёт за собой, согласно Гитлеру, отказ от всякого права на личноемнение, личные интересы, личное счастье. Такой отказ составляетсущность политической организации, в которой “индивид отказыва-ется представлять своё личное мнение и твои интересы. . . ”1. Гит-лер превозносит “самоотверженность” и поучает, что в “погоне засобственным счастьем люди всё больше опускаются с небес в пре-исподнюю”. Цель воспитания — научить индивида не утверждатьсвоё “я”. Уже школьник должен научиться “молчать не только то-гда, когда его бранят за дело; он должен научиться также молчапереносить несправедливость, если это необходимо”. Конечная цельизображается так: “В народном государстве народное мировоззре-ние должно в конечном итоге привести к той благородной эре, ко-гда люди будут видеть свою задачу не в улучшении породы собак,лошадей и кошек, а в возвышении самого человечества; эру, когдаодин будет сознательно и молчаливо отрекаться, а другой — радост-но отдавать и жертвовать”.

Эта фраза звучит несколько странно. После характеристики од-ного типа индивидов, который “сознательно и молчаливо отрекает-ся”, можно было бы ожидать, что появится характеристика проти-воположного типа — того, кто руководит, берёт на себя ответствен-ность или что-нибудь в этом роде. Но вместо этого Гитлер сновахарактеризует этот “другой” тип как способный к самопожертвова-нию. Трудно уловить разницу между “молчаливо отрекается” и “ра-достно жертвует”. Я позволю себе высказать догадку, что на самомделе Гитлер собирался сделать различие между массами, которыедолжны смиряться, и правителем, который должен править. Но хо-тя иногда он вполне открыто признаёт стремление к власти — своёи своей “элиты”, — зачастую он это стремление отрицает. В этойфразе ему, очевидно, не хотелось быть столь откровенным, и он за-менил стремление властвовать стремлением “радостно отдавать ижертвовать”.

Гитлер прекрасно сознает, что его философия самоотречения ижертвенности предназначена для тех, кого экономическое положе-ние лишает всякой возможности счастья. Ему не нужен такой об-щественный строй, где каждому было бы доступно личное счастье;он хочет эксплуатировать саму бедность масс, чтобы заставить ихуверовать в его проповедь самопожертвования. Он совершенно от-крыто заявляет: “Мы обращаемся к огромной армии людей, которые

1Гитлер. Указ. Соч., с. 408.

Page 174: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 173

так бедны, что их личное существование отнюдь не является наи-высшим в мире богатством. . . ”

Вся эта проповедь самопожертвования имеет вполне очевиднуюцель: чтобы вождь и “элита” могли реализовать своё стремление квласти, массы должны отречься от себя и подчиниться. Но мазо-хистские наклонности можно обнаружить и у самого Гитлера. Выс-шие силы, перед которыми он склоняется, — это Бог, Судьба, Необ-ходимость, История и Природа. В действительности все эти словаозначают для него одно и то же: символ подавляющей силы.

В начале своей автобиографии он замечает: “. . . ему повезло, чтоСудьба назначила Браунау на Инне местом его рождения”. Даль-ше он говорит, что весь немецкий народ должен быть объединён водном государстве, потому что лишь тогда, когда это государствостанет слишком тесным для всех немцев, необходимость даст им“моральное право на новые земли и территории”.

Поражение в войне 1914–1918 годов представляется ему “заслу-женным наказанием, ниспосланным Вечным Возмездием”. Нации,которые смешиваются с другими расами, “грешат против воли Веч-ного Провидения” или, как он говорит в другом месте, “против волиВечного Творца”. Миссия Германии указана “Творцом Вселенной”.Небеса являются высшей категорией по отношению к людям, пото-му что людей, по счастью, можно дурачить, но “Небеса неподкуп-ны”. Сила, производящая на Гитлера, вероятно, даже большее впе-чатление, чем Бог, Провидение и Судьба, — это Природа. Тенденцияисторического развития последних четырёхсот лет состояла в лик-видации господства над людьми и в установлении господства надПриродой. Гитлер настаивает на том, что можно и должно управ-лять людьми, но Природой управлять нельзя. Я уже приводил еговысказывание, что история человечества началась, вероятно, не содомашнивания животных, а с господства над низшими людьми. Онвысмеивает саму мысль о том, что человек может покорить Приро-ду; издевается над теми, кто верит, что сможет стать властелиномПрироды, “не имея в своём распоряжении другого оружия, кроме«идеи»”. Он говорит, что человек “не стал хозяином Природы, ноблагодаря знанию нескольких законов и секретов Природы он под-нялся до положения хозяина тех живых существ, которые этим зна-нием не обладают”. Здесь мы снова встречаемся с той же мыслью:Природа — это великая сила, которой мы должны подчиняться, авот над живыми существами должны господствовать.

Я постарался выявить в писаниях Гитлера две тенденции, ужеописанные выше как основные стремления авторитарной личности:

Page 175: Fromm - aifet.ru

174 Бегство от свободы

жажду власти над людьми и потребность в подчинении подавляю-щей внешней силе. Идеи Гитлера более или менее идентичны всейидеологии нацистской партии. Те же мысли, что высказаны в егокниге, он провозглашал в бесчисленных речах, которыми завоевалсвоей партии массовую поддержку. Эта идеология выросла из еголичности — чувство неполноценности, ненависть к жизни, аскетизми зависть к тем, кто живёт полной жизнью, были почвой его садист-ско-мазохистских стремлений — и была обращена к тем людям, ко-торых возбуждала и привлекала в силу аналогичного склада ихсобственного характера. Они становились горячими приверженцамичеловека, выражавшего их собственные чувства. Но низы средне-го класса были удовлетворены не только идеологией. Политическаяпрактика реализовала обещания идеологии: была создана иерархия,в которой каждый имел кого-то над собой, кому он должен был по-виноваться, и кого-то под собой, над кем ощущал свою власть. Чело-век на самом верху — вождь — имел над собой Судьбу, Историю илиПрироду, то есть некую высшую силу, в которой мог раствориться.Таким образом, идеология и практика нацизма удовлетворяют за-просы, происходящие из особенностей психологии одной части насе-ления, и задают ориентацию другой части: тем, кому не нужны нивласть, ни подчинение, но кто утратил веру в жизнь, собственныерешения и вообще во всё на свете.

Дают ли эти соображения какую-то основу для прогноза даль-нейшей устойчивости нацизма? Я не считаю себя вправе делатькакие-либо предсказания, но мне кажется, что имеет смысл поста-вить некоторые вопросы, вытекающие из рассмотренных выше пси-хологических предпосылок. Не удовлетворяет ли нацизм при дан-ных психологических условиях эмоциональные потребности насе-ления и не является ли эта психологическая функция фактором,укрепляющим его устойчивость?

Из всего сказанного выше ясно, что ответ на эти вопросы можетбыть только отрицательным. Факт человеческой индивидуализации— разрыва “первичных уз” — необратим. Процесс разрушения сред-невекового общества продолжался четыреста лет и в наше времязавершается. Если не уничтожить всю промышленную систему, ес-ли не вернуть весь способ производства к доиндустриальному уров-ню, человек останется индивидом, который полностью выделился изокружающего мира. Мы видели, что человек не выдерживает этойнегативной свободы, что он пытается бежать от неё в новую зави-симость, которая должна заменить ему утраченные первичные узы.Но эта новая зависимость не обеспечивает подлинного единства с

Page 176: Fromm - aifet.ru

Глава 6. Психология нацизма 175

миром; человек платит за новую уверенность отказом от целостно-сти своего “я”. Между ним и новыми авторитетами остаётся непре-одолимый разрыв; они ограничивают и калечат его жизнь, хотя науровне сознания он может быть искренне уверен, что подчиняетсяим совершенно добровольно. Однако он живёт в таком мире, кото-рый не только превратил его в “атом”, но и предоставил ему все воз-можности, чтобы стать независимой личностью. Современная про-мышленная система способна не только создать каждому человекуобеспеченное существование, но и дать материальную базу для пол-ного проявления интеллектуальных, чувственных и эмоциональныхвозможностей каждого, в то же время значительно сократив егорабочее время на производстве.

Функцию авторитарной идеологии и практики можно сравнитьс функцией невротических симптомов. Эти симптомы происходятиз невыносимых психологических условий и в то же время предла-гают какое-то решение, делающее жизнь терпимой. Но они не даютрешения, ведущего к счастью и развитию личности. Они не изме-няют условий, приводящих к невротическому решению. Одиноче-ство и бессилие индивида, его стремление реализовать возникшиев нём возможности, объективный факт возрастания производствен-ной мощи современной промышленности — всё это динамическиефакторы, составляющие основу растущего стремления к свободе исчастью. Бегство в симбиотическую зависимость может на какое-товремя приглушить страдание, но не может его устранить. Историячеловечества — это история растущей индивидуализации и вместес тем история растущей свободы. Стремление к свободе не метафи-зическая сила, хотя законами природы его тоже не объяснить; оноявляется неизбежным результатом процессов индивидуализации иразвития культуры. Авторитарные системы не могут ликвидиро-вать основные условия, порождающие стремление к свободе; точнотак же они не могут искоренить и стремление к свободе, вытекаю-щее из этих условий.

Page 177: Fromm - aifet.ru

Глава 7

Свобода и демократия

1. Иллюзия индивидуальности

В предыдущих главах я постарался показать, что в современнойпромышленной системе, и особенно в её монополистической фазе,есть факторы, вырабатывающие тип личности, для которой харак-терно ощущение бессилия, одиночества, тревоги и неуверенности.Я говорил об особых условиях в Германии, превративших частьеё населения в питательную почву для идеологии и политическойпрактики, обращённой к тому типу личности, который я назвал ав-торитарным.

Ну, а как обстоит дело у нас? Только ли из-за океана угрожа-ет фашизм нашей демократии, только ли его “пятая” колонна” су-ществует среди нас? В этом случае положение было бы весьма се-рьёзным, хотя ещё и не критическим. Однако — хотя необходимопринимать всерьёз и внешнюю и внутреннюю угрозу фашизма —нет большей ошибки и более серьёзной опасности, чем не замечать,что в нашем обществе мы сталкиваемся с тем же явлением, кото-рое повсюду питает корни фашизма: с ничтожностью и бессилиеминдивида.

Это утверждение противоречит общепринятому мнению, что со-временная демократия, освободив индивида от всех внешних огра-ничений, привела к расцвету индивидуализма. Мы гордимся тем,что нас не гнетёт никакая внешняя власть, что мы свободны вы-ражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почтиавтоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности. Ноправо выражать свои мысли имеет смысл только в том случае,

если мы способны иметь собственные мысли; свобода от внешнейвласти становится прочным достоянием только в том случае, ес-ли внутренние психологические условия позволяют нам утвердитьсвою индивидуальность. Достигли ли мы этой цели? Или хотя быприближаемся ли к ней? Эта книга посвящена человеческому фак-тору, поэтому её целью является критический анализ именно дан-ной проблемы. Начало такому анализу уже было положено в преды-дущих главах. Говоря о двух значениях свободы для современного

Page 178: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 177

человека, мы показали, как экономические условия усиливают изо-ляцию и беспомощность индивида в наше время. Говоря о психоло-гических результатах, мы показали, что эта беспомощность приво-дит либо к особому роду “бегства”, характерному для авторитарнойличности, либо к вынужденному конформизму, вследствие которогоиндивид превращается в робота, теряет себя, но при этом убеждён,что он свободен и подвластен лишь собственной воле.

Важно осознать, до какой степени наша культура питает эту тен-денцию к конформизму, даже если и существуют выдающиеся при-меры обратного. Подавление спонтанных чувств — а следователь-но, и подлинной индивидуальности — начинается очень рано, посуществу, с самого начала воспитания ребёнка1. Это не значит, чтолюбое воспитание неминуемо приводит к подавлению спонтанности;если подлинной целью воспитания является полноценное развитиеребёнка, развитие его внутренней независимости и индивидуально-сти, этого не происходит. При таком воспитании может возникнутьнеобходимость в каких-то ограничениях, но эти временные мерылишь способствуют росту и развитию ребёнка. Однако у нас воспи-тание и образование слишком часто приводят к уничтожению непо-средственности и к подмене оригинальных психических актов на-вязанными чувствами, мыслями и желаниями. (Напомню, что ори-гинальной я считаю не ту идею, которая никогда никому не прихо-дила на ум; важно, чтобы она возникла у самого индивида, чтобыона была результатом его собственной психической деятельности,то есть его мыслью.) Чтобы проиллюстрировать этот процесс, вы-берем (несколько произвольно) одно из самых ранних подавлениичувства — подавление чувства враждебности и неприязни.

Начнём с того, что у большинства детей возникает некотораявраждебность и мятежность: результат их конфликтов с окружа-ющим миром, ограничивающим их экспансивность, поскольку им— слабой стороне — приходится покоряться. Одна из основных за-дач процесса воспитания состоит в том, чтобы ликвидировать этуантагонистическую реакцию. Методы при этом различны: от угрози наказаний, запугивающих ребёнка, до подкупов и “объяснений”,которые смущают его и вынуждают отказаться от враждебности.Вначале ребёнок отказывается от выражения своих чувств, а в ко-нечном итоге — и от самих чувств. Вместе с тем он учится подавлятьсвоё осознание враждебности или неискренности других людей; ино-

1По сообщению Анны Хартох, тесты Роршаха у детей в возрасте 3–5 лет по-казали, что попытки детей сохранить свою непосредственность являются глав-ной причиной конфликтов между детьми и авторитарными взрослыми.

Page 179: Fromm - aifet.ru

178 Бегство от свободы

гда это даётся ему нелегко, потому что дети обладают способно-стью замечать эти качества, их не так просто обмануть словами,как взрослых. Они не любят кого-то “без каких-либо причин” (ес-ли не считать причиной, что ребёнок чувствует враждебность илинеискренность, исходящие от этого человека). Такая реакция скоропритупляется; не так уж много времени требуется для того, чтобыребёнок достиг “зрелости” среднего взрослого и потерял способностьотличать достойного человека от мерзавца.

Кроме того, уже на ранней стадии воспитания ребёнка учат про-являть чувства, которые вовсе не являются его чувствами. Его учатлюбить людей (обязательно всех), учат быть некритично дружелюб-ным, улыбаться и т. д. Если в процессе воспитания в детстве человек“обломан” не до конца, то впоследствии социальное давление, какправило, довершает дело. Если вы не улыбаетесь, то про вас говорят,что вы “не очень приятный человек”, а вы должны быть достаточноприятным, чтобы продать свои услуги в качестве продавца, офици-анта или врача. Лишь те, кто находится на самом верху социальнойпирамиды, и те, кто в самом низу её — кто продаёт только свой фи-зический труд, — могут позволить себе быть не особенно “приятны-ми”. Дружелюбие, веселье и все прочие чувства, которые выража-ются в улыбке, становятся автоматическим ответом; их включаюти выключают, как электрическую лампочку1.

Разумеется, часто человек осознаёт, что это всего лишь жест;однако в большинстве случаев он перестаёт это осознавать и вместес тем теряет способность отличать такое псевдочувство от спонтан-ного дружелюбия.

Не только враждебность подвергается прямому подавлению, и нетолько дружелюбие убивается вынужденной подделкой. Подавля-ется (и замещается псевдочувствами) широкий спектр спонтанныхэмоций. Фрейд поставил в центр всей своей системы подавление сек-са. Хотя я считаю, что ограничения в сексуальной сфере являютсяне единственным важным подавлением спонтанных реакций, а лишьодним из многих, его значением нельзя пренебрегать. Результатытакого подавления очевидны в случаях сексуальной заторможенно-

1В качестве красноречивого примера я приведу репортаж “Рестораны Го-варда Джонсона” из журнала “Форчун” (Fortune, September, 1940, p. 96.).

У Джонсона есть специальный штат “клиентов”, которые обходят его ресто-раны, контролируя их работу. “Поскольку всё готовится по стандартным рецеп-там, разработанным фирмой, инспектор знает, какую порцию бифштекса емудолжны принести и каков должен быть вкус овощей. Он знает также, скольковремени должно занять обслуживание и какую степень дружелюбия долженпроявить к нему обслуживающий персонал”.

Page 180: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 179

сти, а также тогда, когда секс приобретает характер вынужденнойнеобходимости и употребляется как алкоголь или наркотик, кото-рые сами по себе особого вкуса не имеют, но помогают забыться.Независимо от этих частных проявлений подавление сексуальныхреакций — ввиду их интенсивности — не только оказывает влияниена сексуальную сферу, но и угнетает способность человека к спон-танному проявлению во всех остальных сферах.

В нашем обществе эмоции вообще подавлены. Нет никакого со-мнения в том, что творческое мышление — как и любое другоетворчество — неразрывно связано с эмоцией. Однако в наши дниидеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить без эмоций.“Эмоциональность” стала синонимом неуравновешенности или ду-шевного нездоровья. Приняв этот стандарт, индивид чрезвычайноослабил себя: его мышление стало убогим и плоским. Вместе с тем,поскольку эмоции нельзя подавить до конца, они существуют в пол-ном отрыве от интеллектуальной стороны личности; результат — де-шёвая сентиментальность, которой кормятся миллионы изголодав-шихся по чувствам потребителей у кино и у популярной песенки.

