Гинзбург К. Сыр и черви

ЧЕРВИ

Torino

Giulio Einaudi editore s.p.a.1976

C a r l o G i n z b u r g

I I f o r m a g q i o e i v e r m i

I I c o s m o d i u n m u g n a i o d e l ' 5 0 0

Карло Гинзбург

СЫР И ЧЕРВИКартина мира одного мельника,

жившего в XVI в.

МоскваРОССПЭН

2 0 0 0

ББК 63.3(0)4Г 49

Издание осуществленопри поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса)

в рамках мегапроекта «Пушкинская библиотека»This edition is published with the support of the Open Society

Institute within the framework of «Pushkin Library» megaproject

Редакционный совет серии «Университетская библиотека»:Н.САвтономова, Т.А.Аяексеева, М.Л.Андреев, В.И.Бахмин,

М.А.Веденяпина, Е.Ю.Гениееа, Ю.А.Кимелев, А.Я.Ливергант,Б.Г.Капустин, Ф.Пинтер, АВ.Полетаев, И.М.Савельева,

Л.П.Репина, А.М,Руткевич, А.Ф.Филиппов

«University Library» Editorial Council:Natalia Avtonomova, Tatiana Alekseeva, Mikhail Andreev,

Vyacheslav Bakhmin, Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva,Yuri Kimelev, Alexander Livergant, Boris Kapustin, Frances Pinter,

Andrei Poletayev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich,Alexander Filippov

Перевод с итальянского — М.Л.Андреев, М.Н.АрхангельскаяПредисловие — О.Ф.Кудрявцев

Гинзбург К.Г 49 Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жив-

шего в XVI в. / Пер. с итал. М.Л.Андреева, М.Н.Архан-гельской. — М.: «Российская политическая энцикло-педия» (РОССПЭН), 2000. - 272 с.

Известный итальянский историк, один из основателей«микроистории» реконструирует биографию и духовный мир«диссидента» XVI века — фриульского мельника, осмеливше-гося в эпоху жесткого идеологического диктата выступить сосвоим мнением по всем кардинальным вопросам бытия. Фак-тографическая тщательность сочетается в книге Карло Гинз-бурга с умелой беллетризацией — сочетание этих качеств со-общило ей весьма высокую популярность.

Для всех интересующихся историей.

© Giulio Einaudi, 1976.© «Российская политическая энцикло-

педия» (РОССПЭН), 2000.© МЛ.Андреев, М.Н.Архангельская —

перевод, 2000.ISBN 5-8243-0132-8 © О.Ф.Кудрявцев - предисловие, 2000.

О.Ф.Кудрявцев

Карло Гинзбург и его книга«Сыр и черви. Картина мира одного

мельника, жившего в XVI в.»

Доступ в мир народной культуры средних веков иначала нового времени совсем не прост. Сфера еебытования — устная традиция, которая очень редко,в каких-то исключительных случаях привлекала к се-бе внимание и фиксировалась современниками. Чащевсего историки пытаются о ней судить по косвенным,фрагментарным и, как правило, опосредствованнымданным, отраженным в произведениях высокой лите-ратуры, хронографии, философской или богослов-ской мысли, изобразительного искусства или извле-каемым из церковных документов, законодательныхпамятников, частных и государственных актов. Отом, сколь успешно можно справиться с задачей ре-конструкции умонастроения простолюдинов отдален-ного прошлого, используя подобного рода материа-лы, показали работы М.М.Бахтина и А.Я.Гуревича*,заложившие основы изучения принципов и категорийнародного миросозерцания в качестве особого на-правления истории культуры.

Проблемам исследования народной культуры наисходе эпохи средневековья посвящена в значитель-ной мере и публикуемая ныне в русском переводе ра-бота Карло Гинзбурга «Сыр и черви. Картина мира

* Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народнаякультура средневековья и Ренессанса. М., 1965; Гуревич А.Я.Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981; Онже. Средневековый мир: культура безмолвствующего боль-шинства. М., 1990.

СЫР И ЧЕРВИ

одного мельника, жившего в XVI в.», впервые уви-девшая свет на итальянском языке в 1976 г. Следуетсразу заметить, что ее автор, профессор университе-тов Болоньи и Лос-Анжелеса, — выходец из семьиэмигрантов из России, игравших заметную роль вкультурной и политической жизни Италии уходящеговека: его отец, Леоне Гинзбург, изучал и преподавалрусскую классическую литературу, являлся одним изсоздателей знаменитого книгоиздательства «Эйнау-ди», из-за участия в антифашистском движении Со-противления был брошен в застенок, где и погиб(1943); его мать, Наталия Гинзбург-Леви, — автормногочисленных литературных произведений и пуб-лицист, избиралась в парламент Италии от ИКП.Карло Гинзбург, хотя и приобрел широкую мировуюизвестность прежде всего своими исследованиями ве-рований, установок сознания и поведения человекаиз народа, обнаруживающих связь с очень давней,уходящей корнями в дохристианские времена фольк-лорной традицией, наряду с этим является такжекрупным специалистом по истории религиозныхдвижений и церковных преобразований в ЕвропеXVI—XVII вв. Не случайно как в публикуемой нынена русском языке книге, так и в других подобных ейработах, Гинзбург стремится анализировать материалпод двумя разными углами зрения, с одной стороны,выявляя во взглядах людей XVI в. черты, обнаружи-вающие близость к устойчивым стереотипам и самымархаическим принципам миросозерцания, с другой —показывая, как они воспринимались обществом итрансформировались в условиях вероисповеднойборьбы и гонений на религиозное инакомыслие, уси-лившихся с развертыванием Реформации и Контрре-формации. Несомненно, такой подход предохраняетисследователя от однобокости и позволяет взглянутьна изучаемое явление и в контексте зафиксировав-шей его эпохи, и в его исторической ретроспективе.

С начала 60-х гг. Гинзбург приступил к работе надбольшим массивом документов второй половины XVI —

КАРЛО ГИНЗБУРГ 7

первой половины XVII в., представляющих собойматериалы инквизиционных процессов над людьми,обвиняемыми в ереси или в связях с нечистой силой.Стоит обратить внимание на то, что изучаемые Гинз-бургом процессы имели место на северо-востокеИталии, во Фриули, гористой области, где встреча-лись романские, германские и славянские обычаи на-родной жизни и верования, которые в ее пределах,на периферии тогдашнего христианского мира, не вполной мере были утрачены под воздействием офи-циальной религии и высокой культуры. Итогом пер-вых изысканий Гинзбурга стала опубликованная в1966 г. монография «Бенанданти. Ведовство и аграр-ные культы на рубеже XVI и XVII вв.»* Посвященаона вызвавшему пристальное внимание инквизициикомплексу широко распространенных в сельских ме-стностях Фриуля верований в то, что существует оп-ределенная категория людей, так называемых «бенан-данти» (benandanti — букв.: благоидущие) из числатех, кто рождается «в рубашке», обладающих, каксчиталось, сверхъестественными способностями вестиборьбу за плодородие и урожай, сражаясь со злымисилами, колдунами и ведьмами, сообщниками дьяво-ла; происходит это, по показаниям самих «бенандан-ти», в определенное время (четыре раза в год) натайных ночных сходках, на которые они, точнее ихдуши, покинувшие во сне тело, съезжаются, подобноих противникам, верхом на животных. Такого родавоззрения, считает Гинзбург, свидетельствуют о со-хранении в народном сознании элементов древнегоаграрного культа, восходящего к почитанию некоегоженского божества, вроде Перхты, Хольды, Дианы, ореликтах первобытной магии, позволяющих усматри-вать связь между «бенанданти» и шаманами. Со вре-менем, однако, по мере того, как главная сфера при-

Ginzburg С. I benandanti. Ricerche sulla stregoneria e suiculti agrari tra Cinquecento e Seicento. Torino, 1966 (2 ed. —1974; 3 ed. - 1979).


менения своих способностей «бенанданти» стали на-ходить не в обеспечении плодородия полей, а в зна-харстве и заклинании бесов, они сами начинают вос-приниматься окружающими как сообщники дьявола,а их ночные собрания в целях борьбы за урожай —как сатанинский шабаш. Вера в ведовство, имеющеесвоей основой союз с дьяволом, распространяется воФриуле, по мнению Гинзбурга, в результате дефор-мации прежнего аграрного культа*.

Такое объяснение широкого распространения вЕвропе XV—XVII вв. демономании и — как ее след-ствия — охоты за ведьмами представляется, если неисчерпывающим, то, по крайней мере, проливающимновый свет на проблему, которая является в исто-риографии предметом острых дискуссий. В самом де-ле, еще недавно наши отечественные исследователисамых разных специальностей активно обсуждалипричину захватившей все слои общества и страны ка-толической и протестантской Европы на переходе кновому времени веры в ведьм и колдунов, массовогопреследования и истребления тех, кого обвиняли всношениях с нечистой силой, в ком находили орудиедьявола. Одни предлагали видеть в этом проявление«упадочной религиозности» позднесредневекового ка-толицизма, вызванное к жизни преследованием ере-тиков и вскормленное народными суевериями**,другие — порождение ренессансной эпохи, оказав-

* Ginzburg С. Op. cit. P. XV, XVI. Странно в этой связивыглядит утверждение А.Я.Гуревича (Проблемы средневе-ковой народной культуры. С. 146), будто «предположение отом, что ведовские шабаши были связаны с древним куль-том плодородия, ныне наукой отвергнуто». Во всяком слу-чае исследования Гинзбурга, которым нельзя отказать втом, что они относятся к «нынешней науке», убедительнодоказывают обратное.

** Горфункель А.Х «Молот ведьм» — средневековье илиВозрождение? // Культура Возрождения и общество. М.,1986. С. 162-171.

КАРЛО ГИНЗБУРГ

шеися, несмотря на превознесение величия человече-ского разума, во власти самых изуверских предрас-судков*. Гинзбург, отказываясь от оперирования та-кими понятиями, как «суеверия» или «предрассудки»,не вполне адекватными для тех подходов к изучениюмиросозерцания простонародья, которые он предла-гает, в ряде последующих своих трудов, в частности,в монографии «Ночная история. Истолкование ша-баша»**, наиболее крупном из них, вскрывает за ха-рактерными чертами сложившихся в ученой среде(демонологов, инквизиторов, судей) образов ведьм,колдунов, их сходок, их поведения и деяний под-спудную, жившую в глубинах народного сознания, вего древнем, фольклорном культурном слое веру внеобыкновенные дарования некоторых людей высту-пать посредниками между разными мирами, в ихспособности заклинать мертвых, воздействовать наприродные явления, дабы обеспечить благополучиесвоей общине, своим близким. Вмешательство инкви-зиции, по мнению Гинзбурга, способствовало демо-низации в общественном мнении подобных верова-ний, на которые был наложен выработанный церко-вью стереотип их восприятия как ереси, каквраждебного христианству культа, подразумевающегопоклонение Сатане. Стоит заметить в данной связи,что пик гонений на них не случайно приходится напериод с середины XVI по середину XVII в., то естьна время наиболее острой борьбы старой и новойконфессий в Западной и Центральной Европе, каж-дая из которых, пытаясь на подопечных им террито-

* Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978. С. 134,135; Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной куль-туры. С. 145; Лотман Ю.М. «Оде, выбранной из Иова» Ло-моносова // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1983. Т. 42.№ 3. С. 253.

Ginzburg С. Storia nottuma. Una decifrazione del sabba.Torino, 1989.

10 СЫР И ЧЕРВИ

риях подчинить полному контролю духовную жизньлюдей, и особенно ее религиозную сторону, стреми-лась уничтожить все, что не соответствовало давае-мой ею трактовке истин веры и поэтому не могламириться с духовной автономией народной культуры,преследовала ее фольклорную традицию, ритуалы,магическую практику*.

Одной своей стороной книга «Сыр и черви» тесносвязана с изучением этих проявлений народной куль-туры, отраженных в зеркале материалов ведовскихпроцессов; другой — с историей реформационныхидей и религиозных движений середины—второй по-ловины XVI в., которым Гинзбург также посвятил рядработ. В 1970 г. он выпустил обстоятельное исследо-вание о так называемом «никодемизме»** , скрытомрелигиозном вольнодумстве, которое, не принимаяконфессиональную замкнутость и нетерпимость като-лической и протестантских церквей, сохраняло в но-вых условиях критический дух ренессансного гума-низма и было близко к наиболее радикальным видеологическом отношении течениям Реформации,вроде анабаптизма. Многие аспекты религиозных ис-каний в Италии XVI в. были затронуты Гинзбургом вподготовленной совместно с А.Проспери работе,предметом изучения которой стал важнейший памят-ник итальянской Реформации, анонимный трактат«Благодеяние Христа» (Beneficio di Cristo)***.

Проделанные исследования в области истории ре-лигиозной мысли Реформации и Контрреформациипозволили Гинзбургу в книге «Сыр и черви» помес-тить рассматриваемое им явление народного вольно-

См. в этой связи: Гуревич А.Я. Средневековый мир:культура безмолвствующего большинства. С. 361, 362.

Ginzburg С. II nicodemismo. Simulazione e dissimulazionereligiosa neil'Europa dell'500. Torino, 1970.

Ginzburg G, Prosperi A. Giochi di pazienza. Un semina-rio sul «Beneficio di Cristo». Torino, 1975.


думства в контекст эпохи, искать не только моментысходства с архаическими верованиями, хранившимисяв глубинах народной памяти, но и связи с культурнойи религиозной обстановкой, в которой оно состоя-лось. Таким широким подходом к историко-культур-ному анализу Гинзбург во многом обязан школе из-вестного итальянского историка Делио Кантимори*,учившего принимать во внимание социально-куль-турную почву, на которой произрастает исследуемоеявление духовной жизни, прослеживать его корни впрошлом и, наконец, — что не менее важно — искать внем черты более общих тенденций развития, свойст-венных изучаемому историческому моменту. Нужнотакже отметить влияние, оказанное на Гинзбурга тру-дом М.М.Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и на-родная культура средневековья и Ренессанса», на ко-торый он весьма часто ссылается в своей работе. Этовлияние заметно, прежде всего, в постановке самойпроблемы исследования народной культуры, или«культуры угнетенных классов», в которой Гинзбургвслед за Бахтиным отказывается видеть лишь иска-женное усвоение форм духовной жизни, выработан-ных образованными кругами общества, его высокопросвещенной элитой. Не отрицая взаимовлияния ивзаимопроникновения двух культур, оба исследовате-ля подчеркивают самобытность народной культуры,ее укорененность в очень давней фольклорно-

Укажем некоторые наиболее важные его публикации:Cantimon D. Eretici italiani del Cinquecento. Firenze, 1939;Idem. Studi di storia. Torino; Roma, 1959; Idem. Prospettive distoria ereticale del Cinquecento. Ban, I960. О Кантимори какисторике итальянского реформационного движения см.:Кудрявцев О.Ф. Изучение итальянского реформационногодвижения в зарубежной историографии (XIX — первая по-ловина XX в.) // Средние века. М., 1983. Вып. 46 (С. 229-247). С. 239-245; Он же. Послевоенная историографияитальянского реформационного движения // Средние века.М, 1986. Вып. 49 (С. 166-182). С. 174-180.


мифологической традиции с присущим ей особымтипом восприятия мира и человека, разных сторон ихбытия. Лишь одно, хотя и существенное обстоятель-ство не устраивает Гинзбурга в «превосходной книгеБахтина», открывающей «богатую исследовательскуюперспективу», — то, что персонажи народной культу-ры «говорят с нами почти исключительно языкомРабле». Здесь кстати заметить, что упрек Гинзбурга вадрес Бахтина не вполне справедлив, ибо какой па-мятник, рожденный в недрах самой народной культу-ры, мог бы дать такую полную и обобщенную ее кар-тину, которая послужила бы русскому исследователюдостаточным материалом для реконструкции этойкультуры в ее целостности? Как бы то ни было,Гинзбург вправе заявить желание обратиться к на-родной культуре «без посредников»; что он и пред-принял в книге «Сыр и черви», пытаясь по материа-лам инквизиционного процесса воссоздать и под-вергнуть анализу умонастроение мельника, жившегов конце XVI в.

По предмету и целям исследования, источникам ихронологии указанную работу можно сопоставить сопубликованной десятью годами раньше монографи-ей о «бенанданти». И в одном, и в другом случаеГинзбург сумел найти тот тип исторических докумен-тов, которые позволяют воспринять идеи и представ-ления людей из простонародья практически без ис-кажения и чьей-либо чужой интерпретации: писцыинквизиции фиксировали показания обвиняемых повозможности точно, на итальянском языке, передаваядаже интонацию. Разница между ними, однако, втом, что в первой работе был исследован феноменколлективного сознания, сумма поверий о «бенандан-ти», свидетельствующих о сохранении в народнойсреде мифологии, которая уходит своими корнями вдохристианские времена; во второй — взгляды лишьодного представителя простонародья, не только опи-равшегося на устную традицию, но и активно ис-


пользовавшего, осмысляя на свой лад, доступные емупроизведения высокой, ученой культуры.

Фигура фриульского мельника Доменико Скандел-ла, прозванного Меноккио, почти всю свою жизньпроведшего в небольшом горном селении Монтереа-ле, достаточно своеобразна. Дважды представший пе-ред судом инквизиции, в 1584 и 1599 гг., причем вто-рой процесс кончился трагически — обвинительнымприговором и смертью на костре (конец 1600 или на-чало 1601 г.), этот Меноккио оказывается носителем,а точнее — создателем, оригинальной картины мира,неожиданной для простолюдина. Сразу следует ого-вориться, что этот человек не был каким-то социаль-ным отщепенцем, вел обычную для селянина жизнь,держал мельницу, арендовал участки земли, был же-нат, имел детей, в местном обществе его не только нечуждались (он «со всеми в дружбе и в приятельстве», —сказано в показаниях одного из свидетелей), но, на-оборот, ему скорее доверяли, избирая деревенскимподеста и даже приходским старостой. Тем не менее,как замечает Гинзбург, духовный облик Меноккиобыл нетипичен для его среды, непохож на знакомыхему с детства односельчан. Впрочем, изолирован-ность деревенского мыслителя Гинзбург не абсолюти-зирует, полагая, что он «не выходит за пределы куль-туры своего времени и своего класса». С последнимутверждением итальянского исследователя невозмож-но согласиться, иначе чем объяснить одинокость инепонятость Меноккио в окружении близких ему лю-дей, которым были недоступны его религиозные ифилософские идеи, его отношение к церкви и клиру,его восприятие мироздания.

Высказанные Меноккио воззрения на проблемыцерковной жизни и религии недвусмысленно изобли-чают его довольно хорошее, хотя и без всякого по-рядка осуществленное, знакомство с разного родареформационными учениями и идеями склонных крелигиозному вольнодумству гуманистов, имевшими


хождение в образованных слоях итальянского обще-ства. Близость Меноккио к неортодоксальным, с точ-ки зрения католической веры, религиозным течениямбыла вполне угадана его слушателями, которые, пословам одного из них, «говорят, что он из последы-шей Лютера». Конечно, в первую очередь, к лютеран-ству его современники должны были возвести крити-ку папства и церковных властей, обращение к Биб-лии в переводе на итальянский язык, экземпляркоторой он хранил у себя, отказ от почитания свя-щенных образов и реликвий. На самом же деле Ме-ноккио держался взглядов, гораздо более радикаль-ных, чем могла допустить приверженность лютеран-скому вероучению. Он не признавал, например, всетаинства, видел в них «барышничество», уловку духо-венства, с помощью которой оно эксплуатирует на-род, обогащаясь за его счет. Вполне логично и то,что, отвергая в числе прочих и таинство священства,он признавал право быть священником за каждым,кто учился, поскольку, как он утверждал, «дух божийесть во всех людях». Он проповедовал идею церкви,не имеющей привилегий и богатств, не отделеннойот верующих; смысл религии, по Меноккио, не вследовании определенным, строго установленнымдогматам, но в вере в Бога, в добродетельной жизнии любви к ближнему. Не считаясь ни с какими веро-исповедными различиями, он подчеркивал близостьвсех людей к Богу, возможность каждого из них, будьто «христианин, еретик, турок, иудей», обрести спа-сение. Уникальность христианства, таким образом,стирается в провозглашенном равенстве всех вер, вбезразличии к их культовой стороне.

Сам Меноккио считал себя христианином и желалтаковым оставаться, но только потому, что христиан-ство — вера его предков. Не признавая христианствоединственно истинной религией, он очень вольнообращался с его догматикой, видел в Христе «одногоиз божьих детей», ибо «все мы дети и того же свойст-


ва, что и распятый», который «родился от Иосифа иМарии-девы». Таким образом, оказывается, что Хри-стос — всего лишь человек, отличающийся от другихлюдей разве что своей праведностью и святой жиз-нью. Акцент на моральной стороне религии («он...говорил, что верит только в добрые дела», — сказанов свидетельском показании), отрицание важности длядела спасения следования определенной догматике ипринятым церковным установлениям вполне законо-мерно приводили Меноккио либо к отвержениюСвященного Писания как еще одного поповскогосредства обманывать людей, либо к мысли о том, чтобожественное откровение, выраженное в краткихсловах, замутнено в Писании последующими добав-лениями людей.

Не стоит спешить с утверждением, будто «взглядыМеноккьо не образовывали какой-либо системы»*. Вних есть последовательность, очень напоминающаялогику, свойственную учению анабаптистов и другихродственных им радикальных течений Реформации.Гинзбург не мог не заметить и не подчеркнуть этублизость взглядов Меноккио к позициям анабапти-стов, которые также, как и он, настаивали на просто-те слова Божьего, на неприемлемости культовых изо-бражений, церемоний и таинств, не признавали Хри-ста Богом, настаивали на преимуществе практическойрелигиозности и дел благочестия перед чистой верой,обличали недопустимую роскошь церковной жизни,проповедовали веротерпимость. В данной связиГинзбург ссылается на исследования, показывающиераспространение анабаптизма в Венецианской облас-ти, в частности, во Фриули, и допускает, что Менок-кио, который начал проповедовать свои мысли за-долго до первого ареста, вполне мог в молодые годыподдерживать контакт с одной из анабаптистских

* Туревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвст-вующего большинства. С. 337.


групп. И все же Гинзбург отказывается отнести этогомельника-«еретика» к числу анабаптистов, ссылаясь,в частности, на то, что для них, почитавших единст-венным источником истины только Священное Пи-сание, была неприемлема та разнородность текстов,на которые он ссылался, объясняя свои религиозныеидеи, немыслимы какие-либо положительные выска-зывания о папе, о мессе, об индульгенциях, звучав-шие из уст Меноккио. Действительно, Меноккио небыл анабаптистом в том смысле, что он не принад-лежал к их церковной (или, если угодно, сектант-ской) организации и не держался строго и точно всехих взглядов. Однако Гинзбург идет еще дальше и счи-тает, что и своим происхождением религиозные идеиМеноккио обязаны не этому движению и вообще неРеформации, а некоему «вполне независимому тече-нию крестьянского радикализма, которое многостарше Реформации и которое бури этой эпохи лишьвынесли на поверхность». Именно к нему, укоренен-ному в «прочной традиции народной культуры»,итальянский исследователь стремился возвести веськруг представлений фриульского мельника, не толькорелигиозных, но и социально-политических, натур-философских, космогонических. Следует, однако,сказать, что эта связь идей Меноккио с глубиннымиустановками народного сознания в работе Гинзбургав большей мере утверждается, нежели аргументирует-ся, в частности, материалами источников.

Гинзбург показывает, как у Меноккио отчетливообнаруживалась тенденция к полному отождествле-нию религии и морали, которая, доводя до крайнихпределов концепцию деятельной веры, утверждалаприоритет любви к ближнему по сравнению с любо-вью к Богу; и он справедливо отмечает наличие ука-занной тенденции во всех итальянских еретических(то есть реформационных) движениях второй поло-вины XVI в., в частности в анабаптизме. По мнениюГинзбурга, в этом сведении религии «к чисто земно-


му феномену», к системе моральных или политиче-ских установлений «не исключена частичная конвер-генция между сферой высокой культуры и радикаль-ными народными движениями». Однако не правиль-нее ли здесь увидеть вместо «частичной конверген-ции» двух культур проникновение в народную толщуидей и концепций, выработанных и распространен-ных в кругах религиозных диссидентов Италии? Есте-ственно, усвоение их определенной средой и дажеконкретным человеком накладывало на них свой от-печаток. И все же, что в данной обмирщенной кон-цепции религии, проповедуемой Меноккио, могло бысвидетельствовать о воздействии на нее традиций на-родной культуры, остается непонятным; все развитиемысли в этой концепции заложено уже в ее исходнойустановке, сформулированной идеологией оппозици-онных течений Реформации, вполне возможно, подвлиянием гуманистической культуры; ведь уже уЭразма Роттердамского мы найдем такое пониманиехристианства, которое будет удивительным образомсозвучно высказываниям Меноккио. К сожалению,возможность подобного рода связей никак не отме-чена Гинзбургом и тем самым им упущен из виду ещеодин аспект исследования духовного мира фриуль-ского мельника.

Гинзбург безукоризненно, на уровне сопоставле-ния текстов сумел показать близость, а, возможно, изависимость Меноккио в понимании природы Бога иинтерпретации им лиц Троицы от антитринитарныхдоводов Мигеля Сервета, испанского врача, богосло-ва и философа, высказанных в трактате «О заблужде-ниях в отношении Троицы» (De Trinitatis erroribus),переведенного на итальянский язык и, по-видимому,так или иначе известного вольнодумцу из отдален-ного фриульского селения. Как и Сервет, Меноккионастаивал на человеческой природе Христа, отрицалсамостоятельность Св. Духа, растворял Бога в мире,отождествляя с ним. Доггу£кая, что идеи Меноккио

0


«имеют своим отдаленным источником» сочинениеСервета, Гинзбург, вместе с тем, усматривает в нихеще и проявление «народного материализма», с кото-рым вполне согласуются положения о том, что Бог,Св. Дух и душа не есть самостоятельные субстанции,что существует только материя, наделенная божест-венными атрибутами, только вечный круговорот че-тырех стихий. Непонятно, однако, что позволяетГинзбургу связать подобные воззрения с «подпольнойустной традицией»; ведь он не приводит никакихдругих документов, которые бы убедительно свиде-тельствовали об укорененности этих воззрений в на-родном сознании, в глубинных пластах народноймифологии и фольклорной культуры, восходящей кдалекой древности. В то же время, в своего рода ма-териалистической концепции мироздания и пантеиз-ме Меноккио несложно увидеть вольное изложениесоответствующих идей древних или ренессансных на-турфилософов (и не только Сервета, но, возможно,Симоне Порцио, Марчелло Палидженио Стеллато,Бернардино Телезио и иных*), хорошо известных вовторой половине XVI в. и воспринятых философом-самоучкой, если не из первых рук, то в чьем-либописьменном или устном пересказе. Причем, в упро-щении идей предшественников, допущенном Менок-кио, невозможно отыскать никакого специфическогокода, который, по мнению Гинзбурга, определял егоподход к книге и основывался на «прочной традициинародной культуры».

Правда, похоже, что уж в одном-то случае, аименно — в космогонических концепциях Меноккио,искомая устная народная традиция «прямо выходитна свет». Отрицая сотворение мира Богом, фриуль-ский мельник утверждал, что первоначально был ха-ос, содержащий в себе все стихии, и, подобно сыру в

* См. о них: Горфункель А.Х. Гуманизм и натурфилосо-фия итальянского Возрождения. М., 1977.


молоке, они сбились в один комок, в котором появи-лись черви, из них и произошли ангелы и Бог, соз-давший затем Адама и Еву... Ближайшие аналогиисообщенному Меноккио мифу, в котором, впрочем,нельзя не заметить примесь библейско-христианскихпреданий, Гинзбург находит в ведийском сказании опахтании богами-творцами вод океана и происхожде-нии космоса из его сгущения, подобному сгущениюмолока, а также в калмыцком мифе о возникновениимира из вспененного и затвердевшего, как сыр, моряи зарождении в нем червей, превратившихся в людей,из которых самый сильный и мудрый стал Богом.Основываясь на сходстве космогонической концеп-ции Меноккио с древнейшими мифами человечества,Гинзбург полагает, что тот воспроизводил, сам и неподозревая об этом, вековечные предания, сохранен-ные не иначе, как благодаря устной традиции, пря-мой их передаче из поколения в поколение. «Не та-кая уж фантастическая гипотеза», — заключает своюмысль Гинзбург, если учитывать, что в то же времяво Фриули был распространен культ «бенанданти»,«шаманский по своей сути». Гипотеза, возможно, нетакая уж фантастическая, однако для ее принятиянужны дополнительные свидетельства, которые быпоказали бытование в народной среде Фриуля пове-рий, близких космогонии Меноккио. Пока же их нет,аналогии, предложенные Гинзбургом, выглядят про-извольными и мало убедительными. Ведь имея в видуученые увлечения Меноккио, уместнее его космого-нию поставить в связь с античными мифами об изна-чальном хаосе, интерпретированными в понятиях ан-тичной же натурфилософии, хорошо известной вэпоху Возрождения. Обратим внимание, что, харак-теризуя хаос, Меноккио представляет его смешениемне просто всего и вся, но четырех, выделенныхименно античной натурфилософской мыслью стихий,то есть материальных первоэлементов («сначала всебыло хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь — все


вперемежку», — утверждал Меноккио). Что же каса-ется уподобления космогенеза образованию сыра вмолоке, а появления ангела и Бога — зарождению всыре червей, то эти образы могли быть навеяны бы-товым опытом Меноккио (который, конечно же,знал, а, возможно, и сам использовал технологиюизготовления сыра и видел, как в нем заводятся чер-ви), нежели сообщены неким сокровенным изустнымпреданием, тысячелетиями сохранявшемся в народ-ной памяти. Во всяком случае было бы нелепо отка-зывать человеку в способности к творческому образ-ному мышлению, даже если согласиться с предполо-жением о том, что он является носителем, пусть и неотдающим себе в этом отчета, самобытной народнойкультуры.

В ходе допросов Меноккио как-то признался, чтоон, объятый гордыней, «желал нового мира и новогоустройства жизни». Речь идет, по мнению Гинзбурга,о преобразовании земной жизни собственными сила-ми человека. На этом основании в словах Меноккиоон усматривает утопические мотивы, которые возво-дит прежде всего к крестьянскому сказанию о леген-дарной заокеанской стране изобилия Кокань, а не к«Утопии» Томаса Мора или соответствующему сочи-нению итальянца Антон Франческо Дони, хотяименно его название — «Новый мир» — воспроизве-дено в словах Меноккио. Тем не менее, Гинзбург ре-шается предположить, что с произведением Дони,идеи которого в иных случаях близко напоминаютмысли фриульского мельника, этот человек скореевсего не был знаком, а вот о крестьянском и карна-вальном мире страны Кокань мог кое-что слышать.Недоумение вызывает, однако, не это предположениеитальянского историка, а его решительное утвержде-ние, будто в цитированных выше кратких «словахМеноккио приоткрываются на мгновение глубокиенародные (курсив Гинзбурга. — O.K.) корни всякихутопий, обращенных как к простому, так и к ученому


читателю». Ибо в самом по себе желании «новогомира и нового устройства жизни» невозможно оты-скать «народные корни утопии», как и любые другиекорни этого явления европейской общественноймысли, исторически обусловленного радикальныммировоззренческим переворотом, осуществленным вкультуре эпохи Возрождения*.

По материалам инквизиции Гинзбург реконструи-рует круг доступных Меноккио книг, обращая вни-мание не только на то, что он читал, но и на то, какон это воспринимал. В распоряжении мельника-книгочея были Библия, «Цветы Библии» (переложе-ние средневековой каталанской хроники, в состав ко-торой входили фрагменты Вульгаты, «Хроники» Иси-дора Севильского, апокрифические евангелия, «Све-тильник» Гонория Августодунского), «Золотая леген-да» Иакова Ворагинского, «Путешествие» сэра ДжонаМандевиля, «Декамерон» Боккаччо, «Сон Каравии»(шутливо-сатирическое стихотворное повествование вжанре видения, составленное в духе итальянскогоевангелизма), анонимная поэма «История СтрашногоСуда», «Месяцеслов» Марино Камилло де Леонарди-са, хроника конца XV в. Якопо Филиппо Форести и,возможно, Коран; все это Меноккио мог читать, ра-зумеется, только на итальянском языке. ПроведенноеГинзбургом сравнение текстов книг, упомянутых Ме-ноккио, с выводами, которые он из них мог сделать,показывает, что куда большее значение, чем исход-ный теткст, имеет подход к нему этого человека.Ибо, как справедливо подчеркивает Гинзбург, вос-приятие чужих произведений было у Меноккио«односторонним и произвольным: он как будто лишьискал подтверждения своим уже прочно укоренив-

* В этой связи см.: Tenenti A. L'utopia nel Rinascimento(1450-1550) // Studi storici. 1966. VII. № 4. P. 689-707; Куд-рявцев О.Ф. Ренессансный гуманизм и «Утопия». М., 1991.С. 270-273.


шимся идеям и убеждениям». Роль именно этих книг(за исключением, пожалуй, «Путешествия» сэра Джо-на Мандевиля, повествование которого «о разных на-родах и верах»? по собственному признанию Менок-кио, измучило его «всего») в идейном формированиисельского философа не стоит преувеличивать, их чте-ние действительно могло лишь способствовать рож-дению в его сознании мыслей, корни которых гораз-до глубже. По мнению Гинзбурга, — в устной тради-ции, хотя никаких убедительных свидетельств еесуществования итальянский исследователь привестине может. Поэтому его утверждение, будто та самая«идеология примитивного, инстинктивного материа-лизма», выражая которую Меноккио прибегал к по-нятиям, присущим «христианским, неоплатониче-ским, схоластическим системам», была «выработанапоколениями его крестьянских предков», является неболее, чем гипотезой, увлекательной, но и рискован-ной. Весь комплекс воззрений Меноккио убеждает,что его установки мировосприятия, проявившиеся, вчастности, и в пресловутом «примитивном материа-лизме», очень близки идейным и религиозным иска-ниям радикальных течений итальянской Реформациии сформировались, по-видимому, в молодости подвлиянием прямых контактов с их адептами и чтенияраспространенной в их среде литературы. Сам Гинз-бург довольно полно, хотя и не исчерпывающе, пока-зывает возможные связи представлений фриульскогомельника с учениями разных групп в реформацион-ном движении Италии, теми или иными его памят-никами. И, разумеется, он прав, когда утверждает,что Меноккио был свободен от какой-либо даннойему извне системы (курсив мой. — O.K.) идей». Речь,однако, идет не о системе, а о мировоззренческихпринципах, которые не контролируя строго все нюан-сы мысли у Меноккио, задавали все же ей направле-ние, просеивали всю информацию (в том числе исхо-дящую и от книжного слова, авторитет коего оставал-


ся огромным), выделяя в ней то, что было им созвуч-но; их ближайшие источники — и здесь я должен ак-центировать несогласие с Гинзбургом — следует ис-кать в том умонастроении, которое характерно длярадикальной Реформации, ставшей идейным преем-ником ренессансного гуманизма*.

Случай Меноккио, полагает Гинзбург, не уника-лен, черты «своеобразной крестьянской религии» онищет не только у него, но и еще у ряда представите-лей простонародья, возбудивших к себе вниманиеинквизиции по подозрению в ереси. В частности, уавтора религиозно-дидактической поэмы «Семерица»,известного под псевдонимом Сколио, который про-поведовал, в частности, равенство всех религий, сво-дя их существенное содержание к десяти нравствен-ным заповедям. Положение, несомненно, родствен-ное мыслям, высказанным Меноккио, однако оноочевидным образом связано с рационалистической,философской «ересью», то есть с радикальными ре-формационными учениями, и никаких особых при-знаков «подземного течения крестьянского радика-лизма», к которому стремится отнести его Гинзбург,отыскать в нем невозможно. То же самое следует ска-зать и о социальном идеале этого поэта-самоучки,главными своими чертами близко напоминающем нестолько так называемые «крестьянские утопии»,сколько конкретно «Утопию» Томаса Мора и идеиблизких ему гуманистов — и умеренностью и скром-ностью, свойственными быту описываемого им со-общества, и отказом от ненужных ремесел, всех ви-дов праздности и беспутной жизни, и строгим соблю-дением принципа равенства, и отсутствиемсоциального угнетения, и торжеством справедливости

* Весьма убедительно преемственную связь между ради-кальными реформационными доктринами Италии и духов-ным наследием гуманизма продемонстрировал Делио Кан-тимори: Cantimori D. Eretici italiani del Cinquecento. Firenze,1939.


благодаря простоте и ясности законов. Также нельзяпризнать удавшейся попытку Гинзбурга нащупатьобщую основу религиозного диссидентства как Ме-ноккио, так и еще одного мельника, его старшего со-временника Пигино в их причастности к устной на-родной культуре, «традициям и мифам, которые пе-реходили от одного поколения к другому». Ибо, какубедительно показал сам же Гинзбург, с гораздобольшим основанием можно говорить о воздействиина этого мельника-вольнодумца реформационныхидей, распространенных во вполне определенных со-циальных кругах, с которыми он находился в контакте.

Нужно согласиться с Гинзбургом, что своеобраз-ный духовный мир крестьян, воззрения которых онисследовал, и прежде всего Меноккио, полностью необъясним посторонними влияниями. Конечно, этивлияния, попав на определенную социально-культур-ную почву, были ею усвоены и преобразованы. Про-блема состоит в том, чтобы понять, что представляласобой эта почва. Только ли пласты архаических пред-ставлений, сохраняемых устной традицией, — то, чтоГинзбург именует «народной культурой»? Или же этобыла культура народа, низших, угнетенных классов,не только хранящая древнюю фольклорно-мифологи-ческую традицию, которая, впрочем, все больше вы-мывалась из глубины ее памяти, но и развивающаяся,вырабатывающая адекватные запросам и вызовамвремени формы сознания и творчества. Первыйвзгляд видит в народной культуре собрание закосне-лых поверий, ведущих — по крайней мере в XVI в. —подпольное существование и лишь под влияниемчрезвычайных обстоятельств* выходящих на поверх-ность, второй видит в ней живой, духовный орга-низм, способный к продуктивной, творческой дея-тельности. Склоняющийся к первой точке зрения

* У Гинзбурга названы в качестве таковых книгопечата-ние и Реформация; к ним можно было бы добавить соци-альные потрясения, столкновение культурных традиций.


Гинзбург в случае с Меноккио, несомненным пред-ставителем народного умонастроения, корни его ве-ротерпимости (а более широко — религиозного ради-кализма), мечтаний о переустройстве общества, на-турфилософских идей усматривает «в непроницаемойглубине прошлого, в неизвестной нам культуре де-ревни». С таким подходом невозможно согласиться,ибо все указанные воззрения носят не внеисториче-ский характер; они не могли быть актуальны для«культуры деревни» (и не только деревни) на всемпротяжении ее истории вплоть до развертывания Ре-формации и Контрреформации, до социального икультурного перелома XVI в.; возникнув в опреде-ленную историческую эпоху в связи с теми пробле-мами, ^с которыми столкнулось европейское общест-во, эти воззрения в их интерпретации у Меноккиообнаруживают живую реакцию народной среды наконфликты в общественном развитии, религиознойсфере и культуре их времени.

Успех более ранней книги Гинзбурга о «бенандан-ти», в которой ему удалось в крестьянских веровани-ях, ставших объектом инквизиционных разбира-тельств, проследить черты древнего аграрного культа,несомненно спровоцировал итальянского историкапойти в том же направлени и при изучении материа-лов инквизиционных процессов над Меноккио, хотяподлинная самобытность этого сельского мыслителяне в отражении им вековой устной традиции, а в егочуткости к новейшим веяниям эпохи, способности спозиций человека из простонародья высказать отно-шение к самым злободневным социальным, религи-озным и мировоззренческим вопросам. Тем не менее,установка на реконструкцию «глухих народных веро-ваний» не помешала Гинзбургу провести полноцен-ное исследование и по его итогам издать интерес-нейшую книгу. Свою роль тут сыграла научная доб-росовестность итальянского историка, ни в коемслучае не пренебрегавшего и теми источниками, ко-


торые, казалось, могут идти вразрез с его концепци-ей. Меноккио, этот философ-самоучка, обвиненныйв ереси и вольнодумстве, представлен на широкомфоне основных тенденций и явлений социальной,религиозной, церковно-политической и даже эконо-мической жизни Италии середины—второй половиныXVI в. И судьба этого человека, имевшая не столь ужнеобычное для своего времени трагическое заверше-ние, и судьба каждой из его идей прослежены со всейвозможной тщательностью, для чего автор привлекаетобширнейший материал источников, обращается ктрактатам гуманистов и реформаторов, фольклорнойтрадиции, сочинениям простого люда, переводам с ла-тыни средневековых религиозных компендиев, частнойпереписке, делопроизводству инквизиции и церкви, ча-стно- и публично-правовым документам. В результатечерез духовный мир Меноккио довольно полно былвоссоздан облик эпохи, весьма своеобразный, ибо ее су-дит, сам представ перед трибуналом инквизиции, нечуждый интересам высокой культуры простолюдин,представитель редко умевшего внятно заявить свою по-зицию немотствующего большинства. Голос этого чело-века донес до нас итальянский историк.

О работах Карло Гинзбурга отечественный чита-тель, интересующийся проблемами истории культуры,знает уже довольно давно. В 1982 г. вышел в свет ре-феративный сборник, в котором Л.М.Баткиным былсделан добротный обзор двух книг итальянского ис-следователя — одной публикуемой ныне, другой о«бенанданти»*. Тогда же в 80-е гг. появляются ссылкина труды Гинзбурга в научных исследованиях на рус-ском языке. В 1990 г. в ежегоднике «Одиссей» напе-чатана в переводе с французского статья непосредст-

* Культура и общество в средние века: методология иметодика зарубежных исследований. М., 1982. С. 62-79,112-125.


венно самого Гинзбурга, посвященная изучению ми-фологической структуры, лежавшей в основе средне-вековых концепций ведовства*. Другая его статья поэтой же проблеме, показывающая, сколь проница-тельно высокая культура позднего средневековья (влице крупнейшего философа и церковного деятеляэпохи Николая Кузанского) угадывала связь распро-страненных в деревенской среде культов богини бо-гатства и удачи с древними языческими верованиями,вышла на русском языке в сборнике материаловконференции о французской исторической школе«Анналов»**. В этом ряду можно также упомянутьеще одну изданную в руссом переводе в 1998 г. рабо-ту Гинзбурга, касающуюся проблем преемственностигерманских традиций в идеологии и практике нацио-нал-социалистической Германии***.

Кроме конкретно-исторических трудов итальян-ского исследователя внимание привлекли его работыпо проблемам эпистемологии гуманитарных наук. В1994 г. в «Новом литературном обозрении» появиласьстатья о так называемой «уликовой парадигме»****, впринципах которой автор усматривает характерныечерты и методы современного гуманитарного знания.С этой же стороны состоялось у нас первое прямоезнакомство с книгой «Сыр и черви», поскольку вы-

* Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки. ПереводЕ.Ю.Симакова // Одиссей. Человек в истории. М., 1990.С. 132-146.

**-Гинзбург К. Опыт истории культуры: философ и ведь-мы. Перевод Ю.Л.Бессмертного // Споры о главном. Дис-куссии о настоящем и будущем исторической науки вокругфранцузской школы «Анналов». М., 1993. С. 29—40.

*** Он же. Германская мифология и нацизм. Об однойстарой книге Жоржа Дюмезиля. Перевод С.Козлова // Но-вое литературное обозрение. 1998. № 31. С. 73—93.

**** Он же. Приметы: Уликовая парадигма и ее корни.Перевод С.Козлова // Новое литературное обозрение. 1994.№ 8. С. 32-61.


полненный отдельно перевод предисловия к ней вы-шел в свет в 1996 г. в малотиражном издании*, пред-назначенном дать представление о новейших зару-бежных подходах к истории культуры. Конечно, дав-но назрела необходимость познакомить широкийкруг отечественных историков с книгой целиком.Публикуемый ныне перевод, выполненный на самомвысоком уровне, призван это сделать. Хотя впервыена итальянском языке работа Гинзбурга «Сыр и чер-ви» увидела свет около четверти века тому назад, онани в коей мере не утратила и сейчас ни научной ак-туальности, ни познавательного интереса. Хотелосьбы надеяться, что настоящей публикацией освоениеученым миром нашей страны главных трудов Гинз-бурга только начинается, и вслед за ней в скоромвремени на русском языке появятся также его иссле-дования о «бенанданти» и ведовстве, труды по исто-рии идейной борьбы в период Реформации.

* Гинзбург К. Предисловие к книге «Сыр и черви. Образмира у мельника XVI века» // Современные методы препо-давания новейшей истории. М., 1996. С. 40—53.

ЛУИЗЕ

Введение

1.

Историков еще совсем недавно можно было упре-кать в нежелании заниматься чем-либо, кроме дея-ний царствующих особ1. Сейчас это уже не так. Всечаще они обращаются к тому, что их предшественни-ки замалчивали, отодвигали в сторону или попростуне желали знать. «Кто построил семивратные Фивы?» —спрашивал «рабочий читатель» Брехта. Источникиничего не говорят об этих безымянных строителях,но вопрос остается.

2.

Скудость свидетельств об угнетенных классахпрошлого — первое (но не единственное) препятст-вие, с которым встречаются такого рода исследова-ния. Из этого правила, однако, есть исключения. Внастоящей книге рассказывается история одногофриульского мельника — Доменико Сканделла попрозвищу Меноккио, — который провел жизнь вполнейшей безвестности и был сожжен по приговоруинквизиции. Материалы двух судебных процессов, накоторых с интервалом в пятнадцать лет рассматрива-лось его дело, дают нам широкую картину его мыслейи чувств, его фантазий и чаяний2. В других докумен-тах содержатся сведения о его хозяйственной дея-тельности, о жизни его семейства. До нас дошли да-же его собственноручные записи и неполный пере-чень прочитанных им книг (он умел читать и писать).Конечно, хотелось бы знать о нем больше. Но и то,


что мы знаем, позволяет реконструировать хотя быфрагмент того, что принято называть «культурой уг-нетенных классов» или «народной культурой».

3.

Наличием нескольких культурных уровней в рам-ках так называемых цивилизованных обществ опре-деляется само существование той научной дисципли-ны, которое носит имя фольклористики, демологии,этнологии или истории народных традиций3. Но тер-мин «культура» применительно к комплексу взглядов,верований, жизнеповеденческих принципов, прису-щих угнетенным классам в определенный историче-ский период, вошел в употребление сравнительно не-давно, будучи заимствован у культурной антрополо-гии. Только введя понятие «примитивной культуры»,удалось постулировать наличие хоть какой-то культу-ры у тех, кого не так давно свысока именовали «плеб-сом цивилизованных народов». К угрызениям совес-ти, испытываемым классовым гегемоном, прибави-лись угрызения совести колониализма. Тем самымудалось преодолеть, хотя бы на словах, не только ус-таревшую концепцию фольклора как простого собра-ния диковинок, но и точку зрения тех исследовате-лей, которые видели в идеях, верованиях, мировоз-зренческих установках угнетенных классов всеголишь бессвязную мешанину идей, верований, миро-воззренческих установок, выработанных господ-ствующими классами и выработанных иногда в дале-ком прошлом. На этом фоне завязалась дискуссия охарактере отношений между культурой угнетенныхклассов и культурой классов господствующих. В ка-кой степени первая зависит от второй? Можно ли го-ворить о каком-либо между ними взаимобмене?

Историки лишь недавно и с известной недоверчи-востью стали рассматривать такого рода проблемати-

! КАРЛО ГИНЗБУРГ 33

ку. Отчасти это объясняется тем, что взгляд на куль-туру как на явление сугубо аристократическое далеконе утратил своего влияния. Еще слишком часто ори-гинальные идеи и представления в обязательном по-рядке связываются с культурной деятельностью выс-ших классов, а их появление в народной среде влучшем случае отмечается как факт и не вызываетникакого интереса: разве что указываются «искаже-ния» и «деформации», которые они претерпели в хо-де своей миграции. Но у недоверчивости историковесть и другая, более веская причина — методологиче-ская скорее, чем идеологическая. По отношению кантропологам и исследователям народных традицийисторики находятся, что ясно само собой, в невыгод-ном положении. Вплоть до сегодняшнего дня культу-ра угнетенных классов продолжает оставаться в зна-чительной своей части культурой устной4 — какой онаи была на протяжении веков. Но, к сожалению, ис-торик не может вступить в непосредственный диалогс крестьянином, жившим в XVI веке (а если бы имог, еще большой вопрос, поняли ли бы они другдруга). Поэтому он должен опираться прежде всегона письменные источники (а также, разумеется, наплоды трудов археологов), которые не являются пря-мыми источниками сразу в двух смыслах: потому чтоони письменные и потому что их происхождение свя-зано с деятельностью лиц, прямо или косвенно при-частных к доминирующей культуре. Отсюда следует,что мысли, верования, чувства живших в далекомпрошлом крестьян или городских ремесленников до-ходят до нас (если доходят) только через посредников —в их искажающем изложении. Довольно одного этого,чтобы привести в уныние историка, заинтересовав-шегося данной проблемой.

Характер исследования решительно меняется, ко-гда объектом его выступает не «культура, созданнаянародом», а «культура, навязанная народу». Именнотакое исследование десять лет тому назад предпринял2-535


Р.Мандру; в качестве материала он выбрал литературу«коробейников» (colportage), до тех пор почти не изу-чавшуюся: дешевые книжки (альманахи, песенники,сборники поваренных рецептов, рассказы о святых ио чудесах), изданные как Бог на душу положит ипродававшиеся бродячими торговцами на ярмарках ипо деревням. Разобрав их основную тематику, Манд-ру пришел к выводу, который представляется не-сколько поспешным. По его мнению, эта литература(«литература ухода от действительности», как он ееназывает) в течение длительного времени способст-вовала формированию мировоззрения, проникнутогофатализмом и детерминизмом, преклонением передчудом и тайной — она уводила своих читателей отосознания их истинного общественного и политиче-ского положения и выступала тем самым — можетбыть, вполне сознательно — как орудие реакции.

Но Мандру не ограничился зачислением своихальманахов и песенников в разряд литературы попу-ляризирующей. В результате резкого и безоснова-тельного логического перехода он объявил их доку-ментами победоносно завершившейся акультурации,прямым отражением той картины мира, которая былаприсуща народным массам дореволюционной Фран-ции: народ тем самым автоматически лишался сколь-ко-нибудь активной роли в культурной деятельности,а литературе «коробейников» присваивалось значе-ние, ни в коей мере ею не заслуженное. Пусть тира-жи были не маленькие, пусть каждая из этих книжекчиталась для не знающих грамоты вслух, все равнокрестьяне, умеющие читать, составляли в обществе,где три четверти народонаселения были неграмотны,абсолютное меньшинство. Нельзя полностью отожде-ствлять «культуру, созданную народом» и «культуру,навязанную народу», невозможно проникнуть к на-родной культуре исключительно через нравоучения,рецепты и рассказики «Голубой библиотеки». Мар-шрут, выбранный Мандру, чтобы обойти препятст-


вия, связанные с реконструкцией устной культуры,приводит нас к отправному пункту.

На тот же путь ступила в простоте души и Ж.Бол-лем; предпосылки у нее, правда, были существенноиные. Литературу «коробейников» эта исследователь-ница поняла не как орудие победоносной культурнойэкспансии (что невероятно), а как прямое отражениенародной культуры во всей ее самобытности и авто-номности, со всем ее религиозным пафосом (что неменее невероятно). Согласно ее концепции, в этойнародной религии, в основе которой лежат идеи че-ловечности и бедности Христа, гармонично соединя-ются природное начало со сверхъестественным, страхсмерти и жизненная сила, смирение перед неспра-ведливостью и протест против угнетения. Совершен-но ясно, что исследовательница за «народную литера-туру» приняла «литературу, предназначенную для на-рода» и никуда за границы культуры, созданнойгосподствующими классами, не вышла. Правда, вре-мя от времени Боллем указывает на существованиеразрыва между этой макулатурой и ее гипотетическимвосприятием в народной среде, но эти весьма ценныезамечания остаются без существенных последствий,поскольку ничто не может поколебать исходный тезисо каком-то неопределенном и неопределимом «народ-ном творчестве», не оставившем после себя, ввиду сво-его устного характера, никаких следов.

4.

Со слащавыми и стереотипными образами народ-ной культуры, создаваемыми в подобных исследова-ниях, ярко контрастирует живая и полнокровная кар-тина, которую рисует М.Бахтин в своей фундамен-тальной книге о Рабле и народной культуре еговремени5. Похоже, что «Гаргантюа и Пантагрюэль»,вряд ли прочитанный хоть одним крестьянином, по-зволяет больше понять в культуре крестьянства, чем


все эти «Пастушеские альманахи», которыми былинаводнены французские деревни. Ядро той культуры,которую исследует Бахтин, составляет карнавал: мифи одновременно ритуал, где прославление плодоро-дия и изобилия сочетается с праздничным опрокиды-ванием всех устоявшихся ценностей и иерархий и сощущением космического масштаба всеразрушаю-щего и всепорождающего времени. Согласно Бахти-ну, эта картина мира, выработанная в течение столе-тий народной культурой, находилась в открытойконфронтации, особенно в эпоху Средневековья, скультурой господствующих классов с ее догматизмоми серьезностью. Только с точки зрения этой кон-фронтации можно верно понять роман Рабле. Егокомизм прямо связан с карнавальностью народнойкультуры. Перед нами пример культурной дихотомии,но вместе с тем и культурного круговорота, взаимо-обмена, особенно интенсивного в первой половинеXVI века.

Не все в этой концепции в достаточной степениподтверждено материалом. Но ограниченность пре-восходной книги Бахтина в другом: персонажи на-родной культуры, которую он пытался описать — кре-стьяне, ремесленники, — говорят с нами почти ис-ключительно языком Рабле. Именно богатаяисследовательская перспектива, открытая книгойБахтина, делает желательным следующий шаг: пря-мое, без посредников, обращение к народной культу-ре. Но по причинам, которые мы уже изложили, вэтой области знаний замена флангового маневра нафронтальное наступление представляется чрезвычай-но сложной.

5.

Соглашаясь с неизбежностью искажений, привно-симых всяческими посредниками, не следует все жечрезмерно отчаиваться. Если источник не полностью


«объективен» (даже инвентарная опись таковой неявляется), это не значит, что ею вообще нельзя ис-пользовать. Враждебно настроенный автор хроникиможет сообщить бесценные подробности о подняв-шей восстание деревенской общине. Образцовым вэтом смысле остается анализ «карнавала в Романе»,проделанный Э. Ле Руа Ладюри6. На фоне методо-логического разброда и скудости результатов, кото-рыми отличаются большинство исследований о на-родной культуре доиндустриальной Европы, выделя-ются своим уровнем посвященные частным аспектамэтой культуры работы Н.Девис и Э.П.Томпсона о«шаривари». Иначе говоря, даже скудные и разроз-ненные материалы можно с толком использовать.

Но многие историки, страшась погрязнуть в пре-словутом наивном позитивизме и одновременносильно преувеличивая идеологическую нагрузку, ко-торую может таить в себе самая обычная и невинная,на первый взгляд, интеллектуальная операция, вместес водой выплескивают ребенка — или, попросту гово-ря, саму народную культуру вместе с материалами,которые предлагают ее более или менее искаженныйобраз. Группа ученых, раскритиковав (и вполне спра-ведливо) вышеупомянутые исследования о литературе«коробейников», остановилась перед вопросом,«существует ли народная культура вне действия, на-правленного на ее уничтожение»7. Вопрос явно рито-рический, и ответ следует отрицательный. Эта разно-видность неопирронизма не может не вызывать удив-ления, и самое поразительное, что его источникомявляются работы того самого М.Фуко, который своей«Историей безумия» привлек всеобщее внимание кпроблеме ограничений, преследований, запретов, ко-торые составляют историческую основу нашей куль-туры. Но при ближайшем рассмотрении оказывается,что удивляться нечему. Фуко интересует гонение иего причины - сами гонимые много меньше. В«Истории безумия» есть уже указания на путь, кото-


рый приведет ученого к «Словам и вещам» и«Археологии знания». К нему Фуко могла подтолк-нуть и та нигилистическая критика, которой «Исто-рия безумия» была подвергнута Ж.Деридца. Нельзяговорить о безумии языком, сложившимся в рамкахзападного «рацио» и, следовательно, историческипричастным к тому процессу, который привел к ре-прессиям против безумия: точки опоры, которую вы-брал для своего исследования Фуко, не существует —вот что, в сущности, утверждает Деридда. Если сэтим согласиться, то дерзкий замысел Фуко по созда-нию «археологии молчания» обречен угаснуть в самомнастоящем молчании — или в немом восторге эстета.

Памятником этой инволюции является недавновышедшая книга, которая включает в себя различныедокументы, касающиеся истории крестьянского пар-ня, убившего в начале XIX века мать, сестру и брата,а также ряд статей, написанных Фуко и его сотруд-никами. Предметом анализа в них являются точкисхождения двух языков, которые отрицают друг друга:языка юридического насилия и языка психиатриче-ского насилия. Фигура убийцы, Пьера Ривьера, ухо-дит на второй план — притом что впервые публикует-ся его записка с объяснением причин тройного пре-ступления. Какая-либо интерпретация этого текстаобъявляется невозможной, ибо интерпретироватьзначит подчинить чему-то постороннему, внести чу-ждый смысл. В качестве единственно допустимых ре-акций остаются только «изумление» и «молчание».

Это научное направление закономерно приходит кэстетизирующему иррационализму как к своему ито-гу. Связи Пьера Ривьера с официальной культуройедва упомянуты; круг его чтения (альманахи, религи-озно назидательная литература, но вместе с тем и«Здравомыслие отца Мелье») попросту не принимает-ся во внимание. Вместо этого описывается, как онбродит в лесу после убийства — «человек, лишенныйкультуры, зверь, лишенный инстинкта..., мифическое


существо, чудовище, о котором невозможно ничегосказать, ибо к нему не приложимо никакое высказы-вание.» Авторы приходят в экстаз перед этой абсо-лютной непознаваемостью, которая на самом делепроистекает из их собственного нежелания анализи-ровать и познавать. Жертвы социального остракизмаобъявляются единственными носителями дискурса,свободного от лжи официального общества — дискур-са, включающего в себя человекоубийство и антро-пофагию и воплощенного с одинаковой полнотой взаписке Пьера Ривьера и в его преступлении. Это по-пулизм с обратным знаком, «черный» популизм, нотем не менее популизм и ничто иное.

6.

Из всего вышесказанного следует, что в концеп-ции «народной культуры» заложена некоторая двой-ственность. Угнетенные классы доиндустриальногообщества считаются способными либо на пассивноеусвоение культурных субпродуктов, вырабатываемыхгосподствующими классами (Мандру), либо на роб-кую и половинчатую культурную самостоятельность(Боллем), либо на такое отношение к культуре, кото-рое фактически выводит их за ее рамки (Фуко). Кудаболее плодотворной представляется мысль Бахтина овзаимовлиянии между культурой низов и культуройверхов. Но она нуждается в конкретизации (работая вэтом направлении, интересных результатов достигЖ. Ле Гофф)8, что в очередной раз ставит перед намипроблему источников, которые в том, что касаетсянародной культуры, очень редко оказываются пря-мыми. Если в явлениях народной культуры мы встре-чаем элементы культуры официальной, то как этообъяснить — как результат более или менее целена-правленной культурной политики9, как продукт болееили менее стихийной конвергенции или как естест-


венное следствие той бессознательной потребности,которая заставляет нас переводить все неизвестное наязык близких и знакомых понятий?

Подобные вопросы вставали передо мной, когданесколько' лет назад я работал с материалами судеб-ных процессов над ведьмами, которые велись на ру-беже XVI—XVII веков10. Мне хотелось разобраться втом, что эти ведьмы и колдуны сами думали о себе,но документы, бывшие в моем распоряжении(судебные акты и, само собой разумеется, всякие де-монологические трактаты), вставали непреодолимойстеной на пути к народным корням ведовства. Накаждом шагу я натыкался на схемы, восходящие кученой, инквизиторской демонологии. Только напавна след неизвестных до той поры верований«бенанданти», мне удалось пробить брешь в этой сте-не. Между вопросами обвинителей и ответами обви-няемых все время наблюдалась какая-то нестыковка,которую никак нельзя было объяснить ни обстоятель-ствами дознания, ни даже пыткой: и именно черезэту трещину открывался подход к глубинному слоюничем не потревоженных народных верований.

К «бенанданти» в некоторых отношениях весьмаблизок случай Меноккио, фриульского мельника игероя настоящей книги. И здесь значительная частьсказанного Меноккио не может быть сведена к из-вестным схемам и потому позволяет прикоснуться кподлинной народной мифологии. С Меноккио, одна-ко, дело обстоит много сложнее: в его случае эти глу-хие народные верования встроены в последователь-ную и логичную систему идей, которая включает всебя и религиозный радикализм, и потенциально на-учный натурализм, и утопические мечты о социаль-ном обновлении. У безвестного фриульского мельни-ка и у самых широко мыслящих интеллектуалов еговремени оказывается много точек соприкосновения,и это примечательное совпадение вновь подводит наск проблеме культурного взаимообмена, поставленнойв трудах Бахтина.


7.

Но прежде чем попытаться уяснить, что новоговносит история Меноккио в решение этой проблемы,имеет смысл задуматься над тем, какое вообще зна-чение в научном плане может иметь знакомство сидеями и убеждениями отдельного индивида данногосоциального ранга. Сейчас, когда количественная ис-тория идей или серийная история религии представ-лена обширными проектами, к разработке которыхпривлечены целые коллективы ученых11, рассматри-вать через микроскоп судьбу какого-то одного мель-ника кажется делом несвоевременным или попростуабсурдным — столь же абсурдным, как в эпоху тек-стильных фабрик возвращаться к прялке. И неслу-чайно, подобные исследования считаются в принципенедопустимыми — например, такими учеными, какФ.Фюре, который утверждал, что низшие классымогут быть реинтегрированы во всеобщую историютолько под знаком «массовости и безымянности», по-средством демографических и социологических сво-док, с помощью «количественного анализа социаль-ных групп исторического прошлого»12. Историки ихбольше не игнорируют, но тем не менее социальныенизы остаются обреченными на «безмолвие».

И все же, если исторические документы дают намвозможность бросить взгляд не только на общую мас-су, но и на отдельную личность, глупо было бы ею невоспользоваться. Это не так уж мало: расширить засчет социальных низов объем исторического понятия«индивида». Конечно, всегда есть риск сорваться впустую анекдотичность, в пресловутую «histoire evene-mentielle»* (которая не всегда и не обязательно явля-ется историей политической)13. Но этого риска мож-но избежать. Некоторые биографические исследова-ния доказали, что индивид, ничем не выделяющийся

«Историю событий» (фр.)-


из среднего уровня и именно поэтому репрезентатив-ный, может выступать в качестве своего рода микро-косма, сосредоточивающего в себе все существенныехарактеристики целого социального организма — ав-стрийского дворянства, например, или низшего анг-лийского клира в XVII веке14.

Может быть, и Меноккио относится к тому же ря-ду? Ничуть не бывало. Мы никак не можем посчитатьего «средним» крестьянином того времени (то есть«типичным», представляющим статистически наибо-лее распространенный тип): его относительная изо-ляция среди односельчан говорит об обратном. Сво-им соседям Меноккио казался человеком, не похо-жим на других. Но эта непохожесть не была абсо-лютной. Меноккио не выходит за пределы культурысвоего времени и своего класса: за этими границами —лишь безумие и полный обрыв каких-либо контактовс миром. Культура, как и язык, дает индивиду опре-деленный набор потенциальных возможностей — что-то вроде клетки из гибких и невидимых прутьев, ог-раничивающей его свободу15. Меноккио с порази-тельной эффективностью использовал язык, бывшийв его распоряжении. Именно поэтому в его высказы-ваниях с редкой наглядностью проявляется в единомкомплексе то, что в других источниках, близких повремени, дано в разрозненном виде и вообще едваразличимо. Параллельные исследования доказываютналичие в мировоззрении Меноккио черт, свойствен-ных культуре деревни как таковой. В общем, даже та-кие пограничные случаи (а случай Меноккио, внесомнения, относится к их числу) могут быть показа-тельными16. И в отрицательном смысле — ибо помо-гают уточнить, что надо понимать в каждой конкрет-ной ситуации под «статистически наиболее распро-страненным». И в положительном — ибо позволяюточертить потенциальные границы некоего феномена(в нашем случае народной культуры), известного намтолько из отрывочных и искаженных источников, ка-ковыми являются архивы «репрессивных органов»17.

КАРЛО ГИНЗБУРГ , 43

Мы не хотим, разумеется, сталкивать между собойколичественные и качественные исследования. Хоте-лось бы лишь указать на то, что когда речь заходит обистории угнетенных классов, количественные иссле-дования с их стремлением к точности не могут обой-тись (пока не могут обойтись, скажем осторожнее)без качественных с их пресловутым импрессиониз-мом. Острота Э.ПЛЪмпсона о «грубом импрессио-низме компьютера, который с тошнотворным упорст-вом обрабатывает одну и ту же величину, отбрасываявсе документальные данные, не заложенные в егопрограмму» — отнюдь не безосновательна: компью-тер, как известно, может лишь исполнять, но не раз-мышлять. С другой стороны, только целый ряд част-ных и углубленных исследований может привести ксоставлению всеохватывающей компьютерной про-граммы.

Приведем конкретный пример. В последние годыбыл проведен целый ряд разысканий, посвященныхпроизводству и распространению книжной продук-ции во Франции XVIII века; в основе их — вполнезаконное стремление расширить рамки традиционнойистории идей, обогатив ее огромным массивом ис-точников, которые до сих пор были обойдены вни-манием ученых (почти сорок пять тысяч названий).Только так, утверждали сторонники этого метода, мыможем учесть значение инертных, статических эле-ментов в книжной продукции и вместе с тем оценитьмасштабы того нового, что вносят в нее произведе-ния, рвущие с традицией. В ответ на это итальянскийученый Ф.Диас указал, что такой подход к исследо-ванию грозит превратить его в трудоемкое открытиевсем очевидных истин и вообще уводит его на исто-рически непродуктивную обочину18. Свои возраженияон подытожил следующим образом: французские кре-стьяне, жившие в конце XVIII века, осаждали фео-дальные замки вовсе не потому, что прочли «Ангела-хранителя», но потому, что «новые идеи, доносив-


шиеся до них вместе с новостями о событиях в Па-риже», соответствовали их «издавно зревшему недо-вольству». Очевидно, что вторым своим возражением(первое много более резонно) Диас вообще отрицаетсуществование народной культуры и какой-либо прокот изучения народных идей и верований, предлагаявернуться к старой истории идей, построенной ис-ключительно по вертикали. На самом деле, количест-венные исследования заслуживают критики совсем задругое: они еще слишком прочно держатся за верти-каль. В основе их лежит убеждение, что однозначныеисторические указания можно почерпнуть не толькоиз текста, но и из одного названия. Это неверно истановится все менее верным по мере того, как по-нижается социальный уровень читателей. Альманахи,песенники, религиозно-назидательные книги, житиясвятых, все то, что составляло основную массу книж-ной продукции того времени, представляется нам те-перь чем-то статичным, инертным, ничем не отли-чающимся друг от друга, но так ли воспринимал этулитературу современный ей читатель? Может быть таустная культура, носителем которой он был, воздей-ствовала на его восприятие текста до такой степени,что текст переставал быть равным себе? Каждый раз,когда Меноккио говорит о прочитанных им книгах,мы встречаемся именно с таким восприятием текста,в корне отличающимся от отношения к тексту совре-менного образованного читателя. У нас появляетсявозможность конкретно представить себе то расхож-дение, которое имелось между содержанием «народ-ных» книг и тем, что извлекали из них крестьяне иремесленники (на возможность такого расхождениясправедливо указывала Боллем). Конечно, в историиМеноккио это расхождение оказывается чрезвычайноглубоким — вряд ли это был типичный случай. Ноповторим еще раз: именно эта исключительность ука-зывает нам направление дальнейших поисков. В том,что касается, к примеру, истории идей, лишь при-


знав, что исторической изменчивости подверженасреди прочего и фигура читателя, мы приблизимся ксозданию истории, отличающейся от прежней нетолько использованием количественных методов, нои качественно.

8.

Разрыв между текстом и тем, что из него вынес исообщил инквизиторам Меноккио, доказывает, чтоего мировоззрение не может быть сведено к книжно-му знанию. С одной стороны, оно определяется уст-ной культурной традицией, имеющей, по-видимости,весьма отдаленные истоки. С другой стороны, онообнаруживает близость к идеям, циркулировавшим вкружках склонных к инакомыслию гуманистов: кидеям веротерпимости, уравнивания религии и мора-ли и т.п. Противоречие здесь только видимое; в дей-ствительности речь идет о цельной культуре, которуюнельзя разделить на отдельные блоки. Даже если уМеноккио были прямые или косвенные контакты сученой средой, его выступления в защиту веротерпи-мости, его мечты о коренном переустройстве общест-ва отличаются несомненной оригинальностью и немогут быть объяснены пассивным восприятием по-сторонних влияний. Их истоки коренятся в непрони-цаемой глубине прошлого, в неизвестной нам культу-ре деревни.

Может возникнуть вопрос: не есть ли то, что намизвестно о мыслях Меноккио, скорее проявление«ментальности», чем «культуры». Вопрос далеко непраздный. Для исследований ментальности характер-на сосредоточенность на бессознательных, глубин-ных, пассивных элементах картины мира. Всякогорода пережитки, архаизмы, аффективные и иррацио-нальные мотивировки — вот что составляет специфи-ческий предмет истории ментальностей, четко отгра-


ничивающий ее от параллельных и давно устоявших-ся научных дисциплин, таких как история идей илиистория культуры (хотя для некоторых ученых по-следняя включает в себя все остальные). Можно по-дойти к случаю Меноккио с позиций истории мен-тальностей, но что тогда делать с той рациональнойустановкой, которая определяет его картину мира (нокоторая далеко не идентична нашим рациональнымустановкам)? Есть, однако, и более сильный аргументпротив. Истории ментальностей свойственен вне-классовый подход, она изучает, как выразился одиниз ее представителей, то общее, что имеют между со-бой «Цезарь и последний из его легионеров, свЛюдо-вик и крестьянин, вспахивавший его владения, Хри-стофор Колумб и матрос с его каравеллы»19. Поэтомуопределение «коллективная», часто добавляемое кслову «ментальность», звучит как плеоназм. Никто неставит под сомнение полезность такого рода исследо-ваний; хотелось бы только указать на связанный сними риск — они часто приводят к слишком поспеш-ным обобщениям. Даже Люсьен Февр, один из вели-чайших историков нашего столетия, не избежал по-добной ловушки. Одно из его исследований, увлека-тельное, но в корне ошибочное, представляет собойпопытку — оттолкнувшись от такой ярко индивиду-альной и во всех отношениях исключительной фигу-ры, как фигура Рабле, — вычертить ментальные коор-динаты целой эпохи20. Пока развеивается миф о пре-словутом «атеизме» Рабле, все обстоит благополучно.Но когда мы вступаем на почву «коллективной мен-тальности» (или «психологии»), когда мы слышим,что влияние религии на «людей XVI века» было од-новременно всеохватывающим и всепроникающим,что от него было невозможно уклониться, как несмог уклониться Рабле, тогда аргументы утрачиваютсвою убедительность. Кто это — «люди XVI века»?Гуманисты, купцы, ремесленники, крестьяне? Выво-ды, сделанные в ходе исследования той тончайшей


прослойки французского общества, которую состав-ляли образованные люди, легко применяются — бла-годаря внеклассовой широте, заложенной в понятие«коллективной ментальности», — ко всему обществу.И за теориями коллективной ментальности вдруг от-крывается вполне традиционная история идей. Открестьянства, составлявшего подавляющее большин-ство тогдашнего народонаселения, Февр отделывает-ся одной фразой — о «полудикой толпе во власти суе-верий», а утверждение о невозможности в то времяпоследовательно антирелигиозной позиции плавнопереходит в достаточно тривиальную мысль о том,что XVII век это не XVI и Декарт — не Рабле.

Несмотря на эти ограничения, методы, позволив-шие Февру проследить многосложные связи, соеди-няющие индивида и исторически конкретную обще-ственную среду, остаются образцом для подражания.Аналитический инструментарий, примененный имдля изучения религии Рабле, может пригодиться ипри изучении религии Меноккио — совершенно нанее непохожей. Но вот термин «коллективная мен-тальность» я заменяю на другой, также не вполне удов-летворительный — «народная культура», и считаю этузамену принципиальной. Классовый подход — это в лю-бом случае шаг вперед по сравнению с внеклассовым.

Это не значит, что в доиндустриальной Европе укрестьян и городских ремесленников (не говоря уж овсякого рода маргинальных группах)21 была некаяединая культура. Но хотелось бы подчеркнуть, чтоисследования индивидуальных казусов, подобныхнашему, следует проводить, только ясно представляясебе их границы. И только тогда выводы, в них дос-тигнутые, могут приобрести общий характер.

9.

Меноккио мог стать тем, кем он стал, благодарядвум великим историческим событиям: изобретению


книгопечатания и Реформации. Книгопечатание далоему возможность сопоставить книжное знание с тойустной культурой, которой он обладал по праву рож-дения, и оно же дало ему слова, чтобы облечь в нихего немые мысли и образы. Реформация дала емумужество, необходимое, чтобы заявить о своих убеж-дениях деревенскому священнику, односельчанам,инквизиторам — он мечтал о том, чтобы бросить их влицо папе, кардиналам, сильным мира сего, но такойвозможности у него не было. Настал конец монопо-лии ученых на письменную культуру и монополииклириков на обсуждение религиозных вопросов —этот исторический перелом породил совершенно но-вую и взрывоопасную ситуацию. Но движение, кото-рое начали навстречу друг другу народная культура икультура высокая в лице некоторых ее представите-лей, было решительно остановлено более чем за пол-века до начала суда над Меноккио - когда Лютергневно осудил восставших крестьян и их требования.Теперь этим идеалом вдохновлялись только разроз-ненные и преследуемые религиозные меньшинства —такие, как анабаптисты. Контрреформация (и парал-лельная консолидация протестантских церквей) от-крыла эпоху ужесточения социальных иерархий, па-терналистской опеки народных масс, уничтожениянародной культуры, борьбы против религиозныхменьшинств и против инакомыслящих. Меноккионеслучайно закончил жизнь на костре.

10.

Мы сказали, что в культурном мире Меноккионельзя выделить отдельные блоки. Они обозначаютсятолько на известной исторической дистанции: мыотмечаем стремление к радикальному обновлениюобщества, внутреннее охлаждение к религии, пропо-ведь веротерпимости — все это мотивы, встречаю-щиеся уже у представителей высокой культуры


XVI века и становящиеся с течением времени необ-ходимым признаком «прогрессивного» мировоззре-ния. Меноккио тем самым оказывается на той дирек-тории исторического развития — подчас еле заметнойи далеко не прямой, — которая ведет в наше время: вкаком-то смысле он наш предшественник. Но Ме-ноккио также ™ доставшийся нам почти случайно ос-колок темного, непроницаемого для взора мира, ко-торый находится в стороне от нашей истории. Этотмир с его культурой был стерт с лица земли. Он неполностью доступен нашим аналитическим методам,в нем всегда остается темный осадок непознанного,но признавая это, мы вовсе не впадаем в бессмыс-ленное преклонение перед экзотикой и тайной. Мыпросто отдаем себе отчет в разрушениях, произведен-ных историей и сказавшихся в определенной степении на нас22. «Ничто из случившегося не потеряно дляистории, — писал Вальтер Беньямин. - Но тольковозрожденное человечество полностью овладеет сво-им прошлым»23. Возрожденное человечество — эточеловечество, обретшее свободу.

Примечания:

1 Обычный человек, писал Висенс Вивес, «se ha convertido en elprincipal protagonista de la Historia» («превратился в главного ге-роя истории». Цит. по: Chaunu P. Une histoire religieuse serielle //Revue d'histoire moderae et contemporaine. XII. 1965. P. 2).

Цитата из Брехта взята из Fragen eines Lesenden Arbeiters //Hundert Gedjchte, 1918-1950. В., 1951, S. 107-108. To же сти-хотворение использовано в качестве эпиграфа в работе KaplowJ. The Names of Kings. The Parisian Laboring Poor in theEighteenth Century. N.Y., 1973. Ср. также: Enzensberger H.M.Letteratura come storiografia // И Menabo. № 9. 1966. P. 13.

Я использую термин Грамши «угнетенные классы», по-скольку он указывает на широкий круг явлений действитель-ности, но не имеет патерналистских коннотаций, более илименее явно присутствующих в термине «низшие классы». Опроблемах, вошедших в научный оборот после публикации за-


меток Грамши о фольклоре и угнетенных классах, см. дискус-сию, в которой участвовали Э. Де Мартино, ЧЛупорини,Ф.Фортини и др. (перечень выступлений см.в кн.: LombardiSatriani L.M.' Antropologia culturale e analisi delia cultura su-balteraa. Rimini, 1974. P. 74). О современной постановке этихпроблем, в значительной мере предвосхищенной в работеHobsbawm J. Per lo studio delle classi subalterai // Societa. XVI.1960. P. 436-439, см. ниже.

2 Документы процессов против Меноккио содержатся в архивеархиепископской курии в Удине: Anno integro 1583 а п. 107usque ad 128 incl., ргос. п. 126; Anno integro 1596 а п. 291 usquead 306 incl., proc. n. 285. (Указания на конкретные тома архив-ных дел в русском издании сняты — примеч. переводчика.)Единственный исследователь, который о них упоминает (нопрямо к ним не обращается) — Battistella А. II S. Officio e lariforma religiosa in Friuli. Appunti storici documentati. Udine, 1895.P. 65 (он ошибочно полагает, что Меноккио избежал казни).

3 Библиография предмета чрезвычайно обширна. Для общейориентации полезны: Cirese А.М. Alterita e dislivelli interni dicultura nelle societa superiori // Folklore e antropologia trastoricismo e marxismo. Palermo, 1972. P. 11-42; Lombardi SatrianiL.M. Antropologia culturale. Op. cit.; II concetto di cultura. Ifondamenti teorici della scienza antropologica. A cura di P. Rossi.Torino, 1970. Грамши с некоторыми колебаниями также вос-принял концепцию фольклора как «бессвязной мешаниныидей»: Letteratura e vita nazionale. Torino, 1950. P. 215 sgg. (ср.также: Lombardi Satriani. Op. cit. P. 16 sgg.).

4 См. по этому поводу: Bermani С. Dieci anni di lavoro con le fontiorali // Primo Maggio, 5, primavera 1975. P. 35—50.

Мандру (Mandrou R. De la culture populaire aux XVII etXVIII siecle: la Bibliotheque bleue de Troyes. P., 1964) первымделом замечает, что «народная культура» и «массовая культура»отнюдь не синонимы. (Надо сказать, что французский иитальянский термин «массовая культура» соответствуют англо-американскому выражению «popular culture», что служит ис-точником многих недоразумений). «Народная культура» в тра-диционном «популистском» понимании обозначает «la culturequi est l'oeuvre du peuple» («культуру, создаваемую народом»).Мандру предлагает более «широкое» толкование этого термина(на самом деле, принципиально иное): la culture des milieuxpopulaires dans la France de l'Ancien Regime, nous l'entendons...,ici, comme la culture accepte, digeree, assimilee, par ces milieuxpendant des siecles» («под культурой народных масс староре-жимной Франции мы понимаем... культуру воспринятую, ас-симилированную, переработанную этими массами в течение


долгого времени» (с. 9-10). Тем самым народная культурафактически отождествляется с массовой, что является явныманахронизмом: массовая культура в современном смысле пред-полагает существование культурной индустрии, которой, разу-меется, в дореволюционной Франции не было (см. также с.174). Употребление термина «надстройка» (с. 11) также порож-дает двусмысленность — лучше в ракурсе данного исследованияговорить о ложном сознании. О литературе «коробейников»как литературе ухода от действительности и вместе с тем отра-жении мировоззрения народных масс см. с. 162—163. Во вся-ком случае Мандру ясно видит границы своего исследования,которое несмотря ни на что остается новаторским и заслужи-вает всяческого уважения.

Из работ Боллем укажем на следующие: Bolleme G.Litterature populaire et litterature de colportage au XVIII siecle //Livre et societe dans la France du XVIII siecle. P., 1965, I. P. 61-92; Les Almanachs populaires aux XVII et XVIII siecle, essaid'histoire sociale. P., 1969; La Bibliotheque Bleue: la litteraturepopulaire en France du XVI au XIX siecle. P., 1971; Represen-tation religieuse et themes d'esperance dans la'BibliothequeBleue». Litterature populaire en France du XVII au XIX siecle //La societa religiosa nell'eta moderaa. Atti del convegno di studi distoria sociale e religiosa. Napoli, 1973. P. 219-243. He все эти ра-боты одинакового достоинства. Лучшая — это предисловие кантологии «Голубой библиотеки» (где на с. 22-23 мы находимзамечание о типах восприятия этих текстов), но и здесь содер-жатся утверждения вроде следующего: «a la limite, l'histoirequ'entend ou lit le lecteur n'est que celle qu'il veut qu'on luiraconte... En ce sens on peut dire que l'ecriture, au meme titre quela lecture, est collective, faite par et pour tous, diffuse, diffusee, sue,dite, echangee, non gardee, et qu'elle est en quelque sortespontanee»(«B принципе история, которая сообщается слушате-лю или читателю, это всегда та история, которую он хочет ус-лышать... В этом смысле можно говорить, что текст в моментего создания, равно как и в момент восприятия, всегда естьпродукт коллективной работы, предназначенный для всех, не-что диффузное, размытое, всем известное, у всех на устах, всемдоступное, никому не принадлежащее и в некотором родеспонтанное» — там же). Неприемлемые натяжки христианско-популистского толка, которыми изобилует статья «Representa-tion religieuse», все как один вытекают из подобных софизмов.В это трудно поверить, но А. Дюпрон упрекал Боллем за то,что она пыталась отыскать «l'historique dans ce qui est peut-etrel'anhistorique, maniere de fonds commun quasi «indatable» de


traditions» («историческое начало в том, что историческим неявляется, что не поддается датировкам и составляет общий фонвсех традиций») — Dupront A Livre et culture dans la societefrangaise du XVIII siecle // Livre et societe. Op. tit. P. 203-204.

Из новейших публикаций о «народной литературе» следуетотметить главу Printing and the People в книге Davis N.Z. Socie-ty and Culture in Early Modern France. Stanford, 1975. P. 189—206 — ее автор исходит из предпосылок, близких к нашим.

Из работ, посвященных периоду, следующему за промыш-ленной революцией, можно указать следующие: James L.Fiction for the Working Man, 1830-1850. L., 1974 (1 ed. -Oxford, 1963); Schenda R. Volk ohne Buch. Studien zurSozialgeschichte der popularen Lesestoffe (1770-1910). Frankfurtam Main, 1970 (является частью серии, посвященнойTriviallitteratur); Darmon J.J. Le colportage de librairie en Francesous le second Empire. Grands colporteurs et culture populaire. P.,1972.

5 С книгой Бахтина я знаком по французскому переводу: L'oeuv-re de Frangois Rabelais et la culture populaire au Moyen Age etsous la Renaissance, P., 1970. Сходные идеи развиваются в рабо-те А.Береловича (в кн.: Niveaux de culture et groupes sociaux.P. - La Haye, 1967. P. 144-145).

6 Le Roy Ladurie E. Les paysans de Languedoc. P., 1966, I. P. 394sgg.; Davis N.Z. The Reasons of Misrule: Youth Groups andCharivaris in Sixteenth-Century France // Past and Present. № 50,1971. P. 41—75; Thompson E.P. «Rough Music»: le Charivarianglais // Annales ESC, XXVII, 1972. P. 285-312 (и еще на ту жетему: Gauvard Cl., Gokalp A. Les conduites de bruit et leursignification a la fin du Moyen Age: le Charivari // Ibid. 1974.№ 29, P. 693—704). Эти работы имеют в своем роде показа-тельный характер. О месте культурных моделей доиндустри-альной эпохи в культуре промышленного пролетариата см.:Thompson E.P. Time, Work-Discipline, and Industrial Capitalism //Past and Present. 1967. № 38. P. 56-97; Idem. The making of theEnglish Working Class. L., 1968; Hobsbawm EJ. Primitive Rebels.Studies in Archaic Forms of Social Movement in the XIX and XXCenturies. Manchester, 1959; Idem. Les classes ouvrieres anglaises et lacultures depuis les debutes de la revolution industrielle // Niveaux deculture. Op. cit. P. 189-199.

7 См.: De Certeau M., Julia D., Revel J. La beaute du mort: leconcept de «culture populaire» // Politique aujourd'hui, XII. 1970.P. 21.

В своей книге Folie et deraison. Histoire de la folie a l'ageclassique (P., 1961) Фуко утверждает, что «faire l'histoire de la


folie, voudra done dire: faire une etude structural de l'ensemblehistorique — notions, institutions, mesures juridiques et policieres,concepts scientifiques - qui tient captive une folie dont 1'etatsauvage ne peut jamais etre restitue en lui-meme; mais a defaut decette inaccessible purete primitive, Г etude structurale doit remontervers la decision qui lie et separe a la fois raison et folie» («написатьисторию безумия - это значит создать структурное исследова-ние некоего исторического конгломерата, куда входят представле-ния, институции, юридические и полицейские установления, на-учные знания — безумие находится у них в плену и никогда непредстает перед нами в своем истинном виде; поскольку этот егоизначально чистый образ недоступен, в исследовательском ре-шении должны быть одновременно связаны и разделены разуми безумие». - с. VII). Вот почему в этой книге нет безумцев:их отсутствие объясняется отнюдь не только — и даже не впервую очередь — редкостью соответствующих историческихматериалов. В библиотеке Арсенала хранятся тысячи страниц сизложением бреда одного полуграмотного лакея: этот буйныйпомешанный, живший в конце XVII века, не имеет, по мне-нию Фуко, никакого права на место в «составе нашего дискур-са», его случай «непоправимо меньше истории» (с. V). Трудносказать,могли бы подобные материалы пролить свет на«изначально чистый образ» безумия: быть может, в конце кон-цов он не так уж и «недоступен». Во всяком случае, последова-тельность Фуко в этой его книге, гениальной, несмотря на всевызываемое ею раздражение, не подлежит никакому сомнению(несмотря на отдельные противоречия - ср. с. 475-476). Втом, что касается инволюции Фуко от «Истории безумия»(1961) к «Словам и вещам» (1966) и «Археологии знания»(1969) см.: Villar P. Histoire marxiste, histoire en construction //Faire de l'histoire. P., 1974, I. P. 188-189. О критике Дериддасм.: Julia D. La religion — Histoire religieuse // Ibid., II. P. 145—146. О деле Ривьера: Moi, Pierre Riviere, ayant egorge ma mere,ma soeur et mon frere. P., 1973. Относительно «изумления»,«молчания», отказа от каких-либо интерпретаций см.: с. 11, 14,243, 314, 348. О круге чтения Ривьера: с. 40, 42, 125. Пассаж облуждании в лесу находится на с. 260. Упоминание о канниба-лизме — с. 249. Характерные популистские деформации в ста-тье Фуко «Les meurtres qu'on raconte». P. 265—275. Об этойпроблеме в целом: Huppert G. Divinatio et Eruditio: Thoughts onFoucault // History and Theory, XIII. 1974. P. 191-207.Le Goff J. Culture clericale et traditions folkloriques dans lacivilisation merovingienne // Annales ESC, XXII. 1967. P. 780-791; Culture ecclesiastique et culture folklorique au Moyen Age:


Saint Marcel de Paris et le dragon // Ricerche storiche edeconomiche in memoria di Corrado Barbagallo. Napoli, 1970, II.P. 53-94.

9 Lanteraari V. Antropologia e imperialismo. Torino, 1974. P. 5 sgg.;Wachtel N. L'acculturation // Faire de 1'histoixe. Op. cit., I.P. 124-146.

10 Ginzburg С I benandanti. Stregoneria e culti agrari tra '500 e '600.Torino, 1974.

11 О «количественной» истории см.: Livre et societe. Op. cit. О «се-рийной» истории религии см.: Chaunu P. Une histoire religieuse.Op. cit; Vovelle M. Piete baroque et dechristianisation en Provenceau XVIII siecle. P., 1973. Взгляд на проблему в целом: Furet F.L'histoire quantitative et la construction du fait historique //Annales ESC, XXVI, 1971. P. 63-75 - этот автор справедливозамечает, что у метода, скрадывающего всякого рода переломы(и революции в том числе) в долгом времени и в устойчивостисистемы, имеются определенные идеологические импликации.Ср. в связи с этим исследования Шоню, а также статьюА-Дюпрона в цитированном сборнике Livre et societe (I. P. 185sgg.), где среди туманных рассуждений о «коллективной душе»мы встречаем похвалу благим качествам такого историческогометода, который позволяет изучать французский XVIII век,полностью игнорируя его революционный финал — что даетнам свободу оттирании «исторической эсхатологии» (с. 231).

12 Furet F. Pour une definition des classes inferieures a I'epoquemoderne // Annales ESC, XVIII, 1963. P. 459~474, особеннос. 459.Ср.: Romano R. A propos de l'edition italienne du livre deF.Braudel // Cahiers Vilfredo Pareto, 15, 1968. P. 104-106.Имеются в виду следующие исследования: Brunner О. Vitanobiliare e cultura europea. Bologna, 1972 (ср. также: Schorske С.New Trends in History // Daedalus. № 98. 1969. P. 963) иMacfarlane A. The Family Life of Ralph Josselin, a SeventeenthCentury Clergyman. An Essay in Historical Anthropology.Cambridge, 1970 (ср. замечания Томпсона: Thompson E.P.Anthropology and the Discipline of Historical Context // MidlandHistory, I. № 3, 1972. P. 41-45).Ср., что по этому поводу говорится в работе: Bogatyrev P.,Jakobson R. II folklore come forma di creazione autonoma //Strumenti critici, I, 1967. P. 223-240. Известные соображенияД. Лукача о «возможном сознании» (см.: Lucacs G, Storia ecoscienza di classe. Milano, 1968. P. 65 sgg.), хотя и возникшие вдругом контексте, также приложимы к нашему случаю.

13

14

15


16 Ср.: Cantimori D. Prospettive di storia ereticale italiana delCinquecento. Ban, 1960. P. 17.

17 Ср.: Julia D. La religion - Histoire religieuse // Faire de fhistoire.Op. cit.,11. P. 147.

О соотношении количественных и качественных методовисследования см.: Le Roy Ladurie E. La revolution quantitativeet les historiens franchise: bilan d'une generation (1932—1968) //Le temtoire de I'historien. P., 1973. P. 22. В числе «многообеща-ющих и новаторских» дисциплин Ле Руа Ладюри упоминает и«историческую психологию». Высказывание Томпсона цити-руется до: Anthropology. Op. cit. P. 50.

18 См.: Diaz F. Le stanchezze di Clio // Rivista storica italiana,LXXXIV, 1972, в особенности с. 733-744, а также того же ав-тора: Metodo quantitative e storia delle idee // Ibid., LXXVIII,1966. P. 932-947 (о работах Боллем - с. 939-941). Заслужива-ют внимания также критические замечания Вентури: VenturiF. Utopia e riforma neirilluminismo. Torino, 1970. P. 24-25.

О проблеме чтения см. примеч. 82 к основному тексту.19 Об истории ментальностей см.: Le Goff J. Les mentalites: une

histoire ambigue // Faire* de l'histoire. Op. cit., III. P. 76-94(приведенная нами цитата - с. 80). Ле Гофф характерным об-разом замечает: «Eminemment collective, la mentalite semblesoustraire aux vicissitudes des luttes sociales. Ce serait pourtant unegrossiere erreur que de la detacher des structures et de ladynamique sociale... II a des mentalites de classes, a cote dementalites communes. Leur jeu reste a etudier» («ментальность,будучи в основе своей коллективной, не причастна к коллизи-ям классовой борьбы. Вместе с тем было бы грубой ошибкой от-рывать ее от социальных структур и социальной динамики... На-ряду с общей ментальностью имеется ментальность классовая. Ихсоотношение еще предстоит изучить». С. 89-90).

20 Febvre L. Le problems de l'incroyance au XVI siecle. La religionde Rabelais. P., 1968. Как известно, в этом исследовании Февр,начав с вполне конкретной задачи — спор с АЛефранком, ко-торый считал, что Рабле в «Пантагрюэле» (1532) выступает каксторонник атеизма — постепенно выходит на все более широ-кую проблематику. Третья часть, посвященная границам ан-тирелигиозности того времени, отличается наибольшей но-визной в плане методологии, но вместе с тем наименьшейконкретностью и убедительностью — это, возможно, почувст-вовал сам автор (см. с. 19). На коллективную ментальность«людей шестнадцатого века» произвольно переносятся харак-теристики, с помощью которых Леви-Брюль («наш учитель» -с. 17) описывал первобытное мышление. (Забавно, что Февр,иронизируя над такими понятиями, как «средневековый чело-


век», сам через несколько страниц говорит о «людях шестна-дцатого века» или о «человеке Возрождения», хотя и уточняет,что в последнем случае речь идет всего лишь об «удобной,при всей ее избитости» формуле — см. с. 153—154, 142, 382,344). Упоминание о крестьянах на с. 253; уже Бахтин отмечал(L'oeuvre de Frangois Rabelais. Op. cit. P. 137), что Февр здесьотталкивается исключительно от материалов официальнойкультуры (Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народнаякультура средневековья и Ренессанса. М., 1965, с. 145. — прим.пер.). Сравнение с Декартом на с. 393, 425, passim — в связи сэтим см, также: Schneider G. II libertino. Per una storia socialedella cultura borghese nel XVI e XVIII secolo. Bologna, 1974 - ивыводы (не во всем приемлемые) на с. 7 и далее. О рафини-рованной тавтологии, которую грозит породить метод Феврасм.: Cantimori D. Storia e storici. Torino, 1971. P. 223-225.Geremek В. II pauperismo nell'eta preindustriale (secoli XIV—XVIII) // Storia d'ltalia. Torino, 1973. Vol. V. T. I. P. 669-698:II libro dei vagabondi. A cura di P.Camporesi. Torino, 1973.

Что касается «исследования индивидуальных казусов»,большой интерес представляет объявленное к публикации ис-следование Валерио Маркетти о сиенских ремесленниках XVIвека.

22 Эта позиция не имеет ничего общего ни с реакционной нос-тальгией по прошлому, ни со столь же реакционным восхва-лением пресловутой внеисторичности «крестьянской культу-ры».

23 Беньямин цитируется по изд.: Angelus novus. Saggi e frammenti.Torino, 1962. P. 73.

21

Первый вариант этой книги обсуждался сначала на се-минаре по народной религии в Девисовском центре исто-рических исследований Принстонского университета, азатем на моем семинаре в Болонском университете. Я сер-дечно благодарен Лоуренсу Стоуну, директору Девисов-ского центра, а также всем тем, которые своими замеча-ниями и критикой помогли мне в работе. В особенности —Пьеро Кампорези, Джей Долан, Джону Эллиотту, ФеликсуГилберту, Роберту Мьючемблду, Оттавии Никколи, ДжимуОбелкевичу, Адриано Проспери, Лионелю Роткругу, ДжериСейгелю, Эйлин Йэо, Стивену Йэо и моим болонскимстудентам. Я благодарю также дона Гульельмо Бьязутти изархиепископской библиотеки Удине, учителя Альдо Ко-лоннелло, Анджело Марина, секретаря коммунальной упра-вы в Монтереале Вальчеллина, а также всех работниковархивных хранилищ и библиотек.

Болонья, сентябрь 1975 г.

Tout ce qui est interessant se passe dans l'ombre...On ne salt rien de la veritable histoire des hommes.

Celine*

1. Меноккио

Его звали Доменико Сканделла, прозывался онМеноккио1. Родился в 1532 году (во время процессаон называл свой возраст — пятьдесят два года) вМонтереале, небольшом селении на фриульских хол-мах, в 25 километрах к северу от Порденоне, у самоговзгорья2. Здесь же и жил все время, кроме двух лет(1564—1565) изгнания, к которому его приговорили заучастие в потасовке — их он тоже провел неподалеку,в Арбе и в каком-то еще местечке Карнии. Был же-нат и имел семерых детей; еще четверо умерли. Ка-нонику Джамбаттисте Маро, генеральному викариюинквизитора Аквилеи и Конкордии, он заявлял, чтозанятие его было «плотницкое, столярное, выклады-вать стены и всякое другое мастерство». Но в основ-ном он был мельник и одевался как мельник: белыешерстяные рубашка, накидка и колпак3. Так, одетыйв белое, он и присутствовал на своем процессе.

«Я — последний из бедняков», — говорил он двагода спустя. «Я арендую две мельницы и два участказемли, и этим кормлю свое бедное семейство»4. Тутне обошлось без самопринижения. Пусть даже значи-тельная часть урожая уходила на арендную плату заземлю и мельницы (оплата, видимо, осуществляласьнатурой)5, все же остаток должен был быть не такмал, и кое-что удавалось откладывать на черныйдень. Так, например, когда Меноккио пришлось пе-ребраться в Арбу, он немедленно арендовал мельницу

* Все интересное протекает в тени... Мы ничего не зна-ем о настоящей истории людей. Селин (фр.)


и здесь. Когда его дочь Джованна вышла замуж(спустя месяц после смерти отца), то получила в при-даное 256 лир и 9 сольдо: сумма не огромная, но и немизерная, в сравнении с обычными размерами при-даных в это время и в этой среде6.

В целом представляется, что место, занимаемоеМеноккио в социальном микрокосме Монтереале,было не оиз последних7. В 1581 году он исполнял долж-ность подеста в своем селении и в селениях по сосед-ству (Гайо, Гриццо, Сан Лонардо, Сан Мартино)8,известно также (хотя точной даты мы не знаем) о егопребывании.в должности «камерария», т.е. старостыцерковного прихода Монтереале. Возможно, что издесь, как почти повсеместно во Фриули, старая сис-тема ротации таких должностей была уже вытесненаизбирательной системой9. В таком случае умение Ме-ноккио «читать, писать и складывать числа» наверня-ка принималось во внимание. Камерариями, как пра-вило, избирались те, кто получил хоть какое-то обра-зование10. Такие школы, где можно было почерпнутьдаже начатки латыни, имелись в Авиано и в Порде-ноне; одну из них, возможно, посещал Меноккио11.

28 сентября 1583 года на Меноккио поступил до-нос в святую инквизицию. Ему вменялись в вину«безбожные и еретические» речи об Иисусе Христе.Речь шла не об единичном случае: Меноккио своимнения обосновывал и стремился распространять(«praedicare et dogmatizzare eribescit»). Это еще большеосложняло его положение.

Попытки прозелитизма с его стороны нашли об-ширное подтверждение в материалах следствия, ко-торое открылось месяц спустя в Портогруаро и про-должилось затем в Конкордии и в Монтереале. «Онто и дело спорит с кем-нибудь о вере и даже со свя-щенником», — сообщал генеральному викарию Фран-ческо Фассета. По словам другого свидетеля, Доме-нико Мелькиори, «он спорит то с одним, то с дру-гим, и когда хотел спорить со мной, я ему сказал: я


сапожник, ты мельник и человек неученый, что тыможешь об этом знать?» Предметы веры возвышеныи трудны, говорить о них — не дело сапожников имельников; для этого требуется ученость, а ученость —это привилегия клириков. Но Меноккио не верил,что церковь ведома духом святым, он повторял:«Попы все под себя подмяли, все себе захватили,чтобы сладко есть и мягко спать». О себе он говорил:«Бога я знаю лучше, чем они». Когда приходскойсвященник, объявив ему, что «все его причуды —чистейшая ересь», отвел его в Конкордию к гене-ральному викарию, чтобы тот направил его на путьистинный, Меноккио пообещал исправиться — и тутже принялся за свое. Он говорил о Боге на площади,в трактире, по дороге в Гриццо или в Давиано, воз-вращаясь домой с гор: «он всякому, с кем заговорит, —сообщал Джулиано Стефанут, — ввернет что-нибудь оБоге и всегда прибавит какую-нибудь нечестивость; иникого не слушает, а все спорит и кричит».

2. Деревня

Из материалов следствия нелегко составить пред-ставление о том, какой отклик встречали слова Ме-ноккио у односельчан: никто, разумеется, не объяв-лял, что относится с одобрением к речам подозре-ваемого в ереси. Многие торопились поделиться сгенеральным викарием, который вел следствие, сво-им негодованием. «Послушай, Меноккио, ради Бога,оставь эти речи», — так увещевал его ДоменикоМелькиори. А вот что говорит Джулиано Стефанут:«Я не раз ему твердил, когда, например, нам случа-лось вместе идти в Гриццо, что хотя он мне как брат,но его слова о вере мне не по сердцу, и в этом делемы с ним врозь, и пусть меня сто раз убьют и потомвернут к жизни, я все равно за веру головы не пожа-лею». Священник Андреа Бионима предупреждал Ме-ноккио, что добром тот не кончит: «Лучше бы тебе


помолчать, Доменико, как бы не пришлось потомкаяться». Еще один свидетель, Джованни Поволедо,обращаясь к генеральному викарию, даже дал идеямМеноккио определение, пусть и несколько расплыв-чатое: «У него дурная слава, говорят, что он из по-следышей Лютера». Однако верить на слово этимсвидетелям не следует. Почти все опрошенные заяв-ляли, что знают Меноккио давно: некоторые три-дцать, некоторые сорок, некоторые двадцать пять илидвадцать лет. Даниэле Фассета говорил, что знаком сним с «малолетства, ведь мы из одного прихода». Повсей видимости, многие высказывания Меноккиоделались не вчера, а «много лет» назад, иные — леттридцать назад12. И за все эти годы на него не былони одного доноса. Его речи были известны всем: лю-ди их повторяли — быть может, удивляясь, быть мо-жет, задумчиво покачивая головой. В свидетельствах,собранных генеральным викарием, не чувствуетсявраждебности в отношении Меноккио: в крайнемслучае, некоторое неодобрение. Правда, среди нихесть свидетельства родственников, например, Фран-ческо Фассета или Бартоломео ди Андреа, двоюрод-ного брата его жены, назвавшего его «достойным»человеком. Но даже тот Джулиано Стефанут, кото-рый резко выступал против Меноккио и клялся, чтоготов умереть за веру, признался тем не менее, чтоон ему «как брат». Этот мельник, в свое время и де-ревенский подеста и приходский староста, не был,конечно, парией в своем Монтереале. Много летспустя, во время второго процесса один свидетельскажет: «Он со всеми в дружбе и в приятельстве». Ивсе же донос на него был сделан, и следствию былдан ход.

Сыновья Меноккио, как мы убедимся ниже, сразураспознали в анонимном доносчике священника ме-стного прихода, дона Одорико Вораи. Они не ошиб-лись. Между ним и Меноккио давно установиласьвражда: Меноккио в течение четырех лет даже испо-


ведоваться ходил в другую церковь. Правда, показа-ния Вораи, заключавшие следственную часть процес-са, были нарочито расплывчатыми: «Я в точности непомню, что он говорил — память у меня уже не та идругих дел много». Ясно, что никто лучше него немог осведомить инквизицию об истинном положениидел, однако генеральный викарий не стал настаивать.В этом не было нужды: именно Вораи по наущениюдругого священника, дона Оттавио Монтереале, изсемьи местных синьоров, представил в инквизициюподробный донос, на основании которого генераль-ный викарий и формулировал в дальнейшем вопросык свидетелям13.

Эта враждебность местного духовенства легко объ-яснима. Как мы уже видели, Меноккио не признавалза церковной иерархией никакого авторитета в во-просах веры. «Ох, уж эти папы, прелаты, попы! Онговорил это с издевкой, потому что не верил им», —это свидетельство Доменико Мелъкиори. Проповедуядень за днем на улицах и в трактирах, Меноккио немог не подрывать авторитет приходского священни-ка14. Но о чем в конце концов были его речи?

Начнем с того, что он не только богохульствовал«без всякого удержу», но утверждал, что богохульство —не грех (как уточняет другой свидетель, это не грех вотношении святых, но грех в отношении Бога), до-бавляя не без сарказма: «у каждого свое ремесло —кто пашет, кто сеет, а кто Бога хулит». Далее, он вы-ступал с весьма странными утверждениями, которыеего односельчане доводили до сведения генеральноговикария в виде еще более туманном. К примеру:«воздух — это Бог, а земля — наша матерь»; «что, по-вашему, Бог? Бог — это малое дуновение и все то, чтолюди воображают»; «все, что мы видим, — это Бог, имы тоже боги»; «небо, земля, море, воздух, бездна иад — все это Бог»; «зря вы думаете, что Иисус Хри-стос родился от девы Марии; такого быть не может,что она его родила и осталась непорочной: тут не


обошлось без какого-нибудь доброго молодца». На-конец, он говорил, что у него есть запрещенныекниги и, в частности, Библия на народном языке:«всегда он спорит то с тем, то с другим, и у него естьБиблия на нашем языке, и он все из нее берет, исбить его с точки никак нельзя».

Пока еще шел сбор свидетельств, Меноккио по-чувствовал, что дело неладно. Он отправился в Поль-чениго к Джованни Даниэле Мелькиори, местномувикарию и своему другу с детства15. Тот посоветовалему самому явиться в инквизицию или, во всякомслучае, явиться туда по первому требованию. Еще онему посоветовал «подчиняться всему, что тебе скажут,говорить поменьше и особенно ни о чем не распро-страняться, только отвечать на вопросы, которыебудут задаваться». Также и Алессандро Поликрето,бывший адвокат, которого Меноккио случайно встре-тил в доме своего друга, лесоторговца, советовал емупо доброй воле предстать перед судьями и признатьсебя виновным, но заявить при этом, что сам нико-гда не верил собственным еретическим утверждени-ям. Меноккио отправился в Маниаго по вызову цер-ковного суда. Но днем позже, 4 февраля, ознакомив-шись с материалами следствия, инквизитор, франци-сканский монах Феличе да Монтефалько, распоря-дился взять его под стражу и «в оковах» препроводитьв тюрьму инквизиции в Конкордии. 7 февраля 1584 годаМеноккио был подвергнут первому допросу.

3. Первый допрос

Не считаясь с полученными советами, он сразупроявил значительную словоохотливость. При этом,однако, он попытался несколько смягчить ту небла-гоприятную картину, которую создавали показаниясвидетелей. Так, признав, что двумя или тремя года-ми ранее у него были сомнения в непорочности Бо-

64 СЫР И 4EFBH

гоматери, которыми он делился с различными людь-ми, он пояснил: «это правда, что я многим говорилтакие слова, но я никого не призывал так веровать, аговорил я так: «Хотите я покажу вам путь истины?Делайте добро и идите по пути, указанному предше-ственниками, и это то, чему учит святая наша матьцерковь». Но это мной говорилось во искушение,потому что я так думал и хотел научить других; это вомне говорил нечистый дух, он принуждал меня такдумать и так говорить с другими». Такими высказы-ваниями Меноккио только подтверждал тот факт, чтоон претендовал в своем селе на роль духовного на-ставника и учителя жизни («Хотите я покажу вампуть истины?»). А еретическое содержание его про-поведей выступило во всей очевидности, когда Ме-ноккио изложил судьям свою диковинную космого-нию, о которой до тех пор они имели представлениелишь по показаниям свидетелей.

«Я говорил, что мыслю и думаю так: сначала всебыло хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь — всевперемежку. И все это сбилось в один комок, каксыр в молоке, и в нем возникли черви и эти червибыли ангелы. И по воле святейшего владыки так воз-никли Бог и ангелы; среди ангелов был также Бог,возникший вместе с ними из того же комка; он сталгосподом и у него было четыре капитана, Люцифер,Михаил, Гавриил и Рафаил. Этот Люцифер захотелстать господом подобно тому владыке, который былцарем и Богом, и за его гордыню Бог прогнал его снеба со всеми его присными и приспешниками. ИБог затем создал Адама и Еву и много других людей,чтобы заполнить места изгнанных ангелов. Но всеони не исполняли его заповедей, и тогда Бог послалк ним своего сына, и евреи его схватили, и он былраспят». И добавил: «Я никогда не говорил, что егоповесили как скота» (это было одно из обвинений:впоследствии Меноккио признал, что, возможно,что-то в этом роде и говорил). «Я говорил только, что


его распяли, и тот, которого распяли, был один избожьих детей, потому что все мы божьи дети и тогоже естества, что и распятый; он был такой же чело-век, как и мы, но более важный, как сейчас, к при-меру, папа — такой же человек, как мы, но болееважный, потому что может приказывать; тот, кото-рого распяли, родился от Иосифа и Марии-девы».

4. «Одержимый»?

Столкнувшись во время следствия со страннымипоказаниями свидетелей, генеральный викарий спро-сил сначала, «всерьез» все это говорил Меноккио или«в шутку», а затем — в своем ли он уме16. В обоихслучаях ответ был категорический: Меноккио говорил«всерьез» и был «в своем уме..., не помешанный».После начала допросов уже один из сыновей Менок-кио, Заннуто, стал по совету некоторых друзей отца(Себастьяно Себенико и некоего отца Лунардо) ссы-латься на его «помешанность» или «одержимость».Но викарий не обратил на это внимания, и процесспродолжился. Была возможность занести идеи Ме-ноккио, и в частности, его космогонию (сыр, молоко,черви-ангелы, Бог-ангел, возникший из хаоса), в раз-ряд нечестивых, но в сущности безобидных чуда-честв, но этой возможностью не воспользовались.Век или полтора века спустя Меноккио скорее всегооказался бы в сумасшедшем доме с диагнозом«религиозный бред»17. Но в разгаре Контрреформа-ции способы изоляции были другими и сводились восновном к распознаванию и подавлению ереси.

5. Из Конкордии в Портогруаро

Оставим на время космогонию Меноккио и про-следим за ходом процесса. Когда Меноккио оказалсяв тюрьме, Заннуто, его сын, приложил немало стара-

3-535


ний, чтобы облегчить его положение: он заручилсяуслугами стряпчего, некоего Трапполы из Портогруа-ро, съездил в Серравалле и говорил с инквизитором,добился от коммуны Монтереале прошения в пользуМеноккио, которое послал стряпчему, обещая, еслипотребуется, раздобыть и другие свидетельства доб-ронравия обвиняемого. «А если есть надобность удо-стоверить, что сказанный узник ходил каждый год кисповеди и причастию, то это могут сделать нашиприходские священники; также в случае надобностикоммуна Монтереале может удостоверить, что он былподеста и управляющий пяти деревень, что был ста-ростой прихода Монтереале и честно исполнял своюдолжность и что он собирал общинные подати».Кроме того, вместе с братьями Заннуто принудилтого, кто в его глазах был главным виновником всехэтих несчастий, а именно священника Монтереаль-ского прихода, написать (Заннуто был неграмотным)письмо Меноккио, заключенному в тюрьму инквизи-ции18. В письме содержался совет выказывать «вовсем покорность святой церкви» и утверждать, что«вы не верили и никогда не станете верить иначе,чем учит Господь Бог и святая церковь, и желаетежить и умереть в христианской вере, как учит святаяримская католическая и апостолическая церковь, иготовы, если нужно, отдать жизнь и даже тысячужизней во имя Господа Бога и святой христианскойверы, ибо и сама жизнь и все блага ее даны вам свя-той матерью церковью...» Похоже, что Меноккио непризнал в письме руку своего врага, приходскогосвященника, и считал его автором Доменего Феме-нусса, торговца шерстью и дровами, бывавшего унего на мельнице и иногда одалживавшего емуденьги19. Но следовать советам, содержавшимся вписьме, ему было явно не по нутру. В конце первогодопроса (7 февраля) он воскликнул в сердцах, обра-щаясь к генеральному викарию: «Господин, все то, чтоя говорил может по воле Бога, может по наущению


диавола, я не знаю, правда это или ложь, но прошумилосердия и сделаю то, что мне скажут». Он просилпрощения, но ни от чего не отрекался. На протяже-нии четырех длительных допросов (7, 16, 22 февраляи 8 марта) он прекословил викарию, не соглашался,вносил уточнения, спорил. «Явствует из дознания, —спрашивал, например, Маро, — что вы призывали неверить папе и постановлениям церкви и говорили,что у папы такой же авторитет, как и у всякого чело-века». Меноккио отвечал: «Я призываю Бога всемо-гущего поразить меня на месте, если я когда-нибудьговорил то, о чем ваше преподобие спрашивает». Аправда ли, что, по его словам, от заупокойных службнет никакой пользы? (По свидетельству ДжулианоСтефанута Меноккио, возвращаясь как-то от мессы,сказал следующее: «зачем горстке праха нужны всеэти пожертвования?»). «Я говорил, — пояснил Ме-ноккио, — что надобно делать добро, пока ты на этомсвете, а что будет потом с душами, это в руках Гос-пода Бога, потому что молитвы и пожертвования имессы, которые служатся за мертвых, все это делаетсяради любви к Господу, а он уж творит то, что емуугодно; душам все эти молитвы и милостыня ни кчему, это Бог решает, пригодятся ли все эти добрыедела живым или мертвым». Меноккио, должно быть,считал, что ловко вышел из трудного положения, нона самом деле вступил в явное противоречие с учени-ем церкви о чистилище. Недаром викарий из Поль-чениго, друживший с Меноккио с детских лет и на-верняка знавший его хорошо, советовал ему «гово-рить поменьше». Но Меноккио явно не мог удер-жаться.

В конце апреля в ход процесса вмешалось неожи-данное обстоятельство. Венецианские власти указалифра Феличе да Монтефалько20, инквизитору Аквилеии Конкордии, на необходимость следовать действую-щему на территории республики порядку, согласнокоторому в инквизиционном процессе должен при-


нимать участие наряду с церковными судьями такжеи представитель светской магистратуры. Конфликт-ные отношения между двумя властями были здесь впорядке вещей21. Не исключено, хотя и ничем неподтверждается, что за этим демаршем кроятся по-пытки адвоката Трапполы облегчить положение сво-его клиента. Так или иначе Меноккио был препрово-жден в Портогруаро, во дворец подеста, где емупредложили подтвердить полученные от него ранеепоказания. После этого процесс возобновился.

В прошлом Меноккио неоднократно заявлял од-носельчанам о готовности и даже желании изложитькак светским, так и религиозным властям свои«убеждения» в вопросах веры. «Он говорил мне, -показывает Франческо Фассета, — что если его при-влекут за это к суду, то он не будет противиться, иесли его будут преследовать, он много чего скажет одурных делах тех, кто наверху». По словам ДаниэлеФассета, «Доменего говорил, что кабы не страх зажизнь, он скажет такое, что всех приведет в удивле-ние; я думаю, что он хотел говорить о вере». В при-сутствии подеста Портогруаро и инквизитора Акви-леи и Конкордии Меноккио подтвердил это показа-ние: «Это правда, я говорил, что кабы не боязнь суда,я бы сказал такое, что всех бы привел в удивление; иеще я говорил, что, доведись мне повидать папу иликороля или князя, я бы много чего сказал, и пустьменя потом хоть расказнят, мне это безразлично». Тогдаему предложили говорить свободно, и Меноккио отбро-сил всякую осторожность. Это было 28 апреля.

6. «О дурных делах тех, кто наверху»

Для начала он указал на такое средство угнетениябедняков как использование в присутственных местахнепонятного языка, латыни. «Я тех мыслей, что гово-рить по-латински значит обманывать бедняков; бед-


ный человек не разбирает, что говорят судьи, и ока-зывается в проигрыше, а когда хочет сам что-то ска-зать, то не может без адвоката». Это лишь один изпримеров тотального притеснения, в котором прини-мает участие церковь. «И еще я думаю про наши по-рядки, что у нас папа и кардиналы и епископы такиебогатые и сильные, что церковь и попы все захватилии сосут кровь из бедняков; если берешь в аренду кло-чок земли, то земля эта — церкви или епископа иликардинала». Напомню, что Меноккио арендовал дваучастка земли, владелец которой нам неизвестен; чтокасается его латыни, то, видимо, она ограничивалась«Верую» и «Отче наш», усвоенными из церковнойслужбы; адвоката же ему нанял его сын Заннуто, кактолько Меноккио посадили за решетку. Но эти сов-падения или возможные совпадения не следует пре-увеличивать: Меноккио, даже отправляясь от личныхобстоятельств, вкладывал в свои обвинения значи-тельно более широкий смысл. Идея церкви, котораяотказывается от всех своих привилегий, которая ста-новится бедной наравне с последним бедняком, былатесно связана с представлением об иной религии,лишенной догматических претензий, сводящейся кнескольким простым практическим положениям.«Надобно, чтобы человек верил в Господа Бога ичтобы не делал зла, надобно поступать, как ИисусХристос, который ответил евреям, спрашивавшимего, какому закону следовать: «Любить Бога и любитьближнего». Эта упрощенная религия не имела, помнению Меноккио, вероисповедных ограничений.Всем людям в равной степени дано откровение:«Господь Бог всем уделил от духа святого, и христиа-нам, и еретикам, и туркам, и иудеям, он всех любит,и все могут спастись». От этой страстной защитыравенства вер Меноккио переходит к яростному об-личению судей и их ученой гордыни: «А вы, попы имонахи, хотите ведать больше, чем сам Бог, и в этомпохожи на дьявола; вы, подобно дьяволу, хотите быть


как боги на земле22 и знать все, как Бог; кто думает,что знает больше, тот знает меньше». И отринув ка-кую-либо осторожность, какое-либо благоразумие,Меноккио заявил, что отвергает все таинства, вклю-чая крещение, как измышления человеческие, как«барышничество», как орудия угнетения и эксплуата-ции в руках духовенства: «я думаю, что законы и по-веления церкви — все это барышничество и надобныей, чтобы богатеть». О крещении он сказал: «я думаю,что все новорожденные принимают крещение — ихкрестит Бог, который все на земле благословляет, акрещение в церкви — это фальшь; попы начинаютвысасывать соки у детей еще во чреве матери и про-должают до смерти». О миропомазании: «я думаю,это барышничество и фальшь, всем людям дан духсвятой, а они хотят знать больше и не знают ничего».О браке: «его создал не Бог, а придумали люди: сна-чала мужчина и женщина просто давали друг другуслово, и этого было достаточно»23. О священстве: «ядумаю, что дух божий есть во всех людях.., и думаю,что каждый, кто учился, может быть священником,для этого не нужно посвящения, все это барышниче-ство». О елеосвящении: «я думаю, что оно ни на чтоне годится: помазывают тело, а душу нельзя пома-зать». Об исповеди он говорил так: «исповедоваться упопов и монахов — все равно, что у дерева». Когдаинквизитор вознегодовал, услышав это, Меноккиопояснил свои слова не без некоторого самодовольст-ва: «Если бы дерево могло назначить покаяние, этогобыло бы достаточно; к попам ходят те, кто не знает,какое положено покаяние за грехи, чтобы они ихнаучили, а если знаешь, то ходить не надо, и те, ктознают, не ходят». Последним достаточно исповедать-ся «перед Господом Богом в сердце своем и молитьЕго, чтобы Он отпустил им грехи».

Только на таинство пресуществления не распро-странялась критика Меноккио, однако и здесь еговзгляд был далек от ортодоксального. В показаниях


свидетелей его высказывания представали либо пря-мым богохульством, либо презрительным отрицани-ем. Навестив викария в Польчениго и застав приго-товление гостий, Меноккио воскликнул: «Силы не-бесные, до чего ж здоровенные бестии!» В другой раз,заспорив с отцом Андреа Бионима, он сказал: «Чтоэто как не кусок теста, откуда там взяться ГосподуБогу? И что такое Господь Бог? Это земля, вода ивоздух». Но генеральному викарию он пояснил: «Яговорил, что эта гостия — кусок теста, но Дух святойсходит в него с небес, и так я верю». Викарий, думая,что ослышался: «что, по-вашему, есть Святой Дух?»Меноккио: «Верую, что это Бог». А знает ли он,сколько лиц включает Троица? «Да, господин, Отца,Сына и Духа Святого». — «И в кого из этих лиц, по-вашему, пресуществляется гостия». — «Я думаю, что вСвятого Духа». Викарий не мог поверить в такое не-вежество. «Когда ваш священник объяснял таинствосвятого причастия, он говорил, что содержится в гос-тии?» Дело было, однако, не в невежестве: «Он гово-рил — тело Христово, но я думал, что это Святой Дух,потому что Святой Дух больше Христа: Христос былчеловек, а Святой Дух исходит из рук божьих». «Онговорил..., но я думал...», — едва представлялась ма-лейшая возможность, Меноккио даже с некоторойдерзостью демонстрировал независимость своихвзглядов, свое право на особую точку зрения. Отвечаяинквизитору, он добавил: «Мне нравится это таинст-во, когда человек исповедался и затем идет прича-щаться и приобретает Духа Святого и дух радуется...;а само таинство причащения нужно, чтобы правитьлюдьми, его придумали люди, а не Святой Дух; ониговорят, что мессу сотворил Святой Дух и что нужнопоклоняться гостии, чтобы люди не вели себя, какбестии». Этот взгляд на мессу и на таинство пресуще-,ствления как на орудия приобщения людей к цивили-зации — взгляд, который можно назвать политиче-ским, - излагается языком, поневоле приводящем на


память шутку, отпущенную в разговоре с викариемПольчениго («гостии — бестии»).

Но на чем же основывалась эта радикальная кри-тика церковных таинств? Во всяком случае, не наСвященном писании. Писание само было подвергнутоМеноккио пристрастному экзамену и свелось в итогек некоему элементарному ядру, к «двум словам»: «Ядумаю, что Священное писание дано Богом, но по-том к нему много добавили люди; для этого Священ-ного писания достаточно было двух слов, но потомоно выросло, как растут книги о сражениях...» Дажеевангелия с их разноречиями удалились, по мнениюМеноккио, от краткости и простоты слова божьего;«А о евангелиях я думаю, что частью в них правда, ачастью евангелисты добавили в них от себя: это вид-но по страстям — один говорит о них так, а другойиначе». Неудивительно поэтому, что Меноккио могговорить односельчанам (и повторять уже на процес-се), что «Священное писание выдумали, чтобы моро-чить людей». Отрицание догматики, отрицание свя-щенных книг, акцент исключительно на практиче-ской стороне религии: «а еще он мне говорил, чтоверит только в добрые дела», — это показание Фран-ческо Фассета. А в другой раз, обращаясь к тому жеФранческо, воскликнул: «я хочу только делать добро».Понятно, что святость представлялась ему идеальнымобразом жизни, практического поведения, и ничемдругим: «я думаю, что святые были хорошими людь-ми и творили добрые дела, и за это Господь Бог сде-лал их святыми и они молятся за нас». Ни мощи, ниобразы святых почитать не следует: «а мощи их, раз-ные там руки, ноги, головы, пальцы, думаю, что та-кие же, как у нас, и им не нужно поклоняться..., ненужно поклоняться их образам, но одному Богу, ко-торый сотворил небо и землю; разве вы не помните, —воскликнул Меноккио, обращаясь к судьям, — какАвраам разбил все кумиры и все образы и поклонил-ся только Богу?» Также и Христос своими страстями


преподал людям образец поведения: «он помог... нам,христианам, потому что терпел ради любви к нам, ипоказал, как нужно терпеть и умирать ради любви кнему; не надо страшиться смерти, потому что Богзахотел, чтобы и сын его умер». Христос был толькочеловек, и все люди — сыны божьи, в них «то же ес-тество, что в том, которого распяли». Следуя этойлогике, Меноккио отказывался верить, что Христосумер во искупление грехов человечества: «если кто-тосогрешил, он и должен каяться».

Большинство этих утверждений было сделано Ме-ноккио в ходе одного очень долго продолжавшегосядопроса. «Я скажу такое, что всех приведу в удивле-ние», — обещал он односельчанам: действительно, иинквизитор, и генеральный викарий, и подеста Пор-тогруаро должны были онеметь от изумления привиде какого-то мельника, который с такой уверенно-стью и напором излагал свои идеи. На их оригиналь-ности Меноккио особенно настаивал: «Я никогда неимел дела ни с каким еретиком/ — сказал он, отвечаяна конкретный вопрос судей, — но я не без смысла вголове, и я хотел разузнать великое и неизвестное;может быть, все то, что я говорил, — ошибка, и япокоряюсь святой церкви. Может быть, я согрешил,но Святой Дух меня просветил, и я прошу смерти уГоспода Бога, у Господа Иисуса Христа и у Духа Свя-того, если в чем-нибудь солгал». В конце концов онрешил последовать совету сына, но в начале ему хо-телось, как он давно уже задумал, «много чего ска-зать о дурных делах тех, кто наверху». Он, конечно,знал, чем рискует. Когда его уводили в камеру, онпопросил судей о снисхождении: «Пощадите меня,синьоры, ради Господа нашего Иисуса Христа: если яповинен смерти, казните меня, но если я заслуживаюмилосердия, окажите мне его, потому что я хочу бытьдобрым христианином». Но до конца процесса былоеще далеко. Через несколько дней (1 мая) допросывозобновились; подеста пришлось уехать из Портог-


руаро, но судьям нетерпелось еще раз послушать Ме-ноккио. «Из прежних заседаний, — сказал ему инкви-зитор, — явствует, и об этом вам было заявлено, чтодух ваш шаток и исполнен нечестивых мнений, и нынесвятой суд желает, чтобы вы закончили перед ним из-ложение всех ваших мыслей». Меноккио в ответ: «Духмой был объят гордыней, я желал нового мира и новогоустройства всей жизни, я думал, что церковь идет понеправому пути и хулил ее за роскошество».

7. Архаическое общество

К тому, что скрывается под словами о «новом ми-ре и новом устройстве всей жизни», мы вернемсяпозже. В начале необходимо ответить на вопрос, ка-ким образом этот фриульский мельник мог формули-ровать подобные идеи.