Есть одна запретная эмоция, которую я хочу отметить особо, по-тому что её подавление затрагивает самые корни личности; это —чувство трагедии. Как мы видели в одной из предыдущих глав, осо-знание смерти и трагической стороны жизни — будь оно ясным илисмутным — является одним из основных свойств человека. Каждаякультура справляется с проблемой смерти по-своему. В тех обще-ствах, где процесс индивидуализации зашёл не очень далеко, конециндивидуального существования представляется меньшей пробле-мой, поскольку меньше развито само ощущение индивидуальногосуществования. Смерть ещё не воспринимается как нечто радикаль-но отличное от жизни. В культурах с более высоким уровнем инди-видуализации относились к смерти в соответствии с их обществен-ным строем и социальной психологией. Греки обращали всё своёвнимание на жизнь, а смерть представляли себе лишь как продол-жение этой жизни, хотя и унылое. Египтяне возлагали надеждына нетленность, нерушимость человеческого тела, по крайней меренетленность тела того человека, власть которого была нерушимойпри жизни. Евреи принимали факт смерти реалистично и были спо-собны примириться с мыслью о прекращении индивидуальной жиз-ни, утешая себя ожиданием того царства счастья и справедливости,к которому должно в конце концов прийти человечество. Христи-анство сделало смерть нереальной и пыталось утешить несчастногоиндивида обещанием жизни после смерти. Наша эпоха попросту от-

Page 181: Fromm - aifet.ru

180 Бегство от свободы

рицает смерть, а вместе с нею и одну из фундаментальных сторонжизни. Вместо того чтобы превратить осознание смерти и страда-ний в один из сильнейших стимулов жизни — в основу человече-ской солидарности, в катализатор, без которого радость и энтузиазмутрачивают интенсивность и глубину, — индивид вынужден подав-лять это осознание. Но как и при всяком подавлении, спрятать — незначит уничтожить. Страх смерти живёт в нас, живёт вопреки по-пыткам отрицать его, но подавление приводит к его стерилизации.Этот страх является одной из причин бедности наших пережива-ний, нашей безостановочной погони за жизнью и объясняет — беруна себя смелость это утверждать — невероятные суммы, которыеплатят наши люди за свои похороны.

Двусмысленную роль играет в подавлении и запрещении эмоцийсовременная психиатрия. С одной стороны, величайший её предста-витель, З. Фрейд, пробился сквозь фикцию рационального, целе-направленного человеческого поведения и открыл путь, позволив-ший заглянуть в глубины человеческих страстей. С другой сторо-ны, психиатрия, обогащённая именно этими достижениями Фрейда,сама превратилась в орудие, служащее общей тенденции манипули-рования личностью. Стараниями многих психиатров, в том числеи психоаналитиков, создан образ “нормального” человека, которыйникогда не бывает слишком грустен, слишком сердит или слишкомвзволнован. Черты характера или типы личности, не подходящиепод этот стандарт, они неодобрительно обозначают как “инфантиль-ные” или “невротические”. Влияние такого рода в некотором смыс-ле опаснее, чем действие более старомодных, откровенных кличек.Прежде индивид по крайней мере знал, что критика исходит откакого-то человека или какой-то доктрины, и мог как-то защищать-ся от них. Но кто может бороться с “наукой” вообще?

Такому же искажению, как чувства и эмоции, подвергается иоригинальное мышление. С самых первых шагов обучения у челове-ка отбивают охоту думать самостоятельно, а в его голову заклады-ваются готовые мысли. Легко увидеть, как это происходит с детьми.Они преисполнены любопытства, хотят охватить окружающий мирне только физически, но и интеллектуально. Они хотят знать прав-ду, потому что это самый надёжный способ ориентироваться в чу-жом и подавляюще сильном мире. Но их желания и стремления непринимают всерьёз; и не так уж важно, в какой форме это проявля-ется: в открытом пренебрежении или в мягкой снисходительности,которая обычна в обращении со слабыми (будь то дети, старикиили больные). Такое обращение и само по себе наносит серьёзный

Page 182: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 181

вред самостоятельному мышлению, но дело обстоит гораздо хужев случае неискренности — часто неумышленной, которая обычна вповедении родителей с детьми. Отчасти эта неискренность прояв-ляется в том, что ребёнку дают искажённую картину мира. Это также полезно, как описывать жизнь в Арктике человеку, попросив-шему совета перед экспедицией в Сахару. Но кроме общего искаже-ния, бывает и много специальной лжи, направленной на утаиваниеот детей каких-то фактов, знание которых детьми для родителейнежелательно. “Не твоего ума дело”, — говорят ребёнку, и его рас-спросы наталкиваются на враждебный или вежливый отказ в са-мых различных случаях: от плохого настроения родителей, котороерационализируется как оправданное недовольство плохим поведе-нием ребёнка, и до половых отношений или семейных ссор, о коихс детьми не говорят.

Подготовленный таким образом ребёнок попадает в школу или вколледж. Здесь применяются методы обучения, в действительностиведущие к дальнейшему подавлению самостоятельного мышления;на некоторых из них я остановлюсь. Один из них — настойчивоетребование от учащихся знать факты, точнее, информацию. Суще-ствует жалкое суеверие, будто человек достигает знания действи-тельности, усваивая как можно больше фактов. В головы учащих-ся вдалбливаются сотни разрозненных, не связанных между собоюфактов; всё их время и вся энергия уходят на заучивание этой мас-сы фактов, а думать уже некогда и нет сил. Разумеется, мышлениесамо по себе — без знания фактов — это фикция, но и сама по се-бе “информация” может превратиться в такое же препятствие длямышления, как и её отсутствие.

Другой способ подавления самостоятельного мышления, тесносвязанный с первым, состоит в том, что всякая истина считаетсяотносительной1. Истина рассматривается как метафизическое по-нятие; если кто-то говорит, что хочет выяснить истину, то “прогрес-сивные” мыслители нашего века считают его отсталым. Утвержда-ется, что истина — это нечто совершенно субъективное, чуть ли нидело вкуса; что научное мышление должно быть отделено от субъ-ективных факторов; что его задача состоит в том, чтобы исследо-вать мир без пристрастия и заинтересованности; что учёный должен

1По поводу этой проблемы в целом см. книгу: Robert S. Lynd, Knowledgefor What? Princeton Universiti Press, Princeton, 1939. Философская сторонавопроса рассмотрена в статье: М. Horkheimer, Zum Rationalismusstreit in derGegenwartigen Philosophie. Zeitschrift fur Sozialforschung, Vol. 3, 1934, Alcan,Paris.

Page 183: Fromm - aifet.ru

182 Бегство от свободы

подходить к фактам со стерильными руками, как хирург к пациен-ту, и т. д. Этот релятивизм, который часто выступает под именемэмпиризма или позитивизма и ссылается на необходимость точно-го употребления слов, приводит к тому, что мышление теряет свойосновной стимул — заинтересованность мыслителя; учёный превра-щается в машину для регистрации “фактов”. Как само мышлениеразвилось из потребности овладения материальной сферой, так истремление к истине коренится в потребностях, в интересах отдель-ных людей или социальных групп; без такого интереса не было быстимула искать истину. Всегда есть группы, чьим интересам способ-ствует раскрытие истины; представители этих групп всегда былипионерами человеческой мысли. Есть и другие группы, чьим инте-ресам способствует сокрытие истины, и заинтересованность стано-вится вредной для истины лишь в этом последнем случае. Поэтомувопрос не в том, есть ли заинтересованность, а в том, какого родаэта заинтересованность. Поскольку каждый человек когда-то прояв-ляет какое-то стремление к истине, нужно, по-видимому, признать,что в каждом человеке заложена потребность в ней.

Это справедливо прежде всего в отношении ориентации чело-века во внешнем мире, и особенно это касается детей. В детствекаждый человек проходит стадию слабости, а истина — это силь-нейшее оружие тех, у кого нет силы. Но истина нужна человеку нетолько для того, чтобы ориентироваться во внешнем мире; его соб-ственная сила в значительной мере зависит от того, насколько онзнает истину о самом себе. Иллюзии о себе могут послужить косты-лями для тех, кто не может ходить без них, но, вообще говоря, ониослабляют личность. Наивысшая сила индивида основана на макси-мальном развитии его личности, а это предполагает максимальноепонимание самого себя. “Познай самого себя” — это одна из главныхзаповедей силы и счастья человека.

В добавление к упомянутым факторам существуют и другие,активно содействующие уничтожению тех остатков способности ксамостоятельному мышлению, какие ещё сохраняются у среднеговзрослого человека. Значительный сектор нашей культуры имеетединственную функцию: затуманивать все основные вопросы лич-ной и общественной жизни, все психологические, экономические, по-литические и моральные проблемы. Один из видов дымовой завесыпредставляет собой утверждение, что эти проблемы слишком слож-ны, что среднему человеку их не понять. На самом деле наоборот:большинство проблем личной и общественной жизни очень просто,настолько просто, что понять их мог бы практически каждый. Их

Page 184: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 183

изображают — и зачастую умышленно — настолько сложными длятого, чтобы показать, будто разобраться в них может только “специ-алист”, да и то лишь в своей узкой области; и это отбивает у людейсмелость и желание думать самим, подрывает их веру в свою способ-ность размышлять о насущных проблемах. Индивид чувствует себябезнадёжно увязшим в хаотической массе фактов и с трогательнымтерпением ждёт, чтобы “специалисты” решили, что ему делать.

Результат такого влияния оказывается двояким: с одной сторо-ны, цинизм и скептицизм в отношении всего, что пишется и гово-рится, а с другой — детское доверие ко всему, что будет сказано сдостаточным апломбом. Сочетание цинизма и наивности весьма ти-пично для современного индивида, а результатом этого сочетаниястановится боязнь собственного мышления, собственных решений.

Другим фактором, парализующим способность к критическомумышлению, становится разрушение целостного представления о ми-ре. Факты утрачивают то специфическое качество, которое имелибы, будучи составными частями общей картины, и приобретают аб-страктный, количественный характер; каждый факт превращаетсяпросто в ещё один факт, причём существенным кажется лишь то,больше мы их знаем или меньше. В этом смысле воздействие кино,радио и газет поистине катастрофично: сообщения о бомбардировкегородов и гибели тысяч людей бесстыдно сменяются — или дажепрерываются — рекламой мыла или вина; тот же диктор, тем жевнушительным голосом, в той же авторитетной манере, в какой онтолько что излагал вам серьёзность политической ситуации, теперьпросвещает свою аудиторию относительно достоинств мыла именнотой фирмы, которая заплатила за передачу; хроника позволяет се-бе показывать торпедированные корабли вперемежку с выставкамимод; газеты описывают любимые блюда или банальные изреченияновой кинозвезды с такой же серьёзностью, как и крупные событияв области науки или искусства, и так далее. Всё это приводит к то-му, что мы теряем подлинную связь с услышанным; оно нас как быне касается. Мы перестаём волноваться, наши эмоции и критическоесуждение заторможены; наше отношение ко всему, что происходитв мире, становится безразличным. Во имя “свободы” жизнь утра-чивает какую бы то ни было целостность; она состоит теперь измассы мелких кусочков, отдельных один от другого и не имеющихникакого смысла в совокупности. Индивид оказывается перед гру-дой этих кусочков, как ребёнок перед мозаичной головоломкой; стой разницей, что ребёнок знает, что такое дом, и может различитьего части на своих кубиках, а взрослый не видит смысла того “цело-

Page 185: Fromm - aifet.ru

184 Бегство от свободы

го”, части которого попали ему в руки. Он ошарашенно и испуганноразглядывает эти кусочки и не знает, что с ними делать.

Всё сказанное об утрате оригинальности в мыслях и в чувствахотносится и к желаниям. Это особенно трудно заметить; может по-казаться, что у современного человека нет недостатка в желаниях,что он знает, чего хочет, и единственная его проблема — невозмож-ность все свои желания выполнить. Вся наша энергия уходит надостижение того, чего мы хотим, и большинство людей никогда незадумывается о первопричине этой деятельности: знают ли они, че-го на самом деле хотят, сами ли они хотят достичь тех целей, ккоторым стремятся. В школе они хотят иметь хорошие отметки; по-взрослев, хотят как можно больше преуспеть, больше заработать,добиться большего престижа, купить лучшую автомашину, поехатьв путешествие и т. д. Но если они вдруг остановятся среди этойнеистовой деятельности, то у них может возникнуть вопрос: “Ну,получу я эту новую работу, куплю эту новую машину, поеду в этопутешествие, что тогда? Что проку во всём этом? Это на самом де-ле мне нужно? Не гонюсь ли я за чем-то таким, что должно меняосчастливить, но надоест мне тотчас, едва я этого добьюсь?” Еслитакие вопросы появляются, они пугают, потому что затрагивают са-мую основу деятельности человека: знание, чего он хочет. Поэтомулюди стремятся поскорее избавиться от этих тревожных мыслей.Они полагают, что эти вопросы потревожили их лишь из-за устало-сти или депрессии, и продолжают погоню за теми целями, которыесчитают своими.

Однако здесь проявляется смутное понимание правды — тойправды, что современный человек живёт в состоянии иллюзии, буд-то он знает, чего хочет; тогда как на самом деле он хочет того, чегодолжен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном. Чтобыпринять это утверждение, необходимо уяснить себе, что знать своиподлинные желания гораздо труднее, чем кажется большинству изнас; это одна из труднейших проблем человеческого бытия. Мы от-чаянно стараемся уйти от этой проблемы, принимая стандартныецели за свои собственные. Современный человек готов пойти нагромадный риск, стараясь добиться цели, которая считается “его”целью, но чрезвычайно боится риска и ответственности задать себеподлинно собственные цели. Бурную деятельность часто считаютпризнаком самостоятельного действия, но мы знаем, что такая де-ятельность может быть не более самостоятельной, чем поведениеактёра или загипнотизированного человека. Когда ставится пьеса,каждый актёр может очень энергично играть свою роль и даже

Page 186: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 185

вставлять какие-то реплики или детали действия от себя. Но приэтом он всё-таки всего лишь играет порученную ему роль.

Весьма трудно определить, насколько наши желания — так жекак и мысли и чувства — не являются нашими собственными, а навя-заны нам со стороны; и эта специфическая трудность тесно связанас проблемой власти и свободы. В ходе новой истории власть церк-ви сменилась властью государства, власть государства — властьюсовести, а в наши дни эта последняя была вытеснена анонимнойвластью здравого смысла и общественного мнения, которые пре-вратились в орудия конформизации. Освободившись от прежнихоткрытых форм власти, мы не замечаем, что стали жертвами вла-сти нового рода. Мы превратились в роботов, но живём под влия-нием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды. Эта иллюзияпомогает индивиду сохранять неосознанность его неуверенности, нона большее она не способна. В результате личность индивида ослаб-ляется, так что неосознанное чувство бессилия и неуверенности нетолько сохраняется, но и крайне возрастает. Индивид живёт в ми-ре, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и всяинструментализованы; и сам он стал частью машины, созданнойего собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств,каких желаний ждут от него окружающие, и мыслит, чувствует ижелает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этомсвоё “я”, на котором только и может быть построена подлиннаяуверенность свободного человека.

Утрата своего “я” вызывает глубокие сомнения в собственнойличности и тем самым усиливает потребность в приспособлении.Если я представляю собой лишь то, чего — по моему мнению — отменя ожидают, то кто же я? Мы уже видели, как с крушением сред-невекового строя, в котором каждый индивид имел своё бесспорноеместо, начались сомнения относительно собственной сущности. На-чиная с Декарта подлинная сущность индивида стала одной из ос-новных проблем современной философии. Сегодня мы считаем бес-спорным, что мы — это мы; однако сомнение — что же это такое? —не только не исчезло, но, может быть, даже увеличилось. Это ощу-щение современного человека выражено в пьесах Пиранделло. Онставит вопросы: Кто я? Есть ли у меня доказательства собственнойидентичности, кроме моего физического тела? Его ответы непохо-жи на ответы Декарта. Тот утверждал индивидуальную личность,Пиранделло её отрицает: у “я” нет собственной сущности, личностьявляется лишь отражением того, чего ожидают от неё остальные,личность — это “что вам будет угодно”.

Page 187: Fromm - aifet.ru

186 Бегство от свободы

Такая потеря собственной сущности превращает конформиза-цию в императив: человек может быть уверен в себе лишь в томслучае, если живёт в соответствии с ожиданиями других. Если мыживём не по общепринятому сценарию, то рискуем не только вы-звать неодобрение и возросшую изоляцию, но и потерять уверен-ность в своей сущности, что угрожает психическому здоровью.

Приспосабливаясь к ожиданиям окружающих, стараясь не отли-чаться от них, человек может приглушить свои сомнения по поводусобственной сущности и приобрести какую-то уверенность. Однакоцена за это высока: отказ от своей спонтанности, индивидуально-сти и свободы. Психологический робот живёт лишь биологически,эмоционально он мёртв; он двигается, как живой, но тем временемжизнь его, словно песок, уходит сквозь пальцы. Современный че-ловек изображает удовлетворение и оптимизм, но в глубине душион несчастен, почти на грани отчаяния. Он судорожно цепляетсяза всё индивидуальное, он хочет быть “не таким, как все”, ведь нетлучшей рекомендации для чего бы то ни было, чем слова “это что-тоособенное”. Нам сообщают имя железнодорожного кассира, у кото-рого мы покупаем билет; сумки, игральные карты и портативныеприёмники “персонализованы” инициалами их владельцев. Всё этосвидетельствует о жажде “особенного”, но это, пожалуй, последниеостатки индивидуальности. Современный человек изголодался пожизни, но поскольку он робот, жизнь не может означать для негоспонтанную деятельность, поэтому он довольствуется любыми сур-рогатами возбуждения: пьянством, спортом или переживанием чу-жих и вымышленных страстей на экране.

Что же означает свобода для современного человека?Он стал свободен от внешних оков, мешающих поступать в со-

ответствии с собственными мыслями и желаниями. Он мог бы сво-бодно действовать по своей воле, если бы знал, чего он хочет, чтодумает и чувствует. Но он этого не знает; он приспосабливается канонимной власти и усваивает такое “я”, которое не составляет егосущности. И чем больше он это делает, тем беспомощнее себя чув-ствует, тем больше ему приходится приспосабливаться. Вопреки ви-димости оптимизма и инициативы современный человек подавленглубоким чувством бессилия, поэтому он пассивно, как парализо-ванный, встречает надвигающиеся катастрофы.

При поверхностном взгляде видно лишь то, что люди вполнеуспешно функционируют в экономической и социальной жизни, нобыло бы опасно не заметить за этим благополучным фасадом под-спудную неудовлетворённость. Если жизнь теряет смысл, потому

Page 188: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 187

что её не проживают, человек впадает в отчаяние. Умирая от фи-зического голода, люди не остаются тихи и спокойны; точно также они не могут тихо и спокойно умирать от голода психическо-го. Если в отношении “нормального” человека нас будет интересо-вать лишь его экономическая обеспеченность, если мы упустим извиду подсознательное страдание среднего автоматизированного че-ловека, мы не сможем понять ту опасность, исходящую из челове-ческого характера, которая угрожает нашей культуре: готовностьпринять любую идеологию и любого вождя за обещание волную-щей жизни, за предложение политической структуры и символов,дающих жизни индивида какую-то видимость смысла и порядка.Отчаяние людей-роботов — питательная среда для политическихцелей фашизма.

2. Свобода и спонтанность

До сих пор в этой книге рассматривался лишь один аспект сво-боды: бессилие и неуверенность изолированного индивида, которыйосвободился от всех уз, некогда придававших жизни смысл и устой-чивость. Мы видели, что индивид не в состоянии вынести эту изо-ляцию. Как изолированное существо он крайне беспомощен передвнешним миром, вызывающим у него страх; из-за этой изоляции длянего разрушилось единство мира, и он потерял всякую ориентацию.В результате его одолевают сомнения: он сомневается в себе самом, всмысле жизни, а в конечном итоге — в любом руководящем принци-пе собственного поведения. Беспомощность и сомнения парализуютжизнь, и, чтобы жить, человек старается избавиться от своей нега-тивной свободы. Это приводит его к новым узам; но они отличаютсяот первичных, хотя до полного разрыва тех первичных уз он такжеподчинялся какому-то авторитету или социальной группе. Бегствоот свободы не восстанавливает его утраченной уверенности, а лишьпомогает ему забыть, что он отдельное существо. Он приобретаетновую, хрупкую уверенность, пожертвовав целостностью своего ин-дивидуального “я”. Он отказывается от своей личности, потому чтоне может вынести одиночества. Таким образом, “свобода от” прино-сит ему новое рабство.

Следует ли из нашего анализа, что существует неизбежныйцикл, ведущий от свободы к новой зависимости? Приводит ли осво-бождение от первичных уз к такому одиночеству и изоляции ин-дивида, которые неизбежно заставляют его искать выход в новомрабстве? Обязательно ли независимость и свобода тождественны

Page 189: Fromm - aifet.ru

188 Бегство от свободы

изоляции и страху? Или возможно состояние позитивной свобо-ды, в котором индивид существует как независимая личность, ноне изолированная, а соединённая с миром, с другими людьми ис природой?

Полагаем, что на последний вопрос можно ответить положитель-но. Процесс развития свободы — не порочный круг; человек можетбыть свободен, но не одинок, критичен, но не подавлен сомнени-ем, независим, но неразрывно связан с человечеством. Эту свобо-ду человек может приобрести, реализуя свою личность, будучи са-мим собой. Но что значит реализовать свою личность? Философы-идеалисты полагали, что личность может быть реализована однимитолько усилиями интеллекта. Они считали для этого необходимымрасщепление личности, при котором разум должен подавлять и опе-кать человеческую натуру. Однако такое расщепление уродовало нетолько эмоциональную жизнь человека, но и его умственные спо-собности. Разум, приставленный надзирателем к своей узнице —натуре человека, стал в свою очередь узником, и, таким образом,обе стороны человеческой личности — разум и чувство — калечилидруг друга. Мы полагаем, что реализация своего “я” достигается нетолько усилиями мышления, но и путём активного проявления всехего эмоциональных возможностей. Эти возможности есть в каждомчеловеке, но они становятся реальными лишь в той мере, в какойони проявляются. Иными словами, позитивная свобода состоит в

спонтанной активности всей целостной личности человека.

Здесь мы подходим к одной из труднейших проблем психоло-гии — к проблеме спонтанности. Попытка рассмотреть эту пробле-му, как она того заслуживает, потребовала бы еще одной книги.Но сказанное выше позволяет в какой-то степени понять, что та-кое спонтанность, рассуждая “от противного”. Спонтанная актив-ность — это не вынужденная активность, навязанная индивиду егоизоляцией и бессилием; это не активность робота, обусловленнаянекритическим восприятием шаблонов, внушаемых извне. Спонтан-ная активность — это свободная деятельность личности; в её опре-деление входит буквальное значение латинского слова sponte — самсобой, по собственному побуждению. Под деятельностью мы пони-маем не “делание чего-нибудь”; речь идёт о творческой активности,которая может проявляться в эмоциональной, интеллектуальной ичувственной жизни человека, а также и в его воле. Предпосылкойтакой спонтанности являются признание целостной личности, лик-видация разрыва между “разумом” и “натурой”, потому что спон-танная активность возможна лишь в том случае, если человек не

Page 190: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 189

подавляет существенную часть своей личности, если разные сферыего жизни слились в единое целое.

Хотя в нашем обществе спонтанность — довольно редкий фено-мен, мы всё же не совсем её лишены. Чтобы лучше объяснить, чтоэто такое, я хотел бы напомнить читателю некоторые её проявленияв нашей жизни.

Прежде всего, мы знаем индивидов, которые живут — или жи-ли — спонтанно, чьи мысли, чувства и поступки были проявлени-ями их собственной личности, а не автоматическими действиямироботов. По большей части это художники. В сущности, художникаможно и определить как человека, способного к спонтанному са-мовыражению. Если принять это определение, а Бальзак именнотак определял художника, то некоторых философов и учёных тоженужно назвать художниками, а другие отличаются от них так же,как старомодный фотограф от настоящего живописца. Есть и дру-гие индивиды, наделённые той же спонтанностью, хотя и лишённыеспособности — или, может быть, только умения — выражать себяобъективными средствами, как это делает художник. Однако по-ложение художника непрочно, потому что его индивидуальность,спонтанность уважаются лишь в том случае, если он преуспел; ес-ли же он не может продать своё искусство, то остаётся для своихсовременников чудаком и “невротиком”. В этом смысле художникзанимает в истории такое же положение, как революционер: пре-успевший революционер — это государственный деятель, а неудач-ливый — преступник.

Другой пример спонтанности — маленькие дети. Они способнычувствовать и думать на самом деле по-своему, эта непосредствен-ность выражается в том, что они говорят, в том, как себя ведут.Я уверен, что та привлекательность, какую имеют дети для боль-шинства взрослых (кроме разного рода сентиментальных причин),объясняется именно спонтанностью детей. Непосредственность глу-боко трогает каждого человека, если он ещё не настолько мёртв, чтоуже не способен ощутить её. В сущности, нет ничего привлекатель-нее и убедительнее спонтанности, кто бы её ни проявлял: ребёнок,художник или любой другой человек.

Большинству из нас знакомы хотя бы отдельные мгновения на-шей собственной спонтанности, которые становятся и мгновения-ми подлинного счастья. Это может быть свежее и непосредствен-ное восприятие пейзажа, или озарение после долгих размышлений,или необычайное чувственное наслаждение, или прилив нежностик другому человеку. В эти моменты мы узнаём, что значит спонтан-

Page 191: Fromm - aifet.ru

190 Бегство от свободы

ное переживание и чем могла бы быть человеческая жизнь, если быэти переживания, которые мы не умеем культивировать, не былистоль редки и случайны.

Почему же спонтанная деятельность решает проблему свободы?Мы уже говорили, что негативная свобода превращает индивида визолированное существо — слабое и запуганное, — чьё отношение кмиру определяется отчуждённостью и недоверием. Спонтанная ак-тивность — это единственный способ, которым человек может пре-одолеть страх одиночества, не отказываясь от полноты своего “я”,ибо спонтанная реализация его сущности снова объединяет его смиром — с людьми, природой и самим собой. Главная, важнейшаясоставная часть такой спонтанности — это любовь, но не растворе-ние своего “я” в другом человеке и не обладание другим человеком.Любовь должна быть добровольным союзом с ним, на основе сохра-нения собственной личности. Именно в этой полярности и заключа-ется динамический характер любви: она вырастает из стремленияпреодолеть отдельность и ведёт к единению, но не уничтожает ин-дивидуальность. Другая составная часть спонтанности — труд. Ноне вынужденная деятельность с целью избавиться от одиночестваи не такое воздействие на природу, при котором человек, с однойстороны, господствует над нею, а с другой — преклоняется передней и порабощается продуктами собственного труда. Труд долженбыть творчеством, соединяющим человека с природой в акте творе-ния. Что справедливо в отношении любви и труда, справедливо ив отношении всех спонтанных действий, будь то чувственное насла-ждение или участие в политической жизни общества. Спонтанность,утверждая индивидуальность личности, в то же время соединяет еёс людьми и природой. Основное противоречие, присущее свободе,— рождение индивидуальности и боль одиночества — разрешаетсяспонтанностью всей жизни человека.

При всякой спонтанной деятельности индивид сливается с ми-ром. Но его личность не только сохраняется, она становится силь-нее. Ибо личность сильна постольку, поскольку она деятельна. Об-ладание чем бы то ни было силы не даёт, идёт ли речь о матери-альных ценностях или о психических способностях к чувству илимысли. Присвоение неких объектов, манипулирование ими тоже неусиливают личность; если мы что-то используем, оно не становит-ся нашим только потому, что мы его используем. Наше — толькото, с чем мы подлинно связаны своей творческой деятельностью,будь то другой человек или неодушевлённый объект. Только каче-ства, которые вытекают из нашей спонтанной активности, придают

Page 192: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 191

личности силу и тем самым формируют основу её полноценности.Неспособность действовать спонтанно, выражать свои подлинныемысли и чувства и вытекающая из этого необходимость выступатьперед другими и перед самим собой в какой-то роли — под маскойпсевдоличности — вот в чём источник чувства слабости и неполно-ценности. Сознаём мы это или нет, но мы ничего так не стыдим-ся, как отказа от себя, а наивысшую гордость, наивысшее счастьеиспытываем тогда, когда думаем, говорим и чувствуем подлинносамостоятельно.

Отсюда следует, что важна именно деятельность сама по себе, ане её результат. В нашем обществе принято противоположное убеж-дение. Мы производим не для удовлетворения конкретных потреб-ностей, а для абстрактной цели продать свой товар; мы уверены,что можем купить любые материальные или духовные блага и этиблага станут нашими без какого-либо творческого усилия, связан-ного с ними. Точно так же наши личные качества и плоды нашихусилий мы рассматриваем как товар, который можно продать заденьги, за престиж или власть. При этом центр тяжести смещаетсяс удовлетворения творческой деятельностью на стоимость готовойпродукции; и человек теряет единственное удовлетворение, при ко-тором мог бы испытать настоящее счастье, — наслаждение процес-сом творчества. Человек же охотится за призраком, за иллюзорнымсчастьем по имени Успех, который каждый раз оставляет его разо-чарованным, едва ему покажется, что он достиг наконец чего хотел.

Если индивид реализует свое “я” в спонтанной активности и та-ким образом связывает себя с миром, то он уже не одинок: индивиди окружающий мир становятся частями единого целого: он зани-мает свое законное место в этом мире, и поэтому исчезают сомне-ния относительно его самого и смысла жизни. Эти сомнения воз-никают из его изолированности, из скованности жизни; если чело-век может жить непринуждённо, не автоматически, а спонтанно,то сомнения исчезают. Человек осознает себя как активную творче-скую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл —

сама жизнь.Если человек преодолевает сомнение относительно себя и сво-

его места в мире, если актом спонтанной реализации своей жиз-ни он сливается с миром, то он приобретает силу как индивид,обретает уверенность. Однако эта уверенность отличается от той,какая была характерна для доиндивидуального состояния, так жекак новая связанность с миром отличается от первичных уз. Но-вая уверенность не основана на защите индивида какой-то высшей

Page 193: Fromm - aifet.ru

192 Бегство от свободы

внешней силой; она и не игнорирует трагическую сторону жизни.Новая уверенность динамична; она основана — вместо внешней за-щиты — на спонтанной активности самого человека; он обретаетеё постоянно, в каждый момент своей спонтанной жизни. Это уве-ренность, какую может дать только свобода; и она не нуждается виллюзиях, поскольку устранила условия, вызывавшие потребностьв этих иллюзиях.

Позитивная свобода как реализация личности подразумеваетбезоговорочное признание уникальности индивида. Люди рождают-ся равными, но разными. Основу этого различия составляют врож-дённые физиологические и психические качества людей, с которы-ми они начинают жизнь; затем накладывается влияние тех обсто-ятельств и переживаний, с которыми пришлось столкнуться каж-дому из них. Индивидуальная основа личности так же не можетбыть тождественна ни одной другой, как не могут быть физическитождественны два разных организма. Подлинное развитие личностивсегда состоит в развитии именно данной индивидуальной основы;это органический рост, развитие того зародыша, который характе-рен именно для данного человека, и только для него. Противоесте-ственное развитие человека-робота втискивает индивидуальную ос-нову в форму псевдоличности, которая, как мы видели, по сути,состоит из внешних шаблонов мышления и чувствования. Органи-ческое развитие возможно лишь при условии наивысшего уваженияк особенностям личности — как чужой, так и своей собственной.Уважение к уникальности, культивирование уникальности каждогочеловека — это ценнейшее достижение человеческой культуры. Иименно этому достижению сегодня грозит опасность.

Уникальность каждой личности отнюдь не противоречит прин-ципу равенства. Тезис, что люди рождаются равными, означает, чтовсе они обладают основными человеческими качествами, все разде-ляют общую трагическую судьбу и все имеют одинаково неотъем-лемое право на свободу и счастье. Кроме того, этот тезис означает,что отношения людей должны определяться солидарностью, а негосподством и подчинением. Но принцип равенства вовсе не пред-полагает, что все люди одинаковы. Подобное толкование равенстваосновывается на той роли, которую играет сегодня каждый индивидв своей экономической деятельности. В отношениях между челове-ком продающим и человеком покупающим конкретные личностныеразличия уничтожены. В этой ситуации имеет значение лишь то,что у одного есть товар, чтобы продать, а у другого — деньги, что-бы купить. В экономической жизни один человек не отличается от

Page 194: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 193

другого, но как реальные люди они различны, и суть индивидуаль-ности состоит в культивировании этих различий.

Позитивная свобода предполагает и тот постулат, что человекявляется центром и целью своей жизни; что развитие его индиви-дуальности, реализация его личности — это высшая цель, котораяне может быть подчинена другим, якобы более достойным целям.Этот постулат может вызвать серьёзные возражения. Не ведёт лион к безудержному эгоизму? Не отрицает ли самопожертвование воимя идеала? Если принять его, не поведёт ли это к анархии? В сущ-ности, мы уже ответили на эти вопросы — отчасти по смыслу, аотчасти и совершенно определённо. Однако они настолько важны,что мы вернёмся к ним, чтобы разъяснить наш ответ и избежатьнедоразумений.

Когда мы говорим, что человек не должен быть подчинён чему-то высшему, нежели он сам, это не умаляет значения идеалов. На-против, это — сильнейшее утверждение идеалов, но, чтобы это по-нять, необходимо проанализировать само понятие идеала. Сегоднявсе склонны считать, что идеал — это любая цель, достижение кото-рой не приносит материальной выгоды, что угодно, ради чего чело-век готов пожертвовать своими эгоистическими интересами. Это су-губо психологическая и тем самым релятивистская концепция иде-ала. С этой субъективистской точки зрения фашист, увлечённыйстремлением подчиниться высшей силе и в то же время подавитьдругих людей, является таким же идеалистом, как и борец за че-ловеческую свободу и равенство. На такой основе проблему идеаларешить нельзя.

Надо отличать подлинные идеалы от поддельных; различие меж-ду ними столь же фундаментально, как различие между правдой иложью. Все подлинные идеалы имеют одну общую черту: они вы-ражают стремление к чему-то такому, что ещё не достигнуто, нонеобходимо для развития и счастья индивида1. Быть может, мыне всегда знаем, что именно ведёт к этой цели; мы можем споритьо ценности того или иного идеала в смысле человеческого разви-тия, но это не может быть основанием для релятивизма, утвер-ждающего, будто нам вообще не дано знать, что способствует жиз-ни, а что ей препятствует. Мы не всегда знаем, какая пища здо-ровая, а какая нет, но никому не приходит к голову утверждать,что яды вообще нераспознаваемы. Точно так же мы можем знать

1Ср. Max Otto, The Human Enterprise, T. S. Croft, New-York, 1940,гл. IV и V.

Page 195: Fromm - aifet.ru

194 Бегство от свободы

— если захотим, — что отравляет психическую жизнь. Мы зна-ем, что нищета, запуганность, изоляция направлены против жиз-ни, а за жизнь всё то, что служит свободе и развивает способностьи мужество быть самим собой. Что хорошо и что плохо для че-ловека — это вопрос не метафизический, а эмпирический; ответна него может дать анализ природы человека, знание конкретных,воздействующих на него условий.