Общественная жизнь во Фриули во второй поло-вине XVI века была в сильнейшей степени отмеченаархаическими чертами24. Феодальная знать обладалаподавляющим влиянием во всем регионе. Институтрабства, известный под именем «маснада», существо-вал еще веком раньше — много дольше, чем в другихблизлежащих областях25. Традиционный средневеко-вый парламент продолжал сохранять свои законода-тельные функции, хотя реальная власть уже давноперешла в руки венецианских наместников26. ВообщеВенеция, владевшая этой областью с 1420 года, все,что могла, оставила в нетронутом виде. Главной забо-той венецианцев было создание такого баланса сил,который бы сводил на нет подрывные тенденциичасти феодального фриульского дворянства.

В начале XVI века конфликты внутри знати обост-рились. Возникли две партии — «замберланов», сто-ронников Венеции, объединившихся вокруг могуще-ственного Антонио Саворньяна (он впоследствии пе-решел на сторону императора и умер на чужбине), и


«струмъеров», враждебных Венеции, во главе которыхстояло семейство Торреджани. Этот конфликт разво-рачивался на фоне ожесточенной классовой борьбы.Уже в 1508 году дворянин Франческо ди Страссоль-до, выступая в парламенте, предупреждал, что в раз-личных местностях Фриули крестьяне объединилисьв «сообщества», некоторые числом до двух тысяч че-ловек, и в этих «сообществах» произносятся «нечес-тивые и сатанинские речи о том, чтобы изрубить накуски прелатов, дворян, владельцев замков и горо-жан, учинить им всем сицилийскую вечерню, и гово-рятся многие другие непристойные речи»27. И дело неограничивалось речами. В жирный четверг 1511 годаво время кризиса, последовавшего за поражениемВенеции при Аньяделло, и в самый разгар эпидемиичумы крестьяне, верные Саворньяну, восстали снача-ла в Удине, потом в других местах, истребляя дворяниз обеих партий и поджигая замки. Мгновенно вос-становилась классовая солидарность дворянства, ивосстание было жестоко подавленно28. Но размах кре-стьянского мятежа, с одной стороны, напугал вене-цианскую олигархию, а с другой — указал на эффек-тивный способ сдерживания фриульского нобилитета.После восстания 1511 года венецианское правитель-ство взяло на вооружение политику поддержки кре-стьянства Фриули (и всей Террафермы) в пику мест-ному дворянству. Эта тактика противовесов породилана свет уникальный для венецианского государствен-ного организма институт — крестьянскую управу(Contadinanza)29. Он был наделен не только фискаль-ными, но и военными функциями: посредством спе-циальных списков осуществлял сбор податей и в тоже время организовывал из крестьян местную мили-цию. Это было самой настоящей пощечиной дляфриульских нобилей: в «Уложениях Отечества», глу-боко проникнутых феодальным духом (среди прочеготам упомянуты наказания, полагающиеся крестьянам,которые дерзают чинить помехи благородному искус-


ству охоты, расставляя ловушки для зайцев или вы-лавливая по ночам куропаток), имеется статья, оза-главленная «De prohibitione armorum rusticis»*30. Новенецианские власти, сохраняя за крестьянской упра-вой ее специальные функции, последовательно вы-двигали ее на роль полномочной представительницыинтересов деревенских жителей. Тем самым юриди-ческая фикция, согласно которой парламент являлсяпредставительным органом всего населения, утрачи-вала в том числе и формальное значение31.

Список мер, предпринятых Венецией в защиту ин-тересов фриульского крестьянства, весьма обширен32.Уже в 1533 году в ответ на петицию, в которой «дове-ренные лица» из Удине и других мест Фриули и Кар-нии выражали неудовольствие «непосильным разме-ром арендной платы за землю, каковая вносится вэтом нашем Отечестве лицам благородного сословияи другим гражданам светского состояния, а происхо-дит это из-за чрезмерных цен на зерно, сильно воз-росших за последние годы», — в ответ на эту петициюбыло дано разрешение оплачивать аренду (за исклю-чением долгосрочной) деньгами, а не натурой, при-чем на основании единых расценок, установленныхраз и навсегда. В условиях быстрого роста цен этоявно облегчало положение крестьян. В 1551 году «попрошению крестьянства этого Отечества» все аренд-ные платежи, установленные начиная с 1520 года,были особым декретом снижены на семь процентов —через восемь лет этот декрет был подтвержден и по-ложения его расширены. Затем в 1574 году-венециан-ские власти предприняли попытку ограничить рос-товщичество в деревне, постановив, что «у крестьянэтого Отечества запрещается забирать в залог всевиды крупного и мелкого скота, пригодные для обра-ботки земли, а также любую хозяйственную утварь, иэто запрещение распространяется на всякого заимо-

* «О запрещении крестьянам носить оружие» (лат.).


давца помимо владельца сказанного имущества».Кроме того, «дабы облегчить бедствующее крестьян-ство, у которого по алчности заимодавцев и торгую-щих в рассрочку отбирается урожай еще до обмолота,когда цены на него самые низкие во весь год», по-становлялось, что кредиторы могут требовать возвра-щения долгов только после 15 августа.

Эти послабления, главной целью которых было га-сить конфликты, тлеющие во фриульской деревне,устанавливали вместе с тем в обход местного нобили-тета отношения объективной солидарности междукрестьянами и венецианской властью. С прогресси-рующим снижением арендных платежей землевла-дельцы боролись, пытаясь заменить бессрочнуюаренду обычной, условия которой были невыгодныдля крестьянина33. Эта тенденция, доминировшая вданный период, встречалась во Фриули с серьезнымипрепятствиями — в первую очередь демографически-ми. Когда налицо нехватка рабочих рук, землевла-дельцу трудно рассчитывать на заключение выгодногодля него земельного контракта. В течение столетия, ссередины XV до середины XVI века либо по причинепостоянных эпидемий, либо из-за усиления эмигра-ционных процессов, прежде всего, в направленииВенеции, численность народонаселения во Фриулиуменьшилась34. В донесениях венецианских намест-ников то и дело говорится о нищете крестьян35. «Яприостановил взыскание всех частных долгов до сбо-ра урожая, — сообщал Даниэле Приули в 1573 году,добавляя, что кредиторы «отбирали у женщин одеждуна глазах у их детей и даже запирали перед ними ихсобственные дома — дело неслыханное и бесчеловеч-ное». Карло Корнер в 1587 году указывал на скуднуюприроду края: земля здесь «малоплодородна, ибо ка-мениста и частично покрыта горами, а также страдаетот частых наводнений и сильных гроз, которые здесьтакже не редкость», — и приходил к такому заключе-нию: «именитые люди не имеют здесь больших бо-


гатств, а простой народ, и крестьяне в особенности,бедны до последней крайности». В самом конце века(в 1599 г.) Стефано Варо рисовал картину полногоупадка и беспросветного отчаяния: «за несколькопрошедших лет сказанное Отечество оскудело до того,что не осталось города, в котором две трети и даже тричетверти домов не пребывали бы в разрухе и бро-шенными; почти половина земель не обрабатывается,что являет вид воистину прежалостный, ибо еслидело так пойдет и дальше — в чем сомневаться неприходится, поскольку что ни день отсюда уезжаютвсе больше и больше, — то остаться этим несчастнымподданным в полной нищете». В то время, когда упадокВенеции еще едва угадывался36, фриульская экономикауже пребывала в состоянии полного разложения.

8. «Сосут кровь из бедняков»

Но что мог знать простой мельник об этом пере-плетении политических, социальных и экономиче-ских противоречий? Какой образ принимало в егоглазах это столкновение могучих сил, которое незри-мо определяло его существование?

Образ, конечно, получался примитивный и упро-щенный, но весьма отчетливый. В мире существуетмного степеней «важности»: есть папа, есть кардина-лы, епископы, есть священник в Монтереале; естьимператор, короли, князья. Но помимо этих иерар-хических градаций имеется еще одно фундаменталь-ное противопоставление: «бедняков» и «тех, кто на :

верху», и Меноккио знает, что он принадлежит кчислу бедняков. Отчетливо дихотомическая классоваяструктура, типичная для крестьянского сознания37.Однако в высказываниях Меноккио можно усмотретьи признаки более дифференцированного отношенияк власть предержащим. Яростное ниспровержениевысших церковных властей — «и еще я думаю про


наши порядки, что у нас папа и кардиналы и еписко-пы такие богатые и сильные, что церковь и попы всезахватили и сосут кровь из бедняков», — сочетаетсясо значительно более умеренной критикой политиче-ской власти. «Я думаю, что венецианские синьорыпотворствуют в этом городе ворам: когда пойдешь запокупкой и приценишься, тебе говорят — дукат, хотяцена этому грош». В этих словах чувствуется реакциякрестьянина, соприкоснувшегося с чуждой ему ре-альностью города: между Монтереале или Авиано итаким крупным городом, как Венеция, пролегла це-лая пропасть. И при этом если папа, кардиналы иепископы прямо обвиняются в том, что «сосут кровьиз бедняков», то о «венецианских синьорах» говорит-ся всего лишь, что они «потворствуют в этом городеворам». Это различие в тоне объясняется чем угодно,только не осторожностью: когда Меноккио произно-сил эти слова, перед ним восседали не только Акви-лейский инквизитор со своим викарием, но и подестаПортогруаро. В глазах Меноккио главным символомугнетения была церковь. Спрашивается, почему?

Объяснение предложил он сам: «церковь и попывсе захватили и сосут кровь из бедняков; если берешьв аренду клочок земли, то земля эта — церкви илиепископа или кардинала». Как уже говорилось, мы неможем быть уверены, что он имел в виду свои лич-ные обстоятельства. Из кадастра 1596 года, т.е. со-ставленного через двенадцать лет после этих утвер-ждений38, следует, что один из участков, предположи-тельно арендуемых Меноккио, граничил с землями,которые один из местных синьоров, Орацио ди Мон-тереале, отдавал в аренду серу Джакомо Марньано.Тот же кадастр, однако, указывает на наличие раз-личных земельных участков, находившихся в собст-венности местных и близлежащих церквей и такжеотдаваемых в аренду: восемь участков принадлежалицеркви Санта Мария, один — церкви Сан Рокко (ита, и другая — монтереальские), один — церкви Санта


Мария в Порденоне. И Монтереале, конечно, не былисключением: в конце XVI века во Фриули, как и напрочей венецианской территории, у церкви сохраня-лись значительные владения39. Там, где они уменьша-лись количественно, они улучшались и укреплялиськачественно. Утверждения Меноккио представляютсяболее чем обоснованными, даже если ему на личномопыте не пришлось сталкиваться с церковной собст-венностью и жесткими условиями ее аренды (на цер-ковные владения никогда не распространялась поли-тика сдерживания арендных платежей, проводившая-ся венецианскими властями). Достаточно было взгля-нуть вокруг.

И все же какова бы ни была доля церковных вла-дений в Монтереале и окрестностях, этим можетобъясняться только ожесточенность обвинений Ме-ноккио, но не их обобщенность. Папа, кардиналы иепископы «сосут кровь из бедняков», но, спрашива-ется, с какой целью и по какому праву? Папа «такойже человек, как мы», за тем исключением, что у негобольше власти (он «может приказывать») и, следова-тельно, он «более важный». Между мирянами и духо-венством нет никакой разницы: таинство священства —это «барышничество». Как, впрочем, и все прочиетаинства и установления церкви: все это «барышни-чество», «фальшь», нужные затем, чтобы потуже на-бить кошельки. Этой колоссальной постройке, скреп-ленной кровью и потом бедняков, Меноккио проти-вопоставляет иную религию, для которой все равны,ибо дух божий веет, где хочет.

Толчком к осознанию своих прав для Меноккиопослужили, следовательно, его размышления о ре-лигии. Любой мельник может проповедовать истиныверы папе, королю, князю, потому что имеет в себетот дух, который Господь даровал всем. По той жепричине он смеет прямо говорить «о дурных делахтех, кто наверху». К решительному ниспровержениюсуществующих социальных иерархий Меноккио увле-


кал не только протест против эксплуатации, но исобственно религиозная идеология, утверждавшаяприсутствие в каждом человеке некоего «духа», кото-рого Меноккио называл то «божьим», то «святым».

9. «Лютеране» и анабаптисты

Кажется очевидным, что за всем этим стоит про-тестантская Реформация, тот страшный удар, кото-рый она нанесла принципу авторитета — не толькорелигиозного, но и общественно-политического. Вкаких отношениях находился Меноккио со сторон-никами Реформации и как понимал их идеи?

«Лютеранин, по-моему, — это тот, кто учит зломуи ест скоромное по пятницам и субботам», — так го-ворил Меноккио судьям, его допрашивавшим. Носудя по всему, он сознательно предложил столь уп-рощенное и искаженное толкование. Много лет спус-тя во время второго процесса (в 1599 г.) стало извест-но, что Меноккио говорил некоему крещеному евреюпо имени Симон о лютеранах, которые явятся послеего смерти и «заберут его кости». Казалось бы, спо-рить больше не о чем. На самом деле, это не так.Ниже мы вернемся к вопросу о том, насколько былиобоснованы ожидания Меноккио, сейчас же нужноотметить, что термин «лютеранин» встречается здесьв таком контексте, который лишь подтверждает край-нюю смысловую расплывчатость, отличавшую его вданную эпоху. Согласно Симону, Меноккио отрицалкакую-либо ценность евангелия, не принимал боже-ственность Христа и восхвалял некую книгу, в кото-рой предположительно опознается Коран. Труднодальше уйти от Лютера и его учения. Нам снова нуж-но начинать с нуля и продвигаться вперед с осторож-ностью, от одного предположения к другому.

Экклезиология Меноккио — назовем ее так — ре-конструируется на основе его сделанных в Портог-


руаро показаний с большой определенностью. Всложной панораме религиозных учений того времениона ближе всего напоминает позицию анабаптистов40.Акцент на простоте слова божьего, отказ от культо-вых изображений, церемоний и таинств, отрицаниебожественности Христа, сосредоточенность на прак-тической религиозности и на делах благочестия, об-личения пауперистского толка, направленные противцерковных «роскошеств», веротерпимость — все этопрямо перекликается с религиозным радикализмоманабаптистов. Правда, у Меноккио нет высказыванийв поддержку крещения взрослых. Но установлено,что и итальянские анабаптисты очень быстро пришлик отрицанию крещения наряду со всеми другими та-инствами: они допускали лишь духовное крещение,предполагающее внутреннее возрождение человека.Меноккио, со своей стороны, считал, что крещениевообще не нужно: «я думаю, что все новорожденныепринимают крещение — их крестит Бог, который всена земле благословляет...»

Движение анабаптистов, захватив значительнуючасть северной и центральной Италии и завоевавособенную популярность в Венецианской области, всередине XVI века встретилось с ожесточенным ре-лигиозным и политическим преследованием, сигна-лом к которому послужил донос одного из его вож-дей, и было разгромлено41. Но некоторые разрознен-ные группы продолжали свою подпольную деятель-ность, в том числе и во Фриули42. Не исключено, чтоанабаптистами были, например, ремесленники изПорчии, попавшие в тюрьму инквизиции в 1557 году:они собирались в доме одного дубильщика и сукно-вала, где читали Писание и говорили «об обновлениижизни..., о разноречиях евангелий и об очищении отгрехов». Как мы убедимся в дальнейшем, Меноккио,который, согласно одному из свидетелей, уже три-дцать лет назад вел свои еретические речи, вполнемог находиться в контакте с этой группой.


И все же, несмотря на все эти совпадения вовзглядах, не представляется возможным отнести Ме-ноккио к числу анабаптистов. Для анабаптиста былинемыслимы те положительные высказывания, кото-рые Меноккио делал о мессе, евхаристии и даже, доопределенных пределов, об исповеди. И главное,анабаптист, считавший папу воплощением Антихри-ста, никогда бы не сказал об индульгенциях то, чтосказал Меноккио43; «я думаю, им можно верить, ведьесли человек, которого Бог поставил за себя, а имен-но папа, дарует прощение, то это все равно как будтоего дарует Бог, ведь оно дано его управляющим иливроде того». Это материалы первого допроса, прохо-дившего в Портогруаро (28 апреля): поведение Ме-ноккио на нем — независимое, а порой и простодерзкое, — не позволяет объяснить подобные выска-зывания осторожностью или расчетом. Кроме того,для анабаптистов с их жесткими сектантскими огра-ничениями неприемлема та разнородность текстов,на которые Меноккио, в чем мы еще будем иметьвозможность убедиться, ссылался как на «источники»своих религиозных идей. Для анабаптистов единст-венным источником истины было Священное писа-ние, если не просто одно евангелие; как утверждалсукновал, возглавлявший только что упомянутуюгруппу из Порчии, «помимо него не следует веритьникакому другому писанию, ибо ни в каком другомписании, кроме евангелия, не содержится ничего,потребного для спасения души»44. Меноккио, напро-тив того, черпал нужные ему сведения из самых раз-нохарактерных книг — от «Цветов Библии» до «Дека-мерона». Иначе говоря, у Меноккио и анабаптистовможно заметить сходные взгляды, но проявляютсяони в совершенно различных контекстах.

Но если случай Меноккио не удается объяснитьконкретным влиянием анабаптизма, может быть под-ходит более общее объяснение? У Меноккио, похоже,были контакты с «лютеранами» (в то время это на-


звание прилагалось ко всем неортодоксальным тече-ниям мысли почти без разбора): так, может, все делов импульсе, данном ему идеями протестантства?

И это объяснение, однако, не годится. Однажды уинквизитора и Меноккио состоялся весьма любопыт-ный диалог. Инквизитор спросил: «Что вы понимаетепод оправданием?» Меноккио, обычно столь охотноизлагавший свои «убеждения», на этот раз просто непонял вопроса. Монаху пришлось объяснить ему,«quid sit iustiflcatio»*, и в ответ Меноккио, как мы ужевидели, выступил с отрицанием того, что Христосумер во спасение человечества: «если кто-то согре-шил, он и должен каяться». Аналогичный случайпроизошел с «предопределением»: Меноккио не знал,что означает это слово, и только после объясненийинквизитора заметил: «Я не верю, что Бог кого-либозаранее предназначает к вечной жизни». Оправданиеи предопределение — две темы, вокруг которых и шелв основном религиозный спор в Италии эпохи Ре-формации, — не значили ровным счетом ничего дляэтого фриульского мельника, и это при том, что, какмы убедимся в дальнейшем, он не мог, хотя бы однаж-ды, не встретиться с ними в книгах, которые он читал.

Это тем более примечательно, что даже в Италииинтерес к этим темам не ограничивался высшимикругами общества.

Теперь лакей, кухарка и привратникЗа завтраком жуют свободу воли,А оправданье верой — за обедом.

Так писал в середине XVI века поэт-сатирикПьетро Нелли, иначе прозывавшийся мессером Анд-реа да Бергамо45. Несколькими годами раньше неапо-литанские кожевники, наслушавшись проповедейБернардино Окино, спорили до хрипоты о посланияхапостола Павла и о предопределении46. Дебаты о том,

* «что есть оправдание» (лат.).

I КАРЛО ГИНЗБУРГ 85

что важнее, вера или дела, могли давать самые не-ожиданные отзвуки — вплоть до прошения, котороеодна миланская проститутка адресовала городскимвластям47. Примеры взяты первые попавшиеся, ихлегко умножить, но им всегда будет присуща однаобщая черта: они все имеют отношение к городу48.Это еще одно указание в числе прочих на глубокуюпропасть, уже давно разделившую в Италии город идеревню. Анабаптисты, возможно, и попытались быподчинить своему влиянию деревню, если бы ихдвижение не было быстро подавлено религиозными иполитическими репрессиями; несколько десятилетийспустя успешное наступление на деревню провели —под совершенно иными лозунгами — религиозныеформирования Контрреформации — иезуиты, в пер-вую голову49.

Отсюда, впрочем, не следует, что в течение XVIвека религиозные смуты вовсе обходили итальянскуюдербвню стороной50. Однако в деревне за тонким по-верхностным слоем современных тем и понятий все-гда скрывается массивный костяк иной, куда болеедревней традиции. Что общего с Реформацией имееткосмогония, подобная той, что зародилась в голове уМеноккио — первозданный сыр, в котором как червикопошатся ангелы? А высказывания, которые припи-сывались Меноккио его односельчанами — «все, чтомы видим, это Бог, и мы тоже боги», «небо, земля,море, воздух, бездна и ад — все это Бог» — что в нихреформационного? Не правильнее ли будет отнестиих на счет традиционных крестьянских верований,чье происхождение теряется в глубине веков? Рефор-мация, разбив поверхностное религиозное единомыс-лие, пробудила их к жизни; Контрреформация в по-пытке это единомыслие восстановить вывела их насвет прежде, чем окончательно уничтожить.

Если это действительно так, тогда нет нужды ис-кать объяснение радикальным идеям, высказаннымМеноккио, ни в анабаптизме, ни в некоем абстракт-


ном «лютеранстве». Мы должны задаться вопросом,не принадлежат ли они вполне независимому тече-нию крестьянского радикализма51, которое многостарше Реформации и которое бури этой эпохи лишьвынесли на поверхность52.

10. Мельник, живописец, шут

Инквизиторы не могли поверить, что обычныймельник способен самостоятельно, вне влияний состороны, прийти к подобным мыслям. У свидетелейдопытывались, говорил ли Меноккио «всерьез или вшутку или словно бы повторяя чужие слова», от са-мого Меноккио добивались имен его «сотоварищей»,но не добились ничего. Меноккио, в частности, зая-вил со всей определенностью: «Я никогда никого невстречал, кто был бы тех же убеждений, что и я; доэтих мыслей я дошел своим умом». В этом случае,однако, он не говорил всей правды. В 1598 году донОттавио Монтереале (который, напомним, был кос-венно причастен к тому, что инквизиция заинтересо-валась Меноккио) сообщил, что по его сведениям,«этот Меноккио набрался своих богопротивных мыс-лей у художника из Порчии по имени Никола», когдатот работал в Монтереале в доме" синьора де Лацца-ри, родственника дона Оттавио. Имя этого художни-ка упоминалось и во время первого процесса53, при-чем Меноккио реагировал на него с явным смущени-ем. Сначала Меноккио заявил, что встречался с нимво время великого поста и тот ему сказал, что по-стится только «из страха» (сам же Меноккио разре-шал себя «немного молока, сыру и несколько яиц»,оправдываясь своей слабой физической конституци-ей). И тут же Меноккио начал рассказывать в до-вольно туманных выражениях о некоей книге, при-надлежавшей Николе, явно стараясь увести разговорв сторону. Самого Николу не преминули вызвать в


инквизицию, но вскоре отпустили, удовлетворившисьпохвальными аттестациями, выданными ему двумясвященниками из Порчии. И только во время второгопроцесса прозвучал намек на возможность посторон-него влияния на еретические воззрения Меноккио.На допросе 19 июля 1599 года инквизитор спросилМеноккио, с каких пор он стал считать (опираясь,как мы впоследствии увидим, на одну новеллу «Дека-мерона»), что любой человек может рассчитывать наспасение, если не изменяет своей вере, и поэтомутурку нужно оставаться турком и не следует обра-щаться в христианство. Меноккио ответил: «Я этихмыслей уже пятнадцать или шестнадцать лет — нача-ли мы как-то разговаривать, и дьявол мне это под-сказал». «С кем начали разговаривать?» — тут жеспросил инквизитор. Только сделав долгую паузу(«post longam moram»), Меноккио ответил: «Не знаю».

С кем-то, значит, Меноккио все же беседовал орелигии пятнадцать или шестнадцать лет назад —всего вероятнее, в 1583 году, поскольку в начале сле-дующего года он уже сидел в тюрьме. Можно с уве-ренностью предполагать, что именно у этого человекаМеноккио одолжил и саму подозрительную книгу,«Декамерон». Пару недель спустя Меноккио назвал егоимя — Никола Мелькиори. Не только совпадение име-ни, но и совпадение дат (на это обстоятельство инкви-зиторы не обратили внимание) позволяют отождествитьего с Николой из Порчии, о котором в 1584 году Ме-ноккио говорил, что не видел его в течение года.

Дон Оттавио Монтереале был хорошо осведомлен:Меноккио беседовал о религии именно с Николой изПорчии. Мы не знаем, входил ли этот Никола в тоткружок местных мастеровых, которые двадцатью пя-тью годами раньше собирались для совместного чте-ния евангелия54. Но в любом случае, несмотря наблагоприятные аттестации, добытые им в 1584 году,он уже задолго до этого пользовался славой «отъяв-ленного еретика». Так его назвал в 1571 году порде-


нонский дворянин Фульвио Рорарио55, сообщая ослучае восьми- или десятилетней давности: по егословам, Никола «сам рассказывал, как разбил не-сколько иконок, украшавших церквушку неподалекуот Порчии, и при этом твердил, что они плохо изго-товлены и некрасиво смотрятся..., и что это барыш-ничество, что не годится помещать изображения вцеркви». Нельзя не вспомнить о Меноккио и его ре-шительном осуждении священных изображений. И этоеще не все, чему он научился от Николы из Порчии.

«У Николы, — рассказывал Меноккио генерально-му викарию, — была книга, называемая «Замполло», ив ней говорилось об одном шуте, как он умер и по-пал в ад, но и там продолжал свои штуки; и еще япомню, что там был его кум, а один черт водилдружбу с этим шутом, и кум про это прознал и сказалшуту, чтобы тот притворился сильно больным, и онтак и сделал, и тогда черт ему сказал; «Признавайся,что ты задумал, говори правду, потому что и в адунужно вести себя по правде». Генеральному викариюэтот рассказ должен был показаться нагромождениемнелепиц: он продолжил допрос, но повернул его кболее серьезным темам — например, утверждал лиМеноккио, что все люди обречены попасть в ад, —тем самым упустив весьма важный след. Из книги,одолженной ему Николой из Порчии, Меноккио по-черпнул многие излюбленные свои темы и выраже-ния, хотя и принял имя главного персонажа, Занпо-ло, за название.

В этой книге, называвшейся «Сон Каравии»56, ве-нецианский ювелир Алессандро Каравиа вывел в ка-честве персонажей самого себя и знаменитого буф-фона Занполо Лиомпарди, своего свояка, незадолгодо того умершего в глубокой старости.

Вы Меланхолии мне кажетесь портретом,Написанным отменным живописцем.

— с таким словами обращается в начале Занполо кКаравие (которого гравюра на фронтисписе пред-


ставляет как раз в позе дюреровской «Меланхо-лии»)57. Каравия пребывает в печали: его удручаетзрелище мира, в котором царит несправедливость.Занполо его утешает, напоминая, что жизнь истиннаяначинается не на земле.

Как мне б хотелось новости узнатьО том, что на том свете происходит.

— восклицает Каравия. Занполо обещает после смер-ти исполнить его желание. Такая возможность вскорепредоставляется: большую часть поэмы занимает сонювелира, в котором ему является его друг-буффон ирассказывает о своем путешествии в рай, где он бесе-дует со св. Петром, и в ад, где он сначала сводитдружбу с дьяволом Фарфарелло, пленив его своимитрюками, а затем встречает другого знаменитогобуффона, Доменего Тайакальце. Тот советует Занполоприбегнуть к хитрости, чтобы исполнить обещание,данное Каравие:

Я знаю: Фарфарел тебе приятельИ он тебя проведать поспешит.Когда же спросит, как тебе живется,И сильно ль припекает, сделай вид,Что мочи нет терпеть. УтешитьТебя захочет, тут ты и просиЖелание заветное исполнить.

«Тогда я притворился», — рассказывает Занполо, —

Что стражду горькой мукой,И притулился в угол, дожидаясь,Когда наведается бес-приятель.

Но уловка не удалась, и Фарфарелло обрушиваетсяна него с упреками:

Обман твой ясен мне. Мне горькоЧто ты со мной на хитрости пустился.Ты думаешь, в аду уж места нетНи дружеству, ни верности, ни правде?Ты ошибаешься...


Все же он его прощает и дозволяет явиться к Ка-равие с докладом. Каравия, пробудившись ото сна,преклоняет колени перед распятием.

Меноккио запомнился призыв черта говоритьправду даже в аду, и это, без сомнения, одна из цен-тральных тем «Сна», связанная с критикой лицеме-рия, в особенности монашеского. «Сон» был опубли-кован в мае 1541 года, т.е. в то время, когда в Регенс-бурге шли переговоры, имевшие целью примиритькатоликов и протестантов; он является типичнымвыражением итальянского евангелизма. «Глумство,изличья, шутки и потехи» двух буффонов, Занполо иТайакальце, которые даже перед престолом Вельзеву-ла пускаются в пляс, «сверкая тугими ягодицами»,представляют собой карнавальный фон для обстоя-тельного разговора на серьезные религиозные темы.Тайакальце в открытую восхваляет Лютера:

И среди них известный Мартин Лютер,Чье имя у германцев всех в почете.Попов он ставит ни во что. К соборуНароды громогласно призывает.Во всяком он ученье искушен,Но чистому евангелью привержен.Смутил он многих: тот теперь твердит,Что лишь Христос нам, грешникам, заступа,Другой все упованья возложилНа Павла Третьего с Климентом вкупе.Один бранится, лается другойИ верит всяк, что лишь соборне, вместеНедоуменья эти разрешим.

Лютер достоин одобрения, тем самым, ибо он при-зывает к созыву собора для наведения порядка в вопро-сах вероучения, а также учит «чистому евангелью».

Костлявая ко мне явилась, кум,Не во время. Я не успел спознать,Какая вера правильнее в миреИ каковой мне надлежит держаться.


Всего важнее человеку веритьИ в вере никогда не колебаться.Евангелья держаться нерушимо,А в остальном о Мартине не печься.

Что.такое «чистое евангелье», объясняют по оче-реди Занполо, святой Петр и Тайакальце. Преждевсего, это оправдание верой в жертву Христову:

Чтоб душу христианину спасти,Соблюсть необходимо три условья.Во-первых, Бога почитать душойИ веровать Ему непрекословно.Второе, быть в надежде, что ХристосСпасенье всем купил своею кровью.И третье: в сердце жар любви иметьИ Духом Святым в деле облачаться.Исполнишь все, и ада избежишь.

Не нужно, следовательно, никаких теологическихпремудростей, на которые так охотно пускаются мо-нахи и на которые так падки невежды:

Невежд есть много, что, ученых корча,Священные предметы обсуждаютИ богословствуют сверх всякой меры,Сбивая паству с правого пути.О предопределении толкуют,О воле, что свободною зовется,Пытают тайны, скрытые от глазИ разума людского. А уж им-то,Чья вся премудрость — «Отче наш» и «Верю»,И вовсе непосильные. ДорогуПрямую к небесам искать нет нужды:Евангельем указана она.Куда приглядней было бы монахам,Оставив суемудрие, что с толкуСбивает легковерных простецов,Со словом божиим людей знакомитьИ только...


Отрицание теологических хитросплетений радипростоты истинной религии памятно нам по некото-рым высказываниям Меноккио, который, впрочем,утверждал, что не знает слова «предопределение»,хотя и встречал его в этой поэме. Еще большее сход-ство наблюдается между осуждением «законов и по-велений церкви» как «барышничества» (этим терми-ном пользовался, как мы видели, также и Никола изПорчии) и инвективой против священников и мона-хов, которая во «Сне» вложена в уста св. Петра:

Барыш искать приучены повсюдуИ в смерти даже. Торжище ведутО мертвом теле словно на базареИ мздой не поступаются. А послеГлумясь над простаком, с деньгойПоследнюю простившимся, утробуЛелеют ненасытную и глоткуЛуженую. Барышничать пустилисьИ церковью моею, все доброСебе хватая, бедняков в забросеОставив, службу божью позабыв.

Отрицание чистилища58 и, следовательно, какой-либо пользы заупокойных служб, осуждение латин-ского языка священников и монахов («Они нарочно вцеркви говорят Не по-людски, а по-латински»), него-дование против «церквей роскошных»59, оговорки вотношении культа святых:

Святые, сын мой, Бога почитали,И мы за то их чтим. СвятомуИх житию мы если подражаем,То чаем лику их сопричаститься.Но кто о милости их молит, тотИ думает, и делает неверно.

- и в отношении исповеди:

Тот христианин истинный, кто БогуВ душе свершает исповедь своей


И ежечасно, а не раз в году,Лишь чтоб не записали в иудеи.

— все это, как мы могли убедиться, мотивы, то и деловстречающиеся в признаниях Меноккио. Он читал«Сон Каравии» через сорок с лишним лет после еговыхода в свет, и историческая обстановка к томувремени решительным образом изменилась. Собор,который должен был примирить «папистов» и про-тестантов (раздор между ними Каравия сравнивал свраждой струмьеров и замберланов, двух фриульскихпартий), был созван, но оказался собором гнева, а немира. Для людей, близких Каравии по духу, церковь,вырисовывающаяся из тридентских постановлений,ничем не напоминала ту «исправленную» по заветам«чистого евангелия» церковь, о которой они мечта-ли60. И Меноккио «Сон Каравии» должен был казать-ся памятником давно минувшей эпохи. Конечно,антиклерикальная и антитеологическая пропагандаоставалась по-прежнему злободневной, но взглядыМеноккио на религию далеко ушли от «Сна» поуровню своего радикализма. Отрицание божественно-сти Христа, критический подход к Священному пи-санию, неприятие крещения, аттестованного как«барышничество», прославление веротерпимости —всего этого нет и следа в «Сне Каравии». Так, можетбыть, Меноккио это почерпнул из бесед с Николойиз Порчии? Не исключено, особенно в том, что каса-ется веротерпимости, и если верна идентифицацияНиколы из Порчии с Николой Мелькиори. Однакоиз показаний жителей Монтереале следует, что к сво-ему образу мыслей Меноккио пришел задолго допервого процесса61. Мы, правда, не знаем, к какомувремени восходит его знакомство с Николой, ноупорство Меноккио в отстаивании своих идей невяжется с образом пассивного ученика.


11. <<До этих мыслей я дошел своим умом»

«Хотите я покажу вам путь истины? Делайте доброи идите по пути, указанному предшественниками, иэто то, чему учит святая наша мать церковь» — с та-кими словами, как утверждал Ценоккио (и при этом,скорее всего, говорил неправду), он обращался к од-носельчанам. На самом деле, Меноккио призывал кпрямо противоположному — уклоняться от верыпредков и сомневаться в том, что священник возгла-шает с амвона. Так долго (судя по всему, около три-дцати лет) сохранять верность этой неординарнойпозиции — сначала в маленьком мирке Монтереале,затем перед лицом инквизиционного суда — быловозможно лишь для человека, наделенного совер-шенно исключительными интеллектуальными и мо-ральными качествами. Ни ропот родных и знакомых,ни упреки священника, ни угрозы инквизитора ~ничто не могло поколебать Меноккио. Но что давалоему такую стойкость? Ради чего он произносил своиречи?

В начале процесса он попытался объяснить своиидеи дьявольским внушением: «Но это мной говори-лось во искушение..., это во мне говорил нечистыйдух, он принуждал меня так думать». Но уже к концупервого допроса в его позиции наметились измене-ния: «Все, что я говорил или по божьему внушениюили по дьявольскому...» Две недели спустя он привелдругое объяснение: «Это было мне искушение от дья-вола или от кого-нибудь там еще». Чуть позже онуточнил, что скрывается под этим «еще», его пресле-довавшим и искушавшим: «до этих мыслей я дошелсвоим умом». И от этого утверждения он уже не от-ступал в течение всего процесса. Даже решив умолятьсудей о снисхождении, он все свои грехи объяснял темобстоятельством, что он «не без смысла в голове».

Меноккио не ссылался на откровения, ему ни-спосланные. Главной его опорой была его собствен-ная способность суждения. Одно это уже резко выде-


ляло его на фоне тех вещунов, духовидцев, бродячихпроповедников, которые на рубеже XV—XVI вековоглашали неясными пророчествами площади италь-янских городов62. Еще в 1550 году бывший бенедик-тинский монах Джорджо Сикуло пытался довести досведения собравшихся в Тренто церковных иерарховте истины, которые открыл ему, явившись «собствен-ной персоной», Христос. Но Тридентский собор* ужедвадцать лет как завершился, церковь вынесла свойокончательный вердикт, добрым христианам былоуказано, во что им следует веровать. А этот мельникиз забытой Богом фриульской деревушки продолжалраздумывать о «высоком», продолжал противопостав-лять свои мысли о вере постановлениям церкви: «ядумаю так..., я тех мыслей, что...»

Но помимо своей головы были еще и книги. «СонКаравии» — не исключение. «Будучи много раз наисповеди у священника из Барчиса, — заявил Менок-кж> на первом допросе, — я спрашивал его: как этовозможно, что Иисус Христос был зачат от Духа Свя-того и рожден Девой Марией, и говорил, что я в этоверю, но дьявол иногда наводит на меня сомнения».Дьявольское искушение как причина сомнений — вначале процесса Меноккио еще пытался осторожни-чать; он тут же, однако, указал на другой источниксвоих идей. «Эти мои мысли у меня возникали, по-тому что я никогда не слышал о таком девственномрождении; и так как я читал, что Преславная Девабыла женой святого Иосифа, я думал, что наш Гос-подь Иисус Христос был сыном святого Иосифа, по-тому что я читал, что святой Иосиф называл нашегоГоспода Иисуса Христа своим сыном, и читал я это вкниге под названием «Цветы Библии». Это пример,взятый наудачу: Меноккио часто ссылался на ту илииную книгу как на источник (в данном случае, неединственный) своих «мыслей». Так что же он читал?

* Тренто по лат. — Tridentum; здесь заседал церковныйсобор, получивший имя Тридентского. — Прим. пер.


12. Книги

К сожалению, полным списком прочитанных имкниг мы не располагаем. После ареста генеральныйвикарий распорядился провести у него дома обыск:книги там были найдены, но так как среди них неоказалось ни запрещенных, ни подозрительных,опись их не велась63. Приблизительную и неполнуюкартину круга чтения Меноккио можно составитьлишь на основании его собственных показаний. Вовремя процесса он упоминал следующие книги:

1. «Библия на народном языке», «с буквами побольшей части красными» (издание не разыскано)64;

2. «Цветы Библии» (речь идет о переводе средне-вековой каталанской хроники, материал которой взятиз самых разнообразных источников: кроме «Вульга-ты», это и «Хроника» Исидора Севильского, и «Све-тильник» Гонория Августодунского, и несколькоапокрифических евангелий; данный памятник сохра-нился в большом количестве рукописей XIV—XV ве-ков, известны также не менее двадцати его изданий,выходивших — вплоть до середины XVI века — подразными названиями: «Цветы Библии», «Цветы, соб-ранные со всей Библии», «Новые цветы»)65;

3. «Светильник (или «Розарий»?) Богоматери» (пред-положительно идентифицируется с «Розарием пре-славной Девы Марии» доминиканца Алъберто да Кас-телло, также в течение XVI века выдержавшим многоизданий)66;

4. «Лючендарий (вместо «Легендария») святых»(это перевод знаменитой «Золотой легенды» ИаковаВорагинского: перевод, редактором которого значит-ся Никколо Малерми, вышел под названием«Легендарий житий всех святых»)67;

5. «История Страшного Суда» (анонимная поэмаXV века в октавах, известна в нескольких редакциях,сильно различающихся по объему)68;


6. «Кавалер Зуанне де Мандавилла» (итальянскийперевод знаменитой книги путешествий, появившей-ся в середине XIV века под баснословным именемсэра Джона Мандевиля; перевод несколько раз изда-вался в XVI веке)69;

7. «Книга, называемая «Замполло» (т.е. «Сон Ка-равии», опубликованный в Венеции в 1541 году)70.

Этот список можно дополнить книгами, упомяну-тыми во время второго процесса:

8. «Прибавление к хроникам» (перевод на народ-ный язык хроники, составленной в конце XV векабергамасским августинцем Якопо Филиппо Форести;под названием «Прибавление к прибавлениям к хро-никам» печаталось вплоть до конца XVI века)71;

9. «Месяцеслов, исчисленный применительно кИталии почтеннейшим доктором Марино Камилло деЛеонардисом в городе Пезаро» (этот «месяцеслов»также известен во множестве переизданий)72;

10. «Декамерон» Боккаччо, нецензурованное из-дание73;

11. Книга, не поддающаяся точной идентифика-ции; один из свидетелей считал ее Кораном (Коранбыл в 1547 году издан в Венеции в переводе наитальянский)74.

13. Сельские читатели

Для начала посмотрим, как эти книги попали кМеноккио.

Единственная, о которой наверняка известно, чтоона была куплена, — это «Цветы Библии». «Я ее ку-пил в Венеции за два сольдо», — говорил Меноккио.О происхождении трех других — «Истории СтрашногоСуда», «Месяцеслова» и гипотетического Корана — неизвестно ничего.* «Прибавление» Форести Меноккиополучил в подарок от Томазо Меро из Мальминса.Все остальные — шесть из одиннадцати, больше по-4-535


ловины, — одолжил. Знаменательный факт, указы-вающий на наличие в этой крошечной общине целойгруппы читателей: камень преткновения в виде своихскудных финансовых возможностей они обходили,передавая книги друг другу. Так, «Светильник (или«Розарий») Богоматери» Меноккио получил от однойженщины, Анны де Чекко, пока отбывал срок своегоизгнания в Арбе в, 1564 году. Ее сын, Джорджо Ка-пель, вызванный в качестве свидетеля (мать к томувремени умерла), сообщил, что у него осталась однакнига — «Жития святых»; остальные забрал арбскийсвященник и вернул потом только две или три, зая-вив, что остальные «решено сжечь» (решено инкви-зиторами, надо полагать). Библия досталась Менок-кио от его дяди Доменико Джербаса вместе с «Леген-дарием святых». «Легендарий» «вымок и изорвался».Библия же перешла в собственность Бастиана Скан-деллы, двоюродного брата Меноккио, и Меноккионеоднократно ее у него одалживал. За полгода доначала процесса, однако, жена Бастиана, Фьора, со-жгла ее в печке; «большой грех — жечь такую книгу»,заметил Меноккио. «Мандавилла» была полученаМеноккио за пять или шесть лет до процесса от Анд-pea Бионима, монтереальского капеллана, которыйслучайно нашел эту книгу в Маниаго, разбирая как-кие-то нотариальные акты. (Сам Бионима, однако,благоразумно уточнил, что книгу передал Меноккионе он, а Винченцо Ломбардо, который, «зная не-много грамоты», взял ее у него дома). Владельцем«Сна Каравии» был Никола из Порчии — быть может,одно лицо с тем Николой Мелькиори, от которогочерез посредство Лунардо делла Минусса из Монте-реале Меноккио получил «Декамерон». Что же каса-ется «Цветов Библии», то Меноккио в свою очередьодолжил их одному молодому человеку из Барчиса,Тита Корадина, но тот (по его словам) прочел толькоодну страницу: священник объяснил ему, что этокнига запрещенная, и он ее сжег.


Довольно активный книгообмен, и затрагивает онне только духовных лиц (как можно было бы предпо-лагать), но даже женщин. Известно, что в Удине сначала XVI века действовала школа под руководствомДжероламо Амазео, где «научались грамоте все, безкакого-либо различия лиц: дети горожан наравне сдетьми подмастерьев, малые и вошедшие в возраст, ини с кого не взималась никакая плата»75. Начальныешколы, где обучали даже начаткам латыни, имелисьтакже и неподалеку от Монтереале, в Авиано и Пор-деноне76. И все равно нельзя не удивляться, что вмаленьком, затерянном среди холмов селении столь-ко читали77. К сожалению, не всегда нам известенсоциальный статус этих читателей. О художнике Ни-коле из Порчии уже говорилось. Бастиан Сканделла,двоюродный брат Меноккио, значится в уже упоми-навшемся кадастре 1596 года в качестве владельца (нонеизвестно, на каких правах) нескольких участковземли; в том же году он был подестой Монтереале.Но все остальные — имена и только. Тем не менееочевидно, что для них книга составляла привычнуючасть обихода; книга — это предмет частого употреб-ления, к ней относились без излишнего почтения,она могла вымокнуть и порваться. При этом обраща-ет на себя внимание возмущенная реакция Меноккиона сожжение Библии (которую отправили в печь яв-но, чтобы она не попалась на глаза дознавателям изинквизиции): несмотря на ироническое сравнение с«книгами о сражениях», Писание представлялось емукнигой, отличной от других, ибо содержало в ядресвоем слово Божие.

14. Печатное слово и «вздорные мысли»

Анализируя книжный список Меноккио, нужноиметь в виду то обстоятельство, что больше половиныкниг, упомянутых Меноккио, ему не принадлежало.


Лишь в случае «Цветов Библии» мы можем увереннопредполагать сознательный читательский выбор —предпочтение, оказанное именно этой книге средимногих других, выставленных на продажу неизвест-ным венецианским книготорговцем. Показательно,что «Цветы», как мы убедимся в дальнейшем, служи-ли Меноккио в качестве livre de chevet*. И наоборот,чистая игра случая причиной того, что «Мандавилла»оказалась в руках падре Андреа Бионимы, рывшегосяв маниагских нотариальных актах; Меноккио же еевыпросил просто из любви к чтению, а не потому чтоона чем-то его заинтересовала. Так же обстоит дело,по-видимому, и с остальными книгами, одолженны-ми им у односельчан. Список, нами составленный,включает преимущественно те книги, которые Ме-ноккио были доступны, а не те, которые он выбралбы сам и которые предпочитал другим.

Кроме того, список неполон. Этим объясняется, вчастности, перевес религиозной литературы; шестькниг из одиннадцати, больше половины. Это понят-но: во время двух своих процессов Меноккио ссылал-ся, главным образом, на этот тип литературы — дляподкрепления своих идей. Не исключено, что списоквсего, что у него было и что он читал, был бы болееразнообразен: он мог бы включать какие-нибудь об-разцы тех «книг о сражениях», с которыми он до-вольно двусмысленно сопоставил Священное писа-ние, — например, «Книгу, в которой говорится осражениях, прозываемую Фиораванте» (Венеция,1506) или что-нибудь в этом роде. Но даже этот спи-сок при всей его неполноте и односторонности по-зволяет прийти к некоторым выводам. Рядом соСвященным писанием мы находим в нем благочести-вую литературу, вариации на библейские темы в сти-хах и прозе, жития святых, месяцеслов, комическуюпоэму, рассказ о путешествиях, хронику, сборник

* «настольной книги» (фр.).


новелл («Декамерон»): все это тексты на народномязыке (как уже было сказано, Меноккио из латынизнал только то, что сумел усвоить, прислуживая приотправлении мессы)78, двух-трех вековой давности, ипользовавшиеся большой популярностью у самыхразных слоев населения79. Книги Форести и Манде-виля, к примеру, имелись в библиотеке другого«неуча», т.е. человека, не владевшего латынью, —Леонардо да Винчи80. А «История Страшного суда»фигурирует среди книг известного естествоиспытате-ля Улиссе Альдрованди (у которого тоже, кстати,были неприятности с инквизицией из-за того, что вмолодости он поддерживал отношения с лицами,известными своими еретическими взглядами)81. Явновыделяется в списке Коран (если только он действи-тельно имелся у Меноккио): это особый случай, и мырассмотрим его позже. В остальном никаких неожи-данностей: в библиотеке Меноккио нет ничего, чтомогло бы пролить свет на то, каким образом он при-шел к выработке своих — по определению односель-чанина — «затейливых мнений».

15. Тупик?

Итак, перед нами очередной тупик. Вначале, послезнакомства с экстравагантной космогонией Менок-кио у нас, как и у генерального викария, возниклоподозрение, не бред ли это сумасшедшего. Отклонивэту мысль, мы обратились к разбору экклезиологииМеноккио и тогда родилась другая гипотеза: о связяхего с движением анабаптистов. Отбросив и ее, мызанялись вопросом об отношении Меноккио, имено-вавшего себя «лютеранским» мучеником, к Реформа-ции. Выдвинули предположение, что в случае с Ме-ноккио речь идет о традиции крестьянского радика-лизма, пробужденного к жизни Реформацией, однакоэтому предположению явно противоречит список


прочитанных им книг, реконструируемый на основематериалов процесса. Можно ли считать репрезента-тивной столь необычную фигуру — мельника, жив-шего в XVI веке и умевшего читать и писать? И ре-презентативной в отношении чего? уж конечно, не вотношении крестьянской культуры, если сам Менок-кио указывал на книгу как на источник своих идей.Запутавшись в этом лабиринте, мы фактически вер-нулись к отправному пункту.

Почти вернулись. Мы видели, что за книги читалМеноккио. Теперь надо выяснить, как он их читал82.

Последовательно сопоставляя тексты из книг,упомянутых Меноккио, с выводами, которые он изних извлек (или с которыми он познакомил своихсудей), мы наталкиваемся на зияние, на расхождение,иногда весьма значительное. Рассматривать эти книгив качестве «источников» в буквальном смысле слованевозможно: этому препятствует ярко выраженнаясамобытность их восприятия Меноккио-читателем.Куда большее значение, чем текст, имеет ключ к тек-сту, особая оптика, посредством которой печатноеслово доходило до сознания Меноккио: оптика, бла-годаря которой высвечивались одни части текста изатемнялись другие, представали в преувеличенномвиде значения вырванных из контекста слов, — опти-ка, которая воздействовала даже на память Менок-кио, деформируя отложившиеся в ней сведения. Иэта оптика, этот ключ к тексту неизбежно отсылают киной культуре, не к той, что запечатлелась в печат-ной странице — к культуре устной.

Это не значит, что чтение являлось для Меноккиочем-то чисто формальным, простым предлогом. Онсам заявил, как мы увидим ниже, что по крайнеймере одна книга глубоко его взволновала и побудилак новым размышлениям. Именно в столкновениипечатного слова и устной культуры, носителем кото-рой был Меноккио, рождались стимулы, побуждав-шие Меноккио формулировать — сначала для себя,


потом для односельчан, наконец, перед судьями —мысли, до которых он «дошел своим умом».

16. Храм девственниц

Для иллюстрации того, чем был для Меноккиопроцесс чтения, приведем несколько примеров воз-растающей сложности. На первом допросе он сказал,что Христос был такой же человек, как другие, иимел, как другие, родителей, пояснив, что Мария, егомать, «звалась Девой, поскольку родилась в храмедевственниц: это был храм, где воспитывались двена-дцать девственнниц, а когда они подрастали, их вы-давали замуж, а прочитал я об этом в книге, назы-ваемой «Светильник Богоматери». Этой книгой, ко-торую в другой раз Меноккио назвал «Розарием»,был, по всей вероятности, «Розарий преславной ДевыМарии» доминиканца Альберто да Кастелло. Менок-кио мог прочесть в ней следующее: «И зрит здесьблагочестивый читатель, как св. Иоаким и св. Анна,принеся дары Богу и священнослужителю, оставилисвою сладчайшую дщерь в храме Божием, дабы воз-растала она там с другими чистыми девами, посвя-щенными Богу. И в месте сем она пребывала в мыс-лях о Боге и в созерцании небесных таинств, и посе-щали ее ангелы, воздавая ей честь как своей царице иповелительнице, и молитва всегда была на устах ее»83.

Может быть, Меноккио потому особенно запом-нился этот отрывок из «Розария», что он много размог видеть на стенах монтереальской церкви СанРокко, расписанных Кальдерари, учеником Пордено-не, фрески, изображающие Деву Марию во храме иИосифа с другими женихами84. Так или иначе, неизменяя букве текста, он совершенно исказил егодух. В книге явления ангелов Марии отделяют ее отподруг, окружая мистической аурой. В пересказе Ме-ноккио основной акцент падает, напротив того, на


присутствие «других девственниц»: тем самым нахо-дит простое объяснение эпитет, прилагаемый к Ма-рии, и сама она приравнивается к своим подругам.Деталь выдвигается в центр рассказа, меняя весь егосмысл.

17. Похороны Мадонны

В конце допроса, состоявшегося 28 апреля, ужевысказав без всяких обиняков свои обвинения в ад-рес церкви, священнослужителей, таинств и церков-ных церемоний, Меноккио заявил в ответ на вопросинквизитора: «Я думаю, что на этом свете императ-рица главнее мадонны, но на том — главнее мадонна,потому что там мы невидимы». Свой вопрос инкви-зитор задал, опираясь на показания одного свидете-ля, истинность которых Меноккио подтвердил ни-чтоже сумняшеся. «Да, синьор, это так и есть, я го-ворил, когда приезжала императрица, что она главнеемадонны, но только на этом свете; и в той книге омадонне говорится, что ей не оказывали никакихпочестей, и наоборот, когда ее хоронили, нашелсяодин, который хотел ее осрамить: он хотел отнять еетело у апостолов, но руки его присохли, и об этомговорится в житии мадонны».

Что за книгу имел в виду Меноккио? Выражение«книга мадонны» наводит на мысль, что речь вновьидет о «Розарии преславной Девы Марии», но тамничего похожего нет. Источник надо искать в другойкниге, прочитанной Меноккио, — в «Легендарии всехсвятых» Иакова Ворагинского, в главе «Об успенииблаженной Девы Марии», которая восходит к апок-рифу, приписываемому Иоанну Евангелисту. Вот какописывается здесь погребение Девы Марии:

«И с апостолами вкупе пели ангелы и возглашалипо всей земле славу предивному ее житию. Пробуди-лись все при звуках этого сладчайшего пения и вы-


шли из города и спрашивали усердно, что происхо-дит. И сказал некто: «Это ученики хоронят новопре-ставленную Марию и поют те песнопения, что выслышите». Тогда все схватились за оружие и говорилидруг другу: «Идемте, убьем всех учеников и пожжемогнем тело, которое выносило того искусителя». Апервосвященник, увидев все это, разъярился и сказалво гневе: «Вот сосуд, из которого изошел тот, ктосмущал нас и малых сих, и какая честь ему воздает-ся». И сказав так, возложил руку на одр, желая сбро-сить на землю и его и тело на нем, но руки, лишькоснувшись одра, тут же отсохли и приросли к одру,и от таковой муки он криком вскричал, остальной женарод был поражен слепотой ангелами, которыхскрывало облако. И тогда первосвященник взмолил-ся, говоря такие слова: «Молю тебя, святой Петр, неоставь меня в моих мучениях, но заступись за меняперед Господом, вспомни, как я за тебя заступился,когда обвиняла тебя раба придверница». На что Петртак отвечал: «Нынче мы погребаем Госпожу нашу илечить тебя нам недосужно. Но ежели ты уверуешь вГоспода Иисуса и в ту, которая его носила в чревесвоем, то здоровье твое возвратится к тебе». И тот отве-тил: «Я верую, что Господь Иисус есть воистину СынБожий, а Мария — святейшая матерь Его». И тут жеруки его отстали от одра, но сухота в них осталась ивеликая боль не унялась. Тогда сказал Петр: «Поцелуйодр и скажи: верую в Господа Бога Христа, которого тыносила в чреве и не нарушила девство, породив его». Икогда тот сказал так, стал здоров, как прежде...»85

Для автора «Легендария» главным в рассказе о по-пытке поругания первосвященником тела Богоматериявляется чудесное исцеление, и весь рассказ тем са-мым превращается в прославление Марии как при-снодевы и матери Христа. Меноккио же рассказ очуде не занимает совсем и точно так же — тема дев-ственности Марии, в отрицании которой он упорст-вовал. Единственное, на что он обращает внимание,


это жест первосвященника — «непочтение», оказан-ное Марии во время похорон, как доказательство еенизкого положения. Память Меноккио действует какфильтр: пройдя сквозь него, рассказ Иакова Ворагин-ского превращается в свою противоположность.

18. Отец Христа

Отсылку к рассказу из «Легендария» можно счи-тать почти случайной. Совсем другое дело — отсылка(которую мы уже упоминали) к «Цветам Библии». Мыпомним, как на первом допросе Меноккио утвер-ждал, что не верит в девственное рождение Христа отДуха Святого, ибо «никогда не слышал о таком дев-ственном рождении» и к тому же, прочитав в книге,именуемой «Цветы Библии», что «святой Иосиф на-зывал нашего Господа Иисуса Христа своим сыном»,полагал, что Христос был сыном Иосифа. Действи-тельно, в главе CLXVI «Цветов Библии», озаглавлен-ной «Как Иисус ходил в школу», есть такой рассказ:Иисус проклял учителя, давшего ему пощечину, тотумер на месте, и Иосиф, узнав об этом от разгневан-ных свидетелей, сказал: «Видишь, сынок, скольколюдей теперь нас ненавидят?»86 «Сынок», — но вконце предыдущей главы («Как Иисус, играя с дру-гими детьми, воскресил умершего мальчика»), на тойже странице Меноккио мог прочитать, что ответилаМария женщине, спросившей ее, чей Христос сын.«Он мой сын, но отец его — Бог».

Восприятие книжного текста было у Меноккиоодносторонним и произвольным: он как будто лишьискал подтверждения своим уже прочно укоренив-шимся идеям и убеждениям. В данном случае убеж-дению в том, что «Христос был такой же человек, каки все мы». Глупо верить в то, что он родился от девы,в то, что он умер на кресте: «Если он был Бог, зачемон дал себя схватить и повесить?»


19. Судный день

Нет ничего удивительного в том, что Меноккиообращается к таким текстам, как «Легендарий» или«Цветы Библии», — восходящим к апокрифическимевангелиям. Противопоставив предельную простотуслова Божия — «два слова» — бесстыдному словооби-лию Писания, Меноккио подорвал само понятиеапокрифа. Апокрифические и канонические еванге-лия оказывались приравнены друг к другу как произ-ведения человеческого пера и рассудка. В то же вре-мя Меноккио в ходе допросов весьма редко ссылалсяна Библию, притом что показания жителей Монте-реале позволяли предполагать, что таких ссылок бу-дет немало («всегда он спорит то с тем, то с другим,и у него есть Библия на нашем языке, и он все из нееберет»). Возникает впечатление, что пересказы Писа-ния вроде «Цветов Библии» интересовали его больше,чем сама Библия в переводе на народный язык. Так,8 марта, отвечая генеральному викарию, Меноккиовоскликнул: «Любить ближнего — это более великаязаповедь, чем любить Бога!» У этого утверждениятакже имеется источник, на который Меноккио не-медленно сослался: «Я читал в «Истории СтрашногоСуда», что, когда наступит судный день, Бог скажетангелу: «Ты плохой, ты не сделал мне никакого доб-ра», — а ангел ответит: «Господи, как же я мог сде-лать тебе добро, если я тебя никогда не видел?» — «Яхотел есть, а ты меня не накормил, я хотел пить, а тыменя не напоил, я был наг, а ты не покрыл моей на-готы, я был в тюрьме, а ты не пришел меня навес-тить». — И я думал, что Бог и есть тот ближний, по-тому что он сказал: «тот бедняк был я».

Вот соответствующее место из «Истории Страш-ного Суда»:

О вы, избранные Отцом моим,Я вас зову со мною в царство славы.


Голодного меня вы накормили,Холодного - согрели, а когдаВ темнице одинокий я томился,Меня вы навещали, и в болезниНе бросили, а смерть когда пришла,То в путь последний скорбно проводили.

Они, услышав это, возликуют,Но спросят Иисуса в изумленьи;«Когда такое было, что тебяМы насыщали в голоде, в болезни —Ходили за тобою, одевали -Лишенного одежды, утешали —В темницу заключенного, и смертьюПохищенного — честно хоронили?»

Христос ответит с радостью во взоре:«Тот нищий, что пришел к вам на крыльцоИ именем Моим к вам обратился,От голода страдая и от стужи,Он не был вами изгнан и избит,Но от достатка вашего накормлен.Бедняк тот, получивший подаяньеЛюбви Христовой ради, это — я».

Тогда восплачут ставшие ошую,Но Бог с великим гневом их прогонит,Сказав: «Вас судьбы ждут другие —Идите в ад на вечную погибель.Меня вы не поили, не кормили,От вас добра вовек никто не видел.И потому гореть вам в преисподнейИ мучаться непреходящей мукой».

Ответит тот народ, охвачен скорбью;«Тебя мы, Боже, сроду не видали,Не знали, что Ты голоден и жаждешь,Что Ты в темнице страждешь горькой мукоЙ>И скажет им Христос в сиянье славы:«Когда с порога бедняка вы гнали -Меня вы гнали, и когда убогихВы не жалели — мучили меня»87.


Легко заметить, что эти топорные октавы восходятк евангелию от Матфея (XXV, 41—46), но Меноккиопредпочитает ссылаться на них, а не на библейскийтекст. И здесь, как и в предыдущих случаях, он нестолько опирается на книжный источник, сколько отнего отталкивается, и это при том, что текст источ-ника воспроизводится довольно точно, если исклю-чить забавную ошибку, в результате которой местогрешников занял ангел. Но если раньше, чтобы пере-осмыслить текст, достаточно было сделать в нем про-пуск, то здесь мы встречаемся с более сложной опе-рацией. Меноккио отходит от текста — кажется, чтона один шаг, на самом деле, бесконечно далеко: еслиБог — это наш ближний («потому что он сказал: «тотбедняк был я»), то главное это любить ближнего, а нелюбить Бога. Перед нами умозаключение, доводящеедо крайних пределов то стремление к практической,деятельной религиозности, которое было свойственновсем итальянским еретическим движениям данногопериода. Анабаптистский епископ Бенедетто д'Азоло,например, проповедовал веру в «единого Бога, в еди-ного Иисуса Христа, Господа нашего и заступника» иучил любви к ближнему: «когда придет день Суда,нас спросят о том и только о том, накормили ли мыголодных, напоили ли жаждущих, одели ли нагих,утешили ли болящих, приветили ли странствующих... —в этом и состоит любовь»88. Но Меноккио не ограни-чивался ролью пассивного слушателя такого родапроповедей (если — что возможно — они достигалиего ушей). В его высказываниях проявляется, пустьвсего лишь в виде тенденции, стремление полностьюотождествить религию и мораль. Прибегнув к удиви-тельной и, как обычно, насыщенной конкретнымиобразами аргументации, Меноккио объяснял инкви-зитору, что в богохульстве нет греха: потому что оно«причиняет зло только тебе, а не ближнему твоему,как если бы был у меня плащ и я его разодрал, топричинил бы зло только себе и никому другому, а кто

ПО СЫР И ЧЕРВИ

не делает зла ближнему своему, тот не грешит; всемы — сыновья Божий, если не делаем зла друг другу,наподобие того, как если бы у одного отца было не-сколько сыновей и один бы проклял своего отца, тоотец его простил бы, но если один сын разобьет го-лову другому, то его не прощают, а наказывают; вотпоэтому я сказал, что богохульство — это не грех,потому что никому не делает зла». Итак, кто не при-чиняет зла другому, тот не совершает греха; отноше-ния с Богом менее важны, чем отношения с людьми.Но если Бог — это ближний, зачем он вообще нужен?

Меноккио не сделал этого последнего шага — ша-га, который привел бы его к уже совершенно безре-лигиозному идеалу справедливого человеческого об-щежития. Для него любовь к ближнему оставаласьрелигиозной заповедью, вернее, самой сутью рели-гаи. Вообще абсолютной последовательностью егоидеи не отличались (также и поэтому о его попыткахсвести религию к морали можно говорить только како некоторой тенденции). Обращаясь к односельча-нам, он говорил (если верить показаниям Бартоломеод'Андреа): «я учу вас не делать зла, не берите пожит-ков ближнего вашего, и это то добро, которое выможете сделать». Но на происходившем 1 мая допро-се, отвечая инквизитору, спросившему, какими «бо-гоугодными делами» можно заслужить место в раю,Меноккио — который, если уж быть точным, говорилтолько о «добрых делах» — заявил следующее: «надолюбить Бога, почитать его, поклоняться ему, благода-рить его; еще надо иметь в себе любовь, милосердие,негневливость, приветливость, честность; не проти-виться гонителям, прощать обиды, исполнять обе-щанное; делая все это, попадешь на небеса, и другогоделать не надо». Здесь обязанности в отношенииближнего поставлены в один ряд с обязанностями поотношению к Богу и полностью к ним приравнены.Но приведенный тут же список «злых дел» («красть,убивать, давать деньги в рост, насильничать, жить в


беспутстве, творить непотребства и смертоубийства —таковы семь дел, которые противны Богу, но совер-шаются на мирскую потребу и угодны дьяволу») ос-новывается исключительно на отношениях междулюдьми, на стремлении человека взять верх над дру-гими. Упрощенная религия Меноккио («делая всеэто, попадешь на небеса, и другого делать не надо»)пришлась инквизитору не по нраву. «Каковы запове-ди Господни?» «Я думаю, — ответил Меноккио, — те,что я сказал». «А славить имя Божие, почитатьпраздники — это не заповеди Господни?» «Этого яне знаю».

Евангелие, сведенное к нескольким простым и яс-ным предписаниям — именно на этой основе обычностроятся заключения, подобные тем, к которым при-шел Меноккио. Опасность такого рода выводов сисключительной ясностью была прочувствована по-лувеком раньше в одном из наиболее значительныхпроизведений итальянского евангелизма: называетсяоно «Почему надо прощать» и было издано в Вене-ции анонимно89. Его автор, Туллио Криспольди, вер-ный сподвижник известного веронского епископаДжан Маттео Джиберти, комментируя его проповеди,приводит самые разнообразные доводы для доказа-тельства того, что суть христианства состоит в«законе прощения»: надо простить ближнего своего,чтобы получить прощение от Бога. Он не скрывал,однако, что «закон прощения» может быть понят вчисто человеческом плане и почитание Бога окажетсятогда в «опасности». «Это средство так могуществен-но и так доступно, что Бог, установив этот закон,подверг опасности всю насажденную им веру: ибоможно подумать, что этот закон учрежден самимилюдьми ради блага людей, ведь им провозглашается,что Бог не будет взирать на обиды, ему нанесенные,сколь бы они ни были многочисленны, если мы бу-дем прощать и любить друг друга. И нет сомнения,что если бы прощающим не даровалось очищение от


грехов, всякий мог бы считать этот закон идущим неот Бога для исправления человеков, а придуманнымлюдьми, которые ради сохранения мира готовы за-быть о преступлениях и грехах, совершающихся пота-енно или по взаимному согласию или так, что спо-койствие не нарушается. И только увидевши, чтопрощающим во имя Божье даруется Богом все по ихжеланию, что в таковых пробуждается ревность кдобрым делам и ненависть к злым, люди убеждаютсяв великой милости Божией»90.

Основное ядро Христовой проповеди («закон про-щения») может быть сдвинуто в область чисто чело-веческих, политических установлений — этому пре-пятствуют только сверхъестественные силы в лицеблагодати божией. Возможность такой сугубо свет-ской интерпретации религии учитывается авторомкнижицы. Он знаком с ее наиболее последовательнойверсией, предложенной Макьявелли (и отчасти нахо-дится под ее влиянием): причем он совершенно незатронут традицией примитивного понимания Макь-явелли и видит в нем не теоретика religio instrumen-tum regnum*, а прежде всего автора «Рассуждений»,которому религия представляется мощным факторомполитического объединения91. Но в процитированномотрывке спор идет не столько с беспристрастнымвзглядом на религию извне, сколько с подрывом ееоснов изнутри. Опасение, высказанное Криспольди(и заключающееся в том, что «закон прощения» мо-жет быть понят как закон, учрежденный «самимилюдьми ради блага людей, ведь им провозглашается,что Бог не будет взирать на обиды, ему нанесенные,сколь бы они ни были многочисленны, если мы бу-дем прощать и любить друг друга»), перекликаетсяпочти дословно с тем, что Меноккио говорил инкви-зитору: «кто не делает зла ближнему своему, тот негрешит; все мы — сыновья Божий, если не делаем зла

* «религии как орудия государственной власти» (лат.)-


друг другу, наподобие того, как если бы у одного от-ца было несколько сыновей и один бы проклял сво-его отца, то отец его простил бы, но если один сынразобьет голову другому, то его не прощают, а нака-зывают».

Разумеется, нет никаких оснований предполагать,что Меноккио был знаком с книгой «Почему надопрощать». Все дело в том, что в Италии XVI векасуществовало, охватывая самые разнообразные соци-альные круги, течение мысли, стремившееся свестирелигию к чисто земному феномену, к системе мо-ральных или политических установлений — на самэтот факт очень точно указал Криспольди. Это тече-ние отправлялось от различных предпосылок и нахо-дило самые разные способы выражения. Однако и вданном случае не исключена частичная конвергенциямежду сферой высокой культуры и радикалистскиминародными движениями.

Если мы вернемся теперь к неуклюжим строфам«Истории Страшного Суда», ссылкой на которыеМеноккио подкреплял свои утверждения («Любитьближнего — это более великая заповедь, чем любитьБога!»), то легко заметить, что и в данном случаеключ, прикладываемый к тексту, важнее самого тек-ста. Текст помогал идеям Меноккио рождаться насвет, но корни их залегали много глубже.

20. Мандавилла

И все же некоторые тексты для Меноккио значи-ли, действительно, много: в первую очередь, по егособственному признанию, «Кавалер Зуанне де Ман-давилла», то есть «Путешествия сэра Джона Манде-виля». Как только в Портогруаро вновь открылсяинквизиционный процесс, судьи обратились к Ме-ноккио с увещеванием «назвать всех своих соумыш-ленников», угрожая в противном случае «прибегнуть


к более строгим мерам, ибо св. Инквизиции пред-ставляется неимоверным, что он, не имея товарищей,умыслил таковое». «Господин, я никогда и никого непоучал, ~ последовал ответ, — и никогда в этих моихмнениях не имел сотоварищей, а все, что я говорил,я брал из книги, мной прочитанной, по названию«Мандавилла». Еще более определенно он высказалсяв письме, направленном судьям из тюрьмы: здесь он,как мы увидим, в списке причин своих заблужденийпоставил на второе место чтение «этой книги Манда-вилла, где говорится о разных народах и разных ве-рах, и она всего меня измучила». Что было причинойэтой «муки»? этого душевного волнения? Вопрос, накоторый нельзя ответить, не ознакомившись предва-рительно с содержанием самой этой книги.

Французский оригинал «Путешествий», приписан-ных мифическому сэру Джону Мандевилю, появилсяна свет, по всей видимости, в середине XIV века вЛьеже и представлял собой компиляцию из географи-ческих текстов и из средневековых энциклопедий,подобных энциклопедии Винцента из Бове. Получивпоначалу распространение в большом количествесписков, книга затем неоднократно издавалась в пе-реводе на основные европейские языки и на латынь.

«Путешествия» состоят из двух частей, сильно ме-жду собой различающихся. Первая — это хождение воСвятую Землю, что-то вроде путеводителя для па-ломников. Вторая — описание путешествия на Вос-ток, все дальше и дальше, вплоть до Индии, вплотьдо Катая. Заканчивается книга рассказом о земномрае и об островах, которые граничат с мифическимцарством пресвитера Иоанна. Обе части поданы каксвидетельство очевидца, но если в первой немало точ-ных и конкретных наблюдений, то вторая представляетсобой в значительной степени плод вымысла.

Популярности книги способствовала главным об-разом первая часть. Известно, что вплоть до концаXVI века число описаний Святой Земли превосходи-


ло число описаний Нового Света92. И читатель Ман-девиля имел возможность составить довольно точноепредставление как о местоположении святых мест инаходящихся в них реликвий, так и о нравах и обы-чаях местных жителей. К мощам и реликвиям Ме-ноккио, как мы помним, питал полное равнодушие,но подробное изложение богословских и богослужеб-ных особенностей греческой церкви и других христи-анских конфессий (самаритяне, яковиты, грегориа-не), встречавшихся на Святой Земле, а также их рас-хождений с римской церковью могло вызвать у негоинтерес. Для своего отрицания мистического значе-ния исповеди он мог найти поддержку, а возможно,и первоначальный толчок в рассказе Мандевиля обучении яковитов (название которых автор связывает сих обращением в христианство св.Иаковым): «ониутверждают, что исповедоваться нужно только передБогом и только ему обещать исправиться; поэтомукогда они хотят исповедаться, то зажигают огонь,бросают в него ладан и другие благовония и в дымуприносят исповедь Богу и просят его о милости»93.Эту форму исповеди Мандевиль называет «натураль-ной» и «предначальной» (два определения, обладав-шие особым смыслом для читателей XVI века), носпешит уточнить, что «в последующие времена свя-тые отцы и папы постановили, что исповедь должнаприноситься человеку, и это не без причины, ибоникакой недуг нельзя уврачевать и найти от негодоброго снадобья, если прежде не узнать его природу;точно так же нельзя назначить потребное покаяние,если не знать сущность греха, ибо грехи рознятсямежду собой, равно как время и место, и потому над-лежит узнать природу греха вместе со временем иместом и затем назначить должное покаяние». В своюочередь Меноккио, сравнивавший исповедь передсвященником с исповедью перед деревом, все жедопускал, что священник способен объяснить тому,кто этого не знает, что такое покаяние: «Если бы


дерево могло назначить покаяние, этого было быдостаточно; к попам ходят те, кто не знает, какоеположено покаяние за грехи, чтобы они их научили,а если знаешь, то ходить не надо, и те, кто знают, неходят». Может быть, это тоже реминисценция изМандевиля?

Но еще большее впечатление на Меноккио долж-но было произвести пространное повествование омагометанстве. Из материалов второго процессаможно заключить (хотя лишь предположительно), чтоон постарался удовлетворить свою любознательность,обратившись непосредственно к Корану, который всередине XVI века был переведен на итальянскийязык. Но и из путешествий Мандевиля Меноккио могпочерпнуть некоторые сведения о магометанстве иобнаружить в этом религиозном учении черты сход-ства с собственными воззрениями. Согласно Корану,пишет Мандевиль, «из всех пророков Иисус был са-мый великий и самый близкий к Богу». И Меноккио —по смыслу почти то же самое: «мне думалось, что...он не был Богом, но каким-нибудь пророком, каким-нибудь великим человеком, которого Бог послал наземлю для проповеди». Здесь же Меноккио могвстретиться с примером того, что факт распятия Хри-ста отрицается как несовместимый с божественнойсправедливостью: «Он не был распят, как утвержда-ют, но Бог призвал его к себе, избавив от смерти и отмук, а его телесную форму дал человеку, именуемомуИуда Искариот, которого иудеи и распяли, думая, чтораспинают Иисуса; Он же живым поднялся на небо,чтобы судить весь мир; вот почему они и утверждают,что, говоря о распятии Иисуса, мы ошибаемся, ибоправосудие Божие не могло такого допустить». Изпоказаний одного односельчанина Меноккио следует,что и тот утверждал нечто подобное: «неправда, чтоХристос был распят; распяли Симона Киринейского».Меноккио во всяком случае не признавал распятия,не принимал парадокса креста: «Мне казалось это

КАРЛО ГИНЗБУРГ П7

невозможным, что Господь позволил себя схватить, ипотому я думал, что раз его распяли, то это был неБог, а какой-нибудь пророк...»

Совпадения бесспорные, но затрагивающие лишьчастности. Кажется невероятным, что чтение этихмест у Мандевиля могло так взволновать Меноккио.То же самое можно сказать о резкой критике христи-анства, которую Мандевиль вкладывает в уста султа-на: «Им бы (христианам) подавать пример всем лю-дям своими добрыми делами, Богу бы в храмах по-клоняться, а они не выходят из кабаков, где играют,пьют и обжираются подобно скотам... Им бы бытьнелукавыми и кроткими и незлобивыми и терпели-выми и милосердными, каким был Иисус Христос, вкоторого они веруют, а они творят прямо тому об-ратное, и все как один склонны к злодеяниям, и алч-ность их такова, что за малую мзду продают в блуди-лища дочерей, сестер и жен своих, и отбирают жендруг у друга и неверны слову и нарушают закон свой,который Иисус Христос дал им для спасения их...»

Эта картина морального падения христианскогомира, нарисованная за двести лет до Меноккио,должна была, наверное, казаться ему ничуть не уста-ревшей. Алчность священнослужителей, беззакониятех, кто объявил себя последователями Христа, — всеэто он видел каждый день. В словах султана Меноккиомог найти самое большее подтверждение своего крити-ческого отношения к церкви, но уж никак не причинудля душевного волнения. Ее нужно искать где-то еще.

21. Пигмеи и людоеды

«Народы, проживающие на этих землях, веруютпо-разному; одни поклоняются солнцу, иные — огню,деревьям, змеям, иные — тому, что первым попадетсяутром на глаза, иные же — болванам и идолам»..., —говорится в начале второй части путешествий Манде-


виля, там, где идет речь об острове Канне рядом сИндией94. К теме «различия вер» автор вернется по-том не раз — именно эта тема, тема разнообразиярелигиозных убеждений так «измучила» Меноккио.Рассказы Мандевиля, описания отдаленных земель,большей частью сказочные, существенно расширялиумственный горизонт Меноккио. Из Монтереале,Порденоне или Венеции, из мест, где проходила егожизнь, он переносился в Индию, в Катай, на остро-ва, населенные людоедами, пигмеями, псеглавцами.Именно пигмеям Мандевиль посвятил строки, став-шие знаменитыми.

«Это малорослый народ, не выше трех пядей; имужчины и женщины изящны и красивы, хотя и ма-лы. Они женятся в шесть месяцев, в возрасте двухили трех лет родят детей и редко живут больше шестиили семи лет; кто доживает до восьми, считается глу-боким стариком. Эти пигмеи не имеют себе равных вработе с шелком и хлопком и прочими такими веща-ми. Они враждуют с местными птицами, и те частоих пожирают. Эти коротышки не возделывают полейи виноградников, но там есть люди такого же роста,что и мы, и они-то и работают на земле. Пигмеи об-ходятся с ними свысока, как мы бы обходились спигмеями, если бы они жили среди нас...»95

Прочитав о презрительном отношении пигмеев клюдям «такого же роста, что и мы», Меноккио,должно быть, в очередной раз испытал чувство расте-рянности. Книга Мандевиля познакомила его с пора-зительным разнообразием верований и обычаев, иэто пробудило в нем вопросы об основах своей веры,своего места в жизни. Рассказы об этих сказочныхостровах дали ему ту архимедову точку, с которой онсмог обозреть мир, где он родился и вырос. «Разныенароды и разные веры», «много островов и на всякомиз них люди живут на свой манер», «из стольких итаких разных народов кто верит так, а кто иначе» —раз за разом в ходе процесса Меноккио возвращался

КАРЛО ГИНЗБУРГ П9

к этой мысли. В эти же годы перигорский дворянинМишель Монтень испытал похожий релятивистскийшок, знакомясь с сообщениями о жизни туземцевНового Света96.

Но Меноккио не был Монтенем, он был всеголишь мельником-самоучкой. Кроме своего родногоселения он мало что видел. Он не знал ни греческо-го, ни латинского (разве что какой-нибудь отрывокиз молитвы); читал мало и чтение его было случай-ным. Зато то, что читал, зачитывал до дыр. Думал надпрочитанным годами, годами книжные слова и фразыворочались у него в голове. Вот пример этой долгой итрудной работы. В главе CXLVIII путешествий Ман-д^вшщ^ озаглавленной «Об острове Дондина97, гдеместные жители, когда не могут спастись, съедаютдруг друга, о могуществе здешнего царя, которыйправит еще пятьюдесятью четырьми островами, и оразных видах людей, которые живут на этих остро-вах», Меноккио мог прочитать следующее:

«На этом острове обитают странные народы и уних в обычае, что отец поедает сына, сын — отца,муж — жену и жена — мужа. Когда отцу или материили еще кому-либо из близких случится заболеть,сын тут же отправляется к священнику здешней ве-ры, чтобы тот поспрашивал своего идола; идол, уста-ми которого говорит дьявол, ему отвечает и говорит,что болящему в этот раз не суждено умереть, и ука-зывает, как его надобно лечить; сын возвращается иисполняет то, что идод ему наказал, пока болящий непоправляется. Так же обходятся мужья с женами итоварищи друг с другом; если же идол говорит, чтоболящему пришло время умереть, тогда священникидет с сыном или женой или товарищем и они на-кладывают плат на уста болящего и, удушив его, ру-бят его тело на части и потом зовут всех своих род-ных и знакомцев, чтобы они поели от мертвого тела,а также призывают дудочников, сколько только воз-можно, и так поедают тело с великим торжеством и


весельем. И поев, берут кости и хоронят их с песно-пениями и ликованием и музыкой; те же их родичи итоварищи, что не были на празднестве, ото всехимеют поношение и великий срам и не почитаютсяболее за товарищей. И они говорят, что делается это,дабы избавить проставляющегося от мук; если мясослишком жесткое, они укоряют себя, что согрешили,причинив ему лишние муки; если мясо жирное, ониговорят, что все совершили во благовременье и боля-щий, не мучаясь без нужды, отправился прямо в рай...»

Этот рассказ о ритуальной антропофагии сильнопоразил Меноккио (еще раньше он поразил Леонар-до, который извлек из него дополнительные аргумен-ты для обличения рода человеческого)98 — это со всейочевидностью следует из материалов заседания, со-стоявшегося 22 февраля. Генеральный викарий в оче-редной раз спросил Меноккио: «Назовите ваших со-общников, которые были с вами одних мыслей». Ме-ноккио в ответ: «Господин, я никогда никого невстречал, кто был бы тех же убеждений, что и я; доэтих мыслей я дошел своим умом. Правда, я читалкнигу, которую дал мне наш капеллан, мессер Андреада Марен, что ныне проживает в Монтереале; этакнига называется «Кавалер Зуанне де Мандавилла» —думаю, что она французская, но отпечатана на нашемнародном наречии, — и дал он мне ее пять или шестьлет назад, но уже два года, как я ее возвратил. И рас-сказывалось в ней о путешествии в Иерусалим и онесогласиях греков с папой, а еще — о великом хане,о граде Вавилоне, о пресвитере Иоанне, об Иеруса-лиме и о многих островах и на всяком из них людиживут на свой манер. И еще — как этот кавалер от-правился к султану и тот спрашивал его о священни-ках, кардиналах, папе и духовенстве и говорил, чтоИерусалим раньше был у христиан, но Бог за дурноеправление христиан и папы его у них отнял. А еще водном месте там говорилось, что когда кто-то уми-рал...» Тут инквизитор не выдержал и прервал Me-


ноккио, спросив, «не было ли в этой книге написаночто-либо о хаосе». «Нет, господин, — ответил Менок-кио, — об этом я читал в «Цветах Библии», но до ос-тального, что я говорил о хаосе, я дошел своимумом». И тут же вернулся к тому, на чем его прерва-ли: «Все в той же книге кавалера Мандавиллы гово-рилось, что когда кто-то заболевал и был близок ксмерти, то шел к священнику, и тот заклинал идола,и идол говорил, пора ему умирать или нет, и еслибыло пора, священник его душил и все вместе егосъедали: если был хорош на вкус, грехов на нем небыло; если был дурен, значит, грешил много и зряего так долго не трогали. И отсюда ко мне пришла та

/мысль, что со смертью тела умирает и душа, ведь изстольких и таких разных народов кто верит так, а ктоиначе».

В очередной раз в воспаленной памяти Меноккиоперемешались, переставились, переплавились слова ифразы. Покойник со слишким жестким мясом сталдурен (на вкус), с мясом жирным — хорош (опять жена вкус). Двусмысленность этих понятий (хороший,дурной), относящихся и к сфере гастрономии, и ксфере морали, помогла установить связь с идеей гре-ха, сместив ее с убийц на жертву. Тот, кто был хорош(на вкус), понимается как негрешивший, кто былдурен — как грешник. В этот момент заработала ло-гика Меноккио: того света не существует, нет ни по-смертных наказаний, ни посмертного блаженства,рай и ад находятся на земле, душа смертна. Какобычно, Меноккио решительным образом искажалтекст (конечно, не отдавая себе в этом отчета). Еговопросы к книге никогда не исчерпывались ее со-держанием. Но в данном случае роль книги былаотнюдь не второстепенной: «И отсюда ко мне пришлата мысль, что со смертью тела умирает и душа, ведьиз стольких и таких разных народов кто верит так, акто иначе».


22. «Бог по своей природе»

Разнообразие обычаев и верований — не единст-венная тема книги Мандевиля. Ей сопутствует инте-рес к тому, что пребывает неизменным во всей этойразноголосице — к рациональному началу, прояв-ляющемуся в виде идеи Бога-правителя мира, «Богапо своей природе». Так, рассказав об идолопоклон-никах с острова Канне, Мандевиль делает следующеезамечание: «Да будет вам известно, что те, кто по-клоняются идолам, делают это, дабы выразить почте-ние к какому-либо великому человеку, каким былГеркулес и многие другие, совершавшие в свое времядостойные изумления дела; и они знают и говорят,что эти великие люди не боги, что есть один Бог посвоей природе, который все сотворил и пребывает нанебесах, и те люди не смогли бы совершить своихподвигов, если бы не произволение Божие, и покло-няются они им, потому что Бог их возлюбил. И также они говорят о солнце, которое дает тепло и про-питание всему на земле, но такая его сила происхо-дит от того, что Бог возлюбил его более всего другогои поставил его превыше всего на свете; потому мудропоступает тот, кто чтит его и воздает ему почести...»

«Мудро поступает тот...» В нейтральном тоне поч-ти что этнографического описания Мандевиль пере-числяет диковинные порядки и обычаи, показывая,что за их внешней чудовищностью или нелепостьюскрывается рациональное ядро. Что да того, что жи-тели острова Канне поклонялись полубыку-полу-человеку? Они считали быка «самым чистым из жи-вотных и самым полезным», а человека — «самымблагородным из созданий земных и господином надними»; и разве некоторые христиане не приписываютотдельным животным благотворных или зловредныхкачеств? «Так что же удивляться, если язычники, неимеющие иного знания, кроме натурального, по сво-ему простодушию еще более крепко тому веруют?»Жители острова Хонгамара, сообщает Мандевиль, все


как один, мужчины и женщины, «имеют собачьи го-ловы и зовутся потому киноцефалами», но, добавляетон тут же, «все люди здравомыслящие и разумные»".Поэтому в заключительной главе книги, завершаярассказ о своих удивительных странствиях, Манде-виль мог торжественно объявить читателям: «Да будетвам ведомо, что во всей этой стране [Катае] и на всехостровах, о которых я вам поведал, со всеми их раз-личными народами и различными верами нет такогонарода, наделенного хоть искрой разума, которыйхотя бы в малой степени не разделял с нами понятийо вере и не имел бы в своей вере ни малейшего доб-рого начала: так, они веруют в Бога, сотворившегомир, п называют его «иретаргом», то есть Богом поприроде, ибо сказано у пророка «et metuent eumomnes fines terrae»* и в ином месте: «omnes gentes ser-vient ei etc»** . Но они не знают, как правильно име-новать Бога-Отца и Сына и Духа Святого, не знаютничего о Библии и особенно о «Книги Бытия» идругих книгах Моисеевых, об «Исходе» и о пророках,ибо некому им все это изъяснить, и все, что онизнают, они извлекают из своего природного разуме-ния...» По отношению к этим народностям Манде-виль призывал проявлять терпимость: «И хотя этилюди [жители островов Мезидерата и Геносаффа100]не во всем веруют так, как мы, тем не менее я думаюи уверен, что за их добрую природную веру и за ихдобрый умысел Бог их любит и служению их благово-лит, как любил и благоволил Иову. Ведь Господь нашговорил через пророка Осию: «ponam eis multiplicesleges meas»*** . — ив другом месте гласит Писание:«qui totum subdit orbem legibus»**** . Подобное же го-

* «Да убоятся его все пределы земли» (лат. - Псалтирь,67,8).

** «Все народы будут служить ему» (лат. — Псалтирь, 72, 11).*** «Написал я ему важные законы Мои» (лат. - Осия, 8, 12).

«Я буду управлять народами, и племена покорятсямне» (лат. — Премудрость Соломона, 8, 14).


ворил Господь наш в евангелии: «alias oves habeo quaenon sunt ex hoc ovili»*, — то есть что есть у него идругие слуги, а не только те, что исполняют законхристианский... Нельзя ненавидеть и гнушаться ни-каким христианским народом из-за отличия веры его,но надо молить за него Бога; нам неведомо, кого Боглюбит, а кого ненавидит, ибо нет в нем ненависти ник кому из его созданий...»

Тем самым «Путешествия» Мандевиля, этот про-стодушный рассказ, изобилующий фантастическимивымыслами, переведенный на множество языков,тиражированный во множестве изданий, служил темканалом, через который отголоски средневековойверотерпимости доходили до эпохи религиозныхвойн, отлучений и аутодафе. Возможно, эта книгабыла также и одним из источников, питавших народ-ные движения, склонные к веротерпимости: некото-рые свидетельства существования таких движений вXVI веке имеются, но вообще они изучены крайнемало101. Еще одним подобным источником былапользовавшаяся неубывающей популярностью сред-невековая легенда о трех кольцах102.

23. Три кольца

На Меноккио знакомство с ней произвело оченьсильное впечатление: во время своего второго про-цесса (12 июля 1599 года) он даже подробно изложилее судье, которым в тот раз был францисканец Дже-роламо Астео103. Признав, что говорил кому-то («нокому, не помню»): «кто родился христианином, тотхочет оставаться христианином, но кто родился тур-ком, тот турком и хотел бы остаться», — Меноккиодобавил: «Послушайте меня, господин, ради Бога.Жил однажды знатный господин, который сказал,

«Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора»(лат. — Иоанн, 10, 16),


что его наследником будет тот, кому он отдаст своедрагоценное кольцо; и когда пришел его смертныйчас, велел изготовить два кольца, таких же как пер-вое, и каждому из своих сыновей, а у него их былотрое, дал по кольцу; каждый из сыновей думал, чтонаследство досталось ему, потому что он получилнастоящее кольцо, но так как кольца были похожи,точно узнать этого было нельзя. Таким же образом уБога есть несколько любимых сыновей, это христиа-не, турки и евреи, и им всем он дозволил жить по ихвере, и никто не знает, какая из них правильная. По-этому-то я и говорил, что, родившись христианином,хочу оставаться христианином, но если бы родилсятурком^ хотел бы оставаться турком». «По-вашемувыходив, — спросил инквизитор, — что нельзя узнать,какая вера истинная?» «Да, господин, — стоял на сво-ем Меноккио, — каждый думает, что только его верахороша, но какая правильная, узнать нельзя. Но размой дед, мой отец и все мои родичи были христиане,я хочу оставаться христианином и думать, что этавера самая правильная».

Удивительная ситуация даже для этого процесса,удивительного с начала до конца. Стороны поменя-лись ролями: Меноккио взял инициативу в свои ру-ки, попытался переубедить судью: «Выслушайте меня,ради Бога». Кто представляет здесь высокую культу-ру, кто — культуру народную? Сразу и не ответишь.Дополнительную парадоксальность вносит сюда про-блема источника, из которого Меноккио почерпнулисторию с тремя кольцами. Он сказал, что прочиталее в книге, — «не помню в какой». Только на сле-дующем заседании инквизитор добился уточнения:«это запрещенная книга». И лишь почти месяц спустяМеноккио открыл ее название: «я прочитал ее вкниге Боккаччо, называющейся «Сто новелл», — ипризнался, что одолжил ее у Николо Мелькиори —возможно, речь идет о художнике Николе из Порчии,у которого Меноккио, согласно показаниям одногосвидетеля, «набрался своих богопротивных мыслей».


Но все нам уже известное о Меноккио доказывает,что он никогда и ничего не повторял, как попугай, задругими. Его подход к книгам, его причудливые умо-заключения — все говорит о напряженной умствен-ной работе. Она, безусловно, не происходила в пус-тоте. Все отчетливее становится заметно, что его ум-ственный багаж питался и ученой, и народной тради-цией — как они сочетались нужно еще уточнить. Естьоснования полагать, что именно от Николы из Пор-чии Меноккио получил, помимо «Сна Каравии»,также и экземпляр «Декамерона». Эта книга или, покрайней мере, одна из ее новелл — третья новеллаПервого дня, где рассказывается легенда о трех коль-цах, — произвела на Меноккио сильное впечатление.О том, каким было его впечатление от других новелл,мы, к сожалению, ничего не знаем. Но в новелле оМельхиседеке он не мог не найти подтверждениясвоей позиции в области религии, своему неприятиювсякой конфессиональной ограниченности. Не слу-чайно, именно рассказ Боккаччо о трех кольцах сталжертвой контрреформационной цензуры, относив-шейся к местам, сомнительным в религиозном отно-шении, куда более нетерпимо, чем к пресловутымнепристойностям104. Меноккио, должно быть, имелдело с каким-то старым изданием, по которому ещене прошлись цензорские ножницы. ПротивостояниеДжероламо Астео, инквизитора и знатока церковногоправа, и мельника Доменико Сканделла, известногопо прозвищу Меноккио, — противостояние, поводомдля которого послужила декамероновская новелла сее апофеозом веротерпимости, представляется в ка-кой-то степени символическим. Католическая цер-ковь вела в то время войну на два фронта; противстарой и новой высокой культуры, не укладывающей-ся в поставленные Контрреформацией рамки, и про-тив культуры народной. И между двумя этим врагамицеркви, столь непохожими друг на друга, обнаружи-вались, как мы сможем убедиться, скрытые от глазсхождения.


Ответ Меноккио на вопрос инквизитора: «По-вашему выходит, что нельзя узнать, какая вера ис-тинная?», — был совсем не таким уж наивным: «Да,господин, каждый думает, что только его вера хоро-ша, но какая правильная, узнать нельзя». Такой жебыла точка зрения защитников веротерпимости: Ме-ноккио, подобно Кастеллионе105, распространял еедействие не только на представителей трех великихисторических религий, но и на еретиков. И опять жекак у современных Меноккио теоретиков веротерпи-мости, его позиция заключала в себе положительныйсмысл: «Господь Бог всем уделил от духа святого, ихристианам, и еретикам, и туркам, и иудеям, он всехлюбит, и^все могут спастись». Речь здесь идет уже нестолько а-веротергашости, сколько об открытом про-возглашении равенства вер перед лицом некоей уп-рощенной, избавленной от догматических и вероис-поведных примет религии. Она в чем-то похожа нарелигию «Бога по природе», которую Мандевиль об-наруживал у всех народностей, самых отдаленных,самый странных и чудовищных, — похожа несмотряна то, что Меноккио, как мы еще увидим, вообщеотрицал идею Бога как творца вселенной.

Но у Мандевиля сохранялось представление опревосходстве христианства над другими религиями,не владевшими всей полнотой истины. В очереднойраз Меноккио шел дальше, чем позволял ему егокнижный источник. Его религиозный радикализмлишь отчасти подпитывался традицией средневековойверотерпимости: в значительно более близком родст-ве он находился с рафинированными религиознымитеориями современных вольнодумцев из гуманисти-ческой среды.

24. Письменная и устная культура

Итак, мы узнали, как Меноккио читал книги —как выхватывал из них отдельные слова и фразы,


которые при этом не могли не искажаться, как со-единял разведенные в источнике места, устанавливаямежду ними неожиданные аналогии. Каждый раз,сопоставляя текст и реакцию на него со стороныэтого читателя, мы не могли не заметить, что Менок-кио подходил к книге с особым ключом и вовсе неконтакты с той или иной группой инакомыслящихдавали ему этот ключ106. Меноккио осмыслял и пере-осмыслял прочитанное вне какой-либо данной емуизвне системы идей. А самые его поразительные ут-верждения возникали в результате знакомства с та-кими невинными текстами, как «Путешествия» Ман-девиля или «История Страшного Суда». Не книгасама по себе, а встреча книжного слова и устной тра-диции рождала в голове Меноккио гремучую смесь.

25. Хаос

Теперь мы можем вернуться к космогонии Менок-кио, которая поначалу показалась нам неподдающей-ся расшифровке, и попытаться разобраться в ееструктуре. Меноккио с самого начала решительноотходит от рассказа «Книги Бытия» и его ортодок-сальных интерпретаций, утверждая, что началомвсего был предвечный хаос: «Я говорил, что мыслю идумаю так: сначала все было хаосом, и земля, и воз-дух, и вода, и огонь — все вперемежку...» (7 февраля).На следующем заседании генеральный викарий, какмы помним, прервал Меноккио, рассуждавшего о«Путешествиях» Мандевиля, вопросом «не было ли вэтой книге написано что-либо о хаосе». Меноккиоответил отрицательно, и в ответе его содержится ука-зание (на этот раз вполне сознательное) на отмечен-ное нами пересечение письменной и устной культу-ры: «Нет, господин, об этом я читал в «Цветах Биб-лии», но до остального, что я говорил о хаосе, я до-шел своим умом».


Меноккио спутал: в «Цветах Библии» прямо о хао-се ничего не говорится. Вместе с тем библейскийрассказ о сотворении мира предваряется там, безособой заботы о композиционной логике, несколь-кими главками, содержание которых заимствовано восновном из «Светильника» Гонория Августодунско-го: метафизика в них перемешана с астрологией, атеология — с учением о четырех темпераментах. Чет-вертая глава «Цветов Библии», озаглавленная «КакБог сотворил человека из четырех элементов», начи-нается так: «Как сказано, Бог в начале всего сотворилгрубую материю, не имевшую ни формы, ни обличья,и сотворил ее столько, чтобы ее хватило на все с из-бытком, и, разделив ее и расчленив, извлек из неечеловека, составленного из четырех элементов...»Здесь, как легко заметить, постулируется некая пред-начальная нерасчлененность мировых элементов, что

^исключает возможность творения ex nihilo*, но о хао-се в£ сказано ни слова. Не исключено, что Меноккиообнаружил этот ученый термин в «Прибавлении кприбавлениям к хроникам» августинца Якопо Фи-липпо Форести — книге, которую он упомянул мимо-ходом во время второго процесса (но с которой былуже знаком в 1584 году). Эта хроника, написанная вконце XV века, но сохранившая ярко выраженныесредневековые черты, берет начало с рассказа о со-творении мира. Приведя цитату из Августина, патро-на своего ордена, Форести пишет: «И сказано: в на-чале сотворил Бог небо и землю — это не значит, чтоони сразу произошли на свет, но лишь могли про-изойти, ибо затем говорится о сотворении небавновь. Так, взирая на семя древесное, мы говорим,что в нем уже содержатся и корни, и кора, и ветви, иплоды, и листья, — это не значит, что они уже есть,но что они будут. Так и Бог сотворил в начале как бысемена и неба и земли, ибо материя неба была еще

* «Из ничего» (лат.).5-535


смешана с материей земли, но так как Бог ведал, чтоотсюда произрастут и небо, и земля, эта материя ибыла так названа. Эту пространную форму, лишен-ную какого-либо облика, наш Овидий в начале своегонаиглавнейшего труда, а с ним вместе и другие фило-софы, именовали хаосом, и Овидий так в том же тру-де об этом говорит: «Природа, пока не возникли зем-ля, море и небо, простертое над ними, имела единыйлик по всему миру: его философы звали хаосом. Этобыла грубая и нерасчлененная материя, косная и не-определенная масса, где находились разнородныесемена слабо связанных между собою вещей»107.

Пытаясь согласовать между собой Библию и Ови-дия, Форести в итоге нарисовал картину космогони-ческого процесса, больше напоминающую овидиев-скую. И этот образ предначального хаоса, «грубой инерасчлененной материи», глубоко поразил Менок-кио. Неустанно над ним размышляя, он постепенно«дошел своим умом» и до «остального».

«Остальное» Меноккио пытался довести до созна-ния своих односельчан. «Я слышал, как он говорил, —сообщает Джованни Поволедо, — что в начале ничегоне было, а потом море взбилось в пену и затверделокак сыр, и в нем появилось множество червей, и этичерви стали людьми, а самый сильный и мудрый сталБогом; и все ему подчинились...»

Речь в данном случае идет о свидетельстве кос-венном, из третьих рук: Поволедо пересказывал то,что ему сообщил его приятель неделю назад «по до-роге в Порденоне на ярмарку», а приятель в своюочередь рассказывал то, что узнал от своего приятеля,лично говорившего с Меноккио. Действительно, вустах Меноккио во время первого слушания все этовыглядело несколько иначе. «Я говорил, что мыслю идумаю так: сначала все было хаосом... И все это сби-лось в один комок, как сыр в молоке, и в нем воз-никли черви и эти черви были ангелы. И по волесвятейшего владыки так возникли Бог и ангелы; ере-


ди ангелов был также Бог, возникший вместе с ними изтого же комка...» Очевидно, что космогония Менок-кио, переходя от одного рассказчика к другому, немогла избежать искажений. «Хаос» — трудное слово,и оно исчезло, вытесненное более привычным выра-жением: «в начале ничего не было». Последователь-ность «сыр — черви — ангелы — святейший владыка —Бог как самый могущественный из людей-ангелов»сократилась, уступив место последовательности«сыр — черви — люди — Бог как самый могуществен-ный из людей».

С другой стороны, в версии Меноккио вообще ис-чезло упоминание о море, взбивающемся в пену.Вряд ли Поволедо это просто выдумал. В ходе про-цесса выяснилось, что Меноккио, сохраняя своюкосмогоническую картину в целом, легко менял в нейдетали. Например, в ответ на вопрос генеральноговикария: «Кто был этот святейший владыка?», — ондал такре разъяснение: «Я думаю, что этим святей-шим владыкой был Дух Божий, который был всегда».На следующем заседании он внес уточнение: в суд-ный день люди предстанут перед «тем святейшимвладыкой, о котором я говорил раньше, и он былпрежде хаоса». В еще одном варианте Бог заменил«святейшего владыку», а Святой Дух — Бога: «Я ду-маю, что вечный Бог взял из того хаоса, о котором яговорил, наилучший свет, как из сыра берется наи-лучший, и из этого света сотворил тех духов, которыхмы называем ангелами, а из них избрал самого бла-городного и дал ему все свое знание, всю свою волюи все свое могущество: его мы называем Святым Ду-хом, и Бог поставил его над всем миром...» Своемнение о том, кто был раньше — Бог или хаос, Ме-ноккио также в очередной раз изменил: «Бог пребы-вал в хаосе, как если что-то находится в воде и в нейне помещается или если что-то не помещается в лесу;так и этот разум, узнав себя, ищет простора и сотво-ряет мир». «Так значит, Бог был вечен и вечно пре-

5*


бывал с хаосом?» — спросил инквизитор. «Я думаю, —ответил Меноккио, — что они всегда были вместе иникогда не пребывали отдельно, ни хаос без Бога, ниБог без хаоса». Столкнувшись с этой головоломкой,инквизитор решил, прежде чем закрывать процесс,хоть как-то в ней разобраться. Это было 12 мая.

26. Диалог108

ИНКВИЗИТОР. Из ваших предыдущих показанийследует, что вы говорите о Боге противоречиво, ибо водном вы утверждаете, что Бог вечен наравне с хао--сом, а в другом — что Он возник из хаоса. Поэтомуизложите ясно этот пункт и каких вы на этот счетмыслей.

МЕНОККИО. Мнение мое таково, что Бог суще-ствовал вечно, как и хаос, но не знал себя и не обла-дал жизнью: когда же Он себя узнал, то это и есть то,что я называю «возникнуть из хаоса».

ИНКВИЗИТОР. Раньше вы говорили, что у Богаесть разум: почему же Он не знал самого себя и покакой причине он начал себя сознавать? Изъяснитетакже, какое совершилось в Боге прибавление, из-закоторого Он обрел жизнь, не будучи прежде жив.

МЕНОККИО. Я думаю, что с Богом было так же,как происходит со всеми вещами, которые становятсясовершенными из несовершенных: к примеру, ребе-нок, пока находится в животе у матери, ничего незнает и не живет, но когда выйдет из живота, начи-нает жить, а подрастая, приобретает знание. Так иБог, пока пребывал с хаосом, был несовершенен, неимел познания и жизни, а потом, раздвигаясь в этомхаосе, начал жить и иметь познание.

ИНКВИЗИТОР. В этом начальном состоянии бо-жественный разум был способен познавать все рас-члененно и по порядку?

МЕНОККИО. Он знал все вещи, которые должныбыли появиться, а также людей и что от них должны


были родиться другие люди, но всех тех, которыедолжны родиться, Он не знал; так известно, что встаде будет приплод, но неизвестно точно, какой онбудет. Так и Бог видел все, но не знал во всех под-робностях того, что должно произойти.

ИНКВИЗИТОР. Откуда божественный разум вэтом начальном состоянии имел представление о всехвещах ~ из самого себя или иным путем?

МЕНОККИО. Божественный разум все получал изхаоса, в котором были смешаны все вещи, а потомдал ему порядок и строй. И мы точно также узнаем,что такое земля, вода, воздух и огонь, а потом уста-навливаем между ними различение.

ИНКВИЗИТОР. Обладал ли Бог волей и могуще-ством прежде, чем сотворил все?

МЕНОККИО. Когда росло в нем познание, вместес ним росли воля и могущество.

ИНКВИЗИТОР. В Боге воля и могущество одноили разное?

МЩЮККИО. Разное, как и в нас: мало хотетьчто-нибудь сделать, надо и мочь. Например, столярхочет смастерить лавку, но без струмента и досок этоего хотение напрасно. Также и для Бога: мало хотеть,надо и мочь.

ИНКВИЗИТОР. В чем состоит могущество Бога?МЕНОККИО. Действовать посредством артели.ИНКВИЗИТОР. Те ангелы, которые, по-твоему,

помогают Богу в устроении мира, сотворены Богомили кем-нибудь еще?

МЕНОККИО. Они произведены природой из наи-лучшего в мире вещества, как в сыре производятсясами собой черви; когда же они появляются на свет,то от Бога по его благословению им даются воля,разум и память.

ИНКВИЗИТОР. Мог ли Бог сотворить все сам,без помощи ангелов?

МЕНОККИО. Да, ведь когда кто-нибудь строитдом и нанимает плотников и других рабочих, то всеравно говорят, что дом построил он; так и для по-


стройки мира Бог привлекает ангелов, но говорят,что это Он его сотворил. И как тот нарядчик припостройке дома мог все сделать сам, но потратил быбольше времени, так и Бог при постройке мира могвсе сделать сам, но за большее время.

ИНКВИЗИТОР. Если бы не было того вещества,из которого произошли ангелы, если бы не было хао-са, мог бы Бог самолично создать все мировое уст-ройство?

МЕНОККИО. Я думаю, что ничего нельзя сделатьбез материи и даже Бог не мог бы этого сделать.

ИНКВИЗИТОР. Этот дух или высший ангел^ ко-торого вы называете Святым Духом, он одной приро-ды и сущности с Богом?

МЕНОККИО. Бог и ангелы все по своей сущно-сти относятся к хаосу, но между ними есть разница всовершенстве, и вещество Бога более совершенно,чем у Святого Духа, ибо Бог — более совершенныйсвет; и то же самое можно сказать о Христе, которыйпо веществу ниже и Бога, и Святого Духа.

ИНКВИЗИТОР. Святой дух обладает равным мо-гуществом с Богом? Христос столь же могуществен,как Бог и как Святой дух?

МЕНОККИО. Святой Дух не так могуществен,как Бог, и Христос не так могуществен, как Бог иСвятой Дух.

ИНКВИЗИТОР. Тот, которого вы зовете Богом,он сотворен и произведен кем-либо другим?

МЕНОККИО. Он никем не произведен, но при-водится в движение движением хаоса и развиваетсяот несовершенного к совершенному.

ИНКВИЗИТОР. А хаос кто приводит в движение?МЕНОККИО. Он сам.

27. Мифические и реальные черви

Вот таким языком, сочным, испещренным мета-форами, почерпнутыми из знакомого ему быта, Me-


ноккио спокойно и уверенно излагал свои космого-нические представления изумленным и заинтересо-ванным (иначе зачем бы понадобился столь подроб-ный допрос?) инквизиторам. Во всем этом коловра-щении теологических терминов кое-что пребывалонеизменным: Меноккио отказывался считать божест-во творцом мира и упорно возвращался к самомусвоеобразному из приводимых им образов и сравне-ний — к сравнению с сыром, с червями, появляющи-мися в сыре.

Может быть, здесь не обошлось без реминисцен-ции из Данте («...только черви мы, в которых зреетмотылек нетленный». — Чистилище, X, 124—125), темболее что комментарию Веллутелло к этим стихампочти тождественно другое космогоническое выска-зывание Меноккио. «Нетленный, сиречь божествен-ный, что значит: сотворенный Богом, чтобы запол-нить седалища, опустевшие после изгнания с небес чер-ных ангелов», — так комментировал Веллутелло109. «ИБог затеям создал Адама и Еву и много других людей,чтобы заполнить места изгнанных ангелов», — так гово-рил Меноккио. Два совпадения на одной странице —это многовато. Но если Меноккио действительночитал Данте110 — и в таком случае, разумеется, каккладезь религиозных и нравственных истин, — почемуименно этот стих («только черви мы, в которых зреетмотылек нетленный») отпечатался в его памяти?

На самом деле Меноккио нашел свою космогониюне в книгах111. «Они произведены природой из наи-лучшего в мире вещества, как в сыре производятсясами собой черви; когда же они появляются на свет, тоот Бога по его благословению им даются воля, разуми память» — из этого ответа Меноккио ясно, что онтак настойчиво возвращался к образам сыра и червейлишь затем, чтобы посредством аналогии сделатьсвою мысль более ясной. Меноккио видел не раз и недва, как в сгнившем сыре появляются черви, и опи-рался на этот опыт, чтобы объяснить, как живые су-щества — первые и лучшие, ангелы — возникают из


хаоса, из «грубой и нерасчлененной материи», безвсякого участия Бога. Прежде хаоса был только«святейший владыка», никак иначе не определенный;из хаоса возникли первые живые существа: ангелы истарший из ангелов, Бог, — возникли посредствомсамозарождения, «произведены природой». Космого-ния Меноккио была по своей сути материалистиче-ской и по своей тенденции — научной. Теория само-зарождения жизни в неживой материи, которой при-держивались все ученые умы того времени (она будетпоколеблена только век спустя экспериментами Ре-ди)1 1 2, имела более научный характер, чем креацио-нистская доктрина церкви, опиравшаяся на первыеглавы «Книги Бытия». Уолтер Ралей, например,сравнивал молочницу, занимающуюся изготовлениемсыра (опять сыр!), с натурфилософом: оба знают, чтосычужина способствует свертыванию молока, но незнают, почему это происходит113.

Однако отсылка к бытовому опыту объясняет невсе; может быть, вообще ничего не объясняет. Ана-логия между молоком, створоживающимся в сыр, итуманностью, сгущающейся в земной шар, можетпоказаться очевидной нам — она не казалась таковойМеноккио. Мало того: устанавливая эту аналогию, онвоспроизводил, сам того не подозревая, некоторыевесьма древние мифы1 1 4. В индийском мифе, которыйвстречается уже в ведах, происхождение космоса объ-ясняется сгущением — похожим на сгущение молока —вод предначального океана: его пахтают боги-творцы.Согласно калмыцкому мифу, в начале времен водыморя покрылись твердой пленкой, похожей на ту, чтообразуется на поверхности молока, и из нее про-изошли растения, животные, люди и боги. «В началеничего не было, а потом море взбилось в пену и за-твердело, как сыр, и в нем появилось множество чер-вей, и эти черви стали людьми, а самый сильный имудрый стал Богом» — примерно такими (с учетомвозможных искажений, о которых уже говорилось)были и представления Меноккио.


Совпадение удивительное, даже какое-то тревож-ное — для тех, у кого нет наготове объяснений не-приемлемых (вроде коллективного бессознательного)или слишком легких (вроде случайности). Конечно,Меноккио имел в виду вполне реальный, ничуть немифический сыр — сыр, за процессом изготовлениякоторого он множество раз наблюдал (и возможно,сам принимал в нем участие). Алтайские скотоводы,в отличие от него, превратили аналогичный опыт вкосмогонический миф. Но несмотря на это различие,которое нельзя недооценивать, совпадение остаетсясовпадением. Нельзя исключать, что оно являетсяодним из свидетельств — фрагментарным и полустер-тым — существования многовековой космологическойтрадиции, соединявшей миф и науку, несмотря навсе различие их языков11^. Любопытно, что спустястолетйеЛпосле суда над Меноккио метафора вра-щающегося сыра встретится в вызвавшей оживлен-ную полемику книге английского богослова ТомасаБарнета, пытавшегося согласовать Священное писа-ние с наукой своего времени116. Быть может, здесьмы имеем дело с реминисценцией — не исключено,что допущенной невольно, — той древней индийскойкосмологии, которой Барнет посвятил несколькосвоих страниц. Но в случае Меноккио речь можетидти лишь о прямой передаче — передаче устной, изпоколения в поколение. Не такая уж фантастическаягипотеза, если вспомнить о распространенности втом же Фриули и в те же годы культа «бенанданти» —шаманского по своей сути117. Именно из этой почтиеще неизученной почвы культурных взаимосвязей имиграций выросла космогония Меноккио.

28. Монополия на знание

В высказываниях Меноккио, как в археологиче-ском раскопе, обнаруживаются глубинные культур-


ные слои — столь диковинные, что задача их науч-ного анализа кажется невыполнимой. И в данномслучае, в отличие от разобранных прежде, речь идетне столько о реакции на книжное слово, сколько осамопроявлении устной культуры. Чтобы эта инаякультура получила возможность заявить о себе, нуж-но было совершиться Реформации и появитьсякнижному станку118. Благодаря Реформации простоймельник мог решиться высказать свое мнение о церк-ви и мироустройстве. Благодаря книгопечатанию унего появились слова, чтобы облечь в них смутные,неоформившиеся мысли, которые роились у него вголове. Выхваченные из книг слова и фразы помоглиему сформулировать те идеи, которые он отстаивал втечение многих лет сначала перед односельчанами, азатем перед судьями во всеоружии их учености и ав-торитета.

Он пережил на своем личном опыте гигантский поисторическому резонансу сдвиг: от языка устнойкультуры с ее жестом, шепотом и криком до языкакультуры письменной — лишенного интонаций и за-твердевшего на книжном листе119. Первый — почтителесен, второй — продукт разума. Победа письмен-ности над устностью — это в первую очередь победаабстракции над эмпирией. В возможности пренебречьчастностью кроется основа той прочной связи, чтовсегда соединяла владение письмом и владение вла-стью. Примеры Египта и Китая, где жреческие и чи-новничьи касты в течение тысячелетий обладали мо-нополией на иероглифическое и идеографическоеписьмо, говорят сами за себя. Изобретение алфавита,произошедшее за пятнадцать веков до Христа, разби-ло эту монополию, но этого оказалось недостаточ-ным, чтобы сделать письменное слово доступным длявсех. Только книгопечатание сделало такую перспек-тиву реальной.

Меноккио сознавал оригинальность своих идей игордился ею: именно поэтому он хотел высказать их


высшим церковным и светским властям. В то жевремя он чувствовал необходимость овладеть культу-рой своих противников. Он понимал, что письмо,позволяющее сохранять культуру и передавать ее,является источником власти. Поэтому он не ограни-чился обличением тех, кто «обманывает бедняков»,используя латинский язык в бюрократической прак-тике (и в церковной службе)120. Его критика имелаболее широкий смысл. «Ясное дело, инквизиторы нехотят, чтобы мы знали то, что знают они», — черезмного лет после событий, о которых мы рассказыва-ем, такие слова вырвались у него в разговоре с одно-сельчанином, Даниэлем Якомелем. «Мы» и «они» —противопоставление более чем четкое. «Они» — это«те, кто наверху», власть имущие, причем не только вцеркви. «Мы» — крестьяне. Почти наверняка Даниэльбыл неграмотным (на его показаниях, данных в ходевторого^ процесса, нет подписи). Меноккио, напро-тив, умел читать и писать, но при этом отнюдь несчитал, что его многолетняя борьба с властью касает-ся его одного. «Раздумывать о высоком» — эта цель,от которой он в Портогруаро двенадцатью годамираньше перед лицом инквизитора несколько дву-смысленно отрекся, продолжала казаться ему нетолько законной, но и доступной для всех. Незакон-ным, более того абсурдным ему должно было казать-ся стремление духовенства сохранять монополию назнание, которое можно было приобрести у венециан-ского книготорговца «за два сольдо». Изобретениемкнигопечатания по концепции культуры как приви-легии был нанесен серьезный (хотя пока и не смер-тельный) удар.

29. Читая «Цветы Библии»

Именно в «Цветах Библии», купленных в Венеции«за два сольдо», Меноккио нашел те ученые терми-


ны, которые фигурируют в его показаниях радом сословами, знакомыми ему из повседневного быта. Так,в протоколе от 12 мая мы видим «ребенка в животе уматери», «стадо», «столяра», «лавку», «артель», «сыр»,«червей», но видим также и «несовершенный», «со-вершенный», «вещество», «материю», «волю, разум ипамять». Похожее сочетание высокой и низкой лек-сики характерно и для «Цветов Библии», особеннодля их первой части. Заглянем в главу третью «О том,что Бог не может ни желать зла, ни совершать его», ичитаем следующее: «Бог не может ни желать зла, нидопускать его, ибо он дал такое устройство всем эле-ментам, что они не составляют помехи друг другу, итак будет до скончания мира. Есть, правда, такие,которые говорят, что мир будет длиться вечно, и ука-зывают при этом, что когда прекращается жизнь втеле, плоть и кости обращаются вновь в ту материю,из которой они возникли... И мы видим, как природаисправляет свою службу, когда сводит воедино несо-гласные между собой вещи, так что все их различиеуничтожается и они соединяются в едином теле иедином веществе; и еще соединяет их в растениях исеменах, а через соединение мужчины и женщиныпорождает новые создания согласно природному распо-рядку. Иные создания порождает Юпитер и посредст-вом Юпитера — природа, следуя своему порядку. Иотсюда заключаем, что природа подчиняется Богу...»

«Материя», «природа», «единое», «элементы»,«вещество», происхождение зла, влияние звезд, от-ношения между творцом и творением. Примерыможно умножить. Даже из такого жалкого и беспоря-дочного компендиума, как «Цветы Библии», можнобыло составить представление о некоторых централь-ных понятиях и некоторых ведущих темах культурнойтрадиции древности и Средневековья. Важность егодля Меноккио трудно переоценить. Он почерпнулотсюда, во-первых, те понятийные и лексическиеинструменты, посредством которых он смог сформу-лировать свой взгляд на мир. Кроме того, принятая


здесь схоластическая манера — не только опроверже-ние, но и изложение ошибочной точки зрения — на-верняка подогревала его жадное интеллектуальноелюбопытство. Сокровищница знаний, которую мон-тереальский священник представлял как нечто недос-тупное для непосвященных, оказывалась открытойдля столкновения самых разнообразных мнений. Вглаве двадцать шестой «Как Бог вкладывает души втела» Меноккио мог, например, прочитать следую-щее: «Многие философы заблуждались и придержи-вались ложных мнений касательно происхождениядуши. Одни говорили, что души вечны. Другие гово-рят? что душа одна и что элементов всего пять: четы-ре сказанные выше и еще один, который они назы-вают orbis*; они утверждают, что из этого orbis Богсотворил душу в Адаме и во всех прочих. И из этогоони выводят, wro миру никогда не будет конца, ибо,умерев, человек обращается в составляющие его эле-менты^Еще есть такие, которые говорят, что душиобразуют ггавшие с небес злые духи: они входят втела человеческие, и когда этот человек умирает, товходят в другого, и совершают такое, пока не спасут-с я — в конце времен все они будут спасены. Иные жеговорят, что мир пребудет вечно и через тридцатьчетыре тысячи лет жизнь обновится и всякая душавернется в свое тело. И все это ложь, и те, кто гово-рили такое, суть язычники, еретики, схизматики,враги правды и веры, не ведающие божественногооткровения. Отвечая первым, утверждающим...» НоМеноккио был не тот человек, которого было легкозапугать проклятиями. Он и по этому вопросу имел чтосказать. Пример «многих философов» не только не убе-дил его склониться перед ортодоксальной точкой зре-ния, но придал дополнительную пишу его раздумьям о«высоком», укрепил его в верности своим идеям.

Из множества разнородных элементов, разнойстепени древности, слагалась новая конструкция. В

«мир» (лат.).


стене угадывался еле различимый фрагмент капителиили полустертый абрис стрельчатой арки, но общийплан строения был начертан одной рукой — рукойМеноккио. Без всякого стеснения он пользовалсяосколками чужих мыслей, как каменщик — кирпича-ми, выломанными из руины. Но понятийный и лек-сический инструментарий121, который ему доставался,не был нейтральным и безобидным. Здесь источникбольшей части его противоречий, его неточности инепоследовательности. На языке, не отделимом от хри-стианских, неоплатонических, схоластических системмысли, Меноккио пытался выразить идеологию прими-тивного, инстинктивного материализма, выработаннуюпоколениями его крестьянских предков.

30. Что делать с метафорами?

Чтобы в мыслях Меноккио добраться до их живойсердцевины, нужно сорвать нарост этой терминоло-гии. Что Меноккио действительно имел в виду, когдаговорил о Боге, о святейшем владыке, о духе божием,о Святом Духе, о душе?

Начинать надо с языка, с самой яркой его особен-ности — метафорической насыщенности. МетафорыМеноккио основаны на использовании понятий изповседневного быта: «ребенок в животе у матери»,«стадо», «столяр», «сыр» и т.д., — мы об этом уже го-ворили. Образы, которые встречаются в «Цветах Биб-лии», служат одной цели — дидактической, то естьиллюстрируют посредством понятных читателю при-меров те идеи, которые требуется ему внушить. Уметафор Меноккио другая цель — в каком-то смысле,противоположная. В его интеллектуальном и лин -гвистическом универсуме, основанном на принципеабсолютного буквализма, даже метафоры следует по-нимать буквально. Случайными они не бывают; толь-ко через них можно понять истинное, не выраженноевпрямую, содержание мысли Меноккио.


31. «Хозяин», «управляющий» и «артель»

Начнем с Бога. Для Меноккио это, прежде всего,отец. Игра метафор возвращает этому давно стерше-муся определению изначальную содержательность.Бог — отец всех людей, «все мы божьи дети и того жеестества, что и распятый». Все — христиане, еретики,турки, иудеи, «он всех любит, и все могут спастись».Хотят они того или нет, все они остаются его сы-новьями: «Он всех зовет одинаково, турок, иудеев,христиан, еретиков, и никому не дает предпочтения,подобно отцу, у которого много сыновей и он всех ихзовет сыновьями, и даже те, которые этого не хотят,все равно они его дети». Любовь отца не может статьменьше, даже если ее оскорбляют: оскорбление«причиняет злс& только тебе, а не ближнему твоему,как если бы был у меня плащ и я его разодрал, топричинил бы зло только себе и никому другому, а ктоне делает зла ближнему своему, тот не грешит; всемы — сыновья Божий, если не делаем зла друг другу,наподобие того, как если бы у одного отца было не-сколько сыновей и один бы проклял своего отца, тоотец его простил бы, но если один сын разобьет го-лову другому, то его не прощают, а наказывают; вотпоэтому я сказал, что богохульство это не грех, пото-му что никому не делает зла».

Этим примером Меноккио, как мы помним, обос-новывает свое утверждение, что важнее любитьближнего своего, чем Бога: и «ближнего», которогоон имеет в виду, надо понимать в самом буквальноми конкретном смысле. Бог — отец любящий, но дале-кий от своих детей с их повседневными жизненнымизаботами.

Но Бог для Меноккио не только отец, он такжеявляется воплощением высшего авторитета122. Ме-ноккио неоднократно упоминает о «святейшем вла-дыке», то различая его и Бога, то отождествляя с«духом божьим» или с самим Богом. Кроме того, Бог


сравнивается с «великим капитаном»: «своим послан-ником на земле он назначил своего сына». Он срав-нивается также с дворянином: в раю «тот, кто восся-дет на эти сиденья, захочет видеть все перед собой,как дворянин, который требует показать ему все егоимущество». «Господь Бог», тем самым, господь всамом прямом смысле, господин, синьор: «Я говорил,что Иисус Христос, если он был Бог, то зачем он далсебя схватить и повесить; в этом пункте я не был уверени колебался, потому что мне казалось это невозмож-ным, что Господь позволил себя схватить, и потому ядумал, что раз его распяли, то это был не Бог...»

Господин... Но главный признак господина — то,что он не работает, потому что всегда есть, кому занего работать. Бог — именно такой господин. «А чтодо индульгенций, я думаю, им можно верить, ведьесли человек, которого Бог поставил за себя, а имен-но папа, дарует прощение,- то это все равно как будтоего дарует Бог, ведь оно дано его управляющим иливроде того». Папа у Бога не единственный управ-ляющий; Святой Дух тоже «вроде как управляющий уБога, и этот Святой Дух избрал потом четырех капи-танов, или еще можно сказать управляющих, из техангелов, которые были сотворены...» Люди были соз-даны «Святым Духом по воле божией и другими егопомощниками; управляющий ведь во всяком деле необходится без помощников, но и Святой Дух тутприложил руку».

Бог, следовательно, не только отец, но и хозяин —землевладелец, которому нет нужды работать в потелица, ибо он может переложить работу на своихуправляющих. Но и они в свою очередь только из-редко «прикладывают руки»: Святой Дух, к примеру,создал землю, деревья, животных, человека, рыб ивсех других тварей земных «с помощью своих работ-ников-ангелов». Правда, Меноккио не отрицает (всвоем ответе на прямой вопрос инквизиторов), чтоБог мог сотворить мир даже без помощи ангелов;


«Когда кто-нибудь строит дом и нанимает плотникови других рабочих, то все равно говорят, что дом по-строил он; так и для постройки мира Бог привлекаетангелов, но говорят, что это Он его сотворил. И кактот нарядчик при постройке дома мог все сделатьсам, но потратил бы больше времени, так и Бог припостройке мира мог все сделать сам, но за большеевремя». Бог обладает «могуществом»: «Мало хотетьчто-нибудь сделать, надо и мочь. Например, столярхочет смастерить лавку, но без струмента и досок этоего хотение напрасно. Также и для Бога: мало хотеть,надо и мочь». Но это «могущество» состоит в том,что он действует «посредством артели».