Как же быть с “идеалами” вроде фашистских, определённо на-правленных против жизни? Как понять, что люди следуют этимложным идеалам с тем же пылом, с каким другие следуют идеаламистинным? Некоторые психологические соображения помогут датьответ на эти вопросы. Явление мазохизма доказывает, что страда-ние или подчинение может привлекать людей. Нет сомнений, чтострадание, подчинение или самоубийство противоположны позитив-ным жизненным стремлениям; однако субъективно эти цели могутбыть привлекательны, их достижение может давать удовлетворе-ние. Эта тяга к тому, что вредит жизни, больше любого другого яв-ления заслуживает названия “патологическое извращение”. Многиепсихологи полагали, что наслаждение и избавление от страданий— это единственные законные принципы, руководящие поведениемчеловека; но динамическая психология показывает, что субъектив-ное наслаждение не может быть достаточным критерием для оцен-ки поведения человека с точки зрения его счастья. Это видно изанализа мазохистских явлений. Такой анализ показывает, что на-слаждение может быть следствием патологического извращения итак же мало значит для оценки объективного смысла испытыва-емых переживаний, как сладкий вкус яда — для оценки его воз-действия на организм1. Итак, мы определили подлинный идеал каклюбую цель, достижение которой способствует развитию, свободеи счастью личности. Те вынужденные и иррациональные цели, до-стижение которых может иметь субъективную привлекательность(например, стремление к подчинению), но вредно для жизни, мы

1Рассмотрение этого вопроса подводит к очень важному выводу, о котором яхочу хотя бы упомянуть: динамическая психология может пролить свет на про-блемы этики. Психологи смогут помочь в этом лишь при условии, что они пой-мут важность моральных проблем для понимания личности. Любая психология— включая психологию Фрейда,— рассматривающая проблемы морали лишьс точки зрения принципа наслаждения, не может объяснить один из важныхаспектов теории личности и, таким образом, оставляет место догматическим,неэмпирическим моральным доктринам. Анализ любви к себе, мазохистскогосамоотречения и идеалов, содержащийся в этой книге, иллюстрирует проблемыпсихологии и этики, заслуживающие дальнейшей разработки.

Page 196: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 195

определили как идеалы ложные. Из такого определения следует,что подлинный идеал — это не какая-то таинственная высшая си-ла, стоящая над индивидом, а отчётливое выражение полнейшегоутверждения его собственной личности. Любой “идеал”, противоре-чащий такому утверждению личности, уже тем самым оказываетсяне идеалом, а целью патологического стремления.

Это приводит нас и к вопросу о самопожертвовании. Мы опре-делили свободу как неподвластность никакой высшей силе; исклю-чается ли этим жертва, в том числе и жертва собственной жизнью?

Этот вопрос особенно важен в наши дни, когда фашизм провоз-глашает самопожертвование высочайшей добродетелью и произво-дит на многих впечатление своим идеализмом. Ответ на него ло-гически вытекает из всего сказанного до сих пор. Существует двасовершенно разных типа жертвенности. То, что потребности наше-го физического “я” и стремления нашего психического “я” могутприйти в состояние конфликта, что ради утверждения нашей ду-ховной сущности мы можем быть вынуждены пожертвовать собой,— это один из трагических фактов жизни; самопожертвование все-гда останется трагедией. Смерть не может быть сладка, за какиебы высокие идеалы ни приходилось её принимать; она всегда горь-ка невыразимо, но тем не менее она может стать наивысшим утвер-ждением нашей личности. Подобное самопожертвование в корне от-личается от “самопожертвования”, какое превозносит фашизм. Тамсамопожертвование представляется не наивысшей ценой, какую мо-жет заплатить человек за утверждение своей личности, а самой це-лью его существования. Это мазохистское самопожертвование ви-дит жизненное предназначение человека в отрицании своей жизни,в самоуничтожении. Самопожертвование становится ярчайшим вы-ражением того уничтожения индивидуальной личности, её полногоподчинения высшей власти, к которому стремится фашизм во всехего проявлениях. Это такое же извращение подлинного самопожерт-вования, как самоубийство — наивысшее извращение жизни. Под-линное самопожертвование предполагает непреклонное стремлениек духовной целостности; самопожертвование тех, кто эту целост-ность утратил, лишь прикрывает их моральное банкротство.

Может возникнуть ещё одно возражение: если индивидам дозво-лено действовать свободно, спонтанно, если они не признают над со-бой никакой власти, то не ведёт ли это к неизбежной анархии? Приусловии, что под словом “анархия” понимается безудержный эгоизми разрушительность, ответ зависит от нашего представления о че-ловеческой природе. Я могу лишь сослаться на всё сказанное выше,

Page 197: Fromm - aifet.ru

196 Бегство от свободы

в главе о механизмах “бегства”: человек сам по себе не хорош и неплох; человеческой жизни присуща внутренняя тенденция к разви-тию, проявлению способностей; если индивид изолирован, охваченсомнениями, подавлен чувством одиночества и бессилия, то именнотогда он стремится к власти или к подчинению, тогда он склоненк разрушительности. Если же свобода человека станет позитивной,если он сможет реализовать свою сущность полностью и без компро-миссов, то основополагающие причины антисоциальных стремленийисчезнут, а опасны будут лишь ненормальные, больные индивиды.В истории человечества подобная свобода ещё не достигалась ни-когда, однако она всегда была тем идеалом, к которому стремилосьчеловечество, даже если это стремление, выражалось подчас в неле-пых, иррациональных формах. Удивляться надо не тому, что исто-рия полна примеров жестокости и разрушительности, а тому, чточеловечество сохранило те качества достоинства, доблести и добро-ты, примеры которых мы находим на протяжении всей истории (и убесчисленного множества людей в наши дни), причём сохранило идаже развило, несмотря на всё то, что происходило с людьми. Этотфакт не только удивляет, но и обнадёживает.

Если же анархия означает, что индивид не признаёт над собойникакой власти, то ответ заключается в том, что было сказано оразличии между рациональной и иррациональной властью. Рацио-нальная власть — авторитет, — как и подлинный идеал, имеет своейцелью развитие индивида; поэтому она в принципе не может бытьв конфликте с индивидом, его подлинными — не патологическими— стремлениями.

Основная мысль этой книги заключается в том, что для совре-менного человека свобода имеет двоякий смысл: он освободился отпрежней власти и превратился в “индивида”, но в то же время стализолирован и бессилен, стал орудием внешних целей, отчуждённымот себя самого и от других людей. Мы говорили, что такое состоя-ние подрывает человеческую личность, ослабляет и запугивает че-ловека, подготавливает его к подчинению новому рабству. Позитив-ная же свобода означает полную реализацию способностей индиви-да, даёт возможность жить активно спонтанно. Свобода, движимаявнутренней логикой своего развития, достигла критической точки,где ей угрожает опасность обратиться в свою противоположность.Будущее демократии зависит от реализации индивидуализма, кото-рый был идеологической целью всего духовного развития Новоговремени начиная с эпохи Возрождения. Культурный и политиче-ский кризис наших дней объясняется не тем, что индивидуализ-

Page 198: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 197

ма стало слишком много, а тем, что наш так называемый индиви-дуализм превратился в пустую оболочку. Свобода может победитьлишь в том случае, если демократия разовьётся в общество, в ко-тором индивид, его развитие и счастье станут целью и смыслом; вкотором жизнь не будет нуждаться в каком бы то ни было оправда-нии, будь то успех или что угодно другое; в котором индивидом небудет манипулировать никакая внешняя сила, будь то государствоили экономическая машина; и, наконец, в котором сознание и идеа-лы индивида будут не интериоризацией внешних требований, а ста-нут действительно его собственными, будут выражать стремления,вырастающие из особенностей его собственного “я”. Ни в одном изпредыдущих периодов истории эти цели не были достижимы; онипо необходимости оставались лишь идеологическими целями, по-скольку не существовало материального базиса, необходимого дляразвития подлинного индивидуализма. Капитализм эту предпосыл-ку создал. Проблема производства уже решена — по крайней мере впринципе; мы уже можем зримо представить себе будущее обществовсеобщего изобилия, в котором борьба за экономические привилегиине будет вызываться экономической необходимостью. Проблема, скоторой мы сталкиваемся сегодня, состоит в такой организации со-циальных и экономических сил, чтобы человек — член организован-ного общества стал хозяином этих сил, а не их рабом.

Я всё время подчёркивал психологический аспект свободы, нонеоднократно напоминал, что психологические проблемы не могутбыть отделены от материальной основы человеческого бытия: эко-номической, социальной и политической структуры общества. Изэтого следует, что для реализации позитивной свободы и индивиду-ализма необходимы такие экономические и социальные перемены,которые позволят индивиду стать свободным в смысле реализацииего личности. В задачи этой книги не входит ни рассмотрение эко-номических проблем, ни прогноз экономики будущего, но я хочучётко определить, каким мне видится решение проблемы. Преждевсего мы не можем поступиться ни одним завоеванием современнойдемократии; мы должны сохранить основное из них — представи-тельное правительство, избираемое народом и ответственное передним, а также и все права, гарантированные конституцией каждомугражданину. Мы не можем поступиться также новым демократи-ческим принципом, утверждающим, что никто не должен голодать,что общество ответственно за всех своих членов, что никто не бу-дет вынужден — страхом безработицы и голода — к подчинению ипотере человеческого достоинства. Эти основные достижения необ-

Page 199: Fromm - aifet.ru

198 Бегство от свободы

ходимо не только сохранить, но и упрочить и расширить. Но этогонедостаточно. Прогресс демократии должен заключаться в разви-тии действительной свободы, инициативы и спонтанности индивида;причём не только в сугубо личных или духовных сферах, но и преж-де всего в той деятельности, на которой строится всё существованиекаждого человека, — в его труде.

Каковы общие условия для этого? Нерациональное, бесплановоеобщество должно быть заменено обществом с плановой экономикой,которая позволит объединять и концентрировать усилия всего обще-ства. Общество должно овладеть социальными процессами так жерационально, как овладело процессами природными. Главное усло-вие для этого — уничтожение тайной власти небольшой кучки дель-цов, хозяйничающих в экономике, без какой-либо ответственностиперед массой людей, чьи судьбы зависят от их решений. Мы можемназвать такой общественный строй демократическим социализмом,но важно не название; важно организовать рациональную экономи-ческую систему, которая служила бы интересам народа. Сегодняогромное большинство народа не только не имеет никакого влия-ния на экономическую машину, но и почти лишено возможностейдля проявления подлинной инициативы и спонтанности при выпол-нении своей работы. Они “наняты”, и от них требуется лишь выпол-нение того, что будет велено. Индивид может брать на себя ответ-ственность за свой труд и применять свою творческую мысль лишьв условиях плановой экономики, при которых вся нация рациональ-но овладела экономическими и социальными силами. Важно, чтобыиндивиду была предоставлена возможность подлинной активности,чтобы единство целей общества и индивида превратилось из лозун-га в реальность, чтобы индивид активно применял в работе своиспособности, чтобы он мог ощутить ответственность за свой труд,потому что этот труд имеет смысл и цель в плане его человеческихзадач. Мы должны заменить манипулирование людьми активными разумным сотрудничеством. Формально политический принцип“правительство — из народа, избранное народом, для народа” мыдолжны расширить и на сферу экономики.

Способствует ли некая экономическая и политическая системаделу человеческой свободы? На этот вопрос нельзя ответить с точкизрения одной лишь политики или экономики. Единственный крите-рий реализации свободы — активное участие индивида в определе-нии своей собственной судьбы и жизни общества не только формаль-ным актом голосования, но и своей повседневной деятельностью,своей работой, своими отношениями с другими людьми. Современ-

Page 200: Fromm - aifet.ru

Глава 7. Свобода и демократия 199

ная политическая демократия — если она ограничена сугубо поли-тической сферой — не в состоянии преодолеть последствия экономи-ческой ничтожности среднего индивида. Но и чисто экономическийподход — как обобществление средств производства — тоже недо-статочен. “Социализм” превратился в слово-приманку, которую ис-пользовали в тактических целях и национал-социалисты, но сейчася имею в виду Россию. Несмотря на обобществление средств произ-водства, слово “социализм” стало в России лживым, потому что тамширокими массами населения манипулирует всесильная бюрокра-тия; даже если такая система управления и способна действовать вэкономических интересах большинства народа, она неизбежно пре-пятствует развитию свободы и индивидуализма.

Вообще никогда прежде слова не использовались для сокрытияправды так широко, как сегодня. Предательство союзников называ-ется умиротворением, военная агрессия маскируется под защиту отнападения, завоевание малых народов проходит под именем догово-ра о дружбе, а жесточайшее подавление целой нации совершаетсяво имя национал-социализма. Объектами тех же злоупотребленийстали слова “демократия”, “свобода” и “индивидуализм”. Есть лишьодин способ определить действительное различие между демокра-тией и фашизмом. Демократия — это система, создающая экономи-ческие, политические и культурные условия для полного развитияиндивида. Фашизм — как бы он себя ни называл — это система, за-ставляющая индивида подчиняться внешним целям и ослабляющаяразвитие его подлинной индивидуальности.

Очевидно, что одна из величайших трудностей для организацииусловий подлинной демократии состоит в противоречии между пла-новой экономикой и активным сотрудничеством каждого индивида.Плановая экономика в масштабах сколь-нибудь крупной промыш-ленной системы требует значительной централизации, а следова-тельно, и бюрократического аппарата, способного управлять этойцентрализованной машиной. Вместе с тем, чтобы каждый индивиди каждая, даже мельчайшая, общественная ячейка могли активноучаствовать в контроле и управлении системой в целом, необходимазначительная децентрализация. Если планирование сверху не будетсочетаться с активным участием снизу, если поток общественнойжизни не будет постоянно восходить снизу вверх, плановая эконо-мика приведёт к новой форме манипулирования народом. Решениепроблемы сочетания централизации с децентрализацией — одна изглавных задач, стоящих перед обществом. Эта задача, очевидно, неболее сложна, чем те задачи технического плана, которые мы уже

Page 201: Fromm - aifet.ru

200 Бегство от свободы

решили, которые дали нам почти полное господство над природой.Но решить её можно только в том случае, если мы осознаем, чтоэто необходимо, и если будем верить в людей, в их способность за-ботиться о своих подлинных человеческих интересах.

Здесь мы снова сталкиваемся с проблемой частной инициати-вы. В условиях либерального капитализма частная инициатива бы-ла одним из сильнейших стимулов и в развитии экономической си-стемы, и в развитии личности. Но, во-первых, она развивала лич-ность частично — лишь волю и разум, — а в остальном оставлялаеё подчинённой экономическим целям. Во-вторых, принцип част-ной инициативы хорошо работал только в начальную эпоху капи-тализма, в эпоху свободной конкуренции, когда было достаточноместа для бесчисленного множества независимых мелких предпри-ятий. Теперь эта область сузилась, и лишь очень немногие могутпроявить свою частную инициативу. Если мы хотим реализоватьэтот принцип сегодня и расширить его настолько, чтобы свободнойстановилась вся личность в целом, это возможно лишь на основерациональных, совместных усилий всего общества и при условиитакой децентрализации, которая сможет гарантировать подлинноеи активное сотрудничество и контроль над управлением со сторонымельчайших ячеек общей системы.

Только когда человек овладеет обществом и подчинит экономи-ческую машину целям человеческого счастья, только когда он бу-дет активно участвовать в социальном процессе, только тогда онсможет преодолеть причины своего нынешнего отчаяния: одиноче-ство и чувство бессилия. Сегодня человек страдает не столько отбедности, сколько оттого, что превратился в винтик гигантской ма-шины, в робота, оттого, что жизнь его лишилась смысла. Победанад авторитарными системами всех видов станет возможна лишь втом случае, если демократия будет не отступать, а наступать, осу-ществляя те цели, к которым стремились борцы за свободу в течениепоследних столетий. Демократия победит силы нигилизма лишь втом случае, если сможет вдохнуть в людей самую сильную веру,на какую способен человек, — веру в жизнь, правду и свободу — всвободу активной и спонтанной реализации человеческой личности.

Page 202: Fromm - aifet.ru

Приложение

Человеческий характер и социальный процесс

На протяжении всей этой книги, анализируя определённые ис-торические периоды — эпоху Реформации или наше время, — мырассматривали взаимосвязь социально-экономических, психологи-ческих и идеологических факторов. Для тех читателей, которыеинтересуются теоретическими проблемами, связанными с подобныманализом, я постараюсь дать здесь краткий очерк общих теорети-ческих основ, на которые опирался наш конкретный анализ.

Изучая реакции какой-либо социальной группы, мы имеем де-ло со структурой личности членов этой группы, то есть отдельныхлюдей; однако при этом нас интересуют не те индивидуальные осо-бенности, которые отличают этих людей друг от друга, а те общиеособенности личности, которые характеризуют большинство членовданной группы. Эту совокупность черт характера, общую для боль-шинства, можно назвать социальным характером. Естественно, чтосоциальный характер менее специфичен, нежели характер индиви-дуальный. Описывая последний, мы имеем дело со всей совокуп-ностью черт, в своём сочетании формирующих структуру личноститого или иного индивида. В социальный характер входит лишь тасовокупность черт характера, которая присутствует у большин-

ства членов данной социальной группы и возникла в результате

общих для них переживаний и общего образа жизни. Хотя всегдасуществуют “отклоняющиеся” с совершенно другим типом характе-ра, структура личности большинства членов группы представляетсобой лишь разные вариации развития одного и того же “ядра”, со-стоящего из общих черт характера; эти вариации возникают за счётслучайных факторов рождения и жизненного опыта, поскольку этифакторы различны для разных индивидов. Если мы хотим возмож-но полнее понять одного индивида, то наибольшую важность имеютэти различающие элементы. Но если мы хотим понять, каким обра-зом человеческая энергия направляется в определённое русло и ра-ботает в качестве производительной силы при данном общественномстрое, то главное внимание нужно уделить характеру социальному.