Эти постоянные метафоры указывают, разумеется,на желание приблизить, сделать более понятнымиглавных религиозных персонажей, рассказав о нихязыком повседневного опыта. Естественно в такомслучае, что человеку, чье занятие, как он объявилсвоим судьям, было — помимо работы на мельнице, —«плотницкое, столярное, выкладывать стены», Богбудет напоминать столяра или каменщика. Но заэтим изобилием метафор стоит и другой смысл.«Постройку мира» опять же надо понимать буквально —как физическое действие, как работу («Я думаю, чтоничего нельзя Ъделать без материи и даже Бог не могбы этого сделать»). Но Бог — это господин, а господане работают. «По-вашему, Бог сам по себе сделал,создал, сотворил хоть что-либо?» — допытывалисьсудьи. «Он распорядился, чтобы появилось хотениеэто сделать», — ответил Меноккио. При всем своемсходстве с плотником или каменщиком Бог все жеимеет под своим началом «артель» и «работников».Лишь однажды в пылу полемики против почитанияобразов Меноккио обмолвился об «одном Боге, кото-рый сотворил небо и землю». На самом деле, по егоубеждению, Бог не сотворил ровным счетом ничеготакже точно, как и его «управляющий», Святой Дух.Кто действительно потрудился своими руками, такэто ангелы — «артель», «работники»123. А кто сотво-


рил ангелов? Природа — «они произведены природойиз наилучшего в мире вещества, как в сыре произво-дятся сами собой черви...»

В «Цветах Библии» Меноккио мог прочитать о«первых сотворенных в мире существах, которымибыли ангелы, и поскольку они были сотворены изсамой что ни на есть благородной материи, они ис-полнились гордыни и были изгнаны со своих мест».Но он мог прочитать также и следующее: «И отсюдаследует, что природа подначальна Богу, как молот инаковальня подначальны кузнецу, который мастеритто, что пожелает — будь то меч или нож или иноеподобное; но хотя он не может обойтись без молота инаковальни, тем не менее не молот сделал эти вещи,но их сделал кузнец», С этим, однако, Меноккио немог согласиться. Созданная им картина мира с еепринципиальным материализмом не оставляла местадля Бога-творца. Существования Бога он не отрицал,но это был далекий Бог — подобный хозяину, кото-рый поручил свои владения заботам управляющих и«работников».

Далекий и в то же время близкий — воплотивший-ся в стихиях, тождественный мирозданию. «Я думаю,что весь мир, то есть воздух, земля и все красотымира — это Бог...; ведь говорится, что человек созданпо образу и подобию Божию, а человек — это воздух,огонь, земля и вода, и отсюда следует, что воздух,земля, огонь и вода — это Бог».

И отсюда следует: в очередной раз мы видим, скакой поразительной легкостью Меноккио извлекализ находящихся под рукой текстов — из Писания, из«Цветов Библии» — то, что диктовала ему его собст-венная логика.

32. Одна гипотеза

В разговорах с односельчанами Меноккио ограни-чивался куда более жесткими формулировками. «Что


такое Господь Бог? В Писании один обман и преда-тельство, а если Бог есть, почему он никому не пока-зывается?»; «что, по-вашему, Бог? Бог — это малоедуновение и все то, что люди воображают»; «что та-кое этот Святой Дух?... нет никакого Святого Духа».Когда в ходе процесса ему предъявили это заявление,сообщенное свидетелем, Меноккио не мог сдержатьнегодования: «Никогда такого не было, чтобы я гово-рил, что Святого Духа не существует; наоборот, еслия во что и верю, так это в Духа Святого — это словоБожие, которое просвещает весь мир».

Налицо явное противоречие между показаниямижителей Монтереале и показаниями самого Менок-кио на процессе. Можно его разрешить, объяснивповедение Меноккио во время суда страхом, желани-ем смягчить приговор инквизиции. «Настоящим»Меноккио в таком случае был бы тот, кто в разгово-рах на улицах Монтереале отрицал существованиеБога, а Меноккио на суде — обманщиком. Но такоеобъяснение встречается с серьезными трудностями.Если Меноккио действительно хотел утаить от судейсамые свои крамольные мысли, почему он так на-стойчиво говорил о смертности души? Почему упор-но продолжал отрицать божественность Христа? Ивообще, исключая отдельные недомолвки на первомзаседании, кажется, что поведение Меноккио во вре-мя процесса определялось чем угодно, но только неосторожностью.

Попробуем найти другое объяснение, следуя тому,что содержится в высказываниях самого Меноккио.Он знакомил односельчан с упрощенной, экзотериче-ской версией своих взглядов: «Если бы я мог гово-рить, я бы сказал многое, но я не хочу говорить».Более сложная, эзотерическая версия предназнача-лась для светских и религиозных властей, перед кото-рыми он так страстно хотел высказаться. «Я говорил, —заявил он в Портогруаро судьям, — что, доведись мнеповидать папу или короля или князя, я бы много чегосказал, и пусть меня потом хоть расказнят, мне это


безразлично». Наиболее полную картину мировоззре-ния Меноккио дают, следовательно, его показания напроцессе. Но соглашаясь с этим, надо объяснить, вчем причина их расхождений с тем, что он говорилсвоим соседям по Монтереале.

К сожалению, единственное объяснение, котороемы можем предложить, носит гипотетический харак-тер и состоит в следующем: Меноккио был знаком извторых рук с «De Trinitatis erroribus»* Сервета иличитал его впоследствии утраченный итальянский пе-ревод, сделанный около 1550 года Джорджо Филалет-то по прозвищу Турк или Турчонок124. Это, безуслов-но, довольно смелая гипотеза, поскольку речь идет обочень непростом тексте, с множеством философскихи теологических терминов, много более трудном дляпонимания, чем те книги, которые читал Меноккио.Но все же следы знакомства с ним, слабые, искажен-ные, едва заметные, можно, пожалуй, различить ввысказываниях Меноккио.

Пафосом первой книги Сервета является утвер-ждение человеческой природы Христа — ее обожеств-ление происходит только в Святом Духе125. И Менок-кио на первом допросе говорил: «Мне думалось, что...он не был Богом, но каким-нибудь пророком, каким-нибудь великим человеком, которого Бог послал наземлю для проповеди». Впоследствии он внес такоеуточнение: «Я думаю, он был человеком, как мы,родившимся, как мы, от отца и матери, и в нем небыло ничего, что бы он не получил от отца и матери, ноБог через Духа Святого избрал его себе в сыновья».

А чем был Святой Дух для Сервета? Сервет пер-вым делом перечисляет все значения этого слова,которые встречаются в Священном писании: «Namper Spiritum sanctum nunc ipsum Deum, nunc angelum,mine spiritum hominis, instinctum quendam, seu divinummentis statum, mentis impetum, sive halitum intelligit,licet aliquando differentia notetur inter flatum et spiritum.

* «О заблуждениях в отношении Троицы» (лат.).


Et aliqui p e r Spi r i tum s a n c t u m nihil aliud intelligi volunt,quam rectum hominis intellectum et rationem»*126. Почтивесь этот спектр значений встречается в показанияхМеноккио: «Я думаю,... это Бог... Это ангел, которыйдействует по воле Божией... Я думаю, что ГосподьБог даровал им свободу воли и в тело вложил ДухСвятой... Дух исходит от Бога, и когда нам нужно что-либо сделать, это он внушает нам, делать это или нет».

Сервет предпринял свои терминологические изы-скания для доказательства того, что Святой Дух вкачестве лица, отличного от Бога-Отца, не существу-ет: «quasi Spiritus sanctus non rem aliquam separatam,sed Dei agitationem, energiam quandam seu inspirati-onem virtutis Dei designet»** . В основе его пантеизмалежало представление об активном всеприсутствииДуха. «Dum de spiritu Dei erat sermo, — писал он,вспоминая о тех временах, когда он разделял с фило-софами их заблуждения, — sufficiebat mini si tertiamillam rem in quodam angulo esse intelligerem. Sed nuncscio quod ipse dixit: «Deus de propinquo ego sum, et nonDeus de longinquo». Nunc scio quod ampiissimus Deispiritus replet orbem terrarum, continet omnia, et insingulis operatur virtutes; cum propheta exclamare libet«Quo ibo Domine a spiritu tuo?» quia nee sursum needeorsum est locus spiritu Dei vacuus»***. «Что, по-

«Под Святым духом здесь понимается то Бог, то ангел,то человеческий дух, иногда же некое вдохновение илисостояние божественного разума, его стремление или воз-дыхание, если можно усмотреть какую-нибудь разницумежду духом и дыханием. Есть и такие, которые считаютСвятой дух ничем иным, как здравым человеческим рас-судком» (лат.)-

** «Словно Святым духом именуется не отдельная сущ-ность, но некое движение в Боге, его энергия, некое про-явление божественных качеств» (лат.).

*** «Когда речь заходила о Святом Духе, то я ограничи-вался тем, что помещал третью эту субстанцию куда-нибудьподальше. Но ныне я понимаю, почему Он сказал: «Разве Я


вашему, Бог? Все, что мы видим, — это Бог, — твер-дил Меноккжо своим соседям. — «Небо, земля, море,воздух, бездна и ад — все это Бог».

Чтобы подорвать философско-теологическую кон-струкцию, продержавшуюся целое тысячелетие, Сер-вет использовал все подручные средства: греческий иеврейский языки, филологический метод Баллы икаббалу, материализм Тертуллиана и номинализмОккама, теологию и медицину. Отбрасывая одно задругим смысловые наслоения, образовавшиеся вокругслова «дух», Сервет добирался до его первоначальнойэтимологии. Разница между словами «spiritus», «flatus»и «ventus» представилась ему в конце концов не болеечем лингвистической, условной. «Дух» и дыханиеглубоко родственны друг другу: «Omne quod in virtutea Deo fit, dicitur eius flatu et inspiratione fieri, поп enimpotest esse prolatio verbi sine flatu spiritus. Sicut nos попpossumus proferre sermonem sine respiratione, etpropterea dicitur spiritus oris et spiritus labiorum... Dicoigitur quod ipsemet Deus est spiritus noster inhabitans innobis, et hoc esse Spiritum sanctum in nobis... Extrahominem nihil est Spiritus sanctus...»* А теперь Менок-кио; «Что, по-ващему, Бог? Бог — это малое дунове-ние...»; « воздух — это Бог...»; «мы тоже боги...»; «ядумаю, что [Святой Дух] обитает во всех людях...»;

Бог только вблизи, а не Бог и вдали?» Ныне я знаю, чтобезбрежный дух Божий объемлет весь круг земной, вбираетв себя все, но проявляется и в отдельных качествах; пророкпотому мог воскликнуть; «Куда пойду от Духа Твоего?», чтонигде в целом мире нет места, где не пребывал бы дух Бо-жий» (лат.).

«Все, что исходит от Бога, именуется его дыханиемили ниспосланным им вдохновением, ибо невозможнопроизнести слово без участия духа. Так и мы произносимсвои речи не без помощи дыхания, потому и говорится одухе уст или губ... Я же утверждаю, что и сам Бог есть духнаш, пребывающий в нас, и он же есть в нас Святой дух...Вне человека Святой дух есть ничто» (лат.).


«что такое этот Святой Дух?... нет никакого СвятогоДуха».

Разумеется, дистанция между идеями испанскоговрача и фриульского мельника огромна. При этомизвестно, что в XVI веке в Италии труды Серветапользовались большой популярностью и не только вкругу образованных людей127; не исключено, что повысказываниям Меноккио можно судить, как этитруды читались, воспринимались, преломлялись вином сознании. Приняв эту гипотезу, мы сможемобъяснить противоречие между свидетельствами жи-телей Монтереале и показаниями обвиняемого. Этоне противоречие, а допущенная намеренно разница вуровне сложности. В резких определениях, которыеМеноккио бросал односельчанам, нужно видетьосознанную попытку перевести высокоумные поло-жения серветовской доктрины (в той мере, в какойони оказались доступны для самого Меноккио) впонятную для невежественного собеседника форму. Аполное изложение, передающее всю сложность уче-ния, предназначалось для других: для папы, короля,князя или, за неимением лучшего, — для инквизитораиз Аквилеи и подеста Портогруаро.

33. Религия крестьянина

Подход Меноккио к книге предполагает наличиенекоего кода; в основе этого кода, как мы установи-ли, лежит прочная традиция устной культуры, кото-рая по крайнем мере в одном случае — космогониче-ских воззрений Меноккио — прямо выходит на свет.Наше предположение, что идеи Меноккио в некото-рой своей части имеют своим отдаленным источни-ком такой отнюдь не легкодоступный текст, как «DeTrittitatis erroribus»*, вовсе не означает, что мы пошли

* «О тринитарных заблуждениях» (лат.).


в обратном направлении по уже проделанному пути.Эти гипотетические реминисценции надо рассматри-вать как перевод на язык народного материализма(дополнительно упрощенного в версии, предназна-ченной для односельчан) философской теории, не-двусмысленно склоняющейся к материализму. Бог,Святой Дух, душа не существуют в качестве само-стоятельных субстанций; существует только материя,наделенная божественными атрибутами, только веч-ный круговорот четырех стихий. В очередной развыходит на поверхность из своего подполья устнаякультура Меноккио.

Его материализм был религиозным. Такие его вы-сказывания, как, например, «в Писании один обмани предательство, а если Бог есть, почему он никомуне показывается?», направлены против Бога священ-ников и Бога книг, написанных священниками. БогаМеноккио можно видеть повсюду: «что такое ГосподьБог? Это земля, вода и воздух», — утверждал он со-гласно все тому же свидетелю, отцу Андреа Бионима.Бог и человек, человек и мир, соединенные нерас-торжимыми связями, раскрывались навстречу другДРУГУ- «Я думаю, что [люди] созданы из земли, но изнаилучшего из металлов, и это видно из того, чточеловек жаждет этих металлов и больше всего — зо-лота. Мы состоим из четырех элементов и причастнысеми планетам; каждый причастен одной планетебольше, чем другой, и потому в ком-то больше отМеркурия, а в ком-то от Юпитера». В этой действи-тельности, пронизанной божественными токами, на-ходилось место даже для церковных благословений:«бес может проникнуть в любую вещь и испоганитьее», «вода, благословенная священником, изгоняетбесов», — при этом, правда, Меноккио не мог не за-метить, что «всякая вода благословенна Богом» и«если б мирянин знал нужные слова, они были бы нехуже, чем слова священника, потому что Бог дал отсвоей силы всем поровну, а не так чтобы одному

J-;• КАРЛО ГИНЗБУРГ 153

больше, а другому меньше». Перед нами, одним сло-вом, религия крестьянина, решительно непохожая нату религию, которой священник учил с амвона128.Конечно, Меноккио исповедовался (не в своей церк-ви, однако), причащался, наверняка крестил своихдетей. И вместе с тем он отвергал сотворение мира,воплощение, искупление первородного греха; отри-цал, что таинства нужны для спасения души; утвер-ждал, что любить ближнего важнее, чем любить Бога;был уверен, что все мироздание — это Бог.

Только душа не укладывалась в это столь последо-вательное мировоззрение.

34. Душа

Вернемся к проводимому Меноккио отождествле-нию Бога и мира: «Ведь говорится, что человек соз-дан по образу и подобию Божию, а человек — этовоздух, огонь, земля и вода, и отсюда следует, чтовоздух, земля, огонь и вода — это Бог». Источникомдля этого высказывания Меноккио послужили«Цветы Библии». Здесь он нашел уходящую вглубьвремен мысль о взаимной соотнесенности человека имира, микрокосма и макрокосма (но внес в нее одинсущественный корректив). «...И потому мужчина иженщина, сотворенные последними, были сотвореныиз земли и праха, дабы достигали неба не гордынейсвоей, а смирением; земля — самый низкий из эле-ментов, каждодневно попираемый ногами, и нахо-дится в окружении иных элементов, которые соеди-нены и сдавлены вместе, подобно яйцу, где в середи-не умещается желток, его окружает белок, а снаружи —скорлупа; и вот так расположены элементы в миро-здании. И под желтком разумеется земля, под белком —воздух, под тонкой пленкой, что отделяет белок отскорлупы, — вода, под скорлупой — огонь: все со-ставлены вместе, дабы холод с теплом и сухость с


влагой взаимно умеряли друг друга. И из этих жеэлементов состоят наши тела: наша плоть и кости этоземля, кровь — это вода, дыхание — это воздух, теп-лота — это огонь. Вот из этих элементов состоят на-ши тела. Тело наше принадлежит миру, но душа под-начальна одному лишь Богу, ибо она сотворена пообразу Его и состоит из более благородной материи,чем тело...» Меноккио же, отождествляя человека смиром, а мир с Богом, не допускал присутствия вчеловеке нематериального начала, отличного от телаи его функций, — души. «Когда человек умирает, онсловно скот, словно муха», — говорил он односельча-нам, вторя — трудно сказать, намеренно или нет —«Екклесиасту»: «умирает человек, умирает и душа и сней все»129.

В начале процесса Меноккио, однако, отрицал,что говорил нечто подобное. Он пытался, правда, безособого успеха, соблюдать осторожность, как совето-вал его старый друг, викарий из Польчениго. И навопрос: «Что случается с душами добрых христиан?» —ответил: «Я говорил, что наши души возвращаются кбожьему величию и там получают по делам своим,как Бог решит: добрых он посылает в рай, злых в ад,а некоторых в чистилище». Меноккио казалось, чтолучшего укрытия, чем ортодоксальная церковная^доктрина (которую он нимало не разделял) ему не \найти. На самом деле, он сам себя завел в тупик.

35. «Я не знаю»

Во время следующего допроса (16 февраля) гене-ральный викарий первым делом потребовал разъясне-ний по поводу «божьего величия» и тут же взял быка зарога: «Вы говорите, что души возвращаются к божьемувеличию, но утверждаете при этом, что Бог — это воз-дух, земля, огонь и вода; каким же образом возвраща-ются души к божьему величию?» Противоречие было


кричащим, Меноккио не знал, что сказать: «Это правда,я говорил, что воздух, земля, огонь и вода — это Бог,этого я не могу отрицать; а что же до душ, то они исхо-дят из духа Божьего и потому должны возвратиться кдуху Божьему». И генеральный викарий, не ослабляяхватки; «Дух Божий и Бог — одно и то же? Этот духБожий тоже воплощен в четырех элементах?»

«Я не знаю», — ответил Меноккио. Немного по-молчал. Устал, может быть. Или ему было непонятно,что значит «воплощен». Наконец, он сказал: «Я ду-маю, что у всех людей есть дух Божий, и он радуется,если мы поступаем хорошо, а если плохо — печалится».

«Вы разумеете тот дух Божий, что возник из хаоса?»«Я не знаю».«Говорите по правде, — не отступал викарий, — и

ответьте на этот вопрос: если вы веруете, что душивозвращаются к божьему величию, а Бог это воздух,вода, земля и огонь, то как они возвращаются кбожьему величию?»

«Я думаю, что наш дух, который и есть душа, воз-вращается к Богу, который нам его дал».

До чего же был упрям этот крестьянин. Но Джам-батиста Маро, генеральный викарий, доктор обоихправ, вооружившись терпением, вновь призвал егоговорить правду и только правду.

«Я говорил, — ответил Меноккио, — что все в мире —это Бог, и я думаю, что наши души возвращаются вмир и радуются по воле Божией». И помолчав ещенемного: «Они словно ангелочки, которых рисуютподле Господа Бога, и те, которые достойны, остают-ся близ него,"а других, которые творили злое, он по-сылает блуждать по миру».

36. Два духа, семь душ, четыре стихии

Допрос завершился, и перед нами очередное про-тиворечие Меноккио. Высказав мысль, которую занеимением лучшего термина можно назвать пантеи-


стической130 («все в мире — это Бог») и которая никакне сочеталась с перспективой личного бессмертия(«наши души возвращаются в мир»), Меноккио, повсей видимости, был охвачен сомнением. Страх илинеуверенность заставили его на некоторое время за-молчать. Потом ему припомнилось изображение,увиденное в церкви, должно быть, в какой-нибудьсельской часовне: Бог в окружении ангельских хоров.Может быть, это то, о чем хотел услышать генераль-ный викарий?

Но генеральному викарию мало было беглого на-мека на традиционный образ рая (к тому же в сопро-вождении вполне нехристианского, народного посвоему происхождению представления о душах мерт-вых, которые «блуждают по миру»)131. На следующемслушании он тут же прижал Меноккио к стенке,предъявив ему все его заявления, отрицающие бес-смертие души: «Поэтому говорите по правде и болееобстоятельно, чем делали это прежде». Меноккио вответ выступил с неожиданным утверждением, иду-щим прямо вразрез тому, что он говорил на двух пре-дыдущих допросах. Он признал, что беседовал о бес-смертии души с некоторыми из своих приятелей(Джулиано Стефанутом, Мелькиорре Джербасом,Франческой Фассетой), но прибавил: «Я говорил, иэто мои доподлинные слова, что со смертью телаумирает душа, но дух остается».

До этого момента Меноккио ничего похожего неговорил; более того, говорил прямо обратное — «нашдух, то есть душа». Теперь же в ответ на недоумен-ный вопрос викария: «Считаете ли вы, что в человекеесть тело, душа и дух и что они отличны друг отдруга и что одно составляет душу, а иное — дух?» —он уверенно заявил: «Да, господин, я думаю, что ду-ша — это одно, а дух — другое. Дух исходит от Бога, иэто то, что, когда мы что-нибудь делаем, побуждаетнас это делать или не делать». А душа или, скорее,души (как он пояснил в дальнейшем) — это всего


лишь различные проявления интеллекта, которымсуждено погибнуть вместе с телом. «Я скажу так: вчеловеке есть разум, память, воля, мысль, рассудок,вера и надежда — эти семь даров Бог дал человеку, ихмы называем душами и они направляют нас в нашихпоступках, и это то, о чем я сказал, что со смертьютела умирает душа». Дух же «от человека отделен, унего та же воля, что у человека, и он управляет этимчеловеком»; после смерти он возвращается к Богу.Таков добрый дух: «Я думаю, — объяснил Менок-кио, — что всем людям дается искушение, потому чтонаше сердце состоит из двух частей, одной светлой иодной темной: в темной обитает злой дух, а в свет-лой — добрый».

Два духа, семь душ, наконец, тело, в котором сли-ваются четыре стихии: спрашивается, как у Менок-кио могла возникнуть такая сложная и хитроумнаяантропология? ш

37. Судьба одной идеи

О существовании различных «душ», также как и отеле, состоящем из четырех стихий, Меноккио могпрочитать в «Цветах Библии». «Справедливо также,что у души столько имен, сколько у нее имеется те-лесных проявлений: поскольку душа животворит те-ло, она зовется субстанцией, поскольку желает —сердцем, поскольку тело дышит — духом, посколькудуша сознает и ощущает — разумом, поскольку пред-ставляет и мыслит — воображением или памятью;разумение для того помещается в самой высокой час-ти души, облагороженной размышлением и лознани-ем, чтобы человека не без причины именовали обра-зом Божиим.,.» Этот реестр душ лишь частично сов-падает с данным Меноккио, но общей их основыотрицать невозможно. Самое серьезное расхождениев том, что в «Цветах Библии» дух фигурирует на рав-ных правах с другими наименованиями души, и к


тому же в согласии с этимологией он отождествлен сдыханием как телесной функцией. Откуда же доста-лась Меноккио мысль о различении смертной души ибессмертного духа?

Путь, который она проделала, был долгим и не-прямым133. Для начала нам нужно обратиться к спо-рам о бессмертии души, которые велись в начале XVIвека в кругах итальянских аверроистов, то есть глав-ным образом среди профессоров Падуанского уни-верситета, находившихся под влиянием идей Помпо-нащди134. Эти философы и врачи открыто полагали,что со смертью тела индивидуальная душа — не тож-дественная аверроистскому активному интеллекту —должна погибнуть. Разрабатывая эти идеи в религи-озном ключе, францисканец Джироламо Галатео(учившийся в Падуе и затем по обвинению в ересиприговоренный к пожизненному заключению) утвер-ждал, что души, которым уготовано блаженство, по-сле смерти спят вплоть до Страшного суда. Возмож-но, следуя за ним, бывший францисканец ПаолоРиччи, более известный под именем Камилло Ренато,защищал теорию сна душ, вводя различение между«anima», обреченной на гибель вместе с телом, и «ani-mus», которому суждено воскреснуть в конце времен.Под прямым влиянием Ренато, жившего в изгнании вВальтеллине, эта теория была воспринята, хотя и небез некоторого сопротивления, венетскими анабапти-стами135, полагавшими, «что душа это жизнь и что,когда человек умирает, тот дух, который поддержива-ет в человеке жизнь, отправляется к Богу, а жизньидет в землю, и там спит, не сознавая ни добра, низла, пока не наступит судный день и все не воскрес-нут по воле Господа»13^, — кроме отверженных, длякоторых никакой будущей жизни не существует. По-этому «нет иного ада, кроме могилы»137.

Профессора Падуанского университета и фриуль-ский мельник — связь между ними кажется невоз-можной и все же она есть, при всей ее исторической


уникальности. В этой цепи влияний и контактов намдаже известно последнее звено — священник изПольчениго, Джован Даниэле Мелькиори, друг Ме-ноккио с детства. В 1579—1580 годах, за несколько летдо процесса Меноккио, он также был привлечен кинквизиционному суду в Конкордии и оставлен подподозрением в еретических мыслях. Обвинения в егоадрес со стороны прихожан были многочисленны иразнообразны: от «сводничества и распутства» до не-уважительного отношения к предметам культа (на-пример, к освященным гостиям). Но для нас инте-ресно другое: в разговоре, на деревенской площадиМелькиори утверждал, что души «отправляются в райтолько в судный день». На суде Мелькиори эти словаотрицал, но признал другое, а именно, что указывална разницу между смертью телесной и смертью ду-ховной, основываясь на прочитанной им книге«одного священника из Фано» — имени автора он непомнил, а книга называлась «Руководство к чтениюпроповедей». И воспользовавшись случаем, Мелькио-ри не без некоторого апломба прочел инквизиторамсамую настоящую проповедь: «Я хорошо помню, какговорил о смерти телесной и духовной и о том, чтоесть два вида смерти, весьма друг от друга отличаю-щихся. Ибо телесная смерть постигает каждого, ду-ховная же смерть — лишь лиходеев; телесная смертьпохищает у нас. жизнь, духовная — жизнь и благодать;телесная смерть разлучает нас с друзьями, духовная —со святыми и ангелами; телесная смерть отлучает насот благ земных, духовная - от небесных; телеснаясмерть лишает нас земных прибытков, духовная —всех даров Иисуса Христа, спасителя нашего; телес-ная смерть изгоняет нас из царства земного, духовная —из царства небесного; телесная смерть оставляет насбез ощущений, духовная — без ощущений и разума;телесная смерть обрекает нас на телесную неподвиж-ность, духовная — превращает в подобие камня; втелесной смерти издает зловоние тело, в духовной —


душа; телесная смерть отдает тело земле, духовная —душу аду; смерть нечестивых зовется наигорчайшею,как читаем в псалме Давида: «mors peccatorumpessima»*, смерть праведных — драгоценною, как чи-таем там же: «pretiosa in conspettu Domine morssanctorum ems»**; смерть нечестивых именуется смер-тью, смерть праведных — сном, как читаем у Иоанна-евангелиста: «Lazzarus amicus noster dormit»*** , — и вдругом месте: «поп est mortua puella sed dormit»**** ,нечестивые боятся смерти и не хотят умирать, пра-ведные не боятся смерти, но говорят вслед засв.Павлом: «cupio dissolvi et esse cum Christo******. И отаковом различии между смертью телесной и смертьюдуховной я рассуждал и проповедовал; ежели я в этомошибался, то готов покаяться и вину свою искупить».

Хотя Мелькиори не имел под рукой книги, на ко-торую ссылался, он превосходно помнил ее содержа-ние. Его речь почти слово в слово воспроизводиттридцать четвертую проповедь из «Руководства к чте-нию проповедей во утверждение христианского жи-тия», весьма популярного учебника для проповедни-ков, написанного монахом-августинцем (священни-ком он не был) Себастьяно Аммиани из Фано1 3 8. Приэтом за игрой невинных риторических оппозицийсовершенно пропало высказывание, которое вполнеможно было квалифицировать как еретическое:«смерть нечестивых именуется смертью, смерть пра-ведных — сном». Без сомнения, Мелькиори, утвер-ждавший, что души «отправляются в рай только всудный день», отдавал себе отчет в его неортодок-сальности. Инквизиторы же определенно испытывали

* «путь нечестивых погибнет» (лат.). — Псалтирь, 1, 6.** «дорога в очах Господних смерть святых Его» (лат.). -

Псалтирь, 116, 15.*** «Лазарь, друг наш, уснул» (лат.). — Иоанн, 11, 11.**** «не умерла девица, но спит» (лат.). — Матфей, 18, 24.***** «имею желание разрешиться и быть со Христом»

(лат.)- ~~ К Филиппинцам, 1, 23. г-


замешательство. К какой ереси причислить воззренияМелъкиори? О затруднениях судей свидетельствует итекст обвинения: Мелькиори вменялось в вину, чтоон склоняется к «ad perfidam, impiam, eroneam, falsamet pravam hereticorum sectam... nempe Armenorum, neenon Valdensium et Ioannis Vicleff»*139. Об анабаптист-ских корнях учения о сне душ инквизиторы из Кон-кордии явно не подозревали. Столкнувшись с подоз-рительными, но незнакомыми им мыслями, они вы-тащили из своих справочников определения вековойдавности. То же самое, как мы увидим в дальнейшем,произошло и с Меноккио.

В материалах процесса Мелькиори ни слова не го-ворится о раздельности смертной «души» и бессмерт-ного «духа», а ведь как раз на этой их раздельностидержится тезис о душах, спящих вплоть до Страш-ного суда. Идею о тем, что «душа» и «дух» не одно ито же, Меноккио должен был почерпнуть из бесед спольченигским викарием.

38. Противоречия

«Я думаю, что наш дух, который и есть душа,возвращается к Богу, который нам его дал», — ска-зал Меноккио 16 февраля (на втором допросе). «Сосмертью тела умирает душа, но дух остается», —поправился он 22 февраля (на третьем допросе).Утром 1 мая (шестой допрос) он вроде бы вернулсяк первоначальному утверждению: «душа и дух —одно и то же».

Его спросили о Христе: «Кто был Сын Божий —человек, ангел или истинный Бог?» «Человек, — отве-тил Меноккио, — но в нем был дух». И добавил: «ВХристе либо была душа одного из ангелов, рожден -

«к нечестивому, беззаконному, лживому, неправедно-му, безбожному расколу..., именуемому армянским , а так-же вальденским или Иоанна Виклифа» (лат.).6-535


ных в древние времена, либо его душа была сызновасоздана Святым Духом из четырех элементов, либопроизошла из природы. Нельзя ничего сотворитьдоброго, иначе как втроем, и потому Бог как СвятомуДуху, так и Христу даровал знание, волю и могущест-во, так что им было отрадно вместе... Когда двое вчем-то несогласны, то и третий туда же, а когда со-гласны двое, то заодно с ними и третий; и потомуОтец даровал волю, знание и могущество Христу,чтобы и он имел суждение...»

Уже перевалило за полдень: вскоре объявят пере-рыв и допрос возобновится после обеда. Меноккиоговорил без остановки, сыпал пословицами и цитата-ми из «Цветов Библии», захлебывался в словах. Онустал. Он уже несколько месяцев провел в тюрьме инадеялся, что суд вскоре закончится. Но при этом егоопьяняло сознание того, что его с таким вниманиемслушают ученые монахи (и есть даже нотарий, кото-рый записывает его ответы) — до сих пор его аудито-рию составляли полуграмотные крестьяне и ремес-ленники. Инквизиторы это, конечно, не папа, некороль, не князья, перед которыми он мечтал выска-заться, но тоже неплохо. Меноккио повторялся, до-бавлял новые подробности, забывал о том, что гово-рил раньше, запутывался в противоречиях. Христос«был человеком, как мы, родившимся, как мы, ототца и матери..., но Бог через Духа Святого избралего себе в сыновья... Бог избрал его своим пророкоми даровал ему великую мудрость через Духа Святого,и я думаю, что он творил чудеса... Я думаю, что унего был такой же дух, как у нас, потому что душа идух — одно и то же». Но что это значит: душа и дух —одно и то же? «Раньше вы говорили, — прервал егоинквизитор, — что со смертью тела умирает и душа;потому ответьте, умерла ли душа Христа с его смер-тью?» Меноккио засуетился, начал перечислять души,которые Бог дал человеку: разум, память и т.д. Навечернем заседании судьи вернулись к этому вопросу:


у Христа со смертью тела погибли также его разум,Память и воля или нет? «Да, погибли, потому что нанебесах нет надобности в их работе». Так значит,Меноккио отказался от идеи неподвластного смертидуха и полностью отождествил его с душой, обречен-ной на гибель вместе с телом? Нет, не отказался:вскоре, заговорив о Страшном суде, он скажет, что«эти сиденья были заняты духами небесными, а будутзаняты духами земными, избранными из наилучших»,и среди них будет дух Христа, «потому что у Христа,сына его, дух земной». И как все это понимать?

Полностью распутать все эти головоломки невоз-можно, да, наверное, не надо и пытаться. Но дело втом, что за противоречиями словесными у Меноккиоскрывалось противоречие по существу.

39. Рай

Он никак не мог отказаться от мысли о жизни по-сле смерти. В том, что человек, умерев, распадаетсяна элементы, составляющие его тело, он был уверен.Но какое-то непобедимое чувство влекло его к образ-ам посмертного существования. Именно поэтому вего голове зародилось туманное противопоставлениесмертной «души» и бессмертного «духа». Потому-то ипрямой вопрос генерального викария: вы «утверждае-те..., что Бог — это воздух, земля, огонь и вода; какимже образом возвращаются души к божьему вели-чию?», — лишил его, столь словоохотливого, на ка-кое-то время речи. Конечно, воскресение плоти каза-лось ему делом невозможным, немыслимым. «Нет,господин, я не думаю, что в судный день мы вос-креснем вместе с телами, потому что, если это слу-чится, тела наши заполнят все небо и землю; простоБог будет видеть наши тела в своем разуме, подобнотому как мы, закрывая глаза и желая представитьсебе некую вещь, помещаем ее в свой разум и такпосредством разума ее видим». Ад же ему казался


поповской выдумкой. «Когда людей наставляют житьБ мире, это мне нравится, когда же проповедуют обаде — Павел сказал так, Петр сказал эдак, — то по-моему, это барышничество, это вымысел тех, ктодумает, что все на свете знает. Я читал в Библии, —прибавил он, намекая на то, что настоящий ад нахо-дится на земле, ~ что Давид сочинил свои псалмы,когда его преследовал Саул». Но потом, впадая в яв-ное противоречие, он признал действенность ин-дульгенций («я думаю, им можно верить») и молитвза усопших («Бог даст ему немного лучшее место иприбавит ему разумения»), С особенной охотой онвоображал себе рай: «Я думаю, что это такое место,которое окружает весь мир, и оттуда все на землеможно видеть, даже рыб в море, и у тех, кто находит-ся в этом месте, словно бы праздник...» Рай — этопраздник, конец работы, конец каждодневных забот.В раю «разум, память, воля, мысль, рассудок, вера инадежда», то есть «семь даров», которые «Бог далчеловеку, словно бы плотнику, которому надо что-тосмастерить, и как плотник делает свою работу топо-ром, пилой и рубанком, так и Бог дал человеку то,чем ему делать его работу», — эти «семь даров» в раюуже не нужны: «на небесах нет надобности в их рабо-те». В раю материя становится послушной и прозрач-ной: «Этими телесными очами нельзя увидеть все, аочи разума проникают всюду, проникают сквозь го-ры, стены и все на свете...»

«Словно бы праздник». Крестьянский рай Менок-кио напоминает не столько христианское, сколькомусульманское загробье, привлекательное описаниекоторого имеется в книге Мандевиля. «Рай — этоПрелестное место, здесь в любое время года произра-стают всевозможные плоды, здесь реки текут моло-ком, медом, вином и сладчайшей водой..., дома здесьпрекрасные и благородные по заслугам тех, кто в нихобитает, и украшены самоцветами, золотом и сереб-ром. Здесь много красавиц, и всякий с ними поступа-ет по своей охоте, и они становятся все прекрас-


нее...» Однако инквизиторам, допытывавшимся, ве-рит ли Меноккио в земной рай, он ответил с горькимсарказмом: «По-моему, земной рай это у дворян, укоторых всего в избытке и они живут в ус не дуя».

40. «Новое устройство всей жизни»

Меноккио, не ограничиваясь картинами рая, меч-тал о «новом мире»; «Дух мой был объят гордыней, —говорил он инквизиторам, — я желал нового мира инового устройства всей жизни, я думал, что церковьидет по неправому пути и хулил ее за роскошество».Что означали эти слова?

В обществах, не знающих письменной культуры,коллективное сознание не принимает изменений,пытается их скрыть от самого себя140. Относительнойизменчивости материальной жизни противопоставля-ется подчеркнутая неизменность прошлого. Всегдабыло так, как сейчас, мир таков, как он есть. И толь-ко в периоды резких социальных сдвигов возникаетмифический в своей основе образ иного и лучшегопрошлого, по отношению к которому настоящеепредстает как время упадка и вырождения. «КогдаАдам пахал и Ева пряла, кто был дворянином?»141

Борьба за изменение социального порядка превраща-ется в таком случае в целенаправленную попыткувернуть это мифическое прошлое.

И Меноккио сравнивал богатую и погрязшую впороках церковь, которая была у него перед глазами,с первоначальной церковью, бедной и непорочной:142

«Я бы хотел, чтобы в церкви была любовь, как былоустроено Иисусом Христом..., здесь эти роскошныемессы, Иисус Христос не хочет роскошества». Но онумел читать в отличие от большинства своих одно-сельчан и потому мог составить себе более сложныйобраз прошлого. И в «Цветах Библии» и особенно в«Прибавлении к прибавлениям к хроникам» Форести


он встречался с рассказами об исторических событи-ях, от сотворения мира до современности, где соеди-нялись священная и профанная история, мифологияи теология, описания битв и описания стран, именагосударей и философов, еретиков и художников. Мыне знаем, что чувствовал Меноккио, знакомясь сэтими рассказами. Разумеется, он не был ими«измучен», как при чтении Мандевиля. Кризис этно-центризма определялся в XVI веке (и еще много вре-мени спустя) не историей, а географией, пусть дажесказочной143. И все же одно, едва различимое указа-ние на переживания, испытанные Меноккио во вре-мя чтения хроники Форести, у нас имеется.

«Прибавление» многократно переводилось наитальянский и переиздавалось как до, так и послесмерти автора (в 1520 году). У Меноккио в руках на-ходился, скорее всего, посмертно вышедший перевод;неизвестный редактор дополнил его материалами,относящимися к событиям последнего времени. Сре-ди прочего этот редактор — видимо, собрат Форестипо августинскому ордену — поместил в хронику рас-сказ о расколе «Мартина, прозывавшегося Лютером,инока из ордена св. Августина». Тон рассказа былвполне благожелательный и лишь под конец браливерх резко негативные оценки. «Причиной таковоголютерова нечестия мнится сам папа римский (чтоложно), но на самом деле проистекло оно от некихлиходейных и зломысленных людишек, которые,корча из себя святых, творили дела великого непо-требства». Этими людишками были францисканцы,которым Юлий II и вслед за ним Лев X поручилираспространение индульгенций. «И по своему неве-жеству, которое есть матерь всех пороков, и по алч-ности к злату, ими сверх всякой меры овладевшей,сказанные иноки впали в такое безумие, что породи-ли великое нестроение среди тех народов, где онипромышляли этими индульгенциями. И особливосвирепствовали они в Германии, и когда мужи, слав-ные ученостью и добрыми нравами, обличали тако-


вую их дурь, они в ответ отлучали их от лица церкви.Среди таковым манером отлученных был и МартинЛютер, муж, весьма в науках искушенный...» Темсамым причиной раскола, по мнению безымянногопродолжателя хроники, была «дурь», проявленнаяпредставителями соперничающего монашеского ор-дена, которые ответили отлучением на справедливыеупреки Лютера. «Потому-то сказанный Мартин Лю-тер, рожденный от знатных родителей и у всех пре-бывавший в почете и уважении, начал прилюдно го-ворить против этих индульгенций, именуя их обман-ными и нечестивыми. И от этого вскорости пошло внароде большое смятение. И поскольку миряне и доэтого негодовали на духовенство, захватившее все ихбогатства, то тем охотнее пошли за Лютером, и такбыло положено начало расколу в католической церк-ви, Лютер же, увидев себя окруженным сторонни-ками, полностью отпал от католической церкви иучинил новую секту и новое устройство всей жиз-ни, где все стало иное и небывалое. Отсюда и вос-последовало, что большая часть этих стран бунтуетпротив католической церкви и не покорствует ейни в чем...»

«Учинил новую секту и новое устройство всейжизни» — «я желал нового мира и нового устройствавсей жизни, я думал, что церковь идет по неправомупути и хулил ее за роскошество». Открывая свои,внушенные ему «гордыней», мысли о необходимостирелигиозной реформы (к тому, что означают слова о«новом мире», мы вернемся чуть позже), Меноккиоследовал — трудно решить, намеренно или бессозна-тельно, — сказанному о Лютере в хронике Форести.Конечно, он не воспроизводил его богословскиеидеи, о которых, впрочем, в хронике говорилось ску-по — только осуждалось «новое учение», выдвинутоеЛютером. Но с чем он определенно не мог согласить-ся, это с уклончивым и в какой-то степени двусмыс-ленным выводом автора хроники: «И вот так онпрельстил простой народ, а люди ученые примкнули


к нему, услышав о винах духовного сословия и несообразив, что следующее умозаключение ложно:духовенство и клирики ведут дурную жизнь, значитнехороша и римская церковь. Не верно это: церковьостается благодатной, даже если служители ее недос-тойны, и вера христианская остается совершенной,даже если христианам далеко до святой жизни».«Законы и повеления церкви» Меноккио, вслед заКаравией, считал «барышничеством», выдумкой по-пов, которым нужно лишь набивать себе мошну:нравственное очищение духовенства и обновлениерелигиозного учения были для него неотделимы другот друга. Прочитав о Лютере в хронике Форести, онувидел в нем религиозного бунтаря, сумевшего объе-динить в борьбе против духовных властей «простойнарод» и «людей ученых», используя их «негодова-ние» против церкви, «захватившей все их богатства».«Церковь и попы все захватили», — заявил Меноккиоинквизиторам. И кто знает, может быть, он в мысляхсвоих сравнивал положение во Фриули с тем, чтопроисходило за Альпами, в странах, где Реформацияпобедила.

41. «Убивать попов»

Мы не знаем, за одним исключением, к которомуобратимся позже, имел ли Меноккио какие-либоконтакты с «людьми учеными». Хорошо известно, сдругой стороны, как упорно он пытался ознакомитьсо своими взглядами «простой народ». Но похоже,сторонников он приобрести не сумел. В приговоре,вынесенном судом, эта его неудача расценивалась какпроявление божьей воли, не допустившей, чтобызлотворное влияние коснулось простых душ обитате-лей Монтереале.

Один из них, правда, слушал рассказы Меноккиово все уши — Мелькиорре Джербас, плотник, незнавший грамоты и всеми в деревне считавшийся за


«малоумного». О нем говорили, что он «богохуль-ствует по трактирам и кричит, что Бога нет», и неодин свидетель связывал его имя с именем Менок-кио, поскольку Джербас «говорил худые и непотреб-ные слова о церкви». Тогда генеральный викарий по-желал выяснить, в каких он был отношениях с Ме-ноккио, только что заключенным в тюрьму. СначалаМелькиорре утверждал, что у них не было ничегообщего, кроме работы («он мне дает древесину дляразных работ, и я за нее плачу»), но потом признал,что хулил Бога в монтереальских трактирах, повторяяслова, услышанные от Меноккио: «Меноккио мнеговорил, что Бог — это воздух, и я тоже так думаю...»

В чем причина такого слепого подчинения, понятьнетрудно. Умение Меноккио читать, писать, вестибеседы должно было окружать его в глазах Мельки-орре почти магическим ореолом. Одолжив ему Биб-лию, имевшуюся в его доме, Мелькиорре ходил по-том по деревне и сообщал всем с таинственным ви-дом, что у Меноккио есть книга, с помощью которойтот может «делать всякие чудеса». Но разница междуними была для всех очевидна. «Этот способен на вся-кое еретичество, но ему далеко до сказанного Доме-него», — как заметил один свидетель, говоря о Мель-киорре, А по словам другого, «он все это говорит,потому что не своем уме и когда бывает пьян». Гене-ральный викарий также быстро понял, что плотникудалеко до мельника. «Когда вы утверждали, что Боганет, верили в это в душе своей?» — спросил он егобез всякой суровости. Мелькиорре ответил, нималоне задумываясь: «Нет, падре, я верю, что есть Бог наземле и на небесах и что он может меня умертвить,когда захочет, а эти слова я говорил, потому что нау-чился им от Меноккио». Ему назначили нетяжелоепокаяние и отпустили восвояси. Таков был единст-венный — во всяком случае, единственный сознав-шийся — последователь Меноккио в Монтереале.

С женой и детьми Меноккио откровенных разго-воров не вел: «Боже их сохрани иметь такие мысли».


Несмотря на свою кровную связь с деревней, Менок-кио должен был чувствовать себя изгоем. «В тот ве-чер, — признался он, — когда отец инквизитор сказалмне: «Завтра приходи в Маниаго», — я пал духом ихотел бежать, куда глаза глядят, и пуститься во всетяжкие... Я хотел убивать попов и поджигать церквии творить всякое зло. Но я подумал о двух своихкрошках и удержался...» Этот взрыв бессильного от-чаяния лучше всяких слов говорит об его одиночест-ве. Другого ответа на несправедливость, кроме раз-боя, он не видел — правда, тут же от него отказался.Отомстить преследователям, разрушить символы ихвласти, стать вне закона...144 Поколением раньшекрестьяне жгли замки фриульских нобилей. Но вре-мена изменились.

42. «Новый мир»

Теперь ему оставались лишь мечты о «новом уст-ройстве мира». Эти слова истерлись со временем какмонета, прошедшая через множество рук. Нам надовспомнить их первоначальный смысл.

Меноккио, как мы убедились, не верил в сотворе-ние мира Богом. Помимо того, он открыто отрицалучение о первородном грехе, утверждая, что человек«начинает грешить, когда начинает пить молоко ма-тери, выйдя из ее чрева». Христос был для него чело-веком и только. Естественно, что ему были чуждыкакие-либо милленаристские идеи. В своих показа-ниях он ни разу ни словом не обмолвился о второмпришествии. «Новый мир», о котором он мечтал,представлял собой поэтому явление сугубо земное —нечто, что человек может достичь с помощью собст-венных сил.

Во времена Меноккио это выражение сохраняловсю свою смысловую наполненность и еще не успелопревратиться в расхожую метафору. Если оно и было


метафорой, то метафорой в квадрате. В начале векапод именем Америго Веспуччи было напечатано по-слание, адресованное Лоренцо ди Пьетро Медичи иносившее именно такое название — «Mundusnovus»*145. Его переводчик с итальянского на латынь,Джулиано ди Бартоломео Джокондо, сопроводил на-звание специальным пояснением. «Superioribus diebussatis tibi scrips! de reditti meo ab novus illis regionibus...quasque novum mundum appellare licet, quando apudmaiores nostros rmlla de ipsis fuerit habita cognitio etaudientibus omnibus sit novissima res»**. He Индия, сле-довательно, как считал Колумб, и не просто неизве-данные земли, но самый настоящий новый мир. «Li-cet appellare»*** — метафора была новой с иголочки, и занее приходилось почти что просить извинения у чита-теля. В этом значении она быстро распространиласьи вошла во всеобщее употребление. Меноккио, одна-ко, употреблял это выражение в другом смысле, от-нося его не к новому континенту, а к новому обще-ству, которое еще только предстояло создать.

Мы не знаем, кто впервые осуществил этот сдвигсмысла. Ясно, что за ним просматривается образ бы-строго и решительного общественного переустройст-ва. В 1527 году в письме к Буцеру Эразм Роттердам-ский с горечью указывал на общественные потрясе-ния, которыми сопровождается лютеровская Рефор-мация, отмечая, что первым делом во избежание ихследовало искать поддержки у церковных иерархов исветских властей и что многое, в первую очередь мес-су, надо было реформировать со всяческой осторож-

* «новый мир» (лат.).** «В предыдущие дни я подробно написал тебе о моем

возвращении из этих новых стран.., которые можно назы-вать новым миром, поскольку у предков наших мы не нахо-дим о них никаких известий и для читателей все, о нихсообщаемое, внове» (лат.).

*** «можно называть» (лат.).


ностью146. Сейчас немало таких людей — писал он взаключении, — которые отвергают всякую традицию(«quod receptum est»), как будто новый мир можносоздать в мгновение ока («quasi subito novus munduscondi posset»). Медленные и постепенные перемены содной стороны, быстрый и крутой переворот (рево-люция, сказали бы мы сейчас) с другой — противо-поставление очень четкое. Но никакого географиче-ского подтекста в выражении «novus mundus» у Эраз-ма нет; единственный дополнительный смысловойоттенок вносится словом «condere», обозначающим,как правило, основание города.

Перенесение метафоры из географического кон-текста в социальный происходит в совершенно дру-гой литературной отрасли'— в жанре утопии, причемна самых разных уровнях. Вот, к примеру, «Капито-ло, где рассказывается о новом мире, обретенном вморе Океане, сочинение приятное и усладительное» —оно издано без имени автора в Модене в серединеXVI века. Это очередная вариация на тему страныКокань147 (она прямо поименована в предваряющей«Капитоло» «Шутейной речи о всяких чудачествах»),которая в данном случае помещается на новооткры-тых заокеанских землях:

Разведчики неведомых земельОткрыли за пустынным океаномПрекрасную и новую страну.

В описании страны присутствуют характерные дляэтой грандиозной крестьянской утопии мотивы:

Там высится гора среди равниныИз сыра тертого, и с той горыСбегает вниз молочная река,Текущая затем по всей округеВ творожных берегах...Король тех мест зовется Бугалоссо.Велик и толст подобно стогу сена,Он королем назначен оттого,

[ КАРЛО ГИНЗБУРГ 173

• Что трусостью никто ему не равен.Из задницы он манну извергает,Плюется марципаном, и плотваНаместо вшей в его башке клубится.

Этот «новый мир» отличается не только изобили-ем, но и полным отсутствием каких-либо социальныхобязательств. Здесь нет семьи, потому что царит пол-ная сексуальная свобода:

Там нет нужды ни в юбках, ни в накидках.Рубашек и штанов никто не носит.Все голые, и девки и мужчины.Ни холода там нету, ни жары,И всяк любого видит, сколько хочет.О, счастье, не имеющее равных...Детей они заводят, не считая,О пропитаньи им не нужно думать:С дождем там выпадают макароны.Отцов, как выдать замуж дочерей,Забота не гнетет: там каждыйУстраивается по своей охоте.

Здесь нет собственности, потому что не надо тру-диться и все принадлежит всем:

Чего захочешь здесь, то и имеешь.А одного, кто вздумал говорить,Что надобно всем сообща трудиться,Повесили немедленно всем миром...Здесь нет ни мужиков, ни бедняков,Любой богат, любой преизобилен.По всем полям навалены пожитки.Земля не размежевана никем,Владей, чем хочешь, и селись, где знаешь:Свобода здесь поэтому царит.

Эти мотивы, которые замечаются (хотя и не с та-кой отчетливостью) почти во всех произведенияхданного времени, посвященных стране Кокань, име-ют по всей вероятности в своей основе те впечатле-ния, которые первооткрыватели заокеанских земель


составили о них и об их обитателях: нагота, сексуаль-ная свобода, отсутствие частной собственности исоциального неравенства, и все это на фоне привет-ливой и благодатной природы148. Средневековомумифу о стране изобилия тем самым сообщались чер-ты некоей элементарной утопии. Здесь в принципедопускалось любое вольномыслие, которое надежномаскировалось буффонадой, парадоксом, гипербо-лой149, — всеми этими совами, которые испражняютсямеховыми шубами, и ослами в упряжи из сосисок, —вкупе с ритуальной иронической концовкой:

Хотите знать, как вам туда добраться?В шутейной гавани найдите вы корабль,На нем по морю врак скорей пускайтесь,Как приплывете — будете дурак.

Совсем другой язык использовал Антон ФранческоДони, автор одной из первых и самых известныхитальянских утопий XVI века: его диалог, включен-ный в книгу «Миров» (1552), так и называется — «Но-вый мир»150. Тон здесь серьезный, содержание такжерезко изменилось. Утопия Дони уже не крестьянская,подобно «Стране Кокань»151, место ее действия —город, имеющий в плане форму звезды. Обитателиего «нового мира» в своих привычках умеренны («мневесьма по душе указ, покончивший с бичом поваль-ного пьянства..., с этим обыкновением проводить застолом по полдня») и ничуть не похожи на кокань-ских забулдыг. Но и у Дони античный миф о золотомвеке соединяется с картиной первобытной чистоты иневинности, характерной для первых рассказов обАмерике152. Правда, прямых ссылок на них нет: мир,описываемый Дони, именуется им просто «новыймир, отличный от нашего». Благодаря некоторой ук-лончивости этого выражения модель идеального об-щества впервые в утопической литературе могла бытьразмещена во времени, в будущем, а не в простран-стве, в неведомых землях153. Но из донесений путе-


шественников (а также из «Утопии» Мора, публика-цию которой Дони осуществил лично, сопроводив еепредисловием) сюда перешли наиболее характерныечерты этого «нового мира», а именно общность жен-щин и имущества154. Мы видели, что они свойствен-ны также образу страны Кокань.

Об открытиях, сделанных в Америке, Меноккиомог кое-что узнать из скупых упоминаний в«Прибавлении» Форести. Может быть, их он имел ввиду, когда утверждал с обычной для себя безапеля-ционностью: «я читал, что людей есть много всякогосорта, и потому думаю, что их еще больше в различ-ных частях света». С «новым миром» Дони, город-ским и благопристойным155, он, скорее всего, знакомне был, а о крестьянском и карнавальном мире«Капитоло» или других подобных ему сочинений могкое-что слышать. Во всяком случае в обоих он нашелбы нечто себе по вкусу. В мире, описанном Дони, —религию, обходящуюся без обрядов и церемоний не-смотря на то, что храм помещен здесь в центре горо-да и доминирует над ним1 5 6; религию, ограниченнуюпредписанием «знать Бога, благодарить его и любитьближнего»157, — к тому же самому призывал на суде иМеноккио. В мире, описанном в «Капитоло», — пред-ставление о счастье, основанном на изобилии, нанаслаждении материальными благами, на отсутствиитруда. Правда, Меноккио в ответ на обвинение в на-рушении поста сказал, что считает пост полезнымдля здоровья («Пост нужен для рассудка, чтобы неразгорячался сверх меры от жидкостей; по мне, естьнадобно трижды или четырежды в день, а вина непить вовсе, потому что оно разгорячает жидкости»).Но эта апология трезвости завершилась полемиче-ским выпадом, адресованным, видимо (в протоколетут есть пропуски), непосредственно монахам, со-ставляющим инквизиционный трибунал: «И не на-добно следовать тем, кто за один присест съедаетбольше, чем другие за весь день». В мире, где царит


социальная несправедливость, где ни на миг не от-ступает угроза голода, призыв к трезвости и воздер-жанности звучал как протест.

В земле мы роемся, как мыши:Всяк корешок годится в пишу.Но брюхо воет смертным воем:От голода избавь нас, Боже.

— читаем мы в современной «Жалобе бедняка на бес-кормицу»158.

Праздник к нам пришел, ребята,Будем радоваться вместе:Нас не мучит больше голод,Отпустила нас недоля...Хлеба вдоволь, вдоволь каши —Урожай собрали знатный.Воспоем ему мы славу,Он вернул надежду нам...После тьмы приходит солнце,После горя — ликованье.Закрома полны доверху,Изобилье наступает.Наше солнце, наше счастье —Белый, сладкий, чудный хлеб.

— подает ответную реплику помещенная немедленноследом «Всеобщая радость по случаю изобилия». Этотстихотворный «контраст» дает нам реалистическуюпоправку к гиперболическим фантазиям о странеКокань. По сравнению с «корешками» периода не-дорода «белый, сладкий, чудный хлеб» в периодизобилия — это «праздник». «Словно бы праздник»,сказал Меноккио о рае; праздник без конца, из-бавленный от периодической смены «тьмы» и«солнца», недородов и богатых урожаев, поста икарнавала159. Страна Кокань по ту сторону океана —это тоже праздник, всеобщий и непрекращающий-ся. Наверное, «новый мир», о котором думал Ме-ноккио, был на нее похож.


Во всяком случае, в словах Меноккио приоткры-ваются на мгновение глубокие народные корни всякихутопий, обращенных как к простому, так и к ученомучитателю и до сих пор очень часто понимаемых какчисто литературные упражнения160. Вполне вероятно,что в образе «нового мира» многое шло от прошлого,от представлений о мифически далекой эпохе благо-денствия161. Этот образ, иначе говоря, не вступал впротиворечие с циклической картиной истории, ти-пичной для эпохи, которая жила мифами возрожде-ния, реформации, нового Иерусалима162. Это все,повторяю, исключать нельзя. Но факт есть факт: об-раз более справедливого общества вполне сознатель-но переносился в будущее, и будущее не эсхатологи-ческое. Не Сын Человеческий, сошедший с небес163,а борьба людей, подобных Меноккио — хотя бы техего односельчан, которых он безуспешно пыталсясделать своими единомышленникми, — должна былаутвердить на земле «новый мир».

43. Окончание допросов

Допросы закончились 12 мая. Меноккио отправи-ли обратно в тюрьму, где он провел еще несколькодней. 17 мая он отказался от предложенного ему ад-воката и передал судьям длинное письмо, в которомпросил прощения за свои ложные мнения, — тремямесяцами ранее его сын тщетно добивался от неготакого письма.

44. Письмо судьям

«Во имя Отца и Сына и Святого Духа.Я, Доменего Сканделла, прозываемый Меноккио

из Монтереале, крещенный в христианской вере,всегда жил по-христиански и дела мои были, какпристало христианину, я всегда, сколько было в моих


силах, повиновался начальникам и моим духовнымотцам и всегда утром и вечером осенял себя святымкрестным знамением со словами; «Во имя Отца иСына и Святого Духа», — и читал «Отче наш» и «АвеМария» и «Верую» с одной молитвой господней иодной — Богоматери; верно также, что я, как было наменя показано, Б помышлениях и на словах престу-пал заповеди Божьи и святой нашей церкви. Я со-вершал это, подстрекаемый злым духом, которыйослепил мне разум, память и волю с тем, чтобы ядумал, верил и говорил по лжи, а не по истине; ясознаюсь в том, что думал, верил и говорил по лжи, ане по истине, и то были мои мнения, но они не име-ли в себе истины. Я хочу для примера вспомнить вкратких словах об Иосифе, сыне Иакова, как он рас-сказал отцу и братьям о некоторых своих снах, кото-рые означали, что все должны будут ему поклонить-ся; и братья за это схватили его и хотели убить, ноБог не пожелал, чтобы его убили, и они продали егокупцам из Египта, которые отвели его в Египет, итам он за некакяе провинности попал в тюрьму, апотом царю Фараону приснился сон, в котором онувидел семь жирных коров и семь тощих, и никто немог объяснить ему этого сна. Тогда ему сказали, что втюрьме есть один юноша, который умеет толковатьсны, и его взяли из тюрьмы и отвели к царю, и онсказал царю, что жирные коровы означают семь летвеликого изобилия, а семь тощих — семь лет великогоголода, когда зерна нельзя будет найти ни за какиеденьги. И царь ему поверил и сделал его князем иуправителем всего царства египетского, и вот насту-пило изобилие, и Иосиф собрал зерна больше, чем надвадцать лет; потом наступил голод и зерна нельзябыло найти ни за какие деньги, а Иаков узнал, что вЕгипте можно купить зерно, и он послал десять сво-их сыновей с вьючными животными в Египет, и братих узнал и с дозволения царя послал забрать отцасвоего со всем семейством и со всем его добром. И


они жили все вместе в Египте, но братья боялисьИосифа, потому что они его продали, и Иосиф, заме-тив это, сказал им: «Не бойтесь, что продали меня,ибо не вы всему этому причиной, а Бог, которыйхотел, чтобы я помог вам в вашей нужде; радуйтесь,ибо я прощаю вам от всего сердца». И также и я го-ворил с моими братьями и духовными отцами, и онименя обвинили, словно бы продали, почтеннейшемуотцу-инквизитору, и он приказал отвести меня втюрьму, но я их не виню, потому что это была воляБожья, я всех их, будь то братья или, может быть,духовные отцы, прощаю, и пусть Бог меня проститтакже, как я прощаю их. Есть четыре причины, по-чему Бог пожелал, чтобы меня доставили в эту свя-тую инквизицию: первое — чтобы я покаялся в своихпрегрешениях, второе — чтобы я понес за них нака-зание, третье — чтобы избавить меня от злого духа,четвертое — чтобы дать урок моим детям и всем моимдуховным собратьям, да не впадут в подобные жевины. И потому если я в помышлениях, на словахили на деле погрешал против заповедей Бога и свя-той церкви, я сокрушаюсь и скорблю, раскаиваюсь исожалею, я говорю: «я — грешник, великий грешник»,и во избавление меня от грехов я прошу милости иснисхождения у святейшей Троицы, Отца и Сына иСвятого Духа, затем у преславной Девы Марии и всехсвятых из рая, а также у вашего святейшего и превоз-вышеннейшего суда, чтобы он милосердно даровалмне прощение; и еще я прошу во имя страстей Гос-пода нашего Иисуса Христа, чтобы вы судили менябез гнева и строгости, но с любовью, жалостью имилосердием. Вам известно, что Господь наш ИисусХристос был милосерден и жалостлив и таким всегдабудет: он простил Марии Магдалине, которая греши-ла много, простил св.Петру, который от него отрекся,простил разбойнику, которого казнили за воровство,простил иудеям, которые его распяли, простилсв.Фоме, который не верил, пока не увидел и не до-


тронулся; и я твердо верую, что он и меня простит ибудет иметь ко мне снисхождение. Я нес покаяние втемнице сто четыре дня со стыдом и позором и сразорением и плачем дома моего и детей моих; ипотому прошу вас ради Господа нашего Иисуса Хри-ста и матери его преславной Девы Марии не лишатьменя вашей любви и милосердия и не разлучать меняс близкими моими и с детьми моими, данными мнена радость и на утешение; я обещаю никогда впредьне впадать в подобные вины и провинности, но по-корствовать моим начальникам и духовным отдам ини в чем не отклоняться от того, что они мне прика-жут. Я ожидаю вашего святейшего и превосходитель-ного приговора и наставления в христианском житии,чтобы и я мог наставить детей моих. И вот каковыбыли причины моих прегрешений: первое — я верил,что есть только две заповеди: любить Бога и любитьближнего, и этого довольно; второе — то, что я читалэту книгу Мандавилла, где говорится о разных наро-дах и разных верах, и она всего меня измучила;третье — я думал, что я до всего могу дойти своимумом и памятью; четвертое — злой дух, который меняпреследовал и внушал мне ложные помышления;пятое — раздор, который у меня вышел с нашимсвященником; шестое — что я день-деньской работали падал с ног от усталости и потому не мог испол-нять в точности все заповеди Бога и святой церкви.И на том моя защита заканчивается; я уповаю, что об-ратятся на меня ваши жалость и милосердие, но не гневи строгость, и прошу у Господа нашего Иисуса Христаи у вас не гнева и строгости, а жалости и милосердия. Ине поставьте мне в вину мои лжи и невежество».