Понятие социального характера является ключевым для пони-мания общественных процессов. Характер — в динамическом смыс-ле аналитической психологии — это специфическая форма челове-

Page 203: Fromm - aifet.ru

202 Бегство от свободы

ческой энергии, возникающая в процессе динамической адаптациичеловеческих потребностей к определённому образу жизни в опреде-лённом обществе. Характер определяет мысли, чувства и действияиндивида. В отношении мыслей этому трудно поверить, потому чтовсе мы разделяем традиционное убеждение, будто мышление явля-ется сугубо интеллектуальным актом, независимым от психическойструктуры личности. Однако это убеждение неверно, а если мыш-ление относится не к эмпирическим манипуляциям с конкретнымиобъектами, оно тем более неверно: осмысление этических, философ-ских, политических, психологических или социальных проблем —независимо от чисто логических операций — в высшей степени под-вержено влиянию психической структуры мыслящей личности. Этосправедливо и в отношении отдельных понятий — таких, как лю-бовь, справедливость, равенство, самопожертвование и т. д., — и вотношении целых доктрин или политических систем. Каждое такоепонятие, каждая доктрина заключают в себе некую эмоциональнуюоснову, которая определяется складом характера данного индивида.

В предыдущих главах мы привели ряд иллюстраций этого утвер-ждения. В отношении доктрин мы показали, каковы эмоциональ-ные корни раннего протестантства и современного авторитаризма.В отношении отдельных понятий мы показали, что, например, длясадистско-мазохистской личности любовь означает не взаимноеутверждение и союз на основе равенства, а симбиотическую зави-симость; самопожертвование означает не утверждение собственнойпсихической и моральной сущности, а наивысшую степень подчине-ния личности чему-то высшему; различие между людьми означаетне реализацию разных индивидуальностей на основе равенства, аразную власть; справедливость означает не безусловное требованиереализации прирождённых и неотъемлемых прав индивида, а пра-вило, что каждый получит по заслугам; мужество означает не выс-шее утверждение своей индивидуальности против внешней силы, аготовность подчиниться и переносить страдания. Когда два чело-века с разной психической структурой произносят какое-то слово,например “любовь”, они вкладывают в это слово совершенно различ-ный смысл. Надо сказать, что правильный психологический анализсмысла таких понятий позволил бы избежать множества интеллек-туальных недоразумений; любая попытка чисто логической класси-фикации этих понятий обречена на неизбежный провал.

Тот факт, что идеи имеют эмоциональную основу, чрезвычай-но важен, поскольку это ключ к пониманию духа любой культуры.Разные общества — или классы внутри общества — имеют специфи-

Page 204: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 203

ческий характер, на основе которого развиваются и обретают силуразные идеи. Например, идея труда и успеха как главных целейжизни смогла увлечь современного человека лишь из-за его одино-чества и сомнений. Попробуйте внушить идею беспрерывных уси-лий и стремления к успеху индейцам в пуэбло или мексиканскимкрестьянам — вас просто не поймут; вряд ли даже поймут, о чёмвы говорите, хотя вы и будете говорить на их языке, потому что уэтих людей совершенно иной склад характера. Точно так же Гит-лер и та часть населения Германии, которая обладает аналогичнойструктурой личности, совершенно фанатично убеждены, что каж-дый утверждающий, что человечество может упразднить войны, —это либо безнадёжный глупец, либо наглый лжец. Вследствие их со-циального характера жизнь без страданий и бедствий для них также немыслима, как свобода и равенство.

Часто случается, что некоторая социальная группа на уровнесознания принимает какие-то идеи, но эти идеи на самом деле незатрагивают всей натуры членов этой группы в силу особенностейих социального характера; такие идеи остаются лишь набором осо-знанных принципов, но в критический момент люди оказывают-ся неспособны действовать в соответствии со своими принципами.Примером может служить рабочее движение в Германии во времяпобеды нацизма. До прихода Гитлера к власти огромное большин-ство немецких рабочих голосовало за социалистов и коммунистови верило в идеи этих партий, то есть эти идеи были распростране-ны очень широко. Но насколько глубоко они были усвоены — этоуже другое дело. Натиск нацизма не встретил сопротивления егополитических противников, поскольку большинство из них не бы-ло готово бороться за свои идеи. Многие сторонники левых партий— хотя они верили в свои партийные программы, пока их партиипользовались влиянием, — легко смирились, когда наступил кри-тический момент. Детальный анализ структуры личности немецкихрабочих обнаруживает одну из причин — хотя, конечно, не един-ственную причину — этого явления: очень многие из них обладалирядом особенностей того типа личности, который мы назвали авто-ритарным. В них глубоко укоренились почтение к установившейсявласти и тоска по ней. Многие из этих рабочих, вследствие такойструктуры личности, в действительности вовсе не хотели того, кчему их призывал социализм: личной независимости вопреки вла-сти и солидарности вопреки изоляции индивида. Одна из ошибокрадикальных лидеров состояла в том, что они переоценивали си-лу своих партий: они видели, насколько широко распространены

Page 205: Fromm - aifet.ru

204 Бегство от свободы

их идеи, и не заметили, насколько поверхностно эти идеи усвоены.В противоположность этой картине наш анализ протестантства

и кальвинизма показал, что эти доктрины очень глубоко захватилиих последователей, потому что отвечали запросам и чаяниям, зало-женным в характере тех людей, кому были адресованы новые рели-гии. Иными словами, идея может стать могущественной силой,

но лишь тогда, когда она отвечает специфическим потребностям

людей данного социального характера.Структура личности определяет не только мысли и чувства че-

ловека, но и его действия. Заслуга этого открытия принадлежитФрейду, хотя его теоретическое обоснование неверно. Что деятель-ность человека определяется доминантными тенденциями структу-ры личности — это совершенно очевидно у невротиков. Когда че-ловек испытывает потребность считать окна домов или камни намостовой, нетрудно понять, что в основе этой потребности лежаткакие-то принудительные внутренние влечения. Но действия нор-мального человека, как можно подумать, определяются лишь ра-зумными соображениями и условиями реальной жизни. Однако спомощью методов наблюдения, введённых психоанализом, удаётсяустановить, что и так называемое рациональное поведение в значи-тельной степени определяется структурой личности индивида. Мыуже встретились с иллюстрацией этой зависимости, рассматриваязначение труда для современного человека. Как мы видели, неуём-ное стремление к непрерывной деятельности вызывается одиноче-ством и тревогой. Такое понуждение к труду отсутствовало в дру-гих культурах, где люди работали лишь по мере необходимости, неподгоняемые добавочными внутренними силами. Поскольку у всехнормальных людей в наше время стремление к труду примерно оди-наково, поскольку, кроме того, напряжённый труд им необходим,чтобы выжить, легко упустить из виду иррациональную компонен-ту этой тенденции.

Теперь следует поставить вопрос, какова функция социальногохарактера в плане служения индивиду и обществу. В первом случаеответ прост. Если характер индивида более или менее совпадает ссоциальным характером, то доминантные стремления индивида по-буждают его делать именно то, что необходимо и желательно в спе-цифических социальных условиях его культуры. Пусть, например,человек одержим страстью к накоплению и отвращением к любомуизлишеству; такая черта характера может быть весьма полезна ему,если он мелкий лавочник, вынужденный к бережливости. Нарядус этой экономической функцией черты личности имеют и другую,

Page 206: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 205

не менее важную функцию — чисто психологическую. Человек, длякоторого накопительство является потребностью, коренящейся в еголичности, получает и глубокое психологическое удовлетворение отвозможности поступать в соответствии с этой потребностью; он вы-игрывает не только экономически, но и психологически. В этом лег-ко убедиться, понаблюдав, например, за женщиной из низов сред-него класса на рынке: сэкономив на покупке два цента, она будеттак же счастлива, как был бы счастлив человек с другим типомличности, испытав чувственное наслаждение. Такое психологиче-ское удовлетворение появляется у человека не только тогда, когдаон сам поступает в соответствии со стремлениями, коренящимися вструктуре его характера, но и когда читает или слушает изложениеидей, близких ему по той же причине. Для авторитарной личностичрезвычайно притягательна идеология, изображающая природу какмогучую силу, которой следует покоряться, или речь, содержащаясадистские описания политических событий; читая или слушая это,человек с таким типом личности получает психологическое удовле-творение. Итак, для нормального человека субъективная функцияего социального характера состоит в том, чтобы направлять его дей-ствия в соответствии с его практическими нуждами и давать емупсихологическое удовлетворение от его деятельности.

Если рассматривать социальный характер с точки зрения егофункции в общественном процессе, то мы должны начать с того жеутверждения, какое было сделано по поводу функции социальногохарактера для индивида: приспосабливаясь к социальным услови-ям, человек развивает в себе те черты характера, которые побужда-ют его хотеть действовать именно так, как ему приходится дей-ствовать. Если структура личности большинства людей в данномобществе, то есть социальный характер, приспособлена к объектив-ным задачам, которые индивид должен выполнять в этом обществе,то психологическая энергия людей превращается в производитель-ную силу, необходимую для функционирования этого общества. Рас-смотрим снова пример с интенсивностью труда. Наша современнаяпромышленная система требует, чтобы основная часть нашей энер-гии была направлена в работу. Если бы люди работали только поддавлением внешней необходимости, то возникал бы разрыв междутем, чего им хочется, и тем, что они должны делать; это снижа-ло бы производительность их труда. Но динамическая адаптацияличности к социальным требованиям приводит к тому, что энер-гия человека приобретает формы, побуждающие его действовать всоответствии со специфическими требованиями экономики. Совре-

Page 207: Fromm - aifet.ru

206 Бегство от свободы

менного человека не приходится заставлять работать так интенсив-но, как он это делает; вместо внешнего принуждения в нём суще-ствует внутренняя потребность в труде, психологическое значениекоторой мы проанализировали выше. Иными словами, вместо под-чинения открытой власти человек создал в себе внутреннюю власть— совесть или долг, — которая управляет им так эффективно, какникогда не смогла бы ни одна внешняя власть. Таким образом, со-циальный характер интериоризирует внешнюю необходимость и темсамым мобилизует человеческую энергию на выполнение задач дан-ной социально-экономической системы.

Как мы видели, если в характере уже развились определённыепотребности, то соответствующее этим потребностям поведение од-новременно даёт и психологическое удовлетворение, и практиче-скую пользу в плане материального успеха. Пока и поскольку об-щество обеспечивает индивиду удовлетворение в обеих этих сфе-рах одновременно, налицо ситуация, в которой психологические си-лы цементируют социальную структуру. Однако рано или поздновозникает разрыв. Традиционный склад характера ещё существу-ет, но возникают новые экономические условия, при которых преж-ние черты личности становятся бесполезными. Люди стремятся дей-ствовать в соответствии со своим складом характера, но при этомлибо их поведение превращается в помеху для достижения экономи-ческих целей, либо они просто не в состоянии действовать согласносвоей “природе”. Что мы имеем в виду — иллюстрирует структу-ра личности прежнего среднего класса, особенно в странах с жёст-кой классовой обособленностью, таких, как Германия. Добродетелипрежнего среднего класса — экономность, бережливость, осторож-ность, недоверчивость — в современном бизнесе гораздо менее цен-ны, чем новые достоинства, такие, как инициативность, способностьк риску, агрессивность и т. п. Даже если эти старые добродетеликое-где и полезны — как в случае с мелким лавочником, — возмож-ности мелкого предпринимательства настолько сузились, что лишьменьшинство сыновей прежнего среднего класса может успешно “ис-пользовать” свои традиционные черты характера в экономическойдеятельности. Воспитание развило в них те черты характера, кото-рые в своё время были приспособлены к социальным условиям ихкласса; но экономическое развитие шло быстрее, нежели развитиехарактера, и разрыв между эволюцией экономической и эволюци-ей психологической привёл к тому, что в процессе обычной эконо-мической деятельности психологические потребности уже не удо-влетворяются. Но эти психологические потребности существуют, и

Page 208: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 207

приходится искать какие-то другие способы их удовлетворения. То-гда узко-эгоистическое стремление к собственному преимуществу,характерное для низов среднего класса, переходит из личной плос-кости в национальную. Садистские импульсы, прежде находившиеприменение в конкурентной борьбе, усиленные фрустрацией в эко-номической сфере, выходят на общественно-политическую арену, азатем, освободившись от каких-либо ограничений, находят удовле-творение в политических преследованиях и в войне. Таким обра-зом, психологические силы, слившись с раздражением, вызваннымобщей фрустрирующей ситуацией, превратились из цемента, скреп-лявшего общественный строй, в динамит, который и использовалигруппы, стремившиеся разрушить политическую и экономическуюструктуру демократического общества.

До сих пор мы не касались роли воспитания в формированиисоциального характера; но, поскольку многие психологи считаютметоды воспитания в раннем детстве и технику обучения подрост-ка причиной развития определённого характера, уместно сделатьнесколько замечаний по этому поводу. Прежде всего нужно уточ-нить, что мы называем воспитанием. Этот термин можно опреде-лить по-разному, но с точки зрения социального процесса функ-ция воспитания, очевидно, состоит в том, чтобы подготовить ин-дивида к выполнению той роли, которую ему предстоит играть вобществе. То есть воспитание должно сформировать его характертаким образом, чтобы он приближался к социальному характеру,чтобы его собственные стремления совпадали с требованиями егосоциальной роли. Система воспитания в любом обществе не тольковыполняет эту функцию, но и определяется ею; поэтому структуруобщества и структуру личности членов этого общества нельзя объ-яснять воспитанием, принятым в данном обществе. Наоборот, самовоспитание членов общества, система воспитания объясняется тре-бованиями, вытекающими из социально-экономической структурыданного общества. Однако методы воспитания чрезвычайно важны,их можно рассматривать как средства, с помощью которых соци-альные требования преобразуются в личные качества людей. Хотяметоды воспитания и не являются причиной формирования опреде-лённого социального характера, они служат одним из механизмов,формирующих этот характер. В этом смысле знание и пониманиевоспитательных методов — важная составная часть общего анализакаждого общества.

Только что сказанное справедливо и в отношении семьи, кото-рая является одним из секторов воспитательного процесса. Фрейд

Page 209: Fromm - aifet.ru

208 Бегство от свободы

показал, что решающее влияние на формирование личности оказы-вают самые ранние переживания ребёнка. Если это верно, то какпонять утверждение, что ребёнок, имеющий очень мало контактовс обществом (во всяком случае, в нашей культуре), тем не менееформируется обществом? Ответ состоит в том, что родители — заредкими исключениями — не только применяют шаблоны воспита-ния, принятые в их обществе, но и собственной личностью представ-ляют социальный характер своего общества или класса. Они пере-дают ребёнку то, что можно назвать психологической атмосферой,духом общества; передают уже одним тем, что они таковы, каковыони есть; они — представители этого духа. Таким образом, семью

можно считать психологическим агентом общества.Утверждая, что социальный характер формируется образом жи-

зни данного общества, я хочу напомнить читателю, что было сказа-но в первой главе о проблеме динамической адаптации. Верно, чточеловек меняется в связи с потребностями экономической и социаль-ной структуры общества, но верно и то, что его приспособляемостьне безгранична. Кроме определённых физиологических потребно-стей, удовлетворение которых является императивной необходимо-стью, существуют еще и неотъемлемые психологические свойствачеловека, которые также нуждаются в удовлетворении, фрустра-ция которых вызывает соответствующие реакции. Что же это засвойства? По-видимому, важнейшее из них — тенденция к росту,развитию, реализации способностей, возникших у человека в хо-де истории, например способности к творческому и критическомумышлению, “тонким” эмоциональным и чувственным переживани-ям. Каждая из этих способностей имеет собственную динамику. Од-нажды возникнув в процессе эволюции, все они стремятся к тому,чтобы проявиться. Эти тенденции могут фрустрироваться и подав-ляться, но такое подавление приводит к новым реакциям, в част-ности к появлению разрушительных и симбиотических стремлений.Далее, эта общая тенденция к росту, которая является психологиче-ским эквивалентом аналогичной биологической тенденции, вероят-но, приводит к таким специфическим тенденциям, как стремлениек свободе и ненависть к угнетению, поскольку свобода — основноеусловие любого роста. Опять-таки стремление к свободе может бытьподавлено, исчезнуть из сознания индивида, но и в этом случае онопродолжает существовать в потенциальной форме, заявляя о сво-ём существовании сознательной или подсознательной ненавистью,всегда сопровождающей такое подавление.