45. Риторические фигуры

Исписанные рукой Меноккио листы, где буквыпоставлены друг подле друга, почти без связок (что


свойственно, как утверждает руководство по калли-графии того времени, «заальпийским народам, жен-щинам и старикам»)164, показывают, что этот мельникбыл не в больших ладах с пером. Совершенно иначевыглядит нервный и беглый почерк дона КурциоЧеллина, монтереальского нотария, который окажет-ся во время второго процесса Меноккио среди егообвинителей.

Школа, которую Меноккио посещал, была, конеч-но, из самых элементарных, и выучиться писать ему,наверняка, стоило большого труда. Это был и физи-ческий труд, что видно по некоторым буквам, кото-рые кажутся скорее вырезанными на дереве, чем на-писанными на бумаге. К чтению у него явно былобольше привычки. Даже находясь «в темнице сто че-тыре дня» и не имея, конечно, доступа к книгам, онвоспроизвел по памяти читанные, наверное, не раз иобдумываемые подолгу фразы из истории Иосифа,как она рассказывается в Библии и в «Цветах Биб-лии». В стиле адресованного инквизиторам посланиядает о себе знать хорошее знакомство с книжнымитекстами.

В письме Меноккио можно выделить следующиетемы: 1) автор утверждает, что вел жизнь доброгохристианина, хотя и признает, что нарушал заповедиБога и установления церкви; 2) указывает, что при-чиной тому «злой дух», который понуждал его думатьи говорить «по лжи»; эти свои «мнения» он теперьистинными не считает; 3) сравнивает себя с Иоси-фом; 4) называет четыре причины своего заключенияв тюрьму; 5) уподобляет судей Христу прощающему;6) умоляет судей о снисхождении; 7) перечисляетшесть причин своих заблуждений. Эта продуманнаякомпозиция имеет опору в языке послания, насы-щенном внутренними перекличками, аллитерациями,риторическими фигурами, такими, как анафора идеривация165. Достаточно взглянуть на первую фразу:«Я,., крещенный в христианской вере, всегда жил по-христиански и дела мои были, как пристало христиа-


нину...»; «всегда жил..., всегда... повиновался..., и все-гда утром и вечером осенял себя святым крестнымзнамением...» Разумеется, Меноккио использовалриторические фигуры, об этом не подозревая, как неподозревал он и том, что первые четыре «причины»,им указанные, относятся к числу финальных, а шестьдругих причин — к числу действительных. В то жевремя высокая риторическая плотность его посланиябыла не случайной: он искал такой язык, который быпрочно впечатывался в память. Он наверняка подолгуобдумывал каждое слово прежде, чем перенести егона бумагу. Но он с самого начала мыслил их как сло-ва письменной речи. «Разговорная речь» Меноккио ~насколько мы можем о ней судить по протоколаминквизиционного суда — была иной, чего стоит хотябы ее метафорическое богатство. В послании к ин-квизиторам метафоры полностью отсутствуют.

Сравнение самого себя с Иосифом и судей с Хри-стом (в первом случае выступающее как данность, аво втором — как пожелание) не является метафориче-ским. В Писании содержатся «примеры» (exempla), всоответствии с которыми организуется или должнаорганизовываться действительность. Формула«примера» выявляет, вне зависимости от прямых на-мерений Меноккио, скрытый смысл его послания.Меноккио уподобляет себя Иосифу не только пото-му, что является, как и он, невинным страдальцем,но и потому, что способен прозревать истины, скры-тые от других. Те же, кто, как монтереальский свя-щенник, своими преследованиями довели его до тем-ницы, подобны братьям Иосифа, вовлеченным по-мимо своей воли в исполнение таинственных замы-слов провидения. Но главным героем остается Ме-ноккио-Иосиф. Именно он прощает злодеев-братьев,явившихся слепыми орудиями вышней воли. Этотпараллелизм лишает смысла мольбы о снисхождении,которыми завершается письмо. Меноккио сам почув-ствовал эту неувязку: «братья или, может быть, ду-ховные отцы», — добавил он, пытаясь установить со


своими судьями отношения сыновьей почтительно-сти, которые всем его поведением решительно отри-цались. Его собственный сын через приходского свя-щенника советовал ему обещать «во всем покорностьсвятой церкви», но Меноккио этому совету последо-вал не до конца. Признавая свои заблуждения, он, содной стороны, помещал их в некоторую провиден-циальную перспективу, а с другой — объяснял ихпричинами, которые, за исключением ссылки на«злого духа», никак не могли прийтись инквизиторампо нраву. Порядок перечисления этих причин идет,скорее всего, по нисходящей. Сначала две отсылки ктекстам: одна, скрытая, — к евангельской заповеди(Матфей, 22, 36—40), воспринятой в ее буквальномсмысле, и другая, явная, — к «Путешествиям» Манде-виля, понятым в совершенно особом духе (о чем мыуже говорили). Затем две причины внутреннего ха-рактера: уверенность в собственных «уме и памяти» иискушение со стороны «злого духа», который, каксказал Меноккио в ходе процесса, обитает в «темной»части человеческого сердца. И, наконец, два внешнихобстоятельства: вражда с приходским священником ифизическая немощь, на которую он и раньше ссы-лался, чтобы оправдать свое несоблюдение поста.Итак, книги — впечатления от книг («я верил, чтоесть две заповеди...», «она всего меня измучила»), —выводы, извлеченные из книг, — жизненные обстоя-тельства. Этот список причин только на первыйвзгляд кажется хаотичным, в нем есть логика. Не-смотря на отчаянную мольбу в конце («И не поставь-те мне в вину мои лжи и невежество»), Меноккиопродолжал спорить и искать доказательства.

46. Первый приговор

В тот день, когда Меноккио послал судьям своеписьмо, они собрались для вынесения приговора. Походу процесса их отношение к делу постепенно ме-


нялось. Сначала они пытались указать Меноккио наего противоречия; затем — направить на верный путь;наконец, убедившись в его непреклонности, отказа-лись от каких-либо увещеваний и ограничились на-водящими вопросами с тем, чтобы составить себеполную картину его заблуждений. И теперь в одинголос они объявили Меноккио «поп modo formalemhereticum... sed etiam heresiarcam»*. Приговор был ог-лашен 17 мая.

Поражает, прежде всего, его длина: обычно приго-воры бывали вчетверо, впятеро короче. Это показа-тель того значения, которое случай с Меноккио при-обрел в глазах инквизиторов, а также — трудностей, скоторыми они столкнулись, пытаясь уложить его не-слыханные заявления в привычные для такого родадокументов формулы. Изумление судей дает о себезнать даже в сухом юридическом жаргоне: «Invenimuste... in nrultiplici et fere inexquisita heretica pravitate de-prehensum»** . Этот исключительный процесс закан-чивался тем самым не менее исключительным приго-вором (который сопровождался формулой отречения,также очень пространного).

С первых строк судьи подчеркивали, что обвиняе-мый делился своими еретическими взглядами, ос-корбляющими католическую церковь, «поп tantum cumreligiosis viris, sed etiam cum simplicibus et idiotis»*** ,тем самым подвергая опасности чистоту их веры. Этоявно понималось как отягчающее обстоятельство: вочтобы то ни стало крестьян и ремесленников Монте-реале надлежало оградить от столь вредного влияния.Следовало подробное опровержение утвержденийМеноккио. Обличение дерзости и упрямства обви-

* «не только явным еретиком, но и ересиархом» (лат.).** «Ты уличен в том, что погряз в многочисленных и не-

слыханной нечестивости ересях» (лат.).«не только со священнослужителями, но и с людьми

неумудренными и неучеными» (лат,).


няемого выливалось в самое настоящее риторическоекрещендо — вещь, совершенно невиданная в такогорода практике. «Ita pertinacem in istis heresibus», «indu-rato animo pennansisti», «audacter negabas», «profanis etnefandis verbis... lacerasti», «diabolico animo affirmasti»,«intacta non reliquisti sancta ieiunia», «nonne reperimuste etiam contra sanctas condones latrasse?», «profano tuoiudicio... damnasti», «eo te duxit malignus spiritus quodausus es affirmare», «tandem polluto tuo ore... conatuses», «hoc nefandissimum excogitasti», «et ne remaneritaliquod impollutum et quod non esset a te contamina-tum... negabas», «tua lingua maledica convertendo...dicebas», «tandem latrabas», «venenum aposuisti», «etquod non dictu sed omnibus auditu horribile est», «noncontentus fuit malignus et perversus animus tuus de hisomnibus... sed errexit cornua et veluti gigantes contrasanctissimam ineffabilem Trinitatem pugnare cepisti», «ex-pavescit celum, turbantur omnia et contremescunt audi-entes tarn inhumana et hombilia quae de Iesu Christofilio Dei profano ore tuo locutus es»*. Нет сомнения,что судьи посредством таких сугубо литературных

«и так упорствуя в этих заблуждениях», ««выказывалнеподатливость духа своего», «дерзостно отрицал», «изры-гал кощунственные и гнусные речи», «утверждал во имядиавола», «и на святой пост осмелился посягнуть», «развене уличили тебя в том, что и против святых соборов тыизрыгал хулу?», «мирским своим разумом осуждал», «и дотакой степени тобой овладел нечистый дух, что ты осме-лился утверждать», «нечистыми своими устами дерзнул»,«сие нечестие измыслил», «и не осталось ничего, что небыло бы тобой осквернено и опорочено», «твой ядотвор-ный язык обращая», «и наконец изрыгал хулу», «ядом сво-им напитал», «не был всем этим удовольствован твой зло-творный и беззаконный дух, но воздвиг рог свой и подобногигантам против святой и неизреченной Троицы ополчил-ся», «затуманились небеса, омрачилось все сущее, содрог-нулись слышавшие те непотребные слова, что своими не-честивыми устами сказал ты об Иисусе Христе, сыне Бо-жием» (лат.). ч


приемов выражали свои вполне реальные чувства:изумление и ужас перед лицом этой тьмы неслыхан-ных ересей, которые должны были им казаться из-вержением самой преисподней.

Впрочем, не такие уж они были «неслыханные».Конечно, нашим инквизиторам в течение десятковпроцессов, которые они вели во Фриули против лю-теран, «бенанданти», ведьм, богохульников, дажепротив анабаптистов, не разу не пришлось сталки-ваться ни с чем подобным. Только в связи с утвер-ждением Меноккио, что для совершения исповедидостаточно признаться в своих грехах пред Богом,они нашли аналогичный пример в воззрениях «ерети-ков», т.е. сторонников Реформации. В остальном жеони обращались в поисках аналогий и прецедентов кболее отдаленному прошлому, опираясь на свои тео-логические и философские познания. Так, высказы-вания Меноккио о хаосе они сопоставили с учениемкакого-то прямо не названного античного философа:«In lucem redduxisti et firmiter affirmasti veram fuissealias reprobatam opinionem illam antiqui filosophi, as-serentis eternitatem caos a quo omnia prodiere quae huiussunt mundi»*. Слова о том, что «Бог есть создательблага, но зла не совершает, а дьявол есть создательзла и не совершает благого», были расценены какпроявление манихейской ереси: «Tandem opinionemManicheorum iterum in luce revocavit, de dupliciprincipio boni scilicet et mali...»** Аналогичным образомутверждение о равенстве всех вер было возведено кучению Оригена об апокатастасе: «Heresim Origines adlucem revocasti, quod omnes forent salvandi, Iudei, Tur-ci, pagani, christiani et infideles omnes, cum istis omnibus

* «Ты возродил и твердо считал за истинное давно осуж-денное мнение древнего философа, полагавшего хаос веч-ным и из него выводившего все сущее в мире» (лат.).

** «и наконец ты впал в заблуждение манихейцев одвойном первоистоке добра и зла» (лат.).


aequaliter detur Spiritus sanctus...»* Некоторые заявле-ния Меноккио казались судьям не только еретиче-скими, но противоречащими здравому смыслу: на-пример, о том, что «когда ребенок находится в живо-те у матери, он есть ничто, просто кусок мяса», илидругое, о небытии Бога: «Circa infusionem animaecontrarians non solum Ecclesiae sanctae, sed etiamomnibus filosofantibus... Id quod omnes consentiunt, neequis negare audet, tu ausus es cum insipiente dicere "nonest Deus"...»**

Отдельные упоминания об учениях манихейцев иОригена Меноккио мог найти в «Прибавлении к хро-никам» Форести. Но представлять их в качестве ис-точников его идей — это, разумеется, явная натяжка.Приговор лишь подтвердил факт, явно обозначив-шийся в ходе всего процесса: подсудимого и судейразделяла глубочайшая культурная пропасть.

Целью инквизиторов было принудить Меноккио квозвращению в лоно церкви. Он был приговорен кпубличному отречению от всех его ересей, к различ-ным духовным наказаниям, к вечному ношению взнак покаяния накидки с вышитым крестом и к по-жизненному тюремному заключению на содержанииу сыновей («te sententialiter condemnamus ut inter duosparietes immureris, ut ibi semper et toto tempore vitaetuae maneas»***).

«ты предался ереси Оригена, утверждавшего, что всебудут спасены — иудеи, турки, язычники, христиане и всеневерные, ибо всем равно уделено от Духа Святого» (лат.).

** «В отношение присутствия души в теле ты проти-вишься не только святой церкви, но и мнению всех фило-софов. В том, в чем все согласны и никто не осмеливаетсяутверждать иного, ты дерзаешь, подобно безумцу, говорить:«несть Бога» (лат.).

*** «Приговариваем тебя к заключению в четырех стенах,где тебе нерушимо и все время твоей жизни пребыватьнадлежит» (лат.)-


47. Тюрьма

Меноккио оставался в тюрьме в Конкордии в те-чение почти двух лет. 18 января 1586 года его сынЗаннуто подал от своего имени, от имени братьев иматери челобитную епископу Маттео Санудо и ин-квизитору Аквилеи и Конкордии, которым в то времябыл брат Эванджелиста Пелео. Челобитная была на-писана самим Меноккио.

«Я, Доменего Сканделла, несчастный узник, ужене раз обращался в святую инквизицию, умоляя ее омилосердии и выражая готовность предаться ещеболее суровому покаянию. Ныне я вновь, принуж-даемый жестокой необходимостью, смиренно указы-ваю, что в течение трех лет я не переступал порогсвоего дома, заключенный в столь суровом узилище,что и не знаю, как до сих пор жив из-за гнилого воз-духа, не видел по отдаленности места дорогой моейжены и не жду ничего, кроме смерти от крайней ну-жды, ибо дети мои по бедности своей принужденыбудут меня оставить. И я, скорбя о своих грехах ираскаиваясь, прошу милости, во-первых, у ГосподаБога и, во-вторых, у этого святого суда и умоляюдаровать мне свободу, обязуясь великим ручательст-вом жить по заповедям святой римской церкви иисполнять то покаяние, которое мне святой инквизи-цией будет назначено, и да ниспошлет вам ГосподьБог всякое благо».

За стандартизованной смиренностью этих форму-лировок, очищенных от обычных для Меноккио диа-лектизмов («церковь», например, называется «chiesa»,а не «gesia»), чувствуется перо какого-нибудь стряп-чего. Двумя годами раньше в своем оправдательномписьме Меноккио выражался иначе. На этот раз епи-скоп и инквизитор решили проявить то милосердие,в котором они отказывали прежде. Первым деломони опросили тюремщика, Джован Баттиста дей Пар-ви. Тот сообщил, что тюрьма, в которой заключенМеноккио, «надежная и крепкая», запоры в ней чис-


лом три тоже «надежные и крепкие», так что «другойтюрьмы крепче и грознее, чем эта, в Конкордии нет».Меноккио из нее выходил всего несколько раз: чтобына соборной паперти зачитать, держа в руке свечу,свое отречение — это было в день вынесения приго-вора и в день ярмарки св.Стефана, — и чтобы присут-ствовать на мессе и причаститься (но, как правило,он причащался в тюрьме). По пятницам он обычнопостился, «кроме как в то время, когда занедужил тактяжело, что чуть было не помер». После болезни онотказался от постов, «но он мне говорил много разнакануне праздников: «Завтра не приносите мне ни-чего, кроме хлеба, я хочу поститься, не приноситемне ничего мясного и жирного». «Много раз, — про-должал рассказывать тюремщик, — я тихонько подхо-дил к дверям его камеры, чтобы послушать, что онделает, и слышал, как он читает молитвы». Еще Ме-ноккио был замечен за чтением книги, принесеннойему священником, а также «Службы Богоматери, вкоторой семь псалмов и другие молитвы»; наконец,он попросил дать ему «образ, перед которым он могбы молиться, и его сын таковой ему купил». На дняхон говорил, что «во всем полагается на Бога и при-знает, что страдает по заслугам, и видит, что Бог егоспас, ибо он не думал протянуть и двух недель в та-ких муках, какие выпали на его долю в тюрьме, а живдо сих пор». Он часто говорил с тюремщиком «опрошлой своей дури, утверждая, что всегда признавалее именно за дурь и никогда твердо во все это неверил, но просто ему по искушению диавола запада-ли в голову такие чудные мысли», В общем, казалось,что он искренне раскаялся, хотя (как благоразумнозаметил тюремщик), «что там у человека на душе,одному Богу известно». Затем епископ и инквизиторвелели привести Меноккио. Простершись ниц и про-ливая слезы, он униженно молил о прощении: «Якаюсь от всего сердца, что оскорбил Господа Богамоего, я хотел бы, чтобы мои безумные слова никогда


не были бы сказаны, я предался этому безумию вослеплении от диавола и не разумея сам, что гово-рю... Покаяние и тюрьма были мне не в скорбь, а ввеликую радость; Бог давал мне такое утешение, ко-гда я обращался к нему с молитвой, что мне каза-лось, будто я в раю». Если бы не жена и дети, вос-кликнул он, сложив молитвенно руки и устремивглаза к небу, я бы предпочел остаться в тюрьме всюмою жизнь, только бы искупить мои грехи передБогом. Но «я — последний из бедняков»: арендую двемельницы и два поля, и на это должен содержатьжену, семерых детей и еще внуков. Заключение,«жестокое, под землей, без света, в сырости», подор-вало ему здоровье: «Я четыре месяца не вставал спостели, в этом году у меня опухали ноги, а лицо досих пор раздуто, как вы можете видеть, я почти ни-чего не слышу, я отупел и сам не знаю уже, на какомя свете». «Et vere, — комментирует судебный нотарий, —cum haec dicebat, aspectu et re ipsa videbatur insipiens,et corpore invalidus, et male affectus»*.

Епископ Конкордии и фриульский инквизитор по-считали это за признаки истинного раскаяния. Посове-щавшись с подеста Портогруаро и некоторыми местны-ми нобилями (среди которых был и будущий историкФриули, Джован Франческо Палладио дельи Оливи),они решили изменить приговор. Местом постоянногопребывания Меноккио была определена деревня Мон-тереале, с запретом покидать ее пределы. Ему категори-чески воспрещалось распространять или каким-либообразом объявлять свои еретические мысли. Он долженбыл регулярно ходить к исповеди и постоянно носитьповерх одежды накидку со знаком креста, в ознамено-вание своего позора. Его друг, Даниэле Биазио, пору-чился за него, обязуясь уплатить двести дукатов в случаекаких-либо нарушений. Измученный телесно и духовно,Меноккио вернулся в Монтереале.

* И действительно, когда он таковое говорил, вид у негобыл нездоровый, тело немощное и изнуренное недугом» (лат.).


48. Возвращение в деревню

Меноккио вернулся к прежней деревенской жиз-"I ни. Несмотря на судебное преследование со стороныI инквизиции, несмотря на тяготевший над ним приго-'*• вор, он был в 1590 году вновь назначен старостой

; церкви Санта Мария в Монтереале. К этому назна-• чению, по всей видимости, приложил руку новый

приходской священник, Джован Даниэле Мелькиори,друг Меноккио с детских лет (к тому, какая судьбапостигла прежнего священника, того самого Одорико

I Вораи, который выдал Меноккио инквизиции, мы•\ еще вернемся). Похоже, никто не возмущался тем,

что еретик, более того, ересиарх, распоряжается при-ходским имуществом; впрочем, и сам священник, какмы помним, находился у инквизиции на замечании.

Должность церковного старосты часто поручаласьмельникам: видимо, потому, что они были в состоя-нии авансировать приходу необходимые денежныесредства. Старосты не упускали и своей выгоды, за-держивая перечисление приходу десятинных выплат.Скажем, когда в 1593 году Маттео Санудо, епископКонкордии, совершая объезд всей епархии, прибыл вМонтереале и потребовал для проверки приходскиесчета за последние семь лет, выяснилось, что долж-ников много и среди них есть Доменико Сканделла,то есть наш Меноккио, за которым осталось двестилир долга — самая большая сумма за исключениемтой, что значилась за Бернард о Корнето. В то времяво Фриули это было рядовым явлением; редкая пас-тырская инспекция его не отмечала. В данном случаеепископ (вряд ли связавший церковного старосту стем человеком, которого осудил девять лет назад)попытался навести в приходских финансах некото-рый порядок. Он выразил неудовольствие тем«нерадением, с которым ведутся счета, несмотря нато, что в прошлое наше посещение относительносего были отданы соответствующие распоряжения,


каковые не были исполнены должным образом»; рас-порядился приобрести «книгу изрядных размеров», вкоторой приходскому священнику под страхом от-странения от совершения треб надлежало записыватьиз года в год все получения «по мере их поступления,а напротив их — все расходы, по покупке зерна, посодержанию церкви, а также счета церковных ста-рост»; последним вменялось в обязанность заноситьвсе получения в «отдельную книжицу, а затем — вбольшую книгу». Старостам, имеющим долги, епи-скоп предписал расплатиться с ними, пригрозив вслучае неуплаты запретить им «посещение церкви, апосле смерти отказать в церковном погребении»»;через полгода священник должен был представить вПортогруаро счета за 1592 год — за неисполнениештраф и опять же отстранение от треб. Расплатилсяли Меноккио с долгом, мы не знаем. Похоже, чторасплатился, поскольку составленный по результатамследующего посещения епархии, совершенного темже Санудо в 1599—1600 годах, список задолжавшихмонтереальских старост открывался 1593 годом.

Один факт, относящийся к тому же периоду (1595 г.),подтверждает, что авторитетом Меноккио среди од-носельчан по-прежнему пользовался высоким. Междуграфом Джован Франческо Монтереале и одним егоарендатором, Бастианом Мартином, возникла некая«малая неурядица» в связи с двумя клинами земли идеревенским домом. По требованию графа были на-значены два оценщика, чтобы определить, какие по-правки давались дому предыдущими арендаторами: состороны графа — Пьеро Зуанна, со стороны аренда-тора — Меноккио. Случай был непростой, посколькуодной из заинтересованных сторон был местныйсиньор: к Меноккио, к его способности отстаиватьсвою точку зрения явно продолжали питать доверие.

В том же году Меноккио вместе со своим сыномСтефано взял в аренду еще одну мельницу, располо-женную в месте, которое было обозначено следую-


щим образом: «близ верхнего гумна». Договор былзаключен на девять лет; ежегодный взнос арендато-ров составляли четыре четверика пшеницы, десять —ржи, два — овса, два — проса, два — риса и еще сви-нья весом в сто пятьдесят фунтов; в специальномпримечании уточнялся денежный эквивалент дляперевеса или недовеса (фунт — шесть сольдо). Крометого, договором предусматривались «гостинцы»: паракаплунов и полштуки льна. Последнее подношениеимело символический смысл, поскольку мельницаиспользовалась для того, чтобы мять лен. Арендаторыполучали мельницу вместе с двумя ослами «bonisatque idoneis»* и шестью мялками, обязываясь возвра-тить все это хозяйство «potius melioratum quamdeterrioratum»** его владельцам, которыми были опе-куны наследников покойного Пьетро Макриса. Имже предыдущий арендатор Флорито Бенедетто, объ-явленный несостоятельным, должен был выплатить втечение пяти лет все долги по аренде: поручились занего, по его просьбе, Меноккио и Стефано.

Все это говорит, что имущественное положениеотца и сына Сканделла на данный момент было до-вольно прочным. Меноккио принимал активное уча-стие в жизни своей деревни. Все в том же 1595 годуон доставляет подеста послание от фриульского гу-бернатора и входит в число комиссии из четырнадца-ти человек, включая подеста, которой надлежало вы-брать ответственных за составление кадастра.

Спустя некоторое время, однако, его положениеосложнилось: умер сын (по-видимому, Заннуто), по-могавший ему материально. Меноккио стал искатьдругого заработка: преподавал в школе, играл на ги-таре на деревенских праздниках. Теперь его особеннотяготили запрет покидать Монтереале и обязанностьвсюду появляться в накидке со знаком креста. Он

* «крепких и сподручных к делу» (лат.).** «в лучшем, а не в худшем состоянии» (лат).

7-535


отправился в Удине к вновь назначенному инквизи-тору, фра Джован Баттиста из Перуджи, с просьбойотменить эти статьи приговора. Относительно накид-ки ему был дан отрицательный ответ, «ибо, — объяс-нял инквизитор в письме к епископу Конкордии от26 января 1597 года, — такое послабление нелегкозаслужить», но ему разрешили «свободно бывать влюбых местах, кроме находящихся под подозрением,дабы снискать пропитание в бедности своей и своегосемейства».

Последствия старого приговора мало-помалу схо-дили на нет. Меноккио, однако, не подозревал, чтотем временем инквизиция вновь обратила на неговнимание.

49. Новые доносы

Годом раньше во время карнавала Меноккио, по-лучив разрешение инквизитора, отправился в Удине,Когда прозвонили к вечерне, он встретил на город-ской площади некоего Лунардо Симона и вступил сним в беседу. Они свели знакомство на праздниках,куда Лунардо приглашали играть на скрипке; Менок-кио же, как мы видели, играл на гитаре. Некотороевремя спустя, прознав про недавно изданную буллупротив еретиков, Лунардо сообщил в письме к вика-рию инквизитора Джероламо Астео содержание этогоразговора и затем в устном показании подтвердил снекоторыми вариациями свой письменный донос.Беседа на площади в Удине проходила примерно так.«Я слышал, — спросил Меноккио, — что ты решилзаделаться монахом, это правда?» — «А чем плохаяновость?» — «Это годится только для побирушек». —Лунардо решил отделаться шуткой: «Вот я и пойду вмонахи, чтобы побираться». — «Столько было всякихсвятых, отшельников и прочих, что вели святуюжизнь, и что с ними сталось?» — «Богу все эти тайны


известны». — «Если бы я был турок, я бы не хотелстать христианином, но раз я христианин, я не хочустановиться турком». — «Beati qui non viderunt, etcrediderunt»*. — «Я верю, только если вижу. Я верю,что Бог — отец всему миру и всем в нем заправляет». —«Так веруют и турки с иудеями, но они не верят, чтоон родился от Девы Марии». — «А почему, когда

Ь Христа распяли и иудеи говорили ему: «Если ты Хри-1 стос, сойди с креста», он не сошел?» — «Чтобы неi подчиняться иудеям». — «Потому что не мог». —| «Значит, вы не верите евангелию». — «Нет, не верю.| Кто, по-твоему, его сочинил, если не попы и монахи,| у которых нет другого дела. Они все это выдумали и1 написали». — «Евангелие не выдумали попы и мона-| хи, оно было написано раньше», — отрезал Лунардо иi удалился в убеждении, что его собеседник —I «отъявленный еретик».II Бог как отец и хозяин, который «всем заправляет»,

Христос как человек, евангелие — произведение ле-'^ нивых попов и монахов, равенство всех религий.

Итак, несмотря на судебный процесс, унизительноеотречение, тюрьму, публичное покаяние Меноккиовернулся к прежним своим мыслям, от которых, повидимости, он в душе никогда не отказывался. НоЛунардо Симон знал его только по прозвищу («нектопо имени Меноккио, мельник из Монтереале»), инесмотря на подозрение, что речь идет о том самомеретике, которого инквизиция осудила за «лютеранст-во», доносу не был дан ход. Только два года спустя,28 октября 1598 года, либо по чистой случайности,

} либо разбирая документы прежних процессов, инкви-\ зиторы заподозрили, что Меноккио и Доменикоi Сканделла — одно и то же лицо. Машина инквизи-f ции пришла в движение. Джероламо Астео, ставшийI тем Бременем генеральным инквизитором Фриули,

|. * «Блаженны невидевшие и уверовавшие» (лат.). — Ио-{ анн, 20, 29.

7*


распорядился собрать о Меноккио новые сведения.Выяснилось, что дон Одорико Вораи, автор того пер-вого доноса, который привел Меноккио в тюрьмуинквизиции, дорого заплатил за свое усердие: «Онпокинул Монтереале, преследуемый родственникамиМеноккио». Что же касается самого Меноккио,«общая молва гласит, будто он все тех же мыслей, чтои раньше». Инквизитор счел нужным лично приехатьв Монтереале, чтобы расспросить нового приходскогосвященника, дона Джован Даниэле Мелькиори. Тотсообщил, что Меноккио перестал носить накидку скрестом и то и дело покидает деревню, нарушая темсамым постановления инквизиции (что, как мы зна-ем, было верно лишь отчасти). Однако на исповедь ик причастию является регулярно: «я его держу за хри-стианина и человека добрых нравов», - сказал Мель-киори в заключение. Какого о нем мнения односель-чане, он не знал. Но уже подписав эти показания,Мелькиори передумал: видимо, боялся так сильнорисковать. К словам «я его держу за христианина ичеловека добрых нравов» он добавил: «насколькоможно судить по внешности».

Дон Курцио Челлина, капеллан церкви Сан Роккои местный нотариус, был более откровенен. «Я егосчитаю христианином, потому что видел, как он ис-поведуется и причащается». Это с одной стороны, нос другой, за внешним исполнением обрядов прогля-дывает что-то, напоминающее прежнего бунтаря: «Наэтого Меноккио иногда что-то находит, и посмотревна луну или звезды или другие планеты или услышав,как гремит гром, он тут же говорит об этом своемнение; под конец он соглашается с мнением ос-тальных, заявляя, что не хочет спорить со всем ми-ром. И я думаю, что этот его обычай дурного свойст-ва и что соглашается с другими он только из страха».Приговор и тюрьма инквизиции оставили свои следы.Меноккио явно уже не решался, по крайней мере, всвоей деревне говорить столь же вольно, как прежде.


Но даже страх не мог полностью подавить его интел-лектуальную независимость: «он тут же говорит своемнение». Новой чертой стало горькое и ироническоеподчеркивание своего одиночества: «он соглашается смнением остальных, заявляя, что не хочет спорить совсем миром».

Одиночество его было духовным. Тот же дон Чел-лина показывал: «Он со всеми в дружбе и в приятель-стве». Что же касается самого капеллана, то у него сМеноккио «нет ни особенной дружбы, ни тем болеевражды; я его люблю как положено христианину ипосылаю за ним, как за всяким другим, когда мнеесть надобность в какой-нибудь работе». ВнешнеМеноккио, как мы могли убедиться, совершенноадаптировался к жизни своей деревни: вторично былизбран церковным старостой, вместе с сыном взял в

I аренду третью мельницу. Но при этом чувствовал* себя чужаком — отчасти, возможно, и вследствие не-I достаточной материальной обеспеченности в послед-| ние годы. Одеяние со знаком креста было видимымI символом этой его чужеродности. «Я знаю, — говорилI Челлина, — что он много времени носил на одежде? знак креста, но прятал его под другими одеждами».

Меноккио поделился с ним своим намерением«отправиться в инквизицию и попросить, чтобы емуразрешили больше его не носить, потому что, по егословам, из-за этой одежды с крестом люди его избе-гали и неохотно с ним разговаривали». Тут он пре-увеличивал: никто его не избегал, все с ним при-

: ятельствовали. Но невозможность свободно высказы-h ваться его угнетала. Когда он заговаривал о луне иI звездах, вспоминал Челлина, «его просили замол-\ чать». Что именно он по этому поводу говорил, Чел-$ лина не помнил; не помогла даже подсказка инкви-| зитора, что, быть может, Меноккио приписывал пла-| нетам влияние на людей и на их свободную волю.| Тем не менее он решительно отрицал, что Меноккио| говорил это «в шутку»: «Я думаю, что он говорил все-J рьез, и мысли у него были дурные».


Дальше этого расследование не пошло. Причиныпонятны: еретик был принужден к молчанию и внеш-не никак не проявлял своего инакомыслия. Опас-ность для односельчан от него больше не исходила. Вянваре 1599 года совет фриульской инквизиции ре-шил было подвергнуть Меноккио допросу, но и заэтим решением ничего не последовало.

50. Ночной разговор с евреем

И все же беседа, пересказанная Лунардо, свиде-тельствует, что Меноккио своим внешним послуша-нием по отношению к законам и установлениямцеркви лишь маскировал несгибаемую верностьпрежним идеям. Примерно в тот же период временинекий Симон, крещеный еврей, просивший подаянияХриста ради, забрел в Монтереале и оказался в домеу Меноккио. Хозяин и гость ночь напролет прогово-рили о религии. Меноккио говорил «страшные вещио вере»: что евангелие было написано попами и мо-нахами, потому что «им делать нечего», что мадоннапрежде, чем выйти замуж за Иосифа, «родила двухдругих детей, и поэтому св.Иосиф не хотел на нейжениться». Это в сущности те же темы, которые Ме-ноккио обсуждал с Лунардо в Удине: критика духо-венства с его паразитизмом, неверие в евангелие,отрицание божественности Христа. Кроме того, онупоминал этой ночью о «прекраснейшей книге», ко-торой, к несчастью, лишился: Симон решил, что речьидет о Коране.

Может быть, в основе интереса Меноккио, как идругих еретиков того времени166, к Корану лежит не-согласие с основными догматами христианства и, впервую очередь, с догматом о троице. К сожалению,свидетельство Симона не вполне надежно и, к томуже, нам неизвестно, что именно Меноккио почерп-нул в этой загадочной «прекраснейшей книге». Ясно


одно: он был уверен, что его еретические убеждениярано или поздно станут известны властям. «Он знал,что из-за них он умрет», и сказал об этом Симону.Бежать он не хотел: его кум, Даниэле Биазио, пятна-дцать лет назад поручился за него перед инквизици-ей. «Иначе я бы бежал в Женеву». В общем, он ре-шил не покидать Монтереале. Его часто посещалимысли о смерти: «когда он умрет, лютеране про это

I прознают и заберут его кости».| Бог весть, о каких «лютеранах» он думал. Возмож-I но, о какой-то секте, с которой поддерживал тайные1 связи, или о ком-то одном, встреченном давно и no-li том исчезнувшем из поля зрения? Идея мученичест-|У ва, которая связывалась для него с мыслями о собст-• венной смерти, наводит на предположение, что все

это всего лишь старческие фантазии не без элементов? патетики. Впрочем, что еще у него оставалось? ОнI был один: умерла жена, умер самый любимый сын. СI другими детьми он не ладил: «А если мои сыновья] решили жить своим умом, добро им,» — презрительноI отозвался он о них в разговоре с Симоном. Мифиче-k екая Женева, родина (так ему казалось) религиозного

свободомыслия, была далеко. И это, и благодарностьдругу, оставшемуся ему верным в тяжелый моментжизни, удерживали его от бегства. Заглушить в себестрастный интерес к вопросам религии он явно не

; мог. И ждал своих палачей.

I 5 1 . Второй процесс

I Спустя несколько месяцев в инквизицию поступилX новый донос на Меноккио. Похоже, что какое-то егоI очередное богохульство вызвало возмущенные толки

во всей округе, от Авиано до Порденоне. Дал показа-ния трактирщик из Авиано, Микеле Турко по про-звищу Пиньол: по его словам, лет семь или восемьназад Меноккио заявил, что «если Христос был в


самом деле Бог, он настоящий..., что позволил себяраспять»167. «Он этого слова не произнес, — пояснилтрактирщик, — но я понял,'что он имеет в виду гру-бое слово... Когда я это услышал, у меня волосывстали дыбом, и я сразу заговорил о другом, чтобыничего такого не слышать. Он для меня хуже турка».Меноккио, сделал он вывод, «крепко держится за этисвои прежние мысли».

Теперь уже не только жители Монтереале переда-вали друг другу высказывания Меноккио: известностьэтого мельника, которого даже тюрьма инквизициине смогла вернуть на путь истинный, перешагнулаграницы его родной деревни. Его провокационныевопросы, его кощунственные остроты вспоминалисьи по прошествии многих лет. «Как это Христос илиГосподь Бог мог быть сыном Девы Марии, если этаДева Мария была шлюхой?», «Как это Христос ро-дился от Духа Святого, если он родился от шлюхи?»,«Св. Христофор больше Бога, ведь он весь мир несна себе» (любопытно, что такая же острота имеется вкниге, которую Меноккио никак не мог знать — всборнике эмблем, составленном болонским гумани-стом Акилле Бокки и построенном на игре всякогорода вольнодумными двусмысленностями)168. «Я ду-маю, что он был исполнен дурных мыслей, и не го-ворил только из страха», — сообщал Заннуто Фассетаиз Монтереале, видевший Меноккио, когда тот«играл музыку». По-прежнему Меноккио не могудержаться от искушения поговорить о религии содносельчанами. Однажды по дороге из Менинса вМонтереале он спросил у Даниеля Якомеля: «Как тыдумаешь, что такое Бог?» «Не знаю», — ответил тот,смущенный и недоумевающий. «Это воздух и толь-ко». Он все время возвращался к былым своим мыс-лям, не желая признать себя побежденным. «А я тебескажу: инквизиторы просто не хотят, чтобы мы зналито же, что и они». Сам же он чувствовал себя в силахим противостоять: «Я бы хотел сказать отцу инквизи-


тору пару слов об «Отче наш» и посмотреть, каковоему придется».

На этот раз инквизиция решила, что с нее доволь-но. В конце июня 1599 года Меноккио был арестовани помещен в тюрьму в Авиано. Через некоторое вре-мя его перевели в Портогруаро. 12 июля он предсталперед инквизитором, Джероламо Астео, которому со-ставляли компанию епископский викарий Конкордии,Валерио Трапола, и местный подеста, Пьетро Зане.

52. «Фантазии»

«Eductus e carceribus quidam senex...»*, отметил но-тарий. С первого допроса в инквизиции прошло пят-надцать лет, три из них Меноккио провел в тюрьме.Он был уже стариком: худой, с седыми волосами, сседеющей бородой, одетый, как всегда, мельником —в светло-серую накидку и колпак. Ему исполнилосьшестьдесят семь лет. После суда он чем только незанимался: «Я плотничал, держал мельницу, держалтрактир, школу счета и письма для ребятишек169, напраздниках играю на гитаре». В общем, старалсяудержаться на плаву, пуская в ход свои умения и спо-собности — в том числе, грамотность, которая немалоему навредила. В самом деле, инквизитору, спросив-шему, привлекался ли он раньше к суду инквизиции,Меноккио ответил: «Меня вызывали... и спрашивалинасчет «Верую» и насчет разных фантазий, которыеменя посещали, потому что я читал Библию и головау меня варит; но я всегда был добрым христианиноми остаюсь им».

Желание выказать покорность — «фантазии» — со-провождалось, как обычно, горделивым сознаниемсвоих интеллектуальных возможностей. Подробней-шим образом Меноккио рассказал, как он исполнял

* «Из темницы привели некоего старца» (лат.)-


возложенные на него епитимий, сколько раз испове-довался и причащался, сказал, что покидал Монте-реале только с разрешения инквизиции. Относитель-но покаянной накидки он дал такое объяснение: «Этоправда, на праздники я иной раз надевал ее, а иной —нет, а зимой, когда приходилось работать в морозныйдень, я надевал ее всегда, но подниз». Дело в том,что, надевая ее, «я терял много из своих заработков,меня не так охотно звали на работу..,, потому чтолюди, увидев на мне этот наряд, принимали меня заотлученного от церкви, и поэтому я его не носил».Обращения в инквизицию не принесли результата:«мне не разрешили ее не носить».

Но когда его спросили, имелись ли у него колеба-ния в вере, Меноккио не сумел солгать. Вместо ре-шительного отрицания он фактически признался:«Мне много фантазий приходило в голову, но я недавал им веры и никому их не сообщал». Инквизиторпродолжал настойчиво допытываться, «беседовал ли(Меноккио) с кем-нибудь о предметах веры и кто онитакие были, и когда, и где». Меноккио ответил, чтоговорил кое с кем «о предметах святой и истиннойверы, но в шутку, а с кем и когда и где не помню,хоть убей». Неосторожный ответ. «Как это вы шутилио предметах веры? Разве допустимо шутить о предме-тах веры? Что, по-вашему, значит «шутить»?» —«Ну..., я говорил всякие нелепицы», — едва вымолвилМеноккио. «Что за нелепицы? Выражайтесь яснее!» —«Я не помню».

Инквизитор настаивал. «Не знаю, — сказал Ме-ноккио, — может быть, кто-то принял мои слова вдурную сторону, но я ничего противного вере не хо-тел сказать». Он пробовал защищаться. Нет, он неговорил, что Христу было не под силу сойти с креста:«Я думаю, что ему это было под силу». Он не гово-рил, что не верит евангелию: «Я думаю, что в еванге-лии содержится истина». И тут он опять допустилошибку: «Да, я говорил, что священники и монахи,


из тех, что учились, написали евангелие именем ДухаСвятого». Инквизитор вне себя от негодования: ончто, действительно, такое говорил? когда?, где?, ко-му?, что это за монахи? Меноккио, упав духом:«Откуда же мне знать, я не знаю». — «А почему выэто сказали, раз не знаете?» — «Дьявол иногда подзу-живает и говоришь незнамо что...»

В очередной раз Меноккио, пытаясь списать своисомнения на дьявольское искушение, продемонстри-ровал их вполне рациональную основу. Из «Прибав-ления» Форести он узнал, что «было много разныхевангелий, таких, как евангелия св. Петра или еван-гелия св. Иакова, но они были отвергнуты». Вновь вего уме сработал механизм аналогии. Если некоторыеевангелия являются апокрифическими, если они соз-даны людьми, а не Богом, то почему не все? Яснопросматривается связь с его утверждениями пятна-дцатилетней давности, с идеей Писания, ограничен-ного «двумя словами». Очевидно, все это время он непереставал размышлять о все тех же предметах. Итеперь ему вновь предоставлялась возможность поде-литься итогами этих размышлений с теми, кто былспособен (как ему казалось) его понять. И он забыл идумать о какой-либо осторожности. «Я думаю, чтоБог сотворил все, то есть землю, воду и воздух». — «Ачто же огонь? — спросил свысока епископский вика-рий, — Его кто создал?» — «Огонь, он повсюду, по-добно Богу, а другие три элемента это три лица: Отец —воздух, Сын — земля, Святой Дух — вода». И добавил:«Так мне кажется, но я не знаю, правда ли это, и ещея думаю, что духи, которые в воздухе, бьются друг сдругом, и молнии это их битвы».

Так, совершая свой трудный путь наперекор исто-рическому времени, Меноккио, сам того не подозре-вая, заменил христианский космос тем, что создалиантичные философы. Первоэлементом мирозданияэтот деревенский Гераклит счел огонь с его вечнойподвижностью. По Меноккио, весь мир им исполнен


(«он повсюду») — мир единый, хотя и разнообразныйв своих явлениях, населенный духами, пронизанныйбожественными силами. Поэтому он утверждал, чтоогонь — это Бог. Правда, Меноккио прибавил к этомуи хитроумную, детализированную аналогию междулицами троицы и остальными тремя стихиями («Ядумаю, что Отец — это воздух, потому что воздух —элемент более высокий, чем вода и земля; затем яговорю, что Сын — это земля, потому что Сын про-изошел от Отца; и как вода происходит от воздуха иземли, так и Святой Дух происходит от Отца и Сы-на»). Но эа этим сопоставлением, от которого Ме-ноккио попытался было тут же и все же слишкомпоздно откреститься («но я в этих своих мненияхвовсе не хочу упорствовать»), все равно просматрива-ется самое глубокое из его убеждений: что Бог един,и этот Бог есть мир. И именно сюда инквизитор на-правил свой удар: так что, по-вашему, у Бога естьтело? «Да, я знаю, что у Христа было тело», — ушелМеноккио от ответа. Этого полемиста трудно былоприжать к стенке. Инквизитор извлек из своего схола-стического арсенала убийственный силлогизм: «Вы го-ворите, что Святой Дух — вода, вода — это тело, отсюдаследует, что Святой Дух — это тело». — «Я говорил всеэто для сравнения», — ответил Меноккио. Может быть,не без некоторого самодовольства: и он умел спорить, ион мог пустить Б ход и логику и риторику.

Но инквизитор на ослаблял натиска: «Вы говори-ли, и это записано, что Бог — это воздух». — «Такогоя не помню, но что Бог — это все вещи, я и правдаговорил». — «И вы думаете, что Бог — это все вещи». —«Да, господин, я так думаю». Но что это значит? Ин-квизитор никак не мог уловить суть. «Я думаю, чтоБог — это все, что он захочет», — пояснил Меноккио. —«И значит, Бог может быть камнем, змеем, дьяволоми прочим тому подобным?» — «Бог может быть толь-ко чем-то благим». — «Значит, Бог может быть тва-рью, если есть благие твари?»

«Не знаю, что сказать», — ответил Меноккио.


53. Обманы и суетности

На самом деле, сама идея различения между твор-цом и творением, идея Бога-творца была ему глубокочужда. Он прекрасно понимал, что думает не так, какего судьи, но в чем заключается это отличие, не все-гда мог выразить. И конечно, логические ловушки,расставляемые Джероламо Астео, не могли убедитьего в его неправоте; это не удалось обвинителям и напервом, пятнадцатилетней давности процессе. Впро-чем, он немедленно попытался перехватить инициа-тиву и чуть ли не поменяться ролями с судьями:«Послушайте меня, господин, ради Бога...» Как мыуже отмечали, пересказом легенды о трех кольцахМеноккио подтвердил свою верность той идее веро-терпимости, которую он отстаивал на первом процес-се. Тогда, впрочем, аргументация была чисто религи-озной: все веры (включая ереси) объявлялись равны-ми друг другу, поскольку «Бог всем даровал от ДухаСвятого». Теперь же акцент ставился, скорее, на ра-венстве отдельных церквей, понятых как обществен-ные установления: «Да, господин, каждый думает, чтотолько его вера хороша, но какая правильная, узнатьнельзя. Но раз мой дед, мой отец и все мои родичибыли христиане, я хочу оставаться христианином идумать, что эта вера самая правильная». Призыв неизменять религии предков обосновывался ссылкой налегенду о трех кольцах, но можно предположить, чтов этих словах Меноккио отразился и его собственныйгорький опыт как осужденного инквизицией еретика.Лучше уж притворяться, лучше безропотно исполнятьте обряды, которые в душе своей считаешь чистым«барышничеством»170. По той же причине Меноккиоотодвигал теперь на второй план тему ереси — пря-мого и сознательного отклонения от официальнойрелигии. И напротив, его теперь больше, чем в про-шлом, интересовала религия как явление социальное.Утверждать, что христианами становятся по чистому


случаю, по традиции, можно было, лишь отодвинув-шись от христианства, располагая дистанцией для егооценки — такой же дистанцией, с которой Монтень вэти же годы мог писать: «Nous sommes Chrestiens amesme titre que nous sommes ou Perigordins ou Ale-mans»*, Они оба, и Монтень, и Меноккио, каждый посвоему, испытали на собственном нелегком опытевсю относительность как верований, так и общест-венных установлений.

Эта вполне сознательная верность религии пред-ков ограничивалась, однако, только внешними про-явлениями. Меноккио ходил к мессе, исповедовалсяи причащался, но продолжал держаться все тех жемыслей. Инквизитору он объявил, что считает себя«философом, астрологом и пророком», правда, приэтом скромно заметил: «пророки тоже ошибались».Он объяснил, что имеет в виду: «Я считал, что я про-рок, потому что нечистый дух внушал мне всякиеобманы и суетности, так что я думал, что знаю все оприроде небес и о другом тому подобном; я думаю,что пророки говорят то, что им внушают ангелы».

На первом процессе Меноккио никогда не ссы-лался на сверхъестественные откровения. Теперь жеон стал допускать намеки на свой мистический опыт,пусть даже и дезавуируя его в несколько двусмыслен-ных выражениях: «обманы», «суетности». Можетбыть, это результат знакомства с Кораном, которыйпророк Магомет написал под диктовку архангела Гав-риила (если крещеный еврей Симон правильно опо-знал Коран в «прекраснейшей книге»). Может быть,именно в апокрифическом диалоге Магомета с рав-вином Абдалой ибн Салламом, вошедшем в итальян-ский перевод Корана, в его первую книгу, Меноккионашел объяснение «природе небес». «Вопрос: про-

«Мы — христиане на тех же основаниях, что перигор-цы или немцы» (фр.). — Монтень М. Опыты, II, XII«Апология Раймуцца Сабундского».


должай и скажи мне, почему небеса зовутся небесами.Ответ: потому что небеса созданы из дыма, а дым — изпаров морских. Вопрос: почему они зеленого цвета?Ответ: от горы Каф, а гора Каф — от небесных изум-

, рудов, и гора эта, опоясывая весь круг земной, под-[ держивает небо. Вопрос: у небес есть врата? Ответ:

врата висячие. Вопрос: от врат есть ключи? Ответ:ключи есть, и они из сокровищницы Божьей. Вопрос:из чего сделаны врата? Ответ: из золота. Вопрос:

£ правду говоришь, но скажи еще: из чего сделано не-бо? Ответ: первое небо — из зеленой воды, второенебо — из светлой воды, третье небо — из изумрудов,четвертое небо — из червонного золота, пятое небо —из яхонтов, шестое небо — из ярчайшего облака,седьмое небо — из блеска огня. Вопрос: и опять гово-ришь правду. Но поверх этих семи небес что имеетбыть? Ответ: море животворящее, а поверх него —море облачное, и далее по порядку — море воздуш-ное, и море безотрадное, и море мрака, и море радо-сти, и Луна, и Солнце, и имя Божие, и мольба...»171

Это всего лишь предположение. У нас нет доказа-тельств, что «прекраснейшая книга», о которой Me-ноккио говорил с таким восторгом, это Коран, и да-же если бы мы ими располагали, мы все равно не всостоянии решить, что он из него извлек. Столь чуж-дый его жизненному опыту и его культурному багажутекст должен был предстать перед ним сплошнойзагадкой и в лучшем случае заставить работать егофантазию. Но какие плоды это принесло, мы опятьже не знаем. И вообще об этом периоде умственнойжизни Меноккио мы знаем чрезвычайно мало. Подвлиянием страха он в отличие от того, что было пят-надцать лет назад, отрицал почти все обвинения,предъявленные ему инквизитором. Но лгать ему по-прежнему было трудно: не сразу и только после неко-торых размышлений (aliquantulum cogitabimdus) онзаявил, что никогда «не сомневался в том, что Хри-стос — Бог». Впоследствии он это заявление пере-черкнул, сказав, что «Христос слабее отца, ибо он


плоть человеческая». «Это противоречие», — заметилиему. «Я не помню, чтобы я это говорил, я человекнеученый», — ответил Меноккио. В полном смирениион пояснил, что, говоря о том, будто евангелие напи-сано «священниками и монахами, из тех, что учи-лись», он имел в виду евангелистов, «которые, как ядумаю, все были ученые». Он пытался угадать, что отнего хотят услышать: «Это правда, что инквизиторы идругие наши начальники не хотят, чтобы мы знали,сколько они знают, поэтому нам лучше молчать». Ноиногда он не мог удержаться: «Я не верил, что райесть, потому что не знал, где он находится».

В конце первого заседания Меноккио вручил судулисток, на котором он написал кое-что на тему стихаиз «Отче наш» — «et ne nos inducas in tentationem, sedlibera nos a malo»*, — и сказал: «Так и я хочу попро-сить избавить меня от этих мучений». И перед тем,как его отвели в камеру, поставил свою неувереннуюстарческую подпись.

54. «Бог великий, всемогущий и святой»

Вот что он написал:«Во имя Господа нашего Иисуса Христа и его ма-

тери Девы Марии и всех святых, что в раю, я прошупомощи и совета.

Бог великий, всемогущий и святой, создатель небаи земли, я взываю к твоей святой благости и беско-нечному милосердию: просвети дух мой и душу моюи тело мое, чтобы я думал и говорил и делал угодноетвоему божественному величию; и да будет так воимя пресвятой Троицы, Отца, Сына и Святого Духа,аминь. Я, злосчастный Менего Скандела, впал в не-милость у всего света и у старших моих на оконча-тельную погибель дома моего, жизни моей и всего

«И не введи нас в искушение, но избавь нас от лука-вого» (лат.)- ~ Матфей, 6, 13.


моего злополучного семейства, и не знаю я, что мнетеперь делать и что говорить, разве что повторятьследующие слова. Первое: «Set libera nos a malo et nenos inducas in tentationem et demite nobis debita nostrasicut ne nos dimitimus debitoribus nostris, panem nostrumcotidianum da nobis hodie»*, — так и я прошу Господанашего Иисуса Христа и старших моих, чтобы помилосердию своему подали мне малую помощь безвсякого для себя урона. А я, Менего Скандела, кудани пойду, всюду буду увещевать всех добрых христи-ан исполнять все, что им велит наша мать святаяримская католическая церковь и все наши старшие,то есть инквизиторы, епископы и викарии и священ-ники и капелланы и диаконы, чтобы им не пришлосьпережить то, что выпало мне на долю. Я, Менего,надеялся, что смерть избавит меня от этих мытарстви я не буду больше никому в тягость, но она все сде-лала наоборот: она отняла у меня сына, который об-легчал мне все мои заботы и тяготы; потом она отня-ла у меня жену, которая была моей опорой, а те сы-новья и дочери, что у меня остались, твердят мне,что я им загубил всю жизнь, и это истинная правда;что бы мне умереть пятнадцать лет назад, я не былбы им теперь в тягость.

А если у меня и бывали иногда дурные мысли илия говорил какую-нибудь нелепицу, то я никогда ни-чего не думал и не делал против святой нашей церк-ви, и Господь Бог вразумил меня, что все, что я ду-мал и говорил, было обман и суемудрие.

И в это я воистину верую, и я хочу впредь думатьи верить лишь так, как учит наша святая церковь, ипоступать, как велят мои отцы и начальники».

«И не введи нас в искушение, но избавь нас от лука-вого; и прости нам долги наши, как и мы прощаем долж-никам нашим; хлеб наш насущный дай нам на сей день»(лат.). - Матфей, 6, 13, 12, 11.

-535


55. «Что бы мне умеретьпятнадцать лет назад»

В этой «грамотке» имелась приписка, сделанная попросьбе Меноккио монтереальским священникомДжован Даниэле Мелькиори и датированная 22 янва-ря 1597 года. В ней говорилось, что «si interioribuscredendum est per exteriora»*, Меноккио вел жизнь,достойную «истинного христианина». Эта оговорка,как нам известно (и как, по всей видимости, былоизвестно и священнику), была весьма к месту. Но вискренности желания Меноккио покориться церквисомневаться не приходится. Отвергнутый детьми,которые считали его обузой, опозоренный перед род-ной деревней, Меноккио мучительно искал примире-ния с церковью, которая некогда удалила его, за-клеймив как преступника. Его письмо — это патети-ческий жест смирения перед «начальниками»:«инквизиторами» (поставленными, что понятно, напервое место) и затем, по нисходящей — «епископамии викариями и священниками и капелланами и диа-конами». Бесполезный жест, потому что в то время,когда письмо было написано, инквизиция еще неприступила к расследованию дела. Но неодолимаяпотребность «раздумывать о высоком» не отпускалаМеноккио, уязвляла «мукой» его душу, делала еговечно виновным перед лицом всех (я «впал в неми-лость у всего света»). И тогда он в отчаянии призы-вал смерть. Но смерть не откликалась на его призы-вы: «Она все сделала наоборот: она отняла у менясына..., потом она отняла у меня жену»172. Тогда онобрушивал проклятия на свою голову: «что бы мнеумереть пятнадцать лет назад», то есть в тот момент,когда к несчастью для него и для его семейства онобратил на себя внимание инквизиции.

* «если по внешнему можно судить о внутреннем» (лат.).


56. Второй приговор

После второго допроса (19 июля) Меноккио спро-сили, нужен ли ему адвокат. Он ответил: «Мне нетнадобности в другой защите, кроме как умолять омилосердии, но если можно мне иметь адвоката, я быего взял; но я бедняк». Во время первого процессабыл жив Заннуто, готовый все сделать для отца, этоон нашел тогда адвоката, но Заннуто умер, а другиедети не хотели пошевелить и пальцем. Меноккиодали адвоката, им стал Агостино Пизенси, и он 22июля представил суду развернутое слово в защиту«pauperculi Dominici Scandella»*, В нем он доказывал,что свидетельства против Меноккио были взяты извторых рук, расходились между собой, были очевид-ным образом пристрастны, и из них явствовала лишь«тега simplicitas et ignorantia»** обвиняемого: адвокаттребовал оправдания.

2 августа суд инквизиции собрался для вынесенияприговора: Меноккио был единодушно объявлен«relapso», то есть повторно впавшим в ересь. Суд за-

\ вершился, но Меноккио тем не менее решили под-вергнуть пытке, чтобы узнать имена сообщников. Его

' пытали 5 августа; накануне состоялся обыск в доме, Меноккио: в присутствии понятых были открыты все'.; сундуки и изъяты «все книги и писания». К сожале-

нию, что это за «писания», мы не знаем.

57. Пытка

У него потребовали назвать сообщников, иначе онбудет подвергнут пытке173. Он ответил: «Господин, яне помню, чтобы я с кем-нибудь об этом говорил».Его раздели и осмотрели, чтобы установить, возмож-

кбедняка Доменико Сканделла» (лат.),«простодушие и невежество» (лат.).


но ли применение к нему пытки — таковы были пра-вила инквизиции. Тем временем продолжался допрос.Меноккио сказал: «Я со столькими говорил, что сей-час и не вспомню». Тогда его связали и снова пред-ложили указать сообщников. Он дал тот же ответ: «Яне помню». Его отвели в камеру пыток, продолжаязадавать все тот же вопрос. «Я думал и вспоминал, —сказал он, — с кем я разговарил, но не могу вспом-нить». Его стали готовить к пытке кнутом. «ГосподиИисусе Христе, смилуйтесь, я не помню, что с кем-тоговорил, убей меня Бог, у меня нет ни товарищей, ниучеников, все, что я знаю, я сам прочитал, смилуй-тесь!» Ему дали первый удар. «Иисусе, Иисусе, о,горе мне!» — «С кем вы вели разговоры?» — «Иисусе,ничего я не знаю!» Его призвали сказать все по прав-де. «Я скажу всю правду, только спустите меня».

Его опустили на землю. После короткого раздумьяон сказал: «Я не помню, что я с кем-то говорил, и незнаю никого, кто был таких же мыслей, и вообщеничего не знаю». Приказано было дать ему еще одинудар. Когда его вздергивали на дыбу, он крикнул:«Господи Исусе, горе мне, страдальцу!» И потом:«Господин, спустите меня, я кое-что скажу». Встав наноги, он сказал: «Я говорил с синьором ЗуаномФранческо Монтереале и сказал ему, что никто незнает, какая вера истинная». (На следующий день онк этому добавил, что «сказанный синьор Зуан Фран-ческо попенял мне за мои дурачества».) Больше отнего ничего не удалось добиться. Его развязали иотвели обратно в тюрьму. Нотарий отметил, что пыт-ка производилась «cum moderamine»*. Продолжаласьона полчаса.

Можно только гадать, какие чувства испытывалипри этом судьи — в протоколе зафиксировано лишьмонотонное повторение одного и того же вопроса.Может быть, это была такая же смесь скуки и отвра-

умеренностью» (лат.).


шения, на которую жаловался в те же примерно годыпапский нунций Болоньетти: «что за тоска слушатьэти благоглупости, тут же заносимые на бумагу, осо-бенно во время пытки; счастье тому, кто флегматикпо натуре»174. Упорное молчание старого мельникадолжно было казаться судьям необъяснимым.

Итак, даже телесная мука не сломила Меноккио.Он не назвал ни одного имени — вернее, назвал од-но, имя синьора Монтереале, но оно могло толькоотвратить судей от дальнейших и более тщательныхрасследований. Без сомнения, ему было что скры-вать, но когда он говорил, что «все, что я знаю, я сампрочитал», то вряд ли далеко отклонялся от истины.

58. Сколио

Своим молчанием Меноккио хотел продемонстри-ровать судьям, что его мысли рождались в одиночест-ве, наедине с книгой. Но как мы не раз могли убе-диться, он переносил в книгу то, что почерпнул изустной традиции.

Эта традиция, глубоко укорененная в европейскойдеревне, лежит в основе своеобразной крестьянскойрелигии, равнодушной к догмам и обрядам, тесносвязанной с природным круговоротом, мало затрону-той христианством. Нередко можно говорить о пол-ной чуждости христианству, как в случае тех эболий-ских пастухов, которые в середине XVII века показа-лись изумленным отцам-иезуитам «людьми, на людейпохожими только телом, в разумении же и познанияхмало отличными от тех скотов, которых сами же ипасли; не имеющими понятия не только о молитвахили других предметах, до веры относящихся, но и осамом Боге»175. Но и в условиях не такой полнойгеографической и культурной изоляции можно заме-тить следы этой крестьянской религии, вобравшей всебя и переделавшей на свой лад инокультурныевлияния — в том числе, и христианские. Старый анг-


лийский крестьянин, который говорил о Боге как о«добром старце», о Христе — как о «красивом па-реньке», о душе — как о «большой кости, всаженнойв тело», о загробном мире — как о «зеленом лужке»,куда он отправится, если будет поступать по правде,этот крестьянин не был в совершенном неведении одогмах христианства — просто он переводил их в об-разы, близкие его жизненному опыту, его чаяниям,его мечтам176.

И в признаниях Меноккио мы имеем дело с такимже переводом. Правда, его случай много сложнее: тутесть промежуточное звено в виде книги, и есть кри-зис официальной религии, который она переживаетпод ударами радикальных реформационных течений.Но принцип тот же самый. И случай этот — не ис-ключение.

Лет за двадцать до суда над Меноккио некий вы-ходец из деревни близ Лукки, скрывшийся под псев-донимом Сколио177, поведал о своих видениях вдлинной религиозно-дидактической поэме, изоби-лующей дантовскими реминисценциями178. Поэма,носящая имя «Семерица», никогда не была напечата-на. Ее центральная тема, к которой автор постоянновозвращается, заключается в том, что у всех религийесть общее ядро, представленное десятью заповедя-ми. Появляясь перед Сколио на золотом облаке, Богсообщает ему:

Различных к вам пророков я послал,Ведь разные у вас живут народы,И всякий свой обычай соблюдает.И каждому народу я послалС иным законом моего пророка.Так лекарь снадобья дает свои,Смотря, каков больного склад и норов.Так царь трем воеводам даст войска,Чтоб в Африку вести их и в Европу,И в Азию, где туркам, иудеямИ христианам даровать закон.


Закон — один, но рознится согласноОбычаям и нравам тех племен.Единое всегда в нем неизменно:Священных десять заповедей, такИ Бог един, и в Боге наша вера.

Один из «воевод», посланных «царем», это Маго-мет, «которого клянут все нечестивцы, но он пророки Божий капитан»179: он замыкает список, в которомимеются Моисей, Илия, Давид, Соломон, Христос,Иисус Навин, Авраам и Ной. Турки и христианедолжны прекратить свою вражду и примириться:

Христианину с турком мой декрет:Отныне жить вам надо по-другому.Пусть турок ступит шаг один вперед,Христианин же — на один отступит.

Это возможно в силу того, что десять заповедейобразуют основу не только трех великих средиземно-морских религий (здесь чувствуются отголоски леген-ды о трех кольцах), но и тех религий, которые созда-ются теперь или будут созданы с течением времени:четвертой, никак точнее не определенной, пятой,которую «Бог в наши дни изволил нам послать» икоторая излагается в книге Сколио, и двух будущих, скоторыми число религий достигнет магической циф-ры семь.

Религиозное содержание пророчества Сколио, каклегко убедиться, чрезвычайно просто. Достаточнособлюдать десять заповедей — десять «природы пове-лений величайших». Все догматы отбрасываются ипервым делом — догмат о триединстве:

Лишь Богу поклоняться надлежит,Нет у него товарищей и сына.Тот сын его, товарищ и слуга,Кто заповедь его блюдет ревниво.Нет двух богов, и Дух Святой — не Бог,Единым Богом вера утвердится.


Из таинств говорится лишь о крещении и евхари-стии. К крещению допускаются только взрослые;

Обрезанье свершится в день восьмой,Крещается же пусть тридцатилетний —Так Бог через пророков приказал,И так Креститель сделал Иисусу.

Евхаристия сведена с небес на землю. «Я вам ска-зал», — поясняет Христос, —

что освященный хлебМое есть тело, а вино есть кровь,Лишь оттого, что делом благочестнымИ Богу угождением пристойнымТу трапезу считал. Но никогдаЕе не числил я в ряду законов,Как заповедей десять — их блюстиВам надобно, а в остальном пусть каждыйРасполагает, как ему сподручно.

Это не только протест против теологических спо-ров о реальном или духовном присутствии в дарахплоти и крови Христовых — устами Христа Сколиоотрицает всякий мистический смысл крещения ипричащения:

Крещение мое и причащеньеИ смерть и воскресенье надо вамНе таинством считать, а лишь обрядом,Устроенным в мое поминовенье.

Для спасения души нужно лишь соблюдение деся-ти заповедей, понятых буквально, без «толкованийвсяческих и глосс», без искажений, привносимых«софизмами и логикою странной». В религиозныхцеремониях нет никакого толку, богослужение долж-но быть наипростейшим:

Не надо ни колонн, ни образов,Ни музыки, ни пенья, ни органов,Ни колокольни, ни колоколов,


Ни росписи с резьбой, ни украшений.Простым пусть будет все и незатейным,И лишь наказы божий звучат.

Так же просто и слово Божие; Бог пожелал, чтобыСколио написал свою книгу языком не «ученым,темным и витиеватым, но ясным и живым».

Несмотря на некоторые переклички с учениеманабаптистов (вряд ли объясняющиеся прямыми кон-тактами, никак, впрочем, не засвидетельствованны-ми), идеи Сколио, скорее, связаны с тем подземнымтечением крестьянского радикализма, в русле кото-рого располагаются и идеи Меноккио. Сколио несчитает папу Антихристом (хотя, в чем мы вскореубедимся, в будущем его должность не понадобится):власть как таковая не есть для него (в отличие отанабаптистов) нечто, подлежащее безоговорочномуосуждению. Правда, те, кто обладает властью, долж-ны проявлять к подданным отеческую заботу:

И если Бог правления браздыТебе вручил и за себя поставил,Как папу, императора, царя,Ты должен быть и добр, и человечен.Он дал тебе богатство и почет,Чтоб ты отцом был сирым и убогим.Ведь то, что ты имеешь, не твое,Оно — для всех, оно — мое и Бога.

Общество, о котором мечтает Сколио, это благо-честивое и аскетичное общество крестьянских уто-пий: в нем не остается места для ненужных профес-сий («Лишь главные ремесла и уменья Останутся, авсе иные прочь. Пустое дело всякие науки, И докто-ров, и лекарей обман»), главные люди в нем — земле-

| дельцы и воины, правитель в нем один — сам Сколио.

! ...Игрок, распутник, пьяница и шутI Исчезнут пусть и сгинут без следа.f Искусство земледельца превзойдет

И славой и почетом все иные.


Достоинством великим облекутсяТе, кто за веру жизни не щадят.А чванству, пьянству, роскоши, обжорству —Презренье будет общее в удел....Придет конец застольям изобильным,Рассадникам распущенности злой.Умеренность и скромность воцаритсяВ музыке, танцах, банях и в одежде.Один да правит нам государь —Духовным и мирским равно владыка,Единый пастырь и едино стадо.

В этом обществе будущего несправедливость ис-чезнет: вновь наступит «золотой век». Закон, «крат-кий, ясный и всеобщий», будет

доступен каждому,И добрые произрастут плоды.Народной будет речью он изложен,Чтоб каждый знал, что зло, а что добро.

Строгий эгалитаризм уничтожит все следы эконо-мического неравенства:

Любому едоку кусок найдется,Не важно, кто он и каков собой.Излишком же никто владеть не будетНи в платье, ни в еде, ни в помещенье.Кто властвовать желал бы, будет тотДругому, не переча, подчиняться -Безбожный и бессовестный обычайСебе служить другого заставлять.Никто не раб у Бога и не беден,А ты один быть хочешь богачем?...И где бы кто на свет не появился,В деревне или в городе иль в замке,И родом был бы низок иль высок,Отличья от других иметь не будет.

Но это воздержанное и благонравное обществопредставляет лишь одно лицо — земное — крестьян-ской утопии Сколио. Другое, загробное, выглядит

КАРЛО ГИНЗБУРГ , 219

совершенно иначе: «Не в этом мире — лишь на небе-сах Возможны изобилие и радость». Загробный мир,явленный Сколио в одном из его первых видений,это дарство изобилия и наслаждения:

Была суббота, Бог меня возвелНа гору, где весь мир открыт для взора.Здесь кущи райские, стена вокругВоздвигнута из пламени и снега.Здесь красотой сияет все: дворцы,Сады, леса, луга, озера, реки.Здесь яства, несравненные на вкус,И вина драгоценные. ПокоиВ шелку и золоте и дорогой парче.Пажи проворные, красавиц целый рой,Диковинные звери и цветы,Плоды, что круглый год свисают с веток.

Это очень напоминает изображение рая в Коране,но основа здесь — крестьянский идеал полного мате-риального достатка, находящий выражение в ужевстречавшемся нам мифе. Божество, которое являет-ся Сколио, — андрогин, «мужчина-женщина». Рукиего распростерты, ладони раскрыты, из пальцев, каж-дый из которых символизирует одну из десяти запо-ведей, текут реки, и все живые существа утоляют вних жажду:

Одна река течет сладчайшим медом,Вторая — жидким сахаром, а третья —Амброзией, четвертая ж — нектаром.Где пятая — там манна, а в шестой -Чудесный хлеб, во рту он просто таетИ мертвого способен воскресить.Один благочестивый человекСказал, что в хлебе познаем мы Бога.В седьмой — благоуханная вода,Восьмая — масло, белое как снег,В девятой — дичь, отменная на вкус —Такую и в раю подать не стыдно,Десятая — молочная река.

220 . СЫР И ЧЕРВИ

На дне у рек сверкают самоцветы,По берегам же лилии цветут,С фиалками и розами обнявшись.

Такой рай (и Сколио это было отлично известно)был очень похож на страну Кокань180.

59. Пеллегрино Барони

Сходство между пророчествами Сколио и речамиМеноккио очевидно. Только общими источниками —такими, как «Божественная Комедия» и Коран, несо-мненно известными Сколио и, возможно, известны-ми Меноккио, — его не объяснить. Общей была ос-нова — традиции и мифы, переходившие от одногопоколения к другому. В обоих случаях этот глубин-ный слой устной культуры оживлялся благодаря кон-такту с письменной культурой, знакомство с которойсовершалось в школе. Меноккио посещал какую-тоначальную школу, а Сколио писал о себе:

Я был пастух, а после был школяр,Рукомеслом затем решил заняться,Потом опять гонял на луг стада,Опять школяр, ремесленник опять:Все семь искусств ручных я превзошел, —И вновь пастух, а после вновь школяр.

«Философ, астролог и пророк» — таково было са-моопределение Меноккио; «астролог и поэт и фило-соф», а также «пророк пророков» — самоопределениеСколио. Но разница между ними все же есть. Сколиоживет в крестьянской среде, почти совсем лишеннойконтактов с городом — Меноккио ездит, он не одинраз бывал в Венеции. Сколио отрицает какую-либоценность книги, если это не четыре священные книги,то есть Ветхий и Новый Завет, Коран и его «Семерица»:

Ученым станешь, Господу служа,А не вникая в книжную премудрость.


Магистры, сочинители, чтецы,Ораторы, печатники, поэты —Все под запретом будут, кроме тех,Кто издает, читает, изучаетТе книги три священных, что назвал я,И эту, что писал не я, а Бог.

Меноккио же приобретает «Цветы Библии» и бе-рет почитать «Декамерон» и «Путешествия» Манде-виля; заявляет, что все Писание можно изложить вдвух словах, но чувствует потребность овладеть тембагажом знаний, которым располагают его противни-ки, инквизиторы. В случае с Меноккио мы имеемдело, одним словом, с более свободной и агрессивнойпозицией, прямо противопоставленной культуре гос-подствующих классов; в случае со Сколио — с пози-цией более закрытой, чей полемический потенциалполностью исчерпывается моральным осуждениемгородской культуры с точки зрения идеала эгалитар-но-патриархального общества181. Хотя конкретныечерты «нового мира», как его представлял Меноккио,нам трудно реконструировать, но есть основанияполагать, что он отличался от той картины, которуюрисует безнадежно анахронистическая утопия Сколио.

Еще большее сходство наблюдается у Меноккио сдругим мельником — с Пеллегрино Барони по про-звищу Пигино, «толстяк»182. Он жил в Савиньяно-суль-Панаро — это местечко на склоне Апеннин,близ Модены. В 1570 году его судила инквизиция, ноеще девятью годами раньше он был вынужден от-речься от некоторых своих ложных мнений о предме-тах веры. Земляки считали его «дурным христиани-ном», «еретиком», «лютеранином», кое-кто говорил,что он «витает в облаках и не от мира сего», илипрямо называл его человеком «без царя в голове». Насамом деле, Пигино был кто угодно, но не дурак: вовремя суда он держался очень достойно, продемонст-рировав не только стойкость духа, но и незаурядныйи цепкий ум. Недовольство жителей местечка и него-


дование священника понять нетрудно. Пигино непризнавал заступничества святых, исповеди, церков-ных постов — пока все это укладывается в рамки не-коего абстрактного «лютеранства». Но кроме того онутверждал, что все таинства, включая евхаристию (иисключая, по-видимому, крещение), установлены неХристом, а церковью, и что спастись можно и безних. В раю «все будут равны, и малый будет столь жеблажен, как и великий»; Дева Мария «родилась отприслуги»; «нет ни ада, ни чистилища, все это выду-мали попы и монахи из алчности»; «если Христа рас-пяли, то за дело»; «со смертью тела погибает и душа»;«все веры хороши, если их исправно соблюдать». Не-однократно подвергнутый пытке, Пигино упорноотрицал наличие каких-либо сообщников и стоял натом, что к этим своим мыслям его привело озарение,посетившее его после чтения евангелия на народномязыке — одной из четырех книг, им прочитанных.Другие три были «Псалтирь», грамматика Доната и«Цветы Библии».

Судьба Пигино сложилась иначе, чем у Меноккио.По суду ему назначили в качестве вечного места жи-тельства Савиньяно, но враждебность местных жите-лей вынудила его бежать; он, однако, сразу явился вферрарскую инквизицию, к своим преследователям, иумолял о прощении. К этому моменту он был ужесломленным человеком. Инквизитор проявил по от-ношению к нему снисходительность и даже опреде-лил прислужником к моденскому епископу.

Развязка для этого мельника оказалась другой, ново всем остальном сходство поразительное. И бытьможет, здесь мы имеем дело не просто с редкостнымсовпадением.

В доиндустриальной Европе пути сообщения былиразвиты слабо и поэтому почти каждый населенныйпункт, как бы он ни был мал, не обходился без своейветряной или водяной мельницы. Профессия мель-ника относилась к числу самых распространенных.Большое количество мельников среди членов средне-


вековых раскольнических сект, и особенно средианабаптистов, не должно поэтому вызывать удивле-ния 1 8 3. И все же, когда в середине XVI века Андреада Бергамо, уже упоминавшийся нами поэт-сатирик,говорил, что «наполовину лютеранин всякий мель-ник», он имел в виду нечто более конкретное.

Традиционная вражда крестьянина и мельника по-родила образ человека хитрого, вороватого, плутова-того, обреченного по определению на адские муки184.Этот негативный стереотип в изобилии засвидетель-ствован фольклором — легендами, пословицами,сказками, быличками. «Антихриста в аду я повстре-чал», — говорится в тосканской народной песне, —

И вижу: в бороду его вцепился мельник,И под ногами немец угнездился,А с боку — целовальник и мясник.Его спросил: «Какой их них всех хуже?»А он мне: «Слушай и на ус мотай.Вот этот, что руками загребает,Он в белом колпаке у вас ходил.А этот, что цепляется когтями,В четыре гарнца мерял четверик.Таких воров, как мельник, больше нету»185.

Клеймо еретика прекрасно сочеталось с этим об-разом. Ко всему прочему, мельница в закрытом инеподвижном обществе была местом, где люди могливстретиться друг с другом, где осуществлялись соци-альные контакты. И таким местом, разумеется, гдеони могли обменяться мыслями, — подобным в этомплане трактиру или лавке торговца. Крестьяне, стол-пившиеся у дверей мельницы, месившие грязь наместе, где «мочатся все лошади деревни» (мы вновьслышим голос Андреа да Бергамо)186, о чем только неговорили. Мельник тоже не молчал. Нет ничего не-обычного в такой сцене, что однажды разыгралась намельнице у Пигино187. Обращаясь к группе крестьян,он стал бранить «попов и монахов», пока один изэтой группы, Доменико Масафиис, не призвал всех


разойтись: «Послушайте меня, ребята, лучше оставимв покое попов и монахов и пусть служат свои служ-бы, а Пеллегрино Толстяк пусть мелет своим язы-ком». Сами условия деятельности формировали измельников, равно как из хозяев постоялых дворов,трактирщиков, бродячих торговцев, профессиональ-ную группу, восприимчивую к новым идеям и спо-собную активно их распространять188. Кроме того,мельникам, жившим обычно вне населенных пунк-тов, вдали от любопытных взглядов, было весьма сруки предоставлять кров для всякого рода подполь-ных собраний. Случай в Модене, где в 1192 году пре-следование катаров привело к разрушению «molendi-na paterinorum»*, вряд ли был исключением189.

Благодаря своему необычному социальному поло-жению мельник в своей общине стоял особняком. Квраждебному отношению крестьян, о котором мыуже упоминали, надо добавить и прямую зависимостьот местных феодалов, которые по традиции владелипривилегией на обмолот зерна190. Мы не знаем, такли обстояло дело в Монтереале: к примеру, мельницас мялкой, арендованная Меноккио на паях с сыном,находилась в частной собственности. Вместе с темпопытка на примере новеллы о трех кольцах убедитьместного синьора, Джован Франческо графа Монте-реале, что «никто не знает, какая вера истинная»,была возможна только ввиду особого социальногоположения Меноккио. Профессия резко выделялаМеноккио на фоне безликой толпы крестьян, ни содним из которых Джован Франческо ди Монтереаленикогда бы не подумал вступать в религиозную дис-куссию. Но Меноккио занимался в том числе и кре-стьянским трудом: «крестьянин, одетый во что-тобелое» — так его описывал бывший адвокат Алессан-дро Поликрето, встретившийся с ним случайно неза-долго до суда. У Меноккио были сложные отношенияс земляками. Хотя никто, за исключением Мелькиор-

«мельниц патареиов» (лат.).


ре Джербаса, не относился с одобрением к его мыс-лям (при этом надо учитывать, что вряд ли кто-нибудь стал заявлять о своем одобрении на инквизи-ционном процессе), все же прошло очень много вре-мени, чуть ли не тридцать лет, прежде чем об этихмыслях стало известно религиозным властям. И авто-ром доноса был местный священник, подстрекаемыйеще одним священником. Несмотря на всю необыч-ность высказываний Меноккио они не должны быликазаться монтереальским крестьянам чем-то совер-шенно чуждым их жизненному опыту, их веровани-ям, их надеждам.

60. Два мельника

В истории мельника из Савиньяно-суль-Панаросвязи с более высокими социальными кругами былиеще прочнее. В 1565 году фра Джероламо да Мон-тальчино, совершая за моденского епископа поездкупо епархии, столкнулся с Пигино, на которого емууказали как на «склоняющегося к лютеранству». Вотчете о поездке фра Джероламо описал его как«неимущего и немощного крестьянина, малого ростаи безобразного на вид» и заметил: «В разговоре с нимя немало изумлялся, ибо он говорил слова ложные,но хитроумные, так что я решил, что он понабралсяих в доме какого-нибудь дворянина». Пять лет спус-тя, оказавшись под судом феррарской инквизиции,Пигино сообщил, что прислуживал в дому у несколь-ких болонских дворян, в том числе у Натале Кавац-цони, Джакомо Мондино, Антонио Бонасоне, Вин-ченцо Болоньетти, Джованни д'Аволио. Его спроси-ли, велись ли в этих домах беседы о религии, но онэто решительно отрицал, даже под угрозой пытки.Тогда его свели для очной ставки с монахом, встре-чавшимся с ним раньше в Савиньяно. Фра Джерола-мо показал, что при той встрече Пигино говорил,будто набрался этих «ложных, но хитроумных» мыс-


лей в доме одного болонского дворянина, от некоегочеловека, который читал там какие-то «лекции». Мо-нах хорошо не помнил, прошло слишком много вре-мени. Он забыл как имя дворянина, так и имя «лек-тора», который, как ему казалось, был вроде бы свя-щенником. Но Пигино стоял на своем: «Ваше препо-добие, я ничего такого не помню». Даже под пыткойогнем (от пытки кнутом его освободили, так как унего была грыжа), он ни в чем не признался.

В том, что ему было, что скрывать, сомневаться неприходится, и, может быть, нам удастся кое-что здесьпрояснить. На следующий день после очной ставки смонахом (11 сентября 1570 года) инквизиторы вновьпотребовали у Питано назвать имена болонских дво-рян, в домах которых он служил. Пигино вновь ихперечислил, но внес одну поправку, на которую ни-кто не обратил внимания: вместо Винченцо Болоньеттиназвал Винченцо Бонини. Можно предположить, чтоименно Болоньетти был тот дворянин, которого Пигиноне хотел выдавать. Если это так (но это не более чемпредположение), то кем мог быть человек, чьи «лекции»так поразили воображение Питано?

Им мог быть знаменитый еретик Паоло Риччи,более известный под именем Камилло Ренато. Риччи(носивший тогда гуманистический псевдоним ЛизиаФилено) приехал в Болонью в 1538 году и оставалсятам два года, пестуя сыновей знатных болонских го-рожан: Данези, Ламбертини, Манцоли, Болоньетти191.Упоминание Болоньетти имеется в одном месте его«Апологии», написанной в 1540 году в ответ на обви-нения инквизиции192. В этом своем сочинении Филе-но, отталкиваясь от наивного антропоморфизма кре-стьянства и простонародья, которые приписываютБогоматери такое же могущество, как Христу, илидаже большее, проповедовал религию чистого хри-стоцентризма, свободную от каких-либо суеверий.«Iterum rustic! fere omnes et cuncta plebs, et ego his meisauribus audivi, flrmiter credit parem esse divae Mariaecum lesu Christo potestatem in distribuendis gratiis, alii


e t i a m m a i o r e m . C a u s a est quia inquiunt : ter rena m a t e rn o n so lum rogare sed e t iam cogere filium ad p r a e s t a n d u maliquid potest ; ita n a m q u e ius maternitat i s exigit, maiorest f i l io mater . Ita, inquiunt , c redimus esse in coelo interbeatam Virginem Mariam et Iesum Christum filium»*. Кэтому месту Филено сделал сноску: «Bononiae auditaMDXL in domo equitis BoJognetti»**193. Речь идет, сле-довательно, о вполне конкретном воспоминании.Быть может, один из «rustici»*** , встречавшийся Фи-лено в доме Болоньетти, был как раз Пигино? В та-ком случае не слышится ли в уклончивых признани-ях, сделанных в феррарской инквизиции этим мель-ником из Савиньяно, эхо бесед, которые с ним велФилено тридцать лет назад? Правда, сам Пигино ука-зывал более близкую дату возникновения своих ере-тических убеждений: сначала одиннадцать, затем два-дцать и наконец двадцать два года назад — это датаего первого знакомства с евангелием на народномязыке. Но это колебание в отношении датировкиможет говорить о сознательном желании сбить ин-квизиторов со следа. А то, что Паоло Риччи, он жеЛизиа Филено, был не священником, как казалосьфра Джероламо да Монтальчано, а монахом-расстри-гой, вообще не должно нас смущать, поскольку вслучае с фра Джероламо речь идет о простой догадке.

Конечно, доказать факт общения рафинированногогуманиста Лизиа Филено и мельника Пигино Барони,

«Многие крестьяне и почти все люди простого званиятвердо убеждены — и это я слышал собственными ушами, —что Дева Мария обладает той же властью в распределениидаров благодати, что и Иисус Христос или даже большей. Ао причине они так говорят: на земле матери могут не толь-ко просить, но и приказывать своим сыновьям что-нибудьсделать, и по праву, ибо мать главнее сына. Так же, говорятони, мы думаем, обстоит дело и на небесах у блаженнойДевы Марии и сына ее Иисуса Христа» (лат.).

** «Слышал в Болонье, в 1540 г., в доме сенатора Бо-лоньетти» (лат.).

*** «крестьян» (лат.).


прозванного «толстяком», мы не можем — это всеголишь предположение, хотя и весьма соблазнительное.Однако достоверно известно, что в октябре 1540 годаФилено был схвачен в окрестностях Модены, ибо«подстрекал чернь» — так писал Джованни ДоменикоСидживальди кардиналу Мороне. У Филено был това-рищ, который столь же усердно «оказывал себя в люте-ранстве»: «прозвание ему Турчонок, либо отец, либомать его были из турок»194. По всей вероятности, речьидет о Джорджо Филалетто по прозвищу Турок, авторенесохранившегося итальянского перевода серветовского«De Trinitatis erraribus», читателем которого мог бытьМеноккио. Всякий раз мы наталкиваемся на тончайшиенити, которые связывали в этот исторический периодеретически мыслящих гуманистов и раскольников изкрестьянской среды.

Но после всего, что уже было сказано, вряд ли естьнеобходимость вновь доказывать несводимость этогокрестьянского религиозного радикализма к посторон-ним влияниям. Отношение Пигино к темам, особеннопопулярным среди религиозно инакомыслящих, такжене было пассивным. Самые оригинальные из его выска-зываний — о низком происхождении Девы Марии, оравенстве в раю «великих» и «малых» — отмечены темже крестьянским эгалитаризмом, что и написанная в теже годы «Семерица» Сколио. Точно также в основеубеждения, что «со смертью тела погибает и душа», ле-жит стихийный крестьянский материализм. Правда, уэтой его идеи более сложная предыстория. Преждевсего, смертность души противоречит тезису о всеоб-щем райском равенстве. Инквизитор указал Пигино наэто противоречие, на что последовал такой ответ: «Ядумал, что блаженные души будут долго находиться враю, но однажды, по Божьему велению, они без всякихмук и страданий превратятся в ничто». Несколькораньше он говорил, что, по его мнению, едуша должнакогда-нибудь умереть и превратиться в ничто, и на этоуказывает Господь в таких своих словах: «Небо и земляпройдут, но слово мое не прейдет вовеки», откуда я и


заключал, что если небу когда-нибудь настанет конец,то тем более настанет конец душе». Все это заставляетвспомнить учение о сне души после смерти, котороеФилено, как явствует из его «Апологии» 1540 года, про-пагандировал среди своих болонских адептов195. Еслиэто так, то предложенная нами идентификация таинст-венного «учителя» Питано получает дополнительныйаргумент в свою пользу. Весьма любопытно, что форму-лировка Питано оказывается более материалистической,чем самые радикальные идеи современных ему религи-озных диссидентов: она предполагает небытие как итогсуществования блаженных душ, а не душ трешников,что утверждали венетские анабаптисты, обещая правед-никам воскресение их душ в судный день. Весьма веро-ятно, что Питано по прошествии стольких лет не твер-до помнил содержание речей, слышанных им в Боло-нье; они, к тому же, вряд ли излагались простым и об-щепонятным языком. Но в любом случае допущенныеим искажения заслуживают внимания, как и его ссылкина Священное писание. Филено в «Апологии» утвер-ждал, что в своем учении о сне душ опирается не толь-ко на патристику, но и на Писание, правда, не уточняя,на какие именно места. Питано мог обратиться к по-сланию Павла, в котором апостол, ободряя собратьев изцеркви Фессалоникийской, говорит о будущем воскре-сении «спящих» во Христе196, но он привел значительноменее очевидную цитату, в которой душа вообще неупоминается. С какой стати нужно выводить оконча-тельную табель душ из гибели мира? Но возможно, чтоПитано основывался в данном случае на некоторыхместах из «Цветов Библии» — одной из немногих книг,им прочитанных (поначалу он утверждал, видимо, изпредосторожности, что эта книга у него была, но он еене читал)197.

«Все то, что Бог сотворил из ничего, — утверждают«Цветы Библии», — пребывает и будет пребывать вечно;такой вечной жизнью обладают ангелы, свет, мир, чело-век, душа». Раньше, однако, утверждалось нечто иное:«Всякая вещь, имеющая начало, будет иметь конец:


таковы мир и все видимые и сотворенные вещи. Есть идругие, которые имеют начало, но не имеют конца:таковы ангелы и наши души, которые не подвластнысмерти». Далее, как мы уже могли видеть, в числе«ложных мнений», которых в отношении души придер-живались «многие философы», упоминалось следующее:«Что душа одна и что элементов всего пять: четыре ска-занные выше и еще один, который они называют orbis;они утверждают, что из этого orbis Бог сотворил душу вАдаме и во всех прочих. И из этого они выводят, чтомиру никогда не будет конца, ибо, умерев, человек об-ращается в составляющие его элементы». Если душабессмертна, то мир вечен, утверждали философы (авер-роисты), с которыми спорил автор «Цветов Библии»;если мир тленен (как следовало из одного места в техже «Цветах»), то душа смертна, «заключал» Пигино.Такое полярное обращение смысла указывает на типчтения, хотя бы отчасти похожий на практиковавшийсяв отношении того же источника Меноккио: «Я думаю,что весь мир, то есть воздух, земля и все красотымира — это Бог...; ведь говорится, что человек создан пообразу и подобию Божию, а человек — это воздух,огонь, земля и вода, и отсюда следует, что воздух, зем-ля, огонь и вода — это Бог». Из подобия человека имира, состоящих из одних и тех же элементов, Менок-кио вывел («и отсюда следует») подобие мира и Бога.Вывод Пигино («откуда я и заключал») — от временно-сти мира к смертности души — основывался на подобиичеловека и мира. О связи Бога и мира Пигино, болееосторожный, чем Меноккио, ничего не говорил.

Может быть, у нас нет достаточных оснований го-ворить, что Пигино подходил к «Цветам Библии» стех же позиций, что и Меноккио. Но нельзя обойтивниманием тот факт, что они оба впали в одно и тоже противоречие, немедленно отмеченное инквизи-торами, как во Фриули, так и в Ферраре: какойсмысл говорить о рае, если при этом отрицаешь бес-смертие души? Мы видели, как, отвечая на это заме-чание, Меноккио окончательно запутался в противо-


речиях. Пигино вышел из затруднения, заявив, чторай существует, пока не произойдет окончательноеуничтожение душ.

Можно утверждать, что два этих мельника, жившиедалеко друг от друга и никогда в жизни не встречавшие-ся, говорили на одном и том же языке и представлялиодну и ту же культуру. «Я не читал других книг, крометех, что я назвал, и у меня не было в этих заблужденияхникакого наставника, но мне просто являлись в головевсякие мысли или дьявол мне их подсказывал. Онмного раз ко мне подступал и являлся мне в разныхвидениях, и ночью и днем, и я сражался с ним как буд-то с человеком. Под конец я понимал, что это дух». Этослова Пигино. А вот что говорил Меноккио: «Я никогдане имел дела ни с каким еретиком, но я не без смысла вголове, и я хотел разузнать великое и неизвестное... Ноэто мной говорилось во искушение..., это во мне гово-рил нечистый дух, он принуждал меня так думать... Этобыло мне искушение от дьявола или кого-нибудь тамеще... Злой дух... меня преследовал и внушал мне лож-ные помышления... Я считал себя пророком, потому чтозлой дух внушал мне всякие обманы и суетности... Убейменя Бог, у меня нет ни товарищей, ни учеников, все,что я знаю, я сам прочитал...» И вновь Пигино: «Я имелв виду, что всякому человеку нужно блюсти свою веру,будь то иудейская, турецкая или любая другая вера».Меноккио: «Вот, к примеру, сражаются четыре солдата,двое на двое, и один переходит на другую сторону —разве он не предатель? Потому-то я и думал, что еслитурок бросает свою веру и делается христианином, топоступает плохо, и также плохо поступает иудей, еслиделается турком или христианином, и любой, остав-ляющий свою веру...» Согласно одному из свидетелей,Пигино утверждал, что «нет ни ада, ни чистилища, всеэто выдумали попы и монахи из алчности». Инквизито-рам он объяснил это так: «Я никогда не говорил противрая, я сказал вот что: «Бог мой, где же могут быть ад ичистилище?» — потому что мне казалось, что под землейтолько земля и вода и нет места для ада и чистилища,


но что они на земле, там, где мы живем...» И снова Ме-ноккио; «Когда людей наставляют жить в мире, это мненравится, когда же проповедуют об аде — Павел сказалтак, Петр сказал эдак, — то по-моему, это барышниче-ство, это вымысел тех, кто думает, что все на свете зна-ет... Я не верил, что рай есть, потому что не знал, где оннаходится».

61. Культура господствующаяи культура угнетенных

Мы уже не раз наталкивались на поразительныеаналогии между фундаментальными особенностямикрестьянской культуры, которую мы пытались рекон-струировать, и некоторыми передовыми тенденциямивысокой культуры того времени, и это несмотря наглубочайшее различие их языков. Нельзя считать дос-таточным объяснением этих аналогий процесс диф-фузии высокой культуры — это значило бы, что идеиспособны вырабатывать только господствующие клас-сы. Мы отказываемся от этого упрощенного объяс-нения, будучи сторонниками иной гипотезы, котораяболее сложным образом описывает отношения, сло-жившиеся в этот период между культурой господ-ствующих и культурой угнетенных классов.

Это гипотеза не только более сложная, но и отчастинедоказуемая. Массив документов, которыми мы распо-лагаем, определяется, как можно было предполагать,состоянием межклассовых отношений. Почти исключи-тельно устная культура, каковой была культура угнетен-ных классов доиндустриальной Европы, не оставляла осебе свидетельств или эти свидетельства бывали иска-жены до неузнаваемости. Отсюда важность такого по-граничного случая, как случай Меноккио. Он ставит наслицом к лицу с проблемой, все значение которой толь-ко сейчас начинает осознаваться — с проблемой народ-ных истоков высокой европейской культуры в эпохуСредневековья и Возрождения198. Рабле и Брейгель,


быть может, не были только блистательными исключе-ниями. Но они завершали эпоху плодотворных, хотя искрытых от глаз взаимоконтакгов официальной и на-родной культуры. Для следующего периода было харак-терно, с одной стороны, все более жесткое отграниче-ние культуры господствующих классов от культуры кре-стьянства и городского плебса, а с другой — подъем,строго регулируемый, образовательного уровня народ-ных масс199. Хронологический раздел между двумя эти-ми периодами падает на вторую половину XVI века,красноречиво совпадая с ужесточением социальныхбарьеров, происходящим под влиянием революции цен.Но решающий кризис случился несколькими десятиле-тиями ранее, во время крестьянской войны и приходаанабаптистов к власти в Мюнстере200. Тогда перед пра-вящими классами предстала драматическая задача: либоони возвращают себе идеологический контроль над на-родными массами (сохраняя, более того, увеличиваясоциальные дистанции), либо утрачивают над нимивсякий контроль.

Это движение, направленное на восстановлениепошатнувшейся гегемонии, принимало разные фор-мы в разных частях Европы, но и евангелизация де-ревень, проводившаяся иезуитами, и всепроникаю-щая религиозная организация населения, осуществ-ленная в рамках каждой семьи протестантскими

церквями, определяются одним импульсом201 Имсоответствует, в ином плане, начало массовой охотына ведьм и введение жесткого контроля над марги-нальными группами, вроде цыган и вообще всякогорода бродяг202. Подавление и уничтожение народнойкультуры — именно на этом фоне разворачиваетсяистория Меноккио.

62. Письма из Рима

Несмотря на то, что суд над Меноккио был за-вершен, его история еще не закончилась: более того,


самое удивительное началось именно сейчас. Убе-дившись, что свидетельств против Меноккио набира-ется более чем достаточно, инквизитор Аквилеи иКонкордии направил в Рим, в Конгрегацию по деламсв. инквизиции письмо с изложением всех обстоя-тельств дела. 5 июня 1599 года кардинал Сайта Севе-рина, один из самых влиятельных членов даннойконгрегации203, в ответном послании потребовал,чтобы «сказанного человека из Конкордской епархии,отрицавшего божественность Христа, Господа наше-го», как можно быстрее заключили в тюрьму, «ибопреступление его из наитягчайших и, ко всему про-чему, он был уже осужден однажды за ересь». Оннастаивал также на конфискации всех книг Менок-кио и всех его «писаний». Конфискация была произ-ведена; при этом обнаружились и некие «писания» —какие неизвестно. Учитывая интерес, проявленныйРимом к этому делу, фриульский инквизитор напра-вил в конгрегацию копии трех доносов на Меноккио.14-ым августа датировано еще одно письмо кардина-ла Санта Северина: «этот вновь впавший в ересь... потщательному разбирательству оказывается явныматеем»204; необходимо, «пустив в ход надлежащиеинструменты дознания, обнаружить его сообщников»;преступление относится к числу «наитягчайших» ипотому «Вашему Высокопреподобию надлежит по-слать в Рим копию судебных протоколов или, покрайней мере, извлечение из них». В следующем ме-сяце в Риме получили известие о том, что Меноккиовынесен смертный приговор; он еще, однако, не былприведен в исполнение. Фриульский инквизитормедлил: может быть, в нем заговорила жалость —слишком поздно. 5 сентября он направил в конгрега-цию письмо (до нас не дошедшее) с изложением сво-их сомнений. 30 октября в ответном послании карди-нал Санта Северина от имени конгрегации со всейрешительностью потребовал покончить с промедле-ниями: «Во имя Господа нашего призываю вас посту-пать со всяческим усердием, к которому обязывает


тяжесть содеянного, ибо столь гнусные и мерзостныепреступления не могут остаться безнаказанными, а за-служенная и справедливая кара должна послужить всемдобрым уроком; посему приступайте к исполнению ее,нимало не медля и с твердым духом, ибо того требуетважность дела и такова воля Его Святейшества».

Глава всего католического мира, сам Климент VIII,обращал свои взоры на Меноккио, негодного члена телаХристова, и требовал его смерти. В это же время в Римезавершался процесс против бывшего монаха ДжорданоБруно. Католическая церковь вела войну на два фронта,насаждая доктрину, сформулированную Тридентскимсобором. В этом причина странного ожесточения, про-явленного в отношении старого.мельника. Вскоре, 13ноября, кардинал Санта Северина повторил свои на-стоятельные требования: «Пусть Ваше Высокопреподо-бие предпримет все положенное в отношении того кре-стьянина из Конкордской епархии, уличенного в ос-корблении приснодевства блаженнейшей Девы Марии,божественности Христа, Господа нашего, и промыслаБожьего, как я уже вам писал по самоличному указаниюЕго Святейшества: дела таковой важности, вне всякогосомнения, подлежат ведению святой инквизиции. Ис-полните с мужественным сердцем все, что требуетсяправосудием».

Сопротивляться далее столь сильному давлениюбыло невозможно, и какое-то время спустя Менок-кио был казнен205. Мы знаем это из донесения не-коего Донато Серотино, который 6 июля 1601 годасообщал уполномоченному фриульского инквизиторао своем посещении Порденоне вскоре после того,как там «был казнен по решению инквизиции...Сканделла»; здесь же он слышал от хозяйки постоя-лого двора о «некоем человеке, по имени Маркатоили Марко, утверждавшем, что со смертью тела гиб-нет также и душа».

О Меноккио мы знаем много. Об этом Маркатоили Марко и о множестве, подобных ему, что жилии умерли, не оставив никакого следа, мы не знаемничего.

Примечания

1 Меноккио он зовется в документах инквизиционного процесса.В иных источниках его имя звучит как Менок или Меноки.

2 Сейчас это место называется Монтереале Челлина, это городокна холме (317 метров над уровнем моря), в самом начале ВальЧеллина. В 1584 году приход состоял из шестисот пятидесятичеловек.

3 «Indutus vestena quadam et desuper tabaro ac pileo aliisque vesti-mentis de Iana omnibus albo colore» («на нем была накидка по-верх одежды, колпак на голове, вся одежда"из шерсти белогоцвета» — лат.). Это одеяние мельников все еще употреблялось вXIX в. Ср.: Cantu С. Portafoglio d'un operaio. Milano, 1871.P, 68.

4 Об арендных договорах в этот период см.: Giorgetti G. Contadiniе proprietari nell'Italia modema. Rapporti di produzione e contrattiagrari dal secolo XVI a oggi. Torino, 1974. P. 97 sgg. В данномслучае мы не знаем, идет ли речь о «вечной» аренде или обаренде на определенный срок (например, на двадцать девятьили, что более вероятно, на девять лет). О запутанности тер-минологии в контрактах того времени, не всегда позволяющейразличать между собой различные формы аренды, см.: Chit-tolini G. Un problema aperto: la crisi della proprieta ecclesiasticafra Quattro e Cinquecento // Rivista storica italiana, LXXXV, 1973.P. 370. Местонахождение двух этих участков земли мы можемпредположительно установить из более позднего документа —из кадастра, составленного в 1596 г. по требованию венециан-ского наместника, — но топонимы, в них упоминаемые, не под-даются точной идентификации и, кроме того, нет полной уверен-ности, что речь идет о тех же участках, о которых упоминал двена-дцатью годами раньше (в 1584 г.) Меноккио. Следует заметить,что в кадастре 1578 г. имя Доменико Сканделла вообще не упоми-нается, но зато несколько раз встречается Бернардо Сканделла(были ли они родственниками, неизвестно: отца Меноккио звалиДжованни). Фамилия Сканделла, заметим в скобках, и сейчасвстречается в Монтереале.

5 Ср.: Tagliaferri A. Struttura e politica sociale in una communitaveneta del '500 (Udine). Milano, 1969. P. 78, где говорится обаренде мельницы с жилым помещением в Удине - в 1571 г.арендная плата составляла шестьдесят один четверик пшеницы


и два окорока. См. ниже (с. 167-168) договор об аренде новоймельницы, заключенный Меноккио в 1596 г.Жениха звали Даниэле Колусси, контракт был подписан 26января 1600 г. Цифры приданых, фигурирующие в документахэтого времени: 390 лир и 10 сольдо, 340 лир, 300 лир, 247 лири 2 сольдо, 182 лиры и 15 сольдо. Незначительность суммы впоследнем случае объясняется тем, что для невесты, Маддале-ны Гастальдионе ди Гриццо, это был второй брак. К сожале-нию, нам ничего не известно об общественном положении ипрофессиях лиц, заключавших эти брачные контракты. При-даное Джованны Сканделлы состояло из следующих предме-тов:

Кровать с новым тюфяком, с парой льняных простынь подер-жанных, с подушками и наволочками новыми, с новым по-крывалом, которое сер Стефано обязуется купить — 69 лир4 сольдо;Кожаная рубашка новая - 5 лир 10 сольдо;Сукно кафтанное с вышивкой - 4 лиры;Поддевка сермяжная — 11 лир;Штука саржи — 12 лир;Такая же штука саржи — 12 лир;Поддевка сермяжная ношеная — 10 лир;

Штука саржи с каймой из бумазеи и бахромой понизу -12 лир 10 сольдо;Саржевая рубашка — 8 лир 10 сольдо;Пара рукавов из светло-желтого сукна с шелковыми шнурками -4 лиры 10 сольдо;Пара рукавов из серого сукна - 1 лира 10 сольдо;Пара рукавов хлопчатых с подкладкой - 1 лира;Простыни новые полотняные, три штуки — 15 лир;Простыня тонкотканая подержанная - 5 лир;Наволочки новые, три штуки - 6 лир;Сукно кафтанное, шесть отрезов — 4 лиры;Сукно кафтанное, четыре отреза — 6 лир;Платки новые, три штуки — 4 лиры 10 сольдо;Платки ношеные, четыре штуки - 3 лиры;Фартук вышитый - 4 лиры;Сукно кафтанное, три отреза — 5 лир 10 сольдо;Отрез хлопчатый — 1 лира 10 сольдо;

Фартук ветхий, отрез суконный и отрез хлопчатый - 3 лиры;Платок головной новый вышитый - 3 лиры 10 сольдо;Носовые платки, пять штук — 6 лир;


Мантилья ношеная - 3 лиры;Чепцы новые, две штуки - 1 лира 10 сольдо;Рубашки кожаные новые, пять штук - 15 лир;Рубашки ношеные, три штуки — 6 лир;Шнурки шелковые всех цветов, девять штук — 4 лиры10 сольдо;Пояски разноцветные, четыре штуки - 2 лиры;Фартук холщовый новый " 1 5 сольдо;Сундук без замка — 5 лир.Итого — 256 лир 9 сольдо.Работа D'Orlandi L., Perusini G. Antichi costumi friulani ~ Zonadi Maniago. Udine, 1940 осталась мне недоступной.

7 Следует иметь в виду, что говорит М. Беренго (Berengo M.Nobili e mercanti nella Lucca del Cinquecento. Torino, 1965) олуккской деревне: в малых коммунах «исчезает всякая соци-альная дифференциация, ибо все как один добывают средствак жизни, обрабатывая общинные земли. И если здесь, как ивезде, имеются богатые и бедные..., то все же никого нельзя сполным правом назвать сельским жителем и тем более — кре-стьянином»; особый случай представляют мельники, «без ко-торых не обходится ни одно сколько-нибудь заметное поселе-ние, ...где они выделяются своим богатством, очень часто высту-пают в качестве заимодавцев в отношении отдельных лип и всейкоммуны, при этом не принимают участия в обработке земли»(С. 322, 327). Об общественном положении мельника см.: С. 137—139.

8 В 1581 г. Андреа Коссио, удинский дворянин, направил «potes-tati, iuratis, communi, hominibus Montisregalis» («подеста, при-сяжным, коммуне и жителям Монтереале» — лат.) требование овыплате ему арендных платежей. 1 июня требование было пе-редано «Dominico Scandellae vocato Menochio de Monteregali...potestati ipsius villae («Доменико Сканделла по прозвищу Меноккиоиз Монтереале, подеста этой деревни» - лат.). В письме сына Ме-ноккио Заннуго (см. ниже) говорится, что тот был «подеста и

' управляющим пяти деревень» и старостой прихода.9 Ср.: Perusini G. Gli statuti di una vicinia rurale friulana del Cin-

quecento // Memorie storiche forogiuliesi, XLIII. 1958-1959. P.213—219. «Вичиния» (т.е. совет глав семейств) крошечного се-ления Буэрис близ Тричезимо в 1578 г. состояла из шести че-ловек,

10 Ср.: Marchetti G. I quaderni dei camerari di s. Michele a Gemo-na // Ce fastu? 38. 1962. P. 11-38. Маркетти утверждает (с. 13),


что старостами избирались лица, не относящиеся ни к клиру,ни к нотариату, т.е. к «образованным» сословиям; по большейчасти ими становились «бюргеры или пополаны, имевшиевозможность посещать коммунальное училище»; автор приво-дит, по-видимому, исключительный случай избрания на этудолжность в 1489 г. неграмотного кузнеца (с. 14).

11 Ср.: Chiuppaai G. Storia di una scuola di grammatica dal MedioEvo fino al Seicento (Bassano) // Nuovo archivio veneto, XXIX,1915. P. 79. В Авиано, возможно, преподавал гуманист Лео-нардо Фоско, бывший родом из Монтереале (см: Fattorello F. Lacultura del Friuli nel Rinascimento // Atti dell'Accademia di Udine.I. 1934-1935. P. 160). Этих сведений, однако, нет в биографииФоско, написанной А-Бенедетти (II Popolo, settimanale delladiocesi di Concordia — Pordenone, 8 giugno 1974), Исследованиео коммунальных училищах этого времени было бы крайнежелательным. Иногда даже совсем маленькие поселения име-ли свои училища (Rustici A. Una scuola rurale della fine delsecolo XVI // La Romagna, I, 1927. P. 334-338). О школьномобучении в луккской деревне см.: Berengo M. Nobili e mercanti.Op. pit. P. 322.

12 Джованни Поволедо сначала сказал, что знает Меноккио ужесорок лет, но потом говорил о двадцати пяти и тридцати.Единственное указание на дату содержится в показаниях Ан-тонио Фассета: «Мы возвращались с Меноккио с гор, а былоэто тогда, когда к нам приезжала императрица, и разговариваяо ней, он сказал: «Эта императрица главнее Девы Марии».Императрица Мария Австрийская посещала Фриули в 1581 г.(см.: Palladio degli Olivi G. F. Historie della Provincia del Friuli.Udine, 1660, II. P. 208).

13 Это подтверждается словами самого Вораи (протокол от 1июня 1584 г.), выразившего сожаление, что не сделал этогораньше.

14 Ср. похожий случай в том же Фриули - Miccoli G. La vitareligiosa // Storia d'ltalia. Torino, 1974. Vol. II. T. I. P. 994.

15 О судебном процессе против Мелькиори и его отношениях сМеноккио см. ниже, с. 134—136. Мелькиори и Поликретопривлекались к суду инквизиции (соответственно в марте и вмае 1584 г.) по обвинению в том, что своими советами онипомогали Меноккио избежать обвинения. Оба своей вины непризнали. Дело Мелькиори закончилось тем, что его обязалинаходиться в распоряжении суда; на Поликрето была наложе-но церковное покаяние. Благоприятные для Поликрето пока-


зания дали подеста Порденоне Джероламо Грегори и предста-витель местного нобилитета Джероламо Попаити. Поликретобыл связан родственными узами с семейством Мантика-Мон-тереале, к которому принадлежали также местные синьоры. В1583 г. он был третейским судьей (сменив в этой роли своегоотца, Антонио) в споре Джакомо и Джован Баггиста Мантика,с одной стороны, и Антонио Мантика, с другой.

16 Проявления религиозного инакомыслия со стороны простыхлюдей часто рассматривались как признаки умственного рас-стройства. См.: Miccoli G. La vita religiosa. Op. cit. P. 994-995.

17 Foucault M. Folie et deraison. Op. cit. P. 121—122 (история Бо-навентюра Форкруа). Р. 469 (в 1733 г. один человек попал вбольницу Сен-Лазар, потому что его обуревали «удивительныечувства»).

18 И письмо Заннуто адвокату Трапполе, и письмо священника,написанное по настоянию Заннуто, сохранились в материалахпервого процесса против Меноккио. В то же время показанияЗаннуто и священника об обстоятельствах написания письма(дающие их несходные, но и не взаимоисключающие версии)содержатся в материалах процесса против самого священника.Вораи предъявлялись следующие обвинения (кроме обвине-ния в самом факте написания письма с изложением тактикизащиты): он десять лет не доносил на Меноккио, считая еговсе это время еретиком, и он заявил в разговоре с Николо иСебастьяно — графами Монтереале, что воинствующая цер-ковь, хотя и ведомая Святым духом, может ошибаться. Суд,продолжавшийся очень недолго, приговорил Вораи к канони-ческому покаянию- На допросе 19 мая 1584 г. он сказал средипрочего: «Я написал это письмо из страха за свою жизнь, ибосыновья этого Сканделлы, когда оказывались рядом, всяческипоказывали свое недовольство и не здоровались со мной, какпрежде, и друзья меня предупредили, чтобы я был настороже, по-тому что ходит слух, что это я донес на сказанного Доменего, имне могут за это сделать какую-нибудь неприятность...» Средитех, кто обвинял Вораи в доносительстве, был тот Себастьяно Се-бенико, который советовал Заннуто выдать Меноккио за безумцаили одержимого.

19 Судя по всему, на эту мысль отца навел все тот же Заннуто.20 См.: Ginzburg С. I benandanti. Op. cit., указатель имен.21 Paschini P. Venezia e l'lnqusizione Romana da Giulio III a Pio IV.

Padova, 1959. P. 51 sgg.; Stella A. Chiesa e Stato nelle relazioni


del nunzi pontifici a Venezia. Citta del Vaticano, 1964. P. 290-

291.22 Ср.: Псалтирь, 82, 6.23 Критика Меноккио обращена на дополнительную регламента-

цию брака, введенную Тридентским собором. Ср.: Jemolo A.C.Riforma tridentina nell'ambito matrimoniale // Contributi aliastoria del Concilio di Trento e della Controriforma. - Quademi diBelfagor. I. 1948. P. 45 sgg.

24 О Фриули в этот исторический период помимо Паскини(Paschini P. Storia del Friuli. Udine, 1954, II), который занима-ется только политическими событиями, см. многочисленныеработы Лейхта: Leicht P.S. Un programma di parte democraticain Friuli nel Cinquecento // Studi e frammenti. Udine, 1903.P. 107—121; La rappresentanza dei contadini presso il venetoLuogotenente della Patria del Friuli // Ibid. P. 125™144; Unmovimento agrario nel Cinquecento // Scritti van di storia deldiritto italiano. Milano, 1943. I. P. 73-91; II parlamento friulanonel primo secolo della dominazione veneziana // Rivista di storiadel diriLLo italiano. XXI. 1948. P. 5-50; I contadini ed i Parlamentidell'eta intermedia // IX Congres International des SciencesHistorique... Etudes presentees к la Commission Internationalepour l'histoire des assemblees d'etats. Louvain, 1952. P. 125—128.Из работ последнего времени см.: Ventura A. Nobilta e popolonella societa veneta del 400 e '500. Ban, 1964. P. 187-214;Tagliaferri A. Struttura. Op. cit.

25 Ср.: Battistella A. La servitu di masnada in Friuli // Nuovo archivioveneto. XI. 1906. P. II. P. 5-62; XII. 1906. P. I. P. 169-191.P. II. P. 320-331; XIII. 1907. P. I. P. 171-184. P. II. P. 142—157; XIV. 1907. P. I. P. 193-208; XV. 1908. P. 225-237. По-следние следы этого института исчезают к 1460 г., но даже векспустя во фриульских законоуложениях встречаются такиестатьи, как «De nato ex libero ventre pro libero reputando» («кторождается от свободного, тот считается свободным» — лат.) схарактерным уточнением «quicumque vero natus ex muHere servacenseatur et sit servus cuius est mulier ex qua natus est, etiam sipater eius sit liber» («кто же родится от рабыни, становится ра-бом ее хозяина, даже если отец его свободный» — лат.) или«De servo communi manumissio» («об отпущении общинныхрабов на свободу» — лат.). Ср. также: Sassoli G. La scomparsadella servitu di masnada in Friuli // Ce Fastu? 32. 1956. P. 145-150.

9-535


26 Ср,: Relazioni dei rettori veneti in Terraferma, I: La Patria delFriuli (luogotenenza di Udine). Milano, 1973 (и рецензию на этоиздание; Berengo M. // Rivista storica italiana. LXXXVI. 1974.P. 586-590).

27 См.: Perusini G. Vita di popolo in Friuli. Patti agrari e consuetidinitradizionali. Firenze, 1961. P. XXI - XXII.

28 О событиях 1511 г. см.: Leicht P.S. Un movimento agrario.Op, cit.; Ventura A. Nobilta e popolo. Op. cit.

29 О крестьянской управе см.: Leicht P.S. La rappresentanza deicontadini. Op. cit. Надо заметить, что отсутствие современногоисследования этой темы дает о себе знать.

30 См.: Constitutions Patriae Foriiulii cum additionibus noviterimpressae. Venetiis, 1524, cc. LXv, LXVIIIv. Те же статьи со-храняются в издании 1565 г.

31 Ср.: Leicht P.S. I contadini ed i Parlamenti. Op. cit., - авторподчеркивает исключительность фриульской ситуации: ни вкакой другой стране Европы нет подобного представительногооргана крестьянства, который бы сосуществовал с парламен-том или генеральными штатами.

32 См.: Leggi per la Patria. Op. cit. P. 638 sgg., 642 sgg., 207 $gg.33 Perusini G. Vita di popolo. Op. cit. P. XXVI; Giorgetti G.

Contadini e proprietari. Op. cit. P. 97 sgg.34 Tagliafem A. Struttura. Op. cit. P. 25 sgg.35 Relazioni. Op. cit. P. 84, 108, 115.36 Aspetti e cause della decadenza economica veneziana nel secolo

XVII. Venezia—Roma, 1961; Crisis and Change in the VenetianEconomy in the Sixteenth and Seventeenth Centuries. L., 1968.

37 См. прекрасную работу: Ossowski S. Struttura di classe e coscienzasociale. Torino, 1966, в особенности с. 23 и далее.

38 К сожалению, мы не располагаем инвентарным списком цер-ковных владений для Фриули на данный период. Подобныйсписок, весьма показательный, был составлен в 1530 г. пораспоряжению венецианского наместника Джованни Базадона(здесь есть перечень лиц, арендующих земли, принадлежащиемонтереальской церкви Сайта Мария, но среди них не фигуриру-ет ни один Сканделла).

39 Stella A La proprieta ecclesiastica nella Repubblica di Venezia dalsecolo XV al XVTI // Nuova rivista storica. XLII. 1958. P. 50-77;Ventura A Considerazioni suU'agricultura veneta e sulTaccu-mulazione originaria del capitale nei secoli XVI e XVII // Studistorici. IX. 1968. P. 674-722; Chittolini G. Un problema aperto.Op. cit. P. 353-393.


40 Библиография вопроса чрезвычайно обширна. О религиозномрадикализме в общем плане см.: Williams G.H. The RadicalReformation. Philadelphia, 1962. Об анабаптизме см.: Clasen C-Р. Anabaptism. A Social History (1525-1618): Switzerland,Austria, Moravia, South and Central Germany. Ithaca — L., 1972.О ситуации в Италии см. материалы, приводимые в работах:Stella A. Oairanabattismo al socianesimo nel Cinquecento veneto.Padova, 1967; Idem. Anabattismo e antitrinitarismo in Italia nelXVI secolo. Padova, 1969.

41 Ср.: Stella A. Dall'anabattismo al socianesimo. Op. cit. P. 87 sgg.;Idem. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit. P. 64 sgg. Ср.-так-же: Ginzburg С. I costituti di don Pietro Manelfi. Firenze —Chicago, 1970.

42 О религиозной ситуации во Фриули см.: Paschini P. Eresia eRiforma cattolica al confine orientale d'ltalia // Lateranum, XVII.№ 1—4, Romae, 1951; De Biasio L. L'eresia protestante in Friulinella seconda meta del secolo XVI // Memorie storicheForogiuliesi. LII. 1972. P. 71—154. О ремесленниках из Порчиисм.: Stella A. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit. P. 153—154.

43 Вот что, к примеру, писал в 1552 г. Марко-красильщик, от-рекшийся от анабаптистской ереси: «они (анабаптисты) убеж-дали меня, что нельзя верить папским отпущениям, потомучто они гроша медного не стоят».

44 См.: Stella A. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit. P. 154. Ср.также, что говорил тряпичник из Бергамо Вентура Боничелло,которого судили за приверженность к анабаптистской ереси:«Другие книги, кроме Священного писания, мне мерзки».

45 Andrea da Bergamo [P. Nelli]. II primo libro delle satire aliacarlona. In Vinegia, 1566. C. 31r.

46 Tacchi Venturi P. Storia della Compagnia di Gesu in Italia. Roma,1938. I. P. 455-456.

47 Chabod F. Per la storia religiosa dello Stato di Milano // ChabodF. Lo Stato e la vita religiosa a Milano nell'epoca di Carlo V.Torino, 1971. P. 335-336.

48 Крайне редко можно встретить свидетельства, подобные тому,которое мы находим в донесении М,Дандоло, венецианскогопосла в Риме (14 июня 1550 г.); «братья-инквизиторы... сооб-щают удивительные известия из Брешии и еще более удиви-тельные из Бергамо, в том числе о мастеровых, которые попраздникам ходят по деревням и, забравшись на деревья, пропо-ведуют лютеранскую ересь крестьянам» (Paschini P. Venezia.Op. cit. P. 42).

9*


49 Этой тематики я касался в одной из предыдущих работ (Folklore,magia e religione // Storia d'ltalia. Torino, 1972. I. P. 645 sgg., 656sgg.) и надеюсь вернуться к ней в будущем.

50 Нижеследующий параграф отчасти конкретизирует, отчастиисправляет сказанное мной в указанной в предыдущей сноскеработе (с. 645).

51 Я не склонен преувеличивать значение терминологическихтонкостей, но считаю нужным подчеркнуть, что вполне созна-тельно предпочел этот термин всем другим («народный ра-ционализм», «народная Реформация», «анабаптизм»), 1) Тер-мин «народный рационализм» был введен Беренго (Nobili emercanti. Op. cit. P. 435 sgg.) для описания явлений, в принци-пе идентичных тем, которые меня здесь интересуют. Однакоони мало походят на то, что мы сейчас понимаем под прояв-лениями «разума» (взять, к примеру, видения Сколио, о кото-рых ниже), и потому мне этот термин представляется мало-удачным. 2) Крестьянский радикализм, которым я занимаюсь,является, без сомнения, одной из составных частей «народнойРеформации», о которой писал Мачек («эти независимые тече-ния в европейской истории XV—XVI веков можно считать ра-дикальной народной Реформацией» — Macek J. La Riformapopolare. Firenze, 1973. P. 2; курсив мой). Надо, однако, иметьв виду, что он много старше XV века (см. следующее прим.) иего значение не ограничивается внесением народного элемен-та в движение Реформации. 3) Термин «анабаптизм» в качест-ве обобщенного понятия, охватывающего все проявления ре-лигиозного радикализма в данный период, был предложенКантимори (Eretici italiani del Cinquecento. Firenze, 1939. P. 31sgg.), который, правда, затем от него, под влиянием критикиРиттера, отказался. Недавно к нему вернулся Ротондо; длянего анабаптизм - это «некая смесь профетизма, антицерков-ного радикализма, антитринитаризма и эгалитаризма..., попу-лярная среди нотариусов, врачей, преподавателей грамматики,среди монахов и купцов, среди городских ремесленников икрестьян» (I movimenti ereticali nell'Europa del Cinquecento //Rivista storica italiana. LXXVTII. 1966. P. 138-139). Такое рас-ширительное толкование представляется неоправданным, ибоне учитывает глубоких различий, существовавших между на-родной религиозностью и религиозностью образованных сло-ев, между религиозным радикализмом деревни и религиознымрадикализмом города. Мало помогают делу и всякого рода ту-манные «типологии», о которых говорит А. Оливьери (Sensibi-lita religiosa urbana e sensibilita religiosa contadina nel Cinquecen-to veneto: suggestioni e problemi // Critica storica. IX. 1972.


Р. 631-650): под знаменем анабаптизма здесь объединяютсяявления совершенно разнородные, вплоть до крестных ходовв честь Богоматери. Главная на данный момент исследователь-ская задача состоит в том, чтобы выявить скрытые связи меж-ду различными составными частями «народной Реформации»и должным образом оценить значение религиозной и куль-турной традиции, носительницей которой являлась итальян-ская и европейская деревня, - той самой традиции, котораялежит в основе мировоззрения Меноккио. Для определения ее яввел понятие «крестьянского радикализма», имея при этом в видуне столько «радикальную Реформацию» Уильямса (в отношениикоторой см. справедливые замечания Мачека), сколько высказы-вание Маркса о радикализме, который «во всем добирается досамых корней» — метафора, чрезвычайно уместная в контекстенашего исследования.

52 Ср,: интересную статью Вейкфилда (Wakefield W.L. SomeUnorthodox Popular Ideas of the Thirteenth Century // Medievaliaet Humanistica. № 4. 1973. P. 25-35), который, исследуя мате-риалы тулузской инквизиции, выявил в показаниях обвиняе-мых «statements often tinged with rationalism, skepticism, andrevealing something of a materialistic attitude. There are assertionsabout a terrestrial paradise for souls after death and about thesalvation of unbaptized children; the denial that God made humanfaculties; the derisory quip about the consumption of the host; theidentification of the soul as blood; and the attribution of naturalgrowth to the qualities of seed and soil alone» (P. 29—30;«утверждения, зачастую окрашенные рационализмом, скепти-цизмом и подводящие к тому, что можно назвать материали-стической позицией. Здесь можно встретить высказывания отом, что души после смерти попадают в земной рай, и о воз-можности спасения некрещеных младенцев; несогласие с тем,что все способности человека является порождением Бога,сарказмы по поводу причастия, отождествление души с кро-вью, отношение к плодородию как к независящему ни от че-го, кроме свойств семян и почвы» — англ.). Все эти идеи авторвполне резонно отказывается связывать с влиянием катаров иотносит к вполне самостоятельной традиции. (Движение ката-ров могло в лучшем случае пробудить к жизни эту традициюили привлечь к ней внимание инквизиторов и тем самым сде-лать ее известной). Любопытно, что еретическое утверждение,вменявшееся в вину одному нотарию, в конце XIV в. принад-лежавшему к секте катаров — «quod Deus de celo non facitcrescere fructus, fruges et herbas et alia, quae de terra nascuntur,sed solummodo humor terre» («плоды, злаки, травы и все про-чее, произрастающее на земле, рождается не по велению Бога


с небес, а производится земляными соками» - лат.), ~ прямоперекликается со словами фриульского крестьянина, жившеготремя веками позже: «Когда священники благословляют поляи кропят их святой водой на Богоявление, то от этого ни ви-нограда, ни фруктов не прибавится, если не приложить трудаи не прибавить навоза» (см. соответственно: Serena A. Fra glieretici trevigiani // Archivio veneto-tridentino, III, 1923, P. 173;Ginzburg C. I benandanti. Op. cit. P. 38-39). Понятно, что впоследнем случае катары ни при чем. Речь, скорее, идет обидеях, что «may well have arisen spontaneously from thecogitations of men and women searching for explanations thataccorded with the realities of the life in which they were enmeshed»(Wakefield "W.L. Some Unorthodox. Op. cit. P. 33; «спонтаннорождаются у людей, нуждающихся в таких объяснениях при-родных явлений, которые не расходились бы с их жизненнымопытом» — англ.). Похожие примеры можно легко умножить.Именно эту культурную традицию, которая дает о себе знатьна протяжении многих веков, мы обозначаем термином«крестьянский (или «народный») радикализм». К его компонен-там, перечисленным Вейкфилдом - рационализм, скептицизм,материализм, — надо добавить утопизм, основанный на прин-ципе всеобщего равенства, и натурализм в подходе к религии.Сочетание всех или почти всех вышеуказанных компонентоврождает на свет явления крестьянского «синкретизма»(который выступает по отношению к ним в качестве их все-общего субстрата); ср., к примеру, археологические материа-лы, указываемые в кн.: Bordenave J., Vialelle M. Aux racines dumouvement cathare: la mentalite religieuse des paysans del'Albigeois medieval. Toulouse, 1973.