Как уже было сказано, у нас есть также основания предпола-

Page 210: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 209

гать, что стремление к справедливости и правде является столь женеотъемлемым свойством человеческой природы, хотя и оно можетбыть подавлено и извращено, как и стремление к свободе. Былобы просто, если бы мы могли опереться на религиозную или фи-лософскую доктрину, объясняющую наличие таких тенденций либоверой, что человек создан по образу и подобию божьему, либо со-ответствующим законом природы. Но строить нашу аргументациюна таких объяснениях мы не можем. Как мы полагаем, единствен-ный способ объяснить это стремление к справедливости и правдесостоит в анализе всей истории человека — как истории общества,так и истории индивида. При таком анализе мы обнаружим, что длявсех слабых справедливость и правда являются важнейшим оружи-ем в их борьбе за свободу и развитие. Мало того, что на протяже-нии всей истории большинство человечества было слабой стороной,вынужденной защищаться от более сильных групп, подавлявшихи эксплуатировавших его; каждый отдельный человек тоже прохо-дит в своём развитии — в детстве — через такой период бессилия.Мы полагаем, что в этом состоянии бессилия и возникают такиечерты, как чувство справедливости и правды, превращаясь в по-тенциальную способность, присущую человеку вообще. Мы прихо-дим, таким образом, к пониманию того факта, что, хотя личностьформируется основными условиями жизни, хотя не существует био-логически обусловленной природы человека, человеческая природаимеет собственную динамику, которая является активным факто-ром в эволюции социального процесса. Мы ещё не можем точноопределить с точки зрения психологии, в чём именно состоит этачеловеческая динамика, но мы должны признать, что она суще-ствует. Стараясь избежать ошибочных биологических и метафизи-ческих концепций, мы не должны впадать в столь же серьёзнуюошибку социологического релятивизма, который рассматривает че-ловека как простую марионетку, управляемую нитями социальныхусловий. Неотъемлемое право человека на свободу и счастье ос-новано на внутренне присущих ему свойствах: на его стремлениик жизни, развитию и реализации способностей, возникших у негов процессе исторической эволюции.

Здесь уместно повторить, в чём состоят важнейшие различиямежду психологическим подходом, развитым в этой книге, и точ-кой зрения Фрейда. Первое различие подробно рассматривалось впервой главе, поэтому достаточно лишь напомнить, что мы счита-ем человеческую природу обусловленной главным образом истори-чески, хотя и не преуменьшаем значения биологических факторов

Page 211: Fromm - aifet.ru

210 Бегство от свободы

и не думаем, что проблема может быть правильно сформулирова-на в терминах противопоставления биологических и культурныхфакторов.

Второе различие состоит в том, что Фрейд полагал, будто че-ловек является “вещью в себе”, закрытой системой; будто природанаделила его определёнными, биологически обусловленными стрем-лениями и развитие личности является лишь реакцией на удовле-творение или фрустрацию этих стремлений. Мы же считаем, что ос-новной подход к изучению человеческой личности должен состоятьв понимании отношения человека к миру, другим людям, природе ик себе самому. Мы полагаем, что человек изначально является соци-альным существом, а не самодостаточным — как полагал Фрейд —и испытывающим лишь вторичную потребность в других людях ра-ди удовлетворения своих инстинктивных потребностей. Поэтому мыубеждены, что в основе индивидуальной психологии лежит психо-логия социальная, или — по определению Салливена — психологиямежличностных отношений; ключевая проблема психологии состо-ит не в удовлетворении или фрустрации отдельных инстинктивныхстремлений, а в отношении индивида к миру. Что происходит с ин-стинктивными стремлениями человека — это отнюдь не вся пробле-ма человеческой личности, а лишь часть общей проблемы его вза-имосвязи с миром. Поэтому, с нашей точки зрения, потребности истремления, возникающие из отношений индивида к другим людям,такие, как любовь, ненависть, нежность, симбиоз, — это основныепсихологические явления; по Фрейду, они представляют собой лишьвторичные явления, результат фрустрации или удовлетворения ин-стинктивных потребностей.

Различие между биологическим подходом Фрейда и нашим со-циальным подходом особенно важно в вопросах теории личности.Фрейд и вслед за ним, опираясь на его открытие, Эбрэхэм, Джонси другие полагали, что младенец испытывает наслаждение в такназываемых эрогенных зонах (рот и анальное отверстие) в связи спроцессами кормления и испражнения; что в результате чрезмер-ной стимуляции или фрустрации (или за счет врождённой повы-шенной чувствительности) эти эрогенные зоны сохраняют харак-тер либидо и в последующие годы, когда при нормальном разви-тии главная роль должна перейти к генитальной зоне; что эта за-держка, фиксация на прегенитальном уровне ведёт к сублимаци-ям и комплексам реакций, которые и входят в структуру лично-сти, становясь составными частями характера. Например, у чело-века может быть стремление копить деньги или что-либо другое,

Page 212: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 211

потому что он сублимирует подсознательное желание задержатьсвой стул. Или человек может ожидать всех благ от других лю-дей, а не от собственных усилий, потому что им руководит подсо-знательное желание, чтобы его кормили, сублимируемое в желаниеполучать помощь, знания и т. д.

Наблюдения Фрейда очень важны, но он дал им неправильноетолкование. Он верно понял необузданную и иррациональную при-роду “оральных” и “анальных” черт личности. Он понял также, чтотакие стремления охватывают все сферы личности — и сексуальную,и эмоциональную, и интеллектуальную жизнь человека, — окраши-вая всю её деятельность. Но он неверно понял причинное отношениемежду эрогенными зонами и чертами личности, поменяв местамипричину и следствие. Желание пассивно получать извне всё, что че-ловек хочет иметь — любовь, защиту, знания, материальные блага,— развивается в личности ребёнка как реакция на его опыт общенияс другими людьми. Если в этом опыте его ощущение собственной си-лы подрывается страхом, если его инициатива и уверенность в себепарализуются, если в нём развивается, а затем подавляется враж-дебность и если при этом его отец или мать предлагает ему своюлюбовь и заботу лишь при условии подчинения, то такое сочетаниеприводит к установке, при которой ребёнок отказывается от актив-ного овладения миром, и вся его энергия направляется на внешниеисточники, от коих он ждёт в конечном итоге исполнения всех сво-их желаний. Такая установка приобретает необузданный характер,ибо настойчивое, отчаянное требование является единственным спо-собом, которым подобный человек может пытаться удовлетворитьсвои желания. И если такие люди часто видят во сне, что их кор-мят, дают им грудь и т. д., это объясняется тем фактом, что ротболее, чем любой другой орган, подходит для выражения рецептив-ной установки. Но оральные ощущения являются не причиной этойустановки, а лишь её выражением на языке тела.

То же верно и для “анальной” личности, которая на основе свое-го жизненного опыта больше уклоняется от других людей, чем лич-ность “оральная”, ищет безопасность, стараясь превратить себя взамкнутую самодостаточную систему, и ощущает любовь или лю-бую другую направленную наружу привязанность как угрозу длясебя. Верно, конечно, что во многих случаях эти установки впервыеразвиваются в связи с кормлением или испражнением, которые враннем детстве являются главными видами деятельности и главнойобластью, где проявляется любовь или угнетение со стороны роди-телей и соответственно дружелюбие или неповиновение со стороны

Page 213: Fromm - aifet.ru

212 Бегство от свободы

ребёнка. Но фрустрация или чрезмерная стимуляция в связи с эро-генными зонами сама по себе не приводит к закреплению таких уста-новок в личности человека. Хотя ребёнок испытывает определённыеощущения удовольствия, связанные с кормлением или испражнени-ем, эти удовольствия не так уж важны для развития характера,если только в них не проявляется — на физиологическом уровне —установка, коренящаяся в самой структуре личности.

Если ребёнок уверен в любви своей матери, то внезапное пре-кращение кормления грудью не вызовет сколь-нибудь серьёзных по-следствий для его личности; напротив, ребёнок, недостаточно дове-ряющий материнской любви, может приобрести “оральные” черты,даже если процесс выкармливания протекал без особых нарушений.Важность “оральных” или “анальных” фантазий и физических ощу-щений в последующие годы состоит не в связанном с ними насла-ждении и не в какой-то мистической сублимации этого наслажде-ния, а в том, что они выражают стоящее за ними специфическоеотношение к миру.

Только с этой точки зрения открытия Фрейда о структуре лич-ности могут найти применение в социальной психологии. Если мыпредполагаем, например, что анальный характер, типичный для ни-зов среднего класса в Европе, определяется только ранними пере-живаниями, связанными с испражнением, то у нас нет никаких дан-ных, которые позволили бы нам понять, почему именно этот опреде-лённый класс отличается анальным социальным характером. Еслиже рассматривать этот характер как форму связанности с другимилюдьми, которая коренится в структуре личности, будучи обуслов-лена опытом контактов с внешним миром, мы получаем ключ кпониманию того, почему и каким образом весь жизненный укладнизов среднего класса, их узость, изоляция и враждебность содей-ствуют развитию характера именно этого типа1.

Третье важное различие тесно связано с предыдущими. Фрейд,исходя из своей ориентации на инстинкты и своего глубокого убеж-дения в порочности человеческой природы, склонен объяснять все“идеальные” мотивы человека как порождение чего-то “низменно-

1Ф. Александер попытался дать новое истолкование открытий Фрейда, от-носящихся к структуре личности, применив при этом подход, в некоторых от-ношениях сходный с нашим (F. Alexander, The Influence of Psychological Factorsupon Gastro-Intestinal Disturbances, Psychoanalytic Quarterly, Vol. XV, 1934). Нохотя его взгляды представляют собой продвижение по сравнению со взглядамиФрейда, ему не удалось преодолеть, по существу, биологическую ориентацию ивполне осознать межличностные отношения как основу и сущность этих “пре-генитальных” влечений.

Page 214: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 213

го”. Возьмём хотя бы его объяснение, что чувство справедливости— это производная от первоначальной зависти ребёнка к любому, укого есть больше, чем у него. Как уже было сказано выше, мы пола-гаем, что такие идеалы, как истина, справедливость, свобода, хотяони часто оказываются лишь пустыми словами или рационализаци-ями, могут быть подлинными стремлениями человека, и что любойанализ, не учитывающий эти стремления в качестве динамическихфакторов, ошибочен. Эти идеалы не метафизического характера, акоренятся в условиях человеческой жизни, и их можно анализиро-вать с этой точки зрения. Такому анализу не должно препятство-вать опасение снова впасть в метафизику или в идеализм. В задачипсихологии как эмпирической науки входит изучение и мотиваций,производимых идеалами, и связанных с идеалами моральных про-блем с целью освободить наше мышление в этой области от неэмпи-рических и метафизических элементов, затемнявших эти вопросы вих традиционной трактовке.

Наконец, надо отметить ещё одно различие. Оно касается диф-ференциации психологических явлений нищеты и изобилия. Прими-тивный уровень человеческого бытия — это уровень нищеты. Естьимперативные потребности, которые необходимо удовлетворитьпрежде всего. Лишь тогда, когда у человека остаются время и энер-гия после удовлетворения этих первичных потребностей, может раз-виваться культура, а вместе с нею и те стремления, которые от-носятся к явлениям изобилия. Свободные, спонтанные действия —это всегда явления изобилия. Психология Фрейда — это психологиянищеты, психология нужды. Он определяет наслаждение как удо-влетворение, возникающее при снятии болезненного напряжения.Явления изобилия — такие, как любовь или нежность, — не играютникакой роли в его системе. Но он упустил из виду не только их;даже то явление, которому он посвятил столько внимания, — секс— он понимал ограниченно. В соответствии со своим общим опре-делением наслаждения Фрейд видел в сексе лишь элемент физио-логической потребности, а в сексуальном удовлетворении — лишьснятие болезненного напряжения. В его психологии не нашли се-бе места сексуальное влечение как явление изобилия и сексуальноенаслаждение как непосредственная радость, сущность которой несводится к негативному снятию напряжения.

Каков же наш подход к пониманию человеческого базиса куль-туры? Прежде чем ответить на этот вопрос, полезно напомнить ос-новные направления, которые отличаются от нашего.

1. “Психологический” подход, характерный для мышления Фрей-

Page 215: Fromm - aifet.ru

214 Бегство от свободы

да, согласно которому культурные явления обусловлены психологи-ческими факторами, проистекающими из инстинктивных побужде-ний; на эти побуждения общество влияет лишь путём полного иличастичного подавления. Авторы, следовавшие направлению Фрей-да, объясняли капитализм как результат анального эротизма, а раз-витие раннего христианства — как результат амбивалентности поотношению к образу отца1.

2. “Экономический” подход, выросший из искажения того пони-мания истории, которое разработал Маркс. Согласно этому подхо-ду, причиной таких явлений культуры, как религии и политиче-ские идеи, следует считать субъективные экономические интересы.С этой псевдомарксистской точки зрения2 можно пытаться объяс-нить протестантство как прямое отражение определённых экономи-ческих потребностей буржуазии, и только.

3. Наконец, существует “идеалистический” подход, представлен-ный в работе Макса Вебера “Протестантская этика и дух капита-лизма”. Он утверждает, что новый тип экономического поведенияи новый дух культуры были обусловлены появлением новых рели-гиозных идей, хотя и подчёркивает, что это поведение никогда неопределялось исключительно религиозными доктринами.

В отличие от всех этих концепций мы полагаем, что идеологиии культура вообще коренятся в социальном характере; сам соци-альный характер формируется образом жизни данного общества,но доминантные черты этого характера в свою очередь становятсясозидательными силами, формирующими социальный процесс. Рас-сматривая с этой точки зрения проблему духа протестантства и ка-питализма, я показал, что крушение средневекового общества угро-жало среднему классу; что эта угроза вызвала чувство изоляции,бессилия и сомнения; что эта психологическая перемена обусловила

1Более подробное рассмотрение этого вопроса содержится в моей книге:Е. Fromm, The Dogma of Christ, Holt, Rinehart and Winston, Inc., New York, 1964.

2Я называю эту точку зрения псевдомарксистской, поскольку она истолко-вывает теорию Маркса в том смысле, что история определяется экономически-ми мотивами, понимаемыми как стремление к материальной выгоде. Междутем Маркс имел в виду другое: объективные экономические условия являютсядвижущей силой истории, поскольку изменение этих условий приводит к из-менению экономических отношений. В результате меняются и экономическиеустановки людей, причём интенсивное стремление к материальному богатству— лишь одна из таких установок (об этом уже была речь в гл. 1). Подроб-ное рассмотрение этого вопроса см. в моей статье: “Uber Methode und Aufgabeeiner analytischen Sozialpsychologie”, Zeitschrift fur Sozialforschung, Vol. I, 1932,S. 28. Ср. также: Rоbert S. Lynd, Knowledge for What?, Princeton University Press,Princeton, 1939, Chap. II.

Page 216: Fromm - aifet.ru

Приложение. Человеческий характер и социальный процесс 215

притягательность доктрин Лютера и Кальвина; что эти доктриныусилили и закрепили изменения в структуре личности и что раз-вившиеся новые черты личности стали эффективными силами раз-вития капитализма, который в свою очередь возник в результатеэкономических и политических перемен.

Тот же подход мы применили и в отношении фашизма. Низысреднего класса реагировали на экономические перемены (такие,как растущая мощь монополий и послевоенная инфляция) усилени-ем определённых черт характера, а именно садистских и мазохист-ских стремлений. Нацистская идеология ещё более усилила их, а за-тем эти новые черты характера стали эффективными силами, рабо-тающими на экспансию германского империализма. В обоих случа-ях мы видим, что, когда определённому классу угрожает опасностьновых экономических тенденций, этот класс реагирует на угрозупсихологически и идеологически; причём психологические измене-ния, вызванные такой реакцией, способствуют развитию всё тех жеэкономических тенденций вопреки экономическим интересам дан-ного класса.

Мы видим, что экономические, психологические и идеологиче-ские факторы взаимодействуют следующим образом: человек реа-гирует на изменения внешней обстановки тем, что меняется сам, аэти психологические факторы в свою очередь способствуют даль-нейшему развитию экономического и социального процесса. Здесьдействуют экономические силы, но их нужно рассматривать не какпсихологические мотивации, а как объективные условия; действу-ют и психологические силы, но необходимо помнить, что сами ониисторически обусловлены; действуют и идеи, но их основой являет-ся вся психологическая структура членов определённой социальнойгруппы. Несмотря на взаимозависимость экономических, психоло-гических и идеологических факторов, каждый из них обладает инекоторой самостоятельностью. Особенно это касается экономиче-ского развития, которое происходит по собственным законам, бу-дучи обусловлено такими объективными факторами, как природ-ные ресурсы, техника, географическое положение и т. д. Что каса-ется психологических сил, мы показали, что это верно и для них:они определяются внешними условиями жизни, но имеют и своюсобственную динамику, то есть они являются проявлением челове-ческих потребностей, которые могут быть как-то видоизменены, ноуничтожены быть не могут. В сфере идеологии мы обнаруживаемтакую же автономию, которая связана с законами логики и с тра-дицией научного познания, сложившейся в ходе истории.

Page 217: Fromm - aifet.ru

216 Бегство от свободы

Мы можем теперь изложить основной принцип нашего подхода,пользуясь понятием социального характера. Социальный характер— это результат динамической адаптации человеческой природы кобщественному строю. Изменения социальных условий приводят кизменению социального характера, то есть к появлению новых по-требностей и тревог. Эти новые потребности порождают новые идеи,в то же время подготавливая людей к их восприятию. Новые идеи всвою очередь укрепляют и усиливают новый социальный характери направляют человеческую деятельность в новое русло.

Иными словами, социальные условия влияют на идеологическиеявления через социальный характер, но этот характер не являет-ся результатом пассивного приспособления к социальным условиям;социальный характер — это результат динамической адаптации наоснове неотъемлемых свойств человеческой природы, заложенныхбиологически либо возникших в ходе истории.

Page 218: Fromm - aifet.ru

А.И.Фет. Собрание переводов

Эрик Фромм

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ХАРАКТЕР

Доклад на 7-ом МежамериканскомПсихологическом Конгрессе

(Мехико, декабрь 1961 г.)

Перевод с английского

А. И. Фета

Page 219: Fromm - aifet.ru

Революционный характер

Доклад на 7-ом МежамериканскомПсихологическом Конгрессе

(Мехико, декабрь 1961 г.)

“Революционный характер” — политико-психологическое поня-тие. В этом отношении оно подобно понятию авторитарного харак-тера, введённого в психологию около тридцати лет назад. Последнеевозникло из сопоставления политической категории — авторитарнойструктуры в государстве и семье — с психологической категорией,структурой характера, образующей основу такой политической иобщественной структуры.