53 В известных мне работах о фриульской живописи имя Николыиз Порчии не упоминается. Антонио Форниз, специально за-нимающийся этим вопросом, любезно уведомил меня (вписьме от 5 июня 1972 г.), что не обнаружил никаких следовни «Николы из Порчии», ни «Николы Мелькиори» (см. ни-же). Надо заметить, что художник и мельник могли соприка-саться не только по религиозным, но и по профессиональныммотивам. Случаи, когда живописцы, скульпторы и архитекто-ры обращались в соответствующее венецианское ведомство запривилегией на постройку мельницы, весьма нередки. Иногдасреди таковых попадаются известные имена - например,скульптора Антонио Риччо или архитектора Джорджо Амадеоили Якопо Бассано. Двое первых получили в сенате такуюпривилегию в 1492 г., Бассано - в 1544. Ср.: Mandich G. Leprivative industriali veneziane (1450—1550) // Rivista del dirittocommercials XXXIV. 1936. P. I. P. 538, 541, 545. Для после-


дующего периода существование аналогичных случаев уста-навливается на основе архивных документов, любезно предос-тавленных в мое распоряжении Карло Пони.

54 В материалах суда над этой группой из Порчии не фигурируетникакой Никола.

55 В доме Рорарио Никола расписывал мебель.56 На колофоне значится: In Vinegia, nelle case di Giovann*

Antonio di Nicolini da Sabbio, ne gli anni del Signore, MDXLI,dil mese di maggio. Специальных исследований «Сна» не суще-ствует; относительно самого Каравии и того литературного те-чения, к которому его «Сон» отчасти принадлежит, см: RossiV. Un aneddoto della storia della Riforaia a Venezia // Scritti dicritica letteraria. Ill: Dal Rinascimento al Risorgimento. Firenze,1930. P. 191—222; и предисловие к кн.: Novelle dell'altromondo. Poemetto buffbnesco del 1513. Bologna, 1929. О хожде-ниях в ад буффонов и других народных комических персона-жей см; Bachtin M. L'oeuvre de Francois Rabelais. Op. cit. P. 393(русское цит. изд.: с. 430—431 — прим. пер.).

57 Хотя гравюра на фронтисписе ничем особенным не отличаетсяот принятого в иконографии того времени изображения«меланхолии», зависимость от рисунка Дюрера, хорошо из-вестного в Венеции, представляется несомненной. Ср.: Kli-bansky R., Saxl F., Panofsky E. Saturn and Melancholy. Studies inthe History of Natural Philosophy, Religion and Art. L., 1964.

58 Занполо не описывает чистилище; лишь в одном месте ондовольно туманно упоминает о муках, в «аду чинимых, в чис-тилище то бишь».

59 На этом Каравия делает особенный упор, осуждая среди про-чего грандиозное строение школы Сан Рокко.

60 О написанном им после «Сна» см.: Rossi V. Un aneddoto. Op.cit. В 1557 г. Каравиа попал под суд инквизиции, на которомсреди материалов обвинения фигурировал также и «Сон», на-писанный, как утверждалось на процессе, «в насмешку надрелигией» (см.: Ibid. P. 220; весьма характерное завещаниеКаравии от 1 мая 1563 г. приводится на с. 216—217).

61 Как уже говорилось, датировать начало отхода Меноккио отортодоксальной религии не представляется возможным. Прав-да, он сам говорил, что не соблюдает посты в течение двадца-ти лет — это дает нам дату, почти точно совпадающую с вре-менем его изгнания из Монтереале. Меноккио вполне могвступить в контакт с лютеранами во время своего пребыванияв Карнии: в этой пограничной области реформациионныеидеи имели широкое хождение.


62 Ср.: Chabod F. Per la storia. Op. tit. P. 299 sgg.; Cantimori D. Ereticiitaliani del Cinquecento. Firenze, 1939. P. 10 sgg.; Reeves M. TheInfluences of Prophecy in the Later Middle Ages. A Study inJoachimism. Oxford, 1969; Tognetti G. Note sul profetismo nelRinascimento e la letteratura relativa // Bullettino delflstituto storicoitaliano per il Medio Evo. № 82, 1970. P. 129-157. О ДжорджоСикуло см.: Cantimori D. Eretici. P. 57 sgg.; Ginzburg С Duenote sul profetismo cinquecentesco // Rivista storica italiana.LXXVIII. 1966. P. 184 sgg.

63 «Inveni quosdam libros qui non erant suspecti neque prohibiti, ideoR. p. inquisitor sibi restitui» («я обнаружил (это пишет нотарий)несколько книг, среди которых не было ни подозрительных,ни запрещенных, и по приказанию инквизитора их возвра-тил» — лат.).

64 Судя по библиографии, составленной.Г. Спини, это не пере-вод Бручоли (La Bibliofilia. XLII. 1940. P. 138 sgg.).

65 См.: Suchier H. Denkmaler Provenzalischer Literatur und Sprache.Halle, 1883. I. P. 495 sgg.; Rohde P, Die Quellen der RomanischeWeltchronik // Ibid. P. 589-638; Zambrini F. Le opere volgari astampa dei secoli XIII e XIV. Bologna, 1884. Col. 408. В разныхизданиях объем труда варьируется: иногда хроника заканчива-ется рождением Христа, иногда детством или страстями. Япросматривал издания, вышедшие в свет в период между 1473и 1552 гг., почти все они венецианские (правда, я не ставилсебе целью просмотреть все). Когда Меноккио купил«Цветы», мы точно не знаем. Книга долго оставалась попу-лярной: «Flores Bibliorum et doctorum» фигурируют в индексе1569 г. (см.: Reusch F.H. Die Indices libromm prohibitorum dessechszehten Jahrhunderts. Tubingen, 1886. P. 333). В 1576 г. ко-миссар Священного Дворца, фра Дамиано Рубео, отвечая назапрос болонского инквизитора, рекомендовал ему изъять«Цветы Библии» из обращения (см.: Rotondd A. Nuovi docu-menti per la storia deir»Indice dei Hbri proibiti» (1572-1638) //Rinascimento. XIV. 1963. P. 157).

66 Меноккио сначал говорил о «Светильнике Богоматери», затемпоправился: «Я точно не помню, как называлась эта книга -«Розарий» или «Светильник», - но она была печатная». Мнеизвестны не менее пятнадцати изданий «Розария» Альберто даКастелло, вышедшие в свет в 1521-1573 гг. (но и в этом слу-чае я не проводил систематических разысканий). Если в рукаху Меноккио был именно этот «Розарий» (как будет сказанониже, уверенности в этом нет), остается непонятным, почему


он называл его «Светильником»: не исключено, что он спуталего с каким-нибудь «Светильником», ведущим свое происхо-ждение от одноименной книги Гонория Августодунского (олитературе такого рода см.: Lefevre Y. L'Elucidarium et leslucidaires. P., 1954).

67 Возможно, и эта оговорка объясняется знакомством с каким-нибудь «Светильником» (см. предыдущее прим.). Переводы«Золотой легенды» известны в огромном количестве изданий.Менокхио мог видеть, к примеру, венецианское издание1565 г.

68 См.: La poesia religiosa. I cantari agiografici e le rime di argomentosacro. A cura di A.CionL Firenze, 1963. P. 253 sgg. Это целаягруппа текстов, где «кантаре» о Страшном суде, с которымбыл знаком Меноккио, предварялся более краткой поэмкой опришествии Антихриста (начинавшейся строкой: «К тебе взы-ваю, вечный Жизнетворец»). Мне известны четыре экземпля-ра этого издания. Три из них хранятся в Тривульцианскойбиблиотеке в Милане (Sander M. Le Hvre a figures italien depuis1467jusqu'a 1530. Milano, 1942. II. № 3178, 3180, 3181), чет-вертый — в Болонской университетской библиотеке (Operanuova del giudicio generate, qual tratta della fine del mondo.Stampato in Parma, et ristampato in Bologna, per AlexandraBenacci, con licentia della Santissima Inquisitione, 1575; об этомэкземпляре см. ниже: примеч. 81). Во всех четырех имеетсяпарафраза слов Христа из евангелия от Матфея (см.: с. 82—84),которая, однако, отсутствует в более краткой версии, сохра-нившейся в Марчианской библиотеке в Венеции (Segarizzi A.Bibliografia delle stampe popolari italiane della R. Bibliotecanazionale di S.Marco di Venezia, Bergamo, 1913. I. № 134, 330).

69 Об этом произведении имеется обширная литература. См., кпримеру, последнее из известных мне изданий: Mandeville'sTravels. Oxford, 1967, — а также дискуссию в кн.: Letts M.H.I.Sir John Mandeville. The Man and His Book. L., 1949 и BennettJ.W. The Rediscovery of Sir John Mandeville. N.Y., 1954 (в по-следней предпринята малоубедительная попытка доказать, чтоМандевиль был историческим лицом). «Путешествия», пере-веденные сначала на латинский, а затем и на другие европей-ские языки, переписывались и издавались в огромном числеэкземпляров. В Британском музее только итальянский переводимеется в двадцати изданиях (между 1480 и 1567 гг.).

70 О «Сне Каравии» см. работы В.Росси, цитированные выше.


71 Мне известно не менее пятнадцати изданий хроники Форести,опубликованных в 1488—1581 гг. Об авторе см.: Pianetti E. Fra'Iacopo Filippo Foresti e la sua opera nel quadro della culturabergamasca // Bergomum. XXXIII. 1939. P. 100-109, 147-174;Azzoni A. I libri del Foresti e la biblioteca conventuale di S.Agostino // Ibid. LIII. 1959. P. 37-44; Lachat P. Une ambassadeethiopienne aupres de Clement V, a Avignon, en 1310 // Annalidel pontificio museo missionario etnologico gia lateranensi. XXXI.1967. P. 9.

72 Сандер (Le Hvres a figures. Op. cit. II. № 3936—3943) указываетвосемь изданий этой книги, опубликованных в 1509-1533 гг.

73 О том, что у Меноккио имелось издание, которое не затронулаконтрреформационная цензура, см. ниже о. 101. См. о них:Reusch F.H. Der Index der verboten Bucher. Bonn, 1883. I.P. 389-391; Rotondo A. Nuovi document! Op. cit. P. 152-153;De Frede С Tipografi, editori, librai italiani del Cinquecentocoinvolti in process! d'eresia // Rivista di storia della chiesa inItalia, XXIII, 1969. P. 41; Brown P. Aims and Methods of theSecond «Rassettatura» of the Decameron // Studi secenteschi.VIII. 1967. P. 3-40. О церковной цензуре в общем плане см.:Rotondo A. La censura ecclesiastica e la cultura // Storia d'ltalia.Torino, 1973. Vol. V. T. II. P. 1399-1492.

74 De Frede C. La prima traduzione italiana del Corano sullo sfondodei rapporti tra Cristianita e Islam nel Cinquecento. Napoli, 1967.

75 См.: Tagliaferri A. Struttura. Op. cit. P. 89.76 См.: Chiuppani G. Storia di una scuola. Op. cit. В связи с отсут-

ствием современных исследований на эту тему не утеряла зна-чения старая работа: Manacorda G. Storia della scuola in Italia. I:Medioevo. Milano-Palermo-Napoli, 1914.

77 История распространения грамотности пока еще делает пер-вые шаги. Общая картина, набросанная Чиполлой (Cipolla С.Literacy and Development in the West. L., 1969) уже устарела.Среди исследований последних лет можно указать следующие:Stone L. The Educational Revolution in England, 1560-1640 //Past and Present. № 28. 1964. P. 41-80; Idem. Literacy andEducation in England, 1640-1900 // Ibid. № 42. 1969. P. 69-139; Wyczanski A. Alphabetisation et structure sociale en Pologneau XVI siecle // Annales ESC. XXIX. 1974. P. 705-713; Furet F.,Sachs W. La croissance de l'alphabetisation en France — XVIII—XIX siecle // Ibid. P. 714—737. В плане сопоставления с нашимматериалом особенно интересным представляется исследова-


ние Вышанского. Рассмотрев архивы краковского фиска за1564-1565 гг., он установил, что из фигурирующих в этих до-кументах крестьян двадцать процентов умели поставить своюподпись. Автор подчеркивает большую вероятность ошибки всвязи со скудостью статистического материала — в общейсложности восемнадцать человек, большинство из которых, ктому же, относится к категории зажиточных и занимавшихкакие-то видные должности в своих общинах (та же картина,что и в случае с Меноккио); тем не менее он считает возмож-ным утверждать, что «элементарное школьное обучение небыло слишком большой редкостью в деревне» (Wyczanski A.Alphabetisation. P. 710). Интересных результатов можно ожи-дать от еще не завершенных исследований: Bonnin В. Le livreet les paysans en Dauphine au XVII siecle; Meyer J. Alphabetisa-tion, lecture et ecriture: essai sur I'instruction populaire enBretagne du XVI au XIX siecle.

78 Ср.: «Respondit («ответ»): «Я знаю «верую», я слышал, какчитают «верую» во время мессы, и сам подпевал в монтереаль-ской церкви.» Interrogatus («вопрос»); «Если вы, как утвер-ждаете, знаете «верую», то относительно таковых слов «et inIesum Christum filium eius unicum dominum nostrum quiconceptus est de Spiritu santo, natus ex Maria virgine» («и в Ии-суса Христа, единородного сына Божьего, зачатого от ДухаСвятого и рожденного от Девы Марии»), что вы в прошломговорили и думали и что думаете в нынешнее время?» Et eidicto («и на вопрос»): «Вам понятны слова «qui conceptus est deSpiritu santo, natus ex Maria virgine» («зачатого от Духа Святогои рожденного от Девы Марии»), - respondit («он ответил»):«Да, господин, я их понимаю». Сам ход диалога, зафиксиро-ванного нотарием инквизиции, указывает, что Меноккио уда-ется понять смысл латинских слов, только когда ему их по-вторяют и, может быть, медленно. Ничего не меняет тот факт,что он знал также и «Отче наш». Менее очевиден случай спроцитированными им словами Христа («hodie mecum ens inparadiso» — «ныне же будешь со мною в раю»), но вряд ливозможно на этом основании предполагать, что он в достаточ-ной мере владел латынью.

79 К сожалению, пока не существует систематических разыска-ний, посвященных книжным интересам угнетенных классовИталии в этот период, точнее говоря — их грамотной про-слойки, составлявшей безусловное меньшинство. Исследова-


ние всякого рода завещаний, посмертных описей имущества(подобное проведенному Беком в отношении купечества), ма-териалов инквизиционных процессов могло бы дать интерес-ные результаты. См. документацию, собранную в кн.: MartinH.-J. Livre, pouvoir et societe a Paris au XVIII siecle (1598-1701). Geneve, 1969. I. P. 516—518 и для последующего перио-да: Sole J. Lecture et classes populaires a Grenoble au XVIIIsiecle: le temoignage des inventaires apres deces // Images dupeuple au XVIII siecle. P., 1973. P. 95-102.

80 В отношении Форести см.; Leonardo da Vinci. Scritti letterari. Acura di A,Marinoni. Milano, 1974. P. 254 (речь идет о гипотезе,но в достаточной мере обоснованной). В отношении Мандеви-ля см.: Solmi E. Le fonti dei manoscritti di Leonardo da Vinci //Giornale storico della letteratura italiana, 1908. Suppl. № 10—11.P. 205 (что касается впечатлений, вынесенных Леонардо изчтения Мандевиля см. ниже, с. 95). Вообще на тему«Леонардо и книги» см.: Garin Е. II problema delie fonti delpensiero di Leonardo // La cultura filosofica del Rinascimentoitaliano. Firenze, 1961. P. 388 sgg.; Dionisotti C. Leonardo uomodi lettere // Italia medievale e umanistica. V. 1962. P. 183 sgg.(последняя работа представляет интерес и в методологическомплане).

81 Речь идет об экземпляре «Нового сочинения о страшном су-де», хранящемся в Болонской университетской библиотеке.На его фронтисписе имеется надпись: «Ulyssis Aldrovandi etamicorum». Другие надписи на фронтисписе и на последнемлисте сделаны, как представляется, другой рукой, не Альдро-ванди. О его отношениях с инквизицией см.: Rotondo A. Per lastoria delTeresia a Bologna nel secolo XVI // Rinascimento. XIII.1962. P. 159 sgg.

82 О проблеме чтения, которая почти всегда, как ни странно,игнорируется исследователями, см. точные замечания Эко, взначительной степени перекликающиеся со сказанным здесь(Eco U. II problema della ricezione // La critica tra Marx e Freud.A cura di A. Ceccaroni e G. Pagliano Ungari. Rimini, 1973. P. 19~27). Интересные результаты дают опросы: Rossi A., PicconeStella S. La fatica di leggere. Roma, 1963. О значении «ошибки»,в том числе и в методологическом плане (что демонстриру-ет и пример Меноккио), см.: Ginzburg С. A proposito dellaraccolta dei saggi storici di Marc Bloch // Studi medievali. VI.1965. P. 340 sgg.


83 Цитирую по венецианскому изданию 1575 г. (appresso Dominicode'Franceschi, in Frezzaria al segno della Regina, с 42r).

84 Furlan J. II Calderari nei quarto centenario della morte // IINoncello. N° 21. 1963. P. 3-30. Настоящее имя художника бы-ло Джованни Мариа Заффони. Не знаю, обращал ли кто-нибудь внимание, что женская группа справа, в сцене сватов-ства Иосифа и других женихов, следует образцу, данному Лот-то в Трескоре, на фреске, изображающей облачение св.Клары.

85 Цитирую по венецианскому изданию 1566 г. (appresso Giro-lamo Scotto. P. 262). Заметим в скобках, что среди сцен, напи-санных Кальдерари в Сан Рокко, есть и сцена смерти Богома-тери.

86 Цитирую по венецианскому изданию 1517 г. (per Zorzi diRusconi milanese ad instantia de Nicolo dicto Zopino et Vincentiocompagni, с. О w).

87 Цитирую, исправляя некоторые опечатки, по изд.: Iudiziouniversal overo finale. In Firenze, appresso alle scale di Badia (s.d.,но 1570—1560) — экземпляр этого издания находится в Три-вульцианской библиотеке. Болонское издание почти емуидентично.

88 Stella A. Anabattismo. Op. cit. P. 75.89 In Vinegia per Stephano da Sabbio, 1537. О Криспольди см.:

Prosper! A. Tra evangelismo e Controriforma: G.M.Giberti (1495—1543). Roma, 1969. О его книге: Ginzburg С, Prosperi A. Giochidi pazienza. Un seminario sul «Beneficio di Cristo». Torino, 1975.

90 Alcune ragioni del perdonare. С 34r-v.91 См.: Ibid., cc. 29 sgg. и особенно cc. 30v—31r: «И все они

(солдаты и государи), и люди всякого состояния и положения,и все республики и монархии достойны того, чтобы их непре-станно терзали войны и не было бы им никакого покоя, еслизабыли они о прощении и ни во что не ставят тех, кто проща-ет обидчикам своим. Достойны они, чтобы всякий творил суди расправу по воле своей и не было бы там ни судей, ниуправляющих, дабы увидели они на собственном горькомопыте, каково приходится людям там, где каждый сам себегосподин; ведь даже у язычников хранить мир и блюсти спо-койствие поручалось лицам, к тому приспособленным, даже уних почиталась достойным делом прощать обиды, особливокогда это служило на благо государству или даже частному егогражданину — как, к примеру, благим дело считалось дароватьпрощение отцу, дабы дети его не остались без вспомощество-вания. А ведь и Бог нас к тому понуждает: неужели и его заве-


ты пребудут втуне? О том, как благоустроенно жить в общест-ве, писали многие и подробнейшим образом». Ср. XI-XV гла-вы первой книги макьявеллиевских «Рассуждений» (впервыеопубликованных в 1531 г.).

92 См.: Atkinson G. Les nouveaux horizons de la Renaissancefrangaise. P., 1935. P. 10-12.

93 Цитирую по венецианскому изданию 1534 г.: Joanne de Man-davilla. Qual tratta delle pid maravegliose cose, с 45v.

94 Канне - это Тхана, город к северу от Бомбея. (В идентифика-ции географических названий я опираюсь на комментарий кизд.: Mandeville's Travels. Op. cit.).

95 Об этом месте как о возможном источнике Свифта см.:Bennett J.W. The Rediscovery. Op. cit. P. 255-256.

96 О релятивизме Монтеня см.: Landucci S. I filosofi e i selvaggi,1580-1780. Ban, 1972. P. 363-364.

97 Возможно, один из Андаманских островов.98 См.: Solmi E. Le fonti dei manoscritti di Leonardo da Vinci. Op.

cit. P. 205.99 Описание киноцефалов заимствовано из «Исторического зер-

цала» Винцента из Бове.1 0 0 Речь идет о местах обитания известных из классической тра-

диции оксидраков и гимнософистов. С данными рассказамиМандевиля можно сопоставить сцены, изображенные на пор-тале церкви св. Магдалины в Везле, где среди спасенныхфигурируют люди с огромными ушами и ногами (Male E.L'art religieux du XII siecle en France. P., 1947, P. 330; ср. так-же с иконографией св. Христофора-псеглавца: Reau L.L'iconographie de l'art chretien. P., 1958. Vol. III. T. I. P. 307-308; обоим этим указаниям я обязан любезности Кьяры Сет-тис Фругони) - здесь, однако, акцент ставится на проникно-вение слова Христова даже к отдаленным и диковинным на-родам.

1 0 1 Ср., к примеру: Vivanti С. Lotta politica e pace religiosa inFrancia fra Cinque e Seicento. Torino, 1963. P. 42.

1 0 2 Penna P. La parabola dei tre апеШ е la tolleranza nel Medio Evo.Torino, 1953; Fischer U. La storia dei tre anelli: dal mitoalTutopia // Annali della Scuola Normale Superiore di Pisa -Classe di Lettere e Filosofia. 3. 1973. P. 955-998.

1 0 3 См.: Ginzbirg C. I benandanti. Op cit., указатель имен.1 0 4 Эта новелла (третья Первого дня: «Еврей Мельхиседек расска-

зом о трех перстнях устраняет большую опасность, уготован-ную ему Саладином») лишилась всякого упоминания о коль-


цах в изданиях Джунти, подготовленных Сальвиати (Firenze,1573; Venezia, 1582). В издании, «исправленном Луиджи Гро-то, слепцом из Адрии» (Venezia, 1590. Р. 30-32), не толькоисчезла главная мысль («То же скажу я, государь мой, и отрех законах, которые Бог Отец дал трем народам и по пово-ду которых вы поставили вопрос: каждый народ полагает, чтоон владеет наследством и истинным законом, веления кото-рого он держит и исполняет, но который из них им владеет -это такой же вопрос, как и о трех перстнях» - (пер.А.Н.Веселовского), но и вся новелла была полностью перепи-сана, начиная с заглавия («Юный Полифил рассказом о трехперстнях прекращает великую претензию, предъявленнуюему тремя дамами»).

105 Ср.: Cantimori D. Castellioniana (et Servetiana) // Rivista storicaitaliana. LXVII. 1955. P. 82.

106 в TOM> qro касается «контактов» и «влияний», см. замечанияФевра, имеющие общеметодологический смысл: Febvre L. Leorigini della Rifonna in Francia e il problema delle cause dellaRiforma // Studi su Rifonna e -Rinascimento e altri scritti suproblemi di metodo e di geografia storica. Torino, 1966. P. 5—70.

1 0 7 Я цитирую венецианское издание 1553 г.1 0 8 Я привожу его полностью, только заменяю именами собесед-

ников стандартные формулы «interrogates» («вопрос») -«respondit» («ответ»).

1 0 9 Dante con 1'espositioni di Cristoforo Landino et d'AlessandroVellutello. Venezia, 1578. С. 201г. О сотворении человека как омере, направленной на восстановление гармонии после паде-ния ангелов, говорится также в «Рае», XXX, 134 и далее. Ср. всвязи с этим: Nardi В. Dante e la cultura medievale. Nuovi saggidi filosofia dantesca. Bad, 1949. P. 316-319.

1 1 0 Пример восприятия Данте в народной среде (правда, город-ской и, к тому же, флорентийской) см.: Rossi V. Le lettere diun matto // Scritti di critica Ietteraria, II: Studi sul Petrarca e sulRinascimento. Firenze, 1930. P. 407 sgg., в особенности р. 496sgg. К Меноккио ближе другой читатель Данте из простона-родья, звавшийся Сколио и живший близ Лукки (о дантов-ских реминисценциях в его поэме см. с. 189).

1 1 1 Мы не знаем, читал ли Меноккио какой-либо из многочис-ленных переводов на народный язык «Исторической библио-теки» Диодора Сицилийского: впрочем, в открывающей этукнигу главе ни слова о сыре не говорится, хотя происхожде-ние живых существ и связывается с процессами гниения. О


судьбе этой мысли будет сказано ниже. Мы знаем, однако,что у Меноккио в руках были «Прибавления» Форести, гдеон мог найти беглый обзор космологических учений древно-сти и Средневековья. «Обо всем этом говорится в «Книге Бы-тия» и каждый истинно верующий легко может уразуметьвсю тщету языческого богословия: посредством сравнения онувидит, что это скорее нечестие, чем богословие. Некоторыеиз язычников утверждали, что Бога нет; иные думали и гово-рили, что неподвижные звезды на небе являются огнями, ипочитали их заместо Бога; другие же говорили, что мир небожьим промыслом, но разумной природой управляется;иные полагали, что у мира не было начала, но он существо-вал извечно, либо начало имел не от Бога, но от случая ифортуны; наконец были такие, кто думали, что мир состоитиз атомов и искр и малых одушевленных частичек...» Мир,возникший случайно, запомнился Меноккио (вряд ли этореминисценция дантовского «Ада», IV, 136) — об этом мызнаем из показаний, данных 16 марта приходским священни-ком Польчениго Джован Даниэле Мелышори. Пятнадцать летназад, рассказывал он, один человек — по всей видимости,сам священник, — прогуливаясь, воскликнул: «Велика бла-гость Господа, сотворившего эти горы, эти поля и все это,столь прекрасное мироздание!» Меноккио, который шел ря-дом с ним, спросил: «Кто, по-вашему, создал этот мир?» ~«Бог». - «Вы ошибаетесь, этот мир создан случайно; если быя мог говорить, я бы сказал многое, но я не хочу говорить».

ш В 1688 г. Реди доказал, что в органической материи, не со-прикасающей с воздухом, не происходят процессы гниенияи, следовательно, нет и «самозарождения».

113 См.: Haydn H. The Counter-Renaissance. N.Y., 1960. P. 209.1 1 4 Harva U. Les representations religieuses des peuples altai'ques. P.,

1.959. P. 63 sgg.115 Ср.: De Santillana G., Von Deghend H. Hamlet's Mill. L., 1970.

P. 382—383, где утверждается, что исчерпывающее исследова-ние этой космологической традиции могло бы вылиться вцелую книгу. Поскольку эти авторы уже написали одну, ивесьма увлекательную, о мельничном колесе как образе не-бесной сферы, не исключено, что они усмотрели бы опреде-ленную закономерность в том факте, что древние космогони-ческие представления отразились в рассуждениях некоегомельника. К сожалению, я недостаточно компетентен, чтобыоценивать такое исследование, как «Мельница в деревне».


Очевидно, что многие его предпосылки отличаются некото-рой шаткостью, а многие выводы строятся на песке. Но ведьтолько ставя под сомнение набившие оскомину очевидности,можно добиться успеха в изучении длительных культурныхтрадиций.

1 1 6 «Tellurem genitam esse atque ortum olim traxisse ex Chao, uttestatur antiquitas tam sacra quam profana, supponamus: perChaos autem nihil aliud intelligo quam massam materiae exolutamindiscretam et fluidam... Et cum notissimum sit liquores pingues etmacros commixtos, data occasione vel libero aeri expositos,secedere ab invicem et separari, pinguesque innatare tenuibus; utvedemus in mistione aquae et olei, et in separatione floris lactis alacte tenui, allisque plurimus exemplis: aequm erit credere, hancmassam liquidorum se partitam esse in duas massas, parte ipsiiuspinguiore supernatante reliquae...» (Burnet T. Telluris theoriasacra, originem et mutationes generales orbis nostri, quas aut jamsubiit, aut olim subiturus est, complectens. Amstelaedami, 1699.P. 17~22; «Мы полагаем, что земля ведет свое происхождениеи начало от хаоса, как свидетельствуют древние авторы, свя-щенные наравне со светскими; под хаосом же я понимаю не-кую жидкую и нерасчлененную материю... Хорошо известно,что маслянистые и нежирные жидкости, будучи смешаны, всоприкосновении с воздухом расходятся и разделяются, при-чем так, что маслянистые оказываются поверх нежирных -это мы можем наблюдать, когда смешиваем масло с водойили при отделении сливок от молока и во многих других слу-чаях; надо полагать, что подобным образом и та жидкая мас-са разделилась надвое и ее маслянистая часть покрыла про-чие..» - лат.). Горячо благодарю Николу Бальдони, указав-шему мне это место. Отсылки к индийской космогонии см.:Ibid. P. 344-347, 541-544.

1 1 7 См.: Ginzburg С. I benandanti. Op. cit. P. XIII. Я предполагаюболее широко осветить эту тему в одном из будущих исследо-ваний.

1 1 8 О связи этих двух явлений см. из последних работ: Eisenstein E.L.L'avenement de rimprimerie et la Reforme // AnnaJes ESC,XXVI, 1971. P. 1355-1382.

1 1 9 См. фундаментальное исследование: Goody J., Watt J. TheConsequences of Literacy // Comparative Studies in Society andHistory. V. 1962-1963. P. 304-305, - авторы, однако, стран-ным образом игнорируют ту историческую цезуру, котораявозникла благодаря изобретению книгопечатания. О возмож-


носгях самообучения, появившихся в результате этого откры-тия, см.: Eisenstein E.L. The Advent of Printing and the Problemof the Renaissance // Past and Present. № 45. 1969- P. 66-68.

120 Следует отметить, что в 1610 г. венецианский наместникА.Гримани отдал распоряжение, чтобы делопроизводство навсех судебных процессах во Фриули, к которым причастнылица крестьянского сословия, велось на народном языке. См.:Leggi per la Patria. Op. cit. P. 166.

1 2 1 Я опираюсь здесь (хотя и в несколько иной перспективе — см.сказанное по этому поводу в предисловии) на понятие «outillagemental» («умственного инструментария»), введенное Февром (Leprobleme de l'incroyance. pp. cit. P, 328 sgg.).

1 2 2 Оба эти образа являются традиционными. См.: Thomas К.Religion and the Decline of Magic. L., 1971. P. 152.

123 Если Меноккио, как мы предположили, действительно былзнаком с комментариями к Данте Кристофоро Ландино иАлессандро Веллутелло, то мог прочитать следующее поясне-ние Ландино к девятой песни «Ада»: «Менандриане называ-ются так по имени волхва Менандра, ученика Симона. Ониутверждают, что мир сотворен не Богом, а ангелами». Иска-женный отголосок этой фразы слышится в следующих словахМеноккио: «В этой книге Мандавилла я вроде бы читал, чтобыл такой Симон волхв, который умел превращаться в анге-ла». На самом деле у Мандевиля не говорится ни слова о Си-моне-волхве. Может быть, это не совсем случайная ошибка.Заявив, что он много почерпнул из «Путешествий» Мандеви-ля, которые читал «лет пять—шесть назад», Меноккио тут жеуслышал от инквизитора: «Достоверно известно, что вы вэтих мыслях пребываете уже лет тридцать». Припертый кстенке Меноккио не нашел ничего лучшего, как приписатьМандевилю сведения, почерпнутые им из иного источника и,вероятно, много раньше, и тут же заговорить о другом. Впро-чем, это не более чем предположение.

1 2 4 См.: Stella A. Anabattismo. Op. cit. P. 7, 135-136.125 О Сервете см.: Cantimori D. Eretici italiani. Op. cit. P. 36—49;

Autour de Michel Servet et de Sebastien Castellion. Haarlem,1953; Bainton R.H. Michel Servet heretique et martyr. Geneve,1953.

1 2 6 Serveto M. De Trinitatis erroribus. Haguenau, 1531 (rist. anast.Frankfort am Main, 1965). С. 22л

127 Ср., например, историю с псевдомеланхтоновым посланием,направленным в 1539 г. в венецианский сенат (об этом см.:


Benrath К. Notiz uber Melanchtons angeblichen Brief an denvenetianischen Senat (1539) // Zeitschrift fur Kirchengeschihte. I.1877, S. 469~471); или случай с мантуанским золотобитомЭтторе Донато, который познакомившись с латинским тек-стом «Тринитарных заблуждений», заявил: «Это так написа-но, что я ничего не понял» (Stella A. Anabattismo. Op. cit.P. 135). О популярности идей Сервета в Модене см.: TedeschiJ.A., Von Henneberg J. Contra Petrum Antonium a Cervia relap-sum et Bononiae concrematum // Italian Reformation Studies inHonor of Laelius Socinus. Firenze, 1965. P. 252.

1 2 8 В романе Карло Леви «Христос остановился в Эболи» читаем:«В мире, где живут крестьяне, нет места для разума, религиии истории. Нет места для религии потому, что все в нем такили иначе причастно божественному началу, все божественнои в самом что ни на есть реальном плане, отнюдь не симво-лически - небеса и звери, Христос и козы. Все проникнутонатуральной магией. Даже церковные таинства превращаютсяв языческие обряды, совершаемые во имя бесчисленных де-ревенских божков».

1 2 9 Ср.: «Dixi in corde meo de filliis hominum, ut probaret eos Deuset ostenderet similes esse bestiis. Idcirco unus interitus est homi-num et iumentorum, et aequa utriusque conditio. Sicut moriturhomo, sic et ilia moriuntur» (Екклесиаст, 3, 18—19: «Сказал я всердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог ичтобы они видели, что они сами по себе животные: потомучто участь сынов человеческих и участь животных — участьодна; как те умирают, так умирают и эти...» - лат.). Можно всвязи с этим обратить внимание, что в числе обвинений,предъявленных десятью годами раньше порденонскому дво-рянину Алессандро Мантике (приговор инквизиции оставилего под «сильным подозрением» в еретичестве, при том чтодоказательств такового не нашлось), фигуровало также отри-цание бессмертия души, которое обвиняемый подкреплял те-ми же стихами «Екклесиаста». В приговоре, вынесенном 29мая 1573 г., говорилось среди прочего: «И принимая во вни-мание, что сказанному Алессандро как человеку просвещен-ному не подобало с людьми неучеными обсуждать многократ-но слова «участь сынов человеческих и участь животных — участьодна» и приводить их в доказательство того, что разумнаядуша смертна...» Что одним из этих «неученых людей» былМеноккио, гипотеза, конечно, привлекательная, но недока-зуемая и в конечном счете необязательная. Заметим, что в этовремя семейство Мантика находилось в родстве с семейством


Монтереале; см.: Benedetti A. Document! inediti riguardanti duematrimoni fra membri dei signori casteHani di Spilimbergo e lafamiglia Mantica di Pordenone. S.I., s.d. (ma Pordenone, 1973).

1 3 0 Термин «пантеизм» был введен Джоном Толандом в 1705 г.(см.: Kristeller P.O. La tradizione classica nel pensiero delRinascimento. Firenze, 1965. P. 87).

131 Ginzburg C. I benandanti. Op. cit. P. 92.1 3 2 См. В СВЯЗИ С ЭТИМ точные замечания Февра: Febvre L. Le

probleme de Гшсгоуапсе. Op. cit. P. 163-194.1 3 3 См.: Ibid. P. 178 в связи с предложенным Постелем разгра-

ничением между «animus» (по франц. «anime») и «anima» (пофранц. «ате»). Следует отметить, однако, что для Постеля сдухом связана последняя, a «anime» - с разумом.

1 3 4 См. об этом: Williams G.H. The Radical Reformation. Op. cit.,указатель на слово «psychopannychism»; Idem. Camillo Renato(c. 1500-1575) // Italian Reformation Studies. Op. cit. P. 106sgg., 169-170, passim; Stella A. Dairanabattismo al socianesimo.Op. cit. P. 37-44.

1 3 5 См. материалы процесса одного последователя Ренато изВальтеллины по имени Джованбаттиста Табаккино (объявив-шего, что «верует» также, как Ренато); он был в дружескихотношениях с анабаптистом из Виченцы Якометто (см.: StellaA. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit., указатель на имя«Табаккино»). Отпадают тем самым сомнения, высказывав-шиеся по этому поводу Ротондо (см.: Renato С. Ореге,documenti e testimonianze. A cura di A- Rotondd. Firenze -Chicago, 1968- P. 324). Сохранившаяся в архивах венециан-ской инквизиции рукопись под названием «Откровение» досих пор приписывается Якометто, но на самом деле созданаТабаккино (Stella A. Dall'anabattismo al socianesimo. Op. cit.P. 67—71; Ginzburg С I costituti di don Pjetro Manelfi. Firenze—Chicago, 1970. P, 43). Это сочинение, предназначенное со-братьям по вере, укрывшимся в Турции, заслуживает болеесерьезного анализа ввиду близких связей его автора с Ренато.До сих пор считалось, что Ренато не связан с антитриюда-риями (Renato С. Op. cit. P. 328), но «Откровение» Табаккино всевыдержано в антитринитарном духе.

1 3 6 Stella A. Anabattismo е antitrinitarismo. Op. cit. (курсивы мои —К.Г.).

1 3 7 См.: Ginzburg С. I costituti di don Pietro Manelfi. Op. cit. P. 35.1 3 8 Цитирую по венецианскому изданию 1589 г, (С. 46/—v). Впер-

вые книга была издана в 1562 г. О Аммиани или Амиани (он


был секретарем своего ордена и принимал участие в Тридент-ском соборе) см. статью Г. Альбериго в: Dizionario biograficodegli italiani. Roma, 1960. II. P. 776-777. Здесь указывается,что Аммиани не был сторонником антипротестантской кам-пании и поддерживал тех, кто призывал вернуться к патри-стической традиции. Эта его позиция чувствуется и в«Руководстве к чтению проповедей» (к которому он через не-сколько лет прибавил еще две части) — открытой полемике слютеранами здесь посвящена только одна проповедь, сороковая(«О том, что содеял негодный Лютер и присные его»).

1 3 9 Упоминание Виклифа в документах инквизиции за данныйпериод представляется беспрецедентным.

1 4 0 Ср,: Goody J., Watt J. The Consequences of Literacy. Op. cit.;Grans F. Social Utopies in the Middle Ages // Past and Present.№ 38. 1967. P. 3-19; Hobsbawm EJ. The Social Function of thePast: Some Questions // Ibid. № 55. 1972. P. 3-17; HalbwachsM. Les cadres sociaux de la memoire. P., 1952 (1 ed. 1925).

1 4 1 «When Adam delved and Eve span / Who was then a gentleman?», -знаменитое присловье, появившееся во время восстания анг-лийских крестьян в 1381 г. (ср.: Hilton R. Bond Men MadeFree. Medieval Peasant Movements and the English Rising of1381. L., 1973. P. 222-223).

1 4 2 См. освещение вопроса в целом: Miccoli G. Ecclesiae primitivaeforma // Cliiesa gregoriana. Firenze, 1966. P. 225 sgg.

1 4 3 См.: Landucci S. I filosofi e i selvaggi. Op. cit.; Kaegl W. Voltairee la disgregazione della concezione cristiana della storia //Meditazioni storiche. Ban, 1960. P. 216-238.

1 4 4 Ср.: Hobsbawm E J . I banditi. Torino, 1971.1 4 5 Mundus novus, s.l., s.d. (1500?), без пагинации (курсив мой —

К.Г.).1 4 6 Opus epistolarum Des. Erasmi... Oxonii, 1928. VII. P. 232-233.1 4 7 Ср.: Graus F. Social Utopies in the Middle Ages. Op. cit. P. 7 sgg.

(где, однако, явно недооценивается распространенность этойтематики и ее отголосков в народной среде). О проблеме вцелом см. книгу Бахтина о Рабле. (Можно мимоходом заме-тить, что «nouveau monde», обнаруженный рассказчиком ворту Пантагрюэля, сильно напоминает страну Кокань, на чтосправедливо обратил внимание Ауэрбах. См.: Auerbach E.Mimesis. II realismo nella Ietteratura occidentale. Torino, 1970. II.P. 3 sgg., в особенности Р. 9. (русск. изд.: Ауэрбах Э. Миме-сис. Изображение действительности в западноевропейскойлитературе. М., 1976. С. 272-273)). В отношении итальян-


ского материала сохраняет значение: Rossi V. II paese diCuccagna nella letteratura italiana // Le lettere di messer AndreaCalmo. Torino, 1888. P. 398-410. Полезные сведения содер-жатся в статье Г.Кокьяры в сборнике: II paese di Cuccagna.Torino, 1956. P. 159 sgg. Французский материал см.: Huon A.«Le Roy Sainct Panigon» dans Fimagerie populaire du XVI siecle //Frangois Rabelais. Ouvrage publie pour le quatrieme centenaire desa mort. Geneve-Lille, 1953. P. 210-225. Общий обзор см.:Ackermann E.M. «Das Schlaraftenland» in German Literature andFolksong... with an Inquiry into its History in EuropeanLiterature. Chicago, 1944.

1 4 8 См., к примеру, цитированную выше статью Коккьяры, вкоторой, однако, данные мотивы не соотносятся с описания-ми жизни американских туземцев (об отсутствии у них част-ной собственности см.: Romeo R. Le scoperte americane nellacoscienza italiana del Cinquecento. Milano-Napoli, 1971. P. 12sgg.). О связях утопий с заокеанскими открытиями см.: Acker-mannn E.M. «Das Schlaraffenland» in German Literature andFolksong. Op. cit. P. 82, 102.

1 4 9 Можно вспомнить о том, какой смысл вкладывал Фрейд впонятие остроумия: оно «подрывает те общественные уста-новления, моральные или религиозные принципы, мировоз-зренческие позиции, которые пользуются таким непререкае-мым авторитетом, что какой-нибудь протест против них воз-можен лишь в превращенной форме острословия, и к томуже прикрытого маской серьезности» (Orlando F. Per una teoriafreudiana della letteratura. Torino, 1973. P. 46 sgg.). Так, в тече-ние XVI века «Утопия» Томаса Мора разошлась по сборни-кам фривольных и легкомысленных парадоксов.

1 5 0 См.: Grendler P.F. Critics of the Italian World (1530-1560).Anton Francesco Doni, Nicolo Franco and Ortensio Lando.Madison, Wisconsin, 1969. Я использовал издание «Миров»,опубликованное в 1562 г. (Mondi celesti, terrestri et inferaali degli academici pellegrini...); диалог о «Новом мире» находится нас. 172-184.

1 5 1 Ср.: Graus F. Social Utopies in the Middle Ages. Op. cit. P. 7,который утверждает, что идеология страны Кокань не город-ская в принципе. Своего рода исключением из этого правилапредставляется «Новая история страны Кокань», опублико-ванная в Сиене в конце XV в.; на нее ссылается Росси (Lelettere di messer Andrea Calmo. Op. cit. P. 399), мне не удалосьразыскать этот текст.


153

154

155

1 5 2 Ср.: Lovejoy A.O., Boas G. Primitivism and Related Ideas inAntiquity. Baltimore, 1935; Levin H. The Myth of the GoldenAge in the Renaissance. L., 1969; Kamen H. Golden Age, IronAge: a Conflict of Concepts in the Renaissance // The Journal ofMedieval and Renaissance Studies. 1974. № 4. P. 135-155.Об этом разграничении см.: Frye N. Varieeies of LiteraryUtopias // Utopias and Utopian Thought. Cambridge (Mass.),1966. P. 28.Ср.: «Все было общим, и крестьяне одевались также, какгорожане, ибо каждый доставлял в город плоды своего трудаи брал все, что ему было надобно. И попробовал бы кто-нибудь продавать, перепродавать, покупать и закупать» (DoniA. Mondi. Op. cit. P. 176).

О содержании городской утопии Дони см. замечания(довольно поверхностные): Simoncini G. Citta e societa nelRinascimento. Torino, 1974. I. P. 271-273.

1 5 6 См.: Grendler P.F. Critics of the Italian World. Op. cit. P. 175-176. Выводы Грендлера не всегда представляются убедитель-ными: к примеру, говорить применительно к Дони о мате-риализме - явная натяжка (хотя у Грендлера на этот счетимеются некоторые колебания — см. С. 135 и 176). Так илииначе религиозные сомнения Дони не подлежат сомнению; по-хоже, их не учитывает Тененти (Tenenti A. L'utopia nelRinascimento (1450-1550) // Studi storici. VII. 1966. P. 689-707), который в связи с «Новым миром» предпочитает гово-рить об «идеальной теократии» (С. 697).

1 5 7 Doni A. Mondi. Op. cit. P. 194. Грендлер (с. 176) считает, чторечь идет о «orthodox religious coda» («ортодоксальной рели-гиозной коде»); на самом деле в этих словах отражается уп-рощенное понимание религии, столь характерное для Дони.Lamento de uno poveretto huomo sopra la carestia, con

I'universale allegrezza dell'abondantia, dolcissitno intertenimentode spiriti galanti. S.I., s.d. (я просматривал экземпляр, храня-щийся в Болонской коммунальной библиотеке).

1 5 9 Бахтин совершенно справедливо подчеркивает пафос всеобщегокруговорота, присущий народным утопиям. В то же время,вступая с этой идеей в некоторое противоречие, он приписы-вает ренессансному карнавальному мироощущению стремле-ние к решительному разрыву со старым феодальным поряд-ком (Op. cit. P. 215, 256, 273-274, 392; см. рус. цит. изд.:с. 223, 258-259, 278, 368-369). В этом противопоставлениидвух образов времени — линеарного и циклического — чувству-

158


ется некоторая натяжка, связанная с попыткой выдвинуть напервый план революционные тенденции народной культуры.Это, может быть, самая спорная сторона замечательного ис-следования Бахтина. Ср.: Camporesi P. Caraevale, cuccagna egiouchi di villa (Analisi e documenti) // Studi e problemi di criticatestualeio № 10. 1975. P. 57 sgg.

1 6 0 См.: Ibid. P. 17, 20-21, 98-103, passim (но ср. предыдущеепримеч.). В отношении Кампанеллы эту проблему рассматри-вает Фирпо: Firpo L. La cite ideale de Campanella et Je culte duSoleil // Le soleil a la Renaissance. Science et mythes. Bruxelles,1965. P. 331.

161 Bachtin M. Op. cit. P. 89~90.1 6 2 См.: Ibid. P. 218, 462 (русс, изд.: С. 223, 441-442) и в особен-

ности: Ladner G.B. Vegetation Symbolism and the Concept ofRenaissance // De artibus opuscula XL. Essays in Honor of ErwinPanofsky. N.Y., 1961. I. P. 303-322. Ср. также: Idem. The Ideaof Reform: Its Impact on Christian Thought and Action in the Ageof the Fathers. Cambridge (Mass.), 1959. He утратило своегозначения: Burdach К. Riforma — Rinascimento — Umanesimo.Firenze,1935.P.3-71.

1 6 3 Даниил 7, 13 и далее. Это один из основополагающих текстовдля милленаристской литературы.

1 6 4 Scalzini М. II secretario. Venezia, 1587. P. 39.1 6 5 Ср.: Valesio P. Strutture dell'alliterazione. Grammatica, retorica e

folklore verbale. Bologna, 1967 (в особенности с. 186 — об ал-литерациях в языке религии).

1 6 6 Stella A. Anabattismo e antitrinitarismo. Op. cit. P. 29; Idem.Guido da Fano eretico del secolo XVI al servizio dei red'Inghilterra // Rivista di storia della Chiesa in Italia. XIII. 1959.P. 226.

167 Речь идет о довольно распространенном богохульстве, чтоследует, в частности, из свидетельских показаний, получен-ных в 1599 г. против некоего Антонио Скуделларио по про-звищу Форназьер, жившего неподалеку от Вальвазоне.

1 6 8 Bocchi A. Symbolicarum quaestionum... libri quinque. Bononiae,1555. С. LXXX-LXXXI.

1 6 9 Соответствует первой ступени школьного обучения. Об этомэпизоде в жизни Меноккио у нас, к сожалению, нет другихсведений.

1 7 0 Ср.: Ginzburg С. II nicodemismo. Simulazione e dissimulazionereligiosa nell'Europa del '500. Torino, 1970.


1 7 1 L'Alcorano di Maometto, nel qual si contiene la dottrina, la vita, icostumi et le leggi sue, tradotto nuovamente dall'arabo in linguaitaliana. Venezia, 1547. С. 19л

1 7 2 Эта персонализация бросает свет на отношение к смертипростых людей того времени, о чем мы до сих пор знаемкрайне мало. Немногочисленные свидетельства, как правило,доходят до нас деформированными господствующим стерео-типом, как в том случае, о котором говорится в: Mourirautrefois. P., 1974. P. 100-102.

1 7 3 Ср.: Fiorelli P. La tortura giudiziaria nel diritto comune. Milano,1953-1954. V. 1-2.

1 7 4 См.: Stella A. Cliiesa e Stato nelle relazioni dei nunzi pontifici aVenezia. Op. cit. P. 290—291. Донесение Болоньетти датирова-но 1581 г.

1 7 5 См.: Ginzburg С. Folklore. Op. cit. P. 658. Об аналогичныхслучаях в Англии см.: Thomas К. Religion and the Decline ofMagic. Op. cit. P, 159 sgg.

1 7 6 Ibid. P. 163 и комментарий Томпсона (Thompson E.P. Anthro-pology and the Discipline of Historical Context. Op. cit. P. 43),который я здесь воспроизвожу почти буквально. На актив-ное, творческое отношение народных масс к религии указы-вает Н.З.Дэвис, оспаривая мнение тех ученых, которые в сво-ем подходе к народной религии принимают точку зрениягосподствующих классов (или попросту духовенства) и не ви-дят в ней ничего, кроме искаженного варианта официальнойрелигии с некоторыми элементами примитивной магии (см.:Davis N.Z. Some Tasks and Themes in the Study of PopularReligion // The Pursuit of Holiness in Late Medieval and Renais-sance Religion. Leiden, 1974. P. 307 sgg.). Эта проблематика вобщем плане обсуждается в предисловии к настоящей книге,в разделе, посвященном концепциям «народной культуры».

1 7 7 См. прекрасное исследование Донадони (Donadoni E. Di unosconosciuto poema eretico della seconda meta del Cinquecento diautore lucchese // Studi di letteratura italiana. II. 1900. P. 1-142), который, однако, напрасно пытается установить фор-мальную близость поэмы Сколио к учениям анабаптистов.Беренго, опираясь на это исследование (Berengo M. Nobili emercanti nella Lucca del Cinquecento. Op. cit. P. 450 sgg.), неотменил подобную постановку вопроса, хотя и несколькосмягчил выводы: он утверждает, с одной стороны, что«бессмысленно пытаться связать этот с каким-нибудь кон-


кретным религиозным течением», а с другой — помещаетСколио в контекст «народного рационализма». Это совер-шенно неоправданно (и к тому же сам термин вызывает серьез-ные сомнения: см. что по этому поводу говорится в примеч. 51).В отношении автора поэмы интересную гипотезу выдвинул До-надони, предположивший, что под именем Сколио скрываетсясыровар Джован Пьеро ди Децца, совершивший публичное от-речение от ереси в 1559 г. (см.: Donadoni E. Di uno sconosciutopoema eretico. P. 13—14). Сочинение поэмы, как сообщает сам ееавтор на последней странице, длилось, начиная с 1563 г., семьлет (отсюда ее название); окончательная отделка заняла три года.

1 7 8 Помимо прямой отсылки к Данте см., к примеру, такие сти-хи: «На лестнице — святая Беатриче» или «Кто на земле в жа-ры и холода» (ср.: Рай, XXI, 116; ср. также: Donadoni E. Diuno sconosciuto poema eretico. Op. cit. P. 4).

1 7 9 Donadoni E. Di uno sconosciuto poema eretico. Op. cit. P. 21. Haпоследней странице рукописи Сколио поместил подробноеотречение от своей поэмы: «ибо когда я ее писал, я был внесебя и как бы принужден к писанию, и был подобно глухо-немому, и не помню ничего...» В тексте это отречение сказа-лось многочисленными исправлениями и пометками на по-лях (они сопровождают большинство цитируемых здесьмест).Ср.: Donadoni E. Di uno sconosciuto poema eretico. Op. cit.P. 128—130. Осведомленность Сколио явствует из одного изпримечаний, которым он сопроводил описание рая: «Я какпророк и король дураков попал в величайший рай всех дура-ков, олухов, сущеглупых и простофиль, в рай всех услад иливсех ослов, и мне казалось, что я все это в нем видел, но ны-не я от этого отрекаюсь». Это отречение, двусмысленное и несовсем уверенное, лишь подтверждает, какое влияние на кре-стьянское воображение имел миф о стране Кокань. Что каса-ется гипотетических связей этого мифа с магометанским ра-ем, см.: Ackermannn E.M. «Das Schlaraffenland» in GermanLiterature and Folksong. Op. cit. P. 106.

Я не касаюсь здесь некоторых трудных для понимания моти-вов, например, неоднократно встречающейся в поэме апо-логии людоедства, которое допускается как на небе, так и наземле. Донадони не слишком убедительно толкует эти местакак иносказательное описание содомии (см.: Donadoni E. Diuno sconosciuto poema eretico. Op. cit. P. 127).

180

18


1 8 2 За более подробными сведениями об этом персонаже я отсы-лаю к находящейся в печати работе А-Ротондо.

1 8 3 См.: Heresies et societes dans l'Europe preindustrielle (11-18siecles). P. - La Haye, 1968. P. 185-186, 278-280; Clasen C-P.Anabaptism. A Social History. Op. cit. P. 319-320, 432-435.

1 8 4 См. В особенности: Bennet R., Elton J. History of Corn Milling.Ill: Feudal Laws and Customs. L., 1900. P. 107 sgg., passim; см.также подборку текстов в: Fenwick Jones G.Chaucer and theMedieval Miller// Modem Language Quarterly. XVI. 1955. P. 3-15.

185 D'Ancona A La poesia popolare italiana. Livorno, 1878. P. 264,1 8 6 Andrea da Bergamo [P. Nelli]. II primo libro delle satire alia

carlona. Op. cit. C. 35v.1 8 7 Уже на процессе 1561 г. один свидетель сообщал, что Пигино

на своей мельнице «всячески охаивал мессу».388 На этой мысли особенно настаивает Р.Мандру: Heresies et

societes. Op. cit. P. 279-280.1 8 9 Ibid. P. 186.1 9 0 См.: Bloch M. Avenement et conquete du moulin a eau //

Melanges historiques. P., 1963. II. P. 800-821.191 См.: Rotondo A. Per la storia dell'eresia a Bologna nel secolo XVI

// Rinascimento. XIII. 1962. P. 109 sgg.192 Renato C. Opere, documenti e testimonialize. Op. cit. P. 53.193 Сначала Ротондо предположил, что речь идет о Франческо

Болоньетти (Rotondo A. Per la storia dell'eresia a Bolognanel secolo XVI. P. 109), но этот Болоньетти сделался сена-тором лишь много лет спустя, в 1555 г. (ср.: Fantuzzi G.Notizie degli scrittori bolognesi. Bologna, 1782. II. P. 244). Виздании сочинений Ренато Ротондо отказался от этой ги-потезы. Если же предположить, что имеется в виду Вин-ченцо Болоньетти, то подобных трудностей не возникает,так как последний уже в 1534 г. числился среди старей-шин и гонфалоньеров (см.: Pasquali Alidosi G.N. I signorianziani, consoli e gonfalonieri di giustizia della citta diBologna. Bologna, 1670. P. 79).

1 9 4 Предположение Ротондо, что речь идет о фра Томмазо Па-луйо из Апри по прозвищу Грек, представляется неубеди-тельным. На возможность идентификации с Джорджо Фила-лето «Турком» или «Турчонком» мне указала Сильвана Зей-дель Менки, которой я приношу искреннюю благодарность.


195 См.: Renato С. Ореге, document! e testimonialize. Op. cit. P. 64-65; Rotondd A. Per la storia delTeresia a Bologna nel secolo XVI.Op. cit. P. 129 sgg.

196 «He хочу же оставить вас, братия, в неведении о умерших,дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды.Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умер-ших в Иисусе Бог приведет с Ним» (1 Поел, к Фессалони-кийцам, 3, 13—14). (В латинском тексте Нового Завета«умершие во Христе» именуются «спящими», «dormientibus»,«qui dormieiunt per Iesum» — прим. пер).

1 9 7 «Цветы Библии» были помещены в Индекс запрещенныхкниг.

1 9 8 См. книгу Бахтина о Рабле.199 Общую картину см.: Delumeau J. Le cathoHcisme entre Luther et

Voltaire. P., 1971, в особенности с. 256 и далее. На интерес-ные исследовательские перспективы наводит Bossy J. TheCounter-Reformation and the People of Catholic Europe // Pastand Present. № 47. 1970. P. 51—70. Периодизации, подобнойнашей, придерживается Hennigsen G. The European Witch-Persecution. Copenhagen, 1973. P. 19.

2 0 0 Крайне не хватает исследования, посвященного историческимпоследствиям этого события, в том числе отдаленным и не-прямым.

2 0 1 Сопоставительный разбор см.: Bossy J. The Counter-Refor-mation and the People of Catholic Europe. Op. cit.

202 Относительно бродяг см. библиографические указания в при-меч. 21 во введении к настоящей работе. О цыганах: Asseo H.Marginalite et exclusion: le traitement administratif des Bohemiensdans la societe frangaise du XVII siecle // Problemes socio-culturels en France au XVII siecle. P., 1974. P. 11-87.

2 0 3 Санторо, кардинал Санта Северина, едва не стал папой на томконклаве, который завершился избранием Климента VIII —препятствием оказалась его репутация человека крайней су-ровости и непреклонности.

2 0 4 Т.е. он не просто отрицал божественность Христа, как пред-ставлялось поначалу. Об этих терминологических разграни-чениях см.: Busson H. Les noms des incredules au XVI siecle //Bibliotheque d'Humanisme et Renaissance. XVI. 1954. P. 273-283.

2 0 5 Брачный контракт Джованны Сканделлы (см.: примеч. 6) былзаверен нотарием 26 января 1600 г. в «domi heredum quondam


ser Dominici Scandelle» («доме, перешедшем по наследству отсера Доменико Скандедлы» — лат.). Сведения Паскини(Paschini P. Eresia e Riforma cattolica al confine orientate d'ltalia.Op. cit. P. 82), который утверждает, что во Фриули по приго-вору инквизиции состоялась только одна казнь (некий куз-нец-немец, в 1568 г.), тем самым оказываются неточными.

Содержание

0. Ф.КудрявцевКарло Гинзбург и его книга «Сыр и черви.Картина мира одного мельника, жившегов XVI в.» 5

Введение 311. Меноккио 582. Деревня 603. Первый допрос ;.634. «Одержимый»? 655. Из Конкордии в Портогруаро 656. «О дурных делах тех, кто наверху» 687. Архаическое общество 748. «Сосут кровь из бедняков» 789. «Лютеране» и анабаптисты 8110. Мельник, живописец, шут 8611. «До этих мыслей я дошел своим умом» 9412. Книги 9613. Сельские читатели 9714. Печатное слово и «вздорные мысли» 9915. Тупик? 10116. Храм девственниц 10317. Похороны Мадонны 10418. Отец Христа 10619. Судный день 10720. Мандавилла 11321. Пигмеи и людоеды 11722. «Бог по своей природе» 12223. Три кольца 12424. Письменная и устная культура 12725. Хаос 12826. Диалог 13227. Мифические и реальные черви 13428. Монополия на знание 137

29. Читая «Цветы Библии» 13930. Что делать с метафорами? 14231. «Хозяин», «управляющий» и «артель» 14332. Одна гипотеза 14633. Религия крестьянина 15134. Душа 15335. «Я не знаю» 15436. Два духа, семь душ, четыре стихии 15537. Судьба одной идеи 15738. Противоречия..... 16139. Рай ". 16340. «Новое устройство всей жизни» 16541. «Убивать попов» 16842. «Новый мир» 16843. Окончание допросов 17744. Письмо судьям 17745. Риторические фигуры 18046. Первый приговор 18347. Тюрьма 18848. Возвращение в деревню 19149. Новые доносы 19450. Ночной разговор с евреем 19851. Второй процесс 19952. «Фантазии» 20153. Обманы и суетности 20554. «Бог великий, всемогущий и святой» 20855. «Что бы мне умереть

пятнадцать лет назад» 21056. Второй приговор 21157. Пытка 21158. Сколио 21359. Пеллегрино Барони 22060. Два мельника 22561. Культура господствующая

и культура угнетенных 23262. Письма из Рима 234Примечания 236

Карло ГинзбургСЫР И ЧЕРВИ

Художественное оформление А.Сорокин

Компьютерная верстка Л.Камкин

ЛР № 066009 от 22.07.1998. Подписано в печать 28.08.2000.Формат 84x108 732. Бумага офсетная № 1. Печать офсетная.Усл.печ.л. 14,3. Уч.-изд.л. 15,9. Тираж 1500 экз. Заказ № 535

Издательство «Российская политическая энциклопедия»(РОССПЭН)

129256, Москва, ул. В.Пика, д. 4, корп. 2. Тел. 181-01-71 (дирекция);Тел./факс 181-34-57 (отдел реализации)

ППП типография «Наука»121009, Москва, Шубинский пер., 6

Documents

Гинзбург К. Сыр и черви