Понятие авторитарного характера обязано своим происхождени-ем некоторой политической заинтересованности. В Германии, около1930 года, мы хотели оценить, каковы шансы, что большинство на-селения нанесёт поражение Гитлеру1. В 1930 году большинство на-селения Германии, в особенности рабочие и служащие, были противнацизма. Они были на стороне демократии, как это видно было изполитических и профсоюзных выборов. Вопрос состоял, однако, втом, станут ли они бороться за свои идеи, если дело дойдёт до борь-бы. У нас была предпосылка, что одно дело — иметь мнение, другоедело — иметь убеждение. Иными словами, каждый может приобре-сти мнение, точно так же, как каждый может выучить иностранныйязык или иностранный обычай; но лишь те мнения, которые укоре-нены в структуре характера личности, которые поддерживаются взаключённой в его характере энергией — становятся убеждени-

ями. Хотя идеи, провозглашённые большинством, и принимаютсябез труда, воздействие этих идей в значительной степени зависитот структуры характера личности, оказавшейся в критическом по-ложении. Как сказал Гераклит и как доказал Фрейд, характер —это судьба человека. Структура характера определяет, какого родаидеи избирает человек и насколько сильны в нём эти идеи. Важноезначение фрейдовой концепции характера состоит именно в том, что

1Это исследование проводилось под моим руководством; в нём участвовалряд сотрудников, в том числе д-р Э. Шахтель. Д-р П. Лазарсфельд исполнялобязанности советника по статистике в Институте Социальных ИсследованийФранкфуртского университета, возглавлявшегося в то время д-ром М. Хорк-хеймером.

Page 220: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 219

она выходит за рамки традиционной концепции поведения, рассмат-ривая поведение с его динамической нагрузкой: человек не простодумает определённым образом, но самая мысль его коренится в егосклонностях и эмоциях.

Мы задали себе в то время следующий вопрос: В какой степе-ни немецкие рабочие и служащие обладают структурой характера,противостоящей авторитарной идее нацизма? Отсюда вытекал даль-нейший вопрос: В какой степени немецкие рабочие и служащие вста-нут на борьбу с нацизмом в решающий час? Исследование привело,грубо говоря, к тому результату, что десять процентов немецкихрабочих и служащих имело так называемую авторитарную струк-туру характера; около пятнадцати процентов имело демократиче-скую структуру характера; у подавляющего же большинства людей— около семидесяти пяти процентов — структура характера пред-ставляла смесь этих крайних форм1. Теоретическое предположениесостояло в том, что авторитарные лица окажутся страстными на-цистами, “демократические” — воинствующими антифашистами, абольшинство — ни тем, ни другим. Как показали события 1933–1945годов, это теоретическое предположение оказалось более или ме-нее правильным2. Для нашей нынешней цели достаточно сказать,что авторитарная структура характера — это структура характе-ра человека, у которого чувство силы и самоутверждения основанона симбиотическом подчинении власти, и в то же время на сим-биотическом доминировании над подчинёнными его власти. Инымисловами, авторитарный характер чувствует себя сильным, если онможет повиноваться и стать частицей некоторой власти, раздутой иобожествлённой (при некоторой поддержке объективных фактов),и в то же время сам раздуться, вбирая в себя повинующихся егособственной власти. Именно этот садомазохистский симбиоз даёт

1Метод работы состоял в изучении индивидуальных ответов на анкету снеобъявленной целью; интерпретировалось ненамеренное, бессознательное зна-чение этих ответов, в отличие от их явного текста. Предлагался, например,вопрос: “Какие исторические личности вызывают у Вас наибольшее восхище-ние?” Если ответ гласил: “Александр Македонский, Цезарь, Наполеон, Маркси Ленин”, мы интерпретировали его как авторитарный, поскольку это сочета-ние свидетельствует о восхищении диктаторами и военными предводителями.С другой стороны, ответ “Сократ, Пастер, Карл Маркс и Ленин” рассматри-вался как демократический, поскольку восхищение относилось к благодетелямчеловечества, а не к носителям власти.

2Позже этот предмет был рассмотрен, более утончённо с методической сто-роны, чем в первоначальном исследовании, в работе Т. В. Адорно и др. “Автори-тарная личность”. (T. W. Adorno oth., The Authoritarian Personality, New-York,Harper & Row Rebls., 1950).

Page 221: Fromm - aifet.ru

220 Революционный характер

ему ощущение силы и самоутверждение. Будучи частицей большо-го (чем бы оно ни было), он и сам становится большим; оказав-шись наедине с самим собой, он обращается в ничто. Как раз поэтой причине угроза авторитету, угроза его авторитарной структуревоспринимается авторитарным характером как угроза, направлен-ная против него самого — угроза его психическому здоровью. И онвынужден бороться против угрозы авторитаризму, как боролся быпротив угрозы собственной жизни и психическому здоровью.

Обращаясь теперь к понятию революционного характера, я хотелбы начать с того, чем, по моему убеждению, не является револю-ционный характер. Вполне очевидно, что революционный характернельзя отождествлять с лицом, участвующим в революции. Как разздесь и заложено различие между поведением и характером. Еслипонимать характер в динамическом смысле Фрейда, участвовать вреволюции может кто угодно, независимо от того, чтo он при этомчувствует — лишь бы он действовал в пользу революции. Но тотфакт, что он действует как революционер, мало говорит нам о егохарактере.

Несколько сложнее объяснить второе, чем не является револю-ционный характер. Революционный характер — это не мятежник.Что я хочу этим сказать?1 Я определил бы мятежника как челове-ка, глубоко обиженного на власть за то, что его не ценят, не любят,не приемлют. Мятежник — тот, кто хочет свергнуть власть именновследствие этой обиды и, в результате, хочет сам сделаться властьювместо свергнутой. И очень часто в самый момент достижения целион готов породниться с той же властью, против которой так яростноборолся прежде.

Характерный тип мятежника хорошо известен в политическойистории ХХ века. Такова, например, фигура Рамзея Макдональда,начавшего свою карьеру в качестве пацифиста и непротивленца. Ко-гда он достаточно выдвинулся, он покинул лейбористскую партиюи присоединился к той самой власти, с которой сражался стольколет; в самый день своего вступления в национальное правительствоон сказал своему другу и прежнему соратнику Сноудону: “Сегоднякаждая герцогиня в Лондоне будет рада расцеловать меня в обе щё-ки”. Здесь перед нами классический тип мятежника, использующегомятеж для того, чтобы войти в число власть имущих.

Иногда для достижения этого требуются долгие годы; в других

1Я имел случай коснуться этого подробнее в моей более ранней рабо-те “Бегство от свободы” (Escape from Freedom, New-York, Holt, Rinehart &Winston,1941).

Page 222: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 221

случаях это удаётся скорее. Примером может послужить, во Фран-ции, злополучный Лаваль, также начинавший мятежником; как мыпомним, он сумел в очень короткое время приобрести достаточныйполитический капитал, чтобы пустить себя в продажу. Я мог быназвать многих других — психологический механизм во всех случа-ях один и тот же. Политическую жизнь ХХ века можно сравнитьс кладбищем, усеянным моральными могилами таких деятелей, на-чинавших под видом революционеров и оказавшихся, в конечномсчёте, всего лишь мятежниками-оппортунистами.

Кроме понятия “мятежник” есть ещё более сложное понятие, чeмреволюционный характер также не является: он не является фана-

тиком. В смысле поведения революционеры часто бывают фанати-ками, и в этом случае различие между политическим поведением иструктурой характера проявляется особенно отчётливо — во всякомслучае, так я рассматриваю характер революционера. Кого я на-зываю фанатиком? Я не называю этим словом человека, имеющегоубеждения. (Можно заметить, что в наше время стало общеприня-тым называть “фанатиком” каждого, кто имеет убеждения; тот же,у кого убеждений нет или убеждения которых достаточно растяжи-мы, именуются “реалистами”).

Я думаю, что фанатика можно описать клинически как крайненарциссическую личность, близкую к психозу (депрессии, частосмешанной с параноидальными уклонениями); как и всякая пси-хотическая личность, такая личность полностью замкнута по отно-шению к внешнему миру. Но фанатик находит для себя решение,спасающее его от явного психоза. Он избирает себе дело — всё рав-но какое, политическое, религиозное или иное — и обожествляет этодело. Он превращает это дело в своего идола. Полное подчинениеэтому идолу наполняет его жизнь страстью, придаёт ей значение,потому что в своём подчинении он отождествляет себя с идолом,раздувая его и превращая в абсолют.

Если бы потребовался символ для фанатика, то лучше всегоподошёл бы горящий лёд. Это человек одновременно страстный икрайне холодный. Он в высшей степени замкнут по отношению квнешнему миру и в то же время наполнен жгучей страстью — стра-стью причастности и подчинения Абсолюту. Чтобы распознать ха-рактер фанатика, надо не столько прислушиваться к тому, что онговорит, сколько всмотреться в особенный блеск его глаз, с их хо-лодной страстью, столь парадоксально отличающей фанатика: этокрайняя замкнутость, соединённая со страстным поклонением идо-лу. Фанатик близок к тому, что пророки называли “идолопоклонни-

Page 223: Fromm - aifet.ru

222 Революционный характер

ком”. Вряд ли надо напоминать, что фанатик всегда играл важнуюроль в истории; и очень часто он изображал из себя революционера,поскольку часто говорит он в точности так же, или слова его звучатточно так же, как слова революционера.

Я попытался объяснить, чем, по моему мнению, революционныйхарактер не является. Как я полагаю, концепция характера револю-ционера может быть в наше время столь же важна, как концепцияавторитарного характера. В самом деле, мы живём в эпоху рево-люций, начавшуюся около трёхсот лет назад с политических рево-люций в Англии, Франции и Америке, продолженную затем соци-альными революциями в России, Китае и — уже в наши дни — вЛатинской Америке. В эту революционную эпоху слово “революци-онный” стало во многих частях мира особенно привлекательным,в качестве положительной оценки ряда политических движений.А именно, все движения, пользующиеся словом “революционный”,претендуют на очень похожие цели: они утверждают, что борютсяза свободу и независимость. В действительности же некоторые изних ставят себе эти цели, а другие — нет; в то время, как одни изэтих движений действительно борются за свободу и независимость,в других случаях революционные лозунги используются за установ-ление авторитарных режимов, но с другой правящей элитой.

Как определить, что такое революция? Можно было бы опреде-лить это понятие по словарю, просто как мирное или насильствен-ное свержение существующего правительства и замена его новымправительством. Разумеется, такое чисто формальное политическоеопределение не особенно содержательно. Можно было бы опреде-лить революцию, ближе к марксистскому толкованию, как заменусуществующего строя другим, исторически более прогрессивным.Но возникает вопрос, чтo “исторически более прогрессивно”; комуздесь предоставить решение? Обычно этот вопрос решает победи-тель, по крайней мере в своей собственной стране.

Наконец, можно определить революцию с точки зрения психоло-гии, как политическое движение, руководимое людьми с революци-онным характером и привлекающее людей с революционным харак-тером. Вряд ли это — определение в собственном смысле слова, нооно полезно в нашем контексте, поскольку подчёркивает важностьобсуждаемого здесь вопроса: что такое революционный характер?

Главнейшее свойство революционного характера состоит в том,что он независим — иначе говоря, свободен. Легко понять, что неза-висимость прямо противоположна симбиотической связи с властьимущими сверху и с подвластными снизу, описанной выше как ос-

Page 224: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 223

новное свойство авторитарного характера. Но отсюда ещё недоста-точно ясно, что означают слова “независимость” и “свобода”. Труд-ность состоит как раз в том, что эти слова употребляются в на-ше время в специфическом смысле, откуда делается вывод, что вдемократической системе все люди свободны и независимы. Поня-тие свободы и независимости выросло на почве революции среднегокласса против феодального строя; оно приобрело новую силу бла-годаря контрасту с тоталитарным режимом. При феодализме и приабсолютной монархии личность не была ни свободной, ни незави-симой. Она была подчинена правилам и распоряжениям, навязы-ваемым сверху — традиционным или произвольным. Победоносныебуржуазные революции в Европе и Америке создали политическуюсвободу и независимость личности. Эта свобода была “свободой от

чего-то” — свободой от политической власти.Без сомнения, это была важная перемена, хотя индустриальное

общество нашего времени и породило новые формы зависимостив виде разросшихся бюрократических механизмов, столь чуждыхбизнесмену XIX века, с его безудержной инициативой и независи-мостью. Однако проблема независимости и свободы гораздо глубже,чем только что описанное специальное понимание этих слов. Болеетого, проблема независимости, рассматриваемая во всей её глубинеи объёме, оказывается самым фундаментальным аспектом развитиячеловека.

Новорождённый ребёнок составляет ещё одно целое со своимокружением. Для него внешний мир ещё не существует как отдель-ная от него реальность. Но даже научившись узнавать внешниепредметы, ребёнок долго ещё остаётся беспомощным и не можетвыжить без помощи матери и отца. Эта длительная беспомощностьчеловеческого детёныша, по сравнению с животными, составляетоснову его развития, но в то же время приучает ребёнка опиратьсяна власть — и бояться власти.

Обычно от рождения до половой зрелости эту власть воплоща-ют родители, в её двояком аспекте: власть помогать и наказывать.Ко времени половой зрелости молодой человек достигает (во всякомслучае, в более простых аграрных обществах) уровня развития, прикотором может сам о себе позаботиться, и уже не всецело обязан сво-им общественным существованием поддержке родителей. Он можетстать экономически независимым от них. Во многих примитивныхобществах эта независимость (особенно от матери) выражается об-рядами инициации, не затрагивающими, впрочем, зависимости отплемени в его мужском аспекте. Другим фактором, стимулирую-

Page 225: Fromm - aifet.ru

224 Революционный характер

щим процесс эмансипации от родителей, является половое созрева-ние. Половое влечение и половое удовлетворение связывает челове-ка с другими, не принадлежащими семье людьми. Да и сам половойакт представляет собой действие, в котором не могут помочь отецили мать, в котором молодая личность предоставлена самой себе.

Даже в тех обществах, где удовлетворение полового влечениязадерживается на пять-десять лет после половой зрелости, пробу-дившееся половое влечение порождает стремление к независимостии вызывает конфликты с родителями и общественной властью. Нор-мальный человек достигает такой независимости лишь через многолет после половой зрелости. Бесспорно, однако, этот вид незави-симости вовсе не означает, что человек становится подлинно сво-бодным и независимым, если даже он сам зарабатывает на жизнь,вступает в брак и производит, в свою очередь, детей. Хотя и взрос-лый, он все ещё в достаточной степени беспомощен; всеми способамион пытается найти силы, которые могли бы дать ему защиту и уве-ренность. Он платит за их помощь, попадая в зависимость к этимсилам, теряя свободу, что замедляет процесс его развития. У этихсил он заимствует свои мысли, чувства, цели и ценности — хотя иживёт в иллюзии, будто он сам думает, чувствует и делает выбор.

Полная свобода и независимость существуют лишь в том случае,если индивид думает, чувствует и решает сам за себя. Такая под-линная независимость становится возможной лишь тогда, когда че-ловек достигает продуктивного взаимодействия с внешним миром, вкотором может проявлять свои подлинные реакции. Это пониманиесвободы и независимости мы находим у радикальных мистиков, атакже у Маркса. Радикальнейший из христианских мистиков, Май-стер Экхарт, говорит: “Что моя жизнь? То, что движимо изнутри,само по себе. То, что движимо извне, не живёт”1. Или в другом ме-сте: “. . . если человек решает или заимствует что-нибудь извне, этозаблуждение. Дoлжно ощущать и рассматривать бога не как внеш-нее, а как своё собственное и находящееся в самом себе”2.

Маркс говорит в том же духе, хотя и не в теологических вы-ражениях: “Никто не может считать себя независимым, пока он нехозяин самому себе; а хозяин себе лишь тот, кто обязан своим су-

1Проповедь ХVII, Майстер Экхарт, Введение в изучение его трудов, с анто-логией его проповедей, составленной Джеймсом А. Кларком (Meister Eckhart,An Introduction to the Study of his Works, with an Anthology of his Sermons,selected by James A. Clark, New-York, Thomas Nelson & Sons, 1957), стр. 235.

2Ibid., стр. 189. Весьма сходна с этим позиция дзен-буддизма в вопросе онезависимости от бога, Будды и других авторитетов.

Page 226: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 225

ществованием самому себе. Человек, живущий милостью другого,должен считать себя зависимым. Но я живу лишь по милости дру-гого, если обязан ему не только продолжением моей жизни, но исамим её созданием, если он является её источником. Таким об-разом, моя жизнь неизбежно имеет внешнюю причину, если я несоздаю ее сам”1. В другом месте Маркс говорит: “Человек незави-сим лишь в том случае, если он утверждает свою индивидуальностькак цельный человек во всех своих отношениях с миром — в зре-нии, слухе, обонянии, вкусе, осязании, в мышлении, воле и любви, —короче, если он утверждает и выражает всеми органами свою инди-видуальность”. Независимость и свобода являются, таким образом,реализацией личности, а не только её эмансипацией от принужде-ния или свободой в коммерческих делах.

Проблема каждого индивида состоит именно в том, какого уров-ня свободы он достиг. Вполне пробудившийся, продуктивный чело-век — это и есть свободный человек, потому что он способен к под-линной жизни; источник этой жизни — его собственное Я. (Конечно,это вовсе не значит, что независимый человек есть изолированныйчеловек; личность растёт только в процессе связи и заинтересован-ности в других и во внешнем мире. Но эта связь совершенно отличнаот зависимости). В то время как Маркс, исходя из проблемы неза-висимости и самореализации, пришёл к своей критике буржуазногообщества, Фрейд рассматривал ту же проблему в рамках своей тео-рии, в терминах эдипова комплекса.

Фрейд, видя путь к психическому здоровью в преодолении ин-цестуозной фиксации по отношению к матери, утверждал, что пси-хическое здоровье и зрелость основываются на эмансипации и неза-висимости. С его точки зрения, этот процесс начинается страхомкастрации со стороны отца, завершается же внедрением приказа-ний и запретов отца в собственном Я (суперэго). Таким образом,независимость остаётся лишь частичной (освобождение от матери);зависимость же от отца и общественной власти сохраняется при по-средстве суперэго.

Революционный характер присущ тому, кто отождествляет се-бя с человечеством и поэтому переходит узкие границы своего соб-ственного общества, кто способен поэтому критически рассматри-

1Карл Маркс, Экономические и философские рукописи, переведённыеТ.Б. Боттомором, в книге Э.Фромма “Концепция человека у Маркса” (KarlMarx, Economic and Philosophical Manuscripts, translated by T.B.Bottomore, inE. Fromm, Marx’s Concept of Man, New-York, Frederik Ungar Publ. Co., Inc., 1961),стр. 138.

Page 227: Fromm - aifet.ru

226 Революционный характер

вать своё или другое общество с точки зрения разума и человечно-сти. Он не скован провинциальным преклонением перед культурой,в которой ему довелось родиться, считая её лишь случайностью вре-мени и географии. Он способен смотреть на своё окружение откры-тыми глазами пробудившегося человека, находящего критерии длясуждения о случайном в том, что не случайно (разум), в нормах,существующих в человеческом роде и для человечества.

Революционный характер отождествляется с человечеством.Ему присуще также глубокое “благоговение перед жизнью”, поль-зуясь выражением Альберта Швейцера, — глубокое сродство с жиз-нью и любовь к жизни. Конечно, все мы, подобно другим живот-ным, цепляемся за жизнь и боремся со смертью. Но цепляться зажизнь — это совсем не то же самое, что любить жизнь. Это ста-новится особенно ясным, если принять во внимание тип личности,влечения которой направлены не к жизни, а к смерти, разрушениюи распаду. (Ярким историческим примером этого является Гитлер).Такой тип характера можно назвать некрофильным; мы пользуем-ся здесь выражением Унамуно из его известного ответа в 1936 годуфранкистскому генералу, избравшему своим девизом “Да здравству-ет смерть”.

Влечение человека к смерти и разрушению может быть бессозна-тельным, но обнаруживается по его поступкам. Задушить, разда-вить, погубить жизнь доставляет ему такое же удовольствие, какоенаходит любящий жизнь, помогая жизни расти, расширяться и раз-виваться. Некрофилия есть подлинное извращение, цель которогосостоит в уничтожении всего живого.

Революционный характер мыслит и чувствует в “критическомнастроении” — пользуясь музыкальным выражением, в критиче-ском ключе. Важной частью его реакции на мир является латинскийдевиз “Omnia dubitare est” (надлежит сомневаться во всём). Крити-ческое настроение, о котором идёт речь, ни в коем случае не на-до представлять себе чем-то вроде цинизма; это подлинное видениедействительности, в противоположность фикциям, изготовляемымвзамен действительности1.

Нереволюционный характер особенно склонен верить тому, чтопровозглашается большинством. Человек же, настроенный критиче-ски, реагирует прямо противоположным образом. Он занимает осо-бенно критическую позицию, когда слышит суждение большинства

1Ср. более подробное обсуждение этого вопроса в книге Э. Фромма “Внецепей иллюзии” (E. Fromm, Beyond the Chains of Illusion, New-York, Simon andShuster, Inc., 1962).

Page 228: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 227

— глас рыночной площади, суд власть имущих. И если бы встреча-лось больше истинных христиан среди людей, предъявляющих наэто претензии, такая позиция была бы для них вполне естественной,потому что именно этот критический подход к принятым стандар-там был подходом Иисуса. То же критическое настроение было уСократа. Оно было настроением пророков и многих людей, передкоторыми мы, так или иначе, преклоняемся. Их можно безопасновосхвалять лишь когда они давно мертвы — достаточно давно и на-дёжно мертвы.

“Критическое настроение” делает человека чувствительным ковсяким штампам, имеющим хождение под именем “здравого смыс-ла”, того здравого смысла, который повторяет без конца одну и туже нелепость, смысл которой лишь в том, что её повторяют все. Мо-жет быть, это критическое настроение, о котором я говорю, с трудомподдаётся определению; но путём экспериментов над собой и други-ми людьми очень легко обнаружить, у кого есть такое критическоенастроение и у кого нет.

Например, много миллионов людей верит, что гонка атомныхвооружений может послужить делу мира. Но это противоречит все-му опыту прошлого. Множество людей верит, что при звуке сиренони смогут спастись в убежищах — поскольку в крупнейших горо-дах Соединённых Штатов убежища, в самом деле, построены. Онизнают, впрочем, что на это у них будет не больше пятнадцати ми-нут. Не надо быть особенным пессимистом, чтобы предвидеть, чтоза эти пятнадцать минут Вас задавят насмерть при попытке до-стигнуть убежища. И всё же, по-видимому, миллионы людей спо-собны верить, что наши прославленные подземные убежища спасутих от бомб в 50 и 100 мегатонн. Почему же? Потому что им чуждокритическое настроение. Если рассказать ту же историю пятилетне-му мальчику, он, наверное, усомнится (дети этого возраста обычнозанимают более критическую позицию, чем взрослые). Взрослые,в своём большинстве, слишком “воспитаны”, чтобы настраиватьсякритически, и потому принимают нечто совершенно бессмысленноев качестве “разумных” идей.

Сверх критического настроения, революционному характерусвойственно особое отношение к власти. Он не мечтатель, не ве-дающий, что власть может убить Вас, принудить к повиновениюи даже извратить Вашу личность. Его отношение к власти особен-ное, но в другом смысле. Он никогда не придаёт власти священногозначения; никогда власть не заменяет ему правду, мораль и добро.В этом одна из важнейших, если не самая важная проблема на-

Page 229: Fromm - aifet.ru

228 Революционный характер

ших дней: именно в отношении людей к власти. Дело не сводитсяк пониманию сущности власти. Дело также не в том, что недостаётреализма, недооцениваются функции и мораль власти. Вопрос со-стоит в том, освящается власть или нет; находится ли человек подморальным давлением власти. Кто морально подавлен властью, тотникогда не настроен критически, у того не может быть революци-онного характера.

Революционный характер способен сказать “Нет”. Иначе говоря,революционный характер — это человек, способный к неповинове-нию. Для такого человека неповиновение может быть добродетелью.Чтобы разъяснить это, начну с несколько парадоксального утвер-ждения: История человека началась с акта неповиновения и можеткончиться актом повиновения. Что я хочу этим сказать? Говоря, чтоистория человека началась с акта неповиновения, я имею в виду ев-рейскую и греческую мифологию. История Адама и Евы состоялав том, что бог запретил им вкушать некий плод, а человек — еслиуж честно говорить, женщина — оказалась способной сказать “Нет”.Она оказалась способной не повиноваться, и даже убедила мужчи-ну разделить её неповиновение. К чему же это привело? Согласномифу, человек был изгнан из рая — иначе говоря, из до-личного,до-сознательного, доисторического, если угодно, до-человеческогосостояния, которое можно сравнить с состоянием зародыша в мате-ринской утробе. Изгнанный, таким образом, из рая, человек долженбыл вступить на путь истории.

На языке мифа, ему недозволенно вернуться в рай. Но, в дей-ствительности, он вернуться не может. Потому что с того момента,когда в человеке пробудилось самосознание, с того момента, когдаон ощутил себя чем-то отдельным от людей и от природы, чело-век не в состоянии вернуться к первобытной гармонии, предшество-вавшей его пробуждению. Этим первым актом неповиновения на-чинается история человека, и этот первый акт неповиновения естьпервый акт свободы.

У греков был другой символ — символ Прометея. Прометей,укравший у богов огонь, совершает этот преступный акт неповино-вения; и когда он приносит огонь людям, начинается человеческаяистория — или человеческая цивилизация.

И евреи, и греки учат нас, что дерзание человека и история че-ловечества начались с акта неповиновения.

Что же я хочу сказать, говоря, что история человека можетокончиться актом повиновения? К несчастью, здесь речь идёт нео мифологии, а о вполне реальных вещах. Если через два-три го-

Page 230: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 229

да атомная война уничтожит половину населения Земли, что при-ведёт к периоду полного варварства — или если это случится че-рез десять лет, что может привести к полной гибели всей жизни наэтой планете, — то это произойдёт в результате акта повиновения.Повиновение людей, которые нажмут на кнопку, другим людям,которые отдадут приказ; повиновение идеям, допускающим стольбезумный ход мыслей.

Неповиновение есть диалектическое понятие; в самом деле, каж-дый акт неповиновения есть акт повиновения; и обратно, каждыйакт повиновения есть акт неповиновения. Что это значит? Это зна-чит, что каждый акт неповиновения, если только он не сводитсяк бессмысленному мятежу, есть акт повиновения некоторому дру-гому принципу. Я не повинуюсь идолу, потому что повинуюсь бо-гу. Я не повинуюсь кесарю, потому что повинуюсь богу; или, еслиВы предпочитаете нетеологический язык, потому что я повинуюсьпринципам и ценностям, моей совести. Я могу не повиноваться го-сударству, потому что повинуюсь законам человечности. Если же яповинуюсь, то тем самым я не повинуюсь чему-то другому. Дело вдействительности не в том, повинуюсь я или нет, а в том, чему икому я повинуюсь или не повинуюсь.

Из сказанного ясно, что революционный характер, в том смысле,как я употребляю этот термин, не обязательно означает тип харак-тера, встречающийся только в политике. Он существует в политике,но также и в религии, и в искусстве, и в философии. Будда, про-роки, Иисус, Джордано Бруно, Майстер Экхарт, Галилей, Маркси Энгельс, Эйнштейн, Швейцер, Рассел — всё это революционныехарактеры. Вы найдёте революционный характер и в людях, зани-мающихся другими видами деятельности; вы найдёте его в каждомчеловеке, который следует правилу: Пусть твоё “да” будет “да”, ипусть твоё “нет” будет “нет”. Это — каждый, кто способен видетьреальность, как мальчик из сказки Ханса Кристиана Андерсена “Но-вое платье короля”. Мальчик увидел, что король гол, и сказал, чтoон увидел. Девятнадцатое столетие, может быть, позволяло легчевыработать неповиновение, так как оно было временем неприкры-той власти в семейной жизни и в государстве; тем самым, в нёмбыло место для революционного характера. Двадцатый век — со-всем другого типа. Это век современных индустриальных систем,каждая из которых создаёт человека, принадлежащего организа-ции; век разросшихся бюрократий, каждая из которых требует без-отказного функционирования своих подчинённых. Но достигаетсяэто не силой, а манипулированием. Руководители этих бюрократий

Page 231: Fromm - aifet.ru

230 Революционный характер

утверждают, будто их приказам подчиняются добровольно, и пыта-ются всех нас убедить, подкрепляя эти убеждения материальнымипосулами, будто мы сами охотно делаем то, что от нас требуется.Человек, принадлежащий организации, не может не повиноваться;он даже не знает, что повинуется. Как может он подумать о повино-вении, если даже не сознаёт факта своего повиновения? Он простонапросто один их “парней”, один из толпы. Он “надёжен”. Он думаети поступает “благоразумно” — даже если это убивает его, его детейи внуков. Поэтому в наше бюрократическое индустриальное времячеловеку гораздо труднее не повиноваться, то есть развить в себереволюционный характер, чем это было в девятнадцатом веке.

Мы живём в эпоху, когда логика бюджета, логика производствавещей распространилась на самую жизнь человека. Человеческиесущества, как и вещи, обратились в числа. Вещи и люди стали ве-личинами, входящими в производственный процесс.

Повторяю: Очень трудно не повиноваться, пока человек не осо-знаёт даже, что он повинуется. Иными словами: Кто может не по-виноваться электронному компьютеру? Как можно сказать “Нет”тому виду философии, идеал которого — действовать подобно элек-тронному компьютеру, без воли, без чувства, без страсти?

В наше время повиновение не признается повиновением, а ра-ционализируется как “здравый смысл”, как простое согласие с объ-ективной необходимостью. Если необходимо соорудить — и на Во-стоке, и на Западе — фантастически разрушительное оружие, ктооткажется повиноваться? Кому придёт в голову сказать “Нет”, есливсё это изображается не в виде акта человеческой воли, а в качествеакта объективной необходимости?

В современном положении важен ещё один аспект. В этой инду-стриальной системе, принимающей, как я полагаю, и на Западе, ив советском блоке всё более похожий вид, человек смертельно запу-ган могуществом больших бюрократий, большими размерами всего— государства, промышленной бюрократии, профсоюзной бюрокра-тии. Он не просто запуган. Он чувствует себя ничтожно малым. Ктоже тот Давид, что скажет Голиафу “Нет”? Кто тот маленький че-ловек, который скажет “Нет” всему этому в тысячу раз большемуи сильнейшему, чем власть каких-нибудь пятьдесят или сто лет на-зад? Человек становится робким, он рад принять руководство вла-сти. Он повинуется приказам, отдаваемым во имя здравого смыслаи разума, чтобы он не чувствовал своего подчинения.

Резюмирую: под “революционным характером” я понимаю неконцепцию поведения, а динамическую концепцию. В этом смысле,

Page 232: Fromm - aifet.ru

Революционный характер 231

относящемся к характеру, человек не становится “революционером”оттого, что произносит революционные фразы или участвует в рево-люции. Революционер в этом смысле — это человек, освободившийсебя от уз крови и почвы, от матери и отца, от всех специальныхвидов лояльности — государству, классу, расе, партии, религии. Ре-волюционный характер — это гуманист в том смысле, что он ощу-щает в себе всё человечество, и ничто человеческое ему не чуждо.Он любит и уважает жизнь. Он скептик — и верующий.

Он скептик, потому что подозревает в каждой идеологии при-крытие неприемлемой реальности. Он верующий, потому что веритв потенциально существующее, хотя оно ещё не родилось. Он можетсказать “Нет” и не повиноваться — по той же причине, по какой мо-жет сказать “Да” и повиноваться тем принципам, которые подлинноего собственные принципы. Он не дремлет, он вполне пробудился пе-ред личными и общественными реальностями вокруг него. Он неза-висим; тем, что он есть, он обязан самому себе; он свободен и никомуне служит.

Из этого резюме можно было бы вывести заключение, что я опи-сываю вовсе не концепцию революционного характера, а просто пси-хическое здоровье и благополучие. В самом деле, описывается ак-тивный психически здоровый, самостоятельный человек. Так вот, яутверждаю, что здоровый человек в безумном мире, вполне разви-тый человек в искалеченном мире, вполне пробудившийся человекв дремлющем мире — это и есть революционный характер. И ес-ли когда-нибудь проснутся все, то не будет больше ни пророков, ниреволюционных характеров — будут только вполне развитые люди.

Конечно, большинство людей никогда не имело революционно-го характера. Но если мы не живём больше в пещерах, то имен-но благодаря революционным характерам; в истории человечестваих всегда появлялось достаточно, чтобы вытащить нас из пещер идругих подобных ситуаций. Является и много других, претендую-щих на звание революционера, а в действительности мятежников,деятелей авторитарного типа или политических оппортунистов. Ядумаю, что перед психологами стоит важная задача — изучить раз-личия в характере, стоящие за этими разными типами идеологов. Нодля этого, как я подозреваю, они и сами должны обладать некото-рыми качествами, описанными в данном очерке: они сами должныобладать революционным характером.

Page 233: Fromm - aifet.ru

Абрам Ильич Фет (1924–2007) — математик и физик, философ

и публицист. Своим общественным долгом он считал знакомить

российских читателей с наиболее важными книгами, никогда не

издававшимися в России. Свободно читая на семи европейских

языках, он тщательно отбирал и переводил книги для Самизда-

та, поскольку в условиях тоталитаризма и цензуры иного спо-

соба издания в России не было. Настоящее собрание составлено

из этих переводов.

В сочинениях Эриха Фромма (1900–1980), вошедших в этот

том, рассматривается значение свободы для современного чело-

века. Его главная книга “Бегство от свободы” написана в период

разгула европейского фашизма, поставившего под угрозу инди-

видуальность и неповторимость человеческой личности. Доклад

“Революционный характер”, прочитанный 20 лет спустя, продол-

жает эту тему.

Abraham I. Fet (1924–2007) var en matematiker, fysiker, filosof

och publicist. Han kunde sju europeiska sprak, vilket innebar att

han kunde oversatta de viktigaste bockerna inom den moderna

europeiska filosofin till ryska. Han oversatte dessa bocker for

Samizdat (egnaverk), eftersom det inte fanns nagot annat satt i det

kommunistiska Ryssland med en stark censur. Dessa oversattningar

finns samlade i den multi volymer upplagan.

I delar av bocker skrivna av Erich Fromm (1900–1980)

behandlas inneborden av yttrandefrihet for den samtida manniskan.

Hans huvudsakliga bok “Flykten fran Freedom” skrevs under den

tilltagande okningen av europeiska fashismen, som aventyrade

individualism och det unika hos varje manniska. Talet “Den Re-

volutionara Karaktaren” som skrevs 20 ar senare ar en fortsattning

pa detta tema.

Philosophical arkiv

Nykoping, Sweden